Кембриджская история Древнего мира. Том 03. Часть 3. Расширение греческого мира. VIII-VI века до н.э - Зайков А.В., Бордмен Д., Хэммонд Д.Л.

Кембриджская история древнего мира. Том III, часть 3: Расширение греческого мира. VIII—VI века до н. э. - 2007

III. Греческая торговля и поселенческая практика в Леванте

II. Псамметих I и первая колония греков и карийцев

IV. Другие греческие и карийские поселения в Египте

V. Греческие наемники в военных кампаниях Саисской династии

III. Первые годы персидского владычества

Список, греческих колоний, основанных между 800 и 500 г. до н. э.

IV. Внутреннее развитие греческих государств и их взаимоотношения

III. Заморская экспансия восточных греков

Глава 39с. Критские законы и общественный строй

II. Колонисты на побережье и племена в Эпире

IV. Восточная и Западная Локрида, Фокида, Малида, Дорида, 700-500 гг. до н. э.

II. Стремление дорийских государств к господству, ок. 750—650 гг. до н. э.

III. Борьба за личную власть, ок. 650—550 гг. до н. э.

IV. Борьба за выживание и верховенство, ок. 650—530 гг. до н. э.

Глава 45а. Экономические и социальные условия в греческом мире

II. Силы, воздействовавшие на экономическое развитие

Глава 45b. Материальная культура архаической Греции

Автор: Зайков А.В. Бордмен Д. Хэммонд Д.Л.

Теги: древний и античный мир кембриджская история древнего мира

ISBN: 978-5-86218-467-9

Год: 2007

Похожие

Кембриджская история Древнего Мира. Том 3. Часть 3. Расширение греческого мира. VIII-VI века до н. э.

Кембриджская история Древнего мира. Том 4. Персия, Греция и Западное Средиземноморье

Кембриджская история Древнего мира. Том 8. Рим и Средиземноморье до 133 года до н.э.

Кембриджская история Древнего Мира. Том 4. Персия, Греция и западное Средиземноморье

Текст

КЕМБРИДЖСКАЯ
ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО МИРА
ТОМШ
Часть 3

THE CAMBRIDGE
ANCIENT HISTORY
SECOND EDITION
VOLUME III
Part3
THE EXPANSION OF THE GREEK WORLD,
EIGHTH TO SIXTH CENTURIES B.C.
Edited by
JOHN BOARDMAN f.ba.
Lincoln Professor of Classical Archaeology and Art
in the University of Oxford
N.G.L. HAMMOND f.ba.
Professor Emeritus of Greek
University of Bristol
| Cambridge
UNIVERSITY PRESS

КЕМБРИДЖСКАЯ
ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО МИРА
ТОМШ
Часть 3
РАСШИРЕНИЕ ГРЕЧЕСКОГО МИРА
νΠΙ-VI ВЕКА ДО Н. Э.
Под редакцией
ДЖ. БОРДМЭНА и Н.-ДЖ.-Л. ХЭММОНДА
4
ЛАДОМИр
Научно-издательский центр
«Ладомир»
Москва

Издано при финансовой поддержке
Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
в рамках Федеральной целевой программы «Культура России»
Перевод с английского,
подготовка текста, предисловие, примечания
А. В. Зайкова
Научные редакторы
русского перевода
Г.А. Таронян, Е.В. Ляпустина
© Cambridge University Press, 1982.
© Зайков А.В. Перевод, подгот.
текста, предисловие, примечания,
2007.
ISBN 978-5-86218-467-9 © НИЦ «Ладомир», 2007.
Репродуцирование (воспроизведение) данного издания любым способом
без договора с издательством запрещается

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
Издание на русском языке «Кембриджской истории древнего мира» —
самого авторитетного из всех появившихся в XX веке комплексных
многотомных трудов, рассматривающих в единстве конкретную
историю стран древнего Востока, греческих полисов и римского
Средиземноморья и созданных ведущими специалистами, — имеет, как нам
представляется, важное значение не только для отечественной науки об
античности и для системы университетского образования, но и в целом
для российской культуры. Мы надеемся, что это издание будет
встречено благожелательно историками-профессионалами, однако
адресовано оно гораздо более широкому кругу читателей.
В условиях отсутствия у нас как отечественных, так и переводных
трудов, столь же полно охватывающих древнюю историю и написанных
на столь же высоком научном уровне, русский вариант данного
многотомного издания должен стать поистине незаменимым в практике
преподавания на исторических факультетах. «Кембриджская история
древнего мира» будет востребована и преподавателями (не секрет, что в
наших университетах в силу недостатка специалистов,
профессионально занимающихся изучением проблем древнего Востока и античности,
зачастую древнюю историю преподают археологи, медиевисты, а порой
и специалисты по новой и новейшей истории, для которых появление
такого компендиума будет очень важным и в высшей степени
продуктивным пособием), и, конечно же, студентами при подготовке к
экзаменам, коллоквиумам и семинарам, но в особенности — при написании
курсовых работ, рефератов и докладов. В идеале «Кембриджская
история древнего мира» должна занять свое место на книжных полках в
библиотеке каждого российского университета.
Не следует забывать также о той большой группе обычных
российских читателей, с интересом следящих за новинками в области
исторического книгоиздания, но обнаруживающих на полках книжных
магазинов либо достаточно поверхностные компиляции, отнюдь не
являющиеся результатом серьезных исследований, либо глянцевые альбомы
с неизменно повторяющимся набором иллюстраций и минимумом со-

6
От переводчика
держателыюй информации, либо огромные опусы, с легкостью
выходящие из-под пера адептов пресловутой «школы Фоменко», не
имеющие к реальной истории никакого отношения, а представляющие собой
скорее результат «игры (или болезни?) ума». Конечно, публикуются и
настоящие исследования, переиздаются ставшие уже классическими
труды, а в последние годы появляются даже целые книжные серии,
ориентированные на серьезную историческую литературу. Однако всё же
не они делают погоду на книжном рынке, оставаясь часто
недоступными рядовому читателю, интересующемуся историческими проблемами,
в особенности если этот читатель живет не в Москве или
Санкт-Петербурге. Появление на отечественном книжном рынке «Кембриджской
истории древнего мира», конечно, не сможет изменить эту картину
радикально, но свою лепту в дело восстановления определенного баланса в
данной сфере это издание, безусловно, должно внести.
Учитывая всё вышесказанное, здесь необходимо сделать несколько
пояснений, касающихся некоторых, так сказать, «технических» сторон
и принципов нашего перевода.
О системе ссылок на древние источники. В английском оригинале САН,
как и вообще в научной литературе по античности, ссылки на
классических авторов не выносятся в постраничные сноски, а помещаются в
скобках в самом тексте. При этом используется традиционная и
знакомая каждому профессиональному антиковеду система сокращений
имен авторов и названий произведений. Нужно сказать, что
неспециалисту довольно трудно «продраться» через систему этих аббревиатур.
Дело осложняется еще и тем, что сокращения обычно даются на
латинском языке. В нашем переводе мы используем другую практику: ссылки
приводятся на русском языке, при этом указывается полное имя
автора в регулярном начертании (после чего ставится точка), затем —
полное же название его произведения курсивом (после этого также
ставится точка), следующие затем цифры указывают место в данном
произведении: римская цифра означает номер книги (если произведение
разделено на таковые), арабские цифры — номера глав и параграфов
для прозы, номера стихов — для поэзии. Например, ссылка: [Ксено-
фонт]. Лакедемонская политик. 15. 7 означает, что речь идет о 7-м
параграфе 15-й главы из «Лакедемонской политии» — сочинения,
приписываемого Ксенофонту (квадратные скобки, в которые заключено имя
Ксенофонта, указывают на сомнения современных исследователей в
авторстве этого писателя). Если от автора сохранилось только одно
сочинение, название последнего не приводится. Например, ссылка:
Геродот. IV. 5. 2 означает, что речь идет о 2-м параграфе 5-й главы IV
книги «Истории» Геродота.
При ссылках на некоторых авторов (Платон, Аристотель, Страбон,
Плутарх, Афиней) после их имени и названия произведения
традиционно указывается не номер книги, главы и т. д., а приводится пагинация
соответствующего места (т. е. проставляется номер страницы по первому
критическому изданию данного автора; для некоторых авторов указы-

От переводчика
7
вается также и часть страницы). Например, ссылка: Страбон. 357
относится к с. 357 в издании «Географии» Страбона, осуществленном Ка-
зобоном в Париже в 1587 году.
Если от сочинения сохранились только фрагменты, указывается
номер данного фрагмента, часто с добавлением имени современного
издателя (если существует несколько изданий и нумерация фрагментов
в них не совпадает). Например, ссылка: Алкман, фр. 16 Page имеет
отношение к фрагменту 16 спартанского поэта Алкмана в издании
Пейджа. Следует сказать, что не всегда нумерация фрагмента,
приведенная в оригинале САН, совпадает с нумерацией в русском переводе, и
объясняется это тем, что иногда мы предпочитаем делать ссылку на
другое — или более новое, или оказавшееся для нас более доступным —
издание фрагментов данного автора, нежели то, которое использует
автор в САН.
Для некоторых случаев мы сохранили общепринятые в научной
литературе сокращения. Речь прежде всего идет о таком важнейшем
издании фрагментов из несохранившихся сочинений греческих историков,
каковым является собрание Ф. Якоби («Фрагменты греческих
историков». Берлин, издается с 1923 года). Ссылки на это издание даются с
использованием аббревиатуры FGrH. Так, указание: Тимей: FGrH 566 Fil
означает ссылку на фрагмент 11 из сочинений Тимея, греческого
историка, помещенного в собрании Якоби под № 566.
О ссылках на литературу. Ссылки на труды современных авторов
помещены в постраничные сноски и в своей основе сохранены в том виде, в
каком они существуют в оригинале САН (с незначительными
изменениями, облегчающими работу читателя с этими ссылками). Основные правила
здесь следующие. Труды, вошедшие в библиографический список,
приводятся в сноске с указанием на букву соответствующего отдела
библиографии и цифру данного труда в этом отделе; затем через запятую следует
номер тома (если книга имеет несколько томов), а после двоеточия
указываются страницы, к которым относится ссылка; если ссылка указывает на
иллюстрацию, то номер последней помещается через запятую после
страницы. Так, сноска: А 50, П: 1 относится к с. 1 тома Π книги: H.W. Parker,
D.E.W. Wormell. The Delphic Oracle, помещенной под № 50 в указателе
литературы в отделе «А. Работы общего характера».
О переводах цитат из древнегреческих и библейских текстов. В случаях
прямого цитирования из классических авторов необходимо было
избежать рабского следования за английским вариантом. Поэтому цитаты из
древнегреческих текстов мы, как правило, даем в собственном переводе,
учитывая при этом и вариант САН, и существующие русские варианты.
Никаких специальных указаний на переводчика при этом не делается.
Иногда — чаще всего при цитировании поэтических текстов — мы
предпочитаем давать один из имеющихся русских переводов, при этом не
всегда тот, который у нас считается классическим. Так, при цитировании
«Одиссеи» Гомера предпочтение отдается П.А. Шуйскому («Одиссея».
Свердловск, 1948) в силу большей смысловой точности его варианта по

8
От переводчика
сравнению, например, с вариантом В.А. Жуковского. Во всех этих
случаях после цитаты указывается фамилия переводчика. При цитировании
библейских текстов мы используем Синодальный перевод.
О примечаниях переводчика и исправлениях опечаток английского
оригинала. В САН часто используются специальные термины без каких-либо
пояснений. Иногда делаются намеки, не сопровождаемые
дополнительной информацией, на те или иные обстоятельства, хорошо известные
антиковедам, но зачастую непонятные неспециалистам. В таком виде всё
это способно создать ненужные трудности для недостаточно
подготовленного читателя (например, для среднестатистического студента I курса,
готовящего свою первую курсовую работу). Именно поэтому мы
посчитали необходимым в этих случаях включать в текст свои собственные
примечания, помещая их, как правило, в квадратные скобки. Часто мы
не выделяем свои пояснения в виде примечаний, а ограничиваемся
добавлением к оригинальному тексту отдельных слов или целых фраз,
которые позволяют читателю лучше понять, о чем именно автор данной
главы желает сказать в этом месте.
«Кембриджская история древнего мира» — грандиозное по своему
объему произведение, и совершенно естественно, что в нем встречаются
неизбежные опечатки (в целом их не очень много). В тех случаях,
когда обнаруженные нами ошибки могли явным образом повлиять на
качество русского текста (такой риск возникает прежде всего при опечатках
в ссылках на древний источник), мы их исправляли без каких-либо
специальных пояснений. Для примера приведем несколько случаев из главы
36а. На с. 13 оригинального текста САН Ш. З2 при ссылке на «Одиссею»
Гомера дается указание: Od. XV. 495, хотя вне всякого сомнения здесь
имеется в виду не 495-я, а 425-я строка XV песни. На с. 14 вновь
допущена ошибка при ссылке на «Одиссею» — здесь дано указание: Od. XIV. 425—
429, но относится оно всё к той же XV песни. На с. 23 при ссылке на
Геродота указано: I. 73 вместо правильного: I. 74.
* * *
При переводе тех частей текста, где используется специальная
английская археологическая терминология, определенную трудность
представляет поиск адекватных русскоязычных профессиональных
соответствий. В некоторых случаях неоценимую помощь в разрешении этих
проблем нам оказал С.Ф. Кокшаров (Уральский государственный
университет, Екатеринбург), за что переводчик выражает ему свою
искреннюю благодарность. Мы необычайно признательны также Ю.А.
Михайлову (издательство «Ладомир»), выполнившему огромную первичную
редакторскую работу по значительному стилистическому улучшению
текста. Все недостатки и огрехи перевода лежат исключительно на
нашей совести.
А.В. Зайков

ПРЕДИСЛОВИЕ
В томе Ш. 1 «Кембриджской истории древнего мира» описывался
переход Греции от эпохи «темных веков», характеризующейся
сокращением населения и относительной бедностью, к расцвету геометрической
цивилизации. Первые экономические успехи и рост молодых
городов-государств указывали им новые пределы для завоеваний и поселений,
заставляли каждый город взирать с алчностью на процветание другого,
а их правителей и народ — задумываться над безопасностью
собственного богатства и над своим положением в новых сообществах архаической
Греции. Том Ш. 3 исследует этот рост, его причины и ход, разногласия
и неуверенные шаги на пути к политической стабильности.
В первой главе речь идет о тех отношениях с более древними
цивилизациями Востока и Египта, которые открыли грекам глаза на
материалы, технические приемы и торговые выгоды, ставшие им
недоступными, после того как их цивилизация бронзового века испытала
глубочайший коллапс. История возобновления связей с Востоком начинается
в IX и VIII вв. до н. э.; но в VTQ и Vu вв. до н. э. греки обращаются к
другим регионам Средиземноморья, и мы видим такое
распространение греческих городов-государств по берегам и островам
Средиземного, Мраморного и Черного морей, которое открыло новую эпоху в
истории западной цивилизации.
Последствия этой экспансии, беспрецедентной с точки зрения
географических масштабов, были разнообразны. Греки из выводивших
колонии государств достигли значительного преуспевания, поскольку
объемы морской торговли возрастали стремительно, а эти государства
оставались основными экспортерами людских ресурсов, оружия и готовой
ремесленной продукции. Всё это особенно верно в отношении городов,
расположенных вокруг Истма, куда капитаны благодаря
господствующим в летние месяцы ветрам приводили свои суда как с запада — через
южную Италию и Керкиру, так и с востока — либо через Халкидику и
Евбею, либо от острова к острову через Эгейское море. Вновь
основанные государства не были колониями в римском или британском
смысле этого слова, но представляли собой независимые города-государства,

10
Предисловие
а граждане такого нового государства утрачивали гражданство своей
родины в тот самый день, когда они садились на корабль, чтобы
отплыть к новому месту жительства. С самого начала этот разрыв
политических уз создавал многие преимущества. Новое государство,
оказавшееся в необычных для материковой Греции обстоятельствах, должно
было с самого начала встречать лицом к лицу и самостоятельно решать
встававшие перед ним проблемы, которые не были объектом
вмешательства со стороны правительства метрополии, мало разбиравшегося
в местных условиях. Такое положение дел оказалось весьма успешным
не только в смысле роста самих новых государств, но и по части
способности этих последних основывать другие независимые поселения.
Поначалу новые государства были столь маленькими, что в
появлении греков на прибрежных островах или на полуостровах местные
племена не усматривали никакой угрозы для своей независимости.
Более того, первые греческие переселенцы часто получали даже
помощь от коренных жителей, а иногда на начальных стадиях
объединяли с ними усилия для основания поселения. Но, прочно утвердившись
на новом месте, греки начинали следить за тем, чтобы не происходило
как расового, так и культурного смешения. В отличие от других
колонизаторских народов, они так и не превратились в имперскую элиту в
среде более многочисленного туземного народа, а поддерживали те же
самые формы социальной, политической и культурной жизни, которые
были характерны и для старой Греции. Одной из таких форм являлось
рабство. В новых государствах рабами были аборигены, захваченные во
время войны или купленные у работорговцев. Это приводило к
усилению враждебности со стороны местных жителей, например в Сицилии,
но и сами местные племена были разделены и испытывали подобные
проблемы. Взаимодействие греческих государств и туземных племен
давало наибольшую отдачу в деле обмена товарами и идеями, и
именно греческая сторона внесла наибольший вклад в развитие того, чему
в конечном итоге суждено было превратиться в эллинизированную
цивилизацию.
Восточная Греция и острова Эгейского моря были лидерами в деле
установления заморских контактов и основания новых колоний. Они
зависели от моря во многих отношениях: восточногреческие государства,
вытянувшиеся вдоль побережья современной Турции словно нить с
редко расположенными бусинами, торговали друг с другом по морю,
большинство же островов могло поддерживать свое возраставшее
население, лишь импортируя продукты питания и сырье. Самые
успешные государства лежали на Морских путях вдоль побережья с каждой
стороны Эгейского моря: Милет и Самос — на востоке, Халкида и Эре-
трия — на западе. Но даже и маленькие островные государства
вовлекались во фрахтовое дело и объединялись для исследования новых тер
риторий и выведения сюда поселений, особенно на северное побережье
Эгейского бассейна. Из метрополий в восточной Греции Милет далеко
превосходил всех своим значением и удерживал лидирующие позиции

Предисловие
11
в освоении Черного моря. В течение VI в. до н. э., когда города
восточной Греции получили гораздо большие возможности для торговли с
внутренними районами Азии и с Египтом, они достигли очень
высокого уровня благосостояния и смогли создать самые крупные
военно-морские силы, существовавшие тогда в греческих водах. Крит сохранял
ключевые позиции на торговых путях с греческого материка в южное
Средиземноморье и с Родоса на востоке на Киферу и Керкиру на
западе, а его многочисленные города-государства в VII в. до н. э. испытали
период расцвета. Их своеобразные законы и социальная структура
представляют громадный интерес.
Материковой Греции повезло с точки зрения ее географического
положения, поскольку она оказалась своего рода мостом между западной
и восточной зонами эллинской экспансии. Сложился постоянно
расширявшийся рынок не только для греческих товаров, но и для греческих
колонистов, искателей приключений и наемников, искавших счастье за
морем. Социальные и политические последствия экономической
революции вначале становились очевидными в тех государствах старой
Греции, которые были расположены ближе всего к Истму и подвергались
влиянию новых форм богатства. Давно установившееся господство
знатных родов, обладавших землей, разрушилось из-за разногласий внутри
высшего эшелона общества, и эллинская склонность к политическим
экспериментам и к политической борьбе получила в VI в. до н. э.
полную свободу действий. Однако в других частях материковой Греции
сохранялся традиционный жизненный уклад, а модификации
происходили медленно. На севере племенные объединения входили в контакт с
миром городов-государств, поскольку первые могли снабжать
последних строевым лесом, древесиной, полезными ископаемыми и
продуктами питания. Однако эти объединения сохраняли свои стародавние
институты и удерживали европейскую границу грекоговорящих земель
против подобных же племенных образований иллирийских и
фракийских народов.
Экспансия и экономическое процветание не принесли мира в
материковую Грецию. Честолюбие и жажда наживы вели к войнам между
соседями, не в последнюю очередь на Истме между Мегарами и
Коринфом и между Мегарами и Афинами. Вражда Аргоса и Спарты имела
результатом одну войну вслед за другой, а чтобы усилить свои позиции,
Спарта создала первую широкомасштабную военную коалицию
городов-государств. Афины не имели первенствующего положения вплоть
до конца VI в. до н. э., когда социальные и экономические реформы
Солона были проведены в жизнь во многих отношениях благодаря
тирану Писистрату. Коринфу больше чем кому-либо другому принадлежит
честь первопроходца в деле организации военно-морской державы в
своих домашних водах, а также в северо-западном регионе, где он
основал большое количество новых сильных государств.
Последняя глава проливает свет на социальную, экономическую и
материальную историю Греции этих лет — первого в греческой истории

12
Предисловие
периода, когда тексты могут рассказать нам не меньше, чем заступ
археолога. Проблемы земельной собственности, рабства, развития узко
специализированных ремесел в агрокультурном в своей основе
обществе, последствия изобретения металлических денег — всё это
является непосредственным фоном для традиционного исторического
повествования о войнах, колониях и конституциях. История греческой
мысли, религии и литературы как таковая здесь не исследуется, но в новом
издании IV тома будет найдено место, чтобы отразить эту тему. Также
нет никакой сводки истории искусства рассматриваемого здесь
периода; вместо этого читатель найдет главу с информацией о вещественных
источниках для того периода истории, событийная канва которого
излагается в других главах, так как более полное представление о
качестве жизни в Греции, которое мы теперь имеем, привносит
непосредственность и живость в наше понимание истории этих времен. Для этой
же цели предназначены изображения и комментарии к ним,
помещенные в томе с иллюстрациями, который будет сопровождать новое
издание тома Ш.
Издатели вновь выражают свою признательность Дэвиду Коксу из
Сох Cartographie Ltd за карты, а также Мэрион Кокс за подготовку
большого количества иллюстраций к главам 36—39, 41, 45Ь.
Индекс был составлен Дженни Моррис.
Джон Борджэн
Н.-Дж.-А Хэммонд

Глава 36а
Т.-Ф.-Р.-Г. Браун
ГРЕКИ НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ
I. Названия и местности
Со времени великого импульса, подвигнувшего эллинов к новой
экспансии, начавшейся в IX в. до н. э., они именовались различно на Востоке и
на Западе. Отныне жители Запада знали их как греков, Graeci. Жители
же Востока называли их ионийцами. Даже в наше время в арабском,
турецком и персидском языках грек это иониец — Yûnâni. Для людей,
населявших Левант и Месопотамию, было естественно именовать греков
таким образом, поскольку именно ионийцы стали основным населением
восточной части греческого мира — островов Эгейского моря и западного
побережья Малой Азии. То, что древний Ближний Восток воспринял эту
специфическую форму именования греков — «ионийцы», — является
вполне ожидаемым результатом международных контактов IX и УШ вв.
до н. э. От архаического греческого iâones < *iâwones происходит
библейское иаван. Это название жители Месопотамии произносили, вероятно,
таким же образом, хотя орфографические правила их силлабария
привели к написанию иаман1. Это название могло войти в употребление
лишь после того, как ионийцы заняли восточногреческие территории в
постмикенский период. Гомер оглядывается на ту эпоху, когда здесь
еще не было ионийского присутствия в таком объеме. «Ионийцы длин-
нохитонные» появляются в «Илиаде» только один раз, будучи
упомянутыми вместе с материковыми греками в пассаже, имеющем
анахронистический вид (ХШ. 685)2. В «Илиаде» использована архаическая
форма имени ионийцев, как и в «Гомеровском гимне» при описании их
праздника на острове Делос (III. 147, 152). Эта форма по-прежнему
практиковалась во времена Солона, ок. 600 г. до н. э.3. Позднее, в V в.,
среди греков получила распространение форма tones, Iônia4. Уроженцы
Востока, впрочем, усвоили более древнюю форму и применяли имен-
1 В 67: 6 ел., §21d, §31а.
2 Два или три упоминания о i-ja-wo-ne на табличках из Кносса могут относиться к
этим материковым ионийцам, см.: А 65: 547.
3 Солон: фр. 4а. 2 West; оракул: Плутарх. Солон. 10.
4 Гекатей: FGrH 1 F 228-241; Эсхил. Персы. 771; Геродот. I. 6 и т. д.

о
W
Ι

Греки на Ближнем Востоке
15
но ее. Когда Эсхил и Аристофан вывели представителей Востока на
афинскую сцену, эти последние, упоминая о греках или обращаясь к
ним, называют их iâones5.
Встречающиеся иногда в восточных источниках ссылки на иаван/
иаман помогают обнаружить следы международных контактов греков
на Ближнем Востоке. Существует надежное доказательство для
идентификации этого имени с греками. В многоязычных надписях Дария I,
перечисляющих податные страны, списки на древнеперсидском
помещают иауна среди западных народов, причем непосредственно после
спарда (жителей Сард) — контекст, соответствующий Ионии6.
Эквивалент в аккадском варианте передан как иаман1. «Септуагинта»,
греческий перевод Библии эллинистического времени, воспринимает иаван
в значении «Эллада», «эллины»8. Египтяне, в отличие от своих азиатских
соседей, для обозначения греков, начиная с VII в. до н. э., использовали
некое древнее местное название, не связанное с ионийцами: hzw-nbw. В
данном случае также отсутствуют сомнения в идентификации, ибо
двуязычная надпись эллинистического времени на Розеттском камне и
Канопская надпись переводят hzw-nbw как «эллины»9.
Относящаяся к VI в. до н. э. мировая генеалогия в Книге Бытия
называет четырех сыновей Иавана: Элиша (Алашийя = Кипр), Таршиш
(Тартесс), Киттим (Китион/Китий) и Роданим (Родос)10. Евреи, не
будучи сами мореходами, но имея некоторое представление о тех, кто
приходил в порты Леванта из-за моря, считали вполне естественным
связывать «далекие острова» с Иаваном (ср. также: Ис. 66: 19); при этом
не имеет никакого значения, что Китай был финикийским городом11.
В 670-х гг. до н. э. Асархаддон заявлял, что «все цари середины моря,
от земли Иаднана (Кипр), земли Иаман до земли Тарсиси (Таршиш,
Тартесс), преклонились к моим ступням» (см. ниже, с. 34). При
наличии таких широких ассоциаций невозможно ожидать, чтобы жители
Востока отчетливо осознавали различия, существовавшие между
разными греческими племенами. Название шван/иаман могло
применяться к любому из них. Также и анатолийские соседи греков иногда
могли включаться в число последних. Когда в саисскую эпоху в Египте
появились греческие наемники, они прибыли сюда вместе с карийцами,
принадлежавшими другому народу и говорившими на другом языке,
но вооруженными и организованными таким же образом, как и греки
(см. гл. 36Ь). Как те, так и другие могли быть названы hzw-nbw. Лидий-
5 Эсхил. Персы. 178, 563, 899; Просительницы. 69; Аристофан. Ахарняне. 104.
6 В 38: 117 (DB I 15), 136 (DPe 12-13), 137 (DNa 28), 141 (DSe 27-28).
Идентификации обсуждаются в: В 75: 27—50.
7 В 78: 10-11.
8 Быт. 10: 2, 4; I Летопись (I Пар.) I: 5, 7; Ис. 66: 19; Иез. 27: 13; Дан. 8: 21; 10: 20; 11:
2; Иоил. 3: 6; Зах. 9: 13.
9 В 128.
10 Быт. 10: 2, 4; ср.: I Летопись (I Пар.) I: 5, 7.
11 Быт. 10: 4; Числ. 24: 24; Ис. 23: 1; Иер. 2: 10; Иез. 27: 6; ср.: В 1.

16
Глава 36а
цы также одевались подобно грекам (ср.: Геродот. I. 94).
Неудивительно, что среди пленников Навуходоносора в Вавилоне VI в. до н. э.
могли оказаться иаманы с негреческими, предположительно
анатолийскими именами (см. ниже, с. 37).
Так или иначе, в сохранившихся ближневосточных записях
доказательства присутствия греков носят фрагментарный характер.
Некоторое количество греческих торговцев, как мы полагаем, поселилось в
Аль-Мине уже около 825 г. до н. э., но первое письменное восточное
указание на присутствие греков в Леванте относится к 730 г. до н. э., и
впоследствии эллины упоминаются лишь время от времени. Почему эта
запись не появилась раньше и почему она не такая полная? Отчасти по
той причине, что присутствие греков в Леванте оказалось не столь
массовым, как это было в те времена, когда они начали переселяться в
Египет. Другая причина связана с тем, что мы не можем ожидать
слишком многого от ассирийской документации. В пятидесятилетие,
прошедшее между последней интервенцией Адад-нерари III в 796 г. и
великими победами Тиглатпаласара Ш в 743—740 гг. до н. э., ассирийские цари
лишь изредка обращали внимание на Сирию и Левант. Независимые
государства северной Сирии, с которыми греки имели дело прежде
всего, оставили сравнительно немногочисленные и краткие надписи.
После 743—740 гг. до н. э. ассирийские царские надписи включают
левантийские кампании в хвастливый перечень своих достижений. С
этого времени греки хотя и упоминаются изредка, но требуются какие-
то исключительные обстоятельства, чтобы царские летописцы
обратили на них свое внимание. Административная переписка отныне
упоминает их чаще. Одно такое упоминание, недавно открытое, будет здесь
обсуждено. Однако так уж сложилось, что документы, касающиеся
западных владений Ассирии, были обнаружены в ограниченном
количестве. Огромный архив документов, открытый в XIX в. в Ниневии12,
имеет отношение к другим частям империи и по этой причине не
содержит никаких намеков на греков.
Греческие литературные сообщения об отношениях между греками
и Ближним Востоком фрагментарны по другим причинам. Ни одно
греческое государство не сохранило исторических архивов; до Гекатея
(ок. 500 г. до н. э.) здесь не было ни одной публикации прозаического
сочинения географического или исторического характера. Начиная с
Vin в. до н. э. было создано большое количество поэтических
сочинений эпического, элегического и лирического жанров; с VII в. до н. э.
появляются первые записи законов и договоров. Но из всего массива
сохранившихся текстов лишь немногие имеют касательство к
Ближнему Востоку. Великое сочинение Геродота, опубликованное вскоре после
430 г. до н. э.13, в качестве своей основной темы изберет
взаимоотношения между греками и не греками (I. 1); но его основное повествование
12 В 30; В 76.
13 Ср.: VTL 137, последнее датируемое упоминание.

Греки на Ближнем Востоке
17
начинается лишь с воцарения Креза (ок. 560 г. до н. э.; I. 6). При этом,
хотя Геродот делает длинное отступление для рассказа о Египте, где
имелось крупномасштабное греческое поселение, он говорит
сравнительно мало о Месопотамии и еще меньше о Леванте. Его сообщение
о Месопотамии и Вавилоне не включает последовательной ассирийской
или вавилонской истории. В двух случаях он обещает продолжить
описание Ассирии (I. 106,184), однако в том тексте, который дошел до
нас, это обещание остается невыполненным. Имеется интригующая
цитата Аристотеля из утраченного Геродотова Изыскания об осаде
Ниневии (Аристотель. История животных. УШ. 18. 119, 601 b 3), но никаких
иных следов этого не сохранилось. Классические греки всё же
рассказывали истории об Ашшурбанапале, коего они называли Сарданапалом
(см. ниже, с. 35); но при этом, кажется, их память не удержала
ничего об имени Навуходоносора, столь грозного и могущественного в
библейских скрижалях. Только после завоевания Александра вавилонский
жрец Берос назвал это имя наряду с именами других царей в
греческой версии вавилонских исторических хроник, посвященной селевкид-
скому царю Антиоху I Сотеру14.
Характерно, что самые ранние восточные датируемые ссылки на
греков, в том виде, в каком они существуют, происходят из царских
записей. В восточном мире политическое господство принадлежало царям,
великим или малым. Когда греки входили в этот мир, они делали это
главным образом по царской милости, как торговцы или как наемники.
Альтернативным образом греки могли оказаться здесь либо как
пираты, совершавшие набеги на побережье, либо в качестве искателей
приключений, проникавших сюда индивидуально. На данной стадии не
могло быть и речи о греческом политическом превосходстве. На
Западе, начиная с VTQ в. до н. э., крупные греческие поселенческие колонии
часто возникали за счет местного населения. Архий основал Сиракузы
в 733 г. до н. э., как говорит Фукидид, «прежде всего изгнав сикулов с
острова, с той его части, где внутренний город <...> находится теперь»
(Фукидид. VI. 3. 2). Но на Востоке греки не могли изгонять местное
население и отстаивать свою полную независимость; они основывали
поселения только в том случае, если им позволяли это сделать. Нет
никаких сомнений в культурном превосходстве Востока на этой ранней
стадии. В Этрурии греки нашли людей, высоко ценивших продукты
греческой материальной культуры, покупавших прекрасные греческие
вазы и имитировавших греческое искусство. На Востоке греческие
расписные вазы также получили широкое распространение, однако, сколь
бы ни многочисленны были эти артефакты, их наличие здесь
свидетельствует не об их импорте местными жителями, а лишь о присутствии в
этих местах греков, использовавших эти предметы15. Восток пока еще
не был по-настоящему заинтересован в греческом искусстве как тако-
14 FGrH 680 F 7-9.
15 G 10: 122.
ЗакчиЛа К-7530

18
Глава 36а
вом, хотя мы приведем несколько примеров того, что восточные люди,
как кажется, всё же находили греческие изделия полезными и
красивыми (см. ниже, с. 20—21). В итоге, когда мы обнаруживаем в начале
персидского периода свидетельства об участии греческих мастеров в
возведении персидских дворцов, мы находим, что в дизайне последних
воплощены по существу не-греческие идеи16. Сами греки знали свое
место. Вплоть до времени создания персидской империи мы не
встречаем у них ссылок на не-греков как на «варваров» (впервые у
Гераклита, см.: В. 107 D—К), тогда как такие ссылки регулярно встречаются в
классическое время, хотя и не всегда с уничижительным оттенком.
Упоминание в «Илиаде» карийцев как βαρβαρόφωνοι, говорящих
по-варварски, выглядит исключением (П. 867). В Египте в Vu в. до н. э. греки
называли сами себя αλλόγλωσσοι — людьми другого языка — по
контрасту с народом страны17.
II. Финикийцы в Греции
Из упоминаний у Гомера видно, что финикийцы торговали в греческой
акватории точно так же, как они это делали в Египте и Ливии. Гомер
повествует, как финикийцы покупали расположение царя Лемноса с
помощью изумительного серебряного сосуда {Илиада. ХХШ. 740—745;
ср. Vu. 468). Они привозили товары, которыми соблазняли также и
простой народ: мы видим «финикийцев, знаменитых мореходов и
обманщиков, привозящих десятки тысяч безделушек на своих чернобоких
кораблях» на греческий остров, «обильный быками и овцами, вином и
хлебом». Корабль оставался на острове в течение целого года, пока
финикийцы не нагрузили его под завязку, торгуя различным товаром.
Тем временем один из мореходов совратил дворцовую служанку, сидо-
нянку, похищенную еще ребенком и мечтавшую вернуться домой.
Вместе они составляют тайный план побега. Финикийский вестник
отвлекает внимание царицы и ее рабынь, принеся в дом золотое ожерелье со
вставленными янтарными бусинами, и подает тайный знак сидонской
девушке. Та, спрятав под платьем три золотых кубка, оставленных
царем на пиршеском столе, после того как гости отправились на совет
в собрание, заторопилась в гавань, увлекая за собой младенца Евмея,
царского сына, простодушно поспешавшего за ней. Под покровом
темноты корабль отчалил, и через некоторое время финикийцы, прибыв
на Итаку, продали Евмея за хорошую цену {Одиссея. XV. 403—484).
Благодаря многим узнаваемым чертам эта история звучит
правдоподобно. Финикийские товары, что появляются в Греции начиная с IX в. до
н. э., должны были, по крайней мере, частично привозиться самими
финикийцами, а не только возвращавшимися домой греками. Сведения
16 В 53: 144-149.
17 M-L № 7 (а) 4; Геродот. П. 154. 4.

Греки на Ближнем Востоке
19
о финикийских поселениях и колонизации в Греции менее убедительны.
Эти данные появляются у греческих историков с V в. до н. э. и позднее.
Фукидид (I. 8. 1) утверждал, что финикийские пираты населяли многие
эгейские острова, до того как Минос очистил море от разбойников.
Родосские историки сообщали, что, после того как Данай по пути из
Египта основал в Линде храм Афины, из Финикии прибыл Кадм и
преподнес богине бронзовый котел с посвящением, сделанным финикийскими
письменами. Кадм основал храм Посейдона в Иалисе и оставил здесь
финикийских смотрителей18. Финикийцы укрепили Иалис и
удерживали Родос, до тех пор пока не были осаждены вторгшимися сюда
греками; затем они закопали свои сокровища и покинули остров19. Мелос
предположительно также являлся финикийской колонией,
именовавшейся Библис, до того как он стал греческим20.
Сообщения о финикийских поселениях более основательны у
Геродота. Для него конфликт между Востоком и Западом начался с того,
как финикийские моряки захватили Ио и увезли ее из Аргоса, после
чего какие-то греки прибыли в Тир и похитили Европу, дочь царя Аге-
нора (I. 1—2). Геродот рассказывает эту вводную историю с долей
юмора, но при этом часто возвращается к сюжету о поисках Европы,
относясь к нему вполне серьезно. Европейский континент получил от нее
свое имя (IV. 45). Она является сестрой Кадма, который оставил
Финикию ради того, чтобы искать ее повсюду в Греции. Кадм остановился
на Фере, где сопровождавшие его финикийцы основали колонию,
просуществовавшую восемь человеческих поколений (IV. 147). Он основал
храм Геракла на Фасосе (П. 44—46). Фасосские рудники также были
открыты финикийцами (VI. 47). Также и в Беотии он поселил
финикийцев (П. 49, V. 57). Они включали в свой состав фиванских кадмей-
цев, которые, будучи изгнанными, объединились с колонизаторами
Ионии (I. 146). Он ввел дионисийский культ (П. 49) и финикийский
алфавит (V. 58)21 в Греции. Кроме того, «финикийцы из Палестинской
Сирии» основали святилище Афродиты на Кифере (I. 105).
Археологи нашли мало вещественных доказательств всему этому.
Французские раскопки храма Геракла на Фасосе не дали никаких
свидетельств для идентификации его финикийского происхождения22. Нет
никаких следов и в Фивах, за исключением клада ближневосточных
цилиндрических печатей в микенской Кадмее23. Недавние попытки
доказать раннее семитическое влияние на Грецию, используя этимоло-
18 Описание Линда см.: FGrH 532 (3) с цитатой из Полизела Родосского: FGrH 521 F 1;
Зенон Родосский: FGrH 521 F 1 (Диодор. V. 58).
19 Эргий Родосский: FGrH 513 F 1; Полизел Родосский: FGrH 521 F б (Афиней. 360 d -
36U).
20 Стефан Византийский, s. v. «Melos»; ср.: Фест, s. v. «Melos», p. 124 Millier.
21 Ср.: Аристотель: φρ. 501 Rose; Эфор: FGrH 70 F 105 (Диодор. Ш. 67). См. ниже,
π· VI, 2 данной главы.
22 С 200: 123-125; С 201,1: 20, 117-118.
;! В 71; ВСН 88 (1964): 775-779.
2*

20
Глава 36а
гические объяснения топонимики и интерпретации табличек линейного
письма А, остаются по большей части спекулятивными24. Мы приходим
к выводу, что связь между Кадмом и Финикией является
литературным измышлением, придуманным после Гомера и Гесиода, и как
таковое оно будет рассмотрено в параграфе VI. Кадма относили к глубокой
греческой старине, ко времени за тысячу лет до Геродота (П. 145).
Таким образом, предполагаемая финикийская колонизация, если она
действительно имела место, должна была в любом случае задолго
предшествовать тем фактам проникновения финикийцев в Грецию между IX
и VI в. до н. э., которые имеются в нашем распоряжении25.
III. Греческая торговля
И ПОСЕЛЕНЧЕСКАЯ ПРАКТИКА В ЛЕВАНТЕ
Ранее было показано, что, начиная с позднемикенского времени, Кипр
непрерывно населялся греками (САНИ. 23, гл. 22Ь) и что диалект Памфи-
лии дает веские основания думать о существовании некой целостности
греческих поселений на побережье Южной Анатолии (см. ниже, с. 112—
115). Это не относится к восточному Средиземноморскому побережью.
Имеется лакуна приблизительно в 150 лет между последними
микенскими товарами в Леванте и IX в. до н. э., когда вновь появляются
гончарные изделия из Греции. Фрагменты геометрической керамики были
обнаружены в ареале от устья Оронта вплоть до Аскалона на юге и
вплоть до Ниневии на востоке. Они рассредоточены на этой территории
спорадически: до сих пор известна лишь дюжина мест обнаружения этой
керамики (рис. 1). Самыми ранними вещами могут быть названы евбей-
ские (или кикладские) кубки из Телль-Абу-Хавам, что у подножья горы
Кармел. Предмет из Таббат-аль-Хаммам, что близ острова Арада, был
найден вместе с финикийскими/киприотскими изделиями в поселении
IX в. до н. э., рядом с которым был построен волнорез из тесаного
камня, явно с видами на морскую торговлю26. На материке, в Хамате на
Оронте, столице арамейского царства, на туземном кремационном
кладбище было обнаружено некоторое количество евбейских/кикладских
сосудов с орнаментом в виде нависающих полуокружностей. Это
показывает, что местные жители могли отдавать предпочтение таким кубкам
перед местными более хрупкими гончарными изделиями; поэтому
присутствие здесь греческих чаш еще не доказывает с неизбежностью
присутствия их греческих владельцев, несмотря на то, что греки любили
возить с собой свои личные кубки27. Большой аттический кратер,
относящийся, вероятно, к концу IX в. до н. э., рассматривался, без сомнения,
24 Напр.: В 3.
25 А 7: 35-38, 54-84 passim; D 78: 360-363.
26 В 63: 152.
27 H 27: 95.

Греки на Ближнем Востоке
21
как достойное вотивное приношение в существовавший здесь сирийский
храм28. Хамат был разрушен ассирийцами в 720 г. до н. э. [САН Ш. I2,
гл. 9), что дает нам самую раннюю из возможных дат. Самария,
разрушенная в 722 г. до н. э. (Там же: 275), обеспечивает подобный
временной указатель для одного осколка, с которым имеют очевидную связь
другие черепки, происходящие из нарушенных слоев. Здесь также
имелся большой кикладский кратер IX в. до н. э.29.
Лишь в двух известных приморских поселениях количество греческой
геометрической керамики оказалось достаточным, для того чтобы мы
могли сделать вывод о том, что здесь проживали греки. В каждом из этих
двух случаев мы находим не колонию, a ένοικισμός, поселение греков
среди туземных жителей, сопоставимое с греческим кварталом VI в. до н. э.
в Грависках, гавани одного этрусского города. Самым важным из этих
двух восточных поселений является Аль-Мина, расположенная в устье
Оронта, на территории современной турецкой провинции Хатай30. Здесь
между 1936 и 1939 г. Л. Вулли раскопал жилой холм, содержащий десять
культурных слоев, датируемых временем между 825 и 301 г. до н. э. Это
был торговый склад, изначально содержавший греческие артефакты.
Слои приблизительно между 825 и 700 г. до н. э. состояли из остатков
хижин, возведенных на фундаментах из булыжников, положенных
поверх девственного песка. Однако заиливание и эрозия, действовавшие
одновременно, приводили к перемещению поселения в течение его
истории, и не исключено, как полагает Вулли, что та часть этого местечка,
которую позднее смыла река, еще до 825 г. до н. э. была занята
поселенцами. Большинство самых ранних горшков относится к типу посуды,
имеющему либо местные корни, либо происходящему с Кипра, либо и то
и другое одновременно. Но среди них встречаются греческие черепки,
поначалу крайне малочисленные, но неуклонно множившиеся в течение
Vin в. до н. э. Эта греческая продукция происходит с Эгейских островов.
Археологические данные о Евбее и евбейских колониях на Западе,
возросшие со времен, когда работал Вулли, показали, что имеется различимый
евбейский элемент в Аль-Мине, слегка усиленный восточногреческим
элементом в последней четверти VHI в. до н. э. Евбейские чаши с
нависающими полуокружностями являются чрезвычайно редкими на Западе:
очевидно, интерес евбейцев к Аль-Мине предшествовал выведению их
колонии на о. Питекусц/Искья. Но во второй половине VŒI в. до н. э.
позднейшая разновидность чаши, декорированной концентрическими
кругами, найдена в обоих местах31. Слои в Аль-Мине не всегда четко
отделяются друг от друга, но приблизительно для 720 г. отмечен малый,
а для 700 г. до н. э. решительный культурный разрыв, случившийся,
быть может, в связи с киликийским восстанием, которое мы обсудим
28 В 63: 153 ел.
29 В 63: 146 ел.
30 В 83 с картой на вклейке 1 после с. 2; В 84; В 83; В 86: 165-181; А 7: 38-54.
31 D 18: 7 ел.; ср.: В 12: 12 ел. и примеч. 27; AR 1966-1967: 13; В 72.

/+23
УСЛОВНЫЕ ОБОЗНАЧЕНИЯ
φ СГ + ПГ
места со скифосами
(вид чаш) с нависающими
полуокружностями
▲
τ
t
Τ
сг
пг
t
+
100
200
300
_—ι
Рис. 1. Находки греческой средне- и позднегеометрической керамики
(СГ и ПГ) на Востоке. (Подготовлено с любезной помощью
проф. Дж.-Н. Колдстрима; ср.: Η 25: 422-^24; Η 27: 94, рис. 29.)
Поселения
13. Мерсин
14. Таре
15. Телль-Халаф
16. Телль-Таинат
17. Телль-Джудайда
18. Аль-Мина
19. Басит
20. Телль-Сукас
21. Хамат
22. Таббат-аль-Хаммам
23. Халдех
24. Тир
1. Марион
2. Солы
3. Казафани
4. Палекитро
5. Айос-Теодорос
6. Стилли
7. Саламин
8. Идалион
9. Китай
10. Амафунт
11. Курион
12. Пафос
25. Телль-абу-Хавам
26. Мегиддо
27. Самария
28. Аскалон

Греки на Ближнем Востоке
23
позднее. По-видимому, Аль-Мина была разрушена. После ее
восстановления греческий элемент обозначился сильней, чем прежде. Рядом с
кипрской керамикой, которая становится менее обильной, мы находим
родосские вазы с изображением птиц и восточногреческие изделия с
изображением дикого козла; имеется много коринфской продукции.
Евбейские изделия исчезают. Всё выглядит так, будто евбейцам что-то
мешало привозить сюда свои товары, либо у них угас интерес к этому
месту. Причем наличие коринфских ваз может означать приход эгине-
тов, выдающихся посредников Vu и VI в. до н. э., которые сами не
производили никакой керамики, но торговали изделиями своих соседей —
Коринфа, а с VI в. до н. э. — еще и Афин. В конце VII в. до н. э.
наступил период восстановления после некоторого упадка; в первой
половине VI в. до н. э. создается ощущение пустоты, затянувшейся на многие
годы, возможно, из-за того, что воздействие реки оказалось пагубным
для наших знаний об этом месте, хотя не исключено, что причина была
в вавилонском завоевании, имевшем неблагоприятные последствия.
Примерно с 520 г. до н. э. при персидском владычестве это место было
разбито на новые кварталы. Товары, привозимые из Греции и особенно
из Афин, отныне увеличиваются в числе и становятся более
разнообразными. Невзирая на войны между греками и персами, этот торговый
лагерь кажется процветавшим, пока в 301 г. до н. э. роль главного
порта не перешла от Аль-Мины к Селевкии, основанной в качестве анти-
охийской гавани.
Приблизительно с 700 г. до н. э. интересующее нас место
представляло собой пункт товарных складов, о которых мы имеем наилучшее
представление по их позднейшим формам: одноэтажные
прямоугольные строения, каждое из которых включало ряд кладовых вокруг
внутреннего двора с небольшой комнаткой, которая вполне могла быть
конторкой учетчика. Помещения имели широкие стены из кирпича-
сырца с грязевой шпаклевкой. Камни фундамента этих строений
возвышались над уровнем пола, выполняя функцию гидроизоляции.
Крыши, по-видимому, делались из тростника, дерева и глины, так как не
обнаружено никакой черепицы. Между складами были проложены
гравиевые дорожки, перекрещивавшиеся под прямыми углами, часто
с центральной дренажной канавой, выложенной каменными плитами.
Небольшие не связанные друг с другом помещения вдоль улицы
выглядят как розничные лавчонки или мастерские. В этом унылом
месте нет никаких жилых помещений, и вплоть до самых последних
слоев отсутствуют какие-либо захоронения. Вулли полагал, что купцы,
торговавшие здесь, могли проживать на холме Сабуни, километрах в пяти
в сторону материка. Ни до, ни после 700 г. до н. э. здесь не
встречается ни греческих граффити, ни надписей. Это место вообще не
упоминается в греческой литературе. Вулли пытался идентифицировать его
с городом Посидеем, упомянутым у Геродота в перечне провинций
Дария I как «основанный Амфилохом, сыном Амфиарая, на
границе между киликийцами и сирийцами» (Геродот. Ш. 91). Однако Поси-

24
Глава 36а
дей — это обычно греческое название мыса; так, в географическом
сочинении Страбона этот Посидей помещается к югу от устья Оронта на
другой стороне горы Касий (Муса Дат) (Страбон. XVI. 2. 8, 751). Здесь,
примерно в 24 км от Аль-Мины, находится мыс Басит, чье название
наверняка происходит от Посидея. Его античные руины были видны
еще в начале XIX в., а не так давно французские раскопки показали,
что история греческого импорта здесь почти столь же долгая, как и в
Аль-Мине. Достоинства этого торгового пункта не столь очевидны, но
здесь открывается доступ к дороге, ведущей через холмы прямо в
долину Оронта32. Таким образом, древнегреческое название Аль-Мины
остается неизвестным.
Телль-Сукас, расположенный примерно в 72 км к югу от Аль-Мины,
представлял собой другое приморское сиро-финикийское поселение
железного века, уступавшее в размерах Аль-Мине и возведенное
поверх жилого холма бронзового века. Археологи выделяют слой,
датируемый примерно с 850 г. до разрушения ок. 675 г. до н. э., содержащий
греческие черепки, аналогичные тем, что найдены в Аль-Мине, в
основном евбейские и кикладские. Следующий слой, датируемый временем
ок. 675—498 гг. до н. э., прерванный разрушением ок. 588 г. и в большей
степени разрушением ок. 552 г., отмечен сильным греческим
влиянием. Здесь имелся храм греческого вида, не похожий на святилища сиро-
финикийцев; ок. 600 г. до н. э. некая греческая женщина, надписав
собственное имя на своем ткацком станке, оставила доказательство
того, что здесь обитали греки33.
Наличие торговых отношений между Грецией и Левантом выглядит
вполне естественно. Удивление вызывает не то, что в IX в. до н. э. они
возобновились, а то, что они когда-либо могли быть прерваны.
Свидетельства об этих контактах иногда встречаются в литературных
источниках. В VI в. до н. э. Иезекииль упоминает Иавана, привозившего
товары в Тир;34 к V в. до н. э. в самом Тире возникло святилище
Геракла Фасосского, возможно, как результат торговых связей с Фасосом35.
У Мирианда, в 80 км к северу от Аль-Мины, в 401 г. до н. э. Ксенофон-
товы Десять тысяч узрели большое количество грузовых кораблей,
стоявших на рейде в заливе Александретта (Ксенофонт. Анабасис. I. 4. 6).
В 396 г. во время одной из греко-персидских войн, человеком,
принесшим в Спарту известие о строительстве новейшего персидского
флота, был один сиракузский капитан, возвращавшийся из Финикии
(Ксенофонт. Греческая история. Ш. 4. 1). В контексте левантийской торговли
долина в низовьях Оронта была особенно притягательной. Кто бы ни
владел этой долиной, расположеной в конце самого короткого
караванного пути, ведущего из Месопотамии к Средиземному морю через го-
В 63: 137-139 и рис. 45.
В 63: 126-130, 158 и рис. d, с. 157.
Иез. 27: 13. См. ниже, с. 28.
Геродот. П. 44; В ПО — к этому месту «Истории» Геродота.

Греки на Ближнем Востоке
25
рода Северной Сирии, он контролировал также основной путь, по
которому осуществлялся грузооборот между Анатолией и странами,
расположенными к югу36. В конце ÏX и в VIO в. до н. э. долина стала еще
более привлекательной. Государства Северной Сирии по-прежнему
оставались независимыми и, невзирая на вражду между ними и
периодические набеги из Ассирии, процветали. Аль-Мина входила в состав
позднехеттского царства Пат(т)ин, известного ассирийцам как Унки,
арамейское 'Amq. (Долина Нижнего Оронта до сих пор по-арабски
именуется Эль-Амук, по-турецки — Амик, см.: САН Ш. I2, гл. 9: 375).
Имея столицу в Кунулуа (библ. Калнех, который может быть
идентифицирован с Телль-Таинат), царство Унки сыграло свою роль в
местных войнах: оно присоединилось к коалиции, которая ок. 769 г. до н. э.
неудачно пыталась атаковать арамейца Закура в Хамате (Там же: 403).
Возможно, Телль-Сукас, хотя и расположенный менее удачно с точки
зрения сухопутных коммуникационных путей, находился вне границ
Унки и поэтому обеспечивал альтернативный доступ к Хамату. В 738
г. до н. э. Тутаму, последний независимый правитель Унки, был
низложен и регион превратился в ассирийскую провинцию (Там же: 411).
Добыча, захваченная здесь, сопоставима с трофеями, получаемыми при
покорении больших финикийских или северосирийских государств: 300
талантов серебра, не поддающееся оценке количество талантов золота,
100 талантов меди, одежды из льна и крашеной шерсти, всевозможные
пряности, пленники, лошади и мулы37. В других случаях ассирийские
цари специально выделяли растительность, произраставшую в районе
горы Аман, чьи кустарники, фруктовые деревья и великолепный лес,
особенно древесина кедра, не имели себе равных в их глазах38.
Во времена начальной греческой колонизации эта процветавшая
страна обладала легким выходом к Урарту, еще более богатому
царству, которое в первой половине VIII в. до н. э. распространяло свое
господство к западу от Тавра на Мелид, Табал и Куммух [САН Ш. I2,
гл. 9: 405 ел.). По большому счету, политический контроль Урарту
никогда не достигал Средиземноморского побережья; но в 743 г. до н. э.
это царство возглавило антиассирийский альянс, в который вошел
Гургум со столицей в Маркаси (Мараш) и Арпад к северу от Алеппо
(Там же: 410). Когда в 714 г. до н. э. Саргон II напал на Урарту и
разграбил храм их верховного бога Халди, был составлен перечень,
включавший 61 вид разнообразной добычи из 333 500 предметов; этот
список обнаруживает такую ослепительную роскошь, от которой может
перехватить дух39. Упоминались драгоценные камни, необработанный
металл — 3 600 талантов бронзовых слитков (109 т) — вдобавок ко
многим предметам из серебра и золота, а также огромные бронзовые
сосуды для ритуальных нужд. Не все эти вещи были изготовлены на
месте, так как ассирийские записи говорят об изделиях из Урарту,
36 В 18: 15. 38 В 55: 145, s. ν. «Hamânu».
37 В 43: 1, §769. 39 В 29: 11 §172-174.

26
Глава 36а
Ассирии и Табала; эпонимом последнего является Тубал-Каин —
библейский архетипический мастер бронзовых дел (Быт. 4: 22).
Среди всех этих богатств особо притягательными для первых
греческих торговцев в Аль-Мине были обработанные и необработанные
металлы. Евбейская Халкида, «Медная», в Греции была родиной
бронзового промысла; опыт евбейцев в деле обработки бронзы и железа, а
также их зависимость от ввоза этих металлов, поскольку собственные
запасы были однажды исчерпаны, — всё это обсуждалось в другом
месте (САН Ш. I2, гл. 18Ь, 19). Железоделательный промысел на о. Пи-
текусы показывает, что, когда сюда прибыли евбейцы, они
использовали руду с Эльбы40. На Востоке медь для бронзы ввозилась, главным
образом, с Кипра, от имени которого (через лат. Cyprium) происходит
современное английское слово copper: слиток меди являлся символом
этого острова. В «Одиссее» рассказывается о неком тафийском
капитане, направлявшем свой корабль «в Темес за бронзой, дабы обменять ее
на блестящее железо» (I. 184). Темес — это, по-видимому, кипрский
Тамасс, который должен был обладать гаванью. При этом следует
иметь в виду, что расстояние между Кипром и побережьем Леванта не
особенно большое: с острова в ясный день видна гора Касий. Вместе с
киприотами, насколько мы можем судить по керамике, евбейские
купцы должны были с Кипра добраться до Аль-Мины, дабы расширить
свою торговлю металлом, привозимым на побережье из богатых
источников в глубине материка. Сидон был известен как «меднообильный»
(Одиссея. XV. 425). Бронзовые котлы с прикрепленными отлитыми
фигурками сирен или голов животных, изготовленные в Урарту, Табале,
Ассирии или Северной Сирии, поступавшие в течение всего Vu и,
возможно, уже в УШ в. до н. э. во многие города греческого мира,
импортировались сюда именно через левантийские порты41.
Разноцветные одежды из Унки станут еще одним предметом
торговли в Аль-Мине. Искусство изготовления краски морского багрянца
уже давно распространилось по разным частям Средиземноморья, но
именно Финикия в этом деле всегда оставалась лучшей42. Весьма
вероятно, что для финикийцев греческое название Phoinïkes,
обнаруживаемое уже у Гомера, происходит от г ρ е ч. phoinos, темно-красный цвет, и
было им дано за их искусство изготовления пурпура43. Теперь мы
знаем, что самоназвание «ханаанеи» имеет то же значение (САН П. 23: 520).
В «Илиаде» упоминается о том, что Парис привез Гекубе из Сидона
большое количество украшенных узорами одежд (Илиада. VI. 288—292).
Торговля тканями не оставила никаких археологических следов. По
поводу пристрастия греков к драгоценностям с Востока мы имеем
материальные доказательства. Восточные безделушки, обнаруженные на
С 98; А 7: 168.
Ср.: А 7: 65-67.
В 65; В 61.
А 23А: 1032—1034, s. νν. Ι. «φοίνικες», 5; «φοίνιξ»; «φοινός».

Греки на Ближнем Востоке
27
Евбее, относятся, по крайней мере, к IX в. до н. э.44, а киликийские
печати и египетские скарабеи, захороненные в Vu! в. до н. э. на Питеку-
сах, свидетельствуют о связях, налаженных евбейцами между их
торговыми пунктами на востоке и на западе45. Более всего греки ценили
изделия из золота и серебра. Во время погребальных игр в честь Патрокла
Ахилл в качестве приза предложил сидонскую чашу, самое прекрасное
творение на земле, сработанную сидонскими мастерами и привезенную
в Грецию финикийскими купцами [Илиада. ХХШ. 740—745). Менелай,
герой «Одиссеи», сам побывал в Финикии и Египте и привез оттуда
великолепные дары из драгоценных металлов. Лучшим был
серебряный кубок с золотым ободком — подарок царя сидонян [Одиссея. IV.
612—619). Прядильная серебряная корзина, окаймленная золотом и
установленная на колесиках, была получена Еленой в Египте [Одиссея.
IV. 125—133); эта корзина обнаруживает близкое сходство с изделием
из бронзы финикийской работы46. Для поэта ничего не стоит воспеть
эти роскошные сосуды. Находки в архаической Греции изделий из
драгоценных металлов редки; даже греческие царские дома не могли
позволить себе иметь их в большом количестве. Но тем не менее
гомеровская мечта о богатствах родом с Востока базируется на реальных
фактах.
Тем товаром, который греки могли предоставить в обмен, были
рабы, добытые путем похищения людей или в разбойных нападениях.
Поэтому между торговлей и пиратством существовала близкая связь.
Будучи способом существования, пиратство воспринималось как нечто
само собою разумеющееся и в «Одиссее» (Ш. 71—74; IX. 252—255), и в
гомеровском «Гимне к Аполлону» (452 ел.). Позднее Фукидид сделает
вывод о том, что архаические греки,
нападая на неукрепленные города, состоявшие из отдельных селений,
грабили их и большею частью так добывали себе средства к жизни. Тогда занятие это
не считалось еще постыдным, скорее приносило даже некоторую славу.
Доказательство этому представляют еще и теперь те из обитателей материка, у кого
ловкость в этом деле пользуется почетом, а также древние поэты, везде
предлагающие пристающим к берегу людям один и тот же вопрос: не разбойники ли они? —
так как ни те, которых спрашивают, не считают занятие это недостойным, ни те,
которым желательно это узнать, не вменяют его в порок (Фукидид. I. 5; пер. Ф.
Мищенко).
Согласно «Одиссее» финикийцы из Сидона, подлые люди, более
других преуспели в сочетании торговли с похищениями людей (XV.
403—484; XIV. 287—298; см. выше, с. 18). Но и греки не стеснялись
испытывать удачу в этом деле. Тафщщы, греческое племя, очевидно с
северо-запада, упоминавшиеся как торговцы металлами (см. выше),
появляются вновь как похитители сидонской девушки, которую они захвати-
44 H 27: 41 ел., 64 ел.
43 H 27: 228-230.
46 А 7: 37, рис. 8.

28
Глава 36а
ли, увидев возвращавшейся с поля, вывезли из страны и продали за
хорошую цену царю одного греческого острова [Одиссея. XV. 425—429).
Одиссей рассказывает правдоподобную историю, как он привел свои
корабли к египетскому берегу и как его спутники начали грабить
побережье, «убивая мужей и похищая женщин и малых детей» [Одиссея.
XIV. 257—265; XVII. 425—434). Восточные свидетельства подтверждают
эту информацию. В VI в. до н. э. Иезекииль (27: 13) связывает
греческих купцов с торговлей рабами и бронзовой посудой: «Иаван, Тубал
(Табал) и Мешех (аккад. Мушки, греч. Фригия) торговали с тобою,
выменивая товары твои на души человеческие и медную посуду».
IV. Ассирийские цари и греки
Восточные правители могли приветствовать торговлю рабами, если они
привозились из-за пределов их владений. Но в их интересах было
регулировать перемещения и пребывание греческих торговцев, дабы
предотвратить случаи похищения людей. Мы должны помнить об этом,
рассматривая особые привилегии, пожалованные Навкратису —
греческому поселению в Египте. Еще более опасными были организованные
нападения с моря. В истории Одиссеева набега местный правитель,
поднятый по тревоге, быстро собрал войско и пресек безрассудную
вылазку греков [Одиссея. XIV. 266—284; XVII. 435—444). Интересно, что
первое ассирийское упоминание о греках, опубликованное в 1963 г.47, но до
сих пор не замеченное эллинистами, повествует именно о таком
набеге на южное финикийское побережье и о немедленной реакции
ассирийского правителя Тира и Сидона. Это фрагментированный доклад
Тиглатпаласару Ш, написанный вскоре после 738 г. до н. э.:
Царю, моему повелителю, твой слуга Курди-Ашшур-Ламур. Ионийцы (^la-u-na-
а-а) появились. Они совершили нападение на город Самсимуруна, на город Хари-
су и на город... Что касается... -командира, он вошел в город... [и сказал мне?].
Людей из разряда закку я взял с собой и пошел. Они не захватили никого.
Поскольку... [я преследовал их?] на его кораблях... до самой середины моря...48
Образец поведения весьма знакомый. Точно так же Оройт,
персидский сатрап в Сардах, мог в 520-х гг. до н. э. сообщать о том, как
Поликрат Самосский со своим флотом в сто пентеконтер «грабил и
уносил добычу без разбора», захватывал города на материке и острова
(Геродот. Ш. 39).
Откуда прибывали греческие пираты в 730-х гг. до н. э.? Наиболее
вероятным местом является Кипр. Другую возможность предоставляет
побережье Южной Анатолии. В особенности превосходные убежища
47 В 64: 76-78.
48 Улучшить английский перевод любезно помог доктор Надав На'аман.
Самсимуруна, находившаяся на сидонской территории, засвидетельствована также в другом
месте (В 55, s. v.).

Греки на Ближнем Востоке
29
для пиратов являла Киликия Трахея, в течение многих столетий
остававшаяся чем-то наподобие Варварского [Берберского] берега, до того
как французы оккупировали Алжир. Появление греков в Аль-Мине
предполагает их знакомство с побережьем Южной Анатолии, и отныне
греческие пираты будут его использовать вне зависимости от того,
возникнут ли на нем греческие города или нет. А они, по-видимому, там
возникли. Вероятность непрерывного греческого присутствия в этих
местах с микенского времени, выводимая из особенностей памфилий-
ского диалекта, будет обсуждена в другом месте, одновременно с
рассмотрением отрывочных сведений об основании в архаическую эпоху
Фаселиды переселенцами с Родоса, Сиды — выходцами из Ким, Наги-
да и Келендериды в Киликии Трахее — с Самоса, Сол на краю Кили-
кии Педиады — уроженцами Родоса (см. ниже, с. 113—115). Возможное
указание на то, что Солы были населены уже в конце VIII в. до н. э.
имеется в Тарсе, где некоторые греческие черепки, датируемые
временем до 700 г. до н. э., обнаруживают то же происхождение, что и
осколки того же времени в Аль-Мине, и они даже рассматривались как
доказательство того, что в этом материковом городе существовала
небольшая греческая община. Здесь, но не в Аль-Мине, имеются вос-
точногреческие «ионийские чаши». Они могли прибыть сюда с Родоса
через Солы49.
Греки могли иметь какое-то отношение к восстанию в Киликии Пе-
диаде, известной ассирийцам как Куэ, которое поддержал Мита (Мидас)
из Мушки (Фригия) и которое подавил Саргон Π в 715 г. до н. э. В этой
связи упоминается море, и кажется соблазнительным предположение,
что в анналах Саргона за этот год в одной из лакун было указание на
ионийцев:
[? ионийцы, живущие на (или около?)] море, которые с давних пор
безжалостно убивали [людей из] Куэ, и... услышали о приближении моей экспедиции... У моря
я внезапно напал на них, и малых и больших моим оружием я поразил. Города
Хурруа, Ушнанис и (?) Кумаси в стране Куэ, которую Мита, царь страны Мушки,
захватил, я покорил...50
Предлагаемая интерполяция заманчива, поскольку в случае ее
истинности становится понятным, почему в надписях, суммирующих
великие деяния своего правления, Саргон Π похваляется тем, что он
«выловил ионийцев (KURYa-am-na-aya) из середины моря, словно рыб»51, и
вновь: «Я поймал, как рыб, ионийцев, живущих посреди моря
заходящего солнца»52.
Под 11-м годом анналов Саргона (711г. до н. э.) помещена история,
сохранившаяся также в трех других версиях. Все вместе они повеству-
49 В 12, обсуждается в: В 27.
50 В 42: 20 ел., строка 118; вставка, см.: В 54: 266, продолжение в: В 81: 365.
51 Надпись на официальном указе, Хорсабад: В 45: 14, № 2.25; перевод: В 44: 11, §92.
52 Надпись на панели: В 80: 148, перевод: В 44: 11, §99; ср.: В 45: 4, № 1.21
(цилиндрическая печать); В 23: 199.19 (призма с надписью из Нимруда).

30
Глава 36а
ют, как Саргон сверг Азури, царя Ашдода, поскольку тот плел интриги
против него, посылая письма соседним царям, и взамен посадил на
трон брата Азури. «Но хатти, возненавидев его господство, замыслили
измену и поставили над собой Иамани (LUYa-am-na-aya), который не имел
права на престол, но был настроен точно так же, как и они, и не имел
никакого почтения к власти». Самый полный из доступных текстов
добавляет, что Иамани был воином либо возведен воинами. Далее
Саргон рассказывает, как он лично возглавил поход, осадил и захватил
Атттдод и союзные города, разорил их и заселил пленниками,
депортированными из других мест, поставив над ними своего управителя.
Иамани из Атттдод а испугался моего оружия, бросил свою жену, сыновей и
дочерей, бежал на край Египта, где проходит граница с Эфиопией, и жил там, как
вор... Что до царя Эфиопии, то им овладел страх пред величием Ашшура, моего
владыки, и он заковал Иамани в оковы, (связав) его руки и ноги, и отправил его ко
мне в Ассирию...53
Был ли Иамани греческим наемником из числа телохранителей
Азури? Его имя, безусловно, означает «грек»: попытки вывести его из
близких палестинских топонимов неубедительны. Впрочем, такое имя
могло быть дано и не-греку. Всё это доказывает лишь то, что греки в
данный момент были известны в Леванте54. Аккадские имена, как и в
наше время, происходили иногда из этниконов (ср.: А-му-ру-у, Амо-
рей)55; однако имена легко возникали из прозвищ. Обладателям
этнических имен повезло в сравнении с теми, кого называли «Пьяницей»,
«Провонявшим-маслом» или «Не-уважающим-богов»56. В позднейших
ассирийских документах мы вновь находим имя Иамани. Некий
Иамани обнаруживается в цензовом списке VII в. до н. э. из района Харра-
на, но, поскольку он имеет двух братьев с сирийскими именами Дуй и
Илу, трудно предположить, что он сам был чистокровным греком57.
Подобным образом и благородный Егаптий из «Одиссеи»,
произносящий речь в собрании итакийцев, был вне всякого сомнения греком, а
не натурализованным египтянином [Одиссея. II. 15 ел.).
Некоторым из своих заявлений Саргон обеспечил доказательства,
воздвигнув стелы на завоеванной территории. Базальтовая стела в
Атттдоде, к сожалению, слишком повреждена и не может обеспечить
нас дополнительной информацией о восстании Иамани58. Однако
впечатляет то, что сообщения анналов Саргона за 709 г. до н. э.,
утверждающих, что ему была послана дань «семью царями из Иа (Ya-a4), рай-
53 Анналы: В 42: 39-41; перевод: В 44: 11, §30; В 59: 268. Надпись Комнаты XIV,
Хорсабад (наиболее полный текст): В 79: 178.15; перевод: В 44: 11, §79 ел.; В 59: 285; В
73: 61 ел. Хвастливая надпись: В 80: 114. 95.101; перевод: В 44: 11, §62 ел. Призма А из
Ниневии, Британский музей, перевод: В 44: 11, §194.5; В 73: 61.
54 В 70: 80, примеч. 217.
55 В 68: 268-271.
56 В 68: 268.
57 В 35: № 7, Π 4, ср.: с. 61.
58 В 71.

Греки на Ближнем Востоке
31
она Иаднаны, чьи отдаленные жилища находятся на расстоянии
семидневного пути в море заходящего солнца»59, подтверждается стелой,
установленной в Китай на Кипре «на дне горного ущелья... в Иаднане»60.
Так что Иаднана — это Кипр, а поскольку в 670-х годах до н. э. Кипр
имел в общем десять царей, получается, что, помимо семи царей не-
идентифицированной страны Иа, остававшихся подчиненными
правителями, сюзеренитет Саргона должен был распространяться далеко за
Китай на греческую территорию (см. ниже, с. 75). Наличие у Саргона
опоры в Китай само по себе объясняется его контролем над Тиром и
Сидоном. Китай тождествен Картхадашту («Новый город», кипрский
«Карфаген»), чей правитель, «слуга Хирама, царя сидонян», оставил
посвятительные надписи на двух хорошо известных бронзовых сосудах
(проданы в Лимассоле в 1877 г.)61. Этот Хирам был царем Тира,
подчинившимся Ассирии в 738 г. до н. э. Согласно эллинистическому
изданию тирских хроник преемник Хирама Лули (Элулай) отправился
морем из Тира для подавления восстания в Китай62. Синаххериб
похвалялся тем, что, когда в 701 г. до н. э. он двинулся на подавление
мятежа Лули, «ужасающее величие моего господства победило его, и из
Тира он бежал в Иаднану в середину моря...»63. Вместо него в Финикии
Синаххериб поставил Ту'балу (Этба'ал), но не стал преследовать
беглеца, отправившегося на Кипр. «Там, — говорит Синаххериб в другом
месте, — Лули искал спасения. В той земле в страхе перед оружием
Ашшура, моего владыки, он умер»64. В конечном итоге было бы
весьма затруднительно признать, что в это время Кипр находился вне
досягаемости для Ассирии — в хрониках заявлено более неопределенно:
Лули «скрылся в середину моря и умер»65.
Синаххерибу, впрочем, вновь пришлось утверждать свою власть,
подавляя в двух кампаниях 696 и 695 гг. до н. э. мятеж в Киликии,
который подняли его наместники, пользуясь отсутствием царя. Эти
события отмечались в главе о позднехеттских государствах в Сирии и
Анатолии [САН ЛИ. I2: 426 ел.); но здесь необходимо дальнейшее
рассмотрение, поскольку в этом восстании участвовали и греки. Краткая
царская запись от 694 г. до н. э. на самом деле не упоминает о них. Из
нее мы узнаём лишь то, что Кируа, наместник Иллубру, возбудил
мятеж среди хилакку (киликийцы в горах Тавра), городов Ингиры (Ан-
хиале) и Тарзу (Таре) на равнине. Иллубру был осажден и подвергся
штурму, с захваченного Кируа содрали кожу. Затем Иллубру был
восстановлен, и там установили стелу Синаххериба. Эти данные соответ-
59 Анналы Саргона: В 42: 69, стк. 457^460, перевод: В 44: 11, §44.
- ω Стела в Ларнаке: В 80: 174—185, особенно колонка Π (IV): 52—53 = Vorderasiatische
Schriftdenkmàler (Leipzig, 1907) I, № 71; перевод: В 44: И, §180-189.
61 В 17: № 31; из: В 62; CISI 5.
62 Менандр Эфесский: FGrH 783 F 4 = Иосиф Флавий. Иудейские древности. IX. 283.
63 В 43: 68 ел.
64 В 43: 77.
65 В 43: 29; В 31: 131.

32
Глава 36а
ствуют тому, что в эллинистические времена сообщал вавилонянин
Берос, опубликовавший, очевидно, греческую версию точной копии
летописи, от которой также происходят различные сохранившиеся
вавилонские исторические хроники. Сочинение Бероса не дошло до нас
напрямую. От него мы имеем лишь два рассказа об одних и тех же
событиях в армянской версии «Хроник» Евсевия. Последний
заимствовал эти рассказы у историка Π в. н. э. Абидена, который, в свою
очередь, обращался к труду Бероса в интерпретации Александра Полиги-
стора:
(1) Когда до него (Синаххериба) дошло известие о том, что греки вторглись с
войной в землю киликийцев, он спешно выступил против них. Он ударил прямо во
фронт. После того, как много людей из его войска были сражены врагами, он всё
же выиграл битву. Как памятник победы он оставил свое изображение,
воздвигнутое на этом месте, и приказал сделать надпись о его доблести и героизме в
напоминание будущим векам. И город Тарсон, так он передает, он построил по образу
Вавилона и дал ему имя Тарсин... Так у Полигистора66.
(2) Абиден о Синаххерибе... Синаххериб... у морского побережья Ккликийской
земли разбил флот ионийцев и обратил их в бегство. Тогда он также возвел храм
афинян [sicf\9 воздвиг бронзовые колонны, в надписях на которых, так он говорит,
он прославил свои великие деяния. Он также восстановил Тарсон по плану и
образцу Вавилона, дабы река Кидн могла течь через Тарсон, как Евфрат протекает
через Вавилон...67
Несмотря на столь запутанное происхождение этих двух отрывков,
не слишком многое в них выглядит ошибочным, если не принимать во
внимание случайную бессмыслицу с «храмом афинян». Совершенно
естественно, что победа приписана лично Синаххерибу, а не его
полководцам. Простая гипотеза может разрешить оставшиеся
несообразности. Иллубру должен быть связан с греческим Олимбром, названным
в одной географической генеалогии братом Адана, эпонима Аданы68;
имя это, впрочем, никогда не появляется в качестве топонима.
Предположим, что Олимбр лежал непосредственно к востоку от Гозлу Куле,
отождествляемого археологами с архаическим Тарсом69. В Олимбре
находилась резиденция наместника, и именно здесь должны были
проходить основные восстановительные работы Синаххериба; это
поселение позднее должно было развиться в Таре классической эпохи и
потерять свое древнее название. Кидн в этом случае протекал между
архаическим и классическим Тарсом, пока после ужасного наводнения
Юстиниан не отвел его русло к востоку (Прокопий Кесарийский. О
постройках. V. 14—20). Археологи обнаружили, что архаический Таре был
разрушен ок. 696 г. до н. э., после чего был восстановлен лишь
частично; к VI в. до н. э., как раз к тому времени, когда классический Таре
достиг своего расцвета, это поселение оказалось полностью заброшен-
Берос: FGrH 680 F 7 (31) = Евсевий. Армянские хроники. 13—15 Karst.
Абиден: FGrH 685 F 5 (6) = Евсевий. Армянские хроники. 17—18 Karst.
Стефан Византийский, s. ν. «νΑδανα».
См. выше, примеч. 49.

Греки на Ближнем Востоке
33
ным70. По-видимому, именно Синаххериб установил свою царственную
скульптуру в Анхиале, которую в 333 г. до н. э. полководцы
Александра приписали Сарданапалу71.
Морская победа над греками в 696—695 гг. объясняет, почему в
694 г. до н. э. Синаххериб по возвращении домой приступил к
осуществлению программы строительства военного флота, дабы
использовать его в других кампаниях, а также каким образом к этим работам
были привлечены греческие и финикийские пленники: «Людей хатти,
добытых моим оружием, я поселил в Ниневии. Мощные корабли они
проворно построили, используя искусство своей страны. Тирским, си-
донским и ионийским морякам, захваченным в плен моими руками,
я приказал (спуститься вниз по) Тигру на них...» Эти суда были
переправлены волоком и спущены по каналам в Евфрат и уже на этой
реке — к Персидскому заливу для военных действий против эламского
побережья72.
Важным представляется то обстоятельство, что в это время была
подвергнута разрушению Аль-Мина, заселенная затем другими
греками, предпочитавшими коринфскую керамику и совсем не
пользовавшимися керамикой евбейской73. В Унки Синаххериб мог применять те
методы правления, какие были ему угодны. Однако его слова о
возмездии, постигшем Хилакку в горах Тавра, звучат как пустая похвальба:
одно поселение разрушено, но никаких упоминаний о добыче, дань не
установлена, наместник не поставлен (САН Ш. I2: 427). Земля Хилакку
оставалась непокоренной вплоть до эпохи Ашшурбанапала (Там же:
432). Греческие союзники Хилакку, гнездившиеся в Киликии Трахее,
также должны были оставаться независимыми, несмотря на новое
ассирийское завоевание равнины. В этой связи важно отметить, что один
ассирийский географический список, датируемый временем
Ашшурбанапала и Шамаш-шум-укина, упоминает вместе страну Хилакку и
страну Иамана и, по всей видимости, вне связи с Кипром74.
Асархаддон (681—669 гг. до н. э.) восстановил контроль над Кипром.
Две призмы из Ниневии содержат текст, рассказывающий, с каким
великолепием был перестроен столичный дворец этого ассирийского
царя. Среди царей-данников, поставлявших лес и другие строительные
материалы, названы десять царей из земли Иаднана. Перечислены их
имена и названия городов. Последние расположены по всему острову
и будут представлены ниже (с. 75—77). Интересно, что среди имен этих
царей, для многих из которых современные исследователи
предлагают разные греческие эквиваленты, есть два, чьи эллинские
соответствия являются очевидными: Пилагура из Китра (Хитри) и Итуандар из
Паппы (Пафос) — это, без сомнения, Пилагор и Этеандр. Идентичный
70 В 12: Пел.
71 Каллисфен: FGrH 124 F 34; Арисгобул: FGrH 139 F 9; В 81.
72 В 43: 73, 60.
/3 См. выше, с. 23.
74 В 21: .53.
1 Заказ № К-7530

34
Глава 36а
список с перечнем царей, выступивших в 667 г. до н. э. на стороне Аш-
шурбанапала против Тахарки, царя Куша, был составлен через столь
краткий промежуток времени после первого, что вряд ли справедливо
подозрение, будто бы этот второй перечень всего лишь копировал
первый — ради перенесения величия царствования Асархаддона на Ашшур-
банапала (см. ниже, с. 77).
Ранее уже упоминалась одна алебастровая табличка из Ашшура со
следующим утверждением Асархаддона:
Все цари середины моря из страны Иаднана, страны Иаман, вплоть до земли
Тарсиси преклонились к моим ступням. Богатую дань я получил.
Это широкое и неопределенное заявление вызывает некоторые
вопросы: являются ли Иаднана и Иаман идентичными? Является ли одна
страна частью другой? Или это разные регионы? Важный намек на
запад можно увидеть в Тарсиси, в соответствии с чтением лучших
современных изданий, заменяющим ошибочное рукописное «Нусиси»75.
Тарсиси должен быть идентичен библейскому Таршишу, теснейшим
образом связанному, как мы уже видели, с Иаваном в генеалогии
Книги Бытия (ср.: САНИ. 23: 768 ел.). Как надпись Асархаддона, так и
библейские пассажи подразумевают, что страна эта расположена где-то
очень далеко: путешествие Ионы на корабле, направляющемся из
Иоппии в Таршиш, предполагается сверхдалеким, и на этом пути Иона
был проглочен китом (Ион. 1: 3—2: 1). Таршиш должен быть
тождествен греческому Тартессу, хотя переводчики «Септуагинты» не
отметили этой идентификации. (Странно, что до сих пор
предпринимаются попытки отождествить его с Тарсом, хетт с к. Тарса, аккад. Тар-
зу76.) Название Таршиш, как кажется, изначально употреблялось по
отношению к любому далекому побережью, не имевшему
определенной локализации, точно так же, как в греческом воображении земля
эфиопов и река Фасис фигурировали в качестве далеких сказочных
стран, до тех пор пока они не были отождествлены с Кушем и с рекой
бассейна Черного моря соответственно. Во времена царя Соломона
«корабли Таршиша» отправлялись в долгое путешествие из Елафа через
Красное море (3 Цар. 9: 26 ел.; 10: 22). К Vu в. до н. э. Таршиш оказался
расположенным в Западном Средиземноморье. Он упомянут в раннем
финикийском посвящении из Норы в Сардинии77. Нет сомнений, что
ок. 638 г. до н. э. Таршиш/Гартесс — это царство долины Гвадалквивира
с центром в Севилье и Кадисе. Первым из греков, достигшим этого
места, был Колей с Самоса. Сюда он попал на пути в Египет, сбившись
с курса, что позволило ему разбогатеть, привезя домой серебро с еще
неизвестного эллинам рынка (Геродот. IV. 152). На протяжении
нескольких столетий испанские рудники оставались самым богатым источ-
75 В 14: §57, As. Bb. Ε = Assur 3916 (Стамбул № 6262), строка lOf, вслед за
исправлением Уэйднера.
76 Напр.: В 25; ср.: В 4: 87, примеч. 4.
77 В 16; В 56.

Греки на Ближнем Востоке
35
ником серебра; Тартесс был перевалочной базой для транспортировки
олова и свинца из Галисии, Британии и с островов Силли78. В VI в. до
н. э. ионийцы из Фокеи торговали с Тартессом, поддерживая
дружеские отношения с царем Арганфонием и привозя отсюда серебро на
военных кораблях. Тартесс поражал воображение поэтов Стесихора
(184. 2 Page) и Анакреонта (361. 4 Page). В том же самом веке Иезеки-
иль писал о «серебре, железе, олове и свинце», что поступали из Тар-
шиша в Тир (Иез. 27: 12), а Иеремия — о «серебре, разбитом в листы,
что привозили из Таршиша» (Иер. 10: 9).
От времени восшествия на престол Ашшурбанапала до падения
Ниневии в 612 г. до н. э. царские записи не содержат, насколько нам
известно, никаких определенных указаний на греков, хотя информация
о посольстве Гига 669—664 гг. до н. э. и помощь Гига Египту имеет
значение не только для истории Лидии (САН Ш. 22, гл. 34а) и Египта (ниже,
с. 52), но также и для греческой истории. Впрочем, в это время мы
встречаемся с еще одним человеком по имени Иамани: он продал рабыню
какому-то офицеру в Ниневии ок. 661 г. и был, по-видимому, идентичен
тому Иамани, который являлся командиром пятидесяти и свидетелем в
похожей купчей в 659 г., а также тому Иамани, который еще раз
засвидетельствовал сделку в 654 г. до н. э.79. Но был ли он греком?
Ашшурбанапал являлся тем ассирийским царем, который нанес
поражение грекам и оставался в народной памяти под именем Сарданапала
еще в V в. до н. э. Гелланик писал о двух Сарданапалах (FGrH 4 F 63) —
признак, свидетельствующий о бытовании нескольких историй об этом
властителе, что само по себе требовало рационализации. Геродот
рассказывает о Сарданапале как о царе Ниневии, чьи великие богатства
были похищены ворами, прокопавшими подземный лаз под
сокровищницу (Геродот. П. 150. 3). Греческий врач Ктесий, вернувшийся в 397 г.
до н. э. со службы при персидском дворе и написавший обширное
сочинение о Востоке, составленное якобы на основе его знакомства с
древними рукописями, придумал блестящую, хотя и фиктивную
новеллу о том, как Сарданапал, наиболее богатый и самый изнеженный из
всех царей, принес сам себя в жертву на огромном костре, взойдя туда
вместе с женами и своими необъятными сокровищами, когда против
него было поднято восстание неким мидийским полководцем (FGrH
688 F1). Эта выдумка олицетворяла истину, известную грекам до Кте-
сия: ассирийская держава заплатила сполна за свою алчность и
дерзость. Фокилид из Митилены, живший, по информации словаря Суды,
ок. 540 г. до н. э. (Суда, s. υ. Phokylides), написал следующую эпиграмму:
Так говорит Фокилид: малый град, на утесе стоящий,
Правопорядок блюдя, превосходит град Нина безумный80.
(Пер. Г. Церетели)
78 С 171; В 47. ю Фр. 5 Diehl = Дион Хризостом. 36. 11.
79 В 39: № 510. 4; 208. 29, 32; 654. 11.

36
Глава 36а
V. Нововавилонское царство и греки
Глава 36Ь повествует о том, как Псамметих I и Нехо II использовали
своих греческих наемников против Нововавилонской державы между
616 и 605 гг. до н. э. Недавние открытия в Палестине необходимо
рассматривать в свете этих кампаний. В укрепленном месте Месад Хаша-
вьяху, что между Яффой и Ашдодом, археологи обнаружили греческую
керамику последней трети Vu в. до н. э. и мастерскую по изготовлению
металлической утвари. Здесь должны были размещаться греческие
наемники81. Так как один древнееврейский документ подразумевает, что
в данном пункте пребывал иудейский правитель82, эти наемники
могли находиться на службе у царя Иудеи и были вынуждены покинуть
заставу из-за египетского вторжения в 609 г. до н. э.
В крепости Телль-Арад незадолго до ее разрушения вавилонянами
в 598/597 г. до н. э. обнаруживаются еврейские остраконы,
адресованные некоему Элиашибу, с предписаниями обеспечить вином, хлебом и
маслом каких-то «киттим» (Шут), которые, очевидно, были здесь
транзитом. Они вполне могли быть и греческими наемниками на службе у
Иуды. Мы уже видели, что иудеи ассоциировали Киттим (Китай) с
Иаваном, несмотря на тот факт, что на Кипре Китай был финикийским
(см. выше, с. 15). Телль-Арад не имеет греческой керамики, но она и не
могла быть оставлена людьми, бывшими здесь лишь проездом83.
Мы находим, по крайней мере, один прецедент использования
греческих наемников также и Вавилоном, который пошел на это либо по
примеру Египта, либо в силу того, что греческие наемники перешли на
вавилонскую службу от египтян после военного поражения последних
в 605 г. до н. э. Алкей из Митилены имел брата по имени Антименид,
который сражался на стороне вавилонян и которого в своем
стихотворении он поздравляет с возвращением: «Из дальних краев ты прибыл,
принеся с собой меч с рукояткою из слоновой кости, оправленной в
золото... Ты свершил великий подвиг, спас (вавилонян) от беды, сразил
в единоборстве мужа из числа царевых великанов, ростом в пять
локтей без малого»84.
Точно таким же ростом — около 2,5 м — отличался один перс,
снискавший уважение Ксеркса и умерший на посту начальника
строительства Афонского канала (Геродот. VII. 117): видимо, это был
стандартный рост для воинов-гигантов.
Папирус, содержащий лишь окончания строк других стихов Алкея,
может содержать указание на ту кампанию, в которой принимал
участие Антименид: «...море | ...захватывает | ...Вавилона священного |
...Аскалон | ...возбуждал ужасную войну | ...совершенно
[разрушенный] | ...к обители Аида | ...победные венки для нас | ...» (Алкей, b 16).
81 В 52. ю В 1; В 59: 568 ел.
82 В 50; В 51; В 59: 568. м Алкей, ζ 27 Page = Страбон. 617.

Греки на Ближнем Востоке
37
Как мы теперь знаем из одной вавилонской хроники, Аскалон был
взят Навуходоносором в 604 г. до н. э., годом спустя после сражения при
Каркемише. Он был разграблен и обращен в руины85. Так что эти
события следует связать с путешествием Антименида за море и с тем, что он
стяжал себе славу, поражая и захватывая в плен врагов Вавилона.
Аскалонская кампания была типичной для первых десятилетий
правления Навуходоносора. Массовые депортации, которыми он
покарал Иерусалим в 597, 586 и 582 гг. до н. э., были повторены в других
городах Леванта. Вавилонские таблички с указанием норм
довольствия, датированные периодом с 595 до 570 г. до н. э., указывают на
этническое разнообразие захваченных здесь людей. Среди пленников,
помимо прочих филистимлян и евреев, финикийцев, эламитов, мидян,
персов и египтян, были и высокопоставленные, в частности — два сына
царя Аскалона, а также юный царь Иудеи Иоаким. В числе пленников
названы также лидийцы и ионийцы. О последних сказано, что они были
ремесленниками. До этого они подвизались в обслуживании
потребностей царских дворов тех малых государств, что возникали в период
между закатом ассирийской державы и установлением вавилонского
господства, подобно тем мастерам и кузнецам, что были захвачены в
Иерусалиме. Впрочем, сохранившиеся имена не выглядят как
греческие: Ку-ун-зу-ум-пи-йа, Лаб(?)буну, Азийак и Па-та-ам (?)86. Κο(ν)ζαπεας
и Κουανζαπεας известны как ликийские имена87, так что эти «ионийские»
пленники вполне могли оказаться анатолийцами.
В то самое время, когда Навуходоносор осуществлял свои завоевания
в Леванте, вавилонское влияние становилось ближе к собственно
греческим территориям по сравнению с тем, что было раньше, чему
способствовала история с примирением Алиатта Лидийского и Киаксара Ми-
дийского после «битвы затмения» 28 мая 585 г. до н. э., участие в
которой греков на лидийской стороне документально засвидетельствовано.
Именно Навуходоносор, а не вавилонянин Лабинет, вопреки
утверждению Геродота, должен был в качестве посредника добиться
примирения и скрепления оного брачным договором между враждующими
сторонами (I. 74). На деле Набонид (Лабинет) был последним царем
Вавилона (556—539 гг. до н. э.), который до осуществленной им узурпации
царской власти «не имел чести представлять из себя какую-либо
значительную фигуру»88 и никак не мог выполнять поручения
Навуходоносора. Геродот ошибочно полагает, что последний царь Лабинет являлся
сыном царя с тем же именем (I. 188).
В течение вавилонского периода греческие связи с Левантом не
прекращались, но, как мы уже видели, белые полосы в жизни торговых
поселений в Аль-Мине и Телль-Сукасе перемежались с черными, а
культурный разрыв в Аль-Мине в VI в. и два периода разрушений в
85 В 82: 69; В 29: 100.
86 В 77: 932 ел.
87 В 88: 238 ел., §647. 4, 5, 6.
88 При всем уважении к работе Меллинка в: САН III. 22, гл. 34а; ср.: В 24: 56 ел.

38
Глава 36а
Телль-Сукасе ок. 588 и 552 г. до н. э. (см. выше, с. 23—24) могли быть
результатом вавилонской политики.
Война между Вавилоном и Египтом постоянно грозила
возобновиться, причем и Иеремия в Египте (Иер. 43: 9—13; ср.: 46), и Иезекииль
(Иез. 29: 19 ел.; ср.: 30—32) были убеждены, что Вавилония должна
победить. Угрозе этой не суждено было осуществиться, хотя одна
фрагментарная хроника за 568/567 г. до н. э. сообщает о конфронтации
между Навуходоносором и Амасисом. Эта запись показывает, что
вавилоняне знали об использовании Египтом греческих наемников:
На своем 37-м году Навуходоносор, царь Вавилона, отправился в военный
поход на Египет. Ама?-су Египетский собрал свое войско... из города Путу-Иаман, из
отдаленных областей, которые (расположены на островах) среди моря... могут...
которые в Египте... перевозя оружие, лошадей и колесницы... он призвал помочь
ему и... сделал... перед лицом его... он доверил...89.
В период правления Набонида (Набуна'ида) неожиданно дала о себе
знать новая сила — Персия, — когда Кир низложил Астиага в 553 г. и
захватил Экбатаны в 550 г. до н. э. Геродот рассказывает нам, что
теперь Вавилон вошел в союз против Персии в качестве его четвертого
члена. Этот альянс был образован царями Лидии и Египта совместно
с наиболее грозным в военном отношении государством материковой
Греции — Спартой (I. 70, III. 47). Впрочем, не упоминаются никакие
подарки ни Набониду, ни от него, и если он всё же вошел в коалицию,
то вопреки своему сердцу. Его царские записи ничего не говорят о
союзе; вместо этого они приветствуют Кирово свержение власти мидий-
цев, поскольку это позволило Набониду восстановить храмы в Харране,
где его престарелая мать служила жрицей90. В течение десяти лет — со
времени до 549 г. до времени после 545 г. до н. э. — Набонид
находился вдали от Вавилона, в оазисе Тема (совр. Тейма)91. Он не предоставил
Крезу никакой помощи, а когда Кир напал на Вавилон, Набонид
оказался в изоляции. Позднее греки передавали рассказы о том, как Кир смог
захватить Вавилон без особых усилий (Геродот. I. 190 ел.), и с
некоторым недоумением отмечали масштабы Вавилона, который был
настолько обширным, что потребовалось три дня для распространения этой
новости среди всех жителей (Аристотель. Политика. Ш. 3.5, 1276а 25—30).
VI. Ближневосточные влияния на греков
Вдохновение и влияние, инспирировавшиеся привозимыми
восточными товарами и — что особенно вероятно — приезжавшими восточными
мастерами, изменили художественную культуру материковой Греции.
Геометрические стили быстро уступили дорогу «ориентализирующему»
В 41: 206, № 48; перевод: В 59: 308.
В 41: о Набониде № П. 8 - П. 46; В 24.
В 24, надпись H 2а и Ь; хроника Набонида, см.: В 29: 58 ел.

Греки на Ближнем Востоке
39
искусству. Археологи и историки искусства пытаются объяснить этот
переход и проследить его источники. Обсуждение этой темы читатель
найдет в гл. 19в САН Ш. I2 и ниже — в гл. 45Ь.
Еще большее значение имело принятие греками финикийского
алфавита в VIII в. до н. э., что подробно рассмотрено в гл. 20 в САН
Ш. I2. Однако эта проблема не может быть исключена из
нижеследующего обсуждения, посвященного влиянию на греческий язык восточных
заимствованных слов и проникновению восточных имен в греческую
мифологию.
1. Заимствованные слова
Заимствованные слова — превосходный пример культурных влияний.
Семитских слов, перешедших в греческий, не особенно много, так что
они вполне могут быть перечислены92, в отличие от догреческих
корней, которые формируют более важный компонент греческого языка
и в целом не отделимы от анатолийских заимствований.
Ниже в хронологическом порядке я даю список ближневосточных
заимствований, относя каждое слово к периоду его первого
засвидетельствованного использования. Однако всегда существует вероятность
того, что заимствованное слово было импортировано задолго до его
появления в литературном тексте или в надписи. Это хорошо видно на
примере названий букв алфавита. Большинство из них не
засвидетельствованы вплоть до IV в. до н. э., но все они изначально были
словами с определенными семитскими значениями, άλφα происходит от
финикийского 7j£, ср. древнееврейское alefa бык или вол; βήτα — от
финикийского byt, ср. древнееврейское bêt, дом. Греки вызубривали эти
названия, не вникая в их смысл, и заимствовали их вместе с буквами
в VU! в. до н. э.
В нашем списке будут опущены буквенные наименования, равно как
и многие слова, чья этимология неясна. Не указываются также
предполагаемые этимологии имен собственных, которые, хотя и бывают
интригующими и правдоподобными, всё же не поддаются
удовлетворительному контролю. Список представлен в упрощенной форме.
Большинство вариантов и производных слов не учтено, а параллели в
семитских языках представлены лишь ограниченной выборкой.
Микенская эпоха
ki-to, χιτών, ионийское κιθών, туника. Финикийское ktn.
ku-ru-so, χρυσός, золото. Финикийское hrs.
е-re-pa, έλέφας, слоновая кость. Ср. хеттское lahpa, происходящее,
возможно, от финикийского 1р, бык, хотя неизвестны случаи
использования этого слова в значении бык-слон.
В 48; ср.: А 23А; В 34; В 2; The Assyrian Dictionary (Chicago, 1956).

40
Глава 36а
re-wo, λέων, лев. Возможно, связано с угаритским 1№,
древнееврейским labî, аккадским labbu.
ku-mi-no, κύμϊνον, тмин. Ср. древнееврейское каттдп.
sa-sa-ma, σήσαμον, сезам. Финикийское ssmn.
Эпос
λΐς, лев. Ср. древнееврейское layis.
γαυλός, чашка, ведро. Ср. угаритское gl, древнееврейское gullah.
Отсюда в V в. до н. э. — γαυλος, круглый финикийский торговый корабль.
κανέον, корзина, и κανών, внутренний прут щита, происходит от κάννα,
тростник. Ср. угаритское qn, пуническое и царское арамейское qn',
древнееврейское qâneh.
κρόκος, шафран. Ср. древнееврейское кагкЪт, аккадское кигкапй.
βύβλινος, от βύβλος, растение папирус. Связано с Gbl, древнееврейское
Gebâl, греческое Βύβλος, город в Финикии, через который шла
торговля папирусами. Но происхождение ВЫ из Gbl точно не установлено.
οθόνη, тонкая дорогая ткань. Ср. с древнееврейским etûn, тонкое
льняное полотно, египетским Idmj, красное льняное полотно.
VII—VI вв. до н. э.
μνά, мина, одна шестидесятая таланта (обычно серебра). Ср.
древнееврейское mâneh, царское арамейское mnh, библейское арамейское
тпё', от аккадского manu.
σάκκος, грубая козлиная шкура, отсюда — мешок, бурдюк (англ. sack).
Ср. древнееврейское saq, аккадское saqqu.
κασία, кассия (ароматическое и целебное растение). Ср. аккадское
kasû, нововавилонское kesïa, древнееврейское qesîah.
λιβανος, λιβανωτός, ладан. Ср. пунийское Ibnt, царское арамейское
Ibwnh.
μύρρα, мирра. Ср. ханаанейское толкование (в документах из Амар-
ны) ти-иг-га, угаритское тг, древнееврейское тог, царское арамейское
mwr, аккадское тигги, все происходят от семитского корня тгг, быть
горьким.
κάδος, кувшин для вина. Ср. угаритское kd, пуническое kd, царское
арамейское kd, древнееврейское kad.
βίκος, большой горшок с ручками. Вероятна связь с царским
арамейским bq, глиняный черепок.
V—IV вв. до н. э.
δέλτος, дощечка для письма. Ср. финикийское dit, древнееврейское
delet.
βύσσος, виссон (тонкое полотно). Финикийское bs, пунийское bws,
древнееврейское bûs.

Греки на Ближнем Востоке
41
σινδών, тонкое покрывало [ткань). Ср. аккадское saddinu,
древнееврейское sadin.
κάσας, попона для лошади. Ср. угаритское kst, пунийское kst, царское
арамейское kst.
άρραβών, залог, задаток. Ср. финикийское VA, поручитель; угаритское
'rbn, царское арамейское 'rbn, древнееврейское 'erabôn, залог, задаток.
σίγλος, сигл (ахеменидская серебряная монета). Ср. пунийское sql,
царское арамейское sql, древнееврейское seqel.
ϊασπις, яшма. Ср. древнееврейское yaspeh, аккадское yas(u)pû.
κάμηλος, верблюд. Ср. древнееврейское gâmâl, царское арамейское
gml.
κάκκαβος, кухонный котел. Ср. аккадское kukkubu, сосуд для возлияний,
фляга для питья.
σιπύη, хлебный ларь. Финикийское sp, древнееврейское sap.
κύπρος, хна. Ср. древнееврейское koper.
νάρδος, нард (ароматическое масло). Ср. санскритское nalada, narada,
древнееврейское nard6.
σοϋσον, лилия. Египетское sssn > ssn, древнееврейское sûsan.
νάβλας, десяти- или двенадцатиструнная арфа. Ср. египетское nfr,
пунийское пЫ.
σαμβύκη, четырех- или семиструнная сирийская арфа. Ср. аккадское
sebïtu, библейское арамейское sabtfkâ'.
σης, моль. Ср. аккадское sâsu, царское арамейское ss,
древнееврейское sas.
χαλβάνη, гальбан (ароматическая смола). Ср. древнееврейское heWnâh
от hâlâb, молоко.
κιννάμωμον, корица. Ср. древнееврейское qinnâmôn.
Похоже, что до персидских завоеваний все семитские
заимствования в греческом языке происходили из языка финикийского. Сами
финикийцы образовывали новые слова для обозначения определенных
товаров, заимствуя эти названия из аккадского языка Месопотамии или
даже еще дальше — с Востока. Часто эти слова недоступны для нас в
своей оригинальной финикийской форме из-за ограниченного числа
сохранившихся надписей. Однако арамейские, древнееврейские и пу-
нийские соответствия, происходящие из финикийского, предоставляют
достаточный простор для аналогий.
Утверждение персидского господства на всем Ближнем Востоке
сопровождалось распространением царского арамейского в качестве
канцелярского языка и lingua franca. С этого времени, видимо,
семитские заимствования приходят в греческий в большей степени через
арамейский, нежели финикийский. Мы не можем, впрочем, провести
четкую границу между этими двумя классами заимствований,
поскольку между проникновением слова в греческий и его первым
зафиксированным употреблением мог существовать известный временной зазор.
По этой причине наш список включает ссылки, относящиеся к ГУ в. до

42
Глава 36а
н. э. Поучительный пример дает мина, впервые упоминающаяся в
литературном тексте у Гиппонакта Эфесского (фр. 36. 6 West), расцвет
которого приходится на период, когда Кир взял Сарды93. Мы могли бы
счесть это за персидское новшество, если бы не использование этого
слова для обозначения серебряной пластины, переданной для
основания эфесского храма Крезом, который всегда исчислял свои взносы
серебром и золотом в минах94.
Следует учитывать, что почти все указанные слова относятся к той
категории заимствований, которые осуществляются в случае, если
«некая местность или народ обладают каким-то особым объектом или
продуктом, востребованным некой другой народностью и не
производимым в данной стране. При этом вполне естественно, что название,
используемое коренными жителями, заимствуется вместе с самой
вещью»95. Можно провести аналогию с заимствованием нашего слова чай
(англ. tea) из китайского и кофе из арабского. Именно таким образом
были получены сначала названия для золота (ввозившегося в Грецию,
до того как были открыты рудники Фасоса и Пангея) и слоновой
кости, а позднее — для яшмы. Имеется известное количество слов для
обозначения тканей и платья, начиная с туники — бытового слова,
поскольку каждый греческий мужчина носил эту одежду. Широкое
внедрение восточного текстиля может объяснить тот необычный факт,
что греческое обозначение моли идентично соответствующим словам
в западносемитских языках. Большое количество названий растений
также связано с торговлей. Тростник использовался для плетения
корзин, а папирус во времена, когда он упоминается впервые, — для
изготовления канатов. В этом классе слов постоянно возрастает число
заимствований, обозначающих пряности, благовония, смолы и
красители, которые либо прибывали из Леванта, либо доставлялись из стран,
лежавших за Левантом. Эта торговля процветала и в римскую эпоху96.
Не вызывает сомнения, что семитские названия различных видов
сосудов и емкостей становятся известны грекам отчасти из-за их
содержимого, ввозившегося с Востока. Затем эти слова начинают
применяться также и к греческим изделиям.
Слова, используемые для описания вещей, существовавших в какой-
либо чужой стране, но обычно не ввозившихся, свидетельствуют о
знакомстве с этой страной. Так, греки знали о верблюде, поскольку
некоторые из них его видели, и эти же люди позднее рассказывали о
сиглах, которыми персидские военачальники расплачивались со
своими наемниками. Более интересен тот класс заимствований, который
«доставляет доказательства культурного превосходства некой нации в
какой-либо одной сфере человеческой деятельности»95. Но здесь мы
1 Паросский мрамор: FGrH 239 А 42.
В 36: 339, № 53, 414 (текст), ил. 66.
1 Jespersen Otto. Language, its nature, development and origin (London, 1922). P. 209.
' Miller J. Innes. The spice trade of the Roman empire (Oxford, 1969).

Греки на Ближнем Востоке
43
вновь обращаемся к коммерции. Греческое слово для обозначения
задатка^ а также восприятие термина мина в весовом значении и для
названия денежной единицы аналогичны нашим заимствованным словам
банк, банкрот, флорин. Названия музыкальных инструментов могут,
вероятно, относиться к IV в. до н. э., когда у греков, пресыщенных в
музыкальном отношении, развился вкус к экзотике, вплоть до
раздражающего пуризма (Платон. Государство. 399 с, d). При наличии
заимствованных слов для инструментов, наподобие нашего пикколо, в греческой
музыкальной терминологии отсутствуют иностранные слова,
аналогичные сопрано или анданте. Уроженцы Леванта не учили греков как играть.
Вывод, не особенно приятный для всех современных
исследователей, но при этом неизбежный: то, что греки покупали у семитских
народов, оказывало на них, конечно, определенное влияние, но они не
привезли оттуда никаких абстрактных, политических, философских и даже
художественных понятий, которые бы напрямую воздействовали на
греческий язык. Большинство семитских заимствований в греческом
подтверждают лишь наличие торговых контактов.
Мы должны остановиться, впрочем, на слове «δέλτος». Геродот пишет
о δελτίον δίπτυχον (VIQ. 239) — двух деревянных табличках для письма,
покрытых слоем воска и соединенных в виде складного диптиха. Это
было семитское изобретение, описанное у Иезекииля (Иез. 37: 16 ел.).
Такие таблички использовались в течение тысячелетия повсюду в
греко-римском мире. В Грецию они проникли вместе с принятием и
адаптацией финикийского алфавита.
Приспособление греками финикийских букв для выражения
гласных звуков наравне с согласными является одним из наиболее
значимых событий мировой истории. Досадно осознавать, что мы не знаем
в точности, где и каким образом эта адаптация имела место, и даже
было ли создание системы знаков для гласных случайным или
целенаправленным. Но греческое представление о том, что алфавит пришел
из Финикии, подтверждается существительным φοινικήια (это почти
определенно «финикийские буквы»97), которое мы находим для
обозначения алфавита на Крите98, на ионийском Теосе (M—L № 30: 37 ел.) и
в эолийской Митилене", а также у Геродота (Ш. 67. 1; V. 74. 1).
Финикийские буквы пополнялись и развивались по-разному в разных частях
Греции. Эти различающиеся локальные шрифты могут быть
сгруппированы в три основные семьи: (1) шрифты дорийских островов: Крита,
Феры и Мелоса — семья, близкая финикийскому оригиналу; (2) восточ-
ногреческие шрио^ты, характерные для Родоса, Аттики, Эгины,
Коринфа и Евбеи; шрио^ты этой семьи были перенесены колонистами в
Италию и на Сицилию; и (3) шрифты, существовавшие во многих областях
материковой Греции. Принципиальные отличия между семьями касают-
97 Ср.: В 20.
98 D 128.
99 IG XII. 2: 96 ел.; А 36: 5, примеч. 2.

44
Глава 36а
ся дополнительных букв; они имеют много общего, включая
универсальное использование семитского значка (аяеф для А, хе - для Е, (айин -
для О. Следовательно, все они могли распространиться из какого-то
одного места адаптации. Самые ранние греческие алфавитные надписи,
происходящие из Аттики и евбейских Питекус, датируются серединой
Vin в. до н. э.; они не могли появиться намного позднее изначального
внедрения алфавита100.
Вопрос о том, где именно это случилось, остается открытым. Аль-
Мина могла бы претендовать на это место, если бы имелись какие-либо
следы писаний среди ее ранних археологических находок. Мы
должны также обратить взор на Родос и Крит, ибо на каждом из этих
островов могли обосноваться финикийские ювелиры. Хотя Родос посылал
колонистов на Восток и некие роЬаним были известны евреям, его
алфавит отстоит от финикийского прототипа дальше, чем алфавит
критский. С другой стороны, хотя близ Кносса была найдена бронзовая
чаша с финикийской надписью ок. 900 г. до н. э.101, до сих пор не
известно ни одной критской надписи ранее Vu в. до н. э. На данный момент
мы не можем пойти дальше выдвижения этих альтернатив.
Греки любили устанавливать «изобретателей» для всяких вещей, а
о происхождении греческого алфавита у них возникла даже обширная
литература102, от которой сохранилась пространная сводка103. Геродот
приписывал введение алфавита в Греции Кадму, прибывшему из
Финикии (V. 58), — эту точку зрения разделяли позднее Эфор (FGrH 70
F 105) и Аристотель (фр. 501 Rose). Однако в этом вопросе не для всех
имел значение говорящий сам за себя древний термин «финикийские
буквы». Другие приписывали изобретение алфавита Прометею (Стеси-
хор: фр. 36 Page; Эсхил. Прометей прикованный. 460), Паламеду (Еври-
пид: фр. 578 Nauck) или богу Гермесу (Мнасей: FHG III: 156, Nq 44).
Великий предшественник Геродота Гекатей решил этот вопрос в пользу
Даная, предполагая, что он пришел в Грецию из Египта до прибытия
Кадма из Финикии: знание о глубокой древности египетской
цивилизации как таковое вносило путаницу в этот вопрос [FGrH 1 F 20). Вереница
этих интеллектуальных догадок по поводу того, кто был изобретателем
алфавита, приводит нас к простому выводу: греки не знали ответа на
этот вопрос.
2. Восточные имена в греческих генеалогиях
Локализация мифических Даная и Кадма сама по себе представляет
интерес. Приобретенные греками знания о чужих народах были
вплетены в генеалогическую мифологию эпическими бардами и создателя-
100 А 36: 12-21.
101 В 69.
102 H 46А.
103 Bekker. Anecd. 781—786 = Схолии к Дионисию Фракийцу: Gramm. Graeci. I III 182
Hilgard = FGrH 1 F 20.

Греки на Ближнем Востоке
45
ми лирической поэзии. К концу VI в. до н. э., когда уже возникли
первые прозаические генеалогические компиляции, они включали
значительное число эпонимов чужих народов. Предполагалось, что у
каждого народа обязательно есть свой эпоним. Греки не могли обойтись
без них. Когда древний эллин слышал о каком-нибудь незнакомом
народе, он обычно задавал вопрос: «В честь кого они названы?» или:
«От какого эпонима они происходят?» Среди эпонимов, названных в
конце «Теогонии» Гесиода (1001), отметим сына Медеи, Μήδειος,
давшего свое имя мидийцам, как полагали, не испытывая сомнений, греки.
Во фрагментах Гесиодовой поэмы «Каталог женщин» мы
обнаруживаем генеалогию, расцвеченную колоритными историями, которая
затрагивает Даная (эпонима гомеровских данайцев), прибывшего, как
считалось, в Грецию из Египта со своими 50-ю дочерями, дабы избежать
их брака с 50-ю сыновьями Египта, которые преследовали Данаид (фр.
127 ел. Merkelbach — West). Феникс является супругом дочери Араба и
отцом Килика и Европы. Последняя сама была матерью критского
Миноса. К этим понятным именам, к которым греки возводили
названия египтян, финикийцев, арабов и киликийцев, следует добавить Бела,
деда Араба, имя, возникшее из греческих контактов с Левантом, где
Баал-шамин, Господин Небес, являлся верховным богом. Мопс, иначе
известный как Мокс, фигурировал у Гесиода в «Меламподии» (фр. 178 ел.
Merkelbach — West). Полагали, что он оспорил у Амфилоха право быть
предводителем над оставшимися в живых после Троянской войны,
выведя их через Малую Азию и поселив на южном побережье104.
Позднее города Памфилии с гордостью называли его своим
основателем105. Мокс идентичен Мукшасу (финикийское Mps), известному по
хеттско-финикийским двуязычным текстам из Азитаватайя (Каратепе)
в Киликии, который глубоко почитался как предок Dnnym — народа
Аданы [САН III.I2: 430). История проникновения Мопса в эллинскую
мифологию имеет параллель в случае с богом Белом: греки,
прибывавшие в Левант, должны были познакомиться с туземным именем и
внедрить его в свою собственную мифологию.
Эти истории вырастают до того, что приобретают исключительную
важность в греческом сознании. Мы уже наблюдали, как финикийцы
с Кадмом во главе, достигнув Греции в погоне за Европой, всецело
поглощают внимание Геродота в соответствующем эпизоде106. Кадм,
эпоним кадмейцев, первых насельников Фив, не кажется связанным с
Востоком, если судить по поэзии Гесиода. Первым, кто связал Кадма
с Европой и таким образом с финикийцами, мог быть Евмел Коринс]>
ский, если только достоверно сообщение о том, что Евмел написал
поэму «Европейя» (фр. 195 Page), в которой упоминались Фивы. К
концу VI в. до н. э. имя самой Европы превратилось уже в эпоним. Гека-
104 В 5; В 40.
105 В 32: 56-58.
106 См. выше, с. 19. Ср.: В 28.

46
Глава 36а
тей начертил карту, разделив Ойкумену на Европу, Азию и Ливию
(Африку), три континента одинакового размера, разделенных реками,
вытекающими из Океана в Черное море и в море Средиземное107.
Геродот (IV. 45. 2) был прекрасно осведомлен о работе Гекатея, но не мог
сказать, кто дал названия трем континентам. Возможно, первым
греком, нарисовавшим карту мира, был Анаксимандр, предшественник
Гекатея и также выходец из Милета108. Эти искусственные разделения
выглядели угрожающе уже для греков V в. до н. э.109, и, несмотря на
наше знание о том, что Европа и Азия представляют собой единый
материк, имеют сегодня большее значение, чем когда-либо прежде.
Тщательная разработка этимологии заставляет нас прийти к
неожиданному выводу по поводу древних греков. Все греческие государства
обращались за помощью к мифическим героям; самые знатные семьи
заявляли о своем происхождении от них. Варварские эпонимы,
которые уже фигурировали в греческой героической генеалогии, оказались
подходящими для того, чтобы быть связанными с идеями защиты
греческих городов и с отдельными греческими семьями. Можно было бы
пойти еще дальше. Народ не обязательно происходит от своего
эпонима: Афина дала имя Афинам, но была богиней-девой, не имея никакого
потомства. Однако в большинстве случаев естественно было думать,
что те, кто носят имя героя, являются также и его потомками. Так что
в то самое время, когда греки начали осознавать близкое родство друг
с другом и проводить границу между греками и варварами, поэты и
компиляторы своими сочинениями способствовали вере в кровное
родство между отдельными городами и семьями с тем или иным
варварским народом. Здесь можно привести в качестве примера точку зрения
Геродота на то, что Геракл, являвшийся для греков самым
значительным из всех героев, по происхождению был египтянином (П. 43) и что
финикийское родство может быть прослежено для Фалеса
Милетского, первого мудреца (I. 170. 3), как и для тираноубийц Гармодия и Ари-
стогитона, весьма почитавшихся в Афинах (V. 57. 1). Можно было бы
утверждать, что Афины, где Медей или Мед, сын Медеи, некогда
царствовал, имели особые отношения с мидийцами (Диодор. X. 27).
Персей правил в Арголиде; с тех пор, как греки благодаря Киру впервые
обратили внимание на персов, Персей, естественно, был зачислен у них
в эпонимы; из этого естественным образом следовало, что аргосцы и
персы являлись родственниками (Геродот. VII. 150, ср.: Vu. 61. 3; Гел-
ланик: FGrH4¥ 60). Эти идеи эксплуатировались с определенным
успехом агентами Дария и Ксеркса во время великих войн между
Персией и материковой Грецией в 490 и 480—479 гг. до н. э.
FGrHT 12А = Агафемер. I 1; F 18 а; Геродот. IV. 36. 2.
Анаксимандр, А 1 D—К = Диоген Лаэртский. П. 1—2; А 6 D—К (= FGrHT 12 а).
См., напр.: Гиппократ. О воздухах, водах и местностях.

Глава 36b
Т.-Ф.-Р.-Г. Браун
ГРЕКИ В ЕГИПТЕ
I. Греко-египетские отношения
ДО ПСАММЕТИХА I
Греки появились в Египте в качестве поселенцев в период правления
Псамметиха I (664—610 гг. до н. э.). Что касается предшествующего
периода, Геродот свел воедино всё, что было известно египтянам и
другим жителям этой страны (П. 147). Благодаря греческим
колонистам, общавшимся с египтянами, греческие знания о египетской
истории со времен Псамметида были достаточно точными (П. 154).
Показательно, что в Египте до сих пор не найдено никакой греческой
керамики, датируемой периодом от микенской эпохи до 664 г. до н. э. С
другой стороны, в Vin в. до н. э. египетские вещицы достигали греческих
городов1, а бронзовый египетский кувшин из Лефканди на Евбее может
быть отнесен даже к IX в. до н. э.2. Эти предметы могли ввозиться
через Финикию или Кипр.
Определенные контакты, даже если они не были прямыми,
должны были сохраняться и в тревожный век, предшествовавший эпохе
Псамметиха I. Греки удержали в памяти кое-какую информацию по
истории Египта этого времени. Мы уже видели, как в 711 г. до н. э. царь
Эфиопии и Египта, вероятнее всего — Шабака (ок. 716 — ок. 702 г. до
н. э.), выдал ассирийцам Иамани Ашдодского, возможно, грека (см.
выше, с. 30). Этот «Сабакос» был исторической фигурой для
Геродота (П. 137, 139), который в V в. до н. э. вполне мог получить
достоверную информацию о XXV (Нубийской или Кушитской) династии.
Врагом Шабаки был царь Дельты Бокенранф, сын Тефнахта (ок. 720—
715? гг. до н. э.). Этого Бокенранфа Шабака в итоге пленил и заживо
сжег3. Бокенранф под именем Бокхориса должен был быть известен
грекам, хотя Геродот о нем не упоминает. В египетском рассказе у Дио-
дора (I. 45, 65, 79, 94) этот царь прославляется как благоразумный
законодатель, сведения о котором историк мог почерпнуть из более
ранних греческих сочинений — в значительной степени, вероятно, из тру-
1 А 7: 112, рис. 131.
2 Η 27: 65.
3 Манефон: FGrH 609 F 2 (с. 48).

48
Глава 36b
да Гекатея Абдерского (ок. 300 г. до н. э.)4. Сохранение памяти о Бокен-
ранфе в греческой литературе5 само по себе является весьма
примечательным фактом, поскольку его правление почти не оставило никаких
материальных следов в истории Египта. Среди немногих известных
картушев с его изображением два обнаружены в греческом окружении:
один — на скарабее, найденном в могиле VIII в. до н. э. на Питекусах6,
другой — на финикийской фаянсовой фляжке, изображающей Бокен-
ранфа с некими божествами по бокам над связанными нубийскими
пленниками и найденной в этрусских Тарквиниях в захоронении
среди греческой керамики начала Vu в. до н. э.7.
Гомеровский эпос содержит несколько намеков на самые ранние
греческие контакты с Египтом. В «Илиаде» Ахилл отвергает подарки
Агамемнона, произнося следующее:
Если бы в десять и в двадцать он крат предлагал мне сокровищ,
Сколько и ныне имеет и сколько еще их накопит,
Даже хоть всё, что приносят в Орхомен и Фивы египтян, —
Град, где богатства без сметы в обителях граждан хранятся,
Град, в котором сто врат, а из оных из каждых по двести
Ратных мужей в колесницах, на быстрых конях выезжают;
Или хоть столько давал бы мне, сколько песку здесь и праху, —
Сердца и сим моего не преклонит Атрид Агамемнон,
Прежде, чем всей не изгладит терзающей душу обиды!
(IX. 379-386; пер. Н. Гнедича)
Орхомен обычно упоминается вместе с Фивами беотийскими.
Неожиданное переключение на Фивы египетские представляет собой
единственное упоминание о Египте в «Илиаде». Однако это не выглядит
чужеродной вставкой, ибо без отсылки к Фивам египетским риторический
пафос всего пассажа был бы потерян8. Поэт знал о великом городе,
расположенном далеко вверх по течению Нила, наделенном эллинами
греческим именем с момента их первого знакомства с ним. Сохраняется
ли в этой ссылке воспоминание о той отдаленной эпохе, когда Фивы
были столицей Нового Царства и когда критяне, привозившие
египтянам вазы стиля Камарес, были изображены на египетских настенных
росписях? Не обязательно. Фивы по-прежнему были великолепны — и
чем дальше от города, тем более великолепным он должен был
казаться—в трудном VIII в. до н. э. Шабака сделал многое, чтобы
восстановить город9. В VII в. до н. э. его разграбление ассирийцами, описанное
с необыкновенным красноречием в книге пророка Наума (3: 8—10),
заставляет обратить внимание на то, насколько город был богат. Но
девятая книга «Илиады» вряд ли бььлд написана позднее «Одиссеи»,
которая относится к до-саисской эпохе, поскольку Египет здесь
предстает страной мелких царьков, не ведавших единого фараона.
4 P-W, s. v. «Diodorus», с. 670-672. 7 В 96: 106-108; Mon. Ant. 8 (1898), илл. 2-4.
5 Ρ—W, s. ν. «Bokchoris», с. 666—668. 8 В 93А, особенно с. 9 ел.
6 AR 1957: 41. 9 В 93А: 16, примеч. 32.

Греки в Египте
49
Создатель «Одиссеи» знает, что дорога в Египет лежит через Крит
и что в этой земле течет река Египет (IV. 477, 581; XIV. 246—258),
которую поэт еще не называет Нилом: впервые данное название применил
Гесиод (Теогония. 338). В этой стране Менелай нажил целое состояние,
получив богатые подарки. Из Фив он привез две серебряные купальни,
пару треножников и десять талантов золота; Елена обзавелась золотой
прялкой и к ней для пряжи — серебряной корзиной на колесиках,
изготовленной не иначе как финикийскими мастерами (Одиссея. IV. 125—
132). По-гречески именами поэт называет не только египетский город
Фивы, но и благодетелей Менелая (IV. 126, 228). Исключение
представляет собой звучащее по-египетски имя Фона, чья супруга передала
Елене магическое зелье10. В Египте, как объясняет поэт, произрастало
большинство лекарственных трав, а его народ был искусен во врачевании
(TV. 227—231). В этом утверждении заключен подлинный местный
колорит, ибо использование египтянами успокоительных и
болеутоляющих средств хорошо задокументировано; в древности практикующие
врачи из Египта всегда имели добрую славу11.
В другом месте поэмы Одиссей придумывает правдоподобную
историю о пиратском нападении на Египет. Согласно этому рассказу он
притворился критянином, который снарядил девять пиратских
кораблей, чтобы через пять дней плаванья бросить якорь на реке Египет. Его
люди, отправленные на разведку, безрассудно нарушили распоряжения
командира и принялись преждевременно грабить поля, убивая египтян
и беря в полон их жен и детей. В результате из находившегося
невдалеке города примчался местный царь во главе с воинами, конными и
пешими, и обратил в бегство участников налета. Некоторые из них
были захвачены живьем и уведены работать в неволе, но сдавшегося
командира царь пощадил и даже привез в свой город, где тот оставался
в течение семи лет, составив за это время целое состояние из подарков,
которых наполучал от добрых египтян. Наконец, он покинул страну
вместе с одним финикийским капитаном, обещавшим доставить его в
Сидон, на самом же деле замыслившим продать его на африканском
побережье; осуществиться этому замыслу помешало кораблекрушение
(XTV. 246—316). По другой версии той же истории, рассказанной
Одиссеем в иных условиях, египтяне подарили его одному греческому царю
с Кипра (XVn. 424-444).
В контексте VII или начала VTQ в. до н. э. весь этот рассказ звучит
вполне правдоподобно: беззастенчивое греческое пиратство с особым
акцентом на похищение иноземцев с целью продажи их в рабство (эти
разбойники были людьми из страны Иаван, о которых Иезекииль
говорит (27: 13), что в гавани Тира они «торговали с тобою, выменивая
товары твои на души человеческие»); финикийская торговля в
направлении Карфагена; уязвимость Египта; мелкий царек в Дельте. Одна
10 Ср.: Геродот. П. 113-116; Гелланик: FGrH 4 F 153; Страбон. 800, город Фонида.
" В 112 (по поводу: Геродот. П. 84); В 105; В 108; В 106.
4 Заказ № К-7530

Греки в Египте
51
черта в одинаковой степени характерна как для истории Менелая, так
и для рассказа Одиссея: добрый нрав египтян. Помимо того, что
египетские правители оказывали странникам покровительство,
чужеземцы обычно легко наживали здесь целые состояния. В Саисский
период многие греки должны были пытаться сделать это.
П. Псамметих I
И ПЕРВАЯ КОЛОНИЯ ГРЕКОВ И КАРИЙЦЕВ
Геродот рассказывает историю Псамметиха I (664—610 гг. до н. э.):
когда Шабака, эфиопский царь, убил Нехо I, отца Псамметиха,
последний спасся бегством, но, после того как эфиоп покинул Египет,
Псамметих вернулся и стал одним из двенадцати правителей Дельты.
Враждебность этих царей вынудила его укрыться в северных болотах.
Вопросив оракул города Буто, Псамметих получил следующий ответ:
«Отмщение придет с моря, когда появятся бронзовые мужи». Через
некоторое время греки и карийцы, занимавшиеся разбойным
промыслом и одетые в бронзовые доспехи, высадились в Египте и начали
разорять поля. Псамметих решил, что сбывается предсказание оракула.
Не скупясь на обещания, царь убедил пришельцев присоединиться к
нему и с их помощью сверг других царей, получив бразды правления
Египтом (П. 147-152).
Тот вариант истории с оракулом, который передает Полиен (Vu. 3),
восходит, вероятно, к писателю IV в. до н. э. Аристагору Милетскому
(ср.: FGrH 608 F 9), написавшему сочинение «Египтика», как минимум
в двух книгах. В версии Полнена фигурирует оракул Амона,
предсказывающий «Теменфу, царю Египта», «опасаться петухов». Псамметих
догадался о смысле этого прорицания, узнав от бьюшего при нем ка-
рийца Пигрета, что карийцы первыми стали приделывать к шлемам
гребни. Он повел карийских наемников на Мемфис и с их помощью
одержал победу в битве «недалеко от храма Исиды, в пяти стадиях от
дворца». «От этих карийцев одна из частей Мемфиса получила
название Каромемфиты».
В обеих историях говорящие загадками оракулы предвещают
появление гоплитского вооружения, еще неизвестного египтянам. Такого
рода двусмысленность предсказаний — явление сугубо эллинское, но не
египетское. По-видимому, оба рассказа являются греческими
измышлениями. Впрочем, они обладают аутентичными чертами. «Теменф» —
это, должно быть, Тантамани, который, по крайней мере, еще в 656 г.
до н. э., насколько нам известно, оставался царем в Фивах. Пигрет —
имя вполне карийское, а сопутствующие детали относительно
Мемфиса звучат убедительно.
До сих пор ни один современный исследователь не обращался к тем
сведениям, которыми мы обладаем благодаря ассирийским
источникам, а именно — к тому, что Нехо I был возведен на царский престол

52
Глава 36b
Асархаддоном, затем за ведение переговоров с отцом Тантамани Та-
харкой был закован в кандалы и привезен в Ниневию, позднее Нехо I
был отпущен и вернулся назад в Саис. Свое правление Псамметих I
начал в качестве ассирийского ставленника в Африбисе (город в дельте
Нила) под иноземным именем Набашезибанни12. Египетское чувство
собственного достоинства, видимо, было подавлено ассирийским
господством и саисским вассалитетом. Единственное у Геродота
сообщение об ассирийской интервенции в Египет представляет собой версию
рассказа об экспедиции Синаххериба в 701 г. до н. э., когда ассириец
напал, как волк на отару овец, но вынужден был отступить, не дав
сражения (П. 141).
Из ассирийских записей мы узнаём о другом важном факте.
Однажды в период между своим восшествием на престол и 639 г. до н. э.
(датировка по надписи на цилиндре Рассама) Гиг Лидийский прекратил
посылать в Ниневию вестников с выражением своей покорности Аш-
шурбанапалу. Вместо этого «он отправил свои войска на помощь Туша-
милки, царю Египта, сбросившему ярмо моей верховной власти»13.
(Тушамилки — это, должно быть, ошибочный перевод имени Пишамит-
ки, аккадского варианта для имени Псамтик, Псамметих14. Самую
удачную попытку справиться с написанием этого трудного имени писец
сделал при перечислении египетских пленников Навуходоносора,
упомянув здесь некоего Пусамиски, смотрителя за царскими обезьянами15.)
Проклятия, обрушенные Ашшурбанапалом на Гига, возымели
действие: в Лидию вторглись киммерийцы, Гиг погиб, а его сын
подтвердил лояльность Ассирии. Впрочем, сила проклятий имеет свои
пределы. Ашшурбанапал более уже не смог вернуть Египет под свою власть.
Войска, посланные Гигом, наверняка состояли из греческих и
карийских наемников. С помощью завербованного им карийского принца
Арселиса из Миласы Гиг сверг своего предшественника Кандавла16.
Позднее царь Лидии Алиатт использовал колофонских всадников;
чтобы заполучить их коней, он заманил колофонцев в ловушку, пообещав
двойное жалованье (Полиен. VII. 2. 2). В то самое время Крез, будучи
наследником престола, собрал на западном побережье Малой Азии
наемников, дабы помочь своему отцу в его военной кампании17; позднее,
уже в качестве царя, он имел наемное войско, которое неразумно
распустил по домам — по-видимому, в ионийские и карийские города — на
зимний период; именно в это время Кир и напал на него (Геродот. I. 77).
Из всего этого, впрочем, не следует, что первые «бронзовые мужи
с моря» были посланы в Египет именно Гигом. Вполне вероятно, что
12 Издания Ε и В: В 57: 12—15, 31—41. Большие египетские таблицы: В 68А: Π 159—
165; В 44: П, §900-905. Цилиндр Рассама: В 68А: Π 6-15; В 44: П, §772-775.
13 Цилиндр Рассама: В 68А: Π 20-23; В 44: П, §784-785.
14 В 68А: Π 22, примеч. 6.
15 В 77: 923 ел.
16 Плутарх. Греческие вопросы. 45 = Мораяии. 302А.
17 Николай Дамасский: FGrH 90 F 65.

Греки в Египте
53
первоначально Псамметих вербовал пиратов, прибывавших на его
территорию, а затем, как говорит Диодор (I. 66. 12), «послал за
наемниками из Карий и Ионии»; когда же Псамметих, будучи царем Саиса —
титул, данный ассирийцами его отцу, — провозгласил себя «Царем
Египта» (по данным цилиндра Рассама), страна при поддержке
крупной греческой и карийской армии, присланной Гигом, была
освобождена от ассирийской верховной власти. Хотя первый год правления
Псамметиха I официально приходится на 664 г. до н. э., он мог
потратить немало времени на консолидацию своей державы. Для первых
девяти лет его царствования отсутствуют датируемые памятники,
которые могли бы содержать о нем хоть какую-то информацию и имели
бы установленное происхождение. В 656 г. до н. э. «Стела удочерения»
прославляет крупный дипломатический успех Псамметиха I,
добившегося, чтобы его дочь Нитокрис была удочерена Супругой Бога Амона
в Фивах, Шепенупет П, которая сама приходилась теткой Тантамани18.
Но и после этого он по-прежнему должен был бороться с
конкурентами или мятежниками в районе Дельты. Пример Амиртея,
возглавившего восстание против Ахеменидов в Дельте и ставшего фараоном в
конце V в. до н. э., показывает, что в районе болот повстанцы могли
продержаться долгое время. Псамметих I добился окончательной
независимости от Ассирии лишь в 640-х гг. до н. э.
III. Навкратис
При рассмотрении сообщения Страбона (XVII. 801 ел.) о
происхождении греческого поселения Навкратис следует помнить о том, что греки
были в Египте наемниками. Страбон говорит, что во времена
Псамметиха I милетцы прибыли на 30 кораблях и построили «укрепление ми-
летцев» у Больбитинского устья Нила. Позднее они поднялись вверх по
реке, в битве на воде нанесли поражение войску города Инар и
основали город Навкратис. В одном позднейшем фрагменте из Аристагора
Милетского [FGrH 608 F 8) сохранился намек если не на вооруженную
борьбу, то, по крайней мере, на какое-то сопротивление со стороны египтян:
одним из трех возможных объяснений названия Гинекополя,
«Женского города», данного греками египетскому местечку напротив Навкрати-
са на западном берегу Нила, считалось проявление горожанами
женственности, поскольку только здесь греческие поселенцы, поднимавшиеся
вверх по течению, смогли высадиться на берег, не встретив препятствий
со стороны местного населения.
Y нас нет других удовлетворительных свидетельств о городе Инаре,
но, поскольку его название связано с Ливией, самый западный район
Дельты вполне подходит для локализации этого поселения19, и рассказ
18 «Стела удочерения»: В 93: §942-958; В 94; В 127; В 107: 48-54.
19 В 110:25, примеч. 1.

54
Глава 36b
Страбона соответствует данным, которыми мы располагаем.
«Укрепление милетцев» до сих пор не найдено. Первая коринфская керамика в
Навкратисе появляется приблизительно с 630—620 гг. до н. э.; восточ-
ногреческая керамика здесь с большим трудом поддается датировке и
может относиться к более раннему времени20. Таким образом,
литературные и археологические свидетельства об основании Навкратиса
помещаются в широкий хронологический диапазон, от восшествия на
престол Псамметиха I до приблизительно 620 г. до н. э.
Геродот говорит, что Навкратис был передан грекам Амасисом как
«город для жительства» (П. 178). Возможно, здесь имеется в виду некая
новая привилегия, выданная Навкратису при Амасисе; если Геродот
полагал, что именно Амасис основал Навкратис, то это его ошибка.
Позднейшие греки имели доступ к более точной информации на сей
счет, нежели Геродот, ибо в римские времена Навкратис оставался
важным населенным пунктом, а местные предания были собраны и
опубликованы. Аполлоний Родосский, обладавший обширными познаниями,
написал поэму «Основание Навкратиса» (Афиней. 283 D). Полихарм из
Навкратиса создал книгу «Об Афродите», включавшую местную
историю; этот автор писал о торговце из Навкратиса, высадившемся в
кипрском Пафосе и купившем там статую Афродиты; торговец поместил ее
на корабле, чтобы богиня оберегала его на пути к дому, а по возращении
посвятил статую в храм Афродиты в Навкратисе (FGrH 640 F 1). Этот
случай имел точную датировку, которая нам, впрочем, ничего не дает,
поскольку сохранилась в испорченном варианте — 23-я Олимпиада (688/
685 гг. до н. э.), что представляется невозможно ранней датой. Харон
(FGrH 612) и Филист (FGrH 615) — имена историков из Навкратиса, что
свидетельствует о существовании местной исторической традиции.
Следует предположить, что Страбонова история об основании города
восходит именно к ней. Эта традиция нашла отражение в милетской
надписи 195 г. н. э., прославляющей Милет, — «метрополию великих
городов на Понте и в Египте» (CIG 2878: стк. 1—7), и Навкратис, безусловно,
один из этих «великих городов».
То, что начиналось, видимо, как милетское военное укрепление,
приблизительно с 620 г. до н. э. становится крупным греческим
торговым городом, расположенным по соседству с египетским поселением.
Греческие торговцы всех племен, эолийцы, ионийцы и дорийцы, жили
здесь бок о бок. В греческом мире не было ничего подобного вплоть до
организации Афинами панэллинских колоний в эпоху Перикла —
Фурий и Амфиполя; но если эти последние не смогли сохранить баланс
между различными племенами и вскоре выступили против своей
метрополии, Навкратис обходился без серьезных конфликтов в течение
многих столетий. Можно провести известную аналогию между Нав-
кратисом и Шанхаем в тот период, когда этот город являлся портом,
открытым для внешней торговли в силу международного соглашения
20 А 7: 121.

Греки в Египте
55
и управлявшимся представителями различных европейских государств.
Становление Навкратиса как торгового города происходило в
знаменательное время. Самые важные милетские колонии в районе
Черного моря были основаны в тот же самый период. Первая греческая
керамика в Ольвии датируется приблизительно 620 г. до н. э. Ольвия
открывала Украину для греческой торговли; начиная с этого времени
эгинские торговые суда могли доставлять зерно через Геллеспонт на
Пелопоннес, чем они и занимались, когда в 481 г. до н. э. Ксеркс
прибыл на Геллеспонт. Кирена была заселена в 630-х гг. до н. э., в то же
самое время, когда первый греческий торговец приобрел тартесское
серебро (сбившись с курса по дороге в Египет; Геродот. IV. 152). Мас-
салия, ключевой пункт для торговли с Галлией и для сухопутного пути,
по которому доставлялось олово из Британии, была основана фокейца-
ми ок. 600 г. до н. э. В последней трети VII столетия греческая
торговля испытала необычайно быстрое развитие. Новые богатства
накапливались предпринимателями из Восточной Греции, эгинскими
посредниками, мегарцами, основавшими Византии и занявшими исключительно
выгодную позицию на пути в Черное море, а также коринфянами,
располагавшими торговыми пакгаузами. Эти вновь нажитые состояния
деформировали структуру греческих социальных отношений и
усилили политическое напряжение во многих греческих государствах. В
Аттике это означало, что богачи старались найти еще более богатый
рынок в соседних полисах для продажи своих неоплатных должников,
превратившихся в рабов, и сельскохозяйственной продукции, в то время
как беднейшие сограждане лишались собственности. Этим
объясняется афинский кризис, приведший в 594 г. до н. э. к реформам Солона.
Греки вынуждены были покупать зерно в Египте. Вакхилид,
творивший в первой половине V в. до н. э., описывает, как
нагруженные пшеницей по лучезарному морю
привозят корабли из Египта богатство величайшее.
(Фр. 20 Ь. 14-16 Snell)
Папирус и льняные ткани также доставлялись отсюда.
Первоначально папирус везли в Грецию через Финикию. Финикийский порт Губла,
греческий Библ, был транзитным пунктом. Греческое название для
растения папирус — βύβλος (отсюда — Библия) — уже было в
употреблении во времена создания «Одиссеи» (XXI. 391)21. Льняные полотна
представляли собой один из основных товаров, которые, согласно Иезе-
киилю, доставлялись в Тир из Египта (27: 7). Следует, вероятно,
предположить, что после основания Навкратиса папирус и ткани стали
возить из Египта напрямую в Грецию. Греки, связанные с морем, должны
были найти весьма полезными как корабельные канаты из папируса, так
и папирус в качестве материала для письма; а что касается льняных
тканей, то они шли как на паруса, так и для одежды. В 396 г. до н. э.
21 Ср.: В 48: 101-107. Выше, с. 40.

56
Глава 36b
фараон вновь независимого Египта предоставил спартанцам для их
действий против Персии снаряжение для сотни триер и 500 000 мер
зерна (Диодор. XIV. 79. 4). Египет был также основным поставщиком
квасцов [, которыми пропитьшались деревянные доски, использовавшиеся
при строительстве храмов] (Геродот. П. 180). В VII в. до н. э. Греция
импортировала значительно большее, чем прежде, количество
различных египетских безделушек; в течение VI в. до н. э. в Навкратисе
действовала фаянсовая мастерская. Но также и более дорогие египетские
артефакты начинают прибывать напрямую в Грецию, особенно на
Крит и в самосский Герейон, а именно — резьба по слоновой кости и
утонченные изделия из бронзы22.
Со своей стороны, греки экспортировали в Египет вино. Египтяне
производили некоторые алкогольные напитки, но греческое вино
намного превосходило их, так что Геродот даже допускает ошибку,
заявляя, что в Египте вообще нет виноградной лозы (Геродот. П. 77)23. На
рубеже VII и VI вв. до н. э. брат Сапфо Харакс привозил на продажу
в Египет лесбосское вино (Страбон. 808). Не исключено, что по этой
причине имя Сапфо появляется в Навкратисе. Сосуды для вина и ручки
от них свидетельствуют о существовании торговых связей. Геродот
рассказывает, что в его времена египтяне наполняли пустые кувшины
водой и отправляли в пустыню для того, чтобы обеспечить питьем
путешественников, следовавших из Египта в Палестину (Геродот. Ш. 6), — это
объясняет обнаружение многих греческих сосудов для вина к востоку от
Пелусия, хотя, конечно, нельзя утверждать, что все они использовались
для указанной цели. Оливковое масло, значительно превосходившее по
своим качествам египетское касторовое масло (ср.: Геродот. П. 94),
представляло собой еще один возможный продукт, ввозившийся из Греции.
Известна история о том, как Платон оплатил свое заграничное
путешествие деньгами, вырученными от продажи масла в Египте (Плутарх.
Солон. 2. 8). Но наибольшую выгоду греки могли извлекать от поставок
серебра в Египет. Здесь отсутствовали собственные ресурсы этого
металла, при всем том, что египтяне его весьма ценили с древнейших
времен, к тому же покупательная способность серебра в Египте была
выше, чем где-либо в другом месте. Серебряные греческие деньги
обнаруживаются в египетских кладах начиная с конца VI в. до н. э.
Многие из этих монет происходят из Фракии и Македонии, богатых
серебряными рудами. Возможно, существовала трехсторонняя
торговля: эгинеты и восточные греки могли доставлять шерстяные ткани и
другие продукты на фракийское и македонское побережье, продавая
там эти товары за серебро, которое затем они везли в Египет24.
Заинтересованность восточных греков в этом побережье была очень
высока. Город Эн был основан здесь лесбосцами и жителями Ким (Страбон.
22 А 7: 125-129, 141 ел.
23 К этому месту у Геродота см.: В 112.
24 H 73А: № 1634-1640, 1642; G ЗЗА: 143 ел.

Греки в Египте
57
VII, фр. 51), Абдеры — выходцами из Клазомен (Геродот. I. 168). Ко-
лофонцы, изгнанные лидийцами, разрабатывали вместе с другими
ионийцами рудники близ устья Стримона;25 серебряные руды являлись
одним из преимуществ этой местности, которые притягивали Гистиея
Милетского, основавшего здесь колонию в конце VI в. до н. э. (Геродот.
V. 23). Как показывает наличие в кладах нечеканного серебра,
испорченных и просверленных монет, серебряные монеты, привезенные
греками в Египет, ценились именно из-за рыночной стоимости металла,
пошедшего на их изготовление. Клад, обнаруженный в Мит-Рахине,
содержал лишь 23 монеты среди слитков серебра общим весом 75 кг26.
Нечеканное серебро должно было быть предметом греческой
торговли с Египтом с самого начала.
После упоминания о привилегиях, дарованных Навкратису Амаси-
сом, Геродот продолжает:
С древних времен Навкратис был единственным торговым пунктом, и не было
другого в Египте. И если кто-либо заходил в какое-нибудь иное устье Нила, он
обязан был поклясться, что сделал это неумышленно, а после клятвы должен был
отправляться на своем корабле в Канобское устье; если же корабль был не
способен плыть из-за встречного ветра, он должен был везти товар на баржах
вокруг Дельты до Навкратиса. Такие привилегии были предоставлены Навкратису
(П. 179).
Из контекста ясно, что выражение «с древних времен» относится к
правлению Амасиса. Но налицо контраст между привилегированным
статусом Навкратиса и его урезанными правами при персах. Древняя
привилегия не предполагала никаких ограничений для поселения
греков в каких-либо иных местах Египта. Греки могли жить где угодно и
торговать там импортируемыми товарами, лишь бы они шли через
Навкратис. Это было сделано для того, чтобы другие города Дельты
не могли составить конкуренцию Навкратису, а также чтобы заставить
каждый финикийский или любой другой не греческий корабль
заходить лишь в этот греческий порт в Египте. Так что Навкратис,
конечно, обладал привилегией. В интересах фараонов Саисской династии
было обходиться с ним хорошо. Их столица, Саис, находилась в
стороне от Нила; Навкратис, расположенный лишь в десяти милях от
Саиса, выполнял функции столичного порта. Египтяне никогда не
брали в свои руки инициативу в средиземноморской торговле: никто из
фараонов не додумался основать город там, где позднее возникла
Александрия; египтяне разместили здесь лишь гарнизон для защиты
побережья от пиратов (Страбон. 792). Но фараоны считали полезным
предоставлять торговые преимущества Навкратису, поскольку это
приносило им выгоду. Гражданам привилегированного города было бы
не с руки заниматься похищениями людей и пиратством — видами
деятельности, что были характерны для первых милетских пришельцев.
25 Суда, s. ν. «Χρυσός Κολοφώνιος».
26 Η 73А: № 1636; Η 47А: 44.

58
Глава 36b
В IV в. до н. э., если не ранее, фараон мог требовать уплаты 10%
пошлины на ввозимые в Навкратис товары и на продукты, производимые
здесь. Стела Нектанеба I (378—360 гг. до н. э.) недвусмысленно
демонстрирует это и говорит между прочим об импортируемом лесе,
который мог поставляться в Навкратис из Финикии или с Кипра:
И Его Величество сказал: «Пусть будет отчинена (а) десятина с золота и серебра,
с бревен и обработанного леса, и со всего, что приходит с Греческого моря, и со всех
товаров (?), что сосчитаны в Царском Домене [— том, что находится] в городе,
названном Хенве; и (а) десятина с золота и серебра и со всех товаров, производимых
в Пи-емройе, называемом <Нав>кратис, на берегу 'Ану, и которые сосчитаны в
Царском Домене, дабы стать храмовым вкладом для моей матери Нейт на вечные
времена, сверх того, что существовало прежде. И пусть всё это будет превращено
в постоянное повседневное приношение в виде одного быка, одного жирного гуся
и пяти мер (mnw) вина; доставляться же это должно в сокровищницу моей матери
Нейт, ибо она есть госпожа океана, и именно она дарует его щедроты...» И Его
Величество приказал, чтобы это было записано на этой стеле, которая должна быть
установлена в Навкратисе на берегу 'Ану; итак, пусть его доброта хранится в памяти
до скончания века27.
Незавершенные и не учитывающие стратиграфию раскопки На-
вкратиса, проведенные У. Петри в 1884—1885 гг.28 и дополненные
работами Д. Хогарта в 1899 и 1903 гг.29, выявили многочисленные
святилища, идентифицируемые благодаря написанным красками или
выгравированным посвятительным текстам, обнаруженным на керамике в этих
местах (рис. 2). Святилище Аполлона, о котором Геродот говорит, что
оно основано милетцами, было огорожено стеной; она восходит ко
времени возникновения колонии. По соседству находится святилище и
храм Геры, воздвигнутый, по словам Геродота, самосцами. Здесь,
вдали от родины, бок о бок стояли сооружения, посвященные двум
извечным врагам, точно как в Тегеране, где обнесенное оградой массивное
русское посольство стоит напротив такого же британского заведения.
Дальше к северу находился храм Диоскуров, а на некотором
расстоянии к югу — святилище Афродиты, упомянутое у Полихарма (см.
выше, с. 54), но не названное Геродотом. Эгинцы, говорит Геродот,
воздвигли храм Зевса (он до сих пор не обнаружен). К востоку от
святилища Аполлона находился Эллений, датируемый, очевидно, временем
Амасиса. Вотивные надписи, обнаруженные на этом месте, включают
посвящения «богам греков». Нигде в греческом мире не существовало
ничего подобного этому храму, даже в больших интернациональных
святилищах. Он был построен на средства четырех восточногреческих
ионийских городов (Хиоса, Теоса, Фокеи и Клазомен), эолийской Ми-
тилены, а также четырех восточногреческих дорийских городов
(Родоса, Книда, Галикарнасса и Фаселиды) и принадлежал совместно этим
полисам. Геродот добавляет, что они посылали προστάται του εμπορίου
27 В НО: 28 и примеч. 108; цитируется в: В 97; В 101; В 119.
28 В 116; В 100.
29 В 102; В 103; В 120; ср.: А 7: 118-133.

Греки в Египте 59
[управителей эмпория] в Навкратис и что другие города, сколь бы
велики они ни были, не участвовали в этом: здесь содержится намек на
неудачную попытку группы греческих государств оказать
сопротивление тому влиянию, которое принадлежало Милету как
городу-основателю, и крупным торговым городам — Самосу и Эгине.
ффФ Храм
» »\ф 'Диоскуров
Рис. 2. Эскизный план археологически исследованных мест
в Навкратисе (по: А 7: 119, рис. 137)
Существовали также должностные лица, именовавшиеся τιμουχοι
[тимухи), распоряжавшиеся на торжественных пиршествах в πρυτανεΤον
(пританей, общественное здание) по церемониальным поводам, столь
характерных для древнегреческого мира (Афиней. 149d). Тимухи
появляются повсеместно в греческом мире в аристократически
управлявшихся ионийских городах начиная приблизительно с 600 г. до н. э. (ср.:
Теос, M—L: № 30. 29); в Щ в. до н. э. мы встречаем тимухов в связи с
другим Эллением, в Мемфисе30. Похоже, далее, что город Навкратис
30 В 129: № 30.

60
Глава 36b
управлялся частично представителями городов-основателей, а
частично — магистратами, выбиравшимися на месте. Во времена Адриана
законы Навкратиса запрещали его гражданам έπιγαμια, смешанные
браки с египтянами. Этот запрет мог восходить к более ранним временам,
но в любом случае был самоограничением, не продиктованным
никаким египетским правительством и не применявшимся к грекам в Египте
за пределами Навкратиса31.
«Каким-то образом, — говорит Геродот, — именно в Навкратисе
обычно оказываются прелестные гетеры». Наиболее знаменитая из них —
Родопис, фракийская девушка, разбогатевшая благодаря своему телу
во времена правления Амасиса и посвятившая в Дельфы десятую часть
этого состояния в виде железных вертелов, которые можно было
видеть сложенными позади большого алтаря еще во времена Геродота (П.
134 ел.). Часть надписи с посвящением Родопис была найдена в Дель-
фах; характерные черты букв позволяют отнести эту надпись к
периоду между 550 и 525 г. до н. э.32. Второй знаменитостью после Родопис,
согласно Геродоту, была Архидика (П. 135), посвятившая в храм сосуд,
который был раскопан в Навкратисе33. Была еще некая Дориха. Брат
Сапфо, виноторговец Харакс, ее выкупил и освободил. Мы
располагаем папирусом с стихами Сапфо, где она выражает свое враждебное
отношение к Дорихе из-за того влияния, которое она оказывала на Харак-
са (фр. 15 (8) Lobel—Page). Геродот полагал, что именно Родопис была
«осмеяна в песне» Сапфо, однако очевидно, что историк путает двух
куртизанок, на что указывает Афиней, прекрасно осведомленный, к
тому же сам родом из Навкратиса (569 b—d). Время жизни Родопис,
которая могла позволить себе рано отойти от дел, слишком позднее для
Сапфо, чей расцвет пришелся на 612/609 (Суда) или на 600/599 гг. до
н. э. (Иероним). Храм Афродиты должен был иметь особое значение
для гетер. Некая Дорида, судя по всему, представительница той же
профессии, посвятила сюда любовное заклинание34.
IV. Другие греческие
И КАРИЙСКИЕ ПОСЕЛЕНИЯ В ЕГИПТЕ
По сообщению Геродота, ионийцам и карийцам, помогшим Псаммети-
ху I приобрести власть, он пожаловал земли для поселения друг
против друга на обоих берегах Нила. Этим поселениям было дано имя
Стратопеды, «Лагеря». Они находились в восточной Дельте на Пелу-
сийском рукаве Нила, недалеко от моря (П. 154). Археологически они
до сих пор не идентифицированы. Петри раскопал несколько
захоронений в Небеша35, относительно которых позднее сделал предположение,
31 В 125: № 506; ср. В 89: 28; В ПО: 17-20. 34 В 100: 66, № 798.
32 А 36: 102. 35 В 115: 7, 17 ел. («:
33 В 102: рис. 6. 108. V

Греки в Египте
61
что в них были погребены карийские наемники из Стратопед,
поскольку в могилах были найдены наконечники копий соответствующего
типа36. Однако полное отсутствие здесь карийских надписей,
встречающихся во множестве повсюду в Египте, делает эту идентификацию
сомнительной. Позднее Амасис переселил ионийцев и карийцев из
Стратопед, сделав их своими телохранителями в Мемфисе; но
остатки их жилищ и лебедок для вытаскивания кораблей на берег можно
было видеть еще во времена Геродота. Геродот рассказывает нам, что
помимо Стратопед Псамметих сосредоточил гарнизоны в трех местах:
в Элефантине (остров напротив Асуана) на границе с Нубией; в Марее,
к западу от того места, где сейчас находится Александрия, напротив
ливийцев; а также на востоке в Дафнах (П. 30). Гарнизоны были
укомплектованы египтянами, великое множество которых дезертировало и
осело в Нубии. Греческие солдаты также были прикомандированы к
этим гарнизонам, хотя Геродот и не высказывается об этом со всей
определенностью. Марея остается нераскопанной и до сих пор остается
спорным вопрос относительно ее точного местоположения37. Элефан-
тина, как мы увидим, служила базой, с которой греки и не-греки
отправились в нубийскую экспедицию в 591 г. до н. э. (см. ниже, п. V данной
главы). Дафны возможно отождествить только с Телль-Дефенне, где
проводились раскопки в 1886 г.38. Здесь в двух помещениях
массивного квадратного здания, либо крепости, либо склада, датируемых
временем правления Псамметиха I, обнаружены фрагменты греческой
расписной керамики конца VII в. до н. э. В VI в. до н. э. в Дафнах
проживали не египтяне. В 582 г. до н. э., чтобы спастись из вавилонского
плена, в Дафны — древнееврейское Тахпанхес — бежал Иеремия
вместе с еврейскими спутниками. Здесь он предсказал (43: 6 ел.; ср.: 46)
своим товарищам вавилонское завоевание Египта — пророчество,
оставшееся, к счастью, неисполненным. Подавляющее большинство
греческих керамических фрагментов, найденных в Дафнах, указывают на
время между 570 г. до н. э. и персидским завоеванием Египта в 525 г.
до н. э. Фрагменты железного оружия и чешуйчатой кольчуги
подтверждают, что Амасис содержал в Дафнах греческий гарнизон. К югу от
Пелусия приблизительно в 20 км от города Дафны находится другая
крепость, гораздо более крупная — она занимает площадь около 4 га.
Недавно израильская археологическая экспедиция открыла здесь
греческие кремационные захоронения и большое количество греческих
амфор VI в. до н. э.39. Это, возможно, Мигдол, упоминаемый Иеремией40.
Мы уже видели (с. 51), как название каромемфиты возникло в
связи с битвой за Мемфис, выигранной карийскими наемниками
Псамметиха I. Строго говоря, каромемфиты были потомками тех карийцев,
которые после этого сражения были поселены в Мемфисе и женились на
36 В 118: 64. 39 А 7: 134 ел, рис. 156.
37 В 112 — по поводу: Геродот. П. 18. *° Иеремия. 44: 1; 46: 14; Иезекииль. 29: 10.
38 В 115: 47 ел.; D 32: 40-44, 57-60.

62
Глава 36b
египетских женщинах. Карийский квартал назывался Карикон. Своих
покойников каромемфиты погребали на западном кладбище в районе
Саккары, которое было, очевидно, разрушено на исходе египетской
независимости в IV в. до н. э. Большое количество намогильных
камней, использовавшихся вторично, было открыто не так давно — в 1968—
1975 гг. во время раскопок подземного кладбища для
мумифицированных священных бабуинов. Многие из этих памятников представляют
собой известняковые стелы в форме «ложной двери» с надписями,
сделанными только карийскими буквами, похожими на греческие, но
не вполне поддающимися расшифровке, а потому надписи эти до сих
пор не переведены41. На других стелах представлены традиционные
египетские похоронные изображения, вырезанные, очевидно,
египетскими мастерами, но как с карийскими, так и с иероглифическими
надписями. Иногда иероглифические надписи величают умершего
египетским именем, но порой имя имеет анатолийский характер42. База
статуи богини Нейт из Саиса дает генеалогию некоего Пединейта, по-
видимому, сына какого-то карийца, KRR, и египетской женщины, Ней-
темхат43. Хотя эта надпись не каромемфитская, она конечно же
свидетельствует, что повсюду в Египте происходило то же, что и в
Мемфисе. Чтобы обеспечить законными женами всех заморских наемников,
в Египте недоставало карийских и греческих женщин, и мы должны
признать, что египетское отвращение к ритуально оскверненным
иностранцам, которые едят коровье мясо (Геродот. П. 41), время от
времени могло ослабевать. Некоторые надгробия из Саккары и Абу-Сира,
происходящие с каромемфитского кладбища, также демонстрируют
традиционные египетские погребальные представления, но происходят
из одной или нескольких мастерских каких-то восточных греков или ка-
рийцев. Здесь египетские прототипы были скопированы, но не до
конца поняты. Сцены, в которых жертвоприношение совершается для
Осириса со стоящей позади него Исидой, а также для статуи Аписа,
представляют собой вполне удачную попытку передать египетский колорит,
но они содержат некоторые ляпсусы, которые не мог бы допустить ни
один египетский мастер. Особый интерес представляют
расположенные рядом изображения протезиса, то есть прощального обряда
выставления тела умершего, исполненные на манер греческих похоронных
обрядов, с окружающими тело плакальщиками (рис. З)44. Одна
могильная плита имеет трогательное, не египетское по своей манере резное
изображение эпизода последнего нежного прощания мужчины и
женщины45. Такие сцены свидетельствуют о любопытном факте — адапта-
41 В 113А: 29-43, № 12-38, 47-48d; В 113В: 1-6 (А, В).
42 В 113А: № 1, 2, 7 (с. 20-22, 25 ел., 58-61, 86 ел.; илл. 1.1, 2.1, 6; 31.1, 2; 35.1); В 113В,
Ε (с. 17-20, ил. 1), F (с. 20-27, ил. 2; ср.: В 113А: 92), G (с. 28-31, ил. 3), H (с. 31-35, ил. 4а).
43 В 113В, M (с. 55-64, ил. 8а).
44 В 113А: № 3-6 (с. 22-25, 70-86, илл. 4.1, 2; 5.1; 33.1-34.2). Стела из Абу-Сира: В
113А:91;А7: 135, рис. 159.
45 В 113А: № 3 (с. 22, 61-70, илл. 2.2, 3, 32); А 7: рис. 158.

Греки в Египте
63
Рис. 3. Могильная плита из Абу-Сира. Прощальный обряд
выставления тела перед погребением (протезис) изображена на греческий
манер; окружающая обстановка, способ технического исполнения и
диск с распростертыми крыльями — египетские; надпись —
карийская. Ок. 500 г. до н. э. Высота 27 см. (Берлин, Государственные музеи,
19553; ср.: В 113А: 64 ел., илл. 30)
ции греческих одеяний к египетским условиям. Мужчина выглядит
одетым в тонкий, почти прозрачный льняной хитон, доходящий до икр, с
рукавами почти до локтей и с короткой хламидой на плечах. Свободная
прическа, резко заканчивающаяся на затылке, напоминает египетский
парик. Женское платье представляет собой характерный длинный
хитон, скрепленный впереди над поясом так, что образовывается
глубокая складка.
Известно о существовании неких эллиномемфитов46, способ
образования имени которых — тот же, что и у каромемфитов. Коринфская и
восточногреческая керамика в Мемфисе имеет ту же раннюю
датировку, что и в Навкратисе; найденный в Саккаре бронзовый грифон,
крепившийся к котлу, относится к середине VII в. до н. э.47. Поселение
46 Аристагор Милетский: FGrH 608 F 9.
47 А 7: 135.

64
Глава 36b
^
ftlAfcM^
/W. 4. Египетская бронзовая база для статуэтки из Мемфиса с
греческой посвятительной надписью. «Меланфий посвятил меня, статую (агал-
ма), Зевсу Фиванскому». Третья четверть VI в. до н. э. 91x43x30 см
(частная коллекция; по: F. II Griffith, CR 5 (1891) 77-79; ср.: А 36: 355,
илл. 70, № 49)
эллинов в Мемфисе во времена Псамметиха I подтверждается именем
отца того самого грека, который пользовался услугами красотки Родо-
пис: его звали Гефестополис («Город Птаха», т. е. Мемфис, см.:
Геродот. П. 134. 3), и родиться он должен был в VII в. до н. э. Восточногре-
ческая керамика импортировалась в Мемфис в течение всего VII в. до
н. э., к этому периоду относится также бронзовая обшивка базы одной
египетской статуэтки с посвящением «Зевсу Фив египетских»,
начертанным ионийскими буквами неким Меланфием (рис. 4J48, а также
посвящение на ионийском диалекте некоего Пиферма на другой египетской
статуэтке49.
В Абидосе мы также находим граффити греческих наемников VI
и V в. до н. э., сделанные на стенах погребального храма Сети I,
который греки приняли за храм Мемнона, сына Эос, красивого
смуглого воина, воевавшего за Приама под Троей. В храмах Фив, выше по
Нилу, посвящения в виде греческой керамики обнаруживаются
начиная с VI в. до н. э. Сюда входит целая серия прекрасных греческих ваз;
на одной из них имеется изображение ионийского праздника, во
время которого корабль Диониса совершает свой путь, — сюжет,
выбранный сознательно и даже выполненный в той манере, в какой его тема
связана с важной местной церемонией путешествия ладьи
Солнечного Бога. Имеются также фрагменты великолепного афинского
кратера с волютами, исполненные той же самой рукой и того же качества,
что и знаменитая Ваза Франсуа50.
48 А 36: 355, 358, № 49, ил. 70.
49 А 36: 355, № 50, ил. 70.
о0 А 36: 314; А 7: 137 ел.; фрагменты хранятся в Москве (Н 8: 77.2) и Базеле.

Греки в Египте
65
Греческое население Египта увеличивалось. Геродот говорит, что у
Априя было 30 000 греческих и карийских наемников. Помимо
гарнизонных городков и Навкратиса, существовали и другие греческие
поселения. Гекатей перечисляет острова на Ниле, носившие названия
Эфес, Хиос, Лесбос, Кипр и Самос [FGrH 1 F 310). Конечно, это всего
лишь греческие топонимы для туземных населенных пунктов,
наподобие Абидоса и Фив, которые не являлись ни абидосской, ни фиванской
колониями. Но нильские острова именовались соответственно тем
греческим городам и островам, которые были вовлечены в торговлю с
Египтом, поэтому вполне вероятно, что именно здесь могли
располагаться греческие торговые пункты. «Новый город» (Неаполь) в Верхнем
Египте также вполне мог быть греческим поселением. Геродот
отмечает, что по соседству с Хеммисом (совр. Ахмим) проводились
гимнастические состязания по греческому образцу с наградами (П. 91):
объяснить это возможно лишь наличием здесь смешанного населения (см.:
В 108А).
Во времена Геродота греки были рассеяны по всему Египту.
Имеется яркий пример того, насколько самоочевидным казалось их
присутствие здесь. Одно из египетских религиозных табу запрещало есть
голову жертвенного животного. После жертвоприношения египтяне
предавали отделенную от туши голову страшному проклятию и
поступали с ней следующим образом: «там, где имелся рынок и жили
греческие торговцы, местные жители приносили голову на рынок и
продавали ее; там, где не было греков, они бросали ее в реку» (Геродот. П.
39). К V в. до н. э. некоторые греки поселились даже в оазисах
западной пустыни. Геродот рассказывает о «самосцах из филы Эсхрионии»,
живших в местности с названием «Острова блаженных» (имеется в
виду, очевидно, большой оазис Харга) в семи днях пути от Фив (Ш. 26).
В оазисе Сива находилось святилище с оракулом Аммона,
управлявшееся местной ливийской династией, признававшей верховенство
фараона: здесь был найден картуш Амасиса, где последний изображен
совершающим жертвоприношение с правой стороны от входа в храм,
напротив местного правителя Сутехирдиса, занятого тем же делом, но по
левую сторону от входа51. Этот оракул, к которому можно было
добраться из Кирены, лишь преодолев трудный путь через песчаную
пустыню, снискал среди греков удивительно большой авторитет,
возможно, уже во времена правления Амасиса и совершенно определенно в
самом начале персидского периода52. В Сиве роспись склепа, датируемая
приблизительно временем между 26-й и 30-й династиями, изображает
некоего Сиамуна, человека с греческой прической, но в египетской
одежде, вместе с его египетской женой и с сыном со светлой кожей, одетым
в греческую хламиду, — замечательный образчик смешанного брака
(рис. 5)53.
51 В 98: 90 ел., ил. 19. 53 В 98: 132-159; В 99: 85-95; В 114: 66, № 108.
'» А 49: И) 1—25)1
s Заказ № К-7530

66
Глава 36b
Рис. 5. Роспись склепа в оазисе Сива из гробницы Сиамуна. V в. до
н. э. (по: Fakhry A. Annales du Service. 40 (1940) 795, рис. 87 = В 99: 86;
ср.: А 7: 159)
V. Греческие наемники
В ВОЕННЫХ КАМПАНИЯХ САИССКОЙ ДИНАСТИИ
В 616 г. и вновь в 610 г. до н. э. мы находим Псамметиха I посылающим
свои войска в Северную Сирию в помощь ассирийцам против
отпавшего Нововавилонского царства. Нехо II (610—594 гг. до н. э.) продолжил
политику своего отца. В 609 г. до н. э. он совершил поход в Левант,
желая помочь Ашшур-убаллиту, последнему царю Ассирии. Иосия,
царь Иудеи, встретил свою смерть, пытаясь остановить продвижение
Нехо к Мегиддо в Палестине (IV Царств (II Царей) 23: 29). Геродот
рассказывает о победе Нехо при Магдоле, перепутав, возможно,
Мегиддо с одним из мест по имени Мигдол, Μάγδωλος. Нехо, добавляет
Геродот, посвятил богу свои доспехи, бывшие на нем во время этой битвы,
отослав их в Бранхиды (Дидимы) в области милетцев (П. 159). Это
первое засвидетельствованное официальное египетское приношение,
отправленное в святилище, находящееся у греков на родине; выбор Ми-
лета вполне понятен. Геродот не упоминает о главном сражении — битве
при Каркемише в 605 г. до н. э., когда Нехо был разбит
Навуходоносором и свернул кампанию египетской интервенции в Сирию. Греческий
наголенник и греческий бронзовый щит конца VII в. до н. э. — этот
последний найден в одном изрешеченном стрелами помещении вместе

Греки в Египте
67
с египетскими предметами (некоторые из них имеют на себе картуш
Нехо) — определенно доказывают, что греческие воины принимали
участие в этой битве54.
Нехо II затратил большие силы на строительство канала, который
должен был соединить Нил с Суэцким заливом, — проект, в конечном
итоге осуществленный Дарием I. Геродот рассказывает нам, что,
когда строительство канала было прервано, Нехо «обратился к военным
делам, и были построены триеры, некоторые — для Северного
(Средиземного) моря, другие же в Аравийском заливе (Красном море) — для
Эритрейского моря (Индийского океана); их корабельные стоянки
можно еще видеть. И он использовал их, когда ему нужно было» (П.
158 ел.). Нехо получил прекрасный повод для строительства военного
флота, как только в результате поражения под Каркемишем Финикия
попала под власть Вавилона, гораздо более агрессивного, нежели
Ассирия в годы своего заката. Финикийские боевые корабли с таранами
могли быстро расправиться с традиционными египетскими судами.
Самая ранняя история триер неясна, но они известны Гиппонакту (фр. 28.2
West), который писал свои стихи во времена падения Сард в 540-х гг.
до н. э. (Паросский мрамор: FGrH 244 А 42). Не исключено, что этот
специальный термин — триера — Геродот обронил неосторожно, но то,
что было возможно в 540-е гг. до н. э., вполне могло иметь место уже
в 590-е. Геродот не передает, кто именно построил корабли для Нехо,
и в недавней полемике были противопоставлены две версии: согласно
одной точке зрения это сделали греческие судостроители, согласно
другой — финикийские55. Однако было бы странно, если бы Нехо не
использовал и тех, и других, как это сделал Синаххериб в 694 г. до н. э.
(см. выше, с. 33). Для этих целей должны были пригодиться
финикийские беженцы, поскольку, как нам рассказывают, Нехо снарядил их в
плавание вокруг Африки (Геродот. П. 42). Точно так же пригодились
и греки — нам хорошо известно, что в Стратопедах, где отец Нехо
разместил греческие войска, имелись корабельные стоянки (II. 154). Не
было никакой возможности прибегнуть к широкомасштабному
набору матросов из оккупированной вавилонянами Финикии, так что в
правление Псамметиха II (595—589 гг. до н. э.) мы находим саисский
военно-морской флот укомплектованным греческими командами, что
видно по титулам его адмирала Гора: «командующий сражающимися
кораблями в Великом Зеленом (Средиземном) море и командир греков
(Hzw-nbw)»56.
Как нам известно из стелы, воздвигнутой в Танисе, которая
дополняет текст из Карнака57, третьим годом царствования Псамметиха II
(591 г. до н. э.) должна быть датирована кампания в Нубии, оставившая
нам наиболее интересную документированную информацию
относительно греческих наемников. Надписи, выгравированные на ногах колоссов
54 А 7: 51, 115. 5б В 117: 18, илл. 15,20.
" В 90; В 109; В 111; В 91; В 113. 57 В 124.

68
Глава 36b
AN /логко^даποτΜ ΙΓΑΤΟΑΙΓ отлорШЦч
Рис. 6". Граффито греческого наемника на ноге колоссальной статуи
в Абу-Симбеле (перевод см. в тексте). 591 г. до н. э. Высота букв от 4
до 9 см (M-L: № 7)
Рамсеса П, что находятся перед храмом в Абу-Симбеле в Нубии — сами
колоссы были вырезаны в скале более чем за шесть столетий до того, —
представляют собой самые знаменитые и наиболее интересные
граффити, оставленные наемниками:
Когда Царь Псаматих прибыл в Элефантину, те, кто плыл вместе с Псамати-
хом, сыном Феокла, написали сие; и плыли они, стремясь подняться по реке
насколько возможно выше Керкиоса; а иноязычных вел Потасимто, а египтян —
Амасис; Архонт же, сын Амойбиха, записал нас, и Пелек, сын Евдама (рис. 6).
Далее следуют имена: «Гелесибий Теосец»; «Телеф Иалисиец
написал меня»; «Пифон, сын Амойбиха»; «...и Крифий написал меня», «Па-
бий Колофонец с Псамматой»; «Анахсанор Иалисиец... когда Царь
впервые привел свою армию... Псаматих»58.
Восточногреческий дорийский и ионийский диалекты и формы букв
смешаны в этих граффити. Возможно, те имена, которые не
сопровождаются указанием на место происхождения, принадлежат потомкам
переселенцев во втором или третьем поколении. Псаматих, сын Феокла,
должен был родиться в Египте.
Сохранился саркофаг Потасимто, чье имя читается на его чаше для
возлияний и на фигурке ушебти. Саркофаг подтверждает, что
Потасимто командовал «теми, кто говорил на другом языке», как греки в
Египте именовали сами себя, ибо этому человеку был присвоен титул
«начальника греков». Также сохранилась статуэтка некоего Амасиса,
«который исполнил то, что Его Величество желал в Нубии», и на ней
также содержится указание на соответствующий титул — «командир
египтян»59. Экспедиция в Нубию подробно описана Геродотом. Из
«Письма Аристея» (Ш. 13 Pelletier); написанного в эллинистические
времена и передающего [легендарное] сообщение о птолемеевском
переводе Библии с еврейского языка на греческий, мы узнаём, что евреи
также принимали участие в том же самом походе. От них должны были
58 M-L: № 7.
59 В 123; В 130; В 121.

Греки в Египте
69
происходить еврейские наемники V в. до н. э. из Элефантины,
известные по их арамейским записям. В те времена, когда Иеремия
пророчествовал в Египте (40: 1), после 582 г. до н. э., существовало большое
количество еврейских общин, разбросанных по этой стране.
Априй (589—570 гг. до н. э.) согласился помочь ливийскому царю
Адикрану против греческих поселенцев из Кирены, постепенно
захватывающих у ливийцев землю. Против киренцев Априй послал
египетскую армию, поскольку, вероятно, не мог доверить своим греческим
наемникам сражаться против других греков. Он потерпел полное
поражение, из-за чего на родине египтяне подняли против него восстание.
Априй, рассказывает нам Геродот, отправил 30 000 своих карийских и
ионийских наемников против повстанцев, но последние, имея
численный перевес над наемниками, разгромили их в битве при Мемфисе;
Априй был захвачен в плен и лишен трона (570 г. до н. э., см.: Геродот.
II. 161—169). Фрагментированный текст со стелы в Элефантине
рассказывает о попытке Априя вернуть себе власть в 570/569 г. до н. э. с
помощью «бесчисленных греков, что в северных районах»60.
Окончательная победа Амасиса над Априем должна была означать, что
греческое влияние приостановилось на какое-то время.
Впрочем, Амасис (570—526 гг. до н. э.), оказавшийся большим фил-
эллином, продолжал использовать греческие отряды и, как мы уже
видели (с. 57), предоставил Навкратису серьезнейшие привилегии.
Перевод греков и карийцев из Стратопед в Мемфис (Геродот. П. 154)
совсем необязательно был для них невыгодным. Развернув политику
Априя на 180 градусов, Амасис заключил договор о дружбе и союзе с
киренцами и взял себе от них в супруги выгодную невесту — Ладику,
посвятившую в Кирену статую, которую можно было там видеть еще
во времена Геродота (Геродот. П. 181 ел.). Амасис же послал в
Кирену в качестве жертвенного дара позолоченную статую Афины и свое
собственное изображение. Напротив, остров Кипр он сделал своим
данником (П. 182; ниже, с. 83). За несколько лет до завоевания Киром
Лидии в 540-х гг. до н. э. Амасис представлял собой ключевую
фигуру в четверном альянсе Египта, Вавилона, Лидии и Спарты против
персидской угрозы (Геродот. I. 70). Дипломатические дары, сделанные
ради скрепления этого союза, сохранялись еще и в следующем
столетии, подтверждая, что он действительно существовал и задумывался
всерьез. Один из этих подарков, отправленный Амасисом в Спарту,
был перехвачен пиратским государством Самоса: великолепный
льняной панцирь со множеством вышитых изображений животных, в
котором каждая тонкая завязка ткани состояла из 360 отдельных нитей
(Геродот. Ш. 47). В «Киропедии» Ксенофонта говорится, что Крез имел
египетские войска, которые хорошо проявили себя в сражении с
Киром. После этого Кир разместил их на лидийской территории (Vu. 1.
32—45). Лариса близ Кимы в IV в. до н. э. была известна как «Египетс-
В 93, §1000-1007. Для датировки ср.: Posener G. Rev. Phil. 73 (1947) 129 и примеч. 2.

70
Глава 36b
кал Лариса» (Ксенофонт. Греческая история, Ш. 1.7), так что это не
исторические домыслы.
Даже после падения Лидии, а затем и Вавилонии Амасис не отказался
от надежд найти союзников против персов; и в начале 520-х гг. до н. э. он,
как выясняется, установил официальные отношения с Поликратом,
тираном Самоса, чей независимый пиратский флот был бельмом на глазу
для персидской державы (Геродот. Ш. 39). Этим временем должны быть
датированы изображения Амасиса, сделанные из дерева, которые
Геродот видел как посвятительные дары в храме Геры на Самосе (П. 182).
Некоторое время спустя, после того как в 548 г. до н. э. в огне пожара
погиб храм Аполлона в Дельфах, Амасис пожертвовал в
восстановительный фонд храма 1000 талантов квасцов, посрамив тем самым египетских
греков, которые собрали среди своих всего-навсего 20 мин (П. 180).
Приношения Амасиса в храм Афины в Линде на Родосе в любом случае
сделаны в период его правления. Сюда он пожертвовал две каменные
статуи и панцирь наподобие того, что собирался подарить спартанцам.
Как следует из линдской храмовой хроники от 99 г. до н. э., помимо
Геродота (П. 182; Ш. 47), о них упоминают еще восемь греческих писателей.
Один из них отмечает, что на одной статуе была высечена
иероглифическая надпись, а на другой — греческая гексаметрическая строка: «Дар от
Амасиса, прославленного царя Египта». В Линде также хранились десять
фиалов, посвященных Амасисом [FGrH 532 F 1 (29)).
Согласно Геродоту Амасис первый отверг дружбу Поликрата. В
любом случае, когда известия о подготовке [персами] финикийского флота
[для похода против Египта] достигли Поликрата, он решил, что будет
более разумно связать свою судьбу с Камбисом, и послал ему в помощь
40 кораблей, которые, однако, не выполнили своей миссии (Ш. 43—45). Но
Камбису помогали и другие греки. Фанес из Галикарнасса, один из
наемников Амасиса, бежавший от него на корабле, рассказал Камбису, что
тому надо было сделать, чтобы пересечь безводную пустыню и выйти к
Египту (Ш. 4). Этот эллин мог быть тем самым Фанесом, сыном Главка,
который посвятил большую и дорогую чашу в Навкратисе61. Перед
битвой при Пелусии в 525 г. до н. э. греческие и карийские наемники
исполнили ужасную церемонию: они перерезали горло сыновьям Фанеса,
оставленным им в Егапте, над сосудом для смешивания вина, разбавили кровь
вином и водой и всё это выпили (Геродот. Ш. 11). После этого они
свирепо ринулись в бой; однако Камбис победил, и Египет был повержен.
VI. Греческий долг перед Египтом
Сведений о враждебном отношении греков к египтянам немного. В
Элладе имело хождение одно сказание, которое призвано было
опорочить египтян: это рассказ о том, как царь Бусирис, эпоним Бусириса,
61 В 116:55.

Греки в Египте
71
города в Дельте, вместе со своими жрецами приносил в жертву
чужеземцев, пока туда не прибыл Геракл и не перебил многих из этих
служителей культа62. Данный подвиг Геракла изображен в насмешливой
манере на гидрии Бусириса из Цере (ок. 530 г. до н. э.)63, а первый
рассказ об этой истории принадлежит Ферекиду [FGrH 3 F 17),
афинскому логографу начала V в. до н. э. Паниасид, Геродотов близкий
родственник, включил данный сюжет в свою эпическую поэму о Геракле
(фр. 26 К), хотя сам Геродот (П. 45) категорически и справедливо
отвергал любое предположение о том, что египтяне когда-либо
практиковали человеческие жертвоприношения. Еврипид написал сатиров-
скую драму о Бусирисе (Nauck, TGF: 452 ел.), а Исократ создал энкомий
(XI) в качестве риторического упражнения. Обычно, однако, греки были
склонны испытывать положительные чувства к Египту. Здесь может
быть упомянуто благожелательное отношение Гомера. Не случайно
дружелюбный и мудрый член совета старцев на Одиссеевой Итаке назван
Египтием (П. 15 и далее). С тех пор, как грекам стало ясно, что
египетская цивилизация намного древней цивилизации эллинской, греки были
склонны признавать — главным образом, из-за кажущегося сходства, —
что по происхождению многое из эллинского наследия было египетским.
Геродот настаивал, что египтяне передали грекам имена богов (П. 50),
свои праздники и процессии (П. 58), религиозные мистерии (П. 49, 51, 81,
171), веру в переселение душ (П. 123) и геометрию (П. 109)64. Позднейшие
писатели разделяли эту точку зрения. «Вы, греки, вечно остаетесь
детьми, — говорит у Платона мудрый египетский жрец Солону. — Не
бывает старца у греков» (Тимей. 22Ь). Отсюда убежденность, что греческие
поэты, философы и художники должны побывать в Египте, чтобы
научиться египетской мудрости. Египтяне, особенно в птолемеевские
времена, не были склонны опровергать эту убежденность. Диодор говорит:
Жрецы египтян подробно исследовали по записям в своих священных книгах,
что в древности их посещали Орфей, Мусей, Меламп и Дедал, также и поэт Гомер
и Ликург из Спарты, позднее — Солон из Афин и философ Платон, приходил
также Пифагор с Самоса и математик Евдокс, а также Демокрит из Абдер и Энопид
из Хиоса (Диодор. I. 96).
Многое в этой традиции не следует воспринимать серьезно. Но
греки в самом деле путешествовали из любопытства, и связи между
Элладой и Египтом были столь тесными, а коммерческие отношения
столь регулярными, что реальность некоторых из указанных визитов
невозможно отрицать.
Визит Солона при Амасисе (т. е. после 570 г. до н. э.) упомянут у
Геродота (П. 177). То, что один из пунктов Солонова законодательства
для Афин (594 г. до н. э.) мог быть заимствован у Амасиса, невозмож-
62 А 41: 126 ел.
63 А 7: 150, рис. 186. Там же: 141—153 — о египетском влиянии на Грецию; см.
также том с фотографиями.
64 В ПО: 147—149 («после этого — значит, по причине этого»); В 104.

72
Глава 36b
но по хронологическим соображениям, но само посещение Египта Со-
лоном вполне вероятно. В своих стихах он упоминает Канопское устье
Нила (фр. 26 West), по которому можно прибыть в Навкратис. Что
касается Кипра, то посещение острова Солоном подтверждает
написанное этим мудрецом элегическое прощание с царем Филокипром из Сол
(фр. 19 West), который вряд ли мог править до 570 г. до н. э.,
поскольку его сын поднял восстание против Персии в 498 г. до н. э. (Геродот.
V. 113). Солон дожил до преклонного, но не до немощного возраста (ср.:
фр. 20 West). Свои путешествия он, должно быть, совершил под конец
жизни, а не сразу же после реформ 594 г. до н. э. (на чем настаивает
неправдоподобная традиция), чтобы, дескать, избавиться от возможных
требований внести в законы изменения (Геродот. I. 29; Плутарх. Солон.
25). Он мог посетить также Лидию после восшествия на престол
Креза в 560 г. до н. э. или еще прежде (Геродот. I. 29—34), когда тот был
наместником под властью своего отца [FGrH 90 F 5).
С другой стороны, представление о том, что Пифагор заимствовал
теорию о переселении душ из Египта (ср.: Геродот. П. 123), не
соответствует тому, что мы теперь знаем о египетской религии; но, поскольку
Пифагор покинул Самос при Поликрате (Аполлодор: FGrH244 F 338 (d), 339),
упорная вера греков в то, что этот таинственный мудрец посетил Египет,
вполне может оказаться правдой. Связи между Самосом и Египтом были
особенно тесными, причем в наибольшей степени во времена союза
Поликрата с Амасисом. Также трудно полностью отвергнуть позднюю
традицию, не обнаруживаемую ни у Геродота, ни у Диодора, настаивающую
на том, что Фалес посетил Египет и измерил там пирамиды по тени,
которую они отбрасывают65. Для гражданина Милета, жившего в VI в. до
н. э., визит в Навкратис и Египет не был трудным, и такое путешествие
могло казаться соблазнительным для этого практичного человека,
который, как мы знаем из Геродота (I. 74 ел., 170), был советником у
ионийских греков и сопровождал Креза во время военной кампании. Однако
маловероятно, что роль, присущая воде в некоторых египетских
мифологических представлениях, послужила каким-то стимулом для
космологических теорий Фалеса, которые имели совершенно иной характер66.
Гекатей Милетский, бывший советником у ионийцев в 490-х гг. до н. э.,
определенно посещал Египет (Геродот. П. 143).
Если говорить в целом, прогресс в современных знаниях привел к
пониманию того, что античная убежденность в египетском культурном
влиянии на Грецию была ошибочной. Очевидные совпадения между
египетской и греческой религиями и воззрениями при ближайшем
рассмотрении оказываются поверхностными: при сравнении между ними
обнаруживаются очевидные различия. Несмотря на известное расовое
смешение и двуязычные надписи — и при всей эллинской
любознательности, — большинство греков были недостаточно подготовлены, чтобы
5 Иероним: фр. 21 Hiller, в: Диоген Лаэртский. I. 27 =■ Фалес: DK 11 А 1.
6 В 110:52-55.

Греки в Египте
73
учиться у египтян. Иммигранты, называвшие по-гречески египетские
города, придумавшие для египетских монументов комичные названия
вроде «пирамида» (сладкая ватрушка) и «обелиск» (вертел), а также
называвшие сами себя «теми, кто говорит на другом языке», явно не
слишком старались овладеть египетским языком. Геродот не мог ни
понимать, ни изъясняться на этом языке. «Толмачи», которые
предположительно происходили от тех, кто выучился языку от первых греческих
и карийских наемников (П. 154), и которые составляли одну из семи каст
в Египте (II. 164), все были египтянами. Они не были ни жрецами, ни
писцами и не могли передавать традиционные египетские знания. Если
же они делали это, то всё же трудно поверить, что греческое мышление,
склонное к абстрактному теоретизированию, могло извлечь из этого
какую-то пользу. Осознание того, что они были молодым народом,
познакомившимся со страной, чья цивилизация уходит в глубокую
древность, на тысячи лет, подсказывала им мысль о соразмерности. Ничего
более замечательного египетская мудрость и не могла дать.
Однако в области изобразительных искусств, которые могут быть
оценены по достоинству независимо от языковых барьеров, египетское
влияние на Грецию было непосредственным и глубоким. Это особенно
верно в отношении скульптуры. В Леванте греки должны были уже
видеть монументальные позднехеттские и ассирийские статуи, но, если не
считать того, что, как кажется, в «Илиаде» (VI. 92) имеется ссылка на
сидящую статую Афины, не похоже, чтобы греки примерно до 650 г. до
н. э. предпринимали большое количество попыток действительно
освоить монументальную скульптуру. На греков, прибывавших в Египет во
множестве в середине Vu в. до н. э., производили сильное впечатление
египетские статуи в натуральную величину. Очевидно, что они
вдохновили греков на создание куросов, которые с этого времени появляются
у них на родине; для их изготовления применялся мрамор с островов.
Сходство поразительное: одна и та же поза, те же прижатые по бокам
руки, в отличие от рук, разведенных в стороны у маленьких статуэток.
Отличия обнаруживаются в одежде: египтяне носили парики и
фартуки, греческие куросы обнажены.
Здесь особенно уместной оказывается история, рассказанная Диодо-
ром. Феодор Самосский, самый прославленный архитектор и
скульптор VI в. до н. э., вместе со своим братом (или, может быть, отцом)
Телеклом научился техническим приемам в Египте, что позволило
каждому из них независимо изготовить по вертикальной половине
одной и той же статуи — одному на Самосе, другому — в Эфесе.
Когда обе половинки соединили, они полностью совпали (Диодор. I. 98).
Это соответствует тому, что известно о саисском и еще более раннем
египетском методах. Египетские статуи проектировались заранее по
координатной сетке, с определением ключевых точек, до того как начнут
высекать скульптурный образ из камня. Но греческие мастера не
рассматривали саисский порядок действий как само собой разумеющийся;
если бы это было так, тогда анекдот о Феодоре не содержал бы ниче-

74
Глава 36b
го особенно примечательного. Характерно, что перед фиксированной
координатной сеткой они отдавали предпочтение принципам
относительной соразмерности, модифицировав их соответствующим образом,
чтобы приблизиться к идеальному канону; данный метод всегда
оставлял место для индивидуальных вариаций.
Другой областью, испытавшей значительное египетское влияние, была
архитектура67. Крупные города Месопотамии и городские центры
Леванта, насколько можно судить по ассирийским рельефам, производили
сильное впечатление. Они имели крепостные стены и башни,
многоэтажные здания и сады, разбитые и на крышах домов; однако все эти месопо-
тамские сооружения по большей части были построены из кирпича или
бута. В Египте же греки познакомились с великолепными сооружениями
из каменных блоков, колоннами, лепными украшениями и капителями.
Вполне вероятно, что созерцание именно египетских сооружений
послужило стимулом для первых образцов монументальной греческой
архитектуры: ранние дорические колоннады в Греции по своим пропорциям
и общему виду подобны некоторым египетским постройкам. Но детали
отличаются. Дорический ордер материковой Греции должен был
родиться в процессе эволюции местных деревянных зданий, поскольку он
вызывает ассоциации с микенскими сооружениями. Развивая ионический
стиль, восточные греки следовали восточным образцам для своих
капителей и баз, обращаясь, без сомнения, к тому, чему их научило
левантийское текстильное и мебельное искусство, а также архитектура.
Пальмовые капители, впрочем, были заимствованы из Египта: их первые
образцы появились на Крите в Vu в. до н. э., затем они были воспроизведены
в западной Малой Азии в VI в. до н. э., а в эллинистические времена этот
стиль был возрожден пергамскими архитекторами.
67 А 7: 143; H 33: 32-35, 137.

Глава 36с
В. Карагеоргис
КИПР
I. АССИРИЙСКОЕ ВЛАДЫЧЕСТВО
И ВЕК НЕЗАВИСИМОСТИ
На середину VTQ в. до н. э. приходится начальная стадия кипро-архаи-
ческого I периода. Первоначально его относили на самый конец этого
века, примерно к 700 г. до н. э., однако недавние исследования,
основанные по преимуществу на греческом керамическом материале,
обнаруженном на Кипре, заставили должным образом поднять датировку1.
Часть этого периода была уже рассмотрена в гл. 12 в САНШ. I2, а
именно до 709 г. до н. э., когда Саргон Π завоевал Кипр — событие, вполне
подходящее для окончания той главы.
В данной главе мы охватим период приблизительно в два столетия,
и археологические свидетельства вновь будут основными; но для самой
последней части данного периода, от установления египетского
господства (ок. 560 г. до н. э.) и далее, в нашем распоряжении имеются
сообщения Геродота, который делал основной акцент на времени
персидского правления на Кипре. Мы располагаем также некоторыми
ассирийскими записями, проливающими свет на названия различных царств,
существовавших на Кипре. В САН Ш. I2: 533 была сделана ссылка на
надпись Саргона П, в которой были упомянуты имена семи царей Иад-
наны (Кипра), принявших верховную власть этого владыки. Завоевание
Кипра Саргоном (724—705 гг. до н. э.) упоминается также в его
«Хвастливой надписи» из Хорсабада, в которой можно прочесть следующее:
«Я сразил всех моих недругов в Иаднане, что находится на море
заходящего солнца»2.
Ассирийское правление оставалось прочным, и приблизительно
через 30 лет после оккупации Кипра Саргоном ассирийское господство
упоминается вновь в надписи на призме Асархаддона, сделанной в 673/
672 г. до н. э. в ознаменование перестройки Царского дворца в
Ниневии3. Надпись гласит:
1 Η 25: 318-320.
2 В 137: I 104.
3 В 137: 105; В 134: 449 ел.; В 44: Π §690.

Кипр
77
Я созвал царей Хеттской страны и тех, что на другой стороне реки <...> Экиштура,
царя Эдиила, Пилагора, царя Китруса, Кису, царя Силлуи, Итуандара, царя Паппы,
Эресу, царя Силлу, Дамасу, царя Кури, Атмесу, царя Тамесу, Дамуси, царя Картха-
дашта, Унасагусу, царя Лидира, Бусусу, царя Нурии — десять царей земли Иаднана,
что в середине моря. <...> Я дал им распоряжения и озарил великими лучами.
Таким образом, в начале кипро-архаического периода мы имеем
десять царств на Кипре, девять из которых могут быть
идентифицированы как царства Идалион, Хитри, Саламин, Пафос, Солы, Курион,
Тамасс, Китай (Картхадашт), Ледра. Единственное царство, которое
невозможно идентифицировать со всей определенностью, это Нурия,
которая может оказаться Аматунтом. Выдвигалось предположение,
что Картхадашт также можно отождествлять с Аматунтом, но это
маловероятно4. Некоторые из упомянутых царских имен могут
напоминать имена греческие, например Этеандр, Дамасий, Пилагор, но имя
царя Китая является финикийским. Мы можем предположить, что
финикийцы сохранили свое царство в Китай даже после отделения от
Тира. Действительно, жизнь в Китай продолжалась без какого-либо
перерыва в течение VIII и VII вв. до н. э., и финикийские храмы в
северной части города функционировали именно как финикийские
институты без малейшего отклонения от своего первоначального
статуса. Единственное предполагаемое изменение могло касаться названия
города, который, именуясь Китаем (Китионом), в то же самое время
назывался по-финикийски Картхадаштом. Такое двойное название
имело бы смысл после отделения Китая от Тира и обретения
независимости, которую кипрские города получали при условии платы дани
ассирийцам.
Текст, идентичный надписи на призме Асархаддона, представлен в
списке, который упоминает всех тех, кто помогал Ашшурбанапалу в
667 г. до н. э. в его кампании против нубийского царя Тахарки5. Это
были 22 царя из Сирии, Палестины и Кипра. Кипрские цари —
именно те, что упомянуты на призме Асархаддона. Поскольку
маловероятно, что ни в одном из этих царств не поменялся ни один правитель в
период между временем Асархаддона и временем Ашшурбанапала,
было сделано предположение, что список Ашшурбанапала мог быть
лишь копией более раннего документа, а не реальной записью.
Другими словами, цари Кипра не помогали Ашшурбанапалу. Из этого
следует дальнейшее предположение о том, что уже в первые годы
правления Ашшурбанапала Кипр приобрел независимость, которая
продолжалась около сотни лет6. Наши сведения об этом столетии очень бедны,
и единственное упоминание о Кипре, которым мы располагаем,
состоит в том, что египетский фараон Априй напал на Кипр и разбил
кипрский и финикийский флоты, но сам остров не завоевал7.
4 В 134: 450; см., впрочем: В 147: 62; В 135: 233-241.
5 В 134: 450 ел. В 44: П, §876.
6 В 134: 450 ел.
7 В 137:1 109.

78
Глава 36с
Ассирийское владычество было терпимым и сводилось к
политическому доминированию и к уплате дани кипрскими царями, которые
удерживали власть над своими царствами, где могла развиваться
собственная культурная жизнь. «Царские» гробницы Саламина,
сохранившие тот же величественный антураж, что был свойствен им в последние
годы Vin в. до н. э., иллюстрируют весьма красноречиво восприятие
здесь царя как сверхчеловеческого существа, чьи похороны
сопровождались пышной процессией и в чью могилу клали богатства,
соперничать с которыми по своему великолепию мог, вероятно, только
погребальный инвентарь ассирийских царей. Богато украшенные надгробные
памятники, боевые колесницы, «финикийские» изделия из бронзы,
масса керамики и других даров приносились в жертву умершим царям
или представителям знати, точно так же, как и до ассирийского
владычества8. Это составляет еще одно указание на культурную
преемственность, существующую между кипро-геометрическим и кипро-архаи-
ческим периодами, базирующуюся на тех глубоких основах, что были
заложены в кипро-геометрический период. В «царских» возведенных
гробницах и в обычных скальных могилах саламинских некрополей
возможно найти импортированную греческую керамику, главным
образом евбейскую, но аттические (или евбейские) «SOS-амфоры»
появляются также и в Саламине9 и в Китии10. Эти сосуды могли
наполняться оливковым маслом, которое в то время экспортировалось из
Центральной Греции повсюду в Средиземноморье. Сравнительно большое
количество этих амфор (хотя и фрагментарных), найденных в
священной зоне Кития, может навести на мысль об оживленной торговле
между Афинами и Китаем, даже если последний управлялся
финикийскими царями; в торговле национальные антагонизмы часто
игнорируются.
Уже было отмечено, что в начале ассирийского владычества сила
обстоятельств могла заставить финикийцев отказаться от своей
лояльной позиции по отношению к Тиру, но финикийский царь продолжал
править в Китии, и нет никаких указаний на то, что финикийский
политический контроль над городом хоть сколько-нибудь уменьшился.
Три храма существовали в Китии бок о бок (зона П), самым большим
из которых был храм Астарты. Богатые приношения были найдены на
полу в этих святилищах, включая финикийскую керамику, фаянсовые
предметы, статуэтки из бронзы и одну антропоморфную колбу из
фаянса такого же типа, что и использовавшийся финикийцами для
транспортировки «омолаживающей» воды из Нила во многие места
Средиземноморья11.
8 В 138.
9 В 138: II 23, ил. 66.
10 Все они фрагментарны и обнаружены в фависсах \favissae — латинский термин,
означающий подземные хранилища, используемые обычно для складирования
вышедших из употребления предметов культа] VIII и VII вв. до н. э. F 18: 113 ел.
11 В 132: 183-289.

Кипр
79
Храмы Афродиты в Пафосе, Зевса в Саламине и Аполлона в Ки-
тии продолжали функционировать, если судить по богатым
хранилищам вотивных объектов, которые были найдены в фависсах [см.
пояснение к примеч. 10] близ двух из них (Пафос и Курион); что касается
храма Зевса, то здесь были выявлены лишь артефакты
эллинистического и римского времени. Сакральная архитектура вне основных
центров была лишена монументальности и следовала традиции малых
сельских святилищ. В большинстве случаев имелся темен [—
освященный участок земли —] под открытым небом с ограждающей стеной и
алтарем. В Айя-Ирини, на северо-западном побережье, около алтаря
внутри ограждения росли священные деревья, что напоминает сады
позднего бронзового века в священном квартале Китая. Имелась также
внутренняя часть — святая святых. В этом темепе было обнаружено
около 2000 терракотовых вотивных фигурок, включая «минотавров»,
воинов, моделей колесниц, быков и проч. Божество, почитавшееся в
этом святилище, несло бремя почти пятнадцативекового религиозного
консерватизма и традиции. Идея плодовитости, которую в раннем
бронзовом веке символизировал бык, сохранялась в течение всего этого
времени, но сельское божество из Айя-Ирини между тем приобрело еще
и другие качества, дабы удовлетворять требованиям верующих:
плодородие земли и скота теперь гарантировалось богом, который также
защищал население во время войны, отсюда многочисленность фигурок
вооруженных людей и военных колесниц12. Святилища того же типа
существовали также в Ахне и Тамассе13. Святилище в Айос-Иаковос,
сооруженное еще в кипро-геометрическом I периоде в виде небольшого
храма без темена, позднее было расширено. На акрополе Китая
святилище в честь финикийского бога Мелькарта, покровителя города,
было возведено около середины VII в. до н. э. Здесь темен сочетался
с небольшим храмом и был наполнен многочисленными статуями из
известняка. Богиня Анат-Афина почиталась на западном акрополе
Идалиона начиная с кипро-геометрического Ш периода. Ее святилище
было огорожено фортификационными сооружениями города —
феномен, подчеркивающий ее воинственные качества, о которых помнили
и позднее, в классический период, когда она почиталась во дворце
Вуни, в Какопетрии и в Мерсинаки14. Святилище Анат-Афины
сохранялось вплоть до самого конца кипро-архаического периода. Два
других божества — Афродита и Аполлон — в течение этого же времени
почитались в Идалионе. Их святилища состояли из внутреннего двора
и храмовой целлы. Важно отметить, что на Кипре начинают
почитаться боги греческого пантеона и что даже в случаях строительства
финикийских храмов выбирались как раз те божества, которые имели
двойников в греческой религии: Анат — Афина, Астарта — Афродита,
Мелькарт — Геракл.
12 В 148. 14В 141.
13 В 134: 9 и далее.

80
Глава 36с
Архитектура гробниц, которая в конце УШ в. до н. э. начала следовать
монументальному стилю (как мы видели в случае с некрополем Салами-
на), продолжала развиваться в той же манере в течение всего VII в. до
н. э. Цари и знать находили упокоение в монументальных камерных
гробницах с большими драмосами. Хотя мода на такие построенные гробницы
возникла раньше и могла представлять собой возрождение архитектуры
позднего бронзового века, существуют указания на то, что, по крайней
мере, на заключительной стадии кипро-архаического I периода
странствующие зодчие из Анатолии могли оказать влияние на архитектуру
гробниц Кипра15. Наличие кургана над могилой 3 в Саламине,
архитектурная схема, каменная резьба камеры и прежде всего характерные элементы
деревянной архитектуры, которые проявляются в конструкции «царских»
могил Тамасса, не оставляют никаких сомнений в том, что зодчие из
Анатолии, уже являвшиеся большими мастерами в надгробной
архитектуре из дерева или камня, могли научить киприотов искусству
сооружения их собственных гробниц. Помимо Саламина и Тамасса, возведенные
гробницы архаического периода были обнаружены также в Аматунте,
Ксилотимбу и Патрики. В их дромосах приносились в жертву лошади и
иногда рабы, а среди заупокойных даров встречается оружие, большое
количество керамики, а также вертела и железные подставки для дров. Тот
факт, что подобные вертела и подставки для дров мы находим в могилах
воинов в Аргосе и на Крите (Кавуси), не может быть случайным. Весьма
вероятно, что такого рода погребальные обычаи могли распространиться
из Эгеиды на Кипр во времена, когда коммерческие и культурные
контакты между двумя регионами были интенсивными.
Ингумация продолжала оставаться единственной общей практикой
захоронений, хотя в редких случаях, как, например, в саламинских
могилах 1, 19 и 31, покойный был кремирован16. Погребения простого
народа представляли собой камерные могилы, вырубленные в скале и
расположенные отдельно от «царских» специально построенных
гробниц, как в Саламине. Впрочем, в некоторых богатых скальных могилах
на археологическом памятнике Келларка, где хоронили обычных
граждан Саламина, практиковались жертвоприношения лошадей и рабов,
соответственно имущественному статусу покойника17. Но самые
большие почести сохранялись за царями и знатью, которые продолжали
обладать полной, почти божественной властью при жизни и которых
окружала пышность и богатство в месте их последнего отдохновения.
Вазовое искусство кипро-архаического I периода с его
стилизованными живописными мотивами обладает высокими художественными
достоинствами и может рассматриваться как одно из наиболее успешных
среди современных ему направлений в других странах Ближнего
Востока и Средиземноморского региона18. Вазописец часто вдохновлялся
произведениями других видов искусства, например декоративными коврами
15 В 144.
16 В 138:1119.
17 В 138: П.
18 В 145.

Кипр
81
или гравировкой по металлу, слоновой кости или дереву. Влияние со
стороны искусств и ремесел Ближнего Востока было очень сильным и
особенно явственно обнаруживалось в иконографии живописных композиций.
Это, конечно, легко объяснимо для того времени, когда финикийские
купцы должны были наводнить кипрский рынок предметами роскоши со
всего ближневосточного региона. Особого упоминания заслуживают
богато декорированные металлические чаши из серебра или бронзы,
известные как кипро-финикийские19. Они украшены выгравированными или
сделанными с помощью чеканки сюжетными изображениями, часто
заимствованными на Ближнем Востоке или в Египте. Такие чаши
обнаруживаются по преимуществу на Кипре, но также и в других частях
Средиземноморья, а изготовлены они были, вероятно, финикийскими мастерами,
работавшими в Финикии или на Кипре. Бронзовые сосуды, наподобие
котла из саламинской могилы 7920, украшенного головами грифонов и
сиренами, который стоял на железном треножнике, или лошадиная упряжь
из той же могилы, богато декорированная чеканкой, могли быть
изготовлены на Кипре иностранными или кипрскими мастерами в стиле койне,
отмеченном сильным финикийским влиянием, стиле, сложившемся в
Восточном Средиземноморье на исходе VIII или в начале VII в. до н. э.
Кипр, где медь была в избытке и где различные царские дворы
обеспечивали покровительство искусствам, должен был стать центром
производства подобных экзотических предметов из бронзы. Некоторые из
бронзовых кадильниц и сосудов, найденных недавно на Атлантическом
побережье Испании в Уэльве в могилах с колесничными захоронениями,
также могли быть сделаны на Кипре21.
На острове также могла изготавливаться роскошная мебель.
Ассирийские тексты упоминают мебель кипрского производства из клена и
самшита, предложенную в качестве дани ассирийскому царю со
стороны кипрских правителей22. Такая же мебель, украшенная пластинами
из слоновой кости в финикийском стиле, была найдена в «царских»
могилах Саламина23. Кораблестроение должно было являться одной из
наиболее важных отраслей экономики Кипра, богатого древесиной.
Некоторые античные авторы упоминают о способностях киприотов к
этому ремеслу; кроме того, сообщается (Плиний. Естественная
история. VTL 56 (57). 208), что легкое судно керкур было изобретено во
флотских мастерских Кипра24. Морские суда часто изображались на
кипрских вазах VII в. до н. э. (рис. 7), а терракотовые модели кораблей
часто обнаруживаются в могилах. Иезекииль в хорошо известном
Плаче о Тире (27: 6) упоминает о том, что для кораблей тирийцы
использовали древесину с Киттимских островов.
19 В 133; В 138:1 19 ел.
20 В 138: Ш 97 и далее.
21 С 43: илл. 148-153.
22 В 134: 460; В 44: Π 36, 103.
23 В 138: III 87 и далее.
24 В 134: 4.59 ел.
6 Заказ № К-7530

82
Глава 36с
Рис. 7. Украшение с кувшина двухцветного IV стиля из Карпасса.
Корабль с убранным парусом перевозит два больших сосуда.
Человек на носу поднимает якорь в форме кольца; другой человек
присел на корточки на одном из двух рулевых весел, чтобы «покормить
рыбу». VII в. до н. э. (Лондон, Британский музей 1926.6—28.9; по:
В 145: 122, IX. 1)
Окончание ассирийского владычества отмечено возникновением
национального стиля в известняковой и терракотовой скульптуре,
получившего известность как протокипрский. Он полон энергии,
обнаруживает сирийско-анатолийские связи, равно как и некоторое египетское
родство; произведения же, однако, получаются истинно кипрскими,
хотя сама идея монументальной скульптуры могла прийти из Египта.
Выразительность лиц, имеющих портретные черты, демонстрирует
уверенность, обретенную киприотами за время независимости, после
ассирийского владычества. Впрочем, их мировоззрение, проявляемое в
одежде и орнаментах, по сути своей является восточным25.
Ориентализирующий репертуар доминирует в искусстве вазовой
живописи, но нельзя сказать, что эгейское влияние напрочь
отсутствует. Часто кипрский вазописец имитировал мотивы и композиции из
восточно-греческой вазовой живописи, особенно из «стиля дикого
козла» конца VII в. до н. э.26. Он также имитировал различные формы
греческой или восточногреческой керамики.
Торговые связи между Кипром и его соседями становились более
интенсивными. Неизвестно, находилась ли эта коммерция в руках
финикийцев, но если даже и находилась, сами киприоты должны были
играть в ней важную роль. Через гавани Тира и Сидона, а также через
устье Оронта кипрские товары прокладывали дорогу на Ближний
Восток и в Египет. Существовали также торговые фактории в разных
местах Сирии и Киликии, например в Телль-Шейх-Юсуфе и в Тарсе27.
Недавние раскопки в Телль-Кейсане в Палестине выявили большое
количество кипрских сосудов для хранения жидкости, что свидетель-
25 В 134: 457 ел.
26 Удивительный образец был недавно откопан в могиле в Гудхи близ Мариона, см.:
Ann. Kept. Director Dept. Ant, Cyprus 1976, рис. 40.
27 В 134: 462 ел.

Кипр
83
ствует о широкомасштабном экспорте кипрских жидких продуктов
потребления на Ближний Восток28.
Торговля с Западом также была оживленной, в особенности с
Родосом, но не только с ним — некоторые кипрские товары попадали
также на Крит, Киклады и в Афины29. Что касается увеличения объема
кипрских товаров в греческих колониях юга Италии и даже Испании,
это обстоятельство могло быть связано с деятельностью финикийцев.
В любом случае Родос должен был быть пунктом продажи товаров по
сниженным ценам для торговли в западном направлении. Кипрская
керамика и другие произведения искусства высоко ценились в Эгеиде.
На Родосе мы имеем местную вазовую школу, которая имитирует
кипрские прототипы; кроме того, на Родосе должны были работать
кипрские гончары. Наконец, невозможно переоценить роль Кипра в
передаче восточных элементов ориентализирующему искусству Греции.
П. Египетское владычество
История Кипра в течение первой половины I тыс. до н. э.
характеризуется серией иноземных владычеств, которые следовали за
политическими изменениями в Восточном Средиземноморье. В 612 г. до н. э.
ассирийская империя потерпела крах, после чего на сцену вышла
новая сила — египетская. К стратегическому положению Кипра, его
ресурсам меди и лесным богатствам египтяне были отнюдь не равнодушны,
а поэтому в 560 г. до н. э. Амасис захватил остров и положил конец
ассирийскому господству здесь. Впрочем, в то же самое время подошел
к своему завершению период относительной независимости, которой
обладали кипрские царства. Оккупация Кипра Амасисом отмечена
Геродотом (П. 182), указывающим, что он был первым, кто подчинил
остров и обложил его данью. Хотя с этого момента Геродот и ведет
летопись исторических событий, имеющих отношение к Кипру,
археология и исследование материальной культуры будут также полезны в
деле реконструкции истории острова, в особенности торговых и
культурных связей с соседями.
Египтяне, без сомнения, сохраняли старую политическую
структуру в кипрских царствах, пока кипрские правители готовы были платить
им дань. В культурной сфере египтяне оказывали значительное
влияние. Это отчетливо видно по кипрской скульптуре. Мы уже отмечали,
что идея монументальной скульптуры, будучи заимствованной из
Египта, была внедрена в Vu в. до н. э.; теперь киприоты имитировали
египетские стили в каменной скульптуре — был создан кипро-египетский
стиль, в котором нашли отражение даже особенности египетской
одежды. Причем в эту же эпоху в скульптуре появляется неокипрский
28 Rev. Bibl. 83 (1976): 90.
29 В 134: 464 ел.

84
Глава 36с
стиль, явившийся результатом естественного развития протокипрского
стиля (см. ниже). Равным образом и в надгробной архитектуре мы
можем заметить подобные влияния. Куполообразная камера построенной
гробницы в Саламине, датированной приблизительно серединой VI в.
до н. э., изнутри украшена многоцветными расписанными по стенам
цветами папируса и бутонами лотоса, а также звездными мотивами по
потолку, в манере, напоминающей расписанные интерьеры египетских
саркофагов30. В других искусствах и ремеслах мы являемся
свидетелями появления египетских мотивов, таких как голова Хатхор,
служившая общим декоративным элементом для класса керамики,
производившейся в мастерской Аматунта («стиль Аматунта»). Этот стиль,
впрочем, также заимствовал элементы из греческой вазовой живописи,
такие как чернофигурная техника, высеченные линии при исполнении
деталей31.
Благодаря финикийцам на Кипр было ввезено множество
египетских товаров, таких как изделия из фаянса (фляжки, амулеты,
скарабеи), обнаруживаемые обычно как приношения в гробницах и в
храмах. Финикийские святилища в Китай дали большое их количество32.
Это были не только вещи, циркулировавшие благодаря торговле по
всему региону Восточного Средиземноморья, но также
художественные идеи и стили. Кипрские торговые фактории были основаны в
таких местах, как греческое поселение Навкратис в Египте и Амрит в
Сирии;33 киприоты испытали несомненное влияние со стороны этих
регионов и в то же время вызвали в этих странах моду на кипрское
искусство. Многочисленные кипрские терракотовые и известняковые
скульптуры были обнаружены в Герейоне на Самосе, на Родосе и в других
восточногреческих центрах Ионийского побережья34. До нас,
например, дошло имя Сикона35, кипрского скульптора, работавшего в Нав-
кратисе. В вопросе о популярности кипрской скульптуры в этом
городе характерной является история, рассказанная Афинеем (675 f; 676 а—
с), о гражданине Навкратиса по имени Герострат, который во время
одного из своих путешествий оказался в Пафосе, где приобрел статую
Афродиты. На обратном пути его корабль попал в шторм, и
пассажиры молились перед этой статуей, прося богиню спасти их. Все они
выжили, достигнув Навкратиса целыми и невредимыми, и посвятили
статую Афродиты в ее местный храм. Действительно, в этом
святилище было обнаружено большое количество кипрских статуй.
Гавани Кипра могли использоваться как промежуточные порты в
торговле между Ближним Востоком и Эгеидой. Все торговые пути
проходили через Кипр, что имело необычайно выгодные последствия для
экономического и культурного развития острова, способствуя
формированию космополитического характера его цивилизации. Этот при-
30 В 138: Ш 126 ел. 33 В 134: 469 ел.
31 В 145: II 91-93. 34 В 146; D 85.
32 В 132. 35В 134: 470; В 102:32.

Кипр
85
мер несомненно характерен для всей истории Кипра. В сфере
культуры мы упомянем в качестве модели этого феномена развитие
кипрской скульптуры во второй половине VI в. до н. э. и создание бок о бок
с кипроегипетским стилем так называемой неокипрской скульптуры,
которая в западной части острова испытывала влияние со стороны
ионийского статуарного искусства и в то же время оказывала на него
обратное воздействие; однако в восточной части сирийские и
египетские элементы более значительны36.
Эта сводка показывает, что в VI в. до н. э. Кипр в большей или
меньшей степени следовал той же модели зарубежных связей и культурных
тенденций, что дали о себе знать уже в конце VHI в. до н. э. Они
возникли вместе с организацией греческих торговых пунктов на востоке, с
одной стороны, и с основанием финикийской колонии Китий — с другой,
стали более интенсивными в VII в. до н. э., в период кипрской
независимости. Впрочем, VI в. до н. э. сделал Кипр ближе греческому миру.
Отправляясь в Таре или Аль-Мину, а также к греческим торговым
пунктам в Сирии, многие греки должны были проследовать через Кипр.
Также известно, что в греческих колониях и торговых городках
проживало определенное количество киприотов. Это возобновление контактов
должно было содействовать пробуждению национальных чувств на
Кипре, где консервативный дух сохранил много микенских греческих
элементов в искусстве, религии и даже языке. Следующие одна за
другой оккупации острова иноземными силами (ассирийцами, затем
египтянами) и традиционный антагонизм между греками и финикийцами могли
также стимулировать рождение сильного эллинского самосознания в
значительной части кипрского населения, особенно среди тех, кто жил
в традиционно греческих районах. Это то время (первая половина VI в.
до н. э.), когда греческий философ Солон посетил Кипр (Геродот. V. 113;
ср. также: Диоген Лаэртский. I. 51, 62 ел.) по приглашению царя Фило-
кипра из Эпеи (город, обычно локализуемый в районе дворца в Вуни).
Согласно одному не имеющему особой ценности рассказу, Солон
уговорил своего царя-гостеприимца перенести его город в более подходящее
место в том же районе, царь выбрал место на равнине близ моря, где
построил новый город, назвав его Солами в честь своего выдающегося
гостя. Сообщается также (Плутарх. Солон. 26. 2—4; Солон. Фр. 19 West),
что Солон посвятил короткую элегию Филокипру. Эта история не
похожа на чистую правду, особенно по хронологическим соображениям, но
также и по той причине, что Солы существовали под этим именем за сто
лет до приезда Солона (город упомянут как Силлу в надписи на призме
Асархаддона); кроме того, недавние археологические открытия
продемонстрировали наличие поселения в этом месте, по крайней мере, уже
в позднем бронзовом веке [САН Ш. I2: 517). Тем не менее нельзя
отрицать полностью исторического значения этого рассказа: он подчеркивает
тесные узы, связывавшие Кипр с греческим миром и становившиеся всё
*' В 134: 468.

86
Глава 36с
более крепкими к концу VI в. и началу V в. до н. э. Мы могли бы
отметить и другие характерные примеры этих отношений: в VII в. до н. э.
киприот по имени Гермей посвятил треножник в храм Аполлона в Дельфах
и сделал на нем надпись кипрским силлабарием. Фрагмент этого
треножника с надписью недавно был найден37. Мы знаем о двух прославленных
изготовителях тканей из Саламина, живших в VI в. до н. э. Один из них
посвятил отреставрированный пеплос в святилище храма Аполлона в
Дельфах. Согласно Афинею (48 Ь) надпись на пеплосе гласила, что это
была работа Геликона Саламинского, сына Акесаса и что свое
вдохновение он получил от богини Афины.
Эллинская культура и художественная мода развивались в главных
городах, сохранивших базисные элементы древней микенской
греческой традиции. Но в сельских районах древние этеокиприотские
культурные традиции не исчезли полностью, смешиваясь порой с
греческими и финикийскими элементами.
Сельское святилище Менико (рис. 8) близ северных склонов горного
кряжа Троодос, невдалеке от медных приисков Мицеро,
предоставило материал, который характерен для культурных и религиозных тен-
$f& Очаг
(ГЛАВНЫЙ Очаг·
|ЗАЛ „
λ Вход
СЕВЕРНЫЙ
ДВОР
Колодец r^ Λ
Рис. 8. План раскопок в Менико Литаркес.
37 В 156.

Кипр
87
денций, сохранявшихся на Кипре в сельской местности. Святилище
финикийского бога Баал-Хаммона38 может быть датировано серединой
VI в. до н. э. Терракотовое изображение бога, восседающего на троне,
окружено многочисленными кадильницами для фимиама, поскольку
он является «богом огня», но он также ассоциируется со скотом,
поскольку большое число терракотовых фигурок баранов и быков было
найдено здесь среди вотивных приношений; имелась также глиняная
модель боевой колесницы; всё это напоминает вотивные приношения
из храма в Айя-Ирини, где бог также почитался во многих качествах.
Окончание египетского господства на Кипре совпало с пиком
культурного развития острова. Этеокипрская культура, смешавшись с
влияниями, шедшими с Востока и из Эгеиды, процветала в атмосфере
богатства и интенсивного международного обмена. Древние традиции,
главным образом в религиозной сфере, были сохранены, но полный
жизни новый дух с неизбежностью обнаруживался в художественной
продукции, будучи результатом множественных линий,
завязывавшихся в один узел.
III. Первые годы персидского владычества
Египетское управление Кипром продолжалось лишь 25 лет, после
чего, приблизительно в 545 г. до н. э., киприоты подчинились
персидскому царю Киру, сразу же, как только увидели, что египетская
держава клонится к своему закату (Геродот. Ш. 19)39. Персы сначала не
чинили препятствий местным царям в осуществлении их
политической власти и следовали тому методу управления, который был
весьма близок ассирийской политике. С кипрскими царями обращались
как с союзниками персов; последние были удовлетворены, до тех пор
пока киприоты выказывали готовность платить дань и участвовать в
военных походах Великого царя. Поэтому мы видим кипрских царей
помогающими персам в Карийской войне (545 г. до н. э.), при
завоевании Вавилона (539 г. до н. э.; Ксенофонт. Киропедия. VIII. б. 8) и при
вторжении в Египет (525 г. до н. э.). Мы узнаём от Геродота (Ш. 19. 44),
что в этом, последнем, походе участвовали также финикийцы,
ионийцы и самосцы.
Саламин должен был быть ведущим царством на острове, а его царь
Евельфонт имел серьезные политические амбиции. Он первым начал
чеканить свою собственную монету40, возможно, в 520-х гг. до н. э.,
используя персидский стандарт. На лицевой стороне его монет был
изображен баран, являющийся восточным символом; на реверсе мы видим
египетский символ жизни анх [т, иероглиф в виде Т-образного креста,
увенчаного сверху петлей; у древних египтян этот знак символизировал
38 В 142: 17-66.
39 В 134: 471 ел.
H 48: 301.

88
Глава 36с
жизнь], а в некоторых случаях внутри петли находится знак ки
кипрского силлабария, имеющий значение Κυ(πρίων) = киприотов (рис. 9), из
чего можно заключить, что царь Евельфонт, по-видимому, имел
честолюбивые намерения выступать в роли правителя всего Кипра.
Превосходство этого владыки осознавала царица Феретима из Кирены,
которая, как мы знаем из рассказа Геродота (IV. 162), прибыла на Кипр в
530 г. до н. э. и просила у Евельфонта военной помощи для своего сына
Аркесилая Ш. Такая просьба была бы просто немыслима, если бы
персидское господство на Кипре отличалось деспотичностью. Очевидно,
Евельфонт был волен проводить свою собственную международную
политику в качестве независимого царя. Нет никаких сомнений в том, что
персов устраивало подобное положение дел, поскольку они были
уверены в лояльности Евельфонта и, со своей стороны, помогали ему в его
честолюбивых замыслах относительно всего острова. Евельфонт, впрочем,
не пренебрегал связями с греческим миром; так, мы узнаём от Геродота
(Там же), что он посвятил в храм Аполлона в Дельфах кадильницу,
которая «заслуживала того, чтобы ее лицезреть».
Рис. 9. Серебряная монета
Евельфонта
Мы констатируем сильное влияние Египта на развитие кипрского
искусства в период египетского господства, которое сходит на нет
вместе с окончанием этого владычества. Персы оказывали весьма
скромное воздействие на культурную жизнь Кипра. С другой стороны,
ионийское воздействие было мощным и широким и проявлялось оно прежде
всего в скульптуре, где мы обнаруживаем появление кипро-греческого
стиля с характерными особенностями архаической греческой
скульптуры41. Греческие шаблоны для терракоты также ввозились из
Эллады либо изготавливались на месте под сильным греческим влиянием.
Греческие вазы, главным образом восточногреческие, но также и атти-
В 134: 473 ел.
42 В 136.

Кипр
89
ческие42, получают доступ на Кипр в качестве предметов роскоши и
оказывают воздействие на развитие кипрской вазовой живописи,
которая, впрочем, начинает терять свою оригинальность. Хотя для этого
времени мы не располагаем образцами монументального зодчества,
имеются всё же архитектурные детали, найденные в Курионе, Китай
и других местах, свидетельствующие о существовании в основных
центрах острова храмов, построенных в греческом стиле.
К концу VI в. до н. э. греческое влияние становится преобладающим
во всех аспектах жизнедеятельности и культуры на Кипре.
Политическая атмосфера в главных городах обнаруживала наличие серьезных
разногласий между сильными прогреческой и проперсидской
партиями. Прогречески настроенное население принимало эллинскую
культуру в качестве средства защиты от персидского господства, но это
свидетельствовало о слабости и постепенном упадке коренной кипрской
культурной традиции, которая до того сохранялась в течение веков.
Когда Дарий (521—485 гг. до н. э.), выстраивая структуру персидской
державы, приписал Кипр к пятой сатрапии и определил сумму
ежегодной дани, уплачиваемой киприотами, стало совершенно ясно, что
первоначальный статус «союзников» и независимость, которыми
обладали кипрские цари при Кире, теперь уже принадлежали прошлому43. В
городах нарастали антиперсидские настроения, персидская же
пропаганда пыталась в то же самое время усилить проперсидские партии,
поддерживавшиеся, без сомнения, финикийским населением. Итак,
первые семена антагонизма и раздора среди кипрских царств были
посеяны, что явилось прелюдией к долгому периоду борьбы на
острове, которая велась либо против персов за свободу, либо между
кипрскими царями на взаимное уничтожение. Греческое войско было
вовлечено в эту смуту, и Кипр, таким образом, оказался втянутым в
противоборство между Грецией и Персией.
43 В 134: 475.

Глава 36d
Т.-Б. Митфорд, О. Массой
КИПРСКОЕ СЛОГОВОЕ ПИСЬМО
Кипрский классический силлабарий представляет собой уникальную
систему письма. Кроме финикийского алфавита, использовавшегося
семитской частью населения острова1, и греческого алфавита на
некоторых монетах и в редких эпитафиях иноземцев, слоговое письмо
было почти в исключительном употреблении в течение всего
архаического и классического периодов. Если не считать двух ранних
примеров (Марион и Голги), лишь в эллинистический период встречаются
«диграфические» надписи (с тем же самым или подобным текстом,
записанным одновременно силлабарием и алфавитом), особенно в
Пафосе и в Солах, чьи цари были среди самых первых кипрских союзников
Птолемея Сотера. Слоговое письмо в своем основном или «общем»
варианте и в юго-западном или «пафосском» исполнении было
средством передачи кипрского диалекта, восточной ветви аркадо-кипрской
группы; в тех же самых частях острова, особенно в Аматунте,
силлабарий также использовался для «этеокипрского» языка, до сих пор не
поддающегося расшифровке. Кипрский диалект2 и силлабарий
взаимно дополняют друг друга, и (если не брать в расчет этеокипрский язык)
они не должны рассматриваться один без другого.
Дешифровка, базирующаяся на финикийско-кипрской билингве из
Идалиона (ICS: № 220), была искусно начата Джорджем Смитом,
которому позднее помогал С. Бирч, и вскоре получила развитие в трудах
Брандиса, М. Шмидта, Деека и Сигизмунда3. В 1876 г. бронзовая
табличка из Идалиона (ICS: № 217; см. том с фотографиями), полностью
сохранившаяся и очень разборчивая, содержащая более 1000 знаков,
получила установленный алфавитный текст и полный комментарий;
вплоть до сегодняшнего дня она не имеет соперников в качестве источ-
'В 147; В 131.
2 Для диалекта см.: А 34: 104 и далее, 127 и далее; А 4: 397-454; А 64: 141-174; А 57:
87-94.
3 См. сводку в: В 154 (в нашем тексте цитируется как ICS, когда необходимо дать
номер надписи): 48—51.

Кипрское слоговое письмо
91
ника наших знаний как о диалекте, так и о применении слоговой
письменности. В 1961 г. О. Массон смог собрать в ICS около 380 надписей
на камне, металле, монетах и горшках с самого Кипра, а также около
80 граффити из Египта, являющихся большей частью подписями
кипрских наемников, находившихся на службе у фараона4. Позднее к этой
общей сумме были добавлены 40 надписей, наиболее значительные из
которых несомненно происходят из Куриона5. Вскоре были
опубликованы 66 надписей на керамике из Нимфея Кафицина, на территории
Идалиона6; в целом они повторяют друг друга, но четыре из них
весьма длинные, причем научное значение этих надписей повышается из-за
их контекста, а в некоторых случаях из-за параллелей, которые могут
быть проведены с алфавитными версиями. Далее, имеется более 200
посвящений — по преимуществу весьма кратких и фрагментарных — из
Осадной насыпи в Старом Пафосе, причем, согласно раскопочным
данным, Ионийское восстание определяется для них как самая ранняя
из возможных дат7; также имеется более 100 посвящений из
сельского святилища того же времени в Рантиди, приблизительно в 5 км к юго-
востоку от Пафоса8. Все эти архаические пафосские тексты, за
исключением прекрасного царского посвящения (ICS: № 15), являются очень
краткими, ограничиваясь в основном именем человека,
совершающего приношение. Таким образом, на настоящее время известно почти
1000 слоговых надписей9. Они, впрочем, отличаются в значительной
степени как по объему, так и по надежности прочтения — даже в тех
случаях, когда это определенно греческий язык; в данной связи
поучительно рассмотреть шесть документов, которые по количеству
содержащихся в них знаков близко подходят к табличке из Идалиона.
Нет необходимости подчеркивать здесь огромную ценность этой
таблички (ICS: № 217) как полностью сохранившегося и совершенно
понятного греческого документа, относящегося к периоду 480—470 гг.
до н. э.: нет ни лакун, ни восстановлений, и смысл всегда ясен; лишь
некоторые особенности морфологии и вокабулярия остаются
спорными. Текст представляет собой соглашение, заключенное между царем
Стасикипром и городом Идалионом, с одной стороны, и целителем
Онасилом и его братьями — с другой, по поводу неоплаченного
лечения воинов, раненных во время осады города мидийцами (персами), и
лечения жителей Китая. Вместо вознаграждения врачи должны
получить определенные участки земли по соответствующей их услугам
цене. Текст с соглашением был установлен в святилище Афины под ее
покровительством.
4 Для Абидоса - ICS: № 374-419; для Карнака - ICS: № 421-453; для полноты
картины см.: В 160.
5 В 163.
&В 165.
7 В 162; В 167.
8 В 162; В 166.
9 В 157, с дополнением за 1961—1975 гг.

92
Глава 36d
Ранее уже упоминавшийся текст меньшего объема,
принадлежавший жителю Идалиона, говорившему на двух языках (ICS: № 220), был
твердо установлен уже в первые годы после дешифровки с помощью
финикийской версии. В отличие от него надписанный вотивный
рельеф из Голги (ICS: № 264) с 78-ю четко вырезанными знаками,
представляя собой четыре дактилических гекзаметра (единственный
метрический текст, выполненный силлабарием), остается по-прежнему
относительно сложным, так что было предложено множество версий его
перевода, отличающихся большим количеством деталей. Саламинский
остракон (ICS: № 318, ок. 600 г. до н. э.) включает 216 знаков (чуть
лучше, чем просто граффито), написанных красной краской по обеим
сторонам черепка, которые представляют собой, как кажется,
несколько не связанных друг с другом текстов. Их смысл большей частью
темен: только сторона Б дает некоторые греческие слова или обороты
речи10. На глиняной табличке, известной как «табличка Бульвера» (ICS:
№ 327; рис. 10), сохранилось 163 знака, составляющих от двух третей
до трех четвертей от полного оригинала. После 1910 г. этот текст, хотя
он имеет четкие знаки и написан на языке, не вызывающем никаких
вопросов, породил три совершенно различные интерпретации11, но
здесь виновата главным образом неполнота таблички. Два других
сохранившихся целиком документа преисполнены трудностей: «стела
Цеписа» (ICS: № 306, Пила) и «чаша Пиеридеса» (ICS: № 352, источник
неизвестен).
Теперь к этой группе «длинных» надписей (все они помещены уже
в: ICS) мы можем добавить две недавно открытых вещи. Первая
представляет собой небольшую вазу с двумя надписанными сторонами
(происхождение неизвестно; начало V в. до н. э.);12 надписи являются двумя
списками личных имен с очень интересными греческими
конструкциями. Вторая — фрагмент на мраморе, сделанный пафосским шрифтом
(Старый Пафос, ок. 325—309 гг. до н. э.);13 мрамор, к сожалению,
обломан; представляет собой фрагмент клятвы, в которой несколько раз
упоминается царь Никокл, последний правитель Пафоса, уже до
этого открытия известный по некоторым надписям (ICS: № 1, 6, 7 и др.);
текст содержит несколько важных слов и выражений.
Возвращаясь к проблемам, вызванным слоговым письмом, мы
вынуждены признать, что оно плохо подходило для передачи греческого
диалекта. Первые греки, поселившиеся на острове, видимо, нашли его
здесь в какой-то предшествующей форме, служащей для передачи
языка, который не был эллинским. Этот язык не обязательно был этеокипр-
ским (чьи ранние стадии неизвестны), однако все гипотезы
относительно этого специфического вопроса остаются малоубедительными.
10 Комментарий к ICS пересмотрен и дополнен в: В 138: I 133—142, и в: В 155.
11 См. комментарий в: ICS: 324—328 с критикой первого издания Р. Мейстера (1910),
и на с. 402 ел. — резюме на новое издание в: В 162: 38—45. Позднейшее исследование: В 168.
12 Опубликовано в: Karageorghis J. Biblioteca di antichità cipriote. 3 (1976): 59—68.
MB 159.

Кипрское слоговое письмо
93
. Я 7= *
* <t Ж X
f У Л з: ^ 1 У Ç ρ; î /,n
' V^it % · 4' >'«- s £ Л
ν ^ /j^i *!. ^ Τ Pif Y 31 ^ «^ MA.tt.kuJO.ri.ti.su.u.vfku.a
KE.ro.to.a
5
i.ka.tu.i
10
SE.ri.ka.b.se.e
20 15
ra . va . zo . ne . pa . la
25
TA .lo.pi.o.te.la.ka.mi
35 30
RE.ke.vo.zo ne. vo.ra.m.a
45 40
lo.se.e jo.si.ti.ro.po.a
55 50
lo.pi.i.ve.ti 0 . si. nu. vo . ti
65 60
Ase.to.à.ri.a ne.o.vi.ti
75 70
SE. ta. si. ri. a. jo.vi.ve.ro. ko
5
10
95 90
se.lo.mi.tijo.ri.te se.ke.u.MO
105 100
ne.mi.ko.ra.a ne.jo.mi.ri.va
С Τ /^\У X'VV ^ Ϋ^ )'{ h VA.to.si.ri.a jo.й.И.va.(a
·# ρ'Λ;
/W. 70. «Табличка Бульвера», глина. Текст (с двух сторон) и
транскрипция следуют чтению и транслитерации Митфорда. 16x10x2 см
(Лондон, Британский музей 1950. 5—25.1; ICS: № 327)
125 120
NU.ta.ne.1i.ka se.ka.te.i хе
135 130
FOte.e e.se.re.ve ma.to
145 140
ma.a.to ne.ko.la te.i
150
mi.to.te.e se.ie.po
155
te. L se. L ta. mi
160
i.se.i.pe
15
20

94
Глава 36d
Итак, картина, которую сегодня являет собой кипрская
эпиграфика, не столь унылая, как представлялось некоторым исследователям,
таким как Бехтель и Швицер14, в начале XX в. Им была известна
только табличка из Идалиона и несколько кратких текстов из Пафоса,
Мариона и Сол, с билингвами из Тамасса. С середины века благодаря
открытиям и публикациям многих новых текстов мы оказались в
более выгодном положении, с обоснованными надеждами на дальнейшие
находки.
После открытий Эванса и дешифровки Вентриса вполне естественно
было бы обратить наши взоры в сторону линейного письма Б и его
очевидной связи с минойским линейным А. Впрочем любая попытка
установить прямую линию происхождения более молодого от более
древнего из этих двух силлабариев, кипрского и микенского
соответственно, должна быть сделана с очень большой осторожностью. Сил-
лабарии были хорошо известны на Кипре и в других местах до
появления линейного Б, и самые ранние из них, следовательно, должны
были произойти предположительно из линейного А (или из другого
родственного линейного письма).
Теперь мы знаем, что грамотность населения Кипра была
значительной уже в период позднего бронзового века. При нынешнем состоянии
науки мы можем выделить три основных разновидности15 того письма,
которое Эванс назвал «кипро-минойским»: «кипро-минойское 1»,
местное письмо, распространенное по всему острову; «кипро-минойское 2»,
ограниченное несколькими (хотя и значительной длины) глиняными
табличками из Энкоми; «кипро-минойское 3», использовавшееся
только в Рас-Шамре — Угарите. Наши данные слишком трудны для
интерпретации и слишком скудны, чтобы на основе этих разновидностей
восстанавливать точную историю ближайшего прототипа (или прототипов)
того, что появилось после геометрического периода в виде
архаического и классического силлабариев. Но два факта всё же должны быть
рассмотрены. Во-первых, явные аналогии как в форме знаков, так и в
структуре некоторых надписей могут указать на ближайшее родство
между «кипро-минойским 1» и древнейшими формами письма на юго-
западе или в районе Пафоса16. Во-вторых, удивительное подтверждение
важности пафосского региона было получено благодаря недавнему
открытию (начало 1979 г.), сделанному при раскопках могилы
геометрического времени близ Старого Пафоса, где был найден бронзовый вертел
с ясно выгравированной надписью из пяти знаков17: они уже не
относятся к кипро-минойским знакам, но являются кипрскими, представляя
собой смесь «пафосских» и «общих» форм, из-за чего возникает
соблазн назвать их «протопафосскими»; еще удивительнее, что мы мо-
14 А 4: 399 и далее; А 58: 327-334.
15 В 150; В 151.
16 В 153.
17 См. предварительную заметку в: В 149, с комментариями Е. и О. Массона.

Кипрское слоговое письмо
95
жем прочитать весь текст (идущий слева направо) как o-pe-le-ta-u и
даже распознать в этой очень ранней стадии греческое имя в форме
аркадо-кипрского генетива — Opheltau. Имя Όφέλτας (или -της), хотя оно
было героическим, не упоминается у Гомера, но его наличие вероятно
уже в микенском языке (Кносс, ΚΝ В 799). Резюмируя сказанное,
отметим следующее: кажется очевидным, что в могиле близ Старого
Пафоса были погребены те, кто уже говорил по-гречески, а если быть
точнее — на кипрском диалекте (как предполагается). Они также
использовали письмо, которое было весьма близким архаическому силлабарию
и теперь производит впечатление самой древней формы известной нам
слоговой письменности, поскольку является намного более ранним,
нежели краткая надпись на вазе, относимая к УШ в. до н. э. (ICS: № 174,
также из района Старого Пафоса, а не из Мариона, как первоначально
предполагалось)18.
Таким образом, старая проблема предполагаемого существования
«темных веков», характерным признаком которых считалась
безграмотность, ныне удовлетворительным образом разрешена. Мы можем
сделать вывод, что слоговое письмо уже существовало в конце XI в. до
н. э.: недостаток текстов вплоть до VIII в. до н. э. мог быть вызван
общим сокращением грамотности в эти времена, а также, быть может,
большим распространением непрочных материалов для письма, таких
как дерево или кожа. Но главный момент заключается в том
очевидном теперь факте, что силлабарий был продолжением особого вида
письменности позднего бронзового века, точно так, как было
предположено раньше: сила местной традиции побеждала возможные
инновации, заключались ли они в адаптации старых финикийских букв или
во введении, как в Греции, новомодного алфавита.
Если мы вновь сравним силлабарий с линейным Б как с типичным
примером такого рода письменности, мы неизбежно обнаружим
некоторые отличия. Во-первых, это отсутствие идеограмм, которые
обычны и важны (как и в линейном А) при составлении описей несчетных
дворцовых запасов. Не похоже, что кипрские тексты бронзового века
нуждались в идеограммах, в отличие от клейм гончара или
каменотеса, хотя до сих пор не найдено ни одного инвентарного списка.
Во-вторых, в то время, как линейное Б имеет направление письма
исключительно слева направо, подобно кипро-минойским текстам, кипрский
силлабарий по преимуществу направлен влево, с важными
исключениями в порядке расположения знаков, практиковавшемся на юго-западе
острова.
К 55 знакам, идентифицированнь1м еще в начальный период дешис]>
ровки19, добавился только один слоговой знак у о, распознанный Р. Мей-
стером в 1910 г. на «табличке Бульвера» (ICS: № 327), который
использовался также в «общем» и в «пафосском» репертуарах. Теоретически
18 По поводу исправлений и происхождения см.: В 155; попытку греческой
интерпретации см.: В 169: 169-173.
19ICS: 48-57.

96
Глава 36d
могло существовать до 65 знаков, однако маловероятно, что будет
обнаружено больше. За исключением знакауо, рис. 11 представляет в виде
таблицы систему знаков, циркулировавшую в центральном районе
Кипра на начальном этапе кипро-классического периода. Благодаря
таблице сразу бросается в глаза, что по сравнению с 87 знаками
линейного Б20 здесь мы имеем дело с системой аккуратных знаков, как более
простых, так и более систематичных. Семь омофонов и пятнадцать
неотождествленных знаков исчезли, как и комплекс знаков dwe, nwa, pte
и др., чтобы быть представленными в нашем силлабарии только
посредством хе = «kse». Что касается остального, оба силлабария знают, не
проводя при этом различия в долготе, пять основных гласных а, е, г, о,
и (но существующий в линейном Б изолированный дифтонг au здесь
отсутствует); оба формируют группы знаков, ставя перед гласными
каждый согласный по очереди, как, например, ка, ке, кг, ко, ки и т. д.,
la, le, li и т. д. Впрочем, они не совпадают полностью по известным им
согласным. Лабио-велярные микенского диалекта, разумеется, выходят
из употребления и не могут поэтому здесь рассматриваться. Однако, в
то время как в линейном Б смешиваются плавные (/иг), но разделяются
на две серии зубные (d и t), в кипрском силлабарии первые
отличаются, а вторые сливаются. В то время, как линейное Б всё же обладает
способностью зафиксировать придыхание, имея знак ai = «ha»,
кипрское письмо полностью игнорирует придыхание. Обе системы
сохраняют звук, позднее представленный дигаммой — wa, we, wi, wo, и обе, что
более важно, имеют определенные знаки для опорного гласного или
полугласного, в кипрском силлабарии это у а, уе, уо.
Рассматривая родственные отношения этих письменностей, мы
должны осознавать всю важность того давно известного факта, что восемь
знаков простой формы явным образом сохранили свои очертания без
значительного изменения: расшифровка линейного Б теперь показала,
что с XV до III в. до н. э. они сохраняли также и свое фонетическое
качество. Это были следующие знаки: da и ta, ti, to, pa, po, го и lo, na, se.
Таковы сходства: объяснять различия, возможно, остается уделом
будущих исследований, но принципиальное родство отрицать невозможно.
Скажем несколько слов о правилах правописания в силлабарии21. В
отношении гласных и дифтонгов проблем нет: например, a-ro-u-ra-i =
αρουραι. При передаче согласных одна группа вполне определенна: это
символы для слогов, начинающихся с г и /, m и п, s, а также w. Но для
группы губных, зубных и задненёбных неоднозначность неизбежна.
Например, символ, транслитерируемый как ра, используется для
передачи слогов βα, πα или φα; символ ta — для δα, τα или θα; символ ке —
для γε, κε или χε, так что мы имеем pa-si-le-u-se = βασιλεύς, pa-si-te-mi-se =
Πασιθεμις, pa-u-o-se = Φαϋος и т. д. Двойные консонанты не отражаются,
wa-na-sa-se = /Γανάσ(σ)ας. Носовые перед гласными не фиксируются, ра-
20 См. таблицу в: САН П.13: 600, рис. 17.
21 ICS: 68-78.

Кипрское слоговое письмо
97
к
τ
Ρ
L
R
M
Ν
Y
V
S
2
Χ
A
* * *
* *
A Ъ Ъ
ι- h \-
Φ * Φ
^ ^ \ο
QUO
V i't V
τ τ· -τ
τ r -F
0 0 0
0 0 0
λ» ;Ac ;/Ν(
V V Υ
ν ν ν
ft Λ »*
ΙΑ Λ ft
Ε
ж^ ж
* Ж iff
Α λ *
ώ * i
ί S 5
'J 5
Ç 8 g
ι/· .;. ι/ί
./ι ,J, j/î
з: Χ Χ
Χ Χ Χ
μ/ μ. μ.
μ, ρ» μι
I
* * *
£\ S* у4
τ ^ ^
^ ^ ^
·' ι/ V
V у V
Ч/ у
£ С
ν»
ΊΓ| /* M
)V >'< ύ
Ό (С4 τ*
ν V *
Ο /Γ /^
0
χ ν 2
/\ Α λ
Л д л
F τ >
F F F
Λ /» Я
+ + +
£ Я *
Я. Я Я.
)г )л ψ
h h V
7ч ^^
Ч> ч/
Л
υ
/V4 /γ\
Ύ1 <Ύ\
**
* *
яг л?
й fi/
A ΛΜ
λ( V
Λ' A<
?: ?;
*
Рис. 77. Общий силлабарий (Идалион, V в. до н. э.)
7 Зака}№К-7530

98
Глава 36d
ta = πά(ν)τα и т. д., однако носовые в конце слова отмечаются за
некоторыми исключениями. При этом необходимо уточнить, что проблема
финальных согласных решается элегантным образом (со
значительным усовершенствованием линейного Б) через регулярное
использование слоговых символов, оканчивающихся на е, где данный гласный не
должен произноситься: po-to-li-se = πτόλις, ke-re-o-ne = Κρέων, te-a-no-re =
Θεάνωρ. Для разрешения проблемы групп согласных используется
несколько правил, основанных на следующем принципе: первый
консонант передается с помощью символа, включающего гласную слога, к
которому принадлежит этот консонант: pa-ti-ri = πατρι и т. д.
Чтобы проиллюстрировать эти правила и главный аспект
транслитерируемого силлабария, воспроизводим начальную часть таблички из
Идалиона (ICS: № 217), которая также демонстрирует частую
непоследовательность в пунктуации (черта, отнюдь не обязательная):
o-te ' ta-po-to-li-ne-e-ta-li-0-ne ' ka-te-wo-ro-ko-ne-ma-to-i ' ka-se-ke-ti-e-we-
se ' i-to-i ' pi-lo-ku-po-ro-ne-we-te-i-to-o-na-sa-ko-ra-u ' ...
Ότε τα(ν) πτόλιν Έδάλιον κατέ^οργον Μάδοι κας Κετιή^ες ί(ν) τώι
Φιλοκύπρων fixti τω Όνασαγόραυ ...
Другую интересную проблему представляет собой силлабическая
палеография. Опубликованная Дееком в 1883 г. таблица, отражающая
кипрский порядок передачи звуков22, была составлена, главным
образом, на географической, а не на хронологической основе, и теперь она,
разумеется, полностью отвергнута. Позднейшие свидетельства
установили существование не просто локальных вариантов наподобие того,
что применялся в Марионе, но наличие настоящей дихотомии для юго-
западного Кипра, так что силлабарий должен быть разделен, как уже
отмечалось выше, на «общее» и юго-западное, или «пафосское»,
письмо. Детализированная силлабическая палеография по-прежнему
остается для нас вне пределов досягаемости. Силлабарий обладают
прирожденным консерватизмом, что легко может ввести в заблуждение,
и для каждой местности требуется ряд датированных или
поддающихся датировке текстов. Так, Марион может гордиться почти сотней
надписей, происходящих из его захоронений, причем все они доступны для
понимания, Голги — 45-ю надписями из его святилищ, многие из
которых читаются с трудом или невразумительны, — однако ни то, ни
другое место всё же не дают единой даты. Более того, многие из этих
надписей, если не считать нескольких недавних находок, были получены
при обстоятельствах, которые позволяют говорить лишь о
приблизительной археологической датировке.
В некотором смысле пафосский регион является более удачным23.
Множество кратких надписей, происходящих по преимуществу из ар-
22 А 15: 1.
23 В 162; В 166; В 167.

Кипрское слоговое письмо
99
К
τ
Ρ
L
R
M
Ν
Y
V
S
Ζ
A
/>· /ι4 '#* |
ΐ τ ι4 Ι
I- Ι- μ К
н -ι h ч
τ Ϊ Φ *
* φ * φ
VA να νκ*
\/« */Α чл
* * Χ
τ τ τ τ
ο ο
>^ * 4,/
Ι "
ν ν ν
Ι/ \/ 4/
Ινν?
Ε
Ц If ι* -η
si/ \«χ \Ι/
ν!/ \Ι/ ι//
ί ί i
V V Ι4 '·4
Ή4 ^
2 * *
•Ρ
.y ρ up*
ι
ι?" с* w%
ΊΝ ΐ V
4 £ 4
%υ 4f/ \h
/И V ΛΑ
'V* V 'V
Λ NV V/
Ι ί ϊ £■ ^
0
ill
1 ± ± \
Ни
л Λ Λ /ν
-f- + -н
У 5( S
m m π
G Β Θ
χ
U ± i
J.
и
Λ /ν
/ч Л
V ÏÏ
-
»1?
Рис. 12. Слоговое письмо Старого Пафоса
(архаический пафосский вариант, VI в. до н. э.)

100
Глава 36d
хаического святилища (разрушенного персами при осаде Пафоса), но
также из сельского святилища в Рантиди, археологически датируются
Vu и VI в. до н. э. Порядок написания символов в силлабарии
Старого Пафоса представлен в таблице на рис. 12 (архаический пафосский
вариант); он оказывается в основном прямолинейным. Здесь
обнаруживается 20 знако-форм, которые чужды общему кипрскому силлабарию
того же хронологического периода, особенно to, le, li, ri, wa, so и т. д.; для
этого варианта характерна необычная неустойчивость в направлении
письма: 73% текстов из Старого Пафоса и 70% из Рантиди имеют
написание вправо; и, наконец, недавно установлено близкое родство между
архаической орфографией и правописанием, принятым в Курионе24,
которому, впрочем, присуще обычное левостороннее написание. Как
Пафос, так и Курион обладали богатой микенской культурой. Они были
связаны с Востоком посредством этеокипрского Аматунта и более
отдаленного финикийского Китая, но оставались независимыми
городами, изолированными горными кряжами внутренней части острова. Эту
изоляцию нарушило персидское вмешательство, которое последовало в
ответ на участие киприотов в Ионийском восстании: Курион
присоединился к персам, Пафос сопротивлялся и был захвачен. Орфография
Куриона с этого времени сливается с общим кипрским силлабарием. В
Пафосе после поражения возникает теократический режим, и, если
возможно передать эту идеологию в терминах письменности, заметим, что
город подчеркивает свою уникальность в данном отношении не просто
сохранением, но чрезмерным преувеличением своеобразности своей
орфографии в той форме, которая сохранена в хорошо датируемых
надписях Никокла, последнего жреца-царя этого города. Этот поздний
пафосский порядок написания на деле удерживает большинство
архаических форм, но теперь они в целом криволинейны, а тексты направлены
исключительно вправо (как и некоторые документы, известные для
классического Пафоса). В эти заключительные годы данное письмо, будучи
письмом пафосских царей, сохраняет поразительную энергию.
Если рассматривать диалект Идалиона в качестве типичного
примера общего кипрского диалекта — чему могут быть найдены
доказательства, хотя до сих пор мы знаем слишком мало о силлабариях таких
важных царств, как Саламин и Солы, — последовательность в
развитии силлабария может быть установлена через Идалион к «общему»
слоговому письму. Порядок написания символов, применявшийся на
бронзовой табличке, представлен здесь (рис. 11) как образец
заключительной фазы кипро-архаическогр периода. Изумление вызывает тот
факт, что позднее это письмо не выходило из употребления на
территории Идалиона в Нимфее Кафицина25. Надписи на керамике с этого
небольшого холма, которые благодаря более чем сотне датированных
горшков можно определенно отнести к периоду 225—218 гг. до н. э.,
позволяют установить дату самого последнего известного случая при-
24 В 162; В 163.
25 В 161; В 165.

Кипрское слоговое письмо
101
К
τ
Ρ
L
R
M
Ν
Y
V
S
Ζ
A
e
К +Ь> ï|9 IP)
£ f 4 1
i J. ι
1 x T
"T -r T
Y?
£ 5: 2
5 Ζ
f( η
*
it %\
t
I
* *
0
-* ï * i il
2*^ 2
Λ Q
Г V γν f f
*<# *
! * * * *
I * * * *
τ Τ τ
V ν
u Λ
ν ν
W V
^ £ *1 a
\ j- % ^
r
l·- A» ρ
1 ^
K-i * xe
у}< )'с »V
π π τ
гг
* Я 7»
Я Τ *
λ λ Ρ-
+ +
Д Χ 3?
7Г Χ ^ ?
СР
Ύ \(?
WWW
L^
I V ^ 4£
и
* 7?
* *
* » 1
Γλ * \
W χ,Α
Рис. 13. Знаки слогового письма Кафицина
(225-218 гг. до н. э.)

102
Глава 36d
менения силлабария — 220/219 г. до н. э. Ясно, что и слоговое письмо,
и местный диалект находились в обороне, испытывая мощный прессинг
со стороны алфавита и койне; и ни в Кафицине, ни в каком-либо ином
месте не осталось и намека на сохранение силлабария и местного
диалекта уже к заключительной фазе этого века. Однако неустойчивые
формы некоторых знаков (рис. 13), в особенности для слогов е, о ирг,
вряд ли могут быть объяснены вырождением; в этом случае скорее
следует думать о множественности рук, пользовавшихся местными
шрифтами, поскольку гончары, работавшие в Кафицине, вербовались
сюда из самых разных мест, в частности, в большом количестве из
Центрального Кипра. Для этого позднего периода отметим появление
уникальных форм для а, пи и so, интересных вариантов для ко, ра, га,
го, mi и принятие пафосского to. Таким образом, одно из
многочисленных откровений, полученных благодаря удивительным документам
Кафицина, состоит в демонстрации того, что слоговое письмо было
способно к инновациям даже в этой, заключительной главе своей
весьма долгой истории.

Глава 37
А.-Дж. Грэхэж
КОЛОНИАЛЬНАЯ ЭКСПАНСИЯ ГРЕЦИИ
I. Введение
Греческие колонии архаического периода обнаружены либо на
морском побережье, либо в непосредственной близости от него в
современных Испании, Франции, Италии, Сицилии, Албании, Греции,
Турции, Болгарии, Румынии, России, Египте и Ливии. По этой
причине архаический период часто рассматривается как «век
колонизации» или как эпоха греческой колонизации по преимуществу. На
самом деле колонизация практиковалась греками во все периоды их
древней истории. Колонизацию архаического периода отличает, во-
первых, масштаб и территориальный размах, в чем ее можно
сравнивать лишь со специфической колонизацией эпохи Александра и
эллинистического периода, и, во-вторых, то обстоятельство, что она
явилась продуктом мира независимых городов-государств, полисов.
Позднейшая колонизация классического периода — и в еще большей
степени периода эллинистического — исходила из мира, в котором
доминировали не полисы, а более крупные политические единицы.
Труднее провести грань между архаической колонизацией и
миграциями предшествующей эпохи, когда греки заселяли острова
Эгейского моря и западное побережье Малой Азии. Разумеется, сами
древние не делали такого различия. Впрочем, вряд ли
доминирующие политические единицы той ранней эпохи можно было бы
назвать полисами. В любом случае мы вынуждены проводить
разделение из-за огромной разницы в качестве нашего знания о колонизации
миграционного периода и об архаических временах. Несколько
упрощая, можно сказать, что литературные источники для
архаического периода, хотя они частично контаминированы с легендарным
элементом, всё же предоставляют информацию, обладающую настоящей
исторической ценностью; в то же время литературные источники по
миграционному периоду целиком легендарны, даже если где-то
внутри них сокрыто зерно исторической правды. Что касается
археологических свидетельств, хотя материал об этих периодах постоянно
пополняется, данные по архаическому колонизационному движению
остаются несравнимо более полными.

104
Глава 37
Это подводит нас к вопросу об источниках по греческой
колонизации архаического периода, которые для удобства рассмотрения мы
можем разделить на литературные и археологические.
Сохранившиеся литературные источники чрезвычайно широко
распространены, и информация о греческих колониях поступает, в
сущности, от целого ряда греческих и латинских авторов. От Гомера мы
получаем не только большое количество косвенного информативного
материала, к примеру, о географии, торговле, жизни в полисе, но также и
ясное описание идеального места для колонии [Одиссея. IX. 116—141). Это
описание находится в эпизоде с циклопами, который вообще проливает
свет на многие аспекты греческой колонизации. У Гомера кратко
описывается и деятельность города-основателя (Одиссея. VI. 7—И)1. Что
касается Гесиода, то он, хотя и не упоминает прямо ни одного
переселенческого предприятия, тем не менее обеспечивает нас ценной
информацией о современных ему экономических, социальных и политических
условиях (например, его знаменитый совет не иметь более одного сына),
а также о своем (возможно, аллегорическом) враждебном отношении к
мореплаванию (Труды и дни. 376 ел., 618—694). Из числа более поздних
поэтов выделяется Архилох, прежде всего из-за его связи с островом
Фасос. Ценность передаваемой этим автором фактической информации
уменьшается по причине фрагментарного и иносказательного
характера сохранившихся стихов (позднейшие сведения о жизни Архилоха,
частично сохранившиеся в надписях с Пароса, также неполны и
загадочны)2, однако как свидетель и ровесник событиям он необычайно ценен
из-за того духа колонизации, который присущ его стихам.
Несмотря на огромное число сохранившихся греческих и латинских
авторов, сообщающих какую-либо информацию, прямо или косвенно
относящуюся к истории греческой колонизации, лишь немногие из этих
текстов обладают ключевым значением. В любом хорошо
документированном трактате по греческой колонизации архаического периода
(как, например, в труде Жана Берара3 или, если говорить о более
ранних сочинениях, в чрезвычайно скрупулезных главах труда Бузольта4)
в примечаниях наиболее часто упоминаются имена Геродота, Фукиди-
да, Страбона, Псевдо-Скимна и Евсевия; другими словами, имена
историков, географов и одного хронографа.
Впрочем, ни Геродот, ни Фукидид не собирались писать
специально историю колонизации. Важность сообщаемой ими информации
объясняется прежде всего тем, что сами они жили в относительно
ранние времена; хотя эти историки принадлежали эпохе, когда
архаическое колонизационное движение уже закончилось, они были всё же
ближе к нему, нежели другие наши основные сохранившиеся источни-
1 Ср.: С 13.
2IG XII Suppl.: 212-214; Diehl, Anth. Lyr. Graec.3 Φρ. 51; SEG XV. 517; D 93: 52-62,
152-154; D 87: 18*f; T4; T5.
3C1.
4 A 13.

Карта 5. Западное Средиземноморье

106
Глава 37
ки, и, кроме того, эти два автора имели информацию из первых рук о
колонизации классического периода. Во-вторых, оба они явным
образом интересовались колониями и переселенческой практикой. От
Геродота мы получили бесценные рассказы о фокейцах на Западе (I.
163—167), о греках в Египте (П. 154, 178 ел.), об эллинских городах на
Черном море (П. 33; IV. 17 ел., 24, 51—54, 78 ел.), об истории Кирены (IV.
150—167), а также о колонизационных попытках в Африке и на
Сицилии, предпринятых Дориеем (V. 42—46), — если ограничиться
упоминанием только самого важного. Труд Фукидида имеет особое значение
для исследователей колонизации из-за его фундаментальной, хотя и
весьма сжатой, истории греческого освоения Сицилии (VI. 3—5), но он
ценен также множеством других важнейших сведений, разбросанных
по тексту, и, в частности, богатой информацией об институтах и
взаимоотношениях в колониальной сфере (напр., I. 24 слл.). Именно
Геродот и Фукидид определяют наше видение греческой колонизации.
Впрочем, если говорить о систематическом обзоре греческой
колонизационной практики, то ближе всего к этому подошли античные
географы, поскольку их метод и цели приводили к необходимости
перечислять огромное число греческих колоний, а часто и снабжать
эти списки дополнительными сведениями, как, например, о
метрополии (или метрополиях), дате основания и об ойкисте или ойкистах.
Старейшиной в этой области знаний являлся Страбон. Будучи
современником Августа, этот автор обладал широкими познаниями в
научной литературе, созданной до него, а также руководствовался одним
важным правилом — старался указывать источник своей информации.
Менее значительные греческие географы также часто бывают
полезны. Из них мы можем выделить автора поэмы, написанной ямбическими
триметрами, долгое время приписывавшейся Псевдо-Скимну5. Цель
этого труда (строки 65—68) состояла в том, чтобы дать краткое описание
всего доступного мира и, в частности, колоний, сообщить, как были
основаны города. Описание Европы сохранилось полностью, а от азиатской
части дошло только описание восточного побережья Понта. Это
искусно сделанное сжатие основных географических и исторических знаний
часто оказывается весьма ценным для современных историков,
особенно для исследователей тех регионов, для которых более ранние или
лучшие литературные источники не отличаются изобилием, как,
например, для Северной Эгеиды, Пропонтиды и Понта. Поэма написана
между 138 и 75/74 г. до н. э. (если определять дату по максимально широким
границам)6. Старая атрибуция этого сочинения Скимну Хиосскому
лишена каких-либо оснований, поскольку последний писал в прозе и жил
приблизительно на сто лет раньше. Поэтому Диллер вполне
обоснованно предложил отказаться от имени «Псевдо-Скимн» и называть автора
(в соответствии с посвящением, сохранившимся в этом сочинении)
5 GGMI: 197-237; А 16: 165-176.
ϋ Ср.: строки 2, 45-50; Millier, GGM I: LXXPV-LXXX; A 17.

Карта 6. Центральное Средиземноморье

108
Глава 37
«Auctor ad Nicomedem regem» [лат. Автор, писавший для царя Никоме-
да], сокращенно «Nie», однако очень трудно преодолеть способ
именования, освященный долговременным применением7.
Ясно, что ко времени Геродота основание колоний представляло
собой сюжет не только для историописания, но и для легенд. Рассказ
Геродота о колонизации Кирены несет на себе все признаки жанра ктисиа
[κτισις — греч. основание; имеется в виду жанр, в основе которого лежит
повествование об основании города], с характерными для этого жанра
выдуманными дельфийскими оракулами, сказочными мотивами и
концентрацией внимания на личностях. Прототип жанра можно
обнаружить в гомеровском описании основания поселения на Родосе [Илиада.
П. 653—670), а также в рассказе о колонизации Колофона у Мимнерма
(фр. 9 West). Первый известный нам объемный трактат об основании
колонии в архаические времена касался выведения поселения в Элею
Италийскую и принадлежал Ксенофану (Диоген Лаэртский. IX. 20), а
начиная с V в. до н. э. в жанре ктисис создавались многочисленные
произведения. Полибий (IX. 1. 4) рассматривал рассказы об основании
городов как отдельную разновидность истории, которая особенно
привлекательна для читателя, жаждущего сложных хитросплетений; Полибий
указывает на Эфора как на характерный пример автора, у которого
имеются подобного рода рассказы. Так что за той скудной и
скелетообразной информацией, сохраненной для нас в уцелевших сочинениях
историков и географов, лежит огромная утерянная литература.
Одной из ее характерных черт являлось, безусловно, стремление
хронологически зафиксировать основание колоний. Из сочинений,
которыми мы теперь располагаем, «Хроника» Евсевия дает самый
обильный хронологический материал; это сочинение сохранилось в
армянской версии, в несколько более поздних хронологических
таблицах Св. Иеронима (его труд часто называют «Eusebius Hieronymi» —
«Евсевий Иеронима»), а также в некоторых других более поздних хро-
нографиях9. В этих таблицах фигурирует относительно большое
число точных колониальных дат10, которые, без сомнения, восходят к
сочинениям эрудитов классического и эллинистического периодов. Из
точных хронологических указаний Фукидида в его очерке колонизации
Сицилии мы можем сделать вывод, что уже в конце V в. до н. э. в
трудах по истории эллинских колоний фигурировали даты оснований
городов. Именно в этот период греческие историки вырабатывали
хронологические рамки для всей эллинской истории. Обращаясь к
ранним эпохам, для которых реальные даты были недоступны, эти
авторы использовали следующий метод: брались существовавшие
перечни имен, такие как списки царей, должностных лиц, победителей
в атлетических состязаниях или жриц, и на их основе производился
подсчет поколений (впрочем для нас не все детали этого способа понят-
7 А 16: 20 ел.; А 17. 9 А 56; А 33.
8 С 14. ,0D29:77;C 116.

Карта 7. Восточное Средиземноморье и Черное море

no
Глава 37
ны до конца). Многие современные исследователи полагают, что данный
метод использовался также и для получения точных дат основания
греческих колоний, а потому рассматривают эти даты как сугубо
искусственные, с погрешностями, характерными для подобного метода
калькуляции, поскольку, например, время жизни одного поколения
определялось по-разному: в одних случаях как 30 лет, в других — как 35.
Данные соображения имеют, очевидно, большое значение при
рассмотрении вопроса о том, являются ли эти даты оснований городов
истинными, либо они возникли из умозрительных подсчетов. Фукидидовы
датировки сицилийских колоний (VI. 3—5), будучи наиболее ранними
засвидетельствованными хронологическими указаниями, переданными
столь авторитетным историком, неизбежно представляют собой
важнейший прецедент, от которого зависит наше отношение к другим
датировкам подобного рода. Данбейбин, которому принадлежит самое ценное
исследование хронологических указаний у Фукидида, приводит веские
аргументы против мнения о том, что эти датировки явились результатом
подсчета прошедших поколений11, однако уже после появления этого
труда было предпринято несколько попыток доказать, что определенная
генеалогическая схема могла получить признание на основании дат и
временных интервалов, выработанных Фукидидом. Наиболее
впечатляющая и тонкая аргументация приведена в работе ван Компернолле12,
который настаивает на том, что вся стройная система сицилийских
колониальных датировок была сконструирована на базе генеалогий, в
особенности на основе списков представителей рода Дейноменидов из Гелы и рода
Эмменидов из Акраганта, причем время одного поколения определялось
в 35 лет. Такой результат мог быть достигнут только путем подбора
разных базисных датировок в качестве исходных пунктов для каждого
подсчета в отдельности, а выбор этих датировок неизбежно был
произвольным. Ни один хронологический параметр, в основе которого
содержится такой изъян, не может быть убедительным. Однако, как бы то ни
было, уже после попытки ван Компернолле было показано, что нельзя
говорить с уверенностью о присутствии в списке Дейноменидов
предшественников Гелона, что предполагал ван Компернолле и на чем была
основана его схема13. Так что наиболее основательная попытка доказать, что
сицилийские датировки, представленные Фукидидом, были продуктом
умозрительных подсчетов, должна быть признана неудавшейся, и мы
можем сделать вывод, что все попытки подобного рода неизбежно
остаются в сфере произвольных и неосновательных предположений.
За невозможностью удовлетворительным образом доказать, что эти
датировки были выведены путем простых калькуляций, возникает вопрос:
на основании чего мы можем предположить, что в V в. до н. э.
граждане сицилийских колоний в самом деле знали, когда именно возникли их
города? Поскольку эти колонии основывались за два и более столетий до
11 С 65: 435-471.
12 С 61.
13 С 97.

Колониальная экспансия Греции
111
того, как у греков появилось историописание, мы должны теоретически
допустить существование некой процедуры, с помощью которой велось
летосчисление в каждой колонии. В научной литературе уже
отмечалось14, что в колониальном городе ежегодные церемонии в честь ойкистов
могли представлять собой очень удобную основу для точного
летосчисления, однако необходимо признать, что, хотя подобные ежегодные
церемонии надежно засвидетельствованы15, у нас нет никаких указаний на то,
что от них произошли какие-либо хронологические записи. Другой
момент связан с Фукидидом. Принимая во внимание весьма строгие
хронологические принципы этого автора (ср.: I. 97.2; V. 20. 2 ел.), можно
утверждать, что, если бы он знал, что сицилийские колониальные датировки
не являлись реальными, а были высчитаны описанным выше способом,
он не стал бы сообщать о них в своем сочинении16. Трудно поверить,
чтобы Фукидид мог быть введен в заблуждение на сей счет. Черпал ли он
данные по хронологии колонизации острова из «Сицилийской истории»
Антиоха Сиракузского17 или, что кажется более вероятным, занимался
своими собственными исследованиями, используя различные источники,
как письменные, так и устные18, сила этого тезиса не изменится. Исходя
из имеющейся у нас информации лучше сделать такое предположение,
хотя оно и может выглядеть слишком смелым, чем принять
непривлекательные тезисы, в которых нуждается любая другая гипотеза.
Поскольку невозможно быть уверенным в происхождении и
надежности этих датировок, неудивительно, что некоторые современные историки
обращались с ними весьма бесцеремонно. В побуждающей к
размышлениям главе своей «Греческой истории» Белох19 характерным образом
упорно отказывается от традиционных дат в пользу своих собственных
априорных идей, но при всем том он проницательно отмечает, что эту
хронологию можно было бы установить путем тщательного изучения
колониальных кладбищ. Причем археологическое исследование
большого числа колониальных некрополей, осуществленное уже после того, как
Белох это написал, с очевидностью показало полную неосновательность
его низкой оценки литературных датировок основания колоний.
Если не считать ранних поэтов, ни один письменный источник по
греческой колонизации не был создан в архаический период. В итоге мы
не в состоянии заполнить эту лакуну, поскольку для точной и
детализированной информации литературных источников нет никакой замены,
хотя археологические материалы обладают тем преимуществом, что они
первичны и современны исследуемым событиям, к тому же не
подвержены искажениям и отбору в соответствии с позднейшими идеями.
• 14 С 1: 83.
15 Ср.: Геродот. VI. 38. 1; Фукидид. V. 11. 1; Афиней. 149d (см. к этому: А 20: V. 348);
Каллимах. Причины. Фр. 43, 54—65, 72—83 (см. к этому: С 151).
16 С 178* С 130.
17 FGrH555; ср.: С 61: 437-500; А 24: IV 199-210
18 Ср.: FGrH 577, комментарий: 610 ел.
19 А 5. I. I: 229-264.

112
Глава 37
Археологические источники сыграли ключевую роль в установлении
колониальной хронологии. Греческая расписная керамика теперь очень
хорошо датирована вне зависимости от литературных дат основания
колоний20, так что в результате в тех случаях, когда имеется
керамический материал в достаточном количестве, способный обеспечить
исследователя типичным образцом, надежная археологическая датировка
основания колонии вполне может быть установлена. По своей природе
керамические свидетельства не позволяют давать датировку более
точную, чем четверть века, но для большого количества греческих колоний
историк обладает теперь археологическими датами, которые во многих
случаях можно сравнивать с литературными данными — к вящей пользе
для исследовательской интерпретации. Данные археологии, таким
образом, до некоторой степени компенсировали ту неопределенность,
которая неизбежно связана с литературными датировками. Причем
археологические материалы, в целом подтверждая надежность литературной
традиции, усилили нашу уверенность в авторитете письменных
источников для истории архаической греческой колонизации.
Существует много других областей, в которых вещественные
источники могут либо проверить литературную традицию, либо добавить к
ней что-то совершенно новое. Здесь можно подумать о топографии,
планах застройки, размерах городов, оборонительных сооружениях,
публичных и частных зданиях; о достижениях во всех искусствах, выражающих
себя через долговечные материалы; о стандартах материальной жизни,
свидетельствах об экспорте и импорте. Археологические материалы
полностью подходят для изучения всех этих объектов, так что на деле
нет ни одной сколько-нибудь серьезной проблемы, для которой
значительная часть наших знаний не была бы обязана заступу археолога.
Однако когда мы обращаемся к жизни и деятельности
человеческого сообщества, к отношениям между различными группами населения,
археологические источники становятся очень трудными для
интерпретации. Возьмем, к примеру, отношения между греками и туземцами.
Археология конечно же предоставила огромнейший материал, пригодный для
обсуждения этой проблемы, в особенности в связи с тем, что в настоящее
время именно эта тема вызывает наибольший энтузиазм, если говорить об
области изучения греческой колонизации. Но если мы часто не можем
сказать, кем были те люди, чьи вещи раскопаны (греки ли,
эллинизированные местные жители, туземцы, просто любившие греческие вещи, или
смешанное население), то это означает, что у нас нет ответа на первый —
и фундаментальный — вопрос, от которого вообще зависит всякая
интерпретация. На основе одних только археологических источников
чрезвычайно трудно нарисовать ясную картину процесса эллинизации, браков
между представителями различных национальных групп, смешанных
сообществ, эксплуатации аборигенов греками и т. д. И всё же это
именно те проблемы, по поводу которых мы постоянно пытаемся найти отве-
20 H 28; В 12; H 25: 316 ел., 322-327; С 6.

Колониальная экспансия Греции
113
ты с помощью археологических источников и для которых как раз эти
археологические источники составляют основную массу
исследовательского материала, — причем, добавим, материала нового, обладающего
способностью прирастать с течением времени. При таких обстоятельствах
единственная надежная исследовательская процедура состоит в том,
чтобы в первую очередь использовать литературные свидетельства, хотя и
скудные, зато передающие информацию с помощью записанной
человеческой речи, а затем на этой базе интерпретировать намного более
обильные, но при этом бессловесные материальные источники.
Композиция данной главы определяется характером объекта
исследования: прежде всего будет рассмотрена история основания колоний
по отдельным регионам; после этого будут обсуждаться более частные
проблемы. Информацию о многих фактических деталях по отдельным
колониям читатель может найти в таблице в конце главы, а также на
картах. В соответствии с общим принципом история колонии после ее
основания рассматривается лишь в незначительной степени.
Хронологические рамки главы: 800—500 гг. до н. э. События, происходившие в
этот период в колониях, как правило, не могут получить здесь
подробного описания, если не считать некоторых особенно привлекательных
в этом отношении городов, таких, например, как Кирена. При
обсуждении отдельных частных проблем колонизации мы не можем
исключить полностью материал, выходящий за рамки 500 г. до н. э.
Современные литературные и эпиграфические свидетельства по многим
важнейшим проблемам греческой колонизации, в сущности,
отсутствуют до V в. до н. э. Кроме того, некоторые из представлений и практик,
описанных далее, намеренно изложены в соответствии с позднейшей
традицией. Данный подход вполне оправдан, пока мы следуем ему с
открытыми глазами, используя имеющийся материал для прояснения
картины греческой колонизации в архаические времена, картины,
которая в противном случае была бы затемнена.
ИСТОРИЯ ОСНОВАНИЯ
ОТДЕЛЬНЫХ колоний
II. Южное побережье Малой Азии
и северная Сирия
Пребывание греков на побережье Ликии, Памфилии, Киликии и
северной Сирии обсуждается также и в другом месте этого тома. Для
архаического колонизационного движения этот регион имел
второстепенное значение. Те исследователи, которые смотрели на это иначе, либо
оказывались не в состоянии отделить легендарные, относящиеся, быть
может, еще к бронзовому веку основания городов от организаций ко-
X Заказ № К-7530

114
Глава 37
лоний в архаический период, либо истолковывали археологические
свидетельства ошибочным образом. Не стоит удивляться тому, что в
архаические времена греки вывели сюда весьма незначительное
количество своих колоний, ибо географические условия были крайне
непривлекательны, а регион населяли народы, давно здесь
укоренившиеся и обладавшие такой политической и военной организацией, которая
не уступала греческой.
Три города на южном побережье Малой Азии имеют все основания
рассматриваться как архаические греческие поселения: Фаселида, Нагид
и Келендерида. Два последних считались выведенными с Самоса21. Это
были небольшие морские порты на скалистом побережье Киликии
Трахеи. Фаселида надежным образом идентифицирована как дорийское
поселение VI в. до н. э., поскольку мы читаем у Геродота (П. 178. 2), что
это был один из городов, принявших участие в создании святилища
Эллений в Навкратисе. Детализированная традиция об основании Фасе-
лиды чрезвычайно запутана и неудовлетворительна22. Невозможно
сделать никаких надежных выводов о хронологии, хотя мы можем принять,
вероятно, родосское происхождение этой колонии. До некоторой степени
любопытна история о том, как колонисты в уплату за землю подарили
местному пастуху соленую рыбу. Хотя это конечно же этиологическая
легенда, она представляет собой единственный пример в записях о
греческой колонизации, когда земля покупается у местного населения.
Все другие города Памфилии и Киликии, которые на основе
поздних и противоречивых литературных свидетельств рассматривались
как исторические греческие поселения, вряд ли были таковыми на
самом деле23. Отсутствуют археологические материалы, которые могли
бы пролить свет на вопрос о датировках. На северном побережье
Сирии, впрочем, историческая греческая колонизация постулируется
исключительно на базе археологии. Необходимо также отметить, что, по
мнению автора этих строк, ни в Аль-Мине24, ни в Телль-Сукасе25 нет
ничего, что указывало бы на эти поселения как на греческие колонии.
В Аль-Мине в ранний период нет ни греческих могил, ни греческих
надписей, ни греческих культов, ни греческой архитектуры. Древние
топографические источники не позволяют идентифицировать Аль-
Мину также с предполагаемым греческим поселением Посидеем,
наиболее убедительная локализация которого связана с Рас-эль-Баситом26.
Наличие здесь эллинского поселения предполагается исключительно
на основе значительного количества греческой керамики (впрочем,
негреческий керамический материал в ранний период здесь столь же
21 Помпоний Мела. I. 77; Скимн у Геродиана. Περί μονήρους Λέξεως. П. 2 (p. 925 7L).
22 Аристенет: FGrH 771 F 1; ср.: Филостефан: FHG Ш p. 28; Геропиф: FGrH 448 F 1
(с комментарием Якоби к этому месту).
23 В 37; В 11; В 9; В 46: 1132 ел., примеч. 3.
24 В 84; В 86: 153-167; ср.: А 19: 25-28; D 18; А 7: 43 ел.
25 В 63; В 58: 90-99; В 13; В 15.
26 В 63: 137 ел.; В 19: 418 ел.; В 60.

Колониальная экспансия Греции
115
обилен). Одни только гончарные изделия не могут рассказать нам, кто
населял это место, особенно если учесть, что былая убежденность в
том, что греческая керамическая продукция не употреблялась
жителями Востока27 (убежденность, сконструированная по аналогии с тем, что
было в Египте), уже давно признана ложной — раскопки обнаружили
изделия греческих гончаров во многих восточных городах, таких как
Тир, например28, присутствие в котором греческих поселенцев более
чем невероятно (не говоря уже о финикийских колониях в Западном
Средиземноморье). Наилучший аргумент по аналогии происходит из
Телль-Сукаса, где пряслице с надписью на греческом языке,
датированное ориентировочно 600 г. до н. э., свидетельствует, что в это время, по
крайней мере, одна из проживавших здесь женщин была гречанкой29.
Характер этих поселений на побережье северной Сирии, как
показали находки, позволяет с уверенностью относить их к общей кипро-
левантийской культуре раннего железного века30. Даже если они не были
греческими колониями, всё же не следует отрицать их определенного
значения в процессе архаического колонизационного движения, поскольку
они свидетельствуют о наличии коммерческих контактов между
греками и финикийцами в IX и VIII вв. до н. э. Важность этих отношений
наилучшим образом иллюстрирует греческая адаптация финикийского
алфавита, но нет ничего невероятного также и в том, что эти связи
оказали влияние на ход греческой колонизации, как можно видеть на
примере того региона, где греки и финикийцы в равной степени выступали
в роли активных колонизаторов Западного Средиземноморья.
III. Сицилия и южная Италия
Относительное обилие информации по греческой колонизации
Сицилии и южной Италии, изученных лучше любого другого крупного
региона, вынуждает нас ограничиться в этом разделе рассмотрением
лишь ранних колоний. Колонизационная практика после 700 г. до н. э.
будет обсуждена в следующей главе.
Климат южной Италии с ее жарким, сухим летом и (на побережье)
мягкой зимой, а также характерное сочетание горного ландшафта с
морем притягивали греков в принципе хорошо им знакомыми
географическими условиями, которые позволяли вести привычный образ
жизни, и, в частности, перенести сюда свою агрокультуру, не изменив
ее по существу. Отличался лишь масштаб. Сицилия была самым круп-
27 В 63: 129; G 10: 122.
28 В 8. [Об ином взгляде на проблему, отмечающем различные относительные
объемы греческой керамики в этих местах — значительное количество в Аль-Мине и
ничтожно малое в Тире, — см. выше, 21—24. — Примеч. редактора англ. изд.]
29 В 58: № 424 (р. 90).
щ В 72; Birmingham. AJA 67 (1963): 15-42; В 63: 159.

116
Глава 37
ным из известных тогда островов, а размеры континентальной Италии
впечатляли. По-видимому, именно в этом обстоятельстве заключается
главное объяснение того, что Южную Италию называли «Великой
Грецией» (ή Μεγάλη Ελλάς, Magna Graecia), хотя полностью
удовлетворяющее и детализированное объяснение этого названия, впервые
засвидетельствованное только у Полибия (П. 39. 1), так и не было выработано
в результате долгой и не давшей определенного результата дискуссии31.
Ко времени прибытия греческих колонистов население Сицилии и
южной Италии было организовано в устойчивые общины,
существовавшие в некоторых случаях уже в течение нескольких столетий, а
некоторые из этих поселений были достаточно крупными, так что их
можно было бы назвать даже небольшими городами, как, например, Пан-
талику близ Сиракуз или Франкавиллу-Мариттиму близ Сибариса32.
Местное население обладало техническим уровнем культуры развитого
железного века, занималось сельским хозяйством, металлообработкой
и гончарным ремеслом. Поскольку туземцы предпочитали селиться на
холмах с сильной оборонительной позицией и, как правило, вдали от
моря, мы могли бы предположить, что они, как и циклопы в
знаменитом гомеровском пассаже, «кораблей красногрудых не знали» [Одиссея.
IX. 116 слл.). Это население было сгруппировано по племенам и
управлялось царями, одного из которых мы знаем по имени — это Гиблон,
правитель сикулов (Фукидид. VI. 4. 1).
Мы могли бы допустить существование хотя бы одной категории
населения, не боявшейся моря, если бы приняли утверждение Фукиди-
да (VI. 2. 6) о том, что еще до прихода греков финикийцы ради
торговли с сикулами заселили мысы у моря и небольшие островки вокруг
Сицилии. Однако нигде в Сицилии не было обнаружено никаких
доказательств существования финикийских поселений, датируемых
временем до прибытия сюда греков. Поскольку Сицилию невозможно
назвать археологически неисследованной, в данном случае аргумент по
умолчанию вступает в свои права, а потому не следует слепо доверять
Фукидиду, пока его утверждения не будут подтверждены раскопками.
В позднем бронзовом веке существовали тесные контакты между
Эгейским миром, с одной стороны, и Сицилией и южной Италией — с
другой, а наличие поселений микенских торговцев постулировалось
исследователями в Сколио-дель-Тонно (Тарент), на Липарских
островах и в Tance, близ Сиракуз33. Полное отсутствие эгейской продукции
на западе в промежуток времени приблизительно между 1100 и 800 гг.
до н. э. показывает, что контакты в основном прекратились. Впрочем,
незначительное количество греческой протогеометрической гончарной
продукции (X в. до н. э.) было найдено в тарентском регионе34, и, что
31 С 54. Отрывок у Страбона (VI. 253), в котором утверждается, что Сицилия
также была частью Великой Греции, испорчен; см.: С 56А; С 80.
32 С 65: 95 ел.; С 37: 149 слл.; С 21: 70 слл.; С 183; С 184; С 75; С 76.
33 С 38; С 181: 20-24; С 70: 67; САН Л. 23: 165-187.
34 С 108: 251; С 21: 59.

Колониальная экспансия Греции
117
более важно, некоторые образцы расписной керамики, изготовленные
в Сицилии и южной Италии в течение этих столетий, как кажется,
обнаруживают греческое влияние35. Так что, возможно, редкие и
спорадические контакты всё же сохранились, что нам и следовало
предполагать, учитывая географическую близость двух регионов36.
С начала VIII в. до н. э. эгейская и восточная продукция начинает
появляться на Западе, что свидетельствует о возобновлении торговых
контактов с этого времени. В Франкавилле-Мариттиме была обнаружена
великолепная финикийская чаша (рис. 14), датированная по
сопутствующей керамике второй четвертью VIII в. до н. э.37. Раскопки в этом же
месте выявили другие восточные предметы, такие как скарабеи и
стекло, относящиеся ко времени до возникновения города Сибариса,
основанного по соседству38. Греческие чаши среднего геометрического Π
периода (ок. 800 — ок. 750 гг. до н. э.) были найдены в Этрурии (в Вейях,
ее одном из самых богатых и сильных городов), Кампании (догрече-
ские Кимы, Капуя, Понтеканьяно)39, в Инкоронате близ Метапонта40, в
Сколио-дель-Тонно41, а также в Сицилии в Вилласмундо близ Леонтин
и Мегар Гиблейских42. При отсутствии соответствующих данных,
например, хорошо сохранившихся остатков затонувшего корабля, мы не
в состоянии сказать, кто перевозил эти товары, но можно
предположить в этой роли либо финикийцев, либо греков, или (что более
вероятно) и тех и других одновременно.
Исследования ни одной из греческих колоний до сих пор не смогли
дать археологический материал, который относился бы к более
раннему времени, чем поздний геометрический I период (ок. 750 — ок. 725 г.
до н. э.), так что идея о существовании доколонизационной торговли
теперь вновь встречает благожелательное отношение43. Изначально
«доколонизационная» теория, связанная по преимуществу с именем
Блэйквея44, была почти забыта, когда датировки керамических типов,
на которых она основывалась, оказались пересмотренными45. И эта
новая теория также уязвима, отчасти из-за того, что остаются сомнения
относительно продолжительности жизни некоторых керамических
типов, имеющих отношение к теме, в особенности шевронных скифо-
сов и скифосов со свисающими концентрическими полукружиями46, но,
главным образом, из-за неясности датировок первых греческих
колоний на Западе, на Питекусах и в Кимах (см. ниже). Тем не менее при
учете этих сомнений мы можем признать на основе имеющихся
данных, что греческие товары распространялись вдоль побережья южной
Италии и восточной Сицилии еще до того, как здесь были основаны
греческие поселения.
35 С 140: 159.
36 С 76: 238 ел.
37 С 21: 51.
38 С 158: 45.
39 С 21: 16 ел.; С 148
40 С 70: 56 ел.
41 С 21: 59.
42 С 70: 66 ел.
43 С 147.
"0 42.
45 D 29: 80 ел.; ср.: С 161: 43 ел.
46 Η 25: фото 18, 32; С 21: 16 ел.; С 148.

Колониальная экспансия Греции
119
Рис. 14. Финикийский бронзовый сосуд из Франкавиллы. УШ в. до н. э.
Диаметр 19,5 см (Реджо-ди-Калабрия, Гражданский музей;
публ. по: P. Zancani, ASMG 11/12 (1970/1971): 9-33)
Питекусы и Кимы
В VU! в. до н. э. евбейские поселенцы основали две колонии в Кампан-
ском регионе — Питекусы и Кимы. Питекусы (совр. о. Искья)
является самым крупным из островов Неаполитанского залива, занимает
площадь приблизительно в 46 кв. км и находится в 11 км от
материка, если считать от самой близкой точки, мыса Мизено. Греческая
колония (рис. 15) находилась у Монте-ди-Вико на северо-западной
оконечности острова, где мыс с почти плоской вершиной и крутыми
склонами защищал гавани, расположенные у его подножья как с восточной,
так и с западной сторон. Кимы (латН. Кумы) лежали к северу от
Неаполитанского залива. Их великолепный акрополь на холме возвышался
над длинной и плоской прибрежной полосой, доминируя над
окружающей сельской местностью и контролируя морской путь вдоль
берега. Часто повторяемое утверждение, что Кимы не имели гавани,
ошибочно. Было высказано убедительное предположение, что удобная
гавань находилась к югу от акрополя (теперь здесь суша, поскольку море

120 Глава 37
Рис. 15. План Питекус (публ. по: С 50: 86, рис. 1)
отступило)47, но если море в те времена омывало подножие акрополя,
что весьма вероятно, тогда залив должен был омывать мыс как с юга,
так и с севера, а это очень напоминает ситуацию у Монте-ди-Вико.
Акрополь Ким находится в 14 км от. греческого города Питекусы, эти два
холма хорошо видны один с другого. Литературные источники по
обеим колониям скудны и неудовлетворительны, но археологические
свидетельства богаты и многое объясняют. Основной материал из Ким
получен давно48, а вот раскопки Питекус проводились под руководством
47 С 129.
48 С 71.

Колониальная экспансия Греции
121
Г. Бачнера только с 1952 г.49. Можно сказать без преувеличения, что ни
одно археологическое исследование, проводившееся в последнее время,
не сделало более важного вклада в наши знания о греках на Западе и
о греческой колонизации вообще, чем эти последние раскопки.
Данные археологические исследования имели место в трех основных
зонах: на так называемой Скарико-Гозетти, большой нестратифицирован-
ной свалке на восточном склоне Монте-ди-Вико, на некрополе и на
территории Мандолы, одном из лежащих отдельно поселений района Мец-
цавии, от 200 до 400 м к югу от подножия Монте-ди-Вико. Эти работы
показали, что в позднем геометрическом Π периоде (ок. 725 — ок. 700 гг. до
н. э.) город и лежащие поблизости поселения покрывали площадь от
3 до 4 кв. км.
В раскопанных частях Питекус не обнаружено ничего, что относилось
бы к раннему железному веку, так что, возможно, до прихода греков
место, где позднее существовал полис, вообще не было заселено.
Впрочем, в Кастильоне на северном побережье, приблизительно в 4 км к
востоку от Монте-ди-Вико, существовала деревушка раннего железного
века50, и совершенно очевидно, что колонисты выбрали место для
поселения на мысу из соображений обороны. Гипотеза Бачнера предполагает
присутствие среди жителей аборигенов: согласно этой точке зрения
большинство женщин в колонии были туземного происхождения51, что будет
нами рассмотрено ниже, при обсуждении проблемы смешанных браков.
Хотя раскопки не выявили никаких общественных зданий или
святилищ, об образе жизни частично можно составить себе представление
по материалам могил и жилищ. О широком распространении здесь
письменности свидетельствует большое количество граффити, из
которых самое известное — надпись на «кубке Нестора» (позднегеометри-
ческая котила с изображением птицы; найдена в могиле, относящейся
приблизительно к 720—710 гг. до н. э., каковая дата определена по
сопутствующим протокоринфским арибаллам; см. рис. 16): «Кубок Нестора
был прекрасен, чтобы пить из него. Но тот, кто выпьет из этого кубка,
немедленно окажется охваченным страстью прекрасноувенчанной
Афродиты». Отметим, что автор надписи владеет метром и ссылается на
гомеровский сюжет52. Из Питекус происходит также первая известная нам
подпись керамиста — причем на сосуде местного изготовления53. На
некрополе на участках, принадлежащих отдельным семьям, некоторые
могилы убедительно идентифицируются как погребения рабов. Поскольку
эти семьи обладали относительно скромным материальным статусом,
становится ясно, что рабовладение было характерно уже и для тех, кто стоял
не особенно высоко на социальной лестнице54.
49 С 47; С 48; С 49; С 50; С 98.
50 С 45; С 50: 64.
51 С 50: 79.
52 С 53; А 27: 226 ел.; Η 25: 227 ел., 358, примеч. 4; M-L: № 1.
53 С 98: 38 ел.; С 50: 69.
54 С 50: 69-73.

122
Глава 37
\Л
0\
тоТ.'1°т°ТУ?
>л
•о
^
S*
^u
A^
Рис. 16. «Кубок Нестора» из Питекус. Восточногреческое
производство. Перевод надписи см. в тексте главы. Конец VIII в. до н. э. Высота
10,3 см (Музей в Искье)
Питекусы VIII в. до н. э. импортировали товары широкого
ассортимента из самых разных стран: скарабеевидные печати, относящиеся к
так называемой группе «Играющего на лире», возможно, из региона
Северной Сирии/Киликии (рис. 17)55; скарабеи и египетские (или
подражающие египетским) амулеты, предположительно из Финикии;
греческая гончарная продукция высокого качества; финикийские амфоры
и небольшие сосуды; глазурованная керамика с рельефным
орнаментом из Южной Этрурии; апулийские геометрические и так называемые
«808»-амфоры, попадающиеся очень часто56. Эти последние
изготавливались в Аттике и на Евбее; они обнаруживаются на западе при
раскопках многих археологических мест, относящихся к VH[ и Vu вв. до
н. э., даже столь отдаленных, как Тосканос в Южной Испании и Мо-
гадор на Атлантическом побережье Марокко57. В этих амфорах, как
55 С 52.
56 С 50: 68.
57 F 18; С 154: 233-236; С 93: 61 слл.; С 244: 6-8.

Колониальная экспансия Греции
123
Рис. 7 7. Печать группы «Играющего на лире», вероятно, киликий-
ского происхождения, из Питекус. Изображены лев и птица. Вторая
половина Vin в. до н. э. Длина 1,55 см (Музей в Искье; С 52, № 14)
предполагается, хранилось масло58. Было много также и вещей
местного производства, включая изделия из железа, предметы из металла
тонкой работы и керамику, некоторые образцы которой
экспортировались в материковую Италию59.
Это крупное импортирующее, экспортирующее и индустриальное
поселение предоставляет нам археологические свидетельства того, что
здесь рядом с греками проживали финикийцы; из этих свидетельств
самым удивительным является граффито на амфоре, которая была
использована вторично в качестве детского погребения в поздний
геометрический период (ок. 725 — ок. 700 гг. до н. э.). Это позволило
сделать вывод о том, что финикийцы могли хоронить своих покойников
на том же кладбище, что и греки60. В данной связи следует вспомнить
о тесных контактах, существовавших между греками и финикийцами
в Леванте.
Мы не знаем определенно, когда Кимы или Питекусы были
основаны. Дата Евсевия для Ким (1050 г.) несомненно ошибочна, являясь, по-
видимому, результатом более раннего смешения с Эолийскими Кимами;
а утверждение Страбона о том, что Кимы были самой древней
греческой колонией на Западе61, находится в противоречии со свидетельством
Тита Ливия (Vin. 22. 5—6), согласно которому халкидяне прежде всего
заселили Питекусы, а уже затем переправились на материк, в Кимы62.
При этом утверждение Страбона не подтверждается также и
археологическими данными, ибо самый ранний материал из Ким относится к
позднему геометрическому Π (= раннему протокоринфскому) периоду,
ок. 725 — ок. 700 гг. до н. э.63, что позднее не только материала из
Питекус, но также и некоторых колоний в Сицилии. Самое ясное
свидетельство того, что Кимы возникли раньше того времени, к которому относит-
58 С 163; ср., однако: С 22: 52, примеч. 264. б1 Страбон. V. 247.
59 С 98; С 48: 67; С 49: 364-372; С 50: 68-86. б2 Ср.: С 161: 51 ел.
60 С 51; С 72. 63 С 96: 102; Η 25: 326.

124
Глава 37
ся наиболее древний археологический материал, известный на
сегодняшний момент, — это информация Фукидида (VI. 4. 5) о том, что Занкла
основана выходцами из Ким, поскольку Занкла была заселена
предположительно в третьей четверти УШ в. до н. э., хотя точной даты у нас
нет. Для основания колонии в Питекусах мы не имеем никаких
литературных датировок, зато в большом количестве обладаем материалом,
относящимся к позднегеометрическому I периоду. На базе
существующих данных основание Питекус можно отнести приблизительно к 750 г.
до н. э., однако размер и характер города, которые он имел в поздний
геометрический период, предполагает еще более раннее возникновение
этого полиса, как убедительно доказал Бачнер64.
Археологический материал раннего времени из Ким вполне
сопоставим с материалом из Питекус, однако ранние захоронения в Кимах
включают семь погребений так называемого «княжеского» типа, содержащих
пепел знатных мужчин и женщин, относящихся к классу воинов,
гордившихся своим великолепным оружием и богатством, представленным в
погребальном инвентаре дорогими изделиями из металла тонкой
работы. Одна из таких гробниц ясно датируется пределами УШ в. до н. э. с
помощью «SOS»-aMc|)opbi самого раннего типа65. В настоящее время эти
захоронения исследователи ставят в точную параллель к могилам,
обнаруженным у западных ворот в Эретрии, где существовал идентичный
ритуал. По этому поводу было выдвинуто правдоподобное предположение,
что данный погребальный обряд обнаруживает влияние со стороны
представлений, характерных для мира гомеровских поэм66.
Евбейские города, Халкида и Эретрия, каждый из которых мы в
одинаковой степени можем рассматривать в качестве основателей
Питекус и Ким (несмотря на известную путаницу в литературных
источниках), в VIII в. до н. э. были, быть может, самыми крупными
населенными пунктами Греции, прославившимися в военном отношении,
создавшими, как верили в древности, нечто вроде Кикладской державы
(Страбон. X. 446—449). Их морской опыт засвидетельствован
распространением с X в. до н. э. керамического койне от побережья Фессалии
до Наксоса с центром на Евбее67, а также их тесными связями с
Восточным Средиземноморьем68. Теперь нам известно, что уже в VJH в. до н. э.
эретрийцы, облюбовав место с небольшой гаванью и хорошо
укрепленным акрополем, спроектировали свой город с размахом, построив
немало величественных зданий69. Поэтому не стоит удивляться тому, что эти
воины, моряки и градостроители оказались способными осуществить
обширные колонизационные предприятия на Западе.
Цель и характер этой колонизации в течение долгого времени были
объектом для умозрительных рассуждений и, без сомнения, всегда
останутся таковыми за неимением детальных литературных свиде-
С 48: 67; С 49: 373; С 50: 66 ел. 67 С 3.
С 25; С 50: 74 слл. œ А 7: 39 слл.; С 147.
D 13: 13-32; H 26. 69 D 5.

Колониальная экспансия Греции
125
тельств. Но ясно одно: Питекусы и Кимы были связаны друг с другом.
Ливии говорит об этом прямо, а данные археологии, судя по всему,
подтверждают это. Начиная приблизительно с 700 г. до н. э.
фиксируется заметный упадок Питекус70, что проще всего объяснить большей
привлекательностью Ким, притягивавшей сюда всё новых поселенцев.
Кажутся тщетными любые попытки отрицать, что одним из
главных привлекательных для колонистов обстоятельств являлось
исключительное плодородие почв, характерное для окрестностей Ким и для
острова Питекус71. Но это не может быть единственным объяснением
тому, почему самые ранние греческие колонии на Западе оказались
также и самыми отдаленными от метрополии, ведь существовало и
множество весьма плодородных мест гораздо ближе к Греции,
которые вскоре были колонизованы одно за другим.
Согласно другому предположению вывод колоний в Питекусы и
Кимы должен быть объяснен поиском металлов72. Эта гипотеза,
казалось, была блистательно подтверждена, когда в Питекусах обнаружили
обильные данные по металлообработке, а один кусок рудного железа,
найденный при раскопках Скарико-Гозетти, оказался родом с острова
Эльбы73. Однако в своем прямолинейном варианте данная гипотеза не
может быть признана верной. Евбейским грекам не требовалось
выводить колонии ради получения железа или меди74. Впрочем, наличие
металлов конечно же могло быть дополнительным стимулом для
колонистов, искавших хорошее место для поселения.
Еще одна теория заключается в том, что Питекусы были эмпорием
[т. е. своего рода вольной гаванью; эмпорием греки называли место,
оборудованное для торговли и складирования товаров, но также и
город с рынком, приспособленным для оптовой торговли, и
пошлинными и складскими льготами], через который товары, доставляемые ев-
бейцами из Эгеиды и с Востока, развозились по италийским городам75.
Данная гипотеза отчасти базируется на той идее (которая
представляется ложной автору этих строк), что Аль-Мина являлась евбейской
колонией, и, кроме того, эта гипотеза исходит из допущения (для
которого мы не располагаем доказательствами), что торговля находилась
в руках евбейцев; впрочем, общее утверждение о весьма насыщенной
торговой активности в Питекусах и Кимах оспаривать невозможно.
Использование тех преимуществ, которые предлагал регион
переселенцам, — земля, сырье для ремесел, возможности для торговли —
зависело от того, будут ли установлены удовлетворительные
отношения с местным населением. Наши источники не могут вполне
прояснить характер этих отношений, но старая теория, согласно которой
/0 Q CJQ. £5
71 С 50: 80; С 147: 12; ср.: С 62; С 161: 57, примеч. 3; С 101: 112.
72 С 65: 3, 7 ел.
73 С 49: 378; С 50: 68 ел.
74 С 6: 43-45.
75 С 49: 374; С 147.

126
Глава 37
прежде всего этруски вытянули греков так далеко на север, выглядит
теперь весьма убедительной в свете полученных нами новых данных
0 том, что этрусские поселения существовали в самой Кампании и к
югу от нее уже в VIII в. до н. э.76. Наиболее крупным из этих
поселений была Капуя, расположенная на расстоянии не более 40 км от Ким.
Если бы колонисты не достигли взаимопонимания с Капуей, то вряд ли
им удалось бы так легко поселиться в Кимах77. Интересно также и то,
что этрусская аристократия восприняла те же самые погребальные
ритуалы, что и евбейская военная элита, знакомые нам по материалам
из Ким и Эретрии78. Не исключено, что одним из ключей к
правильному пониманию колонизации евбейцев в Кампанском регионе могут
оказаться их взаимоотношения с этрусками, которые и сами уже
осознали великолепные возможности, открывавшиеся перед поселенцами
в этом благодатном районе.
Сицилия
Первой греческой колонией на Сицилии был Наксос, заложенный в
734 г. до н. э. выходцами из Халкиды Евбейской под предводительством
Феокла, согласно утверждению Фукидида (VI. 3. 1). Феокл установил
также алтарь Аполлона Архегета (основателя), находившийся во
времена Фукидида за пределами города. Всякий раз, когда из Сицилии
отправлялись религиозные посольства к богам Греции, жертвы перед
отплытием приносились именно на этом алтаре. Материальные остатки VHI в.
до н. э., раскопанные в Наксосе, включают несколько жилищ,
построенных в некотором отдалении друг от друга, а также керамику — как
импортированную, так и местного производства. Отдельные экземпляры
этой гончарной продукции принадлежали позднему геометрическому
1 периоду (ок. 750 — ок. 725 гг. до н. э.)79. Так что археологические
находки вполне соответствуют дате основания, указанной Фукидидом, и
в связи с этим уже нет необходимости обсуждать более высокую дату,
предложенную Балле и Вийяром в статье о сицилийских колониальных
датировках, завоевавшую некогда широкое признание80; их гипотеза
базировалась на интерпретации археологических материалов, которая
теперь признана ошибочной.
Место расположения Наксоса, представляющее собой низкий
полуостров на побережье к северу от Этны (совр. Пунта-ди-Скизо), не было
особо выдающимся и давало немного возможностей для роста,
поэтому неудивительно, что пятью годами позже, в 729 г. до н. э., Феокл
основал вторую колонию в Леонтинах (Фукидид. VI. 3. 3).
Леонтины были удалены от моря и лежали на холмах на южной
границе Катанской равнины, на самом большом участке плодородной
79 С 131; С 135.
80 С 166; С 153: 17 ел.
76 С 21: И слл.
77 С 164: 132.
78 С 22; С 23.

Колониальная экспансия Греции
127
земли в Восточной Сицилии. Пастбища на возвышенностях близ Леон-
тин были столь хороши, что овец здесь выгоняли поздно днем, чтобы
они получали меньше корма [ибо, в противном случае, овцы могли
погибнуть] (Аристотель. История животных. Ш. 17. 88). Эта холмистая
местность, превосходно обеспеченная водой, была заселена с очень
ранних времен81. Хотя Фукидид утверждает, что халкидяне просто
вытеснили сикулов с помощью оружия, существует свидетельство о
более сложных отношениях, сохранившееся в «Стратегемах»,
составленных во II в. н. э. Полиеном для императора Люция Вера (V. 5. 1).
Халкидяне поклялись жить в мире бок о бок с сикулами из Леонтин,
но затем приняли к себе мегарских колонистов (позднее
поселившихся в Мегарах Гиблейских) на том условии, что они силой изгонят
сикулов, поскольку сами леонтинские халкидяне связаны клятвой.
Археологические свидетельства показали, что место греческой колонии было
заселено сикулами еще до прихода эллинов и что сикулы проживали
рядом с греками после учреждения колонии82. В этих условиях для
налаживания обычной жизни взаимные отношения двух общин
должны были быть каким-то образом формализованы. Выбор места
внутри страны, занятого сикулами, а также длительное их присутствие в
непосредственном соседстве с греками — всё это дает основание
предполагать наличие некоего соглашения, независимо от того, доверяем
мы Полиену или нет. С другой стороны, первый греческий город
находился на хорошо защищенном холме — Монте-Сан-Мауро — и был
обнесен крепкой стеной, строительство которой может быть
датировано началом Vu в. до н. э.83.
Наиболее ранний колониальный материал из Леонтин относится к
позднему геометрическому I периоду (ок. 750 — ок. 725 гг. до н. э.)84, так
что и здесь подтверждается датировка Фукидида. К сожалению, мы не
имеем таких археологических данных, которые могли бы пролить свет
на вопрос о точном времени основания третьей колонии Халкиды —
Катаны, основанной в VIII в. до н. э. в Восточной Сицилии на морском
побережье вблизи горы Этны, где вулканическая почва являлась
исключительно плодородной (Страбон. VI. 269). Это было частью той же
самой колонизационной активности, но в качестве ойкиста
(основателя колонии) здесь выступал Еварх (VI. 3. 3). Что касается Феокла, мы
не в состоянии объяснить ни то, почему он был ойкистом одновременно
и Наксоса и Леонтин (что само по себе уникально для имеющихся у нас
источников), ни то, почему его деятельность была ограничена только
этими двумя городами и не распространялась на Катану — третью хал-
кидскую колонию. С основанием Катаны халкидяне получили колонии
как на северной, так и на южной границе Катанской равнины, и на этом
основании некоторые историки пришли к заключению, что халкидяне
с самого начала стремились установить контроль над всей этой равни-
81 С 150. ю H 79: 128 ел.; С 149.
82 С 150: 25 ел.; С 37: 171 ел. м С 150: 22 ел. и фото VI.

128
Глава 37
ной85. Так это или нет, ясно одно: для всех трех халкидских колоний,
возникших одна за другой, сельскохозяйственная земля имела
наиважнейшее значение.
Между тем Сиракузы были колонизованы в 733 г. до н. э.
коринфянами под предводительством Архия, представителя дома Бакхиадов,
правивших в Коринфе и возводивших свою родословную к Гераклу
(Фукидид. VI. 3. 2)86. Согласно Страбону в ту же экспедицию вместе с
Архием отправился еще один представитель рода Бакхиадов — Херси-
крат, основавший коринфскую колонию на Керкире (Страбон. VI. 269).
Это утверждение выглядит правдоподобным, поскольку Керкира
являлась наиболее важным портом захода [т. е. портом, миновать который
корабль не может, если порт оказывается на пути его следования] для
греков, направляющихся морем на Запад (ср.: Фукидид. I. 44. 3), хотя
синхронизм этих двух колониальных предприятий представляется
подозрительным. Дата Евсевия для коринфского поселения на
Керкире — 706 г. до н. э., что указывает на иную традицию, и, кроме того, в
том же пассаже Страбон передает совершенно ложную версию об
одновременном основании Кротона и Сиракуз. Самая ранняя керамика,
найденная на Керкире, относится к двум последним декадам VIQ в. до
н. э. и не может внести ясность в этот вопрос87.
Место, где возникли Сиракузы, было замечательным (рис. 18).
Остров Ортигия, находившийся рядом с берегом, расположен таким
образом, что город располагал двумя великолепными гаванями, из
которых южная, Большая гавань, отличалась необычайными
размерами. Сама Ортигия с площадью в 40 га вполне пригодна для
расположения здесь довольно крупного поселка, к тому же на острове есть
пресноводный источник — Аретуза, знаменитая как качеством воды,
так и ее обилием. На главном острове к городу примыкала долина реки
Анап, весьма ценная в сельскохозяйственном отношении88.
Согласно Фукидиду, колонисты изгнали сикулов из Ортигии, и самые
ранние греческие постройки действительно были найдены
построенными поверх остатков сикульской деревни89. Коринфяне не замедлили
переправиться на главный остров. Поселение VIQ в. до н. э. возникло в
километре от узкого пролива (через который позднее был перекинут
мост), отделявшего Сицилию от Ортигии90, а первое кладбище было
расположено в Фуско, в полутора километрах от этого места. Поселенцы
держали под своим контролем гораздо более обширную прилегающую
территорию. Крупное сикульское поселение у Панталики в 24 км к
западу от Сиракуз было, по всей видимости, заброшено во времена
коринфской колонизации91, а приблизительно к 700 г. до н. э. колонисты
заняли Гелор (совр. Элоро), обладавший вьшгрышной позицией на
побережье в 30 км к югу от Сиракуз92.
85 С 65: 10. ю С 127; С 134: 143.
86 Ср.: С 5: 220. м С 138: 23 ел.
87 С 95: 150 ел. 91 С 164: НО ел.
88С64А: Пел. 92С137: 117 ел.

Колониальная экспансия Греции
129
Рис. 18. План Сиракуз (публ. по: С 64А: 94, рис. 19)
Ранние жилища поселенцев были прямоугольными
однокомнатными помещениями, площадью около 4 кв. м, строились они рядом друг
с другом93. Первые могилы на некрополе в Фуско также не
производят особого впечатления94. По-видимому, при первом поколении
знаменитые богатства Сиракуз еще не образовались (если только не
допустить, что уже в это время существовало значительное неравенство,
а богатые захоронения до сих пор просто не обнаружены
исследователями).
Мегары Гиблейские были основаны мегарскими колонистами в 728 г.
до н. э., по Фукидиду (VI. 4. 1), после целой череды злоключений.
Сначала переселенцы попытались закрепиться в Тротиле, который,
вероятно, должен быть локализован в местности рядом с небольшой
бухтой Ла-Брука на южной оконечности залива Катания95. Покинув это
место, мегарские колонисты некоторое время проживали в Леонтинах
совместно с халкидянами, но были изгнаны последними. Затем они
попытались поселиться на Tance, небольшом полуострове (почти остро-
93 С 137: 73; С 170: 269, примеч. 2. 95 С 34: 112.
94 H 54: 341; С 86.
9 Заказ № К-7530

130
Глава 37
ве) в заливе Аугуста, расположенном на расстоянии менее 17 км к
северу от Сиракуз. Здесь умер ойкист Ламис. Среди многочисленных
захоронений бронзового века на Tance Орси обнаружил единственную
более позднюю могилу в более высоком слое, содержащую два
скелета, два коринфских позднегеометрических сосуда и пинцет96. Имея
соответствующую датировку, это захоронение обычно воспринимают как
могилу Ламиса97, однако в силу скудости погребального инвентаря мы
не можем реконструировать истинную историю покоившихся здесь
людей (мужа и жены?)98. В конечном итоге странники получили землю
для поселения на побережье в 8 км к северу, которую предоставил им
местный сикульский царь Гиблон, чье имя, возможно, увековечено в
названии колонии (Мегары Гиблейские).
Эта территория была мало пригодна для обороны, и занять ее
путники могли только с разрешения местного населения. Впрочем,
местность эта имела достаточные запасы пресной воды, небольшие
мелкие гавани и составляла часть приморской равнины приблизительно
15 км в длину и от 6 до 7 км в ширину. Поскольку город прекратил
существование в 213 г. до н. э.99, данное городище предлагает для
исследователей великолепные возможности, из которых почти все
недавно были исчерпаны раскопками Балле, Вийара и их коллег.
На основе археологических разведок и исследования дневной [т. е.
без проведения земляных работ, раскопок] поверхности можно сделать
вывод, что вся северная часть этого низинного плато, где и находился
город, вплоть до более поздней стены, защищавшей поселение со
стороны суши, была заселена в VTQ в. до н. э.100. Это довольно обширная
зона, по площади равная почти 36 га, или 90 акрам, причем
незначительное количество зданий VIII в. до н. э., раскопанных в
исследованной зоне, стоят отдельно друг от друга, из чего следует предположить
низкую плотность населения, хотя оценить популяцию в точных цис]>
рах мы, к сожалению, не можем101.
Раскопки агоры [— рыночной площади, обычно становившейся
местом проведения народных собраний и средоточием политической
жизни города] и ее окрестностей показали, что эта зона была
распланирована во второй половине Vu в. до н. э., после чего ее форма
оставалась в основном неизменной102. Кроме того, дома VIII в. до н. э., хотя
они редко были обращены к улице, неизменно располагались в одну
линию вдоль главной улицы их района, причем ни одна дорога — и тем
более агора — не разрушила ни одного более раннего здания103. Вывод
археологов кажется неизбежным: план улиц и публичного центра был
разработан в самом начале, так что Мегары Гиблейские были сплани-
96 С 126: 103 ел., вкл. IV, № 16; С 166: 337. 10° С 165: 91 ел.
97 С 65: 19. 1Ш С 170: 263-270, план XI; ср.: 411 ел.
98 H 51: 194; ср.: С 57: 34. 102 С 165: 87; С 170: 388-390.
99 С 170: 8. 103 С 165: 89 ел., 92; С 170: 270.

Колониальная экспансия Греции 131
Рис. 19. План Мегар Гиблейских (публ. по: С 170, план 1)
рованным городом уже в VIII в. до н. э. (рис. 19). Многие элементы
этого плана носят регулярный характер, однако имеются и некоторые
удивительные неправильные детали, из которых самой поразительной
является трапециевидная форма агоры, создающая две различным
образом ориентированные сетки улиц и жилых кварталов. Это
доказывает, что проектировщики не стремились к прямоугольности —
черте, характерной для позднейших распланированных городов, которую
мы обнаруживаем не ранее Vu в. до н. э. в западных колониях104.
Первые дома были простыми, прямоугольными, однокомнатными
помещениями, занимали площадь примерно в 5 кв. м и строились из
камня. Рядом с некоторыми зданиями выкапывались ямы для хранения
зерна105. Имеется большое количество керамики, из которой самая ранняя
относится к позднему геометрическому I периоду (ок. 750 — ок. 725 гг. до
н. э.)1.06, что подтверждает дату основания колонии, указанную Фукиди-
дом. Поскольку значительная часть этой гончарной продукции изготав-
104 С 164: 76, 112; С 56; H 77: 22-24; С 31.
105 С 170: 263-270.
10(3 С 167; H 25: 323-325; 427.

132
Глава 37
ливалась здесь же, мы имеем доказательство существования местного
производства, а поскольку колонисты могли позволить себе
импортировать вазы высокого художественного качества и такие продукты, как
вино и масло, ясно, что они достигли определенного материального
благополучия107.
Занкла (позднее Мессана, совр. Мессина) получила свое название от
слова, исходное значение которого — «серп». Дело в том, что в этом
месте находится длинная, узкая и изогнутая полоса земли, которая
образует гавань и предоставляет прекрасное место для морских судов
на западной стороне эффектного узкого пролива, разделяющего
Сицилию и Италию. Согласно Фукидиду (VI. 4. 5) первоначально эта
местность была заселена пиратами из италийских Ким; позднее сюда
прибыло большое количество переселенцев из Халкиды и других городов
Евбеи. Основателями Занклы были Периер из Ким и Кратемен из
Халкиды. Фукидид не указывает никаких дат, но небольшое количество
археологических находок включает черепок позднего
геометрического I периода (ок. 750 — ок. 725 гг. до н. э.)108. Территориальные владения
Занклы практически не распространялись за пределы городских стен,
однако отсутствие земли она возместила основанием зависимой
колонии в Милах, на перешейке длинного и узкого полуострова,
вытянутого на север в сторону Липарских островов109. На полуострове к северу
от перешейка имелась пригодная для сельского хозяйства земля и
удобная приморская равнина по соседству. Археологические материалы
доказывают, что Милы уже были заселены, когда в последней
четверти VIII в. до н. э. здесь появилась греческая колония110. Запись Евсевия
под 717 г. до н. э. может относиться к Милам; если это так, то
колонизация Занклы могла быть осуществлена в любом случае до этого
времени.
Южная Италия
На италийской стороне Мессинского пролива халкидяне основали
другую колонию, Регий (современный город Реджо-ди-Калабрия).
Относительно выведения этого поселения литературные источники запутаны
и в большом количестве содержат откровенно фиктивный материал,
так что возникает соблазн отбросить все эти свидетельства, за
исключением краткого и здравого утверждения Антиоха Сиракузского о том,
что народ Занклы призвал халкидских поселенцев и назначил Анти-
мнеста основателем новой колонии (FGrH 555 F 9 = Страбон. VI. 257).
Впрочем, этот рассказ мог быть рационалистической попыткой
объяснить близкие отношения, существовавшие между двумя городами —
107 С 170: 411.
108 H 25: 323, 325; С 161, фото Vu.
109 С 65: 211; С 34: 97 ел; С 161: 81.
110 С 39: 83, 116 ел.; С 161: 84; H 25: 104, 323.

Колониальная экспансия Греции
133
Занклой и Регием — в исторические времена, а вот относительно
участия в этом переселении также изгнанных из Пелопоннеса мессенцев
трудно отделаться поверхностным объяснением, поскольку это участие
является важным элементом в сохранившейся традиции111. Рассказ о
прибытии мессенцев обеспечивает нас единственным хронологическим
указанием, поскольку говорится, что они были изгнаны во времена
Первой Мессенской войны, традиционно датируемой 743—720 гг. до
н. э. Если бы мы могли полагаться на единственную ойнохою [кувшин
с одной ручкой для разливания вина] позднего геометрического
периода, происходящую предположительно из могилы, то дата основания
Регия должна быть определена до 720 г. до н. э.112. Качество наших
источников весьма посредственное, но Регий вполне мог быть первой
греческой колонией в самой южной части Италии.
Поскольку близ города было очень мало пригодной
сельскохозяйственной земли, Регий делал ставку на возможности, предоставляемые
морем, а также на свое стратегическое положение. В течение всей
своей истории он был тесно связан с греческими городами Сицилии.
Теперь отправимся в другой мир и к другим грекам — в район
залива Таранто, где также сохранились следы колонизации \ТП в. до н. э.
Город Сибарис лежал на побережье Калабрии на южной
оконечности «подъема» итальянского «сапога», в том месте, где залив Таранто
и Тирренское море разделены самой узкой полосой земли. Ахейское
происхождение этого населенного пункта ясно как из сохранившихся
литературных источников, так и из надписей, обнаруженных во время
раскопок 1960-х — нач. 1970-х гг.113. Впрочем, Аристотель
рассказывает, что в колонизации принимали участие также и переселенцы из
Трезена (Политика. V. 1303 а). Однако полное отсутствие иных
указаний на трезенцев весьма затрудняет интерпретацию этого сюжета.
Раскопки на месте Сибариса представляют собой одну из героических
страниц в истории современной археологии114. Теперь мы знаем
определенно, что древнейший город лежал ниже его преемников, Фурий и
Копий, к северу от старого русла Крати, в 3 км от современного побережья.
По всей видимости, город был распланирован параллельно к морской
береговой линии и находился между двумя реками: Сибаридой (совр.
Кошиле) с севера и Кратидой (совр. Крати) с юга (Страбон. VI. 263).
Поскольку предполагаемые древние русла этих рек в зоне города
отстояли друг от друга примерно на 6 км, мы, видимо, можем представить
себе очень большое, широко раскинувшееся место, расположенное в
низине на песчаных прибрежных дюнах115.
Дата основания Сибариса — 720 г. до н. э. — установлена на основе
утверждений о его существовании на протяжении 210 лет и
разрушении в 510 г. до н. э. (Диодор. XI. 90. 3; Псевдо-Скимн. 357—360)116. Хотя
111 С 161: 66-80; С 5: 17-19. 114 С 145; С 68.
112 H 25: 372. ш С 56.
113 С 83: 303. 116Ср.:С 115.

134
Глава 37
относительно первой цифры подозревают умозрительное вычисление
по поколениям (например, шесть поколений по 35 лет каждое), дата
разрушения кажется вполне надежной благодаря археологическим
находкам, а часть сосуда «тапсосского» стиля, также обнаруженная
здесь, может быть датирована третьей четвертью VTQ в. до н. э.117.
Обширная и очень плодородная аллювиальная долина Сибариса
окаймлена горами, в которых обнаружены многочисленные поселения
железного века118. Материал, полученный в ходе исследования
некоторых из них, показал, что ахейские колонисты оказались достаточно
сильны, чтобы ликвидировать доминировавшие в долине поселения.
Городок у Торре-Мордилло, например, занимавший сильную позицию
на правом берегу реки Кошиле и отстоявший от Сибариса
приблизительно на 10 км в глубь материка, был насильственно уничтожен во
времена основания Сибариса; два процветавших туземных поселения —
у Франкавиллы-Мариттимы (примерно в 14 км на северо-запад от
Сибариса) и у Амендолары (примерно в 30 км к северу от Сибариса) —
прекратили свое существование в то же самое время. Население
Амендолары удалилось в район Сан-Никола, в 3 км в восточном
направлении. У Франкавиллы-Мариттимы греки установили святилище Афины
около 700 г. до н. э., хотя туземное население, жившее здесь прежде,
сохранилось в небольшом поселении, возникшем поблизости119.
Другая ахейская колония, Кротон, была основана под
предводительством Мискелла из Рип120 на восточном побережье Калабрии на
западной оконечности залива Таранто. Здесь мощный мыс с гаванями по обе
стороны предлагал наилучшую защиту для кораблей на всем побережье
залива, если не считать, конечно, гавани Тарента. Основание как
Кротона, так и Сибариса Евсевий датирует 709 г. до н. э. Этот синхронизм
несомненно ложный, вызванный желанием хрониста представить двух
великих соперников в паре от первых дней их существования; дата эта,
впрочем, выглядит подходящей для Кротона, где раскопками в районе
современного почтамта в самых нижних слоях выявлено большое
количество ранней протокоринфской керамики (ок. 725 — ок. 700 гг. до н. э.),
но ничего более древнего121.
Новые археологические исследования показали также, что город
очень быстро распространился далеко за пределы мыса. Расположение
самых ранних стен жилых помещений соответствует плану прямых
улиц, который оставался фактически неизменным в классическом и
эллинистическом городе. Эти дома были прямоугольными,
возводились из глиняных кирпичей на каменном цоколе, закладывались
отдельно друг от друга. Хотя в сельскохозяйственном отношении Кротон
117 С 83: 292 ел., рис. 5.
118 С 144; С 76: фото ХШ.
119 С 75: 625 ел.; С 76: 244; С 77.
120 Геродот. Vin. 47; Страбон. VI. 262; Гиппий Регийский: FGrH 544 F 1.
121 С 70: 61 ел.

Колониальная экспансия Греции
135
Рис. 20. План района Тарента (публ. по: С 190, вкл. 55)
не был столь же богат, как Сибарис, он обладал пахотной землей на
приморской равнине, особенно в южной ее части, которая, как мы
полагаем, контролировалась колонией.
Тарент (совр. Таранто) — самая поздняя колония VIII в. до н. э. в
Италии. (О Сирисе и о Метапонте речь пойдет в следующей главе.) Это
исключительное в географическом смысле место (рис. 20) было
образовано путем «погружения», когда море медленно, но верно затопляло
приморскую равнину122. В своем продвижении оно оставило небольшой
полуостров, разделявший две огромные бухты — внутреннюю (Маре
Пикколо, т. е. Малое море) и внешнюю (Маре Гранде, т. е. Большое
море), которые были соединены лишь узким каналом шириной
приблизительно в 100 м. Канал отделял оконечность этого полуострова от утеса
на другой стороне материка — Сколио-дель-Тонно. Узкая оконечность
полуострова (в настоящее время Читта Веккья, т. е. Старый город) могла
быть легко перекрыта стеной в районе низинного перешейка, на месте
которого в 1480 г. был прорыт современный канал. Таким образом,
колонисты обладали фактически островным положением, располагая
территорией порядка 900 м в длину и 250 м в ширину в самом широком
месте (примерно 16 га или 40 акров), с довольно крутыми обрывами на
большом протяжении (рис. 21)123.
122 С 152: 32-36.
123 С 109.

136 Глава 37
Рис. 21. План Тарента (публ. по: С 152)
Тарент являлся спартанской колонией, и его вероятным ойкистам был
Фалант, однако детали рассказа о выведении этого поселения,
переданные Антиохом и Эфором124, не заслуживают доверия и могут быть
поняты в качестве этиологической попытки объяснить специфическое
название колонистов — парфении [букв.: «девичьи», т. е. рожденные
незамужними девами], которое в классический период было уже непонятным125.
Дата Евсевия — 706 г. до н. э. — подтверждается самым ранним
открытым в Таренте археологическим материалом, датируемым последней
четвертью VHI в. до н. э.126. Впрочем у Сатириона, что находится на
небольшом мысу с великолепным видом и двумя маленькими гаванями
приблизительно в 60 км к юго-востоку от Тарента, керамика позднего
геометрического I периода (ок. 750 — ок. 725 гг. до н. э.) послужила
хронологической меткой для самого раннего поселения в этом месте и
позволила подтвердить существующие в литературных источниках намеки на то,
что Сатирион был основан раньше Тарента127. Можно априорно
утверждать, что, перед тем как захватить выдающуюся во всех отношениях
местность Тарента, греки могли предпринять более скромную высадку на
берег, поскольку мы знаем, что оккупации Тарента непосредственно
предшествовали другие колонизационные предприятия греков.
124 Страбон. VI. 278-280; FGrH 555 F 13; FGrH 70 F 216.
125 С 182: 40 ел.
126 С 109: 358; H 25: 104, 323.
127 С 105; С 106.

Колониальная экспансия Греции
137
Первое поселение в Таренте возникло на территории современного
Старого Города (Читта Веккья). В отличие от колонистов Сиракуз
(города, который Тарент очень сильно напоминает), здесь первопоселенцы не
стали планировать распространение своего жизненного пространства за
перешеек на юго-восток, поскольку в этом месте они хоронили своих
покойников (вывод, сделанный на том основании, что именно тут
находился городской некрополь в середине классического и в
эллинистический период)128. Возможно, они опасались коренных жителей. Апулия и
Япигия, области на юго-востоке Италии, в общем не были греческой
колониальной территорией, несмотря на всю их привлекательность и
близость к Греции. По-видимому, туземное население обычно и желало и
было способно изгнать греческих колонистов — но только не в случае с
Тарентом. Мы располагаем двумя противоречивыми сообщениями о том,
как здесь были приняты греческие колонисты, однако оба рассказа
отсылают нас к легендарным временам (Страбон. VI. 27&—280). В целом
создается впечатление, что это был акт насильственной колонизации.
Таким образом, греки за короткое время утвердились в Кампании,
Восточной Сицилии, районе Мессинского пролива и залива Таранто.
Даже если учитывать, что большинство метрополий представляли
собой сильные города, скорость и размах переселенческого движения,
которое в одночасье открыло данный регион для греков, поистине
поражают. Было высказано предположение, что колонизации греков
научили финикийцы129. Хотя аргументы для той точки зрения, что до
греков в Сицилии уже были финикийцы и что эллинские
колониальные поселения были похожи на финикийские, легко могут быть
опровергнуты130, всё же гипотеза о получении греками благоприятной
возможности для колонизации запада именно благодаря контактам с
финикийцами сохраняет свое значение.
IV. Северное побережье Эгеиды
Плутарх (Греческие вопросы. XI) рассказывает нам, что эретрийские
колонисты, будучи изгнанными из Керкиры припльшшими туда
коринфянами под предводительством Харикрата (sic\), попытались вернуться
на родину. Однако соотечественники не пустили их в Эретрию, не дав
сойти на берег. Поэтому изгнанники отплыли во Фракию, где и осели,
назвав свое поселение Мефоной131. Этот город расположился на
западном берегу Фермейского залива132, обозначив западную окраину того
128 С 109: 357 ел., 380.
129 А 38: 47 ел.
130 С 64: 46, 55 ел.
131 Ср.: С 84; А 29: 63-65; С 55; С 6: 46; Ε 34: 425 ел.
132 Ε 34: 129.

138
Глава 37
колониального региона, который мы обсуждаем; с восточного края его
граница прошла по Херсонесу Фракийскому. Между этими двумя
пунктами всё побережье Фракии было усеяно греческими колониями, но
Халкидский полуостров предлагал совершенно особые возможности
для морского народа, поскольку три ответвления этого полуострова,
вытянутые на юг, — Паллена, Ситония и Акта — образовывали весьма
протяженную береговую линию. Эта зона включала также острова в
открытом море: Фасос и Самофракию.
Географически этот регион если и не является частью собственно
Греции, то во всяком случае расположен достаточно близко от нее, а
потому определенно является частью Эгейского мира. В отличие от
Южной Греции, климат в рассматриваемом регионе не носит ярко
выраженного средиземноморского характера; здесь более дождливое
лето, суровее ветры, а крупные реки относятся к европейскому типу,
то есть не пересыхают летом. В устьях эти речные потоки образуют
поймы с хорошей почвой. Богатые лесные запасы и ценные
минеральные ресурсы (особенно драгоценные металлы) делают регион еще
более привлекательным133.
В колонизационную эпоху вся эта страна, известная как Фракия, была
населена, за некоторыми исключениями, племенами, которые греки
именовали фракийцами (в некоторых случаях расширительно)134.
Исключение, более других достойное внимания, касается загадочных
пеласгов. Это имя было дано эллинами негреческим обитателям Акты и Са-
мофракии (ограничимся этими двумя названиями, чтобы не упоминать
большое количество других мест за пределами рассматриваемого
региона, также связанных с пеласгами). На Лемносе этот народ говорил на
языке, родственном этрусскому, тогда как на Самофракии они
считались по своему происхождению фракийцами. Мы должны, по крайней
мере, сделать вывод, что к началу исторических времен пеласгов четко
отличали от фракийцев, и, насколько позволяют заключить наши
источники, греки рассматривали их скорее как соседей фракийцев. В
восточной части региона македоняне не были еще достаточно сильны и едины,
чтобы противостоять греческой колонизации в зоне Фермейского
залива или на Халкидике. Поэтому грекам приходилось здесь сталкиваться
главным образом с отдельными фракийскими племенами.
Античные источники по греческой колонизации Северной Эгеиды
настолько бедны, что остается много места для теоретизирования на
сей счет; было, к примеру, даже высказано предположение, что имя
«Халкидика» и название «халкидяне» не имели во Фракии ничего
общего с евбейской Халкидой135. Эта ошибочная гипотеза была
справедливо отвергнута Д. Брадином в его в высшей степени полезной
работе по халкидской колонизации во Фракии136, где представлен,
вероятно, самый полный список этих халкидских поселений.
133 Ε 16.
134 Ε 34: 418.
135 С 195.
136 С 187.

140
Глава 37
За исключением нескольких андросских колоний на северо-востоке,
ахейской Скионы и коринфской Потидеи, полуостров Халкидика был
колонизован двумя евбейскими городами — Халкидой и Эретрией. Из
последней были выведены поселения на Паллену и в район Фермейского
залива, Халкида колонизовала Ситонию и, согласно Фукидиду (IV. 109.
3 ел.), часть Акты, хотя догреческое население оставалось здесь
достаточно сильным. Вопрос о хронологии этой колонизации до сих пор
остается дискуссионным. Впрочем, приход сюда греков уже в VUE в. до н. э.
можно предположить на основании некоторых литературных
свидетельств137, которые, хотя и отличаются чрезвычайной скудостью, всё же
сами по себе оказываются более веским аргументом, чем косвенные и
априорные доказательства, выдвинутые против столь ранней
датировки138. Полное отсутствие археологических данных мешает
определенности, однако в настоящее время мы можем рассматривать Халкидику в
качестве важнейшей зоны греческой колонизации в УШ в. до н. э.
К востоку от Халкидики Фасосу была уготована роль стать самой
крупной греческой колонией во всем регионе Северной Эгеиды. Это
был остров в открытом море, имевший почти круглые очертания (его
протяженность с юга на север — 25,5 км, а с запада на восток — 23,5 км),
площадью приблизительно 398 кв. км. Пролив, отделяющий остров от
материка, имеет в ширину почти 6 км. Хотя в целом ландшафт здесь
гористый, Фасос обладает некоторым числом плодородных долин и
хорошо обеспечен пресной водой. К тому же в древности на острове
были залежи полезных ископаемых, включая золото139.
До прибытия сюда греков Фасос населяли фракийцы. Одно из их
поселений было раскопано в горном районе в южной части острова на
вершине под названием Кастри, что находится между современными
деревнями Теологос и Потос. Другое поселение находилось на месте
позднейшего греческого города, обладая великолепной позицией на
северном побережье, обращенном в сторону материка, где
вместительная бухта, окруженная холмами, по форме напоминает греческий
театр. Фракийцы, проживавшие здесь, торговали с прибывавшими из-за
моря купцами и позволяли финикийцам разрабатывать золотые
рудники140. Финикийцы вполне могли учредить культ Мелькарта на Фасо-
се, который греки позднее сохранили в качестве культа Геракла141.
Дата колонизации Фасоса жителями кикладского острова Пароса
долгое время оставалась под вопросом; теперь, однако, ясно, что и
литературные и материальные свидетельства указывают на время около
650 г. до н. э.142. Архилох застал самое начало или, по крайней мере, ран-
137 Аристотель. О любви. Фр. 3 (в серии «Oxford Classical Texts»); Плутарх. Греческие
вопросы. XI; Страбон. 447. Ср.: С 6: 46 ел.
138 См., напр.: D 29: 71; Ε 34: 432, примеч. 2, 440.
139 С 196; С 188.
140 С 194.
141 С 35.
142 С 194.

Колониальная экспансия Греции
141
ний период греческого Фасоса, что следует из некоторых ссылок в его
стихах. Он описывал внешний вид острова и сравнивал его с Сирисом,
городом в Южной Италии (к выгоде последнего): «Как осла хребет, /
Заросший диким лесом, он вздымается. / Невзрачный край, немилый и
нерадостный, /Не то что край, где плещут волны Сириса» (фрр. 21, 22
West; пер. В. Вересаева). В другом фрагменте он с сожалением замечал:
«Словно скорби всей Эллады в нашем Фасосе сошлись» (фр. 102 West;
пер. В. Вересаева), намекая, вероятно, на то, что паросцы,
организовавшие колонизацию Фасоса, не ограничились участием в этом
предприятии одних только своих сограждан, а пригласили переселенцев из
самых разных мест. Архилох скорбит о «бедах фасосцев» (фр. 20 West),
а не о печалях Магнесии (разрушенной киммерийцами) и называет
Фасос «трижды несчастным» (фр. 228 West). Эти хотя и
неопределенные, но откровенно неблагоприятные ссылки могут быть объяснены тем
обстоятельством, что фасосцы были вынуждены вести суровую
борьбу с фракийцами, о которой поэт упоминает не один раз и которая,
вероятно, имела место как на самом острове, так и на материке. Помимо
открытых военных столкновений греки обращались с фракийцами и
иным способом, о котором поэт говорит как о позорном деле143.
Возможно, на основании фрагментов Архилоха не будет слишком смелым
вывод, что греческая колонизация опиралась во многом на грубую силу
и обман.
Паросские колонисты быстро установили контроль над всем Фасо-
сом. Алики, место в юго-восточном углу острова, было заселено уже в
Vu в. до н. э.144, а фракийское поселение в Кастри было заброшено
примерно во времена греческой колонизации145. Но это еще не всё. Теперь
нам известно, что некоторые фасосские поселения на противоположном
фракийском берегу были образованы в период жизни поколения,
колонизовавшего сам Фасос. Греческая керамика третьей четверти Vu в. до
н. э. была обнаружена в Неаполе (совр. Кавалла), Эсиме и Галепсе146.
Так что в ходе той же самой колонизации Фасоса паросцами
фракийское побережье напротив острова было обращено в фасосскую перею
[περαια — противоположный берег; часть страны, находящаяся по ту
сторону]. Что касается размеров переи, следует сказать, что Галепс
представлял собой самую западную фасосскую колонию на материке, в то
время как на востоке, насколько нам известно, во времена Архилоха
фасосцы оспаривали контроль над Стримой у Маронеи147.
Интересно отметить, что в середине Vu в. до н. э. и на западной, и
на восточной окраинах фасосской пере и другие греческие полисы либо
. 143 «Мы настигли и убили счетом ровно семерых: / Целых тысяча нас было» (фр. 101
West; пер. В. Вересаева); см. также: фр. 5 West; IG XII Suppl.: 212 слл., A.I. 40-52; Кал-
лимах. Причины. Фр. 104 (комментарии к этому месту: А 52). Ср.: С 194: 85.
144 С 189: 84-38.
145 С 194: 72.
146 С 194: 95.
147 Филохор: FGrH 328 F 43. Ср.: С 185: 91-97.

142
Глава 37
выводили свои колонии, либо пытались это сделать. На
северо-востоке Халкидики были четыре колонии с Андроса, три из которых, по
литературным источникам, датируются 655 г. до н. э.148. На востоке
фасосской переи хиосская колония в Маронее была основана еще до
времени Архилоха, причем сам город существовал задолго до
прибытия сюда хиосцев149, [будучи под властью племени киконов,] а первая
попытка заселить Абдеры, предпринятая Тимесием из Клазомен,
неудавшаяся из-за противодействия фракийцев (Геродот. I. 168),
датируется в нашей традиции 654 г. до н. э.
На основании этих датировок разумно прийти к заключению, что
данная часть фракийского побережья — вместе с самим Фасосом —
оказалась открытой для греческой колонизации приблизительно в
середине Vu в. до н. э. В руках паросских колонистов оказалась львиная
доля всей этой зоны с ее выдающимися естественными
преимуществами. Нам известно, что в классический период Фасос осуществлял
политический контроль над своими зависимыми колониями в
прилегающем материковом регионе, извлекая из этого положения огромные
экономические выгоды150. У нас нет причин сомневаться в том, что
такие условия сложились с самого начала.
Обрывистый и скалистый остров Самофракия, известный в
древности своим святилищем Великих богов, был колонизован, согласно
господствующей ныне точке зрения, около 700 г. до н. э. эолийскими
греками151. Данная датировка, однако, базируется на шатких основаниях,
и, по всей видимости, было бы лучше следовать нашему более
раннему и более надежному авторитету — Антифонту, который
приписывает эту колонизацию Самосу и косвенно датирует ее VI в. до н. э.,
возможно, второй его половиной152. Дата эта в целом подтверждается, во-
первых, рассказом Геродота (VIII. 90. 2 ел.), из которого нам известно
о самофракийском календаре153, во-вторых, некоторыми
свидетельствами археологического характера из некрополя античного города154 и, в-
третьих, датой появления грекоязычных надписей в святилище155.
Имеются также надписи на негреческом языке (хотя и начертанные
греческими буквами), которые были интерпретированы на базе
весьма скудного материала как фракийские156. Все эти посвящения
доказывают, что святилище Великих богов и греки и негреки использовали
начиная со второй половины VI в. до н. э., так что в своем распоряже-
148 Евсевий (об Аканфе и Стагире); Плутарх. Греческие вопросы. XXX (о Сане).
149 Филохор: FGrH 328 F 43; Гомер. Одиссея. IX. 197 ел. Ср.: P-W, под словом
«Ismaros» (3).
150 С 5: 81-90.
151 С 199: 15.
152 Антифонт. Фр. 50 (49) (Teubner) = FGrH 548 F 5а (с комментарием Якоби на с. 474
его издания). Ср.: С 194: 68 ел.
153 С 202: 224 ел.
154 С 197: 64 ел.; С 190; С 191; С 192.
155 С 198: 21.
156 С 198: 8-19; С 186.

Колониальная экспансия Греции
143
нии мы имеем ранний и очень интересный пример смешанного
поселения, что можно сравнить лишь с поселением на Акте.
Очевидные преимущества региона Северной Эгеиды всегда
уравновешивались теми трудностями, с которыми было сопряжено основание
здесь поселений. Речь идет прежде всего о враждебности некоторых
местных племен, продолжавших оставаться на своих местах среди
греческих колоний вплоть до классического периода. Возможно, по
этой причине успешную колонизацию здесь смогли осуществить лишь
метрополии, расположенные поблизости: Халкида, Эретрия, Парос и
Андрос. Основание коринфянами Потидеи, обладавшей очень сильной
позицией на перешейке Паллены в западной части Халкидики,
случившееся во время правления Периандра (625—585 гг. до н. э.)157, —
очевидное исключение и лишь подтверждает правило. Потидея оставалась
зависимой колонией могущественной метрополии, а ее выведение
следует рассматривать в связи с такой же имперской колонизацией,
осуществлявшейся Коринфом в Северо-Западной Греции (см. ниже).
V. Геллеспонт, Пропонтида, Боспор
Пропонтида (Мраморное море), отделяющая Понт (Черное море) от
Эгеиды, на деле является морским озером с двумя узкими проливами,
Боспором и Геллеспонтом (Дарданеллами), напоминающими две реки,
одна из которых впадает в это озеро с востока, а другая вытекает из
него на запад. Хотя течение в обоих проливах направлено главным
образом из Черного моря в море Эгейское, и временами это течение
может быть сильным (особенно на Боспоре), мнение о том, что в
рассматриваемый нами период течение представляло собой
непреодолимый барьер для греческого проникновения в Понт (и тем более в
Пропонтиду), всё же должно быть признано ложным158. Климат и другие
географические характеристики Пропонтиды теоретически
превращали ее, учитывая близость к Греции, в идеальный колониальный
регион. В реальности колонизация Пропонтиды осуществлялась медленно
и нерешительно, служа прекрасной иллюстрацией к тому принципу,
что направление греческого колонизационного движения определялось
не географическими, а политическими факторами.
На западной границе этого региона эолийцы с Лесбоса и из других
мест утвердились в Троаде и на побережье Херсонеса Фракийского159.
К сожалению, как и для других эолийских колоний, мы не имеем
никаких дат для этих поселений. Единственным хронологическим
указателем служит начало греческой Трои (поселение Троя VTH), которую,
Фукидид. I. 56. 2; Николай Дамасский: FGrH 90 F 59.
С 217; С 222.
Псевдо-Скимн. 709 ел., 706.

144
Глава 37
принимая во внимание археологические материалы, следует отнести к
УШ в. до н. э.160. Это может послужить приблизительной датировкой
для эолийской экспансии в Троаде, но было бы слишком рискованно
делать на этом основании какие-то выводы об эолийской колонизации к
северу от Геллеспонта.'Оценивая ситуацию по материалам надежно
датированных колоний, можно сказать, что греческие поселения на
северном берегу Пропонтиды были редкими и относительно поздними, что
легко можно объяснить враждебностью и силой местных фракийских
племен.
Большинство сохранившихся в регионе Пропонтиды греческих
поселений были выведены двумя метрополиями — Милетом и Мегарами.
Самой древней колонией здесь мог быть милетский Кизик, если
доверять первой из двух дат его основания, указанных Евсевием (756 г. и
679 г. до н. э.). Когда для какой-либо колонии хронографы передают
более одной даты основания, обычно следует отбросить более раннюю
(или ранние) дату (даты), как, например, в вопросе о датировке Кире-
ны. В данном случае, впрочем, не исключено, что Кизик, основанный
впервые в середине VHI в. до н. э., был разрушен киммерийцами,
разгромившими в первой половине Vu в. до н. э. в Малой Азии также и
Гордий, столицу фригийской державы161, на краю которой и
находился Кизик. Таким образом, 679 г. до н. э. можно рассматривать как дату
его вторичного основания. (По такому образцу ситуация развивалась и
в Синопе на Понте, для которой один из наших источников намекает
на две даты основания162.) Такая реконструкция событий косвенно
подтверждается результатами раскопок в Хисартепе, что в 32 км от Кизи-
ка в глубь материка, где обнаружен греческий город с керамическим
материалом, относящимся самое раннее к первой половине VII в. до
н. э.163. Похоже, греки пребывали на побережье в течение некоторого
времени, перед тем как они отважились закрепиться в глубине
материка. Может быть, однажды открытие хороших археологических
материалов в самом Кизике сделает излишними эти весьма
неудовлетворительные теоретические предположения.
Помимо Пария, заложенного, вероятно, совместно Паросом, Эрет-
рией и Милетом в 709 г. до н. э. (Страбон. ХШ. 588), остальные ранние
колонии в Пропонтиде были связаны с переселенческими
предприятиями Мегар в самой отдаленной части данного региона. Речь идет об
Астаке, Халкедоне, Селимбрии и Византии. Дата Евсевия для Астака —
711 г. до н. э., однако это, возможно, находится в противоречии с
нашим самым ранним и лучшим авторитетом — Хароном из Лампсака
(FGrH 262 F 6), утверждавшим, что Астак был выведен из Халкедона,
в то время как, согласно тому же Евсевию, этот, последний, город сам
160 H 25: 376; D 27: 101.
161 Страбон. I. 61; Евсевий, под 696 г. до н. э.; ср.: В 87: 351.
162 Псевдо-Скимн. 986-997 (Diller); ср.: Геродот. IV. 12. 2; ср. также: С 217: 33 ел.
163 С 204; H 25: 377; А 7: 242, 246.

Колониальная экспансия Греции
145
был основан лишь в 685 г. до н. э. Поэтому дата Евсевия для Астака
выглядит подозрительно, так что Халкедон мы можем рассматривать
в качестве первой мегарской колонии в Пропонтиде.
Позднейшие путешественники с трудом могли понять, почему мегар-
ские поселенцы предпочли вполне заурядное место Халкедона
великолепной позиции на противоположной, европейской стороне Боспора, где
позднее возник Византии. Поэтому в древности Халкедон называли
«городом слепцов», повторяя слова перса Мегабаза, который сказал по
этому поводу, что только слепцы могли выбрать худшее место для
поселения, когда у них перед глазами было лучшее164. Более рациональное
объяснение может состоять в том, что первые мегарские колонисты не
обладали достаточными силами для захвата местности на опасном
европейском берегу, поэтому сначала они вынуждены были утвердиться на
азиатской стороне, чтобы собрать силы для последующей колонизации
Византия. Греческие колонисты очевидным образом не могли
игнорировать сильнейшую позицию этого места. Геродот говорит, что прошло 17
лет между выведением Халкедона и основанием Византия (IV. 144. 2).
Греческий Византии возник на восточной оконечности мыса, на том
месте, где в позднейшие времена был возведен дворец султана (Старый
Сераль). С северной стороны открывалась превосходная естественная
бухта Золотой Рог, тогда как с южной местность омывалась водами
Пропонтиды. Тем самым лишь западная сторона этого треугольника
нуждалась в наземной защите. Благодаря своей позиции и сильному
боспорскому течению Византии был обречен взять под контроль
необычайно узкий проход в Черное море (ср.: Полибий. IV. 38, 43 ел.).
Если говорить о вещах более приземленных, в этой местности
процветало рыболовство, а в округе, непосредственно примыкавшей к городу,
была прекрасная земля. Доступные нам источники передают довольно
путаную информацию о возникновении колонии165. Впрочем, детальный
анализ культовой практики, институтов и личных имен подтвердил как
то, что метрополией были Мегары, так и то, что участие переселенцев
из других регионов было также весьма существенным166. Возможно,
для успеха своего амбициозного предприятия мегарцы были
вынуждены обратиться с призывом ко многим другим полисам, приглашая
переселенцев принять участие в этой колонизации.
Еще до основания Византия мегарцы вывели колонию в Селимбрию,
располагавшуюся западнее на том же северном берегу (Псевдо-Скимн.
715 ел.). Таким образом, они организовали близко друг к другу четыре
колонии, установив тем самым контроль не только над Боспором, но и над
восточной частью Пропонтиды. То, что всю эту зону мегарцы
рассматривали как сферу своих жизненных интересов, становится ясным из исто-
164 Геродот. IV. 144. 1 ел.; Страбон. VTL 320; Тацит. Анналы. ХП. 63.
165 Псевдо-Скимн. 717; Страбон. Vu. 320; Веллей Патеркул. П. 7. 7; Дионисий
Византийский. (В издании А 28: 7 (строка 3), 15 (строка 7), 17 (строка 5) и др.)
166 Ε 218: 123 слл.; С 216А.
№ Заказ № К-7530

146
Глава 37
рии, рассказанной Плутархом [Греческие вопросы. LVII), согласно которой
мегарцы попытались воспрепятствовать самосцам вывести колонию в Пе-
ринф. Это им, впрочем, не удалось, поскольку в 602 г. до н. э. Перинф
всё же был основан, и самосцы разместили другие свои поселения (даты
их основания не записаны) на том же северном берегу Пропонтиды.
Создается впечатление, что на южной стороне Пропонтиды, к
западу от мегарского Астака, Милет обладал монополией в деле
колонизации. Ключ к объяснению такого доминирования может находиться в
сообщении Страбона, согласно которому Абидос, лежавший на
азиатской стороне Геллеспонта, был основан Милетом с позволения Гига,
царя Лидии167. Это не только дает приблизительную дату основания —
Гиг правил примерно с 680 до 652 г. до н. э., — но также показывает, что
уже в это время лидийцы стремились к контролю над этой частью
Малой Азии. Позднее, при Алиатте и Крезе, Милет имел особенно
близкие отношения с Лидией. Если такие связи предчувствовались уже
при Гиге, то привлекательной выглядит предположение о том, что
Милет получил привилегию в деле колонизации побережья,
находившегося под лидийским контролем168.
Во второй половине VI в. до н. э. возросшая сила Афин и их
заинтересованность в импорте зерна значительным образом повлияли на
колонизационную ситуацию в районе Пропонтиды.
Первой колонией, выведенной сюда из Афин, был Сигей,
разместившийся на южной стороне входа в Геллеспонт. Хотя традиция в этом
отношении не является безукоризненно ясной, можно утверждать, что
афинские поселенцы появились здесь в конце Vu в. до н. э. под
предводительством Фринона, олимпийского победителя169. Эта колонизация
обернулась долгой борьбой с митиленцами, притязавшими на это
место как на свое собственное, так что Сигей, безусловно, не мог стать
афинской колонией вплоть до того момента, когда Писистрат отправил
своего сына, Гегесистрата, захватить этот город. Дата этого события — около
530 г. до н. э. — была высчитана исходя из предполагаемого возраста
Гегесистрата. Такая датировка, однако, порождает серьезные трудности,
поскольку в то время побережье было частью персидской державы.
Поэтому привлекательным является допущение, что Писистрат послал
своего сына на завоевание Сигея около 546 г. до н. э., то есть как раз в
момент неопределенности, возникшей после окончания лидийского
правления и перед установлением персидского господства. Именно в это
время и сам Писистрат вернул себе тираническую власть в Афинах170.
Перед этим моментом Мильтиад Старший согласился на просьбу
фракийских долонков возглавить выведение афинской колонии в Хер-
167 Страбон. ХШ. 590; ср.: С 6: 41 ел.
168 D 48: 508.
169 Геродот. V. 94 ел.; Страбон. ХШ. 599. Ср.: С 5: 32 ел.
170 Данное предположение было высказано покойной Мэри Уайт в лекциях,
прочитанных ею в Афинах. Благодарю Синтию Харрисон за эту важную информацию.

Колониальная экспансия Греции
147
сонес Фракийский и помочь защитить это племя от местных врагов
(Геродот. VI. 34 слл.). Экспедиция Мильтиада пришлась на время,
когда Писистрат был тираном в Афинах, почти непосредственно перед
его вторым изгнанием, то есть между 561 и 556 гг. до н. э.171. Прежде
всего Мильтиад вошел в вооруженный конфликт с Лампсаком
(Геродот. VI. 37. 1, 38. 2), который, возможно, рассматривал эту
колонизацию как угрозу Геллеспонту. Как бы то ни было, в утверждении
тиранической власти над Сигеем мы можем видеть проявление афинской
политики, направленной на установление господства над этим морским
путем. Позднее сыновья Писистрата отправили сюда Мильтиада
Младшего, чтобы он принял власть над Херсонесом, переходившую по
наследству внутри данной семьи (это случилось между 523 и 513 гг. до н. э.)172.
Следующий важный шаг в деле установления контроля над морским
путем был сделан около 500 г. до н. э. самим Мильтиадом, когда он
изгнал пеласгов, населявших Лемнос (а также предположительно Имб-
рос), и заселил эти два острова афинянами (Геродот. VI. 140)т.
История греческой колонизации в Пропонтиде будет оставаться
темной и гипотетической до тех пор, пока в нашем распоряжении не
окажется достаточного количества археологических свидетельств из
этого региона. Впрочем, уже сейчас ясно, что доминирующая роль
здесь принадлежала Милету и Мегарам. Первая из этих метрополий
представляла собой могущественный торговый и морской город,
который, согласно одной убедительной интерпретации174, был вынужден
обратиться к широкой колонизации и заморской торговле из-за
установления лидийского контроля над внутренними районами страны.
Мегары также обладали незначительными сельскохозяйственными
ресурсами, а сильные соседи лишали их возможности расширить
близлежащую территорию. Колонизационные попытки Мегар на западе
очень быстро сошли на нет, но в Пропонтиде этот полис оказался в
авангарде и воспользовался предоставленной возможностью для
захвата ключевых мест, позволявших контролировать Боспор, обеспечив
тем самым своим колониям блестящее будущее в этом регионе.
VI. Понт
Климат Черного моря более влажный и более прохладный, нежели в
материковой Греции и Эгеиде, а в Северном Причерноморье зимы по
сравнению со всеми другими регионами греческой колонизации самые
171 С 5: 32.
172 Фигурирующая в историографии более точная дата — ок. 516—515 гг. до н. э. —
базируется на рискованной интерпретации испорченного места у Геродота (VI. 40. 1).
См.: F 91: 216 ел.
173 С 5: 32, 175.
174 С 10.

148
Глава 37
суровые. На южном побережье Понта погодные условия были для
эллинов более привычными, однако горы близко подходят здесь к
морю, а гавани, в которых корабли могли бы укрыться от северных
ветров, как, например, в Синопе, чрезвычайно редки. Это еще более
верно по отношению к восточной части, где Кавказские горы
превращают побережье в регион, почти полностью лишенный гостеприимных
бухт. Подавляющее большинство мест, благоприятных с точки зрения
их позиции и ресурсов, находятся на западном и северном
побережьях, особенно в закрытых устьях больших рек (лиманах), которые
предоставляют удобные гавани, обилие рыбы, а также достаточное
количество соли, чтобы эту рыбу сохранять. Кроме того, эти реки
обеспечивали доступ во внутренние районы страны, и этими путями греки
пользовались со времени основания колоний.
Серьезную проблему для греческих колонистов представляли
туземные племена, проживавшие по берегам Понта. Помимо скифов,
которые, согласно некоторым греческим авторам, «приносили в
жертву чужестранцев, пожирали их мясо, а черепа использовали в качестве
чаш для питья» (Страбон. VII. 298), и фракийцы на западе, и тавры в
Херсонесе Таврическом (Крым), и колхи на Кавказе — все они
представляли для греков угрозу и были причиной того, что эллины
предпочитали вообще никогда не появляться в некоторых районах (например,
побережье к юго-востоку от Херсонеса Таврического). Впрочем, здесь,
как и повсюду в других местах, поиск способа мирного
сосуществования с туземным населением был одним из ключевых элементов
успеха греческой колонизации.
Главной колонией на южном побережье являлась Синопа,
основанная Милетом на перешейке, соединяющем полуостров с материком.
Здесь находилась наилучшая гавань на всем южном берегу Понта175.
Проблема хронологии возникновения Синопы лежит в центре одного
из самых противоречивых вопросов истории греческой колонизации:
действительно ли эллины начали выводить свои поселения на берега
Понта в VUE в. до н. э.176?
Дата Евсевия для основания Синопы — 631 г. до н. э., однако наш
наиболее полный источник для этой колонизации относит первое
милетское поселение здесь ко времени до киммерийского нашествия, что
предполагает какую-то дату в пределах VIII в. до н. э.177. Кроме того,
сам Евсевий относит основание Трапезунта к 756 г. до н. э., а ведь этот
город являлся колонией Синопы (Ксенофонт. Анабасис. IV. 8. 22). Эти
весьма слабые литературные свидетельства можно легко примирить,
предположив, что 631 г. до н. э., указанный Евсевием, — время
повторного основания Синопы, предпринятого косцами и кретинцами после
киммерийского завоевания, однако многие исследователи на это возра-
175 Полибий. IV. 56. 5; С 217: 32.
176 А 7: 240 слл.; С 214; С 217.
177 Псевдо-Скимн. 986-997 (Diller).

Колониальная экспансия Греции
149
зят, что археологические раскопки в Синопе, самый ранний материал
которых датируется лишь последней третью Vu в. до н. э.178, с
определенностью доказали, что до 631 г. до н. э. здесь не было никакой
колонии. Поскольку до второй половины Vu в. до н. э. греческий материал
на Понте вообще незначителен, именно это время считается многими
исследователями начальным периодом греческой колонизации на
берегах Черного моря. Литературные источники показывают, что в понтий-
ский регион эллины проникли уже в УШ в. до н. э.179, а отдельные
предметы греческого производства, изготовленные намного раньше второй
половины Vu в. до н. э., были обнаружены при раскопках некоторых
черноморских мест, а именно: из Истрии происходит часть позднегео-
метрической чаши (около 720 г. до н. э.)180, из Березани —
среднегеометрический кувшин (вторая половина VIII в. до н. э.)181. Впрочем наличие
контактов не обязательно предполагает колонизацию, так что, хотя это
и плохой метод — предпочитать археологический argumentum ex silentio
[лат. довод, основанный на умолчании] прямым утверждениям в
литературных источниках, — пока Синопа и Трапезунт не подвергнутся
тщательной археологической разработке, данную проблему нельзя будет
считать окончательно разрешенной.
Из всех южнобережных колоний лучше всего изучена Гераклея Пон-
тийская (совр. Эрегли), основанная около 560 г. до н. э. мегарцами со
значительным участием выходцев из Беотии182 под предводительством
Гнесиолоха183, в 217 км на восток от Боспора, если идти морским путем,
в том месте, где мыс образует защищенную бухту, а пахотная земля и
условия для рыбного промысла очень хороши. Город был расположен
в месте, своей формой напоминавшем театр, и занимал площадь 0,42 кв.
км, а это значит, что здесь могли поселиться не более 10 000 жителей184.
Соседнее туземное население, мариандинов, колонисты превратили в
своих крепостных, но при этом действовало правило: ни один мариандин
не мог быть продан за пределы родной страны185. В сохранившемся
беглом сообщении о ранней политической истории Гераклеи мы
обнаруживаем исключительно интересную информацию — первоначальное
конституционное устройство этой колонии носило демократический
характер. Тотчас после основания колонии знать (γνώριμοι), притесняемая
демагогами, удалилась в изгнание. Вскоре изгнанники объединились,
свергли демократию и установили олигархическое правление186.
178 С 204; А 7: 242; С 219.
179 С 223: 437; С 211: 14; С 217.
180 Η 25: 377, примеч. 8; ср.: 191, 421. В данном случае не возникает никаких
сомнений относительно происхождения данного артефакта.
ίδ1 H 25: 377, примеч. 7; ср.: 421; С 215: 227, рис. 27.
182 С 211: 12-22; Ε 218: 128 ел.
183 Схолии к Аполлонию Родосскому. П. 351; ср.: Эфор: FGrH 70 F 44; Плутарх. 06
оракулах Пифии. 27 (Моралии. 408).
184 С 220: 20 ел.; В 33: 37.
185 Посидоний: FGrH 87 F 8.
186 Аристотель. Политика. V. 1304 b 31 слл.; С 206А: 28-31.

150
Глава 37
Ошибка Страбона, называющего Гераклею милетской колонией, не
вызывает удивления187. Доминирование Милета в деле колонизации
Понтийского региона — факт несомненный. К безусловно немилетским
колониям, выведенным до 500 г. до н. э., относятся только Гераклея,
Фанагория, основанная около 545 г. до н. э. беженцами из Теоса,
спасавшимися от персов188, а также Месембрия, заложенная мегарцами
около 510 г. до н. э.189. Примерно до 560 г. до н. э. все колонии на
Понте были милетскими. После этого времени нет ни одного определенно
милетского переселенческого предприятия, датированного либо по
литературным, либо по археологическим свидетельствам. Из этого с
неизбежностью следуют два вывода: (1) до середины VI в. до н. э.
Милет с успехом осуществлял на Понте политику, так сказать, таге
clausum [лат. закрытое море, т. е. море, для которого установлен
особый правовой режим плавания] (по-видимому, в согласии с мегарскими
колониями на Боспоре); (2) после этой даты у других греческих
метрополий появляется возможность выводить свои поселения в данный
регион, а сам Милет, очевидно, прекращает здесь свою колониальную
экспансию.
Колонизационные усилия Милета в Vu и VI вв. до н. э. были
сконцентрированы на западном и северном побережьях, хотя ему принадлежал
небольшой участок и на восточном берегу. В рассматриваемом нами
регионе археологические исследования проводятся столь же давно, как
и в любой другой зоне греческой колонизации помимо Италии190.
Раскопанные материалы в сочетании с литературными свидетельствами
обеспечивают нас ясной хронологией и весьма качественной информацией
относительно социальной и экономической истории. Наиболее хорошо
изученными поселениями для данного периода являются Истрия, Оль-
вия и Пантикапей (совр. Керчь), из которых для рассмотрения мы
выберем Ольвию, поскольку на ее примере можно лучше всего
проиллюстрировать характер милетской колонизации и показать, как именно
использовались возможности места, расположенного у лимана.
Крупнейший из всех лиманов Черного моря образуют
сливающиеся здесь устья рек — Днепра (античного Борисфена) и Буга
(античного Гипаниса). Именно здесь, на правом берегу Буга, милетские
переселенцы основали Ольвию, в 7 км выше той точки, где сходятся лиманы
обеих рек. Это место представляет собой узловой пункт, в котором
пересекаются сразу три судоходных пути этого региона, поскольку
город раскинулся в 38 км к востоку от открытого моря, в 34 км к югу от
начала Бугского лимана и в 35 км к западу от начала Днепровского
лимана (рис. 22)191. Кроме того, выходцы из Милета заселили остров Бе-
резань, расположенный напротив устья Днепро-Бугского лимана. С это-
187 Страбон. ХП. 542. Ср.: С 211: 13-15; С 206А: 12-17.
188 Псевдо-Скимн. 885 ел. (Diller); Евстафий. 549 (GGM П: 324 ел.).
189 Геродот. VI. 33. 2; Страбон. VII. 319; Псевдо-Скимн. 741 ел.
190 С 228: 1-14; С 207: 22 слл.
191 С 230: 41-44.

Колониальная экспансия Греции
151
го острова можно было держать под контролем вход в лиман со
стороны моря. Колонисты находились в прекрасном положении, имея
возможность извлекать пользу от естественных ресурсов земли и моря, а
также от торговых путей, уходивших по великим рекам далеко в глубь
материка.
Греческое название Березани неизвестно192, а по поводу
взаимоотношений острова с Ольвией существуют несколько ложных идей, как,
например, мнение о том, что колонисты сначала заселили именно Бе-
резань, а уже затем перебрались в Ольвию, или что между ними был
осуществлен синойкизм [объединение в единый полис нескольких
ранее самостоятельных общин]. Одной из причин для возникновения
подобных теорий послужила ошибочная уверенность в том, что поселе-
Рис. 22. План района Ольвии (публ. по: С 207: 19, рис. 3)
Ср.: Страбон. Vu. 306; С 209: 170 слл.

152
Глава 37
ние на Березани возникло значительно раньше поселения в Ольвии.
Основание Борисфена Евсевий относит к 647 г. до н. э., а самая ранняя
керамика, найденная как в Ольвии, так и на Березани, датируется
второй половиной Vu в. до н. э.193 (если не считать упоминавшегося выше
кувшина среднего геометрического периода). При этом из Березани
действительно происходит гораздо больше раннего материала, чем из
Ольвии, однако само это сравнение не вполне корректно, поскольку
ранние ольвийские слои изучены чрезвычайно слабо. В целом
артефакты из обоих мест отличаются большим сходством, если не считать того,
что материалы из Ольвии богаче.
Помимо Березани по берегам Днепро-Бугского лимана в то же самое
время существовали другие многочисленные поселения194. Не вызывает
сомнения, что все они, включая Березань, входили в состав единого
государственного образования, получившего наименование «Ольвия» от
имени самого города. Хотя во времена Геродота граждане Ольвии
именовали себя ольвиополитамщ из текста этого автора обнаруживается, что
в его дни данное название города греки в целом не использовали (IV.
18. 1; ср.: Страбон. Vu. 306). Геродот называет народ Ольвии борисфени-
тами («ΒορυσθενεΤται», т. е. «людьми с Борисфена»), а их населенный
пункт — либо «городом» («άστυ»), либо «полисом» («πόλις»), либо
торговой гаванью («έμπόριον») борисфенитов (IV. 78. 3, 79. 2, 17. 1). Государство
изначально именовалось по своей великой реке, аналогично Истрии,
Тиру, Танаису и Фасису. Такие названия как нельзя лучше подходят для
общин наподобие Ольвии, где в состав хоры [негородской территории,
области, принадлежащей] колонии, входит лиман195.
В состав Ольвии входил верхний город, расположенный на плато,
которое приблизительно на 40 м выше уровня моря, и нижний город
на берегу Бугского лимана (рис. 23)196. Поскольку с античных времен
уровень моря повысился, в настоящее время вода покрывает часть
нижнего города, захватив у него от 300 до 500 м197. По этой причине
самые нижние слои исследованы лишь в незначительной степени. Что
касается общественных мест — агоры, темена и священной рощи,
расположенных в верхнем городе, то все они, как считается, появились во
второй половине VI в. до н. э.198. История скифского царя Скила,
рассказанная Геродотом (IV. 78—80), показывает, что Ольвия была
окружена крепостной стеной во времена этого правителя
(предположительно в VI или в начале V в. до н. э.), а упоминаемый в этом рассказе
пригород соответствует обнаруженному за пределами западной границы
города архаическому поселению (Заячья балка)199. К VI в. до н. э.
относятся жилища, мастерские и ямы дая хранения продуктов к северу от
агоры200, но в том, что касается жилых кварталов раннего периода, мате-
193 С 219; ср.: С 216: вкл. 1. 197 С 230: 41-44.
194 С 230: 58 слл. 198 С 230: 46.
195 С 230: 63. 199 Ср.: 230: 45.
196 С 224: ПО. 200 С 230: 49 ел.

Колониальная экспансия Греции
153
риал из Березани оказывается гораздо информативней. Жилища здесь
представляли собой однокомнатные помещения, как правило
прямоугольные, но иногда круглые, с размерами от 2x3 до 3x4 м. Обычно они
строились прямо на земле в виде полуподвальных помещений, что, без
сомнения, лучше защищало от зимнего холода. Все эти жилища
имели к тому же очаг. Крыши были соломенными. Часто встречались ямы
для хранения продуктов или для мусора201.
Скил, царь скифов, родился от матери-гречанки, происходившей с
берегов Истра. Она научила его понимать и любить греческую религию
и эллинский образ жизни. Он имел дом и греческую жену в Ольвии,
которую регулярно посещал (оставляя свое скифское войско за
пределами города). Во время этих визитов он надевал греческое платье и вел
себя в соответствии со своими эллинскими вкусами. В конце концов
образ действий Скила стал известен скифам, что и привело его к ги-
Рис. 23. План Ольвии (публ. по: С 219)
201 С 230: 32 ел.

154
Глава 37
бели. Помимо того, что эта история весьма интересна с точки зрения
греко-скифских отношений в целом, она может косвенно
свидетельствовать о том, что Ольвия существовала с позволения скифов и под
скифским покровительством202. Сам город, конечно, не обладал
сильной позицией, а потому, если бы скифы не желали принять греческую
колонию, вряд ли мог быть заселен.
Тесные отношения со скифами обнаруживаются также и по другим
источникам. Во времена Геродота существовал народ каллипидов,
которых историк описывает как «эллино-скифов» (IV. 17. 1: Ελληνες
Σκύθαι), а также другой народ — гелоны, которые по происхождению
были греками из торговых городов (эмпориев) и говорили частью на
скифском языке, а частью — на греческом (IV. 108. 2). В более поздний
период людей, живших в этом регионе, могли называть «полугреками»
(«Μιξέλληνες»)203. В поселениях вокруг Ольвийского лимана встречается
местная лепная керамика и захоронения со скорченными костяками (в
таких могилах погребенные уложены на бок)204. Подобное
свидетельство из района Боспора Киммерийского представлено в надгробии тавра
по имени Тихон (в Пантикапее). Оно было воздвигнуто в V в. до н. э.,
если судить по формам букв, над могилой туземного типа.
Национальная принадлежность умершего ясно определена в греческом
элегическом стихе205. Так что нам не следует пытаться изображать дело
так, будто бы в поселениях вокруг Ольвии не было никакого местного
населения. Из самого города происходит значительно меньше туземной
керамики в сравнении с греческой продукцией206, а данные ономастики
показывают, что в архаический и классический периоды Ольвия
оставалась совершенно эллинским городом207. Но даже при таких условиях
присутствие скифов в этом полисе представляло собой обычное дело.
Учитывая все эти факты, знаменитое и прекрасное двустороннее
надгробие Леокса (рис. 24), сына Мольпагорея (по скульптурному стилю это
надгробие датируется началом V в. до н. э.), где на одной стороне
изображен обнаженный «атлет», а на другой — лучник в скифской одежде,
как кажется, удачно символизирует роль Ольвии в процессе
взаимодействия культур — вне зависимости от того, обе ли фигуры представляют
того же самого Леокса или только одна из них208.
Из Ольвии греческие товары проникали вверх по реке далеко в
глубь материка. В их числе были столовая посуда, различные виды
оружия, роскошные предметы из драгоценных металлов и большое
количество эллинского вина209. Из литературных свидетельств более
202 С 228: 64 ел.
203 Ditt. Syll.3: 495.
204 С 230: 34 ел.
205 С 223: 626 и прилож. 25; SEG Ш. 608; А 36: 368, № 67.
206 С 221.
207 С 5: 106 ел.
208 Η 24: 31-33; Η 7: 39, 46-50; Η 58.
209 С 227; С 206.

Колониальная экспансия Греции
155
Рис. 24. Отела Леокса, мраморная надгробная плита из Ольвии.
Двусторонний рельеф с изображением обнаженного атлета и лучника в
одежде скифского стрелка. Надпись сбоку:
[Μνήμ]ά εί[μι Λεώξου του Μολπαγόρ]εω.
...εστ]ηκα, λέγω δ'δτι τηλε πόλε[ώς που]
[έν Σκυθιηι? κεΐτα]ι Λέωξος ό Μολπαγόρε[ω].
«Я — надгробный памятник Леоксу, сыну
Мольпагорея... и я сообщаю, что Леокс,
сьш Мольпагорея, лежит далеко от
своего родного города [в Скифии?]».
Ок. 490 г. до н. э. Высота 66 см (Херсонский музей; см.: Η 24: вкл. 5)
позднего времени мы узнаём, что из Понта экспортировались, главным
образом, зерно, соленая рыба, кожи и рабы210. Но для
рассматриваемого периода историкам доступны лишь археологические источники. На
территории Широкой Балки (менее 2 км к югу от Ольвии) в VI в. до
н. э. имелось 12 больших ям для хранения продуктов с зерном и одна
печь, предназначенная, как предполагается, для просушки зерна211. Об
активных морских контактах прямо свидетельствуют камни из Эгеи-
ды, найденные на острове Березань и в Ягорлыке212. Эти камни,
использовавшиеся в качестве корабельного балласта, показывают, что назад
корабли шли с более тяжелыми грузами. Поскольку товары из Эгеи-
ды включали вино и масло, мы можем сделать вывод, что в ранний
период основным экспортом из Понта являлось зерно.
210 Полибий. IV. 38; Страбон. XI. 493. Ср.: С 10: 124-130.
211 С 225.
212 С 219; С 210.

156
Глава 37
Все эти яркие свидетельства торговой активности, а также частое
употребление Геродотом слова эмпорий («торговый город») при
упоминании греческих колоний Северного Понта (IV. 17. 1, 20. 1, 24, 108. 2)
показывают, что именно торговля была главной экономической
функцией этих городов. Археологические находки (зерновые ямы, кости
животных, рыбные скелеты и т. п.) доказывают, что многие из
числа колонистов были заняты также в сельском хозяйстве и
рыболовстве. Другие жили за счет металлообработки и иных ремесел,
производя предметы не только для использования в самих колониях, но и на
экспорт. Поскольку все эти виды деятельности вполне могли
существовать уже с Vu в. до н. э., быстрый подъем Ольвии и ее периферийных
поселений, засвидетельствованный археологически, оказывается
вполне объяснимым.
На территории Херсонеса Таврического с его гористым ландшас]>
том и внушающим ужас туземным населением обнаруживается очень
скромное греческое поселение архаического периода. А вот области
вокруг Боспора Киммерийского предоставляли несравненно более
привлекательные возможности как на европейской, так и на азиатской
сторонах пролива. Выгодное положение этого региона обеспечивало
контроль над важными путями, ведущими вверх по реке Кубани
(античный Гипанис) на восток, а также через Азовское море (Меотидское
болото) к устью Дона (античный Танаис).
Из большого количества греческих колоний, группировавшихся
вокруг Боспора Киммерийского, наибольшее значение имел Пантика-
пей. Согласно археологическим данным он был основан выходцами из
Милета ок. 600 г. до н. э. в идеальном месте с хорошо укрепленным
акрополем213. Когда весь регион Боспора был объединен в рамках
одного царства под главенством Пантикапея (не ранее 480 г. до н. э.; Дио-
дор. XII. 31. 1), в его состав были включены как туземные племена, так
и греческие поселения. Местное население претерпело сильную
эллинизацию, и мы знаем, что этот феномен выплеснулся далеко за пределы
самого Боспора. Так, например, синды, обитавшие в долине вверх по
течению Кубани, в V в. до н. э. чеканили монеты в греческом стиле с
греческими легендами. Весьма вероятно, что первые шаги в этом
процессе были сделаны благодаря торговым связям. В кургане Темир-гора
близ Пантикапея была обнаружена знаменитая ойнохоя, относимая ко
времени 640—620 гг. до н. э.214, а в бассейне Дона были найдены части
двух других ойнохой приблизительно с той же датировкой, что еще
более удивительно, поскольку обнаружены они далеко от греческих
городов: одна — недалеко от поселка Криворожье, на расстоянии ок. 200 км
от устья Дона, другая — на берегу реки Цуцкан, приблизительно в 300 км
в глубь материка215. По-видимому, торговля с этими районами осуществ-
213 С 226; С 219.
214 С 229: 27, рис. 7; ср.: Η 29: вкл. ЗОА.
215 А 7: 243 ел.; С 206: 65.

Колониальная экспансия Греции
157
лялась через самую отдаленную из греческих колоний в данном
регионе — город Танаис, находившийся в устье Дона. В топографическом
смысле архаический Танаис не совпадал с тем крупным
многонациональным эмпорием [торговым центром или портом], который так ярко
описан Страбоном (XI. 493, ср.: VII. 310). В настоящее время
считается, что ранний Танаис находился в том месте близ Таганрога, которое
ныне поглощено морем и где археологи собирают богатый «урожай»
греческой керамики, датируемой с VII в. до н. э.216.
VII. Северо-западная Греция и Адриатика
Согласно Геродоту (I. 163. 1) первыми греками, добравшимися по
морю до Адриатики, были фокейцы217. Можно предположить, что это
произошло в VII в. до н. э., если связать это плавание с фокейскими
путешествиями далеко на Запад, о которых упоминает Геродот в том
же предложении, правда, без указания на какой-либо
колонизационный результат. Расположенный напротив побережья Далмации остров
Черная Керкира (совр. Корчула) был колонизован книдянами218, а в
науке получила широкое распространение гипотеза, что случилось это
в те времена, когда книдяне помогали Керкире против Периандра (это
объясняет, почему книдская колония была названа Черной Керки-
рой)219. В таком случае выведение колонии может быть датировано
годами правления Периандра — ок. 625 — ок. 585 гг. до н. э., чему не
противоречат немногие археологические свидетельства220. Впрочем, в
целом реконструкция данных событий остается спекулятивной. Также
возможно существование иных мелких колоний в раннюю эпоху как
на побережье Далмации, так и на близлежащих островах221. На
итальянском побережье единственными известными нам поселениями
архаической эпохи были Адрия и Спина, расположенные на северной и
южной сторонах дельты По. Они, очевидно, представляли собой
смешанные поселения греческих и этрусских торговцев, быстро
достигшие процветания, хотя просуществовали недолго: возникнув в
последней четверти VI в. до н. э., они исчезли с упадком этрусского
могущества в IV в. до н. э.222. Происхождение живших здесь греков нам
неизвестно223.
Таким образом, складывается впечатление, что для эллинов
Верхняя Адриатика была лишь второстепенной колониальной территорией.
Можно, конечно, сказать, что такие мысли приходят на ум в силу
недостатка наших источников, однако имеющиеся в настоящее время
данные свидетельствуют, что в ранний период значительная колониза-
216 С 208; ср.: С 223: 567.
217 С 44: 63 слл.; С 119: 857 ел
218 С 44: 104 слл.; С 5: 43.
219 С 33: 173 слл.
220 А 7: 227.
221 С 33: 184 слл.
222 С 44: 135 слл.; А 7: 228 ел.
223 С 5: 6.

158
Глава 37
ция в Адриатике осуществлялась лишь Коринфом и Керкирой в
прибрежной полосе Северо-Западной Греции (Акарнания и Эпир), а
также в Иллирии. Впрочем, самыми первыми из греков в данном районе
появились эретрийцы с Евбеи, которые, оказывается, проживали на
Керкире (Корфу) вплоть до того момента, когда их изгнали оттуда
коринфяне под предводительством Херсикрата224. Как мы уже видели,
источники относительно даты Херсикратова предприятия разнятся, но,
в любом случае, коринфская оккупация острова была успешно
завершена до окончания VIII в. до н. э. Корфу — крупный остров, известный
благодатным климатом и плодородной почвой, но нет никаких
сомнений в том, что наибольшую ценность он представлял из-за того, что
именно здесь всегда находился основной порт захода на пути из Греции
в Южную Италию.
Керкира оказалась достаточно сильной, чтобы разбить свою
метрополию в первой морской битве, известной Фукидиду (I. 13. 4) и
имевшей место ок. 664 г. до н. э. Данное сражение часто
интерпретировалось как один из важнейших эпизодов в войне за независимость,
однако нет никаких оснований полагать, что Керкира возникла в качестве
зависимой от Коринфа колонии; во всяком случае, нет причин считать,
что она находилась в большей зависимости, чем Сиракузы225. Помимо
краткого периода, когда Керкира оказалась под контролем
коринфского тирана Периандра226, колония и метрополия представляли собой
два тесно связанных, но независимых государства, чьи отношения
варьировались от мирного сотрудничества до прямой враждебности227.
Другие коринфские и керкирские колонизационные предприятия,
осуществлявшиеся в данном регионе в период правления коринфских
тиранов Кипсела и Периандра (ок. 655—585 гг. до н. э.), обнаруживают
следы кооперации двух метрополий. При Кипселе коринфяне
установили контроль над Амбракийским заливом (совр. Арта), заложив свои
колонии на острове Левкада, в Анактории и в самой Амбракии228. Ой-
кистами всех этих колоний были сыновья Кипсела, а даты оснований
вписываются во временные границы его правления (ок. 655—625 гг. до
н. э.). Плодотворные археологические раскопки проводились лишь в
Анактории; исследование самых ранних местных погребений
принесло плоды в виде керамики последней четверти VII в. до н. э.229.
Данная переселенческая практика была необычной в том смысле,
что с самого начала колонии оказывались в зависимости от Коринфа,
своей метрополии (характер этого подчинения был таким же, как и в
случае с Керкирой в тот непродолжительный период, когда в ней пра-
224 Страбон. VI. 269; Плутарх. Греческие вопросы. XI.
225 С 5: 146.
226 Геродот. Ш. 52 ел.; Николай Дамасский: FGrH 90 F 59. Ср.: С 5: 30 ел.
227 С 5: 146-149.
228 Страбон. X. 452; Псевдо-Скимн. 453 слл.; Николай Дамасский: FGrH 90 F 57. 7.
229 С 63.

Колониальная экспансия Греции
159
вил сын Периандра). Из более поздних свидетельств мы знаем, что с
падением тирании эти зависимые отношения не прекратились230.
Необычность переселенческой практики заключалась также и в том, что
доколониальное население в этих местах использовало какую-то
форму греческого языка231. Впрочем в эпоху Пелопоннесской войны
местные жители настолько отличались от греков, что Фукидид называл их
варварами (IL 68. 6, 9); к тому же они настолько отставали от
коринфян в политическом и военном развитии, что колонисты смогли
основать города-государства в тех регионах, где сильных и развитых
структур данного типа еще не существовало. Мы не знаем определенно,
была ли колонизация насильственной, однако из Керкиры происходит
созданная в гомеровском стиле горделивая эпитафия некоего Арниада,
который погиб, «сражаясь на кораблях в потоках Арахта, явив
наивысшую доблесть средь стонов и воплей войны»232. Весьма трудно
вообразить, что после взятия коринфянами под контроль Амбракийского
залива могло произойти некое событие, во время которого житель
Керкиры мог бы принять участие в сражении на той самой реке, на которой
находится Амбракия233; из этого наблюдения возникает
соблазнительное предположение о том, что данная стычка произошла в период
изначальной колонизации Амбракии.
Если эта смелая гипотеза верна, тогда получается, что в деле
основания Амбракии помогали жители Керкиры. Имеются положительные
данные, позволяющие предполагать участие керкирцев в колонизации
Левкады и Анактория и сохранение за ними некоторых прав в этих
поселениях, хотя все наши источники единодушно описывают их как
коринфские колонии234. С другой стороны, Эпидамн определенно
являлся детищем Керкиры, хотя, в соответствии с традиционной
практикой, керкиряне в данном случае вызвали ойкистов из Коринфа, а
также пригласили коринфских поселенцев (как и некоторых иных
дорийцев) (Фукидид. I. 24. 1). Это предприятие также было реализовано во
времена Кипсела, поскольку дату основания Эпидамна Евсевий
относит к 627 г. до н. э., к тому же имеются археологические свидетельства,
находящиеся в хронологическом согласии с этой датировкой235.
Эпидамн находился на территории Иллирии и в более поздние времена под
именем Диррахия (совр. Дуррес) представлял собой крайний западный
пункт великой римской дороги — Via Egnatia, которая пересекала север
Греческого полуострова по пути к Боспору. Впрочем, Эпидамн,
расположенный на перешейке и располагавший прекрасной гаванью и
плодородной землей, сам по себе обладал притягательной силой.
На основе позднейших литературных свидетельств и надписей
возникло предположение, что Эпидамн был основан колонистами как
город со смешанным населением, где помимо греков проживали так-
230 С δ: 118-153. ^3 Иначе: Ε 33: 443.
231 Ε 33: 419-423. ш С 5: 128-130.
232 А 23: № 25; А 36: 233, 234, № 11. ^5 Ε 33: 426.

160
Глава 37
же тавлантии — иллирийское племя236. Впрочем анализ более
надежных источников заставляет признать, что различие между
колонистами и соседними туземцами в Эпидамне прослеживалось всё же очень
четко. Это умозаключение с неизбежностью выводится из краткого
рассказа Фукидида о событиях 437 г. до н. э. (например: I. 24) и в еще
большей степени из сообщения Плутарха [Греческие вопросы. XXIX) о
том, что граждане Эпидамна ежегодно избирали магистрата,
именовавшегося «полетом» («πωλητής», «торговец»); этот человек организовывал
торговлю и надзирал за рынком, на котором совершались все
коммерческие сделки между греками и их соседями — иллирийцами. Для
Плутарха источником этой информации послужила, по-видимому,
«Эпидамнская политая» Аристотеля237, а потому этот институт мы
можем отнести к классической или к архаической эпохе.
Фукидидово описание спора между Коринфом и Керкирой из-за
Эпидамна обнаруживает, что в 430-х тт. до н. э. Керкира рассматривала
эту колонию, по крайней мере, как находящуюся в сфере своего
влияния, а монетные выпуски Эпидамна более раннего времени
обозначают некоторую его зависимость от Керкиры. В связи с этим резонно
будет сделать вывод о том, что их отношения чем-то напоминали
отношения между Коринфом и Амбракией, Левкадой или Анакторием238.
Первые монеты Аполлонии Иллирийской, основанной около 600 г. до
н. э.239, предполагают подобные же отношения с Керкирой, так что
источники, называющие выведение поселения в Аполлонию совместным
делом Коринфа и Керкиры, выглядят предпочтительней по сравнению
с теми свидетельствами, которые приписывают это одним только
коринфянам240.
Поскольку при тиранах коринфская колонизация носила
имперский характер, логичным будет выяснить, в чем заключался основной
коринфский интерес, ради которого выводились колонии. В этом
вопросе античные авторы не выходят за пределы традиционных мотивов,
установленных для греческой колонизации, — обычно речь у них идет
о стандартном желании тиранов выслать нежелательных лиц из
числа гражданского населения241, — однако излюбленная современная
теория состоит в том, что Коринф стремился установить контроль над
путями, ведущими к запасам серебра в иллирийском регионе242.
Существует несколько сильных аргументов теоретического характера, а
также ряд косвенных данных в пользу этой гипотезы. Кроме того,
великолепные находки из Требениште близ Охридского озера, включая
236 С 28; Аппиан. Гражданские войны. П. 39.
237 А 29: 137-139.
238 С 5: 149-151.
239 С 60; Ε 33: 426.
240 С 5: 130 ел.
241 Николай Дамасский: FGrH 90 F 57. 7.
242 С 33: 181-184; Ε 52: УШ ел., 2 ел.

Колониальная экспансия Греции
161
знаменитые бронзовые сосуды VI в. до н. э., которые могли быть
произведены в коринфских мастерских243, показывают, что в
рассматриваемые времена представители племен из внутренних районов
Иллирии были заинтересованы в приобретении греческих товаров и могли
предложить что-то взамен. Выводя зависимые поселения на
Адриатическое побережье и в Потидею в Халкидике, Коринф стремился
всеми силами гарантировать себе легкий доступ в этот регион как с
запада, так и с востока244. Без детальных свидетельств мы не в состоянии
судить со всей определенностью, верны ли эти предположения, но в
них нет ничего невозможного или невероятного, ибо Коринф был
богатым городом с развитыми торговыми и ремесленными интересами,
представлял собой серьезную военно-морскую силу и находился под
твердой властью тиранов.
VIII. Северная Африка
В Северной Африке греческая колонизация была ограничена
территориями Египта и Ливии (Киренаика). В то время как в Ливии Кирена и
соседние с ней поселения соответствовали обычному типу греческих
колоний, для которого характерно проживание переселенцев в
независимом городе-государстве среди более отсталого туземного населения,
Египет представлял собой древнейшую цивилизацию, во многих
отношениях более развитую, чем цивилизация эллинская; эта страна была
полностью заселена и политически организована намного раньше, чем
Греция. Поэтому те формы, которые приняла в Египте греческая
колонизация, неизбежно вырабатывались под влиянием запросов
развитого в культурном отношении местного населения. Тема пребывания
греков в Египте обсуждается в другом месте данного тома, но и здесь
ее необходимо затронуть, поскольку их переселение сюда представляет
собой важный этап архаической эллинской колонизации, этап
необычный или даже уникальный.
Фараоны Саисской династии нуждались в греках двух категорий: в
наемниках и торговцах. Крупные постоянные поселения наемных солдат,
хотя и организованные совершенно иначе, нежели греческие колонии,
свидетельствуют о стремлении многих эллинов уехать за пределы
своей родины и об их способности найти средства к существованию,
применив свое военное мастерство на службе какому-либо заморскому
правителю245. Удивительное сообщение Геродота о существовании са-
мосской колонии в одном из оазисов Ливийской пустыни ('Όασις πόλις)
во времена египетского похода Камбиса ок. 525 г. до н. э. может быть
наилучшим образом понято, вероятно, именно в связи с такими
военными поселениями (Геродот. Ш. 26)246.
243 Ε 33: 437 слл.; А 7: 237. 245 В 89: 15-22.
244 Ср.: Η 43: 203 ел. 246 С 235: 63-66.
II Заказ № К-7530

162
Глава 37
Навкратис может показаться городом, по своему характеру гораздо
более близким другим эллинским колониям. Однако если отдать
предпочтение Геродоту (П. 178—179) перед более поздними источниками247,
то Навкратис предстанет перед нами как некий торговый порт (эмпо-
рии) без определенной метрополии, организованный под строгим
египетским контролем, без независимого гражданства вплоть до конца V в.
до н. э.248. Управление эмпория находилось в руках нескольких
греческих полисов, а именно тех, что перечислены Геродотом в качестве
городов, сообща основавших и затем владевших Эллением [самым
крупным греческим храмом в Египте], а именно: Хиоса, Теоса, Фокеи, Кла-
зомен, Родоса, Книда, Галикарнасса, Фаселиды и Митилены. К этому
списку, вероятно, следует добавить три полиса, имевших здесь свои
особые святилища: Эгину, Самос и Милет. Навкратис был
единственным портом в Египте, куда греческим торговым кораблям было
позволено заходить. Эти уникальные в некотором смысле меры
предоставляли, по-видимому, взаимные выгоды для греков и египтян. Эллинские
государства, принимавшие участие в управлении этим городом, все
восточные греки за исключением Эгины имели доступ к египетскому
рынку, куда они доставляли вино, масло и серебро. Мы можем уверенно
предполагать, что взамен они увозили, главным образом, египетское
зерно. Весь этот обмен находился под жестким контролем со стороны
фараона. Население процветавшего эмпория состояло как из местных
жителей, так и из наезжавших сюда время от времени торговцев249. Те,
кто жил в Навкратисе постоянно, в конечном итоге заложили
основания для развития нормального греческого полиса. Неясно, когда и как
это произошло, но, по всей видимости, много позже интересующего нас
теперь периода. (См. также выше, главу 36 Ь.)
Киренаика представляет собой огромный мыс на северном
побережье Африки, лежащий между заливом Сидра (Большой Сирт) на
западе и заливом Бомба на востоке. От других обитаемых частей
Северной Африки она отрезана пустынями, а благодаря морскому пути
находится ближе к греческому миру, чем к Египту: если от Крита ее
отделяет около 300 км, то от Навкратиса — все 900. Местность четко
делится на три региона, существенно отличающихся друг от друга:
узкую прибрежную равнину, среднее плато высотой от 200 до 300 м над
уровнем моря и внутреннее плато (Джебель) высотой выше 300 м. Этот
большой горный барьер принимает на себя значительный запас влаги,
которую накапливают над морем и приносят с собой преобладающие
здесь северные и северо-западные ветры, благодаря чему обильные
дожди создают в этих местах исключительно благоприятные условия
для сельского хозяйства250.
247 В первую очередь: Страбон. XVII. 801-802; ср.: В 89: 22 ел.
248 D 16: № 16; ср.: В 89: 66.
249 В 89: 29-31.
250 С 235: 11-17.

Колониальная экспансия Греции
163
До появления здесь греков страна была населена различными
народами, среди которых доминировали светлокожие берберы, разделенные
на три племени и управлявшиеся царями. Хотя в их религиозных
представлениях может быть обнаружено определенное египетское влияние
(Геродот. IV. 186), с этой стороны не существовало никакого
политического контроля. Каждое племя занимало свою территорию, но поскольку
хозяйство берберов носило по преимуществу пастушеский характер, у
них не наблюдалось сколько-нибудь значительной агломерации
[скопления населенных пунктов, их присоединения друг к другу и
образования единого городского поселения] населения251.
Благодаря главным образом Геродоту история Кирены известна
лучше других греческих колоний архаического периода. К тому же мы
имеем независимое сообщение от Пиндара [Пифшские оды. IV. 4^-8, 59—
63; V. 85—95), изрядное количество археологического материала252, а
также один документ, претендующий на то, чтобы быть оригинальным
декретом основателей этой колонии253. Этот текст сохранился
благодаря надписи, датируемой приблизительно IV в. до н. э. и служившей
дополнением к киренскому декрету этого времени. Остается
нерешенным вопрос о том, в самом ли деле «стела основателей» связана с
государственным актом, изданным жителями острова Феры в VU в. до
н. э., и если «да», то в какой степени. Возникают большие сомнения по
поводу возможности употребления некоторых слов нашего текста в
документе Vu в. до н. э. Впрочем аргументы, используемые для
доказательства того, что декрет в целом и его содержание сфабрикованы
позднее, выглядят неубедительно, так что предпочтительней
рассматривать «стелу основателей» в качестве аутентичной в своей основе
записи распоряжения о выведении колонии254.
На базе этих источников мы можем предложить следующую
историческую реконструкцию. Жители Феры испытали жестокие удары
судьбы: засуху и последовавший за ней голод. По совету оракула
Аполлона в Дельфах они сократили население острова с помощью
выведения колонии в Северную Африку. Живописные детали того, как
колонисты нашли место для поселения благодаря некоему Коробию,
критскому ловцу улиток-багрянок, и своевременной помощи самосских
купцов, сами по себе не являются невероятными (Геродот. IV. 151 ел.).
Сначала феряне попытались основать колонию на острове Платее у
ливийского берега, — судя по всему, одном из островков в заливе
Бомба255. Для этой цели они по жребию выбрали поселенцев под страхом
смертной казни (вероятно, по одному сыну от каждой семьи, в которой
было более одного сына), а также группу добровольцев. Затем они
послали две пентеконтеры на Платею. Для этих весельных кораблей
требовалось около 200 человек256, так что феряне собирались, по-види-
251 С 235: 66 ел., 227-229. ^ С 238; против этой версии см.: С 236.
252 С 243; С 240; С 241; С 245; С 231. ^5 С 231: 149 ел.
253 M-L: No 5. ^ H 59: 46 ел., 68.

164
Глава 37
мому, отправить новых колонистов на помощь первому отряду, как
только поселение будет основано.
Встретившись на острове со значительными трудностями и не имея
никаких надежд на благополучный исход колониального предприятия,
поселенцы попытались вернуться в родной город. Однако феряне,
оставшиеся дома, не пустили их обратно, встретив крайне враждебно, хотя
декрет основателей содержал пункт, согласно которому колонисты
обладали правом безбоязненно вернуться на Феру к своему имуществу
и быть полноправными гражданами, если в течение определенного
времени они не утвердятся на новом месте. Несоблюдение этого
пункта полисом свидетельствует о том, что ситуация на Фере была
отчаянной. Поселенцам пришлось вновь плыть на Платею, где они оставались
в течение двух лет. Следующую попытку выбора места для колонии
они предприняли в гораздо более перспективном месте, теперь уже в
самой Ливии, прямо напротив освоенного ими острова. Местность эта
называлась Азирида и, согласно Геродоту, отличалась
благоприятными природными условиями. Ныне ее идентифицируют с современным
Вади-эль-Халиг, приблизительно в 28 км к востоку от Дерны. Здесь
имеются остатки древнего поселения, а археологические находки,
собранные на современной поверхности, согласуются с выводом о том,
что данное место было занято в течение короткого времени в 630-х гг.
до н. э.257. Пришельцы жили в Азириде в течение шести лет, но в 632 г.
до н. э. (если мы примем для этого события дату основания колонии,
сохраненную Евсевием) местные ливийцы предложили показать
место получше и привели их в Кирену (приблизительно в 100 км к
западу), ибо здесь, как они говорили, «небо продырявлено», то есть было
много дождей, что необычно для Ливии.
Кирена отстоит от моря примерно на 10 км, находясь на северной
кромке высокого плато. Она прекрасно обеспечена водой и окружена
плодородными землями. Глубокие ущелья формируют оригинальный
городской ландшафт, облегчая оборону местности в случае
необходимости. Впрочем, для греков было невозможно прочно обосноваться в
глубине материка, если бы не их прекрасные отношения с
аборигенным народом. Кирена и Леонтины являлись единственными важными
греческими колониями архаического периода, расположенными вдали
от морского побережья, причем в обоих случаях основание этих
поселений подразумевало особые отношения с туземными племенами, о
чем Геродот упоминает специально в случае с Киреной. (Такие
отношения, кроме всего прочего, предполагали широкомасштабную
практику смешанных браков, но этот аспект мы обсудим ниже.)
В Кирене, как и на Фере, существовало монархическое устройство,
и ойкист Батт, ставший первым царем, основал династию, правившую
в течение восьми поколений. При третьем царе этого рода — Батте Π —
257 С 231: 150-152; С 234.

Колониальная экспансия Греции
165
приблизительно в 580 г. до н. э. Кирена широко раскрыла двери для
новых поселенцев из Греции. Данная акция сопровождалась
посягательством на земли местных ливийцев, что вызвало нарастание
враждебности в отношениях с ними. Египетский фараон Априй пришел
ливийцам на помошь, но около 570 г. до н. э. был разбит на местности под
названием Ираса (Геродот. IV. 159). Было высказано правдоподобное
предположение, что именно в это время соседи-ливийцы превратились
в подданных Кирены, каковыми они уже определенно были в период
правления следующего царя Аркесилая Π Жестокого258. Он столь
злобно враждовал со своими братьями, что те вынуждены были удалиться
в другую местность, основав в 100 км к западу новый город Барка. При
этом братья стали подстрекать ливийцев восстать против Кирены. В
последовавшей затем битве царь был разбит, потеряв 7000 киренских
гоплитов [воинов древнегреческой тяжеловооруженной пехоты]
(Геродот. IV. 160).
Это свидетельство о серьезной гражданской распре и враждебности
туземного населения подтверждается сообщением о том, что
следующий царь, Батт Ш Хромой, пригласил знаменитого мудреца Демонакта
Мантинейского в качестве посредника для разрешения
междоусобного конфликта. Демонакт ограничил царские прерогативы и разделил
народ на три новые филы \у древних греков — родоплеменные
объединения, позднее — территориальные округа]: одна состояла из ферей-
цев и их соседей, другая — из пелопоннесцев и критян, а третья
включала выходцев со всех остальных островов (Геродот. IV. 161). Это
сообщение знакомит нас не только с обстоятельствами политической
истории Кирены, но и с происхождением колонистов, прибывших сюда
на волне большой дополнительной иммиграции, имевшей место при
Батте II. Наличие в данном сюжете «островитян» помогает понять
загадочный пассаж «Линдской хроники», в котором говорится о том, что
некоторые жители Линда пришли вместе с Баттом, чтобы основать
Кирену. Хотя эллинистический историк явно думал об изначальном
основании колонии и о Батте I, очевидно, что более предпочтительной
представляется современная интерпретация, согласно которой эти
линдяне прибыли в Кирену во времена крупной вторичной
иммиграции при Батте П259.
Постановлениями Демонакта гражданский и династический конс]>
ликт в Кирене не был прекращен, но с него начался процесс
постепенного заката монархии Баттиадов, замененной в конечном итоге
демократическим устройством (ок. 440 г. до н. э.). Впрочем политические
потрясения не смогли воспрепятствовать росту экономического
благополучия Кирены. В эпоху архаики и классики она всегда оставалась
одним из самых богатых греческих городов. Это процветание было
основано прежде всего на сельском хозяйстве, а наличие у киренцев
258 Q 235: 136.
259 D 16: № 2В. XVII; ср.: FGrH 240 F 10; С 235: 124 ел.

166
Глава 37
Рис. 25. Плод и растение сильфия на двух серебряных тетрадрахмах из
Кирены. Конец VI в. до н. э. (Париж, Национальная библиотека; публ.
по: СМ. Кгаау and H. Hirmer. Greek Coins (1966), илл. 213, № 783-784)
огромных запасов зерна, отар овец и табунов лошадей вошло в
поговорку. Помимо всего этого уникальным источником являлось растение
сильфий, которое даже стало одним из символов города на его
монетах (рис. 25). Это дикое смолистое растение исчезло в самом начале
нашей эры, а его ботаническая идентификация ускользает от
современных экспертов. Впрочем, когда-то сильфий произрастал в больших
количествах в сухих степных ареалах Киренаики; в греческом мире
экстракт этого растения применялся повсеместно как лекарство от всех
болезней. Плантации сильфия находились на ливийской территории,
и обрабатывали их ливийцы, но не вызывает никакого сомнения, что
урожай тем или иным способом оказывался в Кирене, — возможно, в
качестве дани260. Кирена монополизировала весьма доходный экспорт
сильфия; во времена монархии эта монополия принадлежала царям261.
На знаменитом «блюде Аркесилая», где изображен уникальный сюжет из
жизни архаической греческой колонии, мы находим Аркесилая П,
восседающего в кресле в тени какого-то тента, одетого в пышные одежды,
с царским скипетром в руках, наблюдающего за взвешиванием и
складированием на хранение сильфия; сам этот сюжет можно датировать
временем чуть раньше середины VI в. до н. э.262.
В период правления рода Баттиадов в том же обширном регионе
Северной Африки из Кирены выводились многочисленные дочерние
колонии. Как мы уже видели, Барка была основана в 560—550 гг. до н. э.
вдали от моря, в местности с очень плодородной землей. Очевидно, что
во времена Геродота Кирена и Барка являлись двумя самыми главными
260 С 235: 249.
261 Аристофан. Богатство. 925 и схолии к этому месту (= Аристотель. Фр. 528
Teubner).
262 H 68: 59-61, вкл. XV; С 235: 258-263.

Колониальная экспансия Греции
167
городами Киренаики263. Как показывают археологические данные по
части прибрежных поселений, город Евгеспериды (совр. Бенгази) был
заселен в период с 600 по 575 г. до н. э., а город Тавхиры (совр. Токра) —
приблизительно в одно время с самой Киреной, то есть около 630 г. до
н. э.264. Что касается Аполлонии, которая превратилась в порт Кирены
и которую Страбон описывал как ферскую колонию (XVII. 837), то она
до сих пор не дала никакого материала ранее 600 г. до н. э.265.
Таким образом, в регионе Киренаики постепенно стали доминировать
эллинские колонии. Греки заняли все территории, обильно увлажняемые
дождями, оттеснив ливийских аборигенов в засушливые районы
страны266. Впрочем, за пределами этой части североафриканского побережья
греки оказались неспособными вывести какие-либо колонии267. Вдоль
средиземноморского берега в западном направлении существуют весьма
привлекательные места, однако финикийцы на всем побережье залива
Сидра проявляли достаточно крепкую хватку, чтобы сделать
невозможным появление здесь эллинских поселений. Об этом ясно свидетельствует
неудачная попытка спартанца Дориея и его спутников основать колонию
на реке Кинип, предпринятая в 514—512 гг. до н. э. (Геродот. V. 42)268.
IX. Крайний запад Средиземноморья
Если в своем повествовании мы ограничим себя лишь тем, что
исторически достоверно установлено, нам следует признать, что греческая
колонизация на побережье современных Франции и Испании была
осуществлена фокейцами. Сложилась, впрочем, устойчивая традиция о
родосской колонизации в данном регионе; однако представляется
весьма сомнительным, чтобы местные топонимы, такие, например, как
Роде, Родан, Роданузия, происходили от названия острова Родос. В этом
регионе, который археологически изучен достаточно хорошо,
определенно нет никаких данных, чтобы датировать какое-либо греческое
поселение временем, более ранним, чем основание Массалии и Эмпория,
основных фокейских колоний. Действительно, раскопки на территории
Роде (совр. Розас, Испания) имеют для всего региона очень важное
значение; но здесь до сих пор не обнаружено никаких материалов,
относящихся к архаическим временам269.
Вполне естественно связать эту фокейскую колонизацию с
известным Геродотовым описанием заморских плаваний фокейцев и их
торговых предприятий (I. 163. 1—3):
Эти фокейцы были первыми из эллинов, кто пустился в далекие морские
плавания; они открыли Адриатическое и Тирренское моря, Иберию и Тартесс. Они
263 С 235: 225. 267 Иная точка зрения: С 242; В 49: 117-120.
264 С 231-233; С 243: 41. 268 Ср.: С 235: 162.
265 С 231. 269 С 119: 868.
266 С 235: 229, илл. XXV.

168
Глава 37
ходили не на круглых торговых кораблях, а на пентеконтерах. Прибыв в Тартесс,
они подружились с царем тартесцев по имени Арганфоний. Он царствовал в Тар-
тессе 80 лет, а всего прожил 120. Фокейцы стали настолько близки этому
человеку, что первоначально он побуждал их покинуть Ионию и поселиться в его стране —
там, где они пожелают. Позднее, не сумев их убедить и услышав, что их родине
угрожает возрастающее могущество Мидийца, царь снабдил их деньгами на
возведение стен вокруг их города.
Данный пассаж показывает, что для фокейской торговли одним из
наиболее важных рынков являлся испанский Тартесс, куда греки впервые
прибыли около 640 г. до н. э., когда корабль самосского торговца Колея
был отнесен бурей за Геракловы Столбы (пролив Гибралтар) (Геродот. IV.
152). Хотя точная локализация Тартесса представляет значительную
проблему, находился он скорее всего где-то на юго-западе Пиренейского
полуострова, что очень далеко от хорошо засвидетельствованных фокей-
ских колоний на юге Франции и северо-востоке Испании. Ближайшие к
Тартессу фокейские поселения обычно видят в Гемероскопейоне,
который находился, вероятно, на мысе, ограничивающем с юга Валенсийский
залив, а также в Менаке, что находилась на южном побережье к
востоку от Малаги. Выведение этих колоний никак не датируется в наших
литературных источниках270, а единственной причиной отнесения их к
столь ранним временам оставалась одна странная ученая фантазия,
согласно которой сочинение латинского поэта IV в. н. э. Авиена «Морское
побережье», содержавшее описание берега от Британии вдоль Галлии и
Испании до Массалии, являлось переработкой какого-то массалиотского
«морского руководства», — фантазия, которая ныне признана
безосновательной271. Отсутствуют и археологические источники, которые
подтверждали бы заселение греками данного региона в архаический период, хотя
раскопки ведутся здесь интенсивно и систематически272. Поэтому кажется
весьма вероятным, что архаическая фокейская колонизация была
ограничена северо-восточным регионом Испании.
Даже если это так, мы не ошибемся, предположив, что движение
фокейцев на Запад определялось соображениями коммерческого
характера. Аристотель определенно связывал основание Массалии с
фокейской торговлей273, и, кроме того, давно подмечено, что, подобно
самой Фокее, ее западные дочерние города имели крайне мало либо
вообще не имели хоры (принадлежащей городу территории)274.
Фокейцы были хорошо известны как основатели многих торговых портов
[эмпориев]. Когда они предпочли бежать из родного города, нежели
подчиниться персам, хиосцы не пожелали продать им Энусские
острова, опасаясь, что фокейцы организуют здесь эмпорий, лишив тем самым
Хиос его торговых доходов (Геродот. I. 165. 1).
270 Страбон. Ш. 156, 159; ПсевдоСкимн. 146-149.
271 С 88.
272 С 119: 885-892.
273 Фр. 549 Teubner.
274 С 164: 136-140; С 119: 856 ел.

Колониальная экспансия Греции
169
Массалия была основана на восточной кромке дельты Роны, на
холме к северу от глубокого залива, где была устроена прекрасно
защищенная гавань (Лакидон, совр. Старый Порт). В VI и V вв. до н. э.
полисная хора была ограничена небольшой долиной в окрестностях
города275, каменистая почва которой лучше подходила для выращивания
винограда и оливковых деревьев, чем для пашни, как утверждает Стра-
бон (IV. 179), отмечающий, что данное место было выбрано для
поселения из-за тех преимуществ, которое оно дает мореплавателям.
Существовали две различные версии относительно даты основания этой
колонии: одна относит это событие к 600, а другая к 545 г. до н. э., после
взятия Фокеи персами. В настоящее время археологические изыскания
обеспечили нас материалом, достаточным для утверждения, что
верной является, безусловно, высокая хронология276. Нижнюю датировку
можно объяснить, предположив, что около 545 г. до н. э.
определенное количество фокейских беженцев прибыли в уже
существовавшую к тому времени Массалию.
Фокейской колонизации не предшествовал период доколониальной
торговли. Раскопки археологических мест на западе дельты Роны
показали, что в последней трети VQ в. до н. э. местное население в широких
масштабах ввозило утонченную керамику и вино (либо масло)
этрусского производства, тогда как греческие находки немногочисленны и
случайны277. То, что этрусские вещи ввозились сюда самими этрусками,
может доказать исследование обломков их корабля, затонувшего
недалеко от мыса Антиба примерно в 570—560-е гг. до н. э.278. Впрочем
начиная со времени основания Массалии греческий материал становится
гораздо более массовым, а к середине VI в. до н. э. галльские поселения
более всего импортируют именно греческую керамику, значительная
часть которой на самом деле производилась в Массалии279.
Более отдаленная торговля, связанная с внутренними районами, для
VI в. до н. э. засвидетельствована находками в поселениях и
могильниках поздней галыптатской культуры на западе Центральной Европы
(приблизительно восток Франции, юго-запад Германии и северо-запад
Швейцарии)280, из которых самыми сенсационными являются вещи,
обнаруженные в Виксе [деревня возле г. Шатийон, Франция], в
могильнике крепости на горе Лассуа; в состав находок входит знаменитый
бронзовый кратер огромных размеров. Впрочем, как в Виксе, так и на
других современных ему археологических памятниках данного региона
также имеется большое количество ординарной керамики и винных
амфор из Массалии281. Обнаруживаемые здесь шедевры искусства
обычно интерпретируются как роскошные подарки, имевшие целью
завоевать расположение местных правителей, что же касается обыден-
275 С 179.
276 С 171: 73 слл.; С 119: 866
277 С 119: 870 ел.; С 24.
278 С 142; С 24.
279 С 119: 882; С 171: 132.
280 С 176; С 177.
281 С 171: 141.

170
Глава 37
ных вещей, то они свидетельствуют об активном ввозе греческих
товаров, в особенности вина и сосудов для питья. Мы не знаем, что
эллины получали взамен. Теоретически можно предположить, что это было
олово из Корнуолла, которое фокейцы, вероятно, уже научились
добывать в Тартессе282. Предположение это, однако, уязвимо для критики,
поскольку с его помощью нелегко объяснить присутствие греческого
импорта во всех археологических местах обсуждаемого нами
обширного географического региона283. Независимо от того, верна ли данная
гипотеза, не вызывает никакого сомнения, что Массалия и галыптат-
ские правители были связаны взаимовыгодными отношениями.
Археологические исследования показывают, что поступление предметов
роскоши в эти галыптатские укрепленные городки и их контакты со
средиземноморским миром резко прекращаются около 500 г. до н. э., а для
Массалии свидетельства торговой активности заметно уменьшаются на
протяжении V в. до н. э. Все это привело некоторых ученых к
допущению, что в течение данного периода город находился в глубоком
экономическом упадке284.
Отношения Массалии как с племенами, проживавшими на
близлежащих территориях, так и с туземным населением, находившимся
далеко в глуби материка, — сколь бы важными ни были эти связи, —
следует отличать от процесса эллинизации. Знаменитая массалиотская
эллинизация Галлии (Юстин. XLIII. 4. 1—2) была продуктом более
позднего времени, а именно IV в. до н. э. и эллинистического
периода285. Весьма вероятно, что выведение Массалией дочерних колоний
вдоль южного побережья Франции также в основном относится к этой
позднейшей эпохе. В данном регионе — хорошо исследованном
археологами — единственное греческое поселение VI в. до н. э. открыто близ
Агафы (совр. Агд)286.
Эмпорий (лат. Emporiae, совр. Ампурьяс) был фокейско-массалиот-
ской колонией в заливе Росас, на восточном склоне Пиренейского
горного кряжа287. Говорящее само за себя название этого города,
означающее «торговый порт», не оставляет сомнений относительно
характера этого места. Не исключено, что топоним «Эмпорий» заменил собой
раннее название, происходившее от наиболее заметной местной
географической особенности — Пиренейских гор, если верно предположение,
что «полис Пирена» у Геродота — это и есть Эмпорий (П. 33. З)288. Хотя
литературные источники не сообщают нам даты основания колонии,
Эмпорий хорошо изучен археологически, благодаря чему можно смело
утверждать, что жизнь в этом поселении началась около 600 г. до н. э.
282 С 171: 143-161.
283 С 177.
284 С 171: 138 ел.; С 119: 873; С 177.
285 С 171: 108 ел.; С 164: 136-139.
286 С 119: 866 ел., 877.
287 Страбон. Ш. 159 ел.; Псевдо-Скимн. 204; Тит Ливии. XXXIV. 9.
288 С 88.

Колониальная экспансия Греции
171
или чуть позже289. Сначала колонисты появились на небольшом
острове рядом с берегом, но вскоре они утвердились и на материке, заселив
мыс на противоположной (южной) оконечности небольшой гавани,
защищенной этим островом290.
Страбон и Тит Ливии сообщают интересные сведения о характере
отношений между поселенцами и местным населением. Жившие по
соседству индикеты, обладавшие собственным государственным
устройством, желали тем не менее ради безопасности иметь общую с
греками защитную стену, так что внутри Эмпория было два города,
обнесенных одной внешней стеной и разделенных друг с другом стеной
посередине. С течением времени обе части объединились в одну
общину с единым государственным устройством, которое представляло
собой смешение греческих и варварских институтов. Информация как
Страбона, так и Ливия в конечном итоге восходит к сообщениям Ка-
тона Старшего о своем консульстве 195 г. до н. э.291, а описанная
ситуация не поддается точной датировке. Однако, как бы то ни было, в
данном случае мы имеем один из самых ярких примеров очень близких
отношений греков с аборигенным населением, что обеспечивало
успешное существование торговой колонии.
Фокейцы, таким образом, основали на берегах Лионского залива
две важные торговые колонии. Их путь в этот регион проходил вдоль
западного побережья Италии, и около 565 г. до н. э. они создали
поселение на востоке Корсики в Алалии (совр. Алерия) (Геродот. I. 165. 1).
Алалия возникла напротив и недалеко от морского побережья
Этрурии, которое в те времена представляло собой регион активной
международной торговли. Важные открытия в Грависках ясно показывают, что
греки не были исключены из торговых контактов на этом побережье292.
В Грависках, являвшихся портом для этрусских Тарквиний, даже
существовало эллинское святилище Геры, возникшее в первой половине
VI в. до н. э. и ставшее центром для общины греческих торговцев,
пользовавшихся этой гаванью. Предназначение Алалии, основанной в
том же регионе и в тот же период, заключалось, видимо, в том, что ей
суждено было стать портом захода, обладавшим рядом благоприятных
возможностей для развития торговой деятельности.
Прибытие около 545 г. до н. э. большого числа беженцев из Фокеи
под предводительством Креонтиада (Геродот. I. 166. 1) дали колонии
необычайную силу, но одновременно вызвали необходимость
немедленно искать новые значительные источники средств к существованию.
Колонисты поддались соблазну и начали грабить соседей, но вскоре это
привело к формированию сильной этрусско-карфагенской коалиции,
которая, хотя формально и потерпела поражение в морской битве при
Алалии около 540 г. до н. э., нанесла такой значительный урон
кораблям фокейцев, что те вынуждены были покинуть Корсику. Сначала
289 А 7: 218; С 119: 866 ел. т С 157.
т С 27: 52 слл. 292 С 119: 862 ел.; С 156.

172
Глава 37
они нашли убежище в Регии, но затем закрепились в новой колонии в
Элее (Гиела у Геродота, латинская Велия) на западном побережье
Италии, около 50 км к югу от Посидонии (Пестум) (Геродот. I. 166—167).
Согласно Геродоту некий человек из Посидонии правильно
растолковал фокейцам, искавшим место для поселения, изречение
дельфийского оракула, из чего можно сделать вывод, что Посидония помогла
им выбрать для основания колонии высокий и обрывистый холм, эо^)-
фектно вздымающийся над морской гладью, который, по существу, не
имел никакой прилегающей территории (если только современная
узкая прибрежная долина не существовала в те времена, что весьма
вероятно)293. Здесь они основали постоянный город, построенный с
большим мастерством, использовав усовершенствованную «лесбосскую»
многоугольную каменную кладку, очень похожую на ту, что открыта
в самой Фокее294. Поскольку поселенцы, как мы должны
предположить, жили за счет тех выгод, что предоставляло море, они быстро
достигли процветания. Элея вскоре превратилась в центр одной из
знаменитых философских школ, а, как замечает Аристотель
[Метафизика. А. 982 b 23 слл.), люди обращаются к философии тогда,
когда их материальные запросы удовлетворены.
Цели и характер фокейской колонизации на Дальнем Западе
представляются предельно ясными. К рассматриваемому времени такие
греческие города были уже очень опытными и умелыми метрополиями с
большим переселенческим опытом, поэтому они могли использовать
колонизацию для выполнения специфических задач, таких, например,
как создание торгового порта или эвакуация целой метрополии, — в
зависимости от того, что требовалось в настоящий момент. Впрочем,
случай с Алалией показывает, что всегда существовали определенные
препятствия и ограничения, которые необходимо было учитывать,
чтобы колонизационное предприятие имело успех.
РАЗЛИЧНЫЕ АСПЕКТЫ
КОЛОНИЗАЦИИ
X. Основание колонии
Обратившись от истории выведения конкретных поселений к
рассмотрению различных аспектов колонизационного движения, начнем с тех
из них, которые могут быть отнесены к группе под общим заголовком
«Основание колонии».
Решение о выведении колонии иногда принималось отдельным
человеком или группой лиц в качестве частной инициативы, как было,
293 С 120.
294 С 120: рис. 2, 3; D 2: 8, вкл. II, IVA; С 119: 855.

Колониальная экспансия Греции
173
например, с экспедициями Мильтиада Старшего в Херсонес
Фракийский и Дориея в Северную Африку; переселение на новое место
могло стать результатом гражданской смуты, когда отправляться за море
была вынуждена проигравшая партия или изгнанники, как в случае с
Синопой (Псевдо-Скимн. 994—997 Диллер) или с Баркой. Однако в
большинстве случаев основание нового города являлось публичным
предприятием, по поводу чего в метрополии надлежащим образом
принимался государственный акт.
Дошедшие до нашего времени надписи дают некоторое — не
слишком большое — количество таких «декретов основателей», четыре из
них сохранились целиком или в значительной части. Они касаются
колонизации Кирены жителями Феры (M—L: № 5), Навпакта —
восточными локрами (M—L: № 20), Брей — афинянами (M—L: № 49) и Черной
Керкиры — жителями Исса295. Мы уже видели, что для Кирены
«декрет основателей» сохранился в надписи IV в. до н. э., и только декрет
о Навпакте, датируемый предположительно 500-475 гг. до н. э.,
принадлежит, строго говоря, нашему периоду. (Точная дата основания Брей
неизвестна и находится в промежутке между 440-ми и 430-ми гг. до н. э.,
в то время как декрет об основании Черной Керкиры
предположительно может быть отнесен к IV в. до н. э.) Впрочем можно сказать, что к
тому времени, когда греки взяли за правило записывать подобные
государственные решения, их «декреты основателей» могли включать в
себя следующие сюжеты: (1) собственно решение о выведении колонии;
(2) практические распоряжения по поводу колонизации, из которых
самыми важными были выбор ойкиста и решение о наборе колонистов
в принудительном порядке либо из числа добровольцев; и (3)
законодательные условия по поводу статуса колонии и характера
взаимоотношений с ней296.
Одним из формальных актов, которые иногда имели место, была
торжественная клятва. В декрете о Кирене мы находим описание
клятвы, данной всеми, кто отправился в колонию и остался на Фере.
Присяга сопровождалась примитивной магической церемонией и
призывами проклятий на головы тех, кто нарушит клятвы [«<...> изготовили
восковые фигурки и предали их огню, призывая проклятия»]. Мы
имеем возможность сравнить это с торжественной клятвой, принесенной
всеми фокейцами, когда они покидали родину с целью основания нового
города на западе (Геродот. I. 165. 2—3), а также с рассказом Геродота
(Ш. 19. 2) об отказе финикийцев участвовать в морском походе против
своих же колонистов в Карфагене, поскольку они были связаны с ними
страшными клятвами: сражаясь против карфагенян, они совершили бы
ужасное кощунство.
Выбор ойкиста (то есть основателя) был непременным актом перед
всеми активными действиями, ибо этот человек становился лидером,
295 Ditt. Syll.3: 141: H 55: № 57.
296 С 5: 40-68.

174
Глава 37
несущим ответственность за всё предприятие297. Помимо упоминаемого
Фукидидом древнего обычая, согласно которому колония, выводившая
дочернее поселение, приглашала ойкиста из своей собственной
метрополии (Фукидид. I. 24. 2; ср.: VI. 4. 2), мы не располагаем никакими
свидетельствами о том, что ойкисты должны были происходить из
какой-то особой группы или класса. Впрочем, в большинстве известных
случаев они были выходцами из аристократических слоев, как,
например, Архий Сиракузский или Херсикрат Керкирский — два Гераклида
из коринфского правящего дома Бакхиадов298. Мы можем с
уверенностью предполагать, что они всегда были людьми выдающимися,
обладавшими необходимыми талантами и опытом руководителей.
Вероятно, первой и непременной задачей для ойкиста являлось
получение одобрения колониального предприятия со стороны богов.
К началу классической эпохи Аполлон превратился в главного
«колониального» бога, который сам считался основателем многих греческих
колоний299, а консультация с его оракулом в Дельфах считалась
обязательной для всякого ойкиста. В результате история об основании
любой колонии непременно содержала в себе рассказ об особом оракуле
(или оракулах), а дельфийское божество представлялось управляющим
греческой колонизацией во всех ее деталях, предлагающим большое
количество загадочных или нелепых оракулов, большинство из
которых, без сомнений, являются позднейшими подделками300. Этот
материал должен быть отсеян, прежде чем мы сможем получить хоть
сколько-нибудь правдивую картину той роли, которую играли Дельфы
в колонизационном процессе.
Геродот (V. 42. 2) показывает нам, что в его дни консультация с
дельфийским оракулом была обязательным предварительным шагом
в деле выведения колонии, а Фукидид (Ш. 92. 5) дает один пример
такой консультации, описывая современное ему событие. Принимая во
внимание чрезвычайную сомнительность свидетельств о роли Дельф
в ранние времена, не вызывают удивления предположения некоторых
исследователей, допускающих, что данное явление было сравнительно
поздним и что оракул не играл никакой роли в колонизационном
движении VIII и VII вв. до н. э. Аргумент общего характера, согласно
которому Дельфы превратились в международный религиозный центр
достаточно поздно, уже признан неубедительным, а значение
Аполлона, по крайней мере, в самых ранних колонизационных предприятиях
на Сицилии ясно доказывает алтарь Аполлона Архегета в Наксосе. Так
что представляется гораздо более приемлемым признать, что
дельфийский оракул играл важную роль с самого начала архаического
колонизационного движения, даже если ни одно изречение Пифии, относимое
к этому периоду, на деле не обладает исторической достоверностью301.
297 С 5: 29—39. 30° Ε 130 I: 49—81.
298 Фукидид. VI. 3. 2; Страбон. VI. 269; ср.: С 5: 220. ш Ε 100; С 5: 25 ел.
299 С 8: 8-20.

Колониальная экспансия Греции
175
Зачем вообще греческие колонисты консультировались с
Аполлоном в Дельфах? Геродот говорит (V. 42. 2), что «Дорией даже не
вопросил дельфийского оракула, где ему следует поселиться, и не
выполнил никаких установленных для таких случаев обычаев». С другой
стороны, когда Дорией всё же обратился к Пифии, то спросил:
«Получит ли он землю, где желает поселиться?», а бог ответил, что он
получит ее (V. 43). В рассказе Фукидида (Ш. 92. 5) об основании в 426 г. до
н. э. Гераклеи в Трахинии спартанцы сначала приняли решение о
выведении колонии в это место, а уже затем обратились в Дельфы за
одобрением бога. Похоже, что именно такой характер консультаций
был обычным в деле колонизации, как и в случае с любым другим
государственным актом. Божественная санкция или одобрение
запрашивались для уже сформулированного политического решения. Впрочем,
рассказ Геродота о небрежности Дориея доказывает, что традиция,
согласно которой оракул давал географическое направление колонистам,
была уже устоявшейся во времена историка, и она могла отражать
историческую реальность.
Божественная санкция требовалась для любого важного
государственного акта, но она была особенно необходима в случае выведения
колонии. Основывая новый греческий город, колонисты создавали
новый дом не только для человеческих существ, но и для греческих
богов — действие, полное религиозного значения и, согласно традиции,
выполнявшееся непосредственно самими богами во многих случаях.
Колонизация по своей сути была рискованным предприятием,
поэтому психологическая уверенность участников являлась очень важным
условием для успеха всего дела. Такая уверенность могла
основываться на вере, что их действия одобрены богами, в особенности по той
причине, что главное действие колонистов — захват чужой земли —
могло при иных обстоятельствах рассматриваться как преступление.
Этот аспект хорошо выявляется благодаря всегдашнему стремлению
греков обладать захваченной ими землей на каком-то справедливом
основании, для чего они часто пользовались мифическими историями,
показьшающими, например, что в прошлом эта территория
принадлежала какому-либо греческому герою302. Но если Аполлон выражал
свое одобрение, колонисты получали общее моральное оправдание. С
другой стороны, когда экспедиция заканчивалась безуспешно,
возникала необходимость либо показать, что ойкист вообще не
советовался с божеством, как в случае с Дориеем в Северной Африке, либо
объяснить неудачу ошибочной интерпретацией оракула, как в случае
с фокейцами на Корсике.
Иногда для нахождения подходящего места осуществлялась
предварительная разведка, как в Кирене, однако чаще источником
необходимой информации о потенциально благоприятных местах для
поселения в широком географическом масштабе служили сообщения тор-
302 С 194: 94.

176
Глава 37
говцев. Доколонизадионной торговле придано преувеличенное значение
в современных дискуссиях о греческой переселенческой практике,
особенно когда исследователи выдвигают идею, что колонизация явилась
попросту интенсификацией коммерческой активности, однако
невозможно отрицать, что сведения, необходимые для выведения колоний,
в большинстве случаев доставляли торговцы.
В позднейшие эпохи, для которых мы располагаем надежными
источниками, не существовало, как представляется, особых проблем с
набором поселенцев. Для V в. до н. э. нам известно несколько случаев,
когда можно было собрать 10 000 колонистов из добровольцев303, а когда
Коринф объявил о дополнительном переселении в Эпидамн, вызвалось
большое количество желающих отправиться туда тот же час и много
других, еще не готовых к отъезду, кто пожелал обеспечить возможность
выселения в колонию внесением в казну 50 коринфских драхм (Фуки-
дид. Ш. 27. 1). Вполне обоснованным будет предположение, что
подобные условия были распространены и раньше, в период архаики,
однако единственное надежное свидетельство о наборе поселенцев для этой
эпохи относится к Кирене (Геродот. IV. 153; M—L: № 5. 27—30), где для
укомплектования применили мобилизацию под страхом смертной
казни (хотя и там была возможность записаться добровольцем). В других
случаях наши источники для этого времени касаются либо экспедиций,
которые носили экстраординарный характер, представляя собой
эвакуации, как в случае с Фокеей, когда всё население города, включая
мужчин, женщин и детей, должно было искать новый общий дом
(Геродот. I. 164. 3), либо частных авантюр, как в случае с Мильтиадом
Старшим, возглавившим тех афинян, что пожелали выселиться вместе
с ним (Геродот. VI. 36. 1).
Весьма неполны данные, касающиеся количества переселенцев.
Единственные реальные цифры, которые засвидетельствованы для
архаики, это 1000 колонистов в Левкаде304, 200 — в Аполлонии
Иллирийской305, а также две пентеконтеры, то есть самое большее 200 человек
в Кирене. (По поводу Фасоса на основании одного фрагмента Архилоха
высказывалось мнение, что экспедиция сюда также насчитывала 1000
переселенцев, но контекст слишком неясен для признания такого вывода
надежным306.) Бросается в глаза контраст между этими скромными
цифрами и быстрым ростом числа жителей в некоторых колониальных
городах, который надежно засвидетельствован археологически, как,
например, в случаях с Питекусами и Сиракузами. Ответ на вопрос,
почему население так быстро увеличивалось в числе, вряд ли можно
получить на базе таких невероятных гипотез, как предположение о
значительном допуске туземцев в число граждан; скорее речь должна
303 Q с;. 37 ел.
304 Псевдо-Скимн. 34 (GGMI. 36).
305 Стефан Византийский, s. v. «Аполлония».
306IG ХП. Suppl. 212-214, А IV 22; ср.: С 1: 93.

Колониальная экспансия Греции
177
идти о достаточно хорошо зафиксированной практике привлечения
дополнительных переселенцев из метрополии или вообще из всей
Греции уже после того, как колония укрепилась307.
В связи с численностью и составом населения встает вопрос о
женщинах и о смешанных браках308. Эллины не были противниками
смешанных браков, и греческие колонии могли заключать соглашения с
варварскими общинами о взаимном признании таких союзов, как,
например, Селинунт и Сегеста (Фукидид. VI. 6. 2). Там, где в одном
городе вместе проживали греки и варвары, как одно время в Леонтинах,
создание смешанных семей, по-видимому, допускалось. Впрочем
межэтнические браки по гораздо более существенной причине широко
практиковались греками в качестве одного из правил их колонизации.
Дело в том, что, как полагают, в греческих колониальных
экспедициях участие принимали только мужчины, которые затем брали в жены
местных женщин. Именно так, согласно Геродоту (I. 146. 2—3),
действовали ионийцы при колонизации Милета:
Эти ионийцы <...> не взяли с собой в колонию женщин, а женились на кариян-
ках, чьих отцов они умертвили. Из-за этих убийств карийские женщины под
клятвами ввели обычай, который затем передали дочерям: не есть никакой пищи
вместе со своими мужьями и никогда не называть их по имени <...>.
Этот рассказ относится не к архаической колонизации, а к
переселению предшествующего миграционного периода, и, вероятно, носит
скорее этиологический, нежели исторический характер; также
неясно, считал ли Геродот этот случай обычным или исключительным.
Тем не менее данный эпизод широко используется в качестве
«модели», с помощью которой мы могли бы реконструировать обыкновения,
практиковавшиеся в рамках греческой колонизации архаического
периода.
Вероятно, что-то подобное произошло в Кирене309, поскольку у
Геродота среди участников экспедиции упоминаются лишь мужчины, и,
кроме того, имеется достаточно источников, подтверждающих
наличие смешанных браков между греческими мужчинами и ливийскими
женщинами310, а женщины из Кирены и Барки соблюдали пищевые
табу, очень похожие на запреты, которым следовали некоторые
ливийцы, находившиеся под египетским влиянием (Геродот. IV. 186).
Часто утверждается, что то же самое происходило на Фасосе, но это
плохой пример, поскольку он опирается на фрагментарный и весьма
неясный отрывок из стихотворения Архилоха, на некоторые ошибочно
понимаемые ономастические данные и на ложное убеждение, что в
архаический и классический периодь; на Фасосе обнаруживаются негре-
307 С 5: 6^-67; С 13: 87.
308 С 11.
309 С 235: 129; А 7: 153-155; С 11.
310 Геродот. IV. 153; Пиндар. Пифийские оды. IX. 103—125; Каллимах. Гимны. П. 86;
SEG IX. I. 1-3.
12 Заказ № К-7530

178
Глава 37
ческие институты311. Что же касается широко распространенных
попыток доказать, что женщины в италийских колониях по происхождению
были туземками, ибо не пили вина, то неубедительность этого
положения уже давно показал Данбейбин312. Подобным образом рассуждал
Бачнер: фибулы [застежки для одежды, булавки] италийского типа
использовались греками на Западе по той причине, что, по крайней мере,
большая часть жен колонистов были не гречанками, а туземками, и они,
дескать, желали сохранить свои привычные украшения313. Однако на
базе этнической интерпретации Бачнера очень сложно объяснить как
присутствие большого числа таких фибул в роскошных гробницах
эллинской знати в Кимах314, так и встречающееся от случая к случаю
использование этих фибул вместо прямых булавок для скрепления
дорийских пеплосов в ранних могилах в Сиракузах315.
В источниках нет никаких примеров, с определенностью
показывающих, что греческие колонисты архаического периода вели себя так
же, как у Геродота поступили ионийцы, переселившиеся в Милет.
Кроме того, имеются возражения общего характера против мнения,
согласно которому такое поведение соответствовало обычной практике.
Всякий раз, когда мы получаем какие-то новые данные о женщинах в
греческих колониях, например их имена или их могилы, мы
обнаруживаем, что всё это характеризуется отчетливо греческими чертами, как
и в случае с мужчинами. Некоторые из этих женских захоронений
относятся к самым ранним временам колониальной истории, как,
например, погребения на упоминавшемся ранее некрополе Фуско в
Сиракузах. Так что, если все колонисты женились на местных женщинах, они
немедленно превращали их в гречанок. Во-вторых, мы располагаем
сообщениями о греческих женщинах, которые отправлялись в
колониальные экспедиции, в частности, о жрицах на Фасосе и в Массалии
(Павсаний. X. 28. 3; Страбон. IV. 179). По-видимому, присутствие жриц
считалось необходимым для исполнения важных сакральных функций
в каждой колонии. Некоторые ученые приводили доводы, что всё это
было исключением из правил316, однако более убедительным кажется
допущение, что существовало много женских ролей, весьма важных
для экономики архаической греческой общины, которые требовали
особых навыков, обладать которыми не могли женщины других
сообществ. Понятно, что обычно женщины не принимали равного участия
в первичной колониальной экспедиции, которая, в сущности,
представляла собой военный поход. Момент для их переселения наступал
после того, как колония была уже основана. Впрочем, до тех пор, пока
единственным известным нам примером широкого участия женщин в
колониальном предприятии архаического времени будет оставаться
общая эвакуация Фокеи (Геродот. I. 164. 3), рассказ Геродота о Милете
311 С 194: 92 ел. 314 С 25; С 50: 74 слл.
312 С 65: 185 ел. 315 H 54: 338.
313 С 50: 79. 316С 11:312.

Колониальная экспансия Греции
179
будет оставаться лишь «моделью», а сама проблема — предметом
дискуссий.
Можно утверждать, что перед отправкой ойкист обязан был
совершить жертвоприношения, чтобы получить предзнаменования от богов,
хотя имеющиеся у нас самые ранние источники по этому поводу
относятся только лишь к V в. до н. э. (M—L: № 49. 3—6). Другой важный
сакральный обычай заключался в переносе огня из священного очага
богини Гестии, находившегося в метрополии, в колонию, дабы там
разжечь такой же священный очаг317. Эта практика зафиксирована
лишь в поздних источниках, но указание Геродота на то, что
ионийские колонисты отправились в путь прямо из афинского пританея
[общественного здания, имевшегося во многих греческих городах и
считавшегося символическим центром всей страны] (I. 146), возможно,
подразумевает тот же обычай318. Интерпретация данного сакрального
акта не является самоочевидной, поскольку он может включать в себя
различные идеи. Чрезвычайно консервативные спартанцы брали с
собой в военный поход священный огонь с алтаря, на котором цари
перед выступлением в поход приносили жертвы и получали
благоприятные знамения (Ксенофонт. Лакедемонская политая. 13. 2—3). Если
базироваться на этой аналогии, можно предположить, что колонисты
пытались обеспечить успех своей затее, взяв с собой частичку
осязаемого знака божественного одобрения. Огонь всегда символизирует
продолжающуюся жизнь, так что и эта идея могла иметь место319. Но
поскольку огонь с алтаря Гестии прежде всего являлся символом жизни
этой конкретной общины320, рассматриваемый обряд, как кажется,
отражал в первую очередь ту идею, согласно которой колония фактом
своего существования продолжала жизнь метрополии. Добавим, что
обычай разжигания огня мог символизировать также рождение
нового полиса, если синойкизм Тесея, как он описан у Фукидида (П. 15. 2),
предполагал разрушение пританеев во всех отдельных общинах
Аттики, за исключением афинского, и, следовательно, погашение в них
священных очагов.
Путешествие совершалось на военных кораблях — пентеконтерах,
что соответствует военной природе самого предприятия (именно на
военных кораблях отправляются переселенцы в двух случаях, по
поводу которых мы только и имеем информацию на сей счет: Кирена и
эвакуация Фокеи — Геродот. IV. 153; I. 164. 3). Первая задача ойкиста
по прибытии заключалась в выборе подходящего места для нового
города. Различие в ландшафтах, где располагались греческие колонии,
столь велико, что невозможно говорить о какой-либо типичной мест-
317 Большой этимологик (Etym. Mag.), s. ν. «πρυτανεία» (p. 694. 28); Схолии к
Аристиду. Ш р. 48. 8 (Диндорф).
318 Η 81: 166-177.
319 А 22.
т А 20, V: 353 ел.

180
Глава 37
ности, выбиравшейся эллинами для нового поселения, однако
некоторые конфигурации земли и моря особенно хорошо подходили для
нужд колонистов, так что они вновь и вновь останавливали свои
предпочтения на островах, лежащих напротив материка, полуостровах,
мысах и прибрежных местах между двумя реками321. Наличие
водного источника служило решающим фактором, так что его отсутствие
объясняет, почему колонисты пренебрегали некоторыми, казалось бы,
очень привлекательными местами, как, например, Аугуста на
Сицилии322.
В классическую эпоху ойкист давал имя новому городу; похоже, это
была древняя практика (Фукидид. IV. 102. 3). Письменные источники
для архаического времени не дают нам подробного описания, как
планировалось и строилось новое поселение, но есть возможность собрать
соответствующую информацию, рассеянную в разных литературных и
археологических свидетельствах. Гомер сообщает, что, когда Навси-
фой основывал новый город феаков, он обнес его стеной, возвел дома,
учредил святилища богов и поделил землю (Одиссея. VI. 7—11). Все эти
заботы входили в круг насущных обязанностей ойкиста. Одним из
интересных археологических открытий является установление того
факта, что прямоугольное планирование города, изобретение которого
долгое время приписывали Гипподаму, в действительности
практиковалось значительно раньше. Благодаря раскопкам и аэрофотосъемке
мы узнали, что, по крайней мере, уже в VII в. до н. э. некоторые
колонии на Западе имели правильным образом спланированную
прямоугольную застройку323. И даже раньше, еще до того, как
ортогональные образцы были признаны идеальными, Мегары Гиблейские,
возникшие в VIII в. до н. э., были изначально спланированным городом,
где использовались многие прямоугольные элементы. Хотя мы не
располагаем такими данными о практике межевания и планирования
города, какие имеются для римской колонизации324, ясно, что греки
уже в Vin в. до н. э. должны были пользоваться подобными
системами и методами.
Строительство оборонительной стены могло и не быть насущной
необходимостью для всех колониальных городов, каковым оно не было
в случае с Мегарами Гиблейскими;325 обычно, однако, с самого начала
требовалась частичная или даже полностью закольцованная система
фортификационных сооружений. Завоевавшая определенное
признание теория326, согласно которой стены в греческих городах и колониях
были построены в поздний период, является, конечно же, ошибочной.
Мы знаем об очень ранних стенах, защищавших, например, колонии в
Сирисе и в Леонтинах327. Достаточно вспомнить огромную и мастерски
321 H 79: 12-29. 325 С 165: 91.
322 С 65: 19. 326 С 230: 45.
323 С 56; H 77: 22-24; С 31; С 164: 76. 327 С 85: 429-443; H 79: 128.
324 С 12.

Колониальная экспансия Греции
181
сложенную стену в Старой Смирне, датируемую началом Среднего
геометрического периода (ок. 850 г. до н. э.) , чтобы понять, что
греки прекрасно осознавали все преимущества такого вида защиты и
научились строить эти стены задолго до начала архаического
колонизационного движения.
Известно, что в Брее — одной из колоний классического периода —
территория для святилища богов была выделена еще до прибытия
самой колониальной экспедиции и до общего распределения земли
(M—L: № 49. 9—11); в этой связи нет оснований сомневаться, что в
качестве одного из первых актов в процессе проектирования города и его
территории ойкист должен был выделять землю для храмов и для
обеспечения их всем необходимым. Пиндар (Пифийские оды. V. 89)
обращает особое внимание на великолепные святилища богам,
устроенные Баттом в Кирене; а Феокл воздвиг алтарь Аполлона Архегета в
Наксосе.
На некоторых археологических памятниках были раскопаны
фундаменты домов первопоселенцев; все они разнятся очень незначительно.
За исключением одного апсидального [апсида — полукруглая, иногда
многоугольная или прямоугольная в плане выступающая часть
архитектурного сооружения] и одного овального варианта на Питекусах329, а
также нескольких закругленных форм на Березани, эти ранние
фундаменты принадлежали прямоугольным небольшим одноэтажным
однокомнатным строениям с соломенными крышами и земляными
полами. Скромные бытовые потребности колонистов оборачивались
значительной выгодой для общего дела, поскольку сооружение таких
простых домов не требовало значительного времени и трудовых
затрат. Имеющиеся источники показывают, что расположение жилых
строений соответствовало заранее намеченному плану, исполнение
которого затем контролировалось, и мы можем сделать вывод, что
участки для строительства выделялись при изначальном распределении
земли330. В отношении некоторых археологических мест известно, что
самые первые жилые дома располагались здесь не скученно — в
соответствии с типичной античной урбанистической практикой, а,
напротив, на известном расстоянии друг от друга, из чего видно, что,
когда греки располагали достаточными площадями, они стремились
превратить свой полис в город-сад.
Не вызывает сомнений, что в колониях регламентировалось и всё
связанное с похоронами, хотя конкретные постановления на сей счет
нам не известны. В тех случаях, когда место уже было заселено до
появления'здесь греческой колонии, как, например, в Милах на
Сицилии, поселенцы продолжали использовать уже существующее
кладбище331. Крупный греческий некрополь в Истрии развился, вероятно,
вокруг нескольких значительных местных могильных курганов VI в. до н. э.,
328 D 73: 122, 82 ел. 33° Ср.: Ditt. Syll.3:141, 4 ел., 9 ел.
329 С 98: 36. 331 С 39: 61, 83, 116 ел.; С 161: 84.

182
Глава 37
для которых характерно любопытное переплетение удивительно
варварских ритуалов и эллинских погребальных предметов332. В
некоторых случаях, когда создавались новые могильники, их располагали на
определенном удалении от изначального поселения. При этом
колонисты могли руководствоваться либо соображениями предполагаемого
роста территории города, либо, что более вероятно, желанием иметь
обрабатываемую землю поближе к городу.
Помимо нескольких очевидных исключений, таких как Навкратис,
раздел земли являлся существенной — если не сказать наиважнейшей —
частью колонизационного акта. В классические времена Афины
использовали навыки особых «землераспределителей» (γεωνόμοι), дабы
решить эту деликатную задачу (M—L: № 49. 6—8), но в ранний период,
похоже, эту функцию выполнял сам ойкист, как у Гомера.
Распределение земли осуществлялось по жребию, поэтому надел, получаемый
колонистом, назывался термином клер (то есть удел, полученный по
жребию). Хотя к настоящему времени изучены системы межевания
территории уже в нескольких греческих колониях333, ни одна из них не
может быть с уверенностью отнесена к изначальному распределению
земли в архаические времена. Более того, все наши литературные и
эпиграфические свидетельства по данному сюжету принадлежат к
классическому периоду. Поэтому следует признать, что мы не имеем
надежной информации о том, как распределялась земля в архаических
греческих колониях; самое большее, что мы можем, это поставить на
обсуждение вопрос о возможности изучать проблему на основе
позднейших аналогий.
Основная проблема в этой теме касается равенства участков. Ясно,
что в классический период все поселенцы отправлялись в путь на
равных условиях, что предполагало прежде всего равные наделы земли334.
Единственными очевидными примерами неравных прав в архаической
колонии выглядят особые привилегии, предоставлявшиеся царям в Ки-
рене (Геродот. IV. 161), но эта ситуация была если не уникальной, то
исключительной. Далее, находки, сделанные в одной из наиболее
хорошо раскопанных колоний VIQ в. до н. э. — Мегарах Гиблейских, —
заставили археологов предположить, что самые ранние поселенцы жили
здесь на условиях равноправия. Представление о «равных долях»
хорошо знакомо также Гомеру, да и Солон говорит об одинаковых
наделах земли335. С другой стороны, роскошные гробницы в Кимах с
очевидностью свидетельствуют о существовании в колонии VTQ в. до н. э.
аристократии, которая определенно не принадлежала к сообществу
равных. К сожалению, невозможно сказать, как долго
просуществовали Кимы, но вряд ли более двух поколений, а может быть, даже
меньше. На Питекусах характер погребений, датируемых в рамках двух
первых поколений от основания города, также свидетельствует об опре-
332 С 205; С 212: 410 ел. 334 G 4: 13-16; С 5: 58 ел.
333 С 16; G 24. 335 G 4: 13; Солон. Фр. 23, 21.

Колониальная экспансия Греции
183
деленной экономической дифференциации, даже если мы исключим
из нашего рассмотрения могилы рабов. В любом случае достаточно
легко привести доводы в пользу того, что те эллинские общины,
которые характеризовались глубоко укоренившимися олигархическими
структурами, были неспособны создавать колонии с равным
гражданством336. Мы уже видели, что ойкисты принадлежали к знатным
слоям. Пентатл и Дорией взяли себе в спутники своих
товарищей-аристократов (Геродот. V. 46. 1; Диодор. V. 9). Да и мог ли ойкист быть
уверенным в военном потенциале новой общины без их участия в деле
колонизации, когда знать обладала монополией на военное искусство?
Итак, состояние проблемы можно охарактеризовать следующим
образом: теория и практика классической эпохи, а также некоторые другие
источники указывают на то, что колонисты пользовались равными
правами, обладали приблизительно одинаковыми участками, однако
некоторые археологические материалы и сильные аргументы, основанные
на здравом смысле, заставляют усомниться в том, что подобные
принципы могли соблюдаться в ходе колонизации, по крайней мере, в эпоху
ранней архаики.
Видимо, в некоторых случаях часть земли оставляли
нераспределенной, имея в виду обеспечение наделами позднейших
переселенцев337. Подобным образом большие домовые участки внутри города
давали возможность населению увеличиваться в числе, поскольку
пустая территория постепенно заполнялась новыми жилищами.
Смерть ойкиста может быть интерпретирована как окончание
процедуры основания колонии. Что касается классического периода,
когда от ойкиста вовсе не требовалось оставаться в основанном им городе
до конца своих дней338, процедура могла считаться завершившейся еще
при его жизни, но из того, как культ основателя развивался вокруг его
могилы339, мы можем заключить, что в архаический период ойкист
обычно пожизненно поселялся в основанной им колонии. За
исключением истории Батта, ставшего царем Кирены, мы не располагаем
свидетельствами, имеющими отношение к вопросу о том, как огромная
власть ойкиста утрачивала свое значение, а конституционное
правительство брало на себя функции управления. Это едва ли могло
произойти, пока ойкист был жив и пребывал в новой колонии. Каким бы
ни был ответ на этот вопрос, для нас более ясной является ситуация,
когда ойкист умирал и становился бессмертным героем, в честь
которого совершались ритуалы и приносились жертвы, поскольку он мог,
если его умилостивить, позаботиться о благополучии основанного им
города340. Первым основателем, сакральное почитание которого засви-
336 Ср.: Страбон. X. 447.
337 G 4: 10, 15; С 5: 64 ел.
338 С 5: 34-39.
339 Пиндар. Пифийские оды. V. 93—95; Геродот. VI. 38. 1; ср.: Фукидид. V. 11. 1.
340 Геродот. VI. 38. 1; Фукидид. V. 11. 1; Каллимах. Причины (А 52). Фр. 43, 54-65,
72-83; ср.: С 151.

184
Глава 37
детельствовано ясно и для весьма раннего времени, является Батт, но
мы имеем также археологические данные о культе Антифема, ойкиста
Гелы, основанной в 688 г. до н. э.341. Наличие такого рода артефактов —
очень большая редкость, поскольку археологические свидетельства для
культа первооснователя улавливаются с очень большим трудом, к тому
же до сих пор не было сделано ни одной безусловно убедительной
идентификации могилы какого-либо ойкиста342.
Поскольку мы можем проследить развитие лишь очень немногих
греческих колоний в архаический период, дальнейшее наше изложение
следует ограничить двумя видами отношений, оказавших важное
влияние на это развитие, а именно: отношениями с материнским городом,
с одной стороны, и отношениями с местным населением — с другой.
XI. Отношения с метрополией
Уже априорно можно было бы предположить, что институты колонии
должны в точности повторять учреждения материнского города.
Действительно, там, где источники позволяют, мы видим и в метрополии,
и в колонии одни и те же культы, календарь, диалект, алфавит,
государственные должности и подразделения граждан. Это не
предполагает с необходимостью активных непрерывных отношений, и нам
известны примеры, когда колония сохраняла учреждения, уже
претерпевшие изменения в городе-основателе343. Тем не менее колонии также
были вовлечены в общее развитие греческой культуры, что
свидетельствует о сохранении ими тесных контактов с широким эллинским
миром, притом что связи со своей метрополией имели для каждой
колонии, как правило, преимущественное значение. На Керкире, например,
именно Коринф доминировал в сфере искусств, даже если
политические отношения между ними не всегда складывались гладко.
Осознание того факта, что могилы предков находятся в материнском городе,
обеспечивало мощный эмоциональный импульс, затрагивающий
каждого отдельного человека (Фукидид. I. 26. 3) и характерный для всех
колоний. Также кажется весьма вероятным, что некоторые традиции
и, в частности, религиозные связи, о существовании которых мы
имеем разрозненные свидетельства, являлись обычной составляющей этих
взаимоотношений.
Нам уже доводилось обращать внимание на одну из традиционных
практик, согласно которой колония, выводившая свое дочерние
поселение, приглашала ойкиста из метрополии. Фукидид называет это
«древним обычаем». Он же рассказывает нам (I. 25. 4), что в
колониях во время жертвоприношений граждане из метрополии обычно по-
341 С 5: 21 ел.
342 С 239: 4 ел. и С 237 сопоставьте с: С 240: 109 ел.
343 С 5: 14.

Колониальная экспансия Греции
185
лучали первую порцию, а во время общих праздников в метрополии
колонии посылали туда установленные обычаями жертвы344.
Имеются свидетельства также и о других привилегиях, принадлежавших
гражданам метрополии во время религиозных церемоний и других
публичных актов в колониях, но все они относятся к эпохе классики
или к еще более позднему времени345. Поскольку речь идет о правилах,
которые передавались из поколения в поколение, весьма разумным
будет предположить, что их корни уходят в отдаленные времена.
Свидетельства о жертвах, посылавшихся колонистами в метрополию,
обильны для классической эпохи (особенно когда дело касается
обязательных приношений, возложенных Афинами на своих союзников),
но зафиксированы также и некоторые архаические примеры346. Одна
интересная надпись VI в. до н. э. с Самоса перечисляет дары Гере,
поднесенные двумя жителями Перинфа, и точно называет общую
стоимость этих подношений347. Надпись подчеркивает родство колонии и
метрополии. Всё это заставляет предположить, что акцентирование
внимания на денежной сумме, уплаченной за дары, указывает на то,
что такие жертвоприношения являлись для колонии регулярной
обязанностью348.
Ясно, с другой стороны, что у греков существовало большое
разнообразие вариантов политических взаимоотношений между колониями
и их метрополиями. Обычно новый город с самого начала представлял
собой отдельное государство с отдельным гражданством. Это хорошо
отражено в декрете об основании Навпакта, где несколько раз
употребляется фраза «когда [колонист] становится гражданином Навпакта»349.
В результате характер политических связей зависел не от какого-то
точно определенного или общепризнанного положения, а только от
того предела, до которого колония и метрополия соглашались
развивать свои взаимоотношения. Такие узы были достаточным основанием,
чтобы любой из этих двух городов предоставил другому политическую
поддержку, в особенности — военную помощь. Они рассматривались в
качестве естественных союзников и, наоборот, войны между
колониями и основавшими их городами считались делом позорным350.
Вопрос о том, насколько статус метрополии позволял говорить о ее
гегемонии, обсуждался уже в античности. Во время дебатов в Афинах
в 433 г. до н. э. коринфяне заявляли, что по праву города-основателя
им следует быть руководителями и получать соответствующие
почести, тогда как керкиряне отвечали, что они были отправлены не как
рабы, но как равные тем, кто остался на родине (Фукидид. I. 43. 1; 38.
2). Если обстоятельства позволяли, метрополия стремилась основать
зависимый город. Обычно это происходило в том случае, когда посе-
344 Ср.: С 5: 160 ел. ш С 218; D 44.
345 С 5: 100 ел., 164 ел. ^9 M-L: № 20. 1 ел., 22 ел.
346 С 5: 159-164. ^ С 5: 10, 73 ел., 84-87, 132, 136, 140 ел., 143 ел.
347 SEG XII. 391.

186
Глава 37
ление возникало на небольшом расстоянии от материнского города,
как, например, колонии, выведенные Фасосом на близлежащий
материк, или городки, возникшие рядом с Сиракузами; впрочем, такая
мощная морская держава, как Коринф (а позднее Афины), была
способна выводить и далекие колонии, остававшиеся в зависимом
положении351. Таким образом, можно утверждать, что, хотя независимость
колонии от своей метрополии представляла собой нормальную
практику, одновременно с этим существовала имперская колонизация,
оправдывавшаяся узами родства. Признаками такого вида
колонизации служат должностные лица, посылавшиеся в колонию из
метрополии; законы материнского города, имевшие силу на территории
колонии; следование колонии в русле внешней политики метрополии, в
частности в вопросах войны и мира; финансовые обязательства,
налагавшиеся метрополией на колонию.
Иная категория отношений, не имевшая никакого отношения к
вопросам гегемонии, включала в себя взаимное гражданство и
перемещения людей из одной общины в другую. Примеры исополитии —
взаимного предоставления гражданских прав в двух полисах — не
засвидетельствованы со всей определенностью для периода архаики, однако можно
утверждать, что полная исополития между Милетом и Ольвией,
предусмотренная по декрету около 330 г. до н. э., восходит к гораздо более
ранним временам352, а карьера Акерата, бывшего в конце VI в. до н. э.
архонтом как на Паросе, так и на Фасосе, также может предполагать
нечто вроде исополитии353. Этот исключительный случай, быть может,
не следует распространять до общего правила. Поскольку для получения
колонистами гражданских прав при возвращении домой требовались
особые постановления, мы можем сделать вывод о том, что
переселенцы не имели универсального права гражданства в своих метрополиях. С
другой стороны, условия для возвращения могли быть очень простыми,
как в Навпакте, где наследственное право предполагало регулярный
обмен людьми между двумя общинами354. Мы уже видели, что
метрополии часто отправляли дополнительных переселенцев в выведенные
ранее колонии, а разрозненные источники свидетельствуют, что переезды
на постоянное место жительства из колонии в материнский город и
обратно были распространенным явлением. Имеется также множество
примеров, когда чужие общины укрывали людей, бежавших из колоний
или метрополий355. Из всего этого можно, по крайней мере, сделать
вывод, что греческий полис с большей охотой открывал доступ к своему
гражданству представителям родственной общины, чем чужакам.
Итак, отношения между колонией и метрополией в основе своей
обусловливались общностью их культов и предков, единством диалекта
351 С 5: 71-97, 118—153. 354 С 5: 52-58, 100 ел.
352 С 5: 99-103. 355 С 5: 104, 111-115.
353 С 5: 74-76.

Колониальная экспансия Греции
187
и учреждений. Особенно ярко это проявлялось в религии. Было бы
ошибкой считать, что всё это носило лишь формальный характер.
Напротив, нет ничего удивительного в том, что, когда политические связи
вырастали из общности религиозных центров и совместного почитания
одних и тех же богов и героев (как было в ранних эллинских союзах),
эти взаимоотношения между колонией и метрополией часто
оказывались существенными, практически целесообразными и весьма
эффективными.
XII. Отношения с местным населением
Мы уже видели много примеров того, как складывались отношения
греческих пришельцев с туземным населением в период основания
колонии и как они развивались в дальнейшем. Еще больше таких
примеров будет представлено в следующей главе, поскольку подобные
свидетельства особенно многочисленны для Сицилии и Южной
Италии. В данном аспекте также наблюдается большое разнообразие.
Некоторые поселения, такие как Сиракузы и (возможно) Фасос,
возникали после изгнания аборигенов, другие, как Мегары Гиблейские и,
быть может, Массалия, основывались по приглашению местного
правителя. Эллины умели извлекать выгоды из наличной ситуации,
поэтому они готовы были использовать дружбу, силу или обман для
достижения своей основной цели — поселиться в данном месте.
Для местного племени могло показаться желательным появление на
его территории лишь небольшого греческого поселения, которое
обеспечивало бы туземцев нужными товарами и помогало им в локальных
конфликтах. В начальные времена, а иногда и в течение более
долгого периода, колонисты могли не представлять никакой угрозы, особенно
если плотность местного населения не была особенно высокой, как,
например, на берегах Понта. В таких обстоятельствах изначальный тип
взаимоотношений мог сохраняться на протяжении долгого времени. С
другой стороны, мы видели, как в Кирене нехватка земли и увеличение
колонии привели к росту враждебности между эллинами и ливийцами.
Археологические исследования показали, что лишь немногие греческие
колонии были уверены в добром расположении своих туземных соседей
и поэтому не заботились о возведении фортификационных
укреплений. Даже колонии, просуществовавшие несколько столетий,
могли погибнуть под ударами местных племен, как в случае с Кимами,
захваченными кампанцами в конце V в. до н. э.356.
Тем не менее долговременные отношения между греками и
аборигенами по определению являлись почти неизбежным условием для
достижения хотя бы какой-то стабильности. На одном конце спектра
356 Диодор. ХП. 76. 4; Дионисий Галикарнасский. Римские древности. XV. 6. 4; Стра-
бон. V. 243.

188
Глава 37
возможных взаимоотношений колонистов и туземцев мы наблюдаем
превращение местного населения в своего рода крепостных у греческих
поселенцев. Именно это случилось в Сиракузах, где киллирии
представляли собой закрепощенных туземных жителей, а также в Гераклее
Понтийской, где в таком же положении оказались мариандины357. Мы
уже видели, что некоторые ливийцы были подданными Кирены, но их
точный статус не засвидетельствован. По поводу многих эллинских
колоний высказывалась гипотеза, согласно которой их быстрый рост
и необычайное богатство могут служить косвенным указанием на
подобную эксплуатацию труда местных жителей, но прямые источники
в этих случаях отсутствуют.
Наиболее яркий обратный пример, когда эллины в политическом
смысле оказывались подчинены местным негреческим властным
структурам, дает конечно же Навкратис, однако существуют признаки,
указывающие на то, что и северопонтийские колонии, расположенные на
скифской территории, находились в подобном же положении.
Если в сфере политических и властных взаимоотношений могли
складываться самые разные комбинации, то по части культуры греки
доминировали почти во всех своих колониальных регионах. (Лишь
Египет обладал иммунитетом к греческому культурному влиянию.) Это
особенно наглядно в отношении Скифии, где эллины, оказываясь в
некоторых случаях в политическом подчинении, первенствовали в
культурной сфере. Именно греческие стили и технические приемы
становятся универсальными для скифского искусства; скифский царь
Скил, например, имел мать-гречанку, гречанку жену, поклонялся
греческим богам, любил эллинскую одежду и образ жизни, что и
привело его к фатальному исходу. Греческая колонизация в той или иной
степени сопровождалась эллинизацией местного населения, и это —
общее правило. Напротив, процесс варваризации греческих общин не
характерен для архаического и классического периодов.
Как уже отмечалось, один из наиболее трудных вопросов в теме
греческой колонизации заключается в том, насколько типичным было
появление смешанных поселений в рамках этого переселенческого
процесса. Страбон в связи с Эмпориями утверждал (Ш. 160), что такие
смешанные общины были достаточно распространенным явлением,
однако это заявление, несомненно, касалось более длительного
временного интервала, чем просто архаический период. Геродот
свидетельствует о существовании смешанного населения в Понтийском регионе,
а Фукидид — в Халкидике, причем многие раскопанные
археологические места исследователи характеризуют как смешанные поселения.
Всё это не вызовет удивления, если принять во внимание широко
практиковавшиеся смешанные браки. С другой стороны, когда речь идет
именно о городах архаического периода, источники склонны придержи-
357 Геродот. VII. 155. 2 (см. также: А 35, комментарий к данному месту); Страбон.
ХП. 542.

Колониальная экспансия Греции
189
ваться той точки зрения, что города эти оставались чисто эллинскими.
Если возникало смешанное или объединенное поселение, как, может
быть, в Леонтинах, оно сохранялось в таком виде недолго. Вероятно,
общая модель заключалась в том, что города оставались всецело
греческими и поддерживали идею исключительного гражданства, но в
периферийных зонах могло возникать смешанное население. Именно таким
образом Данбейбин прочитал источники, касавшиеся запада358.
XIII. Причины колонизации
Причины великого колонизационного движения архаической эпохи
можно обсуждать бесконечно. Прежде всего мы должны провести
различие между прямыми, непосредственными (активными) причинами
и причинами косвенными (пассивными). Греки конечно же не смогли
бы ничего колонизовать без благоприятных пассивных оснований для
выведения поселений: соответствующих географических условий, эт-
нополитических отношений, силы и уровня развития местных племен,
а также обладания самими греками необходимыми знаниями и
умениями. И всё же непосредственные причины необходимо искать в
самих государствах Эллады. Без их стремления и осознания
необходимости выводить дочерние поселения никакая колонизация не
смогла бы состояться.
В качестве аксиомы можно принять утверждение, что никто не
отправлялся искать на чужбине новую родину шутки ради. Иными
словами, для колонизирующих государств был характерен такой
мотив как перенаселенность, в поисках «лучшей доли» многие граждане
предпочитали присоединяться к переселенческим экспедициям.
Следуя этой аргументации, перенаселенность необходимо рассматривать
как фактор, вызывавший колонизацию даже в тех случаях, когда все
участники отправлялись на новое место в добровольном порядке. В
реальности, однако, нам известны примеры, когда поселенцы
рекрутировались принудительно, поскольку община решила, что она не
сможет сохраниться при наличном количестве населения. Это наиболее
ясно зафиксировано при колонизации ферянами Кирены, но рассказы
о посвящении десятой части населения Аполлону Дельфийскому,
который затем отправил этих людей основывать колонию, хотя и носят
мифический характер и обнаруживают влияние италийской практики
«священной весны» [ver sacrum), по-видимому, отражают реальные
случаи принудительной колонизации359.
Итак, простые умозрительные соображения показывают, что
основная непосредственная причина колонизационного движения
заключалась в явлении преизбыточного населения города. Но мы не можем
358 С 65: 187 ел.
359 С 87: 27-31.

190
Глава 37
ограничиваться лишь спекулятивными умозаключениями. Когда сами
античные греки рассуждали о колонизации, они описывали ее как
лекарство против перенаселенности и сравнивали с роением пчел
(Платон. Законы. 740е, 708Ь; Фукидид. I. 15. 1). Кроме того, мы имеем
убедительное археологическое доказательство значительного роста
населения в Греции во второй половине VIII в. до н. э. — в то самое время,
когда архаическое колонизационное движение еще только
начиналось360.
В науке высказывалось следующее мнение: поскольку те, кто
желал присоединиться к колониальной экспедиции, обычно были
людьми бедными, а бедняки не имели никакой политической силы,
перенаселенность нельзя рассматривать в качестве непосредственной
причины, ибо такую причину нужно искать в каком-то факторе, который
влиял на правящий класс361. Эта гипотеза, однако, игнорирует то
обстоятельство, что господствующие слои явным образом выигрывали
от удаления той части народа, для которой в родном городе не было
достаточных средств к существованию. Эти «лишние» люди, даже
если они не имели никакого политического влияния (хотя и это
допущение не является бесспорным), само свое недовольство могли
превратить в политический фактор, особенно в сравнительно небольших
общинах. Древние греки очень хорошо это сознавали, что видно из
той хрестоматийной роли, которую бедные и недовольные слои
населения сыграли в деле установления тиранических режимов. Здесь
можно также вспомнить мнение древних о том, что когда тираны —
а они представляли правящий класс в одном лице — выводили
колонии, они делали это для того, чтобы избавиться от нежелательного
избыточного населения.
Если колонисты были людьми без средств к существованию у себя
на родине, то какие же способы пропитания они надеялись найти на
новом месте? Согласно Аристотелю (Политика. I. 1256 а 35 слл.)
существуют пять основных образов жизни: пастушество, земледелие,
пиратство, рыболовство и охота. (Торговля, которая включает в себя
обмен и куплю-продажу, не относится к основным способам добывания
средств к существованию.) При этом наибольшая часть рода людского,
по мнению Аристотеля, живет возделывая землю. Как бы ни
относиться к этой классификации, нет сомнений в том, что она отражает
экономические реалии античного мира. Из этого следует, что основная
часть греческих колоний и основная часть колонистов кормилась за
счет земледелия, а поэтому большинство людей, присоединявшихся к
колониальной экспедиции, были движимы надеждой на получение
участка сельскохозяйственной земли, которого не было на родине.
Поэтому неизбежным кажется заключение, согласно которому
греческая колонизация носила в основном аграрный характер; этот вывод
360 H 25: 360 слл.
361 С 89.

Колониальная экспансия Греции
191
уже давно вполне убедительно обосновал Гвинн в своей заслуженно
знаменитой статье362.
Из перечисленных Аристотелем способов добывания средств к
существованию мы уже упоминали пиратство, практиковавшееся
некоторыми колониями; Аристотелем засвидетельствовано также
рыболовство для многих мест (ср.: Политика. IV. 1291 b 23). Относительно
охоты легко можно предположить, что она сочеталась с пастушеством и
с земледелием. Широкий простор для дискуссий дает вопрос о том, до
какой степени причиной служили торговые интересы колонизации363.
Здесь мы не должны быть сбиты с толку неверными аналогиями с
первобытными народами, чьи методы обмена не могут, строго говоря,
называться торговлей; эти аналогии опровергаются многочисленными
указаниями гомеровского эпоса, не говоря уже о соответствующих
ссылках у Гесиода, из которых становится понятным, что уже греки
гомеровской эпохи занимались деятельностью, которая носила явно
торговый характер в специальном смысле этого слова. Что касается
чересчур категоричного тезиса Хазебрека о том, что государства Эллады не
имели никакой торговой политики364, хотя автор справедливо
пытается отмести ошибочные и анахронистические аналогии с современным
миром, он не может опровергнуть того очевидного факта, что
греческие колонии вели активную торговую деятельность. Впрочем для
доказательства того, что какая-либо колония была основана специально
с такими целями, необходимо либо установить, что еще до ее
выведения существовали торговые связи с этим районом, либо убедиться в
том, что с самого возникновения эта колония жила за счет торговли,
либо, что еще лучше, продемонстрировать одновременное наличие
этих двух факторов. Такие данные редки, отчасти, конечно же, из-за
того, что многие объекты торговли не сохранились для
археологического исследования, отчасти из-за неопределенностей хронологического
и иного свойства. Так что чаще всего в этой сфере можно прийти лишь
к более или менее убедительным догадкам. Это особенно верно в
отношении тех случаев, когда мы пытаемся ответить на вопрос, выводилась
ли колония ради желания метрополии получить возможность ввозить
к себе из колонии некоторые важные товары, такие как зерно или
металлы. Хотя в современных работах подобные мотивы часто
постулируются, доказательства того, что именно они были основной причиной
колонизации, найти чрезвычайно трудно, если вообще возможно.
Впрочем, несмотря на все эти неопределенности, следует иметь в виду, что
как литературные источники, так и археологические данные вполне
ясно показывают, что эллины уже в самом начале архаического
колонизационного движения прекрасно осознавали те перспективы, которые
сулила торговая деятельность; поэтому трудно поверить, что эти воз-
362 С 7
363 Ср.: С 104.
364 G 19.

192
Глава 37
можности игнорировались теми, кто выводил новые поселения. Мы
столкнулись бы с неразрешимыми трудностями, если бы стали
настойчиво требовать единообразных объяснений этого сложного явления.
Правильным будет следующий вывод: греческие колонисты искали
разные пути для обеспечения средств своего существования, всё же в
большинстве случаев обращаясь к земледелию. Но очень большой
редкостью были такие колонии, в которых совершенно пренебрегали
торговлей, и, напротив, часто она составляла важный элемент жизни того
или иного поселения, а в некоторых местах именно эта сфера была
самой главной.
XIV. Вывод
В заключение рассмотрим те факторы, благодаря которым эллины
архаической эпохи добились таких успехов в деле основания столь
большого количества колоний на столь обширном пространстве. Ясно,
что они обладали многими практическими навыками и умениями,
необходимыми для выполнения этой задачи, к тому же обычно они
превосходили в морском и военном деле тот народ, на территории которого
решали обосноваться. Но, вероятно, более важным фактором было то,
что греки несли с собой необычайно эффективную социальную и
политическую организацию, полис, которая оказалась легко
приспосабливаемой и адаптируемой к самым разнообразным условиям; к тому же, как
правило, она являлась более сплоченной и более сильной, чем
политические организации соседних туземных народов. Помимо всего
сказанного выше, секрет этого успеха можно увидеть в том, что эллины
обладали сильной «культурной моделью». Веря в своих богов, а потому и
в самих себя, греки имели такую мораль, которая оказывалась весьма
эффективной в деле создания постоянных новых общин вдали от
родины.

Колониальная экспансия Греции 193
Список греческих колоний,
основанных между 800 и 500 г. до н. э.
Колония
Абдеры
Абидос
Агафа
Адрия
Аканф
Акры
Акрагант
Алалия
Алопеконнес
Амбракия
Амис
Анакторий
Аполлония Понтийская
Аполлония Иллирийская
Аполлония в Ливии
Аргил
Ассера
Асе
Астак
Барка
Березань
Бисанта
Византии
Гала
Галепс
Гела
Гелор
Гераклея Миноя
Гераклея Понтийская
Гермонасса
Гимера
Гиппоний
Дикеархия
Евгеспериды
Занкла
Имброс
Истрия
Камарина
Кардия
Касмены
Катана
Кавлония
Метрополия
или
метрополии
(1) Клазомены;
(2) Теос
Милет
Массалия
Андрос
Сиракузы
Гела
Фокея
эолийцы
Коринф
Милет и Фокея
Коринф и Керкира
Милет
Коринф и Керкира
Фера
Андрос
Халкида
Мефимна
Мегары или Халкедон
Кирена
Милет
Самос
Мегары
Халкида
Фасос
Родос и Крит
Сиракузы
Селинунт
Мегары
? Милет
Занкла
Локры Эпизефирские
Самос
Кирена
Халкида
Афины
Милет
Сиракузы
Милет и Клазомены
Сиракузы
Халкида
Ахея (Кротон)
Дата
основания по
литературным
источникам
(до н. э.)
(1) 654;
(2) ок. 545
ок. 680-625
655
663
580
ок. 565
ок. 655-625
ок. 564
ок. 655-625
ок. 610
ок. 600
? 711
ок. 560-550
647
659 или 668
688
до 510
ок. 560
ок. 648
531
до 515
ок. 500
657
598
643
729
Самый
ранний
археологический
материал
(до н. э.)
ок. 600
ок. 600-500
ок. 525-500
ок. 640-625
ок. 600-575
ок. 575-550
ок. 600-575
ок. 625-600
ок. 600-575
ок.600
ок.600
ок. 600-500
ок. 650-600
ок. 625-600
ок. 650-625
ок. 725-690
ок. 700
ок. 550
ок. 600-575
ок. 625-600
ок. 650
ок. 600-575
ок. 730-720
ок. 630-600
ок. 600-570
ок. 600
ок. 650
№
карты
и

динаты
9Ва
9СЬ
5ВЬ
6АЬ
9ВЬ
8Сс
8Вс
5СЬ
9СЬ
6Вс
7ВЬ
6Вс
7АЬ
6Вс
6Bd
9ВЬ
9ВЬ
9Сс
9ЕЬ
6Bd
7Ва
9 Da
9Еа
9ВЬ
9ВЬ
8Вс
8Сс
8Вс
7ВЬ
7ВЬ
8Вс
8СЬ
8Ва
6Bd
8СЬ
9Cb
7Ab
8 Be
9Cb
8 Be
8Cc
8Cb
13 Заказ № K-7530

194
Глава 37
Келендерида
Кепы
Керасунт
Кизик
Кимы (Италия)
Киос
Кирена
Клеоны
Колоны
Керкира
Котиора
Кротон
Лампсак
Лаос
Левкада
Лемнос
Леонтины
Лимны
Липара
Локры Эпизефирские
Мадит
Маронея
Массалия
Медма
Мегары Гиблейские
Мекиберна
Менда
Месембрия
Метавр
Метапонт
Мефона
Милетополь
Милы
Мирмекий
Нагид
Навкратис
Наксос (Сицилия)
Неаполь (Кавалла)
Нимфей
Оазис Полис
Одесс
Ольвия
Пантикапей
Парий
Перинф
Пес
Пиксунт
Пилор
Самос
Милет
Синопа
Милет
Халкида и Эретрия
Милет
Фера
Халкида
Милет
(1) Эретрия;
(2) Коринф
Синопа
Ахея
Фокея
Сибарис
Коринф
Афины
Халкида
Милет
Книд
Локры
Лесбос
Хиос
Фокея
Локры Эпизефирские
Мегары
Халкида
Эретрия
Мегары, Византии,
Халкедон
(1) Занкла;
(2) Локры Эпизефирские
Ахея
Эретрия
Милет
Занкла
Милет или Пантикапей
Самос
Халкида
Фасос
? Милет
Самос
Милет
Милет
Милет
Парос, Милет, Эрифры
Самос
Милет
Сибарис
Халкида
(1) 756;
(2) 679
627
632
(2) 706 или
733
709
654
ок. 655--625
ок.500
729
ок.580
679
до 650
ок.600
728
ок. 510
773
ок. 706 или
ок. 733
?716
734
до 525
647
709
602
ок. 575-550
ок. 725-700
ок. 625-600
ок. 720-700
ок. 725-700
ок. 500
ок. 750-725
ок. 575-550
ок. 690-650
ок.600
ок. 625-600
ок. 750-725
ок.500
(1) ок. 650;
(2) ок. 550
ок. 650
ок. 725-700
ок. 600-575
ок. 610
ок. 750-725
ок. 650-625
ок.600
ок. 600-575
ок. 640-610
ок.600
7Bd
7ВЬ
7СЬ
9Db
8Ва
9ЕЬ
6Bd
9ВЬ
9СЬ
6Вс
7Сс
8СЬ
9СЬ
8СЬ
6Вс
9СЪ
8Сс
9СЬ
8СЬ
8СЬ
9СЬ
9Са
5ВЬ
8СЬ
8Сс
9АЬ
9АЬ
7АЬ
8СЬ
8Са
9АЬ
9Db
8СЬ
7Bb
7Bd
7Ae
8 Ce
9Ba
7Bb
7Ae
7Ab
7Ba
7Bb
9Db
9 Da
9Cb
8Ca
9Bb

Колониальная экспансия Греции 195
Питекусы
Посидония
Потидея
Приап
Проконнес
Регий
Самофракия
Сана
Сарта
Селимбрия
Селинунт
Сермила
Сеет
Сибарис
Сигей
Синг
Синопа
Сиракузы
Сирис
Скепсий
Скиона
Спина
Стагира
Стрима
Танаис
Тарент
Тавхиры
Темеса
Терина
Тией
Томы
Торона
Трапезунт
Тира
Тиритака
Фанагория
Фаселида
Фасис
Фасос
Феодосия
Халкедон
Херсонес Фракийский
Черная Керкира
Элеунт
Элея
Эмпорий
Эн
Эпидамн
Эсима
Халкида и Эретрия
Сибарис
Коринф
Милет
Милет
Халкида
Самос
Андрос
Халкида
Мегары
Мегары Гиблейские
Халкида
Лесбос
Ахея
Афины
Халкида
Милет
Коринф
Колофон
Милет
Ахея
Андрос
Фасос
? Милет
Спарта
Кирена
? Кротон
Кротон
Милет
Милет
Халкида
Синопа
Милет
? Пантикапей
Теос
Родос
Милет
Парос
Милет
Мегары
Афины
Книд
Теос
Фокея
Массалия/Фокея ,
Алопеконнес,
Митилена, Кимы
Керкира
Фасос
ок. 625-585
до 690
ок. 600-500
655
до 668
628
ок. 720
ок. 600
(1) до 756;
(2) 631
733
ок. 680-652
655
ок. 650
706
до 650
756
ок. 545
?688
ок.650
676 или 685
561-556
? ок. 625-585
ок.540
627
ок. 750-725
ок. 625-600
ок. 730-720
ок. 550-500
ок. 630-620
ок.700
ок. 640-600
ок. 750-725
ок.700
ок. 525-500
ок. 625-600
ок. 725-700
ок. 630
ок.500
ок.500
ок. 500-475
? ок. 600-500
ок. 550
ок. 550-500
ок.650
ок. 575-500
ок. 600-575
ок.600
ок.540
ок. 600-575
ок. 650-625
8Ва
8Са
9АЬ
9Db
9Db
8Cb
9Cb
9Bb
9Bb
9 Da
8 Be
9Ab
9Cb
8Cb
9Cb
9Bb
7Bb
8Cc
8Ca
9Cb
9Ab
6Ab
9Bb
9Ba
7Ca
8Ca
6Bd
8Cb
8Cb
7Bb
7Ab
9Bb
7Cc
7Aa
7Bb
7Bb
7 Ac
7Cb
9Bb
7Bb
9Ea
9Cb
6Bb
9Cb
8Ca
5Bb
9Cb
6Bb
9Bb
13*

Глава 38
А.-Дж. Грэхэм
ЗАПАДНЫЕ ГРЕКИ
Историю греков в Сицилии и Южной Италии до 500 г. до н. э. очень
трудно изложить в виде связного рассказа. С одной стороны, мы
располагаем сведениями о многих отдельных событиях или, лучше
сказать, эпизодах, сохраненных в самых разных литературных
источниках от Геродота до Афинея, а с другой — постоянно пополняющимся
археологическим материалом, обильным информацией только для
определенных сфер и к тому же порождающим множество трудностей
в деле исторической интерпретации. Т.-Дж. Данбейбин попытался
осуществить историческую реконструкцию на базе литературных
свидетельств и археологических источников, нашедшую воплощение в его
книге «Западные греки» («The Western Greeks», 1948), данью уважения
к которой является название этой главы. Хотя с археологической точки
зрения данная тема изучена сегодня несравненно лучше, историческая
интерпретация Данбейбина по-прежнему сохраняет определяющее
значение во многих аспектах.
Для рассматриваемого периода подавляющий объем надежной
исторической информации о греках на Западе связан с колонизацией1,
поэтому значительная часть этой главы неизбежно посвящена
переселенческой практике. В предыдущей главе мы уже обсуждали
возникновение важнейших колоний в Сицилии и Южной Италии до 700 г. до
н. э., поэтому первый раздел данной главы будет посвящен городам,
основанным между 700 и 500 г. до н. э. В следующем разделе мы
рассмотрим экспансию греческих колоний, понимая под ней не только
вторичную колонизацию, но и соответствующие отношения с
местными негреческими племенами. Затем мы обратим свой взгляд на
взаимоотношения эллинов и финикийцев на Сицилии, затронув самые
последние колонизационные попытки, предпринятые греками в
рассматриваемый период. В последнем разделе мы уделим внимание
событиям внутренней истории греческих городов-государств и их
взаимоотношениям.
!С34.

Западные греки
197
I. Важнейшие колонии,
основанные после 700 г. до н. э.
В данном разделе сначала мы поговорим о Сицилии, следуя порядку,
определяемому географическими и хронологическими факторами.
Гела явилась первой эллинской колонией на острове, основанной за
пределами восточного побережья (если не считать Милы на севере). В
этом месте (рис. 26) вдоль морского берега тянется длинный и узкий
холм с крутыми склонами, располагаясь между рекой Гелой на востоке
и более скромным потоком на западе. Плоская вершина холма
простирается до 3 км с востока на запад, хотя его ширина достигает лишь
500 м или меньше, особенно на восточной стороне, где и располагался
архаический город с его акрополем на самой верхней части,
нависающей прямо над устьем реки2. Здесь нет никакой значительной гавани,
хотя длинный отлогий морской берег и речное устье создавали
вполне приемлемые условия для стоянки античных кораблей. С другой
стороны, расположенная рядом долина, большая и плодородная, делала
этот холм на побережье привлекательным местом для колонистов.
Поселение было основано выходцами с Родоса и Крита под
предводительством Антифема Родосского и Энтима Критского (Фукидид. VI.
4. 3). Несмотря на то, что некоторые из наших источников, включая
Геродота (VII. 153. 1), говорят об основании Гелы одними только родос-
цами, критское участие надежно подтверждается рядом материальных
свидетельств3, а также рассказом Павсания (УШ. 46. 2), согласно
которому Антифем из разрушенного им города Омфаки вывез в Гелу
какую-то статую, изготовленную Дедалом (упоминание в рассказе
Дедала ясно указывает на Крит). Эта история подразумевает также, что
колония была основана в результате силовой акции. Поселенцы должны
были ценой больших усилий вырвать контроль над богатым
сельскохозяйственным районом из рук местных племен, живших на соседних
холмах; археологические материалы, очевидно, показывают, что их
поселения подпадают под греческое господство как раз со времени
основания Гелы (см. ниже).
Фукидид указывает на 688 г. до н. э. как на дату основания Гелы; это,
как принято считать, не стыкуется с некоторыми найденными здесь
образцами изящной керамики, датируемыми обычно временем до 700
г. до н. э. Но калибрование в нашей керамической хронологии не
настолько точное и определенное, чтобы измерять столь короткие
временное интервалы; поэтому для объяснения этого кажущегося
противоречия нет нужды рассуждать о «доколонизационной фазе», как нет
оснований и для сомнений относительно литературной датировки4.
В 60 км к западу от Гелы находится город Акрагант. Ранее часто
высказывалось мнение, что еще до его основания данное место принадле-
2 С 123: 176, рис. 3. 4 С 125: 405-407; H 25: 326.
3 А 7: 178.

Западные греки
199
Рис. 26. План Гелы (публ. по: С 123: рис. 2)
жало Геле, однако детальный анализ гончарных изделий показал, что
нет никаких причин предполагать здесь наличие какого-либо
эллинского поселения вплоть до 580 г. до н. эА Несмотря на этот вывод,
широко распространено убеждение, что власть Гелы простиралась
столь далеко на запад вдоль морского побережья, что территория
будущего Акраганта, по существу, оставалась под ее контролем вплоть
до этой даты6. Впрочем положительные данные, подтверждающие
контроль Гелы над этим районом до 580 г. до н. э., отсутствуют, а
упомянутая точка зрения базируется прежде всего на умозрительном
предположении, что колонисты, шедшие вдоль южного побережья
Сицилии на запад и основавшие в 628 г. до н. э. Селинунт, никак не могли
«пройти мимо» столь выгодной позиции, как у места будущего
Акраганта, если в то время оно было свободным. Здесь многое неясно, ведь
основатели Селинунта забрались так далеко на запад, что
«пропустили» не одно очевидно привлекательное место для поселения; к тому же
доступная нам информация о том, как действовали колонисты
Селинунта, ничего не говорит о месте будущего Акраганта в это время.
Акрагант разместился на очень выгодной холмистой местности на
расстоянии 3 км в глубь материка (рис. 27)7. После того как он был
спроектирован и построен, Акрагант превратился в один из самых
крупных и богатых эллинских городов, но изначально это место
могло быть использовано для поселения лишь крупной экспедицией,
вполне уверенной в своих силах, чтобы удалиться от моря. Нам также из-
5 С 175: 90-96. 7 С 65: £12-313.
6 С 117.

200
Глава 38
Рис. 27. План Акраганта (публ. по: С 175: 282, рис. 4)
вестно, что на расстоянии около 25 км к северу у Сан-Анджело-Мукса-
ро существовало мощное местное поселение (см. ниже), так что до
появления колонистов эта земля могла находиться в сильных руках.
Основание Акраганта Фукидид (VI. 4. 4) приписывает одной лишь
Геле (хотя называет двух ойкистов), но другие источники утверждают,
что некоторые переселенцы прибыли непосредственно с Родоса, а
Полибий вообще называет Акрагант родосской колонией8. Мы можем
последовать за Данбейбином, считавшим, что город совместно
основали Гела и Родос, с двумя ойкистами из этих мест9. Дата основания —
580 г. до н. э. — установлена Фукидидом (Там же), Пиндаром
[Олимпийские оды. II. 166), а также схолией [толкованием] к данному месту Пин-
дара.
Селинунт был основан значительно раньше, в 628 г. до н. э., почти
на западной оконечности южного побережья острова колонистами из
Мегар Гиблейских под предводительством Памилла, призванного из
первоначальной метрополии — Мегар в Греции (Фукидид. VI. 4. 2)10.
Первое поселение возникло на приморском низком холме, зажатом
8 Схолии к Пиндару. Олимпийские оды. П. 15—16 = Тимей: FGrH 566 F 92; Полибий.
IX. 27. 7-8.
9 С 65: 310.
10 О дате основания см. выше, с. 126—127.

Западные греки
201
между двумя реками, где позднее расположился акрополь (рис. 28). Для
типичного греческого колониального поселения этот холм не
отличался какими-то особыми оборонными качествами, а гавани в устьях рек
также не представляли собой чего-то незаурядного.
В науке в течение долгого времени обсуждаются причины,
заставившие колонистов уйти так далеко на запад и выбрать для своего
города весьма заурядное место, и, учитывая состояние наших источников,
данная проблема неизбежно оставляет большое поле для догадок.
Город был окружен землями, дававшими прекрасные урожаи зерновых,
что для некоторых переселенцев вполне могло послужить
достаточным мотивом для выбора именно этой местности11, но хорошие земли
лежали также и на востоке. Выдвигалась также гипотеза о том, что
Рис. 28. План Селинунта (публ. по: С 65: 302; ср.: С 152)
11 С 65: 301.

202
Глава 38
основным мотивом было установление торговых контактов с
финикийцами, присутствовавшими на западной оконечности острова и
способными предоставить выгодные рынки. Однако доступные нам
источники не подтверждают эту идею12, а скорее показывают наличие ранних
торговых связей с элимами в Сегесте, расположенной на севере,
которые вывозили из Селинунта дорогую глиняную посуду с момента
основания последнего13. Кроме того, одна очень ранняя надпись,
обнаруженная у Поджиореале, дает нам удивительное подтверждение селинунт-
скому проникновению в глубь материка в северном направлении вплоть
до долины реки Беличе, где была открыта керамика раннего коринс]>
ского стиля того же времени, когда она появилась в Селинунте14. Эта
надпись свидетельствует о присутствии в этом регионе греков из
Селинунта, соорудивших здесь святилище Геракла не позднее первой
половины V в. до н. э.15.
Недавними раскопками на плато Мануцца (которое позднее вошло
в городскую черту к северо-западу от акрополя) обнаружено туземное
поселение, предшествовавшее греческой колонии. Оно, как кажется,
продолжало существовать при первом поколении нового города,
получая оттуда предметы греческого ремесла16. Если это так, то первые
колонисты, закрепившиеся на нетронутом прежде месте будущего
акрополя, жили какое-то время бок о бок с поселком аборигенов, а их
добрые взаимоотношения, о которых можно судить уже по материалам
из Сегесты и Поджиореале, получают еще более замечательное
подтверждение. Вполне логично допустить, что именно эти хорошие
взаимоотношения завели основателей так далеко на запад, где они, быть
может, хотели добиться успеха на ниве сельского хозяйства и
коммерции, осев на таком месте, которое — как и в случае с их метрополией —
хотя и не обладало очевидными стратегическими преимуществами, но
позволяло создать последние без мощных фортификационных
укреплений17.
Гимера стала второй эллинской колонией эпохи архаики на
северном побережье Сицилии (первой были Милы), а ее изолированная
позиция далеко на западе ставит перед исследователем те же
проблемы, что и местоположение Селинунта. Фукидид рассказывает, что
город Гимера был основан совместно халкидянами из Занклы и некими
Милетидами — кланом, побежденным в междоусобной борьбе в
Сиракузах и изгнанным оттуда. Здешний диалект представлял собой смесь
дорийского и халкидского, но законы и обычаи были халкидскими
(Фукидид. VI. 5. 1). Утверждение Страбона о том, что колонию
основали занклейцы из Мил (Страбон. VI. 272), можно примирить с
рассказом Фукидида с помощью допущения, что Милетиды получили свое
имя от Мил, где они могли жить какое-то время, перед тем как приня-
12 De la Genière // CRAI1977: 255 ел. I5 С 141; С 81С: 272-275.
13 С 78: 38-40. 16 С 113: 53.
14 С 160: 406. 17 О датировке стен акрополя см.: С 78: 35 ел.

Западные греки
203
ли участие в колонизации Гимеры18, и это объяснение кажется вполне
вероятным. В литературных текстах дата основания города
сохранилась лишь у Диодора, который сообщает, что город просуществовал
240 лет, вплоть до дня, когда был разрушен карфагенянами в 409/408 г.
до н. э., что дает 648 г. до н. э. (Диодор. ХШ. 62. 5; ср.: 54. 1). Самая
ранняя керамика, найденная при раскопках этой территории до
настоящего времени, датируется концом третьей четверти Vu в. до н. э.
История этого поселения стала гораздо более понятной после
широкомасштабных раскопок 70-х гг. XX в.19. На западном берегу Гиме-
ра, неподалеку от устья этой реки, на холмах, вздымающихся над ней
и над морем, береговая линия которого проходила примерно в
километре, находился верхний город. Нижний город лежал при устье реки,
которое в древности, без сомнения, служило гаванью. При возведении
в соответствующих местах укреплений верхний город мог легко
превратиться в сильную крепость20.
Окружающие город земли, как те, что находятся на приморской
равнине, так и лежащие выше, на плато, предоставляли широкие
возможности для занятий сельским хозяйством, в то время как долина
реки Гимер открывала легкий доступ к внутренним районам. Но
городу этого было мало, и он предпочел устанавливать гораздо более
широкие связи. Колония воспринималась всеми как место, выигрышное
с точки зрения торговли с Испанией, а также как порт захода на
торговом пути, связывавшем Этрурию с Карфагеном. Данбейбин
предположил, что греки специально разместили Гимеру так близко к
финикийским поселениям в Сицилии, дабы заявить свои права на всю
восточную часть острова21. Однако источники, которые могли бы подтвердить
эту догадку, отсутствуют, к тому же кажется рискованным, по крайней
мере, использовать захватывающие события V в. до н. э. для
объяснения ситуации в значительно ином мире Vu в. до н. э. Более надежным
будет признать наше неведение в этом вопросе; выбор колонистов мог
быть продиктован очень многими факторами, о которых мы не имеем
ни малейшего понятия.
На территории Южной Италии имеется три важнейших колонии,
основанных после 700 г. до н. э.: Локры Эпизефирские, Сирис и Мета-
понт (появление Посидонии связано с экспансией Сибариса, а
возникновение Элей обсуждалось выше). Локры лежат на восточном
побережье современной Калабрии («носок» итальянского «сапога»), там, где
возвышенности внутренних районов оставляют место для узкой
приморской равнины. Этот город классического и эллинистического
времени раскинулся на площади примерно в 230 га и был защищен
стенами длиной около 7,5 км. Они тянулись по предгорьям от акрополя,
расположенного на холме с тремя вершинами, до самого моря, пере-
18 С 34: 240-243.
19 С 20; С 26.
20 С 20: 7—9 (см. в этой книге также раздел: «Planimetria е Sezioni». Tav. 1—3).
21 С 65: 300.

Карта 7 7. Южная Италия

Западные греки
205
секая прибрежную долину. Самый ранний город археологически не
был открыт, а отсутствие холма, доминирующего над другими,
делает крайне трудной задачу локализации изначального поселения, хотя
те холмы, на которых позднее располагался акрополь, кажутся
наиболее вероятным местом. В этом случае мы можем предположить, что
городок при гавани быстро вырос на морском побережье, где
спорадически обнаруживается керамика VII в. до н. э.22.
Хотя наши литературные источники содержат противоречивую
информацию23, они согласны в том, что Локры Эпизефирские были
выведены из Локр, находившихся в Центральной Греции, а ойкистам
был некий Еванф (Страбон. VI. 259). По Евсевию, дата основания
колеблется между 679 и 673 г. до н. э. (в зависимости от версии его
«Хронологических таблиц»), но в целом решительно подтверждается
наиболее ранними находками керамики, обнаруженной в греческих
погребениях, поскольку она относится к среднему протокоринфскому стилю
(ок. 690—650 гг. до н. э.)24. Здесь мы не будем анализировать спорный
вопрос, занимающий главным образом античных авторов: какая именно
ветвь локров была ответственна за появление этой колонии. В
настоящий момент невозможно принять никакого определенного
решения, хотя мнение о том, что это были восточные локры, кажется более
основательным25. Существовало также много разногласий относительно
социального статуса колонистов, которых некоторые авторы описывали
как представителей низов общества (Аристотель у Полибия. ХП. 5.4 слл.),
но, поскольку в этом деле принимали участие некоторые члены локрской
аристократии из числа так называемых ста семейств (Полибий. ХП. 5.6—
8)26, мы можем сделать вывод, что колония в данном аспекте ничем
особым не отличалась.
В науке широко принято утверждение Страбона (VI. 259) о том, что
изначальным местом жительства для переселенцев был мыс Зефирий
(совр. Капо Бруццано) в 20 км к юго-западу от позднейших Локр Эпи-
зефирских, хотя следует учитывать более осторожное мнение,
согласно которому версия Страбона вполне могла появиться просто из
ошибочной интерпретации имени «Эпизефирские» (что значит
«западные»)27. Так или иначе, территория будущих Локр была заселена еще
до прибытия сюда колонистов, и не исключено, что последние выбрали
данное место именно по этой причине. Здешних туземцев имеющиеся
в нашем распоряжении источники называют сикулами28, а их
погребальные обычаи, изученные по некрополям у двух современных
деревушек (Канале и Янкина), убедительно доказывают близость этих
22 С 64: 59-61.
23 С 34: 199-209.
24 С 76: 245.
25 С 34: 199-209.
26 С 34: 202 ел.
27 С 64: 59.
28 Полибий. ХП. 6. 2-5; Полнен. Стратегемы. VI. 22; ср.: Фукидид. VI. 2. 4.

206
Глава 38
местных жителей населению Восточной Сицилии, которое имело
заморские торговые контакты, использовало и даже воспроизводило
греческую керамику29.
Полибий и Полиен сохранили предание о том, как локрские
колонисты заключили с местными жителями такой уговор: сохранять мир
и сообща владеть землей «до тех пор, пока они [локры] будут ступать
по этой земле и носить головы на плечах». Перед тем, как дать эту
клятву, локры усыпали подошвы своих башмаков землей, а под
одежды поместили на свои плечи головки чеснока. После клятв они
стряхнули землю, выбросили чеснок и при первом удобном случае изгнали
местных жителей30. Эта легенда выглядит недостоверной, но интересно
то, что в этом районе, приблизительно в то время, когда была
основана колония, туземные погребения исчезают. Возможно, аборигены
переместились к северу на расстояние около 20 км, поскольку
исследование захоронений у Сан-Стефано-ди-Гроттерия дает керамику и
металлические объекты того же самого стиля, что и могилы у Канале, но
на более развитой стадии31.
Между Сибарисом и Тарентом на «своде стопы» Италии были
основаны две эллинские колонии: Сирис и Метапонт. Регион,
оказавшийся в их руках, представлял собой богатую приморскую равнину,
идеальную для возделывания зерновых, орошаемую многими реками,
берущими свое начало на прекрасной возвышенности Восточной
Ауканий.
Согласно Сграбону изначально Сирис был троянским городом,
заселенным народом хаонов, позднее он был захвачен ионийцами,
спасавшимися бегством из Лидии (Страбон. VI. 264). Афиней со ссылкой на Тимея
и Аристотеля развивает эту информацию, добавляя, что эти ионийцы
происходили из Колофона32. Здесь следует вспомнить, что у Архилоха
сравнение Сириса с Фасосом оказывается не в пользу последнего33. На
основе всех этих текстов возникновение колонии обычно относят ко
времени правления Гига (ок. 680—652 гг. до н. э.), напавшего на эллинские
города Малой Азии, включая Колофон (Геродот. I. 14. 4).
Антиох Сиракузский (FGrH 555 F 12) находится, впрочем, в
очевидном противоречии с другими источниками, когда утверждает, что
жители ахейского Сибариса посоветовали переселенцам из Ахайи
колонизовать Метапонт, а не Сирис, поскольку это, мол, даст им в руки
также и Сирис, а также воспрепятствует захвату этого места со
стороны Тарента. Доверяя авторитету и древности Антиоха, некоторые
современные исследователи принимали Сирис за ахейскую колонию, но
эта точка зрения была окончательно опровергнута археологическими
29 С 34: 208; С 74; H 25: 372.
30 Полибий. ХП. 6. 2—5; Полиен. Стратегемы. VI. 22.
31 С 34: 208; С 74.
32 Афиней. ХП. 523 с = FGrH 566 F 51; Аристотель. Φρ. 584 (Teubner).
33 Архилох. Φρ. 22 West; см. также выше, с. 141.

Западные греки
207
Рис. 29. План района Сириса, показывающий взаиморасположение Си-
риса и Гераклеи согласно Страбону (публ. по: С 143: 225, рис. 405 ел.)
свидетельствами ионийского присутствия в данном регионе, в
особенности же ткацким грузилом некой Исодики, на котором сохранилась
надпись ионийскими буквами на ионийском диалекте34. Не исключено,
что Антиох был введен в заблуждение ситуацией в Сирисе,
после того как он был побежден ахейскими соседями в VI в. до н. э. (Юс-
тин. XX. 2. 3-4).
Археологические материалы, облегчив понимание литературных
источников в одном отношении, в другом создали новые серьезные
проблемы. Прежде всего это вопрос о точной топографической
локализации колонии. В наиболее детализированном литературном
сообщении Страбон (VI. 264) помещает Сирис на одноименной реке (совр.
Синни) в 24 стадиях от Гераклеи, которая находилась на реке Акирис
(совр. Агри) (рис. 29). Гераклея была основана совместно Фуриями и
Тарентом в 433 г. до н. э. в качестве преемницы Сириса, и Страбон
утверждает, что Сирис превратился в якорную стоянку гераклеотов35.
Археологические изыскания убедительно доказали, что Гераклея
располагалась на территории современного селения Поликоро, в том ме-
34 А 36: 286, 288 № 1, вкл. 54; ср.: С 34: 196.
35 Страбон. VI. 264 = Антиох. FGrH 555 F 12; Диодор. ХП. 36. 4.

208
Глава 38
сте, где параллельно реке лежал крутой холм с плоской вершиной, на
восточной оконечности которой ныне красуется великолепный Кастел-
ло-дель-Бароне36. Этот холм, находившийся в древности
непосредственно на морском берегу37, представлял собой самую сильную позицию во
всем регионе, и теперь мы знаем, что греки жили здесь задолго до
возникновения Гераклеи. Ранние образцы керамики из поселения и
погребений восходят к позднему VHJ в. до н. э., а массивное кирпичное
укрепление, защищавшее данное место, датируется временем вскоре
после 700 г. до н. э.; эта стена, толщиной как минимум 2,6 м,
окружала территорию площадью 400 на 150 м. Поскольку данное защитное
сооружение очень похоже на стену VII в. до н. э. в Смирне и в связи с
тем, что здесь обнаружено большое количество восточногреческой
керамики, не вызывает удивления вьюод, сделанный некоторыми
исследователями, о том, что это весьма значительное поселение и есть
тот самый Сирис38. Данную точку зрения укрепляет аргумент от
противного, поскольку нет никаких подтверждений тому, что на реке
Сирис, где Страбон локализует одноименный город, в древности
вообще лежало какое-либо поселение.
Если Сирис и в самом деле находился на месте будущей Гераклеи,
Плиний, который упоминает об этом вскользь [Естественная история.
III. 97), дает, как это ни странно, более точную информацию, нежели
Страбон, сведения которого пунктуальны и детализированы. С другой
стороны, такое предположение делает затруднительным объяснение
названия города, которое явно подразумевает локализацию на
одноименной реке. Впрочем, если Сирис был основан не в районе Полико-
ро, тогда получается, что колонисты пренебрегли сильнейшей
позицией во всем регионе, находившейся от реки Сирис всего в 4 км (хотя они
и использовали это место в качестве второстепенного отдельного
поселения).
Вторая проблема, сформулированная по итогам археологических
открытий, носит хронологический характер, поскольку ионийское
поселение, появившееся в Поликоро, представляется более ранним, чем
время царя Гига. Страбон утверждает, что ионийцы захватили уже
существовавший город, а один ранний могильник в Поликоро, очевидно,
включал в себя как эллинские, так и туземные захоронения39, так что в
нашем распоряжении имеется материал, на котором можно строить
разные гипотезы. Здесь нам следует, однако, признать невозможность
прийти к определенным выводам, до тех пор пока не появятся новые
свидетельства.
Далее на северо-востоке между реками Брадано (с северной
стороны) и Базенто (с южной стороны) на ровной местности, которая в те
времена была рядом с морем, лежал Метапонт. В античные времена
русла двух рек отделяло расстояние в 600 м, что создавало хорошее и
36 С 122; С 85; С 17: 93 ел. м С 85: 429-443, 491 ел.
37 С 143. 39С17: 111-113.

Западные греки
209
защищенное место для большого по тем временам города, весьма
напоминающее по своим основным характеристикам ландшафт Сибариса.
Ахейское происхождение Метапонта ясно засвидетельствовано в
литературных источниках и подтверждено архаическими надписями40,
но детализированный рассказ Антиоха (передан Страбоном) — о том,
что это место было заселено по совету сибаритов, желавших помешать
Таренту, — в том, что касается Сириса, вызывает сомнения и, как уже
мы видели, не может быть признан достоверным. Антиох
определенно полагал, что греческое поселение в Метапонте предшествовало
Сирису. Вслед за ним современные исследователи использовали
предполагаемую дату основания Сириса в качестве точки на шкале
времени, до которой только и мог возникнуть Метапонт41. Однако недавние
археологические открытия, очевидно, отдают приоритет Сирису.
Основание Метапонта Евсевий относит к 733 г. до н. э. Эта дата
является неправдоподобно завышенной, поэтому исследователи ее
обычно отвергают. Отказавшись от этого литературного указания, мы
вынуждены полагаться только на материальные источники. Раскопки
в Метапонте принесли очень важные результаты относительно
размеров и плана города, а также относительно центральной сакральной
зоны42, но не были открыты ни первое поселение, ни первые
захоронения. Самая ранняя керамика, обнаруженная во время археологических
раскопок на территории города, принадлежит второй половине VII в.
до н. э., являясь тем самым нашим лучшим индикатором для
датировки возникновения здесь греческой колонии.
Несмотря на то, что до колонизации место самого города,
по-видимому, не имело жителей43, холмы, возвышающиеся над равниной
Метапонта и расположенные выше по речным долинам, были
довольно плотно заселены еще до прибытия ахейских колонистов. Местное
население имело однородную культуру раннего железного века44. Эти
люди уже были знакомы с эллинами, а в одном из мест их
проживания, в Инкоронате, найдено настолько много греческой керамики, что
было даже высказано предположение о наличии здесь постоянного
греческого поселения45. Речь идет о хорошо защищенном холмистом
месте на правом берегу реки Базенто в 7 км от Метапонта. Здешняя
греческая керамика подобна той, что найдена в Поликоро, из-за чего
возникла гипотеза, согласно которой Инкороната представляла собой
передовой пост ионийских поселенцев из Сириса, заложенный для
торговли с аборигенами. Этот предполагаемый эллинский форт воз-
40 Сграбон. VI. 264 ел (Антиох: FGrH555 F 12); ПсевдоСкимн. 326-329; Вакхилид. X (XT).
114,126; А 36: 254 ел.; С 17: 26-32.
41 С 34: 177.
42 С 107; С 17: 16-65.
43 Тем не менее некоторое количество доколониальной керамики отсюда всё же
известно, см.: С 107: 149.
44 С 18; С 17: 66 слл.; С ПО.
45 С 18: 36 ел.; С 17: 67 ел.
14 Заказ № К-7530

210
Глава 38
ник в последней четверти VIII в. до н. э. и прекратил существование
в третьей четверти VII в. до н. э., в то самое время, когда ахейцы, как
считается, основали Метапонт, положив, по-видимому, тем самым
предел существованию форта46. Нарисованная здесь картина,
согласно которой ионийское господство в регионе было оспорено ахейцами,
закрепившимися в Метапонте, дает конечно же один из возможных
вариантов интерпретации сложного и недостаточно полного
археологического материала, особенно в свете позднейшего ахейского
наступления на Сирис; но поскольку эта схема целиком базируется на
ограниченных материальных источниках, она неизбежно носит
гипотетический характер.
П. Экспансия греческих колоний
Обратившись к истории Сицилии, следует начать с экспансии Сиракуз,
поскольку сочетание многих литературных и археологических
свидетельств делает именно ее наиболее изученной. Крупные сикульские
поселения, расположенные в глубине острова к западу от Сиракуз
вверх по речным долинам — Панталика и Финоккито — перестают
существовать приблизительно во времена основания греческого города;
еще до конца VIII в. до н. э. колонисты установили свой контроль над
окружающей приморской равниной в западном направлении, а на юге
распространили его вплоть до Гелора. Судя по имеющимся у нас
данным, на этой равнине в архаический период не было никаких
поселений, хотя существование некоторых деревушек и отдельных ферм на
менее плодородных холмистых территориях всё же установлено, в том
числе и неподалеку от самого города. Эта модель нашла весьма
заманчивое объяснение: богатые равнинные земли находились в
собственности у первопоселенцев и их потомков, живших в самом городе и
называвшихся гаморами, то есть «землевладельцами» (см.: Геродот. VU. 155.
2), тогда как позднейшие переселенцы и другие менее
привилегированные люди строили свои дома и проживали на периферии, обладая
менее плодородными и холмистыми землями47.
Фукидид (VI. 5. 2) сообщает, что Сиракузы вывели колонии в
Акры и Касмены в 663 и 643 г. до н. э. Местоположение Акр хорошо
известно — у современного города Палаццоло-Акреиде. Все
артефакты, найденные здесь, датируются временем не ранее переходного
коринфского периода (ок. 640—625 гт. до н. э.), но раскопки этого
места не были столь исчерпьшающими, чтобы отказаться от упомянутой
литературной даты48. В настоящее время общепринятой является
локализация Касмен у Монте-Казале, то есть примерно в 12 км к запа-
46 С 17: 76.
47 С 164: 100 ел.
48 С 36: 17-18; С 137: 127 ел.

Западные греки
211
Рис. 30. План Касмен (публ. по: С 133: вкл. 69)
ду от Палаццоло-Акреиде. Оба этих места расположены в горном
районе, вверх по долине реки Анапо (древний Анап), к западу от
Сиракуз. Акры имеют очень сильную позицию на плоской вершине
холма с крутыми склонами, откуда открывается широкая перспектива, а
Касмены расположены еще выше. В этой местности проживало
многочисленное сикульское население, поэтому оба места были выбраны
именно из-за их вьшгрыпшых позиций. В особенности Касмены
должны были носить по-настоящему военный характер, учитывая
угрожающую этническую ситуацию, экстремальный климат и раннюю
прямоугольную планировку этого переселения (рис. 30); символическим —
если не многозначащим — является тот факт, что здесь на территории
храма был обнаружен склад оружия49.
Фукидид не называет по именам ойкистов этих колоний, которые
должны рассматриваться как дочерние поселения, целиком зависимые
от Сиракуз50. Нет никаких сомнений, что частью их функций была
оборона сиракузской территории, которая теперь охватывала всю
долину Анапо, простираясь на расстояние около 50 км от города по
прямой линии. Но мы не должны упускать из виду, что часть сикульско-
го населения сиракузяне обратили в своих крепостных, а другая часть,
по крайней мере, в V в. до н. э., находилась в даннической
зависимости51. Эти дочерние колонии вполне могли осуществлять надзор за
подчиненным населением.
49 С 172: 186-196; С 164: 111 ел.; С 137: 129 слл.
50 С 5: 92-94.
51 Фукидид. III. 103. 1; VI. 20. 4; 88. 5; Диодор. XII. 30. 1.
14*

212
Глава 38
Третья сиракузская колония, Камарина, была основана на южном
берегу острова в 112 км по прямой к юго-западу от Сиракуз, на низких
холмах между реками Гиппарис и Оанис. Не очевидно, что эта территория,
окруженная богатой местностью, не была заселена до появления здесь
колонистов52. Фукидидова дата основания, 598 г. до н. э.,
подтверждается другими литературными источниками53, а самые ранние погребения на
архаическом некрополе у Рифрисколаро на северо-востоке города по
керамике датируются концом VU и первой четвертью VI в. до н. э.54.
Известны имена двух ойкистов Камарины, так что эта колония
обычно рассматривается — в отличие от Акр и Касмен — как
отдельный полис. Даже если это и в самом деле было так, она находилась в
политической зависимости от Сиракуз, поскольку известно, что
примерно через 50 лет после основания она вступила в войну или
подняла мятеж против Сиракуз55. Учитывая географическое положение
Камарины и ее зависимый статус, кажется естественным
предположить, что Сиракузы стремились установить свой контроль над всем
юго-восточным утлом Сицилии. В течение некоторого времени эти
попытки не могли увенчаться успехом, причем не только из-за
независимого духа Камарины, но также из-за ее дружественных отношений
с многочисленными сикулами, жившими в гористой стране на смежной
территории. Характер погребального обряда и вещей из захоронений
на некрополе самого крупного сикульского поселения у современной
Рагузы (правдоподобно идентифицируется с Гиблой Гереей)
показывает, что здесь с 570 г. до н. э. бок о бок с сикулами жили греки56. Во
время войны за независимость камаринцы в лице сикулов имели
союзников (если верно отнесение одного фрагмента Филиста к этой войне57),
поэтому кажется весьма вероятным, что именно гнет со стороны
Сиракуз заставил их собственную колонию объединиться с местными
племенами против метрополии. Разбив Камарину, сиракузяне изгнали
ее жителей, но вскоре вновь заселили, поскольку по археологическим
материалам видно, что колония была обитаема после 550 г. до н. э., а
в начале V в. до н. э. она принадлежала именно Сиракузам, которые в
это время уступили ее Гиппократу из Гелы58.
Таким образом, с помощью колонизации и покорения некоторой
части местного населения Сиракузы приобрели обширную
территорию, занимавшую, согласно подсчетам Данбейбина, площадь около
4000 кв. км59. Халкидские колонии на востоке Сицилии, очевидно,
поддерживали совершенно иные отношения с сикулами.
52 С 133: 355.
53 С 34: 133-135.
54 С 138: 30.
55 Фукидид. VI. 5. 2. Для датировки см.: Схолии к Пиндару. Олимпийские оды. V. 16.
56 С 173: 354 ел.; С 164: 113-115.
57 FGrH 556 F 5; ср.: С 65: 105 ел.; С 34: 135.
58 Геродот. УЛ. 154. 3; С 65: 106 ел.
59 С 65: 107.

Западные греки
213
У нас нет почти никаких литературных источников по экспансии
этих халкидских колоний. Известны лишь названия двух дочерних
поселений: Евбея и Каллиполь, выведенные соответственно Леонтинами
и Наксосом60. С другой стороны, имеются богатые археологические
материалы из регионов, доступных для колонизаторской деятельности
Леонтин и Катаны, а именно с Герейских холмов к западу от Леонтин,
с восточной части Центральной Сицилии, а также из области к
западу от горы Этны61. Интерпретация этих сугубо археологических
источников носит подчас рискованный характер, впрочем как всегда в таких
случаях. Основные трудности связаны с идентификацией и
исторической реконструкцией смешанных поселений. Присутствие эллинов в
каком-либо месте, известном только археологически, может быть
надежно установлено при сочетании следующих признаков: греческая религия,
греческое письмо, греческая архитектура, а также греческие погребения.
Полная комбинация этих показателей встречается редко; чаще
доказательство целиком строится на материалах из захоронений, которые,
впрочем могут допускать двоякое истолкование. Помимо могил
греческого или местного типа с соответствующим погребальным инвентарем
мы часто обнаруживаем: (1) аборигенные захоронения со смешанным
греческим и местным инвентарем, иногда с преобладанием первого над
вторым; (2) погребения греческого типа, содержащие какое-то
количество местной керамики; (3) и даже некоторые захоронения, в которых
сам ритуал явственно носит смешанный характер. В таких случаях
археологи приходят к различным заключениям об этнической
принадлежности умершего, а нам следует остерегаться поспешных выводов о
наличии смешанного населения, основываясь лишь на таких
источниках. Даже если удается доказать смешанный характер поселения,
часто оказывается невозможным реконструировать политические и
социальные отношения двух народов.
С этими оговорками мы можем согласиться с широко
распространенным взглядом, согласно которому отношения эллинов и сикулов в хал-
кидском регионе носили дружественный характер, а греческое
проникновение, где оно имело место, было миролюбивым62. Прежде всего мы
видим, что сикульские места, заселенные еще до греческой колонизации,
остаются непотревоженными, сохраняя независимый образ жизни.
Одним из таких мест являлась Ликодия на Герейских холмах — очень
большое сикульское поселение на важных сухопутных путях между
восточным и западным побережьями, начавшее импортировать эллинские
товары уже в Vu и значительно увеличившее этот ввоз со второй
половины VI в. до н. э.63. Нет надежных сэидетельств постоянного
проживания здесь греков, но обилие греческих товаров и усиливавшаяся эллини-
60 Страбон. VI. 272; ср.: Геродот. Vu. 154. 2.
61 С 162; С 164: 131-134.
62 С 65: 121 слл.; С 162; С 164: 131-134.
63 С 162: 34 ел.

214
Глава 38
зация доказывают наличие очень тесных контактов. В том же самом
районе в верховьях Дирилло на небольшом расстоянии в южном
направлении у Монте-Казазия лежит поселение местных жителей, раскопанное
лишь в недавнее время. Этот городок, расположенный высоко и
имевший очень вьшгрьпыную позицию, сохранял независимость в Vu и VI вв.
до н. э., оставаясь, вероятно, вне сиракузского влияния, ибо Касмены
(Монте-Казале) лежали примерно в 20 км к востоку. В Vu в. до н. э. здесь
также появляется греческий импорт, который становится весьма
ощутимым в VI в. до н. э. Создавая надписи на своем языке, местные жители
использовали с середины VI в. до н. э. греческий алфавит64.
Нам также известны два места на Герейских холмах, где эллины и
сикулы жили бок о бок. У Граммикеле существовало селение еще до
появления греческих колоний, жизнь в нем продолжалась и в VII и VI вв.
до н. э. Обнаружение в этих местах эллинских святилищ и могил с
характерными элементами греческого ритуала однозначно говорит о
присутствии здесь эллинов с середины VI в. до н. э. Эти захоронения
содержат несколько горшков местного производства и соседствуют с
современными им сикульскими погребениями. Помимо импортированных
греческих вещей утонченной работы это место дало исследователям
терракоту и скульптуру греческого стиля, которые были изготовлены на
месте, а некоторые из них даже и мастерами-аборигенами65 — очевидный
пример мирного сосуществования.
У Моргантины находилось туземное поселение с долгой историей.
До середины VI в. до н. э. местное население проживало в деревушке,
состоявшей из лачуг, и ввозило крайне незначительное количество
греческих товаров. Около этого времени местечко
трансформировалось в урбанистическое поселение архаического эллинского типа, с
храмами и греческой терракотой. Тем не менее сикулы продолжали
здесь жить, а их хижины соседствовали с эллинскими зданиями.
Смешение погребальных обрядов, представленное в одной могиле, было
интерпретировано как доказательство реального культурного слияния,
возможно ставшего следствием смешанного брака66.
Не вызывает удивления то обстоятельство, что сикулы Герейских
холмов, соседствовавшие с эллинами на востоке, юге и западе, были
открыты такому мощному греческому влиянию и проникновению.
Далее на север (к западу от Катаны) находились мощные сикульские
центры, такие как Чентурипе и Мендолито, сохранявшие свою
независимость до V в. до н. э. Впрочем, и в этих местах греческий импорт
фиксируется с VU, а признаки подлинной эллинизации обнаруживаются к
концу VI в. до н. э. Из обоих мест мы располагаем сикульскими
надписями, написанными греческими буквами и датируемыми VI в. до н. э.67.
Противоположные пути, по которым шли сиракузяне и халкидские
колонисты, строя свои отношения с сикулами, соответствуют той кар-
64 С 138: 35 ел. № С 153: 28-35.
65 С 162: 35-39. 67 С 162: 40-43; С 132: 245-252.

Западные греки
215
тине, которую мы имеем для более поздних времен. В самом деле, если
в V в. до н. э. основанный халкидянами Наксос имел в лице сикулов
надежных союзников (Фукидид. IV. 25. 6 ел.), то из рассказа Фукидида
о сицилийских событиях времен Пелопоннесской войны становится
понятным, что лояльность сикулов в отношении сиракузян была весьма
сомнительной; кроме того, из сообщений Фукидида ясно, что афиняне
в войне с Сиракузами не ошиблись в своих расчетах на помощь
независимых сикульских племен — она оказалась весьма значительной (ср.:
VI. 88. 5 ел.; VII. 57. 10).
Экспансия Гелы была отслежена благодаря незначительным
литературным источникам плохого качества и многочисленным
археологическим изысканиям68. Конечно, совершенно ясная историческая
картина недостижима, однако имеющиеся у нас указания в сочетании с
отсутствием признаков мирного сосуществования предполагают, что к
VI в. территория, подконтрольная Геле и оккупируемая ею, включала
не только ее собственную равнину, но и примыкающую с севера
холмистую страну. Кроме того, к концу VQ в. до н. э. в западном
направлении на побережье Гелой были выведены несколько дочерних
поселений69.
Для Акраганта мы также имеем довольно бедную литературную
традицию, говорящую об обостренных отношениях с местными
племенами в ранний период истории этой колонии70. Но источники по акра-
гантской экспансии в рассматриваемый период столь ненадежны и
туманны, что все предпринимавшиеся попытки исторических
реконструкций неизбежно очень слабы71. Понятно, что колонисты
первоначально не имели никакого контроля над побережьем в западном
направлении, поскольку уже в середине VI в. до н. э. Селинунт смог
вывести колонию в Миное при устье реки Платани (Геродот. V. 46. I)72.
В отношении самого Селинунта, как мы уже видели,
обнаруживаются свидетельства мирных торговых отношений с местными племенами,
в особенности с элимами в Сегесте, а также признаки проникновения
селинунтских поселенцев в глубь острова в северном направлении. С
другой стороны, вероятная причастность Селинунта к попытке Пентат-
ла основать колонию в Лилибее в 580 г. до н. э. (см. ниже) означает,
вероятно, более агрессивную, экспансионистскую политику,
осуществлявшуюся за счет элимов и финикийцев, а основание Миной, о которой
мы, к сожалению, фактически ничего не знаем, также может служить
признаком территориальных амбиций Селинунта. Вероятно, внешнюю
политику следует отделять от торговли и личных отношений. Как
показывает роль, отводимая элимам в греческой легенде, этот народ был
60 С 15: 158-170; С 164: 119-121; С 153: 39-43.
69 С 117: 128-135.
70 Полиен. Стратегемы. V. 1. 3 ел.; Фронтин. Стратегемы. Ш. 4. 6; Линдская
хроника. XXVII (D 16: 171); ср.: С 65: 316 ел.
71 С 117.
72 С 117: 144-146.

216
Глава 38
весьма удобным для эллинов в качестве торговых партнеров73.
Эллинизация Сегесты была, очевидно, более масштабной, чем в любой
другой негреческой общине в этот ранний период74. Так что
неудивительно, что в V в. до н. э. Селинунт имел специальный уговор с Сегестой
о признании взаимных браков (Фукидид. VI. 6. 2). С другой стороны,
интересы ближайших соседей могли прийти в противоречие, как это
очевидным образом произошло во время экспедиции Пентатла, а
также, без сомнений, и в других случаях.
Как и в Сицилии, где мы либо ничего не знаем об
экспансионистских попытках какого-либо города (например, Гимера), либо знаем
совершенно определенно, что некоторые города не расширяли своего
территориального господства (Наксос или Занкла), так и в Южной
Италии греческие колонии весьма различались и в степени их
экспансии, и в объеме наших знаний по этому вопросу. Регий, Тарент и Элея
не распространяли в архаический период своей власти за пределы
территории, непосредственно их окружавшей75. О территориальных
притязаниях Ким мы, по существу, не можем сказать ничего
определенного, но следует иметь в виду, что к середине Vu в. до н. э. на
территории вблизи будущего Неаполя было основано некое поселение76. О
колонии под названием Дикеархия (римские Путеолы) некоторые
авторы утверждают, что она была основана самосцами в 531 г. до н. э.,
но об этом месте также говорили как о порте Ким, так что не
исключено, что поселение представляло собой кимское владение, где было
позволено селиться беглецам, спасавшимся от самосской тирании77.
Колонией, которая, вероятно, расширяла свое влияние гораздо
интенсивнее, о чем, однако, не сохранилось хороших источников, был
Кротон. Можно предположить его экспансию в северном направлении
вдоль побережья, но как свидетельства об этом движении, так и
вопрос о его хронологии весьма неопределенны78. На берегах
Тирренского моря две колонии — Терина и Темеса — лежали рядом друг с
другом к северу от Гиппониатского залива. Первая из них, основанная
Кротоном, к началу V в. до н. э. чеканила собственную монету, вторая
же к 500 г. до н. э. явно находилась под влиянием Кротона, если судить
по монетам, имевшим здесь хождение в это время79. На юго-западе на
Калабрийском берегу надежно зафиксирован лишь факт основания
Кавлонии у современного селения Пунта-ди-Стило. Здесь гряда
невысоких холмов между двумя реками предлагала подходящее место для
поселения. В отсутствие настоящей гавани (хотя имеется удобный
отлогий берег) окружающая земля представляет собой всхолмленный
равнинный ландшас]эт80. Страбон (VI. 261) и Павсаний (VI. 3. 12)
сообщают, что эта колония была основана ахейцами под предводитель-
73 С 59. 77 С 34: 54 ел.
74 С 78. 78 С 65: 159-162.
73 С 164: 132-136. 79 Псевдо-Скимн. 306 ел.; H 48: 167 ел., 179.
76 С 82; С 64: 41; ср.: С 164: 132. » H 79: 95, рис. 71.

Западные греки
217
ством Тифона Эгийского. Другие источники приписывают эту колонию
Кротону81, и в этом нет никакого противоречия, поскольку Кротон мог
вызвать ойкиста и пригласить поселенцев из своей собственной
метрополии (как случилось при колонизации Эпидамна Керкирой). В
литературе не сохранилось даты основания Кавлонии, но благодаря
раскопкам мы знаем, что первые жители появились в ней не ранее второй
половины Vu в. до н. э.82. Если Кавлония была зависимым поселением,
как считают некоторые исследователи, ее территориальная близость к
Локрам может свидетельствовать о претензиях Кротона на огромное
пространство Калабрийского берега. Однако зависимый характер
Кавлонии не вполне доказан, ибо в VI в. до н. э. здесь чеканилась
собственная монета. Поэтому было бы слишком опрометчиво, основываясь на
имеющихся источниках, проводить юго-западную границу кротонской
территории в VII в. до н. э. по ту сторону Кавлонии.
Контролировал ли Кротон весь этот регион в столь раннюю эпоху
или нет, экспансия Локр всецело распространялась на
противоположное (Тирренское) побережье Калабрийского мыса83. Гиппоний был
основан уже в середине VQ в. до н. э. на господствующей высоте к северу от
современного города Вибо-Валентия. С этого места открывается
широкая панорама, что позволяло держать под контролем и сухопутные
дороги, пересекавшие Калабрийские горы, и обширное морское
пространство84. Вокруг простирались богатые сельскохозяйственные угодья, а
сам выбор места, расположенного на высоте 500 м над уровнем моря
и на некотором расстоянии от него, ясно показывает, что поселенцев
притягивала прежде всего земля, а не море. Медма также была
отодвинута в глубь материка, занимая холмы на южном берегу Месмы (совр.
Мезима), полноводной реки, текущей по северной кромке богатой и
широкой равнины. Находки, полученные в результате раскопок,
доказывают, что это место было заселено уже в VQ в. до н. э.85.
Археологические материалы из обоих поселений фактически ничем не отличаются
от того, что обнаружено в самих Локрах. Также известно, что в
поздний архаический период эти города находились в союзе с Локрами в
войне против Кротона86. Они, очевидно, были самостоятельными
полисами, впрочем очень тесно связанными с расположенной неподалеку
метрополией87. В V в. до н. э. Фукидид описывал гиппонийцев и медме-
ян как соседей Локр и их колонистов, из чего обычно делают вывод о
том, что локрийская земля непосредственно граничила с их
территорией88. Если это верно, единый регион, подчиненный локрийскому конт-
81 Псевдо-Скимн. 318 ел.; Стефан Византийский, s. ν. «Αυλών».
82 С 155.
83 Фукидид. V. 5. 3; Псевдо-Скимн. 307 ел.; Страбон. VI. 256.
84 С 64: 61; С 67: 348.
85 С 29.
86 Ε 235: 77-79 и илл. 24 ел.
87 С 5: 94.
88 С 112.

218
Глава 38
ролю, вытянувшийся полосой поперек Калабрийского мыса,
сформировался в архаические времена.
Более скромное греческое поселение было открыто на берегу моря
на мысе между Гиппонием и Медмой; оно находилось на высоком
месте у Торре-Галли. Находки датируются от 600 до 550 г. до н. э.89. К
югу от Медмы недалеко от нее на южной кромке той же равнины стоял
Метавр; город располагался на правом берегу одноименной реки. Хотя
литературные свидетельства о нем крайне незначительны90, кажется
вероятным, что первоначально он был колонизирован халкидянами из
Занклы, как утверждает один поздний латинский автор (Солин. П. 11),
поскольку самые ранние погребения, датируемые от середины VII до
середины VI в. до н. э., очень похожи на захоронения из Мил, другой
колонии Занклы. Предание, согласно которому Стесихор — лирический
поэт из Гимеры — был родом из Метавра, также указывает на Занклу,
ведь и Гимера была выведена из нее. Впрочем, другие источники
называют Метавр колонией Локр, что было подтверждено обнаружением
могил определенного типа, датируемых от середины VI до начала V в.
до н. э. и доказывающих присутствие здесь локров в это время91.
Сочетание литературных и археологических источников позволяет
реконструировать историю локрийской экспансии с определенной
уверенностью. Напротив, сибаритская экспансия хотя и была, вероятно, гораздо
шире по размаху, остается более трудной для изучения. Основным
свидетельством здесь для нас является утверждение Сграбона (VI. 263) о том,
что Сибарис господствовал над четырьмя племенами (έθνη) и 25 городами
(πόλεις). На базе этого утверждения, названий удаленных от моря городов,
известных из Гекатея, а также монет, явно чеканившихся по модели Си-
бариса, были предприняты попытки определить границы сибаритской
«империи»92, но все они в значительной степени остаются
гипотетическими, поскольку мы не располагаем надежными и ясными материалами для
необходимых в таких случаях топографических идентификаций.
Археологические исследования доказали, как мы уже видели, что с
момента своего прибытия ахейские колонисты контролировали и
равнину Сибариса, и окружающие возвышенности. Их храм в значительном
туземном поселении у Франкавиллы-Маритимы, что на холмах к северо-
западу, был возведен до 700 г. до н. э. В VI в. до н. э. это место было
занято большой греческой колонией, в которой, вероятно, сохранилось
также и местное население. Она была столь тесно связана с Сибарисом,
что правомерно рассматривать ее как часть того же самого
политического организма, к тому же закат и падение постигли их одновременно —
в конце VI в. до н. э.93. История и характер расположенной далее на
север Амендолары производят то же самое впечатление94. Эти два города
вполне могли входить в число тех 25, о которых упоминает Страбон.
89 С 74. 92 С 65: 153-159; С 34: 145 ел.
90 С 34: 211 ел.; С 65: 165 ел. 93 С 183: 170-178; С 184: 219-226.
91 С 69. 94 С 79; С 77.

Западные греки
219
Сибарис основал колонии в Лаосе и в Скидросе (в первом случае —
определенно, во втором — вероятно) на Тирренском побережье, но об
этих городах нам ничего не известно за исключением того, что они
приняли беженцев из Сибариса после его падения (Геродот. VI. 21. 1;
Страбон. VI. 253). По отношению к Сибарису Лаос был расположен на
противоположной стороне «истма» (перешейка) на берегу залива По-
ликастро. Широко принятое мнение о подчинении Сибарису Пиксун-
та, лежавшего еще дальше на север, было высказано на основе
изучения чеканившихся здесь монет95.
Самая крупная колония Сибариса — Посидония (латинский Пес-
тум) — располагалась еще выше — на западном побережье Италии у
современного Салернского залива. Сохранившиеся руины показывают, что
это был крупный равнинный город, раскинувшийся примерно в 750 м от
моря. Наличие античного материала на территории между нынешней
береговой линией и Пестумом опровергает теорию, согласно которой
в древности он находился непосредственно на море96. Утверждение
Страбона (V. 252) о том, что сибарийцы первоначально возвели
укрепление у моря, а поселенцы переместили его в глубь страны, породило
большое количество бесплодных дебатов. Мы не можем быть уверены,
где именно находилось это укрепление, хотя наиболее
привлекательная гипотетическая локализация связана с выглядящим по-гречески и
обладающим сильной позицией археологическим местом у
современного городка Агрополи с говорящим само за себя названием [город в
поле]. От Пестума это местечко отстоит не более чем на б км к югу97.
Наши источники единодушно утверждают, что Посидония являлась
колонией Сибариса, но не дают никакой даты ее основания. В этом
месте вся земная поверхность покрыта позднейшими постройками, так
что не сохранилось никаких следов первоначальных жилищ или могил,
но самая ранняя керамика относится к раннему коринфскому стилю
(ок. 625—600 гг. до н. э.), что, очевидно, приблизительно совпадает со
временем возникновения колонии98.
Выбор места, не имеющего естественной защиты, после краткого
пребывания в приморском укреплении свидетельствует, по-видимому, об
отсутствии у колонистов страха перед местными племенами.
Обусловлено ли это чувство безопасности тем, что Сибарис поддерживал
хорошие отношения с аборигенами или установил над ними свое прочное
господство? Мы, к сожалению, не в состоянии ответить на этот вопрос.
Старая идея, согласно которой процветание Сибариса обеспечивалось
эксплуатацией перевалочного пути из Тирренского моря в Ионическое
через «истм», с недавних пор впала в немилость, поскольку
обстоятельные археологические изыскания, по всей видимости, ее не
подтверждают, но весьма вероятной по-прежнему остается гипотеза о том, что
Сибарис либо дружил с племенами, обитавшими между двумя моря-
95 H 48: 166.
96 С 174.
97 С 81.
98 С 121.

220
Глава 38
ми, либо властвовал над ними. Было сделано одно любопытное
наблюдение: именно в то время, когда сибаритские изгнанники, как
считается, появились в Посидонии, крупное туземное поселение у Сала-Конси-
лина в горном районе Валло-ди-Диано, судя по материальным
источникам, находилось с греками в гораздо более тесных отношениях".
Если делать выводы на основании самых ранних монет Посидонии,
сам этот город не находился в слишком сильной зависимости от Си-
бариса. Впрочем, несмотря на отсутствие литературных источников,
есть все основания полагать, что в те времена, когда Сибарис пал,
огромное число беженцев нашли приют в Посидонии. Благодаря
нумизматическому материалу возникло даже предположение, что их было
достаточно для осуществления своего рода синойкизма — создания
объединенного государства (Сибарис—Посидония), что случилось,
вероятно, также и в Лаосе100. Во время одной из неудавшихся попыток
V в. до н. э. возродить Сибарис Посидония действовала как
поручитель союза, заключенного с новым Сибарисом101. Таким образом,
Сибарис и Посидония поддерживали близкие и дружественные
отношения, вне зависимости от того, каким именно политическим статусом
обладала последняя.
Понятно, что историческая реконструкция сибаритской экспансии
в значительной степени строится на гипотетическом материале.
Границы сибаритской территории в точности неизвестны, хотя Амендолара
указывает на минимально возможную дистанцию в северном
направлении. Размер и богатство самого города Сибариса, а также указание
Страбона на то, что контролируемая Сибарисом территория
включала 4 племени и 25 городов, побуждают историков предполагать —
возможно, правильно — наличие у Сибариса огромной подвластной
территории, а многие исследователи даже постулируют, что Сибарис должен
был обратить местное население в своих крепостных, дабы получить
необходимую рабочую силу, но уверенность вновь ускользает от нас —
в силу отсутствия источников.
Наши знания об экспансии Сириса и Метапонта целиком
базируются на археологическом материале, большая часть которого добыта не
так давно. То, что греки из Сириса находились в дружественных
отношениях с местным населением, видно по смешанному некрополю
начала VII в. до н. э. у Поликоро и их предполагаемому поселению у
Инкоронаты, что свидетельствует, как кажется, об их раннем
продвижении в северном направлении. Внутри страны, вверх по долине реки
Агри, греческие вещи, обнаруженные во многих местах, датируются
VII в. до н. э., что дает нам основание говорить, по крайней мере, о
наличии энергичных торговых контактов этого района с Сирисом102.
99 С 73; С 164: 127.
100 H 48: 169 ел., 173; С 5: 91 ел., 114; С 73.
101M-L:№ 10; см.: С 114.
102 С 110: 234-240; С 18: 42 ел.; С 17: 125.

Западные греки
221
Территория Метапонта и его организация были великолепным
образом исследованы путем аэрофотосъемки и других археологических
изысканий103. Как оказалось, к западу от города между реками Брада-
но и Базенто, а также к югу между Базенто и Кавоне вся поверхность,
занимающая площадь 14 χ 8 км, была покрыта длинными прямыми
параллельными линиями, отстоящими друг от друга примерно на 220 м.
Было установлено, что в древности эти линии представляли собой
траншеи или канавы, а поскольку проходили они почти перпендикулярно
береговой полосе, некоторые эксперты пришли к выводу о том, что
изначально они выполняли дренажную функцию104. Однако, поскольку
было открыто большое количество усадеб, местоположение которых
очевидным образом совпадало с этими параллельными траншеями,
представляется вполне вероятным, что данные линии выполняли также
роль межей, разделявших земельные участки. Самые ранние усадьбы
датируются серединой VI в. до н. э., следовательно, эта большая
работа по землеустройству была осуществлена именно в это время. Данная
система земельных наделов не могла быть первичной, поскольку Мета-
понт, как принято считать, возник на сто лет раньше. Поскольку эта
система включала, очевидно, также и территорию Сириса, вероятно, что
земельный передел был произведен после поражения Сириса в VI в. до
н. э., но это предположение носит сугубо умозрительный характер.
Нет никаких следов поперечных границ, хотя последние,
безусловно, должны были существовать. Без них мы не можем рассчитать
размеры участков, однако некоторые очевидные вещи, связанные с
землеустройством, известны нам благодаря исследованию многочисленных
индивидуальных усадеб. Хозяйства, расположенные ближе всего к
городу, находились на расстоянии около 3 км от него, из чего можно
заключить, что те, кто имел землю недалеко от города, проживали в
нем. Самые отдаленные усадьбы отстояли от Метапонта примерно на
10 км. В архаический период обитатели этих имений хоронили своих
покойников вокруг усадеб. Они также имели святилища за пределами
городских стен. Так, например, святилище Зевса Сверкающего у Сан-
Бьяджо находится в 16,5 км от города105.
Эта система дает нам наиболее известный пример того, как была
организована территория архаической греческой колонии, к тому же
колонии, разбогатевшей на земледелии и посвятившей в Дельфы
золотой сноп (Страбон. VI. 264) и даже выбравшей в качестве символа
своего города на монетах ячменный колос.
За пределы собственной территории Метапонта греческое влияние
легко проникало в глубь страны благодаря легкодоступным путям,
обеспечивавшимся речными долинами. Исследования показали, что
начиная с VQ в. до н. э. многочисленные туземные поселения
имитировали греческую керамику106. Свидетельства о непосредственной гре-
103 С 16; С 17: 78-88
104 С 144: 210.
105 С 17: 55-65.
106 С ПО; С 18.

222
Глава 38
ческой экспансии более редки, но местечко у Коццо-Презепе,
обладающее сильной позицией и возвышающееся над равниной Метапонта на
расстоянии около 15 км от города, судя по археологическим находкам,
с VI в. до н. э. становится греческим укреплением107, а расположенное
примерно в 100 км от Метапонта большое туземное поселение в Сер-
ра-ди-Вальо у Потенцы, возникшее в Vu в. до н. э., получило греческих
поселенцев уже в VI в. до н. э. Архитектурная терракота
свидетельствует о существовании здесь эллинских архитектурных сооружений.
Кроме того, выявлена регулярная уличная застройка греческого типа.
Близкие аналоги здешним предметам искусства найдены в Метапонте108.
Как для Сицилии, так и для Южной Италии характерна следующая
картина: греческие поселенцы, возделывая землю, непосредственно
примьпсавшую к колонии, устанавливали над ней полный контроль; за
пределами этой территории, обычно в более гористой местности,
проживало туземное население, ощущавшее всё возраставшее эллинское
влияние и становившееся объектом греческого проникновения.
Широко распространено убеждение, что дорийские колонии стремились
подчинить местных жителей силой, тогда как ионийцы поддерживали
миролюбивые, торговые отношения109. Этот стереотип соответствует
некоторым из наших источников (особенно с учетом фокейской
колонизации в Западном Средиземноморье), однако он не может быть
признан универсальным. Дорийцы Мегар Гиблейских и Селинунта не
порабощали местные племена силовыми методами, некоторые же из хал-
кидских колоний в самом начале своей истории вообще изгоняли
аборигенов110.
III. Греки и финикийцы
Начиная с VI и заканчивая III в. до н. э. история отношений между
эллинами и финикийцами в Сицилии представляет собой печальный
рассказ о беспрерывных войнах и разрушениях, но в пору зарождения
эти отношения могли складываться совсем иначе. Мы уже видели, что
знаменитое утверждение Фукидида (VI. 2. 6) о первых финикийцах на
Сицилии порождает ряд проблем (см. выше, с. 116). Прежде всего он
говорит, что, когда эллины начали прибывать на Сицилию в массовом
порядке, финикийцы ушли в западную часть острова, где они
объединили силы и осели в трех местах (Мотии, Солоенте и Панорме)
поблизости от элимов, на помощь которых они рассчитывали; из этих
районов они могли кратчайшим путем достичь Карфагена. Картина, нари-
107 С 17: 77 слл.
108 С 19; С 17: 144-158.
109 С 65: 95-145; С 153; С 164: 107-142.
110 Диодор. XIV. 88. 1; Дионисий Галикарнасский. Римские древности. Эксцерпты.
XIX. 2. 1.

Западные греки
223
сованная Фукидидом, вызывает возражения, поскольку она отражает
скорее условия, близкие временам самого историка, нежели ситуацию
УШ в. до н. э., однако в некоторых отношениях археологические
изыскания подтвердили сообщения Фукидида.
Мотия — это небольшой низкий остров, имеющий в окружности
2,5 км. Он расположен в мелководной лагуне в непосредственной
близости от западного побережья Сицилии, несколько севернее того места, где
в последующем находился Лилибей (совр. Марсала). Как можно
заключить из найденной здесь греческой керамики, впервые остров был
заселен в конце Vin в. до н. э.111. Мотия — типичная финикийская торговая
колония наподобие Тосканоса и других, не так давно раскопанных
поселений в Южной Испании, это небольшое поселение без территориальных
притязаний, в котором получение средств к существованию целиком
зависело от хороших отношений с местным племенем элимов.
Поселенцы не слишком заботились о своей безопасности; на первых порах город
вообще не имел укреплений112. Греческая керамика представлена здесь
в большом количестве, как и в других существовавших в то же время
финикийских поселениях, и мы должны вспомнить, что для данного
периода имеются многочисленные свидетельства о вполне мирных греко-
финикийских отношениях, например, в Леванте, на Родосе и на Питеку-
сах113. Любопытный и говорящий о многом факт заключается в том, что
финикийское поселение в Панорме (совр. Палермо) имело греческое
наименование, официально чеканившееся на монетах с V в. до н. э. Всё
это предполагает, что в Сицилии с раннего времени взаимоотношения
греков и финикийцев были весьма тесными.
Основание Гимеры (традиционная дата — 648 г. до н. э.) и Селинунта
(628 г. до н. э.) не обязательно было открытым вызовом финикийцам или
элимам, но в обоих случаях эллинские поселения оказались гораздо
ближе к регионам, принадлежавшим этим народам. Если верно, что
предание о приключениях Геракла в Западной Сицилии впервые было
разработано Стесихором, крупным лирическим поэтом из Гимеры, чей
расцвет приходится на рубеж Vu и VI вв. до н. э., то из этого можно сделать
вывод о стремлении некоторых греков этой эпохи заявить претензии на
данный регион. Эти приключения относятся ко времени путешествия
героя на Запад при выполнении десятого подвига — поединка с Герионом
и победы над ним (Диодор. IV. 23—24. 6), — легшего в основу сюжета,
использованного Стесихором в его знаменитой «Герионеиде»114. Хотя от
этой поэмы не сохранилось крупных фрагментов, относящихся к
Сицилии, нам известно, что ее сицилийские эпизоды были хорошо известны
вплоть до конца VI в. до н. э., когда, писал Гекатей и когда Дорией
пытался основать колонию на западном побережье острова115. В той же
111 С 91: 580-582; С 92: 83.
112 С 180: 208; С 41: 79-81.
113 D 34А; см. выше, с. 123.
114 С 128.
115 Гекатей: FGrH 1 F 76, 77; Геродот. V. 43.

224
Глава 38
поэме Стесихора засвидетельствован интерес эллинов к испанскому
серебру116, что подтверждает гипотезу, согласно которой сицилийские
греки желали установить контроль над западной частью острова ради
торговли с Испанией, связи с которой, как нам известно, существовали
примерно с 640 г. до н. э.117. К сожалению, ныне слишком многое утрачено,
чтобы наша интерпретация превратилась в нечто большее, чем просто
умозрительную конструкцию, но твердо установленный исторический
факт заключается в том, что к концу VII или к началу VI в. до н. э.
эллины стали представлять угрозу для финикийцев Западной Сицилии.
Первая оборонительная стена в Мотии, которая прошла по
первоначальному некрополю, была построена как раз в этот период118.
Данное обстоятельство ясно отражает изменившуюся ситуацию вне
зависимости от того, поставим ли мы его в прямую связь с предпринятой
около 580 г. до н. э. попыткой Пентатла вывести колонию книдян и ро-
досцев в Лилибей, расположенный в непосредственной близости от
Мотии, или не будем проводить такой связи. Основание этой колонии
ставило под прямую угрозу не только существование Мотии в качестве
порта, но и сами взаимовыгодные отношения между финикийцами и
элимами в Западной Сицилии.
В нашем распоряжении имеются два основных литературных
свидетельства этой попытки: весьма полное описание Диодора, почти
несомненно восходящее к Тимею119, и гораздо более краткое замечание
Павсания, который, безусловно, цитировал Антиоха Сиракузского120.
Согласно Павсанию Пентатл основал город в Лилибее, но был изгнан
финикийцами и элимами. В этой версии событий данная попытка
кажется просто изолированным предприятием. Диодор (Тимей)
сообщает, что колонисты нашли селинунтцев в состоянии войны с Сегестой и
помогли им — лишь для того, чтобы избавиться от своего вождя. В
сочетании с селинунтским эпизодом вся эта история предстает как
общегреческое предприятие. В этом источнике также подчеркивается
происхождение Пентатла от Геракла. Возникает соблазн отбросить
детали, сохраненные в рассказе Диодора, как простое литературное
приукрашивание, основанное на знании позднейших событий, однако
сам по себе ни один из описанных фактов не кажется невероятным, а
обстоятельное перечисление по именам родственников Пентатла,
сопровождавших его, внушает доверие. К тому же неизвестно, в каком
объеме Павсаний воспроизводит Антиоха. Так что мы не можем априорно
предпочесть один из этих источников и должны довольствоваться тем
непреложным фактом, что попытка эллинов основать колонию в фини-
кийско-элимском регионе полностью провалилась.
116 Фр. 7 (Page).
117 С 65: 329 ел.
118 С 180: 208; С 41: 79-81.
119 V. 9 (Тимей: FGrH 566 F 164; ср. комментарий Якоби к этому месту).
120 X. 11. 3 (Антиох: FGrH 555 F 1).

Западные греки
225
Побежденные книдяне и родосцы двинулись обратно по морю вдоль
северного берега Сицилии и закрепились на Эоловых (Липарских)
островах. В вопросе об этой колонизации мы зависим преимущественно
от тех же двух источников, к которым можно добавить краткий
экскурс Фукидида, обычно рассматриваемый, подобно сообщению Павса-
ния, как заимствование из Антиоха, хотя здесь не всё ясно121. Наиболее
существенное отличие между нашими источниками касается
обитателей островов, которых нашли прибывшие сюда эллины. Павсаний (Ан-
тиох) высказывается в том духе, что острова были необитаемы, либо
греки выгнали оттуда местных жителей. Диодор (Тимей) передает
романтическую историю о том, как пятьсот потомков тех
первопоселенцев, что прибыли на острова вместе с Эолом, с радостью приняли
новых пришельцев. Стремление связать эллинскую колонизацию на
Западе с героическим веком, обнаруживаемое столь часто у Тимея, в
данном случае очевидно, поэтому возникает желание последовать за
Якоби, полагавшим, что Антиох осознанно исключил из своего
рассказа такие идеи. Несмотря на то, что на Эоловых островах обнаружены
следы человеческого присутствия в различные доисторические
периоды, до сих пор не найдено никаких свидетельств о населении,
непосредственно предшествовавшем грекам122.
Самым большим из группы этих вулканических островов была
Липара, и колонисты поселились именно здесь, на хорошо
защищенном приморском холме с гаванями по обе стороны, заполучив тем
самым идеальную позицию с точки зрения воинственных мореходов.
Землю на других островах они обрабатывали, переправляясь на них на
кораблях. Их оригинальное социальное устройство, на основании
которого одна часть граждан посвятила себя сражениям, а другая —
сельскому хозяйству при сохранении общей собственности на землю, было
обязано скорее военной необходимости, нежели коммунистическим
идеалам. По-видимому, лишь когда они почувствовали себя в большей
безопасности, земля была поделена — сначала на Липаре, а позже и на
других островах (Диодор. V. 9. 4—5). Мысль о том, что эту интересную
социальную организацию можно выявить на уровне погребального
археологического материала123, является чересчур смелой. С другой
стороны, такие источники в целом подтверждают информацию о том,
что колония здесь возникла в 580—576 гг. до н. э.124, альтернативная же
дата Евсевия (628 г. до н. э.) должна быть отвергнута.
Следующей очевидной и надежно установленной стадией в истории
греко-финикийских отношений в Сицилии стала попытка Дориея
колонизовать Дрепан (совр. Трапани) близ второго элимского города —
Эрикса (Геродот. V. 43—46). Потерпев неудачу в Ливии, Дорией полу-
121 Ш. 88. 1-3; ср. комментарий Якоби к: FGrH 555 F 1.
122 С 37: 137-147.
123 С 164: 101-102.
124 С 40: 197-198; ср.: С 65: 328.
15 Заказ № К-7530

226
Глава 38
чил от некоего человека совет отвоевать Эриксинскую область,
поскольку она является наследием Геракла; заручившись
соответствующим оракулом в Дельфах, он отплыл в указанное место, взяв в
спутники четверых сооснователей (συγκτισται). По пути, согласно
сибаритской версии, Дорией помог Кротону против Сибариса. Хотя Геродот не
решился определить степень достоверности передаваемой им
информации, она явным образом относит экспедицию Дориея примерно к
510 г. до н. э. По сведениям Геродота, Дорией был разбит
финикийцами и сегестийцами и погиб в бою; согласно Диодору (IV. 23. 3) он
основал город Гераклею, которую разрушили карфагеняне, побуждаемые
духом соперничества и убоявшиеся, «как бы этот город не лишил
финикийцев их гегемонии». Несмотря на уверенность некоторых
историков в том, что сообщение Диодора подразумевает существование этой
Гераклеи хотя бы в течение нескольких лет, мы без колебаний
должны отдать предпочтение информации Геродота, поскольку угроза
финикийцам и элимам, созданная Дориеем, должна была вызвать
немедленный ответ.
Из спутников Дориея в живых после битвы остался лишь Еврилеонт.
Собрав остатки войска, он прежде всего завладел Миноей, колонией
селинунтцев (после этого она, вероятно, была переименована в
Гераклею Миною). Опираясь на этот город, он захватил власть в Селинун-
те, изгнав оттуда тирана. Сделав это, Еврилеонт сам на короткое
время стал тираном, но был убит селинунтцами (Геродот. V. 46). Эти
действия современные историки истолковали как месть Селинунту за его
профиникийскую, антиэллинскую позицию, основываясь на том
допущении, что город уже входил в союз с финикийцами125, хотя скорее
Еврилеонт попросту воспользовался удобным случаем.
IV. Внутреннее развитие
ГРЕЧЕСКИХ ГОСУДАРСТВ И ИХ ВЗАИМООТНОШЕНИЯ
Эти аспекты темы, учитывая несовершенный характер литературных
источников, Данбейбин называл «наиболее темными», как, впрочем, и
все последующие исследователи, и всё же многое мы можем
восполнить за счет археологических материалов.
В области политической истории мы имеем труднообъяснимые
события. Гражданская смута в Геле завершилась удалением проигравшей
партии в местечко под название Макторий. Некий Телин, предок
тирана Гелона, сумел вернуть назад этих изгнанников без применения
силы, с помощью святынь подземных богинь (Геродот. Vu. 153).
Геродот не знает, как именно Телин раздобыл эти святыни, но с тех пор
выполнение жреческих функций [, связанных с этими святынями,]
являлось наследственным правом членов его семьи. Мы не в состоянии ни
125 С 65: 352-354.

Западные греки
227
датировать это событие, ни локализовать Макторий с достаточной
степенью уверенности, до тех пор пока данный рассказ будет оставаться
единственной нашей информацией о внутренних событиях в Геле со
времен ее возникновения до зарождения тирании в конце VI в. до н. э.
Из истории основания Гимеры нам известно о гражданской смуте
в Сиракузах этого времени, то есть до 648 г. до н. э. Распря закончилась
изгнанием группы так называемых Милетидов, достаточно
многочисленных, чтобы оказать влияние на диалект, на котором в последующем
говорили в Гимере (Фукидид. VI. 5. 1). Если не вдаваться в детали,
можно предположить, что это были влиятельные люди, возможно,
представители некоего клана со своими слугами, проигравшие в борьбе
с правящей олигархией, хотя точной информации по этому поводу у
нас нет. За исключением данного эпизода все попытки
реконструировать политическую историю ранних Сиракуз строятся на неполном, не
поддающемся датировке рассказе, сохраненном Аристотелем
[Политика. V. 1303 b 20 ел.) и Плутархом [Наставления по управлению
государством. 825 С), а также на фрагменте из Диодора (VIII. 11), также не
датируемом и даже не обязательно относящемся к Сиракузам126.
Таким образом, о внутренней политической истории всех западногре-
ческих государств в этот период нам известно крайне мало. Как бы то
ни было, мы можем сделать некоторые обобщения относительно
конституционного устройства колоний. Аристотель [Политика. V. 1316 а 35 ел.)
сообщает, что тиранические режимы на Сицилии рождались, главным
образом, из олигархий, а все западные конституции, известные для этого
периода, были в некотором роде олигархическими. Землевладельческая
олигархия удерживала власть в Сиракузах;127 Регий отличало
«аристократическое» устройство, причем всем заправлял корпус из 1000
граждан, выбранных по уровню богатства;128 в Локрах правила аристократия,
к которой принадлежали так называемые «сто домов»; именно им
вместе с корпусом из 1000 граждан принадлежала суверенная власть (Поли-
бий. ХП. 15. 6—7; 16. 10); а в Таренте, по всей видимости,
руководствовались конституцией, во многом напоминавшей спартанскую модель, с
царями и эфорами [коллегией высших должностных лиц, избиравшейся
сроком на 1 год]129. Этих свидетельств, впрочем, недостаточно, чтобы мы
могли уверенно постулировать тезис об олигархии как универсальном
здесь явлении. Первый известный нам западный тиран, Панетий из Леон-
тин, относимый Евсевием к 608 г. до н. э., был обязан своим
возвышением демагогии130, и априорно можно предположить, что, по крайней мере,
некоторые из других зафиксированных для запада тиранов получили
власть, имея поддержку за пределами олигархических кругов. Но мы не
126Ср.: С 90: 52.
127 Геродот. VU. 155. 2; Паросский мрамор. (IG ХП. 5. 444) XXXVI.
128 Гераклид Понтийский. Фр. 25 (FHG П. 219).
129 С 65: 93.
М() Аристотель. Политика. V. 1310 b 29 слл.; ср.: Полнен. Стратегемы. V. 47.
IS*

228
Глава 38
имеем надежных свидетельств о демократических устройствах этого
времени, а общая тенденция, очевидно, состояла в замещении олигархий
тираническими режимами. Наиболее известным тираном данного
периода был Фаларид из Акраганта, правивший, согласно Евсевию, в течение
16 лет, начиная с 571 г. до н. э. (то есть он пришел к власти в пределах
первого десятилетия основания колонии). Аристотель говорит, что он
достиг тирании благодаря какой-то общественной должности; что же
касается представления о его чудовищной жестокости, то оно сложилось во
времена Пиндара131.
У западных греков появлялись выдающиеся законодатели: Залевк
из Локр Эпизефирских, Харонд из Катаны и Андродам из Регия,
издавший законы для халкидян во Фракии132. Наша информация о Залев-
ке и Харонде весьма ограничена: то, что остается после устранения
позднейших тенденциозных выдумок, носит явно анекдотический
характер133; однако нет сомнений в их ранней датировке. Согласно
Евсевию расцвет Залевка приходится на 663 г. до н. э., и он является самым
ранним историческим греческим законодателем, чья датировка
заслуживает доверия. Таким образом, свой свод законов для Локр
Эпизефирских Залевк писал во времена первого поколения колонистов. О
содержании и характере этого кодекса нам известно только то, что
наказания за преступления были фиксированными и необычайно
суровыми, а внесение изменений в законодательство было осложнено
наличием значительных процедурных препятствий134. Если локрский закон,
запрещавший продажу земли за исключением безвыходных ситуаций,
принадлежал ему на самом деле (Аристотель. Политика. II. 1266 b
18 ел.), что вполне вероятно, то это означает, что Залевк стремился
поддержать status quo и сохранить неизменным число поселенцев.
Независимо от того, пренебрег ли он конелтпущюнными законами, его легко
различимая цель, связанная с созданием строго дисциплинированного
сообщества, управляемого неизменными законами, кажется вполне
подходящей к олигархической конституции, которая, как нам
известно, существовала в Локрах.
Законы Харонда из Катаны регламентировали жизнь халкидских
колоний Сицилии и Италии. Мы не располагаем надежной датировкой
деятельности этого человека, а о его законах знаем не больше, чем о
законах Залевка. Особой заслугой Харонда в деле греческого
законодательства, согласно Аристотелю (Политика. П. 1274 b 6 слл.), была
норма о привлечении к суду за лжесвидетельство, из чего ясно, что он внес
вклад в развитие процессуального права. Общая тенденция его
законодательства, по-видимому, обнаруживается в следующем правиле: за
уклонение от исполнения судебных обязанностей на богачей налагается
крупный штраф, а на бедняков — мелкий (Аристотель. Политика. TV.
Аристотель. Политика. V. 1310 b 28; Пиндар. Пифийские оды. I. 95—96.
Аристотель. Политика. П. 1274 а 22 слл.; 1274 b 23 слл.
Напр.: Демосфен. Против Тимократа. 139—141.
Эфор: FGrH 70 F 139; Демосфен. Указ. соч.

Западные греки
229
1297 а 20 ел.). Это имело тот результат (согласно Аристотелю делалось
это сознательно), что состоятельные граждане полностью
доминировали в судебных процессах.
Проводя аналогию с иными греческими законодателями, мы можем
предположить, что как Залевк, так и Харонд создали всесторонние
писаные своды законов, регулировавшие большинство сторон (если не
все стороны) жизни общины. В древней Греции принятие таких
кодексов иногда становилось результатом серьезных раздоров и внутренней
борьбы в обществе, поэтому общепринятым является тезис о том, что
законы Залевка и Харонда отражали такую же ситуацию в западногре-
ческих городах. И хотя в данном случае нам доступны лишь
умозрительные предположения, следует признать вероятность того, что вновь
основанные общины ощущали необходимость в стабильной структуре,
обеспечиваемой писаным сводом законов.
Оставив политическое развитие и обратившись прежде всего к
хозяйственной истории, мы находим, что самый поразительный аспект
этих западных колоний состоял в их экономическом процветании.
Сибаритская роскошь вошла в поговорку, а традиция об этом
укоренилась ко времени Геродота. Согласно рассказу о сватовстве к Агари-
сте — характернейшей зарисовке из жизни архаической Греции — два
жениха прибыли с Запада: из Сириса — Дамас, сын Амириса, по
прозванию Мудрого, а из Сибариса — Сминдирид, сын Гиппократа
(Геродот. VI. 127. 1). По поводу последнего Геродот писал, что тот достиг
наивысшей степени роскоши, какая только возможна для человека.
Богатство этих западных колоний было основано прежде всего на
сельском хозяйстве — так утверждают античные авторы (Диодор. ХП. 9; ср.:
Фукидид. VI. 20. 4), и об этом же свидетельствуют символы,
отчеканенные на монетах западных греческих городов, особенно ячменный
колос в Метапонте и бык в Сибарисе. С другой стороны, нет сомнений в
том, что любая отрасль ремесла, необходимая для нормального
развития греческой общины, существовала в этих городах на
профессиональном уровне, а также и в том, что городские мастера принимали
самое энергичное и многостороннее участие в заморской торговле. Так,
знаменитая скорбь граждан Милета, проявленная ими в связи с
трагической участью Сибариса (Геродот. VI. 21. 1), была вызвана,
по-видимому, разрьюом взаимовыгодных торговых отношений, ибо Сибарис
являлся выгодным рынком сбыта для роскошных милетских тканей135.
Такой быстрый экономический рост представляет собой феномен,
повсеместно встречающийся в колониальной истории любой эпохи и
являющийся результатом эксплуатации новой земли, а также иных
новых источников обогащения. Если принять во внимание то, на что
расходовался доход, мы сможем понять некоторые весьма
характерные черты общественной структуры этих западных греческих колоний
архаического периода.
l35Tm*ePi:FGrH566¥50.

230
Глава 38
Если отвлечься от создания военно-морских флотов, самая
амбициозная статья расходов в архаических эллинских государствах была
связана с возведением общественных зданий, в особенности святилищ. Именно
западные греки более других были полны энтузиазма в деле
строительства храмов. В Vu в. до н. э. святилища представляли собой небольшие
строения, частично сложенные из сырцовых кирпичей с терракотовой
облицовкой, как, например, не так давно открытый храм А в Гимере.
Однако с начала VI в. до н. э. начинают воздвигаться претенциозные
каменные храмы. Некоторые из них были выполнены в «преддориче-
ском» стиле: целиком каменные строения, но без перистиля, как храм
Б в Гимере, построенный около середины этого века, но еще ранее
дорические храмы появились в Сиракузах и Селинунте, позже они
стали сооружаться во множестве136.
Это храмовое строительство вполне обоснованно может быть
истолковано как признак экономического преуспеяния, но оно также
указывает на основной акцент в социальной жизни. Материальные
свидетельства истории этих общин неизменно говорят нам, что в течение всего
рассматриваемого периода религия оставалась доминирующим
элементом жизни поселенцев. В добавление к великолепным каменным
храмам мы можем обратить внимание на любопытные ранние посвящения
Аполлону из необработанных камней (αργοί λίθοι) в центральном
святилище Метапонта, прекрасно иллюстрирующие Павсаниево описание
(VTL 22. 4—5) подобных ранних посвящений в Фарах в Ахайе;137 а
также на небольшие расположенные вне городских стен места, связанные
с почитанием Деметры и Персефоны, как, например, в Биталеми близ
Гелы или в Гелоре, где огромное количество скромных приношений
обнаруживает народный характер этого культа138; или на более
величественные и более отдаленные святилища, сооруженные в важных
пунктах на побережье, которые, по-видимому, были тесно связаны с
судоходством139, такие, как храм Геры в устье реки Селе, основанный
приблизительно в одно время с расположенной поблизости Посидонией,
или храм Геры Лакинии близ Кротона.
На службе религии стояли архитектура, скульптура, а также
искусство терракоты (включавшее как изготовление величественных
архитектурных элементов, так и крошечных фигурок)140. Во всех этих
областях мастерство творцов достигало приличного, а иногда и очень
высокого уровня, однако ясно, что западные греки следовали примеру
мастеров из Эллады. Основываясь на имеющихся у нас данных,
можно предположить, что новаторами они были лишь в искусстве
проектирования городов. Обращают на себя внимание не только
великолепие и простор таких городов, как Акрагант, но и, что особенно важно,
их прямоугольная планировка, впервые примененная греками именно
136 С 20: 12-14, 65-71; Η 12; С 100. 139 С 164: 91-94.
137 С 17: 28-32. 14° С 102.
138 С 124; С 137: 117.

Западные греки
231
на западе. Начиная с VII в. до н. э. такие ортогональные модели, как
можно полагать, становятся основой закладки нового города или
перепланировки старого. Впрочем претензия на приоритет западных греков
в этом изобретении по-прежнему базируется на шатком основании в
силу отсутствия у нас подобных источников того же времени для
большинства других частей эллинского мира, а ортогональность как
таковая была принципом проектирования населенных пунктов в гораздо
более ранние времена в некоторых негреческих культурах141.
В VEQ и Vu вв. до н. э. отношения между западными греческими
городами являлись, по всей видимости, более или менее
доброжелательными, но в последующем столетии они претерпели значительное
ухудшение. Конечно, не исключено, что такая картина отражает не
столько историческую действительность, сколько характер наших
источников — плохих для VI в. до н. э., но еще более худших для
более ранних времен. Во всяком случае под 609 г. до н. э. у Полнена
засвидетельствован пограничный конфликт между Леонтинами и Мега-
рами (хотя надежность данного пассажа в целом вызывает сомнения,
см.: Полиен. Стратегемы. V. 47). Впрочем, если не вдаваться в
детали, можно выдвинуть довольно правдоподобный тезис о том, что, пока
греческие города обладали достаточным пространством для
расширения, они не воевали один против другого, но когда их территории
стали упираться в границы соседних городов, войны не заставили себя
долго ждать.
Халкидские города Сицилии и района Пролива находились с
самого начала в тесной связи друг с другом. Это единство лишь отражает
удивительную солидарность халкидских колонистов в целом142. В
остальной Сицилии не столь хорошие отношения обнаруживаются фактом
войны за независимость, которую вела Камарина против Сиракуз
около 550 г. до н. э., когда на стороне последних выступили Мегары, а
Камарина безуспешно пыталась заручиться поддержкой Гелы143. Больше
известно о конфликтах между греческими государствами Великой
Греции, однако низкое качество наших источников не позволяет
нарисовать ясную картину этих событий.
Локры Эпизефирские нанесли поражение Кротону в крупном
сражении на реке Сагра, но рассказ об этом носит нарочито
романтический и вымышленный характер, в силу чего он не может быть принят
во внимание в качестве исторического повествования144. Возможное
зерно истины здесь состоит в том, что поражение Кротона, которого
Локры добились с помощью Регия, было настолько неожиданным, что
люди поверили в причастность богов к этой битве. Поскольку дата
141 Η 77: 22-24; Η 23; С 31.
142 А 40: 61-62.
143 FGrH 556 F 5; ср.: С 65: 105-106.
144 Страбон. VI. 261; Юсгин. XX. 2. 10-3. 9; Диодор. УШ. 32; Павсаний. Ш. 19. 11-
12. Ср.: С 41 А.

232
Глава 38
этого события может оказаться где угодно на временной шкале от
конца VII до V в. до н. э., мы не можем связать эту войну с другими
событиями с достаточной степенью надежности, как не в состоянии уверенно
идентифицировать ее с той войной против Кротона, в которой Локры
имели в качестве союзников Гиппоний и Медму145.
Мы знаем также, что, возможно, в первой половине VI в. до н. э.
ахейские города Великой Греции объединились для борьбы против
ионийского Сириса (Юстин. XX. 2. 3—8). Из литературных источников
следует, что Сирис продолжал существовать еще в V в. до н. э., если
не позднее, и мы располагаем одной надписью, относящейся к Сирису
и выполненной на дорийском диалекте ахейским алфавитом. Так что
кажется наиболее вероятным, что ионийцы были изгнаны из этого
города, а их место заняло ахейское население. Хорошо известные
загадочные монеты сибаритского типа, имеющие двойную легенду
[надпись на монете] ΣΙΡΙΝΟΣ и ΠΤΞΟΕΣ, свидетельствуют, вероятно, о
том, что этот новый, ахейский Сирис находился в зависимости от Си-
бариса146.
Единство ахейских городов Великой Греции отражается, очевидно,
в известных и красивых «чеканных» монетах Сибариса, Кротона, Ме-
тапонта и Кавлонии, имевших один стандарт и пользовавшихся
своеобразной и сложной чеканной техникой. Эти монеты производились в
большом числе до разрушения Сибариса около 510 г. до н. э., на
основании чего начало их изготовления относят приблизительно к
середине этого столетия147.
Добрососедские отношения, засвидетельствованные этими
монетами, были разбиты вдребезги жестокой распрей, которая привела к
разрушению Сибариса. Имеющаяся в нашем распоряжении традиция
об этом событии также очень бедна. Она настолько испорчена
стремлением найти моральное оправдание гибели Сибариса и
пифагорейской агиологией, что всего через 70 лет после этого события Геродот не
мог определить степень истинности даже такой относительно простой
информации, как участие в войне спартанца Дориея.
Установленными фактами, по всей видимости, следует считать то, что тиран Телис
утвердился в Сибарисе с помощью демоса и изгнал оттуда влиятельных
лиц. Поддержку им оказал Кротон, в котором они нашли убежище, в
результате чего началась война, закончившаяся поражением и полным
разрушением Сибариса, которое наступило отчасти из-за отведения
русла реки Кратий148. Таким образом, типично греческая распря между
народом и олигархами была успешно использована кротонцами,
которые, конечно, могли искренне симпатизировать олигархам и даже
прислушиваться к морализирующей и политической проповеди Пифагора,
145 Ε 235: 77-79.
146 С 41В; С 81А, В; А 35А: 32-33.
147 Η 48: 163.
148 Геродот. V. 44—45; Гераклид Понтийский. (Wehrli. Schule des Aristoteles VII). Φρ. 49;
Филарх: FGrH 81 F 45; Диодор. XII. 9-10.

Западные греки
233
но которые, по-видимому, прежде всего воспользовались удобным
случаем, чтобы разделаться с мощным соседом.
В течение периода, который мы рассмотрели, западные греки
успешно подчиняли себе колониальное окружение. В эту эпоху они еще
не испытывали серьезной угрозы ни со стороны внешних держав, ни со
стороны туземного населения и лишь к концу периода стали ощущать
опасность со стороны своих же собратьев — эллинов. Достижения
западных греков простирались значительно дальше простого
материального успеха. Они одерживали многочисленные победы в Олимпии, а
к концу архаической эпохи на западе сложились выдающиеся
философские школы — следствие наплыва сюда беженцев из Восточной
Греции. В совокупности западногреческие колонии заняли одно из
лидирующих мест среди городов эллинского мира. Самым богатым,
если не самым крупным из них был Сибарис, граждане которого
жалели любого, кому приходилось отправляться за границу и «гордились
тем, что они стареют на мостах своих рек»149. А потому разрушение
такого города поистине может быть названо концом данной эпохи.
TnMen:FGrH566¥50.

Глава 39а
Дж.-М. Кук
ВОСТОЧНЫЕ ГРЕКИ
Период, о котором здесь пойдет речь, начинается около 700 г. до н. э.
и заканчивается во времена правления Поликрата в 530-е и 520-е гг.
до н. э. В широкой исторической перспективе он охватывает взлет
династии Мермнадов в Лидии, агрессию Гига и его преемников против
городов Ионийского побережья, их подчинение Крезом, а также
окончательное завоевание царства Креза Киром и установление
персидского господства над азиатскими греками. Рассматриваемый нами
исторический отрезок не доходит до организации и расширения
персидского правления при Дарий. Что касается источников нашей
информации, археология иногда дает возможность бросить взгляд на
жилища и святилища, а также проливает свет на вопрос о путях
перемещения товаров, обнаруженные же при раскопках произведения
искусства служат доказательством того, что у восточных греков
существовали специфический художественный вкус и развитое чувство
формы. Эпиграфика дает нам не слишком много; надписи,
созданные в эту эпоху и обладающие важным значением с исторической
точки зрения, легко пересчитать на пальцах одной руки. Среди
литературных источников первенство принадлежит Геродоту. Но его
целью было представить последовательность событий, которая
предшествовала и привела к завоеванию Киром и его последователями
держав Азии и Египта, а также к греко-персидским войнам; что
касается Малой Азии, рассказ о правителях Лидии и персах являлся
для Геродота более важной темой, нежели история восточногрече-
ских городов, о которых он сообщает много разных сведений, но не
предлагает никакого последовательного повествования. Позднейшие
писатели обеспечивают нас обрывками информации, которую нельзя
совсем упускать из виду. Ее достоверность, однако, вызывает больше
сомнений, чем сообщения Геродота; даже если принимать на веру все
эти свидетельства, трудности, связанные со встраиванием их в единую
непротиворечивую картину, часто оказываются непреодолимыми.

Восточные греки
235
I. Литературные свидетельства
Приблизительно в начале Vu в. до н. э. у восточных греков произошли
на горизонте крупные перемены. Уже в 714 г. до н. э. в восточной части
Анатолии дали о себе знать киммерийцы своими набегами, а одним или
двумя десятилетиями позднее они разгромили Фригийское царство Ми-
даса, захватив его столицу Гордий (см.: САН Ш. 22, гл. 33а, 34а). К
западу от этой области, в Лидии, престол был узурпирован Гигом,
основавшим династию Мермнадов, которой суждено было приобрести
господствующее положение на территории полуостровной Малой Азии вплоть
до персидского порабощения1. Современные исследователи почти
единодушно отвергают Геродотову датировку правления Гига (716—678 гг. до
н. э.) и переносят его возвышение приблизительно на 680 г. до н. э., во
времена, когда гибель Мидасова царства привела к образованию
вакуума власти в Анатолии; переговоры Гига с Ассирией (уже в 663 г. до н. э.)
и последующий союз с Египтом показывают, что он предпринимал
определенные действия, дабы заполнить этот вакуум и выстроить свое
мощное царство; что же касается греков Восточной Эгеиды, они, таким
образом, оказались перед лицом главной державы региона, которая теперь
оказалась горазда ближе, чем некогда Фригийское царство, к тому же эта
новая власть контролировала известное число дорог к побережью, так
что греческие города не могли спланировать совместную оборону.
Гиг был агрессивным соседом. При всем том известно о его
серебряных и золотых приношениях в Дельфы, а также разрешении ми-
летянам селиться в Абидосе на берегу Дарданелл (см. выше, с. 146);
так что, по-видимому, он был настроен миролюбиво по отношению к
грекам в те периоды, когда ему приходилось вести военные действия
против других народов (например, против киммерийцев). Но у
Геродота (I. 14) мы читаем, что Гиг напал на Смирну и Милет и захватил
город Колофон. Новое нападение киммерийцев оказалось фатальным
для Гига — греческие города, конечно, также пострадали от этих
ударов, как, вероятно, и от других периодически повторявшихся
вторжений; а преемники Гига — Ардис и Садиатт — во второй половине Vu в.
до н. э., очевидно, ограничивали свои греческие кампании Южной
Ионией, где они захватили Приену и вторглись на милетскую
территорию. Алиатт продолжил войну Садиатта против Милета, завершив ее
через 5 лет договором о дружбе и союзе с милетянами (согласно
Геродоту, I. 21, тиран Фрасибул, правивший в Милете, хитростью заставил
Алиатта поверить в огромное количество съестных припасов в
Милете, граждане которого, несмотря на многолетнюю войну, якобы ни в
чем не нуждаются); а Смирну Алиатт захватил и разрушил (вероятно,
около 600 г. до н. э. при помощи осадной насыпи, которая позволила
ему преодолеть высокую городскую стену)2. Однако, как говорит Геро-
1 По истории лидийских царей см.: Геродот. I. 6 ел.
2 D 24: 23-27; D 73: 88-91, 12&-134.

236
Глава 39а
дот, выступив против Клазомен, Алиатт потерпел серьезное
поражение, по-видимому, от колофонской конницы; после этого, очевидно,
эллинские города были оставлены в покое, до тех пор пока его сын Крез
не возобновил против них враждебные действия. До этого момента
лидийские атаки не имели целью установить постоянное обладание
ионийским приморьем, хотя они эффективно блокировали дальнейшее
греческое проникновение в глубь материка. Но Крез по своему
характеру был завоевателем, и Геродот (I. 28) рассказывает нам, что этот
лидийский правитель подчинил себе практически все народы Азии вплоть до
реки Галис, включая конечно же карийцев, дорийцев, ионийцев и эолий-
цев в прибрежных регионах. Сарды всё в большей степени становились
метрополией греческого востока; царь Крез действовал уже не только
как завоеватель, но и как патрон азиатских эллинов, а в морализатор-
ских анекдотах, пересказанных Геродотом (I. 27—33; VI. 125), он
любезно беседует с государственными мужами из Греции, такими как Биант
или Питтак, Солон и Алкмеон. На высоком социальном уровне,
несомненно, практиковались смешанные браки между лидийцами и
восточными греками. Материальная культура в слоях VI в. до н. э. в Сардах
носит во многом греческий характер — тем более что Лидия, в отличие от
Фригии, не обладала своим особым набором элементов материальной
культуры, к тому же значительная часть произведений лидийского
искусства выглядит весьма по-гречески. Ионийцы, со своей стороны,
восприняли от своих восточных соседей новые идеи и формы в области
религии (например, культы Кибелы и Вакха), музыки и, быть может,
организации и эксплуатации материальных средств; в VI в. до н. э.
Сапфо и колофонский мыслитель Ксенофан смотрели на Сарды как на
источник роскоши: она — с ностальгией, он — с осуждением.
Крез взошел на трон около 560 г. до н. э. и правил лишь 14 лет,
после чего и он сам, и его страна оказались под властью Кира
Персидского, заявившего свои претензии на всё царство Креза по праву
завоевания. Народы Ионии, Карий и Ликии сопротивлялись. Но после
сражений, которые оказались особенно ожесточенными на юге, города
были захвачены Гарпагом, мидийским полководцем Кира; и, хотя
значительная часть населения Фокеи отправилась за море, чтобы
присоединиться к своим сородичам в Западном Средиземноморье, а
граждане с Теоса переселились в Абдеры во Фракии, примерно в 540 г. до н. э.
азиатские греки подпали под персидское владычество (Геродот. I. 164—
169). На материке лишь Милет, заключив договор с Киром, остался в
неприкосновенности. Что же касается островных греков, то пока они
еще не испытывали угрозы (возложение на персов ответственности за
разрушения этого времени на Самосе носит весьма гипотетический
характер); а поскольку у Кира не было флота, эллины ближайших
островов вплоть до эпохи Дария были ограничены только в
использовании сельскохозяйственных угодий на противоположном, малоазий-
ском, побережье. Номинально это могло побудить их признать свою
покорность (Геродот, на первый взгляд, противоречит сам себе в во-

Карта 72. Восточная Греция

238
Глава 39а
просе об их независимости). Однако не следует сомневаться в том, что,
пока Милет, Самос, Хиос, Лесбос и Родос оставались фактически
свободными, восточные греки в достаточной степени сохраняли
предприимчивость. Понятно, что Сарды приобрели статус персидского
административного центра на западе и уже, вероятно, не могли предоставлять
таких возможностей для коммерческого и культурного обогащения, как
это было при Крезе.
Античные источники единодушно свидетельствуют о наличии
царской власти в ионийских городах в эпоху миграций. Но, видимо,
существовала она, как правило, недолго, а редкие упоминания о ее
сохранении, как, например, на Хиосе или в эолийской Киме, вряд ли могут
относиться ко времени позже конца «темных веков». Самое значительное
напоминание об этом представляет собой фамильное имя Басилидов,
которое удержалось в таких местах, как Эфес и Эрифры, и наделяло его
носителей большим престижем и определенными властными
полномочиями вплоть до Vu в. до н. э. На Лесбосе в том же самом веке
представители семьи основателя (Пенфилиды) также, похоже, обладали
властью. На Самосе политическое господство, по всей видимости, перешло
в руки землевладельцев {геоморов) после убийства тирана в конце Vu в.
до н. э.; переворот был осуществлен по возвращении экспедиции из Пе-
ринфа (новая самосская колония в Пропонтиде); многое в этом
вопросе, однако, остается неясным: была ли это борьба между
социальными классами или между политическими группировками
землевладельцев? И вообще, не было ли в это время здесь слишком мало крупных
землевладельцев, чтобы они смогли организовать олигархическое
правление? Из истории Милета до нас дошли рассказы о гражданской
смуте и злодейских преступлениях, а имена, присвоенные политическим
группам позднейшими писателями, наводят на мысли, с одной
стороны, о богачах, а с другой — о представителях художественных или
ремесленных профессий (а также, возможно, о подчиненном туземном
населении); известно, что для прекращения этого конфликта
призвали третейскую комиссию с острова Парос, арбитражное решение
которой по-новому организовало общину, доверив дело управления
государством тем крестьянам, чьи земельные участки содержались в хорошем
состоянии (тем самым была установлена умеренная олигархия,
которую вряд ли можно ассоциировать с обладателями несметных
богатств). Мы не знаем, когда зародились все эти проблемы; и, если они
предполагали классовую борьбу, мы не в состоянии установить в
точности состав противоборствующих сил и ответить, к примеру, на такие
вопросы, как: существовал ли уже в это время богатый торговый класс
отдельно от класса земельных собственников, или: сформировалась ли
уже огромная масса городской бедноты. В Милете, как и на Самосе, все
эти проблемы обозначились вслед за уничтожением тирании (а
именно тирании Фоанта и Дамасенора)3.
3 О конфликтах на Самосе и в Милете см.: D 49: 7 ел.

Восточные греки
239
Два вывода со всей очевидностью следуют из литературных (и в
меньшей степени из эпиграфических) источников. Во-первых, начиная
с конца Vu в. до н. э. тиранические режимы становятся обычным
явлением для Восточной Греции, и — на это намекает Аристотель —
захват власти для тиранов облегчался здесь тем, что основное
должностное лицо города наделялось широчайшими полномочиями на
длительные промежутки времени. Нет нужды рассматривать эти тирании
в качестве некой стадии в процессе нормального движения от
правления немногих к определенной форме демократии; во времена быстрых
социальных и экономических перемен потребность в сильной
исполнительной власти может оказаться непреодолимой. Второе соображение
связано с филами. Четыре древних ионийских филы, что бы ни
означали их названия на начальном этапе (Гелеонты — лучистые? Эгикореи —
козопасы? Аргады — ремесленники или земледельцы? Гогиеты —
воины или юноши?), как кажется, не дают никаких статусных оттенков
значения, и до сих пор наши ограниченные знания позволяют для
ранних времен связывать их, по крайней мере, с южной и центральной
Ионией (Милет, Самос, Эфес, Теос, но не с Фокеей — мы это увидим, —
в чьей колонии Лампсаке были в ходу иные названия фил); к ним были
добавлены две новые филы, чье появление, видимо, связано со
значительным приростом гражданского корпуса (Бореи и Энопы).
Существование этих фил для Самоса подтверждается источниками из Перинфа,
основанного около 600 г. до н. э.; однако на самом острове названия
фил, обнаруженные в более поздних источниках, оказываются
совершенно иными, а в Эфесе старые ионийские филы превратились в
подразделения единой филы Эфесиев, рядом с которой возникли новые (с
территориальными именами, по крайней мере, некоторых из них). Эта
реорганизация случилась в Эфесе задолго до того времени, когда
писал Эфор (IV в. до н. э.), а на Самосе, очевидно, — после 600 г. до н. э.
Основываясь на том допущении, что наличие древних ионийских фил
датируется в Эфесе временем его независимости, т. е. до установления
лидийского и персидского контроля, данное изменение было приписано
современными исследователями тиранам первой половины VI в. до
н. э.; в этом случае мы можем видеть в такой реорганизации
значительное расширение гражданского коллектива за счет включения в него
греков-метеков и греков-иммигрантов, не говоря уже о местных
жителях негреческого происхождения; такая реорганизация фил могла
произойти отчасти на территориальной основе4. В то же самое время
реформа на Хиосе, засвидетельствованная хорошо известной
«конституционной» стелой, учредила новый совет, в который входили 50 членов
от каждой филы, что значительно усиливало власть демоса5. Для Ми-
лета не обнаружено никаких аналогичных преобразований в
структуре старых фил (прежние названия сохранялись), а политическая борь-
4 D 84; D 82.
5 D 56; D 74.

240
Глава 39а
ба оставалась характерной чертой этого города в течение всего VI в. до
н. э. Однако в Эфесе совершенно определенно, а также, возможно, кое-
где еще в Ионии такие реформы могли иметь своим результатом
расширение гражданской базы и демократизацию политической власти как раз
в ту эпоху, когда великая экспансия торговли и ремесленного
производства поменяла всю структуру общества, первоначально
ориентированного на земледелие. Развивающиеся социальные группы могли
относиться к тиранам как к некоему средству, с помощью которого можно
ускорить назревшие изменения; при том что сами эти перемены, по всей
видимости, не устраняли потребности в тиранах, поскольку нам
известно больше полудюжины имен тех, кто друг за другом управлял Эфесом
в течение большей части VI в. до н. э. Самые ранние из них, во всяком
случае, должны были истреблять оппозицию, если судить по историям,
рассказывавшимся позднейшими писателями; подтверждение этому
находим также и у Геродота (V. 92) в рассказе об иносказательном совете
милетского тирана Фрасибула Периандру — обрывать возвышающиеся
над другими колосья нивы и выбрасывать их, пока не будет уничтожена
самая красивая и густая ее часть; при более поздних тиранах изгнанию
подвергся эфесский гражданин Гиппонакт, чьи язвительные
сатирические стихи с множеством местных и негреческих элементов служат для
нас наилучшим признаком многоязыкого общества, в какое
превратился греческий полис Малой Азии после середины VI в. до н. э.
Интерес, пробудившийся у позднейших эллинских писателей к
стихам Алкея, позволяет бросить взгляд на проблемы, характерные для
Митилены первой половины VI в. до н. э. После низвержения
олигархии Пенфилидов насилие на Лесбосе укоренилось в качестве основного
метода разрешения конфликтов, а междоусобная борьба стала
обычным делом. Некий Меланхр, захвативший тираническую власть, не
смог долго противостоять враждебному союзу влиятельных
аристократических семей и был убит (около 610 г. до н. э.). Однако его преемник
Мирсил заручился поддержкой со стороны представителей умеренных
политических взглядов, таких как Питтак, и смог удержаться у
власти, хотя Алкей и его друзья, изгнанные из города, составляли
заговоры в безуспешных попытках свергнуть тирана. Смерть Мирсила Алкей
встретил с ликованием. Радость, впрочем, была недолгой. Дело в том,
что власть из рук народа Митилены получил Питтак (избран эсимне-
там), который прославился, убив предводителя афинян Фринона в
войне за обладание Сигеем, расположенным при входе в Геллеспонт, так
что Алкей с единомышленниками вновь был изгнан и на чужбине
продолжал плести интриги и строить планы возвращения. Питтак правил
сдержанно, изменяя скорее законы, нежели конституцию, а когда
политические противники попадали в его руки, обращался с ними
милосердно. Властные полномочия он сложил с себя через десять лет,
добровольно покинув Митилену6.
6D75.

Восточные греки
241
Рис. 3 7. Реконструкция города Смирны конца VII в. до н. э.,
выполненная Р.-В. Николасом; см. также рис. 54, 56 (публ. по: D 24: 15)
П. Материальные свидетельства
Материалы VIII в. до н. э. определенно указывают на значительный
рост населения в греческом мире в целом. В этих условиях в местах
ионийской миграции, где городская зона была ограничена,
строительство новых домов для поселенцев должно было превратиться в
настоящую проблему. В VII в. до н. э. реконструкции подверглась Смирна
(рис. 31), что выразилось, очевидно, в появлении идущих по оси
«север—юг» параллельных улиц с регулярно построенными
вместительными домами; основная жилая зона оказалась сосредоточенной на
полуострове, замкнутом в кольцо массивных стен; части же населения
пришлось селиться за пределами этого отгороженного пространства7.
7D24.
16. Заказ №К-7530.

242
Глава 39а
Данный пример интересен, между прочим, еще и тем, что он
показывает одну из форм того, как публичная власть могла игнорировать
права собственности. В Милете, где полуостров с жилой зоной был
более просторным, архаическое поселение, как теперь нам известно,
до разрушения в 494 г. до н. э. распространялось на достаточно
большое расстояние к северу и югу от храма Афины; здесь также, по
крайней мере, с VI в. до н. э. обнаруживаются параллельные улицы с
прочными домами, хотя для поселения, возникшего в VIII в. до н. э. в
полумиле (приблизительно 800 м) к югу от Милета на холме Калабактепе,
в целом характерна более иррегулярная застройка8. Утверждение, что
в Эфесе сеть улиц была реорганизована в связи со строительством
архаического храма Артемиды, до сих пор воспринимается как простая
догадка; что касается других городских центров, таких как Иас на
Карийском побережье, то для них легче установить само наличие
архаического поселения, нежели определить их генеральный план. Наши
данные по городским планировкам в самом деле весьма скудны, если
не брать в расчет Смирну; однако мы, вероятно, вполне обоснованно
можем предположить, что в VII в. до н. э. процесс урбанизации в
Ионии был отмечен значительными успехами. Особого внимания
заслуживают два небольших археологических места. В Эмпорио, что на
юге Хиоса, раскопанные жилища оказались простой формы и
рассеянными по всему склону холма; это поселение, конечно, не являлось
городом и возникло весьма рано (к концу VII в. до н. э. данное место
было уже заброшено)9. Большее удивление вызывает поселение около
Врулии на южной оконечности острова Родос10. Здесь часть мыса,
обращенную к морю, отгораживала от материка оборонительная стена
длиной порядка 300 м, напротив которой почти на всем ее протяжении
были возведены прямоугольные дома; внутри стены расположились
более короткий ряд домов, строение башенного типа, возвышающееся
над святилищем, а также открытая площадка на самой вершине
холма. Судя по всему, впервые это место было занято до середины VII в.
до н. э.; поселение существовало на протяжении ста лет или около того.
Поселок этот, вероятно, являлся сторожевым постом и в любом случае
имел полувоенный характер.
Если о развитии жилищного строительства в архаической Восточной
Греции мы можем сказать не особенно много, то еще меньше
информации мы имеем о тех изменениях, которые происходили в это время
на бытовом уровне. Ванные, кажется, вошли в употребление в
ионийских домах в VQ в. до н. э.; с ростом торгового оборота стала
ввозиться утонченная столовая керамическая посуда и увеличился ассортимент
вин; а там, где строились основательные двухэтажные здания, быт, без
сомнения, оказывался более комфортным. В конце архаического
периода производство терракотовых саркофагов (те из них, которые распи-
8 D 61. ,0 D 60; САН Ш. I2: 784, рис. 87.
9 D 22; САН Ш. I2: 753, рис. 76.

Восточные греки
243
Рис. 32. Реконструкция Южной стой в Герейоне, Самос.
Конец VII в. до н. э. (публ. по: G. Gruben. Athenische Mitteilungen 72 (1957):
илл. 7; ср.: H 32: 280)
саны красками и известны как «клазоменские», производят весьма
эффектное впечатление) свидетельствует о стремлении обеспечить
умершему соответствующие условия в его последнем пристанище11.
Помимо длинного узкого храма в самосском Герейоне мы почти
ничего не знаем о святилищах Восточной Греции до Vu в. до н. э.;
остается констатировать, что даже престижные строения, относящиеся к
этому веку, такие как 60-метровая стоя (крытая колоннада) в
Герейоне (рис. 32), представляли собой довольно простые конструкции, не
имевшие особых украшений12. Первые храмы с каменными колоннами,
выполненными в еще пробном архитектурном ордере, появляются в
ионийских городах, по всей видимости, лишь к концу этого века, так
что об ионийцах данного времени мы могли бы составить впечатление
как о людях, которые думали прежде об удобствах для самих себя,
нежели для своих богов; баланс, однако, был восстановлен в середине
VI в. до н. э. при сооружении гигантских храмов.
Ионический ордер по сравнению с дорическим ордером
материковой Греции сложился с запозданием, и лишь в упомянутых огромных
каменных храмах Ионии были сформированы узнаваемые
архитектурные правила. Очевидно, благодаря оригинальному самосскому дипте-
ру [греч. «двукрылый» — наиболее сложный тип храма, окруженный
двумя рядами колонн], заложенному, возможно, незадолго до 560 г. до
н. э., в практику храмового строительства вошел неф [вытянутое
центральное помещение, в котором собственно и располагается святилище];
11 D 32; D 33.
12 D 95: 50, 47 ел.; D 32: 21-23, 27, 280.
16*

244
Глава 39а
это значительное сооружение не только пробудило в эфесцах дух
состязательности на архитектурном поприще, но и послужило образцом
архитектурных форм для Хиоса13. Длина диптера составляла 105 м,
ширина — половину длины; двойная внешняя колоннада, широкий
портик с колоннами, внутренние колоннады — всё это создавало
ощущение настоящего леса из колонн. Это святилище погибло в пожаре и в
конце VI в. до н. э. было заменено еще более мощным храмом,
призванным превзойти знаменитое «чудо света», построенное в Эфесе,
однако этот второй самосский диптер так и не был закончен14. Одна из
проблем, с которой столкнулись строители, была связана с топким
грунтом вдоль реки Имбрас, чье русло необходимо было отвести в
другую сторону; по-видимому, эта работа была выполнена самосским
инженером Феодором, которого приглашали также в качестве
консультанта в Эфес. Храм Артемиды в Эфесе был спроектирован так,
чтобы размерами несколько превзойти первый самосский диптер; храм был
украшен обильными мраморным резным орнаментом и скульптурой,
правильными ионическими капителями с завитками (волютами), а
также колоннами [с фигурными рельефами]. Последние были получены от
Креза, царя Лидии, в качестве посвящения. Другой грандиозный храм
принадлежал оракульному святилищу милетцев в Дидимах15; по своим
масштабам он приближался к двум предыдущим гигантским строениям,
а по архитектурной изощренности конкурировал с эфесским Артеми-
сием; существовали, конечно, и другие храмы, как, например, в Фанах
на Хиосе, которые по обычным греческим стандартам представляли
собой выдающиеся сооружения16. Постройки из крупного камня и
мраморные храмы требовали хорошей организации и высокого инженерного
мастерства17. Огромные каменные блоки необходимо было
транспортировать, поднимать и подгонять (в Эфесе вес балок для архитрава
доходил до 40 тонн), а Феод ору приходилось демонстрировать виртуозное
владение угольником, нивелиром и токарным станком
(использовавшимся для работ над барабанами колонн в Герейоне), ибо позднее об этом
инженере говорили как об изобретателе названных инструментов. При
строительстве упомянутых сооружений технические приемы и резные
украшения развились настолько, что были с успехом применены в новой
архитектуре персидских столиц десятилетием или двумя позднее.
Места, давшие немало произведений архаического восточногречес-
кого искусства и мастерства, это самосский Герейон, Милет, Эфес и
Дидимы (оказавшиеся особенно плодотворными в области
скульптуры), а также некрополи Родоса; Старая Смирна и могилы в Клазоме-
нах и Питане богаты расписной керамикой, включая терракотовые
саркофаги; в Ларисе — местечке близ Герма — и на острове Нисире
13 D 20. 16 D 20: 171-187.
14 H 11: 236-243. 17 H 30.
15 D 42; D 37.

Восточные греки
245
производилась местная гончарная продукция, отличавшаяся
прихотливыми стилистическими изысками; раскопки в Сардах принесли
находки, которые в целом вписываются в представление о восточногрече-
ском искусстве, хотя иногда отличаются особыми творческими
манерами выражения; кроме того, восточногреческая керамика была
обнаружена в далеких заморских поселениях, таких как Навкратис и
Телль-Дефенне в Египте, Токра (Тавхиры) и Кирена в Северной Ас]>
рике, а также в черноморском регионе. Точка зрения, согласно
которой Иония (или шире — Восточная Греция), по сравнению с
материковой Грецией, занимала в области искусства лидирующее положение,
возникла более ста лет назад; однако во второй четверти XX века
данная идея подверглась сильной критике; в особенности ясным стало то,
что импульсы, шедшие с Ближнего Востока, передавались в Элладу
напрямую, а не через Ионию18.
В вазовой живописи геометрические декоративные мотивы и чаши
с птицами обнаруживают признаки общего стиля, который
распространился по всему восточногреческому региону еще до 700 г. до н. э., а
после этой даты мы находим вазы с птицами и вазы с розетками,
выполненные в более или менее стандартных типах, почти во всех частях
Восточной Греции. Начиная с середины Vu в. до н. э. повсюду в
Восточной Греции устанавливается очень характерный стиль вазовой
росписи, известный как «стиль дикого козла» (рис. 33)19. Он отличается
особыми формами сосудов (широкие кувшины для вина, тарелки с
декоративным тондо, блюда на ножках); помимо растительного
орнамента изделия данного стиля обладают ограниченным репертуаром
изображений животных в более или менее схематичных позах (по
преимуществу лев, сфинкс, грифон, бык, вепрь, олень, собака и заяц,
утка и — прежде всего — дикий козел, ряды изображений которого
часто охватывают по кругу всю вазу), которые наносятся в силуэтной
и контурной технике на светлую основу с некоторым
использованием дополнительного цвета. Довольно быстро мотивы и композиция
приобрели канонический характер, так что различные школы в вос-
точногреческом регионе не так легко отличить одну от другой;
существовали общие тенденции в развитии, хотя, вообще говоря,
использование насечки в изображениях животных охотнее применяли в
Северной Ионии, нежели на юге, в то же время мастерские на Хиосе
разработали свой собственный изысканный жанр, для которого были
характерны утонченные кубки особенной формы. В отличие от
аттических и коринфских ваз чаши стиля дикого козла вполне
удовлетворяли декоративным целям на временном промежутке от двух с
половиной до трех поколений, в течение которых данный стиль
доминировал среди столовой керамической посуды в Восточной Греции;
18 D 29; D 46; F 13.
19 H 29: 115-141; D 57.

246
Глава 39а
Рис. 33. Ойнохоя, выполненная в стиле «дикого козла», из Врулии,
Родос. Около 600 г. до н. э. Высота 30 см (Музей Родоса; публ. по: D 60:
илл. 16. 1)
нужно добавить, что по части композиции и форм не было почти
никакого движения вперед, изображения человеческих фигур
вводились вообще с большим трудом, а повествовательные сцены
отсутствовали совершенно. Изобразительные формы, впрочем, сами по
себе были весьма привлекательны, и к тому же они прекрасно
подходили в качестве вазовых украшений. В течение долгого времени
стиль дикого козла был известен исследователям преимущественно
по находкам с острова Родос, в силу чего он обычно упоминался под
другим общераспространенным названием — «родосский»; ныне,
однако, мы можем констатировать, что это был почти универсальный
для Восточной Греции стиль, родосская же продукция выглядит
сейчас более скромной в сравнении с изделиями некоторых других
ионийских центров.

Восточные греки
247
Во второй четверти VI в. до н. э. популярности стиля дикого козла
приходит конец. Хиос без какого-либо перерыва продолжает
производить свою особую утонченную керамическую посуду20. Однако пути
севера и юга Ионии в это время расходятся. На юге, от Самоса до
Родоса, заявляет о себе любопытный экспериментальный стиль,
известный под именем Фикеллура21. Здесь наиболее характерной формой
сосуда оказывается невысокая, «кряжистая» амфора [англ. «dampy
amphora»); декорирование задумано широко, часто с использованием
основного мотива, изолированного в пустом поле [т. е. в поле помимо
этого основного мотива нет другого декора]. Люди теперь
представлены в энергичном движении, их фигуры изображены в виде темных
силуэтов, внутренние детали пока еще не намечаются насечкой. И в
данном классе керамики родосская продукция отнюдь не
первенствует по красоте, хотя имя стилю дал населенный пункт, расположенный
именно на острове Родос. В вазовой росписи Северной Ионии
аттическое влияние оказалось сильней, и здесь возобладал яркий чернофигур-
ный стиль. Археологические находки показывают, что его родиной
были Клазомены и Старая Смирна, но определенное количество
материала данного класса было обнаружено в ионийско-карийском военном
городке в Телль-Дефенне, который, очевидно, прекратил свое
существование в 525 г. до н. э., когда Камбиз завоевал Египет22. Фигуры
сфинксов и птиц с человеческими головами обычно доминируют в
декоративных фризах на этих вазах. Впрочем, изображения плясунов
и вакханок встречаются здесь также довольно часто; иногда мотивы
заимствуются из греческой мифологии, хотя никакой
иконографической традиции, сравнимой с тем, что было в Афинах, здесь так и не
сформировалось. Небольшая, но характерная часть восточногреческой
гончарной продукции, найденная в Египте, была, возможно,
произведена на месте для постоянно проживавших здесь греков мастерами,
переселившимися из Восточной Эллады23; не исключено также, что
эмигранты из Северной Ионии после персидского завоевания
основали в Этрурии мастерские для производства расписной керамики24.
Однако взгляд, согласно которому этрусское искусство
сформировалось при значительнейшем ионийском участии, принадлежит тем
временам, когда Ионию рассматривали в качестве несомненного лидера
в изобразительной сфере; сейчас данная точка зрения
поддерживается не столь широко.
Расписные терракотовые саркофаги предоставляли художникам из
Восточной Греции больше места для их фигурного стиля на
расширяющейся кверху боковой стенке25. По всей видимости, эти саркофаги по-
20 D 22: 156-171; С 232: 57-63; D 233: 24-28; D 99: 67-73.
21 D 28; D 99 passim.
22 D 31; D 32; D 26.
23 D 17; D 19; A 7: 123, 137-139.
24 D 34; A 7: 203-205.
25 См. примеч. 11.

248
Глава 39а
явились в северной Ионии уже около 530 г. до н. э. и производились в
течение двух поколений. Образцы саркофагов были обнаружены на
Лесбосе и в регионе лесбосского культурного влияния на севере и на
Родосе на юге, однако главным центром их изготовления оставались
города в заливе Смирны, так что название «клазоменские саркофаги»
вполне оправданно применяется к данному классу предметов. Многие
декоративные элементы (включая фигуры животных) выполнялись в
стиле дикого козла, продолжавшем использоваться вазовыми
живописцами в районе нижнего Герма; но чернофигурный стиль (а порой и
краснофигурный) брал свое, начинали доминировать сцены,
изображавшие человеческие действия (езду на колесницах и сражения). Не
вызывает сомнения знакомство мастеров, изготавливавших эти
предметы, с современным им аттическим искусством; и хотя эти
саркофаги обнаруживают недостаток оригинальных идей, они одновременно
показывают, что художники владели мастерством композиции более
высокого уровня, чем это позволяли продемонстрировать вазы.
Восточных эллинов, прибывавших в Египет, должно было поражать
обилие скульптур, которое они здесь видели. Однако это вряд ли
побуждало их немедленно приступить к подражанию в данной сфере; и
лишь после того, как в употребление вошел белоснежный наксосский
мрамор, и скульптурная традиция утвердилась на Кикладах, греки
всерьез обратились к изготовлению полномасштабных статуй. В
особенности их занимала возможность передачи драпировки с акцентом
на косо падающих и расходящихся лучами из одной точки складках;
тема подола, плотно обтягивающего ноги, была привлекательна не
только в отношении мраморных статуй, но и в случае пластических
терракотовых ваз, производившихся в южной Ионии и на Родосе. На
Хиосе существовала знаменитая скульптурная школа, если судить по
литературным источникам, в которых называется целая семья
скульпторов (Миккиады, Архерм и его сыновья Бупал и Афинид), чья
деятельность охватила большую часть VI в. до н. э. и оставила след в
центральной Эгеиде и в Афинах. Есть все основания предполагать, что это
была модная школа, развивавшаяся в основном для Эгеиды русле.
Скульптурный стиль Самоса, Милета, как показывают находки второй
и третьей четверти VII в. до н. э. из этих городов и из Дидим,
отличался более своеобразными чертами; он, вероятно, представлял собой
характерный восточногреческий стиль. Здесь скульпторы не
испытывали такой непреодолимой тяги к анатомии атлетической мужской
фигуры и лежащему в ее основе остову, как это было на другой
стороне Эгейского моря; действительно, восточногреческие мужчины
представлены в этих статуях вполне упитанными, обильно
задрапированными и нередко сидящими, и выглядят они из-за этого не менее
величественно. Восточногреческая скульптура поверхностна, ибо не
интересуется тем, что скрывается под покровами. Простые формы
сферы и цилиндра (либо куба — в случае с сидящими фигурами) придают
связанность всей конструкции, что наиболее ясно видно по головам и

Восточные греки
249
полам одежд; а эффект изгибающихся плоскостей усиливается
благодаря контрасту между обманчиво неприхотливыми неукрашенными
поверхностями и обворожительными чертами лица или утонченными
бесконечно повторяющимися узорами. От этих скульптур исходит
ощущение пыпшости, порой чувственности, а иногда даже и
экстравагантности26.
В иных видах искусства восточные эллины были не менее
оригинальны в собственных трактовках форм и в технических приемах, о
которых они узнавали от своих соседей или заказчиков. Некоторые из
самых превосходных предметов из слоновой кости VII в. до н. э.,
найденных в материковой Греции, несут на себе явные признаки восточ-
ногреческого либо лидийского происхождения — голова из Перахоры,
«Аполлон» со львом из Дельф, — а в самой Восточной Греции в ходе
археологических исследований святилищ были обнаружены как импор-
ты с Востока и из Египта, так и характерная продукция местных школ:
лучше всего известны изделия из слоновой кости из жертвенного
фонда в Эфесе, а также приспособления для игры на лире в виде
коленопреклоненного юноши с Самоса27. Незадолго до середины VI в. до н. э.
восточногреческие мастера познакомились с восточными техниками
резьбы по твердому драгоценному камню для изготовления гемм с углубн
ленным изображением (интальи), открыв тем самым новый вид
искусства, который позднее был подхвачен и в других регионах Эллады28. В
области металлообработки значительных успехов достигла мастерская на
Самосе, производившая котлы в восточном стиле с головами грифонов29
(в данной сфере она состязалась с мастерскими на Пелопоннесе) и
женские пояса из бронзы во фригийском стиле, мода на которые была
ограничена ИониейЧ Талант Главка из Хиоса в деле художественной
обработки металла вошел в легенды, в то же время мастера с острова
Самос были пионерами пустотелой отливки из бронзы, а Феодор —
архитектор, скульптор, торевт [мастер ручной рельефной обработки
художественных изделий из металла, чеканщик, резчик] и резчик гемм —
своей универсальностью предвосхитил гениев Ренессанса31.
Пристально вглядываясь в восточногреческое искусство, мы не
можем пройти мимо того факта, что, несмотря на местные варианты
и различные отклонения, здесь существует несомненная гомогенность
как в формах, так и в тенденциях развития. Так, например, следует
отметить, что стиль дикого козла появился более или менее
одновременно в разных частях Восточной Греции, и он к тому же
характеризовался удивительным единообразием. В VI в. до н. э. остров Хиос и
северная Иония отклонились до некоторой степени от общего пути
26 D 39; D 94; H 19: 68-72, 87-88, 160-161; H 66: 70-86.
27 D 38; D 41.
28 H 15; H 16: гл. 4.
29 H 44; H 45.
30 D 22: 214-221; A 7: 90-91.
31 H 60: № 261-293.

250
Глава 39а
либо заняли посредническую позицию в контактах с новыми
движениями, исходившими с другой стороны Эгейского моря. Однако
по-прежнему сохранялись особая система форм и особый этос, которые следует
охарактеризовать как восточногреческие, и в целом, кажется, мы с
полным основанием можем говорить о неком художественном «койне».
Для восточных греков искусство оставалось явлением, выполнявшим в
большей степени декоративные функции и в меньшей —
интеллектуальные, по сравнению с тем, что было в Афинах. Оно не служило
средством для повествования и способом передачи легенд, которое могло бы
соперничать с литературными жанрами; кроме того, оно не стремилось
к тщательному исследованию структуры человеческой фигуры во всех
ее деталях. Восточногреческие вазописцы были в большей степени
озабочены достижением гармонии между формой сосуда и его
декоративным рисунком, нежели созданием каких-то более значительных картин
в миниатюре. В то же самое время восточные греки в своих творениях
отнюдь не ограничивались мелкими масштабами, о чем ясно
свидетельствует рассказ об огромном медном кратере, посвященном Колеем в
самосский Герейон из своей прибыли, полученной в результате
путешествия в Тартесс (Геродот. IV. 152), фрагменты колоссальных статуй,
найденные в том же святилище, скульптурная группа целой семьи,
созданная Генелеем Самосским (сохранилась сигнатура на этой статуе)32,
и, конечно же, громадные храмы середины VI в. до н. э. С
исторической точки зрения, впрочем, наибольший интерес представляет
осознанная приверженность восточных греков некой общей традиции в
искусстве, которая их не только объединяет, но и отделяет от остальных
эллинов. Во всей архаической Греции мы больше не найдем другого
художественного койне, сравнимого с восточногреческим по
территориальному размаху; причем это восточногреческое койне не было
исключительно ионийским, поскольку Родос, а до некоторой степени
также и Эолида принимали в нем участие. Родос, который некоторое
время назад благодаря лучшей археологической изученности казался
наиболее продуктивным центром, по крайней мере, в сфере вазовой
живописи, в настоящее время не рассматривается в качестве центра,
откуда исходили новые идеи; также и Хиос стремился занять свое
собственное место несколько в стороне от общего движения. Если бы
перед нами была поставлена задача назвать тот ионийский город,
который являлся лидером в процессе создания художественного койне, то
выбор между Милетом и Самосом было бы сделать весьма
затруднительно, поскольку мы располагаем значительно меньшим объемом
материала, чем для этого требуется. Впрочем, быть может, нам не
следует искать одного единственного лидера; Самос, Милет и Эфес вместе
образовывали культурное средоточие Ионии; вместе они смогли,
сотрудничая и соревновнуясь, стимулировать развитие тех
художественных течений, которые впоследствии завоевали признание других вос-
32 D 39.

Восточные греки
251
точных греков, тем самым эти города способствовали формированию
общего стиля. Готовность, с какой родосцы освоили этот стиль,
косвенно свидетельствует о том, что к этому времени их культурные связи с
ионийскими городами были уже настолько прочными, что в торговых
отношениях с Левантом и Египтом сами они стали ассоциироваться с
ионийцами.
В VI в. до н. э. восточногреческие мастера работали, по-видимому,
также и в центрах в глубине материка, если судить по дворцовому
искусству Сард, по фрагментам стенных росписей, найденных при
раскопках в Гордии, и, возможно, по восточногреческому влиянию,
обнаруживаемому в гравировке на фригийских могильных памятниках. Особый
интерес представляют открытые недавно окрашенные терракотовые
желобчатые пластины с изображением грифона и иранского всадника
из Дювера (район южной Фригии)33. Они датируются приблизительно
третьей четвертью VI в. до н. э. и относятся к классу облицовочной
терракоты, широко распространенному в восточногреческой области. В
данный период этот вид терракоты наряду с окрашенными рельефами,
изображающими пиршества, сцены колесничных выездов и хищных
животных, образовывал особый восточногреческий художественный
жанр34. В этом регионе юго-западного анатолийского плато к югу от
центральных районов Фригии было найдено несколько черепков
импортированных восточногреческих горшков архаического времени35, имеются
также другие вероятные указания на связь с греческим миром, как,
например, название Келены, под которым был известен город (совр.
Динар), через который некогда пролегал путь Ксеркса (Геродот. VÛ. 26).
Кроме того, сходство этой области с восточногреческим регионом
обнаруживается в разнообразии форм и мотивов глиняной посуды. Так
что всё это, на первый взгляд, позволяет думать об ионийском
проникновении в верховья Меандра в Vu и VI вв. до н. э. Для расписной
керамики южной Анатолии в эпоху железного века, впрочем, весьма
вероятно наличие сильной местной традиции, которой все эти мотивы
вполне могут соответствовать без каких-либо значительных отклонений; к
тому же можно постулировать связи этой традиции с керамикой Лидии
и внутренней Анатолии. Было бы преждевременно утверждать, что уже
до персидского завоевания ионийцы глубоко проникли в юго-западную
Анатолию; с другой стороны, имеющиеся данные вряд ли позволяют
говорить о том, что восточные эллины участвовали в формировании
западно-анатолийского художественного стиля36.
Пластины с иранским всадником из Дювера свидетельствуют, по
всей видимости, о том, что восточногреческое искусство вошло в моду
у новых мастеров; в последние годы наши данные пополнились
скульптурными рельефами и даже настенными росписями (из Гордия и
северной Ликии); в обоих случаях восточногреческие художественные
33 D 1; D 88. Μ В 10; D 67; D 70.
34 D 3. з6 D 68.

252
Глава 39а
формы оказывались определяющими в иконографии, но при этом они
были приспособлены к стилю жизни местных властителей или
персидских вельмож. Эти изделия, однако, уводят нас за пределы
хронологических границ этого тома.
III. Заморская экспансия
восточных ГРЕКОВ
В течение нескольких столетий, последовавших за появлением
греческих городов на побережье Малой Азии, поселенцы смогли прочно
закрепить за собой окрестные территории в глубине материка, так что
земля, которую они считали своей, простиралась теперь на расстояние двух
дней пути в сторону от моря; промежутки между отдельными городами
также были распределены. Яркий пример представляет собой Милет.
Геродот (I. 18 и VI. 20) говорит о трех отдельных участках милетской
территории: о собственной земле милетцев (полуострова, на котором
находился сам город и святилище Дидимы), о Гиперакрии (горной
местности к востоку от Милета) и о долине Меандра, простиравшейся по
другую сторону залива. Но мы также знаем о милетском владении Фива на
мысе Микале и в районе Паниония; кроме того, уже на ранней стадии
колонизации, вопреки обычной для этого времени практике, острова,
лежащие перед милетским побережьем, были захвачены этим
материковым городом. В первой половине VII в. до н. э. Милет, очевидно,
устремил взгляд в сторону Геллеспонта, и весьма логично было бы связать
ионийскую колонизацию в северо-восточном направлении с тем
обстоятельством, что ионийские сухопутные границы были блокированы новой
лидийской державой Гига. Однако такое объяснение может быть
признано удовлетворительным лишь наполовину. Еще до конца VDI в. до н. э.
Митилена распространила свое влияние на материк в районе к югу от
Дарданелл, а чуть позже Митилена и Хиос основали поселения на
фракийском берегу; так что лидийская агрессия, очевидно, была не
единственной причиной восточногреческой экспансии, а в случае с Хиосом у
нас есть основания предполагать, что цель такого расширения носила
экономический характер.
Восточные эллины присоединились к общегреческой колонизации
достаточно поздно; к тому же они не были на первых ролях в
торговле с Ближним Востоком (см. выше, гл. 36а). Раскопки в Тарсе и Аль-
Мине показали присутствие в этих местах греческих торговцев в VIII в.
до н. э., еще до ассирийского завоевания, однако, в основном, они
прибывали сюда из Евбеи. Лишь в VU в. до н. э., судя по найденной здесь
глиняной посуде, восточные эллины начинают доминировать среди
других греков, что помогло превратить эти места (а также — в меньшей
степени — Мерсин и Телль-Сукас) в важные порты (см. выше, с. 20—25).
Обилие кипрских вещей, обнаруженных при раскопках на Самосе и
Родосе, позволяет говорить о том, что в VII в. до н. э. Кипр был вовлечен

Восточные греки
253
в торговлю с Восточной Элладой37 (и, без сомнения, обеспечивал ее
металлом); за отсутствием надежных археологических свидетельств из
соответствующих мест мы должны предварительно отнести именно к
этому периоду основание тех городов в Памфилии и Киликии на
южном побережье Малой Азии, которые были известны как греческие
колонии и которые могли предоставлять пристанище для кораблей,
направлявшихся из Эгеиды на Кипр или в Левант: Нагид и Келенде-
рида (основаны самосцами), Сида (основана предположительно
выходцами из эолийской Кимы), Фаселида и Солы (основаны родосцами, при
этом жители Фаселиды вскоре оказались полноправными
участниками в деле учреждения Элления в Навкратисе), Гольмы (неясного
происхождения). Археологически эллинский характер данных поселений
подтверждается очень слабо, однако монеты классического периода и
литературные источники свидетельствуют о том, что эти приморские
города вполне осознавали свое греческое происхождение.
Первоначально Египет представлялся далеким малодоступным
краем. По своей ли собственной инициативе или по наущению Гига одетые
в бронзовые доспехи ионийские и карийские наемники появились в
районе Дельты около 660 г. до н. э. и были взяты на службу Псамме-
тихом I, который вскоре поселил значительную их часть в лагерях на
берегах Пелусийского устья Нила; Геродот (П. 154) утверждает, что они
были первыми чужеземцами, поселившимися в Египте, в то время как
недавние раскопки некоторых памятников в восточной части Дельты
свидетельствуют о том, что восточные греки постоянно проживали здесь,
по крайней мере, с VI в. до н. э. Ионийско-карийскую гвардию Амасис
перевел в Мемфис; но ионийское присутствие в районе Дельты было
расширено благодаря основанию самоуправляющейся общины в
Навкратисе на Канопском рукаве Нила. Геродот (П. 178) говорит, что это
место было предоставлено Амасисом греческим переселенцам и
торговцам (следовательно, это произошло после 570 г. до н. э.); Страбон (XVII.
801), однако, сообщает, что Навкратис был основан милетянами,
воздвигшими укрепленный пункт в Дельте во времена Псамметиха, и,
действительно, археологические раскопки в Навкратисе позволяют
относить появление здесь греков к последней четверти VQ в. до н. э. (см.
выше, с. 53 ел.). Понятно, что смыслом существования этого поселения
служила торговля. Главным экспортируемым товаром было зерно,
хотя продукты промышленного производства, такие как льняное
полотно или папирус, также пользовались спросом в Элладе; напротив,
самым важным импортируемым товаром было предположительно
серебро, а рынок таких специфически эгейских продуктов, как вино и
оливковое масло, имел здесь, скорее всего,, ограниченный характер. Геродот
упоминает об Эллении в Навкратисе, основание которого было
совместным предприятием девяти городов Восточной Греции (из ионийских
городов — Хиоса, Теоса, Фокеи и Клазомен; из дорийских — Родоса,
37 В 146; D 85.

254
Глава 39а
Книда, Галикарнасса и Фаселиды; из эолийских — одной Митилены);
он добавляет, что милетяне, самосцы, а также эгинеты воздвигли здесь
свои особые святилища. Археологические находки в этом месте
(включая этнические наименования в вотивных [т. е. приносимых в храм и
посвящаемых божеству; то же, что и «вотивы»] надписях) и монетные
клады согласуются с геродотовским перечнем городов, принявших
участие в основании Элления. Ясно, что до персидского завоевания
(525 г. до н. э.) именно восточные эллины играли наиболее заметную
роль в греческой торговле с Египтом и что существенная доля в ней
принадлежала северной Ионии. Упоминание «отцом истории» об
участии в основании Элления некоторых южных дорийских городов
представляет особый интерес. Совместные действия восточных греков из
различных городов стали, по всей видимости, результатом скорее
непосредственной спонтанной кооперации, нежели предварительного
соглашения между самими городами, хотя то обстоятельство, что
Геродот упоминает Родос так, как если бы это был один город, наводит
на размышления. Но это свидетельствует о наличии чувства единения
и общей цели у восточных греков, что корреспондирует с
художественным койне, о формировании которого было сказано выше. Осознание
своей принадлежности к некой общности, вероятно, было присуще
восточным грекам в целом, а свойственная им готовность к кооперации
могла быть связана с совместными предприятиями в Леванте в
предшествующий период. Подобное сотрудничество составляло своего
рода фон в процессе развития рынков, и это должно было повлиять
на ход ионийской колонизации.
Имеются признаки заинтересованности ионийцев в освоении
североафриканского побережья Ливии и Нумидии. Но всё же двумя самыми
важными для ионийцев колониальными направлениями оставались
северо-восток и дальний европейский запад; в каждом из двух
случаев существовал какой-то один город, сохранявший за собой лидерство
по этой части (см. выше, гл. 37). На северо-восточном направлении тон
задавал Милет, как он это мог делать изначально и в Навкратисе.
Латинские писатели называли этот город матерью 75 или даже 90
колоний; это несомненно преувеличение, но мы можем поименно назвать
до двух дюжин мест между Геллеспонтом и отдаленными берегами
Черного моря, основание которых связывается с Милетом. На
Черноморском побережье греческие опорные пункты появились во второй
половине Vu в. до н. э., а с течением времени весь этот регион оказался
усыпанным поселениями, причем по преимуществу милетского
происхождения. В конечном итоге наиболее процветающие из этих колоний
превратились в весьма многонаселенные города; можно предположить,
что граждане других восточногреческих полисов во множестве
присоединялись к колонизационным предприятиям Милета, поэтому
вполне закономерно, что через некоторое время на колонизуемых
территориях (особенно в Крыму) весьма продвинулись в своем развитии как
сельскохозяйственное, так и ремесленное производство. Сами греки,

Восточные греки
255
будь у них выбор, вряд ли бы предпочли эти районы в качестве мест
постоянного жительства; к тому же есть основание полагать, что, по
крайней мере, на северных берегах Черного моря регулярной
колонизации предшествовали торговые пункты или рыболовецкие стоянки,
которые обычно носили сезонный характер и лишь постепенно
превращались в городские общины. В VI в. до н. э. понтийские поселения
должны были придать новый размах всей восточногреческой морской
торговле. Зерно, соленая рыба и кожи, без сомнения, составляли
значительную часть товарного потока, как и каппадокийская красная охра,
халибская «сталь» и твердая древесина для мебели,
экспортировавшаяся с южного побережья. Понтийские колонии отличались в этом
отношении от возникших ранее поселений в Сицилии и Южной Италии,
поскольку они в большей степени давали такую продукцию, которая не
производилась в собственно греческих землях, и были способны
поставлять необходимые предметы потребления в значительных
объемах. Всё это не могло не оказывать воздействия на экономический
баланс самих восточногреческих городов.
В направлении дальнего запада доминирующей силой оставался
северный ионийский город Фокея, чье полуостровное положение
подвигало горожан к активной морской деятельности, если они хотели
добиться процветания. Фокейцы, возможно, были не первыми
греками на дальнем западе — Геродот рассказывает нам (IV. 152), что Колей
с Самоса волею судьбы оказался здесь первооткрывателем, обнаружив
при этом в Тартессе, по ту сторону Гибралтарского пролива, богатый
рынок металлов (серебра и несомненно бронзы); случилось это,
очевидно, около 638 г. до н. э.; кроме того, имеются сведения о возможной
активности родосцев на северо-восточном побережье Испании и в
устье Роны. Однако именно фокейцы завоевали доверие у Аргантония,
царя Тартесса, и в течение многих лет обладали здесь монополией на
торговлю металлами. При этом они не отказывались от создания
земледельческих самодостаточных поселений там, где это было возможно.
Основанная ими около 600 г. до н. э. Массалия (Марсель) со временем
превратилась в один из самых крупных городов, и мы можем назвать
более дюжины колоний, выведенных фокейцами или массалиотами на
побережье между Гиелой (Элеей) в Южной Италии и Менакой близ
Гибралтарского пролива. С другой стороны, Эмпорий [греч. «порт»,
«торговый центр»; совр. Ампурьяс) на северо-восточном берегу
Испании самим своим именем показывает, что он осознанно был заложен
именно как торговая стоянка на противоположной от Массалии
стороне Лионского залива. В этих водах фокейцы ходили торговать на пя-
тидесятивесельных военных кораблях, и это могло означать, что
государство принимало самое непосредственное участие в торговых
предприятиях своих граждан на западе (Фукидид рассказывает о фо-
кейцах, которые, имея флот, победили здесь карфагенян). В своем
повествовании о деяниях фокейцев Геродот (I. 163—167) обращает особое
внимание на то обстоятельство, что они первыми среди эллинов пусти-

256
Глава 39а
лись в дальние путешествия и открыли многие моря; а после того как
незадолго до 540 г. до н. э. (см. выше, с. 236) население самой Фокеи,
в страхе перед персами покинувшее ее, усилило свое поселение в Ала-
лии на Корсике, моря к западу от Мессинского пролива были, по всей
видимости, наводнены фокейцами в течение пяти лет, вплоть до того
как они, одержав «кадмейскую» победу над превосходящими силами
этрусков и карфагенян в битве при Алалии, понесли крупный урон в
живой силе; эти потери положили предел их агрессивности. Но если с
этого времени фокейцы уже не представляли собой отдельной
политической силы, то их колонии продолжали существовать, а Массалия и
зависимые от нее города доставляли основные жизненные блага,
ассоциировавшиеся с эллинским образом жизни, местному населению
южной Галлии и продвинули свою торговую деятельность вверх по
долине Роны; не исключено также, что они проложили путь до Сены,
по которому доставляли олово.
Здесь мы вновь можем высказать догадку, что, хотя лишь один
ионийский город сохранил за собой лидерство в деле колонизации,
граждане других полисов также принимали участие в заселении колоний; в
данной связи отметим, что на этом побережье основным эллинским
божеством была Артемида Эфесская. Карийцы также могли принимать
участие в колонизационных предприятиях восточных греков — как в
районе Черного моря, так и на западе; в этих местах, в частности, как
будто бы фиксируются карийские топонимы, к тому же недавние
археологические открытия показывают, что карийцы в действительности были
гораздо более восприимчивы к эллинской культуре, нежели это
считалось до сих пор. При всем том, однако, если судить по находкам,
дальний запад был не столь привлекателен для восточногреческих торговцев,
как Навкратис или понтийские колонии; перспектива неизбежной
конкуренции с Карфагеном сама по себе не могла способствовать здесь
греческой торговле, так что фокейцы в этой связи воспринимаются как
необычайно целеустремленный и бескомпромиссный народ.
Поражает, что все эти смелые предприятия восточных греков в
Египте, в Понтийском регионе и на дальнем западе, по всей видимости,
осуществлялись в одно и то же время — ближе к концу VII в. до н. э.
(значительное количество товаров, ввозившихся из Восточной Греции и
обнаруженных в Телль-Сукасе — порту, обслуживавшем Хаму в Сирии, —
также восходит к этому периоду, но в Аль-Мине картина была, судя по
всему, совершенно иной, так что всё это, возможно, отражает
превратности ближневосточной истории)38. Не похоже, чтобы этот
стремительный рост колонизационной активности в сколько-нибудь значительной
степени был вызван лидийской угрозой; в основном, он проистекал,
вероятно, из понимания восточными греками тех грандиозных
возможностей, которые таила в себе торговая экспансия. Шестое столетие
должно было в очень значительной степени отличаться от седьмого.
См. выше: гл. Зба, п. Ш, п. V; А 7: 51—54.

Восточные греки
257
IV. ВОСТОЧНОГРЕЧЕСКИЙ РАСЦВЕТ
Решающая стадия заморской экспансии началась, очевидно, ближе к
концу VII в. до н. э. До этого времени в городах вряд ли существовал
тот тип коммерческого сообщества, который был бы способен
субсидировать рискованные предприятия, связанные с морскими походами,
и даже чеканная монета, призванная облегчить оплату услуг и
совершение торговых сделок, вошла в употребление совсем недавно. По всей
видимости, расширение торговли изначально зависело от людей,
твердо стоявших на ногах, но при этом способных видеть далеко вперед.
Однако неизбежным результатом должен был стать рост
профессионального торгового класса в тех восточногреческих городах, которые
принимали участие в этих предприятиях. Импорт металлов
способствовал развитию ремесла в широких масштабах; население, связанное с
мореплаванием, значительно увеличилось в числе, а необходимость
экспортировать товары предполагала значительное количество людей,
занятых в специализированных отраслях сельского хозяйства и в
ремесле, которое к тому времени достигло высокого уровня технического
мастерства. Всё это представляло собой фон того экономического
давления на социальную систему, при учете которого можно было бы
предвидеть упомянутые выше политические беспорядки и перемены.
Сарды превратились в важный центр для восточных греков (не
говоря уже о том, что это был источник финансирования для
политических изгнанников, пытавшихся вернуться к власти у себя дома, как,
например, поэт Алкей). Отсюда везли также электр [сплав золота с
серебром] и во всё больших объемах золото; так что о Сардах мы
можем думать, пожалуй, как о главном пункте восточногреческого
«общего рынка».
После того, как жители Хиоса основали поселение в Маронее на
фракийском побережье, они явным образом не принимали участия в
основном ионийском колонизационном движении. Однако
археологические открытия в Навкратисе и черноморских колониях показывают,
что на долю Хиоса приходилась значительная часть в торговле с
этими местами. Хиосская утонченная гончарная продукция и стандартные
амфоры для вина (рис. 34) легко узнаваемы, а большое количество
последних — показатель торгового присутствия хиосцев39. Во Фракии они
могли получать серебро (для приобретения египетского зерна) и рабов,
а также лес и дополнительные запасы вина. Рабов на Хиосе было
больше, чем в любом другом греческом государстве, за исключением
Спарты (об этом говорит Фукидид, см.: Vffl. 40); население полиса
достигло очень большой численности, так что в начале V в. до н. э. Хиос смог
выставить для ионийского флота при Ладе сто укомплектованных
людьми снаряженных кораблей (самое большое число,
принадлежащее одному полису). При этом объем зерновой продукции, производи-
*» D 30.
17 Заказ № К-7530

258
Глава 39а
Рис. 34. Хиосская амфора для вина из Смирны. Около 600 г. до н. э.
(публ. по: D 24: 16, рис. 4)
мой в полисе (даже с учетом небольшой равнины, которой Хиос
овладел на лежащем напротив материке рядом с Атарнеем и которую он
удерживал благодаря сделке с персами), далеко не соответствовал его
внутренним потребностям; и здесь, как представляется, мы имеем
пример продуманной организации использования экономических
ресурсов. Город отказался от автаркии. Интенсивное производство вина
в сочетании с добычей серебра позволило хиосцам использовать
рынки, открытые восточными эллинами, и ввозить к себе те товары, в
которых нуждалось разраставшееся население. В Эгеиде в целом, но
более всего, пожалуй, в Ионии это было время усиливающейся
специализации как в производстве различных видов материальных благ, так
и в их использовании. Преуспели не одни лишь Хиос и Митилена (а в
свое время также и южные дорийские города), поднаторевшие в
изготовлении вина в больших количествах. Знаменитыми стали шерстяные
ткани из Теоса и Милета, а тиран Поликрат импортировал отборных
животных, включая милетских баранов, чтобы улучшить самосскую
породу. Хиосцы торговали не только рабами, но еще и поставляли
евнухов в Эфес и к персам. Мы знаем о большом количестве торговых
специализаций, хотя совсем необязательно, что все они
сформировались в столь раннее время: губка с Родоса, мед из Карий, фиги из Кав-
на, шелка и изюм с Коса, смола из Колофона, ткани и смола
мастикового дерева с Хиоса, шафран из Эг, рыбопродукты из Миунта, мебель
из Милета40.
В 106; G 29: 136. В целом о ранней ионийской торговле см.: С 10.

Восточные греки
259
Геродот (I. 142—143) утверждал, что 12 городов, образовавших
ионийский додекаполис (двенадцатиградье), не только гордились
именем «ионийцы», но даже воздвигли общее святилище, назвав его Пан-
ионий [САН П. 23: 782, 802 ел.); при этом историк дважды упоминает
о совещаниях, проходивших здесь в периоды острых кризисов
(после падения Креза, когда Биант из Приены побуждал к массовой
эмиграции на Сардинию, а также во время агонии Ионийского
восстания). По этой причине создается ощущение, что 12 городов
сорганизовались в некий союз. Геродот, однако, говорит в подобных
выражениях и о дорийских городах юго-восточной Эгеиды, а
применительно к ним мы не слышим о каких-либо союзных мероприятиях в
политической сфере. В ходе недавних раскопок на месте Паниония
не обнаружено следов зданий архаического времени (ср.: САН TH. I2:
749 ел.), и кажется маловероятным наличие какого-то союзного
постановления о регулярных встречах на этом месте; кроме того, от самого
Геродота (I. 170) мы узнаём, что когда Фалес советовал гражданам
Ионии построить один общий дом для совещаний, то сделать это
предлагалось не в Панионии, а на Теосе. Представление о
существовании Панионийского союза кажется ныне не столь очевидным, как
о художественном и коммерческом койне более широкого
объединения восточных греков. Последнее, конечно, не означает, что все
города пребывали в согласии друг с другом. Для Милета, например, было
естественно враждовать с Самосом, чье расположение с
подветренной стороны позволяло ему чинить препятствия своему конкуренту в
деле морских перевозок; также и Хиос, расположенный с другой
стороны Самоса, бывал обычно в дружеских отношениях с Самосом и
во вражде с Эрифрами, лежавшими на противоположном берегу
материка. Но смена формы правления в любом из городов могла
привести к изменению его внешнеполитической ориентации; при этом
остается неясным, существовали ли более или менее постоянные
торговые и политические союзы между городами Ионии и полисами
старой Эллады.
Попытки определить численность населения восточногреческих
городов могут опираться на данные о площади лишь нескольких
полностью раскопанных поселений, на число триер, выставленное тем или
иным городом для общего ионийского флота в битве при Ладе, а в
отношении Эфеса — также на предполагаемое количество тех «тысяч»,
что составляли подразделения реорганизованных фил. Данные,
основанные на использовании первого метода, позволяют говорить о
весьма незначительном народонаселении в небольших городках,
расположенных на полуостровах и вряд ли имевших какие-либо пригороды, и
мы можем предположить, что очень в немногих из них численность
жителей доходила до 10 000. Второй метод дает более высокие цифры
для морских государств (не только 80 000, 56 000 и 48 000 для островов
Хиоса, Лесбоса и Самоса, но и 64 000 для Милета), тогда как третий ме-
17*

260
Глава 39а
тод (если он корректен в своей основе) позволяет говорить о 40 000 для
Эфеса41. В чем мы можем быть уверены, так это в том, что начиная
с конца Vu в. до н. э. восточные греки очень быстро прогрессировали
как в плане военно-политического влияния, так и в отношении
экономического процветания. Геродот, восхищавшийся великолепием Поли-
кратова Самоса и его морской мощью, говорит об ионийцах
(используя это имя в широком смысле) более раннего времени как о самом
слабом и незначительном племени среди эллинского народа; также и
Фукидид дает понять, что ионийцы лишь недавно вошли в силу, а
именно во времена, когда Кир Персидский покорил Ионию; в другом
месте этот историк отмечает, что только при Кире ионийцы
обзавелись своим флотом и установили господство на море у своих берегов
(I. 13. 6).
По Геродоту и Фукидиду, высшая точка в развитии Ионии
наступила в период тирании Поликрата. Для острова Самоса археологические
материалы в совокупности с литературными свидетельствами создают
ощущение всё возраставшего великолепия. На месте доисторического
поселения около реки Имбрас некая богиня, которую эллины
отождествляли с Герой, имела ритуальную купель и алтарь возле ее
священного дерева. В VTQ в. до н. э. здесь был выстроен храм не более 30 м
в длину; во второй половине Vu в. до н. э. ему было придано более
монументальное обличье, а вокруг появились дополнительные
сооружения, так что это святилище, находившееся за пределами города,
приобрело впечатляющий вид. Храмовые посвящения включают
керамику не только восточногреческого происхождения, но также гончарные
изделия из Коринфа, Спарты и Этрурии, многочисленные
терракотовые и известняковые статуэтки с Кипра, Египта и ближневосточные
предметы из слоновой кости, камня, фаянса и раковин, а также
бронзовые изделия из Фригии, Сирии, Египта, Ассирии, Ирана и от север
ных кочевников. Страсть к великолепию, обнаруживаемая уже в
массовых посвящениях в это святилище, была реализована, когда во
второй четверти VI в. до н. э. был возведен грандиозный храм более 100 м
в длину (первый известный диптер). Заняв в то же самое время
ключевую позицию в качестве восточного пункта на наименее рискованном
перекрестке морских путей Эгеиды, Самос, по всей видимости, стал
доминировать на море.
Поликрат имел флот численностью в 100 пентеконтер (пятидесяти-
весельных кораблей), но затем он, вероятно, обратился к строительству
более современных и более маневренных триер; для защиты своих
судов он соорудил дамбу длиною в два фарлонга [фарлонг — мера
длины, равная 201,17 м] и 20 морских саженей в глубину [морская сажень,
или фатом, — мера длины, преимущественно для измерения глубины;
равна примерно 1,83 м], ему принадлежал также и первый известный
в греческом мире корабельный ангар. Для военных нужд Поликрат со-
41 D 81: 10-12; G 29: 21-23; D 84: 229.

Восточные греки
261
держал отряд в тысячу лучников. Этот тиран знаменит тем, что
господствовал на островах, без особого разбору грабил проходившие
мимо суда и учредил религиозное празднество на Делосе. По поводу
своей пиратской деятельности, согласно Геродоту (III. 39), Поликрат
высказывался в том духе, что он заслужил больше благодарности от
друзей тем, что возвращал им награбленное у них, чем тем, что ничего
у них не грабил. Он воевал с милетянами и захватил экспедицию,
посланную к ним на помощь митиленцами; после этого он заставил
пленников выкопать ров вокруг городских стен Самоса. Поликрату удалось
отразить нападение также и спартанцев, посланных на выручку его
политическим оппонентам (III. 46 ел., 54 слл.). Геродот утверждает, что
во всем, чем бы ни занимался Поликрат, ему сопутствовало счастье.
Город Самос был настоящей столицей с мощными стенами,
окружавшими территорию площадью около одной квадратной мили, и с
водопроводом, который был проложен внутри сквозного тоннеля, который
самосские мастера пробили в горе, чтобы доставлять воду в город из
обильного источника у противоположного склона; длина этого
тоннеля составляла около километра. Геродот говорит о трех самосских
постройках (о тоннеле, морской дамбе и диптере) как о самых больших
сооружениях во всей Элладе. На основании имеющихся у нас данных
мы не можем отнести, как это делает, вероятно, Геродот,
строительство первоначального диптера ко времени Поликрата (хотя
последний мог иметь отношение к еще более крупному храму,
возникшему на месте первоначального диптера); кроме того, были высказаны
сомнения относительно того, при нем ли были построены другие
сооружения и он ли был создателем самосской морской державы. Хотя
Поликрат получил власть посредством государственного переворота, он
вполне мог иметь предшественника по тирании, чью политику он,
возможно, продолжил и реализовал42. Однако, если судить по Геродоту (и
в меньшей степени по Фукидиду), Поликрат являлся необычайно
энергичной и волевой личностью; а поскольку юность Геродота прошла
именно на Самосе, его сообщение в данном случае должно быть
особо весомым43.
Именно в тот период истории, который подошел к концу вместе со
смертью Поликрата (522/521 г. до н. э.), стабильный мир, к которому
греки уже привыкли, был разрушен в результате быстрого
возвышения державы Кира Персидского. В его руки попало Мидийское
царство, вполне миролюбивое при Астиаге; царство Креза Лидийского было
завоевано; Вавилон пал в 539 г. до н. э., а положение Египта стало
казаться весьма шатким. Геродот (I. 122) говорит, что Поликрат задумал
покорить Ионию и острова; в эту переломную эпоху, когда лк^бому
правителю следует предугадывать грядущие события, Поликрат, без
42 Если это было именно так, то мы можем предположить, что предшественником
Поликрата в роли самосского тирана мог быть его отец Эакей.
43 D 100;D9;D72;D91.

262
Глава 39а
сомнения, рассчитывал посредством сильного военно-морского флота
создать империю, которая могла бы склонить на его сторону чашу
весов и отдать ему в руки власть не только над Эгеидой, но и над
примыкающими регионами. Союз с Египтом, а затем с Персией показывают
масштабы его амбиций, благодаря которым он в конечном итоге
оказался в руках у столь же честолюбивого персидского сатрапа,
поставленного Киром управлять материковыми ионийцами. Вместе с тем
Поликрат производит впечатление покровителя искусств и наук: при его
дворе устраивали музыкальные представления Анакреонт Теосский и
Ибик Регийский, практиковал квалифицированный врач (Демокед
Кротонский), работал талантливый инженер (Евпалин Мегарский).
Жизнь определенно становилась более изобильной и до некоторой
степени даже роскошной; но энергичная деятельность самосцев и фокей-
цев, а также появление способных на многое деловых людей, каких мы
видим в анекдотах у Геродота, должно предостеречь нас от
приписывания восточным эллинам чрезмерной изнеженности на данной стадии
их развития.
Дух Одиссея жил в ионийцах; а их экспансия познакомила
восточных греков с городами и образом мыслей многих других народов. На
северо-востоке они узнали обычаи и стиль жизни скифов и иных
племен, а также получили сведения о народах восточноевропейских
лесов и центральноазиатских степей; они достигли Атлантических
берегов и Нубии, а Вавилон был известен тем из них, кто, подобно брату
Алкея, записался в наемники к Навуходоносору Π (см. выше, с. 36). В
Египте они прежде всего получили возможность осмыслить
монументальные творения, отличавшиеся колоссальными масштабами и
принадлежностью к очень старой и утонченной цивилизации, которые как
бы возвращали наблюдателя к древним моделям и образцам.
Стабильность и традиционализм Египта и Ближнего Востока в эту эпоху не
только производили глубокое впечатление и подчеркивали малость и
молодость эллинского мира, но еще и облегчали овладение восточной
эрудицией греческими поселенцами и путешественниками. То, что
греки не довольствовались ролью простых получателей знания,
известно каждому. Однако следует понимать, что мужи наподобие Фа-
леса не смогли бы развить до предела свою наблюдательность и
способность к логическим рассуждениям, если бы не те стимулы, которые
они получали от мудрости более старого мира44. Именно в период во-
сточногреческой экспансии разные части Эгеиды складываются в
единый внутренне связанный мир. Мыслители становятся известными и
даже почитаемыми фигурами; хотя Фалес, например, ничего не
записывал, последующие поколения были прекрасно осведомлены о его
представлениях и открытиях. Это была несомненно разносторонняя
личность, в противном случае он вряд ли оказался бы в списке «Семи
44 А 70.

Восточные греки
263
мудрецов», рядом с такими людьми дела, как Биант из Приены или
Питтак. Однако и сам Фалес, и его последователь Анаксимандр
служат примером ионийского рационализма с его энергичными
попытками объяснить населяемый мир на основе наблюдений и
аргументированных теорий, а не с помощью полученных от предыдущих
поколений взглядов и убеждений. В то время как самосцы превзошли других
в деле практического освоения научных и технологических
достижений, жители Милета захватили лидерство в изучении природы во всех
ее аспектах; исследования касались и вопросов образования береговой
линии, и состава ила, и ветров, и таких феноменов, как испарение и
конденсация, магнетизм и фосфоресценция, а также целый ряд
технических процессов в повседневной жизни.
Восточная Греция была родиной эпической поэзии, которая
сохранялась здесь по традиции очень долго, особенно в Колофоне и в
Смирне. В элегиях Мимнерма рождается новое, более личное чувство,
облеченное в старую форму и пользующееся старым набором слов.
Искусство петь под лирную музыку было очень развито на Лесбосе.
Терпандр и Арион прославились своими переложениями слов на
музыку; а Алкей и Сапфо внедрили лирический жанр, используя
местный диалект и выражая свой индивидуальный характер: последняя —
интимный и страстный, первый — яркий и склонный к политической
интриге и веселой пирушке. Восточные греки, конечно, имели много
отличий в поэзии в век своей экспансии. Но, быть может, самым
значительным вкладом ионийского просвещения было понимание
необходимости делиться собранными знаниями. Хотя милетские
мыслители особо интересовались тем, что мы назвали бы теоретической
физикой, они оставили целую серию ученых трудов (Ιστορίη), которые
охватывали мифологию и генеалогию, историю и систематическую
географию; также были составлены карты известного мира: впервые
это сделал Анаксимандр, а к концу века — Гекатей (рис. 35).
Естественным средством передачи такой информации была проза, а
прозаические тексты способны сохраняться в поколениях (в отличие от
поэтических) только в случае их записи. Нет окончательной ясности в
вопросе о том, когда прозаические тексты впервые были записаны в
архаической Греции. Но было давно отмечено, что появление курсивных
форм в шрифте ионийских надписей в первой половине VI в. до н. э.
предполагает существование здесь «книжной руки»45; и когда мы
узнаём, что в середине этого столетия Анаксимандр записывал свои идеи,
и что два архитектора — создатель самосского диптера и строитель
эфесского Артемисия — сочинили книги об этих сооружениях, у нас
появляется возможность говорить о том, что здесь впервые родилась
письменная культура.
45 А 36: 57, 327.

264
Глава 39а
я я гран
Рис. 35. Карта мира, составленная Гекатеем (публ. по:
Grosser historischer Weltatlas. I. (Ed. H. Bengston, et al., 1972) 12c.)

Глава 39b
Джон Борджэн
КРИТ
Быстрый экономический рост Крита, начавшийся в геометрический
период, продолжился в Vu в. до н. э. Этот факт становится ясным из
археологических источников, добытых во многих местах острова, и
нам следует исходить из данного вывода, поскольку иные весомые
аргументы отсутствуют. Молчание античных авторов относительно
этого периода критской истории находится в поразительном
контрасте с их готовностью обсуждать критские законы и критское общество:
последнее — из-за специфических критских обычаев и их
предполагаемого подобия обычаям спартанским, первые — из-за сравнительной
незначительности острова в экономической и военной сферах в
классический период. Общество и законы Крита станут предметом
разговора в следующих разделах, здесь же мы обсудим вопросы, связанные
с археологией и историей материальной культуры.
Крит со своими 100 — или 90 — городами (Гомер. Илиада. П. 649;
Одиссея. XIX. 174) был не просто частью греческого мира, обладавшей
совершенно особенной культурой восточного типа, сформировавшейся
благодаря постоянным контактам с Кипром, Египтом и Ближним
Востоком. На Крите сложилась весьма своеобразная культура, в основе
своей местного происхождения. Это выражалось в великом разнообразии
типов художественной и ремесленной продукции: расписные и рельес]>
ные вазы, ювелирные украшения, скульптура, бронзовые изделия —
особенно доспехи; при этом создается впечатление, что не меньшее
разнообразие отличало города также и по образу жизни, и смерти.
Для конца геометрического периода (вторая половина УШ в. до н. э.
и несколько позже) и для всей оставшейся части Vu в. до н. э. на
острове известно около 100 археологических мест1. Позднегеометрический
период был эпохой максимальной активности, и всё же тот факт, что
почти две пятых всех мест, как кажется, не продолжали существовать
слишком долго в VII в. до н. э., вполне может оказаться просто
иллюзией, поскольку более поздний материал не всегда легко идентифи-
1 Η 25: 415-417; D 148: 316-344; А 54.

266
Глава 39b
цируется либо его еще предстоит найти. Равным образом тот факт, что
более одной пятой всех известных нам памятников архаической эпохи
кажутся вновь основанными селениями, может ничего не значить:
многие из них имели жителей в бронзовом веке, а их геометрические
некрополи еще нужно локализовать. Наиболее важными местами, чей
археологический материал охватывает интересующий нас период,
являются Кносс, Приниас, Аркад, Гортина, Дрерос, Кавуси и Пресос. Места,
вновь заселенные в Vu в. до н. э., к которым, по всей видимости,
вернулись жизненные силы, это: Аксос, Литт, Лато, Като Симе. Пещерные
святилища на горе Иде и горе Дикте (Психро) посещались по-прежнему,
и достойно упоминания то обстоятельство, что некоторые из
археологических памятников VII в. до н. э. были открыты скорее благодаря их
храмам, чем их могильникам. Обычай строить более значительные
сакральные сооружения и приносить туда самые различные вотивные
предметы обращает внимание исследователей скорее на такие места,
чем на дома, стены или могилы.
Для большинства известных памятников археологические
источники исчезают к концу Vu или в начале VI в. до н. э. Эти изменения
бросаются в глаза и трудно поддаются удовлетворительному объяснению;
это был, однако, поворотный момент в судьбе Крита, что заставляет
нас обратиться к рассмотрению периода первого критского ориентали-
зирующего расцвета и отдельно — его заката.
Причины преуспеяния Крита лишь отчасти лежат в сфере его
материальных возможностей, земельных богатств, металлов и населения.
Как и в других регионах архаической Греции, успех острова в немалой
степени был предопределен его связями с остальным эллинским миром
и особенно со странами, лежащими к востоку от Греции, и с Египтом.
Переправиться в Северную Африку было не так сложно, а с Востока
по маршруту, пролегавшему через побережье Южной Анатолии, Родос
и Додеканес можно было столь же легко попасть на Крит, как через
Киклады в Центральную Грецию. Трудно сказать, какая часть
торговли с Критом осуществлялась с использованием критских кораблей, и
даже насколько вообще применимо к этому периоду слово «торговля».
«Критянин не знает моря» — такова древняя поговорка в форме
парадокса, которая применялась к человеку, который прикидывается не
знающим того, что ему прекрасно известно (Алкман. Фр. 164 Page),
хотя во времена Эфора (Страбон. 481) эта фраза уже не выглядела как
парадокс. Критские моряки, фигурирующие в Гимне к Аполлону Пи-
фийскому (строки 392—399), прибыли к песчаному Пилосу по делу и
ради прибыли (επί πρήξιν και χρήματα), а закоренелый в путешествиях
Одиссей, добравшись до Итаки, в своем лживом рассказе легко
выдает себя за критянина (Гомер. Одиссея. XIX. 173 слл.). Крит во времена
Гомера был почти столь же густонаселен, как это описывает поэт
применительно ко временам Одиссея, а «критянин» Одиссей становится
весьма красноречивым в своем рассказе о беззаботной жизни, о
любви к морю и сражениям, о пиратах и их налетах на Египет (Одиссея.

Крит
267
XIX. 199 ел.). Много позже, при римлянах, Крит должен был стать
прибежищем для морских разбойников, а переодетая Деметра из
гомеровского гимна (строка 122) утверждает, что пираты привезли ее с
Крита2. Если перечень морских держав, переданный Евсевием, имеет
хоть какую-то историческую ценность, мы можем потребовать в этом
перечне особое место для Крита.
В пределах эллинского мира у нас мало возможностей
продемонстрировать близкие контакты между Критом и другими государствами. В
культурном и географическом аспектах остров оставался ближе всего к
дорийским островам: Мелосу, Фере и Родосу, и это проявляется в стилях
керамики. Критяне под руководством Энтима присоединились к родос-
ским колонистам, основавшим в 688 г. до н. э. Гелу в Сицилии (Фукидид.
VI. 4. 3); и гончарные изделия критского стиля в Геле, по всей
видимости, происходят с юга центрального района острова3. И именно критский
ловец багрянок [иначе мюрекс, или пурпуровая улитка, — моллюск,
молочная секреция которого использовалась для изготовления
пурпурной краски], Коробий из Итаны (Геродот. IV. 151—153), показал ферей-
цам путь в Киренаику около 639 г. до н. э. История, в которой
принцесса из критского города Аксоса выводится в качестве матери Батта,
первого ферского царя Кирены, может свидетельствовать о критском
участии в этой колонизации, о чем имеются и другие источники. Та же
самая история рассказывает также о Фемисоне, неком ферском
торговце, проживавшем в Аксосе. Особые отношения, существовавшие
между Критом и Дельфами, были упомянуты в одном из предшествующих
томов (САН Ш. I2: 778) и будут затронуты ниже в этом томе (с. 363 ел.).
В Vu в. до н. э. Дельфы остаются одним из немногих греческих центров,
куда продолжают ввозиться критские вещи.
Наличие весьма специализированного рынка критских
металлических изделий и доспехов в восточном стиле совсем необязательно
указывает на существование каких-то особенно близких связей торгового
и иного характера между островом и регионами его экспорта. Щиты
того типа, что изготавливался специально для святилища в Идейской
пещере [пещера на Крите, связанная с культом Критского Зевса]4,
попадали в храмы Дельф, Додоны и даже, как это ни удивительно, Ми-
лета. Более практичные части защитного вооружения обнаружены в
Дельфах и в Олимпии, а некоторые бронзовые изделия из
Центральной Италии, особенно подставка из гробницы Бернардини в Пренесте,
очень близки находке из Олимпии, а также тимпану, изготовленному,
как представляется, специально для приношения в Идейскую пещеру
на Крите5. Считается, что остров представлял собой важное звено на
2 А 21. Дата у Евсевия для «карийцев», которая создает затруднение относительно
достоверности сообщений в его перечне, могла бы в действительности соответствовать
ориентализирующему Криту. Но см. также: А 37: 252—253.
3 Η 25: 257, примеч. 4.
4 D 133; D 104А: 138-140; А 7: 5&-60.
5 D 111: 17; Ε 233: 179-180.

a·
!

Крит
269
Рис. 36. Глиняный сосуд (частично реконструированная чаша). Середина
VII в. до н. э. Ширина 15,7 см. (Гейдельбергский университет 59/1;
публ. по: D 124: илл. 7)
путях с Востока в Италию, а более раннее поколение исследователей
признавало критскими сосуды в некоторых западных греческих
колониях, однако теперь эти идентификации в большинстве своем
подвергнуты сомнению6.
Продукция других критских мастерских, работавших в восточном
стиле, свидетельствует о гораздо более широком критском
культурном влиянии на эллинский мир. Наличие кносской «гильдии»7
фиксируется уже с конца IX в., однако она, видимо, закончила свое
существование не позднее VIII в. до н. э.8. Цех по производству щитов для
Идейской пещеры, по всей видимости, продолжал функционировать
приблизительно до середины VII в. до н. э. Еще большее удивление
вызывает то обстоятельство, что в середине VII в. до н. э. в
центральных и южных районах Крита возникают имитации восточных изделий
из глины (рис. 36). Некоторые захоронения в Аркаде поразительно
схожи с современными им могилами на Евфрате, и в этой связи
следует напомнить, что именно в это время и именно на Крите греки
впервые восприняли восточный обычай фиксировать свои законы на
письме9. Всё это предполагает, что влияние оказывалось не через
торговлю и даже не через странствующих мастеров, а через
иммигрировавшие семьи10.
6 С 42; H 25: 194-195, ср.: 370; С 46: 268-269.
7 Применительно к древности термин «гильдии» обычно не употребляется, поэтому
автор и заключил его в кавычки. Это слово происходит из средневековой Европы, где
оно означало разного рода корпорации; это могли быть религиозные, политические и
иные объединения, но чаще всего речь идет о купеческих или ремесленных союзах.
[Примеч. пер.)
8 САН Ш. I2: 776; D 135: 172—174 (при всем уважении к этому автору, остаюсь при
своем мнении относительно датировки кносской «гильдии»); А 7: 56—57.
9 А 36: 309-316.
10 D 111: 18—23; А 7: 60; D 124; H 51: 173-174.

270
Глава 39b
В течение первой четверти VII в. до н. э. «дедалический» стиль
малой рельефной скульптуры, находивший выражение, главным
образом, в изготовленных в формах терракотовых фигурках, впервые
появляется в Греции; кажется весьма вероятным его происхождение
с Ближнего Востока (Сирии), местом же, где этот стиль оказался
воспринятым раньше других и где позднее он более всего развился, был
Крит. Этот стиль воплощался в основном в изделиях из глины, а
именно при изготовлении пластин и рельефных глиняных ваз
(пифосов) — в том производстве, где Крит имел давнюю традицию, но эта
художественная манера нашла отражение и в золотых ювелирных
украшениях, для чего приходилось возрождать технические приемы,
давно позабытые в Греции, в изделиях из слоновой кости, а также в
работах по камню, претендовавших на то, что они олицетворяют
первый в истории Греции значительный скульптурный стиль11. Всё это
прекрасно представлено на острове, и, кроме того, в Картеросе (Ам-
нисос), Гортине и Приниасе мы обнаруживаем каменную скульптуру,
использовавшуюся для украшения зданий, в чьей художественной
манере предвосхищается монументальная архитектурная
скульптура позднего архаического периода. Эти работы, а также образцы
сидящих или стоящих по кругу фигур встречаются на Крите вплоть до
самого конца VII в. до н. э. К этому времени на Кикладах
появляются новые, поистине монументальные типы статуй в натуральную
величину, изготавливавшиеся чаще из твердых пород белого мрамора,
нежели из мягкого известняка, обычного для Крита. Изобретение
этого нового стиля античные авторы приписывали критскому
Дедалу 12 (в то время как мы отличаем этого Дедала от его тезки и
кудесника из бронзового века, они этого не делали), но на Крите не было
того материала, обращение к которому диктовалось новой модой,
хотя мы вполне можем допустить, что критские древние традиции в
сфере скульптуры и в изготовлении ремесленных инструментов
оказались полезными и в деле становления методов работы, и в
формировании стилей новых мастерских, возникших на островах, богатых
мрамором: Наксосе и Паросе.
Щиты Ид ейской пещеры не имели практического применения,
оставаясь сугубо декоративными предметами, предназначавшимися
для посвящения божеству. Другие критские мастерские, работавшие
в более чистом эллинском духе в период от середины VII до начала
VI в. до н. э., производили столь же декоративные предметы
реального защитного вооружения13: гоплитские шлемы, начало
изготовления которых на острове может восходить к VIII в. до н. э. и которые
обеспечивали меньшую защиту при фронтальном нападении в
сравнении со шлемами коринфскими; состоящие из двух частей колоко-
11 H 19: 13-15; H 47; D 112; D 111; H 67; D 101.
12 H 60: № 74-142; Dili: 5-13; D 104A: 158-159; D 106.
13 D 126.

Крит
271
лообразные панцири; а также предметы, ошибочно называемые
μιτραι — полукруглые пластины, прицеплявшиеся к поясу (но не к
панцирю) для защиты живота. Все эти весьма своеобразные
доспехи украшались более искусно, чем в любой другой части Эллады, а
некоторые из этих изделий стали использоваться на материке в
качестве образца для имитаций. Производство таких доспехов
доказывает наличие интереса к разным видам искусства украшения оружия,
которые критяне обычно совмещали друг с другом. Уже в
древности отмечалось, что конечной целью их общественного устройства и
законодательства было обеспечение побед государства в войнах
(Платон. Законы. 626 Ь). Критские наемники в качестве лучников, а
не гоплитов, воевали на стороне Спарты во время Мессенских войн,
причем источник называет даже два города, в которых проходила
вербовка: Ликт (спартанская «колония») и Аптера (Павсаний. IV. 8.
3; 19. 4; 20. 8). Посвящения середины VII в. до н. э. в виде
миниатюрных бронзовых доспехов в Бассах близ горы Гиры, являвшейся
местом долгой осады во времена II Мессенской войны, очень похожи
на подобные посвящения на Крите (в Гортине) и могут служить
дополнительным доказательством участия в этих событиях критских
наемников14. В классический период критские лучники продолжали
служить наемниками, и можно не сомневаться, что именно они
ввели в употребление особенно эффективный тип составного лука и
способствовали распространению тяжелых зазубренных
наконечников стрел, которые фигурируют на позднейших критских монетах и
печатях15.
Одна примечательная находка защитного вооружения16,
посвященного в храм в Аркаде и датируемого по стилистическим особенностям
концом VII в. до н. э., может свидетельствовать о каком-то важном
событии военного характера. Находка включает 5 шлемов, 8 панцирей
и 16 μιτραι (пластины для защиты живота; см. выше). Некоторые из
этих предметов несут на себе посвятительные надписи с именем
жертвователя, который взял или захватил (ήλε = ειλε) этот трофей в
сражении. Данное обстоятельство предполагает какие-то боевые действия
местного масштаба, по завершении которых победитель посвятил
божеству часть добычи. Победителями были, видимо, люди из Аркада,
хотя одна эпиграфическая особенность (двойной круг для омеги) этих
надписей до сих пор засвидетельствована почти исключительно для
района близ Ликта. Украшенное критское защитное вооружение
данного типа также было обнаружено в Аксосе, Дреросе, Палекастро и
Оните Гуледиане (и, может быть, в Ретимноне), а также было
привезено в Дельфы и в Олимпию.
14 D 154.
15 Η 69: 142-148; Η 16: 227, рис. 233.
16 D 126.

272
Глава 39b
Рис. 37. Дома в Гуледиане. VII в. до н. э.
(публ. по: D 150 (1956): 227, рис. 1)
Богатые и очень разнообразные результаты археологического
изучения архаического Крита создают ощущение решительной
самостоятельности основных центров, которые, однако, обходились без
напряженной наносящей друг другу ущерб конкурентной борьбы вплоть до,
по крайней мере, конца VII в. до н. э. Разнообразие выражается,
главным образом, в артефактах и в погребальных обрядах. Мы
по-прежнему мало знаем о городах в западной части острова, хотя позднее Ки-
дония будет фигурировать в тех или иных исторических эпизодах.
Городище у Оните Гуледианы, где, возможно, следует локализовать
античную Фалланну, оказалось наиболее богатым с точки зрения
находок архаического времени, в особенности тщательно продуманной (для
данного периода) архитектурой домов, датируемых приблизительно
600 г. до н. э. (рис. 37), их кладовыми, забитыми рельефными
пифосами и другими сосудами17. Города вокруг горы Иды имеют большее
значение: Элефтерна и Аксос, расположенные к северу от этого
горного массива, дали важные образцы скульптуры, а во втором из них
раскопано святилище Афродиты с серией дедалических терракотовых
статуэток особого типа, в котором соединяются восточный и эллинский
взгляды на эту богиню; в этом лее святилище обнаружены бронзовые
доспехи18.
17 D 150.
18 D 112: 37; D 142; D 153А.

Крит
273
Рис. 38. Стела из Приниаса. Вторая пол. Vu в. до н. э. Высота 48,5 см
(Музей Гераклиона 396; публ. по: D 139А; В 11; ср.: H 19, рис. 252. 2)
Приниас и Гортина, находящиеся к юго-востоку от Иды — самые
известные археологические памятники: Приниас — благодаря своему
святилищу и обнаруженным в нем стелам (рис. 38)19, Гортина — из-за
расположенного на ее акрополе храма, посвященного отождествляемой
с Афиной богине, алтаря и вотивных находок с восточного склона
акрополя 20. Гортина вполне могла господствовать над богатой Месарской
долиной, как в бронзовом веке господствовал Фест. Портом ей
служила Лебена; одна надпись конца VI в. до н. э. сохранила договор
между этими двумя городами21. Отметим также, что отсюда происходил
Фалет, поэт и законодатель Vu в. до н. э.
Архаический Кносс — это город мертвых, и мы знаем о его истории
в век архаики — как и в случае с геометрическим периодом — по
богатым кладбищам, расположенным по соседству с городом22. Большая
часть этих некрополей состоит из вторично использованных могил
бронзового века, а если и появлялись новые захоронения, устроенные
позднее, то лишь в пределах протогеометрического периода. Пепел
кремированных покойников и погребальный инвентарь укладывались
в нарядные пифосы, выполненные в характерном кносском ориентали-
зирующем стиле, отличающемся своей полихромностью, что в этот
19 D 147; D 139А; H 19: 14, 165. 21 Inscriptiones Creticae. Гортина, № 63.
20 D 143; D 153. 22 D 126A: 16-22.
18 Заказ № K-7530

274
Глава 39b
период не встречалось нигде в эллинском мире ^. Некоторые
отличительные элементы культуры были заимствованы из новых
художественных тенденций Центральной Греции, как, например, белофигур-
ная техника коринфских вазописцев, однако большинство
великолепных работ VII в. до н. э. было выполнено в сугубо местной манере24.
Поскольку в данном случае особенно точная датировка не
представляется возможной, оценить правильно относительную частотность
захоронений в разные периоды времени оказывается очень сложным
делом; однако мы можем сказать, что наиболее интенсивное
использование кладбищ приходится на конец VIII и начало VII в. до н. э., затем
количество захоронений сокращается, так что едва ли можно отыскать
хоть какую-то могилу или другие находки, которые можно было бы
отнести к последней четверти этого столетия. Из Картероса (Амнисо-
са), кносского порта, также происходит архаическая архитектурная
скульптура25; захоронения VII в. до н. э. имеются и в Гувесе
(несколько далее на восток, в глубине острова) ^.
Между главной дорогой, связывавшей северные районы острова с
южными, и плато Ласифи, лежащим к востоку, наиболее
значительным городом являлся Ликт, производящий впечатление скорее
благодаря своему ландшафту; археологические же находки, сделанные до
сих пор на этом месте, не коррелируют с тем статусом, что отличал
этот город, если судить по позднейшим источникам;27 открытия эти,
видимо, еще предстоят в будущем. Расположенный к югу Аркад (Аф-
рати) был центром по производству доспехов, о которых речь шла
выше, а его некрополь представлял разнообразные типы захоронений,
которые трудно спутать с погребальными обрядами какого-либо
другого греческого города этого времени: для кремации — круглые толо-
сы, для ингумации — прямоугольные построенные склепы; «поле
погребальных урн», где некоторые захоронения закрыты
перевернутыми сосудами, большая часть не полностью утоплена в землю, в чем
можно видеть восточный обычай; ясно очерченные кремационные
площадки28.
Като Симе лежит к востоку; здесь расположено святилище
Гермеса Дендрита и Афродиты, откуда происходят замечательные ориента-
лизирующие и архаические бронзовые изделия ^, а на побережье у Цу-
цуроса (возможно, античный Инатос) находится крупное пещерное
святилище Илифии30.
Как представляется, в этот период города вокруг плато Ласифи
пришли в упадок, а вместе с ними и почитание пещеры в Психро.
Процветал Дрерос, расположенный к востоку и традиционно
находившийся во враждебных отношениях с Ликтом и, значит, — в дружественных
23 D 108. 27 D 137; А 54.
24 D 105; D 104; D ПО. 28 D 141; H 51: 171-173.
25 D 145; D 20: 211-212. 29 D 138.
26 D 136. 30D102.

Крит
275
с Кноссом31, также набирает мощь город Лато, хотя строения и
планировка его агоры, ранее относимые к архаическому периоду, ныне
датируются более поздним временем32. Разрозненные архаические
находки33 предполагают, что это поселение было рассредоточено и
существовало как конгломерат небольших и не особенно многочисленных
деревень. Далее на восток жили этеокритяне — единственная община
на острове, для которой, как мы увидим позднее, в течение всего VI в.
до н. э. было характерно прочное и постоянное экономическое
процветание.
Археологические данные из всех, по сути дела, поименованных
мест едва ли опускаются ниже VII в. до н. э.34. На многих из них
находки вполне иссякают до 600 г. до н. э., и нет вообще ни одного
значительного места, функционирование которого фиксировалось бы
археологически непрерывно в течение VI в. и которое бы продолжало
существовать в V в. до н. э. На острове, столь тщательно исследованном
и интенсивно раскапывавшемся, подобное наблюдение невозможно
считать результатом археологической случайности, хотя чрезвычайно
трудно объяснить, что именно могло вызвать массовую депопуляцию
и оставление жителями насиженных мест. Обнаружение защитного
вооружения в Аркаде (см. выше) может указывать на внутренние
раздоры; высказывалось также предположение, что свидетельство о войне
между Кноссом и Спартой, воевавшей, возможно, на стороне Ликта,
ее колонии, следует датировать именно этим периодом или чуть
позже 35. Но чаще данную войну относят к гораздо более позднему
времени, когда спартанская интервенция могла бы быть более вероятной.
Как бы то ни было, версия военного конфликта не способна дать
полного объяснения, а гипотетическое сокращение торговли само по себе
не могло привести к такому печальному результату столь богатый
естественными ресурсами остров. В то самое время, когда остальной
греческий мир и в особенности такие центры, как Наксос, Самос и
Родос становятся всё богаче и ставят всё новые исторические и
археологические «рекорды», Крит погружается в молчание, причина
которого может быть обусловлена какой-то неизвестной нам
естественной катастрофой климатического или физиологического свойства.
Вместо многочисленных городов с переполненными некрополями и
постоянно посещаемыми святилищами мы встречаемся лишь с
отдельными признаками жизни, не нищенской, конечно, но в высшей степени
скудной.
31 Inscriptions Creticae. Дрерос: № 1 (Ш в. н. э.); D 130; А 54; D 115-117; D 156; D 146:
251—253 (о каменных украшениях храмов в виде изображения головы горгоны, VI в. до
32 D 119; D 120; D 130; D 156: 90-93; A 54.
33 D 114.
34 Об упадке см. данные Данбейбина в: D 113: 195—197; D 132: 153. О находках VI в.
до н. э. на острове см.: D 148: 327-344; D 129; D 103; D 105.
35 Павсаний. П. 21. 3; Ε 162: 67; D 126A.
IX*

276
Глава 39b
Рис. 39. Бронзовый «котон» из окрестностей Кносса. Кон. VI в. до н. э.
Диаметр 21,6 см. (Музей Ираклиона 2460; публ. по изд.: D 105: 28—29)
Так, в Кноссе, в святилище Деметры отмечается резкое падение
числа пожертвований, которое не увеличивается вплоть до того
времени, когда здесь в конце V в. до н. э. был построен новый храм36;
также крайне незначительно количество находок из жилой зоны и
погребений, хотя среди них встречается афинская керамика и один
бронзовый сосуд прекрасной работы (рис. 39)37. Если судить по архитектурной
скульптуре в Приниасе, доспехам из Аркада и привлекательным
бронзовым накладным пластинам из Като Симе (рис. 40), которые
обнаруживаются вплоть до VI в. до н. э., юг центрального Крита, по всей
видимости, пострадал в самую последнюю очередь. Однако
представители последнего поколения крупных художников архаического Крита
были вынуждены искать работу вдали от своей родины: скульпторы
Дипойн и Скиллид, «сыновья Дедала», — на Пелопоннесе ^, Херсифрон
из Кносса и его сын Метаген — в Эфесе39 (все они творили во второй
четверти VI в. до н. э.).
Самые древние находки, обнаруженные в Фаласарне, на западе
Крита, датируются лишь VI в. до н. э., но их никак нельзя назвать
обильными; *° тем не менее именно на западе мы можем найти
исторические свидетельства одного события, характер которого может
служить показателем того тревожного положения, которое сложилось на
острове. Около 524 г. до н. э. самосцы, изгнанные Поликратом после не-
36 D 109: 182.
37 D 105.
38 H 60: № 321-327.
39 Плиний. Естественная история. VTL 125; Витрувий. X. 2. 12.
40 D 157.

Крит
277
Рис. 40. Бронзовая пластина с изображением Гермеса Дендрита
(Древесного), из святилища в Като Симе. Кон. VU в. до н. э. (публ. по изд.:
D 138 (1974), илл. 167 a; Arch. Rep. 1974-1975: 28, рис. 53)
удачного восстания, в котором им помогала Спарта, отправились
сначала терроризировать сифносцев, добиваясь от них денег, а затем,
согласно Геродоту (Ш. 57—59), повернули на Крит, чтобы изгнать с
острова закинфян, но вместо этого основали гррод Кидонию. Здесь самосцы
оставались 5 лет, воздвигнув храм Диктинны (кое-что от этого храма
обнаружено41); но на шестой год они потерпели поражение в морской
битве от эгинцев и критян и были проданы в рабство. Сообщения о
нападениях на Крит людей с западных греческих островов (Закинф), из
Ионии и с Эгины42 вполне могут служить объяснением условиям,
сложившимся на острове в VI в. до н. э.
Лишь на востоке острова можно заметить сохранение в какой-то
мере благоприятных условий. Это была территория этеокритян,
потомков древних минойцев, которые хотя наверняка и сохраняли свой
негреческий язык, но полностью подверглись эллинизации в культурном и,
очевидно, религиозном отношении. В ранних преданиях о рождении и
взращивании Зевса на Крите местом действия служит Ликт (Гесиод.
Теогония. 477), и весьма вероятно, что так называемая Диктейская пещера
в Психро связывалась с этим сюжетом43, равно как и Идейская
пещера — на западе. Оба пещерных храма продолжали почитаться в арха-
41 D 159.
42 См. также: Страбон. 376; Платон. Законы. 707е.
43 D 104А:гл. 1; А 71.

278
Глава 39b
ический период, особенно Идейское святилище, чьи ориентализирующие
бронзовые щиты и тимпаны вызывают в памяти рассказы о куретах,
которые ударами копий о щиты, тимпанами, криками и плясками
заглушали плач бога-младенца. Впрочем, количество находок, датируемых VI в.
до н. э., в пещерах сокращается, тогда как именно на востоке, в Палека-
стро — на территории этеокритян, — в конце этого столетия строится храм
Зевса Диктейского, украшенный тщательно проработанной терракотовой
облицовкойи. Именно здесь был обнаружен знаменитый позднейший
Гимн Зевсу Диктейскому45. Для района Палекастро характерна
некоторая суровость климата и гористость, но в остальной части Восточного
Крита условия иные, а Пресос, основной город этеокритян, был
расположен в регионе с плодородными холмами, перемежавшимися горными
долинами. Пресос также дает известное число находок VI в. до н. э., в том
числе высокого качества, включая образцы крупной архитектурной
терракотовой скульптуры46. Некоторые археологические находки,
сделанные в портовом городе Итане (место, имевшее, как предполагается,
финикийские связи и являвшееся родиной Коробия, который показал фе-
рейцам путь в Африку), датируются VQ в. до н. э.47.
Чтобы обнаружить другие следы жизнедеятельности VI в. до н. э.,
нам следует обратить свой взгляд на юг. Ранее уже было отмечено
участие острова в деле колонизации Киренаики; добавим к этому, что
осколок от критской посуды был найден в Азириде, первом поселении
на африканском континенте, просуществовавшем недолгое время ^. В
Тавхирах (колонии, основанной вскоре после Кирены), близ
современного Бенгази, критская керамика обнаружена в слоях 590—565 гг. до
н. э., что весьма примечательно, ибо на самом острове гончарная
продукция этого времени редка и в других местах не фиксируется, так что
данные находки указывают на сохранявшийся интерес к изделиям
критских мастеров49. В Кирене в середине VI в. до н. э. реформатор
Демонакт, учреждал три новые филы, одну из них составил из пело-
поннесцев (но не спартанцев) и критян (Геродот. IV. 161). А в 470-х гг.
до н. э. мятеж в Кноссе побудил олимпийского победителя Эрготела,
воспетого в гимне Пиндара [Олимпийские оды. ХП), бежать в Гимеру на
Сицилии. Эмиграцию можно рассматривать как еще один фактор или
симптом упадка архаического Крита.
Рельефные могильные стелы, найденные в Элефтерне, Ретимноне
и в Элтине и датируемые самым концом архаической эпохи, —
свидетельства более развитой жизни и искусства этого времени50. На острове
появляются эгинские деньги, но своих собственных монет критяне не
44 D 127: 41-42.
45 D 123; D 160.
46 D 107; D 122; D 127: 41-42, 56-59 (бронзы); D 149.
47 D 118.
48 С 231: 151.
49 С 232: 14, 78-79; D 233: 36-37, 73.
50 D 139; D 103.

Крит
279
чеканят вплоть до V в. до н. э., и в архаический период средством
расчетов здесь остаются треножники, котлы и «вертела» (либо
соответствующие единицы веса металла)51. Остров медленно
выкарабкивался назад к свету, попадая в зону фиксируемой истории, но никогда ему
уже не суждено будет доминировать и обладать значительным
влиянием в Эгейском мире, как это было в эпоху бронзового века и в Vu в.
до н. э. История Крита долгая и великолепная. Легко понять, почему
современные критские историки до сих пор возмущаются сообщением
Геродота о предполагаемом отказе критян участвовать на стороне
эллинов в битве при Саламине и тем, как «отец истории» объясняет этот
факт: согласно Геродоту от этого шага критян удержал дельфийский
оракул, напомнивший, как они пострадали от Миноса, разгневанного их
помощью Менелаю52.
51 А 36: 313; D 140: 167-168; H 48: 79.
52 D 155.

Глава 39с
Р.-Φ. Виляете
КРИТСКИЕ ЗАКОНЫ
И ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОЙ
Важнейшие достижения критской цивилизации в колонизационный
период — ранняя урбанизация и распространение алфавитного
письма — во многом были обязаны наследию, оставшемуся от славного
прошлого. Хотя не представляется возможным проследить эти факторы
в деталях, античные источники иллюстрируют их наличие и их
стимулирующее воздействие, побуждавшее к тому удивительному
возрождению, которое позволило острову еще раз заявить о себе в греческой
и европейской культурной истории.
В античности существовали разные мнения относительно того, учил
ли Гомер искусству, как придавать ложным мнениям правдивую
форму. Впрочем значительные археологические материалы, доступные
нам теперь благодаря археологическим исследованиям и
эпиграфическим источникам, подтверждают корректность гомеровских
определений Крита как острова многочисленных городов. Открытие доалфавит-
ных письмен бронзового века также наполнило новым смыслом
известный отрывок из «Одиссеи» (XIX. 172—179), в котором Крит предстает
как плотно заселенная страна, где 90 городов, включая Кносс, где
смешение языков, где проживают ахейцы, этеокритяне, кидоняне,
пеласги, а также дорийцы со своими тремя филами. То, что данное
описание в самом деле можно распространять на доисторические времена,
подтверждается античной традицией, согласно которой дорийское
проникновение на Крит предшествовало так называемому дорийскому
нашествию на материке1. Если в этой традиции есть зерно исторической
истины, то оно в том, что в позднем бронзовом веке некоторые
дорийцы действительно последовали на Крит за ахейскими поселенцами, ибо
имеются, судя по всему, основания считать, что дорийцы обычно
овладевали теми материковыми районами и островами, которые уже были
населены людьми, говорившими на греческом языке. Дорийцы не
1 САН П. 23: 675-677, 689; D 162: 131-137. Эта возможность спорна. Ср.: А 12: 99, 524,
примеч. 12.

Критские законы и общественный строй
281
имели обычая, в отличие от более ранних пришельцев, притязать на
местности с более древним местным населением2.
Несмотря на междоусобную борьбу между городами-государствами
Крита, которая всё в большей степени овладевала островом в
классические и эллинистические времена, философы и историки, особенно
Аристотель в «Политике», акцентируют внимание на некой
общественной сплоченности, на специфической критской конституции, которая
справедливо сравнивается и сопоставляется ими с конституцией
спартанской. Из истории критского общества видно, что этот неизменный
концепт единения и солидарности контрастировал с сепаратистскими
конфликтами даже еще и во времена эллинизма; также не вызывает
сомнения, что этот концепт базировался на сильных внутренних
традициях, заложенных в эпоху более раннюю, нежели сформировалось
общее дорийское наследие3. Согласно Аристотелю критский
государственный строй был близок спартанскому, при этом, хотя некоторые
его черты не хуже, всё же в целом по сравнению со спартанским он
выглядит не столь искусно выстроенным. Во многих своих чертах
спартанская конституция выглядит — и это подтверждается преданием —
как подражание критской, хотя более древние установления обычно
бывают менее разработанными в сравнении с более поздними. Далее
Аристотель передает сообщение, согласно которому спартанские
институты были не дорийскими, а додорийскими, изначально
установленными Миносом на Крите, полученными от древних жителей острова
спартанскими колонистами в Ликте, а отсюда перенесенными в Спарту Ли-
кургом, посетившим Крит. Недаром и сейчас еще периэки (зависимое
население Крита) управляются по законам, установленным Миносом
(Аристотель. Политика. 1271 b 20—33; ср.: Геродот. I. 65).
Устная традиция несомненно играла определенную роль в сфере
права, в том смысле что спартанская, критская и, возможно, афинская
молодежь заучивала законы своих государств наизусть. Запись раннего
греческого права в чем-то сходна с записью эпической поэзии,
поскольку оба эти процесса представляют собой реакцию на одно и то же
изменение культурно-исторического климата4. Законодательная
кодификация имела свою предысторию еще до того, как публичные записи
стали делаться в камне. Здесь уместно вспомнить, что именно стихи, а не
проза продолжали культивироваться в воспитательной системе Крита
еще и в ту эпоху, когда историки, ораторы и памфлетисты Ионии и
2 А 47: 239.
3 D 165: 143-148.
4 Ор. в А 51 «Введение» и особенно высказанную в примеч. 1 на с. LXI ремарку
относительно высказанной выше мысли: «Они обе [т. е. «Илиада» и «Одиссея»] фактом
существования в записанном виде обязаны своей внутренней связанности высокого
уровня и своей утонченности — качествам, в которых ни одна из известных устных поэм
к ним даже не приближается». О новейшем феномене использования греками недавно
усвоенного алфавита для реализации важных задач, связанных с интеллектуальными
влияниями, идущими с Востока на Крит в VII в. до н. э., см.: D 111: 23.

282
Глава 39с
Аттики уже приспособились к прозаической форме передачи
информации5. Как верно заметил Дж.-В. Хедлам, из всех европейских
народов лишь у греков решающие политические и литературные успехи
были достигнуты в тот период, когда введение письма было
настолько недавним событием, что право еще не имело времени полностью
вытеснить примитивный обычай. Даже в эпоху наивысшего
расцвета греческие города продолжали придерживаться многих
обыкновений, присущих родовым сообществам, из среды которых они уже
выбрались6.
Некоторые факторы способствовали особому критскому
консерватизму. В течение Vu в. до н. э. для эллинского мира была характерна
общая тенденция к кодификации права. Это замечательное
нововведение7 появляется сначала не на материке, а в греческих колониях, и
прежде всего западных, находившихся на большем расстоянии, а
значит, менее доступных, нежели колонии восточные. Одной из причин
развития в этом направлении могла служить необходимость
обеспечения колонистов единым сводом норм, происходивших из разных
городов с различными системами обычного права. Это объясняет нам
появление целого ряда прославленных законодателей, включая Залевка в
ахейских Локрах, Харонда в ионийской Катане, Диокла в дорийских
Сиракузах. Обычно законы Залевка и Харонда рассматривались как
самые древние писаные законы у греков; появились они, судя по всему,
в первой половине VII в. до н. э. Некоторые западные кодексы нашли
дорогу и в Восточную Грецию; так, законы Харонда были перенесены
на остров Кос. В нескольких городах Малой Азии и на островах
появились свои законодатели, как, например, Питтак Митиленский. Другие,
такие как Ликург Спартанский, Драконт Афинский и Филолай
Коринфский, создали свои кодексы для материковых городов (в случае со
Спартой такой свод был, разумеется, неписаным)8.
Традиционно считалось, что законодатели путешествовали в
поисках информации об обычном и писаном праве. Так, о Залевке и Ликур-
ге рассказывали, что они посещали Крит и иные места. Эти ранние
правоведы благоговейно почитались как боговдохновенные, а их
законы — как санкционированные божеством, если не данные им самим. В
самом деле, нежелание менять в них что-либо или критиковать должно
было возникнуть естественным образом из широко
распространенного убеждения в их божественном происхождении9.
Известны и другие критские нововведения этого периода,
оказавшие влияние на материковую Грецию. Так, можно сказать, что твор-
5 D 161: 5-6; Страбон. 482; Гераклид. Фр. 15.
6 D 125.
7 Ср.: G 16: 26 об исключительных обстоятельствах, послуживших причиной
записи европейских кодексов.
8 А 8: 67-71.
9 А 8: 75.

Критские законы и общественный строй
283
чество Фалета Критского и его школы содействовало слиянию танца
с пением и метром аристократической хоровой лирики. Расцвет
творчества Фалета, рожденного либо в Элире, либо в Кноссе, либо в Гор-
тине, приходится на VII в. до н. э. О нем говорили, что, по совету
дельфийского оракула, он посетил Спарту, дабы справиться там с
чумой силой своей музыки. Здесь его музыкальные реформы были
столь радикальны, что ускорили художественную революцию. Эти
преобразования состояли в развитии критской гипорхемы —
миметического (т. е. подражательного) танца, первоначально
ассоциировавшегося с культом Кроноса и титанов, Лето и Критского Зевса; весьма
вероятно также, что он — создатель новых ритмов: так называемого кре-
тика (т. е. критского ритма) и пеанического ритма. Последний сам по
себе был близок гипорхеме, которая, согласно традиции, имела критское
происхождение и также была связана с Фалетом. Полулегендарный, но
реально существовавший поэт и пророк Эпименид играл сопоставимую
роль в качестве пионера в деле приспособления ритуальной магии
ранней критской религии к новым религиозным формам и функциям.
Эпименид, очевидно, посетил Афины с целью учреждения очистительных
ритуалов, сложившихся в критской пурификационной практике. Его
легендарная совместная работа с Солоном в деле реформирования
культа, возможно, была направлена на ограничение проявлений
женского религиозного экстаза в похоронном обряде в том духе, который
обнаруживается в раннем критском законодательстве10.
Художественная деятельность на самом Крите в VI в. до н. э. до некоторой степени
затихает, но в это время критские мастера продолжают работать за
пределами острова (см. с. 275—276).
Учитывая, что до нас дошли лишь чудом уцелевшие критские
надписи того времени, поражаешься тому, что раннее критское письмо
представлено впечатляющими частями законодательных документов,
сохранившимися от этого будоражащего периода ренессансной
активности в 10% городов острова. Помимо большого кодекса V в. до н. э. из
Гортины и других современных ему правовых документов из этого
города, имеются также остатки от законодательного сборника V в. до
н. э. из Элтоны и Ликта. Наиболее значительные части, уцелевшие от
законов Элефтерны и Аксоса, относятся, видимо, к концу VI в. до н. э.
Несколько фрагментов самых ранних из известных нам законов
происходят из Гортины, Приниаса, Ликта, Кносса и, быть может, Дреро-
са (самого древнего из всех известных)11. Обнаружение подобных
бесценных памятников продолжается и поныне, и монументальный
корпус «Критских надписей» («Inscriptiones Creticae»), т. I—IV (1935—1950),
10 D 162: 311-312.
11 А 36: 310 с комментарием: «Почти во всех случаях кодексы были написаны на
стенах либо храмов, либо других публичных зданий, и их сохранение обязано, главным
образом, именно этому факту, поскольку древние стенные блоки всегда вторично
использовались при перестройках».

284
Глава 39с
осуществленный проф. М. Гвардуччи, позднее был пополнен
публикацией новых и очень важных текстов12.
Законы Гортины неизменно находятся в фокусе любой дискуссии о
ранних критских законах и общественной структуре. Показательно,
что этот исключительный документ не ассоциируется с каким-то одним
законодателем, напоминая тем самым, что Крит был не колонией, а
центром, откуда начало свои странствия законодательное вдохновение.
Несмотря на существование ранних законодательных фрагментов из
различных городов, в античности отношение к Криту как к родине
добротных законов проистекало вовсе не из этих документальных
источников, но из более древней традиции, ранее уже упомянутой. Платон
[Законы. 624) рассказывает нам, что критяне называли Зевса своим
законодателем и что Минос, как и его брат Радаманф, был вдохновлен
Зевсом. Когда Аристотель говорит, что законы Миноса по-прежнему
действовали среди подчиненного населения Крита, он тем самым
подтверждает, что за этой философской мифологией кроется
историческая реальность. Хотя понять до конца эту ремарку невозможно, ясно,
по крайней мере, что какие-то элементы права эпохи бронзового века
могли настолько глубоко укорениться в позднейших исторических
институтах, что продолжали оказывать влияние на дорийское
законодательство и играли роль действующих норм в социальной жизни
зависимого земледельческого населения, которое происходило от
древнейших обитателей острова.
Гортинские законы написаны в 12 колонках на закругленной стене,
поддерживавшей театральное строение, сооруженное, скорее всего, в
I в. до н. э., хотя камни с надписью принадлежали более древнему
зданию, где, возможно, размещался суд. Каждая колонка имеет
приблизительно 1,5 м в высоту и вырезана на 4 рядах каменных блоков;
длина надписи около 9 м; каждая колонка, за исключением последней,
имеет от 53 до 56 строк, что в итоге дает текст почти из 600 строк. Эта
«царица надписей», хотя и не является кодексом в строгом смысле
этого слова, часто описывается как первый европейский свод законов;
кроме того, это единственный свод такого рода, сохранившийся от
античной Греции. Надпись сделана архаическим алфавитом, включающим
18 букв, в том числе дигамму (J-). Неизвестные финикийскому
алфавиту знаки Ф, X и Ύ не использовались, нет также буквы Ξ. Звуки φ, χ не
отличались от π и κ; ψ и ξ передавались соответственно через πς и κς.
Буквы Ζ, Η и Ω также не применялись и передавались с помощью ΔΔ,
Ε и О. Отдельные буквы выписаны очень тщательно и представляют
собой высоко развитые формы древнего гортинского алфавита (см.
рис. 41).
12 В особенности см. различные работы, связанные со Спенсифийским декретом: D 128;
D 152; D 126: 47-49. Также см.: Kadmos. 11 (1972): 96-98; 13 (1974): 48-57; 14 (1975): 8-
47; ZPE. 9 (1972): 102-103; 13 (1974): 265-275; Studii Clasice. 14 (1972): 7-15.

Критские законы и общественный строй
285
Alpha
Beta
Gamma
Delta
Epsilon
Digamma
Thêta
Iota
Kappa
A
θ
ΛΛ
Δ
3
Я
$β
г
*
Lambda
Mu
Nu
Omikron
R
Rho
Sigma
Tau
Upsilon
11
WV
V\
0
Э
я
M
τ
ν
зт v4o πα 8 г 0 э \лз гэ э wv з лгл
M TVA M F 05 in S'A /V\ О S Т S /ν с m К
3 m va ο τ VOTM04A1 зогт \лог
K£/VTA кр eava та _a.sae<_ose
5ЛТАжэя>*АТ\лзтагА©®зтА1л
А/V TACPSAICAAATTO^TAS
[транскрипция]
αϊ δε με* εΐεν έπιβάλλοντε-
ς, τας /-οικίας οΐτινές κ'
ιοντι ο κλαρος, τούτονς ε-
κεν τα κρίματα. vac. αϊ δε χ οι
έπιβάλλοντες οι μεν λεί-
οντι δατεθθαι τα κρέματ-
α, οι δε μέ, δικάκσαι τον δι-
κασταν έπί τοΤλ λειονσι δ-
ατίθθαι εμεν τα κρέματα
πάντα πριν κα δάττονται. vac.
[перевод]
И если нет никакого нисходящего
родича, тогда те из ойкоса, что
составляют кларос, должны получить
имущество. Если же одна часть из
родичей, имеющих право на
наследство, захочет разделить
имущество, а другая не захочет, то
пусть судья присудит, чтобы всё
имущество получили те, которые
хотят раздела, до тех пор пока не
разделятся.
Рис. 41. Гортинский алфавит и отрывок из Гортинских законов
(колонка V, строки 25—34), его транскрипция и перевод (публ. по:
D 164: 5, 43, илл. 5)
Направление письма — бустрофедщ («поворот быка»), т. е. первая
строка каждой колонки идет справа налево, вторая — слева направо и т. д.
Имеется несколько пустот, где резчик не делал надписи из-за неровной
поверхности, а также несколько редких исправлений в уже вырезанных
буквах. В основном надпись была выполнена, очевидно, одним резчиком,
кроме заключительной части (XI. 24 ел.), где имеются признаки иной
руки и* где прибавлены различные дополнительные постановления. Ар

286
Глава 39с
хаическая система разделения на абзацы13, которая несомненно
применялась на Крите в ΫΠ в. до н. э. — например, в Дреросе, — перестала
использоваться к концу следующего столетия. Отдельные части внутри
одного раздела соединены посредством асиндетона (бессоюзия); новые
разделы обозначаются с помощью ваката (отступа), размер которого
определяется, судя по всему, сложившейся практикой; кроме того,
поскольку вакат возникает по причинам нелингвистического свойства,
асиндетон также может приводить к появлению ваката14. Великолепно
написанный кодекс дошел до нас в прекрасном состоянии. Он
отличается простым и ясным стилем, каждая норма изложена в форме условного
предложения и в 3-м лице; в протасисе (придаточное предложение)
излагается предполагаемый факт, в аподосисе (главное предположение) —
законные последствия или постановления.
Общая структура алфавита, формы букв и бустрофедон вполне
могли бы относиться к VI в. до н. э. Впрочем, тщательность и правильность
начертания, как кажется, указывают на более позднее время. Следует
также добавить, что все имеющиеся по этому вопросу данные
показывают, что любые попытки датировать критские надписи временем до
V в. до н. э. остаются в значительной степени спекулятивными. Лишь
формы букв, изученные по многочисленным документам V в. до н. э.,
могут служить основой для вывода о том, что критский алфавит был,
как и вообще многое в критских обычаях, весьма консервативен и
сохранял древние формы и методы, параллельно удерживая бустрофедон
в течение V в. до н. э. Отсюда проистекает общее мнение, согласно
которому кодекс был документом именно V в. до н. э., причем
некоторые исследователи датируют его не ранее 450, другие же относят ко
времени между 480 и 460 гг. до н. э. (последние, вероятно, правы).
Тем не менее, если даже нам удастся определить точную дату
надписи, из этого не будет следовать, что мы установили время первой
публикации этого законодательства. Хотя сами по себе законы производят
законченное впечатление, документ не является кодексом в
общепринятом смысле, т. е. здесь нет систематического собрания законодательных
актов и норм права, сочлененных таким образом, чтобы избежать
повторов и противоречий. Гортинский кодекс представляет собой
кодификацию, но не всего права, а отдельных положений; для него характерна
значительная формальная систематизация, общая для многих античных
сборников такого рода, вызванных к жизни необходимостью свести
воедино установленные законом нормы, относящиеся к подобным либо
идентичным обстоятельствам и потребностью внести исправления в
13 В этой системе надписи делались бустрофедонам, когда первая строка текста шла
справа налево, но и каждую новую статью нужно было тоже начинать справа налево.
Если заключительная строка предыдущей статьи оказывалась выполненной справа
налево, то и первая строка новой статьи также должна была бежать справа налево, что
приводило, таким образом, к появлению двух соседних однонаправленных строк.
14 Более подробно см.: D 164: 4.

Критские законы и общественный строй
287
предшествующее писаное право по различным предметам. Этот
предварительный записанный материал, как можно предположить, включал те
обычаи и санкции, которые цементировали различные традиционные
культурные факторы, обсужденные выше, на гораздо более ранней
стадии социальной жизни общины. Весьма энергичное возрождение
островных традиций в архаический период отмечено не только ранним
внедрением алфавитного письма, позволившим опубликовать законодательство,
но также значительным развитием критского искусства в период 750—
650-х гг. до н. э. Крит вновь занял достойное место в истории новых
полисных институтов и эллинского искусства.
Учитывая политическую ситуацию того времени, мы не удивимся,
что Гортинский кодекс содержит некоторые обычаи из эпохи более
ранней, нежели дата его публикации, а также тому, что имеющиеся в
нем исправления древних установлений отличаются такой степенью
новизны, которая предполагает участие государства в деле
модификации этих традиционных социальных обычаев. Ранние законодатели
происходили из различных социальных групп, но в большинстве
своем — из среднего класса. Существует очевидная связь между
кодификацией права и торговлей. Коммерческая экспансия данного периода
обладала стимулирующим эффектом в отношении
аристократических правительств критских городов. Хотя ни с Гортинским кодексом,
ни с другими фрагментами законов не ассоциируется ни один
законодатель, хотя торговый класс не развился настолько, чтобы всерьез
угрожать давнему господству землевладельческой аристократии (из чего
ясно, что торговля удерживалась внутри определенных границ),
несомненна связь между монетой и торговлей; и не является простым
совпадением, что Гортина относилась к тем критским городам, где впервые
получили хождение чеканные монеты. Таким образом, кодекс
позволяет нам осознать, как сказалось введение денежного обращения —
независимо от того, насколько скромными были его масштабы, — на
социальной жизни в эпоху перемен.
Как и в других местах, дорийские общины Крита сохранили
привычную родовую организацию, помогавшую поддерживать те узы
родства, которые вообще играли весьма важную роль в Древней Греции.
На Крите, как и в Спарте и в некоторых других местах, аборигенные
жители превратились в зависимых плательщиков дани,
распределенных, как и земля, которую они обрабатывали, и приписанных без права
отчуждения к земельным наделам (κλαροι) или наследственным
поместьям. В то время как в Спарте сохранялась двойная царская власть,
на Крите появились отдельные города-государства, контролировавшие
скромные территории; ранние монархии были упразднены как только
военное командование перешло к аристократическим магистратам
(Аристотель. Политика. 1272 а 5—11). Функции главной магистратуры
выполняла коллегия космов (ед. ч. косм); эти космы выбирались из
определенных родов (Там же. 1272 а 30—35; подтверждается текстом Гортин-
ских законов, кол. V, строки 4-6), образовывая привилегированные

288
Глава 39с
наследственные группы. Существовал совет старейшин, состоявший из
бывших космов, а также общее собрание граждан, которое, очевидно,
не имело особой власти, поскольку созывалось лишь от случая к случаю
для утверждения решений космов и совета. Самые ранние надписи из
Гортины показывают, что персональная ответственность
государственных должностных лиц за выполнение их публичных функций, столь
характерная для системы управления у древних греков, была введена
в критских городах еще до VI в. до н. э.15. В начале следующего
столетия разделение административной ответственности ясно
обнаруживается по гортинским источникам. Так называемый κσένιος κόσμος (косм
ксенов) имел отношение к иностранцам, постоянно проживавшим в
стране чужакам и другим лицам, таким как вольноотпущенники, не
включенные в родовые организации свободного гражданского класса.
В Гортинских законах (XI. 14—17) упоминается секретарь косма
иноземцев. В дополнение к космам и судьям другие магистраты имели точно
очерченный круг обязанностей. Τίται (государственные контролеры)
существовали со времен самых ранних письменных свидетельств. Они
могли осуществлять надзорную функцию над космами, а также
налагать на последних штрафы16.
Магистраты избирались согласно цензу происхождения и
имущественному цензу. Нельзя отрицать вероятность того, что первоначально
они исполняли свои полномочия пожизненно17. Как и в Афинах, где
время пребывания в должности в конечном итоге было ограничено 10
годами (после отмены пожизненного статуса), консгитуционньш закон Дре-
роса (650—600 гг. до н. э.), быть может, самый ранний греческий закон
на камне и определенно самый ранний из сохранившихся целиком,
запрещал повторное занятие должности косма до истечения 10 лет, грозя за
нарушение суровыми наказаниями18. Здесь, возможно, подразумевается,
что в течение 10 лет неограниченным правом отправлять эту должность
должен был обладать иной клан. Если это так, трехгодичный запрет в
Гортине в VI в. до н. э. мог представлять собой подобное наступление
на обычай передачи должностей по наследству. На финальной стадии
этого наступления были введены годичные магистратуры19. В некоторых
критских городах совет выполнял функцию охраны законов20.
Рост политических функций космов соответствовал усложнению
легальных процедур, что способствовало также появлению особых
должностных лиц, называвшихся дикастами (т. е. судьями). Переход
лидерства от родовой монархии к космам означал, по всей видимости,
не только перенос на них военного командования, но и судейских
обязанностей, ранее выполнявшихся царями. Гортинские космы
(возможно, уже в начале VII в. до н. э.) брали на себя особые судебные
функции. С течением времени последние приобретали всё более админис-
15 D 161: 105 и примеч. 1. 18 D 116; D 117; M-L № 2.
16 D 161: 105. 19 Inscriptiones Creticae. IV. 14 g-p 2.
17 D 164:32. 20D 161: всюду.

Критские законы и общественный строй
289
тративный характер. В Гортинском кодексе, например, космы
действовали непосредственно как судебная власть лишь в тех случаях, когда
брак наследницы противоречил санкционированной процедуре (VIIL
53—IX. 1). Косм иноземцев, кроме того, представлен в кодексе как
особая должность, регулирующая отношения между людьми, стоящими
вне родовых групп гражданского коллектива, наподобие того, как это
делал афинский полемарх.
Особые судьи, называвшиеся дикастами, появились в Гортине к
началу V в. до н. э. Их можно сравнивать с фесмофетами — и по общим
соображениям, и в связи с тем, что они возникли специально для
исполнения судебных функций. Это был неизбежный результат развития
разраставшегося государственного аппарата и соответствовавшего
этому увеличения количества судебных тяжб. Согласно виду судебного
процесса обязанности распределялись между различными дикастами.
Так, особый дикаст имел дело с наследствами, с гетериями (аналог
афинским фратриям), с которыми, по-видимому, было связано
действие родового права и обычаев (этот дикаст должен был
приспосабливать данные нормы к потребностям государства), и с залогами. В
заключительном разделе кодекса появляются орпанодикасты, особым
образом связанные с распространением государственной власти на
интересы прав собственности лиц мужского пола. Любой судья имел
своего мнамона (архивариуса) — должностное лицо, приписанное к
суду, чтобы помогать судье в соблюдении процедуры. Мы не знаем, как
назначались судьи, и как они оплачивались, но кодекс информирует
нас относительно методов их работы. По сути, кодекс является
единственным нашим документом, дающим аутентичную информацию о
судебной процедуре в раннем греческом праве. Все дела рассматривались
перед одним судьей, и нет никаких признаков того, чтобы гражданские
споры рассматривались перед судейской коллегией. Существует
важное определение обязанностей судьи. В одних случаях он должен был
объявлять приговор, в других — приводить к присяге. В кодексе
содержится следующая норма: «Что бы ни было написано для судьи, дабы
решить в соответствии со свидетельским показанием или клятвой,
отрицающей вину, он будет выносить решение как написано, но в других
вопросах будет решать о клятве в соответствии со сделанными в суде
заявлениями» (XI. 26). Свидетели призывались не для дачи показаний
по конкретным обстоятельствам дела, но чтобы засвидетельствовать
должное исполнение процессуальных актов; и в их функции не
входило приводить свидетельства для установления спорных фактов21.
В рамках такой структуры правления и правосудия аристократия
приспосабливала древние родовые институты к новой системе с
рыночной экономикой, социальным и политическим неравенством.
Существовали: (1) меньшинство свободных граждан; (2) апетайры (или
свободные лица, не имеющие политических прав); (3) зависимое земле-
Подробнее см.: D 164: 33.
19 Заказ № К-7530

290
Глава 39с
дельческое население; и (4) рабы. Относительное положение этих
четырех классов в гортинской социальной иерархии мы можем
приблизительно оценить с помощью следующей таблицы размеров
штрафа за правонарушения, указанных в кодексе (П. 2—16, 21—27).
А. За изнасилование
(I) Против свободного человека 1200 оболов
(П) Против апетайра 120 оболов
(Ш) Рабом против свободного человека 2400 оболов
(IV) Свободным лицом против
зависимого земледельца 30 оболов
(V) Зависимым земледельцем против
зависимого земледельца 60 оболов
(VI) Против домашнего раба 1, 2 или 24 обола
в зависимости от
обстоятельств
Б. За прелюбодеяние
(I) Со свободной женщиной 600—1200 оболов
(П) С женой апетайра 120 оболов
(Ш) Раба со свободной женщиной раб платит в два
раза больше (т. е.
1200-2400 оболов)
(IV) Раба с рабыней 60 оболов
Объем необходимых доказательств, достаточных для вынесения
обвинительного приговора, также был несоразмерен между этими
классами. В некоторых случаях надлежащими свидетелями являлись лишь
свободные лица. Для пояснения приведенного выше списка укажем, что
изнасилование, совращение и прелюбодеяние трактовались в качестве
правонарушений одной категории, не как криминальные, публичные
преступления, но как деяния, регулируемые с помощью частной
денежной компенсации. Заметим, что штрафы за изнасилование и за
прелюбодеяние были одинаковыми за исключением двух случаев: адюльтер
со свободной женщиной, если любовников застали в доме ее отца, брата
или мужа, влек за собой полный штраф в 1200 оболов; если же
прелюбодеяние случилось в другом месте, считалось, что оно заслуживает
меньшего наказания, и штраф снижался вдвое. Нет упоминаний о
прелюбодеяниях между свободным и женой зависимого земледельца; мы
можем также предположить, что в подобных случаях не существовало
никаких предусмотренных законом возмещений. Адюльтер
превратился теперь в частно-правовой деликт, наказывавшийся штрафами и
затрагивавший интересы лишь отдельных лиц и их семей. Семье
подсудимого, если он был свободным, его господину, если он не был
свободным, предписывалось выкупить виновного в течение 5 дней, в
противном случае те, кто его удерживали, могли делать с ним всё, что забла-

Критские законы и общественный строй
291
горассудится. Впрочем, если обвиняемый подавал встречную жалобу,
что он стал жертвой обмана, дело выходило за рамки интересов семьи,
и обвинитель обязан был подтвердить свои показания под клятвой22.
Во времена публикации Гортинского кодекса фила продолжала
сохранять политическое значение, а женщины составляли часть филы;
и об этом говорится в текстах из других городов. Также существовал
род и, как упоминалось выше, космы пополнялись из правящих родов.
Между тем гетерии превратились в исключительно мужские
корпорации. Из текста кодекса можно понять, что гетерии обладали также
политическим весом, оказывая ощутимое влияние на формирование
аристократической системы, поскольку она развивалась из родовой
ассоциации, базировавшейся на родстве, к сплоченной группе равных, но
привилегированных лиц с ограниченными (т. е. доступными лишь им)
правами гражданства и владения землей. Из источников следует,
впрочем, что в более поздние времена, когда государственная власть
укрепилась, гетерии утратили свое значение: их функции всё в большей
степени сводились к сисситиям (совместным трапезам) — еще одной
характерной особенности общественной жизни, у которой были
родовые корни23. Эти институты были присущи не только Криту, но и
другим частям греческого мира, включая Спарту. Критские сисситии
Аристотель ставил выше спартанских, объясняя свое предпочтение тем,
что если в Спарте каждый гражданин делал фиксированный взнос —
в противном случае закон лишал его гражданских прав, — то критская
система носила более общенародный характер, поскольку от всего
урожая, от всего приплода скота, получаемого с общественных земель,
а также от дани с зависимых земледельцев одна часть отчислялась
для подношения богам и на общегосударственные нужды, другая же
шла на сисситии, в результате чего все граждане, и женщины, и дети,
и мужчины, кормились за государственный счет (Аристотель.
Политика. 1272 а).
Стабильная аграрная система помогает понять инертность критской
аристократии, которая эволюционировала очень медленно; сисситии
составляли здесь базовый компонент. Когда Аристотель хвалил более
общественный характер критских организаций, ориентированный на
поддержание всех граждан из публичных ресурсов, он пояснял, что эти
фонды пополнялись благодаря взносам, делавшимся зависимым
населением. Свидетельство Аристотеля может быть дополнено
сообщением Досиада (у Афинея. IV. 143 а—Ь), утверждавшего, что в Ликте
каждый человек вносил десятую часть своего урожая, снимаемого с
собственной земли, в свою гетерию, а также всю свою долю прибыли от
эксплуатации государственного имущества, которую должностные
лица города делили между домами всех граждан; каждый зависимый
земледелец платил также 1 эгинский статер с головы.
22 Более полную информацию см.: D 164: 28—29.
23 D 164: 10-11.
ю*

292
Глава 39с
Распределение земли и зависимых земледельцев среди определенной
родовой аристократии должно было сопровождаться изменениями в
способах наследования среди господствовавших групп населения.
Существовала тенденция к выделению из обширной клановой структуры более
узких родственных групп, в особенности той, что выполняла роль
«домохозяйства» (ойкос у греков; ср. с римской фамилией); этот институт был
непосредственным образом связан с правами обладания κλαρος'οΜ
(наделом), семейным поместьем. Кодекс (IV. 24 слл.) предусматривал, что
отец обладал властью над детьми и мог разделить имущество между
ними; пока родители были живы, не было надобности в таком
разделе; но если мужчина или женщина умирали, их детям ли, внукам или
правнукам надлежало получить имущество. Главенство в ойкосе и право
распоряжения имуществом находилось, таким образом, у родителя,
пока он был жив и желал сохранять за собой права собственности.
Конечно, и после его смерти сыновья необязательно должны были
разделить поместье между собой; они могли совместно управлять
наследственным имуществом в рамках одного ойкоса умершего
родителя. В таких случаях самый старший, вероятно, получал права на дом,
выполняя соответствующие обязанности перед фамильными
алтарями, перешедшими к нему как к главе семьи.
Когда мужчина или женщина умирали бездетными, братья
умершего, а также дети братьев или их внуки могли получить наследство. При
отсутствии этих лиц право наследовать переходило к эпибаллонтам
(т. е. к тем, кто мог заявить свои права в следующую очередь). Эпибал-
лонты — это родственники любой степени, которые не входили в ойкос,
но принадлежали к тому же роду, что и члены этого ойкоса. С
повышением значения ойкоса старый обычай усыновления приобрел новый
смысл. По мере того, как права членов рода становились всё более
призрачными, повышалась ответственность наследника за поместье.
При том, что было установлено свободное завещательное
распоряжение, глава ойкоса часто желал обеспечить переход наследственной
массы внутри ойкоса. Так что система усыновления через механизм
гетерий приобрела государственное значение. Согласно кодексу
усыновление могло быть осуществлено без ограничений; формальная
церемония проходила на торговой площади перед собравшимися гражданами;
усыновитель торжественно дарил своей гетерии священную жертву и
меру вина24.
Нормы Гортинских законов о дочерях-наследницах представляют
большой интерес с точки зрения социальной и правовой истории25. За
членами одного с наследницей рода сохранялось право жениться на
ней в тех случаях, когда она, при определенных обстоятельствах, не
выходила замуж за ближайшего родственника. Принцип родовой
эндогамии, таким образом, сохранялся, при этом эпибаллонты принад-
24 X. 33-XL 23; D 164: 30-31.
25 VIL 15-ГХ. 24; ХП. 6-19; D 164: 18-27.

Критские законы и общественный строй
293
лежали к одной экзогамной клановой группе, чьи представители
обычно заключали браки с представителями другой экзогамной группы,
называвшимися кадестами (свойственниками) первых. Термины «эпи-
баллонты» и «кадесты» сигнализируют об обязательственных узах,
формируемых, с одной стороны, родством, с другой стороны — браком.
Эта архаическая система, обнаруженная антропологами в разных
частях света в более ранние времена, зависела от регулярно повторявшихся
браков между экзогамными перекрестными кузенами (cross-cousins —
кузены разного пола), классифицировавшихся как родственники, —
смотря по тому, к какой из двух групп они принадлежали.
Кодекс определял наследницу как дочь без отца и без брата от того
же отца. Она должна унаследовать имущество своего отца, но при этом
она обязана выйти замуж за ближайшего родственника.
Непосредственным ближайшим родственником был дядя по отцовской линии, а если
таковых было несколько, приоритетом пользовался старший. Когда
оказывалось несколько наследниц и несколько дядьев по отцу, им
следовало заключать браки по возрасту. При отсутствии дядьев по отцу
наследница должна была выходить замуж за своего кузена по отцу; а
если таковых был не один, старший обладал преимуществом. Если
имелось несколько наследниц и несколько кузенов, они женились в
порядке возраста братьев. Этим способом материальные интересы
патриархального домохозяйства защищались государственным
законодательством, которое теперь поддерживало брак между родственниками
домохозяйства в противоположность кросс-кузенному браку между
клановыми группами. Впрочем, этим новым тенденциям по-прежнему
противоречили другие условия, происходившие из более древних мат-
рилинейных обычаев. Женщины по-прежнему обладали
значительными правами на владение движимым имуществом и на землю.
Например, когда наследница и претендент на ее руку были слишком
молоды, чтобы заключать брак, наследница могла получить дом и половину
дохода от имущества, вторая половина шла претенденту. Когда
вообще не было ни одного претендента, наследница брачного возраста
могла вступить в права владения имуществом и выйти замуж по
своему желанию, но внутри филы; а если среди членов филы не
оказывалось желающих, она была вольна принять предложение от любого
другого.
Разрешался брак между свободной женщиной и зависимым
земледельцем (VTL 1—10). Ребенок от такого брака становился свободным
либо несвободным в зависимости от того, жили ли супруги у свободной
женщины или, наоборот, у зависимого земледельца. Поэтому
женщина, бывшая замужем дважды, могла иметь свободных и несвободных
детей. Предполагается, что браки между свободными мужчинами и
зависимыми женщинами не признавались. О разводе и муж, и жена
могли объявить по собственной воле; после развода имущественные
отношения регулировались соответствующими правилами, как и в
случаях смерти одного из супругов (II. 45—Ш. 16). Отец обладал властью

294
Глава 39с
над детьми и правом раздела имущества между ними. Мать
распоряжалась своим собственным имуществом. После смерти отца городские
дома и все вещи в них (если только они не были заняты зависимым
земледельцем, принадлежащим к сельскому поместью) вместе с
мелким и крупным рогатым скотом, не принадлежавшим зависимому
земледельцу, переходили сыновьям. Все сыновья, независимо от их
количества и возраста, получали равную долю движимого имущества. Дочь
становилась владелицей половины наследственной доли сына. После
смерти матери ее имущество делилось подобным же образом. Дома,
занятые зависимыми земледельцами, как и они сами, принадлежали
поместью и рассматривались в качестве приносящего доход
имущества, в котором дочери имели свою долю. Сыновья обладали явным
преимуществом перед дочерьми при разделе наследства; но имеются
некоторые указания на то, что до публикации кодекса отношение к
женщинам было более щедрым26.
Терминология кодекса включает названия определенных
возрастных классов, на которые делились свободные граждане. Мальчик или
девочка, не достигшие половой зрелости, описывались как анорос и
анебос, после этого [по достижении половой зрелости] — как эбион, эби-
онса и орима. Взрослый гражданин в возрасте после 20 лет назывался
словом дромеус (бегун), что указывало на его право (в отличие от
зависимых людей) тренировать свое тело. Напротив, термин аподромос
применялся к несовершеннолетним, которые пока еще не могли заявить
о своих правах27. Молодежь была организована в агелы (стада). По
выходу из агел молодые люди должны были жениться в одно и то же
время, очевидно, в форме публичной церемонии, при этом на
девушках того же возраста из определенных групп, связанных с их
группами узами смешанных браков28. Эти обычаи сохранялись на
протяжении долгого времени после публикации кодекса, несмотря на то, что в
тексте последнего уже проявляются более современные тенденции,
благоприятствовавшие автономии семей и собственническим
интересам. Эти новые веяния особенно ясно обнаруживаются в возможности
применить исключение из общего правила о коллективном браке в
случаях, когда несовершеннолетнему позволялось жениться на
наследнице с целью защиты интересов семьи. Это стремление обеспечить
преемство по мужской линии объясняет право несовершеннолетнего
заключить брак с наследницей именно как исключение из более
древних правил, а также и то, почему она могла выйти замуж до 12 лет (VII.
35-40; ХП. 17-21).
Термин апагелы применялся, вероятно, только к тем, кто по
возрасту приближался к вступлению в агелы, которые соответствовали груп-
26 ГУ. 23-V. 9; D 164:20-21.
27 УЛ. 30, 35 слл., 37, 54; VOL 39, 46; XI. 19; ср.: Inscnptiones Creticae. П. V. 25 а 7 (Аксос).
28 Страбон. 482—484; ср.: Афиней. IV. 143; Николай Дамасский. Фр. 115; Гераклид
Понтийский. 3. 4; D 161: 7—17.

Критские законы и общественный строй
295
пам юных граждан в других государствах; однако критская молодежь
не становилась членами агел вплоть до 17 лет29.
Аристотель [Политика. 1264 а) указывает, что критяне предоставили
своему зависимому населению все прочие права, запретив им лишь
гимнастические упражнения и приобретение оружия. Это помогает
нам понять, почему более древняя система патриархального рабства,
которую мы можем определить как «серваж» (в том смысле, что
зависимое крестьянство было прикреплено к земле и платило дань
господам), сохранялось в течение столетий уже после того, как
классическое рабство (предполагавшее куплю-продажу рабов подобно любому
другому движимому имуществу) превратилось в доминирующую
форму зависимости в других государствах. Это не означает, что переход
от коллективного владения родовыми поместьями к праву
собственности более узких групп не приводил время от времени к
модификациям в системе серважа в том или другом месте; и эта система
несомненно испытывала различные влияния со стороны развивавшегося в то же
самое время классического рабства. А потому античная терминология,
имевшая отношение к порабощенному населению, получилась столь
разнообразной, сложной и, безусловно, весьма непростой для анализа.
В качестве примера, иллюстрирующего эту проблему, приведем Гор-
тинский кодекс, в котором употребляется два термина — войкей (т. е.
лицо, прикрепленное к ойкосу) и долос (т. е. раб), — они могут быть
переведены соответственно как «серв» (зависимый земледелец, англ.
«serf») и «раб» [англ. «slave»). Трудность состоит в том, что эти два
греческих слова отнюдь не всегда употреблялись строго для
характеристики двух различных условий порабощенного состояния. Впрочем из
анализа соответствующих контекстов становится ясно, что
существовали два зависимых статуса. Слово долос использовалось иногда в том же
значении, что и войкей, а иногда и в значении «раб классического типа».
Наиболее ясный пример употребления этого термина в последнем
смысле встречается в предписании о покупке рабов на рынке. Кроме
того, как мы уже видели, взыскание, налагавшееся за насилие над
домашним рабом, отличалось от штрафа, выплачивавшегося за
аналогичный поступок в отношении серва. Кодекс также демонстрирует, что в
обеспечение долга свободный гражданин мог заложить самого себя; в
этом случае он назывался катакейменом. Свободный человек,
признанный виновным в неуплате долга, именовался неникаменом и
отдавался в руки кредитора. Хотя эти лица теряли свободу, как граждане они
не попадали в категорию покупных рабов.
Войкей обладал правом на судебную защиту, хотя, скорее всего, его
интересы в суде представлял его господин, а его законные права были
ущемлены по сравнению с правами свободного человека. Сервы
имели также и другие права, которые отличали их статус от статуса
покупных рабов. Так, они владели домами, в которых жили, и имуществом
Гесихий, s.u. «άπάγελος»; Схолии к Еврипиду. Алкеста; D 162: 175—179, 285-286.

296
Глава 39с
в них. Кроме того, сервы могли владеть на правовой основе скотом.
Чтобы уплачивать штрафы за различные правонарушения,
определявшиеся в кодексе, сервы должны были распоряжаться какими-то
денежными средствами. Их семьи имели признанный социальный и
легальный статус, поскольку серв обладал правом заключать и расторгать
брак, а его жена могла владеть своим собственным движимым
имуществом, включая домашний скот, которое возвращалось к ней в случае
развода. Выходя замуж, она меняла господина; после развода она
возвращалась под власть своего прежнего хозяина или его наследников.
Между классом свободных граждан, которые представляли собой
меньшинство общества, и порабощенным населением стояли
некоторые другие социальные группы, чей точный статус определить
сложно. Апетайры — это та категория населения, в состав которой входили,
судя по названию, все исключенные из гетерий, т. е. закрытых мужских
гражданских корпораций, и, следовательно, лишенные привилегий,
связанных с членством в этих организациях, включая права
гражданства. Внутри этой категории были, возможно, члены общин,
подчиненных полису, но обладавших своего рода автономией. В одной надписи
начала V в. до н. э. из Гортины некий Дионисий получил привилегии,
включая освобождение от налогов, право защиты в суде для граждан
и право на дом и землю в Авлоне, городе, который, возможно, был
подвластен Гортине, но имел свое собственное управление и систему
налогов. Апетайры, разумеется, обладали более низким статусом,
поскольку они не являлись полноправными гражданами, но они должны
были пользоваться относительно независимым экономическим
положением — по крайней мере, они не были ни прикреплены к земле, ни
порабощены.

Глава 39d
У.-Дж.-Дж. Форрест
ЕВБЕЯ И ОСТРОВА
I. Евбея, 700-500 гг. до н. э.
Если окончание Лелантской войны [САН III. I2: 760—763) и принесло
мир беспокойной Евбее, то оно ничуть не прояснило историческую
ситуацию для современных исследователей. Перед нами по-прежнему
Халкида, упорно не желающая делиться своими археологическими
тайнами, поселение Лефканди, покинутое жителями, процветающая
Новая Эретрия и другие города, насколько нам известно, в том же
количестве, что и прежде. Но все эти города, включая Эретрию, в
дальнейшем будут участвовать лишь от случая к случаю в том процессе,
•который можно было бы назвать «мейнстримом греческой истории»
[англ. the mainstream — «господствующая тенденция»), и происходить
это будет обычно в результате различных непредвиденных
обстоятельств; немногое можно сказать и об их внутренних делах.
Аристократические режимы, при которых велась эта война, —
независимо от того, закончилась она для них победой или
поражением, — не оставались безучастными к вызовам, с которыми
аристократии сталкивались повсюду, и еще до 600 г. до н. э. некий тиран Тин-
нонд (любопытно, что его имя беотийское) утвердился у «евбейцев»
(Плутарх. Солон. 14), а другие, Антилеонт и Фокс, — в Халкиде
(Аристотель. Политика. 1304 а, 1316 а), но если Тиннонд упоминается
только по имени, то Антилеонт и Фокс — в связи с их уходом от власти
(тирания одного была заменена олигархией, другого — демократией).
Неясно, впрочем, что в этих двух случаях подразумевает под
терминами «олигархия» и «демократия» Аристотель, наш источник.
Единственный надежный факт состоит в том, что около 506 г. до н. э.
афиняне одержали свою знаменитую победу над халкидянами и,
фактически завладев Халкидой, поселили 4000 своих граждан на
землях гиппоботов, т. е. «коневодов» (так назывался класс крупных
землевладельцев в Халкиде); название этой социальной группы несет на
себе вполне традиционный аристократический оттенок, чтобы
задаваться вопросом, тирания, олигархия или демократия
предшествовала тому времени, когда халкидяне отклонились от своего
традиционного уклада (Геродот. V. 74—77).

c^
<^
Q if-
el
» S
"H
Ц
ΰ
B \ J
•k^M
?1
«H
в
Ξ

Евбея и острова
299
Политика Эретрии представляла, возможно, больший интерес.
Физическое потрясение от переезда из Лефканди, если таковое имело
место, независимо от того, было ли оно каким-то образом связано с
поражением в Лелантской войне, а также отдаленные результаты
колониальной экспансии и последовавшего за ней коммерческого
успеха — всё это должно было оказать некоторое влияние на структуру
эретрийского общества, однако здесь мы вновь имеем лишь имя тирана
Диагора, который «сокрушил олигархию гиппеев [т. е. всадников]», да
заявление, что эти гиппеи по-прежнему находились в политическом
седле около 550 г. до н. э. (Аристотель. Политика. 1306 а; Афинская
полития. 15. 2). Либо Диагор пришел к власти после 550 г., либо он, как
Антилеонт или Фокс, не имел продолжительного успеха. Очень фраг-
ментированный закон о судоходстве около 525 г. до н. э. (он, кроме
всего прочего, дает нам титул главного должностного лица — это был
архонт) свидетельствует о сохранявшемся у Эретрии интересе к морю,
который проявляется также в посылке ею 5 кораблей на помощь
восставшим в 499 г. до н. э. ионийцам; отправка этого флота дала полису
повод к временной — между 500 и 490 гг. до н. э., — хотя и не очень
убедительной претензии на свою «талассократию» (морское
господство)1. Широкое распространение эретрийской керамики за границей
также может быть обязано в равной степени как искусству
судовождения, так и таланту гончаров2.
По-настоящему твердо установленным фактом является
строительная программа в новом городе, которая начала осуществляться около
700 г. до н. э. Конструкция стены включала поразительный, для
своего времени беспрецедентный оборонительный комплекс — так
называемые Западные ворота (рис. 42), через которые проходила дорога с юга,
из Халкиды, и позади которых возвышались общественные здания,
культовые и светские, включая святилище Диониса и прекрасный храм
Аполлона Дафнефора VI в. до н. э., богато украшенный скульптурой
(см. ниже), в то время как в других частях города остатки частных
домов и погребальный материал свидетельствуют о постоянном и всё
возраставшем благополучии города, которое временно было
нарушено только персидским разграблением в 490 г. до н. э.3. Но из чьих
карманов шли деньги на всё это, каким образом они извлекались из этих
карманов и как именно они в них попадали — обо всем этом мы можем
только догадываться.
Хотя внешние отношения, на первый взгляд, и кажутся более
существенными, но от этого они не становятся более понятными. Халкида
продолжала колонизаторскую деятельность в северном направлении,
что закончилось основанием совместно с Андросом поселения в Сане,
а затем, около 655 г. до н. э., привело к спору с ним относительно даль-
1IG ХП. 9. 1273-1274; Геродот. V. 99; ср.: А 21.
2D18.
3 D 6: 57-71; D 14; D 63.

300
Глава 39d
ГОРОДСКАЯ
Ι СТЕНА
Рис. 42. Эретрия, Западные ворота в VI в. до н. э.
(публ. по: D 6: рис. 8, 12)
нейшей экспансии в сторону Аканфа. Спор этот был решен в пользу
Андроса, поскольку из арбитров за него проголосовали Самос и Эриф-
ры, а за Халкиду — Парос; результаты данного арбитража лишь
продемонстрировали, что коалиции периода Лелантской войны
продолжали сохраняться не более 50 лет (Плутарх. Греческие вопросы. 30).
Приблизительно в то же самое время проявилась очередная распря на
самой Евбее, и связана она была с новой собственностью Халкиды —
всё с той же Лелантской равниной, или, по крайней мере, с какой-то
равниной, на которой «прославленные воины-владыки Евбеи» могли
совершенствовать друг против друга свои боевые умения.
Действительно ли воины-владыки сошлись в рукопашной из-за этой земли, неведо-

Евбея и острова
301
мо — поэт Архилох (см. ниже, с. 304—305) пишет об этом в будущем
времени (фр. 3 West); но несколько позднее, в первой половине VI в. до н. э.
другой поэт, Феогнид (891—894), упоминает эту равнину и использует
настоящее время. «Леланта богатство вырезают виноградное». Но кто
делает это и зачем? «Керинф [небольшой городок на северо-восточном
берегу Евбеи] сгинул. <...> Лучшие бегут, городом дурные правят. Так
погуби же, Зевс, род Кипселидов». Все слова понятны, смысл — нет. Мы
хорошо представляем географию этого сюжета — городок Керинф и на
другой стороне равнины — Халкида; мы имеем указание на борьбу
классов — «лучшие» и «дурные»; есть внешняя связь — Кипселиды из
Коринфа. Но даже если принять привлекательное предположение, что
Кипселиды могли захватить власть в Керинфе около 600 г. до н. э. по пути на
север, куда они отправились для основания Потидеи (а также изящную
поправку в тексте Плутарха — «Керинф» вместо «Коринф», — которая
позволяет видеть здесь тех же самых Кипселидов, изгнанных
спартанцами в 556 г. до н. э. или около того), роль Халкиды и классовый
фактор остаются непонятными, как непонятными остаются причины,
заставившие позднее халкидян присоединиться к фиванцам в их неудавшейся
попытке вмешательства в афинские дела около 506 г. до н. э.4.
Этот последний факт напоминает нам, насколько важной
оставалась всегда роль Евбеи в качестве связующего звена между
Центральной Грецией, включая Аттику, и внешним миром — Фракией, Халки-
дикой, Черным морем; поэтому остров был основательно вовлечен в
дела Центральной Греции, а Эретрия — особенно тесно связана с
экономической, а следовательно, и политической ситуацией Танагры,
Оропа и северо-восточной Аттики. Об этом свидетельствуют многие
факты. Павсаний (IX. 22. 2) упоминает какую-то старинную войну
между Танагрой и Эретрией. Запутанное предание о происхождении рода
Гефиреев, к которым принадлежали афинские тираноубийцы Гармо-
дий и Аристогитон, затрагивает Танагру и Эретрию, а также Афидну,
где они в конечном итоге поселились5. Многочисленны более поздние
примеры. Так, когда около 570 г. до н. э. эретрийский претендент на
руку дочери сикионского тирана Клисфена появляется при дворе
последнего (см. ниже, с. 415), его наверняка привела сюда некая
афинская связь Клисфена, а не прямой интерес последнего к Эретрии. Чуть
позже отношения с Афинами приобретают более определенную
форму. Сочтя благоразумным бежать из Афин в 556 г. до н. э., Писистрат
нашел убежище во Фракии, где эретрийские интересы были
представлены весьма значительно, затем перебрался в Эретрию, собрал там
войско, десятью годами позже вернулся в Афины и вновь отвоевал себе
тираническую власть (см. ниже, с. 481 ел.). Такие вещи не могли
произойти без эретрийского официального благословения, и, следователь-
4 Предположение о керинфянах и коринфянах принадлежит X. Вэйдж-Джэри; Ε 162:
75-76.
5 F 5: № 12267.

302
Глава 39d
но, мы можем сказать, что в середине этого столетия политика Эретрии
соответствовала тесным экономическим узам этого полиса с восточной
Аттикой, откуда, как известно, происходил Писистрат. Не исключено,
конечно, что скульптурные образы Афины и Тесея в храме Аполлона,
созданные во второй половине этого века, были до некоторой степени
обязаны своим появлением этим связям с Аттикой, как и обильные
находки прекрасных аттических чернофигурных ваз в Эретрии6.
Однако за весь этот долгий период можно собрать не слишком
много информации. Афинский аристократ Хайрион, похороненный в
Эретрии около 525 г. до н. э., сам мог оказаться здесь, спасаясь от
Писистрата (хотя, возможно, данное допущение было сделано с
излишней поспешностью)7. Более надежно предположение о том, что, когда
в 499 г. до н. э. Эретрия решила оказать помощь восставшей Ионии,
она тем самым бросила вызов и Писистратидам, нашедшим убежище
в Персии. Экономические интересы обычно переживают конкретных
личностей, и сам факт присутствия людей, подобных антиперсидски
настроенному Каллимаху в Афидне, или наличие семейных связей
враждебного к персам Мильтиада в районе Браврона может показаться
более соблазнительным, нежели отсутствие старых друзей персов. Но
всё это — слишком шаткие основания для далеко идущих выводов.
Евбея была похожа на «ножны, лежащие под боком у Центральной
Греции». В темноте их трудно заметить, пока они не загромыхают.
После 700 г. до н. э. Евбея не «громыхала» слишком часто.
II. Острова
То общее впечатление о политической модели в Эгеиде, которое мы
можем уловить — или думаем, что можем уловить, — для VIII в. до н. э.,
исчезает, как только мы перемещаемся в следующее столетие. Явное
оставление жителями защищенного поселения в Заторе на Андросе,
некогда подчиненной Эретрии, случившееся примерно в то же время, что и
запустение Лефканди, заставляет задуматься, но единственный пример
совместных действий андросцев и халкидян на северном направлении
вряд ли может привести к выводу о полном крахе Эретрии и о новом
халкидском присутствии на Северных Кикладах (САНШ. I2:768—769). Как
бы то ни было, халкидо-андросское сотрудничество было скоротечным.
В нашем распоряжении остается факт кардинальных отличий
географического и национального свойства, описанных в одной из предыдущих
глав, и простые факты (жизнь, как она есть) островного бытия. Острова
представляли собой изолированные сообщества. Их омывали воды
Эгейского моря, которое даже сегодня может служить мощным изолирующим
фактором. В архаическую же эпоху небольшие суда эллинов должны
6 H 19: 156; H 66: 163-164.
7 F 5: № 600. 4.

Евбея и острова
303
были встречаться лицом к лицу не только с Посейдоном, но и с
пиратами. Фукидид (I. 4) приукрашивает действительность, когда предполагает,
что в древности море было свободно от пиратов. Греки, совершавшие
плавание в Египет около 660 г. до н. э., были пиратами, вызывавшими
почтительное к себе отношение. Поликрат Самосский был пиратом, за
спиной которого стоял целый полис; даже первоначальные кампании Делос-
ского союза в 470-х гг. до н. э. были направлены не только против персов,
но и против пиратов. Наиболее показателен список тех, кого небольшой
приморский город Теос включал в перечень своих ежегодных проклятий
(около 470 г. до н. э.): массовых отравителей, инакомыслящих,
подстрекателей к мятежу, изменников и пиратов (M—L № 30). Правда состоит в том,
что Эгеида была свободна от пиратов только в те краткие промежутки
времени, когда существовала какая-нибудь сильная морская держава,
способная очистить от них море, — быть может, в эпоху Миноса;
впоследствии это повторялось лишь при афинском господстве, под главенством
родосцев и при римлянах (после Помпея).
Тем не менее море являлось также и объединяющим фактором.
Греки отправлялись в путь под парусами столь же легко, как если бы
им предстояло идти пешком, перевозя туда, куда вел их интерес, не
только товары, но также новости и идеи. Можно, конечно, представить
себе полностью изолированный остров (немногие торговцы
отваживались заходить на Скирос, населенный промышлявшими разбоем доло-
пами, хотя, если верить Плутарху (Кимон. 8), иногда находились
глупцы, делавшие это) или остров, не имевший ни одного жителя; в целом,
однако, и особенно вдоль основных морских путей эти островные
общины были столь же хорошо осведомлены друг о друге и о внешнем
мире, как и многие города Фессалии, и гораздо больше, чем многие
города Аркадии. Вопрос в том, как найти баланс между этими двумя
факторами; ввиду недостатка источников вопрос этот остается без
ответа. Однако, при попадании того или иного острова в сферу
нашего внимания в связи с тем или иным обстоятельством, нам следует
остерегаться мысли, что данное обстоятельство было характерно лишь
для него одного. Конечно, только Парос произвел Архилоха, но на
Кеосе жил Симонид, другой, но не менее выдающийся поэт; засуха
зафиксирована только для Феры, но даже метеорологи не могут
удержать засушливую погоду в рамках 80 кв. км; лишь о Наксосе
говорили, что он господствует над другими островами, но мог ли Тенос
вовсе не обращать внимания на лежащий по соседству Андрос? И лишь
Делос, считавшийся «пупом», был по-настоящему уникален,
поскольку не существовало никакого «антипупа».
1. Парос и Архилох
Парос обладал двумя достойными упоминания предметами экспорта:
шероховатым, но превосходным белым мрамором и поэтом
Архилохом, несколько грубоватым, несколько злобным — по крайней мере, в

304
Глава 39d
своем юморе. Для нас большая удача, что он жил именно тогда,
когда жил (приблизительно во второй четверти VII в. до н. э.)8, и был
именно тем, кем был (превосходный, хотя и несколько экстравагантный
образец постгомеровского человека); мы можем сожалеть лишь о том,
что от его сочинений сохранилось столь мало, а с тем, что все-таки
дошло до нас, следует обращаться с большой осторожностью. Ибо, как
совершенно верно утверждает К. Довер, слова лирического поэта не
должны пониматься слишком буквально и конечно же не должны
восприниматься автобиографически9. Теперь уже невозможно сказать:
«Архилох происходил из аристократической семьи, но был внебрачным
ребенком», или: «Архилох отрицал общепринятый кодекс воинской
чести, похваляясь тем, что выбросил свой щит в сражении, дабы спасти
свою шкуру», или: «Архилох любил потанцевать, когда выпьет» и т. п.
Вернее было бы сказать, что благодаря его стихам мы узнали, что в этом
обществе существовали подвыпившие незаконнорожденные, бросавшие
во время боя свои щиты, и что о них даже могли слагаться песни. Это
лишает нашу информацию некоторой пикантности, но факт остается,
и факт важный.
Архилох (это хорошо установлено) был сыном Телесикла,
являвшегося лидером самого крупного паросского колониального предприятия —
основания около 700 г. до н. э. Фасоса на острове у фракийского
побережья (см. выше, с. 140—142). Парос, очевидно, сохранял с Фасосом
более тесную связь, чем другие метрополии со своими колониями; так,
некий Акерат (ок. 500 г. до н. э.) утверждал, что он был архонтом и в
Паросе, и в Фасосе, из чего можно сделать заключение о существовании
здесь если не беспрецедентной, то во всяком случае весьма редкой
практики двойного гражданства10. Конечно же, какое-то соглашение
подобного рода могло бы лучше объяснить стихи Архилоха,
сражавшегося (или писавшего о том, что он сражается) и на родине против
диких и грубых фракийцев, живших на севере, и против
недружественного Наксоса, расположенного по ту сторону узкого пролива; это могло
бы также объяснить близкую дружбу с командиром наемников фасос-
ским аристократом Главком, ухаживавшим за девушками из знатных
паросских семей. Как показывает одна надпись этого времени (M—L
№ 3), сам Главк — реально существовавшая личность; я вполне верю и
в существование девушек. Эта подвижность представляла собой новое
явление, характерное не только для Архилоха, но и для тысяч других
эллинов — колонистов, наемников, торговцев (пиратов?). Она
порождала новые идеи, новые социальные, политические, нравственные
модели, а позднее и философию архаической Греции. Война, например,
более уже не была игрой, она стала работой. Египетские цари
платили наемникам за победы, а вовсе не за их арэтэ (доблесть); варвары-
8 Ό 53.
9 Ό 35.
10IG ХП. 8 дополн. № 412; ср.: С 5: 71 слл. и выше, гл. 37, п. XI; А 10.

Евбея и острова
305
фракийцы, в отличие от Гектора, сражались отнюдь не в соответствии
с правилами Ахилла. Так что лучше брось свой щит, но спаси жизнь —
завтра ты сможешь купить другой, ничуть не хуже прежнего. Также
гораздо лучше высокого ростом командира-красавца был тот
предводитель, что «низок ростом, на кривых ногах, но такой, который
держится на них очень прочно, с отвагой в сердце» (фр. 114 West).
Это был, следовательно, новый мир, в котором отдельный человек
мог, а часто и должен был, рассчитывать только на самого себя, и эту
мысль Архилох выражает с ошеломляющей прямотой («Мы,
злополучные со всей Эллады, собрались на Фасосе»). Не все его современники
были столь же откровенны. В бою, в вине, в любви и в ненависти наш
поэт шел до конца, поэтому многое в его стихах шокирует. Существует
позднее предание, согласно которому Архилох после разрыва с
красавицей Необулой стал преследовать ее отца и сестер злобными и
циничными стихами, которые будто бы довели их до самоубийства (Схолии
к Горацию. Эподы. VI. 13; ср.: Палатинская антология. 351 и др.). В
такой рассказ можно почти поверить. Но нравилось это людям или нет,
свободомыслие теперь носилось в воздухе, а первым реальным
результатом этого стали политические перевороты в Греции Vu в. до н. э.
Вряд ли сам Архилох проявлял склонность к переворотам или был
настроен солидаризироваться с чернью («Не обращай внимания на
ругань толпы, если желаешь изведать радость жизни»). Но однажды
он сказал: «Гиг и всё его богатство меня не касается. <...> Я не мечтаю
о великой тирании» (фрр. 14, 19 West). Архилох мог не желать
тирании для самого себя, но он знал, что это такое, и вполне мог относиться
к ней сочувственно. Он уже не считал немыслимой ситуацию, как это
было в случае с Гесиодом (см. ниже, с. 341 ел.), при которой
унаследованный от отцов строй — санкционированный богами
аристократический порядок, — однажды был бы изменен, как это произошло в Лидии,
где Гиг отобрал царскую власть у Гераклидов. Хотелось бы, конечно,
знать, являлись ли стихи поэта отражением реальных политических
событий в Элладе или это просто предчувствие, но для существа дела это
не имеет большого значения. Если революция еще не произошла, то
она надвигалась. Существовали тысячи других людей, которые,
подобно Архилоху, не только всё в большей степени испытывали
недовольство жизнью (такие были и раньше), но и всё в большей степени
осознавали необходимость что-то предпринимать в связи с этим; и
существовали некоторые, кто, в отличие от Архилоха, развил в себе «страсть к
великой тирании».
2. Фера и колонизация
Проблема колонизации, которая сама по себе являлась одним из
важнейших факторов независимости, в широком ракурсе уже обсуждалась в
этом томе (см. гл. 37), но сейчас имеет смысл еще раз кратко остановиться
на самом полном из имеющихся в нашем распоряжении сообщений об
20 Заказ № К-7530

306
Глава 39d
отправке колонии, а именно об основании Кирены поселенцами из Феры.
Согласно традиции (Геродот. IV. 145 слл.) сам остров Фера бььл заселен
выходцами из Спарты, выселившимися оттуда из-за возникших в связи с
ними проблем, и произошло это приблизительно в одно время с
установлением дорийского государства в Лаконике, т. е. в конце X в. до н. э.;
ничего из археологических остатков на острове не противоречит данному
преданию (см.: САН Ш. I2: 770—771). Фера определенно являлась
дорийским островом и сохраняла некоторые спартанские институты, в
частности, царскую власть (хотя и не двойную) и эфорат11. Фера процветала, но
около 640 г. до н. э. ее постигла засуха. Это бедствие, как было уже
сказано, вряд ли могло носить локальный характер, однако его воздействие
на голую вулканическую Феру было, вероятно, особенно суровым;
поскольку дождей не было несколько лет, на острове воцарилось отчаяние,
которое привело граждан Феры в Дельфы. Пифия напомнила им об
одном более раннем оракуле, который был дан их царю Гринну и
заключался в повелении основать колонию в Ливии — в свое время ферейцы
пренебрегли этим божественным предписанием, «не отважившись
посылать колонистов в страну, куда не знали пути», как пишет Геродот.
Теперь, впрочем, сама природа придала велению бога более непреклонный
характер, так что колония из 200 мужей (вероятно) на двух кораблях под
предводительством Аристотеля, сына Полимнеста, ферского
аристократа, впоследствии прославившегося под именем Батта (это ливийское
слово означает «царь»), отправилась к намеченной цели. Это не было
сборище бедняков («злополучных» у Архилоха). Участники экспедиции были
тщательно отобраны из всех общин Феры, причем только из семей, в
которых было более одного сына, в чем проявился государственный
интерес. Одна надпись IV в. до н. э. излагает, если судить по ее заявлению,
условия первоначальной клятвы основателей, и, вероятно, так оно и было.
В тексте говорится о некоторых обязательствах со стороны Феры в
течение пяти лет, предусматривается в дальнейшем возможность доступа
других ферейцев в Кирену и дозволение колонистам возвратиться в
случае провала предприятия опять же в течение (либо по истечении)
определенного срока. Различные версии предания отличаются друг от друга
весьма существенно, но это не представляет для нас интереса,
поскольку во всех них фигурируют чрезвычайно типичные (но ни в коем случае
не универсальные) элементы колониального движения, а именно:
аристократический лидер (а кто еще мог быть лидером в Vu в. до н. э.?),
дельфийский оракул, забота о воссоздании на чужбине той же социальной
структуры, что существовала на родине, учет интересов метрополии в
11 Геродот. IV. 145 ел.; IG ХП. 3. 322 и др.
Эфорат — в древней Спарте коллегия должностных лиц, эфоров, ежегодно
избиравшихся на народном собрании в количестве пяти человек. Первый из них являлся
эпонимом (т. е. его именем обозначался год). В компетенцию эфоров входило
фактическое руководство всей политической жизнью Спарты. Такая значительная власть была
основана на функциях контроля, осуществлявшихся эфоратом как над всеми прочими
властями (включая царей), так и над личной жизнью спартиатов. [Примеч. пер.)

Евбея и острова
307
будущем колонии, но интересов строго ограниченных. Имеются и другие
элементы, без сомнения, достаточно общие, но не такие выразительные;
переселенцы представляли собой отнюдь не команду увлеченных
путешественников, обуреваемых страстью к приключениям, это были скорее 200
Гесиодов, против своей воли отправившихся в морскую дорогу, гонимые
в путь угрозой наказания: отказ влек за собой неминуемую смерть.
Трудно сказать, принесла ли высылка 200 человек облегчение Фере,
однако вещественные источники не свидетельствуют о каком-то
стесненном положении на острове, а похабно-веселые тексты в других
надписях рождают вполне определенные картины12. Аполлон, без
сомнения, был умиротворен, дождь пошел.
3. Делос и Наксос
Но для большинства островов Аполлон являлся отнюдь не вещим
богом из Дельф или дорийским богом карнейских праздников, как в
источниках из Феры. Он был Аполлоном Делоса, культового центра
ионийцев, являвшего собой весьма непривлекательную скалу в центре
Эгейского моря, чьи обитатели не имели возможности торговать чем-
либо кроме религии. Этим они занимались с потрясающим успехом,
что отражалось в убранстве храма с самого начала интересующего нас
периода13.
У Аполлона Делосского не было учения для проповеди даже в том
несистематизированном виде, какой имелся у Аполлона
Дельфийского; во всяком случае у него не было оракула, благодаря которому
можно было бы озвучивать такую проповедь. Миссия Аполлона
Делосского, если можно так выразиться, заключалась в том, чтобы действовать
в качестве фокуса ионийского духа, исключительно и включительно.
У нас нет сведений о каком-то формальном запрете для посещения этого
места дорийцами, наподобие тех, что действовали на афинском
акрополе или в святилище на Паросе («чужеземцам-дорийцам вход
запрещен»), однако следов дорийцев конечно же здесь не наблюдается, если
не принимать в расчет дорийскую гончарную продукцию14. К тому же
не все ионийцы в действительности с самого начала были
участниками культа Аполлона Делосского, но каждый приходивший принимался
радушно (в самом ли деле мессенский хор примерно в 730 г. до н. э. мог
что-нибудь сказать о Нелеидах из Пилоса? — см.: САН Ш. I2: 770)15. К
12/GXn. 3.536-537 и др.
13 D 40: 276 слл.; D 40 а.
14IG ХП. 5. 225; Геродот. V. 72.
15 Имеется в виду следующее: ок. 730 г. до н. э. мессеняне (т. е. дорийцы) впервые
послали на Делос Аполлону жертву и мужской хор. Для этой цели Евмел составил
специальный гимн в честь бога. Вот автор и задается вопросом: раз это посольство
пришло от дорийцев, а культ Аполлона Делосского позднее был известен как культ
ионийский, не должен ли был этот мессенский хор петь на Делосе что-то ионийское,
например, не был ли посвящен его гимн древним героям Нелеидам из Пилоса, мессен-
ского города, считавшихся одними из прародителей ионийцев? [Примеч. пер.)

308
Глава 39d
478 г. до н. э. Делос становится естественным центром национального,
по преимуществу ионийского, греческого союза.
Но религиозное влияние влекло за собой политический интерес, и
Делос с самого начала оказался вовлечен в эту сферу. Ведущее
значение в этом отношении принадлежало Наксосу, самому крупному и
наиболее богатому из островов, находящемуся в каких-то 32 км к югу.
Плодородный (по местным меркам), богатый прекрасным мрамором,
который до некоторой степени мог конкурировать даже с мрамором
соседнего и постоянно враждебного Пароса, расположенный в
жизненно важном стратегическом пункте в середине Эгеиды, остров Наксос
преуспевал настолько, что к 500 г. до н. э., согласно одному, быть
может, несколько увлекшемуся сочинительством рассказчику у
Геродота (V. 30), он располагал войском в 8000 человек, значительным
флотом и осуществлял даже своего рода контроль над Паросом, Андросом
и остальными Кикладами; «тучный Наксос» — характеризует его Пин-
дар [Пифийские оды. IV. 88). Мы не знаем, какого рода был этот
контроль и как он был установлен, ясно только, что прежде всего он дал о
себе знать именно на Делосе. Помимо частных приношений, подобно
статуе, посвященной в конце VII в. до н. э. некой дамой по имени Ни-
кандра, наксосская скульптура представлена гигантским
девятиметровым изваянием Аполлона, а также, возможно, сфинксом,
установленным на верху устремленной ввысь колонны (хотя ее наксосская
атрибуция подвергнута сомнению); любопытным «домом» для некоторых
важных общественных нужд в центре святилища и самым
впечатляющим памятником — рядом огромных, но при этом милых львов,
присевших вдоль главного подхода к храму1б. Такие вещи позволяют
понять, что за простым религиозным служением скрывался какой-то
интерес и нечто большее, чем обычное желание рекламировать
продукцию своих мраморных карьеров.
Однако сложности наксосской политики открывали дорогу в Делос
и другим силам. Это обычная история. Ссоры аристократов,
становившиеся всё более ожесточенными по мере освоения наксосским
обществом всё возраставшего богатства; скандал, связанный с
оскорблением знатного человека Телестагора; установление тирании Лигдамида,
одного из друзей Телестагора. Однако во время первой попытки взять
власть Лигдамид оказался не более удачлив, чем Писистрат Афинский,
и 546 г. до н. э. застал их обоих в изгнании. Лигдамид помог Писистрату
возвратиться в Афины; последний, вернув себе бразды тиранической
власти, покорил Наксос и в благодарность за некогда оказанную
помощь вручил власть над ним своему другу, и даже доверил ему
охрану сыновей афинской аристократии, взятых в качестве заложников.
Лигдамид, в свою очередь, как о нем рассказывают, послал войско на
помощь Поликрату, ставшему властелином Самоса (Афиней. 348 Ь, с;
Геродот. I. 61; Полиен. I. 23).
16 D 40: 276 слл.; H 64: № 1; D 7; H 61: 28; D 43: 379; D 62.

Евбея и острова
309
Одним из трофеев для этого кооператива тиранов был Делос, но в
кооперативе доход обычно делится, а потому начиная с этого времени
Делос был открыт для новых влияний. Писистрат «очистил»
святилище, перенеся все могилы, находившиеся в пределах видимости храма,
в более отдаленные части острова, откуда столетием позже еще более
набожное поколение афинян переместило их на соседний остров Ренея.
Когда около 540 г. до н. э. здесь возводили новый храм Аполлона,
использовался аттический камень. Несколько позднее (около 522 г. до
н. э.) Поликрат присоединил Ренею к Делосу и установил новое
празднество на острове. Но по какой-то причине этот автократический блок,
сформировавшийся в Эгеиде, вызвал недовольство Спарты, которая в
то время проявляла большую заинтересованность в заморских делах,
чем это обычно случалось. И хотя попытка свержения Поликрата,
предпринятая в 525 г. до н. э., не увенчалась успехом, вскоре он был
убит одним персом; сыновья Писистрата были изгнаны из Аттики в
510 г. до н. э.; и наконец, либо во время самосской экспедиции, либо
десятилетием позже был смещен также и Лигдамид в пользу тех
аристократов, у кого он похитил власть и чью собственность конфисковал
ради финансирования войска и финансовой подпитки своего
постоянного, хотя и несколько ослабленного, интереса к делосскому храму17.
О самом аристократическом режиме, как и о «демократии», чье
установление около 500 г. до н. э. способствовало разжиганию
Ионийского восстания, мы знаем лишь то, что в это время Наксос достиг
значительных успехов, а также то, что Делос еще раз оказался под его
полным контролем. Когда в 490 г. до н. э. персы пересекли Эгейское море,
они сожгли город наксосцев, но при этом посчитали нужным
возложить на алтарь Аполлона 300 талантов благовоний и воскурить в его
честь фимиам (Геродот. V. 28. 1, 30. 2; VI. 95-97).
4. Заключение
Тем временем на других (или даже тех же самых) островах
происходило также много чего интересного. Паросцы, однажды призванные в
качестве арбитров в споре между Халкидой и Андросом в 655 г. до н.
э., были вновь приглашены милетянами в конце VI в. до н. э. для
улаживания их политических проблем (и вынесли твердое консервативное
решение). Тот факт, что даже в XVIII в. н. э. паросцы по-прежнему
призывались в качестве арбитров, говорит о многом18. Жители Сио}>
носа, с другой стороны, лишь однажды осуществили заграничное
предприятие, но весьма удачно. Их серебряные и золотые рудники
приносили им такой богатый доход, что они не только облицевали свои
общественные здания паросским мрамором, но даже построили в Дельфах
17 См. ниже гл. 44, п. Ш, 1; D 40: 302—303 о храме; ниже гл. 42, п. IV о Спарте и ее
отношениях к тиранам; Аристотель. Экономика. П. 3.
18 D 92,1: 159.

310
Глава 39d
одну из самых пышных сокровищниц. Пифия предупреждала сифний-
цев о приближавшейся беде, но они не обращали внимания, пока у них
не побывали некие самосцы, которые «освободили» граждан Сифно-
са от 100 талантов (Геродот. III. 57—58). Жители Кеоса исповедовали
столь строгие моральные принципы, что они наверняка были бы
одобрены даже Отцами Церкви19. Сериф, в свою очередь, достиг таких
блаженных условий общежития, каких не знает история.
Но всё это общие места, как и основная часть той информации,
которой мы располагаем. И даже три лучше всего известных примера,
которые мы рассмотрели выше, служат лишь тому, чтобы напомнить
нам, что, хотя посреди винноцветного моря каждый остров шел своим
путем, их дороги не могли быть совершенно чуждыми друг другу.
19 Филарх: FGrH 81 F 42 и др.

Глава 40
Н.-Дж.-Л. Хэммопд
ИЛЛИРИЯ, ЭПИР И МАКЕДОНИЯ
I. Иллирийские и эпирские племена
в Иллирии и восточной Македонии
Иллирия, географическое название, применявшееся греками к одной
из своих соседних территорий, охватывает в большей или меньшей
степени район северной и центральной Албании ниже устья реки Вьоса.
Описание страны было дано в: САН Ш. I2: 619 слл., 623.
Внутри Иллирии народ, живший на севере долины Шкумби,
отличался особым консерватизмом своих ритуалов в течение всего
рассматриваемого периода, т. е. примерно с 750 до 530 г. до н. э., и даже до
начала эллинистической эпохи. На равнине Задрима и в долине Мати
курганные захоронения практиковались в этот период так же широко,
как и в прошлом; вплоть до конца IV в. до н. э. местное население
время от времени использовало этот тип погребений, и лишь несколько
курганов, сооруженных после этого, могут быть добавлены к уже
существовавшим сотням. Столь же прочно удерживаются местные
стили гончарной продукции, не испытывая значительного влияния со
стороны греческой керамики. В курганах хоронили представителей
военного или аристократического класса. В могилу клали железное оружие
(наконечники копий длиной до 70 см, загнутые ножи длиной до 60 см,
боевые топоры, ножи, изредка мечи), иногда — бронзовые доспехи
(щит, панцирь, шлем, временами — поножи). Бронзовые драгоценности
и фибулы из могил принадлежали к глазинацким типам, а бусины
были в основном из янтаря1. В районе Кукеса на р. Дрин (древний
Дрилон) большинство погребений на курганных могильниках у Чина-
мака, Круме и Кенеты возникли в период с Vu по IV в. до н. э.
В Задриме, Мати и Кукесе практиковались одинаковые ритуалы в
течение всего рассматриваемого периода. Имеется несколько примеров
кремации в урнах, но основной формой захоронения оставалась ингума-
ция. Общей характерной чертой было наличие процарапанных,
разбитых горшков, разбросанных по верхней части холма. Пожертвования
традиционны. Мы находим тот же самый обряд и те же самые прино-
1 См. работы С. Ислами в: Ε 37; Ε 36: 102 слл.; работы Б. Юбани в: Ε 40; Ε 48: 89 ел.;
работы Д. Курти в: Ε 46.

Иллирия, Эпир и Македония
313
шения в Косовской Метохии и в Глазинаце, крупнейшем центре
иллирийской культуры2. С другой стороны, район Скодры отличался
особыми ритуалами; в частности, для него зафиксирована одна из форм
погребения в урнах, которая указывает, возможно, на человеческие
жертвоприношения, что делает более вероятными связи этого района с долиной
Зета, что на северо-западе. Одно интересное различие между Мати и
Кукесом заключалось в использовании металлов — в Мати: железо для
оружия и бронза для украшений, в Кукесе — железо для обеих целей
(например, булавки, двойные булавки, пряжки, бусины и фибулы);
позднее, к концу VI в. до н. э., в Кукесе серебро пришло на смену железу
при изготовлении булавок и других предметов утвари, но этого не
случилось в Мати. В Пажоке, в центре бассейна Шкумби, погребения в
раскопанных курганах датируются не позднее 700 г. до н. э.; однако, по
крайней мере, вдвое больше курганов остаются нераскопанными.
В юго-восточной Иллирии события развивались в совершенно ином
(в сравнении с районами, о которых выше шла речь) русле.
Иллирийское господство (см.: САН III. I2: 630) ослабло в результате набегов
киммерийцев и их фракийских союзников, которые прорвались через
Балканы, оставив следы своего пребывания в Македонии, например в
Титов-Велесе, и даже проникли, возможно, через Иллирию в Эпир,
поскольку в Додоне обнаружены посвящения в виде типичных для них
предметов конской сбруи. На равнине Корчи иллирийское владычество
закончилось около 650 г. до н. э., о чем свидетельствует прекращение
практики погребения их вождей в кургане Кучи Зи I. Новые властители
возвели здесь курган П, который в конечном итоге принял 18
захоронений. Если помимо следов обычных ингумаций в кургане I
археологами обнаружена урна с кремированными останками, то в кургане II
практиковались только ингумаций; здесь уже нет бронзовых подвесок
и ювелирных украшений иллирийского типа и найден единственный
наконечник копья. Покойников хоронили с бронзовыми ушными
кольцами, булавками из бронзовой проволоки с головками в виде спирали
(как на рис. 43, 3), двойными булавками, непарными браслетами из
бронзовой проволоки с заходящими один на другой концами (иногда
в виде змеиных голов) и бусинами из стекла. В керамике упорно
сохранялись некоторые древние формы; однако основная масса гончарной
продукции изготавливалась на гончарном круге и подражала таким
греческим формам, как котон, ойнохоя и килик. Импортировались и
собственно греческие сосуды. Из этого кургана происходят два нагуб-
ника из золотой фольги (как на рис. 43, 15); они украшены
рельефными подвесками и оснащены двумя нитями с каждого конца, с помощью
которых, очевидно, нагубники привязывались поверх рта умершего
мужчины или женщины. Этот курган перестал использоваться во
второй половине VI в. до н. э. или несколько позже3.
2 Ε 48: 91 ел.; SA 1971. 1: 147 слл.; ср.: Ε 42: 9 слл.
3 Ε 4: 187 ел.; StH 1972. 4: 86 слл., илл. ХП-ХПХ

314
Глава 40
Рис. 43. Вещи Vu и VI вв. до н. э. с севера Греческого полуострова.
1. Крестообразный стык, бронза, из музея в Бенаки; 2. Треугольная
пластина с двумя крюками, бронза, из Аксиокастрона; 3. Булавка из
бронзовой проволоки со спиралевидной головкой, длина 9,5 см, из
Кучи Зи; 4. Чаша для пряностей, бронза, из Хавхицьг, 5. Биконическая
бронзовая бусина с ушками в виде «хомутиков», подвеска, из Верги-
ны; 6. Прорезанная сферическая подвеска, бронза, из Хавхицьг, 7.
Подвеска в виде птицы с кувшином на спине, бронза, из Хавхицы; 8.
Золотое кольцо для волос, из Мармариани; 9. Первая часть цепи из
45 бронзовых подвесок, из долины Мати; 10. Миниатюрный
бронзовый кувшин, из Патели; 11. Бронзовая упряжь, из района Кукес,
хранится в музее Тираны; 12. Миниатюрная двусторонняя секира, из
Олинфа; 13. Галера иллирийского типа Vu или VI в. до н. э.,
изображенная на надгробной каменной стеле из Новилары в Пицене;
обратите внимание на высокий бушприт и на таран; 14. Бронзовая
фибула с двумя пружинами с треугольной застежкой, из Хавхицы;
15. Золотой нагубник, 8 см в длину, из Хавхицы. Масштабы различные.

Иллирия, Эпир и Македония
315
В Пелагонии, что на восточной стороне Балканского хребта,
происходили важные перемены на равнине в верховьях реки Црна (античный
Эригон). В конце VII в. до н. э. захоронения впервые стали делать в виде
крупных, неглубоких, выложенных плитами погребений без кургана. В
каждом случае они располагались близ поселений, возникавших на
постепенно возвышающейся местности на краю равнины. Эти большие
могилы, вероятно, использовались для семейных захоронений, и именно
вокруг них располагались некрополи поселений, разраставшихся в течение
VI в. до н. э. Здесь были обнаружены небольшие стелы или надгробные
каменные человекоподобные изваяния, выполненные в весьма грубой
манере. Это, по-видимому, были кладбища сообществ, включавших лиц
более или менее равного статуса. Здесь мы можем видеть самое начало
оседлой жизни в деревнях или малых городах. Переход от пастушеского
хозяйства с использованием горных пастбищ к оседлому обществу с
производящим земледелием и скотоводством и с проживанием на равнине
представлял собой фундаментальное изменение. В гончарном
производстве северо-западный геометрический стиль, использовавшийся в течение
нескольких столетий (см.: САН Ш. I2: 642), постепенно исчез.
Популярными становятся греческие формы сосудов, иногда выполненные в виде
серой керамики; и так же как на равнине Корчи колесо входит во всеобщее
употребление. В могилы к покойникам клали фигурки греческого типа,
ушные кольца из бронзы, непарные браслеты и бусины из стекла с
петельками в виде хомутиков. Все эти изменения можно объяснить, по крайней
мере — частично, наплывом нового населения около 600 г. до н. э. Это
особенно хорошо видно на примере крупного кургана в Беранци, где более
ранние могилы расположены по радиусу по отношению к центру (как в
Висои), но 10 более поздних погребений расположены иначе и имеют
новые характерные признаки и инвентарь первой половины VI в. до н. э.4.
Севернее на некрополе Висои по-прежнему продолжали
использоваться курганные погребения. В одной кремационной могиле,
известной как Висои П, были обнаружены бронзовый кратер, внутри
которого находились золотые и серебряные украшения, серебряные
браслеты с концами в виде змеиных голов, ожерелье из янтарных бусин,
кусочки золотой инкрустации, а также бронзовая гидрия [тип сосуда с
округлым туловом, двумя горизонтальными и одной вертикальной
ручкой]. Очевидно, некая правящая династия сохраняла власть в
Висои вплоть до начала V в. до н. э.; археологические материалы,
связанные с этой династией, обнаруживают больше сходства с районом Тре-
бениште близ Охридского озера, чем с зоной реки Црна5.
Обратимся теперь к литературным источникам. Гекатей, писавший
в конце VI в. до н. э., сообщал о северо-западных племенах; эта
информация сохранилась лишь во фрагментах, но она легла в основу
некоторых частей «Географии» Страбона. Хаоны, могущественный племенной
4 Ε 55: 142 ел.
5 Ε 54; AI 5 (1964): 74 ел.

316
Глава 40
союз Северного Эпира, расширил в этот период свое присутствие вплоть
до южной части Страны озер, поскольку одно из его племен, дексары,
были соседями энхелиев (FGrHl F 103). Имя «дексары», очевидно,
происходит от формы «дассареты», которая дала название всему региону
Дассаретида. Вожди, погребенные в кургане Кучи Зи П, являлись,
вероятно, хаонами. С другой стороны, энхелии относились к иллирийской
группе племен, центр которой находился к северу от Охридского озера
в верховьях реки Дрин; их правящий дом заявлял о своем
происхождении от Кадма и Гармонии (Геродот. V. 61. 2; IX. 43. 1; Страбон. 326),
Кадму приписывалось и основание Лихнида (близ Охридского озера).
Гекатей упомянул два племени еще одной племенной группы — тав-
лантиев, которым принадлежала долина Мати: сесарефиев (F 99),
обитавших к югу от хелидониев (F 100; последние не относились к тавлан-
тиям), и абров, живших близ побережья по соседству с хелидониями
(F 101). Весьма вероятно, что обитатели района Кукес являлись теми
самыми хелидониями (см. карту 15), какое бы именно иллирийское
племя не скрывалось за этой грецизированной формой, означавшей
«ласточкины люди». Племена, входившие в ту группу, центр которой
можно идентифицировать по курганам Пажока, назывались парфина-
ми; их прародительница Парфо, давшая им свое имя, фигурировала в
генеалогии Иллирия, сына Кадма (САН III. I2: 629).
По ту сторону Балканской гряды мы обнаруживаем орестов, которых
Гекатей назьюает «молосским племенем» (F 107), а Страбон (434; ср.:
326), вероятно, исходит из свидетельств Гекатея, полагая, что элимеоты,
линкесты и пелагоны, как и оресты, были эпиротскими или, скорее,
молосскими племенами до их объединения с македонянами в составе
Македонского царства. Мы можем, далее, сделать вывод, что зоны,
выделяемые по археологическим памятникам, корреспондируют с
племенным делением: иллирийские племена удерживают северную Иллирию,
а эпиротские (будь они хаонами или молоссами) — равнину Корчи и
восточный склон Балканской гряды, доходя на севере, по крайней мере, до
городов девриопов на равнине Эригона (Страбон. 327). Распространение
эпиротского контроля, без сомнения, явилось результатом упорной
борьбы, которая первоначально велась против хаонского союза (ок. 650 г. до
н. э.), позднее — против молосского; о таком порядке смены господства
этих двух групп свидетельствует Страбон (323 в конце)6.
П. КОЛОНИСТЫ НА ПОБЕРЕЖЬЕ
и племена в Эпире
Приморье Иллирии и Эпира было объектом целого ряда различных
влияний. В IX в. до н. э. либурны, представлявшие собой в это время
ведущую морскую державу во внутренней Адриатике, распространили
() Ε 33: 443.

Иллирия, Эпир и Македония
317
свое господство в южном направлении, так что в первой половине
следующего века они закрепились на Керкире, самом важном порту
захода на пути, ведущем с юга в Адриатику и к итальянскому «каблуку».
В это время уже существовали довольно интенсивные сношения
между иллирийскими общинами по обеим сторонам Адриатического моря
(см.: САН Ш. I2: 628). В этих общинах одинаково любили бронзовые
подвески, фибулы и янтарные бусы; в течение VIII—VII вв. до н. э.
апулийские формы сосудов и роспись на них напоминали
северо-западный геометрический стиль Иллирии7. Либурны научились строить
быстроходные весельные галеры (см. рис. 43, 13), которые могли
догнать любой торговый корабль в любую погоду. Вообще говоря, эти
либурны считались просто пиратами. При этом фактически они
являлись предшественниками самых ранних греческих колоний в том
отношении, что захватывали опорные пункты на маленьких
полуостровах, как, например, в Эпидамне, и совмещали морскую торговлю с
морским разбоем. Известно, что на Керкире коринфянам
предшествовали либурны и эретрийцы; их сильные флоты позволяли
осуществлять жесткий контроль над каботажным путем из Восточного
Средиземноморья на юг Италии и в Сицилию.
Впервые успешный вызов либурнскому морскому владычеству
бросил Коринф. Бакхиады отправили сюда необычайно большую
экспедицию, с помощью которой смогли прогнать либурнов и эретрийцев с
Керкиры. Одни из участников этого похода поселились в Палеополи-
се на Керкире, другие отправились основывать колонию в Сиракузах8.
По мнению Фукидида, это был самый важный момент в процессе
распространения коринфского могущества. «Когда эллины стали более
опытными мореходами, коринфяне, построив военный флот,
приступили к уничтожению пиратства» (Фукидид. I. 13. 5). Но само
Адриатическое море еще более века оставалось для греков «mare clausum» [лат.
«закрытое море»). Лишь около 625 г. до н. э. тавлантии призвали на
помощь Керкиру и Коринф против либурнов. Греки и из этого
столкновения вышли победителями. Они вывели колонию в Эпидамн и загнали
иллирийские флоты в область Скодры. В результате был установлен
греческий контроль над лучшим переходом через Нижнюю
Адриатику, соединяющим Эпидамн с Бари. Вдобавок ко всему весь
иллирийский экспорт пошел через руки эллинов, поскольку аборигенные
жители не имели привычки к морскому делу. Согласно легенде об основании
Эпидамна, переданной Аппианом [Гражданские войны. П. 39), керкиря-
не с самого начала «примешали своих поселенцев» к местным
иллирийцам, и это подтверждается открытием коринфской погребальной
керамики VII и VI вв. до н. э. вместе с иллирийскими урнами для пепла
местного типа. Город быстро становился преуспевающим. Ведение дел
7 С 159: 160 ел.; Ε 4: 200 ел.; работа М. Гарашанина в: Starinar. 19 (1968): 295; Ε 17: 152.
8 По Страбону (269—270), который, вероятно, следует за Антиохом Сиракузским (ср.:
Ε 33: 414 ел.).

318
Глава 40
с иллирийцами из внутренних районов страны осуществлялось особым
должностным лицом, полетом (Плутарх. Морсиии. 297 F).
Вероятно, именно во времена либурнского морского господства тав-
лантии и другие иллирийские племена захватили богатые приморские
равнины между реками Шкумби (античный Генуе) и Вьоса. Река сама
по себе служила преградой, будучи непреодолимой вброд большую
часть года, но обосновавшиеся в этом районе иллирийцы нуждались в
каком-то сильном опорном пункте на юге. По этой причине около 600 г.
до н. э. они пригласили коринфян к совместному основанию города на
иллирийском берегу Вьосы в том пункте, до которого река была
судоходной. Коринфяне снарядили 200 человек и вместе с иллирийцами
заложили здесь город. Другие греки, среди которых было много керки-
рян, присоединились к поселенцам, так что это поселение превратилось
в доминирующий греческий город с эллинским названием: сначала Ги-
лакея, по имени коринфского основателя, а позднее (возможно, с 588 г.
до н. э.) — Аполлония, в честь бога.
Раскопки показали, что это место было открыто для греческой
торговли с более древних времен. Керамика из самых ранних погребений
относится к коринфскому субгеометрическому и протокоринфскому
стилям, а также к аттическому стилю VII в. до н. э. С момента
основания колонии и в течение всей ее истории эллины и иллирийцы
пользовались разными кладбищами. С самого начала поселения
греческий некрополь содержал утонченную коринфскую посуду, а
иллирийский некрополь состоял из 5 крупных курганов. Один из курганов был
раскопан. Он включал 136 погребений, из которых 1/5 были
кремационными, остальные — ингумационными; по всей видимости, этот курган
использовался начиная со второй половины VI в. до начала Π в. до н. э.9.
Нет сомнений, что со времени основания колонии это место служило
для погребения нескольких иллирийских семей, существовавших на
протяжении долгого времени.
С точки зрения обширных торговых связей с иллирийцами
Аполлония напоминала Эпидамн. Однако в отличие от последнего она
имела соперников. Биллиака и Орик (совр. Орику) на берегу залива Влё-
ра упоминались Гекатеем в конце VI в. до н. э. (FGrHIF 104 с
исправлением «Βαιάκη» на «Βυλλιακή», как в: Страбон 316; F 105), а в глубине
материка в стороне от залива существовал сильный полис Фроний.
Биллиака являлась портом биллионов, эпиротского племени, жившего
выше Аполлонии и претендовавшего на связь с Неоптолемом, сьюом
Ахилла, но описывавшегося Страбоном (326) как иллирийский народ.
Орик и Фроний, основанные локрами и евбейцами после падения
Трои, считали себя эллинскими, а не эпиротскими городами. В
начале V в. до н. э. Фроний был полностью разрушен Аполлонией (Павса-
ний. V. 22. 2), ставшей в это время более могущественной, чем ее
соперники.
9 Ε 11; работа Мано в: SA 1972. 1: 107 ел.

Иллирия, Эпир и Македония
319
Страну к югу от устья Вьосы Гекатей называет Хаонией, если
принять исправление «Βαιάκη» на «Βυλλιακή», в: F 104 = Стеф. Виз., s. и.
«Βαιάκη· πόλις της Χαονίας»10, а из этого следует, что биллионы также
были частью тогдашней Хаонии, которая простиралась в глубь страны
от Аполлонии до Дассаретиды (F 103: «Δέξαροι* έθνος Χαόνων, τοΤς
Έγχελέαις προσεχείς»). Некоторые из племен, входивших в союз хаонов,
использовали курганные захоронения в бронзовом веке или, по
крайней мере, в конце этого периода (см.: САН Ш. I2: 633) и продолжали
делать это и позднее, в течение еще нескольких столетий. Курган в
Дукате, что находится в глубине материка выше Орика, не
используется в VTH в. до н. э.11. Самые поздние могилы — А2 и С2 — в Вайзе, что
внутри страны в районе Фрония12, в местечке Байкай, что в районе
Бутринти13, и на некрополях долины Ксерия14 могут быть датированы
концом VII в. до н. э. Это затухание курганной практики объясняется
скорее изменениями моды, нежели сменой правящего класса. В
отдаленном районе Курвелеш курган с 63 могилами в Чепуне использовался
с начала железного века до эллинистического периода, что
предполагает непрерывность правящей фамилии15.
Коринфяне и другие южные греки, посещавшие побережье Эпира,
кажется, соглашались с претензиями Биллиаки, Орика и Фрония на то,
что они были основаны эллинами, возвращавшимися из-под Трои.
Хаоны заявляли, что их царский род происходил от Гелена, сына
Приама, и Андромахи, вдовы Гектора, и что Гелен, спасшийся после
падения Илиона, основал поселение на месте современного Бутринти — на
мысе, который вдается в море напротив города Керкиры16. По всей
видимости, эти утверждения и были записаны Гекатеем. Раскопки в
Бутринти дали протокоринфскую керамику Vu в., а затем коринфскую
и аттическую керамику VI в. до н. э.17; не обнаружено каких-либо
признаков доисторического поселения. Согласно Гекатею (F 105) бухта в
Бутринти именовалась «Кирайским (?) заливом», а плодородная
равнина в глубине страны — «полем на хаонской территории». Хаонские
племена были достаточно сильны, чтобы помешать основанию любой
колонии на своем побережье.
Самым мощным греческим полисом в северо-западной зоне была
Керкира. Являясь изначально, судя по всему, совместной колонией
иллирийских либурнов и эллинов из Эретрии, она была колонизована
вторично Коринфом в 733 г., а уже около 660 г. до н. э. бросила вызов
на море своей метрополии. Раскопки показали, что на месте, где воз-
10 См.: Ε 33: 471 ел.
n Ε 17.
12 Ε 33: 346 слл.
13 Ε 13.
14 Ε 33: 349 слл.
15 Ε 12; BASE 2 (1971): 29.
16 Соответствующие источники цитируются в: Ε 33: 384 ел., 412 ел.
17 См.: Monumentet. 12 (1976): 45 ел.

320
Глава 40
никло коринфское поселение, ныне именуемое Палеополис,
встречается позднегеометрическая керамика последней трети VIQ в. до н. э.,
коринфская субгеометрическая и протокоринфская керамика, а в слоях
позднее VI в. до н. э. — много утонченной коринфской и некоторое
количество аттической посуды. Уже около 600 г. до н. э. здесь был
возведен дорический храм в честь Геры; его стилобат (верхняя часть
ступенчатого основания здания) имел размеры 6,46 м на 20,60 м. Веком
позже были построены небольшие храмы Гермеса и Афродиты, а
также открытый темен Аполлона Керкирского18. Эта культура была
совершенно иной по сравнению с культурой иллирийских и эпиротских
племен, а дружили керкиряне скорее с греческими колонистами из
Аполлонии и Эпидамна. Следы греческой торговли, которые тянутся
в глубь материка от Керкиры, Аполлонии и Эпидамна, обнаружены,
главным образом, в Иллирии и на хаонской равнине. Город Белыни
близ Эльбасан в самом центре Албании, например, получал какое-то
количество греческой импортной гончарной продукции в X в. до н. э.,
а позднее — геометрическую и раннюю коринфскую керамику,
частично поступавшую из Эпидамна; в VI в. до н. э. в роли торгового
посредника здесь выступала Аполлония19. Подобные привозные товары были
найдены в курганах у Дуката, что близ Орика, и у местечка Байкай, что
в глубине материка у Бутринти.
Другим регионом, ассоциировавшимся с героическим прошлым,
была приморская равнина Ахеронта, где пророчествовал оракул
мертвых — Некиомантейон (место, где вызывались и вопрошались души
усопших), а вход в царство Аида локализовывался в месте слияния
Ахеронта и Кокита; эта ассоциация была поддержана открытием
микенской гробницы у святилища и других микенских следов
поблизости. Почитание здесь Персефоны как богини преисподней
засвидетельствовано несколькими терракотовыми фигурками конца VU в. до н. э.;
кроме того, как рассказывает Геродот (V. 92), в конце VI в. до н. э.
тиран Коринфа Периандр советовался с оракулом мертвых20.
Хотя равнина Ахеронта была исключительно плодородна,
колонистов привлекал район залива Арта. Элейцы, впервые появившиеся на
сцене, судя по всему, около 700 г. до н. э., облюбовали удобный для
обороны холм, до которого можно добраться на кораблях по реке
Лурос. Из этой колонии Бухетий они основали две других — Элатрию
и Пандосию, возможно, в середине VII в. до н. э. Эти три колонии
контролировали большую территорию вплоть до залива и делили с
аборигенным народом кассопеев богатый мыс Превеза, позднее
знаменитый своими маслинами, пастбищами и обильными рыбой
местами. Бухетий располагал также собственными рыбными промыслами
и болотистыми пастбищами, превосходными для вскармливания ско-
18 Керамика УШ в. до н. э.: Arch. Dell 22 (1967) Chr.\ 303 ел.
19 Iliria. 3 (1975): 441 ел.
20 Ε 18.

Иллирия, Эпир и Македония
321
та. Эта колония имела преимущество и другого рода: она
предлагала самый удобный порт и самый легкий путь для путников,
направляющихся к оракулу Зевса в Додоне. Так что именно влиянием этих
городов мы можем объяснить очень тесные связи, существовавшие
между Олимпией и Додоной в конце VIII и начале VII в. до н. э.; они
же, судя по всему, сыграли определенную роль в формировании до-
донского шрифта21.
Раскопки в Амбракии, расположенной дальше по берегу залива,
обнаружили черепки, расписанные в местном северо-западном стиле
(см.: САН III. I2: 642 слл.), и осколки коринфской геометрической
посуды первой половины VIII в. до н. э., т. е. времени, чуть позже
первого появления коринфской керамики на Итаке22. Амбракия, из которой
можно было подниматься на корабле вверх по реке Арахтос, уже
являлась естественным транзитным пунктом, через который проходила
вся продукция центрального и юго-восточного Эпира, состоявшая
главным образом из леса (включая корабельный лес), сплавлявшегося по
Арахтосу, но также добывавшегося вблизи Валтоса, сыра, кож, шерсти,
козьего волоса и домашнего скота. Поскольку Эпир полностью
удовлетворял себя всеми необходимыми продуктами питания, коринфские
торговцы доставляли сюда, по-видимому, масло, вино и благовония в
коринфских сосудах, доспехи и оружие, другие готовые изделия.
В конце тиранического правления Кипсела, следуя заранее
согласованному плану, коринфяне основали колонии в Левкаде, Анакториа-
де и Амбракии (около 625 г. до н. э.), а сыновья Кипсела добавили Ге-
раклею на берегу Акарнании. Таким образом, они установили
контроль как над южной стороной входа в залив, мысом Акций, вскоре
присоединенным к территории Анактория, так и над уже
существовавшим транзитным пунктом в Амбракии. Этот город, расположенный
в излучине Арахтоса, господствовал над единственным сухопутным
входом в Эпир с южной греческой стороны, а его непосредственная
территория была исключительно плодородна; вскоре он превзошел
Бухетий, а его влияние стало первостепенным в центральном Эпире
и в самой Додоне.
Значительным преимуществом коринфских колоний здесь и на
Адриатическом побережье было их умение поддерживать дружественные
отношения с местными народами, будь они эпиротами или
иллирийцами. По этой причине торговые контакты дорийцев были необычайно
широки. Например, в VI в. до н. э. бронзовые статуэтки и бронзовые
сосуды коринфских мастеров в качестве посвящений в Додоне далеко
превосходили подобные изделия других центров. Образцы коринфского
бронзолитейного производства обнаружены в Вотоноси и Вице, летних
стоянках, используемых отгонными овцеводами, в Орике, Аполлонии и
центральной Албании, а также в Требениште, Тетово и Нови-Пазаре в
21 Ε 31; Ε 33: 434 ел.
п Работа Вокотопулу в: Arch. Dell 26 (1971) Chr.: 333 ел.
2 1 Заказ № К-7530

322
Глава 40
Южной Югославии23. Нет сомнений, что в течение VI в. до н. э. на этом
пути торговые сношения с Центральной Европой были гораздо более
интенсивными, чем по долине реки Аксий (совр. Вардар) из портов в
заливе Термаикос. Существовали также торговые связи между
Адриатикой и Эгеидой через Страну озер. На пересечении этих двух путей
развились богатые центры, особенно в Требениште на севере Охрид-
ского озера. Поскольку самый яркий период здесь был обусловлен
присутствием персов на Балканах, к этому району будет обращено
внимание читателей в следующем томе.
Влияние элейских и коринфских колонистов на образ жизни в
Эпире было очень незначительным. Здесь единицей по преимуществу
скотоводческой экономики оставалось небольшое племя, которое часто
вело полукочевой образ жизни, занималось сезонными перегонами
скота на новые пастбища и обладало патриархальной организацией и
автономными институтами власти. Эти племена были весьма слабо
объединены в три основные группы, известные как феспроты, молос-
сы и хаоны, или в более мелкие группы, такие как атинтаны или пара-
веи. Все группы управлялись царскими родами, внутри которых власть
передавалась по наследству. Поскольку каждое племя имело
обыкновение перемещаться от летних пастбищ к зимним, оно не владело
постоянным земельным массивом, как любой полис, но имело доступ к
пастбищам в различных регионах, так что эти пастбища легко могли
передаваться или отниматься одной племенной группой у другой, как
мы обнаруживаем это в одном случае из IV в. до н. э. Так, некоторые
племена молоссов имели летние пастбища на восточном склоне Пин-
да, со стороны Фессалии; одно из них, племя таларов, хотя и
представляло собой ветвь тех таларов, что обитали близ Додоны, вошло в
состав фессалийцев. И наоборот, некоторые из полукочевых перребов,
а именно ветвь фессалийских перребов, имели пастбища на западном
склоне Пинда (Страбон 434). Итак, в целом система родов (φυλαί) и
племенных групп (έθνη) совершенно отличалась от системы полисов,
установившейся на большинстве территорий в южной части Греции.
Додона представляла собой «Мекку» этого племенного мира. По
общему мнению, здешняя святыня была самой древней, и было время,
когда она оставалась единственным оракулом у греков. Синкретизм,
характерный для этого святилища в течение столетий, привел к
формированию многостороннего культа, притягивавшего широкие массы
почитателей: три жрицы и три горлицы первоначально, вероятно,
связывались с Богиней Плодородия как величайшим божеством; жрецы, спящие
на земле с немытыми ступнями, орел, обоюдоострый топор и Зевс в
качестве величайшего божества; дуб с его листьями и желудями (зимняя
пища для животных и людей), вепрь, способность дуба говорить и
интерпретация этих речей. Один пример такого смешения идей встречается
в наиболее древнем гимне, исполнявшемся жрицами Додоны:
Например: Η 74.

Иллирия, Эпир и Македония
323
Зевс был, Зевс есть, Зевс будет. О, могучий Зевс!
Земля посылает урожай, так что воспой Землю, которая Мать.
Священный дуб не украшался до конца VEQ в. до н. э., когда
впервые вокруг него стали размещать бронзовые котлы на треножниках.
Эти приношения делались, вероятно, по аналогии с олимпийскими
обычаями; но в Додоне, где даже название самого места как будто
воспроизводит эхо, котлы устанавливались так, чтобы многократно отражать
звук24, что служило определенной мистической цели, как и эффект
громовых раскатов Зевса, многократно отражавшихся вершинами его
священной горы Томарос. За исключением котлов всё здесь
ассоциировалось с открытым воздухом, простой жизнью пастухов и их
отарами. Самое раннее описание царившей в Додоне атмосферы находим у
беотийского поэта Гесиода:
Край Геллопия есть многолюдный и пажитнопышный,
Щедрый стадами овец и коров, лениво бредущих,
Мужи в коем живут с изобильем коров и баранов,
Племени там не счесть человеков, подверженных смерти.
Подле границ той земли воздвигнута ими Додона.
Град сей Зевес возлюбил и свое прорицалище в оном,
Чтимое родом людским.
[Пер. ОЛ. Цыбенко)
Хотя Гесиод использовал глагол, предполагающий возведение
города (πολιζω), единственными найденными археологами ранними
остатками зданий оказались углубления для столбов в форме кольца с
каменными блоками позднего микенского периода. Люди спали под
открытым небом или в лачугах, пробуждаясь летней ночью от звука
колокольчиков, привязанных к шеям домашних животных (Павсаний.
IX. 8. 1; X. 12. 10; Гесиод. Φρ. 240)25. Первые каменные строения здесь
относятся к IV в. до н. э.
В качестве религиозного центра пастушеского мира Додона и по
традиции, и благодаря месту своего расположения притягивала к себе
пастушеские группы, причем даже такие, что обитали на весьма
отдаленном расстоянии, вплоть до горы Скардус (Шар-Планина).
Подношения типа иллирийских подвесок и фрако-киммерийской конской
упряжи делались пилигримами с севера; существует удивительное
сходство между приношениями в Додоне и погребальными дарами в
Требениште (севернее Охридского озера): например, фигурки львов,
влезающих на золотое дерево, булавки и фибулы из серебра,
портретное изображение на нащечнике к шлему и на золотой погребальной
24 Существует две версии, как давали прорицания в Додоне. По одной, жрицы
толковали звук, исходивший при дуновении ветра от листвы огромного дуба и от
журчащего ручья; по второй — здесь было установлено два столба одинаковой высоты
близко друг к другу; на одном стоял мальчик с кнутом, к другому была подвешена медная
чаша, которой при дуновении ветра касался кнут и издавал звук. (Примеч. пер.)
-"' Ε 21.

324
Глава 40
маске. Конечно, Додона изначально была религиозным и пророческим
центром для северных племен, и лишь во второй половине VII в. до
н. э. стала привлекать южных греков во всё возрастающих
масштабах26. В следующем столетии с их помощью слава додонского оракула
дошла до Креза Лидийского.
III. Македония
Для оседлого населения горные кряжи были преградами, но для
пастухов, перегонявших стада на сезонные пастбища, как и для обитателей
лесов они становились местами встреч. Даже сегодня сельские жители
из эпирского местечка Загори на западном склоне Пинда общаются
теснее с обитателями Кастанохории с северо-восточной части Пинда в
Македонии, чем со своими южными соседями. Так что нет ничего
невероятного в Гекатеевом описании орестов из северо-восточного Пинда как
«молосского племени» тех времен, когда племена еще не были
оседлыми, но сталкивались одни с другими на летних пастбищах, прямо как
современные влахи, которые стекаются на северный Пинд с востока, юга
и запада. Поскольку Гекатей в этой части своей «Периэгезы»
(«Землеописания») берет в качестве единицы описания племя, он совсем не
использует термин «Эпир» и даже не применяет термин «Македония» в
каком-либо обобщающем смысле; вместо этого для обозначения
территорий он использует «племенную» терминологию, например: «ή Χαονική»
(F 105) — «земля хаонов».
То, что в своем сочинении он охватил весь интересующий нас
регион, со всей очевидностью следует из дошедших до нас фрагментов27.
Заметим, что в тех случаях, когда мы могли бы говорить о
«Македонии», Гекатей использует для страны к востоку от реки Аксий слово
«Θράκη» — в то время эта территория была занята племенной группой
по имени «фракийцы»; поэтому Липакс и Смила были городами
«Фракии» (F 148—149). Конечно, когда-то раньше западное побережье Фер-
мейского залива также называлось «Фракией», поскольку
удерживалось фракийцами; поэтому и Мефона была основана в конце УШ в. до
н. э. эретрийцами, плававшими во «Фракию» (Плутарх. Греческие
вопросы. 11). Подобным образом в те времена, когда колонисты из Халки-
ды поселились на полуострове к востоку от Фермейского залива, эта
область получила название Халкидики, т. е. «земли халкидян», но с
уточнением — «во фракийской стороне». Гекатеево описание, относящееся
к последним декадам VI в. до н. э., было бы для нас бесценным
источником, если бы оно сохранилось; а потому современные
исследователи вынуждены вылавливать по крупицам информацию из фрагментов
26 Так, под 639 г. до н. э. Евсевий (Хроника. 96. 10 по изд. Хелма) отмечает: «Греция
впервые воспользовалась додонским оракулом».
27 Ε 34.1: 111, 146 ел., 310 ел., 415 и 432.

Иллирия, Эпир и Македония
325
и сочинений других авторов, пользовавшихся трудом Гекатея, — из
работ Геродота, Фукидида и Страбона, чье описание Македонии в книге
Vu не дошло до нас в целостном виде.
Начнем с извлечений из эпитомы этой утерянной части Страбоно-
вой книги VII (фр. 11):
Современная Македония в прежнее время называлась Эмафией. Имя это она
получила от Македона, одного из ее древних властителей. Существовал также
город Эмафия на море. Частично эту страну заняли какие-то эпирцы и иллирийцы,
а большую ее часть — боттиеи и фракийцы. Боттиеи, как говорят, были
критского происхождения и прибыли оттуда под предводительством Боттона; из
фракийцев же пиеры жили в Пиерии и в области около Олимпа; пеоны обитали на землях
по берегам Аксия и в местности, названной по ней Амфакситидой; эдоны и бисаль-
ты жили в остальной части страны до Стримона [пер. Г.А. Стратановского).
Ясно, что пассаж, в котором отсутствуют македоняне, описывает
ситуацию, существовавшую до того, как они овладели Пиерией и
Эмафией, а затем последовательно и другими областями. Традиция,
согласно которой фракийцы занимали район ниже горы Олимп на Пиерий-
ском побережье, сформировалась весьма рано; относительно Орфея
верили, что он был похоронен именно здесь; эта традиция была
воспринята Фукидидом, описавшим, как были изгнаны пиеры и как они
нашли прибежище близ горы Пангей. Могилы, найденные в Кундурио-
тиссе на побережье Пиерии, могли принадлежать фракийцам (см.:
САН Ш. I2: 650). Присутствие «эпиротов» в Нижней Македонии
выглядит анахронизмом, но оно могло быть связано с экспансией молосских
племен, вынудившей элимеотов поселиться в пределах этой
приморской равнины. Что же касается иллирийцев, то тут нам всё ясно — по
археологическим данным из Вергины и нижней Вардарской долины
видно, что этими территориями иллирийцы управляли начиная с какого-то
момента в УШ в. и примерно до 650 г. до н. э. (см.: САН Ш. I2: 651 ел.).
На то, что боттиеи удерживали равнину, указывает заявление
Фукидида о том, что македоняне изгнали их из Боттиеи во внутренние
районы Халкидики; таким образом, боттиейское господство ослабевает на
время между периодами преобладания иллирийцев и македонян.
Пеоны, отнесенные Страбоном к фракийцам, удерживали область,
которую Фукидид называет македонским владением «на узкой полосе
земли в Пеонии» (П. 99. 4). Время, когда эдоны и бисальты установили
контроль над своими областями, определить по литературным источникам
невозможно.
Внимательное рассмотрение этого отрывка из Ватиканской
эпитомы Страбона приводит нас к выводу о том, что составитель этого
конспекта наслаивал ситуации разных периодов, чтобы, по крайней мере,
внешне сложилась целостная картина, а также о том, что описание
Страбона в конечном итоге восходит к тому же самому источнику,
которым пользовался Фукидид, или, по крайней мере, к источнику, с
информацией которого Фукидид был согласен. Итак, отрывок этот,
будучи разобран, вызывает наше доверие. Остаются два момента.

326
Глава 40
Эмафия используется здесь как название всей области от горы Олимп
до Стримона, и это несомненно базируется на пассаже из «Илиады»
(XIV. 226), где Гера, устремившись с высот Олимпа, должна была
пролететь над холмами Пиерии и долинами Эмафии, чтобы оказаться над
«снежными горами фракийских всадников». Первоначально
македоняне не упоминаются в качестве хозяев этой страны, поскольку они жили
за ее пределами — быть может, они обитали в районе горы, давшей им
свое название — το Μακεδονικόν δρος, расположенной между Пиерией и
перребами (Геродот. VII. 131). Далее в Ватиканском фрагменте Стра-
бона упомянуто македонское завоевание, но указано имя не македонян,
а «так называемых аргеадов».
Прежде, чем продолжить разбор литературных источников,
вернемся к рассмотрению совокупности археологических материалов,
затронутых в: САНШ. I2: 651 слл. Заключительная фаза
иллирийского присутствия в Вергине (700—650 гг. до н. э.) отмечена возрастающим
числом железных наконечников копий, бронзовых подвесок и
бронзовых бусин; кроме того, раскопки самой последней группы курганов
дали большое количество погребальных приношений, типичных для
крупного иллирийского центра Глазинац: например, биконические
бронзовые бусины как на рис. 43, 5, бронзовые прорезанные
сферические подвески как на рис. 43, 6, серповидные железные ножи и
точильные камни. В это время — и только тогда — урны, иногда
установленные на двух ножках, использовались для хранения останков
кремированных (возможно, частично) трупов28. В пределах того же самого
периода иллирийские племена занимали районы Аксиуполиса, Гевгелии
и Хавхицы, благодаря чему удерживали контроль над последними
легко обороняемыми проходами, ведущими с севера на приморскую
равнину. Две группы могил у Аксиуполиса дали более широкую серию
бронзовых подвесок, чем погребения у Вергины, а также подвески,
висящие на других подвесках (как на рис. 43, 9 из захоронения в долине
Мати), розетку (фаяерон), носившуюся на женском поясе, бронзовые
браслеты и крученое ожерелье, большое количество бусин из янтаря
(как в могилах долины Мати). Рядом с могилой 18 был воткнут
железный наконечник копья острием вверх — такой обычай был у
иллирийцев во времена Аристотеля (Поэтика. 1461 а 3). Погребальные дары из
могил в Гевгелии были иными, но относились к той же культуре:
например, бронзовые кувшины (как на рис. 43, 10), шаровидные подвески,
крестообразные сочленения (как на рис. 43, 1, возможно, деталь сбруи)
и крупная биконическая бронзовая бусина. Ситуация в Хавхице также
отличалась, поскольку захоронения делались здесь в основном не в
цистовых могилах или траншеях, как в Аксиуполисе и Гевгелии, а под
кучами из камней, за исключением центрального погребения, которое
находилось в верхних слоях груды камней. Скорее всего, земляной
курган первоначально покрывал эту группу могил, располагавшуюся на
Работа Петсаса в: Arch. Dell 18 Chr. 217 ел. для курганов LXVI-LXXI; Ε 34.1: 39(>.

Иллирия, Эпир и Македония
327
скалистой обнаженной породе, а к настоящему времени он исчез под
влиянием эрозии; также весьма вероятно, что каждая груда камней
изначально покрывала деревянный гроб, который вскоре сгнивал29.
Приношения датируются более длительным периодом, нежели
погребальный инвентарь из Аксиуполиса и Гевгелии, разнится также и
вооружение; здешние воины не имели копий, зато в их могилах найдены
мечи, кинжалы и иногда щиты. Воины и женщины из Хавхицы также
любили подвески (как на рис. 43, 7), но не особенно ценили янтарь.
Неподалеку от этой основной группы на скалистой обнаженной
породе были обнаружены цистовые (каменные) гробницы с похожими
погребальными дарами; некоторые из них определенно относятся к
более поздней дате. В Дедели, что у северо-западного угла Дойранского
озера, еще один комплекс цистовых гробниц дал подобные предметы,
некоторые из которых датируются одним временем с дарами из более
ранних погребений в Хавхице.
Археологический материал из этих некрополей показывает, что
иллирийцы действовали как небольшие группы, каждая из которых
отличалась своими собственными характерными чертами с неким
набором общеиллирийских пристрастий. Это наблюдение согласуется с
замечанием Полибия (П. 3. 2), сделанным несколькими столетиями
позднее, что в бою иллирийцы действовали «по спейрам» [спейра —
тактическая единица, аналогичная римскому манипулу]. Подобно ком-
мандос в современных армиях, они не обязательно были вооружены
одинаковым образом.
Если боттиеи действительно пришли с Крита, то мы можем
объяснить появление в этой части Македонии культа двойной секиры, как в
форме трех миниатюр на подвеске, так и в одиночной форме. Этот
культ распространился до Глазинаца и еще дальше до Центральной
Европы. Минойские черты представлены здесь не одной только
двойной секирой; ключевая роль жрицы и тип головного убора также
имели минойское происхождение. Среди принявших этот культ были
пастухи, занимавшиеся отгонным скотоводством, например, в Спилионе
и в Вице (см.: САН Ш. 1: 649 ел.). Когда вскоре после 650 г. до н. э.
боттиеи были изгнаны, они нашли убежище в Халкидике и основали
Олинф железного века, археологическое исследование которого
показало, что постоянное проживание здесь начинается не ранее 650 г. до
н. э.30. В Олинфе были обнаружены семь миниатюрных двойных секир
специфической формы из бронзы (как на рис. 43, 12) и кости. Здешняя
керамика не была похожа на гончарную продукцию из Вергины, а
многочисленные бронзовые бусины с ушками в виде «хомутиков»
представляли собой общую черту не с изделиями из Вергины, а с утварью,
изготавливавшейся в поселениях Вардарской долины. Что касается оружия
и подвесок, боттиеи имели одинаковые с иллирийцами вкусы. По всей
29 Ε 34.1: 348 слл.; Ε 42: 74 ел.
30 D. Robinson. Excavations at Olynthus. V. Baltimore, 1933: 4.

328
Глава 40
видимости, Вергина не была столицей боттиеев, хотя их влияние здесь
было ощутимым. На новой родине и образ жизни отличался
консерватизмом, и, в частности, отсутствовали признаки того, что боттиеи
вступали в контакт с соседними эллинскими колониями.
Покинув побережье, нам следует прежде всего обратиться к
долине Альякмона в его среднем и верхнем течении, где районы Элимеоти-
ды, Тимфеи и Орестиды населялись эпиротскими племенами, или,
более правильно, «молосскими» племенами, если свидетельство Страбо-
на опирается на сочинение Гекатея. В Элимеотиде наиболее интересные
археологические материалы происходят из Козани. Из многочисленных
захоронений, которые хронологически покрывают как наш период, так
и эпоху классики, происходят бронзовые подвески, очковидные
фибулы, тяжелые и легкие браслеты, биконические бусины, спирали для
волос, а также треугольная пластинка с двумя крюками (как на рис. 43,
2), крепившаяся к женскому кожаному поясу. На этой последней вещи
изящно выгравированы круги с точками по центру, порой
напоминающие «глаза», и один более крупный круг в самой середине. Фрагменты
подобных бронзовых пластинок были найдены в женских могилах и в
других местах: один такой фрагмент — в Сьяницах, две других в Ак-
сиокастроне (Сурдани) (оба лежат выше по течению Альякмона); как
минимум еще один фрагмент обнаружен у Патели в Эордее; в
нескольких музеях также хранятся подобные куски, полученные из Македонии,
а один — из Триккалы в северо-западной Фессалии. Вероятно,
похороненные в этих могилах женщины были жрицами; например, погребение в
Сьяницах, где женщина носила такую треугольную пластинку,
содержало также подвеску в форме якоря, две длинные булавки,
спиралевидное кольцо и бусы, все из бронзы, а также кусок железной пластины
(как в захоронениях жриц из Вергины и Вицы) и три сосуда. Судя по
имеющимся у нас данным, это был местный культ, характерный для
долины Альякмона в его среднем и верхнем течениях. Из могил на
западной стороне Альякмона, в основном, из района Войона,
происходят очкообразные фибулы, браслеты для ношения выше локтя,
браслеты для запястий, крученые металлические ожерелья, спиралевидные
украшения, наперстные кольца (некоторые с концами, закрученными
в спираль), длинные булавки и пинцеты, все из бронзы; а также
клыки вепря31. Итак, ситуация в этом регионе своим предпочтением
бронзы, редкостью железа, непрекращающимся использованием длинных
бронзовых булавок и отсутствием обычая класть в могилу оружие
весьма напоминает картину, характерную для последней фазы в районе
Корчи (курган Кучи Зи П). Это археологическое родство
соответствует литературным источникам, которые племена Элимеотиды, Тимфеи
и Орестиды называют эпиротскими, тогда как племена Эордеи — где
основной некрополь находился в Патели — и Вергины были иного
происхождения.
31 Ε 34. I: 344 ел.

Иллирия, Эпир и Македония
329
В то время как гончарное колесо широко использовалось в Трене и
Кучи Зи в районе города Корча, почти вся керамика в Патели и Вергине
являлась лепной; то же самое было и в западной Македонии. С
начала Vu в. до н. э. значительное количество серой керамики,
изготовленной на гончарном круге, находят в Палеограциано близ прохода Волю-
стана, ведущего из Фессалии, несколько экземпляров обнаружены в
Козани и Патели; но ни одного образца не дают курганы в Вергине,
раскопанные Андроникосом. Эта продукция была найдена также в Вар-
даровце и в Хавхице, что к востоку от Нижнего Аксия, а также в
разных местах в Дерриопе у реки Црна. Наилучшее объяснение такой
схемы распространения состоит в том, что греческие торговцы
проникали на север через Перребию и через проход Волюстана в среднем
течении Альякмона, а также из портов на восточной стороне Фермей-
ского залива в нижнюю долину Аксия. Эта торговля могла дойти до
Дерриопа либо через Страну озер, либо из долины Аксия, либо по
двум этим путям. Черепки греческой геометрической керамики,
которые весьма распространены в Вице и встречаются на западном склоне
хребта Пинд, например, в местечке Байкай, а также в кургане Кучи
Зи П, чрезвычайно редки на восточном склоне: случайный осколок в
Цотили и Бубусти, некоторое количество горшков и черепков в
местечке Сарай в Дерриопе; добавим также булавку коринфского
происхождения (около 750 г. до н. э.), найденную у местечка Титов-Велес в
среднем течении Аксия.
При проведении дорожных работ близ Титова-Велеса была
обнаружена коллекция бронзовых предметов. Собрание включало две
конские сбруи фрако-киммерийского типа (как на рис. 43, 11) и бронзовую
подвеску с привязываемой с помощью шнурка крышкой («сосуд для
пряностей», как на рис. 43, 3), наподобие той, что найдена в Кучи Зи.
Разнообразные бронзовые подвески происходят из раскопок в Раданье
близ Штипа, как и биконические бронзовые бусины и круглые
бронзовые пуговицы. У Орловой Чуки близ Штипа, где на некрополе из десяти
курганов было раскопано два, один из них содержал ограду, большое
центральное погребение в форме каменной гробницы, но с апсидальны-
ми концами, и пять других захоронений в облицованных плитами
гробницах (цистах), расположенных в одну линию с центральным
погребением32. Такое устройство похоже на погребения в Висои (см.: САН III.
I2: 644), ко всему прочему и погребальный инвентарь во многом такой
же, как в Висои: например, железный меч, бронзовые биконические
бусины, пуговицы, спирали для волос и фибулы. Кажется, поэтому, что
погребенные в Орловой Чуке были иллирийцами и что они засиделись
здесь,, вероятно, до 600 г. до н. э., поскольку это дата самого последнего
захоронения в кургане. Коллекция бронзовых предметов из Куманово
на реке Пчине, восточном притоке Аксия, также имеет выраженный
32 Ε 30; см. также работу Р. Пасик-Винчиц в: Starinar. 21 (1970): 129 (об Орловой
Чуке).

330
Глава 40
иллирийский характер: бронзовые подвески, браслеты для ношения
выше локтя, бусы, пуговицы и крестообразное сочленение (как на рис.
43, 1). Такие же подвески обнаружены в Демир-Капийе, в Фортуне-
Штипе, в Вучедоле близ Скопье, в Камен-Рапесе и в Зивойно.
Весьма вероятно, что два набора бронзовых вещей, приобретенных
Британским музеем у торгового агента, происходят, скорее всего, из
долины Вардара, а не из Потидеи, как считается; они включают разные
вещи — от фибулы VIII в. до н. э. с пластинкой-застежкой до
разнообразных подвесок иллирийского типа. Дальше к востоку на пути,
ведущем от Дойранского озера в долину Стримона, бронзовые бусины и
пуговицы, а также каменный горшок глазинацского типа с ручкой в
форме петли были обнаружены в могиле у Козлу-Дере, а тяжелый
бронзовый браслет — у Хумы. Из бассейна Стримона, того места, где
позднее возникнет Амфиполь, происходит коллекция бронзовых
вещей, хранящаяся ныне в Венском археологическом музее, включающая
миниатюрную двойную секиру (подобную той, что найдена в Олинфе,
как на рис. 43, 12), миниатюрные кувшины (как на рис. 43, 10), бусы,
пуговицы, браслеты, очкообразную фибулу и типично иллирийские
подвески33. Таким образом, благодаря археологическим источникам
можно наглядно представить большую волну иллирийских
воинственных групп, которая не только захлестнула области к востоку от
Среднего Аксия и оба берега Нижнего Аксия, но также хлынула в бассейн
Стримона. Когда мощь этих иллирийских племен иссякла, они
исчезли из истории этого региона, кроме долины Среднего Стримона, где
меды34 продолжали жить еще и в V в. до н. э.; о принадлежности
медов к иллирийцам может свидетельствовать то обстоятельство, что их
предок-эпоним Мед фигурирует в качестве сына Иллира в генеалогии
Аппиана [Иллирийские войны. I. 2), происходящей из ранних греческих
источников.
Преемниками иллирийцев в районах к востоку от Аксия были
пеоны и эдоны, упоминающиеся как фракийские племена во фрагменте
эпитомы Страбона (фр. 11, цитировался выше); но каковы бы ни были
их этнические взаимоотношения, в историческом исследовании лучше
их различать. Резиденция пеонийских царей, насколько мы знаем из
позднейших источников, находилась в Астибе (от имени которого
происходит современное название Штип), но царский некрополь данного
периода (около 750—530 гг. до н. э.) до сих пор не обнаружен.
Низменности, по которым текут Печиня и Брегалница, могут вместить более
значительное народонаселение, чем высокие бассейны к западу от
Аксия, а почвы здесь очень хороши для земледелия; пеонийцы были
по преимуществу хлебопашцами, о чем можно судить по изображению
быков на их ранних монетах. Другие пеонийские племена обитали к
33 Ε 26; Ε 10: 289.
34 О взгляде, согласно которому меды были не иллирийским, а фракийским
племенем, см.: САН Ш. 22, гл. ЗЗЬ.

Иллирия, Эпир и Македония
331
востоку от долины верхнего Стримона — например, агрианы и леэи, —
а сообщение с ними было относительно легким через Кюстендил. Эта
группа пеонийцев контролировала месторождения золота, серебра, меди
и железа35. Зона к востоку от Аксия южнее города Демир-Капия
первоначально была занята фракийцами, которые были союзниками
киммерийцев в их набегах и помогли последним сокрушить иллирийцев.
На присутствие фракийцев в этом регионе указал нагубник из
золотой фольги (как на рис. 43, 15) с обычным в таких случаях чеканным
украшением в виде кругов и рубчиков; на концах пластины нагубника
имелись две тесемки для привязывания поверх рта умершего. Семь
таких вещей были найдены в Хавхице в могилах, хронологически
покрывающих период приблизительно с 650 до 550 г. до н. э.; несколько штук —
в Зейтенлике и Каламарии близ Салоник; одна — в Айос-Василиос в
Мигдонии; и две — в кургане Кучи Зи П36. Экземпляр из
Айос-Василиос находился в одной из четырех выложенных плитами
неразграбленных цистовых гробниц, здесь же были найдены и другие предметы:
биконическая золотая бусина, янтарный амулет, два бронзовых
перстня со спиралевидными концами, два бронзовых браслета с
заходящими один на другой концами, куски от бронзовых фибул (как на рис. 43,
14), а также котон, датируемый приблизительно 550 г. до н. э. Другая
неповрежденная могила содержала останки мужчины с кинжалом,
наконечником копья и двумя древками от копий, все из железа, двумя
небольшими ремешками из золота, а также останки маленького
ребенка. Эти необычные приношения и совместное погребение воина и
ребенка, что может свидетельствовать о человеческом
жертвоприношении, не похожи на то, с чем мы встречались до сих пор в Македонии.
Предположение о том, что фракийцы совершали набеги в южном
направлении, может быть сделано на основе необычных зажимов для
волос из золота (рис. 43, 8), имеющих хорошо знакомую для
центральной Болгарии форму и обнаруженных в погребениях в Мармариани на
северо-востоке Фессалии37.
В дальнейшем возникла ситуация, описанная во фрагменте Страбо-
новой эпитомы, когда пеонийцы прорвались через фракийский сектор
и достигли моря, захватив Амфакситиду, местность по обе стороны от
Нижнего Аксия. Но территории к востоку от этого района, известные
как Крестония, Мигдония и Бисальтия, а также равнина Нижнего
Стримона по-прежнему удерживались эдонами и бисальтами. Золотоносная
река в Крестонии называлась поэтому Эдоном, а позднее — Эхедором,
из чего можно заключить, что царское племя эдонов удерживало Кре-
стонию. Во фрагменте из эпитомы Страбона сделана попытка дать
более точное определение эдонов и бисальтов: «Эдоны и бисальты
35 См. карту 1 в: Ε 34: 1.
36 BSA 26 (1923-1925): 23; Albania. 2 (1927): 32 ел. и 52 ел.; BSA 24 (1919-1921): 21; JHS
41 (1921): 274. В 1972 г. две детали из Кучи Зи были выставлены в Музее Тираны.
37 См.: Ε 34. I: 443.

332
Глава 40
жили в остальной части страны до Стримона. Из этих племен только
последние назывались бисальтами, а из эдонов одни носили название
мигдонов, другие — эдонов, а третьи — ситонов» (пер. Г.А. Стратанов-
ского). Не исключено, что имена Мигдон (для человека) и Мигдония
(для территории) — отголоски фригийского периода, как и
наименования соседних областей — Крестония и Крусида, поскольку Мигдон был
известен как отец двух сыновей, Траста и Крусида, и многочисленных
дочерей. Однако он был помещен в основание новой генеалогии для
фракийского периода, превратившись в брата Эдона, Бистона и Одо-
манта. Название ситонов сохранилось в имени среднего «пальца» Хал-
кидского полуострова, Ситонии.
Период, на протяжении которого пеоны удерживали Амфакситиду,
а эдоны — Крестонию, можно зафиксировать с помощью двух
хронологических границ. В Хавхице из семи могил с золотыми нагубниками
самой поздней является, вероятно, могила 22, в которой были
обнаружены детали котона, на основании которого погребение датируется
приблизительно 550 г. до н. э. Поскольку эти находки указывают на
фракийских правителей, они дают незакрепленный жестко terminus post
quern [т. е. такую дату на шкале времени, после которой только и
могли в этом регионе хозяйничать пеоны и эдоны]. На другом конце
этого хронологического отрезка — момент, когда пеоны приобрели
господство над всей областью, включая бассейн Стримона, и даже напали на
Перинф на берегу Пропонтиды, что произошло до персидского
вторжения в Европу (Геродот. V. 1; Страбон. Vu. Φρ. 41). Поэтому 525 г. до
н. э. следует взять в качестве terminus ante quern [«дата, до которой...»]
эдоны и бисальты удерживали Крестонию, Мигдонию и Бисальтию.
Положение различных племен представлено на карте 15.
Обратимся к македонянам, о которых мы располагаем важными
литературными свидетельствами. Гесиод (Эои. Фр. 7) писал о дочери
Девкалиона следующее: «Она, понеся от Зевса, радостно мечущего
молнии, родила двух сыновей: Магнета и Македона конеборца,
которые в Пиерийском краю обитали и подле Олимпа». В «Каталоге
кораблей», отражая значительно более позднюю ситуацию, Гомер
помещает потомков Магнета возле Пенея и горы Пелион (Илиада. II. 756 ел.),
из чего можно заключить, что магнеты были изгнаны, а побережье
Пиерии ниже Олимпа оккупировано фракийскими пиерами, до того
как был создан «Каталог кораблей». Македоняне, о которых Гомер ни
разу не упомянул, жили, очевидно, в глубине материка по соседству с
пиерами. По словам самих македонян, как об этом сообщает Геродот,
их соседями были фригийцы (называвшиеся бригами, пока они жили
в Европе), когда так называемые сады Мидаса локализовались не в
Азии, а в районе горы Бермий (Геродот. Vu. 73, VIII. 138. 2); к этому
можно также добавить — когда царский некрополь бригов находился
в Вергине на правом берегу Нижнего Альякмона. Таким образом,
можно определить ареал обитания македонян, до того как они
приступили к своей экспансии: он находился в стороне от моря рядом с при-

Иллирия, Эпир и Македония
333
брежной долиной ниже Олимпа, между территорией, включавшей сам
Олимп, и районом выше Вергины, у того места, где река Альякмон
вырывается из узкого ущелья и оказывается весьма труднопроходимой. К
тем же выводам мы приходим, обратившись к сообщению Фукидида о
македонской экспансии (П. 99). Упомянув об элимеотах и линкестах, он
описывает покорение земель пиеров, боттиеев, областей в нижнем
течении Аксия, Эордеи и Алмопии. На карте 15 видно, что такие завоевания
могли быть осуществлены только с опорой на территорию, лежавшую
между землями элимеотов, пиеров и боттиеев.
Родиной македонян, таким образом, в течение нескольких столетий
оставалась холмистая и гористая страна, ограниченная с юга пиком
Като Олимп (т. е. Нижний Олимп), с запада — проходом Волюстана и
рекой Альякмоном, а с севера — отрогом горы Бермий, протянувшимся
вдоль южной стороны большой равнины в направлении устья Альяк-
мона. Эта область включает «Македонские горы», упомянутые у
Геродота (VII. 131) и лежащие между побережьем Пиерии и землей перре-
бов; она меньше «Македонии», как последнюю определил Геродот в:
VII. 127.138. Этот район страны обладал (и обладает до сих пор)
превосходными пастбищами, хорошими лесами, достаточными запасами
воды; он идеально подходит для овцеводства и охоты; его почти
уникальное преимущество заключается в том, что отгонным
скотоводством можно заниматься в пределах самого этого региона, поскольку
Олимп, Титарос и так называемые Пиерийские горы в изобилии
предоставляют летние пастбища. Особая группа влахов, говорящих на
своем собственном диалекте, удерживают эти пастбища в течение
веков, а население их самого крупного летнего становища во Влахолива-
ди в пиковый период доходит до б тыс.39. Древние македоняне должны
были вести сходный образ жизни, а их первоначальная столица, Лебея,
располагалась, вероятно, на одном из холмов, подобных Палеограци-
ано, где обнаружено большое количество серой керамики.
Первый этап македонской экспансии связывался с переносом
столицы из Лебеи в Эги и с оракулом из Дельф (это несомненно vaticinium
post eventum — «прорицание», данное после события), в котором
сообщалось, как должен действовать царь:
Славные Темениды пусть имеют царскую власть над приносящей богатство
землей; ведь это дар эгидодержца Зевса. Но, поспешив в Боттеиду, богатую мелким
скотом, там, где увидишь белорогих козлов белоснежных, заснувших, принеси
жертвы богам и заложи город своего государства на ровной поверхности этой
земли (Диодор Сицилийский. VII. Фр. 16).
Имя новой столицы — Эги — народная этимология выводит из
слова «αίγες» («козы»), и все македонские цари хоронились в данном
месте начиная с этого времени вплоть до того момента, когда тело Алек-
38 Название «Македония» в таком же ограниченном смысле употребляется
однажды Фукидидом (I. 61. 3).
39 AJ. Wace, M.S. Thomson. The Nomads of the Balkans (reprint; London, 1972): 210.

334
Глава 40
сандра Великого нашло последнее пристанище в Александрии в
Египте. Согласно преданию новое имя заменило более древнее фригийское
название — Эдесса. Автор данного раздела в 1968 г. предположил, что
Эги находились в районе Вергины и Палатиции. Эта гипотеза была
подтверждена раскопками несомненно царских погребений под
Большим курганом у Вергины40. За захватом этого места последовало
завоевание области вплоть до реки Лудиас, которая в те времена
сливалась с Альякмоном непосредственно перед его впадением в море. Эти
реки, как сказано у Геродота (VII. 127. 1), в течение некоторого
времени образовывали своего рода границу между землей македонян и Бот-
тиеидой.
Эту македонскую экспансию Геродот (VHL 137.1) и Фукидид (П. 99. 3)
связывали с царским домом Теменидов из Аргоса на Пелопоннесе.
Таким образом, Темениды Македонии (упомянутые в цитировавшемся
только что оракуле) являлись ветвью аргосского царского рода. Оба
историка дают также одинаковое число поколений, которое отделяет
первого царя Пердикку от современного этим авторам царя. Поскольку
Фукидид считает Архелая (пришел к власти около 410 г. до н. э.)
девятым в этой линии, правление первого царя мы можем датировать
приблизительно 650 г. до н. э., исходя из расчета 30 лет на одно поколение.
Такая датировка прибытия Пердикки, которая, между прочим,
встречается в македонском царском списке, находит еще и другое
подтверждение: именно в этот период Фидон Аргосский — лидер Теменидов —
лишился власти, а также завершилось иллирийское господство в Вер-
гине. На исходе VI в. до н. э. происхождение македонского
царствующего рода от аргосских Теменидов было подтверждено судьями в
Олимпии, когда Александр был допущен к состязаниям. Недавно были
обнаружены новые интересные звенья, связывающие Аргос и
Македонию. Курганы бронзового века в Аргосе, как теперь известно, были
использованы для вторичных захоронений в геометрический период41,
причем погребенные были, скорее всего, тогдашними правителями
Аргоса — Теменидами. Также и в македонской столице Эгах (ныне Верги-
на) царские могилы находились под курганами (см.: Юстин. XI. 2. 1),
при этом одна из вергинских гробниц, найденная Романсом,
содержала мраморный трон, а другая, раскопанная Андроникосом, имела
погребальные дары царского достоинства. Кроме того, в этой, последней,
могиле обнаружен бронзовый треножник, датированный примерно
460 г. до н. э., который оказался призом, завоеванным на играх в аргос-
ском Герейоне; наличие здесь этой награды лучше всего объясняет
предположение, согласно которому треножник был семейной
реликвией, связанной с той прародиной, откуда вышла династия.
Каким образом члены этого теменидского рода приобрели власть
в Македонии? Геродот, должно быть, задавался этим вопросом во вре-
40 Апс. Мае. I. 65; работа М. Андроникоса в: AAA 10 (1977): 1 ел.
41 См. статью Е. Дейлаки в: Arch. Delt. 28 (1973) [1977] Chr.\ 95, 98 ел.

Иллирия, Эпир и Македония
335
мя своих разысканий; частично он сообщает нам, какой ответ получил
(возможно, от Александра I). Эта информация, на самом деле, носит
былинный характер и имеет, по всей видимости, иранские корни (VTŒ.
137—138). Но она содержит несколько ориентиров: хронология по
поколениям, бегство из Аргоса в Иллирию, переход в Верхнюю
Македонию, разведение лошадей, крупного рогатого скота и овец, а также
бегство в «сады Мидаса». Совершенно отсутствуют сведения о каком-
либо «государственном перевороте»! Быть может, использование
каких-то иллирийцев, восставших против других иллирийцев, для
достижения власти над страной считалось бы у македонян позорным, но,
возможно, о таком использовании просто ничего не было известно.
Как только Пердикка пришел к власти в качестве первого царя
македонян, он захватил Вергину, а впоследствии и равнину, лежащую
между Веррией и тогдашним руслом Лудиаса. Он сам либо его
преемник отобрал земли у боттиеев, вытеснив их за Аксий, где они обрели
новую родину во внутренних районах Халкидского полуострова и
заняли местность Олинфа. Археологическое исследование этого места в
целом не позволяет говорить о его заселении ранее 650 г. до н. э., и
даже можно предположить дату на одно или два десятилетия позднее.
Изгнать пиеров македоняне смогли, судя по всему, еще до конца
этого столетия. В обоих случаях победа была достигнута путем
вооруженной борьбы (Фукидид. II. 99. 3).
На второй стадии македоняне продвинулись в глубь страны, прогнав
алмопов с верховий Лудиаса и перебив эордов, из которых спаслась
лишь малая часть, бежавшая на восток от Аксия. В отличие от
спартанцев македоняне никого не превращали в илотов;42 вместо этого они сами
захватывали лучшие земли, после чего большинство местных жителей
переходило от пастушеского хозяйства к оседлому земледелию, а
подобный процесс часто сопровождается резким увеличением
народонаселения. Теперь в руках македонян была сплошная территория,
защищенная с запада и севера кольцом гор, а Эордею они превратили в
бастион против эпиротских племен. Более серьезную опасность
представляли собой пеонийцы, имевшие плацдарм на западном берегу
Аксия, и беженцев из Боттиеиды и Эордеи, поселившихся за их спиной
(у них в тылу). Однако пеонийцы предпочли восточное направление
для своей экспансии, что в конечном итоге привело их к столкновению
с персами.
Помимо эллинских колоний на побережье, всё остальное население
той страны, которую мы называем Македонией, было организовано по
42 Илоты — в древней Спарте самая бесправная категория населения,
находившаяся в-коллективной зависимости от общины спартиатов. Илоты занимались
земледелием на спартианских клерах (земельных участках), выплачивая господам
фиксированную часть урожая. Тем не менее илоты имели семью, дом, а иногда обладали
относительно крупными денежными средствами. Социальные группы, сходные по своему
положению со спартанскими илотами, известны и в других древнегреческих
государствах. (Примеч. перев.)

336
Глава 40
племенам, έθνη, названия которых дают Гекатей, Геродот и Фукидид —
от орестов до ситонов. Каждый этнос, в свою очередь, представлял
собой скопление небольших племенных единиц — по той модели,
которую мы наблюдали у иллирийцев и эпиротов. Македонская структура
не являлась исключением из общего правила; наряду с орестами-молос-
сами, трикларами-орестами и имфеями-перребами здесь существовали
также и «аргеады-македоняне» (Аппиан. Сирийские войны. 63) — племя,
заявлявшее о своем происхождении от эпонима Аргея, сына Македона
(Стефан Византийский., s. ν. «Άργέου» и «Άργαΐς»). Именно это племя
вело остальных македонян по пути экспансии, ибо в Страбоновой эпи-
томе во фрагменте 11 после упоминания ситонов идет следующий
текст: «Над всеми ними так называемые аргеады установили свое
господство, как и халкидяне с Евбеи». Также и во фрагменте 20 говорится,
что укрепленное место Амидон (на левом берегу нижнего Аксия)
«было разрушено аргеадами». Весьма вероятно, что род, царствовавший
до Теменидов (как и всё племя) назывался «аргеадами», и что дом Те-
менидов входил в состав этого племени; таким образом, аргеады
оставались царским племенем. Однако их не следует смешивать с
царствующим домом, который именуется Теменидами у Геродота, Фукидида и
в оракуле из Дельф43. Аргей принадлежал генеалогической линии
Македона, а Темен — Геракла.
То, что бисальты, крестоны и эдоны обычно говорили на своих
собственных языках, ясно из замечания Фукидида (IV. 109. 4), и это
также верно в отношении иллирийцев и пеонов. Какой язык
использовали племена Эпира и Македонии к западу от Аксия? То, что
пророчества из Додоны и Некиомантейона со времен самых ранних записей
составлялись на греческом, не может вызывать никаких сомнений; и
Геродот, посетивший Додону, расположенную на территории феспро-
тов, должен был обнаружить, что это племя говорило на греческом; он
сообщает, что первая служительница додонского святилища Зевса,
прибывшая сюда из Египта, научилась эллинскому языку, общаясь с
феспротами (П. 56). Впрочем, для того, чтобы говорить на греческом,
человеку VI и V в. до н. э. не обязательно было быть эллином; владение
греческим было элементом культуры, а не фактором национальности.
Поэтому феспротов, как и все эпиротские и македонские племена,
Фукидид относит к варварам (I. 47. 3; П. 80. 5; П. 81. 3, 6; IV. 124. 1). В этом
смысле Додона и додонцы могли представлять собой исключение,
аналогичное Дельфам и дельфийцам — некий анклав, посвященный богу,
а в случае с Додоной — верховному эллинскому богу, Зевсу. По этой
причине, быть может, Геродот, рассказывая о дарах гипербореев,
присылаемых с севера, заявлял, что из всех греков «дары попадают
сначала к додонским эллинам» (IV. 33. 2). То, что молоссы, которые были
непосредственными соседями додонцев во времена Гекатея, но
впоследствии быстро их поглотившие, говорили на иллирийском или каком-то
43 Ε 34, Π: 26 ел.

Иллирия, Эпир и Македония
337
другом варварском наречии, никто никогда не предполагал, хотя
Эсхил и Пиндар писали о молосских землях. То, что они в
действительности говорили на греческом, вытекает из включения Геродотом молос-
сов в число эллинских колонистов Малой Азии, однако этот тезис стал
доказуемым лишь после того, как Д. Евангелидес опубликовал две
длинные надписи молосского государства, установленные греками
около 369 г. до н. э. в Додоне, на греческом языке, с эллинскими
именами, эллинскими патронимами и эллинскими племенными
названиями, как, например, келеты, омфалы, триполиты, трифилы и т. п.44.
Поскольку во времена Гекатея в молосскую группу племен входили,
как было показано выше, оресты, пелагоны, линкесты, тимфеи и эли-
меоты, мы можем с уверенностью предполагать, что все они также
были грекоязычными; совершенно невероятно, чтобы подобная
группа включала племена, изъяснявшиеся на различных языках.
Эпиграфические источники хаонов отсутствуют вплоть до периода эллинизма;
однако, описывая ситуацию около 380—360 гг. до н. э., Псевдо-Скилак
помещает южную границу иллирийцев непосредственно к северу от
территории хаонов, из чего следует, что последние не говорили на
иллирийском языке, а принятие хаонов в эпиротский союз в 330-х гг.
до н. э. делает весьма основательным предположение о том, что они
были грекоязычным народом.
На исходе VI в. до н. э. македоняне часто рассматривались
современниками в качестве «варваров»; это ясно из того, что право
Александра, македонского царя, участвовать в Олимпийских играх было
подвергнуто сомнению. Очевидно, что как македонянин он не мог быть
допущен к состязанию; ему позволили принять участие в играх лишь
в качестве Теменида из Аргоса (Геродот. V. 22). Из этого, однако,
отнюдь не следует, что македоняне говорили на иллирийском или
фракийском языке. В самом деле, благодаря стелам с надписями, которые
не так давно были найдены Андроникосом в Вергине, совершенно ясно,
что предшественники македонян времен Филиппа носили
исключительно эллинские имена, из чего можно сделать вывод, что в начале
IV в. до н. э. эти люди разговаривали на греческом языке. Но как
обстояли дела в более ранние времена? Гесиод определенно думает о
македонянах как о грекоязычном народе; в противном случае он вряд ли
определил бы Магнета и Македона в двоюродные братья Дору, Ксуфу
и Эолу, которые были прародителями-эпонимами трех основных
диалектов греческого языка (дорийского, ионийского и эолийского). Гел-
ланик, писавший в конце V в. до н. э., делает Македона сыном Эола;
это было бы невозможно, если бы Гелланик не предполагал, что
македоняне использовали какую-то форму эолийского наречия. Поскольку
магнеты, бывшие родственным народом, говорили именно на
эолийском диалекте (что видно из надписей), нет никаких причин отрицать
предположение, что и македоняне использовали тот же диалект, конеч-
и Ε 25. О различных точках зрения по поводу этих надписей см.: САНШ. I2: 840 ел.
-2 Заказ № К-7530

338
Глава 40
но, отсталый и грубый, потому что македоняне, подобно влахам из
Влахоливади, представляли собой самодостаточное общество,
обитавшее в предгорьях Олимпа в течение многих столетий45.
Если наши выводы верны, эллинскую речь племен Эпира и
Македонии к западу от Аксия невозможно приписать влиянию греческих
колоний на эти побережья. В действительности эллинские колонии
нигде не обращали население таких больших районов,
простирающихся далеко в глубь материка, к греческому языку, ибо различия в
мировоззрении и экономической жизни между колонистами и местными
жителями были слишком велики. Именно такая ситуация была в
Эпире и Македонии. Например, Эретрия основала колонию в Мефоне до
700 г. до н. э., но последняя никак не повлияла на культуру народа,
который хоронил своих покойников в Вергине, расположенной по
прямой всего лишь в 50 милях. Точно так же и колонии в Халкидике не
оказали никакого воздействия на боттиеев в течение
рассматриваемого нами периода, насколько мы можем судить об этом по
археологическим материалам. Если эти племена из глубинных районов страны
объяснялись на греческом, то только потому, что делали они это еще
до эпохи «темных веков».
Материал, представленный в этой главе, позволил нам проследить
процесс консолидации грекоязычных племен севера, заложивший
основу для защиты ими в будущем границ полисной цивилизации и ее
дальнейшего выведения на более широкие географические просторы.
45 О различных взглядах по этому вопросу см.: САН III. I2: 843 слл. Обзор мнений
по проблеме см. в: Ε 34, II: 46 ел.

Глава 41
У.-Дж.-Дж. Форрест
ЦЕНТРАЛЬНАЯ ГРЕЦИЯ
И ФЕССАЛИЯ
Для периода до 700 г. до н. э. основными инструментами
исследователя, изучающего историю Центральной Греции, остаются заступ и
топографическая карта, хотя несколько штрихов, нарисованных
античными писателями, добавляют столь желанной ясности к нашему
пониманию некоторых политических событий второй половины УШ в. до н. э.,
о которых рассказывается в легендах об основании колоний и
особенно в предании о Лелантской войне (САН Ш. I2: 760—763; см. также в
данном томе гл. 39d), затронувшей не только города Евбеи, но также и
Северную Фессалию, Мегары, Дельфы и другие государства.
Еще важнее то, что именно в данное время Беотия в лице Гесиода
породила единственный для нас литературный источник, современный
описываемым событиям и дающий представление о социальной и
политической атмосфере позднегеометрической Греции1.
I. Гесиод
Гесиод жил во второй половине VIII в. до н. э., застав, быть может,
начало следующего столетия. Его отец, торговец из эолийской Кимы,
отказавшись от морских авантюр, переселился на старинную родину
эолийцев, Беотию, занявшись сельским хозяйством в Аскре, лежавшей
на северо-западных склонах горы Геликон. Аскра, если верить поэту,
представляла собой жалкий городишко, отвратительный зимой и еще
худший летом; однако в действительности это место, вероятно, не было
столь ужасным, как мы могли бы подумать на основании того мрачного
настроения, которым проникнуто Гесиодово описание — по крайней
мере, в античности Аскра была знаменита своей свеклой (Афиней. 4 d).
Здесь родились Гесиод и его брат Перс; после смерти отца между ними
возникла ссора из-за поместья. Эта вражда стала поводом к созданию
жесткой картины крестьянского быта, нарисованной в форме деревен-
А 71; А 72; Ε 144.

340
Глава 47
ского календаря, и к суровой проповеди справедливости, что вылилось
в сочинение поэмы «Труды и дни» (ок. 700 г. до н. э.). Несколько ранее
Гесиод создал другое свое сохранившееся произведение, «Теогонию»,
в котором предпринята попытка собрать воедино генеалогии разных
эллинских богов и соединить эту коллекцию с мифом о переходе
титула владыки богов от Урана к Кроносу и от Кроноса к Зевсу, мифом,
который явился основой всей поэмы. От других произведений этого
автора сохранились лишь фрагменты.
Гесиод, как и Гомер, жил в эпоху перехода от устной традиции к
письменным сочинениям. Конечно, создается ощущение, что каждый
из них был первым — или почти первым — в деле создания записанной
версии долгой устной традиции. Мы можем охарактеризовать
художественные достоинства их произведений, но не в состоянии оценить
точно их персонального вклада в разработку содержания и те стадии
развития сюжета, которые они унаследовали.
Перед историком встают два вопроса. Во-первых, о вдохновляющей
идее «Теогонии». Простейшие сведения о происхождении мира и богов
представлены в поэзии в изобилии — от Полинезии до Персии, от
Германии до Японии, но особенно близкие параллели усматриваются с
ближневосточными версиями, в частности с вавилонской поэмой о
сотворении мира «Энума элиш», что исключает представление о
греческом варианте поэмы как о спонтанном местном творении. Но когда
этот миф попал к эллинам? Два периода представляются возможными
для контакта с Востоком: минойско-микенское время и эпоха
вторичного установления восточных связей в связи с основанием Аль-Мины
незадолго до 800 г. до н. э. В пользу первого варианта выдвигают ту
аргументацию, что это был продолжительный период, достаточный для
полного впитывания восточных элементов; в пользу второго — что
именно это время предлагает нам более очевидную ассоциацию Востока
с Элладой, в особенности с Центральной Грецией, а также то, что для
этого процесса хватило бы 75 лет или около того. Но и в этом, втором,
контексте имеются несколько вариантов. То, что это предание могло
прийти из хеттской державы во Фригию, а отсюда пересечь Эгеиду,
маловероятно, если не невозможно. Однако маршрут из Аль-Мины через
Крит в Дельфы (оба места фигурируют в «Теогонии») кажется столь
же привлекательным, как и прямой путь на Евбею и далее в Беотию;
любой из этих вариантов более вероятен, нежели предположение о
сохранности мифа с микенских времен. Если это действительно так, то
этот мощный религиозный элемент мы можем добавить к
возможному политическому и замечательному художественному элементам в
общей сумме греческого долга перед Востоком2. Геродот (П. 53),
возможно, был не слишком далек от истины, заявив, что Гесиод и Гомер
впервые установили «теогонию» (родословную богов) для греков и
приписали богам соответствующий им круг деятельности. «Отцу истории»
2 А 71 (см. «Введение»); Ε 145.

Центральная Греция и Фессалия
341
следовало бы еще обратить внимание на то, из каких источников поэты
черпали свои сведения.
Во-вторых, нам следует задаться вопросом: каким было то
общество, в котором и для которого писал Гесиод? В этом пункте отличие
его темы от гомеровского сюжета усиливает предположение, согласно
которому сказанное им имело непосредственное отношение к его
собственным временам, даже если многое он унаследовал от прошлого —
предположение, подтверждаемое автобиографическим характером
сочинения «Труды и дни». Гесиод как бы говорит, что это
происхождение богов мы по-прежнему глубоко почитаем сегодня; благодаря
этому преданию земледельцы могут теперь планировать свой год,
независимо от того, знали они этот способ прежде или нет.
Структура греческого общества около 700 г. до н. э. была весьма
простой. Существовал демос, под которым в одних случаях следует
понимать весь народ, в других — народ без тех людей, которые, по
выражению жившего позднее Солона, «силой владели». В те времена
сила была сосредоточена в руках аристократов. Имелись также рабы,
а в некоторых местах (но не в Беотии) — категория населения, чье
положение приблизительно можно определить как «между свободой и
рабством». Гесиод принадлежал к демосу во втором значении этого
слова, однако он вряд ли был таким уж бедняком, как можно было бы
понять из его жалоб, ведь среди его героев батраки и рабы, мулы и
волы, но с социальной точки зрения значение имела граница между
знатным и простолюдином, а не между богачом и бедняком, Гесиод же
относился именно к простому народу.
Своих правителей поэт именует басилеями — термином, означающим
обычно «царей», но здесь, как и в некоторых других случаях, под этим
словом вряд ли следует понимать что-то большее в социальной градации,
чем «господа». Его отношение к ним отличается некоторой
двусмысленностью: если в «Теогонии» (особенно: 80 ел.) басилеи красноречивы и
справедливы, отцы своего народа, то в «Трудах и днях» они жестоки,
коррумпированы и деспотичны.
Противоречие это, впрочем, легко объяснимо. «Теогония» вполне
могла быть поэмой, которую Гесиод исполнял на состязаниях в честь
аристократа Амфидама Халкидского, а следовательно, для знатной
аудитории. Нападки на людей этой категории не позволили бы ему
завоевать треножник, которым он так гордился (Труды и дни. 654 ел.)3. Для
простых же людей он мог говорить правду, как он ее видел, а именно то,
что некоторые басилеи были падки до взяток, некоторые вели себя так,
как Ястреб по отношению к Соловью в известной басне:
Что ты, несчастный, пищишь? Ведь намного тебя я сильнее!
Как ты ни пой, а тебя унесу я куда мне угодно,
И пообедать могу я тобой, и пустить на свободу.
(Труды и дни. 207-209. Пер. В.В. Вересаева)
3 Ср.: А 72 комментарий к этому месту; А 37: 79.

342
Глава 47
Но Гесиод имеет одного друга на суде, на высочайшем из всех
судов — самого Олимпийского Зевса, который благодаря своим
бесчисленным посредникам, действующим повсюду на земле, прекрасно
информирован и о кривых, и о прямых (т. е. честных) приговорах;
процветание и бедствия люди получают по заслугам от дальнозоркого бога.
Здесь, как и в других случаях, Гесиод оказывается в той точке, когда
необходимо сделать выбор между слепым принятием
аристократического правления и протестом против оного. Должны ли мы принимать
его как ворчуна-одиночку, выражающего прежде всего свое
собственное недовольство конкретными представителями знати, или как
предшественника Солона, Эсхила и Еврипида, для которых «Соловей
обладал реальной возможностью влиять на взгляды и поведение греков,
а Ястреб был обязан его слушать»;4 иными словами, находился ли
Гесиод ближе к началу или к концу того самого переходного момента,
когда необходимо было сделать какой-то выбор, — всё это не имеет
особого значения. Важно то, что в его поэзии содержится элемент
обобщения, представление о норме, которой басилеи обязаны подчиняться,
но в то же самое время нет никакого намека на то, что сам он может
каким-то образом повлиять на силу этого подчинения. Это подвластно
только Зевсу.
П. Беотия, 700-500 гг. до н. э.
Подобное недовольство существовавшим положением дел было
характерно и для других частей Греции. Раньше Гесиода или позже него
проявился этот ропот, был ли он более отчетлив или нет — нам
неизвестно. Но именно на эти, другие, части Греции нам следовало бы
взглянуть, пожелай мы увидеть, как подобное ворчание перерастало в
действие. Что же касается Беотии, то из этой искры здесь пламя не
возгорелось.
Причины этого найти нетрудно. Беотийская равнина была
достаточно обширной и плодородной, так что беотийцы оставались вполне
довольны урожаями овощей и зерна, домашней птицей, прекрасно
плодившейся в Танагре, угрями Копаидского озера, а для богачей эта
равнина давала возможность разводить коней (упряжка фиванца Пагонда
завоевала для него приз на Олимпийских играх в 680 г. до н. э., см.:
Павсаний. V. 8. 7). Немногое могло заставить жителя Беотии повернуть
свой взгляд от окружающих холмов и гор в сторону моря, побудить его
отправиться основывать колонию или использовать новые
экономические возможности, которые возникали одновременно с колониями,
либо вскоре после их возникновения. Здесь имелись выходы к морю —
на востоке и на юго-западе (в последнем случае — к Коринфскому
заливу); возможность заняться морскими предприятиями приходила в го-
4 Ε 144: 12.

Центральная Греция и Фессалия
343
лову Гесиоду, как позднее Эпаминонду, однако единственного перехода
на Евбею для первого оказалось достаточно, чтобы полностью
удовлетворить всякие желания морских приключений (брату Персу он не
рекомендовал проявлять в этом деле излишнюю отвагу и плавать дальше,
чем на Евбею), морские амбиции второго также оказались
преходящими. Беотия, таким образом, была в основном сельскохозяйственным
регионом, и ее устаревшая аграрная экономика не порождала
никакого социального или политического всплеска, и даже культурное
движение было не особенно значительным.
Как и положено поселянам, беотийцы не были несведущими в
музыке и в пении. Согласно древнему преданию Амфион, легендарный
основатель Фив, мог заставить камни двигаться под звуки своей лиры,
подаренной ему музами; еще более существенно то, что заросли
тростника у Копаидского озера обеспечивали беотийцев авлосами (духовые
инструменты, относящиеся к типу кларнетов или гобоев); отсюда
происходит школа музыкальных новаторов, исполнителей и учителей,
знаменитых и модных — например, великий Проном Фиванский был
музыкальным наставником Алкивиада (Афиней. 184 d). В то же время
страна, которая подарила миру Гесиода, Пиндара или Коринну, с
трудом может быть названа отсталой.
Религия здесь тоже процветала на крестьянский манер. У Пиндара
и Гесиода боги встречаются повсюду, как это обычно бывает у
сельских жителей. В Беотии существовали многочисленные оракулы (про-
рицалища Трофония в Лебадии, Аполлона Исмения в Фивах,
Аполлона Птойского близ Акрефии, Амфиарая в Фивах и Оропе) и
процветали разнообразные культы, частью принесенные переселенцами из
Фессалии, частью местного происхождения (Афины Итонии в Коронее,
Артемиды в Авлиде, Геракла и Кабиров в Фивах и сотни других)5.
Вокруг этих культов возникали святилища, порой весьма
основательные, богатые и довольно привлекательные для иностранных
жертвователей и участников состязаний (Крез Лидийский делал пожертвования
Амфиараю; афиняне и другие греки побеждали здесь на играх)6, но ни
один из этих храмов не заставляет нас удивляться, не позволяет
подумать о каком-то потрясающем беотийском творческом вдохновении.
Известно очень немного более или менее достойных скульптур и
работ по бронзе беотийских мастеров, однако керамика дает очень
полную картину7. Помимо импортировавшихся в большом количестве
коринфских и отчасти аттических ваз, Беотия пользовалась своей
местной гончарной продукцией весьма высокого качества. Однако эта
керамика в основном была подражательной и не смогла завоевать
внешние рынки. От геометрической керамики через весь ориентализи-
рующий период вплоть до времени чернофигурных ваз беотийская
5 См.: A. Schachter. The Cults of Boeotia (1981—).
6 Геродот. I. 52; A 36: 73, 75, 91.
7 H 29: 1003.

Центральная Греция и Фессалия
345
Рис. 44. Беотийская «птичья чаша» из Фив. Середина VI в. до н. э.
Высота 23,2 см (Париж, Лувр А 572; публ. по: Corpus Vasorum Antiquorum.
Louvre XVII: лист 10.3)
продукция упорно подражала коринфским и аттическим образцам, и
трудно здесь найти мастерскую, к изделиям которой нельзя было бы
применить такие определения, как «грубо изготовленные»,
«примитивные», «бедно декорированные». Существует единственное исключение:
группа ярких и привлекательных «птичьих чаш» (рис. 44; этот вид
керамики охватывает приблизительно весь VI в. до н. э.), хотя даже
здесь птицы частенько изображаются кверху лапами (трудно сказать,
вызвано ли это особым беотийским вкусом или просто леностью
художника).
Для изобретений в иных областях беотийцы не растрачивали свои
таланты. О внутриполитическом развитии здешних полисов до нас
дошло очень немного сообщений, и, скорее всего, это следствие
отсутствия каких-то значимых событиий. Беотийское государственное
устройство, бывшее олигархическим в 700 г. до н. э., оставалось точно
таким же во времена нашествия Ксеркса. Для Фив упоминается один
ранний законодатель — Филолай, представитель знатного рода Бакхиа-
дов из Коринфа, чья деятельность, если доверять традиции, должна
быть датирована временем вскоре после 700 г. до н. э. (Аристотель.
Политика. 1274 а). Однако, учитывая тот фон, на котором
осуществлялось его законодательство, следует признать, что эти мероприятия
носили скорее регулятивный, нежели революционный характер.
Засвидетельствован лишь закон об усыновлениях, разработанный, чтобы
предотвратить сокращение числа землевладельцев. Больший интерес
вызывает вопрос, до сих пор не имеющий ответа: завершилась ли
всецело трансформация олигархии по рождению в олигархию по
богатству? Вероятное происхождение Пагонда, беотийского военачальника

346
Глава 47
в 424 г. до н. э.8, от олимпийского победителя 680 г. до н. э. убеждает
нас в сохранении до некоторой степени олигархии по рождению,
однако в Фивах, как утверждает Аристотель [Политика. 1278 а 25),
некогда действовал следующий закон: тот, кто в течение 10 лет не
воздерживался от рыночной торговли, не имел права занимать
государственную должность. При отсутствии даты и контекста этого постановления
трудно сделать вывод о его точном смысле (например, было ли это
установление разрешающим или, напротив, запрещающим), но из него
ясно, по крайней мере, что в пятом столетии и даже, быть может,
ранее некоторые бесгошцы, разводившие и продававшие свиней, имели
при всем том определенные политические амбиции. Действительно,
Геродот мимоходом упомянул «народное собрание» в Фивах. Но он
ничего не сообщил о том, как оно было конституировано, к тому же
«династея (власть, господство) нескольких лиц» всё еще имела место
в 480 г. до н. э. (Геродот. V. 79; Фукидид. Ш. 62. 3).
Более показательна, впрочем, политическая структура Беотии в
целом. К концу V в. до н. э. она представляла собой хорошо
организованное союзное государство, лидерство в котором принадлежало Фивам,
но унификация [как религиозная, так и культурная] продвигалась здесь
медленными темпами, а для рассматриваемого нами периода
довольно рискованными являются бездумные фразы следующего типа:
«Беотия сделала то-то», «Беотия не сделала того-то». Географическая и
национальная идентичность предполагала некое единение, которое
прославлялось на панбеотийском празднике в святилище Афины Итонии,
но фестиваль этот не засвидетельствован ранее Ш в. до н. э., хотя он
и носил, скорее всего, довольно примитивный характер9. Причем
единение, которое афишировал данный праздник, по своей природе
ближе скорее панионийскому единству, нежели панафинскому. За ним не
угадывается никакой политической сплоченности, по крайней мере,
изначально.
Гомер перечисляет не менее 31 отряда из разных беотийских
городов в греческом войске в походе на Трою, и, хотя число этих
поселений значительно уменьшилось из-за разрушений, ухода жителей и
поглощения другими городами, около 700 г. до н. э. по-прежнему
сохранялось около дюжины независимых полисов, среди которых были
Орхомен и Коронея к западу от Копаидского озера, Феспии, Галиарт,
Фивы, Акрефия к югу и к востоку от него, Платеи, Танагра и Ороп на
границе с Аттикой или недалеко от нее. Существовало много
факторов, способствовавших сепаратизму: чувство собственного достоинства,
основанное на славном прошлом (Орхомен, к примеру, был некогда
могущественным городом и по-прежнему являлся серьезным
соперником для Фив), естественная враждебность к ближайшим соседям
(Феспии находились всего лишь в 24 км от Фив), религиозное соперничество
8 Фукидид. IV. 91; ср.: Павсаний. V. 8. 7.
9 См. примеч. 5.

Центральная Греция и Фессалия
347
Рис. 45. Реконструкция треножника, посвященного в Птойское
святилище Аполлона. Конец VI в. до н. э. (публ. по: Ε 107,1: илл. 15. 1;
П: 49, рис. 3; ср.: А 36: 93, илл. 8, № 13)
(фиванцы страстно желали контролировать Птойское святилище в
Акрефии), соседство других государств (Ларимна колебалась между
Беотией и Локридой, Ороп — между Эретрией или Афинами и
Фивами; Платеи всегда тяготели к Афинам). Современный исследователь
имеет слишком много разнообразных вводных, но досадно мало
надежных свидетельств.
Раскопки у Птойона позволяют говорить о том, что в первой
половине VI в. до н. э. фиванцы постепенно подчинили это место своему
влиянию10. Здесь были исследованы два храма: один — у Пердиковри-
си (Аполлина), другой — у деревни Кастраки, расположенной невдалеке
(он принадлежал герою Птою); важнейшим аргументом является то,
что жители Акрефии перевели своего героя в Кастраки вместе с
обычаем посвящать в его храм треножник (рис. 45) именно в то самое
время, когда на исходе Vu в. до н. э. под фиванским давлением Аполлон
вместе с фиванскими обрядами этому богу утвердился в Пердиковри-
си. Однако хронология и образцы посвящений не достаточно ясны,
чтобы можно было представить происходившие тогда события в виде
10 Ε 107: 116—134; Ε 96; Ε 97: 437-450; ср. в целом: Ε 120, II, Ш.

348
Глава 47
Рис. 46. Серебряная монета Галиарта. Конец VI в. до н. э. (Лондон,
Британский музей; публ. по: ВМС. Central Greece: илл. 7. 14)
столь простой истории. То, что храм в Кастраки возник позднее, что
произошло некое перемещение места сосредоточения треножников,
что существовало близкое сходство между здешним культом Аполлона
с культом Аполлона Исмения в Фивах и, наконец, что Фивы
распространили свое влияние на север в нескольких пунктах, — всё это
является достоверными фактами, и, быть может, эти факты лучше всего
объясняются с помощью догадки о том, что в данное время Фивы
установили свой контроль над Акрефией; однако далеко идущая гипотеза,
согласно которой битва, случившаяся в южной Фессалии между (фи-
ванским) Гераклом и Кикном, о которой повествует Гесиодова поэма
«Шит Геракла», отражает фиванские замыслы по продвижению далее
на север в этот период времени, базируется в большей степени на
фиванских мечтах, нежели надежных источниках11.
Позднее, определенно не ранее 550 г. до н. э., появляются первые
беотийские монеты (рис. 46)12, имеющие общий «союзный» тип,
отличительной чертой которого стал беотийский щит на лицевой стороне;
они происходят из Танагры, Галиарта (установлено по инициалам) и
Фив, причем монеты из последнего города не имеют его инициалов, что
само по себе весьма примечательно. На исходе столетия к ним
добавляются монетные дворы в Акрефии, Коронее, Микалессе и Фарах
(близ Танагры). В то же самое время, впрочем, Орхомен начал
афишировать свою неизменную независимость, реальную или воображаемую,
разработав для своих монет собственный тип с пшеничным колосом
вместо щита и чеканным изображением на реверсе, подражающим
эгинским монетным типам (некая память о прошлых связях?)13; при
этом одно посвящение в Олимпии, датируемое третьей четвертью
этого столетия, прославляло победу Орхомена над (уже вошедшей в
состав союза?) Коронеей14.
Итак, мы можем видеть, что примерно к 500 г. до н. э. Фивы
контролировали всю Беотию к югу от Копаидского озера. Или почти всю.
11 Ε 109: 79-84.
12 Η 48: 108-110.
13 См. примеч. 12; см. также статью о Калаврии в «Реальной энциклопедии»
(Паули— Виссова).
14 А 36: 93, примеч. 11.

Центральная Греция и Фессалия
349
Согласно Геродоту в 506 г. до н. э. фиванцы перечисляют названия
некоторых лояльных им ближайших союзников, среди которых
оказались танагрийцы, коронейцы и феспийцы (V. 79. 2). Не названы Пла-
теи, небольшой город по другую сторону реки Асоп, который,
вероятно, в 519 г. до н. э.15 обратился к Афинам с призывом о помощи против
фиванского давления и благодаря ей (а отчасти также благодаря
коринфской помощи) отстоял свою автономию. Этот свой долг платей-
цы сполна оплатили в битве при Марафоне, а также и позднее на
пороге собственного дома в 479 г. до н. э. Этот город представлял собой
болезненный шип, вонзившийся в бок беотийской свиньи16.
III. Фессалия, 700-500 гг. до н. э.
Сказать, что Фессалия была больше и лучше Беотии — значит ничего
не сказать. Здесь простиралась еще более широкая и даже более
плоская равнина, окруженная еще менее преодолимыми холмами и
горами, открывавшими единственный выход к морю в юго-восточном углу
этой страны. При этом Пагасейский залив представлял собой
превосходное естественное убежище, через которое внешнее влияние смогло
проникнуть в самое сердце этой страны уже в ранние времена. Но, если
говорить в целом, здесь мы имеем дело с еще одним самодостаточным
стабильным аграрным обществом.
Юный Ясон получил хорошее воспитание у кентавра Хирона, перед
тем как стать единственным в Фессалии великим
торговцем-путешественником, а Ахилл был вполне обучен игре на лире, чтобы
аккомпанировать во время исполнения казарменных баллад в своем лагере под
Троей; значительно приукрашенная поздняя легенда могла скрывать
реальное колониальное предприятие, осуществленное через Крит в
Магнесию-на-Меандре;17 в течение всех «темных веков» сочетание
привнесенных и местных вдохновляющих идей порождало хотя и
скромные, но вполне достойные образцы протогеометрической и (в меньшей
степени) геометрической керамики18. Однако вскоре после 700 г. до н. э.
мы не обнаруживаем здесь развитой местной культуры и искусства (за
исключением серии миниатюрных бронзовых изделий), не
наблюдается и особого интереса к внешнему миру. Алкман резюмирует:
15 Геродот. VI. 108; Фукидид. Ш. 68 (по поводу датировки см. комментарий Гомма
к этому месту текста Фукидида).
16 Выражение «беотийская свинья» вошло у греков в поговорку; оно употреблялось
по отношению к глупому человеку, поскольку беотийцы, по общему в Элладе мнению,
считались непроходимыми тупицами (см., напр.: Пиндар. Олимпийские оды. б. 90; фр. 83).
Впрочем в античности это бранное присловье звучало всё же не так грубо, как оно
воспринималось бы в наше время. Поэтому выражение «беотийская свинья», как в данном
случае, может использоваться в качестве символического обозначения самой Беотии.
(Примеч. пер.)
17 Ε 130: № 378-382.
18 Η 25: 158-163.

350
Глава 41
Не деревенщина мужик ты,
Не простак и не дурачина,
Не из фессалийских стран.
(Фр. 16 Page; пер. В.В. Вересаева)
Басилещ эксплуатировавшие богатства равнины и господствовавшие в
ее городах, в Ларисе и Кранноне на северо-востоке, в Фарсале и Ферах на
юге, оказываются более реальными фигурами, нежели беотийские баси-
лей — по крайней мере, мы располагаем отдельными именами и
обрывками информации о некоторых из них. Нам известны, в частности, Алева-
ды, которые, по общему мнению, были ответственны за первоначальную
союзную организацию и являлись лидерами проперсидской группировки,
сформировавшейся перед 480 г. до н. э.; Скопады, ставшие жертвами
коллективного бедствия в конце VI в. до н. э. (на них обрушился
божественный гнев в виде крыши их собственной столовой); Креонды, Эхекратиды
и другие. Состоятельность этих семей была общеизвестна:
Да, в Антиоха палатах и в доме владыки Алева
Пищу на месяц свою получало немало пенестов;
И пригоняли немало к хлевам у Скопадов к кормушкам
Юных мычащих телят с круторогими рядом быками;
И на равнине Краннонской паслись под небом открытым
Тысячи жирных овец, достоянье радушных Креондов.
[Идиллии. XVI. 34 слл.; пер. М.Е. Грабарь-Πассек)
Так позднее пел Феокрит. С такими материальными ресурсами они
могли вести себя так, как приличествует фессалийцам, — щедро и
блистательно. Они не скупились на пышные приношения богам (самые первые
дары в Дельфах, известные Павсанию — X. 16. 8, — были сделаны Эхе-
кратидами из Ларисы), устраивали богатые пиршества (более известные
благодаря их размаху, чем деликатесам), содержали конюшни со
скаковыми лошадьми (фессалийские кони считались лучшими в Греции),
великодушно покровительствовали поэтам, в частности Симониду, Анакреонту
и Пиндару, хотя, как обнаружил Симонид, в поэзии эти меценаты
больше ценили лесть, нежели мастерство. Будучи однажды спрошенным,
почему он из всех людей никогда не обманывал только фессалийцев,
Симонид отвечал: «Потому что они чересчур тупы» (Плутарх. Моралии. 15 d).
Однако в обществе, руководимом этими людьми, существовали две
социальные группы, неизвестные Беотии. Фессалийские пришельцы,
захватив свою будущую страну, заняли только равнину. Части местного
населения пришлось перебраться на юг и осесть в Беотии, некоторые
пересекли море и закрепились на Лесбосе и на близлежащем берегу
Малой Азии, были и такие, кто отошел на окружающие холмы в
самой Фессалии и соединился с тамошними жителями, многие,
возможно даже большинство, превратились в «пенестов», своего рода
крепостных, которые пасли отары овец и стада коров, добывая пропитание
путем обмена19.
19 Ε 125; Ε 124: 4&-53.

352
Глава 47
Вполне естественно, что постепенно, хотя и не без борьбы,
возникла центральная власть (Аристотель. Политика. 1269 а 36—38); она
начала доминировать среди своих менее обеспеченных соседей; господство
это могло приобретать как неформальный (например, в случае с доло-
пами, обитавшими на восточных склонах горы Пинд), так и
формальный характер. В частности, три народа имели особый статус: перребы,
проживавшие на северной границе, магнесийцы с восточного
побережья и ахейцы Фгиотиды, области на юге с более мягким климатом.
Иногда о них говорили как о «подданных», иногда они определенно
включались в число фессалийских «союзников», что свидетельствовало
об их до некоторой степени двойственном положении в отношениях с
фессалийцами, которое по своему типу, но не по содержанию,
напоминало положение так называемых «подчиненных союзников» Афин в
развитом Делосском союзе. Как мы увидим ниже, эти три народа
обладали достаточной степенью независимости, особенно в вопросах
внутреннего управления, чтобы Фессалия заявляла свои претензии на их
голоса в совете амфиктионов; вместе с тем они, по-видимому, были
достаточно покорны, поскольку позволяли Фессалии вести себя
подобным образом. Единственный раз они названы в источниках периэками
(т. е. «живущими вокруг») в конституционном, а не просто
географическом контексте, где упомянуты две из их обязанностей: обеспечивать
легковооруженные контингенты во время войны и платить дань;
природа этих выплат и их основание остаются до конца невыясненными, а их
размер «был установлен еще во времена Скопаса» [Ксенофонт.
Греческая история. VI. 1. 19], т. е. в VI в. до н. э. или ранее того. Но это — наш
единственный ключ к пониманию механики этой системы20.
Что касается статуса пенестов в целом, то он достаточно понятен —
полная зависимость от своих фессалийских господ. Однако более
детальная характеристика положения пенестов вызывает затруднения.
Исследователь находится в зависимости от ответов на многие вопросы.
Являлись ли фессалийцы в большей степени элитой, завоевавшей
чужую страну, наподобие нормандцев в Англии, или они представляли
собой новую группу населения, как, например, спартанцы на Лакон-
ской равнине? Насколько низкой была та социальная ступень, до
которой могли опускаться фессалийцы? Насколько богаты были самые
благополучные из пенестов? Феокрит представляет в мрачном свете
скупой рацион питания, который служил наградой за физический труд,
однако Архемах из Евбеи21, являвшийся почти современником Феок-
рита, описывает типичный договор, согласно которому пенест получал
возможность обрабатывать землю и взамен был обязан вносить плату,
представлявшую собой, по-видимому, фиксированную долю от
произведенной продукции, как то делали илоты в Спарте или афинские гек-
теморы. Кроме того, пенест не мог быть продан за границу или убит
20 Ε 119; А 26: 1-6.
21 FGrH 424 F 1.

Центральная Греция и Фессалия
353
без суда и следствия. Некоторые из пенестов, добавляет Архемах, были
даже богаче своих господ. Эти две картины не являются
несовместимыми, и другие источники подтверждают наличие вариаций в
реальном положении дел. Упоминания о восстаниях, неясных с точки зрения
конкретной информации, но вполне реальных, или о возможных
мятежах свидетельствуют о тяжелых условиях — как бы то ни было,
среди этой категории населения могли быть недовольные своим
ущемленным статусом вкупе с бедностью. Пенестов можно было бы отнести к
массе, которая годится лишь для выполнения самых низших
обязанностей в войске, если бы не снаряжение одним фессалийским династом
в V в. до н. э. отряда всадников из двух или трех сотен его
собственных пенестов — и это в условиях, когда Фессалия в целом могла
выставить контингент в несколько тысяч таких воинов22. Совершенно
неотесанные деревенщины не могли служить в войске кавалеристами.
Детали, однако, скрыты от нас, но без ответа могут остаться другие
вопросы: были ли пенесты приписаны к земельному участку, как илоты?
Вероятно, нет. Мог ли серв получить свободу, как иногда случалось с
илотом? Вероятно, да. Существовали ли местные вариации социальных
отношений внутри Фессалии, какие, без сомнения, имелись в Спарте в
случае с периэками? И здесь мы наталкиваемся на основную проблему:
насколько единой была Фессалия? Как она превратилась в союзное
государство, какое мы обнаруживаем в V и IV столетиях?
Вся равнина была поделена на четыре региона: Гестиеотида (северо-
запад), Пеласгиотида (северо-восток), в состав которой входило
большинство городов, Фессалиотида (юг и запад) и Фгиотида (крайний юг и
восток в районе города Фарсала). Каждый регион имел свои деревни или
городки, каждый состоял из поместий крупных семейных кланов,
обладавших большей или меньшей властью на местах, чье могущество и
благополучие варьировались в зависимости от географических,
экономических и политических условий, а также от воли богов; в династических
интригах эти семьи то оказывались врагами друг другу, то друзьями.
Эхекратиды, видимо, смогли завязать брачные узы с Метеллами в
Риме — это имя появляется в Ларисе, Фарсале и в Кранноне; Креонды
и Скопады представляли собой разные кланы, однако известен Скопас,
сын Креонта23. Впрочем, такие связи вряд ли были более прочными, чем
отношения с Метеллами; также не следует думать, что какой-то из
подобных кланов обладал прочной властью над всеми остальными.
Относительно того, какой аппарат мог обеспечить осуществление
устойчивой власти над всей страной, мнения современных
исследователей расходятся. В 511 г. до н. э. фессалийцы «по общему решению»
отправили войско на помощь афинским тиранам в соответствии с
договором, заключенным в 540-е гг. до н. э.24. Но это упоминание является
22 [Демосфен]. ΧΙΠ. 23; Демосфен. ХХШ. 199.
23 D 50: 235-238.
24 Геродот. V. 63. 3; ср. ниже, с. 378.
-3 Заказ К» К-7530

354
Глава 47
самым ранним надежным свидетельством о союзном совете или
собрании и, следовательно, о неком элементарном варианте федеральной
организации. Вывод о том, что данная организация не могла появиться
позже, можно сделать также на основании финансовых мероприятий,
осуществленных Скопасом. Другие ссылки носят туманный характер,
главным образом из-за неопределенности понятия «фессалийцы» — все
фессалийцы или только некоторые из них? Около 4000 их погибло в
битве с фокейцами, а это, как кажется, чересчур большая цифра, если
речь идет о мобилизации лишь из одной местности; впрочем,
произошло это в самом конце VI в. до н. э. Ранее, в том же самом столетии,
фиванцы разбили при Керессе «фессалийцев» и их «командира» Лат-
тамия. Редкое имя в форме «Латтамос» вновь всплывает в поздней
надписи из Краннона (интересно, что этот Латтамос был сыном некоего
Эхекратида!); заметим, что экспедиция на юг Беотии, организованная
одними только краннонцами, выглядела бы очень странно25. Некий Ев-
рилох, человек неизвестного происхождения (хотя в конце V в. до н. э.
это имя вновь упоминается в Ларисе), предводительствовал в «фессалий-
ском» войске в I Священной войне (около 595—590 гг. до н. э.), а участие
амфиктионии в этих событиях предполагает общефессалийскую втяну-
тость в них, хотя и не столь однозначно. Еще до 700 г. до н. э. Клеомах
из Фарсала с «фессалийской» конницей помог халкидянам одержать
победу в Лелантской войне, но были ли эти всадники фессалийцами или
только фарсальцами (ср.: САНШ. I2, гл. 18Ь)?
Итак, в целом похоже, что были примеры совместных действий еще
до середины VI в. до н. э., случаи, когда этническое самосознание, к
тому времени уже сформированное и, как в Беотии, регулярно
прославлявшееся в святилище Афины Итонии близ Фарсала, проявлялось в
форме общесоюзных предприятий. В IV в. до н. э. благодаря
честолюбивому Ясону Ферскому было доказано, что система, на которой
базировались подобные совместные действия, была заложена когда-то
раньше, хотя точную дату установить невозможно; создателем этой
системы был некий Алев, у которого было прозвище «Рыжий», если верить
свидетельству Аристотеля, дополняющему (хотя, возможно, с
некоторыми искажениями) портрет Ясона26. При нем разделение страны на
четыре региона или «тетрархии» было легализовано; каждая из этих
зон в свою очередь делилась на клары (участки), в обязанности
которых входила поставка единообразных контингентов в войско, которое
в целом, как говорил Ясон, насчитывало 6000 всадников и более 10 000
гоплитов. Правила для периэков были установлены позднее, во
времена Скопаса (именно здесь обнаруживается расхождение с
Аристотелем, приписывавшим всё Алеву). Отвечал за всё шаг (т. е.
главнокомандующий), которому подчинялись четыре тетрарха. Алев, разумеется,
был первым тагом — Ясон считал себя его преемником.
См. ниже, с. 362; IG IX. 2: 469.
Ксенофонт. Греческая история. VI. 1. 4—4. 37; Аристотель. Фрр. 497—498; ср.: Ε 142.

Центральная Греция и Фессалия
355
Согласно рассказу Ксенофонта о Ясоне таги избирались (лучше,
возможно, сказать «отбирались»), причем подразумевается, что выборы эти
происходили лишь в особых случаях, например, во время войны или
других кризисов. Некоторые исследователи поэтому настаивают на
экстраординарном характере должности, на которую выбирали только в
определенных случаях, обращая внимание на следующие два момента:
во-первых, все вероятные таги до Ясона (особенно упомянутые выше)
появляются исключительно в военных контекстах; во-вторых, одна из фраз
в надписи середины V в. до н. э. может быть переведена так: «и когда таг
был, и когда его не было». Но первое может быть объяснено случайным
сохранением именно этих контекстов, а второй аргумент может
базироваться просто на неверном понимании фразы27. Другие авторы считают,
что таг представлял собой необходимую постоянную союзную
должность. Для них пример Ясона может фиксировать лишь отклонение в
работе системы, характерное для TV в. до н. э., в то время как 27-летнее
«правление Фессалией», о котором извещает надпись в честь некого Да-
оха в конце V в. до н. э., кажется чем-то более существенным, чем
временная должность. Однако эту надпись необходимо сопоставить со
словами Ксенофонта, и тогда столь долговременное правление Даоха может
быть объяснено, хотя и не без некоторых натяжек, тем, что по времени
оно совпадало с 27-летней Пелопоннесской войной28.
Каждая из этих двух гипотез может быть дополнена: последняя —
преданием о сильной центральной власти, установленной Алевом в какие-
то весьма ранние времена (обычно предпочитается дата около 700 г. до
н. э., хотя имеет своих приверженцев и конец VI в. до н. э.) и
постепенно ослабленной развитием городов с их духом независимости; первая —
нерегулярным (но не обязательно слабым) характером федерализма,
присущего ему с самого начала. Ни одна из этих точек зрения не
исключает реального Алева или реального Скопаса, столь важных для ясонов-
ской пропаганды. К какой бы гипотезе мы не склонялись, нельзя пройти
мимо того факта, что между городами и регионами существовали
противоречия. Ничто не может заставить нас забыть, что позади фасада, каким
бы он ни был, лежала реальность — соперничество честолюбий
влиятельных домов, басилеев, которые не встречали сопротивления снизу.
IV. Восточная и Западная Локрида,
Фокида, Малида, Дорида,
700-500 гг. до н. э.
Страна холмов и гор, расположенная в зоне между Беотией и
Фессалией и к западу от этого региона, после эпохи миграций распалась на
несколько областей. Если некоторые из них могли быть названы само-
27IG IX. 2: 257; Ε 88.
,м SIG3 274; L. Moretti. Inscr. Agon.: 68-75, № 29.

356
Глава 4Ί
стоятельными государствами, то применять данный термин для
определения других было бы явным преувеличением. В число этих
областей входили: Малида в нижней и Энида в верхней долине Сперхея;
Дорида у истоков Кефиса (эта область, по общему мнению, была
родиной дорийцев); Фокида вокруг горы Парнас, разделяющей Локриду
на две части: Восточную (иначе Эпикнемидскую или Опунтскую)
Локриду, представлявшую собой узкую прибрежную полосу напротив Ев-
беи, и Западную (или Озольскую) Локриду у Коринфского залива.
Добавим к этому перечню две обширные и плодородные равнины у
вершин Крисейского и Малийского заливов, одну менее плодородную
область в долине верхнего Кефиса; все остальные территории в этом
регионе представляли собой довольно бедные, если не сказать
бесплодные, горные области вдали от моря.
Географические условия, таким образом, обусловливали слабость
этих областей и провоцировали сильных соседей использовать их в
корыстных целях. История этого региона всегда была в той или иной
степени связана с вторжениями и уходами, неудачами и успехами
соседних государств.
Хотя официально жители Дориды, Эниды и Малиды не обладали
статусом периэков, тем не менее они находились под фессалийским
патронатом. О событиях, происходивших в этих областях, нам почти
ничего не известно; кое-что зафиксировано лишь относительно
малийцев, которые имели городской центр в Трахине на южных склонах
Эты; позднее, в 426 г. до н. э., рядом с этим древним городом
спартанцы основали новую колонию с именем Гераклея Трахиния; именно
здешняя конституция некогда («некогда» с точки зрения Аристотеля)
признавала полноправными гражданами не только тех, кто в данное
время были гоплитами, но и тех, кто уже отслужил свой срок,
возможность же избираться на государственные должности предоставлялась
только первым29.
Фокида и Локриды имели несколько большее значение.
Проникновение фокейцев со стороны Парнаса на север и их выход на побережье
Евбейского залива привело к физическому разделению локров на две
общины, сохранившие сильное чувство своей идентичности, некоторые
общие обычаи, но в дальнейшем эти общины развивались весьма
различным образом.
Каждая из двух Локрид обладала прибрежной полосой с
хорошими гаванями: Восточная — в Ларимне и Опунте, Западная — в Крисей-
ском заливе и прежде всего в Навпакте — превосходном
стратегическом пункте в самом узком месте Коринфского залива. Однако, судя
по всему, ни те, ни другие локры не использовали эти возможности для
развития своей торговли. При отсутствии соответствующих ресурсов,
восточные локры смогли выставить только семь небольших судов (пен-
29 Афиней. 461 е (цитирует Гермиппа, фрр. 70—71); Скифин: FGrH 13 F 1 и др.;
Аристотель. Политика. 1297 b 12—16.

Центральная Греция и Фессалия
357
теконтер) в общегреческий флот в 480 г. до н. э.; западные локры
вообще не выставили ни одного корабля, что произошло, вероятно,
также и по причине их нежелания присоединяться к этому предприятию.
В одном случае дикость внутренних районов страны, в другом
фактическое отсутствие таковых приводили к тому, что эти гавани
использовались в основном не в качестве пунктов, через которые
распространялись товары, а скорее чтобы иметь возможность контроля над морским
трафиком: обладая этими гаванями, локры могли либо давать
разрешение на проход чужим судам, либо препятствовать такому проходу.
Устраивать помехи подобного рода было любимой игрой западных локров.
Вместе с этолийцами, акарнанцами и жителями некоторых других
соседних районов они составляют у Фукидида (I. 5) группу эллинов, которые
по стародавнему обычаю занимались пиратством и промышляли
разбоем, а договор середины V в. до н. э. между городами Эантией и Халеем
целиком посвящен установлению правил, регулировавших (заметьте, не
запрещавших) эти промыслы. Но локры могли оказывать также и
помощь — во всяком случае, в VII в. до н. э. граждане Керкиры нашли для
себя чрезвычайно полезным договориться о назначении своего проксена т
из числа граждан Эантии, если судить по памятнику над пустой могилой,
который они установили у себя по смерти этого человека31.
Подобное же различие между приморскими и внутренними
районами страны отмечалось вдоль северной береговой линии Коринфского
залива, а также на Ионическом море, где в роли «побережья» (хотя и
с некоторыми особенностями) могли рассматриваться острова Итака,
Кефалления и Левкада. Внутренние районы Этолии являются еще
более девственными, чем та часть Локриды, которая примыкает к ним
непосредственно с востока; эти земли, соответственно, предоставляют
нам меньше источников для познания местной истории и
повседневности. Квазигородской центр находился в Ферме, поселении невдалеке от
Трихонидского озера у подножия горы; позднее это место
превратилось в религиозный и политический центр Этолийского союза.
Некоторые довольно скудные детали храма, возможно, позднегеометриче-
ского времени, а также более значительные остатки от его преемника
VI в. до н. э. показывают, что культ Аполлона Фермийского уже был
учрежден и именно на нем фокусировалась всякая общественная
активность этолийцев, о которой, к сожалению, нам ничего не известно.
В свою очередь и менее грозная, но не менее отдаленная Акарнания
также имела свою «столицу» в Страте на правом берегу реки Ахелой,
отделявшей эту страну от Этолии. Остается лишь гадать, насколько
крупным был Страт до V в. до н. э., когда представлял собой уже до-
30 В древней Греции проксенами называли граждан, которые либо по своей
инициативе, либо по поручению государства оказывали в своем родном полисе гостеприимство
и помощь гражданам (и в особенности послам) другого полиса (напр., размещали
приезжих, выступали в качестве посредников в переговорах и проч.). В этом, чужом, полисе
проксены пользовались некоторыми привилегиями. [Примеч. пер.)
31 M-L № 4; M.N. Tod. Greek Hùtorical Inscriptions (1946). № 34.

358
Глава 47
статочно сильный город. Если же говорить о регионе в целом, то
достаточно заметить, что еще в конце V в. до н. э. его значительные
части оставались не эллинизованными; Фукидид, в частности, писал: «У
этих народов [т. е. локров, этолийцев и акарнанов] сохранился обычай
ходить с оружием» (I. 5; см. также П. 68).
Поселения на побережье, такие как Калидон, Плеврон и Амфилох-
ский Аргос (в Амбракийском заливе) дают не намного больше
надежной информации; некоторым исключением можно считать лишь
Калидон, где храм конца VII и VI в. до н. э. свидетельствует о поклонении
Артемиде Лафрии, а поэтому, возможно, и о существовании уже в то
время праздника, позднее игравшего весьма важную роль и
отмечавшегося в честь этой богини. Несомненно, впрочем, что жителей
названных приморских городков в большей степени интересовали те, кто
проплывал мимо их берегов на богатых кораблях, чем деревенские
обитатели окрестных холмов. Но здесь появляются новые
действующие лица — другие греческие государства, особенно коринфяне,
выводившие колонии на это побережье и острова, что само по себе может
свидетельствовать о восприятии ими данных зон как иноземных или
«варварских»: коринфяне на Итаке, эретрийцы на Керкире, позднее
коринфяне на Керкире, Левкаде, Анактории и в Амбракии. Эти
сюжеты рассмотрены в другом месте данного тома; здесь же заметим
только, что основание этих колоний доказывает важность для греков
северных и западных районов. Одни шли сюда, чтобы эксплуатировать
возможности этих мест, другие — чтобы грабить эксплуатирующих.
Вернемся, однако, к локрам. Однажды они также позволили себе
принять участие в колониальном предприятии, основав Локры Эпизе-
фирские на «носке» итальянского «сапога». В античности это событие
однозначно относили к 673 г. до н. э. (эта дата приблизительно совпадает
с данными археологии), но спорили относительно происхождения — как
географического, так и социального — колонистов. Согласно
Аристотелю и Полибию (который страстно поддерживал эту версию) они были
рабами локров, которые вступили в связь с женами своих господ,
когда последние находились в походе, помогая спартанцам в I Мессенской
войне; согласно Тимею это были свободные люди, которые воспроизвели
в Италии свободную общину своей родины32. Компромиссная версия в
том виде, в каком она сохранилась, представляет собой, несомненно,
дубликат к рассказу о спартанских парфениях, переселившихся в Та-
рент, а ее связь с Мессенской войной выглядит вообще нелепо — вряд ли
локры стали бы ждать 40 лет, чтобы наказать своих заблудших рабов.
И всё же группа колонистов могла быть составлена из каких-то
нежелательных «лиц второго сорта», проживавших в Локриде, — такие люди
вполне могли сохранить память о каких-то обычаях, которые они
оставили в метрополии (в этой части, разумеется, можно провести аналогию
32 Тимей: FGrH 566 F 11, 12; Полибий. XII. 5—16; аргументация Аристотеля
реконструируется из этих пассажей (ср. комментарий Уолбэнка к этому месту).

Центральная Греция и Фессалия
359
с Тарентом); не исключена также и какая-то связь со Спартой. Даже
если мы отвергнем версию, сообщенную Павсанием (Ш. 3. 1), о прямом
спартанском участии в деле вывода этой колонии, вполне допустимо
признать наличие косвенных контактов Лакедемона и Локр через
Тарент, позднее ставший одним из союзников, а в те времена,
возможно, помогавший основанию поселения33. Имеется весьма надежное
свидетельство, что в этом деле содействие оказали также и Сиракузы, а
данное обстоятельство через связь с Керкирой наводит на мысль о
симпатиях и Коринфа колонистам, поселившимся в Локрах Эпизефирских
(не говоря уже о том, что локры заняли место, входившее в состав
коринфской западной «империи»), — а Коринф, между прочим, также
являлся союзником спартанцев в 673 г. до н. э. Поселенцы, таким
образом, встретили весьма благожелательное отношение к своему
предприятию как на международном, так и на местном уровнях, что в немалой
степени способствовало их успеху.
Западная Локрида гораздо более подходила к этой модели,
нежели Локрида Восточная, и, кроме того, западнолокрийское
происхождение колонии подтверждается схожестью алфавитов34. С другой
стороны, восточные локры могли проникнуть на запад с помощью своих
соседей халкидян, к тому же некоторые институты италийских локров
засвидетельствованы и у локров восточных (хотя это не означает, что
они функционировали лишь у этих последних). Мнения античных
авторов по этому поводу расходятся. Нам остается пребывать в
сомнениях на сей счет, даже если мы допустим, что появление этой колонии
соответствовало общему интересу (так, как это произошло позднее в
Навпакте). (См. также раздел о Локрах Эпизефирских в гл. 38.)
Италийские Локры знамениты тем, что именно здесь у греков
появились самые первые писаные законы, составленные Залевком,
который обучался у Фалета на Крите, а согласно некоторым источникам его
соучеником здесь был Ликург (Аристотель. Политика. 1274 а 28—30);
так это или нет, Залевк мог позаимствовать со своей прародины
приверженность букве закона, или, напротив, локрские
общины-прародители, расположенные на материке, могли усвоить эту склонность к
законности от своих колониальных детей, поскольку как для
Восточной, так и для Западной Локриды засвидетельствованы весьма
изощренные элементы судопроизводства уже для очень раннего времени.
В Западной Локриде обнаруживаются лишь чрезвычайно скудные
следы некой союзной структуры, так что разные города самостоятельно
управлялись со своими собственными делами, почти не сталкиваясь с
внешним вмешательством. Правила о пиратстве, упомянутые выше,
представляли собой отдельное соглашение между городами Халеем и Эанти-
ей; другой не установленный город принял устав о наделении новыми
участками земли и предусмотрел процедуру принятия новых граждан;
Страбон. 259 с (это место современные издатели обычно исправляют).
А 36: 285.

360
Глава 47
Навпакт предстает перед нами как самостоятельный субъект в
переговорах с Восточными Локрами и Халеем по поводу подкреплений (всё это
происходило между 525 и 450 гг. до н. э.). Но законодательство, хотя и на
местном уровне, отличалось утонченным характером. Были установлены
особые процедуры дая назначения на должность присяжных, для
наложения наказаний, для ведения дел, для определения разрядов наследников,
для взимания налогов, для отношений между старыми и новыми
членами общины, а однажды (в Эантии) мы встречаемся с упоминанием
специального суда, в котором одной из тяжущихся сторон был иностранец.
Вот выдержка из документа, подготовленного в одном неизвестном
городе, позволяющая составить общее впечатление об уровне процедур:
Если только под давлением военной необходимости большинство из коллегии 101
мужа, выбранных из лучших граждан, решит послать по крайней мере 200 бойцов в
качестве дополнительных поселенцев, кто бы ни внес предложение о распределении
земли или поставил это на голосование в совете старейшин или в полисе или в совете
апоклетов или организует смуту по поводу раздела земли, то он сам и члены его семьи
пусть будут прокляты на вечные времена, <...> его имущество пусть будет
конфисковано, а его дом — разрушен, как в случае применения закона об умышленном убийстве35.
Некоторые отсылки в этой же надписи кое-что говорят нам о
полисных институтах. Упоминаются магистраты — демиурги и архонт,
аристократический совет, народное собрание и какой-то второй,
по-видимому, не аристократический совет. Кроме того, упоминается какая-то
загадочная коллегия из 101 «лучшего мужа». Нет никаких сведений о
составе и о прерогативах народного собрания. Все ли граждане
принимали в нем участие, и часто ли оно созывалось? Или доступ в него был
ограничен, и созывалось оно от случая к случаю? Наличие совета
старейшин и «лучших мужей» свидетельствует о сохранении элементов
аристократического уклада. Второй совет, состоявший из «отобранных
мужей» (апоклетов), указывает на кое-что другое. Подобные коллегии
существовали в VI в. до н. э. на Хиосе и в Афинах, а до некоторой
степени и в Спарте (здесь — в форме эфоров), представляя
неаристократическую часть своих гражданских общин; но такой орган в отсталой
Локриде может вызывать лишь изумление.
Декрет из Навпакта — наш самый полный источник о том, как
функционировали институты в Восточной Локриде, поскольку,
помимо регулирования вопросов о статусе, который получали прибывшие
оттуда и осевшие в Навпакте переселенцы, этот документ фиксирует
те их права, сохраненные или возобновленные, которыми они обладали
на своей бывшей родине. В гражданских и религиозных делах
колонист оказывался на положении иноземца, но при желании он мог
вернуться в Восточную Локриду без какой-либо компенсации затрат [по
своему возвращению] и мог наследовать там семейное имущество.
Таким же образом ближайший родственник в Локриде мог получить
по наследству собственность от колониста при условии личного прибы-
35M-L№ 13,20.

Центральная Греция и Фессалия
361
тия наследника в Навпакт. Некоторые косвенные указания помогают
воссоздать общую картину. Хотя каждый город Восточной Локриды
обладал своими собственными законами, ответственность за
исполнение данного декрета была возложена на союзное правительство,
расположенное в союзном центре — Опунте (от которого происходит одно
из названий этого государства). Из числа членов этого правительства
упомянуто лишь одно должностное лицо — архонт, как и в
цитированном выше документе — из какого-то западного города; но здесь
упоминается также собрание, называемое «тысячей» — определение, которое,
хотя и не дает никакой информации об объеме его полномочий, всё же
косвенно намекает на определенный ценз для его членов: можно
предположить, что таким цензом для участия в работе данного органа была
военная служба, поскольку при Фермопилах полное ополчение опунт-
цев составило отряд в 1000 воинов. Из другого документа мы узнаём еще
об одном институте — о ста семействах, — который, кажется,
относился к Восточной Локриде, но который также существовал на западе и
определенно был экспортирован в Италию. Эти сто семейств, без
сомнения, составляли традиционную аристократию наподобие евпатридов в
Афинах, но мы не знаем, сохраняли ли они за собой официально какие-
то конституционные права. В 457 г. до н. э. афиняне взяли в качестве
заложников «самых богатых» локров, и их численность, 100 человек,
кажется весьма о многом говорящей (Фукидид. I. 108. 3). Более тягостной
и более неотвратимой была их обязанность платить дань на протяжении
тысячи лет во искупление святотатства Аякса, царя локров, которое он
совершил под Троей: по решению оракула из Локриды в Илион
ежегодно отправлялись две девы либо на смерть, либо для прислуживания в
храме Афины; в последнем случае они не могли покидать храм в
течение года. Можно было бы подумать, что такая служба рассматривалась
как политическое наказание, однако, возможно, эта обязанность
ассоциировалась с особой честью — в Ш в. до н. э. одна семья добровольно
превратила эту службу в свою монополию36.
Но если не принимать в расчет подобные ритуалы и при условии,
что более сильные соседи оставляли в покое эти земли, житель
Локриды, если он не был склонен к пиратскому промыслу, политической
или судебной деятельности, вполне мог вести поистине счастливую
жизнь. Здесь сохранялись аристократические пережитки, но они не
были особенно сильными; число лиц, допущенных к принятию
политических решений, было ограничено, но это число было всё же
достаточно большим. Перед нами — тот вид государственного устройства,
который вполне мог быть одобрен Аристотелем.
Внутренняя история Фокиды затемнена одним драматическим
рассказом и одним блуждающим сюжетом. Геродот (VTEL 27—33)
описывает битву между фокейцами и фессалийцами, случившуюся незадолго до
персидского вторжения. Плутарх (Моралии. 244), давая красочное описа-
36 Ε ПО; С 139.

362
Глава 4Ί
ние, возможно, того же самого сражения, добавляет, что война началась
из-за того, что фессалийцы убили всех архонтов и тиранов в фокейских
городах, а фокейцы истребили 250 фессалийских заложников. В другом
месте [Камилл. 19. 4; Моралии. 866 f) он упоминает победу, одержанную
беотийцами над фессалийцами при Керессе, расположенном на крайнем
юго-западе Беотии, — единственном месте, в которое фессалийцы могли
проникнуть через Фокиду. Сохранялась ли фессалийская оккупация или
их господство над Фокидой приблизительно до 500 г. до н. э.? Плутарх
относит битву при Керессе ко времени незадолго до 570 г. до н. э. Если
он прав или ошибается незначительно, мы можем предполагать
постоянное присутствие фессалийцев от периода Священной войны (см. ниже,
с. 373—379) через время битвы при Керессе вплоть до 500 г. до н. э. Если
он ошибается (а датировки Плутарха редко бывают надежными),
события, связанные с Керессом, могут быть включены в значительно более
короткий и при этом более поздний период фессалийского
преобладания; около 500 г. до н. э. Фокида уже могла быть свободна.
Однако, так это было или иначе, мы практически ничего не знаем о
ее государственном устройстве до освобождения и очень мало о
последующем периоде. Это было союзное государство, что ясно из обычного
приписывания того или иного действия «фокейцам», а не отдельным
«городам» из числа 20 (или около того), входивших в данный союз, а
также из союзных монет, которые начали чеканить вскоре после 500 г.
до н. э. Однако мы значительно больше осведомлены о том, что
происходило на полях сражений и в периоды кризисов, чем о повседневном
управлении делами в одном из главных городов — Элатее, а потому мы
не можем просто перенести информацию о собраниях, о практике
проведения которых нам известно, или о структуре командования на
нормальную гражданскую практику. Всё, что мы знаем, сводится к
следующему: постоянно действовали, по-видимому, три архонта, избиравшиеся
на собрании; одному из трех могла быть передана вся полнота власти, но
по наиболее важным вопросам ему следовало советоваться с собранием.
Один из таких архонтов, Даифант из Гиамполя, который перед
сражением с фессалийцами консультировался с собранием, являлся достаточно
важной персоной, чтобы заслужить у Плутарха отдельное
жизнеописание (упоминание об этом см.: Моралии. 244 Ь). Биография эта, однако, как
и большая часть фокейской истории, для нас утеряна.
V. Дельфы,
750-500 гг. до н. э.
До сих пор мы не упоминали самое важное место Фокиды — Дельфы,
а также Крису, остававшуюся в течение некоторого времени самым
главным городом этой страны. Однако, отделенные от остальной
Фокиды Парнасом, Дельфы и Криса жили своей собственной жизнью, а
последняя и умерла своей собственной смертью.

Центральная Греция и Фессалия
363
Криса — исчезнувший город, или скорее город, который всегда
искали, но никогда не могли найти. Древние греки обычно прибывали в
храм Аполлона Дельфийского через порт на Крисейском заливе,
который они называли Кирра. Но традиция рассказывала о каком-то более
раннем городе — Крисе, обязанном своим богатством плодородной
равнине, связям с западом (известно предание о том, что выходцы отсюда
основали Метапонт в Италии), а также контролю над дорогой в Дель-
фы. Жадность породила у горожан непочтение к богам; жители
города досаждали пилигримам [, требуя чрезмерную плату за проход к
святилищу], так что священный союз, в который входили Фессалия,
Афины и Сикион, должен был сокрушить нечестивцев, что и случилось в
годы I Священной войны (ок. 590 г. до н. э.). Криса была разрушена, ее
плодородная земля посвящена Аполлону, с тем чтобы оставаться невоз-
делываемой на вечные времена. Таково предание. Но где находилась
Криса, и что она из себя представляла? Некоторые античные эрудиты
обращали внимание на различие в именах Кирра/Криса, а потому
постулировали существование двух отдельных мест; другие усматривали в
этих названиях сходство, а потому настаивали на двух именованиях
одного и того же города. С лингвистической точки зрения последняя
версия конечно же правильная, но современные исследователи
придерживались разных точек зрения, до тех пор пока за решение этой
проблемы не взялись археологи. Прежде всего они раскопали одно место
внутри страны под Дельфами, имеющее весьма заманчивое
современное название — Хрисо, где они открыли слой разрушения, а под ним —
остатки процветавшего города. Поселение это, впрочем, оказалось
доисторическим, не имевшим никакого отношения к периоду архаики.
Затем раскопки переместились на побережье, в район порта
классической эпохи. Здесь исследователи также обнаружили слой разрушения,
а под ним еще один богатый город, но и он оказался доисторическим,
а не архаическим. Таким образом, в историю Крисы/Кирры
бронзового века была внесена некоторая ясность; это было, безусловно, одно, а
не два поселения, но со временем его центр переместился [, дав городу
новое название]. «Нечестивый преемник» Крисы — Кирра, как кажется,
был полностью уничтожен античными «крестоносцами» около 590 г. до
н. э.37.
Тем не менее именно на территории Крисы/Кирры Аполлон воздвиг
свой первый храм. Об этом же говорит в VI в. до н. э. автор
гомеровского «Гимна к Аполлону Пифийскому»:
[Ты] в Крису пришел наконец, под Парнасом лежащую снежным;
Обращена она склоном на запад, над ней нависает
Сверху скала, а внизу глубоко пробегает долина
Дикая. Там-то в душе порешил Аполлон-повелитель
Храм свой построить уютный,
(104-108; пер. В.В. Вересаева)
37 Ε 121.

364
Глава 47
а затем, когда бог обнаружил критский корабль в море и привел его
в залив, сам Аполлон и люди, бывшие его первыми жрецами,
К Крисе пришли они, издали видной, богатой лозами,
В гавань. И врезался в берег песчаный корабль мореходный.
Из корабля поднялся тут наверх Аполлон-дальновержец,
Видом средь белого полдня звезде уподобившись; искры
Сыпались густо с нее; достигало до неба сиянье.
В храм он спустился, пронесшись дорогой треножников ценных.
Ярко сверкнувши лучами, зажег он в святилище пламя,
И осветилась вся Криса сияньем. И громко вскричали
Жены крисейцев и дочери их в поясах многоцветных
От Аполлонова взблеска.
(260-269; пер. В.В. Вересаева)
Дельфы существовали уже в микенскую эпоху. Это было довольно
жалкое поселение, которое хотя и являлось местом поклонения некой
богине, не имело никакого отношения к богатствам процветавшего
города, расположенного ниже на равнине. Этот последний был разрушен
северными варварами около 1200 г. до н. э., но Дельфы остались
нетронутыми, уцелев, впрочем, лишь для того, чтобы вскоре погибнуть под
огромной массой земли и камней, обрушившейся с отвесных скал, нависающих
над поселением. Античная традиция сохранила сведения о том, что,
прежде чем в Дельфы пришел Аполлон, здесь почиталась Гея, великая
богиня-Земля — если это так, получается, что Гея-Земля уничтожила свое
святилище, покрыв его саваном из земли. Жизнь в поселении не
прекратилась, но вплоть до УШ в. до н. э. нет никаких следов возобновления
священных ритуалов. Здесь утвердился Аполлон, и уже к 700 г. до н. э. то,
что начиналось всего лишь как местное святилище Кирры, приобрело
всеобщую известность в греческом мире благодаря своим сокровищам и
своей мудрости (см. уже в: Гомер. Илиада. К. 404-^05).
Здесь мы не будем обсуждать вопрос о происхождении аполлонов-
ского культа или сущность эллинской веры в то, что бог может давать
правильные советы людям посредством оракулов. Ограничимся
констатацией того факта, что этому богу они поклонялись и верили его
пророчествам; отметим также, что не было другого места, которое по
своей природе подходило бы более для того, чтобы ощутить здесь силу
Феба. Но успех дельфийского прорицалища всё же нуждается в
объяснении. Прервемся для этого и рассмотрим два предположения,
которые часто появляются в исследованиях об оракуле. Во-первых, это
гипотеза о том, что всё предприятие являлось не более чем
шарлатанским трюком. Воспитанные вне олимпийской религии, восторгаясь при
этом эллинами, мы легко допускаем, что греки, будучи людьми
гениальными, также не могли принимать такой религии. Кроме того, как
мог кто-либо, а в особенности жрецы, поддаваться нелепостям
дельфийского ритуала: сумасшедшему бреду Пифии, жрицы Аполлона —
и всем остальным подобным вещам? Больше несуразностей
встречается только в антидельфийской пропаганде ранней Христианской Церк-

Центральная Греция и Фессалия
365
ви, так что традиция, «раздетая» этой пропагандой, сообщает нам
весьма немного о реальной процедуре прорицания. После ритуального
очищения, которое совершалось, вероятно, в Кастальском источнике,
находившемся ниже святилища, после ритуального жертвоприношения
и внесения соответствующей платы паломник допускался в храм,
чтобы задать свой вопрос. Сообщается, что первоначально роль Пифии
должна была выполнять красивая местная девушка, однако после
одного инцидента, когда некий фессалиец, плененный красотой девушки,
страстно возжелал и силой похитил ее, на должность Пифии стали
выбирать более или менее зрелую женщину, которая должна была
прорицать в одежде незамужней девушки. Она становилась одержимой богом
и давала свои ответы либо бросая жребий, либо произнося стихи, в
последнем случае либо непосредственно собственными устами, либо — что
более вероятно — при посредстве жреца, профета, который обладал
даром интерпретации ее вдохновенных, но непонятных фраз. Всё здесь
было, однако, проникнуто духом торжественности и производило
глубокое впечатление. Ко всему прочему греки, обладавшие острым
нюхом на всякую продажность и подлог, не усматривали здесь ничего
кроме успешной религиозной организации. В Спарте существовала
важная государственная должность пифиев, в служебные обязанности
которых входило хранение дельфийских оракулов. Поэт Феогнид,
отнюдь не замеченный в показном благочестии, мог написать, что
паломник, получивший оракул в Дельфах, должен быть в его исполнении
более точным, чем циркуль, отвес или солнечные часы: «Ибо прибавь
хоть слово [к ответу Пифии] — получишь ли ты исцеление? Убавь —
сможешь ли избежать божественной западни?» (Феогнид. 805—810)
Советы Аполлона соблюдали и в публичной, и в частной сферах.
Эллины, как паломники, так и жрецы, верили, что необходимо
руководствоваться советами Аполлона.
Но возникает вопрос: как много греков верило в оракула и в каких
ситуациях они обращались к прорицателям? Возможны два варианта
ответа: «почти все и почти всегда» и «почти все, но только тогда, когда
эта вера была им удобна». Многие исследователи предполагают, что
представление служителей дельфийского храма о самих себе как о
беспристрастных интерпретаторах воли Аполлона, как об общем
святилище, с которым все советуются и которому все почитают за благо
приносить благодарность, является верным; что божественный
авторитет был настолько значительным, что храм мог легко отвергать или
попросту игнорировать рассуждения о своей «партийной» политике.
Другие ученые допускают, что такое независимое святилище не могло
существовать, что готовность давать советы по политическим вопросам
неизбежно привела бы к политической пристрастности; что ни одно
государство не стало бы обращаться за пророчеством, не будучи
уверенным в благоприятном ответе, как не стало бы посылать
благодарственные приношения богу, покровительствовавшему врагам этого
государства. Наше изложение этих двух точек зрения, конечно, несколь-

366
Глава 41
ко утрирует их, но сохраняет их суть. Это видно из следующего
примера. Около 630 г. до н. э. афинянин Килон обратился в Дельфы за
советом, намереваясь захватить тираническую власть в Афинах. Он
неверно истолковал ответ и проиграл. Первый возможный
комментарий: «Если греческий гражданин обращался к Пифии с запросами на
подобные темы, он не получал категорического отказа. Вместо этого
он, скорее всего, получал полезный намек, но надо было уметь
правильно его понять». Иной комментарий: «Если Дельфы дали такой совет
Килону, то причиной тому <...> послужила их враждебность к
правительству Афин, в предположении, что Килон был бы более желателен
в роли правителя города, чем (его оппонент)»38. Информация,
представленная ниже, поддерживает последнюю точку зрения. Читателю
предлагается самостоятельно ответить на вопрос: является ли та
предполагаемая модель консультации и жертвоприношения, от которой
отталкивается эта гипотеза, достаточно ясно очерченной, чтобы данную
гипотезу оправдать.
Археологические связи микенской Крисы были направлены на юг,
через Коринфский залив; скудные остатки от Дельф «темных веков»
указывают скорее на север и восток, в сторону Фессалии и Евбеи, к
культурному узлу Центральной Греции, описанному выше. Однако
вместе с неожиданным расцветом, наступившим около 750 г. до н. э.,
были возрождены старые связи (коринфская керамика доминирует
здесь с самого начала) и завязалась одна новая связь, с Критом
(влияние первых критских жрецов?). Но это расширение контактов не было
случайным.
Нетрудно заметить, что своим успехом Дельфы были обязаны
Великой греческой колонизации, к которой они имели непосредственное
отношение. Не сохранилось никаких следов связи с выведением самых
ранних поселений в Аль-Мину, Киму и Синопу, что не удивительно,
поскольку основание этих колоний хронологически выходит за «период» Дельф;
но приблизительно с 735 г. до н. э. (с основания сицилийского Наксоса)
любое государство, приступая к осуществлению своих колониальных
планов, обращалось прежде всего в Дельфы за божественной санкцией,
божественным руководством и принимало даже божественную
инициативу или божественное запрещение. Цицерон (О дивинации. I. 1.3)
задавался риторическим вопросом: «А разве Греция вывела хоть одну
колонию, <...> не запросив оракула Пифии <...>?» В самом деле, известны
ли нам колонии, выведенные вообще без благословения или с
благословения другого бога? В это время греческие государства были
разделены до такой степени, что началась полномасштабная война между
двумя группами союзников, так называемая Лелантская война между ев-
бейскими городами Халкидой и Эретрией, причем к первой группе
присоединились (с разной степенью надежности наших сведений в
каждом конкретном случае) Коринф, Самос, Эрифры, Южная Фессалия
38 Ε 130: 120; Ε 99: 40.

Центральная Греция и Фессалия
367
и Спарта, а ко второй — Мегары, Милет, Хиос, Мессения и Аргос. Вряд
ли случайным совпадением является то, (1) что каждая колония, о
которой известно как о поселении, созданном Халкидой или ее
союзниками между 735 и 700 гг. до н. э. (таких около дюжины), сохраняла свою
колониальную легенду, в которой Дельфам отводилась важная роль;
(2) что ни одна колония Эретрии или ее союзников не имела такого
предания. Также не может быть случайным совпадением и то, (3) что все
участники халкидской группы (за исключением отдаленного Самоса)
имели какую-то связь, колониальную или иную, с Дельфами (в
Фессалии Дельфы сыграли определенную роль в назначении Алева Рыжего,
а посвящение в храм, сделанное Эхекратидом из Ларисы, было самым
первым из всех приношений; из Дельф Спарта получила самый ранний
из сохранившихся подлинных оракулов; о связях с Коринфом
свидетельствует археология); (4) что в отношении Эретрии и ее друзей у нас
нет таких данных. Конечно, не все эти рассказы являются
достоверными, следует учитывать также природу этих преданий и то
обстоятельство, что в деле сохранения тех или иных сюжетов важную роль
играет фактор случайности; и всё же даже чрезвычайно проворный адвокат,
используя всё свое искусство судоговорения, вряд ли смог бы
совершенно разрушить впечатление, что эти две группы отличались друг от
друга своим отношением с Дельфами39.
Итак, остается предположить, что по некоторым причинам, о
которых мы можем лишь догадываться, Эретрия поссорилась с Халкидой,
как и ее колонисты поссорились с халкидянами на Искье и, возможно,
с халкидянами и кимскими эолийцами в италийских Кимах, отделив
тем самым себя от сообщества Центральной Греции. В контексте этой
войны не упоминается Беотия, но некоторые детали могут
свидетельствовать о ее близости к халкидской группе: посещение Халкиды Ге-
сиодом, его кимское происхождение, его упоминание Дельф,
возможно, танагрское присутствие в италийских Кимах, ранняя, хотя и не
датированная точно, война между Танагрой и Эретрией, кимская связь
с Мидасом Фригийским и посвящение последнего в Дельфы (самое
первое из известных приношений иноземных царей). Близость к
Дельфам легко открывала двери в Коринф, а через него (или, быть может,
напрямую через Дориду, метрополию всех дорийцев) — в Спарту;
через Дельфы также тянулась ниточка (не особенно важная, но весьма
примечательная) к Асине, являвшейся в эти времена союзником
Спарты против Аргоса, основанного народом по имени дриопы, имевшим
прочные узы с Дельфами и Киррой40.
Окончательный исход войны представляет собой дискуссионную
проблему [САН III. I2: 762). Однако невозможно отрицать, что Хал-
кида и фессалийцы одержали, по крайней мере, одну достопамятную
победу, что Спарта овладела всем Южным Пелопоннесом, что Ко-
39 Ε 100.
40 С 65: 7; Геродот. I. 14. 2—3; Павсаний. IX. 22. 2; о дриопах см. ниже, примеч. 51.

368
Глава 47
ринф и Халкида двинулись на запад. Дельфы благословили не
только их колонии, но и их оружие. Наградой было богатство
(современный коринфский поэт Евмел фиксирует посвящение десятой доли
трофеев Аполлону) и международная, хотя и, конечно, не
универсальная, слава.
Сиянию этой славы были желательны, но совершенно
необязательны более значимые успехи. Следует помнить, что Аполлона редко
просили об определенном пророчестве на будущее. Стандартный вопрос
задавался не в форме: «Что случится, если я сделаю то-то?», но «Будет
ли это хорошо, если я сделаю то-то?». Любой ответ, «да» или «нет», не
отменял гипотетичности выбора: результаты могли быть хуже. Кроме
того, великое множество запросов, как публичных, так и частных,
носило немудреный, прямолинейный и даже тривиальный характер.
«Следует ли мне жениться?», «Должен ли я отправиться в путешествие?»,
«Следует ли нам строить храм?». Немного здравого смысла со
стороны жрецов, несколько отказов для правдоподобия (в случаях, когда
результат не поддавался проверке), и общий успех был гарантирован.
Даже неудача могла принести славу. Тем не менее случались очень
важные запросы, когда на Аполлона возлагалась большая
ответственность. Но и здесь следует помнить, что смертный человек не решался
бросить вызов авторитету признанного бога. Возможно, вопрос был
сформулирован неверно, возможно, какая-то часть предписаний была
не исполнена, возможно, оракул был понят неправильно вопрошавшим.
Наконец, в запасе оставалось спасительное объяснение: смертные
жрецы, озвучивавшие прорицание, могли неверно истолковать волю бога.
Таким образом, при столь удачном начале в деле колонизации, когда
выгода была неизбежной (неудачные колонии просто погибали, а
потому не могли затаить злобу), и в войне, в которой географическое
положение Дельф диктовало им определенный союз, а фортуна наградила
победой, храм Аполлона должен был процветать, заботясь только о
том, чтобы не совершить ошибки или серии таких ошибок, которые
невозможно было бы извинить.
В самом деле, уже следующий кризис принес новый триумф. В
течение следующей четверти века с помощью Крита в дельфийский круг
был введен Родос, и в 688 г. до н. э. объединенная колония была
направлена в Гелу на Сицилии; по одной версии, приблизительно в то же
время родосское поселение в Фаселиде на южном побережье Малой
Азии получило одобрение со стороны Аполлона41. В самой Малой Азии
в качестве основной силы во внутренних районах континента на
смену Фригии теперь пришла Лидия, и — замечательный знак вновь
достигнутой славы — Дельфы были приглашены в качестве посредника
для решения внутреннего конфликта в негреческом государстве. В
ходе дворцового переворота, когда Гиг убил Кандавла, а лидийцы
подняли против узурпатора оружие, сторонники последнего уговорили
41 Ε 130: № 410.

Центральная Греция и Фессалия
369
восставших обратиться к Пифии и поступить в соответствии с ее
приговором; Пифия же дала ответ в пользу Гига. Шесть золотых кратеров
и множество серебряных вещей были переправлены через Эгейское
море, дабы засвидетельствовать благодарность Гига (Геродот. I. 14. 2—
3). Но это пополнение постоянных клиентов никак не влияло на
положение дел в материковой Греции. Здесь, насколько мы можем это
видеть, сохранялись группировки конца VTQ в. до н. э. Мегары,
союзник Эретрии, вывели колонии в Астак, Селимбрию и Халкедон без
зафиксированного обращения к оракулу. С другой стороны, Дельфы
побудили критского законодателя Фалета и лесбосского поэта Терпан-
дра отправиться в Спарту, и визиты эти оказались весьма
плодотворными. Еще более важным обстоятельством являлось то, что Спарта,
как и Лидия, была готова попросить Аполлона взяться за устройство
ее конституционных проблем42.
Впрочем, около 670 г. до н. э. наступили драматические перемены.
Сохранился оракул об основании около 660 г. до н. э. мегарской
колонии в Византии (возможно, с аргосской помощью). Павсаний
(правдоподобно, но проверить это невозможно) относит к 659 г. до н. э. войну
между Спартой и аркадской Фигалией, во время которой Дельфы
давали советы фигалийцам; перечень самых превосходных вещей в
Греции, приписываемый Дельфам и наилучшим образом
датированный временем после знаменитой победы Аргоса над Спартой при Ги-
сиях в 669 г. до н. э., относит к наилучшим бойцам воинов из Аргоса
(а женщин — из Спарты); и, наконец, самое поразительное
обстоятельство: когда в 657 г. до н. э. Кипсел осуществил свой заговор против
Бакхиадов, аристократических правителей Коринфа, он заручился
двумя оракулами, в которых он именовался «царем» и освободителем43.
Таким образом, старые друзья — Спарта и аристократы из Коринфа —
были либо проигнорированы, либо к ним отнеслись небрежно, новые
друзья встречали весьма обходительное к себе отношение. Что-то
произошло.
Этим событием, изменившим всю картину, могла оказаться битва
при Гисиях, поскольку царь Аргоса Фидон после своей победы
захватил Олимпию и благодаря этому, по всей видимости, добился влияния
в значительной части Аркадии. Кроме того, есть основания полагать,
что он помог Кипселу (Фидон определенно находился в натянутых
отношениях с Бакхиадами)44. С точки зрения дельфийских жрецов, для
них вполне благоразумным было изменение направления лояльности.
Однако Дельфы, занимавшиеся открытым приспособленчеством,
могли завоевать не больше восторгов и увеличить свое влияние среди
греков, чем Дельфы, открыто выдававшие фальшивые оракулы. Во что
бы то ни стало следовало сохранить пространство для маневра в рас-
42 Ε 130: № 224, 223, 21, 29.
43 Ε 130: № 6, 8.
" А 21 А: 1Н)-119.
24 Заказ № К-7530

370
Глава 4Ί
чете на будущую выгоду. Но насколько основательным мог быть этот
маневр и как часто он мог осуществляться? Внимания заслуживает
альтернативное толкование этой явной перемены. Как бы мы ее ни
объясняли, как бы ни характеризовали ее детали, в течение Vu в. до н. э. во
многих государствах Греции была осуществлена политическая
революция. Иногда преобразования носили мирный характер, с помощью
законодателя, кодекса, даже конституции; иногда переворот происходил
насильственным путем, когда цари боролись с аристократией, а разные
группировки знати выступали друг против друга; в любом случае,
впрочем, законодатель, царь или аристократ, обратившийся против своего
сословия, осознавал значение новой политической силы (или просто
эксплуатировал ее), необходимость отказа от установленного
аристократического порядка, потребность в новых законах или в более ясной
фиксации старых, в новом порядке или просто в новых лицах. Нет
сомнений, на какой стороне стояли Дельфы. Высказывая похвалу или
оказывая поддержку Фидону, Кипселу, Килону в Афинах (в последнем
случае — неудачно), Аполлон блокировался с новыми силами. Однако
большей славой пользуется его участие в спартанской революции. В
начале VTQ в. до н. э., к которому часто относят это событие, о
подобном участии не могло быть и речи, поскольку сами Дельфы в это
время еще влачили жалкое существование (но см.: САН Ш. I2: 681 ел.; ср.:
736 ел.). Хотя в другое время (в первой четверти VII в. до н. э.) оно бы
прекрасно соответствовало симпатии, проявляемой со стороны Дельф
к политическим инновациям, которую мы наблюдаем в других местах.
Но не только это. Участие Аполлона в спартанской революции могло
бы знаменовать начало новой политики до 670 г. до н. э., до сражения
при Гисиях и, насколько мы об этом осведомлены, еще до того, как
успешные преобразования произошли в других частях материковой
Греции. Но тогда что вызвало после 670 г. до н. э. такие перемены в
отношениях со Спартой? Здесь, к сожалению, хронологический туман
становится особенно плотным. Можно лишь констатировать, что процесс
спартанского законодательства имел две стадии: одну прогрессивную
(связанную с принятием «Большой ретры» [основного закона древней
Спарты, носившего характер конституционного акта]), другую —
консервативную (связанную с «Прибавкой» [поправка к «Большой ретре»,
добавленная, согласно общему мнению, через несколько десятилетий
после принятия основного закона]), причем первую спартанские правящие
круги могли расценить как слишком либеральную, а на дельфийский
вкус уже вторая могла показаться чересчур реакционной, так что
именно на этой основе мог возникнуть раскол между Спартой и Дельфами.
Таким образом, при объяснении причин произошедшего на смену
тезису о беспринципном рационализме как основной идее,
господствовавшей в Дельфах, приходит тезис об их принципиальной позиции,
мотивированной не тем, что благодаря ей был достигнут успех на
практике, но либо исключительной дальнозоркостью определенной части
жрецов, либо далее, осмелимся высказать такое предположение, бла-

Центральная Греция и Фессалия
371
годаря уверенности, что такая твердая позиция просто-напросто была
справедливой. В поисках идейного обоснования этой позиции не стоит
удаляться слишком далеко. С Крита происходили знаменитые
законодатели, критские города одними из первых приобрели конституции:
согласно некоторым авторам Крит — родоначальник многих
спартанских институтов, наконец, именно критские жрецы интерпретировали
Аполлонову волю в Дельфах, где, добавим, на археологическом
материале явно прослеживается критское влияние в течение всего Vu в. до
н. э. (см. ниже, с. 372)45.
Но независимо от того, был ли оракул лидером или лакеем, он
вновь оказался на стороне победителей. В течение оставшейся части
столетия революционные преобразования получили широкое
распространение. Старые союзники были озабочены своими проблемами,
как, например, спартанцы в Мессении; либо они оказались в изгнании,
как Бакхиады (некоторые, очевидно, — в Спарте); новые друзья либо
одерживали верх, либо, проиграв, как, например, неудачливые
колонисты, исчезали вовсе. Придя к власти, преисполненный чувства
долга Кипсел построил сокровищницу непосредственно ниже храма
Аполлона, ставшую, вероятно, первым из тех элегантных небольших
хранилищ, которые позднее напоминали человеку, проходившему по
Священной дороге, о богатых получателях и благотворителях
прошлого. Но все эти преобразования происходили на юге, по ту
сторону Коринфского залива. На севере непосредственные соседи, Кирра
и, быть может, некоторые из западных локров, делили с Дельфами
их преимущества; но распространялось ли влияние этого города на
других локров, фокейцев и еще далее? Учитывая полное молчание
имеющихся источников о фессалийских и беотийских делах этого
времени, не столь уж существенным кажется отсутствие этих
народов в дельфийской традиции. Можно лишь заметить, что
окопавшиеся аристократы не особенно желали проявлять активную симпатию к
новым идеям и что, когда к концу столетия усилились новые
кризисы, Фессалия энергично, а Фивы в Беотии более пассивно встали в
один строй с теми, кто выражал свое недовольство сложившимся
статусом Дельф. Такой кризис разразился около 595 г. до н. э.,
когда Фессалия, Сикион и Афины обвинили Кирру во вмешательстве
в дела оракула и объявили ей священную войну. К 590 г. до н. э.
Кирра была разрушена, ее равнина посвящена Аполлону с запретом на ее
дальнейшую обработку, а оракул, находившийся до того времени под
контролем Кирры, был освобожден. Однако в гомеровском «Гимне
к Аполлону Пифийскому» бог предостерегает своих критских
жрецов в момент основания святилища от будущих недостойных
поступков и грозит им будущим наказанием:
Если же слово пустое за вами замечу иль дело,
Если проявите гордость, что часто меж смертных бывает, —
" Ε 106; D 144.
24*

372
Глава 41
Люди другие тогда властелинами станут над вами,
И в подчиненье у них навсегда вам придется остаться.
(362-365; пер. В.В. Вересаева)
Приблизительно после 600 г. до н. э. критские контакты затухают (в
чем нет ничего удивительного, поскольку в это время, кажется,
контакты с Критом прекращаются повсюду); начиная самое позднее с 550 г. до
н. э. управление делами оракула переходит в ведение совета,
назначавшегося амфиктионией (о ней см. ниже). В гомеровском гимне Аполлон, по
всей видимости, предупреждает именно о Священной войне, и война эта
не могла быть столь простым делом, как она предстает в традиции46.
Амфиктиония — это ассоциация общин, этнических или
гражданских, сгруппировавшихся вокруг общего религиозного центра; целью
этого объединения являлось ведение дел святилища и до некоторой
степени регулирование отношений между членами союза и даже между
союзом как целым и посторонними государствами. Эти две функции не
отделялись полностью друг от друга и развивались вместе, однако
более вероятным кажется предположение, что эволюция шла от
учреждения совместного культа к общинным установлениям, а не от союза
общин, связанных мирскими интересами, к учреждению некоего
религиозного центра. Впрочем, самая известная амфиктиония имела два
центра. В классическую эпоху дюжина «племен» Греции посылала
своих представителей, именовавшихся пилагорами, на собрание Совета,
созывавшегося два раза в год, один раз в Дельфах, второй — в
Фермопилах. Слава Аполлона намного превосходила известность скромного
храма Деметры в Анфеле, возвышавшегося на северном конце
узкого приморского прохода между Малидой и Восточной Локридой;
однако титул посланников и место их встреч (пилагоры от Пилы =
Фермопилы), состав членов и традиция — всё это вместе давало
Фермопилам преимущество. Северный культ, северная ассоциация до некоторой
степени расширилась на юг, включив в свое поле другой центр, приняв
многих новых членов, запутав политическую ситуацию в еще более
сложный клубок, концы которого найти уже невозможно. Герой,
давший свое имя этому союзу, Амфиктион, имел трех сыновей — Мала,
Итона и Фиска, что связывает его с Малидой, Фгиотидой и Локридой,
которые вполне могли составить первоначальное ядро амфиктионии.
К этому ядру естественным образом могли присоединиться магнесий-
цы, фессалийцы (или фессалиоты), дорийцы (имеются в виду жители
Дориды), ионийцы (с Евбеи), жители Эниды, фокейцы и беотийцы.
Этот перечень приблизительно покрывает зону раннего культурного
единства, которая была рассмотрена нами выше и которая, таким
образом, обладала также и некоторым религиозным и даже
политическим единством. Менее естественным было присоединение к
амфиктионии других фессалийских тетрад, а именно Гестиеотиды и Пеласгиоти-
46 Ε 99.

Центральная Греция и Фессалия
373
ды, как и вхождение в состав объединения долопов и перребов. Пери-
экские члены были добавлены несомненно, по крайней мере, для того,
чтобы дать больше веса своим фессалийским господам в Совете. Дель-
фы, таким образом, были включены в состав союза как часть Фокиды,
а их ранняя археологическая история указывает на то, в каком
направлении шло развитие. Но когда амфиктиония получила права по
прямому управлению делами святилища, когда неформальные контакты
переросли в официальный контроль? Священная война предлагает нам
очевидный случай для окончательного учреждения нового порядка, но
мы не можем даже предположить, насколько далеко зашел процесс
проникновения амфиктионии в дела святилища, когда война еще
только начиналась. По своей сути война была частью борьбы за обладание
оракулом, и только в глазах победителей она велась за его
освобождение, однако остается неясным, был ли контроль над храмом завоеван,
возобновлен или сохранен47.
В афинской версии предания предложение амфиктионам совершить
«крестовый поход» против Кирры исходит именно от Солона
Афинского. И в этом нет ничего невероятного. Дельфы, патронировавшиеся Кир-
рой, поддержали Килона, предпринявшего попытку переворота; это не
могло понравиться афинским властям, в особенности архонту Мегаклу,
подавившему Килонову смуту. То, что в Священной войне афинским
полководцем был Алкмеон, сын Мегакла, а также и то, что его семья
имела тесные политические связи с Солоном, не может быть случайным
совпадением. Брак сына Алкмеона Мегакла и дочери сикионского тирана
Клисфена мог бы служить столь же ярким примером, если бы его можно
было точно определить хронологически. Свидетельства дружбы между
Клисфеном и новыми Дельфами достаточно надежны: это и учреждение
им Пифийских состязаний в Сикионе, и деньги из трофеев,
награбленных в Кирре, и победа Клисфена на Пифийских играх в 582 г. до н. э.,
и здание, переданное им храму приблизительно в это время, и другое
посвящение, сделанное им или его преемником около 560 г. до н. э. Но не
являются ли столь же надежными свидетельства его враждебности к
новым или старым Дельфам? Питая ненависть к Аргосу, он составил план
изгнания аргосского героя Адраста из Сикиона, Дельфы же грубо
отклонили его предложение; после того, как он одержал победу над
жителями аркадской Пеллены, Дельфы посоветовали ему восстановить их
город. Всё это в сочетании с версией о том, что в начале своего правления
Клисфен имел несколько натянутые отношения с Кипселидами,
позволяет выдвинуть гипотезу, ставящую Сикион в параллель с Афинами. В тот
короткий период, когда Сикион враждовал с Коринфом и Аргосом,
Дельфийский оракул, с одной стороны, осуждал его политику, а с
другой — оказывал поддержку его врагам. Этот краткий этап пришелся на
время после 590 г. до н. э., когда «освобожденный» оракул всячески
давал понять, что его бог всецело на стороне освободителей.
47 Ε 87.

374
Глава 47
Для своей кампании против Адраста Клисфен нашел поддержку в
Фивах. Фиванцы позволили ему импортировать в Сикион культ героя
Меланиппа, которого Адраст настолько ненавидел при жизни, что при
учреждении культа первого культ второго подвергся неизбежному
изгнанию. Однако нет никаких свидетельств тому, что фиванцы и
позднее сохранили свою симпатию к Сикиону, во всяком случае во
время войны по поводу Дельф. Фессалийцы, напротив, приняли участие
в войне, но для этого у них были свои собственные резоны, которые
весьма непросто выудить из сложного переплетения современной и
почти современной пропаганды, из позднейших политических
аргументов, направленных на поиски в прошлом оправданий для некоторых
претензий, а также из позднейших исторических штудий.
Что касается раннего материала, то он сводится к следующему: (I)
гомеровский «Гимн к Аполлону Пифийскому», в котором этот бог
следует в Дельфы через Фессалию, Евбею (Лелантскую равнину и Халкиду),
а отсюда — через явно дружественную Беотию (Микалесс, Фивы, Он-
хест); первоначально он решил основать свое прорицалище в одном из
западных районов Беотии, в Тельфусе, но вынужден был уступить это
право местному божеству; (II) гесиодовский «Щит Геракла»,
относящийся к началу VI в. до н. э., где повествуется об убийстве Гераклом
разбойника Кикна, промышлявшего близ города Пагасы во Фгиотиде
и представлявшего собой изверга, который издевался над
пилигримами, направлявшимися в Дельфы;48 и (Ш) неожиданный всплеск
интереса к теме борьбы между Гераклом и Аполлоном за обладание
дельфийским треножником, проявившийся в особенности у афинских ва-
зописцев в период после 560 г. до н. э., т. е. во времена Писистрата,
который, как это весьма убедительно доказано, выдвинул Геракла в
качестве своего героя49. Уже при беглом взгляде становится понятно,
что весь этот материал мог иметь отношение к войне; ясно, впрочем,
что материал этот весьма разнохарактерный: Геракл, который
Аполлону то друг, то враг; гончары времен Писистрата, получающие
удовольствие от поражения писистратовского Геракла, и т. д. Несомненен
лишь основной сюжет — спор за обладание оракулом, происходивший
на фоне напряженных отношений внутри Центральной Греции (Фивы
и Ф^гиотида), внутри Беотии (? Тельфуса), на фоне противостояния
нового и старого (Геракл против Кикна), а также на фоне связей Фо-
киды с более широким эллинским миром (Геракл и Писистрат). Кое-
что из перечисленного получило описание или расширение в
позднейшей традиции, и мы могли бы добавить еще один элемент —
внутренние проблемы самой Фокиды. Позднее фокейцы, жившие к северу от
Парнаса, предприняли несколько попыток взять Дельфы под
контроль, поэтому не исключено, что подобные движения и ответные
действия имели место в рассматриваемый нами период. Именно это может
48 Ε 109.
49 Ε 129; Ε 85.

Центральная Греция и Фессалия
375
стоять за историей о ссоре между двумя братьями — Крисом и Панопе-
ем, сыновьями Фока, и за рассказом о стычке между дельфийцами и
их соседями, которые являлись, по-видимому, в основном, другими фо-
кейцами50. «В основном», но не «исключительно», поскольку
необходимо оставить место и для другого племени, сохранившегося от «темных
веков» или даже от более ранней эпохи (тема борьбы нового со старым).
В один ряд с жителями Кирры в качестве жертв амфиктионов
поставлены крагаллиды (другое название для дриопов), народ, некогда
обитавший вокруг горы Эты и имевший своим центром Трахин, но затем
распространившийся на Евбее и островах, в Эпире, в районе к югу от
Парнаса (а отсюда переселившийся даже в арголидскую Асину; см. выше,
с. 367). В истории этого народа широко представлены Дельфы, а
также и Геракл, выступающий как завоеватель, господин или патрон, так
что участие крагаллидов в войне не было бы удивительным, хотя мы
и не можем сказать, кем и где была около 600 г. до н. э. эта
остаточная группа некогда мощного племени, случайно сохранившаяся в
районе Дельф, заинтересованная в Дельфах, заключившая союз с Киррой,
а потому оказавшаяся на проигравшей стороне51. На той же стороне
косвенно оказались коринфские Кипселиды в компании с еще более
далеким Аргосом. В этом отношении позднейшие источники имеют
более важное значение, поскольку Кипсел, как было уже сказано, дал
одному из своих сыновей имя Пилада, в чем конечно же трудно не
усмотреть намека на героя Пилада, друга Ореста и члена царского рода в
Кирре, основателя, согласно одной легенде, Пилейской амфиктионии.
Согласно другому преданию Акрисий, царь Аргоса, оказав помощь
дельфийцам в войне против соседей, сам основал амфиктионию в
Дельфах, которая позднее поглотила фермопильскую амфиктионию. Будет
ли опрометчивым увидеть здесь попытку Кирры и ее южных
союзников заявить о своем праве голоса в провинции, принадлежавшей
Фессалии? Не следует ли ко всем этим сюжетам присовокупить появление
коринфского Сизифа в легендах Центральной Греции, а также
вероятное вторжение Кипселидов на Евбею?
Мир пропаганды — это мир, перевернутый вверх дном, а мы здесь
имеем не более чем пропаганду, а греческая пропаганда относилась к
числу самых остроумных и искаженных из когда-либо известных
человечеству (греки редко отрицали рассказы оппонентов — они
предпочитали выворачивать эти истории и ставить с ног на голову). Но,
повторим, основная тема всех этих сохранившихся материалов достаточно
очевидна — борьба между Киррой и амфиктионией за обладание Дель-
фами, когда в качестве противников выступали друзья
противоборствующих сторон. Стоявшая на стороне амфиктионии Фессалия,
вышедшая после 670 г. до н. э. из дельфийского круга, в данном случае, воз-
50 О чрезвычайной запутанности традиции см., напр.: Р—W s. vv. «Krisos», «Phokis»,
«Herakles» (Suppl. Ill: col. 940-947).
51 Эсхин. III. 107; Антонин Либерал. IV; Ε 130: № 448; ср.: Ε 83.

376
Глава 41
можно, просто искала случал восстановить свое прежнее положение,
хотя не исключено, что она, как и Афины и Сикион, имела для этого
особый повод, чувствуя некую прямую угрозу со стороны
сверхчестолюбивого оракула. Если это так, общая структура складывавшихся
отношений ясна, хотя остаются сомнения относительно ее деталей.
Успех оракула, достигнутый им в VII в. до н. э., делал несомненным
авторитет Аполлона, но эти достижения, быть может, несколько
вскружили ему голову, побуждали его вмешиваться в чужие дела,
оскорблять и бросать вызов тем, кто мог не только негодовать, но и обладал
возможностями дать обидчику почувствовать свое негодование.
Вскружили голову ему? Побуждали его? Нет, разумеется, сам Аполлон был
выше всяких заблуждений — порицанию должны были подвергнуться
конечно же его жрецы; храм нуждался в новом руководстве, чтобы
узреть истинную божественную волю.
Именно так всё и было. В обновленной амфиктионии каждое племя
имело двух представителей в Совете. Для Афин это был удобный
момент, чтобы гарантировать второе «ионийское» место в Совете (но при
этом Сикион становился вторым «дорийским» членом). Афиняне
определенно извлекли из всей этой истории и другую выгоду, особенно
Солон, заручившийся дельфийским попечительством в отношении своих
реформ и дельфийской поддержкой в споре с Мегарами за обладание
Саламином, а также род Алкмеонидов, обязанный Дельфам тем, что
получил доступ к богатствам Лидии, и выстроивший новый храм
Аполлона после уничтожения прежнего огнем в 548 г. до н. э. В Пифии Ал-
кмеониды нашли благодарного союзника для своих смелых
политических предприятий, осуществлявшихся ими позднее в том же столетии.
Между тем в 570-х гг. до н. э. их новый лидер, Мегакл, сын Алкмеона,
был удостоен руки дочери Клисфена, соратника его отца.
Непрерывавшиеся связи сикионского тирана с Дельфами уже были упомянуты.
Можно обнаружить и другой результат его влияния, носивший более
общий характер. До 600 г. до н. э. Дельфы ни в коем случае не были
исключительно дорийским святилищем, но в них сильный дорийский
привкус; после 600 г. до н. э. с приходом ионийских Афин и антидорий-
ски настроенного Клисфена мы можем почувствовать смещение
акцентов: ионийцы из Наксоса, Фокеи, Сифноса становятся постоянными
вопрошателями или щедрыми дарителями, в Дельфах появляются
шедевры восточногреческих мастерских52.
Еще более важным был тот момент, когда ближе к середине века
Спарта отказалась от своей традиционной политики агрессивного до-
рийства и перешла к представлению себя в роли «ахейского» лидера
Пелопоннесского союза, основанного на добровольных началах, так что
она вновь появляется в дельфийском списке постоянных посетителей
прорицалища. Конечно, из этого можно было бы сделать вывод, что
сами Дельфы приложили руку к делу убеждения Спарты пойти на эти
52 Ε 11.

Центральная Греция и Фессалия
377
изменения, ибо именно по совету оракула спартанцы решили
перенести к себе кости ахейского Ореста — символа додорийской гегемонии
в Пелопоннесе, но такой гегемонии, которая была получена путем
добровольного альянса, а не в результате аннексии53.
Этим мы отнюдь не желаем сказать, что отныне Дельфы были
настроены антидорийски. Спартанцы, как бы то ни было, оставались
дорийцами, хотя теперь и не акцентировали на этом внимание. К тому
же племени продолжали принадлежать и коринфяне, которые после
падения в 582 г. до н. э. Кипселидов примкнули к союзу со Спартой,
почтили солоновские Афины на Истмийских играх и которым дель-
фийцы — благосклонно, но неблагодарно — позволили стереть имя
Кипсела с возведенной им сокровищницы. В самом деле, подобные
перемены вполне могли быть результатом скорее некой политической
случайности, нежели продуманной национальной политики.
Нет сомнений, что именно политическая случайность (хотя, может
быть, и с некоторыми элементами осознанных действий в сфере
национальной самоидентификации) стала причиной отхода от оракула
одного влиятельного клиента, случившегося после 560 г. до н. э. В Афинах
раскололась солоновская «партия», и Писистрат, лидер
отделившегося «левого крыла», стал тираном. Дельфы не могли сохранять близкие
отношения одновременно с Писистратом и с приверженцами Солона,
предводителем которых теперь были Алкмеониды, так что Писистрат
то ли по своей природной склонности, то ли по другой причине
отказался от возможностей дельфийского кнута. Каковы мотивы отказа
Писистрата от близости с Дельфами и каковы результаты этого
отказа? Брак с аргивянкой, которая прежде была женой Кипселида, и
сближение с преимущественно ионийским Аполонном Делосским (близость
к этому святилищу была характерна также для Писистратова друга
Лигдамида Наксосского и для товарища последнего, Поликрата Самос-
ского). В напряженный период, наступивший после смерти Писистрата,
пришедшие к власти Писистратиды позволили сыну Гиппия (старшего
из Писистратидов) соорудить на священной пифийской территории
алтарь в честь Аполлона, а также разрешили отправлять должность
архонта одному из Алкмеонидов, однако этот умиротворительный жест
(если он был именно таким) имел не больший успех, чем похожая
попытка примирения, предпринятая примерно в то же самое время
Поликратом. «Как я должен назвать свои новые состязания: Делиями или
Пифиями?» — спросил Поликрат. «Лично для тебя это не имеет
значения», — ответила Пифия, и Поликрат вскоре умер. Писистратиды
оставались у власти не слишком долго. Интриги Алкмеонидов,
дельфийская дипломатия и спартанское войско освободили Афины от тирании.
В 510 г. до н. э. (к этому времени Лигдамид также уже исчез), как
представляется, было весьма опасным оказаться не в чести у
Аполлона. Это было то время, когда благоразумие требовало льстить ему, как
53 Ε 159: гл. 7.

378
Глава 4Ί
это делали Алкмеониды, щедро отстроив храм, сгоревший в огне
пожара (злая молва приписывала это деяние Писистратидам);
слушаться его, как это делали спартанцы; приносить ему богатые дары, как это
делали афиняне, устроившие сокровищницу в Дельфах.
Однако в северном направлении под покровом амфиктионии не было
такого согласия и гармонии. Выше уже шла речь о некоторых
волнениях, об их причинах, о ненадежности источников, о разногласиях как
внутри основных областей, так и между ними (Фессалия, Беотия, Фокида).
Самый простой вариант реконструкции исторических событий
заключается в том, что во времена Священной войны фессалийцы (насколько мы
знаем, сообща, без разделения на отдельные группы) распространяли свое
влияние в южном направлении столь успешно, что смогли взять в свои
руки управление Фокидой — либо посредством марионеточных тиранов,
либо путем установления прямого фессалийского правления, — в то же
самое время держа под контролем Дельфы, что было возможно
благодаря тому, что большинство в Совете амфиктионов оставалось за фесса-
лийцами, которые к тому же водили дружбу с Сикионом — известно, что
в 570-х гг. до н. э. некий Скопад из Краннона являлся одним из
претендентов на руку дочери Клисфена, хотя и получил отказ; затем
фессалийцы попытались расширить свое господство за счет юго-западной части
Беотии, но получили отпор и понесли значительные потери, как
сообщается, от жителей Кересса, что на территории Феспий (по словам Павса-
ния, получается, что это были сплошь феспийцы, Плутарх же говорит о
«беотийцах»); затем, около 500 г. до н. э., в результате фокидского
восстания началось обратное движение, проявившееся в ответных походах,
закончившихся, по крайней мере, двумя сражениями: одно из них
произошло у подножья Парнаса на фессалийской стороне, другое — при
Гиамполе на северо-востоке (в этом бою приняла участие знаменитая
фессалийская конница)54. Богатые посвящения, принесенные в Дельфы
в честь фокейской победы, показывают, что для агрессии было выбрано
весьма доходное направление, а выбор этот, продиктованный в основе
своей географическим положением, был, по-видимому, еще более
спровоцирован тем, что фессалийцы находились в дружеских отношениях с
афинскими тиранами и упорно поддерживали их, не только пока те
находились у власти, но даже и позднее, когда бежавшему Гиппию было
предложено поселиться в Иолке. Намеченный здесь простейший сюжет
в своих принципиальных контурах был, вероятно, именно таким.
Остается, впрочем, одна трудность. Фивы тоже помогали Писистрату на
начальном этапе его правления, а его сын Гиппарх делал посвящения в
древнем храме Аполлона Птойского55 в Акрефии (на территории
Беотии), где жертвовал также и один из Алкмеонидов, что еще больше
запутывает ситуацию; причем некоторые из беотийцев, в частности
жители Танагры, считали для себя нормальным обратиться за консульта-
54 См. выше, в конце пункта IV этой главы.
55 ВСН 40 (1920): 237 ел.

Центральная Греция и Фессалия
379
цией в Дельфы с вопросом о присоединении к мегарской колонизации
Гераклеи Понтийской (приблизительно в середине столетия), а сами
фиванцы вопрошали Дельфийский оракул по поводу своих внутренних
проблем около 505 г. до н. э.56. Кроме того, мы должны обратить
внимание на контексты, связанные с союзом фиванцев, локров и фокей-
цев, о котором сообщает автор «Щита Геракла», а также на так
называемую «фокейскую» стену, перекрывавшую некогда Фермопильский
проход (когда в 480 г. до н. э. греческие войска подошли к этому
месту, от стены оставались одни руины, см.: Геродот. Vu. 176. 3—4).
Можно, конечно, просто отбросить всю эту информацию как мусор, но всё
же остается ощущение, что самый простой сюжет не всегда
является самым лучшим.
Между тем перед греческими политическими деятелями
постепенно вставала новая проблема — угроза с востока. Когда около 540 г. до
н. э. персы впервые появились на ионийском побережье, это событие
казалось интересным, но не особенно важным; более серьезный оборот
дело стало принимать, когда в 514 г. до н. э. персы двинулись в
Европу походом на скифов; когда же угроза вторжения в собственно
Грецию стала казаться реальной, проблема приобрела невероятно острый
характер. Для государств и группировок внутри государств это была
не просто новая проблема, это был новый тип проблемы, который в
одних случаях усиливал, а в других разрушал старые дружественные
или враждебные отношения. Для Дельф вопрос стоял еще острее и
непосредственнее, чем для большинства других греков. Непонятно,
сохранились ли их тесные узы с Гигом Лидийским после
переключения дельфийских интересов около 675 г. до н. э. По крайней мере, мы
ничего не слышим об их контактах с преемниками Гига — Ардисом и
Садиаттом, а о связях со следующим царем Алиаттом — лишь
незадолго до 600 г. до н. э., когда последний переменил свои убеждения в ходе
войны с Милетом (здесь интригующим образом, но вполне уместно
появляется фигура Периандра, см.: Геродот. I. 19—22). Однако связи с
Лидией, были ли это старые контакты или завязавшиеся заново, не
прервались из-за событий 590-х гг. до н. э. (I Священная война).
Именно через Дельфы Алкмеон, один из «освободителей» оракула,
установил весьма выгодные отношения с лидийцами; именно в лице Креза,
сына Алиатта, Аполлон нашел своего самого ревностного поклонника.
Всем известно об истории взаимоотношений Креза с оракулом: о
заочном испытании, которое последний царь Лидии устроил нескольким
прорицалищам; о его щедрых дарах победившим Дельфам,
размещенных, очевидно, в сокровищнице коринфян (первоначально — Кипсели-
дов); о его альянсе со Спартой, заключенном конечно же с подачи
Дельф; наконец, о роковом совете перейти Галис и сокрушить великую
державу. После того, как Кир нанес поражение Крезу и в 546 г. до н. э.
захватил его столицу Сарды, дельфийское жречество объяснило «не-
56 Ε 130: №81.

380
Глава 47
удачное» прорицание следующим образом: оказывается, в своем ответе
бог вовсе не «советовал переходить» Галис, а наоборот —
«предсказывал» сокрушение «великой державы» самого Креза, если тот совершит
этот переход; Крез, получается, истолковал эти слова неправильно.
Весь рассказ о Крезе в том виде, как он сохранился у Геродота,
производит впечатление апологии, в которой автор пытается защитить оракул.
Однако современные исследователи часто преувеличивают степень
порочности последнего: отношение Креза к оракулу имеет истинно
восточный характер, и, что важнее всего, лишь необычайное богатство его
даров может бросить тень на оракул57, создав впечатление, что ничто
другое его не интересовало. На самом деле победа персов отнюдь не
являлась для Дельф ничего не значащим чужим делом. Скорее всего,
оракул действительно предостерегал Креза от войны с персами. Милет-
цы нашли способ сохранения мира с Киром (мы не знаем, каковы были
их отношения с Дельфами в этот период), но другие ионийцы
пострадали, и среди них — фокейцы, которые за несколько лет до этого
обращались за советом к богу по поводу выведения колонии на запад. В
материковой Греции один из ближайших дельфийских друзей,
Спарта, позволила себе безрассудный жест протеста, утопив в колодце
послов персидского царя, требовавших «землю и воду»; но показательней
всего то, что сам Крез, спасшийся после поражения и нашедший
место при персидском дворе, как сообщается, простил Аполлону всё, чему
последний стал причиной. Дельфы не раздумывали слишком долго, на
какую сторону встать. При приближении персов жители Книда
обратились с вопросом о том, строить ли им оборонительный канал.
«Воздержитесь, — ответила им Пифия, — бог превратил бы Книд в остров,
если бы только возжелал» (Геродот. I. 174). Итак, основная тема —
подчинение, которого не избежать; но это лишь основная тема, а не
детали в ее развитии. Ибо к тому, что, как уже отмечалось, можно
назвать обычными внутренними проблемами, теперь был добавлен
этот новый элемент. В Фессалии Алевады перешли на сторону персов,
другие же знатные роды — нет;58 в Афинах тираны выказывали
признаки проперсидских настроений, но того же мнения придерживались и
их враги Алкмеониды; в Спарте царь Клеомен в конечном итоге
выбрал патриотический курс, но его связи с оракулом носили весьма
туманный характер, и в любом случае он уже умер, когда пришли персы,
а его соправитель оказался уже на стороне персов; эгинеты, которых
Дельфы пытались предохранить от афинского нападения в 504 г. до
н. э., подчинились Дарию до 490 г. до н. э., но в 480 г. до н. э. уже
отважно сражались с персами; в Беотии фиванцы первоначально не
особенно энергично сопротивлялись, а затем с энтузиазмом вместе с
большинством других беотийских городов начали сотрудничать с врагом —
верными делу борьбы с персами остались только Платеи и Феспии; так-
57 Геродот. I. 46—91; ср.: Ε 115.
58 Ε 131.

Центральная Греция и Фессалия
381
же поступили и их соседи в Фокиде, но лишь потому, что, как
отмечает Геродот (VU!. 30), фессалийцы оказались на противоположной
стороне. Полная история этой великой войны будет рассказана в
следующем томе. Здесь же достаточно отметить, что Дельфы во всей этой
неразберихе советовали проявлять осторожность либо рекомендовали
подчиниться персам. Конечно, формального поднесения Великому
царю горсти дельфийской земли и кубка с водой из Кастальского
источника не было, но совершенно логичным представляется тот простой
факт, что Аполлон вместе с большинством членов амфиктионии занял
проперсидскую позицию.
Не случайно, что после этого Дельфы уже не играли активной роли
на греческой политической сцене. При том, что они по-прежнему могли
оказывать полезную моральную поддержку, как это делалось ими в
отношении Спарты в годы Пелопоннесской войны, при сохранении в их
отношении глубокого почитания со стороны частных лиц, что видно из
примеров от Сократа до Плутарха, оракул более уже не представлял той
силы, которая, как когда-то прежде, могла менять правительства,
содействовать заключению союзов, инициировать войны. Трудно не заметить,
что прославление святилища в период после 489 г. до н. э. было очень
похоже на вынужденный фарс, исполнявшийся победившими греками,
чтобы скрыть тот факт, что их бог оказался не на высоте.
Итак, в истории Дельф было четыре важнейших момента, когда им
нужно было принимать решения. Впрочем, первый случай вообще
трудно назвать «решением» — во время Лелантской войны Дельфы были
приняты к себе победившей стороной; второе решение связано с
политической революцией VII в. до н. э., здесь они добились триумфа;
третье решение оказалось ошибочным, после которого святилище спаслось
благодаря просчитанному благочестию победителей в Священной
войне; но четвертое решение было такой ошибкой, после которой Дельфы
уже не могли сохранить свое влияние в неприкосновенности. В течение
более двух столетий вера в то, что этот боговдохновенный оракул
способен давать точные предсказания о будущем, позволяла взимать плату
с доверчивости, но более всего — с благочестивости; то, что смертные
жрецы были способны дать один правильный ответ из четырех,
представляется нам вполне правдоподобным соотношением.

Глава 42
Н.-Дж.-Л. ХэммонЬ
ПЕЛОПОННЕС
I. Некоторые проблемы хронологии
Лишь на востоке начнут восходить Атлантиды-Плеяды,
Жать поспешай; а начнут заходить — за посев принимайся.
На сорок дней и ночей совершенно скрываются с неба
Звезды-Плеяды, потом же становятся видными глазу
Снова в то время, как люди железо точить начинают.
(Гесиод. Труды и дни. 383—387; пер. В. Вересаева)
Всякий пастух, как и всякий землепашец, должен разбираться в
особенностях каждого времени года и вести наблюдение за погодой в течение
многих лет. Хотя в эпоху «темных веков» грамотность была
утрачена, люди продолжали вести счет лунным месяцам, причем делали
это самостоятельно и по-своему в каждой отдельной малой группе.
Когда такие группы срастались в сообщество или государство либо
когда они принимали участие в какой-либо совместной деятельности,
возникала необходимость в общем стандарте счисления времени. Все
эти небольшие государства обзаводились своими собственными
календарями, отличая месяцы либо по порядковому номеру, либо давая им
названия в честь богов или праздников, при этом год начинался с того
момента, который больше нравился создателям этих календарей;
обозначения некоторых месяцев, как, например, месяца Карнея,
названного так в честь Аполлона Карнейского, были общими для
нескольких сообществ, но чаще каждое государство черпало эти названия из
собственных источников, а иногда даже заимствовало микенские
имена. Потребность отличать один год от другого, возникавшая в связи с
развитием торговли и усложнением общественных связей, внутри
отдельного сообщества удовлетворялась с помощью присвоения
каждому году имени «эпонимного» официального лица (жреца либо
магистрата) и сохранения списка этих имен; в Спарте, например, такой
список начинался с Элата, первого эфора-эпонима, датируемого 754 г. до
н. э. (Плутарх. Ликург. 7)1. Система, которую могли использовать
совместно некоторое число государств, была придумана в Олимпии, где
1 Год до н. э. определяется благодаря Аполлодору, см.: FGrH 244 F 335 а.

Пелопоннес
383
раз в четыре года проводились игры с объявлением священного
перемирия, соблюдавшегося сторонами, принимавшими участие в этом
действе. Праздничные годы были последовательно пронумерованы и
поименованы в честь того атлета, который победил в беге (стадий);
так, первая Олимпиада, состоявшаяся в 776 г. до н. э., была
Олимпиадой Кореба из Элиды (Павсаний. VTQ. 26. 4). В тех случаях, когда эпо-
нимная должность была пожизненной, как в случае со жрицей Геры
в Аргосе, годы, приходившиеся на период выполнения полномочий
одного лица и называвшиеся его именем, дополнительно имели
порядковый номер.
Поскольку эти списки составлялись не для научных целей, а
имели практическое назначение, кажется само собой разумеющимся, что
они использовались для датировки каких-то действий и важных
событий в момент их совершения; и весьма вероятно, что такие события
оказывались в списке в надлежащем месте. В качестве примера
можно привести памятник в честь некого Орсиппа, установленный в Ме-
гарах по повелению Дельф и имевший эпитафию, составленную,
возможно, Симонидом, из которой мы узнаём, что этот Орсипп был
первым, кто выиграл стадий, состязаясь обнаженным; поскольку список
победителей этой Олимпиады сохранился, мы можем датировать его
победу 720-м годом до н. э., т. е. за два столетия до составления
эпитафии2. Не вызывает сомнений, что уже в самом списке победителей,
установленном в Олимпии, он был отмечен как первый обнаженный
бегун. Также можно упомянуть один пункт в списке жриц Геры Ар-
госской, который был опубликован Геллаником в конце V в. до н. э.:
«Феокл из Халкиды вместе с халкидянами и наксосцами основал
город в Сицилии»3, а именно Наксос в 734 г. до н. э. Скорее всего, Гел-
ланик опубликовал то, что нашел в списке, и вряд ли эту ценную
информацию он добавил от себя. Как бы то ни было, в тех случаях,
когда подобные списки сохранялись и в них имелись указания на
конкретные годы, такие события, как основание колонии, фиксировались,
с хронологической точки зрения, гораздо более точно, чем когда те же
события датировались по поколениям, в какой бы форме такая
генеалогическая датировка не применялась. Иногда датировку обеспечивал
предмет антикварного интереса. Так, на одном бронзовом метательном
кольце, или диске, из Олимпии по кругу шла надпись (как на гире для
прыгуна, рис. 47, или на плечике вазы ок. 730 г. до н. э.)4, в которой
упоминалось олимпийское перемирие. Аристотель видел это кольцо и
прочитал на нем имена Ифита, считавшегося учредителем
восстановленных в 776 г. до н. э. игр, и Ликурга, которого он отождествил с
известным создателем спартанской евномии. Из данной надписи Аристотель
сделал вывод, что эти два человека совместно выработали условия
2 E.L. Hicks and G.F. Hill. GHI № I со ссылками.
3 FGrH 4 F 82.
4 Изображение см. в: Ιστορία του 'Ελληνικού "Εθνους Β 198 и 483.

Карта 18. Пелопоннес и Мегарида

Пелопоннес
385
Рис. 47. Каменная галтера (гимнастическая гиря для прыжков) из
Олимпии. Надпись: «Ακματιδας Λακεδαιμόνιος νικόν ανεθεκε τα πέντε
ασσκονιτει (= ακονιτει)» («Акматид Лакедемонянин посвятил это,
победив в пентатлоне с легкостью»). Третья четверть VI в. до н. э.
(Музей Олимпии; публ. по: Olympia-Bericht I (1937): 82—84, ил. 25; ср.:
А 36: 191, № 20 для надписи)
перемирия на время праздника5. Очевидно, что перемирие не имело
бы никакой силы, не будучи подтверждено официальным
представителем каждого участвовавшего в нем государства, например, в случае
со Спартой — царем или геронтом. Аристотель вполне мог быть прав,
отождествляя этого Ликурга, геронта в возрасте далеко за шестьдесят,
со знаменитым законодателем6. Если он верно прочитал имя Ифита,
то это первая надпись, о которой мы имеем прямое свидетельство,
причем она помогает датировать принятие алфавита.
Время Первой Мессенской войны может быть определено с
известной долей вероятности следующим образом. Тиртей, расцвет
которого пришелся на середину Vu в. до н. э., говорил, что «отцы наших
отцов сражались в течение девятнадцати лет» и что на двадцатый год
враги бежали с высоких гор Ифомы. Если принять 70 лет в качестве
наиболее усредненного интервала для двух поколений, то Первая Мес-
сенская война проходила, вероятнее всего, с 740 до 720 г. до н. э.7. В
5 Плутарх. Ликург. 1 и 23; Павсаний. V. 4. 5 и 20. 1; Афиней. XIV. 635 F.
6 Если предположить, что законодательную реформу Ликург осуществил в ранний
период своей деятельности, а в создании олимпийского перемирия участвовал уже в
качестве геронта, когда ему должно было быть за шестьдесят, дата ок. 810 г. до н. э. для
его реформы, извлекаемая из сообщения Фукидида, оказывается совместимой с
информацией Аристотеля.
7 Тиртей. 4; Ε 151: 70 ел.
-5. Закат X» К-7530.

386
Глава 42
списке олимпийских победителей седьмой и последний в этом
столетии мессенец значится под 736-м, а первый из многочисленных
спартанцев — под 716-м г. до н. э.; такой расклад дат совместим, по крайней
мере, с отнесением Первой Мессенской войны ко времени ок. 740—
720 гг. до н. э. Некоторые мессенцы, предлагавшие удовлетворить
требования спартанцев, дабы не начинать войну, были изгнаны своими же
соотечественниками и вместе с халкидянами приняли участие в
основании Регия8, чья активность на западе относится к ранним временам
и начинается, вероятно, до 720 г. до н. э. После войны выходцы из
Спарты основали Тарент. Результаты археологических изысканий
здесь, в том числе лаконская геометрическая керамика, позволяют
датировать основание этой колонии в промежутке 725—700 гг. до н. э.9.
Окончание войны может, таким образом, быть отнесено ко времени до
710 г. до н. э. Наконец, когда Асина была разрушена аргивянами,
бежавшие оттуда жители нашли убежище в Спарте. По окончании
Мессенской войны они поселились в новой Асине в Мессении (Павсаний.
IV. 14. 3). Раскопки Асины в Арголиде показывают, что ее разрушение
относится к геометрическому периоду и произошло не позднее 720 г.
до н. э.10, после чего асинцы получили возможность переселиться на
новое место. В каждом отдельном случае существуют пределы
допустимой погрешности, однако имеющиеся у нас свидетельства в
совокупности позволяют утверждать, что наиболее вероятным периодом
данного вооруженного конфликта, этой «Двадцатилетней войны» было
время между 740 и 720 г. до н. э.11.
Рассмотрим другой пример. Когда Фидон восстановил
традиционное верховенство Аргоса в Пелопоннесе, его самым бесславным
деянием было устранение элейцев от проведения Олимпийских игр и
препоручение этой почетной обязанности жителям Писы — событие,
на которое, без сомнения, должен был указывать Список
победителей или какая-то специальная надпись в Олимпии. Страбон
рассказывает нам, что элейцы руководили играми от 1-й до 26-й олимпиады,
т. е. с 776 до 676 г. до н. э., и что писатидский период в истории игр
наступил тогда, когда писаты отвоевали контроль над своей
территорией; также и Африкан, пользовавшийся олимпийскими списками,
свидетельствует о 28-й олимпиаде (668 г. до н. э.) как о проходившей
под руководством писатов. Павсаний сообщает, что писаты и Фидон
провели игры в 8-ю олимпиаду, что в свете информации Страбона и
Африкана дает основание предполагать текстуальную либо
фактическую ошибку, — вероятно, и у Павсания речь идет о 28-й олимпиа-
8 Антиох: FGrH 555 F 9 = Страбон. 257.
9 С 65: 29 слл.
10 Ε 197: 47 слл.; Arch. Rep. 1973: 11; Η 25: 316, 363, 405; А 31: 101 ел.
11 Правление спартанского царя Феопомпа позволяет косвенно подтвердить данную
датировку: тогда были избраны «первые эфоры во главе с Элатом» (Плутарх. Ликург. 7),
что произошло в 754 г. до н. э., и именно он, т. е. Феопомп, брал Ифому.

Пелопоннес
387
де. То, что праздничные записи передавали информацию подобного
рода (об изменениях в порядке руководства Олимпийскими играми),
ясно из сообщения о том, что с 50-й олимпиады, т. е. с 580 г. до н. э.,
для руководства состязаниями стали избирать двух судей вместо
одного12. Другое событие, которое Павсаний датирует указанием не
только на олимпиаду, во время которой в беге первенствовал
афинянин [Еврибот], но также ссылкой на эпонимного магистрата в
Афинах, — это сражение при Гисиях 669/668 г. до н. э., когда Аргос
одержал над Спартой убедительную победу. Мы не знаем, где была
составлена запись об этом событии: в Олимпии, в Афинах или в каком-то
другом месте, но подобный военный успех являлся непременным
предварительным условием для вмешательства Фидона в дела,
связанные с проведением Олимпийских игр13.
При всем при том некоторые свидетельства со ссылками на
Фидона содержат такие хронологические намеки, которые вступают в
противоречие с рассмотренными нами датами. Так, Геродот
передает забавный рассказ о приеме, который в Сикионе устроил для
женихов своей дочери Клисфен; из этого сообщения вытекает, что
Клисфен и Фидон являлись современниками и жили они в начале
VI в. до н. э. С другой стороны, в романтической истории об Актео-
не из Коринфа Фидон предстает как современник основателя
Сиракуз, расцвет которого относится примерно к 735 г. до н. э. Ни тот, ни
другой рассказ не могут выдвинуть серьезной альтернативы датам,
выводимым из олимпийских записей. Конечно, другая версия второй
из упомянутых историй, содержащая менее сенсационные элементы
приукрашивания, относит угрозу Фидона Коринфу ко времени
непосредственно перед падением Бакхиадов, правивших в Коринфе, т. е.
к событию, обычно датируемому ок. 657 г. до н. э.14. Возражения
иного рода возникают в связи с сообщениями Эфора и Феопомпа,
историков IV в. до н. э., использовавших генеалогии для академических
целей, при этом каждый из них разработал свою собственную
гипотетическую систему хронологии; Эфор рассматривал Фидона как
потомка Темена в десятом колене и, следовательно, помещал его в
середину VIII в. до н. э., Феопомп же относил его к седьмому колену и,
соответственно, к середине IX в. до н. э. Их подсчеты и их
разногласия не имеют особого значения в данном контексте15. Фактом остается
то, что расцвет Фидона пришелся на время ок. 670—660 гг. до н. э.,
и этими нашими знаниями мы обязаны записям Олимпийского
праздника.
12 Страбон. 355; Африкан у Евсевия. Хроника. I. 196; Павсаний. VI. 22. 2; V. 9. 4.
13 Павсаний. П. 24. 7; F 2: 90.
14 Геродот. VI. 127; Плутарх. Моралии. 772 с; Схолии к Аполлонию Родосскому. IV.
1212; Ε 182.
15 Эфор: FGrH 70 F 115; Феопомп: FGrH 115 F 393; Ε 151: 55 ел.

388
Глава 42
IL Стремление
дорийских государств к ГОСПОДСТВУ,
около 750—650 гг. до н. э.
1. Конституционные изменения в Спарте
Согласно одному преданию, когда мужи эгиейцы вопросили
Аполлона Дельфийского, кто лучше, чем они, ответ был таким:16
Наилучшая земля — в Пеласгическом Аргосе, кони — во Фракии, жены — в
Спарте, мужи — те, что пьют воду из чистых струй Аретусы, но наилучшие из них
[мужей] — те, что обитают между Тиринфом и Аркадией, богатой стадами,
аргивяне в льняных доспехах, стрекала войны17. Вы же, мужи из Эгиея, ни третьи, ни
четвертые, ни двенадцатые — о вас даже речи нет, и вы не в счет.
Эти вопрос и ответ в краткой форме выражают тот
соревновательный дух, что столь отличал города-государства. Они были так же
отважны в борьбе за господство, как и их атлеты, сражавшиеся за
обладание оливковым венком — наградой на Олимпийских играх. Аргос на
Пелопоннесе имел репутацию наиболее воинственного города не
только в Vin в. до н. э., когда мог быть дан процитированный ответ
оракула18, но по традиции еще со времен дорийского вторжения. В первой
половине Vin в. до н. э. претензии Аргоса оправдывались фактическим
положением дел, ибо, по всей видимости, он владел Арголидой, Эпи-
даврией, Фиреатидой, Кинурией и Киферой и именно в это время
посылал войско на помощь «ахейцам» из Гелоса против дорийцев из
Спарты, когда здесь правил Алкамен, отец Полидора (Павсаний. Ш. 2. 7;
20. 6—7). Подобное нарушение санкционированных богами уз родства
между дорийцами-аргосцами и дорийцами-спартанцами и подобная
помощь «ахейцам» (гелосцам) против дорийцев (спартанцев) — весьма
жестокая акция, к осуществлению которой подвигли соображения
политической целесообразности, казавшиеся убедительными на тот
момент; ибо если бы Аргос смог запереть Спарту в пределах равнины
в долине Еврота, то всякие сомнения в том, кто в Пелопоннесе
господствующая сила, отпали бы сами собой.
В середине VTQ в. до н. э. Аргос обладал военно-морским флотом,
укомплектованным парусниками, маневр которых в бою обеспечивал
один ряд гребцов. Килевая балка низко сидящего корпуса переходила
в нос (т. е. продолжалась уже как нос) судна так, чтобы образовать
небольшой таран, а палубные площадки по сторонам корабля служи-
16 А 50, П: 1.
17 Стрекала войны — т. е. аргивяне настолько воинственны, что их можно
уподобить боевым копьям. Под «стрекалом» может разуметься не обязательно копье, это
может быть просто что-то колющее. [Примеч. пер.)
18 Мужи Аретусы — это жители Халкиды на Евбее, пионеры в колонизационном
движении на запад, а льняной панцирь предшествовал бронзовому снаряжению гоплита.
Парк пожелал датировать этот оракул концом VII в. до н. э.

Пелопоннес
389
ли платформой для воинов. Купеческие корабли представляли собой
широкие парусники с изогнутым остовом и сравнительно глубокой
осадкой судна; при спокойном море они оказывались в полной власти
военного корабля. С другой стороны, Спарта не имела флота. Таким
образом, аргивяне могли беспрепятственно переправить войска к Гело-
су. Небольшой городок с недорийским населением в это время,
очевидно, имел укрепления, защищенные стенами из кирпича-сырца, вроде
тех, что были обнаружены в Галиеях в Арголиде. Подобные
фортификационные сооружения часто давали реальную защиту, поскольку еще
не существовало осадных машин.
Боевые действия обычно проводились в открытом поле. Наиболее
хорошо экипированные воины, одетые в защитные доспехи, бились
друг с другом в тесном строю с помощью копий и мечей, в то время как
большая часть бойцов, одетых лишь в льняные либо кожаные
защитные куртки, сражалась на расстоянии — с помощью метательных
дротиков, пращей и камней. Конное войско, если к его помощи
прибегали, имело значительное преимущество над обоими родами пехоты, как
тяжеловооруженной, так и легковооруженной, но на Пелопоннесе было
очень мало всадников. При этих условиях война легко могла
превратиться в продолжительные спорадические партизанские стычки, для
которых весьма подходила горная местность. Но такая форма военных
действий носила деструктивный характер в том смысле, что
незащищенная местность опустошалась и все население подвергалось риску.
Когда воин падал в сражении, его добивали и снимали доспехи, когда
же повергался город, его население подвергалось резне, порабощалось
или изгонялось. Соблюдались лишь религиозные запреты: погибших
нельзя было уродовать или оставлять без погребения, молящиеся в
святилище и те, кто искал здесь убежища, пользовались
неприкосновенностью в пределах границ, посвященных богам, а сами храмы не
разрушались до основания, как другие постройки захваченного города.
В такой борьбе не на жизнь, а на смерть отвага ценилась превыше
всего. Эта идея выражена в следующих словах спартанского поэта Тиртея:
«Славное дело — в передних рядах со врагами сражаясь, | Храброму
мужу в бою смерть за отчизну принять! | Доля ж постыднее всех — в
нищете побираться по свету, | Город покинув родной, тучные бросив
поля» (6. 1—4. Пер. В. Латышева).
Когда спартанцы взяли Гелос, они снесли его до основания, а
жителей поработили; но при этом они сохранили культ Коры, дочери Де-
метры, который отправляли ахейцы. Уверенные в том, что они уже
покорили Лаконику, спартанцы в царствование Никандра, отца Фео-
помпа, вторглись в Арголиду, получили помощь со стороны Асины и
опустошили вражеские земли. Позднее, однако, когда аргосский царь
двинулся против Асины, расположенной на побережье Арголиды, и
осадил ее, Спарта не стала вмешиваться в эти события. В конечном
итоге асинейцы — по преимуществу дриопы, а не дорийцы — бежали на
своих кораблях и нашли прибежище в Лаконике. Их город был уничто-

390
Глава 42
жен, и лишь храм Аполлона остался нетронутым (Павсаний. П. 36. 4^-5;
Ш. 7.4). Так были посеяны семена жгучей ненависти между Аргосом
и Спартой, которая в будущем окажется неискоренимой.
Затем спартанцы обратились против дорийцев Мессении. Здесь, как
мы уже показали в САН Ш. I2: 731, в VTQ в. до н. э. дорийцы
удерживали лишь внутренние равнины и возвышенности на востоке, а дорийская
«Мессена», о которой писал Тиртей, представляла собой, вероятно,
«срединную землю» вокруг равнины Стениклера, которая, как и равнина
дорийской Спарты, была обращена скорее в глубь страны, чем в сторону
моря. Граница между дорийцами Мессены и дорийцами Спарты
проходила не по хребту Тайгета, как позднее, в период городской
цивилизации эллинизма, а в связи с распределением зимних и летних пастбищ.
Так, дорийцы Мессены обладали внутренними равнинами и горными
местностями, а лаконские дорийцы контролировали целиком мыс Тенар,
включая его основание — Дентелиатиду, район у северо-восточного угла
Мессенского залива, куда, как сообщают наши источники, царь Телекл
вьвзел несколько лаконских поселений. Дорийцы Мессены и Лаконики
совместно справляли сугубо дорийский праздник в святилище Артемиды
Лимнатиды на севере Дентелиатиды, очень близко к мессенской
границе. Другая часть страны, позднее получившей название Мессении, по-
прежнему была занята «ахейцами», что здесь следует понимать как
до-дорийское население. Из Короны, например, расположенной на западном
побережье Мессенского залива, происходил олимпийский победитель
732 г. до н. э., когда дорийцы были всецело заняты боевыми
столкновениями друг с другом.
Когда спартанцы только еще прокладывали себе путь к Лаконско-
му заливу, дорийцы Мессены уже имели выход на побережье,
по-видимому, в районе богатой равнины у вершины Мессенского залива; об
этом может свидетельствовать, в частности, то обстоятельство, что
живший в то время поэт Евмел Коринфский составил по заказу «мес-
сенцев» гимн для религиозной процессии, которая отправилась с
дарами в храм Аполлона на острове Делос. Каждая из двух групп
дорийцев оправдывала войну как средство наказания за акт святотатства,
допущенный противоборствующей стороной на священной территории
Артемиды Лимнатиды: мессенцы обвинялись в насилии над
спартанскими девушками, а лакедемоняне — в том, что они задумали заговор
с целью убийства, причем прямо в храме, наиболее влиятельных мес-
сенцев. То, что эти предполагаемые события произошли за поколение
до начала войны, не имело никакого значения, ибо память богини была
долгой, и соперники надеялись заручиться ее поддержкой. Каким бы
ни было настоящее яблоко раздора на тот момент времени, некоторые
дорийцы из Мессены высказывались за мирное урегулирование
вопроса; в конечном итоге они подверглись изгнанию и обрели новую
родину в Регии (см. выше, с. 133).
Когда война была в полном разгаре, некоторые из спартанцев
стали выражать сомнение по поводу справедливости нападений на «своих

Пелопоннес
391
братьев», т. е. на таких же дорийцев; желание большинства, однако,
было выражено в словах, приписываемых царю Полидору: «Мы идем
на неподеленные земли» (Плутарх. Моралии. 231 d). Это была война не
на жизнь, а на смерть, проходила она целиком на мессенской
территории и имела, главным образом, партизанский характер19. На 20-й год
последние борцы за свободу бежали с высоких гор Ифомы (где они
долгое время успешно оборонялись), бросив прощальный взгляд на
плодородные поля Стениклерской равнины, а победители,
предводительствуемые царем Феопомпом, захватили «широкопространную Мессену»
(Тиртей. Фр. 2, 4), обратив врагов, оставшихся в живых, в зависимых
илотов и поделив лучшие земли примерно на 3000 участков,
хозяевами которых теперь стали спартиаты (Плутарх. Ликург. 8). Илоты были
принуждены принести клятву в том, что они не будут поднимать
восстаний против своего господина — спартанского государства (главная
цель этой присяги состояла в том, чтобы не дать возможности илотам
добиться религиозного одобрения, в случае если они нарушат клятву);
отныне эти зависимые земледельцы должны были отдавать половину
снимаемого урожая в Спарту; в случае похорон лакедемонских царей
и других важных персон мессенцам и их женам предписывалось
надевать черную одежду и участвовать в церемонии оплакивания (Тиртей.
Фр. 5; ср.: Павсаний. IV. 14. 4—5). Мужчины, женщины и дети жили в
нужде на земле, которую они обязаны были обрабатывать, «согнувшись
как ослы под непомерным грузом», по словам Тиртея. Впрочем, в
стихах поэта не чувствуется к ним ни малейшего сострадания.
Согласно преданию в начале войны спартанские воины поклялись,
что не покинут поля сражения, пока не разрушат Мессену или не
погибнут сами (Страбон. 279); при этом в поход отправились также и совсем
юные спартанцы, которые в силу своего возраста не могли принести
присягу, — именно они позднее, когда превратились в сильных мужчин,
были отправлены домой, чтобы сойтись со спартанскими девушками,
дабы государство не осталось без детей. Сыновья от этих союзов,
прозванные парфепиями (т. е. «рожденными девами»), приняли участие в
основании Тарента — спартанской колонии в Италии, выведенной,
вероятно, в последней декаде VIH в. до н. э.20. Другим результатом этой
долгой войны было то, что апелла (собрание спартиатов) не представляла
всего гражданского коллектива, а также то, что между герусией (советом
старейшин) и непредставительной апеллой возникли трения (об этих
органах см.: САН Ш. I2: 741). Позднее цари Феопомп и Полидор, сын Ал-
камена, во времена которого началась эта война, принесли из святилища
Аполлона в Дельфах особое предписание (названное современными ис-
19 Основной источник по этой войне — Тиртей. Детализированный рассказ в IV книге
Павсания не имеет особой ценности, поскольку заимствован из беллетристической
истории ГУ в. до н. э. (см.: Ε 174); о некоторых ценных моментах в сообщениях Павсания
и Страбона см.: Ε 166: 15 ел., 75 ел.
20 Страбон. 278; Аристотель. Политика. 1306 b 30; Полиен. П. 14. 2.

392
Глава 42
следователями поправкой к Большой ретре), текст которой гласил: «Но
если народ постановит криво, старцам и архагетам распустить»21. Геру-
сия предложила присоединить это предписание к Большой ретре (см.:
САНШ. I2: 740), и ее предложение было одобрено апеллой. Общий смысл
всего документа (ретры и поправки к ней) был пересказан Тиртеем в
середине VII в. до н. э. следующим образом:
Так нам из пышного храма изрек Аполлон-дальновержец,
Златоволосный наш бог, с луком серебряным царь:
«Пусть верховодят в совете цари богочтимые, коим
Спарты всерадостный град на попечение дан,
Вкупе же с ними и старцы людские, а люди народа,
Договор праведный чтя, пусть в одномыслии с ним
Только благое вещают и правое делают дело,
Умыслов злых не тая против отчизны своей, —
И не покинет народа тогда ни победа, ни сила!»
Так свою волю явил городу нашему Феб22.
(Пер. В. Латышева)
Это была не последняя попытка в истории соединить две
противоречивые политические идеи в одном документе. Как лояльный поэт,
Тиртей сгладил расхождение между оригинальным текстом ретры, в
котором рядовым членам общины предоставлялась свобода прений, и
поправкой, наделявшей герусию правом прекратить обсуждение путем
объявления о перерыве в работе собрания и тем самым не допустить
принятия народом решения; не вызывает сомнения, что отсрочка в
работе собрания — это просто более мягко названный его роспуск,
применявшийся в тех случаях, когда общее настроение, царившее в апел-
ле, грозило вылиться в «кривое» решение. Предложение, внесенное
позднее, превращалось в закон, но только в том случае, если герусия
была единодушна относительно этого предложения и готова была его
выполнять, несмотря на оппозицию в народе. Подобное усиление узкого
органа власти — будь то совет старейшин, сенат или кабинет министров —
вообще характерно для периодов военных кризисов; также и в
Спарте рост властных полномочий герусии был продиктован войной, но
здесь это превратилось в перманентный фактор, что само по себе
указывает на то, что Спарта находилась в состоянии постоянной боевой
готовности. Позднее случалось, что герусия принимала важные
политические решения без обращения к апелле, будучи уверенной, что
члены последней единодушно одобрят эти действия, когда придет время
проинформировать народ. Но это были исключения. В целом же на-
21 Кого или что именно «распустить», из греческого текста не следует. Существуют
разные версии: (1) распустить народ по домам, закрыв собрание и сняв законопроект
с повестки дня; (2) распустить собрание на две группы — одну налево, другую —
направо, чтобы подсчитать, сколько человек проголосовало «за», а сколько — «против».
Подавляющее большинство исследователей склоняются к первой версии. (Примеч. пер.)
22 Этот текст вызывает много проблем, и его смысл является предметом дискуссии,
см.: Ε 160: 54—62; другие точки зрения см.: Ε 172: 98 ел., включая библиографию.

Пелопоннес
393
пряженность, существовавшая в отношениях между двумя царями,
между царями и геронтами и, наконец, среди самих геронтов
доказывает, что герусия не была единодушна; в таких случаях проводились
дебаты и решение принималось в апелле.
Еще одно конституционное изменение приписано царю Феопомпу
Аристотелем, который использовал этот пример как иллюстрацию к
своей теории о том, что царская власть более прочна, если она
ограничена. «Царская власть долго сохранялась и у лакедемонян из-за того,
что власть эта изначально была поделена между двумя лицами и,
кроме того, со времен Феопомпа она была ограничена различными
способами, но прежде всего — учреждением должности эфоров»
(Аристотель. Политика. 1313 а 25). Изначально связанные с социальной
системой — так называемой агоге [системой воспитания, но одновременно и
образом жизни] (см.: САН. ΙΠ. I2: 742), эфоры приобрели важное
конституционное значение, свидетельством чему — тот факт, что в 754 г.
до н. э. старший эфор стал эпонимным магистратом (т. е. таким
должностным лицом, именем которого в Спарте назвали год); это было
связано, по всей видимости, с теми взаимными клятвами между царями и
эфорами, которые давались в начале года и затем возобновлялись
ежемесячно: цари присягали, что они будут править в соответствии с
законами государства, а эфоры от имени общины обязывались
сохранять в неприкосновенности царскую власть, пока царь не нарушит
своей присяги ([Ксенофонт]. Лакедежонская полития. 15. 7). Властные
полномочия, предоставленные эфорам против царей в период Первой
Мессенской войны, состояли, вероятно, в том, что с тех пор во время
военного похода царей всегда сопровождали два эфора, которые
выполняли функции наблюдателей и офицеров, следивших за
дисциплиной (как и в Македонии, цари обладали неограниченным правом
назначать любое наказание во время военной кампании); в том, что эфорам
перешли от царей некоторые судебные полномочия в гражданских
делах; а также в том, что они получили право подвергать досудебным
арестам и в связи с этим могли на время следствия приостанавливать
исполнение тем или иным лицом должностных обязанностей, включая
самих царей. На статус эфоров по отношению к царям указывает тот
факт, что во время официальных церемоний при входе царей все
присутствующие должны были подняться со своих мест, и только эфорам
разрешалось оставаться в своих креслах.
Реформы, проведенные в Спарте в связи с Первой Мессенской
войной, придали спартанской конституции ее классическую форму23.
Дадим ее изложение. Полномочия двух «царей лакедемонян» были
неделимы. При объявлении войны и организации похода они сначала в
самом городе приносили жертвы Зевсу Предводителю и его двум
сыновьям, Диоскурам, или Тиндаридам, а затем, на границе, — Зевсу и
23 Основные источники: Геродот. VI. 56—59; [Ксенофонт]. Лакедежонская полития;
Аристотель. Политика, во мн. местах, а также фр. 536—539.

394
Глава 42
Афине; цари совещались по поводу предзнаменований, данных богами
во время жертвоприношений, поскольку переходить границу, как и
вступать в битву можно было только при благоприятных жертвах; оба
царя обладали равной и полной военной властью, так что любой
лакедемонянин, отказавшийся им подчиняться, подвергался проклятию.
Они стояли во главе войска, принимая личное участие в сражении, и
рядом с ними всегда были изображения Тиндаридов. Во время
похода цари и их штаб содержались за счет государства. В самом городе в
мирное время цари осуществляли государственные
жертвоприношения, хранили (вместе с так называемыми пифиями — особыми
посланниками, направляемыми в случае необходимости в Дельфы за советом
к Аполлону Пифийскому) архив оракулярных ответов, первыми
принимали клятвы при заключении договоров. В деле правосудия их
компетенция была постепенно ограничена, так что в конечном счете цари
стали выносить решения лишь в делах, связанных с наследствами,
усыновлениями, а также общественными дорогами. В вопросах
выработки конкретных политических решений теоретически у царей было не
больше власти, чем у любого другого члена герусии, на практике же,
однако, царь, обладавший сильным характером и яркой
индивидуальностью, мог приобрести значительное влияние.
Поскольку цари были посредниками в общении с богами и
одновременно главами государства, обращаться к ним полагалось с
церемониальным почтением, однако их образ жизни отнюдь не был каким-
то экстравагантным или расточительным. Государственной
резиденцией царей был не дворец, а шатер, который они делили с пифиями;
в этом своем шатре они получали двойную порцию пищи от общины,
что позволяло каждому из них принимать у себя государственных
гостей. Их собственное состояние было достаточно скромным; рядом с
домом каждого царя имелся пруд; они обладали правом на часть от
каждой жертвы и на поросенка от каждого опороса свиньи — чтобы
царь всегда мог совершить жертвоприношение, если это требуется.
Они обладали земельными наделами во многих периэкских полисах
(т. е. городках, расположенных вокруг Спарты). В целом это была
демократическая форма царской власти, ограниченная конституцией.
Статус царей, впрочем, очевидным образом давал о себе знать во
время их похорон; когда умирал царь лакедемонян, мужчины и
женщины от спартиатских, периэкских и плотских семей были обязаны
принять участие в погребальной процессии, при этом все
государственные дела приостанавливались на десять траурных дней, целиком
посвященных оплакиванию.
Герусия, состоявшая из 28 старцев, избираемых пожизненно, и двух
царей с титулом архагетов, имела монополию в деле выработки
политической линии, и ей принадлежало решающее слово при принятии
конкретных политических решений. Именно этот орган выполнял роль
суда по наиболее важным случаям, как, например, в делах о
предумышленных убийствах. При этом герусия не несла коллегиальной от-

Пелопоннес
395
ветственности за свои политические и судебные решения. Цари могли
быть любого возраста, старцы же избирались апеллой из лиц не
моложе 60-ти лет в случае появления вакансии. Избрание спартиата в
геронты означало для него не только высочайшую честь, но и высочайшую
ответственность. В современных конституциях мы не найдем подобных
параллелей, и даже избираемые демократическим путем пожизненные
пэры, заседающие во влиятельнейшей английской палате лордов, в
сравнении со спартанскими геронтами могут показаться не имеющими
особой власти. То, что геронты выступали в роли опоры традиционных
порядков, было совершенно неизбежным в связи с социальной системой
и природой спартиатского электората; и именно на их счет мы
должны отнести заслугу — если только это предмет заслуги — в том, что
направление спартанской политики было неизменным и
последовательным. Всё же следует признать справедливость критики Аристотеля,
осуждавшего Спарту за геронтократию, поскольку не только у тела, но
и у разума бывает старость.
Пять эфоров, ежегодно избираемых апеллой из числа спартиатов
в возрасте между 30 и 60 годами, должны были надзирать за всем, что
имеет отношение к повседневной жизни граждан. В качестве
инспекторов в агоге (системе общественного воспитания) они требовали
повиновения и накладывали наказания и штрафы; при вступлении в
должность они повелевали спартиатам «сбривать усы и подчиняться
законам»; кроме того, у них было право досудебного ареста. Они отвечали
за внутреннюю безопасность; они ежегодно объявляли войну (это было
их прямой обязанностью) илотам и предпринимали какие-то действия
в случае подозрений о существовании заговора, как в случае с парфе-
ниями, заподозренными в связях с илотами. Как было показано выше,
эфоры могли отстранить от должности любого магистрата и даже
царя; они действовали как государственные обвинители при обвинении
царя и как судьи — в гражданских делах. В случае войны эфоры
решали, какие возрастные группы будут призваны в поход; они назначали
трех лиц, которые затем выбирали 300 молодых людей цветущего
возраста для службы в качестве царского эскорта; двое из числа
эфоров сопровождали царей в военном походе, неся ответственность за
воспитательную работу в войске. Как представители народа, они
исполняли и некоторые религиозные обязанности. В частности, один раз в
9 лет ясной безлунной ночью они следили за небом и, если замечали
некую падающую звезду, отстраняли от власти царей — как
лишившихся божественной благосклонности; полномочия последних
восстанавливались в полном объеме только после того, как бог в Дельфах или
в Олимпии недвусмысленно изъявлял согласие с таким
восстановлением. В последующие столетия эфоры еще более приумножили свою
власть, даже получив право созыва герусии и возможность
председательствовать во время работы апеллы.
Членами апеллы были лишь спартиаты — мужчины старше 30 лет,
уже прошедшие все циклы агоге и избранные в члены застольных то-

396
Глава 42
вариществ [сисситищ см.: САН III. I2: 741). Они избирали всех своих
лидеров24 — царей, геронтов, эфоров, младших должностных лиц и
военачальников, поступавших во время войны под общее командование
царей; голосование проходило в форме аккламации (т. е. на основании
непосредственной реакции собрания, своими криками и шумными
возгласами высказывавшего свое отношение к кандидату или к
выдвинутому предложению); уровень поднятого собранием шума определяли
члены специальной избирательной комиссии, находившиеся в отдельном
помещении. Спартиаты, участвовавшие в апелле, слушали, обсуждали
и голосовали за или против предложений, внесенных герусией; и даже
если их решение отменялось герусией, последняя не могла просто
проигнорировать мнение апеллы. Спартиаты, с детства приучавшиеся
уважать власть, жившие в таких социальных группах, где возраст почитался
сам по себе, являлись, по сути дела, профессиональными воинами; в этих
условиях подавляющее их большинство конечно же не выказывало
никакого недовольства своими лидерами и не имело ничего против
господства герусии. В то же время спартиаты были равны в том, что касалось
воспитания, экономического статуса и обязанности служить государству;
именно поэтому они назывались «равными» [όμοιοι).
В древнегреческой конституционной теории в качестве лиц,
обладавших политическими правами, рассматривались только члены
гражданской общины, так что даже о радикальной демократии можно сказать,
что она существовала в обществе с широчайшим негражданским
базисом. Аристотель отмечал одну важную особенность спартанского
государства (Аристотель. Политика. 1271 b 2): «Вся система законов
направлена только к одной части добродетели, а именно к добродетели
военной, ибо она полезна для достижения власти». Воинская добродетель,
конечно, включала и другие качества, ценные для политического
сообщества, — понятие о чести и долге, о дисциплине и единстве, — и, кроме
того, эта добродетель не исключала культурной жизни, в некоторых
областях которой ранняя Спарта достигла замечательных успехов, как,
например, в музыке, танце и поэзии. Спартанские девушки и женщины
вошли в поговорку из-за своей красоты и свободного — в сравнении с
другими гречанками — образа жизни, а лаконские расписные вазы, хотя
сами спартиаты и не занимались ремеслом и торговлей, в Vu и VI вв. до
н. э. считались одними из самых прекрасных на Пелопоннесе.
Аристотель был, вероятно, прав, когда классифицировал спартанскую
конституцию как смешанную; ибо монархическая власть была здесь
представлена в виде верховного военного командования, олигархия — в форме
принятия политических решений и вынесения судебных приговоров, а
демократия — в принципиальной одинаковости образа жизни всех граж-
24 Аристотель. Политика. 1294 Ь; ср.: Платон. Законы. 712 d. Те, кто оказывался
избран в эфорат, подвергались, вероятно, тщательной проверке герусией иД1ли их
предшественниками по должности; это могло бы объяснить ремарку Аристотеля о том, что
народ лишь принимал участие в выборе эфоров (Там же. 31—32). Противоположную
точку зрения см. журнал: Historia. 29 (1980): 389 ел.

Пелопоннес
397
дан и равенстве их имущественного статуса. Правда, в некоторых
случаях Аристотель использовал иные критерии, нежели те, к которым
привыкли мы; так, например, прямые выборы на все должности народом
были для него признаком олигархического строя (с точки зрения
Аристотеля, демократичным было избрание путем жеребьевки), а те, кто
таким путем избирался и приобретал власть, были аристократией (в
глазах избирателей — по заслугам, а не по рождению, конечно). Если
взглянуть на то, как здесь функционировала исполнительная власть, то мы
признаем, что Спарта имела олигархическое правительство. Так,
учреждение должности эфоров Плутарх истолковывал, во-первых, как «узду
на олигархию» и, во-вторых, как меру, которая скорее усилила, нежели
ослабила режим, ибо «это только казалось уступкой народу, на деле же
являлось усилением аристократии» (Плутарх. Ликург. 29 в конце)25.
В спартанском государстве проживали также и лица
неполноправные: гипомейоны (т. е. «меньшие»), утратившие полный гражданский
статус еще на стадии агоге или позднее, а также илоты, занимавшиеся
сельскохозяйственным трудом. Под командой царей лакедемонян во
время войны находились — помимо спартиатов — также и отряды пе-
риэков, которые во внешней политике подчинялись спартанскому
руководству и платили налог с царских поместий на их территории, но,
с другой стороны, своими внутренними делами управляли
самостоятельно. Периэки были задействованы как в ремесле и торговле, так и
в обработке земли. После присоединения «Мессены» количество илотов
возросло более чем вдвое; также возросло и число периэков, когда в
сферу спартанского влияния попало всё побережье Мессенского
залива. Так что экономическая мощь и военный потенциал лакедемонян
были значительно повышены в связи с обретением этой «завоеванной
копьем земли».
Археология может добавить не очень много к нарисованной выше
картине26. В деревушке Мила близ Малфи, что находится на северной
стороне внутренней долины в Мессении, некий культ, для которого
было характерно большое количество посвящений в виде фигурок,
прекратил свое функционирование около 725 г. до н. э., — очевидно, в
связи с покорением или бегством местного населения. С другой
стороны, фиксируется преемственность между геометрическим и
классическим временем в одной крупной гробнице в Карпофоре. Также и на
западном побережье около Пилоса в поздний геометрический период
могилы традиционного типа устраивались в микенских камерных
гробницах и в гробницах-толосах27. Имеются явные признаки роста благосо-
25 Необходимо постоянно держать в голове значения этих греческих слов:
олигархия — правление немногих, аристократия — правление лучших, демократия —
правление народа; во всех случаях имеется в виду прямое (а не представительское) правление.
26 Ε 170; Ε 165; ВСН. 1961: 697; см.: САН Ж. I2: 728 ел.
27 То л осы — гробницы микенской эпохи, устраивавшиеся обычно внутри холма;
погребальные камеры в них имели круглую форму и перекрывались остроконечным
куполом. (Примеч. пер.)

398
Глава 42
стояния в Спарте, как, например, возведение первых каменных
строений на территории храма Артемиды Орфии в Лимнах около 725 г. до
н. э. и относимое к несколько более позднему времени сооружение
святилища Менелаю и Елене в Ферапнах.
Скудость материалов, обнаруженных в ходе археологических
изысканий, должна напомнить нам о том, что и сами спартиаты,
проводившие основное время в сисситиях28 в Спарте, и их семьи, жившие
в пяти обах [ώβά — «оба», так в Лаконике называлось территориальное
подразделение спартанского населения, своего рода «район» или
«деревня»] в центре долины Еврота, отличались чрезвычайно простым
уровнем жизни. У них не было стен для защиты города и никаких
монументальных сооружений. Они полагались лишь на собственную
физическую силу и на оружие, заставляя илотов трудиться на своих
полях и удерживая соседей от самой мысли о нападении на Спарту. По
сравнению с периэками и илотами спартиатов было совсем немного —
быть может, 6000 взрослых мужчин около 700 г. до н. э. Для будущего
Спарты было чрезвычайно важно поддерживать рождаемость ее
граждан, поэтому спартанское общество восприняло некоторые
обычаи, направленные к этой цели, как, например, практику полиандрии
или сожительства молодой жены старого мужа с другим мужчиной в
расцвете сил; во многих аспектах этот социум отличался
примитивным характером и ставил интересы семьи и государства выше чувств
индивида29.
2. Другие пелопоннесские государства
На севере Пелопоннеса Коринф и Мегары находились в ссоре друг с
другом. Коринф захватил Герею (ныне Перахора) и около 740 г. до н. э.
построил здесь храм Геры Лимении, а чуть позже продвинулся в глубь
центральной равнины на Истме и покорил мегарцев. Одним из
условий, наложенных на побежденных, была их обязанность посылать в
Коринф юношей и девушек для участия в погребальной процессии и
оплакивании в случае смерти кого-либо из Бакхиадов — правящего
коринфского клана; подобные условия спартанцы наложили на мессен-
цев. Мегарцы, впрочем, смогли освободиться путем восстания, которое
возглавил некий Орсипп, победивший на Олимпийских играх в 720 г.
до н. э., эпитафия которому содержала такие слова: «Когда враг
захватил много земли, он освободил дальние рубежи для своей страны»30.
Коринф, однако, смог доказать свое превосходство. К 700 г. до н. э. он
28Сиссития — совместная трапеза, которая в Спарте и на Крите
санкционировалась государством. (Примеч. пер.)
29 См.: Ε 151: 214 ел.
30 Павсаний в I. 44. 4 рассказывает, что Орсипп, будучи военачальником мегарцев,
отрезал в их пользу области от земель соседей. Видимо, речь и в эпитафии, и у Павса-
ния идет о борьбе за спорные земли, но если эпитафия говорит об их «освобождении»,
то Павсаний — об «отрезании».

Пелопоннес
399
владел Гереей и Пиреей, включал Эною на берегу Коринфского
залива и Кроммион на берегу залива Саронического (Страбон. 380), а
также возвел святилище Посейдона Истмийского в благодарность этому
богу. Это были очень значительные успехи. Продвинув на север свои
рубежи, Коринф прочно оседлал самое узкое место на Истме, получив
одновременно в свои руки гавань на берегу залива и волок, по которому
перетаскивали корабли; при этом новая гавань, расположенная рядом
с храмом Геры Лимении, была защищена от нордовых и вестовых
ветров, которым был открыт Лехей — основной коринфский порт.
Обретенные территории были богаты лесом, пастбищами и склонами,
удобными для разведения древесных пород. Потери, которые понесли
Мегары, были, соответственно, весьма ощутимы, особенно в свете того,
что разведение овец и изготовление шерстяных изделий было
источником их процветания31.
Сферу своего влияния коринфяне расширили также и на море: в
начале VII в. до н. э. их торговые интересы в Коринфском заливе
достигали Итаки, затем, ок. 723 г. до н. э., они основали сильные
колонии на Керкире и в Сиракузах и, наконец, ок. 700 г. до н. э.
обеспечили свободный проход для своих кораблей через узкий Рионский
пролив, заложив в этом районе поселения — Халкиду, Макинию,
Моликрий и Эниады. Рассказывая о морской деятельности
коринфян, Фукидид32 в I. 13. 2—5 отмечает их превосходство в этой сфере,
проявлявшееся, в частности, в том, что они строили военные
корабли не только для себя, но и для других, — как, например, для самос-
цев ок. 700 г. до н. э., — в том, что они уничтожали морских
разбойников, а также в том, что они смогли извлечь большие выгоды из
географического положения своего города, который, будучи
расположенным на перешейке, превратился в центр обмена. Ко всем этим
аспектам сегодня археолог может добавить случившийся в Коринфе
переход от геометрического стиля вазовой живописи к стилю ориен-
тализирующему, а также то обстоятельство, что протокоринфская
керамика была широко представлена на большей части западных и
некоторых восточных рынках, где она оказала явное влияние,
например, на керамику Родоса.
Колониальная экспансия и развитие военно-морского флота шли
рука об руку и во многом были обязаны тому обстоятельству, что
полисом руководили Бакхиады. Новые коринфские суда представляли
собой триаконтеры и пентеконтеры, которые приводились в движение
командами гребцов соответственно по 30 и 50 человек. Остов пентекон-
теры был узким, а в длину он достигал 32 м; палуба отсутствовала,
килевая балка переходила в нос корабля, который был одет в бронзу
31 См.: Ε 216 и статью О. Broneer в журнале: Hesperia. 7 (1938): 27.
32 Датировки, которые здесь дает Фукидид, как и по части западных колоний,
являются обдуманными и отнюдь не умозрительными или основанными на вычислениях
на базе полупоколений, как предполагается, напр., в: CQ. 19 (1969): 100. См. выше в этом
томе, гл. 37, п. I.

400
Глава 42
Рис. 48. Пентеконтера. Рисунок на афинском чернофигурном диносе.
Конец VI в. до н. э. (Париж, Лувр F 62; публ. по: H 22, илл. 98; H 59,
илл. 14 ел.)
так, чтобы выполнять роль тарана (рис. 48). Экипаж такого корабля
мог легко догнать и захватить любое крупное торговое судно или
пиратское суденышко, особенно если на море не было сильного ветра или
шторма. Вероятно, Бакхиады предпринимали шаги также и к
стимулированию и развитию морской торговли. Например, образцы
утонченной керамики, предназначенной для экспорта, производились не в
крестьянских хозяйствах и загородных хижинах, а в мастерских с таким
уровнем специализации, которая позволяет, к примеру, группу сосудов
из сицилийского города Талса определять как происходящую из некой
конкретной мастерской в Коринфе. То же самое, без сомнений,
можно сказать и относительно кораблестроения, которое предполагало
высокий уровень сопутствующих ремесел, а также и относительно
обработки драгоценных металлов, бронзы и железа. Бакхиады должны
были обеспечивать соответствующие условия для таких мастерских,
если они хотели укрепить и затем расширить коринфский рынок. Мало
кто из коринфских граждан занимался непосредственным физическим
трудом. Как отмечает Геродот (П. 167. 2), все греки презирали тех, кто
занимался торговлей и ремеслом. Прежде всего это относится к
лакедемонянам (говорит историк), а менее всего презирались
ремесленники в Коринфе. Это был лишь вопрос о степени презрения. Основная
масса тех, кто был занят в непосредственном производстве и торговле,
относилась к числу иноземцев, проживавших в городе временно или
постоянно, привлеченных сюда теми удобствами, что предоставлял
Коринф. Отчасти эти удобства были обусловлены географическим
положением — расположением непосредственно на сухопутном пути,
шедшем по узкому перешейку между двумя морями и связывавшем
Центральную Грецию с Пелопоннесом; но эти преимущества
возникли также и благодаря организационным способностям Бакхиадов,
которые «давали возможность передвигаться как по суше, так и по морю,
благодаря чему усилили свой город притоком богатства».
Бакхиады представляли собой клан примерно из 200 семейств,
браки они совершали только между собой, имели монополию на занятие
государственных должностей и выбирали из своей среды одного, кото-

Пелопоннес
401
рый в течение года выполнял роль главного магистрата (притана или
басилея)33. Среди них были люди, имевшие серьезные достижения в
области культуры, как лирический поэт Евмел, и люди дела, например
знаменитые законодатели и основатели колоний; основу их
благосостояния как дома, так и в колониях составляли земельные владения, в
войске они выполняли функции всадников и командиров
тяжеловооруженной пехоты. Гражданское сообщество, чьей элитой являлись Бакхиады,
для социальных и религиозных целей было организовано в три
дорийские филы — и в самом Коринфе, и в его колониях. Каждая семья
обладала неотчуждаемым участком земли (клерам), и каждый
переселенец, оплавляющийся на новое место, мог надеяться получить надел в
колонии. Когда плотность населения в самом Коринфе начала быстро
возрастать, ресурсы одного клера стали часто оказываться
недостаточными для нормального жизнеобеспечения отдельной семьи, так что
некоторые из сыновей вынуждены были эмигрировать. Фидон, один очень
ранний коринфский законодатель, во времена которого размеры
первоначальных клеров значительно разнились, попробовал сохранить
количество домовладений неизменным, благодаря чему можно было бы
контролировать численность гражданского коллектива. Другой
коринфянин, Бакхиад Филолай, расцвет которого приходился
приблизительно на 730 г. до н. э. и который был законодателем в Фивах, пытался там
сохранить неизменным количество клеров и обусловить предоставление
всех гражданских привилегий с обладанием этими участками
(Аристотель. Политика. 1265 b 12 и 1274 а 31). То, что эти законодатели не
смогли полностью решить поставленных задач, видно из предания,
согласно которому основная часть первоначальных поселенцев в
Сиракузах происходила из Теней, сельскохозяйственного поселения в
Коринфской области (Страбон. 380). Члены семей, обладавших землей в
Коринфе, имели, безусловно, гражданский статус и могли посылать
своих представителей для работы в народном собрании (αλιά —
по-дорийски); однако вся полнота политической власти оставалась
сосредоточенной в руках Бакхиадов приблизительно до 657 г. до н. э. Храм
Аполлона, возведенный около 700 г. до н. э., — один из знаков их
господства.
Мегары также имели гавани в обоих заливах: с одной стороны —
Паги, с другой — Нисею, и контролировали дороги, связывавшие
Центральную Грецию с Пелопоннесом. То, что этот полис смог устоять под
коринфским и афинским натиском, показывает, насколько прочной и
хорошо организованной была дорийская община в Мегарах. Она
компенсировала потерю территории на юге выведением колонии на Сицилию
в 728 т. до н. э. и группы очень сильных поселений в районе
черноморских проливов: Астак, — вероятно, в 711-м, Халкедон — в 676-м и
Византии — в 668 г. до н. э. Это сильное государство управлялось олигархией
аристократического типа, главными органами которой были совет {буле)
33 Ε 228: 295 ел.
:б Заказ № К-7530

402
Глава 42
и эпонимный магистрат — басилещ граждане владели клерами, которые
обрабатывались зависимыми земледельцами (см.: САН Ш. I2: 724).
Ахайя, низкоплодородная область на севере Пелопоннеса, очень скоро
оказавшаяся перенаселенной, также приняла участие в колониальной
экспансии. Ахейцы вместе с трезенцами (которых позднее в нарушение
собственной клятвы они изгнали) на «подошве» итальянского «сапога»
основали Сибарис (ок. 720 г. до н. э.). Сами ахейцы без чьей либо
помощи основали Кротон в 709 г., Метапонт — ок. 650-го и Кавлонию — ок. 675—
650 гг. до н. э. Выбор ими мест для колоний определялся в большей
степени желанием получить плодородную землю, нежели удобную гавань,
однако при всем том они сумели наладить переправу кораблей волоком,
помогая торговцам избегать необходимости ходить через опасный Мессин-
ский пролив. Они заселили также Скиону на Халкидике ок. 700 г. до н. э.
Обычно ахейские колонии выводились отдельными городами, как,
например, Рипами или Эгием; однако Сибарис, возможно, был колонизирован
выходцами из разных ахейских городов, поскольку его первооснователь
был выбран из Гелики — города, игравшего роль религиозного центра
рыхлого союза ахейцев. На западе ахейские города совместно отправляли
культ Геры на Лакинийском мысе близ Кротона.
Что касается элейцев, то они смогли удовлетворить свой земельный
голод за счет присоединения Писатиды и аннексии долины в нижнем
течении Алфея в IX или в начале УШ в. до н. э. Здесь в 776 г. до н. э. они
организовали Олимпийский праздник и учредили игры, благодаря чему
получили и славу, и значительный источник дохода. Элейцы,
по-видимому, вывели колонию в Бухетий на северном берегу Амбракийского
залива (совр. залив Арты) ок. 700 г. до н. э., откуда удобная дорога вела в
Додону — место, столь же священное, как и Олимпия. В 660ос годах до
н. э., когда Фидон отнял Олимпию у элейцев, последние заселили две
другие колонии в том же районе Эпира — Элатрию и Пандосию. Свои
новые поселения они располагали в местностях, очень похожих на
прибрежную Элиду с ее топкими пастбищами для племенного скота и
рыбоводными прудами в лагунах34. Вождями элейцев в тот период были
выходцы из сильных кланов, которые вели свое происхождение от
завоевателей страны и формировали правящую олигархию, тогда как
народ был раздроблен на большое количество мелких общин.
Об Аркадии мы знаем только то, что ей приходилось отстаивать
свою независимость перед лицом агрессивных соседей. Выносливые
жители этой горной страны вели, главным образом, пастушеский
образ жизни и занимались скотоводством, а также доставляли
дорогостоящий корабельный лес в приморские города. К этому времени Те-
гея и Мантинея уже представляли собой важные религиозные центры;
кроме того, эти города организовали рынки для населения, которое
отчасти было кочующим. Поселение Бассы в западной Аркадии также
было местом культового поклонения; вотивные предметы, обнаружен-
34 Ε 31.

Пелопоннес
403
ные здесь, включают железную фигурку мужчины, датируемую
временем раннего Vu в. до н. э.; кроме того, к северу от места позднейшего
храма обнаружены следы железного производства.
Литературные источники почти ничего не рассказывают нам об
Аргосе после разрушения Асины и присоединения ее территории. То, что
Аргос относился к числу относительно преуспевающих городов, ясно из
той превосходной керамики, что здесь производилась: в Аргосе
выработался свой собственный поздний геометрический стиль, сменившийся
затем ориентализирующим стилем. Некоторые образцы этой гончарной
продукции, как и их содержимое, экспортировались, например, в Те-
гею, Мегары, Эпидаврию и Киферу. Населенная территория Аргоса
значительно расширилась на пороге следующего (седьмого) столетия,
так что новые кладбища были устроены на значительном удалении от
старого городского центра; одна могила конца УШ в. до н. э., известная
как Гробница доспехов, расположенная у подошвы Ларисы — аргосско-
го акрополя — дает нам возможность представить, как выглядел один
из влиятельных аргосских военачальников и какие вещи из золота,
бронзы и железа его окружали35. Некоторые аргосцы, возможно,
принимали участие в коринфской колонизации Сиракуз, о чем могут
свидетельствовать вазы аргосского стиля, обнаруженные здесь, однако в
целом Аргос не был активным участником переселенческого движения.
Причина этого, по всей видимости, состояла в том, что полис обладал
достаточным количеством земли для его граждан; иными словами, пока
Спарта была занята присоединением обширной Мессены, Аргос
продолжал удерживать в своих руках Фиреатиду, Кинурию и Киферу, где
было обнаружено очень небольшое количество аргосской керамики и
совсем не найдено лаконской. Аргос мог также оказывать давление на
поселения Эпидаврского полуострова, ибо Трезен принимал участие в
основании Сибариса ок. 720 г. до н. э., а город Галиеи построил
оборонительную стену из кирпича-сырца в начале Vu в. до н. э. Позднее
народ Галией воздвиг также храм Аполлона, использовав известняковые
базы для деревянных колонн, причем эти базы были расставлены
точно так же, как в храме Артемиды-Орфии в Лимнах в Лаконике36. В
период с 700 по 650 г. до н. э. оборонительная система получила вторую
стену, после чего подверглась разрушению — данный этап
ассоциируется с керамикой лаконского I стиля. Не исключено, что Аргос наказал
Галиеи за их интриги со Спартой. Тогда же — в середине VII в. до н. э. —
в Аргос с Крита проникла «дедалическая скульптура».
Пик аргосского могущества пришелся на период 670—660 гг. до н. э.
Это было время правления Фидона, представителя рода Теменидов,
который хотя и получил традиционную должность басилея путем
избрания, но властвовал деспотически. Затем Аргос нанес Спарте
сокрушительный удар в битве при Гисиях в Фиреатиде (область, на которую
35 Ε 189. САН Ш. I2: 781, рис. 86.
*' Archaiologikon Deltion 27 (1972) Chr. 233.

404
Глава 42
Рис. 49. Каменная ручка вертела из святилища Геры в Перахоре.
Надпись: «Я есть драхма [, посвященная] белорукой Гере...» Вертела
были прикреплены к стороне вертикально установленной стелы. Vu в.
до н. э. (Афины, Национальный музей; публ. по: Ε 222,1: илл. 36с, 132 Ш;
А 36: 122-124, илл. 20, № 17)
Спарта заявляла претензии) и помог жителям Писатиды изгнать элейцев
со своей территории и установить контроль над Олимпийским
праздником в 668 г. до н. э. (см. выше, с. 386). Фидон имел также тесные
контакты с коринфским правящим домом, Бакхиадами, и, как говорили, его
смерть была связана с тем, что он вмешался в борьбу группировок в
Коринфе с намерением поддержать своих друзей. Предание связывает
его также и с Эгиной. Справедливым представляется утверждение, что
на какое-то время Фидон действительно «отвоевал всё наследственное
достояние Темена», власть над северо-восточной частью Пелопоннеса (Огра-
бон. 358). Затем он ввел в данном регионе так называемые Фидоновы
меры как для сухих, так и для жидких продуктов, что облегчило обмен
сельскохозяйственными товарами, производившимися, в основном, в
самом Аргосе. Согласно легенде он посвятил Гере Аргосской обелиски —
железные вертела, использовавшиеся как средство расчетов; подобные
стержни были обнаружены в могилах в Аргосе, а как посвятительные
дары в святилищах в аргосском Герейоне, в Перахоре (рис. 49) и в
Дельфах (ср.: Геродот. П. 135. 4). Эфор ошибочно предполагал, что

Пелопоннес
405
Фидон ввел монетную систему на Эгине. Его система мер для
оливкового масла была увековечена в названии особого узкогорлого кувшина
для данного продукта — фидон37.
Первое столетие колониальной экспансии, ок. 750—650 гг. до н. э.,
оказало революционное воздействие на художественные вкусы и
экономическое развитие многих государств в Пелопоннесе. Переход от
геометрического стиля к протокоринфскому — это переход от системы
редких линий и традиционной формы к богатству цвета и смелому
экспериментированию, к чему подталкивали конечно же контакты с
восточным искусством, но что свидетельствует также об утверждении
более богатого и более раскрепощенного стиля жизни. Значительные
успехи были достигнуты в металлургии, в изготовлении оружия и в
производстве бронзовых сосудов. Например, в состав богатых
приношений Зевсу и Гере в Олимпии, сохранившихся до нашего времени,
входят роскошные бронзовые котлы, установленные на треножниках,
искусно изготовленные доспехи и большое число бронзовых статуэток
лошадей и людей (но не всадников); все эти предметы являют собой
характерные признаки доминирующего влияния аристократии во
многих частях греческого мира. Быстрое распространение алфавита,
совпадавшее с направлениями торговых путей, помогало одаренным людям
самовыражаться, общаться друг с другом на больших расстояниях,
сохранять записи и совершенствовать способы обмена.
По мере возрастания подвижности людей и роста посещаемости
праздников утверждались более высокие потребительские стандарты,
изящная керамика и музыка получали заслуженную оценку. Конечно,
эпические поэмы Гомера оказали колоссальное влияние на искусство
и литературу, но развивались также и новые формы, даже и в эпосе,
как показывает пример Евмела Коринфского, который описал
мифическое прошлое своего города. Терпандр с Лесбоса и Фалет из Горти-
ны Критской стали знаменитыми в Спарте как поэты и музыканты:
первый был победителем на Карнейском состязании, вероятно, в 676 г.
до н. э., а второй писал песни для праздника Гимнопедий, на котором
исполнялось переменное [т. е. друг за другом, подхватывая друг у друга]
пение хора мальчиков и хора взрослых мужей, танцующих при этом
обнаженными в жаркий летний день. Терпандр исполнял свои
сочинения под аккомпанемент семиструнной кифары, заимствуя тексты из
хорошо известных эпических поэм. Один из сохранившихся
фрагментов звучит как подлинный гимн Спарте, где «наконечник копья юных
мужей расцветает, и Муза звонко поет, и повсюду утвердившаяся
правда выступает защитницей славных дел»38.
-В восточной части Пелопоннеса возросший уровень жизни и
накопление определенных капиталов имущими семьями и сословиями, как,
37 Геродот. VI. 127; Аристотель. Политика. 1310 b 16—27; φρ. 480—481; Афинская
полития. 10; Ε 228: 344 слл.; Николай Дамасский: FGrH 90 F 35; Etym. Mag. 612. 58.
38 Ε 151: 281 слл.; Ε 162:49.

406
Глава 42
Рис. 50. Сцена на коринфском алабастре (сосуде в виде флакона),
изображающая гоплитскую паноплию: меч, наголенник, ударное и
метательное (с петлей) копья, панцирь, шлем. Вторая половина VII в.
до н. э. (Берлин, Государственные музеи. Инв. номер 3148; публ. по:
H 69, илл. 33)
например, в Коринфе, вызвали изменения в области военного дела. По
мере того, как всё больше и больше людей могли обзавестись копьями
с железными наконечниками, железными мечами и бронзовыми
доспехами (щитом, шлемом, кирасой и наголенниками), они превращались в
группу элитных воинов, воевавшую в составе сомкнутого строя, в
котором они помогали друг другу и сражались с таким же противником по
определенным правилам39. Новое вооружение было введено в
употребление еще до 700 г. до н. э.; не вызывает сомнения, что оно стало одной
из причин успеха колониальных предприятий. Однако примеры
развитой «гоплитской войны» (получившей свое название от гогиона, т. е. щита)
на Пелопоннесе впервые встречаются только в Vu в. до н. э. Битва при
Гисиях между Аргосом и Спартой, произошедшая в низине в спорной
местности — прекрасный образец такого способа ведения боевых
действий. Гоплиты бились с гоплитами в соответствии с принципами,
соблюдавшимися обеими сторонами точно так же, как правила атлетических
состязаний; и проигравшая сторона так же должна была смириться с тем
результатом, который достигался в ходе этого сражения-состязания.
Потерпевшему поражение, как, например, спартанцам при Гисиях,
следовало отложить следующее сражение до тех пор, пока новое поколение
не научится воевать. Такой способ ведения боевых действий имел одно
несомненное преимущество — бедные члены социума, как и женщины
и дети, не рисковали своими жизнями.
Феномен гоплитской войны имел политическое значение. Только
состоятельные слои общества могли позволить себе тратить время на
тренировку и средства на снаряжение (рис. 50), в связи с чем подобный
способ боевых действий получил развитие лишь тогда, когда
зажиточных людей стало значительно больше по сравнению с тем, сколько их
было в обществе, основанном на пастушеском хозяйстве. В государ-
39 А 59.

Пелопоннес
407
ствах за пределами Спарты верхний социальный слой завоевывал всё
новые позиции, что выражалось в увеличении его богатств и
укреплении позиций внутри общества; напротив, легковооруженная часть
войска теряла свой статус, если не считать особо обученных воинов (как,
например, критские стрелки). Этот верхний слой был, кроме всего
прочего, связан узами товарищества, ибо одна из существенных
особенностей гоплитской манеры сражаться в составе фаланги заключалась
в том, что соседи, стоящие плечом к плечу, должны помогать друг
другу. В состав данной привилегированной социальной группы
входили преимущественно те, кто удерживал наследственным образом
лидирующие позиции в родовом сообществе, однако в период с 750 по
650 г. до н. э. в этот слой проникали способные люди, разбогатевшие
благодаря торговле. Хотя мы по-прежнему имеем дело с
аристократической олигархией, но в рассматриваемый период осуществляется одно
важное изменение: аристократ по происхождению уступает место
аристократу по богатству и военной доблести. Термин «аристой» (т. е.
«лучшие») приобретал новое значение, но в рамках традиционного
общества. В Спарте, как мы уже видели, ситуация была иной. Здесь к
категории «равных» относилась довольно многочисленная группа
обеспеченных слоев населения, сильная своей сплоченностью и прошедшая
специальную подготовку профессиональных воинов. Хотя они потерпели
поражение при Гисиях, вся эта история лишь подтверждает, что гоп-
литский способ ведения войны, вероятно, был изобретен именно для
того, чтобы обеспечить успех спартанцев в борьбе за господство на
Пелопоннесе.
III. Борьба за личную власть,
ок. 650—550 гг. до н. э.
В данный период существовало два вида колонизации. Сами колонии
выводили свои собственные поселения и создавали с их помощью
своего рода локальные державы. Так, например, Сиракузы основали три
колонии в юго-восточной Сицилии между 663 и 598 гг., а Мегары Гиб-
лейские вывели поселение в Селинунт в 628 г. до н. э. С другой
стороны, и материнские города продолжали создавать новые колонии.
Мегары усилили свои позиции в Пропонтиде и на Черном море, основав
Селимбрию в VII в. до н. э. и Месембрию и Гераклею Понтийскую в VI;
в итоге эта метрополия получила в свое распоряжение группу гаваней,
включая Византии, Халкедон и Астак, расположенных таким образом,
что это позволяло извлекать значительные доходы от торговли с Бос-
пором. Коринф усилил свой контроль за морским путем, шедшим на
запад вдоль побережья, и сделать это он мог только с помощью новых
колоний, таких как Соллий, Левкада, Анакторий, Амбракия и
Аполлония Иллирийская, выведенных в период между 665 и 588 гг. до н. э.
Одной из причин этой коринфской политики была ссора с Керкирой, ко-

408
Глава 42
торая привела к первой морской битве между греческими флотами
ок. 664 г. до н. э. Коринф основал также Потидею в Халкидике на
северо-восточном торговом пути ок. 600 г. до н. э. Поскольку с самого
начала все эти колонии были независимыми государствами, ошибочными
представляются разговоры о том, что Коринф основал свою
колониальную империю; впрочем, обычно он поддерживал добрые отношения со
своими колониями, и связано это было с тем, что и сам Коринф, и его
поселения имели общий интерес как в деле борьбы с пиратством, так и
в извлечении прибылей от торговых путей, проходивших через их воды.
Число первопоселенцев могло быть разным — двести человек в
Аполлонии Иллирийской, тысяча — в Левкаде, но за ними следовали другие,
благодаря чему появлялся новый полностью греческий город. В
результате в этом столетии для избыточной части населения Пелопоннеса
всегда существовала возможность переселиться в новый мир.
Ответной реакцией на колониальную экспансию стало грандиозное
возрастание морской торговли, получившей ускоренное развитие
после 650 г. до н. э. Ее основной поток шел вдоль северного побережья
Средиземного и Черного морей, отчего наибольшую выгоду в старой
Греции получали государства, расположенные на Истме или рядом с
этим перешейком — мостом между востоком и западом: Коринф, Си-
кион, Мегары, Эгина, к которым позднее добавился еще один
конкурент — Афины. В 650—550 гг. до н. э. Коринф удерживал лидерство в
деле гончарного и бронзолитейного производства, в кораблестроении
и морском могуществе, а после 550-го он сохранил превосходство над
Афинами только в области керамики. Второй по значимости торговый
путь шел из Египта и Кирены на Феру и в Лаконику или Киферу,
откуда корабли могли следовать в Арголийский или Саронический залив
либо брать прямой, но более рискованный курс на запад. Здесь
ведущую роль играла Лаконика, и ее гончарная продукция имела очень
широкое хождение вплоть до 550 г. до н. э.; позднее, впрочем, она вышла
из моды и значительно потеряла в качестве. Для Греции в целом и для
некоторых частей Пелопоннеса в особенности это было столетие
замечательных успехов.
Процветание чревато честолюбием, так что наиболее
преуспевающие государства дали первые примеры захвата и силового удержания
власти одним человеком, что греки называли монархией или тиранией.
Последнее слово представляет собой заимствование из лидийского
языка, в чем заключается скрытый намек на восточный деспотизм,
характеризующийся наличием несметных богатств. Связь между
экономическим процветанием и тиранией заметил уже Фукидид (I. 13. 1):
«По мере того, как Эллада становилась сильнее и достигала всё
большего богатства по сравнению с прежними временами, в государствах
повсюду по причине увеличенного материального достатка стали
утверждаться тиранические режимы». Как можно объяснить эту связь?
Греческие писатели IV столетия, такие как Аристотель, были склонны
думать, что ранние тираны — это «демагоги», достигавшие успеха на

Пелопоннес
409
волне народной поддержки в период внутриобщинного раздора и
захватывавшие власть с помощью отрядов наемников; однако
совершенно очевидно, что эти писатели переносили условия своего времени
назад, в VII в. до н. э.40. Солон и Феогнид, жившие вскоре после
возникновения первых тиранических режимов, дают нам более убедительную
картину. Коротко говоря, проблема коренилась в жажде богатства, и
именно жестокость олигархических лидеров, с одной стороны, и
неспособность народной массы верно оценить ситуацию — с другой, вели к
тирании. Так, Солон писал о раздорах, которые, если судить по его
стихам, выглядели как непременная предпосылка тирании: «Уступая
корысти, объятые силой безумья, | Граждане сами не прочь город
великий (т. е. Афины) сгубить. | Кривдой полны и владыки [гегемоны)
народа [демоса — здесь не в смысле низов общества, а в обобщенном
смысле), и им уготован | Жребий — снести много бед за своеволье
свое». В другом отрывке читаем такие строки: «А от великих людей
гибнет город, и к единодержцу [монарху) | В плен попадает народ, если
в нем разума нет» (оба фрагмента — пер. Г. Церетели). Феогнид из
Мегар, расцвет творчества которого, вероятно, приходится на начало
второй половины VI в. до н. э., обращаясь к юному другу Кирну, пишет
о своих страхах перед надвигающейся тиранией таким образом:
Благоразумны пока еще граждане эти, но очень
Близки к тому их вожди [гегемоны], чтобы в разнузданность впасть.
Люди хорошие, Кирн, никогда государств не губили.
То негодяи, простор наглости давши своей,
Дух развращают народа и судьями самых бесчестных
Делают, лишь бы самим пользу и власть получить.
Пусть еще в полной пока тишине наш покоится город, —
Верь мне, недолго она в городе может царить,
Где нехорошие люди к тому начинают стремиться,
Чтоб из народных страстей пользу себе извлекать.
Ибо отсюда — восстанья, гражданские войны, убийства,
Также монархи, — от них обереги нас, судьба!
(Феогнидов сборник, стк. 41—52; пер. В. Вересаева)
Если совместить картины, нарисованные этими поэтами, с
условиями VII в. до н. э., то, судя по всему, главные процессы могут быть
описаны примерно следующим образом. Старая и в большей или меньшей
степени наследственная олигархия сохраняла власть внутри
статичного, основанного на земледелии родового общества, но общество это
разрушалось благодаря повороту в сторону капитализма — именно эту
перемену имел в виду Фукидид. Из новых условий рождались хорошие
перспективы для быстрого индивидуального восхождения, и те, кто уже
имел средства и определенный общественный статус, грубо
пользовались открывавшимися возможностями. Между соперничавшими груп-
40 Такие писатели, как Эфор, представляют даже детальный рассказ, который
может оказаться целиком вымышленным; см.: Николай Дамасский: FGrH 90 F 57—61; 105.
Φρ. 2; Плутарх. Моралии. 553 a—b; Диодор Сицилийский. V1IL 24.

410
Глава 42
пами олигархов усиливалась вражда, оборачивавшаяся гражданскими
войнами, а иногда — установлением тирании. Не обладая опытом
участия в реальной власти, простой народ обнаруживал свое полное
непонимание ситуации, полагаясь на тех, кто грубо злоупотреблял его
доверием. Борьба с самого начала шла не между олигархами и демосом, не
между богатыми и бедными, но между группировками наиболее
влиятельных олигархов. Геродот обобщил эту картину в словах, которые он
вложил в уста мудрого персидского царя Дария:
В олигархии, если даже многие упражняются в подвигах на пользу общего дела,
между отдельными людьми обычно возникает сильная вражда; поскольку каждый
из них стремится первенствовать и видеть принятыми свои предложения, между
собой они впадают в великую неприязнь, а от этого рождаются раздоры, а от
раздоров — кровопролитие; а из кровопролития возникает монархия (Ш. 82. 3).
Нам лучше известны обстоятельства утверждения тирании в
Коринфе, чем в Аргосе, Мегарах и Сикионе. Замкнутая олигархия Бакхиа-
дов, управлявшая Коринфом автократическими методами с
незапамятных времен, неизбежно должна была подвергнуться новым
испытаниям в связи с быстрым движением в сторону капитализма в первой
половине VII в. до н. э. Эти события вызвали борьбу группировок;
согласно романтизированной версии предания, элементы которого дошли
до нас, в этих событиях определенная роль принадлежала Фидону Ар-
госскому, который будто бы оказал помощь «по причине дружбы»
одной из групп внутри рода Бакхиадов, и это способствовало падению
Бакхиадов. Первый тиран, Кипсел, пришел к власти в 657 г. до н. э. —
вскоре после вероятной даты Фидоновой кончины. Судя по всему, этот
человек был вождем того клана, который положил конец господству
Бакхиадов. Поскольку Кипсел был женат на женщине из рода
Бакхиадов или даже сам по материнской линии происходил из этой
эндогамной 41 группы, а также поскольку он был назначен на магистратскую
должность, монополия на которую находилась в руках Бакхиадов, тот
клан, вождем которого он был, входил скорее всего в состав этого
могущественного рода.
Нашим самым ценным источником по данному вопросу является
речь одного коринфянина, которую Геродот вставляет в свое
повествование, чтобы познакомить читателя с коринфским преданием о
коринфских тиранах. По большей части рассказ носит характер
народной сказки, но он включает два дельфийских оракула, данных хотя и
после тех событий, на которые они ссылаются, но всё же в эпоху самой
тирании. Первое из предсказаний предположительно было адресовано
родителям Кипсела, бывшим до того времени бездетными: «Эетион,
нет почета тебе, хоть ты чести стяжал себе много, | Лабда родит
сокрушительный камень; падет он | На властелинов-мужей [букв.:
монархов] и Коринф покарает» (Геродот. V. 92; пер. Г.А. Стратановского).
41 Эндогамия — обычай заключать браки только внутри определенной
общественной группы, например, племени или рода. (Примеч. пер.)

Пелопоннес
411
Жрец, составивший этот оракул, стремился выразить враждебное
отношение не к Кипселу, а к проигравшим, к тем из числа Бакхиадов, кто
выступал за свое собственное автократическое правление (здесь они
названы монархами). Начальные слова могут иметь отношение к
бездетности Эетиона, что у дорийцев считалось постыдным, особенно в
отношении первых людей общины. Второй оракул был адресован, видимо,
самому Кипселу, и именно этот ответ Пифии, как предполагается,
склонил его к захвату власти: «Счастлив сей муж, что ныне в чертог мой
вступает, | Эетионов Кипсел; царем [басилеем] славного града
Коринфа | Будет всё же он сам и дети его, но не внуки» (Геродот. V. 92; пер.
Г.А. Стратановского). Составитель этого предсказания льстит тиранам,
называя их «царями»; заметим также, что данный оракул был
сформулирован до того времени, когда внук Кипсела всё же унаследовал
положение «царя». О том, как именно Кипсел совершил государственный
переворот, у нас нет никаких данных42. Иногда высказывают
предположение, что Кипсел, имевший недорийское происхождение, испытывал
неприязнь к дорийцам и выдвинулся именно как защитник
недорийского зависимого населения Коринфа. Из литературных источников,
впрочем, известно лишь о претензиях Кипселидов на то, что через
Эетиона они возводили свой род к знаменитому племени лапифов,
сражавшихся в известной битве с кентаврами в Фессалии, а через Лаб-
ду — к Гераклу, расправившемуся с некоторыми из кентавров; а
также то, что предок Эетиона, Мелан из Гонуссы, был первооснователем
дорийского Коринфа, во время дорийского похода на Коринф он
объединил своих дорийцев с людьми Алета и в силу этого являлся
«исконным коринфянином». По мнению Павсания (V. 18. 7—8), на кедровом
«ларце Кипсела», который посвятили в Олимпию преемники тирана,
изображена сцена братания войск Мелана с войсками Алета.
Следовательно, эти преемники изначально идентифицировали себя с
правящей аристократией дорийского Коринфа, а сюжеты, выбранные ими
для этого ларца, включая избиение Гераклом кентавров, были столь
же любимы представителями аристократии, как и темы
торжественных од Пиндара43.
Тирания в Мегарах возникла из борьбы олигархических вождей
(гегемонов), как мы видели в стихах Феогнида к Кирну. Феаген, здешний
тиран, на своем пути к господству завоевал доверие простого народа,
«забив скот богачей, обнаруженный им пасущимся у реки». Поскольку
эту историю Аристотель приводит в качестве примера того, как ради
достижения власти потенциальный тиран обманывал народ
(Аристотель. Политика. 1305 а 22—26), он обращает внимание на то, что не
42 Разбор источников по теме см.: А 2: 16 слл., 43 слл. — о тирании в Коринфе; ср.:
А 6, I: 14—37 и Ε 228: 441 слл. — здесь дана поздняя датировка Кипселовой тирании,
о чем см. также: M—L №11. Кипсела и его сына Геродот представляет как басилеев
(III. 52. 4).
43 Геродот. V. 92; Диоген Лаэртский. I. 94. 1; Павсаний. П. 4. 4.; V. 18. 7—8. О
кедровом ларце см. статью Стюарта Джонса в: JHS. 14 (1894): 30, 80.

412
Глава 42
Феаген был предан демосу, но демос не смог распознать истинной сути
этого человека. Без сомнений, Феаген принадлежал к дорийской
аристократии. Утверждение тирании в Сикионе скрыто от наших глаз
пеленами сказочного предания и псевдоисторическим вымышленным
рассказом, созданным в IV в. до н. э., при этом в данной истории привлекают
внимание две детали, на основании которых можно было бы сделать
предположение о низком происхождении первого тирана Орфагора: во-
первых, то, что его отец, Андрей, был поваром, во-вторых — что
благодаря популярности Орфагора у простого народа он был избран
полемархом (т. е. магистратом с военными полномочиями). Все эти факты,
впрочем, кажутся совершенно невероятными; относительно Андрея известно,
что во время пребывания в Дельфах он должен был совершать
жертвоприношения, т. е. подвизаться в качестве жреца; к тому же
представляется весьма сомнительным, чтобы в дорийском Сикионе в VII в. до н. э.
кто-либо мог быть выбран народом в качестве полемарха. Более
вероятной кажется наследственная передача жреческих полномочий внутри
знатных домов, при том, что наиболее важные государственные
должности оставались в руках олигархических кланов44. Основываясь на
имеющихся данных источников (весьма, впрочем, схематичных), можно
сделать вывод, что тирания вырастала из олигархии в тот момент, когда
ряды олигархов раскалывались и какой-нибудь вожак одной из
группировок, используя силу, захватывал власть; при этом иногда он
заручался поддержкой простого народа, которому путем откровенного обмана
внушал доверие к своей персоне.
В отрывках, на которые мы ссылались выше, насилие и
кровопролитие связывались скорее с периодом смуты (с тем, что сами греки
называли стасисом), который непосредственно предшествовал тирании,
нежели с самой тиранией; а согласно поэтическому собранию,
дошедшему до нас под именем Феогнида (так называемый «Феогнидов
сборник»), людские несчастья — это не пытки и убийства, творимые
тиранами, а набор таких зол, как измена друзей, изгнание, которого
добились соперники в борьбе за власть, и нужда, ожидающая вынужденного
эмигранта, — всё то, что обычно сопровождает стасис. Не вызывает
сомнений, что убийство, изгнание и захват имущества были в
арсенале средств, использовавшихся тираном в период захвата власти.
Конечно, все эти методы являлись интегральной частью той революции,
которую провоцировал тиран. Но использовались они не беспорядочно,
а против конкурентов из числа олигархов, таких как Бакхиады, для
которых Кипсел оказался «сокрушительным камнем». Ранние
стихотворные источники говорят не о риске расстаться с жизнью при
тирании, а о потере свободы, о «рабстве». Вероятно, так оно и было, ибо
после того, как тиран добивался власти, даже если при этом он исполь-
44 Диодор Сицилийский. VIIL 24; FGrH 105 F 2. Клисфен принадлежал к филе,
которая не была дорийской, однако инкорпорация этой филы внутрь дорийского
социума случилась определенно раньше утверждения тиранического режима. В состав этой
филы несомненно входили и жреческие семьи.

Пелопоннес
413
зовал насилие, его первоочередная задача состояла вовсе не в том,
чтобы убивать, но в том, чтобы прийти к соглашению с
аристократическими домами, замирить государство и усилиться перед лицом
политических эмигрантов. В том, что касается Пелопоннеса, заявления о
зверствах и погромах, обнаруживаемые у таких поздних писателей, как
Геродот (V. 92), были направлены в большей степени против
последнего правителя в ряду тиранов, и, несомненно, некоторые из этих
обвинений были справедливы.
Тиранический режим в Коринфе сохранялся в течение трех
поколений (с 657 до 583 г. до н. э.) и целое столетие в Сикионе (655—556/555 гг.
до н. э.). Позднейшие тирании, подобно современным диктаторским
режимам, уже не могли существовать столь долго. Аристотель
называет несколько причин устойчивости ранних режимов: тираны тогда
уважали законы, обращались с подданными мягко, учитывали
интересы народной массы, и, кроме того, в каждой из двух династий
оказалось по одному человеку, весьма успешному в военном отношении, —
Периандр и Клисфен (Аристотель. Политика. 1315 b 13—30). Можно
добавить и другие причины. Основатель тирании, относившийся к
числу самых способных из олигархов, устранил всех соперников, либо
казнив их, либо изгнав. Некоторые из его оппонентов предпочли
пойти на компромисс, благодаря чему сохранили за собой определенный
статус, оказавшись у него на службе. Что касается простых людей, то
они и опасности непосредственной не испытывали, и угрозы прямой не
создавали; народ был не вооружен, не имел политического опыта, жил
в основном за пределами города на своих полях (Аристотель.
Политика. 1305 а 18) и был вполне доволен, если первые люди общины
обеспечивали ему правосудие, мир и благосостояние. Фортуна благоволила
к тиранам в том, что это был период быстрого экономического роста.
Они могли позволить своим подданным добиваться материального
процветания и в то же время использовали собственные богатства,
чтобы заручиться новыми друзьями как за границей, так и дома и
чтобы снискать благожелательное отношение со стороны Дельф и
Олимпии, игравших важную роль в формировании общественного мнения
в Греции. Один тиран редко вступал в конфликт с другим тираном, ибо
в их общих интересах было выработать единую политику в отношении
эмигрантов, чтобы держать их на расстоянии вытянутой руки, —
следует обратить особое внимание на то обстоятельство, что Мегары,
Коринф и Сикион образовывали сплошную зону тиранических режимов,
единственную в своем роде в том смысле, что в течение целого
столетия все эти города пребывали в мире друг с другом. Существовали и
другие тирании — менее знаменитые и не столь продолжительные;
среди этих властителей можно назвать Прокла в Эпидавре, Леона во
Флиунте, Панталеота в Писе и некоего Гиппия в Мегарах,
отделенного от Феагена определенным промежутком времени.
Коринфские тираны получили в наследство и еще более развили
сильную колониальную систему. Керкира, первоначально удерживае-

414
Глава 42
мая изгнанными Бакхиадами, позднее вернулась в круг друзей своей
метрополии и вместе с Коринфом вывела объединенную колонию в
Эпидамн около 625 г. до н. э. В период с 625 по 600 г. до н. э.
закладывались и другие поселения, основывавшиеся Коринфом как в одиночку,
так и совместно с другими общинами: в Левкаде, Гераклее, Амбракии
и Аполлонии Иллирийской. Три сына Кипсела отправились в путь в
качестве первооснователей колоний и, вероятно, их правителей; известно,
что после Горгия, одного из этих сыновей, в Амбракии правили еще как
минимум два «тирана» из дома Кипселидов. Первооснователем Эпидам-
на был некий коринфянин из дома «потомков Геракла», специально
вызванный из Коринфа, из чего можно заключить, что он сотрудничал
с Кипселидами; поселенцами же в этом случае были в основном кер-
киряне, но среди них было также некоторое число коринфян и других
представителей дорийского племени (Фукидид. I. 24. 2). В вопросах,
связанных с контролем над процессом выведения колоний, тираны
придерживались продорийской политики. Позднее, в период правления
Периандра, жители Керкиры подняли мятеж и убили Периандрова
сына Ликофрона, а когда Периандр восстановил контроль над
островом, он собрал 300 мальчиков из влиятельных керкирских семей и
переправил их к Алиатту, царю Лидии, где они были кастрированы
(так утверждает предание) и в дальнейшем служили евнухами.
Контроль за северо-западной зоной имел жизненно важное
значение и для Кипселидов, и для Коринфа в целом; дело в том, что они
получали отсюда серебро, медь, корабельный лес, кожи, шерсть, мясо и
молочные продукты, и всё это помимо чистых доходов от торговли с
западом. Сосуд из золота, посвященный в Олимпии Кипселидами в
качестве трофея из Гераклеи (рис. 51), напоминает нам, что даже
контроль над собственными колониями поддерживался силой оружия, ибо
без этого не может существовать никакая морская держава. Один из
сыновей Периандра вывел колонию в Потидею, обращенную к Фер-
мейскому заливу и игравшую роль исходного пункта на македонском
конце трансбалканского пути, который пересекал Лихнитское озеро
и заканчивался в Эпидамне (см. выше, с. 161). Колониальная
политика тиранов была полезна не только Коринфу, но и другим
государствам, извлекавшим ощутимую прибыль от резкого роста торговых
потоков.
Среди тех, кто получал значительные выгоды, оказался Сикион,
знаменитый своими работами по бронзе. Здешние тираны
демонстрировали свои богатства всему миру, в частности, выставляя колесницы
на состязаниях в Олимпии (Мирон в 648 г. до н. э., а позднее — Клис-
фен) и в Дельфах (Клисфен в 582 г. до н. э.), а также возводя в этих
священных местах сокровищницы; сокровищница сикионцев в Олимпии
была сделана из бронзовых листов и разделена на две комнаты: одна
в дорическом, другая в ионическом стиле, причем бронзу, согласно
преданию, доставили из Тартесса из западной Испании. Клисфен,
правивший в качестве тирана приблизительно в период 600—570 гг. до н. э., был

Пелопоннес
415
Рис. 51. Золотая чаша (глубокая фиала), найденная в русле реки
Алфея в Олимпии. Надпись: «°υψελιδαι ανεθεν εξ Ερακλειας» («Кипсе-
лиды посвятили это [в качестве трофея] из Гераклеи»). Конец VII
или начало VI в. до н. э. Ширина 16,8 см. Вес 836,47 г. 22,3 кар.
золота. (Бостон, Музей изящных искусств 21.1843; публ. по: Ε 234: 90,
рис. 56; Там же: 237, примеч. 348; САН- Plates, Г: 274; А 36:127-128)
назначен членами дельфийской амфиктионии в качестве предводителя
их объединенных сил в борьбе против Крисы во время Священной
войны, по окончании которой он посвятил в этот храм третью часть
добычи (см. выше, с. 373). О Клисфене говорили, что среди претендентов
на руку его дочери были даже соискатели из отдаленных Сибариса и
Эпидамна, а также то, что сам он смог удержать свои позиции в
войне против Аргоса. В будущем Сикион никогда более уже не сможет
добиться таких успехов. В очень редких случаях тираны выводили свои
гоплитские армии для непосредственного участия в боевых действиях.
Обычно они предпочитали добиваться целей другими способами, плетя
сети альянсов, устанавливая дружественные отношения с
иностранными правителями, такими как Алиатт в Лидии или Псамметих I в
Египте, заключая дипломатические браки, породнившие, например, Феаге-
на и Килона, Клисфена и Мегакла. Подобно царям Македонии, тираны
практиковали многоженство, что помогало им обеспечивать
династическое преемство и способствовало союзным отношениям, так что за
всеми историями о братоубийстве, некрофилии и инцесте, о которых нам
рассказывают писатели, любящие поведать что-нибудь сенсационное,
можно отыскать вполне рациональное основание. Однажды Периандр
был отнесен к числу Семи мудрецов эллинского мира и, между
прочим, он был выбран в качестве арбитра в территориальном споре за
Сигей между Афинами и Митиленой (Геродот. V. 95); позднейшие же
писатели готовы были связать с его именем вообще всякий мыслимый
вид злодеяния.

416
Глава 42
Из того, как тираны формулировали свои посвящения на
приносимых богам дарах, можно понять, в каком качестве они хотели бы
видеть себя. Ларец, внутри которого в младенческом возрасте спрятали
Кипсела, будущего основателя тирании, был посвящен Кипселидами
Зевсу Олимпийскому в благодарность за его спасение (Павсаний. V. 17.
5). Также и со стороны колоний именно Кипселиды указывают себя в
качестве посвятителей золотого сосуда, принесенного как часть
добычи из Гераклеи (рис. 51). Так что получается, что замена Бакхиадов
Кипселидами — это не смена принципа управления, а смена семьи, и,
кроме того, рассказ Геродота (III. 52. 4) позволяет предположить, что
представители тиранического дома в Коринфе, а также и в некоторых
колониях, титуловались «царями» [басилеями). Сикионская
сокровищница в Олимпии была подарена от имени «Мирона и демоса сикионцев»,
что подразумевает человека, наделенного титулом басилея, и собрание
граждан Сикиона45. В глазах правителей и простых граждан тирания
представлялась не столько временным нарушением конституционного
порядка, сколько системой, нацеленной на очень длительное
существование, освященной дельфийским и олимпийским авторитетом,
признанной на международном уровне, и, помимо всего прочего, увенчанной
материальным успехом, который казался знаком божественной
благосклонности. Происхождение Кипсела было освящено с помощью
оракула и легенды, напоминающей предание о Моисее (Геродот. V. 92), что
может указывать на существование какого-то культа правителя в
Коринфе, а также на то, что представители знати должны были
относиться к правящему тирану примерно так же, как позднее Пиндар
относился к Гиерону Сиракузскому. Такие поэты, как Арион, Херсий и Эпи-
ген ставили «трагические хоры» в Сикионе.
Тираны украшали свои города и давали многим людям возможность
применить силы на общественных работах, таких как снабжение водой
в Коринфе, строительство водопровода и нимфея в Мегарах,
возведение колоннады в Сикионе, прорытие канала в Левкаде, а также
сооружение диолка — особым образом вымощенного волока длиной в 4 мили,
устроенного для транспортировки грузов и даже небольших судов
через Коринфский перешеек (рис. 52)40. Тираны полагались скорее на
доходы, приносимые гаванью и рынком, нежели на прямое
налогообложение, их приношения богам были очень щедрыми, что видно на
примере колоссальной золотой статуи Зевса, посвященной в Олимпии, а
также на примере учреждения новых праздников в Сикионе и на Ис-
тме. Они почитали традиционных богов и были особо расположены к
дионисийскому культу, который был обращен в равной степени как к
гражданам, так и к негражданам. О социальном законодательстве ти-
45 SEG. I. 94; Ε 228: 517, примеч. 1; Павсаний. VI. 19. 4, в то время как VI. 19. 1
представляет собой парафраз этой надписи.
46 О доме с водоемом см.: Gruben G. в Arch. De It. 19 (1964) I: 37 слл., а о диолке см.:
Ε 229: 45 ел.

Пелопоннес
417
Рис. 52. Диолк на Коринфском Истме. VI в. до н. э. (публ. по: Verdelis N.
Athenische Mitteilungen. 73 (1958) Beil. 106). [Диолк — широкий волок,
соединявший коринфскую гавань Лехей с бухтой в Сароническом
заливе; по диолку товары и даже мелкие суда перетаскивались через
невысокий хребет Истма.]
ранов известно только то, что они пытались ограничивать число рабов,
боролись с гфосгитуцией, содействовали торжеству правосудия и
старались, чтобы простой народ не отвлекался от своих обычных занятий.
Тираны отнюдь не являлись социальными революционерами; они скорее
стремились сохранить аристократический status quo, существовавший до
них, но для поддержания своей монополии на власть вынуждены были
изгонять конкурентов и прибегать к другим мерам для ослабления
прочих влиятельных семей. Весьма показательно, что в Сикионе,
развивавшемся, по всей видимости, быстрее Коринфа, Клисфен сохранил
неизменным деление граждан на четыре филы. Если он и переименовал три
дорийские филы, дав им название «гиаты» (т. е. «кабаниды»), «онеаты»
(т. е. «ослиды») и «хереаты» (т. е. «свиниды»), как сообщает Геродот
(V. 68), то сделано это было с целью оскорбить аргивян и их героя Ад-
раста, а не три четверти своих соотечественников.
Падение тирании стало поводом для благодарственного молебна
богам и было воспринято как праздник вновь обретенной свободы. В
581/580 г. до н. э., когда из Коринфа был изгнан последний тиран, были
учреждены Истмийские игры и построен храм Посейдона на Истме. В
573 г. до н. э. Клеоны — город на пути из Аргоса в Коринф — основа-
2~. Заказ № К-7530.

418
Глава 42
ли Немейские игры в честь Адраста, аргосского героя, культ которого
в Сикионе попытался упразднить тиран Клисфен, и в связи с этим здесь
был возведен храм Зевса, на священной территории которого и
проводились эти состязания47. Истмийские и Немейские игры проводились
каждый второй год, тогда как Олимпийские и Пифийские проходили
раз в четыре года. Учреждение Пифийских, Истмийских и Немейских
игр в пределах одного десятилетия представляет собой удивительный
феномен. Он стал результатом той общей для всех эллинов — живших
и в самой Греции, и за морем — атмосферы, которую отличали такие
чувства, как благодарность богам, стремление к свободе и любовь к
спортивным состязаниям — не столько ради личной славы атлета,
сколько ради торжества его семьи и его полиса.
Когда тиранические режимы пали, стала очевидной их вредоносная
сущность: отсутствие свободы, подавление инициативы, умаление
таланта, поощрение доносительства, продвижение прихвостней и
возбуждение взаимной ненависти. Если общество не отказывалось от этих
принципов, то на следующей стадии его ждал стасис, острая борьба между
эмигрантами и коллаборационистами, аристократической группой и
остальными согражданами, между богатыми и бедными — и полное
недоверие и подозрительность между всеми членами социума. «Ни к
кому из этих горожан доверчиво навстречу нейди, | по любви ль или
клятве верный, | хоть бы Зевса, бессмертных царя, поручителем брал
| величайшим, что верность хранит». «Не лелей, Кирн, надежд, с
изгнанником дружась: | домой вернется, будет уже не тот». Феогнид
писал эти строки, имея опыт стасиса в Мегарах после падения Феаге-
на. Будучи аристократом и олигархом, поэт видел, как власть
оказалась в руках захвативших ее простолюдинов: «Кирн, город наш всё тот
же, а народ уж другой — | тот, что, бывало, ни суда не знал, ни
законов | и козьими шкурами укрывал себе бока, | и за городом обитал,
словно стадо ланей, | нынче эти — добрые, Полипаид, а когда-то
достойные — | нынче худые. Кто стерпит, на это глядя?» (Феогнидов
сборник. 283-286; 333-334; 53-58; пер. А.К. Гаврилова)48.
В подобных режимах уже в древности некоторые видели очень
ранний пример демократии — радикальной, разнузданной и весьма
недолговечной (Плутарх. Греческие вопросы. 18). Маятник смуты
качнулся в обратную сторону, и олигархи, ранее бывшие у власти, оказались
не у дел; появился новый тиран. В этом мы усматриваем ранний
симптом болезни, поразившей греческий город-государство, которая в
конечном итоге должна была значительно ослабить его способность
противостоять иноземной агрессии. Но в середине VI в. до н. э.
дорийские полисы еще не оставались один на один со своими проблемами.
Спарта, сама счастливо избежавшая тирании, вступила в дело.
47 Ε 213: 3 слл.; Hesp. 47 (1978): 63 и 48 (1979): 82.
48 См.: West M.L. Studies in Greek Elegy. (Berlin, 1974): 41 слл. В этот период власть
оказалась в руках простого народа также и в Амбракии (Аристотель. Политика. 1304 а 31).

Пелопоннес
419
IV. Борьба за выживание и верховенство,
около 650—530 гг. до н. э.
После поражения от Аргоса в битве при Гисиях Спарта вступила в так
называемую Вторую Мессенскую войну, во время которой наступил
момент, когда Спарта оказалась на волоске от полного разгрома. Война эта
длилась приблизительно 30 лет или чуть больше. В нашем
распоряжении имеется источник, созданный участником тех событий, — поэмы
Тиртея; традиционно принимаемое время его расцвета — 640—637 гг. до
н. э. — приходится как раз на начальный период войны. Из этих текстов
ясно, что боевые действия были перенесены на территорию Лаконики,
а могущество Спарты почти сломлено. Выбор, который предстояло
сделать спартанцу в тот момент, в Тиртеевых стихах сформулирован
следующим образом: потерять жизнь или потерять страну:
Славное дело, — в передних рядах со врагами сражаясь,
Храброму мужу в бою смерть за отчизну принять!
Доля ж постыднее всех — в нищете побираться по свету,
Город покинув родной, тучные бросив поля,
Да побираться с отцом престарелым и матерью милой,
Взяв малолетних детей, взяв и супругу с собой.
Так как потомки вы все необорного в битвах Геракла,
Будьте бодры, еще Зевс не отвратился от нас!
Вражеских полчищ огромных не бойтесь, не ведайте страха,
Каждый пусть держит свой щит прямо меж первых бойцов,
Жизнь ненавистной считая, а мрачных посланниц кончины —
Милыми, как нам милы солнца златые лучи!
(Оба фрагмента — пер. В. Латышева)
Тиртей повествует о том, что в самый критический момент войны
произошла «битва у рва», вдоль которого выстроилось спартанское
войско. Бойцы стояли спинами ко рву. Для позднейших поколений это
было типичное тактическое построение, в котором воины, не имея
никакой возможности отступить, вынуждены были или победить, или
погибнуть; было высказано предположение, что в данном случае в
спартанском строю находились также и освобожденные илоты.
Ситуация, при которой Спарта была почти сломлена, сложилась благодаря
подмоге, прибывшей к мессенцам от Аргоса, Элиды и Писатиды в
самом начале войны. Между прочим, войска именно этих государств
использовали гоплитскую тактику, описанную Тиртеем. Аркадяне, по
всей видимости, присоединились к мессенцам позднее. Как бы то ни
было, в «битве у рва» спартанский строй взял верх, что явилось
переломным моментом, после которого Спарта медленно, но верно начала
продвигаться к своей окончательной победе49.
49 О рве см.: Аристотель. Никомахова этика. 1116 а 36 со схолиями; Тиртей. Фр. 10,
кол. 4, стк. 40 (éd. Prato); об илотах см.: Павсаний. ГУ. 16. 6; Орозий. I. 21. 7; о
союзниках см.: Страбон. 362 (если не учитывать предлагавшиеся некоторыми исследователя-

420
Глава 42
Воспоминания о заключительном этапе войны сохранились
благодаря поздним авторам. Когда мессенцы обороняли свою последнюю
твердыню на горе Ира в северной Мессении, им на помощь пришли
аркадяне и некие «пилосцы»; Спарта, однако, заручилась поддержкой
из Элиды, Коринфа и Самоса (последний предоставил корабли, см.:
Геродот. III. 47. 1). После поражения некоторые мессенцы бежали в
Аркадию. Пилос и Мефона пали, вероятно, позднее, и определенное
количество беженцев из этих городов перебрались в западные
колонии, например, в Метапонт50. Спартанцы оставили Пилос
заброшенным, а Мефону отдали для поселения беженцам из Навплии. В
заключительный период войны Спарта нанесла ряд ударов по Аргосу, а это
привело к тому, что аргосский народ изгнал Мельта, внука Фидона и
последнего царя из рода Теменидов; именно после этого Аргос
разрушил Навплию, обвинив ее жителей в том, что они «держали сторону
лаконцев». Спарта вошла в VI столетие с уверенностью победителя,
добытой с большим трудом, значительно расширив завоеванные
территории в юго-западном Пелопоннесе и заручившись двумя очень
полезными союзниками — Элидой и Коринфом. Влияние Тиртея на
общественную жизнь в Спарте было столь же продолжительным, как
влияние Солона в Афинах; поэмы Тиртея призывали спартиатов
сохранять установленный порядок в его классической форме — то, что
называлось Евномией («Благозаконием»), — включая прибавку к
Большой ретре.
Первая Священная война продемонстрировала военную мощь
Дельфийской амфиктионии. После победы, одержанной в 590 г. до н. э., эта
и без того широкая коалиция увеличила число членов за счет
включения в свой состав дорийских государств Пелопоннеса, и все участники
этого союза приняли новую присягу «не разорять ни единого города из
числа амфиктионов, не лишать его воды ни в военное, ни в мирное
время» (Эсхин. О преступном посольстве. 115). Тот факт, что
уполномоченные от наиболее влиятельных государств материковой Греции
собрались в мирное время, выработали запрет на применение известных
методов военных действий и согласились предпринять совместные
усилия против нарушителя, является, конечно, очень значительным
шагом вперед в развитии межполисных отношений. До того момента
каждое государство действовало так, как ему заблагорассудится; отны-
ми исправления текста); Павсаний. VUL 39. 3—4 (самое раннее столкновение Спарты и
аркадских городов датирует 659 г. до н. э.). Словарь Суды под словом «Тиртей» дает
датировку войны, а Плутарх (Моралии. 194 Ь) относит ее окончание к 600 г. до н. э. См.
также: РОху 47 № 3316.
50 Имеющиеся в нашем распоряжении рассказы об этих событиях крайне
недостоверны, а сохранившиеся детали носят зачастую фиктивный характер, поскольку после
восстановления государственной независимости Мессении, случившейся в IV в. до н. э.,
была предпринята попытка обеспечить мессенцев ранней историей; сначала на этом
поприще трудились Каллисфен (FGrH 124 F 23) и Эфор (FGrH 70 F 115), а позднее — Риан
с Мироном (Павсаний. IV. 6. 1—4) и Аполлодор (FGrH 244 F 334). См.: Ε 166: 15 ел.;
Ε 174; Ε 183: 44.

Пелопоннес
421
не стали возможными и международная дискуссия, и международное
соглашение. Клятва амфиктионов явилась реакцией на тотальную
войну и всеобщее разорение — беды, с которыми хорошо были знакомы
и в Пелопоннесе, и повсюду в других областях. Другим признаком
новой эпохи стала практика международного третейского суда,
применявшаяся для того, чтобы решать дело миром. Периандр, к примеру,
выступил арбитром между Афинами и Митиленой в территориальном
споре за Сигей, а Спарта — в афино-мегарском споре по поводу Сала-
мина. Элейцы, испытавшие много неприятностей от неправедных
действий Дамофонта, сына Панталеонта, тирана в Писе, после его смерти
пожелали уладить споры с писейцами не прибегая к помощи оружия,
а потому передали свои претензии и требования компенсации на
усмотрение особой коллегии из замужних женщин, специально по этому
случаю выбранных из шестнадцати общин Элиды (Павсаний. V. 16. 5—
6). Избрание женщин было мирной альтернативой военному решению
конфликта; без сомнения, на этом суде председательствовала сама
Гера, как она делала во время состязания девушек в беге, которые
позднее проводились в Олимпии и где распорядителями были всё те
же шестнадцать женщин. Однако на пороге VI столетия мирные
решения по-прежнему оставались весьма редким исключением из правила.
В течение всего VI в. до н. э. спартанская политика в значительной
степени определялась страхом перед потенциальным мессенским или
илотским восстанием, к которому постоянно подстрекал один из
ближайших соседей: Трифилия—Писатида (две соседние области, часто
выступавшие перед внешним врагом одним фронтом), Аркадия и
Аргос. Спарта нуждалась в соратниках, которые могли бы помочь ей
в давлении на эти государства. Ее первым союзником была Элида.
Элейцы представляли собой верхушку гражданского коллектива,
организованы они были в восемь фил и жили в шестнадцати
небольших общинах (δαμοι), в каждой из которых имелись свои «цари»
(βασιλαες). Государство управлялось герусией — немногочисленным
советом, члены которого избирались на пожизненный срок — как в
Спарте. Остальное население Элиды элейцы низвели до статуса периэ-
ков и страстно желали приобрести земли, лежавшие к югу от них
(Писатида и Трифилия). Спарта симпатизировала олигархическим
институтам Элиды и благожелательно относилась к ее
территориальным претензиям, поэтому в десятилетие 590—580 гг. до н. э. помогла
ей одолеть Писатиду, обратив население последней отчасти в
крепостных, отчасти — в периэков. Начиная с 580 г. до н. э. два судьи из
Элиды выносили решения на Олимпийских играх. С этого времени
элейцы и спартанцы могли угрожать Трифилии с двух сторон51. Большую
опасность представляли аркадяне, поскольку они приняли у себя мес-
сенских эмигрантов и, кроме всего прочего, были стойкими воинами.
51 Павсаний. V. 16; Аристотель. Политика. 1306 а 16; Павсаний. V. 9. 4 (здесь
представлен наиболее правдоподобный вариант предания).

422
Глава 42
Все попытки Спарты разбить их в открытой борьбе в период с 600 по
560 г. до н. э. терпели неудачу.
Из всех соперников самым грозным был Аргос, и вердикт,
вынесенный при Гисиях, изменен не был; однако этот полис столкнулся со
своими собственными проблемами, к которым относилась и неудачная
война с Клисфеном Сикионским. Изгнав жителей Навплии, аргосцы
использовали ее гавань как базу для своего военно-морского флота и
включили это поселение в число участников Калаврийского союза;
аргосские корабли, кроме того, могли угрожать лаконскому побережью
и с острова Кифера. Но Аргос мог быть ослаблен внутренними
переменами. Когда последний царь из рода Теменидов, внук Фидона, был
изгнан (Диодор Сицилийский. VII. 13. 2), титул басилей был сохранен
для одной выборной государственной должности, но главными
магистратами, обладавшими исполнительной властью, отныне были девять
дамиоргов — титул, который может свидетельствовать о том, что дамос
(народ) был политически активным. Надписи VI в. до н. э. говорят о
шести дамиоргах. Обе цифры (и 9, и 6) означают, что в данной
коллегии три дорийские филы имели равное представительство. Сделав
необходимые поправки относительно этой архаической эпохи, можно
сказать, что Аргос склонялся в сторону демократии, тогда как Спарта
сделала выбор в пользу олигархии52.
Когда волна тирании схлынула, Аргос и Спарта получили шанс
вмешаться в ситуацию — каждый со своей стороны. «Лакедемоняне
наконец-то низложили большинство тиранов (за исключением тиранов
сицилийских), как тех, что правили в Афинах, так и в остальной
Элладе, которая уже задолго до афинян томилась под тираническим
господством» (Фукидид. I. 18. 1). Каких именно тиранов помогли низвергнуть
спартанцы, не вполне ясно, хотя Плутарх и дает их перечень [Моралии.
859 с), — дело в том, что позднее граждане каждого государства часто
стремились целиком присвоить себе эту честь; следующие случаи,
впрочем, кажутся весьма вероятными. Около 585—580 гг. до н. э. Спарта
содействовала элейцам в деле свержения Пирра, последнего «царя» писей-
цев. Коринф и Амбракия также фигурируют в Плутарховом списке —
в связи с освобождением первого от Кипсела Π по прозвищу Псамме-
тих (ок. 583 г. до н. э.), и второй, т. е. Амбракии, — от Архина, одного
из Кипселидов (ок. 560 г. до н. э.). Хотя освобождение Коринфа Эфор
приписывает только лишь восставшему народу, важная роль Спарты
в этом деле становится очевидной из тех условий, что сложились в
Коринфе и Амбракии после их освобождения. «Здесь [т. е. в Коринфе]
обитает Благозаконие [Евнамия] со своими сестрами — Миром и
Правдой, надежная опора городов, золотые дочери подающей благие
советы Справедливости» (Пиндар. Олимпийские оды. 13. 6); в свою очередь
и амбракийцы утверждали, что сам Аполлон, Пифийский Спаситель,
учредил Благозаконие, Справедливость и Правду в их городе. В Корин-
52 Страбон. 368, 373; SEG XI. 314 и 336, а также: CQ 10 (1960): 33 ел.

Пелопоннес
423
фе на смену тирании пришла олигархическая конституция, согласно
которой основные функции исполнительной власти отныне были
закреплены за одной из восьми родовых групп (пробелами), тогда как
остальные семь участвовали в формировании совета, именуемого герусией. В
одном папирусе Π в. до н. э. можно прочитать следующее: «Эфор Хилон
Лаконский и стратег Анаксандрид свергли тиранов у эллинов: в Сики-
оне — Эсхина, и Гиппия... [лакуна в несколько букв] Писист...» Эфорат
Хилона приходился на 556/555 г. до н. э. — как раз на то время, которое
является наиболее вероятной датой изгнания из Афин Писистрата;
очевидно, что Гиппий, который имеется здесь в виду, правил в каком-то
другом месте, возможно, в Мегарах53. Не следует думать, что для
низвержения тирана всякий раз была необходима вооруженная интервенция.
Иногда достаточно было появления лаконского войска вблизи границ
или оказания спартанцами какой-то иной помощи противникам тирании
внутри государства. Показательно, что Писистрат обрел приют у
основного соперника Спарты — в Аргосе. В списке Плутарха упомянуты
также и тираны других городов, расположенных за пределами
Пелопоннеса, и правившие, вероятно, в более поздние времена.
Согласно Аристотелю (Политика. 1312 а 40) причина крушения
тирании может корениться, кроме всего прочего, и во внешних
обстоятельствах; это происходит, в частности, в тех случаях, когда более
сильным оказывается государство с враждебной по отношению к тирании
конституцией, а именно «демократией» или «монархией и
аристократией», а именно это сочетание существовало в Спарте, «свергшей
большинство тираний». К представлениям об идеологической
враждебности Спарты и ее боевой мощи Фукидид добавляет еще одну
специфическую причину спартанского успеха — необычайную устойчивость ее
политии (под этим словом здесь подразумевается и образ жизни, и
конституция): «Именно это дало ей необходимую силу и позволило уладить
дела в других государствах» (I. 18. 1). В течение столетия с 650 по 550 г.
до н. э., отмеченного чередой глубоких перемен, Спарта оставалась
неизменной и непоколебимой, и те, кто обращался к ней за помощью,
всегда знали, чего от нее следует ожидать в будущем: поддержки
олигархии, которая, в случае необходимости, может вылиться и в прибытие
спартанского войска. К середине столетия Спарта достигла
замечательных успехов: она осуществляла непрямой контроль над Писатидой,
Элидой, Сикионом, Коринфом, Мегарами и, возможно, некоторыми
другими государствами и, кроме того, держала Аргос почти в полной
изоляции. Эту политику мог выработать эфор Хилон, включавшийся,
как правило, в перечень Семи мудрецов. Подозрения, питавшиеся им
к Аргосу, выразились в его словах относительно Киферы, согласно
которым для спартанцев было бы лучше, если бы этот остров погрузил-
53 FGrH 90 (Николай Дамасский) F 60; Аристотель. Афинская полития. 17. 4;
Антонин Либерал. Метаморфозы. 4; Ε 232; см. также статью: Leachy D.M. в: By П. Ryl. Lib. 38
(1956): 406 ел.

424
Глава 42
ся на дно морское, а не возвышался над волнами (Геродот. Vu. 235. 2);
этот же человек мог быть ответствен за выработку системы
непрямого контроля, которая начала осуществляться в связи с Аркадией.
Когда спартанцы вопросили оракул в Дельфах, смогут ли они
завоевать Аркадию, Пифия объяснила, что в борьбе за всю Аркадию их ждут
неудачи, поскольку в этой стране обитает слишком много «желудоядцев-
мужей»; но далее в оракуле имелись такие гексаметрические строки:
Не во всем я, однако, отказчик:
Будет Тегея тебе, дабы ты истоптал ее пляской
И превосходные нивы измерил бы мерною вервью.
(Пер. И. И. Мартынова)
После этого спартанское войско напала на Тегею, неся с собой
кандалы для населения этого города и мерные веревки, чтобы измерять
новую землю. Однако и на этот раз их ждала неудача, так что оковы
были одеты на самих лакедемонян, которые должны были
обрабатывать поля тегейцев (эти оковы позднее выставлялись в храме Афины
Алей в Тегее). Спартанцы вновь отправили послов в Дельфы, где
получили предписание обрести мощи Ореста, сына Агамемнона, который
стал защитником Тегеи, — тогда только они смогут одолеть этот город.
Но где находились эти мощи? На сей счет у Геродота заготовлен целый
рассказ (I. 67 ел.). После того, как Спарта обрела священную реликвию
и поняла смысл оракула, она прекратила враждовать с аркадянами, как
делали до того времени все дорийцы, а вместо этого предложила свою
защиту. В результате Спарта заключила с Тегеей соглашение, а после
присоединения к нему и других аркадян могла рассчитывать на их
помощь против Аргоса, если в ней возникла бы нужда.
Спарта и Тегея установили стелу на берегу Алфея с текстом
договора о примирении. Аристотель во фр. 592 пересказывает (но не
дословно) и объясняет два из выработанных тогда условия договора: «Изгнать
мессенцев с земли и не позволять делать [каких-то людей]
блаженными» (χρηστούς — т. е. мертвыми). Изгнание мессенцев было первым
шагом к установлению санитарного кордона вокруг спартанской
территории. Согласно интерпретации Аристотеля, который мог видеть
полную версию оригинального текста, запрет на вынесение смертных
приговоров имел в виду тегейских сторонников лакедемонян, которые
таким образом получили защиту со стороны Спарты; столетием позднее
Афины предприняли аналогичные шаги для защиты
симпатизировавших им людей в подчиненных государствах своей морской державы —
у своих номинальных «союзников»54. Спартанские предложения другим
54 Об оракуле см.: А 50,1: 101 ел.; по поводу того, что «блаженные» — это эвфемизм
для «умерших», ср. слово «makantes» в современном греческом; о других
интерпретациях: Ε 166: 17 ел. [Слово «χρηστός» может означать здесь, в частности, «полноправный
гражданин», и в этом случае запрещение в тексте договора может иметь смысл «не
делать никого [из мессенян] полноправными», т. е. не принимать их в тегейское
гражданство. (Примеч. пер.)]

Пелопоннес
425
государствам Пелопоннеса заключить подобные альянсы многими были
приняты. Мы не знаем, каковы в точности были условия этих
соглашений, но из сложившихся позднее обстоятельств можно сделать вывод,
что они включали изгнание мессенских беженцев, возможно,
обязательство оказывать Спарте помощь в случае плотского восстания и
подчинение спартанскому командованию в случае совместной войны. Это
право на военное руководство [гегемонию) было неограниченным; в
частности, царь или цари, возглавлявшие войско, не были обязаны
объявлять до времени основную цель объединенного военного предприятия.
Выгода, которую от этого получала Спарта, состояла в том, что она
осуществляла непрямой контроль над обширными областями, и это в
добавление к значительным резервам собственных вооруженных сил,
служивших опорой ее социальной системы; выгода для любого из
союзников заключалась в мире со Спартой и гарантиях обороны с помощью
спартанских сил в случае внешней угрозы — в особенности со стороны
Аргоса. При этом Спарта не принимала в расчет материальные
издержки такого союза, поскольку имела хотя и превосходное, но
исключительно сухопутное войско, поэтому для союзников этот альянс не
выливался в материальные издержки или в необходимость исполнять
какие-то дополнительные обязанности (например, строить или
ремонтировать корабли); свои войска союзники отправляли лишь в случае
появления агрессора. Ценой участия в этом союзе была обязанность
принимать непрямое политическое влияние Спарты, которая всегда
благоволила «лаконствующей» олигархии.
После того, как эта политика альянса около 560 г. до н. э. была
торжественно провозглашена путем заключения договора с Тегеей, Лаке-
демон стал подавать себя одновременно как освободителя от
тиранических режимов и защитника от завоевателей, включив к 550 г. до н. э.
в сферу своего влияния Элиду, Аркадию, Сикион, Коринф, Мегары, а
также, возможно, Флиунт и Клеоны. Сложившаяся в результате группа
государств буквально определялась как «лакедемоняне и их союзники»,
т. е. каждый из них был союзником Спарты, но не друг друга; в
соответствии с договором, эта группа приходила в движение в ответ на
нападение какого-либо агрессора. Более правильным названием для
этого объединения было бы «Спартанский альянс», а не обычно
используемое «Пелопоннесский союз», поскольку первое определение ближе
словоупотреблению в греческом и не имеет географических
ограничений. После 555 г. до н. э. останки Тисамена, сына Ореста, спартанцы
перенесли к себе из Гелики, надеясь таким образом одержать верх над
ахейцами (результат этого неизвестен), в Сикионе же спартанцы
сохранили унизительные названия для трех фил, и продиктовано это было
постоянным желанием оскорблять аргивян.
Теперь Спарта чувствовала в себе достаточно сил, чтобы бросить
вызов Аргосу. Она выбила аргивян с Киферы и с восточного
побережья, которое с тех пор входило в состав Лаконики (здесь она подчинила
себе Прасии, которые ранее входили в состав Калаврийского союза), и

426
Глава 42
продвинулась в Фиреатиду, где аргосское войско заняло прочную
позицию. Спарта не стала звать на помощь своих союзников — победа в этой
битве была делом престижа. Триста отборных бойцов с каждой
стороны должны были в схватке решить, кто будет обладать Фиреатидой.
Лишь ночная мгла положила конец сражению; в живых остались лишь
два аргивянина и один спартанец; аргивяне поспешили домой, чтобы
сообщить радостную весть своим согражданам, спартанец же остался
на поле брани, снял с убитых врагов доспехи и отнес в свой лагерь как
свидетельство победы. На следующий день, когда на поле битвы
вернулись основные войска и оценили ситуацию, ни одна из двух сторон не
пожелала признать поражение. Дело вновь обернулось жаркой
схваткой, в которой обе стороны понесли значительные потери, но на сей раз
победа осталась за спартанцами. Это был судьбоносный прорыв.
Теперь (в 546 г. до н. э.) Спарта была окончательно признана в качестве
ведущей силы в Греции, а эта победа была увековечена путем
учреждения особого праздника, который с тех пор начал отмечаться здесь
регулярно.
Во второй половине столетия мерилом спартанского влияния
стала мощь спартанского альянса, а не только самой Спарты. На суше
она не имела соперников. На море Сикион, Коринф и Мегары
контролировали западные пути и Истм, сама же Спарта, получив в свое
распоряжение Киферу и Пилос, прочно оседлала пути, шедшие
вдоль побережья на запад и юг55. В северной Эгеиде Коринф, а в
Пропонтиде Мегары имели в своих колониях военно-морские базы,
а в юго-восточном углу Эгейского моря ведущие торговые позиции
принадлежали Эгине, у которой были особые права в Навкратисе;
Эгина, как кажется, поменяла свои близкие отношения с Аргосом
на дружбу со Спартой как раз после 546 г. до н. э. Ввиду
широчайших контактов спартанского альянса мы можем принять убеждение,
характерное для античности, согласно которому Спарта была
ответственна за окончательное свержение тиранов в Фокиде, Фессалии,
на Фасосе, Наксосе и в Милете; особенно надежно
засвидетельствована экспедиция, организованная Спартой совместно с Коринфом
против Поликрата Самосского около 524 г. до н. э. В дальнем
зарубежье союзником Спарты в это время стал Крез Лидийский,
провозгласивший себя защитником греков против агрессии персидского
царя Кира и являвшийся другом египетского фараона Амасиса. Это
было случайным совпадением, что в тот самый момент, когда Кир
закладывал основы Персидской державы, Спарта создавала свою
свободно сочлененную систему власти, основанную на двух
принципах: коалиция свободных государств и неприятие всякого рода
деспотизма.
55 Коринф и Спарта имели значительное влияние в западных полисах (по поводу
обращения Локров к Спарте ср.: Страбон. 261), а в Кирену Спарта вывела своих
колонистов.

Пелопоннес
427
Внутри необычайно мобильного мира городов-государств любое
сочетание политической власти и экономического благополучия тут
же притягивало из-за границы самые разные таланты. В результате
в период с 650 по 550 г. до н. э. Спарта превратилась в одного из
лидеров в области искусства, литературы и музыки. Храм Афины По-
лиухос был обшит бронзовыми листами (отчего другой эпиклезой
этой богини здесь было Халкиойкос — т. е. «Меднодомная») по проекту
Гитиада, местного бронзовых дел мастера и поэта; ранний храм
Артемиды Орфии был заменен святилищем, построенным в дорическом
стиле из известняка; Скиада — место для народных собраний — было
возведено Феодором с Самоса, а трон Аполлона в Амиклах — Бафик-
лом и его учениками из Магнесии Малоазийской; в Ферапнах было
сооружено каменное святилище Елене и Менелаю. Лаконские
мастера по бронзе были известны благодаря своей посуде и великолепным
статуэткам, которые часто посвящались в храмы в Олимпии и
экспортировались на весьма отдаленные рынки; эта ремесленная школа
сохраняла свой высокий уровень вплоть до конца VI в. до н. э. Хотя
статуэтки из слоновой кости, ювелирные украшения из золота, серебра
и янтаря, керамические маски и свинцовые фигурки изготовлялись
здесь на среднем уровне, мастера лаконской вазовой живописи
соперничали на равных со своими коринфскими конкурентами. Алкман,
бывший, возможно, по происхождению лидийцем, сделал Спарту
своим вторым домом, посещали ее и Стесихор из Гимеры и Феогнид из
Мегар. В своих стихах они восхищаются спартанской музыкой и
танцами, красотой ее девушек и юношей, великолепием ее природы.
Хорошим примером тому — «Парфений» Алкмана или следующие
строки Феогнида (879—884):
Выпей вина, что под сенью высокой Тайгетской вершины
Мне виноградник принес. Вырастил лозы старик
В горных укромных долинах, любезный бессмертным Феотим,
С Платанистунта-реки влажную воду нося.
Выпьешь его — отряхнешь ты заботы тяжелые с сердца.
В голову вступит вино — станет легко на душе.
[Пер. В. Вересаева)
Алкман и Стесихор были пионерами в области хоровой лирики, в
рамках которой они развили литературный дорийский диалект,
ставший повсюду общепринятым для хоровых постановок, в том числе и в
Аттике, когда позднее там ставили трагические хоры: хор пел,
совершая танцевальные движения или оставаясь неподвижным — в
зависимости от того, что требовалось по сюжету; поэт писал музыку и для
хора, и для аккомпанирующих инструментов (обычно лиры) в так
называемом дорийском ладу; об этом музыкальном ладе говорили, как и
о стихах Тиртея, что он выражает мужество и сдержанность.
В области скульптуры поначалу лидирующие позиции
принадлежали Аргосу, о чем могут свидетельствовать замечательные статуи Клео-
биса и Битона, храмовая архитектура Герейона (аргосского храма

428
Глава 42
Геры), где каменный стилобат56 с широко поставленными базами колонн
был украшен, возможно, деревянными скульптурами, а стоя57 VII в. до
н. э. имела капители очень раннего типа; составить впечатление об ар-
госской скульптуре можно также и на основании великолепной
керамической маски, найденной в Тиринфе. Однако по мере своих экономических
успехов Коринф догнал Аргос, в частности, в том, что касается качества
производившейся здесь черепицы и архитектурных украшений из
терракоты; храм Аполлона, возведенный ок. 550 г. до н. э., представлял собой
уже классический образец раннего дорического ордера, построен он был
из известняка, имел перистиль58 с монолитными колоннами (из них семь
сохранились), отличавшимися несколько вытянутыми пропорциями:
соотношение их ширины к высоте было 6 : 15. Святилище Деметры и Коры
(нач. VII в. до н. э.) и святилище Афродиты (конец того же столетия) были
расположены около и на самом Акрокоринфе. Выполняли они скорее
роль места для собраний верующих, чем дома богинь. Потребности
неудержимо разраставшегося города в питьевой воде удовлетворялись
благодаря «источнику Пирены», куда вода попадала из сети подземных
туннелей со специальными смотровыми колодцами, причем их общая длина
составляла почти целую милю. В области вазовой живописи Коринф
лидировал до середины столетия, после чего пальма первенства перешла к
афинским мастерам, которые завоевали даже и западные рынки. Коринф
и Сикион оставались первыми в деле производства и экспорта бронзовых
статуэток и бронзовых сосудов удивительной красоты (рис. 53).
В то время, как Евмел Коринфский создавал свои просодии («песни для
процессий»), Арион Лесбосский изобрел дифирамб, или оду в честь
Диониса, специально для хоров, которые ставились в Коринфе в конце VU в.
до н. э. Постановка хоров, поющих песни и исполняющих танец, на
Пелопоннесе — в Спарте, Коринфе, Сикионе, Мегарах и Эпидавре (Геродот. V.
83) — вот тот фон, на котором суждено было родиться аттической драме,
как трагедии, так и комедии. Олимпия превратилась в важнейший
религиозный центр не только для Пелопоннеса, но и для всего греческого мира,
что можно ясно видеть из факта возведения здесь своих сокровищниц
многими государствами (например, Сикионом, Селинунтом, Мегарами и
Гелой). Первым монументальным храмом на греческом материке было,
вероятно, святилище Геры в Олимпии, строительство которого было
завершено около 600 г. до н. э. Этот храм имел перистиль, колонны с
пропорциями 6 :16 и стилобат размерами 50 χ 18,76 м. При строительстве
использовался известняк, кирпич-сырец, дерево (для первоначальных колонн,
впоследствии замененных на каменные, и для верхних конструкций
строения) и терракота (для черепицы и акротериев). В этом столетии
дорийские государства Пелопоннеса и их религиозный центр в Олимпии
представляли собой истинную сердцевину эллинского мира.
Стилобат — верхняя часть ступенчатого основания здания. (Примеч. пер.)
Стоя — галерея, портик. (Примеч. пер.)
Перистиль — колоннада, окружающая площадь, двор или храм. (Примеч. пер.)

Пелопоннес
429
Рис. 53. Реконструкция бронзового котла из Олимпии с девятью про-
томами (изображениями морд) грифонов; котел установлен на
треножник, сконструированный из прутьев и украшенный
изображениями львов, сфинксов, передними частями грифонов и лошадей. VI в.
до н. э. (публ. по: Ε 234: 83, рис. 51)

Глава 43
А. Эндрюс
РОСТ
АФИНСКОГО ГОСУДАРСТВА
I. Объединение Аттики
В «Илиаде» об афинянах говорится как о едином народе. Причем их
упоминания у Гомера редки и туманны: весьма странно уже то, что в
«Каталоге кораблей» упомянуты только сами Афины (П. 546—556),
тогда как обычно вслед за другими городами — резиденциями царей
поэт перечисляет целую цепочку других находившихся на каком-то
удалении от главного города поселений, в которых проживали царские
воины. К какому бы времени ни относилось составление этого
описания Афин в «Каталоге» и независимо от конкретных причин его
странного характера2, существуют и другие основания для мнения, что
обитатели Аттики являлись гомогенным народом лишь с одним городом
Афинами в качестве центра области. Они вышли из эпохи «темных
веков» без оформившегося представления о каких-либо внутренних
национальных различиях, говорили на одном диалекте, были
организованы в единую систему фил и, несмотря на наличие существенных
местных особенностей, имели общий комплекс ритуалов и праздников.
Благодаря чему это было достигнуто, к сожалению, остается для нас
непонятным во многих отношениях.
Катастрофа, случившаяся на исходе микенской эпохи, оставила по
себе напоминание на Акрополе в виде умело устроенного резервуара
с водой. Эта твердыня в эпоху «темных веков», вероятно, неоднократно
подвергалась осадам, во время которых жители продолжали
пользоваться источником воды, подход к которому был искусно устроен еще
инженерами микенского времени в ХШ в. до н. э.3. В восточной
Аттике археологический материал некрополя в Перати свидетельствует о
1 В этой главе при упоминании фрагментов аттидографов используются номера,
присвоенные им в издании Ф. Якоби (FGrH). Так, обозначение 324 F 34 означает
фрагмент 34 из сочинений Андротиона, помещенных в этом собрании под номером 324.
Подобным же образом делаются ссылки на комментарий Якоби. Фрагменты Солона
пронумерованы в соответствии с изданием М.-Л. Уэста: Iambi et Elegi Graeci Π (Oxford,
1972).
2 A 48: 145-147 с примеч. 72; F 9: 35; F 15: 219, особенно примеч. 22.
3 F 40; H 35: 113.

Рост Афинского государства
431
существовании здесь в ХП в. до н. э. относительно преуспевавшей
общины, которая имела связи не с западной Аттикой, а с другими
поселениями в Эгеиде, уцелевшими от микенской эпохи (САН II. 23: 666—
667). Эта община постепенно угасла в силу обстоятельств, о которых
мы пока ничего не можем сказать4, причем в то же самое время и
Акрополь обезлюдел. Хотя развитие в субмикенский и протогеометри-
ческий периоды показывает, что здесь не было резкого культурного
перелома, а вместо этого осуществлялся длительный и непрерывный
процесс, всё же очевидно, что микенский стиль жизни бесповоротно
остался в прошлом. Происхождение и организация тех, кто в то
время обитал в самих Афинах и вокруг них, на сегодняшний день
изучены в очень малой степени, однако понятно, что их жизнь не была
особенно безопасной; в других частях Аттики они избегали селиться
вблизи моря или в пунктах, расположенных отдельно и далеко от других
общин5.
Ионийская миграция (САН П. 23: гл. 38) интересна не только сама
по себе, но еще и тем, что она способна прояснить ту картину, которая
сложилась в Аттике в то время, когда это движение началось, а именно
в XI в. до н. э. Характер завязавшихся в дальнейшем связей между
Аттикой и Ионией был таков, что мы в основном должны согласиться с
позднейшими заявлениями афинян об их лидерстве в деле заселения
азиатской Ионии, хотя это совершенно не исключает участия в данном
предприятии других греков, о которых упоминает Геродот (I. 146. 1),
независимо от того, пролегал ли их путь в Азию через Аттику, или нет.
Сведения о системе ионийских фил не столь богаты, как о системе фил
дорийских, к тому же в различных районах восточной Греции могло
быть меньше единообразия в элементах родовой организации, но сами
названия четырех древних аттических фил (см. ниже) встречаются
здесь достаточно часто, чтобы констатировать исходную связь между
населением Аттики и эллинами, жившими в восточной Греции
(Геродот. V. 66. 2; 69. I)6. Праздник Апатурий, проведение которого для
Геродота (I. 147. 2) было критерием истинно ионийского характера той
или иной общины, был не просто общим для Аттики и Ионии
празднеством. Диалект, который мы называем аттическо-ионийским, в
своих основных чертах должен был сформироваться еще до того, как
переселенцы покинули Аттику, хотя в последующие времена в другом
месте он претерпел конечно же определенные модификации. Если своим
появлением этот диалект «был обязан слиянию западногреческих
элементов с диалектом микенского типа» (САН П. 23: 818), то необходимые
для этого процесса условия могли сложиться в Аттике к концу XII в.
до н. э.: остается лишь констатировать, что представители народов, чьи
диалекты содержали западногреческие элементы, уже проникли к
тому времени в достаточно пустынный регион западной Аттики во вре-
4 H 35: 115-116. 6 А 14,1: 119-120; F 9: 51.
5 H 25: 336.

432
Глава 43
мена тех пертурбаций, которыми было отмечено окончание позднеэл-
ладского Ш «В» периода7.
Далее, ионийское «племя» должно было существовать уже до 1050 г.
до н. э., вывод о чем можно сделать даже и без обращения к словам
Солона (фр. 4а), в которых ясно выражено это убеждение. Теперь,
кажется, все согласны с тем, что основания поселений мигрантами в
восточной Эгеиде представляли собой опасные предприятия нового типа;
даже если эти переселенцы еще до отправки в дорогу имели какие-то
представления о новом регионе, это еще отнюдь не означало, что,
прибыв туда, они становились гражданами уже существовавших поселений.
Справедливо мнение о том, что эти рискованные авантюры — и еще в
большей степени их общий успех — являются признаком жизненной
энергии греков в XI в. до н. э.8; однако следует обратить внимание и на
обратную сторону медали: в этом столетии происходил отток самых
инициативных и наиболее предприимчивых людей, что являлось
значительной потерей для Греции, даже если число мигрантов в каждой
отдельно взятой группе и не было особенно велико.
Сами афиняне относились к этим вещам значительно проще. Они
были убеждены, что испокон веку жили в Аттике; а если возникала
необходимость объяснить их связь с ионийцами, то это делалось с
помощью фигуры Иона, который прибыл к ним, поселился вместе со
своими спутниками и ввел разделение на четыре филы, названные
именами его сыновей. Посредством своего синойкизжа Тесей собрал их
вместе и сделал Афины их общим городом, каковым тот и остался с
тех пор. Самое существенное искажение исторической реальности в
данной картине заключается в том, что афиняне не ощущали
никакого разрыва между героическим периодом и своим собственным
временем. У них не было никакого понятия о том периоде, который мы
именуем «темными веками»; самое большее, о чем они задумывались,
это о каких-то стародавних беспорядках и передвижениях,
случившихся после Троянской войны, и даже Фукидид, много потрудившийся в
области исследования ранней истории, верил, что Аттика с
незапамятных времен не испытывала внутренних раздоров (I. 2. 5—6). То, что он
говорит о Тесее, выглядит довольно разумно, если учитывать то,
какими источниками располагал этот историк: объединение Аттики
Фукидид приписывает политическому акту сильного царя, который,
предварительно распустив органы управления, существовавшие в отдельных
городках, учредил единый пританей и единый совет в Афинах, и с тех
пор афиняне стали отмечать общий праздник Синойкии (П. 15. 1—2).
Праздник этот существовал в действительности9, и мы не можем
пренебрегать исходным смыслом его названия и рассказом Фукидида
о его происхождении. Объединение непременно должно было вызвать
к жизни какой-то политический акт, который мог реализовываться в
7 H 35: 252-253. 9 F 6: 36-38.
8 H 71: 373.

Рост Афинского государства
433
течение определенного времени или, по крайней мере, которым
должен был завершиться некий постепенный процесс. Унитарное
государство масштаба Аттики являло собой достаточно необычный пример на
фоне большинства других греческих областей — даже и тех, что не
имели разделения по племенному признаку: беотийцы, аркадяне и фес-
салийцы вполне осознавали племенную общность внутри каждой из
этих групп, но не были сплочены политически на аттический манер.
Три равнины Аттики отделены друг от друга естественными
преградами, хотя и легко преодолеваемыми, но гораздо более заметными, чем
то было на Беотийской равнине или в восточной Аркадии, причем
потенциально их размеров оказалось бы достаточно, чтобы послужить
материальной основой для формирования трех самостоятельных
государств, которые затем могли бы заключить друг с другом какую-то
неопределенную унию или вовсе обойтись без всякого объединения.
Царем Афин, как предполагает Фукидид, как правило, являлся
наиболее влиятельный правитель в Аттике, и это утверждение будет
особенно справедливо для того периода, когда значительная масса горожан
поселится в непосредственной близости от Акрополя. Однако в высшей
степени вероятно, что Элевсин являлся отдельным царством; этот
вывод можно сделать не только на основании упоминаемой Фукидидом
легендарной войны, которую Элевсин вел против афинянина Эрехтея,
но также и на основании Гомеровского гимна Деметре, где в рассказе
об элевсинском царе нет и намека на Афины. Марафонское четырех-
градье, которое в позднейшие времена посылало свое собственное
священное посольство в Дельфы и на Делос10, — еще один очевидный
кандидат на роль отдельного царства, да и другие места, населенные
в ту эпоху, когда производилась протогеометрическая керамика,
вполне могли однажды самостоятельно встать на ноги и пойти своим
собственным путем.
Если даже когда-то прежде существовало единое микенское царство
на территории Аттики (ср.: САН Ш. I2, гл. 16: 668 — запись об Афинах
в «Каталоге кораблей», обсуждавшаяся выше, не может помочь в
разрешении этого вопроса), очень трудно поверить, что это единство
сохранится и после периода крушения микенской цивилизации, так что
мы должны всерьез подумать о том, что «темные века» были эпохой
реального объединения Аттики. Литературные источники не дают
никаких намеков относительно даты этого события. Было бы весьма
рискованным на основании гомеровского гимна Деметре делать вывод
о том, что в период его написания, т. е., вероятно, в VU в. до н. э.,
Элевсин по-прежнему оставался независимым;11 с одной стороны, событие
такой значимости, случись оно незадолго до памятной попытки Кило-
на установить свою тиранию, должно было бы, кажется, оставить хоть
какой-то след в афинской памяти, с другой — несложно предположить,
10 FGrH 328 F 75 с комментариями.
11 F 47: 5-11.
2.S Заказ № К-75ЯО

434
Глава 43
что традиционное предание о Деметре сохранило чисто элевсинский
колорит от каких-то очень ранних времен. Также и археологические
данные прямо не могут помочь нам в вопросе датировки, однако в гл. 16
тома Ш. I2 «Кембриджской истории древнего мира» показано, что
уровень благосостояния, о котором свидетельствуют материалы из
аттических погребений начала IX в. до н. э., — результат синойкизма и
частичного освоения аттических земель, ставших после этого пригодными для
возделывания зерновых культур. Мы не в состоянии реконструировать
политический процесс, в результате которого изолированные поселения
в Аттике согласились на слияние в форме единого государства, можно
лишь выделить те вызванные этим процессом социальные и
экономические новации, которые становятся очевидными при сравнении с
«темными веками», наступившими после микенского краха. Если объединение
Аттики завершилось ок. 900 г. до н. э., то со временем точная память о
его хронологии могла быть стерта и в конечном итоге факт
объединения Аттики связали с именем Тесея — героя эпохи до Троянской войны.
Об этом объединении следовало бы поразмышлять в терминах
Фукидида (П. 15). Оно не сопровождалось перемещениями
значительных групп населения — как обыкновенно случалось при синойкизмах
в позднейшие времена, но означало централизацию правительственных
органов. Знатные семьи, без сомнения, обзавелись резиденциями в
самом городе или в непосредственной близости от него, но они
сохраняли свои корни в тех местах, откуда происходили, или позднее
пускали такие корни в других местах. Импульс этого первого успеха не был
сохранен ни в достижении материального благополучия, ни в освоении
земель, так что для последующих поколений была оставлена большая
работа.
П. Аристократическое государство
Бедные содержанием истории о царях Афин не способны задержать
надолго наше внимание. Имена и сюжеты аттической вазописи дают
определенное представление о том, какие именно рассказы
циркулировали в афинском обществе до конца VI в. до н. э. и о тех частях
«истории», какие были достаточно разработаны еще до времени
Геродота (I. 147. 2; 173. 3; VTQ. 42 и др.). По-видимому, справедливо широко
распространенное мнение о том, что генеалогия и хронология не были
систематизированы вплоть до работ Гелланика, т. е. до конца V в. до
н. э.12. Среди его объемистых трудов была первая из известных «Ат-
тид» — сочинение, специально посвященное истории Афин и
доведенное до времени самого автора. Удивительно, что только через 50 лет
примеру Гелланика последовал Клидем, который сам был [в отличие
от Гелланика] коренным афинянином; известный политик Андротион,
12 А 13, II: 5-6; FGrH 323 a F 23.

Рост Афинского государства
435
вероятно, в 340-х годах до н. э., будучи в изгнании в Мегарах, написал
еще одну очень часто потом цитировавшуюся «Аттиду»;
последним, самым длинным и наиболее значительным сочинением в этом
жанре был труд Филохора, «первого знатока среди аттидографов»,
оставшийся незаконченным в связи со смертью автора, вероятно, в 263/
262 г. до н. э.13. Эти работы нам знакомы только по цитатам,
сохранившимся, главным образом, у схолиастов к Аристофану и аттическим
ораторам. Тот факт, что эти комментаторы проявляли повышенный
интерес к упоминаниям у перечисленных выше авторов отдельных
местных достопримечательностей или к вопросам, связанным с
афинскими культами и обрядами, о которых читатель мог ничего не знать,
доказывает, что имеющиеся в нашем распоряжении фрагменты
представляют собой нерепрезентативную выборку. Если обратить внимание
на номера книг, из которых сохранились фрагменты «Аттид», то мы
поймем, что в основной своей части эти сочинения были посвящены
временам самих их авторов, а вовсе не ранней истории; крайний
случай дает Филохор, у которого 2/3 всей «Аттиды» — это книги о
времени его жизни, но в многочисленных сохранившихся цитатах как раз
они представлены минимальной крупицей. Подозрения, что
злободневные политические интересы аттидографов негативным образом
сказались на беспристрастности их взгляда на ранние Афины в сочетании
с сомнениями относительно возможностей этих авторов получить
достоверную информацию, обернулись чересчур заниженной оценкой
полезности их сочинений;14 следует иметь в виду, однако, что аттидо-
графы знали о таких фактах, о которых мы не имеем ни малейшего
представления, и, вынося суждение о каждом отдельном фрагменте,
следует учитывать все его достоинства.
Аттидографы сталкивались со значительными трудностями при
реконструкции ранней истории Афин. Отдельные истории не были
связаны между собой или с общим репертуаром греческих легенд, к
тому же явно не хватало имен, с помощью которых можно было бы
обеспечить царскому списку достаточно внушительную длину. Список
этот открывали Кекроп и Эрехтей, примитивные божества, лишь
частично наделенные человеческими качествами; при этом Ион, хотя и
был эпонимом целого народа, а филы были названы в честь его
сыновей, не был включен (или по каким-то причинам не мог быть включен)
в царскую генеалогию и выполнял роль военного вождя (так уже у
Геродота — см.: VTQ. 44. 2) во время войны Эрехтея против Элевсина.
У Гомера сыновья Тесея каким-то образом лишились возможности
командовать афинскими войсками, уступив эту честь с трудом
различимому Менесфею и его отцу Петею. В конечном итоге в список
династии вошли 15 царей, от Кекропа до Фимета, их сменила вторая
династия, вышедшая из Пилоса и начавшаяся с Меланфа и Кодра (Геродот.
13 F 15; ср.: FGrH, введения к отдельным аттидографам.
"Напр.: F 9: 12-15.

436
Глава 43
V. 65. 3). После Кодра, который согласно общему мнению был отцом
основателей многих ионийских городов, либо его сын Медон, либо внук
Акает отказался от царской власти в обмен на должность
«пожизненного архонта»; затем правили еще одиннадцать «пожизненных
архонтов», после чего открывается список из семи архонтов, занимавших эту
должность в течение 10 лет каждый; затем наконец следует список
годичных архонтов, и первым в нем — имя Креонта, находившегося у
власти в 682/681 г. до н. э.15. Следует обратить внимание на то, что
позднейшие архонты в своей ежегодной присяге упоминали имя Ака-
ста (Аристотель. Афинская полития. 3. 3); всей остальной
конструкцией можно пренебречь. В самом деле, мы не можем ни описать, ни
датировать ни одну из стадий того процесса, который привел к
упразднению царской власти.
Создание альтернативной должности, наделенной исполнительной
властью, которая сосуществовала с царской властью или заменила ее,
выглядит как вполне обычный для греков вариант конституционной
эволюции; даже в Спарте, где наследственная царская власть
сохранилась, большинство царских функций (жреческие, судебные и
политические полномочия) было передано в руки аристократии. В Афинах
мы находим коллегию из девяти архонтов. Один из них
по-прежнему носил титул βασιλεύς (т. е. «царь»), хотя отныне он являл собой
всего лишь ежегодно избираемое должностное лицо; такая
преемственность заставляет думать, что афиняне смогли избежать болезненной
революции. Архонт-басилевс исполнял многие из древнейших
ритуалов, а позднее продолжал председательствовать в совете Ареопага,
когда последний разбирал дела о предумышленных убийствах.
Однако главные полномочия в области исполнительной власти к тем
временам, с которых начинаются исторические записи, находились уже
в руках архонта-эпонима (или просто «архонта»), по имени которого в
Афинах называли год; фактически он был главой государства.
Войском командовал архонт-полемарх. Еще шесть архонтов-фесмофетов,
согласно «Афинской политии» (3. 4), появились значительно позднее,
когда три других архонта уже стали годичной магистратурой. Как
говорит Аристотель, они обязаны были записывать фесмы (θέσμκχ —
обычаи, правовые положения) и хранить их для суда, над спорящими
сторонами16. Если это действительно так, то данная функция должна была
исчезнуть вместе с публикацией писаных законов, т. е. во времена
Драконта или Солона, так что позднее фесмофетам оставалось
выполнять лишь функцию председателей во время судебных заседаний, что
подтверждается, в частности, таким классическим выражением, как
«гелиэя фесмофетов» (т. е. суд фесмофетов). Впрочем, название их
должности очень трудно объяснить, если исходить из того, что они
15 А 14, II: 783-786.
16 Т. е. судьи могли и не знать эти правовые обычаи и в случае необходимости
спрашивали об их содержании у фесмофетов («хранителей фесмов»).

Рост Афинского государства
437
никогда не были никем, кроме как судьями, и Аристотель, возможно,
прав, даже если он основывается исключительно на этимологии слова17.
Нелегко понять, какими источниками он пользовался для датирования
этого института, равно как и для последующего своего заявления (8. 2)
о том, что до Солона архонты назначались Ареопагом.
Совет Ареопага был очень почитаем последующими поколениями,
убежденными, что учрежден он был в первобытные времена для
рассмотрения дел о свершавшихся тогда предумышленных убийствах; в
качестве самого раннего такого прецедента называли дело об убийстве
Галирротия богом Ареем (Гелланик. 323 a F 22), что же касается
версии Эсхила, согласно которой совет был создан для суда над Орестом,
то, следуя ей, это событие должно быть отнесено к необычайно
позднему героическому времени18. Демократическая теория представляла
дело так, будто любые политические полномочия, которыми
располагал Ареопаг до реформы Эфиальта в 462/461 г. до н. э., были когда-то
прежде незаконным образом присвоены ареопагитами, однако
имеющиеся описания этих полномочий носят достаточно неопределенный
характер: у Аристотеля (Афинская полития. 3. 6; 8. 4) преобладает
юридический оттенок, у Исократа, отводившего Ареопагу
воспитательную роль (VII), — морализаторский. Вряд ли у них было много
источников. Но обратим внимание, что эта коллегия всегда называлась
именно советом (βουλή — буле), даже в те времена, когда его роль была
низведена до суда по делам об убийствах, и это неизбежно доказывает, что
исторический Ареопаг являлся потомком первичного совета при царе,
преемник которого — царь-архонт — председательствовал на суде арео-
пагитов, когда эти последние рассматривали какое-то конкретное
дело. Они сохраняли свою должность пожизненно — архаическая
черта, странным образом сохранившаяся даже в то время, когда она
могла быть воспринята как оскорбление самому духу демократии, а
Ареопаг уже потерял свое политическое значение. Мы не можем быть
уверены, когда именно возникло правило о том, что архонты,
отслужившие свой должностной год и успешно сдавшие финансовый отчет
(ευθυνα), автоматически зачислялись в состав Ареопага; мнение
«большинства», которое передает Плутарх (Солон. 19), согласно которому
Ареопаг был создан Солоном, — очевидное недоразумение, возникшее
благодаря афинскому стремлению приписать все институты
великому законодателю19. Вплоть до Солона, учредившего так называемый
Совет четырехсот, старый совет Ареопага не имел конкурентов,
поэтому можно легко согласиться с мнением, что de facto он обладал
очень большим влиянием; его властные полномочия на этой стадии
носили традиционный характер и не были определены формальным
образом.
17 F 22: 269-271; F 25: 174-175.
18 FGrH по поводу 323 a F 1.
19 FGrH по поводу 324 F 3-4.

438
Глава 43
О том, каково было управление на местах в раннем государстве, мы
мало что знаем помимо того, что административные деления
назывались термином навкрарии. Известно, что всего их было 48, по 12 в
каждой филе (Аристотель. Афинская политая. 8. 3), и о их полномочиях по
приему поступающих взносов и по ведению текущих государственных
расходов были сделаны ссылки во многих местах в законах Солона,
которые в классический период уже вышли из употребления (Там же; ср.:
Андротион. 324 F 36). Название должностного лица, возглавлявшего на-
вкрарию, — ναύκραρος — дословно означает, вероятно, «капитан
корабля»20, что может отражать изначальную функцию этого магистрата.
Навкрарии, которые во времена Солона в основном контролировали
финансы, вполне могли возникнуть, согласно и античным, и
современным догадкам21, как система со специфическим назначением —
финансово обеспечить содержание флота: афинская война ранее с Эгиной и
борьба за Сигей в конце VII в. до н. э. (см. ниже, с. 447, 449—450)
показывают, что такая задача могла со всей остротой быть поставлена
перед полисом уже в досолоновские времена. Единственное
сохранившееся название для навкрарии — Колиада (Фотий, s. ν. «Κωλιάς»; Bekk.
Anecd. I. 175. 20) предполагает некий местный центр; если навкрарии
действительно представляли собой подразделения родовых фил, то они
не могли быть просто территориальными единицами, но некоторые
фратрии (см. ниже) имели местные опорные пункты, и то же самое
очень легко предположить для навкрарии, в обязанности которых
входило взимание обязательных сборов. (По поводу сообщения
Геродота в V. 71. 2 см. ниже наш сюжет о Килоне; о том, откуда навкрарии
брали средства, см. с. 462) Казначеи с титулом тамии хотя не
зафиксированы до времени Солона (Аристотель. Афинская полития. 47. 1), но
очевидно, что они существовали и раньше; должностные лица с
необычным архаическим титулом колакреты выплачивали средства из
фондов навкрарии (Андротион. 324 F 36)22, сохранив за собой
обязанность осуществлять платежи из публичных фондов вплоть до конца
V в. до н. э.
Всё население было организовано в четыре филы: Гелеонты, Эги-
кореи, Аргады и Гоплеты, поименованные, как считалось, в честь
сыновей Иона (Геродот. V. 66. 2). Замещенные десятью
территориальными филами в ходе реформ Клисфена в 507 г. до н. э., эти древние
родовые филы остаются для нас в полумраке неизвестности, хотя можно
высказать предположение, что они — подобно трем дорийским филам
в Спарте — служили основой для формирования войска. Каждая из них
была поделена на три триттии, чье назначение и функции также
неясны: возможно, и они носили военный характер, ибо контингент,
включавший четвертую часть всех вооруженных сил такой обширной
20 А 14,1: 599, примеч. 1; II: 817-818; F 9: 67-74.
21 Поллукс. УШ. 108; ср.: F 9: 70-71.
22 А 14,1: 589 примеч. 5; II: 818.

Рост Афинского государства
439
области, как Аттика, неизбежно оказывался слишком крупным, а
потому неуправляемым, и нуждался в делении на более мелкие
подразделения23. Четыре царя фил (фгиобасилевсы), выбиравшиеся из числа знатных
семей (евпатридов), в классический период сохраняли за собой
остаточную функцию судей в Пританее, где рассматривались дела о
неодушевленных предметах, послуживших причиной смерти человека; также и в
одном обнаруженном археологами календаре жертвоприношений,
дошедшем от конца V в. до н. э., упоминаются два филобасилевса
(дословно написано: «εκ των φυλοβασιλικών»), избранные от филы Глеонтиды
(sic!), один из которых был связан с триттией Левкотениев24.
На более низком (т. е. на неполитическом) уровне фратрии
пережили клисфеновскую реформу и сохранялись в качестве действующих
структур в течение всего классического периода. Каждый
полноправный афинянин должен был принадлежать к одному из этих «братств»;
когда в IV в. до н. э. права гражданства предоставлялись какому-нибудь
иностранцу, обычно ему предлагали членство не только в филе и в
деме, но также и во фратрии по его выбору25. Фратрии определенно
являлись институтами кровнородственного типа, основанными на
семейных узах. Последние особым образом почитались в Афинах во
время Апатурий в месяце пианепсионе — особом фратриальном
празднике, на третий день (назывался куреотида — «день пострижения»)
которого афиняне приводили своих 3—4-летних детей для
официального внесения их в списки фратрий; в ознаменование этого события
приносились в жертву богам овца или ягненок (в этот же день происходила
ритуальная стрижка детей)26. Хотя у нас нет прямых свидетельств,
весьма вероятно, что фратрии были подразделениями фил. Некоторые
фратрии были связаны с определенными территориями, что
выражалось в отправлении местного культа и в том, что члены фратрии и в
классический период обычно жили по соседству друг с другом27, что
скорее всего верно в отношении большинства из них; впрочем
совершенно неправдоподобным выглядит высказанное однажды
предположение, что фила, триттия или фратрия в своей основе представляли
территориальные деления28, но еще менее убедительна античная
гипотеза (Плутарх. Солон. 23. 5), согласно которой филы получали
названия в зависимости от образа жизни, который первоначально вели ее
члены (воины, дескать, назывались Гоплетами, ремесленники Аргада-
ми, земледельцы Гелеонтами, пастухи Эгикореями). С тех пор, как
Клисфен создал новые территориальные филы, основав их на терри-
23 Ср.: F 36, Π: 164.
24 См. публикацию календаря, осуществленную J.H. Oliver в журнале: Hesperia. 4 (1935)
№ 2: 21, стк. 31-50.
25 Самый ранний пример, относящийся к весне 409 г. до н. э., приведен в: M—L № 85,
стк. 16.
26 F 6: 232-234.
27 А 66: 133-134; F 9: 57.
28 А 42, П: 529-530; ср.: F 9: 53-55.

440
Глава 43
ториальных демах, за фратриями сохранилась лишь религиозная и
социальная роль; разумно было бы предположить, что до реформы Клис-
фена, когда у фратрии не было конкурента на данном уровне, она
обладала значительно более широким набором функций.
Цитаты из утраченной начальной части «Афинской политии» (фр. 3)
приписывают Аристотелю утверждение, согласно которому афинский
народ был разделен на земледельцев и ремесленников; это заявление
является вступлением к странному схематичному сообщению о четырех
филах и их подразделениях, которое очень плохо согласуется с тем, что
относительно триттий, фратрий и пр. говорится в дальнейшем тексте
«Афинской политии» (8. 3; 21. 3, 6). Плутарх связывает с именем Тесея
создание трех сословий: евпатридов, геоморов (земледельцев) и
демиургов (ремесленников), при этом он в подробностях рассказывает о
некоторых типично аристократических функциях первого класса, но
ничего не сообщает о двух других. Эти три группы вновь кратко упоминаются
в тексте «Афинской политии» после рассказа о Солоновой реформе
(13. 2), но более мы о них ничего не слышим. Сюжет о земледельцах и
ремесленниках, как и вопрос о том, существовали ли когда-либо такие
сословия в афинском обществе, лучше оставить для гл. 44 (см. ниже, с. 474);
здесь также нет возможности обсуждать ту полемику по поводу фр. 3
«Афинской политии», в ходе которой были поставлены различные
вопросы, например, считал ли Аристотель сословие евпатридов возникшим
позднее двух других, или было ли время, когда все афиняне являлись
членами корпораций, называвшихся родами или кланами (γένη)29. Евпа-
триды, впрочем, должны привлечь здесь наше внимание, поскольку они
представляют собой аристократическую группу, сравнительно
многочисленную для греческого государства, сосредоточенную в Афинах
благодаря синойкизму, хотя многие из них были связаны с религиозными
культами в различных местах Аттики, где они удержали за собой
жреческие функции. Эта социальная группа сохранилась и после клисфенов-
ской реформы, и к тому времени, для которого мы располагаем хоть
какими-то подробностями, роды (кланы) определенно являлись
аристократическими корпорациями, из которых приблизительно 60 нам
известны по их именам30. В классический период в ведении этих корпораций
находились жреческие функции, ритуал и его толкование — совсем
немаловажная основа для реального влияния даже и в эпоху развитой
демократии. Не вызывает никакого сомнения, что до Солона одни евпат-
риды только и могли избираться на должность архонтов; кроме того, до
времени Драконта правовые нормы подлежали их интерпретации на
основе неписаного обычая, каковую функцию они унаследовали в
качестве социальной группы и преобразовали затем в судебные коллегии
архонтов. Политическая деятельность на этой стадии превращалась в
вопрос внутреннего соперничества евпатридов. Благодаря неопределен-
29 А 66:88-93; А 31: 105-109.
30 F 34.

Рост Афинского государства
441
ности слова γένος (генос), которое обычно означает семью, но также и
одну из аристократических корпораций (род), очень трудно
определить, можем ли мы для эпохи, по которой имеются первые письменные
данные, выявить в сфере политики знатный род как таковой;
определенно нет никаких признаков такой политической деятельности для
фратрии, и вызывает сомнение, существовала ли хоть какая-то
органическая связь между родами и фратриями. Для IV в. до н. э., однако,
имеются доводы, заставляющие нас признать, что отдельный род мог
обладать влиянием в делах фратрии, особенно в вопросах принятия
новых членов, и эти пережитки позволяют предположить, что в ту
эпоху, когда кровное родство еще выполняло роль базиса социальной
и политической организации, фратрии всецело оставались под
контролем отдельных родов31. Мы никогда не сможем решить с
определенностью проблему происхождения фратрии, но одна из возможных
плодотворных догадок относительно данного предмета состоит, вероятно,
в том, что фратрия представляла собой форму организации
сторонников и приверженцев отдельного знатного рода32.
Вдобавок ко всему этому мы слышим о входивших в состав
фратрий группах оргеонов, которые упомянуты в одном из законов Солона
(Селевк. 341 F 1), из чего можно заключить, что они существовали
около этого времени. Обычно считается, что это понятие охватывало
всех незнатных членов фратрии; однако оргеоны, известные нам из
поздних надписей, представляли собой малые группы, связанные
почитанием какого-либо героя33, и нет никаких указаний на то, что обычный
человек в классический период был как-то связан с подобными
группами. Скорее всего это были группы лиц, относившихся к высшему
обществу, сообщества тех людей, которые не принадлежали к
старинной знати, но уже достигли статуса, достаточного для включения в
привилегированные группы внутри фратрий34.
III. От Килона до Солона
VII в. до н. э. был периодом социальных и политических потрясений,
характерным признаком которого стало утверждение тиранических
режимов сразу в нескольких государствах в самом ближайшем
окружении Афин (см. гл. 42), и не похоже, чтобы этот полис оставался
безучастным к данному феномену. Из «Афинской политии» (2. 1) мы
знаем, что тот конфликт между социальными классами, то
революционное напряжение, которое проявилось столь остро во времена Со-
31 F 36, II: 159-179; А 66: 116-134; F 39: 3-9.
32 F 38: 137—140; F 39: 14—15; несогласие с этой гипотезой высказано в работе: А 31:
142-144.
33 F 43.
м F 39: 1-3.

442
Глава 43
лона, исподволь подготавливалось в течение долгого периода. Тем не
менее, когда молодой аристократ по имени Килон попытался
установить свою тиранию в Афинах, народ оказал поддержку не ему, но
официальным властям. Хотя этот случай может быть признан первым ясно
зафиксированным событием афинской истории, наши сведения о нем
разнятся до такой степени, что это внушает тревогу. Общим фоном
для всех сообщений служит победа Килона на Олимпийском
состязании, причем список Евсевия датирует ее 640 г. до н. э. Геродот (V. 71)
очень кратко говорит, что Килон собрал кучку своих сверстников и
попытался захватить Акрополь, но затея эта не удалась и ему пришлось
искать защиты у статуи богини (Афины). Тогда «прилганы (т. е.
председатели) навкрарий, которые в те времена правили Афинами» (οι πρυ-
τάνιες των ναυκράρων, οι περ ενεμον τότε τας Αθήνας), уговорили Килона
вместе с товарищами покинуть это место, пообещав сохранить им
жизнь. Вина же за то, что это обещание не было выполнено и
заговорщики были перебиты, лежит на Алкмеонидах. В данном пассаже
многое остается неясным, включая вопрос о том, какую именно роль в этой
истории сыграли Алкмеониды. Фукидид (I. 126) предоставляет более
полную информацию. Дельфийский оракул дал Килону прорицание
захватить афинский Акрополь в день величайшего праздника Зевса.
Килон расценил это как указание на Олимпийское празднество, не
задумавшись о том, что, может быть, оракул имел в виду
соответствующий праздник в Аттике или каком-либо другом месте (Фукидид здесь
делает вставку, где сообщает своим неафинским читателям о Диаси-
ях, справляемых недалеко от Афин). Килон получил помощь от
своего тестя — мегарского тирана Феагена; захват Акрополя увенчался
успехом, но за этим последовала долгая осада, в которой принял участие
собравшийся со своих полей афинский народ. Устав от этого
затянувшегося дела, основная часть осаждавших разошлась, поручив девяти
архонтам сторожить Килона (автор делает вторую вставку, в которой
сообщает, что в те времена в ведении девяти архонтов находилась
большая часть публичных дел). Килон и его брат тайком бежали, а
остальные заговорщики, к тому моменту уже крайне ослабленные из-
за голода, сели у алтаря в качестве молящих о защите; архонты, видя,
что бунтовщики умирают в священном месте, предложили им
удалиться, пообещав при этом не причинять им никакого зла, но слова своего
не сдержали и всех перебили; по этой причине и сами убийцы, и их
потомки получили название величайших нечестивцев. Третья версия,
передаваемая Плутархом (Солон. 12), совпадает с рассказом «Афинской
политии», от которого у нас сохранился лишь самый конец,
представляющий собой первую главу этого сочинения в его нынешнем виде;
Плутарх называет имя того Алкмеонида, который был архонтом во
время этих событий — Мегакл; Солон по истечении значительного
промежутка времени уговорил «проклятых» предстать перед судом.
Они были осуждены и подвергнуты изгнанию; критянин Эпименид
совершил очищение города.

Рост Афинского государства
443
Датировку Евсевия, возможно, следует оставить в силе (напомним,
что олимпийскую победу Килона он относит к 640 г. до н. э.); 636 г. до
н. э. или какой-то другой ближайший к этой дате олимпийский год
вполне согласуется с тем немногим, что нам известно относительно
хронологии Феагена. Противоречия, обнаруживаемые в различных
версиях рассказа о том событии, о котором здесь идет речь, — о
заговоре Килона — не могут быть разрешены удовлетворительным
образом. Помимо сказанного выше, в научной литературе отмечалось, что
фукидидовские формулировки несут в себе полемический запал
против версии, согласно которой попытка захватить Акрополь имела
место во время Диасий, а не Олимпий, а также что осведомители
Геродота могли исходить именно из этой версии35. Фукидидовская вставка
об архонтах несомненно отчасти объясняла, что в те времена они
обладали полномочиями, которыми они уже не обладали ко временам
Фукидида, но одновременно эта вставка представляла собой
продуманное опровержение Геродотова сообщения о «пританах навкрарий»; это
противоречие остается неразрешимым, хотя и в древности (Гарпокра-
тион, s. ν. «ναυκραρικά»), и в наши дни36 предпринимались смелые
попытки доказать, что на самом деле Геродот имел в виду именно архонтов.
В то время навкрарий, конечно, имели место быть, но их пританы (если
таковые существовали в действительности) вряд ли могли
конкурировать с архонтами в вопросах власти37.
Перед исследователем возникают новые проблемы в связи с
последствиями этой истории. Алкмеониды были изгнаны, судя по всему, по
официальному приговору суда, независимо от того, являлось ли
вмешательство Солона в это дело исторически достоверным фактом или нет;
позднее они вернулись, причем сделали это, скорее всего, не в результате
Солоновой амнистии38, а еще раньше, так что в VI в. до н. э. им
суждено было сыграть видную роль в афинской истории. Вопрос о тех, над кем
«тяготела скверна», вновь был поставлен спартанским царем Клеоменом
в 508 г. до н. э., и Алкмеониды были изгнаны во второй раз, но очень
скоро вернулись (Геродот. V. 70—73; Фукидид. I. 126. 12); а в 432 г. до
н. э. спартанцы вновь попытались разыграть эту карту с целью
дискредитации Перикла, который по линии матери принадлежал к роду Алк-
меонидов (Фукидид. I. 127). В каждом отдельном случае сообщаемые
факты должны подвергаться тщательному обсуждению, к тому же
следует учитывать, что не все варианты этой истории дошли до нас:
например, в комментариях к Аристофану (Всадники. 445) схолиаст
упоминает о святотатстве, совершенном Килоном и состоявшем в разграблении
храма Афины, что выглядит как остаток версии, реабилитировавшей
Мегакла. Таким образом, данные об этом комплексе событий безнадеж-
35 F 45: 167-172.
36 F 50: 176-178.
37 О попытках определить их функции см.: А 44: 324—325; F 36,1: 93—97.
38 F 36,1: 17, примеч. 24; F 15: 39-41, особенно примеч. 225.

444
Глава 43
но запутаны, и здесь мы не можем сослаться на то, что Геродот
является самым ранним из авторов, передающих эту историю, равно как не
вправе отдать предпочтение Фукидиду, даже несмотря на его
превосходное знание афинского предания. В сухом остатке мы имеем попытку
установления тирании, ее провал и «скверну», тяготевшую с этого
времени над членами семьи Мегакла; подробности, которые уже до
рождения Геродота вызывали споры, в наше время не восстановимы.
Историческое значение рассматриваемого события состоит конечно же в том,
что данная попытка внутри Афин не нашла поддержки, и что, пожалуй,
связано это было, с одной стороны, с возмущением, спровоцированным
мегарским вмешательством во внутренние дела полиса, а с другой —
определенно с тем обстоятельством, что афинский народ не был разгневан
на аристократов до такой степени, чтобы согласиться на их свержение
любой ценой.
Следующим известным событием стало принятие драконтовского
свода законов; не столь давнее исследование подтвердило надежность
античной датировки их публикации — 621/620 г. до н. э.39. Vu в. до н. э. был
столетием законодателей, обратим ли мы внимание на литературную
традицию о Залевке40 из Локр, или же на самые ранние из
сохранившихся на камне надписей с текстами законов, в частности на особое
конституционное постановление из Дрероса на Крите, относимое ко второй
половине века41. Закон из Дрероса не предполагал какой-то общей
кодификации, но из него всё же следует, что этот полис осознавал
необходимость основывания своих решений по частным вопросам на какой-то
фиксированной норме, что позволяло бы избегать последующих споров;
понятно, что в более развитом обществе острее ощущалась и потребность
в писаном праве. Публикация законов автоматически сокращала
аристократические привилегии, поскольку с этого момента должностные лица
уже не могли выносить решения, основываясь на собственном понимании
правовой нормы. В данном процессе определенную роль могло сыграть
и народное недовольство. Однако борьба внутри господствующего класса
в ходе недавних событий, связанных с заговором Килона, показала,
какими она чревата угрозами, и это обстоятельство могло иметь гораздо
больший вес. У нас нет никаких подробностей относительно назначения
Драконта на должность. Он не был архонтом-эпонимом, подобно Соло-
ну, ибо «Афинская политая» (4. 1) относит его законодательство к году
архонта Аристехма, так что более вероятным представляется назначение
Драконта на экстраординарную должность законодателя42.
39 F 2: 92; F 15: 308, примеч. 58; F 48: 66-70.
40 С 65: 68-72.
41 M-L № 2.
42 Ординарной должности законодателя в Афинах не было: к такому способу
решения проблемы (к назначению законодателя) прибегали по мере необходимости;
должности, которые не существуют при обычном течении дел, но возможность которых
предусмотрена политической системой, называются обычно «экстраординарными».
(Примеч. перев.)

Рост Афинского государства
445
Наиболее подробной информацией мы располагаем о законе об
убийстве — единственном разделе свода, который не был отменен Со-
лоном. В постановлении народного собрания от 409/408 г. до н. э.
повелевалось вырезать на камне «драконтовские законы об убийстве»43, а
чрезвычайно неполный текст той части закона, в которой речь идет о
непреднамеренном убийстве, а именно первая дюжина строк, может
быть восстановлен с помощью закона, цитируемого у Демосфена
(XIJTL 57). Уже само различение предумышленного и
непреднамеренного убийства как отдельных категорий являлось большим шагом
вперед; оно могло иногда браться в расчет уже на стадии неписаного
права, но происходить это должно было лишь от случая к случаю, тогда
как закон Драконта официальным образом определял, было ли
действие непреднамеренным, к тому же была установлена формальная
процедура для примирения убийцы и родственников убитого, если
последние соглашались на такое примирение. (Решение о признании
действия непредумышленным принимал «пятьдесят один эфет». Данная
коллегия сохранилась и в классический период, однако ее
происхождение и состав — неразрешимая проблема, несмотря на большое
количество предположений на сей счет.)44 В оставшейся части текста
восстанавливается лишь одна случайная фраза, но мы можем предположить,
что закон об умышленном убийстве также делал процедуру более
ясной и определял порядок решения вопросов, встававших перед
различными судебными инстанциями. Повторная публикация, предпринятая
в 409/408 г. до н. э., а также ссылки у ораторов IV в. до н. э.
однозначно подтверждают, что в эти времена закон Драконта по-прежнему
действовал, и у нас нет серьезных оснований думать, что в его текст были
внесены существенные изменения.
Остальная часть законодательного свода в противоположность
гуманному характеру норм о непреднамеренном убийстве была,
согласно общепринятому мнению, необычайно суровой, как и законы Залев-
ка; впрочем, позднейшие ссылки на эту часть носят весьма путаный
и неясный характер, так что в литературе даже высказывалось
сомнение, издавал ли Драконт какие-либо иные законы, кроме
постановления об убийствах. Однако предание об издании этим законодателем
более широкого кодекса, чем просто закон об убийствах, вполне
надежно, и редкий характер позднейших ссылок объясняется тем
фактом, что остальная часть свода позднее была отменена; очень трудно
понять, откуда именно происходит та или иная деталь, касающаяся
этих постановлений, если не сохранился их полный текст45. Вполне
можно верить тому, что афинская община и Драконт могли свести,
по крайней мере, значительную часть обычного права к неким
записанным текстам уже в достаточно раннее время. Но кодекс этот,
очевидно, был не в состоянии ослабить то напряжение между богатыми
43 F 48. 45 F 48: 74-82.
44 F 9: 305-311; F 46: 48-57.

446
Глава 43
и бедными, которое прорвалось наружу во времена Солона; и то, что
этот взрыв был вызван также и несовершенством законов, косвенным
образом подтверждается тем фактом, что Солон посчитал необходимым
заменить значительную часть постановлений драконтовского кодекса, а
также некоторыми утверждениями в солоновских поэмах (фр. 4. 30—39;
36. 18-20).
Сведения о существовании конституционной реформы,
приписываемой Драконту в четвертой главе «Афинской политии», несомненно,
фиктивны. Можно не обращать внимания на другие сомнительные
детали, — для окончательного вывода достаточно обратить внимание на
то, как в этой «конституции» определялся имущественный ценз для
занятия государственных должностей. Мало того, что этот ценз
исчислялся в денежном выражении, — при том, что даже у Солона
распределение по четырем классам осуществлялось в зависимости от дохода
в натуральной форме, — но еще и ценз для исполнения должности
полководца (стратегия - στρατηγία) здесь в 10 раз выше, чем для
должности архонта — соотношение, которое подходит для конца V и для TV в.
до н. э., но никак не для Vu, относительно которого мы даже не знаем,
была ли вообще такая должность — стратег. Это одна из тех
теоретических конструкций, которые создавались писателями, настроенными
враждебно к развитой демократии; они переносили в далекое прошлое
свои идеи относительно того пути, по которому должен следовать полис;
эту «драконтовскую конституцию» приписывали также
революционерам времен «правления четырехсот» или «тирании тридцати», но
вероятней кажется ее принадлежность более позднему периоду46. Текст
«Афинской политии» был изменен в нескольких местах с целью
приспособить очевидную вставку о драконтовской конституции к
оригинальному тексту, однако мнения исследователей разделились
относительно того, являлась ли эта вставка авторской доработкой сочинения или
она представляла собой позднейшую интерполяцию47.
Отсутствие детализированных письменных источников VII в. до н. э.,
отягченное афинским стремлением видеть повсюду, где только
возможно, фигуру Солона, приукрашивая при этом рассказы о нем, затемняет
значительную часть событийной истории этого раннего периода. На
аттических сосудах геометрического стиля середины VÏÏI в. до н. э.
необычно часто изображаются корабли (САН Ш. I2: 674—675 (гл. 16)).
Большая их часть — это военные суда, причем независимо от того,
стремился ли художник проиллюстрировать эпическое повествование или
нет, детали корабля очень часто он рисовал в очевидно современном
духе; в связи с этим очень трудно воздержаться от вывода о том, что
в это время Афины уже обладали военно-морским флотом, к тому же
мы знаем, что в VTH в. до н. э. навкрарии вполне могли существовать.
Этот флот мог действовать главным образом против пиратов, однако
46 F 44: 84-101.
47 F 4L

Рост Афинского государства
447
нам известно об одной войне, в которой мог быть задействован флот.
Датируется она началом VII в. до н. э. Геродот (V. 82—88), сообщая о
древней вражде между Афинами и Эгиной, передает странный рассказ,
имеющий целью объяснить коленопреклоненное положение статуй Да-
мии и Авксесии, которое явилось чудесным ответом этих идолов на
попытку афинян стащить их с места с помощью канатов. Похоже, что эта
версия предания пытается скрыть неудачное нападение афинян на Эги-
ну. Подробности, сообщаемые Геродотом, не дают нам почти никаких
отправных точек для датировки события; единственное
хронологическое умозаключение, которое отсюда можно извлечь, состоит в
следующем: если данный инцидент Геродот правильно отнес к моменту
вскоре сразу после освобождения Эгины от первоначальной эпидаврской
зависимости, то история эта вряд ли могла случиться позже начала VII в.
до н. э.48. В одном из научных трудов данный рассказ был использован
для объяснения упадка афинской заморской активности, наступившего
во второй половине VHI в. до н. э.49, хотя другой исследователь
усмотрел здесь эпизод из войн начала V в. до н. э., ретроспективно
перенесенный в отдаленное прошлое50.
Некоторые фазы афино-мегарской борьбы за обладание Саламином
определенно относятся к VU в. до н. э. Положение этого острова,
прикрывающего Элевсинский залив и протянувшегося от Пирея до Мегар,
неизбежно вызывало желание каждого из двух городов заполучить его
в свои руки. Как обычно бывает в таких случаях, каждая из сторон
выдвигала многочисленные доказательства своих прав из героического
века; некоторые носили очевидно фиктивный характер, как, например,
пресловутая вставная строка в «Илиаде» (П. 558), которая включает
двенадцать кораблей Аякса Саламинского в состав афинского
контингента. Достоверных исторических фактов немного. Определенно
одним из них является оказание Феагеном помощи Килону, которая
спровоцировала углубление конфликта, существовавшего, вероятно,
с давних времен; мы не знаем, впрочем, как неудача Килона
повлияла на положение сторон. В своем знаменитом стихотворении, которое
древние и современные критики рассматривают как раннее
произведение51, Солон (фр. 1—3) упрекает своих соотечественников, называя
их «Σαλαμιναφεται» (это слово образовано от названия острова и
глагола «άφιημι» — бросать, кидать, отпускать, прекращать. — Перев.; что
имеется в виду: владение афинянами Саламином, а затем потеря его?
или их отказ от попыток приобрести остров?), и побуждает их
направиться на Саламин и стряхнуть с себя этот позор. Геродот
рассказывал (I. 59. 4), что Писистрат еще до своей тирании командовал
афинским отрядом в войне против Мегар и добился великой славы, захва-
48 F 49.
49 H 25: 361.
50 F 36, Π: 280-288.
51 Плутарх. Солон. 8. 1-2; ср.: 11. 1; А 13, П: 217, примеч. 2.

448
Глава 43
тив Нисею и прославившись иными подвигами; у Геродота ничего не
говорится о Саламине, а «Афинская политая» (17. 2) уверенно отличает
Писистратову войну (ср.: 14. 1) от Солоновой войны за Саламин.
Позднейшие поколения, естественно, предположили, что именно поход
Солона увенчался успехом, однако подробности совершенного им
захвата острова, известные, в основном, из Плутарха [Солон. 8—10),
непригодны для исторической реконструкции; кроме того, сомнения в
успешном выполнении задачи Солоном вызывает то обстоятельство, что у
Плутарха в дальнейшем повествовании [Солон. 10) ожесточенная
война за Саламин продолжается вплоть до момента, когда пять
поименованных спартанцев закончили ее, выступив в качестве третейских
судей и вынеся решение в пользу Афин.
Свидетельства Плутарха и «Афинской политии» показывают, что
захват Афинами Саламина аттидографы датировали временем до
избрания Солона архонтом, но мы не знаем, на каких данных был
основан этот вывод, так что неоднократно высказывалось мнение, что в
действительности остров перешел под владычество афинян в
результате Писистратовой войны, а стихотворение Солона (из которого нам
известно лишь 8 строк) было написано им уже в старости52. Данному
выводу противоречит тот факт, что Геродот приписывает Писистрату
взятие именно Нисеи, но не Саламина, к тому же у нас нет
положительных оснований для игнорирования мнения, высказанного в «Афинской
политии» (17. 2), в соответствии с которым рассказы о том, что Писи-
страт будто бы командовал в войне за Саламин, отвергаются как
вздорные. Следует, видимо, согласиться с выводом о раннем приобретении
острова, но при этом учитывать, что оно оставалось весьма
ненадежным в условиях непрерывной войны, вплоть до того момента, когда
захват Нисеи позволил Афинам заключить выгодную сделку.
Последовавший затем спартанский арбитраж окончательно закрыл вопрос53,
причем спартанское вмешательство в данный конфликт, кажущееся
неуместным в более раннее время, представляется более вероятным в
560-е годы до н. э.; добавим к этому, что попытка отнести этот
третейский суд к концу VI в. до н. э., отождествив арбитра Клеомена со
спартанским царем, носившим это имя54, — крайность. Саламин никогда не
был интегрирован полностью в состав афинской территории, и в
одном сохранившемся от конца VI в. до н. э. декрете исследователи
усматривают ссылку на клерухию55, выведенную на остров в это
время56, но некоторые меры по его защите должны были приниматься
уже раньше. Хотелось бы побольше узнать об афинском роде Сала-
52 F 36,1: 268; F 9: 113.
53 F 51: 61.
54 А 5,1, 2: 312-313.
55Клерухии — военно-земельные поселения, выводившиеся некоторыми
греческими полисами на территории союзных или подчиненных государств; в таких клерухиях
граждане метрополии получали по жребию земельные наделы — кяеры. (Примеч. перев.)
56 M—L № 14 с комментариями.

Рост Афинского государства
449
миниев, который заботился о святилище Афины Скираты в Фалере;57
этот культ определенно был принесен с Саламина и сам род,
вероятно, иммигрировал оттуда, однако время и обстоятельства их прибытия
в Аттику ускользают от нас. Новые вопросы возникают в связи с тем,
каким образом мы можем связать перипетии этой локальной войны с
более широкой внешнеполитической активностью Мегар и Афин.
Анахронизмом может оказаться предположение, что какой-нибудь
прибрежный остров, окажись он во враждебных руках, мог стать
серьезной помехой в морских делах другого архаического полиса, однако
подавленная атмосфера в Афинах, на которую намекает
стихотворение Солона, с трудом согласуется с военным предприятием в Сигее в
Троаде. Оказывается, что Афины воевали в этом районе с Митиленой
незадолго до 600 г. до н. э. Геродот (V. 95) в рассказе о сигейских
делах афинян, который нельзя отнести целиком к разряду
недоразумений58, упоминает сражение, в котором поэт Алкей потерял свой щит,
а также говорит о том, что спор был решен Периандром Коринфским
в качестве третейского судьи, оставившим Сигей за афинянами; Стра-
бон (599—600) и Диоген Лаэртский (I. 76) добавляют рассказ о
знаменитом поединке, в котором Питтак Митиленский убил афинянина Фри-
нона, олимпийского победителя, чья победа датируется 636 г. до н. э.,
при том, что сам поединок Евсевий относит к 607/606 г. до н. э.
Очевидно, во всех этих случаях основным источником предания служили
стихи самого Алкея, причем имя Фринона недавно было обнаружено в
одном весьма фрагментарном тексте, относимом к числу сочинений этого
поэта (фр. 167. 17 Lobel—Page), а возможная ссылка на арбитраж Пери-
андра — во фрагменте античного комментария к Алкею (X (7). 15—20)59.
Ни один античный автор даже не намекает, какова была истинная цель
афинян в этой войне; самое большее, что мы имеем, это указание
(Геродот. V. 94. 2) на то, что Афины оспаривали право эолийцев на
монопольное обладание землями вокруг древнего Илиона. «Контроль» над
Геллеспонтом невозможно было бы осуществлять из Сигея60 — если
вообще афиняне этого времени могли помышлять о подобных вещах;
но также и мегарские колонии на Боспоре не могли потерпеть
никакого ущерба от активного плавания афинян через Проливы или как-то
воспрепятствовать этому плаванию. Большего внимания заслуживает
гипотеза61, отталкивающаяся от того очевидного обстоятельства, что в
раннюю эпоху плавание в районе Геллеспонта было сопряжено со
значительным риском в любое время года; в свете этих проблем борьба
Афин за Сигей могла быть обусловлена их сильным желанием
заполучить собственный порт захода в этом регионе и тем самым
освободиться от необходимости просить убежище у митиленцев. Колонисты,
57 F 42.
58 Несмотря на попытку толковать это место именно в таком ключе: D 75: 154—157.
59D75: 159-161.
60 А 5,1, 2: 315.
"' А 37: 89.
29 Заказ № К-7530

450
Глава 43
участвовавшие в основании поселения, могли, конечно, иметь свои
собственные причины для переселения, находясь в состоянии острой
конкуренции с доминирующей группой в самих Афинах.
Единственный выход из возникающих хронологических проблем
может состоять отнюдь не в том, чтобы передвинуть Сигейскую
войну к более поздней дате62, что само по себе привело бы нас к
разрушению гораздо более широкой последовательности дат VI в. до н. э., а в
том, чтобы признать нашу неспособность надежно установить
состояние афинского боевого духа в тот или иной конкретный год в конце
VII в. до н. э.: с той временной дистанции, на которой мы находимся,
события кажутся расположенными очень близко друг к другу, но для
их современников короткий интервал в несколько лет мог выявлять
более обширные перемены, чем это возможно для нас. Стихотворение
Солона, кажущееся вполне уместным, если его относить к ранним
сочинениям этого автора, показывает, как уверенность афинян в
собственной боевой мощи могла быть возрождена, а весь комплекс
событий, исследуемых здесь, доказывает, что сила афинян и их готовность
к активному действию находились в стадии роста. Мы можем в целом
согласиться с античной датировкой этой войны, т. е. отнести ее
приблизительно к концу Vu в. до н. э.
Еще одним признаком афинской инициативы является участие
этого полиса в Священной войне (см. выше, с. 363, 373), развязанной из-за
Дельф в начале VI в. до н. э.; здесь, как и обычно, афинское предание
первую роль отводит Солону. На самом же деле в этих событиях
лидирующие позиции принадлежали отнюдь не ему, а фессалийцам и си-
кионскому тирану Клисфену, но Афины безусловно приняли участие
в войне; при этом у нас нет никаких причин сомневаться в доступе
Плутарха к дельфийскому архиву, позволившему ему назвать по
имени командира афинского войска — полководцем этим оказался не
Солон, но Алкмеон (Солон. 11.2). Эта война вполне могла начаться
непосредственно перед архонтатом Солона, т. е. около 595 г. до н. э., и
позднейшее предание рассматривало ее в качестве своего рода
«крестового похода» по освобождению Дельф от гнета Кирры, фокейского
городка, расположенного на соседней равнине; однако несколько строк
из гомеровского гимна Аполлону (Ш. 540—545) в сочетании со
сравнением списка дельфийских сторонников до войны и после нее дают
основание полагать, что «освобождение» подразумевало существенное
изменение в делах руководства оракулом63. Наградой для Афин стало
одно из двух зарезервированных за ионийцами мест в составе амфик-
тионии, оба из которых первоначально принадлежали евбейцам.
Прежнее дельфийское руководство поколением раньше спровоцировало
заговор Килона, так что дискредитация этого режима укрепила дове-
62 А 5,1, 2: 314-318.
63 Ε 99.

Рост Афинского государства
451
рие к Алкмеонидам и, напротив, ослабила позиции их оппонентов.
Хронология событий недостаточно ясна, чтобы сказать с
определенностью, вернулись ли Алкмеониды уже до начала боевых действий, но,
как бы мы ни датировали участие Алкмеона в этом предприятии, оно
явилось началом прочной связи, существовавшей в VI в. до н. э.
между этой семьей и Дельфами64. Приняв участие в этих событиях,
Афины вернулись в основной поток греческой истории.
IV. Солон
Обращаясь к личности Солона, мы попадаем в совершенно другую
обстановку. От его стихов сохранилось достаточно большое количество
фрагментов, чтобы показать нам, каким он был человеком, в какие
идеалы верил, так что мы знаем его лично так, как никогда не сможем
узнать, к примеру, Клисфена. Несмотря на значительное количество
источников, остаются труднопреодолимые проблемы, обусловленные
прежде всего тем, что от нас скрыт фон, на котором проходили его
реформы; впрочем его стихотворения, по крайней мере, позволяют
определить, интерпретации какого рода нам следует принимать, а каких
объяснений лучше избегать.
У древних писателей трудно отыскать какой-то дополнительный
материал к тому, что предоставляет нам сам Солон. Афинскому
преданию он известен как законодатель и мудрец, причем последний
пункт представлял гораздо больший интерес, что прекрасно отражено
в пропорции у Геродота (I. 29—33), который законам Солона
посвящает половину предложения, а на его мудрые беседы с Крезом отводит
целых четыре главы. Внесение имени Солона в список «семи
мудрецов» положило начало большому количеству неубедительных выдумок
(Плутарх. Солон. 4—7; Диоген Лаэртский. I. 45—67). Некоторые
подробности его жизни могут быть извлечены из его собственных стихов.
Такую возможность дает, например, фр. 19 (см. ниже, с. 470), причем
никакой другой из сохранившихся фрагментов не обеспечивает нас
столь ясным свидетельством. Политических стихов у Солона было,
очевидно, много, но в них мы не найдем ни деталей его программы, ни
того, каких результатов он достиг: всё это было хорошо известно тем,
кому адресовались эти сочинения, так что не было нужды
декламировать подобные подробности. Поэтому Аристотель и Плутарх
цитируют его стихи, чтобы проиллюстрировать позицию реформатора, но
отнюдь не в качестве источника о том, что он делал. Примером тому —
слово «гектемор» («έκτήμορος»), имеющее непосредственное отношение
к солоновским реформам: античные филологи пытались выяснить его
значение, поскольку сам законодатель этого не делает — хотя данное
слово вполне подходит к используемым Солоном стихотворным раз-
64 F 5: 369-371.
29*

452
Глава 43
мерам, невозможно привести ни одной цитаты из стихов этого автора,
где бы упоминались эти самые гектеморы. Подобные детали должны
были бы содержаться в текстах его законов, а не в стихах. Долгое
время преобладало скептическое мнение, что деревянные аксоны, на
которых первоначально были записаны эти законы, были, по всей
видимости, уничтожены еще во время персидского разграбления Афин в 480 г.
до н. э., при этом позднее оригинальный кодекс испытал настолько
значительные исправления, чго выделить в нем ту часть, которая
восходила непосредственно к Солону, уже не представлялось возможным65.
Доказательством этого мнения служили в основном речи аттических
ораторов IV в. до н. э., в которых имя Солона безответственно
соединялось с откровенно более поздними законами; при этом исследователи
игнорировали прямые указания (Кратин. Фр. 274 К из: Плутарх. Солон.
25. 1; трактат Полемона против Эратосфена; Гарпократион, s. ν. «αξονι»
и FGrH 241 F 37 b) на то, что деревянные аксоны с текстом
оригинальных — как в том были убеждены в древности — законов Солона
сохранялись в течение всего V и даже были известны в Ш в. до н. э. Полной
ясности добиться в этом вопросе конечно же невозможно, но разумная
рабочая гипотеза состоит в том, что оригинальный текст солоновского
свода был всё же доступен античным филологам66, причем трудно
понять, откуда еще они могли получить некоторые подробности, кроме как
непосредственно из самого этого текста, хотя, разумеется, отдельные
цитаты носили мошеннический или ошибочный характер. Имеющийся
материал не всегда легко использовать, и причина этого заключается не
только в архаическом словоупотреблении, но также и в том, что новый
закон, как правило, не пытался обрисовать подробно ту ситуацию,
которую он собирался исправить.
Именно с законодательства Солона начинается сохранившийся
цельный текст «Афинской политии», являющейся нашим самым важным
литературным источником. Считается, что это сочинение, входившее в
корпус из 158 политий (т. е. трактатов по конституциям отдельных
полисов), принадлежало Аристотелю и было составлено не просто для
широкой публикации, но также и для нужд его школы (ср.: Никомахо-
в а этика. 1181 b 17); при этом отмечается, что степень детализации
изложения в этом труде зависит от того, в какой пропорции
распределяется интерес самого автора к тому или иному сюжету. Изложение
материала, в иных местах очень поспешное и иногда сверхсжатое,
основано тем не менее на очень широкой источниковой базе, не
ограничивающейся данными аттидографов; кстати, из этих последних самым
авторитетным и самым близким к тому времени, когда писался
трактат, был Андротион, с фрагментами которого наш текст в некоторых
местах обнаруживает явные точки соприкосновения67. К счастью, автор
65 F 63: 278-280; F 68; F 9: 17-27, 303-305.
66 F 66,1: 1-14; A 36: 51-55; F 52.
67 FGrH, введение к Андротиону, примеч. 127.

Рост Афинского государства
453
«Афинской политии» (был ли им сам Аристотель или кто-то из его
учеников) интересовался в большей степени Солоном, нежели,
например, Периклом, и поэтому очень основательно использовал стихи
реформатора, как несомненно и текст его законов, из которых, впрочем,
он дает лишь однажды прямую выписку (8. 3). Предвзятый критицизм,
который встречается у некоторых современных исследователей по
отношению к данному сочинению, в значительной степени основан как
раз на этих главах; основной упрек состоит в том, что если автор
вознамеривается убедить читателя в справедливости своего тезиса, то он
ограничивается лишь тем, что в качестве «доказательства» (σημείον; см.,
напр., 8. 1) приводит какой-нибудь единственный факт68. Невозможно,
однако, требовать, чтобы в столь кратком трактате автор подтверждал
каждый пункт, приводя полные указания на источники: не следует
забывать, что, если для нас это сочинение представляет собой
единственный сохранившийся от IV в. до н. э. образец ученой эрудиции в
данной области, в те времена это была всего-навсего одна из многих и
отнюдь не исчерпывающая69. Автор писал свой труд конечно же не
думая, что по отношению к нему будут выдвигаться те требования,
которые предъявляются к подобным трактатам в наше время.
Солон был сыном Эксекестида. Аристотель (Афинская политая. 5. 3)
и Плутарх (Солон. 1. 2) утверждают, что по происхождению он
принадлежал к первым людям в государстве, но по имущественному
состоянию и по положению — к средним. Знатное происхождение
иллюстрируется связью Солона с семьей Крития (Платон. Тимей. 20 d—е); тезис
о среднем достатке и образе жизни Аристотелем доказывается с
помощью нескольких не столь убедительных цитат из стихов Солона, в
которых этот государственный деятель встает на сторону бедных
против богатых70. В стихах можно отыскать и другие свидетельства, в том
числе даже доказательство широко распространенного взгляда, что до
своего архонтата Солон совершал дальние поездки по торговым делам
(Плутарх. Солон. 2. 1—2), но это та сфера, в которой историческое
предание легко превращается в романтическую небылицу71. Если призыв
к войне за Саламин действительно относится к раннему периоду
жизни Солона, это должно было способствовать его политической
карьере, но, с другой стороны, у нас нет никакого представления
относительно того, каким образом он достиг того положения, при котором
обе враждующие стороны согласились выбрать его в качестве
посредника и законодателя, а также кто был его политическим союзником.
Стихи, в особенности длинный фр. 4, но также и 4 а—с и 15, рисуют
его весьма успешным борцом за интересы притесняемых бедняков, а
во фр. 36. 1—2 автор созывает народ и дает ему несколько обещаний
относительно задуманных реформ. Ситуация приобрела чрезвычайно
острый характер, и в результате Солон был назначен в качестве «ар-
68 Напр.: F 9: 323-324. 70 F 5: 322-323, 334-335.
69 F 36,1: 310. 71 F 63: 297-302.

454
Глава 43
хонта и примирителя» на 594/593 г. до н. э.72, что предполагало,
очевидно, неограниченные полномочия по реформированию государства и
его законов.
1. Экономические меры
Из рассуждений, содержащихся в строках 3—17 во фр. 36, становится
понятным, что самое важное обещание, данное Солоном народу,
состояло в излечении социальных недугов, связанных с землей. В качестве
своего первого свидетеля он призывает саму землю, которую он
освободил, сняв с нее долговые столбы (opot), стоявшие прежде во многих
местах; затем автор говорит о возвращении домой афинян, проданных в
рабство за границу или бежавших от нужды, а также об освобождении
тех сограждан, которые томились в рабстве на родине. Его слушатели
знали в подробностях то, что он имел в виду, но мы вынуждены по
этому поводу лишь строить догадки, и специфическое слово «opot» не
может кардинальным образом помочь нам в решении этой задачи. Самое
широкоупотребительное значение слова «горос» («δρος») у греков — это
«межевой знак», но Солон не мог конечно же сказать, что он попросту
отменил границы между многими земельными имениями. От IV в. до
н. э. и от более позднего времени сохранились каменные межевые
столбы (opot), которые устанавливались на земельных участках или в домах
в тех случаях, когда они закладывались, следуя заведенному порядку73.
Так что «горос» мог означать закладную, хотя в эти архаические времена
долговые обязательства по поводу земли должны были значительно
отличаться от закладных IV в. до н. э. Солон, видимо, считал эти
камни достаточно тяжелыми, поскольку он говорит о том, что освободил
из рабства «мать черную Землю»74, сняв с нее эту тяжесть.
Прозаические описания реформ дают нам еще один термин,
нуждающийся в специальном объяснении, — «гектемор»; в классический
период это слово полностью вышло из употребления. Аристотель
(Афинская полития. 2) говорит, что в течение долгого времени между
знатью и народом происходили раздоры, что политический режим был
вообще олигархическим, в особенности же это проявлялось в том, что
бедные находились в зависимости у богатых («έδούλευον», в данном
контексте это слово не может означать рабское состояние в
буквальном смысле) вместе со своими детьми и женами. Затем он говорит, что
назывались они пелатами и гектеморами (πελάται και έκτήμοροι), не
поясняя, применялись ли эти названия для одного и того же класса
людей или для двух различных социальных категорий. Автор
ограничивается здесь лишь следующим объяснением:
72 F 2: 93—99; об иных точках зрения на хронологию этого события см.: А 31: 145—
169; F 9: 316-321; F 5: 323-324.
73 F 56; F 57.
74 У Солона реальная земля персонифицируется и отождествляется с божеством,
имя которому Гея, т. е. Земля. (Примеч. пер.)

Рост Афинского государства
455
Ибо на условиях такой арендной платы [имеется в виду шестая часть урожая,
что отражено в названии гектеморов, т. е. «шестидольников»] они обрабатывали
поля богачей. Вся земля была в руках немногих (δι' ολίγων); и если они не
платили арендной платы, то их можно было задержать и увести — и их самих, и их
детей. При этом все займы обеспечивались личной кабалой вплоть до времени
Солона; он первый сделался заступником народа. Самым тяжелым и наиболее
горьким для большинства условием тогдашней жизни в государстве было зависимое
положение.
Тезис о займах допускает двоякое толкование, поскольку неясно,
отличались заемщики от класса гектеморов или нет, но Аристотель уже
прежде назвал обязательства этих последних словом «μίσθωσις»
(плата за наем), как если бы они были арендаторами, а не заемщиками, а
соответствующий пассаж у Плутарха [Солон. 13. 4) проводит различие
между гектеморамщ работающими на полях богачей и отдающими им
шестую часть собранного урожая, и должниками, взявшими займы под
залог своей свободы. Это показывает, как именно Плутарх понимал
Аристотеля или его источники.
Термин «гектемор», а также и ключ к его объяснению, наверняка
должен был содержаться в тексте законов Солона. В своем лексиконе
Поллукс (Vu. 151) толкует значение двух солоновских слов — «έπίμορτος»
(«эпимортос»), означавшее землю, обрабатывавшуюся на условиях
издольщины, и «μόρτη» («морта»), под которым понималась доля,
уплачивавшаяся земледельцем. В классических Афинах издольщина уступила
место денежной ренте, но это изменение не могло иметь место до тех
пор, пока монеты не приобрели более широкое хождение, чем то, что
было в VI в. до н. э.; разумным является предположение, что Солон
посчитал целесообразным регламентировать систему отношений
земледельцев и землевладельцев, и данная регуляция проясняет нам, что из
себя представляла сама эта система. По всей видимости, из того же
самого первичного источника происходит и информация Гесихия в его
словаре касательно слова «έπίμορτος»: данный термин мог использоваться
как по отношению к земле, так и по отношению к земледельцу, который
ее обрабатывал на условиях издольщины; а заключительное примечание
Гесихия («και έκτήμοροι οι το έκτον τελούντες» — «и гектеморы,
уплачивающие шестую часть») должно означать, что гектеморы представляли собой
какую-то особую разновидность внутри категории издольщиков,
несмотря на то, что в слово «гектеморы» вкладывали, конечно, и
значительно более общий смысл.
Гектеморы и рабское состояние — центральные моменты в
аристотелевском описании кризиса; δροι и рабское состояние — в центре
солоновских мероприятий. Между этими пунктами должна быть тесная
связь, причем самое простое решение этой проблемы является,
похоже, самым верным: наличие упомянутых камней (δροι) на земле
означало тот факт, что земледелец обязан был отдавать шестую часть
производимой продукции кому-то другому. Однако при такой
пропорции трудно назвать всю систему этих отношений слишком тягостной,
ибо одна шестая — это невероятно низкая норма для издольщины, хотя

456
Глава 43
при желании можно отыскать соответствующие исторические
параллели, а могущественные и недобросовестные люди несомненно любую
систему могут сделать невыносимой. Выстраивая свои теории
происхождения данной системы, исследователи должны принимать в расчет
ее необычность.
Серьезные проблемы обычно возникают при попытках объяснения
отношений займа. В разных вариантах исследователями рисуется
следующая общая картина: мелкие землевладельцы, вынужденные в
неурожайный год брать сельскохозяйственные займы под залог своей
земли, полностью разорялись и оказывались в зависимом состоянии,
если следующий год опять был плохим. В этом случае солоновские opot
должны трактоваться как своего рода ипотечные (закладные) записи.
Эта картина далеко отстоит от прозаических описаний, которыми мы
располагаем, но Солоновы Афины весьма далеки от Афин
Аристотелевых, поэтому здесь легко допустить ошибку; к тому же Аристотель
описывает солоновскую меру как «отмену долгов» («χρεών αποκοπή»),
выражение, которое в IV в. до н. э. должно было определенно означать
аннулирование обязательств, возникших в результате именно
договора займа. Но и это наблюдение не может поставить последнюю точку
над «i»: Аристотель и Плутарх ясно дают понять, что помимо
обязательств гектеморов были и другие долги для отмены, при этом, как бы
то ни было, слово «χρέος» (обязательство) является понятием,
охватывающим собой не только заемные долги, но также и выплаты,
налагавшиеся на гектеморов, каким бы образом эти платежи ни
формировались. Низкая норма в одну шестую часть свидетельствует против того,
что это обязательство могло возникнуть из займа; достаточно трудно
понять, зачем какой-нибудь богач давал взаймы бедняку под столь
малый процент, но еще труднее осознать, почему столь большое
количество кредиторов могли соглашаться на абсолютно одинаковую
норму процента по займу, что это даже привело к появлению особого
обозначения для их должников.
Все эти более ранние теории имеют в виду денежные долги, полагая,
что именно импульс, созданный недавним введением чеканной монеты
в целом был ответствен за наступивший кризис75. В наше время
общепризнано (при наличии немногих несогласных), что у афинян чеканные
деньги появились лишь примерно через 50 лет после архонтата
Солона76, при этом совершенно невероятно, чтобы эгинская монета имела
хоть какое-то хождение в Афинах солоновского времени; как бы то ни
было, лишь в V в. до н. э. мелкая монета стала производиться в
достаточном количестве, чтобы служить средством платежа для бедняков.
Эти соображения также исключают как совершенно невероятную
специфическую версию Андротиона (324 F 34 = Плутарх. Солон. 15. 3—5) о
том, что сисахфия (доел.: стряхивание бремени; слово, которым называлось
75 А 44: 593-594, ср.: 505-512; F 51: 32-36.
76 H 48: 58; ср.: D 52; D 80; иную точку зрения см.: А 30: 661; Cahn Н.А. Kleine Schriften
zur Munzkunde und Archàologie (Basel, 1975): 81—97.

Рост Афинского государства
457
солоновское мероприятие по облегчению положения должников)
представляла собой не отмену долгов, а всего лишь облегчение монеты, что
должно было сократить фактический объем долга, подлежащего
выплате; это заявление Андротиона, впрочем, полезно в свете прояснения
солоновской реформы мер и весов (см. ниже). Некоторые другие
вопросы, вызывавшие раньше острые дискуссии, ныне можно оставить без
рассмотрения. Так, например, раньше существовало сомнение, платили
ли гектеморы 1/6 или всё же 5/677 — сейчас совершенно очевидно, что
правильным может быть только первое: Аристотель и Плутарх не
оставляют в этом никакого сомнения, а противоположные доводы,
основанные на этимологии и указаниях лексикографов, слишком ненадежны78.
Взгляд, согласно которому земля тогда находилась в неотчуждаемой
собственности семьи, а потому не могла быть отдана в залог отдельным
лицом, до сих пор находит своих сторонников79, но многие из уже
приводившихся источников свидетельствуют против абсолютной и
постоянной неотчуждаемости; в особенности следует обратить внимание на то,
что те ранние законы, которые запрещали отчуждение участков,
подразумевали существование практики отчуждения земли80.
Возможно, следует взглянуть на ситуацию под иным углом, чтобы
понять, что могло побудить богатого человека сделать что-либо для
бедного земледельца, для которого одна шестая урожая могла казаться
разумным процентом. Было высказано предположение, что одна
шестая первоначально должна были уплачиваться слабым человеком
сильному за предоставляемую защиту в неспокойные времена, и, если
защита, в которой остро нуждались, не оказывалась, это вызывало
возмущение;81 эта версия не кажется столь уж невероятной. Впрочем,
более близкий материал для поиска источников интересующего нас
явления дают имеющиеся сейчас данные по сельскому хозяйству
Аттики в период «темных веков». Эта область была достаточно
равномерно заселена по зонам культивируемой земли в микенский период, но
позже значительная часть этих территорий была заброшена:82
возвращение земель в обработку позволило достичь здесь значительных
успехов только к первой половине IX в. до н. э., но в дальнейшем этот
процесс либо продолжался неравномерно, либо вообще быстро
прекратился83, поскольку половина всех сельских кладбищ, известных от VIII в.
77 А 13, П: 109, примеч. 2; F 72: 44-50.
78 F 59.
79 F 72: 74-87; F 56; A 31: 153-160.
80 F 58: 153-160.
81 F 60: 97-105.
82 H 25: 336.
83 К сожалению, автор выражается недостаточно ясно. Его можно понять двумя
разными способами: (1) процесс возвращения земель в обработку вплоть до VIII в. до н. э. не
отличался стабильностью — земли то обрабатывали, то снова забрасывали; (2) до УШ в.
до н. э. не все районы Аттики подверглись данному процессу в одинаковой степени — в
некоторых были достигнуты значительные успехи, в большинстве же районов земли
оставались вне обработки. (Примеч. пер.)

458
Глава 43
до н. э., не имеют могил более раннего времени [САН Ш. I2, гл. 16: 687).
Тип деревенского поселения, характерный для классической Аттики,
был в основном выработан в Vfll в. до н. э. Мы можем согласиться с
тем, что лидерство в этом процессе принадлежало аристократии, как
оно принадлежало ей в колониальных предприятиях, которые в
течение того же столетия привели к определенному росту населения в
других частях греческого мира. Приумножившееся число жителей должно
было обеспечить колонии рабочими руками. Нет данных
относительно того, правами какого рода мог обладать человек в отношении еще
неокультуренной земли, но нетрудно догадаться, что влиятельные и
предприимчивые семьи находили соответствующие возможности и
передавали дотоле нераспаханные участки в руки первопроходцев на
условиях, что те будут отдавать определенную долю урожая знатному
человеку, вверившему им землю. Норма в одну шестую, необычно
низкая с точки зрения кредитного процента, оказывается наполненной
большего смысла в том случае, если прежде земля вообще не давала
никакого дохода.
Весьма вероятно также и то, что знатная семья могла сохранять
часть земли под своим прямым управлением. В классические времена
потребность в рабочих руках могла обеспечиваться за счет рабов, но
для периода, когда классическое рабство еще не достигло своего
полного развития, мы можем обнаружить скорее некую систему, при
которой использовался труд свободных людей, хотя и находившихся в
определенной зависимости. Это могли быть пелаты, упомянутые в
«Афинской политии» (2. 2; см. выше), если, разумеется, эта категория
отличалась от гектеморов. Различные значения этого слова,
обнаруживаемые у греческих трагиков, здесь не подходят; зато весьма полезным
для нас оказывается другой пример из классической прозы, а именно
пассаж из одного диалога Платона (Евтифрон. 4 с), где пелат — это
человек лично свободный, в отличие от упомянутого тут же ра,6а,-ойке-
та (οίκέτης), убивший этого последнего и работавший в качестве
поденщика (έθήτευεν) в семье Евтифрона, когда эта семья поднимала землю
на Наксосе. Под пелатом древние комментаторы понимали человека,
который работал либо за еду, либо за плату, а платоновское
словоупотребление позволяет нам отвергнуть мнение тех лексикографов,
которые попросту уравнивают пелатов с гектеморами. Платон, как и
Аристотель, дал основу для того понимания этого термина, которое в
течение долгого времени сохраняло актуальность, достаточную, чтобы
использоваться в качестве стандартного перевода для латинского слова
«cliens» (клиент). Вряд ли в классических Афинах было много пелатов,
однако само это понятие имело глубокие корни, из чего можно сделать
вывод, что когда-то прежде, еще до бурного расцвета классического
рабства, их было значительно больше.
Подобно всем другим реконструкциям аграрной ситуации конца VII в.
до н. э., нарисованная здесь картина носит в высокой степени
гипотетический характер, но она, по крайней мере, дает объяснение и проблеме низ-

Рост Афинского государства
459
кой нормы платежа (одна шестая), и большинству других элементов в
описании Аристотеля. Этот автор, не знакомый, понятное дело, с
данными современной археологии, легко мог воспринимать морту (μόρτη — доля,
уплачивавшаяся земледельцем-издольщиком) как своего рода арендную
плату собственнику земли, а отсюда — один шаг до признания, что вся
земля была в руках немногих. Это не могло быть именно так:
сконцентрировавшись на трудном положении гектеморов, Аристотель совершенно
выпустил из виду солоновский класс зевгитов (см. ниже), чьи земельные
участки ежегодно давали не менее 200 мер зерна, вина или оливкового
масла ежегодно. Еще важнее то, что во времена Солона земельные
участки, находившиеся в собственности той или иной семьи, могли и не быть
так четко очерчены, как это характерно для IV в. до н. э. Знатный
человек имел право на одну шестую урожая, и весьма вероятно, что гектемор
был связан необходимостью оставаться на земле и платить указанную
ренту, однако, с другой стороны, при подобной системе земледелец в
течение долгого времени — если он осуществлял необходимые платежи, —
не мог быть согнан с земли. Таким образом, обе стороны имели права на
землю, другое дело, что эти права не могли описываться в терминах
частной собственности, как их понимал Аристотель.
Если наша реконструкция верна, то система эта с точки зрения
земледельца была скорее благоприятной, чем подавляющей, поэтому
возникает вопрос: что оказалось неладно в этой системе? Солон
обвинял богачей в жадности, а спустя несколько поколений многие из них
даже сожалели, что в свое время они обзавелись малым количеством
земли, на которую распространялись бы их семейные интересы. В
конце VIE в. до н. э. открылось больше возможностей удовлетворить
такого рода аппетиты, чем в его начале. Возросшая международная
торговля принесла с собой возросшую осведомленность о том, что можно
купить за серебро; мы не в состоянии дать точную периодизацию
процесса, в ходе которого греки перешли к использованию серебра в
качестве платежного средства, но важные изменения определенно
начались непосредственно перед первым введением чеканной монеты. В
результате возникло больше мотивов для использования средств
принуждения, которые в данном контексте означали закабаление гектемо-
ров, что могло выражаться как в оставлении его на земле, но на гораздо
более тяжелых условиях, так и в его продаже. Не следует думать, что
обращение в рабство за долги являлось первичным признаком этой
схемы, но когда Солон (фр. 36. 9—10) говорит, что некоторые были
порабощены «незаконно» (έκδίκως), а другие — «как надлежит» (δικαίως),
это могло означать, что существовала какая-то положительная норма
на сей счет, и это могла быть одна из тех особенностей драконтовских
законов, которая вошла в поговорку из-за своей суровости. В любом
случае на данной стадии развития права вряд ли можно определить
точные границы того, на что мог претендовать влиятельный человек.
Средство, которое применил Солон, состояло в погашении долгов
(χρεών αποκοπή). Если речь шла об обычных долгах, то эта мера озна-

460
Глава 43
чала, что кредитор просто терял право на возвращение займа и должен
был довольствоваться тем, что угроза революции была отведена. Для
гектеморов же это «погашение долгов» могло означать простую
отмену выплат одной шестой части урожая, да и высказываемая Солоном
гордость по поводу δροι свидетельствует об этом же. Эта реформа
могла оставить гектежора на обрабатывавшейся им земле,
ликвидировав при этом ограничения его прав на данный участок, прав, которые
затем могли легко развиться в собственность в классическом смысле
этого понятия. На это можно было бы возразить, что подобную
возможность толкования исключает фр. 34, приведенный в «Афинской поли-
тии» (12. 3) и показьшающий неприятие Солоном проектов по
переделу земли: «ούδε πιειρης χθονός πατρίδος κακοΤσιν έσθλούς ίσομ<Ηριην εχειν»
(«иметь равную долю на тучных отцовских землях дурным и
благородным»). Однако существует серьезное отличие в эмоциональной
окраске между этим фрагментом и более ранними стихами, выражавшими
симпатию автора к угнетенным беднякам. Люди, которым адресован
фр. 34, желают не просто освободиться от «порабощения»; они
намереваются заняться грабежом, и для обозначения этой их цели — «αρπαγή»,
«грабеж», «добыча» — здесь использовано то же слово, которым в
более раннем фрагменте (фр. 4. 13) обозначались преступления богачей,
желание же последних сводилось к тому, чтобы Солон — вопреки
своим кротким обещаниям — захватил тираническую власть и сделал их
еще более богатыми, следуя примеру насильственной реквизиции
имущества Бакхиадов в Коринфе, случившейся поколением раньше
(Геродот. V. 92). Солон отверг эти предложения, но это отнюдь не исключает
возможности того, что он освободил земли, обрабатывавшиеся гекте-
морами, от мзды богачам: само по себе такое освобождение никак не
могло поставить этих земледельцев на один уровень со знатью.
Вызывает удивление то, каким образом Солон смог вызволить из
рабства соотечественников, которые были проданы за границу, в
особенности же тех из них, которые к тому времени уже забыли родную
речь (фр. 36. 10—12). Впрочем в том, что он полностью отменил
долговое рабство (Афинская политая. 6. 1 — здесь, в отличие от 2. 2,
упомянуты только заемные долги, но ничего не говорится о судьбе
гектеморов), нет никаких сомнений, поскольку в позднейших Афинах не
осталось его следов.
Позднее, в V—IV вв. до н. э., существовала уверенность, что Солон
провел реформу мер, весов и монеты, однако гл. 10 «Афинской поли-
тии», в которой Аристотель говорит об «увеличении» всех этих трех
позиций, относится к числу наиболее непонятных;84 и, если точка
зрения, высказанная нами несколькими страницами ранее (о более
позднем времени появления чеканной монеты в Афинах), верна, Солон
просто не мог реформировать монету, хотя он мог изменить единицы
измерения, в которых взвешивалось нечеканное серебро. Заявление о
ы F 20; F 55; F 65.

Рост Афинского государства
461
том, что афинские меры Солон сделал крупней мер фидоновских
довольно прозрачно; по крайней мере, эти последние, еще при жизни
Аристотеля бывшие в употреблении в некоторых областях Греции,
действительно выглядели более мелкими по сравнению с аттическими.
В следующем предложении говорится о весах: «а мина, ранее весившая
70 драхм, была доведена (άνεπληρώθη) до 100» — странная фраза, что бы
она ни означала. Далее заявляется, что древней монетой была
дидрахма, что соответствует действительности, но если «увеличение»
подразумевает, что Солон ввел тетрадрахму, имевшую позднее широкое
хождение, то это неверно. Последнее предложение в этой главе
нагоняет еще больше тумана, поскольку здесь утверждается, что меры
веса Солон привел в соответствие с монетой — «προς το νόμισμα», а
именно приравнял к одному таланту 63 мины (вместо прежних 60), а
дополнительные три мины пропорционально распределил между ста-
терами и другими мерами веса. Самым безболезненным вариантом
будет допущение, что данная глава приобрела свой нынешний вид
после перекомпоновки и сокращения более полного и более ясного
сообщения.
Тезис о том, что до Солона в Афинах пользовались фидоновскими
мерами, не подлежит нашей проверке, но если это так, то вполне мог
существовать солоновский закон, отменявший их. Следующий пункт
носит более спорный характер. Мина и драхма изначально
принадлежали к системе монетного веса; в соответствующем пассаже у Плутарха
[Солон. 15. 3—4), посвященном денежной реформе, со ссылкой на Анд-
ротиона (324 F 34) приводится мнение, что Солон сократил вес драхмы
таким образом, что одна мина стала содержать 100 драхм вместо
прежних 73. Изначальное соотношение мины и драхмы к остальной
афинской весовой системе остается под вопросом. Классический статер
(букв.: весовщик)85 содержал 900—920 г, при этом 30 статеров составляли
талант. Мина в это время равнялась половине статера, и она всё чаще
использовалась для взвешивания самых разных материалов помимо
драгоценных металлов, но, поскольку кроме мины существовали и
другие более мелкие меры веса в качестве частей статера, мина,
очевидно, не являлась тем элементом, который был изначально присущ всей
системе. Драхма, составлявшая одну сотую мины, использовалась
только для взвешивания драгоценных металлов, монет или вещей,
посвящавшихся в храмы. Этот термин изначально употреблялся для
обозначения «горсти» (буквальное значение слова «драхма») железных
прутьев в тех областях, где такие спицы применялись в качестве средств
платежа, но это, по всей видимости, не было характерным для
Аттики. Когда серебро стали использовать для целей денежного обращения,
85 Может сбить с толку то обстоятельство, что слово «статер» повсеместно
использовалось также для обозначения разных типов монет: на Эгине для дидрахмы, в
Коринфе — для тридрахмы; в Афинах, однако, этот термин никогда не использовался для
обозначения монетного веса.

462
Глава 43
некоторые государства (возможно, Аргос)86 предприняли решительные
шаги в деле определения официального веса серебра, принимаемого в
качестве эквивалента к железной драхме. Термин «драхма» широко
распространился по всей Греции, на удивление легко меняя при этом свои
весовые нормы: в классические времена в одну мину входило 70 драхм
на Эгине, 150 — в Коринфе и на Евбее, 100 — в Афинах.
Мы не знаем определенно, когда Афины перешли к использованию
серебра, но это не могло быть позже солоновского времени, и
упоминание о «ναυκραρικόν apyuptov» (серебро навкрарии) в солоновских законах
доказывает, что государство к этому времени уже совершало расчеты
с использованием этого металла. Если допустить, что вплоть до 594 г.
до н. э. в Афинах применяли эгинскую систему, в которой 70 драхм
соответствовало 1 мине, и что Солон издал декрет, по которому мина
стала эквивалентной уже 100 драхмам, это может служить
доказательством в пользу информации Андротиона и Аристотеля. Трудно
ответить на вопрос, с какой целью были проведены данные изменения, а
также почему в трех так близко расположенных друг к другу городах
были приняты три совершенно разных веса для драхмы, но причина
этого, по всей видимости, никак не была связана с мерами на
улучшение торговли87.
Наилучший смысл заключительное предложение гл. 10 «Афинской
политии» (см. выше) приобретает при следующем восприятии этого
текста: монеты чеканились чуть меньшим весом, чем того требовал
номинал, так что 63 мины весили столько же, сколько 60 мин в
регулярной системе; государство тем самым извлекало выгоду с помощью
облегчения монеты88. Такая картина, очевидно, соответствует фактам
классического периода, но для времени Солона она порождает
трудности, поскольку три самые ранние весовые нормы, которые мы знаем89,
«похудевшие» в благоприятных условиях конца VI в. до н. э., были
примерно на 15% легче свих классических соответствий. Все три были
официальными весовыми нормами, поэтому они нашли отражение в
надписях: статер весил 795 г; и четверть, и шестая часть статера
исходили из того же стандарта. Они не вышли из употребления, так что мы
можем проследить изменение их стандарта в это время. Нормы
монетного веса, впрочем, оставались стабильными с момента появления
аттической монетной практики, аномалия же состоит в том, что в VI в.
до н. э. монетная мина весила больше, а не меньше, чем половина
статера90. Нам, однако, следует помнить, что мина (термин, пришедший
с востока) и драхма были элементами, привнесенными в афинскую
систему извне. Вероятное решение заключается в том, что в 594 г. до
н. э. данные меры веса еще не были интегрированы этой системой, а
случилось это лишь в конце VI в. до н. э., когда изменение стандартов
86 Η 48: 314; см.: САН IV2, гл. 8 d. » F 21.
87 G 22; САН IV2, гл. 8 d. » F 54.
88 F 20.

Рост Афинского государства
463
сделало аттические весовые нормы более тяжелыми, придя к
классическому соответствию между миной и половиной статера.
Итак, похоже, что афиняне ошибались, приписывая свои
классические весовые стандарты Солону, но они могли быть правы, когда
утверждали, что он ввел новую, при этом специфически аттическую норму
веса для драхмы. Что же касается остальных мер, то в этом вопросе
нет ясности.
В отношении некоторых других пунктов реформы мы всецело
зависим от обрывочных данных из Плутарховой биографии Солона (24. 4),
где сообщается, что согласно новому закону афинское гражданство
могло быть предоставлено только тем иностранцам, кто подвергся
вечному изгнанию из родного города или переселился в Афины
вместе со всем своим домом для занятия каким-либо ремеслом; Плутарх
говорит, что эта мера была направлена не столько на недопущение в
город других категорий иностранцев (хотя он считал, что их число
могло быть угрожающе большим, см.: 22. 1), сколько на привлечение
этих двух категорий. Здесь он ничего не сообщает о поощрении
ремесел (как он делает это в другом контексте, см.: 22. 1), но данное
мероприятие преследовало именно эту цель, так, данные расписной керамики
свидетельствуют, что некоторые гончары из коринфских мастерских
переселились в Афины. Из «первого аксона» Плутарх цитирует закон,
запрещавший вывозить какой-либо сельскохозяйственный продукт,
производимый в стране, за исключением оливкового масла, и делает из
него длинный, но малопонятный вывод. Второстепенные правила,
такие, например, как запрет высаживать оливковые или фиговые
деревья слишком близко к соседской земле, показывают, в какие детали
входил Солон в сфере регуляции сельскохозяйственных отношений.
Аристотель (Политика. 1266 b 13) сообщает о законе, согласно
которому ограничивалось количество земли, которое мог получить один
человек, однако нет никаких других указаний на то, что такая норма
действительно была введена, так что этому свидетельству Аристотеля
обычно не доверяют.
2. Конституция и право
Основная солоновская конституционная реформа носила столь же
радикальный характер, как и меры, направленные на разрешение аграрного
кризиса: суть ее состояла в замене принципа «по рождению» на принцип
«по имущественному цензу» при выборе человека на государственную
должность. Очень мало данных о том, как обстояло дело до Солона, но
мы можем согласиться с общепринятым допущением, что в те времена
должности могли исполняться лишь представителями родовой знати; к
тому же ясно, что Солон ввел разделение населения на четыре
имущественные класса и определил каждому из них, какие должности их
представители могут занимать (несмотря на заявление, обнаруживаемое в 4. 3
«Афинской политии» о том, что эти классы «существовали и раньше»).

464
Глава 43
Первый класс, пентакосиомедимны, включал тех, чьи земли
приносили ежегодного дохода не менее чем 500 мер зерна, вина или масла;
всадники имели 300—500 мер, зевгиты 200—300 мер, а те, кто получал
менее 200 мер, относились к категории фетов. Первое название,
которое, вероятно, в неофициальном смысле использовалось и ранее,
напрямую связано с использовавшейся системой классификации; оно ясно
дает понять, что система эта базировалась на мере сыпучих тел — ме-
димне. Пшеница и ячмень различались, однако, по своей ценности, а в
«Афинской политии» (7. 4) говорится о мерах (здесь μέτρα) для сухих
и жидких продуктов в совокупности, что рождает ощущение еще
большего несоответствия, поскольку стандартная мера оливкового масла
(метрет) стоила значительно дороже, чем медимн какого-либо
продукта, к тому же и мера вина имела совсем другую стоимость. Создание
системы соответствия медимна пшеницы91 к другим мерам в
принципе было вполне возможным, но у нас нет никаких следов того, что
подобная разработка была осуществлена, поэтому не исключено, что
Солон не затронул этих различий. Названия всадников и зевгитов,
возможно, изначально представляли собой военные термины,
применявшиеся соответственно к кавалеристам и пехотинцам;92 иная гипотеза
выводит эти названия из сельскохозяйственной практики: те, кто мог
позволить иметь в своем хозяйстве лошадь, были всадниками, а те, кто
содержал запряжку быков, — зевгитамщ однако следует иметь в виду,
что слово «ζευγίτης» («зевгит») могло означать бойца, идущего в паре
с другим воином в гоплитском строю (Плутарх. Пелопид. 23. 4). Термин
«феты» означает конечно же поденщиков, но при этом мы не можем
настаивать, что в данной системе они были совсем лишены земли, хотя
и были бедней, чем зевгиты. Солон, возможно, воспользовался
названиями, уже бывшими в ходу, закрепив за ними точное значение,
определенное законодательным образом. (На основании гл. 7. 3 «Афинской
политии» некоторые исследователи делают вывод, что такого закона
не существовало и что Аристотель написал об этом, лишь
руководствуясь вероятностью93, но слово, которое он использует в данном
месте, «εύλογώτερον», не означает «более вероятно».) Классификация в
соответствии с объемом снимаемого урожая представляет собой
архаическую черту, не имеющую параллелей в позднейших Афинах, где
ценз определялся исключительно в денежном выражении. Широкое
признание получило мнение о том, что какое-то время после Солона
вместо натурального ценза использовался денежный эквивалент94,
однако информация об этом носит косвенный и весьма условный
характер, к тому же упорное сохранение в афинской социальной
системе солоновских классов даже и в те периоды, когда ценность монеты
91 Thomson G. Studies... Robinson DM. (St Louis, 1953): 848; A 37: 93.
92 A 44: 604—606; поэтому эти названия могли возникнуть позже появления гоплит-
ского строя.
93 А 14, П: 821, примеч. 3; F 9: 100.
94 А 14, П: 837—838, примеч. 1; противоположный взгляд см.: F 62: 255—260.

Рост Афинского государства
465
существенно изменилась (см., например: Фукидид. III. 16. 1; Исократ.
VII. 39), говорит против этой возможности. Земля и в классических
Афинах оставалась вещью первостепенной важности и базовой
ценностью.
Известно, что только пентакосиомедимны могли быть казначеями
[Афинская политая. 47. 1); существуют разногласия95 относительно того,
было ли ограничено право занимать должность архонта двумя или
только одним высшим классом (не зафиксировано никакого изменения
в этом вопросе в период между солоновским временем и 457 г. до н. э.,
когда зевгиты были допущены к этой магистратуре, см.: Афинская по-
лития. 26. 2). Мы не знаем, как распределялись младшие должности и
какие из них были доступны зевгитам. Что касается фетов, то они
имели доступ лишь в народное собрание и в судебные комиссии
(Афинская полития. 7. 3, ср.: Политика. 1274 а 15—21).
Открытие доступа к государственной должности людям, чей ценз
определялся не по рождению, а по имуществу, представляло собой
кардинальное изменение базисного принципа, более мягкое по форме по
сравнению с насильственными переворотами, положившими конец
засилью аристократии в других городах Греции, но шедшее в том же
направлении. Это означает, что Солон находился под серьезным
давлением со стороны той категории людей, которые считали себя
вправе принимать участие в государственных делах, но до той поры бывшие
отлученными от этих дел по причине своего происхождения. Всё это
не оставило следов в сохранившихся стихах Солона, за исключением
тех стихов (фр. 32—34), которые показывают, что некоторые люди
побуждали его захватить тираническую власть. Когда он говорит о
проблемах, стоявших перед Афинами, он яростно ругает богатых и
влиятельных, но не людей благородного происхождения, однако введение
им четырех классов показывает, что привилегия рождения
представляла собой на тот момент очень серьезный вопрос; возможно, это был
тот случай, который требовал обойтись без шумной пропаганды в
стиле четвертого фрагмента.
Аристотель в «Политике» (1273 b 40 — 1274 а 2) утверждает, что
архонты назначались путем прямых выборов как до, так и после
Солона. Противоположное заявление, обнаруживаемое в «Афинской поли-
тии» (8. 1), где Солону приписывается введение жеребьевки из числа
предварительно выбранных кандидатов («κλήρωσις εκ προκρίτων»),
обычно отвергается исследователями96, поскольку (1) «Политика» пользуется
большим доверием, (2) способ избрания жеребьевкой далее в самой же
«Афинской политии» рассматривается как типично демократический
прием и (3), наконец, «Афинская полития» не указывает источника
своей информации. Ни один из этих трех пунктов не является
решающим. Не только возможно, но даже и весьма вероятно, что, написав
F 9: 101-102; А 66: 101.
F 9: 321-32Г).
M) Заказ № К-7530

466
Глава 43
вышеупомянутый раздел «Политики», Аристотель заглянул в текст
соответствующего закона. Жребий как метод избрания гораздо
древней демократии, его можно рассматривать одновременно как передачу
решения на волю богов и как средство избежания конфликта: оба эти
элемента с очевидностью проявляются в «Илиаде» (VII. 161 ел.), где
жребий бросают обидчивые герои, склонные скорее отдаться воле
Зевса, чем воле Агамемнона97. Открытие доступа к архонтату для не-
евпатридов было чревато конфликтом, который действительно
разгорелся в следующие за 594-м годы до н. э. (см. ниже, с. 473—475), и
Солон мог надеяться, что введение жеребьевки облегчит принятие его
нового установления, хотя на деле этого не случилось; прокрисис
(предварительный выбор — «πρόκρισις») 40 кандидатов по филам должен
был отсечь совершенно неспособных, а это в условиях простейших
отношений 590-х годов до н. э. могло означать, что большинство членов
высших классов могли исполнять обязанности высших магистратов.
(«Афинская политая» (8. 1) добавляет, что солоновская система
стояла у истоков двойной жеребьевки, продолжавшей применяться еще
во времена написания этого трактата (т. е. «Афинской политии»,
написанной в IV в. до н. э.), когда прокрисис — предварительное
избрание — также осуществлялся путем жребия. Тезис о том, что это
указание на современную практику было для Аристотеля единственным
доказательством истинности основного утверждения в данном
разделе, разбивается о трудности, связанные с невозможностью отыскать
какиелибо разумные объяснения98, почему в дальнейшем Аристотель
связал процедуру жеребьевки из числа предварительно выбранных
кандидатов, «κλήρωσις εκ προκρίτων», с Солоном, а не с реформой 487 г.
до н. э., которая, согласно утверждению в другом месте того же
трактата (22. 5), установила эту процедуру впервые после свержения
тирании.)
Полемика существует также и в отношении совета и народного
собрания. Сообщение Аристотеля о распределении должностей между
классами [Афинская полития. 7. 3) заканчивается утверждением, что
«тем, кто принадлежал к классу фетов, он [Солон] дал участвовать
(μετέδωκε) только в народном собрании и судах», но это слишком
ненадежная база даже для заключения о том, что Аристотель или его
источник видели в Солоне человека, предоставившего низшему классу
право голосовать в собрании99, причем Плутарх (Солон. 18. 2) дает еще
меньше оснований для данной точки зрения. Также нет серьезных
оснований думать, что право голоса в народном собрании было когда-
либо связано с обладанием землей — мнение, чаще высказываемое, чем
аргументируемое100. Действительно важный вопрос состоит в том, ко-
97 А 66: 110-115.
98 F 9: 324 — здесь предполагается влияние Исократа.
99 А 14, П: 847; F 9: 98.
100 F 62: 59.

Рост Афинского государства
467
гда и каким образом «народ» изъявил признаки желания сказать свое
слово в деле руководства государственными делами. По этому поводу
Фукидид делает намек в своем описании Килоновой смуты, когда он
говорит (I. 126. 7—8, используя официальные термины, анахронистич-
ные для описываемого периода), что афиняне поручили закончить дело
с осадой Акрополя архонтам. Более важным является утверждение
самого Солона (фр. 36. 1—2), согласно которому он собрал народ и дал
ему определенные обещания — речь идет, безусловно, о неформальной
и шумной сходке, явившейся определенной стадией в той кампании,
которая привела его к власти архонта. Народ вошел в афинскую
политику, и высказывания самого Солона показывают, что он, по всей
видимости, усматривал в этом факте определенную опасность (фр. 6. 37).
Его решение состояло в том, чтобы формализовать процедуру принятия
решений: независимо от того, внес ли он какие-то изменения в работу
народного собрания, к примеру, постановление о регулярных сходках,
важнейшим его нововведением оказался новый совет 400 с пробулевти-
ческими полномочиями (т. е. с функцией выработки предварительного
решения, выносимого затем на народное собрание); об этом органе
«Афинская политая» (8. 4) говорит всего в нескольких словах как о
голом факте, в то время как Плутарх [Солон. 19. 1) кратко сообщает о
его функции, показывая тем самым, что никакое предложение
невозможно было внести в народное собрание без получения
предварительного заключения совета по этому вопросу. В греческом понимании
пробулевтический совет всегда рассматривался как средство,
ограничивавшее верховную власть народного собрания. Плутарх сообщает
[Солон. 19. 2), что Солон думал о двух советах, древнем Ареопаге и
новом Совете 400, как о двух якорях, которые призваны обеспечить
государству устойчивое положение, причем данная метафора,
очевидно, заимствована из стихов самого законодателя101.
Обычно ни одному радикальному реформатору не удается уйти от
проблемы, с которой столкнулся Солон. Он был обязан своим
назначением народному недовольству, для разжигания которого сам же и
приложил немало усилий, поэтому естественным образом должно
было возникнуть опасение, что позднее какой-нибудь не столь
умеренный реформатор сможет достичь того же положения в государстве
теми же средствами. Пробулевтическая процедура, по мысли Солона,
могла стать препятствием на этом пути, но использование Ареопага для
подобной задачи таило в себе угрозу того, что народ вновь окажется
всецело в руках своих прежних угнетателей, поэтому возникла
необходимость в создании совета, сформированного другим способом.
Многое вызывает интерес в связи с его реальным составом, к примеру,
вопрос о том, могли ли быть сюда избраны зевгиты, а также вопрос о
методе отбора: на основе словоупотребления у Плутарха [Солон. 19. 1)
было высказано предположение, что реформатор сам назначил первых
А 66: 146.
зо*

468
Глава 43
членов совета102, однако слово «έπιλεξάμενος» («выбрав») вполне может
означать лишь то, что Солон просто заставил провести эти выборы;
оно не содержит указаний на способ выборов. Также была высказана
гипотеза, что эти советники, наподобие ареопагитов, оставались в
должности пожизненно, а выборы осуществлялись только для замены
умерших103. Мы ничего не слышим о деятельности этого совета в
период после 594 г. до н. э., и он, как оказывается, ни в коей мере не
помешал Писистрату установить тираническое правление. Отчасти по
этой причине, но главным образом из-за совершенной
невозможности самой мысли о том, что Солон мог намереваться наделить
народное собрание значительной ролью, была выдвинута гипотеза,
полностью отрицающая создание в это время второго совета104, причем
высказана она была с большим пылом, чем к тому дает основание сам
материал; ведь из поэм ясно, что демос являлся фактором, с которым
приходилось считаться, так что у Солона руки отнюдь не были
развязаны при решении вопроса о том, какую именно роль можно было
отвести народному собранию.
Согласно «Афинской политии» (8. 4) Ареопаг при Солоне сохранил
за собой прежнюю роль «блюстителя законов», и она описана в
терминах, очень близких к тем, что использованы ранее (3. 6) при описании
древнейшей конституции: неопределенные и помпезные ссылки на его
обширную власть, опять же с основным акцентом на полномочия по
наказанию преступников. Закон, приведенный в конце этого отрывка
и посвященный процедуре исангелии (чрезвычайная жалоба) перед
Ареопагом для суда над теми, кто участвовал в заговоре против
государственного строя, несмотря на то что Аристотель сообщает об этом
иске в терминах классического процесса (а это, конечно, анахронизм),
вполне мог быть подлинным и к тому же мог формировать важный
элемент в государственных полномочиях, которые были отняты у
Ареопага Эфиальтом в 462 г. до н. э.105.
Переходя к трем пунктам в солоновских реформах, которые были
наиболее демократическими («τα δημοτικώτατα», см.: Афинская политая.
9. 1), Аристотель начинает с отмены долгового рабства, а затем
называет две процессуально-правовые меры, нигде более не упомянутые и здесь
подробно не объясненные. Право третьих лиц («τω βουλομένω» —
«каждому желающему») выступать с иском в защиту претерпевших обиду,
чему Плутарх (Солон. 18. 6—7) придает большое значение, становится
более понятным при ближайшем рассмотрении тех категорий дел, в
которых это право было применимо: оно было ограничено теми
случаями, когда жертва, которой нанесено оскорбление личности, по той или
иной причине не могла защищаться самостоятельно, даже в таком
102 F 9: 92; F 51: 53.
103 F 51: 53.
1(М F 64: 60; F 9: 92—96; аргументы против этой точки зрения см., напр., в: F 30: 208—209.
105 F 30: 162, 199-207.
106 F 61: 369-382; F 67: 47-53.

Рост Афинского государства
469
виде введение данного процессуального средства имело важное
прогрессивное значение, и общее представление о третьем лице («ό βουλό-
μενος») должно было получить дальнейшее развитие. Третья мера —
благодаря которой, согласно приведенному Аристотелем мнению,
народная масса приобрела особую силу (ср.: Политика. 1274 а 2 слл.) —
заключалась в праве апелляции, «ή εις το δικαστήριον εφεσις». Прежде
судебные постановления архонта были окончательными [Афинская
полития. 3. 5)107; слово «εφεσις», в других контекстах — спорный термин108,
здесь может означать только апелляцию; судебной инстанцией при
этом является гелиэя (ήλιαία), обнаруживаемая в цитатах из
архаических законов у Лисия (X. 16) и Демосфена (XXIV. 105). Этот
архаический орган дал свое название позднейшей гелиэе — главному суду
классических Афин109, от него же произошел термин «гелиаст» («ήλιαστής»),
означавший присяжного. Слово «гелиэя» по происхождению одного
корня со словом «άλία», употреблявшимся в некоторых греческих
диалектах в значении «народное собрание», так что общепринятая точка
зрения, согласно которой введенный Солоном суд представлял собой
народное собрание, наделенное судебными полномочиями,
определенно верна. Архаические законы, упомянутые выше, не ограничились
передачей гелиэе простого права подтверждения или отмены
выносившихся архонтом вердиктов, а наделили ее более позитивным и
независимым механизмом, в силу чего была выдвинута гипотеза, что
некоторым образом или в некоторых обстоятельствах гелиэя действовала в
качестве суда первой инстанции;110 однако здесь следует ограничиться,
видимо, предположением, что для Солона эфесис (апелляция)
предполагала весьма обширные полномочия гелиэи изменять первоначально
вынесенный вердикт111. Это было очень значительным сокращением
власти архонта по отношению к обычным гражданам; при этом
исторически вполне достоверно, что власть афинских судебных комиссий,
развившаяся позднее до огромных размеров, изначально вышла из
этого института апелляции.
Здесь нет возможности останавливаться подробно^на в высшей
степени удивительном солоновском своде законов, охватывавшем
разнообразные сферы человеческой деятельности и касавшемся зачастую
важных подробностей, но известном нам лишь во фрагментах112. В качестве
примера можно привести то постановление из этих законов, которое
впервые давало человеку право распоряжаться своим имуществом
посредством завещания. Плутарх (Солон. 21. 3—4) придавал этой мере
важное значение, поскольку она послужила основой для освобождения
владельческих отношений, сделав имущество действительной собственно-
107 Об этих решениях см.: F 71: 67-82; F 8, Π: 69-72.
108 А 66: 192-195; F 8, Π: 72-74.
109 A 14, Π: 1151, примеч. 3; F 33: 62-65.
110 F 36,1: 60, но см.: F 71: 79, примеч. 215; F 51: 56; F 9: 97-98; F 67: 78-82.
111 F 53: 179.
112 Эти фрагменты собраны в: F 66.

470
Глава 43
стью его хозяина; на самом деле человек, имевший законных сыновей,
и по новому закону не мог оставить их без наследства, а в случае
отсутствия сыновей его новая свобода обычно осуществлялась в форме
усыновления, при этом, как правило, усыновлялся родственник, который
таким путем и становился наследником113. Но в этом своем законе
Солон, видимо, использовал терминологию, которая со временем стала
стандартной для завещательных распоряжений, «διατίθεσθαι»
(«завещать») и «διαθήκη» («завещание»): так что это положение могло
охватывать разные ситуации, а не только случаи с усыновлением114. Этот
закон создавал брешь, пускай и не очень значительную, в традиционной
социальной структуре, и, если бы в нашем распоряжении имелся полный
свод законов, мы могли бы лучше оценить, насколько он был
революционным в целом. Добавим, что правительство «тридцати тиранов»,
проводя в 404 г. до н. э. реформирование права, основной пункт закона о
завещаниях (о праве каждого распорядиться наследственным имуществом)
приняло безусловно, а уточняющие оговорки («буде он не лишился
рассудка» и т. п.) отменило (Афинская политая. 35. 2); так что
содержательная часть закона по-прежнему имела значение, что говорит о том, до
какой степени солоновский свод сохранял значение основы для всего
афинского права в конце V в. до н. э.
3. Заключение
Геродот (I. 29) и Аристотель (Афинская полития. 11.1) согласны в том,
что, введя в действие свое законодательство, Солон предпочел
отправиться в путешествие за границу, дабы скрыться от тех, кто настойчиво
требовал от него внесения поправок в законы; из одной фразы
«Афинской политии» можно понять, что в одном из стихотворений он
объявил о своем намерении не возвращаться на родину в течение 10 лет115,
причем неясно, выполнил ли он это обещание. Вполне возможно, что
он посетил Египет (Афинская полития. Ук. место; Плутарх. Солон. 26. 1
со ссылкой на фр. 28 из стихотворений Солона), хотя представляется
невероятным указание на заимствование им одного из законов у
фараона Амасиса (Геродот. II. 177. 2), как и его знаменитая встреча с
Крезом, царем Лидии; фр. 19 подтверждает визит Солона к царю Фило-
кипру в Солах (Плутарх. Солон. 26. 2—4) и его намерение вернуться
оттуда в Афины, причем дату этого визита нельзя отодвигать ко времени,
намного более раннему, чем гибель Аристокипра, сына Филокипра, в
битве в 497 г. до н. э. (Геродот. V. 113. 2). Аристотель считал, что он знал
113 Ранее завещание вообще не признавалось в Афинах как юридически значимый акт:
сыновья получали имущество строго в соответствии с обычаем (законом). Теперь же, когда
по новому закону за человеком была признана возможность распоряжаться в завещании
своим имуществом на случай своей смерти, он мог распределить его между законными
наследниками так, как он считал справедливым или как он хотел. [Примеч. перев.)
114 F 8,1:82-84, 149-150.
115 F 36,1: 15-16; F 63: 297-298.

Рост Афинского государства
471
точный год смерти Солона [Афинская политая. 17. 2), и это была,
очевидно, та же дата, которую указывает ученик Аристотеля Фаний, а именно —
560/559 г. до н. э. (Плутарх. Солон. 32. 2);116 по-видимому подлинное
предание, указывающее, что еще при жизни Солона Писистрат впервые
установил свою тиранию (561/560 г. до н. э.), вполне согласуется с датой
Фания. Тема сопротивления Солона поползновениям Писистрата легко
обрастала различными прикрасами: рассказываемые истории {Афинская
полития. 14.2; Плутарх. Солон. 29-31; Диодор Сицилийский. К. Фр. 4. 20,
XIX. 1. 4; Диоген Лаэртский. I. 49—54) не вызывают доверия, а
фрагменты из стихов самого Солона (фр. 9—11), цитируемые в этих рассказах и
содержащие предупреждения афинянам против тирании, совсем не
обязательно имели в виду именно Писистрата117.
Остаются еще стихи, посвященные спорам, разгоревшимся по поводу
его реформ, и самооправданию, написанные после архонтата, главным
образом это фр. 5—6, 34, 36—37 [Афинская полития. 12). В
противоположность критическим стрелам, выпускаемым в адрес богачей и переданным
в гл. 5 «Афинской политии», эти отрывки упрекали в основном демос и
могли быть отобраны Аристотелем, чтобы доказать несостоятельность
господствовавшего в IV в. до н. э. мнения (ср.: Политика. 1274 а 3—21), что
именно Солон был ответствен за ту форму, что приобрела современная
демократия. Однако первый из указанных фрагментов (5) доказывает,
как утверждает Аристотель, беспристрасгность реформатора. «Народу
я предоставил столько почести (γέρας), сколько ему полагается» — эта
фраза обычно приводится в доказательство того, что Солон не
собирался давать демосу слишком многого, и это действительно так (как видно и
из фр. 6); мы, впрочем, не должны упускать из виду тот факт, что,
согласно фр. 37. 1—3, демос получил доступ к таким вещам, о каких прежде он
и не мог мечтать, причем особенно показательно это в сравнении с тем,
что Солон сделал для богатых и влиятельных. Фр. 5. 3—4 говорит, что
законодатель позаботился о том, чтобы эти люди не претерпели никаких
обид, фр. 37. 4—5 — что они должны прославлять его и считать своим
другом; наилучшая интерпретация фр. 37. 7—10118 предполагает
самовосхваление Солона, предотвратившего общее крушение установленного
порядка, и эта мысль была безусловно главной также и в других
фрагментах (33 а, 36. 20—25). Мы узнаём также, что он был избран в качестве
посредника одновременно двумя сторонами [Афинская полития. 5. 2;
Плутарх. Солон. 14. 1—3): так чего же ждали от него его сторонники из
высшего класса, особенно в свете его более ранних стихов?
Подобный вопрос возникает в связи с утверждением, что, примкнув
к одной из сторон, Солон был в состоянии установить свой
тиранический режим [Афинская полития. 6. 3; 11. 2). Угроза тирании была
вполне реальной (фр. 32—33), а фр. 34 показывает, что основой подобной
власти мог стать насильственный захват имущества знати. Тиранию с
116 F 5: 323-324. ш F 69.
117 F 36, Π: 311-312; F 63: 303-307.

472
Глава 43
опорой на поддержку высшего класса представить себе гораздо
сложней, и в том отрывке, который ближе всего подходит к подобным
проектам (фр. 36. 22—25), заявление Солона сводится к тому, что он смог
избежать большого кровопролития: очевидно, имелись такие горячие
головы, которые желали жестоких репрессий, но назначение Солона
показало, что, к чести афинской знати, в ее составе было достаточно
людей, предпочитавших гражданской войне примирительную
процедуру. Некоторые новейшие критики Солона высказывали сожаление по
поводу его отказа от тирании119, полагая, что никакое иное средство не
могло положить предел наследственным распрям знатных кланов,
мучившим Афины в течение последующих 30 лет. Репрессии, опасные
сами по себе, оказались не в состоянии предотвратить смуту, вновь
расколовшую общество сразу после отмены ограничений, как это
случилось после тирании Писистратидов. Солон действовал более
правильным способом: он пытался разрешить самые опасные конфликты, и он
выработал новые политические и юридические механизмы, которые,
конечно, хотя и не были застрахованы от возможных аварий,
оказали при всем том значительное воздействие на тиранический режим,
когда тот вопреки всему всё же был установлен. Если Писистрата
можно похвалить за то, что он не тронул существовавших законов и
институтов (Геродот. I. 59. 6; Фукидид. VI. 54. 6), то это оказалось
возможным только потому, что данные законы и институты
принадлежали гуманному реформатору VI в. до н. э., а не законодателю старого
аристократического государства.
Солон отвергал тиранию как по моральным, так и по вообще
гуманистическим соображениям: вместо того, чтобы запятнать свое имя, он
знал другой, лучший способ превзойти всех людей. Это был
кропотливый и менее яркий путь всесторонних и продуманных до мелочей
детализированных реформ, на который его постоянно вдохновляло
неизбывное чувство справедливости. Это была стержневая солоновская
добродетель: его Справедливость находилась под защитой Зевса (фр. 13. 7—32),
но это была естественная справедливость, связанная в публичных
делах с «достойными внимания последствиями человеческой активности
внутри социального порядка» и с опасностью, что понятие личной
обиды применимо также и к социальной структуре города как единого
организма120. Когда ситуация требовала решительных действий, его
знаменитая умеренность не могла удержать его от необходимых
радикальных шагов, однако при этом он ухитрялся обойтись без пролития
крови. А в начале VI в. до н. э. это уже само по себе было большим
достижением.
119 F 60: 171-172; с оговорками: F 51: 57-58.
120 F 60.

Глава 44
А. Эндрюс
ТИРАНИЯ ПИСИСТРАТА
I. От Солона до Писистрата1
Реформа Солона разрушила монопольное право отправлять высшие
должности, принадлежавшее до того времени аттической знати. Это,
конечно, вызвало сопротивление, и последующие годы оказались
наполненными борьбой за назначение на должность архонта.
Лаконичная запись в «Афинской политии» (13. 1—2) сообщает нам о двух
случаях, когда смута не позволила провести выборы должностных лиц, а
затем о Дамасии, который, хотя и стал архонтом легитимным
способом, удерживал власть в течение 2 лет и 2 месяцев, пока не был
устранен с должности силой. Год первого регулярного празднования Пи-
фийских игр, который приходится на 582 г. до н. э., в источниках
соотносится с временем правления архонта Дамасия [Паросский мрамор.
38; «Содержание» к «Пифийскиж одам» Пиндара); поскольку речь здесь
шла, очевидно, о его легальном сроке, этот последний мы можем
отнести к 582/581 г. до н. э., что, в свою очередь, позволяет упорядочить
имеющиеся у Аристотеля хронологические указания и с их помощью
датировать два эпизода из более ранней истории Афин, когда не
удавалось выбрать архонтов, в связи с чем возникло безвластие: это были
590/589 и 586/585 г. до н. э.2. Можно усомниться в том, что кому-либо
была известна какая-то определенная информация помимо того факта,
что в официальном списке эти два года были помечены как анархия.
Когда в 404/403 г. до н. э. демократическая конституция была отменена,
это событие в официальном списке было обозначено по Пифодору,
архонту «тридцати», — данный случай способен прояснить интересующие
нас эпизоды: и в те годы Афины в формальном смысле, видимо, не
оставались без верховного магистрата, но их преемники просто не
признавали предшествовавшее назначение в качестве действительного3.
После отстранения Дамасия, как следует из «Афинской политии»
(13; 2), «в связи с начавшимися раздорами решили назначить десятерых
1 Аттидографы цитируются аналогично тому, как это делалось в предыдущей (43-й)
главе.
2 F 14: 167-172; F 2: 93-95, 102-103.
* F 9: 319.

474
Глава 44
архонтов: пятерых — от евпатридов, троих — от агройков (αγροικοι — т. е.
земледельцы), двоих — от демиургов (δημιουργοί — т. е. ремесленники),
и архонты эти правили в течение года после Дамасия», т. е., видимо,
речь идет о 10 месяцах, остававшихся от 580/579 г. до н. э. (напомним,
что 2 первых месяца этого года у власти находился еще Дамасий). Эта
необычная схема не производит впечатления простой фикции, и если
у нее имелся какой-то реальный источник, то он скорее всего
представлял собой пометку в официальном списке архонтов;4 но если и так, это
не делает сам механизм более ясным. Замена обычных девяти
архонтов десятью не могла иметь особо большого смысла, да и Аристотель
здесь делает ударение на значении должности главного архонта, так
что компромисс должен был иметь отношение именно к этой
должности:5 либо каждый из десяти правил в течение одного из 10
оставшихся месяцев6, либо — что кажется менее невероятным — власть была
разделена между членами комиссии десяти в течение всех месяцев7.
Впрочем и последнюю картину трудно себе представить в тогдашних
афинских условиях, так что более привлекательной кажется гипотеза8
о том, что «десять», о которых идет речь, — это десять кандидатов
(πρόκριτοι), избиравшихся в таком количестве от каждой филы, что в
сумме давало 40 человек; из этих последних затем избрали по жребию
9 архонтов. Такая система назначения могла использоваться и в
последовавшие за 580/579-м годы до н. э., благодаря чему, быть может,
после этой даты мы более ничего не слышим о борьбе за должность
архонта; однако всё это очень далеко от того, что говорит Аристотель;
если свои сведения он черпал из записей в списке архонтов, то записи
эти должны были быть лаконичными и неполными. Так что механизм
достижения компромисса неизбежно оставляет нам массу вопросов.
Земледельцы и ремесленники (последние в греческом тексте — это
демиурги^ трудно избежать общепринятого перевода — «ремесленники», —
но при этом понятие «ремесла» в данном случае должно охватывать в
значительной степени также и ту сферу, которую мы определяем
словами «профессия», «род занятий») предстают как группы из простейшей
классификации афинского народа в третьем фрагменте «Афинской по-
литии», при этом Плутарх (Тесей. 25. 2) со ссылкой на то же сочинение
Аристотеля говорит, что Тесей выделил три сословия: евпатриды,
земледельцы и ремесленники (см. выше, с. 440). В этих заявлениях некоторые
современные исследователи усмотрели теоретическую конструкцию,
перенесенную в далекое прошлое9, что достаточно вероятно для фр. 3
«Афинской политии», но не имеет оснований для п. 13. 2. Термин «агрой-
кос», использованный для данного случая Дионисием Галикарнасским
(Римские древности. П. 8; ср.: Гесихий, s. ν. «άγροιώται»), в других контекстах
обычно имел уничижительный смысл — «мужик», «деревенщина», — что
совершенно не характерно для терминов «γεωργοί» и «γεωμόροι», исполь-
4 F 15: 174-175. 7 А 42, II: 539-541; F 2: 103.
5 А 42, П: 537-541. 8 F 4: 145-146; А 66: 103.
" F 73: 60. 9 F 81: 216-227.

Тирания Писистрата
475
зованных в источниках фр. 3 и в других местах; агройкос не относилось к
тем словам, которые позднейший теоретик пожелал бы взять в свой
лексикон, и это позволяет допустить с большой степенью вероятности, что
данный термин являлся подлинным пережитком, сохранившимся от тех
времен, когда он имел нейтральное техническое значение. Если это так,
данные сословия должны были представлять собой более древнюю
организацию, отжившую к VI в. до н. э., что стало очевидно при введении со-
лоновских цензовых классов; сословие евпатридов и после этого
сохранило за собой определенные функции, но после 580 г. до н. э. два других
более уже не упоминались. Евпатриды передавали свой статус по
наследству, поэтому и в двух других сословиях членство должно было
быть наследственным: другими словами, незнатный муж, которому по
реформе Солона была предоставлена возможность занимать
должности, должен был относиться либо к сословию агройков, либо к сословию
демиургов — далее в том случае, если он не имел никакого отношения ни
к земледельческому труду, ни к конкретному ремеслу. Таким образом,
решение о 10 архонтах представляло собой половинчатый компромисс:
5 — представители знати и 5 — представители не-знати. Более ранний
Дамасий, известный как архонт 629/628 г. до н. э., был конечно же евпат-
ридом, так что Дамасий 582 г. может быть объяснен как попытка
подтвердить евпатридские привилегии; и если принять, что большинство
тех, кто мог избираться на должность архонта по схеме Солона, были
евпатридами, то компромисс, о котором мы сейчас говорим, следует
признать поражением аристократии10.
Затем во внутренней политике Афин наступает затишье,
затянувшееся почти на 20 лет, до того времени, когда Писистрат утверждает свою
тираническую власть. Геродот (I. 59. 3) кратко рассказывает нам, что
в то время «люди с равнины», предводительствуемые Ликургом, сыном
Аристолаида, находились во вражде с «жителями побережья»,
возглавлял которых Мегакл, сын Алкмеона; тогда Писистрат, сын
Гиппократа, домогавшийся тирании, создал третью партию, собрав своих
сторонников и открыто став их вождем под именем «обитателей холмов». Нет
никакой принципиальной разницы между сообществами, жившими на
равнине и на побережье, и данное деление Геродот, без сомнения,
рассматривал просто как элемент борьбы за власть, наподобие той, что
позднее разгорелась между Исагором и Клисфеном (V. 66. 2); также
отсутствуют какие-либо указания на счет того, что могла означать
претензия на лидерство у жителей холмов. «Афинская политая» (13. 3—5)
начинает рассказ об интересующем нас сейчас сюжете с политических
ссор, вспыхнувших сразу после солоновских реформ: некоторые из
афинян были разорены сейсахфией, другие были недовольны слишком
радикальными переменами в государственном строе, а третьи просто
были склонны к соперничеству. Затем речь переходит к трем партиям:
партия побережья — за «среднюю» конституцию, партия равнины — за
10 А 66: 102-103.

476
Глава 44
олигархию, а партия холмов возглавлялась Писистратом, который
казался заступником народа (δημοτικώτατος). Далее указывается на два
компонента, примкнувших к этой последней группировке (см. ниже),
а в заключительном замечании говорится, что партии получили свои
названия от тех районов, в которых их приверженцы имели землю.
Упрощенная версия «Политики» (1305 а 23—24) умалчивает о
побережье и уподобляет Писистрата тем тиранам, которые оказывали защиту
народу против богачей. Йлутарх [Солон. 13. 1—2; 29. 1)
придерживается в основном той же линии, что и «Афинская политая», также
приписывая Писистрату руководство «толпой фетов» (θητικός δχλος).
Больше всего проблем перед исследователем возникает в связи с
равниной. Если имеется в виду какая-то единственная территория, то
это может быть центральная равнина вокруг Афин, и в качестве
примеров можно привести отрывки, в которых το πεδίον (доел.: равнина)
при ближайшем рассмотрении оказывается именем собственным11, как,
вероятно, у Геродота: «οι εκ του πεδίου»; и если Ликург принадлежал к
роду Этеобутадов, как и его тезки, жившие в конце V и в IV в. до н. э.,
то его земли могли лежать в (позднейшем) деме Бутады, недалеко от
города в северо-западном направлении. Легко себе представить, что
землевладельцы, имевшие земли на этой территории, были людьми
консервативными и даже реакционными, не терявшими надежд на
отмену солоновских порядков.
Для обозначения людей побережья античные авторы применяют
обобщенные термины, которые, в отличие от «Паралии» будущей клис-
феновской системы, не указывали на какую-то особенную местность, а
обозначали жителей всего побережья, противопоставляя их тем, кто
проживал на территории, обозначенной Клисфеном как «Город» (САН IV2,
гл. 6); этими терминами были «пароли» («πάραλοι») (Геродот и др.) и
«паралии» («παράλιοι») («Афинская политая» и др.). Фукидид (П. 55. 1),
однако, сообщает нам собственное имя: «ή Πάραλος γη καλούμενη» («земля,
которая называется Парал») — это была та территория, которую в 430 г. до
н. э. опустошили пелопоннесцы, дошедшие тогда до Лавриона, в котором
находились серебряные рудники афинян. Сначала пелопоннесцы
разорили ту сторону этой земли, что смотрела на Пелопоннес, потом ту, что
обращена на Евбею и к Андросу. Получается, что речь идет о
юго-восточном мысе Аттики, так что Паралия — это та часть страны, которая была
выделена Палланту царем Пандионом при разделении Аттики между
сыновьями последнего (FGrH 328 F 107). Мнение о том, что основные
земельные имения Алкмеонидов находились в этом районе12, в Анафли-
сте, находит, возможно, сильную Поддержку в до конца не понятной
единственной надписи на остраконе (черепке от глиняной посуды): «Ме-
гакл из дема Анафлист» (Arch. Delt. 23 (1968) Chr. 29). Сохранилось
большое количество остраконов с именем Мегакла, сына Гиппократа из дема
11 F 82: 190, примеч. 2.
12 F 80; ср.: F 16: 143-146.

Тирания Писистрата
477
Алопека, подвергнутого остракизму в 486 г. до н. э. (суд черепков —
особая процедура голосования, по результатам которой неугодный народу
человек отправлялся в изгнание; была введена по реформам Клисфена
в конце VI в. до н. э.), два остракона с именем Мегакла, сына Каллисфена,
три — Мегакла из дема Ахарны;13 известно лишь два человека с именем
«Мегакл», подвергавшихся остракизму (Мегакл, сын Гиппократа из Ало-
пеки, и Мегакл, сын Каллисфена из Ахарн)14, поэтому привлекательной
кажется предположение, согласно которому тот участник народного
собрания, который написал свое решение на интересующем нас остраконе,
просто ошибся, полагая, что сын Гиппократа зарегистрирован был не в
Алопеке, но там, где находились его земли, — то есть в Анафлисте15.
Намного труднее увидеть в паралах партию, объединенную
общими экономическими интересами, хотя и предпринимались попытки16
представить их в качестве торговцев и рыбаков. Если свое название
паралы получили от фукидидовской земли Парал, то нам следовало бы
задуматься о том, руководство какого типа могли предложить их
лидеры из числа основных землевладельцев этого района. Солона часто
ассоциировали с паралами и с Алкмеонидами17, и, когда в «Афинской
политии» говорится, что эта партия склонялась к «средней»
конституции вопреки олигархическим устремлениям жителей равнины, это
можно понять в том смысле, что они хотели поддержать именно соло-
новские начинания. Но если бы нам были доступны более подробные
детали, мы смогли бы, вне всяких сомнений, обнаружить, что
афиняне в 560-х гг. до н. э., как и современники Аристофана, в гораздо
большей степени были заняты текущими и практическими проблемами,
нежели идеями о форме конституционного устройства.
С «холмами» проблем еще больше. Геродотовых гиперакриев
(υπεράκριοι — букв.: нагорные [жители]) пытались понимать как «тех, кто
обитает за холмами»18, а замечание о том, что Писистрат повел
недовольных людей с окраин против двух партий, сосредоточенных в
городе, имеет в этой связи свои привлекательные стороны. Но хотя
большинство сложных слов с начальным компонентом гипер- несет в себе
смысл «за (чем-то)», «по ту сторону (чего-то)», имеется также
достаточно примеров со значением «над (чем-то)» или «на верхушке (чего-то)»;
кроме того, в другом месте у того же Геродота (VI. 20) выражение «τα
υπεράκρια» должно означать страну, лежащую, за Милетом, но не страну
за холмами19. То же верно и в отношении подобного
словоупотребления у Дионисия [Римские древности. I. 13. 3), других же примеров не
сохранилось. В то же время слово «ύπεράκριος» («гиперакрий») представ-
13 Thomsen R. The Origin of Ostracism (Gyldendal, 1972): 94, 104.
14F5:599.
15 F 1:66, примеч. 25, 74.
16 A 44: 614-615; F: 73: 60-61.
17 F 36,1: 17, Π: 65; A 44: 615; A 37: 95.
18 MunroJ.A.M. в: F 9: ПО, с примеч. 9; А 66: 167, примеч. 2.
19 CookJ.M. I/ BSA 56 (1961): 90-92.

478
Глава 44
ляет собой описательное имя прилагательное, выступая в качестве
альтернативы слову «Διάκριοι» («Диакрии»), являющемуся именем
собственным (Афинская полития; Плутарх. Солон. 13. 2, 29. 1; вариант
«Έπάκρκη» — «Эпакрии» в: Плутарх. Моралии. 763 D можно не
принимать во внимание). При разделе страны между сыновьями Пандиона
эта часть отошла к Лику; у Софокла она описана как «τον άντίπλευρον
κήπον Εύβοιας» («сад, расположенный напротив Евбеи»); лексикографы,
вероятно, определяют Диакрию как край, протянувшийся от горной
цепи Парнета до Браврона;20 сам Писистрат происходил из Браврона
(Платон. Гиппарх. 228 Ь; Плутарх. Солон. 10. 3). Парнет и Браврон
должны были определять границы северо-восточной Аттики, которая
вполне могла называться «краем холмов», но эта на первый взгляд понятная
картина рушится благодаря не столь давнему открытию, что «Δκκκρίς» —
это имя внутренней (т. е. расположенной вдали от моря) триттии из
филы Леонтида в клисфеновской системе;21 триттия эта, согласно
весьма правдоподобным, хотя и не абсолютно убедительным
идентификациям, состояла из небольших демов, расположенных полукругом на
территории за Арахнами в направлении Парнета, к ней же относилась Ге-
кала, лежащая отдельно на определенном расстоянии в восточном
направлении22. Таким образом, мы оказываемся в регионе, который никак
не может быть назван «лежащим напротив Евбеи». Быть может, Диак-
рия Лика имела неожиданное продолжение на запад, шедшее вдоль
предгорий Парнета; или в Аттике было несколько районов с названиями,
происходившими от одного корня — ведь и на Евбее Диакрии и Диакры,
видимо, различны, хотя расположены недалеко друг от друга23. Как бы
то ни было, всё это усиливает естественное впечатление, что Диакрии и
другие родственные этому названия, хотя они и были именами
собственными, по сути своей являлись описательными прилагательными. Вряд ли
между гиперакриями и диакриями существовало принципиальное отличие.
Нелегко обнаружить у диакриев какие-то специфические интересы,
опираясь на которые Писистрат мог бы прийти к власти. Диакрии
были несомненно беднее земледельцев с равнины, но при этом они
вряд ли превосходили их числом; сомнительно и то, что физически они
были намного крепче; препятствием для достижения ими
политического влияния являлось также и то, что Диакрия находилась далеко от
города — от того места, где вырабатывались актуальные решения.
«Афинская полития» (13. 5) добавляет еще две группы к этой партии.
Во-первых, стесненное положение заставило примкнуть к диакриям
тех, кто «лишился денег, отданных взаймы», — здесь могут иметься в
виду те, кого разорила сейсахфия (ср.: 13. 3): некоторые современные
критики, не веря в наличие такой группы лиц, считают, что это были
20 Гесихий, s. ν. «Διακρεΐς»; Bekker. Anecd. I. 242; об указанных повествовательных
текстах см.: F 78: 20; F 85: 24, примеч. 20.
21 F 89: 94-96.
22 Traill J.S.//Hesp. (1975): 45-47. Suppl. 14.
23 F 23: 480-481.

Тирания Писистрата
479
те люди, которых Солон освободил от их обязательств, но при этом не
избавил от нищеты24, но дело в том, что «αφηρημένοι» означает
«лишенные», «обнищавшие», а не «освобожденные», к тому же здесь (13. 3)
обращается внимание и на другую причину недовольства. Возможно,
некоторые представители знати, более других зависевшие от взносов,
выплачивавшихся им гектеморами (см. выше, с. 460), настолько
пострадали от сейсахфии, что это привело к формированию на их основе
особой группы недовольных; впрочем, эта последняя не могла быть
многочисленной. Во-вторых, к данной партии примкнули также люди
нечистого происхождения «из-за своего страха», как указывает
«Афинская политая», причем ее автор обосновывает это свое утверждение
указанием на тот факт, что после низвержения тирании афиняне
произвели пересмотр гражданских списков, поскольку многие пользовались
гражданскими правами противозаконно; однако, как неоднократно было
замечено25, сама тирания предоставляла больше возможностей для
проникновения чужаков внутрь гражданского корпуса; также была
высказана догадка26, что ядро означенной выше группы образовалось из
метеков, получивших гражданство по закону Солона (Плутарх. Салон. 24. 4),
но при этом остается неясным, почему эти люди, чей прием в
гражданский коллектив изначально был легальным, вдруг оказались в какой-то
особенно опасной ситуации в 560-е годы до н. э. Как бы то ни было, это
были лишь дополнительные группы («προσεκεκόσμηντο»), которые не
могут стать для нас путеводной нитью в поисках ответа на вопрос о том,
кто же составлял главную опору Писистрата. Остается еще заявление
Плутарха о том, что эта партия включала «батрацкую чернь» («θητικός
δχλος») — класс, наиболее враждебно настроенный по отношению к
богачам. На основе этого тезиса построена теория27, согласно которой
Писистрата поддерживали главным образом бедняки, проживавшие в
самом городе, однако для данного утверждения у Плутарха вряд ли
были какие-то особые источники информации, неизвестные другим
писателям; скорее всего, он здесь просто отразил общую теорию, которая
объясняет природу тирании из враждебности бедных к богатым
(Аристотель. Политика. 1305 а 2 слл.; 1301 в 13 слл., ср.: Афинская полития.
13. 4; 14. 1 — «δημοτικώτατος»). После двух неудачных попыток Писи-
страту всё же удалось добиться установления тирании, используя
наемников и иностранную помощь, и это опровергает любую гипотезу,
базирующуюся на предположении, что он пришел к власти в результате
какого-то значительного социального переворота.
Наши источники согласны в том, что взлет Писистрата был
облегчен той славой, которую он завоевал в войне против Мегар; его
популярность должна была еще более возрасти, если непосредственно по-
24 F 36,1: 31; А 13, П: 309; F 82: 195, с примеч. 73.
25 Напр., А 13, П: 310, примеч. 2.
26 Напр., статья Walker Е.М. в: САН IV1: 145.
27 F 78: 16-17,22-23.

480
Глава 44
еле того, как он захватил Нисею, спартанцы своим третейским судом
окончательно закрепили Саламин за Афинами (см. выше, с. 448). Эта
пограничная война велась, судя по всему, силами регулярного
ополчения, командиром которого должен был быть полемарх, как обычно
предполагается, но нет никаких подтверждений тому, что позднее Пи-
систрат был поддержан этим ополчением либо «гоплитским классом».
Гоплиты уже имелись у Афин, и в едином строю они сражались против
Мегар достаточно долго, чтобы приобрести определенное чувство
сплоченности28, однако если гоплиты как таковые и были настроены против
аристократов как таковых, о чем в афинских источниках нет никаких
доказательств, это должно было бы проявиться уже в Vu в. до н. э., при
этом, насколько мы можем судить, этот класс выражал удовлетворение
тем, что сделал Солон для зевгитов. Добавим, что зажиточных
земледельцев, состояние которых позволяло приобрести гоплитское
вооружение, должно было быть больше на равнине, чем в предгорьях.
Остается рассмотреть еще точку зрения, согласно которой свои
названия партии получили от тех районов, в которых их вожди имели
поместья, что очень близко утверждению в «Афинской политии» (13. 5), хотя
и не тождественно ему. Согласно этой гипотезе последователи
некоего лидера из определенного места образовывали ядро партии29,
вокруг которого собирались сторонники из города и из других районов:
Геродот ясно говорит (I. 62. 1) о Писистратовых приверженцах из
города. Если мы не в состоянии выявить особого интереса, на базе
которого могла быть создана массовая партия Диакриев, следует
возвратиться к утверждению Геродота (I. 59. 3) о том, что Писистрат создал
третью партию специально, чтобы установить свою тиранию;
предположению о том, что новая партия изначально представляла собой
некий осколок от партии Побережья30, придает определенное
правдоподобие утверждение Исократа (XVI. 25), согласно которому Алкмеони-
ды состояли в кровном родстве с Писистратом и до узурпации тесно с
ним общались; следует обратить также внимание на то, что имя
Гиппократ было общим как для отца Писистрата, так и для некоторых
членов семьи Алкмеонидов. Наличие тиранических амбиций для
человека данного времени и данного положения весьма правдоподобно.
Когда Геродот и другие авторы восхваляют его правление, мы могли
бы предположить, что Писистрат хорошо осознавал возможности
своего господства и проводил заранее продуманную политику, в
особенности в том, что касается его цели подавить губительное соперничество
за власть между аристократическими группировками; однако во
времена самого Писистрата он сам мог восприниматься только как один
из этих соперников.
28 Ср.: H 40: 151, 153-154.
29 F 85: 23.
30 F 9: ПО, но, как автор чистосердечно признается (112, примеч. 7), программа,
которую он приписывает этой партии, представляет собой «реконструкцию».

Тирания Писистрата
481
П. Злоключения Писистрата
Первым публичным шагом Писистрата, с которого он начал свой
приход к власти, был выход на агору с заявлением о том, что его противники
нанесли ему раны. Геродот и «Афинская политая» согласны в том, что
он сам нанес себе ранения (проверить истинность этого утверждения мы
не можем), а также и в том, что его военная слава способствовала тому,
что народ согласился выделить для него телохранителей; автор
«Афинской политии» (14. 1) даже претендует на то, что ему известно имя
человека, внесшего соответствующее письменное предложение, — это был
некий Аристион. Охрана представляла собой отряд дубинщиков, что
больше похоже на защиту от уличных хулиганов, чем орудие в
гражданской войне, но и с их помощью Писистрат захватил Акрополь. Геродот
говорит, что он не тронул порядка государственных должностей («τιμάς
τας έούσας»), но управлял государством справедливо; «Афинская политая»
в более кратком варианте повторяет этот тезис, но затем добавляет, что,
поскольку власть укоренилась не сразу, две другие партии,
предводительствуемые Мегаклом и Ликургом, пришли к соглашению и изгнали
Писистрата. Позднее, впрочем, уже сам Мегакл, поставленный Ликургом
в безвыходное положение, пошел на союз с Писистратом, и затем этот
союз скреплен браком последнего с дочерью Мегакла. Геродот
описывает фарс, разыгранный Мегаклом и Писистратом для возвращения
последнего: они нашли статную девушку, нарядили ее как богиню
Афину и ввели в город вместе с Писистратом, послав вперед глашатаев,
которые, обращаясь к афинянам, призывали их принять Писистрата,
возвращаемого самой богиней. Геродот считает эту шутку весьма глупой и
удивляется, как это достаточно благоразумные афиняне могли так
легко поддаться на этот розыгрыш: современный скептицизм обнаруживает
большую изобретательность в объяснении этого эпизода31, при этом
отзвуки данного сюжета почти определенно могут быть обнаружены в
афинском искусстве того времени32. Соглашение было разорвано, когда
выяснилось, что Писистрат не собирался заводить детей от дочери
Мегакла, поскольку род Алкмеонидов считался пораженным проклятием.
На этот раз, как говорит Геродот, Писистрат вообще удалился из
Аттики, из чего можно заключить, что в пору своего первого «изгнания» он
покидал лишь Афины, но не страну.
Находясь в Эретрии, он вместе с сыновьями начал собирать взносы
«с городов, которые были им чем-то обязаны по прежним
обязательствам». Очень хотелось бы знать, что скрывается за этими словами, но
Геродот (I. 61. 3) никак не раскрывает смысл этой фразы; он также не
объясняет, почему Фивы превзошли все остальные города щедростью
своих денежных даров Писистрату и почему свою попытку вернуться он
осуществил только через десять лет. «Афинская политая» (15. 2) кое-что
31 А 42, П: 249—250; F 88: 163; с историчностью данного эпизода соглашается Грот,
см.: А 25: 327, с примеч. 1; А 13, П: 321, с примеч. 2.
32 F 76: 60-63.
31 Заказ № К-7530

482
Глава 44
добавляет для восполнения этого промежутка времени. Сначала Писи-
страт основал поселение Рекел на берегу Фермейского залива
(позднейшая Энея;33 эта акция была бы невозможна без добрых отношений с
Македонией, кроме того, в данном регионе он мог рассчитывать на
серьезную помощь со стороны Эретрии, у которой здесь были важные
колонии). Затем он перебрался в окрестности горы Пангей, богатой
золотыми и серебряными рудниками, что позволило ему запастись деньгами
для оплаты наемных солдат (ср. утверждение Геродота в I. 64. 1, где
указывается также на то, что Писистрат получал деньги из области на
реке Стримон). На помощь Писистрату прибыли аргосские наемники, а
также наксосский доброволец Лигдамид с деньгами и людьми (Геродот.
I. 61. 4). Выступив из Эретрии, они высадились у Марафона, где
соединились со сторонниками как из самого города, так и из окружающих
поселений. Против этих объединенных сил, собранных Писистратом,
выдвинулось городское ополчение, которое было обращено в бегство в
битве у Паллены, расположенной по дороге в Афины. Писистрат
предложил побежденным ничего не бояться и разойтись по домам, что они
и сделали. Затем были взяты заложники, а тирания на этот раз была
упрочена как сильным отрядом наемников, так и денежными сборами из
самих Афин и из области на реке Стримон (Геродот. I. 64. 1). В
«Афинской политии» (15. 4) рассказывается о хитрости, благодаря которой
Писистрату удалось разоружить афинян (см. также: Полнен. I. 21. 2) и
которая чрезвычайно схожа с той уловкой, осуществление которой Фу-
кидид (VI. 58) приписывает Гиппию в 514 г. до н. э.; то обстоятельство, что
Геродот ничего не говорит об этой Писистратовой хитрости, вызывает
определенные подозрения, поэтому большинство современных критиков
отвергают данное сообщение как неисторичное34.
Хронология данных событий — предмет давнишней полемики35.
Геродот сообщает (V. 65. 3), что Писистрат и его сыновья управляли
Афинами в течение 36-летнего периода, который закончился, вне
всякого сомнения, в 511/510 г. до н. э.; при этом историк отводит 10 лет на
второе изгнание, но для более ранних стадий он не дает никаких
точных дат и лишь сообщает, что две первые тирании были краткими. Всё
это дает серьезные основания для широко сейчас принимаемого
предположения, что Геродот, говоря о 36-летнем владычестве, имел в виду
непрерывный период тирании и, следовательно, битву при Паллене
относил к 546 г. до н. э., а начало второго изгнания приблизительно к
556-му. Точные даты находим в «Афинской политии» (14—15): захват
власти произошел в год архонта Комея, вероятно, в 561/560 г. до н. э.;36
5 лет длилась тирания; 11-летнее изгнание началось при архонте Геге-
сии (последний датируется по этому единственному упоминанию); 6 лет
33 F 23: 465.
34 А 13, П: 326, примеч. 1; А 44: 718; F 88: 177; противоположную точку зрения см. в:
А 6: 52.
35 Соответствующую библиографию см. в: F 87.
36 Парсская хроника. 40; F 2: 104—109.

Тирания Писистрата
483
отводится на вторичную тиранию; 10 лет — на вторичное изгнание, как
и у Геродота. Ничего не говорится о продолжительности третьей
тирании, которая закончилась со смертью Писистрата при архонте Фило-
нее, вероятно, в 528/527 г. до н. э. Эти цифры Аристотеля в том виде,
как они дошли до нас, оставляют лишь один год для заключительной
тирании, во время которой Писистрат состарился (т. е. за один год, см.:
Афинская полития. 17. 1), при этом они противоречат приведенному
здесь же утверждению, что он прожил 33 года, после того как впервые
сделался тираном, у власти находился в совокупности 19 лет, а
остальное время провел в изгнании, т. е. в течение 14 лет, что не соответствует
тем вычислениям, которые можно сделать на основании гл. 14 и 15 той
же «Афинской политии», — согласно приведенным здесь цифрам
Писистрат должен был находиться в изгнании в общей сложности 21 год.
Данное противоречие можно разрешить с помощью единственного
исправления текста в 14. 4, если принять четыре года вместо одиннадцати
для первого изгнания37, в результате чего общая схема приобретает
логичный характер, если не считать того, что Аристотель, близко следуя
Геродоту в большей части своего повествования, описывает две первые
тирании как краткие. В литературе были предложены и более
решительные коррективы текста38, имевшие целью еще больше согласовать
информацию Аристотеля с рассказом Геродота; однако источники
«Афинской политии» могли исходить из иного постулата, принимая 36-летнее
владычество, о котором говорит Геродот, за сумму всех периодов, в
течение которых у власти оставались Писистрат и его сыновья. Цифры,
приводимые в «Афинской политии» для этих периодов — с
соответствующими исправлениями, упомянутыми выше, — действительно составляют
в сумме 36 лет. Соответствующие цифры в «Политике» (1315 b 30—34)
обнаруживают некоторое расхождение, которое вызвано, вероятно,
различием в методах подсчета39.
Аттидографы, в соответствии с требованиями того литературного
жанра, в котором они работали, должны были помещать каждое
событие под именем какого-то конкретного архонта, что само по себе
могло провоцировать появление произвольных датировок.
Предполагается, что некоторые из известных дат были основаны на документальных
источниках, в особенности информация о двух архонтатах,
приведенная в гл. 14 «Афинской политии»: для архонтата Комея (561/560 г. до
н. э.) это было внесенное Аристионом постановление о предоставлении
Писистрату отряда телохранителей, а для архонтата Гегесия (556/555 г.
до н. э. ?) — постановление об изгнании Писистрата40. Даже если
отвлечься от сомнений в том, могли,ли подобные декреты сохраниться
или могли ли они содержать имена архонтов, невозможно поверить в
то, что подобные документы существовали для целого ряда дат, тем
паче что датировки, приведенные в «Афинской политии», не вполне
37 F 36,1: 23. 39 F 87: 222.
3R F 15: 194-195. *° F 2: 80; F 32: 46-47.

484
Глава 44
соответствуют данным Геродота. Однако если мы зададимся вопросом
о том, хронологическая информация какого рода могла прочнее
всего зацепиться в афинской памяти и удерживаться там вплоть до
времени Геродота, то наиболее вероятным было бы предположение о том,
что афиняне должны были лучше всего запомнить общую
продолжительность периода непрерывной тирании. 546/545 г. до н. э. вполне
может быть принят для битвы при Паллене, и если мы также
согласимся с десятью годами для повторного изгнания, то первоначальная
узурпация может быть датирована временем около 560 г. до н. э.;41 однако
нет никаких причин думать, что какой-то современник мог составить
список архонтов специально для периода первых двух тираний,
которые в противоположность позднейшему взгляду могли казаться не
более чем преходящими эпизодами.
Женитьбы Писистрата и время рождения его сыновей42 также были
приняты в расчет при определении дат. В первый раз он женился на
какой-то афинской женщине, имя которой и родственные связи остаются
неизвестны. От этого брака родились два сына, Гиппий и Гиппарх,
которые играют важную роль в рассказе Геродота, а Фукидид (VI. 55. 1)
добавляет к ним третьего, Фессала, о котором не сообщает никакой
дополнительной информации. В гл. 55 кн. VI Фукидид со всей
определенностью говорит, что старшим сыном и преемником Писистрата был Гиппий;
историк при этом заявляет, что собранные им сведения в данном
вопросе отличаются большей, чем у других, достоверностью, и в качестве
доказательства выдвигает такие аргументы, которые отнюдь не всегда
признавались убедительными;43 рассмотрение этой проблемы, однако,
должно быть оставлено для т. IV. Писистрат предстает в качестве отца двух
сыновей, которые были уже «молодыми людьми» («verjvtoct») ко времени
его бракосочетания с дочерью Мегакла (Геродот. I. 61. 1), а вскоре
после этого, во время изгнания, Гиппий принимает активное участие в
обсуждении отцовских планов; Гиппий участвовал в Марафонском
сражении, будучи уже старым человеком (Геродот. VI. 107. 3); а его сын
Писистрат выполнял должность архонта в 522/521 г. до н. э.44.
Получается, что этот последний родился до 550 г. до н. э. — если только он в
качестве члена тиранической семьи не выполнял обязанности архонта
в слишком юном возрасте; рождение самого Гиппия должно быть
отнесено, таким образом, к 570-м годам до н. э.: никакие
хронологические подсчеты не могут дать ему менее 80 лет в 490 г. до н. э.: при этом
не исключается возможность и того, что в это время Гиппий
находился в более преклонном возрасте. Второй раз Писистрат женился на
дочери аргивянина Горгила, Тимонассе, которая до этого была
супругой некоего Архина, некоего амбракийца из рода Кипселидов
(Афинская политил. 17. 4; Геродот тоже упоминает об этом, не называя
имени аргивянина — V. 94. 1). Имена его сыновей также названы: Иофонт,
41 А 6: 544-545. 43 А 25: 332.
42 F 5: 445—452. 44 M—L № 6 с 5, ср. их комментарий на с. 20.

Тирания Писистрата
485
о котором ничего более не известно, и Гегесистрат, о котором в
«Афинской политой» (Там же) сказано, что он «привел» с собой тысячу аргос-
ских воинов на помощь своему отцу в битве при Паллене, а у
Геродота (V. 94. 1) — что он был поставлен Писистратом в качестве
правителя в Сигее. Геродот также сообщает об участии наемников из Аргоса
в сражении при Паллене, так что аргосские связи тирана в этом смысле
не вызывают сомнений, но историк ничего не говорит в данном случае
о роли Гегесистрата, так что эта деталь, сообщаемая «Афинской поли-
тией», могла быть простым украшением рассказа45. Поскольку дата
захвата Сигея неизвестна (см. ниже), это обстоятельство не может
помочь нам в деле хронологии. Отталкиваясь от рассказа «Афинской
политой» (17. 4), некоторые исследователи относили брак с Тимонас-
сой к периоду первого изгнания Писистрата, другие — ко времени его
первого пребывания у власти; маловероятно, что об этих событиях
наши авторы имели какие-то иные данные, и весьма вероятно — если
только отказаться от неправдоподобного предположения о том, что
Писистрат был женат одновременно на двух женщинах46, — что Тимо-
насса умерла или получила развод до брака с дочерью Мегакла, так
что ее сыновья должны были быть рождены до 557 г. до н. э. То, что
Геродот называет Гегесистрата «побочным сыном», «νόθος» (V. 94. 1),
вряд ли свидетельствует о внебрачном и случайном характере связи
Писистрата с аргосской женщиной; скорее всего историк хотел сказать,
что сыновья от аргивянки либо вообще не были взяты отцом в
Афины, либо, если они туда всё же переселились, не были зачислены ни в
одну из афинских фратрий.
Остается рассмотреть еще один контекст, в котором у Геродота
помещен решающий триумф Писистрата. Когда Крез готовился к борьбе
с набирающим силы Киром, дельфийский оракул посоветовал
лидийскому царю заключить союз с наиболее могущественным
греческим городом (Геродот. I. 53. 3). Крез узнал, что из всех эллинов
самыми сильными являются лакедемоняне и афиняне; на этот «крючок»
Геродот «подвешивает» свои сопутствующие рассказы об Афинах (I. 59—
64) и о Спарте (I. 65—68). Предполагается, что сражение при Паллене
имело место до захвата Сард Киром, причем между этими двумя
событиями прошло, вероятно, не слишком много времени. Хотя Геродот
сообщает конкретные цифры о продолжительности правления
каждого лидийского царя от Гига до Креза, из этого еще не следует, что
историк располагал тем, что мы бы назвали «точной датой» для низложения
Креза, ибо пока мы не имеем никакой общей хронологической схемы,
в рамках которой подобную точную датировку можно было бы
установить47. Из неясных указаний у Евсевия и Диогена Лаэртского (I. 37—38,
45 А 5, I. 2: 298, однако хронологические выкладки, приведенные в этой работе, не
внушают доверия.
46 Gernet L. Anthropologie de la Gruce antique (Paris, 1968): 344—359.
47 F 31: 133; см. также статью M.E. White в журнале «Phoenix», том 23 (1969): 46.

486
Глава 44
95; П. 3) был сделан вывод48 о том, что позднейшие греческие
хронографы относили падение Сард к 546/545 г. до н. э.; но если это верно, то
единственно возможное объяснение такой точной датировки состоит в
том, что эти поздние хронографы, базируясь на тексте Геродота,
исходили из предположения о строгом синхронизме между сражением при
Паллене и падением Сард, о чем на самом деле в этом тексте не
сказано ни слова. На основе хроники Набонида49 (П. 15—17) была
предпринята попытка датировать завоевание Киром Лидии апрелем 547 г. до н. э.,
однако от названия покоренной страны в этом тексте сохранился лишь
первый слог, чтение которого как ш — выглядит более чем
сомнительным50. В хронике говорится о том, как Кир собрал войско в Нисане и
переправился с ним через Тигр, затем в течение следующего месяца
двигался в направлении искомой страны, разбил ее царя и оставил там
свой гарнизон: независимо от того, о какой именно стране здесь идет
речь, данный рассказ не совпадает с тем, что Геродот сообщает о
кампании против Креза, уверенно относимой историком к осени (I. 77. 3); к тому
же Кир, как бы то ни было, просто не мог совершить столь далекий
марш всего за один месяц. Та же хроника (П. 1^) самым ясным образом
датирует победу Кира над Астиагом 550/549-м г. до н. э., а его
наступление на Вавилон (Ш) относит к 539-му. Согласно Геродоту (I. 46.1)
тревожные думы о растущем могуществе персов и намерение начать против них
превентивную войну Крезу внушило падение царства Астиага, бывшего
его шурином; война эта, таким образом, не могла начаться значительно
позднее 549 г. до н. э., при том что из дальнейшего повествования (177—
178. 1) о событиях, последовавших за падением Сард, скорее можно
сделать вывод о том, что другие кампании, предпринятые Киром, были
направлены на взятие Вавилона;51 это обстоятельство, хотя и не может
привести нас к окончательному и однозначному выводу, всё же
препятствует принятию любой очень поздней датировки для падения Сард.
Очевидно, мы не располагаем для этого события точной датой, но можем
предположить, что оно случилось через год или через два после битвы
при Паллене.
III. Установившаяся тирания
1. Международные отношения
Независимо от того, к какому году относить заключение брака Писи-
страта с Тимонассой, его связь с Аргосом и Горгилом, безусловно
могущественной фигурой в этом полисе, должна была установиться
приблизительно до 560 г. до н. э. Помимо аргосских наемников, принимав-
48 F 14: 150 ел., 175, 193; более кратко: FGrH 244 F 332, 28, 66.
49 В 29 (Хроника 7).
50 В 29: 282.
51 F 31: 137.

Тирания Писистрата
487
ших участие в деле при Паллене, мы не видим никаких дальнейших
проявлений этой связи, а после поражения Аргоса от Спарты,
случившегося как раз во времена падения Сард (Геродот. I. 82), мы уже и не
можем ожидать таких проявлений. Геродот утверждает (V. 63. 2, 90. 1),
что Писистратидов со Спартой связывали тесные узы дружбы, но нет
никаких указаний на то, что начало данной близости восходило ко
временам самого Писистрата. Точно так же и из факта
противодействия, оказанного ок. 500 г. до н. э. коринфянами замыслам по
возвращению Гиппия в Афины (Геродот. V. 92), невозможно сделать
определенных выводов об отношении коринфян к отцу Гиппия. Что
касается центральной Греции, загадочной остается связь афинских тиранов
с Фивами; посвящение Гиппарха в Птойоне52 (горное святилище
Аполлона в Беотии) показывает, что связь эта при Писистратидах
продолжала существовать, но данное обстоятельство никак не проясняет ее
природу. Поддержка со стороны Эретрии вызывает меньшее
удивление в свете давнишних контактов между Эретрией и Восточной Атти-
кой (см. выше, с. 301—302). На севере был заключен союз с фессалий-
цами, косвенно подтверждаемый именем Фессала, одного из Писист-
ратовых сыновей; в конце правления Гиппия этот союз обеспечил
последнему поддержку в виде отряда фессалийских всадников. Кроме
того, поддержка со стороны македонян вытекает из факта основания
Писистратом поселения в Рекеле, которое продолжало существовать
и во времена Гиппия (Геродот. V. 63. 2; 94. 1).
Сохранение этой широкой по охвату сети поднимает некоторые
дополнительные вопросы, например, как относились в Фивах к победе
Писистрата над Мегарами или что думали фессалийцы по поводу его близких
контактов с Фивами. В «Афинской политии» (16. 7) утверждается, что
Писистрат всегда обеспечивал мир («αίεί παρεσκεύαζεν είρήνην»), и мы
ничего не слышим ни о каких конкретных войнах на материке; впрочем,
Фукидид утверждает (VI. 54. 5), что тираны, взимавшие с афинян в
качестве налога двадцатую часть дохода с земли, на эти средства, помимо
прочего, «вели войны» («τους πολέμους διέφερον»). На основании данной
финансовой ссылки было высказано предположение53, что эти войны
афинские тираны вели с помощью «многочисленных наемников», о
которых упоминает Геродот (I. 64. 1), хотя сам пассаж у Фукидида не дает
оснований для такого смелого вывода. Следует признать, что
гражданское ополчение в Афинах продолжало существовать и при тиранах, если
отвергнуть анекдот о разоружении этого войска (см. выше). В более
ранний период оно отчетливо продемонстрировало свою эффективность в
действиях против Мегар, а позднее весьма успешно сражалось против
фиванцев (Геродот. VI. 108), если доверять принятой датировке этой
битвы — 519 г. до н. э. (САНIV). Геродот (V. 78) превозносит победу,
одержанную афинянами над беотийцами и халкидянами в 506 до н. э., после
52 ВСН U (1920): 237 слл.; ср.: M-L: 20.
53 А 6: 52.

488
Глава 44
свержения тиранического режима, поскольку именно эта победа
наглядным образом продемонстрировала преимущества приобретенной
свободы: при тиранах афиняне в военном отношении не превосходили
никого из своих соседей — хотя историк не сообщает нам, с какими именно
соседями они в те времена воевали. Так или иначе, войско тренировалось
и содержалось в боевой готовности, а память о конкретных войнах, в
которых это ополчение принимало участие, могла сохраниться в
искаженном и неполном варианте; впрочем, Аристотель, возможно, был прав,
когда предполагал, что Писистрат действовал преимущественно
дипломатическим путем, нежели с опорой на вооруженную силу.
Его заморская деятельность заставляет поставить вопрос о
существовании в это время афинского флота. Писистрат силой подчинил
остров Наксос и передал его в тираническое управление Лигдамиду, а
произойти это могло лишь непосредственно после сражения при Пал-
лене, поскольку Писистрат отправил к Лигдамиду тех заложников, что
были захвачены после этой битвы (Геродот. I. 64. 1—2). Пятью годами
позже Аристагор убеждал персидского наместника в том, что для
завоевания Наксоса достаточно сотни кораблей (V. 31. 3), но для этого силы
Наксоса должны бы быть разъединены. Аристотель в «Политике»
(1305 а 37—41) выводит Лигдамида, «ставшего позднее наксосским
тираном», как пример опасности, угрожавшей режиму деспотичной
олигархии, когда человек, встающий во главе народной массы, сам
принадлежит к среде олигархов. Фрагмент из «Наксосской политии» (фр. 558)
не проливает особого света на этот сюжет, так что остается неясным,
какая именно конституция возникла после свержения олигархии;
возможно, те деньги и те люди, с которыми Лигдамид появился у Палле-
ны, прибыли вместе с ним с Наксоса, а Писистрат отправился на этот
остров, чтобы силой положить конец внутренней распре между наксос-
цами. Нет также ясных указаний на то, что позднее Афины
приложили руку к оказанной Лигдамидом поддержке тирану Поликрату на
Самосе (Полиен. I. 23. 2), хотя в этом был бы свой смысл: Афины и Самос
имели общего врага в лице Митилены (см. ниже; Геродот. III. 39. 4).
Геродот прямо приписывает Писистрату сакральное очищение
острова Делоса (I. 64. 2), которое Афины повторили в более тщательном
варианте зимой 426/425 г. до н. э. (Фукидид. Ш. 104. 1—2), что
является примечательным примером афинских притязаний на первенство
среди ионийских городов (ср.: Солон, фр. 4 а).
Далее, Геродот нигде не объясняет, как Афины утратили Сигей,
после того как он был присужден им Периандром, но историк ясно
говорит, что Писистрату пришлось воевать за этот город, перед тем как
он отдал его в управление своему сыну Гегесистрату; к тому же
значительные военно-морские силы могли понадобиться для борьбы с Ми-
тиленой, которая не собиралась уступать Сигей без боя. Датировка
этих событий остается весьма неопределенной. Время персидского
завоевания этого региона вряд ли может помочь делу: присоединение
Эолиды к завоеванной Гарпагом Ионии было до известной степени

Тирания Писистрата
489
номинальным (Геродот. I. 141. 1; 151. 3; 171. 1), при этом нет никакой
нужды предполагать, что персы были всерьез озабочены вопросом, кто
владеет Сигеем — Митилена или Афины. Подсчеты возраста Гегеси-
страта, которые составили значительную часть всей дискуссии по теме,
являются поэтому бесполезными; впрочем, его назначение правителем
этого города, а также сохранение контроля над ним у Гиппия в конце
столетия предполагает, что Сигей рассматривался в качестве семейного
владения. О значении этой местности для Афин см. выше, с. 449—450.
Херсонес Фракийский — более сложная проблема. Геродот (VI. 34—
41) передает рассказ о том, как цари фракийского племени долонков,
отправленные в Дельфы вопросить бога об исходе войны с соседним
племенем апсинтиев, получили предписание призвать в свою страну в
качестве вождя того человека, который при выходе послов из
святилища первым окажет им гостеприимство; случилось так, что этим
человеком оказался Мильтиад, сын Кипсела, представитель богатого и
знатного афинского рода, ведущий свою родословную от Филея, сына Аяк-
са; этот Мильтиад незадолго перед тем одержал победу в Олимпии с
четверкой лошадей (событие это, к сожалению, не датируется). В это
время у власти находился Писистрат, но Мильтиад также был
могущественным человеком («έδυνάστευε»), и поэтому подчиненное положение
его удручало; так что, проведя в Дельфах собственные консультации,
он в сопровождении афинян, пожелавших принять участие в походе,
отправился в Херсонес, где был провозглашен долонками «тираном».
Первым делом Мильтиад выстроил стену от Кардии до Пактии,
отделив тем самым полуостров от материка и защитив его жителей от
набегов апсинтиев. Постоянно воюя с лампсакийцами, чей город
находился на противоположном берегу Геллеспонта, Мильтиад однажды
угодил к ним в плен и был отпущен только после вмешательства Креза,
который пригрозил лампсакийцам полным истреблением. Умер
Мильтиад бездетным, передав свое имущество и господствующее положение
Стесагору, сыну своего единоутробного брата Кимона. Дальнейшая
история Херсонеса была связана уже с Писистратидами и будет
рассмотрена в т. IV «Кембриджской истории древнего мира». Следует также
добавить, что Писистрат однажды изгнал из Афин упомянутого
Кимона, который по какой-то причине представлял для тирана опасность
несмотря на свое простодушие, в силу чего за ним закрепилось даже
прозвище «κοάλεμος», «простофиля»; во время своего изгнания он три
раза подряд добился победы в Олимпии с одной и той же четверной
упряжкой коней, при этом свою вторую победу, одержанную в 532 г. до
н. э.54, он по уговору уступил Писистрату, благодаря чему примирился
с последним, получил возможность вернуться в Афины и возвратил
утраченное имущество (Геродот. VI. 103).
Существуют хронологические проблемы также и в связи со
взаимоотношениями между тиранами Херсонеса и тиранами Афин. Установ-
О датировке этого события см.: А 66: 156—158; F 5: 300.

490
Глава 44
ление того факта, что Кипсел выполнял обязанности архонта в 597/
596 г. до н. э., позволяет датировать рождение Мильтиада Старшего,
сына Кипсела, достаточно ранним временем55. Пассаж Геродота в VI.
35. 1 («είχε μεν το παν κράτος Πεισίστρατος»), а также его относительное
невнимание к более ранним попыткам установления тирании в Афинах
позволило некоторым ученым56 отнести отправление Мильтиада
Старшего на Херсонес ко времени после окончательного утверждения Пи-
систрата у власти. Однако даже если приглашение со стороны долон-
ков поступило (или было принято) сразу после битвы при Паллене, мы
вынуждены слишком большое количество воспоследовавших событий
помещать в очень короткий временной промежуток, остающийся до
падения Сард, после которого Крез уже не имел никакой
возможности вмешиваться в лампсакийские дела; кроме того, имеются
основания (см. выше) для отказа от слишком поздней датировки
низвержения Креза. Другие исследователи57 предпочитают относить выведение
колонии на Херсонес к периоду первой тирании, которая в то время
могла представляться Мильтиаду более прочной и долговечной, чем
она оказалась на самом деле; к тому же такая ранняя датировка
подразумевает достаточное количество времени для последовательного
разворачивания всей цепи событий.
Мнение, согласно которому Мильтиад Старший и Писистрат были
политическими союзниками, отталкивается от убеждения, что они
являлись соседями по Диакрии:58 позднее название Мильтиадова рода —
Филаиды — было присвоено одному из клисфеновских демов, к
которому принадлежал и дом Писистрата. Потомки наследников
Мильтиада жили в Лакиадах — аттическом деме, расположенном за
пределами Афин на дороге, по которой должны были двигаться долонки на
своем пути из Дельф, и, хотя данная локализация родовых владений
Филаидов очень хорошо согласуется с рассказом Геродота59, она не
исключает определенных связей семьи Мильтиада с районом Бравро-
на; Фемистокл, например, происходивший из отдаленного дема Фреар-
рии, имел отношение к семейной усыпальнице в деме Флия. С нашей
стороны слишком опрометчивым было бы допущение, что два
могущественных рода, локализованные в одном и том же районе, являлись
союзниками друг другу; скорее можно сделать предположение об их
соперничестве; кроме того, недовольство Мильтиада Старшего властью
Писистрата, изгнание Кимона и предполагаемое убийство последнего
сыновьями тирана (Геродот. VI. 103. 3) — всё это может служить
доказательством того, что между двумя семьями существовала вражда60.
55 M-L № 6 а 2; F 5: 299.
56 А 66: 166, примеч. 3; F 9: 328-329.
57 А 13, П: 316, примеч. 3; F 73: 69-70; F 74: 8.
58 F 36, Π: 72-74; F 9: 326-331.
59 F 85: 25.
60 F 74: 9—12; более осторожные выводы см. в: F 5: 299—300.

Тирания Писистрата
491
Этому тезису противоречит факт возвращения Кимону его имущества,
а также благожелательность, которую Писистратиды проявляли к его
сыну, Мильтиаду Младшему (Геродот. VI. 39. 1). Складывается
впечатление, что их взаимоотношения характеризовались скорее некоторой
неловкостью, нежели открытой враждебностью: Филаиды были
слишком сильны, чтобы чувствовать себя комфортно в подчиненном
положении, так что Писистрат вполне мог оказать помощь более
энергичному из двух одноутробных братьев в приобретении собственной
тиранической власти в каком-то другом месте.
Херсонесская авантюра сама по себе на всех своих стадиях должна
была встретить поддержку со стороны тирана. Мильтиад не мог взять
с собой колонистов из Афин без согласия Писистрата, но избыток
населения, который, как кажется, именно к этому времени стал
ощущаться особенно остро, сделал приобретение новых обрабатываемых земель
весьма желательным делом. Оккупация европейского побережья
Геллеспонта значительно усилила здесь позиции Афин, хотя было бы
ошибкой говорить об их «контроле» над данным регионом:
враждебность Лампсака, расположенного на противоположном берегу,
представляла собой очень серьезный фактор, к тому же на обеих сторонах
Боспора располагались мегарские колонии. Когда Писистратиды
позднее, после гибели Стесагора, послали его брата, Мильтиада
Младшего, восстанавливать власть над Херсонесом, то они совершенно ясно
исходили из того, что поселение это относилось к сфере афинских
интересов, а не было частным заповедником Филаидов.
2. Внутренние дела
Недовольство других представителей аристократического сословия,
всегда остававшееся основной политической проблемой для Писистрата,
особенную остроту приобрело непосредственно после событий при Пал-
лене, о чем Геродот пишет весьма скудно (I. 64. 3). Он прямо говорит
(I. 62. 1) о сторонниках Писистрата, которые пришли ему на помощь как
из самого города, так и из аттических демов; при этом историк,
очевидно, исходит из предположения (I. 62. 2; 63. 1), что сопротивление не было
особенно решительным. Ничего не известно об Афинах периода
десятилетнего отсутствия Писистрата, но нет сомнений в том, что он улучил
подходящий момент для своего нападения, и мы не ошибемся, если
выскажем догадку, что к этому времени внутренняя ситуация в полисе
ухудшилась настолько, что многие афиняне с одобрением встретили
силовое прекращение борьбы, которую вели между собой различные
группировки. Тем не менее некоторые из граждан должны были уйти в
изгнание, а из некоторых семей были взяты заложники. Впрочем,
появление Клисфена в роли архонта-эпонима на 525/524 г. до н. э. (M—L № 6
с 3) показывает, что к этому времени состоялось полное примирение
Писистрата даже с Алкмеонидами, и, если представители этого рода
возвратились в Афины, их примеру должны были последовать и многие

492
Глава 44
другие. Важным смыслом наполнен и тот факт, что имущество Кимо-
на не подверглось конфискации в период его изгнания (VI. 103. 3).
Широко распространено мнение61, что Писистрат распределил между
земледельцами имения своих побежденных противников, и это было бы
вполне объяснимым возмездием за ту конфискацию, посредством
которой враги отняли его имущество в период его собственного изгнания
(VI. 121. 2); впрочем, нет никаких данных о том, что Писистрат
предпринял подобную конфискацию, так что не исключено, что он не тронул
собственности своих оппонентов, используя ее в качестве наживки,
привлекавшей их назад в Афины; здесь в качестве аналогии можно
привести обращение тирана к проигравшим после Паллены (I. 63. 2), в
котором он призывал их вернуться к своей земле и сохранять спокойствие62.
После того, как бурные события улеглись, примирение могло оказаться
более легким делом. Д^ля «Афинской политии», где в гл. 16 вся картина
рисуется в более розовых тонах, характерен обобщающий взгляд на
правление Писистрата в целом; здесь утверждается, что он одержал
победу над высшим классом с помощью дипломатии («ταΐς όμιλίαις»).
За этим могли стоять такие приемы, как предложение заключить
брачный союз; так, оратор Андокид, живший в конце V — начале IV в. до
н. э., говорит о том, что его прадед Леогор породнился с тиранами.
Далее, хотя тот факт, что в годы, последовавшие за смертью
Писистрата, должность архонта-эпонима отправляли подряд несколько
аристократических лидеров (M—L № 6 с), может быть истолкован как
часть процесса, с помощью которого гарантировалось преемство
власти, трудно допустить, чтобы уже сам Писистрат не использовал
назначение на государственные должности в качестве средства,
укреплявшего лояльность к его режиму.
Важнейшее значение имеет то обстоятельство, что Писистрат не
упразднил существовавшей конституции, которая к тому времени
представляла собой уже не традиционную архаическую структуру, а
хорошо обдуманное воплощение недавних рациональных и гуманных
реформ (см. гл. 43). Геродот (I. 59. 6) особо подчеркивает тот факт, что
в период своего первого прихода к власти Писистрат не отменил ни
одной должности и ни одного закона; Фукидид (VI. 54. 6), говоря о
тирании Писистратидов в целом, отмечает, что город сохранил свои
законы, за исключением тех, что относились к порядку назначения на
должности; подобные утверждения, обнаруживаемые в «Афинской
политии» (14. 3; 16. 2, 8), не отменяются дальнейшей ремаркой (22. 1)
о неприменении и уклонении от законов Солона в период тирании.
Наши античные источники любят повторять рассказ о том, как сам
Писистрат однажды предстал перед судом Ареопага по обвинению в
убийстве, хотя его обвинитель, испугавшись в последний момент,
оставил дело (Аристотель. Политика. 1315 b 21; Афинская полития. 16. 8;
61 А 13, П: 328; F 88: 175; F 9: 114-115.
62 А 30: 182-183.

Тирания Писистрата
493
Плутарх. Солон. 31. 3); весьма правдоподобным является
предположение, что и другие судебные инстанции города продолжали работать в
обычном порядке. Политический процесс шел своим чередом, и можно
легко себе представить, как повседневные государственные дела
осуществлялись в Афинах в рамках солоновской системы,
предполагающей функционирование архонтов, совета и народного собрания; в этих
пределах потенциал старого правящего класса вполне мог оставаться
востребованным. Определенное значение имело то обстоятельство, что
система предполагала постоянную смену архонтов, однако на заднем
плане находился тиран со своими телохранителями, наблюдая за тем,
чтобы данный механизм работал так, как он того желал:
представители знати, предпочитавшие жить в мире с режимом, предпочли не
предпринимать усилий вернуть себе всю полноту власти. Учрежденный
затем институт «разъездных судей» (см. ниже), вероятно, еще больше
урезал, по крайней мере, судебные полномочия, принадлежавшие на
местах знати.
Аристотель отмечает два основных пункта в отношениях
Писистрата с простым людом. Он не причинял демосу никакого вреда, при этом
всегда старался поддерживать мир и поддерживать спокойствие как во
внешних сношениях, так и на родине, благодаря чему возникла
поговорка, что «тирания Писистрата — это жизнь при Кроносе» («о επί
Κρόνου βίος», см.: Афинская политая. 16. 7; ср.: Платон. Гиппарх. 229 Ь).
Сложно сказать, насколько жизнь обычных людей, становившаяся в
это время более зажиточной, страдала от аристократических распрей,
но определенный ущерб должен был иметь место, поэтому в данном
плане демос только выиграл от тиранического режима; что касается
мира в международных отношениях, то любой земледелец
воспринимал его как безусловное и очевидное достижение. Во-вторых, в
«Афинской политии» (16. 9) сказано, что Писистрат привлек на свою сторону
простой народ тем, что оказывал ему материальную поддержку, и,
кроме того, упоминаются (16. 2) сельскохозяйственные займы,
которыми он поддерживал бедняков, дабы они могли кормиться, занимаясь
земледелием (здесь ничего не говорится о распределении земель).
Часто повторяется анекдот об одном землепашце, обрабатывавшем
каменистую почву на Гиммете; будучи однажды спрошенным
проезжавшим мимо Писистратом, какой доход он получает с этого участка,
земледелец ответил: «Какие только есть беды и муки» («όσα κακά και
όδύναι»), да и от них десятину нужно отдавать Писистрату. После
этого случая тиран, восхищенный прямотой и трудолюбием этого
человека, освободил его от всех податей. Конечно, здесь мы имеем дело с
официальной версией, демонстрирующей пример Писистратова
великодушия, но при этом следует заметить, что отменены были именно
«беды и муки». С исторической точки зрения более важным является
указание на то, что инцидент произошел во время инспекционной
поездки тирана по стране. С этим согласуется учреждение «судей по де-
мам» («δικασται κατά δήμους», см.: Афинская полития. 16. 5), которые

494
Глава 44
исчезли вместе с тиранией и были затем восстановлены уже при Пе-
рикле. Согласно Аристотелю все эти меры были придуманы
специально, чтобы удержать беднейшую часть населения вне города и не
допустить ее вмешательство в дела политики; но мы не обязаны строго
следовать Аристотелевой теории тирании, а потому можем обнаружить
в мероприятиях Писистрата желание поддержать аттическое сельское
хозяйство, в особенности же беднейшую часть земледельцев. Введение
института «разъездных судей» уменьшило к тому же зависимость этих
слоев от местной знати, не заставляя их при этом отправляться в город
всякий раз, когда возникала необходимость возбудить судебное дело.
В гл. 16 «Афинской политии» упоминается десятипроцентный налог
на сельскохозяйственную продукцию. Фукидид (VI. 54. 5) приводит в
качестве доказательства умеренности тиранов то обстоятельство, что,
взимая лишь 5% от получаемых с земли доходов, они использовали эти
средства на украшение города, ведение войн (см. выше) и
жертвоприношения в храмах. В данном месте историк говорит именно о правлении
сыновей Писистрата, а не о нем самом, из чего можно было бы
предположить, что Писистратиды сократили ставку налога по сравнению с
податью, установленной их отцом; более вероятно, однако,
использование Аристотелем слова «δεκάτη» («десятина») в качестве обобщающего
термина со значением «налог» вообще, так что во все времена эти
сборы могли не превышать 5%. В классический период большинство, если
не все вообще подати взимались в денежной форме, но в более ранний
период, когда серебро еще не вошло в повсеместное употребление,
любые налоги должны были собираться в натуральной форме, и солонов-
ское распределение на имущественные классы в соответствии с
получаемым с земли натуральным доходом является еще одним очевидным
доказательством справедливости такого хода мысли63. Невозможно
поверить в то, что налоги взимались исключительно с
сельскохозяйственной деятельности, особенно учитывая то значение, которое
имели портовые и другие подобные сборы для государственных финансов
в последующие времена; также и Фукидид оставляет без внимания как
средства, поступавшие в руки тиранов со Стримона (регион на
фракийском побережье), так и те доходы в самой Аттике, которые, согласно
Геродоту, укрепляли режим и к числу которых сам Фукидид относил
несомненно серебро (см. ниже). У афинских тиранов средств было
достаточно, так что они вполне могли обходиться и без финансового
угнетения граждан, к тому же имеющиеся факты говорят о том, что в
личном плане Писистрат не отличался расточительностью.
Нет никаких сомнений, что в течение VI в. до н. э. благосостояние
Афин значительно возросло, многие историки пришли к выводу, что
это преуспеяние было связано в значительной степени с той поддерж-
63 См.: Lewis D.M. // Hesperia. 28 (1959): 244; автор высказывает здесь предположение,
что и в более поздние времена налоги могли взиматься в натуральной форме; иную
точку зрения см.: Robert L. // Hellenica. 11—12 (1960): 192 ел.

Тирания Писистрата
495
кой, которую Писистрат оказывал развитию торговли и ремесла64.
Доказательством этому служат имеющиеся у нас данные по керамике,
скульптуре и строительству, к чему можно присовокупить также и то,
что смелые заморские предприятия Писистрата должны были
стимулировать развитие торговли65. Бесспорен факт бурного развития
аттической чернофигурной вазовой живописи и очевидное угасание
соперничавших с ней стилей (коринфского и других), а также то, что
процесс этот датируется в основном второй четвертью столетия; завершен
он был, по существу, к тому времени, когда тиранический режим
прочно утвердился в Афинах. Важнейшим моментом здесь является даже не
столько распространение экспортировавшихся из Афин сосудов, сколько
содержание изображенного на них, сообщающее нам очень многое о том
обществе, для которого создавались эти утонченные сосуды, — обществе,
чье описание мы не сможем найти в сохранившихся современных ему
литературных произведениях; в целом здесь очень важно ощущение
энергичного роста, в особенности усиливавшаяся любовь к изысканным
и роскошным вещам (несомненный признак возросшего благосостояния),
будь то ткани, мебель, оружие или какие-то другие оказывавшиеся в
центре внимания вазописцев предметы, изготавливавшиеся либо в
Афинах, либо ввозившиеся из-за границы. Если задуматься о том, какие
товары экспортировались из Афин, на ум в первую очередь приходит
оливковое масло, особенно в свете солоновского запрета вывозить из
страны какие-либо другие сельскохозяйственные продукты; впрочем, на
основе недавнего исследования группы так называемых <^0&амфор»,
являвшихся первоначально емкостями для масла, было выдвинуто
предположение66, что в предьвдущий период — в VII в. до н. э. — Аттика
экспортировала масло в более широких масштабах; на основе того же
самого источника было доказано, что маслина была акклиматизирована в
Этрурии к концу Vu в. до н. э.67, что значительно поубавило для Афин
этот обширный рынок. Высокое качество аттического масла
по-прежнему оставалось важным фактором, так что в середине VI в. до н. э.
именно его постоянно выделяли среди других сортов масла при перечислении
призов победителям Панафинейских игр (наградой на этом состязании
служил сосуд с высококачественным оливковым маслом; см. ниже). Ко
времени Писистрата успех афинского экспорта базировался уже,
вероятно, не только на производстве утонченных сосудов, но в значительной
степени и на мастерстве других аттических ремесленников.
Чеканка монет в Афинах началась около середины столетия с
выпуска дидрахм; в современной научной литературе за ними
закрепилось название «геральдические монеты» (Wappenmunzen), причиной чего
явилась отвергнутая в настоящее время точка зрения, согласно которой
различные рисунки на аверсе считались эмблемами разных аристокра-
64 F 36, Π: 71; А 13, Π: 331 слл.; и др.
65 А 44: 717.
^Johnston A.W.Jones R.E. Ц BSA. 73 (1978): 103-141.
67 С 163.

496
Глава 44
тических семейств68. Дата начала чеканки, приблизительно
зафиксированная археологическими параллелями, говорит о связи этого события
с Писистратом и делает очевидной историческую гипотезу, согласно
которой монетная чеканка была введена в то время, когда тиран
окончательно утвердился во власти и получил доступ к серебру со своих
фракийских приисков. Анализ серебра «геральдических монет» и, с
другой стороны, пришедших им на смену «сов» (монет с
изображением священной птицы богини Афины) показывает более высокое
соотношение примесей меди и золота для первой группы, из чего с
неизбежностью вытекает вывод, что у этих двух монетных групп были разные
источники серебра;69 если бы эти результаты были подтверждены на
более широком монетном диапазоне, то это могло бы означать, что на
ранней стадии афинская чеканка зависела от серебра, ввозившегося с
севера, тогда как серебра, добывавшегося из собственных афинских
рудников в Лаврионе, недоставало вплоть до начала второй стадии, т. е.
до начала выпуска монет с изображением головы Афины и совы.
Типы «геральдических монет» (т. е. разновидности монетных
изображений) не позволяют установить место их происхождения и ничего
не говорят о возможной связи с тиранической семьей, а их
разнообразие удивительно, особенно в сравнении с монетными типами соседей —
Эгины и Коринфа. Монеты этих последних почти с самого начала
постоянно воспроизводили опознаваемые эмблемы этих городов,
тогда как в Афинах такой неизменный символ появляется лишь на те-
традрахмах-«совах». И всё же некоторые восточногреческие чеканки
обнаруживают подобную вариативность: оказались, например, весьма
затруднительными попытки соотнести каждый из типов электроновых
монет из клада, найденного в фундаменте храма Артемиды в Эфесе70,
с каким-то конкретным городом, участвовавшим в его основании;
ранняя серебряная чеканка по эгинскому стандарту с подобной
множественностью типов вполне могла быть продуктом какого-то одного
монетного двора71. Влияние Кикладских островов и Ионии на
афинское искусство в VI в. до н. э. было весьма ощутимым72, что во многом
объясняется постоянной миграцией отдельных мастеров. Завоевание
Крезом восточногреческих городов, открывшее, по мнению Геродота,
новую эпоху (I. 5. 3—6), могло возыметь определенное действие на эту
миграцию в годы, последовавшие за первым Писистратовым
переворотом; еще больший эффект мог ожидаться от персидского завоевания,
случившегося через несколько лет после окончательного утверждения
тирании. Далее, именно из ионийских источников Писистрат мог
почерпнуть свое видение того, какой должна быть монетная чеканка, и
его контакты в Эгеиде несомненно имели к этому прямое отношение.
68F11.
69 H 48: 59 с примеч. 1; H 76: 25-28.
70 H 48: 25—26, где отмечена эта параллель с афинскими «геральдическими монетами».
71 Там же: 34—35.
72 H 66: 78-79.

Тирания Писистрата
497
При Писистрате афинская монетная чеканка была не особенно
обильной и не могла удовлетворить потребностей местного обращения:
весьма значительная доля более мелких денежных единиц годилась
для оплаты ремесленников, но вряд ли являлась достаточной даже и
для розничной торговли73. Если Афины в течение уже достаточно
продолжительного времени привыкли к серебряным деньгам для
взаиморасчетов, как предполагается в гл. 43, введение особой афинской
монеты не могло вызвать никакого великого переворота, как не могло
стать и каким-то новым стимулом для развития торговли и ремесла. К
этому, по-видимому, можно добавить, что главным вкладом
Писистрата в дело афинского процветания явилась его забота о земледелии, а
также обеспечение внутреннего и внешнего мира. Мы не в состоянии
определить, что именно могла дать его личная поддержка различным
секторам экономики, но в отношении одной сферы несложно
представить, что содействие ей состояло в прямом подключении
ремесленников к строительной программе; впрочем, вопрос о том, действительно
ли Писистрат своими действиями и своей политикой способствовал
экономическому развитию, должен быть оставлен для рассмотрения в
следующем разделе.
3. Религиозные обряды и здания
Главные проблемы связаны с культом Афины: Панафинейские игры
и ее храм (или храмы) на Акрополе. Немногое можно сказать о
культе Афины до VI в. до н. э. В «Одиссее» (VII. 79—80) Афина мчится в
Марафон и в Афины и входит в «крепкозданный дом» Эрехтея; в
«Каталоге кораблей» в месте, посвященном Афинам (Илиада. П. 546—
551), рассказывается о том, что она водворила Эрехтея в «блестящий
свой храм», учредив для него особые жертвоприношения; Геродотова
версия рассказа о Килоне (V. 71. 1) упоминает во всяком случае какую-
то статую богини на Акрополе; Солон (фр. 4. 3—4) в возвышенном
стиле рассказывает о покровительстве, оказываемом Афиной своему
городу. Должность жрицы Афины Полиады была наследственной и
передавалась по одной из линий рода Этеобутадов (Эсхин. П. 147),
жречество Посейдона Эрехтея — по другой линии ([Плутарх.] 843 е;
Павсаний. I. 26. 5), а связь этих линий с данными культами должна
была возникнуть задолго до VI в. до н. э.74. Само имя города является
еще одним элементом в этом раннем комплексе, вполне разобраться
в котором мы сейчас не можем.
Созданную Ферекидом, автором VI в. до н. э., генеалогию знатного
афинского рода Филаидов (FGrH 3 F 2) приводит Марцеллин,
позаимствовав ее у Дидима (Марцеллин. Жизнь Фукидида. 3), причем в искаженной,
по крайней мере частично, форме; а имя Гиппоклида (по-видимому, дей-
73 H 48: 58-59.
71 F 5: 348-Я И); ср.: А 20,1: 121-122; Еврипид. Эрехтей. Фр. 65 (Austin). 90-97.
32 Заказ № К-7530

498
Глава 44
ствительно являвшегося двоюродным братом Мильтиада, основателя
Херсонеса)75 в этой генеалогии снабжено примечанием, что в год его ар
хонтства были учреждены Панафинейские игры. Введение атлетических
состязаний на Панафинеях Евсевий относит к 566 или 565 г. до н. э.
Примечание о Гиппоклиде необязательно взято у Ферекида, а датировки
Евсевия часто оказываются смещенными во времени, однако данное
свидетельство указывает на 566/565 г. до н. э. как на начало панафинейской
эры76, как на первый год регулярных циклов, в которых Великие Пана-
финеи отмечались каждый четвертый год в конце месяца гекатомбэона,
с Малыми праздниками в каждый из промежуточных годов. Вероятно,
и до 566 г. до н. э. в Афинах справлялось какое-то более простое
празднество, причем позднее некоторые его мероприятия могли быть
включены в Панафинеи, как, например, гонка апобатов, считавшаяся
изобретением Эрихтония; эта гонка представляла собой состязание воинов в
полном вооружении, которые должны были на полном ходу спрыгивать с
колесницы и вновь на нее запрыгивать (или перескакивать с одной
колесницы на другую)77. Факт реорганизации и расширения праздника в 566/
565 г. до н. э. подтверждается археологическими данными: Бургундская
ваза, представляющая собой самый ранний из сохранившихся
экземпляров панафинейских призовых амфор и снабженная надписью «с игр в
Афинах», датируется приблизительно 566/565 г. до н. э.; датировка эта
привязана, главным образом, ко времени учреждения игр, но при этом
она подтверждается также и тем местом, на котором находится эта ваза
в поступательном процессе развития аттической чернофигурной
вазописи78. Кроме того, сохранившееся посвящение должностных лиц, которые
«впервые установили состязание»79, датируется по той же самой ссылке
у Евсевия, причем опять же в пользу этой датировки свидетельствует
форма букв данной надписи. Другие атлетические состязания были
учреждены не намного ранее 566 г. до н. э., в частности регулярно
повторявшиеся Пифийские, Истмийские и Немейские празднества; вполне
естественно, что Афины желали последовать этому примеру, хотя их играм
так никогда и не довелось достичь того же выдающегося уровня и
обрести общегреческий масштаб. Архонт Гиппоклид вполне мог быть
зачинателем этого дела (т. е. Панафинейских игр), хотя нет никаких
оснований утверждать это с полной уверенностью; данный проект конечно же
не встретил в Афинах никаких возражений, и мы можем предположить,
что все афинские лидеры поддержали его, включая и Писистрата,
значительно упрочившего к тому времени свое положение. Лишь один поздний
источник приписывает учреждение Панафинейского праздника самому
Писистрату, но это, скорее всего, простое недоразумение80.
75 F 5: 295.
76 F 2: 104.
77 См. комментарий Якоби (Jacoby) в: FGrH 334 F 4, примеч. 2.
78 Corbett Р.Е. IIJHS 80 (1960): 55.
79 F 29: № 326; восстановление этой надписи частично основано на № 327—328.
80 См. комментарий Якоби (Jacoby) в: FGrH 334 F 4, примеч. 1.

Тирания Писистрата
499
Вопрос о храмовом строительстве представляется не менее
сложным. От VI в. до н. э. сохранилось некоторое количество фрагментов
фронтонной скульптуры, а также фундамент одного до-классического
храма (известен как «храм Дёрпфельда»), расположенный между
Парфеноном и Эрехтейоном и частично перекрытый последним. Этот
фундамент включает в себя внутренний и внешний прямоугольники,
которые были отнесены исследователями к разным периодам — по всей
видимости, ошибочно, — а внутренняя планировка двух целл, что само
по себе уникально для данного места, до некоторой степени была
воспроизведена в более позднем Эрехтейоне, который и стал
окончательным преемником «храма Дёрпфельда». В свое время большую
дискуссию вызвал вопрос о том, существовал ли на Акрополе еще один
архаический храм, позднее замененный Парфеноном; известны некоторые
археологические аргументы против этого, к тому же формулировки,
обнаруживаемые в «надписи Гекатомпедона» (IG I2. 3/4) и у Геродота
при упоминаниях Акрополя доклассического времени, с большим
основанием позволяют предположить, что вплоть до 490 г. до н. э. здесь
существовал только один храм. Группу фронтонных скульптур
обычно датируют 520-ми годами до н. э., соглашаясь с тем, что они относятся
ко времени реконструкции святилища, проведенной после смерти
Писистрата. Сохранившиеся элементы датируются по-разному: если
аттическая керамика этого столетия достаточно многочисленна, чтобы
мы могли надежно выделить серии сосудов, связав их с
относительными датами, то положение со скульптурой совершенно иное, так что при
попытке определить порядок развития архаической афинской
скульптуры эти элементы могут быть помещены в слишком широкий, а
потому достаточно неопределенный промежуток времени81. Одна
заманчивая реконструкция, предпринятая не так давно82, объединяет многие
из этих скульптур в два фронтона одного храма, возведенного на
внешнем фундаменте «храма Дёрпфельда». Вопрос о надежности этой
реконструкции, как и об окончательной датировке, еще должен быть
решен археологами; между тем, с точки зрения историка,
соблазнительно предпологать, что тот же импульс, который привел к основанию
Панафиней, был также ответствен и за появление этого храма, и таким
образом датировать его строительство каким-то неопределенным
периодом до первого захвата власти Писистратом.
И здесь он мог быть причастен к этому делу; уже сам рассказ о его
возвращении в Афины с некой Фией, изображавшей богиню (см.
выше), подразумевает наличие у него какой-то особой связи с Афиной.
В научной литературе отмечалось83* что в середине VI в. до н. э. у
афинских вазописцев проснулась небывалая любовь к изображению сцен, в
которых Афина сопровождает Геракла на колеснице во время его вве-
81 Harrison Е.В. The Athenian Agora: 11; Archaic and Archaistic Sculpture (Princeton, 1965):
3-18, 31-37.
82 F 75.
HH F 76; F 77.

500
Глава 44
дения в сонм богов, при этом кажется весьма правдоподобным, что эти
сцены заключали в себе вероятную ссылку на историю с Фией. Сам
Геракл в Афинах этого периода представлял собой несоразмерно
значимую фигуру, из чего делается предположение, что Писистрат был
в нем особенно заинтересован; позднее марафонские соседи Писистра-
та утверждали (Павсаний. I. 15. 3), что именно в этой местности Геракл
впервые стал почитаться как бог. Можно допустить, что, придя к
власти, Писистрат способствовал развитию Панафинейского празднества,
хотя прямых свидетельств этому нет. Установление правил
декламаций стихов Гомера, проходивших в рамках данного праздника, лучше
засвидетельствовано для Гиппарха (Платон. Гиппарх. 228 Ь), тогда как
так называемое «Писистратово исправленное издание» гомеровского
текста, похоже, является поздней догадкой, основанной на
утверждениях, что Писистрат вставил в гомеровские поэмы упоминания об
Афинах84.
Нет никаких античных доказательств в пользу того, что Писистрат
был каким-то особым образом связан с развитием Городских
Дионисий, которые между тем являются одним из наиболее важных
феноменов его времени. Празднество «в городе», названное так по контрасту
с более ранним празднеством «επί Ληναίω» (в «Ленее»), справлялось
ранней весной в честь Диониса Элевтерия. Перенос его культа из Элев-
тер (городок на границе Аттики и Беотии) в Афины относили к
отдаленному прошлому (Павсаний. I. 38. 8), но его праздник имел
относительно позднее происхождение, что обнаруживается благодаря тому
факту, что распорядителем на нем был архонт-эпоним, а не архонт-ба-
силевс, должность которого произошла из древнейшей царской
власти (Аристотель. Афинская полития. 56. 3—4). В испорченном разделе
«Паросской хроники» (43) рассказывается, что поэт Феспид «впервые»
в городе поставил трагедию и даже сыграл в ней, получив козла в
качестве награды, причем датировка сохранилась неполностью; в словаре
Суды под словом «Θέσπις» («Феспид») событие это относится к 61-й
олимпиаде (536—532 гг. до н. э.), при этом в науке высказывается
правдоподобная догадка85 о том, что случилось это в 534/533 г. до н. э.
Нельзя думать, что именно в этом году впервые был проведен этот
праздник; вероятно, произведение Феспида отличалось бедностью
содержания и представляло собой очень скромное начало в ряду трагедий,
сделавших позднее драматическое состязание на Городских Дионисиях
одним из предметов гордости Афин и всей Греции, но первый шаг в
этом процессе был сделан именно им. Вряд ли Феспид или Писистрат
или кто-либо из их современников мог предвидеть, к чему всё это
может привести; праздник если и не был создан в это время, то во всяком
84 F 79: 15-21.
В старой научной литературе существовало устойчивое мнение, что Писистрат
осуществил первое исправленное издание поэм Гомера; здесь же высказывается сомнение
на сей счет. [Примеч. перев.)
85 Wilamowitz. Homerische Untersuchungen (Berlin, 1884): 248, примеч. 13.

Тирания Писистрата
501
случае подвергся реорганизации в сторону его расширения, и это
преобразование являлось частью более широкого процесса либо его
побочным результатом. Было замечено86, что приблизительно в это время на
аттических вазах наблюдается заметное увеличение количества сцен,
в которых участвует Дионис.
Ни один античный источник не связывает Писистрата с развитием
Элевсинского культа, причем в данном случае неизвестны никакие
специфические предметы, относящиеся к этому культу, которые
можно было бы датировать временем правления тирана. К разбираемому
вопросу относятся две постройки, а именно: более раннее и более
скромное по размерам продолговатое сооружение, рассматриваемое
как относящееся к солоновскому времени, и огромный Телестерий,
обычно упоминаемый как писистратовский, причем оба эти
соотнесения весьма и весьма условны87. Более важны вопросы, касающиеся того
процесса, в результате которого первоначально местный культ Элев-
сина превратился в культ национальный и в некую рекламу благ,
которые в мифические времена цивилизованные уже Афины даровали
первобытному человечеству. После включения Элевсина в состав
афинского государства, когда бы ни произошло это событие, была
заключена выгодная сделка, которая содержала в себе некоторые
элементы обсуждаемого процесса, например, включение афинского
жреческого рода Кериков в этот культ. Другие элементы разовьются
позднее, как, например, основание Элевсиния (святилище Деметры) в
Афинах или использование «Малых мистерий» в Агре, одном из
аттических демов, в качестве предварительного ритуала перед инициацией
в Элевсине (Платон. Горгий. 497 с и схолии к этому месту). Огромные
размеры квадратного Телестерия («телестериями» греки называли
места посвящений в Элевсинские мистерии; в отличие от обычных
греческих храмов этот афинский вариант был построен с расчетом на
проведение в нем собраний) показывает явное расширение интереса к этому
культу в VI в. до н. э. Афинский Элевсиний, куда приносили
жертвенные дары («ιερά») 14 боедромиона и откуда 19-го числа того же месяца по
«священной дороге» отправлялась великая процессия в Элевсин [IG П2.
1078), был построен в начале V в. до н. э., но приношения,
обнаруженные археологами на этом месте, относятся к середине VI в. до н. э.88.
Согласно Диодору (IV. 14. 3) Малые мистерии были основаны самой
богиней Деметрой в честь Геракла, а история о том, что он прошел
инициацию, чтобы спуститься в царство Аида и привести оттуда Цербера,
в IV в. до н. э. являлась общеизвестной; данный рассказ, по всей
видимости, несет на себе следы утраченной поэмы середины VI в. до н. э.,
посвященной «спуску Геракла»89, героя, в котором Писистрат был
особенно заинтересован (см. выше). Всё это, конечно, указатели не очень
определенные, но из них совершенно ясно, что в течение VI в. до н. э.
86 F 83: 133. ю F 33: 150-152; F 77: 4.
87 F 24: 67-70, 78-88; F 77: 4-5. ю Lloyd-Jones H. // Мага. 19 (1967): 206-229.

502
Глава 44
элевсинский культ приобретал все большую популярность90 и роль
Афин в этом процессе становилась, по всей видимости, всё более
значимой. Было бы странно, если бы тираны не приняли в этом участия.
Уже давно дискуссионным является вопрос о Пифии, храме
Аполлона: существовало ли еще одно святилище в северной части
Акрополя, а также храм Аполлона Пифийского на Илиссе, близ которого
было обнаружено посвящение младшего Писистрата (M—L № 11)?
Впрочем, второе место не могло привлечь к себе большого внимания91,
так что когда лексикографы без каких-либо объяснений связывают
Пифий с Писистратом (Суда и Фотий под словом «Πύθιον»; Гесихий под
выражением «εν Πυθίω χέσαι»), то они, похоже, имеют в виду
святилище на Акрополе, всем хорошо известном месте. Аполлон, который
через своего сына Иона был прародителем всех афинян, — это
именно Пифийский Аполлон (Аристотель. Афинская полития. Фр. 1; ср.:
Платон. Евтидем. 302 с—d; Демосфен. XVIII. 141); храм Аполлона
Отчего был возведен в середине VI в. до н. э.92, при этом приводились
доводы, что этот культ учредил Солон, чьи связи с Дельфами были
достаточно тесными93. Считалось также общепризнанным, что во
время тирании изгнанный род Алкмеонидов, используя свое влияние,
постоянно удерживал Дельфы во враждебном положении к Афинам и
что местное святилище, построенное Писистратом, было призвано
продемонстрировать уважительное отношение к Аполлону Пифийско-
му, пока сохранялась отчужденность с дельфийским жречеством94.
Однако обнаружение того факта, что Клисфен, принадлежавший к
роду Алкмеонидов, исполнял в Афинах в 525/524 г. до н. э. должность
архонта (см. выше), нарушает всю эту стройную картину. В
действительности мы не знаем, каким было положение дел в середине
столетия, а имеющиеся в нашем распоряжении свидетельства об активной
враждебности Дельф ограничены заключительной фазой тирании. Как
бы то ни было, традиционная связь Афин с Аполлоном Пифийским не
могла оборваться так легко при установлении тирании (даже под
влиянием изгнанных Алкмеонидов); наоборот, тираны поддерживали этот
культ.
Обустройство крытого фонтана Эннеакруна, заменившего собой
открытый источник Каллирои, Павсаний приписывает Писистрату
(I. 14. 1), а Фукидид (П. 15. 5) — тиранам вообще; забота о снабжении
города питьевой водой была в целом характерна для ранних греческих
тиранов, но точная локализация фонтана остается неразрешимым
вопросом95. Артемида Браврония имела на Акрополе свой священный участок,
90 F 24: 77.
91 F 28: 19-21.
92 F 33: 137.
93Jacoby F. // CQ. 38 (1944): 73.
94 F 36, П: 71—72; F 88: 184; ср. гл. 41 данного тома «Кембриджской истории
древнего мира» (п. V, в конце).
95 F 33: 197-200.

Тирания Писистрата
503
на котором, впрочем, не было храма, а только алтарь и крытый
портик, и находился этот священный участок внутри Пропилеи; позже
здесь была установлена статуя этой богини работы Праксителя, тогда
как ее древний ξόανον (деревянный идол) пребывал в местечке Браврон
(Павсаний. I. 23. 7); кажется, нет никакого способа датировать
появление этого священного участка, но естественным образом возникает
мысль о Писистрате. Убеждение, что Акрополь был местом его
жительства96, было широко распространено, хотя найти какие-то прямые
доказательства этому очень непросто.
Создание агоры как городского центра Афин было делом VI в. до
н. э. Уже в самом начале столетия в этой зоне исчезают следы жилых
зданий, колодцы заброшены;97 поверхность этого участка была
выровнена не ранее 600 г. до н. э.98. Часть ранних построек непонятного
предназначения появилась, видимо, благодаря Солону, но некоторые
другие могут быть датированы только серединой VI в. до н. э. — так
называемая Царская стоя99 или святилище Аполлона Отчего (см. выше); при
этом некоторые здания, которые могут быть датированы началом V в.
до н. э., должны были иметь своих предшественников в VI в. до н. э.
К сожалению, нам ничего не известно о том, что происходило в
Афинах в период 10-летнего изгнания Писистрата, но еще меньше мы
представляем себе ситуацию в 20-летие, предшествовавшее его первому
приходу к власти, в период значительного брожения, которое могло
выражаться и в иных инициативах помимо учреждения Панафиней-
ских игр. Одним из возможных примеров здесь может служить дофе-
мистокловская городская стена, само наличие которой иногда
оспаривалось даже вопреки прямым указаниям у Геродота и Фукидида, а в
отношении даты ее возведения были предложены различные варианты,
основывавшиеся на соображениях самого общего плана. Недавно было
высказано соображение, что город просто не мог обходиться без
оборонительной стены, когда Акрополь утратил значение крепости, а
архаический пандус, обеспечивавший гражданам легкий доступ в «верхний
город», в настоящее время имеет установленную датировку: в
процессе возведения этого пандуса был разрушен дом, в котором археологи
обнаружили девять экземпляров гончарных изделий, датируемых
более поздним временем, чем вторая четверть VI в. до н. э.100. Вполне
естественно связать появление этого нового входа в Акрополь с Пана-
финеями, хотя конечно же он не обязательно должен был появиться
96 А 13, П: 338; А 44: 717; F 88: 177.
97 F 33: 16.
98 Там же: 20.
* Schear T.L. //Hesp. 40 (1971): 249-250; 44 (1975): 369-370; F 33: 83-84.
100 F 90.
Имеется в виду, что в более ранние времена, когда Акрополь еще выполнял
функции крепости, Афины могли обходиться и без оборонительной стены, которая бы
охватывала весь город, — в случае нужды жители спасались за стенами Акрополя. Позднее,
однако, когда Акрополь утратил эту функцию, без оборонительной городской стены
обойтись уже было невозможно. [Примеч. перев.)

504
Глава 44
уже к первому их празднованию 566 г. до н. э.; к тому времени город
уже был обнесен стеной, хотя мы не можем проследить ее по всей
окружности.
Нельзя отрицать, что при возведении общественных зданий Писи-
страту была свойственна определенная тяга к архитектурной
помпезности, столь характерная для всех ранних тиранов, хотя можно
предполагать, что в этой сфере его сыновья проявляли большую
активность. Трудность состоит в том, чтобы определить, насколько далеко
продвинулась строительная программа, которую можно приписать
Писистрату, как далеко развил он деятельность, проистекавшую из
возросшего благосостояния Афин и начавшуюся значительно раньше
того момента, когда он окончательно укрепился во власти. Его
покровительство конечно же являлось очень важным для тех
ремесленников, которые были прямо задействованы в его проектах, и новые
масштабные постройки увеличивали его престиж, но нам следует
сохранить скептицизм в отношении теорий, согласно которым именно наем
на работу таких мастеров и был основной причиной его популярности.
Правильнее говорить, что это было время многообещающего роста,
которому тиран способствовал в основном своими заботами о мире.
Порой такому росту могут способствовать изменения в сфере
религиозной практики. Мы сколько угодно можем сомневаться в том,
насколько значительным было личное участие Писистрата в начальной
стадии роста значения Афины как главной богини города, симптомом
чего является появление Панафиней, но общая тенденция
определенно состояла в развитии публичных культов, в которых обычный
человек мог принимать участие, испытывая при этом чувство
собственного достоинства. Было бы ошибкой преувеличивать масштаб подавления
более древних аристократических культов: жрица Афины Полиады из
рода Этеобутадов по-прежнему играла свою роль, но теперь этот культ
был окружен церемониями, процессиями и праздниками,
обладавшими более широкой притягательностью, так что через некоторое время
аристократические обряды должны были восприниматься как
старомодные и несколько странные. И этому несомненно способствовал
особый интерес Писистрата к Афине. Кроме того, можно обратить
внимание на то, что Дионис представал скорее богом простого
человека, нежели аристократии101, а Городские Дионисии, хотя и обладали
чертами бесшабашности и фаллических обрядов, общими с сельскими
праздниками, в других отношениях представляли собой новую
разновидность празднеств, осуществлявшихся без контроля со стороны
родовой знати; важно также, что за проведение этого празднества
отвечал архонт, а не басилевс. Превращение элевсинских обрядов в
афинский государственный культ двигалось в том же направлении. Сама
атмосфера города претерпела изменения, которые в течение
определенного времени «работали» на Писистрата и против его соперников.
101 F 83: 115-122.

Тирания Писистрата
505
4. Заключение
Очень трудно отчетливо разглядеть фигуру Писистрата.
Действительно, он впервые предстает перед нами в середине своего жизненного
пути, и, как уже отмечалось выше, проблема усугубляется тем, что мы
ничего не знаем о его более ранней карьере, за исключением факта
военного успеха в войне против Мегар. Деятельность Писистрата в
период изгнания показывает его уже как внушительную фигуру, по
отношению к которой некоторые греческие государства считали себя
обязанными, хотя нам и не известна природа возникновения таких
обязательств. В период правления Писистрата Афины потенциально были
мощным государством, что позволило им избежать распада в
результате междоусобной вражды. Количественный состав и тактические
данные их крестьянской армии остаются неясными, при этом
очевидно, что Писистрат имел флот, причем отнюдь не ничтожный;
деятельность тирана в Эгеиде и особенно очищение Делоса указывают то
направление, в котором Афинам суждено было двигаться в V в. до н. э.,
а поселение на Херсонесе дало им опорную точку на том пути,
значение которого могло резко возрасти в свете зависимости Афин от
хлеба, вывозившегося из районов нынешней южной России.
В своем анализе правления Писистрата Аристотель (Афинская
политая. 16) подчеркивает его личные качества: сдержанность, мягкость,
великодушие и снисходительность к провинившимся. Здесь тирания
Писистрата предстает как «золотой век» в сравнении с периодом
правления его сыновей, хотя та же самая фраза в предположительно
платоновском «Гиппархе» (299 с) продлевает эту счастливую эпоху до
момента убийства Гиппарха в 514 г. до н. э.; Фукидид приписывает
тиранам αρετή и ξύνεσις (добродетель и разумность) (VI. 54. 5),
удостаивая их высокой похвалы, но и у него убийство Гиппарха выступает как
некий поворотный пункт (VI. 59. 2); Геродот, в целом настроенный
более враждебно по отношению к тираническим режимам, до
некоторой степени соглашается с этим мнением (V. 55, 62. 2). Свидетельства
о Писистратовых доблестях по природе своей скорее всего должны
быть отнесены к разряду анекдотов, а выяснить историческую ценность
информации, содержащейся в анекдотах, нам не дано; самым близким
ко времени жизни Писистрата источником является неясная ссылка
(PMG 607) на симонидовское сравнение Писистрата с Сиреной, что,
возможно, следует рассматривать как намек на его опасное
очарование102. Вердикт афинской традиции в отношении Писистрата был
благожелательным, — по крайней мере, в общем плане; афиняне конечно
же могли указывать на свой общий страх и ненависть к тирании
(например: Аристофан. Осы. 488; Фукидид. VI. 60. 1), но когда это нужно было
персонифицировать, то, как правило, всплывало имя Гиппия
(последнего из афинских тиранов, получившего единоличное правление после
!°2 Zuntz G. // CR. 49 (1935): 6; А 9: 322-323.

506
Глава 44
убийства своего брата Гиппарха) (например: Аристофан. Осы. 502;
Лисистрата. 619).
Дипломатические способности Писистрата проявлялись не только
в отношениях с другими греческими государствами, но и в действиях,
которые при нем объединили многих представителей знати. В пользу
Писистрата говорит то, что режим смог сохраниться после его смерти,
при этом тирания неизбежно наложила на древний правящий класс
очень серьезные ограничения: они могли получать доступ к
исполнению той или иной государственной должности, однако в важных
вопросах не допускалось никакого разделения власти, а инициатива в
любом значимом предприятии могла принадлежать только самому
тирану. Менее политизированные классы — земледельцы и другие
люди, жившие своим трудом, — чувствовали себя по большей части в
выигрыше от установления тирании. Их возросшее благосостояние
защищалось при твердом правлении Писистрата: такая зависимость от
тирана ослабляла их зависимость от местной аристократии и давала
им, пожалуй, большую, а не меньшую свободу заниматься своими
собственными делами. Еще с большей определенностью можно сказать,
что благодаря развитию общенародных культов, праздников и других
средств город начинал занимать всё большее место в мыслях людей,
значительно потеснив там сельское поселение. Но здесь, как и в
некоторых других сферах, по-прежнему очень сложно отделить
результаты деятельности самого Писистрата от того, что сделали его сыновья.

Глава 45а
Ч. Старр
ЭКОНОМИЧЕСКИЕ И СОЦИАЛЬНЫЕ
УСЛОВИЯ В ГРЕЧЕСКОМ МИРЕ
I. Введение
В течение трех столетий, рассматриваемых в этой главе (800—500 гг.
до н. э.), экономическая и социальная структуры греческого мира
испытали огромные изменения, заложившие основу для классической
эпохи. Мы можем уловить общий характер и темп развития; что же
касается причин и взаимосвязей событий, то они часто остаются
непонятными. Для наших целей наиболее ценными литературными
источниками являются сочинения Гесиода (только «Труды и дни»),
Солона, Феогнида и Геродота. Трудности использования поэм Гомера
в качестве исторического источника, указанные в гл. 39Ь тома II. 23
«Кембриджской истории древнего мира», заставляют нас цитировать
эпические тексты с большой долей осторожности; Аристотель,
Платон и другие более поздние авторы могут быть полезными от случая
к случаю, если только не забывать, что их окружала совершенно
иная историческая среда. Важные археологические материалы мы
здесь лишь кратко упомянем, поскольку во второй части данной
главы (гл. 45Ь) материальные источники подвергнутся более
полному анализу.
С экономической точки зрения объем производства возрастал очень
быстрыми темпами, особенно в сравнении с предшествующими
столетиями, а продукция отличалась большим разнообразием как типов
изделий, так и стилями. Наблюдалась тенденция к сосредоточению
ремесленной и коммерческой активности в городских центрах в
наиболее развитых областях Греции. После своего завоевания Лидии
(царство в Малой Азии) персидский царь Кир спросил у греков из своей
свиты о том, что из себя представляют спартанцы, приславшие к нему
послов с ультиматумом (Геродот. I. 153), а получив ответ,
прокомментировал его следующим образом: «Я еще никогда не страшился людей,
у которых посреди города есть специально отведенное место, где народ
собирается, чтобы обманывать друг друга и давать друг другу ложные
клятвы». К этому акценту на роль экономически независимых
элементов на эллинских рынках современный наблюдатель мог бы добавить
тот важный факт, что у греков ко временам Кира функцию общепри-

508
Глава 45а
нятой меры стоимости уже стали выполнять чеканные деньги, даже
если сами монеты в действительности еще не всегда использовались
при обмене товаров и расплате за услуги.
Хотя экономическая активность эллинов по-прежнему была
сосредоточена на родных для них территориях, окаймляющих Эгейское
море, в рассматриваемую нами эпоху заморская торговля делала
неожиданные успехи. Широкая заинтересованность в экономической
прибыли может быть обнаружена в наиболее энергичных тогда
государствах, по крайней мере, среди городских элементов; к 500 г. до н. э.
греки, хотя они и были «рассеяны по многим краям» (Дион Хрисостом.
Речь 36. 5), оказались связанными в одной относительно развитой
торговой системе.
Социальная структура греческого общества также усложнялась.
Наиболее влиятельной группой оставались потомки Зевсорожденных
героев гомеровского мира. В течение рассматриваемого периода
аристократические образ жизни и система ценностей были сознательно
усовершенствованы, наложив неизгладимую печать на искусство и
литературу архаической и классической Греции. Количество рабов,
заполнявших противоположный конец социальной лестницы — как
использовавшихся в ремесле, так и занятых в домашнем хозяйстве —
значительно возросло. Возникшие в это время города населяли также
и свободные простолюдины, которые порой наживали целые
состояния; впрочем, зажиточными людьми чаще становились энергичные и
трудолюбивые свободные земледельцы, которые затем стремились
принять участие в политической жизни полиса. На этих страницах
термин «аристократия» будет использоваться, главным образом, в своем
социальном значении; нейтральное выражение «высшие классы»
указывает на всех более крупных землевладельцев, независимо от того,
какие у них были предки и какова политическая позиция.
Экономическая и социальная нити будут здесь рассмотрены
отдельно, хотя это с неизбежностью вызовет определенные повторы. Важные
религиозные, интеллектуальные и другие успехи, достигнутые в эту
эпоху, также необходимо учитывать. Значительный социальный и
экономический прогресс способствовал или сделал необходимыми
изменения во многих аспектах жизни эллинов; с другой стороны, сами эти
аспекты оказывали непрерывное воздействие на способ и степень
экономической и социальной эволюции. И аристократ и простой человек
в одинаковой степени желали жить в достатке, стараясь изо всех сил
этого достичь, неважно — законными или незаконными средствами;
однако их энергичные усилия не означали, конечно, что они всей
душой сосредоточивались исключительно на экономических проблемах
и полностью отрешались от социальных, политических и религиозных
аспектов своей жизни.
В политическом смысле многие греческие общины в VTQ в. до н. э.
пошли по пути большей рациональной организации своей структуры.
Теоретически полис гарантировал права своих граждан, благодаря чему

Экономические и социальные условия в греческом жире 509
они могли проявлять свою индивидуальную инициативу. Что же
касается тех групп, что контролировали работу полисных механизмов, то
ветер перемен дал этим слоям возможность использовать эту власть в
своих собственных целях; в результате усиливалась внутренняя
напряженность, которая в конечном итоге была снята в рамках полисной
структуры. Впрочем, в VIII в. до н. э. великое напряжение более
всего ощущалось в религиозной эволюции эллинского мира, как на
местном, так и на международном уровне, которая по сути давала
уверенность в своих силах людям, ходившим на кораблях в иные страны и
основывавшим там колонии либо встававшим на новые экономические
пути у себя на родине.
Современные стредства и методы экономического и социального
исследования, как и основные экономические теории могут быть
применены к ранней Греции только для того, чтобы предложить критерии
определения возможностей и поставить те вопросы, о которых никто
не смог бы рассуждать иным способом. Мы не в состоянии представить
экономическое развитие Греции с помощью цифр, поскольку
количественные методы не дают здесь содержательной картины; мы не можем
даже говорить о валовом национальном продукте и о других
понятиях, используемых в современных теориях экономического роста —
хотя новейшая история вряд ли может предоставить хороший пример
экономических перемен в каком-либо мире, ограниченном ресурсами.
Многие независимые полисы эллинского мира отличались как
скоростью, так и характером перемен; если же взять какое-либо отдельное
государство, то его экономическая активность развивалась лишь в
небольшом количестве направлений. Население городского центра
Аттики, например, к VI в. до н. э. едва ли достигало цифры в 10 тыс.
человек, а размеры самого крупного афинского сельского имения за всё
время, о котором у нас есть хоть какая-то информация, составляли
всего 30 гектаров.
Почти все греки жили в крайней бедности («πενία»), как изгнанный
спартанский царь Демарат рассказывал Ксерксу (Геродот. VII. 102).
Πενία при этом, по правде говоря, отнюдь не означала безнадежной
депрессии, а скорее указывала на необходимость добывать средства к
существованию своими собственными руками; лишь немногие были
богачами («πλούσιοι»), которые могли распоряжаться плодами своей
земли, не будучи при этом занятыми ручным трудом. Даже к VI в. до
н. э. греческая экономика, с точки зрения ближневосточных монархий,
вряд ли могла восприниматься как передовая система, если
рассматривать эту проблему в аспекте масштабов деятельности, организации,
учета и контроля, однако к тому времени она уже стала значительно
более гибкой и сложной, нежели современная ей ближневосточная
структура1.
1 G 35; G 13; по поводу современной теории см. очень дельное исследование: Gould J.D.
Economic Growth in History: Survey and Analysis (L., 1972).

510
Глава 45а
IL СИЛЫ, ВОЗДЕЙСТВОВАВШИЕ
НА ЭКОНОМИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ
Современные попытки объяснить греческий экономический подъем
часто принимают в расчет такие факторы, как рост городов, появление
монеты, концентрацию политической власти в руках тиранов, волну
колонизации и расширение торговли. Однако, рассуждая логически и
хронологически, все эти факторы были лишь следствиями или, в
лучшем случае, сопутствующими обстоятельствами, хотя любой из них
мог способствовать изменениям, начавшимся когда-то раньше.
Необходимо найти более фундаментальные силы, и несомненно
самый значительный фактор лежал за пределами Эгейского бассейна.
Речь идет о прогрессе Средиземноморского мира в первые века I тыс.
до н. э. и в особенностях тех событий на Ближнем Востоке, что уже
обсуждались в некоторых главах этого тома. В конце бронзового века
все регионы Восточного Средиземноморья испытали сильные
потрясения, связанные с чередой набегов, и подверглись разрушениям,
низведшим Грецию на очень примитивный уровень; в сравнении с ней
Ближний Восток оправился от этих ударов гораздо быстрей, и к 800 г. до н. э.
здесь установилась обширная культурная и экономическая общность,
которая очень скоро оказалась отмеченной политическим господством
Ассирии. Ассирийские военачальники были безжалостными
грабителями; тем не менее они давали стабильность Ближнему Востоку,
охраняли торговые пути и, привыкнув к богатой и пышной жизни,
порождали значительный спрос на предметы роскоши, производство которых,
в свою очередь, нуждалось в постоянном притоке сырья. В Эгейском
мире ситуация также постепенно менялась; к IX и УШ в. до н. э. здесь
появились некоторые слои, также страстно желавшие обзаводиться
произведениями восточных ремесленных мастерских; пределы, до
которых греки могли удовлетворить эту свою страсть, в значительной
степени зависели от их возможности предложить в обмен более
продвинутым восточным центрам какие-то полезные товары (первоначально это
были различные виды сырья).
В самой Эгеиде в начале I тыс. до н. э. потоки греческих
переселенцев, которые заселили побережье Малой Азии, в конечном итоге
также создали культурное единство всех материковых областей и
островов, либо в результате прямого заселения этих территорий, либо в
результате включения местных жителей в состав греческих общин;
изменения, случавшиеся в одной части этого греческого мира,
очевидно, отражались эхом в других областях. Хотя в период «темных веков»
Греция оказалась в состоянии почти полной стагнации, с какой бы
точки зрения мы не смотрели на эту проблему, всё же и здесь были
некоторые динамические элементы, которые, однажды развившись, могли
стать весьма существенными. Два из них заслуживают особого
рассмотрения, поскольку они самым непосредственным образом относятся к
обсуждаемой теме, но при этом не всегда оцениваются по достоинству:

Экономические и социальные условия в греческом мире 511
рост народонаселения и обостренный интерес высших классов к тем
преимуществам и удовольствиям, что сопровождают богатство.
Увеличение населения чаще всего представляется как некий резкий
скачок, случившийся в VIII в. до н. э., который и породил в Греции
миграцию избыточной массы жителей из сельской местности. И эта
посылка, и этот вывод оказываются очень уязвимыми, если их
оценивать в свете современной демографической теории. Греческий образ
жизни, вероятно, характеризовался теми же самыми чертами, какие
являлись обычными для доиндустриальных обществ вплоть до
недавних времен: высокая детская смертность, выход женщин замуж сразу
после достижения ими физической зрелости, низкий уровень средней
продолжительности жизни, которая едва ли превышала 40 лет (хотя
физически крепкий человек, если он не умирал в детстве, мог
надеяться дожить, согласно Солону — фр. 10, — до семидесятилетнего
возраста). В такой структуре стремительное, очень значительное увеличение
населения совсем не кажется правдоподобным, к тому же мы ничего
не знаем о сколько-нибудь заметном увеличении продуктивности в
сельскохозяйственной сфере, которое могло бы обеспечить
существование резко возросшей популяции.
Впрочем количество функционирующих поселений, которые
определяются археологически, в VIII в. до н. э. действительно становится
заметно большим, а изучение колодцев на афинской агоре дало
основание для гипотезы, что население этого района утроилось;2 эти
изменения, однако, можно было бы объяснить не демографическим
взрывом, а отходом населения от полукочевой жизни (Фукидид. I. 2).
Другие компоненты, необходимые для серьезного демографического
анализа, также весьма туманны. Скелетный материал слишком скуден,
чтобы усилить довод об увеличении рождаемости и снижении уровня
детской смертности вскоре после окончания «темных веков»;3 у нас нет
также полезной информации об уровне рождаемости. С уверенностью
можно сказать лишь, что численность населения Греции, по-видимому,
восстановилась и даже слегка увеличилась, после того как хаос,
вызванный нашествиями и миграциями, пошел на убыль. Колонии были
маленькими, а период их становления был растянут на несколько
столетий; на наемную службу отвлекалось ограниченное количество людей;
города изначально были крошечными и даже ввозили иноземных
рабов, чтобы укомплектовать рабочими руками свои мастерские.
Кроме того, сам по себе медленный рост населения не обязательно
был благоприятным фактором для роста экономики. Изречение Гесио-
да (Труды и дни. 380) о том, что «больше рук означает больше заботы
о них, но и выгоды больше», не подтверждается современным
экономическим анализом, который демонстрирует, что рост
производительности зависит во многом от улучшений в области технических приемов,
2 H 25: 360.
3 G 2; H 72.

512
Глава 45а
мастерства и заинтересованности производителя4. В нашем случае, по
крайней мере, имеются соответствующие/'свидетельства, которые будут
отмечены позднее, о том, что лидирующие слои эгейского общества
поощряли и даже настоятельно требовали таких улучшений.
В IX—VTQ вв. до н. э. в эллинском мире не существовало сильного
жречества, царская власть почти повсеместно была упразднена, а
структура полиса укрепилась. Поэтому фактор, способствовавший
экономическому росту, обеспечивался высшими классами в
совокупности. Заморские контакты стимулировались страстью этой группы к
иноземным товарам; поиск средств, могущих быть пущенными в дело,
значительно усилился. Трофеи, добытые с помощью войны и
пиратства, оставались важным источником, но при этом были открыты и
новые пути для получения необходимых средств. Некоторые
представители высших классов, включая, например, брата поэта Алкея,
отправлялись на службу к восточным царям или к местным тиранам;
другие возглавляли колониальные предприятия, вовлекались в
морскую торговлю или становились первопроходцами; еще большее
количество греков обратилось к эксплуатации своей собственной сельской
территории.
В более поздних западных обществах аристократия — это порой
пассивный, почти паразитический социальный слой; с другой стороны,
острое, ни перед чем не останавливающееся стремление к богатству
греческих высших классов в архаическую эпохи многократно
отмечается в поэзии от Гесиода до Феогнида. Приведем лишь два примера.
Солон (фр. 11) перечисляет разнообразные способы, которыми
можно нажить состояние, и делает вывод, что те, кто более всего богаты,
«жаждут удвоить свое богатство»; его современник Алкей (фр. 360,
Lobel—Page) цитирует афоризм: «Богатство делает человека» и
объясняет его с помощью следующего наблюдения: «Бедняк ни благородства
не имеет, ни чести». Высказывание это, кстати говоря, поэт
приписывает спартанцу Аристодаму; по крайней мере, вплоть до VI в. до н. э.
влечение к роскоши было свойственно спартанским высшим кругам в
той же степени, в какой это было присуще и любому другому
греческому государству.
Итак, факторы, лежавшие в основе экономического роста у греков,
имели общесредиземноморское происхождение. В своем эгейском
варианте они стимулировались предполагаемым увеличением
численности населения и в еще большей степени энергичным правящим слоем,
который освободился от пут родового образа жизни благодаря великим
интеллектуальным и религиозным переворотам эпохи. Лишь позже
были сделаны решительные шаги по установлению контактов с более
широким миром и проявили себя новые экономические элементы.
4 Chambers J.D. Population, Economies and Society in Pre-Industrial England (Oxford, 1971):
30—31 (здесь цитируется Хаббакук); Deane Phyllis, Cole W.A. British Economic Growth,
Ί688-Ί959: Trends and Structure (2d edn.; Cambridge, 1967). 98: 133-135.

Экономические и социальные условия в греческом мире 513
III. Земледельческий мир
Любое обстоятельное обсуждение перемен, произошедших в
рассматриваемый период, должно начинаться с сельскохозяйственной
округи, где почти всё население продолжало жить в деревнях. Простые
орудия труда, оснащение домашнего хозяйства и даже сами дома не
оставили никакого значительного отпечатка в археологических источниках,
хотя именно сельское хозяйство являлось фундаментальной основой
для .экономической деятельности. Когда ранние поэты определяют или
описывают понятие «хремата» (χρήματα — «богатство», или более
точно «полезные вещи»), они для этого пользуются прежде всего
аграрными терминами (Солон. Фр. 14 = Феогнид. 719 слл.; Гомер. Илиада. V.
612—614); Солоново распределение афинских граждан по цензам
основывалось на оценке объема ежегодно получаемого ими зерна,
оливкового масла или вина. Золото и серебро, выручавшиеся от заморской
торговли, также входили в понятие «хремата», но основным
источником приобретения движимого имущества как для собственного
использования, так и для организации морского обмена оставалась всё же
сельская округа.
Первичное требование, предъявлявшееся к этой земледельческой
структуре, состояло в том, что она из года в год, из века в век, от
поколения к поколению должна была обеспечивать существование
сельского населения. Однако в век экономического подъема у этой
структуры появились новые задачи. Теперь высшим классам требовалось
большее разнообразие изготавливаемых товаров; доставлялись ли эти
вещи с Ближнего Востока или производились на родине, за них
приходилось платить — либо продуктами питания, если эти вещи
приобретались у местных торговых или промышленных кругов, либо оливковым
маслом, вином или другими продуктами земледелия, которые
отправлялись в Левант. Основание колоний требовало от метрополий на
начальной стадии существования нового поселения инвестиций в виде
продовольствия и семян; то же самое было и при осуществлении
рискованных заморских торговых предприятий. Таким образом,
эксплуатация сельскохозяйственной территории возросла еще до того, как
возникли города.
Возможность удовлетворения этих новых запросов упиралась в то,
что не осуществлялось качественных улучшений в сфере
агрокультурной деятельности, традиции которой были хорошо приспособлены к
средиземноморскому климату; не появлялось никаких новых культур
или видов животных, за исключением курицы. Поля, отводившиеся
под ячмень и пшеницу, могли до некоторой степени потеснить выпасы
для скота, ибо исторические греки потребляли мяса гораздо меньше,
нежели это делали у Гомера эпические герои на своих нескончаемых
пирах. В Аттике и, быть может, в некоторых других местах оливковые
рощи и виноградники стали в конечном итоге весьма обширными, хотя
общепринятая точка зрения, согласно которой ко времени Солона эта
33 Заказ № К-7530

514
Глава 45а
перемена была уже давно свершившимся фактом, не вполне
обоснована. Отовсюду, где ландшафт становился окультуренным, дикие
животные уходили в горы. Более всего, кажется, расширялись площади
обрабатываемой земли, даже если новые участки отличались крайне
низким плодородием, как это было, например, в Гесиодовой Аскре или
в одном местечке на Гиметте в Аттике, где почвы были каменистыми
(Аристотель. Афинская полития. 16. 6). Возможно также, что
земледельцы, дабы заполнить житницы, прикладывали усилия к повышению
интенсивность своего труда, к чему настойчиво побуждал Гесиод5.
На основе, как предполагается, зернового хозяйства при
двухпольной системе севооборота земледелец, имевший менее 2 гектаров
пахотной земли с трудом мог прокормить семью из 4 человек. Поскольку
античное сельское хозяйство требовало большого количества рабочих
рук, он не мог обрабатывать более 4 гектаров, не привлекая при этом
работников со стороны в наиболее ответственные моменты
земледельческого цикла. В солоновских Афинах член класса зевгитов,
имущественное состояние которого позволяло приобрести на собственные
средства полное снаряжение гоплита, должен был иметь как минимум
12 гектаров, чтобы снимать урожай в объеме, необходимом для
данного ценза 200 медимнов зерна; пентакосиомедимны обладали 30 или
более гектарами земли. Свободный излишек, который можно было
получить с 1 гектара и который оставался сверх пищевых ресурсов,
необходимых для осуществления земледельческого труда, не мог быть
большим; норма в 1/6 часть урожая, которую аттические земледельцы
должны были отдавать в качестве платы за арендованную ими землю,
представляется более вероятной для большей части греческих
областей, нежели половина урожая, которую, согласно Тиртею (фр. 5), мес-
сенские илоты были обязаны отдавать своим победителям.
Основная задача, которую пришлось решать в условиях
экономического роста в Греции, заключалась в том, что для извлечения этого
излишка необходимо было провести существенные изменения в
сфере контроля над земельными угодьями. Склоны гор и пастбища
находились, очевидно, в совместном пользовании, а годные для
возделывания участки — в частном владении. Эти последние были «неравного
размера» в Коринфе (Аристотель. Политика. 1265 b), а может быть, и
во всех других местах; вопрос о том, до какой степени они были при
этом отчуждаемыми, стал предметом затяжного спора в науке6.
Несомненно, что в Беотии к VIII в. до н. э. земля уже могла отчуждаться, ибо
Гесиод советовал почитать богов, чтобы они позволили «тебе покупать
5 В советской России количество трудодней, приходившихся на одного сельского
работника, возросло приблизительно на 50% с 1920-х по 1950-е годы (GouldJ.D. Указ. соч.:
77); Sahlin M. Stone Age Economics (London, 1974): 298 слл. — здесь показано, что
племенные вожди или землевладельцы в простых обществах могут произвольно принуждать
подвластных им работников трудиться с повышенной интенсивностью.
6 G 3; G 6; G 12; F 27; G 11 (здесь на с. 64-68 изложена точка зрения Э. Виля (Е. Will),
а на с. 114—115 — противоположное мнение А. Эндрюса (A. Andrewes)).

Экономические и социальные условия в греческом мире 515
земельный удел других, а не другим — твой» (Гесиод. Труды и дни. 341).
Свидетельства о практике перехода участков из рук в руки поступают
и из других мест, даже в связи с первоначальными наделами, которые
получали первопоселенцы при основании колоний (Архилох. Фр. 293
West); но концентрация земельной собственности и образование
огромных имений не могли стать удовлетворительным вариантом развития
в сфере земельных отношений. В обществе, в столь высокой степени
основанном на сельском хозяйстве, формальная продажа или уступка
прав на землю считалась вещью «негодной» (Аристотель. Политика.
1270 а), хотя формально это было возможно; дело в том, что любая
семья, как предполагалось, должна была сохранять свой клер. В любом
случае земля, оставленная без обработки, имела минимальную
ценность в обществе, производившем зерно и не использовавшем в
широких масштабах машины.
Хотя в сельском хозяйстве применялся рабский труд, нет никаких
оснований для предположения, что в архаический период свободные
земледельцы были вытеснены рабами. Аристотель (Политика. 1323 а)
даже относительно более позднего времени отмечал, что «бедным
людям за неимением рабов обычно приходится пользоваться в
качестве слуг своими женами и детьми», а земледельцы, обладавшие лишь
4 гектарами, вряд ли располагали капиталом, достаточным для
приобретения раба, как и излишком пропитания для его ежедневного
содержания. Для случайных работ землевладельцы использовали рынок
безземельных фетов, которые составляли около половины населения
Аттики.
Основная тенденция состояла, пожалуй, в понижении статуса
низшего слоя фермеров до статуса крестьян; другими словами, мелкие
землевладельцы, утрачивая экономическую самостоятельность, теперь
становились производителями, зависевшими от представителей более
богатого слоя, использовавшего производимый этими крестьянами
излишек на собственные нужды и другие цели, не имеющие к
земледелию никакого отношения7. Эта эволюция явилась результатом
изменений во многих сферах эллинского общества. Развитие полиса всё
более связало его граждан между собой, хотя вплоть до VI в. до н. э.
греческие государства лишь в незначительной степени нуждались в
материальных средствах. Полис изначально имел слабую структуру
управления, представленную почти исключительно должностными
лицами, которые не получали платы за выполнение своих функций; с
начала VII в. до н. э. вооруженные силы полиса состояли из гоплитов,
7 Wolf E.R. Peasants (Englewood Cliffs (NJ), 1966): 2—4. Важен тезис о том, что
именно появление государства «отмечает начало превращения производителей продуктов
питания в общем смысле в крестьян. Итак, лишь тогда, когда производитель
интегрирован в общество, обладающее государством, — т. е. когда производитель становится
объектом требований и санкций со стороны обладателей власти, которые находятся за
пределами его деревенского слоя, — вот тогда будут уместны наши разговоры о
крестьянстве» (Там же: 11).

516
Глава 45а
которые сражались сомкнутым строем и за свой собственный счет
приобретали и вооружение, и пропитание; обширная финансовая
организация требовалась лишь в том случае, когда государство пыталось
обзавестись военно-морским флотом. Государственные дотации
существовали в это время главным образом в виде субсидирования
общественных пиров и подарков атлетам, победившим на состязаниях.
Казна в греческих государствах пополнялась за счет портовых сборов,
рыночных пошлин, ренты с общественных земель и разнообразных
косвенных налогов; землевладельцы могли настолько успешно
противиться налогообложению, что лишь при тиранах мы все-таки слышим
о взимании прямых податей с сельскохозяйственной продукции.
Более важные изменения в сельской округе вызывались ростом
расходов на религиозную организацию полиса. Возведение каменных
храмов, количество которых начинает расти где-то после 700 г. до н. э.,
требовало в первую очередь трудовых затрат. Кроме того, нужны были
и прямые денежные вливания, чтобы оплатить работу скульпторов,
купить металл, строительный лес и коринфскую черепицу; да и
расходы на проведение религиозных церемоний и жертвоприношений не
были ничтожными. Когда появились крупные городские рынки, они
также способствовали снижению самостоятельности живших
поблизости фермеров, которые обменивали собранный ими урожай на всё
возраставший ряд товаров ремесленного производства.
Самой осознанной силой, влиявшей на изменение статуса мелких
фермеров, являлось непрерывное экономическое давление со стороны
высших классов, становившихся всё более энергичными в деле
добывания хремата (богатств, средств), нужных им как для удовлетворения
возраставших личных потребностей, так и для приобретения
иноземных товаров. Уже в гесиодовском злом эпитете «цари-дароядцы» (Ге-
сиод. Труды и дни. 38) и в его басне о соловье и ястребе (Там же: 202—
212) осуждается злоупотребление политической властью для
удовлетворения частных экономических интересов; возникновение полиса, в
котором господствовали высшие классы, делало для них эксплуатацию
даже еще более легкой задачей, о чем свидетельствуют написанные
столетием позже некоторые замечания Солона (фр. 3). Еще один
способ экономического грабежа подразумевается в одном из изречений
Фокилида (фр. 6): «Не становись должником плохого человека (κακός
άνήρ): будет он требовать от тебя вернуть долг раньше времени».
Механизм сельскохозяйственного кредита, перед которым отдельный
должник оказывался совершенно беспомощным, имел разорительные
последствия, особенно в Аттике во времена Солона, что мы увидим ниже.
Разнообразные процедуры, как публичные, так и частные, могли
быть использованы для низведения более слабых фермеров в
зависимое положение, при котором они были вынуждены уступать
произведенные ими излишки, и без того очень скромные. Результаты такого
рода взаимоотношений сказывались весьма по-разному на положении
дел в разных греческих государствах. В Фессалии, Спарте и на Крите

Экономические и социальные условия в греческом мире 517
сельское население как таковое легально было прикреплено к земле.
В отдаленных горных районах фермеры оставались независимыми;
однако в более открытых и легкодоступных районах сельское население,
по-видимому, превратилось в крестьян в социологическом смысле, т.
е. в земледельцев, производивших продукты для более крупных
землевладельцев, для рынка или для обеспечения религиозной и светской
структуры полиса. Даже при таких условиях динамичный характер
прогресса в наиболее развитых областях Греции спасал мелких
фермеров от того, чтобы они официально превратились в илотов. Если с
экономической точки зрения многие афиняне должны были быть
названы в 500 г. до н. э. уже крестьянами, они тем не менее
по-прежнему оставались гражданами полиса и могли предстать в качестве
участников хора в аристофановских «Ахарнянах».
Важным следствием этих изменений в сельской округе стала
аккумуляция свободных средств (их можно определить как капитал), которая
происходила в основном под контролем представителей высших классов.
Этот капитал, состоявший из продуктов питания, металлов и скота, не
мог представлять из себя громадных запасов, поскольку Греция не
производила такого количества излишков, которое создавалось в речных
долинах Ближнего Востока; однако капитала этого оказывалось
достаточно, чтобы стимулировать непрерывный экономический рост.
Разумеется, не было никакой необходимости аккумулировать основной
капитал в таких крупных объемах, как это делалось в эпоху промышленной
революции в Западной Европе и Америке, ибо торговля осуществлялась
с помощью судов малой вместимости, и даже наиболее влиятельные
круги в промышленной сфере представляли собой небольшие группы
ремесленников, которые в своем производстве не использовали почти никаких
механизмов. Таким образом, большая часть доходов, производимых
обществом, могла с самого начала стекаться в руки немногих.
Представители высших классов иногда использовали свои богатства для
организации заморских торговых или колониальных предприятий или для
выведения колоний; однако они не видели себя в роли предпринимателей,
вкладывающих средства в повышение доходности земледелия или в
поддержку ремесла. То, что развитие в обеих этих сферах всё же
происходило, явилось побочным результатом потребности высших классов в
урожаях и ремесленных изделиях.
IV. Последствия экономического роста
Первичные источники греческого экономического роста заложены в
агрокультурной сфере IX и VTQ вв. до н. э. Как мы видели, канал,
посредством которого в сельское хозяйство просачивались новшества, был
сформирован более крупными землевладельцами. Впрочем,
последствия или видимые признаки экономического прогресса во многих
небольших полисах давали о себе знать далеко за пределами высших клас-

518
Глава 45а
сов, поскольку этот прогресс высвобождал те силы греческого
общества, которые высшие классы не могли контролировать полностью. В
общем виде эти последствия можно определить сначала как подъем
торговли и ремесла, использовавших специализированный и свободный
труд, а в конечном итоге — как появление городских центров и
распространение чеканных денег. Такие вещи, как изделия из обсидиана
(вулканическое стекло), перемещались по Эгеиде начиная, по крайней
мере, с мезолитического периода; обмен предметами роскоши,
металлами и керамикой в микенскую эпоху приобрел обширный характер.
С другой стороны, в период «темных веков» предметы иностранного
происхождения во всех областях оставались крайне малочисленными,
пока в X в. до н. э. аттическая протогеометрическая керамика — как
подлинные экемпляры, так и их привлекательный стиль — не начала
повсюду распространяться. Фаянсовые бусы, голубая фритта и стекло
были обнаружены в двух погребениях этого времени в Лефканди на
Евбее. Археологические источники IX в. до н. э. включают бронзовую
чашу, ныне рассматриваемую в качестве финикийской, найденную на
некрополе в афинском Керамике, а также изделия из слоновой кости,
стеклянные бусы и золотые предметы из одной могилы на афинской
агоре и на Евбее. К VIII в. до н. э. предметы из слоновой кости,
ближневосточные изделия и художественные веяния из Финикии в изобилии
появились на Крите, и приблизительно в то же время повсюду в
Эгеиде различные геометрические стили оказывали взаимное влияние
друг на друга и продвинулись в западном направлении до такой
степени, что их следы были обнаружены в самых ранних археологических
слоях Карфагена.
Слишком часто этот явный рост международных контактов
трактовался просто как результат попыток получения прибыли
посредством продуманных торговых операций, однако такой подход
игнорировал некоторые фундаментальные проблемы8. Историк обязан
объяснить не только то, как соответствующие предметы или сырье могли
попадать на Ближний Восток или в Западное Средиземноморье, но
также и то, каким образом осознанный, реальный спрос на все эти
товары возник в Эгейском мире; как сформировался особый тип
торговца, располагавшего капиталом для приобретения необходимого для
дела запаса товаров; как этот торговец мог обеспечить защиту своей
деятельности — и у себя на родине, и за ее пределами? Современные
исследования обществ с простой структурой наводят на мысль, что
вопросы этого ряда представляют собой непростую проблему и что обмен
очень часто замаскирован или даже мыслится как таковой в обычаях
обмена дарами между предприимчивыми вождями, которые не
называли себя торговцами.
8 Данная точка зрения изложена в книге: Hicks J. A Theory of Economic History (Oxford,
1969). Полезные коррективы содержатся в исследовании M. Салина (см. выше, примеч. 5).
См. также: G 27.

Экономические и социальные условия в греческом мире 519
В отношении раннего греческого мира на эти вопросы необходимо
дать сбалансированный ответ. Движение товаров в Эгеиде возросло к
800 г. до н. э. и с этого момента стало распространяться на всё новые
и новые районы. У Гомера в сцене оскорбления Одиссея на площади
у феаков некий Евриал насмешливо обвиняет главного героя в том, что
тот похож «на таких, что на судне своем, во главе над гребцами, |
Часто морем плывут с товарами, их продавая, | Думают лишь о
грузе, следят за корыстной продажей, | Ищут лишь барышей» (Гомер.
Одиссея. Vin. 159—164. Пер. П.А. Шуйского). В этих словах
недвусмысленным образом выражено понятие о наживе, получаемой путем
морского обмена. И в самом деле мореплаватели, основавшие торговую
факторию в сирийской Аль-Мине приблизительно в конце IX в. до н. э.,
затем постоянно ее посещали. Однако не следует преувеличивать
значение «торговли» на первой стадии греческого экономического
подъема. Коммерческие мотивы не были основной движущей силой ни в
деле основания поселений в Малой Азии, ни в случае с колонизацией
в западном направлении; кроме всего прочего, возникновение особых
ремесленных и торговых классов порой датируют слишком ранним
временем, а их значение преувеличивают.
Тем не менее через некоторое время торговля приобрела
необыкновенное развитие. В недавних исследованиях получило широкое
распространение мнение Бюхера (Bûcher) и Хазебрёка (Hasebroek),
согласно которому греческая оптовая торговля представляла собой
исключительно товарообмен предметами роскоши, при этом ясно, что
представители высших классов в своей основной массе располагали
необходимыми средствами для покупки таких товаров. Ассортимент изделий
и систематическая организация торговой деятельности также являлись
более ограниченными, нежели в современном мире, но всё же
остается несомненным, что в Грецию и дальше по всему Средиземноморью,
помимо предметов роскоши, шло и сырье, и ремесленные изделия,
ориентированные на массовый спрос.
Если ориентироваться на примеры торговых контактов раннего
Нового времени, можно предположить, что очень важным видом товара в
архаической греческой торговле являлись ткани. Богато украшенные
платья можно видеть на женских скульптурах и в вазовой живописи, они
же часто упоминаются в поэзии; Ксенофан (фр. 3) с презрением
описывает жителей Колофона, щеголявших пурпурными одеждами,
«кичливых, украшенных элегантными прическами, окутанных ароматом
искусно приготовленных умащений». Торговля текстилем, которую Милет
вел с италийским Сибарисом, была настолько значительной, что все
взрослые милетяне, узнав о разрушении своего торгового партнера,
остригли себе волосы на голове и погрузились в глубокую скорбь (Геродот.
VI. 21). Если большинство тканых изделий не были, вероятно, массовым
товаром и относились к предметам роскоши, то волокно, которое
загружают на корабль в Кирене в рисунке на знаменитом блюде Аркесилая
(Париж, BN 4899), должно быть признано крупной партией груза.

520
Глава 45а
Как и ткани, дерево плохо сохраняется в археологических
комплексах, хотя греки часто ввозили лесоматериалы, необходимые в
строительстве и кораблестроении. Жизненно важное значение имел также
импорт металлов, поскольку Греция располагала лишь
ограниченными ресурсами меди, железа и серебра, а во всех этих материалах
испытывали острую потребность мастерские по производству оружия,
инструментов, статуй и других изделий, предназначенных как для
потребления на родине, так и для экспорта. Импорт зерна, с другой стороны,
был незначительным почти до 500 г. до н. э., когда население
некоторых городов увеличилось настолько, что спрос на продукты питания
превзошел то их количество, которое можно было доставить
сухопутным путем9. Невольничий рынок, объемы которого возрастали в
архаический период, предлагал и квалифицированных куртизанок наподобие
знаменитой Родопис, и неквалифицированных рабов, предназначенных
для того, чтобы обеспечить рабочими руками порты и ремесленные
предприятия в греческих городах.
Наиболее зримым сохранившимся свидетельством торговых
контактов является керамика, использовавшаяся для хранения благовоний
и умащений, оливкового масла и вина, а также для многих других
целей. Раньше обсуждение греческой торговли базировалось почти
исключительно на вопросах распространения и объема гончарной
продукции, что представляется рискованной методикой с той точки зрения,
что международный обмен мог включать и другие виды товаров, а при
анализе археологических находок всегда необходимо учитывать
фактор их случайности; и всё же в самом общем плане керамические
материалы позволяют сделать вывод, что заграничная торговля сделала
большой скачок сначала в VU в. до н. э. (об этом говорит
распространение сосудов протокоринфского и коринфского стилей), а затем еще
раз в VI в. до н. э., когда афинские чернофигурные и краснофигурные
вазы завоевали громадный рынок от территорий нынешних Франции
и Италии до южной России и Ближнего Востока.
К концу этого периода множество колоний и торговых факторий
поддерживали непрерывную и поистине громадную торговую сеть, в
центре которой находились такие государства Эгеиды, как Милет,
Коринф, Эгина, а в конечном итоге — Афины. На своих начальных
стадиях и затем еще в течение столетия или более эта сеть
функционировала благодаря деятельности предприимчивых людей из высших
классов. Брат Сапфо плавал с торговыми целями в Египет, то же
делал Солон. Колей с Самоса, открывший путь в Испанию, и Сострат с
9 В 89: 35 — автор отмечает отсутствие источников об экспорте египетского зерна
вплоть до V в. до н. э., однако, как и большинство других исследователей, продолжает
связывать основание Навкратиса с такой торговлей; С 225; Heichelheim // Ρ—W. Suppl. VI,
s. v. «Sitos» — автор признает возможность перемещений крупных партий зерна только для
V в. до н. э. В 16 столетии едва ли 1% всего хлебного потребления в Средиземноморье
обеспечивался за счет морской торговли, имевшей незначительный и нерегулярный
характер (Braudel F. Capitalism and Material Life Ί400-1800 (New York, 1973): 84-86).

Экономические и социальные условия в греческом жире 521
Эгины, чье имя значится на одном якоре из этрусского порта Пирги,
были, вероятно, выходцами из тех же кругов. Впрочем, к VI в. до н. э.
торговля оказалась в руках независимых судовладельцев, которые
рыскали по разным районам Средиземноморья в поисках гарантированных
возможностей для коммерции; например, в это время некоторые типы
афинских ваз расписывались специально для продажи в Этрурии.
Торговые парусные суда, которые обычно перевозили от 70 или 80 до
нескольких сотен тонн грузов, претерпевали значительно меньше
технологических усовершенствований, нежели боевые галеры; но даже и при
этих условиях более хорошее знание и организация рынков могли
привести к значительному повышению эффективности морских перевозок10.
Пока эта морская сеть приобретала размах, решительные успехи
были достигнуты торговлей и ремеслом в самой Греции. Даже в
городах лишь незначительная часть населения имела желание хоть
однажды подвергнуть себя морским опасностям — «земля может быть
надежной, но не море» (Питтак. 10 Snell), — а основные источники для
удовлетворения потребностей находились внутри страны. Тем не менее
свободолюбие, характерное для каждого даже небольшого полиса, а
также высокая цена, которую приходилось платить за транспортировку
грузов наземными путями, вели к появлению большого количества
мелких экономических центров по всему побережью Эгейского моря.
К VI в. до н. э. в этих пунктах уже имелись группы торговцев из
числа местных жителей, которые действовали на собственный страх и
риск, а также и независимые ремесленные отрасли, однако их
происхождение остается туманным. Скудные свидетельства,
обнаруживаемые у Гомера и Гесиода, не подтверждают широкоизвестную теорию,
согласно которой ремесленники изначально входили в состав
аристократических домохозяйств (нем. Hauswirtschaft); кузница, упоминаемая
в «Трудах и днях», оказывается самостоятельным предприятием.
Основные повседневные нужды всегда в большой степени удовлетворялись
внутри дома, но рождение платежеспособного спроса на изделия
местных ремесленников, вроде оружия и больших дипилонских ваз,
влекло за собой установление покровительства над этими отраслями со
стороны более чем одного домохозяйства, принадлежащего к высшим
слоям населения. Недавние раскопки в Сардах продемонстрировали даже,
что в этой лидийской столице некоторые мастера по очистке золота и
ювелиры работали не во дворце, а рядом с торговым центром. Хотя
ремесленники зависели как от вкусов знати в общем смысле, так и от
желаний конкретного аристократа, по заказу которого изготавливались
статуи или какие-то другие предметы, делом своим они занимались в
собственных мастерских и на свой собственный риск.
10 Shepherd J.F., Walton G.M. Shipping, Maritime Trade and the Economic Development of
Colonial North America (Cambridge, 1971) — эта книга дает примеры подобных
усовершенствований в эпоху, когда среднее водоизмещение торговых кораблей составляло менее
одной тонны.

522
Глава 45а
Ремесленная деятельность не исчезла полностью в эпоху «темных
веков». Еще до 900 г. до н. э. в Аргосе существовала мастерская по
получению серебра высокой чистоты, а в Лефканди — бронзолитейная;
гончары, мастера по дереву и кузнецы имелись повсюду. Между тем,
начиная с IX в. до н. э. в греческом ремесле ощущался громадный
технологический прогресс, при этом до некоторой степени развивалась и
специализация по отраслям. К началу классической эры греческий мир
уже обладал тем набором ремесленных профессий и методов, на
который эллины, а затем и римляне, обычно полагались в течение всей
оставшейся части античной истории.
Это продвижение вперед почти целиком было обязано
заимствованиям из ближневосточных источников; техника золотого зернения,
использовавшаяся в ювелирном деле, обнаружена в Афинах IX в. до
н. э. (см. дополнительный том с иллюстрациями), из чего ясно, что она
пришла сюда из Леванта до 800 г. до н. э. В таких сферах, как
металлургия, греки и сами явились изобретателями новых инструментов и
особых способов обработки материалов; но если эгейские мастера по
металлу, камню, глине и, возможно, дереву захватили господство как
на зарубежных, так и на внутренних рынках, то этот их успех был
обязан в основном другим факторам. От своих обществ они получали
стимул к тому, чтобы экспериментировать и улучшать художественные
стили: «Всё, что греки получают от варваров, они в конечном итоге
совершенствуют» ([Платон]. Послезаконие. 987 d). Другим важным
импульсом был независимый и довольно соревновательный дух,
царивший на греческих рынках. Уже для раннего периода характерно
наблюдение Гесиода о том, как «сосед усердно состязается с соседом,
стремясь к богатству, <...> и гончар питает злобу к гончару, а плотник —
к плотнику» (Труды и дни. 23—26); к VI в. до н. э. чувство
профессиональной гордости могло выливаться в злые колкости наподобие той, какую
написал на одной своей амфоре (Мюнхен 2307) художник Евфимид:
«Как никогда Евфроний» (имеется в виду, что Евфроний, конкурент
Евфимида, никогда не сделает такого шедевра).
Центры, в которых жили ремесленники и торговцы, к VI в. до н. э.
были уже настоящими городами, а не деревнями, имевшими почти
исключительно аграрный характер. История греческой урбанизации, к
сожалению, пестрит смысловыми недоразумениями и
хронологическими ошибками. Основные греческие общины перешли от рыхлой
структуры этноса к гораздо более интегрированной системе полиса до
700 г. до н. э., но полис сам по себе еще не был городом, даже если
концентрация всякой важной деятельности в одном пункте являлась
неким важным импульсом для дальнейшей урбанизации. Афины,
например, не превратились из группы деревень в городскую агломерацию
с центром на агоре вплоть до последней четверти VII в. до н. э.;
украшение публичных и религиозных центров здесь началось лишь при
Писистратидах. Строительство водопроводов и павильонов с
источниками, являющееся несомненным признаком усиливавшейся концентра-

Экономические и социальные условия в греческом мире 523
ции населения, надежно датируется концом VU и началом VI в. до н. э.,
и именно к этому времени можно приурочить появление городов,
которые в последующие столетия будут играть важную роль в греческой
истории.
В определении статуса поселения как города существенным
моментом является наличие специализированных экономических секторов
наряду с формами общественной архитектуры, хотя основными
причинами появления городов в Греции были социальные, политические
и религиозные потребности. Главные сооружения раннего города — это
его храмы; экономические функции не влияли на проектирование
городских центров вплоть до V в. до н. э.11.
В городах высшие и низшие слои полисов играли свои
политические, религиозные и культурные роли; но города также порождали
значительное увеличение спроса и оказывали покровительство, правовое
и материальное, растущим торговым и ремесленным группам. От
сельской округи городам нужны были продовольствие, вода и людские
ресурсы, а реализация этих потребностей, в свою очередь, вела, помимо
всего прочего, к превращению фермеров, занимавшихся натуральным
хозяйством, — по крайней мере тех из них, что жили поблизости, — в
крестьян, зависевших от рынков. Аристотель сообщает, как на Наксосе
однажды вспыхнула большая распря, поводом к которой послужили
разногласия между горожанами и жителями деревень, поскольку
последние не желали продавать первым рыбу по слишком низкой цене
(фр. 510 = Афиней. Пир мудрецов. VIII. 348 Ь—с); и всё же города
возмещали, по крайней мере косвенно, сельской округе ущерб от такой
эксплуатации, содействуя происходившим здесь экономическим и
социальным переменам.
Ремесленники и торговцы переезжали с места на место внутри
греческого мира и даже за его пределами, при этом они могли
поселяться в чужом городе на правах постоянно проживающих иноземцев
(метеков); недавние расчеты позволяют предположить, что, по крайней
мере, половина гончаров и вазописцев, известных нам по всей черно-
фигурной и ранней краснофигурной продукции, носила неместные
имена, и тем не менее все они работали исключительно в пределах
афинской художественной традиции12. Видное положение метеков,
которого они достигли особенно в Афинах более позднего времени, не
должно вводить нас в заблуждение; в большинстве городов до 500 г. до
н. э. потребность в людских ресурсах для обеспечения новых видов
деятельности полностью удовлетворялась за счет граждан и рабов.
Торговые и ремесленные группы не были слишком большими. Так,
в афинском гончарном деле в VI в. до н. э. число лиц, действовавших
на этом поприще в одно время, никогда, по-видимому, не
превосходило цифры в сто с небольшим; городское население, численность кото-
11 H 56; H 81.
12 H 18А: 9-10; H 20.

524
Глава 45а
рого превышала несколько тысяч человек, а плотность была низкой,
нуждалось в импорте зерна по морю. Города и сельская округа не были
разъединены. Там, где имелись городские стены, они чаще служили
украшением для центральной части, нежели видимым проявлением
независимости города; в клисфеновской реорганизации Аттики сам
город Афины не получил никакого особого
административно-территориального статуса (как и вся Аттика, он был разделен на демы). И всё же
жизненная энергия городов не зависела только лишь от их размеров;
культурные и художественные силы в греческой цивилизации отныне
имели городской характер.
Примерно в то же самое время, когда города превращались в
заметные географические центры хозяйственной жизни, чеканка монеты
приобретала характер ощутимой экономической силы13. Торговые
сделки заключались главным образом в устной форме и очень часто
посредством обмена вещами, а частный оборот в обществе с весьма
ограниченными институтами посредничества и кредита едва ли
нуждался в бухгалтерском учете; но тем не менее гибкая экономическая
деятельность пришла к необходимости введения стандартных мер и
средств определения стоимости. Согласно преданию, переданному
Геродотом (I. 94), впервые монеты стали чеканить в Лидии. Хотя на
практике трудно провести различие между более ранними слитками
драгоценного металла и лидийскими шариками из электра конца VII
в. до н. э., имевшими фиксированные соотношения веса (статер, 1/3, 1/
6, 1/12... до 1/96), нумизматическая эволюция с этого времени
определенно приобрела непрерывный характер. Вскоре на электровые
шарики стали наносить клеймо с опознаваемыми контурами животных и
другие эмблемы, и примерно к середине VI в. до н. э. на Эгине
началась интенсивная чеканка серебряных статеров, помечавшихся
изображением морской черепахи. Вскоре после этого в Западном
Средиземноморье начали чеканить свои монеты Гимера и Селинунт, используя
для этого, возможно, испанское серебро; а к 500 г. до н. э.
большинство — если не все — основные государства эллинского мира обзавелись
собственными монетными дворами, действовавшими, по крайней мере,
периодически.
Быстрота, с которой это изобретение было воспринято в эпоху
крохотных экономических и политических единиц, свидетельствует, что
в нем ощущалась настоятельная потребность. Государства выпускали
монеты для таких публичных целей, как строительство флота или
оплата наемников, находившихся на службе у тирана, для штрафов и
налогов на торговую деятельность (свидетельства о них имеются с
середины VI в. до н. э.), возможно, для расходов на храмовое
строительство, а также и для того, без сомнения, чтобы привлечь внимание к
возросшему великолепию и могуществу полисов, чеканивших эти
монеты. В отношениях частного характера нужда в таких деньгах возни-
13 По поводу чеканки см.: САН IV2: гл. 8 d. О ее результатах см.: G 22; G 8.

Экономические и социальные условия в греческом мире 525
кала лишь от случая к случаю, и происходило это, главным образом,
в торговых сделках и при выплате приданого. Чеканившиеся в Малой
Азии электровые монеты имели достаточно мелкие номиналы, что
делало их экономически рентабельными, но вплоть до V в. до н. э.
монетные дворы самой Греции выпускали весьма ограниченное количество
серебряных денег с невысоким достоинством. Позже для рыночных
нужд появились и медные монеты, особенно на западе.
Как бы то ни было, деньги дали возможность представлять
недвижимое имущество в исчисляемой форме, а те, кому удавалось получить
какую-то прибыль, стали переводить этот излишек в денежную форму.
При этом неизбежно возникала тенденция к накоплению и,
следовательно, к изъятию монет из обращения; однако сохранившиеся клады,
которые были зарыты до 500 г. до н. э., крайне редки. Для объяснения
их отсутствия могут быть выдвинуты две причины: состоятельные слои
общества очень медленно приходили к тому, чтобы рассматривать
чеканные деньги в качестве основного носителя своих богатств;
большинство людей к тому же обладало слишком незначительными
доходами, чтобы позволить себе замораживать эти средства наподобие
того, как это делали персидские монархи. В итоге вплоть до начала
VI в. до н. э. металлические деньги не приобрели своей потенциальной
экономической силы, а само появление чеканки нельзя рассматривать
в качестве причины, приведшей к установлению тираний или к другим
проявлениям социальных или экономических волнений. Тем не менее
как только общество сделалось достаточно подвижным, чтобы принять
идею металлических денег, экономическая жизнь греков оказалась
неразрывно связанной с этим новым изобретением.
V. Напряжения в экономической сфере
Там, где в период с 800 по 500 г. до н. э. мы можем изучить до некоторой
глубины проявления нестабильности, везде ее причинами оказываются,
главным образом, аристократические распри и межгосударственное
соперничество. Современные историки часто склонны искать
экономические корни для политических и социальных волнений; насколько это
возможно сделать в отношении ранней Греции, объяснение должно
отталкиваться от аграрных условий. Силы, которые заставляли людей решаться
на участие в заморской колонизации, были обсуждены в гл. 37; прежде
всего колонисты надеялись обзавестись на новом месте собственным
участком земли. На родине поднимался конфликт из-за аграрных долгов и
порабощения или эксплуатации более слабых земледельческих слоев;
существовала также вражда между старинной знатью и амбициозными
людьми, которые в социальной иерархии стояли ступенькой ниже.
Поскольку политические права в полисе были связаны в первую очередь с
правом собственности на землю или с правом на свободное пользование
ею, все эти внутренние конфликты приобретали особенную остроту.

526
Глава 45а
Многие аспекты этих проблем остаются недоступными для строго
научного анализа и могут обсуждаться лишь при условии выдвижения
неких гипотез. Выше уже говорилось о современных дебатах
относительно возможности легальной передачи права собственности на землю; еще
менее ясен процесс, благодаря которому земледелец попадал в
постоянную долговую зависимость к своему соседу. Как замечает Гесиод
(Труды и дни. 349—351, 477—478), последствия капризов природы, которые
могли ударить по одному участку и обойти стороной другой, в обществе
с простыми отношениями обычно компенсировались краткосрочными
займами, более же крупные и долговременные обязательства — обычно
результат вступления общества в рыночную систему, где прибыли и
убытки оказываются вне контроля мелкого независимого земледельца.
Гесиод, кроме того, ничего не говорит о процентном доходе («τόκος»),
хотя такая плата за пользование капиталом была хорошо известна в
классические времена. Мы не можем с достаточной ясностью
определить ни то, кто именно становился должниками, ни те группы, которые
выступали в роли кредиторов. Солон свидетельствует, что некоторые
афиняне были проданы в рабство за границу; по-видимому, это были те
мелкие землевладельцы, которые быстро исчерпали возможности
залога. Другие афинские должники сохранили свою землю, но были
обязаны отдавать шестую часть урожая; это вполне могли быть неудачливые
представители среднего фермерского слоя, который, по солоновской
цензовой реформе, был отнесен к классу зевгитов. Поскольку ряды
фаланги обычно комплектовались из людей этого уровня, их
независимость была делом государственной важности.
Заимодавцы конечно же были состоятельными людьми,
обладавшими хремата. В первую очередь это, вероятно, были
аристократы-землевладельцы, хотя фермеры среднего уровня могли не только
разоряться, но и богатеть; также и другие люди достигали богатства с
помощью морских торговых предприятий (или наемнической службы),
что следует из слов Солона (фр. 11). Возвышение таких κακοί
(«дурных», «подлых») было темой, которая красной нитью проходит в
стихах Феогнида, критикующего общество конца VI в. до н. э., а там, где
поэт презрительно называет их людьми, которые еще недавно
одевались в козьи шкуры (54—55), обнаруживается их деревенское
происхождение. Еще более ясное свидетельство существования энергичных и
успешных сельских слоев, которые при этом не относились к числу
знати, можно найти в «Трудах и днях» Гесиода, ибо обычное
определение этого труда как «крестьянской поэмы» совершенно не
соответствует нарисованному здесь образу самостоятельных фермеров,
которые противопоставляются басилевсам. Порой эти люди терпели,
конечно, притеснения со стороны лиц, обладавших политической властью,
но при этом они покупали рабов, заполняли доверху свои амбары,
«совершая одну работу за другой» (382), а в разгар лета садились в тень
и «беззаботно попивали» вино, привезенное из Библа (589), — и это в тот
период, когда любой импортный товар считался роскошью. Необходи-

Экономические и социальные условия в греческом мире 527
мо также напомнить, что в конце VTH в. до н. э. Гесиод представлял
себе своего слушателя как человека, спускающего на воду собственный
корабль и торгующего избытком урожая за морем.
Если говорить в общем, ситуация в сельской округе во многих
частях Греции была несомненно довольно сложной. В некоторых
областях земледельческое население попало в положение легально
зависимой категории; на Самосе, в Милете и некоторых других местах
возникла гражданская смута. При этом, однако, лишь в отношении Афин
в нашем распоряжении имеется краткое, но достаточно ясное
освещение проблем и принятых мер, которое содержится в стихах Солона,
исполнявшего должность архонта в 594 г. до н. э.
Деятельность этого человека детально обсуждалась в гл. 43. Здесь
можно отметить, что наделение Солона ролью реформатора и
примирителя не было исключительно реакцией на проблемы, связанные с
задолженностью аграрного населения. Афины страдали от
ожесточенного противостояния аристократических группировок, которое стало
очевидным при неудавшейся попытке Килона установить свое
тираническое правление, а позднее проявилось в период возвышения Писи-
страта; кроме того, Солон приступил к преобразованиям в атмосфере
глубокой неудовлетворенности, которую испытывали афиняне по
поводу поражения в войне с Мегарами. В стихах, написанных самим
Солоном, подчеркивается, что «город гибнет от великих мужей» (фр.
10. 3). Широта и дальновидность солоновских реформ также
заслуживают особого упоминания; хотя первым его делом стали меры против
земельной задолженности и долгового рабства, он также поощрял
поселение в государстве метеков и стимулировал отцов обучать
сыновей своему ремеслу. Его всё же нельзя интерпретировать как некоего
экономического кудесника, который, например, осознанно вызвал
инфляцию, проведя реформу весов, мер и монетной системы. Согласно
преданию подобную акцию предпринял аргосский царь Фидон;
однако в этом последнем случае совершенно ясно, что осуществленное
Фидоном мероприятие заключалось лишь в определении мер для зерна
и вина. Информация о шагах Солона в этой сфере дошла в
неудовлетворительном виде, но скорее всего они предполагали лишь
незначительную модификацию мер и, быть может, весов в связи с предпринятым
этим архонтом ранжированием гражданского населения на
имущественные классы, базировавшемся на исчислении ценза в соответствии с
натуральным доходом, получаемым с земельного участка. Металлические
деньги, кроме всего прочего, еще не чеканились в это время ни в
Афинах, ни Фидоном14.
Солоновские реформы не устранили полностью многочисленных
источников проблем, так что они сохранились и в Афинах VI в. до н. э.;
вскоре афиняне испытали правление тирана Писистрата и его сыновей.
14 Kraay, F 19 — это исследование подверглось безуспешным нападкам со стороны
X. Кана (H. Cahn) и др.; Ε 202.

528
Глава 45а
Писистрат поддерживал земледельцев, предоставляя им
государственные займы, — вероятно, это был следующий необходимый шаг после
того, как Солон законодательно запретил займы под залог личности
должника, — а также взимая с населения, занимавшегося аграрным
трудом, умеренный прямой налог в размере десятины от снимаемого
урожая. Более важное значение для спокойствия в будущем афинского
государства имело поощрение им гражданского патриотизма,
осуществлявшееся путем религиозных, политических и архитектурных
мероприятий, а также ослабление интенсивности аристократических
раздоров. Большинство других тиранов архаической Греции следовали в
своем правлении очень похожим установкам; хотя их роль в деле
инициирования экономического развития очень часто преувеличивается,
всё же осуществленное ими укрепление полисной структуры, а также
их забота об искусствах и литературе косвенным образом
содействовали непрерывному экономическому подъему.
Если Афинам и другим государствам Эллады удалось благополучно
пройти через потрясения эпохи роста, то тому были многие причины.
В период возникновения полиса лидерство принадлежало
аристократам, которые при этом частенько извлекали прямую экономическую
выгоду, хотя очевидно, что даже их политическое господство
оказывалось под угрозой со стороны напористых «дурных людей» («κακοί»), т. е.
представителей среднего слоя фермеров, энергично старавшихся
воспользоваться любой предоставлявшейся возможностью. Кроме того, согласно
основной концепции полиса, все свободные граждане имели как права,
так и обязанности. Гесиодовская поэма «Труды и дни» содержит
пространные доводы как практического, так и этического свойства,
направленные против несправедливости; жившие позднее лидеры, такие как
Солон Афинский или Питтак Митиленский, могли обращаться к
общественной сознательности; в тех случаях, когда представители знати
становились чересчур своекорыстными, полис часто соглашался, пусть
лишь временно, с установлением власти тирана, в первую очередь
направлявшего свои действия на подавление своих собратьев-аристократов.
Нет никаких оснований вводить сюда современные понятия о классовой
борьбе и изображать всех представителей знати как безжалостных
эксплуататоров, заботившихся лишь об извлечении личного дохода. Поэты
этого периода (Мимнерм. Фр. 2; Алкей. Фр. 360; Солон. Фр. 1, 24; и др.)
ясно показывают, что бедность (πενία) была одним из худших зол,
которые могли поразить тех аристократов, к которым были обращены эти
стихи, а на предшествующих страницах достаточно говорилось о
страсти к наживе — неотъемлемой черте греческой экспансии; при всем том
за славу и культурное превосходство аристократы соперничали не в
меньшей степени, чем за богатство (Фокилид. Фр. 9; Сапфо. Фр. 148;
Геродот. I. 30). Экономическая напряженность этой эпохи была
порождением подъема, а не упадка; а грандиозное расширение греческого
мира, проявлявшееся как в заморской колонизации, так и в росте
собственных городов, также способствовало ослаблению конфликта.

Экономические и социальные условия в греческом мире 529
Во взаимоотношениях греческих полисов в течение этих столетий
современные исследователи часто пытаются отыскать экономические
мотивы. Самая ранняя из известных войн, а именно борьба за Лелант-
скую долину, которую в конце УШ в. до н. э. вели между собой Халки-
да и Эретрия, трактовалась как соперничество двух торговых союзов; а
фактор колонизации иногда пытаются объяснять как проявление усилий
отдельных городов, нацеленных на закрепление их торговых
преимуществ. Этот ход доказательств имеет невеликую ценность. Колония на
Искье была основана с определенными видами на этрусские источники
металлов, но большинство греческих заморских поселений всегда
имели аграрную основу. Их постоянная потребность в товарах из Греции
удовлетворялась благодаря торговым операциям, организовывавшимся
частным, а не публичным образом. Даже если в VI в. до н. э. афинские
вазы и вытеснили коринфскую продукцию с заморских рынков, мы не
знаем, кто был поставщиком каждого из этих двух типов керамики;
торговые знаки, встречающиеся время от времени на ножках афинских
ваз, были большей частью ионийскими15. Греческие колонии являлись в
основном новыми полисами, а не подвластными зонами, как это было с
колониями раннего Нового времени, которые вынуждены были
заниматься всевозможными ухищрениями, чтобы избегнуть испанской или
португальской торговых монополий.
Сказанное не означает, что греческие государства не были
заинтересованы в торговых контактах и ремесле. Когда жители Фокеи,
бежавшие от персидского господства, попытались осесть на островах
близ Хиоса, хиосцы не захотели продать им эти острова, «опасаясь, как
бы фокейцы не основали здесь торговый центр и как бы из-за этого их
собственные торговцы не были вытеснены из торговли в тех морях»
(Геродот. I. 165). Все государства извлекали коммерческие выгоды
путем рыночных и портовых пошлин — главного источника фактических
денежных поступлений для пополнения общественных сокровищниц.
Полис, по крайней мере частично, компенсировал эту налоговую
эксплуатацию, делая это не всегда сознательно, с помощью
стандартизации весов и мер, выпуска монет, устройства источников с чистой водой
и организации портовых работ; Коринф даже построил волок через
Истм, чтобы переправлять корабли из одного моря в другое.
Развитие эллинских государств до 500 г. до н. э., впрочем, не
создавало никакой возможности для появления сильной городской
буржуазии. И основная масса граждан, и высшие классы в одинаковой
степени имели аграрную основу и даже смотрели с подозрением на рост
коммерческого и ремесленного секторов в городах и портах;
устойчивый идеал полиса состоял в самообеспеченности (автаркия). К тому же
эти торгово-ремесленные слои представляли собой небольшую часть
населения любого государства, почти не имевшую никакой
формальной организации; в любом случае политический механизм полиса был
r'G21; G 21 Л
34 Заказ № К-7530

530
Глава 45а
слишком ограниченным, чтобы выходить далеко за пределы местных
обычаев поручительства и правосудия на своих рынках. Попытка Пи-
систратидов установить контроль над Геллеспонтом представляла
собой необычное заграничное мероприятие, которое могло и не иметь
часто ему приписываемых торговых мотивов.
Если окинуть единым взглядом экономический подъем Греции в
период с 800 по 500 г. до н. э., можно выразить этот рост в
статистических терминах; число каменных храмов, возведенных в эту эпоху,
количество сохранившихся статуй, сосудов и других предметов субъективно
может подтвердить предположение о том, что экономическое ускорение
стало зримым в УШ, возросло в Vu, но наибольших масштабов достигло
только в VI в. до н. э. Несомненным является то, что благодаря более
искусному использованию местных ресурсов и географическому
положению между экономически развитым Ближним Востоком и
отдаленными варварскими побережьями в Средиземноморье население Греции
удовлетворяло все свои запросы, до некоторой степени увеличилось в
численности и даже производило небольшой излишек. Именно на
использовании этих излишков, получаемых как на местном уровне, так и
поставляемых извне, основывалось развитие таких великих эллинских
святынь, как Олимпия и Дельфы, а также и всё скульптурное
великолепие полисов; философы, поэты и другие творческие личности
обретали условия, необходимые для раскрытия их дарований.
Следовало бы напомнить, что вся эта экономическая деятельность
была делом рук свободных людей. В некоторых областях земледельцы
попали в крепостную зависимость, в ремесленных мастерских Греции всё
более распространенным становился рабский труд, но при этом даже
крестьяне сохраняли статус граждан полиса. Экономический прогресс
имел весьма различные результаты на древнем Ближнем Востоке и в
Европе раннего Нового времени; своими корнями это различие уходит
к крошечным размерам греческой политической организации и к
появившемуся в связи с этим чувству общинного единства. К 500 г. до н. э. более
передовые эллинские центры уже представляли собой сложнопере-
плетенные структуры, отличавшиеся экономическими элементами, но
непременно сфокусированными на «специально отведенном месте посреди
города, где народ собирается, чтобы обманывать друг друга и давать друг
другу ложные клятвы». Последний пункт в этом высказывании Кира
также заслуживает особого внимания; к 500 г. до н. э. в греческом мире в
некоторых жизненно важных сферах было развито осознанное
стремление к экономической выгоде. Хотя отношение к делу современного типа
здесь так никогда и не стало господствующим, а понятие «прибыль» было
очень упрощенным, о духе греческого рынка можно составить
представление по чернофигурной вазе с изображением сцены продажи масла
(Ватикан 413) и надписью: «О, Зевс-Огец! Стать бы мне богатым!»16.
H 18, рис. 212.

Экономические и социальные условия в греческом мире 531
VI. Социальные отношения
От эпохи «темных веков» греки унаследовали социальную модель и
свод правил поведения в сексуальных отношениях и иных сферах.
Выше семьи [ойкос], понятие которой включало материальное
имущество, необходимое для выживания, стояли территориальные единицы
от деревни до этноса, религиозные объединения вокруг местных
святынь, братства, узы, связывавшие аристократов и их сторонников, а
также многие другие виды союзов.
Любой отдельно взятый эллин — мужчина или женщина, взрослый
или ребенок — был, следовательно, соединен с окружавшими его
людьми многочисленными узами разнообразных типов, которые он обычно
принимал как должное — и те ограничения, что на него накладывали,
и ту жизненную поддержку, которую эти связи ему давали. У нас нет
надежных античных свидетельств, которые позволили бы достаточно
глубоко изучить эти социальные модели, какими бы важными они ни
были; также невозможно ничего сказать с уверенностью о переменах
в этой сфере, если только исследователь не будет привлекать
современные антропологические и социологические теории. Много
внимания, например, в современных штудиях было уделено геносу (или
родовому клану) как средоточию аристократической активности, хотя генос
не встречается у Гомера, и даже в Аттике такие родовые кланы
охватывали, в основном, лишь жреческие семьи, что становится очевидным
при внимательном знакомстве с источниками17. В целом можно
высказать догадку, что становление полиса постепенно формировало
всеобъемлющее единство населения и что территориальные единицы
приобрели силу за счет группировок других типов; однако следует иметь в
виду, что даже и это предположение применимо главным образом к
Афинам.
Больше можно сказать об эволюции классов в период великих
перемен в жизни Греции, которые имели эффект центрифуги, разводя
порознь и устанавливая различия между отдельными слоями общества.
В верхней части спектра находилась небольшая группа влиятельных
семей, превратившаяся в аристократию, т. е. класс, характеризуемый
набором коллективных ценностей и особым образом жизни, что
заметно отличало этих людей от других социальных слоев, причем эти
другие воспринимали их как «лучших» («άριστοι»). Археологически
отличия в погребальном инвентаре начинают ощущаться к IX в. до н. э.; в
архаической поэзии аристократическое мировоззрение отчетливо
заявляется начиная с Архилоха. VHI в. до н. э., таким образом, выступает
как переломная стадия в эволюции самосознания греческой
аристократии.
В любом отдельном полисе количество истинно аристократических
семейств находилось в пределах всего лишь «ста знатных домов», как
G .>.
."54*

532
Глава 45а
было в Локрах Эпизефирских (Полибий. XII. 5. 6). Ниже крупных
землевладельцев, гордившихся своей родословной, находились
фермеры среднего уровня, которые усиливали ряды пешей фаланги, после
того как в VII в. до н. э. она превратилась в основное тактическое
формирование на полях сражений. Представители этого социального
уровня могли удостаиваться похвалы поэтов, как, например, в
утверждении Фокилида: «Средним хочу я в полисе быть» (фр. 12); впрочем
эти люди не составляли никакого особого класса, и даже
представление о независимой политической силе, определяемой как «гоплитский
класс», может оказаться ошибочным. В самом деле, Аристотель
указывает на конституцию, чьей основой были люди, составлявшие пешую
фалангу — в противоположность аристократическим слоям, воевавшим
верхом (см. в первую очередь: Политика. 1288 а, 1297 Ь, 1321 а); но дело
в том, что его взгляды на раннюю греческую историю были серьезно
искажены под влиянием политических условий IV в. до н. э.
Аристократы занимали место плечом к плечу с представителями среднего
земледельческого класса в рядах той же фаланги, к тому же нет никаких
политических и экономических свидетельств того, что «дурные» («κακοί»)
действовали ради групповых выгод, а не в своих личных интересах. В
частности, в социальном смысле успешные люди из этого слоя
пытались приобщиться к аристократическому образу жизни, — попытка,
хорошо зафиксированная в поэзии Феогнида. С другой стороны, самые
бедные землевладельцы и безземельные фешы несомненно находились
на самой низшей ступеньке аграрного мира.
Когда появились города, ремесленные и торговые группы обрели в
них поддержку. Историки, особенно в самом начале XX века, имели
склонность преувеличивать роль этих элементов, как если бы они уже
тогда представляли собой сформировавшуюся буржуазию; и всё же
нельзя полностью отвергать тот тезис, что они оказывали оздоравли-
вающее влияние на жизнь Эллады. Презрение к физическому труду и
наживе, характерное для произведений Платона и Аристотеля
(например: Аристотель. Политика. 1277 Ь), являлось философской
концепцией, никогда полностью не применимой к реальной экономической
жизни греков. Даже если Геродот (П. 167) и замечает, что в его время
торговцы и ремесленники повсюду, кроме Коринфа, пользуются
меньшим почетом, чем остальные граждане, имеются достоверные
сведения, что они обладали чувством профессиональной гордости и могли
достигать состоятельного положения; к примеру, два афинских гончара
посвятили Афине бронзовую статую18.
С рабством дело обстояло иначе. Греция знала домашнее рабство
в период «темных веков», а фигура Евмея в «Одиссее», как и гесиодов-
ские упоминания, свидетельствует о наличии сельскохозяйственных
рабов, живших разрозненно в загородных имениях; однако в услови-
18 F 29, № 178.

Экономические и социальные условия в греческом мире 533
ях расширения греческой экономики потребность ремесленных мастер
ских в подневольной рабочей силе увеличилась настолько, что она уже
не могла удовлетворяться за счет сельской округи, даже при условии,
что женщины были также до некоторой степени задействованы как в
ремесле, так и в торговле. В результате в ремесле увеличилась доля
рабского труда. В античной историографии сохранилось сообщение о
том, что Хиос был первым государством, которое для этих целей
стало использовать рабов, приобретая их за пределами Греции (Феопомп:
FGrH 115 F 122); из стихов Солона видно, что сами афиняне могли быть
продаваемы в рабство в другие греческие государства, откуда он
выкупил некоторых из них.
Марксистские и христианские мыслители с одинаковой страстностью
осуждают рабство. Не отрицая дурной сущности этого института как
такового, необходимо заметить, что вплоть до 500 г. до н. э.
ремесленное рабство в Греции существовало в весьма ограниченных пределах19.
Само его появление предполагало прежде всего, что ремесленные
мастерские в наиболее передовых греческих государствах имели
довольно стабильную потребность в рабочих руках, что оправдывало
покупку рабов, а также то, что владельцы этих мастерских имели достаточно
денежных средств для приобретения и содержания такой
подневольной рабочей силы. В сфере аграрной деятельности рабство в
специальном смысле этого слова, как уже указывалось, было весьма
ограниченным — в противоположность широко распространенной илотии.
Конечно, варианты зависимого состояния, как долгового, так и покупного, в
греческих государствах были столь же многообразны, как и
классификации гражданского населения.
VII. Аристократический образ жизни
Наиболее важной движущей силой социальной эволюции в
рассматриваемый нами период было формирование аристократических
стандартов и образа жизни, обычно принимавшихся общиной или даже
официально вводившихся с помощью принятия соответствующих норм и
посредством должностных лиц, как это случилось на Крите и в
Спарте. Гомеровское понятие «аретэ» («αρετή» — доблесть, мужество) лишь
в зачаточном варианте содержит идею аристократии в том смысле
этого термина, какой употребляется в настоящей главе;20 а ввиду
широко распространенного в наши дни неприязненного отношения к
элитам необходимо отметить, что греческие аристократические модели
поведения по сути своей являлись утонченными и более ясно выражен-
19 Общепринятую точку зрения на эту проблему можно найти в: G 13: гл. Ш — здесь
содержатся обильные ссылки на источники; совершенно иной взгляд характерен для:
G 30 — это исследование подверглось марксистской критике в: G 23.
20 G 32; G 7; А 63: 302—311. Совершенно иная точка зрения представлена в: G 1: 34.

534
Глава 45а
ными вариантами общих эллинских взглядов на жизнь. Гесиод,
который не мог быть назван аристократом, указывал на различные
примеры этических и социальных установок, которые позднее стали
элементом и частью аристократического образа мыслей.
Ко времени Сапфо и Алкея, в конце VII в. до н. э., образец был
осознан и ясным образом сформулирован. Все поэты архаического
периода выражали аристократические ценности и таким образом
способствовали их распространению в качестве общеэллинского наследия;
еще более важным фактором в этом смысле были частые браки между
представителями аристократических семей из разных полисов, а
также их состязания и соперничество на международных атлетических
играх в Олимпии, Дельфах и в некоторых других местах; расцвет
таких игр во многих отношениях означал консолидацию греческой
аристократии. Здесь уместно привести стих, который приписывается
одновременно и Солону (фр. 23), и Феогниду (1253—1254): «Счастлив, у кого
есть милые дети, кони с быстрыми копытами, гончие псы и друг
иноземный».
Поскольку в античной Греции не существовало никаких
наследственных титулов, аристократы идентифицировали себя только с
помощью своих родословных; но и обладание большим количеством
земли также являлось важным условием. В VII в. до н. э. афинские
архонты избирались «по благородству происхождения и по богатству» [Афинская
полития. 3); когда Симонида спросили, кто из людей благороден,
последовал краткий ответ: «Богатые с древних времен» (Стобей.
Антология. IV. 29 а. 25). По мере развития Греции обладание богатством, как
ничто иное, становилось всё более важным фактором, что видно из
злых нападок Феогнида на тех выскочек, которые смогли отбить его
любимца Кирна21, — нападок, предполагавших некоторую степень
социальной мобильности к концу VI в. до н. э.
Очевидной чертой развитого аристократического образа жизни
была его мужская система координат. Мужчины собирались вместе на
агоре, в гимнасии и на симпосиях необычайно часто, если проводить
сравнение с аристократическими обществами современной Европы.
Гомосексуальность в этом мужском сообществе стала считаться
приемлемой к VI в. до н. э., когда обнаженность приобрела характер
нормы в атлетических видах спорта. Вместе с тем статус женщин должен
был понизиться. Некоторые краткие замечания Гесиода
обнаруживают его пренебрежение к женскому полу; Семонид Аморгский пошел
гораздо дальше в своей саркастической классификации женщин,
говоря о том, что Зевс наделил их различными порочными нравами, создав
каждый такой тип из свиньи, лисицы или собаки. И всё же интересно,
что во фрагментах Сапфо не сохранилось ни одного намека, который
21 Сборник элегий Феогнида содержит наставления юноше Кирну, сыну Полипая;
поэт советует своему любимцу избегать общества дурных людей и стремиться к
общению только с достойными людьми. [Примеч. пер.)

Экономические и социальные условия в греческом мире 535
бы обнаруживал ее глубокую горечь относительно отношений между
полами. Если с точки зрения погребального инвентаря самые богатые
могилы в рассматриваемый нами период обычно принадлежали
женщинам, свидетельствует ли это только о том, что их мужья таким
образом пытались похвастаться своим имущественным состоянием?
Другой составляющей аристократического идеала был его акцент
на военной доблести и атлетических достижениях; оба этих аспекта
получили особое развитие в Спарте в связи со сложившимися здесь
условиями, но значительными они были и в Афинах, и в других
местах. Аристократы соревновались друг с другом в атлетических
состязаниях, местных и общеэллинских; в мирное время они занимались
охотой; и, самое главное, они демонстрировали свое великолепие,
приобретая лошадей и даже колесницы — превосходный пример того, что
Торстейн Веблен называл «престижными расходами» (имеются в виду
траты в целях повышения своего статуса), поскольку содержание
лошадей в Греции было трудным делом как в силу ландшафтных
особенностей страны, так и в силу отсутствия экономической полезности этих
животных. Тем не менее кони и колесницы в изобилии присутствуют
среди археологических материалов как в форме статуэток, так и в виде
изображений на вазах; кроме того среди знати были весьма
распространены сложные имена с составной частью Гиппо-, которая указывает
на какое-то отношение к лошади (от «ίππος» — конь, лошадь). Впрочем,
в отличие от гомеровских героев, которые в мирное время занимались
овцеводством и собственноручно пахали землю, исторические
аристократы у греков не демонстрировали свою физическую доблесть с
помощью реальной работы на земле; они были «богачами» («πλούσιοι»).
В атлетических соревнованиях, как и в политической и социальной
жизни полиса, присутствовала яростная состязательность и
атональный (от греч. «агон» — состязание, соревнование) дух подчеркнуто
аристократического типа. После исчезновения царской власти не было
никакой силы, которая могла бы сдерживать раздоры,
порождавшиеся борьбой не только за почести, но и за материальные выгоды;
история Афин в начале VI в. до н. э. показывает, как далеко могла
завести государство конкуренция между представителями знати.
Аристократическая нравственность не делала акцент на том, что речи
должны быть правдивыми (как в Персии того же времени) или на
милосердии и братской любви; общее настроение, царившее в этой среде,
предельно откровенно выражено в следующем совете Феогнида:
«Ласково болтай со своим врагом, но когда он окажется в твоей власти, мсти
без всякого повода» (363—364). Злобные вербальные нападки на
родословную своих недругов или на их личную жизнь были нормой
начиная с Архилоха и Алкея вплоть до афинских политиков IV в. до н. э.;
убийства в отмщение поруганной чести или изгнание поверженных
оппонентов представляли собой обычное дело. Аристократы имели-таки
свой моральный кодекс, который в большинстве своих аспектов был
резюмирован Аристотелем в его этических трактатах; но этот нрав-

536
Глава 45а
ственный комплекс не отличался высоким уровнем. Высказывание
«ничего сверх меры» являлось его наиболее знаменитым императивом
начиная с Гесиода.
Показная демонстрация богатства была непременным признаком
«истинного величия духа», что Аристотель считал аристократической
добродетелью [Никомахова этика. 1123 Ь). Представители высших
слоев небольшого полиса не могли, конечно, позволить себе того
великолепия, что было характерно для ассирийских и персидских
монархов; вместо золотых и серебряных сосудов греческие аристократы
вынуждены были иметь дело с искусно расписанными глиняными
вазами, но когда они приходили на агору, их отличали пурпурные платья,
как было, например, в Колофоне, или золотые цикады, украшавшие их
волосы, как в Афинах. Недавно обнаруженная статуя Фрасиклеи
изображает знатную женщину с украшениями в виде серег, колье и браслета,
с тщательно уложенными волосами, увенчанную диадемой («στεφάνη»)
и одетую в элегантное тканое платье с декором. Когда Алкман с
определенной гордостью заявляет, что в еде он «не любит разносолов, а
предпочитает обычную пищу, которую ест и простой люд» (фр. 33), он тем
самым свидетельствует о существовании различий даже в пищевом
рационе; в вазовой живописи в сценах с пирами художники показывали
изящную обстановку и аристократический досуг.
С современной точки зрения эта показная демонстрация кем-либо
своих материальных возможностей достойна порицания, но, перед тем
как всецело осудить образ жизни греческой аристократии, мы
должны положить на чашу весов один поистине выдающийся результат
архаической эпохи. Необходимо сказать, что аристократы с
удивительной искренностью содействовали культурному развитию своего
времени, т. е. тем процессам, которые легли в основу достижений
классической эпохи. В подавляющем большинстве случаев представители знати
проживали в городских центрах, атмосфера которых отличалась
художественным и интеллектуальным накалом; Сапфо говорит по поводу
некой несчастной девушки: «Какая-то деревенщина, одетая в
деревенский наряд,... не знающая даже, как платье обвить вокруг своей
лодыжки» (фр. 57). Своими заказами и покупками аристократы
стимулировали быстрое развитие различных видов искусства; в
интеллектуальном прогрессе они принимали еще более непосредственное участие.
Фалес, первый мудрец и советник ионийских греков, имел знатную
родословную, как и подавляющее большинство более поздних
философов. За исключением Эзопа, поэты и прозаики были по
происхождению аристократами. Для греческого мышления архаической эпохи
характерны легкость, с которой возникали гипотезы и изобретения,
чувство личного достоинства и даже внутренней независимости
отдельного человека (хотя поэты и сокрушаются по поводу человеческой аже-
хании — беспомощности перед лицом божественной силы), отсутствие
пут, навязываемых предрассудками или общепринятыми
условностями. Все эти качества получили еще больший размах как по причине

Экономические и социальные условия в греческом мире 537
экспансивности тогдашних социальных и экономических структур, так
и в силу особенностей господствующих классов.
По мере развития эллинского мира и приближения его к рубежу
500 г. до н. э. греческие аристократы всё чаще теряли свое
политическое превосходство и во многих полисах должны были делить власть
с другими слоями — либо со всем гражданским коллективом, как в
Афинах, либо с широкой группой живших в округе свободных
землевладельцев, участвовавших в формировании фаланги, как в
Спарте. В связи с этим экономическая мощь аристократии стала
истощаться; но их лидирующие социальные позиции и влияние на греческую
культуру не ослабли. Аристократы поставили свой оттиск на этой
цивилизации как раз в те века, когда ее фундаментальные
характеристики, уже явным образом обнаруживаемые в гомеровских поэмах
и в дипилонских амфорах, были осознаны, тщательно разработаны
и доведены до совершенства. В последующие столетия греческая
культура уже более никогда не утрачивала этой печати, а при
посредстве римлян передала ее современной западной цивилизации.

Глава 45b
Дж. Бордмэн
МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА
АРХАИЧЕСКОЙ ГРЕЦИИ
Можно было бы ожидать, что наши знания о материальных условиях
жизни в античной Греции должны возрастать по мере смещения
внимания от более ранних периодов к более поздним. На самом же деле
доступная нам информация во многих аспектах оказывается даже
бедней, при этом именно для самых ранних поселений с их
относительно простой обстановкой мы располагаем самыми полными данными.
Поскольку на основных археологических памятниках поселения
существовали непрерывно в течение длительного времени, очень трудно
выйти за пределы шаблона при изучении материалов, относящихся к
какому-либо определенному периоду; так, например, мы до сих пор не
уверены даже относительно того, имелись ли в Афинах городские
стены в VI в. до н. э.: в текстах об этом говорится лишь намеками, а
на поверхности земли ничего не сохранилось. Для определения
численности населения требуются какие-то иные критерии помимо
вычисления занимаемой этим населением площади, при этом в
материалах об архаическом периоде ничто не внушает историку доверия.
Даже выводы об относительных росте и упадке поселений, о чем,
казалось бы, можно судить по размерам кладбищ, нуждаются для
своего обоснования в более полных археологических материалах и в
более основательных раскопках, нежели то, что обычно оказывается
возможным достигнуть. Усложнение жизни, произошедшее в
изучаемый период, не только порождает значительное многообразие
получаемых археологами данных, но означает также и то, что круг
потенциально возможных источников, могущих иметь отношение к нашей
теме, расширяется, охватывая и такие важные типы предметов, часть
которых сохранилось неравномерно (металлообработка) либо совсем
не сохранились (пергамент, папирусы, ткани). При этом
изобразительные искусства, развившиеся со временем у греков, дают нам более
полную информацию благодаря детализированному изображению
жизни. Это означает, например, что если оружие VIII в. до н. э. мы
изучаем в основном по раскопанным предметам, то боевые средства

Материальная культура архаической Греции
539
VI в. до н. э. — по их изображениям или упоминаниям в поэзии,
причем нелегко сказать, какой из этих периодов обеспечен более
надежным и более полным материалом. Большее разнообразие артефактов
делает возможной, во всяком случае, большую точность при
отыскании даты и исходной точки, а это оказывается, как видно из других
глав, важнейшим источником для установления той исторической
информации, которая принимается всеми исследователями, особенно в
отношении торговли и происхождения греков, обосновавшихся далеко
от родины.
О городах материковой Греции мы обладаем более скудными
познаниями, чем о выведенных ими новых колониях или о более ранних
поселениях на восточном побережье Эгеиды. В тех старых городах
Греции, где в центре находился укрепленный акрополь, как, например,
в Афинах, поселение вышло за его пределы задолго до
рассматриваемого нами периода; при этом в отношении тех же Афин мы
по-прежнему остаемся в неведении, был ли обнесен стеной нижний город.
Весьма вероятно, что Писистрат провел что-то вроде внешней границы,
хотя та легкость, с которой в город вошли его люди (при возвращении
из изгнания), а позднее спартанцы и персы, предполагает, что наши
затруднения в деле локализации этого укрепленного периметра на
поверхности земли связаны с тем, что он носил облегченный и
временный характер1. Довольно рано афиняне посвятили свой акрополь
богам, а правительственную зону расположили вокруг агоры (см. ниже,
а также дополнительный том с иллюстрациями), при этом наши
знания об остальной части города весьма ограничены — можно сказать
только то, что, хотя плотность населения в районе агоры могла быть
достаточно высокой (до момента сноса жилых построек,
осуществленного, возможно, Солоном), здесь размещались также небольшие
кладбища и ремесленная зона, а именно гончарный двор.
Афины, видимо, оставались бесформенным, не имеющим четких
границ поселением, росшим хаотично в течение долгого времени, пока
законодатели и тираны не взяли этот процесс под контроль.
В других городах, таких как Коринф, Аргос, Эретрия, акрополь в
большей степени сохранил значение укрепленного убежища для
поселения, расположенного на его склонах. Для обороны нижнего города,
естественно, предпринимались более серьезные меры. В Эретрии, по
всей видимости, уже в VII в. до н. э. длинные стены протянулись от
акрополя до гавани. С меньшей вероятностью это можно предполагать
для Коринфа, но здесь имеются данные о существовании, по крайней
мере, местного укрепления в зоне квартала гончаров в нижней части
склона Акрокоринфа2.
1 H 79: 61-64; F 90; F 84.
2 Материал по Коринфу см.: H 79: 64; Ε 224; по Эретрии - Η 79: 61; D 6: 130 слл.; D
14: 89-94.

540
Глава 45b
Рис. 54. Городская стена Смирны конца Vu в. до н. э. Реконструкция
Р.-В. Нихоллса. См. также рис. 31 в гл. 39 а (публ. по: D 24:112, рис. 34;
D 25: 73, рис. 20)
Чтобы познакомиться с архитектурным видом и сложностью
городских планов и фортификационных сооружений, обратимся к другим
местам. Раскопки и рассказы о некоторых исторических катастрофах
обеспечили нас ясной информацией о мощных стенах Смирны (рис. 54),
простоявших вплоть до ее падения в начале VI в. до н. э.3. В данном
отношении Смирна не была уникальной, за исключением того, что ставка
жителей этого города на полную изоляцию своего полуострова,
окруженного кольцом стен, порождала совсем другие проблемы, нежели те, что
возникали в городах, полагавшихся на внутренний акрополь (подобно
материковым городам, упомянутым в предыдущем параграфе), а
также те, что стояли, например, перед Самосом, где стены, охватившие
холмы, гавань и вытянутую береговую линию, были построены при Поли-
3 См.: САН II. 22: 798-800, а также гл. 39 a; D 73.

Материальная культура архаической Греции
541
Рис. 55. Эскизный план города Самос (публ. по: D 97, рис. 21, 24)
крате (рис. 55). Здесь, на Самосе, мы также находим ранний пример
изощренности, проявленной при строительстве башен и рва, при этом
краткий рассказ Геродота о предпринятой спартанцами осаде острова
предполагает, что эти сооружения представляли собой прочную
преграду. При подобной модели фортификации вся обнесенная крепостным
валом зона (а на Самосе это был треугольник со сторонами
приблизительно в 1,5 км) не имела сплошной застройки, а линия стен была
продиктована особенностями ландшафта и необходимостью взять под защиту
источники питьевой воды4. В Смирне сама природа, а именно
естественные размеры полуострова, определила, какая территория должна быть
обнесена стеной, за которой располагался также большой пригород.
Попытка серьезного городского проектирования могла быть
предпринята только или на новом месте, или если старый город был
разрушен каким-то стихийным бедствием. Так, уже в VII в. до н. э.
после катастрофы, случившейся около 700 г. до н. э., Смирна получила
градостроительный план с сеткой улиц, ориентированной по главным
осям, а предположение о том, что такое, конечно же, простейшее
проектирование было известно уже в конце VTH в. до н. э., опирается на
4 H 79: 108-110, 295; Геродот. Ш. 54-55; D 89.

542
Глава 45b
Рис. 56. Реконструкция дома и зернохранилища в Смирне Vu в. до
н. э., выполнена Р.-В. Нихоллсом (публ. по: Akurgal Ε. Die Kunst Anatoliens
(1961): 301, рис. 2, 5)
тот факт, что Мегары Гиблейские в Сицилии, по-видимому, также
были спроектированы по осям. При этом следует добавить, что
правильным образом размеченная зона здесь могла быть агорой5.
Не обязательно видеть здесь какой-то глубокий политический
подтекст — ясно, что место, где проводилось народное собрание, должно
было использоваться, как минимум, еще и для коммерческих и
военных целей. Мегары со своей размеченной сеткой не были уникальны,
хотя из других мест только в Пестуме (Посидония) следы ранней
планировки можно разглядеть без труда, причем такие следы легче
определяются для городов VI в. до н. э., особенно во вторичных западных
колониях, нежели для поселений VII в. до н. э.
Для самих городских и сельских домов мы располагаем даже еще
более скудными источниками, чем для соответствующих объектов
предыдущего периода, однако, если судить по относительной простоте
более поздних домов классической эпохи, мы должны предположить, что
в интересующее нас время в конструкции простых однокомнатных
сооружений, имевших, как правило, открытый портик, не произошло
никаких значительных улучшений. Смирна, вероятно, дает нам образцы
самых богатых греческих городских домов для VU в. до н. э. (рис. 56).
5 С 169; С 170; H 79: 28-29. См. также рис. 19 в гл. 37.

Материальная культура архаической Греции
543
Некоторые из этих построек, по всей видимости, были двухэтажными,
с плоскими крышами и кирпичными стенами на каменных цоколях,
чьи блоки были тщательно облицованы6. Большой дом неправильной
формы в юго-западном углу афинской агоры7, который некоторые
исследователи посчитали за городское жилище Писистрата, имеет
комнаты, выходящие на центральный двор, а это может означать, что
такой план, общепринятый в домах классической эпохи, использовался
уже и в VI в. до н. э. Это говорит о гораздо большей сложности жилых
ячеек и соответствующего богатства. В Греции мы не обнаруживаем
никаких дворцов тиранов, но наличие двора и открытого наружного
портика (πάστας) — характерная черта крупных жилых зданий на
восточной окраине эллинского мира, в частности, в «Ларисе» в Эолиде
(рис. 57) и в Вуни на Кипре, и эти сооружения сыграли свою роль в
развитии модели классического дома8. Нам не следует ожидать найти в
архаических жилых домах такие архитектурные детали, как колонны
недавно изобретенных ордеров, но черепичная кровля, а также
раскрашенные или рельефные украшения, использовавшиеся вместе с
такими кровлями, недолгое время, видимо, были зарезервированы для
одной лишь храмовой архитектуры.
О сельскохозяйственном и технологическом прогрессе в
архаический период говорилось в предыдущей главе; по крайней мере, первый
из этих двух факторов оказал глубокое воздействие на развитие
греческого общества и его институтов. Перемены в аграрной сфере,
однако, сводились в основном к переносу акцента на производство
определенных специализированных культур в расчете на экспорт и меновую
торговлю с некоторыми государствами, но эти изменения не
подразумевали, насколько можно составить представление, введения новых
культур или радикального обновления способов обработки земли. О
государственной заинтересованности в этих вопросах можно судить по
Солонову законодательству, запрещавшему случайную порубку
оливковых деревьев, а также по правилам, определявшим расстояние, на
котором разрешалось высаживать эти деревья от границ участка9.
Разведение домашней курицы, пришедшее в Грецию с востока в конце
VU! в. до н. э., должно было внести свой заметный, хотя и не
особенно важный вклад в разнообразие пищевого рациона.
В большей степени технологические перемены касались объема
продукции, нежели каких-то значимых изобретений, за исключением,
быть может, некоторых ремесел по изготовлению предметов роскоши,
каковому искусству греческие мастерские учились — или
переучивались — с запозданием; речь идет, в частности, о техниках зернения и
филиграни по золоту, гранении твердых полудрагоценных камней с
использованием лучковой дрели (орудие труда, которое, конечно,
хорошо знакомо любому плотнику) и режущего диска, производстве фаянса
6 D 25: 70-74; D 24: 14 ел. 8 H 52: 339-340; H 49.
7 F 33: 27-28. 9 F 66; F 60: a, b; ср.: 90.

544
Глава 45b
Рис. 57. План акрополя и «дворец» в Бурунчуке («Лариса»). Конец
VI в. до н. э. (публ. по: H 52: 239, рис. 134)
и стекла10. Развитие экономики и рост народонаселения увеличивали
потребность в металлических изделиях, что выразилось в расширении
торговли, ориентированной на поиск металлов, а также в основании
эмпориев (торговых пунктов), первые из которых появились на востоке
к концу IX, а на западе — в УШ в. до н. э., как мы уже видели.
Основные потребители сельскохозяйственных орудий и военного снаряжения
пользовались усовершенствованными версиями соответствующих
устройств и принадлежностей, которые стали привычными уже в УШ в. до
н. э. Можно было бы думать, что важные успехи в мраморной
скульптуре и монументальной архитектуре, происходившие с конца VII в. до
н. э., предполагали существенный технический прогресс, но это,
вероятно, было не так. Мраморная скульптура отчасти воодушевлялась
египетским искусством, однако уже к этому времени в Греции во
всеобщем употреблении были такие железные орудия труда, которые по
своей эффективности намного превышали инструменты,
находившиеся в руках египетских скульпторов11. Монументальная архитектура
была впечатляющей и имела дело с тяжелыми нагрузками, однако
методы, применявшиеся для. поднятия грузов, в большей степени
использовали живую силу, чем инженерные приспособления, к тому же
ранние святилища (как, впрочем, и большинство классических храмов)
не обнаруживают большого понимания в вопросах строительных нагру-
10 А 7: 56-58, 76, 126-129; H 16: 139-140, 379-381; H 78; H 4L
11 H 19: 19.

Материальная культура архаической Греции
545
зок и внутренних напряжений12. В строительных методах архитекторы
действовали наверняка, так что в большей степени мы должны думать
об источниках рабочей силы, находившейся в их распоряжении,
нежели об инженерной квалификации тогдашних зодчих. Эмпирические
правила для приближенных расчетов доминировали даже в наиболее
амбициозных проектах. Не существовало никаких общепризнанных
«национальных» стандартов для измерений, таких, например, какие
были распространены на громадных пространствах Ближнего Востока
и Египта, и, хотя какой-то стандарт должен был использоваться в
отдельно взятом проекте, архитектор соседнего проекта мог применить
совсем другой стандарт, систему же мер вообще отличала масса
неправильностей, т. е. отклонений от стандарта, отсутствие единообразия13.
Стандартных весовых гирь, очевидно, не было в Греции вплоть до
конца архаического периода. Они так и не появились на чашах весов в
рисунках на вазах; в вазовой живописи взвешивание всегда
осуществляется с помощью уравновешивания двух предметов; во внимание
следует принимать также и несоразмерность ранних монетных стандартов.
Возможно, точное взвешивание с помощью согласованных стандартов
стало обычным для греков делом лишь тогда, когда роль слитков
драгоценных металлов начали играть чеканные деньги, а в достоинствах
точной системы линейных мер эллинов могло убедить наблюдение за
работой египетских каменщиков. В некоторых отношениях, впрочем,
именно эллинский вкус и проницательность, а не заданные модели и
проектные сетки египетских ремесленников и скульпторов,
гарантировали греческому художнику ту свободу выражения, которая вела к
радикально новому воплощению даже традиционных сюжетов. Тем не
менее греки смогли дорасти также и до крупных инженерных
проектов, что видно по километровому туннелю Евпалина на Самосе,
прорытому сквозь холм14.
Если рассмотренные перемены были не столько сущностными,
сколько количественными, то как объяснить явное и радикальное различие в
качестве и внешних проявлениях повседневной жизни, по крайней мере
в городах, между УШ и VI в. до н. э.? Начальную стадию этого
периода археологи обозначили как ориентализирующую, и весьма вероятно,
что нам следует обратить взгляд за море, чтобы отыскать истоки этого
нового стиля жизни, — если даже новшество это было поверхностным.
Потребность в металлах, ставшая причиной организации эмпориев на
востоке в Аль-Мине и на западе на о-ве Искья, была признаком новых
важных тенденций, которые неизбежно должны были оказать глубокое
воздействие на культуру материковой Греции. Путь на запад был
освоен в поисках земли, ради колонизации южной Италии и Сицилии, что
снизило напряженность на родине, а вскоре еще и создало новые и
богатые рынки для греческих товаров. С востока же открылся канал, по
12 H 33: гл. 2. 14 D 55.
14 H 31.
И Заказ № К-7530

546
Глава 45b
Рис. 58. Реконструкция бронзового котла, выполненного в ориента-
лизирующем стиле, с подставкой из Олимпии. Начало VII в. до н. э.
Высота ок. 1,5 м. (публ. по: Ε 234: 82, рис. 49)
которому в Грецию хлынули не одни только металлы, но и готовые
изделия, а также, вне всякого сомнения, и ремесленники, которые и были
ответственны за выработку ориентализирующих стилей.
Мы уже говорили о некоторых технологических дарах, полученных
Грецией от Востока, — ювелирных ремеслах, искусствах обработки
золота и твердых камней. Сюда можно присовокупить резьбу по
слоновой кости. Крит и Аттика узнали эти новшества даже раньше15, но
только в VII в. до н. э. мы можем обнаружить греческие мастерские,
овладевшие новыми методами и производившие такие изделия,
которые по своим характерным признакам должны рассматриваться как
вполне эллинские. Что касается вещей из бронзы, то здесь крупные
котлы на треножниках — гордость святилищ геометрического периода —
постепенно были вытеснены новыми восточными котлами (рис. 58),
устанавливавшимися на конических или колоннообразных подставках и
украшавшимися экзотическими головами животных (львов или
грифонов) и прикрепленными фигурами сирен; греческие мастера вскоре
начали копировать такие котлы и приспособили к своей творческой
манере16. Этот новый тип котла, постепенно занимавший лидирующие
15 См.: САН Ш. I2: 783; А 7: 56 слл.
1ϋ Ε 233.

Материальная культура архаической Греции
547
Рис. 59. Ионийский бронзовый пояс фригийского типа из Эмпорио,
Хиос. Vu в. до н. э. (публ. по: D 22: 215, рис. 140)
позиции как среди использовавшихся в быту, так и среди
посвящавшихся богам предметов, отличался загнутыми внутрь краями, но на
самом деле данное изменение носило поверхностный характер, самое
же замечательное новшество, представленное более утонченными
образцами, заключалось в украшениях в виде отлитых или
нарисованных фигур, которые помещены на многих из этих котлов. Ионийские
дамы учились красиво одеваться и освоили ношение бронзовых
поясов фригийского образца (рис. 59)17, а к концу VII в. до н. э. они
придумали свой собственный вариант того, как должно ниспадать
восточное платье с рукавами, приспособив его к требованиям более
примитивного греческого искусства по изготовлению женской одежды, так
что хитон не требовал никакого шитья, а лишь умения завертывать,
делать складки, застегивать и подпоясывать прямоугольный кусок
ткани. Старый пегиоСу более тяжелая одежда с более длинной историей в
Греции, по-прежнему носился и даже стал более простым в
изготовлении. Единственными другими нововведениями в одежде могли быть
вышивка и тканые изделия, пришедшие с Востока, а также некоторые
более экстравагантные формы ювелирных украшений, особенно
ушных серег. Греки, впрочем, оказались не столь склонны носить по
восточному образцу экстравагантные украшения и платья, как этруски,
которые испытывали на себе похожие по силе и одновременные
воздействия как со стороны Востока, так и со стороны Греции.
Это смешение предметов восточной культуры, введенных в
греческий мир или им усвоенных, происходило из разных источников.
Различные элементы металлообработки обнаруживают урартское,
ассирийское, сирийское и кипрское происхождение, при этом они
распространены повсеместно по греческим землям. За исключением
фригийского влияния на по-прежнему весьма провинциальных ионийцев, а
также необычного феномена присутствия восточных иммигрантов в
7 D 22: 214 ел.; D 21; D 54: 49-53.
.35*

548
Глава 45b
центральных районах Крита (об этом шла речь на с. 269), мы не можем
выделить ни особого периода, ни специального места, где и когда
доминировал бы какой-то один восточный источник: так, ни в Коринфе,
ни в Афинах никогда не было отдельных этапов, когда бы целиком
господствовала новохеттская, ассирийская или вавилонская мода,
новые формы сюда проникали путем постепенной инфильтрации и
адаптации.
Влияние Востока на то, что мы называем монументальными
искусствами, могло быть более глубоким, хотя достигнутые в этой сфере
результаты столь разительно отличались от их предполагаемых
моделей, что и здесь мы можем говорить о восточном и египетском
образцах только лишь как о неких катализаторах, стимулировавших и
придававших ясную форму греческим устремлениям. Восточным
нововведением было применение литейных форм для изготовления глиняных
горельефных фигурок — стиль, до некоторой степени ошибочно
названный «дедалическим»18. Этот стиль вдохновлял искусство мелкой
пластики во многих районах Греции в VII в. до н. э., но он ввел
стереотип и по сути своей был скорее декоративным, нежели
монументальным. Знакомство с египетским искусством, случившееся после
середины этого столетия, привело к использованию греческими мастерами
более твердых пород камня, в начальный период — добывавшегося на
островах белого мрамора, и к созданию фигур в натуральную
величину и даже более. Эти статуи — куросы и коры — лучше всего знакомы
нам как посвящения и надгробные памятники, но важнейшей задачей
монументальной скульптуры было изготовление культовых
изображений, причем приблизительно в это самое время храмы-жилища
[ойкосы) для этих изображений начинают приобретать
монументальную форму и украшаются с помощью архитектурных ордеров — опять
же, вероятно, под влиянием идей, шедших из Египта; первым
появился дорический ордер в материковой Греции, затем — ионический в
восточных греческих городах19. Храмы оставались единственными
значительными архитектурными творениями в этот период, так что они
должны были возвышаться над всеми остальными постройками в городах,
где стояли. Храмы выступали материальным выражением присутствия
божества-покровителя, но они служили также и демонстрацией
богатства и значительных трудовых ресурсов, распоряжение которыми
находилось в ведении правящего класса, в основном
аристократического. Вероятно, именно появление этих храмов означало важную
перемену во внешнем виде городов в архаический период, ибо жилые дома
оставались весьма скромными, а впечатляющие фортификационные
сооружения, как мы видели, были исключением.
Основным вкладом Востока в материальную культуру Греции был,
очевидно, тот импульс, что получили изобразительные искусства. В
18 H 19: 13-15; H 2.
19 H 52: гл. 10, 12.

Материальная культура архаической Греции
549
VTQ в. до н. э. многие артефакты украшались с помощью
геометрических или ориентализирующих мотивов. В VI в. до н. э. большинство
глиняных сосудов, использовавшихся для гораздо более разнообразных
целей, чем теперь, имели уже изобразительные украшения. Фактически
любой другой класс предметов, изготовленных из иных материалов, мог
украшаться подобным образом — от бронзовых пластинок, с помощью
которых рукоятки крепились к внутренней стороне щита20, до коробочек
из дерева или слоновой кости, от украшенной узорами одежды (на пеп-
лосе статуи Афины были изображены сцены гигантомахии) до колец
для ношения на пальце. Все крупные здания украшались либо
статуями, либо рельефами, либо живописными изображениями, и нам трудно
в полной мере учесть многие виды изделий из недолговечных
материалов, таких как дерево или ткани, которые могли украшаться в
подобной манере. В VI в. до н. э. греки жили в окружении изображений и
сцен на мифологические сюжеты с участием богов и борющихся
героев. Некоторые из этих сцен сопровождались надписями,
указывавшими на имена участников, как было, например, на многих глиняных
вазах, на хранившемся в Олимпии ларце Кипсела из слоновой кости,
как его описывает Павсаний (V. 17—19), или на рельефных
украшениях сикионской и сифнийской сокровищниц в Дельфах21. В течение
долгого времени эллинские поэты использовали и постоянно
пересказывали сюжеты богатой мифологической традиции своей страны, однако
для обычного грека непосредственным источником познаний в этой
сфере были, по всей видимости, не литературные произведения, а
рассказы, которые он ребенком слышал, сидя на коленях у матери (здесь
существовало столько же версий устной традиции, сколько ртов их
излагало), а также множество образов, его окружавших и
находившихся практически на каждом предмете, который он брал в руки22.
Контраст с геометрической Грецией бросается в глаза, хотя
перемены были постепенными; при этом историки искусства с легкостью
объясняют данные перемены, либо относя их к простым восточным
заимствованиям, либо говоря, что греки брали с Востока то, что они считали
полезным для выражения своих запросов при создании сюжетно-тема-
тических композиций. Истина кроется совсем в другом. Восток мог
подтолкнуть Грецию к развитию собственных изобразительных
искусств в VIII в. до н. э., но усвоенная греками в то время творческая
манера — геометрический стиль — не имела к Востоку никакого
отношения. Когда восточные стили начали все-таки оказывать свое влияние
и подталкивали, например, к детализированным изображениям на
чернофигурных вазах, или к стилям контурного рисунка, или к деда-
лическим рельефам, то образы, которые они несли с собой, не имели
никакого сюжетно-тематического содержания, — это были всего лишь
фризы с фигурами животных — банальные заполнители пустого про-
Н 50. 22 Η 18: гл. 13; Η 42; Η 50; Η 19.
Η 19: 157-160.

550
Глава 45b
странства в большинстве произведений искусства VII в. до н. э.,
попросту подменявшие собой геометрические меандры и зигзаги или
статическую «дедалическую» фронтальность. Мастер, работавший в рамках
геометрического стиля, добивался больших успехов, а стремление к
сюжетной повествовательности, отличавшее греческих художников,
реализовывалось лучше всего там, где восточное влияние было
наименее глубоким, как на раскрашенных и рельефных вазах из Афин и с
островов. Только к VI в. до н. э. эти ориентализирующие украшения
исчезли полностью, а художники для разработки своих
повествовательных сюжетов получили несколько большую свободу, предлагаемую
техническими приемами, которые считаются происходящими с
востока. Но и эти приемы недолго удовлетворяли греческих мастеров.
Начиная с VI в. до н. э. художник-ремесленник представляет нам столь
же разнообразный взгляд на рассказывание историй из греческой
мифологии, как и поэты; причем в отличие от поэта
художник-ремесленник довольствовался меньшим честолюбием и меньшим стремлением
к сознательному новаторству, а потому его изобразительные сюжеты
были, возможно, ближе к лежащему в их основе повествованию,
уходящему корнями в «темные века» или даже в более древние времена.
Греческие правители были великими пропагандистами, они
использовали миф и религию в политических целях, прибегали они и к услугам
поэтов и художников. Каков бы ни был уровень грамотности в
архаической Греции, который мы можем назвать значительным только по
контрасту с тем, что было прежде, и какими бы усердными
посетителями публичных представлений ни были греки, самые устойчивые и
значительные идеи могли быть переданы визуально, а познавательное
значение нарративных сюжетов греческого изобразительного искусства
отнюдь не сводится к иллюстрированию сохранившихся текстов.
(Образцы изобразительного искусства с повествовательными сюжетами
см. в дополнительном томе иллюстраций.)
К тому же искусство становилось все более важным источником
информации не только о мифологии, но и о современной жизни. Хотя
жанровые сценки оказываются по-настоящему популярными лишь в
конце архаического периода23, зато мифологические персонажи в
изобразительном искусстве всегда были одеты в современное платье.
Именно таким образом мы узнали очень много о манерах поведения и даже
о богатых одеждах. В качестве примера можно привести сюжет,
который приблизительно с 600 г. до н. э. очень часто встречается на вазах,
предназначавшихся специально для праздничных пиров; на этих
сценах изображен симпосий с мифологической, на первый взгляд,
окружающей обстановкой, при этом гости полулежат на застольных
кушетках («κλΤναι»). По-видимому, первоначально это был обычай восточных
кочевников, хотя имеется один исключительный пример того, что ему
следовал и царь Ассирии; греки по неким причинам с энтузиазмом
23 Η 18: гл. 12.

Материальная культура архаической Греции
551
Рис. 60. Сцена симпосия (пиршества) на афинской чернофшурной
чаше. Мастер Гейдельберга. Ок. 560 г. до н. э. (Музей Таранто 110339;
публ. по: Arch. Rep. 1960/1: 39; H 10: 27, № 13 bis)
восприняли данную привычку. Планировка симпосия с кушетками,
расставленными по периметру комнаты, с переносными трехногими
столиками и другими приспособлениями для еды и питья, была нам
хорошо известна по изображениям на вазах (рис. 60) задолго до того,
как были раскопаны планы обеденных комнат24. Сами кушетки
изображены в деталях, так что можно различить их роскошный вариант с
ножками в виде брусьев и более легкую конструкцию с обточенными
ножками, нечто вроде высокой кровати. Примерно в то же время в
употребление входит другой экзотический вид мебели — складная
скамеечка («δίφρος όκλαδιας»), пришедшая с Востока или из Египта, а
позже, в VI в. до н. э., спартанцы заимствовали египетские троны с
ножками, имевшими вид целых львиных ног вместо тех тронов, что были
выполнены в более древней восточной манере — с ножками,
украшенными лишь львиными лапами25.
Можно сказать почти наверняка, что благовонные масла впервые
вошли в употребление именно на Востоке. У греков к концу VI в. до
н. э. небольшие сосуды, наполнявшиеся маслом для натирания кожи во
время гимнастических занятий, стригиль (скребок для очищения тела
от песка и пота), а также губка стали для молодых людей столь же
обычной частью их личных принадлежностей, как в более поздние
времена курительная трубка, очки и бумажник. Неизвестно, когда
именно вошло в обычай натирать тело маслом и очищать скребком кожу.
У Гомера ничего не говорится о том, чтобы герои принимали ванну или
очищали тело специальными приспособлениями, не зафиксирован этот
24 Η 39; Η 34.
25 Η 63: 43-46, 15-18.

552
Глава 45b
обычай и на Востоке, а бронзовый стригаль в его специфической
форме не встречается до середины VI в. до н. э. До этого времени,
возможно, для тех же целей применялся тростник (как сообщается в
отношении спартанцев) или даже серповидный нож26. Уже в эпоху «темных
веков» существовали небольшие емкости для масла, а в конце VIII в.
до н. э. еще более мелкие протокоринфские арибаллы оказываются
первыми сосудами в длинной серии флаконов для масла,
использовавшихся преимущественно мужчинами, которые постоянно их носили с
собой, привязывая к поясу; обычай натирать тело маслом после
очищения его от пота и грязи восходит, по всей видимости, как минимум, к
этим временам. Коринфское масло с ароматом ириса было известно
Плинию (Естественная история. ХШ. 2. 1), а ирисовое масло
изображено на ободке одной позднеархаической афинской фляжки. О том, что
греки были знакомы с другими иностранными маслами и
благовониями, говорят копии лидийских сосудов (так называемые яидии),
предназначавшиеся, как можно думать, для лидийской баккариды
(ароматическое растение, предположительно нард), а также глиняные копии
египетских сосудов для благовоний — так называемых алабастров
(коринфский глиняный άλάβαστρον имел другого предка); и лидии, и ала-
бастры появились в греческом обиходе в VI в. до н. э.27.
Производство элегантно декорированных арибаллов, также
предназначавшихся для ароматизированных масел, являлось важным
условием процветания коринфского гончарного квартала, хотя мы
вряд ли можем сказать, что эти сосуды были непременным и
значительным фактором внешнеторгового оборота данного города.
Однако этот особый вид продукции гончарного квартала может быть
очень полезен в качестве индикатора наличия торговли самими
керамическими изделиями, веществами, которые в них хранились, а
также, быть может, другими важными сопутствующими материалами28.
Существовало множество других специализированных мастерских,
обслуживавших рынок предметов роскоши как на родине, так и за
рубежом, но помимо вездесущей керамики единственными изделиями
на этом рынке, развитие которых мы можем хоть как-то проследить,
являются бронзовые сосуды. Наибольшей известностью в этом
секторе пользовались спартанские и коринфские изделия, но и другие
центры могли получать — и позднее получали — общее признание. Об
успехах, достигнутых этими мастерами, можно судить как по
посвящениям в греческие святилища, так и по наиболее замечательным
экземплярам, которые оказались далеко за пределами Эллады —
знаменитый кратер из Викса (местечко в северо-восточном углу
Бургундии, Франция), обнаруженный при раскопках погребения какой-то
кельтской принцессы — так называемой «леди из Викса», — самый
замечательный пример такого рода (кратер выставлен в музее горо-
26 Η 17; Η 6. 28 G 10; G 34.
27 G 4A; Семонид. Φρ. 16 West.

Материальная культура архаической Греции
553
да Шатийон-сюр-Сен, Бургундия);29 то же можно сказать и о многих
бронзовых кратерах из иллирийских гробниц. Греки вели
оживленную торговлю с варварским миром, поднимаясь вверх по Адриатике
и направляясь дальше на Балканы или в сторону современной
Швейцарии и Центральной Европы.
Типы экспортировавшихся бронзовых сосудов являются
греческими по своему дизайну, а то, что самые большие и наилучшие
экземпляры найдены за пределами Греции — дело случая. Греки могли не
мелочиться и в отношении самих себя, о чем говорят следующие
примеры: посвятительный дар Кипсела в Олимпии — огромная статуя
Зевса из кованого золота (Страбон. 378); самосский кратер стоимостью в
6 талантов, украшенный по верхнему краю своего рода венцом из
голов грифонов и имеющий подпорки в виде трех больших
коленопреклоненных бронзовых статуй в 7 локтей высотой (Геродот. IV. 152);
серебряный кратер на железной инкрустированной подставке,
изготовленный хиосцем Главком по заказу лидийского царя Алиатта для
посвящения в Дельфы (Геродот. I. 25); серебряный бык в натуральную
величину, найденный французами под Священной дорогой также в
Дельфах30. Экзотика и колоссальные размеры предназначались не
только для экспорта. Гончары, впрочем, искали рынки для своей
продукции более осторожно. Оживленное производство колоннообразных
кратеров в Коринфе было, очевидно, реакцией керамистов этого
центра на разборчивый этрусский рынок, но именно афиняне начали
производить предназначенные специально для экспорта образцы, похожие
на тирренские амфоры второй четверти VI в. до н. э., при этом во
второй половине того же столетия некоторые владельцы гончарных
мастерских, особенно Никосфен, копировали этрусские формы и
украшали их в афинском черно-фигурном стиле специально для этрусского
рынка. Никосфеновские амфоры удовлетворяли настолько
специфическому вкусу, что практически все экземпляры направлялись
прямиком в южноэтрусский город Цере (ныне деревня Черветери). Для ваз,
предназначенных на экспорт, использовались и другие этрусские
формы, такие как киаф (ковш), канфар и глубокий кубок с одной ручкой31.
Афины и Коринф являлись основными экспортерами расписной
керамики в архаический период, и хотя они конечно же были не
единственными художественными центрами Греции, но именно эти два города
неизменно держали пальму первенства в данной области. Другие
города, которые либо с большим успехом самостоятельно обеспечивали
себя продовольствием и необходимыми материалами, либо в большей
степени занимались перевозкой грузов,,чем изготовлением товаров для
продажи (как, например, Эгина или Хиос), могли испытывать меньшую
потребность в развитии индустрии с целью расширения экспорта
ремесленных товаров.
29 С 94; А 7: 220-221. 31 H 18: 36-37, 64-65.
30 Ε 81.

554
Глава 45b
Рис. 61. Торговый корабль и бирема, рисунок на афинской чернофи-
гурной чаше. Ок. 520 г. до н. э. (Лондон, Британский музей В 436, ср.:
H 21, илл. 5; Тогг СТ. Ancient Ships (1894), ил. 4)
О кораблях, на которых перевозились грузы, мы знаем крайне
мало, причем информацию получаем либо из изображений на вазах,
либо из логических умозаключений на основании отдельных замечаний
в текстах по поводу технических характеристик судов. Тип военного
корабля, приводившегося в движение с помощью весел и, при
необходимости, паруса, известен нам лучше. Изображений, на которых была
бы со всей ясностью представлена бирема (галера с гребцами,
размещенными на двух уровнях), не встречается вплоть до VI в. до н. э.
Иногда мы можем обнаружить изображения торговых судов — более
тяжелых, крепко сбитых кораблей с гребцами либо без таковых32. На
одной аттической чаше такое торговое судно атакуется пиратской би-
ремой (рис. 61)33.
Предметы военного снаряжения лучше всего документированы по
рисункам (рис. 62) и посвятительным дарам в храмы34. Обычная гоп-
литская паноплия (т. е. полное вооружение гоплита) была
разработана к середине VII в. до н. э., хотя многие ее элементы были в ходу
значительно раньше. Эффективность фаланги основывалась на ее
дисциплине, а безопасность гоплитов зачастую больше зависела от их
доспехов, чем от их проворности или наступательного оружия35.
Коринфский шлем лучше всего закрывал лицо и шею, но в нем было
жарко и при этом значительно ухудшалась слышимость, что могло привес-
32 H 59; H 22: 53-55. 34 H 69; H 70: гл. 3; H 5.
33 H 21; H 22: 65-68; H 18, рис. 180. 35 A 59.

Материальная культура архаической Греции
555
Рис. 62. Гоплит в коринфском шлеме, латах из льна и кожи,
наголенниках, с гоплитским щитом и копьем. Рисунок на афинской черно-
фигурной вазе. Мастер Амасиса. Ок. 540 г. до н. э. (Кинге Пойнт,
коллекция Шиммеля; публ. по: H 68, ил. 71, внизу; H 10: 67)
ти к нежелательным последствиям, поэтому у греков появились и
другие разновидности: халкидский шлем, названный так по ошибке;
более простой иллирийский, в котором лицо оставалось открытым;
критский, являвшийся, возможно, одним из самых ранних типов,
короткий на затылке и достаточно открытый спереди; а также восточно-
греческий тип с его необычным козырьком. Аттический шлем был
более легким и обеспечивал меньшую защиту, но он имел шейный
щиток, а часто и крепившиеся на петлях нащечники. С
металлургической точки зрения даже самые ранние коринфские цельные шлемы
свидетельствуют о высоком уровне технического мастерства.
Большинство шлемов имели короткие гребни из конского волоса. Панцири
изготавливались из листового металла, состояли из двух частей, передней
и задней, а название «колоколовидные панцири» достаточно ясно
указывает на их форму, которая, видимо, появилась под влиянием цент-
ральноевропейских доспехов36. С середины VI в. до н. э. входит в
употребление льняной панцирь, имевший наплечники, крепившиеся к
спине и застегивающиеся крест-накрест на груди, а также особую
обшивку из льняной ткани, разрезанную на полоски («πτήρυγες» — «птериги»)
и крепившуюся ниже пояса; этот тип доспехов, впрочем, не вытеснил
полностью колоколовидные панцири, которые и сами восприняли пте-
36 Η 73.

556
Глава 45b
риги и продолжали использоваться вплоть до V в. до н. э., когда
появились другие виды доспехов.
На голенях крепились поножи, имелись также наплечники,
набедренники и защита для лодыжек, хотя эти элементы брони одевались
нечасто, а потому они очень редко изображаются на вазах. Круглый
щит крепился к левому предплечью с помощью центральной скобы
(«πόρπαξ») и рукоятки под ладонь, крепившейся ближе к краю щита
(«άντιλαβή»); основа щита обычно изготавливалась из дерева, к ней
затем крепились бронзовые детали, а с лицевой стороны она
покрывалась также бронзой или бычьей кожей. Основным наступательным
оружием было колющее копье. Наиболее оснащенный вариант имел
заостренный торец («σαυρωτήρ»), который можно было использовать
для добивания павших врагов. Длинный меч геометрического типа
постепенно вытеснялся более коротким колющим мечом, а короткая
режущая сабля — κοπίς или μάχαιρα — обнаруживается ближе к концу
архаического периода; меч, впрочем, был бесспорно вспомогательным
оружием гоплита, а его популярность в искусстве могла
воодушевляться теми сюжетами героической мифологии, в которых использовался
именно меч. В VII в. до н. э. гоплит мог иметь при себе также и второе
копье, предназначенное, видимо, для метания. Из всего этого можно
заключить, что снаряжение гоплита было делом сложным и дорогим,
так что вряд ли уместны сомнения в том, что в составе фаланги
могло находиться определенное число бойцов с неполным вооружением.
Вопрос о том, должно ли государство обеспечивать воина металлом,
необходимым для изготовления оружия (в классических Афинах дети
воинов, павших в сражении, получали по достижении
совершеннолетия вооружение за счет казны; кроме того, эфебов, несших в течение
двух лет пограничную службу, полис обеспечивал щитом и копьем, т. е.
основными элементами вооружения, см.: Аристотель. Афинская
политая. 42. 4), или воин должен его приобретать за свой счет, представлял
экономическую проблему особого рода, которая и проявлялась и
осознавалась в различных формах; вопрос этот, возможно, был не менее
важным, чем проблема переноса общественного доверия на полях
сражений с бойцов-аристократов, поддерживавшихся толпой, на хорошо
экипированное и дисциплинированное гражданское войско.
Пращники, лучники, всадники и легковооруженные копейщики
также, конечно, применялись, хотя и нерегулярно, а из рисунков на вазах
видно, что к сборному пункту гоплит мог ехать верхом в сопровождении
оруженосца. Неизвестно, применялась ли для той же цели колесница, а
в последнее время всё с большим недоверием стали относиться к
предположению, что в архаической Греции колесницы вообще когда-либо
использовались в каких-то серьезных делах помимо скачек и
процессий37. Введение в Афинах во второй половине VI в. до н. э. фракийской
одежды и снаряжения для верховой езды [пельта — πέλτη — легкий ко-
А7 Η 40.

Материальная культура архаической Греции
557
жаный полукруглый щит), а также одеяние скифских лучников
(украшенная узорами дорожная одежда, островерхая шапка и чехол для
лука — γωρυτός) убедительным образом может быть объяснено
интересом Писистрата к северной Греции, но все эти новшества не имели сколь-
либо продолжительного воздействия на военную сферу38.
Почти всё это мы почерпнули из рисунков на вазах. В Олимпии
имеется хорошо сохранившаяся серия посвящений в виде оружия,
также и на Крите обнаружен целый ряд элементов вооружения, что
обсуждалось нами в главе 39Ь этого тома, но в целом мы располагаем
прискорбно малым количеством вещественных источников для
панцирей и мечей, а также, конечно, для луков. К счастью, некоторые
художники приложили старания к тому, чтобы в деталях изобразить эти
предметы вооружения. Поединки мифологических героев,
являющиеся самыми распространенными сюжетами на вазах, оставляют мало
возможностей для изучения фаланги, хотя коринфские вазописцы
предоставили нам один или два сосуда середины VII в. до н. э.,
изображения на которых помогают в этом вопросе (эти и другие примеры,
относящиеся к военному делу, см. в дополнительном томе с
иллюстрациями). Чтобы познакомиться с более личным взглядом архаического
грека на свое участие в битве в качестве гоплита, вновь обратимся к
поэтам39, найдя здесь весьма отличающиеся позиции — от Архилоха,
однажды выбросившего свой щит, который, по его словам, во время
бегства всегда создает лишь помеху, до Тиртея, призывавшего биться
с противником, стоя «нога к ноге, щит к щиту, султан к султану, шлем
к шлему, грудь к груди, крепко стиснув свой меч или длинное копье»,
а также высказавшего мудрую мысль о том, что ради собственной
безопасности воины, вступающие в бой в первых рядах, должны держать
плотный строй, прижимая плечо к плечу.
Очевидно, что мы знаем гораздо больше о религиозной жизни
греков в архаический период из литературных текстов, но в
действительности многие наши источники даже по заново учрежденным
празднествам (как, например, Великие Панафинеи) являются поздними, так
что мы всё же должны настоятельно искать современные
вещественные источники по культовой практике; следует помнить, какие
материальные требования предъявляли к эллинам их боги. В большинстве
городов единственным зданием, которое возвышалось над одно- и лишь
иногда двухэтажными домами, мог быть только храм; уже в VU в. до
н. э. святилища достигли внушительных размеров, особенно в
восточной Греции, а в VI в. до н. э. ионийские тираны спроектировали и
построили самые крупные храмы, которые когда-либо появлялись в
Греции. Управление значительными ресурсами дешевой рабочей силы,
которое предполагается при возведении подобных построек, имело
важное социальное значение, как уже отмечалось в предыдущем раз-
38 H 13; H 75.
39 H 69: гл. 8.

558
Глава 45b
деле данной главы, и бывали времена, когда подобные
широкомасштабные строительные работы привлекали к себе если не руки, то
пристальное внимание подавляющего большинства населения города. Такая
демонстрация набожности не ограничивалась рамками одного полиса,
поэтому в таких национальных святилищах, как Дельфы и Олимпия,
появились посвящения в виде целых сокровищниц, представлявших
собой небольшие здания в форме храмов, возводившихся отдельными
городами в качестве благодарственных приношений. Впервые эти
сокровищницы появились в первой половине VI в. до н. э., при этом
Дельфы получали приношения из самой материковой Греции, а
Олимпия — богатые дары главным образом от западных греков, для которых
должен был иметь значение рекламный потенциал данного святилища.
С архитектурной точки зрения эти небольшие сооружения были
весьма расточительными, а в скульптурном отношении они зачастую
превосходили своей красотой более крупные ойкосы (т. е. жилища) для
богов, хотя и не служили, очевидно, никакой практической цели за
исключением того, что были хранилищами для приношений, причем
не всегда от того государства, которое посвятило саму сокровищницу40.
В геометрический период приобрели популярность малые
посвящения в виде глиняных или бронзовых фигурок животных; это был тип
жертвоприношения, который в это время чаще делали в небольших
святилищах. Представители знати продолжали жертвовать
треножники в Олимпии и в Дельфах в течение всей эпохи тиранов, но теперь
характер посвящений оказывался выраженным более ясно или в самой
их форме — например, военные трофеи, взятые у побежденного
врага, — или в надписях, которые отныне обычно сопровождали крупные
изделия, жертвуемые богам, и которые увековечивали победы над
другими греками, либо говорили о посвящении десятины от удачной
сделки, либо просто выражали благодарность за оказанную богом
помощь. К совершенно иной категории относятся мраморные юноши и
девушки, куросы и коры (κούροι и κόραι), которые служили божеству
гораздо дольше, чем плоть и кровь жертвы41. Их изготавливали чаще
для местных, а не национальных святилищ, и нам очевидно, что они
были столь же необходимым выражением молодого
монументального искусства Греции, как и новые каменные храмы с их
архитектурными ордерами.
Совсем иную возможность для демонстрации индивидуального
превосходства в публичной сфере предоставляли надгробные
памятники42. Грандиозные похороны, изображавшиеся на геометрических
погребальных сосудах, с многочисленными плакальщиками и длинными
процессиями, кажется, уступили место более скромным церемониям,
однако тенденция к преувеличенной демонстрации богатства в похо-
40 Η 38; Ε 116; Ε 234: 97-104.
41 Η 62; Η 64.
42 Η 51: гл. 5, 9, 12.

Материальная культура архаической Греции
559
ронных обрядах нуждалась в постоянном сдерживании с помощью
законодательства; в Афинах соответствующие нормы стали вводиться со
времен Солона. Собственно само погребение, осуществлялось ли оно
в форме предания земле или кремации, всегда оставалось
сравнительно скромным, что видно по сопутствующим погребальным дарам, хотя
имеются немногочисленные исключения, представленные, например,
самыми богатыми афинскими погребениями VI в. до н. э., в которых
кроме всего прочего были захоронены также ювелирные украшения
или изысканная утварь. На поверхности земли картина была другой.
Над богатыми геометрическими могилами в Афинах устанавливались
огромные расписные сосуды, и в дальнейшем этот обычай не был
полностью забыт, хотя традиционно в качестве особого знака на ранних
греческих погребениях помещали необработанные каменные плиты. В
течение VII в. до н. э. некоторые из них могли украшаться рельефными
фигурами с изображениями умерших, хотя имеющиеся
археологические доказательства для. этого тезиса не вполне убедительны, а когда
афинские некрополи около 600 г. до н. э. начали усеиваться тщательно
обработанными стелами, эти последние украшались в аскетичной
манере. К тому времени, впрочем, куросы стали использоваться в
качестве надгробных памятников на островах, а в VI в. до н. э. эта практика
приобрела повсеместный характер, при этом женские могилы
обозначались корами не столь часто; в то же время стелы в Афинах и
некоторых других частях Греции украшались рельефными фигурами,
которые представляли умершего в идеализированном образе юноши, и
лишь позднее эти изображения стали отличать с помощью особых
атрибутов атлета, воина или старика с его посохом и собакой43. В
Афинах и некоторых других местах стелы увенчивались также сфинксами
и могли иметь раскрашенные или рельефные дополнительные панели.
Это были дорогостоящие скульптурные шедевры, и то, что для
живущих они составляли предмет гордости, доказывают некоторые
эпитафии, в которых звучат имена человека, профинансировавшего
сооружение монумента, покойного и его ближайших родственников.
Художники вряд ли упускали возможность для горделивой саморекламы на
монументах, будь то посвящения или надгробия, а базы статуй с
надписями — основной источник по именам мастеров в тот период,
который остается очень плохо освещенным у позднейших авторов,
писавших об истории искусства44.
Изготовление произведений, имеющих материальную форму, как
мы уже видели, могло в значительной степени стимулироваться
иноземными искусствами, но о поведении людей этого сказать нельзя. Тут
нам на помощь опять приходят сцены на вазах45. VI в. до н. э. — время
появления регулярных драматических представлений, развившихся из
43 F ЗОА; H 19: гл. 8.
44 F 16.
45 А 68: часть Ι; Ε 226.

560
Глава 45b
Рис. 63. Танцующий комасг с коринфского чернофигурного блюда, из
Коринфа. Ок. 580—570 гг. до н. э. (Копенгаген, Национальный музей
1631; Corpus Vasorum Antiquorum. Copenhagen, Π, ил. 90.4 b; Ε 226, № 38)
хоров и дифирамбов предыдущего периода. Здесь не место обсуждать
раннюю историю греческого театра — даже в аспекте материального
обеспечения постановок, по поводу которого мы в лучшем случае
можем предполагать наличие земляных склонов для зрителей и
временных деревянных помостов, — но начальные ступени зрелищного
искусства засвидетельствованы не хуже или даже лучше, чем ранние стадии
культовой практики, и есть такие точки, в которых неформальное и
мирское смыкается с формальным и религиозным. В Коринфе, затем
в Афинах, а в меньшей степени и в других городах в первой
половине VI в. до н. э. на вазах изображаются участники веселого шествия,
которых мы называем термином «комасты», одетые обычно в плотно
облегающую и, возможно, подбитую тунику, иногда обнаженные,
иногда танцующие с женщинами, в одежде или без нее, при этом
недвусмысленно изображается, как эти комасты весело похлопывают себя
по заднему месту (рис. 63). В середине столетия их поведение и
внешний вид, отраженные в рисунках, начинают близко напоминать
манеры и внешность сатиров, спутников Диониса, классический образ
которых также сформировался в самом начале VI в. до н. э. Всё это
может объясняться простонародным, беспутным характером дионисий-
ской свиты, которая сопровождала возвращавшегося на Олимп
захмелевшего Гефеста, но важно то, что здесь мы являемся свидетелями
народного варианта разыгрывания божественных дел, который вскоре
укоренится в более упорядоченной форме в сатировских драмах и
театральных представлениях, предназначенных для дионисийских праз-

Материальная культура архаической Греции
561
днеств. В конце концов в данном случае, возможно, мы наблюдаем
истоки греческого театра более непосредственно, чем в преданиях об
Арионе и других подобных сказаниях.
По правде говоря, только с конца архаического периода
археологические находки в сочетании с изображениями на вазах позволяют
нам получить достаточно полную информацию о многих аспектах
частной жизни. Городская обстановка, в условиях которой живут люди,
может одновременно и обуславливать и отражать многие аспекты их
образа жизни; Афины в эпоху Писистрата начали приобретать ту
форму, которая станет образцом для всех классических городов.
Другие места — как, например, Коринф или колониальные города —
могли развиваться подобным же образом, но мы слышим о них и
видим их в гораздо меньшей степени, а продуманная планировка
Смирны, которая была разрушена Алиаттом в начале VI в. до н. э.,
доказывает, что ионийский город мог выглядеть аналогично уже на
полвека раньше времени Писистрата. В Афинах акрополь в конце концов
был посвящен служению богам, хотя определенное время его занимал
тиран и его семья; здесь находился один крупный дорический храм,
столь щедро украшенный архитектурной скульптурой, как никакой
другой в материковой Греции, и несколько более мелких культовых
сооружений, оформленных подобным образом. Имелись здесь и
небольшие пропилеи (т. е. преддверие) с колоннами, но вот стены
сохранились, вероятно, с микенской эпохи, хотя в последующее время (т. е.
после микенской эпохи, возможно, в рассматриваемый период) они
были укреплены. Посвящения в виде статуй от частных граждан
начинают группироваться вдоль дороги к скале46. В нижнем городе
район агоры был очищен от частных домов и отдан под нужды народного
собрания, театральных постановок и государственных дел; эта часть
города постепенно приобретала вид административной зоны,
обрамленной с западной стороны публичными зданиями, к числу которых,
вероятно, относились дом для заседаний солоновского Совета 400,
Пританей, храм Аполлона Отчего47. Двигаясь от агоры в
северо-западном направлении по дороге к Дипилонским воротам, можно было
попасть в Керамик (квартал горшечников), через который
проходила предполагаемая линия афинских городских стен. Новые
павильоны для источников с питьевой водой украшали город и служили его
гражданам — деловым людям, интересы которых распространялись
до самых отдаленных уголков Средиземноморья, художникам,
которые уже разработали образцы для подражания для всей Эллады,
поэтам и политикам, которым предстояло формировать культуру
классической эпохи.
Многое из этого — как в Афинах, так и в других местах — может
быть напрямую отнесено к покровительству какой-либо знатной семьи
46 F 26.
47 F 33.
Ч Заказ № К-7530

562
Глава 45b
или какого-либо тирана, обеспеченных дешевыми или рабскими
трудовыми ресурсами. С другой стороны, там, где рабочая сила была
дешевой, а вдохновения не хватало, требовались суровые
конституционные ограничения, чтобы закрепить аскетический образ жизни, хотя
даже Спарта в проявлениях своей материальной культуры совсем не
выглядит бледно на фоне других греческих городов48. Однако в
Афинах без малого за 200 лет до того лишь едва уловимые намеки на
такую космополитическую деятельность нарушали тихий уклад главного
поселения Аттики, и даже Афины середины VI в. до н. э. отнюдь не
были ни в политическом, ни в военном отношении господствующей
силой архаической Греции. Прогресс был внезапным,
захватывающим, он подавал надежды на то, что Эллада сможет достойно
встретить грядущие более серьезные перемены, достигнув при этом новых
«ΕΙβΙίΕ^βΑ.
49 Некоторые темы этой главы дополнительно обсуждаются и поясняются рисунками
в дополнительном томе с иллюстрациями. Основная идея автора такая: на исходе
архаической эпохи (т. е. в конце VI в.) образ Афин (и некоторых других городов) уже
содержал в себе явные элементы грядущей классической — эпохи (в архитектуре и в
образе жизни); при этом даже в тех местах где, по мнению автора, ощущалась «нехватка
вдохновения» (Спарта, например) и царили конституционно введенные ограничения,
даже там в это время обнаруживаются яркие культурные проявления. Т. е. в это
время в Элладе все подвержено изменениям. Причем перемены эти были внезапными,
быстрыми и захватывающими — так, например, еще в сер. VI в. Афины отнюдь не
являлись ни культурным, ни военным лидером Греции. [Примеч. перев.)

ХРОНОЛОГИЧЕСКАЯ ТАБЛИЦА
Эта таблица составлена редакторами тома с помощью авторов и
д-ра Н.-Дж. Ричардсона (литература)
Полный алфавитный перечень греческих колний с датами их
оснований прведен в конце главы 37 (с. 193—195)

восток
ЕГИПЕТ
ГРЕЦИЯ
Ассирийская империя
744-727
cap Ш
Тиглатпала- 747—716 Пи (Пианхи)
726—722 Салманасар
722 Самария
разрушена ассирийцами
720 Хамат разрушен
ассирийцами
721-705 СаргонИ
715 восстание в Ки-
ликии подавлено
712 Иамани в Атттдоде
709 запись об
отправке дани с Кипра Сар-
гону Π
704—681 Синаххериб
ок. 720—715 Бокхорис
ок. 740—720 первая Мес-
сенская война
736 последний мес-
сенский победитель
в Олимпии
720 Орсипп (мегарец)
победил в Олимпии
716 первый
спартанский победитель в
Олимпии [Лелант-
ская война]
ок. 715-702 Шабака
ок. 700 разрыв
ных слоях в
в культур- ок.
Аль-Мине
Анатолия
696
восстание в Ки-
ликии
подавлено;
Таре
разрушен
680-669 Асар-
хаддон
673/672
призма Асархад-
дона
696/695
разрушение
Гордая
киммерийцами;
смерть Ми-
даса
ок. 680-640
Гиг
702-690
690-
-664
Шабатака
Тахарка
682/681 первый
годичный архонт в
Афинах
676 элейцы все еще
руководят
Олимпийскими играми
669/668 победа
Аргоса над Спартой при
Гисиях
668 Фидон руководит
Олимпийскими
играми
ок. 664 первая морская
битва; Коринф
против Керкиры

колонии
ок. 750 основание Пите-
кус
734 основание
Наксоса на Сицилии
733 основание
Сиракуз
ок. 720 основание Сиба-
риса
АРХИТЕКТУРА
И ИСКУССТВО
706 основание Тарента
Халкида и Эретрия
начинают колонизовать
Халкидику
начало колонизации
Геллеспонта и
Пропонтиды
Понт становится
известен грекам
ок. 725 первый
каменный храм Артемиды
Орфии в Спарте
720—690 ранняя про-
токоринфская
керамика
бронзовые фигуры из
Дрероса
ЛИТЕРАТУРА
[Гомеровские поэмы]
730 расцвет Евмела
688
основание
Гелы
679 основание Локр
Эпизефирских
ок. 700 первый каменный
храм Аполлона в
Коринфе
700—600 «дедаличе-
ский» стиль в
скульптуре
700—675 ранняя про-
тоаттическая
керамика
668 (или 659)
основание Византия
657 основание Истра
690—670 средний про-
токоринфский
I стиль в керамике
675—650 средняя про-
тоаттическая
керамика
670—650 средний про-
токоринфский
Π стиль в керамике
750
700 расцвет Гесиода
700
675—640 расцвет
Архилоха

восток
ЕГИПЕТ
ГРЕЦИЯ
668—626 Ашшурбана-
пал
664 захват Ашшурба-
напалом Фив Египет-
650
664—656 Тантамани
(Верхний Египет)
657 Кипсел
захватывает власть в
Коринфе
ок. 655 Орфагор
захватывает власть в Си-
кионе
ок. 650 первый
македонский царь из рода
Теменидов
648 захват Ашшурба-
напалом Вавилонии
600
Вавилонская держава
612 завоевание
Ниневии Вавилоном
ок. 610—560 Алиатт
605—562
Навуходоносор
605 победа
Навуходоносора над Нехо II
при Каркемише
XXVI династия
664—610 Псамметих I
648 победа Мирона из
Сикиона на
колесничных бегах в
Олимпии
ок. 650—620 вторая Мес-
сенская война
ок. 636—632 Килон
греки обосновались ок. 625 Периандр прихо-
в Навкратисе дит к власти в
Коринфе
621/620 Драконт
война Афин с Мити-
леной
610-594 Нехо Π
ок. 600 Клисфен
приходит к власти в Си-
кионе

колонии
ок. 650 основание Фасоса
начало интенсивной
колонизации Понта
647 основание Ольвии
Коринфская колонизация
в северо-западной
Греции и Иллирии
ок. 640 путешествие
Колея в Тартесс
АРХИТЕКТУРА
И ИСКУССТВО
650—640 поздний
протокоринфский
стиль в керамике
640—625 переходный
коринфский стиль
650—620 поздний про-
тоаттический стиль
начало афинского черно-
фигурного стиля
632 основание Кирены
ок. 600 основание Мас-
салии
ок. 600 основание Пан-
625—595 ранний
коринфский стиль
первые мраморные ку-
росы
первые монеты в Лидии
ок. 600 храм Геры в
Олимпии
ЛИТЕРАТУРА
650 расцвет Терпандра
650 расцвет Каллина
650 расцвет Семонида
640 расцвет Тиртея
650
630-625 расцвет Мим-
нерма
расцвет Алкмана
600

восток
ЕГИПЕТ
ГРЕЦИЯ
600
594-598 ПсамметихП
592 Нубийская
экспедиция
586 захват Иерусалима
вавилонянами
589-570 Априй
570-526 Амасис
550
556-539 Набонид
ок. 560-546 Крез
ок. 600 разрушение
Смирны
595-590 Первая
Священная война
594/593 Солон
архонт и
законодатель
ок. 585 смерть Перианд-
ра
ок. 583 конец тирании
в Коринфе
582/580 Дамасий
архонт
582 победа Клисфена
на колесничных
бегах в Олимпии
581/80 основание Ист-
мийских игр
580 Элида назначает
второго судью на
Олимпийских
играх
573 основание Немей-
ских игр
566/565
реорганизация Панафиней
ок. 560 альянс Спарты и
Тегеи
ок. 560 первая
тирания Писистрата
556/555 Хилон эфор-
эпоним в Спарте
556/555 конец
тирании в Сикионе

колонии
АРХИТЕКТУРА
И ИСКУССТВО
ок. 600-550
Сириса
разрушение
ок. 580 неудача Пентат-
ла в Лилибее
595—575 средний
коринфский стиль
ЛИТЕРАТУРА
610—575 расцвет Сапфо
610—575 расцвет Алкея
600—575 расцвет Солона
600
ок. 580 храм Артемиды
в Керкире
580 основание Акра- ок. 580—570 первый боль-
ганта шой храм Афины на
571—555 Фаларид афинском Акрополе
из Акраганта
585 расцвет Фалеса
чаши с комастами,
Софил
ок. 570 ваза Франсуа
575—550 поздний
коринфский стиль
ок. 565 первые
монеты на Эгине
(«черепаха»)
ок. 560 первые
монеты в Афинах и в расцвет Стесихора
Коринфе
ок. 560 сокровищница си- 570—550 расцвет Анак-
кионцев в Дельфах симандра
ок. 560 первый храм-дип-
тер на Самосе
чаши Малого мастера 550—530 расцвет Феог-
нида
550

восток
ЕГИПЕТ
ГРЕЦИЯ
Персидская держава
559-530 Кир
546 персы берут
Кипр
ок. 545 персы берут
Сарды
539 персы берут
Вавилон
530-522 Камбис
525 персы берут Египет
522-486 Дарий
500
развитие Беотийского
союза
546 победа Спарты
над Аргосом
546/545 битва при Пал-
лене и установление
тирании в Афинах
528/527 смерть Пи-
систрата
525/524 Клисфен
архонт
525 или 515
свержение Лигдамида Нак-
сосского
524/523 смерть
Поликрата
510 изгнание Гиппия
из Афин
ок. 506 победа Афин над
Халкидой и беотий-
цами

колонии
АРХИТЕКТУРА
ЛИТЕРАТУРА
И ИСКУССТВО
Афинская колонизация ок. 550 начало строитель^
в районе Геллеспонта ства храма Артемиды
в Эфесе
Мастер Амасиса
ок. 550 восстание Кама- ок. 550 первые монеты
рины против Сиракуз в западных колониях
ок. 540 битва при Ала-
лии
548 разрушение
храма Аполлона в Дель-
фах
Эксекий
ок. 540 второй храм
Аполлона в Коринфе
ок. 540 разрушение
первого диптера на Самосе
изобретение красно-
фигурного стиля
кратер из Викса
545 расцвет Анаксимена
540 расцвет Гиппонакта
540—520 расцвет Ибика
534/533 первая трагедия
дия в Афинах
Городские Дионисии
(Феспид)
575—490 Анакреонт
556—468 Симонид
525 сокровищница
ок. 514—512 неудача До- сифнийцев в Дель-
риея на р. Кинип φ ах
ок. 520 «Писистратидов-
ский» храм Афины в 570—475 Ксенофан
Афинах
«Алкмеонидовский» храм
Аполлона в Дельфах
510 Кротон
разрушает Сибарис
ок. 520 начало
чеканки афинских монет-
«сов»
525—500 расцвет
Пифагора
ок. 510 неудача Дориея
при Гераклее
храм Аполлона в Эрет-
рии
храм Афеи на Эгине
500 расцвет Гекатея
500 расцвет Гераклита
500

БИБЛИОГРАФИЯ
СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
A]A American Journal of Archaeology
AJP American Journal of Philology
Anal. Or. Analecta Orientalia
Anat. Stud. Anatolian Studies
Am. Macedonia ι Ancient Macedonia I: Papers read at the first International
Symposium held in Thessaloniki 26-29 August 1968. Institute for Balkan
Studies. Thessalonica, 1970
Anc. Macedonia 11 Ancient Macedonia II : Papers read at the second International
Symposium held in Thessaloniki 19-24 August 1973. Institute for Balkan
Studies. Thessalonica, 1977
Annales du Service Annales du Service des Antiquités de Г Egypte
Annali 1st. Ital. Num. Annali deW Istituto italiano di numismatica
Ann. Arch. Arabes Syr. Annales archéologiques arabes de Syrie
Ant. Class. Antiquité Classique
Arch. An%. Archàologischer Anvyiger
Arch. Class. Archeologia Classica
Arch. Delt. Άρχαιολογικον AcXriov
ARW Archiv fur Religionstvissenschaft, Freiburg
Ath. Mitt. Athenische Mitteilungen. Mitteilungen des deutschen archàologischen
Instituts, Athenische Abteilung
Atti e Mem. Soc. Magna Grecia Atti e Memorie délia Società Magna Grecia
Bul. Ark. Buletin Arkeologjik, Tirana
BAR British Archaeological Reports
BCH Bulletin de correspondance hellénique
BICS Bulletin of the Institute of Classical Studies of the University of London
Boll. d'Arte Bollettino d'Arte
BSA Annual of the British School of Archaeology at Athens
BASOR Bulletin of the American Schools of Oriental Research
Bull. Arch. Maroc. Bulletin d'archéologie marocaine
Bull. Inst. fr. Caire Bulletin de l'Institut français d'archéologie orientale, Le Caire
BUSS Buletin për shkencat shoqërore, Tirana
BUST Buletin i Universitetit Shtetëror të Tiranës, Séria shkencat shoqërore,
Tirana

Список сокращений
573
САН The Cambridge Ancient History
Calif. Stud. Class. Ant. California Studies in Classical Antiquity
CI. Phil. Classical Philology
CQ Classical Quarterly
CR Classical Review
CRAI Comptes-rendues de Г Académie des inscriptions et belles-lettres
Dial, di Arch. Dialoghi di Archeologia
Eph. Arch. Έφημςρις 'Αρχαιολογική
Ер. Chron. 'Ηπειρωτικά Χρονικά
Harv. Theol. Rev. Harvard Theological Review
Hist. Zeitschr. Historische Zeitschrift
IE] Israel Exploration Journal
JDAI Jahrbuch des deutschen archdologischen Instituts
JE A Journal of Egyptian Archaeology
JHS Journal of Hellenic Studies
J NES Journal of Near Eastern Studies
Journ. of Philol. Journal of Philology
Kr. Chr. Κρητικά Χρονικά
MAG Mitteilungen der Anthropologischen Gesellschaft in Wien
Marb. W. Pr. Marburger Winckelmannsprogram
Mat. po Arch. Rossy Materialy po Arkheologii Rossy
Mél. a*arch, et d9hist. Mélanges d'archéologie et d'histoire
Mél Ecole franc. Rome Mélanges de Γ Ecole française de Rome
Mém Acad. Roy. Belg. Mémoires de Γ Académie royale de Belgique
Mon. Ant. Monumenti Antichi
Num. Chron. Numismatic Chronicle
Not. Scav. Notifie degli scavi di antichità
Op. Arch. Opuscula Archaeologica
Opusc. Ath. Opuscula Atheniensia
РАЕ Πρακτικά της 'Αρχαιολογικής * Εταιρείας
Phil. Trans. Royal Soc, London Philosophical Transactions of the Royal Society,
London
Prdh. Zeit. Prdhistorische Zeitschrift
Proc. Amer. Philos. Soc. Proceedings of the American Philosophical Society
P-W Pauly-Wissowa-Kroll-Mittdhaus, Real-Encyclopadie der classischen
Alter turn swissenschaft
RDAC Report of the Department of Antiquities, Cyprus
REA Revue des Etudes Anciennes
REG Revue des Etudes Grecques
Rend. Accad. Lincei Rendiconti de lia Accademia nationale dei Lincei

574
Указатель литературы
Rev. Arch. Revue Archéologique
Rev. Phil. Revue de philologie, de littérature et d'histoire anciennes
Riv. Stor. delVAnt. Rivista storica deWantichità
Riv. Stor. Ital. Rivista storica Italiana
Riv. Stud. Liguri Rivista di studi liguri
Rom Mitt. Romische Mitteilungen. Mitteilungen des Deutschen arcbàologischen
Instituts, Romische Abteilung
SA Studia Albanica
SIMA Studies in Mediterranean Archaeology
TAPA Transactions and Proceedings of the American Philological Association
Ζ AS Zeitschrift fur Agyptische Sprache
Zeit. Pap. Epigr. Zeitschrift fur Papyrologie und Epigraphik
Zeitschr. deutsch. Morgenldndische Gesellschaft Zeitschrift der deutschen morgenland-
ischen Gesellschaft
УКАЗАТЕЛЬ ЛИТЕРАТУРЫ
А. Работы общего характера
ι. Anderson, J. К. Ancient Greek Horsemanship. Berkeley-Los Angeles, 1961
2. Andrewes, A. The Greek Tyrants. London, 1956
3. Aymard, A. * Mercenariat et histoire grecque \ Annales de Г Est 22(1959)
16-27
4. Bechtel, F. Die griechischen Dialekte 1. Berlin, 1921; reprint 1963
5. Beloch, K. J. Griechische Gescbichte. 2nd edn. Strassburg-Berlin, 1912-27
6. Berve, H. Die Tyrannis bei den Griechen 1-11. Munich, 1967. With Full
bibliography
7. Boardman, J. The Greeks Overseas. London, 1980
8. Bonner, R. J. and Smith, G. The Administration of Justice from Homer to
Aristotle. Chicago, 1930-8
9. Bowra, С. M. Greek Lyric Poetry. 2nd edn. Oxford, 1961
1 o. Brunt, P. A. * Athenian settlements abroad \ Ancient Society and Institutions.
Studies presented to V. Ehrenberg, 71-92. Oxford, 1966
11. Burn, A. R. The Lyric Age of Greece. London, i960
12. Bury, J. B. and Meiggs, R. A History of Greece. 4th edn. London, 1975
13. Busolt, G. Griechische Geschichte. 2nd edn. Gotha, 1893-1904
14. Busolt, G. and Swoboda, H. Griechische Staatskunde 1-11. Munich, 1920-6
15. Collitz, H. and Bechtel, F. Sammlung der griechischen Dialekt-Inschriften i-iv.
Gôttingen, 1884-1915
16. Diller, A. The Tradition of the minor Greek Geographers. Lancaster,
Pennsylvania, 1952
17. Diller, A. 'The authors named Pausanias', ТАРА 86 (1955) 268-78
18. Drews, R. 'The first tyrants in Greece', Historia 21 (1972) 129-44
19. Dunbabin, T. J. The Greeks and their Eastern Neighbours. London, 1957
20. Farnell, L. R. Cults of the Greek States. Oxford, 1909

А. Работы общего характера
515
21. Forrest, W. G. 'Two chronographic notes', CQ 63 (1969) 95-110
21 a. Forrest, W. G. The Emergence of Greek Democracy. New York-Toronto,
1966
22. Frazer, J. G. ' The prytaneum, the temple of Vesta, the Vestals, perpetual
fire', Journ. of Philol. 14 (1885) 145-72
23. Friedlànder, P. and Hoffleit, H. B. Epigrammata. Berkeley, 1948
23A. Frisk, H. Griechisches etymologisches Worterbuch 1-11. Heidelberg, 1953-70
24. Gomme, A. W., Andrewes, A. and Dover, K. J. A Historical Commentary
on Thucydides iv. Oxford, 1970
25. Grote, G. History of Greece in. London, 1888
26. Gschnitzer, F. Abhdngige Orte in Griechischen Altertum. Munich, 1958
27. Guarducci, M. Epigrafia Greca 1. Rome, 1967
28. Gungerich, R. D tony si us By^antinus. Berlin, 1927
29. Halliday, W. R. The Greek Questions of Plutarch. Oxford, 1928
30. Hammond, N. G. L. A History of Greece. 2nd edn. Oxford, 1967
31. Hammond, N. G. L. Studies in Greek History. Oxford, 1973
3 2. Hammond, N. G. L. Migrations and Invasions in Greece and adjacent Areas.
New Jersey, 1976
3 3. Helm, R. Die Chronik des Hieronymus. (Diegriech. Schriftsteller der ersten drei
]ahrh.y Eusebius 7). Berlin, 1956
34. Hoffmann, O. Die griechischen Dialekte 1, 35-99. Gôttingen, 1891
35. How, W. W. and Wells, J. A Commentary on Herodotus. Oxford, 1912
35a. JefFery, L. H. 'Comments on some archaic Greek inscriptions', JHS 69
(1949) 25-38
36. JefFery, L. H. The Local Scripts of Archaic Greece. Oxford, 1961
37. JefFery, L. H. Archaic Greece, the City-States с γοο-joo B.C. London, 1976
38. Kirsten, E. Die griechische Polis als historischesgeographisches Problem des
Mittelmeerraumes. Bonn, 1956
39. Kirsten, E. and Kraiker, W. Griechenlandkunde. 5 th edn. Heidelberg, 1967
39A. Hooker, J. T. Mycenaean Greece. London, Henley and Boston, 1977
40. Larsen, J. A. O. Greek federal States. Oxford, 1968
41. Matthews, V. J. Ρ any assis of Halicarnassus. Leiden, 1974
42. Meyer, Ed. Forschungen %ur alten Geschichte 1-11. Halle, 1892-9
43. Meyer, Ed. Theopomps Hellenika. Halle, 1909
44. Meyer, Ed. Geschichte des Altertums in. 2nd edn, éd. H. E. Stier. Stuttgart,
1937
45. Moretti, L. Richerche sulk leghe greche. Rome, 1962
46. Murray, O. Early Greece. London, 1980
47. Nilsson, M. P. Homer and Mycenae. London, 1933
48. Page D. L. History and the Homeric Iliad. Berkeley, 1959
49. Parke, H. W. The Oracles of Zeus. Oxford, 1967
50. Parke, H. W. and Wormell, D. E. W. The Delphic Oracle 1-11. Oxford,
1956
51. Parry, A. (ed.) The Making of Homeric Verse : The Collected Papers ofMilman
Parry. London, 1971
52. PfeifFer, R. Callimachus 1 (1949), и 095 з)· Oxford
5 3. Philippson, A. and Kirsten, E. Die griechischen Landschaften i-in. Frankfurt
am Main, 1950-9

576
В. Восток, Египет, Кипр
54- Princeton Encyclopaedia of Classical Sitesь ed. R. Stilwell. Princeton, 1976
5 5. Pritchett, W. K. Ancient Greek Military Practices Part 1 (University of
California Publications in Classical Studies 7). Berkeley, 1971 (Reissued
in 1974 as The Greek State at War Part 1)
56. Schoene, A. Eusebi chronichorum libri duo, Edidit A. Schoene. 1875-6
57. Schmitt, R. Einfuhrung in die griechiscben Dialekte. Darmstadt, 1977
58. Schwyzer, E. Dialectorum Graecarum exempla epigraphicapotiora. Leipzig,
1923, reprint i960
59. Snodgrass, A. M. 'The hoplite reform and history \]HS 8 5 (1965) 110-22
60. Snodgrass, A. M. ' An historical Homeric society ? ', JHS 94 (1974) 114-25
61. Snodgrass, A. M. Archaic Greece, London, 1980
62. Starr, C. G. 'The early Greek city-state', Parola del Passato 12 (1957)
97-108
63. Starr, C. G. The Origins of Greek Civilisation 1100-6jo B.C. New York,
1961
64. Thumb, A. and Scherer, A. Handbuch der griechiscben Dialekte 11.
Heidelberg, 1959
65. Ventris, M. and Chadwick, J. Documents in Mycenaean Greek. 1st edn.
Cambridge, 1956 (2nd edn. by J. Chadwick, Cambridge, 1973)
66. Wade-Gery, H. T. Essays in Greek History. Oxford, 1958
67. Wallace, M. B. 'Early Greek proxenoi', The Phoenix 24 (1970) 189-208
68. Webster, T. B. L. The Greek Chorus. London, 1970
69. Wehrli, F. Die Schule des Aristoteles. 2nd edn. Basel-Stuttgart, 1969
70. West, M. L. Early Greek Philosophy and the Orient. Oxford, 1971
71. West, M. L. Hesiod: Theogony. Oxford, 1971
72. West, M. L. Hesiod: Works and Days. Oxford, 1978
В. Восток, Египет, Кипр
I. Восток
ι. Aharoni, Y. 'Hebrew inscriptions from Arad', Yediot 30 (1966) 32-8
2. Aistleitner, J. Worterbuch der ugaritischen Sprache. Berlin, 1963
3. Astour, M. С Hellenosemitica, an Ethnic and Cultural Study in West Semitic
Impact on Mycenaean Greece. Leiden, 1965
4. Barnett, R. D. 'Karatepe, the key to Hittite hieroglyphs', Anat. Stud. 3
(1953) 53-95
5. Barnett, R. D. 'Mopsos', JHS 73 (1953) 141-3
6. Bean, G. E. Turkey9s Southern Shore. London, 1968
7. Bean, G. E. Lycian Turkey. London, 1978
8. Bikai, P. M. 'Tyre: Report of an excavation', Ph.D. dissertation,
Berkeley, California, 1976
9. Bing, J. D. 'Tarsus: a forgotten colony of Lindos', JNES 30 (1971)
99-109
10. Birmingham, J. 'Surface finds from various sites (in Anatolia)', Anat.
Stud. 14 (1964) 29-33
11. Blumenthal, E. Die altgriechische Siedlungskolonisation im Mittelmeerraum
un ter be sonder e Berùcksichtigung der Sudkuste Kleinasiens. Tubingen, 1963

/. Восток
577
12. Boardman, J. * Tarsus, Al Mina and Greek chronology', JHS 85 (1965)
5-15
13. Boardman, J. Review of Ploug, Sûkâs π, Gnomon 47 (1975) 427-8
14. Borger, R. Die Inschriften Asarhaddons Konigs von Assyrien. Graz, 1956
15. Coldstream, J. N. Review of Riis, Sûkâs 1 and Ploug, Sûkâs и, A]A
79 0975) 15 5-6
16. Cross, F. M. 'An interpretation of the Nora stone', BASOK 208 (1972)
13-19
17. Donner, H. and Rôllig, W. Kanaanaische und aramàische lnschriften 1-111.
Wiesbaden, 1962-4
18. Downey, G. A history of Antiocb. Princeton, 1961
19. Dussaud, R. Topographie historique de la Syrie antique et médiévale. Paris, 1927
20. Edwards, G. P. and R. B. 'Red letters and Phoenician writing*, Kadmos
13 (1974)48-57
21. Forrer, E. Die Provin^einteilung des assyrischen Ketches. Leipzig, 1920
22. Frankfort, H. The Art and Architecture of the Ancient Orient. Harmonds-
worth, 1954
2 3. Gadd, C. J. ' Inscribed prisms of Sargon II from Nimrud \ Iraq 16(1954)
173-201
24. Gadd, C. J. 'The Harran inscriptions of Nabonidus', Anat. Stud. 8
(1958) 35-9*
25. Garbini, G. 'Tarso e Gen.10.4', Bibbia e Oriente (Genoa, 1965), 13-19
26. Gjerstad, Einar 'The stratification of Al Mina (Syria) and its
chronological evidence', Acta Archaeologica 45 (1974) 107-23
27. Goldman, H. Excavations at Go^lu kule, Tarsus hi: The Iron Age.
Princeton, 1963
28. Gomme, A. W. 'The legend of Cadmus and the logographoi', JHS 33
(19Ч) 53-72, 223-45
29. Grayson, A. K. Assyrian and Babylonian Chronicles. Locust Valley, New
York, 1975
30. Harper, R. F. Assyrian and Babylonian Letters belonging to the Kouyunjik
Collections of the British Museum. Chicago, 1892-1914
31. Heidel, A. ' The octagonal Sennacherib prism in the Iraq Museum ', Sumer
9О953) 117-88
3 2. Hereward, D. ' Inscriptions from Pamphylia and Isauria ', JHS 78(1958)
56-77
33. Hoepmer, W. 'Topographische Forschungen', Ergan\ungsband %u den
Tituli Asiae Minoris 5. Ost. Akad. Wiss. Phil. Hist. Klasse, Denkschriften
106, Vienna, 1972
34. Jean, Ch.-F. and Hoftijzer, J. Dictionnaire des inscriptions sémitiques de l'ouest.
Leiden, 1965
35. Johns, С. H. W. Assyrian Doomsday Book. Leipzig, 1901
36. Karst, J. (ed.) Eusebius9 Armeniscbe Chronik. Leipzig, 1911
37. Keil, J. 'Das Problem der altesten griechischen {Colonisation Kilikiens',
Mitt, des Vereines Klassischer Philologen in Wien 3 (1926) 9-18
38. Kent, R. G. Old Persian Grammar. 2nd edn. New Haven, 1953
39. Kohler, J. and Ungnad, A. Assyriscbe Rechtsurkunden. Leipzig, 1913
37 Заказ № K-7530

578
В. Восток, Египет, Кипр
40. Kruse, G. 'Mopsos', P-W s. v.
41. Langdon, S. and Zehnpfund, R. Die neubaby Ionise hen Konigsinschriften.
Leipzig, 1912
42. Lie, A. G. The inscriptions ofSargon II, king of Assyria. 1. The Annals. Paris,
1929
45. Luckenbill, D. D. The Annals of Sennacherib. Chicago, 1924
44. Luckenbill, D. D. Ancient Records of Assyria and Babylonia i-n. Chicago,
1926-7
45. Lyon, D. G. Keilschrifttexte S argons Konigs von Assyrien, Leipzig, 1883
46. Magie, D. Roman Rule in Asia Minor. Princeton, 1950
47. Maluquer de Motes, J. 'Nuevas orientaciones en el problema de
Tartessos', Primer symposium de Ρreistoria peninsular, 273-301. Pamplona,
i960
48. Masson, E. Recherches sur les plus anciens emprunts sémitiques en grec. Paris,
1967
49. Mazzarino, S. Fra oriente e occidente. Florence, 1947
50. Naveh, J. Ά Hebrew letter from the seventh century b.c.', IEJ 10
(i960) 129-39
51. Naveh, J. * More Hebrew inscriptions from Mesad Hashavyahu', IEJ 12
(1962) 27-32
52. Naveh, J. ' The excavations at Mesad Hashavyahu - preliminary report ',
IEJ 12 (1962) 89-113
5 3. Nylander, C. lonians in Pasargadae. Acta Universitatis Upsaliensis, Boreas
1. Uppsala, 1970
54. Olmstead, A. T. 'The text of Sargon's Annals', American Journal of
Semitic Languages and Literature 47 (1930) 259-80
55. Parpola, S. Neo-Assyrian toponyms. Kevelaer, 1970.
56. Peckham, J. B. 'The Nora inscription', Orientalia 41 (1972) 457-68
5 7. Piepkorn, A. C. Historical Prism Inscriptions of Ashurbanipal 1. Chicago,
1955
58. Ploug, G. Sûkâs 11. Copenhagen, 1973
5 9. Pritchard, J. B. (ed.) Ancient Near Eastern Texts relating to the Old Testament
3rd edn. Princeton, 1969
60. Ras el Basit: Reports on the excavations: P. Courbin, Rev. Arch. 1974,
174-8; Ann. Arch. Arabes Syr. 22 (1972) 45~*>i; 23 (1973), 25-38; 25
(ϊ975)> 59~7Π Archéologia 116 (1978) 48-62
61. Reinhold, M. History of purple as a status symbol in antiquity (= Latomus
Coll. 116). Brussels, 1970
62. Renan, Ε. 'Notice sur huit fragments de patères de bronze portant des
inscriptions phéniciennes très-anciennes ', Journal des Savants 1877,487-94
63. Riis, P. J. Sûkâs 1. Copenhagen, 1970
64. Saggs,H. W.'TheNimrudLetters, 1952 - Part\\\Iraq25 (1963)70-80
65. Schneider, K. 'purpura' P-W s.v.
66. Smith, S. Babylonian historical Texts relating to the Capture and Downfall of
Babylon. London, 1924
67. von Soden, W. Grundriss der akkadischen Grammatik (Anal. Or. 3 3 ; Rome,
1952).

/Ζ. Египет
579
68. Stamm, J.J. Die akkadische Namengebung (= Mitt, der vorderas.-aegypt.
Gesellschaft 44, 1939)
68a. Strcck, M. Assurbanipal und die let^ten assyrischen Konige bis %um Untergange
Ninevehs 1-111. Leipzig, 1916
69. Sznycer, M. 'L'inscription phénicienne de Tekke, près de Cnossos',
Kadmos 18 (1979) 89-93.
70. Tadmor, H. ' The campaigns of Sargon II of Assur ', Journal of Cuneiform
Studies 12 (1958) 22-42, 77-100
71. Tadmor, H. 'Fragments of an Assyrian stele of Sargon IV Atiqoty
English series 9-10 (1971) 192-7
72. Taylor, J. du Plat. ' The Cypriot and Syrian pottery from Al Mina, Syria ',
Iraq 21 (1959) 62-92
73. Thomas, D. W. Documents from Old Testament Times. London, 1958
74. Touloupa, E. ' Bericht uber die neuen Ausgrabungen in Theben ', Kadmos
3 (1964) 25-7
75. Walser, G. Die Volkerlisten auf den Reliefs von Persepolis. Berlin, 1966
76. Waterman, L. Royal Correspondence of the Assyrian empire. Ann Arbor,
1930-6
77. Weidner, E. F. ' Jojachin, Kônig von Juda, in babylonischen Keilschrift-
texten', Mélanges offerts à René Dussaud π, 923-45. Paris, 1939
78. Weissbach, F. Die Keilinscbriften der Acbàmeniden. Leipzig, 1911
79. Weissbach, F. H. ' Zu den Inschriften der Sale im Palaste Sargon's II von
Assyrien', Zeitschr. deutsch. Morgenlandische Gesellschaft 72 (1918) 161-85
80. Winckler, H. and Abel, L. Die Keilschrifttexte S argons. Leipzig, 1889
81. Winckler, H. 'Griechen und Assyrer', Altorientaliscber Forschungen 1
(1893) 356-70
82. Wiseman, D. J. Chronicles of Chaldaean Kings {626-jjé B.C.) in the British
Museum. London, 1961
83. Woolley, L. 'Excavations near Antioch in 1936', Antiquaries Journal 17
(1937) 1-15
84. Woolley, L. 'Excavations at Al Mina, Sueidia', JHS 58 (1938) 1-30,
133-70
85. Woolley, L. 'The date of Al Mina', JHS 68 (1948) 148
86. Woolley, L. A Forgotten Kingdom. Harmondsworth, 1963
87. Young, R. S. 'Gordion on the royal road', Proc. Amer. Philos. Soc. 107
(1963) 348-64
88. Zgusta, L. Kleinasiatische Personennamen. Prague, 1964
П. Египет
89. Austin, M. M. Greece and Egypt in the Archaic Age. Cambridge, 1970
90. Basch, L. ' Phoenician oared ships ', The Mariners' Mirror 55(1969) 13 9-62,
"7-45
91. Basch, L. ' Trières grecques, phéniciennes et égyptiennes ', JHS 97 ( 1977)
1-10
92. Bernand, A. Le Delta égyptien d'après les textes grecs 1. Les confins libyques.
Cairo, 1970

580
В. Восток, Египет, Кипр
93· Breasted, J. H. Ancient Records of Egypt rv. Chicago, 1906
93A. Burkert, W. 'Das hunderttorige Theben und die Datierung der Ilias',
Wiener Studien 10 (1976) 5-21
94. Caminos, R. A. 'The Nitocris adoption stele', JE A 50 (1964) 71-101
95. Cook, R. M. ' Amasis and the Greeks in Egypt', JHS 57 (1937) 227-37
96. Dohan, E. H. Italic Tomb Groups. Philadelphia, 1942
97. Erman, A. and Wilcken, U. 'Die Naukratisstele', Ζ AS 38 (1900) 127-3 5
98. Fakhry, A. Siwa Oasis. Cairo, 1944
99. Fakhry, A. The Oasis of Siwa. Cairo, 1950
100. Gardner, E. A. Naukratis 11, 1885-6. London, 1888
101. Gunn, B. 'Notes on the Naukratis stele', JE A 29 (1943) 55-9
102. Hogarth, D. G. 'Excavations at Naukratis', BSA 5 (1898-9) 26-97
103. Hogarth, D. G. 'Naukratis, 1903', JHS 25 (1905) 105-36
104. Hopfner, T. 'Orient und griechische philosophie', Beihefte v^um alten
Orient 4 (1925)
105. Jonckheere, F. Les médecins de l'Egypte pharaonique. Brussels, 1958
106. Junker, H. 'Die Stele des Hofarztes 'Irj', Ζ AS 63 (1928) 53-70
107. Kienitz, F. K. Diepolitische Geschichte Aegyptens vom 7 bis vytm 4 Jahrhundert
vor der Zeitwende. Berlin, 1953
108. Lefebvre, G. Essai sur la médecine égyptienne de Γ époque pharaonique. Paris,
1956
io8b. Lloyd, A. B. 'Perseus and Chemmis', JHS 89 (1969) 79-86
109. Lloyd, A. B. 'Triremes in the Sake navy', JEA 58 (1972) 268-79
no. Lloyd, A. В. Herodotus Book II. Introduction. Leiden, 1975
in. Lloyd, A. B. ' Were Necho's triremes Phoenician ? ', JHS 95 (1975)45-61
112. Lloyd, A. B. Herodotus Book II. Commentary. Leiden, 1976-
113. Lloyd, A. B. 'Necho and the Red Sea, some considerations', JEA 63
(1977) 142-55
113A. Masson, O., Martin, G. T., Nicholls, R. V. Carian Inscriptions from North
Saqqâra and Buhen. London, 1978
113B. Masson, O. and Yoyotte, J. Objets pharaoniques à inscription carienne. Cairo,
1956
114. Morenz, S. Die Begegnung Europas mit Aegypten. Berlin, 1968
115. Pétrie, W. M. F. Tanis 11. London, 1888
116. Pétrie, W. M. F. Naukratis 1, 1884-5. London, 1898
117. Pétrie, W. M. F. Hyksos and Israelite Cities. London, 1906
118. Pétrie, W. M. F. Seventy Years in Archaeology. London, 1932
119. Posener, G. 'Les douanes de la méditerranée dans l'Egypte Saïte', Rev.
Phil. 21 (1947) 117-31
120. Prinz, H. Funde aus Naukratis des VII und VI Jahrhundert s v. Chr. Leipzig,
1906
121. Ratré, S. 'Un "chouabti" du général Potasimto au musée d'Annecy',
Bull. Inst.fr. Caire 61 (1962) 45—5 3
122. Roebuck, С 'The grain trade between Greece and Egypt', Cl. Phil. 45.4
(1950) 236-47
123. Rowe, A. ' New light on objects belonging to the generals Potasimto and
Amasis in the Egyptian Museum', Annales du Service 38 (1938) 157-95

///. Кипр
581
124* Sauneron, S. and Yoyotte, J. 'La campagne nubienne de Psammétique
II et sa signification historique', Bull. Inst.fr. Caire 50 (1952) 157-207
125. Smallwood, E. M. Documents illustrating theprincipals ofNerva, Trajan and
Hadrian. Cambridge, 1966
126. Spalinger, A. 'The year 712 b.c. and its implications for Egyptian
history', Journ. of the American Research Center in Egypt 10 (1975) 95-101
127. Vandier, J. 'L'intronisation de Nitocris', ZAS 99 (1975) 29-35
128. Vercoutter, J. ' Les Haou-Nebout ', Bull. Inst. fr. Caire 46 ( 1947) 125-8;
48 (1949), 107-209
129. Wilcken, U. Grundt(uge und Cbrestomatbie der Papyruskunde. Leipzig, 1912
130. Yoyotte, J. 'Potasimto de Pharbaithos et le titre "grand combattant -
maître du triomphe"', Chronique d'Egypte 28 (1953) 101-6
Ш.Кипр
131. Amadasi, M. G. Guzzo and Karageorghis, V. Excavations at Kition πι.
Inscriptions Phéniciennes. Nicosia, 1977
132. Clerc, G., Karageorghis, K., Lagarce, E. and Leclant, J. Fouilles de Kition
11. Objets Egyptiens et Egyptisants. Nicosia, 1976
133. Gjerstad, E. 'Decorated metal bowls from Cyprus', Op. Arch. 4 (1946)
1-18
134. Gjerstad, E. The Cypro-Geometric, Cypro-Archaic and Cypro-Classical
Periods (The Swedish Cyprus Expedition, rv. 2). Stockholm, 1948
135. Gjerstad, E. 'The Phoenician colonization and expansion in Cyprus',
RDAC 1979, 230-54
136. Gjerstad, E. and others. Greek Geometric and Archaic Pottery found in
Cyprus. Stockholm, 1977
137. Hill, Sir George F. A History of Cyprus 1. Cambridge, 1940
138. Karageorghis, V. Excavations in the Necropolis of Salamis ι, π and in.
Nicosia, 1967, 1970, 1973
139. Karageorghis, V. Salamis in Cyprus, Homeric, Hellenistic and Roman.
London, 1969
140. Karageorghis, V. Kition, Mycenaean and Phoenician Discoveries in Cyprus.
London, 1975
141. Karageorghis, V. 'Afavissa at Kakopetria', RDAC 1977, 178-201
142. Karageorghis, V. Two Cypriote Sanctuaries of the end of the Çypro-Archaic
Period. Rome, 1977
143. Karageorghis, V. 'Pikes or obeloi from Cyprus and Crete', Anticbità
Cretesi. Studi in onore di Doro Levi 11, 168-72. Catania, 1978
144. Karageorghis, V. 'The relations between the tomb architecture of
Anatolia and Cyprus in the Archaic period', Proc. of the Xth Int. Congress
of Classical Archaeology, 361-8. Ankara, 1978
145. Karageorghis, V. and Des Gagniers, J. La céramique chypriote de style figuré.
Age du Fer (io/o-joo av. J.-C). Rome, 1974-5
146. Lewe, B. Studien vytr archaïschen kyprischen Plastik. Diss. Dortmund, 1975
147. Masson, О. and Sznycer, M. Recherches sur les Phéniciens à Chypre. Paris,
1972

582
В. Восток, Египет, Кипр
148. Sjôqvist, Ε. 'Die Kultgcschichtc eines Cyprischen Temenos\ ARW 30
(1932) 308-59
IV. Кипрская письменность
149. Karageorghis, V. ' Fouilles à l'Ancienne-Paphos de Chypre : les premiers
colons grecs', CRAI 1980, 122-36 (with contributions by Ε. and О.
Masson, 134—6)
150. Masson, Ε. Étude de vingt-six boules d'argile inscrites trouvées à Enkomi et
Hala Sultan Tekke (Chypre). Gôteborg, 1971 (= SIM A xxxi: 1)
151. Masson, E. Cyprominoica. Répertoires, documents de Ras Shamra, essais
d'interprétation. Gôteborg, 1974 (= SIM A xxxi: 2)
152. Masson, E. 'Les écritures chypro-minoennes. État présent des
recherches', Annali Scuola Normale di Pisa 1978, 805-16
153. Masson, E. 'Le chypro-minoen 1 ... ', Colloquium Aiycenaeum, Actes du
éème colloque international sur les textes mycéniens et égéens.. .197J 397-409.
Neuchâtel-Genève, 1979
154. Masson, O. Les inscriptions chypriotes syllabiques. Paris, 1961
155. Masson, O. 'Kypriaka', BCH 92 (1968) 380-6
156. Masson, O. 'Bronze de Delphes à inscription chypriote', BSC 95 (1971)
302-4
157. Masson, O. 'Les inscriptions chypriotes syllabiques de 1961 à 1975',
Colloquium Mycenaeum 361-71
158. Masson, O. 'Le syllabaire chypriote classique: remarques sur les signes
des séries en X, Y, Z', Annali Scuola Normale di Pisa 1978, 817-32
159. Masson, O. 'Une nouvelle inscription de Paphos concernant le roi
Nikoklès', Kadmos 19 (1980) 65-80
160. Masson, O. La Chapelle d'Achoris à Karnak. (forthcoming)
161. Mitford, T. B. 'Kafizin and the Cypriot Syllabary', CQ 44 (1950) 97-106
162. Mitford, T. B. Studies in the Signaries of South-Western Cyprus = Univ. of
London, Inst, of Class. Studies, Bulletin Suppl. No. 10 (1961)
163. Mitford, T. B. The Inscriptions of Kourion. Philadelphia, 1971
164. Mitford, T. B. ' The Cypro-Minoan inscriptions of Old Paphos ', Kadmos
10 (1971) 87-96
165. Mitford, T. B. The Nymphaeum of Kafizin. The Inscribed Pottery. Berlin,
1980
166. Mitford, T. B. and Masson, O. Silbeninschriften von Rantidi- Paphos =
Ausgrabungen in Alt-Paphos auf Cypern, Heft 2
167. Mitford, T. B. and Masson, O. Silbeninschriften von Kouklia - Paphos =
Ausgrabungen in Alt-Paphos auf Çypern (in preparation)
168. Neumann, G. 'Zur Deutung der kyprischen "Bulwer-TafeP", Kadmos
2 (1963) 53-67
169. Neumann, G. 'Beitrâge zum Kyprischen', Kamdos 14 (1975) 167-73
170. Tell Keisan, report on excavations, Revue Biblique 83 (1976) 90

IL Запад
583
С. Колонизация
[По поводу колонизации Анатолии и восточных областей см. раздел В)
I. Работы общего характера
ι. Bérard, J. Uexpansion et la colonisation grecques jusqu*aux guerres médiques.
Paris, i960
2. Bilabel, F. Die ionische Kolonisation. Leipzig, 1920
3. Desborough, V. 'The background to Euboean participation in early
Greek maritime enterprise', Tribute to an Antiquary. Essays presented to
Marc Fitchy 25-40. London, 1976
4. Forrest, W. G. 'Colonization and the rise of Delphi', Historia 6 (1957)
160-75
5. Graham, A. J. Colony and Mother City in ancient Greece. Manchester, 1971
6. Graham, A. J. ' Patterns in early Greek colonization ', JHS 91(1971)35 -47
7. Gwynn, A. 'The character of Greek colonization', JHS 38 (1918) 88-123
8. Lampros, S. De conditorum coloniarum graecarum indole\ praemiisque et
honoribus. Leipzig, 1873
9. Langlotz, E. Die kulturelle und kunstlerische Hellenisierung der Kûsten des
Mittelmeers durcb die Stadt Pbokaia. Cologne, 1966
10. Roebuck, C. Ionian Trade and Colonisation. New York, 1959
11. Rougé, J. 'La colonisation grecque et les femmes', Cahiers d'histoire 15
(1970) 307-17
12. Salmon, Ε. T. Roman Colonisation under the Republic. London, 1969
13. Schaefer, H. ' Eigenart und Wesenszuge der griechischen Kolonisation ',
Heidelberger Jahrbucber 4 (i960) 77-93
14. Schmid, P. B. Studien %u griechischen Ktisissagen. Freiburg i. d. Schweiz,
1947
П. Запад
15. Adamesteanu, D. 'Nouvelles fouilles à Gela et dans l'arrière-pays', Rev.
Arch. 49 (1957) 20-40, 147-80
16. Adamesteanu, D. 'Le suddivisioni di terra nel Metapontino', Problèmes
de la terre en Grèce ancienne, éd. M. I. Finley (Ecole pratique des hautes
études. Civilisations et Sociétés 33) 49-61. Paris, 1973
17. Adamesteanu, D. ha Basilicata antica — storia e monumenti. Di Mauro, Italy,
1974
18. Adamesteanu, D. ' Indigeni e Greci in Basilicata ', Atti del convegno di studio
su le genti délia Lucania antica e le loro relations con i Greci dell9Italia9
Poten%a-Matera 18-20 Ottobre 1971* 27-45. Rome 1974
19. Adamesteanu, D. ' Serra di Vaglio e ilproblema délia penetrazione greca
in Lucania', Godisnjak 13. Centar za Balkanokrèka Ispitivanja, Knjiga 11
(Akad. Nauk. i umjetnosti Bosne i Hercegovine), 213-19. Sarajevo, 1976
20. Adriani, A. and others. Himera 1. Campagne di scavo 196'/-/. Rome, 1970
21. d'Agostino, B. ' La civiltà del Ferro nell'Italia méridionale e nella SiciHa ',
Popoli e civiltà deWItalia antica 11, n-94. Rome, 1974
22. d'Agostino, B. 'Tombe "principesche" delPorientalizzante antico da
Pontecagnano', Mon. Ant. 49 (1977) i-no

584
С. Колонизация
23. cTAgostino, В. 'Grecs et "indigènes" sur la côte tyrrhénienne au Vile
siècle: la transmission des idéologies entre élites sociales', Annales:
Économies, Sociétés, Civilisations 32 (1977) 3-20
24. Albore-Livadie, C. 'L'épave étrusque du Cap d'Antibes', Riv. Stud.
Liguri 33 (== Hommage Benoit 1, 1967), 300-26
25. Albore-Livadie, С 'Remarques sur un groupe de tombes de Cumes',
Cahiers du Centre Jean Bérard 2 (Naples, 1975) 53-8
26. Allegro, N. and others. Himera 11. Campagne di scavo 1966-7$. Rome, 1976
27. Almagro, M. Ampurias. A History of the City and Guide to the Excavations.
Barcelona, 1956
28. Anamali, S. 'Les villes de Dyrrhachion et d'Apollonie et leurs rapports
avec les Illyriens', Studime Historike 30.2, 125-35. Tirana, Univ. de l'état,
1971
29. Arias, P. 'Medma', Enciclopedia deWarte antica 4 (1961)
30. Vacat
31. Asheri, D. 'Osservazioni sulle origini dell'urbanistica Ippodamea', Rip.
Stor. Ital. 87 (1975) 5-16
3 2. Bakhuizen, S. C. ' Iron and Chalcidian colonization in Italy ', Mededelingen
van het Nederlands Instituut te Rome 37 (1975) 1-12
33. Beaumont, R. L. 'Greek influence in the Adriatic Sea before the fourth
century', JHS 56 (1936) 159-204
34. Bérard, J. La colonisation grecque de Г Italie méridionale et de la Sicile dans
Г antiquité. Paris, 1957
3 5. Berchem, D. van ' Sanctuaires d'Hercule-Melqart. Contribution à l'étude
de l'expansion phénicienne en Méditerranée', Syria 44 (1967) 73-109,
307-36
36. Bernabo Brea, L. Akrai. Catania, 1956
37. Bernabo Brea, L. Sicily before the Greeks. London, 1957
3 8. Bernabo Brea, L. Contribution to debate in Taranto ne lia civiltà délia Magna
Grecia. Atti del decimo convegno di studi sulla Magna Grecia9 39iff. Naples,
1971
39. Bernabo Brea, L. and Cavalier, M. My lai. Novara, 1959
40. Bernabo Brea, L. and Cavalier, M. Meligunis-Lipara 11. La necropoli greca
e romana ne lia contrada Diana. Palermo, 1965
41. Bevilacqua, F. and others. Mo^ia vu (Centro di studio per la civiltà fenicia
e punica). Rome, 1972
41 A. Bicknell, Peter J. 'The date of the battle of the Sagra river', Phoenix 20
(1966) 294-301
41B. Bicknell, Peter J. 'The date of the fall of Siris', Parola del Passato 23 (1968)
401-8
42. Blakeway, A. A. ' Prolegomena to the study of Greek commerce with
Italy, Sicily and France in the eighth and seventh centuries b.c. ', BSA
ЬЬ (1932-3) 170-208
43. Blazquez, J. M. Tartessosy los origines de la соIonization fenicia en occidente.
Salamanca, 1975
44. Braccesi, L. Grecità adriatica : un capitolo de lia coloni^a^ione greca in occidente.
2nd edn. Bologna, 1977

IL Запад
585
45. Buchner, G. 'Nota preliminare sulle ricerche preistorichc nell'isola
d'Ischia', Bull, di Paletnologia lta liana, n.s. ι (1936-7) 65-93
46. Buchner, G. Discussion in Metropoli e Colonie di Magna Grecia, 263-74.
Naples, 1964
47. Buchner, G. 'Pithekoussai, oldest Greek colony in the west', Expedition
8 (1966) 4-12
48. Buchner, G. ' Recent work at Pithekoussai', Arch. Rep. for 1970-71, 63-7
49. Buchner, G. ' Pithecusa : scavi e scoperte 1966-71 ', Le genii nongreche della
Magna Grecia. Attidelundicesimo convegno distudisulla Magna Grecia, 361-74.
Naples, 1972
50. Buchner, G. ' Nuovi aspetti e problemi posti degli scavi di Pithecusa con
particolari considerazioni sulle orificiere di stile orientalizzante antico',
Cahiers du centre Jean Bérard 2 (Naples, 1975) 59-86
51. Buchner, G. ' Testimonianze epigrafiche semitiche del viii secolo a.C. a
Pithekoussai ', Parola del Passato 33 (1978) 130-42
52. Buchner, G. and Boardman, J. 'Seals from Ischia and the lyre-player
group', JDAI 81 (1966) 1-62
53. Buchner, G. and Russo, C. F. 'La coppa di Nestore e un'iscrizione
metrica da Pitecusa dell viii secolo av. Cr. ', Rend. Acad. Lincei 10 (195 5)
215-34
54. Cantarella, R. "Я ΜΕΓΑΛΗ ΈΛΛΑΣ\ La città e il suo territorio. Atti
del settimo convegno di studi sulla Magna Grecia, 11-25. Naples, 1968
55. Cary, M. Ά Euboean colony in Corcyra', CR 40 (1926) 148-9
56. Castagnoli, F. 'Topografîa e urbanistica', Atti e Mem. Soc. Maffia Grecia
13-14(1972-3)47-55
5 6a. Cazzaniga, I. ' L'estensione alla Sicilia della espressione Magna Graecia
in Strabone (vi.1.2)', Parola del Passato 26 (1971) 26-31
57. Cebeillac-Gervasoni, M. 'Les nécropoles de Mégara Hyblaea', Kokalos
*i (1975) 3-36
5 8. Les Céramiques de la Grèce de Γ Est et leur Diffusion en Occident. Paris-Naples,
Centre Jean Bérard, 1978
5 9. Compernolle, R. van ' Ségeste et l'hellénisme ', Phoibos 5(1950-1)18 3-2 2 8
60. Compernolle, R. van ' La date de la fondation d 'Apollonie d'IUyrie ', Ant.
Class. 22 (1953) 50-64
61. Compernolle, R. van Étude de chronologie et d'historiographie siciliotes.
Brussels, i960
62. Cook, R. M. 'Reasons for the foundation of Ischia and Cumae', Historia
9 (1962) 113-14
63. Dakaris, S. Ι. "Εκ του αρχαίου v€ к рот αφ* ίου του 'Ανακτορίου', Eph.
Arch. 195 3~4 (Part 3) 77~88
64.- Drôgermiller, H.-P. ' Untersuchungen zur Anlage und zur Entwicklung
der Stàdte " Grossgriechenland's "', Gymnasium 72 (1965) 27-62
64A. Drôgemuller, H.-P. Syrakus. Zur Topographie und Geschichte einergriechischen
Stadt (Gymnasium Beiheft 6). Heidelberg, 1969
65. Dunbabin, T. J. The Western Greeks. Oxford, 1948
66. Foti, G., Zancani Montuoro, P., Stoop, M. W. and Pugliese Carratelli,
G. 'Scavi a Francavilla Marittima', Atti e Mem. Soc. Magna Grecia 6-7
(1965-6) 7-21

586
С. Колонизация
6у. Foti, G. ' La documentazione archeologica in Calabria ', Economia e società
nella Magna Grecia. Atti del dodicesimo convegno di studi sulla Magna Grecia,
341-52. Naples, 1973
68. Foti, G. ' La ricerca del sito di Sibari', Atti e Mem. Soc. Magna Grecia n.s.
13-14(1972-3)9-15
69. Franciscis, A. de ' ΜΕΤΑΥΡΟΣ9, Atti e Mem. Soc. Magna Grecia 3 (i960)
21-67
70. Frederiksen, M. W. 'Archaeology in south Italy and Sicily 1973-6',
Arch. Rep. for 1976-7, 43-76
71. Gabrici, E. 'Cuma', Mon. Ant. 22 (1913)
72. Garbini, G. ' Un iscrizione aramaica a Ischia ', Parola del Passato 3 3 (1978)
143-50
73. Genière, J. de la 'Alla ricercà di abitati antichi in Lucania', Atti e Mem.
Soc. Magna Grecia 5 (1964) 129-38
74. Genière, J. de la 'Note sur la chronologie des nécropoles de Torre Galli
et Canale-Janchina', Mél. d9arch. et d'bist. 76 (1964) 7-23
75. Genière, J. de la 'Contribution a l'étude des relations entre Grecs et
indigènes sur la mer ionienne', Mél. Ecole Franc. Коте 82 (1970) 621-36
76. Genière, J. de la 'Aspetti e problemi delParcheologia del mondo
indigeno', Legenti nongreche délia Magna Grecia. Atti del undicesimo convegno
di studi sulla Magna Grecia, iz$-iji. Naples, 1972
77. Genière, J. de la 'C'è un "modello" Amendolara?', Annali délia scuola
normale superiore diPisa (classe dilettere efilosofia), série 3, 8·2 (1978) 335-54
78. Genière, J. de la 'Ségeste et l'hellénisme', Mél. Ecole Franc. Коте 90
(i978) 33-4»
79« Genière, J. de la and Nickels, A. ' Amendolara (Cosenza) : Scavi 1969-197 3
a S. Nicola', Not. Scav. 29 (1975) 483-9&
80. Greco, E. 'In margine a Strabone vi.l.2', Parola del Passato 25 (1970)
416-20
81. Greco, Ε. Ί1 ΤΕΙΧΟΣ dei Sibariti e le origini di Poseidonia', Dial, di
Arch. 8 (1974-5) 104-15
81 a. Guarducci, M. 'Iscrizione arcaica della regione di Siri', Attie Mem. Soc.
Magna Grecia, n.s. 2 (1958) 51-61
8IB. Guarducci, M. 'Sirie Pyxunte', Arch. Class. 15 (1963) 238-45
82. Guzzo, P. G. 'Napoli', Enciclopedia dell9arte antica 5 (1963)
83. Guzzo, P. G. 'Scavi a Sibari', Parola del Passato 28 (1973) 278-314
84. Halliday, W. R. 'The Eretrians in Corcyra', CK 40 (1926) 63-4
85. Hansel, B. 'Scavi eseguiti nell'area dell'acropoli di Eraclea negli anni
1965-1967', Not. Scav. 27 (1973) 400-507
86. Hencken, H. 'Syracuse, Etruria and the north', A]A 62 (1958) 259-72
87. Heurgon, J. Trois études sur le i(ver sacrum9' (Coll. Latomus, 26). Brussels,
1957
88. Hind, J. G. F. ' Pyrene and the date of the " Massaliot sailing manual " ',
Kiv. S tor. Dell9 Ant. 2 (1972) 39-52
89. Humphreys, S. С. 'Il commercio in quanto motivo della colonizzazione
greca dell'Italia e della Sicilia', Kiv. S tor. Ital. 77 (1965) 421-33
90. Huttl, W. Verfassungsgeschichte von Syrakus. Prague, 1929

IL Запад
587
9i. Isserlin, В. S. J., Coldstream, J. N. and Snodgrass, A. * Motya (Trapani):
Rapporto preliminare sugli scavi degli anni 1961-1965', Not. Scav. 24
(1970) 560-83
92. Isserlin, B. S. J. and Taylor, J. du Plat Motya 1. Leiden, 1974
93. Jodin, A. Mogador, comptoir phénicien. (Et. et trav. Arch. Maroc. 2, 1966).
Tangiers, 1966
94. JofTroy, R. Le trésor de Vix. Paris, 1954
95. Johannowsky, W. Contribution to debate in Dial, di Arch. 3 ( 1969) 149-51
96. Johannowsky, W. 'Problemi relativi a Cuma arcaica', Cahiers du centre
Jean Be'rard 2 (Naples, 1975) 98-105
97. Kesteman, J. P. 'Les ancêtres de Gélon', Ant. Class. 39 (1970) 395-413
98. Klein, J. Ά Greek metalworking quarter - eighth-century excavations
on Ischia', Expedition 14 no. 4 (1972) 34-9
99. Koch, H. 'Studien zu den campanischen Dachterrakotten', Rom. Mitt.
30(1915) iff.
100. Koldewey, R. and Puchstein, O. Diegriechischen Tempe/in Unterita/ien und
Sicilien. Berlin, 1899
ι о 1. Lacroix, L. Monnaies et colonisation dans Г occident grec. (Mém. Acad. Roy. Belg.
58, 2). Brussels, 1965
102. Langlotz, E. The Art of Magna Graecia. Greek Art in Southern Italy and
Sicily. London, 1965
103. La Rocca, E. 'Due tombe dell'Esquilino. Alcune novità sul commercio
euboico in Italia Centrale nell'VIII secolo a.C. ', Dial, di Arch. 8 (1974-5)
86-103
104. Lepore, E. Osservazioni sul rapporto tra fatti economici e fatti di
colonizzazione in Occidente', Dial, di Arch. 3 (1969) 175-212
105. Lo Porto, F. G. 'Satyrion (Taranto). Scavi e ricerche nel luogo del piu
antico insediamento laconico in PughV, Not. Scav. 89 (1964) 177-279
106. Lo Porto, F. G. ' Gli scavi sull' acropoli di Satyrion ', Boll. d'Arte 49 (1964)
67-80
107. Lo Porto, F. G. 'Metaponto. Scavi e ricerche archeologiche', Not. Scav.
20 (1966) 136-231
108. Lo Porto, F. G. 'L'attività archeologica in PughV, La Magna Grecia nel
mondo ellenistico. Atti del nono convegno di studi sulla Magna Grecia^ 245-64.
Naples, 1970
109. Lo Porto, F. G. 'Topografia antica di Taranto', Taranto nella civiltà delta
Magna Grecia. Atti del decimo convegno di studi sulla Magna Grecia, 343-85.
Naples, 1971
no. Lo Porto, F. G. 'Civiltà indigena e penetrazione greca nella Lucania
orientale', Mon. Ant. 48 (1973) 149-250
ni. Lo Porto, F. G. 'Vasi cretesi e pseudocretesi in Italia', Antichità Cretesi.
Studi in onore di Doro Levi 11, 173-88. Catania, 1978
112. Maggiani, A. and Settis, S.· ' Nuove note medmee', Kiearchos 5 3-6 (1972)
29-75
113. Martin, R. 'Histoire de Sélinonte d'après les fouilles récentes', CRAI
1977, 50-63
114. Mattingly, H. B. ' Athens and the western Greeks: с. 500-41 з b.c.', Atti

588
С. Колонизация
del I convegno del centro internationale di studi numismatici (Supplemento al
Annali 1st. Ital. Num., 12-14). Rome, 1969
115. Merante, V. * Sulla cronologia di Dorieo e su alcuni problemi connessi ',
Historia 19 (1970) 272-94
116. Miller, M. Studies in chronography 1. The Sicilian colony dates. New York,
1970
117. Miro, E. de * La fondazione de Agrigento e l'ellenizzazione del territorio
fra il Salso e il Platani', Kokalos 8 (1962) 122-52
118. Morel, J.-P. * Les Phocéens en occident : certitudes et hypothèses \ Parola
del Passato 107 (1966) 378-420
119. Morel, J .-P. ' L'expansion phocéen en occident : dix années de recherches
(1966-1975)% BCH 99 (1975) 853-96
120. Napoli, M. ' La ricerca archeologica di Velia ', Parola del Passato 21(1966)
191-226
121. Napoli, M. // museo di Paestum. Naples, 1969
122. Neutsch, B. and others. Herakleiastudien. Arch. Forsch. in Lukanien 11.
(Rom. Mitt. Ergànzungsheft 11, 1967)
I22A. Niemeyer, H.-G. ' Auf der Suche nach Mainake: Der Konflikt zwischen
literarischer und archàologischer Uberlieferung', Historia 29 (1980)
165-89
123. Orlandini, P. * Storia e topografia di Gela dal 404-282 a.C. aile luce délie
nuove scoperte archeologiche', Kokalos 2 (1956) 158-76
124. Orlandini, P. * Lo scavo del Thesmophorion di Bitalemi e il culto délie
divinità ctonie a Gela', Kokalos 12 (1966) 8-39
125. Orlandini P. and Adamesteanu, D. 'L'acropoli di Gela', Not. Scav. 16
(1962) 340-408
126. Orsi, P. 'Thapsos', Mon. Ant. 6 (1895) 89-150
127. Orsi, P. * Gli scavi intorno a ГAthenaion di Siracusa degli anni 1912-17',
Mon. Ant. 25 (1918) 383-752
128. Page, D. L. * Stesichorus: the Geryoneïs', JHS 93 (1973) 138-54
129. Paget, R. F. 'The ancient ports of Curnae', JRS 58 (1968) 152-69
130. Pearson, L. Review of van Compernolle, Etude de chronologie et
d'historiographie sicilioteSy Gnomon 34 (1962) 579-83
131. Pelagatti, P. ' Naxos - Relazione preliminare délie campagne di scavo
1961-4', Boll, d'Arte 49 (1964) 149-65
132. Pelagatti, P. Contribution to debate in Kokalos ι ο-11 (1964-5) 245_52
133· Pelagatti, P. 'L'attività délia Soprintendenza aile Antichità délia Sicilia
Orientale fra il 1965 e il 1968', Kokalos 14-15 (1968-9) 344-57
134. Pelagatti, P. Contribution to debate in Dial, di Arch. 3 (1969) 141-4
135. Pelagatti, P. 'Naxos 11 - Ricerche topografiche e scavi 1965-70', Boll,
a"Arte 57 (1972) 211-19
136. Pelagatti, P. 'Camarina e il territorio Camarinense', Kokalos 18-19
(1972-3) 182-4
137. Pelagatti, P. and Voza, G. Archeologia ne lia Sicilia sudorientale. Naples
(Centre Jean Bérard), 1973
138. Pelagatti, P. and Voza, G. Archeologia ne lia Sicilia sudorientale. Addenda al
catalogo. Turin, 1974

//. Запад
589
139· Pembroke, S. ' Locres et Tarente', Annales, Économies, sociétés, civilisations
25 (1970) 1240-70
140. Peroni, R. Contribution to debate in Dial, di Arch. 3 (1969) 159-62
141. Piraino, M. T. ' Iscrizione inedita di Poggioreale ', Kokalos 5 ( 195 9) 15 9-7 3
142. Pruvot, G. ' Un navire " Etrusco-Punique " au Cap d'Antibes ', Archéologie
48 (July 1972) 16-19
143. Quilici, L. Siris-Heraclea {Forma Italiae 111.1). Rome, 1967
144. Quilici, L. * Carta archeologica della piana di Sibari', Atti e Mem. Soc.
Magna Grecia 9-10 (1968-9) 91-155
145. Rainey, F. G. 'The location of archaic Greek Sybaris', A]A 73 (1969)
261-73
146. Ridgway, D. ' Coppe cicladiche da Veio ', Studi Etruschi 35(1967) 311-21
147. Ridgway, D. ' The first western Greeks : Campanian coasts and southern
Etruria', Greeks, Celts and Romans, ed. Christopher and Sonia Hawkes,
5-38. London, 1973
148. Ridgway, D. and Dickinson, O. T. P. K. 'Pendent semicircles at Veii:
a glimpse', BSA 68 (1973) 191-2
149. Rizza, G. 'Leontini: Scavi e ricerche degli anni 1954-195 5 ', Boll, d*Arte
42 (1957) 63-73
150. Rizza, G. ' Siculi e Greci sui colli di Leontini', Cronache di arch, e di storia
deWarte 1 (1962) 3-27
151. Sanctis, G. de ' Callimaco e Messina ', Atti Acad. Torino 63(1927-8) 112-17
152. Schmiedt, G. 'Antichi porti d'ltalia', UUniverso 47 (1967) 2-44
153. Sjôqvist, E. Sicily and the Greeks. S tiédies in the interrelationship between the
indigenous populations and the Greek colonists. Ann Arbor, 1973
154. Strom, I. Problems concerning the origin and early development of the Etruscan
orientalising style. Odense, 1971
155. Tomasello, E. 'Monasterace Marina: Scavi presso il tempio dorico di
Punta Stilo', Not. Scav. 26 (1972) 561-643
15 6. Torelli, M. ' II santuario di Hera a Gravisca ', Parola del Passato 26 ( 1971 )
44-67
15 7. Trànkle, H. ' Cato in der vierten und runften Dekade des Livius \ Main\.
Akad. Wiss. u. Lit. Abhand. d. Geistes- und So^ialwissenschaftlichen Klasse,
1971 no. 4, 109-37
158. Trendall, A. D. 'Archaeology in S. Italy and Sicily 1967-9', Arch. Rep.
for 1969-70, 32-51
159. Trump, D. Central and Southern Italy before Rome. London, 1966
160. Tusa, V. 'L'attività archeologica della Soprintendenza aile antichità
della Sicilia Occidentale nel quadriennio 1968-71', Kokalos 19 (1973)
392-436
161. Vallet, G. Rhégion et*Zancle. Paris, 1958
162. Vallet, G. 'La colonisation Chalcidienne et l'hellénisation de la Sicile
orientale', Kokalos 8 (1962) 30-51
163. Vallet, G. 'L'introduction de l'olivier en Italie centrale d'après les
données de la céramique', Hommages à Albert Grenier ni, 1554-63.
Brussels, 1962
164. Vallet, G. ' La cité et son territoire dans les colonies grecques d'occident ',

590
С. Колонизация
La città e il suo territorio. Atti del settimo convegno di studi sulla Magna Grecia,
67-142. Naples, 1968
165. Vallet, G. 'Espace privé et espace public dans une cité coloniale
d'occident, Mégara Hyblaea', Problèmes de la terre en Grèce ancienne, éd.
M. I. Finley (Ecole pratique des hautes études. Civilisations et societies
33), 83-94. Paris, 1973
166. Vallet, G. and Villard, F. 'Les dates de la fondation de Mégara Hyblaea
et de Syracuse', BCH 76 (1952) 289-346
167. Vallet, G. and Villard, F. Mégara Hyblaea n. Céramique archaïque. Paris,
1964
168. Vallet, G. and Villard, F. 'Les Phocéens en Méditerranée occidentale à
l'époque archaïque et la fondation de Hyélè', Parola delPassato 107 (1966)
166-90
169. Vallet, G. and Villard, F. 'Les problèmes de l'Agora et de la cité
archaïque', Mélanges d'archéologie et d'histoire 81 (1969) 7-35
170. Vallet, G., Villard, F. and Auberson, P. Mégara Hyblaea 1. Le quartier de
Г agora archaïque. Rome, 1976
171. Villard, F. La céramique grecque de Marseille. Paris, i960
172. Vita A. di ' La penetrazione siracusana nella Sicilia sudorientale alla luce
délie piu recenti scoperte archeologiche', Kokalos 2 (1956) 177-205
173. Vita, A. di 'Brève rassegna degli scavi archeologici condotti in
provincia di Ragusa nel quadriennio 195 5-1959', Boll, d? Arte 44 (1959)
347-363
174. Voza, G. ' La topograna di Paestum alla luce di alcune récente indagini',
Arch. Class. 15 (1963) 223-32
175. Waele, J. A. de Acragas Graeca (Archaeologische studien van het Neder-
lands Historisch Instituut te Rome, Deel ni). The Hague, 1971
176. Wells, P. S. ' Late Hallstatt interactions with the Mediterranean ', Ancient
Europe and the Mediterranean, ed. V. Markotic, 189-96. Warminster, 1977
177. Wells, P. S. ' West central Europe and the Mediterranean ', Expedition 21
no. 4 (1979) 18-24
178. Westlake, H. D. Review of van Compernolle, Etude de chronologie et
d'historiographie siciliotes, CR 76 (1962) 266-8
179. Wever, J. de 'La χώρα massaliote d'après les fouilles récentes', Ant.
Class. 35 (1966) 71-117
180. Whitaker, J. I. S. Motya. London, 1921
181. Woodhead, A. G. The Greeks in the West. London, 1962
182. Wuilleumier, P. Tarente des origines à la conquête romaine. Paris, 1939
183. Zancani Montuoro, P. Contribution to debate in La città e il suo territorio.
Atti del settimo convegno di studi sulla Magna Grecia, 170-8. Naples, 1968
184. Zancani Montuoro, P. Contribution to debate in La Magna Grecia e Кота
neir età arcaica. Atti del ottavo convegno di studi sulla Magna Grecia, 219-26.
Naples, 1969

IV Черное море и прилегающие к нему области
591
Ш. Северная Эгеида
185. Bakalakis, G. Proanaskaphikes ereunes sti Thraki. Salonica, 1958
186. Bonfante, G. ' A note on the Samothracian language', Hesperia 24 (195 5)
101-9
187. Bradeen, D. W. 'The Chalcidians in Thrace', AJP 73 (1952) 356-80
188. Coincy, H. de 'L'île de Thasos', La Géographie 38 (1922) 405-26
189. Daux, G. and others. Guide de Tfoasos. Paris, 1968
190. Dusenberg, Ε. Β. Ά Samothracian necropolis', Archaeology 12 (1959)
163-70
191. Dusenberg, Ε. В. 'The south necropolis of Samothrace', Archaeology 17
(1964) 185-92
192. Dusenberg, Ε. B. 'Samothrace, the south necropolis', Archaeology 20
(1967) 116-22
193. Fraser, P. M. Samothrace n. 1. The inscriptions on stone (ed. Karl Lehmann).
New York, i960
194. Graham, A. J. 'The foundation of Thasos', BSA 73 (1978) 61-101
195. Harrison, E. 'Chalkidike', CQ 6 (1912) 93-103, 165-78
196. Lazarides, D. Thasos and its Peraia. Athens, Center of Ekistics, 1971
197. Lazarides, D. Σαμοθράκη και η πβραια της. Athens, Center of Ekistics,
1971
198. Lehmann, K. Samothrace 11.2. The inscriptions on ceramics. New York, i960
199. Lehmann, K. Guide to Samothrace. 4th edn. New York, 1975
200. Picard, С. 'L'Héraklès Thasios, son sanctuaire, son culte' (review of
Launey, M. Études Thasiennesi. Paris, 1944), JournaldesSavants 1949,111—33
201. Pouilloux, J. Recherches sur Г histoire et les cultes de Thasos 1—n. Paris, 19 5 4-8
202. Salviat, F. 'Une nouvelle loi thasienne: institutions judiciaires et fêtes
religieuses à la fin du IVe siècle av. J.C.', BCH 82 (1958) 193-267
202a. Zahrnt, M. Olynth und die Chalkidier. Munich, 1971
IV. Черное море и прилегающие к нему области
203. Akurgal, Ε. 'Recherches faites à Cyzique et à Ergili', Anatolia 1 (1956)
15-24
204. Akurgal, E. and Budde, L. Vorlàufiger Bericht iiber die Ausgrabungen in
Sinope. Ankara, 1956
205. Alexandrescu, P. ' Les rapports entre indigènes et Grecs à la lumière des
fouilles de la nécropole d'Histria', Ville Congrès international d*archéologie
classique, 336-9. Paris, 1965
206. Alexandrescu, P. ' Les importations grecques dans les bassins du Dniepr
et du Boug', Rev. Arch. 1975, 63-72
206A. Asheri, D. Uber die Frùhgeschichte von Herakleia Ρontike, Ergànzungsband
zu den Tituli Asiae Minoris 5. Ôst. Akad. Wiss. Phil. Hist. Klasse,
Denkschriften 106. Vienna, 1972
207. Belin de Ballu, E. Olbia. Leiden, 1972
208. Blavatsky, V. D. 'An underwater expedition to the Azov and Black
Seas', Archaeology 16 (1963) 93-8

592
С. Колонизация
209. Bravo, В. 'Une lettre de plomb de Berezan', Dialogues d'histoire ancienne
1 (1974) 111-87
210. Buiskikh, S. B. and Ostroverkhov, A. S. 'Raboty na Yagorlytskom
poseleny', Arkheologicbeskie Otkrytiya (1977) 304-5
211. Burstein, S. M. Outpost of Hellenism: The Emergence ofHeraclea on the Black
Sea (Univ. of California publications. Classical Studies). Berkeley, Los
Angeles, London, 1976
211 a. Burstein, S. M. 'Heraclea Pontica: the city and subjects', The Ancient
Worldi (1979) 25-8
212. Condurachi, E. (ed.) Histria n. Bucharest, 1966
213. Dimitriu, S. and Alexandrescu, P. 'L'importation de la céramique
attique dans les colonies du Pont-Euxin avant les guerres médiques', Rev.
Arch. 1973, 23-38
214. Drews, R. 'The earliest Greek settlements on the Black Sea', JHS 96
(1976) 18-31
215. Farmakovsky, B. V. ' Archàologische Funde im Jahre 1909 ', Arch. An%.
1910, 195-244
216. Farmakovsky, B. V. ' Archaichesky period ν Rossy ', Mat. po Arch. Rossy
34(1914) 15-78
21 6a. Firatli, N. and Robert, L. Les stèles funéraires de By^ance gréco-romaine
(Bibliothèque archéologique et historique de l'Institut Français d'Istanbul
15). Paris, 1964
217. Graham, A. J. ' The date of the Greek penetration of the Black Sea ', BICS
5 (1958) 25-42
218. Graham, A. J. ΌΙΚΗΙΟΙ ΠΕΡΙΝΘΙΟΓ, JHS 84 (1964) 73-5
219. Hind, J. G. F. 'The Greek colonization of the Black Sea area in the
archaic and classical period ' (unpublished Ph.D. thesis). Cambridge, 1969
2 20. Hoepfner, W. Herakleia Pontike - Eregli. Eine baugeschichtliche Untersucbung,
Erganzungsband zu den Tituli Asiae Minoris 2.1. Ost. Akad. Wiss. Phil.
Hist. Klasse, Denkschriften 89. Vienna, 1966
221. Kocybala, A. 'Greek colonization on the north shore of the Black Sea
in the archaic period' (unpublished Ph.D. thesis). University of
Pennsylvania, 1978
222. Labaree, B. W. 'How the Greeks sailed into the Black Sea', A]A 61
(1957) 29-33
223. Minns, Ε. H. Scythians and Greeks. Cambridge, 1913
224. Minns, E. H. 'Thirty years of work at Olbia', JHS 65 (1945) 109-12
225. Noonan, T. S. 'The grain trade of the northern Black Sea in antiquity',
-4/^94(i973) 231-42
226. Noonan, T. S. ' The origins of the Greek colony of Panticapaeum ', A]A
ii (1973) 77-81
227. Onaiko, N. A. Antichny import ν Pridneprov'e i Pobuvfle ν VII-V vekach
do n.e. Moscow, 1966
228. Rostovtzeff, M. Iranians and Greeks in S. Russia. Oxford, 1922
229. Sokolov, G. Antichnoe Prichernomor'e. Leningrad, 1973
230. Wa§owicz, A. Olbia pontique et son territoire. L? aménagement de Γ espace. Paris,
1975

/. Острова и Восточная Греция
593
V. Северная Африка
231. Boardman, J. ' Evidence for the dating of Greek setlements in Cyrenaica ',
BSA 61 (1966) 149-56
232. Boardman, J. and Hayes, J. Excavations at Tocra 1963-6;; the Archaic
Deposits 1. London, 1966
233. Boardman, J. and Hayes, J. Excavations at Tocra 1963-6}; the Archaic
Deposits и and later deposits, London, 1973
234. Carter, T. H. "Reconnaissance in Cyrenaica', Expedition 5 no. 3 (1963)
18-27
235. Chamoux, F. Cyrène sous la monarchie des Battiades. Paris, 1953
236. Dusanic, S. 'The όρκων των οικιστήρων and fourth-century Cyrene',
Chiron 8 (1978) 55-76
237. Goodchild, R. G. Çyrene and Apo I Ionia, an historical guide, 2nd edn. United
Kingdom of Libya, 1963
238. Graham, A.J.' The authenticity of the όρκων των οίκιστηρων of Су rené ',
JHS 80 (i960) 94-111
239. Rowe, A. 'The round, rectangular, stepped and rock-cut tombs at
Cyrene', Çyrenaican Expedition of the University of Manchester 19 j2, 4-26.
Manchester, 1956
240. Stucchi, S. U Agora di Cirene. Rome, 1965
241. Stucchi, S. Cirene 19J7-66. Un decennio di attività della missione archeologica
Italiana a Cirene, Tripoli, 1967
242. Treidler, H. 'Eine alte ionische Kolonisation in numidischen Afrika',
Historia 8 (1959) 257-83
243. Vickers, M. and Reynolds, J. M. 'Cyrenaica 1962-72', Arch. Rep. for
1971-2, 27-47
244. Villard, F. 'Céramique grecque de Maroc', Bull. Arch, Maroc. 4 (i960)
1-26
245. White, D. 'Archaic Cyrene and the cult of Demeter and Persephone',
Expedition 17 no. 4 (1975) 2-15
D. Греческие острова и восточная Греция
I. Острова и восточная Греция
ι. Àkerstrôm, Α. Ά horseman from Asia Minor', Medelhavsmuseet bulletin
4(1964)49-53
2. Akurgal, E. 'Les fouilles de Phocée', Anatolia ι (1956) 4-11
3· Akurgal, Ε. Die Kunst Anatoliens von Homer bis Alexander. Berlin, 1961
4. Akurgal, E. Ancient Civilisations and Ruins of Turkey. Ankara, 1973
5.. Auberson, P. ' Chalcis, Lefkandi, Erétrie au Ville siècle ', Cahiers du centre
Jean Bérard 2 (Naples, 1975) 9-14
6. Auberson, P. and Schefold, K. Fuhrer durch Ere tria. Berne, 1972
7. Bakalakis, G. 'Notes Cycladiques', BCH 88 (1964) 539-58
8. Bakhuizen, S. C. ChaJcis-in~Euboea, Iron and Chalcidians Abroad. Leiden,
1976
38. Заказ № K-7530

594
D. Греческие острова и Восточная Греция
9- Barron, J. P. 'The sixth-century tyranny at Samos', CQ 14.2 (1964)
210-29
10. Bean, G. E. Aegean Turkey. London, 1966
11. Bean, G. E. Turkey beyond the Maeander. London, 1971
12. Bent, W. The Cyclades. London, 1885
13. Bérard, С. U Hereon à la porte de Г ouest. Ere tria. Fouilles et Recherches ni.
Berne, 1970
14. Bérard, C. Topographie et urbanisme de PErétrie archaïque : ГНегооп. Eretria,
Foui/les et Recherches vi, 89-94. Berne, 1978
15. Betancourt, P. The Aeolic Style in Architecture. Princeton, 1977
16. Blinkenberg, С Lindosy Fouilles et recherches 11.1. Copenhagen, 1941
17. Boardman, J. 'Chian and Naucratite', BSA 51 (1956) 55-62
18. Boardman, J. 'Early Euboean pottery and history', BSA 52 (1957) 1-29
19. Boardman, J. Ά Greek vase from Egypt', JHS 78 (1958) 4-12
20. Boardman, J. ' Chian and early Ionic architecture', Antiquaries Journal 39
(1959) 170-218
21. Boardman, J. ' An Anatolian Greek belt handle ', Anatolia 16 (1966) 193-4
22. Boardman, J. Excavations in Chios ipj2-ipjj. Greek Emporio. London,
1967
23. Buschor, E. Altsamische Standbilder i-v. Berlin, 1934-61
24. Cook, J. M. Old Smyrna, 1948-1951', BSA 53/4 (1958/9) 1-34
25. Cook, J. M. The Greeks in Ionia and the East. London, 1962
26. Cook, J. M. Old Smyrna: Ionic Black Figure and other sixth-century
figured vases', BSA 60 (1965) 114-42
27. Cook, J. M. The Troad. Oxford, 1973
28. Cook, R. M. 'Fikellura pottery', BSA 34 (1933-4) 1-98
29. Cook, R. M. ' Ionia and Greece in the eighth and seventh centuries b.c. ',
JHS 66 (1946), 67-98
30. Cook, R. M. 'The distribution of Chiot pottery', BSA 44 (1949) 154-61
31. Cook, R. Μ. Ά list of Clazomenian pottery', BSA 47 (1952) 123-52
32. Cook, R. M. Corpus Vasorum Antiquorum; British Museum vin. London,
1954
33. Cook, R. M. Clazomenian Sarcophagi (Kerameus in). Mainz, 1981
34. Cook, R. M. and Hemelrijk, J. Μ. Ά hydria of the Campana Group in
Bonn', Jahrbuch Berliner Museen 5 (1963) 107-20
34A. Coldstream, J. N. 'The Phoenicians of Ialysos', BICS 16 (1969) 1-8
34B. Craik, Ε. M. The Dorian Aegean. London, Henley and Boston, 1980
35. Dover, K. J. 'The poetry of Archilochos', Archiloque: Entretien Hardt
χ (1964), ch. 5, 181-212
36. Ebner, P. Ί1 mercato dei metalli preziosi nel secolo d'oro dei Focei',
Parola del Passato 21 (1966) 111-27
36A. Emlyn-Jones, C. J. The lonians and Hellenism. London, Henley and
Boston, 1980
37. Fehr, B. 'Zur Geschichte des Apollonheiligtums von Didyma', Marb.
W. Pr. 1971-2, 14-59
38. Freyer-Schauenburg, B. Elfenbeine aus dem samischen Heraion. Hamburg,
1966

/. Острова и Восточная Греция
595
39· Freyer-Schauenburg, В. Samos xi. Bildwerke der archaïschen Zeit und des
strengen S tils. Bonn, 1974
40. Gallet de Santerre, H. Délosprimitive et archaïque. Paris, 1958
41. Greifenhagen, A. 'Ein ostgriechisches Elfenbein', Jabrbucb Berliner
Museen 7 (1965) 125-56
42. Gruben, G. 'Das archaïsche Didymaion', JDAI 78 (1963) 78-182
43. Gruben, G. 'Naxos und Paros', Arch. An%. 1972, 319-79
44. Guarducci, M. 'Un'antica ofFerta alia Era di Samo', Studi in onore di
Aristide Calderini e Roberto Paribeni 1, 23-7. Milan, 1956
45. Guarducci, A. 'L'epigrafe arcaica deirApollo dei Nassii a Delo',
Annuario 21-2 (1959/60) 243-7
46. Hanfmann, G. M. A. 'Ionia, leader or follower?', Harvard Studies in
Classical Philology 61 (1953) 1-26
47. Hanfmann, G. M. A. 'Archaeology and the origins of Greek culture',
The Antioch Review 25.1 (1965) 41-59
48. Hogarth, D. G. 'Lydia and Ionia', САН ш1, 501-26. Cambridge, 1925
49. Huxley, G. L. The Early lonians. London, 1966
50. Huxley, G. L. 'Simonides and his world', Ρ roc. Royal Irish Acad. 78
(1978) 231-47
51. Isler, H. P. Samos iv. Das archaïsche Nordtor und seine Umgebung im Heraion
von Samos. Bonn, 1978
52. Jacobsthal, P. 'The date of the Ephesian foundation-deposit', JHS 71
(1951) 85-95
53. Jacoby, F. 'The date of Archilochos', CQ 35 (1941) 97-109
5 4. Jantzen, U. Samos vin. Agyptiscbe und orientalische Bron^en aus dem Heraion
von Samos. Bonn, 1972
5 5. Jantzen, U. and others. ' Die Wasserleitung des Eupalinos ', Arch. An%.
1973, 72fF. and 40iff.; 1975, 19&
56. Jeffery, L. H. 'The courts of justice in Archaic Chios', BSA 51 (1956)
157-67
57. Kardara, С Rhodiake Aggeiographia. Athens, 1963
5 8. Kastenbein, W. ' Untersuchungen am Stollen des Eupalinos auf Samos ',
Arch. An%. i960, 178-98
59. Kienast, H. J. Samos xv. Die Stadtmauer von Samos. Bonn, 1978
60. Kinch, K. F. Fouilles de Vroulia. Berlin, 1914
61. Kleiner, G. Alt-Milet. Wiesbaden, 1966
62. Kontoleon, N. M. ' ΠΑΡΙΑ ΙΩΝΙΚΑ ΚΙΟΝΟΚΡΑΝΑ ', AAA ι (ι968)
178-81
63. Krause, С. Das Westtor. Eretria, Fouilles et Recherches iv. Berne, 1972
64. Labarbe, J. 'Un décalage de 40 ans dans la chronologie de Polycrate',
Ant. Class. 31 (1962) 153-88
65. Langlotz, E. Studien %ur nordostgriechischen Kunst. Mainz, 1975
66. Laumonier^ A. Les cultes indigènes en Carie. Paris, 1958
67. Mellaart, J. 'Iron Age pottery from southern Anatolia', Belleten 19, no.
74(1955) 115-36
68. Mellink, M. J. ' Local, Phrygian and Greek traits in northern Lycia', Rev.
Arch. 1976, 21-34
3X +

596
D. Греческие острова и Восточная Греция
69. Merkelbach, R. and West, M. L. 'Ein Archilochos-papyrus ', Zeit. Pap.
Epigr. 14 (1974) 97-113
70. Metzger, H. 'Perspectives nouvelles', Rev, Arch, 1967, 344-61
71. Metzger, H. Anatolia и. First Millennium B.C. to the End of the Roman
period. London, 1969
72. Mitchell, B. 'Herodotus and Samos\ JHS 95 (1975) 75-91
73. Nicholls, R. V. 'Old Smyrna; the Iron Age fortifications and associated
remains on the city perimeter', BSA 53/54 (1958/9) 35-137
74. Oliver, J. H. ' Text of the so-called Constitution of Chios ', AJP 80(1959)
296-301
75. Page, D. L. Sappho and Alcaeus. Oxford, 1955
76. Pedley, J. G. Greek Sculpture of the Archaic Period: the Island Workshops.
Mainz, 1976
77. Petrakos, B. 'Dédicace des *Α€ΐναύται\ BCH 87 (1963) 545"~7
78. Popham, M. R. and Sackett, L. H. Lefkandi ι. London, 1979^80
79. Rankin, H. D. ' Archilochos ' chronology and some possible events of
his life', Eos 65 (1977) 5-15
80. Robinson, E. S. G. ' The coins from the Ephesian Artemision
reconsidered', JHS 71 (1951) 156-67
81. Roebuck, C. ' The economic development of Ionia ', CI. Phil. 48.1 (1953)
9-16
81 a. Roebuck, C. Ionian Trade and Colonisation. New York, 1959
82. Roebuck, C. 'Tribal organisation in Ionia', ТАРА 92 (1961) 495-507
83. Rubensohn, O. 'Paros', P-W s.v.
84. Sakellariou, Μ. Β. ' Συμβολή στην ιστορία του φυλ€τικού συστήματος της
Έφίσου\ Ellenika 15 (ι957) "0-31
85. Schmidt, G. Samos vu. Kyprische Bildwerke aus dem Heraion von Samos.
Bonn, 1968
86. Schmidt, G. ' Eine Brychon-Weihung und ihre Fundlage', Ath. Mitt. 87
(1972) 165-85
87. Tarditi, G. Archilochus. Rome, 1968
88. Thomas, N. 'Recent acquisitions by Birmingham City Museum', Arch.
Rep. 1964-5, 64-70
89. Tôlle-Kastenbein, R. Samos xiv. Das Kastro Tigani: die Bauten und Funde
griechischer, rômischer und by^antiniscber Zeit. Bonn, 1974
90. Tôlle-Kastenbein, R. ' Miszellen zur Topographie der Stadt Samos ', AM
90 (1975) 189-214
91. Tôlle-Kastenbein, R. Herodot und Samos. Bochum, 1976
92. de Tournefort, J. Pitton Voyage into the Levant. London, 1741
93· Treu, M. Archilochos. Munich, 1959
94. Tuchelt, K. Oie archaïschen Skulpturen von Didyma. Berlin, 1970
95. Walter, H. Samos, dasgriechische Heraion von Samos. Munich, 1965
96. Walter, H. Samos v. Frûhe samische Gefàsse. Bonn, 1968
97. Walter, H. Das Heraion von Samos. Munich - Zurich, 1976
98. Walter-Karydi, E. ' Aeolische Kunst', Antike Kunst, Beiheft 7 (1970) 3-18
99. Walter-Karydi, E. Samos vi.i. Samische Gefàsse des 6. Jabrhunderts v. Chr.
Bonn, 1973
100. White, M. 'The duration of the Samian tyranny', JHS 74 (1954) 36-43

IL Крит
597
П.Крит
ιοί. Alcxiou, S. 'Tête archaïque en poros du Musée de Candie', BCH 76
(1952) 1-17
102. Alexiou, S. Reports on excavations at Tsoutsouros, Arch. Delt. 18 (1963)
Chr. 310-n; 19 (1964) Chr. 444
103. Benton, S. 'Herakles and Eurystheus at Knossos', JHS 57 (1937) 38-43
104. Boardman, J. * Early Iron Age tombs at Knossos', BSA 56 (1961) 68-80
104A. Boardman, J. The Cretan Collection in Oxford. Oxford, 1961
105. Boardman, J. 'Archaic finds at Knossos', BSA 57 (1962) 28-34
106. Boardman, J. 'Daedalus and monumental sculpture', Pepragmena tou Δ'
Diethnous Kretologikou Synedriou
107. Bosanquet, R. С 'Excavations at Praesos, I', BSA 8 (1901/2) 231-70
107A. Branigan, K. The Foundations of Palatial Crete. London, 1970
108. Brock, J. K. Fortetsa. Cambridge, 1956
109. Coldstream, J. N. Knossos: the Sanctuary of Demeter. London, 1973
110. Coldstream, J. N. 'Knossos 1951-61 : Orientalising and Archaic pottery
from the town', BSA 68 (1973) 33-63
in. Dddalische Kunst aufKreta im 7. Jahrhundert. Hamburg, Museum fur Kunst
und Gewerbe, 1970
112. Davaras, C. Die Statue aus Astritsi. Berne, 1972
II2A. Davaras, С Guide to Cretan Antiquities. New Jersey, 1976
113. Demargne, P. La Crète Dédalique. Paris, 1947. Review by Dunbabin, T. J.
in Gnomon 24 (1952) 191-7
114. Demargne, P. ' La Crète archaïque d'après des publications récentes ', Rev.
Arch. 1974, 301-6
115. Demargne, P. and Van Effenterre, H. 'À propos du Serment des
Drériens', BCH 61 (1937) 3*7~32
116. Demargne, P. and Van Effenterre, H. 'Recherches à Dréros', BCH 61
(1937) 5-3*, ЗЗЗ-48
117. Demargne, P. and Van Effenterre, H. 'Recherches à Dréros. 11. Les
inscriptions archaïques', BCH 62 (1938) 194-5
118. Deshayes, J. Reports on excavations at Itanos, BCH 75 (1951) 201-9
119. Ducrey, P. and Picard, O. 'Recherches à Lato', BCH 93 (1969) 792-822
120. Ducrey, P. and Picard, O. 'À propos de l'histoire de Lato', Antichità
Cretesi. Studi in onore di Doro Levi 11, 75-80. Catania, 1978
121. Dussaud, R. 'Itanos', Syria 26 (1949) 394-5
122. Forster, E. S. 'Praesos; the terracottas', BSA 8 (1901/2) 271-81
123. Guarducci, M. 'Ancora sull'inno cretese a Zeus Dicteo', Antichità
Cretesi. Studi in onore di Doro Levi n, 32-8. Catania, 1978
124. Hampe, R. Kretische Lowenschale des siebten Jahrhunderts. Heidelberg, 1969
125. Headlam, J. W. 'The procedure of the Gortynian inscription', JHS 13
(1892/3) 48-69
126. Hoffmann, H. Early Cretan Armorers. Mainz, 1972
126A. Hood, M. S. F. and Smyth, D. Archaeological Survey of the Knossos Area.
London, 1980
127. Hutchinson, R. W. and others. 'Unpublished objects from Palaikastro
and Praisos, ιΓ, BSA 40 (1939/40) 40ΓΤ

598
D. Греческие острова и Восточная Греция
128. Jeffery, L. H. and Morpurgo Davies, A. *Ποινικαστας and ποινικαζεν',
Kadmos 9 (1970) 118-54
129. Johannowsky, W. 'Frammenti di un dinos di Sophilos da Gortina',
Annmrio 27/28 (1955/56) 45-51
130. Kirsten, E. 'Amnisos', 'Dreros', 'Lato' and Lyttos', P-W Suppl. 7
(1940) 129-49, 342-65, 427-35
131. Kirsten, E. Das dorische Kreta 1. Wurzburg, 1942
132. Kontoleon, Ν. Μ. ' Παρατηρήσ€ΐς etc την Βαώαλικην τέχνην της Κρήτης ',
Pepragmena ton Ρ Diethnous Kretologikou Synedriou ι (1973) 44-53
133. Kunze, Ε. Kretische Bron^ereliefs. Stuttgart, 1931
134. La Rosa, V. 'Capitello arcaico da Festos', Antichità Cretesi. Studi in onore
di Doro Levi 11, 136-48. Catania, 1978
135. Lebessi, A. 'The Fortctsa gold rings', BSA 70 (1975) 169-76
136. Lebessi, A. Report on excavations at Gouves, AAA 4 (1971) 384-92
137. Lebessi, A. Report on excavations at Lyttos, Arch, Delt. 26 (1971) Chr.
493-9
138. Lebessi, A. Reports on excavations at Kato Syme, РАЕ 1972, 193-203 ;
1973,188-99; 1974,222-7; I975> bi*-%Ergon^974,118-20; 1975,171-5 ;
1976, 179-84; 1977, 175-81
139. Lebessi, A. 'Δύο ίπιτύμβΐ€ς υστ€ροαρχαϊκ€ς Κρητικές Στήλ€ς\ Antike
Plastik 12 (1973) 7_Ι4
Ι39Α. Lebessi, Α. 01 ΣΤΗΛΕΣ ΤΟΥ ΠΡΙΝΙΑ. Athens, 1976
140. Le Rider, G. Monnaies Cretoises du Ve. au Ire, siècle av. J.-C. (Études
Cretoises 15). Paris, 1966
141. Levi, D. 'Arkades, una città cretese all'alba délia civiltà ellenica*,
Annuario 10/12 (1927-9 (1931))
142. Levi, D. Ί Bronzi di Axos\ Annuario 13/14 (1930/31) 43-146
143. Levi, D. 'Gli scavi di 1954 sull'acropoli di Gortina', Annuario bb/b4
(i957) 207-88
144. Marcadé, J. 'Un casque crétois', BCH 73 (1949) 421-36
145. Marinatos, S. Reports on excavations at Amnisos, РАЕ 1933, 93-100;
1936, 8i-6; 1938, 130-8
146. Marinatos, S. ' Le temple géométrique deDréros', BCH 60 (1936) 214-85
147. Michaud, J.-P. Reports on excavations at Prinias, БСН95 (1971)1055-6;
98 (1974), 715#
148. Pendlebury, J. D. S. The Archaeology of Crete. London, 1939
149. Platon, N. Report on excavations at Praisos, Kr. Chr. 1953, 485-6
150. Platon, N. Reports on excavations at Onythe Goulediana, РАЕ 1954,
377-82; 195 5, 298-303; 1956, 226-8
151. Platon, N. Reports on excavations at Lyttos, Kr. Chr. 1955, 567; 1957,
336
152. Raubitschek, A. E. 'The Cretan inscription BM 1969. 4-2.1; a
supplementary note', Kadmos 9 (1970) 155-6
153. Rizza, G. and Scrinari, V. S. M. Ilsantuario suWacropoli di Gortina 1. Rome,
1968
153A. Rizza, G. 'Le terrecotte di Axôs', Annuario 45/6 (1969) 211-302
154. Snodgrass, A. M. 'Cretans in Arcadia', Antichità Cretesi. Studi in onore
di Doro Levi n, 196-201. Catania, 1978

/. Иллирия. Эпир и Македония
599
15 5· Spyridakis, S. "Salamis and the Cretans', Parola del Passa to 31 (1976)
345-55
15 6. Tiré, С. and Van Effenterre, H. Guide des fouilles françaises en Crète. Paris,
1966
157. Tzedakis, G. Report on excavations at Phalasarna, Arch Delt. 24 (1969)
Chr. 433-4
158. Van Effenterre, H. La Crète et le monde grec de Platon à Polybe. Paris, 1948
15 8 a. Van Effenterre, H. Le Palais de Mallia et la Cité Minoenne 1-11. Rome, 1980
159. Welter, G. and Jantzen, U. ' Das Diktynnaion ', Forschmgen aufKreta, 1942
(éd. F. Matz, Berlin, 1951), 106-17
160. West, M. L. * The Dictaean Hymn to the Kouros ', JHS 8 5 ( 1965 ) 149-5 9
161. Willetts, R. F. Aristocratie Society in Ancient Crete. London, 1955 and
Westport, Connecticut, 1980
162. Willetts, R. F. Cretan Cults and Festivals. London and New York, 1962
and Westport, Connecticut, 1980
163. Willetts, R. F. Ancient Crete, a Social History. London and Toronto, 1965
and 1974
164. Willetts, R. F. The Law Code of Gortyn. Berlin, 1967
165. Willetts, R. F. "The Cretan Koinon: epigraphy and tradition', Kadmos
14 (1975) 143-8
166. Willetts, R. F. The Civilisation of Ancient Crete. London, 1977
167. Willetts, R. F. 'Cretan law and early Greek society', Antichità Cretesi.
Studi in onore di Doro Levi 11, 22-31. Catania, 1978
E. Материковая Греция
I. Иллирия, Эпир и Македония
ι. Alexander, J. 'The spectacle fibulae', A]A 69 (1965) 7fT
2. Ancient Macedonia: papers read at the first international Symposium, 1968.
Thessaloniki, 1970
3. Andrea, Zh. Report on excavations at Kuçi Zi, Bui. Ark. 1969, ιηή
4. Andrea, Zh. 'La civilisation des tumuli du bassin de Korçë', SA 1972.2,
187ΓΤ
5. Andrea, Zh. ' La civilisation des tumuli du bassin de Korçe et sa place
dans les Balkans du sud-est', Iliria 4 (1976) 133ГГ
5a. Andrea, Zh. 'Tumat e Kuçit të Zi', Iliria 6 (1976) 163ΓΤ
6. Andronikos, M. Vergina 1: the cemetery of the tumuli. Athens, 1969
7. Bailey, D. M. ' Some grave groups from Chauchitza ', Opusc. Ath. 9 (1969)
2lff
8. Bouzek, J. 'The beginning of the Protogeometric pottery and the
"Dorian Ware'", Opusc. Ath. 9 (1969) 4iff
9. Bouzek, J. Graeco-Macedonian Bronzes : analysis and chronology. Prague, 1973
10. Bouzek, J. 'Macedonian bronzes', Pamatky archeologické 65 (1974) 278ГТ
11. Buda, A. Report on excavations at Apollonia, BUST 1969.2, 238ГТ
12. Budina, D. Report on excavations at Çepunë, Bui. Ark. 1969, 49ГТ
13. Budina, D. Report on excavations at Bajkaj, Bui. Ark. 1971, 57ГТ
14. Carapanos, C. Dodone et ses ruines. Paris, 1878

600
Ε. Материковая Греция
ΐ5· Casson, S. 'Excavations in Macedonia', BSA 24 (1919-21) 1 ff and 26
(1923-25) iff
16. Casson, S. Macedonia, Thrace and Illyria. Oxford, 1926
17. Ceka, N. Report on excavations at Dukat, lliria 3 (1975) 139ГТ
18. Dakaris, S. I. 'Das Taubenorakel von Dodona und das Totenorakel bei
Ephyra', Antike Kunst 1963, 1 Beiheft, 35ff
19. Dakaris, S. I. ol γ€ν€αλογικοι μύθοι των Μολοσσών. Athens, 1964
20. Dakaris, S. I. Cassopaia and the Elean colonies. Athens, 1971
21. Dakaris, S. I. Dodona. Ioannina, 1971
22. Dakaris. S. Ι. θ€σηρωτία. Athens, 1972
23. Edson, C. F. 'Early Macedonia', Anc. Macedonia 1, 17ГТ
24. Evangelides, D. "Ηπ€ΐρωτικαι 'Ep€vva'i\ Ep. Chron. 10 (1935) i92ff
25. Evangelides, D. 'Ψήφισμα του Βασιλέως Ν€οπτολέμου кк Δωδώνης',
Arch. Eph. 1956, iff
26. Foltiny, S. ' Eisenzeitliche Funde aus Amphipolis', MAG 93/94 (1964)
9off
27. Franke, P. R. Alt-Epirus und das Konigtum der Molosser. Erlangen, 1954
28. Garasanin, M. 'Contribution à la chronologie de l'âge du fer en
Macédoine', Ziva Antika 10 (i960) 173ГТ
29. Garasanin, M. L* préhistoire sur le territoire de la République Socialiste de
Serbie 11. Belgrade, 1973
30. Garasanin, M. and D. 'Report on excavations at Radanja', Zbornik S tip
* (1958/59) 9#
31. Hammond, N. G. L. ' The colonies of Elis in Cassopaea', ' Αφιέρωμα €ΐς
την "Hncipov, €ΐς μνήμην Χριστού Σούλη. Athens, 1956
32. Hammond, Ν. G. L. ' The kingdoms of Illyria circa 400-167 b.c. ', BSA
61 (1966) 24lff
33. Hammond, N. G. L. Epirus. Oxford, 1967
34. Hammond, N. G. L. A History of Macedonia 1 (1972) and 11 (1978). Oxford
3 5. Hammond, N. G. L. ' The archaeological background to the Macedonian
kingdom', Anc. Macedonia 1, 5$flf
36. Islami, S. and Ceka, H. 'Nouvelles données sur l'antiquité illyrienne en
Albanie', SA 1964.1, 9iff
37. Islami, S., Ceka, H., Prendi, F. and Anamali, S. Report on excavations
at Mati, BUSS 1955.1, iioff
38. Jubani, B. Report on excavations at Çinamak, Bul. Ark. 1969, 37ff; 1971,
4iff; and 1974, 42ff
39. Jubani, B. 'Traits communs dans les rites d'inhumation', Les Illyriens et
la genèse des Albanais. Tirana, 1971
40. Jubani, B. ' Aperçu de la civilisation tumulaire de l'Albanie du nord-est ',
SA 1972.2, 203ГТ
40A. Karaiskaj, G. ' Fortifîkimet prehistorike ne Shqipëri', Monumentet 14
(1977) i9ff
41. Kilian, K. 'Zur eisenzeitlichen Transhumanz in Nordgriechenland',
Archàologisches Korresponden^blatt 4 (1973) 43 iff
42. Kilian, K. 'Trachtzubehôr der Eisenzeit zwischen Àgàis und Adria',
Pràhistorische Zeitschr. 50 (1975) 9fT
43. Korkuti, M. Shqiperia Arkeologjike. Tirana, 1971

/. Иллирия. Эпир и Македония
601
44· Kouleïmani, I. Report on excavations at Vitsa in Arch. Delt. 21 (1966)
Chr. 289fF
45. Kurti, D. * Vestiges de civilisation illyrienne dans la vallée du Mati', Les
îllyriens et la genèse des Albanais 147ГТ. Tirana, 1971
46. Kurti, D. * Nouveaux éléments sur la civilisation illyrienne des tumuli
de Mati', lliria 4 (1976) 257F
47. Lepore, E. Ricerche sull*antico Epiro. Naples, 1962
48. Luka, Kolë. Les Illyriens et la genèse des Albanais. Tirana, 1971
49. Mackic, P., Simaska, D. and Trbuhovic, V. Report on excavations at
Saraj in Starinar 11 (1960) 199ГТ
50. Makridis, Th. Χαλκά Μακε&ονικά του μουσ€ίου Μπενάκη, Arch. Eph.
1937.2, 512гТ
5ΐ. Mano, Α. Reports on excavations at Apollonia in SA 1972.1, io7fTand
lliria 1 (1971) 202fT
52. May, J. M. F. The coinage of Damastion. London, 1939
53. Mikulcic, I. Report on excavations at Orlova Cuka near Karaorman,
Zbornik S tip 2 (1960-61) 47ΓΪ
54. Mikulcic, I. Pelagonija. Skopje, 1966
5 5. Novak, G. and others. Époque préhistorique et protohistorique en Yougoslavie -
Recherches et résultats. Belgrade, 1971 (with bibliography for individual
sites)
56. Papazoglu, F. 'Les origines et la destinée de l'état Illyrien: ïllyriiproprie
dicti\ Historia 14 (1965) 143F
57. Papazoglu, F. The Central Balkan tribes in pre-Roman times. Amsterdam,
1978
5 8. Petsas, Ph. Reports on excavations at Vergina in Arch. Delt. 17 (1961-62)
2i8ffand Chr. 23off; 18 (1963) Chr. ζιη#\ and Makedonika 7 (1967) 324ΓΤ
59. Pingel, V. ' Eisenzeitliche Gràber von Dedeli und Marvinca in
Jugoslawisch-Makedonien', Marb. W. Pr. 1970, -jfi
60. Popov, R. 'Hallstattzeitliche Gràberfunde aus Gewgelia in Sùdwest-
mazedonien', Prdh. Zeit. 9 (1917) 66ff
61. Prendi, F. Report on excavations at Vodhinë, BUSS 1956.1, i8ofî
62. Prendi, F. Report on excavations at Vajzë, BUSS 1957.2, 78ΓΤ
63. Prendi, F. Report on excavations at Kakavi and Bodrishtë, BUSS 1959.2,
190ГТ
64. Prendi, F. * Un aperçu sur la civilisation de la première période du fer
en Albanie', lliria 3 (1975) 109ГТ
65. Prendi, F. and Budina, D. ' La civilisation illyrienne de la vallée du Drino ',
SA 1970.2, 6iff
65a. Report on excavations 1974-75. lliria 6 (1976) 33iff
66. Rey, L. 'Bohemica', Albania 4 (1932) 4ofT
67. Robinson, D. Excavations at Olynthus, x: Metal and minor finds. Baltimore,
1941
68. Romiopoulou, K. Report on excavations at Spilion, AAA 4 (1971) 1,
57ff
69. Romiopoulou, K. ' Some pottery of the Early Iron Age from Western
Macedonia', BSA 66 (1971) 353ft"

602
Ε. Материковая Греция
ηο. Romiopoulou, К. * Ταφαϊ πρωίμου αποχής του σιδήρου €ΐς ανατολικήν
ΠΊνδον\ AAA 4 (1971) ι, 37#
7ΐ. Shqiperia Arkeolog/ike. Tirana, 1971
72. Toçi, V. 'La population illyrienne de Dyrrhachion à la lumière des
données historiques et archéologiques', lliria 4 (1976) 30iff
73. Ugolini, L. M. Albania Antica 1 (1927), 11 (1932), ni (1942). Rome.
74. Vickers, M. 'Some Early Iron Age bronzes from Macedonia', Ane.
Macedonia и, 17ΓΤ
75. Vokotopoulou, I. P. Reports on excavations at Vitsa in Arch. Delt. 22
(1967) Chr. 348ff; 23, 287ff; 24, 249^ 25, 3<>5ff; 26, 333ff
П. Фессалия и центральная Греция
76. Amandry, P. 'Vases, bronzes et terres cuites de Delphes', BCH 62 (1938)
307-31
77. Amandry, P. ' Rapport préliminaire sur les statues chryséléphantines de
Delphes', BCH 63 (1939) 86-119
78. Amandry, P. La m antique apollinienne à Delphes. Paris, 1951
79. Amandry, P. Review of Defradas, J. (E93). Rev. Phil. 30 (1956) 268-82
80. Amandry, P. Oracles, littérature et politique', ΚΕΑ 6i (1959) 400-13
81. Amandry, P. 'Statue de Taureau en argent', Études Delphiques (BCH
Suppl. iv, 1977) 273-93
82. Axenidhis, Th. D. Ή /ZcAaoryts, Λάρισα και ή αρχαία Θεσσαλία. Athens,
1947-9
83. Barrett, W. S. 'Bacchylides, Asine and Apollo Pythaeus', Hermes 82
(1954) 421-44
84. Bequignon, Y. La vallée du Spercheios. Paris, 1937
85. Boardman, J. 'Herakles, Delphi and Kleisthenes of Sikyon', Rev. Arch.
1978, 227-34
86. Buck, R. J. 'The formation of the Boiotian League', CI. Phil. 67 (1972)
94-101
87. Cauer, F. 'Amphiktione', P-W s.v. (1894)
88. Chadwick, J. ' ТАГА and ΑΤΑΓΙΑ\ Studi linguistici in onore di V. Pisani
1 (1969) 231-4
89. Cloché, P. Thebes de Béotie. Namur, 1952
90. Crahay, R. La littérature oraculaire che% Hérodote. Paris, 1956
91. Daux, G. 'Le Trésor de Sicyone à Delphes et ses fondations', CRAI
1922, 68-9
92. Daux, G. Pausanias à Delphes. Paris, 1936
93. Defradas, J. Thèmes de la propagande delphique. Paris, 1954. See Ε 79
94. Delcourt, M. L'Oracle de Delphes. Paris, 1955
95. Dovateur, A. 'Un fragment de la constitution de Delphes d'Aristote',
REG 46 (1933) 214-23
96. Ducat, J. 'Le Ptoion et l'histoire de Béotie', REG 77 (1964) 283-90
97. Ducat, J. Les kouroi du Ptoion. Paris, 1971
98. Ducat. J. 'La confédération béotienne', BCH 97 (1973) 59-73
98a. Dyggve, E. and Poulsen, F. Das Laphrion. Copenhagen, 1948

II. Фессалия и Центральная Греция
603
99- Forrest, W. G. 'The First Sacred War', BCH 80 (1956) 33-52
100. Forrest, W. G. 'Colonisation and the rise of Delphi', Historia 6 (1957)
160-75
101. Fouilles de Delphes. Paris, 1902-
102. Fowler, В. 'Thebes and the Tanagran federal issues', The Phoenix 11
(1957) 164-70
103. von Gaertringen, H., Lippold, G. and Staehlin, F. 'Thessalia', P-W s.v.
(1936)
104. Gschnitzer, F. ' Namen und Wesen der thessalischen Tetrarchen ', Hermes
82(1954)451-64
105. Gschnitzer, F. ' Zum Tagos der Thessaler', An%. Altertumsw. Ost. human.
Gesellschaft 7 (1954) 191-2
106. Guarducci, M. 'Creta e Delfi', Stud, e Materiali di Storia de lie Keligioni
19/20 (1943-6) 85-114
107. Guillon, P. Les trépieds du Ptoion. Paris, 1943. Reviewed by Feyel, M. in
REG 56 (1943) 348-66
108. Guillon, P. Le Béotie antique. Paris, 1948
109. Guillon, P. Le bouclier d'Héraclès. Aix-en-Provence, 1963
110. Huxley, G. L. 'Troy VIII and the Lokrian Maidens', Ancient Society and
Institutions (Studies presented to V. Ehrenberg), 147-64. Oxford, 1966
ni. Keramopoullos, A. D. 'ΘΗΒΑΙΚΑ\ Arch. Delt. 3 (1917) 1-503
112. Kip, G. Thessalische Studien. Diss. Hal., 1910
113. Kirchberg, J. Die Funktion der Orakel im Werke Herodots. Hypomnemata
11 (1965)
114. Kirsten, E. 'Plataiai', P-W s.v. (1950)
115. Klees, H. Die Eigenart des griechischen Glaubens an Orakel und Seher.
Stuttgart, 1965
116. La Coste-Messelière, P. de Au Musée de Delphes. Paris, 1936
117. Larsen, J. A. O. 'Orchomenos and the foundation of the Boeotian
confederation', CI. Phil. 55 (i960) 9-18
118. Larsen, J. Α. Ο. Ά new interpretation of the Thessalian confederation ',
CI. Phil. 55 (i960) 229-48
119. Larsen, J. A. O. 'Perioikoi', P-W s.v. (1937)
120. LaufTer, S. 'Ptoion', P-W s.v. (1959)
121. Lerat, L. 'Krisa', Rev. Arch. 32 (1948) 621-32 {Mélanges С. Picard)
122. Lerat, L. Les Locriens de Г ouest. Paris, 1952
123. Lerat, L. 'Fouilles à Delphes à l'est du grand sanctuaire', BCH 85 (1961)
316-66
124. Lotze, D. ΜΕΤΑΞΥ ΕΛΕΥΘΕΡΩΝ ΚΑΙ ΔΟΥΛΩΝ. Berlin, 1959
125. Miltner, F. 'Penestai'. P-W s.v. (1937)
126. Momigliano, A. 'Tagia e tetrarchia in Tessaglia', Athenaeum 10 (1932)
47-53
127. Morrison, J. ' Meno of Pharsalus, Polycratesand Ismenias', CQ 36 (1942)
57-78
128. Oldfather, W. 'Lokris', P-W s.v. (1926)
129. Parke, H. W. and Boardman, J. 'The struggle for the tripod', JHS 77
(1957) 276-82

604
Ε. Материковая Греция
130. Parke, Η. W. and Wormell, D. E. W. The Delphic Oracle i-ir. Oxford,
1956; cf. review by Forrest, W. G., CR 72 (1958) 67-70
130A. Poulsen, F. Thermos. Copenhagen, 1934
131. Robertson, N. 'The Thessalian expedition of 480 b.c.', JHS 96 (1976)
100—20
132. Rossch, P. Thespies et la confederation béotienne. Paris, 1965
133. Roux, G. Delphes. Paris, 1970
134. Schmidt, J. 'Philolaos з\ P-W s.v. (1938)
135. Schober, F. 'Photos', P-W s.v. (1941)
136. Sordi, M. 'La guerra tessalo-focese del V secolo', Rivista di Filologia 31
(1953) 235-58
137. Sordi, M. 'La prima guerra sacra', Rivista di Filologia 31 (1953) 320-46
138. Sordi, M. La lega tessala. Rome, 1958
139. Sourvinou-Inwood, C. 'The myth of the first temples at Delphi', CQ
*9 (I979) 231-51
140. Staehlin, F. Das hellenische Thessalien. Stuttgart, 1924
141. Threpsiades, I. Reports on excavations at Aulis, РАЕ 1956-61 (cf.
Chronique des Fouilles, BCH 86 (1962) 776-9)
142. Wade-Gery, H. T. ' Jason of Pherae and Aleuas the Red ', JHS 44 (1924)
5 5-64
143. Wade-Gery, H. T. 'Kynaithos', Greek Poetry and Life (Oxford, 1936)
56-78 (= Essays in Greek History (Oxford, 1958) 17-36)
144. Wade-Gery, H. T. 'Hesiod', The Phoenix 3 (1949) 81-93 (= Essays in
Greek History (Oxford, 1958) 1-16)
145. Walcot, P. Hesiod and the Near East. Cardiff, 1966
146. Westlake, H. D. Thessaly in the fourth century B.C. London, 1935
147. Westlake, H. D. 'The medism of Thessaly', JHS 56 (1936) 12-24
148. Wolters, P. and Bruns, G. Das Kabirenheiligtum. Berlin, 1940
148A. Woodhouse, W. J. Aetolia. Oxford, 1897
Ш. Лаконика и Мессения
149. Andrewes, A. 'The government of classical Sparta', Ancient Society and
Institutions: Studies Presented to Victor Ehrenberg. Oxford, 1966
150. Boardman, J. 'Artemis Orthia and chronology', BSA 58 (1963) iff
151. den Boer, W. Laconian Studies. Amsterdam, 1954
152. Butler, D. 'The competence of the Demos in the Spartan Rhetra',
Historia 11 (1962) 385ГТ
153. Cartledge, P. Sparta and Lakonia; a regional history 1300-362 B.C. London,
*979
15 3A. Cartledge, P. ' The peculiar position of Sparta in the development of the
Greek city-state', Proceedings of the Royal Irish Academy 80c (1980) 9iff
154. Chrimes, Κ. M. T. Ancient Sparta. Manchester, 1952
155. Coldstream, J. N. and Huxley, G. L. (eds.) Kythera. London, 1972
156. Dawkins, R. M. and others. The Sanctuary of Artemis Orthia at Sparta.
London, 1929
157. Dickins, G. 'The growth of Spartan policy', JHS 32 (1912) iff

IV. Арголидский полуостров
605
158. Ehrenberg, V. 'Der Damos im archaïschen Sparta', Hermes 68 (1933)
288ff
159. Forrest, W. G. A History of Sparta 9j0-192 B.C. London, 1968
160. Hammond, N. G. L. 'The creation of classical Sparta', Studies in Greek
History. Oxford, 1973
161. Holladay, A. J. 'Spartan austerity', CQ 27 (1977) 111-26
161 A. Hooker, J. T. The Ancient Spartans. London, 1980
162. Huxley, G. L. Early Sparta. London, 1962 (with full references to ancient
sources)
163. Jones, Α. H. M. Sparta. Oxford, 1967
164. Kahrstedt, U. Griechisches Staatsrecht 1. Sparta und seine Symmachie.
Gôttingen, 1922
165. Karpophora. Reports on excavations, in AAA 1 (1968) 205f and Arch.
Epb. 1973, 25ГТ
166. Kiechle, F. Messenische Studien. Kallmunz, 1959
167. Kiechle, F. Lakonien und Sparta, Vestigia. Berlin, 1963
168. Kroymann, J. Sparta und Messenien. Berlin, 1937
169. Michell, H. Sparta. Cambridge, 1952
170. Mila. Report on excavations, in Arch. Delt. 27 (1972) Chr. z^î
171. Nichoria. Reports on excavations, in BCH 84, 700; 85, 697^ Arch. Delt.
27 (1972) Chr. 266fT
172. Oliva, P. Sparta and her social problems. Prague, 1971
173. Page, D. L. Alcman. The Partheneion. Oxford, 1951
174. Pearson, L. ' The pseudo-history of Messenia and its authors ', Historia
11 (1962) 397fT
175. Roussel, P. Sparte. Paris, 1939
176. Starr, C. G. 'The credibility of early Spartan history', Historia 14 (1965)
257*
176A. Stibbe, C. M. Lakonische Vasenmaler des 6. Jdts v. Chr. Amsterdam, 1972
177. Tod, M. N. and Wace, A. J. B. Catalogue of the Sparta Museum. Oxford,
1906
178. Toynbee, A. J. Some Problems of Greek History. London, 1969 (with
bibliography)
179. Wade-Gery, H. T. ' The Rhianus-Hypothesis ', Ancient Society and
Institutions: Studies Presented to Victor Ehrenberg, 289ГТ. Oxford, 1966
180. Wide, S. Lakonische Kulte. Leipzig, 1893
IV. Арголидский полуостров
i8i. Alexandri, Ο. "Αργός, Arch. Delt. 16 (i960) Chr. 93 ; 18 (1963) Chr. 57ГТ
182. Andrewes, A. 'The Corinthian Actaeon and Pheidon of Argos', CQ 43
(1949) 70ГТ
183. Andrewes, A. 'Ephorus Book I and the kings of Argos', CQ 1 (1951)
39*
184. Blegen, С W. 'Excavations at the Argive Heraeum 1925', A]A 29
(1925) 4i3ff
185. Bommelaer, J. F. and others. 'Argos', BCH 94 (1970) 765fi; 95 (1971)
736ft*; and 96 (1972) 15 5fF

606
Ε. Материковая Греция
186. Charitonidis, S. I. 'Excavations at Argos and Nauplia', BCH 78 (1954)
4ioff; РАЕ 1952, 413ff; 1953, 191ÎÎ"; 1954, z*>zu\ 1955, *33ff; and Arch.
Delt. 21 (1966) Chr. I25ÎF
187. Cook, J. M. 'The Cult of Agamemnon at Mycenae', Geras A. Keramo-
poulloUy ii2ff. Athens, 1953
188. Courbin, P. 'Argos', BCH77 (1953) 258ГТ; 78, 175ГТ; 79, 3i2fF; 80, 183ГТ
and 366ff; 81, 322гТ and 665ff ; and Fasti Archaeologici 10 (1955) 135fF
189. Courbin, P. 'Une tombe géométrique d'Argos', BCH 81 (1957) 322-86
190. Courbin, P. La céramique géométrique de ГArgolide. Paris, 1966
191. Courbin, P. Tombes géométriques dy Argos \. Paris, 1974
192. Deïlaki, Ε. and Kritsos, Ch. Report on excavations at Argos, Arch. Delt.
28 (1973) Chr. 94fT
193. Deshayes, J. Argos. Les fouilles de la Deiras. Paris, 1966
194. Frôdin, O. and Persson, A. W. Asine. Results of the Swedish Excavations,
1922-30. Stockholm, 1938
195. Hàgg, I. and R. ' Asine', Arch. Delt. 27 (1972) Chr. 23 iff; 28 (1973) Chr.
i55ff
196. Hàgg, I. and R. (eds.) Excavations in the Barbouna area at Asine 1. Uppsala,
1973
197. Hàgg, R. Die Grdber der Argolis: 1, Lage und Form der Grdber. Uppsala,
1974. (With full bibliography, pp. 164-9)
198. Hammond, N. G. L. 'An early inscription at Argos', CQ 10 (i960) 3зАГ
199. Jameson, M. H. 'Excavations at Porto Cheli and vicinity, Preliminary
Report. 1: Halieis 1962-68', Hesperia 38 (1969) 31 iff. Also in Arch. Delt.
27 (1972) Chr. 233ГТ
200. Kallipolitis, V. G. and Petrakos, V. Ch. ' Troezen', Arch. Delt. 18 (1963)
Chr. 52
201. Kelly, Τ. Ά history of Argos ca. 1100 to 546 b.c.' Ph.D. Diss. Univ.
of Illinois, 1964
202. Kelly, T. The Early History of Argos. Minneapolis, Minnesota, 1976
203. Papachristodoulou, I. C. 'Excavations at Argos', Arch. Delt. 23 (1968)
Chr. i27ff; AAA 2 (1969) 159ff; Arch. Delt. 24 (1969) Chr. io6ff
204. Protonotariou-Deilaki, E. ' Excavations at Argos and Tiryns, and in the
Argolid', AAA 3 (1970) i8off; Arch. Delt. 19 (1964) Chr. mfi; 24 (1969)
Chr. 104; 25 (1970) Chr. I54ÎF
205. Sàflund, G. Excavations at Berbati, 1936-1937. Stockholm, 1965
206. Styrenius, C.-G. and Vidén, A. 'New excavations at Asine', AAA 4
(1971) 147ГТ
207. Tomlinson, R. A. Argos and the Argolid from the end of the Bronze Age to
the Roman occupation. London and Ithaca, N.Y., 1972
208. Verdelis, N. M. Excavations at Argos in Arch. Delt. 17 (1961/2) Chr.
55ГТ; i8 (1963) Chr. 63; at Tiryns in Arch. Delt. 17 (1961/2) Chr. 54.iT;
Ath. Mitt. 78 (1963) iff; at Mycenae in РАЕ 1962, 6γίΓ; 1963, io7fT
209. Vollgraff, C. W. 'Fouilles d'Argos', BCH 28 (1904) 364ГТand 31 (1907)
i39ff
210. Vollgraff, C. W. Le Sanctuaire d'Apollon Pythéen à Argos. Paris, 1956
211. Waldstein, C. and others. The Argive Heraeum i-n. Boston and New York,
1902-5

VI. Остальные области Пелопоннеса
607
V. Коринфия и Мегарида
212. Bowra, С. М. 'Two lines of Eumelus', CQ 13 (1963) i45ff
213. Broneer, O. Isthmia 1. Temple of 'Poseidon. Princeton, 1971
214. Corinth, Results of Excavations conducted by the American School of Classical
Studies at Athens (1929-195 7) in 16 volumes. See also reports in Hesperia
1965-
215. Dunbabin, T. J. 'The early history of Corinth', JHS 68 (1948) 59ГТ
216. Hammond, N. G. L. 'The Heraeum at Perachora and Corinthian
encroachment ', BSA 49 (1954) 93fF
217. Hammond, N. G. L. 'The main road from Boeotia to the Péloponnèse',
Studies in Greek History. Oxford, 1973
218. Hanell, K. Megarische Studien. Lund, 1934
219. Oost, S. I. 'Cypselus the Bacchiad', CI. Phil. 67 (1972) ioff
220. Oost, S. I. 'The Megara of Theagenes and Theognis', CI. Phil. 68 (1973)
i86fT
221. Payne, H. G. G. Necrocorinthia. Oxford, 1931
222. Payne, H. G. G. and Dunbabin, T. J. Perachora i-n. Oxford, 1940, 1962
223. Robinson, H. S. The urban development of ancient Corinth. Athens, 1965
224. Roebuck, C. 'Some aspects of urbanization at Corinth', Hesperia 41
(1972) 96-127
225. Salmon, J. ' The Heraeum at Perachora and the early history of Corinth
and Megara', BSA 67 (1972) 159ГТ
226. Seeberg, A. Corinthian Komos Vases (University of London, Institute of
Classical Studies, Bull. Suppl. 27). London, 1971
227. Servais, J. 'Hérodote et la chronologie des Cypselides', Ant. Class. 38
(1969) 28fT
228. Will, Ε. Korinthiaka. Paris, 1955
229. Wiseman, J. The Land of the Ancient Corinthians (Studies in Mediterranean
Archaeology). Goteborg, 1978
VI. Остальные области Пелопоннеса
230. Anderson, J. Κ. Ά topographical and historical study of Achaea', BSA
49 (1954) 72fT
231. Dugas, C. and others. Le Sanctuaire d* Aléa Athéna à Tégée au IVe siècle.
Paris, 1924
232. Hammond, N. G. L. 'The family of Orthagoras', CQ 6 (1956) 45ГТ
233. Herrmann, H. V. Die Kessel der orientalisierenden Zeit (Olympische Fors-
chungen vi). Berlin, 1966
234. Herrmann, H. V. Olympia, Heiligtum und Wettkampfstàtte. Munich, 1972
235. Kunze, E. Dritter Bericht uber die Ausgrabungen in Olympia, i9jS-p. Berlin,
1941
236. Leahy, D. M. ' The dating of the Orthagorid dynasty ', Historia ι η (ι 968)
iff
237· Miller, S. G. Reports on excavations at Nemea. In Hesperia 44 (1975)
I44ff; 45 (1976) 174ÎT; 46 (1977) iff; 47 097*) 58ff; 48 (1979) 73#

608
F. Афины и Аттика
238. Oost, S. I. * Two notes on the Orthagorids of Sicyon \ CI. Phil. 69 (1974)
n8ff
239. Rudolph, H. 'Die altère Tyrannis in Sikyon', Chiron 1 (1971) 7jff
F. Афины и Аттика
I. Работы общего характера
ι. Bicknell, P. J. Studies in Athenian Politics and Genealogy (Historia, Einzel-
schr. 19). Wiesbaden, 1972
2. Cadoux, T. J. ' The Athenian Archons from Kreon to Hypsichides \ JHS
68 (1948) 70-123
3. Cataudella, M. R. Atenefra il VII e il VI secolo: aspetti economici e sociali
de Ι ГAttica arcaica. Catania, 1966
4. Cavaignac, E. 'La désignation des archontes athéniens jusqu'en 487',
Rev. Phil. 2.48 (1924) 144-8
5. Davies, J. К. Athenian Propertied Families 600-500 B.C. Oxford, 1971
6. Deubner, L. Attische F este. Berlin, 1932
7. French, A. The Growth of the Athenian Economy. London, 1964
8. Harrison, A. R. W. The Law of Athens 1-11. Oxford, 1968-71
9. Hignett, C. A History of the Athenian Constitution. Oxford, 1952
10. Hill, I. T. The Ancient City of Athens. London, 1953
11. Hopper, R.J. Observations on the Wappenmun%en\ Essays.. .Stanley
Robinson, 16-39. Oxford, 1968
12. Hopper, R. J. The Acropolis. London, 1971
13. Jackson, D. A. East Greek Influence on Attic Vases. London, 1976
14. Jacoby, F. Apollodors Chronik. Berlin, 1902
15. Jacoby, F. Atthis. Oxford, 1949
16. JefTery, L. H. 'The inscribed gravestones of Archaic Attica\ BSA 57
(1962) 115-53
17. Johansen, K. E. Attic grave reliefs. Copenhagen, 1951
18. Johnston, A. W. and Jones, R. E. 'The "SOS" amphora\ BSA 73
(1978) 103-41
19. Kraay, C. M. ' The archaic owls of Athens \ Num. Chron. 6, ser. 16(1956)
43-68
20. Kraay, C. M. 'An interpretation of Ath. Pol. ch. 10 \ Essays. ..Stanley
Robinson, 1-9. Oxford, 1968
21. Lang, M. and Crosby, M. Weights, Measures and Tokens (The Athenian
Agora x). Princeton, 1964
22. Ledl, A. Studien %ur dlteren athenischen Verfassungsgeschichte. Heidelberg,
1914
23. Meritt, B. D., Wade-Gery, H. T. and McGregor, M. F. The' Athenian
Tribute Lists 1. Cambridge, Mass., 1939
24. Mylonas, G. E. Eleusis and the Eleusinian Mysteries. Princeton, 1961
25. Ostwald, M. Nomos and the Beginnings of the Athenian Democracy. Oxford,
1969
26. Payne, H. and Young, G. M. Archaic Marble Sculpture from the Acropolis.
London, 1936

III. Солон
609
ζη. Pecirka, J. 'Land tenure and the development of the Athenian polis',
Géras (Prague, 1963) 183-201
28. Pickard-Cambridge, A. The Dramatic Festivals of Athens. 2nd edn., éd. J.
Gould and D. M. Lewis. Oxford, 1968
29. Raubitschek, A. E. Dedications from the Athenian Acropolis. Cambridge,
Mass., 1948
30. Rhodes, P. J. The Athenian Boule. Oxford, 1972
30A. Richter, G. M. A. The Archaic Gravestones of Attica. London, 1961
31. Strasburger, H. 'Herodots Zeitrechnung', Historia 5 (1956) 129-61
32. Sumner, G. V. 'Notes on chronological problems in the Aristotelian
'Αθηναίων /7ολιτ€ΐα', CQ n.s. n (1961) 31—54
33. Thompson, H. A. and Wycherley, R. E. The Athenian Agora xiv: The
Agora of Athens. Princeton, 1972
34. ToepfTer, J. Attische Généalogie. Berlin, 1889
35. Traill, J. S. The political organisation of Attica: a study of the demes, trittyes
and phylai and their representation on the Athenian council (Hesperia, suppl.
xiv). Princeton, 1975
36. Wilamowitz-MoellendorfT, U. von Aristotelesund Athen i-n. Berlin, 1893
37. Wycherley, R. E. The Athenian Agora in. Literary and epigraphical
testimonia. Princeton, 1957
П. Ранний период
38. Andrewes, A. 'Phratries in Homer', Hermes 89 (1961) 129-40
39. Andrewes, A. 'Philochoros on Phratries', JHS 81 (1961) 1-15
40. Broneer, Ο. Ά Mycenaean fountain on the Athenian Acropolis',
Hesperia 8 (1939) 317-433
41. Dunbabin, T. J. "Εχθρη παλαιή', BSA 37 (1936/7) 83-91
42. Ferguson, W. S. ' The Salaminioi of Heptaphylai and Sounion', Hesperia
7 (1938) 1-74
43. Ferguson, W. S. 'The AtticOrgeones',Нягр. Theol. Rev. 37(1944)61-140
44. Fuks, A. The Ancestral Constitution. London, 1953
45. Jameson, M. H. 'Notes on the sacrificial calendar from FLrchia', BCH
89 (1965) 154 72
46. MacDowell, D. M. Athenian Homicide Law. Manchester, 1963
47. Richardson, N. J. The Homeric Hymn to Demeter. Oxford, 1974
48. Stroud, R. S. Drakorfs Law on Homicide. Berkeley, 1968
49. Wilcken, U. 'Zur drakontischen Verfassung', Apophoreton, 85-98.
Berlin, 1903
50. Wust, F. R. ' Zu den πρυτάνΐ€ς των ναυκράρων und zu den alten attischen
Trittyen', Historia 6 (1957) 176-91
Ш. Солон
5i. Adcock, F. E. 'The reform of the Athenian state', САН iv1, 26-58.
Cambridge, 1926
52. Andrewes, A. 'The survival of Solon's Axones\ ΦΟΡΟΣ: Tribute to
Benjamin Dean Meritt, 21-8. New York, 1974
39 ЗакаиУ» K-7530

610
F. Афины и Аттика
5 3- Bonner, R. J. and Smith, G. The Administration of Justice from Homer to
Aristotle i. Chicago, 1930
54. Chambers, M. H. 'Aristotle on Solon's reform of coinage and weights',
Calif Stud. Class. Ant. 6 (1973) 1—16
55. Crawford, M. H. 'Solon's alleged reform of weights and measures',
Eirene 10 (1972) 5-8
56. Fine, J. V. A. Horoi (Hesperia Suppl. 9). Princeton, 1951
57. Finley, M. 1. Land and Credit in Ancient Athens. New Brunswick, 1952
58. Finley, M. I. The Use and Abuse of History. London, 1975
59. Fritz, K. von 'The meaning of ΕΚΤΗΜΟΡΟΣ\ AJP 61 (1940) 54-61
60. Gilliard, C. Quelques réformes de Solon. Lausanne, 1907
61. Glotz, G. La solidarité de la famille dans le droit criminel en Grèce. Paris, 1904
62. Kahrstedt, U. Staatsgebiet und Staatsangehorige in Athen. Stuttgart-Berlin,
1934
63. Linforth, I. M. Solon the Athenian. Berkeley, 1919
64. Niese, В. 'Uber Aristoteles' Geschichte der athenischen Verfassung',
Hist. Zeitschr. 33 (1892) 38-68
65. Rhodes, P. J. ' Solon and the numismatists ', Num. Chron. 7.15 (1975) 1-11
66. Ruschenbusch, Ε. ΣΟΛΩΝΟΣ ΝΟΜΟΙ (Historia, Einzelschr. 9).
Wiesbaden, 1966
67. Ruschenbusch, E. Untersuchungen %ur Geschichte des athenischen Strafrechts.
Cologne, 1968
68. Schreiner, J. De corpore iuris Atheniensium. Diss. Bonn, 1913
69. Stinton, Т. С W. 'Solon, Fragment 25 ', JHS 96 (1976) 159-62
69A. Stroud, R. S. The axones and kyrbeis of Drakon and Solon (University of
California Publications in Classical Studies 19). Berkeley, 1979
70. Vlastos, G. 'Solonian Justice', CI. Phil. 41 (1946) 65-83
71. Wolff, H. J. ' The origin of judicial litigation among the Greeks ', Traditio
4 (1946) 31-87
72. Woodhouse, W. J. Solon the Liberator. Oxford, 1938
IV. Писистрат
73. Adcock, F. E. 'Athens under the Tyrants', CAHiv1, 59-71. Cambridge,
1926
74. Berve, H. Miltiades (Hermes Einzelschr. 2). Wiesbaden, 1937
7 5. Beyer, I. ' Die Datierung der grossen Reliefgiebel des alten Athenatempels
der Akropolis', Arch. An%. 1977, 44-74
76. Boardman, J. 'Herakles, Peisistratos and sons', Rev. Arch. (1972) 57-72
77. Boardman, J. 'Herakles, Peisistratos and Eleusis', JHS 95 (1975) 1-12
78. Cornelius, F. Die Tyrannis in Athen. Munich, 1929
79. Davison, J. A. 'Peisistratus and Homer', ТАРА 86 (1955) i-2i
80. Elliot, С W. J. 'Where did the Alkmaionidai live?', Historia 16 (1967)
279-86
81. Gernet, L. 'Les dix archontes de 581', Rev. Phil. 3.12 (1948) 216-27
82. Hopper, R. J. '"Plain", "Shore", and "Hill" in early Athens', BSA 56
(1961) 189-219

G. Экономические и социальные условия
611
83. Kolb, F. 'Die Bau-, Religions- und Kulturpolitik der Peisistratiden',
JDAl^z (1977) 99-138
84. Lauter-Bufé, H. and Lauter, H. 'Die vorthemistokleische Stadtmauer
Athens nach philologischen und archaologischen Quellen', Arch. An%.
1975, 1-9
85. Lewis, D. M. 'Cleisthenes and Attica', Historia 12 (1963) 22-40
86. Raubitschek, A. E. Dedications from the Athenian Akropolis. Cambridge,
Mass., 1949
87. Rhodes, P. J. 'Pisistratid chronology again', Phoenix 30 (1976) 219-33
88. Schachermeyr, F. 'Peisistratos 3', P-W 19, 156-91. 1938
89. Traill, J. S. 'Diakris, the inland trittys of Leontis', Hesperia 47 (1978)
89-109
90. Vanderpool, E. 'The date of the pre-Persian city-wall of Athens',
ΦΟΡΟΣ: Tribute to Benjamin Dean Meritt, 156-60. New York, 1974
91. Wade-Gery, H. T. ' Miltiades ', JHS 71(1951)212-21 ( = Essays in Greek
History (Oxford, 1958) 155-70)
G. Экономические и социальные условия
Для знакомства с различными проблемами, относящимися к данному разделу,
могут быть полезны также работы, указанные в других разделах: В 89, 122;
С 10, 42, 58, 62, 89, 104, 163-165, 209, 225; D 29, 36, 81-82, 161, 163-164; Ε 223-
224; F 5, 7, 21, 27, 35, 38-39, 46, 48-49, 54r-57, 59-61, 65, 67-68, 71.
ι. Adkins, A. W. H. Merit and Responsibility. Oxford, i960
2. Angel, J. L. 'Ecology and population in the eastern Mediterranean',
World Archaeology 4 (1972) 88-105
3. Asheri, D. 'Laws of inheritance, distribution of land, and political
constitutions in ancient Greece', Historia 12 (1963) 1-21
4. Asheri, D. Distribu^ioni di terre nellyantica Grecia. Memo rie dell' Accademie
delle scienze di Torino, classe di scienze morali, storiche e filologiche,
4a ser. 10 (1966)
4A. Boardman, J. 'The olive in the Mediterranean: its culture and its use',
Phil. Trans. Royal SW., London B.275 (1976) 187-96
5. Bourriot, F. ' Recherches sur la nature du genos : étude d'histoire sociale
athénienne, périodes archaïque et classique', Sorbonne thesis, 1975
6. Cassola, F. 'SulPalienabilità del suolo nel mondo greco', Labeo 11 (1965)
206-19
7. Calhoun, G. M. 'Classes and masses in Homer', Cl. Phil. 29 (1934)
192-208
8. Christ, K. 'Die Griechen und das Geld', Saeculum 15 (1964) 214-29
9. Cook, R. M. 'Speculations on the origin of coinage', Historia 7 (1958)
259-62
10. Cook, R. M. ' Die Bedeutung der bemalten Keramik fur den griechischen
Handel', J DAI 74 (1959) 114-23
11. Finley, M. I. (ed.) Trade and Politics in the Ancient World. Proceedings
of the Second International Conference of Economic History, Aix-
cn-Provence, 1962. Paris, 1965

612
G. Экономические и социальные условия
12. Finley, Μ. I. * The alienability of land in Ancient Greece ', Eirene η ( 1968)
25-32
13. Finley, M. I. The Ancient Economy. Berkeley, 1973
14. Gauthier, P. Symbola: les étrangers et la justice dans les cités grecques, Annales
de l'Est, no. 42, 1972
15. Gerlach, J. Aner Agathos. DisS. Munich, 1932
16. Grierson, P. The Origins of Money. London, 1977
ιη. Hasebroek, J. Staat und Handel im alten Griechenland. Tubingen, 1928.
(= Trade and Politics in Ancient Greece. London, 1933)
18. Hasebroek, J. Griechische Wirtschafts- und Gesellschaftsgeschichte bis %ur
Per serait. Tubingen, 1931
19. Hasebroek, J. Trade and politics in ancient Greece. London, 1933
20. Heichelheim, F. M. An Ancient Economic History 1-11. Leiden, 1958-64
21. Johnston, A. W. * Trademarks on Greek vases', Greece & Коте г ser. 21
(1974) 138-52
21 a. Johnston, A. W. Trademarks on Greek Vases. Warminster, 1979
22. Kraay, C. M. * Hoards, small change, and the origins of coinage', JHS
84 (1964) 76-91
23. Lencman, J. A. Die Sklaverei im Mykenischen undHomerischen Griechenland.
Wiesbaden, 1966
24. Pecirka, J. ' Homestead farms in classical and hellenistic Hellas ', Problèmes
de la terre en Grèce ancienne, éd. M. I. Finley (Ecole pratique des hautes
études. Civilisations et sociétés 33), 113-47. Paris, 1973
25. Pleket, H. W. * Technology in the Greco-Roman world', Talanta 5 (1973)
6-47
26. Pleket, H. W. 'Zur Soziologie des antiken Sports', Mededelingen van bet
Nederlands înstituut te Коте 36 (1974) 57-87
27. Polanyi, K., Arensberg, С and Pearson, H. (eds.) Trade and Market in
the Early Empires. Glencoe, Illinois, 1957
28. Ridley, R. T. 'The economic activities of the perioikoi', Mnemosyne 27
(1974) 281-92
29. Roebuck, C. A. Ionian Trade and Colonisation. New York, 1959
30. Starr, C. G. ' An overdose of slavery', J EH 18 (1958) 17-32
31. Starr, C. G. The Economic and Social Growth of Early Greece 800-j00 B.C.
New York, 1977
32. Strasburger, H. 'Der soziologische Aspekt der homerischen Epen',
Gymnasium 60 (1953) 97-114
33. Strasburger, H. 'Der Einzelne und die Gemeinschaft im Denken der
Griechen', Hist. Zeitschr. ι η η (1954) 227-48
33a. Sutherland, С. Η. V. 'Corn and coin', AJP 64 (1943) 129-47
34. Vallet, G. and Villard, F. 'Céramique grecque et histoire économique',
Études Archéologiques, éd. P. Courbin, 205-12. Paris, 1973
35. Will, Ε. 'Trois quarts de siècle de recherches,sur l'économie grecque
antique', Annales 9 (1954) 7-22
36. Will. Ε. ' Limites, possibilités et tâches de l'histoire économique et sociale
du monde grec antique', Études Archéologiques, éd. P. Courbin, 153-66.
Paris, 1963

H. Материальная культура и искусство
613
Н. Материальная культура и искусство
Для знакомства с проблемами, относящимися к данному разделу, могут быть
полезны также работы, указанные в других разделах (без учета исследований
исключительно локального характера и отчетов об археологических
раскопках): А 1, 7, 19, 39, 59, 61; В 12, 26, 53, 89-91, 95-96, 109, 111; С 52-53, 58, 65,
98-100, 102, 111, 153-154, 159, 223, 228; D 1, 8, 15, 17-21, 23, 2&-34, 40-41, 52,
57, 65, 76, 98, 104А-106, 111-113, 126, 129, 133, 148; Ε 1, 8, 85, 116, 129, 221, 226,
233-234; F 13, 17-18, ЗОА, 76-77.
ι. Adam, S. The Technique of Greek Sculpture in the Archaic and Classical Period.
London, 1966
2. Adams, L. Orientalising Sculpture in soft limestone (BAR Suppl. 42).
Oxford, 1978
3. Âkerstrôm, À. Die architektonische Terrakotten Kleinasiens. Lund, 1966
4. Akurgal, E. The Birth of Greek Art. London, 1968
5. Anderson, J. K. Military Theory and Practice in the age of Xenophon.
Berkeley-Los Angeles, 1970
6. Anderson, J. K. 'Sickle and xyele\ JHS 94 (1974) 166
7. Bakalakis, G. Hellenica Amphiglypha. Salonica, 1946
8. Beazley, J. D. Attic Black-Figure Vase-Painters. Oxford, 1956
9. Beazley, J. D. Attic Red-Figure Vase-Painters. Oxford, 1963
10. Beazley, J. D. Paralipomena. Oxford, 1971
11. Berve, H. and Gruben, G. Griechische Tempel und Heiligtumer. Munich,
1961
12. Berve, H. and Gruben, G. Greek Templesy Theatres and Shrines. London,
1963
13. Best, J. G. P. Thracian Peltasts and their influence in Greek Warfare.
Groningen, 1969
14. Bliimel, С Die archaisch-griechische Skulpturen der staatlichen Museen %u
Berlin. Berlin, 1964
15. Boardman, J. Archaic Greek Gems. London, 1968
16. Boardman, J. Greek Gems and Finger Rings. London, 1970
17. Boardman, J. 'Sickles and strigils', JHS 91 (1971) 136-7
18. Boardman, J. Athenian Black Figure Vases. London, 1974
1 8 a. Boardman, J. Athenian Red Figure Vases; the Archaic Period. London, 1975
19. Boardman, J. Greek Sculpture; the Archaic period. London, 1978
20. Burford, Alison Craftsmen in Greek and Roman Life. Ithaca, New York,
1972
21. Casson, L. 'Hemiolia and triemiolia', JHS 78 (1958) 14-18
22. Casson, L. Ships and Seamanship in the Ancient World. Princeton, 1971
2 3. Castagnoli, F. Orthogonal town planning in antiquity. Cambridge, Mass. ,1971
24. Clairmont, C. Gravestone and Epigram. Mainz, 1970
25·. Coldstream, J. N. Greek Geometric Pottery. London, 1968
26. Coldstream, J. N. 'Hero-cults in the age of Homer', JHS 96 (1976) 8fT
27. Coldstream, J. N. Geometric Greece. London, 1977
28. Cook, R. Μ. Ά note on the absolute chronology of the eighth and
seventh centuries b.c.', BSA 64 (1969) 13-15
29. Cook, R. M. Greek painted pottery. 2nd edn. London, 1972

614
H. Материальная культура и искусство
30. Coulton, J. J. * Lifting in early Greek architecture', JHS 94 (1974) 1--19
31. Coulton, J. J. 'Towards understanding Greek temple design; general
considerations', BSA 70 (1975) 59-99
3 2. Coulton, J.J. The Architectural Development of the Greek Stoa. Oxford, 1976
33. Coulton, J. J. Greek Architects at Work. London, 1977
34. Dentzer, J. M. 'Aux origines de l'iconographie du banquet couché',
Kev. Arch. 1971, 215-58
35. Desborough, V. R. d'A. The bast Mycenaeans and their Successors. Oxford,
19164
36. Drerup, H. 'Griechische Architektur zur Zeit Homers', Arch. An%.
1964, 180-219
3 7. Drerup, H. Griechische Baukunst ingeometrischer Zeit (Archaeologia Homerica
11, part O). Gôttingen, 1969
38. Dyer, L. 'Olympian treasuries and treasuries in general', JHS 25 (1905)
294-319
39. Fehr, B. Orientalische und griechische Gelage. Bonn, 1971
40. Greenhalgh, P. A. L. Early Greek Warfare. Cambridge, 1973
41. Harden, D. B. 'Ancient Glass, 1: Pre-Roman', Arch, journal 125 (1969)
46-72
42. Henle, J. Greek Myths: a vase-painter's notebook. Bloomington-London,
1973
43. Jacobsthal, P. Greek pins and their connexions with Europe and Asia. Oxford,
1956
44. Jantzen, U. Griechische Greifenkessel. Berlin, 1955
45. Jantzen, U. 'Greifenprotomen von Samos, ein Nachtrag', Ath. Mitt. 73
(1958) 26-49
46. JefTery, L. H. The Local Scripts of Archaic Greece. Oxford, 1961
46A. JefTery, L. Η. ΑΡΧΑΙΑ ΓΡΑΜΜΑΤΑ; some ancient Greek views',
Studien %ur Geschichte und Epigraphik derfruhen Aegaeisy Festschrift fur Ernst
Grumachy ed. W. C. Brice, 152-66. Berlin, 1967
47. Jenkins, R. J. H. Dedalica. Cambridge, 1936
47A. Kraay, С. M. Greek Coins in History. London, 1969
48. Kraay, С. M. Archaic and Classical Greek Coins. London, 1976
49. Krause, С 'Grundformen des griechischen Pastashauses', Arch. An\.
1977, 164-79
50. Kunze, E. Archaische Schildbànder (Olympische Forschungen 11). Berlin,
1950
51. Kurtz, D. C. and Boardman, J. Greek burial Customs. London, 1971
52. Lawrence, A. W. Greek Architecture. Harmondsworth, 1957
53. Lawrence, A. W. Greek Aims in Fortification. Oxford, 1979
54. Lorimer, H. L. Homer and the monuments. London, 1950
55. Maier, F. G. Griechische Mauerbauinschriften. Heidelberg, 1959
56. Martin, R. U Urbanisme dans la Grèce antique. 2nd edn. Paris, 1974
5 7. Mellink, M. J. ' Notes on Anatolian wall painting ', Mélanges Mansel ( 1974)
5 37-47
5 8. Môbius, H. Review of Bakalakis, Hellenica Amphiglypha, Gnomon 24(1952)
366-8 (= Studia Varia (Wiesbaden, 1967) 207-8)

H. Материальная культура и искусство
615
59- Morrison, J. S. and Williams, R. T. Greek Oared Ships. Cambridge,
1968
60. Overbeck, J. Die antike Schriftquellen \ur Geschichte der bildenden Kiinste bei
den Griecben. Leipzig, 1868; reprinted 1971
61. Richter, G. M. A. Archaic Greek Art. New York, 1949
62. Richter, G. M. A. Kouroi, Archaic Greek Youths. London-New York,
i960
63. Richter, G. M. A. The Furniture of the Greeks; Etruscans and Romans.
London, 1966
64. Richter, G. M. A. Korai, Archaic Greek Maidens. London, 1968
65. Ridgway, B. S. The Archaic Style in Greek Sculpture. Princeton, 1977
66. Robertson, C. M. A History of Greek Art 1-11. Cambridge, 1975
67. Schafer, J. Studien %u den griechischen Reliefpithoi des 8.-6. Jahrhunderts v.
Chr. Kallmunz, 1957
68. Simon, E. and Hirmer, M. & A. Die griechischen Vasen. Munich, 1976
69. Snodgrass, A. M. Early Greek Armour and Weapons. Edinburgh, 1964
70. Snodgrass, A. M. Arms and Armour of the Greeks. London, 1967
71. Snodgrass, A. M. The Dark Age of Greece. Edinburgh, 1971
72. Snodgrass, A. M. Archaeology and the Rise of the Greek State. Cambridge,
1977
73. Snodgrass, A. M. 'The first European body-armour', The European
Community in Later Prehistory (Studies in Honour of С F. С. Hawkes; éd.
J. Boardman, M. A. Brown and T. G. Ε. Powell; London, 1971) 31_5°
73Α. Thompson, M., Morkholm, О and Kraay, С. M. An Inventory of Greek
Coin Hoards. New York, 1973
74. Vokotopoulou, Ι. Χαλκοί Κορινθιουργυς προχοι. Athens, 1975
7 5. Vos, S. Scythian Archers and Archaic Attic Vase Painting. Groningen, 196 3
76. Wallace, W. P. 'The early coinages of Athens and Euboia', Num. Chron.
7.2 (1962) 23-42
77. Ward-Perkins, J. B. Cities of Ancient Greece and Italy. London, 1974
78. Webb, V. Archaic Greek Faience. Warminster, 1978
79. Winter, F. E. Greek Fortifications. London, 1971
80. Wokalek, A. Griechische Stadtbefestigungen. Bonn, 1973
81. Wycherley, R. E. How the Greeks built Cities. London, 1967 reprint

СПИСОК КАРТ
1. Ближний Восток 14
2. Египет 50
3. Дельта Пила 50
4. Кипр 76
5. Западное Средиземноморье 105
6. Центральное Средиземноморье 107
7. Восточное Средиземноморье и Черное море 109
8. Сицилия и Великая Греция 118
9. Северная Эгеида и Пропонтида 139
Ю.Сицилия 198
11. Южная Италия 204
12. Восточная Греция 237
13. Крит 268
14. Острова 298
15. Иллирия, Эпир и Македония 312
16. Беотия 344
17. Центральная Греция и Фессалия 351
18. Пелопоннес и Мегарида 384

СПИСОК ИЛЛЮСТРАЦИЙ
1. Находки греческой средне- и позднегеометрической керамики (СГ
и ПГ) на востоке 22
2. Эскизный план археологически исследованных мест в Навкра-
тисе 59
3. Могильная плита из Абу-Сира 63
4. Египетская бронзовая база для статуэтки из Мемфиса с греческой
посвятительной надписью 64
5. Роспись склепа в оазисе Сива из гробницы Сиамуна 66
6. Граффито греческого наемника на ноге колоссальной статуи в Абу-
Симбеле 68
7. Украшение с кувшина двухцветного IV стиля из Карпасса 82
8. План раскопок в Менико Литаркес 86
9. Серебряная монета Евельфонта 88
10. «Табличка Бульвера» 93
11. Общий силлабарий 97
12. Слоговое письмо Старого Пафоса 99
13. Знаки слогового письма Кафицина 101
14. Финикийский бронзовый сосуд из Франкавиллы 119
15. ПланПитекус 120
16. «Кубок Нестора» из Питекус 122
17. Печать группы «Играющего на лире» из Питекус 123
18. План Сиракуз 129
19. План Мегар Гиблейских 131
20. План района Тарента 135
21. План Тарента 136
22. План района Ольвии 151
23. План Ольвии 153
24. Стела Леокса, мраморная надгробная плита из Ольвии 155
25. Плод и растение сильфия на двух серебряных тетрадрахмах из Ки-
рены 166
26. План Гелы 199
27. План Акраганта 200
28. План Селинунта 201

618 Список иллюстраций
29. План района Сириса, показывающий взаиморасположение Сириса
и Гераклеи согласно Страбону 207
30. План Касмены 211
31. Реконструкция города Смирны конца Vu в. до н. э 241
32. Реконструкция Южной стой в Гереоне, Самос 243
33. Ойнохоя, выполненная в стиле дикого козла, из Врулии, Родос 246
34. Хиосская амфора для вина из Смирны 258
35. Карта мира, составленная Гекатеем 264
36. Глиняный сосуд 269
37. Дома в Гуледиане 272
38. Стела из Приниаса 273
39. Бронзовый «котон» из окрестностей Кносса 276
40. Бронзовая пластинка с изображением Гермеса Дендрита, из
святилища в Като-Сими 277
41. Гортинский алфавит и отрывок из Гортинских законов, его
транскрипция и перевод 285
42. Эретрия, Западные ворота в VI в. до н. э 300
43. Вещи VII и VI вв. до н. э. с севера Греческого полуострова 314
44. Беотийская «птичья чаша» из Фив 345
45. Реконструкция треножника, посвященного в Птойское святилище
Аполлона 347
46. Серебряная монета Галиарта 348
47. Каменная галтера (гимнастическая гиря для прыжков) из Олимпии... 385
48. Пентеконтера. Рисунок на афинском чернофигурном диносе 400
49. Каменная ручка вертела из святилища Геры в Перахоре 404
50. Сцена на коринфском алабастре, изображающая гоплитскую па-
ноплию 406
51. Золотая чаша, найденная в русле реки Алфея в Олимпии 415
52. Диолк на коринфском Истме 417
53. Реконструкция бронзового котла из Олимпии 429
54. Городская стена Смирны конца VU в. до н. э. Реконструкция Р.-В. Ни-
холлса 540
55. Эскизный план города Самос 541
56. Дом и зернохранилище в Смирне VII в. до н. э. Реконструкция
Р.-В. Нихоллса 542
57. План акрополя и «дворец» в Бурунчуке («Лариса») 544
58. Реконструкция бронзового котла ориентализирующего стиля с
подставкой из Олимпии 546
59. Ионийский бронзовый пояс фригийского типа из Эмпорио, Хиос 547
60. Сцена симпосия на афинской чернофигурной чаше. Мастер Гейдель-
берга 551
61. Торговый корабль и бирема, рисунок на афинской
чернофигурной чаше 554
62. Изображение гоплита на афинской чернофигурной вазе. Мастер
Амасиса 555
63. Изображение танцующего комаста на коринфском
чернофигурном блюде 560

УКАЗАТЕЛЬ*
Абдеры 9 Ва, 57, 142, 193, 236
Абидос, в Египте 2АЬ,64
Абидос, в Малой Азии 9 СЬ, 146, 193,
235
абры 15 Аа, 316
Абу-Симбел 2 Ас, 68
Абу-Сир 3 Вс, 2 Аа, 62, 63
Агариста, рассказ о сватовстве к ~ 229
Агафа (Агд) 5 ВЬ, 170, 193
агоге 393—397 passim
агора афинская 503
агрианы 15 Са, 331
Агридженто см. Акрагант
Агрополи 11АЬ, 219
Адикран, ливийский царь 69
Адраст 373—374
Адриатика, колонии в ~ 157—161,
316-324 passim, 358
Адрия 6АЬ, 157, 193
Азирида 164,278
Аид, вход в 320
Айос-Василиос 15 СЬ, 331
Айос-Иаковос 4 Da, 79
Айя-Ирини 4 ВЬ; храм в ~ 79, 87
Аканф 9 ВЬ, 193, 300
Акарнания, акарнаны 15 Вс, 158, 357—
358
Акает, внук Кодра 436
аккадский язык, греческие
заимствования из - 40—41 passim
Акрагант (Агридженто) 8 Вс, 10 Сс,
193, 197, 199, 200, 215, 230, 569
см. также Фаларид
Акрефия 16 Db, 343, 346, 347, 348, 378
Акрокоринф 428, 539
акрополи 539—540
акрополь афинский 307,430-431,497,
499, 539, 561, 569, 571
захват ~ Килоном 442—443
захват ~ Писистратом 481
Акры 8 Сс, 193, 210-212
Аксиокастрон 15 ВЬ, 328
находка 314
Аксос 13 СЬ, 266
законы 283
находки вооружения 271
принцесса, купец из ~ 267
Аксиуполис 15 СЬ, 326-327
Акта, в Халкидике 138, 140
Алалия (Алерия) 5 СЬ, 171-172, 193,
256, 571
Алев Рыжий 350,354-355,367
Алевады 350, 380
Александрия 3 Аа, 57
Алерия см. Алалия
Алиатт, лидийский царь 37, 52, 235—
236, 379, 414, 566
Алики 141
Алкей 240, 257, 263, 449, 535, 569
Антименид, брат - 36
*Цифры с латинскими буквами, набранные курсивом, указывают на номер карты
и координаты на ней; цифры, набранные жирным шрифтом, указывают на страницы,
содержащие наиболее важную информацию о данном имени, названии или понятии.

620
Указатель
Алкман 427, 536, 567
Алкмеон 236, 373, 376, 379, 450-451
Алкмеониды 376—380 passim, 442—
444, 450-451, 475-477, 480, 491
Алмопия, алмопы 333, 335
Алопеконнес 9 СЬ, 193, 195
алфавиты
критский - 284—286
заимствование греками
финикийского ~ 19, 39, 43-44, 115, 385,
405
см. также Гортинские законы;
кипрский силлабарий; письменность;
шрис]эты; язык(и)
Аль-Мина / ВЬ, 7 Bd, 16, 22, 21-25,
33, 37,114-115, 252, 256, 340, 519,
545, 564
см. также Посидей
Амасис, царь Египта 38, 54, 57, 61,
69-70, 83, 253, 426, 470, 568
Амафунт 4 Сс, 22, 77, 80, 90
«стиль ~» в керамике 84
Амбракийский залив (Арта) 158, 321,
402
Амбракия 6Вс, 158-160,193, 321,358,
407, 414, 418
тирания в - 422
Амендолара / 1 Вс, 134, 218
Амис 7 ВЬ, 193
Аммона оракул 65
Амнисос см. Картерос
Ампурьяс см. Эмпории
Амфакситида 331—332
амфиктиония Дельфийская 372—379
passim, 420-421
- и Афины 450—451
Амфилохский Аргос 358
Амфион из Фив 343
Амфиполь 15 Db, 54
месторасположение - 330
Анакреонт 262, 350, 571
Анаксимандр 263, 569
Анакторий 6 Вс, 158-159, 193, 358,
407
Андродам из Регия, законодатель 228
Андрос 14 Са, 308, 309;
выведение колоний 140, 142, 193,
195, 299-300
см. также Затора
Антилеонт, тиран Халкиды 297, 299
Антимнест 132
Антифем, основатель Гелы 184,197
Анфела 17 СЬ
храм Деметры в ~ 372
Апатурии, праздник 431, 439
апелла, Спарта 391—396
Аполлина см. Пердиковриси
Аполлония Иллирийская 6 Вс, 160,
176, 193, 318-320, 321, 407-408,
414
Аполлония, в Ливии 6 Bd, 167, 193
Априй, царь Египта 69, 77, 568
апсинтии 489
Аптера 13 ВЬ, 271
Апулия 8 С а
апулийская керамика 317
Арад 1 Ас, 36
арамейский язык, греческие
заимствования из ~ 39—44 passim
Аргады 239,438,439
Аргантоний, царь Тартесса 255
аргеады 326
«аргеады-македоняне» 336
Аргил 9 ВЪ, 193
Арголида 18 Вс, 388-389
Аргос 18 Вс, 403-404, 564, 570
акрополь 539
~ в Лелантской войне 366—367
- и Македония 334
война Спарты с - 388-390
конституция 422
конфликт с Клисфеном Сикион-
ским 373-374,417-418,422
мастерская по получению серебра
522
поддержка Писистрата 482, 484—
487 passim
разрушение Асины 386
скульптура 427—428
см. также Гисии, битва при ~; Фи-
дон, царь Аргоса; Темениды
Арион 263, 416, 561
аристократия 407, 444, 508, 516—521,
525-537
. афинская- 458-463,527-528
беотийская ~ 341—342, 371
- Колофона 519, 536
критская- 289-296
спартанская - 396—397
фессалийская ~ 350, 354—355, 371
см. также Алкмеониды; Бакхиа-
ды; Басилиды; евпатриды; га-

Указатель
621
моры; геоморы; гетерии; гиппо-
боты; «сто домов»; Милетиды;
олигархия; Пенфилиды
Аркад 13 Db, 266, 269
погребальные обряды 274
трофейные доспехи из ~ 271, 275
Аркадия 18, 402
племенное единство аркадян 433
Спарта и ~ 419—425 passim
Фидон и ~ 369
«Аркесилая блюдо» 166
Арта см. Амбракийский залив
Артемисий, храм в Эфесе 242, 244,
263, 571
Архемах из Евбеи 352—353
Архий, основатель Сиракуз 17, 128,
174
Архилох 141, 303-305, 535, 565
Архин, тиран Амбракии 422
архитектура 74,544—545,548,565,567,
569, 571
см. также дорический ордер;
жилищное строительство;
ионический ордер; планировка
городов; храмы
архонты, Афины 436—437, 442, 446,
465-466, 473-474, 492-493
Асархаддон 33, 34, 52
призма ~ 33, 75—77, 85
Асина в Арголиде («старая») 18 Сс,
367, 375, 386, 389
Асина в Мессении («новая») 18 Ad,
386, 389
Аскалон 1 Ас, 20, 22, 36-37
Аскра 16СЬ, 339,514
Асе 9 Сс, 193
Ассера 9 ВЬ, 193
Ассирия 16-17,25-26, 28-35, 66,235,
510, 564, 566
~ и Кипр, 75-78
Астак, 9ЕЬ, 144-146,193,369,401,407
Астиб 330
атинтаны 322
атлетические состязания 535
см. также игры
аттидографы 434—435, 452, 483
Аттика 14 Аа, 17 Ее
аграрный кризис 55, 454—463
аттический диалект 431
землевладение и
землепользование 457-458;
-и Иония 431-432
объединение ~ (синойкизм) 430—
434
см. также Афины
Аугуста, на Сицилии 180
Афидна ; 7 Ее, 301-302
Афина, культ в Афинах 497—498,504
«Афинская политая» Аристотеля 452—
453
Афины 6 Сс, 17 Ее
аристократический этос в ~ 535
~ в микенскую эпоху и в период
«темных веков» 430—434
~ в период аристократического
правления 434—441
~ при Писистрате 475—506
- и амфиктиония 376—377
государственное устройство 434—
441, 446, 463-472 (рео>ормы
Солона), 492-493
внешний облик города 538—539,
561
должностные лица 288—289
Драконт и ~ 444-446
-иЕвбея 301-302
искусство 250, 549, 550
керамика 247, 428, 495, 518, 520,
521, 523, 550
Килон и ~ 441—451
~ и Клисфен Сикионский 301
колонизационная деятельность
146-147,173,176,185,186,193-
195
народное собрание 466—469, 493
~ и пиратство 303
~ и Платеи 349
реформы Клисфена 524
~ и Саламин 447—449
- и сикулы 215
торговля 495,520-521
урбанизация 522
~ и Халкида 297
численность населения 509
~ и Эгина 447
см. также агора; акрополь;
архонты; Аттика; совет 400
Ахеронт 15 Вс, 320
Ахайя, ахейцы 6 Вс, 18, 402
ахейская колонизация 133, 140,
193-195, 206,209-210, 216, 218,
232, 402

622
Указатель
ахейское население 280, 352, 388—
390
см. также Фгиотида, ахейцы
Ахмим см. Хеммис
Ахна 4Db,79
Атттдод 1 Ас, 30, 564
Ашшурбанапал (Сарданапал) 17, 35,
52, 77, 566
аэрофотосъемка 180, 221
Байкай 15 АЬ, 319, 320. 329
Бакхиады 128, 160, 174, 317, 369, 387,
398, 399-401, 404, 410, 411, 416
см. также Архий; Херсикрат; Фи-
лолай
Барка 6 Bd, 165-166, 177, 193
басилеи (цари, господа)
в Беотии 341—342
в Фессалии 350, 355
см. также аристократия
Басилиды 238
Басит 1 ВЬ, 22, 24, П4
Бассы 18 Ас, 271, 402-403
Батт, основатель Кирены 164, 165, 181,
182, 183, 184, 306
Баттиады, династия 164—166, 182
Белыпи 320
Бенгази см. Евгеспериды
Беотия 17 De, 342—349
Гесиод о - 339—342
-иДельфы 371,372,378
землевладение и
землепользование 514—515
выведение колоний 149
объединение - 346—349, 433, 570
оракулы 343
~ и Халкида 367—368
Беранци, курган 315
берберы 163
Березань 7Ва, 149, 150-153, 155, 181,
193
Бернардини гробница 267
Биант из Приены 236, 259, 263
Библ 1 ВЬ, 40, 55, 526
Биллиака 15 АЬ, 318
биллионы 15 АЬ, 318
бисальты 15 СЬ, 325, 331-332, 336
Бисанта 9 Da, 193
Биталеми, святилище 230
благовонные масла 551—552
Ближний Восток
ближневосточные влияния на
греков 38-46,245,340,545-550
греки на~ 13-46,223,251,254
~ и Крит 265, 267, 269, 270
~ и экономическое развитие
греков 510,513
богатство (хремата)
~ и аристократия 512, 516—517,
534-537
земледелие как основа - 513
~ и реформы Солона 463—472
~ и тирания 408—410
Бокенранф см. Бокхорис
Бокхорис (Бокенранф) 47—48, 564
Бореи 239
Борисфен (Днепр), Днепро-Бугский
лиман 150—152
см. также Березань; Ольвия
Боспор см. Понт
Боспор Киммерийский 154, 156
Боттиеида, боттиеи 15 СЬ, 325, 327—
328, 335, 338
Браврон 7 7 Ее, 478, 490, 503
брак и законы о наследовании 292—
294
см. также смешанные браки;
женщины
Брея 173, 181
бриги (фригийцы) 332
бронза
бронзолитейное производство и
изделия из ~ 522,546-547,552-
553
беотийская - 343
восточногреческая - 249, 250
иллирийская ~ 313—315
кипрская ~ 81
коринфская- 321,408,428
критская- 272,276-278
пелопоннесская ~ 405, 427, 429
сикионская - 414, 428
халкидская ~ 26
Бубусти 15 ВЬ, 329
Буг Южный см. Гипанис
буле в Афинах см. совет 400
«Бульвера табличка» 92—93
Бурунчук («Лариса») 543, 544
Бусирис 71
Бутринти 15 Ас, 319-320

Указатель
623
Бухетий 15 Be, 320-321, 402
Вавилон, вавилоняне / De, 16, 17, 36—
38, 40, 69, 261, 262, 568
Вайзе 15 АЬ
погребения, 319
варваризация 188, 236
«варвары»
генеалогические связи греков с - 46
использование термина 18, 336—
337
Вардаровца 15 СЬ
находки, 329
Великая Греция 116
см. также Италия Южная,
Сицилия
Вергина (Эти) 15 СЬ, 325-329 passim,
334, 335
греческий язык в - 337—338
находки 314, 326, 327, 328, 329
некрополь бригов 332—333
царские погребения 334
Византии 9Еа, 144-145, 193,194, 369,
401, 407, 565
Вике, кратер из - 169, 552—553, 571
вино, виноделие 56, 242, 257—258, 513
Висои 15 Ва
находки 329
некрополь 315, 329
Вица 15 Вс
находки 321, 328, 329
влахи 333, 338
Влахоливади 15 СЬ, 333, 338
водоснабжение
в Афинах 430,502
в Коринфе 416,428
в Левкаде 416
в Мегарах 416
на Самосе 261
дренаж в Метапонте 221
военное дело 388—389, 516
гоплиты 406—407, 515—516
см. также доспехи; корабли
военное командование см. стратегия
Войон, находки 328
восточные греки 234—263
единство - 254, 259
законы и законодательство 282
искусство и философия 251—252,
262-264
источники, литературные и
материальные 235—252
выведение колоний 252—256,253—
254 (в Египте), 254 (в Северной
Африке), 255—256 (на дальнем
западе)
политическая история 238—240
~ под властью Лидии 235—236
~ под властью персов 236, 238
численность населения 259—260
восточногреческие шрифты 43
экономическая экспансия 252—256,
257-258
см. также ионийцы и статьи об
отдельных регионах и
населенных пунктах
Вотоноси 15 Вс
находки 321
Врулия 12 Bd
планировка поселения 242
керамика 246
всадники
Афины 464
гиппеи, Эретрия 299
Вуни 4ВЬ
дворец 79, 85, 543
Вучедол, находки 330
Гала 9 ВЬ, 193
Галепс 9 ВЬ, 141, 193
Галиарт 16СЬ,346
монета - 348
Галиеи 18 Сс, 393, 403
Галикарнасс 12 Bd, 58
Галлия, эллинизация ~ 169—170, 255—
256
галыптатская культура 169—170
гаморы 210
Гевгелия / 5 СЬ, 326, 327
Гегесистрат, сын Писистрата 146—147,
485,488-489
Гекатей 45-46, 72, 263-264, 315-316,
324-325, 571
гектеморы 352, 451—452, 454—460
Гела 8 Вс, 184, 193, 197-200, 267,
368, 565
тирания в - 226-227
экспансия 199-200,215
посвящения 230, 428
Гелеонты 239,438,439

624
Указатель
Гелика 18 Bb, 402,425
гелиэя (суд присяжных в Афинах) 466,
469
Геллеспонт (Дарданеллы)
колонии 143—147
см. также Понт
Гелон, тиран Гелы 226
гелоны 154
Гелор (Элоро) 8 Сс, 128, 193, 230
Гелос 18 Bd, 388, 389
Гемероскопейон 168
генеалогии
~ в «Книге Бытия» 15
восточные влияния на ~ 44—46
~ и хронология 387
Генелей, скульптор 250
генос (родовой клан) 531
география, географические знания 16—
17, 46,168, 263-264
см. также мореплавание
геометрическое искусство 549—550
геоморы 238
Геракл
в Сицилии 223-226
~ и Кипселиды 411
-иПисистрат 374,375,499-500
- и Спарта 419
см. также «Шит Геракла»
Гераклея Миноя 8 Вс, 215, 226
Гераклея Понтийская (Эрегли) 7 ВЬ,
149-150, 188, 193, 379, 407
Гераклея, в Италии см. Поликоро
Гераклея, в северо-западной Греции
15 Вс, 321
Гераклея Трахиния 175, 356
Герейон, самосский 12 Ас, 14 Ε а, 56,
84, 243-244, 250
Герейские холмы, Сицилия 213—214
Герея 18 СЬ, 398, 399
Гермонасса 7 ВЪ, 193
Геродот о колонизации 104, 106, 108
герусия в Спарте 392—397
Гесиод 45, 191, 339-342, 507, 511,
514-516, 521, 526-527, 528, 534,
536
Гестиеотида / 7 Ва, 353, 372
гетерии, Гортина 291—292 passim
Гефиреи 301
Гиамполь 16 Ва, 378
Гибла Герея (Рагуза (?)) 10 De, 212
Гиблон, царь сикулов 130
Гиг, лидийский царь 35, 52, 146, 235,
252, 368-369, 379, 564
Гиела см. Элея
Гимера 8 Вс, 193, 223, 227
монеты ~ 524
храмы 230
«Гимн к Аполлону (Пифийскому)» 27,
266, 371-372, 374
Гимнопедии, праздник 405
Гинекополь 53
гиперакрии («обитатели холмов») 475—
480 passim
Гипанис (Южный Буг), Бугский лиман
150-153
Гипанис (Кубань) 156
Гиппарх, сын Писистрата 484, 487,
500, 505-506
см. также Писистратиды
Гиппий, афинский тиран 484,487, 489,
505-506
Гиппий, мегарский тиран 423
гиппоботы 297
Гиппократ из Гелы 212
Гиппонакт из Эфеса, сатирик 240
Гиппоний 8 СЬ, 193, 217-218, 232
Гисии 18 В с
битва при ~ 369, 370, 387, 403, 406,
407, 419, 422, 564
Гистией Милетский 57
Глазинац 311,313,326,327
Гнесиолох, основатель Гераклеи Пон-
тийской 149
Голги, надписи из святилища 98
Гольмы 253
Гомер, текст поэм 500, 565
Гоплеты 239,438,439
гоплиты 406-407,532,554-557
см. также зевгиты
Горгил из Аргоса 484, 486
Гордий 12 СЬ, 144, 235, 564
настенные росписи 251
город-государство см. полис
горой (δροι) 454—463 passim
Гортина 13 Ce, 266
вотивные доспехи 271
законы 286—296
социальная система 289—296
храм 273
скульптура 270
Гортинские законы 283—287
содержание 286—296

Указатель
625
Грависки 21, 171
гражданская смута (стасис)
~ как причина колонизации 173,
190
~ в Восточной Греции 238—240
~ в колониях 226-227 (Гела), 227
(Сиракузы)
~ и законы 229
- и тирания 418
~ и экономические противоречия
527
см. также аристократия;
олигархия; Лелантская война;
тирания
гражданство
двойное ~ (исополития) 186, 304
гражданские права колонистов
186-189
гражданский статус зависимых
земледельцев Гортины 295—296
~ и реформа восточногреческих
фил 239-240
~ и реформы Солона 463, 479
см. также полис
Граммикеле 10 De, 214
греки, наименования народа 13—18
греческий язык и алфавит см.
алфавиты; язык(и); письменность
Губла см. Библ
Гувес 13 Db; захоронения, 274
Гуледиана см. Оните Гуледиана
Гургум 25
Дамасенор, тиран Милета 238
Дамасий, афинский архонт 473—474,
475, 568
Дамофонт, тиран в Писатиде 421
Дарданеллы см. Геллеспонт
дассареты см. дексары
Дафны 2 А я, 3 СЬ, 61
см. также Телль-Дефенне
«дедалический стиль»
- в Аргосе 403
критский ~ 270, 548, 549, 550, 565
Дедели 327
декреты об основании колоний 173
~ из Кирены 163, 173
~ из Навпакта 173, 185
дексары (дассареты) 15 ВЬ, 316, 319
Делос 14 СЬ, 303, 307-309, 377, 390,
433
очищение - Писистратом 309, 488,
505
праздник ионийцев на ~ 13
религиозное празднество 261
Дельфы 17 СЬ, 362-381
«Аполлон» из слоновой кости 249
~ и колонизация 163 (Кирена), 174—
175
оракул 235, 267, 271, 279, 283, 306,
307, 333, 336, 350, 394, 410-411,
433, 442, 502, 530, 549
Демир-Капия 330
Демокед Кротонский 262
демократия
~ и Писистрат 476
- и Солон 465-469,471
- и тираны 418, 422 (Аргос), 232
(Сибарис), 411-412 (Мегары)
Демонакт Мантинейский 165, 278
демос
~ в Гесиодовом обществе 341
~ в Аргосе 422
~ в Сибарисе 232
~ на Хиосе 239
Писистрат и ~ 476, 493—494
Солон и ~ 466-469,471
см. также демократия; феты;
тирания
денежные займы 454^-460, 526—528
см. также долговая зависимость;
монеты
Дентелиатида 18 Bd, 390
Дерриоп 329
«Дёрпфельда храм» 499
Диагор, тиран Эретрии 299
Диакрии 478-480
Дидимы, святилище 66, 244, 248, 252
Дикеархия (римские Путеолы) 8 Ва,
193, 216
«Дикого козла стиль» 82,245—247,249
Дикта 13 Db
см. Психро
Динар см. Келены
Диокл, законодатель из Сиракуз 282
Дионисии, Городские 500, 504, 571
дионисийские празднества 560—561
см. также танец; Дионисии; драма
дипилонские амфоры 521, 537
Диррахий см. Эпидамн
Днепр, Днепро-Бугский лиман см. Бо-
рисфен
40 Заказ № K-75.W

626
Указатель
Додона 15 Be
оракул Зевса 321,322-324
предметы, посвященные в храм
267, 313
язык 336—337
долговая зависимость 55, 455—463,
516, 525-528
Солон и облегчение долгового
бремени 454—463
долонки 146,489-490
Долопия, долопы / 7 СЬ, 303, 352, 373
домохозяйство см. ойкос
Дорида 17СЬ,356,372
Дорией
~ и дельфийский оракул 175, 226
попытки основания колоний 106,
167, 173, 183, 225-226
~ и падение Сибариса 232
дорийский лад в музыке 427
дорийцы 388—428
дорийские острова (Крит, Мелос,
Родос, Фера) 43,267,306
~ в Восточной Греции 236, 258
~ в Навкратисе 253—254
~ и Дельфы 376—377
-наКрите 280-281,287
запрет на вход в ионийские
святилища для ~ 307
Кипсел и ~ 411
см. также Пелопоннес; Спарта
дорический ордер 74, 230,243,428,548
доспехи 554—557
гоплитские ~ 406—407
иллирийские- 311
критские- 267,270-272,275
см. также бронза; военное дело
Драконт, афинский законодатель 282,
444-446, 459, 566
драма 428, 500, 559-561
см. также танец; Дионисии; диони-
сийские празднества
древесина 81, 255, 321, 516, 520
см. также мебель
древнееврейский язык (влияние на
греческий) 39—44 passim
Дрепан (Трапани) 10АЬ,225
Дрерос /3 Db, 266, 274
находки оружия 271
законы 283,288,444
дриопы (крагаллиды) 367, 375, 389
Дукат 319, 320
Дуррес см. Эпидамн
Дювер 12 Сс
терракотовые пластины из - 251
Еванф, основатель Локр Эпизефир-
ских 205
Еварх, основатель Катаны 127
Евбея на Сицилии 213
Евбея 14 Ва, 16Еа, 17 ЕЬ, 295-302,
462
торговля и торговцы 20, 21, 26,
124-125, 252
см. также Халкида; Эретрия; Ле-
лантская война
Евгеспериды (совр. Бенгази) 6Bd, 167,
193
Евельфонт, царь Саламина 87—88
Евмел Коринфский 45, 307, 390, 405,
428, 565
Евпалин Мегарский 262, 545
евпатриды 439, 440, 475
евреи 36,37,44,61,68-69
Еврилеонт, тиран Селинунта 226
Европа
миф о - 19, 45
Египет 2, 3
вклад - в интеллектуальное,
техническое и художественное
развитие 70-74,83-84,262,544-548
Гиги- 235
греческие поселенцы и наемники в -
15, 17, 36, 38, 47-74, 188, 253-
254, 262
-иКипр 83-87
- и Крит 265
колонии в - 161—162
торговые связи восточных греков
с- 247,251,253-254,256
см. также Навкратис
железо 125,311,313
женщины
- в аристократическом сообществе
534-535, 536
- в колониях 177—179
~ в Гортинских законах 290, 293
~ в похоронном обряде 283
- в ремесле 533
- в Спарте 396
- как куртизанки 60
~ как наследницы 292—293

Указатель
627
жилищное строительство 542—543
~ в Восточной Греции 241—242
~ в колониях 181, 129
(Сиракузы), 130—131 (Мегары Гиблей-
ские), 152—153 (Березань)
~ на Крите 272
Затора 14 Са, 302
Задрима, курганные захоронения 311
Закинф 277
законодатели 228-229, 282-283, 287,
345, 370, 371, 401, 444
см. также Бокхорис; Диокл; Дра-
конт; Залевк; Ликург; Минос;
Питтак; Солон; Фалет; Фидон,
царь Аргоса; Филолай; Харонд
Залевк, законодатель Локр Эпизефир-
ских 228-229, 282, 359, 444, 445
Занкла (Мессина) 8 СЪ, 132-133, 193,
194, 216
~ и Метавр 218
~ и основание Гимеры 202
запад крайний, колонизация 167—172
западные греки 115-137,167-172,
196-233
см. также Италия, Южная;
Сицилия
погребения (кладбища, некрополи,
погребальные обряды) 111, 511,
558-559
женские могилы 328, 535
иллирийские ~ 311—316 passim
македонские ~ 326—338 passim,
334 (царские)
~ в Аргосе 403
- в Аттике 430
- в Виксе 169
~ на Крите 269, 272, 273-274
~ в Мемфисе (Каромемфиты) 62—
63
~ на Родосе 244
~ в северо-западной Греции 317,
318
в Сицилии и Южной Италии 121
(Питекусы), 124 (Кимы), 128-
129 (Фуско), 129-130 (Тапс),
205-206 (сикулы), 208 (Полико-
ро), 212 (Камарина), 214 (Грам-
микеле), 221 (Метапонт)
проявление социального равенства
в~ 182-184
саркофаги 242-243,244
смешанные (греческие и туземные)
~ 181-182,213
спартанские ~ 397
финикийские и греческие ~ 123
этрусские и евбейские - 126
зевгиты 459,464-^65,467,480,514,526
Зевс
-вДодоне 321,322-323
-наКрите 277-278,283,284
статуя ~ в Олимпии 416
Зейтенлик, находки 331
земля, распределение ~ 514—515,
525-526
~ в Афинах 182
- в колониях 182-183, 221
(Метапонт)
см. также сельское хозяйство;
Аттика; Солон
зерно
- из Египта 55, 56, 520
~ из Ольвии 55
экономическое значение ~ 513—
514, 520
Зета 15 Аа
долина ~ 313
Зивойно, находки 330
золото 140,257,313
роль - в экономике, 513
Иаван (Иаман) 13, 15-16, 29, 33, 34,
36,49
Иаднана (Кипр) 15, 31, 33, 34, 75,11
Иалис 12 Bd, 19
Иамани 35
мятеж ~ в Атттдоде 30, 47, 564
Иас 12 Во1, 242
Ибик Регийский 262
игры Истмийские, Немейские и Пи-
фийские 417-418, 497-498, 568
см. также Олимпийские игры
Ида, гора 13 СЬ, 272, 273
святилища, 266, 267, 269, 270, 277-
278
Идалион 4 СЪ, 22, 77, 79
общий кипрский силлабарий в -
90, 91, 92, 97, 98, 100, 102
иллирийцы 6 ВЬ
~ в Нижней Македонии 325, 326,
327, 329-330
язык - 336—337

628
Указатель
Иллирия 311-317,567
колонии в - 158—161
Иллубру 31-32
илоты 352, 353, 391, 394-397 passim,
421, 514, 517, 533
см. также Мессенские войны
Имброс 9 СЪ, 193
иммиграция в Афины 463
Инар 53—54
Инатос (Цуцурос (?)) 13 De, 27г4
индикеты 5 ВЬ, 171
инженерное дело 544—545
~ на Самосе 261
см. также строительство;
технология; Феодор, самосский
инженер
Инкороната / / ВЬ, 117, 209, 220
Ио, похищение - 19
Иолк 378
Ион 432,435
ионический ордер 74, 243—244, 548
Иония, ионийцы 12, 431—432
влияние ~ на Кипр 88—89
выведение колоний 177, 206—210,
222, 257, 252-254 (Египет), 254
(Северная Африка), 254—255
(на северо-востоке), 254, 255—
256 (запад)
Ионийское восстание 259, 299, 309
~ в вавилонском плену 16, 37
~ как наемники и торговцы в
Египте 60-61,253-254
~ как наименование греков 13, 15,
16
- как племя 431—432
культовый центр ~ на Делосе 307—
308
культура 241-251, 262-263, 536
лидийское завоевание - 234, 235,
236
Панионийский союз 259
персидское завоевание - 260, 262
см. также восточные греки
Ира, гора 18 Ас, 420
Ираса, битва при ~ 165
искусство 522, 565, 567, 569, 571
ближневосточные влияния на ~ 17—
18, 38-^6 passim, 522
восточногреческое - 234, 244-245
городской контекст ~ 524
египетские влияния на греческое ~
73-74
западногреческое - 230
изобразительное ~ 548—549
~ как источник информации о
повседневной жизни 550—552
~ при Поликрате Самосском 261—
262
кипрское - 80—83, 89
критское ориентализирующее ~
265-279 passim, 287
лидийское ~ 236
пелопоннесское ~ 427—429
повествовательные сюжеты в ~ 550
Искья см. Питекусы
исополития (двойное гражданство) 186
см. также гражданство
Испания 5
колонии в - 167—172
серебро из ~ 34—35, 224
Истм коринфский (диолк) 399, 416—
417
Истмийские игры см. игры
историография 16—17, 264
см. также аттидографы
Истр (река), Истрия (колония) 7 АЬ,
149, 150, 181-182, 193, 565
Итака 266, 357, 358, 399
Италия, Южная
внутреннее развитие государств
227-233
колонии в - 115-117,119-126,132—
137,196, 203-210, 216-222
контакты с Грецией в бронзовом
веке 116
торговля в ~ в доколонизационную
эпоху 117
см. также отдельные государства
Итан 13 ЕЬ, 278
Ифома, гора 18 Ad, 391
Кавалла см. Неаполь в Греции
Кавлония (Пунта-ди-Стило) 8 СЬ, 193,
216-217, 402
монеты ~ 232
Кавуси 13 ЕЬ, 80, 266
Кадм 19-20,44,45,316
кадмейцы фиванские 19
Какопетрия 4 ВЬ, 79
Калабрия 8 СЪ

Указатель
629
см. Италия, Южная
Калаврия 18 С с
Калаврийский союз 422, 425
Каламария, находки 331
календари (хронология,
летосчисление) 142,382-387
Калидон 358
каллипиды 154
Камарина 8 Вс, 193, 212, 231, 571
Камбис, царь Персии 70, 570
Камен-Рапес, находки 330
Кампания 8 Ва
колонии в ~ 119—126
этрусские поселения в ~ 126
Канале 11 Bd
некрополи в - 205
Капо Бруццано 7 / Bd, 205
Капуя 11АЬ, 126
Кардия 9 СЬ, 193
Кария, карийцы 7 Ас, 12 Вс, 15, 18,
51-53, 60-62, 236
выведение колоний 256
см. также восточные греки
Каркемиш 1 Ва
битва при ~ 66, 67, 566
каромемфиты 51, 61—63
Карпофора 18 Ad, 397
Картерос (Амнисос) 13 Db, 274
Картхадашт 31, 77
Карфаген 5 Сс, 171,173, 203, 226, 255-
256
Касмены (Монте-Казале) 8 Вс, 10 De,
193, 210-212, 214
кассопеи 320
Кастраки, храм в - 347
Кастри, фракийское поселение 141
Катана 8 Сс, 126, 127, 193, 213, 214,
228, 282
Като Симе 13 De, 266, 274, 276, 277
Кафицин 4 СЬ
слоговое письмо - 91,100—102
Кекроп 435
Келендерида 7 Bd, 29, 144, 194, 253
Келены (Динар) 12 Сс, 251
Кенета, могильник 311
Кеос 14 Ва, 303, 310
Кепы 7 ВЬ, 194
керамика 112, 114-115, 121, 565, 567,
569, 571
аргосская ~ 403
аттическая ~ 78, 247, 428, 495,518,
521, 523, 537, 550, 553
беотийская ~ 343, 345
евбейская - 21, 78, 124
иллирийская - 311, 313—316
- в Восточной Греции 242—243,244—
248, 250, 251
- на Кипре 78, 80, 81, 82, 83, 84,
252-253
~ и торговля 78, 520, 552, 553
коринфская ~ 274, 318, 399, 408,
428, 552, 553
критская ~ 267, 269, 270, 273-274
лаконская ~ 397, 408, 427
македонская ~ 329
пелопоннесская - 405
эретрийская ~ 299
см. также Фикеллура, стиль
керамики; геометрическое
искусство; гальпггатская культура;
«Дикого козла стиль»
Керасунт 7 СЬ, 194
Кересс 16 Сс, 354, 362, 378
Керинф 7 7 Db, 301
Керкира (Корфу) 6 Вс, 128, 158-160,
184,185,193,194, 217, 318, 319-
320, 357, 359, 407-408, 413-414;
~ и Периандр 157, 414
- и эретрийцы 137, 158, 317, 319,
358
Керчь см. Пантикапей
Кефалления 357
Кидония, кидоняне 13 ВЬ, 272, 280
Кизик 9 Db, 144, 194
Кикн 374
Киликия 7 Вс, 29
восстание против Ассирии 31—32,
564
колонии в - 113—114, 253
киллирии 188
Килон Афинский 366, 370, 373, 415,
433, 441-444, 447, 450, 527, 566
Кимы, в Италии 8 Ва, 119-126, 132,
178, 182, 187, 194, 216, 367
Кима Эолийская 6 Сс, 56, 69, 238, 253,
339, 367
киммерийцы 144, 235, 313, 331
Кимон, брат Мильтиада Старшего 489,
490, 492
Кинурия 18 Вс, 388, 403

630
Указатель
Киос 9 Eb, 194
Кипр 4
ассирийское владычество на - 75—
78
египетское владычество на - 69,
83-37
Иаднана и - 31—34
~ в «Книге Бытия» 15
~ и Крит 265
материальная культура и
искусство 79-82,83-85
медь с - 26
царства на - 77—78
см. также кипрский силлабарий
кипрский силлабарий 86, 90—102
Кипсел, тиран Коринфа 410-411,412—
416 passim, 549, 553, 566
колонизационная политика ~ 158,
321
~ и Дельфы 369—377 passim
Кипселиды 301,377,379,411,416,422-
423
колонизационная политика 158,
321, 413-414
см. также Периандр
Кир, царь Персии 38, 426, 486, 570
победа над лидийцами 234, 236,
261, 379
покорение ионийцев 260, 262
Кирена 6 Bd, 55, 69, 88, 108, 161-
167, 175, 176-179 passim, 187,
188,189, 194,195, 267, 278, 305-
307
см. также Батт
Киренаика 6
колонии в ~ 161-167, 267, 278
Кирра (ранее — Криса) 362—364, 367,
371—375 passim, 450
Китай 4 СЬ, 15, 22, 31, 36, 77, 78, 79,
84, 85, 89
Китр см. Хитри
Киттим 15, 36
Кифера 18 Се, 388, 403, 423, 425, 426
святилище Афродиты на - 19
кладбища см. погребения
Клазомены 6 Сс, 12 Ас
выведение колоний 57, 58, 142, 193
керамика 242-243, 244, 247-248
(саркофаги)
нападение Алиатта на - 236
Клеобис и Битон (статуи) 427
Клеомен Спартанский 380, 443, 448
Клеоны 9 ВЬ, 194, 425
Клисфен Афинский
архонтство ~ 431, 502, 570
реформы - 438—440, 524
Клисфен, сикионский тиран 301,373—
378 passim, 387, 412, 413-418,
566
Книд 6 Сс, 12 Bd, 157, 224, 225, 380
выведение колоний 58, 157, 194,
195
Кносс 13 СЬ, 266,269,275-276,278,283
некрополи 273—274
святилище Деметры в - 276
Кодр 435-436
Козани /55^,328,329
Козлу-Дере, погребение 330
Колей с Самоса 34, 168, 250, 255, 520,
567
колонии
даты оснований 108—112,193—195,
383
государственное устройство и
политика 182-183: 149 (Гераклея
Понтийская), 162 (Навкратис),
164-165 (Кирена), 226-233
(западная Греция)
законодательство 282
численность населения 176, 408
экономика 182-183, 189-192,
528-529:122-124,125,126 (Пи-
текусы и Кимы), 154—156 (Понт),
162 (Навкратис), 168-170, 224,
229-230 (западные греки), 407-
408 (коринфские колонии)
см. также колонизация; декреты
об основании колоний;
основатели колоний; метрополии;
местное население; а также статьи
об отдельных колониях,
метрополиях и регионах
колонизация 103—195 (ок. 750-650 гг.
до н.э.), 196-222 (ок. 700-500 гг.
до н.э.), 407-408 (ок. 650-550 гг.
до н.э.)
имперская ~ 407-408, 124-126
(Евбея), 150, 252 (Милет), 160-
161, 186 (Коринф), 218 (Сиба-
рис)

Указатель
631
источники по истории - 103—112
(литературные), 103, 112—113
(археологические)
~ и экономическая экспансия 510,
513, 517
набор колонистов 176, 182—183
насильственная ~ 137 (Тарент), 141
(Фасос), 159 (северо-западная
Греция), 197 (Тела), см. также
местное население
причины ~ 143, 160—161 (коринс]>
ской), 189-192, 252, 406 (вос-
точногреческой), 525, 528—529
процесс основания колоний, 108,
172-184,366-367
см. также колонии
Колоны 9 СЬ, 194
Колофон 6 Сс, 12 Ас
богатство жителей ~ 519, 536
выведение колониий 57, 195, 206
Мимнерм о ~ 108
нападение Гига 206, 235
смола из ~ 258
эпическая поэзия 263
колхи 7 СЬ, 148
Копаидское озеро 16 СЬ, 342, 343
корабли 67, 81-82, 260, 314, 399, 400,
446, 554
см. также мореплавание
Коринф 6Сс, 17 De, 18 Ce, 398-401
выведение колоний 128,143, 158—
161,176,184-186,193-195,317—
318, 320, 321-322, 359, 398-400
диолк 416,417,529
землевладение в ~ 514
керамика 399,400,408,428,553
~ и Дельфы 369
~ в Лелантской войне 366—368
~ и либурны 317
- в Мессенской войне 420
монеты - 496
морское могущество ~ 399—400,
407-408, 426
олигархия в ~ 423
Писистратиды и - 487
спартанское влияние на - 423, 426
тирания в- 410-411,413-416,417,
422-423
торговля 321, 408, 553
Фидони- 387
см. также Акрокоринф; Бакхиа-
ды; Кипсел; Периандр
Коробий из Итаны 267,278
Коронея 16 СЬ, 343, 346—349 passim
Корчи /5^,313,315,316
Корчула см. Черная Керкира
Кос 12 Ad, 148,258
законы 282
Косовская Метохия 15 Ва, 313
Котиора 7 Сс, 194
Коццо-Презепе 11 ВЬ, 222
крагаллиды см. дриопы
Краннон 17 Са, 350, 353, 354, 378
Кратемен, основатель Занклы 132
Крез, лидийский царь 52, 72, 234, 236,
244, 324, 379-380, 426, 470, 485-
486, 489-490, 568
Креонды 350, 353
Креонтиад, основатель Алалии 171
Крестония, крестоны 331—332, 336
крестьяне 514—517, 523
см. также сельское хозяйство
Криса см. Кирра
Крит 13, 265-296
археологические памятники и
исторические периоды ~ 265—267
археология и материальная
культура 265—279 passim
военные интересы 270—281
выведение колоний 165, 197, 267,
325
единство ~281
законы и общество 265, 269, 271,
280-296
- и Дельфы 366, 368-369, 371, 372
население ~ 275-279, 287, 516-517
(сельское)
ориентализирующая культура 265,
266
ремесла и искусство 267—279
passim, 283 (музыка), 287
торговля 266—267
см. также Гортина; Гортинские
законы
Кроммион 18 Сс, 399
Кротон 8 СЬ, 134-135; 193-195,216-
217, 226, 230, 231-232
монеты ~, 232
Круме, курганный могильник 311
Крусида 15 СЬ, 332

632
Указатель
Крым см. Херсонес Таврический
Ксенофан 236, 571
Ксилотимбу 4 Db
гробницы 80
Кукес 15 Аа, 311—316 passim
Куманово 15 Ва
находки, 329—330
Кумы см. Кимы
Кундуриотисса, погребения 325
куреты 278
Курион 4 Вс, 22, 77, 79, 89, 100
надписи из ~ 91
куросы, куросы и коры 73, 548, 558—
559
см. также скульптура
Кучи Зи 15 ВЬ, 313, 328, 329, 331
находки, 314
Лабинет см. Набонид
Лакедемон см. Спарта
Лаконика 18 Bd, 389—398 passim
торговля, 408
см. также илоты, Мессенские
войны, Спарта
Ламис, основатель Мегар Гиблейских
130
Лампсак 9 СЬ, 147,194,239,489,490,491
Лаос 8 СЬ, 194, 219, 220
Ларимна 16 Da, 356
Лариса 12 А с, 69-70, 245
Лариса, в Фессалии / 7 Са, 350, 353,
354, 367
Ласифи, долина 13 Db, 274
Лато 13 Db, 266, 27'5
Лебадия, оракул 343
Лебена 13 Сс, 273
Лебея 333
Левкада 6 Вс, 158-159,176,194, 321,
357, 358, 407, 414
канал 416
численность населения 176, 408
Ледра 4 СЬ, 77
Лелантская война 297, 299-301, 339,
354, 366-368, 381, 529, 564
Лемнос 9 СЬ, 18, 147, 194
пеласги на - 138, 147
Леокс, сын Мольпагорея 154, 155
Леонтины (Монте-Сан-Мауро (?)) 8 Сс,
126-127, 164, 180, 194
войны 231
выведение колоний 213
отношения с местным населением
177, 189
тирания в ~ 227
Лесбос 12 Ас, 56, 194, 195
вино 56
- под властью персов 238
поэзия 263
терракотовые саркофаги 248
численность населения 259
см. также Пенфилиды
Лесбос, в Египте 65
Лефканди 297, 299, 302, 518, 522
Лехей 18 Сс, 399
леэи 331
либурны, морское могущество - 316—
318
Ливия, ливийцы 6 Се;
колонии в - 69, 161-167, 177, 188,
225, 254, 306
см. также Аммона оракул; Батт;
Баттиады, династия; Кирена
Лигдамид, наксосский тиран 308—309,
377, 482, 488, 570
Лидия 12,69,251,252,256,368,376,379
изделия из слоновой кости 249
колонии в ~ 146—147
~ и ионийские греки 206, 234—236
- и Персия 38,69-70,485-486
см. также Крез; Гиг
Ликия 12 Bd
колонии в ~ 113
Ликодия 10 De, 213
Ликт 13 Db, 266, 271,274, 275,277, 281
законы 283,291
Ликург, спартанский законодатель 281,
282, 359, 383, 385
Ликург, сын Аристолаида 475,476,481
Лилибей (Марсала) 10 АЬ, 215, 223,
224, 569
лиманы 148, 150-152
Лимны 9 Bd, 398
Линд 12 Bd, 19, 165
«Линдекая хроника» 70, 165
линейное письмо А, линейное письмо Б
94-98
линкесты 15 ВЬ, 316, 337
Липара 8 СЬ, 194, 225
Липарские острова 116, 225
Лихнид 316
Локрида см. Опунтская (Восточная)
Локрида, (Эпикнемидская)

Указатель
633
Озольская (Западная) Локрида
Локры Эпизефирские 8 СЬ, 193, 194,
203-206, 358-359, 565
выведение колоний 217—218
государственное устройство - 227—
228
- и Кротон 231-232
еж. также «сто домов»; Залевк
Магнесия, в Карий 12 Вс, 349, 427
Магнесия, в Фессалии, магнесийцы / 7
Da, 352, 372
магнеты 15 Сс, 332, 337
Мадит 9 СЬ, 194
Македония, македоняне 15 СЬ, 138,
316, 324-338
~ как варвары 337—338
серебряные рудники 56—57
цари - 334—336
Макиния 399
Макторий 226-227
Малая Азия, греческие колонии в ~
113-115
еж. также восточные греки
Малида 17 СЬ, 356, 372
Мантинея 18 Вс, 402
Марафон 17 Ее, 349, 433, 500
Мараш / Ва, 25
Марея, гарнизон в ~ 61
мариандины 7 Вс, 149, 188
Марион 4АЬ, 22, 94, 95, 98
Мармариани 15 Сс, 331
находки 314
Маронея 9 Са, 141-142, 194, 257
Марсала еж. Лилибей
Марсель см. Массалия
Массалия (Марсель) 5 ВЬ, 55, 168—
170, 178, 187, 194, 195, 255, 256,
567
Мати /5^,311,313,316
находки 314
Маццола 120, 121
Меандра долина 251, 252
мебель 255, 550—551
Мегакл, сын Алкмеона 373, 376, 415,
442-444, 475, 481
Мегары 6 Сс, 18 СЬ, 367, 383
война с Афинами 376, 447—449,
479-480, 537
война с Коринфом 398, 401—402
выведение колоний 127, 129, 144—
146,149, 150, 193-195, 200, 369,
379, 407, 408
~ и Килон Афинский 444
спартанское влияние в ~ 423, 426,
428
тирания в ~ 410, 411-412, 413, 416,
418, 423
Мегары Гиблейские 8 Сс, 127, 129—
131, 180, 182, 187
война с Леонтинами 231
выведение колоний 195, 200, 407
отношения с местным населением
130, 222
планировка города 130—131, 180,
542
Мегиддо 22
битва при ~ 66
Медма 8 СЬ, 194, 217-218, 232
меды 15 С а, 330
медь 26
медные монеты, 525
мидийцы 38, 46
Мекиберна, в Халкидике 9 АЬ, 194
Меланхр, тиран Митилены 240
Мелос 14Вс,267
финикийская колония на ~ 19
Мемфис 2 Аа, 3 Вс, 61-64, 69, 253
Менака 168, 255
Менда 9АЬ, 194
Мендолито 10 Db, 214
Менико Литаркес 86—87
мер и весов система 405, 457, 460—462,
464, 524, 527, 529, 545
Мермнады, лидийская династия 234,
235
Мерсин 22,252
Мерсинаки 4 ВЬ, 79
Месад Хашавьяху 1 Ас, 36
Месара, Месарская долина 13 Сс,
273
Месембрия 7 АЬ, 150, 194, 407
Мессана еж. Занкла
Мессения, мессенцы 18 Ad, 133, 307,
367, 386, 390-391, 397, 420, 424-
425
еж. также Мессенская война
Мессенская война
Первая - 133, 271, 385-386, 390-
391, 393, 564
Вторая- 271,419-420
Мессина еж. Занкла

634
Указатель
местное население, отношение с -
греческих колоний 21, 187—189
- в Италии 134, 137, 219-220, 222
~ в Македонии 328, 338
~ в Малой Азии 114
~ в понтийском регионе 148, 149,
153-154, 156
~ в Северной Африке 164—167
~ в северо-западной Греции 159—
160, 161, 318-320
- в Сицилии 17,112-113,127,211—
216 passim, 222
~ в Эпире 316—324 passim
- и финикийцы 222—226
~ на дальнем Западе 170, 171
~ на Эгейском побережье 140—141,
142-143
см. также сикулы; смешанные
браки; финикийцы; элимы;
эллинизация
Метавр 8 СЬ, 194, 218
металлообработка 544
восточногреческая ~ 249
восточные влияния на - 545—546,
548
кипрская - 81
коринфская - 440
критская ~ 267
пелопоннесская - 404—405
см. также бронза; ювелирное дело
металлы см. минералы
Метапонт 8 Са, 194, 206, 208-210,
230, 363, 402
экономическое процветание - 229
монеты ~ 232
организация территории 221—222
метеки 523, 527
~ в Восточной Греции 239
метрополии, отношения ~ с
колониями 179, 184-187,212
коринфские и керкирские
колонии 158-160, 185
Локры и колонии 217, 231—232
Сибарис/Посидония 220
Сиракузы и колонии 186,211—212
Мефимна 6 Сс, 193
Мефона 9АЬ, 137-138, 194, 324, 338,
420
Мигдол 61
Мигдония, мигдоны, Мигдон 15 СЬ,
331-332
Мидас, царь Фригии 29, 235, 367, 564
сады ~ 332
Микалесс 16ЕЬ,348
Мила (деревня в Мессении), фигурки
из~ 397
Милет 6 Сс, 12 Ас, 177, 178-179, 236
война с Лидией, 235—236, 379
выведение колоний 57,58,59,193—
195, 235, 252-254
городская застройка 242
интеллектуальный взлет 262—263
искусство 244—251
~ и Поликрат 261
милетская торговля 229, 258—259,
519, 520
названия древних ионийских фил
в- 239-240
политическая жизнь в ~ 238—239,
309, 527
свержение тирании в ~ 426
численность населения 259
Милетиды 202,227
Милетополь 9 Db, 194
«Милетцев укрепление», в Египте 53—
54
Милы 8 СЬ, 132, 181, 194, 197, 202
Мильтиад Младший 147, 491
Мильтиад Старший 146—147, 173,176,
302, 489-490
Мимнерм 263, 567
минералы 25-27, 34-35, 125, 138,140,
170, 253, 255-258, 313, 520, 546
см. также золото; железо; медь;
серебро; сталь; электр
Минос, критский законодатель 284
~ и пиратство 303
~ и спартанская конституция 281
Миноя см. Гераклея Миноя
Мирмекий 7 ВЬ, 194
Мирсил, тиран Митилены 240
Мискелл, основатель Кротона 134
мистерии Элевсинские см. Элевсин
Митилена 6 Сс, 43, 58, 146, 240, 252,
254, 258, 261, 415, 449, 488-489
см. также Питтак
Мит-Рахин, клад из - 57
Миунт 12 Вс, 258
мифология
ближневосточные влияния на ~
44-46
~ в искусстве 549—550

Указатель
635
~ в трудах ученых 263
Моликрия 399
молоссы 15 ВЬ, 316, 322, 325, 328, 337
монеты
монетная чеканка и денежное
обращение 257, 495-497, 510, 518,
524г-525,527,529,545,567,569,
571
беотийские - 348
«геральдические монеты» [Wappen-
miinzen) 495—496
критские ~ 278-279, 287
~ Великой Греции 232
~ в реформах Солона 456—457,
460-463
Фидон и монетная система 405,
527
эгинские- 278,456,496,524
см. также медь; серебро; электр
Монте-Казазия 10 De, 214
Монте-Казале см. Касмены
Монте-Сан-Мауро см. Леонтины
Моргантина 10 Db, 214
мореплавание, морское могущество
167-168, 407-408, 519, 520-521,
554
аргосское ~ 388—389
афинское - 446—447
восточногреческое - 256—257
коринфское ~ 317, 318, 399-400
критское ~ 266—267
либурнское - 316—317
~ и колонизация 179
- и острова 302—303
~ и святилища 230
отношение Гесиода к - 104
родосское ~ 167
самосское ~ 260—261
фокейское ~ 255—256
эретрийское 299
см. также корабли
Мотия 70Л£, 222, 223, 224
мрамор 270, 548
наксосский ~ 248, 308
паросский - 303, 308, 309
см. также скульптура
Мраморное море см. Понт
музыка
~ в Беотии 343
~ в драме 560
~ в Лидии 236
- в Спарте 405,427
~ на Крите 283
Набонид (Лабинет) 37, 38
хроника ~ 486
навкрарии 438, 442, 443, 446
Навкратис 2 Аа, 3 АЬ, 53-60, 69, 84,
162, 182, 188, 245, 253, 254, 426,
520
Навпакт, декрет об основании ~ 173,
185, 186, 356, 360-361
Навплия 18 Вс, 420, 422
Навуходоносор 16, 17, 37, 38, 66, 566
Нагид 7Bd, 29, 114, 194, 253
наемники 17,304-305,524
греческие ~ 36—37 (в Палестине),
53, 66-70, 161, 253 (в Египте)
критские - 271
~ на службе у Писистрата 482
Наксос 14 СЬ, 275, 307-309
мрамор 248,270,308
~ и Дельфы 376
Писистрати- 307-309,488
свержение тирании на ~ 426
экономическая распря на ~ 523
см. также Лигдамид
Наксос (Пунта-ди-Скизо) 8 Ссу 126—
127, 194, 216, 383, 565
алтарь Аполлона Архегета 174,181
выведение колоний 213
союз с сикулами 215
налогообложение 516
~ в Афинах 493-494
~ при тиранах 416
население
~ Аттики 458
критерии для определения
численности ~ 538
рост численности ~ 189—190, 241,
511,530
наследование
-в Афинах 469-470
-вГортине 292-294
~ в Навпакте 186, 360—361
настенные росписи 251—252
наука ионийская 262—264
см. также Самос
Неаполь, «Новый город», в Верхнем
Египте 65
Неаполь, в Греции (Кавалла) 9 Ва,
141, 194

636
Указатель
Неаполь, в Италии 7 7 АЬ, 216
Некиомантейон 15 Вс, 320, 336
Немейские игры см. игры
«Нестора кубок» 121—122
Нехо I, царь Египта 51—52
Нехо П, царь Египта 36, 66—67, 566
Нимфей 7 ВЬ, 194
Ниневия 7 СЬ, 16, 20, 35, 75, 566
Нисея 18 Сс, 401, 447, 448
Нисир 12 Ad
керамическая продукция 245
Нови Пазар, находки 321
Нубия 2 Ас, 262, 568
греческие наемники в ~ 67—68
см. также Тахарка
Нумидия 254
Нурия, царство (Аматунт (?)) 77
см. также Аматунт
Оазис Полис 7 Ае, 194
общественные трапезы см. сисситии
одежда 26 (с Ближнего Востока), 547
Одесс 7 АЬ, 194
Озольская (Западная) Локрида 7 7 СЬ,
194, 355-362, 371
ойкисты см. основатели колоний
ойкос 531
~ в Гортинских законах 292—294
см. также аристократия
оливковое масло 56, 78, 253, 495, 513—
514
фидон как мера объема ~ 405
олигархия 409—410
~ в Беотии 345—346
~ в Коринфе 423
~ в Мегарах 401
~ в Спарте 396-397
- в Элиде 402, 421
-на Сицилии 227-228
см. также аристократия; басилеи
олимпиады 382—387
Олимпийские игры 233, 342, 382—387,
414, 418, 534
Олимпия 18 Ас, 233, 267, 271, 321, 323,
348, 369, 405, 530, 534, 567
сокровищницы и посвящения в ~
414, 416, 427, 428-429, 558
храм Геры 428
Олинф 15 СЬ, 314, 327, 330, 335
олово 35, 170, 256
Ольвия 7 Ва, 55, 150-156, 194, 567
Оните Гуледиана (древняя Фалланна
(?)) 13 вь
доспехи из ~ 271
жилые дома 272
Опунт 16Са, 356, 361
Опунтская (Восточная), Эпикнемид-
ская Локрида 77 Db, 173, 194,
355-362, 372
оракулы см. Беотия; Дельфы; Диди-
мы; Додона
оргеоны, в Афинах 441
Орестида, оресты 15 ВЬ, 316, 324, 328,
336, 337
ориентализирующее искусство 545—
550
кипрское ~ 82
критское ~ 265—279 passim
см. также Ближний Восток
Орик 75^^,318-319,321
Орлова Чука 15 Ва
погребения 329
Ороп 7 7 Ее, 301, 343, 346-347
Орфагор, тиран Сикиона 412, 566
Орфея могила 325
Орхомен 16 СЬ, 346-348
основатели колоний (ойкисты)
выбор ~173
роль- 179-184
почитание- 111,183—184
см. также Антимнест; Архий; Батт;
Гистией; Гнесиолох; Дорией;
Еванф; Еварх; Кратемен; Креон-
тиад; Ламис; Мискелл; Памилл;
Пентатл; Периер; Тимесий; Ти-
фон; Фалант; Фринон; Феокл;
Херсикрат; Энтим
охота 190, 191, 535
Паги 18 СЬ, 401
Пажок 75^4^,313,316
Палекастро 13 ЕЬ
находки вооружения 271, 278
Палеограциано 15 ВЬ
находки 329
Палеополис 317, 320
Палермо см. Панорм
Паллена, битва при ~ 482, 484, 485,
486, 487, 488, 490, 491, 492, 570
Паллена, Халкидика 138, 140, 143
Памилл, основатель Селинунта 200
Памфилия 7 Вс

Указатель
637
греческие колонии в ~ 113—114,
253
Панафинеи 495,497-498,503, 504, 568
Панбеотии, праздник всех беотийцев
346
Пандосия 207,320,402
Панетий, тиран Леонтин 227
Панионий 12 Ас, 252, 259
Панорм 10 Ва, 222, 223
Панталика 10 De, 116, 128, 210
Пантикапей (Керчь) 7ВЬ, 150,154,156,
194, 195, 567
папирус 55, 253
паравеи 15 ВЬ, 322
парады («жители побережья») 475—477
Парий 9 Db, 194
Парос 14 СЬ, 194, 195, 303-304, 308
арбитраж в пользу Халкиды 300,
309
колонизация Фасоса 140—142, 186,
304
мрамор 270,303,309
святилище на - 307
третейская комиссия с ~ в Милете
238, 309
парфении, спартанские колонисты Та-
рента 136,358,391,395
Парфенон 499
парфины 15 АЪ, 316
Патели /5^,328,329
находки 314
Патрики 4 Da
гробницы 80
Па(т)тин см. Унки
Паевое, Старый 4 Вс, 33, 77,91,98-100
слоговое письмо ~ 91, 98—100
Пелагония, пелагоны 15 Ва, 315, 316,
337
пеласги 138
-наКрите 280
Пеласгиотида / 7 Са, 353, 372—373
пелаты 454, 458
Пеллена 373
Пелопоннес 382-429
Пелопоннесский союз (Спартанский
альянс) 425-426
Пелусий 3 Са
битва при - 70
пенесты 350, 352—353
пентакосиомедимны 464, 465, 514
Пентатл, несостоявшийся основатель
Лилибея 183, 215, 216, 224, 569
Пенфилиды, род на Лесбосе 238, 240
пеоны, пеонийцы 15, 325, 330—332,
335
язык - 336
Перати, некрополь 430—431
Перахора 7 7 De, 249, 398, 404
Пердикка I, царь Македонии 334, 335
Пердиковриси (Аполлина), храм 347
Периандр, тиран Коринфа 157, 158,
240, 320, 379, 413-414, 415, 449,
566, 568
Периер, один из основателей Занклы
132
Перинф 9 Da, 146, 185, 194, 238, 332
периэки спартанские 397, 398
периэки фессалийские 352, 353, 354,
373
перребы 17 Са, 322, 326, 352, 373
Персия, персы 46,87-89, 234,302, 303,
309, 335, 379-381, 570
проперсидская позиция греческих
государств (медизм) 380—381
Пес 9 СЬ, 194
Пестум см. Посидония
«Пиеридеса чаша» 92
Пиерия, пиеры 15 СЬ, 325-326, 332,
333, 335
Пиксунт 8 Са, 194, 219
Пилор 9 ВЪ, 194
Пилос 7(9^,307,420,426
Пиндар 343, 350
пиратство 17, 28-29, 49, 57, 69, 132,
190, 191, 261, 266-267, 303, 304,
317, 357, 399, 512
Пирги, этрусский порт 521
Пирена, «полис Пирена» (Эмпории (?))
170
Пирея 18 СЬ, 399
Пирр, «царь» Писатиды 422
Писатида 18 Ас, 386,402,413,419-423
passim
Писистрат, афинский тиран 146—147,
301-302, 308-309, 374, 377, 378,
423, 448, 471, 472, 475-506, 539,
568, 570
Писистратиды 146-147, 302, 309, 377,
378, 380, 484-485, 490, 491, 492,
505, 522, 530
см. также Гиппарх; Гиппий
Афинский

638
Указатель
письменность, письмо 263
~ «и кубок Нестора» 121—122
- и повествование в
изобразительном искусстве 550
-наКрите 280
см. также алфавиты, язык(и);
шрифты
Питана 12 Ас
расписная керамика 244
Питекусы (Искья) 8Ва, 26,27,48,1
ΙΟΙ 26, 176, 181-183, 194, 223, 367,
529, 545, 565
Питтак, тиран Митилены 236, 240,
263, 282, 449, 528
Пифагор 72,232,571
Пифий в Афинах 502
Пифийские игры см. игры
планировка городов 180—181, 230—
231, 241-242, 541-542
~ в Кротоне 134
~ в Мегарах Гиблейских 130—131,
180, 542
- в Метапонте 221-222
~ в Старой Смирне 180-181,241-
242, 541-542
-вЭлее 172
-в Эфесе 242
см. также жилищное
строительство; фортификация,
оборонительные сооружения
Платеи 16 De, 346-347, 349, 380
Платея, остров 163, 164
Плеврон 358
племена (этносы; филы)
аттические - 431, 438, 439
восточногреческие - 239
иллирийские ~ 311—316 passim
критские ~291
македонские ~ 335-336, 324-338
passim
эпирские - 317—324 passim
~ в Сикионе 417
см. также дорийцы; ионийцы
см. также названия отдельных фил
и племен
Поджиореале 10 ВЬ
надпись из - 202
Поликоро / / Всу 207, 208, 209, 220
Поликрат, тиран Самоса 260—262,
570
ввоз домашнего скота 258
восстание против ~ 276—277, 309
пиратство- 28,70,261,303
- и Амасис, царь Египта 70
- и Аполлон Делосский 377
~ и Лигдамид Наксосский 308—
309,488
строительная программа ~ 261,
540, 541
экспедиция Спарты и Коринфа
против ~ 426
полис
колонизация и ~ 192
становление и развитие - 508—509,
512, 515-516, 522, 524, 529-530,
531
Понт (Черное море), понтийский регион
колонии в ~ 143, 147-157, 187,
188, 254-255, 256, 407
торговля 154-157, 255, 407-408
Посидей (Басит (?)) 23-24, 114-115
Посидония (Пестум) 8 Са, 172, 195,
219-220, 542
Потидея 9 АЬ, 140, 143, 161, 195, 408,
414
поэзия 16,281,405
~ в Спарте 405
- и аристократический идеал 534—
537
~ и генеалогия 46
тираны и - 416
эпическая - 263, 405
право, законы, законодательство 16,
228-229, 281-282
Дельфы и ~ 370—371
- в Афинах 444-446, 451, 452, 468,
469-470
- в Локрах Эпизефирских 359
- на Крите 269, 281, 283, 284-287
(Гортина)
празднества
драматические ~ 500—501, 559—
561
религиозные - 557
см. также Апатурии; Гимнопедии;
Дионисии; дионисийские
празднества; игры; Олимпийские
игры; Панбеотии; Панафинеи;
Синойкии
Прасии 18Cd,425

Указатель
639
Пренесте, гробница Бернардини 267
Пресос 13 ЕЪ, 266, 278
Приап 9 Db, 195
Приена 12 Вс, 235
Приниас 13 СЬ, 266
скульптура 270, 273, 276
эпиграфические фрагменты
законов 283
святилище 273
проза
~ и аристократический этос 535,
536
развитие - 16-17, 263, 281-282
см. также география;
историография
Проконнес 9 Db, 195
пропаганда дельфийская 373—376
Пропонтида (Мраморное море) 12
колонии в ~ 143-147, 238, 254, 407,
491
Псамметих I, царь Египта 36, 47, 51—
53, 60, 61, 64, 66, 253, 566
Псамметих П, царь Египта 67, 68, 568
Психро (Дикта) 266, 274, 277-278
Птойон 16 Db
храм Аполлона 347, 378, 487
Пунта-ди-Скизо см. Наксос
Пунта-ди-Стило см. Кавлония
пурпур финикийский 26
Путеолы см. Дикеархия
рабство 532—533
долговое ~ 454—463 passim, 525—
528
крепостные (сервы) в Сибарисе 220
работорговля 27-28, 520
~ в Беотии 341
- в Гортинских законах 289—290
- в Питекусах 121
~ в ремесле и торговле 520, 523,
530, 533
-наКрите 287-296
-наХиосе 257-258
сельскохозяйственное - 515
тираны и ~ 417
см. также илоты; пиратство; феты
равнина, «люди с равнины» 475—476
Радаманф 284
Раданья, находки 329
Рантиди, надписи из святилища 91,100
Рассама цилиндр 52
Рас-эль-Басит см. Басит
революции 305, 370
см. также гражданская смута (ста-
сис); тирания; Солон
Регий (Реджо-ди-Калабрия) 8 СЬ, 132—
133, 195, 216, 231, 386, 390
см. также Андродам
Реджо-ди-Калабрия см. Регий
Рекел (позднейшая Энея) 482, 487
религия 79,230,236, 283, 307-308, 343,
416, 504, 516, 557-558
см. также святилища; храмы
ремесленники 37, 521—523, 532—533
~ в Афинах 440,474,475
~ с востока 546—548
ремесло 229, 257, 517-518, 521-522
см. также керамика; технология;
торговля
Ренея 14 СЬ, 309
Ретимнон 13 ВЬУ 271,278
ретра спартанская («Большая ретра»)
370, 392
добавление к ~ 391—392
Рипы 18ВЬ,Ш
Рифрисколаро, некрополь 212
Роде(Розас) 167
Родопис, куртизанка из Навкратиса
60, 64, 520
Родос 6 Сс
алфавит 44
выведение колоний 58, 114, 167,
193,195,197,200, 223-225,253-
254
искусство 244,246-248,250-251
керамика 246-247, 250
- в «Книге Бытия» 15
~ и Дельфы 368
~ и пиратство 303
~ и финикийцы 19, 223
Розас см. Роде
рыболовство 148, 155, 156, 190, 255
Садиатт, лидийский царь 235, 379
Саис ЗАЬ, 52, 53, 51, 62
Саисская династия 57
греческие наемники на службе у ~ 66—
70, 161
Саккара 3 Вс, 62, 63
Сала-Консилина / / ВЬ, 220

640
Указатель
Саламин, на Кипре 4 Db, 22, 77, 86,
100
гробницы 80—81
царство - 87—88
Саламин, остров / 7 De, 279, 376, 421,
447-449
Саламинский остракон 92
Самария 22
разрушение - ассирийцами 21,564
Самос 6 Сс, 12 Ас, 14 Еа
архитектура 261, 263, 243—244
выведение колоний 58—59,114,142,
146, 162, 185, 193-195, 216, 253,
255, 399
город 261,540-541
искусство 243—251 passim
наука 263
политическая жизнь 238, 259, 527
~ и Египет 69, 70, 72, 73
-и Кипр 252
- и Крит 275, 276-276
- и персы 236, 238
~ и Халкида 300
тирания на ~ 216,260-262
численность населения 259
см. также Поликрат
Самос, в Египте 65
Самофракия 9 СЪ, 138, 142-143,
195
святилище Великих богов на - 142
Сана 9 ВЪ, 195, 299
Сан-Анджело-Муксаро 10 СЬ
местное поселение 200
Сан-Бьяджо, святилище Зевса 221
Сан-Стефано-ди-Гроттерия,
погребения 206
Санторин см. Фера
Сапфо 236, 263, 534-535, 536, 569
Харакс, брат - 56, 520
Сарай, находки 329
СаргонП 25,29-31,75,564
Сарданапал см. Ашшурбанапал
Сарды 12 Вс, 28, 235-236, 257
археологические находки в ~ 245,
521
восточногреческие мастера в ~ 251
захват ~ персами 67, 379, 486, 570
~ и политические изгнанники 257
Сарта 9 ВЪ, 195
Сатирион 136
святилища 181, 221, 230, 243, 266, 271,
272, 273, 274, 277-278, 307-309,
320, 343, 347-348, 354, 390, 558
см. также Делос; Дельфы; Диди-
мы; Олимпия
Священная война, Первая 354, 363,
371-373, 378, 381, 415, 420, 450,
568
Северная Африка, колонии в ~ 161—
167, 306
Сегеста 10 ВЪ, 177, 202, 215, 216, 224,
226
Селимбрия 9 Da, 144-145, 177, 195,
369, 407
Селинунт 10ВЪ, 177,193,195,199,200,
201, 202, 215, 216, 222, 223, 226,
230, 407, 428
монеты ~ 524
сельское хозяйство, земледелие 513—
517, 523, 525-527, 532, 543
кризис ~ 454—463
Писистрат и ~ 493
~ в афинской системе классов 440,
474-475
~ в Аттике 457-458,494,495
- в Беотии 341
~ в колониях 190-191, 221 (Мета-
понт), 229
Солон и ~ 454—463
семитские заимствования в греческом
языке 39—44
сервы см. рабство
серебро
иллирийское ~ 160, 313
импорт - в Египет 56—57, 253
испанское ~ 34-35, 55, 224, 255,
524
~ в экономике 459, 462, 494, 496—
497, 513
хиосское - 258
Сериф 14 ВЪ, 310
Серра-ди-Вальо 11 ВЪ, 222
сесарефии 15 Аа, 316
Сеет 9 СЪ, 195
Сибарис (позднейшие Фурии) 8 СЪ,
133-134, 195, 229, 402, 403, 565
«империя» ~ 194-195, 206, 218-
220, 232
монетная чеканка - 229, 232
разрушение - 218, 229, 232-233,
571
~ и Дорией 226

Указатель
641
-иМетапонт 206,209
-иСирис 206,209
торговля тканями в ~ 229, 519
Сигей 9 СЬ, 146-147, 195
война за- 240,438,449-450
захват ~ 485
- и Афины 449-450, 485, 488-489
-иПериандр 415,421,449,488
Сида 1 Аа, 12 Cd, 29, 253
Сидон 1 ВЬ, 7 Bd, 26, 27, 31, 82
Сикион 18 Вс
изделия из бронзы 428
~ в Первой Священной войне 363,
371, 373, 374, 378
тирания в ~ 410—418 passim, 423,
425, 426, 566, 568
см. также Клисфен, сикионский
тиран
сикулы 17, 127-130 passim, 205-206,
210-215 passim
сильфий 166
Симонид Кеосский 303, 350, 534, 571
симпосии, в изобразительном
искусстве 550-551
Синаххериб 31—33, 52, 67, 564
Синг 9 ВЬ, 195
синды 7 СЬ, 156
синойкизм (объединение) Сибариса и
Посидонии/Лаоса 220
см. также Аттика
Синойкии, праздник 432
Синопа 7ВЬ, 144, 148-149, 195, 366
выведение колоний 148, 173, 194,
195
Сиракузы 8Сс, 128-129,176,186,193,
195, 210-212, 227-231 passim,
317, 359,401, 407, 565
фибулы из - 178
см. также Диокл; Милетиды
Сирис (Поликоро (?)) 8 Са, 141,180,195,
206-210, 220, 221, 229, 232, 569
Сирия, северная, греческие колонии в
~ 113, 115
сисахфия при Солоне 454—463, 475,
478
сисситии (совместные трапезы) 291
Сифнос 14 ВЬ, 277, 309-310, 376
Ситония, ситоны 15 СЬ, 138, 140, 332,
336
Сицилия 10
греки и финикийцы на ~ 222—226
колонии на ~ 115-137,187, 196-
222, 226-233
Скепсий 9 СЬ, 195
Скидрос 219
Скил, скифский царь 153—154, 188
Скиона 9 АЬ, 140, 195, 402
Скирос 17 ЕЬ
пираты 303
скифы 7Ва, 148, 153-154, 188, 262
одежда скифских лучников 557
Скодра, погребальный обряд 313
Сколио-дель-Тонно 116, 117, 135, 136
Скопады 350,353,378
Скопас, сын Креонта 353, 354, 355
скульптура
беотийская - 343
восточногреческая ~ 244
дедалическая (критская) ~ 270,548
египетское влияние на греческую ~
73, 544, 548
кипрская- 83,84,85,88
надгробные памятники 558—559
- и технологический прогресс 544
~ на афинском Акрополе 499
см. также мрамор
слоновая кость, изделия из ~ 249, 270,
546
смешанные браки 60,65,121,177—178,
188-189, 214, 236
Сминдирид, сын Гиппократа 229
Смирна, Старая 12 Ас, 181, 208, 241-
242, 247-248, 263, 540-543, 568
керамика из~ 244,247-248
собственность см. земля; ойкос
совет 400 (буле) в Афинах 437, 467—
468, 493
Соллий 407
Солоент 10 Са, 222
Солон 71-72, 85, 283, 341, 342, 373,
377, 409, 441-450 passim, 451-
454, 470-472, 503, 512, 520, 534;
реформы - 182,436-437, 440,445,
446, 454-470, 475, 513, 514,
527-528, 543, 568, 569
Солы, в Киликии / Ва, 29, 253
Солы, на Кипре 4 ВЬ, 22,77,85,90,100
Сострат с Эгины 520—521
социальные отношения 531—533
~ при тиранах 416—418
см. также экономическое
развитие
41 Заказ № К-7530

642
Указатель
союзы
Беотийский - 346, 348, 349, 570
Делосский- 303,307-308
Калаврийский ~ 422, 425
Локрский ~361
Панионийский - 259
Пеласгийский - 138
Пелопоннесский ~ 424, 425, 426
Фессалийский ~ 353—354
Фокейский ~ 362
Спарта 6 Вс
аристократия в - 512, 533, 535
выведение колоний 136, 137
(Tapeur), 195, 386, 391
гоплитский способ ведения войны
в~ 406-407
законы и констуция - 227, 265,281,
282, 283, 391-397
культура и социальные отношения
179, 291 (сисситии) 427-428
~ в Лелантской войне 366—367
~ и Аргос 388-390,487
~ и Делос 309
- и Лидия 38,379
~ и Мегары 448
~ и Персия 38, 380
~ и Писистратиды 487
~ и Поликрат Самосский 261, 277
~ и тирания 422—426
-иФера 306
спартиаты 291, 395-397, 407, 537
Спилион 15 Вс, 327
Спина 6АЬ, 157, 195
Стагира 9 ВЬ, 195
сталь 255
Стамбул см. Византии
Старый Пафос см. Пафос, Старый
стасис см. гражданская смута
«сто домов» 205, 227, 361, 531-532
Стесихор из Гимеры 35, 218, 223—224,
427, 569
Страт, Акарнания 357—358
стратегия (должность в Афинах,
связанная с военным
командованием) 446
Стратопеды 60-61,67,69
Стрима 9 Ва, 141, 195
строительство
тираны и ~ 416, 499—504 (Писист-
рат)
см. также архитектура;
водоснабжение; жилищное
строительство; инженерное дело;
планировка городов; технология; фор
тификация; храмы
Сурдани см. Аксиокастрон
Сьятиста, Сьяницы 15 ВЬ, 328
Табал 25, 26, 28
Таббат-аль-Хаммам 20, 22
тавлантии 15 Аа, 160, 316, 317, 318
тавры 7 ВЬу 148
надгробие Тихона-тавра 154
Тавхиры (совр. Токра) 6 Bd, 167, 195
находки керамики в ~ 245, 278
таг, правитель Фессалии 355
Таганрог см. Танаис
талары 322
Тамасс (Темес (?)) 4 СЬ, 26, 79, 80
Танагра 16 Ее, 17 De, 301, 342, 346,
348, 349, 367, 378-379
Танаис (Таганрог (?)) 7 Са, 157, 195
танцы
критский ~ 283
спартанский - 427
~ в драме 560
Танис 3 СЬ
стела из ~ 67
Тантамани, царь Фив Египетских 51—
53, 566
Тапс 116, 129-130
керамика 400
Тарент (совр. Таранто) 8 Са, 134—137,
195, 216, 386, 391, 565
выведение колоний 206, 207, 209,
359
конституция ~ 227
находки лаконской
геометрической керамики в - 386
Таре / Ва, 22, 29, 31, 32, 34, 82,85, 252
Таргесс 34-35,55,167-168,170,250,255
см. также Таршиш
Таршиш (Тартесс) 15, 34
Тахарка, царь Нубии 77, 564
театр 560—561
см. также драма
Тегея 18 Вс, 402, 403, 424, 568
Телин из Гелы 226
Телис, тиран Сибариса 232
Телль-Абу-Хавам / Вс, 20, 22

Указатель
643
Телль-Дефенне (Дафны (?)) 61, 245,
247
Телль-Кейсан, кипрские сосуды из ~
82-83
Телль-Сукас / ВЬ, 22, 24-25, 37, 114,
252, 256
Телль-Таинат 22, 25
Телль-Шейх-Юсуф, торговая
фактория 82
Темениды 333—337 passim, 420, 422
см. также Фидон, царь Аргоса
Теменф см. Тантамани
Темес см. Тамасс
Темеса 8 СЬ, 195, 216
Темир-гора, курган 156
Тенар, мыс 18 Be, 390
Тенос 14 С а, 303
Теос 6 Сс
алфавит 43
выведение колоний 58, 150, 193,
195, 236
должностные лица 59
названия фил на ~ 239
перечень ежегодных проклятий с
- 303
~ как ионийский центр 259
шерстяные ткани с ~ 258
Терина 8 СЬ, 195, 216
Терпандр с Лесбоса 263, 369, 405, 567
терракота
«дедалическая» (критская) ~ 270,
272
облицовочные пластины 251, 278
саркофаги 242-243, 244, 247-248
скульптурная ~ 278
- в Коринфе 428
-наКипре 82,84,88
Тесей 302,432-434,440
технология 522, 543
см. также строительство;
инженерное дело
Тиглатпаласар Ш 16, 28, 564
Тией 7 ВЬ, 195
Тимесий из Клазомен 142
Тимонасса, жена Писистрата 484—486
тимухи (должностные лица) 59
Тимфея, тимфеи 15 ВЬ, 328, 337
Тиннонд, беотийский тиран 297
Тир / ВЬ, 7 Bd, 19, 22, 24, 28, 31, 55,
78, 81, 82
тираны, тирания 227-228,408-418
колонизация и ~ 190
кооперация между ~ 308—309, 413,
414, 415
отношение Архилоха к - 305
противостояние Спарты - 422—
426
~ в восточной Греции 238—240
- и экономическое развитие 408—
409, 413, 416, 510, 527-528
см. также Архин; Гиппарх; Гип-
пий Афинский; Гиппий Мегар-
ский; Дамасенор; Дамофонт;
Диагор; Еврилеонт; Килон; Кип-
сел; Лигдамид; Меланхр; Миль-
тиад Старший; Мирсил; Орфа-
гор; Панетий; Периандр; Писист-
рат; Писистратиды; Пирр;
Солон; Тиннонд; Фоант; Фокс;
Фрасибул
Тира 7 Аа, 195
Тиритака 7 ВЬ, 195
Тиртей 389-392, 419-420, 427, 567
Титов-Велес /5 Ва, 313, 329
Тифон, основатель Кавлонии 217
ткани 86, 229, 258, 519, 547
Токра см. Тавхиры
Томы 7 АЬ, 195
торговля 407-408,510,517-533 passim
афинская - (при Писистрате) 495
кипрская ~ 82—83
~ в Навкратисе 54^-58
- восточных греков 252—258 passim
- западных греков 224, 229
- и греки в Леванте 20—28, 37—38
- и колонизация 190—192
- и пиратство 27—28
- на Крите 287
финикийская ~ 18—20
см. также керамика; корабли;
мореплавание; эмпории
Торона 9 ВЬ, 195
Торре-Галли / 7 Bd, 218
Торре-Мордилло 7 7 Вс, 134
Тосканос 5 Ас, 122,223
Трапани 10АЬ,225
Трапезунт 7 Сс, 148, 195
Трахин 356, 375
Требениште 15 Ва, 160, 315, 321-322,
323

644
Указатель
Трезен 18 Сс, 133, 402, 403
третейский суд, арбитраж в
международных делах 300, 421
роль Пароса 238, 300, 309
роль Периандра 449
роль Спарты, 448
Триккала, поясная пластинка из ~ 328
триттии, афинские 438—440
Трифилия 18 Ас у 421
Троада 12 АЬ, 143-144
Унки (Па(т)тин), царство 25, 33
одежды из ~ 26
Урарту 25, 26, 547
храм Халди в - 25
урбанизация 518, 522—524
- в Аттике 509
- в Ионии 241-243
-наКрите 280
см. также полис
устная традиция 281—282, 340
см. также поэзия
Уэльва, захоронения 81
Фалант, основатель (?) Тарента 136
Фаларид, тиран Акраганта 228, 569
Фаласарна 13АЬ,276
Фалес 262-263, 536, 569
посещение Египта 72
~ побуждает к созданию
ионийского союза 259
финикийские предки ~ 46
Фалет, критский поэт и законодатель
273, 283, 359, 369, 405
Фалланна см. Оните Гуледиана
Фанагория 7 ВЬ, 150, 195
Фаны 12 А с
храм 244
Фарсал 17 Са, 350, 353, 354
Фары, монетный двор в ~ 348
Фаселида 7 Ас, 29, 58, 114, 195, 253,
254, 368
Фасис 7 СЬ, 195
Фасос 9ВЬ, 140-142, 193-195
Архилох и ~ 104,176,177, 304-305
выведение колоний 186
географическое положение ~ 138
перея ~ 141-142, 186
свержение тирании на ~ 426
~ и женщины 177, 178
- и местное население 187
~иТир 24
финикийцы и ~ 19, 140
Феаген, тиран Мегар 411—412, 415,
418, 442, 443, 447
Феогнид 571
- и аристократическая этика 532,
534
~ и спартанская поэзия 427
~ о дельфийском оракуле 365
- о тирании 409,412,418
Феодор, самосский инженер 73—74,
244, 249, 427
Феодосия 7 ВЬ, 195
Феокл, основатель Наксоса и Леонтин
126, 127, 181, 383
Феокрит, о Фессалии 350, 352
Фера (Санторин) 6 Сс, 14 Сс
засуха на - 163, 303
~ и колонизация Кирены 163—164,
193, 194, 305-307
~ и Крит 267
финикийцы на ~ 19
Ферапны 18 Bd, 398, 427
Феретима, царица Кирены 88
Ферм 357
Фермопилы 17 СЬ
собрания амфиктионии 372, 375
«фокейская» стена 379
Феры 17 Da, 350
Феспии 16 Сс, 346, 349, 378, 380
Феспид, поэт 500, 571
феспроты 15 Вс, 322, 336
Фессал, сын Писистрата 484, 487
Фессалия 7 7 Са, 349-355
единство ~ 353—355, 433
контроль над Центральной
Грецией 356
свержение тирании в - 426
сельское население ~ 516—517
~ и Дельфы 366, 371, 372, 373, 374,
375, 378
- и Лелантская война 366—367
~ и Первая Священная война 363
~ и персидское вторжение 380
~ и Писистрат 487
~ и фокидское восстание 361—362
Фест 13Сс,273
феты 464-465, 466, 515, 532
Фива на мысе Микале 252
Фивы, в Беотии 16 Db, 17 De, 346-349
находки 19

Указатель
645
оракулы 343
ранние упоминания о ~ 45, 48
~ и Дельфы 371, 374, 378-379
~ и Персия 380
-иПисистрат 378,481,487
победа ~ над «фессалийцами» 354,
378
см. также Филолай
Фивы, в Египте 2 Вс, 48-^9,51, 64-65,
566
Фигалия 369
Фидон, коринфский законодатель 401
Фидон, царь Аргоса 334,369—370,386—
387, 403-405, 410, 527, 564
Фикеллура, стиль керамики 247
Филаиды 490-491
Филокипр, царь Эпеи 85
Филолай, фиванский законодатель 282,
345,401
Финикия, финикийцы 7 Bd
~ в Греции 18-20
~ в Ливии 167
-вПитекусах 122-123
~ и Китай 15, 77
-наЗападе 222-226
~ на Сицилии 116, 117, 202, 203,
215, 222-226
~ на Фасосе 140
Финоккито 10 De, 210
Фиреатида 18 Вс, 388, 403, 426
Флиунт 18 Вс, 413, 425
Фоант, тиран Милета 238
Фокея 6 Сс
выведение колоний 35, 55, 58, 157,
167-172, 173, 176, 178, 179,
193-195, 222, 255-256, 529
названия фил в - 239
- и Дельфы 376,380
Фокида 17 СЬ, 355-356, 361-362,
373, 374, 375, 378-381
Фокс, тиран Халкиды 297, 299
фортификация, оборонительные
сооружения 180-181,539-541
Фортуна-Штип 15 Ва, 330
Фракия, фракийцы 6 СЬ
Гекатеево описание - 324
колонии во ~ 137—143 passim, 148,
252
рудники во - 56, 494
~ в Иллирии 313
~ в Македонии 325,329,330,331,332
эретрийские интересы во ~ 301,
324
язык - 142
Франкавилла-Мариттима 11Вс,116,
117,119,134,218
Франция, греческие колонии на
территории - 167-172,255-256
см. также запад, крайний; Галлия;
Массалия
Фрасибул, тиран Милета 235, 240
Фрасиклеи статуя 536
фратрии (братства) афинские 438—
441
Фригия, фригийцы 9 Db, 12, 28, 29,
235, 236, 251, 332, 368
см. также Гордий
Фринон, основатель (?) Сигея 146,240
Фроний /5^,318,319
Фгиотида 17 СЬ, 353, 372,374
ахейцы ~ 352
Фукидид, о колонизации 17, 104, 106,
108, ПО, 111
Фурии 133,207
см. также Сибарис
Фуско, некрополь 128, 129
Хавхица 15 СЬ, 326-327, 329, 331, 332
находки 314
Халей 17СЬ,351
Халкедон 9 Еа, 144-145,194,195,369,
401,407
Халкида 16ЕЪ, 17 Db, 193-195
бронзолитейное производство 26
единство колоний ~ 231
законы 228
колонии - 124,132 (в Южной
Италии), 126-128,132 (на Сицилии),
138, 140 (в Северной Эгеиде),
132, 202 (Занкла), 222
-иАндрос 302,309
победа Афин над - 297
противостояние ~ Эретрии 366—
368
~ и Фивы 301
экспансия ~ на Сицилии 212—216,
218, 222
см. также Антилеонт; гиппоботы;
Лелантская война
Халкидика 9, 137-140, 188, 324, 327,
338
Хамат 7 ВЬ, 20-21, 22, 25, 564

646
Указатель
Хаония, хаоны 15 АЬ, 315, 316, 319,
320, 322, 324, 337
Харга, оазис 2 АЬ,65
Харикрат см. Херсикрат
Харонд, законодатель из Катаны 228—
229, 282
хелидонии 15 Аа, 316
Хеммис (совр. Ахмим) 65
Херсикрат (Харикрат (?)), основатель
Керкиры 128, 137, 158, 174
Херсонес Таврический (Крым) 148,
156, 254
Херсонес Фракийский 9 СЬ, 143, 146—
147, 195
Писистрати- 489-490,505
Хилон, спартанский эфор 425, 568
хилакку 31, 33
Хиос, в Египте 65
Хиос 12 Ас
архитектура 244
вино 258
выведений колоний 58, 142, 194,
252, 257
керамика 245—247
конституция 238, 239
рабство 533
скульптура 249, 250
торговля 257—259
~ и Лелантская война 367
~ и Персия 168,238
~ и фокейцы 168
численность населения 259
см. также Эмпорио
Хисартепе 144
Хитри 4 СЬ, 33, 77
Хорсабад, «Хвастливая надпись» Сар-
гона из - 75
храмы
восточногреческие - 242—244
египетские ~ 64—65
кипрские - 78—79, 89
размеры - 557—558
строительство ~ 230, 523,524, 544—
545, 548
- в Аргосе 427-428
- в Коринфе 401,428
~ в Навкратисе 58—59
- в Олимпии 428
~ в Спарте 427
~ в Центральной Греции 358
-вЭретрии 299,302
~ в Этолии 357
~ и полис 516, 523
~ на афинском Акрополе 497—
504
~ на Керкире 320
-наКрите 273,276-278
-на Самосе 260,261
~ у западных греков 230
см. также святилища
Хрисо 363
хронология 382—387
~ процесса колонизации 108—112
Хума, бронзовый браслет из - 330
царская власть, монархия
-в Афинах 432-433,434-^36
~ в ионийских городах 238
- в Спарте 287, 393-397, 436
~ на Кипре 75—89 passim
~ на Крите 287
см. также тирания
«Цеписа стела» 92
Цотили 15 ВЬ, 329
Цуцурос см. Инатос
Чентурипе 10Db,2U
Чепуне 15 Ас, 319
Черная Керкира (Корчула) б ВЬ, 157,
195
декрет из ~ 173
Черное море см. Понт
Чинамак, могильник 311
Шабака, царь Эфиопии и Египта 47,
48, 51, 564
Широкая балка, ямы для хранения
продуктов 155
Шкумби, долина 311, 313, 318
шрифты
додонский - 321
кипро-минойское письмо 94
доалфавитное критское письмо
бронзового века 280
см. также алфавит; кипрский сил-
лабарий; письменность; язык(и)
Штип см. Фортуна-Штип
«Щит Геракла» 374, 379

Указатель
647
Эантия 17 Ce, 357
Эгейские острова 13, 302—310
Эгеида, северное побережье, колонии
на- 137-143
Эги, в Македонии 333
см. также Вергина
Эги, в Малой Азии 12 Ас, 258
Эгий, Эгией 18 ВЬ, 388, 402
Эгикореи 239,438,439
Эгина, эгинеты 18 Сс, 23, 58-59, 277,
380, 404, 426, 438, 447
монетная чеканка 278, 496, 524,
569
торговля 520
торговцы с - 55—56
Эдесса 334
эдоны 15 СЬ, 325, 330, 331-332, 336
Эдон 331,332
экономическое развитие 507—533
~ в восточной Греции 257—263
~ в Пелопоннесе 405—406
Солон и ~ 454—463
специализация 258
см. также монетная чеканка;
ремесло; сельское хозяйство; тор
говля
Элатея 16Ва,362
Элатрия 320,402
Элевсин 433—434, 435
Элевсинские мистерии 433—434,
501-502, 504
электр 257
- для чеканки монет 524, 525
Элеунт 9 СЬ, 195
Элефантина 2 Вс, 61, 68, 69
Элес|угерна 13 СЬ, 272, 278, 283
Элея 8 Са, 108, 172, 195, 216, 255
Элида, элейцы 18 Ас, 320-321, 420-
421, 423, 425
выведений колоний 320—321
Элимеотида, элимеоты 15 ВЬ, 316,
325, 328, 337
элимы 8 Вс, 202, 215, 222—226
эллинизация
~ в колониях 188-189,213-216
~ в Малой Азии 253
- лидийцев 236
Эллений, в Навкратисе 58—59,162,253
эллиномемфиты 63
Элтона 13 Db, 278, 283
Эмафия 325,326
эмпории (торговые города) 125, 156,
157, 162, 168, 170
см. также Аль-Мина; Лилибей; Нав-
кратис
Эмпорий (Ампурьяс) 5 ВЬ, 167, 170—
171, 188, 195, 255
Эмпорио, на Хиосе 12 А с
бронзовый пояс из ~ 547
городская планировка 242
Эн 9 СЬУ 56, 195
Энея см. Рекел
Эниады 399
Энида 17 СЬ, 356, 372
Энкоми 4 Db
глиняные таблички из - 94
энойкизм (поселение греков среди
местного населения) 21
см. также местное население
Энопы, ионийская фила 239
Эноя 18 СЬ, 399
Энтим, один из основателей Гелы 197,
267
Энусские острова 168
энхелии 15 Ва, 316
Эолида, эолийцы 6 Сс, 142, 143—144,
193, 236
искусство 250
Эоловы острова 10 Da, 225
Эордея, эорды 15 ВЬ, 328, 333, 335
Эпидавр 18 Сс, 413,447
хоровые представления в - 428
Эпидаврия 18 Сс, 388, 403
Эпидамн (Дуррес) 6 ВЬ, 159-160,
176, 195, 217, 317, 320
Эпикнемидская Локрида см. Опунт-
ская Локрида
Эпименид 283,442
Эпир, эпироты 6 Вс, 316—324
колонизация ~ 158
~ в Македонии 324—328 passim
языковая ситуация 336—337
Эрегли см. Гераклея Понтийская
Эретрия 6Сс, 17 ЕЬ, 297-302
акрополь и стены 539
выведение колоний 124, 137, 140,
194, 366-367, 565
~ и Керкира 317, 319
~ и Писистрат 482, 487
см. также Евбея; Лелантская война

648
Указатель
Эрехтей, царь Афин 435, 497
Эрехтейон 499
Эрике 10 Ва, 225-226
Эрифры 6 Се, 12 Ас, 194, 238, 259,
300, 366
Эсима 9ВЪ, 141, 195
этеокиприоты 86-87
этеокипрский язык 90, 92
этеокритяне 275,277-278,280
Этолия /7,357-358
Этрурия, этруски 6 АЬ, 17, 48, 126,
157, 169, 171, 247, 256, 553
Эфес 12 Ас
Артемида Эфесская 256
архитектура 244
городская планировка 242
искусство 249,250,276
монеты 496
названия фил в ~ 239
тирания в ~ 240
численность населения 259—260
еж. также Басилиды
Эфес, остров в Египте 65
Эфиальт, реформы - 437
эфоры спартанские 393—397
Эхекратиды 350, 353, 354, 367
ювелирные изделия 547
ближневосточное влияние на ~ 522
иллирийские ~ 311—315 passim
критские ~ 270
македонские ~ 326—331 passim
~ с Востока 26—27
южноиталийские ~ 178
еж. также бронза, бронзолитейное
производство
Ягорлык 155
язык(и)
аттическо-ионийский диалект 430,
431-432
ближневосточное влияние на
греческий - 38—44
греческий ~ в Египте 72—73
финикийский ~ 38—44
~ в Македонии 336—338
~ на Крите 277 (этеокритский), 280
еж. также алфавиты; письменность
Янкина // Bd
некрополи 205
Ясон Ферский 354—355

СОДЕРЖАНИЕ
От переводчика 5
Предисловие 9
Глав а 36а. Греки на Ближнем Востоке
Т.-Ф.-Р.-Г. Браун 13
I. Названия и местности 13
П. Финикийцы в Греции 18
Ш. Греческая торговля и поселенческая практика в Леванте 20
IV. Ассирийские цари и греки 28
V. Нововавилонское царство и греки 36
VI. Ближневосточные влияния на греков 38
Глава 36Ь. Греки в Египте
Т.-Ф.-Р.-Г. Браун 47
I. Греко-египетские отношения до Псамметиха I 47
П. Псамметих I и первая колония греков и карийцев 51
Ш. Навкратис 53
IV. Другие греческие и карийские поселения в Египте 60
V. Греческие наемники в военных кампаниях Саисской
династии 66
VI. Греческий долг перед Египтом 70
Глава 36с. Кипр
В. Карагеоргис 75
I. Ассирийское владычество и век независимости 75
П. Египетское владычество 83
Ш. Первые годы персидского владычества 87
Глава 36d. Кипрское слоговое письмо
Т.-Б. Митпфорд, О. Массон 90
Глава 37. Колониальная экспансия Греции
А.-Дж. Грэхэж 103
I. Введение 103
История основания отдельных колоний
П. Южное побережье Малой Азии и северная Сирия 113
Ш. Сицилия и южная Италия 115

IV. Северное побережье Эгеиды 137
V. Геллеспонт, Пропонтида, Боспор 143
VI. Понт 147
VQ. Северо-западная Греция и Адриатика 157
Vin. Северная Африка 161
Различные аспекты колонизации
IX. Крайний запад Средиземноморья 167
X. Основание колонии 172
XI. Отношения с метрополией 184
ХП. Отношения с местным населением 187
ХШ. Причины колонизации 189
XIV. Вывод 192
Список, греческих колоний, основанных между 800 и 500 г.
до н. э 193
Глава 38. Западные греки
А.-Дж. Грэхэм 196
I. Важнейшие колонии, основанные после 700 г. до н. э 197
П. Экспансия греческих колоний 210
Ш. Греки и финикийцы 222
IV. Внутреннее развитие греческих государств и их
взаимоотношения 226
Глава 39а. Восточные греки
Дж.-М.Кук 234
I. Литературные свидетельства 235
П. Материальные свидетельства 241
Ш. Заморская экспансия восточных греков 252
IV. Восточногреческий расцвет 257
Глава 39Ь. Крит
Джон Бордмэн 265
Глава 39с. Критские законы и общественный строй
Р.-Ф. Биллете 280
Глава 39d. Евбея и острова
У.-Дж.-Дж. Форрест 297
I. Евбея, 700-500 гг. до н. э 297
П. Острова 302
Глава 40. Иллирия, Эпир и Македония
Н.-Дж.-Л. Хэммонд 311
I. Иллирийские и эпирские племена в Иллирии и восточной
Македонии 311
П. Колонисты на побережье и племена в Эпире 315
III. Македония 324

Глава 41. Центральная Греция и Фессалия
У.-Дж.-Дж. Форрест 339
ГГесиод 339
П. Беотия, 700-500 гг. до н. э 342
Ш. Фессалия, 700-500 гг. до н. э 349
IV. Восточная и Западная Локрида, Фокида, Малида, Дорида,
700-500 гг. до н. э 355
V. Дельфы, 750-500 гг. до н. э 362
Глава 42. Пелопоннес
Н.-Дж.-Л. Хэммонд 382
I. Некоторые проблемы хронологии 382
П. Стремление дорийских государств к господству, ок. 750—
650 гг. до н. э 388
Ш. Борьба за личную власть, ок. 650—550 гг. до н. э 407
IV. Борьба за выживание и верховенство, ок. 650—530 гг.
до н. э 419
Глава 43. Рост Афинского государства
АЭндрюс 430
I. Объединение Аттики 430
П. Аристократическое государство 434
Ш. От Килона до Солона 441
IV. Солон 451
Глав а 44. Тирания Писистрата
А. Эндрюс 473
I. От Солона до Писистрата 473
П. Злоключения Писистрата 481
Ш. Установившаяся тирания 485
Глава 45а. Экономические и социальные условия в греческом мире
¥. Старр 507
I. Введение 507
П. Силы, воздействовавшие на экономическое развитие 510
Ш. Земледельческий мир 513
IV. Последствия экономического роста 517
V. Напряжения в экономической сфере 525
VI. Социальные отношения 531
VTL Аристократический образ жизни 533
Глава 45Ь. Материальная культура архаической Греции
Дж. Бордмэн 538
Хронологическая таблица 564
Библиография 572
Список карт 616
Список иллюстраций 617
Указатель 619

Расширение греческого мира. VUE—VI века до н. э. /Под ред. Дж. Борд-
мэна и Н.-Дж.-Л. Хэммонда: Пер. с англ., подготов. текста, предисловие,
примечания А.В. Зайкова. — М.: Ладомир, 2007. — 653 с. (Кембриджская история
древнего мира. Т. Ш, часть 3).
ISBN 978-5-86218467-9
«Кембриджская история древнего мира» («The Cambridge Ancient History»)
представляет собой самое авторитетное из всех существующих на сегодняшний
день комплексных многотомных трудов, рассматривающих в единстве
конкретную историю стран древнего Востока, греческих полисов и римского
Средиземноморья. Первое издание, состоявшее из двенадцати томов, осуществлялось с
1924 до 1936 год. Новое издание, начатое в 1970 году и законченное в 2001-м,
состоит уже из четырнадцати томов, отдельные из которых распадаются на две
или более части (в целом второе издание «Кембриджской истории древнего
мира» в ее оригинальном, английском, варианте включает 19 книг).
Задуманная научно-издательским центром «Ладомир» публикация русского
перевода «The Cambridge Ancient History» открывается книгой «Расширение
греческого мира. УШ—VI века до н. э.», представляющей собой третью часть
третьего тома «Кембриджской истории древнего мира». В книге исследуются
факторы, связанные с новым экономическим успехом и ростом молодых
городов-государств в промежуток с VIII по VI век до н. э. Это была эпоха широкой
экспансии и великой колонизации. Греческие полисы утвердились тогда на
огромном пространстве — от Западного Средиземноморья до берегов Черного моря.
В книге описываются плодотворные контакты Эллады с Ближним Востоком и
Египтом, говорится о значении западной Греции и Эгейских островов в торговом
обмене и в географических открытиях, выясняются особые черты социумов,
складывавшихся в процессе колонизации. В то время как сообщества,
находившиеся вне основного направления экспансии и торговой активности, сохраняли
свои древние учреждения, те общины, что были в центре этого движения,
изменяли собственные институты очень быстро; добавим к этому, что
рассматриваемый период был временем непрерывных вооруженных конфликтов в
материковой Греции. В книге показано, как в результате реформ Солона и Писистрата
Афины превратились в одно из ведущих греческих государств. Заканчивается
данный том главами, в которых дана характеристика социальной,
экономической и материальной истории Греции в архаическую эпоху.

Научное издание
РАСШИРЕНИЕ ГРЕЧЕСКОГО МИРА
УШ—VI вв. до н. э.
Редактор ЮЛ. Михайлов
Корректор И.Г. Лебедева
Компьютерная верстка И.В. Севергиной
ИД № 02944 от 03.10.2000 г.
Подписано в печать 30.09.2007.
Формат 60x90 !/ι6. Бумага офсетная № 1.
Гарнитура «Ладомир». Печать офсетная.
Печ. л. 41. Тираж 1500 экз.
Заказ К-7530.
Научно-издательский центр «Ладомир»
124681, Москва, Зеленоград, Заводская, 6а.
Московский тел. склада: 8-499-729-96-70.
E-mail: ladomir@mail.compnet.ru
lomonosowbook@mtu-net.ru
Отпечатано с оригинал-макета
ГУП «ИПК "Чувашия"», 428019,
Чебоксары, пр. Ивана Яковлева, 13
ISBN S-flb21fi-4b?-fl
T^flSflba^AMbTT

НАУЧНО-ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ЦЕНТР «ЛАДОМИР»
ВЫПУСТИЛ
П. ВИДАЛЬНАКЭ
Черный охотник
Пьер Видаль-Накэ (род. в 1930 г.) — один из самых крупных французских
историков, автор свыше двадцати книг по античной и современной истории.
Он стал одним из первых, кто ввел структурный анализ в изучение
древнегреческой истории и наглядно показал, что категории воображаемого иногда более
весомы, чем иллюзии реальности. «Объект моего исследования, — пишет он, — не
миф сам по себе, как часто думают, а миф, находящийся на стыке мышления и
общества и, таким образом, помогающий историку их понять и проанализировать».
В качестве центрального объекта исследований историк выбрал проблему
перехода во взрослую военную службу афинских и спартанских юношей. Так на свет
появился «черный охотник» — юноша в черном плаще, персонаж, соединивший в
себе черты двух мифических героев — Меланфа и Мелания. С помощью этого
емкого образа автор интерпретировал обряды перехода от одной возрастной
группы к другой, показал их роль в религиозной, социальной и политической жизни
древней Греции.
«Греция без чудес», более близкая первобытным народам и культурам, чем
современным европейцам, и поэтому рассматриваемая сквозь призму антропологии, —
таков лозунг школы, к которой принадлежит П. Видаль-Накэ и без достижений
которой сегодня трудно представить науку об античности.
П. Видаль-Накэ неравнодушен и к проблемам современности. Публикуемая на
русском языке впервые его статья «Атлантида и нации» представляется весьма
актуальной в наш век массового тиражирования националистических теорий и
исторических фальсификаций.
Книга будет интересна как специалистам-историкам, так и широкому кругу
читателей, которых волнуют вопросы истории цивилизации.
А.Л. АНТИПЕНКО
Путь предков
Истории, наверно, более, чем любой другой науке, приходится иметь дело с
искажениями истины. Нередко эти искажения носят системный характер, — и
предлагаемая книга ставит своей задачей восстановление исторической справедливости там,
где она была попрана, пожалуй, самым масштабным в истории образом.
Современные представления об античной цивилизации не имеют никакого отношения к
действительности — и происходит это не потому, что мы обладаем малым количеством
источников (это далеко не так), а потому, что слишком часто историки бездумно
принимают на веру прямую дезинформацию. Между тем методология исторической
науки достаточно развита для того, чтобы устанавливать истину. Эта книга на
примере анализа знаменитой «Аргонавтики» Аполлония Родосского дает возможность
увидеть античную цивилизацию такой, какой она была на самом деле —
бесконечно более сложной, осмысленной и глубокой, чем принято считать ныне.

НАУЧНО-ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ЦЕНТР «ЛАДОМИР»
ВЫПУСТИЛ
ДРЕВНИЙ ВОСТОК В АНТИЧНОЙ
И РАННЕХРИСТИАНСКОЙ ТРАДИЦИИ
Издание подготовил ГЛ. Таронян
Издание представляет собой собрание античных сведений с V в. до н. э. по VI в. н. э.
об Индии, Китае и Юго-Восточной Азии, переведенных с древнегреческого и
латинского языков. Каждый перевод снабжен примечаниями. Читатель впервые получит
возможность составить представление о том, что знали в античности об истории,
географии, зоологии, ботанике, этнографии, экономике, философии, религии, быте
и нравах этого региона. В целом античные сообщения, с одной стороны,
характеризуют интересы Древней Греции и Древнего Рима, касающиеся Востока и его
культуры, а с другой — дают дополнительный материал по многим неизвестным
вопросам древней истории указанных восточных стран.
К. КЕРЕНЬИ
Дионис
Карл Кереньи (1897—1973) — крупнейший деятель европейской гуманитарной науки,
автор ряда монументальных трудов по античной мифологии и религии. В его
работах всем известные древние мифы не только получают убедительное научное
толкование на основе материальных и письменных источников, но и словно
предстают кусочками мозаики, из которых ученый складывает и демонстрирует нам
грандиозное панно античной культуры.
Благодаря книге «Дионис: Прообраз неиссякаемой жизни» читатель сможет
совершить путешествие по следам прибывающего бога, ощутить дух тех отдаленных от
нас времен, познакомиться с новыми удивительными фактами, касающимися как
Диониса, так и других традиционных персонажей греческой мифологии: Зевса,
Геры, Аполлона, Деметры, Персефоны, Ариадны, Тесея, Ориона, Дедала,
Минотавра... Читатель увидит, какую роль играли в религиозной жизни древних греков
виноград, мед, козленок в молоке, змеи, качели, узнает о ритуалах, празднествах и
жертвоприношениях, связанных с дионисийским культом, который оказался причас-
тен к рождению в Аттике комедии и трагедии, а в эпоху поздней античности
разросся до уровня космической религии.
Любые книги издательства
можно заказать наложенным платежом
по адресу: 124681, Москва, Заводская, д. 6а.
Тел. (не сотовый): £499-717-98-33;
тел. склада (не сотовый): 8-499-729-96-70.
E-mail: lomonosowbook@mtu-net.ru
или купить в интернет-магазине «ΟΖΟΝ»
www.ozon.ru
Для получения бесплатного перспективного плана издательства
и бланка заказа вышлите по этому же адресу
маркированный конверт.

НАУЧНО-ИЗДАТЕЛЬСКИЙ ЦЕНТР «ЛАДОМИР»
ВЫПУСТИЛ
Серия «Литературные памятники»
ЕВРИПИД
Трагедии. В 2-х т.
В древности Еврипида называли «философом на сцене». Действительно, в
конфликтах между мифическими героями, действующими в его трагедиях, решаются
важнейшие вопросы человеческого бытия, человеческой нравственности. И
вместе с тем в каждой трагедии воплощена правда характеров, правда страстей,
позволившая другому великому афинскому трагику, Софоклу, сказать о своем младшем
современнике, что тот изображает людей «такими, как они есть». Все эти свойства
в сочетании с могучим поэтическим талантом Еврипида принесли его творениям
бессмертие — не только в книгах, но и на многих сценах мира.
Настоящее издание впервые дает полного Еврипида в подлинном переводе
Иннокентия Анненского (при этом снята правка Φ. Ф. Зелинского прежних
изданий). Перевод двух трагедий — «Умоляющие» и «Троянки» — публикуются впервые
по сохранившимся в архивах рукописям Инн. Анненского. В разделе «Дополнения»
помещены трагедия «Рее» приписываемая Еврипиду, и трагедия «Вакханки» в
переводе Φ. Ф. Зелинского.
ЭЛИЙ АРИСТИД
Священные речи. Похвала Риму
Элий Аристид (117—180 н. э.) — древнегреческий оратор, крупнейший
представитель Второй софистики и аттикист, под именем которого до наших дней дошло
более 50 сочинений. Среди них — автобиографические «Священные речи»,
открывающие глубоко личную сторону жизни автора, и «Похвала Риму» — высокий
образец позднего греческого красноречия. Наряду с произведениями Апулея, Павса-
ния, Лукиана и других античных писателей сочинения Элия Аристида — важный
источник сведений об одной из наиболее благополучных эпох в истории Рима —
«золотом веке» Антонинов.
Любые книги издательства
можно заказать наложенным платежом
по адресу: 124681, Москва, Заводская, д. 6а.
Тел. (не сотовый): 8499-717-98-33;
тел. склада (не сотовый): 8-499-729-96-70.
E-mail: lomonosowbook@mtu-net.ru
или купить в интернет-магазине «ΟΖΟΝ»
www.ozon.ru
Для получения бесплатного перспективного плана издательства
и бланка заказа вышлите по этому же адресу
маркированный конверт.