Кембриджская история Древнего мира. Том 03. Часть 3. Расширение греческого мира. VIII-VI века до н.э - Зайков А.В., Бордмен Д., Хэммонд Д.Л.

Кембриджская история древнего мира. Том III, часть 3: Расширение греческого мира. VIII—VI века до н. э. - 2007

III. Греческая торговля и поселенческая практика в Леванте

II. Псамметих I и первая колония греков и карийцев

IV. Другие греческие и карийские поселения в Египте

V. Греческие наемники в военных кампаниях Саисской династии

III. Первые годы персидского владычества

Список, греческих колоний, основанных между 800 и 500 г. до н. э.

IV. Внутреннее развитие греческих государств и их взаимоотношения

III. Заморская экспансия восточных греков

Глава 39с. Критские законы и общественный строй

II. Колонисты на побережье и племена в Эпире

IV. Восточная и Западная Локрида, Фокида, Малида, Дорида, 700-500 гг. до н. э.

II. Стремление дорийских государств к господству, ок. 750—650 гг. до н. э.

III. Борьба за личную власть, ок. 650—550 гг. до н. э.

IV. Борьба за выживание и верховенство, ок. 650—530 гг. до н. э.

Глава 45а. Экономические и социальные условия в греческом мире

II. Силы, воздействовавшие на экономическое развитие

Глава 45b. Материальная культура архаической Греции

Автор: Зайков А.В. Бордмен Д. Хэммонд Д.Л.

Теги: древний и античный мир кембриджская история древнего мира

ISBN: 978-5-86218-467-9

Год: 2007

Похожие

Кембриджская история Древнего Мира. Том 3. Часть 3. Расширение греческого мира. VIII-VI века до н. э.

Кембриджская история Древнего мира. Том 4. Персия, Греция и Западное Средиземноморье

Кембриджская история Древнего мира. Том 8. Рим и Средиземноморье до 133 года до н.э.

Кембриджская история Древнего Мира. Том 8. Рим и Средиземноморье до 133 года до н.э

Текст

КЕМБРИДЖСКАЯ
ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО МИРА
ТОМШ
Часть 3

THE CAMBRIDGE
ANCIENT HISTORY
SECOND EDITION
VOLUME III
Part3
THE EXPANSION OF THE GREEK WORLD,
EIGHTH TO SIXTH CENTURIES B.C.
Edited by
JOHN BOARDMAN f.ba.
Lincoln Professor of Classical Archaeology and Art
in the University of Oxford
N.G.L. HAMMOND f.ba.
Professor Emeritus of Greek
University of Bristol
| Cambridge
UNIVERSITY PRESS

КЕМБРИДЖСКАЯ
ИСТОРИЯ ДРЕВНЕГО МИРА
ТОМШ
Часть 3
РАСШИРЕНИЕ ГРЕЧЕСКОГО МИРА
νΠΙ-VI ВЕКА ДО Н. Э.
Под редакцией
ДЖ. БОРДМЭНА и Н.-ДЖ.-Л. ХЭММОНДА
4
ЛАДОМИр
Научно-издательский центр
«Ладомир»
Москва

Издано при финансовой поддержке
Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям
в рамках Федеральной целевой программы «Культура России»
Перевод с английского,
подготовка текста, предисловие, примечания
А. В. Зайкова
Научные редакторы
русского перевода
Г.А. Таронян, Е.В. Ляпустина
© Cambridge University Press, 1982.
© Зайков А.В. Перевод, подгот.
текста, предисловие, примечания,
2007.
ISBN 978-5-86218-467-9 © НИЦ «Ладомир», 2007.
Репродуцирование (воспроизведение) данного издания любым способом
без договора с издательством запрещается

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
Издание на русском языке «Кембриджской истории древнего мира» —
самого авторитетного из всех появившихся в XX веке комплексных
многотомных трудов, рассматривающих в единстве конкретную
историю стран древнего Востока, греческих полисов и римского
Средиземноморья и созданных ведущими специалистами, — имеет, как нам
представляется, важное значение не только для отечественной науки об
античности и для системы университетского образования, но и в целом
для российской культуры. Мы надеемся, что это издание будет
встречено благожелательно историками-профессионалами, однако
адресовано оно гораздо более широкому кругу читателей.
В условиях отсутствия у нас как отечественных, так и переводных
трудов, столь же полно охватывающих древнюю историю и написанных
на столь же высоком научном уровне, русский вариант данного
многотомного издания должен стать поистине незаменимым в практике
преподавания на исторических факультетах. «Кембриджская история
древнего мира» будет востребована и преподавателями (не секрет, что в
наших университетах в силу недостатка специалистов,
профессионально занимающихся изучением проблем древнего Востока и античности,
зачастую древнюю историю преподают археологи, медиевисты, а порой
и специалисты по новой и новейшей истории, для которых появление
такого компендиума будет очень важным и в высшей степени
продуктивным пособием), и, конечно же, студентами при подготовке к
экзаменам, коллоквиумам и семинарам, но в особенности — при написании
курсовых работ, рефератов и докладов. В идеале «Кембриджская
история древнего мира» должна занять свое место на книжных полках в
библиотеке каждого российского университета.
Не следует забывать также о той большой группе обычных
российских читателей, с интересом следящих за новинками в области
исторического книгоиздания, но обнаруживающих на полках книжных
магазинов либо достаточно поверхностные компиляции, отнюдь не
являющиеся результатом серьезных исследований, либо глянцевые альбомы
с неизменно повторяющимся набором иллюстраций и минимумом со-

6
От переводчика
держателыюй информации, либо огромные опусы, с легкостью
выходящие из-под пера адептов пресловутой «школы Фоменко», не
имеющие к реальной истории никакого отношения, а представляющие собой
скорее результат «игры (или болезни?) ума». Конечно, публикуются и
настоящие исследования, переиздаются ставшие уже классическими
труды, а в последние годы появляются даже целые книжные серии,
ориентированные на серьезную историческую литературу. Однако всё же
не они делают погоду на книжном рынке, оставаясь часто
недоступными рядовому читателю, интересующемуся историческими проблемами,
в особенности если этот читатель живет не в Москве или
Санкт-Петербурге. Появление на отечественном книжном рынке «Кембриджской
истории древнего мира», конечно, не сможет изменить эту картину
радикально, но свою лепту в дело восстановления определенного баланса в
данной сфере это издание, безусловно, должно внести.
Учитывая всё вышесказанное, здесь необходимо сделать несколько
пояснений, касающихся некоторых, так сказать, «технических» сторон
и принципов нашего перевода.
О системе ссылок на древние источники. В английском оригинале САН,
как и вообще в научной литературе по античности, ссылки на
классических авторов не выносятся в постраничные сноски, а помещаются в
скобках в самом тексте. При этом используется традиционная и
знакомая каждому профессиональному антиковеду система сокращений
имен авторов и названий произведений. Нужно сказать, что
неспециалисту довольно трудно «продраться» через систему этих аббревиатур.
Дело осложняется еще и тем, что сокращения обычно даются на
латинском языке. В нашем переводе мы используем другую практику: ссылки
приводятся на русском языке, при этом указывается полное имя
автора в регулярном начертании (после чего ставится точка), затем —
полное же название его произведения курсивом (после этого также
ставится точка), следующие затем цифры указывают место в данном
произведении: римская цифра означает номер книги (если произведение
разделено на таковые), арабские цифры — номера глав и параграфов
для прозы, номера стихов — для поэзии. Например, ссылка: [Ксено-
фонт]. Лакедемонская политик. 15. 7 означает, что речь идет о 7-м
параграфе 15-й главы из «Лакедемонской политии» — сочинения,
приписываемого Ксенофонту (квадратные скобки, в которые заключено имя
Ксенофонта, указывают на сомнения современных исследователей в
авторстве этого писателя). Если от автора сохранилось только одно
сочинение, название последнего не приводится. Например, ссылка:
Геродот. IV. 5. 2 означает, что речь идет о 2-м параграфе 5-й главы IV
книги «Истории» Геродота.
При ссылках на некоторых авторов (Платон, Аристотель, Страбон,
Плутарх, Афиней) после их имени и названия произведения
традиционно указывается не номер книги, главы и т. д., а приводится пагинация
соответствующего места (т. е. проставляется номер страницы по первому
критическому изданию данного автора; для некоторых авторов указы-

От переводчика
7
вается также и часть страницы). Например, ссылка: Страбон. 357
относится к с. 357 в издании «Географии» Страбона, осуществленном Ка-
зобоном в Париже в 1587 году.
Если от сочинения сохранились только фрагменты, указывается
номер данного фрагмента, часто с добавлением имени современного
издателя (если существует несколько изданий и нумерация фрагментов
в них не совпадает). Например, ссылка: Алкман, фр. 16 Page имеет
отношение к фрагменту 16 спартанского поэта Алкмана в издании
Пейджа. Следует сказать, что не всегда нумерация фрагмента,
приведенная в оригинале САН, совпадает с нумерацией в русском переводе, и
объясняется это тем, что иногда мы предпочитаем делать ссылку на
другое — или более новое, или оказавшееся для нас более доступным —
издание фрагментов данного автора, нежели то, которое использует
автор в САН.
Для некоторых случаев мы сохранили общепринятые в научной
литературе сокращения. Речь прежде всего идет о таком важнейшем
издании фрагментов из несохранившихся сочинений греческих историков,
каковым является собрание Ф. Якоби («Фрагменты греческих
историков». Берлин, издается с 1923 года). Ссылки на это издание даются с
использованием аббревиатуры FGrH. Так, указание: Тимей: FGrH 566 Fil
означает ссылку на фрагмент 11 из сочинений Тимея, греческого
историка, помещенного в собрании Якоби под № 566.
О ссылках на литературу. Ссылки на труды современных авторов
помещены в постраничные сноски и в своей основе сохранены в том виде, в
каком они существуют в оригинале САН (с незначительными
изменениями, облегчающими работу читателя с этими ссылками). Основные правила
здесь следующие. Труды, вошедшие в библиографический список,
приводятся в сноске с указанием на букву соответствующего отдела
библиографии и цифру данного труда в этом отделе; затем через запятую следует
номер тома (если книга имеет несколько томов), а после двоеточия
указываются страницы, к которым относится ссылка; если ссылка указывает на
иллюстрацию, то номер последней помещается через запятую после
страницы. Так, сноска: А 50, П: 1 относится к с. 1 тома Π книги: H.W. Parker,
D.E.W. Wormell. The Delphic Oracle, помещенной под № 50 в указателе
литературы в отделе «А. Работы общего характера».
О переводах цитат из древнегреческих и библейских текстов. В случаях
прямого цитирования из классических авторов необходимо было
избежать рабского следования за английским вариантом. Поэтому цитаты из
древнегреческих текстов мы, как правило, даем в собственном переводе,
учитывая при этом и вариант САН, и существующие русские варианты.
Никаких специальных указаний на переводчика при этом не делается.
Иногда — чаще всего при цитировании поэтических текстов — мы
предпочитаем давать один из имеющихся русских переводов, при этом не
всегда тот, который у нас считается классическим. Так, при цитировании
«Одиссеи» Гомера предпочтение отдается П.А. Шуйскому («Одиссея».
Свердловск, 1948) в силу большей смысловой точности его варианта по

8
От переводчика
сравнению, например, с вариантом В.А. Жуковского. Во всех этих
случаях после цитаты указывается фамилия переводчика. При цитировании
библейских текстов мы используем Синодальный перевод.
О примечаниях переводчика и исправлениях опечаток английского
оригинала. В САН часто используются специальные термины без каких-либо
пояснений. Иногда делаются намеки, не сопровождаемые
дополнительной информацией, на те или иные обстоятельства, хорошо известные
антиковедам, но зачастую непонятные неспециалистам. В таком виде всё
это способно создать ненужные трудности для недостаточно
подготовленного читателя (например, для среднестатистического студента I курса,
готовящего свою первую курсовую работу). Именно поэтому мы
посчитали необходимым в этих случаях включать в текст свои собственные
примечания, помещая их, как правило, в квадратные скобки. Часто мы
не выделяем свои пояснения в виде примечаний, а ограничиваемся
добавлением к оригинальному тексту отдельных слов или целых фраз,
которые позволяют читателю лучше понять, о чем именно автор данной
главы желает сказать в этом месте.
«Кембриджская история древнего мира» — грандиозное по своему
объему произведение, и совершенно естественно, что в нем встречаются
неизбежные опечатки (в целом их не очень много). В тех случаях,
когда обнаруженные нами ошибки могли явным образом повлиять на
качество русского текста (такой риск возникает прежде всего при опечатках
в ссылках на древний источник), мы их исправляли без каких-либо
специальных пояснений. Для примера приведем несколько случаев из главы
36а. На с. 13 оригинального текста САН Ш. З2 при ссылке на «Одиссею»
Гомера дается указание: Od. XV. 495, хотя вне всякого сомнения здесь
имеется в виду не 495-я, а 425-я строка XV песни. На с. 14 вновь
допущена ошибка при ссылке на «Одиссею» — здесь дано указание: Od. XIV. 425—
429, но относится оно всё к той же XV песни. На с. 23 при ссылке на
Геродота указано: I. 73 вместо правильного: I. 74.
* * *
При переводе тех частей текста, где используется специальная
английская археологическая терминология, определенную трудность
представляет поиск адекватных русскоязычных профессиональных
соответствий. В некоторых случаях неоценимую помощь в разрешении этих
проблем нам оказал С.Ф. Кокшаров (Уральский государственный
университет, Екатеринбург), за что переводчик выражает ему свою
искреннюю благодарность. Мы необычайно признательны также Ю.А.
Михайлову (издательство «Ладомир»), выполнившему огромную первичную
редакторскую работу по значительному стилистическому улучшению
текста. Все недостатки и огрехи перевода лежат исключительно на
нашей совести.
А.В. Зайков

ПРЕДИСЛОВИЕ
В томе Ш. 1 «Кембриджской истории древнего мира» описывался
переход Греции от эпохи «темных веков», характеризующейся
сокращением населения и относительной бедностью, к расцвету геометрической
цивилизации. Первые экономические успехи и рост молодых
городов-государств указывали им новые пределы для завоеваний и поселений,
заставляли каждый город взирать с алчностью на процветание другого,
а их правителей и народ — задумываться над безопасностью
собственного богатства и над своим положением в новых сообществах архаической
Греции. Том Ш. 3 исследует этот рост, его причины и ход, разногласия
и неуверенные шаги на пути к политической стабильности.
В первой главе речь идет о тех отношениях с более древними
цивилизациями Востока и Египта, которые открыли грекам глаза на
материалы, технические приемы и торговые выгоды, ставшие им
недоступными, после того как их цивилизация бронзового века испытала
глубочайший коллапс. История возобновления связей с Востоком начинается
в IX и VIII вв. до н. э.; но в VTQ и Vu вв. до н. э. греки обращаются к
другим регионам Средиземноморья, и мы видим такое
распространение греческих городов-государств по берегам и островам
Средиземного, Мраморного и Черного морей, которое открыло новую эпоху в
истории западной цивилизации.
Последствия этой экспансии, беспрецедентной с точки зрения
географических масштабов, были разнообразны. Греки из выводивших
колонии государств достигли значительного преуспевания, поскольку
объемы морской торговли возрастали стремительно, а эти государства
оставались основными экспортерами людских ресурсов, оружия и готовой
ремесленной продукции. Всё это особенно верно в отношении городов,
расположенных вокруг Истма, куда капитаны благодаря
господствующим в летние месяцы ветрам приводили свои суда как с запада — через
южную Италию и Керкиру, так и с востока — либо через Халкидику и
Евбею, либо от острова к острову через Эгейское море. Вновь
основанные государства не были колониями в римском или британском
смысле этого слова, но представляли собой независимые города-государства,

10
Предисловие
а граждане такого нового государства утрачивали гражданство своей
родины в тот самый день, когда они садились на корабль, чтобы
отплыть к новому месту жительства. С самого начала этот разрыв
политических уз создавал многие преимущества. Новое государство,
оказавшееся в необычных для материковой Греции обстоятельствах, должно
было с самого начала встречать лицом к лицу и самостоятельно решать
встававшие перед ним проблемы, которые не были объектом
вмешательства со стороны правительства метрополии, мало разбиравшегося
в местных условиях. Такое положение дел оказалось весьма успешным
не только в смысле роста самих новых государств, но и по части
способности этих последних основывать другие независимые поселения.
Поначалу новые государства были столь маленькими, что в
появлении греков на прибрежных островах или на полуостровах местные
племена не усматривали никакой угрозы для своей независимости.
Более того, первые греческие переселенцы часто получали даже
помощь от коренных жителей, а иногда на начальных стадиях
объединяли с ними усилия для основания поселения. Но, прочно утвердившись
на новом месте, греки начинали следить за тем, чтобы не происходило
как расового, так и культурного смешения. В отличие от других
колонизаторских народов, они так и не превратились в имперскую элиту в
среде более многочисленного туземного народа, а поддерживали те же
самые формы социальной, политической и культурной жизни, которые
были характерны и для старой Греции. Одной из таких форм являлось
рабство. В новых государствах рабами были аборигены, захваченные во
время войны или купленные у работорговцев. Это приводило к
усилению враждебности со стороны местных жителей, например в Сицилии,
но и сами местные племена были разделены и испытывали подобные
проблемы. Взаимодействие греческих государств и туземных племен
давало наибольшую отдачу в деле обмена товарами и идеями, и
именно греческая сторона внесла наибольший вклад в развитие того, чему
в конечном итоге суждено было превратиться в эллинизированную
цивилизацию.
Восточная Греция и острова Эгейского моря были лидерами в деле
установления заморских контактов и основания новых колоний. Они
зависели от моря во многих отношениях: восточногреческие государства,
вытянувшиеся вдоль побережья современной Турции словно нить с
редко расположенными бусинами, торговали друг с другом по морю,
большинство же островов могло поддерживать свое возраставшее
население, лишь импортируя продукты питания и сырье. Самые
успешные государства лежали на Морских путях вдоль побережья с каждой
стороны Эгейского моря: Милет и Самос — на востоке, Халкида и Эре-
трия — на западе. Но даже и маленькие островные государства
вовлекались во фрахтовое дело и объединялись для исследования новых тер
риторий и выведения сюда поселений, особенно на северное побережье
Эгейского бассейна. Из метрополий в восточной Греции Милет далеко
превосходил всех своим значением и удерживал лидирующие позиции

Предисловие
11
в освоении Черного моря. В течение VI в. до н. э., когда города
восточной Греции получили гораздо большие возможности для торговли с
внутренними районами Азии и с Египтом, они достигли очень
высокого уровня благосостояния и смогли создать самые крупные
военно-морские силы, существовавшие тогда в греческих водах. Крит сохранял
ключевые позиции на торговых путях с греческого материка в южное
Средиземноморье и с Родоса на востоке на Киферу и Керкиру на
западе, а его многочисленные города-государства в VII в. до н. э. испытали
период расцвета. Их своеобразные законы и социальная структура
представляют громадный интерес.
Материковой Греции повезло с точки зрения ее географического
положения, поскольку она оказалась своего рода мостом между западной
и восточной зонами эллинской экспансии. Сложился постоянно
расширявшийся рынок не только для греческих товаров, но и для греческих
колонистов, искателей приключений и наемников, искавших счастье за
морем. Социальные и политические последствия экономической
революции вначале становились очевидными в тех государствах старой
Греции, которые были расположены ближе всего к Истму и подвергались
влиянию новых форм богатства. Давно установившееся господство
знатных родов, обладавших землей, разрушилось из-за разногласий внутри
высшего эшелона общества, и эллинская склонность к политическим
экспериментам и к политической борьбе получила в VI в. до н. э.
полную свободу действий. Однако в других частях материковой Греции
сохранялся традиционный жизненный уклад, а модификации
происходили медленно. На севере племенные объединения входили в контакт с
миром городов-государств, поскольку первые могли снабжать
последних строевым лесом, древесиной, полезными ископаемыми и
продуктами питания. Однако эти объединения сохраняли свои стародавние
институты и удерживали европейскую границу грекоговорящих земель
против подобных же племенных образований иллирийских и
фракийских народов.
Экспансия и экономическое процветание не принесли мира в
материковую Грецию. Честолюбие и жажда наживы вели к войнам между
соседями, не в последнюю очередь на Истме между Мегарами и
Коринфом и между Мегарами и Афинами. Вражда Аргоса и Спарты имела
результатом одну войну вслед за другой, а чтобы усилить свои позиции,
Спарта создала первую широкомасштабную военную коалицию
городов-государств. Афины не имели первенствующего положения вплоть
до конца VI в. до н. э., когда социальные и экономические реформы
Солона были проведены в жизнь во многих отношениях благодаря
тирану Писистрату. Коринфу больше чем кому-либо другому принадлежит
честь первопроходца в деле организации военно-морской державы в
своих домашних водах, а также в северо-западном регионе, где он
основал большое количество новых сильных государств.
Последняя глава проливает свет на социальную, экономическую и
материальную историю Греции этих лет — первого в греческой истории

12
Предисловие
периода, когда тексты могут рассказать нам не меньше, чем заступ
археолога. Проблемы земельной собственности, рабства, развития узко
специализированных ремесел в агрокультурном в своей основе
обществе, последствия изобретения металлических денег — всё это
является непосредственным фоном для традиционного исторического
повествования о войнах, колониях и конституциях. История греческой
мысли, религии и литературы как таковая здесь не исследуется, но в новом
издании IV тома будет найдено место, чтобы отразить эту тему. Также
нет никакой сводки истории искусства рассматриваемого здесь
периода; вместо этого читатель найдет главу с информацией о вещественных
источниках для того периода истории, событийная канва которого
излагается в других главах, так как более полное представление о
качестве жизни в Греции, которое мы теперь имеем, привносит
непосредственность и живость в наше понимание истории этих времен. Для этой
же цели предназначены изображения и комментарии к ним,
помещенные в томе с иллюстрациями, который будет сопровождать новое
издание тома Ш.
Издатели вновь выражают свою признательность Дэвиду Коксу из
Сох Cartographie Ltd за карты, а также Мэрион Кокс за подготовку
большого количества иллюстраций к главам 36—39, 41, 45Ь.
Индекс был составлен Дженни Моррис.
Джон Борджэн
Н.-Дж.-А Хэммонд

Глава 36а
Т.-Ф.-Р.-Г. Браун
ГРЕКИ НА БЛИЖНЕМ ВОСТОКЕ
I. Названия и местности
Со времени великого импульса, подвигнувшего эллинов к новой
экспансии, начавшейся в IX в. до н. э., они именовались различно на Востоке и
на Западе. Отныне жители Запада знали их как греков, Graeci. Жители
же Востока называли их ионийцами. Даже в наше время в арабском,
турецком и персидском языках грек это иониец — Yûnâni. Для людей,
населявших Левант и Месопотамию, было естественно именовать греков
таким образом, поскольку именно ионийцы стали основным населением
восточной части греческого мира — островов Эгейского моря и западного
побережья Малой Азии. То, что древний Ближний Восток воспринял эту
специфическую форму именования греков — «ионийцы», — является
вполне ожидаемым результатом международных контактов IX и УШ вв.
до н. э. От архаического греческого iâones < *iâwones происходит
библейское иаван. Это название жители Месопотамии произносили, вероятно,
таким же образом, хотя орфографические правила их силлабария
привели к написанию иаман1. Это название могло войти в употребление
лишь после того, как ионийцы заняли восточногреческие территории в
постмикенский период. Гомер оглядывается на ту эпоху, когда здесь
еще не было ионийского присутствия в таком объеме. «Ионийцы длин-
нохитонные» появляются в «Илиаде» только один раз, будучи
упомянутыми вместе с материковыми греками в пассаже, имеющем
анахронистический вид (ХШ. 685)2. В «Илиаде» использована архаическая
форма имени ионийцев, как и в «Гомеровском гимне» при описании их
праздника на острове Делос (III. 147, 152). Эта форма по-прежнему
практиковалась во времена Солона, ок. 600 г. до н. э.3. Позднее, в V в.,
среди греков получила распространение форма tones, Iônia4. Уроженцы
Востока, впрочем, усвоили более древнюю форму и применяли имен-
1 В 67: 6 ел., §21d, §31а.
2 Два или три упоминания о i-ja-wo-ne на табличках из Кносса могут относиться к
этим материковым ионийцам, см.: А 65: 547.
3 Солон: фр. 4а. 2 West; оракул: Плутарх. Солон. 10.
4 Гекатей: FGrH 1 F 228-241; Эсхил. Персы. 771; Геродот. I. 6 и т. д.

о
W
Ι

Греки на Ближнем Востоке
15
но ее. Когда Эсхил и Аристофан вывели представителей Востока на
афинскую сцену, эти последние, упоминая о греках или обращаясь к
ним, называют их iâones5.
Встречающиеся иногда в восточных источниках ссылки на иаван/
иаман помогают обнаружить следы международных контактов греков
на Ближнем Востоке. Существует надежное доказательство для
идентификации этого имени с греками. В многоязычных надписях Дария I,
перечисляющих податные страны, списки на древнеперсидском
помещают иауна среди западных народов, причем непосредственно после
спарда (жителей Сард) — контекст, соответствующий Ионии6.
Эквивалент в аккадском варианте передан как иаман1. «Септуагинта»,
греческий перевод Библии эллинистического времени, воспринимает иаван
в значении «Эллада», «эллины»8. Египтяне, в отличие от своих азиатских
соседей, для обозначения греков, начиная с VII в. до н. э., использовали
некое древнее местное название, не связанное с ионийцами: hzw-nbw. В
данном случае также отсутствуют сомнения в идентификации, ибо
двуязычная надпись эллинистического времени на Розеттском камне и
Канопская надпись переводят hzw-nbw как «эллины»9.
Относящаяся к VI в. до н. э. мировая генеалогия в Книге Бытия
называет четырех сыновей Иавана: Элиша (Алашийя = Кипр), Таршиш
(Тартесс), Киттим (Китион/Китий) и Роданим (Родос)10. Евреи, не
будучи сами мореходами, но имея некоторое представление о тех, кто
приходил в порты Леванта из-за моря, считали вполне естественным
связывать «далекие острова» с Иаваном (ср. также: Ис. 66: 19); при этом
не имеет никакого значения, что Китай был финикийским городом11.
В 670-х гг. до н. э. Асархаддон заявлял, что «все цари середины моря,
от земли Иаднана (Кипр), земли Иаман до земли Тарсиси (Таршиш,
Тартесс), преклонились к моим ступням» (см. ниже, с. 34). При
наличии таких широких ассоциаций невозможно ожидать, чтобы жители
Востока отчетливо осознавали различия, существовавшие между
разными греческими племенами. Название шван/иаман могло
применяться к любому из них. Также и анатолийские соседи греков иногда
могли включаться в число последних. Когда в саисскую эпоху в Египте
появились греческие наемники, они прибыли сюда вместе с карийцами,
принадлежавшими другому народу и говорившими на другом языке,
но вооруженными и организованными таким же образом, как и греки
(см. гл. 36Ь). Как те, так и другие могли быть названы hzw-nbw. Лидий-
5 Эсхил. Персы. 178, 563, 899; Просительницы. 69; Аристофан. Ахарняне. 104.
6 В 38: 117 (DB I 15), 136 (DPe 12-13), 137 (DNa 28), 141 (DSe 27-28).
Идентификации обсуждаются в: В 75: 27—50.
7 В 78: 10-11.
8 Быт. 10: 2, 4; I Летопись (I Пар.) I: 5, 7; Ис. 66: 19; Иез. 27: 13; Дан. 8: 21; 10: 20; 11:
2; Иоил. 3: 6; Зах. 9: 13.
9 В 128.
10 Быт. 10: 2, 4; ср.: I Летопись (I Пар.) I: 5, 7.
11 Быт. 10: 4; Числ. 24: 24; Ис. 23: 1; Иер. 2: 10; Иез. 27: 6; ср.: В 1.

16
Глава 36а
цы также одевались подобно грекам (ср.: Геродот. I. 94).
Неудивительно, что среди пленников Навуходоносора в Вавилоне VI в. до н. э.
могли оказаться иаманы с негреческими, предположительно
анатолийскими именами (см. ниже, с. 37).
Так или иначе, в сохранившихся ближневосточных записях
доказательства присутствия греков носят фрагментарный характер.
Некоторое количество греческих торговцев, как мы полагаем, поселилось в
Аль-Мине уже около 825 г. до н. э., но первое письменное восточное
указание на присутствие греков в Леванте относится к 730 г. до н. э., и
впоследствии эллины упоминаются лишь время от времени. Почему эта
запись не появилась раньше и почему она не такая полная? Отчасти по
той причине, что присутствие греков в Леванте оказалось не столь
массовым, как это было в те времена, когда они начали переселяться в
Египет. Другая причина связана с тем, что мы не можем ожидать
слишком многого от ассирийской документации. В пятидесятилетие,
прошедшее между последней интервенцией Адад-нерари III в 796 г. и
великими победами Тиглатпаласара Ш в 743—740 гг. до н. э., ассирийские цари
лишь изредка обращали внимание на Сирию и Левант. Независимые
государства северной Сирии, с которыми греки имели дело прежде
всего, оставили сравнительно немногочисленные и краткие надписи.
После 743—740 гг. до н. э. ассирийские царские надписи включают
левантийские кампании в хвастливый перечень своих достижений. С
этого времени греки хотя и упоминаются изредка, но требуются какие-
то исключительные обстоятельства, чтобы царские летописцы
обратили на них свое внимание. Административная переписка отныне
упоминает их чаще. Одно такое упоминание, недавно открытое, будет здесь
обсуждено. Однако так уж сложилось, что документы, касающиеся
западных владений Ассирии, были обнаружены в ограниченном
количестве. Огромный архив документов, открытый в XIX в. в Ниневии12,
имеет отношение к другим частям империи и по этой причине не
содержит никаких намеков на греков.
Греческие литературные сообщения об отношениях между греками
и Ближним Востоком фрагментарны по другим причинам. Ни одно
греческое государство не сохранило исторических архивов; до Гекатея
(ок. 500 г. до н. э.) здесь не было ни одной публикации прозаического
сочинения географического или исторического характера. Начиная с
Vin в. до н. э. было создано большое количество поэтических
сочинений эпического, элегического и лирического жанров; с VII в. до н. э.
появляются первые записи законов и договоров. Но из всего массива
сохранившихся текстов лишь немногие имеют касательство к
Ближнему Востоку. Великое сочинение Геродота, опубликованное вскоре после
430 г. до н. э.13, в качестве своей основной темы изберет
взаимоотношения между греками и не греками (I. 1); но его основное повествование
12 В 30; В 76.
13 Ср.: VTL 137, последнее датируемое упоминание.

Греки на Ближнем Востоке
17
начинается лишь с воцарения Креза (ок. 560 г. до н. э.; I. 6). При этом,
хотя Геродот делает длинное отступление для рассказа о Египте, где
имелось крупномасштабное греческое поселение, он говорит
сравнительно мало о Месопотамии и еще меньше о Леванте. Его сообщение
о Месопотамии и Вавилоне не включает последовательной ассирийской
или вавилонской истории. В двух случаях он обещает продолжить
описание Ассирии (I. 106,184), однако в том тексте, который дошел до
нас, это обещание остается невыполненным. Имеется интригующая
цитата Аристотеля из утраченного Геродотова Изыскания об осаде
Ниневии (Аристотель. История животных. УШ. 18. 119, 601 b 3), но никаких
иных следов этого не сохранилось. Классические греки всё же
рассказывали истории об Ашшурбанапале, коего они называли Сарданапалом
(см. ниже, с. 35); но при этом, кажется, их память не удержала
ничего об имени Навуходоносора, столь грозного и могущественного в
библейских скрижалях. Только после завоевания Александра вавилонский
жрец Берос назвал это имя наряду с именами других царей в
греческой версии вавилонских исторических хроник, посвященной селевкид-
скому царю Антиоху I Сотеру14.
Характерно, что самые ранние восточные датируемые ссылки на
греков, в том виде, в каком они существуют, происходят из царских
записей. В восточном мире политическое господство принадлежало царям,
великим или малым. Когда греки входили в этот мир, они делали это
главным образом по царской милости, как торговцы или как наемники.
Альтернативным образом греки могли оказаться здесь либо как
пираты, совершавшие набеги на побережье, либо в качестве искателей
приключений, проникавших сюда индивидуально. На данной стадии не
могло быть и речи о греческом политическом превосходстве. На
Западе, начиная с VTQ в. до н. э., крупные греческие поселенческие колонии
часто возникали за счет местного населения. Архий основал Сиракузы
в 733 г. до н. э., как говорит Фукидид, «прежде всего изгнав сикулов с
острова, с той его части, где внутренний город <...> находится теперь»
(Фукидид. VI. 3. 2). Но на Востоке греки не могли изгонять местное
население и отстаивать свою полную независимость; они основывали
поселения только в том случае, если им позволяли это сделать. Нет
никаких сомнений в культурном превосходстве Востока на этой ранней
стадии. В Этрурии греки нашли людей, высоко ценивших продукты
греческой материальной культуры, покупавших прекрасные греческие
вазы и имитировавших греческое искусство. На Востоке греческие
расписные вазы также получили широкое распространение, однако, сколь
бы ни многочисленны были эти артефакты, их наличие здесь
свидетельствует не об их импорте местными жителями, а лишь о присутствии в
этих местах греков, использовавших эти предметы15. Восток пока еще
не был по-настоящему заинтересован в греческом искусстве как тако-
14 FGrH 680 F 7-9.
15 G 10: 122.
ЗакчиЛа К-7530

18
Глава 36а
вом, хотя мы приведем несколько примеров того, что восточные люди,
как кажется, всё же находили греческие изделия полезными и
красивыми (см. ниже, с. 20—21). В итоге, когда мы обнаруживаем в начале
персидского периода свидетельства об участии греческих мастеров в
возведении персидских дворцов, мы находим, что в дизайне последних
воплощены по существу не-греческие идеи16. Сами греки знали свое
место. Вплоть до времени создания персидской империи мы не
встречаем у них ссылок на не-греков как на «варваров» (впервые у
Гераклита, см.: В. 107 D—К), тогда как такие ссылки регулярно встречаются в
классическое время, хотя и не всегда с уничижительным оттенком.
Упоминание в «Илиаде» карийцев как βαρβαρόφωνοι, говорящих
по-варварски, выглядит исключением (П. 867). В Египте в Vu в. до н. э. греки
называли сами себя αλλόγλωσσοι — людьми другого языка — по
контрасту с народом страны17.
II. Финикийцы в Греции
Из упоминаний у Гомера видно, что финикийцы торговали в греческой
акватории точно так же, как они это делали в Египте и Ливии. Гомер
повествует, как финикийцы покупали расположение царя Лемноса с
помощью изумительного серебряного сосуда {Илиада. ХХШ. 740—745;
ср. Vu. 468). Они привозили товары, которыми соблазняли также и
простой народ: мы видим «финикийцев, знаменитых мореходов и
обманщиков, привозящих десятки тысяч безделушек на своих чернобоких
кораблях» на греческий остров, «обильный быками и овцами, вином и
хлебом». Корабль оставался на острове в течение целого года, пока
финикийцы не нагрузили его под завязку, торгуя различным товаром.
Тем временем один из мореходов совратил дворцовую служанку, сидо-
нянку, похищенную еще ребенком и мечтавшую вернуться домой.
Вместе они составляют тайный план побега. Финикийский вестник
отвлекает внимание царицы и ее рабынь, принеся в дом золотое ожерелье со
вставленными янтарными бусинами, и подает тайный знак сидонской
девушке. Та, спрятав под платьем три золотых кубка, оставленных
царем на пиршеском столе, после того как гости отправились на совет
в собрание, заторопилась в гавань, увлекая за собой младенца Евмея,
царского сына, простодушно поспешавшего за ней. Под покровом
темноты корабль отчалил, и через некоторое время финикийцы, прибыв
на Итаку, продали Евмея за хорошую цену {Одиссея. XV. 403—484).
Благодаря многим узнаваемым чертам эта история звучит
правдоподобно. Финикийские товары, что появляются в Греции начиная с IX в. до
н. э., должны были, по крайней мере, частично привозиться самими
финикийцами, а не только возвращавшимися домой греками. Сведения
16 В 53: 144-149.
17 M-L № 7 (а) 4; Геродот. П. 154. 4.

Греки на Ближнем Востоке
19
о финикийских поселениях и колонизации в Греции менее убедительны.
Эти данные появляются у греческих историков с V в. до н. э. и позднее.
Фукидид (I. 8. 1) утверждал, что финикийские пираты населяли многие
эгейские острова, до того как Минос очистил море от разбойников.
Родосские историки сообщали, что, после того как Данай по пути из
Египта основал в Линде храм Афины, из Финикии прибыл Кадм и
преподнес богине бронзовый котел с посвящением, сделанным финикийскими
письменами. Кадм основал храм Посейдона в Иалисе и оставил здесь
финикийских смотрителей18. Финикийцы укрепили Иалис и
удерживали Родос, до тех пор пока не были осаждены вторгшимися сюда
греками; затем они закопали свои сокровища и покинули остров19. Мелос
предположительно также являлся финикийской колонией,
именовавшейся Библис, до того как он стал греческим20.
Сообщения о финикийских поселениях более основательны у
Геродота. Для него конфликт между Востоком и Западом начался с того,
как финикийские моряки захватили Ио и увезли ее из Аргоса, после
чего какие-то греки прибыли в Тир и похитили Европу, дочь царя Аге-
нора (I. 1—2). Геродот рассказывает эту вводную историю с долей
юмора, но при этом часто возвращается к сюжету о поисках Европы,
относясь к нему вполне серьезно. Европейский континент получил от нее
свое имя (IV. 45). Она является сестрой Кадма, который оставил
Финикию ради того, чтобы искать ее повсюду в Греции. Кадм остановился
на Фере, где сопровождавшие его финикийцы основали колонию,
просуществовавшую восемь человеческих поколений (IV. 147). Он основал
храм Геракла на Фасосе (П. 44—46). Фасосские рудники также были
открыты финикийцами (VI. 47). Также и в Беотии он поселил
финикийцев (П. 49, V. 57). Они включали в свой состав фиванских кадмей-
цев, которые, будучи изгнанными, объединились с колонизаторами
Ионии (I. 146). Он ввел дионисийский культ (П. 49) и финикийский
алфавит (V. 58)21 в Греции. Кроме того, «финикийцы из Палестинской
Сирии» основали святилище Афродиты на Кифере (I. 105).
Археологи нашли мало вещественных доказательств всему этому.
Французские раскопки храма Геракла на Фасосе не дали никаких
свидетельств для идентификации его финикийского происхождения22. Нет
никаких следов и в Фивах, за исключением клада ближневосточных
цилиндрических печатей в микенской Кадмее23. Недавние попытки
доказать раннее семитическое влияние на Грецию, используя этимоло-
18 Описание Линда см.: FGrH 532 (3) с цитатой из Полизела Родосского: FGrH 521 F 1;
Зенон Родосский: FGrH 521 F 1 (Диодор. V. 58).
19 Эргий Родосский: FGrH 513 F 1; Полизел Родосский: FGrH 521 F б (Афиней. 360 d -
36U).
20 Стефан Византийский, s. v. «Melos»; ср.: Фест, s. v. «Melos», p. 124 Millier.
21 Ср.: Аристотель: φρ. 501 Rose; Эфор: FGrH 70 F 105 (Диодор. Ш. 67). См. ниже,
π· VI, 2 данной главы.
22 С 200: 123-125; С 201,1: 20, 117-118.
;! В 71; ВСН 88 (1964): 775-779.
2*

20
Глава 36а
гические объяснения топонимики и интерпретации табличек линейного
письма А, остаются по большей части спекулятивными24. Мы приходим
к выводу, что связь между Кадмом и Финикией является
литературным измышлением, придуманным после Гомера и Гесиода, и как
таковое оно будет рассмотрено в параграфе VI. Кадма относили к глубокой
греческой старине, ко времени за тысячу лет до Геродота (П. 145).
Таким образом, предполагаемая финикийская колонизация, если она
действительно имела место, должна была в любом случае задолго
предшествовать тем фактам проникновения финикийцев в Грецию между IX
и VI в. до н. э., которые имеются в нашем распоряжении25.
III. Греческая торговля
И ПОСЕЛЕНЧЕСКАЯ ПРАКТИКА В ЛЕВАНТЕ
Ранее было показано, что, начиная с позднемикенского времени, Кипр
непрерывно населялся греками (САНИ. 23, гл. 22Ь) и что диалект Памфи-
лии дает веские основания думать о существовании некой целостности
греческих поселений на побережье Южной Анатолии (см. ниже, с. 112—
115). Это не относится к восточному Средиземноморскому побережью.
Имеется лакуна приблизительно в 150 лет между последними
микенскими товарами в Леванте и IX в. до н. э., когда вновь появляются
гончарные изделия из Греции. Фрагменты геометрической керамики были
обнаружены в ареале от устья Оронта вплоть до Аскалона на юге и
вплоть до Ниневии на востоке. Они рассредоточены на этой территории
спорадически: до сих пор известна лишь дюжина мест обнаружения этой
керамики (рис. 1). Самыми ранними вещами могут быть названы евбей-
ские (или кикладские) кубки из Телль-Абу-Хавам, что у подножья горы
Кармел. Предмет из Таббат-аль-Хаммам, что близ острова Арада, был
найден вместе с финикийскими/киприотскими изделиями в поселении
IX в. до н. э., рядом с которым был построен волнорез из тесаного
камня, явно с видами на морскую торговлю26. На материке, в Хамате на
Оронте, столице арамейского царства, на туземном кремационном
кладбище было обнаружено некоторое количество евбейских/кикладских
сосудов с орнаментом в виде нависающих полуокружностей. Это
показывает, что местные жители могли отдавать предпочтение таким кубкам
перед местными более хрупкими гончарными изделиями; поэтому
присутствие здесь греческих чаш еще не доказывает с неизбежностью
присутствия их греческих владельцев, несмотря на то, что греки любили
возить с собой свои личные кубки27. Большой аттический кратер,
относящийся, вероятно, к концу IX в. до н. э., рассматривался, без сомнения,
24 Напр.: В 3.
25 А 7: 35-38, 54-84 passim; D 78: 360-363.
26 В 63: 152.
27 H 27: 95.

Греки на Ближнем Востоке
21
как достойное вотивное приношение в существовавший здесь сирийский
храм28. Хамат был разрушен ассирийцами в 720 г. до н. э. [САН Ш. I2,
гл. 9), что дает нам самую раннюю из возможных дат. Самария,
разрушенная в 722 г. до н. э. (Там же: 275), обеспечивает подобный
временной указатель для одного осколка, с которым имеют очевидную связь
другие черепки, происходящие из нарушенных слоев. Здесь также
имелся большой кикладский кратер IX в. до н. э.29.
Лишь в двух известных приморских поселениях количество греческой
геометрической керамики оказалось достаточным, для того чтобы мы
могли сделать вывод о том, что здесь проживали греки. В каждом из этих
двух случаев мы находим не колонию, a ένοικισμός, поселение греков
среди туземных жителей, сопоставимое с греческим кварталом VI в. до н. э.
в Грависках, гавани одного этрусского города. Самым важным из этих
двух восточных поселений является Аль-Мина, расположенная в устье
Оронта, на территории современной турецкой провинции Хатай30. Здесь
между 1936 и 1939 г. Л. Вулли раскопал жилой холм, содержащий десять
культурных слоев, датируемых временем между 825 и 301 г. до н. э. Это
был торговый склад, изначально содержавший греческие артефакты.
Слои приблизительно между 825 и 700 г. до н. э. состояли из остатков
хижин, возведенных на фундаментах из булыжников, положенных
поверх девственного песка. Однако заиливание и эрозия, действовавшие
одновременно, приводили к перемещению поселения в течение его
истории, и не исключено, как полагает Вулли, что та часть этого местечка,
которую позднее смыла река, еще до 825 г. до н. э. была занята
поселенцами. Большинство самых ранних горшков относится к типу посуды,
имеющему либо местные корни, либо происходящему с Кипра, либо и то
и другое одновременно. Но среди них встречаются греческие черепки,
поначалу крайне малочисленные, но неуклонно множившиеся в течение
Vin в. до н. э. Эта греческая продукция происходит с Эгейских островов.
Археологические данные о Евбее и евбейских колониях на Западе,
возросшие со времен, когда работал Вулли, показали, что имеется различимый
евбейский элемент в Аль-Мине, слегка усиленный восточногреческим
элементом в последней четверти VHI в. до н. э. Евбейские чаши с
нависающими полуокружностями являются чрезвычайно редкими на Западе:
очевидно, интерес евбейцев к Аль-Мине предшествовал выведению их
колонии на о. Питекусц/Искья. Но во второй половине VŒI в. до н. э.
позднейшая разновидность чаши, декорированной концентрическими
кругами, найдена в обоих местах31. Слои в Аль-Мине не всегда четко
отделяются друг от друга, но приблизительно для 720 г. отмечен малый,
а для 700 г. до н. э. решительный культурный разрыв, случившийся,
быть может, в связи с киликийским восстанием, которое мы обсудим
28 В 63: 153 ел.
29 В 63: 146 ел.
30 В 83 с картой на вклейке 1 после с. 2; В 84; В 83; В 86: 165-181; А 7: 38-54.
31 D 18: 7 ел.; ср.: В 12: 12 ел. и примеч. 27; AR 1966-1967: 13; В 72.

/+23
УСЛОВНЫЕ ОБОЗНАЧЕНИЯ
φ СГ + ПГ
места со скифосами
(вид чаш) с нависающими
полуокружностями
▲
τ
t
Τ
сг
пг
t
+
100
200
300
_—ι
Рис. 1. Находки греческой средне- и позднегеометрической керамики
(СГ и ПГ) на Востоке. (Подготовлено с любезной помощью
проф. Дж.-Н. Колдстрима; ср.: Η 25: 422-^24; Η 27: 94, рис. 29.)
Поселения
13. Мерсин
14. Таре
15. Телль-Халаф
16. Телль-Таинат
17. Телль-Джудайда
18. Аль-Мина
19. Басит
20. Телль-Сукас
21. Хамат
22. Таббат-аль-Хаммам
23. Халдех
24. Тир
1. Марион
2. Солы
3. Казафани
4. Палекитро
5. Айос-Теодорос
6. Стилли
7. Саламин
8. Идалион
9. Китай
10. Амафунт
11. Курион
12. Пафос
25. Телль-абу-Хавам
26. Мегиддо
27. Самария
28. Аскалон

Греки на Ближнем Востоке
23
позднее. По-видимому, Аль-Мина была разрушена. После ее
восстановления греческий элемент обозначился сильней, чем прежде. Рядом с
кипрской керамикой, которая становится менее обильной, мы находим
родосские вазы с изображением птиц и восточногреческие изделия с
изображением дикого козла; имеется много коринфской продукции.
Евбейские изделия исчезают. Всё выглядит так, будто евбейцам что-то
мешало привозить сюда свои товары, либо у них угас интерес к этому
месту. Причем наличие коринфских ваз может означать приход эгине-
тов, выдающихся посредников Vu и VI в. до н. э., которые сами не
производили никакой керамики, но торговали изделиями своих соседей —
Коринфа, а с VI в. до н. э. — еще и Афин. В конце VII в. до н. э.
наступил период восстановления после некоторого упадка; в первой
половине VI в. до н. э. создается ощущение пустоты, затянувшейся на многие
годы, возможно, из-за того, что воздействие реки оказалось пагубным
для наших знаний об этом месте, хотя не исключено, что причина была
в вавилонском завоевании, имевшем неблагоприятные последствия.
Примерно с 520 г. до н. э. при персидском владычестве это место было
разбито на новые кварталы. Товары, привозимые из Греции и особенно
из Афин, отныне увеличиваются в числе и становятся более
разнообразными. Невзирая на войны между греками и персами, этот торговый
лагерь кажется процветавшим, пока в 301 г. до н. э. роль главного
порта не перешла от Аль-Мины к Селевкии, основанной в качестве анти-
охийской гавани.
Приблизительно с 700 г. до н. э. интересующее нас место
представляло собой пункт товарных складов, о которых мы имеем наилучшее
представление по их позднейшим формам: одноэтажные
прямоугольные строения, каждое из которых включало ряд кладовых вокруг
внутреннего двора с небольшой комнаткой, которая вполне могла быть
конторкой учетчика. Помещения имели широкие стены из кирпича-
сырца с грязевой шпаклевкой. Камни фундамента этих строений
возвышались над уровнем пола, выполняя функцию гидроизоляции.
Крыши, по-видимому, делались из тростника, дерева и глины, так как не
обнаружено никакой черепицы. Между складами были проложены
гравиевые дорожки, перекрещивавшиеся под прямыми углами, часто
с центральной дренажной канавой, выложенной каменными плитами.
Небольшие не связанные друг с другом помещения вдоль улицы
выглядят как розничные лавчонки или мастерские. В этом унылом
месте нет никаких жилых помещений, и вплоть до самых последних
слоев отсутствуют какие-либо захоронения. Вулли полагал, что купцы,
торговавшие здесь, могли проживать на холме Сабуни, километрах в пяти
в сторону материка. Ни до, ни после 700 г. до н. э. здесь не
встречается ни греческих граффити, ни надписей. Это место вообще не
упоминается в греческой литературе. Вулли пытался идентифицировать его
с городом Посидеем, упомянутым у Геродота в перечне провинций
Дария I как «основанный Амфилохом, сыном Амфиарая, на
границе между киликийцами и сирийцами» (Геродот. Ш. 91). Однако Поси-

24
Глава 36а
дей — это обычно греческое название мыса; так, в географическом
сочинении Страбона этот Посидей помещается к югу от устья Оронта на
другой стороне горы Касий (Муса Дат) (Страбон. XVI. 2. 8, 751). Здесь,
примерно в 24 км от Аль-Мины, находится мыс Басит, чье название
наверняка происходит от Посидея. Его античные руины были видны
еще в начале XIX в., а не так давно французские раскопки показали,
что история греческого импорта здесь почти столь же долгая, как и в
Аль-Мине. Достоинства этого торгового пункта не столь очевидны, но
здесь открывается доступ к дороге, ведущей через холмы прямо в
долину Оронта32. Таким образом, древнегреческое название Аль-Мины
остается неизвестным.
Телль-Сукас, расположенный примерно в 72 км к югу от Аль-Мины,
представлял собой другое приморское сиро-финикийское поселение
железного века, уступавшее в размерах Аль-Мине и возведенное
поверх жилого холма бронзового века. Археологи выделяют слой,
датируемый примерно с 850 г. до разрушения ок. 675 г. до н. э., содержащий
греческие черепки, аналогичные тем, что найдены в Аль-Мине, в
основном евбейские и кикладские. Следующий слой, датируемый временем
ок. 675—498 гг. до н. э., прерванный разрушением ок. 588 г. и в большей
степени разрушением ок. 552 г., отмечен сильным греческим
влиянием. Здесь имелся храм греческого вида, не похожий на святилища сиро-
финикийцев; ок. 600 г. до н. э. некая греческая женщина, надписав
собственное имя на своем ткацком станке, оставила доказательство
того, что здесь обитали греки33.
Наличие торговых отношений между Грецией и Левантом выглядит
вполне естественно. Удивление вызывает не то, что в IX в. до н. э. они
возобновились, а то, что они когда-либо могли быть прерваны.
Свидетельства об этих контактах иногда встречаются в литературных
источниках. В VI в. до н. э. Иезекииль упоминает Иавана, привозившего
товары в Тир;34 к V в. до н. э. в самом Тире возникло святилище
Геракла Фасосского, возможно, как результат торговых связей с Фасосом35.
У Мирианда, в 80 км к северу от Аль-Мины, в 401 г. до н. э. Ксенофон-
товы Десять тысяч узрели большое количество грузовых кораблей,
стоявших на рейде в заливе Александретта (Ксенофонт. Анабасис. I. 4. 6).
В 396 г. во время одной из греко-персидских войн, человеком,
принесшим в Спарту известие о строительстве новейшего персидского
флота, был один сиракузский капитан, возвращавшийся из Финикии
(Ксенофонт. Греческая история. Ш. 4. 1). В контексте левантийской торговли
долина в низовьях Оронта была особенно притягательной. Кто бы ни
владел этой долиной, расположеной в конце самого короткого
караванного пути, ведущего из Месопотамии к Средиземному морю через го-
В 63: 137-139 и рис. 45.
В 63: 126-130, 158 и рис. d, с. 157.
Иез. 27: 13. См. ниже, с. 28.
Геродот. П. 44; В ПО — к этому месту «Истории» Геродота.

Греки на Ближнем Востоке
25
рода Северной Сирии, он контролировал также основной путь, по
которому осуществлялся грузооборот между Анатолией и странами,
расположенными к югу36. В конце ÏX и в VIO в. до н. э. долина стала еще
более привлекательной. Государства Северной Сирии по-прежнему
оставались независимыми и, невзирая на вражду между ними и
периодические набеги из Ассирии, процветали. Аль-Мина входила в состав
позднехеттского царства Пат(т)ин, известного ассирийцам как Унки,
арамейское 'Amq. (Долина Нижнего Оронта до сих пор по-арабски
именуется Эль-Амук, по-турецки — Амик, см.: САН Ш. I2, гл. 9: 375).
Имея столицу в Кунулуа (библ. Калнех, который может быть
идентифицирован с Телль-Таинат), царство Унки сыграло свою роль в
местных войнах: оно присоединилось к коалиции, которая ок. 769 г. до н. э.
неудачно пыталась атаковать арамейца Закура в Хамате (Там же: 403).
Возможно, Телль-Сукас, хотя и расположенный менее удачно с точки
зрения сухопутных коммуникационных путей, находился вне границ
Унки и поэтому обеспечивал альтернативный доступ к Хамату. В 738
г. до н. э. Тутаму, последний независимый правитель Унки, был
низложен и регион превратился в ассирийскую провинцию (Там же: 411).
Добыча, захваченная здесь, сопоставима с трофеями, получаемыми при
покорении больших финикийских или северосирийских государств: 300
талантов серебра, не поддающееся оценке количество талантов золота,
100 талантов меди, одежды из льна и крашеной шерсти, всевозможные
пряности, пленники, лошади и мулы37. В других случаях ассирийские
цари специально выделяли растительность, произраставшую в районе
горы Аман, чьи кустарники, фруктовые деревья и великолепный лес,
особенно древесина кедра, не имели себе равных в их глазах38.
Во времена начальной греческой колонизации эта процветавшая
страна обладала легким выходом к Урарту, еще более богатому
царству, которое в первой половине VIII в. до н. э. распространяло свое
господство к западу от Тавра на Мелид, Табал и Куммух [САН Ш. I2,
гл. 9: 405 ел.). По большому счету, политический контроль Урарту
никогда не достигал Средиземноморского побережья; но в 743 г. до н. э.
это царство возглавило антиассирийский альянс, в который вошел
Гургум со столицей в Маркаси (Мараш) и Арпад к северу от Алеппо
(Там же: 410). Когда в 714 г. до н. э. Саргон II напал на Урарту и
разграбил храм их верховного бога Халди, был составлен перечень,
включавший 61 вид разнообразной добычи из 333 500 предметов; этот
список обнаруживает такую ослепительную роскошь, от которой может
перехватить дух39. Упоминались драгоценные камни, необработанный
металл — 3 600 талантов бронзовых слитков (109 т) — вдобавок ко
многим предметам из серебра и золота, а также огромные бронзовые
сосуды для ритуальных нужд. Не все эти вещи были изготовлены на
месте, так как ассирийские записи говорят об изделиях из Урарту,
36 В 18: 15. 38 В 55: 145, s. ν. «Hamânu».
37 В 43: 1, §769. 39 В 29: 11 §172-174.

26
Глава 36а
Ассирии и Табала; эпонимом последнего является Тубал-Каин —
библейский архетипический мастер бронзовых дел (Быт. 4: 22).
Среди всех этих богатств особо притягательными для первых
греческих торговцев в Аль-Мине были обработанные и необработанные
металлы. Евбейская Халкида, «Медная», в Греции была родиной
бронзового промысла; опыт евбейцев в деле обработки бронзы и железа, а
также их зависимость от ввоза этих металлов, поскольку собственные
запасы были однажды исчерпаны, — всё это обсуждалось в другом
месте (САН Ш. I2, гл. 18Ь, 19). Железоделательный промысел на о. Пи-
текусы показывает, что, когда сюда прибыли евбейцы, они
использовали руду с Эльбы40. На Востоке медь для бронзы ввозилась, главным
образом, с Кипра, от имени которого (через лат. Cyprium) происходит
современное английское слово copper: слиток меди являлся символом
этого острова. В «Одиссее» рассказывается о неком тафийском
капитане, направлявшем свой корабль «в Темес за бронзой, дабы обменять ее
на блестящее железо» (I. 184). Темес — это, по-видимому, кипрский
Тамасс, который должен был обладать гаванью. При этом следует
иметь в виду, что расстояние между Кипром и побережьем Леванта не
особенно большое: с острова в ясный день видна гора Касий. Вместе с
киприотами, насколько мы можем судить по керамике, евбейские
купцы должны были с Кипра добраться до Аль-Мины, дабы расширить
свою торговлю металлом, привозимым на побережье из богатых
источников в глубине материка. Сидон был известен как «меднообильный»
(Одиссея. XV. 425). Бронзовые котлы с прикрепленными отлитыми
фигурками сирен или голов животных, изготовленные в Урарту, Табале,
Ассирии или Северной Сирии, поступавшие в течение всего Vu и,
возможно, уже в УШ в. до н. э. во многие города греческого мира,
импортировались сюда именно через левантийские порты41.
Разноцветные одежды из Унки станут еще одним предметом
торговли в Аль-Мине. Искусство изготовления краски морского багрянца
уже давно распространилось по разным частям Средиземноморья, но
именно Финикия в этом деле всегда оставалась лучшей42. Весьма
вероятно, что для финикийцев греческое название Phoinïkes,
обнаруживаемое уже у Гомера, происходит от г ρ е ч. phoinos, темно-красный цвет, и
было им дано за их искусство изготовления пурпура43. Теперь мы
знаем, что самоназвание «ханаанеи» имеет то же значение (САН П. 23: 520).
В «Илиаде» упоминается о том, что Парис привез Гекубе из Сидона
большое количество украшенных узорами одежд (Илиада. VI. 288—292).
Торговля тканями не оставила никаких археологических следов. По
поводу пристрастия греков к драгоценностям с Востока мы имеем
материальные доказательства. Восточные безделушки, обнаруженные на
С 98; А 7: 168.
Ср.: А 7: 65-67.
В 65; В 61.
А 23А: 1032—1034, s. νν. Ι. «φοίνικες», 5; «φοίνιξ»; «φοινός».

Греки на Ближнем Востоке
27
Евбее, относятся, по крайней мере, к IX в. до н. э.44, а киликийские
печати и египетские скарабеи, захороненные в Vu! в. до н. э. на Питеку-
сах, свидетельствуют о связях, налаженных евбейцами между их
торговыми пунктами на востоке и на западе45. Более всего греки ценили
изделия из золота и серебра. Во время погребальных игр в честь Патрокла
Ахилл в качестве приза предложил сидонскую чашу, самое прекрасное
творение на земле, сработанную сидонскими мастерами и привезенную
в Грецию финикийскими купцами [Илиада. ХХШ. 740—745). Менелай,
герой «Одиссеи», сам побывал в Финикии и Египте и привез оттуда
великолепные дары из драгоценных металлов. Лучшим был
серебряный кубок с золотым ободком — подарок царя сидонян [Одиссея. IV.
612—619). Прядильная серебряная корзина, окаймленная золотом и
установленная на колесиках, была получена Еленой в Египте [Одиссея.
IV. 125—133); эта корзина обнаруживает близкое сходство с изделием
из бронзы финикийской работы46. Для поэта ничего не стоит воспеть
эти роскошные сосуды. Находки в архаической Греции изделий из
драгоценных металлов редки; даже греческие царские дома не могли
позволить себе иметь их в большом количестве. Но тем не менее
гомеровская мечта о богатствах родом с Востока базируется на реальных
фактах.
Тем товаром, который греки могли предоставить в обмен, были
рабы, добытые путем похищения людей или в разбойных нападениях.
Поэтому между торговлей и пиратством существовала близкая связь.
Будучи способом существования, пиратство воспринималось как нечто
само собою разумеющееся и в «Одиссее» (Ш. 71—74; IX. 252—255), и в
гомеровском «Гимне к Аполлону» (452 ел.). Позднее Фукидид сделает
вывод о том, что архаические греки,
нападая на неукрепленные города, состоявшие из отдельных селений,
грабили их и большею частью так добывали себе средства к жизни. Тогда занятие это
не считалось еще постыдным, скорее приносило даже некоторую славу.
Доказательство этому представляют еще и теперь те из обитателей материка, у кого
ловкость в этом деле пользуется почетом, а также древние поэты, везде
предлагающие пристающим к берегу людям один и тот же вопрос: не разбойники ли они? —
так как ни те, которых спрашивают, не считают занятие это недостойным, ни те,
которым желательно это узнать, не вменяют его в порок (Фукидид. I. 5; пер. Ф.
Мищенко).
Согласно «Одиссее» финикийцы из Сидона, подлые люди, более
других преуспели в сочетании торговли с похищениями людей (XV.
403—484; XIV. 287—298; см. выше, с. 18). Но и греки не стеснялись
испытывать удачу в этом деле. Тафщщы, греческое племя, очевидно с
северо-запада, упоминавшиеся как торговцы металлами (см. выше),
появляются вновь как похитители сидонской девушки, которую они захвати-
44 H 27: 41 ел., 64 ел.
43 H 27: 228-230.
46 А 7: 37, рис. 8.

28
Глава 36а
ли, увидев возвращавшейся с поля, вывезли из страны и продали за
хорошую цену царю одного греческого острова [Одиссея. XV. 425—429).
Одиссей рассказывает правдоподобную историю, как он привел свои
корабли к египетскому берегу и как его спутники начали грабить
побережье, «убивая мужей и похищая женщин и малых детей» [Одиссея.
XIV. 257—265; XVII. 425—434). Восточные свидетельства подтверждают
эту информацию. В VI в. до н. э. Иезекииль (27: 13) связывает
греческих купцов с торговлей рабами и бронзовой посудой: «Иаван, Тубал
(Табал) и Мешех (аккад. Мушки, греч. Фригия) торговали с тобою,
выменивая товары твои на души человеческие и медную посуду».
IV. Ассирийские цари и греки
Восточные правители могли приветствовать торговлю рабами, если они
привозились из-за пределов их владений. Но в их интересах было
регулировать перемещения и пребывание греческих торговцев, дабы
предотвратить случаи похищения людей. Мы должны помнить об этом,
рассматривая особые привилегии, пожалованные Навкратису —
греческому поселению в Египте. Еще более опасными были организованные
нападения с моря. В истории Одиссеева набега местный правитель,
поднятый по тревоге, быстро собрал войско и пресек безрассудную
вылазку греков [Одиссея. XIV. 266—284; XVII. 435—444). Интересно, что
первое ассирийское упоминание о греках, опубликованное в 1963 г.47, но до
сих пор не замеченное эллинистами, повествует именно о таком
набеге на южное финикийское побережье и о немедленной реакции
ассирийского правителя Тира и Сидона. Это фрагментированный доклад
Тиглатпаласару Ш, написанный вскоре после 738 г. до н. э.:
Царю, моему повелителю, твой слуга Курди-Ашшур-Ламур. Ионийцы (^la-u-na-
а-а) появились. Они совершили нападение на город Самсимуруна, на город Хари-
су и на город... Что касается... -командира, он вошел в город... [и сказал мне?].
Людей из разряда закку я взял с собой и пошел. Они не захватили никого.
Поскольку... [я преследовал их?] на его кораблях... до самой середины моря...48
Образец поведения весьма знакомый. Точно так же Оройт,
персидский сатрап в Сардах, мог в 520-х гг. до н. э. сообщать о том, как
Поликрат Самосский со своим флотом в сто пентеконтер «грабил и
уносил добычу без разбора», захватывал города на материке и острова
(Геродот. Ш. 39).
Откуда прибывали греческие пираты в 730-х гг. до н. э.? Наиболее
вероятным местом является Кипр. Другую возможность предоставляет
побережье Южной Анатолии. В особенности превосходные убежища
47 В 64: 76-78.
48 Улучшить английский перевод любезно помог доктор Надав На'аман.
Самсимуруна, находившаяся на сидонской территории, засвидетельствована также в другом
месте (В 55, s. v.).

Греки на Ближнем Востоке
29
для пиратов являла Киликия Трахея, в течение многих столетий
остававшаяся чем-то наподобие Варварского [Берберского] берега, до того
как французы оккупировали Алжир. Появление греков в Аль-Мине
предполагает их знакомство с побережьем Южной Анатолии, и отныне
греческие пираты будут его использовать вне зависимости от того,
возникнут ли на нем греческие города или нет. А они, по-видимому, там
возникли. Вероятность непрерывного греческого присутствия в этих
местах с микенского времени, выводимая из особенностей памфилий-
ского диалекта, будет обсуждена в другом месте, одновременно с
рассмотрением отрывочных сведений об основании в архаическую эпоху
Фаселиды переселенцами с Родоса, Сиды — выходцами из Ким, Наги-
да и Келендериды в Киликии Трахее — с Самоса, Сол на краю Кили-
кии Педиады — уроженцами Родоса (см. ниже, с. 113—115). Возможное
указание на то, что Солы были населены уже в конце VIII в. до н. э.
имеется в Тарсе, где некоторые греческие черепки, датируемые
временем до 700 г. до н. э., обнаруживают то же происхождение, что и
осколки того же времени в Аль-Мине, и они даже рассматривались как
доказательство того, что в этом материковом городе существовала
небольшая греческая община. Здесь, но не в Аль-Мине, имеются вос-
точногреческие «ионийские чаши». Они могли прибыть сюда с Родоса
через Солы49.
Греки могли иметь какое-то отношение к восстанию в Киликии Пе-
диаде, известной ассирийцам как Куэ, которое поддержал Мита (Мидас)
из Мушки (Фригия) и которое подавил Саргон Π в 715 г. до н. э. В этой
связи упоминается море, и кажется соблазнительным предположение,
что в анналах Саргона за этот год в одной из лакун было указание на
ионийцев:
[? ионийцы, живущие на (или около?)] море, которые с давних пор
безжалостно убивали [людей из] Куэ, и... услышали о приближении моей экспедиции... У моря
я внезапно напал на них, и малых и больших моим оружием я поразил. Города
Хурруа, Ушнанис и (?) Кумаси в стране Куэ, которую Мита, царь страны Мушки,
захватил, я покорил...50
Предлагаемая интерполяция заманчива, поскольку в случае ее
истинности становится понятным, почему в надписях, суммирующих
великие деяния своего правления, Саргон Π похваляется тем, что он
«выловил ионийцев (KURYa-am-na-aya) из середины моря, словно рыб»51, и
вновь: «Я поймал, как рыб, ионийцев, живущих посреди моря
заходящего солнца»52.
Под 11-м годом анналов Саргона (711г. до н. э.) помещена история,
сохранившаяся также в трех других версиях. Все вместе они повеству-
49 В 12, обсуждается в: В 27.
50 В 42: 20 ел., строка 118; вставка, см.: В 54: 266, продолжение в: В 81: 365.
51 Надпись на официальном указе, Хорсабад: В 45: 14, № 2.25; перевод: В 44: 11, §92.
52 Надпись на панели: В 80: 148, перевод: В 44: 11, §99; ср.: В 45: 4, № 1.21
(цилиндрическая печать); В 23: 199.19 (призма с надписью из Нимруда).

30
Глава 36а
ют, как Саргон сверг Азури, царя Ашдода, поскольку тот плел интриги
против него, посылая письма соседним царям, и взамен посадил на
трон брата Азури. «Но хатти, возненавидев его господство, замыслили
измену и поставили над собой Иамани (LUYa-am-na-aya), который не имел
права на престол, но был настроен точно так же, как и они, и не имел
никакого почтения к власти». Самый полный из доступных текстов
добавляет, что Иамани был воином либо возведен воинами. Далее
Саргон рассказывает, как он лично возглавил поход, осадил и захватил
Атттдод и союзные города, разорил их и заселил пленниками,
депортированными из других мест, поставив над ними своего управителя.
Иамани из Атттдод а испугался моего оружия, бросил свою жену, сыновей и
дочерей, бежал на край Египта, где проходит граница с Эфиопией, и жил там, как
вор... Что до царя Эфиопии, то им овладел страх пред величием Ашшура, моего
владыки, и он заковал Иамани в оковы, (связав) его руки и ноги, и отправил его ко
мне в Ассирию...53
Был ли Иамани греческим наемником из числа телохранителей
Азури? Его имя, безусловно, означает «грек»: попытки вывести его из
близких палестинских топонимов неубедительны. Впрочем, такое имя
могло быть дано и не-греку. Всё это доказывает лишь то, что греки в
данный момент были известны в Леванте54. Аккадские имена, как и в
наше время, происходили иногда из этниконов (ср.: А-му-ру-у, Амо-
рей)55; однако имена легко возникали из прозвищ. Обладателям
этнических имен повезло в сравнении с теми, кого называли «Пьяницей»,
«Провонявшим-маслом» или «Не-уважающим-богов»56. В позднейших
ассирийских документах мы вновь находим имя Иамани. Некий
Иамани обнаруживается в цензовом списке VII в. до н. э. из района Харра-
на, но, поскольку он имеет двух братьев с сирийскими именами Дуй и
Илу, трудно предположить, что он сам был чистокровным греком57.
Подобным образом и благородный Егаптий из «Одиссеи»,
произносящий речь в собрании итакийцев, был вне всякого сомнения греком, а
не натурализованным египтянином [Одиссея. II. 15 ел.).
Некоторым из своих заявлений Саргон обеспечил доказательства,
воздвигнув стелы на завоеванной территории. Базальтовая стела в
Атттдоде, к сожалению, слишком повреждена и не может обеспечить
нас дополнительной информацией о восстании Иамани58. Однако
впечатляет то, что сообщения анналов Саргона за 709 г. до н. э.,
утверждающих, что ему была послана дань «семью царями из Иа (Ya-a4), рай-
53 Анналы: В 42: 39-41; перевод: В 44: 11, §30; В 59: 268. Надпись Комнаты XIV,
Хорсабад (наиболее полный текст): В 79: 178.15; перевод: В 44: 11, §79 ел.; В 59: 285; В
73: 61 ел. Хвастливая надпись: В 80: 114. 95.101; перевод: В 44: 11, §62 ел. Призма А из
Ниневии, Британский музей, перевод: В 44: 11, §194.5; В 73: 61.
54 В 70: 80, примеч. 217.
55 В 68: 268-271.
56 В 68: 268.
57 В 35: № 7, Π 4, ср.: с. 61.
58 В 71.

Греки на Ближнем Востоке
31
она Иаднаны, чьи отдаленные жилища находятся на расстоянии
семидневного пути в море заходящего солнца»59, подтверждается стелой,
установленной в Китай на Кипре «на дне горного ущелья... в Иаднане»60.
Так что Иаднана — это Кипр, а поскольку в 670-х годах до н. э. Кипр
имел в общем десять царей, получается, что, помимо семи царей не-
идентифицированной страны Иа, остававшихся подчиненными
правителями, сюзеренитет Саргона должен был распространяться далеко за
Китай на греческую территорию (см. ниже, с. 75). Наличие у Саргона
опоры в Китай само по себе объясняется его контролем над Тиром и
Сидоном. Китай тождествен Картхадашту («Новый город», кипрский
«Карфаген»), чей правитель, «слуга Хирама, царя сидонян», оставил
посвятительные надписи на двух хорошо известных бронзовых сосудах
(проданы в Лимассоле в 1877 г.)61. Этот Хирам был царем Тира,
подчинившимся Ассирии в 738 г. до н. э. Согласно эллинистическому
изданию тирских хроник преемник Хирама Лули (Элулай) отправился
морем из Тира для подавления восстания в Китай62. Синаххериб
похвалялся тем, что, когда в 701 г. до н. э. он двинулся на подавление
мятежа Лули, «ужасающее величие моего господства победило его, и из
Тира он бежал в Иаднану в середину моря...»63. Вместо него в Финикии
Синаххериб поставил Ту'балу (Этба'ал), но не стал преследовать
беглеца, отправившегося на Кипр. «Там, — говорит Синаххериб в другом
месте, — Лули искал спасения. В той земле в страхе перед оружием
Ашшура, моего владыки, он умер»64. В конечном итоге было бы
весьма затруднительно признать, что в это время Кипр находился вне
досягаемости для Ассирии — в хрониках заявлено более неопределенно:
Лули «скрылся в середину моря и умер»65.
Синаххерибу, впрочем, вновь пришлось утверждать свою власть,
подавляя в двух кампаниях 696 и 695 гг. до н. э. мятеж в Киликии,
который подняли его наместники, пользуясь отсутствием царя. Эти
события отмечались в главе о позднехеттских государствах в Сирии и
Анатолии [САН ЛИ. I2: 426 ел.); но здесь необходимо дальнейшее
рассмотрение, поскольку в этом восстании участвовали и греки. Краткая
царская запись от 694 г. до н. э. на самом деле не упоминает о них. Из
нее мы узнаём лишь то, что Кируа, наместник Иллубру, возбудил
мятеж среди хилакку (киликийцы в горах Тавра), городов Ингиры (Ан-
хиале) и Тарзу (Таре) на равнине. Иллубру был осажден и подвергся
штурму, с захваченного Кируа содрали кожу. Затем Иллубру был
восстановлен, и там установили стелу Синаххериба. Эти данные соответ-
59 Анналы Саргона: В 42: 69, стк. 457^460, перевод: В 44: 11, §44.
- ω Стела в Ларнаке: В 80: 174—185, особенно колонка Π (IV): 52—53 = Vorderasiatische
Schriftdenkmàler (Leipzig, 1907) I, № 71; перевод: В 44: И, §180-189.
61 В 17: № 31; из: В 62; CISI 5.
62 Менандр Эфесский: FGrH 783 F 4 = Иосиф Флавий. Иудейские древности. IX. 283.
63 В 43: 68 ел.
64 В 43: 77.
65 В 43: 29; В 31: 131.

32
Глава 36а
ствуют тому, что в эллинистические времена сообщал вавилонянин
Берос, опубликовавший, очевидно, греческую версию точной копии
летописи, от которой также происходят различные сохранившиеся
вавилонские исторические хроники. Сочинение Бероса не дошло до нас
напрямую. От него мы имеем лишь два рассказа об одних и тех же
событиях в армянской версии «Хроник» Евсевия. Последний
заимствовал эти рассказы у историка Π в. н. э. Абидена, который, в свою
очередь, обращался к труду Бероса в интерпретации Александра Полиги-
стора:
(1) Когда до него (Синаххериба) дошло известие о том, что греки вторглись с
войной в землю киликийцев, он спешно выступил против них. Он ударил прямо во
фронт. После того, как много людей из его войска были сражены врагами, он всё
же выиграл битву. Как памятник победы он оставил свое изображение,
воздвигнутое на этом месте, и приказал сделать надпись о его доблести и героизме в
напоминание будущим векам. И город Тарсон, так он передает, он построил по образу
Вавилона и дал ему имя Тарсин... Так у Полигистора66.
(2) Абиден о Синаххерибе... Синаххериб... у морского побережья Ккликийской
земли разбил флот ионийцев и обратил их в бегство. Тогда он также возвел храм
афинян [sicf\9 воздвиг бронзовые колонны, в надписях на которых, так он говорит,
он прославил свои великие деяния. Он также восстановил Тарсон по плану и
образцу Вавилона, дабы река Кидн могла течь через Тарсон, как Евфрат протекает
через Вавилон...67
Несмотря на столь запутанное происхождение этих двух отрывков,
не слишком многое в них выглядит ошибочным, если не принимать во
внимание случайную бессмыслицу с «храмом афинян». Совершенно
естественно, что победа приписана лично Синаххерибу, а не его
полководцам. Простая гипотеза может разрешить оставшиеся
несообразности. Иллубру должен быть связан с греческим Олимбром, названным
в одной географической генеалогии братом Адана, эпонима Аданы68;
имя это, впрочем, никогда не появляется в качестве топонима.
Предположим, что Олимбр лежал непосредственно к востоку от Гозлу Куле,
отождествляемого археологами с архаическим Тарсом69. В Олимбре
находилась резиденция наместника, и именно здесь должны были
проходить основные восстановительные работы Синаххериба; это
поселение позднее должно было развиться в Таре классической эпохи и
потерять свое древнее название. Кидн в этом случае протекал между
архаическим и классическим Тарсом, пока после ужасного наводнения
Юстиниан не отвел его русло к востоку (Прокопий Кесарийский. О
постройках. V. 14—20). Археологи обнаружили, что архаический Таре был
разрушен ок. 696 г. до н. э., после чего был восстановлен лишь
частично; к VI в. до н. э., как раз к тому времени, когда классический Таре
достиг своего расцвета, это поселение оказалось полностью заброшен-
Берос: FGrH 680 F 7 (31) = Евсевий. Армянские хроники. 13—15 Karst.
Абиден: FGrH 685 F 5 (6) = Евсевий. Армянские хроники. 17—18 Karst.
Стефан Византийский, s. ν. «νΑδανα».
См. выше, примеч. 49.

Греки на Ближнем Востоке
33
ным70. По-видимому, именно Синаххериб установил свою царственную
скульптуру в Анхиале, которую в 333 г. до н. э. полководцы
Александра приписали Сарданапалу71.
Морская победа над греками в 696—695 гг. объясняет, почему в
694 г. до н. э. Синаххериб по возвращении домой приступил к
осуществлению программы строительства военного флота, дабы
использовать его в других кампаниях, а также каким образом к этим работам
были привлечены греческие и финикийские пленники: «Людей хатти,
добытых моим оружием, я поселил в Ниневии. Мощные корабли они
проворно построили, используя искусство своей страны. Тирским, си-
донским и ионийским морякам, захваченным в плен моими руками,
я приказал (спуститься вниз по) Тигру на них...» Эти суда были
переправлены волоком и спущены по каналам в Евфрат и уже на этой
реке — к Персидскому заливу для военных действий против эламского
побережья72.
Важным представляется то обстоятельство, что в это время была
подвергнута разрушению Аль-Мина, заселенная затем другими
греками, предпочитавшими коринфскую керамику и совсем не
пользовавшимися керамикой евбейской73. В Унки Синаххериб мог применять те
методы правления, какие были ему угодны. Однако его слова о
возмездии, постигшем Хилакку в горах Тавра, звучат как пустая похвальба:
одно поселение разрушено, но никаких упоминаний о добыче, дань не
установлена, наместник не поставлен (САН Ш. I2: 427). Земля Хилакку
оставалась непокоренной вплоть до эпохи Ашшурбанапала (Там же:
432). Греческие союзники Хилакку, гнездившиеся в Киликии Трахее,
также должны были оставаться независимыми, несмотря на новое
ассирийское завоевание равнины. В этой связи важно отметить, что один
ассирийский географический список, датируемый временем
Ашшурбанапала и Шамаш-шум-укина, упоминает вместе страну Хилакку и
страну Иамана и, по всей видимости, вне связи с Кипром74.
Асархаддон (681—669 гг. до н. э.) восстановил контроль над Кипром.
Две призмы из Ниневии содержат текст, рассказывающий, с каким
великолепием был перестроен столичный дворец этого ассирийского
царя. Среди царей-данников, поставлявших лес и другие строительные
материалы, названы десять царей из земли Иаднана. Перечислены их
имена и названия городов. Последние расположены по всему острову
и будут представлены ниже (с. 75—77). Интересно, что среди имен этих
царей, для многих из которых современные исследователи
предлагают разные греческие эквиваленты, есть два, чьи эллинские
соответствия являются очевидными: Пилагура из Китра (Хитри) и Итуандар из
Паппы (Пафос) — это, без сомнения, Пилагор и Этеандр. Идентичный
70 В 12: Пел.
71 Каллисфен: FGrH 124 F 34; Арисгобул: FGrH 139 F 9; В 81.
72 В 43: 73, 60.
/3 См. выше, с. 23.
74 В 21: .53.
1 Заказ № К-7530

34
Глава 36а
список с перечнем царей, выступивших в 667 г. до н. э. на стороне Аш-
шурбанапала против Тахарки, царя Куша, был составлен через столь
краткий промежуток времени после первого, что вряд ли справедливо
подозрение, будто бы этот второй перечень всего лишь копировал
первый — ради перенесения величия царствования Асархаддона на Ашшур-
банапала (см. ниже, с. 77).
Ранее уже упоминалась одна алебастровая табличка из Ашшура со
следующим утверждением Асархаддона:
Все цари середины моря из страны Иаднана, страны Иаман, вплоть до земли
Тарсиси преклонились к моим ступням. Богатую дань я получил.
Это широкое и неопределенное заявление вызывает некоторые
вопросы: являются ли Иаднана и Иаман идентичными? Является ли одна
страна частью другой? Или это разные регионы? Важный намек на
запад можно увидеть в Тарсиси, в соответствии с чтением лучших
современных изданий, заменяющим ошибочное рукописное «Нусиси»75.
Тарсиси должен быть идентичен библейскому Таршишу, теснейшим
образом связанному, как мы уже видели, с Иаваном в генеалогии
Книги Бытия (ср.: САНИ. 23: 768 ел.). Как надпись Асархаддона, так и
библейские пассажи подразумевают, что страна эта расположена где-то
очень далеко: путешествие Ионы на корабле, направляющемся из
Иоппии в Таршиш, предполагается сверхдалеким, и на этом пути Иона
был проглочен китом (Ион. 1: 3—2: 1). Таршиш должен быть
тождествен греческому Тартессу, хотя переводчики «Септуагинты» не
отметили этой идентификации. (Странно, что до сих пор
предпринимаются попытки отождествить его с Тарсом, хетт с к. Тарса, аккад. Тар-
зу76.) Название Таршиш, как кажется, изначально употреблялось по
отношению к любому далекому побережью, не имевшему
определенной локализации, точно так же, как в греческом воображении земля
эфиопов и река Фасис фигурировали в качестве далеких сказочных
стран, до тех пор пока они не были отождествлены с Кушем и с рекой
бассейна Черного моря соответственно. Во времена царя Соломона
«корабли Таршиша» отправлялись в долгое путешествие из Елафа через
Красное море (3 Цар. 9: 26 ел.; 10: 22). К Vu в. до н. э. Таршиш оказался
расположенным в Западном Средиземноморье. Он упомянут в раннем
финикийском посвящении из Норы в Сардинии77. Нет сомнений, что
ок. 638 г. до н. э. Таршиш/Гартесс — это царство долины Гвадалквивира
с центром в Севилье и Кадисе. Первым из греков, достигшим этого
места, был Колей с Самоса. Сюда он попал на пути в Египет, сбившись
с курса, что позволило ему разбогатеть, привезя домой серебро с еще
неизвестного эллинам рынка (Геродот. IV. 152). На протяжении
нескольких столетий испанские рудники оставались самым богатым источ-
75 В 14: §57, As. Bb. Ε = Assur 3916 (Стамбул № 6262), строка lOf, вслед за
исправлением Уэйднера.
76 Напр.: В 25; ср.: В 4: 87, примеч. 4.
77 В 16; В 56.

Греки на Ближнем Востоке
35
ником серебра; Тартесс был перевалочной базой для транспортировки
олова и свинца из Галисии, Британии и с островов Силли78. В VI в. до
н. э. ионийцы из Фокеи торговали с Тартессом, поддерживая
дружеские отношения с царем Арганфонием и привозя отсюда серебро на
военных кораблях. Тартесс поражал воображение поэтов Стесихора
(184. 2 Page) и Анакреонта (361. 4 Page). В том же самом веке Иезеки-
иль писал о «серебре, железе, олове и свинце», что поступали из Тар-
шиша в Тир (Иез. 27: 12), а Иеремия — о «серебре, разбитом в листы,
что привозили из Таршиша» (Иер. 10: 9).
От времени восшествия на престол Ашшурбанапала до падения
Ниневии в 612 г. до н. э. царские записи не содержат, насколько нам
известно, никаких определенных указаний на греков, хотя информация
о посольстве Гига 669—664 гг. до н. э. и помощь Гига Египту имеет
значение не только для истории Лидии (САН Ш. 22, гл. 34а) и Египта (ниже,
с. 52), но также и для греческой истории. Впрочем, в это время мы
встречаемся с еще одним человеком по имени Иамани: он продал рабыню
какому-то офицеру в Ниневии ок. 661 г. и был, по-видимому, идентичен
тому Иамани, который являлся командиром пятидесяти и свидетелем в
похожей купчей в 659 г., а также тому Иамани, который еще раз
засвидетельствовал сделку в 654 г. до н. э.79. Но был ли он греком?
Ашшурбанапал являлся тем ассирийским царем, который нанес
поражение грекам и оставался в народной памяти под именем Сарданапала
еще в V в. до н. э. Гелланик писал о двух Сарданапалах (FGrH 4 F 63) —
признак, свидетельствующий о бытовании нескольких историй об этом
властителе, что само по себе требовало рационализации. Геродот
рассказывает о Сарданапале как о царе Ниневии, чьи великие богатства
были похищены ворами, прокопавшими подземный лаз под
сокровищницу (Геродот. П. 150. 3). Греческий врач Ктесий, вернувшийся в 397 г.
до н. э. со службы при персидском дворе и написавший обширное
сочинение о Востоке, составленное якобы на основе его знакомства с
древними рукописями, придумал блестящую, хотя и фиктивную
новеллу о том, как Сарданапал, наиболее богатый и самый изнеженный из
всех царей, принес сам себя в жертву на огромном костре, взойдя туда
вместе с женами и своими необъятными сокровищами, когда против
него было поднято восстание неким мидийским полководцем (FGrH
688 F1). Эта выдумка олицетворяла истину, известную грекам до Кте-
сия: ассирийская держава заплатила сполна за свою алчность и
дерзость. Фокилид из Митилены, живший, по информации словаря Суды,
ок. 540 г. до н. э. (Суда, s. υ. Phokylides), написал следующую эпиграмму:
Так говорит Фокилид: малый град, на утесе стоящий,
Правопорядок блюдя, превосходит град Нина безумный80.
(Пер. Г. Церетели)
78 С 171; В 47. ю Фр. 5 Diehl = Дион Хризостом. 36. 11.
79 В 39: № 510. 4; 208. 29, 32; 654. 11.

36
Глава 36а
V. Нововавилонское царство и греки
Глава 36Ь повествует о том, как Псамметих I и Нехо II использовали
своих греческих наемников против Нововавилонской державы между
616 и 605 гг. до н. э. Недавние открытия в Палестине необходимо
рассматривать в свете этих кампаний. В укрепленном месте Месад Хаша-
вьяху, что между Яффой и Ашдодом, археологи обнаружили греческую
керамику последней трети Vu в. до н. э. и мастерскую по изготовлению
металлической утвари. Здесь должны были размещаться греческие
наемники81. Так как один древнееврейский документ подразумевает, что
в данном пункте пребывал иудейский правитель82, эти наемники
могли находиться на службе у царя Иудеи и были вынуждены покинуть
заставу из-за египетского вторжения в 609 г. до н. э.
В крепости Телль-Арад незадолго до ее разрушения вавилонянами
в 598/597 г. до н. э. обнаруживаются еврейские остраконы,
адресованные некоему Элиашибу, с предписаниями обеспечить вином, хлебом и
маслом каких-то «киттим» (Шут), которые, очевидно, были здесь
транзитом. Они вполне могли быть и греческими наемниками на службе у
Иуды. Мы уже видели, что иудеи ассоциировали Киттим (Китай) с
Иаваном, несмотря на тот факт, что на Кипре Китай был финикийским
(см. выше, с. 15). Телль-Арад не имеет греческой керамики, но она и не
могла быть оставлена людьми, бывшими здесь лишь проездом83.
Мы находим, по крайней мере, один прецедент использования
греческих наемников также и Вавилоном, который пошел на это либо по
примеру Египта, либо в силу того, что греческие наемники перешли на
вавилонскую службу от египтян после военного поражения последних
в 605 г. до н. э. Алкей из Митилены имел брата по имени Антименид,
который сражался на стороне вавилонян и которого в своем
стихотворении он поздравляет с возвращением: «Из дальних краев ты прибыл,
принеся с собой меч с рукояткою из слоновой кости, оправленной в
золото... Ты свершил великий подвиг, спас (вавилонян) от беды, сразил
в единоборстве мужа из числа царевых великанов, ростом в пять
локтей без малого»84.
Точно таким же ростом — около 2,5 м — отличался один перс,
снискавший уважение Ксеркса и умерший на посту начальника
строительства Афонского канала (Геродот. VII. 117): видимо, это был
стандартный рост для воинов-гигантов.
Папирус, содержащий лишь окончания строк других стихов Алкея,
может содержать указание на ту кампанию, в которой принимал
участие Антименид: «...море | ...захватывает | ...Вавилона священного |
...Аскалон | ...возбуждал ужасную войну | ...совершенно
[разрушенный] | ...к обители Аида | ...победные венки для нас | ...» (Алкей, b 16).
81 В 52. ю В 1; В 59: 568 ел.
82 В 50; В 51; В 59: 568. м Алкей, ζ 27 Page = Страбон. 617.

Греки на Ближнем Востоке
37
Как мы теперь знаем из одной вавилонской хроники, Аскалон был
взят Навуходоносором в 604 г. до н. э., годом спустя после сражения при
Каркемише. Он был разграблен и обращен в руины85. Так что эти
события следует связать с путешествием Антименида за море и с тем, что он
стяжал себе славу, поражая и захватывая в плен врагов Вавилона.
Аскалонская кампания была типичной для первых десятилетий
правления Навуходоносора. Массовые депортации, которыми он
покарал Иерусалим в 597, 586 и 582 гг. до н. э., были повторены в других
городах Леванта. Вавилонские таблички с указанием норм
довольствия, датированные периодом с 595 до 570 г. до н. э., указывают на
этническое разнообразие захваченных здесь людей. Среди пленников,
помимо прочих филистимлян и евреев, финикийцев, эламитов, мидян,
персов и египтян, были и высокопоставленные, в частности — два сына
царя Аскалона, а также юный царь Иудеи Иоаким. В числе пленников
названы также лидийцы и ионийцы. О последних сказано, что они были
ремесленниками. До этого они подвизались в обслуживании
потребностей царских дворов тех малых государств, что возникали в период
между закатом ассирийской державы и установлением вавилонского
господства, подобно тем мастерам и кузнецам, что были захвачены в
Иерусалиме. Впрочем, сохранившиеся имена не выглядят как
греческие: Ку-ун-зу-ум-пи-йа, Лаб(?)буну, Азийак и Па-та-ам (?)86. Κο(ν)ζαπεας
и Κουανζαπεας известны как ликийские имена87, так что эти «ионийские»
пленники вполне могли оказаться анатолийцами.
В то самое время, когда Навуходоносор осуществлял свои завоевания
в Леванте, вавилонское влияние становилось ближе к собственно
греческим территориям по сравнению с тем, что было раньше, чему
способствовала история с примирением Алиатта Лидийского и Киаксара Ми-
дийского после «битвы затмения» 28 мая 585 г. до н. э., участие в
которой греков на лидийской стороне документально засвидетельствовано.
Именно Навуходоносор, а не вавилонянин Лабинет, вопреки
утверждению Геродота, должен был в качестве посредника добиться
примирения и скрепления оного брачным договором между враждующими
сторонами (I. 74). На деле Набонид (Лабинет) был последним царем
Вавилона (556—539 гг. до н. э.), который до осуществленной им узурпации
царской власти «не имел чести представлять из себя какую-либо
значительную фигуру»88 и никак не мог выполнять поручения
Навуходоносора. Геродот ошибочно полагает, что последний царь Лабинет являлся
сыном царя с тем же именем (I. 188).
В течение вавилонского периода греческие связи с Левантом не
прекращались, но, как мы уже видели, белые полосы в жизни торговых
поселений в Аль-Мине и Телль-Сукасе перемежались с черными, а
культурный разрыв в Аль-Мине в VI в. и два периода разрушений в
85 В 82: 69; В 29: 100.
86 В 77: 932 ел.
87 В 88: 238 ел., §647. 4, 5, 6.
88 При всем уважении к работе Меллинка в: САН III. 22, гл. 34а; ср.: В 24: 56 ел.

38
Глава 36а
Телль-Сукасе ок. 588 и 552 г. до н. э. (см. выше, с. 23—24) могли быть
результатом вавилонской политики.
Война между Вавилоном и Египтом постоянно грозила
возобновиться, причем и Иеремия в Египте (Иер. 43: 9—13; ср.: 46), и Иезекииль
(Иез. 29: 19 ел.; ср.: 30—32) были убеждены, что Вавилония должна
победить. Угрозе этой не суждено было осуществиться, хотя одна
фрагментарная хроника за 568/567 г. до н. э. сообщает о конфронтации
между Навуходоносором и Амасисом. Эта запись показывает, что
вавилоняне знали об использовании Египтом греческих наемников:
На своем 37-м году Навуходоносор, царь Вавилона, отправился в военный
поход на Египет. Ама?-су Египетский собрал свое войско... из города Путу-Иаман, из
отдаленных областей, которые (расположены на островах) среди моря... могут...
которые в Египте... перевозя оружие, лошадей и колесницы... он призвал помочь
ему и... сделал... перед лицом его... он доверил...89.
В период правления Набонида (Набуна'ида) неожиданно дала о себе
знать новая сила — Персия, — когда Кир низложил Астиага в 553 г. и
захватил Экбатаны в 550 г. до н. э. Геродот рассказывает нам, что
теперь Вавилон вошел в союз против Персии в качестве его четвертого
члена. Этот альянс был образован царями Лидии и Египта совместно
с наиболее грозным в военном отношении государством материковой
Греции — Спартой (I. 70, III. 47). Впрочем, не упоминаются никакие
подарки ни Набониду, ни от него, и если он всё же вошел в коалицию,
то вопреки своему сердцу. Его царские записи ничего не говорят о
союзе; вместо этого они приветствуют Кирово свержение власти мидий-
цев, поскольку это позволило Набониду восстановить храмы в Харране,
где его престарелая мать служила жрицей90. В течение десяти лет — со
времени до 549 г. до времени после 545 г. до н. э. — Набонид
находился вдали от Вавилона, в оазисе Тема (совр. Тейма)91. Он не предоставил
Крезу никакой помощи, а когда Кир напал на Вавилон, Набонид
оказался в изоляции. Позднее греки передавали рассказы о том, как Кир смог
захватить Вавилон без особых усилий (Геродот. I. 190 ел.), и с
некоторым недоумением отмечали масштабы Вавилона, который был
настолько обширным, что потребовалось три дня для распространения этой
новости среди всех жителей (Аристотель. Политика. Ш. 3.5, 1276а 25—30).
VI. Ближневосточные влияния на греков
Вдохновение и влияние, инспирировавшиеся привозимыми
восточными товарами и — что особенно вероятно — приезжавшими восточными
мастерами, изменили художественную культуру материковой Греции.
Геометрические стили быстро уступили дорогу «ориентализирующему»
В 41: 206, № 48; перевод: В 59: 308.
В 41: о Набониде № П. 8 - П. 46; В 24.
В 24, надпись H 2а и Ь; хроника Набонида, см.: В 29: 58 ел.

Греки на Ближнем Востоке
39
искусству. Археологи и историки искусства пытаются объяснить этот
переход и проследить его источники. Обсуждение этой темы читатель
найдет в гл. 19в САН Ш. I2 и ниже — в гл. 45Ь.
Еще большее значение имело принятие греками финикийского
алфавита в VIII в. до н. э., что подробно рассмотрено в гл. 20 в САН
Ш. I2. Однако эта проблема не может быть исключена из
нижеследующего обсуждения, посвященного влиянию на греческий язык восточных
заимствованных слов и проникновению восточных имен в греческую
мифологию.
1. Заимствованные слова
Заимствованные слова — превосходный пример культурных влияний.
Семитских слов, перешедших в греческий, не особенно много, так что
они вполне могут быть перечислены92, в отличие от догреческих
корней, которые формируют более важный компонент греческого языка
и в целом не отделимы от анатолийских заимствований.
Ниже в хронологическом порядке я даю список ближневосточных
заимствований, относя каждое слово к периоду его первого
засвидетельствованного использования. Однако всегда существует вероятность
того, что заимствованное слово было импортировано задолго до его
появления в литературном тексте или в надписи. Это хорошо видно на
примере названий букв алфавита. Большинство из них не
засвидетельствованы вплоть до IV в. до н. э., но все они изначально были
словами с определенными семитскими значениями, άλφα происходит от
финикийского 7j£, ср. древнееврейское alefa бык или вол; βήτα — от
финикийского byt, ср. древнееврейское bêt, дом. Греки вызубривали эти
названия, не вникая в их смысл, и заимствовали их вместе с буквами
в VU! в. до н. э.
В нашем списке будут опущены буквенные наименования, равно как
и многие слова, чья этимология неясна. Не указываются также
предполагаемые этимологии имен собственных, которые, хотя и бывают
интригующими и правдоподобными, всё же не поддаются
удовлетворительному контролю. Список представлен в упрощенной форме.
Большинство вариантов и производных слов не учтено, а параллели в
семитских языках представлены лишь ограниченной выборкой.
Микенская эпоха
ki-to, χιτών, ионийское κιθών, туника. Финикийское ktn.
ku-ru-so, χρυσός, золото. Финикийское hrs.
е-re-pa, έλέφας, слоновая кость. Ср. хеттское lahpa, происходящее,
возможно, от финикийского 1р, бык, хотя неизвестны случаи
использования этого слова в значении бык-слон.
В 48; ср.: А 23А; В 34; В 2; The Assyrian Dictionary (Chicago, 1956).

40
Глава 36а
re-wo, λέων, лев. Возможно, связано с угаритским 1№,
древнееврейским labî, аккадским labbu.
ku-mi-no, κύμϊνον, тмин. Ср. древнееврейское каттдп.
sa-sa-ma, σήσαμον, сезам. Финикийское ssmn.
Эпос
λΐς, лев. Ср. древнееврейское layis.
γαυλός, чашка, ведро. Ср. угаритское gl, древнееврейское gullah.
Отсюда в V в. до н. э. — γαυλος, круглый финикийский торговый корабль.
κανέον, корзина, и κανών, внутренний прут щита, происходит от κάννα,
тростник. Ср. угаритское qn, пуническое и царское арамейское qn',
древнееврейское qâneh.
κρόκος, шафран. Ср. древнееврейское кагкЪт, аккадское кигкапй.
βύβλινος, от βύβλος, растение папирус. Связано с Gbl, древнееврейское
Gebâl, греческое Βύβλος, город в Финикии, через который шла
торговля папирусами. Но происхождение ВЫ из Gbl точно не установлено.
οθόνη, тонкая дорогая ткань. Ср. с древнееврейским etûn, тонкое
льняное полотно, египетским Idmj, красное льняное полотно.
VII—VI вв. до н. э.
μνά, мина, одна шестидесятая таланта (обычно серебра). Ср.
древнееврейское mâneh, царское арамейское mnh, библейское арамейское
тпё', от аккадского manu.
σάκκος, грубая козлиная шкура, отсюда — мешок, бурдюк (англ. sack).
Ср. древнееврейское saq, аккадское saqqu.
κασία, кассия (ароматическое и целебное растение). Ср. аккадское
kasû, нововавилонское kesïa, древнееврейское qesîah.
λιβανος, λιβανωτός, ладан. Ср. пунийское Ibnt, царское арамейское
Ibwnh.
μύρρα, мирра. Ср. ханаанейское толкование (в документах из Амар-
ны) ти-иг-га, угаритское тг, древнееврейское тог, царское арамейское
mwr, аккадское тигги, все происходят от семитского корня тгг, быть
горьким.
κάδος, кувшин для вина. Ср. угаритское kd, пуническое kd, царское
арамейское kd, древнееврейское kad.
βίκος, большой горшок с ручками. Вероятна связь с царским
арамейским bq, глиняный черепок.
V—IV вв. до н. э.
δέλτος, дощечка для письма. Ср. финикийское dit, древнееврейское
delet.
βύσσος, виссон (тонкое полотно). Финикийское bs, пунийское bws,
древнееврейское bûs.

Греки на Ближнем Востоке
41
σινδών, тонкое покрывало [ткань). Ср. аккадское saddinu,
древнееврейское sadin.
κάσας, попона для лошади. Ср. угаритское kst, пунийское kst, царское
арамейское kst.
άρραβών, залог, задаток. Ср. финикийское VA, поручитель; угаритское
'rbn, царское арамейское 'rbn, древнееврейское 'erabôn, залог, задаток.
σίγλος, сигл (ахеменидская серебряная монета). Ср. пунийское sql,
царское арамейское sql, древнееврейское seqel.
ϊασπις, яшма. Ср. древнееврейское yaspeh, аккадское yas(u)pû.
κάμηλος, верблюд. Ср. древнееврейское gâmâl, царское арамейское
gml.
κάκκαβος, кухонный котел. Ср. аккадское kukkubu, сосуд для возлияний,
фляга для питья.
σιπύη, хлебный ларь. Финикийское sp, древнееврейское sap.
κύπρος, хна. Ср. древнееврейское koper.
νάρδος, нард (ароматическое масло). Ср. санскритское nalada, narada,
древнееврейское nard6.
σοϋσον, лилия. Египетское sssn > ssn, древнееврейское sûsan.
νάβλας, десяти- или двенадцатиструнная арфа. Ср. египетское nfr,
пунийское пЫ.
σαμβύκη, четырех- или семиструнная сирийская арфа. Ср. аккадское
sebïtu, библейское арамейское sabtfkâ'.
σης, моль. Ср. аккадское sâsu, царское арамейское ss,
древнееврейское sas.
χαλβάνη, гальбан (ароматическая смола). Ср. древнееврейское heWnâh
от hâlâb, молоко.
κιννάμωμον, корица. Ср. древнееврейское qinnâmôn.
Похоже, что до персидских завоеваний все семитские
заимствования в греческом языке происходили из языка финикийского. Сами
финикийцы образовывали новые слова для обозначения определенных
товаров, заимствуя эти названия из аккадского языка Месопотамии или
даже еще дальше — с Востока. Часто эти слова недоступны для нас в
своей оригинальной финикийской форме из-за ограниченного числа
сохранившихся надписей. Однако арамейские, древнееврейские и пу-
нийские соответствия, происходящие из финикийского, предоставляют
достаточный простор для аналогий.
Утверждение персидского господства на всем Ближнем Востоке
сопровождалось распространением царского арамейского в качестве
канцелярского языка и lingua franca. С этого времени, видимо,
семитские заимствования приходят в греческий в большей степени через
арамейский, нежели финикийский. Мы не можем, впрочем, провести
четкую границу между этими двумя классами заимствований,
поскольку между проникновением слова в греческий и его первым
зафиксированным употреблением мог существовать известный временной зазор.
По этой причине наш список включает ссылки, относящиеся к ГУ в. до

42
Глава 36а
н. э. Поучительный пример дает мина, впервые упоминающаяся в
литературном тексте у Гиппонакта Эфесского (фр. 36. 6 West), расцвет
которого приходится на период, когда Кир взял Сарды93. Мы могли бы
счесть это за персидское новшество, если бы не использование этого
слова для обозначения серебряной пластины, переданной для
основания эфесского храма Крезом, который всегда исчислял свои взносы
серебром и золотом в минах94.
Следует учитывать, что почти все указанные слова относятся к той
категории заимствований, которые осуществляются в случае, если
«некая местность или народ обладают каким-то особым объектом или
продуктом, востребованным некой другой народностью и не
производимым в данной стране. При этом вполне естественно, что название,
используемое коренными жителями, заимствуется вместе с самой
вещью»95. Можно провести аналогию с заимствованием нашего слова чай
(англ. tea) из китайского и кофе из арабского. Именно таким образом
были получены сначала названия для золота (ввозившегося в Грецию,
до того как были открыты рудники Фасоса и Пангея) и слоновой
кости, а позднее — для яшмы. Имеется известное количество слов для
обозначения тканей и платья, начиная с туники — бытового слова,
поскольку каждый греческий мужчина носил эту одежду. Широкое
внедрение восточного текстиля может объяснить тот необычный факт,
что греческое обозначение моли идентично соответствующим словам
в западносемитских языках. Большое количество названий растений
также связано с торговлей. Тростник использовался для плетения
корзин, а папирус во времена, когда он упоминается впервые, — для
изготовления канатов. В этом классе слов постоянно возрастает число
заимствований, обозначающих пряности, благовония, смолы и
красители, которые либо прибывали из Леванта, либо доставлялись из стран,
лежавших за Левантом. Эта торговля процветала и в римскую эпоху96.
Не вызывает сомнения, что семитские названия различных видов
сосудов и емкостей становятся известны грекам отчасти из-за их
содержимого, ввозившегося с Востока. Затем эти слова начинают
применяться также и к греческим изделиям.
Слова, используемые для описания вещей, существовавших в какой-
либо чужой стране, но обычно не ввозившихся, свидетельствуют о
знакомстве с этой страной. Так, греки знали о верблюде, поскольку
некоторые из них его видели, и эти же люди позднее рассказывали о
сиглах, которыми персидские военачальники расплачивались со
своими наемниками. Более интересен тот класс заимствований, который
«доставляет доказательства культурного превосходства некой нации в
какой-либо одной сфере человеческой деятельности»95. Но здесь мы
1 Паросский мрамор: FGrH 239 А 42.
В 36: 339, № 53, 414 (текст), ил. 66.
1 Jespersen Otto. Language, its nature, development and origin (London, 1922). P. 209.
' Miller J. Innes. The spice trade of the Roman empire (Oxford, 1969).

Греки на Ближнем Востоке
43
вновь обращаемся к коммерции. Греческое слово для обозначения
задатка^ а также восприятие термина мина в весовом значении и для
названия денежной единицы аналогичны нашим заимствованным словам
банк, банкрот, флорин. Названия музыкальных инструментов могут,
вероятно, относиться к IV в. до н. э., когда у греков, пресыщенных в
музыкальном отношении, развился вкус к экзотике, вплоть до
раздражающего пуризма (Платон. Государство. 399 с, d). При наличии
заимствованных слов для инструментов, наподобие нашего пикколо, в греческой
музыкальной терминологии отсутствуют иностранные слова,
аналогичные сопрано или анданте. Уроженцы Леванта не учили греков как играть.
Вывод, не особенно приятный для всех современных
исследователей, но при этом неизбежный: то, что греки покупали у семитских
народов, оказывало на них, конечно, определенное влияние, но они не
привезли оттуда никаких абстрактных, политических, философских и даже
художественных понятий, которые бы напрямую воздействовали на
греческий язык. Большинство семитских заимствований в греческом
подтверждают лишь наличие торговых контактов.
Мы должны остановиться, впрочем, на слове «δέλτος». Геродот пишет
о δελτίον δίπτυχον (VIQ. 239) — двух деревянных табличках для письма,
покрытых слоем воска и соединенных в виде складного диптиха. Это
было семитское изобретение, описанное у Иезекииля (Иез. 37: 16 ел.).
Такие таблички использовались в течение тысячелетия повсюду в
греко-римском мире. В Грецию они проникли вместе с принятием и
адаптацией финикийского алфавита.
Приспособление греками финикийских букв для выражения
гласных звуков наравне с согласными является одним из наиболее
значимых событий мировой истории. Досадно осознавать, что мы не знаем
в точности, где и каким образом эта адаптация имела место, и даже
было ли создание системы знаков для гласных случайным или
целенаправленным. Но греческое представление о том, что алфавит пришел
из Финикии, подтверждается существительным φοινικήια (это почти
определенно «финикийские буквы»97), которое мы находим для
обозначения алфавита на Крите98, на ионийском Теосе (M—L № 30: 37 ел.) и
в эолийской Митилене", а также у Геродота (Ш. 67. 1; V. 74. 1).
Финикийские буквы пополнялись и развивались по-разному в разных частях
Греции. Эти различающиеся локальные шрифты могут быть
сгруппированы в три основные семьи: (1) шрифты дорийских островов: Крита,
Феры и Мелоса — семья, близкая финикийскому оригиналу; (2) восточ-
ногреческие шрио^ты, характерные для Родоса, Аттики, Эгины,
Коринфа и Евбеи; шрио^ты этой семьи были перенесены колонистами в
Италию и на Сицилию; и (3) шрифты, существовавшие во многих областях
материковой Греции. Принципиальные отличия между семьями касают-
97 Ср.: В 20.
98 D 128.
99 IG XII. 2: 96 ел.; А 36: 5, примеч. 2.

44
Глава 36а
ся дополнительных букв; они имеют много общего, включая
универсальное использование семитского значка (аяеф для А, хе - для Е, (айин -
для О. Следовательно, все они могли распространиться из какого-то
одного места адаптации. Самые ранние греческие алфавитные надписи,
происходящие из Аттики и евбейских Питекус, датируются серединой
Vin в. до н. э.; они не могли появиться намного позднее изначального
внедрения алфавита100.
Вопрос о том, где именно это случилось, остается открытым. Аль-
Мина могла бы претендовать на это место, если бы имелись какие-либо
следы писаний среди ее ранних археологических находок. Мы
должны также обратить взор на Родос и Крит, ибо на каждом из этих
островов могли обосноваться финикийские ювелиры. Хотя Родос посылал
колонистов на Восток и некие роЬаним были известны евреям, его
алфавит отстоит от финикийского прототипа дальше, чем алфавит
критский. С другой стороны, хотя близ Кносса была найдена бронзовая
чаша с финикийской надписью ок. 900 г. до н. э.101, до сих пор не
известно ни одной критской надписи ранее Vu в. до н. э. На данный момент
мы не можем пойти дальше выдвижения этих альтернатив.
Греки любили устанавливать «изобретателей» для всяких вещей, а
о происхождении греческого алфавита у них возникла даже обширная
литература102, от которой сохранилась пространная сводка103. Геродот
приписывал введение алфавита в Греции Кадму, прибывшему из
Финикии (V. 58), — эту точку зрения разделяли позднее Эфор (FGrH 70
F 105) и Аристотель (фр. 501 Rose). Однако в этом вопросе не для всех
имел значение говорящий сам за себя древний термин «финикийские
буквы». Другие приписывали изобретение алфавита Прометею (Стеси-
хор: фр. 36 Page; Эсхил. Прометей прикованный. 460), Паламеду (Еври-
пид: фр. 578 Nauck) или богу Гермесу (Мнасей: FHG III: 156, Nq 44).
Великий предшественник Геродота Гекатей решил этот вопрос в пользу
Даная, предполагая, что он пришел в Грецию из Египта до прибытия
Кадма из Финикии: знание о глубокой древности египетской
цивилизации как таковое вносило путаницу в этот вопрос [FGrH 1 F 20). Вереница
этих интеллектуальных догадок по поводу того, кто был изобретателем
алфавита, приводит нас к простому выводу: греки не знали ответа на
этот вопрос.
2. Восточные имена в греческих генеалогиях
Локализация мифических Даная и Кадма сама по себе представляет
интерес. Приобретенные греками знания о чужих народах были
вплетены в генеалогическую мифологию эпическими бардами и создателя-
100 А 36: 12-21.
101 В 69.
102 H 46А.
103 Bekker. Anecd. 781—786 = Схолии к Дионисию Фракийцу: Gramm. Graeci. I III 182
Hilgard = FGrH 1 F 20.

Греки на Ближнем Востоке
45
ми лирической поэзии. К концу VI в. до н. э., когда уже возникли
первые прозаические генеалогические компиляции, они включали
значительное число эпонимов чужих народов. Предполагалось, что у
каждого народа обязательно есть свой эпоним. Греки не могли обойтись
без них. Когда древний эллин слышал о каком-нибудь незнакомом
народе, он обычно задавал вопрос: «В честь кого они названы?» или:
«От какого эпонима они происходят?» Среди эпонимов, названных в
конце «Теогонии» Гесиода (1001), отметим сына Медеи, Μήδειος,
давшего свое имя мидийцам, как полагали, не испытывая сомнений, греки.
Во фрагментах Гесиодовой поэмы «Каталог женщин» мы
обнаруживаем генеалогию, расцвеченную колоритными историями, которая
затрагивает Даная (эпонима гомеровских данайцев), прибывшего, как
считалось, в Грецию из Египта со своими 50-ю дочерями, дабы избежать
их брака с 50-ю сыновьями Египта, которые преследовали Данаид (фр.
127 ел. Merkelbach — West). Феникс является супругом дочери Араба и
отцом Килика и Европы. Последняя сама была матерью критского
Миноса. К этим понятным именам, к которым греки возводили
названия египтян, финикийцев, арабов и киликийцев, следует добавить Бела,
деда Араба, имя, возникшее из греческих контактов с Левантом, где
Баал-шамин, Господин Небес, являлся верховным богом. Мопс, иначе
известный как Мокс, фигурировал у Гесиода в «Меламподии» (фр. 178 ел.
Merkelbach — West). Полагали, что он оспорил у Амфилоха право быть
предводителем над оставшимися в живых после Троянской войны,
выведя их через Малую Азию и поселив на южном побережье104.
Позднее города Памфилии с гордостью называли его своим
основателем105. Мокс идентичен Мукшасу (финикийское Mps), известному по
хеттско-финикийским двуязычным текстам из Азитаватайя (Каратепе)
в Киликии, который глубоко почитался как предок Dnnym — народа
Аданы [САН III.I2: 430). История проникновения Мопса в эллинскую
мифологию имеет параллель в случае с богом Белом: греки,
прибывавшие в Левант, должны были познакомиться с туземным именем и
внедрить его в свою собственную мифологию.
Эти истории вырастают до того, что приобретают исключительную
важность в греческом сознании. Мы уже наблюдали, как финикийцы
с Кадмом во главе, достигнув Греции в погоне за Европой, всецело
поглощают внимание Геродота в соответствующем эпизоде106. Кадм,
эпоним кадмейцев, первых насельников Фив, не кажется связанным с
Востоком, если судить по поэзии Гесиода. Первым, кто связал Кадма
с Европой и таким образом с финикийцами, мог быть Евмел Коринс]>
ский, если только достоверно сообщение о том, что Евмел написал
поэму «Европейя» (фр. 195 Page), в которой упоминались Фивы. К
концу VI в. до н. э. имя самой Европы превратилось уже в эпоним. Гека-
104 В 5; В 40.
105 В 32: 56-58.
106 См. выше, с. 19. Ср.: В 28.

46
Глава 36а
тей начертил карту, разделив Ойкумену на Европу, Азию и Ливию
(Африку), три континента одинакового размера, разделенных реками,
вытекающими из Океана в Черное море и в море Средиземное107.
Геродот (IV. 45. 2) был прекрасно осведомлен о работе Гекатея, но не мог
сказать, кто дал названия трем континентам. Возможно, первым
греком, нарисовавшим карту мира, был Анаксимандр, предшественник
Гекатея и также выходец из Милета108. Эти искусственные разделения
выглядели угрожающе уже для греков V в. до н. э.109, и, несмотря на
наше знание о том, что Европа и Азия представляют собой единый
материк, имеют сегодня большее значение, чем когда-либо прежде.
Тщательная разработка этимологии заставляет нас прийти к
неожиданному выводу по поводу древних греков. Все греческие государства
обращались за помощью к мифическим героям; самые знатные семьи
заявляли о своем происхождении от них. Варварские эпонимы,
которые уже фигурировали в греческой героической генеалогии, оказались
подходящими для того, чтобы быть связанными с идеями защиты
греческих городов и с отдельными греческими семьями. Можно было бы
пойти еще дальше. Народ не обязательно происходит от своего
эпонима: Афина дала имя Афинам, но была богиней-девой, не имея никакого
потомства. Однако в большинстве случаев естественно было думать,
что те, кто носят имя героя, являются также и его потомками. Так что
в то самое время, когда греки начали осознавать близкое родство друг
с другом и проводить границу между греками и варварами, поэты и
компиляторы своими сочинениями способствовали вере в кровное
родство между отдельными городами и семьями с тем или иным
варварским народом. Здесь можно привести в качестве примера точку зрения
Геродота на то, что Геракл, являвшийся для греков самым
значительным из всех героев, по происхождению был египтянином (П. 43) и что
финикийское родство может быть прослежено для Фалеса
Милетского, первого мудреца (I. 170. 3), как и для тираноубийц Гармодия и Ари-
стогитона, весьма почитавшихся в Афинах (V. 57. 1). Можно было бы
утверждать, что Афины, где Медей или Мед, сын Медеи, некогда
царствовал, имели особые отношения с мидийцами (Диодор. X. 27).
Персей правил в Арголиде; с тех пор, как греки благодаря Киру впервые
обратили внимание на персов, Персей, естественно, был зачислен у них
в эпонимы; из этого естественным образом следовало, что аргосцы и
персы являлись родственниками (Геродот. VII. 150, ср.: Vu. 61. 3; Гел-
ланик: FGrH4¥ 60). Эти идеи эксплуатировались с определенным
успехом агентами Дария и Ксеркса во время великих войн между
Персией и материковой Грецией в 490 и 480—479 гг. до н. э.
FGrHT 12А = Агафемер. I 1; F 18 а; Геродот. IV. 36. 2.
Анаксимандр, А 1 D—К = Диоген Лаэртский. П. 1—2; А 6 D—К (= FGrHT 12 а).
См., напр.: Гиппократ. О воздухах, водах и местностях.

Глава 36b
Т.-Ф.-Р.-Г. Браун
ГРЕКИ В ЕГИПТЕ
I. Греко-египетские отношения
ДО ПСАММЕТИХА I
Греки появились в Египте в качестве поселенцев в период правления
Псамметиха I (664—610 гг. до н. э.). Что касается предшествующего
периода, Геродот свел воедино всё, что было известно египтянам и
другим жителям этой страны (П. 147). Благодаря греческим
колонистам, общавшимся с египтянами, греческие знания о египетской
истории со времен Псамметида были достаточно точными (П. 154).
Показательно, что в Египте до сих пор не найдено никакой греческой
керамики, датируемой периодом от микенской эпохи до 664 г. до н. э. С
другой стороны, в Vin в. до н. э. египетские вещицы достигали греческих
городов1, а бронзовый египетский кувшин из Лефканди на Евбее может
быть отнесен даже к IX в. до н. э.2. Эти предметы могли ввозиться
через Финикию или Кипр.
Определенные контакты, даже если они не были прямыми,
должны были сохраняться и в тревожный век, предшествовавший эпохе
Псамметиха I. Греки удержали в памяти кое-какую информацию по
истории Египта этого времени. Мы уже видели, как в 711 г. до н. э. царь
Эфиопии и Египта, вероятнее всего — Шабака (ок. 716 — ок. 702 г. до
н. э.), выдал ассирийцам Иамани Ашдодского, возможно, грека (см.
выше, с. 30). Этот «Сабакос» был исторической фигурой для
Геродота (П. 137, 139), который в V в. до н. э. вполне мог получить
достоверную информацию о XXV (Нубийской или Кушитской) династии.
Врагом Шабаки был царь Дельты Бокенранф, сын Тефнахта (ок. 720—
715? гг. до н. э.). Этого Бокенранфа Шабака в итоге пленил и заживо
сжег3. Бокенранф под именем Бокхориса должен был быть известен
грекам, хотя Геродот о нем не упоминает. В египетском рассказе у Дио-
дора (I. 45, 65, 79, 94) этот царь прославляется как благоразумный
законодатель, сведения о котором историк мог почерпнуть из более
ранних греческих сочинений — в значительной степени, вероятно, из тру-
1 А 7: 112, рис. 131.
2 Η 27: 65.
3 Манефон: FGrH 609 F 2 (с. 48).

48
Глава 36b
да Гекатея Абдерского (ок. 300 г. до н. э.)4. Сохранение памяти о Бокен-
ранфе в греческой литературе5 само по себе является весьма
примечательным фактом, поскольку его правление почти не оставило никаких
материальных следов в истории Египта. Среди немногих известных
картушев с его изображением два обнаружены в греческом окружении:
один — на скарабее, найденном в могиле VIII в. до н. э. на Питекусах6,
другой — на финикийской фаянсовой фляжке, изображающей Бокен-
ранфа с некими божествами по бокам над связанными нубийскими
пленниками и найденной в этрусских Тарквиниях в захоронении
среди греческой керамики начала Vu в. до н. э.7.
Гомеровский эпос содержит несколько намеков на самые ранние
греческие контакты с Египтом. В «Илиаде» Ахилл отвергает подарки
Агамемнона, произнося следующее:
Если бы в десять и в двадцать он крат предлагал мне сокровищ,
Сколько и ныне имеет и сколько еще их накопит,
Даже хоть всё, что приносят в Орхомен и Фивы египтян, —
Град, где богатства без сметы в обителях граждан хранятся,
Град, в котором сто врат, а из оных из каждых по двести
Ратных мужей в колесницах, на быстрых конях выезжают;
Или хоть столько давал бы мне, сколько песку здесь и праху, —
Сердца и сим моего не преклонит Атрид Агамемнон,
Прежде, чем всей не изгладит терзающей душу обиды!
(IX. 379-386; пер. Н. Гнедича)
Орхомен обычно упоминается вместе с Фивами беотийскими.
Неожиданное переключение на Фивы египетские представляет собой
единственное упоминание о Египте в «Илиаде». Однако это не выглядит
чужеродной вставкой, ибо без отсылки к Фивам египетским риторический
пафос всего пассажа был бы потерян8. Поэт знал о великом городе,
расположенном далеко вверх по течению Нила, наделенном эллинами
греческим именем с момента их первого знакомства с ним. Сохраняется
ли в этой ссылке воспоминание о той отдаленной эпохе, когда Фивы
были столицей Нового Царства и когда критяне, привозившие
египтянам вазы стиля Камарес, были изображены на египетских настенных
росписях? Не обязательно. Фивы по-прежнему были великолепны — и
чем дальше от города, тем более великолепным он должен был
казаться—в трудном VIII в. до н. э. Шабака сделал многое, чтобы
восстановить город9. В VII в. до н. э. его разграбление ассирийцами, описанное
с необыкновенным красноречием в книге пророка Наума (3: 8—10),
заставляет обратить внимание на то, насколько город был богат. Но
девятая книга «Илиады» вряд ли бььлд написана позднее «Одиссеи»,
которая относится к до-саисской эпохе, поскольку Египет здесь
предстает страной мелких царьков, не ведавших единого фараона.
4 P-W, s. v. «Diodorus», с. 670-672. 7 В 96: 106-108; Mon. Ant. 8 (1898), илл. 2-4.
5 Ρ—W, s. ν. «Bokchoris», с. 666—668. 8 В 93А, особенно с. 9 ел.
6 AR 1957: 41. 9 В 93А: 16, примеч. 32.

Греки в Египте
49
Создатель «Одиссеи» знает, что дорога в Египет лежит через Крит
и что в этой земле течет река Египет (IV. 477, 581; XIV. 246—258),
которую поэт еще не называет Нилом: впервые данное название применил
Гесиод (Теогония. 338). В этой стране Менелай нажил целое состояние,
получив богатые подарки. Из Фив он привез две серебряные купальни,
пару треножников и десять талантов золота; Елена обзавелась золотой
прялкой и к ней для пряжи — серебряной корзиной на колесиках,
изготовленной не иначе как финикийскими мастерами (Одиссея. IV. 125—
132). По-гречески именами поэт называет не только египетский город
Фивы, но и благодетелей Менелая (IV. 126, 228). Исключение
представляет собой звучащее по-египетски имя Фона, чья супруга передала
Елене магическое зелье10. В Египте, как объясняет поэт, произрастало
большинство лекарственных трав, а его народ был искусен во врачевании
(TV. 227—231). В этом утверждении заключен подлинный местный
колорит, ибо использование египтянами успокоительных и
болеутоляющих средств хорошо задокументировано; в древности практикующие
врачи из Египта всегда имели добрую славу11.
В другом месте поэмы Одиссей придумывает правдоподобную
историю о пиратском нападении на Египет. Согласно этому рассказу он
притворился критянином, который снарядил девять пиратских
кораблей, чтобы через пять дней плаванья бросить якорь на реке Египет. Его
люди, отправленные на разведку, безрассудно нарушили распоряжения
командира и принялись преждевременно грабить поля, убивая египтян
и беря в полон их жен и детей. В результате из находившегося
невдалеке города примчался местный царь во главе с воинами, конными и
пешими, и обратил в бегство участников налета. Некоторые из них
были захвачены живьем и уведены работать в неволе, но сдавшегося
командира царь пощадил и даже привез в свой город, где тот оставался
в течение семи лет, составив за это время целое состояние из подарков,
которых наполучал от добрых египтян. Наконец, он покинул страну
вместе с одним финикийским капитаном, обещавшим доставить его в
Сидон, на самом же деле замыслившим продать его на африканском
побережье; осуществиться этому замыслу помешало кораблекрушение
(XTV. 246—316). По другой версии той же истории, рассказанной
Одиссеем в иных условиях, египтяне подарили его одному греческому царю
с Кипра (XVn. 424-444).
В контексте VII или начала VTQ в. до н. э. весь этот рассказ звучит
вполне правдоподобно: беззастенчивое греческое пиратство с особым
акцентом на похищение иноземцев с целью продажи их в рабство (эти
разбойники были людьми из страны Иаван, о которых Иезекииль
говорит (27: 13), что в гавани Тира они «торговали с тобою, выменивая
товары твои на души человеческие»); финикийская торговля в
направлении Карфагена; уязвимость Египта; мелкий царек в Дельте. Одна
10 Ср.: Геродот. П. 113-116; Гелланик: FGrH 4 F 153; Страбон. 800, город Фонида.
" В 112 (по поводу: Геродот. П. 84); В 105; В 108; В 106.
4 Заказ № К-7530

Греки в Египте
51
черта в одинаковой степени характерна как для истории Менелая, так
и для рассказа Одиссея: добрый нрав египтян. Помимо того, что
египетские правители оказывали странникам покровительство,
чужеземцы обычно легко наживали здесь целые состояния. В Саисский
период многие греки должны были пытаться сделать это.
П. Псамметих I
И ПЕРВАЯ КОЛОНИЯ ГРЕКОВ И КАРИЙЦЕВ
Геродот рассказывает историю Псамметиха I (664—610 гг. до н. э.):
когда Шабака, эфиопский царь, убил Нехо I, отца Псамметиха,
последний спасся бегством, но, после того как эфиоп покинул Египет,
Псамметих вернулся и стал одним из двенадцати правителей Дельты.
Враждебность этих царей вынудила его укрыться в северных болотах.
Вопросив оракул города Буто, Псамметих получил следующий ответ:
«Отмщение придет с моря, когда появятся бронзовые мужи». Через
некоторое время греки и карийцы, занимавшиеся разбойным
промыслом и одетые в бронзовые доспехи, высадились в Египте и начали
разорять поля. Псамметих решил, что сбывается предсказание оракула.
Не скупясь на обещания, царь убедил пришельцев присоединиться к
нему и с их помощью сверг других царей, получив бразды правления
Египтом (П. 147-152).
Тот вариант истории с оракулом, который передает Полиен (Vu. 3),
восходит, вероятно, к писателю IV в. до н. э. Аристагору Милетскому
(ср.: FGrH 608 F 9), написавшему сочинение «Египтика», как минимум
в двух книгах. В версии Полнена фигурирует оракул Амона,
предсказывающий «Теменфу, царю Египта», «опасаться петухов». Псамметих
догадался о смысле этого прорицания, узнав от бьюшего при нем ка-
рийца Пигрета, что карийцы первыми стали приделывать к шлемам
гребни. Он повел карийских наемников на Мемфис и с их помощью
одержал победу в битве «недалеко от храма Исиды, в пяти стадиях от
дворца». «От этих карийцев одна из частей Мемфиса получила
название Каромемфиты».
В обеих историях говорящие загадками оракулы предвещают
появление гоплитского вооружения, еще неизвестного египтянам. Такого
рода двусмысленность предсказаний — явление сугубо эллинское, но не
египетское. По-видимому, оба рассказа являются греческими
измышлениями. Впрочем, они обладают аутентичными чертами. «Теменф» —
это, должно быть, Тантамани, который, по крайней мере, еще в 656 г.
до н. э., насколько нам известно, оставался царем в Фивах. Пигрет —
имя вполне карийское, а сопутствующие детали относительно
Мемфиса звучат убедительно.
До сих пор ни один современный исследователь не обращался к тем
сведениям, которыми мы обладаем благодаря ассирийским
источникам, а именно — к тому, что Нехо I был возведен на царский престол

52
Глава 36b
Асархаддоном, затем за ведение переговоров с отцом Тантамани Та-
харкой был закован в кандалы и привезен в Ниневию, позднее Нехо I
был отпущен и вернулся назад в Саис. Свое правление Псамметих I
начал в качестве ассирийского ставленника в Африбисе (город в дельте
Нила) под иноземным именем Набашезибанни12. Египетское чувство
собственного достоинства, видимо, было подавлено ассирийским
господством и саисским вассалитетом. Единственное у Геродота
сообщение об ассирийской интервенции в Египет представляет собой версию
рассказа об экспедиции Синаххериба в 701 г. до н. э., когда ассириец
напал, как волк на отару овец, но вынужден был отступить, не дав
сражения (П. 141).
Из ассирийских записей мы узнаём о другом важном факте.
Однажды в период между своим восшествием на престол и 639 г. до н. э.
(датировка по надписи на цилиндре Рассама) Гиг Лидийский прекратил
посылать в Ниневию вестников с выражением своей покорности Аш-
шурбанапалу. Вместо этого «он отправил свои войска на помощь Туша-
милки, царю Египта, сбросившему ярмо моей верховной власти»13.
(Тушамилки — это, должно быть, ошибочный перевод имени Пишамит-
ки, аккадского варианта для имени Псамтик, Псамметих14. Самую
удачную попытку справиться с написанием этого трудного имени писец
сделал при перечислении египетских пленников Навуходоносора,
упомянув здесь некоего Пусамиски, смотрителя за царскими обезьянами15.)
Проклятия, обрушенные Ашшурбанапалом на Гига, возымели
действие: в Лидию вторглись киммерийцы, Гиг погиб, а его сын
подтвердил лояльность Ассирии. Впрочем, сила проклятий имеет свои
пределы. Ашшурбанапал более уже не смог вернуть Египет под свою власть.
Войска, посланные Гигом, наверняка состояли из греческих и
карийских наемников. С помощью завербованного им карийского принца
Арселиса из Миласы Гиг сверг своего предшественника Кандавла16.
Позднее царь Лидии Алиатт использовал колофонских всадников;
чтобы заполучить их коней, он заманил колофонцев в ловушку, пообещав
двойное жалованье (Полиен. VII. 2. 2). В то самое время Крез, будучи
наследником престола, собрал на западном побережье Малой Азии
наемников, дабы помочь своему отцу в его военной кампании17; позднее,
уже в качестве царя, он имел наемное войско, которое неразумно
распустил по домам — по-видимому, в ионийские и карийские города — на
зимний период; именно в это время Кир и напал на него (Геродот. I. 77).
Из всего этого, впрочем, не следует, что первые «бронзовые мужи
с моря» были посланы в Египет именно Гигом. Вполне вероятно, что
12 Издания Ε и В: В 57: 12—15, 31—41. Большие египетские таблицы: В 68А: Π 159—
165; В 44: П, §900-905. Цилиндр Рассама: В 68А: Π 6-15; В 44: П, §772-775.
13 Цилиндр Рассама: В 68А: Π 20-23; В 44: П, §784-785.
14 В 68А: Π 22, примеч. 6.
15 В 77: 923 ел.
16 Плутарх. Греческие вопросы. 45 = Мораяии. 302А.
17 Николай Дамасский: FGrH 90 F 65.

Греки в Египте
53
первоначально Псамметих вербовал пиратов, прибывавших на его
территорию, а затем, как говорит Диодор (I. 66. 12), «послал за
наемниками из Карий и Ионии»; когда же Псамметих, будучи царем Саиса —
титул, данный ассирийцами его отцу, — провозгласил себя «Царем
Египта» (по данным цилиндра Рассама), страна при поддержке
крупной греческой и карийской армии, присланной Гигом, была
освобождена от ассирийской верховной власти. Хотя первый год правления
Псамметиха I официально приходится на 664 г. до н. э., он мог
потратить немало времени на консолидацию своей державы. Для первых
девяти лет его царствования отсутствуют датируемые памятники,
которые могли бы содержать о нем хоть какую-то информацию и имели
бы установленное происхождение. В 656 г. до н. э. «Стела удочерения»
прославляет крупный дипломатический успех Псамметиха I,
добившегося, чтобы его дочь Нитокрис была удочерена Супругой Бога Амона
в Фивах, Шепенупет П, которая сама приходилась теткой Тантамани18.
Но и после этого он по-прежнему должен был бороться с
конкурентами или мятежниками в районе Дельты. Пример Амиртея,
возглавившего восстание против Ахеменидов в Дельте и ставшего фараоном в
конце V в. до н. э., показывает, что в районе болот повстанцы могли
продержаться долгое время. Псамметих I добился окончательной
независимости от Ассирии лишь в 640-х гг. до н. э.
III. Навкратис
При рассмотрении сообщения Страбона (XVII. 801 ел.) о
происхождении греческого поселения Навкратис следует помнить о том, что греки
были в Египте наемниками. Страбон говорит, что во времена
Псамметиха I милетцы прибыли на 30 кораблях и построили «укрепление ми-
летцев» у Больбитинского устья Нила. Позднее они поднялись вверх по
реке, в битве на воде нанесли поражение войску города Инар и
основали город Навкратис. В одном позднейшем фрагменте из Аристагора
Милетского [FGrH 608 F 8) сохранился намек если не на вооруженную
борьбу, то, по крайней мере, на какое-то сопротивление со стороны египтян:
одним из трех возможных объяснений названия Гинекополя,
«Женского города», данного греками египетскому местечку напротив Навкрати-
са на западном берегу Нила, считалось проявление горожанами
женственности, поскольку только здесь греческие поселенцы, поднимавшиеся
вверх по течению, смогли высадиться на берег, не встретив препятствий
со стороны местного населения.
Y нас нет других удовлетворительных свидетельств о городе Инаре,
но, поскольку его название связано с Ливией, самый западный район
Дельты вполне подходит для локализации этого поселения19, и рассказ
18 «Стела удочерения»: В 93: §942-958; В 94; В 127; В 107: 48-54.
19 В 110:25, примеч. 1.

54
Глава 36b
Страбона соответствует данным, которыми мы располагаем.
«Укрепление милетцев» до сих пор не найдено. Первая коринфская керамика в
Навкратисе появляется приблизительно с 630—620 гг. до н. э.; восточ-
ногреческая керамика здесь с большим трудом поддается датировке и
может относиться к более раннему времени20. Таким образом,
литературные и археологические свидетельства об основании Навкратиса
помещаются в широкий хронологический диапазон, от восшествия на
престол Псамметиха I до приблизительно 620 г. до н. э.
Геродот говорит, что Навкратис был передан грекам Амасисом как
«город для жительства» (П. 178). Возможно, здесь имеется в виду некая
новая привилегия, выданная Навкратису при Амасисе; если Геродот
полагал, что именно Амасис основал Навкратис, то это его ошибка.
Позднейшие греки имели доступ к более точной информации на сей
счет, нежели Геродот, ибо в римские времена Навкратис оставался
важным населенным пунктом, а местные предания были собраны и
опубликованы. Аполлоний Родосский, обладавший обширными познаниями,
написал поэму «Основание Навкратиса» (Афиней. 283 D). Полихарм из
Навкратиса создал книгу «Об Афродите», включавшую местную
историю; этот автор писал о торговце из Навкратиса, высадившемся в
кипрском Пафосе и купившем там статую Афродиты; торговец поместил ее
на корабле, чтобы богиня оберегала его на пути к дому, а по возращении
посвятил статую в храм Афродиты в Навкратисе (FGrH 640 F 1). Этот
случай имел точную датировку, которая нам, впрочем, ничего не дает,
поскольку сохранилась в испорченном варианте — 23-я Олимпиада (688/
685 гг. до н. э.), что представляется невозможно ранней датой. Харон
(FGrH 612) и Филист (FGrH 615) — имена историков из Навкратиса, что
свидетельствует о существовании местной исторической традиции.
Следует предположить, что Страбонова история об основании города
восходит именно к ней. Эта традиция нашла отражение в милетской
надписи 195 г. н. э., прославляющей Милет, — «метрополию великих
городов на Понте и в Египте» (CIG 2878: стк. 1—7), и Навкратис, безусловно,
один из этих «великих городов».
То, что начиналось, видимо, как милетское военное укрепление,
приблизительно с 620 г. до н. э. становится крупным греческим
торговым городом, расположенным по соседству с египетским поселением.
Греческие торговцы всех племен, эолийцы, ионийцы и дорийцы, жили
здесь бок о бок. В греческом мире не было ничего подобного вплоть до
организации Афинами панэллинских колоний в эпоху Перикла —
Фурий и Амфиполя; но если эти последние не смогли сохранить баланс
между различными племенами и вскоре выступили против своей
метрополии, Навкратис обходился без серьезных конфликтов в течение
многих столетий. Можно провести известную аналогию между Нав-
кратисом и Шанхаем в тот период, когда этот город являлся портом,
открытым для внешней торговли в силу международного соглашения
20 А 7: 121.

Греки в Египте
55
и управлявшимся представителями различных европейских государств.
Становление Навкратиса как торгового города происходило в
знаменательное время. Самые важные милетские колонии в районе
Черного моря были основаны в тот же самый период. Первая греческая
керамика в Ольвии датируется приблизительно 620 г. до н. э. Ольвия
открывала Украину для греческой торговли; начиная с этого времени
эгинские торговые суда могли доставлять зерно через Геллеспонт на
Пелопоннес, чем они и занимались, когда в 481 г. до н. э. Ксеркс
прибыл на Геллеспонт. Кирена была заселена в 630-х гг. до н. э., в то же
самое время, когда первый греческий торговец приобрел тартесское
серебро (сбившись с курса по дороге в Египет; Геродот. IV. 152). Мас-
салия, ключевой пункт для торговли с Галлией и для сухопутного пути,
по которому доставлялось олово из Британии, была основана фокейца-
ми ок. 600 г. до н. э. В последней трети VII столетия греческая
торговля испытала необычайно быстрое развитие. Новые богатства
накапливались предпринимателями из Восточной Греции, эгинскими
посредниками, мегарцами, основавшими Византии и занявшими исключительно
выгодную позицию на пути в Черное море, а также коринфянами,
располагавшими торговыми пакгаузами. Эти вновь нажитые состояния
деформировали структуру греческих социальных отношений и
усилили политическое напряжение во многих греческих государствах. В
Аттике это означало, что богачи старались найти еще более богатый
рынок в соседних полисах для продажи своих неоплатных должников,
превратившихся в рабов, и сельскохозяйственной продукции, в то время
как беднейшие сограждане лишались собственности. Этим
объясняется афинский кризис, приведший в 594 г. до н. э. к реформам Солона.
Греки вынуждены были покупать зерно в Египте. Вакхилид,
творивший в первой половине V в. до н. э., описывает, как
нагруженные пшеницей по лучезарному морю
привозят корабли из Египта богатство величайшее.
(Фр. 20 Ь. 14-16 Snell)
Папирус и льняные ткани также доставлялись отсюда.
Первоначально папирус везли в Грецию через Финикию. Финикийский порт Губла,
греческий Библ, был транзитным пунктом. Греческое название для
растения папирус — βύβλος (отсюда — Библия) — уже было в
употреблении во времена создания «Одиссеи» (XXI. 391)21. Льняные полотна
представляли собой один из основных товаров, которые, согласно Иезе-
киилю, доставлялись в Тир из Египта (27: 7). Следует, вероятно,
предположить, что после основания Навкратиса папирус и ткани стали
возить из Египта напрямую в Грецию. Греки, связанные с морем, должны
были найти весьма полезными как корабельные канаты из папируса, так
и папирус в качестве материала для письма; а что касается льняных
тканей, то они шли как на паруса, так и для одежды. В 396 г. до н. э.
21 Ср.: В 48: 101-107. Выше, с. 40.

56
Глава 36b
фараон вновь независимого Египта предоставил спартанцам для их
действий против Персии снаряжение для сотни триер и 500 000 мер
зерна (Диодор. XIV. 79. 4). Египет был также основным поставщиком
квасцов [, которыми пропитьшались деревянные доски, использовавшиеся
при строительстве храмов] (Геродот. П. 180). В VII в. до н. э. Греция
импортировала значительно большее, чем прежде, количество
различных египетских безделушек; в течение VI в. до н. э. в Навкратисе
действовала фаянсовая мастерская. Но также и более дорогие египетские
артефакты начинают прибывать напрямую в Грецию, особенно на
Крит и в самосский Герейон, а именно — резьба по слоновой кости и
утонченные изделия из бронзы22.
Со своей стороны, греки экспортировали в Египет вино. Египтяне
производили некоторые алкогольные напитки, но греческое вино
намного превосходило их, так что Геродот даже допускает ошибку,
заявляя, что в Египте вообще нет виноградной лозы (Геродот. П. 77)23. На
рубеже VII и VI вв. до н. э. брат Сапфо Харакс привозил на продажу
в Египет лесбосское вино (Страбон. 808). Не исключено, что по этой
причине имя Сапфо появляется в Навкратисе. Сосуды для вина и ручки
от них свидетельствуют о существовании торговых связей. Геродот
рассказывает, что в его времена египтяне наполняли пустые кувшины
водой и отправляли в пустыню для того, чтобы обеспечить питьем
путешественников, следовавших из Египта в Палестину (Геродот. Ш. 6), — это
объясняет обнаружение многих греческих сосудов для вина к востоку от
Пелусия, хотя, конечно, нельзя утверждать, что все они использовались
для указанной цели. Оливковое масло, значительно превосходившее по
своим качествам египетское касторовое масло (ср.: Геродот. П. 94),
представляло собой еще один возможный продукт, ввозившийся из Греции.
Известна история о том, как Платон оплатил свое заграничное
путешествие деньгами, вырученными от продажи масла в Египте (Плутарх.
Солон. 2. 8). Но наибольшую выгоду греки могли извлекать от поставок
серебра в Египет. Здесь отсутствовали собственные ресурсы этого
металла, при всем том, что египтяне его весьма ценили с древнейших
времен, к тому же покупательная способность серебра в Египте была
выше, чем где-либо в другом месте. Серебряные греческие деньги
обнаруживаются в египетских кладах начиная с конца VI в. до н. э.
Многие из этих монет происходят из Фракии и Македонии, богатых
серебряными рудами. Возможно, существовала трехсторонняя
торговля: эгинеты и восточные греки могли доставлять шерстяные ткани и
другие продукты на фракийское и македонское побережье, продавая
там эти товары за серебро, которое затем они везли в Египет24.
Заинтересованность восточных греков в этом побережье была очень
высока. Город Эн был основан здесь лесбосцами и жителями Ким (Страбон.
22 А 7: 125-129, 141 ел.
23 К этому месту у Геродота см.: В 112.
24 H 73А: № 1634-1640, 1642; G ЗЗА: 143 ел.

Греки в Египте
57
VII, фр. 51), Абдеры — выходцами из Клазомен (Геродот. I. 168). Ко-
лофонцы, изгнанные лидийцами, разрабатывали вместе с другими
ионийцами рудники близ устья Стримона;25 серебряные руды являлись
одним из преимуществ этой местности, которые притягивали Гистиея
Милетского, основавшего здесь колонию в конце VI в. до н. э. (Геродот.
V. 23). Как показывает наличие в кладах нечеканного серебра,
испорченных и просверленных монет, серебряные монеты, привезенные
греками в Египет, ценились именно из-за рыночной стоимости металла,
пошедшего на их изготовление. Клад, обнаруженный в Мит-Рахине,
содержал лишь 23 монеты среди слитков серебра общим весом 75 кг26.
Нечеканное серебро должно было быть предметом греческой
торговли с Египтом с самого начала.
После упоминания о привилегиях, дарованных Навкратису Амаси-
сом, Геродот продолжает:
С древних времен Навкратис был единственным торговым пунктом, и не было
другого в Египте. И если кто-либо заходил в какое-нибудь иное устье Нила, он
обязан был поклясться, что сделал это неумышленно, а после клятвы должен был
отправляться на своем корабле в Канобское устье; если же корабль был не
способен плыть из-за встречного ветра, он должен был везти товар на баржах
вокруг Дельты до Навкратиса. Такие привилегии были предоставлены Навкратису
(П. 179).
Из контекста ясно, что выражение «с древних времен» относится к
правлению Амасиса. Но налицо контраст между привилегированным
статусом Навкратиса и его урезанными правами при персах. Древняя
привилегия не предполагала никаких ограничений для поселения
греков в каких-либо иных местах Египта. Греки могли жить где угодно и
торговать там импортируемыми товарами, лишь бы они шли через
Навкратис. Это было сделано для того, чтобы другие города Дельты
не могли составить конкуренцию Навкратису, а также чтобы заставить
каждый финикийский или любой другой не греческий корабль
заходить лишь в этот греческий порт в Египте. Так что Навкратис,
конечно, обладал привилегией. В интересах фараонов Саисской династии
было обходиться с ним хорошо. Их столица, Саис, находилась в
стороне от Нила; Навкратис, расположенный лишь в десяти милях от
Саиса, выполнял функции столичного порта. Египтяне никогда не
брали в свои руки инициативу в средиземноморской торговле: никто из
фараонов не додумался основать город там, где позднее возникла
Александрия; египтяне разместили здесь лишь гарнизон для защиты
побережья от пиратов (Страбон. 792). Но фараоны считали полезным
предоставлять торговые преимущества Навкратису, поскольку это
приносило им выгоду. Гражданам привилегированного города было бы
не с руки заниматься похищениями людей и пиратством — видами
деятельности, что были характерны для первых милетских пришельцев.
25 Суда, s. ν. «Χρυσός Κολοφώνιος».
26 Η 73А: № 1636; Η 47А: 44.

58
Глава 36b
В IV в. до н. э., если не ранее, фараон мог требовать уплаты 10%
пошлины на ввозимые в Навкратис товары и на продукты, производимые
здесь. Стела Нектанеба I (378—360 гг. до н. э.) недвусмысленно
демонстрирует это и говорит между прочим об импортируемом лесе,
который мог поставляться в Навкратис из Финикии или с Кипра:
И Его Величество сказал: «Пусть будет отчинена (а) десятина с золота и серебра,
с бревен и обработанного леса, и со всего, что приходит с Греческого моря, и со всех
товаров (?), что сосчитаны в Царском Домене [— том, что находится] в городе,
названном Хенве; и (а) десятина с золота и серебра и со всех товаров, производимых
в Пи-емройе, называемом <Нав>кратис, на берегу 'Ану, и которые сосчитаны в
Царском Домене, дабы стать храмовым вкладом для моей матери Нейт на вечные
времена, сверх того, что существовало прежде. И пусть всё это будет превращено
в постоянное повседневное приношение в виде одного быка, одного жирного гуся
и пяти мер (mnw) вина; доставляться же это должно в сокровищницу моей матери
Нейт, ибо она есть госпожа океана, и именно она дарует его щедроты...» И Его
Величество приказал, чтобы это было записано на этой стеле, которая должна быть
установлена в Навкратисе на берегу 'Ану; итак, пусть его доброта хранится в памяти
до скончания века27.
Незавершенные и не учитывающие стратиграфию раскопки На-
вкратиса, проведенные У. Петри в 1884—1885 гг.28 и дополненные
работами Д. Хогарта в 1899 и 1903 гг.29, выявили многочисленные
святилища, идентифицируемые благодаря написанным красками или
выгравированным посвятительным текстам, обнаруженным на керамике в этих
местах (рис. 2). Святилище Аполлона, о котором Геродот говорит, что
оно основано милетцами, было огорожено стеной; она восходит ко
времени возникновения колонии. По соседству находится святилище и
храм Геры, воздвигнутый, по словам Геродота, самосцами. Здесь,
вдали от родины, бок о бок стояли сооружения, посвященные двум
извечным врагам, точно как в Тегеране, где обнесенное оградой массивное
русское посольство стоит напротив такого же британского заведения.
Дальше к северу находился храм Диоскуров, а на некотором
расстоянии к югу — святилище Афродиты, упомянутое у Полихарма (см.
выше, с. 54), но не названное Геродотом. Эгинцы, говорит Геродот,
воздвигли храм Зевса (он до сих пор не обнаружен). К востоку от
святилища Аполлона находился Эллений, датируемый, очевидно, временем
Амасиса. Вотивные надписи, обнаруженные на этом месте, включают
посвящения «богам греков». Нигде в греческом мире не существовало
ничего подобного этому храму, даже в больших интернациональных
святилищах. Он был построен на средства четырех восточногреческих
ионийских городов (Хиоса, Теоса, Фокеи и Клазомен), эолийской Ми-
тилены, а также четырех восточногреческих дорийских городов
(Родоса, Книда, Галикарнасса и Фаселиды) и принадлежал совместно этим
полисам. Геродот добавляет, что они посылали προστάται του εμπορίου
27 В НО: 28 и примеч. 108; цитируется в: В 97; В 101; В 119.
28 В 116; В 100.
29 В 102; В 103; В 120; ср.: А 7: 118-133.

Греки в Египте 59
[управителей эмпория] в Навкратис и что другие города, сколь бы
велики они ни были, не участвовали в этом: здесь содержится намек на
неудачную попытку группы греческих государств оказать
сопротивление тому влиянию, которое принадлежало Милету как
городу-основателю, и крупным торговым городам — Самосу и Эгине.
ффФ Храм
» »\ф 'Диоскуров
Рис. 2. Эскизный план археологически исследованных мест
в Навкратисе (по: А 7: 119, рис. 137)
Существовали также должностные лица, именовавшиеся τιμουχοι
[тимухи), распоряжавшиеся на торжественных пиршествах в πρυτανεΤον
(пританей, общественное здание) по церемониальным поводам, столь
характерных для древнегреческого мира (Афиней. 149d). Тимухи
появляются повсеместно в греческом мире в аристократически
управлявшихся ионийских городах начиная приблизительно с 600 г. до н. э. (ср.:
Теос, M—L: № 30. 29); в Щ в. до н. э. мы встречаем тимухов в связи с
другим Эллением, в Мемфисе30. Похоже, далее, что город Навкратис
30 В 129: № 30.

60
Глава 36b
управлялся частично представителями городов-основателей, а
частично — магистратами, выбиравшимися на месте. Во времена Адриана
законы Навкратиса запрещали его гражданам έπιγαμια, смешанные
браки с египтянами. Этот запрет мог восходить к более ранним временам,
но в любом случае был самоограничением, не продиктованным
никаким египетским правительством и не применявшимся к грекам в Египте
за пределами Навкратиса31.
«Каким-то образом, — говорит Геродот, — именно в Навкратисе
обычно оказываются прелестные гетеры». Наиболее знаменитая из них —
Родопис, фракийская девушка, разбогатевшая благодаря своему телу
во времена правления Амасиса и посвятившая в Дельфы десятую часть
этого состояния в виде железных вертелов, которые можно было
видеть сложенными позади большого алтаря еще во времена Геродота (П.
134 ел.). Часть надписи с посвящением Родопис была найдена в Дель-
фах; характерные черты букв позволяют отнести эту надпись к
периоду между 550 и 525 г. до н. э.32. Второй знаменитостью после Родопис,
согласно Геродоту, была Архидика (П. 135), посвятившая в храм сосуд,
который был раскопан в Навкратисе33. Была еще некая Дориха. Брат
Сапфо, виноторговец Харакс, ее выкупил и освободил. Мы
располагаем папирусом с стихами Сапфо, где она выражает свое враждебное
отношение к Дорихе из-за того влияния, которое она оказывала на Харак-
са (фр. 15 (8) Lobel—Page). Геродот полагал, что именно Родопис была
«осмеяна в песне» Сапфо, однако очевидно, что историк путает двух
куртизанок, на что указывает Афиней, прекрасно осведомленный, к
тому же сам родом из Навкратиса (569 b—d). Время жизни Родопис,
которая могла позволить себе рано отойти от дел, слишком позднее для
Сапфо, чей расцвет пришелся на 612/609 (Суда) или на 600/599 гг. до
н. э. (Иероним). Храм Афродиты должен был иметь особое значение
для гетер. Некая Дорида, судя по всему, представительница той же
профессии, посвятила сюда любовное заклинание34.
IV. Другие греческие
И КАРИЙСКИЕ ПОСЕЛЕНИЯ В ЕГИПТЕ
По сообщению Геродота, ионийцам и карийцам, помогшим Псаммети-
ху I приобрести власть, он пожаловал земли для поселения друг
против друга на обоих берегах Нила. Этим поселениям было дано имя
Стратопеды, «Лагеря». Они находились в восточной Дельте на Пелу-
сийском рукаве Нила, недалеко от моря (П. 154). Археологически они
до сих пор не идентифицированы. Петри раскопал несколько
захоронений в Небеша35, относительно которых позднее сделал предположение,
31 В 125: № 506; ср. В 89: 28; В ПО: 17-20. 34 В 100: 66, № 798.
32 А 36: 102. 35 В 115: 7, 17 ел. («:
33 В 102: рис. 6. 108. V

Греки в Египте
61
что в них были погребены карийские наемники из Стратопед,
поскольку в могилах были найдены наконечники копий соответствующего
типа36. Однако полное отсутствие здесь карийских надписей,
встречающихся во множестве повсюду в Египте, делает эту идентификацию
сомнительной. Позднее Амасис переселил ионийцев и карийцев из
Стратопед, сделав их своими телохранителями в Мемфисе; но
остатки их жилищ и лебедок для вытаскивания кораблей на берег можно
было видеть еще во времена Геродота. Геродот рассказывает нам, что
помимо Стратопед Псамметих сосредоточил гарнизоны в трех местах:
в Элефантине (остров напротив Асуана) на границе с Нубией; в Марее,
к западу от того места, где сейчас находится Александрия, напротив
ливийцев; а также на востоке в Дафнах (П. 30). Гарнизоны были
укомплектованы египтянами, великое множество которых дезертировало и
осело в Нубии. Греческие солдаты также были прикомандированы к
этим гарнизонам, хотя Геродот и не высказывается об этом со всей
определенностью. Марея остается нераскопанной и до сих пор остается
спорным вопрос относительно ее точного местоположения37. Элефан-
тина, как мы увидим, служила базой, с которой греки и не-греки
отправились в нубийскую экспедицию в 591 г. до н. э. (см. ниже, п. V данной
главы). Дафны возможно отождествить только с Телль-Дефенне, где
проводились раскопки в 1886 г.38. Здесь в двух помещениях
массивного квадратного здания, либо крепости, либо склада, датируемых
временем правления Псамметиха I, обнаружены фрагменты греческой
расписной керамики конца VII в. до н. э. В VI в. до н. э. в Дафнах
проживали не египтяне. В 582 г. до н. э., чтобы спастись из вавилонского
плена, в Дафны — древнееврейское Тахпанхес — бежал Иеремия
вместе с еврейскими спутниками. Здесь он предсказал (43: 6 ел.; ср.: 46)
своим товарищам вавилонское завоевание Египта — пророчество,
оставшееся, к счастью, неисполненным. Подавляющее большинство
греческих керамических фрагментов, найденных в Дафнах, указывают на
время между 570 г. до н. э. и персидским завоеванием Египта в 525 г.
до н. э. Фрагменты железного оружия и чешуйчатой кольчуги
подтверждают, что Амасис содержал в Дафнах греческий гарнизон. К югу от
Пелусия приблизительно в 20 км от города Дафны находится другая
крепость, гораздо более крупная — она занимает площадь около 4 га.
Недавно израильская археологическая экспедиция открыла здесь
греческие кремационные захоронения и большое количество греческих
амфор VI в. до н. э.39. Это, возможно, Мигдол, упоминаемый Иеремией40.
Мы уже видели (с. 51), как название каромемфиты возникло в
связи с битвой за Мемфис, выигранной карийскими наемниками
Псамметиха I. Строго говоря, каромемфиты были потомками тех карийцев,
которые после этого сражения были поселены в Мемфисе и женились на
36 В 118: 64. 39 А 7: 134 ел, рис. 156.
37 В 112 — по поводу: Геродот. П. 18. *° Иеремия. 44: 1; 46: 14; Иезекииль. 29: 10.
38 В 115: 47 ел.; D 32: 40-44, 57-60.

62
Глава 36b
египетских женщинах. Карийский квартал назывался Карикон. Своих
покойников каромемфиты погребали на западном кладбище в районе
Саккары, которое было, очевидно, разрушено на исходе египетской
независимости в IV в. до н. э. Большое количество намогильных
камней, использовавшихся вторично, было открыто не так давно — в 1968—
1975 гг. во время раскопок подземного кладбища для
мумифицированных священных бабуинов. Многие из этих памятников представляют
собой известняковые стелы в форме «ложной двери» с надписями,
сделанными только карийскими буквами, похожими на греческие, но
не вполне поддающимися расшифровке, а потому надписи эти до сих
пор не переведены41. На других стелах представлены традиционные
египетские похоронные изображения, вырезанные, очевидно,
египетскими мастерами, но как с карийскими, так и с иероглифическими
надписями. Иногда иероглифические надписи величают умершего
египетским именем, но порой имя имеет анатолийский характер42. База
статуи богини Нейт из Саиса дает генеалогию некоего Пединейта, по-
видимому, сына какого-то карийца, KRR, и египетской женщины, Ней-
темхат43. Хотя эта надпись не каромемфитская, она конечно же
свидетельствует, что повсюду в Египте происходило то же, что и в
Мемфисе. Чтобы обеспечить законными женами всех заморских наемников,
в Египте недоставало карийских и греческих женщин, и мы должны
признать, что египетское отвращение к ритуально оскверненным
иностранцам, которые едят коровье мясо (Геродот. П. 41), время от
времени могло ослабевать. Некоторые надгробия из Саккары и Абу-Сира,
происходящие с каромемфитского кладбища, также демонстрируют
традиционные египетские погребальные представления, но происходят
из одной или нескольких мастерских каких-то восточных греков или ка-
рийцев. Здесь египетские прототипы были скопированы, но не до
конца поняты. Сцены, в которых жертвоприношение совершается для
Осириса со стоящей позади него Исидой, а также для статуи Аписа,
представляют собой вполне удачную попытку передать египетский колорит,
но они содержат некоторые ляпсусы, которые не мог бы допустить ни
один египетский мастер. Особый интерес представляют
расположенные рядом изображения протезиса, то есть прощального обряда
выставления тела умершего, исполненные на манер греческих похоронных
обрядов, с окружающими тело плакальщиками (рис. З)44. Одна
могильная плита имеет трогательное, не египетское по своей манере резное
изображение эпизода последнего нежного прощания мужчины и
женщины45. Такие сцены свидетельствуют о любопытном факте — адапта-
41 В 113А: 29-43, № 12-38, 47-48d; В 113В: 1-6 (А, В).
42 В 113А: № 1, 2, 7 (с. 20-22, 25 ел., 58-61, 86 ел.; илл. 1.1, 2.1, 6; 31.1, 2; 35.1); В 113В,
Ε (с. 17-20, ил. 1), F (с. 20-27, ил. 2; ср.: В 113А: 92), G (с. 28-31, ил. 3), H (с. 31-35, ил. 4а).
43 В 113В, M (с. 55-64, ил. 8а).
44 В 113А: № 3-6 (с. 22-25, 70-86, илл. 4.1, 2; 5.1; 33.1-34.2). Стела из Абу-Сира: В
113А:91;А7: 135, рис. 159.
45 В 113А: № 3 (с. 22, 61-70, илл. 2.2, 3, 32); А 7: рис. 158.

Греки в Египте
63
Рис. 3. Могильная плита из Абу-Сира. Прощальный обряд
выставления тела перед погребением (протезис) изображена на греческий
манер; окружающая обстановка, способ технического исполнения и
диск с распростертыми крыльями — египетские; надпись —
карийская. Ок. 500 г. до н. э. Высота 27 см. (Берлин, Государственные музеи,
19553; ср.: В 113А: 64 ел., илл. 30)
ции греческих одеяний к египетским условиям. Мужчина выглядит
одетым в тонкий, почти прозрачный льняной хитон, доходящий до икр, с
рукавами почти до локтей и с короткой хламидой на плечах. Свободная
прическа, резко заканчивающаяся на затылке, напоминает египетский
парик. Женское платье представляет собой характерный длинный
хитон, скрепленный впереди над поясом так, что образовывается
глубокая складка.
Известно о существовании неких эллиномемфитов46, способ
образования имени которых — тот же, что и у каромемфитов. Коринфская и
восточногреческая керамика в Мемфисе имеет ту же раннюю
датировку, что и в Навкратисе; найденный в Саккаре бронзовый грифон,
крепившийся к котлу, относится к середине VII в. до н. э.47. Поселение
46 Аристагор Милетский: FGrH 608 F 9.
47 А 7: 135.

64
Глава 36b
^
ftlAfcM^
/W. 4. Египетская бронзовая база для статуэтки из Мемфиса с
греческой посвятительной надписью. «Меланфий посвятил меня, статую (агал-
ма), Зевсу Фиванскому». Третья четверть VI в. до н. э. 91x43x30 см
(частная коллекция; по: F. II Griffith, CR 5 (1891) 77-79; ср.: А 36: 355,
илл. 70, № 49)
эллинов в Мемфисе во времена Псамметиха I подтверждается именем
отца того самого грека, который пользовался услугами красотки Родо-
пис: его звали Гефестополис («Город Птаха», т. е. Мемфис, см.:
Геродот. П. 134. 3), и родиться он должен был в VII в. до н. э. Восточногре-
ческая керамика импортировалась в Мемфис в течение всего VII в. до
н. э., к этому периоду относится также бронзовая обшивка базы одной
египетской статуэтки с посвящением «Зевсу Фив египетских»,
начертанным ионийскими буквами неким Меланфием (рис. 4J48, а также
посвящение на ионийском диалекте некоего Пиферма на другой египетской
статуэтке49.
В Абидосе мы также находим граффити греческих наемников VI
и V в. до н. э., сделанные на стенах погребального храма Сети I,
который греки приняли за храм Мемнона, сына Эос, красивого
смуглого воина, воевавшего за Приама под Троей. В храмах Фив, выше по
Нилу, посвящения в виде греческой керамики обнаруживаются
начиная с VI в. до н. э. Сюда входит целая серия прекрасных греческих ваз;
на одной из них имеется изображение ионийского праздника, во
время которого корабль Диониса совершает свой путь, — сюжет,
выбранный сознательно и даже выполненный в той манере, в какой его тема
связана с важной местной церемонией путешествия ладьи
Солнечного Бога. Имеются также фрагменты великолепного афинского
кратера с волютами, исполненные той же самой рукой и того же качества,
что и знаменитая Ваза Франсуа50.
48 А 36: 355, 358, № 49, ил. 70.
49 А 36: 355, № 50, ил. 70.
о0 А 36: 314; А 7: 137 ел.; фрагменты хранятся в Москве (Н 8: 77.2) и Базеле.

Греки в Египте
65
Греческое население Египта увеличивалось. Геродот говорит, что у
Априя было 30 000 греческих и карийских наемников. Помимо
гарнизонных городков и Навкратиса, существовали и другие греческие
поселения. Гекатей перечисляет острова на Ниле, носившие названия
Эфес, Хиос, Лесбос, Кипр и Самос [FGrH 1 F 310). Конечно, это всего
лишь греческие топонимы для туземных населенных пунктов,
наподобие Абидоса и Фив, которые не являлись ни абидосской, ни фиванской
колониями. Но нильские острова именовались соответственно тем
греческим городам и островам, которые были вовлечены в торговлю с
Египтом, поэтому вполне вероятно, что именно здесь могли
располагаться греческие торговые пункты. «Новый город» (Неаполь) в Верхнем
Египте также вполне мог быть греческим поселением. Геродот
отмечает, что по соседству с Хеммисом (совр. Ахмим) проводились
гимнастические состязания по греческому образцу с наградами (П. 91):
объяснить это возможно лишь наличием здесь смешанного населения (см.:
В 108А).
Во времена Геродота греки были рассеяны по всему Египту.
Имеется яркий пример того, насколько самоочевидным казалось их
присутствие здесь. Одно из египетских религиозных табу запрещало есть
голову жертвенного животного. После жертвоприношения египтяне
предавали отделенную от туши голову страшному проклятию и
поступали с ней следующим образом: «там, где имелся рынок и жили
греческие торговцы, местные жители приносили голову на рынок и
продавали ее; там, где не было греков, они бросали ее в реку» (Геродот. П.
39). К V в. до н. э. некоторые греки поселились даже в оазисах
западной пустыни. Геродот рассказывает о «самосцах из филы Эсхрионии»,
живших в местности с названием «Острова блаженных» (имеется в
виду, очевидно, большой оазис Харга) в семи днях пути от Фив (Ш. 26).
В оазисе Сива находилось святилище с оракулом Аммона,
управлявшееся местной ливийской династией, признававшей верховенство
фараона: здесь был найден картуш Амасиса, где последний изображен
совершающим жертвоприношение с правой стороны от входа в храм,
напротив местного правителя Сутехирдиса, занятого тем же делом, но по
левую сторону от входа51. Этот оракул, к которому можно было
добраться из Кирены, лишь преодолев трудный путь через песчаную
пустыню, снискал среди греков удивительно большой авторитет,
возможно, уже во времена правления Амасиса и совершенно определенно в
самом начале персидского периода52. В Сиве роспись склепа, датируемая
приблизительно временем между 26-й и 30-й династиями, изображает
некоего Сиамуна, человека с греческой прической, но в египетской
одежде, вместе с его египетской женой и с сыном со светлой кожей, одетым
в греческую хламиду, — замечательный образчик смешанного брака
(рис. 5)53.
51 В 98: 90 ел., ил. 19. 53 В 98: 132-159; В 99: 85-95; В 114: 66, № 108.
'» А 49: И) 1—25)1
s Заказ № К-7530

66
Глава 36b
Рис. 5. Роспись склепа в оазисе Сива из гробницы Сиамуна. V в. до
н. э. (по: Fakhry A. Annales du Service. 40 (1940) 795, рис. 87 = В 99: 86;
ср.: А 7: 159)
V. Греческие наемники
В ВОЕННЫХ КАМПАНИЯХ САИССКОЙ ДИНАСТИИ
В 616 г. и вновь в 610 г. до н. э. мы находим Псамметиха I посылающим
свои войска в Северную Сирию в помощь ассирийцам против
отпавшего Нововавилонского царства. Нехо II (610—594 гг. до н. э.) продолжил
политику своего отца. В 609 г. до н. э. он совершил поход в Левант,
желая помочь Ашшур-убаллиту, последнему царю Ассирии. Иосия,
царь Иудеи, встретил свою смерть, пытаясь остановить продвижение
Нехо к Мегиддо в Палестине (IV Царств (II Царей) 23: 29). Геродот
рассказывает о победе Нехо при Магдоле, перепутав, возможно,
Мегиддо с одним из мест по имени Мигдол, Μάγδωλος. Нехо, добавляет
Геродот, посвятил богу свои доспехи, бывшие на нем во время этой битвы,
отослав их в Бранхиды (Дидимы) в области милетцев (П. 159). Это
первое засвидетельствованное официальное египетское приношение,
отправленное в святилище, находящееся у греков на родине; выбор Ми-
лета вполне понятен. Геродот не упоминает о главном сражении — битве
при Каркемише в 605 г. до н. э., когда Нехо был разбит
Навуходоносором и свернул кампанию египетской интервенции в Сирию. Греческий
наголенник и греческий бронзовый щит конца VII в. до н. э. — этот
последний найден в одном изрешеченном стрелами помещении вместе

Греки в Египте
67
с египетскими предметами (некоторые из них имеют на себе картуш
Нехо) — определенно доказывают, что греческие воины принимали
участие в этой битве54.
Нехо II затратил большие силы на строительство канала, который
должен был соединить Нил с Суэцким заливом, — проект, в конечном
итоге осуществленный Дарием I. Геродот рассказывает нам, что,
когда строительство канала было прервано, Нехо «обратился к военным
делам, и были построены триеры, некоторые — для Северного
(Средиземного) моря, другие же в Аравийском заливе (Красном море) — для
Эритрейского моря (Индийского океана); их корабельные стоянки
можно еще видеть. И он использовал их, когда ему нужно было» (П.
158 ел.). Нехо получил прекрасный повод для строительства военного
флота, как только в результате поражения под Каркемишем Финикия
попала под власть Вавилона, гораздо более агрессивного, нежели
Ассирия в годы своего заката. Финикийские боевые корабли с таранами
могли быстро расправиться с традиционными египетскими судами.
Самая ранняя история триер неясна, но они известны Гиппонакту (фр. 28.2
West), который писал свои стихи во времена падения Сард в 540-х гг.
до н. э. (Паросский мрамор: FGrH 244 А 42). Не исключено, что этот
специальный термин — триера — Геродот обронил неосторожно, но то,
что было возможно в 540-е гг. до н. э., вполне могло иметь место уже
в 590-е. Геродот не передает, кто именно построил корабли для Нехо,
и в недавней полемике были противопоставлены две версии: согласно
одной точке зрения это сделали греческие судостроители, согласно
другой — финикийские55. Однако было бы странно, если бы Нехо не
использовал и тех, и других, как это сделал Синаххериб в 694 г. до н. э.
(см. выше, с. 33). Для этих целей должны были пригодиться
финикийские беженцы, поскольку, как нам рассказывают, Нехо снарядил их в
плавание вокруг Африки (Геродот. П. 42). Точно так же пригодились
и греки — нам хорошо известно, что в Стратопедах, где отец Нехо
разместил греческие войска, имелись корабельные стоянки (II. 154). Не
было никакой возможности прибегнуть к широкомасштабному
набору матросов из оккупированной вавилонянами Финикии, так что в
правление Псамметиха II (595—589 гг. до н. э.) мы находим саисский
военно-морской флот укомплектованным греческими командами, что
видно по титулам его адмирала Гора: «командующий сражающимися
кораблями в Великом Зеленом (Средиземном) море и командир греков
(Hzw-nbw)»56.
Как нам известно из стелы, воздвигнутой в Танисе, которая
дополняет текст из Карнака57, третьим годом царствования Псамметиха II
(591 г. до н. э.) должна быть датирована кампания в Нубии, оставившая
нам наиболее интересную документированную информацию
относительно греческих наемников. Надписи, выгравированные на ногах колоссов
54 А 7: 51, 115. 5б В 117: 18, илл. 15,20.
" В 90; В 109; В 111; В 91; В 113. 57 В 124.

68
Глава 36b
AN /логко^даποτΜ ΙΓΑΤΟΑΙΓ отлорШЦч
Рис. 6". Граффито греческого наемника на ноге колоссальной статуи
в Абу-Симбеле (перевод см. в тексте). 591 г. до н. э. Высота букв от 4
до 9 см (M-L: № 7)
Рамсеса П, что находятся перед храмом в Абу-Симбеле в Нубии — сами
колоссы были вырезаны в скале более чем за шесть столетий до того, —
представляют собой самые знаменитые и наиболее интересные
граффити, оставленные наемниками:
Когда Царь Псаматих прибыл в Элефантину, те, кто плыл вместе с Псамати-
хом, сыном Феокла, написали сие; и плыли они, стремясь подняться по реке
насколько возможно выше Керкиоса; а иноязычных вел Потасимто, а египтян —
Амасис; Архонт же, сын Амойбиха, записал нас, и Пелек, сын Евдама (рис. 6).
Далее следуют имена: «Гелесибий Теосец»; «Телеф Иалисиец
написал меня»; «Пифон, сын Амойбиха»; «...и Крифий написал меня», «Па-
бий Колофонец с Псамматой»; «Анахсанор Иалисиец... когда Царь
впервые привел свою армию... Псаматих»58.
Восточногреческий дорийский и ионийский диалекты и формы букв
смешаны в этих граффити. Возможно, те имена, которые не
сопровождаются указанием на место происхождения, принадлежат потомкам
переселенцев во втором или третьем поколении. Псаматих, сын Феокла,
должен был родиться в Египте.
Сохранился саркофаг Потасимто, чье имя читается на его чаше для
возлияний и на фигурке ушебти. Саркофаг подтверждает, что
Потасимто командовал «теми, кто говорил на другом языке», как греки в
Египте именовали сами себя, ибо этому человеку был присвоен титул
«начальника греков». Также сохранилась статуэтка некоего Амасиса,
«который исполнил то, что Его Величество желал в Нубии», и на ней
также содержится указание на соответствующий титул — «командир
египтян»59. Экспедиция в Нубию подробно описана Геродотом. Из
«Письма Аристея» (Ш. 13 Pelletier); написанного в эллинистические
времена и передающего [легендарное] сообщение о птолемеевском
переводе Библии с еврейского языка на греческий, мы узнаём, что евреи
также принимали участие в том же самом походе. От них должны были
58 M-L: № 7.
59 В 123; В 130; В 121.

Греки в Египте
69
происходить еврейские наемники V в. до н. э. из Элефантины,
известные по их арамейским записям. В те времена, когда Иеремия
пророчествовал в Египте (40: 1), после 582 г. до н. э., существовало большое
количество еврейских общин, разбросанных по этой стране.
Априй (589—570 гг. до н. э.) согласился помочь ливийскому царю
Адикрану против греческих поселенцев из Кирены, постепенно
захватывающих у ливийцев землю. Против киренцев Априй послал
египетскую армию, поскольку, вероятно, не мог доверить своим греческим
наемникам сражаться против других греков. Он потерпел полное
поражение, из-за чего на родине египтяне подняли против него восстание.
Априй, рассказывает нам Геродот, отправил 30 000 своих карийских и
ионийских наемников против повстанцев, но последние, имея
численный перевес над наемниками, разгромили их в битве при Мемфисе;
Априй был захвачен в плен и лишен трона (570 г. до н. э., см.: Геродот.
II. 161—169). Фрагментированный текст со стелы в Элефантине
рассказывает о попытке Априя вернуть себе власть в 570/569 г. до н. э. с
помощью «бесчисленных греков, что в северных районах»60.
Окончательная победа Амасиса над Априем должна была означать, что
греческое влияние приостановилось на какое-то время.
Впрочем, Амасис (570—526 гг. до н. э.), оказавшийся большим фил-
эллином, продолжал использовать греческие отряды и, как мы уже
видели (с. 57), предоставил Навкратису серьезнейшие привилегии.
Перевод греков и карийцев из Стратопед в Мемфис (Геродот. П. 154)
совсем необязательно был для них невыгодным. Развернув политику
Априя на 180 градусов, Амасис заключил договор о дружбе и союзе с
киренцами и взял себе от них в супруги выгодную невесту — Ладику,
посвятившую в Кирену статую, которую можно было там видеть еще
во времена Геродота (Геродот. П. 181 ел.). Амасис же послал в
Кирену в качестве жертвенного дара позолоченную статую Афины и свое
собственное изображение. Напротив, остров Кипр он сделал своим
данником (П. 182; ниже, с. 83). За несколько лет до завоевания Киром
Лидии в 540-х гг. до н. э. Амасис представлял собой ключевую
фигуру в четверном альянсе Египта, Вавилона, Лидии и Спарты против
персидской угрозы (Геродот. I. 70). Дипломатические дары, сделанные
ради скрепления этого союза, сохранялись еще и в следующем
столетии, подтверждая, что он действительно существовал и задумывался
всерьез. Один из этих подарков, отправленный Амасисом в Спарту,
был перехвачен пиратским государством Самоса: великолепный
льняной панцирь со множеством вышитых изображений животных, в
котором каждая тонкая завязка ткани состояла из 360 отдельных нитей
(Геродот. Ш. 47). В «Киропедии» Ксенофонта говорится, что Крез имел
египетские войска, которые хорошо проявили себя в сражении с
Киром. После этого Кир разместил их на лидийской территории (Vu. 1.
32—45). Лариса близ Кимы в IV в. до н. э. была известна как «Египетс-
В 93, §1000-1007. Для датировки ср.: Posener G. Rev. Phil. 73 (1947) 129 и примеч. 2.

70
Глава 36b
кал Лариса» (Ксенофонт. Греческая история, Ш. 1.7), так что это не
исторические домыслы.
Даже после падения Лидии, а затем и Вавилонии Амасис не отказался
от надежд найти союзников против персов; и в начале 520-х гг. до н. э. он,
как выясняется, установил официальные отношения с Поликратом,
тираном Самоса, чей независимый пиратский флот был бельмом на глазу
для персидской державы (Геродот. Ш. 39). Этим временем должны быть
датированы изображения Амасиса, сделанные из дерева, которые
Геродот видел как посвятительные дары в храме Геры на Самосе (П. 182).
Некоторое время спустя, после того как в 548 г. до н. э. в огне пожара
погиб храм Аполлона в Дельфах, Амасис пожертвовал в
восстановительный фонд храма 1000 талантов квасцов, посрамив тем самым египетских
греков, которые собрали среди своих всего-навсего 20 мин (П. 180).
Приношения Амасиса в храм Афины в Линде на Родосе в любом случае
сделаны в период его правления. Сюда он пожертвовал две каменные
статуи и панцирь наподобие того, что собирался подарить спартанцам.
Как следует из линдской храмовой хроники от 99 г. до н. э., помимо
Геродота (П. 182; Ш. 47), о них упоминают еще восемь греческих писателей.
Один из них отмечает, что на одной статуе была высечена
иероглифическая надпись, а на другой — греческая гексаметрическая строка: «Дар от
Амасиса, прославленного царя Египта». В Линде также хранились десять
фиалов, посвященных Амасисом [FGrH 532 F 1 (29)).
Согласно Геродоту Амасис первый отверг дружбу Поликрата. В
любом случае, когда известия о подготовке [персами] финикийского флота
[для похода против Египта] достигли Поликрата, он решил, что будет
более разумно связать свою судьбу с Камбисом, и послал ему в помощь
40 кораблей, которые, однако, не выполнили своей миссии (Ш. 43—45). Но
Камбису помогали и другие греки. Фанес из Галикарнасса, один из
наемников Амасиса, бежавший от него на корабле, рассказал Камбису, что
тому надо было сделать, чтобы пересечь безводную пустыню и выйти к
Египту (Ш. 4). Этот эллин мог быть тем самым Фанесом, сыном Главка,
который посвятил большую и дорогую чашу в Навкратисе61. Перед
битвой при Пелусии в 525 г. до н. э. греческие и карийские наемники
исполнили ужасную церемонию: они перерезали горло сыновьям Фанеса,
оставленным им в Егапте, над сосудом для смешивания вина, разбавили кровь
вином и водой и всё это выпили (Геродот. Ш. 11). После этого они
свирепо ринулись в бой; однако Камбис победил, и Египет был повержен.
VI. Греческий долг перед Египтом
Сведений о враждебном отношении греков к египтянам немного. В
Элладе имело хождение одно сказание, которое призвано было
опорочить египтян: это рассказ о том, как царь Бусирис, эпоним Бусириса,
61 В 116:55.

Греки в Египте
71
города в Дельте, вместе со своими жрецами приносил в жертву
чужеземцев, пока туда не прибыл Геракл и не перебил многих из этих
служителей культа62. Данный подвиг Геракла изображен в насмешливой
манере на гидрии Бусириса из Цере (ок. 530 г. до н. э.)63, а первый
рассказ об этой истории принадлежит Ферекиду [FGrH 3 F 17),
афинскому логографу начала V в. до н. э. Паниасид, Геродотов близкий
родственник, включил данный сюжет в свою эпическую поэму о Геракле
(фр. 26 К), хотя сам Геродот (П. 45) категорически и справедливо
отвергал любое предположение о том, что египтяне когда-либо
практиковали человеческие жертвоприношения. Еврипид написал сатиров-
скую драму о Бусирисе (Nauck, TGF: 452 ел.), а Исократ создал энкомий
(XI) в качестве риторического упражнения. Обычно, однако, греки были
склонны испытывать положительные чувства к Египту. Здесь может
быть упомянуто благожелательное отношение Гомера. Не случайно
дружелюбный и мудрый член совета старцев на Одиссеевой Итаке назван
Египтием (П. 15 и далее). С тех пор, как грекам стало ясно, что
египетская цивилизация намного древней цивилизации эллинской, греки были
склонны признавать — главным образом, из-за кажущегося сходства, —
что по происхождению многое из эллинского наследия было египетским.
Геродот настаивал, что египтяне передали грекам имена богов (П. 50),
свои праздники и процессии (П. 58), религиозные мистерии (П. 49, 51, 81,
171), веру в переселение душ (П. 123) и геометрию (П. 109)64. Позднейшие
писатели разделяли эту точку зрения. «Вы, греки, вечно остаетесь
детьми, — говорит у Платона мудрый египетский жрец Солону. — Не
бывает старца у греков» (Тимей. 22Ь). Отсюда убежденность, что греческие
поэты, философы и художники должны побывать в Египте, чтобы
научиться египетской мудрости. Египтяне, особенно в птолемеевские
времена, не были склонны опровергать эту убежденность. Диодор говорит:
Жрецы египтян подробно исследовали по записям в своих священных книгах,
что в древности их посещали Орфей, Мусей, Меламп и Дедал, также и поэт Гомер
и Ликург из Спарты, позднее — Солон из Афин и философ Платон, приходил
также Пифагор с Самоса и математик Евдокс, а также Демокрит из Абдер и Энопид
из Хиоса (Диодор. I. 96).
Многое в этой традиции не следует воспринимать серьезно. Но
греки в самом деле путешествовали из любопытства, и связи между
Элладой и Египтом были столь тесными, а коммерческие отношения
столь регулярными, что реальность некоторых из указанных визитов
невозможно отрицать.
Визит Солона при Амасисе (т. е. после 570 г. до н. э.) упомянут у
Геродота (П. 177). То, что один из пунктов Солонова законодательства
для Афин (594 г. до н. э.) мог быть заимствован у Амасиса, невозмож-
62 А 41: 126 ел.
63 А 7: 150, рис. 186. Там же: 141—153 — о египетском влиянии на Грецию; см.
также том с фотографиями.
64 В ПО: 147—149 («после этого — значит, по причине этого»); В 104.

72
Глава 36b
но по хронологическим соображениям, но само посещение Египта Со-
лоном вполне вероятно. В своих стихах он упоминает Канопское устье
Нила (фр. 26 West), по которому можно прибыть в Навкратис. Что
касается Кипра, то посещение острова Солоном подтверждает
написанное этим мудрецом элегическое прощание с царем Филокипром из Сол
(фр. 19 West), который вряд ли мог править до 570 г. до н. э.,
поскольку его сын поднял восстание против Персии в 498 г. до н. э. (Геродот.
V. 113). Солон дожил до преклонного, но не до немощного возраста (ср.:
фр. 20 West). Свои путешествия он, должно быть, совершил под конец
жизни, а не сразу же после реформ 594 г. до н. э. (на чем настаивает
неправдоподобная традиция), чтобы, дескать, избавиться от возможных
требований внести в законы изменения (Геродот. I. 29; Плутарх. Солон.
25). Он мог посетить также Лидию после восшествия на престол
Креза в 560 г. до н. э. или еще прежде (Геродот. I. 29—34), когда тот был
наместником под властью своего отца [FGrH 90 F 5).
С другой стороны, представление о том, что Пифагор заимствовал
теорию о переселении душ из Египта (ср.: Геродот. П. 123), не
соответствует тому, что мы теперь знаем о египетской религии; но, поскольку
Пифагор покинул Самос при Поликрате (Аполлодор: FGrH244 F 338 (d), 339),
упорная вера греков в то, что этот таинственный мудрец посетил Египет,
вполне может оказаться правдой. Связи между Самосом и Египтом были
особенно тесными, причем в наибольшей степени во времена союза
Поликрата с Амасисом. Также трудно полностью отвергнуть позднюю
традицию, не обнаруживаемую ни у Геродота, ни у Диодора, настаивающую
на том, что Фалес посетил Египет и измерил там пирамиды по тени,
которую они отбрасывают65. Для гражданина Милета, жившего в VI в. до
н. э., визит в Навкратис и Египет не был трудным, и такое путешествие
могло казаться соблазнительным для этого практичного человека,
который, как мы знаем из Геродота (I. 74 ел., 170), был советником у
ионийских греков и сопровождал Креза во время военной кампании. Однако
маловероятно, что роль, присущая воде в некоторых египетских
мифологических представлениях, послужила каким-то стимулом для
космологических теорий Фалеса, которые имели совершенно иной характер66.
Гекатей Милетский, бывший советником у ионийцев в 490-х гг. до н. э.,
определенно посещал Египет (Геродот. П. 143).
Если говорить в целом, прогресс в современных знаниях привел к
пониманию того, что античная убежденность в египетском культурном
влиянии на Грецию была ошибочной. Очевидные совпадения между
египетской и греческой религиями и воззрениями при ближайшем
рассмотрении оказываются поверхностными: при сравнении между ними
обнаруживаются очевидные различия. Несмотря на известное расовое
смешение и двуязычные надписи — и при всей эллинской
любознательности, — большинство греков были недостаточно подготовлены, чтобы
5 Иероним: фр. 21 Hiller, в: Диоген Лаэртский. I. 27 =■ Фалес: DK 11 А 1.
6 В 110:52-55.

Греки в Египте
73
учиться у египтян. Иммигранты, называвшие по-гречески египетские
города, придумавшие для египетских монументов комичные названия
вроде «пирамида» (сладкая ватрушка) и «обелиск» (вертел), а также
называвшие сами себя «теми, кто говорит на другом языке», явно не
слишком старались овладеть египетским языком. Геродот не мог ни
понимать, ни изъясняться на этом языке. «Толмачи», которые
предположительно происходили от тех, кто выучился языку от первых греческих
и карийских наемников (П. 154), и которые составляли одну из семи каст
в Египте (II. 164), все были египтянами. Они не были ни жрецами, ни
писцами и не могли передавать традиционные египетские знания. Если
же они делали это, то всё же трудно поверить, что греческое мышление,
склонное к абстрактному теоретизированию, могло извлечь из этого
какую-то пользу. Осознание того, что они были молодым народом,
познакомившимся со страной, чья цивилизация уходит в глубокую
древность, на тысячи лет, подсказывала им мысль о соразмерности. Ничего
более замечательного египетская мудрость и не могла дать.
Однако в области изобразительных искусств, которые могут быть
оценены по достоинству независимо от языковых барьеров, египетское
влияние на Грецию было непосредственным и глубоким. Это особенно
верно в отношении скульптуры. В Леванте греки должны были уже
видеть монументальные позднехеттские и ассирийские статуи, но, если не
считать того, что, как кажется, в «Илиаде» (VI. 92) имеется ссылка на
сидящую статую Афины, не похоже, чтобы греки примерно до 650 г. до
н. э. предпринимали большое количество попыток действительно
освоить монументальную скульптуру. На греков, прибывавших в Египет во
множестве в середине Vu в. до н. э., производили сильное впечатление
египетские статуи в натуральную величину. Очевидно, что они
вдохновили греков на создание куросов, которые с этого времени появляются
у них на родине; для их изготовления применялся мрамор с островов.
Сходство поразительное: одна и та же поза, те же прижатые по бокам
руки, в отличие от рук, разведенных в стороны у маленьких статуэток.
Отличия обнаруживаются в одежде: египтяне носили парики и
фартуки, греческие куросы обнажены.
Здесь особенно уместной оказывается история, рассказанная Диодо-
ром. Феодор Самосский, самый прославленный архитектор и
скульптор VI в. до н. э., вместе со своим братом (или, может быть, отцом)
Телеклом научился техническим приемам в Египте, что позволило
каждому из них независимо изготовить по вертикальной половине
одной и той же статуи — одному на Самосе, другому — в Эфесе.
Когда обе половинки соединили, они полностью совпали (Диодор. I. 98).
Это соответствует тому, что известно о саисском и еще более раннем
египетском методах. Египетские статуи проектировались заранее по
координатной сетке, с определением ключевых точек, до того как начнут
высекать скульптурный образ из камня. Но греческие мастера не
рассматривали саисский порядок действий как само собой разумеющийся;
если бы это было так, тогда анекдот о Феодоре не содержал бы ниче-

74
Глава 36b
го особенно примечательного. Характерно, что перед фиксированной
координатной сеткой они отдавали предпочтение принципам
относительной соразмерности, модифицировав их соответствующим образом,
чтобы приблизиться к идеальному канону; данный метод всегда
оставлял место для индивидуальных вариаций.
Другой областью, испытавшей значительное египетское влияние, была
архитектура67. Крупные города Месопотамии и городские центры
Леванта, насколько можно судить по ассирийским рельефам, производили
сильное впечатление. Они имели крепостные стены и башни,
многоэтажные здания и сады, разбитые и на крышах домов; однако все эти месопо-
тамские сооружения по большей части были построены из кирпича или
бута. В Египте же греки познакомились с великолепными сооружениями
из каменных блоков, колоннами, лепными украшениями и капителями.
Вполне вероятно, что созерцание именно египетских сооружений
послужило стимулом для первых образцов монументальной греческой
архитектуры: ранние дорические колоннады в Греции по своим пропорциям
и общему виду подобны некоторым египетским постройкам. Но детали
отличаются. Дорический ордер материковой Греции должен был
родиться в процессе эволюции местных деревянных зданий, поскольку он
вызывает ассоциации с микенскими сооружениями. Развивая ионический
стиль, восточные греки следовали восточным образцам для своих
капителей и баз, обращаясь, без сомнения, к тому, чему их научило
левантийское текстильное и мебельное искусство, а также архитектура.
Пальмовые капители, впрочем, были заимствованы из Египта: их первые
образцы появились на Крите в Vu в. до н. э., затем они были воспроизведены
в западной Малой Азии в VI в. до н. э., а в эллинистические времена этот
стиль был возрожден пергамскими архитекторами.
67 А 7: 143; H 33: 32-35, 137.

Глава 36с
В. Карагеоргис
КИПР
I. АССИРИЙСКОЕ ВЛАДЫЧЕСТВО
И ВЕК НЕЗАВИСИМОСТИ
На середину VTQ в. до н. э. приходится начальная стадия кипро-архаи-
ческого I периода. Первоначально его относили на самый конец этого
века, примерно к 700 г. до н. э., однако недавние исследования,
основанные по преимуществу на греческом керамическом материале,
обнаруженном на Кипре, заставили должным образом поднять датировку1.
Часть этого периода была уже рассмотрена в гл. 12 в САНШ. I2, а
именно до 709 г. до н. э., когда Саргон Π завоевал Кипр — событие, вполне
подходящее для окончания той главы.
В данной главе мы охватим период приблизительно в два столетия,
и археологические свидетельства вновь будут основными; но для самой
последней части данного периода, от установления египетского
господства (ок. 560 г. до н. э.) и далее, в нашем распоряжении имеются
сообщения Геродота, который делал основной акцент на времени
персидского правления на Кипре. Мы располагаем также некоторыми
ассирийскими записями, проливающими свет на названия различных царств,
существовавших на Кипре. В САН Ш. I2: 533 была сделана ссылка на
надпись Саргона П, в которой были упомянуты имена семи царей Иад-
наны (Кипра), принявших верховную власть этого владыки. Завоевание
Кипра Саргоном (724—705 гг. до н. э.) упоминается также в его
«Хвастливой надписи» из Хорсабада, в которой можно прочесть следующее:
«Я сразил всех моих недругов в Иаднане, что находится на море
заходящего солнца»2.
Ассирийское правление оставалось прочным, и приблизительно
через 30 лет после оккупации Кипра Саргоном ассирийское господство
упоминается вновь в надписи на призме Асархаддона, сделанной в 673/
672 г. до н. э. в ознаменование перестройки Царского дворца в
Ниневии3. Надпись гласит:
1 Η 25: 318-320.
2 В 137: I 104.
3 В 137: 105; В 134: 449 ел.; В 44: Π §690.

Кипр
77
Я созвал царей Хеттской страны и тех, что на другой стороне реки <...> Экиштура,
царя Эдиила, Пилагора, царя Китруса, Кису, царя Силлуи, Итуандара, царя Паппы,
Эресу, царя Силлу, Дамасу, царя Кури, Атмесу, царя Тамесу, Дамуси, царя Картха-
дашта, Унасагусу, царя Лидира, Бусусу, царя Нурии — десять царей земли Иаднана,
что в середине моря. <...> Я дал им распоряжения и озарил великими лучами.
Таким образом, в начале кипро-архаического периода мы имеем
десять царств на Кипре, девять из которых могут быть
идентифицированы как царства Идалион, Хитри, Саламин, Пафос, Солы, Курион,
Тамасс, Китай (Картхадашт), Ледра. Единственное царство, которое
невозможно идентифицировать со всей определенностью, это Нурия,
которая может оказаться Аматунтом. Выдвигалось предположение,
что Картхадашт также можно отождествлять с Аматунтом, но это
маловероятно4. Некоторые из упомянутых царских имен могут
напоминать имена греческие, например Этеандр, Дамасий, Пилагор, но имя
царя Китая является финикийским. Мы можем предположить, что
финикийцы сохранили свое царство в Китай даже после отделения от
Тира. Действительно, жизнь в Китай продолжалась без какого-либо
перерыва в течение VIII и VII вв. до н. э., и финикийские храмы в
северной части города функционировали именно как финикийские
институты без малейшего отклонения от своего первоначального
статуса. Единственное предполагаемое изменение могло касаться названия
города, который, именуясь Китаем (Китионом), в то же самое время
назывался по-финикийски Картхадаштом. Такое двойное название
имело бы смысл после отделения Китая от Тира и обретения
независимости, которую кипрские города получали при условии платы дани
ассирийцам.
Текст, идентичный надписи на призме Асархаддона, представлен в
списке, который упоминает всех тех, кто помогал Ашшурбанапалу в
667 г. до н. э. в его кампании против нубийского царя Тахарки5. Это
были 22 царя из Сирии, Палестины и Кипра. Кипрские цари —
именно те, что упомянуты на призме Асархаддона. Поскольку
маловероятно, что ни в одном из этих царств не поменялся ни один правитель в
период между временем Асархаддона и временем Ашшурбанапала,
было сделано предположение, что список Ашшурбанапала мог быть
лишь копией более раннего документа, а не реальной записью.
Другими словами, цари Кипра не помогали Ашшурбанапалу. Из этого
следует дальнейшее предположение о том, что уже в первые годы
правления Ашшурбанапала Кипр приобрел независимость, которая
продолжалась около сотни лет6. Наши сведения об этом столетии очень бедны,
и единственное упоминание о Кипре, которым мы располагаем,
состоит в том, что египетский фараон Априй напал на Кипр и разбил
кипрский и финикийский флоты, но сам остров не завоевал7.
4 В 134: 450; см., впрочем: В 147: 62; В 135: 233-241.
5 В 134: 450 ел. В 44: П, §876.
6 В 134: 450 ел.
7 В 137:1 109.

78
Глава 36с
Ассирийское владычество было терпимым и сводилось к
политическому доминированию и к уплате дани кипрскими царями, которые
удерживали власть над своими царствами, где могла развиваться
собственная культурная жизнь. «Царские» гробницы Саламина,
сохранившие тот же величественный антураж, что был свойствен им в последние
годы Vin в. до н. э., иллюстрируют весьма красноречиво восприятие
здесь царя как сверхчеловеческого существа, чьи похороны
сопровождались пышной процессией и в чью могилу клали богатства,
соперничать с которыми по своему великолепию мог, вероятно, только
погребальный инвентарь ассирийских царей. Богато украшенные надгробные
памятники, боевые колесницы, «финикийские» изделия из бронзы,
масса керамики и других даров приносились в жертву умершим царям
или представителям знати, точно так же, как и до ассирийского
владычества8. Это составляет еще одно указание на культурную
преемственность, существующую между кипро-геометрическим и кипро-архаи-
ческим периодами, базирующуюся на тех глубоких основах, что были
заложены в кипро-геометрический период. В «царских» возведенных
гробницах и в обычных скальных могилах саламинских некрополей
возможно найти импортированную греческую керамику, главным
образом евбейскую, но аттические (или евбейские) «SOS-амфоры»
появляются также и в Саламине9 и в Китии10. Эти сосуды могли
наполняться оливковым маслом, которое в то время экспортировалось из
Центральной Греции повсюду в Средиземноморье. Сравнительно большое
количество этих амфор (хотя и фрагментарных), найденных в
священной зоне Кития, может навести на мысль об оживленной торговле
между Афинами и Китаем, даже если последний управлялся
финикийскими царями; в торговле национальные антагонизмы часто
игнорируются.
Уже было отмечено, что в начале ассирийского владычества сила
обстоятельств могла заставить финикийцев отказаться от своей
лояльной позиции по отношению к Тиру, но финикийский царь продолжал
править в Китии, и нет никаких указаний на то, что финикийский
политический контроль над городом хоть сколько-нибудь уменьшился.
Три храма существовали в Китии бок о бок (зона П), самым большим
из которых был храм Астарты. Богатые приношения были найдены на
полу в этих святилищах, включая финикийскую керамику, фаянсовые
предметы, статуэтки из бронзы и одну антропоморфную колбу из
фаянса такого же типа, что и использовавшийся финикийцами для
транспортировки «омолаживающей» воды из Нила во многие места
Средиземноморья11.
8 В 138.
9 В 138: II 23, ил. 66.
10 Все они фрагментарны и обнаружены в фависсах \favissae — латинский термин,
означающий подземные хранилища, используемые обычно для складирования
вышедших из употребления предметов культа] VIII и VII вв. до н. э. F 18: 113 ел.
11 В 132: 183-289.

Кипр
79
Храмы Афродиты в Пафосе, Зевса в Саламине и Аполлона в Ки-
тии продолжали функционировать, если судить по богатым
хранилищам вотивных объектов, которые были найдены в фависсах [см.
пояснение к примеч. 10] близ двух из них (Пафос и Курион); что касается
храма Зевса, то здесь были выявлены лишь артефакты
эллинистического и римского времени. Сакральная архитектура вне основных
центров была лишена монументальности и следовала традиции малых
сельских святилищ. В большинстве случаев имелся темен [—
освященный участок земли —] под открытым небом с ограждающей стеной и
алтарем. В Айя-Ирини, на северо-западном побережье, около алтаря
внутри ограждения росли священные деревья, что напоминает сады
позднего бронзового века в священном квартале Китая. Имелась также
внутренняя часть — святая святых. В этом темепе было обнаружено
около 2000 терракотовых вотивных фигурок, включая «минотавров»,
воинов, моделей колесниц, быков и проч. Божество, почитавшееся в
этом святилище, несло бремя почти пятнадцативекового религиозного
консерватизма и традиции. Идея плодовитости, которую в раннем
бронзовом веке символизировал бык, сохранялась в течение всего этого
времени, но сельское божество из Айя-Ирини между тем приобрело еще
и другие качества, дабы удовлетворять требованиям верующих:
плодородие земли и скота теперь гарантировалось богом, который также
защищал население во время войны, отсюда многочисленность фигурок
вооруженных людей и военных колесниц12. Святилища того же типа
существовали также в Ахне и Тамассе13. Святилище в Айос-Иаковос,
сооруженное еще в кипро-геометрическом I периоде в виде небольшого
храма без темена, позднее было расширено. На акрополе Китая
святилище в честь финикийского бога Мелькарта, покровителя города,
было возведено около середины VII в. до н. э. Здесь темен сочетался
с небольшим храмом и был наполнен многочисленными статуями из
известняка. Богиня Анат-Афина почиталась на западном акрополе
Идалиона начиная с кипро-геометрического Ш периода. Ее святилище
было огорожено фортификационными сооружениями города —
феномен, подчеркивающий ее воинственные качества, о которых помнили
и позднее, в классический период, когда она почиталась во дворце
Вуни, в Какопетрии и в Мерсинаки14. Святилище Анат-Афины
сохранялось вплоть до самого конца кипро-архаического периода. Два
других божества — Афродита и Аполлон — в течение этого же времени
почитались в Идалионе. Их святилища состояли из внутреннего двора
и храмовой целлы. Важно отметить, что на Кипре начинают
почитаться боги греческого пантеона и что даже в случаях строительства
финикийских храмов выбирались как раз те божества, которые имели
двойников в греческой религии: Анат — Афина, Астарта — Афродита,
Мелькарт — Геракл.
12 В 148. 14В 141.
13 В 134: 9 и далее.

80
Глава 36с
Архитектура гробниц, которая в конце УШ в. до н. э. начала следовать
монументальному стилю (как мы видели в случае с некрополем Салами-
на), продолжала развиваться в той же манере в течение всего VII в. до
н. э. Цари и знать находили упокоение в монументальных камерных
гробницах с большими драмосами. Хотя мода на такие построенные гробницы
возникла раньше и могла представлять собой возрождение архитектуры
позднего бронзового века, существуют указания на то, что, по крайней
мере, на заключительной стадии кипро-архаического I периода
странствующие зодчие из Анатолии могли оказать влияние на архитектуру
гробниц Кипра15. Наличие кургана над могилой 3 в Саламине,
архитектурная схема, каменная резьба камеры и прежде всего характерные элементы
деревянной архитектуры, которые проявляются в конструкции «царских»
могил Тамасса, не оставляют никаких сомнений в том, что зодчие из
Анатолии, уже являвшиеся большими мастерами в надгробной
архитектуре из дерева или камня, могли научить киприотов искусству
сооружения их собственных гробниц. Помимо Саламина и Тамасса, возведенные
гробницы архаического периода были обнаружены также в Аматунте,
Ксилотимбу и Патрики. В их дромосах приносились в жертву лошади и
иногда рабы, а среди заупокойных даров встречается оружие, большое
количество керамики, а также вертела и железные подставки для дров. Тот
факт, что подобные вертела и подставки для дров мы находим в могилах
воинов в Аргосе и на Крите (Кавуси), не может быть случайным. Весьма
вероятно, что такого рода погребальные обычаи могли распространиться
из Эгеиды на Кипр во времена, когда коммерческие и культурные
контакты между двумя регионами были интенсивными.
Ингумация продолжала оставаться единственной общей практикой
захоронений, хотя в редких случаях, как, например, в саламинских
могилах 1, 19 и 31, покойный был кремирован16. Погребения простого
народа представляли собой камерные могилы, вырубленные в скале и
расположенные отдельно от «царских» специально построенных
гробниц, как в Саламине. Впрочем, в некоторых богатых скальных могилах
на археологическом памятнике Келларка, где хоронили обычных
граждан Саламина, практиковались жертвоприношения лошадей и рабов,
соответственно имущественному статусу покойника17. Но самые
большие почести сохранялись за царями и знатью, которые продолжали
обладать полной, почти божественной властью при жизни и которых
окружала пышность и богатство в месте их последнего отдохновения.
Вазовое искусство кипро-архаического I периода с его
стилизованными живописными мотивами обладает высокими художественными
достоинствами и может рассматриваться как одно из наиболее успешных
среди современных ему направлений в других странах Ближнего
Востока и Средиземноморского региона18. Вазописец часто вдохновлялся
произведениями других видов искусства, например декоративными коврами
15 В 144.
16 В 138:1119.
17 В 138: П.
18 В 145.

Кипр
81
или гравировкой по металлу, слоновой кости или дереву. Влияние со
стороны искусств и ремесел Ближнего Востока было очень сильным и
особенно явственно обнаруживалось в иконографии живописных композиций.
Это, конечно, легко объяснимо для того времени, когда финикийские
купцы должны были наводнить кипрский рынок предметами роскоши со
всего ближневосточного региона. Особого упоминания заслуживают
богато декорированные металлические чаши из серебра или бронзы,
известные как кипро-финикийские19. Они украшены выгравированными или
сделанными с помощью чеканки сюжетными изображениями, часто
заимствованными на Ближнем Востоке или в Египте. Такие чаши
обнаруживаются по преимуществу на Кипре, но также и в других частях
Средиземноморья, а изготовлены они были, вероятно, финикийскими мастерами,
работавшими в Финикии или на Кипре. Бронзовые сосуды, наподобие
котла из саламинской могилы 7920, украшенного головами грифонов и
сиренами, который стоял на железном треножнике, или лошадиная упряжь
из той же могилы, богато декорированная чеканкой, могли быть
изготовлены на Кипре иностранными или кипрскими мастерами в стиле койне,
отмеченном сильным финикийским влиянием, стиле, сложившемся в
Восточном Средиземноморье на исходе VIII или в начале VII в. до н. э.
Кипр, где медь была в избытке и где различные царские дворы
обеспечивали покровительство искусствам, должен был стать центром
производства подобных экзотических предметов из бронзы. Некоторые из
бронзовых кадильниц и сосудов, найденных недавно на Атлантическом
побережье Испании в Уэльве в могилах с колесничными захоронениями,
также могли быть сделаны на Кипре21.
На острове также могла изготавливаться роскошная мебель.
Ассирийские тексты упоминают мебель кипрского производства из клена и
самшита, предложенную в качестве дани ассирийскому царю со
стороны кипрских правителей22. Такая же мебель, украшенная пластинами
из слоновой кости в финикийском стиле, была найдена в «царских»
могилах Саламина23. Кораблестроение должно было являться одной из
наиболее важных отраслей экономики Кипра, богатого древесиной.
Некоторые античные авторы упоминают о способностях киприотов к
этому ремеслу; кроме того, сообщается (Плиний. Естественная
история. VTL 56 (57). 208), что легкое судно керкур было изобретено во
флотских мастерских Кипра24. Морские суда часто изображались на
кипрских вазах VII в. до н. э. (рис. 7), а терракотовые модели кораблей
часто обнаруживаются в могилах. Иезекииль в хорошо известном
Плаче о Тире (27: 6) упоминает о том, что для кораблей тирийцы
использовали древесину с Киттимских островов.
19 В 133; В 138:1 19 ел.
20 В 138: Ш 97 и далее.
21 С 43: илл. 148-153.
22 В 134: 460; В 44: Π 36, 103.
23 В 138: III 87 и далее.
24 В 134: 4.59 ел.
6 Заказ № К-7530

82
Глава 36с
Рис. 7. Украшение с кувшина двухцветного IV стиля из Карпасса.
Корабль с убранным парусом перевозит два больших сосуда.
Человек на носу поднимает якорь в форме кольца; другой человек
присел на корточки на одном из двух рулевых весел, чтобы «покормить
рыбу». VII в. до н. э. (Лондон, Британский музей 1926.6—28.9; по:
В 145: 122, IX. 1)
Окончание ассирийского владычества отмечено возникновением
национального стиля в известняковой и терракотовой скульптуре,
получившего известность как протокипрский. Он полон энергии,
обнаруживает сирийско-анатолийские связи, равно как и некоторое египетское
родство; произведения же, однако, получаются истинно кипрскими,
хотя сама идея монументальной скульптуры могла прийти из Египта.
Выразительность лиц, имеющих портретные черты, демонстрирует
уверенность, обретенную киприотами за время независимости, после
ассирийского владычества. Впрочем, их мировоззрение, проявляемое в
одежде и орнаментах, по сути своей является восточным25.
Ориентализирующий репертуар доминирует в искусстве вазовой
живописи, но нельзя сказать, что эгейское влияние напрочь
отсутствует. Часто кипрский вазописец имитировал мотивы и композиции из
восточно-греческой вазовой живописи, особенно из «стиля дикого
козла» конца VII в. до н. э.26. Он также имитировал различные формы
греческой или восточногреческой керамики.
Торговые связи между Кипром и его соседями становились более
интенсивными. Неизвестно, находилась ли эта коммерция в руках
финикийцев, но если даже и находилась, сами киприоты должны были
играть в ней важную роль. Через гавани Тира и Сидона, а также через
устье Оронта кипрские товары прокладывали дорогу на Ближний
Восток и в Египет. Существовали также торговые фактории в разных
местах Сирии и Киликии, например в Телль-Шейх-Юсуфе и в Тарсе27.
Недавние раскопки в Телль-Кейсане в Палестине выявили большое
количество кипрских сосудов для хранения жидкости, что свидетель-
25 В 134: 457 ел.
26 Удивительный образец был недавно откопан в могиле в Гудхи близ Мариона, см.:
Ann. Kept. Director Dept. Ant, Cyprus 1976, рис. 40.
27 В 134: 462 ел.

Кипр
83
ствует о широкомасштабном экспорте кипрских жидких продуктов
потребления на Ближний Восток28.
Торговля с Западом также была оживленной, в особенности с
Родосом, но не только с ним — некоторые кипрские товары попадали
также на Крит, Киклады и в Афины29. Что касается увеличения объема
кипрских товаров в греческих колониях юга Италии и даже Испании,
это обстоятельство могло быть связано с деятельностью финикийцев.
В любом случае Родос должен был быть пунктом продажи товаров по
сниженным ценам для торговли в западном направлении. Кипрская
керамика и другие произведения искусства высоко ценились в Эгеиде.
На Родосе мы имеем местную вазовую школу, которая имитирует
кипрские прототипы; кроме того, на Родосе должны были работать
кипрские гончары. Наконец, невозможно переоценить роль Кипра в
передаче восточных элементов ориентализирующему искусству Греции.
П. Египетское владычество
История Кипра в течение первой половины I тыс. до н. э.
характеризуется серией иноземных владычеств, которые следовали за
политическими изменениями в Восточном Средиземноморье. В 612 г. до н. э.
ассирийская империя потерпела крах, после чего на сцену вышла
новая сила — египетская. К стратегическому положению Кипра, его
ресурсам меди и лесным богатствам египтяне были отнюдь не равнодушны,
а поэтому в 560 г. до н. э. Амасис захватил остров и положил конец
ассирийскому господству здесь. Впрочем, в то же самое время подошел
к своему завершению период относительной независимости, которой
обладали кипрские царства. Оккупация Кипра Амасисом отмечена
Геродотом (П. 182), указывающим, что он был первым, кто подчинил
остров и обложил его данью. Хотя с этого момента Геродот и ведет
летопись исторических событий, имеющих отношение к Кипру,
археология и исследование материальной культуры будут также полезны в
деле реконструкции истории острова, в особенности торговых и
культурных связей с соседями.
Египтяне, без сомнения, сохраняли старую политическую
структуру в кипрских царствах, пока кипрские правители готовы были платить
им дань. В культурной сфере египтяне оказывали значительное
влияние. Это отчетливо видно по кипрской скульптуре. Мы уже отмечали,
что идея монументальной скульптуры, будучи заимствованной из
Египта, была внедрена в Vu в. до н. э.; теперь киприоты имитировали
египетские стили в каменной скульптуре — был создан кипро-египетский
стиль, в котором нашли отражение даже особенности египетской
одежды. Причем в эту же эпоху в скульптуре появляется неокипрский
28 Rev. Bibl. 83 (1976): 90.
29 В 134: 464 ел.

84
Глава 36с
стиль, явившийся результатом естественного развития протокипрского
стиля (см. ниже). Равным образом и в надгробной архитектуре мы
можем заметить подобные влияния. Куполообразная камера построенной
гробницы в Саламине, датированной приблизительно серединой VI в.
до н. э., изнутри украшена многоцветными расписанными по стенам
цветами папируса и бутонами лотоса, а также звездными мотивами по
потолку, в манере, напоминающей расписанные интерьеры египетских
саркофагов30. В других искусствах и ремеслах мы являемся
свидетелями появления египетских мотивов, таких как голова Хатхор,
служившая общим декоративным элементом для класса керамики,
производившейся в мастерской Аматунта («стиль Аматунта»). Этот стиль,
впрочем, также заимствовал элементы из греческой вазовой живописи,
такие как чернофигурная техника, высеченные линии при исполнении
деталей31.
Благодаря финикийцам на Кипр было ввезено множество
египетских товаров, таких как изделия из фаянса (фляжки, амулеты,
скарабеи), обнаруживаемые обычно как приношения в гробницах и в
храмах. Финикийские святилища в Китай дали большое их количество32.
Это были не только вещи, циркулировавшие благодаря торговле по
всему региону Восточного Средиземноморья, но также
художественные идеи и стили. Кипрские торговые фактории были основаны в
таких местах, как греческое поселение Навкратис в Египте и Амрит в
Сирии;33 киприоты испытали несомненное влияние со стороны этих
регионов и в то же время вызвали в этих странах моду на кипрское
искусство. Многочисленные кипрские терракотовые и известняковые
скульптуры были обнаружены в Герейоне на Самосе, на Родосе и в других
восточногреческих центрах Ионийского побережья34. До нас,
например, дошло имя Сикона35, кипрского скульптора, работавшего в Нав-
кратисе. В вопросе о популярности кипрской скульптуры в этом
городе характерной является история, рассказанная Афинеем (675 f; 676 а—
с), о гражданине Навкратиса по имени Герострат, который во время
одного из своих путешествий оказался в Пафосе, где приобрел статую
Афродиты. На обратном пути его корабль попал в шторм, и
пассажиры молились перед этой статуей, прося богиню спасти их. Все они
выжили, достигнув Навкратиса целыми и невредимыми, и посвятили
статую Афродиты в ее местный храм. Действительно, в этом
святилище было обнаружено большое количество кипрских статуй.
Гавани Кипра могли использоваться как промежуточные порты в
торговле между Ближним Востоком и Эгеидой. Все торговые пути
проходили через Кипр, что имело необычайно выгодные последствия для
экономического и культурного развития острова, способствуя
формированию космополитического характера его цивилизации. Этот при-
30 В 138: Ш 126 ел. 33 В 134: 469 ел.
31 В 145: II 91-93. 34 В 146; D 85.
32 В 132. 35В 134: 470; В 102:32.

Кипр
85
мер несомненно характерен для всей истории Кипра. В сфере
культуры мы упомянем в качестве модели этого феномена развитие
кипрской скульптуры во второй половине VI в. до н. э. и создание бок о бок
с кипроегипетским стилем так называемой неокипрской скульптуры,
которая в западной части острова испытывала влияние со стороны
ионийского статуарного искусства и в то же время оказывала на него
обратное воздействие; однако в восточной части сирийские и
египетские элементы более значительны36.
Эта сводка показывает, что в VI в. до н. э. Кипр в большей или
меньшей степени следовал той же модели зарубежных связей и культурных
тенденций, что дали о себе знать уже в конце VHI в. до н. э. Они
возникли вместе с организацией греческих торговых пунктов на востоке, с
одной стороны, и с основанием финикийской колонии Китий — с другой,
стали более интенсивными в VII в. до н. э., в период кипрской
независимости. Впрочем, VI в. до н. э. сделал Кипр ближе греческому миру.
Отправляясь в Таре или Аль-Мину, а также к греческим торговым
пунктам в Сирии, многие греки должны были проследовать через Кипр.
Также известно, что в греческих колониях и торговых городках
проживало определенное количество киприотов. Это возобновление контактов
должно было содействовать пробуждению национальных чувств на
Кипре, где консервативный дух сохранил много микенских греческих
элементов в искусстве, религии и даже языке. Следующие одна за
другой оккупации острова иноземными силами (ассирийцами, затем
египтянами) и традиционный антагонизм между греками и финикийцами могли
также стимулировать рождение сильного эллинского самосознания в
значительной части кипрского населения, особенно среди тех, кто жил
в традиционно греческих районах. Это то время (первая половина VI в.
до н. э.), когда греческий философ Солон посетил Кипр (Геродот. V. 113;
ср. также: Диоген Лаэртский. I. 51, 62 ел.) по приглашению царя Фило-
кипра из Эпеи (город, обычно локализуемый в районе дворца в Вуни).
Согласно одному не имеющему особой ценности рассказу, Солон
уговорил своего царя-гостеприимца перенести его город в более подходящее
место в том же районе, царь выбрал место на равнине близ моря, где
построил новый город, назвав его Солами в честь своего выдающегося
гостя. Сообщается также (Плутарх. Солон. 26. 2—4; Солон. Фр. 19 West),
что Солон посвятил короткую элегию Филокипру. Эта история не
похожа на чистую правду, особенно по хронологическим соображениям, но
также и по той причине, что Солы существовали под этим именем за сто
лет до приезда Солона (город упомянут как Силлу в надписи на призме
Асархаддона); кроме того, недавние археологические открытия
продемонстрировали наличие поселения в этом месте, по крайней мере, уже
в позднем бронзовом веке [САН Ш. I2: 517). Тем не менее нельзя
отрицать полностью исторического значения этого рассказа: он подчеркивает
тесные узы, связывавшие Кипр с греческим миром и становившиеся всё
*' В 134: 468.

86
Глава 36с
более крепкими к концу VI в. и началу V в. до н. э. Мы могли бы
отметить и другие характерные примеры этих отношений: в VII в. до н. э.
киприот по имени Гермей посвятил треножник в храм Аполлона в Дельфах
и сделал на нем надпись кипрским силлабарием. Фрагмент этого
треножника с надписью недавно был найден37. Мы знаем о двух прославленных
изготовителях тканей из Саламина, живших в VI в. до н. э. Один из них
посвятил отреставрированный пеплос в святилище храма Аполлона в
Дельфах. Согласно Афинею (48 Ь) надпись на пеплосе гласила, что это
была работа Геликона Саламинского, сына Акесаса и что свое
вдохновение он получил от богини Афины.
Эллинская культура и художественная мода развивались в главных
городах, сохранивших базисные элементы древней микенской
греческой традиции. Но в сельских районах древние этеокиприотские
культурные традиции не исчезли полностью, смешиваясь порой с
греческими и финикийскими элементами.
Сельское святилище Менико (рис. 8) близ северных склонов горного
кряжа Троодос, невдалеке от медных приисков Мицеро,
предоставило материал, который характерен для культурных и религиозных тен-
$f& Очаг
(ГЛАВНЫЙ Очаг·
|ЗАЛ „
λ Вход
СЕВЕРНЫЙ
ДВОР
Колодец r^ Λ
Рис. 8. План раскопок в Менико Литаркес.
37 В 156.

Кипр
87
денций, сохранявшихся на Кипре в сельской местности. Святилище
финикийского бога Баал-Хаммона38 может быть датировано серединой
VI в. до н. э. Терракотовое изображение бога, восседающего на троне,
окружено многочисленными кадильницами для фимиама, поскольку
он является «богом огня», но он также ассоциируется со скотом,
поскольку большое число терракотовых фигурок баранов и быков было
найдено здесь среди вотивных приношений; имелась также глиняная
модель боевой колесницы; всё это напоминает вотивные приношения
из храма в Айя-Ирини, где бог также почитался во многих качествах.
Окончание египетского господства на Кипре совпало с пиком
культурного развития острова. Этеокипрская культура, смешавшись с
влияниями, шедшими с Востока и из Эгеиды, процветала в атмосфере
богатства и интенсивного международного обмена. Древние традиции,
главным образом в религиозной сфере, были сохранены, но полный
жизни новый дух с неизбежностью обнаруживался в художественной
продукции, будучи результатом множественных линий,
завязывавшихся в один узел.
III. Первые годы персидского владычества
Египетское управление Кипром продолжалось лишь 25 лет, после
чего, приблизительно в 545 г. до н. э., киприоты подчинились
персидскому царю Киру, сразу же, как только увидели, что египетская
держава клонится к своему закату (Геродот. Ш. 19)39. Персы сначала не
чинили препятствий местным царям в осуществлении их
политической власти и следовали тому методу управления, который был
весьма близок ассирийской политике. С кипрскими царями обращались
как с союзниками персов; последние были удовлетворены, до тех пор
пока киприоты выказывали готовность платить дань и участвовать в
военных походах Великого царя. Поэтому мы видим кипрских царей
помогающими персам в Карийской войне (545 г. до н. э.), при
завоевании Вавилона (539 г. до н. э.; Ксенофонт. Киропедия. VIII. б. 8) и при
вторжении в Египет (525 г. до н. э.). Мы узнаём от Геродота (Ш. 19. 44),
что в этом, последнем, походе участвовали также финикийцы,
ионийцы и самосцы.
Саламин должен был быть ведущим царством на острове, а его царь
Евельфонт имел серьезные политические амбиции. Он первым начал
чеканить свою собственную монету40, возможно, в 520-х гг. до н. э.,
используя персидский стандарт. На лицевой стороне его монет был
изображен баран, являющийся восточным символом; на реверсе мы видим
египетский символ жизни анх [т, иероглиф в виде Т-образного креста,
увенчаного сверху петлей; у древних египтян этот знак символизировал
38 В 142: 17-66.
39 В 134: 471 ел.
H 48: 301.

88
Глава 36с
жизнь], а в некоторых случаях внутри петли находится знак ки
кипрского силлабария, имеющий значение Κυ(πρίων) = киприотов (рис. 9), из
чего можно заключить, что царь Евельфонт, по-видимому, имел
честолюбивые намерения выступать в роли правителя всего Кипра.
Превосходство этого владыки осознавала царица Феретима из Кирены,
которая, как мы знаем из рассказа Геродота (IV. 162), прибыла на Кипр в
530 г. до н. э. и просила у Евельфонта военной помощи для своего сына
Аркесилая Ш. Такая просьба была бы просто немыслима, если бы
персидское господство на Кипре отличалось деспотичностью. Очевидно,
Евельфонт был волен проводить свою собственную международную
политику в качестве независимого царя. Нет никаких сомнений в том, что
персов устраивало подобное положение дел, поскольку они были
уверены в лояльности Евельфонта и, со своей стороны, помогали ему в его
честолюбивых замыслах относительно всего острова. Евельфонт, впрочем,
не пренебрегал связями с греческим миром; так, мы узнаём от Геродота
(Там же), что он посвятил в храм Аполлона в Дельфах кадильницу,
которая «заслуживала того, чтобы ее лицезреть».
Рис. 9. Серебряная монета
Евельфонта
Мы констатируем сильное влияние Египта на развитие кипрского
искусства в период египетского господства, которое сходит на нет
вместе с окончанием этого владычества. Персы оказывали весьма
скромное воздействие на культурную жизнь Кипра. С другой стороны,
ионийское воздействие было мощным и широким и проявлялось оно прежде
всего в скульптуре, где мы обнаруживаем появление кипро-греческого
стиля с характерными особенностями архаической греческой
скульптуры41. Греческие шаблоны для терракоты также ввозились из
Эллады либо изготавливались на месте под сильным греческим влиянием.
Греческие вазы, главным образом восточногреческие, но также и атти-
В 134: 473 ел.
42 В 136.

Кипр
89
ческие42, получают доступ на Кипр в качестве предметов роскоши и
оказывают воздействие на развитие кипрской вазовой живописи,
которая, впрочем, начинает терять свою оригинальность. Хотя для этого
времени мы не располагаем образцами монументального зодчества,
имеются всё же архитектурные детали, найденные в Курионе, Китай
и других местах, свидетельствующие о существовании в основных
центрах острова храмов, построенных в греческом стиле.
К концу VI в. до н. э. греческое влияние становится преобладающим
во всех аспектах жизнедеятельности и культуры на Кипре.
Политическая атмосфера в главных городах обнаруживала наличие серьезных
разногласий между сильными прогреческой и проперсидской
партиями. Прогречески настроенное население принимало эллинскую
культуру в качестве средства защиты от персидского господства, но это
свидетельствовало о слабости и постепенном упадке коренной кипрской
культурной традиции, которая до того сохранялась в течение веков.
Когда Дарий (521—485 гг. до н. э.), выстраивая структуру персидской
державы, приписал Кипр к пятой сатрапии и определил сумму
ежегодной дани, уплачиваемой киприотами, стало совершенно ясно, что
первоначальный статус «союзников» и независимость, которыми
обладали кипрские цари при Кире, теперь уже принадлежали прошлому43. В
городах нарастали антиперсидские настроения, персидская же
пропаганда пыталась в то же самое время усилить проперсидские партии,
поддерживавшиеся, без сомнения, финикийским населением. Итак,
первые семена антагонизма и раздора среди кипрских царств были
посеяны, что явилось прелюдией к долгому периоду борьбы на
острове, которая велась либо против персов за свободу, либо между
кипрскими царями на взаимное уничтожение. Греческое войско было
вовлечено в эту смуту, и Кипр, таким образом, оказался втянутым в
противоборство между Грецией и Персией.
43 В 134: 475.

Глава 36d
Т.-Б. Митфорд, О. Массой
КИПРСКОЕ СЛОГОВОЕ ПИСЬМО
Кипрский классический силлабарий представляет собой уникальную
систему письма. Кроме финикийского алфавита, использовавшегося
семитской частью населения острова1, и греческого алфавита на
некоторых монетах и в редких эпитафиях иноземцев, слоговое письмо
было почти в исключительном употреблении в течение всего
архаического и классического периодов. Если не считать двух ранних
примеров (Марион и Голги), лишь в эллинистический период встречаются
«диграфические» надписи (с тем же самым или подобным текстом,
записанным одновременно силлабарием и алфавитом), особенно в
Пафосе и в Солах, чьи цари были среди самых первых кипрских союзников
Птолемея Сотера. Слоговое письмо в своем основном или «общем»
варианте и в юго-западном или «пафосском» исполнении было
средством передачи кипрского диалекта, восточной ветви аркадо-кипрской
группы; в тех же самых частях острова, особенно в Аматунте,
силлабарий также использовался для «этеокипрского» языка, до сих пор не
поддающегося расшифровке. Кипрский диалект2 и силлабарий
взаимно дополняют друг друга, и (если не брать в расчет этеокипрский язык)
они не должны рассматриваться один без другого.
Дешифровка, базирующаяся на финикийско-кипрской билингве из
Идалиона (ICS: № 220), была искусно начата Джорджем Смитом,
которому позднее помогал С. Бирч, и вскоре получила развитие в трудах
Брандиса, М. Шмидта, Деека и Сигизмунда3. В 1876 г. бронзовая
табличка из Идалиона (ICS: № 217; см. том с фотографиями), полностью
сохранившаяся и очень разборчивая, содержащая более 1000 знаков,
получила установленный алфавитный текст и полный комментарий;
вплоть до сегодняшнего дня она не имеет соперников в качестве источ-
'В 147; В 131.
2 Для диалекта см.: А 34: 104 и далее, 127 и далее; А 4: 397-454; А 64: 141-174; А 57:
87-94.
3 См. сводку в: В 154 (в нашем тексте цитируется как ICS, когда необходимо дать
номер надписи): 48—51.

Кипрское слоговое письмо
91
ника наших знаний как о диалекте, так и о применении слоговой
письменности. В 1961 г. О. Массон смог собрать в ICS около 380 надписей
на камне, металле, монетах и горшках с самого Кипра, а также около
80 граффити из Египта, являющихся большей частью подписями
кипрских наемников, находившихся на службе у фараона4. Позднее к этой
общей сумме были добавлены 40 надписей, наиболее значительные из
которых несомненно происходят из Куриона5. Вскоре были
опубликованы 66 надписей на керамике из Нимфея Кафицина, на территории
Идалиона6; в целом они повторяют друг друга, но четыре из них
весьма длинные, причем научное значение этих надписей повышается из-за
их контекста, а в некоторых случаях из-за параллелей, которые могут
быть проведены с алфавитными версиями. Далее, имеется более 200
посвящений — по преимуществу весьма кратких и фрагментарных — из
Осадной насыпи в Старом Пафосе, причем, согласно раскопочным
данным, Ионийское восстание определяется для них как самая ранняя
из возможных дат7; также имеется более 100 посвящений из
сельского святилища того же времени в Рантиди, приблизительно в 5 км к юго-
востоку от Пафоса8. Все эти архаические пафосские тексты, за
исключением прекрасного царского посвящения (ICS: № 15), являются очень
краткими, ограничиваясь в основном именем человека,
совершающего приношение. Таким образом, на настоящее время известно почти
1000 слоговых надписей9. Они, впрочем, отличаются в значительной
степени как по объему, так и по надежности прочтения — даже в тех
случаях, когда это определенно греческий язык; в данной связи
поучительно рассмотреть шесть документов, которые по количеству
содержащихся в них знаков близко подходят к табличке из Идалиона.
Нет необходимости подчеркивать здесь огромную ценность этой
таблички (ICS: № 217) как полностью сохранившегося и совершенно
понятного греческого документа, относящегося к периоду 480—470 гг.
до н. э.: нет ни лакун, ни восстановлений, и смысл всегда ясен; лишь
некоторые особенности морфологии и вокабулярия остаются
спорными. Текст представляет собой соглашение, заключенное между царем
Стасикипром и городом Идалионом, с одной стороны, и целителем
Онасилом и его братьями — с другой, по поводу неоплаченного
лечения воинов, раненных во время осады города мидийцами (персами), и
лечения жителей Китая. Вместо вознаграждения врачи должны
получить определенные участки земли по соответствующей их услугам
цене. Текст с соглашением был установлен в святилище Афины под ее
покровительством.
4 Для Абидоса - ICS: № 374-419; для Карнака - ICS: № 421-453; для полноты
картины см.: В 160.
5 В 163.
&В 165.
7 В 162; В 167.
8 В 162; В 166.
9 В 157, с дополнением за 1961—1975 гг.

92
Глава 36d
Ранее уже упоминавшийся текст меньшего объема,
принадлежавший жителю Идалиона, говорившему на двух языках (ICS: № 220), был
твердо установлен уже в первые годы после дешифровки с помощью
финикийской версии. В отличие от него надписанный вотивный
рельеф из Голги (ICS: № 264) с 78-ю четко вырезанными знаками,
представляя собой четыре дактилических гекзаметра (единственный
метрический текст, выполненный силлабарием), остается по-прежнему
относительно сложным, так что было предложено множество версий его
перевода, отличающихся большим количеством деталей. Саламинский
остракон (ICS: № 318, ок. 600 г. до н. э.) включает 216 знаков (чуть
лучше, чем просто граффито), написанных красной краской по обеим
сторонам черепка, которые представляют собой, как кажется,
несколько не связанных друг с другом текстов. Их смысл большей частью
темен: только сторона Б дает некоторые греческие слова или обороты
речи10. На глиняной табличке, известной как «табличка Бульвера» (ICS:
№ 327; рис. 10), сохранилось 163 знака, составляющих от двух третей
до трех четвертей от полного оригинала. После 1910 г. этот текст, хотя
он имеет четкие знаки и написан на языке, не вызывающем никаких
вопросов, породил три совершенно различные интерпретации11, но
здесь виновата главным образом неполнота таблички. Два других
сохранившихся целиком документа преисполнены трудностей: «стела
Цеписа» (ICS: № 306, Пила) и «чаша Пиеридеса» (ICS: № 352, источник
неизвестен).
Теперь к этой группе «длинных» надписей (все они помещены уже
в: ICS) мы можем добавить две недавно открытых вещи. Первая
представляет собой небольшую вазу с двумя надписанными сторонами
(происхождение неизвестно; начало V в. до н. э.);12 надписи являются двумя
списками личных имен с очень интересными греческими
конструкциями. Вторая — фрагмент на мраморе, сделанный пафосским шрифтом
(Старый Пафос, ок. 325—309 гг. до н. э.);13 мрамор, к сожалению,
обломан; представляет собой фрагмент клятвы, в которой несколько раз
упоминается царь Никокл, последний правитель Пафоса, уже до
этого открытия известный по некоторым надписям (ICS: № 1, 6, 7 и др.);
текст содержит несколько важных слов и выражений.
Возвращаясь к проблемам, вызванным слоговым письмом, мы
вынуждены признать, что оно плохо подходило для передачи греческого
диалекта. Первые греки, поселившиеся на острове, видимо, нашли его
здесь в какой-то предшествующей форме, служащей для передачи
языка, который не был эллинским. Этот язык не обязательно был этеокипр-
ским (чьи ранние стадии неизвестны), однако все гипотезы
относительно этого специфического вопроса остаются малоубедительными.
10 Комментарий к ICS пересмотрен и дополнен в: В 138: I 133—142, и в: В 155.
11 См. комментарий в: ICS: 324—328 с критикой первого издания Р. Мейстера (1910),
и на с. 402 ел. — резюме на новое издание в: В 162: 38—45. Позднейшее исследование: В 168.
12 Опубликовано в: Karageorghis J. Biblioteca di antichità cipriote. 3 (1976): 59—68.
MB 159.

Кипрское слоговое письмо
93
. Я 7= *
* <t Ж X
f У Л з: ^ 1 У Ç ρ; î /,n
' V^it % · 4' >'«- s £ Л
ν ^ /j^i *!. ^ Τ Pif Y 31 ^ «^ MA.tt.kuJO.ri.ti.su.u.vfku.a
KE.ro.to.a
5
i.ka.tu.i
10
SE.ri.ka.b.se.e
20 15
ra . va . zo . ne . pa . la
25
TA .lo.pi.o.te.la.ka.mi
35 30
RE.ke.vo.zo ne. vo.ra.m.a
45 40
lo.se.e jo.si.ti.ro.po.a
55 50
lo.pi.i.ve.ti 0 . si. nu. vo . ti
65 60
Ase.to.à.ri.a ne.o.vi.ti
75 70
SE. ta. si. ri. a. jo.vi.ve.ro. ko
5
10
95 90
se.lo.mi.tijo.ri.te se.ke.u.MO
105 100
ne.mi.ko.ra.a ne.jo.mi.ri.va
С Τ /^\У X'VV ^ Ϋ^ )'{ h VA.to.si.ri.a jo.й.И.va.(a
·# ρ'Λ;
/W. 70. «Табличка Бульвера», глина. Текст (с двух сторон) и
транскрипция следуют чтению и транслитерации Митфорда. 16x10x2 см
(Лондон, Британский музей 1950. 5—25.1; ICS: № 327)
125 120
NU.ta.ne.1i.ka se.ka.te.i хе
135 130
FOte.e e.se.re.ve ma.to
145 140
ma.a.to ne.ko.la te.i
150
mi.to.te.e se.ie.po
155
te. L se. L ta. mi
160
i.se.i.pe
15
20

94
Глава 36d
Итак, картина, которую сегодня являет собой кипрская
эпиграфика, не столь унылая, как представлялось некоторым исследователям,
таким как Бехтель и Швицер14, в начале XX в. Им была известна
только табличка из Идалиона и несколько кратких текстов из Пафоса,
Мариона и Сол, с билингвами из Тамасса. С середины века благодаря
открытиям и публикациям многих новых текстов мы оказались в
более выгодном положении, с обоснованными надеждами на дальнейшие
находки.
После открытий Эванса и дешифровки Вентриса вполне естественно
было бы обратить наши взоры в сторону линейного письма Б и его
очевидной связи с минойским линейным А. Впрочем любая попытка
установить прямую линию происхождения более молодого от более
древнего из этих двух силлабариев, кипрского и микенского
соответственно, должна быть сделана с очень большой осторожностью. Сил-
лабарии были хорошо известны на Кипре и в других местах до
появления линейного Б, и самые ранние из них, следовательно, должны
были произойти предположительно из линейного А (или из другого
родственного линейного письма).
Теперь мы знаем, что грамотность населения Кипра была
значительной уже в период позднего бронзового века. При нынешнем состоянии
науки мы можем выделить три основных разновидности15 того письма,
которое Эванс назвал «кипро-минойским»: «кипро-минойское 1»,
местное письмо, распространенное по всему острову; «кипро-минойское 2»,
ограниченное несколькими (хотя и значительной длины) глиняными
табличками из Энкоми; «кипро-минойское 3», использовавшееся
только в Рас-Шамре — Угарите. Наши данные слишком трудны для
интерпретации и слишком скудны, чтобы на основе этих разновидностей
восстанавливать точную историю ближайшего прототипа (или прототипов)
того, что появилось после геометрического периода в виде
архаического и классического силлабариев. Но два факта всё же должны быть
рассмотрены. Во-первых, явные аналогии как в форме знаков, так и в
структуре некоторых надписей могут указать на ближайшее родство
между «кипро-минойским 1» и древнейшими формами письма на юго-
западе или в районе Пафоса16. Во-вторых, удивительное подтверждение
важности пафосского региона было получено благодаря недавнему
открытию (начало 1979 г.), сделанному при раскопках могилы
геометрического времени близ Старого Пафоса, где был найден бронзовый вертел
с ясно выгравированной надписью из пяти знаков17: они уже не
относятся к кипро-минойским знакам, но являются кипрскими, представляя
собой смесь «пафосских» и «общих» форм, из-за чего возникает
соблазн назвать их «протопафосскими»; еще удивительнее, что мы мо-
14 А 4: 399 и далее; А 58: 327-334.
15 В 150; В 151.
16 В 153.
17 См. предварительную заметку в: В 149, с комментариями Е. и О. Массона.

Кипрское слоговое письмо
95
жем прочитать весь текст (идущий слева направо) как o-pe-le-ta-u и
даже распознать в этой очень ранней стадии греческое имя в форме
аркадо-кипрского генетива — Opheltau. Имя Όφέλτας (или -της), хотя оно
было героическим, не упоминается у Гомера, но его наличие вероятно
уже в микенском языке (Кносс, ΚΝ В 799). Резюмируя сказанное,
отметим следующее: кажется очевидным, что в могиле близ Старого
Пафоса были погребены те, кто уже говорил по-гречески, а если быть
точнее — на кипрском диалекте (как предполагается). Они также
использовали письмо, которое было весьма близким архаическому силлабарию
и теперь производит впечатление самой древней формы известной нам
слоговой письменности, поскольку является намного более ранним,
нежели краткая надпись на вазе, относимая к УШ в. до н. э. (ICS: № 174,
также из района Старого Пафоса, а не из Мариона, как первоначально
предполагалось)18.
Таким образом, старая проблема предполагаемого существования
«темных веков», характерным признаком которых считалась
безграмотность, ныне удовлетворительным образом разрешена. Мы можем
сделать вывод, что слоговое письмо уже существовало в конце XI в. до
н. э.: недостаток текстов вплоть до VIII в. до н. э. мог быть вызван
общим сокращением грамотности в эти времена, а также, быть может,
большим распространением непрочных материалов для письма, таких
как дерево или кожа. Но главный момент заключается в том
очевидном теперь факте, что силлабарий был продолжением особого вида
письменности позднего бронзового века, точно так, как было
предположено раньше: сила местной традиции побеждала возможные
инновации, заключались ли они в адаптации старых финикийских букв или
во введении, как в Греции, новомодного алфавита.
Если мы вновь сравним силлабарий с линейным Б как с типичным
примером такого рода письменности, мы неизбежно обнаружим
некоторые отличия. Во-первых, это отсутствие идеограмм, которые
обычны и важны (как и в линейном А) при составлении описей несчетных
дворцовых запасов. Не похоже, что кипрские тексты бронзового века
нуждались в идеограммах, в отличие от клейм гончара или
каменотеса, хотя до сих пор не найдено ни одного инвентарного списка.
Во-вторых, в то время, как линейное Б имеет направление письма
исключительно слева направо, подобно кипро-минойским текстам, кипрский
силлабарий по преимуществу направлен влево, с важными
исключениями в порядке расположения знаков, практиковавшемся на юго-западе
острова.
К 55 знакам, идентифицированнь1м еще в начальный период дешис]>
ровки19, добавился только один слоговой знак у о, распознанный Р. Мей-
стером в 1910 г. на «табличке Бульвера» (ICS: № 327), который
использовался также в «общем» и в «пафосском» репертуарах. Теоретически
18 По поводу исправлений и происхождения см.: В 155; попытку греческой
интерпретации см.: В 169: 169-173.
19ICS: 48-57.

96
Глава 36d
могло существовать до 65 знаков, однако маловероятно, что будет
обнаружено больше. За исключением знакауо, рис. 11 представляет в виде
таблицы систему знаков, циркулировавшую в центральном районе
Кипра на начальном этапе кипро-классического периода. Благодаря
таблице сразу бросается в глаза, что по сравнению с 87 знаками
линейного Б20 здесь мы имеем дело с системой аккуратных знаков, как более
простых, так и более систематичных. Семь омофонов и пятнадцать
неотождествленных знаков исчезли, как и комплекс знаков dwe, nwa, pte
и др., чтобы быть представленными в нашем силлабарии только
посредством хе = «kse». Что касается остального, оба силлабария знают, не
проводя при этом различия в долготе, пять основных гласных а, е, г, о,
и (но существующий в линейном Б изолированный дифтонг au здесь
отсутствует); оба формируют группы знаков, ставя перед гласными
каждый согласный по очереди, как, например, ка, ке, кг, ко, ки и т. д.,
la, le, li и т. д. Впрочем, они не совпадают полностью по известным им
согласным. Лабио-велярные микенского диалекта, разумеется, выходят
из употребления и не могут поэтому здесь рассматриваться. Однако, в
то время как в линейном Б смешиваются плавные (/иг), но разделяются
на две серии зубные (d и t), в кипрском силлабарии первые
отличаются, а вторые сливаются. В то время, как линейное Б всё же обладает
способностью зафиксировать придыхание, имея знак ai = «ha»,
кипрское письмо полностью игнорирует придыхание. Обе системы
сохраняют звук, позднее представленный дигаммой — wa, we, wi, wo, и обе, что
более важно, имеют определенные знаки для опорного гласного или
полугласного, в кипрском силлабарии это у а, уе, уо.
Рассматривая родственные отношения этих письменностей, мы
должны осознавать всю важность того давно известного факта, что восемь
знаков простой формы явным образом сохранили свои очертания без
значительного изменения: расшифровка линейного Б теперь показала,
что с XV до III в. до н. э. они сохраняли также и свое фонетическое
качество. Это были следующие знаки: da и ta, ti, to, pa, po, го и lo, na, se.
Таковы сходства: объяснять различия, возможно, остается уделом
будущих исследований, но принципиальное родство отрицать невозможно.
Скажем несколько слов о правилах правописания в силлабарии21. В
отношении гласных и дифтонгов проблем нет: например, a-ro-u-ra-i =
αρουραι. При передаче согласных одна группа вполне определенна: это
символы для слогов, начинающихся с г и /, m и п, s, а также w. Но для
группы губных, зубных и задненёбных неоднозначность неизбежна.
Например, символ, транслитерируемый как ра, используется для
передачи слогов βα, πα или φα; символ ta — для δα, τα или θα; символ ке —
для γε, κε или χε, так что мы имеем pa-si-le-u-se = βασιλεύς, pa-si-te-mi-se =
Πασιθεμις, pa-u-o-se = Φαϋος и т. д. Двойные консонанты не отражаются,
wa-na-sa-se = /Γανάσ(σ)ας. Носовые перед гласными не фиксируются, ра-
20 См. таблицу в: САН П.13: 600, рис. 17.
21 ICS: 68-78.

Кипрское слоговое письмо
97
к
τ
Ρ
L
R
M
Ν
Y
V
S
2
Χ
A
* * *
* *
A Ъ Ъ
ι- h \-
Φ * Φ
^ ^ \ο
QUO
V i't V
τ τ· -τ
τ r -F
0 0 0
0 0 0
λ» ;Ac ;/Ν(
V V Υ
ν ν ν
ft Λ »*
ΙΑ Λ ft
Ε
ж^ ж
* Ж iff
Α λ *
ώ * i
ί S 5
'J 5
Ç 8 g
ι/· .;. ι/ί
./ι ,J, j/î
з: Χ Χ
Χ Χ Χ
μ/ μ. μ.
μ, ρ» μι
I
* * *
£\ S* у4
τ ^ ^
^ ^ ^
·' ι/ V
V у V
Ч/ у
£ С
ν»
ΊΓ| /* M
)V >'< ύ
Ό (С4 τ*
ν V *
Ο /Γ /^
0
χ ν 2
/\ Α λ
Л д л
F τ >
F F F
Λ /» Я
+ + +
£ Я *
Я. Я Я.
)г )л ψ
h h V
7ч ^^
Ч> ч/
Л
υ
/V4 /γ\
Ύ1 <Ύ\
**
* *
яг л?
й fi/
A ΛΜ
λ( V
Λ' A<
?: ?;
*
Рис. 77. Общий силлабарий (Идалион, V в. до н. э.)
7 Зака}№К-7530

98
Глава 36d
ta = πά(ν)τα и т. д., однако носовые в конце слова отмечаются за
некоторыми исключениями. При этом необходимо уточнить, что проблема
финальных согласных решается элегантным образом (со
значительным усовершенствованием линейного Б) через регулярное
использование слоговых символов, оканчивающихся на е, где данный гласный не
должен произноситься: po-to-li-se = πτόλις, ke-re-o-ne = Κρέων, te-a-no-re =
Θεάνωρ. Для разрешения проблемы групп согласных используется
несколько правил, основанных на следующем принципе: первый
консонант передается с помощью символа, включающего гласную слога, к
которому принадлежит этот консонант: pa-ti-ri = πατρι и т. д.
Чтобы проиллюстрировать эти правила и главный аспект
транслитерируемого силлабария, воспроизводим начальную часть таблички из
Идалиона (ICS: № 217), которая также демонстрирует частую
непоследовательность в пунктуации (черта, отнюдь не обязательная):
o-te ' ta-po-to-li-ne-e-ta-li-0-ne ' ka-te-wo-ro-ko-ne-ma-to-i ' ka-se-ke-ti-e-we-
se ' i-to-i ' pi-lo-ku-po-ro-ne-we-te-i-to-o-na-sa-ko-ra-u ' ...
Ότε τα(ν) πτόλιν Έδάλιον κατέ^οργον Μάδοι κας Κετιή^ες ί(ν) τώι
Φιλοκύπρων fixti τω Όνασαγόραυ ...
Другую интересную проблему представляет собой силлабическая
палеография. Опубликованная Дееком в 1883 г. таблица, отражающая
кипрский порядок передачи звуков22, была составлена, главным
образом, на географической, а не на хронологической основе, и теперь она,
разумеется, полностью отвергнута. Позднейшие свидетельства
установили существование не просто локальных вариантов наподобие того,
что применялся в Марионе, но наличие настоящей дихотомии для юго-
западного Кипра, так что силлабарий должен быть разделен, как уже
отмечалось выше, на «общее» и юго-западное, или «пафосское»,
письмо. Детализированная силлабическая палеография по-прежнему
остается для нас вне пределов досягаемости. Силлабарий обладают
прирожденным консерватизмом, что легко может ввести в заблуждение,
и для каждой местности требуется ряд датированных или
поддающихся датировке текстов. Так, Марион может гордиться почти сотней
надписей, происходящих из его захоронений, причем все они доступны для
понимания, Голги — 45-ю надписями из его святилищ, многие из
которых читаются с трудом или невразумительны, — однако ни то, ни
другое место всё же не дают единой даты. Более того, многие из этих
надписей, если не считать нескольких недавних находок, были получены
при обстоятельствах, которые позволяют говорить лишь о
приблизительной археологической датировке.
В некотором смысле пафосский регион является более удачным23.
Множество кратких надписей, происходящих по преимуществу из ар-
22 А 15: 1.
23 В 162; В 166; В 167.

Кипрское слоговое письмо
99
К
τ
Ρ
L
R
M
Ν
Y
V
S
Ζ
A
/>· /ι4 '#* |
ΐ τ ι4 Ι
I- Ι- μ К
н -ι h ч
τ Ϊ Φ *
* φ * φ
VA να νκ*
\/« */Α чл
* * Χ
τ τ τ τ
ο ο
>^ * 4,/
Ι "
ν ν ν
Ι/ \/ 4/
Ινν?
Ε
Ц If ι* -η
si/ \«χ \Ι/
ν!/ \Ι/ ι//
ί ί i
V V Ι4 '·4
Ή4 ^
2 * *
•Ρ
.y ρ up*
ι
ι?" с* w%
ΊΝ ΐ V
4 £ 4
%υ 4f/ \h
/И V ΛΑ
'V* V 'V
Λ NV V/
Ι ί ϊ £■ ^
0
ill
1 ± ± \
Ни
л Λ Λ /ν
-f- + -н
У 5( S
m m π
G Β Θ
χ
U ± i
J.
и
Λ /ν
/ч Л
V ÏÏ
-
»1?
Рис. 12. Слоговое письмо Старого Пафоса
(архаический пафосский вариант, VI в. до н. э.)

100
Глава 36d
хаического святилища (разрушенного персами при осаде Пафоса), но
также из сельского святилища в Рантиди, археологически датируются
Vu и VI в. до н. э. Порядок написания символов в силлабарии
Старого Пафоса представлен в таблице на рис. 12 (архаический пафосский
вариант); он оказывается в основном прямолинейным. Здесь
обнаруживается 20 знако-форм, которые чужды общему кипрскому силлабарию
того же хронологического периода, особенно to, le, li, ri, wa, so и т. д.; для
этого варианта характерна необычная неустойчивость в направлении
письма: 73% текстов из Старого Пафоса и 70% из Рантиди имеют
написание вправо; и, наконец, недавно установлено близкое родство между
архаической орфографией и правописанием, принятым в Курионе24,
которому, впрочем, присуще обычное левостороннее написание. Как
Пафос, так и Курион обладали богатой микенской культурой. Они были
связаны с Востоком посредством этеокипрского Аматунта и более
отдаленного финикийского Китая, но оставались независимыми
городами, изолированными горными кряжами внутренней части острова. Эту
изоляцию нарушило персидское вмешательство, которое последовало в
ответ на участие киприотов в Ионийском восстании: Курион
присоединился к персам, Пафос сопротивлялся и был захвачен. Орфография
Куриона с этого времени сливается с общим кипрским силлабарием. В
Пафосе после поражения возникает теократический режим, и, если
возможно передать эту идеологию в терминах письменности, заметим, что
город подчеркивает свою уникальность в данном отношении не просто
сохранением, но чрезмерным преувеличением своеобразности своей
орфографии в той форме, которая сохранена в хорошо датируемых
надписях Никокла, последнего жреца-царя этого города. Этот поздний
пафосский порядок написания на деле удерживает большинство
архаических форм, но теперь они в целом криволинейны, а тексты направлены
исключительно вправо (как и некоторые документы, известные для
классического Пафоса). В эти заключительные годы данное письмо, будучи
письмом пафосских царей, сохраняет поразительную энергию.
Если рассматривать диалект Идалиона в качестве типичного
примера общего кипрского диалекта — чему могут быть найдены
доказательства, хотя до сих пор мы знаем слишком мало о силлабариях таких
важных царств, как Саламин и Солы, — последовательность в
развитии силлабария может быть установлена через Идалион к «общему»
слоговому письму. Порядок написания символов, применявшийся на
бронзовой табличке, представлен здесь (рис. 11) как образец
заключительной фазы кипро-архаическогр периода. Изумление вызывает тот
факт, что позднее это письмо не выходило из употребления на
территории Идалиона в Нимфее Кафицина25. Надписи на керамике с этого
небольшого холма, которые благодаря более чем сотне датированных
горшков можно определенно отнести к периоду 225—218 гг. до н. э.,
позволяют установить дату самого последнего известного случая при-
24 В 162; В 163.
25 В 161; В 165.

Кипрское слоговое письмо
101
К
τ
Ρ
L
R
M
Ν
Y
V
S
Ζ
A
e
К +Ь> ï|9 IP)
£ f 4 1
i J. ι
1 x T
"T -r T
Y?
£ 5: 2
5 Ζ
f( η
*
it %\
t
I
* *
0
-* ï * i il
2*^ 2
Λ Q
Г V γν f f
*<# *
! * * * *
I * * * *
τ Τ τ
V ν
u Λ
ν ν
W V
^ £ *1 a
\ j- % ^
r
l·- A» ρ
1 ^
K-i * xe
у}< )'с »V
π π τ
гг
* Я 7»
Я Τ *
λ λ Ρ-
+ +
Д Χ 3?
7Г Χ ^ ?
СР
Ύ \(?
WWW
L^
I V ^ 4£
и
* 7?
* *
* » 1
Γλ * \
W χ,Α
Рис. 13. Знаки слогового письма Кафицина
(225-218 гг. до н. э.)

102
Глава 36d
менения силлабария — 220/219 г. до н. э. Ясно, что и слоговое письмо,
и местный диалект находились в обороне, испытывая мощный прессинг
со стороны алфавита и койне; и ни в Кафицине, ни в каком-либо ином
месте не осталось и намека на сохранение силлабария и местного
диалекта уже к заключительной фазе этого века. Однако неустойчивые
формы некоторых знаков (рис. 13), в особенности для слогов е, о ирг,
вряд ли могут быть объяснены вырождением; в этом случае скорее
следует думать о множественности рук, пользовавшихся местными
шрифтами, поскольку гончары, работавшие в Кафицине, вербовались
сюда из самых разных мест, в частности, в большом количестве из
Центрального Кипра. Для этого позднего периода отметим появление
уникальных форм для а, пи и so, интересных вариантов для ко, ра, га,
го, mi и принятие пафосского to. Таким образом, одно из
многочисленных откровений, полученных благодаря удивительным документам
Кафицина, состоит в демонстрации того, что слоговое письмо было
способно к инновациям даже в этой, заключительной главе своей
весьма долгой истории.

Глава 37
А.-Дж. Грэхэж
КОЛОНИАЛЬНАЯ ЭКСПАНСИЯ ГРЕЦИИ
I. Введение
Греческие колонии архаического периода обнаружены либо на
морском побережье, либо в непосредственной близости от него в
современных Испании, Франции, Италии, Сицилии, Албании, Греции,
Турции, Болгарии, Румынии, России, Египте и Ливии. По этой
причине архаический период часто рассматривается как «век
колонизации» или как эпоха греческой колонизации по преимуществу. На
самом деле колонизация практиковалась греками во все периоды их
древней истории. Колонизацию архаического периода отличает, во-
первых, масштаб и территориальный размах, в чем ее можно
сравнивать лишь со специфической колонизацией эпохи Александра и
эллинистического периода, и, во-вторых, то обстоятельство, что она
явилась продуктом мира независимых городов-государств, полисов.
Позднейшая колонизация классического периода — и в еще большей
степени периода эллинистического — исходила из мира, в котором
доминировали не полисы, а более крупные политические единицы.
Труднее провести грань между архаической колонизацией и
миграциями предшествующей эпохи, когда греки заселяли острова
Эгейского моря и западное побережье Малой Азии. Разумеется, сами
древние не делали такого различия. Впрочем, вряд ли
доминирующие политические единицы той ранней эпохи можно было бы
назвать полисами. В любом случае мы вынуждены проводить
разделение из-за огромной разницы в качестве нашего знания о колонизации
миграционного периода и об архаических временах. Несколько
упрощая, можно сказать, что литературные источники для
архаического периода, хотя они частично контаминированы с легендарным
элементом, всё же предоставляют информацию, обладающую настоящей
исторической ценностью; в то же время литературные источники по
миграционному периоду целиком легендарны, даже если где-то
внутри них сокрыто зерно исторической правды. Что касается
археологических свидетельств, хотя материал об этих периодах постоянно
пополняется, данные по архаическому колонизационному движению
остаются несравнимо более полными.

104
Глава 37
Это подводит нас к вопросу об источниках по греческой
колонизации архаического периода, которые для удобства рассмотрения мы
можем разделить на литературные и археологические.
Сохранившиеся литературные источники чрезвычайно широко
распространены, и информация о греческих колониях поступает, в
сущности, от целого ряда греческих и латинских авторов. От Гомера мы
получаем не только большое количество косвенного информативного
материала, к примеру, о географии, торговле, жизни в полисе, но также и
ясное описание идеального места для колонии [Одиссея. IX. 116—141). Это
описание находится в эпизоде с циклопами, который вообще проливает
свет на многие аспекты греческой колонизации. У Гомера кратко
описывается и деятельность города-основателя (Одиссея. VI. 7—И)1. Что
касается Гесиода, то он, хотя и не упоминает прямо ни одного
переселенческого предприятия, тем не менее обеспечивает нас ценной
информацией о современных ему экономических, социальных и политических
условиях (например, его знаменитый совет не иметь более одного сына),
а также о своем (возможно, аллегорическом) враждебном отношении к
мореплаванию (Труды и дни. 376 ел., 618—694). Из числа более поздних
поэтов выделяется Архилох, прежде всего из-за его связи с островом
Фасос. Ценность передаваемой этим автором фактической информации
уменьшается по причине фрагментарного и иносказательного
характера сохранившихся стихов (позднейшие сведения о жизни Архилоха,
частично сохранившиеся в надписях с Пароса, также неполны и
загадочны)2, однако как свидетель и ровесник событиям он необычайно ценен
из-за того духа колонизации, который присущ его стихам.
Несмотря на огромное число сохранившихся греческих и латинских
авторов, сообщающих какую-либо информацию, прямо или косвенно
относящуюся к истории греческой колонизации, лишь немногие из этих
текстов обладают ключевым значением. В любом хорошо
документированном трактате по греческой колонизации архаического периода
(как, например, в труде Жана Берара3 или, если говорить о более
ранних сочинениях, в чрезвычайно скрупулезных главах труда Бузольта4)
в примечаниях наиболее часто упоминаются имена Геродота, Фукиди-
да, Страбона, Псевдо-Скимна и Евсевия; другими словами, имена
историков, географов и одного хронографа.
Впрочем, ни Геродот, ни Фукидид не собирались писать
специально историю колонизации. Важность сообщаемой ими информации
объясняется прежде всего тем, что сами они жили в относительно
ранние времена; хотя эти историки принадлежали эпохе, когда
архаическое колонизационное движение уже закончилось, они были всё же
ближе к нему, нежели другие наши основные сохранившиеся источни-
1 Ср.: С 13.
2IG XII Suppl.: 212-214; Diehl, Anth. Lyr. Graec.3 Φρ. 51; SEG XV. 517; D 93: 52-62,
152-154; D 87: 18*f; T4; T5.
3C1.
4 A 13.

Карта 5. Западное Средиземноморье

106
Глава 37
ки, и, кроме того, эти два автора имели информацию из первых рук о
колонизации классического периода. Во-вторых, оба они явным
образом интересовались колониями и переселенческой практикой. От
Геродота мы получили бесценные рассказы о фокейцах на Западе (I.
163—167), о греках в Египте (П. 154, 178 ел.), об эллинских городах на
Черном море (П. 33; IV. 17 ел., 24, 51—54, 78 ел.), об истории Кирены (IV.
150—167), а также о колонизационных попытках в Африке и на
Сицилии, предпринятых Дориеем (V. 42—46), — если ограничиться
упоминанием только самого важного. Труд Фукидида имеет особое значение
для исследователей колонизации из-за его фундаментальной, хотя и
весьма сжатой, истории греческого освоения Сицилии (VI. 3—5), но он
ценен также множеством других важнейших сведений, разбросанных
по тексту, и, в частности, богатой информацией об институтах и
взаимоотношениях в колониальной сфере (напр., I. 24 слл.). Именно
Геродот и Фукидид определяют наше видение греческой колонизации.
Впрочем, если говорить о систематическом обзоре греческой
колонизационной практики, то ближе всего к этому подошли античные
географы, поскольку их метод и цели приводили к необходимости
перечислять огромное число греческих колоний, а часто и снабжать
эти списки дополнительными сведениями, как, например, о
метрополии (или метрополиях), дате основания и об ойкисте или ойкистах.
Старейшиной в этой области знаний являлся Страбон. Будучи
современником Августа, этот автор обладал широкими познаниями в
научной литературе, созданной до него, а также руководствовался одним
важным правилом — старался указывать источник своей информации.
Менее значительные греческие географы также часто бывают
полезны. Из них мы можем выделить автора поэмы, написанной ямбическими
триметрами, долгое время приписывавшейся Псевдо-Скимну5. Цель
этого труда (строки 65—68) состояла в том, чтобы дать краткое описание
всего доступного мира и, в частности, колоний, сообщить, как были
основаны города. Описание Европы сохранилось полностью, а от азиатской
части дошло только описание восточного побережья Понта. Это
искусно сделанное сжатие основных географических и исторических знаний
часто оказывается весьма ценным для современных историков,
особенно для исследователей тех регионов, для которых более ранние или
лучшие литературные источники не отличаются изобилием, как,
например, для Северной Эгеиды, Пропонтиды и Понта. Поэма написана
между 138 и 75/74 г. до н. э. (если определять дату по максимально широким
границам)6. Старая атрибуция этого сочинения Скимну Хиосскому
лишена каких-либо оснований, поскольку последний писал в прозе и жил
приблизительно на сто лет раньше. Поэтому Диллер вполне
обоснованно предложил отказаться от имени «Псевдо-Скимн» и называть автора
(в соответствии с посвящением, сохранившимся в этом сочинении)
5 GGMI: 197-237; А 16: 165-176.
ϋ Ср.: строки 2, 45-50; Millier, GGM I: LXXPV-LXXX; A 17.

Карта 6. Центральное Средиземноморье

108
Глава 37
«Auctor ad Nicomedem regem» [лат. Автор, писавший для царя Никоме-
да], сокращенно «Nie», однако очень трудно преодолеть способ
именования, освященный долговременным применением7.
Ясно, что ко времени Геродота основание колоний представляло
собой сюжет не только для историописания, но и для легенд. Рассказ
Геродота о колонизации Кирены несет на себе все признаки жанра ктисиа
[κτισις — греч. основание; имеется в виду жанр, в основе которого лежит
повествование об основании города], с характерными для этого жанра
выдуманными дельфийскими оракулами, сказочными мотивами и
концентрацией внимания на личностях. Прототип жанра можно
обнаружить в гомеровском описании основания поселения на Родосе [Илиада.
П. 653—670), а также в рассказе о колонизации Колофона у Мимнерма
(фр. 9 West). Первый известный нам объемный трактат об основании
колонии в архаические времена касался выведения поселения в Элею
Италийскую и принадлежал Ксенофану (Диоген Лаэртский. IX. 20), а
начиная с V в. до н. э. в жанре ктисис создавались многочисленные
произведения. Полибий (IX. 1. 4) рассматривал рассказы об основании
городов как отдельную разновидность истории, которая особенно
привлекательна для читателя, жаждущего сложных хитросплетений; Полибий
указывает на Эфора как на характерный пример автора, у которого
имеются подобного рода рассказы. Так что за той скудной и
скелетообразной информацией, сохраненной для нас в уцелевших сочинениях
историков и географов, лежит огромная утерянная литература.
Одной из ее характерных черт являлось, безусловно, стремление
хронологически зафиксировать основание колоний. Из сочинений,
которыми мы теперь располагаем, «Хроника» Евсевия дает самый
обильный хронологический материал; это сочинение сохранилось в
армянской версии, в несколько более поздних хронологических
таблицах Св. Иеронима (его труд часто называют «Eusebius Hieronymi» —
«Евсевий Иеронима»), а также в некоторых других более поздних хро-
нографиях9. В этих таблицах фигурирует относительно большое
число точных колониальных дат10, которые, без сомнения, восходят к
сочинениям эрудитов классического и эллинистического периодов. Из
точных хронологических указаний Фукидида в его очерке колонизации
Сицилии мы можем сделать вывод, что уже в конце V в. до н. э. в
трудах по истории эллинских колоний фигурировали даты оснований
городов. Именно в этот период греческие историки вырабатывали
хронологические рамки для всей эллинской истории. Обращаясь к
ранним эпохам, для которых реальные даты были недоступны, эти
авторы использовали следующий метод: брались существовавшие
перечни имен, такие как списки царей, должностных лиц, победителей
в атлетических состязаниях или жриц, и на их основе производился
подсчет поколений (впрочем для нас не все детали этого способа понят-
7 А 16: 20 ел.; А 17. 9 А 56; А 33.
8 С 14. ,0D29:77;C 116.

Карта 7. Восточное Средиземноморье и Черное море

no
Глава 37
ны до конца). Многие современные исследователи полагают, что данный
метод использовался также и для получения точных дат основания
греческих колоний, а потому рассматривают эти даты как сугубо
искусственные, с погрешностями, характерными для подобного метода
калькуляции, поскольку, например, время жизни одного поколения
определялось по-разному: в одних случаях как 30 лет, в других — как 35.
Данные соображения имеют, очевидно, большое значение при
рассмотрении вопроса о том, являются ли эти даты оснований городов
истинными, либо они возникли из умозрительных подсчетов. Фукидидовы
датировки сицилийских колоний (VI. 3—5), будучи наиболее ранними
засвидетельствованными хронологическими указаниями, переданными
столь авторитетным историком, неизбежно представляют собой
важнейший прецедент, от которого зависит наше отношение к другим
датировкам подобного рода. Данбейбин, которому принадлежит самое ценное
исследование хронологических указаний у Фукидида, приводит веские
аргументы против мнения о том, что эти датировки явились результатом
подсчета прошедших поколений11, однако уже после появления этого
труда было предпринято несколько попыток доказать, что определенная
генеалогическая схема могла получить признание на основании дат и
временных интервалов, выработанных Фукидидом. Наиболее
впечатляющая и тонкая аргументация приведена в работе ван Компернолле12,
который настаивает на том, что вся стройная система сицилийских
колониальных датировок была сконструирована на базе генеалогий, в
особенности на основе списков представителей рода Дейноменидов из Гелы и рода
Эмменидов из Акраганта, причем время одного поколения определялось
в 35 лет. Такой результат мог быть достигнут только путем подбора
разных базисных датировок в качестве исходных пунктов для каждого
подсчета в отдельности, а выбор этих датировок неизбежно был
произвольным. Ни один хронологический параметр, в основе которого
содержится такой изъян, не может быть убедительным. Однако, как бы то ни
было, уже после попытки ван Компернолле было показано, что нельзя
говорить с уверенностью о присутствии в списке Дейноменидов
предшественников Гелона, что предполагал ван Компернолле и на чем была
основана его схема13. Так что наиболее основательная попытка доказать, что
сицилийские датировки, представленные Фукидидом, были продуктом
умозрительных подсчетов, должна быть признана неудавшейся, и мы
можем сделать вывод, что все попытки подобного рода неизбежно
остаются в сфере произвольных и неосновательных предположений.
За невозможностью удовлетворительным образом доказать, что эти
датировки были выведены путем простых калькуляций, возникает вопрос:
на основании чего мы можем предположить, что в V в. до н. э.
граждане сицилийских колоний в самом деле знали, когда именно возникли их
города? Поскольку эти колонии основывались за два и более столетий до
11 С 65: 435-471.
12 С 61.
13 С 97.

Колониальная экспансия Греции
111
того, как у греков появилось историописание, мы должны теоретически
допустить существование некой процедуры, с помощью которой велось
летосчисление в каждой колонии. В научной литературе уже
отмечалось14, что в колониальном городе ежегодные церемонии в честь ойкистов
могли представлять собой очень удобную основу для точного
летосчисления, однако необходимо признать, что, хотя подобные ежегодные
церемонии надежно засвидетельствованы15, у нас нет никаких указаний на то,
что от них произошли какие-либо хронологические записи. Другой
момент связан с Фукидидом. Принимая во внимание весьма строгие
хронологические принципы этого автора (ср.: I. 97.2; V. 20. 2 ел.), можно
утверждать, что, если бы он знал, что сицилийские колониальные датировки
не являлись реальными, а были высчитаны описанным выше способом,
он не стал бы сообщать о них в своем сочинении16. Трудно поверить,
чтобы Фукидид мог быть введен в заблуждение на сей счет. Черпал ли он
данные по хронологии колонизации острова из «Сицилийской истории»
Антиоха Сиракузского17 или, что кажется более вероятным, занимался
своими собственными исследованиями, используя различные источники,
как письменные, так и устные18, сила этого тезиса не изменится. Исходя
из имеющейся у нас информации лучше сделать такое предположение,
хотя оно и может выглядеть слишком смелым, чем принять
непривлекательные тезисы, в которых нуждается любая другая гипотеза.
Поскольку невозможно быть уверенным в происхождении и
надежности этих датировок, неудивительно, что некоторые современные историки
обращались с ними весьма бесцеремонно. В побуждающей к
размышлениям главе своей «Греческой истории» Белох19 характерным образом
упорно отказывается от традиционных дат в пользу своих собственных
априорных идей, но при всем том он проницательно отмечает, что эту
хронологию можно было бы установить путем тщательного изучения
колониальных кладбищ. Причем археологическое исследование
большого числа колониальных некрополей, осуществленное уже после того, как
Белох это написал, с очевидностью показало полную неосновательность
его низкой оценки литературных датировок основания колоний.
Если не считать ранних поэтов, ни один письменный источник по
греческой колонизации не был создан в архаический период. В итоге мы
не в состоянии заполнить эту лакуну, поскольку для точной и
детализированной информации литературных источников нет никакой замены,
хотя археологические материалы обладают тем преимуществом, что они
первичны и современны исследуемым событиям, к тому же не
подвержены искажениям и отбору в соответствии с позднейшими идеями.
• 14 С 1: 83.
15 Ср.: Геродот. VI. 38. 1; Фукидид. V. 11. 1; Афиней. 149d (см. к этому: А 20: V. 348);
Каллимах. Причины. Фр. 43, 54—65, 72—83 (см. к этому: С 151).
16 С 178* С 130.
17 FGrH555; ср.: С 61: 437-500; А 24: IV 199-210
18 Ср.: FGrH 577, комментарий: 610 ел.
19 А 5. I. I: 229-264.

112
Глава 37
Археологические источники сыграли ключевую роль в установлении
колониальной хронологии. Греческая расписная керамика теперь очень
хорошо датирована вне зависимости от литературных дат основания
колоний20, так что в результате в тех случаях, когда имеется
керамический материал в достаточном количестве, способный обеспечить
исследователя типичным образцом, надежная археологическая датировка
основания колонии вполне может быть установлена. По своей природе
керамические свидетельства не позволяют давать датировку более
точную, чем четверть века, но для большого количества греческих колоний
историк обладает теперь археологическими датами, которые во многих
случаях можно сравнивать с литературными данными — к вящей пользе
для исследовательской интерпретации. Данные археологии, таким
образом, до некоторой степени компенсировали ту неопределенность,
которая неизбежно связана с литературными датировками. Причем
археологические материалы, в целом подтверждая надежность литературной
традиции, усилили нашу уверенность в авторитете письменных
источников для истории архаической греческой колонизации.
Существует много других областей, в которых вещественные
источники могут либо проверить литературную традицию, либо добавить к
ней что-то совершенно новое. Здесь можно подумать о топографии,
планах застройки, размерах городов, оборонительных сооружениях,
публичных и частных зданиях; о достижениях во всех искусствах, выражающих
себя через долговечные материалы; о стандартах материальной жизни,
свидетельствах об экспорте и импорте. Археологические материалы
полностью подходят для изучения всех этих объектов, так что на деле
нет ни одной сколько-нибудь серьезной проблемы, для которой
значительная часть наших знаний не была бы обязана заступу археолога.
Однако когда мы обращаемся к жизни и деятельности
человеческого сообщества, к отношениям между различными группами населения,
археологические источники становятся очень трудными для
интерпретации. Возьмем, к примеру, отношения между греками и туземцами.
Археология конечно же предоставила огромнейший материал, пригодный для
обсуждения этой проблемы, в особенности в связи с тем, что в настоящее
время именно эта тема вызывает наибольший энтузиазм, если говорить об
области изучения греческой колонизации. Но если мы часто не можем
сказать, кем были те люди, чьи вещи раскопаны (греки ли,
эллинизированные местные жители, туземцы, просто любившие греческие вещи, или
смешанное население), то это означает, что у нас нет ответа на первый —
и фундаментальный — вопрос, от которого вообще зависит всякая
интерпретация. На основе одних только археологических источников
чрезвычайно трудно нарисовать ясную картину процесса эллинизации, браков
между представителями различных национальных групп, смешанных
сообществ, эксплуатации аборигенов греками и т. д. И всё же это
именно те проблемы, по поводу которых мы постоянно пытаемся найти отве-
20 H 28; В 12; H 25: 316 ел., 322-327; С 6.

Колониальная экспансия Греции
113
ты с помощью археологических источников и для которых как раз эти
археологические источники составляют основную массу
исследовательского материала, — причем, добавим, материала нового, обладающего
способностью прирастать с течением времени. При таких обстоятельствах
единственная надежная исследовательская процедура состоит в том,
чтобы в первую очередь использовать литературные свидетельства, хотя и
скудные, зато передающие информацию с помощью записанной
человеческой речи, а затем на этой базе интерпретировать намного более
обильные, но при этом бессловесные материальные источники.
Композиция данной главы определяется характером объекта
исследования: прежде всего будет рассмотрена история основания колоний
по отдельным регионам; после этого будут обсуждаться более частные
проблемы. Информацию о многих фактических деталях по отдельным
колониям читатель может найти в таблице в конце главы, а также на
картах. В соответствии с общим принципом история колонии после ее
основания рассматривается лишь в незначительной степени.
Хронологические рамки главы: 800—500 гг. до н. э. События, происходившие в
этот период в колониях, как правило, не могут получить здесь
подробного описания, если не считать некоторых особенно привлекательных
в этом отношении городов, таких, например, как Кирена. При
обсуждении отдельных частных проблем колонизации мы не можем
исключить полностью материал, выходящий за рамки 500 г. до н. э.
Современные литературные и эпиграфические свидетельства по многим
важнейшим проблемам греческой колонизации, в сущности,
отсутствуют до V в. до н. э. Кроме того, некоторые из представлений и практик,
описанных далее, намеренно изложены в соответствии с позднейшей
традицией. Данный подход вполне оправдан, пока мы следуем ему с
открытыми глазами, используя имеющийся материал для прояснения
картины греческой колонизации в архаические времена, картины,
которая в противном случае была бы затемнена.
ИСТОРИЯ ОСНОВАНИЯ
ОТДЕЛЬНЫХ колоний
II. Южное побережье Малой Азии
и северная Сирия
Пребывание греков на побережье Ликии, Памфилии, Киликии и
северной Сирии обсуждается также и в другом месте этого тома. Для
архаического колонизационного движения этот регион имел
второстепенное значение. Те исследователи, которые смотрели на это иначе, либо
оказывались не в состоянии отделить легендарные, относящиеся, быть
может, еще к бронзовому веку основания городов от организаций ко-
X Заказ № К-7530

114
Глава 37
лоний в архаический период, либо истолковывали археологические
свидетельства ошибочным образом. Не стоит удивляться тому, что в
архаические времена греки вывели сюда весьма незначительное
количество своих колоний, ибо географические условия были крайне
непривлекательны, а регион населяли народы, давно здесь
укоренившиеся и обладавшие такой политической и военной организацией, которая
не уступала греческой.
Три города на южном побережье Малой Азии имеют все основания
рассматриваться как архаические греческие поселения: Фаселида, Нагид
и Келендерида. Два последних считались выведенными с Самоса21. Это
были небольшие морские порты на скалистом побережье Киликии
Трахеи. Фаселида надежным образом идентифицирована как дорийское
поселение VI в. до н. э., поскольку мы читаем у Геродота (П. 178. 2), что
это был один из городов, принявших участие в создании святилища
Эллений в Навкратисе. Детализированная традиция об основании Фасе-
лиды чрезвычайно запутана и неудовлетворительна22. Невозможно
сделать никаких надежных выводов о хронологии, хотя мы можем принять,
вероятно, родосское происхождение этой колонии. До некоторой степени
любопытна история о том, как колонисты в уплату за землю подарили
местному пастуху соленую рыбу. Хотя это конечно же этиологическая
легенда, она представляет собой единственный пример в записях о
греческой колонизации, когда земля покупается у местного населения.
Все другие города Памфилии и Киликии, которые на основе
поздних и противоречивых литературных свидетельств рассматривались
как исторические греческие поселения, вряд ли были таковыми на
самом деле23. Отсутствуют археологические материалы, которые могли
бы пролить свет на вопрос о датировках. На северном побережье
Сирии, впрочем, историческая греческая колонизация постулируется
исключительно на базе археологии. Необходимо также отметить, что, по
мнению автора этих строк, ни в Аль-Мине24, ни в Телль-Сукасе25 нет
ничего, что указывало бы на эти поселения как на греческие колонии.
В Аль-Мине в ранний период нет ни греческих могил, ни греческих
надписей, ни греческих культов, ни греческой архитектуры. Древние
топографические источники не позволяют идентифицировать Аль-
Мину также с предполагаемым греческим поселением Посидеем,
наиболее убедительная локализация которого связана с Рас-эль-Баситом26.
Наличие здесь эллинского поселения предполагается исключительно
на основе значительного количества греческой керамики (впрочем,
негреческий керамический материал в ранний период здесь столь же
21 Помпоний Мела. I. 77; Скимн у Геродиана. Περί μονήρους Λέξεως. П. 2 (p. 925 7L).
22 Аристенет: FGrH 771 F 1; ср.: Филостефан: FHG Ш p. 28; Геропиф: FGrH 448 F 1
(с комментарием Якоби к этому месту).
23 В 37; В 11; В 9; В 46: 1132 ел., примеч. 3.
24 В 84; В 86: 153-167; ср.: А 19: 25-28; D 18; А 7: 43 ел.
25 В 63; В 58: 90-99; В 13; В 15.
26 В 63: 137 ел.; В 19: 418 ел.; В 60.

Колониальная экспансия Греции
115
обилен). Одни только гончарные изделия не могут рассказать нам, кто
населял это место, особенно если учесть, что былая убежденность в
том, что греческая керамическая продукция не употреблялась
жителями Востока27 (убежденность, сконструированная по аналогии с тем, что
было в Египте), уже давно признана ложной — раскопки обнаружили
изделия греческих гончаров во многих восточных городах, таких как
Тир, например28, присутствие в котором греческих поселенцев более
чем невероятно (не говоря уже о финикийских колониях в Западном
Средиземноморье). Наилучший аргумент по аналогии происходит из
Телль-Сукаса, где пряслице с надписью на греческом языке,
датированное ориентировочно 600 г. до н. э., свидетельствует, что в это время, по
крайней мере, одна из проживавших здесь женщин была гречанкой29.
Характер этих поселений на побережье северной Сирии, как
показали находки, позволяет с уверенностью относить их к общей кипро-
левантийской культуре раннего железного века30. Даже если они не были
греческими колониями, всё же не следует отрицать их определенного
значения в процессе архаического колонизационного движения, поскольку
они свидетельствуют о наличии коммерческих контактов между
греками и финикийцами в IX и VIII вв. до н. э. Важность этих отношений
наилучшим образом иллюстрирует греческая адаптация финикийского
алфавита, но нет ничего невероятного также и в том, что эти связи
оказали влияние на ход греческой колонизации, как можно видеть на
примере того региона, где греки и финикийцы в равной степени выступали
в роли активных колонизаторов Западного Средиземноморья.
III. Сицилия и южная Италия
Относительное обилие информации по греческой колонизации
Сицилии и южной Италии, изученных лучше любого другого крупного
региона, вынуждает нас ограничиться в этом разделе рассмотрением
лишь ранних колоний. Колонизационная практика после 700 г. до н. э.
будет обсуждена в следующей главе.
Климат южной Италии с ее жарким, сухим летом и (на побережье)
мягкой зимой, а также характерное сочетание горного ландшафта с
морем притягивали греков в принципе хорошо им знакомыми
географическими условиями, которые позволяли вести привычный образ
жизни, и, в частности, перенести сюда свою агрокультуру, не изменив
ее по существу. Отличался лишь масштаб. Сицилия была самым круп-
27 В 63: 129; G 10: 122.
28 В 8. [Об ином взгляде на проблему, отмечающем различные относительные
объемы греческой керамики в этих местах — значительное количество в Аль-Мине и
ничтожно малое в Тире, — см. выше, 21—24. — Примеч. редактора англ. изд.]
29 В 58: № 424 (р. 90).
щ В 72; Birmingham. AJA 67 (1963): 15-42; В 63: 159.

116
Глава 37
ным из известных тогда островов, а размеры континентальной Италии
впечатляли. По-видимому, именно в этом обстоятельстве заключается
главное объяснение того, что Южную Италию называли «Великой
Грецией» (ή Μεγάλη Ελλάς, Magna Graecia), хотя полностью
удовлетворяющее и детализированное объяснение этого названия, впервые
засвидетельствованное только у Полибия (П. 39. 1), так и не было выработано
в результате долгой и не давшей определенного результата дискуссии31.
Ко времени прибытия греческих колонистов население Сицилии и
южной Италии было организовано в устойчивые общины,
существовавшие в некоторых случаях уже в течение нескольких столетий, а
некоторые из этих поселений были достаточно крупными, так что их
можно было бы назвать даже небольшими городами, как, например, Пан-
талику близ Сиракуз или Франкавиллу-Мариттиму близ Сибариса32.
Местное население обладало техническим уровнем культуры развитого
железного века, занималось сельским хозяйством, металлообработкой
и гончарным ремеслом. Поскольку туземцы предпочитали селиться на
холмах с сильной оборонительной позицией и, как правило, вдали от
моря, мы могли бы предположить, что они, как и циклопы в
знаменитом гомеровском пассаже, «кораблей красногрудых не знали» [Одиссея.
IX. 116 слл.). Это население было сгруппировано по племенам и
управлялось царями, одного из которых мы знаем по имени — это Гиблон,
правитель сикулов (Фукидид. VI. 4. 1).
Мы могли бы допустить существование хотя бы одной категории
населения, не боявшейся моря, если бы приняли утверждение Фукиди-
да (VI. 2. 6) о том, что еще до прихода греков финикийцы ради
торговли с сикулами заселили мысы у моря и небольшие островки вокруг
Сицилии. Однако нигде в Сицилии не было обнаружено никаких
доказательств существования финикийских поселений, датируемых
временем до прибытия сюда греков. Поскольку Сицилию невозможно
назвать археологически неисследованной, в данном случае аргумент по
умолчанию вступает в свои права, а потому не следует слепо доверять
Фукидиду, пока его утверждения не будут подтверждены раскопками.
В позднем бронзовом веке существовали тесные контакты между
Эгейским миром, с одной стороны, и Сицилией и южной Италией — с
другой, а наличие поселений микенских торговцев постулировалось
исследователями в Сколио-дель-Тонно (Тарент), на Липарских
островах и в Tance, близ Сиракуз33. Полное отсутствие эгейской продукции
на западе в промежуток времени приблизительно между 1100 и 800 гг.
до н. э. показывает, что контакты в основном прекратились. Впрочем,
незначительное количество греческой протогеометрической гончарной
продукции (X в. до н. э.) было найдено в тарентском регионе34, и, что
31 С 54. Отрывок у Страбона (VI. 253), в котором утверждается, что Сицилия
также была частью Великой Греции, испорчен; см.: С 56А; С 80.
32 С 65: 95 ел.; С 37: 149 слл.; С 21: 70 слл.; С 183; С 184; С 75; С 76.
33 С 38; С 181: 20-24; С 70: 67; САН Л. 23: 165-187.
34 С 108: 251; С 21: 59.

Колониальная экспансия Греции
117
более важно, некоторые образцы расписной керамики, изготовленные
в Сицилии и южной Италии в течение этих столетий, как кажется,
обнаруживают греческое влияние35. Так что, возможно, редкие и
спорадические контакты всё же сохранились, что нам и следовало
предполагать, учитывая географическую близость двух регионов36.
С начала VIII в. до н. э. эгейская и восточная продукция начинает
появляться на Западе, что свидетельствует о возобновлении торговых
контактов с этого времени. В Франкавилле-Мариттиме была обнаружена
великолепная финикийская чаша (рис. 14), датированная по
сопутствующей керамике второй четвертью VIII в. до н. э.37. Раскопки в этом же
месте выявили другие восточные предметы, такие как скарабеи и
стекло, относящиеся ко времени до возникновения города Сибариса,
основанного по соседству38. Греческие чаши среднего геометрического Π
периода (ок. 800 — ок. 750 гг. до н. э.) были найдены в Этрурии (в Вейях,
ее одном из самых богатых и сильных городов), Кампании (догрече-
ские Кимы, Капуя, Понтеканьяно)39, в Инкоронате близ Метапонта40, в
Сколио-дель-Тонно41, а также в Сицилии в Вилласмундо близ Леонтин
и Мегар Гиблейских42. При отсутствии соответствующих данных,
например, хорошо сохранившихся остатков затонувшего корабля, мы не
в состоянии сказать, кто перевозил эти товары, но можно
предположить в этой роли либо финикийцев, либо греков, или (что более
вероятно) и тех и других одновременно.
Исследования ни одной из греческих колоний до сих пор не смогли
дать археологический материал, который относился бы к более
раннему времени, чем поздний геометрический I период (ок. 750 — ок. 725 г.
до н. э.), так что идея о существовании доколонизационной торговли
теперь вновь встречает благожелательное отношение43. Изначально
«доколонизационная» теория, связанная по преимуществу с именем
Блэйквея44, была почти забыта, когда датировки керамических типов,
на которых она основывалась, оказались пересмотренными45. И эта
новая теория также уязвима, отчасти из-за того, что остаются сомнения
относительно продолжительности жизни некоторых керамических
типов, имеющих отношение к теме, в особенности шевронных скифо-
сов и скифосов со свисающими концентрическими полукружиями46, но,
главным образом, из-за неясности датировок первых греческих
колоний на Западе, на Питекусах и в Кимах (см. ниже). Тем не менее при
учете этих сомнений мы можем признать на основе имеющихся
данных, что греческие товары распространялись вдоль побережья южной
Италии и восточной Сицилии еще до того, как здесь были основаны
греческие поселения.
35 С 140: 159.
36 С 76: 238 ел.
37 С 21: 51.
38 С 158: 45.
39 С 21: 16 ел.; С 148
40 С 70: 56 ел.
41 С 21: 59.
42 С 70: 66 ел.
43 С 147.
"0 42.
45 D 29: 80 ел.; ср.: С 161: 43 ел.
46 Η 25: фото 18, 32; С 21: 16 ел.; С 148.

Колониальная экспансия Греции
119
Рис. 14. Финикийский бронзовый сосуд из Франкавиллы. УШ в. до н. э.
Диаметр 19,5 см (Реджо-ди-Калабрия, Гражданский музей;
публ. по: P. Zancani, ASMG 11/12 (1970/1971): 9-33)
Питекусы и Кимы
В VU! в. до н. э. евбейские поселенцы основали две колонии в Кампан-
ском регионе — Питекусы и Кимы. Питекусы (совр. о. Искья)
является самым крупным из островов Неаполитанского залива, занимает
площадь приблизительно в 46 кв. км и находится в 11 км от
материка, если считать от самой близкой точки, мыса Мизено. Греческая
колония (рис. 15) находилась у Монте-ди-Вико на северо-западной
оконечности острова, где мыс с почти плоской вершиной и крутыми
склонами защищал гавани, расположенные у его подножья как с восточной,
так и с западной сторон. Кимы (латН. Кумы) лежали к северу от
Неаполитанского залива. Их великолепный акрополь на холме возвышался
над длинной и плоской прибрежной полосой, доминируя над
окружающей сельской местностью и контролируя морской путь вдоль
берега. Часто повторяемое утверждение, что Кимы не имели гавани,
ошибочно. Было высказано убедительное предположение, что удобная
гавань находилась к югу от акрополя (теперь здесь суша, поскольку море

120 Глава 37
Рис. 15. План Питекус (публ. по: С 50: 86, рис. 1)
отступило)47, но если море в те времена омывало подножие акрополя,
что весьма вероятно, тогда залив должен был омывать мыс как с юга,
так и с севера, а это очень напоминает ситуацию у Монте-ди-Вико.
Акрополь Ким находится в 14 км от. греческого города Питекусы, эти два
холма хорошо видны один с другого. Литературные источники по
обеим колониям скудны и неудовлетворительны, но археологические
свидетельства богаты и многое объясняют. Основной материал из Ким
получен давно48, а вот раскопки Питекус проводились под руководством
47 С 129.
48 С 71.

Колониальная экспансия Греции
121
Г. Бачнера только с 1952 г.49. Можно сказать без преувеличения, что ни
одно археологическое исследование, проводившееся в последнее время,
не сделало более важного вклада в наши знания о греках на Западе и
о греческой колонизации вообще, чем эти последние раскопки.
Данные археологические исследования имели место в трех основных
зонах: на так называемой Скарико-Гозетти, большой нестратифицирован-
ной свалке на восточном склоне Монте-ди-Вико, на некрополе и на
территории Мандолы, одном из лежащих отдельно поселений района Мец-
цавии, от 200 до 400 м к югу от подножия Монте-ди-Вико. Эти работы
показали, что в позднем геометрическом Π периоде (ок. 725 — ок. 700 гг. до
н. э.) город и лежащие поблизости поселения покрывали площадь от
3 до 4 кв. км.
В раскопанных частях Питекус не обнаружено ничего, что относилось
бы к раннему железному веку, так что, возможно, до прихода греков
место, где позднее существовал полис, вообще не было заселено.
Впрочем, в Кастильоне на северном побережье, приблизительно в 4 км к
востоку от Монте-ди-Вико, существовала деревушка раннего железного
века50, и совершенно очевидно, что колонисты выбрали место для
поселения на мысу из соображений обороны. Гипотеза Бачнера предполагает
присутствие среди жителей аборигенов: согласно этой точке зрения
большинство женщин в колонии были туземного происхождения51, что будет
нами рассмотрено ниже, при обсуждении проблемы смешанных браков.
Хотя раскопки не выявили никаких общественных зданий или
святилищ, об образе жизни частично можно составить себе представление
по материалам могил и жилищ. О широком распространении здесь
письменности свидетельствует большое количество граффити, из
которых самое известное — надпись на «кубке Нестора» (позднегеометри-
ческая котила с изображением птицы; найдена в могиле, относящейся
приблизительно к 720—710 гг. до н. э., каковая дата определена по
сопутствующим протокоринфским арибаллам; см. рис. 16): «Кубок Нестора
был прекрасен, чтобы пить из него. Но тот, кто выпьет из этого кубка,
немедленно окажется охваченным страстью прекрасноувенчанной
Афродиты». Отметим, что автор надписи владеет метром и ссылается на
гомеровский сюжет52. Из Питекус происходит также первая известная нам
подпись керамиста — причем на сосуде местного изготовления53. На
некрополе на участках, принадлежащих отдельным семьям, некоторые
могилы убедительно идентифицируются как погребения рабов. Поскольку
эти семьи обладали относительно скромным материальным статусом,
становится ясно, что рабовладение было характерно уже и для тех, кто стоял
не особенно высоко на социальной лестнице54.
49 С 47; С 48; С 49; С 50; С 98.
50 С 45; С 50: 64.
51 С 50: 79.
52 С 53; А 27: 226 ел.; Η 25: 227 ел., 358, примеч. 4; M-L: № 1.
53 С 98: 38 ел.; С 50: 69.
54 С 50: 69-73.

122
Глава 37
\Л
0\
тоТ.'1°т°ТУ?
>л
•о
^
S*
^u
A^
Рис. 16. «Кубок Нестора» из Питекус. Восточногреческое
производство. Перевод надписи см. в тексте главы. Конец VIII в. до н. э. Высота
10,3 см (Музей в Искье)
Питекусы VIII в. до н. э. импортировали товары широкого
ассортимента из самых разных стран: скарабеевидные печати, относящиеся к
так называемой группе «Играющего на лире», возможно, из региона
Северной Сирии/Киликии (рис. 17)55; скарабеи и египетские (или
подражающие египетским) амулеты, предположительно из Финикии;
греческая гончарная продукция высокого качества; финикийские амфоры
и небольшие сосуды; глазурованная керамика с рельефным
орнаментом из Южной Этрурии; апулийские геометрические и так называемые
«808»-амфоры, попадающиеся очень часто56. Эти последние
изготавливались в Аттике и на Евбее; они обнаруживаются на западе при
раскопках многих археологических мест, относящихся к VH[ и Vu вв. до
н. э., даже столь отдаленных, как Тосканос в Южной Испании и Мо-
гадор на Атлантическом побережье Марокко57. В этих амфорах, как
55 С 52.
56 С 50: 68.
57 F 18; С 154: 233-236; С 93: 61 слл.; С 244: 6-8.

Колониальная экспансия Греции
123
Рис. 7 7. Печать группы «Играющего на лире», вероятно, киликий-
ского происхождения, из Питекус. Изображены лев и птица. Вторая
половина Vin в. до н. э. Длина 1,55 см (Музей в Искье; С 52, № 14)
предполагается, хранилось масло58. Было много также и вещей
местного производства, включая изделия из железа, предметы из металла
тонкой работы и керамику, некоторые образцы которой
экспортировались в материковую Италию59.
Это крупное импортирующее, экспортирующее и индустриальное
поселение предоставляет нам археологические свидетельства того, что
здесь рядом с греками проживали финикийцы; из этих свидетельств
самым удивительным является граффито на амфоре, которая была
использована вторично в качестве детского погребения в поздний
геометрический период (ок. 725 — ок. 700 гг. до н. э.). Это позволило
сделать вывод о том, что финикийцы могли хоронить своих покойников
на том же кладбище, что и греки60. В данной связи следует вспомнить
о тесных контактах, существовавших между греками и финикийцами
в Леванте.
Мы не знаем определенно, когда Кимы или Питекусы были
основаны. Дата Евсевия для Ким (1050 г.) несомненно ошибочна, являясь, по-
видимому, результатом более раннего смешения с Эолийскими Кимами;
а утверждение Страбона о том, что Кимы были самой древней
греческой колонией на Западе61, находится в противоречии со свидетельством
Тита Ливия (Vin. 22. 5—6), согласно которому халкидяне прежде всего
заселили Питекусы, а уже затем переправились на материк, в Кимы62.
При этом утверждение Страбона не подтверждается также и
археологическими данными, ибо самый ранний материал из Ким относится к
позднему геометрическому Π (= раннему протокоринфскому) периоду,
ок. 725 — ок. 700 гг. до н. э.63, что позднее не только материала из
Питекус, но также и некоторых колоний в Сицилии. Самое ясное
свидетельство того, что Кимы возникли раньше того времени, к которому относит-
58 С 163; ср., однако: С 22: 52, примеч. 264. б1 Страбон. V. 247.
59 С 98; С 48: 67; С 49: 364-372; С 50: 68-86. б2 Ср.: С 161: 51 ел.
60 С 51; С 72. 63 С 96: 102; Η 25: 326.

124
Глава 37
ся наиболее древний археологический материал, известный на
сегодняшний момент, — это информация Фукидида (VI. 4. 5) о том, что Занкла
основана выходцами из Ким, поскольку Занкла была заселена
предположительно в третьей четверти УШ в. до н. э., хотя точной даты у нас
нет. Для основания колонии в Питекусах мы не имеем никаких
литературных датировок, зато в большом количестве обладаем материалом,
относящимся к позднегеометрическому I периоду. На базе
существующих данных основание Питекус можно отнести приблизительно к 750 г.
до н. э., однако размер и характер города, которые он имел в поздний
геометрический период, предполагает еще более раннее возникновение
этого полиса, как убедительно доказал Бачнер64.
Археологический материал раннего времени из Ким вполне
сопоставим с материалом из Питекус, однако ранние захоронения в Кимах
включают семь погребений так называемого «княжеского» типа, содержащих
пепел знатных мужчин и женщин, относящихся к классу воинов,
гордившихся своим великолепным оружием и богатством, представленным в
погребальном инвентаре дорогими изделиями из металла тонкой
работы. Одна из таких гробниц ясно датируется пределами УШ в. до н. э. с
помощью «SOS»-aMc|)opbi самого раннего типа65. В настоящее время эти
захоронения исследователи ставят в точную параллель к могилам,
обнаруженным у западных ворот в Эретрии, где существовал идентичный
ритуал. По этому поводу было выдвинуто правдоподобное предположение,
что данный погребальный обряд обнаруживает влияние со стороны
представлений, характерных для мира гомеровских поэм66.
Евбейские города, Халкида и Эретрия, каждый из которых мы в
одинаковой степени можем рассматривать в качестве основателей
Питекус и Ким (несмотря на известную путаницу в литературных
источниках), в VIII в. до н. э. были, быть может, самыми крупными
населенными пунктами Греции, прославившимися в военном отношении,
создавшими, как верили в древности, нечто вроде Кикладской державы
(Страбон. X. 446—449). Их морской опыт засвидетельствован
распространением с X в. до н. э. керамического койне от побережья Фессалии
до Наксоса с центром на Евбее67, а также их тесными связями с
Восточным Средиземноморьем68. Теперь нам известно, что уже в VJH в. до н. э.
эретрийцы, облюбовав место с небольшой гаванью и хорошо
укрепленным акрополем, спроектировали свой город с размахом, построив
немало величественных зданий69. Поэтому не стоит удивляться тому, что эти
воины, моряки и градостроители оказались способными осуществить
обширные колонизационные предприятия на Западе.
Цель и характер этой колонизации в течение долгого времени были
объектом для умозрительных рассуждений и, без сомнения, всегда
останутся таковыми за неимением детальных литературных свиде-
С 48: 67; С 49: 373; С 50: 66 ел. 67 С 3.
С 25; С 50: 74 слл. œ А 7: 39 слл.; С 147.
D 13: 13-32; H 26. 69 D 5.

Колониальная экспансия Греции
125
тельств. Но ясно одно: Питекусы и Кимы были связаны друг с другом.
Ливии говорит об этом прямо, а данные археологии, судя по всему,
подтверждают это. Начиная приблизительно с 700 г. до н. э.
фиксируется заметный упадок Питекус70, что проще всего объяснить большей
привлекательностью Ким, притягивавшей сюда всё новых поселенцев.
Кажутся тщетными любые попытки отрицать, что одним из
главных привлекательных для колонистов обстоятельств являлось
исключительное плодородие почв, характерное для окрестностей Ким и для
острова Питекус71. Но это не может быть единственным объяснением
тому, почему самые ранние греческие колонии на Западе оказались
также и самыми отдаленными от метрополии, ведь существовало и
множество весьма плодородных мест гораздо ближе к Греции,
которые вскоре были колонизованы одно за другим.
Согласно другому предположению вывод колоний в Питекусы и
Кимы должен быть объяснен поиском металлов72. Эта гипотеза,
казалось, была блистательно подтверждена, когда в Питекусах обнаружили
обильные данные по металлообработке, а один кусок рудного железа,
найденный при раскопках Скарико-Гозетти, оказался родом с острова
Эльбы73. Однако в своем прямолинейном варианте данная гипотеза не
может быть признана верной. Евбейским грекам не требовалось
выводить колонии ради получения железа или меди74. Впрочем, наличие
металлов конечно же могло быть дополнительным стимулом для
колонистов, искавших хорошее место для поселения.
Еще одна теория заключается в том, что Питекусы были эмпорием
[т. е. своего рода вольной гаванью; эмпорием греки называли место,
оборудованное для торговли и складирования товаров, но также и
город с рынком, приспособленным для оптовой торговли, и
пошлинными и складскими льготами], через который товары, доставляемые ев-
бейцами из Эгеиды и с Востока, развозились по италийским городам75.
Данная гипотеза отчасти базируется на той идее (которая
представляется ложной автору этих строк), что Аль-Мина являлась евбейской
колонией, и, кроме того, эта гипотеза исходит из допущения (для
которого мы не располагаем доказательствами), что торговля находилась
в руках евбейцев; впрочем, общее утверждение о весьма насыщенной
торговой активности в Питекусах и Кимах оспаривать невозможно.
Использование тех преимуществ, которые предлагал регион
переселенцам, — земля, сырье для ремесел, возможности для торговли —
зависело от того, будут ли установлены удовлетворительные
отношения с местным населением. Наши источники не могут вполне
прояснить характер этих отношений, но старая теория, согласно которой
/0 Q CJQ. £5
71 С 50: 80; С 147: 12; ср.: С 62; С 161: 57, примеч. 3; С 101: 112.
72 С 65: 3, 7 ел.
73 С 49: 378; С 50: 68 ел.
74 С 6: 43-45.
75 С 49: 374; С 147.

126
Глава 37
прежде всего этруски вытянули греков так далеко на север, выглядит
теперь весьма убедительной в свете полученных нами новых данных
0 том, что этрусские поселения существовали в самой Кампании и к
югу от нее уже в VIII в. до н. э.76. Наиболее крупным из этих
поселений была Капуя, расположенная на расстоянии не более 40 км от Ким.
Если бы колонисты не достигли взаимопонимания с Капуей, то вряд ли
им удалось бы так легко поселиться в Кимах77. Интересно также и то,
что этрусская аристократия восприняла те же самые погребальные
ритуалы, что и евбейская военная элита, знакомые нам по материалам
из Ким и Эретрии78. Не исключено, что одним из ключей к
правильному пониманию колонизации евбейцев в Кампанском регионе могут
оказаться их взаимоотношения с этрусками, которые и сами уже
осознали великолепные возможности, открывавшиеся перед поселенцами
в этом благодатном районе.
Сицилия
Первой греческой колонией на Сицилии был Наксос, заложенный в
734 г. до н. э. выходцами из Халкиды Евбейской под предводительством
Феокла, согласно утверждению Фукидида (VI. 3. 1). Феокл установил
также алтарь Аполлона Архегета (основателя), находившийся во
времена Фукидида за пределами города. Всякий раз, когда из Сицилии
отправлялись религиозные посольства к богам Греции, жертвы перед
отплытием приносились именно на этом алтаре. Материальные остатки VHI в.
до н. э., раскопанные в Наксосе, включают несколько жилищ,
построенных в некотором отдалении друг от друга, а также керамику — как
импортированную, так и местного производства. Отдельные экземпляры
этой гончарной продукции принадлежали позднему геометрическому
1 периоду (ок. 750 — ок. 725 гг. до н. э.)79. Так что археологические
находки вполне соответствуют дате основания, указанной Фукидидом, и
в связи с этим уже нет необходимости обсуждать более высокую дату,
предложенную Балле и Вийяром в статье о сицилийских колониальных
датировках, завоевавшую некогда широкое признание80; их гипотеза
базировалась на интерпретации археологических материалов, которая
теперь признана ошибочной.
Место расположения Наксоса, представляющее собой низкий
полуостров на побережье к северу от Этны (совр. Пунта-ди-Скизо), не было
особо выдающимся и давало немного возможностей для роста,
поэтому неудивительно, что пятью годами позже, в 729 г. до н. э., Феокл
основал вторую колонию в Леонтинах (Фукидид. VI. 3. 3).
Леонтины были удалены от моря и лежали на холмах на южной
границе Катанской равнины, на самом большом участке плодородной
79 С 131; С 135.
80 С 166; С 153: 17 ел.
76 С 21: И слл.
77 С 164: 132.
78 С 22; С 23.

Колониальная экспансия Греции
127
земли в Восточной Сицилии. Пастбища на возвышенностях близ Леон-
тин были столь хороши, что овец здесь выгоняли поздно днем, чтобы
они получали меньше корма [ибо, в противном случае, овцы могли
погибнуть] (Аристотель. История животных. Ш. 17. 88). Эта холмистая
местность, превосходно обеспеченная водой, была заселена с очень
ранних времен81. Хотя Фукидид утверждает, что халкидяне просто
вытеснили сикулов с помощью оружия, существует свидетельство о
более сложных отношениях, сохранившееся в «Стратегемах»,
составленных во II в. н. э. Полиеном для императора Люция Вера (V. 5. 1).
Халкидяне поклялись жить в мире бок о бок с сикулами из Леонтин,
но затем приняли к себе мегарских колонистов (позднее
поселившихся в Мегарах Гиблейских) на том условии, что они силой изгонят
сикулов, поскольку сами леонтинские халкидяне связаны клятвой.
Археологические свидетельства показали, что место греческой колонии было
заселено сикулами еще до прихода эллинов и что сикулы проживали
рядом с греками после учреждения колонии82. В этих условиях для
налаживания обычной жизни взаимные отношения двух общин
должны были быть каким-то образом формализованы. Выбор места
внутри страны, занятого сикулами, а также длительное их присутствие в
непосредственном соседстве с греками — всё это дает основание
предполагать наличие некоего соглашения, независимо от того, доверяем
мы Полиену или нет. С другой стороны, первый греческий город
находился на хорошо защищенном холме — Монте-Сан-Мауро — и был
обнесен крепкой стеной, строительство которой может быть
датировано началом Vu в. до н. э.83.
Наиболее ранний колониальный материал из Леонтин относится к
позднему геометрическому I периоду (ок. 750 — ок. 725 гг. до н. э.)84, так
что и здесь подтверждается датировка Фукидида. К сожалению, мы не
имеем таких археологических данных, которые могли бы пролить свет
на вопрос о точном времени основания третьей колонии Халкиды —
Катаны, основанной в VIII в. до н. э. в Восточной Сицилии на морском
побережье вблизи горы Этны, где вулканическая почва являлась
исключительно плодородной (Страбон. VI. 269). Это было частью той же
самой колонизационной активности, но в качестве ойкиста
(основателя колонии) здесь выступал Еварх (VI. 3. 3). Что касается Феокла, мы
не в состоянии объяснить ни то, почему он был ойкистом одновременно
и Наксоса и Леонтин (что само по себе уникально для имеющихся у нас
источников), ни то, почему его деятельность была ограничена только
этими двумя городами и не распространялась на Катану — третью хал-
кидскую колонию. С основанием Катаны халкидяне получили колонии
как на северной, так и на южной границе Катанской равнины, и на этом
основании некоторые историки пришли к заключению, что халкидяне
с самого начала стремились установить контроль над всей этой равни-
81 С 150. ю H 79: 128 ел.; С 149.
82 С 150: 25 ел.; С 37: 171 ел. м С 150: 22 ел. и фото VI.

128
Глава 37
ной85. Так это или нет, ясно одно: для всех трех халкидских колоний,
возникших одна за другой, сельскохозяйственная земля имела
наиважнейшее значение.
Между тем Сиракузы были колонизованы в 733 г. до н. э.
коринфянами под предводительством Архия, представителя дома Бакхиадов,
правивших в Коринфе и возводивших свою родословную к Гераклу
(Фукидид. VI. 3. 2)86. Согласно Страбону в ту же экспедицию вместе с
Архием отправился еще один представитель рода Бакхиадов — Херси-
крат, основавший коринфскую колонию на Керкире (Страбон. VI. 269).
Это утверждение выглядит правдоподобным, поскольку Керкира
являлась наиболее важным портом захода [т. е. портом, миновать который
корабль не может, если порт оказывается на пути его следования] для
греков, направляющихся морем на Запад (ср.: Фукидид. I. 44. 3), хотя
синхронизм этих двух колониальных предприятий представляется
подозрительным. Дата Евсевия для коринфского поселения на
Керкире — 706 г. до н. э., что указывает на иную традицию, и, кроме того, в
том же пассаже Страбон передает совершенно ложную версию об
одновременном основании Кротона и Сиракуз. Самая ранняя керамика,
найденная на Керкире, относится к двум последним декадам VIQ в. до
н. э. и не может внести ясность в этот вопрос87.
Место, где возникли Сиракузы, было замечательным (рис. 18).
Остров Ортигия, находившийся рядом с берегом, расположен таким
образом, что город располагал двумя великолепными гаванями, из
которых южная, Большая гавань, отличалась необычайными
размерами. Сама Ортигия с площадью в 40 га вполне пригодна для
расположения здесь довольно крупного поселка, к тому же на острове есть
пресноводный источник — Аретуза, знаменитая как качеством воды,
так и ее обилием. На главном острове к городу примыкала долина реки
Анап, весьма ценная в сельскохозяйственном отношении88.
Согласно Фукидиду, колонисты изгнали сикулов из Ортигии, и самые
ранние греческие постройки действительно были найдены
построенными поверх остатков сикульской деревни89. Коринфяне не замедлили
переправиться на главный остров. Поселение VIQ в. до н. э. возникло в
километре от узкого пролива (через который позднее был перекинут
мост), отделявшего Сицилию от Ортигии90, а первое кладбище было
расположено в Фуско, в полутора километрах от этого места. Поселенцы
держали под своим контролем гораздо более обширную прилегающую
территорию. Крупное сикульское поселение у Панталики в 24 км к
западу от Сиракуз было, по всей видимости, заброшено во времена
коринфской колонизации91, а приблизительно к 700 г. до н. э. колонисты
заняли Гелор (совр. Элоро), обладавший вьшгрышной позицией на
побережье в 30 км к югу от Сиракуз92.
85 С 65: 10. ю С 127; С 134: 143.
86 Ср.: С 5: 220. м С 138: 23 ел.
87 С 95: 150 ел. 91 С 164: НО ел.
88С64А: Пел. 92С137: 117 ел.

Колониальная экспансия Греции
129
Рис. 18. План Сиракуз (публ. по: С 64А: 94, рис. 19)
Ранние жилища поселенцев были прямоугольными
однокомнатными помещениями, площадью около 4 кв. м, строились они рядом друг
с другом93. Первые могилы на некрополе в Фуско также не
производят особого впечатления94. По-видимому, при первом поколении
знаменитые богатства Сиракуз еще не образовались (если только не
допустить, что уже в это время существовало значительное неравенство,
а богатые захоронения до сих пор просто не обнаружены
исследователями).
Мегары Гиблейские были основаны мегарскими колонистами в 728 г.
до н. э., по Фукидиду (VI. 4. 1), после целой череды злоключений.
Сначала переселенцы попытались закрепиться в Тротиле, который,
вероятно, должен быть локализован в местности рядом с небольшой
бухтой Ла-Брука на южной оконечности залива Катания95. Покинув это
место, мегарские колонисты некоторое время проживали в Леонтинах
совместно с халкидянами, но были изгнаны последними. Затем они
попытались поселиться на Tance, небольшом полуострове (почти остро-
93 С 137: 73; С 170: 269, примеч. 2. 95 С 34: 112.
94 H 54: 341; С 86.
9 Заказ № К-7530

130
Глава 37
ве) в заливе Аугуста, расположенном на расстоянии менее 17 км к
северу от Сиракуз. Здесь умер ойкист Ламис. Среди многочисленных
захоронений бронзового века на Tance Орси обнаружил единственную
более позднюю могилу в более высоком слое, содержащую два
скелета, два коринфских позднегеометрических сосуда и пинцет96. Имея
соответствующую датировку, это захоронение обычно воспринимают как
могилу Ламиса97, однако в силу скудости погребального инвентаря мы
не можем реконструировать истинную историю покоившихся здесь
людей (мужа и жены?)98. В конечном итоге странники получили землю
для поселения на побережье в 8 км к северу, которую предоставил им
местный сикульский царь Гиблон, чье имя, возможно, увековечено в
названии колонии (Мегары Гиблейские).
Эта территория была мало пригодна для обороны, и занять ее
путники могли только с разрешения местного населения. Впрочем,
местность эта имела достаточные запасы пресной воды, небольшие
мелкие гавани и составляла часть приморской равнины приблизительно
15 км в длину и от 6 до 7 км в ширину. Поскольку город прекратил
существование в 213 г. до н. э.99, данное городище предлагает для
исследователей великолепные возможности, из которых почти все
недавно были исчерпаны раскопками Балле, Вийара и их коллег.
На основе археологических разведок и исследования дневной [т. е.
без проведения земляных работ, раскопок] поверхности можно сделать
вывод, что вся северная часть этого низинного плато, где и находился
город, вплоть до более поздней стены, защищавшей поселение со
стороны суши, была заселена в VTQ в. до н. э.100. Это довольно обширная
зона, по площади равная почти 36 га, или 90 акрам, причем
незначительное количество зданий VIII в. до н. э., раскопанных в
исследованной зоне, стоят отдельно друг от друга, из чего следует предположить
низкую плотность населения, хотя оценить популяцию в точных цис]>
рах мы, к сожалению, не можем101.
Раскопки агоры [— рыночной площади, обычно становившейся
местом проведения народных собраний и средоточием политической
жизни города] и ее окрестностей показали, что эта зона была
распланирована во второй половине Vu в. до н. э., после чего ее форма
оставалась в основном неизменной102. Кроме того, дома VIII в. до н. э., хотя
они редко были обращены к улице, неизменно располагались в одну
линию вдоль главной улицы их района, причем ни одна дорога — и тем
более агора — не разрушила ни одного более раннего здания103. Вывод
археологов кажется неизбежным: план улиц и публичного центра был
разработан в самом начале, так что Мегары Гиблейские были сплани-
96 С 126: 103 ел., вкл. IV, № 16; С 166: 337. 10° С 165: 91 ел.
97 С 65: 19. 1Ш С 170: 263-270, план XI; ср.: 411 ел.
98 H 51: 194; ср.: С 57: 34. 102 С 165: 87; С 170: 388-390.
99 С 170: 8. 103 С 165: 89 ел., 92; С 170: 270.

Колониальная экспансия Греции 131
Рис. 19. План Мегар Гиблейских (публ. по: С 170, план 1)
рованным городом уже в VIII в. до н. э. (рис. 19). Многие элементы
этого плана носят регулярный характер, однако имеются и некоторые
удивительные неправильные детали, из которых самой поразительной
является трапециевидная форма агоры, создающая две различным
образом ориентированные сетки улиц и жилых кварталов. Это
доказывает, что проектировщики не стремились к прямоугольности —
черте, характерной для позднейших распланированных городов, которую
мы обнаруживаем не ранее Vu в. до н. э. в западных колониях104.
Первые дома были простыми, прямоугольными, однокомнатными
помещениями, занимали площадь примерно в 5 кв. м и строились из
камня. Рядом с некоторыми зданиями выкапывались ямы для хранения
зерна105. Имеется большое количество керамики, из которой самая ранняя
относится к позднему геометрическому I периоду (ок. 750 — ок. 725 гг. до
н. э.)1.06, что подтверждает дату основания колонии, указанную Фукиди-
дом. Поскольку значительная часть этой гончарной продукции изготав-
104 С 164: 76, 112; С 56; H 77: 22-24; С 31.
105 С 170: 263-270.
10(3 С 167; H 25: 323-325; 427.

132
Глава 37
ливалась здесь же, мы имеем доказательство существования местного
производства, а поскольку колонисты могли позволить себе
импортировать вазы высокого художественного качества и такие продукты, как
вино и масло, ясно, что они достигли определенного материального
благополучия107.
Занкла (позднее Мессана, совр. Мессина) получила свое название от
слова, исходное значение которого — «серп». Дело в том, что в этом
месте находится длинная, узкая и изогнутая полоса земли, которая
образует гавань и предоставляет прекрасное место для морских судов
на западной стороне эффектного узкого пролива, разделяющего
Сицилию и Италию. Согласно Фукидиду (VI. 4. 5) первоначально эта
местность была заселена пиратами из италийских Ким; позднее сюда
прибыло большое количество переселенцев из Халкиды и других городов
Евбеи. Основателями Занклы были Периер из Ким и Кратемен из
Халкиды. Фукидид не указывает никаких дат, но небольшое количество
археологических находок включает черепок позднего
геометрического I периода (ок. 750 — ок. 725 гг. до н. э.)108. Территориальные владения
Занклы практически не распространялись за пределы городских стен,
однако отсутствие земли она возместила основанием зависимой
колонии в Милах, на перешейке длинного и узкого полуострова,
вытянутого на север в сторону Липарских островов109. На полуострове к северу
от перешейка имелась пригодная для сельского хозяйства земля и
удобная приморская равнина по соседству. Археологические материалы
доказывают, что Милы уже были заселены, когда в последней
четверти VIII в. до н. э. здесь появилась греческая колония110. Запись Евсевия
под 717 г. до н. э. может относиться к Милам; если это так, то
колонизация Занклы могла быть осуществлена в любом случае до этого
времени.
Южная Италия
На италийской стороне Мессинского пролива халкидяне основали
другую колонию, Регий (современный город Реджо-ди-Калабрия).
Относительно выведения этого поселения литературные источники запутаны
и в большом количестве содержат откровенно фиктивный материал,
так что возникает соблазн отбросить все эти свидетельства, за
исключением краткого и здравого утверждения Антиоха Сиракузского о том,
что народ Занклы призвал халкидских поселенцев и назначил Анти-
мнеста основателем новой колонии (FGrH 555 F 9 = Страбон. VI. 257).
Впрочем, этот рассказ мог быть рационалистической попыткой
объяснить близкие отношения, существовавшие между двумя городами —
107 С 170: 411.
108 H 25: 323, 325; С 161, фото Vu.
109 С 65: 211; С 34: 97 ел; С 161: 81.
110 С 39: 83, 116 ел.; С 161: 84; H 25: 104, 323.

Колониальная экспансия Греции
133
Занклой и Регием — в исторические времена, а вот относительно
участия в этом переселении также изгнанных из Пелопоннеса мессенцев
трудно отделаться поверхностным объяснением, поскольку это участие
является важным элементом в сохранившейся традиции111. Рассказ о
прибытии мессенцев обеспечивает нас единственным хронологическим
указанием, поскольку говорится, что они были изгнаны во времена
Первой Мессенской войны, традиционно датируемой 743—720 гг. до
н. э. Если бы мы могли полагаться на единственную ойнохою [кувшин
с одной ручкой для разливания вина] позднего геометрического
периода, происходящую предположительно из могилы, то дата основания
Регия должна быть определена до 720 г. до н. э.112. Качество наших
источников весьма посредственное, но Регий вполне мог быть первой
греческой колонией в самой южной части Италии.
Поскольку близ города было очень мало пригодной
сельскохозяйственной земли, Регий делал ставку на возможности, предоставляемые
морем, а также на свое стратегическое положение. В течение всей
своей истории он был тесно связан с греческими городами Сицилии.
Теперь отправимся в другой мир и к другим грекам — в район
залива Таранто, где также сохранились следы колонизации \ТП в. до н. э.
Город Сибарис лежал на побережье Калабрии на южной
оконечности «подъема» итальянского «сапога», в том месте, где залив Таранто
и Тирренское море разделены самой узкой полосой земли. Ахейское
происхождение этого населенного пункта ясно как из сохранившихся
литературных источников, так и из надписей, обнаруженных во время
раскопок 1960-х — нач. 1970-х гг.113. Впрочем, Аристотель
рассказывает, что в колонизации принимали участие также и переселенцы из
Трезена (Политика. V. 1303 а). Однако полное отсутствие иных
указаний на трезенцев весьма затрудняет интерпретацию этого сюжета.
Раскопки на месте Сибариса представляют собой одну из героических
страниц в истории современной археологии114. Теперь мы знаем
определенно, что древнейший город лежал ниже его преемников, Фурий и
Копий, к северу от старого русла Крати, в 3 км от современного побережья.
По всей видимости, город был распланирован параллельно к морской
береговой линии и находился между двумя реками: Сибаридой (совр.
Кошиле) с севера и Кратидой (совр. Крати) с юга (Страбон. VI. 263).
Поскольку предполагаемые древние русла этих рек в зоне города
отстояли друг от друга примерно на 6 км, мы, видимо, можем представить
себе очень большое, широко раскинувшееся место, расположенное в
низине на песчаных прибрежных дюнах115.
Дата основания Сибариса — 720 г. до н. э. — установлена на основе
утверждений о его существовании на протяжении 210 лет и
разрушении в 510 г. до н. э. (Диодор. XI. 90. 3; Псевдо-Скимн. 357—360)116. Хотя
111 С 161: 66-80; С 5: 17-19. 114 С 145; С 68.
112 H 25: 372. ш С 56.
113 С 83: 303. 116Ср.:С 115.

134
Глава 37
относительно первой цифры подозревают умозрительное вычисление
по поколениям (например, шесть поколений по 35 лет каждое), дата
разрушения кажется вполне надежной благодаря археологическим
находкам, а часть сосуда «тапсосского» стиля, также обнаруженная
здесь, может быть датирована третьей четвертью VTQ в. до н. э.117.
Обширная и очень плодородная аллювиальная долина Сибариса
окаймлена горами, в которых обнаружены многочисленные поселения
железного века118. Материал, полученный в ходе исследования
некоторых из них, показал, что ахейские колонисты оказались достаточно
сильны, чтобы ликвидировать доминировавшие в долине поселения.
Городок у Торре-Мордилло, например, занимавший сильную позицию
на правом берегу реки Кошиле и отстоявший от Сибариса
приблизительно на 10 км в глубь материка, был насильственно уничтожен во
времена основания Сибариса; два процветавших туземных поселения —
у Франкавиллы-Мариттимы (примерно в 14 км на северо-запад от
Сибариса) и у Амендолары (примерно в 30 км к северу от Сибариса) —
прекратили свое существование в то же самое время. Население
Амендолары удалилось в район Сан-Никола, в 3 км в восточном
направлении. У Франкавиллы-Мариттимы греки установили святилище Афины
около 700 г. до н. э., хотя туземное население, жившее здесь прежде,
сохранилось в небольшом поселении, возникшем поблизости119.
Другая ахейская колония, Кротон, была основана под
предводительством Мискелла из Рип120 на восточном побережье Калабрии на
западной оконечности залива Таранто. Здесь мощный мыс с гаванями по обе
стороны предлагал наилучшую защиту для кораблей на всем побережье
залива, если не считать, конечно, гавани Тарента. Основание как
Кротона, так и Сибариса Евсевий датирует 709 г. до н. э. Этот синхронизм
несомненно ложный, вызванный желанием хрониста представить двух
великих соперников в паре от первых дней их существования; дата эта,
впрочем, выглядит подходящей для Кротона, где раскопками в районе
современного почтамта в самых нижних слоях выявлено большое
количество ранней протокоринфской керамики (ок. 725 — ок. 700 гг. до н. э.),
но ничего более древнего121.
Новые археологические исследования показали также, что город
очень быстро распространился далеко за пределы мыса. Расположение
самых ранних стен жилых помещений соответствует плану прямых
улиц, который оставался фактически неизменным в классическом и
эллинистическом городе. Эти дома были прямоугольными,
возводились из глиняных кирпичей на каменном цоколе, закладывались
отдельно друг от друга. Хотя в сельскохозяйственном отношении Кротон
117 С 83: 292 ел., рис. 5.
118 С 144; С 76: фото ХШ.
119 С 75: 625 ел.; С 76: 244; С 77.
120 Геродот. Vin. 47; Страбон. VI. 262; Гиппий Регийский: FGrH 544 F 1.
121 С 70: 61 ел.

Колониальная экспансия Греции
135
Рис. 20. План района Тарента (публ. по: С 190, вкл. 55)
не был столь же богат, как Сибарис, он обладал пахотной землей на
приморской равнине, особенно в южной ее части, которая, как мы
полагаем, контролировалась колонией.
Тарент (совр. Таранто) — самая поздняя колония VIII в. до н. э. в
Италии. (О Сирисе и о Метапонте речь пойдет в следующей главе.) Это
исключительное в географическом смысле место (рис. 20) было
образовано путем «погружения», когда море медленно, но верно затопляло
приморскую равнину122. В своем продвижении оно оставило небольшой
полуостров, разделявший две огромные бухты — внутреннюю (Маре
Пикколо, т. е. Малое море) и внешнюю (Маре Гранде, т. е. Большое
море), которые были соединены лишь узким каналом шириной
приблизительно в 100 м. Канал отделял оконечность этого полуострова от утеса
на другой стороне материка — Сколио-дель-Тонно. Узкая оконечность
полуострова (в настоящее время Читта Веккья, т. е. Старый город) могла
быть легко перекрыта стеной в районе низинного перешейка, на месте
которого в 1480 г. был прорыт современный канал. Таким образом,
колонисты обладали фактически островным положением, располагая
территорией порядка 900 м в длину и 250 м в ширину в самом широком
месте (примерно 16 га или 40 акров), с довольно крутыми обрывами на
большом протяжении (рис. 21)123.
122 С 152: 32-36.
123 С 109.

136 Глава 37
Рис. 21. План Тарента (публ. по: С 152)
Тарент являлся спартанской колонией, и его вероятным ойкистам был
Фалант, однако детали рассказа о выведении этого поселения,
переданные Антиохом и Эфором124, не заслуживают доверия и могут быть
поняты в качестве этиологической попытки объяснить специфическое
название колонистов — парфении [букв.: «девичьи», т. е. рожденные
незамужними девами], которое в классический период было уже непонятным125.
Дата Евсевия — 706 г. до н. э. — подтверждается самым ранним
открытым в Таренте археологическим материалом, датируемым последней
четвертью VHI в. до н. э.126. Впрочем у Сатириона, что находится на
небольшом мысу с великолепным видом и двумя маленькими гаванями
приблизительно в 60 км к юго-востоку от Тарента, керамика позднего
геометрического I периода (ок. 750 — ок. 725 гг. до н. э.) послужила
хронологической меткой для самого раннего поселения в этом месте и
позволила подтвердить существующие в литературных источниках намеки на то,
что Сатирион был основан раньше Тарента127. Можно априорно
утверждать, что, перед тем как захватить выдающуюся во всех отношениях
местность Тарента, греки могли предпринять более скромную высадку на
берег, поскольку мы знаем, что оккупации Тарента непосредственно
предшествовали другие колонизационные предприятия греков.
124 Страбон. VI. 278-280; FGrH 555 F 13; FGrH 70 F 216.
125 С 182: 40 ел.
126 С 109: 358; H 25: 104, 323.
127 С 105; С 106.

Колониальная экспансия Греции
137
Первое поселение в Таренте возникло на территории современного
Старого Города (Читта Веккья). В отличие от колонистов Сиракуз
(города, который Тарент очень сильно напоминает), здесь первопоселенцы не
стали планировать распространение своего жизненного пространства за
перешеек на юго-восток, поскольку в этом месте они хоронили своих
покойников (вывод, сделанный на том основании, что именно тут
находился городской некрополь в середине классического и в
эллинистический период)128. Возможно, они опасались коренных жителей. Апулия и
Япигия, области на юго-востоке Италии, в общем не были греческой
колониальной территорией, несмотря на всю их привлекательность и
близость к Греции. По-видимому, туземное население обычно и желало и
было способно изгнать греческих колонистов — но только не в случае с
Тарентом. Мы располагаем двумя противоречивыми сообщениями о том,
как здесь были приняты греческие колонисты, однако оба рассказа
отсылают нас к легендарным временам (Страбон. VI. 27&—280). В целом
создается впечатление, что это был акт насильственной колонизации.
Таким образом, греки за короткое время утвердились в Кампании,
Восточной Сицилии, районе Мессинского пролива и залива Таранто.
Даже если учитывать, что большинство метрополий представляли
собой сильные города, скорость и размах переселенческого движения,
которое в одночасье открыло данный регион для греков, поистине
поражают. Было высказано предположение, что колонизации греков
научили финикийцы129. Хотя аргументы для той точки зрения, что до
греков в Сицилии уже были финикийцы и что эллинские
колониальные поселения были похожи на финикийские, легко могут быть
опровергнуты130, всё же гипотеза о получении греками благоприятной
возможности для колонизации запада именно благодаря контактам с
финикийцами сохраняет свое значение.
IV. Северное побережье Эгеиды
Плутарх (Греческие вопросы. XI) рассказывает нам, что эретрийские
колонисты, будучи изгнанными из Керкиры припльшшими туда
коринфянами под предводительством Харикрата (sic\), попытались вернуться
на родину. Однако соотечественники не пустили их в Эретрию, не дав
сойти на берег. Поэтому изгнанники отплыли во Фракию, где и осели,
назвав свое поселение Мефоной131. Этот город расположился на
западном берегу Фермейского залива132, обозначив западную окраину того
128 С 109: 357 ел., 380.
129 А 38: 47 ел.
130 С 64: 46, 55 ел.
131 Ср.: С 84; А 29: 63-65; С 55; С 6: 46; Ε 34: 425 ел.
132 Ε 34: 129.

138
Глава 37
колониального региона, который мы обсуждаем; с восточного края его
граница прошла по Херсонесу Фракийскому. Между этими двумя
пунктами всё побережье Фракии было усеяно греческими колониями, но
Халкидский полуостров предлагал совершенно особые возможности
для морского народа, поскольку три ответвления этого полуострова,
вытянутые на юг, — Паллена, Ситония и Акта — образовывали весьма
протяженную береговую линию. Эта зона включала также острова в
открытом море: Фасос и Самофракию.
Географически этот регион если и не является частью собственно
Греции, то во всяком случае расположен достаточно близко от нее, а
потому определенно является частью Эгейского мира. В отличие от
Южной Греции, климат в рассматриваемом регионе не носит ярко
выраженного средиземноморского характера; здесь более дождливое
лето, суровее ветры, а крупные реки относятся к европейскому типу,
то есть не пересыхают летом. В устьях эти речные потоки образуют
поймы с хорошей почвой. Богатые лесные запасы и ценные
минеральные ресурсы (особенно драгоценные металлы) делают регион еще
более привлекательным133.
В колонизационную эпоху вся эта страна, известная как Фракия, была
населена, за некоторыми исключениями, племенами, которые греки
именовали фракийцами (в некоторых случаях расширительно)134.
Исключение, более других достойное внимания, касается загадочных
пеласгов. Это имя было дано эллинами негреческим обитателям Акты и Са-
мофракии (ограничимся этими двумя названиями, чтобы не упоминать
большое количество других мест за пределами рассматриваемого
региона, также связанных с пеласгами). На Лемносе этот народ говорил на
языке, родственном этрусскому, тогда как на Самофракии они
считались по своему происхождению фракийцами. Мы должны, по крайней
мере, сделать вывод, что к началу исторических времен пеласгов четко
отличали от фракийцев, и, насколько позволяют заключить наши
источники, греки рассматривали их скорее как соседей фракийцев. В
восточной части региона македоняне не были еще достаточно сильны и едины,
чтобы противостоять греческой колонизации в зоне Фермейского
залива или на Халкидике. Поэтому грекам приходилось здесь сталкиваться
главным образом с отдельными фракийскими племенами.
Античные источники по греческой колонизации Северной Эгеиды
настолько бедны, что остается много места для теоретизирования на
сей счет; было, к примеру, даже высказано предположение, что имя
«Халкидика» и название «халкидяне» не имели во Фракии ничего
общего с евбейской Халкидой135. Эта ошибочная гипотеза была
справедливо отвергнута Д. Брадином в его в высшей степени полезной
работе по халкидской колонизации во Фракии136, где представлен,
вероятно, самый полный список этих халкидских поселений.
133 Ε 16.
134 Ε 34: 418.
135 С 195.
136 С 187.

140
Глава 37
За исключением нескольких андросских колоний на северо-востоке,
ахейской Скионы и коринфской Потидеи, полуостров Халкидика был
колонизован двумя евбейскими городами — Халкидой и Эретрией. Из
последней были выведены поселения на Паллену и в район Фермейского
залива, Халкида колонизовала Ситонию и, согласно Фукидиду (IV. 109.
3 ел.), часть Акты, хотя догреческое население оставалось здесь
достаточно сильным. Вопрос о хронологии этой колонизации до сих пор
остается дискуссионным. Впрочем, приход сюда греков уже в VUE в. до н. э.
можно предположить на основании некоторых литературных
свидетельств137, которые, хотя и отличаются чрезвычайной скудостью, всё же
сами по себе оказываются более веским аргументом, чем косвенные и
априорные доказательства, выдвинутые против столь ранней
датировки138. Полное отсутствие археологических данных мешает
определенности, однако в настоящее время мы можем рассматривать Халкидику в
качестве важнейшей зоны греческой колонизации в УШ в. до н. э.
К востоку от Халкидики Фасосу была уготована роль стать самой
крупной греческой колонией во всем регионе Северной Эгеиды. Это
был остров в открытом море, имевший почти круглые очертания (его
протяженность с юга на север — 25,5 км, а с запада на восток — 23,5 км),
площадью приблизительно 398 кв. км. Пролив, отделяющий остров от
материка, имеет в ширину почти 6 км. Хотя в целом ландшафт здесь
гористый, Фасос обладает некоторым числом плодородных долин и
хорошо обеспечен пресной водой. К тому же в древности на острове
были залежи полезных ископаемых, включая золото139.
До прибытия сюда греков Фасос населяли фракийцы. Одно из их
поселений было раскопано в горном районе в южной части острова на
вершине под названием Кастри, что находится между современными
деревнями Теологос и Потос. Другое поселение находилось на месте
позднейшего греческого города, обладая великолепной позицией на
северном побережье, обращенном в сторону материка, где
вместительная бухта, окруженная холмами, по форме напоминает греческий
театр. Фракийцы, проживавшие здесь, торговали с прибывавшими из-за
моря купцами и позволяли финикийцам разрабатывать золотые
рудники140. Финикийцы вполне могли учредить культ Мелькарта на Фасо-
се, который греки позднее сохранили в качестве культа Геракла141.
Дата колонизации Фасоса жителями кикладского острова Пароса
долгое время оставалась под вопросом; теперь, однако, ясно, что и
литературные и материальные свидетельства указывают на время около
650 г. до н. э.142. Архилох застал самое начало или, по крайней мере, ран-
137 Аристотель. О любви. Фр. 3 (в серии «Oxford Classical Texts»); Плутарх. Греческие
вопросы. XI; Страбон. 447. Ср.: С 6: 46 ел.
138 См., напр.: D 29: 71; Ε 34: 432, примеч. 2, 440.
139 С 196; С 188.
140 С 194.
141 С 35.
142 С 194.

Колониальная экспансия Греции
141
ний период греческого Фасоса, что следует из некоторых ссылок в его
стихах. Он описывал внешний вид острова и сравнивал его с Сирисом,
городом в Южной Италии (к выгоде последнего): «Как осла хребет, /
Заросший диким лесом, он вздымается. / Невзрачный край, немилый и
нерадостный, /Не то что край, где плещут волны Сириса» (фрр. 21, 22
West; пер. В. Вересаева). В другом фрагменте он с сожалением замечал:
«Словно скорби всей Эллады в нашем Фасосе сошлись» (фр. 102 West;
пер. В. Вересаева), намекая, вероятно, на то, что паросцы,
организовавшие колонизацию Фасоса, не ограничились участием в этом
предприятии одних только своих сограждан, а пригласили переселенцев из
самых разных мест. Архилох скорбит о «бедах фасосцев» (фр. 20 West),
а не о печалях Магнесии (разрушенной киммерийцами) и называет
Фасос «трижды несчастным» (фр. 228 West). Эти хотя и
неопределенные, но откровенно неблагоприятные ссылки могут быть объяснены тем
обстоятельством, что фасосцы были вынуждены вести суровую
борьбу с фракийцами, о которой поэт упоминает не один раз и которая,
вероятно, имела место как на самом острове, так и на материке. Помимо
открытых военных столкновений греки обращались с фракийцами и
иным способом, о котором поэт говорит как о позорном деле143.
Возможно, на основании фрагментов Архилоха не будет слишком смелым
вывод, что греческая колонизация опиралась во многом на грубую силу
и обман.
Паросские колонисты быстро установили контроль над всем Фасо-
сом. Алики, место в юго-восточном углу острова, было заселено уже в
Vu в. до н. э.144, а фракийское поселение в Кастри было заброшено
примерно во времена греческой колонизации145. Но это еще не всё. Теперь
нам известно, что некоторые фасосские поселения на противоположном
фракийском берегу были образованы в период жизни поколения,
колонизовавшего сам Фасос. Греческая керамика третьей четверти Vu в. до
н. э. была обнаружена в Неаполе (совр. Кавалла), Эсиме и Галепсе146.
Так что в ходе той же самой колонизации Фасоса паросцами
фракийское побережье напротив острова было обращено в фасосскую перею
[περαια — противоположный берег; часть страны, находящаяся по ту
сторону]. Что касается размеров переи, следует сказать, что Галепс
представлял собой самую западную фасосскую колонию на материке, в то
время как на востоке, насколько нам известно, во времена Архилоха
фасосцы оспаривали контроль над Стримой у Маронеи147.
Интересно отметить, что в середине Vu в. до н. э. и на западной, и
на восточной окраинах фасосской пере и другие греческие полисы либо
. 143 «Мы настигли и убили счетом ровно семерых: / Целых тысяча нас было» (фр. 101
West; пер. В. Вересаева); см. также: фр. 5 West; IG XII Suppl.: 212 слл., A.I. 40-52; Кал-
лимах. Причины. Фр. 104 (комментарии к этому месту: А 52). Ср.: С 194: 85.
144 С 189: 84-38.
145 С 194: 72.
146 С 194: 95.
147 Филохор: FGrH 328 F 43. Ср.: С 185: 91-97.

142
Глава 37
выводили свои колонии, либо пытались это сделать. На
северо-востоке Халкидики были четыре колонии с Андроса, три из которых, по
литературным источникам, датируются 655 г. до н. э.148. На востоке
фасосской переи хиосская колония в Маронее была основана еще до
времени Архилоха, причем сам город существовал задолго до
прибытия сюда хиосцев149, [будучи под властью племени киконов,] а первая
попытка заселить Абдеры, предпринятая Тимесием из Клазомен,
неудавшаяся из-за противодействия фракийцев (Геродот. I. 168),
датируется в нашей традиции 654 г. до н. э.
На основании этих датировок разумно прийти к заключению, что
данная часть фракийского побережья — вместе с самим Фасосом —
оказалась открытой для греческой колонизации приблизительно в
середине Vu в. до н. э. В руках паросских колонистов оказалась львиная
доля всей этой зоны с ее выдающимися естественными
преимуществами. Нам известно, что в классический период Фасос осуществлял
политический контроль над своими зависимыми колониями в
прилегающем материковом регионе, извлекая из этого положения огромные
экономические выгоды150. У нас нет причин сомневаться в том, что
такие условия сложились с самого начала.
Обрывистый и скалистый остров Самофракия, известный в
древности своим святилищем Великих богов, был колонизован, согласно
господствующей ныне точке зрения, около 700 г. до н. э. эолийскими
греками151. Данная датировка, однако, базируется на шатких основаниях,
и, по всей видимости, было бы лучше следовать нашему более
раннему и более надежному авторитету — Антифонту, который
приписывает эту колонизацию Самосу и косвенно датирует ее VI в. до н. э.,
возможно, второй его половиной152. Дата эта в целом подтверждается, во-
первых, рассказом Геродота (VIII. 90. 2 ел.), из которого нам известно
о самофракийском календаре153, во-вторых, некоторыми
свидетельствами археологического характера из некрополя античного города154 и, в-
третьих, датой появления грекоязычных надписей в святилище155.
Имеются также надписи на негреческом языке (хотя и начертанные
греческими буквами), которые были интерпретированы на базе
весьма скудного материала как фракийские156. Все эти посвящения
доказывают, что святилище Великих богов и греки и негреки использовали
начиная со второй половины VI в. до н. э., так что в своем распоряже-
148 Евсевий (об Аканфе и Стагире); Плутарх. Греческие вопросы. XXX (о Сане).
149 Филохор: FGrH 328 F 43; Гомер. Одиссея. IX. 197 ел. Ср.: P-W, под словом
«Ismaros» (3).
150 С 5: 81-90.
151 С 199: 15.
152 Антифонт. Фр. 50 (49) (Teubner) = FGrH 548 F 5а (с комментарием Якоби на с. 474
его издания). Ср.: С 194: 68 ел.
153 С 202: 224 ел.
154 С 197: 64 ел.; С 190; С 191; С 192.
155 С 198: 21.
156 С 198: 8-19; С 186.

Колониальная экспансия Греции
143
нии мы имеем ранний и очень интересный пример смешанного
поселения, что можно сравнить лишь с поселением на Акте.
Очевидные преимущества региона Северной Эгеиды всегда
уравновешивались теми трудностями, с которыми было сопряжено основание
здесь поселений. Речь идет прежде всего о враждебности некоторых
местных племен, продолжавших оставаться на своих местах среди
греческих колоний вплоть до классического периода. Возможно, по
этой причине успешную колонизацию здесь смогли осуществить лишь
метрополии, расположенные поблизости: Халкида, Эретрия, Парос и
Андрос. Основание коринфянами Потидеи, обладавшей очень сильной
позицией на перешейке Паллены в западной части Халкидики,
случившееся во время правления Периандра (625—585 гг. до н. э.)157, —
очевидное исключение и лишь подтверждает правило. Потидея оставалась
зависимой колонией могущественной метрополии, а ее выведение
следует рассматривать в связи с такой же имперской колонизацией,
осуществлявшейся Коринфом в Северо-Западной Греции (см. ниже).
V. Геллеспонт, Пропонтида, Боспор
Пропонтида (Мраморное море), отделяющая Понт (Черное море) от
Эгеиды, на деле является морским озером с двумя узкими проливами,
Боспором и Геллеспонтом (Дарданеллами), напоминающими две реки,
одна из которых впадает в это озеро с востока, а другая вытекает из
него на запад. Хотя течение в обоих проливах направлено главным
образом из Черного моря в море Эгейское, и временами это течение
может быть сильным (особенно на Боспоре), мнение о том, что в
рассматриваемый нами период течение представляло собой
непреодолимый барьер для греческого проникновения в Понт (и тем более в
Пропонтиду), всё же должно быть признано ложным158. Климат и другие
географические характеристики Пропонтиды теоретически
превращали ее, учитывая близость к Греции, в идеальный колониальный
регион. В реальности колонизация Пропонтиды осуществлялась медленно
и нерешительно, служа прекрасной иллюстрацией к тому принципу,
что направление греческого колонизационного движения определялось
не географическими, а политическими факторами.
На западной границе этого региона эолийцы с Лесбоса и из других
мест утвердились в Троаде и на побережье Херсонеса Фракийского159.
К сожалению, как и для других эолийских колоний, мы не имеем
никаких дат для этих поселений. Единственным хронологическим
указателем служит начало греческой Трои (поселение Троя VTH), которую,
Фукидид. I. 56. 2; Николай Дамасский: FGrH 90 F 59.
С 217; С 222.
Псевдо-Скимн. 709 ел., 706.

144
Глава 37
принимая во внимание археологические материалы, следует отнести к
УШ в. до н. э.160. Это может послужить приблизительной датировкой
для эолийской экспансии в Троаде, но было бы слишком рискованно
делать на этом основании какие-то выводы об эолийской колонизации к
северу от Геллеспонта.'Оценивая ситуацию по материалам надежно
датированных колоний, можно сказать, что греческие поселения на
северном берегу Пропонтиды были редкими и относительно поздними, что
легко можно объяснить враждебностью и силой местных фракийских
племен.
Большинство сохранившихся в регионе Пропонтиды греческих
поселений были выведены двумя метрополиями — Милетом и Мегарами.
Самой древней колонией здесь мог быть милетский Кизик, если
доверять первой из двух дат его основания, указанных Евсевием (756 г. и
679 г. до н. э.). Когда для какой-либо колонии хронографы передают
более одной даты основания, обычно следует отбросить более раннюю
(или ранние) дату (даты), как, например, в вопросе о датировке Кире-
ны. В данном случае, впрочем, не исключено, что Кизик, основанный
впервые в середине VHI в. до н. э., был разрушен киммерийцами,
разгромившими в первой половине Vu в. до н. э. в Малой Азии также и
Гордий, столицу фригийской державы161, на краю которой и
находился Кизик. Таким образом, 679 г. до н. э. можно рассматривать как дату
его вторичного основания. (По такому образцу ситуация развивалась и
в Синопе на Понте, для которой один из наших источников намекает
на две даты основания162.) Такая реконструкция событий косвенно
подтверждается результатами раскопок в Хисартепе, что в 32 км от Кизи-
ка в глубь материка, где обнаружен греческий город с керамическим
материалом, относящимся самое раннее к первой половине VII в. до
н. э.163. Похоже, греки пребывали на побережье в течение некоторого
времени, перед тем как они отважились закрепиться в глубине
материка. Может быть, однажды открытие хороших археологических
материалов в самом Кизике сделает излишними эти весьма
неудовлетворительные теоретические предположения.
Помимо Пария, заложенного, вероятно, совместно Паросом, Эрет-
рией и Милетом в 709 г. до н. э. (Страбон. ХШ. 588), остальные ранние
колонии в Пропонтиде были связаны с переселенческими
предприятиями Мегар в самой отдаленной части данного региона. Речь идет об
Астаке, Халкедоне, Селимбрии и Византии. Дата Евсевия для Астака —
711 г. до н. э., однако это, возможно, находится в противоречии с
нашим самым ранним и лучшим авторитетом — Хароном из Лампсака
(FGrH 262 F 6), утверждавшим, что Астак был выведен из Халкедона,
в то время как, согласно тому же Евсевию, этот, последний, город сам
160 H 25: 376; D 27: 101.
161 Страбон. I. 61; Евсевий, под 696 г. до н. э.; ср.: В 87: 351.
162 Псевдо-Скимн. 986-997 (Diller); ср.: Геродот. IV. 12. 2; ср. также: С 217: 33 ел.
163 С 204; H 25: 377; А 7: 242, 246.

Колониальная экспансия Греции
145
был основан лишь в 685 г. до н. э. Поэтому дата Евсевия для Астака
выглядит подозрительно, так что Халкедон мы можем рассматривать
в качестве первой мегарской колонии в Пропонтиде.
Позднейшие путешественники с трудом могли понять, почему мегар-
ские поселенцы предпочли вполне заурядное место Халкедона
великолепной позиции на противоположной, европейской стороне Боспора, где
позднее возник Византии. Поэтому в древности Халкедон называли
«городом слепцов», повторяя слова перса Мегабаза, который сказал по
этому поводу, что только слепцы могли выбрать худшее место для
поселения, когда у них перед глазами было лучшее164. Более рациональное
объяснение может состоять в том, что первые мегарские колонисты не
обладали достаточными силами для захвата местности на опасном
европейском берегу, поэтому сначала они вынуждены были утвердиться на
азиатской стороне, чтобы собрать силы для последующей колонизации
Византия. Греческие колонисты очевидным образом не могли
игнорировать сильнейшую позицию этого места. Геродот говорит, что прошло 17
лет между выведением Халкедона и основанием Византия (IV. 144. 2).
Греческий Византии возник на восточной оконечности мыса, на том
месте, где в позднейшие времена был возведен дворец султана (Старый
Сераль). С северной стороны открывалась превосходная естественная
бухта Золотой Рог, тогда как с южной местность омывалась водами
Пропонтиды. Тем самым лишь западная сторона этого треугольника
нуждалась в наземной защите. Благодаря своей позиции и сильному
боспорскому течению Византии был обречен взять под контроль
необычайно узкий проход в Черное море (ср.: Полибий. IV. 38, 43 ел.).
Если говорить о вещах более приземленных, в этой местности
процветало рыболовство, а в округе, непосредственно примыкавшей к городу,
была прекрасная земля. Доступные нам источники передают довольно
путаную информацию о возникновении колонии165. Впрочем, детальный
анализ культовой практики, институтов и личных имен подтвердил как
то, что метрополией были Мегары, так и то, что участие переселенцев
из других регионов было также весьма существенным166. Возможно,
для успеха своего амбициозного предприятия мегарцы были
вынуждены обратиться с призывом ко многим другим полисам, приглашая
переселенцев принять участие в этой колонизации.
Еще до основания Византия мегарцы вывели колонию в Селимбрию,
располагавшуюся западнее на том же северном берегу (Псевдо-Скимн.
715 ел.). Таким образом, они организовали близко друг к другу четыре
колонии, установив тем самым контроль не только над Боспором, но и над
восточной частью Пропонтиды. То, что всю эту зону мегарцы
рассматривали как сферу своих жизненных интересов, становится ясным из исто-
164 Геродот. IV. 144. 1 ел.; Страбон. VTL 320; Тацит. Анналы. ХП. 63.
165 Псевдо-Скимн. 717; Страбон. Vu. 320; Веллей Патеркул. П. 7. 7; Дионисий
Византийский. (В издании А 28: 7 (строка 3), 15 (строка 7), 17 (строка 5) и др.)
166 Ε 218: 123 слл.; С 216А.
№ Заказ № К-7530

146
Глава 37
рии, рассказанной Плутархом [Греческие вопросы. LVII), согласно которой
мегарцы попытались воспрепятствовать самосцам вывести колонию в Пе-
ринф. Это им, впрочем, не удалось, поскольку в 602 г. до н. э. Перинф
всё же был основан, и самосцы разместили другие свои поселения (даты
их основания не записаны) на том же северном берегу Пропонтиды.
Создается впечатление, что на южной стороне Пропонтиды, к
западу от мегарского Астака, Милет обладал монополией в деле
колонизации. Ключ к объяснению такого доминирования может находиться в
сообщении Страбона, согласно которому Абидос, лежавший на
азиатской стороне Геллеспонта, был основан Милетом с позволения Гига,
царя Лидии167. Это не только дает приблизительную дату основания —
Гиг правил примерно с 680 до 652 г. до н. э., — но также показывает, что
уже в это время лидийцы стремились к контролю над этой частью
Малой Азии. Позднее, при Алиатте и Крезе, Милет имел особенно
близкие отношения с Лидией. Если такие связи предчувствовались уже
при Гиге, то привлекательной выглядит предположение о том, что
Милет получил привилегию в деле колонизации побережья,
находившегося под лидийским контролем168.
Во второй половине VI в. до н. э. возросшая сила Афин и их
заинтересованность в импорте зерна значительным образом повлияли на
колонизационную ситуацию в районе Пропонтиды.
Первой колонией, выведенной сюда из Афин, был Сигей,
разместившийся на южной стороне входа в Геллеспонт. Хотя традиция в этом
отношении не является безукоризненно ясной, можно утверждать, что
афинские поселенцы появились здесь в конце Vu в. до н. э. под
предводительством Фринона, олимпийского победителя169. Эта колонизация
обернулась долгой борьбой с митиленцами, притязавшими на это
место как на свое собственное, так что Сигей, безусловно, не мог стать
афинской колонией вплоть до того момента, когда Писистрат отправил
своего сына, Гегесистрата, захватить этот город. Дата этого события — около
530 г. до н. э. — была высчитана исходя из предполагаемого возраста
Гегесистрата. Такая датировка, однако, порождает серьезные трудности,
поскольку в то время побережье было частью персидской державы.
Поэтому привлекательным является допущение, что Писистрат послал
своего сына на завоевание Сигея около 546 г. до н. э., то есть как раз в
момент неопределенности, возникшей после окончания лидийского
правления и перед установлением персидского господства. Именно в это
время и сам Писистрат вернул себе тираническую власть в Афинах170.
Перед этим моментом Мильтиад Старший согласился на просьбу
фракийских долонков возглавить выведение афинской колонии в Хер-
167 Страбон. ХШ. 590; ср.: С 6: 41 ел.
168 D 48: 508.
169 Геродот. V. 94 ел.; Страбон. ХШ. 599. Ср.: С 5: 32 ел.
170 Данное предположение было высказано покойной Мэри Уайт в лекциях,
прочитанных ею в Афинах. Благодарю Синтию Харрисон за эту важную информацию.

Колониальная экспансия Греции
147
сонес Фракийский и помочь защитить это племя от местных врагов
(Геродот. VI. 34 слл.). Экспедиция Мильтиада пришлась на время,
когда Писистрат был тираном в Афинах, почти непосредственно перед
его вторым изгнанием, то есть между 561 и 556 гг. до н. э.171. Прежде
всего Мильтиад вошел в вооруженный конфликт с Лампсаком
(Геродот. VI. 37. 1, 38. 2), который, возможно, рассматривал эту
колонизацию как угрозу Геллеспонту. Как бы то ни было, в утверждении
тиранической власти над Сигеем мы можем видеть проявление афинской
политики, направленной на установление господства над этим морским
путем. Позднее сыновья Писистрата отправили сюда Мильтиада
Младшего, чтобы он принял власть над Херсонесом, переходившую по
наследству внутри данной семьи (это случилось между 523 и 513 гг. до н. э.)172.
Следующий важный шаг в деле установления контроля над морским
путем был сделан около 500 г. до н. э. самим Мильтиадом, когда он
изгнал пеласгов, населявших Лемнос (а также предположительно Имб-
рос), и заселил эти два острова афинянами (Геродот. VI. 140)т.
История греческой колонизации в Пропонтиде будет оставаться
темной и гипотетической до тех пор, пока в нашем распоряжении не
окажется достаточного количества археологических свидетельств из
этого региона. Впрочем, уже сейчас ясно, что доминирующая роль
здесь принадлежала Милету и Мегарам. Первая из этих метрополий
представляла собой могущественный торговый и морской город,
который, согласно одной убедительной интерпретации174, был вынужден
обратиться к широкой колонизации и заморской торговле из-за
установления лидийского контроля над внутренними районами страны.
Мегары также обладали незначительными сельскохозяйственными
ресурсами, а сильные соседи лишали их возможности расширить
близлежащую территорию. Колонизационные попытки Мегар на западе
очень быстро сошли на нет, но в Пропонтиде этот полис оказался в
авангарде и воспользовался предоставленной возможностью для
захвата ключевых мест, позволявших контролировать Боспор, обеспечив
тем самым своим колониям блестящее будущее в этом регионе.
VI. Понт
Климат Черного моря более влажный и более прохладный, нежели в
материковой Греции и Эгеиде, а в Северном Причерноморье зимы по
сравнению со всеми другими регионами греческой колонизации самые
171 С 5: 32.
172 Фигурирующая в историографии более точная дата — ок. 516—515 гг. до н. э. —
базируется на рискованной интерпретации испорченного места у Геродота (VI. 40. 1).
См.: F 91: 216 ел.
173 С 5: 32, 175.
174 С 10.

148
Глава 37
суровые. На южном побережье Понта погодные условия были для
эллинов более привычными, однако горы близко подходят здесь к
морю, а гавани, в которых корабли могли бы укрыться от северных
ветров, как, например, в Синопе, чрезвычайно редки. Это еще более
верно по отношению к восточной части, где Кавказские горы
превращают побережье в регион, почти полностью лишенный гостеприимных
бухт. Подавляющее большинство мест, благоприятных с точки зрения
их позиции и ресурсов, находятся на западном и северном
побережьях, особенно в закрытых устьях больших рек (лиманах), которые
предоставляют удобные гавани, обилие рыбы, а также достаточное
количество соли, чтобы эту рыбу сохранять. Кроме того, эти реки
обеспечивали доступ во внутренние районы страны, и этими путями греки
пользовались со времени основания колоний.
Серьезную проблему для греческих колонистов представляли
туземные племена, проживавшие по берегам Понта. Помимо скифов,
которые, согласно некоторым греческим авторам, «приносили в
жертву чужестранцев, пожирали их мясо, а черепа использовали в качестве
чаш для питья» (Страбон. VII. 298), и фракийцы на западе, и тавры в
Херсонесе Таврическом (Крым), и колхи на Кавказе — все они
представляли для греков угрозу и были причиной того, что эллины
предпочитали вообще никогда не появляться в некоторых районах (например,
побережье к юго-востоку от Херсонеса Таврического). Впрочем, здесь,
как и повсюду в других местах, поиск способа мирного
сосуществования с туземным населением был одним из ключевых элементов
успеха греческой колонизации.
Главной колонией на южном побережье являлась Синопа,
основанная Милетом на перешейке, соединяющем полуостров с материком.
Здесь находилась наилучшая гавань на всем южном берегу Понта175.
Проблема хронологии возникновения Синопы лежит в центре одного
из самых противоречивых вопросов истории греческой колонизации:
действительно ли эллины начали выводить свои поселения на берега
Понта в VUE в. до н. э.176?
Дата Евсевия для основания Синопы — 631 г. до н. э., однако наш
наиболее полный источник для этой колонизации относит первое
милетское поселение здесь ко времени до киммерийского нашествия, что
предполагает какую-то дату в пределах VIII в. до н. э.177. Кроме того,
сам Евсевий относит основание Трапезунта к 756 г. до н. э., а ведь этот
город являлся колонией Синопы (Ксенофонт. Анабасис. IV. 8. 22). Эти
весьма слабые литературные свидетельства можно легко примирить,
предположив, что 631 г. до н. э., указанный Евсевием, — время
повторного основания Синопы, предпринятого косцами и кретинцами после
киммерийского завоевания, однако многие исследователи на это возра-
175 Полибий. IV. 56. 5; С 217: 32.
176 А 7: 240 слл.; С 214; С 217.
177 Псевдо-Скимн. 986-997 (Diller).

Колониальная экспансия Греции
149
зят, что археологические раскопки в Синопе, самый ранний материал
которых датируется лишь последней третью Vu в. до н. э.178, с
определенностью доказали, что до 631 г. до н. э. здесь не было никакой
колонии. Поскольку до второй половины Vu в. до н. э. греческий материал
на Понте вообще незначителен, именно это время считается многими
исследователями начальным периодом греческой колонизации на
берегах Черного моря. Литературные источники показывают, что в понтий-
ский регион эллины проникли уже в УШ в. до н. э.179, а отдельные
предметы греческого производства, изготовленные намного раньше второй
половины Vu в. до н. э., были обнаружены при раскопках некоторых
черноморских мест, а именно: из Истрии происходит часть позднегео-
метрической чаши (около 720 г. до н. э.)180, из Березани —
среднегеометрический кувшин (вторая половина VIII в. до н. э.)181. Впрочем наличие
контактов не обязательно предполагает колонизацию, так что, хотя это
и плохой метод — предпочитать археологический argumentum ex silentio
[лат. довод, основанный на умолчании] прямым утверждениям в
литературных источниках, — пока Синопа и Трапезунт не подвергнутся
тщательной археологической разработке, данную проблему нельзя будет
считать окончательно разрешенной.
Из всех южнобережных колоний лучше всего изучена Гераклея Пон-
тийская (совр. Эрегли), основанная около 560 г. до н. э. мегарцами со
значительным участием выходцев из Беотии182 под предводительством
Гнесиолоха183, в 217 км на восток от Боспора, если идти морским путем,
в том месте, где мыс образует защищенную бухту, а пахотная земля и
условия для рыбного промысла очень хороши. Город был расположен
в месте, своей формой напоминавшем театр, и занимал площадь 0,42 кв.
км, а это значит, что здесь могли поселиться не более 10 000 жителей184.
Соседнее туземное население, мариандинов, колонисты превратили в
своих крепостных, но при этом действовало правило: ни один мариандин
не мог быть продан за пределы родной страны185. В сохранившемся
беглом сообщении о ранней политической истории Гераклеи мы
обнаруживаем исключительно интересную информацию — первоначальное
конституционное устройство этой колонии носило демократический
характер. Тотчас после основания колонии знать (γνώριμοι), притесняемая
демагогами, удалилась в изгнание. Вскоре изгнанники объединились,
свергли демократию и установили олигархическое правление186.
178 С 204; А 7: 242; С 219.
179 С 223: 437; С 211: 14; С 217.
180 Η 25: 377, примеч. 8; ср.: 191, 421. В данном случае не возникает никаких
сомнений относительно происхождения данного артефакта.
ίδ1 H 25: 377, примеч. 7; ср.: 421; С 215: 227, рис. 27.
182 С 211: 12-22; Ε 218: 128 ел.
183 Схолии к Аполлонию Родосскому. П. 351; ср.: Эфор: FGrH 70 F 44; Плутарх. 06
оракулах Пифии. 27 (Моралии. 408).
184 С 220: 20 ел.; В 33: 37.
185 Посидоний: FGrH 87 F 8.
186 Аристотель. Политика. V. 1304 b 31 слл.; С 206А: 28-31.

150
Глава 37
Ошибка Страбона, называющего Гераклею милетской колонией, не
вызывает удивления187. Доминирование Милета в деле колонизации
Понтийского региона — факт несомненный. К безусловно немилетским
колониям, выведенным до 500 г. до н. э., относятся только Гераклея,
Фанагория, основанная около 545 г. до н. э. беженцами из Теоса,
спасавшимися от персов188, а также Месембрия, заложенная мегарцами
около 510 г. до н. э.189. Примерно до 560 г. до н. э. все колонии на
Понте были милетскими. После этого времени нет ни одного определенно
милетского переселенческого предприятия, датированного либо по
литературным, либо по археологическим свидетельствам. Из этого с
неизбежностью следуют два вывода: (1) до середины VI в. до н. э.
Милет с успехом осуществлял на Понте политику, так сказать, таге
clausum [лат. закрытое море, т. е. море, для которого установлен
особый правовой режим плавания] (по-видимому, в согласии с мегарскими
колониями на Боспоре); (2) после этой даты у других греческих
метрополий появляется возможность выводить свои поселения в данный
регион, а сам Милет, очевидно, прекращает здесь свою колониальную
экспансию.
Колонизационные усилия Милета в Vu и VI вв. до н. э. были
сконцентрированы на западном и северном побережьях, хотя ему принадлежал
небольшой участок и на восточном берегу. В рассматриваемом нами
регионе археологические исследования проводятся столь же давно, как
и в любой другой зоне греческой колонизации помимо Италии190.
Раскопанные материалы в сочетании с литературными свидетельствами
обеспечивают нас ясной хронологией и весьма качественной информацией
относительно социальной и экономической истории. Наиболее хорошо
изученными поселениями для данного периода являются Истрия, Оль-
вия и Пантикапей (совр. Керчь), из которых для рассмотрения мы
выберем Ольвию, поскольку на ее примере можно лучше всего
проиллюстрировать характер милетской колонизации и показать, как именно
использовались возможности места, расположенного у лимана.
Крупнейший из всех лиманов Черного моря образуют
сливающиеся здесь устья рек — Днепра (античного Борисфена) и Буга
(античного Гипаниса). Именно здесь, на правом берегу Буга, милетские
переселенцы основали Ольвию, в 7 км выше той точки, где сходятся лиманы
обеих рек. Это место представляет собой узловой пункт, в котором
пересекаются сразу три судоходных пути этого региона, поскольку
город раскинулся в 38 км к востоку от открытого моря, в 34 км к югу от
начала Бугского лимана и в 35 км к западу от начала Днепровского
лимана (рис. 22)191. Кроме того, выходцы из Милета заселили остров Бе-
резань, расположенный напротив устья Днепро-Бугского лимана. С это-
187 Страбон. ХП. 542. Ср.: С 211: 13-15; С 206А: 12-17.
188 Псевдо-Скимн. 885 ел. (Diller); Евстафий. 549 (GGM П: 324 ел.).
189 Геродот. VI. 33. 2; Страбон. VII. 319; Псевдо-Скимн. 741 ел.
190 С 228: 1-14; С 207: 22 слл.
191 С 230: 41-44.

Колониальная экспансия Греции
151
го острова можно было держать под контролем вход в лиман со
стороны моря. Колонисты находились в прекрасном положении, имея
возможность извлекать пользу от естественных ресурсов земли и моря, а
также от торговых путей, уходивших по великим рекам далеко в глубь
материка.
Греческое название Березани неизвестно192, а по поводу
взаимоотношений острова с Ольвией существуют несколько ложных идей, как,
например, мнение о том, что колонисты сначала заселили именно Бе-
резань, а уже затем перебрались в Ольвию, или что между ними был
осуществлен синойкизм [объединение в единый полис нескольких
ранее самостоятельных общин]. Одной из причин для возникновения
подобных теорий послужила ошибочная уверенность в том, что поселе-
Рис. 22. План района Ольвии (публ. по: С 207: 19, рис. 3)
Ср.: Страбон. Vu. 306; С 209: 170 слл.

152
Глава 37
ние на Березани возникло значительно раньше поселения в Ольвии.
Основание Борисфена Евсевий относит к 647 г. до н. э., а самая ранняя
керамика, найденная как в Ольвии, так и на Березани, датируется
второй половиной Vu в. до н. э.193 (если не считать упоминавшегося выше
кувшина среднего геометрического периода). При этом из Березани
действительно происходит гораздо больше раннего материала, чем из
Ольвии, однако само это сравнение не вполне корректно, поскольку
ранние ольвийские слои изучены чрезвычайно слабо. В целом
артефакты из обоих мест отличаются большим сходством, если не считать того,
что материалы из Ольвии богаче.
Помимо Березани по берегам Днепро-Бугского лимана в то же самое
время существовали другие многочисленные поселения194. Не вызывает
сомнения, что все они, включая Березань, входили в состав единого
государственного образования, получившего наименование «Ольвия» от
имени самого города. Хотя во времена Геродота граждане Ольвии
именовали себя ольвиополитамщ из текста этого автора обнаруживается, что
в его дни данное название города греки в целом не использовали (IV.
18. 1; ср.: Страбон. Vu. 306). Геродот называет народ Ольвии борисфени-
тами («ΒορυσθενεΤται», т. е. «людьми с Борисфена»), а их населенный
пункт — либо «городом» («άστυ»), либо «полисом» («πόλις»), либо
торговой гаванью («έμπόριον») борисфенитов (IV. 78. 3, 79. 2, 17. 1). Государство
изначально именовалось по своей великой реке, аналогично Истрии,
Тиру, Танаису и Фасису. Такие названия как нельзя лучше подходят для
общин наподобие Ольвии, где в состав хоры [негородской территории,
области, принадлежащей] колонии, входит лиман195.
В состав Ольвии входил верхний город, расположенный на плато,
которое приблизительно на 40 м выше уровня моря, и нижний город
на берегу Бугского лимана (рис. 23)196. Поскольку с античных времен
уровень моря повысился, в настоящее время вода покрывает часть
нижнего города, захватив у него от 300 до 500 м197. По этой причине
самые нижние слои исследованы лишь в незначительной степени. Что
касается общественных мест — агоры, темена и священной рощи,
расположенных в верхнем городе, то все они, как считается, появились во
второй половине VI в. до н. э.198. История скифского царя Скила,
рассказанная Геродотом (IV. 78—80), показывает, что Ольвия была
окружена крепостной стеной во времена этого правителя
(предположительно в VI или в начале V в. до н. э.), а упоминаемый в этом рассказе
пригород соответствует обнаруженному за пределами западной границы
города архаическому поселению (Заячья балка)199. К VI в. до н. э.
относятся жилища, мастерские и ямы дая хранения продуктов к северу от
агоры200, но в том, что касается жилых кварталов раннего периода, мате-
193 С 219; ср.: С 216: вкл. 1. 197 С 230: 41-44.
194 С 230: 58 слл. 198 С 230: 46.
195 С 230: 63. 199 Ср.: 230: 45.
196 С 224: ПО. 200 С 230: 49 ел.

Колониальная экспансия Греции
153
риал из Березани оказывается гораздо информативней. Жилища здесь
представляли собой однокомнатные помещения, как правило
прямоугольные, но иногда круглые, с размерами от 2x3 до 3x4 м. Обычно они
строились прямо на земле в виде полуподвальных помещений, что, без
сомнения, лучше защищало от зимнего холода. Все эти жилища
имели к тому же очаг. Крыши были соломенными. Часто встречались ямы
для хранения продуктов или для мусора201.
Скил, царь скифов, родился от матери-гречанки, происходившей с
берегов Истра. Она научила его понимать и любить греческую религию
и эллинский образ жизни. Он имел дом и греческую жену в Ольвии,
которую регулярно посещал (оставляя свое скифское войско за
пределами города). Во время этих визитов он надевал греческое платье и вел
себя в соответствии со своими эллинскими вкусами. В конце концов
образ действий Скила стал известен скифам, что и привело его к ги-
Рис. 23. План Ольвии (публ. по: С 219)
201 С 230: 32 ел.

154
Глава 37
бели. Помимо того, что эта история весьма интересна с точки зрения
греко-скифских отношений в целом, она может косвенно
свидетельствовать о том, что Ольвия существовала с позволения скифов и под
скифским покровительством202. Сам город, конечно, не обладал
сильной позицией, а потому, если бы скифы не желали принять греческую
колонию, вряд ли мог быть заселен.
Тесные отношения со скифами обнаруживаются также и по другим
источникам. Во времена Геродота существовал народ каллипидов,
которых историк описывает как «эллино-скифов» (IV. 17. 1: Ελληνες
Σκύθαι), а также другой народ — гелоны, которые по происхождению
были греками из торговых городов (эмпориев) и говорили частью на
скифском языке, а частью — на греческом (IV. 108. 2). В более поздний
период людей, живших в этом регионе, могли называть «полугреками»
(«Μιξέλληνες»)203. В поселениях вокруг Ольвийского лимана встречается
местная лепная керамика и захоронения со скорченными костяками (в
таких могилах погребенные уложены на бок)204. Подобное
свидетельство из района Боспора Киммерийского представлено в надгробии тавра
по имени Тихон (в Пантикапее). Оно было воздвигнуто в V в. до н. э.,
если судить по формам букв, над могилой туземного типа.
Национальная принадлежность умершего ясно определена в греческом
элегическом стихе205. Так что нам не следует пытаться изображать дело
так, будто бы в поселениях вокруг Ольвии не было никакого местного
населения. Из самого города происходит значительно меньше туземной
керамики в сравнении с греческой продукцией206, а данные ономастики
показывают, что в архаический и классический периоды Ольвия
оставалась совершенно эллинским городом207. Но даже при таких условиях
присутствие скифов в этом полисе представляло собой обычное дело.
Учитывая все эти факты, знаменитое и прекрасное двустороннее
надгробие Леокса (рис. 24), сына Мольпагорея (по скульптурному стилю это
надгробие датируется началом V в. до н. э.), где на одной стороне
изображен обнаженный «атлет», а на другой — лучник в скифской одежде,
как кажется, удачно символизирует роль Ольвии в процессе
взаимодействия культур — вне зависимости от того, обе ли фигуры представляют
того же самого Леокса или только одна из них208.
Из Ольвии греческие товары проникали вверх по реке далеко в
глубь материка. В их числе были столовая посуда, различные виды
оружия, роскошные предметы из драгоценных металлов и большое
количество эллинского вина209. Из литературных свидетельств более
202 С 228: 64 ел.
203 Ditt. Syll.3: 495.
204 С 230: 34 ел.
205 С 223: 626 и прилож. 25; SEG Ш. 608; А 36: 368, № 67.
206 С 221.
207 С 5: 106 ел.
208 Η 24: 31-33; Η 7: 39, 46-50; Η 58.
209 С 227; С 206.

Колониальная экспансия Греции
155
Рис. 24. Отела Леокса, мраморная надгробная плита из Ольвии.
Двусторонний рельеф с изображением обнаженного атлета и лучника в
одежде скифского стрелка. Надпись сбоку:
[Μνήμ]ά εί[μι Λεώξου του Μολπαγόρ]εω.
...εστ]ηκα, λέγω δ'δτι τηλε πόλε[ώς που]
[έν Σκυθιηι? κεΐτα]ι Λέωξος ό Μολπαγόρε[ω].
«Я — надгробный памятник Леоксу, сыну
Мольпагорея... и я сообщаю, что Леокс,
сьш Мольпагорея, лежит далеко от
своего родного города [в Скифии?]».
Ок. 490 г. до н. э. Высота 66 см (Херсонский музей; см.: Η 24: вкл. 5)
позднего времени мы узнаём, что из Понта экспортировались, главным
образом, зерно, соленая рыба, кожи и рабы210. Но для
рассматриваемого периода историкам доступны лишь археологические источники. На
территории Широкой Балки (менее 2 км к югу от Ольвии) в VI в. до
н. э. имелось 12 больших ям для хранения продуктов с зерном и одна
печь, предназначенная, как предполагается, для просушки зерна211. Об
активных морских контактах прямо свидетельствуют камни из Эгеи-
ды, найденные на острове Березань и в Ягорлыке212. Эти камни,
использовавшиеся в качестве корабельного балласта, показывают, что назад
корабли шли с более тяжелыми грузами. Поскольку товары из Эгеи-
ды включали вино и масло, мы можем сделать вывод, что в ранний
период основным экспортом из Понта являлось зерно.
210 Полибий. IV. 38; Страбон. XI. 493. Ср.: С 10: 124-130.
211 С 225.
212 С 219; С 210.

156
Глава 37
Все эти яркие свидетельства торговой активности, а также частое
употребление Геродотом слова эмпорий («торговый город») при
упоминании греческих колоний Северного Понта (IV. 17. 1, 20. 1, 24, 108. 2)
показывают, что именно торговля была главной экономической
функцией этих городов. Археологические находки (зерновые ямы, кости
животных, рыбные скелеты и т. п.) доказывают, что многие из
числа колонистов были заняты также в сельском хозяйстве и
рыболовстве. Другие жили за счет металлообработки и иных ремесел,
производя предметы не только для использования в самих колониях, но и на
экспорт. Поскольку все эти виды деятельности вполне могли
существовать уже с Vu в. до н. э., быстрый подъем Ольвии и ее периферийных
поселений, засвидетельствованный археологически, оказывается
вполне объяснимым.
На территории Херсонеса Таврического с его гористым ландшас]>
том и внушающим ужас туземным населением обнаруживается очень
скромное греческое поселение архаического периода. А вот области
вокруг Боспора Киммерийского предоставляли несравненно более
привлекательные возможности как на европейской, так и на азиатской
сторонах пролива. Выгодное положение этого региона обеспечивало
контроль над важными путями, ведущими вверх по реке Кубани
(античный Гипанис) на восток, а также через Азовское море (Меотидское
болото) к устью Дона (античный Танаис).
Из большого количества греческих колоний, группировавшихся
вокруг Боспора Киммерийского, наибольшее значение имел Пантика-
пей. Согласно археологическим данным он был основан выходцами из
Милета ок. 600 г. до н. э. в идеальном месте с хорошо укрепленным
акрополем213. Когда весь регион Боспора был объединен в рамках
одного царства под главенством Пантикапея (не ранее 480 г. до н. э.; Дио-
дор. XII. 31. 1), в его состав были включены как туземные племена, так
и греческие поселения. Местное население претерпело сильную
эллинизацию, и мы знаем, что этот феномен выплеснулся далеко за пределы
самого Боспора. Так, например, синды, обитавшие в долине вверх по
течению Кубани, в V в. до н. э. чеканили монеты в греческом стиле с
греческими легендами. Весьма вероятно, что первые шаги в этом
процессе были сделаны благодаря торговым связям. В кургане Темир-гора
близ Пантикапея была обнаружена знаменитая ойнохоя, относимая ко
времени 640—620 гг. до н. э.214, а в бассейне Дона были найдены части
двух других ойнохой приблизительно с той же датировкой, что еще
более удивительно, поскольку обнаружены они далеко от греческих
городов: одна — недалеко от поселка Криворожье, на расстоянии ок. 200 км
от устья Дона, другая — на берегу реки Цуцкан, приблизительно в 300 км
в глубь материка215. По-видимому, торговля с этими районами осуществ-
213 С 226; С 219.
214 С 229: 27, рис. 7; ср.: Η 29: вкл. ЗОА.
215 А 7: 243 ел.; С 206: 65.

Колониальная экспансия Греции
157
лялась через самую отдаленную из греческих колоний в данном
регионе — город Танаис, находившийся в устье Дона. В топографическом
смысле архаический Танаис не совпадал с тем крупным
многонациональным эмпорием [торговым центром или портом], который так ярко
описан Страбоном (XI. 493, ср.: VII. 310). В настоящее время
считается, что ранний Танаис находился в том месте близ Таганрога, которое
ныне поглощено морем и где археологи собирают богатый «урожай»
греческой керамики, датируемой с VII в. до н. э.216.
VII. Северо-западная Греция и Адриатика
Согласно Геродоту (I. 163. 1) первыми греками, добравшимися по
морю до Адриатики, были фокейцы217. Можно предположить, что это
произошло в VII в. до н. э., если связать это плавание с фокейскими
путешествиями далеко на Запад, о которых упоминает Геродот в том
же предложении, правда, без указания на какой-либо
колонизационный результат. Расположенный напротив побережья Далмации остров
Черная Керкира (совр. Корчула) был колонизован книдянами218, а в
науке получила широкое распространение гипотеза, что случилось это
в те времена, когда книдяне помогали Керкире против Периандра (это
объясняет, почему книдская колония была названа Черной Керки-
рой)219. В таком случае выведение колонии может быть датировано
годами правления Периандра — ок. 625 — ок. 585 гг. до н. э., чему не
противоречат немногие археологические свидетельства220. Впрочем, в
целом реконструкция данных событий остается спекулятивной. Также
возможно существование иных мелких колоний в раннюю эпоху как
на побережье Далмации, так и на близлежащих островах221. На
итальянском побережье единственными известными нам поселениями
архаической эпохи были Адрия и Спина, расположенные на северной и
южной сторонах дельты По. Они, очевидно, представляли собой
смешанные поселения греческих и этрусских торговцев, быстро
достигшие процветания, хотя просуществовали недолго: возникнув в
последней четверти VI в. до н. э., они исчезли с упадком этрусского
могущества в IV в. до н. э.222. Происхождение живших здесь греков нам
неизвестно223.
Таким образом, складывается впечатление, что для эллинов
Верхняя Адриатика была лишь второстепенной колониальной территорией.
Можно, конечно, сказать, что такие мысли приходят на ум в силу
недостатка наших источников, однако имеющиеся в настоящее время
данные свидетельствуют, что в ранний период значительная колониза-
216 С 208; ср.: С 223: 567.
217 С 44: 63 слл.; С 119: 857 ел
218 С 44: 104 слл.; С 5: 43.
219 С 33: 173 слл.
220 А 7: 227.
221 С 33: 184 слл.
222 С 44: 135 слл.; А 7: 228 ел.
223 С 5: 6.

158
Глава 37
ция в Адриатике осуществлялась лишь Коринфом и Керкирой в
прибрежной полосе Северо-Западной Греции (Акарнания и Эпир), а
также в Иллирии. Впрочем, самыми первыми из греков в данном районе
появились эретрийцы с Евбеи, которые, оказывается, проживали на
Керкире (Корфу) вплоть до того момента, когда их изгнали оттуда
коринфяне под предводительством Херсикрата224. Как мы уже видели,
источники относительно даты Херсикратова предприятия разнятся, но,
в любом случае, коринфская оккупация острова была успешно
завершена до окончания VIII в. до н. э. Корфу — крупный остров, известный
благодатным климатом и плодородной почвой, но нет никаких
сомнений в том, что наибольшую ценность он представлял из-за того, что
именно здесь всегда находился основной порт захода на пути из Греции
в Южную Италию.
Керкира оказалась достаточно сильной, чтобы разбить свою
метрополию в первой морской битве, известной Фукидиду (I. 13. 4) и
имевшей место ок. 664 г. до н. э. Данное сражение часто
интерпретировалось как один из важнейших эпизодов в войне за независимость,
однако нет никаких оснований полагать, что Керкира возникла в качестве
зависимой от Коринфа колонии; во всяком случае, нет причин считать,
что она находилась в большей зависимости, чем Сиракузы225. Помимо
краткого периода, когда Керкира оказалась под контролем
коринфского тирана Периандра226, колония и метрополия представляли собой
два тесно связанных, но независимых государства, чьи отношения
варьировались от мирного сотрудничества до прямой враждебности227.
Другие коринфские и керкирские колонизационные предприятия,
осуществлявшиеся в данном регионе в период правления коринфских
тиранов Кипсела и Периандра (ок. 655—585 гг. до н. э.), обнаруживают
следы кооперации двух метрополий. При Кипселе коринфяне
установили контроль над Амбракийским заливом (совр. Арта), заложив свои
колонии на острове Левкада, в Анактории и в самой Амбракии228. Ой-
кистами всех этих колоний были сыновья Кипсела, а даты оснований
вписываются во временные границы его правления (ок. 655—625 гг. до
н. э.). Плодотворные археологические раскопки проводились лишь в
Анактории; исследование самых ранних местных погребений
принесло плоды в виде керамики последней четверти VII в. до н. э.229.
Данная переселенческая практика была необычной в том смысле,
что с самого начала колонии оказывались в зависимости от Коринфа,
своей метрополии (характер этого подчинения был таким же, как и в
случае с Керкирой в тот непродолжительный период, когда в ней пра-
224 Страбон. VI. 269; Плутарх. Греческие вопросы. XI.
225 С 5: 146.
226 Геродот. Ш. 52 ел.; Николай Дамасский: FGrH 90 F 59. Ср.: С 5: 30 ел.
227 С 5: 146-149.
228 Страбон. X. 452; Псевдо-Скимн. 453 слл.; Николай Дамасский: FGrH 90 F 57. 7.
229 С 63.

Колониальная экспансия Греции
159
вил сын Периандра). Из более поздних свидетельств мы знаем, что с
падением тирании эти зависимые отношения не прекратились230.
Необычность переселенческой практики заключалась также и в том, что
доколониальное население в этих местах использовало какую-то
форму греческого языка231. Впрочем в эпоху Пелопоннесской войны
местные жители настолько отличались от греков, что Фукидид называл их
варварами (IL 68. 6, 9); к тому же они настолько отставали от
коринфян в политическом и военном развитии, что колонисты смогли
основать города-государства в тех регионах, где сильных и развитых
структур данного типа еще не существовало. Мы не знаем определенно,
была ли колонизация насильственной, однако из Керкиры происходит
созданная в гомеровском стиле горделивая эпитафия некоего Арниада,
который погиб, «сражаясь на кораблях в потоках Арахта, явив
наивысшую доблесть средь стонов и воплей войны»232. Весьма трудно
вообразить, что после взятия коринфянами под контроль Амбракийского
залива могло произойти некое событие, во время которого житель
Керкиры мог бы принять участие в сражении на той самой реке, на которой
находится Амбракия233; из этого наблюдения возникает
соблазнительное предположение о том, что данная стычка произошла в период
изначальной колонизации Амбракии.
Если эта смелая гипотеза верна, тогда получается, что в деле
основания Амбракии помогали жители Керкиры. Имеются положительные
данные, позволяющие предполагать участие керкирцев в колонизации
Левкады и Анактория и сохранение за ними некоторых прав в этих
поселениях, хотя все наши источники единодушно описывают их как
коринфские колонии234. С другой стороны, Эпидамн определенно
являлся детищем Керкиры, хотя, в соответствии с традиционной
практикой, керкиряне в данном случае вызвали ойкистов из Коринфа, а
также пригласили коринфских поселенцев (как и некоторых иных
дорийцев) (Фукидид. I. 24. 1). Это предприятие также было реализовано во
времена Кипсела, поскольку дату основания Эпидамна Евсевий
относит к 627 г. до н. э., к тому же имеются археологические свидетельства,
находящиеся в хронологическом согласии с этой датировкой235.
Эпидамн находился на территории Иллирии и в более поздние времена под
именем Диррахия (совр. Дуррес) представлял собой крайний западный
пункт великой римской дороги — Via Egnatia, которая пересекала север
Греческого полуострова по пути к Боспору. Впрочем, Эпидамн,
расположенный на перешейке и располагавший прекрасной гаванью и
плодородной землей, сам по себе обладал притягательной силой.
На основе позднейших литературных свидетельств и надписей
возникло предположение, что Эпидамн был основан колонистами как
город со смешанным населением, где помимо греков проживали так-
230 С δ: 118-153. ^3 Иначе: Ε 33: 443.
231 Ε 33: 419-423. ш С 5: 128-130.
232 А 23: № 25; А 36: 233, 234, № 11. ^5 Ε 33: 426.

160
Глава 37
же тавлантии — иллирийское племя236. Впрочем анализ более
надежных источников заставляет признать, что различие между
колонистами и соседними туземцами в Эпидамне прослеживалось всё же очень
четко. Это умозаключение с неизбежностью выводится из краткого
рассказа Фукидида о событиях 437 г. до н. э. (например: I. 24) и в еще
большей степени из сообщения Плутарха [Греческие вопросы. XXIX) о
том, что граждане Эпидамна ежегодно избирали магистрата,
именовавшегося «полетом» («πωλητής», «торговец»); этот человек организовывал
торговлю и надзирал за рынком, на котором совершались все
коммерческие сделки между греками и их соседями — иллирийцами. Для
Плутарха источником этой информации послужила, по-видимому,
«Эпидамнская политая» Аристотеля237, а потому этот институт мы
можем отнести к классической или к архаической эпохе.
Фукидидово описание спора между Коринфом и Керкирой из-за
Эпидамна обнаруживает, что в 430-х тт. до н. э. Керкира рассматривала
эту колонию, по крайней мере, как находящуюся в сфере своего
влияния, а монетные выпуски Эпидамна более раннего времени
обозначают некоторую его зависимость от Керкиры. В связи с этим резонно
будет сделать вывод о том, что их отношения чем-то напоминали
отношения между Коринфом и Амбракией, Левкадой или Анакторием238.
Первые монеты Аполлонии Иллирийской, основанной около 600 г. до
н. э.239, предполагают подобные же отношения с Керкирой, так что
источники, называющие выведение поселения в Аполлонию совместным
делом Коринфа и Керкиры, выглядят предпочтительней по сравнению
с теми свидетельствами, которые приписывают это одним только
коринфянам240.
Поскольку при тиранах коринфская колонизация носила
имперский характер, логичным будет выяснить, в чем заключался основной
коринфский интерес, ради которого выводились колонии. В этом
вопросе античные авторы не выходят за пределы традиционных мотивов,
установленных для греческой колонизации, — обычно речь у них идет
о стандартном желании тиранов выслать нежелательных лиц из
числа гражданского населения241, — однако излюбленная современная
теория состоит в том, что Коринф стремился установить контроль над
путями, ведущими к запасам серебра в иллирийском регионе242.
Существует несколько сильных аргументов теоретического характера, а
также ряд косвенных данных в пользу этой гипотезы. Кроме того,
великолепные находки из Требениште близ Охридского озера, включая
236 С 28; Аппиан. Гражданские войны. П. 39.
237 А 29: 137-139.
238 С 5: 149-151.
239 С 60; Ε 33: 426.
240 С 5: 130 ел.
241 Николай Дамасский: FGrH 90 F 57. 7.
242 С 33: 181-184; Ε 52: УШ ел., 2 ел.

Колониальная экспансия Греции
161
знаменитые бронзовые сосуды VI в. до н. э., которые могли быть
произведены в коринфских мастерских243, показывают, что в
рассматриваемые времена представители племен из внутренних районов
Иллирии были заинтересованы в приобретении греческих товаров и могли
предложить что-то взамен. Выводя зависимые поселения на
Адриатическое побережье и в Потидею в Халкидике, Коринф стремился
всеми силами гарантировать себе легкий доступ в этот регион как с
запада, так и с востока244. Без детальных свидетельств мы не в состоянии
судить со всей определенностью, верны ли эти предположения, но в
них нет ничего невозможного или невероятного, ибо Коринф был
богатым городом с развитыми торговыми и ремесленными интересами,
представлял собой серьезную военно-морскую силу и находился под
твердой властью тиранов.
VIII. Северная Африка
В Северной Африке греческая колонизация была ограничена
территориями Египта и Ливии (Киренаика). В то время как в Ливии Кирена и
соседние с ней поселения соответствовали обычному типу греческих
колоний, для которого характерно проживание переселенцев в
независимом городе-государстве среди более отсталого туземного населения,
Египет представлял собой древнейшую цивилизацию, во многих
отношениях более развитую, чем цивилизация эллинская; эта страна была
полностью заселена и политически организована намного раньше, чем
Греция. Поэтому те формы, которые приняла в Египте греческая
колонизация, неизбежно вырабатывались под влиянием запросов
развитого в культурном отношении местного населения. Тема пребывания
греков в Египте обсуждается в другом месте данного тома, но и здесь
ее необходимо затронуть, поскольку их переселение сюда представляет
собой важный этап архаической эллинской колонизации, этап
необычный или даже уникальный.
Фараоны Саисской династии нуждались в греках двух категорий: в
наемниках и торговцах. Крупные постоянные поселения наемных солдат,
хотя и организованные совершенно иначе, нежели греческие колонии,
свидетельствуют о стремлении многих эллинов уехать за пределы
своей родины и об их способности найти средства к существованию,
применив свое военное мастерство на службе какому-либо заморскому
правителю245. Удивительное сообщение Геродота о существовании са-
мосской колонии в одном из оазисов Ливийской пустыни ('Όασις πόλις)
во времена египетского похода Камбиса ок. 525 г. до н. э. может быть
наилучшим образом понято, вероятно, именно в связи с такими
военными поселениями (Геродот. Ш. 26)246.
243 Ε 33: 437 слл.; А 7: 237. 245 В 89: 15-22.
244 Ср.: Η 43: 203 ел. 246 С 235: 63-66.
II Заказ № К-7530

162
Глава 37
Навкратис может показаться городом, по своему характеру гораздо
более близким другим эллинским колониям. Однако если отдать
предпочтение Геродоту (П. 178—179) перед более поздними источниками247,
то Навкратис предстанет перед нами как некий торговый порт (эмпо-
рии) без определенной метрополии, организованный под строгим
египетским контролем, без независимого гражданства вплоть до конца V в.
до н. э.248. Управление эмпория находилось в руках нескольких
греческих полисов, а именно тех, что перечислены Геродотом в качестве
городов, сообща основавших и затем владевших Эллением [самым
крупным греческим храмом в Египте], а именно: Хиоса, Теоса, Фокеи, Кла-
зомен, Родоса, Книда, Галикарнасса, Фаселиды и Митилены. К этому
списку, вероятно, следует добавить три полиса, имевших здесь свои
особые святилища: Эгину, Самос и Милет. Навкратис был
единственным портом в Египте, куда греческим торговым кораблям было
позволено заходить. Эти уникальные в некотором смысле меры
предоставляли, по-видимому, взаимные выгоды для греков и египтян. Эллинские
государства, принимавшие участие в управлении этим городом, все
восточные греки за исключением Эгины имели доступ к египетскому
рынку, куда они доставляли вино, масло и серебро. Мы можем уверенно
предполагать, что взамен они увозили, главным образом, египетское
зерно. Весь этот обмен находился под жестким контролем со стороны
фараона. Население процветавшего эмпория состояло как из местных
жителей, так и из наезжавших сюда время от времени торговцев249. Те,
кто жил в Навкратисе постоянно, в конечном итоге заложили
основания для развития нормального греческого полиса. Неясно, когда и как
это произошло, но, по всей видимости, много позже интересующего нас
теперь периода. (См. также выше, главу 36 Ь.)
Киренаика представляет собой огромный мыс на северном
побережье Африки, лежащий между заливом Сидра (Большой Сирт) на
западе и заливом Бомба на востоке. От других обитаемых частей
Северной Африки она отрезана пустынями, а благодаря морскому пути
находится ближе к греческому миру, чем к Египту: если от Крита ее
отделяет около 300 км, то от Навкратиса — все 900. Местность четко
делится на три региона, существенно отличающихся друг от друга:
узкую прибрежную равнину, среднее плато высотой от 200 до 300 м над
уровнем моря и внутреннее плато (Джебель) высотой выше 300 м. Этот
большой горный барьер принимает на себя значительный запас влаги,
которую накапливают над морем и приносят с собой преобладающие
здесь северные и северо-западные ветры, благодаря чему обильные
дожди создают в этих местах исключительно благоприятные условия
для сельского хозяйства250.
247 В первую очередь: Страбон. XVII. 801-802; ср.: В 89: 22 ел.
248 D 16: № 16; ср.: В 89: 66.
249 В 89: 29-31.
250 С 235: 11-17.

Колониальная экспансия Греции
163
До появления здесь греков страна была населена различными
народами, среди которых доминировали светлокожие берберы, разделенные
на три племени и управлявшиеся царями. Хотя в их религиозных
представлениях может быть обнаружено определенное египетское влияние
(Геродот. IV. 186), с этой стороны не существовало никакого
политического контроля. Каждое племя занимало свою территорию, но поскольку
хозяйство берберов носило по преимуществу пастушеский характер, у
них не наблюдалось сколько-нибудь значительной агломерации
[скопления населенных пунктов, их присоединения друг к другу и
образования единого городского поселения] населения251.
Благодаря главным образом Геродоту история Кирены известна
лучше других греческих колоний архаического периода. К тому же мы
имеем независимое сообщение от Пиндара [Пифшские оды. IV. 4^-8, 59—
63; V. 85—95), изрядное количество археологического материала252, а
также один документ, претендующий на то, чтобы быть оригинальным
декретом основателей этой колонии253. Этот текст сохранился
благодаря надписи, датируемой приблизительно IV в. до н. э. и служившей
дополнением к киренскому декрету этого времени. Остается
нерешенным вопрос о том, в самом ли деле «стела основателей» связана с
государственным актом, изданным жителями острова Феры в VU в. до
н. э., и если «да», то в какой степени. Возникают большие сомнения по
поводу возможности употребления некоторых слов нашего текста в
документе Vu в. до н. э. Впрочем аргументы, используемые для
доказательства того, что декрет в целом и его содержание сфабрикованы
позднее, выглядят неубедительно, так что предпочтительней
рассматривать «стелу основателей» в качестве аутентичной в своей основе
записи распоряжения о выведении колонии254.
На базе этих источников мы можем предложить следующую
историческую реконструкцию. Жители Феры испытали жестокие удары
судьбы: засуху и последовавший за ней голод. По совету оракула
Аполлона в Дельфах они сократили население острова с помощью
выведения колонии в Северную Африку. Живописные детали того, как
колонисты нашли место для поселения благодаря некоему Коробию,
критскому ловцу улиток-багрянок, и своевременной помощи самосских
купцов, сами по себе не являются невероятными (Геродот. IV. 151 ел.).
Сначала феряне попытались основать колонию на острове Платее у
ливийского берега, — судя по всему, одном из островков в заливе
Бомба255. Для этой цели они по жребию выбрали поселенцев под страхом
смертной казни (вероятно, по одному сыну от каждой семьи, в которой
было более одного сына), а также группу добровольцев. Затем они
послали две пентеконтеры на Платею. Для этих весельных кораблей
требовалось около 200 человек256, так что феряне собирались, по-види-
251 С 235: 66 ел., 227-229. ^ С 238; против этой версии см.: С 236.
252 С 243; С 240; С 241; С 245; С 231. ^5 С 231: 149 ел.
253 M-L: No 5. ^ H 59: 46 ел., 68.

164
Глава 37
мому, отправить новых колонистов на помощь первому отряду, как
только поселение будет основано.
Встретившись на острове со значительными трудностями и не имея
никаких надежд на благополучный исход колониального предприятия,
поселенцы попытались вернуться в родной город. Однако феряне,
оставшиеся дома, не пустили их обратно, встретив крайне враждебно, хотя
декрет основателей содержал пункт, согласно которому колонисты
обладали правом безбоязненно вернуться на Феру к своему имуществу
и быть полноправными гражданами, если в течение определенного
времени они не утвердятся на новом месте. Несоблюдение этого
пункта полисом свидетельствует о том, что ситуация на Фере была
отчаянной. Поселенцам пришлось вновь плыть на Платею, где они оставались
в течение двух лет. Следующую попытку выбора места для колонии
они предприняли в гораздо более перспективном месте, теперь уже в
самой Ливии, прямо напротив освоенного ими острова. Местность эта
называлась Азирида и, согласно Геродоту, отличалась
благоприятными природными условиями. Ныне ее идентифицируют с современным
Вади-эль-Халиг, приблизительно в 28 км к востоку от Дерны. Здесь
имеются остатки древнего поселения, а археологические находки,
собранные на современной поверхности, согласуются с выводом о том,
что данное место было занято в течение короткого времени в 630-х гг.
до н. э.257. Пришельцы жили в Азириде в течение шести лет, но в 632 г.
до н. э. (если мы примем для этого события дату основания колонии,
сохраненную Евсевием) местные ливийцы предложили показать
место получше и привели их в Кирену (приблизительно в 100 км к
западу), ибо здесь, как они говорили, «небо продырявлено», то есть было
много дождей, что необычно для Ливии.
Кирена отстоит от моря примерно на 10 км, находясь на северной
кромке высокого плато. Она прекрасно обеспечена водой и окружена
плодородными землями. Глубокие ущелья формируют оригинальный
городской ландшафт, облегчая оборону местности в случае
необходимости. Впрочем, для греков было невозможно прочно обосноваться в
глубине материка, если бы не их прекрасные отношения с
аборигенным народом. Кирена и Леонтины являлись единственными важными
греческими колониями архаического периода, расположенными вдали
от морского побережья, причем в обоих случаях основание этих
поселений подразумевало особые отношения с туземными племенами, о
чем Геродот упоминает специально в случае с Киреной. (Такие
отношения, кроме всего прочего, предполагали широкомасштабную
практику смешанных браков, но этот аспект мы обсудим ниже.)
В Кирене, как и на Фере, существовало монархическое устройство,
и ойкист Батт, ставший первым царем, основал династию, правившую
в течение восьми поколений. При третьем царе этого рода — Батте Π —
257 С 231: 150-152; С 234.

Колониальная экспансия Греции
165
приблизительно в 580 г. до н. э. Кирена широко раскрыла двери для
новых поселенцев из Греции. Данная акция сопровождалась
посягательством на земли местных ливийцев, что вызвало нарастание
враждебности в отношениях с ними. Египетский фараон Априй пришел
ливийцам на помошь, но около 570 г. до н. э. был разбит на местности под
названием Ираса (Геродот. IV. 159). Было высказано правдоподобное
предположение, что именно в это время соседи-ливийцы превратились
в подданных Кирены, каковыми они уже определенно были в период
правления следующего царя Аркесилая Π Жестокого258. Он столь
злобно враждовал со своими братьями, что те вынуждены были удалиться
в другую местность, основав в 100 км к западу новый город Барка. При
этом братья стали подстрекать ливийцев восстать против Кирены. В
последовавшей затем битве царь был разбит, потеряв 7000 киренских
гоплитов [воинов древнегреческой тяжеловооруженной пехоты]
(Геродот. IV. 160).
Это свидетельство о серьезной гражданской распре и враждебности
туземного населения подтверждается сообщением о том, что
следующий царь, Батт Ш Хромой, пригласил знаменитого мудреца Демонакта
Мантинейского в качестве посредника для разрешения
междоусобного конфликта. Демонакт ограничил царские прерогативы и разделил
народ на три новые филы \у древних греков — родоплеменные
объединения, позднее — территориальные округа]: одна состояла из ферей-
цев и их соседей, другая — из пелопоннесцев и критян, а третья
включала выходцев со всех остальных островов (Геродот. IV. 161). Это
сообщение знакомит нас не только с обстоятельствами политической
истории Кирены, но и с происхождением колонистов, прибывших сюда
на волне большой дополнительной иммиграции, имевшей место при
Батте II. Наличие в данном сюжете «островитян» помогает понять
загадочный пассаж «Линдской хроники», в котором говорится о том, что
некоторые жители Линда пришли вместе с Баттом, чтобы основать
Кирену. Хотя эллинистический историк явно думал об изначальном
основании колонии и о Батте I, очевидно, что более предпочтительной
представляется современная интерпретация, согласно которой эти
линдяне прибыли в Кирену во времена крупной вторичной
иммиграции при Батте П259.
Постановлениями Демонакта гражданский и династический конс]>
ликт в Кирене не был прекращен, но с него начался процесс
постепенного заката монархии Баттиадов, замененной в конечном итоге
демократическим устройством (ок. 440 г. до н. э.). Впрочем политические
потрясения не смогли воспрепятствовать росту экономического
благополучия Кирены. В эпоху архаики и классики она всегда оставалась
одним из самых богатых греческих городов. Это процветание было
основано прежде всего на сельском хозяйстве, а наличие у киренцев
258 Q 235: 136.
259 D 16: № 2В. XVII; ср.: FGrH 240 F 10; С 235: 124 ел.

166
Глава 37
Рис. 25. Плод и растение сильфия на двух серебряных тетрадрахмах из
Кирены. Конец VI в. до н. э. (Париж, Национальная библиотека; публ.
по: СМ. Кгаау and H. Hirmer. Greek Coins (1966), илл. 213, № 783-784)
огромных запасов зерна, отар овец и табунов лошадей вошло в
поговорку. Помимо всего этого уникальным источником являлось растение
сильфий, которое даже стало одним из символов города на его
монетах (рис. 25). Это дикое смолистое растение исчезло в самом начале
нашей эры, а его ботаническая идентификация ускользает от
современных экспертов. Впрочем, когда-то сильфий произрастал в больших
количествах в сухих степных ареалах Киренаики; в греческом мире
экстракт этого растения применялся повсеместно как лекарство от всех
болезней. Плантации сильфия находились на ливийской территории,
и обрабатывали их ливийцы, но не вызывает никакого сомнения, что
урожай тем или иным способом оказывался в Кирене, — возможно, в
качестве дани260. Кирена монополизировала весьма доходный экспорт
сильфия; во времена монархии эта монополия принадлежала царям261.
На знаменитом «блюде Аркесилая», где изображен уникальный сюжет из
жизни архаической греческой колонии, мы находим Аркесилая П,
восседающего в кресле в тени какого-то тента, одетого в пышные одежды,
с царским скипетром в руках, наблюдающего за взвешиванием и
складированием на хранение сильфия; сам этот сюжет можно датировать
временем чуть раньше середины VI в. до н. э.262.
В период правления рода Баттиадов в том же обширном регионе
Северной Африки из Кирены выводились многочисленные дочерние
колонии. Как мы уже видели, Барка была основана в 560—550 гг. до н. э.
вдали от моря, в местности с очень плодородной землей. Очевидно, что
во времена Геродота Кирена и Барка являлись двумя самыми главными
260 С 235: 249.
261 Аристофан. Богатство. 925 и схолии к этому месту (= Аристотель. Фр. 528
Teubner).
262 H 68: 59-61, вкл. XV; С 235: 258-263.

Колониальная экспансия Греции
167
городами Киренаики263. Как показывают археологические данные по
части прибрежных поселений, город Евгеспериды (совр. Бенгази) был
заселен в период с 600 по 575 г. до н. э., а город Тавхиры (совр. Токра) —
приблизительно в одно время с самой Киреной, то есть около 630 г. до
н. э.264. Что касается Аполлонии, которая превратилась в порт Кирены
и которую Страбон описывал как ферскую колонию (XVII. 837), то она
до сих пор не дала никакого материала ранее 600 г. до н. э.265.
Таким образом, в регионе Киренаики постепенно стали доминировать
эллинские колонии. Греки заняли все территории, обильно увлажняемые
дождями, оттеснив ливийских аборигенов в засушливые районы
страны266. Впрочем, за пределами этой части североафриканского побережья
греки оказались неспособными вывести какие-либо колонии267. Вдоль
средиземноморского берега в западном направлении существуют весьма
привлекательные места, однако финикийцы на всем побережье залива
Сидра проявляли достаточно крепкую хватку, чтобы сделать
невозможным появление здесь эллинских поселений. Об этом ясно свидетельствует
неудачная попытка спартанца Дориея и его спутников основать колонию
на реке Кинип, предпринятая в 514—512 гг. до н. э. (Геродот. V. 42)268.
IX. Крайний запад Средиземноморья
Если в своем повествовании мы ограничим себя лишь тем, что
исторически достоверно установлено, нам следует признать, что греческая
колонизация на побережье современных Франции и Испании была
осуществлена фокейцами. Сложилась, впрочем, устойчивая традиция о
родосской колонизации в данном регионе; однако представляется
весьма сомнительным, чтобы местные топонимы, такие, например, как
Роде, Родан, Роданузия, происходили от названия острова Родос. В этом
регионе, который археологически изучен достаточно хорошо,
определенно нет никаких данных, чтобы датировать какое-либо греческое
поселение временем, более ранним, чем основание Массалии и Эмпория,
основных фокейских колоний. Действительно, раскопки на территории
Роде (совр. Розас, Испания) имеют для всего региона очень важное
значение; но здесь до сих пор не обнаружено никаких материалов,
относящихся к архаическим временам269.
Вполне естественно связать эту фокейскую колонизацию с
известным Геродотовым описанием заморских плаваний фокейцев и их
торговых предприятий (I. 163. 1—3):
Эти фокейцы были первыми из эллинов, кто пустился в далекие морские
плавания; они открыли Адриатическое и Тирренское моря, Иберию и Тартесс. Они
263 С 235: 225. 267 Иная точка зрения: С 242; В 49: 117-120.
264 С 231-233; С 243: 41. 268 Ср.: С 235: 162.
265 С 231. 269 С 119: 868.
266 С 235: 229, илл. XXV.

168
Глава 37
ходили не на круглых торговых кораблях, а на пентеконтерах. Прибыв в Тартесс,
они подружились с царем тартесцев по имени Арганфоний. Он царствовал в Тар-
тессе 80 лет, а всего прожил 120. Фокейцы стали настолько близки этому
человеку, что первоначально он побуждал их покинуть Ионию и поселиться в его стране —
там, где они пожелают. Позднее, не сумев их убедить и услышав, что их родине
угрожает возрастающее могущество Мидийца, царь снабдил их деньгами на
возведение стен вокруг их города.
Данный пассаж показывает, что для фокейской торговли одним из
наиболее важных рынков являлся испанский Тартесс, куда греки впервые
прибыли около 640 г. до н. э., когда корабль самосского торговца Колея
был отнесен бурей за Геракловы Столбы (пролив Гибралтар) (Геродот. IV.
152). Хотя точная локализация Тартесса представляет значительную
проблему, находился он скорее всего где-то на юго-западе Пиренейского
полуострова, что очень далеко от хорошо засвидетельствованных фокей-
ских колоний на юге Франции и северо-востоке Испании. Ближайшие к
Тартессу фокейские поселения обычно видят в Гемероскопейоне,
который находился, вероятно, на мысе, ограничивающем с юга Валенсийский
залив, а также в Менаке, что находилась на южном побережье к
востоку от Малаги. Выведение этих колоний никак не датируется в наших
литературных источниках270, а единственной причиной отнесения их к
столь ранним временам оставалась одна странная ученая фантазия,
согласно которой сочинение латинского поэта IV в. н. э. Авиена «Морское
побережье», содержавшее описание берега от Британии вдоль Галлии и
Испании до Массалии, являлось переработкой какого-то массалиотского
«морского руководства», — фантазия, которая ныне признана
безосновательной271. Отсутствуют и археологические источники, которые
подтверждали бы заселение греками данного региона в архаический период, хотя
раскопки ведутся здесь интенсивно и систематически272. Поэтому кажется
весьма вероятным, что архаическая фокейская колонизация была
ограничена северо-восточным регионом Испании.
Даже если это так, мы не ошибемся, предположив, что движение
фокейцев на Запад определялось соображениями коммерческого
характера. Аристотель определенно связывал основание Массалии с
фокейской торговлей273, и, кроме того, давно подмечено, что, подобно
самой Фокее, ее западные дочерние города имели крайне мало либо
вообще не имели хоры (принадлежащей городу территории)274.
Фокейцы были хорошо известны как основатели многих торговых портов
[эмпориев]. Когда они предпочли бежать из родного города, нежели
подчиниться персам, хиосцы не пожелали продать им Энусские
острова, опасаясь, что фокейцы организуют здесь эмпорий, лишив тем самым
Хиос его торговых доходов (Геродот. I. 165. 1).
270 Страбон. Ш. 156, 159; ПсевдоСкимн. 146-149.
271 С 88.
272 С 119: 885-892.
273 Фр. 549 Teubner.
274 С 164: 136-140; С 119: 856 ел.

Колониальная экспансия Греции
169
Массалия была основана на восточной кромке дельты Роны, на
холме к северу от глубокого залива, где была устроена прекрасно
защищенная гавань (Лакидон, совр. Старый Порт). В VI и V вв. до н. э.
полисная хора была ограничена небольшой долиной в окрестностях
города275, каменистая почва которой лучше подходила для выращивания
винограда и оливковых деревьев, чем для пашни, как утверждает Стра-
бон (IV. 179), отмечающий, что данное место было выбрано для
поселения из-за тех преимуществ, которое оно дает мореплавателям.
Существовали две различные версии относительно даты основания этой
колонии: одна относит это событие к 600, а другая к 545 г. до н. э., после
взятия Фокеи персами. В настоящее время археологические изыскания
обеспечили нас материалом, достаточным для утверждения, что
верной является, безусловно, высокая хронология276. Нижнюю датировку
можно объяснить, предположив, что около 545 г. до н. э.
определенное количество фокейских беженцев прибыли в уже
существовавшую к тому времени Массалию.
Фокейской колонизации не предшествовал период доколониальной
торговли. Раскопки археологических мест на западе дельты Роны
показали, что в последней трети VQ в. до н. э. местное население в широких
масштабах ввозило утонченную керамику и вино (либо масло)
этрусского производства, тогда как греческие находки немногочисленны и
случайны277. То, что этрусские вещи ввозились сюда самими этрусками,
может доказать исследование обломков их корабля, затонувшего
недалеко от мыса Антиба примерно в 570—560-е гг. до н. э.278. Впрочем
начиная со времени основания Массалии греческий материал становится
гораздо более массовым, а к середине VI в. до н. э. галльские поселения
более всего импортируют именно греческую керамику, значительная
часть которой на самом деле производилась в Массалии279.
Более отдаленная торговля, связанная с внутренними районами, для
VI в. до н. э. засвидетельствована находками в поселениях и
могильниках поздней галыптатской культуры на западе Центральной Европы
(приблизительно восток Франции, юго-запад Германии и северо-запад
Швейцарии)280, из которых самыми сенсационными являются вещи,
обнаруженные в Виксе [деревня возле г. Шатийон, Франция], в
могильнике крепости на горе Лассуа; в состав находок входит знаменитый
бронзовый кратер огромных размеров. Впрочем, как в Виксе, так и на
других современных ему археологических памятниках данного региона
также имеется большое количество ординарной керамики и винных
амфор из Массалии281. Обнаруживаемые здесь шедевры искусства
обычно интерпретируются как роскошные подарки, имевшие целью
завоевать расположение местных правителей, что же касается обыден-
275 С 179.
276 С 171: 73 слл.; С 119: 866
277 С 119: 870 ел.; С 24.
278 С 142; С 24.
279 С 119: 882; С 171: 132.
280 С 176; С 177.
281 С 171: 141.

170
Глава 37
ных вещей, то они свидетельствуют об активном ввозе греческих
товаров, в особенности вина и сосудов для питья. Мы не знаем, что
эллины получали взамен. Теоретически можно предположить, что это было
олово из Корнуолла, которое фокейцы, вероятно, уже научились
добывать в Тартессе282. Предположение это, однако, уязвимо для критики,
поскольку с его помощью нелегко объяснить присутствие греческого
импорта во всех археологических местах обсуждаемого нами
обширного географического региона283. Независимо от того, верна ли данная
гипотеза, не вызывает никакого сомнения, что Массалия и галыптат-
ские правители были связаны взаимовыгодными отношениями.
Археологические исследования показывают, что поступление предметов
роскоши в эти галыптатские укрепленные городки и их контакты со
средиземноморским миром резко прекращаются около 500 г. до н. э., а для
Массалии свидетельства торговой активности заметно уменьшаются на
протяжении V в. до н. э. Все это привело некоторых ученых к
допущению, что в течение данного периода город находился в глубоком
экономическом упадке284.
Отношения Массалии как с племенами, проживавшими на
близлежащих территориях, так и с туземным населением, находившимся
далеко в глуби материка, — сколь бы важными ни были эти связи, —
следует отличать от процесса эллинизации. Знаменитая массалиотская
эллинизация Галлии (Юстин. XLIII. 4. 1—2) была продуктом более
позднего времени, а именно IV в. до н. э. и эллинистического
периода285. Весьма вероятно, что выведение Массалией дочерних колоний
вдоль южного побережья Франции также в основном относится к этой
позднейшей эпохе. В данном регионе — хорошо исследованном
археологами — единственное греческое поселение VI в. до н. э. открыто близ
Агафы (совр. Агд)286.
Эмпорий (лат. Emporiae, совр. Ампурьяс) был фокейско-массалиот-
ской колонией в заливе Росас, на восточном склоне Пиренейского
горного кряжа287. Говорящее само за себя название этого города,
означающее «торговый порт», не оставляет сомнений относительно
характера этого места. Не исключено, что топоним «Эмпорий» заменил собой
раннее название, происходившее от наиболее заметной местной
географической особенности — Пиренейских гор, если верно предположение,
что «полис Пирена» у Геродота — это и есть Эмпорий (П. 33. З)288. Хотя
литературные источники не сообщают нам даты основания колонии,
Эмпорий хорошо изучен археологически, благодаря чему можно смело
утверждать, что жизнь в этом поселении началась около 600 г. до н. э.
282 С 171: 143-161.
283 С 177.
284 С 171: 138 ел.; С 119: 873; С 177.
285 С 171: 108 ел.; С 164: 136-139.
286 С 119: 866 ел., 877.
287 Страбон. Ш. 159 ел.; Псевдо-Скимн. 204; Тит Ливии. XXXIV. 9.
288 С 88.

Колониальная экспансия Греции
171
или чуть позже289. Сначала колонисты появились на небольшом
острове рядом с берегом, но вскоре они утвердились и на материке, заселив
мыс на противоположной (южной) оконечности небольшой гавани,
защищенной этим островом290.
Страбон и Тит Ливии сообщают интересные сведения о характере
отношений между поселенцами и местным населением. Жившие по
соседству индикеты, обладавшие собственным государственным
устройством, желали тем не менее ради безопасности иметь общую с
греками защитную стену, так что внутри Эмпория было два города,
обнесенных одной внешней стеной и разделенных друг с другом стеной
посередине. С течением времени обе части объединились в одну
общину с единым государственным устройством, которое представляло
собой смешение греческих и варварских институтов. Информация как
Страбона, так и Ливия в конечном итоге восходит к сообщениям Ка-
тона Старшего о своем консульстве 195 г. до н. э.291, а описанная
ситуация не поддается точной датировке. Однако, как бы то ни было, в
данном случае мы имеем один из самых ярких примеров очень близких
отношений греков с аборигенным населением, что обеспечивало
успешное существование торговой колонии.
Фокейцы, таким образом, основали на берегах Лионского залива
две важные торговые колонии. Их путь в этот регион проходил вдоль
западного побережья Италии, и около 565 г. до н. э. они создали
поселение на востоке Корсики в Алалии (совр. Алерия) (Геродот. I. 165. 1).
Алалия возникла напротив и недалеко от морского побережья
Этрурии, которое в те времена представляло собой регион активной
международной торговли. Важные открытия в Грависках ясно показывают, что
греки не были исключены из торговых контактов на этом побережье292.
В Грависках, являвшихся портом для этрусских Тарквиний, даже
существовало эллинское святилище Геры, возникшее в первой половине
VI в. до н. э. и ставшее центром для общины греческих торговцев,
пользовавшихся этой гаванью. Предназначение Алалии, основанной в
том же регионе и в тот же период, заключалось, видимо, в том, что ей
суждено было стать портом захода, обладавшим рядом благоприятных
возможностей для развития торговой деятельности.
Прибытие около 545 г. до н. э. большого числа беженцев из Фокеи
под предводительством Креонтиада (Геродот. I. 166. 1) дали колонии
необычайную силу, но одновременно вызвали необходимость
немедленно искать новые значительные источники средств к существованию.
Колонисты поддались соблазну и начали грабить соседей, но вскоре это
привело к формированию сильной этрусско-карфагенской коалиции,
которая, хотя формально и потерпела поражение в морской битве при
Алалии около 540 г. до н. э., нанесла такой значительный урон
кораблям фокейцев, что те вынуждены были покинуть Корсику. Сначала
289 А 7: 218; С 119: 866 ел. т С 157.
т С 27: 52 слл. 292 С 119: 862 ел.; С 156.

172
Глава 37
они нашли убежище в Регии, но затем закрепились в новой колонии в
Элее (Гиела у Геродота, латинская Велия) на западном побережье
Италии, около 50 км к югу от Посидонии (Пестум) (Геродот. I. 166—167).
Согласно Геродоту некий человек из Посидонии правильно
растолковал фокейцам, искавшим место для поселения, изречение
дельфийского оракула, из чего можно сделать вывод, что Посидония помогла
им выбрать для основания колонии высокий и обрывистый холм, эо^)-
фектно вздымающийся над морской гладью, который, по существу, не
имел никакой прилегающей территории (если только современная
узкая прибрежная долина не существовала в те времена, что весьма
вероятно)293. Здесь они основали постоянный город, построенный с
большим мастерством, использовав усовершенствованную «лесбосскую»
многоугольную каменную кладку, очень похожую на ту, что открыта
в самой Фокее294. Поскольку поселенцы, как мы должны
предположить, жили за счет тех выгод, что предоставляло море, они быстро
достигли процветания. Элея вскоре превратилась в центр одной из
знаменитых философских школ, а, как замечает Аристотель
[Метафизика. А. 982 b 23 слл.), люди обращаются к философии тогда,
когда их материальные запросы удовлетворены.
Цели и характер фокейской колонизации на Дальнем Западе
представляются предельно ясными. К рассматриваемому времени такие
греческие города были уже очень опытными и умелыми метрополиями с
большим переселенческим опытом, поэтому они могли использовать
колонизацию для выполнения специфических задач, таких, например,
как создание торгового порта или эвакуация целой метрополии, — в
зависимости от того, что требовалось в настоящий момент. Впрочем,
случай с Алалией показывает, что всегда существовали определенные
препятствия и ограничения, которые необходимо было учитывать,
чтобы колонизационное предприятие имело успех.
РАЗЛИЧНЫЕ АСПЕКТЫ
КОЛОНИЗАЦИИ
X. Основание колонии
Обратившись от истории выведения конкретных поселений к
рассмотрению различных аспектов колонизационного движения, начнем с тех
из них, которые могут быть отнесены к группе под общим заголовком
«Основание колонии».
Решение о выведении колонии иногда принималось отдельным
человеком или группой лиц в качестве частной инициативы, как было,
293 С 120.
294 С 120: рис. 2, 3; D 2: 8, вкл. II, IVA; С 119: 855.

Колониальная экспансия Греции
173
например, с экспедициями Мильтиада Старшего в Херсонес
Фракийский и Дориея в Северную Африку; переселение на новое место
могло стать результатом гражданской смуты, когда отправляться за море
была вынуждена проигравшая партия или изгнанники, как в случае с
Синопой (Псевдо-Скимн. 994—997 Диллер) или с Баркой. Однако в
большинстве случаев основание нового города являлось публичным
предприятием, по поводу чего в метрополии надлежащим образом
принимался государственный акт.
Дошедшие до нашего времени надписи дают некоторое — не
слишком большое — количество таких «декретов основателей», четыре из
них сохранились целиком или в значительной части. Они касаются
колонизации Кирены жителями Феры (M—L: № 5), Навпакта —
восточными локрами (M—L: № 20), Брей — афинянами (M—L: № 49) и Черной
Керкиры — жителями Исса295. Мы уже видели, что для Кирены
«декрет основателей» сохранился в надписи IV в. до н. э., и только декрет
о Навпакте, датируемый предположительно 500-475 гг. до н. э.,
принадлежит, строго говоря, нашему периоду. (Точная дата основания Брей
неизвестна и находится в промежутке между 440-ми и 430-ми гг. до н. э.,
в то время как декрет об основании Черной Керкиры
предположительно может быть отнесен к IV в. до н. э.) Впрочем можно сказать, что к
тому времени, когда греки взяли за правило записывать подобные
государственные решения, их «декреты основателей» могли включать в
себя следующие сюжеты: (1) собственно решение о выведении колонии;
(2) практические распоряжения по поводу колонизации, из которых
самыми важными были выбор ойкиста и решение о наборе колонистов
в принудительном порядке либо из числа добровольцев; и (3)
законодательные условия по поводу статуса колонии и характера
взаимоотношений с ней296.
Одним из формальных актов, которые иногда имели место, была
торжественная клятва. В декрете о Кирене мы находим описание
клятвы, данной всеми, кто отправился в колонию и остался на Фере.
Присяга сопровождалась примитивной магической церемонией и
призывами проклятий на головы тех, кто нарушит клятвы [«<...> изготовили
восковые фигурки и предали их огню, призывая проклятия»]. Мы
имеем возможность сравнить это с торжественной клятвой, принесенной
всеми фокейцами, когда они покидали родину с целью основания нового
города на западе (Геродот. I. 165. 2—3), а также с рассказом Геродота
(Ш. 19. 2) об отказе финикийцев участвовать в морском походе против
своих же колонистов в Карфагене, поскольку они были связаны с ними
страшными клятвами: сражаясь против карфагенян, они совершили бы
ужасное кощунство.
Выбор ойкиста (то есть основателя) был непременным актом перед
всеми активными действиями, ибо этот человек становился лидером,
295 Ditt. Syll.3: 141: H 55: № 57.
296 С 5: 40-68.

174
Глава 37
несущим ответственность за всё предприятие297. Помимо упоминаемого
Фукидидом древнего обычая, согласно которому колония, выводившая
дочернее поселение, приглашала ойкиста из своей собственной
метрополии (Фукидид. I. 24. 2; ср.: VI. 4. 2), мы не располагаем никакими
свидетельствами о том, что ойкисты должны были происходить из
какой-то особой группы или класса. Впрочем, в большинстве известных
случаев они были выходцами из аристократических слоев, как,
например, Архий Сиракузский или Херсикрат Керкирский — два Гераклида
из коринфского правящего дома Бакхиадов298. Мы можем с
уверенностью предполагать, что они всегда были людьми выдающимися,
обладавшими необходимыми талантами и опытом руководителей.
Вероятно, первой и непременной задачей для ойкиста являлось
получение одобрения колониального предприятия со стороны богов.
К началу классической эпохи Аполлон превратился в главного
«колониального» бога, который сам считался основателем многих греческих
колоний299, а консультация с его оракулом в Дельфах считалась
обязательной для всякого ойкиста. В результате история об основании
любой колонии непременно содержала в себе рассказ об особом оракуле
(или оракулах), а дельфийское божество представлялось управляющим
греческой колонизацией во всех ее деталях, предлагающим большое
количество загадочных или нелепых оракулов, большинство из
которых, без сомнений, являются позднейшими подделками300. Этот
материал должен быть отсеян, прежде чем мы сможем получить хоть
сколько-нибудь правдивую картину той роли, которую играли Дельфы
в колонизационном процессе.
Геродот (V. 42. 2) показывает нам, что в его дни консультация с
дельфийским оракулом была обязательным предварительным шагом
в деле выведения колонии, а Фукидид (Ш. 92. 5) дает один пример
такой консультации, описывая современное ему событие. Принимая во
внимание чрезвычайную сомнительность свидетельств о роли Дельф
в ранние времена, не вызывают удивления предположения некоторых
исследователей, допускающих, что данное явление было сравнительно
поздним и что оракул не играл никакой роли в колонизационном
движении VIII и VII вв. до н. э. Аргумент общего характера, согласно
которому Дельфы превратились в международный религиозный центр
достаточно поздно, уже признан неубедительным, а значение
Аполлона, по крайней мере, в самых ранних колонизационных предприятиях
на Сицилии ясно доказывает алтарь Аполлона Архегета в Наксосе. Так
что представляется гораздо более приемлемым признать, что
дельфийский оракул играл важную роль с самого начала архаического
колонизационного движения, даже если ни одно изречение Пифии, относимое
к этому периоду, на деле не обладает исторической достоверностью301.
297 С 5: 29—39. 30° Ε 130 I: 49—81.
298 Фукидид. VI. 3. 2; Страбон. VI. 269; ср.: С 5: 220. ш Ε 100; С 5: 25 ел.
299 С 8: 8-20.

Колониальная экспансия Греции
175
Зачем вообще греческие колонисты консультировались с
Аполлоном в Дельфах? Геродот говорит (V. 42. 2), что «Дорией даже не
вопросил дельфийского оракула, где ему следует поселиться, и не
выполнил никаких установленных для таких случаев обычаев». С другой
стороны, когда Дорией всё же обратился к Пифии, то спросил:
«Получит ли он землю, где желает поселиться?», а бог ответил, что он
получит ее (V. 43). В рассказе Фукидида (Ш. 92. 5) об основании в 426 г. до
н. э. Гераклеи в Трахинии спартанцы сначала приняли решение о
выведении колонии в это место, а уже затем обратились в Дельфы за
одобрением бога. Похоже, что именно такой характер консультаций
был обычным в деле колонизации, как и в случае с любым другим
государственным актом. Божественная санкция или одобрение
запрашивались для уже сформулированного политического решения. Впрочем,
рассказ Геродота о небрежности Дориея доказывает, что традиция,
согласно которой оракул давал географическое направление колонистам,
была уже устоявшейся во времена историка, и она могла отражать
историческую реальность.
Божественная санкция требовалась для любого важного
государственного акта, но она была особенно необходима в случае выведения
колонии. Основывая новый греческий город, колонисты создавали
новый дом не только для человеческих существ, но и для греческих
богов — действие, полное религиозного значения и, согласно традиции,
выполнявшееся непосредственно самими богами во многих случаях.
Колонизация по своей сути была рискованным предприятием,
поэтому психологическая уверенность участников являлась очень важным
условием для успеха всего дела. Такая уверенность могла
основываться на вере, что их действия одобрены богами, в особенности по той
причине, что главное действие колонистов — захват чужой земли —
могло при иных обстоятельствах рассматриваться как преступление.
Этот аспект хорошо выявляется благодаря всегдашнему стремлению
греков обладать захваченной ими землей на каком-то справедливом
основании, для чего они часто пользовались мифическими историями,
показьшающими, например, что в прошлом эта территория
принадлежала какому-либо греческому герою302. Но если Аполлон выражал
свое одобрение, колонисты получали общее моральное оправдание. С
другой стороны, когда экспедиция заканчивалась безуспешно,
возникала необходимость либо показать, что ойкист вообще не
советовался с божеством, как в случае с Дориеем в Северной Африке, либо
объяснить неудачу ошибочной интерпретацией оракула, как в случае
с фокейцами на Корсике.
Иногда для нахождения подходящего места осуществлялась
предварительная разведка, как в Кирене, однако чаще источником
необходимой информации о потенциально благоприятных местах для
поселения в широком географическом масштабе служили сообщения тор-
302 С 194: 94.

176
Глава 37
говцев. Доколонизадионной торговле придано преувеличенное значение
в современных дискуссиях о греческой переселенческой практике,
особенно когда исследователи выдвигают идею, что колонизация явилась
попросту интенсификацией коммерческой активности, однако
невозможно отрицать, что сведения, необходимые для выведения колоний,
в большинстве случаев доставляли торговцы.
В позднейшие эпохи, для которых мы располагаем надежными
источниками, не существовало, как представляется, особых проблем с
набором поселенцев. Для V в. до н. э. нам известно несколько случаев,
когда можно было собрать 10 000 колонистов из добровольцев303, а когда
Коринф объявил о дополнительном переселении в Эпидамн, вызвалось
большое количество желающих отправиться туда тот же час и много
других, еще не готовых к отъезду, кто пожелал обеспечить возможность
выселения в колонию внесением в казну 50 коринфских драхм (Фуки-
дид. Ш. 27. 1). Вполне обоснованным будет предположение, что
подобные условия были распространены и раньше, в период архаики,
однако единственное надежное свидетельство о наборе поселенцев для этой
эпохи относится к Кирене (Геродот. IV. 153; M—L: № 5. 27—30), где для
укомплектования применили мобилизацию под страхом смертной
казни (хотя и там была возможность записаться добровольцем). В других
случаях наши источники для этого времени касаются либо экспедиций,
которые носили экстраординарный характер, представляя собой
эвакуации, как в случае с Фокеей, когда всё население города, включая
мужчин, женщин и детей, должно было искать новый общий дом
(Геродот. I. 164. 3), либо частных авантюр, как в случае с Мильтиадом
Старшим, возглавившим тех афинян, что пожелали выселиться вместе
с ним (Геродот. VI. 36. 1).
Весьма неполны данные, касающиеся количества переселенцев.
Единственные реальные цифры, которые засвидетельствованы для
архаики, это 1000 колонистов в Левкаде304, 200 — в Аполлонии
Иллирийской305, а также две пентеконтеры, то есть самое большее 200 человек
в Кирене. (По поводу Фасоса на основании одного фрагмента Архилоха
высказывалось мнение, что экспедиция сюда также насчитывала 1000
переселенцев, но контекст слишком неясен для признания такого вывода
надежным306.) Бросается в глаза контраст между этими скромными
цифрами и быстрым ростом числа жителей в некоторых колониальных
городах, который надежно засвидетельствован археологически, как,
например, в случаях с Питекусами и Сиракузами. Ответ на вопрос,
почему население так быстро увеличивалось в числе, вряд ли можно
получить на базе таких невероятных гипотез, как предположение о
значительном допуске туземцев в число граждан; скорее речь должна
303 Q с;. 37 ел.
304 Псевдо-Скимн. 34 (GGMI. 36).
305 Стефан Византийский, s. v. «Аполлония».
306IG ХП. Suppl. 212-214, А IV 22; ср.: С 1: 93.

Колониальная экспансия Греции
177
идти о достаточно хорошо зафиксированной практике привлечения
дополнительных переселенцев из метрополии или вообще из всей
Греции уже после того, как колония укрепилась307.
В связи с численностью и составом населения встает вопрос о
женщинах и о смешанных браках308. Эллины не были противниками
смешанных браков, и греческие колонии могли заключать соглашения с
варварскими общинами о взаимном признании таких союзов, как,
например, Селинунт и Сегеста (Фукидид. VI. 6. 2). Там, где в одном
городе вместе проживали греки и варвары, как одно время в Леонтинах,
создание смешанных семей, по-видимому, допускалось. Впрочем
межэтнические браки по гораздо более существенной причине широко
практиковались греками в качестве одного из правил их колонизации.
Дело в том, что, как полагают, в греческих колониальных
экспедициях участие принимали только мужчины, которые затем брали в жены
местных женщин. Именно так, согласно Геродоту (I. 146. 2—3),
действовали ионийцы при колонизации Милета:
Эти ионийцы <...> не взяли с собой в колонию женщин, а женились на кариян-
ках, чьих отцов они умертвили. Из-за этих убийств карийские женщины под
клятвами ввели обычай, который затем передали дочерям: не есть никакой пищи
вместе со своими мужьями и никогда не называть их по имени <...>.
Этот рассказ относится не к архаической колонизации, а к
переселению предшествующего миграционного периода, и, вероятно, носит
скорее этиологический, нежели исторический характер; также
неясно, считал ли Геродот этот случай обычным или исключительным.
Тем не менее данный эпизод широко используется в качестве
«модели», с помощью которой мы могли бы реконструировать обыкновения,
практиковавшиеся в рамках греческой колонизации архаического
периода.
Вероятно, что-то подобное произошло в Кирене309, поскольку у
Геродота среди участников экспедиции упоминаются лишь мужчины, и,
кроме того, имеется достаточно источников, подтверждающих
наличие смешанных браков между греческими мужчинами и ливийскими
женщинами310, а женщины из Кирены и Барки соблюдали пищевые
табу, очень похожие на запреты, которым следовали некоторые
ливийцы, находившиеся под египетским влиянием (Геродот. IV. 186).
Часто утверждается, что то же самое происходило на Фасосе, но это
плохой пример, поскольку он опирается на фрагментарный и весьма
неясный отрывок из стихотворения Архилоха, на некоторые ошибочно
понимаемые ономастические данные и на ложное убеждение, что в
архаический и классический периодь; на Фасосе обнаруживаются негре-
307 С 5: 6^-67; С 13: 87.
308 С 11.
309 С 235: 129; А 7: 153-155; С 11.
310 Геродот. IV. 153; Пиндар. Пифийские оды. IX. 103—125; Каллимах. Гимны. П. 86;
SEG IX. I. 1-3.
12 Заказ № К-7530

178
Глава 37
ческие институты311. Что же касается широко распространенных
попыток доказать, что женщины в италийских колониях по происхождению
были туземками, ибо не пили вина, то неубедительность этого
положения уже давно показал Данбейбин312. Подобным образом рассуждал
Бачнер: фибулы [застежки для одежды, булавки] италийского типа
использовались греками на Западе по той причине, что, по крайней мере,
большая часть жен колонистов были не гречанками, а туземками, и они,
дескать, желали сохранить свои привычные украшения313. Однако на
базе этнической интерпретации Бачнера очень сложно объяснить как
присутствие большого числа таких фибул в роскошных гробницах
эллинской знати в Кимах314, так и встречающееся от случая к случаю
использование этих фибул вместо прямых булавок для скрепления
дорийских пеплосов в ранних могилах в Сиракузах315.
В источниках нет никаких примеров, с определенностью
показывающих, что греческие колонисты архаического периода вели себя так
же, как у Геродота поступили ионийцы, переселившиеся в Милет.
Кроме того, имеются возражения общего характера против мнения,
согласно которому такое поведение соответствовало обычной практике.
Всякий раз, когда мы получаем какие-то новые данные о женщинах в
греческих колониях, например их имена или их могилы, мы
обнаруживаем, что всё это характеризуется отчетливо греческими чертами, как
и в случае с мужчинами. Некоторые из этих женских захоронений
относятся к самым ранним временам колониальной истории, как,
например, погребения на упоминавшемся ранее некрополе Фуско в
Сиракузах. Так что, если все колонисты женились на местных женщинах, они
немедленно превращали их в гречанок. Во-вторых, мы располагаем
сообщениями о греческих женщинах, которые отправлялись в
колониальные экспедиции, в частности, о жрицах на Фасосе и в Массалии
(Павсаний. X. 28. 3; Страбон. IV. 179). По-видимому, присутствие жриц
считалось необходимым для исполнения важных сакральных функций
в каждой колонии. Некоторые ученые приводили доводы, что всё это
было исключением из правил316, однако более убедительным кажется
допущение, что существовало много женских ролей, весьма важных
для экономики архаической греческой общины, которые требовали
особых навыков, обладать которыми не могли женщины других
сообществ. Понятно, что обычно женщины не принимали равного участия
в первичной колониальной экспедиции, которая, в сущности,
представляла собой военный поход. Момент для их переселения наступал
после того, как колония была уже основана. Впрочем, до тех пор, пока
единственным известным нам примером широкого участия женщин в
колониальном предприятии архаического времени будет оставаться
общая эвакуация Фокеи (Геродот. I. 164. 3), рассказ Геродота о Милете
311 С 194: 92 ел. 314 С 25; С 50: 74 слл.
312 С 65: 185 ел. 315 H 54: 338.
313 С 50: 79. 316С 11:312.

Колониальная экспансия Греции
179
будет оставаться лишь «моделью», а сама проблема — предметом
дискуссий.
Можно утверждать, что перед отправкой ойкист обязан был
совершить жертвоприношения, чтобы получить предзнаменования от богов,
хотя имеющиеся у нас самые ранние источники по этому поводу
относятся только лишь к V в. до н. э. (M—L: № 49. 3—6). Другой важный
сакральный обычай заключался в переносе огня из священного очага
богини Гестии, находившегося в метрополии, в колонию, дабы там
разжечь такой же священный очаг317. Эта практика зафиксирована
лишь в поздних источниках, но указание Геродота на то, что
ионийские колонисты отправились в путь прямо из афинского пританея
[общественного здания, имевшегося во многих греческих городах и
считавшегося символическим центром всей страны] (I. 146), возможно,
подразумевает тот же обычай318. Интерпретация данного сакрального
акта не является самоочевидной, поскольку он может включать в себя
различные идеи. Чрезвычайно консервативные спартанцы брали с
собой в военный поход священный огонь с алтаря, на котором цари
перед выступлением в поход приносили жертвы и получали
благоприятные знамения (Ксенофонт. Лакедемонская политая. 13. 2—3). Если
базироваться на этой аналогии, можно предположить, что колонисты
пытались обеспечить успех своей затее, взяв с собой частичку
осязаемого знака божественного одобрения. Огонь всегда символизирует
продолжающуюся жизнь, так что и эта идея могла иметь место319. Но
поскольку огонь с алтаря Гестии прежде всего являлся символом жизни
этой конкретной общины320, рассматриваемый обряд, как кажется,
отражал в первую очередь ту идею, согласно которой колония фактом
своего существования продолжала жизнь метрополии. Добавим, что
обычай разжигания огня мог символизировать также рождение
нового полиса, если синойкизм Тесея, как он описан у Фукидида (П. 15. 2),
предполагал разрушение пританеев во всех отдельных общинах
Аттики, за исключением афинского, и, следовательно, погашение в них
священных очагов.
Путешествие совершалось на военных кораблях — пентеконтерах,
что соответствует военной природе самого предприятия (именно на
военных кораблях отправляются переселенцы в двух случаях, по
поводу которых мы только и имеем информацию на сей счет: Кирена и
эвакуация Фокеи — Геродот. IV. 153; I. 164. 3). Первая задача ойкиста
по прибытии заключалась в выборе подходящего места для нового
города. Различие в ландшафтах, где располагались греческие колонии,
столь велико, что невозможно говорить о какой-либо типичной мест-
317 Большой этимологик (Etym. Mag.), s. ν. «πρυτανεία» (p. 694. 28); Схолии к
Аристиду. Ш р. 48. 8 (Диндорф).
318 Η 81: 166-177.
319 А 22.
т А 20, V: 353 ел.

180
Глава 37
ности, выбиравшейся эллинами для нового поселения, однако
некоторые конфигурации земли и моря особенно хорошо подходили для
нужд колонистов, так что они вновь и вновь останавливали свои
предпочтения на островах, лежащих напротив материка, полуостровах,
мысах и прибрежных местах между двумя реками321. Наличие
водного источника служило решающим фактором, так что его отсутствие
объясняет, почему колонисты пренебрегали некоторыми, казалось бы,
очень привлекательными местами, как, например, Аугуста на
Сицилии322.
В классическую эпоху ойкист давал имя новому городу; похоже, это
была древняя практика (Фукидид. IV. 102. 3). Письменные источники
для архаического времени не дают нам подробного описания, как
планировалось и строилось новое поселение, но есть возможность собрать
соответствующую информацию, рассеянную в разных литературных и
археологических свидетельствах. Гомер сообщает, что, когда Навси-
фой основывал новый город феаков, он обнес его стеной, возвел дома,
учредил святилища богов и поделил землю (Одиссея. VI. 7—11). Все эти
заботы входили в круг насущных обязанностей ойкиста. Одним из
интересных археологических открытий является установление того
факта, что прямоугольное планирование города, изобретение которого
долгое время приписывали Гипподаму, в действительности
практиковалось значительно раньше. Благодаря раскопкам и аэрофотосъемке
мы узнали, что, по крайней мере, уже в VII в. до н. э. некоторые
колонии на Западе имели правильным образом спланированную
прямоугольную застройку323. И даже раньше, еще до того, как
ортогональные образцы были признаны идеальными, Мегары Гиблейские,
возникшие в VIII в. до н. э., были изначально спланированным городом,
где использовались многие прямоугольные элементы. Хотя мы не
располагаем такими данными о практике межевания и планирования
города, какие имеются для римской колонизации324, ясно, что греки
уже в Vin в. до н. э. должны были пользоваться подобными
системами и методами.
Строительство оборонительной стены могло и не быть насущной
необходимостью для всех колониальных городов, каковым оно не было
в случае с Мегарами Гиблейскими;325 обычно, однако, с самого начала
требовалась частичная или даже полностью закольцованная система
фортификационных сооружений. Завоевавшая определенное
признание теория326, согласно которой стены в греческих городах и колониях
были построены в поздний период, является, конечно же, ошибочной.
Мы знаем об очень ранних стенах, защищавших, например, колонии в
Сирисе и в Леонтинах327. Достаточно вспомнить огромную и мастерски
321 H 79: 12-29. 325 С 165: 91.
322 С 65: 19. 326 С 230: 45.
323 С 56; H 77: 22-24; С 31; С 164: 76. 327 С 85: 429-443; H 79: 128.
324 С 12.

Колониальная экспансия Греции
181
сложенную стену в Старой Смирне, датируемую началом Среднего
геометрического периода (ок. 850 г. до н. э.) , чтобы понять, что
греки прекрасно осознавали все преимущества такого вида защиты и
научились строить эти стены задолго до начала архаического
колонизационного движения.
Известно, что в Брее — одной из колоний классического периода —
территория для святилища богов была выделена еще до прибытия
самой колониальной экспедиции и до общего распределения земли
(M—L: № 49. 9—11); в этой связи нет оснований сомневаться, что в
качестве одного из первых актов в процессе проектирования города и его
территории ойкист должен был выделять землю для храмов и для
обеспечения их всем необходимым. Пиндар (Пифийские оды. V. 89)
обращает особое внимание на великолепные святилища богам,
устроенные Баттом в Кирене; а Феокл воздвиг алтарь Аполлона Архегета в
Наксосе.
На некоторых археологических памятниках были раскопаны
фундаменты домов первопоселенцев; все они разнятся очень незначительно.
За исключением одного апсидального [апсида — полукруглая, иногда
многоугольная или прямоугольная в плане выступающая часть
архитектурного сооружения] и одного овального варианта на Питекусах329, а
также нескольких закругленных форм на Березани, эти ранние
фундаменты принадлежали прямоугольным небольшим одноэтажным
однокомнатным строениям с соломенными крышами и земляными
полами. Скромные бытовые потребности колонистов оборачивались
значительной выгодой для общего дела, поскольку сооружение таких
простых домов не требовало значительного времени и трудовых
затрат. Имеющиеся источники показывают, что расположение жилых
строений соответствовало заранее намеченному плану, исполнение
которого затем контролировалось, и мы можем сделать вывод, что
участки для строительства выделялись при изначальном распределении
земли330. В отношении некоторых археологических мест известно, что
самые первые жилые дома располагались здесь не скученно — в
соответствии с типичной античной урбанистической практикой, а,
напротив, на известном расстоянии друг от друга, из чего видно, что,
когда греки располагали достаточными площадями, они стремились
превратить свой полис в город-сад.
Не вызывает сомнений, что в колониях регламентировалось и всё
связанное с похоронами, хотя конкретные постановления на сей счет
нам не известны. В тех случаях, когда место уже было заселено до
появления'здесь греческой колонии, как, например, в Милах на
Сицилии, поселенцы продолжали использовать уже существующее
кладбище331. Крупный греческий некрополь в Истрии развился, вероятно,
вокруг нескольких значительных местных могильных курганов VI в. до н. э.,
328 D 73: 122, 82 ел. 33° Ср.: Ditt. Syll.3:141, 4 ел., 9 ел.
329 С 98: 36. 331 С 39: 61, 83, 116 ел.; С 161: 84.

182
Глава 37
для которых характерно любопытное переплетение удивительно
варварских ритуалов и эллинских погребальных предметов332. В
некоторых случаях, когда создавались новые могильники, их располагали на
определенном удалении от изначального поселения. При этом
колонисты могли руководствоваться либо соображениями предполагаемого
роста территории города, либо, что более вероятно, желанием иметь
обрабатываемую землю поближе к городу.
Помимо нескольких очевидных исключений, таких как Навкратис,
раздел земли являлся существенной — если не сказать наиважнейшей —
частью колонизационного акта. В классические времена Афины
использовали навыки особых «землераспределителей» (γεωνόμοι), дабы
решить эту деликатную задачу (M—L: № 49. 6—8), но в ранний период,
похоже, эту функцию выполнял сам ойкист, как у Гомера.
Распределение земли осуществлялось по жребию, поэтому надел, получаемый
колонистом, назывался термином клер (то есть удел, полученный по
жребию). Хотя к настоящему времени изучены системы межевания
территории уже в нескольких греческих колониях333, ни одна из них не
может быть с уверенностью отнесена к изначальному распределению
земли в архаические времена. Более того, все наши литературные и
эпиграфические свидетельства по данному сюжету принадлежат к
классическому периоду. Поэтому следует признать, что мы не имеем
надежной информации о том, как распределялась земля в архаических
греческих колониях; самое большее, что мы можем, это поставить на
обсуждение вопрос о возможности изучать проблему на основе
позднейших аналогий.
Основная проблема в этой теме касается равенства участков. Ясно,
что в классический период все поселенцы отправлялись в путь на
равных условиях, что предполагало прежде всего равные наделы земли334.
Единственными очевидными примерами неравных прав в архаической
колонии выглядят особые привилегии, предоставлявшиеся царям в Ки-
рене (Геродот. IV. 161), но эта ситуация была если не уникальной, то
исключительной. Далее, находки, сделанные в одной из наиболее
хорошо раскопанных колоний VIQ в. до н. э. — Мегарах Гиблейских, —
заставили археологов предположить, что самые ранние поселенцы жили
здесь на условиях равноправия. Представление о «равных долях»
хорошо знакомо также Гомеру, да и Солон говорит об одинаковых
наделах земли335. С другой стороны, роскошные гробницы в Кимах с
очевидностью свидетельствуют о существовании в колонии VTQ в. до н. э.
аристократии, которая определенно не принадлежала к сообществу
равных. К сожалению, невозможно сказать, как долго
просуществовали Кимы, но вряд ли более двух поколений, а может быть, даже
меньше. На Питекусах характер погребений, датируемых в рамках двух
первых поколений от основания города, также свидетельствует об опре-
332 С 205; С 212: 410 ел. 334 G 4: 13-16; С 5: 58 ел.
333 С 16; G 24. 335 G 4: 13; Солон. Фр. 23, 21.

Колониальная экспансия Греции
183
деленной экономической дифференциации, даже если мы исключим
из нашего рассмотрения могилы рабов. В любом случае достаточно
легко привести доводы в пользу того, что те эллинские общины,
которые характеризовались глубоко укоренившимися олигархическими
структурами, были неспособны создавать колонии с равным
гражданством336. Мы уже видели, что ойкисты принадлежали к знатным
слоям. Пентатл и Дорией взяли себе в спутники своих
товарищей-аристократов (Геродот. V. 46. 1; Диодор. V. 9). Да и мог ли ойкист быть
уверенным в военном потенциале новой общины без их участия в деле
колонизации, когда знать обладала монополией на военное искусство?
Итак, состояние проблемы можно охарактеризовать следующим
образом: теория и практика классической эпохи, а также некоторые другие
источники указывают на то, что колонисты пользовались равными
правами, обладали приблизительно одинаковыми участками, однако
некоторые археологические материалы и сильные аргументы, основанные
на здравом смысле, заставляют усомниться в том, что подобные
принципы могли соблюдаться в ходе колонизации, по крайней мере, в эпоху
ранней архаики.
Видимо, в некоторых случаях часть земли оставляли
нераспределенной, имея в виду обеспечение наделами позднейших
переселенцев337. Подобным образом большие домовые участки внутри города
давали возможность населению увеличиваться в числе, поскольку
пустая территория постепенно заполнялась новыми жилищами.
Смерть ойкиста может быть интерпретирована как окончание
процедуры основания колонии. Что касается классического периода,
когда от ойкиста вовсе не требовалось оставаться в основанном им городе
до конца своих дней338, процедура могла считаться завершившейся еще
при его жизни, но из того, как культ основателя развивался вокруг его
могилы339, мы можем заключить, что в архаический период ойкист
обычно пожизненно поселялся в основанной им колонии. За
исключением истории Батта, ставшего царем Кирены, мы не располагаем
свидетельствами, имеющими отношение к вопросу о том, как огромная
власть ойкиста утрачивала свое значение, а конституционное
правительство брало на себя функции управления. Это едва ли могло
произойти, пока ойкист был жив и пребывал в новой колонии. Каким бы
ни был ответ на этот вопрос, для нас более ясной является ситуация,
когда ойкист умирал и становился бессмертным героем, в честь
которого совершались ритуалы и приносились жертвы, поскольку он мог,
если его умилостивить, позаботиться о благополучии основанного им
города340. Первым основателем, сакральное почитание которого засви-
336 Ср.: Страбон. X. 447.
337 G 4: 10, 15; С 5: 64 ел.
338 С 5: 34-39.
339 Пиндар. Пифийские оды. V. 93—95; Геродот. VI. 38. 1; ср.: Фукидид. V. 11. 1.
340 Геродот. VI. 38. 1; Фукидид. V. 11. 1; Каллимах. Причины (А 52). Фр. 43, 54-65,
72-83; ср.: С 151.

184
Глава 37
детельствовано ясно и для весьма раннего времени, является Батт, но
мы имеем также археологические данные о культе Антифема, ойкиста
Гелы, основанной в 688 г. до н. э.341. Наличие такого рода артефактов —
очень большая редкость, поскольку археологические свидетельства для
культа первооснователя улавливаются с очень большим трудом, к тому
же до сих пор не было сделано ни одной безусловно убедительной
идентификации могилы какого-либо ойкиста342.
Поскольку мы можем проследить развитие лишь очень немногих
греческих колоний в архаический период, дальнейшее наше изложение
следует ограничить двумя видами отношений, оказавших важное
влияние на это развитие, а именно: отношениями с материнским городом,
с одной стороны, и отношениями с местным населением — с другой.
XI. Отношения с метрополией
Уже априорно можно было бы предположить, что институты колонии
должны в точности повторять учреждения материнского города.
Действительно, там, где источники позволяют, мы видим и в метрополии,
и в колонии одни и те же культы, календарь, диалект, алфавит,
государственные должности и подразделения граждан. Это не
предполагает с необходимостью активных непрерывных отношений, и нам
известны примеры, когда колония сохраняла учреждения, уже
претерпевшие изменения в городе-основателе343. Тем не менее колонии также
были вовлечены в общее развитие греческой культуры, что
свидетельствует о сохранении ими тесных контактов с широким эллинским
миром, притом что связи со своей метрополией имели для каждой
колонии, как правило, преимущественное значение. На Керкире, например,
именно Коринф доминировал в сфере искусств, даже если
политические отношения между ними не всегда складывались гладко.
Осознание того факта, что могилы предков находятся в материнском городе,
обеспечивало мощный эмоциональный импульс, затрагивающий
каждого отдельного человека (Фукидид. I. 26. 3) и характерный для всех
колоний. Также кажется весьма вероятным, что некоторые традиции
и, в частности, религиозные связи, о существовании которых мы
имеем разрозненные свидетельства, являлись обычной составляющей этих
взаимоотношений.
Нам уже доводилось обращать внимание на одну из традиционных
практик, согласно которой колония, выводившая свое дочерние
поселение, приглашала ойкиста из метрополии. Фукидид называет это
«древним обычаем». Он же рассказывает нам (I. 25. 4), что в
колониях во время жертвоприношений граждане из метрополии обычно по-
341 С 5: 21 ел.
342 С 239: 4 ел. и С 237 сопоставьте с: С 240: 109 ел.
343 С 5: 14.

Колониальная экспансия Греции
185
лучали первую порцию, а во время общих праздников в метрополии
колонии посылали туда установленные обычаями жертвы344.
Имеются свидетельства также и о других привилегиях, принадлежавших
гражданам метрополии во время религиозных церемоний и других
публичных актов в колониях, но все они относятся к эпохе классики
или к еще более позднему времени345. Поскольку речь идет о правилах,
которые передавались из поколения в поколение, весьма разумным
будет предположить, что их корни уходят в отдаленные времена.
Свидетельства о жертвах, посылавшихся колонистами в метрополию,
обильны для классической эпохи (особенно когда дело касается
обязательных приношений, возложенных Афинами на своих союзников),
но зафиксированы также и некоторые архаические примеры346. Одна
интересная надпись VI в. до н. э. с Самоса перечисляет дары Гере,
поднесенные двумя жителями Перинфа, и точно называет общую
стоимость этих подношений347. Надпись подчеркивает родство колонии и
метрополии. Всё это заставляет предположить, что акцентирование
внимания на денежной сумме, уплаченной за дары, указывает на то,
что такие жертвоприношения являлись для колонии регулярной
обязанностью348.
Ясно, с другой стороны, что у греков существовало большое
разнообразие вариантов политических взаимоотношений между колониями
и их метрополиями. Обычно новый город с самого начала представлял
собой отдельное государство с отдельным гражданством. Это хорошо
отражено в декрете об основании Навпакта, где несколько раз
употребляется фраза «когда [колонист] становится гражданином Навпакта»349.
В результате характер политических связей зависел не от какого-то
точно определенного или общепризнанного положения, а только от
того предела, до которого колония и метрополия соглашались
развивать свои взаимоотношения. Такие узы были достаточным основанием,
чтобы любой из этих двух городов предоставил другому политическую
поддержку, в особенности — военную помощь. Они рассматривались в
качестве естественных союзников и, наоборот, войны между
колониями и основавшими их городами считались делом позорным350.
Вопрос о том, насколько статус метрополии позволял говорить о ее
гегемонии, обсуждался уже в античности. Во время дебатов в Афинах
в 433 г. до н. э. коринфяне заявляли, что по праву города-основателя
им следует быть руководителями и получать соответствующие
почести, тогда как керкиряне отвечали, что они были отправлены не как
рабы, но как равные тем, кто остался на родине (Фукидид. I. 43. 1; 38.
2). Если обстоятельства позволяли, метрополия стремилась основать
зависимый город. Обычно это происходило в том случае, когда посе-
344 Ср.: С 5: 160 ел. ш С 218; D 44.
345 С 5: 100 ел., 164 ел. ^9 M-L: № 20. 1 ел., 22 ел.
346 С 5: 159-164. ^ С 5: 10, 73 ел., 84-87, 132, 136, 140 ел., 143 ел.
347 SEG XII. 391.

186
Глава 37
ление возникало на небольшом расстоянии от материнского города,
как, например, колонии, выведенные Фасосом на близлежащий
материк, или городки, возникшие рядом с Сиракузами; впрочем, такая
мощная морская держава, как Коринф (а позднее Афины), была
способна выводить и далекие колонии, остававшиеся в зависимом
положении351. Таким образом, можно утверждать, что, хотя независимость
колонии от своей метрополии представляла собой нормальную
практику, одновременно с этим существовала имперская колонизация,
оправдывавшаяся узами родства. Признаками такого вида
колонизации служат должностные лица, посылавшиеся в колонию из
метрополии; законы материнского города, имевшие силу на территории
колонии; следование колонии в русле внешней политики метрополии, в
частности в вопросах войны и мира; финансовые обязательства,
налагавшиеся метрополией на колонию.
Иная категория отношений, не имевшая никакого отношения к
вопросам гегемонии, включала в себя взаимное гражданство и
перемещения людей из одной общины в другую. Примеры исополитии —
взаимного предоставления гражданских прав в двух полисах — не
засвидетельствованы со всей определенностью для периода архаики, однако можно
утверждать, что полная исополития между Милетом и Ольвией,
предусмотренная по декрету около 330 г. до н. э., восходит к гораздо более
ранним временам352, а карьера Акерата, бывшего в конце VI в. до н. э.
архонтом как на Паросе, так и на Фасосе, также может предполагать
нечто вроде исополитии353. Этот исключительный случай, быть может,
не следует распространять до общего правила. Поскольку для получения
колонистами гражданских прав при возвращении домой требовались
особые постановления, мы можем сделать вывод о том, что
переселенцы не имели универсального права гражданства в своих метрополиях. С
другой стороны, условия для возвращения могли быть очень простыми,
как в Навпакте, где наследственное право предполагало регулярный
обмен людьми между двумя общинами354. Мы уже видели, что
метрополии часто отправляли дополнительных переселенцев в выведенные
ранее колонии, а разрозненные источники свидетельствуют, что переезды
на постоянное место жительства из колонии в материнский город и
обратно были распространенным явлением. Имеется также множество
примеров, когда чужие общины укрывали людей, бежавших из колоний
или метрополий355. Из всего этого можно, по крайней мере, сделать
вывод, что греческий полис с большей охотой открывал доступ к своему
гражданству представителям родственной общины, чем чужакам.
Итак, отношения между колонией и метрополией в основе своей
обусловливались общностью их культов и предков, единством диалекта
351 С 5: 71-97, 118—153. 354 С 5: 52-58, 100 ел.
352 С 5: 99-103. 355 С 5: 104, 111-115.
353 С 5: 74-76.

Колониальная экспансия Греции
187
и учреждений. Особенно ярко это проявлялось в религии. Было бы
ошибкой считать, что всё это носило лишь формальный характер.
Напротив, нет ничего удивительного в том, что, когда политические связи
вырастали из общности религиозных центров и совместного почитания
одних и тех же богов и героев (как было в ранних эллинских союзах),
эти взаимоотношения между колонией и метрополией часто
оказывались существенными, практически целесообразными и весьма
эффективными.
XII. Отношения с местным населением
Мы уже видели много примеров того, как складывались отношения
греческих пришельцев с туземным населением в период основания
колонии и как они развивались в дальнейшем. Еще больше таких
примеров будет представлено в следующей главе, поскольку подобные
свидетельства особенно многочисленны для Сицилии и Южной
Италии. В данном аспекте также наблюдается большое разнообразие.
Некоторые поселения, такие как Сиракузы и (возможно) Фасос,
возникали после изгнания аборигенов, другие, как Мегары Гиблейские и,
быть может, Массалия, основывались по приглашению местного
правителя. Эллины умели извлекать выгоды из наличной ситуации,
поэтому они готовы были использовать дружбу, силу или обман для
достижения своей основной цели — поселиться в данном месте.
Для местного племени могло показаться желательным появление на
его территории лишь небольшого греческого поселения, которое
обеспечивало бы туземцев нужными товарами и помогало им в локальных
конфликтах. В начальные времена, а иногда и в течение более
долгого периода, колонисты могли не представлять никакой угрозы, особенно
если плотность местного населения не была особенно высокой, как,
например, на берегах Понта. В таких обстоятельствах изначальный тип
взаимоотношений мог сохраняться на протяжении долгого времени. С
другой стороны, мы видели, как в Кирене нехватка земли и увеличение
колонии привели к росту враждебности между эллинами и ливийцами.
Археологические исследования показали, что лишь немногие греческие
колонии были уверены в добром расположении своих туземных соседей
и поэтому не заботились о возведении фортификационных
укреплений. Даже колонии, просуществовавшие несколько столетий,
могли погибнуть под ударами местных племен, как в случае с Кимами,
захваченными кампанцами в конце V в. до н. э.356.
Тем не менее долговременные отношения между греками и
аборигенами по определению являлись почти неизбежным условием для
достижения хотя бы какой-то стабильности. На одном конце спектра
356 Диодор. ХП. 76. 4; Дионисий Галикарнасский. Римские древности. XV. 6. 4; Стра-
бон. V. 243.

188
Глава 37
возможных взаимоотношений колонистов и туземцев мы наблюдаем
превращение местного населения в своего рода крепостных у греческих
поселенцев. Именно это случилось в Сиракузах, где киллирии
представляли собой закрепощенных туземных жителей, а также в Гераклее
Понтийской, где в таком же положении оказались мариандины357. Мы
уже видели, что некоторые ливийцы были подданными Кирены, но их
точный статус не засвидетельствован. По поводу многих эллинских
колоний высказывалась гипотеза, согласно которой их быстрый рост
и необычайное богатство могут служить косвенным указанием на
подобную эксплуатацию труда местных жителей, но прямые источники
в этих случаях отсутствуют.
Наиболее яркий обратный пример, когда эллины в политическом
смысле оказывались подчинены местным негреческим властным
структурам, дает конечно же Навкратис, однако существуют признаки,
указывающие на то, что и северопонтийские колонии, расположенные на
скифской территории, находились в подобном же положении.
Если в сфере политических и властных взаимоотношений могли
складываться самые разные комбинации, то по части культуры греки
доминировали почти во всех своих колониальных регионах. (Лишь
Египет обладал иммунитетом к греческому культурному влиянию.) Это
особенно наглядно в отношении Скифии, где эллины, оказываясь в
некоторых случаях в политическом подчинении, первенствовали в
культурной сфере. Именно греческие стили и технические приемы
становятся универсальными для скифского искусства; скифский царь
Скил, например, имел мать-гречанку, гречанку жену, поклонялся
греческим богам, любил эллинскую одежду и образ жизни, что и
привело его к фатальному исходу. Греческая колонизация в той или иной
степени сопровождалась эллинизацией местного населения, и это —
общее правило. Напротив, процесс варваризации греческих общин не
характерен для архаического и классического периодов.
Как уже отмечалось, один из наиболее трудных вопросов в теме
греческой колонизации заключается в том, насколько типичным было
появление смешанных поселений в рамках этого переселенческого
процесса. Страбон в связи с Эмпориями утверждал (Ш. 160), что такие
смешанные общины были достаточно распространенным явлением,
однако это заявление, несомненно, касалось более длительного
временного интервала, чем просто архаический период. Геродот
свидетельствует о существовании смешанного населения в Понтийском регионе,
а Фукидид — в Халкидике, причем многие раскопанные
археологические места исследователи характеризуют как смешанные поселения.
Всё это не вызовет удивления, если принять во внимание широко
практиковавшиеся смешанные браки. С другой стороны, когда речь идет
именно о городах архаического периода, источники склонны придержи-
357 Геродот. VII. 155. 2 (см. также: А 35, комментарий к данному месту); Страбон.
ХП. 542.

Колониальная экспансия Греции
189
ваться той точки зрения, что города эти оставались чисто эллинскими.
Если возникало смешанное или объединенное поселение, как, может
быть, в Леонтинах, оно сохранялось в таком виде недолго. Вероятно,
общая модель заключалась в том, что города оставались всецело
греческими и поддерживали идею исключительного гражданства, но в
периферийных зонах могло возникать смешанное население. Именно таким
образом Данбейбин прочитал источники, касавшиеся запада358.
XIII. Причины колонизации
Причины великого колонизационного движения архаической эпохи
можно обсуждать бесконечно. Прежде всего мы должны провести
различие между прямыми, непосредственными (активными) причинами
и причинами косвенными (пассивными). Греки конечно же не смогли
бы ничего колонизовать без благоприятных пассивных оснований для
выведения поселений: соответствующих географических условий, эт-
нополитических отношений, силы и уровня развития местных племен,
а также обладания самими греками необходимыми знаниями и
умениями. И всё же непосредственные причины необходимо искать в
самих государствах Эллады. Без их стремления и осознания
необходимости выводить дочерние поселения никакая колонизация не
смогла бы состояться.
В качестве аксиомы можно принять утверждение, что никто не
отправлялся искать на чужбине новую родину шутки ради. Иными
словами, для колонизирующих государств был характерен такой
мотив как перенаселенность, в поисках «лучшей доли» многие граждане
предпочитали присоединяться к переселенческим экспедициям.
Следуя этой аргументации, перенаселенность необходимо рассматривать
как фактор, вызывавший колонизацию даже в тех случаях, когда все
участники отправлялись на новое место в добровольном порядке. В
реальности, однако, нам известны примеры, когда поселенцы
рекрутировались принудительно, поскольку община решила, что она не
сможет сохраниться при наличном количестве населения. Это наиболее
ясно зафиксировано при колонизации ферянами Кирены, но рассказы
о посвящении десятой части населения Аполлону Дельфийскому,
который затем отправил этих людей основывать колонию, хотя и носят
мифический характер и обнаруживают влияние италийской практики
«священной весны» [ver sacrum), по-видимому, отражают реальные
случаи принудительной колонизации359.
Итак, простые умозрительные соображения показывают, что
основная непосредственная причина колонизационного движения
заключалась в явлении преизбыточного населения города. Но мы не можем
358 С 65: 187 ел.
359 С 87: 27-31.

190
Глава 37
ограничиваться лишь спекулятивными умозаключениями. Когда сами
античные греки рассуждали о колонизации, они описывали ее как
лекарство против перенаселенности и сравнивали с роением пчел
(Платон. Законы. 740е, 708Ь; Фукидид. I. 15. 1). Кроме того, мы имеем
убедительное археологическое доказательство значительного роста
населения в Греции во второй половине VIII в. до н. э. — в то самое время,
когда архаическое колонизационное движение еще только
начиналось360.
В науке высказывалось следующее мнение: поскольку те, кто
желал присоединиться к колониальной экспедиции, обычно были
людьми бедными, а бедняки не имели никакой политической силы,
перенаселенность нельзя рассматривать в качестве непосредственной
причины, ибо такую причину нужно искать в каком-то факторе, который
влиял на правящий класс361. Эта гипотеза, однако, игнорирует то
обстоятельство, что господствующие слои явным образом выигрывали
от удаления той части народа, для которой в родном городе не было
достаточных средств к существованию. Эти «лишние» люди, даже
если они не имели никакого политического влияния (хотя и это
допущение не является бесспорным), само свое недовольство могли
превратить в политический фактор, особенно в сравнительно небольших
общинах. Древние греки очень хорошо это сознавали, что видно из
той хрестоматийной роли, которую бедные и недовольные слои
населения сыграли в деле установления тиранических режимов. Здесь
можно также вспомнить мнение древних о том, что когда тираны —
а они представляли правящий класс в одном лице — выводили
колонии, они делали это для того, чтобы избавиться от нежелательного
избыточного населения.
Если колонисты были людьми без средств к существованию у себя
на родине, то какие же способы пропитания они надеялись найти на
новом месте? Согласно Аристотелю (Политика. I. 1256 а 35 слл.)
существуют пять основных образов жизни: пастушество, земледелие,
пиратство, рыболовство и охота. (Торговля, которая включает в себя
обмен и куплю-продажу, не относится к основным способам добывания
средств к существованию.) При этом наибольшая часть рода людского,
по мнению Аристотеля, живет возделывая землю. Как бы ни
относиться к этой классификации, нет сомнений в том, что она отражает
экономические реалии античного мира. Из этого следует, что основная
часть греческих колоний и основная часть колонистов кормилась за
счет земледелия, а поэтому большинство людей, присоединявшихся к
колониальной экспедиции, были движимы надеждой на получение
участка сельскохозяйственной земли, которого не было на родине.
Поэтому неизбежным кажется заключение, согласно которому
греческая колонизация носила в основном аграрный характер; этот вывод
360 H 25: 360 слл.
361 С 89.

Колониальная экспансия Греции
191
уже давно вполне убедительно обосновал Гвинн в своей заслуженно
знаменитой статье362.
Из перечисленных Аристотелем способов добывания средств к
существованию мы уже упоминали пиратство, практиковавшееся
некоторыми колониями; Аристотелем засвидетельствовано также
рыболовство для многих мест (ср.: Политика. IV. 1291 b 23). Относительно
охоты легко можно предположить, что она сочеталась с пастушеством и
с земледелием. Широкий простор для дискуссий дает вопрос о том, до
какой степени причиной служили торговые интересы колонизации363.
Здесь мы не должны быть сбиты с толку неверными аналогиями с
первобытными народами, чьи методы обмена не могут, строго говоря,
называться торговлей; эти аналогии опровергаются многочисленными
указаниями гомеровского эпоса, не говоря уже о соответствующих
ссылках у Гесиода, из которых становится понятным, что уже греки
гомеровской эпохи занимались деятельностью, которая носила явно
торговый характер в специальном смысле этого слова. Что касается
чересчур категоричного тезиса Хазебрека о том, что государства Эллады не
имели никакой торговой политики364, хотя автор справедливо
пытается отмести ошибочные и анахронистические аналогии с современным
миром, он не может опровергнуть того очевидного факта, что
греческие колонии вели активную торговую деятельность. Впрочем для
доказательства того, что какая-либо колония была основана специально
с такими целями, необходимо либо установить, что еще до ее
выведения существовали торговые связи с этим районом, либо убедиться в
том, что с самого возникновения эта колония жила за счет торговли,
либо, что еще лучше, продемонстрировать одновременное наличие
этих двух факторов. Такие данные редки, отчасти, конечно же, из-за
того, что многие объекты торговли не сохранились для
археологического исследования, отчасти из-за неопределенностей хронологического
и иного свойства. Так что чаще всего в этой сфере можно прийти лишь
к более или менее убедительным догадкам. Это особенно верно в
отношении тех случаев, когда мы пытаемся ответить на вопрос, выводилась
ли колония ради желания метрополии получить возможность ввозить
к себе из колонии некоторые важные товары, такие как зерно или
металлы. Хотя в современных работах подобные мотивы часто
постулируются, доказательства того, что именно они были основной причиной
колонизации, найти чрезвычайно трудно, если вообще возможно.
Впрочем, несмотря на все эти неопределенности, следует иметь в виду, что
как литературные источники, так и археологические данные вполне
ясно показывают, что эллины уже в самом начале архаического
колонизационного движения прекрасно осознавали те перспективы, которые
сулила торговая деятельность; поэтому трудно поверить, что эти воз-
362 С 7
363 Ср.: С 104.
364 G 19.

192
Глава 37
можности игнорировались теми, кто выводил новые поселения. Мы
столкнулись бы с неразрешимыми трудностями, если бы стали
настойчиво требовать единообразных объяснений этого сложного явления.
Правильным будет следующий вывод: греческие колонисты искали
разные пути для обеспечения средств своего существования, всё же в
большинстве случаев обращаясь к земледелию. Но очень большой
редкостью были такие колонии, в которых совершенно пренебрегали
торговлей, и, напротив, часто она составляла важный элемент жизни того
или иного поселения, а в некоторых местах именно эта сфера была
самой главной.
XIV. Вывод
В заключение рассмотрим те факторы, благодаря которым эллины
архаической эпохи добились таких успехов в деле основания столь
большого количества колоний на столь обширном пространстве. Ясно,
что они обладали многими практическими навыками и умениями,
необходимыми для выполнения этой задачи, к тому же обычно они
превосходили в морском и военном деле тот народ, на территории которого
решали обосноваться. Но, вероятно, более важным фактором было то,
что греки несли с собой необычайно эффективную социальную и
политическую организацию, полис, которая оказалась легко
приспосабливаемой и адаптируемой к самым разнообразным условиям; к тому же, как
правило, она являлась более сплоченной и более сильной, чем
политические организации соседних туземных народов. Помимо всего
сказанного выше, секрет этого успеха можно увидеть в том, что эллины
обладали сильной «культурной моделью». Веря в своих богов, а потому и
в самих себя, греки имели такую мораль, которая оказывалась весьма
эффективной в деле создания постоянных новых общин вдали от
родины.

Колониальная экспансия Греции 193
Список греческих колоний,
основанных между 800 и 500 г. до н. э.
Колония
Абдеры
Абидос
Агафа
Адрия
Аканф
Акры
Акрагант
Алалия
Алопеконнес
Амбракия
Амис
Анакторий
Аполлония Понтийская
Аполлония Иллирийская
Аполлония в Ливии
Аргил
Ассера
Асе
Астак
Барка
Березань
Бисанта
Византии
Гала
Галепс
Гела
Гелор
Гераклея Миноя
Гераклея Понтийская
Гермонасса
Гимера
Гиппоний
Дикеархия
Евгеспериды
Занкла
Имброс
Истрия
Камарина
Кардия
Касмены
Катана
Кавлония
Метрополия
или
метрополии
(1) Клазомены;
(2) Теос
Милет
Массалия
Андрос
Сиракузы
Гела
Фокея
эолийцы
Коринф
Милет и Фокея
Коринф и Керкира
Милет
Коринф и Керкира
Фера
Андрос
Халкида
Мефимна
Мегары или Халкедон
Кирена
Милет
Самос
Мегары
Халкида
Фасос
Родос и Крит
Сиракузы
Селинунт
Мегары
? Милет
Занкла
Локры Эпизефирские
Самос
Кирена
Халкида
Афины
Милет
Сиракузы
Милет и Клазомены
Сиракузы
Халкида
Ахея (Кротон)
Дата
основания по
литературным
источникам
(до н. э.)
(1) 654;
(2) ок. 545
ок. 680-625
655
663
580
ок. 565
ок. 655-625
ок. 564
ок. 655-625
ок. 610
ок. 600
? 711
ок. 560-550
647
659 или 668
688
до 510
ок. 560
ок. 648
531
до 515
ок. 500
657
598
643
729
Самый
ранний
археологический
материал
(до н. э.)
ок. 600
ок. 600-500
ок. 525-500
ок. 640-625
ок. 600-575
ок. 575-550
ок. 600-575
ок. 625-600
ок. 600-575
ок.600
ок.600
ок. 600-500
ок. 650-600
ок. 625-600
ок. 650-625
ок. 725-690
ок. 700
ок. 550
ок. 600-575
ок. 625-600
ок. 650
ок. 600-575
ок. 730-720
ок. 630-600
ок. 600-570
ок. 600
ок. 650
№
карты
и

динаты
9Ва
9СЬ
5ВЬ
6АЬ
9ВЬ
8Сс
8Вс
5СЬ
9СЬ
6Вс
7ВЬ
6Вс
7АЬ
6Вс
6Bd
9ВЬ
9ВЬ
9Сс
9ЕЬ
6Bd
7Ва
9 Da
9Еа
9ВЬ
9ВЬ
8Вс
8Сс
8Вс
7ВЬ
7ВЬ
8Вс
8СЬ
8Ва
6Bd
8СЬ
9Cb
7Ab
8 Be
9Cb
8 Be
8Cc
8Cb
13 Заказ № K-7530

194
Глава 37
Келендерида
Кепы
Керасунт
Кизик
Кимы (Италия)
Киос
Кирена
Клеоны
Колоны
Керкира
Котиора
Кротон
Лампсак
Лаос
Левкада
Лемнос
Леонтины
Лимны
Липара
Локры Эпизефирские
Мадит
Маронея
Массалия
Медма
Мегары Гиблейские
Мекиберна
Менда
Месембрия
Метавр
Метапонт
Мефона
Милетополь
Милы
Мирмекий
Нагид
Навкратис
Наксос (Сицилия)
Неаполь (Кавалла)
Нимфей
Оазис Полис
Одесс
Ольвия
Пантикапей
Парий
Перинф
Пес
Пиксунт
Пилор
Самос
Милет
Синопа
Милет
Халкида и Эретрия
Милет
Фера
Халкида
Милет
(1) Эретрия;
(2) Коринф
Синопа
Ахея
Фокея
Сибарис
Коринф
Афины
Халкида
Милет
Книд
Локры
Лесбос
Хиос
Фокея
Локры Эпизефирские
Мегары
Халкида
Эретрия
Мегары, Византии,
Халкедон
(1) Занкла;
(2) Локры Эпизефирские
Ахея
Эретрия
Милет
Занкла
Милет или Пантикапей
Самос
Халкида
Фасос
? Милет
Самос
Милет
Милет
Милет
Парос, Милет, Эрифры
Самос
Милет
Сибарис
Халкида
(1) 756;
(2) 679
627
632
(2) 706 или
733
709
654
ок. 655--625
ок.500
729
ок.580
679
до 650
ок.600
728
ок. 510
773
ок. 706 или
ок. 733
?716
734
до 525
647
709
602
ок. 575-550
ок. 725-700
ок. 625-600
ок. 720-700
ок. 725-700
ок. 500
ок. 750-725
ок. 575-550
ок. 690-650
ок.600
ок. 625-600
ок. 750-725
ок.500
(1) ок. 650;
(2) ок. 550
ок. 650
ок. 725-700
ок. 600-575
ок. 610
ок. 750-725
ок. 650-625
ок.600
ок. 600-575
ок. 640-610
ок.600
7Bd
7ВЬ
7СЬ
9Db
8Ва
9ЕЬ
6Bd
9ВЬ
9СЬ
6Вс
7Сс
8СЬ
9СЬ
8СЬ
6Вс
9СЪ
8Сс
9СЬ
8СЬ
8СЬ
9СЬ
9Са
5ВЬ
8СЬ
8Сс
9АЬ
9АЬ
7АЬ
8СЬ
8Са
9АЬ
9Db
8СЬ
7Bb
7Bd
7Ae
8 Ce
9Ba
7Bb
7Ae
7Ab
7Ba
7Bb
9Db
9 Da
9Cb
8Ca
9Bb

Колониальная экспансия Греции 195
Питекусы
Посидония
Потидея
Приап
Проконнес
Регий
Самофракия
Сана
Сарта
Селимбрия
Селинунт
Сермила
Сеет
Сибарис
Сигей
Синг
Синопа
Сиракузы
Сирис
Скепсий
Скиона
Спина
Стагира
Стрима
Танаис
Тарент
Тавхиры
Темеса
Терина
Тией
Томы
Торона
Трапезунт
Тира
Тиритака
Фанагория
Фаселида
Фасис
Фасос
Феодосия
Халкедон
Херсонес Фракийский
Черная Керкира
Элеунт
Элея
Эмпорий
Эн
Эпидамн
Эсима
Халкида и Эретрия
Сибарис
Коринф
Милет
Милет
Халкида
Самос
Андрос
Халкида
Мегары
Мегары Гиблейские
Халкида
Лесбос
Ахея
Афины
Халкида
Милет
Коринф
Колофон
Милет
Ахея
Андрос
Фасос
? Милет
Спарта
Кирена
? Кротон
Кротон
Милет
Милет
Халкида
Синопа
Милет
? Пантикапей
Теос
Родос
Милет
Парос
Милет
Мегары
Афины
Книд
Теос
Фокея
Массалия/Фокея ,
Алопеконнес,
Митилена, Кимы
Керкира
Фасос
ок. 625-585
до 690
ок. 600-500
655
до 668
628
ок. 720
ок. 600
(1) до 756;
(2) 631
733
ок. 680-652
655
ок. 650
706
до 650
756
ок. 545
?688
ок.650
676 или 685
561-556
? ок. 625-585
ок.540
627
ок. 750-725
ок. 625-600
ок. 730-720
ок. 550-500
ок. 630-620
ок.700
ок. 640-600
ок. 750-725
ок.700
ок. 525-500
ок. 625-600
ок. 725-700
ок. 630
ок.500
ок.500
ок. 500-475
? ок. 600-500
ок. 550
ок. 550-500
ок.650
ок. 575-500
ок. 600-575
ок.600
ок.540
ок. 600-575
ок. 650-625
8Ва
8Са
9АЬ
9Db
9Db
8Cb
9Cb
9Bb
9Bb
9 Da
8 Be
9Ab
9Cb
8Cb
9Cb
9Bb
7Bb
8Cc
8Ca
9Cb
9Ab
6Ab
9Bb
9Ba
7Ca
8Ca
6Bd
8Cb
8Cb
7Bb
7Ab
9Bb
7Cc
7Aa
7Bb
7Bb
7 Ac
7Cb
9Bb
7Bb
9Ea
9Cb
6Bb
9Cb
8Ca
5Bb
9Cb
6Bb
9Bb
13*

Глава 38
А.-Дж. Грэхэм
ЗАПАДНЫЕ ГРЕКИ
Историю греков в Сицилии и Южной Италии до 500 г. до н. э. очень
трудно изложить в виде связного рассказа. С одной стороны, мы
располагаем сведениями о многих отдельных событиях или, лучше
сказать, эпизодах, сохраненных в самых разных литературных
источниках от Геродота до Афинея, а с другой — постоянно пополняющимся
археологическим материалом, обильным информацией только для
определенных сфер и к тому же порождающим множество трудностей
в деле исторической интерпретации. Т.-Дж. Данбейбин попытался
осуществить историческую реконструкцию на базе литературных
свидетельств и археологических источников, нашедшую воплощение в его
книге «Западные греки» («The Western Greeks», 1948), данью уважения
к которой является название этой главы. Хотя с археологической точки
зрения данная тема изучена сегодня несравненно лучше, историческая
интерпретация Данбейбина по-прежнему сохраняет определяющее
значение во многих аспектах.
Для рассматриваемого периода подавляющий объем надежной
исторической информации о греках на Западе связан с колонизацией1,
поэтому значительная часть этой главы неизбежно посвящена
переселенческой практике. В предыдущей главе мы уже обсуждали
возникновение важнейших колоний в Сицилии и Южной Италии до 700 г. до
н. э., поэтому первый раздел данной главы будет посвящен городам,
основанным между 700 и 500 г. до н. э. В следующем разделе мы
рассмотрим экспансию греческих колоний, понимая под ней не только
вторичную колонизацию, но и соответствующие отношения с
местными негреческими племенами. Затем мы обратим свой взгляд на
взаимоотношения эллинов и финикийцев на Сицилии, затронув самые
последние колонизационные попытки, предпринятые греками в
рассматриваемый период. В последнем разделе мы уделим внимание
событиям внутренней истории греческих городов-государств и их
взаимоотношениям.
!С34.

Западные греки
197
I. Важнейшие колонии,
основанные после 700 г. до н. э.
В данном разделе сначала мы поговорим о Сицилии, следуя порядку,
определяемому географическими и хронологическими факторами.
Гела явилась первой эллинской колонией на острове, основанной за
пределами восточного побережья (если не считать Милы на севере). В
этом месте (рис. 26) вдоль морского берега тянется длинный и узкий
холм с крутыми склонами, располагаясь между рекой Гелой на востоке
и более скромным потоком на западе. Плоская вершина холма
простирается до 3 км с востока на запад, хотя его ширина достигает лишь
500 м или меньше, особенно на восточной стороне, где и располагался
архаический город с его акрополем на самой верхней части,
нависающей прямо над устьем реки2. Здесь нет никакой значительной гавани,
хотя длинный отлогий морской берег и речное устье создавали
вполне приемлемые условия для стоянки античных кораблей. С другой
стороны, расположенная рядом долина, большая и плодородная, делала
этот холм на побережье привлекательным местом для колонистов.
Поселение было основано выходцами с Родоса и Крита под
предводительством Антифема Родосского и Энтима Критского (Фукидид. VI.
4. 3). Несмотря на то, что некоторые из наших источников, включая
Геродота (VII. 153. 1), говорят об основании Гелы одними только родос-
цами, критское участие надежно подтверждается рядом материальных
свидетельств3, а также рассказом Павсания (УШ. 46. 2), согласно
которому Антифем из разрушенного им города Омфаки вывез в Гелу
какую-то статую, изготовленную Дедалом (упоминание в рассказе
Дедала ясно указывает на Крит). Эта история подразумевает также, что
колония была основана в результате силовой акции. Поселенцы должны
были ценой больших усилий вырвать контроль над богатым
сельскохозяйственным районом из рук местных племен, живших на соседних
холмах; археологические материалы, очевидно, показывают, что их
поселения подпадают под греческое господство как раз со времени
основания Гелы (см. ниже).
Фукидид указывает на 688 г. до н. э. как на дату основания Гелы; это,
как принято считать, не стыкуется с некоторыми найденными здесь
образцами изящной керамики, датируемыми обычно временем до 700
г. до н. э. Но калибрование в нашей керамической хронологии не
настолько точное и определенное, чтобы измерять столь короткие
временное интервалы; поэтому для объяснения этого кажущегося
противоречия нет нужды рассуждать о «доколонизационной фазе», как нет
оснований и для сомнений относительно литературной датировки4.
В 60 км к западу от Гелы находится город Акрагант. Ранее часто
высказывалось мнение, что еще до его основания данное место принадле-
2 С 123: 176, рис. 3. 4 С 125: 405-407; H 25: 326.
3 А 7: 178.

Западные греки
199
Рис. 26. План Гелы (публ. по: С 123: рис. 2)
жало Геле, однако детальный анализ гончарных изделий показал, что
нет никаких причин предполагать здесь наличие какого-либо
эллинского поселения вплоть до 580 г. до н. эА Несмотря на этот вывод,
широко распространено убеждение, что власть Гелы простиралась
столь далеко на запад вдоль морского побережья, что территория
будущего Акраганта, по существу, оставалась под ее контролем вплоть
до этой даты6. Впрочем положительные данные, подтверждающие
контроль Гелы над этим районом до 580 г. до н. э., отсутствуют, а
упомянутая точка зрения базируется прежде всего на умозрительном
предположении, что колонисты, шедшие вдоль южного побережья
Сицилии на запад и основавшие в 628 г. до н. э. Селинунт, никак не могли
«пройти мимо» столь выгодной позиции, как у места будущего
Акраганта, если в то время оно было свободным. Здесь многое неясно, ведь
основатели Селинунта забрались так далеко на запад, что
«пропустили» не одно очевидно привлекательное место для поселения; к тому же
доступная нам информация о том, как действовали колонисты
Селинунта, ничего не говорит о месте будущего Акраганта в это время.
Акрагант разместился на очень выгодной холмистой местности на
расстоянии 3 км в глубь материка (рис. 27)7. После того как он был
спроектирован и построен, Акрагант превратился в один из самых
крупных и богатых эллинских городов, но изначально это место
могло быть использовано для поселения лишь крупной экспедицией,
вполне уверенной в своих силах, чтобы удалиться от моря. Нам также из-
5 С 175: 90-96. 7 С 65: £12-313.
6 С 117.

200
Глава 38
Рис. 27. План Акраганта (публ. по: С 175: 282, рис. 4)
вестно, что на расстоянии около 25 км к северу у Сан-Анджело-Мукса-
ро существовало мощное местное поселение (см. ниже), так что до
появления колонистов эта земля могла находиться в сильных руках.
Основание Акраганта Фукидид (VI. 4. 4) приписывает одной лишь
Геле (хотя называет двух ойкистов), но другие источники утверждают,
что некоторые переселенцы прибыли непосредственно с Родоса, а
Полибий вообще называет Акрагант родосской колонией8. Мы можем
последовать за Данбейбином, считавшим, что город совместно
основали Гела и Родос, с двумя ойкистами из этих мест9. Дата основания —
580 г. до н. э. — установлена Фукидидом (Там же), Пиндаром
[Олимпийские оды. II. 166), а также схолией [толкованием] к данному месту Пин-
дара.
Селинунт был основан значительно раньше, в 628 г. до н. э., почти
на западной оконечности южного побережья острова колонистами из
Мегар Гиблейских под предводительством Памилла, призванного из
первоначальной метрополии — Мегар в Греции (Фукидид. VI. 4. 2)10.
Первое поселение возникло на приморском низком холме, зажатом
8 Схолии к Пиндару. Олимпийские оды. П. 15—16 = Тимей: FGrH 566 F 92; Полибий.
IX. 27. 7-8.
9 С 65: 310.
10 О дате основания см. выше, с. 126—127.

Западные греки
201
между двумя реками, где позднее расположился акрополь (рис. 28). Для
типичного греческого колониального поселения этот холм не
отличался какими-то особыми оборонными качествами, а гавани в устьях рек
также не представляли собой чего-то незаурядного.
В науке в течение долгого времени обсуждаются причины,
заставившие колонистов уйти так далеко на запад и выбрать для своего
города весьма заурядное место, и, учитывая состояние наших источников,
данная проблема неизбежно оставляет большое поле для догадок.
Город был окружен землями, дававшими прекрасные урожаи зерновых,
что для некоторых переселенцев вполне могло послужить
достаточным мотивом для выбора именно этой местности11, но хорошие земли
лежали также и на востоке. Выдвигалась также гипотеза о том, что
Рис. 28. План Селинунта (публ. по: С 65: 302; ср.: С 152)
11 С 65: 301.

202
Глава 38
основным мотивом было установление торговых контактов с
финикийцами, присутствовавшими на западной оконечности острова и
способными предоставить выгодные рынки. Однако доступные нам
источники не подтверждают эту идею12, а скорее показывают наличие ранних
торговых связей с элимами в Сегесте, расположенной на севере,
которые вывозили из Селинунта дорогую глиняную посуду с момента
основания последнего13. Кроме того, одна очень ранняя надпись,
обнаруженная у Поджиореале, дает нам удивительное подтверждение селинунт-
скому проникновению в глубь материка в северном направлении вплоть
до долины реки Беличе, где была открыта керамика раннего коринс]>
ского стиля того же времени, когда она появилась в Селинунте14. Эта
надпись свидетельствует о присутствии в этом регионе греков из
Селинунта, соорудивших здесь святилище Геракла не позднее первой
половины V в. до н. э.15.
Недавними раскопками на плато Мануцца (которое позднее вошло
в городскую черту к северо-западу от акрополя) обнаружено туземное
поселение, предшествовавшее греческой колонии. Оно, как кажется,
продолжало существовать при первом поколении нового города,
получая оттуда предметы греческого ремесла16. Если это так, то первые
колонисты, закрепившиеся на нетронутом прежде месте будущего
акрополя, жили какое-то время бок о бок с поселком аборигенов, а их
добрые взаимоотношения, о которых можно судить уже по материалам
из Сегесты и Поджиореале, получают еще более замечательное
подтверждение. Вполне логично допустить, что именно эти хорошие
взаимоотношения завели основателей так далеко на запад, где они, быть
может, хотели добиться успеха на ниве сельского хозяйства и
коммерции, осев на таком месте, которое — как и в случае с их метрополией —
хотя и не обладало очевидными стратегическими преимуществами, но
позволяло создать последние без мощных фортификационных
укреплений17.
Гимера стала второй эллинской колонией эпохи архаики на
северном побережье Сицилии (первой были Милы), а ее изолированная
позиция далеко на западе ставит перед исследователем те же
проблемы, что и местоположение Селинунта. Фукидид рассказывает, что
город Гимера был основан совместно халкидянами из Занклы и некими
Милетидами — кланом, побежденным в междоусобной борьбе в
Сиракузах и изгнанным оттуда. Здешний диалект представлял собой смесь
дорийского и халкидского, но законы и обычаи были халкидскими
(Фукидид. VI. 5. 1). Утверждение Страбона о том, что колонию
основали занклейцы из Мил (Страбон. VI. 272), можно примирить с
рассказом Фукидида с помощью допущения, что Милетиды получили свое
имя от Мил, где они могли жить какое-то время, перед тем как приня-
12 De la Genière // CRAI1977: 255 ел. I5 С 141; С 81С: 272-275.
13 С 78: 38-40. 16 С 113: 53.
14 С 160: 406. 17 О датировке стен акрополя см.: С 78: 35 ел.

Западные греки
203
ли участие в колонизации Гимеры18, и это объяснение кажется вполне
вероятным. В литературных текстах дата основания города
сохранилась лишь у Диодора, который сообщает, что город просуществовал
240 лет, вплоть до дня, когда был разрушен карфагенянами в 409/408 г.
до н. э., что дает 648 г. до н. э. (Диодор. ХШ. 62. 5; ср.: 54. 1). Самая
ранняя керамика, найденная при раскопках этой территории до
настоящего времени, датируется концом третьей четверти Vu в. до н. э.
История этого поселения стала гораздо более понятной после
широкомасштабных раскопок 70-х гг. XX в.19. На западном берегу Гиме-
ра, неподалеку от устья этой реки, на холмах, вздымающихся над ней
и над морем, береговая линия которого проходила примерно в
километре, находился верхний город. Нижний город лежал при устье реки,
которое в древности, без сомнения, служило гаванью. При возведении
в соответствующих местах укреплений верхний город мог легко
превратиться в сильную крепость20.
Окружающие город земли, как те, что находятся на приморской
равнине, так и лежащие выше, на плато, предоставляли широкие
возможности для занятий сельским хозяйством, в то время как долина
реки Гимер открывала легкий доступ к внутренним районам. Но
городу этого было мало, и он предпочел устанавливать гораздо более
широкие связи. Колония воспринималась всеми как место, выигрышное
с точки зрения торговли с Испанией, а также как порт захода на
торговом пути, связывавшем Этрурию с Карфагеном. Данбейбин
предположил, что греки специально разместили Гимеру так близко к
финикийским поселениям в Сицилии, дабы заявить свои права на всю
восточную часть острова21. Однако источники, которые могли бы подтвердить
эту догадку, отсутствуют, к тому же кажется рискованным, по крайней
мере, использовать захватывающие события V в. до н. э. для
объяснения ситуации в значительно ином мире Vu в. до н. э. Более надежным
будет признать наше неведение в этом вопросе; выбор колонистов мог
быть продиктован очень многими факторами, о которых мы не имеем
ни малейшего понятия.
На территории Южной Италии имеется три важнейших колонии,
основанных после 700 г. до н. э.: Локры Эпизефирские, Сирис и Мета-
понт (появление Посидонии связано с экспансией Сибариса, а
возникновение Элей обсуждалось выше). Локры лежат на восточном
побережье современной Калабрии («носок» итальянского «сапога»), там, где
возвышенности внутренних районов оставляют место для узкой
приморской равнины. Этот город классического и эллинистического
времени раскинулся на площади примерно в 230 га и был защищен
стенами длиной около 7,5 км. Они тянулись по предгорьям от акрополя,
расположенного на холме с тремя вершинами, до самого моря, пере-
18 С 34: 240-243.
19 С 20; С 26.
20 С 20: 7—9 (см. в этой книге также раздел: «Planimetria е Sezioni». Tav. 1—3).
21 С 65: 300.

Карта 7 7. Южная Италия

Западные греки
205
секая прибрежную долину. Самый ранний город археологически не
был открыт, а отсутствие холма, доминирующего над другими,
делает крайне трудной задачу локализации изначального поселения, хотя
те холмы, на которых позднее располагался акрополь, кажутся
наиболее вероятным местом. В этом случае мы можем предположить, что
городок при гавани быстро вырос на морском побережье, где
спорадически обнаруживается керамика VII в. до н. э.22.
Хотя наши литературные источники содержат противоречивую
информацию23, они согласны в том, что Локры Эпизефирские были
выведены из Локр, находившихся в Центральной Греции, а ойкистам
был некий Еванф (Страбон. VI. 259). По Евсевию, дата основания
колеблется между 679 и 673 г. до н. э. (в зависимости от версии его
«Хронологических таблиц»), но в целом решительно подтверждается
наиболее ранними находками керамики, обнаруженной в греческих
погребениях, поскольку она относится к среднему протокоринфскому стилю
(ок. 690—650 гг. до н. э.)24. Здесь мы не будем анализировать спорный
вопрос, занимающий главным образом античных авторов: какая именно
ветвь локров была ответственна за появление этой колонии. В
настоящий момент невозможно принять никакого определенного
решения, хотя мнение о том, что это были восточные локры, кажется более
основательным25. Существовало также много разногласий относительно
социального статуса колонистов, которых некоторые авторы описывали
как представителей низов общества (Аристотель у Полибия. ХП. 5.4 слл.),
но, поскольку в этом деле принимали участие некоторые члены локрской
аристократии из числа так называемых ста семейств (Полибий. ХП. 5.6—
8)26, мы можем сделать вывод, что колония в данном аспекте ничем
особым не отличалась.
В науке широко принято утверждение Страбона (VI. 259) о том, что
изначальным местом жительства для переселенцев был мыс Зефирий
(совр. Капо Бруццано) в 20 км к юго-западу от позднейших Локр Эпи-
зефирских, хотя следует учитывать более осторожное мнение,
согласно которому версия Страбона вполне могла появиться просто из
ошибочной интерпретации имени «Эпизефирские» (что значит
«западные»)27. Так или иначе, территория будущих Локр была заселена еще
до прибытия сюда колонистов, и не исключено, что последние выбрали
данное место именно по этой причине. Здешних туземцев имеющиеся
в нашем распоряжении источники называют сикулами28, а их
погребальные обычаи, изученные по некрополям у двух современных
деревушек (Канале и Янкина), убедительно доказывают близость этих
22 С 64: 59-61.
23 С 34: 199-209.
24 С 76: 245.
25 С 34: 199-209.
26 С 34: 202 ел.
27 С 64: 59.
28 Полибий. ХП. 6. 2-5; Полнен. Стратегемы. VI. 22; ср.: Фукидид. VI. 2. 4.

206
Глава 38
местных жителей населению Восточной Сицилии, которое имело
заморские торговые контакты, использовало и даже воспроизводило
греческую керамику29.
Полибий и Полиен сохранили предание о том, как локрские
колонисты заключили с местными жителями такой уговор: сохранять мир
и сообща владеть землей «до тех пор, пока они [локры] будут ступать
по этой земле и носить головы на плечах». Перед тем, как дать эту
клятву, локры усыпали подошвы своих башмаков землей, а под
одежды поместили на свои плечи головки чеснока. После клятв они
стряхнули землю, выбросили чеснок и при первом удобном случае изгнали
местных жителей30. Эта легенда выглядит недостоверной, но интересно
то, что в этом районе, приблизительно в то время, когда была
основана колония, туземные погребения исчезают. Возможно, аборигены
переместились к северу на расстояние около 20 км, поскольку
исследование захоронений у Сан-Стефано-ди-Гроттерия дает керамику и
металлические объекты того же самого стиля, что и могилы у Канале, но
на более развитой стадии31.
Между Сибарисом и Тарентом на «своде стопы» Италии были
основаны две эллинские колонии: Сирис и Метапонт. Регион,
оказавшийся в их руках, представлял собой богатую приморскую равнину,
идеальную для возделывания зерновых, орошаемую многими реками,
берущими свое начало на прекрасной возвышенности Восточной
Ауканий.
Согласно Сграбону изначально Сирис был троянским городом,
заселенным народом хаонов, позднее он был захвачен ионийцами,
спасавшимися бегством из Лидии (Страбон. VI. 264). Афиней со ссылкой на Тимея
и Аристотеля развивает эту информацию, добавляя, что эти ионийцы
происходили из Колофона32. Здесь следует вспомнить, что у Архилоха
сравнение Сириса с Фасосом оказывается не в пользу последнего33. На
основе всех этих текстов возникновение колонии обычно относят ко
времени правления Гига (ок. 680—652 гг. до н. э.), напавшего на эллинские
города Малой Азии, включая Колофон (Геродот. I. 14. 4).
Антиох Сиракузский (FGrH 555 F 12) находится, впрочем, в
очевидном противоречии с другими источниками, когда утверждает, что
жители ахейского Сибариса посоветовали переселенцам из Ахайи
колонизовать Метапонт, а не Сирис, поскольку это, мол, даст им в руки
также и Сирис, а также воспрепятствует захвату этого места со
стороны Тарента. Доверяя авторитету и древности Антиоха, некоторые
современные исследователи принимали Сирис за ахейскую колонию, но
эта точка зрения была окончательно опровергнута археологическими
29 С 34: 208; С 74; H 25: 372.
30 Полибий. ХП. 6. 2—5; Полиен. Стратегемы. VI. 22.
31 С 34: 208; С 74.
32 Афиней. ХП. 523 с = FGrH 566 F 51; Аристотель. Φρ. 584 (Teubner).
33 Архилох. Φρ. 22 West; см. также выше, с. 141.

Западные греки
207
Рис. 29. План района Сириса, показывающий взаиморасположение Си-
риса и Гераклеи согласно Страбону (публ. по: С 143: 225, рис. 405 ел.)
свидетельствами ионийского присутствия в данном регионе, в
особенности же ткацким грузилом некой Исодики, на котором сохранилась
надпись ионийскими буквами на ионийском диалекте34. Не исключено,
что Антиох был введен в заблуждение ситуацией в Сирисе,
после того как он был побежден ахейскими соседями в VI в. до н. э. (Юс-
тин. XX. 2. 3-4).
Археологические материалы, облегчив понимание литературных
источников в одном отношении, в другом создали новые серьезные
проблемы. Прежде всего это вопрос о точной топографической
локализации колонии. В наиболее детализированном литературном
сообщении Страбон (VI. 264) помещает Сирис на одноименной реке (совр.
Синни) в 24 стадиях от Гераклеи, которая находилась на реке Акирис
(совр. Агри) (рис. 29). Гераклея была основана совместно Фуриями и
Тарентом в 433 г. до н. э. в качестве преемницы Сириса, и Страбон
утверждает, что Сирис превратился в якорную стоянку гераклеотов35.
Археологические изыскания убедительно доказали, что Гераклея
располагалась на территории современного селения Поликоро, в том ме-
34 А 36: 286, 288 № 1, вкл. 54; ср.: С 34: 196.
35 Страбон. VI. 264 = Антиох. FGrH 555 F 12; Диодор. ХП. 36. 4.

208
Глава 38
сте, где параллельно реке лежал крутой холм с плоской вершиной, на
восточной оконечности которой ныне красуется великолепный Кастел-
ло-дель-Бароне36. Этот холм, находившийся в древности
непосредственно на морском берегу37, представлял собой самую сильную позицию во
всем регионе, и теперь мы знаем, что греки жили здесь задолго до
возникновения Гераклеи. Ранние образцы керамики из поселения и
погребений восходят к позднему VHJ в. до н. э., а массивное кирпичное
укрепление, защищавшее данное место, датируется временем вскоре
после 700 г. до н. э.; эта стена, толщиной как минимум 2,6 м,
окружала территорию площадью 400 на 150 м. Поскольку данное защитное
сооружение очень похоже на стену VII в. до н. э. в Смирне и в связи с
тем, что здесь обнаружено большое количество восточногреческой
керамики, не вызывает удивления вьюод, сделанный некоторыми
исследователями, о том, что это весьма значительное поселение и есть
тот самый Сирис38. Данную точку зрения укрепляет аргумент от
противного, поскольку нет никаких подтверждений тому, что на реке
Сирис, где Страбон локализует одноименный город, в древности
вообще лежало какое-либо поселение.
Если Сирис и в самом деле находился на месте будущей Гераклеи,
Плиний, который упоминает об этом вскользь [Естественная история.
III. 97), дает, как это ни странно, более точную информацию, нежели
Страбон, сведения которого пунктуальны и детализированы. С другой
стороны, такое предположение делает затруднительным объяснение
названия города, которое явно подразумевает локализацию на
одноименной реке. Впрочем, если Сирис был основан не в районе Полико-
ро, тогда получается, что колонисты пренебрегли сильнейшей
позицией во всем регионе, находившейся от реки Сирис всего в 4 км (хотя они
и использовали это место в качестве второстепенного отдельного
поселения).
Вторая проблема, сформулированная по итогам археологических
открытий, носит хронологический характер, поскольку ионийское
поселение, появившееся в Поликоро, представляется более ранним, чем
время царя Гига. Страбон утверждает, что ионийцы захватили уже
существовавший город, а один ранний могильник в Поликоро, очевидно,
включал в себя как эллинские, так и туземные захоронения39, так что в
нашем распоряжении имеется материал, на котором можно строить
разные гипотезы. Здесь нам следует, однако, признать невозможность
прийти к определенным выводам, до тех пор пока не появятся новые
свидетельства.
Далее на северо-востоке между реками Брадано (с северной
стороны) и Базенто (с южной стороны) на ровной местности, которая в те
времена была рядом с морем, лежал Метапонт. В античные времена
русла двух рек отделяло расстояние в 600 м, что создавало хорошее и
36 С 122; С 85; С 17: 93 ел. м С 85: 429-443, 491 ел.
37 С 143. 39С17: 111-113.

Западные греки
209
защищенное место для большого по тем временам города, весьма
напоминающее по своим основным характеристикам ландшафт Сибариса.
Ахейское происхождение Метапонта ясно засвидетельствовано в
литературных источниках и подтверждено архаическими надписями40,
но детализированный рассказ Антиоха (передан Страбоном) — о том,
что это место было заселено по совету сибаритов, желавших помешать
Таренту, — в том, что касается Сириса, вызывает сомнения и, как уже
мы видели, не может быть признан достоверным. Антиох
определенно полагал, что греческое поселение в Метапонте предшествовало
Сирису. Вслед за ним современные исследователи использовали
предполагаемую дату основания Сириса в качестве точки на шкале
времени, до которой только и мог возникнуть Метапонт41. Однако недавние
археологические открытия, очевидно, отдают приоритет Сирису.
Основание Метапонта Евсевий относит к 733 г. до н. э. Эта дата
является неправдоподобно завышенной, поэтому исследователи ее
обычно отвергают. Отказавшись от этого литературного указания, мы
вынуждены полагаться только на материальные источники. Раскопки
в Метапонте принесли очень важные результаты относительно
размеров и плана города, а также относительно центральной сакральной
зоны42, но не были открыты ни первое поселение, ни первые
захоронения. Самая ранняя керамика, обнаруженная во время археологических
раскопок на территории города, принадлежит второй половине VII в.
до н. э., являясь тем самым нашим лучшим индикатором для
датировки возникновения здесь греческой колонии.
Несмотря на то, что до колонизации место самого города,
по-видимому, не имело жителей43, холмы, возвышающиеся над равниной
Метапонта и расположенные выше по речным долинам, были
довольно плотно заселены еще до прибытия ахейских колонистов. Местное
население имело однородную культуру раннего железного века44. Эти
люди уже были знакомы с эллинами, а в одном из мест их
проживания, в Инкоронате, найдено настолько много греческой керамики, что
было даже высказано предположение о наличии здесь постоянного
греческого поселения45. Речь идет о хорошо защищенном холмистом
месте на правом берегу реки Базенто в 7 км от Метапонта. Здешняя
греческая керамика подобна той, что найдена в Поликоро, из-за чего
возникла гипотеза, согласно которой Инкороната представляла собой
передовой пост ионийских поселенцев из Сириса, заложенный для
торговли с аборигенами. Этот предполагаемый эллинский форт воз-
40 Сграбон. VI. 264 ел (Антиох: FGrH555 F 12); ПсевдоСкимн. 326-329; Вакхилид. X (XT).
114,126; А 36: 254 ел.; С 17: 26-32.
41 С 34: 177.
42 С 107; С 17: 16-65.
43 Тем не менее некоторое количество доколониальной керамики отсюда всё же
известно, см.: С 107: 149.
44 С 18; С 17: 66 слл.; С ПО.
45 С 18: 36 ел.; С 17: 67 ел.
14 Заказ № К-7530

210
Глава 38
ник в последней четверти VIII в. до н. э. и прекратил существование
в третьей четверти VII в. до н. э., в то самое время, когда ахейцы, как
считается, основали Метапонт, положив, по-видимому, тем самым
предел существованию форта46. Нарисованная здесь картина,
согласно которой ионийское господство в регионе было оспорено ахейцами,
закрепившимися в Метапонте, дает конечно же один из возможных
вариантов интерпретации сложного и недостаточно полного
археологического материала, особенно в свете позднейшего ахейского
наступления на Сирис; но поскольку эта схема целиком базируется на
ограниченных материальных источниках, она неизбежно носит
гипотетический характер.
П. Экспансия греческих колоний
Обратившись к истории Сицилии, следует начать с экспансии Сиракуз,
поскольку сочетание многих литературных и археологических
свидетельств делает именно ее наиболее изученной. Крупные сикульские
поселения, расположенные в глубине острова к западу от Сиракуз
вверх по речным долинам — Панталика и Финоккито — перестают
существовать приблизительно во времена основания греческого города;
еще до конца VIII в. до н. э. колонисты установили свой контроль над
окружающей приморской равниной в западном направлении, а на юге
распространили его вплоть до Гелора. Судя по имеющимся у нас
данным, на этой равнине в архаический период не было никаких
поселений, хотя существование некоторых деревушек и отдельных ферм на
менее плодородных холмистых территориях всё же установлено, в том
числе и неподалеку от самого города. Эта модель нашла весьма
заманчивое объяснение: богатые равнинные земли находились в
собственности у первопоселенцев и их потомков, живших в самом городе и
называвшихся гаморами, то есть «землевладельцами» (см.: Геродот. VU. 155.
2), тогда как позднейшие переселенцы и другие менее
привилегированные люди строили свои дома и проживали на периферии, обладая
менее плодородными и холмистыми землями47.
Фукидид (VI. 5. 2) сообщает, что Сиракузы вывели колонии в
Акры и Касмены в 663 и 643 г. до н. э. Местоположение Акр хорошо
известно — у современного города Палаццоло-Акреиде. Все
артефакты, найденные здесь, датируются временем не ранее переходного
коринфского периода (ок. 640—625 гт. до н. э.), но раскопки этого
места не были столь исчерпьшающими, чтобы отказаться от упомянутой
литературной даты48. В настоящее время общепринятой является
локализация Касмен у Монте-Казале, то есть примерно в 12 км к запа-
46 С 17: 76.
47 С 164: 100 ел.
48 С 36: 17-18; С 137: 127 ел.

Западные греки
211
Рис. 30. План Касмен (публ. по: С 133: вкл. 69)
ду от Палаццоло-Акреиде. Оба этих места расположены в горном
районе, вверх по долине реки Анапо (древний Анап), к западу от
Сиракуз. Акры имеют очень сильную позицию на плоской вершине
холма с крутыми склонами, откуда открывается широкая перспектива, а
Касмены расположены еще выше. В этой местности проживало
многочисленное сикульское население, поэтому оба места были выбраны
именно из-за их вьшгрыпшых позиций. В особенности Касмены
должны были носить по-настоящему военный характер, учитывая
угрожающую этническую ситуацию, экстремальный климат и раннюю
прямоугольную планировку этого переселения (рис. 30); символическим —
если не многозначащим — является тот факт, что здесь на территории
храма был обнаружен склад оружия49.
Фукидид не называет по именам ойкистов этих колоний, которые
должны рассматриваться как дочерние поселения, целиком зависимые
от Сиракуз50. Нет никаких сомнений, что частью их функций была
оборона сиракузской территории, которая теперь охватывала всю
долину Анапо, простираясь на расстояние около 50 км от города по
прямой линии. Но мы не должны упускать из виду, что часть сикульско-
го населения сиракузяне обратили в своих крепостных, а другая часть,
по крайней мере, в V в. до н. э., находилась в даннической
зависимости51. Эти дочерние колонии вполне могли осуществлять надзор за
подчиненным населением.
49 С 172: 186-196; С 164: 111 ел.; С 137: 129 слл.
50 С 5: 92-94.
51 Фукидид. III. 103. 1; VI. 20. 4; 88. 5; Диодор. XII. 30. 1.
14*

212
Глава 38
Третья сиракузская колония, Камарина, была основана на южном
берегу острова в 112 км по прямой к юго-западу от Сиракуз, на низких
холмах между реками Гиппарис и Оанис. Не очевидно, что эта территория,
окруженная богатой местностью, не была заселена до появления здесь
колонистов52. Фукидидова дата основания, 598 г. до н. э.,
подтверждается другими литературными источниками53, а самые ранние погребения на
архаическом некрополе у Рифрисколаро на северо-востоке города по
керамике датируются концом VU и первой четвертью VI в. до н. э.54.
Известны имена двух ойкистов Камарины, так что эта колония
обычно рассматривается — в отличие от Акр и Касмен — как
отдельный полис. Даже если это и в самом деле было так, она находилась в
политической зависимости от Сиракуз, поскольку известно, что
примерно через 50 лет после основания она вступила в войну или
подняла мятеж против Сиракуз55. Учитывая географическое положение
Камарины и ее зависимый статус, кажется естественным
предположить, что Сиракузы стремились установить свой контроль над всем
юго-восточным утлом Сицилии. В течение некоторого времени эти
попытки не могли увенчаться успехом, причем не только из-за
независимого духа Камарины, но также из-за ее дружественных отношений
с многочисленными сикулами, жившими в гористой стране на смежной
территории. Характер погребального обряда и вещей из захоронений
на некрополе самого крупного сикульского поселения у современной
Рагузы (правдоподобно идентифицируется с Гиблой Гереей)
показывает, что здесь с 570 г. до н. э. бок о бок с сикулами жили греки56. Во
время войны за независимость камаринцы в лице сикулов имели
союзников (если верно отнесение одного фрагмента Филиста к этой войне57),
поэтому кажется весьма вероятным, что именно гнет со стороны
Сиракуз заставил их собственную колонию объединиться с местными
племенами против метрополии. Разбив Камарину, сиракузяне изгнали
ее жителей, но вскоре вновь заселили, поскольку по археологическим
материалам видно, что колония была обитаема после 550 г. до н. э., а
в начале V в. до н. э. она принадлежала именно Сиракузам, которые в
это время уступили ее Гиппократу из Гелы58.
Таким образом, с помощью колонизации и покорения некоторой
части местного населения Сиракузы приобрели обширную
территорию, занимавшую, согласно подсчетам Данбейбина, площадь около
4000 кв. км59. Халкидские колонии на востоке Сицилии, очевидно,
поддерживали совершенно иные отношения с сикулами.
52 С 133: 355.
53 С 34: 133-135.
54 С 138: 30.
55 Фукидид. VI. 5. 2. Для датировки см.: Схолии к Пиндару. Олимпийские оды. V. 16.
56 С 173: 354 ел.; С 164: 113-115.
57 FGrH 556 F 5; ср.: С 65: 105 ел.; С 34: 135.
58 Геродот. УЛ. 154. 3; С 65: 106 ел.
59 С 65: 107.

Западные греки
213
У нас нет почти никаких литературных источников по экспансии
этих халкидских колоний. Известны лишь названия двух дочерних
поселений: Евбея и Каллиполь, выведенные соответственно Леонтинами
и Наксосом60. С другой стороны, имеются богатые археологические
материалы из регионов, доступных для колонизаторской деятельности
Леонтин и Катаны, а именно с Герейских холмов к западу от Леонтин,
с восточной части Центральной Сицилии, а также из области к
западу от горы Этны61. Интерпретация этих сугубо археологических
источников носит подчас рискованный характер, впрочем как всегда в таких
случаях. Основные трудности связаны с идентификацией и
исторической реконструкцией смешанных поселений. Присутствие эллинов в
каком-либо месте, известном только археологически, может быть
надежно установлено при сочетании следующих признаков: греческая религия,
греческое письмо, греческая архитектура, а также греческие погребения.
Полная комбинация этих показателей встречается редко; чаще
доказательство целиком строится на материалах из захоронений, которые,
впрочем могут допускать двоякое истолкование. Помимо могил
греческого или местного типа с соответствующим погребальным инвентарем
мы часто обнаруживаем: (1) аборигенные захоронения со смешанным
греческим и местным инвентарем, иногда с преобладанием первого над
вторым; (2) погребения греческого типа, содержащие какое-то
количество местной керамики; (3) и даже некоторые захоронения, в которых
сам ритуал явственно носит смешанный характер. В таких случаях
археологи приходят к различным заключениям об этнической
принадлежности умерше