/
Автор: Колесов В.В.
Теги: языкознание лингвистика русский язык диалектика
ISBN: 5-06-000785-5
Год: 1990
Текст
РУССКАЯ
ДИАЛЕКТОЛОГИЯ
Под редакцией В.В. Колесова
Допущено Государственным комитетом СССР '
по народному образованию
в качестве учебного пособия
для студентов
филологических факультетов университетов
AVTOR SKANA:
ewgeni23
philbook@mail.ru
МОСКВА
«Высшая школа»
1990
ББК 81-
Р 89
Авторы пособия:
В. В. Колесов, Л. А. Ивашко, Л. В. Капорулина,
В. И. Трубинский, О. А. Черепанова
Рецензенты:
кафедра общего и славяно-русского языкознания
Саратовского государственного университета им. Н. Г.
Чернышевского (зав. кафедрой проф. Л. И. Баранникова), канд. филол.
наук О. Г. Гецова (Московский государственный университет
им. М. В. Ломоносова)
Русская диалектология: Учеб. пособие для фи-
Р89 лол. фак. ун-тов/ В. В. Колесов, Л. А. Ивашко,
Л. В. Капорулина и др.; Под ред. В. В.
Колесова. — М.: Высш. шк., 1990.— 207 с.
ISBN 5-06-000785-5
Представлено состояние русских говоров в наши дни. Изложение
традиционного материала сопровождается экскурсом в историю
русского языка. Диалектная речь рассматривается в соотношении с
литературной нормой, приводится социальная характеристика говоров.
Диалектные системы даются в развитии.
4602000000D309000000)—235
Р @01H1-90 256~90
ISBN 5-06-000785-> © Коллектив авторов, 1990
AVTOR SKANA:
ewgeni23
philbook@mail.ru
ПРЕДИСЛОВИЕ
Учебное пособие по русской диалектологии написано в соответствии с
действующей учебной программой вузовского курса и предназначено для
студентов филологических факультетов, аспирантов и преподавателей, для всех, кто
интересуется живой русской речью в типичных ее разновидностях.
В книге дается системное описание современных русских говоров в
исторической перспективе их развития и в сопоставлении с современной литературной
нормой, отражены основные фонетические, грамматические и лексические
особенности русских говоров (диалектов) на территории расселения их носителей.
Перед изложением материала необходимо подчеркнуть основные научные и
методические установки авторов учебного пособия. В книге описываются все
русские говоры, без ограничения территорией «исконного» расселения
восточных славян, рассматриваются говоры во всем объеме их особенностей, а не
языковые системы конкретных «частных» говоров. Внимание уделяется
архаичным языковым явлениям и состояниям как наиболее важным и показательным
диалектным чертам; вместе с тем в поле зрения авторов постоянно находятся
процессы, происходящие в говорах в последние десятилетия. Прежде всего это
воздействие на говоры литературной нормы, в результате которой четкое
противопоставление «диалектное—литературное» оказывается все более смещенным в
сторону просторечия. В подобных условиях (под воздействием литературной нормы) и
архаичные формы диалектной речи стали исполнять иные функции по сравнению с
тем, что было свойственно коренным диалектным системам. С начала XX в.
активно развивались среднерусские говоры, их число постоянно увеличивается под
сильным воздействием нормы на традиционные говоры, и это еще раз
показывает, что размываются границы не только между говорами и литературной нормой,
но и между прежними, четко противопоставленными друг другу говорами и
наречиями русского языка. Воздействие нормы на говоры приводит к тому, что в той
или иной диалектной зоне возникают вторичные диалектные признаки, которыми
передаются общерусские системные связи, воплощающие общерусские тенденции
языкового развития. Например, в говорах, в которых появляется несвойственное
им прежде фонологическое противопоставление согласных по
твердости<~мягкости, оно воплощается с помощью различных фонетических средств (шепелявенье,
изменение места или способа образования согласных и т.д.). Определенное
соотношение исконного и вторичного отмечается и в грамматике и в лексике, причем
состав средств, реализующих то и другое, может быть как специфичным по
говорам, так и общим для всех говоров. Включая этот аспект в изложение
материала, мы разграничиваем теоретические проблемы языка и конкретные их
проявления в речи, т.е. выявляется противоположность диалекта «вообще» —
конкретному говору, фонетики—фонологии и т.д.
Все сказанное предполагает объяснительно-дидактический
характер пособия (а не описательно-аналитическое изложение материала). В нем
диалектные системы даются в развитии, ведущем, с одной стороны, к
образованию известной суммы новых, вторичных для традиционного говора явлений,
а с другой — к выделению современного просторечия, которое, сменяя
традиционный говор, по-прежнему противопоставлено литературному языку как
самостоятельная система. В книге достаточно последовательно сравниваются
диалектные явления с системой литературного языка, и это помогает отчетливее
показать, как эта система влияет на развитие говора.
Большая часть традиционных диалектных черт, а также значительное число
новообразований, получают адекватное объяснение своей функциональной и
формально-структурной "специфики лишь при историческом подходе к ним. Вообще
как система диалект существует только во времени. Именно поэтому в
пособие введены необходимые экскурсы в историю языка. Исторический подход к
предмету, на взгляд авторов, позволяет соединить внешне разрозненные
диалектные особенности и показать их развитие на фоне литературной нормы.
В работе над пособием авторы использовали достижения всех дисциплин,
изучающих русский язык. Они стремились быть на уровне современного
исследования народных говоров и исходили из своей концепции, ряд положений которой
описан выше. При этом представляется плодотворным наличие альтернативы при
изложении научных сведений в учебном курсе. Предлагаемая здесь концепция
может быть дополнена или критически осмыслена. Ей могут быть
противопоставлены другие точки зрения на диалектологию и диалекты (многие из них изложены
в работах, указанных в списке литературы).
Известная краткость пособия (в ряде случаев материал требовал бы более
полного и детального изложения) обусловлена объемом вузовского курса
русской диалектологии.
Авторский коллектив распределил работу над пособием следующим образом:
§ 1—83 написаны Я. В. Колесовым, §84—132— Л. В. Капору липой, § 133—172 —
О. Б. Черепановой, § 173—208 — В. Т. Трубинским, §209—222 — Л. А. Ивашко.
В. В. Колесов.
Введение
§ 1. Диалектом (от гр. didlektos разговор, говор, наречие1)
называют разговорный вариант данного языка, которым пользуется
ограниченное число людей, связанных общностью территории, в
постоянном и живом общении друг с другом; диалект не имеет
своей письменной нормы. Диалектология (гр. didlektos + logos
'наука о диалектах') — лингвистическая дисциплина, которая изучает
территориальные диалекты (говоры) конкретного языка; мы будем
рассматривать особенности русских диалектов на территории
исконного пребывания русских в Восточной Европе, а также
происхождение, распространение и функционирование диалектов в наше время.
Говоры территории позднего заселения в основном мало отличаются
от коренных русских говоров, главным образом севернорусских, но
в результате длительного смешения друг с другом и
контактирования с иными языками они развили некоторые особенности,
требующие самостоятельного изучения. Исторически эти русские говоры —
всегда «смешанные» или «переходные», их системы осложнены
новыми чертами, чаще всего сближающими их с просторечием (по ха-,
рактеру отклонений от норм литературного языка). /Просторе-,
чие, совпадая с диалектом по наличию одной только устной формы
бытования и по отступлениям от литературной нормы, отличается
от диалекта более широким распространением (не имеет
территориальных границ по основным своим признакам) и стилистической
функцией: просторечные формы как раз и порождают «сниженный»
вариант городской разговорной речи, тогда как «чистый» диалект —
это «нормальная» речь сельского населения.
Диалекты как территориальные варианты национального языка
отличаются также и oiv социальных диалектов — жаргонов, арго,
профессиональных форм речи. В новых социальных условиях
традиционные весьма многочисленные жаргоны фактически распались, их
остатки ни в какой социальной группе не являются особым
говором. Поэтому сегодня диалектология изучает в основном
территориальные диалекты, которые, впрочем, также уже
утрачивают целостность и замкнутость своих прежних систем и границ.
Еще не так давно диалект понимался как живая речь сельского
населения, а просторечием называли речь городских жителей, не
владеющих литературной нормой. Теперь резких границ между речью
города и села нет; нет, следовательно, и четкого
противопоставления диалектов просторечию. В дальнейшем мы увидим, насколько
быстро и необратимо происходит «растворение» говоров в
«культурной» речевой среде, в результате чего возникает русское
просторечие, отчасти противопоставленное и нормированной разговорной
речи, ориентированной на литературную норму. Существует и
местная разновидность просторечия; ее называют иногда
полудиалектом (например, жители г. Красноярска в своей бытовой речи
отличаются от жителей г. Ленинграда, Перми или Воронежа по крайней
мере сотней особенностей произношения, ударения,
словообразования, употребления слов и синтаксических конструкций). Однако
подобные речевые отличия не так значительны, чтобы следовало
вводить еще одну ступень классификации типов устной речи в
границах русского языка.
Таким образом, говоря о национальном русском языке,
имеют в виду все формы его существования в наше время:
литературный язык со своей устной разновидностью (разговорная речь),
местные диалекты и современное городское просторечие.
§ 2. Задачей русской диалектологии является описание
диалектного членения современного русского языка, выявление всех форм,
конструкций, особенностей произношения и словоупотребления,
которыми современные говоры отличаются друг от друга и от
литературного языка, установление относительной их ценности в общем
развитии русского языка — в связи с изменяющимися условиями
социальной жизни людей, которые искони пользовались этими
диалектами. Изучение говоров, представляющих многие реликты русского
языка, помогает глубже осознать структурное, семантическое и
стилистическое богатство русского языка, проследить влияние
народной речи на становление и развитие литературного языка (в
результате этого происходит его обогащение и постоянное обновление),
понять условия и причины, неизбежность и необходимость
последовательного изменения русского языка.
§ 3. Исходным принципом выделения разных форм языка
является их отношение к национальному языку, т.е. к обязательной для
всех литературной норме. С точки зрения этого
(социолингвистического) противопоставления литературный язык является одной из форм
национального языка и может быть понят по-разному, в
зависимости от его отношения к другим формам национального языка.
В отношении к просторечию национальный язык выступает как
язык культурный, т.е., говоря словами М. Горького,
«обработанный мастерами», приспособленный к различным ситуациям
общения в современном обществе. В отношении к разговорной речи
национальный язык предстает как л итерату р ны й, т.е. является
общепринятой и авторитетной нормой речи. Все подобные
противоположности, из которых выясняются признаки литературного языка,
выделяют литературный язык как культурную, нормативную, по
преимуществу письменную форму существования современного
русского языка.
Но чтобы на столь же общих основаниях выделить народно-
разговорные формы русского языка, следовало бы найти и признаки,
по которым все без исключения русские говоры одновременно
отличались бы от литературного языка; таких устойчивых
положительных признаков сегодня не выявлено. Лишь весьма условно в общем
противопоставлении всех русских говоров литературному языку
говорят иногда о диалектном языке. Ни территориальной, ни
системной, ни функциональной, никакой другой общности этот «язык»
не имеет, являясь теоретической абстракцией, которую используют
для удобства описания пестрого и несводимого в одну систему
материала. Пожалуй, только в определении общерусских тенденций
изменения языка и для практических нужд лингвистической
географии это понятие имеет какой-то смысл (§ 7). Общий признак
сходства литературного языка и «диалектного языка» тот, что как норма
является «идеалом прошлого» (Л. В. Щерба), так и «диалектный
язык» есть реконструкция прошлого (средневекового) единства
русских диалектов.
Можно было бы выделять «диалектный язык» как
противопоставленный другим формам существования национального языка —
социальным диалектам города. Однако современная диалектология
приципиально сужает свою задачу изучением говоров сельского
населения, а по этой причине даже отвлечённое представление о
«диалектном языке» оказывается ненужным.
Таким образом, диалект — разновидность национального языка с
относительным единством системы и возможным варьированием
несущественных для данной системы особенностей, главным образом
связанных с формой, а не с семантикой./Диалект всегда ограничен
территориальными, социальными и традиционно-культурными
границами и, строго говоря, не укладывается в пределы одних только
местных говоров (§ 16).
Диалекты древнее, чем современный литературный язык,
который и сложился в своё время на основе народной речи (городское
койне — на базе среднерусских говоров), и долго развивался под их
воздействием. В отличие от литературного языка диалекты
существуют только в _у с т н^сн^_форме, мало варьируются стилистическими
обслуживают сравнительно узкую сферу бытового общения, главным
образом сельского населения.
§ 4. Социальные условия речевого общения исторически
изменялись: племенные языки перешли в языки народностей, а эти
последние развились в современные национальные языки. В
первобытнообщинном строе членения языка по говорам не было: язык племени
образовывал отдельный диалект. В условиях средневековой государственной
дробности язык народности создает уже различные формы речи, кото-
рыми может различаться речь населения соседних княжеств. В
древнерусских рукописях особенности местной речи (например, смешение
/ц7 и /ч7 —разные типы чоканья и цоканья) встречаем с XI в.,
но окончательно говоры русского языка разделились только в
конце XIV — начале XV в. и затем развивались под влиянием самых
разных исторических условий: насильственных переселений сел и
целых волостей, массовых «выходов» во времена чужеземных
нашествий или моровых поветрий и т.д. В процессе взаимных
контактов постоянно возникали зоны так называемых переходных
говоров, в которых сходились и постепенно нейтрализовались речевые
особенности прежде самостоятельных и самобытных русских
говоров. Возникала все большая дробность говоров, особенно ближе к
крупным торговым городам, в которых на основе местной речи
формировалось городское просторечие.
С развитием капитализма, но особенно после Великой
Октябрьской социалистической революции в России создались новые
условия для эволюции национального языка, и этот историко-культурный
процесс поставил говоры в подчиненное, зависимое от
литературного языка положение. В современных условиях говоры сохраняются
как остаток предшествующего этапа развития языка, языка
народности. Не имея возможности создавать функциональные или
стилистические варианты, которые во множестве накапливаются в языке
нации, являясь сильной его стороной, язык народности в процессе
своего развития образовал многочисленные территориальные
варианты, которые, соотносясь друг с другом, соединяясь или расходясь в
опорных для системы русского языка явлениях, постепенно^
создали реальные предпосылки для объединения в законченной форме
национального (литературного) языка. Сегодня русский язык уже не
может довольствоваться лишь языковым «генным фондом»,
полученным им из прошлого, из диалектных вариантов; в его систему
включаются и новые, интернациональные речевые формы. Однако
русским наш язык остается до тех пор, пока основу его структуры,
функций и степеней вариантности будет составлять именно этот,
прошедший испытание временем «генный фонд» народной речи.
§ 5. Таким образом, диалектное членение языка — исторически
необходимая ступень развития системы русского языка. В средние
века диалектная дробность позволила языку выжить в условиях
межнациональной конкуренции, чужеземных завоеваний,
государственной расчлененности; это позволило сохранить народные языковые
формы и проработать различные их варианты в целях дальнейшего
развития национального языка. Русский язык не уникален в этом
смысле: в средневековой Европе все языки прошли этот этап
своего развития.
Говоры являются важным источником в изучении истории
языка. Сравнивая отдельные этапы развития одного и того же явления
в различных говорах, можно составить представление о том, как
вообще это изменение происходило. Сравнение типов безударного
вокализма, сохраненных в говорах, показывает, что древнейшим типом
изменения предударных гласных был диссимилятивный
[расподобление гласных двух соседних слогов, предударного и ударного,
по качеству (§ 69, 71)], а изменение гласных в зависимости от
твердости ~ мягкости последующего согласного, наоборот, одно из
самых недавних изменений в системе русского языка. Сопоставив
словоформы типа нёс — несу и лес — в лесу, обнаружим расхождение
в произношении ударного гласного, т.е. [н'ос], но [л'ес]; в других
говорах произносится [н'ес] и [л'иес], в третьих — [н'ес] и [л'ис]
и т.д., т.е. во всех случаях даже в сильной для русских гласных
позиции (под ударением) последовательно выступают «два звука [е]».
Исторические реконструкции подтверждают, что в приведенных
корнях действительно гласные всегда различались, когда-то они и
обозначались разными буквами: несъ, но лЪсъ.
В говорах по-разному проявляется выравнивание основ склонения
и спряжения. Например, в отличие от литературной парадигмы
могу, можешь, могут... с чередованиями [о//а] и [г//ж] возможны и
иные последовательности форм глагола: могу, можешь, могут (с
выравниванием ударения, но без чередования [о // а] в корне,
поскольку нет безударного гласного в корне), могу, могешь, могут
или могу, могёшь, могут, или можу, можешь, можут (вдобавок
и с отсутствием чередования [г // ж]). На подобных сравнениях
можно объяснить происхождение и развитие морфологических
чередований; в приведенном примере [г] заменяется на [ж] перед гласными
переднего ряда (так называемая первая палатализация заднеязычных
согласных, происходившая еще в праславянском языке).
История слов и синтаксических конструкций помогает
проследить развитие категорий мышления, понятий и представлений
наших предков об окружавшем их мире. Например, в терминах
починок, деревня, село, погост и их заменах отражается
последовательность в освоении восточными славянами просторов
Восточно-Европейской равнины. Различия в формах одежды, утвари, жилья,
повозок, орудий труда на севере и на юге требовали соответствующих
именований этих предметов, тем самым накапливался фонд
главного национального языкового богатства — словаря.
§ 6. Источниками диалектологии являются прежде всего записи
русских говоров, известные нам с начала XIX в., диалектные
словари и атласы, а также многочисленные исследования по отдельным
русским говорам. Используются и исторические памятники,
которые показывают диалектные различия (особенно интенсивно — с конца
XIV в.). Важным источником является топонимический материал —
географические названия. Вспомогательное значение при изучении
культуры и общественных отношений имеют этнографические и до-
кументальные материалы, которые раскрывают смысл и значение
соответствующих слов и народных выражений.
§ 7. Методы изучения и описания говоров, как и вообще
методы современной лингвистики, многообразны и всегда связаны с
последовательным развитием диалектологии как научной дисциплины.
Для нее характерно постоянное углубление в предмет описания,
в характеристику современных говоров.
Русская диалектология началась в XIX в. с описания
разрозненных диалектных явлений, которые отличали говоры от
литературного языка. По мере пополнения перечня таких отличий
сформировалось представление о диалектном членении русского языка. С
конца XIX в. по инициативе А. А. Шахматова и по его программам
(программы 1895 и 1896 гг. с вариантами и дополнениями 1900 и
1903 гг., новые программы 1909 и 1911 гг.) началось
систематическое собирание материалов по русской диалектологии. В 1915 г.
была составлена предварительная карта распространения русских
говоров (§ 13, 14). Надолго собирание материала для составления карт
и атласов стало основной работой русских диалектологов. В 1935 г.
Академия наук СССР приступила к созданию «Ааласа русских
народных говоров», который должен был отразить состояние говоров
в 30—40-х годах XX в. Реально же работа по уточненной
программе началась после 1945 г. Четверть века множество людей,
главным образом преподаватели вузов и школ, а также студенты,
тщательно описывали коренные русские говоры по 294 вопросам
программы в специально определенных населенных пунктах. Обширный
материал, собранный в этих экспедициях, хранится теперь в
Институте русского языка АН СССР, но полностью еще не издан.
Однако в работе над атласом постепенно совершенствовался метод
лингвистической географии, который и заключается в
систематизированном собирании различительных явлений диалектной речи,
последующем их описании и составлении карт их размещения по
отдельным говорам русского языка. Наглядность выражения
диалектных черт и точность их фиксации помогают историческому
истолкованию ряда диалектных изменений и выделению
выразительных особенностей конкретных говоров.
Границы современных русских говоров весьма условны и
выявляются только при сравнении по определенным признакам
нескольких соседних говоров. Среди диалектных различий современная линг-
вогеография выделяет противопоставленные и
непротивопоставленные. Если в другом говоре (или в литературном языке) данному
явлению соответствует иное, ему противоположное, то выделяются
различия противопоставленные. Так, в севернорусских гово*
pax отмечается произношение [г]6род и ходи[т), а в южнорусских
говорах этому соответствуют [у]6род и хдди[т). Литературный язык
по произношению согласных совпадает с севернорусскими говорами.
Наоборот, в севернорусских говорах произносят [города], [загра]дйть
10
с различением безударных гласных [о] и [а], в южнорусских же
говорах эти гласные совпадают в [а] (ср.: [уарада], [заура]дйть). По
произношению безударных гласных (аканье) литературный язык
совпадает с южнорусскими говорами.
Непротивопоставленные различия существуют только в
определенных говорах и не соотносятся с близкими к ним
различиями в других говорах или в литературном языке; чаще всего это
относится к лексике. Например, в говорах сел, жители которых
издавна занимаются рыболовством, есть слово для обозначения всего
набора сетей, рыболовных снастей: пек. запас; пом. порядня и т.д.,
а в других говорах подобного гиперонима нет, так как у
говорящих отсутствует соответствующее общее (родовое) понятие. Но в
лексике много и противопоставленных различий. Так, сковороду из
печи на севере достают сковородником, а на юге — чапельником, на
севере собака лает, а на юге — брешет, на севере люди чем-то
брезгуют, а на юге — гребуют и т.д.
Диалектные различия могут быть противопоставлены попарно или
в многочисленном проявлении вариантов. Оканье всегда
противопоставлено аканью, но разные типы яканья или ёканья (т.е.
произношение предударных гласных после мягкого согласного) широко
варьируются, составляя множество типов безударного вокализма именно
в этой позиции. Попарные противопоставления помогают выделению
крупных диалектных массивов, многочисленные противопоставления
дробят группировку говоров на более мелкие диалектные единицы.
Нанесенные на карту в результате обследования территории
изоглоссы (от гр. isos 'равный' и gldssa 'речь, язык') показывают
границы распространения диалектных различий, каждого в отдельности
и независимо от остальных. Конкретная группа говоров
определяется совмещением нескольких изоглосс, которые отражают наиболее
существенные отличия данных говоров от всех остальных в
фонетическом, грамматическом и лексическом отношениях.
§ 8. Недостатком лингвистической географии является ее
преимущественное внимание к отдельным (и не всегда для системы
языка самым важным) особенностям местной речи. Обычно это
исторически устоявшиеся явления, которые уже не подвергаются
изменениям, следовательно, не являются в данном говоре живыми.
Монографическое описание отдельного говора помогает
представить не отвлеченные, традиционно установленные признаки, а
реальную систему языка во всех сложностях ее развития. Классические
работы начала XX в. оставили нам системные описания говоров,
теперь уже значительно изменившихся. Только полное описание
конкретного говора позволяет выявить новые особенности говоров и
определить их изменение. В 20-е годы подобные описания привели к
осознанию идеи системности в языке и способствовали развитию
структурного языкознания (особенно в трудах Н. Н. Дурною и
Р. О. Якобсона). В наше время в работах В. Г. Руделева, Эд. Стан-
п
кевича сделаны интересные попытки структурального описания
русских диалектных систем.
Повторное исследование тех же говоров более чем через полвека
показало существенные их изменения в сторону просторечия.
Однако еще в 20-е годы само развитие городского просторечия и
«полудиалектов» городского населения (наряду с различными
социальными и профессиональными жаргонами, которые активно разрушались)
подвело диалектологов к необходимости ввести социолингвистическое
описание разговорной, нелитературной речи. Программа таких
исследований была разработана Б. А. Лариным и Л. П. Якубинским, но
исполнение ее приостановилось из-за общей увлеченности языковыми
системами и лингвистической географией. Сегодня в связи с
всеобщим вниманием к функционированию языковых систем, к проблемам
использования языка повышается интерес и к
социолингвистическим исследованиям народной речи. Устанавливается связь между
основными признаками данного говора (которые сохранились
постольку, поскольку соответствуют общерусским тенденциям развития
языка) и признаками вторичными, которые образовались в
результате внешнего воздействия на говоры (§ 78). Изучаются особенности
развития говоров в современных социальных условиях, их переход в
«полудиалекты» разного типа. Социолингвистическое изучение
говоров уточнило некоторые понятия лингвогеографии; так, стало ясно,
что картографироваться должны исконные диалектные признаки, но
никак не вторичные, возникшие в результате современного развития
говоров. Системное описание говоров под таким углом зрения также
изменилось: с 30-х годов стали описывать говор отдельно по разным
группам населения (возраст, пол, образование и т. д.).
Применение точных методов исследования языка отразилось и на
изучении народной речи. С. С. Высоцкий разработал методику
экспериментального исследования диалектного произношения (под его
руководством выполнено несколько основательных описаний
диалектной фонетики). Преимущества такого метода исследования — в
сплошном описании материала и представлении его в виде таблиц, пала-
тограмм и схем; фонетические особенности современных говоров
стали очевидными и для тех, кто прежде не «слышал» их в живой
речи (хотя принципиально новых знаний об объекте такие
исследования в общем не дают). Уточнение результатов диалектологических
исследований связано и с применением математических методов при
интерпретации отдельных явлений и лингвистических карт (работы
Н. Д. Русинова).
Монографические исследования по отдельным языковым явлениям
также подтвердили системность языка, но уже через понятие
различительных признаков, по которым выявляются системные отношения
в языке. Л. Л. Васильев дал классические описания фонетических
систем (архаичные типы южнорусского вокализма и архаичные
особенности севернорусского консонантизма), а С. П. Обнорский —
морфологических (имя существительное и глагол). Сегодня на тех же
12
принципах, по отдельным особенностям языка, описываются
междиалектные отношения в области грамматики и лексики, что
позволяет глубже осознать не только различительные признаки
многочисленных наречий и говоров, но и признаки, объединяющие их в
общую систему русского языка. Именно из подобного изучения
говоров и родилось представление о «диалектном языке» как языке
живом, народном, противопоставленном языку литературному.
Такое противопоставление «двух языков» постепенно изменило и
общее отношение к диалекту как к одностильному
невыразительному говору, на фоне литературной нормы всегда якобы
представляющего «низкий» стиль речи. Стало ясно, что и диалект обладает
какой-то, объединяющей речь всех говорящих, нормативностью и
характеризуется известным разнообразием стилей (работы Л. И.
Баранниковой). Во многих исследованиях, особенно по языку фольклора,
стали уделять внимание «литературным» формам народной речи.
Оказалось, что многие особенности говоров не имеют четких
территориальных или исторических границ распространения и обычно
используются в традиционных народных текстах (например,
неполногласие или аканье); именно такие особенности полнее всего отражают
общерусские тенденции в развитии говоров, а также в развитии
литературной нормы.
Социолингвистический и функциональный подходы к диалектным
системам определили новый взгляд на изменение говора. Если в
начале века для А. А. Шахматова исторический комментарий к
отдельной диалектной особенности являлся средством привлечения
таких особенностей к историческому изучению языка, то современные
ученые, наоборот, пытаются исследовать различительные
особенности современных говоров в их исторической ретроспективе.
Сформировалась историческая диалектология, которая по
методике сродни лингвогеографии, но различительные особенности говоров
описывает не с помощью изоглосс, а используя изохроны, т. е.
совокупности диалектных черт говора в каждый данный момент
развития языка. В подобном сосуществовании различий (т. е. весьма
отвлеченно) историческая диалектология видит ключ к конкретной
истории «подсистем» русского языка. Это определяет и установку на
сравнительно-исторический метод с его обращением к внутренней
реконструкции, к типологии и лингвогеографии (работы Ф. П.
Филина, К. В. Горшковой).
За последние десятилетия сформировалась школа
лексикографического описания говоров; во многих вузах составляются словари
местных говоров — работа очень важная и ответственная, особенно в
наше время, когда множество слов народной речи исчезает
навсегда.
§ 9. Как форма выражения национальной культуры говоры
незримо связаны со всеми сторонами жизни русского народа.
Этнографы, изучая материальную культуру, обязательно обратят внимание,
13
например, на то, как называются в данной местности отдельные
части ткацкого стана или орудия рыбной ловли. С подобными
различиями в названии предмета связано и самостоятельное словр, и
сочетаемость его с другими словами в речи, и отличия диалектов и
местных культур друг от друга. Изучая культуру русских
крестьян, историк быта обратит внимание на многие подробности местной
речи, как и фольклорист, записывающий местные варианты народной
песни или былины, всегда отметит языковые отличия или
особенности в произношении слов. Поступают они так не из научного
педантизма: эти подробности языка помогают точнее «привязать»
этнографический материал к определенной местности, т. е. к реалиям быта,
и объяснить его своеобразие как результат исторического развития
именно в данном месте, в этой этнографической и социальной
среде. Гуманитарные науки не терпят приблизительности и
отвлеченности в истолковании фактов, они всегда должны быть согласованы
друг с другом; только тогда они могут поведать ученому и о том
«специальном» явлении, которое его в данный момент
интересует.
Самые обычные, казалось бы, лингвистические данные помогают
толковать исторические факты. Граница между разным
произношением /в/ (губно-губное [w] или губно-зубное [в]) совпадает с
границей между Московским государством и Великим княжеством
Литовским в XV — XVI вв. Местная топонимика отражает подсечную
систему земледелия: под пашню путем выжигания и раскорчевки
расчищались участки леса (тереб, росчисть, дор и т. д.); когда же
земля истощалась, люди переселялись на новые места, готовили
новые пашни (починок, новинки). В топонимике же отразился и
социальный состав населения в различные исторические эпохи: Сябрино,
Сяброво, Сябры и т. п. напоминают о сябрах — членах
производственного товарищества, которые совместно владели каким-то угодьем;
Смерди, Смердица, Смердов ручей указывают на смердов —так в
средние века называли лично свободных земледельцев,
и т. д.
Историк языка особое внимание обратит также на факты,
отражающие сближение русского населения с исконными обитателями
данной территории (автохтонами), если русские пришли в эти края
уже в историческое, т. е. известное по историческим источникам,
время; в результате он сможет оценить степень взаимного влияния
народов в их языках и культурах. Ни одна народность, ни один
народ не живет в социальном вакууме, оторванно от других
народов. Так, большое влияние русские испытали со стороны финно-
угорского населения на севере, тюркского—на востоке, греческого
— на юге. Диалектология изучает только «чистые», коренные
русские говоры, но историку интересно рассмотреть и говоры
вторичного заселения — языковые факты способны многое поведать о ходе
колонизации, ее направлении и целях, о культурных и исторических
ценностях, которые складывались в ходе этого процесса.
14
§ 10. Изучение русской диалектологии важно и в практических
целях. Теоретическая подготовка словесника-русиста невозможна без
глубокого знания народной речи — а это прежде всего диалектная
ре^ь, один из продуктивных типов живой речи, на который
ориентируется как на «точку отсчета» любая лингвистическая
дисциплина.
Очень важно различать разные формы русской речи в
произведениях литературы, классической и современной. Если у И. С.
Тургенева один герой «жаловался, когда у него выскакивал веред», у
Л. Н. Толстого герой имел «животов полон двор», у С. А.
Есенина крестьянин радовался, когда «сияли зеленя», то мы должны
знать, что в одном случае речь идет о чирье, в другом — о
скотине, в третьем — о всходах ржи. Самые тонкие стилисты не
избегали подобных «простонародных» слов, а иногда во множестве
употребляли и грамматические диалектные формы. У И. А. Бунина
тамбовский мужик говорит по-тамбовски, а курский — уже иначе, и
это различие необходимо писателю. Современная русская проза
также умело воспроизводит разнообразие живой речи, ее богатство и
выразительные возможности повествования. Отчасти это сказывается
на способе построения фразы, ее размере и интонации, но чаще
используются словесные богатства народной речи. В. Астафьев,
например, всегда уместно употребляет слова, которые привычно
относят к диалектизмам, но в контексте произведения они
воспринимаются почти как литературные: окоём 'горизонт', тает 'теплится',
жарки 'оранжевые цветы, саранки', заплот 'забор из толстых
жердей', лыва 'болото', беремя 'охапка'. В его книге «Царь-рыба» в
устах героев намеренно много просторечных и даже грубых слов, но
они всегда понятны и поданы так, что напоминают литературные
эквиваленты: слезы застят глаза (ср. застилают); усталость
долила его (ср. давила); скерготал он зубами (ср. скрежетал);
вездеходу совершенно расхляпанный (ср. расхлябанный). Уже более
столетия блюстители нормы в художественном тексте сражаются со
словами вроде подъялдыкивать, оку ржаветь, скукожиться, а
Астафьев уместно использует их. Стилистическая, изобразительная,
даже идеологическая функция подобных слов в художественном
тексте— особая тема работы русиста в средней школе. Ведь только
зная относительную ценность всех слов современного языка, мы
можем верно оценить литературное произведение.
Преподаватель русского языка постоянно сталкивается с
отклонениями от литературной нормы, иные из них легко объяснить
особенностями местной речи. Девушка из-под Пскова пишет в
сочинении: подошёл к горы, сидел на горы — и не понимает, что писать
так нельзя; в школе ей не объяснили разницу между говором и
литературной нормой. Школьник говорит: летит, бежит или,
наоборот, , косит, курит; многие говорят: взяла, была, воду, гору,
скатертя, площадя, поехал мимо дом, всё замёрзши — и это все
проявления местного произношения.
15
Специалист легко определит особенности речи, характерные для
разных мест России. Подобные отклонения от литературной нормы
постоянно варьируются, неизбежно развиваются все новые. И русист
во всеоружии научного знания должен быть готов истолковать их,
найти им оправдание и правильно использовать их или, напротив,
исправить в речи учеников, введя запрет на употребление грурой,
устарелой или неправильной формы. ;
Не всякое отклонение от нормы обязательно является
нежелательным и составляет ошибку. Местоимение и союз что в разных
местностях произносится особым образом: в свое время В. И. Даль
по такому произношению мог определить происхождение говорящего.
Среди возможных вариантов [ч'то] и [што] являются допустимыми,
[шо] и [ч'о] или [чо] —явно диалектными, а [штэ] — вульгарным
произношением, проникающим (через речь молодежи) в городское
просторечие. Один и тот же предударный гласный можно произнести
по-разному, например в слове неси: [н'и]ш, [н'е]ш, [н'о]ш, [н'а]ш
и др.: два последних варианта — диалектные, остальные вполне
допустимы, но и для каждого из них вполне возможно оправданное
стилистическое предпочтение. Например, слово высокого
стиля обычно сохраняет старинное произношение с еканьем ([д'ер]затб),
тогда как бытовые слова могут уже произноситься с новым для
речи составом звуков ([з'ит'ок] 'зятёк'). Оказывается, диалектные
особенности не столь уж и архаичны, на слуху остаются самые
разные варианты произношения русского слова, и, если русский язык
знать хорошо, можно умело и к месту использовать все его
богатства.
Диалектное членение русского языка
§ 111. Русский язык — один из славянских языков, которые в
современном их виде по отношению друг к другу разделяются на
южные, восточные и западные. Русский, украинский и белорусский
языки возникли из единого в прошлом общевосточнославянского
языка, языка древнерусской народности, которая существовала в
X — XIII вв. Поэтому долгое время по традиции в название всех
трех языков входило определение «русский»: великорусский (от
великий 'большой* — по численности населения), малорусский (теперь
называется украинским, от украина 'окраина'), белорусский (от
белая земля 'свободная от поборов1 —имеются в виду татарские
сборщики дани). Распадение древнерусского языка на три родственных
объясняется исторически и лингвистически — разнонаправленным
изменением некогда общей языковой системы в условиях
государственной самостоятельности и феодальной разобщенности.
Замечено, что в русских, украинских и белорусских говорах
национальные различия проявляются больше и яснее, чем в
литературных их формах: в средние века литературные язгки этих
народов развивались параллельно и с общей ориентацией на
церковнославянский язык. Так, белорусский язык по некоторым признакам
близок к русскому, в других—совпадает с украинским, есть
сходство между севернорусскими и украинскими говорами.
КЛАССИФИКАЦИЯ РУССКИХ ГОВОРОВ
§ 12. При изучении говоров важны не только признаки,
которыми они различаются или, наоборот, по которым сходны, но и те
территории, в границах которых определенная совокупность
различительных черт представлена особенно четко. Составить карту
распространения русских говоров и значит в первую очередь — выявить
конкретные диалектные системы в их реальном
существовании, т. е. описать сами говоры, а не характерные для них
признаки.
Принципов классификации говоров может быть несколько, в
зависимости от задач, которые ставятся.
По отношению к литературному языку все говоры
распределяются по принципу «центр — периферия»; говоры «удаляются»
17
AVTOR SKANA:
ewgeni23
philbook@mail.ru
от «центра» в зависимости от того, насколько они отличаются сври-
ми особенностями от литературной нормы.
В зависимости от своего происхождения выделяются гбво-
ры севернорусские и южнорусские, с переходными между ними
среднерусскими. Если при этом учесть столь же важное в
историческом отношении противопоставление «восток — запад», то /этот
принцип классификации совпадет с предыдущим, потому что в!<цен-
тре» опять-таки окажутся говоры, особенно близкие к литературной
норме, легшие в ее основу.
Исторически, по характеру распространения русские
говоры делятся на коренные («материнские»), которые
распространены в центральных районах Восточной Европы, и «новые» говоры,
т. е. говоры новых территорий заселения. «Новые» говоры
^'некоторых своих особенностях могут быть архаичнее материнских, их
изучение многое дает для воссоздания прошлых этапов развития
русских наречий, однако в классификации говоров по территориям
такие говоры обычно во внимание не принимаются. Например,
Поморская группа говоров, самая северная в севернорусском наречии,
иногда не выделяется как самостоятельная, хотя заселение
славянами побережий северных морей началось с XI в., т. е. еще до
образования в XV в. устойчивых диалектных регионов, сохранившихся
до нашего времени.
По различительным особенностям языка группы говоров
объединяются независимо от территории заселения — это и есть
основной принцип классификации говоров, принятый в диалектологии.
Преимущество его в том, что в зависимости от признаков,
положенных в основу классификации, диалект можно представить и как
говор отдельной деревни, и как группу соседних говоров, и как
самостоятельное наречие. Недостаток же этого принципа в том, что
на карте изоглоссы каждого отдельного явления оказываются
причудливо переплетенными и образуют внешне несводимую в систему
цепь случайных и исторически подвижных границ. В таком случае
«помогают» все остальные принципы классификации, и прежде всего
исторический.
§ 13. Весьма условно множество изоглосс можно свести в
пучки. И исторический анализ показывает, что приблизительное
совпадение подобных пучков изоглосс с государственными объединениями
средневековой Руси подтверждает справедливость как
диалектологических, так и исторических методов исследования. Например,
противопоставление «север — юг» совпадает со сферами экономического
и политического влияния Новгородской республики (север) и
Московского государства (юг); противопоставление «запад — восток»
совпадает со сферами влияния Литовского княжества (запад) и того же
Московского государства (восток).
Если же в качестве принципа классификации использовать не
только древние, но и возникающие уже в новое время различитель-
18
ные признаки народной речи, характер классификации мало
изменится. Так, мы можем рассматривать говоры по различному их
отношению к русскому просторечию, и тогда окажется, что
среднерусские говоры сегодня полнее всего отражают системные
особенности! современного просторечия, все же остальные говоры только к
нему приближаются. Снова на первый план выходят принцип
отношения к литературному языку (просторечие обогащает литературную
норму живыми особенностями речи) и к «центру» и связи с
исконной {территорией распространения русских говоров.
Первая научная классификация русских говоров (после
длительного и тщательного их изучения в тот момент, когда диалектные
различия были выражены еще очень резко), «Опыт
диалектологической карты русского языка в Европе с приложением очерка русской
диалектологии» появилась в 1915 г. Авторы ее — члены Московской
диалектологической комиссии (МДК), работавшей при Академии
наук, во главе с Д. Н. Ушаковым, Н. Н. Дурново, Н. Н.
Соколовым. В этой классификации принимались во внимание только
различительные признаки говоров, преимущественно в области
произношения (фонетика) и грамматической формы (морфология);
синтаксису и лексике было уделено мало внимания. В результате признаков
различения оказалось немного, однако с их помощью стало
возможно объективное выделение главных русских наречий и говоров.
Преимущества данной классификации — в ее четкости и ясности, в
почти точном отражении языковой реальности, в относительной
близости к моменту расцвета коренных говоров, которые с начала XX в.
стали активно разрушаться под влиянием литературной нормы.
Карта МДК по отражению в ней диалектных особенностей почти
полностью соответствовала историческим изменениям в русском языке.
§ 14. Классификация русских говоров разрабатывалась
постепенно, в связи с их научным изучением, и потому отражала разные
этапы развития этих говоров.
В первой половине XIX в. уже ясны были основные различия
между севернорусскими и южнорусскими говорами, но
господствовало и убеждение, сформулированное, в частности, В. И. Далем:
«Речь наша всюду одинакова; уклонения от нее так ничтожны, что
многими и не замечаются». «Замечать» их стали в связи с развитием
научного языкознания, и в 1852 г. Даль уже писал, что «разделение
великорусского языка только на два наречия недостаточно», и
вообще, что «одного только словаря областных наречий мало: нам
нужны общие правила, как и чем одно наречие отличается от другого,
чем говор разнится от говора»1. Требование различать мелкие
говоры в границах больших наречий оказалось интересным. Изучение
памятников показывало, что многие ныне диалектные особенности
1 Даль В. И. Толковый [словарь живого великорусского языка. М., 1978.
Т. 1. С. XXX, XLV, XLIIL
19
языка издревле известны всему русскому языку, хотя иные из
теперь устарели и не соответствуют современному произношенк
Постепенно описывались особенности такого произношения: 1> ка^ и
{иметь вместо Ъсть, сино вместо сЪно)> ц вместо ч (луцьу ноцыт и
др. Однако до конца XIX в. при классификации русских говоров
производилось обязательно их сравнение с «высоким московским
говором», который выступал своего рода «точкой отсчета». У Даля это
говоры московские, к востоку от них — владимирские, к северу —
новгородские, к югу — рязанские, к западу — «белорусские»,
дальнейшая классификация производилась уже по административным)
признакам: так, новгородские говоры делились по губерниям на
Новгородские, псковские, олонецкие, вологодские, вятские. Таким образом,
классификация МДК была действительно научной и довольно точно
отражала состояние дел.
После Великой Октябрьской социалистической революции в ходе
культурных и социальных преобразований в стране коренные
крестьянские говоры стали быстро разрушаться. Многие особенности
говоров изменились в сторону просторечия, и это потребовало новой
классификации говоров. Она была выработана на основе материалов,
собранных в ходе подготовки «Диалектологического атласа русских
народных говоров». Авторами «вопросника» были известные
советские диалектологи С. А. Еремин, Б. А. Ларин, Ф. П. Филин,
В. И. Чернышев. Но большой объем его G39 вопросов) потребовал
уточнений и изменений, и в 1945 г. под редакцией Р. И. Аванесо-
ва и Б. А. Ларина вышла «Программа собирания сведений для
„Диалектологического атласа русского языка"». На основании
собранных по этой программе материалов к 1965 г. создана новейшая
классификация русских говоров, которая отражает современное
состояние и распространение изменившихся в XX в. говоров. Однако и
эта классификация опирается в основном на самые архаичные
особенности народной речи. Затрудняет всестороннее изучение говоров
чрезмерная дробность классификации, выделение вторичных,
несущественных для диалектной системы признаков, а внимание к
особенностям, которые сегодня стали уже признаками просторечия,
приводит к смешению понятий «просторечие» и «говор».
В новой классификации имеются и слишком отвлеченные
понятия. Так, вводится определение диалектной зоны как территории,
вбирающей в себя наиболее общие признаки сразу нескольких групп
говоров; эти зоны дают весьма условную классификацию по
признакам без внимания к конкретным диалектным системам. Вместе с
тем оказывается, что говоры каждой зоны (они опять-таки
выделяются по административным районам: Ладого-Тихвинская,
Белозерская, Вологодская, Костромская, Гдовская, Калининская, Горьков-
ская, Владимирская и т. д.) обладают таким набором языковых
особенностей, которые отражают развитие языка в определенных
исторических условиях* Это как бы слепок с того или иного момента
развития одной и той же системы русского языка. По таким слу-
20
чайным признакам выделяется семь основных диалектных зон
распространения русского языка: западная, северная, северо-западная,
северо-восточная, южная, юго-западная и юго-восточная. Условность
группировки — в самом обозначении зон: все отметки румба, кроме
восточной, и все — в отношении к Москве как административному
центру.
Диалектные зоны «переступают» границы зон распространения
наречий и часто выходят за их пределы. Так, граница западной
диалектной зоны идет примерно по 36° в. д. с севера на юг, а из
числа всех прочих зон эта выделяется только формами местоимения с
/ (йон, иона, ионы вместо он, она, они; тайа, тойе, тыйи вместо
та, то, те), употреблением предлога с вместо из (приехал с
города) и использованием причастия в функции сказуемого (он ушодчи
'он ушел'). Остальные зоны устанавливаются по столь же
вторичным признакам, которые образовались уже после сложения
современного диалектного членения и в значительной мере отражают
современное просторечие.
§ 15. Учитывая основную установку на исторический аспект в
истолковании и описании диалектных явлений, мы и положим в
основу классификации русских говоров карту, составленную в момент
реального существования говоров в их цельном виде — в 1915 г.
Напомним, что классификация гоюров по диалектным группам A915 г.)
имела дело с реальными говорами, тогда как классификация
говоров по диалектным зонам A965 г.) основное внимание уделяет
характеру их распространения. Сегодня, разумеется, ясны все
недостатки традиционной группировки говоров, однако именно
классификация 1915 г. является и более полной (охватывает и говоры
северных районов России), и построена на основании исконных для
диалекта признаков, содержит информацию о типах переходных
говоров, которую в принципе можно распространить на все русские
говоры, в том числе и на говоры территорий позднего заселения.
Классификация 1915 г. вообще удобнее для изучения, поскольку
она охватывает все существенные для конкретных гоюров
признаки, и признаки эти являются различительными, т. е. не
повторяются при выделении каких-либо других гоюров. В некоторых случаях
при изложении материала отмечаются и признаки и характеристики
классификации 1965 г., особенно если нужно показать изменения в
говоре.
В отличие от классификации по диалектным зонам
распределение говоров по диалектным группам чаще отражает
последовательность в реализации какой-то общей закономерности. Например,
различное произношение гласного на месте древнерусской фонемы
/ё/ (обозначалась буквой ъ) в севернорусском наречии, т. е. в
Поморской, Новгородской, Вологодской, Вятской, Олонецкой, Владими-
ро-Поволжской группах, варьируясь от говора к говору,
представляет последовательность изменения фонемы в зависимости от других
21
особенностей системы фонем, и потому рассматривать надо не
признак различения сам по себе, но диалектную систему языка в
целом.
Таким образом, распределение говоров по диалектным группам
использует не противопоставленные структурные признаки, как при
выделении самостоятельных наречий (севернорусского и
южнорусского), а признаки варьирующиеся, более частные;
противопоставляются не сами признаки, а их функция в системе языка. Так, если в
северных говорах севернорусского наречия встречается страдательно-
безличный оборот типа всю картошку съедено, г в северо-западных
— оборот типа у меня воды принесено, то сравнение конструкций
производится на основе общности их функции, а не
происхождения.
§ 16. Последовательность в построении классификации
определяется известной суммой избранных для этого признаков.
Говор — мельчайшая единица диалекта, однородного по
особенностям речи на общей территории распространения в одинаковой
этнической среде. «Говор» одновременно и самый неопределенный по
смыслу термин: в зависимости от количества и качества
различительных признаков можно описать говор одного человека, говор
одной деревни и вообще «говор» всех русских. Поэтому весьма
условно «говором» признаем конкретную диалектную систему, «местную
речь» во всех ее особенностях, как различительных, так и общих
для русского языка. Говор—самая реальная единица диалектного
членения.
Группа говоров представляет собой более крупную
единицу, и чем больше такая группа по территории распространения
говоров, тем меньше признаков, выделяющих ее из числа всех
остальных. На каждом отдельном этапе развития диалектов именно
группы говоров обладают свойством представлять реально
существующие диалектные комплексы, определенные по общей сумме
признаков и вместе с тем отражающие систему языка.
Наречие — самая крупная единица диалектного членения, она
определяется по языковым, культурным и историческим признакам
разграничения говоров, а в узком смысле слова собственно и значит
«диалект» (в широком смысле диалект противопоставлен
литературной норме).
Множеству конкретных говоров противопоставлена строго
определяемая по противоположным признакам оппозиция двух наречий
русского языка «севернорусское—южнорусское», все остальные
члены классификации требуют уточнений и описываются каждый
отдельно.
НАРЕЧИЯ РУССКОГО ЯЗЫКА
§ 17. Современный русский язык сложился в XV—XVII вв. на
основе слияния двух восточнославянских наречий: севернорус-
22
ского и южнорусского; между ними возникли, постепенно
расширяя границы, переходные среднерусские говоры, которые не
механически сочетали особенности севернорусского и южнорусского
наречий, но образовали особую, промежуточную, очень важную для
последующих изменений русского языка систему, часто близкую к
просторечию (на основе среднерусских говоров некогда возник и
современный литературный язык).
Главные различия между севернорусским и южнорусским
наречиями определяются следующими признаками:
1. В севернорусском сохранилось противопоставление [о] и [а] в
безударных слогах —оканье (§ 68). В среднерусских и
южнорусских говорах безударные гласные после твердых согласных не
различаются— аканье (§ 69): ср. произношение типа [голова] на
севере и [гълава], [галава] в других говорах и в литературном языке.
2. Заднеязычный звонкий в севернорусском наречии (а также в
среднерусских говорах и в литературном языке) характеризуется
смычным образованием и чередуется с [к] в слабой для их
противопоставления позиции: но[га]—но[к]. В южнорусском наречии
обычно употребляется фрикативное [у] с оглушением в [х]: но[уа]—[пох\
» 5o2)V
3. Севернорусское наречие отличается самым разным
произношением гласного на месте фонемы /ё/, тогда как для южнорусского
обычно совпадение /ё/ с /е/ (как и в литературном языке).
4. Аффрикаты /ц/ и /ч7 совпадают в общем произношении
(чоканье или цоканье) в большинстве севернорусских говоров.
В остальных говорах, как и в литературном языке, эти аффрикаты
различаются, за исключением ряда переходных говоров на востоке
Европы.
5. Для севернорусского наречия характерны утрата между
гласного [j] и связанное с этим стяжение нескольких соседних гласных:
[знаэт], [знаат], [знат] 'знает'; л*оло[даа], моло[д&] 'молодая'. В
южнорусских и среднерусских говорах, как и в литературном языке,
этого явления нет.
6. Севернорусское наречие выделяется произношением звуков,
которые в литературном языке (и в южнорусском наречии) составляют
пары по твердости ~ мягкости и звонкости ~ глухости. Например,
на конце слова всегда произносятся твердые губные согласные: [го-
луп], [кроф] или [кроу], [сем] (§ 45). Очень часто смешиваются в
произношении /р/ и /р'/ (§ 46); /ш7 и /ж7 сохраняют свою
исконную мягкость (§ 46); звонкие согласные в ряде позиций оглушаются
иначе, чем в литературном языке (§ 50). Это доказывает, что
система согласных фонем в севернорусском наречии совершенно
другая, чем в литературном языке, в котором противопоставление
согласных по этим признакам проведено последовательно.
7. С этим же связано и упрощение некоторых сочетаний
согласных в севернорусском наречии; ср.: [омман], [ланно], [хвое] при
южнорусских и нормативных о[бм]ан> ла[дн]о, хво[ст].
23
8. В форме 3-го лица настоящего времени глаголов
севернорусские говоры (также среднерусские и литературная норма) имеют
окончание с /т/, а южнорусские — с /т'/: ходи/т/ —хдди/ту/, ходя/т/ —
ходя/т'/.
9. Севернорусское наречие различает безударные гласные в
форме 3-го лица множественного числа у глаголов обоих спряжений:
[пишут], но [нбс'ат]. В южнорусском наречии они совпадают в
общем произношении (как у глаголов I спряжения): [п'йшут'],
[нос'ут'].
10. В севернорусском наречии (так же в среднерусских
говорах и в литературной норме) формы Р.-В. личных и возвратного
местоимений 1-го и 2-го лица единственного числа меня, тебя,
себя, тогда как в южнорусском они сохранили древние формы мене,
тебе, себе.
И. В склонении имен различным образом совпадают окончания
некоторых словоформ. В севернорусском наречии существительные
женского рода твердого варианта склонения в форме Р. ед. ч.
обычно совпадают по окончанию с литературной нормой: у сест[ры]^ а в
южнорусском наречии формы Р., Д. и П. совпадают: у сест[р'ё),
как к сест[р'ё], о сест[р'ё]. Наоборот, в южнорусских говорах
формы Д. и Т. мн. ч. имен различаются: с пустыми вёдрами, к
пустым вёдрам у а в севернорусских совпадают в общем окончании: с
пустым вёдрам у к пустым вёдрам.
12. В севернорусском наречии широко распространено
употребление согласуемых с именем постпозитивных частиц, уточняющих
характер объекта: стол-от, избы-ты или избы-те, жену-ту. В
южнорусских и среднерусских говорах такое явление систематически не
встречается.
13. Севернорусское и южнорусское наречия различаются
ударением слов и словоформ парадигмы. В южнорусском четко
противопоставлены именные и глагольные парадигмы: в именах обобщается
ударение на окончании, у личных глагольных форм—на корне (ср.:
В. ед. ч. руку, И. мн. ч. гуси по аналогии с обычными рука,
гуся). Наоборот, наряду с ударением звонит, звонишь, варим, варят
возникает ударение звоню, варю, также хочу, дышу и т. п.
Ударения типа была, брала, спала, формы цвесть, месть, несть
приходят из южнорусских говоров, а причастия выравнивают свое
ударение по ударению в инфинитиве: щипанный, жеваный,
растрепанный, розданный, но принесены, завезены с кратким гласным в
суффиксе (такое ударение проникает и в современное городское
просторечие, нарушая нормативное ударение: донесены, принесены и т. п.).
У полных форм прилагательных также намечается тенденция к
обобщению ударения на корне: бдсый, густый, крутый, рддный.
Севернорусские и среднерусские говоры отражают более
архаичное ударение, тут сохраняются и парадигмы с подвижным
ударением (с чередованием между окончанием и основой слова): я дарю,
ты даришь, он дарит, мы дарим, вы дарите, они дарят. Все
24
глагольные формы сохраняют исконное ударение: была, спала, дала;
жекчй, пени, лечи, помочи; мести, нести, цвести. Именно
севернорусские говоры часто сохраняют древнерусское ударение
производных слов: ручай, случай, тишина, а также оттяжку ударения на
предлог или приставку у слов с подвижным ударением: по саду,
под осень, по гости, сдшить, подрали, назвал, собрал. Здесь
обобщается ударение на конце полных форм прилагательных: грязной,
ловкой, крупной, пресной, целой (как в литературном языке: босой,
родной, густой).
Поскольку различия в ударении определяют характер
безударного вокализма и выбор окончаний, этой стороне диалектной фонетики
следует придавать большое значение: она регулирует фонетические и
грамматические закономерности речи.
14. Севернорусское и южнорусское наречия противопоставлены
по употреблению ряда слов, особенно в бытовой лексике: квашня —
дежа, орать — пахать, озими — зеленя и т. д. Литературный язык
избирал варианты не только из севернорусских или только 'из
южнорусских говоров, поэтому словарные запасы всех говоров обладают
потенциальной возможностью как бы ожить в литературном тексте и
затем закрепиться в литературной норме.
15. Синтаксических различий между обоими наречиями также
много (они описаны в разделе «Синтаксис»).
§ 18. Среднерусские говоры в произношении гласных совпадают
с южнорусскими, в произношении согласных — с севернорусскими;
употребление грамматических форм близко к литературной норме.
Среднерусские говоры — самого разного происхождения, некоторые
из них еще недавно были севернорусскими [по классификации 1915 г.
владимиро-поволжские говоры относились к севернорусскому
наречию, а по классификации 1965 г. они считаются среднерусскими
(§ 15)]. Редукция безударных гласных в этих говорах иногда даже
сильнее, чем в акающих говорах южнорусского наречия (§ 65), здесь
очень распространена фонетическая замена парных по твердости ~
мягкости согласных (§ 45) и т. д. Можно сказать, что по
совокупности своих особенностей среднерусские говоры — переходные от
диалекта к просторечию, и эта специфика структуры препятствует
признанию среднерусских говоров как самостоятельного наречия.
ГРУППЫ ГОВОРОВ
§ 19. По традиции выделяют пять групп говоров для
севернорусского наречия и три — для южнорусского. Постепенно возникло
несколько переходных типов, которые учтены и описаны в
классификации 1965 г. Особенно сложно распределение среднерусских
говоров, поскольку на территории их бытования одинаково возможны
25
как окающие, так и (ново)акающие говоры. (Для удобства окающие
говоры рассмотрим в числе севернорусских говоров.)
§ 20. Говоры Поморской группы севернорусских говоров
распространены, кроме Архангельской области, на территории
Мурманской области и в северных районах у побережья Белого моря1.
1. В этих говорах известно узкое закрытое [ё] на месте
литературного [е] в соответствии с древнерусским /ё/ (Ъ); на конце слова
слышится звук [и] (ср.: на мори, на концы—может быть,
окончания эти сохранились из старого мягкого склонения).
2. Гласный [а] между двумя мягкими согласными под
ударением произносится тоже как закрытое [ё]; возникают неизвестные
литературному языку чередования типа взял— взёли, мял — меть.
3. Последовательно встречается мягкое цоканье, т. е. смешение
[ц'] и [ч'] в /ц'/.
4. Старая аффриката, изображаемая буквой щ, произносится как
[шш] (то же и относительно звонкой аффрикаты): [шшука], [ штока),
ё[жж]уУ [вбжжы].
5. Звук [в] произносится как в литературном языке и
оглушается на конце слов: трафка, лоф, кроф\
6. В Т. мн. ч. существительных, прилагательных и местоимений
употребляется окончание -мы, иногда -ма: сильными руками, с ост-
рыма пилама.
7. В формах Р. ед. ч. местоимений и прилагательных окончание
произносится, как пишется, т. е. -ого (иногда с почти полным
выпадением согласного): кого доброго или коо доброо.
По остальным признакам говоры Поморской группы совпадают с
другими севернорусскими говорами.
§21. Олонецкой группой говоров называют говоры,
распространенные на современных территориях Ленинградской,
Вологодской и Архангельской областей, а также Карельской АССР.
1. Звук на месте древнего Ь под ударением произносится как
[ё], перед следующим мягким согласным — как [и] (то же и в
первом предударном слоге): лес — в лиси, сено — на сини, детка — ди-
ти и др.
2. Звук [а] между мягкими согласными также может
заменяться на [е]: гресь, в грези, но менее последовательно (иногда
произносится грязь у в грязи).
3. Замена [е] на [о] перед твердыми согласными проведена
непоследовательно, поэтому постепенно распространяется еканье, т. е.
произношение типа [н'есу], [п'ету] з предударном слоге, а в
восточных районах — ёканье (т. е. различение предударных [е] и [а]:
[н'осу], но [п'ету]).
1 Распределение говоров по областям и районам дается в соответствии с
административным делением 60-х годов, т. е. согласно классификации говоров,
составленной в 1965 г.
26
4. На месте щ, зж распространены сочетания согласных /шч'/,
/ждж7 или /шт7, /жд7 с мягкими вторыми согласными: [шт'ука],
{пр'иежд'ай].
5. Остатком древнего произношения [л] как «среднего» (по
образованию) [1] является переход в конце слога [л] > [у]: стау, до$-
го, воук.
6. В формах имен с окончанием -ого обычно произносится
фрикативное [у]: коуо, доброуо.
В некоторых архаичных говорах встречаются особенности,
свойственные южнорусским говорам.
7. Склонение старых имен типа мата, дочи (И.) — матерь, до-
черь (В.).
8. В Р. и Д. ед.ч. прилагательных женского рода встречается
окончание -эй: золотэй, худэй (ср. также: с сестрэй, молодэй, од-
нэй, тэй).
9. В качестве окончания 3-го лица глаголов настоящего
времени используется иногда -ть\ ходить, знаеть.
10. В области согласных сохраняются все особенности
севернорусского наречия, т. е. остатки цоканья, мягкость шипящих, утрата
междугласного [j] и др., сохраняются и следы «второго
полногласия» (в произношении некоторых корней: столоб, холом, молонья).
§ 22. Новгородская группа говоров охватывала территории
б. Новгородской и Петербургской губерний. Сегодня эти говоры
значительно изменились, но сохраняют еще ряд особенностей.
1. Независимо от качества следующего согласного на месте /ё/
(Ъ) некогда произносилось [и]: [л'йто] — в [л'йт'е]; теперь это
сохраняется архаически в произношении отдельных слов: здись, сино.
2. Звук [а] между мягкими согласными не изменяется в [е]:
грязь.
3. Губные согласные на конце слова обычно твердые: сем, го-
луп, любоф.
4. Аффрикаты в большинстве говоров различались, обычно
произносились как твердые: мисец, пальцы, чистой (цыстой).
5. Окончание -ого произносится с [в]: ново, доброво.
6. Совпадают формы Т. и Д. мн. ч. имен и местоимений: по
своим ногам, тол своим ногам.
§ 23. Вологодско-Вятская группа включает в себя
говоры б. Вологодской, Вятской и Пермской губерний, а также говоры
территорий за Уральским хребтом.
1. На месте /ё/ (Ъ) под ударением и в предударном слоге
произносилось [и] перед мягкими согласными и сохранялось
произношение [ие] перед твердыми согласными (иногда здесь произносилось
и [ё]): лиес — в лисе, сиене— на сини, смиех — смиютсе.
2. В безударных слогах [е] обычно переходит в [о], но со мно-
27 ,
гими исключениями и непоследовательно: [в'осна], [знайот], [пой-
д'йт'о].
3. Под ударением на месте исконного /о/ под восходящим
ударением произносится [уо] или [б]: вуоля, воруона, сл'опбй, дорога.
4. Гласный [а] между мягкими согласными переходит в [е], но
только под ударением: тесь любит цесь ('честь'), а зеть любит
взеть.
5. Аффрикаты совпадают чаще в [ц'] (мягкое цоканье), но во
многих местах сохраняется и древнее мягкое чоканье.
6. На месте щ, сч обычно произносится [шш] (так же и у звонкого
[жд]—[жж]): [шшу]ки, [ишш]ёзли, до[жжы].
7. Согласный [в] обычно произносится как губно-губной с
переходом в [у]: унуку у лес, лесоу.
8. В конце слога так же произносится и [л]: быу> воук.
9. В отдельных архаичных говорах сохраняется исконная
мягкость шипящих: [ш'ир'], [ж'ир], [сад'иш'] и развивается
«шепелявость» в произнесении исконных мягких свистящих: [с'шиёно]
'сено', [з'жемл'а] 'земля'.
10. В морфологии отмечаются некоторые формы, отделяющие
одни говоры от других; так, вологодские говоры в Р. мн. ч. имеют
окончание -ей у имен на -ец: пальцей, огурцей, а в Д. и П. ед. ч.
у имен женского рода окончание -е: в грязе, по грязе.
§24. Владимиро-Поволжская группа говоров —
окающие говоры Поволжья — охватывала большие пространства от б.
Тверской до Саратовской губерний.
1. В отличие от архаичных севернорусских говоров говоры этой
группы представляют неполное оканье: различие между [о] и [а]
сохраняется здесь только в первом предударном слоге, а в
остальных безударных слогах редуцируется (сокращается) до
неопределенного по тембру звука [ъ] (как в литературной норме): съмовар,
садъ 'сада'; гълова, стърона, окълъ.
2. Изменения звука [ё] (Ъ) совпали с изменениями в
литературном языке (почти во всех говорах произносится как [е]).
3. В предударном слоге после мягких согласных обычно
различаются все гласные: [пр'аду], [р'ека] ([е]</ё/), [н'осу].
4. Редукция безударных гласных распространяется на [о] в
начальном (неприкрытом) слоге — здесь произносится [у]: угурцы,
упять, утвори.
5. Аффрикаты обычно различаются, причем довольно часто при
[ц] встречается и [ч'].
6. На месте щ произносится [шш]: [шшу]ки> [ишш]ёзли.
7. Некоторые особенности произношения согласных связаны с
противопоставлением по твердости — мягкости, которое относительно
недавно развилось в этих говорах; так, на месте [к'], [г']
произносится ]т'], [д']: рути, поди вместо руки, ноги.
28
8. Происходит выпадение междугласного [j] с последующим
стяжением гласных: знаат, знат<^ знает.
9. Совпадают формы Т. и П. ед. ч. прилагательных: с худым ~
худэм9 как и на худым ~ худэм, Д. и Т. мн. ч. имен женского
рода: со своим рукам, по своим рукам.
§ 25. Все пять групп севернорусских говоров образуют как бы
линию постепенного перехода в основных своих особенностях от
наиболее архаичных проявлений (северо-запад) к более новым (юго-
восток, в сторону «центра»), что помогает и ориентироваться в
последовательности тех изменений данных говоров, с помощью
которых производится их группировка, и оценить степень влияния на
них среднерусских говоров (на крайнем юго-востоке на основе
окающих развиваются (ново)акающие говоры, например в Костромской
области).
§ 26. Говоры южнорусского наречия распространены на юге и в
юго-западной части расселения русских в Европе. Кроме общих
отличий этих говоров от севернорусских, они характеризуются еще
рядом особенностей, позволяющих выделить среди них три группы
говоров.
Западная группа говоров выделяется с наибольшими
трудностями, поскольку в этом регионе довольно много говоров,
переходных от русских к белорусским (особенно в западной части*
Смоленской и Брянской областей), а в остальных развились частные
особенности речи, выделяющие только данные говоры и нигде более
не встречающиеся. В классификации 1915 г. Западная группа
называлась Тульской, но в современном членении говоров, очень
дробном, сюда присоединяют (кроме Калужской) также говоры востока
Смоленской и Брянской областей.
1. Распространены различные типы умеренного яканья
(произношение [а] в первом предударном слоге после мягких согласных
только перед твердыми согласными) и яканья диссимилятивного,
главным образом жиздринского, типа [в первом предударном слоге
после мягких согласных распределение гласных зависит от качества
ударного гласного (§71, 75)].
2. Различаются твердые аффрикаты [ч] и [ц].
3. Губно-зубное [в] оглушается в [ф].
4. Распространено окончание -и/-ы в П. ед. ч. и в И. мн. ч.:
на кони, на концы; городы, браты, лесы.
5. Обычно ударное окончание прилагательных мужского рода:
молодый или молодэй, плохый или плохэй.
6. Формами 2-го лица единственного числа у глаголов дать и
есть являются даси, йеси.
Наиболее западные говоры этой группы развивают и переходные
типы яканья (например, диссимилятивно-умеренного), сохраняют
произношение сложных групп согласных в начале слова: аржы 'ржи\
29
альну 'льну', огубление предударных гласных: пуболела Поболела',
жувот 'живот' и т. д.
§ 27. Южная группа говоров охватывает говоры Курской и
Орловской областей, а также соседних с ними, вплоть до Северного
Кавказа. Для этих говоров характерно:
1. Диссимилятивное яканье различных типов, главным образом
суджанского (§ 71).
2. Произношение [ш'] на месте /ч'/: [хош'у ш'айу] 'хочу чаю', а
иногда и произношение [с] на месте /ц/: куриса.
3. Губно-губное [в] (т. е. [у]) в некоторых позициях, особенно
на конце слога: унук, у горъд, деука, лаука.
4. Отсутствие фонемы /ф/, которая в заимствованной лексике
передается наиболее близким звуком [х]: тухли, Хвёдор, тих.
5. Ассимилятивное смягчение [к] после парных мягких
согласных и [j]: [ш'айк'у], [бан'к'а].
6. Совпадение форм Р., Д. и П. ед. ч. имен женского рода: от
жоны, к жоны, от земли, к земли, на земли.
7. Изменения в произношении некоторых слов: матерю (В.
ед. ч.), матерья (мн. ч.), свекрдвья (мн. ч.), туча и др.
8. Как и в большинстве южнорусских говоров, отсутствие
грамматической категории среднего рода; соответствующие
прилагательные и местоимения согласуются с существительными в форме
женского рода: бальшая вядро, одна поля, пахал другую полю.
§ 28. Восточная группа говоров включает в себя говоры,
распространенные на юге Рязанской области и в соседних областях:
Липецкой, Тамбовской, Воронежской, Пензенской и части
Саратовской. Основные особенности говоров:
1. Сильное яканье (§ 73), которое в наше время представлено
различными типами ассимилятивно-диссимилятивного яканья (§ 72).
2. Непоследовательное изменение [е>о] под ударением перед
твердыми согласными: [с'ёстры], [н'ес] и т. п.
3. Старое произношение некоторых бытовых слов с древним
составом гласных: [кот], [л'ёс], диверь, вышня, дупле, футор и др.
4. Губно-зубное [в] (как в литературном языке^
5. Ассимилятивное смягчение [к] после мягких согласных:
[Ван'к'а], [ч'айк'у], [доч'к'у].
6. Совпадение окончаний Д. и П. ед. ч. имен женского рода на
мягкий согласный с I типом склонения: по грязе — в грязе.
7. Оригинальные формы в результате обобщения согласных в
глагольных основах: можу, можут (по аналогии с можешь) или
могёшь (по аналогии с могу, могут) и т. д.
§ 29. Между Западной и Южной группами говоров (узкой
полосой с севера на юг по линии Мосальск—Жиздра—Севск—Рыльск)
распространены переходные между ними говоры, когда-то бытовав-
30
шие на границе между Литовским княжеством и Московским
государством. В этих говорах также отсутствует категория среднего рода
(соответствующие прилагательные согласуются с существительным по
мужскому роду: парной молоко), нет смягчения заднеязычных
согласных во всех формах склонения прилагательных: у плохэй, пло-
хыйе, плохайа и т. д. Всеми остальными особенностями эти говоры
совпадают либо с западными, либо с южными.
Между Южной и Восточной группами говоров (с севера на юг
по линии Тула — Елец — Оскол) также отмечены промежуточные
говоры. Своеобразными особенностями этих говоров являются
архаичные типы диссимилятивного яканья (§ 71) — обоянский и щигров-
ский, а также употребление глагольных форм 3-го лица без
окончания -ть (он несё, он любя, они любя).
§ 30. Большая дробность в распространении среднерусских
говоров объясняется историческими условиями их сложения и развития
между севернорусскими и южнорусскими говорами. Однако с точки
зрения внутриязыковых, структурных особенностей среднерусские
говоры гораздо ближе друг другу, чем говоры севернорусского и
южнорусского наречий. Это затрудняет группировку говоров,
которые к тому же постоянно изменяются.
К западу от Москвы (по линии Бежецк — Калинин —
Волоколамск) среднерусские говоры образуют две большие зоны —
западную и восточную. В каждой из них имеются окающие и акающие
говоры, но по происхождению большинство их севернорусские. По
развитию общерусских особенностей языка все среднерусские говоры
в наше время (согласно классификации 1965 г.) разделяются на
четыре западные и четыре восточные подгруппы. Схематически их
соотношение (по территории преимущественного распространения) можно
представить следующим образом:
прусские говоры
-западные-
1
-восточные-
окающие акающие окающие акающие
(гдовскиеу нов- (псковские, се- (калининские, (с подтипами)
городские) лиге р с кие) владимирские,
горьковские)
Таким образом, все эти говоры по происхождению — окающие,
севернорусские (о современных окающих среднерусских говорах см.
§ 22, 24). Можно выделить особенности, которые являются общими
для всех среднерусских говоров.
§ 31. Все западные среднерусские говоры от восточных
отличаются:
31
1. Произношением на конце слов только твердых губных
согласных: голуп, кроф.
2. Распространением второго полногласия: верёх, столоб; в
восточных говорах это явление отсутствует, хотя возможно появление
вставочных гласных: пъшаница, съмародина.
3. Различением [ц] и [ч] (иногда они и совпадают); в восточных
говорах 1ч'] противопоставлено [ц].
4. Ассимиляцией согласных типа ланно, омман; на востоке
говорят ладно, обман.
5. Упрощением конечной группы согласных /ст/: [хвое], [грус'];
на востоке говорят л;во[ст], г/?у[с'т'].
6. Сохранением мягкости согласных в ряде слов типа кринка,
рига, женьский, русьский; в восточных говорах^—крынка, грыб.
7. Совпадением форм Д. и П. ед. ч. с формой Р. имен
женского рода типа к земли, на земли — по стены, на стены, в
восточных говорах эти формы совпадают с формами литературного языка:
от земли, к земле, на земле.
8. Совпадением форм Д. и Т. мн. ч. типа с пустым вёдрам, к
пустым вёдрам; в восточных говорах они различаются, как и в
литературном языке: с пустыми вёдрами, к пустым вёдрам.
9. Употреблением нестяженных форм только у глаголов (типа
знаат при знайет), тогда как в восточных говорах стяженные
формы возможны не только у глаголов, но и у прилагательных: знат,
молод у, красны.
10. Распространением инфинитива типа печь с основой на
заднеязычный согласный {пеку) и инфинитива типа несть, итить; на
востоке он не употребляется.
11. Распространением страдательно-безличного оборота типа у
волков тут идено.
12. Ударением на основе у глаголов II спряжения: тащишь,
катишь, варишь, валишь; восточные говоры сохраняют подвижное
ударение типа солишь, варишь, даришь.
§ 32. В западных акающих говорах гораздо больше новых
особенностей речи, чем в традиционных окающих говорах (и многие
из них связаны с распространяющимся просторечием). Так, в
псковских говорах развивается сильное яканье, редукция всех безударных
гласных (в том числе и [у]), произношение мягких согласных в
соответствии с литературной нормой. Глагольные формы 3-го лица без
окончания встречаются в единственном числе у глаголов обоих
спряжений, а во множественном числе — только у глаголов II
спряжения: несе, ходи, ходя —несут. Другими особенностями псковские
(как и калининские) говоры совпадают с новгородскими: обороты
типа коса заплести, формы типа могешь, иону, иона, форма
множественного числа деревня, формы прилагательных типа в молодым
лесу и т. д.
Восточные говоры акающего типа друг ог друга отличаются не-
32
значительно. Особые свойства таких говоров — в отсутствии ряда
устойчивых севернорусских диалектных черт, например -т в форме
3-го лица глаголов в настоящем времени (произносят с мягким
окончанием: несеть, ходить), последовательное сохранение
междугласного []]: знайет и т. д.
В таких переходных, по существу, говорах обычно
распространено либо умеренное яканье разного рода, либо еканье или даже
иканье. После твердых согласных в безударном слоге (кроме
первого предударного) возникает очень сильная редукция всех гласных
(даже [у]) в неопределенный гласный типа [ъ]. Одновременно
отражается развитие корреляции согласных по твердости ~ мягкости со
всеми теми свойствами, которые характерны для переходных
говоров.
Кроме переходных говоров, возникавших в результате
взаимодействия русских диалектов друг с другом, можно указать и
говоры, переходные между русскими и украинскими, между русскими и
белорусскими. Они отмечались в низовьях Дона, в нынешней
Ростовской области и на Северном Кавказе. Таких говоров много в
районах Сибири, Средней Азии и Дальнего Востока. Изучение этих
говоров требует специального внимания, потому что в результате мы
получаем возможность проследить, как снова в современных
условиях происходит сближение языков, не так давно образовавшихся из
общего их предка — древнерусского языка.
По совокупности черт, различающих русские говоры сегодня,
видно, что диалектное членение исторически изменялось; строгое
изучение диалектологии требует внимательного сравнения результатов
исследований 1915, 1965 гг., а также современного состояния
каждого говора в отдельности. На смену исчезающим из употребления
особенностям языка приходят новые, которые, в свою очередь,
отражают нынешнее состояние народной речи. Средневековая
дробность говоров постепенно заменяется более крупными «группами
говоров», «диалектными зонами» и пр., но именно наречия, северное
и южное, являются наиболее современными величинами диалектного
членения русского языка. Укрупнение диалектов, которое
замечается на всем протяжении XX в., показывает устремленность живого
русского языка к общерусской системе и к литературной норме.
Эту тенденцию диалектного развития подтверждают все стороны
диалектной речи — и фонетика, и грамматика, и лексика.
2-441
Фонетика
§ 33. Вся совокупность территориальных и социальных
диалектов вместе с различными стилями литературного языка составляет
современный русский язык. Различная интенсивность и разное
направление в изменениях диалектных систем дает материал для
истории русского языка, но и современные говоры изменяются. Поэтому
рассмотрение основных черт диалектной фонетики удобнее всего
построить на сопоставлении с литературным языком; так лучше будут
заметны не только отличия говоров от литературного языка, но и
сходство с ним, обнаружатся те особенности, которые объединяют
все типы русской речи в единый русский язык.
Отличия диалектных систем от литературного языка можно
свести к трем типам:
1) различие в составе фонем (например, наличие одной или
двух аффрикат: только /ч'Д или только /ц'/, или обе аффрикаты,
как в литературном языке);
2) различие в системе фонем — разные принципы
противопоставления фонем (например, противопоставление двух аффрикат, как
в литературном языке, /ц ~ ч'/ или противопоставление их как
/Ц ~ ч/);
3) различие в фонетическом проявлении (распределении)
фонем (например, [ц'] или [ц] в их оттенках для фонемы /ц/).
С исторической точки зрения нет четкой границы между этими
типами различий — они взаимосвязаны последовательностью
изменения, обусловливают друг друга. С точки же зрения современного
языка эги различия существенны, они определяются системой
фонем, которая в каждом говоре индивидуальна. Именно поэтому в
изложении конкретного материала иногда трудно выявить указанные
различия: для этого нужно было бы описывать не диалектную
фонетику, а системы реальных говоров. Основная задача заключается
в том, чтобы показать многообразие диалектных систем в их
отличии друг от друга и от литературного языка и вместе с тем — их
внутреннее сходство и общие тенденции их совместного развития.
§ 34. Фонетические средства русских говоров совпадают с
фонетическими средствами литературного языка; это различные звуки,
соединенные в слоги, с особым характером и типом ударения
и длительности слога или гласного, интонация в опреде-
34
ленной последовательности слогов и слов, а также пауза или
изменение звуков на стыках морфем.
Звучание фонетических единиц может измениться в зависимости
от позиции в слоге, словоформе или морфеме (§51, 64), поэтому
мы можем говорить о разной различительной силе звуков. Как
правило, одни звуки заменяются другими, фонетически близкими,
последовательно — сначала в слоге, затем в словоформе и, наконец,
в морфеме. Произношение губно-губного [w] заменялось
литературным губным [в] сначала в слоге перед определенными гласными
([вам]), затем — в известных формах слова (перед корневым гласным)
и долго (еще и сейчас во многих говорах) сохранялось на конце
морфемы. Многие различия между говорами заключаются именно в
звучании общего для всего русского языка «звука»; это и создает
тот диалектный «акцент», который всегда поражает молодого
диалектолога и мешает ему осознать более существенные различия
между диалектным и литературным произношением.
Важнейшей функциональной единицей русской речи является
слог. Именно в слоге происходят все те изменения гласных и
согласных, которые отличают говоры друг от друга и от
литературного языка.
Чем больше редукция безударного гласного, тем короче
типичный участок звучания этого гласного и тем больше зависимость его
от предшествующего согласного. В безударных слогах происходит
постепенное нарушение тех отношений между гласным и согласным,
которые существуют в ударном слоге. Безударные слоги не
расчленены артикуляторно, гласный и согласный здесь произносятся
слитно, и потому в южнорусских говорах происходят многочисленные и
разнообразные изменения безударного вокализма.
Важнее значение слога для севернорусских говоров. Здесь
отчасти сохраняется старая тенденция к «полному слогу», согласный как
бы поддерживает в неизменности качество гласного; он не
редуцируется, как в южнорусских говорах или в литературном языке, не
изменяет своего характера. Напряженность (четкость) артикуляции в
южнорусских говорах характерна только для ударных гласных, в
севернорусских — для всех позиций гласного в любом слоге. Другой
фонетический признак гласных—их интенсивность (сила). В
южнорусских говорах и в литературном произношении она
ослабляется к концу слова, тогда как в севернорусских говорах
произносительная сила всех слогов зависит от их просодических свойств
(длительность слога или интонация).
Таким образом, по характеру слога от литературной речи
отличаются прежде всего севернорусские говоры. Обоюдная зависимость
согласного и гласного может изменять качество слога в целом:
х[мте]ль с [м*] и [м'е]ль звучат по-разному, как «твердый» слог и
как слог «мягкий», хотя гласный в слоге здесь один и тот же — [е]
В севернорусских говорах часто упрощаются сочетания
согласных, если согласных в слоге много: [нат'] вместо [знат'] или
35
[ко]лько вместо [ско]лько. То же происходит и если согласные
выступают в разном качестве:
1) в сочетании «согласный + &/» на стыке морфем возникали
двойные мягкие согласные: назва[п'\С]е вместо литер. назва[н']]е,
с/ш/[л'л']а вместо сту[л']]а9 сва[т'т']а, /?й[с'с']у, двё[р'ру]у, ола[д'д']м
с мягкостью согласного или с []'];
2) в сочетании звонких шумных и сонорных происходит
регрессивная ассимиляция — /бм>мм/: о[мм]анывать, о{мм]дкли, о[мм]елёлщ
/бн>мн/: хлё[мн]о> надо[мп]о\ /дн>нн/: ла[нн]о, наря[нн]о> о[нн]у,
ро[т]ые\ /бв>вв/: о[вв]алйлся, о[вв]ешал, о[вв]арйть\ /вн>мн/: у
часд[мн]и, да[мн]6, [мп]ук (последние изменения встречаются и в
южнорусских говорах).
Обычно в сочетании оказываются одинаковые по произношению
согласные, различающиеся только по способу образования. Примеры
показывают, что все такие сочетания образовались позже в
результате утраты /ъ/, /ь/ на стыке морфем, так что два прежде
самостоятельных слога образовали один, и все элементы этого слога
должны были фонетически приспособиться друг к другу. В
говорах, в которых звонкость ~ глухость согласных не являлась до
недавнего времени столь же важным различительным признаком, как
и для литературного языка, звонкие могли уподобляться в своем
произношении последующим сонорным согласным.
Если же сложные сочетания согласных необходимы для языка
(иначе нарушится единство морфемы), но образуют фонетически
«трудный» слог, в севернорусских говорах появлялись вставочные
(протетические) гласные: [м'ёр'ел'и] 'мерли', [л'ест'йл'и], 'льстили',
[л'егота] 'льгота', [изо-л'ена] 'изо льна1. Возникало также второе
полногласие (в формах И.): [столоб-от] 'столб-от', [в'ер'-ёх] 'верх',
[холом] 'холм'.
Особое положение слога в фонетической системе севернорусских
говоров объясняет важное отличие этих говоров от южнорусских и
от литературного языка — здесь отсутствуют пересекающиеся, а
возможны только параллельные чередования гласных и согласных (§ 63,
66). Большое значение имеют те признаки, которые объединяют
гласные и согласные в слоге. Участие голоса, например, не имеет
такого значения, как в литературном языке, потому что все гласные
образуются с участием голоса, тогда как согласные могут быть и
безголосными (глухие). Наоборот, признак напряженности важен для
севернорусских говоров, потому что по нему различаются и гласные
и согласные (напряженными являются мягкие согласные).
В настоящее время среднерусские говоры пополняются главным
образом за счет севернорусских говоров. На место свойственного
севернорусским говорам фонологического противопоставления слогов
приходит противопоставление «свободных» гласных и согласных, уже
не связанных друг с другом качеством слога. Происходит это
различным образом и определяет многие особенности современных
среднерусских говоров. В данном случае на первый план выступает уже
36
другое фонетическое средстю русского языка — звучание тех или
иных элементов слога. Например, мягкость фонемы /т'/ можно
передать самым разным звучанием [т]. Это может быть и
палатализованное, как в литературном произношении, [т']; это может быть и
связанное с качеством последующего переднего гласного
«постепенно смягчающееся» [т] (примерно так: слог /ти/ как [т-г-т'-и]); это
может быть и выделение длительного элемента смягчения [тс*] (ас-
сибиляция). Например: [д'ёт'и], [д-д'ёт-т'и] и [дз'ётс'и] произносятся
по-разному, но во всех случаях различается мягкий взрывной звук в
его отличии от твердого звука (§ 53—57).
§ 35. Фонетическим средством русского языка является и
интонация. Ни в одном говоре не сохранились слоговые интонации,
т. е. понижение или повышение тона в пределах слога, однако в
говорах, не знающих редукции безударных гласных, наблюдается
понижение тона от начального слога к концу слова. Долгота или
краткость слога в таком случае также проявляет себя, и оба эти
признака, длительность тона или краткость паузы, совместно
создают ритмический рисунок словосочетания или предложения
(отличаясь этим от литературного произношения).
Равномерные повышения тона на ударных слогах с четкой
артикуляцией каждого слога и резким падением или повышением тона
в конце словосочетания — характерная (и очень старая) особенность
севернорусского наречия. Конечный слог слова всегда оказывается
самым длительным, и притом независимо от ударения. Когда его
слышишь впервые, он кажется как бы несущим второе
дополнительное ударение, но это ударение не слова, а словоформы: /маамаа/
'мама', /мааме/ 'маме' (в И. с долготой).
Основная интонационная сила в южнорусских и среднерусских
говорах совпадает не с ударным слогом, как на севере, а с первым
предударным. Наибольшая высота тона приходится на начало этого
слога, постепенно понижаясь по направлению к ударному. Самым
полновесным, «выпуклым» слогом в слове является здесь именно
первый предударный, но как бы в возмещение этого все прочие
безударные слоги дают сильную редукцию гласных: [пъгъваар'и
мн'ё] * поговори мне!'.
Ударение и сейчас во всех говорах определяет характер
произношения гласных, относительную силу и характер долгот и
интонирования в слове и предложении. Место ударения в слове и
морфеме может отличаться в говоре и в литературном языке (§ 13).
Фонетическая характеристика диалектного русского ударения
заключается в том, что в литературной речи преобладает скорее
длительность ударного гласного, а не его сила, тогда как в основной
массе севернорусских говоров (без редукции безударных гласных)
именно сила ударного гласного является основной характеристикой
ударения. Длительность гласного здесь не так важна, как в
литературном языке и в южнорусских говорах. Совместное действие ударения,
37
интонации и пауз создает мелодику фразы, которая заметно
различается по говорам: в севернорусских говорах наблюдается
«пословное» выделение, а в среднерусских выделение происходит по
синтагмам, сочетаниям слов. Поэтому в севернорусском произношении
слово «крупнее», полновеснее, а в среднерусском оно как бы
«проскакивает» в убыстренном темпе речи. Так многое в речи зависит от
особенностей, на которые обычно не обращают внимания.
Эта краткая характеристика указывает на специфические отличия
говоров друг от друга и от литературной речи. Приведем перечень
фонетических различий по основным группам русских говоров:
Литературный язык и
южнорусские говоры
Движение тона в словосочетании и
предложении
Ритмика словоформы образуется
выдвижением первого предударного слога
Длительность как основная
характеристика ударного слога
Разная степень редукции безударных
гласных
Неравномерная слитность согласного с
гласным в слоге под ударением и
без ударения
Напряженность гласных лишь под
ударением
Преобразование гласных в сложных
слогах (рвет — ирвет)
Севернорусские говоры
Движение тона в словоформе
Ритмика словоформы образуется
выдвижением ударного слога
Сила как основная характеристика
ударного слога
Огсутствие редукции безударных
гласных
Сходство сочетаний согласного с
гласным в слоге независимо от
ударения
Напряженность гласных независимо от
ударения
Преобразование согласных в сложных
слогах (упрощение сложных
сочетаний)
Среднерусские говоры находятся как бы между этими основными
группами, и для них характерны самые разные сочетания
перечисленных особенностей речи.
Из всех указанных свойств наиболее важными являются разли-
личия звуковые и ударения. Все говоры объединяются в один язык
именно совпадением существенных фонетических признаков.
Звуковые различия создают те фонемные особенности, которые
разграничивают типы говоров; различия в характере ударения определяют
функциональные системы гласных фонем — в их отличии, например,
от системы литературного языка. Интонация, долгота ~ краткость,
паузы и другие фонетические средства выступают как весьма
существенные, но все-таки не основные средства различения словоформ
и слов.
КОНСОНАНТИЗМ
§ 36. В сильной позиции (перед гласными непереднего ряда) в
русском литературном языке различается 35 согласных фонем: /б,
б', п, п\ в, в', ф, ф\ д, д\ т, т\ з, з\ с, с', г, г', к, к', х, х\ м, м\ н,
38
н\ р, р', л, л', j, ц, ч\ ж, ш/. Отклонений от этого перечня
немного: в одних говорах могут отсутствовать /г1/» /к1/» в других — /ч7;
при фонематической слабости /ф7, /х7 в одних говорах в других
отсутствуют не только эти фонемы, но и /ф/ или /х/. Только в
редких архаичных системах могут сохраняться фонемы, теперь не
свойственные консонантной системе литературного языка, — /ш'ч7 или
/ж'д'ж7.
§ 37. По употреблению аффрикат говоры делятся на две
группы: в одних, как и в литературном языке, представлены
аффрикаты /ц/ и /ч7, в других—только одна, как правило /ц/.
Древнерусская оппозиция /ч'~ц7 сменилась новой, в которой /ч7
противопоставлено /ц/ как мягкая аффриката твердой. Таково
общерусское изменение, которое постепенно охватывает большинство
русских говоров.
Говоры с одной аффрикатой разрушаются и создаются новые
диалектные типы употребления аффрикат:
1. /ц7 > 5. /ц'~т7
4
2. /ц/ > 4. /ц~ц7
1
3. /ц~ч/
1. Мягкое цоканье, т. е. совпадение литературных /ч7 и /ц7 в
/ц7: [ц'ар'], [ц'асто], [ц'ё]ль/й, [цуё]рти, [ц'й]>шг, [ц'й]сто, от[ц'у],
[ц'у]до, ли[иС6]У о[ц'6м], лй[и!]ный> отё[ц'], но[\х] (олонецкие,
поморские, вологодско-кировские говоры).
2. Твердое цоканье с последовательным отвердением [ц'] во всех
позициях (распространено к юго-востоку и к юго-западу от говоров
с мягким цоканьем, в некоторых новгородских и рязанских
говорах).
3. Различение твердых аффрикат по позициям, сходным с
литературным языком: [ца]/?ь, [цэ]лый, [цы]шш, от[цу], ли[щ>], оте[ц],
но также [ча]сто, [чэ]рти, [чы]сто, [чу]до> на [чо]м, лй[ч]ныйУ но[ч]
(северо-запад РСФСР).
4. Твердое цоканье приводит к противопоставлению аффрикат и
другим способом: [ца]/?ь, [и,э]лый> [цы]пки, от[цу], ли[\х6], отё[\\],
но [ц'а]сто, [ц'ё]рта, [ц'й]сто, [ц*у]йо, на [цэо]ж, лй[ц ]ный, «о[ц']
(некоторые центральные районы с распространением среднерусских
говоров).
5. Мягкое цоканье может сохраняться, но на месте
литературного /ч7 произносится [т']: [т'ас], [т'к]слд> /слю[т'], лисичка,
на[т']нёт, [т'е]ловёк (Поморская и Вологодско-Вятская группы говоров).
Во всех говорах, которые переходят к различению аффрикат,
легко обнаружить следы прежнего цоканья. Отдельные слова там
сохраняют цокающее произношение: [съранца] 'саранча', [оцъп] 4очеп\
а также причастные формы типа [ушоццы] *ушедши\ В некоторых
39
грамматических формах обобщается новое для говора произношение,
которое отражает не совсем удачную попытку приспособиться к
литературному (например, на стыке глагольного окончания и -ся:
годйт[ча], учит[ча], ср. и диалектное произношение слов [чуёр]ква,
[ч'я]ган и др.). Своеобразно и произношение [ч'] в отдельных
словах, заимствованных из литературного языка: у[чы]тель, важный
[чын], [чы]тальня.
Произношение [ц] изменяется в связи с изменением исконного
мягкого цоканья: в говорах с мягким цоканьем (тип 1) это очень
мягкое [ц"], на западе (тип 3) это твердое [ц], на юго-востоке (тип 4)
это полумягкое [ц*]. На месте [ц'], заменяющего [ч']
литературного языка, может употребляться любой фонетически сходный звук
(например, шепелявый или даже свистящий), но одно остается
неизменным: твердая аффриката последовательно соответствует твердой
аффрикате [ц] литературного языка. Это опорная аффриката для
русского языка. Говоры с мягким цоканьем наиболее прочно сохраняют
принцип цоканья, но если разрушение цоканья в говоре началось, в
нем появляются самые разные соответствия двум фонемам
литературного языка. С фонологической точки зрения при распространении
второй аффрикаты в цокающем говоре может быть использован один
из двух имевшихся у аффрикат признаков различения: либо место
образования (зубной противопоставлен передненёбному), либо
наличие среднеязычной артикуляции (твердый противопоставлен
палатализованному). Реже сохраняется твердое цоканье: его утрате
способствует совпадение диалектной и литературной аффрикаты /ц/ при
отсутствии в диалекте второй аффрикаты.
§ 38. Спорным является вопрос о фонемном статусе и
произношении /ш'ч'/ и /ж'д'ж'/ в литературном языке. Они имеют разные
варианты, но в целом звонкая пара раньше утрачивает смычку
(/ж'д'ж' > ж'ж7) и отвердевает (/ж'ж' > жж/): дрфк'д'ж'и] >
д/?о[ж'ж'и]>д/ю[жжы]. Это последовательное упрощение артикуляции,
которое постепенно допускается системой фонемных
противопоставлений. В говорах отмечается та же последовательность изменения,
но некоторые севернорусские (поморские и вологодские) говоры,
наоборот, сначала отражают отвердение: др6[жцж]и, е[ждж]*/, во[ждж]и,
брё1ждж]ит — и только потом утрату смычки: дро[жж]и.
Современные говоры и литературный язык объединяет то, что
указанные сочетания встречаются не только на месте старых фонем
/ш'ч'/, /ж'д'ж'Д но и на стыке самостоятельных фонем типа /с-ч/,
/з-ч/, /ж-ч/ (например, и/с-ч/ёз-л-и); ср.:
1) щ и ^одинаково произносятся как [ш'ч']: [ш'ч'у]/ш, и[ш'ч'ё]зли
(в литературной речи и в среднерусских говорах, сохраняющих, в
частности, /ж'д'ж'/);
2) щ и сч одинаково произносятся как [ш'ш']: [ш'ш'у]/ш,
и[ш'ш'ё]зли (как вариант литературной речи и в некоторых
среднерусских говорах);
40
3) ш и сч одинаково произносятся как [шч]: [шч]уки, и[шч)ёзли
(Поморская и Вологодско-Вятская группы говоров);
4) щ и сч одинаково произносятся как [шш]: [шш]уки, и[тш\евли
(в большинстве русских говоров).
На основе цокающих говоров возникают и другие особенности
произношения (например, [с'цу]/ш, и[с'\хё]зли)у но они очень быстро
приспосабливаются к наиболее распространенному произношению с
[шш]. Поскольку морфологическая граница проходит посередине
сочетания, следует говорить не об отдельной фонеме /ш'ч'/, а о
сочетании вариантов фонем /ш/ и /ч'/: и[и1'-чу]ёзли, и[ш'-ш?]ёзли.
Общерусским направлением в упрощении произношения сложной группы
согласных является стремление к [шш], хотя в говорах по-разному
осуществляется эта тенденция; севернорусские говоры прежде
утратили палатализацию и только затем — смычку (например, западно-
новгородские говоры на протяжении нашего столетия), тогда как
южнорусские говоры сначала утратили смычку, и только после этого
происходило отвердение сочетания (в воронежских и рязанских
говорах сосуществует произношение [ш'ш'] и [шш]). Таким образом,
различные говоры представляют следующие этапы изменения:
[ш'ч']
[ш'ш'] > [шш]
[шч] > [шш]
[mV] >[шт]
Последнее из указанных изменений свойственно и южнорусским
и севернорусским говорам, но представляет собой «тупик изменения»,
потому что позиционная «сверхмягкость» [ш'] зависит от [т'] и не
может развиться в /шт/, да к тому же подобное сочетание
встречается лишь на месте исконной фонемы /ш'ч1/, не распространяясь на
сочетания типа /с-ч/, т. е. [ш'т'у]>ш, и[шч'ё]зли. Такие говоры
представляют, хотя и в новом произношении, фонему /ш'ч'Л а не
сочетание двух согласных фонем.
Общерусская тенденция к утрате сложных фонем постепенно
распространяется на все говоры. При этом увеличивается число
ассимиляций, способствующих морфологическому членению сочетания:
вышшый, бранишша, стараешша, собираешша. В соседстве со
смычными и на конце слова происходит сокращение до одного
согласного: сооб[\п]ать, в су[ш]ности, жён[ш]ина, тол[щ]ина, бор[ш], лё[ш]
на месте [шш]. А на Северо-Востоке сохраняется комбинаторная
мягкость этих сочетаний, параллельная мягкости [ж] и [ш] перед
гласными переднего ряда: ле[шша], но ле[ш'ш'и], и[шш]у, но а[ш'ш'е]/п,
как [шар], [шурка], но [ш'и]/?б. Все это доказывает, что перед нами
новое сочетание согласных, а не самостоятельная фонема.
§ 39. В большинстве говоров отсутствуют щелевые губно-зубные
глухие согласные фонемы /ф/, /ф'/; не отмечены говоры, которые
имели бь! такие фонемы при наличии губно-губного /в/ (т. е. [w]).
С возникновением чередований согласных, парных по звонкости ~
41
глухости, литературной фонеме /ф/ соответствует близкий по
произношению звук [х]: оба элемента артикуляции [ф], губной и
заднеязычный, воспринимаются расчлененно, так что произносится [х]. До
сих пор в некоторых южнорусских говорах на месте /ф/
произносится [х]: дро[х]у коро[х], дё[хк]и, также и в заимствованных словах:
тор[х] 'торф', ти[х] 'тиф'. Прохождение воздушной струи над
задней спинкой языка (элемент [х]) и между губами (элемент [ф])
производит сложный звук типа [хв], которым в говорах и передается
новая для системы фонема /ф/: [хв]ёдор, [хв]йзика, [хв]6рточка,
[хв]ед6т. По мере развития в говоре губно-зубного [в] на месте губ-
но-губного [w] обе артикуляции сливаются в одну, так что
возникают условия для произнесения [ф], но это происходит постепенно,
от слова к слову, и в говоре долго сохраняется произношение
[хв]унт, [хв]ост наряду с [ф]г/«т, [ф]ост> а затем, как в некоторых
севернорусских говорах, произношение с [ф] распространяв гея чуть
ли не на все слова с хв: [фа]/тшт, [фа]стать, [ф6]рый, [фо]рост>
даже болыий[ф], д6[ф]тор, лё[ф]тор, ле[ф]ко. В южнорусских
говорах такое произношение невозможно. Вообще в современных говорах
1ф] на месте /х/ (на севере) и [х] на месте /ф/ (на юге) встречаются
только в такой слабой позиции, которая не проверяется сильной, т. е.
морфологически изолирована: ср. на нога[ф] на севере и из домд[х\
на юге (в литературном произношении на нога[х], из домо[ф]).
Происходит это потому, что в севернорусских говорах /х/ — непарная по
звонкости — глухости фонема, а в южнорусских она вступает в
чередование со звонкой фонемой /у/, так что /ф/ и /х/ реализуются в
том варианте, который имеет парную звонкую фонему: [ф]—если в
говоре имеется губно-зубное /в/, и [х], если при наличии губно-губ-
ного /w/ имеется /у/.
Фонемы /ф/, /х/ совпадают также по слабому развитию
противопоставления по твердости ~ мягкости. Фонемы /ф'/, /х1/ встречаются
очень редко; например, /ф7 возможна лишь на конце слова, а
иногда перед /а/ (в заимствованиях: [граф'а] от графить). В любом
говоре /ф/ является функционально слабой фонемой, не входящей в
систему на равных правах с остальными согласными фонемами;
фактически она отсутствует в большинстве южнорусских говоров, а в
севернорусских до недавнего времени отличалась от литературного
произношения /ф/ (не губно-зубная, а губно-губная, т. е. /ср/).
Наличие или отсутствие этой фонемы в системе, а также ее
фонетические характеристики определяются общей системой говора:
последовательное развитие корреляции по твердости ~ мягкости приводит к
появлению /ф7; последовательное развитие корреляции по звонкости ~
глухости приводит к появлению /ф/.
§ 40. Имеются и другие диалектные отличия фонемы /х/.
Особенно в севернорусских говорах она часто замещается звуком [к] во
всех позициях: росома[ка], пйзу[ка], [ку]тор> [ко]дйть, [ко]ронйть,
[кл]еб, [кл]ев, споао[к]. Артикуляционные и акустические свойства
42
фонемы /х/ определяются фонологически. Произношение лу[га] и
лу[ка] как [лук] выделяет /х/ среди заднеязычных согласных,
потому что эта фонема является непарной по звонкости ~ глухости и
сохраняет многие прежние признаки; например, она произносится с
большим огублением, чем другие заднеязычные, в произношении
смещается в сторону гортани («средний между [к] и [х] звук») и в
некоторых позициях смешивается с [к]. В южнорусских говорах
нейтрализация ду[уа] и ду[ха] в [дух] выделяет /к/ из числа
заднеязычных и делает [х] более энергичным и более переднего образования,
чем в литературной речи, по месту образования он соответствует
литературному [к]. Если может возникнуть сомнение, является ли /х/
самостоятельной фонемой в архаичных севернорусских говорах (где
на месте этой фонемы часто употребляется /к/), та как раз в
южнорусских говорах /х/ всегда выступает в качестве самостоятельной
фонемы.
§ 41. После образования корреляции согласных по твердости ~
мягкости в системе литературного языка стало возможным
появление фонем /г'/» /к7, /х7- На основе заимствований и некоторых
изменений по аналогии противопоставление /г^г7 и т.п. стало
возможным и в сильной позиции, т.е. перед гласным непереднего
ряда: [ко]/п~/л[к'о]т, бере[га]~бере[г'а], [га]раж~[г'аур]. Такое
противопоставление не реализуется на конце слова, т.е. даже в
литературном языке является функционально слабым.
В южнорусских говорах постоянно увеличивались возможности
противопоставления заднеязычных по твердости ^мягкости (ср.
последовательный морфологический ряд типа пеку, пекёшь, пекёт, пе-
кём, пекёте, пекут). В севернорусских и некоторых среднерусских
говорах им соответствуют ряды типа пеку, пекошь, пекот, пеком,
пекоте, пекут с твердым заднеязычным перед /о/. В таких говорах
нет фонем /к7, /г7: фонологическая система препятствует их
образованию, и они не проявляются в сильных позициях.
В отличие от литературного языка в большинстве говоров
возникает еще одна возможность появления мягких заднеязычных в
сильной позиции. Речь идет о прогрессивной ассимиляции заднеязычных
по мягкости после мягких согласных: до[ч'ка], Ва[н'ка], #го[л'ка]
дали произношение до[ч'к'а], йа[н'к'а], г/го[л'к'а]. Как в
севернорусских, так и в южнорусских говорах подобная ассимиляция
происходила в различных условиях, но всегда только после мягких
согласных, поэтому с фонологической точки зрения [к']—оттенок
фонемы /к/, который произносится как среднеязычный /fr/. Особый
интерес представляет тот этап развития смягчения, который
способствует фонологизации мягких заднеязычных: по аналогии такой
«мягкий» появляется и после твердого согласного, а также после
гласного: яго[тк'а], дшшг[тк'а[, /гфк'у], вече[рком]У дёго]тк'у], ё[лк'а].
Поскольку положение [к'] теперь не зависит от предыдущего
мягкого согласного, появление [к'] перед непередним гласным свидетель-
43
ствует о противопоставлении /к— к1/ (подобных примеров нет для
/г7, /х7).
Таким образом, важнейшее отличие севернорусских говоров от
южнорусских и заключается в том, что на севере в результате
ассимилятивного смягчения появились среднеязычные варианты
заднеязычных фонем, тогда как на юге заднеязычной задненёбной фонеме
/к/ противопоставлена заднеязычная средненёбная /к'/.
§ 42. Расхождения в составе фонем по разным говорам
определяются, следовательно, системой говора и ее отличиями от системы
литературного языка. Как можно судить по многим примерам,
появление в говоре новой фонемы зависит от суммы фонематических
противопоставлений, которые вынуждают систему к фонетическому
выявлению фонематических оппозиций, Вторая аффриката,
палатализованные заднеязычные, /ф/ и т.д. возникают из прежних оттенков
по требованию системы, которая нуждается в новых фонемных
единицах (или, наоборот, утрачивает необходимость в их существовании,
как это имеет место в случае с /ш'ш7). Связано это с
лексическими или грамматическими потребностями языка и очень редко
зависит от фонетической позиции (хотя в какой-то момент развития и
может проявляться как позиционное чередование). Различие между
современными говорами и определяется тем, насколько интенсивно и
глубоко произошел процесс включения в систему новых фонем.
§ 43. Важнейшей особенностью системы согласных фонем
является параллельность изменений отдельных групп согласных в
одинаковых условиях, что образует соотносительные ряды согласных с
различением только по признаку звонкости ^глухости (например,
/в ~ ф/, /б ^ п/) или по твердости ^мягкости (например, /в — в7,
/б — 67). Подобные соотношения образуются потому, что в слабых
позициях признак различения исчезает, нейтрализуется. Ср.
произношение [лук] и [лук] для слов луг и лук с различением /г/ и /к/
(л#[га] и лу[ка]) в сильной позиции. Как и в литературном языке, в
большинстве говоров системы согласных строятся по признакам
твердости—мягкости и звонкости~глухости. Наличием этих
системных признаков все говоры и объединяются в единый русский язык.
Соотносительный ряд согласных по твердости— мягкости
строится на основе дополнительной йотовой артикуляции, которую
получают парные по этому признаку фонемы (ср. разное произнесение [т]
и [т]). С акустической точки зрения разные группы согласных
обладают разными типами палатализации, фонологически важное
противопоставление согласных по твердости ^мягкости выявляется не в
отдельном согласном, а в целом слоге, а отношение к слогу в
разных говорах разное. В системе конкретного говора всегда довольно
Долго развивается новый принцип различения мягких и твердых
согласных (тем самым и отличая диалектную систему от системы ли-
44
тературного языка). Рассмотрим различные способы «смягчения»
согласных в русских говорах.
§ 44. Губные согласные во всех говорах получают
палатализованную пару позже других согласных. Для многих из них
характерно «отвердение конечных губных», т.е. произношение се[и), прдру[п],
гдлу[п], бро[ф]> жура[ф]\ конечные губные мягки только в
некоторых среднерусских говорах, по всем признакам уже близких к
литературной речи. В южнорусских говорах отвердение губных
отражено последовательнее, потому что распространяется и на позицию
перед [j]: [njy], eopo[6ja], [Bjyjaa, ce[u]y] при литературном
произношении [n'jy], eo/?o[6'ja] и т.д. Твердые и мягкие губные согласные
противопоставлены только в сильной для них позиции — перед
непередними гласными: [мо]д ~ [м'о]д, [ма]сса ~ [м'а]са. Подобные
сочетания в русских словах встречаюгся очень редко; можно сказать,
что в русском языке губные согласные образуют слабые
противопоставления по твердости— мягкости, а в некоторых говорах такого
противопоставления нет вовсе.
То же касается и заднеязычных согласных. Возможности
противопоставления мягких и твердых заднеязычных также ограничены
(§ 41), поэтому большинство севернорусских говоров до сих пор
сохраняет старое произношение типа [кы]слый> о[гы]бать, с нату[гы],
[хы]трый. В среднерусских говорах при переходе к различению
мягких и твердых заднеязычных происходит замена звука мягким
зубным, возникает произношение переходного типа: [т'к]нуть 'кинуть',
[туй]слый 'кислый'. Отмечается это обычно в таких морфемах,
которые не проверяются другими словоформами. Например, нет
подстановки при возможности чередования: /м/[к'и], яо[г'и], но ру[ка],
но[га]. В такой позиции новое произношение появляется позже и уже
наряду с произношением мягкого заднеязычного. Одновременно
встречается произношение рг/[ка], /и/[к'й] и /н/[т'й]. Смешение слогов [т'и]
и [к'и], [т'е] и [к'е] мы всегда отметим в том говоре, который
только еще развивает противопоставление /к ~ к'/ по образцу
литературного языка. Когда это противопоставление фонем окончательно
сформируется, в говоре может остаточно сохраниться диалектное
произношение некоторых слов, приобретающее стилистический характер:
моя Ма[н'т'а] 'Манька'.
§ 45. Шипящие /ш/, /ж/ во всех говорах являются непарными
по твердости — мягкости согласными, однако если в большинстве
севернорусских и во всех южнорусских говорах это твердые согласные
(как и в лмературном языке), то в говорах восточной части
севернорусского наречия обнаруживаются остатки их исконной мягкости.
В разных говорах позиционная сохранность мягкости различна, и
это позволяет по позициям восстановить последовательность
отвердения шипящих.
Мягкость [ж'], [ш'] сохранилась в восточной части Кировской об-
45
ласти; мягкость шипящих перед гласными и перед мягкими
согласными сохраняется в некоторых говорах Пермской области; мягкость
шипящих только перед /е/, /и/ отмечена в говорах Кировской
области, а перед /и/ — также только в говорах Кировской области. Если
мы встречаем говор с непоследовательной мягкостью шипящих, то
мена [ш — ш'] в нем не указывает на противопоставление фонем
/ш ~ ш7; так, в ле[жу] — ле[ж'й] представлены позиционные оттенки
фонемы /ж/. Однако по своему качеству шипящие в таких говорах
отличаются от шипящих в литературном языке; часто они
выступают здесь в полумягком варианте.
Параллельно с отвердением шипящих в тех же говорах идет
процесс отвердения фонемы /р'/. На границе с белорусскими говорами
/р/ и /р7 вообще не противопоставлены друг другу ни в одной
позиции, совпадая в [р#]. В лексикализованном виде твердость [р']
довольно широко сохраняется в произношении слов типа [гры]б, [прынц],
[ры]га, к[рът]ка, [ры]сую. По своему качеству произношение /р/ в
говорах и литературном языке различается — в говорах это более
длительный и энергичный звук, почти всегда он кажется твердым,
т.е. совпадает в этом с другими передненёбными, с /ш/, /ж/. Во
всех говорах, осваивающих фонологическое противопоставление
мягких согласных твердым, передненёбная артикуляция оказывается
неустойчивой, и отвердение [цГ], [ж1], [р'] сопровождается
перенесением места образования звука назад, в сторону гортани.
§ 46. Развитие фонологического противопоставления по
твердости—мягкости непосредственно сказывается на фонеме,
среднеязычная артикуляция которой является не просто основной, но
единственно важной. В большинстве говоров непарная по твердости ~
мягкости фонема /j/ также оказывается неустойчивой. С фонологической
точки зрения /j/ не является ни мягкой, ни твердой фонемой, с
фонетической— это палатальный щелевой согласный. Поэтому в
противопоставлениях другим согласным /j/ может пересечься с любым
мягким щелевым согласным, отличающимся от него только местом
образования.
Это и происходит в говорах, которые развивают
противопоставление по твердости~мягкости. Например, в ряде рязанских говоров
/j/ может позиционно пересекаться с /w'/: постаЦ], зо[)]бт\ в
тульских и рязанских — с /у'/: [Щря, [}й]бель> не мо[]й] 'не моги', в
cano[\k\\ в ряде северных — с /д'/: xo[jri], xo[jaT], 6y[joT], на
лошаЦи] —обычно перед гласными переднего ряда, особенно перед /и/,
где степень палатализации выше всего и палатализованность
щелевых согласных может выявляться как среднеязычная
артикуляция [j]. Во всех таких случаях [j] не является самостоятельной
фонемой, он выступает в качестве «заместителям палатализованного
согласного.
§ 47. Перед гласными переднего ряда парные по твердости ~
мягкости согласные ведут себя различно, в зависимости от типа го-
46
вора. В большинстве говоров, как и в литературном языке, перед
/е/, /и/ известен только палатализованный согласный: се[ло], но в
де[л'ё]. В отличие от этого в некоторых среднерусских говорах
перед гласными переднего ряда происходит отвердение мягкого
согласного.
В одних говорах отвердение происходит перед /е/, восходящим к
древнерусским /е/, /ь/ (восточная часть среднерусских и южнорусские
говоры). Противопоставление слога в целом типа [д*ен'] 'день' —
Аш[д'ён') 'надень', [сем'] — [c'eM'ja], [в*ес'] — [в'ёс'т'и] здесь является
важной функциональной особенностью: противопоставлены слоги с
мягким согласным перед /'е < ё/ и слоги с твердым согласным
перед /е/ другого происхождения. Хотя эти «два е» звучат абсолютно
одинаково, их влияние на предшествующие согласные различно. В
севернорусских говорах отвердение согласных возможно перед /е/
любого происхождения (причем характер согласных играет большую
роль в этом отвердении). Так, в одних вологодских говорах в
положении перед /е/, /и/ отмечены только губные полумягкие, а в
других— только зубные. На этом основании можно думать, что и
вообще отвердение представляет собой попытку примениться, исходя из
возможностей диалектной системы, к общерусским принципам
неразличения палатализованных и непалатализованных согласных перед
гласными переднего ряда. Происходит это в говорах, которые
только еще осваивают противопоставление согласных по твердости
—мягкости.
§ 48. Ассимиляция согласных по твердости—мягкости отражает
процесс развития корреляции согласных по этому признаку. По
результатам ассимиляции севернорусские говоры четко отличаются от
южнорусских и среднерусских. В последних фонологизация
противопоставления согласных по твердости—мягкости связана со многими
их позиционными изменениями в зависимости от последующего
согласного (как в литературном языке). Особенно это касается зубных
согласных, которые легко подвергаются ассимиляции; в некоторых
случаях важна роль ударения (в безударном слоге ассимиляция
происходит последовательнее).
Севернорусским говорам ассимиляция по твердости в общем
чужда, особенно в сочетаниях конечного согласного корня с
суффиксальными ск, н и др. Произношение деревё[н'ск]ий, звё[р'ск]ий> жё[н'ск]ий,
невё[р'н]ыйу хлё[б'н]ый является обычным и указывает на
недавнюю утрату /ь/ в таких суффиксах (ср. и отсутствие замены /е/
на /о/ в литературном языке: деревенский). В ряде севернорусских
говоров происходит прогрессивная ассимиляция по мягкости типа
деревё[н'с'кЪи]% в [л'йт'н'у] пору, что доказывает особый характер
[н"] в севернорусских говорах и отсутствие там последовательного
противопоставления согласных по твердости —мягкости.
Действительно, большинство севернорусских говоров до сих пор
сохраняет лабиовелярность так называемых твердых согласных. Ла-
47
биовелярные согласные не просто твердые, ощ «твердые с огубле-
нием», вот почему в таких говорах до сих пор можно слышать и
[хъ\]трый вместо [х'й]трый и полумягкий согласный перед /е/, /и/;
вот почему здесь непоследовательно происходит ассимиляция по
твердости ~ мягкости и «отвердевают мягкие» на конце слова
(особенно зубные в произношении типа гуля[т]> дёла[т], ше[с], о/о/[н],
тепё[р]). Основной массив севернорусских говоров выделяется
непоследовательным развитием корреляции согласных по твердости ~
мягкости. Процесс этот здесь только сейчас происходит, и все ;
основные отличия севернорусских говоров от других говоров
русского языка в области согласных так или иначе связаны с развитием
такого противопоставления.
§ 49. То же относится и к другой корреляции согласных — по
звонкости~ глухости. В большинстве говоров, как и в литературном
языке, соответствующие парные фонемы отличаются наличием или
отсутствием голоса (/б — п/, /б' — п'/ и т.д.), причем в слабой
позиции признак различения может нейтрализоваться (ср.: пру[дд] —
пру[та]> но в обоих случаях пру[т]).
На границе с белорусскими и украинскими говорами и не без
воздействия с их стороны (говоры смоленские, брянские,
воронежские) отсутствует оглушение звонких согласных в слабой позиции,
следовательно, звонкие и глухие согласные здесь не образуют
соотносительных по данному признаку рядов, поэтому возможно
противопоставление форм типа [казкъ] 'сказка' — [каскъ] 'каска', [кожкъ]
'шкурка' — [кошкъ] 'кошка', [ладкъ] 'оладья' — [латкъ] 'заплата'.
Более последовательно отсутствие оглушения звонких на конце
слова и перед глухими согласными отмечено в севернорусских
говорах, здесь вообще вместо звонких иногда слышатся полузвонкие, т. е.
безразличные к признаку голоса согласные. Когда говоры,
приспосабливаясь своими фонетическими средствами к фонологической системе
литературного языка, развивают (пока еще непоследовательно)
противопоставление согласных по звонкости ~ глухости, становится
«заметным», что, действительно, раньше в таких говорах данный
признак различения не был важным системным признаком согласных.
Тогда на всем пространстве распространения среднерусских
говоров, восходящих к севернорусским, и отмечается произношение,
которое записывают таким образом: зу[бы] 'зуб', с [нуогы] 'с ног',
мюо[ды] 'мёд', [нуожы] 'нож', [моруозы] 'мороз', гря[зи] 'грязь'.
Непривычную для литературного произношения конечную
«звонкость» пытаются оттенить гласным призвуком, которого в самом
говоре нет (иначе неясно было бы присутствие такого призвука
в случаях типа [в'ес'и] 'весть', [рубы] 'рубль' — конечные [с'| и [б]
возникли в результате упрощения групп согласных, что характерно
уже для современного просторечия).
Так как признак голоса не является различительным в
противопоставлении звонких согласных глухим в тех говорах, в которых
48
звонкость согласных на конце слова и перед глухими сохраняется,
отмечается меньшая напряженность звонких по сравнению с глухими,
что иногда приводит к редукции звонких в положении между
гласными: #o[j]a вместо хо[д]й. Представители говора, для которого
противопоставление согласных по звонкости ~ глухости не является
существенным, при усвоении этого важного признака системы
| литературного языка допускают ошибки типа [ф'ес'] 'весь', [пы]лм
'были', [па]трак 'батрак', набо[шн]ый 'набожный', ла[ти]о 'ладно',
1 [ко]ворйли 'говорили'.
§ 50. Даже при совпадении числа фонем в нескольких
диалектных системах артикуляторные и акустические характеристики фонемных
единиц могут различаться. Это важно для системы в целом,
поскольку изменяется отношение ее элементов друг к другу. Но это важно
и для каждой фонемы, потому что вызывает различные звуковые
чередования по позициям. Модификации согласных фонем
(например, /т/) удобно рассмотреть по шести основным позициям:
1) а) в начале слога и морфемы перед гласным (то); б) в
начале слога и в середине морфемы между гласными (ото); в) в
середине слога и морфемы после согласного перед гласным (сто);
2) а) в начале слога и морфемы перед согласным (твой); б) на
стыке морфем и слогов после гласного перед согласным (потный);
в) на конце слога и морфемы после гласного и согласного (пот и
пост).
Позиция 1 выделяет положение согласного перед гласным,
позиция 2 — его положение перед согласным (и на конце слова).
§ 51. В южнорусских говорах представлена фрикативная
заднеязычная фонема /у/ с оглушением в [х], в севернорусских — смычная
/г/ с оглушением в [к]. Среди говоров много промежуточных по
произношению звонкого заднеязычного. В севернорусских говорах
заднеязычная артикуляция сопроюждается фрикацией (произношение
типа [хгорох], иногда [уорбх]). Различные варианты заднеязычного
определяются морфологически, характером чередования.
Переход к литературному различению /г/ и /к/ происходит
постепенно, от слова к слову и от позиции к позиции — перед гласными
в начале слова: [горат], [гъвар'йт] или только рядом со звонким
зубным: [розг'и], [розга], [г-дбму], [г-другу]. В среднерусских говорах
взрывной чаще употребляется на месте /у9/: [г'л'ед'й], [д'ён'г'и],
[с'ёр'г'и] или возле сонорного, но /у/ сохраняется: [уат] 4гад\
§ 52. При образовании [л] кончик языка смыкается с передними
зубами, а между языком и боковыми зубами образуются щели, через
которые и проходит воздушная струя. Поэтому [л] называют боковым
(латеральным) звуком. Зга артикуляция — самая важная в
образовании [л], а все остальные артикуляции могут варьироваться,
определяя своеобразие диалектных систем. В говорах фонема /л/ проти-
49
вопоставлена палатализованной фонеме /л'/» но [л] выступает в трех
модификациях:
1. Произношение [л] (как в литературном языке) распространено
и в севернорусских и в южнорусских говорах.
2. Произношение «среднего» [1] в восточной части севернорусских
говоров: бь*[1а], [1ом], се[1у], [1ы]ко, бы[у], бу[1]ка, но <зо[л'а], [л'он],
яб[л'у], [л'йк], бы[л% бу[л'к]ать. Отличие [1] от [л] заключается
в месте смычки: [л] — зубной, а [1] — альвеолярный согласный. При
образовании [1] вся спинка языка направлена к мягкому нёбу, так
что он слышится как [л1]. Кроме того, при произношении [1]
происходит еще и ослабление затвора и согласный слышится как слегка
огубленный (лабиовелярный; особенно в конце слога [1] осознается
как очень краткое [у]).
3. В западной части севернорусских говоров возникает
произношение огубленного [л°] с возможным лабиовеляризованным
вариантом [у]: бб/[ла], [л°ом], се[л°у], [л°ы]/со, бы[у], бу[у]ка, но во[л'а],
[л'он], яо[л'у], [л'ик], бы[л'], бу[л'к]ать. Это этап перехода от
второго типа к первому, он связан с образованием противопоставления
согласных по твердости ~ мягкости.
Общая артикуляторная последовательность ряда боковых в
говорах такова: [ц — 1 — 1 — Г] — от лабиовеляризованного
полугласного до палатализованного согласного. В зависимости от характера
твердого бокового согласного говоры по-разному отражают и
ассимиляцию согласных. Только во второй группе возможна
регрессивная ассимиляция по твердости в сочетаниях /л'/ с последующим
твердым или шипящим: бо[лно], во[лно], колоко[лнг], оста[лн]6й,
[лт]в6зка, ку[лту]рно, дфшу], [лвов], /ш[лто], да[лше]. Наоборот,
только в третьей группе возможна прогрессивная ассимиляция по
мягкости в подобном сочетании: [л'д'у], [л'н'ом], [л'н'и], те[л'н'а]я
корова, #о[л'н'а], ш[л'н'а], [пал'т'6], [пол'з'а], [л'н'у]ла. Типы
ассимиляций отражают разные этапы отхода от мягких (палатальных)
[л"], [н"], которые были в древнерусской системе согласных и долго
сохранялись в севернорусских говорах.
§ 53. Фонемы /в/, /в7 в литературном языке занимают особое
место: функционально они совпадают с сонорными, например, перед
ними глухие согласные не ассимилируются по звонкости: [св]ои,
[тв]ой, [к-в]амУ но [зд]ёлапгь, [т-д]6му. В письменных памятниках
оглушение /в/ отражается только с конца XVI в. Современные
говоры объясняют этот факт: до сих пор многие из них сохраняют
губно-губное произношение /в/ (в транскрипции [w], в некоторых
позициях даже [у]), а не губно-зубное, как в литературном языке.
Изменение артикуляции губно-губного [w] в губно-зубное [в]
обнаруживается в среднерусских говорах, которые имеют в своей
системе губно-зубную фонему /ф/ (как и в литературном языке).
Последовательно губное [w] во всех позициях в настоящее время
не встречается ни в одном говоре, чаще всего это факультативный
50
оттенок фонемы /в/ в конце слога. Говоры различаются
интенсивностью освоения /в/ и позициями, в которых это происходит.
Раньше всего зубная артикуляция отмечается у
палатализованного /w'/; в калужских, брянских и владимирских говорах наряду с
губным [w'] уже давно отмечено зубное /в'/. Для большинства
современных южнорусских говоров характерна губно-зубная артикуляция
/в/; ее преимущество в сохранении прежнего места образования и
четкого противопоставления всем язычным согласным. Изменение
/w ]> в/ перед любым гласным началось в первой позиции и теперь
в южнорусских говорах является обычным: [во]з, д/?о[ва], [двор].
Перед согласным и на конце слова сохраняются разные оттенки
губно-губного /w/: [унук] ~ [wHyK], дро[ун]и ~ д/?о[\ун]и, дро[$] ~
dpo[\v].
§ 54. Все говоры различным образом отражают произношение
губно-губного [w], но только как вариант фонемы /в/ в слабой
позиции; он сохраняется там, где необходимо оглушение /в/.
Требование системы удовлетворяется двояким образом. В одних
южнорусских говорах на конце слова или перед глухими согласными
появляется глухое губно-губное /w/: [Kpow], [д'ё w ка], но [кр6ъг]ный,
в других на месте [w] ([у]) появляется" [в] с сохранением звонкости:
[зов], [вып'ившы]. В некоторых случаях на границе морфем /в/
произносится как губное [м]. Сравним произношение да[мн]о, [мн]ук,
[гумно], всё ра[мнб] или вспо[вн]и, [вн]ого, а также произношение
причастных форм, воспринимаемое как просторечное: выпи[мш]и,
сдёла[мш)и. Это слабая, морфологически изолированная позиция [w],
и потому в ней нет изменения в зубное [в].
Несколько иначе происходит замена губного на зубной в
севернорусских говорах; здесь признак лабиовелярности утрачивается в
положении перед лабиализованным гласным, появляется произношение
[заут], [жыу], [в-роу] 'во рву', [трау], [д'ёушка], [нбуйу], [орона],
[бп'йш] 'вопишь', [на ос] 'на воз'. Но перед другими
согласными фактически произносится губно-зубной [в]; он же
произносится и перед согласными (кроме зубных): [в-го]д 'в год', но я
[з'ела] *я взяла', [с'е] они 'все они', [ц'ерашн]яя рыба
('вчерашняя') — с утратой губно-губного. В остальных позициях звонкий
спирант сохраняется даже перед глухими и на конце слова: [кров],
[д'ёвка]. Отличие от южнорусского наречия состоит в сохранении
смычки; даже если и возникает какая-то попытка приблизить
произношение губно-губного спиранта к литературному
произношению, носитель севернорусского наречия предпочитает произнести
близкий к [в] звук [б] (тоже звонкий губной), но обязательно сохранить
смычный характер этого согласного: чай за[бо]рйла, [бо]зле бочки,
он там жи[бо]т, за [бо]ра 'завора', там [бы]ше были (ср.: [в'ече]вой
волочили, [вб]рону запрягали 'борону'). Стойкость губно-губного
образования [в] в севернорусских говорах поддерживается наличием
губно-губного произношения /ф/, т.е. [ф].
51
§ 55. В некоторых говорах при произношении аффрикаты
происходит утрата смычки, так что произносится простой фрикативный
согласный. Если утрата смычки происходила в зоне распространения
/ч/, носители такого говора видели в фонеме литературного языка
/ч'/ мягкость; и так как в системе фонем уже не было /ш'Д
заимствованное из литературного языка с /ч'/ стали передавать звуком
[ш'] (шоканье). Так, в западной части южнорусских говоров
фонема /ч7 представлена модификацией [ш']: [ш'а]ш/са, [ш'у]до, [ш'й]с/л&ш,
[ш'ем], яо[ш'] вместо [ч'а]ш/са, [ч'у]до, [чуй]стый, [ч'ем], яо[ч'].
Это самостоятельная фонема /ш'/, и потому ни в каких позициях
она не пересекается с другими фонемами консонантной системы.
В говорах с твердым цоканьем утрата смычки в произношении
аффрикаш приводит к возникновению соканья: [сы]плёнок '
цыпленок', ли[со] 'лицо', отё[с] 'отец'.
Шокающие и сокающие говоры, кроме Средней России, широко
распространены в Сибири и на Дальнем Востоке. Раньше при объяснении
подобного произношения говорили о влиянии произносительных
особенностей языков местных народов, однако теперь ясно, что перед
нами простое «восстановление» [ц] под влиянием русского
литературного языка, попытка цокающих или чокающих говоров перейти к
различению аффрикат по образцу литературного языка. В говорах
по-разному совершается такой переход: в иркутских чаще всего
перед лабиализованными гласными и перед твердыми согласными, в
орловских — после зубных, в тульских—перед взрывными согласными
и т.д. На завершающей стадии отхода от соканья или шоканья [ш']
или [с] на месте аффрикат сохраняется лишь на стыке морфем:
до[ш'к]а или до[ск]а 'дочка', но <Эо[ч']. В таких говорах возникает
мена /ч' — ш7 в зависимости от позиций, и это позволяет осознать
данное фонетическое изменение также и носителю литературного
языка (до того оно оставалось незамеченным).
§ 56. Характерной особенностью среднерусских гоюров является
палатализованная фрикация после смычки, т.е. произношение типа
/т'с'Д /д'з'/: [т'с'й]%о, [д'з'е]«ь. Это напоминает белорусское дзеканье
и цеканье (/дз/, /ц/ на месте /д'/, /т'/), почему иногда и говорят
об элементах дзеканья в русских говорах. Однако ничего общего с
белорусским в таком произношении нет: в любом варианте взрывной
элемент здесь преобладает, определяя характер звучания. Это не
аффрикаты, а мягкие зубные, благодаря своей повышенной палата-
лизованности выделяющие свистящий элемент (такое явление носит
название ассибиляции). Говоры очень гибко реагируют на
распространение ассибиляции: во многих среднерусских говорах, которые
раньше отличались подобным произношением (даже вокруг Москвы),
это явление заменилось четким противопоставлением мягких зубных
твердым. Слабая палатализация зубных в севернорусских говорах
никогда не приводит к данной модификации.
52
§ 57. Шепелявенье свистящих зубных всегда сопровождает асси-
биляцию взрывных. На месте литературных /с'Д /з7 произносится
полумягкий звук, переходящий в шепелявые /с'ш'/, /з'ж'/ (в
транскрипции [с"], [з"]): ко[с"й]л> [с"ё]яо, де[с"а]ть, в[с"о], в[с"у],
цве[с"т]й, ло[о!'\, [з"и]мой, [з"ё]лен, ф"а]л, ве[з]т> ё[з"я]или.
Такое произношение возможно только в говорах с отвердевшими
/ш/, /ж/, поэтому чередование этих последних с /с'7> /з7 не
приводит к «смешению фонем». Фонемы /с"/, /з'7 всегда четко
отграничены и от шипящих и от твердых /с/, /з/, т.е. являются
самостоятельными фонемами, хотя и фонетически необычными: в отличие
от шипящих шепелявые /с7. /з7 являются однофокусными, а в
отличие от твердых зубных они имеют иной фокус фрикации,
смещенный в сторону альвеол. Отличие от палатализованных свистящих
типа [с'], [з'] заключается в незавершенности «йотовой артикуляции»;
очень часто наблюдатели говорят о полумягкости или даже твердости
таких шепелявых свистящих. Это наблюдение указывает на попытку
выработать новый, более четкий принцип различения
палатализованных и твердых согласных.
В говорах с исчезающим шепелявеньем [с"]» [з"] являются
оттенками фонем /с7, /в7- Они встречаются в определенных
позициях, всегда разных по говорам.
От подобного шепелявенья следует отличать смешение свистящих
и шипящих согласных в старых псковских говорах. В говорах юга и
севера Псковской области, как и в других среднерусских говорах,
может встречаться шепелявое произношение /с7, /з7. Однако на
территории, которую можно ограничить окружностью, проходящей
через Пыталово — Печоры — Псков — Порхов — Пушкинские Горы —
Пыталово, кроме того, наблюдается и взаимное смешение
твердых шипящих и свистящих согласных, что стало возможным
после отвердения шипящих; уже самые древние псковские рукописи
с XIV в. отражают такое смешение согласных.
Никаких изменений шипящих и свистящих не находим в
типичных севернорусских говорах, не развивающих еще противопоставления
согласных по твердости ~ мягкости.
§ 58. Рассмотрев модификации согласных фонем по говорам, мы
обнаруживаем следующие системные особенности и условия
модификаций, совпадающие в их проявлениях.
Во-первых, все изменения в произношении согласных происходят
в границах фонетического слога и определяются окружающими
согласными и гласными. Это значит, что каждый говор по-своему
видоизменяет произношение слога, чтобы приспособить его к
произношению в литературном языке. Фонетическая замена артикуляции
происходит в слоге, а это и материально обеспечивает фонетическое
сходство самих замен, и определяет единство всех русских говоров.
Во-вторых, изменения в произношении охватывают лишь те
согласные, которые по своему качеству не соответствуют самым важ-
53
ным, системным различиям в литературном языке, прежде всего не
выражают четкого противопоставления по твердости —мягкости или по
звонкости ~ глухости. В таких противопоставлениях носителем
признака различения выступает соответственно мягкость или звонкость
согласного; вот почему и в говорах соответствующие изменения
раньше всего начинаются со звонких и мягких согласных. Например,
сначала /у 7 заменяется на /г7 и только потом /у/ на /г/ (или /к/
на /к7); еще раньше и гораздо активнее происходит замещение
/1/ на /л7 или /w7 на /в7> тогда как их твердые варианты
долго сохраняются в качестве /1/ и /w/. Все модификации фонем
в любом говоре происходят по существенным для русского языка
признакам (иначе мы бы их просто не заметили), и такие признаки
являются общими для русского языка. Это обеспечивает единство
системы языка и позволяет считать наши многочисленные говоры,
какими бы экзотическими они ни казались, говорами русского
языка. Историческая диалектология показывает, что и прежде
направление и основные этапы таких замен совпадали с современными
изменениями и определялись теми же причинами. Тем самым
территориальное единство говоров оказывается включенным в общую
историческую перспективу, русские говоры остаются русскими в
течение длительного времени и не выказывают тенденции к выделению
нескольких новых языков.
В-третьих, все модификации фонем ограничены определенными
морфемами. Сама последовательность замен от позиции к позиции в
какой-то момент доходит до такого предела, что старое звучание
сохраняется лишь в морфологически изолированной позиции, которая
не поддерживается морфологическим чередованием с сильной
позицией. В результате образуются многочисленные лексикализованные
варианты произношения, богатством которых отличаются
современные говоры и литературный язык (деревня с отражением второго
полногласия, цапля с цоканьем и т.д.). На промежуточных этапах
изменения могут возникать морфологические чередования типа
дрова — дроф — дроуни, а такие чередования долго еще сохраняют
элементы старой диалектной системы (например, произношение
согласных, уже не свойственное современному говору) на фонологическом
уровне.
Таким образом, модификации фонем не являются фонемными,
хотя определяются системой фонем русского языка и общими
принципами морфологических чередований в говоре. Поэтому они столь
устойчивы и долго сохраняются. Каждый говор — не совокупность
внутренне замкнутых архаичных особенностей произношения. Это
динамическая система, которая находится в постоянном
преобразовании, идущем в общем для всех говоров направлении. Результаты
преобразования, как мы видим, проявляются на уровне слога,
морфемы и слова.
54
ВОКАЛИЗМ
§ 59. В отличие от литературного языка количество фонем в
говорах может быть разным: кроме /а/, /о/, /у/, /и/, /е/, встречаются
также закрытые напряженные, средневерхнего образования /б/, /ё/.
Функционально слабой фонемой системы литературного языка
является /ы/ (не встречается в начале слова), иногда ее вообще
признают за оттенок фонемы /и/, однако в севернорусских говорах /ы/
определенно является самостоятельной фонемой.
§ 60. В прошлом почти все говоры имели фонему /6/, которая
сохранилась только в архаичных говорах Севера, где в сильной
позиции она противопоставлена фонеме /о/: [сб]шка — [со]хи>
пере[в6]т — [во]р, сб[рбд] — сб[род]#, «а[вбз] — «а[воз], [Сб]«я —
[сб]ня 'сонный', [мо]г — [мо]л:, [вб]т — [во]д, [вб]н (местоимение) —
[во]я 'наружу', [по]д — [по]т, [во]йлок — [во]йско\ ср. и формы Р.
женского рода как[6й], дурн[6й] с формой И. мужского рода как[6й],
дурн[6й]. Фонема /б/ возникла на месте исконного [о] под
восходящей интонацией, а /о/ — из исконного [о] под нисходящей
интонацией и из /ъ/1. Следовательно, всякое исконное [о] под
ударением после твердого согласного не в начале слова представляет
собой один из оттенков /б/. В первом же слоге слова /6/
закономерно является в тех случаях, где нет оттяжки ударения на
предлог: на ст[6]л, на в[6]лю, но на дом, на воду (т.е. д[о]м, в[6]ду) или
ударение на начальном слоге вторично: ст[д]л, к[д]нь при ударении
стола, коня показывает, что исконными были формы столъ',
конь'. В остальных положениях исконным является /о/. Ни в одном
современном говоре старое противопоставление /6~о/
последовательно не сохранилось, но косвенно оно определяется по архаичным
типам безударного вокализма [например, обоянский тип аканья и
яканья (§ 69, 70)] или по лексикализованному произношению
отдельных слов: раз[б6й]ник, ши[р6]ко и др.
Отсутствие /б/ в литературном языке затрудняет восприятие
этой фонемы, и начинающий диалектолог иногда «слышит» [б] там,
где его нет (например, в закрытом слоге л[д]б, м[6]х, поскольку в
таком слоге гласный по своему образованию всегда напряженнее,
чем в открытом слоге).
§ 61. В литературном языке фонема /е/ восходит к /е/ (село),
к /ь/ (дьнь) и к /ё/ (хлЪбъ) — на письме обозначалась буквой t
и произносилась как [е], [де], [ие], [и]. В русских говорах совпадение
1 На примере слов современного литературного языка различие между
восходящей и нисходящей интонацией легко определить по ударению на первом
или втором слоге полногласного сочетания: голову — нисходящее, головка —
восходящее, следовательно, голову, но головка; ср. еще: дом, но двор, потому что
на дом (оттяжка ударения с нисходящего долгого на дом, отсутствие оттяжки с
восходящего долгого на двор).
5S
/ё/ и /е/ не завершилось полностью, и разное проявление /ё/
определяет различия в современных говорах.
В архаичных говорах, главным образом на севере, сохраняется
дифтонг [ие] или [ие] во всех позициях: челов[иё]к [иё]дет на кон[ие]
по л[ие]сам. Это обычно для говоров, которые одновременно
сохраняют и архаичное произношение /б/ как [уо].
В Поморской группе говоров /ё/ в середине слова, независимо от
качества последующего согласного и от ударения, произносится как
[е], а в конце слога — как [и]: челов[ё]к й[ё]дет на кон[и] по
л[е]сам. Такое же произношение было свойственно и некоторым
среднерусским говорам еще недавно.
В Вологодско-Вятской группе говоров в середине слова перед
мягкими согласными (и обычно под ударением) /ё/ произносится как
[и], перед твердым — как [е] или в виде [ие], а на конце слова —
как [е]: челов[ш]к й[й]дет на кон[е] по л[е]сам.
В Новгородской группе говоров /ё/ во всех позициях под
ударением произносится как [и], без ударения — как [е]: челов[й]к й[й]дет
на кон[й] по л[е]сам. Теперь сохранилось очень мало говоров с
таким произношением Ъ, только вокруг оз. Ильмень. Совпадение /ё/
с /и/, свойственное, например, украинскому языку, не характерно
для русского, и потому не развивалось последовательно и широко.
Во Владимиро-Поволжской группе говоров /ё/ во всех позициях
произносится как [е], т.е. как в литературном языке: челов[ё]к
й[ё]дет на кон[ё] по л[ес]ам.
В Олонецкой группе говоров, а также в некоторых сходных
говорах переходного типа отражается архангельское (на севере) или во-
логодско-вятское (на юге) произношение /ё/ под ударением. В этих
говорах различие в произношении безударного [е] или [и]
определяется также и характером последующего согласного — перед
твердыми как [е], перед мягкими как [и]: челов[ё]к й[й]дет на кон[ё] по
л[е]сам.
В говорах первых двух групп старое /ё/ выступает в качестве
самостоятельной фонемы; в сильной позиции она противопоставлена всем
остальным гласным, в том числе и /6/. В других случаях
наблюдаем разные стадии перехода к неразличению /ё/ и /е/.
В отличие dT других гласных противопоставление /ё/ и /е/
зависело и от предшествующего согласного в слоге: перед /ё/ согласный
обычно сохраняет свою исконную мягкость, тогда как перед /е/ он
остается полумягким, поэтому в переходных как севернорусских,
так и южнорусских говорах может сохраняться противопоставление
целых слогов типа [с'е]л < сЪлъ и [се]ло<С село. Фонематически /ё/
и /е/ совпали в /е/ и не различаются на парадигматическом уровне;
фонетически же они всегда различаются в соединении с другими
гласными в речи.
§ 62. В ряде южнорусских говоров не отмечается изменения
Ге>'о] под ударением перед твердыми согласными: [с'ё]лы, [т'ё]плыйг
56
семь /со[п'ё]я, [л'ен], при[в'ёс] вместо [с'6]ла, [т'6]/глбш, [л'он],
при[в'ос]. В некоторых южнорусских говорах изменение отсутствует
только в глагольных окончаниях: «е[с'ёш], яе[с'ёт'], не[суё]те,
яф'ём]. Это не означает, что во всех южнорусских говорах не было
перехода /'е>'о/. Часто происходило выравнивание по аналогии в
формах морфологической парадигмы: не[с'ём] как яе[с'ёт'] и,
наоборот, ог[н'6м] как ок[ном], пе[пЪк] как лш[нок], [с'ё]лк как
[с'ёл1\ский. Морфологическое сходство [о] и [е] способствовало
возникновению чередований, чем и объясняются расхождения в
произношении слов.
В архаичных севернорусских говорах замена /е/ на /о/ также
непоследовательна. В новгородских говорах перед твердыми
согласными происходило фонетическое огубление /е% что не приводило к
замене звуком [о]: [суё°]лы и [суё]льский. Это не замена фонем в
составе морфемы, а простое фонетическое варьирование, которое к
тому же не зависело от ударения.
В тех говорах, которые не отражают полной замены /е/ на /о/
в сильной позиции, нельзя видеть и противопоставления /о/ и /е/:
после твердых согласных тут возможно только [о], после мягких —
только [е]: пять [д'ен] — [дон], [д'ен']—ла[дон']; звуки [о] и [е] как
бы дополняют друг друга до одной позиции.
§ 63. В Поморской и Вологодско-Вятской группах говоров [а]
в положении между мягкими согласными независимо от ударения
произносится как [е]: [вз'ёл'и] 'взяли', [пр'ён'ик] 'пряник*, [з'ет'] 'зять',
[гул'ёл'и] 'гуляли', [п'ет'й] 'пяти', [з'ет'ок] 'зятёк', [вз'ел'йс']
'взялись', но перед твердыми согласными — [п'атый], [гр'азный]. Южная
граница этого явления проходит от Череповца до Котельнича.
Еще в XIX в. такое произношение было распространено очень
широко и являлось общерусским (восходит к реализациям
самостоятельной фонемы /а/ (из /§/ — на письме обозначалась А). Теперь
только «следы» этого произношения устанавливаются косвенным
образом:
1) либо в остаточном произношении некоторых слов типа [оп'ёт']
«опять', [м'еч'] 'мяч', яле[м'ённик] 'племянник';
2) либо в обобщении такого произношения уже независимо от
последующего согласного, например в безударной позиции и перед
твердыми согласными: кро[в'е]ной, ог[л'е]нулась, [л'е]гушка\
3) либо в распространении такого произношения также на
исконный звук [а]: [дн'ам'и] или [дн'ём'и] по аналогии с [п'ет'], [п'атый];
4) либо (на севере) в сохранении полумягкости согласного
только перед [е]</е/: [п*е]^б, но [п'е]ть 'пять'.
Модификации /а/ в зависимости от окружающих согласных
показывают, что общерусской тенденцией является совмещение всех
оттенков /а/ в одну фонемную единицу; полнее всего это представле-
57
но в литературном языке, а все говоры постепенно изменяют
произношение слов в этом направлении.
§ 64. В отличие от литературного языка диалектные системы
различаются разной степенью редукции безударных гласных
(южнорусские и среднерусские говоры) или ее отсутствием (севернорусские
говоры), а также различным соотношением между гласными в
сильной позиции.
В зависимости от окружающих звуков в потоке речи
видоизменяется характерная часть гласного с уменьшением или увеличением
его длительности. Это чисто фонетические различия. Гласный
между твердыми согласными всегда короче гласных между мягкими
согласными. В севернорусских говорах гласные не изменяются в
зависимости от ударения, а в южнорусских и среднерусских говорах
и в литературной речи под ударением всегда выделяются как
гласные сильной позиции и изменяются в безударных слогах.
Противопоставленность гласных под ударением гласным без ударения
образует первую системную позицию различения или неразличения гласных,
выделяя позиционные оттенки фонем. В литературном языке, а
также в южнорусских и среднерусских говорах возможны три позиции:
под ударением (сильная), в первом предударном слоге (полуслабая)
и в остальных безударных слогах (слабая). На конце слова перед
паузой произношение гласных иногда совпадает с полуслабой
позицией: [гърадок] 'городок', но [мнбга] или [многъ]. В севернорусских
говорах гласные по позициям не различались и во всех слогах
произносились почти одинаково: [она сама поймала сома]; в остальных
говорах утрачивалось противопоставление гласных в слабых
позициях: [ана сама паймала сама]. Изменения гласных в зависимости от
позиции иногда называют нейтрализацией фонологического
противопоставления, в морфологическом смысле они образуют
пересекающиеся (непараллельные) ряды чередований гласных:
Вторая позиция связана с последующим согласным. Во всех
говорах, в том числе и в севернорусских, гласные изменяют свое
звучание в следующих положениях:
1) в начале слова перед твердыми согласными: [ат] — [от] — [ус];
2) в начале слова перед мягкими согласными: [а*т'] — [о*т ] —
[ус1];
3) между твердыми согласными: [мат] — [тот] — [тут];
4) после твердого перед мягким согласным: [мат'] — [то*т']лш—
[ту-т'];
5) после мягкого перёд твердым согласным: [м'*ат] — [т'-6т]ка —
[т'-ук];
6) между мягкими согласными: [м'ат'] — [т'бт']я — [т'ут']а.
Произношение гласных на конце слова совпадает с одним из пе-
58
речисленных в зависимости от того, каким звуком начинается
следующее слово. Перед паузой гласные произносятся так же, как и
перед твердыми согласными.
Гласные [а], [о], [у] имеют полный набор из четырех
комбинаторных вариантов: передне-верхнего [а], переднего [*а], среднего [а],
сдвинутого назад [а*]. Положение между двумя мягкими
согласными оказывается наиболее критическим, а положение в начале слова
перед твердым согласным — наиболее «свободным» для всех
гласных. В начале слова не употребляется [ы], а также диалектные
[6], [ё]; употребление [е], [и] различается по говорам: в одних (на
севере) возможно произношение типа [эс'л'и], [йва], в других —
перед гласным обязательно появляется /: [йёс'л'и], [ййва]. Таким
произношением раньше различались и разные варианты литературной
речи: старомосковское произношение требовало йотации,
петербургское— нет (в основе расхождения лежит различие между
севернорусскими и южнорусскими говорами).
Распределением позиционных и комбинаторных оттенков фонем
определяются сильные и слабые позиции гласных фонем. В
севернорусских говорах сильная позиция гласного — в начале слова перед
твердым согласным; в южнорусских говорах сильная позиция
гласного— под ударением; среднерусские говоры и литературный язык
совместили оба принципа, в них сильная позиция гласного — под
ударением перед твердым согласным. Таким образом, литературный
язык уже в позиционном распределении фонем осуществляет
общерусский принцип выделения значимых звуковых единиц.
§ 65. Системность в распределении оттенков фонем (звуков,
звучания гласных) по позициям способствует четкому и
последовательному выделению системы гласных фонем в том или ином наречии.
Отмечено, что в окающих говорах с фонемами /ё/, /б/ гласный [а] —
более верхнего и более заднего образования, чем в литературном
языке; напротив, в говорах с редукцией гласные верхнего подъема
более нижнего образования, чем в литературном языке. Таким
образом, и сама система гласных определяет основные варианты
фонем, фонетические возможности их произношения, никогда не
допуская смешения фонологически важных единиц (см. табл. 1).
Таблица 1
Подъем
Литературный
язык
Севернорусские
говоры
Южнорусские и
среднерусские
говоры
Верхний
Средне-верхний
Средний
Средне-нижний
Нижний
и (ы) у
э о
а
и ы
ё 6
9 О
(а) а
и (ы) у
э о
а
59
В диалектных системах очень развито стремление к
компактности, здесь нет резких разрывов в подъеме гласных. Из трех
различительных признаков гласных, свойственных русскому языку (лабиа-
лизованность, подъем и ряд), в литературном языке важны два
первых, а признак ряда используется для различения комбинаторных
оттенков фонем. Это усиливает противопоставление гласных по
подъему и исключает фонему /ы/ из системы.
В севернорусских говорах, наоборот, противопоставление по ряду
является самым выразительным, ни один гласный переднего ряда не
может заменяться гласным непереднего ряда; например, нет
«перехода» /е>о/ ([м'е°т] *мёд\ с фонетическим огублением гласного
[е°]), нет изменения [а>а] (происходит совпадение с [е]; ср. литер,
[з'ат'] идиал. [з'ет'] 'зять').
Отличие системы южнорусских и среднерусских говоров от
системы литературного языка незначительно; и здесь важными
являются противопоставления по подъему и лабиализации, но в
некоторых положениях последняя может утрачиваться. Наличие сильной
редукции безударных гласных противопоставляет первый
предударный слог остальным безударным, в которых возможна только одна
степень подъема, поскольку [ъ], ['ь] являются оттенками фонемы /и/
(/ы/). Распределение гласных в слабых позициях влияет на качество
гласных в сильных позициях и способствует усилению
компактности всей системы; и под ударением эти гласные более напряженны,.
чем в литературном языке.
Если позиционное и комбинаторное распределение гласных
определяется соседними звуками, т.е. синтагматично, то
системное соотношение вокализма в сильной позиции в границах каждого
отдельного наречия называется парадигматическим: гласные
фонемы говоров в их отношении друг к другу противопоставлены по
различительным признакам, а не определяются соседними звуками в
речевой цепи. Системные отношения этих двух типов определяют
каждую конкретную систему говора и обязательно описываются при
изучении данного говора.
Таким образом, противопоставление наречий и говоров друг
другу и литературному языку определяется: либо составом гласных
фонем, либо разными признаками выделения этих фонем
(система фонем), либо фонетическими модификациями в их
выражении (система оттенков).
§ 66. Модификации гласных в зависимости от окружающих
согласных определяются системой фонем и являются общими для всех
говоров. Изменение гласных в зависимости от ударения, кроме
литературного языка, свойственно также южнорусским и
среднерусским говорам. Теоретическое истолкование таких изменений очень
сложно (чрезвычайная дробность типов), но в практическом
отношении употребление безударных гласных очень просто, поскольку всег-
60
да подчиняется четким системным различиям по следующим
признакам:
1) отношение к ударному гласному выделяет разные
степени редукции, которые варьируются по говорам; например, по
соотношению степеней длительности второго предударного, первого
предударного, ударного и заударного слогов могут различаться как
2 — 2 — '3 — 1 для окающих говоров без редукции; как 1 — 3 — '2 — 1
для окающих говоров с редукцией; как 1 — 2—'3—1 для
акающих говоров и для литературного языка; первый предударный слог
всегда выделяется из числа прочих безударных слогов;
2) положение перед определенным ударным
гласным: перед верхними или напряженными /и/, /ы/, /у/, /ё/, /6/, с
одной стороны, и перед неверхними /о/, /е/, /а/ — с другой;
3) следование после твердых или мягких согласных
выделяет разные по качеству безударные гласные, которые
изменяются: /о/, /а/ после твердых, /ё/, /е/, /а/ — после мягких согласных;
4) положение перед твердыми или мягкими
согласными выделяет разную степень зависимости от следующего слога:
перед мягкими согласными гласные, как правило, не изменяются,
ибо в системе русского языка мягкие согласные являются сильным
элементом системы.
По этим признакам можно описать пять противопоставлений, на
основе которых и строится типология русского безударного
вокализма:
1) предударные гласные после твердых согласных — предударные
гласные после мягких согласных;
2) предударные гласные перед /а/— предударные гласные перед
прочими гласными;
3) предударные гласные после мягких согласных перед
верхними— они же перед неверхними гласными;
4) предударные гласные после мягких согласных перед
последующим гласным — они же перед последующим согласным;
5) предударные гласные противопоставлены гласным во всех
остальных позициях.
§ 67. В результате первого противопоставления выявляется
положение предударного гласного после твердых согласных, которое
образует оканье и аканье.
Различение гласных неверхнего подъема /о/ и /а/ в безударных
слогах, характерное для всех севернорусских говоров, условно
называют оканьем: [хорошо говор'йт бабус'а]. Аканьем в узком
смысле слова называют неразличение /о/ и /а/ в безударных слогах:
[харашб уавар'йт бабус'а]. Аканьем в широком смысле обозначается
всякое неразличение гласных в безударных слогах, т.е. также и
после мягких согласных — яканье (§ 69—72), и даже редукция
гласных разного качества. Различные типы аканья характерны для
среднерусских и южнорусских говоров и для литературного языка.
61
Общее фонетическое отличие окающих говоров от акающих
заключается в отсутствии напряженности в произношении гласного,
что приводит к некоторому ослаблению заударного гласного,
особенно в закрытом слоге. Даже в Поморской и Вологодско-Вятской
группах говоров редукция заударных гласных является теперь
обычной: [хл'ёбъм] 'хлебом'» [бабъм] 'бабам'. Поскольку такая редукция
происходит лишь после некоторых согласных (например, после
губных), ее нельзя подвести под понятие «неполное оканье».
§ 68. Полное оканье, т.е. различение двух гласных во всех
безударных слогах, свойственно всем севернорусским говорам, кроме
владимиро-поволжских, в которых распространено неполное оканье с
редукцией безударных гласных, кроме первого предударного слога:
произношение [гъвУбр'йт хъру6ш6] противопоставлено произношению
с ровным тоном [го-во-р'ит хо-ро-шо] остальных севернорусских
говоров. Большая полновесность предударного слога определяется
характерной интонацией, свойственной владимиро-поволжским говорам,
а это объясняет сильную редукцию остальных безударных гласных.
Окающие говоры делят на три типа: собственно севернорусские
говоры Олонецкой, Поморской, Вологодско-Вятской групп с
произношением очень открытого [оа] (похожего на [а]); говоры
новгородские с отчетливым выделением огубленного [о0] и говоры владими-
ро-поволжские с очень закрытым [оу] и редукцией не в первом
предударном слоге. Различное качество /о/ во всех случаях
соответствует общей системе диалектного вокализма. Например, во
владимиро-поволжских говорах соотношение между фонетическими
реализациями фонем /ё/, /е/, /б/, /о/ оказывается следующим:
]еи] [оу]
Это определяет «более закрытое, узкое» по сравнению с
литературным произношение [е], [о] в говорах такого типа. В новгородских
говорах характер оканья объясняется переходом к аканью.
Наиболее древним типом оканья является первый — с нечеткой
лабиальной артикуляцией гласного. Характерная особенность этого
типа оканья состоит в различных вариантах гласного после
определенных групп согласных. После заднеязычных и губных, изредка
после плавных происходит смещение артикуляции вверх, в
результате чего вместо [ба]лда, [бо]лдто произносится [бо]лда, [бу]лото.
Наоборот, после остальных согласных происходит смещение
артикуляции гласного вниз: [ло]рак 'дурак', [сон]дук 'сундук', [пбзаову1
'позову', но [дал]а, [са]рай, [тол]стш, [соро]ка. Такое
последовательное «перетекание» гласных, изменение оттенков в зависимости
от подъема характерно для большинства севернорусских говоров,
распространяясь и на ударный слог. Отсутствие четкого противопо-
62
ставления гласных по подъему — важная особенность диалектных
систем, в которых сохранились следы противопоставления слогов в
целом.
§ 69. В результате второго противопоставления гласных
выявляется положение предударного [о] или [а] после твердых
согласных перед разными ударными гласными. В отличие от оканья, при
котором гласные не изменяются, аканье представлено двумя
типами: диссимилятивным и сильным (недиссимилятивным).
При диссимилятивном аканье в первом предударном
слоге на месте /а/, /о/ употребляется гласный средненижнего подъема
среднего ряда, мало отличающийся от [а], но более высокий по
образованию. В зависимости от последующего ударного гласного этот
гласный произносится то как [ъа] (перед ударным [а]), то как [аъ]
(в остальных случаях): [въада], но [ваъды], [ваъд6й], [ваъду].
Диссимилятивное аканье распространено в западных говорах
южнорусского наречия.
Возможно, что в прошлом существовало несколько типов
диссимилятивного аканья. И сейчас отмечают по крайней мере три таких
типа: один (примеры приведены) соответствует жиздринскому
типу яканья, а два более архаичных — о боя иском у и
донскому типам яканья (§ 71). Обоянское аканье: [ъа] перед ударными [а],
[о], [е], но [а] перед ударными [и], [ы], [у], [о], [е] (из /6/, /ё/);
ср.: [стъала], [стъал6м], [стъал'ёшн'ик], но [сталу], [сталы], [стало]вая,
в [стал'ё]. Донское диссимилятивное аканье: [а] перед ударными
гласными верхнего подъема [и], [ы], [у] и [ъа] во всех остальных
случаях. Эти типы архаичного аканья отмечены в некоторых
районах Белгородской и Воронежской областей параллельно с
распространенным там соответствующим типом яканья. Возможно, по
аналогии с яканьем эти редкие типы аканья и развиваются.
При сильном аканье в предударном слоге на месте /о/, /а/
употребляется гласный типа [аъ], т.е. произносится [ваъда] как [ваъды],
[ваъд6й], [ваъду]. Сильное аканье характерно для восточных
говоров южнорусского наречия. Западная граница их распространения,
теперь проходящая по восточным районам Калужской, Орловской,
Курской областей, постоянно отодвигается к западу: диссимилятивное
аканье постепенно сменяется сильным, и только в отдельных словах
сохраняется произношение типа [хъалста], [тръава]. Распространение
сильного аканья за счет диссимилятивного объясняется
морфологическим выравниванием форм парадигмы: на месте чередования [въада] ~
[ваъды] появляется [ваъда] ~ [ваъды].
§ 70. В результате третьего противопоставления гласных
выявляется положение предударного гласного после мягких согласных
перед различными ударными гласными, которое формирует
диссимилятивное, ассимилятивно-диссимилятивное и сильное яканье. Таким
63
образом, в большинстве южнорусских говоров аканье
сопровождается яканьем, т.е. неразличением /ё/, /е/, /а/ в этой позиции.
§ 71. Как и при диссимилятивном аканье, диссимилятивный
принцип яканья состоит в том, что перед ударным /а/ в предударном
слоге произносится «не-а» (гласный ['и] или ['е]), а перед ударным
гласным верхнего подъема — [а]. Типы диссимилятивного яканья
определяются составом ударных гласных верхнего и неверхнего
подъема, свойственных говору к моменту возникновения данного типа
диссимилятивного яканья.
Самым архаичным является обоянское яканье: перед
гласными, восходящими к фонемам /и/, /ы/, /у/, /6/, /ё/, в предударном
слоге произносится ['а]; перед гласными, восходящими к фонемам
/е/, /о/, /а/, произносится ['и]; ср.: [р'а]/ш, [н'а]ш, [п'а]тнйть,
ь/, [с'а]стры> [p'a]/q/, [с'а]стру, [п'а]/гшу, в [р'а]/се, о \с'г]стрё,
р [с'а]строю> но [р'и]/са, [с'и]стра, [п'и]/л#а, [с'и]лбм>
[п'и]с(к, [с'л'и]ш5й, [лУп]рёвняу [нуи]сём. В настоящее время в
говорах с диссимилятивным яканьем обоянского типа фонемы 7ё/, /б/
уже не противопоставлены фонемам /е/, /о/, однако характер
реализации гласных в предударном слоге указывает на прежнее их
противопоставление. Таковы говоры некоторых районов Орловской,
Курской, Воронежской и Белгородской областей.
Задонский тип яканья до недавнего времени был
распространен в северных районах Воронежской области; от обоянского он
отличается только тем, что в предударном слоге произносят ['е] в тех
случаях, когда в обоянском наблюдается ['и]: [p'e]/cd, [c'e]ctnpd.
Щигровский тип яканья отличается от обоянского тем, что
ударного [о] двух типов тут нет (и /6/ и /о/ одинаково выступают
как гласные верхнего подъема), тогда как различение /ё/ и /е/ еще
сохраняется: [р'а]/ш, [ст'а]яб/, [р'а]>о/, [р'а]кш>, но и [с'а]лбж,
[п'а]сб/с, [сл'а]пбй, хотя перед /е/ — [д'и]ревяя, так же и [н'и]сёл* при
сохранении произношения в [р'а]/се, [с'а]стрё (где [е]</ё/).
В отличие от щигровского типа яканья в старобузском (иначе
— дмитровском) типе отход от обоянского яканья состоит в
совпадении не /6/ и /о/, а /ё/ и /е/, тогда как различение гласных
перед /о/ разного происхождения продолжает сохраняться. Таким
образом, в предударном слоге ['и], если под ударением /а/, /о/ (из
/ъ/, /е/, /ь/, /о/ под нисходящим ударением): [п'и]ак, [р'и]бш,
[т'и]лёжж, но [п'а]/ю, [с'а]ло, [р'а]бого.
Суджанский тип яканья — самый распространенный; от щи-
гровского он отличается только тем, что /ё/ и /е/ совпали в одной
фонеме /е/, но на гласный предшествующего слога они воздействуют
как гласные нижнего подъема, т.е. перед ними произносится [и]:
[р'а]кш, [суа]стр6й> [суа]л6м, [пуа]с6к> но в [р'и]/се, [с'и]с/л/?^,
[д?к]рёвня, [н'и]сём. Это тип переходный от щигровского к
умеренно-ассимилятивному.
Жиздринский тип яканья также распространен и не разли-
64
чает /ё/ и /б/, но они, как и /е/, /о/ (с которыми совпали /ё/, /б/),
воздействуют на гласный предшествующего слога как гласные
верхнего подъема, т.е. в предударном слоге произносится ['а]. Таким
образом, здесь лишь перед ударным /а/ произносится ['и], а во всех
других случаях — ['а]: [н'и]сла, [с'и]ст/?а, [р'и]ка, но [о?а]стру,
[с'а]стрё, [с'а]строй. Только «один шаг» отсюда до полного яканья;
для этого необходимо, чтобы и перед ударным /а/ по принципу
ассимилятивности в первом предударном слоге произносилось ['а].
Противоположен жиздринскому донской тип яканья,
распространенный в русских говорах по Дону. Фонемы /ё/, /б/ здесь также
совпали с /е/, /о/, но по воздействию на предшествующий гласный
они совпадают с /а/, т.е. ['а] в предударном слоге произносится
только перед ударными [и|, [у], [ы], в остальных положениях
произносится ['и]. Функционально этот тип «сильнее» жиздринского,
потому что ближе к литературному иканью.
§ 72. Ассимилятивно-диссимилятивное яканье
распространено в восточных говорах южнорусского наречия, т.е. там,
где отсутствует переход /е > 'о/ перед твердыми согласными, а в
системах вокализма могут различаться /ё/ и /е/, /6/ и /о/. В этих
же говорах в виде остатков сохраняются цоканье, ассимилятивное
смягчение согласных, произношение типа /гр'ёс'/ 'грязь'. Известно
четыре типа такого яканья.
Кидусовский тип: в предударном слоге [и], если под
ударением /ё/, /е/, в остальных случаях—[а]: [н'а]?/ш, в[з'а]ла,
[р'а]кш, [о?а)стры, [з'а]лош, но нап[р'и]дём, [д'и]ш, [д'и]рев«я,
[гл'п]дёл. Это суджанский тип диссимилятивного яканья, на
который наслоилась ассимилятивность (т.е. произношение [а] перед
ударным /а/).
Новоселковский тип: в предударном слоге [и], если под
ударением /ё/, во всех остальных случаях — [а], т.е. в отличие от
предыдущего только [гл'а]дел, по[буа]лёл (перед [е]</ё/), хотя
перед исконным /е/ произношение прежнее: яая[рэи]дёле, [д'и]тш. Это
щигровский тип диссимилятивного яканья, на который наслоилась
ассимилятивность.
Два других типа ассимилятивно-диссимилятивного яканья —
всего лишь вариации кидусовского и новоселковского, но
определяются они не очень легко. Култуковский тип от кидусовского и
ореховский от новоселковского отличаются только тем, что перед
слогом с ['о] (из /е/) здесь произносится ['а] (а не [*и]): [б'ар'оза],
[в'ас'олый]. Таким образом, в ореховском типе только в очень редких
случаях в предударном слоге слышится ['и]: [д'и]/?ев«я, [т'к]пёрь,
[д'и]/лей, [в'и]селье, [пл'и]тёнь> но [в'а]сёлый, [плуа]тёнка. До
полного совпадения гласных неверхнего подъема в предударном слоге
в одном ['а] также остается только «один шаг».
§ 73. Завершающим этапом этого сближения предударных
гласных стало сильное (или полное) яканье, т.е. произношение ['а]
65
на месте всех гласных неверхнего подъема независимо от
последующего гласного или согласного. Сильное яканье встречается
только в западных районах Брянской, Псковской, Калининской
областей, в некоторых юго-восточных (рязанских) и восточных говорах
южнорусского наречия.
§ 74. В результате четвертого противопоставления гласных вы
является положение предударного гласного после мягких согласных
перед последующим твердым или мягким согласным, которое
образует ёканье или умеренное яканье.
Ёканьем называют частичное совпадение /ё/ и /е/ в
предударном слоге только перед твердыми согласными: здесь они
произносятся как ['о], сохраняя произношение ['е] перед мягкими
согласными; ср. произношение слов везти и лес (с прежним /ё/)
как [в'озу], [в'ез'й] при [в'ос], но [л'еса], [л'ис'йна] при [л'ес].
Возможны разные типы ёканья в зависимости от качества прежнего
/ё/; иногда перед твердыми согласными и в этом случае
произносится ['о], но различается произношение предударного /а/: [п'ат']г
[п'атак], [п'ат'и], но [в'ос], [в'ез'й], [в'озу] и [л'ес], [л'ес'йна], [л'оса]»
Возможен также тип, когда ['а] вообще не произносится в
предударном слоге, заменяясь на ре]: [п'ет], [п'етак], [п'ёт'и].
Различение типов ёканья очень сложно, но оно всегда определяется
степенью развития произношения с ['о] вместо ре] под ударением:
[в'озу] как [в'ос]. Ёканье наблюдается только перед твердыми
согласными и лишь в севернорусских говорах. Перед мягкими
согласными гласные либо различаются, либо совпадают в ре].
§ 75. Умеренным яканьем называют такой тип
предударного вокализма, при котором ['а] произносится на месте гласных
неверхнего подъема только перед твердыми согласными, а ри] —
перед мягкими согласными последующего ударного слога. Умеренное
яканье встречается в среднерусских акающих говорах, но иногда и
на юге (например, в Тульской области).
Типы умеренного яканья в точности соответствуют типам ёканья,
из которых, по мнению многих диалектологов, они и происходят.
В таком случае в предударном слоге вместо ро] произносится ['а]
(перед твердыми согласными), а вместо ['е] произносится ['и] (перед
мягкими согласными): [п'атак], [п'ат'и] или [п'ет'й], также [в'азу],
[л'аса], но [в'из'й], [л'ис'йна].
Нужно помнить, что, как и все типы произношения безударных
гласных после мягких согласных (образовались недавно), сейчас ни
ёканье, ни умеренное яканье нигде в чистом виде не встречаются:
всегда есть отклонения в произношении предударного гласного. На
основании записей диалектной речи можно определить только
общий принцип различения предударных гласных после мягких
согласных.
66
§ 76. Некоторые говоры по употреблению безударных гласных
после мягких согласных могут совпадать с типами, известными и
литературному произношению.
Произношение в предударном слоге ['и] независимо от качества
последующего согласного или гласного называют иканьем; оно
распространено в среднерусских говорах (главным образом в говорах
вокруг крупных культурных центров). Это как бы обратная
сторона сильного яканья — с последовательным совпадением всякого
предударного гласного неверхнего подъема в этой позиции в одном
звуке ['и] (но не в ['а]).
Гласные неверхнего подъема могут совпадать в этой позиции
также и в ['е]; такое произношение предударных гласных после
мягких согласных называют еканьем; оно встречается как в
севернорусских, так и в южнорусских говорах. Сравним
произношение слов пята, пела 'мякина' и рЪка:
Сильное яканье
Иканье
Еканье
из /а/
[п'ата]
[п'ита]
[п'ета]
из /е/
[п'ала]
[п'ила]
[п'ела]
из /ё/
[р'ака]
[р'ика]
[р'ека]
С фонологической точки зрения эти типы неразличения
предударных гласных неверхнего подъема равноправны и представляют
собой фонетические варианты одной системы противопоставлений.
Вот почему и в литературной речи с начала XX в. как бы
соревнуются два типа произношения: икающее и ёкающее.
Преимущество икающего произношения в том, что все гласные в предударном
слоге после мягких согласных совпадают в ['и], тогда как при
еканье и яканье сохраняется различение гласных в этой слабой для
гласных позиции.
§ 77. Таким образом, у всех говоров отмечен общий
принцип различения предударных гласных после мягких согласных, но
разное его осуществление. Северному ёканью соответствует южное
умеренное яканье, а западному диссимилятивному яканью —
восточное ассимилятивно-диссимилятивное яканье. Фонематический
принцип нейтрализации противопоставления в слабых позициях
является общерусским; фонетические реализации его варьируются по
говорам. Системность русского языка обеспечивается общими
признаками противопоставления гласных, так что резкой
противоположности между говорами не образуется: в одних позициях
совпадают фонетические признаки одних говоров, в других — признаки
иных говоров. Посмотрим, как «ведут себя» предударные гласные
после мягких согласных перед /а/.
67
Различение гласных
Ёканье
Еканье
Недиссимилятивное яканье
Диссимилятивное яканье
или
иканье
пила
[п'ила]
[п'ила]
[п'ила]
[п'ила]
[п'ила]
[п'ила]
[п'ила]
пела
[п'ела]
[п'ола]
[п'ела]
[п'ала]
[п'ила]
[п'ела]
[п'ила]
пята
[п'ата]
[п'ата]
[п'ета]
[п'ата]
[п'ита]
[п'ета]
[п'ита]
Произношение напряженного [и] сохраняется в этой позиции
постоянно (как и [у]), а произношение [е] (из /ё/ или /е/) и [а] обычно
стремится замениться таким же. Различение гласных — самая древняя
особенность произношения; иканье, т.е. совпадение всех гласных
неверхнего подъема в предударном слоге в ['и], завершает все
изменения диалектных систем и приводит к современному литературному
иканью. Мы видим, что один тип диссимилятивного яканья в этой
позиции совпадает с иканьем, а другой — с екачьем;
следовательно, даже яканье, как будто сильно отличающееся от литературной
речи, в последующем легко переходит в иканье или еканье.
В других позициях взаимное сближение говоров будет столь же
разнообразным. Например, перед мягкими согласными наблюдается
колебание между ['е] и ['и], тогда как в слове пила
произношение гласного остается неизменным, постепенно выравнивая
произношение всех безударных гласных в этом направлении.
Поскольку во всех говорах совпадает система вокализма,
постепенный переход к екающему, а потом и к икающему
произношению становится неизбежным.
§ 78. В результате пятого противопоставления гласных
выявляется положение гласных во всех безударных слогах, кроме первого
предударного. В зависимости от того, как произносятся
безударные гласные неверхнего подъема, различают умеренно акающие и
сильно акающие говоры. В сильно акающих говорах на месте
/а/, /о/ после твердых согласных произносится [а] в любом слоге
без ударения. Умеренно акающими называют говоры, в
которых [а] произносится только в первом предударном слоге, а в
остальных безударных слогах на месте /а/, /о/ выступает
редуцированный гласный типа [ъа]. Сильно акающих говоров даже в
южнорусском наречии довольно мало; звук типа [ъа] (а после мягких
согласных типа [*ьи]) в этих позициях более свойствен южнорусским
говорам и определяется соотношением динамической силы в
произношении отдельных слогов: [уъарада], [м'ьнд'в'ид'а]. Иногда
отмечают чередование [а] и [ъ] в зависимости от предударного
гласного: [уълава], но [уалуб'ёй]. Такое различие постепенно сменяется
сильным аканьем, т.е. произношением [уалава] как [уалуб'ёй].
Во многих среднерусских говорах, особенно на границе с
окающими говорами, при [а] в предударном слоге во всех остальных без-
68
ударных слогах отмечается звук [а0], средний между [о] и [а]
[ба°рада], [па°лажыт'], [бора°ды]. Видимо, сильное аканье вообще
больше свойственно переходным говорам без редукции, каковыми
и являются среднерусские говоры.
В среднерусских говорах особенностью редукции в безударных
слогах является и изменение остальных гласных, даже [у]; ср.
произношение типа [мъ]жикйу [пъ]зырй> [лъ]говйнка, [съ]ндука с
редукцией [у] или произношение начального [о] как [и] или [у]:
[и]дного, [и]гурцыу [и]т земли или [у]дногд, [у]гурцы, [у]топрй
(последнее произношение называют у к а н ь е м) обычно на западе
территории распространения среднерусских говоров.
В некоторых говорах заударный открытый слог звучит яснее, чем
закрытый, в нем отмечается гласный нижнего подъема (типа
полё[на] 'полено', скдр[г\).
Во всех говорах, но особенно интенсивно в южнорусских и
среднерусских наблюдалось почти полное выпадение редуцированного
гласного в соседстве с сонорными согласными: [зъград'йл]
'загородил', [п'ьр'давал] 'передавал', [прас'ёнък] 'поросенок', [плажыт']
'положить'. Наоборот, в произношении сложных сочетаний согласных
возникает вставочный гласный, причем на севере столь же широко,
как и на юге: [пъшано], [мунога], [с'ёл'ид'и], [съЩарддина, [тън]ед6й,
1къра]вать.
РАЗВИТИЕ ДИАЛЕКТНЫХ СИСТЕМ
§ 79. Подавляющее большинство диалектных различий в области
согласных связано с противопоставлением мягких согласных
твердым. Действительно, изменения /w>b/, /1>л/, /у>г/ и др.
начались с парных палатализованных согласных. Из согласных, в
общем не менявших характера артикуляции (зубные смычные и
заднеязычные), только палатализованные в определенных фонетических
условиях приобретают некоторое смещение артикуляции: /к'и > т'и/,
а /т'и>т'еи/). Наконец, ослабление ассимиляции внутри слога
также связано прежде всего с утратой ассимиляции по мягкости
(произношение типа [д'в'ер'] сменяется произношением [дв'ер']). Все это
доказывает, что соотносительность согласных по твердости ~
мягкости является в русском языке тенденцией, определяющей все
изменения, а широкое разнообразие диалектных проявлений мягких
согласных подтверждает, что соответствующее противопоставление юз-
никло не так давно и в большинстве говоров еще не завершилось.
Известны попытки согласовать диалектное произношение с
русской системой согласных фонем. Например, используется
сходство в произношении близких звуков, не противопоставленных
фонологически, которые способны выразить новое для говора
системное отношение. Чтобы передать фонемы /с'/, /з'/, используют
мягкие [с"], [з"], которые слышатся как «шепелявые»: [с'ш'ат1] 4сядь\
69
нель[з'ж'а] 'нельзя'. Чтобы передать фонемы /к'/, /г'Л используют
мягкие [т"], [д"Ь которые в произношении похожи на
средненёбные: [рут"и], [нод"и], [т"й]слый, [л"н]бель. Чтобы передать
фонемы /т7, /д7, используют такие мягкие [т"], [д"]> которые в этом
случае произносятся с усилением за счет свистящего элемента,
образуя своего рода «дзеканье» или «цеканье»: [д'з'ёт'с'и] 'дети'.
Происходит фонетическое уподобление звуков тем системным
отношениям, которые под воздействием среднерусских говоров и
литературного языка стали общерусскими. Противопоставление согласных по
твердости ~ мягкости является системным для русского языка: и го-
юры, подчиняясь этому, вырабатывают свои способы выражения
системы. Мало-помалу такое или сходное произношение
распространяется в тех севернорусских говорах, которые долго не развивали
противопоставления согласных по твердости — мягкости.
Фонетическая замена посредством сходных звуков определяется
фонологически: ведь палатализованность (смягченность) мягких согласных не
вырабатывается сразу, а фонологическая система требует именно
мягких согласных.
В говорах уже более ста лет происходит множество фонетических
уподоблений, в результате чего образуются варианты (они описаны
выше). Например, в различных позициях одновременно могут
произноситься твердые, мягкие и смягченные варианты одних и тех же
согласных; ср.: нель\з"а]у [з'а]бнупгь, [за]втра. Приспособление
артикуляции к русской системе (иначе — овладение литературным
языком) в современных говорах происходит очень гктивно.
По существу, сегодня нет уже «чистых», во всей
неприкосновенности сохранившихся традиционных говоров. Все они изменяются,
создавая разные формы просторечия. Так, в произношении согласных
просторечными являются: твердое [шш] на месте щ: [шшук'и],
[ишшёзл'и]; «шепелявые» [з"], [с"]; полугласный [у] на месте /в/ и /л/
на границах морфем: [унук] 'внук', [шоу] 'шел'; оглушение /г/ в [xj
на конце слова: [друх] (а не [друк], как свойственно литературной
норме); полное отвердение согласных перед мягкими согласными
(даже в сочетании cm, зд: [раст'й] вместо [рас'т'й]); некоторая
твердость /ч'/ перед гласными: [фкл'учат'] 'включать' или даже утрата
смычки в произношении этой аффрикаты рядом со взрывным
согласным: [курош'ка] 'курочка' (как [што] *что\ но с сохранением
мягкости); «отвердение» некоторых согласных на конце слова:
произношение типа [д'ен] 'день', [шыр] 'ширь'.
§ 80. Развитие консонантизма постепенно приводит к разрушению
целостной системы окающих говоров. В области гласных прежде
всего происходит изменение характера ударения с образованием
относительно слабых и сильных слогов (редукция безударных
гласных). Таковы среднерусские говоры с неполным оканьем. На этой
основе развивается редукция заударного, а затем и предударного /о/,
который поначалу не нарушает принципа оканья, но ослабляет его:
70
/о/ и /а/ по-прежнему различаются в безударных слогах, но
фонетически это выражается в слабом противопоставлении [а~ъ] (вместо
прежнего [а~о]). Неопределенность этого [ъ] приводит к тому, что
его и произносят и записывают разным способом—как [аъ], [оа] или
[ъ]: [скъ]та, [скаъ]/ла, [скоа]та. Говоры такого типа известны в
южных частях Вологодской, Кировской, Пермской областей, в
Костромской области.
В более южных районах распространения восточных
среднерусских говоров наблюдается уже следующий этап изменения — [а] на
месте /о/ появляется только перед ударным [а]: [пастаршы],
[мъладайа], [прагнал'и], но [корбф], [погода], [бол'шой] или [кс^роф],
[поаг6да], [боал'ш6й]. Такое ассимилятивное аканье (его иногда
называют шатурским типом аканья) распространено в говорах к
востоку и к западу от Москвы, по Волге и т. д. В таких говорах
иногда наряду с [а] возможно и произношение [о]. В Псковской области
отмечен полновский тип аканья с [а] только перед гласными
верхнего подъема: [сталы], [сталу], но [стола], [столом], [стол'ё].
Такой диссимилятивный тип характерен для западных среднерусских
говоров (потому что как раз на западе и развивается принцип дис-
симил ятивности).
Обобщением этих двух типов, образующим как бы следующий
этап в развитии среднерусского аканья, является гдовское аканье,
впервые записанное также в Псковской области. Здесь /о/ и /а/
различаются только перед гласными среднего подъема, перед гласными
верхнего подъема и перед /а/ они совпадают в [а]: [стала], [сталы],
[сталу], но [столбм[, [стол'ё]. Совсем недавно и южнопсковские
говоры характеризовались гдовским типом аканья, но сегодня здесь
распространено уже произношение с [а] на месте /о/, /а/ независимо
от последующих звуков (полное аканье). Таков последний этап
развития севернорусских говоров в сторону аканья.
Между древними типами южнорусского аканья и сравнительно
новыми типами среднерусского аканья имеется не только сходство,
но и различие: в среднерусских говорах средневерхние /ё/, /б/ уже
не участвуют в произношении (эти фонемы утрачены системой), а
соответствующий тип аканья (шатурский, полновский и гдовский)
распространяется на безударные гласные как после твердых, так и
после мягких согласных, т. е. наряду со [столом], [стол'ё], но
[стала], [сталу] в говоре гдовского типа возможно также [с'олом],
{с'ел'ё], но [с'ала], [с'алу] или [р'екой], но [р'ака]. Системные
отношения согласных настолько важны, что прежние различия гласных в
зависимости от твердости ~ мягкости согласных не воспринимаются
как существенные.
О последовательном развитии иканья в говорах мы уже
говорили; иканье становится важным признаком просторечия и проникает
в литературную норму.
§81. Взаимодействие диалектов с литературным языком или вли-
71
яние последнего на диалектную систему имеет несколько отличий в
зависимости от характера и степени «проницаемости» этой системы.
Обычно изменение происходит при заимствовании новых для говора
слов, которые содержат неизвестные говору звуки. Возможны
четыре случая контактов.
1. Диалектная система сохраняется, если заимствующий
говор изменяет произношение заимствованных слов в соответствии со
своей фонетикой. Например, при заимствовании слов с губно-зубной
фонемой /ф/ в южнорусских говорах она заменяется сходной в
произношении фонемой 1x1: [хата] 'фата', [хв'ил'йп] 'Филипп'. В
севернорусских говорах возможно колебание в пределах одной морфемы,
разные фонетические формы которой передают различное значение;
ср. [сов'ёт] 'наставление' — [сав'ёты] 'органы государственной
власти' в акающем литературном произношении. В севернорусских же
говорах при заимствовании слова с неизвестной пока фонемой
происходит ее усвоение без некоторых важных признаков; например,
когда цокающий говор заимствует слова с /ч'/, мягкость новой
аффрикаты не передается, и тем самым она противопоставлена
аффрикате /ц'/: [ц'ай] (частица в значении 'я чай'), но [чай] 'чай'. Это
уже субституция на основе сходных признаков различения звуков.
2. Диалектная система становится неустойчивой в тех или
иных своих частях, например, появляется возможность произношения
[г] наряду с [у] в южнорусских говорах; именно на этом этапе
изменения диалектной системы возникают различные колебания в
произношении: [во]да и [ва]да. Говоры с неустойчивой традиционной
системой обычно называют смешанными.
3. Диалектная система перестраивается, вырабатывая
фонематические противопоставления, не известные ни одному из
взаимодействующих говоров. Сюда прежде всего относятся все
среднерусские говоры, развивающие свойственные литературному языку
корреляции согласных по твердости ~ мягкости с произношением
типа [д'з'ёт'с'и] (§ 56, 57, 79). Это так называемые переходные
говоры.
4. Наконец, происходит полное уподобление одной
системы другой. В соответствии с общерусской тенденцией, которая на
всех этапах диалектного взаимодействия является определяющей,
направление изменения всегда общее: уменьшается число гласных
фонем (устраняются фонемы /ё/, /6/, /ы/) и увеличивается число
согласных фонем (/ч'/, /ф/ и парные по мягкости согласные). На этом
этапе изменения диалектной системы следы прежней («чистой»)
системы можно обнаружить лишь в произношении отдельных слов
или словоформ. Все такие случаи указывались при рассмотрении
конкретных диалектных изменений (произношение типа [оп'ёт']
'опять' в южнорусских и типа [ушоццы] 'ушедши' в севернорусских
говорах). Современные диалектологи возникающие на этом
основании произносительные варианты включают в словарь в качестве
самостоятельных слов: лонйсь, ланйсь, лонйс, лоныс, ланйс, лднись*
72
лонйся, лонйсе и др. Этот этап диалектных изменений
противоположен первому; исключением здесь является то, что на первом этапе
отхода от традиционной диалектной системы было «правилом».
§ 82. Исторически по направлению к нашему времени
происходит постоянное «усреднение» всех русских говоров, на основе чего
образуется городское просторечие, всегда «окрашенное»
местными особенностями произношения. В одних городах произносят
более открытый, в других — более закрытый гласный на месте /а/
или /о/; с большей огубленностью произносятся лабиализованные
гласные, или, напротив, они утрачивают лабиализацию после
некоторых согласных. Есть и характерные приметы просторечия, к
числу которых следует отнести отвердение конечных губных и
смягчение неконечных шипящих согласных, иканье и произношение [ш']
вместо [ч'], но главным образом сокращение сложных групп
согласных, произношение типа [гвос'] * гвоздь' и др.
Городское просторечие образует довольно устойчивое
произношение, свойственное только данной местности. Возникает традиция
обычного говорения (узуса), которая со временем может
отразиться и на общелитературной норме. На это указывает и история
городского просторечия. Хорошо известно длительное соревнование
между «старомосковским» и «петербургским» произношением. Первое
сложилось к началу XVIII в. на основе среднерусских говоров
вокруг Москвы, второе — к началу XIX в. на основе преимущественно
севернорусских говоров. Петербургское произношение отличалось
неполным аканьем особого типа, еканьем, особой длительностью
гласных под ударением, отсутствием перехода /е> о/ в ряде слов
([жэ]лчь, [ш'ч'ёл]ка, ме[шэ]чек)9 твердым произношением некоторых
согласных (цвэт, прынц, скрипка, грыб; эсли или эщё) и вообще
произношением, близким к написанию слов (ходят, а не ходют,
крепкий, а не крепкай, собрался, а не собралса, конечно, а не
конешна, что, а не што). В таком соревновании постепенно
вырабатывались новые особенности литературного произношения. Однако
изучение городского просторечия, традиционно являясь предметом
социолингвистики, в диалектологические исследования не входит.
Морфология
§ 83. При общности фонологической системы русского языка во
всех его разновидностях говоры друг от друга и от литературного
языка отличаются фонетически — произношением, или
распределением фонем в определенных позициях. Русский язык представлен
разными функциональными вариантами в зависимости от использования
одинаковых фонетических средств. При общности грамматических
категорий и типов синтаксических конструкций говоры друг от друга
и от литературного языка отличаются формами выражения
морфологических категорий или разной степенью их развития. Как в
фонетике, например, для севернорусских говоров противопоставление по
твердости — мягкости или звонкости ~ глухости согласных является
новым и только еще вырабатываются фонетические средства для его
выражения, так и в морфологии, например, устранение категорий
рода или собирательности у существительных, развитие категории
вида или залога у глагола по-разному отражено в говорах. Следует
подчеркнуть, что различные говоры находятся на разных ступенях
развития морфологии и что диалектная специфика в области
морфологии отчетливо проявляется и в настоящее время, когда влияние
литературного языка на диалекты (в частности, и на их
морфологию) очень значительно.
На уровне морфологическом многое в говорах совпадает с
положением в литературном языке, поскольку говоры друг от друга и
от литературного языка отличаются главным образом степенью
распространения тех или иных особенностей форм и их отношением к
отдельным словам (т. е. различия обусловлены лексически). Кроме
того, в народной речи не обнаруживается такой, как в
литературном языке, противоположности между формообразованием и
словообразованием. Формант, который в литературном языке является
суффиксом, в говоре может входить в окончание, многие суффиксы
до сих пор осознаются как составные (ср. противопоставление
диалектных форм числа типа дерево — деревина — дерева — деревья или
такие формы, как крестьянине, волченята, в которых не всегда
ясны границы морфем). Наконец, многие грамматические формы
сохраняют связь с фонетическими изменениями, которым обязаны своим
появлением. Трудно определить, например, чем вызваны колебания
в типе склонения моя жизнь — моя жизня: морфологической
аналогией или фонетическим упрощением групп согласных: жизнь —
жизень и жизнь — жизня. Морфо но логические чередования гласных и
74
согласных, в целом определяемые характером и направленностью в
развитии диалектной морфологии, в основе своей имеют фонетические
изменения. И если в говоре, например, переход /е>о/ стал
развиваться недавно (по историческим меркам), в нем, с одной стороны,
задерживается развитие корреляции согласных по твердости ~
мягкости, поскольку у данного противопоставления не возникает
сильной позиции в положении перед /о/ ([н'ес'ёт], а не [н'ес'от] при
[н'ес'ёт']), а с другой стороны, не реализуется и чисто
морфологическое изменение (в данном случае в формах настоящего времени) и
связанные с ним морфонологические чередования (ср.: [п'екот] и
{п'ек'от] на севере и [п'еч'ёт'] на юге). Поскольку диалектная речь
бытует как речь устная, то фонетика (архаичные или новые особенности
произношения) определяют возможные изменения в области
грамматики.
Степень изученности формообразования и словоизменения в
говорах, а также особенности изложения материала в учебном пособии
не позволяют описать те или иные формы с учетом всех их
особенностей; описание дается на уровне морфем. Не освещенными
полностью остаются, следовательно, такие существенные вопросы, как
круг и характер лексики, охватываемой тем или иным окончанием,
акцентные парадигмы, безударные варианты ударных окончаний
и др.
ИМЯ СУЩЕСТВИТЕЛЬНОЕ
§ 84. Особенности диалектных существительных проявляются в
своеобразии некоторых категорий (в том числе и основных) и
системе падежных окончаний. Это, в свою очередь, обусловливает
несколько иное, чем в литературном языке, распределение
существительных по основным типам склонения, наличие двух или трех
возможных окончаний у одного падежа, особенности окончаний одного
падежа и т. д.
В современных говорах существует немало окончаний, известных
и литературному языку, но ряд диалектных окончаний не имеет в
нем аналогов. Причем очень часто место окончаний в системе
диалектного и литературного склонения оказывается неодинаковым.
Диалектная система содержит окончания, разновременные по
своему происхождению: праславянские, общевосточнославянские,
собственно диалектные. Эти последние по отношению к литературным,
с одной стороны, могут быть своеобразными архаизмами (например,
-е Р. ед. ч. слов I склонения) — в целом диалектное склонение
«прочнее», чем литературное, сохраняет связь с древнерусским, с
другой своеобразными неологизмами, следствием различных уни-
фикационных процессов в области именного склонения, более
сильных и последовательных, чем в литературном языке (например, -ов
Р. мн. ч. слов I склонения). И те и другие формы при этом могут
75
быть свойственны большому количеству слов (например, -ё), но
могут оказаться и приметами отдельных групп слов (например, -ов).
РОД
§ 85. В современных говорах, как и в литературном языке,
различаются три грамматических рода существительных: мужской,
женский и средний. Однако специфика категории рода в говорах
проявляется, во-первых, в распределении существительных по родам,
т. е. в объеме каждого из родов; во-вторых, в многочисленных
колебаниях в роде; в-третьих, в разных принципах определения родовой
принадлежности слова. Грамматический род диалектного и
литературного имени совпадает далеко не всегда. Объем каждого из родов
определяется прежде всего тем, в какой мере «разрушена» категория
среднего рода.
Активно представлена категория среднего рода в севернорусских
говорах, она проявляется в соответствии со старыми литературными
нормами или даже несколько шире из-за отнесения к ней
существительных, обозначающих детенышей и молодые существа: пин. пар-
шшко-то тако нехорошо, девцёшко-то жило, парницёшко было го-
стимо. В южнорусских говорах и части среднерусских, а также в
говорах регионов, граничащих с территорией с нерусским
населением, имена среднего рода частично сливаются со словами женского
или мужского рода. Полного совпадения не происходит в силу
всевозрастающего влияния литературного языка.
С. П. Обнорский причину совпадения обоих типов видел в
редукции конечного гласного — обычном явлении акающих говоров.
Однако такое фонетическое объяснение действительно только для
совпадений первого типа (реально изменение лето^> лета), совпадение
же второго типа в настоящее время объясняют морфологически (ле-
то>лет так же нереально, как рыба>рыб).
В акающих говорах отражено несколько этапов сближения
среднего рода с женским. Прежде всего оно происходит у
существительных с безударным окончанием и проявляется только на
синтаксическом уровне (в согласовании): большая стадо, одна окошко,
какая-то болото (конечное [о] в произношении совпадает с |а] или
[ъ], как и конечное [а] в словах типа рыба). Такое же
согласование наблюдается при ударном конечном гласном: большая окно, всё
село, кислую молоко. Последний этап перехода среднего рода в
женский — появление новых падежных форм существительных типа всю
лету, какую-то сидению, свежую мясу, берёт из-под самой пузы,
сходи за мылой. Однако о полном осуществлении этого перехода на
морфологическом уровне говорить не представляется возможным,
поскольку совпадение парадигм у имен среднего и женского рода
наблюдается далеко не во всех падежах.
Сближение среднего рода с мужским большинство
исследователей считает явлением более позднего времени, особо подчеркивая
76
его распространение с заменой среднего рода женским. В настоящее
время общепризнано такое объяснение сближения: принадлежность
к одному типу склонения приводит к образованию форм типа окны,
стады (И. мн. ч.), окнов, делов (Р. мн. ч.), а отсюда и мой яйцо,
красный солнце, он [платье] разорвался весь, свежий яблок, т. е.
широкое распространение согласования по мужскому роду как более
частотному. В современных говорах переход слов из среднего рода
в мужской обычно совмещается с переходом их и в род женский:
мой яйцо, но та собрание, та общества, до сельпы, какая-то
число, произошла чудо; мой хозяйство, баловство, сиротство, но моя
геройство. Массовый переход слов среднего рода в мужской
происходит только в наиболее архаичном слое некоторых говоров,
особенно к западу от Москвы, в некоторых приуральских говорах,
взаимодействующих с казахским языком, который не знает категории
рода, и др.
§ 86. Колебания в роде присущи всем говорам. В одних
случаях более «сильной», чем в литературном языке, оказывается форма
мужского рода, в других—женского. Мужской род в соответствии
с литературным женским в говорах имеют слова печень, мышь,
берлог, пазух, хвои, недоимок, корь, ступень и т. п.: воздух-то стру-
ём выходит, во всём роскоше жил. Подобное соответствие
возможно, очевидно, и на юге и на севере: орл., курск. сильный
скарлатин', печ. другой ступень', пин. лохань эдакой был у нас, тут
медвежий берлог был, по берлогу однажды мы проехали. Женский
род в соответствии с литературным мужским в говорах имеют
существительные лось, признака, царизма, танка, ревматизма,
метра, ужина, вреда, заработка, контроль, родитель и т. п.: жених
невесте подарку дарит, из-под чёрной полушалки, вот какая путь
у нас. Подобные соответствия также возможны и на юге и на
севере: орл., курск. две литры, танка загорелась; мурм. моя кар-
товь ('картофель'), моя лебедь; пин. лось стала ходить, серая
селезень.
Формы среднего рода в говорах «сильными» оказываются очень
редко, обычно на севере: колоколо, дерно 'дёрн', парнишко, телён-
ко, большое телёнок, матерьё, бересто, поленницо, конопле, фа-
мильё и т. п.
Как свидетельствуют примеры, в говорах колебания в роде
проявляются не только на синтаксическом уровне: «другой» род
обусловливает и новое окончание (чаще всего -а), и иной
словообразовательный формант (например, наличие суффикса -к- в женском роде
в соответствии с суффиксом -о/с в мужском роде: заработка, но
заработок).
Главной причиной всех колебаний в роде является
незнаменательность категории рода как в литературном языке, так и в говорах
(имеется в виду отсутствие семантических оснований в отнесении к
тому или иному роду неодушевленных существительных), частные
77
же причины их очень разнообразны. В говорах сохраняются старые
родовые формы: ужина, колоколо, бересто, моя лось и т. п.; есть
суффиксы, общие для слов мужского и женского рода (например,
старый суффикс ~ък~ сохраняется в словах типа поступок,
поступка); много слов, принадлежавших в прошлом и такому типу
склонения (основам на *-i), который включал в себя слова и женского и
мужского рода: ночь, степь, пыль, зверь, мышь, лось. Диалектные
родовые формы в ряде случаев обусловливаются определенными
фонетическими процессами (так, с присоединением окончания -а
ликвидируется сочетание согласных со слоговыми сонорными: литр —
литра, кедр — кедра и даже жизнь — жизня) и т. д. Следует
особо подчеркнуть, что наименее устойчивую родовую принадлежность
имеют слова с нулевым окончанием, особенно заимствованные: пин.
в мою комоду, такая цирка была, снегу больше метры,
ревматизма пришла.
С. П. Обнорский считал, что «категория рода ... сильнее всего
ощущается и отражает старые отношения в области севернорусской
речи»1. Именно в ней наиболее отчетливо проявляются и особые
принципы определения родовой принадлежности диалектных слов,
т. е. последовательнее проведен принцип соответствия рода и
определенного грамматического показателя при игнорировании
лексического значения имени. К таким говорам принадлежат, в частности,
некоторые поморские; ср. согласование в них по женскому роду:
Хоть бы одна мужчина была с нами, а то ведь одны
старушонки; Две воеводы на одной подводы. Существительные с окончания-
ми -о, -е (в том числе и производные с суффиксами -ушк-, -ышк-,
-онк-, -анк-) независимо от значения относятся к среднему роду:
одно коровёнко старо осталось, старицёшко-то помер, вон жени-
шонко твоё идё, так и жило девцёшко-то. К среднему роду
относятся и образования типа ногище, жарище, домёшко.
ЧИСЛО
§ 87. Категория двойственного числа, в древности известная
всем славянским языкам, русскими говорами утрачена. Сохранились
только отдельные формы, частью общие с литературным языком
(два стола, два берега; двоюродный), частью —специфические. К
последним относится сравнительно широкое употребление в говорах
старого окончания -ма (Д.-Т. дв. ч.). Чаще всего в говорах его
используют прилагательные, местоимения, числительные: пин. со
веема родныма повидайся. Но иногда -ма встречается и у
существительных: пин. работала с теляткама. Как правило, эти формы
уже не связаны ни с выражением парности, ни с выражением
какого-либо ограниченного количества. Кроме того, в говорах часто
1 Обнорский С. П. Именное склонение в современном русском языке. Л.,
1927. Ч. 1. С. 64.
78
наблюдается совпадение форм Д. и Т., несомненно, возникшее под
влиянием форм двойственного числа: Мы избу шпалерам оклеили
(§ И8).
ФЬрмы единственного и множественного числа в говорах
отличаются друг от друга окончаниями: ночь— ночи, местом ударения:
поле -г- поля, основами: брат —братья, братовья. Первые два
соотношения при этом являются для говоров обычными, часто
совпадают с литературным языком1; последнее встречается реже, однако
в говорах оно значительно разнообразнее, чем в литературном
языке.
§ 88. В говорах известны следующие типы соотношения основ
единственного и множественного числа:
1. Стакан — стаканья — основа множественного числа
отличается от основы единственного числа наличием суффикса -/- (старого
суффикса собирательных существительных типа брати\&, вЪтвиЩ.
При этом возможны чередования согласных: сук — сучья. Во
многих говорах такое соотношение, как и в литературном языке,
встречается обычно только у слов мужского рода: зять — зятья, редко
— у слов среднего рода: дно — донья. В ряде говоров, особенно на
западе РСФСР, оно вообще отсутствует: зяти, а не зятья, бра-
ты, а не братья. Напротив, в других говорах оно не только
широко представлено в мужском роде: арх. кнутья, медведья, снопья,
гвоздья, стожья\ ряз. кузовья, дружья, карманья; рост, атаманья,
генералья, офицерья, но и захватывает слова женского рода: ло-
шадья, дочерья, щелья, молья, шубья, женщинья, кучья, стенья и
среднего рода: пенья, перья, крылья.
2. Зять — зятевья — основа множественного числа отличается
от основы единственного числа наличием суффиксов -ов-/-ев- и -/-.
В некоторых случаях суффикс -/- может отсутствовать, и тогда
соотношение форм числа приобретает вид сын — сынова. Особенно
часто этот тип соотношения основ встречается в севернорусских
говорах. Диалектный материал свидетельствует также о его лексико-се-
мантической определенности; соотношение отмечено при названии
лиц мужского пола по признакам родства или свойства: мужевья,
сыновья, кумовья, дедовья, братовья, зятева, кумова, братова.
Возможны также образования и от слов мужского рода другой
семантики: пановья, вороновья, даровья\ дарове, панове, царева. В
целом по говорам наличие описанных двух типов соотношения основ
единственного и множественного числа приводит к возможности
соотношения формы единственного числа типа сват с несколькими
формами множественного числа типа сваты, сватья, сватовья,
сватова.
1 Место ударения при этом в одном и том же говоре может быть разным у
существительных одного склонения, в разных говорах оно может быть
неодинаковым у одного и того же слова.
79
3. Ребёнок — ребята — основа множественного числа отличается
от основы единственного числа отсутствием суффикса -онок-/юнк-
и наличием суффикса -am'. Такое соотношение в говорах
сосуществует с типом ребёнок—ребёнка, особенно широко развитым в
Севернорусских говорах при названии детенышей: волог. поросёнку, де-
тёнки, ребёнка, цыплёнка. Некоторые исследователи отмечают, связь
образований типа ребёнка с выражением определенного числа
предметов, наличие в них противопоставлений типа шесть робёцков, но
следать за ребятама. I
4. Волчонок — волченята — основа множественного числц
отличается от основы единственного числа наличием суффикса -я/т- и
отсутствием суффикса -о/с. Поскольку иногда в единственном числе
в говорах представлены образования типа волченёнок, моЖно
говорить об отсутствии во множественном числе суффикса -щок. Этот
тип соотношения основ встречается при названиях мелких животных:
мышенята, котенята, гусенята, утенята и т.д.. но жеребята,
поросята, хотя это и не безусловно (ср.: ряз. теляти, ребяты,
котяты, галчаты, утяты).
5. Крестьянин — крестьяне — основа множественного числа (как
и в литературном языке) не имеет суффикса -ин-. Такое
соотношение основ встречается при названии лиц по месту жительства,
происхождению или социальному положению: орл., курск., донск.,
ворон, крестьяни, дворяни, горьковчана, ростовчани; волог., кир.,
арх., пенз. зыряна, киевляна, прихожана, маряна, пинежана,
татара, бояра. В говорах основы единственного и множественного
числа в словах подобного типа, в отличие от литературного языка,
могут совпадать: крестьянин — крестьянина.
В говорах формы единственного и множественного числа могут
также отличаться друг от друга особым, нечисловым значением:
музыка — музыки (с музыками приехал 'приехал с музыкальными
инструментами1). Различия такого типа в говорах и литературном
языке не всегда совпадают. Это связано прежде всего с тем, что
в литературном языке и говорах не совпадают количество и виды
непарных по числу существительных. Особое проявление категории
числа в говорах прежде всего касается именно этих
существительных.
Парность среди существительных с отвлеченным значением и
существительных с вещественным значением (непарных по числу в
литературном языке) развита в говорах сравнительно широко: литер.
жара — диал. жара и жары; литер, опилка — диал. опилки и
опилка; литер, заморозки — диал. заморозки и заморозка.
Существительные с отвлеченным значением в говорах
значительно чаще имеют форму множественного числа в связи с меньшей, чем
в литературном языке, абстрактностью значения: Не знаю, будут
ли еще езды-то туды?; Ну, какие тут веселья!; Давай кажи
твои творчества!; Жары сильные были.
Существительные с вещественным значением, употребляясь в
80
говорах в форме множественного числа, далеко не всегда обозначают
разновидности вещества, их сорт, разряды, виды (как это
свойственно литературному языку): квасы поставила, мякины решетом
сеют\ горохи сеяли, хороши овсы, пива варим, льны не сеяли, сена
хороши, много сен-то. Очень часто в говорах употребляются формы
множественного числа от названий овощей, ягод, злаков: картошки
копатк клевера убрали, пироги с малинами, брусники скоро по-
спеютХпоедем за брусникам. Это связайо с особым соотношением
между Уатегориями числа и собирательности (§ 89), однако все
сказанное^ позволяет заключить, что непарность по числу в говорах —
явление более редкое, чем в литературном языке. Заметим, что оно
касается не только существительных с абстрактным или
вещественным значением; ср. пин. В городи нося оцки, ты тоже с оцком
приедешь?\ В говорах, с одной стороны, форма множественного
числа встречается у существительных, для которых она совершенно
невозможна в литературном языке: Ну каки молока зимой-то!, с
другой — фррма единственного числа наличествует у
существительных, в литературном языке являющихся именами pluralia tantum:
Опилком полнот присыпают.
§ 89. Категория собирательности в говорах развита сильнее,
чем в литературном языке, и представлена разными видами
собирательных существительных. Среди них есть образования на -щина,
-ёжь, -ва, -ня, -няк, -ник: деревенщина, холостёжь, молодёжь*
детва, родня, молодняк, березник. Однако шире всего, особенно
в севернорусских говорах, распространены собирательные
существительные древнего словообразовательного типа, почти совсем
утраченные современным литературным языком, — слова с суффиксом -/-:
костр. козье, кольё; пек. мужичьё, тряпьё, ребятьё; волог. холопье
уголье, листьё 'листья', волосьё, деверьё; ив. сыновье; мурм. ямьё>
поленьё, корытьё, костьё, зверьё, прутьё; кир. зубьё, лисье, об-
ручье, коршуньё; пин. вязьё, дырьё, пильё, блюдьё. В говорах такое
образование возможно от существительного любого рода.
Собирательные существительные относятся к различным семантическим группам
(так, деверьё, мужьё — слова со значением родства; баранье,
коровье — названия животных; картофьё, слетьё — названия
растений), тогда как в литературном языке они ограничены как в
словообразовательном, так и в семантическом отношении, а слова типа
солдатьё имеют при этом и отрицательную эмоциональную окраску.
В говорах очень широко распространено употребление формы
единственного числа в собирательном значении: поле кустом
заросло, налиму того много было, жених выходят ('жених и его
родня'), комар (мошка, паут, овод) налетел(а), германец пришёл,
овца в цену вошла.
Собирательные существительные, особенно с суффиксом -/-,
обычно согласуются в говорах с формами множественного числа:
молодёжь собираются, эти перьё, ставятся длинные кольё, листьё
81
('листья') отпадут. Такое согласование при существительных с /Ьуф-
фиксом-/- распространено потому, что в говорах очень продуктивны
формы на -/а: коренья, клочья, перья (§ 114).
Таким образом, в говорах шире, чем в литературном й'зыке,
собирательные существительные используются для выражения
значения множественного числа, хотя в них наблюдается и широкое
употребление форм множественного числа с собирательным
значением: лыка, крови, осени, грязи. Следовательно, процесс
взаимодействия категории множественного числа и категории собирательности в
современных говорах не завершился.
Своеобразие категории собирательности (а вместе с гф[ и
категории числа вообще) в говорах выражается и в том, что в речи
широко развиты соотношения отдельных существительных i сингуля-
тивами1, соотношения типа репа — репина, морковь — морковина.
Продуктивность таких соотношений приводит к тому, что формы
типа репа, морковь приобретают в говорах значение собирательности,
В некоторых говорах эти соотношения (в том числе и /ютому, что
регулярными они не являются) очень сложны: кир. dejpeeo —
деревина — деревья, рыба — рыбина — рыбы, берёза — беЬёзина —
берёзы, возможны и соотношения типа берёза — бе резина/— березьё —
берёзы — бе резины. /
Словообразовательные категории собирательности и единичности
наиболее продуктивны на северо-западе РСФСР. В этих говорах для
восстановления значения единичности к первичным сингулятивам
присоединяется второй суффикс -ин(а): Ягодина — ягодинина; к
словам со значением невзрослости типа волчонок — суффикс -ёнок:
волчонок — волченёнок при сохранении разнотипности основ
единственного и можественного числа: волченёнок — волченята.
ОДУШЕВЛЕННОСТЬ ~ НЕОДУШЕВЛЕННОСТЬ
§ 90. Категория одушевленности —неодушевленности в русском
языке, в отличие, например, от украинского и белорусского
языков, развита в полном объеме. Форма Р. заменяет форму В. при
обозначении живых существ и в единственном и во множественном
числе: на коня, на коней. Однако ряд фактов свидетельствует
об определенной специфике категории одушевленности в говорах,
прежде всего о некоторой неполноте ее развития по сравнению с
литературным языком.
Во-первых, во владимирских говорах существительные с
уменьшительно-ласкательным и уменьшительно-пренебрежительным
значениями во множественном числе имеют форму В.-И.: Нам бы
1 Сингулятивами называют существительные [прежде всего с суффиксом
-ин(а)], имеющие общее значение «единичный предмет, принадлежащий к массе
вещества или к совокупности однородных предметов, названной мотивирующим
словом».
82
собраться да и разогнать мужичинки эти; Чай, опять парнищён-
ки Роняет; Что горя на старушёнки на эти; Без мужа девчонки
свои\ растила; Чем я буду ребёнчишки кормить?; Я ноне овчонки
стригла; Бригадир лошадёнки-то даёт; Щурятки принесла, ёршов,
плогпки.
Во-вторых, в части владимирских, брянских и смоленских
говоров наблюдаются колебания в образовании форм В. мн. ч. пасти
кони~\оней, ловить щуки —щук: А домашние зайцы кроликами
зовут; \0н, чай, годов пять, как пчёлы держит; Надо кони поить.
Форма В. мн. ч. такого типа, прежде всего для слова конь,
известна и другим говорам: пуд. пошёл кони искать; волог. идти по кони.
Определенное лексическое ограничение дает возможность отнести
такие образования к традиционным выражениям типа выйти в люди.
Существует и их синтаксическое объяснение: образование по
аналогии с д^лектными синтаксическими оборотами типа падо вода,
косить трпва (§ 176). Однако владимирским, смоленским, брянским
говорам подобные синтаксические обороты не свойственны, формы
В.-И. возможны в них не только от слова конь. Поэтому отнесение
этих морфологических по происхождению образований к явлениям
лексическим или синтаксическим в современных говорах не вполне
правомерно.
ВЫРАЖЕНИЕ ЗВАТЕЛЬНОСТИ
§ 91. Современные говоры, по мнению исследователей, старой
звательной формы не сохранили. Обращение в них выражается фюр-
мой И. (исключением могут явиться только русские говоры
регионов, пограничных с областями распространения украинского и
белорусского языков). Однако в ряде говоров встречаются образования
типа женОу похожие на старую форму выражения звательности.
§ 92. В одних говорах, например калужских, формы типа жено
единичны, встречаются в народных песнях; в других говорах,
например вологодских, — обычны, их много. Если в первом случае
эти формы, несомненно, являются остатками старых форм выражения
звательности, то во втором считать их только архаизмами было бы
неправильно.
Звательные образования (чаще на конце с [о]) встречаются
у слов женского и мужского рода I типа склонения и обычно
употребляются при повторном обращении: пек. дедкоо; волог. ба-
бушкоо; мурм. девчонкоо, Ниноо. Наряду с ними при обращении
используются и другие (особые) формы. Так, в вологодских говорах
обычны случаи выражения обращения типа Ой, мамо!; Олё!
Покушай кипятоцку!; В Вологде чайку-то нет, Толе?; Не надо ревить,
Галё; Иди, Валенькё!; Посиди, дед ушко. Однако там же при
обращении возможны и формы с окончаниями -ой, -яй, -эй или -ей,
-оу, -у: Леной, Шурой (ср. горьк. Санькой), Митяй, Ваняй, Нюр-
кей (ср. горьк. Машей, Мишей), Галиноу, Галю.
83
Удовлетворительного объяснения все эти формы выражение зва-
тельности пока не находят. Одни исследователи окончание joy в
таких формах связывают с преобразованием [б]. Другие, признавая,
что при обращении в говорах чаще всего функционирует особо
интонированная форма И., видят в них развитие новых форм
обращения. По их мнению, в живой речи тенденция к языковому
выражению звательности не только не утратилась, но даже закрепилась.
При этом в некоторых говорах слова обращения и воззвания/как бы
удлиняются в звучании с помощью различных дифтонгов пай, ой,
эй и др.) или путем интонационного продления конечного [о] или
[у]. В большей же части говоров новые формы выражения
звательности представляют собой, как некогда и старые звательные формы,
основу слова: Оль, Кать, мам, Петь, папаш, старт и т. п.
(ср. старое сыну — основа на *-й). Эти формы известны и на
севере и на юге: кир. бабуш, сестриц, мам, Галин; /рост, мам,
Вась. Они употребляются не только в народных говорах, но и в
городском просторечии.
СКЛОНЕНИЕ ИМЕН СУЩЕСТВИТЕЛЬНЫХ
ЕДИНСТВЕННОЕ ЧИСЛО
§ 93. В синтаксическом плане система падежей в говорах (без
учета звательных форм) не отличается от литературной: в ней
шесть форм. Все отличия склонения проявляются на
морфологическом уровне.
Поскольку дифференциация окончаний в говорах прежде всего
определяется типом основ, видом акцентной парадигмы и менее
всего грамматическим родом, не все особенности диалектного
склонения окажутся в центре нашего внимания (см. выше). Однако даже
тот диалектный материал, который мы анализируем, показывает
значительные отличия диалектной системы падежных окончаний
от литературной. Эти отличия объясняются не только тем, что в
говорах, с одной стороны, дольше сохраняются старые формы или,
с другой стороны, быстрее возникают инновации. Они могут
возникнуть и в результате параллельного существования в говорах
диалектных и литературных форм.
Выравнивание падежных окончаний внутри отдельных парадигм,
а также и их межпарадигматическое выравнивание являются
частным проявлением постоянно идущего совершенствования
грамматической системы; в говорах и в литературном языке результаты
этого выравнивания совпадают далеко не всегда (например,
взаимодействия окончаний старых твердого и мягкого вариантов
склонения). В результате такого взаимодействия в говорах отчетливо
прослеживается тенденция к уменьшению количества падежных
окончаний из-за совпадения двух или трех падежных форм в
одной. Это явление носит название падежного синкретизма.
84
Диалектная специфика проявляется и в характере отношений
между выражением одной и той же падежной формы (например,
между -с и -у в Р. ед. ч. слов мужского рода). Как правило, в
говорах различие флективных морфем не связано с каким-либо
значением (в том числе и стилистическим), т. е. параллельные формы
употребляются как дублеты (равнозначные формы).
§ 94. В говорах можно выделить три основных (продуктивных,
постоянно пополняемых) типа склонения, соответствующих типам
склонения литературного языка, но совпадающих с ними далеко не
во всем.
Прежде всего, те существительные, которые в литературном
языке характеризуются как разносклоняемые или особо склоняемые
(типа путь, мать, время), в говорах, как правило, таковыми не
являются. Они или относятся к одному из основных типов
склонения, или, что бывает реже, составляют свои типы, но типы
непродуктивные, замкнутые (нерегулярные). Кроме того, объемы
диалектных и литературных типов склонения могут не совпадать. Более
последовательная, чем в литературном языке, соотнесенность типа
склонения с категорией рода приводит в ряде говоров к сильному
сокращению III склонения, II склонение может быть иным в связи
с совпадением ряда слов среднего и женского рода и т. д.
I склонение
§ 95. К I склонению в говорах относятся существительные,
имеющие в И. ед. ч. окончание -а, в В. — окончание -у. Склонение
имеет два варианта — твердый и мягкий. Большая часть
существительных этого типа склонения принадлежит к словам женского
рода. Это не только существительные типа вода ~ земля, но и
жизня, матеря, церква, морква, свекра, а с изменением рода и
литра, магазина, танка, домишка, дитя и т. д., т.е. диалектные
новообразования разных типов. Относятся к этому склонению и
слова мужского рода типа староста, судья, а также типа дедушка
(особенно в южнорусском наречии). Общий объем диалектного
I склонения по говорам варьируется.
Из всей совокупности окончаний, представленных говорами в
этом типе склонения, особых замечаний требуют прежде всего -е и
'Ы/'U, встречающиеся в Р., Д., П., а также окончания Т., в говорах
очень разнообразные.
§ 96. Окончание -г, распространенное в Д. и П., в Р. встречается
во многих говорах, но часто спорадически. Окончание -ы/-и в Р.
повсеместно, а в Д. и П. широко употребляется в говорах
Архангельской, Вологодской, Ярославской, Новгородской областей, в
Карелии, а также в говорах курско-орловских, мосальских, севских,
рыльских. Такое распространение -е и -ы/-и свидетельствует об их
85
ином, чем в литературном языке, парадигматическом
противопоставлении:
литер. диал.
Р. от жены от жене
Д.-П. к жене, о жене к жены, о жены
или, что встречается значительно чаще, о падежном синкретизме,
т.е. о совпадении Р., Д. и П. При этом в одних говорах
(преимущественно севернорусских) единая форма соответствует литер.
Р. -ы/-и, в других (шире — в южных) — литер. Д.-П. -е1.
Севернорусские говоры Южнорусские говоры
Р. жены, земли жене, земле
Д. (к) жены, земли (к) жене, земле
П. (о) жены, земли (о) жене, земле
По данным последних исследований, различие форм Р., Д. и П.
лучше сохраняется на Северо-Востоке, синкретичная форма
характерна для южнорусских говоров, среднерусских говоров Северо-Запада,
особенно отчетливо прослеживается в говорах, которые в силу
различных причин в прошлом находились в известной изоляции, в том
числе и от литературного языка: мурм. нет Ульяны, к тони
Dместо, связанное с ловлей рыбы'), по земли; пек. нет мамы, в
реки, в избы; курск. на улицы, к папы, до войне, из воде, к зимы,
со школе; пин. в больницы, в комнаты, из избы, по физкультуры,
к машины.
Во многих современных говорах наблюдается прямая зависимость
формы Р. на -е от определенной синтаксической конструкции
(беспредложная нет жены, воды, но предложная — от жене, у воде),
а также от места ударения (безударное окончание — у Любе, от
берёзе, но ударное — из воды, от жены).
Первая зависимость прослеживается, например, в воронежских и
орловских говорах, вторая — в говорах вокруг Москвы.
Определенное наложение друг на друга этих тенденций приводит к
возникновению новых закономерностей в употреблении окончания -е.
В целом они сводятся к следующему: самое широкое
распространение имеет -е под ударением в конструкции «у + Р.»; ср.: у сестре,
от сестре, две сестры, нету сестры, у куме, от куме, без куме,
нет кумы, без соломы, у маме, у Зине, от снохе, много воды, у
косе, две косы.
Окончания -е в Р. и -ы/-и в Д.-П. восходят к старым
окончаниям мягкого варианта основ на *-а (др.-рус. нет землЪ, къ
земли). Все диалектные особенности в употреблении -е и -ы/-и
связаны с разным типом взаимодействия между твердым и мягким
1 Исследователи особо отмечают совпадение в безударном положении форм
Р., Д. и П. в окончании -'а: с хатя, к хатя> о хатя.
86
вариантами склонения. Возможны несколько типов такого
взаимодействия:
1) твердый->мягкий во всех случаях: Р. на -ы/-и, Д.-П. на -е\
2) мягкий->твердый во всех случаях: Р. на -е, Д.-П. на -ы/ -и;
3) твердый-»мягкий в Р., мягкий—^твердый в Д.-П.:
синкретичная форма на -ы/-и\
4) мягкий->твердый в Р., твердый-»мягкий в Д.-П.:
синкретичная форма на -е.
В литературном языке реализуется только первый тип
соотношения, в диалектах — все четыре. Поэтому возникает вопрос: что
способствовало возникновению падежного синкретизма в говорах?
А. А. Шахматов главную причину этого видел во влиянии
прилагательных и местоимений, в которых формы Р., Д., П. в женском роде
одинаковы. СП. Обнорский, кроме этого, учитывал также
возможность аналогии с едиными формами Р., Д., П. в III склонении (нет
ночи у к ночи у о ночи), а в некоторых случаях и во II склонении
(от роду у к роду у в роду)\ он особо подчеркивал зависимость форм
Д.-П. от форм Р., поскольку новые формы Р. появились в
памятниках древнерусского языка XI—XII вв., а новые формы Д.-П. —
только в языке XIV и даже XV вв.
Имеются и другие объяснения рассматриваемого явления;
считают, что падежный синкретизм в конечном итоге* свидетельствует
о тенденции к обобщению падежных форм единственного числа по
принципу определенного класса слов и к замене параллельных
способов и форм выражения падежных значений более общими
средствами (словосочетание, предложение). Родительный на -е мог
развиться в связи с широким распространением в говорах дательного
принадлежности (жало пчеле) и с употреблением всех трех падежей
в обстоятельственном значении: около горы(-е), близко к горе(-ы), на
горе(-ы). Он не развивается в отрицательных конструкциях,
поскольку формы Д.-П. в этом значении никогда не употребляются.
Диалектные формы Д.-П. у слов мягкого варианта склонения
типа в ар миг, к электростанцие и к зари, о родни, к деревни
(при к жене) также являются результатом специфического
соотношения в говорах между формами мягкого и твердого вариантов
склонения: в первом случае мы видим результат более
последовательного, чем в литературном языке, влияния твердого варианта
на мягкий, во втором (в некоторых южнорусских говорах) —
архаичное окончание мягкого варианта.
§ 97. В системе окончаний диалектного Т. наличествуют
окончания односложные типа -ой/'-ей и двусложные типа -ою/-ею.
Односложные окончания исторически вторичны: старые -ою/-ею
заменились своей краткой разновидностью, уподобляясь прочим
падежам по количеству слогов; ср.: же-ны, но же-но-ю, же-ной.
В целом различие между -ою и -ой территориальное: в
севернорусском наречии отмечается почти постоянное употребление краткой
87
формы, для южнорусского характерно равное употребление
односложных и двусложных окончаний, а в некоторых из них даже
почти исключительное сохранение двусложных.
В некоторых говорах окончание -ой фонетически возможно и в
мягком варианте склонения: перм. деревней, торговлей, но в говорах,
в отличие от литературного языка, оно не является единственным.
На разных территориях наряду с -ой употребляются окончания -уй,
-эй, -ый.
Окончание -уй/-юй широко распространено в среднерусских и
южнорусских говорах (псковских, верхнеднепровских, калининских,
восточных среднерусских; особенно широко в Московской и
Калужской областях, в северной части Рязанской и Тульской областей):
с палкуй, охотуй, ложкуй, пяткуй. Наиболее часто используется
это окончание после заднеязычных и губных согласных, т.е. его
употребление определяется морфонологически.
Окончание -эй/-ей (ударное и безударное) известно в онежских,
владимирских и ряде других говоров: с баб эй, шубэй, за березэй,
с палкэй, гор эй, под водэй. Оно встречается также у прилагательных
и местоимений. Это нужно учитывать при объяснении происхождения
данного окончания, хотя оно могло возникнуть и в результате
особого взаимодействия в диалектах твердого и мягкого вариантов
склонения существительного, реализации второго типа этих
взаимодействий (мамкэй под влиянием деревней).
Мягкий вариант этого окончания совпадает с мягким вариантом
русского окончания -ой. Поэтому в области распространения
окончания -эй формы типа землей могут соотноситься как с формами
типа водой, так и с формами типа водэй (землёй соотносится только
с водой).
Окончание -ый/~ий известно части северо-западных говоров,
например в Новгородской области. Форма типа сестрый
удовлетворительного объяснения пока не находит. Важно подчеркнуть, что
ни в одном из говоров это окончание не является единственным.
Формы Т. в диалектах заслуживают внимания и потому, что
именно в них иногда наблюдается несовпадение форм существительных
женского и мужского рода. Оно проявляется в том, что в словах
мужского рода употребляется окончание II склонения -ом/-ем: с
Володем, с Мишем. Объясняется это явление корреляцией по роду.
Известно оно на разных территориях и в просторечии, но не очень
развито.
II склонение
§ 98. Ко II склонению в говорах относят существительные
мужского рода с нулевым окончанием @) в исходной форме (твердый
вариант: брат, дом, овёс, мягкий: гость, конь, грач) и слова
мужского и среднего рода на -о/-е (твердый вариант: дедушко,
Петро, село, окно', мягкий: море, поле, ружьё). Определенного
единства исходной формы в говорах, как и в литературном языке, нет.
88
Этот тип склонения в говорах очень продуктивен. По своему
лексическому составу он различается по говорам, например, может
расширяться за счет литературных разносклоняемых и несклоняемых
существительных: путь, имя, дитя; депо, кино и т.д. Эти
существительные по говорам могут иметь разную исходную форму (имя
и имё), полностью изменяться по II склонению или употреблять его
формы лишь в некоторых падежах. Склонение существительных
Есех названных выше типов требует особого рассмотрения, так же
как диалектные формы Р. и П. всех существительных II
склонения.
Отличительная черта этих диалектных форм — вариативность:
в Р. наряду с повсеместным окончанием -а у имен мужского рода
также повсеместным является -у, у имен среднего рода оно
встречается в курско-орловских, воронежских говорах; в П. наряду с
повсеместным окончанием -е у слов мужского рода также
повсеместным является -у, в среднем роде оно встречается в курско-
орловских, воронежских говорах, а в мужском и среднем роде в
новгородских и ладожско-тихвинских говорах рядом с -е
употребляется окончание -и. Вариативность типа -а/-у, -el-у в мужском
роде, типа -el-и в среднем роде возможна и в литературном языке,
однако в говорах она носит принципиально иной характер.
§ 99. Окончание -у/-ю в Р. и П. данного типа склонения не
является исконным. Его появление связано с воздействием на
II склонение (бывшие основы на *-o/-jo) склонения со старой основой
на *-й: др. -рус. Р. домоу, М. домоу. В современных диалектах
это окончание распространено значительно шире, чем в
литературном языке (особенно в южнорусских говорах). Необходимо обратить
внимание на следующее:
1. В говорах значительно больше, чем в литературном языке,
параллельных форм, причем для отдельных лексем не исключено
преобладание старых окончаний: волог. в лесе, в прошлом годе, в
хлебе; курск., бел гор. в лесе и др.
2. Окончание -у в говорах функционально слабо
дифференцировано. В частности, оно возможно и у одушевленных
существительных: Р. нет мужу, от вотчиму, с жениху, П. на коню, на
батраку, на мужику. В Р. оно является выразителем не только
количественно-выделительного значения, как в литературном языке, но и
местного: до лесу, из отряду, до пароходу, с острову, возле лесу%
из рынку, с валу, из классу, из огороду, изо рту; временного:
до приезду, до маю', целевого: для саду, для примеру;
причинного: от жару, от удару, от комарю, от жиру, встречается при
отрицании: я не мою мосту ('пола'), нет ответу, в сочетании с
числительными: три году, четыре деньку и т.д. В П. -у не является
выразителем только местного и временного значений, как в
литературном языке (тем более что употребляется не только с предлогами
в и на): в городу, в месяцу, в роту, на поезду, на тракту, на
89
крыльцу у в Курску, в уголку, в танку, в садочку, в ларьку, в куту,
на крючку, на заду, в платку, на парню, в лаю, на коню, в
параличу, о берегу, при отцу, при Миколаю, о мужу, при помещику,
при сыну.
3. Употребление -у в П. (см. примеры) в говорах, в отличие
от литературного языка, не ограничено только односложными
словами или словами с полногласием, т.е. в говорах это окончание
возможно у большого количества слов.
4. В говорах не существует той связи между употреблением -у
и ударением, которая свойственна литературному языку: из лесу,
но в лесу. Окончание -у в говорах получает широкое
распространение у существительных с неподвижным ударением, с ударением
на основе (отсюда безударные формы П. при брату, в сарйю) или
с ударением на окончании (возникают ударные окончания Р.:
пирожку, киселю).
5. В говорах наблюдается употребление -у в словах среднего
рода. В этом видят типичный южнорусизм. Общие закономерности
распространения -у в общем таковы: в Р. реже, чем в П.; в
южнорусских говорах шире, чем в севернорусских. Ср.: лип. от маслу,
от окну; ворон, без делу, от молоку, в согласию, на солнышку,
в гнёздышку, в лукошку; курск. с полю, на крыльцу, на морю, в
полю, в белью.
Таким образом, в говорах окончание -у в формальном,
семантическом и акцентологическом отношениях оказывается менее
обусловленным, чем в литературном языке, тем самым приближаясь по
значимости к окончаниям -а, -е (ср.: леса, о лесе). Степень этой
обусловленности в разных говорах различна; наиболее высока она
на севере, поэтому некоторые исследователи говорят о наличии в
части севернорусских говоров не одного, а двух типов склонения
существительных мужского рода:
Склонение 1 Склонение 2
Р. мужика, хомута Р. снегу, году, лесу
П. мужике, хомути(-е) П. снегу, году, лесу
К 1-му относятся все одушевленные существительные с любым
типом ударения и неодушевленные, называющие конкретные
предметы (с ударением на окончании); ко 2-му — только
неодушевленные существительные, как правило, не называющие конкретных
предметов, с подвижным ударением (в Р. на основе, в П. — на
окончанииI. Впрочем, в современных говорах эти отношения
находятся как бы в размытом состоянии.
Меньшая обусловленность вариативных окончаний Р. и П.,
основой которой, несомненно, является большая последовательность
1 Такую систему склонения находят, например, в пинежских говорах (см.:
Симина Г. Я. Пинежье. Очерки по морфологии пинежского говора. Л., 1979).
90
унификационных процессов в области диалектного склонения, не
позволяет предположить в этом случае наличие в диалектной
падежной системе более чем двух падежей (ср. исторически
существовавшую возможность выделения собственно родительного и
количественно-выделительного падежей, собственно местного и
изъяснительного).
§ 100. Окончание -и встречается в части говоров Северо-Запада
в П. имен мужского и среднего рода1: новг. на кони, на сараи,
в озери, в огороди; пин. на двори, о житники, о сухари, в поли.
В этих говорах оно обычно соотносится с -е, но не соотносится
с -у. Затруднительно видеть в -и только остаток старого Ъ.
Окончание -и объединяет в себе несколько окончаний разного
происхождения: -и как окончание мягкого варианта бывших основ на *-о
(др.-рус. о кони); -и как окончание бывших основ на *-? (др.-рус.
о гости); -и как окончание, в твердом варианте возникшее под
влиянием мягкого (диал. городи). Именно эта связь данного
окончания со многими источниками способствует его сохранению,
несмотря на большую продуктивность в П. окончания -е в разных
типах диалектного склонения; ср.: диал. в прошение, в армие, в
грязе.
Известно окончание -и и южнорусским говорам, хотя в них не
всегда его можно признать морфологическим явлением: на покоси,
но на столе2. Ударное -и в южнорусских говорах соотносится с
-е, -у; оно употребляется у некоторых существительных с основой
на мягкий согласный, а также на шипящий и -ц. Очевидно, -и
представляет собой остаток прежнего окончания мягкого варианта
основ на *-о: при отци, на край, на плечи, на кони.
§ 101. В южнорусских говорах и в части среднерусских говоров
слово путь изменяется по II склонению, о чем свидетельствует его
парадигма, реализуемая полностью или частично (в литературном
языке такая парадигма у слов гость, гусь, медведь, лось и т.д.):
И. путь Д. путю Т. путем
Р. путя, путю В. путь П. путе, путю
Иногда слово путь, меняя характеристику рода, сохраняет
старую парадигму (основы на *-f), за исключением формы Т.: вместо
путём появляется путью (это же произошло исторически со
словами печать, гортань и др.); в целом это свойственно
севернорусским говорам, но возможно и на юге (например, слово путь
является словом женского рода в говорах запада Орловской области).
1 В Р. -и свойственно только отдельным лексемам (нет дни, три рубли) и
встречается спорадически.
2 Из других изменений -е в безударном положении отметим, так же как в
I склонении, его изменение в -а: ворон, в кафтаня, к островя, в тракторя.
91
§ 102. В говорах, с одной стороны, все формы косвенных
падежей существительных на -мя могут утратить «наращение» -ен-, в
результате чего возникает единая основа на -м\ с другой стороны,
-ен- может закрепиться и в формах И. и В., в результате чего
возникает единая основа на -ен1.
В первом случае И. в южнорусских говорах сохраняет конечное
['а]: имя, время, в севернорусских — приобретает конечное Ге] или
['о]: име, имё; грамматический род не изменяется; склонение идет
по типу слова поле: а) време~времё\ без время, по времю, со
времеМу во време (известна, например, в архангельских говорах);
б) время, (нет) время, времю, во время, с времем, о време~времю>
времи (известна, например, в брянских говорах).
Такое изменение существительных на -мя известно почти
на всей русской территории, однако парадигма «б» не является
устойчивой, поскольку имеет в И. окончание, обычное для слов
женского рода. Вследствие этого в ряде говоров, особенно
переходных, слова на -мя склоняются как имена типа земля,
грамматический род изменяется, возникает парадигма типа «в»: время,
времи, време(-и), времю, времёй(-уй), о времени).
Во втором случае форма И. также может иметь разный вид:
или типа стремено, или типа стремень (они возможны, однако, не
- от всех существительных на -мя).
Существительное среднего рода стремено изменяется по II
склонению (окно). Парадигма типа стремено, стремена, стремену>
стременом, в стремене(-у) известна в брянских, орловских,
курских, онежских, карельских говорах. Такие формы И. обычны у
диалектных слов, достаточно часто употребляющихся во
множественном числе: стремено, имено, семено и др. Существительное
стремень изменяется в говорах или по II склонению: к стременю,
во стременю, во стремене, или по III склонению: стременью.
Грамматический род слова определить без парадигмы нельзя,
возможность существования форм И. этого типа (времень, семень,
именъ) не подтверждается и парадигмой, поскольку литературные
формы в косвенных падежах усваиваются медленнее, чем форма И.
В одном и том же говоре реально существование разных
парадигм и их смешение: И. времено при Р. время или И. имя при
Т. именью. Все это рассматривается как своеобразное проявление
тенденции к переходу существительных на -мя в регулярный тип
склонения, выбор ими соответствующих парадигм; самой обычной в
этом случае оказывается парадигма типа поле.
§ 103. В говорах старые формы И. (типа др.-рус. телк) и
«наращение» -ат-/-ят- в форме единственного числа встречаются крайне
редко. Сохраняются они обычно в пословицах, поговорках, песнях:
У матери дитя, у кошки котя—такое же дитя; Овин с овсом,
1 В севернорусских говорах -ен- иногда произносится как -ян-: времяна.
92
жеребя с хвостом; Не нашему теляти да волка поймати.
Суффикс -ёнок, закрепившийся в литературном языке в формах
единственного числа, в говорах переходит также в формы множественного
числа. Возникают формы типа теленка, поросёнка, котёнка, в
результате чего склонение этих слов становится регулярным
(II склонение).
По аналогии с ягнёнок, жеребёнок в говорах возможно и дитё-
нок. Однако чаще всего литературному слову среднего рода датя
в них соответствует дате (особенно рядом с курьё, гусе) и датя
как существительное мужского-женского рода. Поэтому в говорах
существуют две парадигмы: а) дате, датя, дитю, дате, дитём,
дате (II склонение); б) датя, дата, дате, дитю, дитёю, дитё
(I склонение). Резкого территориального разграничения между
типами изменения этого слова нет, хотя можно сказать, что
парадигма на -а особенно характерна для южнорусского наречия.
§ 104. Существительные мужского рода на -ло, -ко или -ла, -ка
(мальчонка, мужичонка, дедушка, купчишка, домишко, батенька,
тятенька) обычно содержат эмоционально-оценочные суффиксы
-онк-1-енк-, -ушк-1-юшк-, -ышк-1-ишк-, -оньк-1-еньк-.
В севернорусских говорах употребляется окончание -о у всех
существительных такого типа (многие ученые признают его
исконным). Слова эти изменяются по II склонению: Гаврило, Данило,
зайко, мальчонка, амбаришко, кафтанишко, Иванушко, Степануш-
ко, к дедушку, к мальчишку, мальчишком, дедушком. Встречаются
в них и формы на -а с изменением по I склонению: дворишка^
батюшка, дедка, батькой, много народишки, к батюшке.
В южнорусских говорах, в условиях аканья, И. в данном случае
всегда имеет -а, создается возможность для полного перехода
данной категории имен в I склонение: Михаила, к Михаиле, Данила,
с Ванькой, атаманушкой, у сынишки, к дедушки, к атаманушке,
к домишке. При этом косвенные падежи этих слов в южнорусских
говорах дают очень пеструю картину. Наряду с формами,
приведенными выше, существуют и у мальчишка, к мальчишку, с парниш-
ком, перед батюшком и т.п. Интересно, что колебания в склонении
чаще всего отмечаются в формах Р. и Д.: дедушка и дедушки,
дедушку и дедушке. Таким образом, в говорах склонение этих слов
регулярно, но не единообразно.
Формы на -а в севернорусских говорах, очевидно, возникли под
влиянием литературного языка. В свою очередь, диал. дедушко
привело к возникновению диал. книжонко, девчонко, кумушко (исконно
эти слова оканчивались на -а). Взаимодействие форм на -о и -а в
говорах продолжается.
§ 105. Диалекты, как и просторечие, включают заимствованные
оканчивающиеся на гласный (типа кино, шоссе), в общую
систему склонения. Особенно хорошо «склоняются» высокочастотные
93
слова типа пальто: нет пальто,, в пальте, из кина, много кин, в
депе (ср. также склонение сложносокращенных слов: из сельпы).
Такие слова изменяются по II склонению, если они воспринимаются
в говорах как слова среднего или мужского рода (в последнем
случае возможен иной вид И.: желей 'желе', кофей 'кофе'), или по
I склонению, если слова воспринимаются как слова женского рода:
у килы 'кило', на шашу 'шоссе', из кины. При этом И.
приобретает типичное окончание слов I склонения: кила, шаша, депа и т.п.
Ill склонение
§ 106. К III склонению в говорах относятся существительные
женского рода с нулевым окончанием в И. ед. ч. при основе на
мягкий согласный или шипящий: кость, соль, грязь; рожь, тишь.
Таким образом, имена женского рода характеризуются двумя типами
склонения. Во многих современных говорах это явление осознается
как избыточное, более «слабый» из двух типов склонения
разрушается, уступая место «сильному». «Последним» всегда оказывается
I склонение.
Обобщая наблюдения, можно сказать, что тенденция к
объединению в одном склонении всех существительных женского рода, к
более полному осуществлению принципа соответствия типа
склонения и родового класса, который лег в основу перестройки
древнерусской системы склонения, в говорах весьма сильна. Границы между
I и III склонениями нечетки. Иногда вообще говорят лишь о двух
типах диалектного склонения. Однако диалектное III склонение
пополняется словами книжного происхождения типа гордость,
собственно диалектными образованиями типа комнать 'комната', грызь
'грыжа', а также бель, сырь, назовь (от называть), лопоть, бёздо-
рожь и т.п., образованными от различных частей речи
продуктивным в диалектах безаффиксным способом.
Окончания литературного и диалектного III склонения не
совпадают в силу того, что в Р., Д., П. окончание -и может
варьироваться с -е, в В. нулевое окончание — с -у, наконец, в Т.
окончание -йу соседствует с другими окончаниями разного происхождения.
§ 107. Области распространения окончания -е в Р., с одной
стороны, и в Д.-П. — с другой, не совпадают. Формы Р. на -е
известны в псковских, новгородских, вологодских говорах; формы
Д.-П. — в восточных говорах южнорусского наречия, восточных
среднерусских говорах и в некоторых севернорусских, например в
кировских говорах. При этом используется окончание -е в этих
говорах неравномерно. Так, отмечена частотность -е в Д.-П. в
кировских, пермских говорах, но редкое употребление его в говорах
Курской области.
Возникновение окончания -е объясняется влиянием I склонения:
к стене — к двере, от стене — от двере. Однако особенности его
94
распространения заставляют предположить, что в отдельных районах
аналогия с I склонением была поддержана и другими факторами:
влиянием фонемы /ё/ (Ъ) или ударением. Ср. следующую
последовательность распространения -е: Д. грязи — П. грязи; Д. грязе —
П. грязё; Д. грязё — П. грязё и значительное распространение -е в
Д.-П. в вологодско-вятских говорах: по очереде, к ноче, в горсте,
в шерсте, на лошаде, на пече, в косте, в грязе.
Во многих говорах -и и -е в Д.-П. находятся в рамках одной
системы, сосуществуют друг с другом: в грязе, на лошаде и в ночи,
в кости, на лошади. В разных говорах отмечены разные
соотношения их с формами Р.:
а) Р. -и б) Р. -и в) Р. -е г) Р. -е
Д. -и Д. -* Д. -е Д. -и
П. -и П. -е П. -е П. -и
В типах «а» и «в» представлены синкретичные формы Р.-Д.-П,
старого («а») и нового («в») типов. Соотношение «б» соответствует
обычному распределению форм в I склонении. Соотношение «г»
встречается редко, поскольку в целом -е (-ё) в Д.-П.
распространено значительно шире, чем в Р. (пек. с лошаде; белоз. у при-
станё).
§ 108. Окончание В. -у известно в южнорусских говорах (ворон.
лошадЮу шалю, шинелю, ржу, жизню при И. лошадь) и
несомненно вызвано аналогией с формами типа землю: старинную жизню,
попроси лошадю.
§ 109. В литературном III склонении Т. характеризуется
окончанием -йу. В современных говорах, кроме этого, формы Т. могут
иметь другие окончания:
1. Область распространения -ей/-ой или -ейу/-ойу —
верхнеднепровские, восточные среднерусские, воронежские, рязанские,
архангельские, вологодские говоры. Окончание возникло по
аналогии с I склонением: волог. грязей, ночей (ср.: землёй, бурей).
Более часты односложные варианты: волог. лошадей; дверей; пенз.
грязей, дверей, осеней, лашадёй, крепостей; ряз. грязяй, лошадяй,
ночяй, соляй, кровей; куйб. осеняй.
2. Область распространения -йей или -йой — западные говоры
южнорусского наречия, реже — восточные южнорусские и
севернорусские говоры. Окончание появилось в результате слияния -ой/-ей и
-йу (контаминация окончаний I и III склонений): пуд. осеньёй,
рожьёй, ноцьёй, доцерьёй; ворон, ночьей, матерьей.
3. Область распространения -уй — верхнеднепровские, восточные
среднерусские, рязанские говоры: моек, грязюй, костюй; калужск.
дверюй, ночюй; ряз. ночюй, грязюй, дверюй, за лошадюй, с солюй.
В этом окончании видят образование, аналогичное форме I
склонения бабуй.
95
4. Область распространения -йуй совпадает с областью
распространения -уй. Само окончание -йуй представляет собой
контаминацию -йу и -уй [ночью и ночуй: калужск. зеленьюй, осеньюй; моек.
постельюй, радостьюй, зеленьюй).
Окончание -йу распространено повсеместно, выступает как
постоянный и при этом частотный вариант всех названных выше
окончаний. Вариантность форм одного и того же падежа, одна из
специфических черт диалектной системы существительного, в
данном случае возникает на основе взаимодействия I и III склонений слов
женского рода. Она охватывает как севернорусские, так и
южнорусские говоры.
§ 110. В говорах противопоставление форм И.-В. всем
остальным при склонении слов мать, дочь {мать—матери) выражено иначе
и слабее, чем в литературном языке. Непосредственной причиной
этого является, во-первых, наличие во многих говорах новых форм
И.; во-вторых, особые формы В., совпадающие с древнерусскими
или являющиеся инновациями; в-третьих, полное отсутствие
«наращения» -ер- в формах косвенных падежей.
1. Новыми являются формы И. матерь, дочерь. Они
сохранились не только в песнях и сказках, но и в живой речи, чаще
всего встречаются в севернорусских говорах: волог. матерь, без
матери, к матере, с матерью, по матере, но возможны и на юге:
орл. дочерь, матерь', ряз. матерь. Такой вид в древнерусском языке
имели формы В. Заметим, что они находятся в полном
соответствии с тенденцией к выравниванию именных основ. В ряде говоров
зафиксированы формы матеря, дочеря, являющиеся именами I
склонения. Исконная форма И. мати, дочи в какой-то мере сохраняется
в севернорусских говорах, особенно вокруг Онежского озера. На
их основе возникло новообразование доча; ср.: медв. Доци вышла
замуж; пуд. У меня доча привезла мне кофточку. В качестве
единичных встречаются образования матря, матри, матрь,
мате рья, дочря, дочерья. В новгородских говорах широко
употребительны формы матка, дочка.
2. В говорах используется большое количество форм В. Прежде
всего надо отметить хорошую сохранность в них старых форм:
пуд. дочерь свою выгнала из дому; кир. одел матерь; ряз. дочерь
отдала. Видоизменения этой формы (под влиянием
существительных I склонения) в говорах выглядят как матерю—матрю (ряз.
доцерю не видела; рост, матрю ругал). Форма матеря, дочеря
(курск. через матеря, бросил матеря) представляет собой
смешение форм И. и В. Кроме того, при повсеместном употреблении
форм В. мать, дочь возможны также формы мати, дочи, дочу,
матюрь и др.
3. Полная утрата «наращения» (чаще у существительного дочь)
обычно встречается в языке песен и сказок (слово при этом
«остается» в III склонении): а мати нету, ко мати, ко сырой земли.
96
Таким образом, в говорах, с одной стороны, сохраняются
разные соотношения основ И. и косвенных падежей слов мать, дочь
(мать ~ матер, матерь ~ матер, мать~мати), с другой — как
правило, эти основы совпадают. Говорить об особом диалектном
склонении слов мать, дочь нет оснований.
§ 111. В говорах все существительные на -овь принадлежат к
одному из продуктивных типов склонения—III или I. Отчетливо
проявляется тенденция к выравниванию у этих существительных
основ И. и косвенных падежей. Это выражается прежде всего в
закреплении старого «наращения^ -ое- (из -ъв-) в форме И.
Говоры знают несколько новых форм И.: на -овь — свекровь
(др.-рус. В. свекръвь), на -ва — тыква (тыкъв + а, окончание *-а,
I склонение), на -ова — церкова, на -овья — свекровья, с
суффиксом -к свекровка (возможно и в просторечии). Поэтому
существуют параллельные ряды форм И. Два из них, наиболее
продуктивные, совпадают с литературным языком: существительные
III склонения церковь, любовь, морковь, свекровь и существительные
I склонения буква, тыква, брюква. Но отношения между этими
рядами слов в говорах и литературном языке не одинаковы: в
говорах наблюдается широкое использование форм типа морква,
церква\ мурм. церква, церквы, церкву. Формы на -а
распространены на юго-западе РСФСР, формы типа морковь более свойственны
севернорусским говорам, в них гип морква архаичен, однако отдель
ные слова этого типа (например, церква) известны на всей русской
территории.
В южнорусских говорах встречается старая форма И. типа
свекры; парадигма его соответствует парадигме III склонения, формы ее
разноосновные: церкы — церкви. На той же территории
употребляется форма И. типа свекра, церка, возникшая под влиянием основ
на *-а; парадигма соответствует парадигме I склонения и содержит
только одноосновные формы: церка—церки.
МНОЖЕСТВЕННОЕ ЧИСЛО
§ 112. Унификация склонения существительных всех трех родов
во множественном числе в современных говорах выражена
значительно последовательнее и определеннее, чем в литературном языке.
Она безусловна в формах Д., Т. и П., значительна в Р. и И.
Иногда наблюдается любопытное проявление неразличения признака
рода в формах этих падежей — распределение форм не в
соответствии с грамматическим родом существительного, а в соответствии
с твердостью —мягкостью основы. Например, в Р. в пинежских
говорах отмечается употребление -ов в твердом варианте склонения
существительных всех родов, -ей — в мягком варианте.
При всем этом каждая падежная форма имеет не одно
окончание. Принципы их разграничения очень разнообразны (ударение,
4-441 97
значение, соотношение с формами единственного числа, вид основы
и др.), их распределение по говорам варьируется. Система форм
множественного числа в говорах в целом очень сложна. Внимания
заслуживают не только не унифицированные полностью по родовому
признаку формы И. и Р., но и унифицированные формы Д., Т. и FL
Именительный падеж
§ 113. В говорах И. представлен тремя окончаниями:
повсеместным для всех трех родов -ы/-щ повсеместным для мужского и
среднего рода и территориально ограниченным для слов женского рода
(псковско-гдовские, онежские, калининские, тульские, курские,
орловские, рязанские, тамбовские, воронежские говоры) -а/-я;
повсеместным, но малопродуктивным и встречающимся только у слов,
мужского рода -е.
Формы И. мн. ч. в современных говорах отражают сложный
процесс взаимодействия двух окончаний: -w/-h, издавна присущего
И. или В. существительных всех склонений, и -а/-я, исконно
свойственного только существительным среднего рода. Процесс этот
является живым, ни в одном говоре он не окончен, т.е. ни в одном
говоре нет единственного окончания И., однако тенденция к
выработке такого окончания очень сильна. Им может стать или -ы/-и>
или -а/-я.
§ 114. В отличие от литературного языка в говорах старое
окончание -ы/-и встречается в следующих случаях:
1) в словах мужского рода, в которых литературный язык
вывел их из употребления или никогда не употреблял: смол, береги*
волосы, г лазы, луги, холоды, парусы, лесы; калин, учители,
погребу поясЫу главы; пек. глазы, потрохи; волог. домы; пуд. домы;
эоррн... до#ыг голосы; рост, браты. Особенно характерны формы
И. мн. ч. на -ы/-и для западной части южнорусских говоров,
пограничных с белорусским языком. В рязанских, горьковских,
ивановских говорах часто встречается -w в И. мн. ч. имен на -ин, -анин:
крестьяны, дворяны, горожаны. В рязанских говорах это же
окончание закрепляется и у существительных на -ат/-ят, появляются
формы типа ребятыу утяты, теляты, котяты (в соответствии с
литературными формами на -а типа ребята);
2) в словах среднего рода: смол, болоты, копыты, вёдры, озёрьц
окнЫу сёлы; калужск. вёдры, яйцы> вороты; пенз. озёры; горьк. ко-
лесы, болоты у сёлы; ворон, окны; cap. вёдры, сёлы; ряз. креслы; новг.
письмы1. Правда, в вологодских, пензенских, архангельских и ки-
1 В некоторых говорах, например в курских и воронежских, наблюдается
определенное разграничение форм на -а и -ы у существительных среднего рода:
при ударении на основе употребляется -«, при ударении на окончании —а: сё-
лы, озёры, числы, зёрны, яйцы, но дела, стада.
98
ровских говорах оказываются возможными и формы перышка,
вёдрышка, донышка, рёбрышка, так же как и плеча в соответствии
с современным литературным и исторически закономерным плени
(др.-рус. И. дв. ч. плечи).
С другой стороны, в говорах окончание -а/-я
1) значительно шире, чем в литературном языке,
распространено в словах мужского рода (ударение на окончании): пермск.
рудника, хода, фунта, процента, мозга, моста; калин, плуга, сада,
сока, живота, волоса, окуня, островка; смол, путя, ветра; пенз.
грома, плотника; моек, столяра, ножа, деверя, гребеня, свёкора;
курск. выхода, колодезя, ветра. Есть говоры, в которых
употребление -а в словах мужского рода приближается к литературной
норме. Это, разумеется, не исключает возможности колебания форм
на -а, -ы в современных говорах. В них есть слова, которые в И.
мн. ч. имеют: а) только формы на -а; б) преимущественно формы
на -а; в) формы на -а, -ы; г) крайне редкие формы на -а;
2) охватывает слова женского рода: это свойственно
южнорусским, некоторым среднерусским, а также северо-западным
севернорусским говорам. Окончание -а прежде всего свойственно
существительным III склонения (ударение на окончании): калин, воло-
стя, матеря, местностя; ворон, площадя, лошадя, печа, дочеря,
матеря, цепя; курск. степя, веща, комнатя, областя, площадя;
тамб. дверя, печа, областя; волог. матеря, дочеря, лошадя, ведо-
мостя; известно оно и некоторым словам I склонения: деревня,
роща, туча, цтружка, трава и др.1;
3) в словах мужского рода употребляется при ударении на
основе. Чаще всего безударное -а встречается у существительных на
-ин, -анин: бояра, татара, дворяна, горожана, миряна, славяна
и т.д. в вологодских, архангельских, кировских, онежских и
пензенских говорах — с твердым конечным согласным основы, а
также крестьяня, дворяня, горожаня, крестияня и др. в
костромских, московских, калужских, жиздринских, орловских, курских
говорах—с мягким конечным согласным'основы2;
4) значительно шире, чем в литературном языке, соединяется с
основами (ударными и безударными), осложненными суффиксом -/-;
ср.: литер, братья, зятья — диал. кустья, сватья. В говорах
такие формы встречаются у существительных всех родов: колья, ку-
чья, пенья. Они известны на юге и западе: ворон, лошадья, бел-
гор, улья; рост, шубья, лопатья, кабанья; брянск. донья;
1 Распространение этих форм, очевидно, задерживается возможным
совпадением форм И. ед. и мн. ч.: трава.
2 В некоторых говорах это окончание присоединяется к основам на -oef-ee
(из старых на *-й): например, арх. кумова, сватова, сынова, татарова — с
твердым конечным согласным основы, татаровя, пановя — с мягким согласным.
Формы эти употребляются параллельно с немногочисленными старыми образованиями
панове, татарове, дарове и формами с ударным -а: улановя, с конечным
мягким согласным корня: дарева, боярева.
99
5) значительно чаще, чем в литературном языке, употребляется
в образованиях на -овья, где -ое- (из основ на *-й) и -/- (старый
суффикс собирательных существительных) — формообразующие
суффиксы основы (литер, сыновья). В говорах подобные формы
встречаются и у существительных, никогда не принадлежавших к
основам на *-й (братовья, мужевья); старые существительные этого
типа не обязательно имеют подобные формы И. мн. ч. (ср. сынья
и сыны при сыновья): арх. братовья, вороновья, даровья, дедовья; кир.
зятевья. Область распространения этих форм — севернорусские
говоры. Обычно они присущи словам мужского рода, но возможны
и у слов женского рода (ср. арх. кучевья от куча), могут быть
ударными и безударными.
§ 115. Незаконченность процесса взаимодействия окончаний
•ы/-и, -а/-я в И. (в том числе и из-за влияния литературного языка)
приводит к тому, что их употребление колеблется даже в речи
одного человека, неодинаково в речи старшего и младшего
поколений, в словах собственно диалектных и пришедших из
литературного языка.
Разнообразие форм И. мн. ч. в говорах, как и в литературном
языке, иногда связано с семантической дифференциацией слов; ср.:
сватовья 'родственники мужа или женьГ и сваты (литер, ордены —
ордена), крюки и крючья 'те, которыми косят', хлеба 'злаки' и
хлебы1.
В ряде говоров обнаруживается связь формы И. с
принадлежностью слова к определенной лексической группе. Так, в пинеж-
ских говорах, где формы на -а немногочисленны, эта связь
проявляется достаточно отчетливо. Окончание -а встречается в
названиях парных предметов: рога, бока, рожка, глазка; в словах с
обобщенно-собирательным значением: бора, дрова; в заимствованных
словах: палыпа, карбаса, трактора. Наконец, чем чаще
употребляется слово, тем вероятнее, что в форме И, мн. ч. будет
окончание -а.
В целом стать единой формой И. мн. ч. окончанию -al-я
препятствуют существительные женского и мужского рода I
склонения (вода, воевода), окончанию -ы/-и — существительные среднего
рода II склонения, в которых -а/-я — показатель родовой
принадлежности.
1 Некоторые исследователи считают, что -а выступает показателем
обобщенной множественности, интенсивности, несчитаемости: сока всякие, супа разные,
воза, большие табора, жара (от жар) пошли, все мои труда тут, сильные боя
были, кругом степя, собирательности: властя. Не случайно -а часто встречается
у существительных, соотносимых в предложениях с местоимением весь: вся об-
ластя, скатертя все, всем пена клал.
100
AVTOR SKANA:
ewgeni23
phiibook@mail.rui
Родительный падеж
§ 116. Диалектная система окончаний Р. отличается от
соответствующей литературной системы большим количеством форм
(пять в соответствии с тремя).
-о повсеместно распространено в I и II склонениях, однако в словах
мужского рода II склонения оно встречается редко. Обычно в этом
случае называют формы дён (от день), зуб, орех, известные во
многих диалектах.
ов1-ев повсеместно встречается в 1 и II склонениях. В III
склонении практически это окончание отсутствует, поскольку формы
типа болезнев предполагают И. типа болезня.
-as повсеместно употребляется в I склонении; в онежских, лач-
ских и белозерских говорах распространено во II склонении.
-ей повсеместно отмечено в III и II склонениях; в I склонении
в словах женского рода встречается только в говорах смоленских,
брянских, костромских, владимирских, поволжских.
-ох известно у существительных разных склонений в
южнорусских и среднерусских говорах.
Все эти окончания встречаются очень часто и не всегда
воспринимаются как диалектные. В связи с этим особого внимания
заслуживает их соотношение друг с другом.
В говорах, во-первых, в словах мужского рода окончание
-oel-ee может быть распространено значительно шире, чем в
литературном языке, как в соответствии с литературным (и древним)
нулевым окончанием: онежск. сапогое; волог., пек. солдатов; яр. цып-
лёнков; куйб. глазов; калужск. аришнов; рост, помидоров, так и в
соответствии с литературным -ей: яр. желудев, дождев; пенз. бога-
нее, товарищев; арх. сторожов; пек. конев. В этом случае -oel-ee
превращается как бы в универсальное окончание существительных
мужского рода твердого варианта склонения (отчасти и мягкого).
Во-вторых, -ов/-ев может распространяться в говорах и на
существительные среднего рода: ряз. письмов; влад., пек., ел., ворон.
озеров; новг. полев; яр. средствов, растеньев; волог. окнов;
повсеместно делов, местов и женского рода: ряз. ловкое, свадьбов,
картонное; онежск. вербов; ворон, четкое, тарелков, женщинов, на-
шинов; волог. лапков, старушков; куйб. козов; моек, свадьбов, ку-
чов, тапков; тамб. ошибков; новг. ложков, бомбов; пек. свадьбов,
грушев, пес нее.
Окончание -ов/-ев в именах женского рода обычно считают
признаком юго-восточных диалектов, но оно встречается и на севере.
Р. И. Аванесов в мещерских говорах обнаружил любопытную
закономерность в распределении окончаний Р.: -ов/-ев наличествует
при ударении на основе, -ей — при ударении на окончании;
нулевое окончание непродуктивно (хотя в литературном языке в
женском роде оно, наоборот, самое употребительное). В случае распро-
101
странения окончания -ов/-ев на слова среднего и женского рода оно
превращается в своего рода универсальное окончание Р. мн. ч.
Окончание -ов свойственно огромному числу существительных,
однако есть говоры, характеризующиеся расширением употребления
окончания -ей или расширением употребления как -ов, так и -ей.
В этих говорах находим формы типа зайцей (в литературном
языке после ц употребляется только -ов/-ев). Например, в пудожских
говорах (при широком распространении -ов) окончание -ей
употребляется после ц. Ср. также в мужском роде: арх. молодцей, от-
цей, пальцей, пещей, огурцей; пермск. зайцей, отцей, месяцей, во-
лосей, зятевей; новг. месяцей, внуковей, отцей, огурцей, кущей,
концей; волог. братовей, мужевей, пальцей; пек. дохторей, сыпей,
дружей, цыганей; яр. братей; ряз. комарей; в женском роде
(I склонение): ворон, вербей; горьк. передачей; яр. потерей; ряз.
картей; тамб. курей; пек. грушей, трубей, пашней.
Окончание -ав в южнорусских говорах можно рассматривать
как безударный вариант -ов, а в севернорусских — считать
результатом взаимодействия с формами на -ам, -ами, -ах. Возможно
присоединение этого окончания к основам существительных всех родов:
татарав, баранкав, письмав, окнав, избав.
Окончание -ов (-оф) в результате перемены артикуляции [ф]
может дать -ох (§ 39). Оно бывает как ударным, так и безударным:
ряз. годох; пенз. бабушкох. Чаще -ох встречается у
существительных с основой на твердый согласный, но возможно и после
мягких согласных: влад. родох, комарох, но барышнёх. Это окончание
приобретают существительные всех родов: ворон, бабёх; ряз. кон-
цох, пустяках, женикох; рост, быкох, сынох, домох, сестрох, свадь-
бох, местох, делох.
Степень унифицированности форм Р. в диалектах, таким
образом, определяется количеством вариантов типа медведей ~ Медведев,
песней~песнёв, боей~боёв и т.д., с одной стороны, типа кофтов~
кофт, рёбров ~ рёбер — с другой. В разных говорах эта степень
различна. Отметим, что в ряде говоров, чаще в севернорусских,
-ей до сих пор выступает как основной показатель формы Р.
мягкого варианта склонения (именно такие формы имеют в них
сравнительно новые заимствования типа красноармейцей).
Дательный, творительный
и предложный падежи
§ 117. В современных говорах при общей и абсолютной
продуктивности -ам, -ами, -ах возможны и другие окончания. Это
связано, во-первых, с наблюдаемым в говорах взаимодействием форм Д.
и Т. (формы Д. могут служить показателями Т., и наоборот); во-
вторых, с варьированием в говорах общего элемента а всех лите-
102
ратурных форм1 (особенно многообразно такое варьирование в
диалектном Т.); в-третьих, с возможностью употребления в говорах
особых окончаний.
В целом система окончаний Д., Т. и П. выглядит в говорах
следующим образом:
Д. -ам —повсеместно
•ом —южнорусские (в том числе орловские, курские) и
смешанные говоры, прилегающие к территории
распространения белорусского языка (в том числе
смоленские); для существительных I склонения не
характерно
Т. -ами — повсеместно
-ама —говоры Архангельской области, Карелии, некоторые
говоры Пермской и Кировской областей
-амы — говоры Севера и Северо-Запада, прежде всего говоры
вокруг Онежского озера.
П. -ах —повсеместно
•as — белозерские, восточные среднерусские говоры и др.
-ох —южнорусские (в том числе орловские, курские) и
смешанные говоры, прилегающие к территории
распространения белорусского языка; для
существительных I склонения не характерно.
§ 118. Из окончаний Т. в любом отдельно взятом говоре
используются далеко не все перечисленные: намечается тяготение к
одному (или нескольким) из них. Особый интерес представляют
севернорусские говоры, отличающиеся многочисленностью
образований форм Т. мн. ч. и своеобразием их сочетаний. В говорах
южнорусского наречия в большинстве случаев -ами— основной
показатель (иногда и единственный) форм Т. мн. ч. Очень важно
учитывать определенное распределение в говорах форм на -ми, -мы, \-мр
между различными частями речи: существительными,
прилагательными, числительными, местоимениями.
Формы на -ми не закреплены за какой-либо определенной
частью речи: моими, двуми, новыми, палками и др. Они активны не
только в южнорусских, но и в среднерусских и севернорусских
говорах. Эти образования постепенно вытесняют образования на -мы,
-ма, -ам.
Формы на -мы (дубамы, грибамы, каменьямы, сродникамы, де-
ламЫу конямы, людьмы) в центре своего распространения
характерны только для Т. существительных. Но в брянских, курских
говорах такие формы зафиксированы во всех группах склоняемых
частей речи, что свидетельствует об их достаточной активности и
1 В общем перечне окончаний приводится только основной показатель,
например -ама.
103
устойчивости. Формы на -мы встречаются и у слов, вошедших в
народную речь лишь в советскую эпоху: колхозамы, колхозника-
мы, науками, студентами.
Формы на -ма (ягодама, годама, молодухама, женама) часто
встречаются в тех же говорах. В этом случае -ма обычно
является показателем прилагательных, однако в современных говорах
употребляется и в существительных: десяткама, моторкама, ношама,
за брюкама, пудама, темпама. Окончание -ма восходит к
окончанию Д.-Т. дв. ч.
Результатом взаимодействия форм на -ма и -ми являются формы
на -мя. Они широко распространены (отчасти и в литературном
языке) у числительных и местоимений. У существительных они
встречаются нерегулярно: смол, селамя, быкомя, печамя.
Во всех названных формах м присоединяется не только к
основному а. Так, в соответствии с -ама (плотама) в говорах
встречаются формы Т. на -има, -ыма, -ма: глупостима, палкыма, сара-
фаныма, дверма. В образовании этих разновидностей важную роль
играет взаимодействие различных падежных форм. А. А. Шахматов
не исключал и влияния со стороны основ (дверь — основа на *-L
отсюда дверми — др.-рус. костьми).
В говорах, особенно восточной части южнорусских и в
среднерусских, существует несколько иное, чем в литературном языке,
соотношение окончаний -ами и -ми: дитями употребляется наряду
с ночьми, слезьми, рукми, свечьми, ягод ми и даже золотми, плеч-
ми, ушми.
§ 119. Взаимодействие форм Д. и Т. типа сеют рукам, людьми
выходной у поехали к татарами отмечается многими
исследователями. Оно касается не только существительных, но всех
склоняемых слов и приводит к появлению форм Д. на -ми и Т. на -м: по
делами, к людьми, по местами, по яблонями, к старичками; с
тряпкам, с коням, с сапогам, за коням, с граблям, с гвоздям, со
слезам, за грибам, с крыльям, с именам, с лугам.
В говорах широко распространены формы Т. на -м. Они
охватывают в основном севернорусские и среднерусские говоры,
спорадически встречаются и в южнорусских. Основные районы
распространения форм Т. на -м — Вологодская, Ивановская, Костромская,
Ярославская, Ленинградская, Калининская и Новгородская области.
На юге эти формы в какой-то мере свойственны лишь говорам
Брянской и Смоленской областей.
Основной причиной возникновения форм Т. на -м принято
считать неразличение форм Д. и Т. дв. ч. Интересно, что в говорах,
в которых это совпадение не очень устойчиво и удерживается
лишь в ограниченной группе слов, употребляют, например, формы
с рукам, с ногам, но с тракторами, с колхозниками. Однако
другие ученые появление форм Т. на -м связывают с редукцией до
нуля конечного безударного [и]. Утрата конечного [и] могла быть
104
вызвана тенденцией к выравниванию в количественном отношении
всех окончаний в парадигме множественного числа (сады, садсв —
2 слога, садами — 3).
Формы Д. на -ми закрепились в говорах позже новой формьИГ.
Очевидно, это является результатом параллельного существования
диалектных и литературных форм. Не случайно формы Д. на -ми в
материалах к «Диалектологическому атласу», как правило,
приводятся с пометой «желал быть (казаться) образованным».
§ 120. К собственно диалектным относятся формы Д. на -ом:
к гостем, к глазом, по делом, по лошадём, по грехом, по сенём.
Быть может, ее можно считать отражением др.-рус. ~ъмъ/-ьмъ. Так
же обычно трактуется и специфически диалектная форма П. на -ох:
на санёх, в дверёх, в лаптёх, в людёх, на лошадёх, в сенёх (в
основах на *-? и на согласный формы старого М. оканчивались на
-ьхъ), хотя некоторые ученые считают их явлениями фонетического
характера. Области распространения форм П. и Р. на -ох в целом
совпадают, но употребление этого окончания в Р. более частотно и
разнообразно (§ 116).
Окончание -ав, также общее у П. и Р., возможно у
существительных разных родов твердого варианта I и II склонений: в
горшков, в стаканов, в сарафанов, в избав, на рукавов, на воздухав,
в избушкав, в корчагав. В целом в П. оно распространено менее
широко, чем в Р. (§ 116).
Таким образом, парадигмы множественного числа в говорах
характеризуются возможным синкретизмом не только форм Д.-Т., но
и форм Р.-П. и при совпадении форм И.-В. могут стать
трехчленными. С другой стороны, заслуживают внимания формы этих
парадигм на -а, -ав, -ам, -ами, -ах(-ав), отличающиеся более
последовательным, чем в литературном языке, проведением общего
элемента а (окончание или его часть). В целом это является
свидетельством того, что в основе унификационных процессов,
проходящих в современных говорах, в полупарадигме множественного
числа лежит не только родовой принцип.
ИМЯ ПРИЛАГАТЕЛЬНОЕ
§ 121. Во всех современных говорах, даже самых архаичных,
прилагательное выступает как полностью обособленная от
существительного, самостоятельная лексико-грамматическая категория слов.
Всем говорам известны прилагательные качественные,
относительные и притяжательные, формы полные и краткие, формы степеней
сравнения. Говоры характеризуются богатой и разветвленной
системой окончаний, в основном представляющих собой различного
рода модификации окончаний старого местоименного типа склонения.
Следует отметить, что:
105
1. Между качественными и относительными прилагательными в
говорах существуют более тесные связи, чем в литературном языке,
а именно: лексическое значение многих качественных
прилагательных в ряде случаев оказывается почти всецело обусловленным
предметным значением производящего имени. В связи с этим в говорах
краткие формы и формы сравнительной степени иногда образуются
и от относительных прилагательных.
2. В говорах значительно чаще встречается согласованное
определение, чем несогласованное, выраженное падежными формами
существительного. В связи с этим в говорах более, чем в
литературном языке, употребительны и разнообразны в
словообразовательном отношении притяжательные прилагательные. Широко
распространены ё них суффиксы-ов-/-ев-, -ин-> -ий, -bie-i-ue-, -ск-у -н-1-ну<
пек. пастуший, пчеливый, коровский, мужний. Все они способны
заменять друг друга или соединяться: пек. мужьев, быковий, мами-
нов, сыновнее и т.д.
3. В говорах полные и краткие формы прилагательных могут
сосуществовать с так называемыми стяженными формами. Они
возникают при утрате междугласного [j]: молодЩг] — молод[кг\
— молод [а]. Использование кратких форм в функции определения
даже в говорах архаичного типа не является свободным.
Употребление стяженных и полных форм прилагательных в говорах не
разграничено, хотя в некоторых из них и встречается стяженная форма
в функции определения: крушу землю, а нестяженная — в функции
сказуемого: она большая была.
§ 122. Значительная часть окончаний диалектного
местоименного склонения совпадает с соответствующими формами литературного
языка, однако часть их представляет собой явления собственно
диалектного характера (ср. возможные в мужском и среднем роде
окончания -эй, -эго, ?эму, -ыих, -ыим, -эих). Объяснения, однако,
требуют оба типа, поскольку возможные соотношения окончаний в
литературном языке и говорах не всегда идентичны (например,
-ой и -ый в И. ед. ч. мужского рода).
§ 123. Обычно диалектное местоименное склонение
характеризуется:
1. Наличием нескольких вариантов форм одного падежа; ср.
-ыйу -ой, -эй в И., -ыМу -ом, -эм в П. ед. ч. мужского рода.
2. Синкретизмом форм, различным по диалектам. В
литературном языке в мужском роде единственного числа совпадают формы
И. и В. неодушевленных имен или В. и Р. одушевленных имен;
в среднем роде — формы И. и В.
и.-в. — р. — д. — т. — п. и. — р.-в. — д. — т. — п.
добрый (доброе), доброго, доб- добрый, доброго, доброму,
доброму, добрый (доброе), доб- рого, добрым, добром
рым, добром
106
Кроме того, в говорах возможна парадигма с двумя
синкретичными формами: И.-В. — Р. — Д. — Т.-П.
В литературном языке в женском роде наличествует
синкретичная форма четырех падежей: И. добрая, Р.-Д.-Т.-П. доброй,
В. добрую.
В говорах, кроме того, возможна парадигма с одной
синкретичной формой: И. — В. — Т. — Р.-Д.-П. или (к юго-западу от
линии Псков — Старая Русса — Рыбинск — Калинин — Владимир —
Касимов — Саранск) парадигма с двумя такими формами типа
и. — р.-д.-п. — в.-т.
3. Определенным количеством форм, похожих на именные
образования, возникших по фонетическим причинам. Стяженные формы
существуют на общем фоне местоименных в И. и В. ед. ч. женского
и среднего рода, в И. мн.ч.: крупна картошка, чисто место, зрелу
ягоду, здешну сторону, хорошеньку девочку, науличны рамы.
Стяженные формы прилагательных отличаются от нестяженных
местом ударения: вода холодна, зима крепка, крупно зерно, рубашки
широки — стяженные формы (ударение совпадает с ударением
полной формы); холодна, крепка, бабка уже стара— краткие формы
(ударение краткой и полной форм не совпадает исторически).
4. Особым, отличным от литературного языка, соотношением
местоименных и именных форм, а также форм, восходящих к старому
сложному типу склонения прилагательных (у славян полная форма
прилагательного образовалась путем присоединения к краткой
указательных местоимений Н, 1Л, 1С; при склонении сначала изменялись
обе части, например Т. мн.ч. от добръ+н — добры-ими).
1) В литературном языке именные и местоименные формы
соотносятся прежде всего при склонении притяжательных
прилагательных: отцов, отцову и отцовым-, лисий, лисья и лисьего. Склонение
это можно назвать субстантивно-адъективным. В говорах существуют
два типа склонения притяжательных прилагательных: а)
адъективный и б) субстантивно-адъективный. Наличие склонения типа
«а» свидетельствует о том, что в говорах притяжательные
прилагательные чаще, чем в литературном языке, имеют окончания
полных прилагательных: колиновому другу, тётиновой сестры, батько-
вого ружья, отцовый дом; наличие склонения типа «б» — о
незавершенности процесса утраты краткими прилагательными форм
склонения (он начался уже в древнерусском языке). Склонение типа «б»
представлено в говорах разнообразными вариантами (далеко не
всегда совпадающими с литературными): батьков, батькова, батько-
вому, жениховый, жениховы, женихову, а также формами типа
рыбья жиру, с мужовы стороны и др.
2) В литературном языке ни одну падежную форму
прилагательного нельзя характеризовать как «сложную». В говорах
непосредственно связанными с последними являются нестяженные формы
(возможные наряду со стяженными) Т. ед.ч. мужского и среднего
рода на -ыим и -ым\ Р., Д., Т. и П. мн.ч. на -ыих и -ыху -ыим и
107
-ым, -ыими и -ыми, -ыих и -ых. По аналогии с ними возникли
собственно диалектные окончания -эих, -эим, -эими.
5. Специфическим соотношением форм твердого и мягкого
вариантов склонения. В ряде говоров, не завершивших образования
корреляции согласных по твердости ~мягкости, возможны колебания
в отношении твердости—мягкости основ прилагательных. Одно и
то же прилагательное в конкретном говоре, а тем более в русских
говорах в целом, может изменяться по обоим вариантам склонения,
т.е. рядом с житна, зимная, правильно, больная, мучнаможио
встретить и житня, зимняя, правильнее больняя, мучня. Важно отметить,
что в результате взаимодействия твердых—мягких основ в
диалектах появляются и формы типа летней урожай, синей платок, к
летнему дню.
СКЛОНЕНИЕ ИМЕН ПРИЛАГАТЕЛЬНЫХ
§ 124. Категории рода, числа и падежа прилагательных в
говорах, как и в литературном языке, носят согласовательный характер,
т.е. являются синтаксическими. Что же касается форм
прилагательных, то они весьма разнообразны, и в целом их разнообразие —
результат фонетических изменений, в том числе и недавнего времени.
Приведем перечень всех возможных окончаний полных форм
прилагательных в парадигме единственного числа (табл. 2.).
Таблица 2
Падеж
И.
р.
д.
в.
т.
п.
Мужской род
-ой, -ый, -эй
Средний род
-ойе
~ово, -ого, -оуо, -оо, -эво, -эго, -эуо,
-ова
-ому, -эму
Как И. или Р.
Как И.
-ым, -ом, -эм, -ыим
-ом, -эм, -ым
Женский род
-айа
-ой, -ойе, -ый, -ыйе, -эйг
-эйе, -эйо, -эйа
-ой, -эй
'Уйу* -уйй' -ййу> -ойу,
-ыйу
-ой, -ойу, -уй, -ойа, -эй
-ой, -эй
Примечание. В таблице представлены только окончания твердого варианта
склонения; не отражено возможное стяжение гласных, а также произношение
безударных гласных и ударного [о], характер [в].
Разграничение вариантов окончаний обычно не определяется ни
характером основы, ни ударением. Так, в И. мужского рода может
быть безударное -ой: волог. дерзкой, старой, хордшой; ударное
-ый: брянск. боевый, косрш, сухйй, другйй', ударное и безударное
-эй: волог. добрэй, старэй, большэй, худэй. Окончание -ой может
употребляться и в мягком варианте склонения: волог. летней,
синей, колючей. Но после мягких согласных ему, так же как и -эй,
может соответствовать и -ей: брянск. синей, ряз. летняй, волог.
108
зимней, господней при худэй. Разграничение вариантов окончаний
прилагательных часто можно объяснить как результат
последовательного уподобления форм в составе именного сочетания типа
с белом платком (севернорусские, сибирские говоры), краснуй
бумагу й, высокою гороюу большой шубой.
Многочисленные варианты диалектных окончаний часто имеют
фонетическое происхождение. Так, -ым в П. мужского и среднего
рода, известное в севернорусских и южнорусских говорах (в
прошлым годе, о толстым бревне, на большим базаре, в тонким одеяле,
в худым ведре), объясняют сближением безударных окончаний Т.
и П. в условиях окающего говора. Морфологизация этого явления
привела к тому, что разграничение этих падежей в говорах
происходит в основном на синтаксическом уровне.
Употребление одного и того же гласного во всей парадигме
обычно совпадает на одной территории; ср., например, горьк.
с добрэм, о добрэм с западнорусским (на границе с Белоруссией)
с добрым, о добрым. Однако варианты отдельных падежных
окончаний в разных говорах сочетаются по-разному. Так, литературная и
диалектная исходная форма типа молодой сочетается по говорам со
всеми тремя возможными разновидностями П.: о молодом, молодэм,
молодым, диалектная исходная форма молодэй сочетается не с формой
П. о молодэм, а обычно с формой о молодым. Поэтому в говорах
вариантов парадигм мужского и среднего рода значительно больше,
чем вариантов отдельных падежных окончаний. Приведенные
примеры свидетельствуют также о том, что выравнивания парадигмы по
о, ы или э, наличествующих в окончании И., в говорах в целом
не происходит.
§ 125. Окончания некоторых падежных форм требуют особых
замечаний. Варианты окончания Р. ед. ч. мужского и среднего рода
объясняются различным произношением [г] или фонетической его
ослабленностью в положении между двумя одинаковыми гласными;
ср.: новг. малова, худова; курск. малоуо, худоуо; онежск. малого,
худого; арх. малоо, худоо. Современные севернорусские говоры в
целом отражают все этапы последовательного изменения -ого->-оуо>
В говорах окончания Р. ед. ч. женского рода представлены как
двусложными (первичными), так и односложными (вторичными)
образованиями: -ойе и -ой, -ыйе и -ый, -эйе и -эй. Широко
распространено односложное -ой, восходящее к -ойе (общее с литер. -ой/-ей):
белоз. у молодой девушки, нет старой дороги; рост, у старой, от
злой женщины, у злой собаки. Эти образования опознаются как
окончания Р. только в контексте, ибо они омонимичны формам
Д., Т. и П. прилагательных того же рода и числа. Окончания
-ойе и -ыйе известны только части говоров. Окончание -ыйе
встречается в вологодских, архангельских, кировских и некоторых
брянских говорах: белоз. у простые женщины, у большие горы, от худые
109
погоды; арх. от молодые бабы\ кир. от злые собаки. Окончание -ойе
отмечено в некоторых севернорусских говорах: от молодое жены,
с большое овцы. Окончание -ыйе восходит к образованиям типа доб-
Ю, -ойе — к доброй (добрый, преобразованное под влиянием
). Судьба конечного гласного в этих формах недостаточно ясна.
Будучи безударным, он мог редуцироваться — при этом возникло
-ой (и -ый/-ий, известное в западных южнорусских говорах). В
говорах, не знающих редукции, вместо Ъ в интересующих нас
формах находим -е, -а или -о. На этой основе возникают окончания
-ыйа, -ыйо, -ойа, -ойо (разновидности окончаний -ыйе и -ойе): кир.
от молодые жены, от родимые матушки; арх. у долгия жерди.
Разные варианты сосуществуют при этом в одном и том же говоре:
арх. добрые жены, правыя руки. Окончание -эй распространено в
мосальских, севских, рыльских, онежских и некоторых других
говорах. Двусложные окончания с э (-эйе, -эйо, -эйа) известны бело-
зерским, вологодским, некоторым брянским говорам.
§ 126. В формах В. ед.ч. женского рода наряду с литературным
-уйу (белую шкуру) в южнорусских и некоторых среднерусских
говорах встречается окончание -уйа: ряз. ночнуя, младуя, младшуя,
трикотажнуя; колом, большуя, легковуя; ворон, другуя, дорогуя.
Такое окончание могло возникнуть в результате расподобления
в -уйу двух одинаковых гласных. Поскольку изменению мог
подвергнуться и первый гласный, в результате этого процесса могло
появиться не только окончание -уйа, но и -айу (добраю). Однако
чаще всего -айу выступает как безударный вариант -ойу: сильная
лошадь, добрая руку и рябою девку, худою стену. Окончание -ойу
встречается в значительной части говоров на территории к юго-
западу от линии Псков — Старая Русса — Рыбинск — Калинин —
Владимир — Касимов — Саранск, в коломенских и некоторых
севернорусских говорах. Возникло оно на основе -уйу при
поддержке окончаний других падежных форм прилагательных женского
рода (-ойе, -ой). Окончания -уйу, -уйа, -айу, -ойу во всех говорах
соотносятся с безударным -ыйу (возможным и в просторечии): кир.
красныю девку, белыю корову, чёрныю овечку; ульян. синию полосу.
Следует заметить, что во всех диалектных парадигмах
прилагательных женского рода, как правило, различается меньше форм,
чем в парадигмах мужского и среднего рода, несмотря на
постоянную формальную противопоставленность И. и В. (-айа уйу,
реже -айа — -уйа), т.е. синкретизм в парадигмах женского рода
выражен значительно ярче, чем в парадигмах мужского рода. В этих
парадигмах также значительно четче прослеживается соотношение
старых двусложных окончаний и новых односложных: -ойе ой,
-ойу ой и др. В парадигмах всех родов количество окончаний в
твердом и мягком вариантах склонения не совпадает: двум
окончаниям твердого варианта может соответствовать одно мягкого
варианта (ср. -oeol-его и -эго1-его)\ окончание твердого варианта ста-
110
новится универсальным, т.е. соединяется и с мягкой основой (ср.
-ой/-ей).
§ 127. Приведем перечень всех возможных в диалектах
окончаний полных форм прилагательных во множественном числе
(табл. 3, см. примечание к табл. 2).
Таблица 3
И.
flu
д.
т.
Падеж
П.
-ыйе
-ЫХ,
-ым,
-ыми
-ьш,
-ыих,
-ыим
-эй,
-эх,
-эм
Окончание
-эйе
-ЭЫХу -Ыв
, -эим
, -ыими, -эми, -эими, -ыма, -ымы, -ымя
Прилагательные всех родов в говорах, как и в литературном
языке, имеют единые формы множественного числа (тип толстые,
синие). Формы И. мн.ч. оканчиваются на -ыйе (распространено
повсеместно: старые), -ыи (новгородские, владимиро-поволжские
говоры: белый), -эй (верхнедеснинские, брянские,
владимиро-поволжские говоры: худэи) и -эйе (часть рязанских говоров, горь-
ковские: худэе, худэя). Как и в единственном числе, эти формы
соотносятся с формами косвенных падежей достаточно своеобразно.
Например, окончание -эй может сочетаться с окончаниями
косвенных падежей как типа -б/л;, -ым, -ыми, так и типа -эх, -эм, -эми.
Первая разновидность соотношения отмечена, например, в говорах,
распространенных на границах с Белоруссией и Украиной, вторая
— в основном свойственна восточной части среднерусских акающих
говоров. Окончание -ыйе (во всех своих разновидностях) с окончание
ями косвенных падежей типа -эх, -эм, -эми в говорах не соединяетсяд
Окончанию -эйе в косвенных падежах соответствуют окончания типа
-эих, -эим, -эими (часть рязанских говоров, горьковские).
Как и в окончаниях единственного числа существительных, в
окончаниях множественного числа наблюдается значительное
количество чисто фонетических упрощений (стяжений или редукции)
и различных выравниваний морфологического характера. Так,
широко распространены формы И. на -ы или-е: родны места, старе
люди. Окончание -ыйе реально существует во многих
разновидностях: кир. топкиё\ новг. сторожевыя; ряз. скупыя; cap. некотор[ы]а].
Формы Р. и П. оканчиваются не только на -ых, но и на -ыв
(произношение типа старых — старыф — старые или старав
связано с освоением фонемы /ф/ и фонетическими процессами конца
слова) и т.д.
Вместе с тем ряд других окончаний множественного числа
появился не на фонетической основе. Так, окончание И. мн.ч. -эйе
ш
можно рассматривать как контаминацию -ыйе и -эй. Не на
фонетической основе возникло в значительной части говоров совпадение
или смешение окончаний Д. и Т. (§ 118). Обычно общая форма Д. и
Т. у прилагательных имеет окончание -ым/-им: над больным людям,
с добрым человеком.
Единственно возможная в литературном языке форма Т. на -ми
в говорах сосуществует с формами на -мы (вологодские,
костромские, ленинградские, новгородские, калининские, кировские
говоры, а также говоры областей, граничащих с Белоруссией и
Украиной), -ма (онежские говоры, северная часть говоров севернорусского
наречия) и -мя (вологодско-кировские, говоры Архангельской,
Костромской, Ленинградской областей, орловские, тульские, а
также говоры Пермской, Свердловской, Курганской областей). В
отличие от существительных прилагательные на -ма, -мы, -мя
являются образованиями с элементом ы\ белыма, боевымы, молочнымя,
серыма (ср.: пин. пальцама, соснама). До сих пор говорам
свойственно не только своеобразное распределение разных показателей
Т. между отдельными частями речи (§ 118), но и распределение их
между членами атрибутивных сочетаний: вырабатывается единый
показатель Т. частей речи, выступающих в роли атрибута (обычно
-ма): арх. со старыма родителима, за чу жима плечама, со своима
девушкам, с четырёма больныма стариками. Наиболее
последовательно такое распределение проведено в севернорусских говорах,
но ни в одном из них полностью не выдержано. Немаловажной
причиной этого является то обстоятельство, что в любом говоре
образования на -ми и -м не маркированы.
СТЕПЕНИ СРАВНЕНИЯ
Сравнительная степень
§ 128. Достаточно сложная система форм сравнительной
степени в говорах обладает своей спецификой, хотя в то же время имеет
и много общего с соответствующей системой литературного языка.
Подавляющее большинство говоров знают простые неизменяемые
формы сравнительной степени, восходящие к старым именным
образованиям. Выработка их в восточнославянских диалектах началась
очень давно и в разных говорах протекала не одинаково. Основное
направление этого процесса — создание единой унифицированной
формы (однако до сих пор ни в одном из говоров единой формы
сравнительной степени для всех прилагательных не существует).
Говоры отличаются многообразием неизменяемых форм
сравнительной степени.
К общеславянскому суффиксу *-/ю- (-jes-) генетически восходят
суффиксы -е, -ше, -че, -още, к *-ejbs- (-ejes-) — -ейе, -ей, -айе, -ейше,
-ейче, -айше, -айче. Результатом контаминации обоих
общеславянских суффиксов можно считать диалектные суффиксальные ново-
112
образования на -шей. При этом ряд суффиксов (например, -ейе,
-ей, -е, -ше) общи говорам и литературному языку, однако большая
часть их (-айе, -айне, -те и др.) носит сугубо диалектный характер.
Таким же в ряде случаев оказывается и распределение суффиксов
по основам. Поскольку этот процесс в говорах является живым,
а степень его интенсивности в разных говорах различна, в них
обычны две-три формы сравнительной степени одного и того же
прилагательного: тяжельше, тяжелее, тяжеле; хуже, хужей; красивше,
красивей. В отдельных случаях говор отличается особым
соотношением основ исходной формы и формы сравнительной
степени: высокий — повыше, тёплый — потеплее, толстый — толстей.
Часты образования от непроизводной основы: годный, но гоже:
давний, но даве.
Основные модели образования форм сравнительной степени в
говорах и литературном языке совпадают, однако в говорах
встречаются иные модели (ср. образования типа хужайшё). По мнению
исследователей, число их сокращается. На определенных территориях
отмечена особая продуктивность отдельных суффиксов (например,
-айе в ряде севернорусских говоров), тенденция к их универсализации.
§ 129. В современных говорах существует несколько
суффиксальных неизменяемых форм сравнительной степени:
1. Формы с суффиксом -ейе распространены повсеместно,
однако обычно сосуществуют с образованиями на -ей (в восточных
областях преобладает -ейе, в западных ей), -е, -ше. Типичным
примером может служить система форм сравнительной степени
псковских говоров на -ей: хужей, ловчей, солоней; на -ейе: быстрее,
теплее; на -е: пошире, повыше; на -ше: раньше, покрепше. Суффикс ~ейе
обычно присоединяется к основам на сонорный или губной
(основная модель), но возможно и его присоединение к основам на зубной
и заднеязычный: крутой — крутее, молодой — молодее, простой —
простее, жаркий — жарчее.
2. Область распространения образований с суффиксом -ей —
говоры вдоль западной границы РСФСР. В некоторых говорах
Брянской, Смоленской и Псковской областей форма сравнительной
степени может быть образована только при помощи -ей: смол, скуш-
ней, горячей, большей, жарчей, ближей, ширей. Эти образования
— результат редукции конечного гласного в суффиксе -ейе,
возникшей в безударном положении. Нередко при использовании
суффикса -ей наблюдается выравнивание основ исходной формы и формы
сравнительной степени: крутой — крутей (а не кручей), молодой
— молодей, а также узей, жидей. В ряде говоров в результате
взаимодействия различных суффиксальных образований сравнительной
степени -ей вытесняет -е, сосуществуя с -ше: ряз. болей, ширей,
крепчей, хужей, дешевлей и ширьше, крепше, тяжельше. В результате
взаимодействия исчезает и суффикс -ше: брянск. молодей, старей,
меней, ближей, лутчей и боле (но не старше, меньше, больше).
ИЗ
3. Область распространения форм с суффиксом -айе {-аи) —
север европейской части РСФСР (вологодские, онежские,
архангельские, кировские, владимирские говоры). Суффикс -айе генетически
восходит к суффиксу -ейе. В некоторых говорах -айе встречается
только после шипящих: крепчае, хужае; в других, наоборот, только
после нешипящих: скоряе, добряе. Однако в ряде говоров он
возможен в любом положении. Есть и такие говоры, в которых формы
сравнительной степени образуются только при помощи -айе. К ним
относится, например, говор Черевковского района Архангельской
области, в котором находим формы тишае, легчае, ловчае, удобняе,
скоряе, сутае, кручае, желтяе, крупняе и т.п. Однако чаще всего
образования с суффиксом -айе сосуществуют с другими образованиями.
Типичным примером может служить система форм сравнительной
степени вологодских говоров: тощае, скоряе и жальчей, кольчей;
посутее, здоровее; слаб же, плоте, старше, мелыие.
4. Образования с суффиксом -е распространены повсеместно. В
говорах действует тенденция к универсализации суффикса -е,
поэтому существуют зоны его особой продуктивности, где наряду с
образованиями крепче, моложе (соответствующими основной
модели) встречаются и красиве, тяжеле, румяне, живе, богате, здорове,
ееселе, повсеместны боле, мене, дешевле.
5. Формы с суффиксом -те распространены повсеместно, но чаще
встречаются образования, соответствующие основной модели (от
основ на сонорный). В центральных областях РСФСР продуктивны и
формы на -те от других основ: дешевше, крепше, здоровше, слабше.
6. Формы с суффиксом -е типа добре, веселё распространены к
востоку от Москвы, на севере Владимирской области, в Горьковской
и Ульяновской областях, в Чувашской и Мордовской АССР, на
р. Пинеге. Эти образования свойственны говорам, знающим (или
знавшим) утрату [j] и стяжение гласных (-ейе>-ее>-е).
7. Область распространения образований с суффиксами -ейше и
-айше — говоры к западу и юго-западу от Москвы
(верхнеднепровские, верхнедеснинские, псковские, великолукские, смоленские,
брянские, калужские, западные курские; реже—ярославские,
владимирские, калининские, московские). Суффикс -айше (вместо -ейше)
исторически появился после основ на заднеязычный согласный.
Говоры такого распределения не сохранили. Практически -ейше
присоединяется к любым основам: моложейше, хужейте, богатейте,
веселейте, глубейше, в том числе (хотя и редко) к основам на
заднеязычный: жарчейше, крепчейше. Употребление -айше ограничено
лексически: обычно этот суффикс присоединяется к основам худ-,
близ -: хужайше, ближайше.
Несомненно являясь фонетической разновидностью -ейше,
возникшей в связи с утратой [j], суффикс -еше употребляется
обязательно рядом с -ейше, но на значительно более ограниченной
территории: только в говорах к западу и юго-западу от Москвы
зафиксированы формы типа холоднеше, беднеше.
114
8. Область распространения образований с суффиксом -еиче
(вариант -ейче встречается сравнительно редко) совпадает с
областью распространения суффиксов -ейше и -айше. Суффикс -еиче (доб-
реиче, сильнеиче) объясняют как фонетическую разновидность -ейше
(мена ч и ш известна ряду говоров) или как контаминацию -ейе или
-шсо старой усилительной частицей че (ср.: давече, тепериче, нынче).
9. Образования с суффиксом -шей известны на юго-западе
европейской части РСФСР. Очевидно, суффикс -шей (меньшей, большей,
дальшей, ширшей и др.) является результатом контаминации -ше и
-ей, употребляющихся в ряде говоров параллельно.
10. Образования с суффиксом -че типа меньче, бельче, весельче,
тяжельче, раньче, спорче, очевидно, возникли под влиянием форм
типа тоньче, мельче, жарче, в которых -че — результат соединения
-к основы {тонкий, мелкий, жаркий) с суффиксом -е. Встречаются
они в некоторых говорах Костромской, Ивановской, Горьковской
и Кировской областей.
11. Формы с суффиксом -оше встречаются в псковских,
великолукских говорах; рядом с крепоше употребляются крепче, крепчее.
Одни исследователи в формах типа гладоше, прямоше, тоноше,
ловоше видят контаминацию форм типа легоче, крепоче и левше,
крепше', другие, обращая внимание на совпадение области
распространения'этих форм и второго полногласия (долоше^-дольше,
тверёже == твёрже, толоще =¦-- толще), видят в них контаминацию
форм типа доложе (от долог) и крепше (от крепок).
Таким образом, подавляющее большинство форм сравнительной
степени в говорах оканчивается на е или ше (в говорах Пинежья,
например, таких форм более 70 процентов). В подобных условиях
возникают определенные отношения между частотными и
малоупотребительными формами (типа круче — кручей, пуще — пущее).
Некоторые исследователи видят в том тенденцию к образованию
новых форм сравнительной степени.
§ 130. В говорах формы сравнительной степени значительно чаще
употребляется в синтаксических конструкциях с непредставленным
объектом сравнения, чем с представленным: этот ширше, ягодник
мохнате на юг, на северной стороне — голе (ср.: бараны-то саль-
не овец). Поэтому формы сравнительной степени в них чаще всего
являются выразителями не собственно сравнительного значения, а
значения усилительного, указывают на насыщенность предмета
определенным качеством.
§ 131. Сложные формы сравнительной степени общи у
современных говоров с формами разговорной речи: более или менее выше,
злее, жарчей и т.д. Эти формы обладают еще большей степенью
усилительного значения. Преобразование их из форм
словообразования в формы словоизменения происходит в говорах под
непосредственным влиянием литературного языка.
115
Превосходная степень
§ 132. Простые формы превосходной степени для говоров не
характерны. В части говоров (в архангельских, новгородских)
близкое значение выражается прилагательными с суффиксами
эмоциональной оценки: бедовущий, большущий, новящий, краснящий, гро-
маднющий и др.
Значение высокой степени качества в говорах может
передаваться и соединением слов. Одним из его элементов бывает обычно
несклоняемое количественно-усилительное слово (типа гораздо, пора-
то, дельно, крепко, крайно, больно, шибко, оченно): Порато
толста стала; У, зыка какой, скупой больно. Другим — не только
исходная форма прилагательного, но и форма сравнительной степени:
пин. Она гораздо упряме 'очень, самая упрямая'. Положение
количественно-усилительного слова в этих соединениях варьируется:
Солнышко-то больно пасмурно (препозиция); Ты зла порато, хитра
(постпозиция). В ряде говоров (в калужских, пинежских) эти
соединения слов могут быть выразителями высокой степени качества
и при сравнении. Однако это встречается редко, а названные выше
особенности этих соединений слов свидетельствуют о том, что в
данном случае мы имеем дело не с грамматическими формами
прилагательного, а со свободными синтаксическими соединениями.
Поэтому можно считать, что сложные формы превосходной степени
в говорах также не существуют.
МЕСТОИМЕНИЕ
§ 133. В говорах представлены те же разряды местоимений, что
и в литературном языке. Однако состав местоимений, образующих
эти разряды, в говорах и литературном языке различен. В первую
очередь отличие касается указательных, определительных,
притяжательных и неопределенных местоимений. Часто набор
местоимений этих групп в говорах богаче, чем в литературном языке.
В то же время личные, вопросительно-относительные и
отрицательные местоимения обнаруживают большую стабильность во всем
русском языке, включая и говоры.
Местоимение — достаточно древняя лексико-грамматическая
группа. Вместе с тем процесс становления местоимений в
известной мере еще не завершился. Об этом свидетельствует большое
число вариантных форм местоимений в говорах, сохранность
архаичных образований наряду с новообразованиями. Так, с одной
стороны, мы наблюдаем в говорах образования от основ тоб-, соб-
у личного и возвратного местоимений: тобе, собе; сохранение
утраченных литературным языком местоимений кой, ин, сей, ов. С другой
стороны, в говорах, как отчасти и в просторечии, отмечается и
наличие новых форм. Таковы, например, притяжательные местоимения
Пб
от форм местоимений 3-го лица: егов, ейный, евонный, ихний и т.п.;
неопределенные местоимения кто-нись, что-нись (соответствующие
литер, кто-нибудь, что-нибудь)', указательные местоимения типа
нутот, эвонтот, а также сложные по составу тот там, тот вот
и др. Имеются также известные отличия и в образовании падежных
форм местоимений. Все это характеризует своеобразие категории
местоимения в говорах, а также дифференцирует частные
диалектные системы.
ЛИЧНЫЕ И ВОЗВРАТНОЕ МЕСТОИМЕНИЯ
§ 134. Известные литературному языку личные местоимения
я, ты, он, она, оно, мы, вы, они, возвратное себя являются
общенародными. По говорам эти местоимения различаются лишь
отдельными формами.
Местоимения 1-го и 2-го лица и возвратное имеют формы числа и
падежа, формы рода у них отсутствуют. Диалектное многообразие
склонения этих местоимений создается различиями в формах
отдельных падежей и варьированием основы. Р. и В. (всегда
совпадающие) могут иметь окончание -а или -е\ Д. и П. (также всегда
совпадающие) е (/ё/ для говоров, различающих /е/ и /ё/) и -и.
Для севернорусского наречия и значительной части среднерусских
говоров, а также для небольшой части говоров южнорусского
наречия характерно противопоставление окончаний -а (Р.-В.) и
-el-и (Д.-П.). В южнорусском наречии и говорах Псковской
области отмечается иное соотношение: -е в Р.-В. и -е в Д.-П.
Р.-В.
Д-п.
-а
меня, тебя, себя
•е, -и
мне, мни, тебе, теби,
себе, себи
мене,
мне,
-е
тебе,
-е
тебе,
себе
себе
Основа представлена в разновидностях: у местоимений 1-го
лица — мен-, мн-, 2-го лица — теб-, тоб-, у возвратного — себ-, соб-.
Эти виды основы известны и литературному языку: Р. меня, тебя,
себя; Д. мне; Т. тобою, собою. Но в говорах распределение этих
вариантов по падежам может быть иным: Р. у меня, у тобя; Д. к тоби\
П. про тобе, о собе и т.д. Различия в форме основы — явление,
свойственное не только древнерусскому и старославянскому языкам,
но, очевидно, и праславянскому. Об этом свидетельствует наличие
таких же вариантов, какие отмечены в русских говорах, почти во
всех славянских языках: польск. Д.-П. tobie, sobie\ чешек. Д.-П.
tobe, sobe, T. tebou, sebou и т.д.
Не менее древнее явление следует видеть и в кратких формах
местоимений мя, тя, ся, ме, те, се, которые в некоторых говорах
употребляются наряду с полными. Краткие формы чаще
употребляются в Р. с предлогом и реже — в В. По своей форме они кор-
117
релируют с соответствующими полными формами, т.е. мя при
полной форме меня, ме при полной форме мене и т.д. Хотя с формальной
точки зрения местоимения ме, те, се нельзя считать
непосредственным результатом изменения древних кратких форм (ст.-сл. мк, тА,
сА; др.-рус. мя, тя, ся), возникли они несомненно под влиянием
последних.
Склонение личных местоимений 1-го и 2-го лица во
множественном числе отличается единством. Диалектное своеобразие
ограничивается, как и у других местоимений, формами Д. и Т., которые
могут или различаться, как в литературном языке, или совпадать.
Эти падежи чаще совпадают в форме, которая в говорах,
различающих Д. и Т. мн.ч., является формой Д.: к нам, с нам; к вам, с вам
и т.п.
§ 135. Личные местоимения 3-го лица исторически возникли из
указательных [он, она, оно, и(же), я(же), е(же)], поэтому они
изменяются не только по падежам и числам, но и по родам: он, она,
оно.
Диалектные различия прослеживаются в формах И. ед. и мн.ч.
по наличию или отсутствию у них начального /: формы с
йотированным начальным [о] отмечены как в севернорусском наречии (в
северо-западной части, например, в Вытегорском районе
Вологодской области, в ладого-тихвинских и онежских говорах), так и
в некоторых говорах южнорусского наречия (например, в
рязанских). Надо полагать, что йотация начального [о] произошла
в результате выравнивания парадигмы, под влиянием форм
косвенных падежей (его, ему и т.д.). В большинстве говоров эти
процессы выравнивания основ отражаются непоследовательно.
В единственном числе особым разнообразием по говорам
отличается форма В. женского рода (её, ее, ея, ё, ею, ю, ей, ей, юй, ёну):
встретил ей, послали ё, нашел ёну. В некоторых говорах,
например в восточной части севернорусского наречия, наблюдается
совпадение форм Д., Т. и П. женского рода: ей. Поскольку на этой
же территории возможна и форма В. ей, получается совпадение
четырех падежных форм.
Различны в говорах и формы И. мн.ч.: они, оне, они. Если для
западной части севернорусского наречия характерна форма оны
(ионы), то в восточной части преобладают формы оне и они (без
начального /); в южнорусском наречии употребительна форма они
наряду с более редкими оне и оны. Эти диалектные разновидности
местоимения 3-го лица представляют собой остаток древних родовых
форм лично-указательного местоимения во множественном числе:
они — мужской род, оне — женский род, она — средний род
(последняя форма не могла сохраниться ввиду совпадения с формой
И. ед.ч. женского рода).
В говорах нередко имеет место неразличение форм Д. и Т. мн.ч.,
что является отражением совпадения этих падежных форм в ныне
118
утраченном двойственном числе. Эти совпадающие формы (ими, има,
имя, имям и др.) весьма разнообразны: Давечь прибежал с имя;
Молоко поставит имя и уйдет; Имям, дояркам, давали; с имям
говорили. Формы типа имям, с имями возникли в результате
контаминации форм Д. и Т.
От литературных форм диалектные отличаются также тем, что в
предложных конструкциях обычны формы с им, к ему, за ей, у их,
т.е. почти не употребляются образования с начальным н типа с ним,
к нему, за ней, у них.
НЕЛИЧНЫЕ МЕСТОИМЕНИЯ
§ 136. Формы неличных местоимений различных разрядов и их
функционирование в говорах с трудом поддаются сколько-нибудь
систематическому описанию. Из-за недостаточной изученности
материала трудно установить закономерности в соотношении форм по
говорам, провести четкие изоглоссы тех или иных вариантов
местоимений, поэтому мы ограничимся указанием на наиболее
характерные диалектные явления в составе, употреблении и словоизменении
этих местоимений.
§ 137. В результате фонетических изменений и некоторых
процессов аналогии вопросительно-относительное
местоимение что получило в говорах ряд вариантов: што, ште, чо, ц'о,
це, що, то, шчо и др. Парадигма склонения местоимений кто, что
устойчива по говорам и мало отличается от той, которую имеет
литературный язык. Яркой диалектной чертой является употребление
местоимения кто в отношении неодушевленных предметов: Зимой
кем кормить скотину-ту?; Дак ты никого и не делала; Пароход, кто
ли прошёл? Такое употребление местоимения кто встречается
спорадически на всей территории, но более характерно для
севернорусского наречия и говоров Сибири.
Местоимения кто, что входят в состав отрицательных и
неопределенных местоимений: никто, ничто-, кто-нибудь, что-нибудь-,
кто-то, что-то. В отношении первых, при общей их стабильности
и близости к литературной норме, следует отметить формы Р. никох,
ничох (в говорах Великолукской и Смоленской областей). У
неопределенных местоимений может варьироваться вторая часть (-ко,
-йко, -ли, -ле, -нито): кто-йто, кто-ли, кто-ле, что-нито; вместо
нибудь появляется форма, осложненная усилительной частицей на:
кто-нинабудь, что-нинабудь.
§ 138. Указательные местоимения дают в говорах очень
интересную картину. В общенародном языке существует оппозиция
указательных местоимений по выражению степени удаленности от
говорящего обозначаемого ими предмета или явления. В
литературном языке эта оппозиция реализуется с помощью местоимений
119
этот (ближайший предмет) и тот (более удаленный от говорящего
предмет). В старославянском и древнерусском языках была
представлена трехчленная оппозиция: сь, си, се (ближайший к
говорящему предмет); тъ, та, то (более удаленный или ближайший к
собеседнику предмет); онъ, она, оно (наиболее удаленный, обычно
отсутствующий или невидимый предмет). Говоры очень редко
сохраняют трехчленное противопоставление: сей — тот — тот там.
Чаще в них, как и в литературном языке, противопоставляются две
стадии удаленности предмета. Но местоимения, образующие эту
оппозицию, отличаются от литературных и варьируются по
диалектам. В севернорусском наречии для обозначения ближайшего
предмета используются местоимения тот, нутот, тот вот, редко сей и
неисконное для севернорусских говоров, пришедшее из
литературного языка местоимение этот (все — с соответствующими родовыми
формами). Более удаленные предметы обычно обозначаются
составным по образованию местоимением тот там (при склонении
изменяется только собственно указательное местоимение: того там,
тому там и т.д.).
В южнорусском наречии указанное противопоставление
реализуется, как и в литературном языке, преимущественно с помощью
слов этот-тот. Местоимение этот выступает в вариантах энтот,
эвтот, эстот, эхтот и т.п. (в рязанских, орловских, курских и
некоторых других говорах). Как полагают, эти варианты
возникли в результате «вклинивания» предлога (в, на, с или к) между
частицей э, входящей в состав местоимения этот, и местоимением
тот: э+с+тот->эстот.
Многообразие указательных местоимений в говорах объясняется
также сохранением местоимений, утраченных литературным языком
в свободном употреблении: ин, кой, сей; наличием специфически
диалектных суффиксальных образований (ср. инокой при литер.
иной: Ин год серой хлеб, а инокой белой), а также более свободным
соединением частиц с местоимениями: ну+тот (та, то)->нутот
(нута, нуто); ну+кой (коя, кое)~->нукой (нукая, нукое); э+кой (кая,
кое)-*экой (экая, экое) (В нуко-то время плохо было; Нонь не любят
нуких-то; Я нутого не знала мужика, а того там знала; Эких-то
только и любят; Эку некрасишшу хто возьмет). Такие местоимения
характерны преимущественно для севернорусских говоров.
В говорах сохраняются давно утраченные литературным языком
членные формы местоимений или функционируют формы, возникшие
под влиянием членных форм. Этим обусловлено наличие
многочисленных вариантов как в именительном падеже, так и в
косвенных. Например, местоимение тот представлено в следующих
разновидностях И. ед.ч.: тот—той—тэй—тый (той дом погорелый,
тый мужик смирёный)', та—тая—тая—тыя (тыя овечка, тую
песню, с тое стороны)', то—тое~тоё—тые (тое ведро дыровато); И.
мн.ч.т те—теи—ты—тый—тые—тэи—той—ти (тый песни до-
сюльные, в тые года, стыми девками). Членные формы представлены
120
в говорах западной части севернорусского наречия, отмечены они
и в некоторых южнорусских говорах (в Курской, Орловской
областях, в верховьях Десны и Днепра). Формы косвенных падежей
множественного числа с ы (тых, тым, тыми и т.п.) возникли под
влиянием полных форм прилагательных типа красных, красным,
красными. Подобные образования представлены в некоторых
вологодских, ладого-тихвинских говорах, в говорах района Онежского
озера и др. Формы же И. мн.ч. с ы (тыи, тыё) образовались, вероятно,
в результате выравнивания, основ, под влиянием форм косвенных
падежей.
§ 139. В склонении и употреблении притяжательных
местоимений 1-го и 2-го лица в говорах отмечается почти полное
сходство с литературным языком: представлены те же местоимения
мой, твой, наш, ваш, свой, которые изменяются по типу
прилагательных, имея по говорам те же формальные особенности, что и
прилагательные. Например, устойчиво отличается от литературного
языка характерное окончание Т. мн.ч. В западной части
севернорусского наречия наблюдается совпадение форм Д. и Т.: с твоим
детям', в большинстве севернорусских говоров представлена форма
на -ма: со своима детьми.
Диалектное своеобразие проявляется прежде всего в
образовании притяжательных местоимений 3-го лица. В целом в говорах
отмечается сближение притяжательных местоимений с
прилагательными, что осуществляется путем усложнения
морфологической структуры местоимений и развития у них членной формы. В
результате в соответствии с литер, его, её, их в говорах имеются
образования егов, егова, егово (в полной форме — еговый, еговая,
еговоё), возникшие скорее всего под воздействием притяжательных
прилагательных с суффиксом -ов {отцов), и производные с суффиксом
-н-: еговный (-ая, -ое), евонный (-ая, -ое), ейный (-ая, -ое), ихний~
ихный (-ая, -ое) (еговна сеть, еговный топор, евонная мать, по евонной
силы, ейному свёкру, с ейным братом, ихный дом). Иногда воздействие
оказывают притяжательные прилагательные с суффиксом -ин-
(сестрин), и тогда появляются формы типа ихин (-а, -о) (ихины родители).
Еще более сложную структуру, приближающую их к
прилагательным, имеют местоимения моевонный, нашенский, вашенский (Что он
ходит у моевонного двора?; Вашенские девки к нам прибегали).
Подобные формы в тех или иных комбинациях, прежде всего
местоимения ихний, евонный, известны не только всем говорам, но
встречаются и в просторечии.
Сближение с прилагательными путем усложнения
морфологической структуры обнаруживают не только притяжательные
местоимения, но и местоимения других разрядов. Ср.: литер, всякий —
диал. всяковатый (волог. Да всяковатые люди к нам наезжают);
утраченное местоимение сик и диал. сиковый (арх. Конопле на прясла
повесят, всю зиму он там весне до сиковой поры).
121
ГЛАГОЛ
§ 140. Система глагола в говорах, с одной стороны, весьма
близка литературной норме, а с другой — в ней есть
категориальные отличия, обусловленные сохранением некоторых реликтов
древнерусской глагольной системы. Имеются в виду остатки старого
деления глагольных времен на абсолютные, соотносящие действие
с моментом речи, и относительные, характеризующие действие по
отношению к другому действию. Сохранившиеся в некоторых
говорах формы плюсквамперфекта могут обозначать действие,
совершенное ранее другого действия в прошлом, т.е. иметь значение
относительного времени.
Особенности в системе глагола, которыми говоры отличаются
друг от друга и от литературного языка, могут наблюдаться, во-
первых, в самой морфологической структуре глагольных форм
(например, наличие или отсутствие -т в форме3-го лица). Во-вторых,
целый ряд специфических черт в системе спряжения глагола
является результатом действия в говорах тех или иных фонетических
законов (например, неразличение окончаний I и II спряжений в
глаголах с безударными окончаниями в акающих говорах). В-третьих,
по говорам наблюдаются различия в слово- и
формообразовательных моделях глаголов отдельных групп (например, рисовать —
рисоваю). Все эти различия возникают в результате действия
внутренних процессов языкового развития, что обусловливает
наличие по говорам значительного варьирования глагольных форм на
морфологическом, морфонологическом, словообразовательном
уровнях. Следует иметь в виду, что активность и распространенность
некоторых словообразовательных и формообразовательных моделей
глагола в говорах связаны с определенными группами лексики,
которые, однако, еще мало изучены и описаны. Поэтому не всегда
возможно представить в достаточно полном виде картину
функционирования тех или иных диалектных глагольных форм.
В целом же глаголу в говорах свойственны те же категории,
что и в литературном языке: время, лицо, наклонение, залог, вид,
а для некоторых форм — род, число. Достаточно широко
представлены и неличные формы глагола — инфинитив, причастие и
деепричастие. Деепричастия и особенно причастия имеют ряд особенностей,
связанных как с морфологической природой этих форм, так и с
некоторыми специфическими чертами диалектного синтаксиса.
ВРЕМЯ
§ 141. Формы настоящего (будущего простого)
времени по говорам достаточно единообразны. Отличия от
литературной нормы незначительны и лишь в единичных случаях имеют
морфологический характер и касаются состава и набора окончаний
A-е лицо мн.ч., 3-е лицо ед. и мн.ч. и др.). В основном эти отличия
122
принадлежат морфонологическому уровню и зависят от характера
основы глагола и действия в говорах тех или иных фонетических
процессов.
§ 142. В говорах, как и в литературном языке, все глаголы
делятся на два спряжения. Глаголы I и II спряжений различаются
гласной фонемой в окончаниях (I спряжение характеризуется
фонемами /е/ или/о/, II спряжение — фонемой /и/: несёшь — говоришь)
и окончаниями 3-го лица мн.ч. (несут — говорят). Во всех говорах
глаголы с ударным окончанием достаточно четко распределяются
между I и II спряжениями. Глаголы с безударным окончанием в
тех говорах, где сохраняется в заударном положении различие
фонем /е/, /о/, /и/ (т.е. тех фонем, которыми различаются I и II
спряжения), также могут быть отнесены либо к I, либо ко II
спряжению. Но в говорах южнорусского наречия в соответствии с
закономерностями безударного вокализма на месте ударных /е/, /и/ в
заударном слоге после мягких согласных произносится один гласный,
поэтому безударные окончания I и II спряжений не различаются
в произношении: лезьшь (лезешь) — помньшь (помнишь). В 3-м
лице мн.ч. также происходит изменение окончаний, но здесь
господствующим оказывается окончание I спряжения -yml-ют: лезут,
помнют (см. табл. 4). Таким образом, в южнорусских говорах,
не различающих в заударном положении фонемы /е/, /и/, нельзя
обнаружить четкого деления глаголов на два спряжения.
§ 143. Специфику в образовании форм настоящего (будущего
простого) времени обнаруживают глаголы, имеющие в основе /:
знать — знай-у, делать — далай-у, уметь — умей-у, обуть — обуй-у.
В этих глаголах происходит утрата [j ] с последующим
уподоблением и стяжением гласных: играйеш-+играэш-*играаш-+иг-
раш (см. табл. 4). Утрата [j] и стяжение гласных обнаруживаются
в различной степени почти на всей территории распространения
севернорусского наречия, но особенно характерны эти процессы для
восточной части среднерусских говоров, где глаголы с основой на -/
имеют окончания -у/-ю, -шьу -т, -м, -те, -yml-ют1:
думаю {думу — редко) думам
думать думате (редко)
думат думают (думут — редко)
В говорах севернорусского наречия стяженные формы выступают,
как правило, параллельно с нестяженными формами тех же
глаголов. Нередко также представлены формы, отражающие
различные стадии процесса: например, утрату /, но отсутствие стяжения
(играэш).
1 Глаголы, имеющие в литературном языке основу на -/ и обнаруживающие
в говорах его потерю и стяжение гласных, иногда выделяются в особое III
спряжение.
123
§ 144. Глаголы с основой на -г, -к в литературном языке и
в говорах образуют формы настоящего времени с исконным
чередованием [г//ж], [к//ч], являющимся результатом первой
палатализации заднеязычных. В настоящее время это чередование имеет мор-
фонологический характер и наблюдается во всех формах, кроме
форм 1-го лица ед.ч. и 3-го лица мн.ч.: могу, можешь, можету
можем, можете, могут.
Литературная норма известна в настоящее время всем говорам.
Однако говоры могут обнаруживать тенденцию либо к
распространению чередования на формы всех лиц, либо к его устранению. При
отсутствии чередования [г//ж], [к//ч] может наблюдаться сохране-
нение г и к во всей парадигме: пеку, пекошь, пекот... . Этот тип
представлен в говорах Вологодской и Кировской областей и во
Владимиро-Поволжской группе говоров.
В парадигме, не имеющей чередования [г//ж], [к//ч], может
быть представлена мена [к]—[к'], [г] — [г']: пеку, но пекёшь,
пекёт...; берегу, но берегёшь, берегёт... . Мену [к] — [к'], [г] —
[г1] можно встретить как в севернорусских, так и в южнорусских,
а также в среднерусских говорах. Особенно же характерно это
чередование для говоров запада РСФСР.
Следует иметь в виду, что в пределах одного говора могут
совмещаться различные типы парадигмы глаголов на задненёбные и
могут быть глаголы (или группы глаголов), выпадающие из
характерной для говора парадигмы. Например, в говоре
Холмогорского района Архангельской области представлен тип с меной [к] —
[к'Ь [г] — [г']: пеку — пекёшь, стерегу — стерегёшь; и только
глагол мочь сохраняет чередование [г//ж] даже в форме 3-го лица
мн.ч.: могу, можешь... можут. В говоре Городецкого района Горь-
ковской области (Владимиро-Поволжская группа) в пределах
парадигмы наблюдается и отсутствие чередования [г//ж], [к//ч] и
мена [к] — [к'], [г] — [г']: пеку, пекёшь, пекёт, но пеком.
Формы с отсутствием чередования задненёбных возникли в
говорах как результат стремления к выравниванию парадигмы. С
этим процессом связано в говорах наличие шипящих во всех формах,
включая формы 1-го лица ед.ч. и 3-го лица мн.ч., где чередований
[г//ж], [к//ч] не должно быть: волочу, волочёшь, волочёт... волочут.
Такой тип парадигмы представлен, главным образом, в окающих
говорах, за исключением говоров Вологодско-Вятской и Владимиро-
Поволжской групп. Особенно распространены соответствующие
формы от глагола лечь: ляжу, ляжешь... ляжут. Подобные формы
можно встретить и в просторечии.
§ 145. Выравнивание основы в результате аналогического
воздействия одних форм на другие имело место не только в глаголах с
основой на задненёбные. Глаголы II спряжения, имеющие основу
на переднеязычный или губной согласный, в литературном языке
характеризуются различными чередованиями ([т//ч], [д//Ж;], [с//ш],
124
[з//ж] и др.)- колочу — колотишь, вожу — водишь, ношу — носишь,
вожу — возишь, люблю — любишь. В ряде говоров эти чередования
отсутствуют: колотю — колотишь, пустю — пустишь, сидю
—сидишь, копю — копишь. Это явление наблюдается в говорах
севернорусского наречия (в отдельных районах Архангельской,
Вологодской, Кировской, Пермской областей), но более характерно для
говоров южнорусского наречия (в Курской, Орловской,
Воронежской, Калужской, Рязанской областях) (см. табл. 4). Отсутствие
чередования губно-губных типа [м~мл] наблюдается, кроме того, в
среднерусских говорах, в частности в московском:
дремлю (дремю) дремим
дремишь дремите
дремит дремют
§ 146. В говорах глаголы I спряжения могут иметь в ударных
окончаниях 2—3-го лица ед.ч. и 1—2-го лица мн.ч. фонему /о/ или
/е/: несешь или несёшь, несет или несёт, несем или несём, несете или
несёте. Соответствующие отношения в литературном языке очень
просты: современный язык знает под ударением лишь /о/: несёшь,
несёт... .
В древнерусском языке старшего периода этот тип спряжения
был представлен формами с /е/: несеши, несеть... . Но к XIII—XIVbb.
в результате действия общего фонетического процесса перехода
/е>о/ после мягких согласных перед твердыми в парадигме
настоящего времени фонема /е/ заменилась фонемой /о/: несеши>несёшьг,
несеть внесет ^>несемъ^>несём.
Условия для перехода /е>о/ после мягкого согласного перед
твердым существовали во всех формах, кроме формы 2-го лица мн.ч.,
где /е/ находилось перед мягким согласным. Но и здесь переход
/е>о/ осуществлялся под воздействием остальных форм: несете>
несёте. Однако еще до XIX в. в литературном языке сохранялись
глагольные формы с фонемой /е/ в окончаниях: Расселись, начали
Квартет; он все-таки на лад нейдёт (Кр.); Птичка летает, птичка
играет, птичка поёт; птичка летала, птичка играла, птички уж
нет (Жук.).
Рассматриваемое явление очень сложно. Наличие фонемы /о/
или /е/ в окончаниях глаголов ведет к появлению в говорах
различных типов спряжения:
1) говоры с /е/ во всех формах распространены в основном в
южнорусском наречии (в Курской, Орловской, Воронежской,
Рязанской областях); в севернорусском наречии такие говоры отмечены в
районах, примыкающих к Ладожскому и Онежскому озерам;
2) тип спряжения с /о/ принадлежит севернорусским и средне-
1 В результате редукции конечного /и/ и отвердения /ш/ форма [н'ес'ёш'и]>
[н'ес'ёш], где в соответствии с условиями произошла замена /е > о/.
125
Говоры
Говоры
вернорусского наречия
Западные
среднерус-
ские
окающие говоры
Территория
распространения
Холмогорский район
Архангельской области
Верховин-
ский район
Кировской
области
Пудожский
район
Карельской
АССР
Старорусский район
Новгородской области
I спряжение
ударное окончание
нести
несу
несёшь
несё~ несёт
несём
несите
несут
несу
несёшь
несёт
несём
несёте ~ несите
несут
несу
несёшь
несё
несём
несите
несут
несу
несёшь
несёт ^ несё
несём
несёте
несут
безударное
окончание
лесть~лести
лезу
лезешь
лезет
лёзём
лезитё
лезут
лезу
лезешь
лёзёт
лёзём
лезитё
лезут
лезу
лезешь
лёзё
лёзём
лезитё
лезут
лезу
лезешь
лёзит
лёзим
лёзите
лезут
основа на -/
знать ~-знати
знаю
знашь
знат
знам
знайте
знают
знаю
знашь
знат
знам
знайте ~ знают
знйю
знашь ~~ знаэшь
зна
знам
знайте
знают
знаю
знашь
знат^знае
знам
знайте
знают
основа на -г» -к
печь~печи~
пекчи~пекци
пеку
пекёшь
пекёт
пекём
пеките
пекут
пеку
пекёшь
пекдт
пеком
пекбте
пекут
пеку
пекёшь
пекёт
пекём
пеките
пекут
пеку
пекёшь
пекёт
пекём
пекёте
пекут
II спряжение
ударное
окончание
сидеть—
сидети
сижу
сидишь
сидит
сидим
сидите
сидят
сидю
сидишь
сидит
сидим
сидите
сидят
сижу
сидишь
сидит
сидим
сидите
сидят
сижу
сидишь
сидит
сидим
сидите
сидят
безударное
окончание
помнить—пом-
нити
помню
помнишь
помнит
помним
помните
помнят
помню
помнишь
помнит
помним
помните
пбмнят
помню
помнишь
помнит
помним
помните
помня
помню
помнишь
помнит
помним
помните
пдмнют
Восточные
среднерусские
акающие говоры
Говоры
южнорусского наречия
Деревня
Лека
Московской
области
Воронежская и
Липецкая
области
несу
несёшь
несё
несём
несёте
несут
несу
нисёшь
нисё^нисёть
нисём
нисётя
нясуть
лезу
лезешь
лезь ~~ лезя
лезем
лезитё
лезут
лезу
лёзишь
лезя
лёзим
лёзитя
лёзуть
знаю
знашь
знат
знам
знайте
знают
знаю
знаишь
зная
знаим
знаитя
знають
пеку
пекёшь
пекёт
некем
пекёте
пекут
пяку
пикёшь
пикёть~пикё
пикём
пикётя
пякуть
сижу
сидишь
сидит
сидим
сидите
сидя ~ сидят
сижи
сидишь
сидйть
сидим
сидйтя
сидя~си-
дАть
помню
помнишь
п6мнь~помньт
помним
помните
помня ~пом-
нют
помню
помнишь
пбмня
помним
пбмнитя
пбмнють
Примечание. Приводимые разновидности спряжений сосуществуют в говорах со спряжением по литературной норме.
русским говорам; в южнорусском наречии этот тип встречается в
Тамбовской, Тульской, Калужской и Рязанской областях;
3) кроме того, в говорах представлены типы спряжения,
имеющие в окончаниях и /о/ и /е/; например, в некоторых говорах как
южнорусского, так и севернорусского наречия встречаются
парадигмы, где только форма 1-го лица мн.ч. имеет /о/, в остальных
формах — Id: несешь, несет, несете, но несём.
Особенности диалектного формообразования обусловлены
причинами морфонологического характера и не касаются состава
окончаний. Но и в наборе окончаний настоящего (будущего простого)
времени и их форме говоры имеют отличия от литературного языка
и друг от друга.
§ 147. В форме 1-го лица ед.ч. повсеместно распространено
окончание -yl-ю: несу, знаю, говорю. Но у глаголов с основой на -/ в
некоторых говорах севернорусского наречия и в восточной части
среднерусских говоров -у опускается, в результате чего являются
формы знай, умей и т.п.
В форме 1-го лица мн.ч., кроме повсеместно распространенных
окончаний -ем (-ём), -им, в некоторых говорах (в настоящее время
уже в единичных случаях) можно встретить окончания -емо, -имо:
несемо, говоримо.
§ 148. В образовании формы 2-го лица мн.ч. яркой чертой
севернорусского наречия (главным образом его северо-восточных
говоров и некоторых среднерусских говоров) является наличие у
глаголов I и II спряжений ударного окончания -ите (-итё): I спр.
несите (несите), знайте (знайте); II спр. помните (помните),
стоите (стоите). Во многих говорах эти формы сосуществуют, но
формы на -те более распространены, чем на -те. Можно говорить о
полном отсутствии форм на -те лишь в говорах Архангельской
области и Карелии. С другой стороны, формы на -те господствуют
в костромских говорах.
В говорах южнорусского наречия в результате изменения в
окончаниях безударного /е>а/образуются формы 2-го лица мн.ч.
на -тя: говоритя, несётя. Такие же формы встречаются в ладого-
тихвинских говорах и в районе Онежского и Белого озер. Это
явление отмечено А.А. Шахматовым как достаточно широкий
фонетический процесс перехода /е>а/ после мягких согласных. Подобные
явления прослеживаются в памятниках русского языка с XIV в.
§ 149. В русском языке два глагола — дать и есть 'кушать' —
имеют особенности в спряжении. В то время как все другие глаголы
в форме 1-го лица ед.ч. настоящего времени оканчиваются на -у 1-ю,
эти глаголы имеют окончание -м: дам, ем. Это окончание является
остатком древней системы спряжения глаголов нетематического
класса, к которому принадлежали глаголы дать, есть. Во 2-м лице
в литературном языке они имеют окончание, подобное окончаниям
128
остальных глаголов: дашь, ешь. В некоторых говорах севера
европейской части РСФСР наблюдаются сохранившиеся от древнего
состояния формы 2-го лица ед.ч. на -си: даси, ecu (ср. ст.-сл. и
др.-рус. даси, 1&
§ 150. Формы 3-го лица ед. и мн.ч. в говорах весьма сложны,
на их описание и объяснение затрачено немало усилий
исследователей. Эти формы могут иметь в окончании фонемы /т/, /т7, а также
не иметь: он (-а, -о) несёт, несёшь, несё~несе; они говорят,
говорить, говоря. Твердое /т/ в формах 3-го лица характеризует говоры
севернорусского наречия и окающие среднерусские, мягкое /т7 —
говоры южнорусского наречия и акающие среднерусские. Формы
без /т/ встречаются почти во всех акающих говорах южнорусского
наречия, кроме того, свойственны некоторым говорам
севернорусского наречия. Они представлены в архангельских и олонецких говорах,
частично в новгородских. Среднерусские говоры знают формы без
/т/ лишь на западе (например, псковские). Следует иметь в виду,
что в этих говорах формы без /т/ не являются безраздельно
господствующими. Напротив, они чередуются с формами с /т/, /т7 в
пределах одного говора, и в настоящее время употребление форм без
/т/ сокращается.
Парадигмы глаголов в говорах по признаку наличия или
отсутствия -т могут представлять различные типы. В одних говорах
формы 3-го лица могут выступать без -т в единственном и
множественном числе всех глаголов: он сиди, они сидя; в других — с -т
только в единственном числе: он сидит (они сидя) или, наоборот,
только во множественном числе: они сидят (он сиди). Следует
иметь в виду, что отсутствие -т в форме 3-го лица мн.ч. более
характерно для глаголов II спряжения, так как у глаголов I
спряжения формы без -т частично совпадают с формами 1-го лица ед.ч.:
я несу — они несу.
В настоящее время наиболее полно изучена употребительность
форм без -т в говорах южнорусского наречия. Эти формы
встречаются во всех южнорусских говорах, но все же основная территория
их распространения — восточнее линии Малоярославец— Калуга —
Мценск — Поныри — Курск — Суджа. Кроме того, формы без
-т обнаружены на территории Брянской области западнее линии
Суджа — Унеча — Почеп — Трубчевск. В указанных пределах
глаголы I спряжения в форме единственного числа очень широко
употребляются без -т; в форме множественного числа, наоборот,
практически всегда с -т. У глаголов II спряжения употребительность
форм без -т связана с ударностью или безударностью окончания:
формы без -т в единственном числе широко представлены у
глаголов с неударным окончанием, а во множественном числе — у
глаголов с ударным окончанием.
По признаку наличия или отсутствия -т в формах 3-го лица
говоры могут быть объединены в группы (табл. 5.).
541 129
о
Число
Ед.
Мн.
Ед.
Мн.
Ед.
Мн.
Ед.
Мн.
Ед.
Мн.
Ед.
Мн.
I спряжение
несёт, покупает
несут, покупают
несе, п оку пае
несут, покупают
несёт, покупает
несут, покупают
несёт, покупае
несут, покупают
не се, покупае
несут, покупают
несе, покупае
несут, покупают
II спряжение
говорит
говорят
говорит
говорят
говорит
говоря
говорит
говорят
говорит, люби
говоря, любят
говорит
говоря
Распространение
Литературная норма.
Подавляющее
большинство говоров
Говоры севернорусского
наречия
Говоры севернорусского
наречия
Говоры южнорусского
наречия (тульские и
елецкие)
Восточная часть
южнорусского наречия (в
Рязанской, Липецкой,
Тамбовской областях)
Некоторые говоры
севернорусского наречия
(главным образом, на
периферии территории и в
районе оз. Ильмень)
Примеры форм без -т
волог. (он) несё,
покупае
арх. (они) нося, любя,
варя
тульск. (он) каже,
покупая
ряз. (он) пройде, сни-
ме, пиля; ряз. (они) га-
ря, браня, сидя, улядя
ряз. (он) иде, вязе;
(они) рубя, лежа, яд я,
спя
Ед.
Мн.
Ед.
Мн.
несе
несут
несе
несу
говори
говоря
говори
говоря
Некоторые псковские
говоры и в районах к
юго-востоку от
Ладожского озера, в Заонежье, в
рязанской Мещере
Незначительная группа
говоров на территории к
востоку от Чудского
озера, а также между
Тихвином и Ладожским
озером
Продолжение табл. 5
пек. (он) несе', люби,
пеке у буде
тихв. (он) плаче, пише,
быва, стой, ходи; (они}
беру, горя, грузя, едя
Таков в самых общих чертах состав окончаний форм 3-го лица
ед. и мн. ч. настоящего (будущего простого) времени. Встает
вопрос о причинах, породивших столь сложное соотношение форм
3-го лица как в русском, так и в иных славянских языках. Как
известно, в старославянском языке преобладают формы с /т/, хотя
спорадически встречаются формы с /т7 и с отсутствием /т/. В
древнерусских текстах старшего периода (до XIV в.) форма 3-го лица
ед. и мн.ч. настоящего (будущего простого) времени
характеризовалась окончанием -ть при наличии также отдельных форм без -т. В
севернорусских говорах устанавливается форма на /т/, что в
письменных памятниках отражено начиная с XIII в.
Замену /т7 на /т/ в окончаниях, отмечаемую в памятниках уже
после падения редуцированных, пытаются объяснить фонетически
или морфологически. А.А. Шахматов признавал вторичность форм
с /т/, возникших фонетически, в процессе отвердения конечного
полумягкого [т*ь'1 после падения редуцированных и именно в
севернорусских говорах, которые в то время не развивали еще
противопоставления согласных по твердости— мягкости.
Различные морфологические объяснения предложили П.Я.
Черных и СП. Обнорский. По мнению Черных, окончание -т
установилось в результате стремления различать форму 3-го лица ед.ч. и
инфинитив, где также возникло сокращение в результате редукции
конечного /и/ {красипш>красить). Это объяснение оставляет
неясным, почему формы на -т появились именно в севернорусских
говорах, вплоть до нашего времени сохраняющих старые инфинитивы
типа красити, которые тем и отличаются от форм 3-го лица.
Обнорский полагал, что формы без -т вообще являлись древнейшими; с
ним согласны и другие ученые, которые приходят к этому выводу
на основании того, что формы глаголов без -т представлены и в
старославянском, и в древнерусском, и в ряде современных
славянских языков, а также и во многих архаичных русских
говорах. Являясь по происхождению указательным местоимением, -т
[древнее указательное местоимение Ьь (муж.р.), ta (жен.p.), to
(ср. p.), ti (муж. р. мн. ч.) ] присоединялось к глагольным формам без
-т. Указательное местоимение играло при этом как бы роль
определенного члена, и формы с /т/ являлись первоначально
определенными, т.е. указывали на известный предмет, формы без /т/ —
неопределенными. Указательное местоимение могло присоединяться в
форме И. ед.ч. мужского рода гъ, что приводило к образованию
окончания с /т/, или в форме И. мн.ч. мужского рода ti>tby что
приводило к образованию окончания с /т7. Процесс этот, как
полагают, начался в очень ранние эпохи и привел к разнообразию
окончаний 3-го лица в старославянском, древнерусском и
современном русском языках.
Можно предположить, что очень редко встречающиеся в
современных говорах и явно сходящие на нет формы 3-го лица на -то, -та
представляют собой случаи стабилизации местоимения в форме сред-
132
него или женского рода (а не только мужского рода единственного
и множественного числа): например, новг., арх. C-е лицо ед.ч.)
идето, берегло, носито, идета, летита; ряз. C-е лицо мн.ч.) тор-
гуюта, одеваюта. Возможность воздействия указательного
местоимения признавал и А.А. Шахматов, выдвигавший на первый план
фонетическое объяснение.
По наблюдению некоторых исследователей, в современной
диалектной речи, по крайней мере в говорах южнорусского наречия,
существует ряд условий, способствующих употреблению форм без
/т/: положение перед паузой, что связано с некоторыми
особенностями интонационного рисунка предложения; употребление
глагола в функции связки или вспомогательного глагола (в первую
очередь это касается глаголов быть, становиться, мочь, хотеть
и др.)'» удаленность ударения от конца слова.
§ 151. Формы будущего простого времени в говорах
принципиально совпадают с соответствующими формами в
литературном языке. Отличия, обусловленные спецификой морфоноло-
гических чередований, характером основы и диалектными
фонетическими процессами, описаны в § 141—149.
§ 152. Формы будущего сложного времени состоят из
спрягаемой формы вспомогательного глагола и инфинитива. В
большинстве говоров роль вспомогательного глагола, как и в литературном
языке, выполняют только формы глагола быть: буду говорить, будем
сеять, будут работать. В некоторых говорах севернорусского
наречия вспомогательными могут быть и формы других глаголов.
Так, в говорах, распространенных на территориях Псковской,
Новгородской, Кировской, Вологодской и Костромской областей,
в составе сложных форм будущего времени могут выступать формы
глагола имать (иму, иметь, имет и др.): пек. иму робить\ чер.
иму курить, имём играть; волог. что имем говорить. Спорадически
отмечается употребление в составе сложных форм будущего времени
глагола стать. Сочетаясь с инфинитивом, стать не вносит
лексического значения начала действия (как в подавляющем большинстве
говоров и в литературном языке), а употребляется как
вспомогательный глагол наравне с быть: стану спать, стану косить; волог.
виткой дуть стану 'веткой бить буду*. Как очень редкое явление
можно отметить сходящие на нет формы будущего времени со
вспомогательными глаголами почну, учну: уст. учну реветь.
Диалектные формы будущего сложного времени со
вспомогательными глаголами имать, стать представляют собой реликтовое
явление, восходящее к тем древнерусским формам первого будущего
сложного, которые существовали до утверждения в них с XVI в. в
качестве вспомогательного глагола буду.
133
§ 153, Нормативными для всех говоров являются формы
прошедшего времени на -л, передающие значение действия,
предшествовавшего моменту речи, т.е. значение прошедшего абсолютного:
сделал {-а, -о, -и), сказал (-а, -о, -и). Например: пек. зъработъл,
зъговорил, бъранавали; кар. стрелил, обвалилась, ни пособил; ка-
лужск. купляла, въратилась, приплели, умарилъсь, плакъла.
Вместе с тем именно в прошедшем времени, больше чем в
настоящем или будущем, сохранились остаточные явления более ранней
системы русского глагола. Теперь уже являются реликтовыми
простые формы прошедшего времени со значением быстроты действия:
жиздр. сигей 'сиганул', прыгей 'прыгнул', брашей 'бросил'; пут.
кидей 'кинул', которые возникли, вероятно, как формальные и
семантические трансформы старого аориста.
§ 154. В некоторых говорах отмечаются сложные формы
прошедшего времени, являющиеся остатками древних форм перфекта и
плюсквамперфекта. Как известно, перфект, который в своем
древнейшем виде включал формы настоящего времени глагола быти и
причастие прошедшего времени на -лъ ^емь неслъ (-а, -о), ecu
писалъ (-а, -о) ], стал терять связку уже в XI в. Как остаток формы
перфекта можно рассматривать такие единичные диалектные формы,
как заон. пришёл есть, ушёл есть. Специфически перфектного
значения, т.е. значения отнесенности результата прошлого действия
к настоящему, у этих конструкций обычно нет. Поэтому некоторые
исследователи склонны видеть в таких образованиях не остаточные
перфектные формы, а синтаксические конструкции, включающие
глагол есть и форму на -л.
Остатком второго прошедшего сложного времени —
плюсквамперфекта — являются диалектные конструкции, включающие
формы на -л глаголов как совершенного, так и несовершенного вида
и формы прошедшего времени вспомогательного глагола быть. Эти
реликты плюсквамперфекта сохраняют специфику относительного
времени и, как правило, означают состояние, отнесенное к
прошлому, но являющееся результатом ранее совершенного действия:
новг. и у мня короушка была завязла в этиф тонькаф ('болотах');
пуд. зимой умерла была; волог. ездила была в Москву-ту, моек, был
привел кобылу. Формы плюсквамперфекта могут передавать также
значение действия в прошлом, предшествующего другому действию
в прошлом: арх. У нево ухажорка взамуж вышла. Она ешшо не вышла
была, я писал ей, дак она говорит, немного таких, которы ждут с
армии.
Вместе с тем в ряде случаев формы плюсквамперфекта теряют
в говорах свое специфическое значение и обозначают просто
действие в прошлом, приравниваясь к форме прошедшего времени на -л.
В приведенных выше примерах наблюдается согласование связки
с основным глаголом в роде и числе: был привел, была завязла, были
обгорили. В некоторых говорах севернорусского наречия употреб-
134
ляется частица было, по происхождению представляющая собой
также утратившую формы словоизменения связку в старом
плюсквамперфекте. Она служит здесь не только для выражения начатого
и прерванного действия или действия с отрицательным результатом,
как это свойственно русскому языку в целом (Я хотел было зимой
к дочери поехать, да раздумал; Я летось было посадила огурцы,
а не выросли), но и для выражения совершившегося в прошлом
действия: арх. Год сей корова долго было болела.
Употребление сложных форм прошедшего времени — явление, не
характеризующееся сколько-нибудь четкой локализацией; оно
отмечается спорадически в Новгородской, Вологодской, Архангельской,
Ленинградской областях, а также в псковских говорах.
Для выражения утраченных литературным языком перфектных и
плюсквамперфектных значений в говорах, преимущественно на
северо-западе РСФСР, используются разнообразные конструкции,
включающие причастные и деепричастные формы: Он уехавши; Она
за сеном была ушодши; У него уйдено; Дрова прогоревши.
Стабильность формы и актуальность подобных конструкций в говорах
позволяют говорить об аналитическом «северо-западном перфекте».
Некоторые исследователи склонны считать подобные конструкции
специфическими диалектными временными формами глагола.
НАКЛОНЕНИЕ
§ 155. В общей системе наклонений в говорах не наблюдается
отличий от системы литературного языка. Глаголу
свойственны три наклонения: изъявительное, повелительное и
сослагательное. Изъявительное наклонение имеет формы настоящего,
будущего и прошедшего времени. Сослагательное и повелительное
наклонения выражают действие не реальное, а предположительное
или желательное, поэтому им чужда категория времени.
§ 156. Сослагательное наклонение в говорах, как и в
литературном языке, выражается сочетанием неизменяемой частицы
бы с формой прошедшего времени глагола: волог. Не была бы здесь
школа, ему бы не уциваться\ кар. штобы собаки не ростаскали бы.
Иногда в севернорусских говорах, главным образом в пересказах
фольклорных произведений, употребляется частица было, которая
может стоять как перед глаголом, так и после него: кар. Приедет
он, штобы он не было сказал, говорите, што бывало.
Диалектная речь обладает общей с литературным языком
системой форм повелительного наклонения. Нормой для
литературного языка и для большей части говоров является форма 2-го
лица ед.ч. на -и (в тех случаях, когда на окончание падает ударение):
неси, береги. Безударное -и наблюдается после сочетания согласных,
а также в глаголах с ударением на приставке вы-: тресни, грохни,
хлопни, вынеси. В остальных случаях форма 2-го лица ед.ч. пове-
135
лительного наклонения характеризуется нулевым окончанием при
мягком конечном согласном основы: сядь, встань (если в основе
задненёбный, то согласный твердый: ляг). Например: тульск. вы-
бръси; арх., олон., ряз., курск. погляди; вятск. ниси; арх., волог.,
моек., влад., ряз. поезжай, уезжай) кар., моек., курск. ложысь.
§ 157. Специфику говоров определяют не различия в самих
формах повелительного наклонения, в общем весьма незначительные,
а различия в составе глаголов с тем или иным окончанием, а
также фонетические и морфонологические характеристики основы.
В значительной части севернорусских говоров окончание -и
наблюдается в безударном положении и после одного согласного:
арх. удари, сяди; волог. брбси, кйни. Эти формы более архаичны,
чем формы с нулевым окончанием: в древнерусском языке старшего
периода формы на -и во 2-м лице ед.ч. были нормой для всех
глаголов (неси, кини, дай, читай). Но начиная с XII в. в безударной
позиции на основе общей редукции конечных безударных гласных
/и/ исчезал, оставляя след гласного переднего ряда в виде мягкости
конечного согласного: сяди>сядь, кини>кинь.
Во многих говорах, главным образом южнорусских, в форме 2-го
лица повелительного наклонения отмечается нулевое окончание
в соответствии с ударным -и литературного языка и других
говоров. Здесь имел место сдвиг ударения с окончания на основу с
последующей редукцией конечного /и/, ставшего безударным: ка-
лужск. подь (ср. поди), пакажь (ср. покажи), положь (ср. положи),
згонь (ср. сгони); тульск. глянь, подь; орл. не рушь, выбрось, прагонь
(ср. прогони); курск. паклонься, падложь, заслышь; моек, взглянь,
атворь, схаронь, станофь, слышь. Такие образования специфичны
прежде всего для южнорусских говоров, но они не чужды и многим
говорам севернорусского наречия. Судя по материалам «Атласа
русских говоров центральных областей к востоку от Москвы»,
словоформы с регрессивным сдвигом ударения отмечаются на
территориях Архангельской, Ленинградской, Вологодской, Новгородской,
Костромской областей. Практически во всех говорах употребляются
словоформы типа подарь (подорь), отворь, поглядь, положь.
Тенденция к образованию формы повелительного наклонения
посредством нулевого суффикса от глаголов с ударением на конце активно
проявляется в современных говорах.
Некоторые особенности образования форм повелительного
наклонения в говорах связаны с отличным от литературного языка
соотношением основ инфинитива и настоящего времени у ряда
глаголов: прятать — прятаю — прятай; плакать — плакаю —
плати; плевать — плеваю — тевай.
У глаголов, которые в литературном языке имеют основу
настоящего времени на -г, в говорах широко распространены формы
повелительного наклонения с основой на шипящий: ляжь — ляжьте,
трожь — трожьте, бежи — бежите. Следует, однако, иметь в
136
виду, что у части подобных глаголов основа настоящего времени
может оканчиваться на шипящий во всех лицах: бежу, бежишь,
бежит... бежат. В таких случаях форма повелительного
наклонения на шипящий является регулярным образованием.
Форма 2-го лица мн.ч. повелительного наклонения образуется
прибавлением форманта -те к форме 2-го лица ед.ч.: неси — несите*
брось — бросьте, делай — делайте. Например: тульск. ниситя;
орл., тульск. возьмитя; арх. подьте 'пойдите', скачьтя; горьк.
выгоньти; ульян. напойти; влад. паложьте.
Единичны формы множественного числа, сохраняющие старый
способ образования формы 2-го лица с помощью тематического
гласного (е<Ъ): смол, раскажёте, пойдетя.
В калужских говорах отмечена своеобразная форма 2-го лица
мн.ч. повелительного наклонения глагола пойти: пошолт*е.
вид
§ 158. В говорах, как и в литературном языке, имеются два
вида — совершенный: калужск. принясли её г доктару,
поставили лепешки пашанишные; ряз. найду, вырыли, прилетит и
несовершенный: калужск. зафтра касить итти, а косы
нету; раньше дефки ходили платок завязафшы ф кружок; кар.
держытца, ноцевала, соберают, бежу. Оба вида различаются
структурой глагольной основы: приставками, суффиксами или
чередованием гласных. Например, суффикс -а- характерен для глаголов
несовершенного вида, а суффикс -и— для глаголов совершенного:
растворять — растворить, стрелять — стрелить, пособлять —
пособить, куплять — купить.
Особенности образования видов глагола в говорах изучены не
полностью, потому в настоящее время трудно представить
систематическое описание видовой системы глагола с точки зрения ее
отличия от системы литературного языка.
§ 159. В говорах значительно шире, чем в литературном языке,
распространены образования несовершенного вида с суффиксами
-ыва-1-ива-, -ва-, имеющие значение многократного действия: стре-
ливать, ударивать, отдаивать 'отдавать', погуливать, баливать,
игрывать. Например: не севала сама про себя ('для себя'); я не
отдаивала ('отдавала'). Категория глаголов многократного
действия более продуктивна в севернорусских говорах. Здесь возможны
образования с -ыва-1-ива- от приставочных глаголов с суффиксами
-а-, -ва-: Рукава-то перешивывала; Не вдёвывала я в иголку. В
подобных случаях можно говорить о новом суффиксе многократности
-выва-, образовавшемся в результате наложения двух суффиксальных
морфем: -ва--\--ива-. Продуктивность категории многократности
вызвала к жизни также специфические диалектные новообразования с
усложненным суффиксом -ывлива-1-шлива-.
137
Как противопоставление глаголам со значением многократного
действия в говорах широко представлены глаголы на -ону-ть,
-ану-ть со значением мгновенного, энергичного и сильного действия.
Иногда употреблением такого глагола подчеркивается неожиданность,
внезапность действия: грохануть, бодануть, дыхануть (при дыхать),
резануть, мелькануть, шепануть. Глаголы на -ану-ть, -ону-ть
образуются главным образом от основ на -а глаголов, обозначающих
простые конкретные действия: пужать — пужануть. Нередко в
говорах представлено троякое соответствие — глагол
несовершенного вида и два глагола совершенного вида с суффиксами -ну-,
-ану-(-ону-): хлебать — хлебнуть — хлебануть (хлебонуть),
черпать— черпнуть — черпануть (черпонуть).
Глаголы со значением многократного действия на -ыва-ть!-ива-ть
и со значением внезапности действия на -ану-ть (ону-ть),
свойственные преимущественно говорам севернорусского наречия, широко
употребляются в просторечии.
§ 160. В коррелятивной видовой паре, где глагол
несовершенного вида образован с помощью суффикса -ыва-1-ива-, в
литературном языке актуально корневое чередование [о//а]: спросить —
спрашивать, закопать — закапывать. В говорах в подобных
случаях возможны варианты. При всей пестроте фактов СП. Обнорский
отметил тенденцию к нейтрализации этого чередования в виде
корневого /о/ в окающих говорах: набросывать, заколочивать, ново-
рочивать и в виде корневого /а/ в акающих говорах: выпалниваться,
заколдовывать, упаковывать. Но, как отмечают диалектологи, в
настоящее время тенденции к ликвидации чередования [о//а] в
говорах не отмечается.
В говорах, как и в литературном языке, приставки являются
актуальным средством оформления видовой корреляции глаголов:
делать — сделать, идти — прийти. Однако в говорах
наблюдаются отличия от литературного языка в использовании приставок
при образовании глаголов совершенного вида. Например, в говоре,
распространенном в районе оз. Пильмас, отмечены следующие
приставочные образования: думать — сдумать ('продумать',
'обдумать'); думать — удумать ('придумать', 'вздумать'); помнить —
выпомнить ('вспомнить'); брать — обрать ('взять'); гореть —
пригореть ('сгореть').
ВОЗВРАТНАЯ ФОРМА
§ 162. Залоговые отношения в говорах в настоящее время не
изучены достаточно систематично, и на основе имеющегося
материала невозможно дать полное описание этих отношений с точки
зрения их отличий от литературной нормы. Можно констатировать,
однако, что специфика говоров в плане выражения категории за-
138
лога — в употреблении некоторых форм причастий и возвратных
форм глагола.
Ряд глаголов, невозвратных в литературном языке, в говорах
допускает употребление в возвратной форме, и наоборот,
невозвратная диалектная форма соответствует возвратной в
литературном языке; ср., с одной стороны, повен. потешиться 'поспешить';
бел оз. переночеваться ' переночевать', попиться 'попить*, поесться
4поесть', благодариться, вопиться, воеваться, толковаться,
играться; с другой стороны, донск. заблудить 'заблудиться'; бор.
осмелить 'осмелиться'; белоз. отчаять отчаяться', загордеть
'загордиться', поправить 'понравиться', проснуть 'проснуться',
сомневать 'сомневаться'.
§ 163. Что касается выразителя возвратной формы — частицы
-ся, то здесь фактический материал показывает, что возвратные
формы глаголов в говорах очень разнообразны.
В литературном языке возвратная частица употребляется в виде
-ся после согласных и в виде -сь — после гласных: куполе'а (по
старым орфоэпическим нормам после согласных [с] — купалса), уч'ус*
(старая норма — уч'ус). В ряде говоров находим варианты этой
частицы: -се (-сё), -си. В результате отвердения эти основные
варианты привели к образованию разновидностей с [с]: се>сэ,
си>сыу ся>са.
Вариант -се (-сё) представлен в северной части
севернорусского наречия: арх. боюсе, воротилсе, дралисе, годиссе, родилеё; олон.
поклонюсе, бросиусе, сошлисе, дерёццэ; волог. испужаласе, дожи-
далее, боиссё, деремеё, смотриссё, боиццо. Некоторые примеры
из говоров других регионов, например Новгородской области,
единичны.
Вариант -си характерен для средне- и южнорусских говоров;
на территории распространения севернорусского наречия эти формы
встречаются в районе Прионежья: пек. ударилси, спугалси, боимси;
моек, ни ругайси, боимси, звалси, осталси, кормимой; пенз. ни
балуйси, жалуйсиу боялси; калужск. испугалси, запрягаимси; орл.
ушибси, нарядилси; курск. женилси.
Формы на -сы относительно редки. В окающих говорах они
встречаются главным образом в Новгородской области — в инфинитиве:
кататцы, гретцы; в форме 3-го лица ед.ч.: вертицы и форме
прошедшего времени: дралсы, охотилсы, боялсы. Формы на -сы в
акающих говорах единичны: калужск. напилсы, радилсы, апустилсы;
курск. лажилсы.
Формы на -са, -с характерны для восточной части
среднерусских говоров, как окающих, так и акающих, и для Владимиро-По-
волжской группы говоров; примеры из Новгородской и Кировской
областей имеют случайный характер: костр. остаюса, учуса, годисса,
садис, не балуйса, перепекса, женилса, не сумлевайса; каз. остануса,
пъдломилиса, сорвалис, боисса, гордишеа; яр. умываемса, одделилса,
139
стыжуса; влад. боялса, не связывайса, испугалес, удалса, учус; моек.
соглашалса, путаисса, приходиласа, постаралса, состарилса, свалис-
са, сделашеа.
Такое разнообразие объясняется тем, что возвратная частица
по происхождению представляет собой безударную форму
возвратного местоимения и восходит к различным падежным формам
этого местоимения — В., в древнерусском языке имевшего форму
ся, и Д., в древнерусском имевшего форму си.
§ 164. Определенные особенности по говорам представляет
возвратная форма с точки зрения ассимиляции согласного возвратной
частицы и конечного согласного личного окончания глагола. В
некоторых говорах в форме 2-го лица ед.ч. сочетание шсу в
литературном языке сохраняющееся без изменения (&иеёшбся[см'ейошс'а]), в
Таблица 6
Район
распространения
Холмогорский район
Архангельской области
Старорусский район
Новгородской области
Деревня
Лека
Московской
области
Пензенская
область
(мещерские
говоры)
Калужская
область
Позиция возвратной частицы
после гласных
1-е лицо ед. ч.,
2-е лицо мн. ч.,
прошедшее время
мн. ч.
моюсь(-се)
моетесь(се)
мылись(се)
моюсь (-ся, -си)
моетесь(-ся >-cuj
мылись(-ся, -си)
моюсь
моетесь
мылись
моюсь
моетесь
мылись
моюсь
моетесь
мылись
после согласных
1-е лицо мн. ч.,
прошедшее время
ед. ч. (после .«, л)
моемси
мылси
моемси(-ся)
моемсы
мылси(-ся, -сы)
моемси(-ся)
мылси(-ся)
моемся(-си)
мылся(-си)
моемся
мылся
2-е лицо ед. ч.
(после ш)
моесси, моесся
моесси
моется
моесси
моесся
моессь
моется
3-е лицо ед. и
мн. ч., инфинитив
(после т)
моецца(-ццы)
моюцца(-ццы)
мыца('ЦЫ)
моюцца
мыцца
моетцы, моетца
моютцы(-тца)
мытцы(-тца)
моецць
моюццъ
мыцъ
моецца
моюцца
мыцца
140
результате ассимиляции [ш] изменяется в [ее]: смеёсси, дерёсси.
Это наблюдается во многих севернорусских, но особенно — в
южнорусских говорах.
В ряде севернорусских говоров (кое-где на северо-востоке
европейской части РСФСР) [cl возвратной частицы ассимилируется с
предшествующим [ш] формы 2-го лица, и в результате появляется
[шш]: смеёшиш, дерёишш и т.п. В формах 3-го лица ед. и мн.ч. в
литературном языке /т/ и /с/ сливаются и дают аффрикату /ц/
(долгую или без продления). Такая ассимиляция наблюдается и во
многих говорах с последующей заменой /ц/, если в соответствующем
говоре /ц/ подвергается изменениям: смеёцца, смеёчча. В других
говорах ассимиляции нет: смеётся, смеётси (см. табл. 6).
Вследствие слияния возвратной частицы и личного окончания
глагола в некоторых говорах это окончание становится
недостаточно выразительным, в результате чего к возвратной форме 3-го лица
может добавляться еще окончание 3-го лица, и появляется такая
форма, как придётцут 'придется'. Подобные формы
засвидетельствованы в северной части южнорусских говоров, а также в
некоторых среднерусских на восток от Москвы.
НЕЛИЧНЫЕ ФОРМЫ
§ 165. Неопределенная форма (инфинитив) глагола в
древнерусском языке старшего периода оканчивается на -ти: дати,
коупити, любити, а у глаголов с основой на -г, -к — на -ни:
печи, беречи. Согласный /ч/ исторически развивался из сочетаний
/кт/, /гт/ перед гласным переднего ряда: * pekti>peci. В
дальнейшей истории (XII—XIII вв.) при ударении на основе конечное /и/
редуцировалось: дати>дать, коупитиЖоупить, а у глаголов,
имевших в неопределенной форме ударение на суффиксе, сохранилось
конечное -ти. Такое положение отмечается и в современном
литературном языке. Однако в говорах картина значительно сложнее.
Там мы находим употребление форм с -ти при ударении на основе
и форм с -ть на месте ожидаемого -ти: лезти, дати, несть. Глаголы
с ударением на основе, оканчивающиеся на -ти, характерны для
севернорусского наречия. Например, в Кировской области до
недавнего времени такие формы были нормой, но сейчас они начинают
уступать место литературной форме. Среднерусским говорам, тем
более акающим южнорусским, эти формы чужды. Напротив,
инфинитив на -ть (вместо литер, -ти) представлен по преимуществу в
южнорусском наречии и в отдельных среднерусских говорах. В
севернорусских говорах подобные формы отмечаются лишь
спорадически.
§ 166. Диалектный язык сохранил форму на -чи, которой совсем
не знает литературный язык: печи, мочи и т.п. Помимо этого,
инфинитив глаголов с основой на заднеязычный предстает еще в ряде
141
вариантов: пекчи, пекши, пенни, пешни, пенши, пекшь, пеншь. Формы
на -кчи, -гни, -шчи, -чти и т.п. являются по отношению к форме
на -ни вторичными, возникшими в результате контаминации форм
и фонетических изменений. Большое значение имеет также
взаимодействие говоров. Формы на -кчи, -гни — комбинаторное
образование из основной формы на -чи, контаминированной с основой
настоящего времени: пеку при печи>пекчи. Формы на -ни
повсеместно употребляются в говорах севернорусского наречия (в
новгородских, владимиро-поволжских). Формы на -кчи, -гчи шире
распространены в архангельских, олонецких говорах, особенно же
в Вологодской и Кировской областях. Формы на -шчи, -чти
встречаются на юго-востоке Горьковской области. Своим
происхождением они обязаны фонетическому процессу переходного смягчения
задненёбных, по которому /к/ переходит в /т/. Инфинитив на -ни
полностью отсутствует в акающих говорах.
§ 167. Формы, осложненные добавочным элементом -шь, лишь
у некоторых глаголов известны в повсеместном употреблении;
главным образом, это глаголы с корнем ид-: идшишь, найшишь, взойшишь
разойшишься.
Инфинитив с несмягченным /т/ на конце встречается в говорах
редко. Вследствие малочисленности данных трудно с достоверностью
говорить о происхождении этих форм. Может быть, они являются
результатом отвердения конечного /т/ или возникли под влиянием
древнего супина.
§ 168. Описание причастий и деепричастий в говорах, как
отчасти и в литературном языке, является задачей весьма сложной, и
прежде всего потому, что оно предполагает учет взаимосвязей
синтаксического и морфологического уровней языка, а также явлений,
находящихся на границе сфер синтаксиса и морфологии.
Образования, являющиеся отражением одних и тех же форм, могут
оказаться единицами разных грамматических подсистем. Например,
деепричастие литературного языка вешавши в говорах
Северо-Запада выступает как предикативное причастие.
§ 169. Русскому языку свойственны действительные и
страдательный причастия настоящего и прошедшего времени:
несущий, нёсший, несомый, несённый. Страдательные причастия
прошедшего времени имеют полную и краткую формы: сделанный (-ая>
-ое, -ые), сделан (-а, -о, -ы). Из четырех причастных форм три для
диалектного языка не характерны. Действительные причастия
настоящего времени лишь изредка отмечаются в говорах в значении как
причастия, так и прилагательного: немудрящий, несшоящий,
завалящий, работящий, летущий, плакущий.
Суффиксы действительных причастий настоящего времени
{-ащ-1-ящ-, -ущ-1-ющ-) в говорах получили широкое распространение
142
для оформления прилагательных, обозначающих интенсивную
степень качества: краснящий 'очень красный', новящий 'совсем
новый', злеющий, предобреющий, громаднущий, надоедущий.
Причастия прошедшего времени с суффиксами -ш-, -вш-
употребляются также достаточно редко и обычно в застывшей форме входят
в состав сказуемого: ворон. Он пашол абуфшъй; Лёх спать ни раз-
дефшей; Я ни паела ничево, пашла ни ефшъй1.
Страдательные причастия настоящего времени в говорах не
встречаются. Отдельные образования с суффиксами -им- и очень
редко -ем- выступают только как прилагательные: родимая
('плодородная') земля, знаемый ('знакомый') человек, непроходимая чаща,
любимая дочка.
Страдательные причастия прошедшего времени широко
представлены в говорах. Они употребляются и в краткой и в полной
форме, причем полные формы могут выступать и в функции
определения: ряз. Надень замаратый хфартук; волог. Как же мыцца
в нетопленой-то байне, и в функции сказуемого: арх. Вся крыша
разломана; Тот дом давно заколоченый.
Страдательные причастия прошедшего времени в говорах
образуются главным образом от основ переходных глаголов
совершенного вида (реже — несовершенного вида), что совпадает с
литературной нормой. Однако в говорах, главным образом в
севернорусском наречии, возможно образование страдательных причастий
прошедшего времени от непереходных глаголов: хожено, гуляно, боле-
но. В говорах на востоке Карелии страдательные причастия
прошедшего времени образуются даже от глаголов с грамматическим
показателем непереходности — частицей -ся: расстроенось, снятось,
учёнось, жен ёнось.
В говорах страдательные причастия образуются с помощью тех
же суффиксов, что и в литературном языке: -ен(-енн-), -н(-ин-), -т,
но распределение их по разрядам глаголов, кроме суффикса -ен
(-енн-), иное.
В южнорусских говорах и в восточной части среднерусских
говоров много причастий с суффиксом -т, который может
образовывать причастия от всех основ инфинитива на гласный. Особенно
распространены причастия с -т от глаголов с основой инфинитива
на -а: выгнать — выгнат(ый), собрать — собрат(ый), сломать —
сломат(ый), ткать — ткат(ый), убрать — убрат(ый), а также
с основой на -и: ранить — ранитый, похоронить — похоронитый,
переполнить — переполнить^. В говорах севернорусского
наречия такие формы встречаются в незначительном количестве.
Севернорусским говорам более свойственны причастные образования с
суффиксом -н. Причастия на -н могут образовываться от основ
инфинитива на -о: выполоть — выполон(ый), пороть — порон(ый), смолоть —
1 Примеры из кн.: Собинникова В. И. Простое предложение в русских
народных говорах (по материалам говоров Воронежской области). Воронеж, 1961.
143
смолон(ый), колоть — колон(ый), а также с основой на -е: одеть —
оденый, спеть — спеный и с основой на -ну. выдернуть — вы-
дернён(ый)у закинуть — закинен(ый)> примкнуть — примкнён(ый),
гнуть — гнён(ый).
Причастия на -н, чуждые литературной норме, можно встретить
также в средне- и южнорусских говорах. В первую очередь это
причастия от основы инфинитива на -о. В ряде случаев отмечается
образование страдательных причастий прошедшего времени также
от основы настоящего времени. Например, от основы настоящего
времени дад- глагола дать образуются причастия даден, даденый... .
По аналогии образуются и причастия на -ден — от глаголов брать,
взять: даденый, дадено, отдаден, брадена, взяден.
§ 170. Категория деепричастий в говорах представляет
интерес и с точки зрения образования форм и с точки зрения
синтаксических функций. В говорах, как и в литературном языке,
употребляются деепричастия настоящего времени на -al-я, -учи,
образованные от основы настоящего времени глаголов
несовершенного вида: стуча, делая, неся, будучи, идучи, живучи, умеючи.
Деепричастия с суффиксом -а встречаются сравнительно редко. Так же
как и в литературном языке, в говорах они легко переходят в
наречия: волог. ,# лёжа есть не умею, фстать нада. Образования на
-учи в литературном языке представлены только формой будучи. В
говорах деепричастия на -учи распространены главным образом в
севернорусском наречии, но и здесь они составляют лексически
ограниченную группу. Чаще других, по-видимому, употребляются
деепричастия на -учи от глаголов идти, ехать, жить, уметь:
идучи, едучи, живучи, умеючи.
Деепричастия прошедшего времени употребляются в говорах
достаточно широко. Они образуются от основы прошедшего времени:
от основы на согласный с помощью суффикса -ши: нёсши', от основы
на гласный с помощью суффиксов -вши, -мши, -тши, -лши: уехавши,
уехамши, уехатши, уехалши. Например: пенз. ни емши, разумши,
раздемши, ни женимши, закрымши; новг. уехавши, слёгши; кар.
остывши, выпивши: волог. выехавши, сделавши, купивши. Суффикс
-вши имеет повсеместное распространение, остальные —
территориально ограничены.
Суффикс -вши — древний суффикс славянских причастий,
суффиксы -мши, -тши, -лши — новообразования, представляющие
собой результат как фонетических, так и грамматических
изменений, протекавших в соответствующих говорах. Суффикс -мши
обычно рассматривают как образование по аналогии: формы типа
встамши сложились под влиянием форм типа вземши, где /м/
принадлежит основе. Относительно форм на -тши существует мнение,
что они являются результатом взаимодействия действительных
причастий на -вши и страдательных причастий на -т. В образовании
форм типа всталши, как полагают, на грамматическом уровне сыг-
144
рала свою роль аналогия с формами прошедшего времени, а на
фонетическом — совпадение вариантов произношения /в/ и /л/ как [у].
Широко распространено в говорах образование деепричастий от
возвратных глаголов с опущением частицы -ся: опоясаться —
опоясавши, наглядеться — наглядевши, вернуться — вернувши,
рассердиться — рассердивши, обуться — обувши, одеться — одевши, не
выспаться — не выспавши.
§ 171. Таким образом, в говорах глаголы характеризуются в
общем единой системой форм и обнаруживают те же грамматические
категории, что и в литературном языке. Специфически диалектными
являются лишь немногочисленные формы плюсквамперфекта и
перфекта, а также причастные образования на -вши. Эти формы
выражают такие оттенки прошедшего времени, для которых в
современном литературном языке нет специального формального выражения.
§ 172. Рассмотренный материал свидетельствует, что в
морфологии, как и в фонологии, принципиальных расхождений в системе
языка между разными говорами, между говорами и литературным
языком нет. Это создает единство всех форм современного
национального языка как языка русского. Варьирование
грамматических форм подтверждает, что одинаково метафорическим
является как выражение «диалектный язык», так и вызвавший его термин
«литературный язык». Все это различные формы существования во
времени и пространстве одной и той Же языковой системы одного
из славянских языков. Общерусскими являются основные
грамматические категории и классы слов, различны лишь способы
их представления, полностью подчиненные условиям устной формы
речи.
Диалектные морфологические категории экспрессивны по
существу (ср. многообразие суффиксов имен и глаголов), образны по
значению, выразительно кратки. В говорах, по сравнению с
литературным языком, чаще употребляются наречия и местоимения (ср.
существование «полных» форм местоимений типа ихний, ейный, евон-
ный), чем прилагательные и числительные, как будто составляющие
с существительным единый класс старых «имен». В говорах многие
грамматические категории глаголов и имен конкретизируются
только в контексте. В целом в диалектной системе синтаксическая
функция важнее морфологической формы. Множественность
вариантов отдельных диалектных морфологических форм трудно
подвести под какую-либо формальную классификацию, не
учитывая предшествующих фонетических изменений.
В говорах наблюдается множество архаичных морфологических
признаков, т.е. функционально важных остатков старых
грамматических форм. Вместе с тем очень часто процессы обобщения в
говорах более значительны, чем в литературном языке (ср.: -ов в Р.
мн.ч., которое в говорах выступает как универсальное окончание;
145
сокращение количества особо склоняемых существительных; более
сильное взаимодействие между I и III типами склонения и т.д.).
Специфика диалектной системы основана на особом соотношении
собственно диалектных окончаний и окончаний, общих с
литературным языком, а также на лучшем сохранении на каждый данный
момент элементов архаичного строя, с одной стороны, проявлением
тенденции к дальнейшему развитию и унификации форм — с другой.
Исторически морфологию русского языка характеризуют
процессы обобщения и унификации форм, сопровождающиеся
процессом абстрагирования грамматических категорий. Все
территориальные диалекты проходят этот путь развития. Специфичным
является только то, что в одном говоре может сохраниться то, что уже
давно утрачено в морфологической системе другого, что один говор
может выбрать один из двух возможных вариантов, второй —
Другой. В живых говорах, не скованных литературными нормами и
книжной традицией, развитие грамматической системы протекает
более ясно, последовательно и определенно.
Синтаксис
§ 173. Русский диалектный синтаксис характеризуется меньшим
числом различительных черт, чем диалектная морфология или
фонетика. Различия по говорам наблюдаются главным образом в
способах построения словосочетаний, способах выражения сказуемого,
употреблении частиц и союзов, выражающих те или иные
синтаксические отношения. При этом далеко не все собственно
диалектные синтаксические явления представляют собой реликты,
восходящие к древнерусскому языку или еще более ранним
историческим состояниям языка. Довольно часто синтаксические
диалектизмы отличаются относительной новизной, являются результатом
позднего внутридиалектного развития. Диалектный синтаксис
весьма интересен с точки зрения истории русского языка.
Различительные особенности следует видеть во всех
синтаксических явлениях, в том числе и в тех, которые соответствуют
литературной норме. Например, в конструкциях с формой В. женского
рода на -al-я, частой при инфинитиве: пора копать картошку, но
почти не употребительной в тех севернорусских говорах, где
регулярно используется оборот пора копать картошка (с формой И.)'
или в конструкции, где сказуемое выражено непереходным
глаголом совершенного вида с перфектным значением: он уже ушёл
(в части говоров замещается оборотами у него уже уйдено, он уже
ушедши). Разберем наиболее существенные из подобных не соб
ственно диалектных различительных синтаксических явлений.
Из-за недостаточной пока еще изученности диалектного
синтаксиса не всегда возможно определить, варьируется ли
территориально то или иное синтаксическое явление, является ли оно в говорах
подлинно различительным или представляет собой элемент
просторечия, находящегося между говорами и литературным языком.
Эта трудность усугубляется тем, что изоглоссы синтаксических
явлений — ив этом их «уровневая» особенность —
характеризуются обычно как бы раздвоенностью, расплывчатостью.
СЛОВОСОЧЕТАНИЕ
Часть необщераспространенных синтаксических явлений,
наблюдаемых в говорах, относится к структуре словосочетания. Это в
основном различия в форме подчиненного компонента, причем
такого, который присоединяется к главному способом управления.
147
СЛОВОСОЧЕТАНИЯ БЕЗ ПРЕДЛОГОВ
§ 174. Существенной особенностью структуры беспредложных
словосочетаний в говорах русского Севера является употребление
формы И. существительного на -а в значении прямого объекта при
независимом или зависимом инфинитиве переходного глагола: Опять
завтра картошка копать; Вода-то носить, дак нам близко. Реже
наблюдается именительный прямого объекта при других формах
глагола: А рыба-то уж мы как любим; неделя пропустя, а также
аналогичные конструкции с именем не на -а: боров колоть. В тех
же говорах возможен именительный объекта вместо родительного
части: арх. Нать вода принести.
Основная изоглосса рассматриваемой конструкции проходит по
линии Новая Ладога — Боровичи — Весьегонск — Вологда — Ни-
кольск и далее на северо-восток. Отмечается данное явление (с
гораздо меньшей, правда, регулярностью) и в говорах Северо-Запада,
включая псковские, а также в смоленских и брянских говорах. Оно
засвидетельствовано памятниками древнерусской письменности с
XIII в. (новгородскими и смоленскими) и широко отражено в
памятниках XIV в. и более поздних, особенно деловых. Данную
конструкцию не без оснований считают специфической чертой языка
московских приказов.
В древнерусском языке форма имени на -al-я уже
обозначала прямой объект, но обычно при независимом инфинитиве (и
относилась, следовательно, к уровню синтаксиса предложения). Есть
предположение, что раньше, когда инфинитив не определился еще
как глагольная форма, он представлял собой в конструкции типа
трава косити своеобразный член предложения, близкий по своему
характеру к сказуемому, который выражал цель, а возможно и
необходимость действия: трава косити 'трава предназначена для
кошения' или даже 'трава должна коситься'. Имя же на -а/-я могло
осмысливаться в таком случае как грамматический субъект
(подлежащее).
Словосочетание, о котором идет речь, по мнению большинства
исследователей, вряд ли представляет особенность очень древнюю.
Есть уже достаточно свидетельств, что оно не является
общеславянской чертой. Между тем конструкция с именительным прямого
объекта знакома также балтийским и западнофинским языкам, где
она, впрочем, тоже предстает как синтаксический диалектизм,
своего рода языковая аномалия. Этот факт не позволяет считать
вопрос о происхождении данного словосочетания окончательно
решенным. Нельзя пока не считаться с мнением и тех лингвистов
(например, Б.А. Ларина), которые возводят данную структуру к
языку-субстрату, т.е. языку племен, населявших северо-восток
Европы до ее колонизации славянами. Нет также оснований отрицать
роль финских диалектов в сохранении этой конструкции в русских
говорах Северо-Запада.
148
§ 175. Широко встречается в говорах оборот, содержащий
именительный объекта при безлично-предикативном наречии надо: надо
шапка; арх. Блины-то печь, дак мука нать (явление это выходит
за пределы уровня словосочетания и рассматривается здесь лишь
из-за близости конструкции трава косить). Южная граница его
распространения частично (к востоку от Весьегонска) совпадает с
изоглоссой конструкции трава косить, на западе же уходит далеко
на юг, в сторону Брянска. Это значит, что оборот надо шапка
бытует не только в севернорусских говорах, но также в ряде
среднерусских говоров и говорах западной части южнорусского наречия
(примерно до 35° в.д.).
Вопрос о происхождении данной структуры также до конца еще
не решен. Предполагают, что ее эволюция во многом сходна с той,
какую претерпела конструкция трава косити. И в этом случае
форма И. существительного являлась в древнем языке подлежащим,
а есть надоб% — сказуемым. С превращением наречия в
предикатив (безлично-предикативное слово) имя на -а стало обозначать
объект.
О тесной связи рассматриваемой конструкции с сочетанием
трава косить свидетельствует и большая частотность сочетаний типа
Картошка сварить надо; Опять крыжа ('крышу') надо латать
среди конструкций с именительным прямого объекта при
инфинитиве, не зависящем от личной формы глагола.
§ 176. В ряде говоров, особенно на территории примыкающих к
Белоруссии районов Смоленской и Брянской областей, отмечается
употребление в функции прямого объекта формы И. мн.ч.
одушевленных существительных (чаще названий животных, реже — лиц):
Надо волы кормить; Дуга кони запрягать; Козы доить пора;
Старики жалеть надо и т.п. Особенность эта имеет морфологическое
происхождение, так как связана с несвойственной литературному
языку дифференциацией существительных, имевшей место в
процессе формирования грамматической категории одушевленности ~
неодушевленности. В этих говорах, так же как в украинском и
белорусском языках, существительные — названия лиц и
существительные — названия животных оказались в разных группах. Только
для первых утвердилась форма Р., для вторых же (как и для
существительных, обозначающих неодушевленные предметы) сохранилась
форма В. (волы, кони), с которой на более позднем этапе совпала
форма И.
Хотя данное явление «морфологично» по происхождению, оно
предстает в современных говорах как синтаксическое. Так,
словоформы волы, кони, козы, помимо случаев употребления в функции
подлежащего, могут выступать только в функции прямого
дополнения; в других же случаях В. совпадает с Р.: смотреть на волов,
садиться на коней. Сочетания типа волы кормить поддержаны, по-
149
видимому, существованием в говорах конструкций трава косить
(§ 174).
§ 177. Своеобразие выражения объектных отношений можно
также видеть в более последовательном, чем в литературном языке,
проявлении в говорах новых тенденций, свойственных русскому
языку. Так, В. при отрицании во многих говорах в значительно
большей степени, чем в литературном языке, захватил позиции Р.:
А маму-то свою так и не спомнил, весточку не послал; Мои слова не
послу хал. В некоторых говорах западной части южнорусского
наречия для выражения объектных отношений употребляются уже
утраченные литературным языком беспредложные конструкции
с Р. без отрицания: взял ножа, дай мне топорика. Подобные
сочетания отмечены также в архангельских говорах. В брянских и
курско-орловских говорах естественно усматривать в подобных
конструкциях влияние украинского языка. Диалектологи
отмечают, однако, однотипное употребление Р. также и в районах,
отдаленных от Украины.
В ряде говоров используется в объектной функции дательный
беспредложный, как правило, при непереходных глаголах
движения: пошла сестре, телевизор ей пошли смотреть.
§ 178. В некоторых архангельских и вологодских говорах, а
также в говорах Карелии употребительны беспредложные
словосочетания с Р. существительного, выражающие временные
отношения: арх. И шурин евоный был у нас того же лета.
Довольно широко используется в той же функции и В.
Распространена, например, в обиходно-бытовой речи характерная для
древнерусского языка конструкция, выражающая не полностью
занятое время: Зиму баба куды ж она ходит; То лето два раза там
была (ср. сохраняющийся в литературном языке В. со значением
полностью охваченного времени: всю зиму ходит).
§ 179. В ряде севернорусских говоров, а также во многих
южнорусских (калужских, брянских, орловских, курских, рязанских)
продолжает употребляться уже утраченный литературным языком
дательный принадлежности: вот саду хозяйка, хозяин дому.
Дательный принадлежности в современных говорах непродуктивен.
Его утрата была, по-видимому, обусловлена омонимией форм Д. и
Р., широко использующего в говорах окончание -у (особенно
характерное для белорусских и украинских говоров), а также
недостаточной выразительностью значения принадлежности, близкого
к значению объекта отношения. А.А. Шахматов считал, что
сочетания типа какая она мужу хозяйка (значение объекта отношения)
привели к возникновению устойчивых сочетаний типа мужу
хозяйка, в связи с чем хозяйка мужу стало употребляться вместо хозяйка
мужа (значение принадлежности).
150
§ 180. Среди используемых в говорах словосочетаний,
выражающих причинные отношения, заметное место занимает конструкция,
включающая творительный беспредложный: Ещё в ту войну помер
голодом. Она знакома многим севернорусским говорам (в
наибольшей степени — архангельским) и широко представлена в
памятниках древнерусской письменности. В севернорусских (олонецких,
поморских) и западной части среднерусских говоров творительный
беспредложный употребляется также в объектно-целевой функции:
пек. Бабушка пришла делом (Т. ед.ч.); А ён спрахывае: ты каким
делам тут? (Т. мн.ч.).
СЛОВОСОЧЕТАНИЯ С ПРЕДЛОГАМИ
§ 181. Довольно часто объектные отношения передаются в
говорах не характерными или малохарактерными для литературного
языка конструкциями. Заметной особенностью ряда южнорусских
говоров является, например, употребление формы В. с предлогом
на при обозначении объекта речи, мысли или аффекта: говорит на
его ('ему'), смеётся на его ('над ним'). В некоторых говорах, в
частности в южнорусских, при глаголе смеяться возможно также
дополнение в форме Р. с предлогами для, дли, гли, около, коло, кол, с, з:
Для тебя народ смеются; смеёмся коло евоной шляпы; А чево ж ты
с меня смеёшься? (здесь следует заметить, что словосочетание
смеяться з кого представляет норму белорусского языка). В
южнорусских говорах после глаголов той же семантической группы
употребляется иногда имя в форме Р. с предлогом о: о детей думает, об
уроков беспокоится. Полагают, что подобная замена предложного
падежа родительным возникла в говорах в относительно позднее
время.
§ 182. Сочетающееся с глаголом имя в форме косвенного
падежа с предлогом может также выражать в говорах различные оттенки
временной характеристики действия. Наиболее выразительные из
этих сочетаний — употребление формы Р. с предлогом против
(обычно в значении 'накануне'), а также с предлогами сзаду,
промежду, середь и др.: гады против воздвиженья сползаюцца;
употребление формы П. с предлогом о (об) для обозначения временного
ориентира совершения действия: об святой ходил в церкву.
Для выражения временных отношений широко используется в
говорах форма Д. ед.ч. с предлогом по: по всей ночи гуляли, по заре
вставали. Обратим внимание на отличие этих диалектных
словосочетаний от конструкции «по+Д.», которая в литературном языке
употребляется при обозначении повторяемости действия во времени,
причем имя выступает в форме множественного числа (по ночам,
по праздникам).
151
§ 183. В ряде южнорусских говоров, а также в говорах
западной части севернорусского наречия активно употребляется форма
Р. имени с предлогом до, обозначающая объект, к которому
направлено движение: схожу до речки, пошла до врача. Данная
конструкция отмечена в древнерусских памятниках письменности.
Она является нормой украинского и белорусского языков,
известна также другим славянским языкам.
Предмет, около которого совершается действие, обозначается в
ряде севернорусских говоров формой В. существительного с
предлогом о (об): о реку церква деревянна. В речи старшего поколения
жителей юга России отмечен в том же значении ('около') предлог
обапол, управляющий родительным имени: Обапол Дону, перевозу —
курень; Обапол матери сидели.
Для обозначения предмета, прямо перед которым находится кто-
то или что-то, в говорах используется форма Р. имени с предлогами
супротив, супроти, насупротив: Заходют молодые насупротив отца
и матери. В некоторых севернорусских говорах в том же значении
выступают архаичные сочетания предлогов возле, подле с формой В.
(вместо формы Р., употребляемой в литературном языке): сядь подле
бабушку, шёл мимо лес.
Для обозначения места, откуда начинается движение, в говорах
западных районов Смоленской и Брянской областей, примыкающих
к Белоруссии, употребляется форма Р. существительного с
незнакомым литературному языку предлогом з: приехал з Ельни. Этот
предлог выступает в той же функции, какую выполняют в подобных
конструкциях литературного языка предлоги с, из, строго
дифференцированные в своем употреблении. Предлог з является
принадлежностью белорусского и украинского языков.
В других говорах, также не знающих предлога из,
рассмотренному сочетанию соответствует аналогичная конструкция с
предлогом с. Ее ареал более широк: Ленинградская, Новгородская и
Псковская области, западные районы Вологодской и Калининской
областей, восток Смоленской и запад Калужской областей. В говорах
же более восточных территорий (восточнее линии оз. Лача — оз.
Селигер — Ржев — Гагарин — Брянск) предлог с в
словосочетаниях с пространственным значением разделяет свои функции, как
и в литературном языке, с предлогом из. Однако эта
функциональная дифференциация далеко не во всех говорах отвечает
литературной норме.
Все сказанное о территориальной принадлежности конструкций
с предлогами з, с, из имеет отношение и к аналогичным предложно-
падежным сочетаниям в предикативной функции (ср.: Он з Ярцева).
Заметную особенность многих говоров (поморских, вологодско-
вятских, владимиро-поволжских, с одной стороны, курско-орлов-
ских и воронежских — с другой) представляют
объектно-пространственные конструкции с двойными предлогами, указывающими
одновременно и место и направление действия, например формы
152
Т. или В. с предлогами по-за, no-под, по-над, реже с предлогами
по-на, no-перед, под-на, под-за, за-по, до-за: Журавли летели по-над
берегом; Он уехал по-за луг.
ПРОСТОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ
КОНСТРУКЦИИ С ПРЕДИКАТИВНЫМ ПРИЧАСТИЕМ
§ 184. Наиболее далекой от литературного языка диалектной
конструкцией является бытующий в ряде говоров русского Севера (в том
числе олонецких, поморских, вологодско-вятских) страдательно-
безличный оборот с причастием на -но(сь), -то(сь) от непереходного
(как невозвратного, так и возвратного) глагола: кар. У невески-то
косить уйдено; А у ей семнадцать гот уш как выдено [от выйти
(замуж)], тут муш в лесу работает; арх. У ей устряпанось (от у
стряпаться 'устать от стряпни'), бегат весь день, сутки круглы, как
упаде и, как курица, спит, язык на губы, ох у ей убеганось...;
волог. Глядите-кась у котят разваленось на полу. Реальный деятель
в подобном обороте выражается формой Р. имени с предлогом у.
Форма причастия имеет здесь своеобразное временное
значение, которое называют перфектным. Она выражает состояние
(пребывание) деятеля в момент высказывания, возникшее в
результате действия, совершенного (испытанного) им в прошлом. Так, в
конструкции у овец выскакано внимание говорящего в большей
степени сосредоточено на том факте, что овцы находятся сейчас
вне хлева, «на свободе», чем на имевшем место ранее действии —
«выскакивании» овец, в результате которого возникло данное
состояние.
Большинство глаголов, образующих рассматриваемую форму,
— совершенного вида. Причастия от глаголов несовершенного вида
типа у меня долго лежано встречаются реже. Данный оборот следует
отличать от сходной общерусской безличной конструкции с
переходным глаголом типа у них огорожено, у него убрано, у неё
записано, употребительной и в разговорной речи. Сочетание «у+Р.» не
имеет здесь отчетливого значения субъекта действия. В семантике
этого сочетания преобладает «посессивный» элемент, т.е. идея
обладания данным состоянием как результатом предшествующего
действия. Приведенные конструкции возможны и в том случае, если
из ситуации ясно, что «не они огораживали», «не он убирал», «не
она записывала»...
В рассматриваемом обороте значение деятеля является
господствующим и абсолютно необходимым элементом в семантике
сочетания «у+Р.», поэтому оно здесь, в отличие от сочетания «у+Р.»
в приведенных общерусских конструкциях, очень близко по своему
функциональному значению к подлежащему. Его даже трудно опре-
153
делять в этом обороте как второстепенный член (распространитель),
каким оно является во всех остальных конструкциях, включая
посессивные типа у него машина. Исключение этого сочетания в
нашем случае создает синтаксическую неполноту конструкции.
Ср.: с утра уйдено — здесь сочетание «у+Р.», обозначающее
деятеля, опущено, но оно подразумевается точно так же, как
подразумевается подлежащее в неполной конструкции с утра ушёл.
Подобной неполноты не возникает при пропуске распространителя в
конструкции у него убрано, где причастие образовано от
переходного глагола в непереходном значении. Конструкции типа убрано
(чаще они употребляются с детерминантом: там убрано, в комнате
убрано) являются синтаксически полными, так как
распространитель «у+Р.» в них факультативен.
Поскольку «заменитель» подлежащего восходит здесь
исторически к сочетанию «у+Р.» с посессивным значением, оборот типа у
него уйдено или у него выспанось часто называют «посессивным
перфектом». В данном обороте справедливо усматривают явление,
аналогичное западноевропейскому посессивному перфекту
(например, немецкому в конструкциях ich habe gesessen 'я сидел', er hat
geschlafen 'он спал', где вспомогательный глагол haben, полностью
утративший значение принадлежности, тоже происходит от полно-
значного глагола haben с посессивным значением 'иметь').
И еще один существенный момент: причастие на -но, -то от
непереходного глагола в рассматриваемом диалектном обороте — не
настоящее причастие. Оно не имеет полной формы и не
употребляется самостоятельно вне данного оборота, подобно тому как
немецкие «псевдопричастия» на -еп не способны самостоятельно
функционировать вне посессивно-перфектной конструкции.
Заметим, что перфектность значения свойственна формам с
суффиксами -я-, -т- не только в рассматриваемом обороте. Она
присуща бессвязочному краткому страдательному причастию
совершенного вида во всех без исключения оборотах, безличных и
двусоставных, как в говорах, так и в литературном языке (так, все
рассматриваемые ниже причастные конструкции можно квалифицировать
как перфектные). Специфика же перфекта в описанном случае
состоит именно в его «посессивном» характере.
§ 185. Выше уже упоминалось о весьма продуктивной в говорах
безличной конструкции с кратким страдательным причастием,
образованным от переходного глагола в его непереходном
(абсолютивном) значении, типа там закрыто, здесь заколочено; новг. За скотным
огорожено, а вы в прогон идите; лен. Что ты... посидит она [о
трудолюбивой соседке]... вон у ей настирано да развешано; пек. На
горы летось было распахано. При необходимости она включает в
себя посессивное сочетание «у+Р.» (см. последний пример без
связки), как правило, с недифференцированным значением
деятеля и обладателя результата действия. В данной конструкции
154
присутствует обычно свободный распространитель, чаще это —
детерминирующее обстоятельтво (в приведенных примерах — там,
здесь у за скотным, на горы).
Рассматриваемый оборот свойствен также разговорной речи. И
все же он имеет заметные отличия. Они обнаруживаются, во-первых,
в резко повышенной в говорах Северо-Запада (относительно других
говоров) частоте употребления оборота; во-вторых, в большой
доле образований от глаголов несовершенного вида (отмечены формы
бороновано, брано, варено, давано, кладено, лито, мыто, прядено и др.).
Лексический состав оборота в говорах расширен также за счет
необычных для разговорной речи образований с неполной абсолюти-
вацией переходного глагола: новг. На том кусту вит оставлено
(о ягодах); кар. Ф той тарелке тоже съедено; лен. И с той кучи у
кого-то взято (в последнем примере субъект действия выражен
посессивным сочетанием).
Можно, по-видимому, говорить о разной «степени безличности»
подобных структур. Если, например, безличный характер
конструкции там распахано сомнений не вызывает, то конструкция оттуда
взято уже не столь бесспорна, так как здесь допустима
синтаксическая неполнота и, соответственно, двусоставность.
§ 186. Рассмотренному типу страдательно-безличного оборота
близок другой, в котором переходность формы на -но, -то не
утрачивается благодаря наличию родительного части: воды принесено,
ряпушки наловлено; арх. У Риты-то белья наполощет на ручью-,
кар. Шишек насобёрано, так и стоит мешок; С окошком вровне
нарыто было снегу. Широко распространенный в говорах
Северо-Запада, данный тип не является характерным, так как знаком, правда
в гораздо меньшей степени, другим говорам, просторечию и даже
разговорной речи. Но только в говорах Северо-Запада он особо
употребителен. Житель данного региона скорее, чем говорящий на
каком-либо другом диалекте или на литературном языке,
предпочтет предложениям Он уже натаскал хворосту или Она уже наносила
воды конструкции со страдательным причастием-перфектом У него
уже натаскано... или У неё уже наношено... . К обороту также
«подключается» посессивное сочетание, обозначающее деятеля-
обладателя1.
Лексический состав данного оборота, как в говорах, так и в
литературном языке, существенно ограничен. Наиболее значительна
группа глаголов совершенного вида с приставкой на-, обозначающей
распространение действия на часть вещества или на неопределенное
число конкретных предметов.
Страдательно-безличный оборот с родительным части взаимодей-
1 Присутствие данного сочетания с субъектным значением возможно в любой
разновидности оборота с предикативным страдательным причастием.
15S
ствует в говорах с двусоставными конструкциями, в которых
подлежащее выражено количественно-именным сочетанием, и легко
переходит в них: У ей горюшка (много) попринято. Поэтому
предложения с родительным части при безлично-предикативных формах
на -но, -то очень близки к тому, чтобы квалифицировать их как
неполные двусоставные. При таком толковании конструкции
родительный части представляет грамматический субъект (подлежащее)у
точнее — часть его, поскольку субъектом является все
синтаксически неразложимое сочетание горюшка много.
§ 187. Бытует в говорах и другой тип
страдательно-безличного оборота — с причастием, сохраняющим переходное значение
(винительный прямого объекта). Он представлен диалектной и, как
полагают, архаичной конструкцией, включающей прямое
дополнение (обычно при причастии совершенного вида): пряжу
напрядено; кар. Два года в углу лежал, контужено его; волог. Тоже напал
на мушшыну медветь, руку тоже было смято. Данный тип
предложения, знакомый украинскому и западнославянским языкам,
свойствен лишь некоторым севернорусским говорам. Он отмечен в
говорах Карелии (в основном в восточной их части), в отдельных
вологодских и архангельских говорах; есть данные о его
спорадическом употреблении в говорах Новгородской, Псковской и
Калининской областей.
В некоторых случаях бывает затруднительно отличить
страдательно-безличный оборот с прямым дополнением при формах на
-но, -то от двусоставного предложения с неизменяемым
причастием .
§ 188. В ряде севернорусских и западной части среднерусских
говоров, в частности в говорах Новгородской, Псковской и
Ленинградской областей и говорах Карелии, отмечается употребление
неизменяемого причастия на -но, -то, в котором есть основание
усматривать сказуемое двусоставного предложения: лен. Тепло
ему, рубашка надето дак; новг. Пришла, а коровы у ево [у
пастуха ] уже угнато; кар. У меня душник полой и трубы открыто,
вьюшки вынято; арх. Для лучыны было корытце тако зделано и
светильня поставлено; Была байна срублено.
Причастие в подобных конструкциях представляет собой
результат развития в части говоров неизменяемых предикативов,
что привело к образованию в говорах этого же региона и других
двусоставных конструкций с неизменяемой формой причастия: типа
трава скошен или он вставши (§ 192).
Однако синтаксическая сущность оборота, о котором идет речь,
не всегда выразительна. Причина тому — его внешнее сходство с
безличной конструкцией, в которой имя является прямым
дополнением (§ 174). Синтаксически неясными оказываются при этом не
156
только те структуры, где имя имеет омонимичную форму И.-В.:
столоб вкопано, полы помыто, но и конструкции типа изба
поставлено, безличность которых, как полагают, не может быть
исключена в говорах, знающих употребление формы И. на -а в функции
прямого объекта. Лишь проведенное недавно тщательное и
всестороннее исследование материала, собранного для составления
диалектологического атласа русского языка, позволило установить,
что структура типа лавка помыто выступает как двусоставная по
преимуществу в псковских говорах и говорах западной части
Новгородской группы. В большей же части севернорусских говоров
(к востоку от оз. Ильмень) она, как правило, безлична.
§ 189. На той же примерно территории, где бытует
рассмотренный двусоставный оборот (в западной части среднерусских и
новгородских говоров), наблюдается употребление аналогичной
конструкции с неизменяемым нечленным причастием на -н, -т: изба
поставлен, жерди притащен; пек. У меня наткан палавики; Куда ш
ты, контора уже закрыт', новг. А офцы-то у меня загнан, бежать
надо; Щётка куда-то была запихан.
Тщательное изучение псковских памятников письменности и
диалектных записей нынешнего и прошлого столетий привело
лингвистов к интересному выводу. Наиболее интенсивное развитие этого
оборота имело место в первые десятилетия XX в. Причем базой для
такого развития послужил оборот изба поставлено, уступивший
ныне место конструкции изба поставлен. Есть мнение, что формы
на -н, -т — это результат редукции бывшего окончания в
подобных неизменяемых формах на -но, -то. Здесь усматривают
закономерный процесс ликвидации окончания, потерявшего свое
первоначальное значение.
§ 190. Весьма заметной особенностью ряда говоров является
не свойственное разговорной речи предикативное употребление
полной (членной) формы страдательного причастия в перфектном
значении: пек. На кино опять, а купленый ли билет-ma?; ворон.
Корм-ma весь спасёнай; кар. Где сена-то купит, а у него уш ы
покупатель найденой, а я говорю не продам; После войны построили
[мост], в войну сожганой был.
Подобные диалектные конструкции не следует смешивать с
характерными для разговорной речи предикативными образованиями
на -ный, -тый в предложениях типа Костюм у тебя совсем
запачканный; Этот карандаш заточенный, а тот нет. Здесь полная
форма причастия по причине ее адъективации не выступает в
функции временной формы глагола. Рассматриваемое явление не может
быть также объединено с несвойственным литературному языку
предикативным употреблением в говорах и просторечии членных
прилагательных в предложениях типа Ты виноватая (§ 202).
157
§ 19К Специфична и общерусская двусоставная конструкция, в
которой краткое страдательное причастие координирует с
подлежащим в роде и числе: арх. Сначала на сплаву-то нарублен лес, навожен
лес, его нать плотить, мужики тешут, витья вьют; кар. Одинац-
цать осталось у ей детей, которы в горот зданы, фее рассованы кто
куды, и в деддом, там кормя и учат.
Существует в средней полосе России ряд говоров (примерно по
линии оз. Селигер — Боровичи — Бежецк — Калинин — оз. Волго —
оз. Селигер), где данный тип предложения практически
отсутствует. Его почти полностью вытеснила здесь конструкция
страдательного значения с формой на -ши, образуемой от переходного
глагола, типа трава скосивши: калин. У меня шторы были долги
купивши (§ 194). Отмечена также некоторая «ущербность»
рассматриваемой структуры в западной части среднерусских говоров, что
обусловлено употреблением в них оборотов с неизменяемым
страдательным причастием.
КОНСТРУКЦИИ С ПРЕДИКАТИВНЫМ ДЕЕПРИЧАСТИЕМ
§ 192. Особенностью диалектного синтаксиса является
употребление деепричастия прошедшего времени на -ши в функции
сказуемого: пек. Я^ы упакалися ('подошли друг другу*) добра,
характерам сашоццы; Никак наша бабушка лёкшы, не шумити, ана так
устафшы, Бабы-ma, гляш, на улицу выскачыфши; лен. Ну чево ш
ты в угол-то забифшы, покажысь; новг. У велетинара дом згорефшы;
калин. Кантора запёршы; калужск. Бриуадир уехамшы, лен. Она
была со сватьей своей разругафшы, зза Женьки, а теперь Женька
поладила с мужыком ('с мужем') и оны помирифшы; Дефки фчерась
нашы пели, дак он так заслушафшы был, молодой-то, и на машыну
запоздал.
Эта конструкция, как полагают, возникла в относительно
поздний период в псковско-новгородских говорах. Поэтому она
особенно характерна для говоров Псковской, Новгородской,
Ленинградской, части Калининской и Смоленской областей, а также для
русских говоров Карелии и прибалтийских республик. Знаком
данный оборот, но уже как явление лексически ограниченное, многим
говорам западной части южнорусского наречия, в частности ряду
говоров Калужской, Брянской, Орловской и Курской областей,
а также отдельным говорам Тульской, Воронежской и Тамбовской
областей.
В деепричастии на -ши, так же как и в предикативных формах
страдательных и «квазистрадательных» причастий (§ 184—191), не
без оснований усматривают особую перфектную форму глагола.
При этом деепричастие отличается от предикативных причастий
большей перфектной специализацией. Для него еще менее, чем для
форм на -н, -т, -но, -то, характерно употребление в аористическом
значении, т.е. данное деепричастие не способно, как правило, вы-
158
ражать кратковременное действие в прошлом, не актуальное для
момента высказывания. Не употребительны в говорах конструкции
типа Юн (был) быстро уехавши или Юн (был) сразу же одевши.
В подобных случаях используется форма на -л: Он быстро уехал; Он
сразу же оделся.
В местах наибольшего распространения предикативного
деепричастия довольно явственно различаются псковско-новгородская
(основная) и селигеро-торжковская его разновидности.
§ 193. Псковско-новгородский тип конструкции с формой
сказуемого на -ши распространен на Северо-Западе. Он
характеризуется весьма ограниченным лексическим составом: в основном это
непереходные глаголы совершенного вида, в том числе и возвратные,
утрачивающие в формах данного деепричастия частицу -ся.
Например, форма взявши образуется от глагола взяться (Он взявши за
работу), глагол же взять вообще не образует данной формы,
поскольку он переходный. Наиболее употребительны глаголы уйти,
прийти, приехать, уехать, собраться, жениться, помереть,
сгореть, убечь, встать, остаться, устать, родиться, привыкнуть,
вырасти, выспаться и др. (ср. образуемые от них деепричастия:
пришодши, ушодши, приехавши, уехавши, собравши, женивши,
померши, сгоревши, убегши, вставши, оставши, уставши, родивши,
привыкши, выросши, выспавши). Помимо них, форму на -ши в
новгородских и псковских говорах образуют многие другие активно
употребляющиеся непереходные глаголы совершенного вида.
Встречаются также образования несовершенного вида, чаще при
отрицании: Он сегодня не евши и не спавши.
Деепричастия на -ши образуются в основном от глаголов,
способных выражать осуществленное изменение в состоянии или
пространственном положении предмета, обозначенного подлежащим. Это
значение выражается, как правило, достаточно ярко: новг. Дай дя-
ночки, он озяпшы (глагол озябнуть обозначает осуществленное
изменение в физическом состоянии субъекта); лен. Частокол упафшы,
от ветру што ль (глагол упасть выражает осуществленное
изменение в пространственном положении неодушевленного предмета).
Есть, однако, небольшая группа непереходных глаголов
совершенного вида, лишенных подобной семантики и не образующих по
этой причине формы на -ши. Это, например, глаголы
взглянуть, вздохнуть, заговорить, загреметь, закричать, навредить,
улыбнуться и др. (т.е. в говорах неупотребительны конструкции
типа Юн взглянувши, Юн вздохнувши, Юн заговоривши), от которых
образуются формы на -л: Он взглянул; Он заговорил. Аористичность
формы на -л обусловлена здесь уже не контекстом, а семантикой
глагола.
Итак, можно говорить о некоторой лексико-семантической
ограниченности деепричастия на -ши в псковских и новгородских
говорах, хотя его образование здесь более свободно, чем в других го-
159
ворах. В этой ограниченности и заключается специфика
«северозападного перфекта». Глагол, выступающий в форме деепричастия
на -ши (например, глагол свариться в конструкции картошка уже
сваривши), не обозначает действие, переходящее на какой-либо
объект (это обусловлено непереходностью глагола), а сосредоточивается
на самом субъекте (в данном случае — картошке), который,
испытав действие на себе и претерпев в силу этого известное изменение,
становится носителем нового состояния (картошка в момент
высказывания находится в «вареном» состоянии). Последнее и является
здесь результатом действия, наличествующим в настоящем (т.е.
значением перфекта).
§ 194. Селигеро-торжковский тип оборота представлен
конструкцией с предикативным деепричастием страдательного
залога: калин, кантора запёршы, карова подоифшы; Целую
ноч лил [дождь!; Та-то хоть кучка [колотых дров] была
прикрыфшы ('прикрыта брезентом*). Территория
распространения говоров, для которых подобные конструкции особенно
характерны, очерчивается в основном линией оз. Селигер — Бо-
ровичи — Бежецк — Калинин — оз. Волго. Бытует оборот
данного типа в некоторых калужских говорах. Отмечено использование
страдательных форм на -ши (но уже как отклонение от нормы) также
и в других говорах на территории распространения предикативного
деепричастия, включая говоры, которым свойствен его основной,
«северо-западный» тип.
Деепричастия на -ши в конструкциях рассматриваемой
разновидности трудно расценить иначе, как образования от переходных
глаголов. Они тоже обладают перфектным значением, к которому
добавляется, однако, и значение «пассива» (носителем нового
состояния является здесь уже не субъект, а предмет, обозначающий
объект действия). В отличие от деепричастия в обороте
«северо-западного» типа они семантически полностью соответствуют
общерусским формам кратких страдательных причастий (ср.: подоивши=
подоена, заперши = заперта) и в ряде говоров почти целиком
вытеснили их.
И другое отличие деепричастного перфекта данной разновидности
от формы на -ши в основной конструкции — он не коррелирует в
системе времен с аористом на -л: контора заперши (перфект) — *контора
заперлась (аорист); лошади запрягши (перфект) — *лошади запряглись
(аорист).
Образования на -ши в страдательном значении следует отличать
от сходных форм в обычных для псковских и новгородских говоров
конструкциях типа забор опрокинувши, трахтор сломавши, мешок
порвавши. Здесь деепричастие-сказуемое при неодушевленном
субъекте лишь до некоторой степени семантически сближается с
пассивом на -ши (ср.: опрокинувши—опрокинулся? опрокинут?;
сломавши—сломался? сломан?). Непереходность мотивирующего гла-
160
гола имеет здесь вполне объективный признак — характерную для
говоров Северо-Запада и не свойственную рассматриваемой
разновидности оборота системную соотносительность деепричастия с
формой на -л того же глагола: забор опрокинувши (перфект) — видел,
как забор опрокинулся (аорист); трактор сломавши (перфект) —
трактор немного поездил и сломался (аорист); мешок порвавши
(перфект) — мешок сразу порвался (аорист). Так что подобные
деепричастные конструкции неотделимы от перфекта на -ши в его основной
разновидности.
Что касается селигеро-торжковских говоров, то им тоже не
чужды формы деепричастия-сказуемого, образованного от непереходных
глаголов, только они выступают здесь, как, впрочем, и в говорах
более южных районов Северо-Запада, в весьма «разреженном» виде.
§ 195. Деепричастие на -ши выступает в диалектах, и это
особенно хорошо наблюдается в псковских и новгородских говорах, не
только в функции сказуемого двусоставных конструкций, но также
и в качестве главного члена односоставного предложения:
1) неопределенно-личного предложения: пек. В Ленгрди-та,
гаваря, под Нивой катюцца, уоспади исусе, да ново тока не даду-
мафшы'у
2) безличного предложения: а) в обороте без дополнения: пек.
Туц нету, гляш, как разладифшы; б) в обороте с родительным
части: пек. Летась ('в прошлом году') яблани были как аблитыи кветам,
как снега налетефшы,
3) инфинитивного предложения: лен. Куды ш ты к пролубы-то
('к проруби')? Быть ввалифшы\
В односоставных оборотах перфектное значение деепричастия
и аористичность лексически параллельных ему форм на -л
разграничиваются в речи так же, как в двусоставных конструкциях; ср.:
уже разъясневши — как быстро разъяснело.
ЛИЧНОГЛАГОЛЬНЫЕ, ИНФИНИТИВНЫЕ
И ИМЕННЫЕ КОНСТРУКЦИИ
§ 196. В некоторых вологодских, архангельских, олонецких и
некоторых других говорах Северо-Запада употребительна
безличная конструкция, главный член которой выражается личной формой
бытийного глагола, сочетающейся с родительным субъекта: есть
в лесу грибов, есть сена, есть у меня дров; кар. И ф той деревне есь
парней молодых; волог. волков тоже бывает; В нашем-то озере тоже
рыбы было. В литературном языке этому обороту соответствуют
двусоставные конструкции типа есть грибы, волки бывают. Однако
они не заменяют полностью рассматриваемый оборот ни в одном
говоре.
В функции дополнения при глаголе выступают в данном случае
существительные в форме единственного (когда обозначают такое
161
понятие, в отношении которого допустима идея какого-то
расчленения, измерения) или множественного числа.
Данная конструкция, как полагают, возникла в языке по
аналогии с отрицательным оборотом типа несть сЪна или не бъ хлЪбау
которому еще на ранней стадии развития был свойствен родительный
части.
§ 197. В архангельских, олонецких, вологодских и некоторых
других говорах Северо-Запада наблюдается употребление слова
есть, входящего в состав сказуемого и лишенного какого-либо
вещественного значения: арх. У его глаза немного покосило есь\ кар.
Я съездила есь в горот\ лен. Теперь до десяти классоф, а потом у
тебя сыне пойдёт учицца. Подобные обороты следует отличать от
широко распространенных в разговорной речи тавтологических
конструкций типа есть сидят, есть приехали, где слово есть, имеющее
бытийное значение, является самостоятельным предикатом и
употребляется только в препозиции к глагольной форме.
Происхождение рассматриваемой конструкции пока не
установлено. Одни считают, что сочетание «есть+форма на -л» восходит к
древнерусскому перфекту, другие видят здесь результат того же
развития, которое привело к образованию разговорных
конструкций типа есть сидят. Несомненно, слово есть очень близко в данном
случае по своему характеру к частице. Но привносит ли эта
частица в оборот некий утвердительно-усилительный смысл (как
полагает, например, В.И. Борковский), или она (как думают И.Б.
Кузьмина и Е.В. Немченко) вообще не несет никакой функции и
является избыточной с точки зрения грамматической системы современных
говоров, пока остается неясным.
§ 198. Во многих севернорусских и некоторых южнорусских
говорах (рязанских, воронежских, брянских) встречается
конструкция, в которой простое глагольное сказуемое включает в себя форму
прошедшего времени знаменательного глагола на -л и совпадающую
с ней форму вспомогательного глагола быть: арх. Их три брата-то
были в Питер ходили; Ф ту зиму брат был заехал, в Архангельском
живёт; ворон. А тут был приехал жаних ие.
Как уже отмечалось, образования типа был приехал признаются
своеобразными формами прошедшего сложного (плюсквамперфекта,
давнопрошедшего), которое, как это подтверждают памятники
письменности, являлось важным элементом системы глагольных времен
в древнерусском языке: есмь быль пришелъ. В современных говорах
эти формы употребляются не только в значении давнопрошедшего,
т.е. для обозначения действия, совершившегося в отдаленном
прошлом, но также и в функции своеобразного «предпрошедшего».
Последнее может выражать как состояние субъекта, отнесенное ко
времени, предшествующему моменту речи (в этом случае обычно
употребляются формы совершенного вида): Сейчас малец был прибежал^
162
так и действие, предшествующее в прошлом другому действию:
Песни была пела, танцевала была, а когда замуш вышла — нет:
дети пошли, некогда было.
§ 199. В говорах довольно широко распространено употребление
личной глагольной формы, согласованной с подлежащим «по
смыслу». Сказуемое, выступающее при подлежащием — собирательном
существительном, принимает в подобных случаях форму
множественного числа: молодёжь гуляют; арх. Нарот за ягодами людно
ходят; пек. Ихня рода ('родня') в городе жывут\ ворон. Маркву кал-
хос сеють. Форма множественного числа возможна и при
конкретном одушевленном существительном в форме единственного числа,
если известно, что при субъекте действия находились еще другие
лица (члены семьи, знакомые, сопровождающие): арх. мама
приехали.
Как вполне обычное в диалектной речи предстает употребление
сказуемого в форме множественного числа при
подлежащем-местоимении кто, никто (что с точки зрения литературного языка
является нарушением нормы): никто вчерась не пришли.
Полагают, что согласование «по смыслу», широко отраженное в
памятниках древнерусской письменности, существует и на
современном этапе развития русского языка. Не чуждо оно и
просторечию и разговорной речи.
§ 200. Диалектной особенностью является употребление в
псковских, новгородских говорах и западной части южнорусских говоров
безличного оборота, главный член которого выражен инфинитивом
быть, сочетающимся с инфинитивом другого глагола: быть опоздать
быть пропасть, быть мамы (Д.) памереть, быть тебе проглезнуцца
('поскользнуться'). Отмечают эту конструкцию и в
народнопоэтической речи: быть склонить сердце девичье.
Данный оборот выражает в.говорах категорию долженствования,
и в этом смысле он аналогичен другим описательным формам
глагола, выражающим категории времени и наклонения [ср. обороты «был
(будет)-]-предикативное деепричастие»]. Интонируемый особым
образом, он обнаруживает модальное значение объективной
необходимости, неизбежности наступления события — значения,
характерного также и для конструкций с независимым инфинитивом,
сочетающимся с дательным субъекта {Быть несчастью]).
Есть предположение, что возникновение этого оборота
относится к тому периоду, когда инфинитив в славянских языках
представлял собой форму косвенного падежа имени или, во всяком
случае, не превратился еще полностью в форму глагола, выражающую
неопределенное наклонение.
§ 201. В ряде говоров Северо-Запада, прежде всего псковских
и олонецких, в функции сказуемого выступает сочетание инфини-
163
тива несовершенного вида с формой прошедшего времени глагола
быть на -л, которая координирует с подлежащим в роде и числе:
пек. А был ли там кто шишо с вам запас-ma ('рыболовную сеть')
тягать?; кар. И Ира была с нам сено грабить; Я фчера была рож
жать. Подобному сказуемому соответствует в литературном языке
форма прошедшего времени: Ира с нами грабила сено; Я вчера жала
рожь.
В древнерусском языке, когда инфинитив был еще формой
именного типа, глагол быть в указанных случаях имел, видимо, чисто
вещественное значение, и подобные обороты могли иметь такой
примерно смысл: 'была для грабления', 'была для жатвьГ. Неполная
утрата глаголом быть вещественного значения (он сохраняет
оттенок значения пребывания, нахождения) не позволяет сейчас видеть
в них описательные формы прошедшего времени.
§ 202. Заметной особенностью подавляющего большинства
говоров обоих наречий является предикативное употребление полных
форм причастий и прилагательных. Однако и теидругие выполняют
в говорах совершенно различные функции. Полные (членные)
причастия выступают в ряде говоров как своеобразные формы перфекта
(незнакомые литературному языку, в том числе и разговорной речи):
билет уже купленый.
Что же касается предикативного употребления в говорах
прилагательных, то оно гораздо шире, поскольку используется довольно
большая группа качественных прилагательных со значением
состояния. Такое значение мыслится как признак временный,
присущий предмету, обозначенному подлежащим, в момент
высказывания: пек. — А здоров ли он сейчас? — А бытто не здоровой\; новг.
Анька виноватая, а кто ш?; волог. fl~mo сытый, а как вы?; лен. Ну
что, довольный? В литературном языке в подобных случаях
прилагательные данной группы выступают только в краткой форме.
Не удалось пока обнаружить территориальной локализации этой
синтаксической черты. Похоже, что она надтерриториальна,
несмотря на полное несоответствие литературной норме.
§ 203. В ладого-тихвинских говорах, в говорах Карелии (к
западу и юго-западу от Онежского озера), а также в отдельных
архангельских, вологодских и новгородских говорах в составе
именного (в том числе причастного) сказуемого довольно регулярно
употребляется отвлеченная связка есть: кар. Наша здоровенная есть
(о дочери); лен. Нищая такая есть она; Она естя вепс; Бросьте вы,
тот бычок уже давно есь съеденой у волкоф. Возможно употребление
данной связки и при неизменяемом главном члене в безличном
предложении: кар. Видит, нам весело ёсь.
Данное узколокализованное явление следует отличать от
других структур, сходных с ним внешне, но имеющих несравненно
большую территорию распространения, типа лен. В магазине шкапы
164
есть привезён; новг. Там есь и пятиэтажные дома построены, где
есть является омонимом отвлеченной связки и, не теряя своего
бытийного значения (не превращаясь из сказуемого в связку),
вступает в тавтологическое сочетание с другим сказуемым —
предикативным причастием. При этом образуются своеобразные
сдвоенные предикатные структуры, имеющие ту же природу, что и
разговорные двупредикатные сочетания типа есть приехали.
УПОТРЕБЛЕНИЕ ЧАСТИЦ
§ 204. Чрезвычайно употребительна в севернорусских
(поморских, олонецких, вологодско-вятских, владимиро-поволжских) и
в некоторых среднерусских говорах постпозитивная
(употребляемая после знаменательного слова, чаще — после имени) частица то:
пом. Сусетка-то Парамоновна-то ягоды-то красные-то пихтерём
носит... ; арх. Своё-то мы спреслем да ладом-то измолотим дак... .
Данная частица, как и реже встречаемые в говорах частицы та^
от, ту, те, ти, ты, произошла из соответствующего указательно-
выделительного местоимения. Еще наблюдается в ряде говоров
(например, в некоторых олонецких, архангельских, вологодско-
вятских и владимиро-поволжских) согласование частицы с
предшествующим именем в роде, реже в числе и падеже: байна-та, дом-от,
гумно-то, лошади-ти, реку-ту. Не следует при этом с таким
согласованием смешивать случаи «гармонизации» по окончанию типа к
саду-ту, к избе-те, с работы-ты.
Большая частотность постпозитивной частицы в речи севернору-
сов, видимо, не случайна. По.мнению А.А. Шахматова, в говорах
Севера развивалась грамматическая категория члена (артикля), и
притом постпозитивного (подобного болгарскому, румынскому или
греческому). Однако эта тенденция развития отдельных форм
местоимений не была полностью реализована не только в русском
литературном языке, но и в указанных говорах. Постпозитивный
элемент, как теперь установлено, употребляется не только при именах,
но и при глагольных формах, наречиях, словах категории состояния
и выполняет функцию своеобразной выделительно-усилительной
частицы. Так обстоит дело даже в тех севернорусских говорах, где
при поверхностном рассмотрении случаи остаточного согласования
данного элемента с именем оцениваются как регулярные. При
детальном же рассмотрении обнаруживается, что нет говоров, где
бы не преобладал нейтральный вариант частицы, которым почти
всюду является то (в акающих говорах та или с редукцией
гласного тъ). Постпозитивные частицы не свойственны лишь говорам
территории РСФСР, граничащей с Белоруссией и Украиной (не
характерны эти частицы для белорусского и украинского языков).
Всем другим говорам они знакомы.
Замечено, что постпозитивная частица, сохраняя свое
выделительно-усилительное значение, в некоторых говорах, например в
165
поморских, может членить высказывание, вступая в
соотносительную связь с частицей дак (см. ниже), а также приобретая
значение, близкое к союзному (§ 208).
Очень употребительна, особенно в говорах Севера, частица а,
близкая по значению к союзу. В олонецких, архангельских и
вологодских говорах она часто встречается в начале простого
предложения, что с точки зрения нормы не всегда представляется
оправданным. Общерусское, близкое к союзному присоединительное или
присоединительно-усилительное значение частицы в подобных
случаях заметно ослабевает: А мамка-то на городах живё, в
Ленинграде; А ты-то пошла в богато житьё, так уж не жальси. Отмечают,
что и союз а с присоединительным, сопоставительным или
противительным значением употребляется в говорах чаще, чем в
литературном языке.
Выразительной диалектной чертой является употребление
частицы да {да и) не только в начале предложения (как в литературном
языке), но и в конце его: Куды ни поглядя, везде лес кругом да; Конь-
то был у нас хороший да, молодой да; Жила со снохой да иу с сыном
да и. Часто при этом частица да и завершает ряд повторяющихся
постпозитивных частиц. Такое употребление отмечается в
олонецких, поморских, вологодско-вятских говорах и в восточной части
Новгородской группы говоров.
Частица дак(дык) выступает в говорах Севера как один из
наиболее выразительных актуализаторов высказывания. В
севернорусской речи дак вводит обычно наиболее важную в коммуникативном
отношении часть высказывания, его ядро: арх. А черница-то дак
та уж завязалась, она, говорят, бела, ей не убило, не опсекло; Наша
корова-то така красива была, фортова, боева... бодалась, на
незнакомого-то дак ы кинецца. В подобных случаях дак (дак и)
соотносится обычно с постпозитивными частицами, которые акцентируют
отдельные слова в части высказывания, предшествующей частице
дак, усиливая тем самым выделение ею наиболее важного для
говорящего слова или словосочетания.
Использование соотносительных частиц то...дак увеличивает
расчлененность высказывания. В некоторых севернорусских говорах
это послужило основой для возникновения особых видов
сложноподчиненных предложений (§ 208).
В поморских, олонецких говорах частица дак употребляется
в конце предложения, где она имеет «усилительно-заключительное»
значение: арх. Доя фсё через марлю и коровы здоровы, мяхки, хороши,
кормя хорошо, сена-то етаки зароды дак\ кар. Фсего-то повидала дак.
Чрезвычайно употребительны в говорах частицы-союзы и, ведь,
тоже; указательно-усилительные частицы вот (во, эво, от), вон
(он), эвон (эвоно), это; выделительно-усилительная частица тах-то
(в ряде южнорусских говоров); частица оно (она), выступающая
чаще в безличных конструкциях и придающая высказыванию
оттенок неполной уверенности (арх. Оно хорошо в рукавицях-ту; ряз.
166
Сейцяс ана мне кабыть луцце, как в калхоз вашла); частицы ну,
ну-ка, ну-ко, выражающие побуждение, реже — готовность, уступку,
примирение или, наоборот, несогласие, противоречие. Частица ну
выступает также в севернорусских говорах, например в поморских,
в функции особой утвердительной частицы: — Ты знаком с ней?
— Ну.
§ 205. В некоторых севернорусских (например, новгородских,
архангельских) и среднерусских говорах, отчасти также и в говорах
южнорусского наречия бытует особый тип отрицательных оборотов
— с непарным отрицанием. В них при отрицательном местоимении
или наречии отсутствует частица не: никто его тронет, дома-то
никто есть, нигде возьмёт. В других говорах и в литературном
языке подобным оборотам соответствуют конструкции с двойным
отрицанием.
Предложения с одним отрицанием характерны и для других
современных индоевропейских языков. Были знакомы они латыни и
старославянскому языку. Влиянием этих языков можно объяснить
довольно долгое сосуществование в русском литературном языке
конструкций типа никто же не похулит, никто же похулит.
Обороты с непарным отрицанием не были чужды некоторым
древнерусским диалектам. Имеет поэтому основание мысль, что подобные
конструкции могли проникнуть в литературный язык
непосредственно из говоров.
СЛОЖНОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Диалектные различия в области синтаксиса сложного
предложения в целом незначительны. Они выражаются в основном в
своеобразном использовании таких союзов, частиц и союзных слов,
которые знакомы также и разговорной разновидности современного
русского литературного языка.
СЛОЖНОСОЧИНЕННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ
§ 206. В сложносочиненном предложении для выражения
соединительных отношений повсеместно используются союзы
и, да. При этом в некоторых говорах, особенно южнорусских,
отмечено не соответствующее норме употребление союза да (ды)
вместо союза и в соединительной функции: калужск. Магазин аткрылса
да аны вашли туды.
Характеризуются некоторым своеобразием способы выражения
разделительных отношений. Наряду с союзом или (или...
или) в говорах употребляются его диалектные варианты. Союз али
(али... али) свойствен южнорусским и среднерусским говорам, союз
ли (ли...ли) чаще используется в севернорусских говорах: пек.
167
Али дарогай бапку потерели, али дома оставили; волог. Мы ли туда
в Самино, они ли к нам, фсяко быват.
Подобные синтаксические отношения выражаются
повторяющимися элементами когда..когда, где...где, коё...коё: Коё школу
проходил, коё война. Наряду с наречиями здесь выступают и
«деформированные» глаголы (хоть...хоть, хош...хош): арх. Она
[черника ] разопрее — тесто поливам бело, хот на пироги поливай,
хот лошкой хлебай. Употребление этих элементов не
обнаруживает каких-либо территориальных ограничений.
В вопросительных конструкциях в говорах употребителен союз
аи: пек. Придёт севоння на супрятку-та, аи не хочет иттить?
Особенностью выражения
сопоставительно-противительных отношений в говорах является очень малая, в
отличие от литературного языка, употребительность
противительного союза но1. Это компенсируется в ряде говоров повышенной
активностью противительного союза а как средства сочинения
предложений (данный союз еще в древнерусском языке отличался
особой продуктивностью).
В отдельных говорах южнорусского наречия (например,
курских) употребителен союз ано со значением резкого
противопоставления: курск. Ды ана ждала их фсех, ана нихто не пришёл.
СЛОЖНОПОДЧИНЕННОЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ
§ 207. Различия по говорам в структуре сложноподчиненных
предложений нерасчлененной структуры, т.е. таких, где
придаточная часть имеет внутри главной части опорное слово в виде глагола,
имени или наречия и распространяет либо конкретизирует это
слово, касаются прежде всего сложноподчиненных предложений с
придаточной определительной. В то время как в севернорусских говорах
и западной части среднерусских говоров главным союзным словом,
вводящим определительную придаточную часть, является, как и в
литературном языке, относительное местоимение который, во
многих южнорусских говорах его замещает союзное слово какой. Оно
используется также и в сложном предложении с
указательно-выделительным значением придаточной части (чего не наблюдается
в севернорусском наречии): Енти вот, какие с наседкою, так енти
дикие.
Особенности употребления местоимений какой, который
относятся отчасти также к нерасчлененным сложноподчиненным
предложениям изъяснительного и местоименно-соотносительного типов.
Проявляется это в том, что в южнорусских говорах оба союзных слова
вполне употребительны при обозначении выбора одного из
нескольких предметов в конструкции типа угадай, какой ('который') твой
1 По-видимому, это общая тенденция в развитии славянских языков. Так,
чешский и польский языки уже не знают союза но.
168
женишок, тогда как в севернорусских говорах (как и в разговорной
речи) употребляется обычно лишь который.
Союзы и союзные слова, присоединяющие изъяснительную
придаточную часть, в ряде говоров, особенно южнорусского наречия,
выступают в своих диалектных вариантах: что — што (тту, що), в
В. что может принимать форму чего; чтобы — штобы {штуб, щоб,
щобы); когда (када); куда (куды), где (иде); откуда (откыда).
Союзные слова подобного типа присоединяют также придаточные
места в сложноподчиненном предложении местоименно-соотноси-
тельного типа: курск. Туды, туды лот, куды сказала.
§ 208. Заметно различаются по говорам сложноподчиненные
предложения расчлененной структуры, т.е. такие, в которых
придаточная часть не распространяет какое-либо слово главной части,
а соотносится с нею во всем объеме.
Существенной особенностью сложноподчиненного предложения
с придаточной времени является употребление союза как:
пермск. Как зайдёт на колокольну да посмотрит внис, дак страх
боязно; пек. Они [камни ] как нагорячацца, плюхнет вады и пайдё
пар, добра; ряз. Как стирать, так ана меня заветь.
В то время как в севернорусских и некоторых среднерусских
говорах как в данной функции в предложениях со значением общей
одновременности и последовательности действий остается одним
из наиболее продуктивных подчинительных союзов, во многих
южнорусских говорах он в значительной степени замещается союзом
когда. Еще три-четыре столетия назад союз как был характерен для
всего русского языка, что подтверждается данными памятников
письменности. Таким образом, в южнорусских говорах он явно
утрачивает свои позиции. И в литературном языке союз как со
значением одновременности и последовательности действий не
сохранился.
В некоторых говорах Северо-Запада и южнорусских в данной
функции используется архаичный союз коли.
В севернорусских, особенно в поморских, говорах временные
отношения получают также выражение в своеобразных
расчлененных бессоюзных (без временного союза) сложноподчиненных
предложениях негибкой структуры (т.е. с обязательной постпозицией
главной части, которая присоединяется коррелятивной частицей
дак): арх. Парохот-то ф Покшенгу-то первый пришол, дак фее летя
('бегут') сколько силы парохот смотреть ('Когда первый пароход в
Покшенгу пришел../); Сначала-то на самолёте-то полетела, дак
сощурилась, а потом дак ы разощурилась. Функцию отсутствующего
временного союза в препозитивной придаточной части берут здесь
в какой-то степени на себя постпозитивные частицы, которые явно
соотносятся с дак. Подобные бессоюзно-коррелятивные структуры
выражают не только временные, но и некоторые иные
синтаксические отношения (см. примеры, приводимые ниже).
169
Как диалектную черту можно характеризовать гораздо большую
употребительность в севернорусских говорах (по сравнению с
южнорусскими) союза как в сложных предложениях с придаточной частью
условия. В южнорусских говорах употребление этого союза
ограничено лишь условным предложением, в которое привносится
оттенок сопоставления: как гребень большой, красный как петух.
(Выше говорилось о подобном же соотношении в употреблении
временного союза как.)
Менее употребителен в южнорусских говорах и архаичный союз
коли, довольно распространенный в говорах Северо-Запада: пек.
Патом грабя сувалы, кали недасохшы немнога — ф капны складаиш.
Весьма продуктивен в ряде южнорусских говоров союз ежели,
ежли, который, впрочем, знаком и севернорусским говорам.
В числе диалектных союзов, бытующих в южнорусских говорах,
можно также назвать древний союз ели (в вариантах лели, лель),
а в говорах, соседствующих с украинским и белорусским языками,
— союз нехай (бы).
Диалектную особенность следует усматривать в коррелятивной
частице так~дак (дык, дък), начинающей главную часть
сложноподчиненного предложения и соотносящейся с тем или иным
условным союзом: пек. Квас сильна дёрский — как папьёш, дък сморш-
шыеся. Впрочем, в некоторых южнорусских говорах, например
воронежских, господствующей соотносительной частицей в
сложноподчиненном предложении с придаточной условия является частица
то, характерная также и для литературного языка.
В поморских говорах условные отношения довольно часто
выражаются в бессоюзно-коррелятивных сложных предложениях: арх.
Их на серётки реки залило, поперек бы-то волны-то поплыли, дък
сразу переехали п, а у их мотор заглох; Худо-то укроют, дак ы за-
мёрзне картошка.
Для сложноподчиненных предложений с придаточной частью
причины также характерны диалектные способы соединения
частей. В ряде говоров придаточная часть присоединяется к
главной с помощью таких, например, уже утраченных литературным
языком причинных союзов, как для того что, что, как: новг. Ево-то
угости, как он хорошый мужык. Кроме того, используются
просторечно-диалектные союзы потому, через того и собственно
диалектные из того что, для того и др.
Есть также диалектные различия в способах оформления
некоторых иных типов расчлененных сложноподчиненных предложений.
Лексика
§ 209. Словарный состав говоров можно разделить на две
неравные части. Большая часть— эхо .лексика, общая с лексикой
литературного языка: рука, голова, ходить, спать, большой, белый,
тихо, рано, ты, пять и т.п. Меньшую часть составляет лексика
специфическая, неизвестная литературному языку. Здесь могут
встретиться слова, свойственные только данному говору или данной
группе говоров: пек. гамзуля 'неряха, плохая хозяйка', смол, брын-
да 'простокваша', курск. зяпать 'кричать, орать', ряз. кострй-
читься 'ссориться, браниться', моек, тбпыш 'мозоль', и слова,,
широко распространенные во всех говорах северно- или
южнорусского наречия и даже выходящие за пределы одного наречия: баской
'красивый', губы 'грибы', баять 'говорить, рассказывать', шуметь
'кричать, звать', гай 'небольшая лиственная роща, лесок', бурак
'свекла', дюже 'очень'.
P^.гРУДРУ_между этими основными частями
лексики диалектов составляют слова, имеющие в словарях
литературного языка помету {Шр6ст6речп^Туили «просторечное» и
«областное»): девка 'девушка', брюхо 'живот', брехать 'лгать', вытурить
'выгнать', оттудова 'оттуда', эвон 'вон, вот' и т.п. В
литературном языке эти слова используются в качестве ненормативных
эмоционально окрашенных синонимов, несущих определенную
стилистическую нагрузку. В говорах подобные слова
общеупотребительны и, как правило, нейтральны в стилистическом отношении:
онежск. Молока напилсе, брюхо толсто; пек. Валя — дефка
смирная; смол. Ни бряшы ты, я у сё pay но ня верю; ряз. Я тибя вытурю
из ызбы.
§ 210. Диадактолргдя^шучает главным образом специфическую
часть словаря говоров, ее составу происхождение, изменениек
развитие значений слов. Для того чтобы правильно "определить
предмет исследования, необходимо знать, что такое диалектное слово,
каковы его характерные особенности.
Основным признаком диалектного слова является его
употребление на ограниченной территории, иначе говоря, «наличие у слова
изоглоссы в пределах территории, которую занимает язык»1.
Поэтому нельзя считать диалектными слова, известные литературно-
1 Филин Ф. П. Проект «Словаря русских народных говоров». М.; Л., 1961*
С. 20.
171
му языку и обозначающие реалии старой крестьянской жизни (этно-
графизмы) или местной природы: амбар, сени, полати, лапти, зипун >
балка, буерак; специальные термины общерусского
распространения: челнок, уток, бёрдо (термины ткацкого дела); разговорно-
просторечную лексику, а также варианты слов иноязычного
происхождения, вошедших в речь носителей говоров из литературного
языка: ахтббус, дилёктор, фёршал, полуклйника. Все эти слова
не ограничены локально в своем употреблении, не связаны с
определенными группами говоров. Таким образом, ди ал ектным с л овом
является «слово, имеющее локальное распространениТ"и"в тсГже
время не "входящее"'^'^ловарн^^состав "литературного языка (в
любую его'р^зйовВДНость)»1.
В лексике гово{КШ"*мс)Жно выделить следующие наиболбе^общие^
группы диалектных слБ& (в соотношении с лексикой литературного
языка): __
1. С^б^с т bj^h н.& д^е.&хГ?;й это
местные слова, корни которых отсутствуют в литературном языке, или
диалектные производные от корней, представленных в литературном
языке: пек. векша бёлка\~~ро~гозйться *озор1шчат]Г^^в6рон. сапётка
'корзина', костр. калужа 'лужа', смол, баниться 'мыться в бане,
париться', новг. взабыль 'в самом деле, действительно', орл. /со-
зюля 'змея', моек, лопбтья 'пеленки', калин, млявый 'слабый,
вялый, болезненный \ ^_^^^
2. Л-етГсТПГа
отличаются от соответствующих им эквивалентов Литературного язы-
ка морфемным составом^ Это слова с теми же корнями и имеющие .
то же лексическое значение, что и в литературном языке, но с
другими аффиксами: калин, бттишь 'затишье', пек. плбтка 'плотва',
смол, петун 'петух', донск. бедаха 'бедняга', ряз. разговор истый,
разговдрчитый 'разговорчивый', тульск. жалковать 'сожалеть',
онежск. остареть 'состариться', кир. засулйть 'пообещать,
посулить', ^зЩ^^.Мч^ОШ.^од^аждм\ брянск. верхонбм 'верхом'.
37 Ф^о н е_м а т и че с!ГиТ1>иалектизмы совп^^ают по значению
с сбответствующими словами литературного языка, до. отличаются
от них одной или двумя фонемами, причем фШй^^^^^
ф
ду ф, р ф^шШ^^^
не связаны с существующими в говорах фонематическими и "мор"фо~
логическими закономерностями. В этих словах произошла лёкей-
кализация какого-либо фбнетического явления: аржанбй 'ржаной',
андюк 'индюк', вышня 'вишня', пахмурный 'пасмурный', авжё
'уже'.
^4~С~еж^тгтП!ТеТ1Ги^^иш1ектизмы тожд^схвшшььпо звуковой
Ф^р^е^ооттветствуьодйм словам литературного языка, но отличаются
от н^х J?52MM^l^j|SlH^?P^^пахать 'подметать пол' (Не пахано
ешшо, порядоцьку нет); пек. залиться 'утонуть' (Вясной мой брат
1 Филин Ф. П. Проект «Словаря русских народных говоров». М.; Л., 1961,
С. 22.
172
в озири залился); смол, беговой 'проворный, расторопный' (А унук
мой дужа бигавэй малиц: и у хати пъдмятеть, и дровы пысякеть,
и сена косить); моек, знатный 'знающий' (Знатная ана баба, што
ни спроси, феё знаить, ръсталкуить); пек. несколько 'много' (А
народу на ярманки нескалька, нескалька народу 1)\ ряз. лапши
'ветряная оспа' (Высыпаить на дитей лапша, высыпала как сукно краснъя);
волог. бодрый 'нарядный' (Бодрая, дефка, у тебя рубаха-то); ряз.
русалка 'огородное пугало' (Русалку у правили ф кънапи етънавить,
штоп куры баялись).
ТЕМАТИЧЕСКИЕ ГРУППЫ ДИАЛЕКТНЫХ СЛОВ
§ 211. Лексика говоров богата словами, отражающими
своеобразие природных условий той или иной местности, особенности
хозяйственной жизни и быта населения. Характерны детализация
наименований, особенно в той части, которая относится к ведущей
отрасли хозяйства, преобладание видовых названий, относительная
(по сравнению с литературным языком) ограниченность
тематических групп.
Земледелие. Многообразны наименования различных
земельных участков и угодий: пермск. пахотйна 'пахотная земля',
арх. пожня 'луг, сенокосное угодье', яр. паренйна 'земля под
паром', смол, взмёт 'вспаханная целина', пермск. жнйтвина, тульск.
жнёвье 'сжатое поле', арх. кошенина 'место, где косят', курск. бо-
лонь 'заливной луг', а также частей поля в зависимости от характера
их обработки: волог. гон, пермск. переезд 'полоса пашни,
проходимая пахарем от поворота до поворота', ворон, лан 'большая полоса
пахотной земли', пек. пдетать 'полоса поля, которую захватывает
жнец, проходя с серпом', пек. прокос, пермск. прокбсиво, яр. поко-
сиво 'прокошенная полоса в ширину взмаха косы'. В этой группе
мы находим архаизмы, связанные с подсечным земледелием на Руси,
когда земледельцы вырубали и сжигали лес, корчевали пни, чтобы
расширить луга и посевы. Своеобразны наименования участков,
расчищенных из-под леса для пахоты: пермск. гарь, паленина, выгор-
ки 'место, где лес выгорел или выжжен человеком'; пермск. чище-
нйна, росчисть, пек. расчистки, растерёб 'расчищенный и
раскорчеванный участок'. Многие из этих слов в современных говорах
или выпали из активного словарного запаса и сохранились только в
топонимике, или изменили свою семантику. Так, ляда, лядина
первоначально 'участок земли в лесу, годный для обработки или
обрабатываемый подсечным способом под поле', в современных говорах
— еще и 'участок леса' (пек., калин., онежск., волог.) 'поляна в
лесу' (моек.), 'непаханная земля, целина' (брянск.), 'низкое сырое
место' (орл., курск., ворон.) и др. Дифференцированы в говорах
названия частей старых сельскохозяйственных орудий: арх. рассоха,
пек. кокора 'основная деревянная часть сохи'; арх. сошники, пермск.
ральники, пек. лемешй 'металлические наконечники на развилинах
173
сохи'; арх. обжи, яр. рогачи 'оглобли сохи'; пенз. держак, курск.
держалень, пек. кйдца 'рукоять цепа'; курск. цепйнка, брянск.
бич, пек. валёк 'ударная часть цепа', а также названия укладок
снопов, сена, соломы: новг. бабка, пек. бабурка, стоянка, орл.
крестец 'малая укладка снопов'; новг., волог., арх. зарод, пек. одднок,
кир. кладуха 'большая укладка сена, соломы' и др.
^Ж-Ило_т н о в о д с tjb о. Хозяйственные функции домашних
животных разных возрастов определили детализацию их возрастных
наименований: арх. сеголеток, селёток, яр. сосун 'жеребенок до года';
яр. стригун, ярт:1юТшшк, курскГЪругак 'жеребенок от года до
двух лет'; ворон, третьяк, пек. боронка, яр. учка 'жеребенок от
двух до трех лет'; ворон, четвертак, пек. соха, в соху 'жеребенок
от трех лет'; ряз. молочник, яр. поводчик 'теленок до года'; яр. полу-
денник, донск. подтёлок, смол, лётошник 'теленок от года до двух
лет'; яр. мякйнник, колосовик 'теленок от двух до трех лет'.
Детализированы названия животных и птиц по их использованию в
хозяйстве: смол, кндроз, пек. пороз, ворон, хряк 'самец свиньи,
производитель'; пек. боров 'холощеный кабан'; яр. парунья, пек.
сидуха, калужск. курушка 'наседка'; смол, детинуха, волог.
цыплятница 'курица, которая водит цыплят'.
Рыболовство, охота, лесные промыслы.
Лесные »-водные богатства России способствовали широкому
развитию охоты и рыболовства — основных занятий населения на
многих территориях Крайнего Севера и Сибири. Отсюда
многообразие названий рыболовных и охотничьих угодий, снастей и
приспособлений: пек. запас, арх. порядня 'общее название набора
сетей'; печ. мерёжа 'рыболовная сеть на обручах'; новг. броднйк
'бредень'; арх. верша, волог. нарот 'конусообразная ловушка для
рыбы'; пек. сикуша 'блесна'; арх. путик 'лесная охотничья тропа';
печ. пасть 'капкан на пушного зверя'; печ. подзарддник 'ловушка
на горностая'. В говорах рязанской Мещеры, где одно из основных
занятий населения — лесные промыслы, богата терминология этой
отрасли хозяйства: пильня 'опилки', иглйшник 'хвоя, иглы хвойных
деревьев', сеча 'вырубленное место в лесу', полом 'место, на котором
выжигают уголь', пенёшник 'кто занимается корчевкой пней'. В
сибирских говорах многообразна лексика кедрового промысла:
шишковать, шйшкать 'заниматься сбором кедровых орехов', бат
'большая колотушка', шишкотёрка 'орудие шелушения кедровых
орехов' и др.
Постройки. Различия в названиях жилых и
хозяйственных построек по говорам часто связаны с этнографическим
различием реалий. На севере, где характерным типом постройки является
дом-двор, т.е. и жилое помещение, и хозяйственные пристройки
находятся под одной крышей, разнообразны названия частей этого
комплекса: мост 'крыльцо, сени', изба 'комната в доме', подволока
'чердак', вышка 'жилое помещение на чердаке', кут 'часть избы
за печью', голбец 'деревянная пристройка к русской печи, внутри
174
с лестницей, ведущей в подполье', поветь 'сеновал над хлевом',
взвоз, звоз 'отлогий бревенчатый настил, по которому завозят сено
на сеновал', стая 'холодное помещение между хлевом и сенями',
жира, жирка 'выгородка в хлеву для мелкого скота'. На юге
помещение для скота, которое строится отдельно, имеет названия
закут, закутка, котух. Особые названия имеют помещения для
сушки снопов: пек. рей' пристройка к гумну для хранения мякины',
новг. мякйльница, пек. припунек; разные виды изгородей: арх.
огорода, пек. изгорода 'изгородь из длинных жердей', брянск.
баркан 'забор из толстых кольев', пек. заплёт, косоплёт, частоплёт
'разновидности плетня'.
Предметы домашнего обихода. Эта
тематическая группа включает названия^ 1) домашней утвари, посуДй'ГВолоК
варило 'б?Й8шк '; арх. кЬрёц *ковш'; ряз. махотка, калужск. стол-
бун 'глиняный сосуд для молока'; смол, вилки, орл., курск. емки,
ряз. рогач 'ухват'; арх. клюка 'кочерга'; 2) кушаний и продуктов
питания: волог. варя 'жидкая горячая пища'f арх. шти 'суп €
крупой'; ряз. кулеш, донск. кондёр 'пшенный суп, заправленный
салом'; пек. затируха, мучнйца 'каша из муки'; пек. бабахи, арх.
шаньги, онежск. калитки, курск. дергуны 'выпечные изделия из
муки'; пек. сырокваша, простокйша, брянск. бардокваша
'простокваша'; ряз. волога 'масло, сметана'; 3) одеадк^юобуви: пек. синяк
'сарафан из набойки'; курск. панёва *жЙ1СкаяГ1юясная одежда';
тульск. запон 'фартук'; калужск. вязёнки, арх. иепддки, пек. дянки
'вязаные рукавицы'; пек. катанцы, яр. пимы 'валяные сапоги';
донск. карпетки 'шерстяные носки', а так^се^Л2УХУю..лексику бы-^
ера; арх. питуха 'пирушка', пек. влазины, брянск.
'
рр р
вхбдчина 'новоселье'.
Ujpe д, м еты и явления j к р у ж_а ю>и±е к nj3ji^
р ol ы. Детализация наименований явлений природы связана
с особенностями местного ландшафта. На севере и западе в лексике
отражается обилие лесов и водоемов: арх. калтус, пек. багнб,
брянск. дрягва 'разновидности болот'; волог. лыва 'большая лужа,
озеро'; арх. виска 'ручей, проток'. Население, живущее у больших
рек, озер, различает разновидности льда: ряз., ворон, икра, арх.
станица 'большая льдина во время ледохода'; печ. мятеж, мятйк
'мелкий лед, ледяная крошка'; арх. заберега 'первый лед у
берегов'. Множество местных названий у флоры и фауны:^мол., пек.
багун, ряз. пьянйшник, дурнишник 'багульник'; ряз. пьяника,
брянск. дурника 'голубика'; пек. аверьянка, ряз. одолёнь 'валериана';
яр. болотник 'журавль'; смол, бухала, пек. гукало 'выпь'; арх.
ушкан 'заяц'; пек. мёщерка 'ящерица'; смол, боховка 'жаба'. Есть
диалектные названия у атмосферных явлений: арх. бус, бусик,
калужск. мжйца, мжйчка 'мелкий моросящий дождь'; пермск.
куржак 'иней'; волог. курева 'метель'; пек. весёлка 'радуга'.
Кроме слов, называющих различные предметы, реалии, в говорах
много так называемой непредметной лексики, обозначающей общие
175
для всех носителей языка понятия: глаголы, прилагательные,
наречия, различные служебные _сло]ва.^ ~~™ *
Г л а г отгъг реТТГ представлены BOjBcexj^gogax. Они могут
обозначать ггр^цёссЛговорШия ~Так Таковой: пермскГ баять, пек.
гомонить, шуметь, балакать, ряз. гутарить; характеризовать
темп речи, манеру говорить, физиологические особенности этого
процесса: пек. тарантить 'говорить быстро', лопотать 'говорить
не умолкая', пукчить 'говорить себе под нос', мырнуть 'сказать
сердито, недовольно', гундавить 'говорить в нос'; волог. боршать,
смол, бурбулить 'ворчать', пермск. заякиваться 'заикаться'; отражать
содержание речи, ее направленность: пек. балясничать, бороздить,
лоскотать; смол, барахольничать; волог. базлйть 'говорить
попусту, болтать', бахвалить 'лгать'; пек. сукать 'сплетничать'.
Больщинству севернорусских говоров известна группа
наречий с общм 3.^ зимусь,
вёснусь* осенёсь, ympociT, ночёсь 'минувшим летом (зимой, весной
и т.п.)', а также наречия еёйгод, сёгоду 'в этом году', селёто 'этим
летом'. С указанием на неопределенное время действия в прошлом
употребляются наречия оногды, оногдшь, ономёдни, давень
'недавно, на днях'.
Многочисленньш, п^^л.,^^ к
характеристике человека, дают представление о внешнем облике
человека, П^гё^уме и душевных, качестваху чертах характера и т.п.
Например, в псковских говорах: щаШтй~1щтжжш$*, дикий, млявый,
модёлый, мозглый 'худой, тощий', плешатый 'плешивый', кар-
зубый 'беззубый', грибатый 'с толстыми губами', памятный
'обладающий хорошей памятью', лестлйвый 'ласковый', очёсливый
'вежливый', натурный 'упрямый', быковатый 'застенчивый' и др.
ИСТОРИЧЕСКИЕ ПЛАСТЫ ДИАЛЕКТНОГО СЛОВАРЯ
§ 212. Словарный состав говоров складывается на протяжении
многих веков, мы находим в нем напластования, относящиеся к
различным историческим эпохам.
В говорах немало слов древнего происхождения, восходящих к
эпохе общеславянского языкового единства и сохранившихся в
большинстве славянских языков. ^
это наименования явлений прщодь1,_.пЕЮ]у^ессов и орудий
производства, обозначения..ч?_ловека.л др.: вёдро 'ясная погода', багно
'болото', губа 'гриб', куропоть 'куропатка', ряб 'рябчик', ез 'запруда
в реке для ловли рыбы', орать 'пахать', леха 'гряда', кут 'часть
избы у печи', завор 'проезд в изгороди, закладываемый жердями',
сочить 'искать', имать 'ловить, хватать', лонй 'в прошлом году'.
Богата терминология^ родственных отношений. Эти термины
восходят еще к эпохе родово.ш_строя^ отражают структуру большой
семьи. Кроме общеупотребительных названий степеней родства:
176
отец, мать, брат, сестра, сын, дочь, свекровь, тесть, деверь, шурин,
золовка (последние в современном литературном языке
малоупотребительны), в говорах встречаются.-бо1ше..детализщованные..наш^:,...
нования: братка 'старший брат', нянька 'старшая сестра', братан,
врателШик 'неродной брат, двоюродный или более дальнего
родства', сестрёница, сестрянка, братаница 'двоюродная или
троюродная сестра', свесть, свёстья, своячина 'сестра жены', ятровка
'жена брата мужа', болыиуха 'старшая невестка'. Во многих говорах
наименования, отражающие родство по крови: родники, сродники,
сродственники, рода, природа, — противопоставлены
наименованиям, отражающим родство по браку (свойство): свой, свояки. Как
видно из примеров, описательным наименованиям семейных связей
в литературном языке в говорах соответствуют однословные
термины родства. Одному литературному слову в говорах может
соответствовать несколько детализирующих наименований. Так, в
пермских говорах"различаются сноха 'жена брата' и сношенница 'жена
деверя' (ср. литер, невестка, реже сноха); пасынок, подчерка 'дети
вдовца по отношению к мачехе' и приведённик, приведённица 'дети
вдовы по отношению к отчиму' (ср. литер, пасынок, падчерица).
Говоры сохраняю^^д^^храа^нных литературным языквм-общв*
славянских ~слшГ"^^ сочетаниями, а. д:акж?~~~ с
^д^глш\Ш^~роТ'Гло-'. огорода 'ограда, изгородь', родить 'работать,
делать1, суморошный 'пасмурный', сордмить 'стыдить', володать
'владеть'. По своей семантике это в большинстве случаев слова с
более^узким, конкретным значением, чем параллельные им
(старославянские 'Ш"ТтрбйсХбЖп?1га^ языка: вё,:ед
'нарыв, фурункул', вередить 'ушибить, поранить', оболокаться
'одеваться', берёмя 'ноша, охапка', морок 'туман, низкое темное
облако', волджить 'сдабривать маслом, сметаной', волога 'жир,
масло, сметана' (ср. литер, вред, вредить, облекать, бремя, мрак,
влага).
Наличие в говорах древнейших элементов словарного состава
русского языка, отраженных в памятниках древнерусской
письменности, но не сохранившихся до наших дней в русском литературном
языке (иногда эти слова сохраняются в других славянских языках),
позволяет использовать данные диалектов для уточнения значения и
территории бытования ряда слов, употребленных в древнерусских
памятниках. Так, в «Русской Правде» употребляется слово видокъ
'свидетель', это же слово живет до сих пор в говорах низовой
Печоры: Застрелился Тимофей в лесу, не знают за што и пошто —
видока не было. Вологодское изнуриться 'разориться, истратиться*
(Съездила, ницево, не изнурилась, доць денек-то на дорогу дала)
сохраняет древнее значение (ср. др.-рус. изнурйти 'истратить,
издержать'). В «Материалах для словаря древнерусского языка
по памятникам письменности» И.И. Срезневского прокудити
Повредить, нарушить; оскорбить; уничтожить, истребить', прокудливый
'злой, склонный к ссоре', а в современных псковских говорах напро-
7 44 1 177
кудить 'напортить, навредить', искудный 'упрямый, своевольный'.
В вологодских говорах челядь 'дети' {Плохо вам у меня жыть, це-
леди людно, [много] крицят), а в древнерусском языке — 'слуги,
рабы, дети'.
Одно из значений слова буй в псковских говорах — 'открытое
возвышенное место', в псковских летописях засвидетельствована
употребление слова буй в значении 'возвышение, насыпанное для
возведения церкви'. Сопоставление этих значений позволяет
предположить, что в древнерусском языке слово буй (и его производное
буянъ) могло иметь значение 'горушка, холм'. И нам становится
понятным текст в «Молении Даниила Заточника»: Дивья за буяном
кони паствити... 'хорошо (безопасно) за горой коней пасти'.
К «темным» местам «Слова о полку Игореве» принадлежит отрывок
текста За нимъ кликну Карна, и Жля поскони по Русской земли,
смагу людям мычучи... . Сопоставление этого текста с данными
современных брянских говоров: карна 'печаль, скорбь' (У меня братец
пагип, тък я и тяперь плачю па нём, карна меня гладаеть па нём),
карный 'печальный, скорбный' (Матка пъ дятёнку тамнуеть, кар-
нъя сидить, душа жы балить пъ дятёнку), карт 'горько,
мучительно, тягостно' (Штош ты? Карна мне, а ты ни жалеишь) —
позволяет истолковать слово карна как 'олицетворение печали, скорби'.
Слово смага в говорах многозначно: 'сухость на губах, во рту от
жары, переутомления, болезни' (брянск., пек., смол.), 'недомогание,
усталость' (брянск., пек.), 'горе' (брянск., пек.); ср. также: брянск.
смаговать, смол, смаженьку смаговать 'горевать, страдать', за-
смаговаться 'измучиться, исстрадаться', калужск. смогу
принимать 'терпеть нужду, испытывать неприятность'. На основании
этих примеров смага может быть переведена как 'горе'.
ЗАИМСТВОВАННЫЕ СЛОВА
§ 213. В говорах, как и в литературном языке, ecr^jaiiMfiXjaQz.
ванныеслова. Однаиз причинах появления.-гтг^озд€-йств^еиноязм1?-.„.
ных стихий, т.е. результаты „контакта или смешения с другишиявы*
камп. В 'ххверВбрусских говорах много слов, заимствованных из
язцтон~соседних (например, финно-угорских) народов. Это
преимущественно^--лексика, отражающая особенности северной природы,
местного ландшафта, названия зверей и рыб, способов их ловли
и т.п. С первых дней своегаттребывания на Севере русские
соприкасались с пестрым по этническому составу местным населением,
учились у него хозяйничать в новых для себя условиях и, естественно,
перенимали названия неизвестных им реалий. Так, из западнофин-
ских языков заимствованы слова курья -'-аалив*- рукав реки', лайда
'песчаная отмель', сахта 'поросшая кустарником болотистая
местность', рада 'моховое болото', мянда 'мелкослойная болотная
сосна', рюжа 'вид рыболовной сети', кйбас 'грузило на неводе', меева
4мелкая рыба', лох 'семга после метания икры'; из коми языка при-
178
шли слова виска 'ручей, проток', вадега 'глубокое место на реке с
тихим течением', няша 'жидкая грязь, ил\ кулёма 'западня на
пушных зверей', лузан 'охотничья накидка', орда 'бурундук',
из ненецкого — лапта 'ровное место в тундре', из языка саами —
тевяка 'тюлень', чунки 'легкие санки охотника'.
В южнорусских говорах встречаются заимствования из языков
тюркских народов: казан 'ведро', бирюк 'волк', чамур 'глина с
соломой для обмазки дома', турлук 'род изгороди'. Тюркские
слова проникали в русские говоры различными путями: и в силу
политических обстоятельств (монголо-татарское иго), и как результат
торговых связей, и вследствие длительного ареального
контактирования. В говорах Юго-Востока, где русское население находится в
тесном общении с казахами, башкирами, татарами, названия
некоторых видов одежды, предметов домашнего обихода, кушаний, орудий
труда — тюркского происхождения, например: оренб. чигирь»
'простейшее сооружение для подачи воды на огороде', учуг 'проволочная
сетка, которой перегораживают реку', арьян 'кислое молоко,
разведенное водой', махан 'вареное мясо1, сурпа, шурпа 'мясной
бульон', турсук 'кожаный мешок', купа 'зимнее ватное пальто*.
Таким образом, большинство иноязычных заимствований в
говорах обозначает новые "понятия и не имеет русских синонимов.
Если же заимствованное слово связано с понятием, имеющим в
говоре лексическое выражение, может, происходить семантическая и
стилистическая дифференциация слов-синонимов. Так, оренб. махан
означает вареное мясо, а не мясо вообще; в печорских говорах слова
рямга, рямкй ("из западнофинских языков) используют, говоря о
тряпичных лохмотьях, противопоставляя эти слова исконным
тряпка, тряпица (ср.: Это уш не трепиця, а рямга). Заимствованная
лексика пополняет разряд экспрессивных слов: оренб. муйнак
'грубый, нахальный человек' (в казахском языке— 'собака').
СЕМАНТИЧЕСКИЕ СВЯЗИ СЛОВ
диалектной ,р^и[...РППЕЖ-п^ехря, и,Тремя основ-. _
цыми_ факторами, имеющими йольшп^ЗЛШ^М^,жя^языкдвых
процессов: функциональной спецификой диaлeкт|шй.J}?Щig^cyщecтвo-
ванйём ее тбльксг^^Йёй^форме^взаимодействием соседних говоров
между собой у?всевозрастающим влиянием литературноГОПйГЗВгтагг
Лексика — сложный "комплекс, в котором проявляются разного
рода системные отношения. В лексике говоров, как и в лексике
литературного языка, отражается многообразие семантических
связей слов: есть слова однозначные и многозначные, омонимы,
синонимы и антонимы; многие слова отличаются особенностями
лексической сочетаемости.
Говорам, как и литературному языку, свойственно явление
полисемии. ]Многие диалектные слова обладают большой семан-
тйческЪ'й ШКбс^йо, развивают производные, прямые и переносные
"""" 179
значения, например: пек. пропасный— 1) 'дырявый, рваный' (Эти
ни прапасные сапаги, вада ни пъпадёт; платья прапасная, феё пра-
пасная, новъва нет)) 2) 'испорченный, неисправный' (Ни павязли
лес, машина прапасная)', 3) перен. 'больной, слабый' (Грудина балит
и галава балит, такая я прапасная, ня нада была басиком хадить).
Глагол жить в севернорусских говорах (например, на Печоре),
кроме общерусских значений 'существовать, проживать где-либо,
вести какой-либо образ жизни', употребляется в значениях 'бывать,
случаться' (Радуга-то после дожжа жывёт; здесь морозы жывут
большы), 'пребывать, находиться' (В байны бы долго жыл, да голова
не позволяет), 'расти, иметься' (Ф тундры морошки жывёт много),
'бодрствовать, не спать' (Фею ноць жыву, фею ноць пошто-то сну
нет). В архангельских говорах слово место обнаруживает большую
детализацию значений по сравнению с литературным языком. Кроме
общего литературному языку и говорам значения 'определенная
часть какого-либо предмета, точка поверхности чего-либо',
выделяются значения 'постель, перина, тюфяк' (Не валейси на мести,
на стульцик сеть; Койку доцьке купила, место-то некуда деть,
в цюлан — дак отсырет местоI, 'расстояние, пространство' (Од-
дохни, тако место шла), 'часть, доля, кусок чего-либо' (Рыбы хоцет,
я дала от серётки большо место; Кулебаку пекла, тебе место и
Ваське место). Широкой лексической сочетаемостью характеризуется
это слово в значении 'отдельная вещь, отдельный предмет': Како
пёстро место, на юпку можно бы (о куске материи); Кипетку
налить ис того места (из кувшина). Это слово может употребляться
применительно не только к различным предметам одежды, утвари,
орудиям, но и к веществу, жидкости: Напиласе, спасибо, слаткого
места; к песне, словам: Кругом ёлоцьки ходя, да ето место-то поют;
к событию, происшествию: Я вам раскажу одно место.
уПроизводн^^^чения развиваютсяцвх„результате переноса на-
именованиях^ОД^ на основе сходства
признаков (метафора): пек. баклага 'сосуд для дегтя' и 'тучный
человек, толстяк', всадиться 'войти куда-либо, поместиться где-либо'
и 'попасть в неприятное положение, влипнуть'; ряз. колбяк 'пень'
и 'глупый, бестолковый человек'; волог. вертовйтый 'очень
подвижный, шустрый' и 'непостоянный, легкомысленный'; 2)_на основа,
смежности — пространственной, временной hjeji. (метонимия): арх.
^заберега ""первый "лед у б^реговГ ледяная окраинаг ТГ^гюлоса воды
у берега перед вскрытием реки'; волог. выть 'время еды' и 'еда,
прием пищи'; смол, берестянка 'береста' и 'корзина из бересты';
3) на основе общей функции, назначения предметов: пек. асвёр
'колодезный журавль' и 'гибкий шест, на котором подвешивается
к потолку детская колыбель'; томск. вязка 'бечевка' и
'соломенный жгут, которым перевязывают сноп'; 4) при переносе названия
1 Это же значение проявляется и в производном замёстница 'женщина,
которая стелит постель новобрачным'.
180
с целого предмета на его часть или с части на целое: арх. место
'постель' и 'перина, тюфяк'; пек. бабурка 'малая укладка снопов'
и 'сноп ярового хлеба'; смол, вдчеп 'длинный шест, которым
достают воду из колодца' и 'колодец'; печ. шульга 'левая рука' и
'левша'.
Изменение еемянтики„диал<шти^ п|эд
влиянием литературного языка и соседних говоров. Появляются новыеГвто-'
ричные знэтетГияРи оттенки зШчёнииТ Например, в современных
вологодский Говорах "голбец употребляется не только в значении 'ход
в подполье', но и в значении 'подполье'; в говорах саратовского
Заволжья слово древнего лексического фонда баять 'говорить'
развивает производное значение 'говорить попусту, не о деле,
болтать' (Мы не баем, а гаварим, чай для истории эта нужна); к
исконным значениям ряз. шуметь 'кричать, звать кого-либо; говорить,
сообщать что-либо' добавляется новое, заимствованное из
литературного языка значение 'производить шум'.
Служебные_слова^._ говорах также обладают многозначностью.
Напр1шер: пек. вымо 'мимо чего-либо, оставляяТз сто^Ш^ХПШШТСрь
прашол вымъ нас), 'мимо чего-либо, не попадая' (Вымъ ведра лил),
'на близком расстоянии от чего-либо' (Вымъ тою вербинки пралягла
дарожынька).
В лексико-сема&шншшй системе гово^в^на^юдается и
явление J3 м он и: juol. Омонимы возникают приcтoл^^eщцyJ^^[нpй
территории, в одном говоре д и а л ектаОТТГ^дШЕЕхсскрго слов:дс к:.
вал1 'вФ1нв2-тг*8й^^1ш^ ряз. половик1 'половик' и
половик2 'половина'; при совпадении звукового облика нескольких
диалектных слов: пек. баран1 'птица бекас' и баран2 'ворот, вал'.
Постоянным источником-оиаиимии^ яи^яяются слоюобразователь-
нь*е-н|юцеесы в rqBOgaxj_cj).-yp. зимник1 'дорога, проезжая
только зимой' и зимник2 'животное, родившееся зимой', ветреница1
'ветряная оспа' и ветреница2 'одна из двух веток, которые
кладутся на верх стога, чтобы сено не разнесло ветром'; пек. белуш-
ка1 'блондинка' и белушка2 'белка, белочка'. Совпадение
образований от разных корней может произойти в результате фонетических
изменений слова: ряз. путина1 'бездорожье' и путина2 'паутина';
томск. дуплянка1 'улей' и дуплянка2 'рукавица из дубленой кожи'
— производное от дублёный. Таким образом, омонимы в говорах,
как и в литературном языке, появляются в результате совпадения в
одной звуковой форме слов разного происхождения (гетерогенные
омонимы): смол, гай1 'лиственный лес, роща', гай2 'крик, шум, гам'
и гай3 'мусор, сор'; ср.-ур. морда1 (животного) и морда2
'рыболовный снаряд из прутьев' (заимствование из финно-угорских языков)
и в результате распада полисемии (гомогенные омонимы): пек.
благой1 'хороший, добрый' и благой2 'плохой; глупый, неумный;
некрасивый'.
Многие исследователи лексики говоров отмечают богатство и раз-:
нообразие синонимической лексики. Говоры в силу своей
функциональной специфики нормируются только внутренними
законами своего развития и обладают, по сравнению с
литературным языком, большей свободой выбора средств для выражения
различных смысловых, стилистических и эмоциональных оттенков
значения. Однако проблема синонимии является одной из
дискуссионных в науке. Отсутствует единое опр^едедшше^д]^^
нима^нет четкости в различении синонимов и вариантов словав?о>
ворах. Поэтому в дальнейшем изложении синонимами будем считать
г.ловя_ о^ной части речи, тождественные или близкие, до значению,
если^они^ ?асдросз^«енБГН"ЩнбмТоворе или в территориально
близких говорах. Синонимы могут различаться оттенками значения,
эмойданалы1о-э&^ окраской, частотам ^употребления,
сочетаемостью с др^гимл,словами. Так, в печорских говорах
употребляются ' сШва~заматка и позора * хлопоты, беспокойство' (Нашто
ты принесла эту утку, на замашку на онну — лихо мне теребить да
варить; Ой, ребята, така с вами позора^), которые различаются
оттенками значения: позора выражает большую интенсивность
действия, т.е. не просто 'хлопоты', а 'мучительные хлопоты'.
Выразительность и эмоциональность устной речи, стремление
воздействовать не только на сознание, но и на чувства собеседника
отражаются в многообразии эмоционально-экспрессивных синонимов.
Например, в говоре деревни Деулино Рязанской области наряду
с нейтральным глаголом наесться существуют экспрессивно
окрашенные набуздаться, наварызгаться, намдмниться, намулындаться.
Особенно много синонимов среди названий, содержащих
отрицательную оценку: пек. балаболка, шалаболка 'болтун, пустомеля'
(Балтаит бес толку, балаболка, шалаболка такая), лену га, огурёнь
'лентяй, бездельник' (Лянуга, работать ня хоча, агурень). Много
синонимов среди слов, выражающих категорию усиления,
увеличения: пермск. дивно, людно, грудно 'много, очень много' (Дивно
наловил рыбы-то; Вон сколь народу людно. Тамока грудно камней).
Употребляемость подобных синонимов и их лексико-фразеологи-
ческие связи могут быть неодинаковыми. Например, в деревне
Деулино для выражения понятия 'очень большой, значительный по
величине, степени проявления' используют синонимы несосвётный,
ненаказанный, неугасимый, непривйдный, причем первое слово
обнаруживает наиболее широкую сочетаемость: клопа несосветная,
глубина несосветная, пыля несосветная, пьянюшка несосветная, змеи
несосветные, волоса несосветныг, брань несосветная, крик (по
покойнику) несосвётный.
Лексика говоров характеризуется наличием большого числа
абсолютных синонимов (дублетов). Они могут возникать в результат—"
те внутреннего развития- говора,- когда в названиях отражаются раз,-
ны/признаки называемого предмета, в результате взаимодействия
сосёХних.уГоворов и языков, а также в результате влияния
литературного языка на говоры. Например, в пек. Хлебню зделаю, квас
(хлебня и квас— 'окрошка') первое слово указывает на основной
составной компонент кушанья, а во втором отражен существенный
признак — жидкое кушанье. В говорах Печоры употребляются
слова курева и тонзёр 'снежная буря, метель1: Курева кака, так
ы курит, снек несёт шыпко-от\ Ой-ой куды поедешь, какой тонзёр,
снек несет сильно\ (курева— исконное для русского говора слово,
а тонзёр — заимствованное из языка коми). Ненормативность
диалектной лексики способствует возникновению синонимов и
дублетов в производственной терминологии: курск. скородить и
бороновать; cap. плети и солома 'стебли гороха'; томск. боец, колотйль-
щик, сбдйщик 'человек, сбивающий кедровые шишки'; донск.
баз и денник 'огороженное место во дворе для скота1. Особенно
велико количество дублетов среди названий предметов домашнего
обихода: арх. зыбка и люлька 'детская колыбель1; ряз. махотка
и мастюшка 'горшок для молока1, ухват и рогач (здесь, первое
слово, по своему ареалу севернорусское, пришло в южнорусские говоры
под влиянием литературного языка), а также среди других слов
повседневного бытового употребления: пек. барахлйться и барых-
маться 'барахтаться1; арх. шибко и порато 'очень*; ряз. грёбный
и брёзговый 'брезгливый1.
Столкновение разнодиалектных слов ми_диалектного и лите$з*/
турного тя<ж^Тасто вызывает семантическую и схидисЗВйНвскую дйф-
ференциацшодублетов: бодаться 'бить рогами1 — брухтаться 'бить
рогами^ожесточением1; хворый 'больной1 — квёлый 'слабый,
склонный к болезни1; сосед 'человек, живущий недалеко1 — шабёр 'кто
живет рядом или напротив1; выпивоха 'пьяница1 — ерша 'пьяница
и буян1; брезговать 'пренебрегать чем-либо1 — грёбовать 'очень
сильно брезговать1. В парах и группах полных синонимов мо^кег
происходить процесс вытеснения одного слова другим, причем
степень «устойчивости» тех или иных слов в разных говорах различна.
При наличии нескольких названий для одного предмета часто
диалектное слово вытесняется литературными и просторечными
словами; например, литер, очень и прост, больно вытесняют диал.
порато, гораздо, дюже.
Устный характер диалектной речи приводит к сильно
выраженному варьированию в говорах, к образованию большого числа
словообразовательных параллелей, однокоренных синонимов: смол, глазу-
ря и глазуха 'яичница-глазунья1; ряз. ботвйн, ботвйна, ботвинья
'стебель картофеля1; яр. шубницы, шубянки 'рукавицы из овчины1;
калин, молотилка и молотило 'цеп1. Подобные образования обычно
употребляются как семантические дублеты и не развивают
семантических различий, хотя могут различаться частотой употребления.
СТАРОЕ И НОВОЕ В ЛЕКСИКЕ ГОВОРОВ
§ 215. Лексика говоров находится в состоянии непрерывного
изменения. В процессе развития часть слов устаревает, постепенно
выходит из употребления. Степень «устойчивости» диалектных слов
183
различна: одни сохраняются в речи всех носителей диалекта, другие
— лишь у представителей старшего поколения, третьи — активно
не употребляются, о них только вспоминают.
Изменения в лексике говоров вызываются прежде всего внеязы-
ковыми причинами. Утратой старой сельскохозяйственной техники
объясняется забвение названий некоторых процессов, частей сохи,
цепа: cap. старновать 'обмолачивать цепом колосья, не разбивая
сноп'. Исчезают старые термины, связанные с измерением пахотной
земли: cap. осьмак, гон, сороковая, четвёрка и сенокосных угодий:
моек, лапоть, пол-лаптя, косьё. Уборка хлеба машинами привела
к утрате названий способов укладки хлеба в снопах: ворон, хрес-
тёц, одонок. Выходят из употребления многие слова, связанные с
ручной обработкой льна, конопли, шерсти: ряз. восьмуха,
десятина, одйнщик, двенашник 'разновидности бёрда (части ткацкого
стана) по ширине'. Социальные изменения в жизни деревни,
развитие торговли привели к исчезновению многих предметов
домашнего обихода, необходимых прежде для выпечки хлеба дома,
сбивания масла и т.п.: например, ручных жерновов для размола зерна,
большой деревянной посуды для муки и теста, различной глиняной
утвари. С утратой реалий забываются и соответствующие названия:
ряз. лоток 'род корыта из цельного куска дерева', поставил,
плетушка 'посуда для разваливания теста', калган 'большая
деревянная чашка', кухал 'глиняный кувшин'. Только в пассивном запасе
словаря сохраняются названия старинной местной одежды, обуви:
арх. коротенька 'короткая нарядная распашная кофта без рукавов',
пек. рядёнь 'верхняя мужская одежда из грубого холста', крут-
цовики 'веревочные лапти', пермск. уток 'нарядная женская кофта',
ряз. налобник 'расшитая бисером и блестками лента, надеваемая
замужней женщиной'.
Усиление междиалектных связей и активное воздействие
литературного языка на говоры ускоряет процесс вытеснения местных
слов. Наблюдается утрата видовых местных образований и замена
их родовыми наименованиями более широкого распространения. Так,,
в саратовских говорах вместо детализирующих названий мякина (от
ржи), полова (от овса), чужуха (от чечевицы) активно
употребляется общерусское мякина (для всех культур), а местные названия
оказываются в пассивном словаре. В курских говорах в прошлом
различали зем 'земляной пол', мост и пол 'деревянный пол'; в
современных говорах зем заменяется сочетанием земляной пол, мост
является устарелым, а слово пол, покрывая все указанные
значения, входит в активный словарный запас.
В лексике говоров есть и новые слова, однако вопрос о
новообразованиях чрезвычайно сложен. Взаимодействие литературного
языка и говоров реализуется в языковом контактировании. Характер
этого контактирования называют диалектно-литературным
двуязычием. При двуязычии в языке одного лица сосуществуют и диалектное
и литературное наименования одного и того же предмета, явления
184
и употребление этих слов зависит от речевой ситуации. Поэтому в
большинстве случаев нельзя с уверенностью определить, является ли
какое-либо слово новообразованием, продуктом словотворчества
данного говора или усвоено носителями говора через просторечие. По
предметной отнесенности ряда диалектных слов, по их семантике в
говорах можно выделить новые слова. Обычно это производные
слова, образованные по существующим словообразовательным
моделям: ворон, сливая 'работник, сливающий молоко', курбртничать
'бездельничать'; арх. овчарка 'женщина, ухаживающая на ферме за
овцами7; калин, дойщица 'доярка'; пек. баранщик 'шофер' (пренебр.),
колхозить 'состоять членом колхоза'; курск. кйнщик
'киномеханик'; брянск. бригадирить 'быть бригадиром'. Слова литературного
языка, попадая в говор, могут изменять свое значение. Например,
в рязанских говорах обожать 'уважать, ценить' (А таких лятуноф
ня больна абажають), 'иметь пристрастие к чему-либо' (Я суп ни
абажаю); в псковских говорах аккуратный, кроме совпадающих с
литературным языком значений, может иметь значения 'статный,
ладный' (Салдат красивый, аккуратный), 'ловкий' (Каторъй
вёрткъй цълавек, тот укуратный), 'вежливый, обходительный' (В
дяревни люди аккуратней, чем в го ради, кагда праходют кала
тех, кто работае, гаварят: бох ф помашш\).
ФРАЗЕОЛОГИЯ ДИАЛЕКТНОЙ РЕЧИ
§ 216. Своеобразие диалектной речи проявляется и в
особенностях сочетаемости слов. Ограниченная сочетаемость многих слов в
говорах приводит к образованию фразеологических оборотов. Говоры
включают в себя богатейшие запасы фразеологизмов, различных и
по использованию, и по структуре, и по эмоциональной
насыщенности.
В говорах употребляются устойчивые сочетания, имеющие в
своем составе диалектные слова: пек. в вершу влезть 'оказаться в
неприятном положении'; смол, байдаки бить 'бездельничать'; донск.
нос закопылить, задрать копылу 'зазнаться, заважничать'; горьк.
вверх кувырдышки 'кувырком', и фразеологизмы, состоящие из слов
общерусских: ряз. не сводить глаз с глазом, 'не спать, не смыкать
глаз', смол, дым возить 'бездельничать'; пек. дождём не смочить
'много', трезвонить в лапоть 'болтать, сплетничать'. Большая
часть фразеологических оборотов говоров состоит из общерусских
слов.
Степень слитности компонентов фразеологических единиц в
говорах может быть различной. В диалектной фразеологии
обнаруживаются все типы фразеологических единиц, известные
литературному языку. В одних фразеологических оборотах стержневое слово
реализует свое значение лишь в соединении с определенным кругом
слов, а свободно не употребляется: пек. выголшпъ глаза <бёльма,
зёни, белудки, шары> 'широко раскрыть глаза' — фразеологичес-
185
кие сочетания. В других фразеологизмах, несмотря на тесную связь
компонентов словосочетания, переносное значение оборота в целом
отчетливо мотивировано: пек. шестом головы не достать (у кого-
нибудь) 'о гордом, надменном человеке', орл. во рту разуется и
обуется 'о хитром и нечестном человеке, плуте', пермск. языком
пельмени стряпать 'картавить' — фразеологические единства. И
наконец, есть такие фразеологические обороты, в которых
компоненты словосочетания тесно связаны между собой, установить, как
образовалось переносное значение, не всегда возможно: пек. как
в соль сесть 'захиреть, зачахнуть', смол, сбить на горькое яблоко
'сильно избить', новг. как кислым залито 'пропало, нет известий' —
фразеологические сращения. Слово может сохраниться в говоре лишь
в составе идиомы, например в псковских говорах сгонять <сог-
нать> рёнку 'срывать зло на ком-либо' (Я расеярдилась на
сваво мужыка, а взялась рябят мяейть, ну сагнала рёнку на
рябятах); в рязанских говорах слово рёнка 'неприязненные
отношения с кем-либо; ссора, скандал' сохраняется в свободном
употреблении и фразеологизмы иметь рёнку, рень держать 'сердиться'
являются фразеологическими сочетаниями.
Диалектные фразеологизмы различаются и по употреблению.
Есть нейтральные устойчивые словосочетания, выполняющие
„номинативную функцию: ряз. сухой день 'постный', промеж рук 'между
делом', ворон, дать помочь 'помочь', орл. козьи рожки 'сорт
груш', пек. леший баран 'бекас', и эмоционально окрашенные
фразеологические обороты, употребляющиеся для оценочной
характеристики предметов и явлений: пек. февраль в голове 'глупый,
неразвитый', наводить слепых на брёвна 'врать, обманывать', ворон.
лягушек бить 'бездельничать', смол, ворона загумённая 'о
невнимательном, рассеянном человеке'; новг. провертит на боку дырку
'о хитром, ловком, плутоватом человеке'. Особенно разнообразны
такие фразеологизмы со значением характеристики человека, его
свойств, качеств, действий.
С устным характером диалектной речи связаны многочисленные
варианты фразеологизмов. Варьированию подвергается форма и
состав компонентов устойчивого оборота: пек. под метлу — ряз. под
метло 'начисто, целиком, без остатка'; новг. дать банку <бандк>
'побить, поколотить' — орл. не давать пощаду <пощада> 'не
щадить, сурово наказывать'. Наиболее характерно для фразеологии
лексическое варьирование — замена компонентов фразеологизма.
Многие диалектные фразеологизмы представляют собой местные
варианты общерусских фразеосемантических моделей: новг., пек.
ждать у моря повётра <повётерья> 'безрезультатно ожидать',
яр. брйлу <брйлы> надуть <развёситьу распустйть> 'обидеться,
рассердиться'; пермск. горбяшку <кордбку> гнуть < ломать,
мять> 'трудиться до изнеможения'.
Источником фразеологии в говорах являются различные обрядыt
древние языческие праздники, почти не сохранившиеся, но оставив
186
шие свой след в языке. Многие фразеологизмы фольклорного
происхождения — фрагменты пословиц, поговорок. В большинстве
случаев в основе устойчивых оборотов лежат конкретные
представления: разговорная речь обладает неограниченными возможностями
метафоризации значений слов и целых выражений.
Диалектная фразеология пополняется новообразованиями,
появление которых объясняется внеязыковыми причинами, взаимодействием
говоров и литературного языка, а также постоянной тенденцией к
обновлению экспрессивных средств устной речи. В качестве
компонентов фразеологических единиц используются названия новых для
деревни реалий, книжная лексика—появляются новые образные
основы. Среди новых устойчивых оборотов можно отметить безобразные
номинативные единицы: пек. докторская бумага * медицинская
справка', вписаться в стаж 'завести трудовую книжку'; ряз.
ситцевый гастроном 'магазин по продаже тканей'; орл. железный
магазин 'посудохозяйственный магазин', донск. записываться на
жйзню 'регистрировать брак' и экспрессивные фразеологизмы:
белом, пойти в контры 'поссориться'; донск. повесить лапти на
телефон <телеграф> 4об иногородних, приехавших жить на Дон,
к казакам'; орл. выше телеграфного столба 'очень высокий'; новг.
что пульман 'очень толстый'; пек. (бегать) как скорая помощь
'очень быстро'.
ДИАЛЕКТНЫЕ СЛОВАРИ
§ 217. Областные (или диалектные) словари посвящены
описанию лексики народных говоров. В зависимости от объекта
лексикографирования выделяются сводные словари,
описывающие лексику всех говоров русского языка; региональные
словари, включающие лексику группы близких говоров,
определенной территории, области; словари одного говора — лексики
одного населенного пункта; словари одного лица — лексики
одного носителя диалекта.
По составу словника различают полные диалектные словари,
включающие в свой состав все слова говора — и общерусские,
известные и литературному языку, и местные, и
дифференциальные диалектные словари, в которых описывается
диалектная лексика, а также общерусская лексика, имеющая в говорах
определенные отличия от лексики литературной.
В последние десятилетия появились словари новых типов,
описывающие определенные группы лексики говоров —
тематические словари, словари просторечий, словари,
раскрывающие разного рода системные связи в лексике,
—фразеологические, мотива ц ионные [например, в «Мотивационном
диалектном словаре (говоры Среднего Приобья)» A982—1985)
представлена общеупотребительная лексика говоров Среднего Приобья
40—70-х годов XX в. во всем разнообразии и сложности их моти-
187
вационных связей, которые обнаруживает реальная языковая
действительность], обратные словари, дающие материал для
изучения словообразовательной системы говоров, законов морфемной
сочетаемости, выявления структурно-семантических типов.
§ 218. Одним из первых, кто обратил внимание на
необходимость изучения диалектов, на их роль в истории русского языка,
был М. В. Ломоносов. В его «Российской грамматике», а особенно
в «Материалах к Российской грамматике» много диалектных слов,
главным образом севернорусских. В записях Ломоносова мы
находим пословицы, поговорки, группы слов, близких по значению и
принадлежащих письменному и «простонародному» языку: пища —
брашно, залив — губа, рукав — курья, чать будет — никак будету
восли бо будет — может быть будет. Эти записи лишены
толкований и комментариев, но сам подбор слов свидетельствует об
интересе Ломоносова к лексике говоров.
Собрание и описание русской областной лексики начинается
примерно в 30-е годы XVIII в. Как правило, первые записи
областных слов были сделаны путешественниками или местными
любителями родного языка без каких-либо лингвистических целей,
ради любопытных сопоставлений литературных и диалектных слов
(записи историка Г. Ф. Миллера, натуралиста И. Г. Гмелина,
географа П. И. Челищева и натуралиста И. И. Лепехина).
В начале XIX в. интерес к народной речи необычайно
возрастает, интенсивно идет собирание областной лексики и публикация
этих материалов в различных периодических изданиях. Значительную
роль в организации собирания диалектных слов сыграло возникшее
в 1811 г. Общество любителей российской словесности. Общество
призвало учителей и смотрителей местных училищ собирать
«провинциальные» слова. Материалы поступали из разных мест и
печатались в «Трудах» Общества. «Опыт русского простонародного
словотолковника» М. Н. Макарова A846) — это первая попытка
составить сводный словарь русских говоров. В середине XIX в. сбором
материалов по русским народным говорам занялись два научных
учреждения — Второе отделение Академии наук и Русское
географическое общество. В 1845 г. Второе отделение Академии наук
обратилось к директорам училищ с просьбой присылать записи
местных слов. Вскоре стали поступать материалы из разных губерний.
В начале 50-годов XIX в. И. И. Срезневский составил программу
для собирания образцов языка и словесности, которая
предусматривала запись лексики с указанием характера произношения и
формообразования, особенностей сочетания слов, а также
географического распространения тех или иных явлений. Большое значение
Срезневский придавал иллюстративному материалу, рекомендуя
присылать записи связных текстов.
В 1852 г. Академия наук издает под редакцией А. X. Востокова
и А. М. Коркунова «Опыт областного великорусского словаря». Ис-
188
точниками словаря послужили рукописные собрания областных слов,
словарики, напечатанные в «Трудах» Общества любителей
российской словесности, а также некоторые неопубликованные материалы
(например, собрание И. И. Срезневского — 3439 слов и
новгородские материалы Я. И. Бередникова — 1188 слов). В словарь вошло
18 011 слов. Работа над «Опытом;) закончилась, а материалы
продолжали поступать, и составители сразу же начали подготовку
«Дополнения к Опыту областного великорусского словаря», которое
было издано в 1858 г. и включило 22 895 слов.
Как отмечалось в предисловии, «Опыт...» включал в себя три
группы областной лексики: 1) слова, «уклонившиеся от
нормального употребления языка, нередко искаженные до крайности», а
также слова, заимствованные из языков соседних народов (отечь,
пйсня> цесть 'честь', паше 'пашет', играт 'играет'); 2) слова,
«некогда принадлежавшие к общему языку народа и вытесненные
из него другими», но сохранившиеся в песне, сказке, пословице
(бездтный 'лишенный отца', берега 'усердный уход', кбмонь 'конь',
лыбить 'улыбаться'); 3) слова, которые «родились вследствие
понятий, образовавшихся от предметов окружающей человека природы
и от особенных занятий народа» (утроба 'душа, сердце'). Слова в
словаре расположены в алфавитном порядке с указанием места
ударения. В большинстве случаев заголовочное слово выводится в
исходной форме, но некоторые существительные даются в формах
косвенных падежей, глаголы — в спрягаемых формах.
Грамматическая характеристика слова содержит указание на часть речи, род у
существительных, родовые окончания прилагательных, некоторые
окончания при словоизменении. Значения слов объясняются путем
краткого толкования. Для слов, имеющих соответствия в
литературном языке, приводятся синонимические определения:
Знобко, нар. Холодно. Н о в г о р. Тихв.
Алянчик, а, с. м. Недоумение, забытье, замешательство. П е н з. Наровч.
Иногда составители прибегают к подробному описанию
предмета, его отличительных признаков, назначения и т. п.:
Банник, а, с. м. Хлеб, зашитый в скатерть вместе с жареною птицею и
двумя столовыми приборами. Этим хлебом благословляет невестина мать
отъезжающих к венцу жениха и невесту. А р х а н г.
Ко многим словам приведены примеры их употребления.
Географическое распространение слов отмечается указанием на губернию
{реже — уезд), в которой записано слово. На сферу употребления
отдельных слов указывают пометы «морское», «охотничье» и т. п.:
Глубник, с. м. Мор. Северо-западный ветер. Ар хан г. Мез.
Встречаются в словаре и пометы эмоционального характера:
«бранное слово», «укоризненное слово», но они применяются редко
и непоследовательно.
189
Выход «Опыта областного великорусского словаря» и
«Дополнения...» к нему был важным событием в истории русского
языкознания. «Опыт...» явился первым областным словарем в широком
смысле этого слова, первым сводным словарем русских наречий.
Издание этого словаря завершило подготовительный период работы
по собиранию областной лексики и открывало новые пути для
русской диалектной лексикографии. Был введен в научный оборот
огромный лексический материал (до 40 тыс. слов), выработаны
приемы лексикографического описания лексики говоров. Словари эти
явились образцом для будущих составителей областных словарей.
Ф. И. Буслаев, Я. К. Грот, В. И. Даль отмечали огромное значение
«Опыта...», но вместе с тем указывали и на недостатки первого
словаря: неполноту материала, неточность географических помет,
малое число иллюстраций и недостаточность толкования значений.
«Опыт...» был задуман как дополнение к «Словарю
церковнославянского и русского языка» A847), поэтому «простонародные» слова,
помещенные в этом словаре, в «Опыт...» не включались. Не вошли
в словарь и многочисленные списки местных слов, печатавшиеся с
начала XIX в. в губернских ведомостях, различных журналах
и т. п. Отрывочность и неопределенность географических помет
объяснялись во многом качеством присланного в Академию наук
материала, поскольку было невозможно организовать проверку
присланного материала на местах. Многие недостатки словаря
объясняются общим уровнем развития языкознания в то время.
Следующим этапом в истории русской областной лексикографии
был четырехтомный «Толковый словарь живого великорусского
языка» A863—1866) В. И. Даля. Этот словарь не является собственно
областным словарем: он охватывает лексику письменной и устной
речи XIX в., включает слова книжные и разговорные, обиходные
и профессиональные. Но основу словаря, по словам Даля,
составляет «живой, устный язык русский, а паче народный». Даль
работал над словарем в течение 53 лет. Источниками для словаря
явились академические словари русского языка, в том числе и
областные (из «Опыта...» и «Дополнения...» Даль включил в словарь
около 30 тыс. слов), а также различные лексикографические
собрания — ботанический словарь Н. И. Анненкова,
сельскохозяйственный терминологический словарь В. П. Бурнашева, списки слов,
напечатанные в различных журналах. Примерно 80 тыс. слов было
собрано самим Далем.
В словаре принят гнездовой способ расположения слов: одно-
коренные слова, начинающиеся на одну и ту же букву, помещаются
в одной словарной статье, а приставочные образования с
производными от них — на своем алфавитном месте. Грамматические
указания в словаре скудны и нерегулярны: дается род и число
существительных, иногда — управление глагола, при неизменяемых
словах отмечается принадлежность к определенной части речи.
Наиболее уязвимой стороной словаря является семантическая ха-
190
ряктеристика слова. Даль отрицательно относился к толкованиям
значения при помощи развернутых определений и пользовался пре-
им^щественнно синонимическими определениями, причем часто
объединяя как синонимы слова, семантически далекие друг от друга, а
так|же использовал в толковании диалектные слова:
рерётье... воспище, торпище, рядно, дерюга, ватола (...)
Жукать или жучить, жукнуть, жучивать кого, турять, шугать; пугнуть,
припугнуть; дать гонку, нагоняй; бранить, журить, тазать, учить, бить.
К словам, обозначающим предметы домашнего обихода,
различные обряды, словам, связанным с народными приметами и
поверьями, |а также к лексике ремесел и промыслов Даль дает
развернутый ! реальный комментарий, прибегает к этнографическо-энцикло-
педиреским описаниям:
Лапа {...> Лапоть м. <...> короткая плетеная обувь на ножную лапу, по
щиколотки, из лык (лычники), мочалы (мочалыжники, плоте), реже из коры
ракиты, ивы (верзни, ивняки) тала (шелюжники), вяза (вязовики), березы (берес-
тяники) (...) Лычный лапоть плетется в 5—12 строк, пучков, на колодке,
кочедыком ... и состоит из плетня (подошвы), головы, головашек (переду), ушника,
обушника (каймы с боков) и запятника (...) Лапти обуваются на портяные и
шерстяные подвертки и подвязываются оборами в переплет накрест до
колена. (...)
Структура словарной статьи у Даля не отвечает требованиям
филологического словаря. Для семантического деления используется
знак//, но значения и оттенки значений не разграничиваются, а
сами значения выделены недостаточно четко. Иллюстрации
располагаются в словарной статье произвольно и часто не соотносятся
с выделяемыми в слове значениями. Фразеологические обороты
иногда выделены и истолкованы, но в большинстве случаев их
надо разыскивать в массе иллюстративного материала,
приведенного к слову. Географические пометы в словаре ограничены только
указанием губернии. Кроме того, выделяя наречия, Даль обозначал
их как «северное», «южное», «западное» и «восточное», используется
также помета «сибирское». Такие широкие указания не дают
точных сведений о локальном распространении слова.
Второе издание словаря A880—1882), частично подготовленное
самим Далем, было дополнено материалами Я. К. Грота, П. В. Шей-
на, И. Ф. Наумова. Третье издание, вышедшее в начале XX в.,
редактировал И. А. Бодуэн де Куртенэ. Он упорядочил гнездовую
систему, исправил ошибки, в ряде случаев снял этимологические
объяснения, сделанные Далем, и включил в словарь лексику из
своих казанских записей.
Словарь Даля сохранил свое значение до наших дней как самое
полное собрание лексики русских говоров. Это поистине
сокровищница народной речи. Кроме слов, в словаре приводятся
многочисленные фразеологизмы, широко распространенные в устной речи, но
не вошедшие ни в какие другие словари, примеры употребления
слов, пословицы и поговорки. Даль раздвинул рамки филологическо-
191
го словаря, включив в него массу ценных этнографических
сведений, объяснение многих понятий старого крестьянского быта. Далев
словарь занимает почетное место в истории русской культуры,/он
был высоко оценен В. И. Лениным1. /
Развитие лингвистики в советскую эпоху, привлечение новых
данных для исторической лексикологии и фразеологии русского
языка, для сравнительно-исторического изучения славянских языкрв и
их связей с неславянскими языками сделали насущной потребность
в областном словаре, охватывающем лексические богатства /всех
говоров. База для такого словаря уже была создана: за более чем
сто лет со времени выхода «Опыта областного великорусского!
словаря» были накоплены огромные словарные материалы, как
опубликованные в различных изданиях, так и хранящиеся в архивах,
картотеках. Работу по подготовке словаря взял на себя Институт
русского языка АН СССР, и начиная с 1965 г. выходит «Слбварь
русских народных говоров».
Словарь охватывает лексику и фразеологию всех русских
говоров XIX — XX вв. Источники словаря многочисленны и
разнообразны. Это словарики, которые печатались в различных изданиях
(губернские ведомости, «памятные книжки» и календари,
«Известия» Русского географического общества, «Журнал Министерства
народного просвещения», «Живая старина», «Русский
филологический вестник», местные газеты и т. п.), статьи, посвященные
диалектной лексике, этнографические описания, фольклорные сборники,
рукописные материалы архивов Географического общества Союза
ССР, словарной картотеки Института русского языка АН СССР
и др. По составу словника «Словарь русских народных говоров» —
дифференциальный областной словарь. Порядок расположения слов —
алфавитный.
В словаре значения слов определяются толково-переводным
способом. Если диалектное слово имеет лексические соответствия в
литературном языке, то значение определяется с помощью этих
литературных слов (одного или группы синонимов): грёбовать
'брезговать', лислйвый 'хитрый, лукавый, льстивый'. Диалектные слова,
не совпадающие по значению со словами литературного языка или
не имеющие соответствий в литературном языке, получают
описательное толкование: лягушатник 'заросшее травой непроточное
озеро', мялица 'станок для мятья льна, конопли вручную'. Когда
обозначаемый предмет мало известен или вовсе неизвестен
широким кругам читателей и не имеет обозначения в литературном
языке, вводятся элементы энциклопедического определения: мугйч
'рыба Регса fluviatilis, окунь (очень мелкий)'.
Значение слова, устойчивые обороты, выделенные в словарной
статье, иллюстрируются примерами. Иллюстрации располагаются в
хронологическом порядке и приводятся обычно в современной орфо-
1 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 51. С. 122.
192
графии с сохранением диалектного ударения и некоторых фонетико-
морфологических особенностей. Большая лексикографическая
традиция, наличие академических словарей литературного языка
позволяют Ыать в словаре говоров развернутую грамматическую
характеристику слова. В словарь вводятся пометы, характеризующие сферу
употребления слова («фольклорное», «детское»), степень его
употребительности («устарелое», «так говорили раньше», «редкое»). Все
слова сопровождаются указанием на место употребления. Например:
Басалай, я, м. 1. Беспутный, разгульный человек или хулиган. Арх., 1842—
1847. Сын-то у ней басалай, непутной. Арх. Ему, басалаю, все нипочем.
Волог, Твер., Яросл., Сев., Вост., Новг., Пек. Сами басалаи, а людей учите.
Моск. // Человек шумливый, крикливый, бранчливый или сварливый, не дающий
покоя окружающим. Арх., 1885. Басалай, который лается, ругается вовсе ни к
чему. Арх., Новг.
2.J Хвастун, болтун. Новоторж. Твер., 1860. Твер., Яросл., Арх., Сев.-Воет
3J Озорник, сорванец (о ребенке). Иногда бранно. Соликам. Перм., 1854.
Новг. Этакой басалай, не посидит минуты на месте. Олон. У/ какой басалай
парнишка-то у Егора, беда. Волог. Ишь ты, басалай. Баловник у тебя
мальчишка, Нина. Ремешком надо его, а вы все балуете его. Калин, ф В
дразнилке-поговорке. Шенк. Арх., 1898. Басалай, басалай, полезай на сарай, там кош-
ку дерут, тебе лапку отдадут. Новг., КАССР.
4. Дуралей. Пинеж. Арх., 1861 О «Не обращающий ни на что внимания*.
Ему, басалаю, все нипочем. Кадн. Волог., Кичин, 1866.
5. Нерасторопный человек. Вельск. Волог., 1883—1889.
6. Дурно одетый человек. Иногда бранно. Вельск. Волог., 1883—1889. Зла-
торотцы, басалаи, озорники/ Моск.
7. Расторопный человек. Тотем. Волог., 1819.
8. Щеголь, франт. Тотем. Волог., 1819. Волог., Сев.-Вост.
§ 219. Выход в свет «Опыта областного великорусского
словаря», «Дополнения...» к нему и словаря В. И. Даля активизировал
работы по собиранию и публикации областной лексики, особенно
в 80—90-е годы XIX в. Собиратели учитывают данные «Опыта...»
и словаря Даля и стараются дополнять уже имеющиеся
лексикографические труды. Однако собирание областной лексики идет
неравномерно: обследуются главным образом удаленные от центра
области, меньше — центральные районы России. Поэтому
публикуемые в эти годы сборники местных слов почти исключительно
содержат материал севернорусских говоров.
Наиболее интересным в филологическом отношении является
«Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и
этнографическом применении» А. И. Подвысоцкого A885). Это
областной словарь в узком смысле слова: он включает только диалектную
лексику Архангельской губернии. Слова литературного языка, как
правило, в словаре отсутствуют, но составитель часто не
разграничивает лексических и фонетических, грамматических диалектных
особенностей и включает слова, отражающие характерные
фонетические черты говора: вйтер, пйсня, опётьу взёть, птйцька, цветок
диалектные формы общерусских слов: матй, чевд и др. Есть в
193
словаре и общерусские слова, входящие в состав пословиц,
поговорок, народных примет:
Баба. Пословица: Какова баба, такова и слава, Онеж. (...)
Ключи. Народное поверье: ключи класть на стол, да ложки в куче коло-
екать — будет ссора в семье. Кем. I
Слова, как правило, расположены в алфавитном порядке, причем
в заголовке словарной статьи даются фонетические варианты:) вза-
быль, взаболь; словообразовательные параллели: врака, вранйца; а
иногда объединяются семантически близкие слова: беседа, вечешна,
вечеринка 'сходбище в каком-нибудь доме парней и девуше^ для
развлечения танцами, песнями и играми', медуница, медовйн
чень 'дикая пчела'. Слова приводятся в исходной форме,
общее правило нарушается для слов, отличающихся от соотве
ющих им слов литературного языка отдельными формами, кс
и помещаются в заголовке статьи: друже (звательная фор^а от
друг), мдже (форма 3-го лица глаголов без -т). Большинство слов
не имеет грамматических помет; более последовательно даны
грамматические пометы при существительных (род, формы И. и Т.
мн. ч.) и глаголах (указание на вид, форму другого вида, реже —
формы 1-го лица настоящего времени).
Когда не требуется подробного описания понятия, обозначаемого
словом, Подвысоцкий дает филологическое определение значений
слова. Так определено большинство слов в словаре:
Новина, Новинка, Новины, Новь.— 1) Посредственная сенокосная земля.
Онеж. 2) Расчищаемое и выжигаемое под пашню лесное место. (...) Пин., Шенк.
3) Поляна среди кустарного леса. Пин. 4) Окруженное пашнями сенокосное
место. Шенк.
При названиях животных, птиц и рыб, орудий и снастей,
построек, явлений природы, местного ландшафта, обрядов, игр и т. п.
дается энциклопедическое толкование. Составитель широко
использует этнографический материал. По данным словаря можно
полностью восстановить свадебный обряд, обряды, связанные с
окончанием сельскохозяйственных работ, некоторые обычаи местного
населения. Недостатком в толковании значений является
использование в определениях диалектных слов. В качестве иллюстраций
приводятся записи живой речи, пословицы и поговорки. Однако не
ко всем словам даны примеры употребления: в большинстве
иллюстрируются узкоместные слова.
В словаре имеются пометы, указывающие на эмоциональную
окраску слов: насмешливое слово (зюзя 'пьяница, неряха1, стеле-
пыш 'увалень'), ругательное слово (ослопйн 'остолоп, чурбан*, не-
сыть 'ненасытный, жадный человек'), шутливое слово (кожедёр
'охотник париться в бане'), ласкательное слово (белёюшко —
ласкательное в смысле 'милый, голубчик1). Указание на сферу
употребления дается только для морской терминологии: нога (морск.)
'ванта'.
194
В словаре много фразеологических сочетаний: кислое молоко
эрог\ живой рукой 'живо, проворно', заложить ухом 'забыть о
чек-либо', обронить паруса 'опустить паруса1. В разработке фра-
погического материала у Подвысоцкого нет единого принципа:
одйи фразеологизмы выносятся в отдельную статью, другие
разрабатываются в статьях на исходное слово; часть фразеологических
сочетаний, помещенных в отдельных статьях, имеет толкование,
друуие приводятся лишь с отсылкой на основное слово.
се слова в словаре снабжены географическими пометами.
Лексика), употребительная на всей территории распространения
архангельских говоров, имеет помету «повсеместно», остальные слова —
указание на уезд.
гсоварь Подвысоцкого был высоко оценен современниками.
Я. К). Грот писал, что составитель представил первый целый
словарь I значительного объема по одному областному наречию.
Ценность материалов Подвысоцкого еще и в том, что вся лексика
собрана непосредственно из уст народа. Словарь был удостоен
Ломоносовской премии (такую высокую награду за свою работу
получил только В. И. Даль).
В 1898 г. выходит «Словарь областного олонецкого наречия
в его бытовом и этнографическом применении», составленный
Г. И. Куликовским. В этот словарь вошли и материалы, собранные
А. А. Шахматовым. Словарь построен по типу словаря А. И.
Подвысоцкого (принцип отбора слов, подача материала), однако в нем
менее совершенны толкования значений, беднее представлены
этнографические материалы, совсем нет стилистических помет.
Ценным собранием диалектной лексики были «Материалы для
объяснительного областного словаря вятского говора» Н. М.
Васнецова A907). Во вступительной статье к словарю составитель писал,
что его целью было «дать сборник слов, или совершенно
неизвестных русской лексикографии, или общепринятых, но в вятском
говоре имеющих своеобразное значение». Для этого Васнецов сличал
свои материалы со словарем Даля и академическими областными
словарями. Слова, отличающиеся от общеупотребительных лишь
местными фонетическими особенностями, в словарь не вошли, однако были
включены осваиваемые носителями говора иноязычные слова: абла-
кат9 арёнт, куфня и др. Словарю предпослан краткий очерк
вятского говора.
Из других словарей можно отметить «Смоленский областной
словарь» В. Н. Добровольского A914), охватывающий около 13 тыс.
слов, записанных непосредственно автором и извлеченных из
записей фольклора, а также некоторых других источников. Помимо
диалектных слов, в словарь вошла лексика городского просторечия
и арго.
В советскую эпоху собрано много новых лексических
материалов. Расширяется территория обследования: публикуются материалы
по говорам среднерусских областей, Среднего и Нижнего Поволжья,
195
Урала, Сибири, Дальнего Востока, по лексике южнорусских
говоров. С конца 50-х — начала 60-х годов наблюдается заметное
оживление лексикографической работы в области диалектной лексики.
Это вызвано прежде всего необходимостью расширить
представление о современном состоянии русской лексики и ее истории. В 1956 г.
на всесоюзном координационном совещании по вопросам
диалектологии при Институте языкознания АН СССР было решено считать
одной из существенных задач диалектологической работы
составление областных словарей. Центрами такой работы становятся
университеты и педагогические институты страны. С помощью
студентов-филологов создаются словарные картотеки, ведется обработка
материалов для словарей лексики разных областей России. Большую
помощь в собирании материала оказывают учителя сельских фкол.
Организуются диалектологические экспедиции, собирающие диаркт-
ную лексику с использованием специальных программ и
вопросников. При составлении словарей учитываются и печатные источники:
опубликованные словари, списки слов, фольклорные материалы.
В последние десятилетия подготовлено значительное количество
диалектных словарей: «Краткий ярославский областной словарь»
Г. Г. Мельниченко A961), «Словарь говоров Подмосковья» А. Ф.
Ивановой A969), «Словарь русских донских говоров» [1975—1976; в
него включены и материалы «Донского словаря» А. В. Миртова
A929)], «Словарь русских старожильческих говоров средней части
бассейна р. Оби» A964—1983), «Словарь русских говоров
Новосибирской области» A979), «Словарь русских говоров Забайкалья»
Л. Е. Элиасова A980) и др. Издание многих словарей еще не
завершено: «Словарь русских говоров Среднего Урала» A964 — ...),
«Словарь емоленских говоров» A974—...), «Архангельский
областной словарь» A980—...), «Ярославский областной словарь»
1981—...), «Словарь вологодских говоров» A983—...).
Все названные региональные словари являются словарями
дифференциальными, т. е. их составляет в основном диалектная лексика.
Включение в словарь общерусской лексики с местными
особенностями в стилистической окраске, сочетаемости и т. п. определяется
теоретическими установками каждого словаря.
Иной тип словаря представляет «Псковский областной словарь с
историческими данными» A967—...), составление которого было
начато под руководством Б. А. Ларина. Это словарь полного типа,
включающий в себя, по возможности, весь активный словарный
запас псковских говоров XIX—XX вв., в том числе и лексику,
совпадающую с лексикой литературного языка. В словарь вводится
также микротопонимика, прозвища людей и клички животных.
Преимуществом словаря является наличие большого исторического
материала — данных, извлеченных из памятников псковской
письменности XIII—XVIII вв. Эти материалы, помещенные в особой
части словарной статьи, помогают установить историческую
перспективу развития словарного фонда псковских говоров.
196
«Псковский областной словарь...» в какой-то мере является и
сдоварем-атласом: для диалектных слов приводятся точные
географические данные о территории распространения (район, а первых
выпусках — и деревня). Карта обследованной территории (с
нанесенными на нее населенными пунктами) позволяет читателю
определить ареал любого слова, к отдельным словам даны лексические
карты.
Составители словаря стремятся полнее отразить речь жителей
Псковщины (записи живой речи даются в упрощенной фонетической
транскрипции), поэтому каждое значение слова иллюстрируется
примерами, выделяются и толкуются фразеологические единицы разной
степени семантической слитности, в конце словарной статьи
приводятся фонетические варианты и группы слов-синонимов. Например:
Вир1, а, редко у, ж. 1. Водоворот. На вдзере виры есь — крутёль, хоть и
плавает харашб — утбнеш. Тор. Назарино. В вир пъпадёш — и ср&зу тебя
закрутит. Остр. Демешкино. <...> В миру — што в виру. Порх. Корж. (...> ср.
бой2, буй1, вертун1, вира1, вирйна, вихрь, водобег, водоворот, воронка3, ворот4,
вьюн, вьюха, кипун, ключ, котёл; вирок.
2. Глубокое место, яма в реке, озере. Вир — ёта где глыббко, а вада
спокойная, он вить не тянет. Остр. Надеждино. Раз глубакд в рякё, значит, вир
ёта, хоть и не крутит вада. Там же. (...) О широком участке ручья. Вир
яшшб шырбкае места на ручйэ. Гд. Гвоздно. // Открытое углубление с водой,
провал в болоте. (...)
3. Искусственный водоем. Мы в виры купацца хадйли, вир — яма выкъпъ-
на, вада там чистая. Пек. Шахницы. (...>
Д В вир головушкой Очень быстро, опрометью. Куды тебя несе в
вир галбвушкъй! Остр. Луговская. Л (Ни в мир), ни в вир, (ни в
добрые люди) (не годиться). Никуда не годиться. Никуды ён ня стал
гош, ни в вир, ни в добрые люди. Пушк. Молчанове Ана ни в мир, ни в вир
не гадйцца, феё равно бярёт, рас богатая. Сл. Слобода. <...)
Д Со всех виров. Отовсюду. Са фсех вирбф собрался нарбт, са
всех вирбф. Вл. Кашевицы. (...) Л С виру, с болота, неодобр.
Неизвестно откуда. С виру, с балбта невеста взята. Остр. Козлы. Д В и р (кого-н.)
знает см. знать.
2. То пословки правда есть; в тихой водь вир велик(о)й. Разговорник Т. Ф.,
470, 1607 г.
6. Изгиб реки, излучина. А завод той земли от великого виру Толвою
рекою вверхъ до Малой речке. Нов. пек. гр. № 23, 1459—1465 гг.
Как словарь полного типа составляется и «Словарь брянских
говоров» A976—...).
§ 220. В 1969 г. вышел «Словарь современного русского
народного говора (д. Деулино Рязанского района Рязанской области)» под
редакцией И. А. Оссовецкого. Задачей словаря, как пишут
составители во «Введении», было «на языковом материале одного говора
показать диалектную лексику, типичную для данной диалектной
зоны». Для выбора объекта лексикографирования составители
словаря предварительно обследовали ряд населенных пунктов на
территории так называемой рязанской Мещеры. В результате
обследования был выбран говор деревни Деулино Рязанского района
197
Рязанской области как типично южнорусский говор, похожий на
говоры других обследованных населенных пунктов, но с
определенным своеобразием в лексике. Материал собирался в течение I960—
1963 гг. преимущественно от представителей старшего поколения.
Очень важным явилось длительное пребывание собирателей в
деревне, постоянное наблюдение за речью жителей, усвоение
диалектной лексики и норм словоупотребления.
В словаре описано около 8 тыс. слов. По составу словника
словарь занимает промежуточное положение между
дифференциальным и полным диалектным словарями. Он подробно описывает все
слова говора, хотя бы одним признаком отличающиеся от лексики
литературного языка — отсутствием корневой морфемы в
литературном языке: башар 'живот, брюхо', омежндй 'жадный';
фонемным составом: комарь 'комар', дамнд 'давно'; морфемной структурой:
свекры 'свекровь', далече 'далеко'; ударением: глупой 'глупый,
умственно отсталый', весело 'весело, приятно'; грамматической
характеристикой слова: уха 'ухо', звездд 'бельмо'; стилистической
окраской: древо у здравый, дражнйть, вылазить в говоре
нейтральные в стилистическом отношении слова; сочетаемостью дать
заявление 'заявить', нет никуды 'никуда'. Каждое слово получает
детальную семантическую характеристику: описываются все
значения слова, как общие с литературным языком, так и диалектные,
выделяются оттенки значений, особенности употребления.
Например:
Омежной (...) Жадный. Ана жаднъйъ, ам'ажнййъ, фс'о пас'ипС (...> |
смежной на что, Ан'й дабр'ё ам'ажны на фс'б (...) \\ Такой, который
много работает ради накопительства, из-за жадности. Вал'аит' и вал'аит\
ам'ажнбй какбй'гпъд'ет [много косит]< ...) // Скупой, чрезмерно бережливый,
склонный к накопительству. А вы п мълач'ка н'ас'л'и! О! Ам'ажный! Капли
в'urn1 н'а дйс' тЧ (...) // Ненасытный, прожорливый. Йад'апС и йад'ат* —
вот ам'ажныи (...)
Стилистические пометы используются для указания на область
применения некоторых слов: набилки (спец.) 'деревянная рама в
ткацком стане, в которую вставляется бёрдо'; на
употребительность слова в говоре: ползать (малоупотр.) 'пообещать'; на
эмоциональную окраску слова: ляпалка (бран.) 'болтунья, сплетница',
момнйть (груб.) 'есть много и с жадностью'.
Словарь содержит множество фразеологических оборотов.
Выделяются фразеологизмы разных типов — идиомы: ни один паралйк
'никто'; фразеологические единства: глаза запорошить кому-либо
'опозорить, обесславить кого-либо'; составные термины: боровой
гриб 'разновидность белых грибов'; широко представлены
тавтологические сочетания: котом кататься 'кататься', лето летовать
'быть, пребывать где-либо в течение лета'.
«Словарь говора д. Акчим Красновишерского района Пермской
области» A984—...) является словарем полного типа. В нем
представлены как диалектные слова, так и общерусская лексика, в се-
198
мантике которой не обнаружено диалектных особенностей. В целях
более выразительного показа этих двух категорий слов они в
словаре разделены: в основную часть словаря включены диалектные
слова и те общерусские слова, в семантической структуре которых
наряду с общерусскими отмечены и диалектные значения и оттенки;
список остальных бытующих в говоре общерусских слов дан во
второй части словаря. Для решения вопроса, в какую часть словаря
помещать то или иное слово, привлекался 17-томный «Словарь
современного русского литературного языка», и слова, приводимые в
этом словаре без помет или с пометами «книжное», «ироническое»,
«разговорное», «просторечное», помещались во вторую часть словаря.
Системные связи общерусской и диалектной лексики показаны с
помощью детальной системы отсылок. Во «Введении» к словарю
обосновывается целесообразность выбора для описания говора
деревни Акчим как говора самобытного и вместе с тем типичного
для территории раннего заселения Пермской области русскими;
здесь же дана краткая характеристика фонетических и
грамматических особенностей акчимского говора.
§ 221. Первым опытом создания словаря говора одного
лица является «Диалектный словарь личности» В. П. Тимофеева
A971). Он включает диалектные слова, которые были записаны в
течение 20 лет от жительницы деревни Усольцевой Шатровского
района Курганской области Евдокии Тимофеевой A897 г. р.),
неграмотной крестьянки. Говор этих мест — севернорусский, с
особенностями Вологодско-Вятской группы.
В словаре описано 2705 слов и 87 фразеологизмов. Включены
также некоторые просторечные слова как близкие говорам по
условиям употребления в устной речи. Значения слов и устойчивых
оборотов иллюстрируются примерами из устной речи, а также
пословицами, поговорками, частушками:
Домйть, -ю. Оставаться дома, хозяйничать. Маньку дома оставила домыть.
В добры входить, фраз. Входить в доверие, добиваться уважения. И
скажу, мне не в добры входить.
Подруга, что нам горевать,
Слезами море уливать.
Слезами море не ульёшь;
Залётке в добры не войдешь,
В словаре используются стилистические пометы, указывающие
на профессионально-хозяйственные сферы («рыбацкое», «ткацкое»,
«охотничье»), активный и пассивный запас («старое», «архаичное»,
«малоупотребительное»), экспрессивно-эмоциональную окраску слов
(«ласкательное», «пренебрежительное» и др.), на жанрово-фольклор-
ный, обрядовый колорит употребления («частушечное», «песенное»,
«свадебное», «похоронное»).
199
§ 222. В 1972 г. вышел «Словарь фразеологизмов и иных
устойчивых словосочетаний русских говоров Сибири», составленный
Н. Т. Бухаревой и А. И. Федоровым. Словарь включает около
4 тыс. диалектных устойчивых оборотов. Источниками словаря
послужили записи диалектной речи, сделанные сотрудниками
Института истории, филологии и философии Сибирского отделения
АН СССР и преподавателями сибирских вузов, а также печатные
источники XIX—XX вв.
В состав словаря включены не только собственно фразеологизмы:
выщелкнуться как из скорлупы 'одеться нарядно', ни в сноп, ни в
горсть 'безрезультатно, зря', до вихря 'много, полно', но и
пословицы диалектного характера: Слово не стрела, да хуже стрелы;
Охоту тешить — не беду платить, а также устойчивые обороты
с местным терминологическим значением: верхний порог 'верхний
косяк в дверной раме', крыть кряжом 'делать крышу с двумя
скатами', рыскбвый якорь 'небольшой якорь для перемещения
судна'. Фразеологизмы в словаре расположены по алфавиту первых
компонентов, в том числе и служебных слов. Каждый фразеологизм
приводится один раз, отсылочных строк на остальные компоненты
устойчивого оборота нет (что несколько затрудняет пользование
словарем как справочником). Употребление фразеологизмов
иллюстрируется записями диалектной речи. Географические пометы в
словаре достаточно широки: область, край, реже — район.
Более совершенным в лексикографическом плане является
небольшой фразеологический словарь пермских говоров
«Материалы для фразеологического словаря говоров Северного Прикамья»
К. Н. Прокошевой A972). Материалом для словаря послужили
записи диалектной речи преимущественно от представителей старшего
поколения. Это словарь дифференциального типа: включается
фразеология, либо совсем неизвестная литературному языку, либо
отличающаяся от соответствующих фразеологизмов литературного
языка какими-либо диалектными особенностями.
В словаре приведено 1500 фразеологизмов разных типов:
неразложимые идиомы, лексически ограниченные и терминологические
сочетания слов, пословицы и поговорки. Порядок расположения
фразеологизмов — по алфавиту грамматически стержневых компонентов.
Ссылки на второй компонент даются, если этот компонент входит
в несколько фразеологизмов. В словаре показана вариантность
устойчивых оборотов: набить <напластать, насгибать> глаза
<шары> кому 'побить, поколотить', птичье <утичье. уточье>
гнездо <сгнёздышко> 'созвездие Стожары'. Используются
стилистические пометы: это не беда, что в поле лебеда\ (шутл.) 'неважно,
не имеет значения'; держать в жабрах кого (экспр.) 'в большой
строгости'; порча ядрёная (бран.) 'о человеке, доставляющем
неприятности'; деревянный огбнь (устар.) 'огонь, добытый трением двух
кусков дерева'. Словарь содержит богатый иллюстративный
материал.
200 lAVTOR SKANA:
ewgeni23
philbook@mail.ru
Около 7 тыс. фразеологических оборотов содержит
«Фразеологический словарь русских говоров Сибири» под редакцией А. И.
Федорова A983). Словарь составлен на основе фразеологической
картотеки, отражающей результаты накопления и лексикографической
обработки диалектной лексики и фразеологии говоров Сибири и
Дальнего Востока. В него вошли (с дополнениями и
уточнениями) и материалы «Словаря фразеологизмов...» Н. Т. Бухаревой и
А. И. Федорова.
Это словарь дифференциального типа. Основную часть словника
составляют собственно фразеологизмы — обороты, обладающие в
разной мере оценочным значением: на бугор выходить (ирон.)
умирать'; в каждой дырке гвоздь (пренебреж.) 'о том, кто вмешивается
не в свое дело'; иметь грамотёшку 'быть грамотным*. В словарь
включаются также пословицы, поговорки и некоторые устойчивые
словосочетания терминологического и номенклатурного характера,
занимающие промежуточное положение между фразеологией и
устойчивыми оборотами нефразеологического типа: младёнская
болезнь 'эпилепсия', болотный Ванька 'растение кипрей', курочья
нбжка 'гриб подберезовик'.
Принцип расположения фразеологических единиц в словаре —
структурно-семантический. Если фразеологизм имеет структуру
словосочетания (именного, глагольного, наречного, атрибутивного),
то он помещается на месте грамматически сгержневого компонента
словосочетания: например, балда осиновая на слово балда; чёрный
день на слово день; всё горе поймать на слово поймать. Если
фразеологизм имеет структуру предложения, то он помещается на
место компонента, являющегося главным членом предложения:
кошка скребёт на свой хребет; на слово кошка; из рук ничегд не
выпадает — на слово выпадает.
В словаре показана многозначность фразеологических единиц,
вариантность диалектной фразеологии, особенности синтаксической
сочетаемости устойчивых оборотов, даны стилистические пометы.
РЕКОМЕНДУЕМАЯ ЛИТЕРАТУРА
УЧЕБНАЯ ЛИТЕРАТУРА
Русская диалектология / Под ред. Р. И. Аванесова, В. Г. Орловой. М.,
1964.
Русская диалектология / Под ред. Н. А. Мещерского. М., 1972.
Русская диалектология / Под ред. П. С. Кузнецова. М„ 1973.
Баранникова «/7. Я. Русские народные говоры в советский период. (К
проблеме соотношения языка и диалекта). Саратов, 1967.
Вопросы теории лингвистической географии/Под ред. Р. И. Аванесова.
М., 1962.
Захарова /С. Ф., Орлова В. Г. Диалектное членение русского языка. М.,
1970.
Колесов В. В. Значение лингвистической географии в историческом изучении
языка // Общеславянский лингвистический атлас: Материалы и исследования /
Под ред. Р. И. Аванесова. М., 1975.
Образование севернорусского наречия и среднерусских говоров. (По
материалам лингвистической географии) /Под ред. В. Г. Орловой. М., 1970.
Опыт диалектологической карты русского языка в Европе с приложением
очерка русской диалектологии // Труды Московской диалектологической
комиссии. М., 1915. Вып. 5.
Текучее А. В. Основы методики орфографии в условиях местнсго диалекта.
Фонетика
Калнынь Л. Э. Развитие категории твердости и мягкости согласных в
русском языке // Уч. зап. / Ин-т славяноведения. 1956. Т. 13.
Касаткин Л. Л. Прогрессивное ассимилятивное смягчение задненёбных
согласных в русских говорах. М., 1968.
Колесов В. В. Фонологическая характеристика фонетических диалектных
признаков // Вопр. языкознания. 1971. № 4.
Кузнецова О. Д. Актуальные процессы в говорах русского языка. Л., 1985.
Орлова В. Г. История аффрикат в русском языке в связи с образованием
русских народных говоров. М., 1959.
Пауфошима Р. Ф. Фонетика слова и фразы в современных говорах.
М., 1983.
Физические основы современных фонетических процессов в русских говорах /
Под ред. С. С. Высоцкого. М., 1978.
Экспериментально-фонетические исследования в области русской
диалектологии / Под ред. С. С. Высоцкого. М., 1977.
202
Морфология
Б ром лей С. В., Булатова Л. Н. Очерки морфологии русских говоров. М.,
1972. С. 32—126.
Обнорский С. Я. Именное склонение в современном русском языке. Л.,
1927—1931. Вып. 1—2.
Обнорский С. Я. Очерки по морфологии русского глагола. М., 1953.
Филин Ф. Я. Происхождение русского, украинского и белорусского
языков. Л., 1972. С. 357—468.
Синтаксис
Кузьмина И. В., Немченко Е. В. Синтаксис причастных форм в русских
говорах. М., 1971.
Собинникова В. И. Простое предложение в русских народных говорах (по
материалам говоров Воронежской области). Воронеж, 1961.
Собинникова В. И. Строение сложного предложения в народных говорах
(по материалам говоров Гремяченского района Воронежской области). Воронеж,
1958.
Трубинский В. И. Очерки русского диалектного синтаксиса. Л., 1984.
Шапиро А. Б. Очерки по синтаксису русских народных говоров. М., 1953.
Лексика
Блинова О. И. Введение в современную региональную лексикологию.
Томск, 1975.
Блинова О. И. Русская диалектология. Лексика. Томск, 1984.
Ивашко Л. А. Очерки русской диалектной фразеологии. Л., 1981.
Когопгкова Т. С. Русская диалектная лексикология. М., 1979.
Козырев В. А. Лексика современных русских народных говоров. Л., 1984.
Оссовецкий И. А. Лексика современных русских народных говоров. М.,
1982.
Сороколетов Ф. Я., Кузнецова О. Д. Очерки по русской диалектной
лексикографии. Л., 1987.
Федоров А. И. Сибирская диалектная фразеология. Новосибирск, 1980.
НЕПЕРИОДИЧЕСКИЕ ИЗДАНИЯ, СБОРНИКИ СТАТЕЙ, СЛОВАРИ
Брянские говоры. Л., 1968, 1971, 1978, 1985...
Вопросы изучения русских народных говоров. Диалектная лексика/Под
ред. Ф. П. Филина, Ф. П. Сороколетова. Л., 1972.
Говоры территории позднего заселения. Саратов, 1977...
Диалектная лексика/Под ред. Ф. П. Сороколетова, Ф. П. Филина. Л.,
1971, 1974, 1976, 1978, 1979, 1982, 1985...
Диалектография русского языка. М., 1985.
Диалектологические исследования по русскому языку. М., 1977.
Диалектология и лингвогеография русского языка. М., 1981.
Живое слово в русской речи Прикамья. Пермь, 1969, 1971, 1972, 1974,
1976, 1978, 1979, 1985...
Исследования по русской диалектологии. М., 1973.
Лексика и грамматика севернорусских говоров. Киров, 1986.
Лексика русских народных говоров/Под ред. Ф. П. Филина. М.; Л., 1966.
Литературный язык и народная речь. Пермь, 1977...
Псковские говоры. Псков, 1962, 1968, 1973, 1979...
Русские говоры. М., 1975.
203
Севернорусские говоры. Л., 1970, 1975, 1979, 1984...
Слово в народных говорах русского Севера. Л., 1962.
Язык жанров русского фольклора. Петрозаводск, 1968, 1971, 1977, 1979,
1983, 1985. . .
Архангельский областной словарь/Под ред. О. Г. Гецовой. М., 1980—
1987. Вып. 1—5.
Беляева О. П. Словарь говоров Соликамского района Пермской области.
Пермь, 1973.
Бухарева Н. Т., Федоров А. И. Словарь фразеологизмов и иных
устойчивых словосочетаний русских говоров Сибири. Новосибирск, 1972.
Васнецов Н. М. Материалы для объяснительного словаря вятского
говора. Вятка, 1907.
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М.,
1955 (и другие издания).
Добровольский В. Н. Смоленский областной словарь. Смоленск, 1914.
Дополнение к Опыту областного великорусского словаря. Спб., 1858.
Иванова А. Ф. Словарь говоров Подмосковья. М., 1969.
Иркутский областной словарь/Под ред. Н. А. Бобрякова. Иркутск, 1973—
1979. Вып. 1—3.
Кириллова Т. В., Бондарчук Н. С, Куликова В. П. и др. Опыт словаря
говоров Калининской области. Калинин, 1972.
Куликовский Г. И. Словарь областного олонецкого наречия в его
бытовом и этнографическом применении. Спб., 1898.
Материалы для фразеологического словаря говоров Северного Прикамья/
Сост. К. Н. Прокошева. Пермь, 1972.
Мельниченко Г. Г. Краткий ярославский областной словарь. Ярославль,
1961.
Меркурьев И. С. Живая речь Кольских поморов. Мурманск, 1979.
Миртов А. В. Донской словарь. Ростов-на-Дону, 1929.
Мотивационный диалектный словарь (говоры Среднего Приобья)/Под
ред. О. И. Блиновой. Томск, 1982—1985. Т. 1—2.
Немченко В. Н., Синица А. И., Мурникова Т. Ф. Материалы для словаря
русских старожильческих говоров Прибалтики/Под ред. М. Ф. Семеновой.
Рига, 1963.
Опыт областного великорусского словаря. Спб., 1852.
Опыт обратного диалектного словаря /Под ред. М. Н. Янценецкой. Томск,
1973.
Подвысоцкий А. Словарь областного архангельского наречия в его
бытовом и этнографическом применении. Спб., 1885.
Псковский областной словарь с историческими данными. Л., 1967—1987.
Вып. 1—7.
Расторгуев П. А. Словарь народных говоров Западной Брянщины. Минск,
1973.
Словарь брянских говоров. Л., 1976—1988. Вып. 1—5.
Словарь вологодских говоров. Вологда, 1983—1987. Вып. 1—3.
Словарь говора д. Акчим Красновишерского района Пермской области/
Под ред. Ф. Л. Скитовой. Пермь, 1984. Вып. 1.
Словарь просторечий русских говоров Среднего Приебья. Томск, 1977.
Словарь русских говоров Кузбасса/Под ред. Н. В. Жураковской,
О. А. Любимовой. Новосибирск, 1976.
Словарь русских говоров на территории Мордовской АССР. Саранск,
1978—1986.
Словарь русских говоров Новосибирской области/Под ред. А. И.
Федорова. Новосибирск, 1979.
Словарь русских говоров Приамурья/Под ред. Ф. П. Филина. М., 1983.
204
Словарь русских говоров Прибайкалья. Иркутск, 1986—1989. Вып. 1—4.
Словарь русских говоров Среднего Урала. Свердловск, 1964—1984. Т. 1—5.
Словарь русских донских говоров. Ростов-на-Дону, 1975—1976. Т. 1—3.
Словарь русских народных говоров. М.; Л., 1965—1989. Вып. 1—24.
Словарь русских старожильческих говоров средней части бассейна р. Оби/
Под ред. В. В. Палагиной. Томск, 1964—1967. Т. 1—3.
Словарь русских старожильческих говоров средней части бассейна р. Оби:
Дополнения/Под ред. О. И. Блиновой, В. В. Палагиной. Томск, 1975. Ч. 1—2.
Словарь смоленских говоров/Под ред. А. И. Ивановой. Смоленск, 1974—
1985. Вып. 1—4.
Словарь современного русского народного говора (д. Деулино
Рязанского района Рязанской области)/Под ред. И. А. Оссовецкого. М., 1969.
Среднеобский словарь: Дополнение/Под ред. В. В. Палагиной. Томск,
1983. Ч. 1.
Тимофеев В. П. Диалектный словарь личности. Шадринск, 1971.
Фразеологический словарь русских говоров Сибири/Под ред. А. И.
Федорова. Новосибирск, 1983.
Элиасов Л. Е. Словарь русских говоров Забайкалья/Под ред. Ф. П.
Филина. М., 1980.
Яковлева Г. А. Словарь русских терских говоров. Нальчик, 1985.
Ярославский областной словарь. Ярославль, 1981—1989. Вып. 1—8.
УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ
арх. —
белгор. —
белоз. —
белом. —
бор. —
брянск. —
влад. —
волог. —
ворон. —
вятск. —
горьк. —
гр. —
диал. —
донск. —
др.-рус. —
ел. —
жиздр. —
заон. —
ив. —
каз. —
калин. —
калу жск. —
кар. —
кир. —
колом. —
костр. —
куйб. —
курск. —
лен. —
лип. —
литер. —
меде. —
архангельский
белгородский
белозерский
беломорский
боровичский
брянский
владимирский
вологодский
воронежский
вятский
горьковский
греческий
диалектный
донской
древнерусский
елецкий
жиздринский
заонежский
ивановский
казанский
калининский
калужский
карельский
кировский
коломенский
костромской
куйбышевский
курский
ленинградский
липецкий
литературный .
медвежегорский
МОСК.
мурм.
новг.
олон.
онежск
оренб.
орл.
пенз.
пермск
пен.
пин.
повен.
польск.
пом.
пек.
пуд.
пут.
рост.
ряз.
cap.
смол.
ср.-ур.
ст.-сл.
тамб.
тихв.
томск.
тульск,
ульян.
уст.
чер.
чешек.
яр.
— московский
— мурманский
— новгородский
— олонецкий
— онежский
— оренбургский
— орловский
— пензенский
— пермский
— печорский
— пинежский
— повенецкий
— польский
— поморский
— псковский
— пудожский
— путивльский
— ростовский
— рязанский
— саратовский
— смоленский
— среднеуральский
— старославянский
— тамбовский
— тихвинский
— томский
— тульский
— ульяновский
— устюжский
— череповецкий
— чешский
— ярославский
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие 3
Введение 5
Диалектное членение русского языка 17
Классификация русских говоров 17
Наречия русского языка 22
Группы говоров 25
Фонетика 34
Консонантизм 38
Вокализм 55
Развитие диалектных систем 69
Морфология 74
Имя существительное 75
Род 76
Число 78
Одушевленность ~ неодушевленность 82
Выражение звательности 83
Склонение имен существительных 84
Имя прилагательное 105
Склонение имен прилагательных 108
Степени сравнения 112
Местоимение 116
Личные и возвратное местоимения 117
Неличные местоимения 119
Глагол 122
Время 122
Наклонение 135
Вид 137
Возвратная форма 138
Неличные формы 141
Синтаксис 147
Словосочетание 147
Словосочетания без предлогов 148
Словосочетания с предлогами 151
Простое предложение 153
Конструкции с предикативным причастием 153
Конструкции с предикативным деепричастием 158
Личноглагольные, инфинитивные и именные конструкции 161
Употребление частиц 165
Сложное предложение 167
Сложносочиненное предложение 167
Сложноподчиненное предложение 168
Лексика 171
Тематические группы диалектных слов 173
Исторические пласты диалектного словаря 176
Заимствованные слова 178
Семантические связи слов 179
Старое и новое в лексике говоров 183
Фразеология диалектной речи 185
Диалектные словари 187
Рекомендуемая литература 202
Условные сокращения 206
AVTOR SKANA:
ewgeni23
philbook@mail.ru
207
Учебное издание
Колесов Владимир Викторович,
Ивашко Людмила Александровна,
Капорулина Людмила Витальевна и др.
Русская диалектология
Под редакцией В. В. Колесова
Редактор Я. А. Страхова.
Младший редактор А. Ю. Одоева. Художник И. Е. Смирнова.
Художественный редактор М. Г. Мицкевич.
Технический редактор Л. А. Муравьева. Корректор Я. А. Кравченко
ИБ № 8318
Изд № РЯ-327. Сдано в набор 27.09.89. Подп. в печать 01.03.90. Формат
60X88Vie- Бум. офс. Н° 1« Гарнитура литературная. Печать офсетная.
Объем 12,74. Усл.печ.л. 12,99. Усл.кр.-отт. 13,45. Уч.изд.л.
Тираж 25000 экз. Зак. №441. Цена 45 коп.
Издательство «Высшая школа», 101430, Москва, ГСП-4, Неглинная ул.,
д. 29/14.
Отпечатано с набора Ордена Трудового Красного Знамени Московской
типографии № 7 «Искра революции» при Госкомпечати СССР,
121019, Москва, пер. Аксакова, 13 в Московской типографии № 8 при
Госкомпечати СССР, 101898, Москва, Центр, Хохловский пер., 7.
AVTOR SKANA:
ewgeni23
phiibook@masl.ru
Созданием файла в формате DjVu
занимался ewgeni23
(декабрь 2010)
philbook@mail.ru