Современный капитализм: политические отношения и институты власти. - Перегудов С.П.

Автор: Перегудов С.П.

Теги: политика капитализм

Год: 1984

Похожие

Крах коммунизма и современные общественные отношения

Социология. Политика. Международные отношения

Сословия, институты и государственная власть в России.

Советско-китайские отношения

Текст

АКАДЕМИЯ НАУК СССР
Ордена Трудового Красного Знамени
Институт мировой экономики
и международных отношений
СОВРЕМЕННЫЙ
КАПИТАЛИЗМ:
политические
отношения
и институты
власти
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
Москва
1984

В монографии исследуются изменения в политических отношениях
современного буржуазного общества, связанные с возросшей ролью
монополий, с одной стороны, и усилением массовой политической
активности — с другой. Вскрываются сдвиги, происходящие в связи
с этим в структуре и функционировании основных звеньев
государственной власти, в формах и методах ее взаимодействия с силами
и организациями, действующими в обществе.
Ответственный редактор
доктор исторических наук
G. П. ПЕРЕГУДОВ
Авторский коллектив
Введение — С. П. ПЕРЕГУДОВ
Глава I - К. Г. ХОЛОДКОВСКИЙ
Глава II - С. П. ПЕРЕГУДОВ]
Глава III - И. Е. ГОРОДЕЦКАЯ (§ 2-4)
С. П. ПЕРЕГУДОВ (§1)
Глава IV - А. С. ПОХ
Глава V - С. П. ПЕРЕГУДОВ
Глава VI - И. М. БУНИН,
И. А. КАМЕНСКАЯ«
(§1)
Глава VII - Н. К. КИСОВСКАЯ
Глава VIII - С. Л. СОКОЛЬСКИЙ
Заключение- С. П.ПЕРЕГУДОВ
п 0804000000-041
С 042(02)-84 ет-84(кат.1)
© Издательство «Наука»,
1984 г.

ВВЕДЕНИЕ
вызываемое объективным развитием современного
капитализма усиление политического взаимодействия государства
и монополий, обострение классовой борьбы, рост
общественно-политической активности масс привели к значительному
возрастанию роли политики и политических отношений в
жизни буржуазного общества.
Одним из важнейших факторов, способствовавших
невиданной ранее политизации общественной жизни
капиталистических стран, явилось резкое усиление вмешательства
государства во все основные сферы человеческой деятельности.
Не случайно, говоря о самом понятии «политика», В. И.
Ленин связывал его прежде всего с участием в делах
государства, направлением государства, определением форм,
задач, содержания деятельности государства \
Сопровождающая развитие современного государственно-
монополистического капитализма «экспансия» политики и
политических отношений2 не носит чисто экстенсивный
характер и вызывает серьезные качественные сдвиги в
функционировании существующих общественных и
государственных структур. Хотя многие из этих сдвигов выявились уже
с достаточной определенностью, степень их изученности в
советской и зарубежной марксистской литературе остается
далеко не одинаковой. В частности, явно недостаточно
внимания до сих пор уделялось ряду новых моментов,
обнаруживающихся как в содержании, формах и методах
политической активности, характерных для современного ГМК, так
и во взаимоотношениях между общественными и
государственными институтами, в ней участвующими.
1 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 340.
2 Употребляя в ряде случаев понятие «политика» и «политические
отношения» в одном ряду как синонимы, авторы в то же время не
считают их тождественными. Ибо, хотя термин «политика» также
предполагает не просто одностороннее действие, но и
взаимодействие между двумя или более общественными субъектами,
содержащийся в понятии «политические отношения» акцент на широких
общественных связях по данной, политической линии придает ему
более определенный и четко выраженный общесоциологический
смысл.
3

К числу такого рода новых моментов относится прежде
всего значительное расширение круга политически активных
сил и организаций. Наряду с партиями, сохраняющими все
свое значение в качестве основных выразителей «борьбы
классов» 3, заметно возросла роль групп и организаций,
взаимодействующих с государством и его отдельными звеньями
зачастую помимо и в «обход» партий, по своим собственным
каналам. Совершенно исключительную роль приобретают
«группы давления» монополий, начиная от отдельных
гигантских корпораций и монополистических групп и кончая
общенациональными предпринимательскими союзами. В этой
связи встает важный теоретический вопрос, в какой мере
монополии и группы монополий «включены» в политическую
систему современного капитализма и включены ли они в нее
вообще.
Среди влиятельных политических сил, играющих все
более существенную роль в политической жизни буржуазного
общества и вносящих весьма ощутимый вклад в его
политизацию, видное место занимают ныне массовые
демократические движения и организации, а также огромное
количество более мелких объединений и группировок, действующих
на местном и региональном уровнях. Возрастание
политической роли и политического веса этих организаций и
движений, в которых непосредственно участвуют миллионы и
миллионы людей, представляет собой фактор, теоретическое
и политическое значение которого также не всегда
достаточно полно учитывается в марксистской литературе \
В ряду серьезных проблем, возникающих в связи с
изменениями в формах и методах общественно-политической
активности,— проблемы адекватной оценки общественной
деятельности по партийной и «непартийной» линиям,
взаимосвязи и взаимоотношений между ними. Актуальность этой
проблемы становится особенно очевидной ввиду широкого
распространения в буржуазной политологии концепций, по
существу «списывающих» роль и значение политических
партий как основных выразителей и защитников классовых
интересов в политической сфере.
Важные и далеко не простые вопросы возникают и при
исследовании того влияния, которое оказывает
расширившаяся общественно-политическая активность на сами инсти-
3 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 12, с. 137.
4 Как правило, в работах, посвященных современным политическим
системам буржуазных стран, эти движения и организации либо
вовсе игнорируются, либо упоминаются лишь вскользь.
4

гуты власти, на характер и формы их взаимодействия с
«гражданским обществом» 5.
Даже парламент, являющийся одним из самых «старых»
государственных институтов, претерпевает серьезную
эволюцию, пытаясь адаптироваться к новым условиям и новым
требованиям, связанным с расширением функций
государства и усложнением его связей с силами и организациями,
действующими на уровне общества. Однако, будучи не в
состоянии взять на себя весь или даже основной объем связей
с «гражданским обществом», традиционная система
представительства, олицетворяемая парламентами и органами
местного самоуправления, дополняется другой, параллельной
системой «прямого» представительства, осуществляемого уже
преимущественно по линии исполнительной власти. Анализ
этой системы, именуемой авторами как система
функционального представительства, ставит ряд весьма существенных
вопросов, связанных как с ее общей ролью в политической
системе современного капитализма, так и с теми корпорати-
вистскими, антидемократическими тенденциями, которые
отчетливо проявляются в ее развитии.
Значительно более изученными являются изменения,
которые претерпел в результате усложнения связей между
«гражданским обществом» и государством аппарат
исполнительной власти и его различные подразделения. Это дало
возможность авторам сосредоточить свое внимание главным
образом на тех сравнительно новых моментах в данном ап-
5 Хотя понятие «гражданское общество» включает в себя
характеристики, выходящие за рамки одной общественной формации (см.:
Маркс К., Энгельс Ф. Избр. произв. М., 1979, т. 1, с. 33, 71, 550),
в контексте данного исследования оно употребляется в более
узком своем значении, как синоним буржуазного общества. Находясь
в весьма сложных отношениях с буржуазным государством как
институтом, который, по выражению Маркса, «приобрел
самостоятельное значение наряду с гражданским обществом и вне его» (Там
же, с. 72), это последнее выступает как совокупность не только
экономических, но и политических отношений, не только базисных,
но и надстроечных элементов. В условиях, когда роль и влияние
буржуазного государства резко возросли и одновременно элементы
политики все глубже проникают в живую ткань общества, особое
значение приобретает изучение всей системы взаимосвязей и
взаимодействия общественных и государственных структур. Категория
гражданского общества «в паре» с категорией государства создает
прочную методологическую базу для такого изучения, и в этом,
несомненно, одна из причин того заметно возросшего интереса к ней,
который наблюдается в современном марксистском
обществоведении. Наряду с понятиями «базис» и «надстройка» обе эти
категории позволяют осуществлять комплексный, многосторонний подход
к изучению сложных общественных явлений, избегая при этом
упрощений и схематизма.
5

парате, которые обусловлены развитием
государственно-монополистического капитализма, усилением вмешательства
государства в социально-экономическую сферу, укреплением
и расширением взаимодействия государства и монополий,
процессами социальной дифференциации и «политизации»
персонала госаппарата.
Учитывая тот факт, что интернационализация
экономической и политической жизни, процессы интеграции,
особенно далеко продвинувшиеся в странах Западной Европы,
обусловили распространение отмеченных сдвигов, хотя и в
специфических формах, на более широкую,
«наднациональную» сферу, авторы сочли необходимым включить в свое
исследование специальную главу, посвященную анализу
рассматриваемых ими проблем и на этом выходящем за
национальные рамки уровне.
Позволяя глубже проникнуть в «анатомию» и
функционирование политических структур современного ГМК,
выявить динамику их развития, комплексное рассмотрение
указанных проблем одновременно дает возможность четче
определить истоки и подоплеку того идейно-политического
кризиса капитализма, который «поражает институты власти,
буржуазные политические партии» 6, причины возросшей
политической неустойчивости капитализма.
Хотя в работе проблемам современного буржуазного
государства и его важнейшим институтам отведено довольно
большое место, монография задумана и выполнена не как
государствоведческое, а как более широкое, «политическое»
исследование. Она представляет собой попытку применить
приемы и методы марксистской политической науки, в
основе которых лежит тесная взаимосвязь исторического и
системного подходов, органически увязанных с общей
марксистско-ленинской методологией7, к изучению некоторых
ключевых аспектов политических отношений и политической
структуры современного
государственно-монополистического капитализма.
Основанный на данном подходе анализ позволяет, в
частности, вскрыть действительную роль и глубину тех
«антиэтатистских» веяний и тенденций, которые получили с
конца 70-х — начала 80-х годов довольно широкое
распространение в политике правящих кругов ряда стран и которые
6 Материалы XXV съезда КПСС. М., 1976, с. 29.
7 Подробнее см.: Шахназаров Г. X., Бурлацкий Ф. М. О развитии
марксистско-ленинской политической науки.— Вопр. философии,
1980, № 12, с. 10—23; Шахназаров Г. X. Политика и наука.—
Коммунист, 1976, № 17, с. 104—114.
6

нередко интерпретируются буржуазной политологией как
едва ли не полный отказ от самих основ установившихся
в предшествующие десятилетия форм и методов
политического взаимодействия государства и бизнеса.
Акцентируя внимание на ряде недостаточно изученных
вопросов политического развития современного капитализма,
авторы в то же время хотели бы подчеркнуть значение той
большой теоретической и исследовательской работы, которая
проведена обществоведами-марксистами в данной области.
Они полностью отдают себе отчет в том, что именно
благодаря наличию значительного числа работ, посвященных
различным аспектам развития буржуазных политических
систем, государства, буржуазной демократии, кризису
парламентаризма 8, они имели возможность сконцентрировать свое
внимание на тех проблемах развития политических
отношений и политической структуры современного
капитализма, которые, с их точки зрения, выдвинулись на передний
план и заслуживают специального рассмотрения.
Серьезным теоретическим и во многих случаях
«фактологическим» подспорьем для авторов монографии явились
работы, в которых содержится политэкономическйй анализ
проблем современного капитализма как на
общетеоретическом, так и на более конкретном, страновом уровне9. Эти
8 См.: Политические системы современности: Очерки/Отв. ред.
Ф. М. Бурлацкий, В. Е. Чиркин. М., 1978; Политический механизм
диктатуры монополий / Отв. ред. И. Д. Левин, В. А. Туманов. М.,
1974; Развитие политических систем в современном мире. М., 1981;
Марченко М. Н. Политическая система современного буржуазного
общества. М., 1981; Бурлацкий Ф. М., Галкин А. А. Социология.
Политика. Международные отношения. М., 1974; Бурлацкий Ф. М.
Ленин, государство, политика. М., 1970; Марксистско-ленинская
теория государства и права: Основные институты и понятия. М., 1970;
Гулиев В. Е. Современное империалистическое государство. М.,
1973; Жанов Г. Н. Государство и политическая организация
общества. М., 1974; Тененбаум В. О. Государство: система категорий.
Саратов, 1971; Современная буржуазная политическая наука:
проблемы государства и демократии / Под общ. ред. Г. X. Шахназарова.
М., 1982; Буржуазная конституция па современном этапе / Отв. ред.
В. А. Туманов. М., 1983; Барановский В. Г. Политическая
интеграция в Западной Европе. М., 1983.
51 См.: Политическая экономия современного монополистического
капитализма. Ч. I—II. М., 1975; Ленинская теория империализма и
современность. М., 1977; Углубление общего кризиса капитализма.
М., 1976; Гурьев И. Е. Нарастание нестабильности современного
капитализма. М., 1979; Новые тенденции в
государственно-монополистическом регулировании экономики капиталистических стран.
М., 1981; Кузнецов В. Механизм
государственно-монополистического регулирования французской экономики. М., 1976; Крылова Н. С.
Государственный аппарат экономического регулирования в
Великобритании. М., 1972; Бурджалов Ф. Э. Государственно-монополисти-
7

работы не только помогают глубже понять истоки и «корни»
тех процессов, которые имеют место в политической сфере,
но и раскрывают ряд важных общих закономерностей,
определяющих как экономическое, так и политическое
развитие стран Запада.
Задача авторов во многом облегчалась также наличием
ряда конкретных исследований, посвященных политическим
партиям, предпринимательским союзам и организациям,
профсоюзам, массовым демократическим движениям, а
также парламенту и парламентским учреждениям, госаппарату,
проблемам политической инфраструктуры ЕЭС 10. Опираясь
на эти работы и одновременно стремясь не повторять их,
авторы, естественно, сделали главный упор на тех аспектах
функционирования и структуры данных организаций,
движений и институтов, которые имеют непосредственное
отношение к теме монографии и которым в этих работах подчас
не уделялось специального внимания.
Анализируемые в монографии процессы и явления
привлекают, естественно, внимание многих буржуазных и
реформистских ученых и идеологов. В частности, за последние
10—15 лет появилось немало работ, в которых делалась
попытка проанализировать политическую роль крупных
корпораций, предпринимательских организаций, других
«заинтересованных групп», оценить новые проблемы,
возникающие перед политическими партиями, сдвиги в структуре
государственных учреждений, значение и место системы
функционального представительства. Характерной чертой
подавляющего большинства этих работ, более подробная
ческая политика доходов: концепция и практика (по материалам
Великобритании). М., 1973; США: государство и экономика.
Механизм государственно-монополистического регулирования
экономики / Отв. ред. Ю. И. Бобраков, В. А. Федорович. М., 1976.
См.: Партии в системе диктатуры монополий / Отв. ред. И. Д.
Левин. М., 1964; Партии и выборы в капиталистическом государстве:
практика 70-х годов/Отв. ред. В. А. Туманов. М., 1980;
Избирательные системы и партии в буржуазном государстве / Отв. ред.
В. А. Туманов, И. М. Вайль. М., 1979; Куликов А. Г. Генеральные
штабы монополий: (Союзы предпринимателей в системе ГМК). М.,
1979; Сахаров Н. А. Предпринимательские ассоциации в
политической жизни США. М., 1980; Бунин И. М. Буржуазия в современном
французском обществе. М., 1978; Федоров Р. П. Анонимная власть:
Классовые организации монополистического капитала в ФРГ. М.,
1970; США: обострение социальных противоречий и массовые
демократические движения / Отв. ред. Н. В. Мостовец. М., 1980;
Перегудов С. П. Антивоенное движение в Англии и лейбористская
партия. М., 1969; Мишин А. А. Центральные органы власти
буржуазных государств. М., 1972; Государственная служба основных
капиталистических стран/Отв. ред. В. А. Туманов. М., 1977.
8

характеристика которых содержится в тексте отдельных глав
монографии, является стремление их авторов «втиснуть»
анализируемые ими процессы и явления в прокрустово ложе
концепций «политического плюрализма», представить их как
дальнейшее развитие «плюралистической демократии»
Запада. Даже развитие корпоративистских и некорпоративист-
оких тенденций, имеющее место в последние десятилетия
п той или иной мере практически во всех странах Запада,
характеризуется большинством этих ученых как идущее
в «демократическом» направлении. Лишь сравнительно
небольшая группа авторов видит в этом развитии серьезные
опасности для традиционной буржуазной демократии.
Другой особенностью работ буржуазных авторов является
игнорирование целого ряда проблем и сюжетов, без анализа
которых не может быть сколько-нибудь исчерпывающей
картины происходящих изменений. В частности игнорируется
изучение ряда наиболее важных учреяедений системы
функционального представительства, их структуры, «правил игры»
и т. д. В результате оставляются в тени некоторые из
наиболее важных сфер политических взаимоотношений, что,
естественно, создает искаженную картину происходящих
сдвигов и играет на руку силам, заинтересованным в
приукрашивании политической системы современного
капитализма.
Подобного рода «безразличие», отнюдь не
ограничивающееся литературой, отчетливо проявляется в публикуемом
документальном материале. При всем том под воздействием
демократической общественности постепенно расширяется
круг публикуемых источников и материалов, при
открывающих завесу над отмеченными выше «белыми пятнами».
Это позволило авторам, хотя и в неодинаковой степени,
затронуть практически все интересовавшие их сюжеты и,
используя накопленный марксистской политической наукой
опыт и знания, дать собственное толкование как конкретных,
так и более общих сдвигов, происходящих в политических
отношениях капитализма, взаимодействии общественных и
государственных сил и институтов.
Разумеется, авторы ни в коей мере не претендуют на
исчерпывающий и тем более окончательный анализ и
избранной темы в целом, и ее отдельных аспектов и будут,
напротив, считать свою цель достигнутой, если их работа
стимулирует дальнейшие исследования как в области конкретных
сюжетов, затронутых в книге, так и в разработке проблем
оолее широкого плана.
9

Часть первая
СОВРЕМЕННЫЕ ФОРМЫ
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ
АКТИВНОСТИ
Глава I
ПАРТИИ
В СОВРЕМЕННОМ БУРЖУАЗНОМ ОБЩЕСТВЕ
Одним из наиболее давних и самых основных общественных
институтов, занимающих важнейшее место в системе
политических отношений, являются партии. Это своего рода
символ политической жизни, ее центральный субъект. «Во всех
буржуазных странах,—подчеркивал В. И. Ленин,—партии,
стоящие на точке зрения капитализма, т. е. буржуазные
партии, сложились очень давно, тем прочнее, чем больше
политической свободы» \
Как организация, ставящая свой целью овладение
властью или активное участие в ее осуществлении, партия
является «наиболее политической» из всех общественных
организаций. В то же время в условиях
государственно-монополистического капитализма (ГМК) она отнюдь не является
единственным организатором политической активности, как
это было в XIX в., в период складывания парламентских
форм буржуазной демократии. Возросшая роль государства,
превращение экономического и социального управления в
поле напряженной борьбы классов привело к значительному
расширению сферы вопросов, требующих политического
решения. В результате как «наверху», в сфере управления, так
и на уровне «гражданского общества» выросло число
организаций, занимающихся политикой, ее «специальными»
отраслями.
Происходящее на каждом шагу вторжение непартийных
организаций (от предпринимательских объединений до
профсоюзов) в политику, особенно на ее новых направлениях,
связанных с государственным регулированием и обострением
1 Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 22, с. 192.
10

социальных проблем, несомненно, усложняет положение
политических партий2.
В 70—80-е годы в буржуазной политологической
литературе нередко возникают прогнозы относительно упадка,
заката роли партий, рассматриваемых как традиционные
организации, соответствующие предшествующей, по
преимуществу «парламентской» фазе политической деятельности.
«Возможно, мы вступаем в эпоху послепартийной
политики»,—провозглашается в одном из современных
американских исследований3. Подчеркивая одновременный рост
политической роли «групп давления», массовых движений,
средств массовой информации, прежде всего телевидения,
многие буржуазные авторы склонны сводить именно к этому
процессу все трудности, переживаемые в последнее
десятилетие партиями и партийными системами капитализма.
Однако в действительности дело намного сложнее.
Трудности буржуазной партийной системы связаны не только и
не столько с «конкуренцией» других непартийных
организаций, сколько с тем сильнейшим напряжением, которое она
испытывает из-за обострения социальных и политических
противоречий капитализма, выявляющего ее собственную
внутреннюю противоречивость, ослабляющего эффективность
традиционных для нее методов.
ВАЖНЕЙШИЕ ФУНКЦИИ ПАРТИЙ
В УСЛОВИЯХ ГМК
Рост и усложнение политических структур капитализма не
снимают, а скорее обостряют необходимость некоего
«синтеза», упорядочения, приведения к общему знаменателю
интересов того или иного класса и его союзников,
осуществляемого организациями, стягивающими к себе наиболее крупные
вопросы национальной политики. Если отдельные звенья
разросшегося государственного аппарата,
предпринимательские союзы, умножающиеся в числе общественные движения
и организации имеют дело прежде всего с частичными,
ближайшими, часто узкопонятыми «корпоративными»
интересами классов и социальных слоев, то борющиеся между
собой классы нуждаются в механизме, формирующем и прово-
2 Подробнее см. гл. II и III.
3 Nie N. Н.} Verba S., Petrocik J. The Changing American Voter. Gam-
bridge (Mass.), 1976, p. 356. См. также: Political Parties: Development
and Decay/Ed. by L. Maisel, J. Cooper. L., 1978; II partito politico
e la crisi dello stato sociale. Bari, 1981; и др.
11

дящем в жизнь их самые общие, глубинные интересы. Этим
механизмом может быть только политическая партия.
Точно так же, как коммунистические партии являются
выразителями подлинных, коренных интересов рабочего
класса и всех трудящихся, буржуазные партии отражают в
своей политике не сиюминутные, а долгосрочные интересы
господствующего монополистического капитала. На связь
партий с коренными интересами классов настойчиво
указывал В. И. Ленин. «Сознательный рабочий,— писал он,— будет
всегда бороться против всяких идей о надклассовых
партиях» 4.
Разумеется, местом выработки и орудием осуществления
общего политического курса правящей буржуазии является
прежде всего исполнительная власть, правительство, куда
все больше перемещается в современных условиях центр
тяжести государственного организма. Однако исполнительная
власть не может в одиночку выполнять эту функцию, иначе
возникнет опасная для господства монополистического
капитала угроза отрыва государства от общества,
противопоставления ему. Именно поэтому самим формированием,
составом, многими сторонами своей деятельности
правительство обязано активности партий — организаций,
принадлежащих одновременно и государственной сфере, и сфере
гражданского общества.
В отличие от других организаций, выражающих интересы
господствующего класса и примыкающих к йему групп,
только партии способны в условиях буржуазной демократии
обеспечивать правящей элите политическую поддержку
большинства населения, бороться за своего рода
общенациональный мандат на власть, без которого в современных условиях
не может обойтись в этих странах ни одно правительство.
Как известно, в условиях «нормального» функционирования
буржуазной демократии, по сути дела, единственным
способом овладения правительственной властью являются выборы,
обеспечение необходимого парламентского большинства.
Единственными организациями, приспособленными для
проведения выборов и последующей борьбы на парламентской
арене, являются партии.
Сказанное объясняет и ту решающую роль, которую
играют партии в подготовке высших политических кадров.
И государственный аппарат, и непартийные общественные
организации выдвигают специалистов по тем или иным
сторонам политики, административного управления. Партии же
4 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 21, с. 243.
12

подготавливают в первую очередь людей, имеющих
разнообразный опыт работы с массами и руководствующихся в
своем подходе к текущим проблемам преимущественно
политическими соображениями, т. е. политических деятелей.
Таким образом, важнейшей функцией партий,
действующих в интересах сохранения и упрочения буржуазной
политической системы, является именно предотвращение разрыва
связей между государством и обществом. Выполнить эту
функцию они могут не только благодаря своей изначальной,
связанной с самой историей их возникновения
приспособленности к участию в выборах, но и благодаря своей
«вездесущности», присутствию на всех этажах общественного здания.
Как отмечалось в одном из американских исследований,
«партия уникальна среди политических институтов по своей
способности устанавливать контакты сверху вниз, снизу
вверх, в разных направлениях с отдельными людьми,
группами, нацией и межнациональными ассоциациями людей и
социальных классов» 5.
Буржуазные политологи, затушевывающие классовый
характер государственной власти при капитализме, стремятся
приукрасить эту главную функцию партий буржуазной
политической системы, изобразить ее в качестве синонима
«демократического представительства граждан» в верхах.
«Партии связывают народ с правительством»,— заявляет,
например, один из виднейших либеральных политологов Дж. Сар-
тори6. Однако реальная действительность слишком явно
расходится с этими апологетическими представлениями, и
даже некоторые буржуазные специалисты по партиям
оценивают ее более трезво. Так, К. Лоусон называет «наивным
и нереалистичным» представление о партиях, как «агентствах
демократической системы связей», и справедливо заключает:
«Они суть агентства, предназначенные для приобретения
власти, а отнюдь не самоотверженные политические аналоги
Красного Креста, к которым граждане могут обратиться в
случае нужды. Они претендуют на роль агентств по
осуществлению связи, так как это единственный способ поддержания
легитимности, приобретения голосов, которые являются их
валютой на рынках власти» 7. К. Лоусон забывает при этом
добавить, что буржуазные партии приобретают власть не в
5 Leiserson A. Parties and Politics: An Institutional and Behavioral
Approach. N. Y., 1958, p. 359.
6 Sartori G. Parties and Parties Systems: A Framework for Analysis.
L., 1976, p. 25.
7 Political Parties and Linkage: A Comparative Perspective / Ed. by
K. Lawson. New Haven; London, 1980, p. 22—23.
13

своих только интересах, но прежде всего в интересах
«своего» класса.
Роль этих партий не сводится, конечно, лишь к
выдвижению политических кадров и обеспечению их поддержки на
выборах, как считают некоторые западные политологи 8. Не
равносильна она и функции «обратной связи» в ее
кибернетическом понимании, подразумевающем существование
канала сообщения, одинаково легко проходимого в обоих
направлениях. Партии, располагающие властью в буржуазном
обществе, обеспечивают не столько «демократическое
представительство» избирателя, сколько общие интересы
капиталистической системы, но делают это таким образом, чтобы
не утратить связи с широкими слоями населения.
Лишь на ранних ступенях развития капиталистического
общества, когда трудящиеся пребывали в состоянии
пассивности и сохранялись значительные ограничения
избирательного права, буржуазные партии могли быть узкими кликами,
объединяющими представителей «образованных классов».
В настоящее время, когда политическая борьба предполагает
участие масс, невозможен контроль над ними со стороны
партий без известного учета их настроений, представлений и
интересов. Не случайно замечание одного из буржуазных
политологов о «центральном месте, занимаемом партиями в
процессе агрегации интересов» 9.
Эта «агрегация интересов» достигается в партиях не
вокруг частных щелей или программ, как в непартийных
организациях, а вокруг общеполитического курса, подчиненного
определенным критериям и ценностям. Каждая из партий,
стоящих на платформе сохранения буржуазной
политической системы, представляет тот или иной вариант сочетания
более частных, групповых, специфических интересов,
которые отстаивают различные непартийные организации, своего
рода синтез различных сторон и направлений экономической,
социальной, внутренней и внешней политики. «Речь идет...
не только о том или ином варианте преодоления или
смягчения внутренних противоречий того класса, коренные
интересы которого партии защищают, но и об известном,
частичном учете интересов и требований других сил, без чего
партии не могут обеспечить себе достаточно массовой
поддержки, удержаться у власти или пробиться к ней» 10.
8 См. например: Crisafulli V. Partiti, parlamento, governo.— In: La fun-
zionalitä dei partiti nello Stato democratico. Milano, 1967.
9 Henig S. Political Parties in the European Community. L., 1979, p. 3.
10 Новые явления в механизме политического господства монополий.
М., 1975, ч. 1, с. 38.
14

Задача партии — убедить индивида в оптимальной
совместимости ее курса с его личными запросами и требованиями
той социальной группы, к которой он принадлежит, заставить
его отождествить себя с тем или иным партийным знаменем.
При этом то ощущение причастности к избранию высшего
политического руководства страны и, соответственно, к
определению ее политического курса (хотя во многом и
иллюзорное), которое призваны дать «правила игры»
партийно-парламентской системы, чрезвычайно важно для ее
функционирования. Этого ощущения не могут дать рядовому
избирателю ни бюрократически построенные государственные органы,
пи опросы общественного мнения, которым в современных
условиях отводится столь большая роль в поддержании
«обратной связи». Опросы имеют дело с пассивной массой; в
бюрократических механизмах, даже если это новейшая
система консультативных органов, вопросы решаются при
закрытых дверях. Лишь открытая политическая борьба,
апеллирующая к массам, в которой основными субъектами
являются партии, может дать сколько-нибудь верное
представление о реальном соотношении сил.
Ротация руководящей политической верхушки, которую
обеспечивают конкуренция партий и всеобщее голосование,
играет важнейшую роль среди «амортизационных
механизмов», существующих в буржуазном обществе. Этот факт
должны были признать виднейшие буржуазные социологи
С. Липсет и С. Роккан. «Соревновательная партийная
система,— писали они,— защищает нацию (т. е. существующую
систему.— Авт.) от недовольства ее граждан: жалобы и
нападки отводятся от системы в целом и направляются против
преходящей группы держателей власти» и. Иными словами,
дискредитация государственного курса в первую очередь
иедет не к подрыву веры в систему как таковую, а лишь к
падению авторитета партий, занимающих авансцену и
выполняющих роль «громоотводов». Поэтому само по себе это
падение «входит в программу», не опасно для существующих
порядков, не нарушает сложившегося механизма
чередования партий у власти до тех пор, пока не распространяется
па партийную систему в целом. Между тем в некоторых
капиталистических странах возникают общественные
настроения и такого рода, чреватые ослаблением политических
связей государственной власти с массами.
11 Lipset S. М., Rokkan S. Cleavage Structures, Party Systems and
Voter Alignments: An Introduction.— In: Party Systems and Voter
Alignments. Cross-National Perspectives. N. Y.; L., 1967, p. 4.
15

Современная действительность развитых
капиталистических стран изобилует фактами, показывающими растущую
неудовлетворенность населения традиционными партийно-
парламентскими формами политической борьбы. Почти три
четверти (74,5%) опрошенных итальянцев заявили в 1981 г.,
что не доверяют партиям12. При опросе во Франции доверие
к ним высказало всего 22% избирателей — гораздо меньше,
чем по отношению к выдвигаемым этими же партиями мэрам,
депутатам, министрам, другим политическим деятелям 13.
Еще разительнее снижение доверия избирателя к
партиям в Великобритании14. «Граждане,— пишут американские
исследователи,—все реже отождествляют себя с какой-либо
партией, реже испытывают к ней позитивное отношение или
руководствуются в своем голосовании ее указаниями»15.
Если в 1968 г. 52,4% американцев не было согласно
с тезисом, что «партии заинтересованы только в голосах
избирателей, а не в их мнении», то в 1972 г.—40,7, в 1976 г.—
лишь 36,4% 16.
Нередко и сами сферы преимущественной деятельности
буржуазных партий — парламентские выборы — теряют свой
прежний престиж. Лишь 26% итальянских избирателей
сочло участие в выборах важным делом17. Увеличивается
такое явление, как воздержание от голосования — даже там,
где, как в Италии или Бельгии, оно считается обязательным.
В Италии в 1976 г. при выборах в палату депутатов не
явилось голосовать около 1,6 млн. избирателей (6,6%
имеющих право выбирать), в 1979 г.—свыше 4 млн. (10,1%).
В 1976 г. было подано 600 тыс. белых и свыше 400 тыс.
недействительных бюллетеней, в 1979 г. соответственно
свыше 750 тыс. и 800 тыс.18 В США на последних выборах
президента и конгресса регулярно голосуют немногим более
половины избирателей.
То, что именно партии, приобщенные к власти в странах
капитала, занимая авансцену общественной жизни,
оказались в центре недовольства, вызываемого деятельностью
политических институтов, вполне естественно: здесь сказались
не только общая неудовлетворенность масс ухудшением
жизненных условий, но и усложнение задач политического син-
12 I/Espresso, 1981, N 30, р. 18.
13 Le Nouvel observateur, 1981, 9—15 aoüt, N 852, p. 31.
14 New Society, 1979, Oct. 4, p. 12—14.
15 Nie N. H., Verba S., Petrocik /. Op. cit, p. 57.
16 Browdy R. The Puzzle of Political Participation in America.— In: The
New American Political System/Ed. by A. King. Wash., 1980, p. 304.
17 Panorama, 1980, 14 genn., N 717, p. 56.
18 Paese Sera, 1979, 7 lugl.
16

теза, который является одной из важнейших функций
партий. Уменьшение резервов для социального маневрирования,
которыми в период быстрого экономического роста
располагал господствующий класс, снизило способность буржуазных
и социал-реформистских партий учитывать те или иные
потребности масс. Даже «арбитраж» между различными
фракциями господствующего класса оказывается более трудным
делом. Одна из основ поляризации сил, наблюдающейся в
ряде капиталистических стран,— это именно «уменьшение
возможности проводить политику, которая бы одинаково
удовлетворяла достаточно широкие и разнородные
социальные группы, уменьшение возможностей двигаться вперед по
широкому фронту, возникновение трудноразрешимых узлов
противоречий,— таких, например, как противоречие между
антиинфляционной политикой и политикой в области
занятости» 19.
Таким образом, одна из важнейших «линий напряжения»,
возникающих в настоящее время в жизни партий, стоящих
па позициях защиты существующего общественного строя,—
обострение противоречия между их функцией выразителя
классовых интересов и их способностью обеспечивать себе
массовую поддержку.
Механизмы обеспечения массовой поддержки и
политического синтеза противоречивых классовых интересов
работают не только на политико-прагматическом (те или иные
уступки, включение в программу некоторых требований
других социальных групп), но и на идеолого-политическом
уровне. В этом смысле можно согласиться с замечанием одного из
современных английских исследователей, что партии могут
«агрегировать интересы» лишь за счет того, что по крайней
мере в официальных партийных программах и манифестах
ни один из специфических интересов не проведен вполне
отчетливо, и их задача — не столько сформулировать
компромиссную точку зрения по специфическим вопросам,
сколько «удержать разнородные индивидуальные и групповые
элементы под одной политической крышей» 20. Но
буржуазный автор не дает отчетливого ответа на вопрос, как это
достигается. В значительной мере это обеспечивается тем,
что на «политической крыше» развевается партийное знамя,
которое в большинстве стран имеет более или менее
отчетливую идеологическую окраску. На этом более высоком,
политико-идеологическом уровне частные, специфические ин-
19 Партии в политическом механизме власти монополий: Материалы
конференции. М., 1980, с. 11.
30 Harrison R. /. Pluralism and Corporatism. L. etc., 1980, p. 100, 110.
17

тересы предстают в «снятом», а зачастую
мистифицированном виде. Так, лозунг «защиты собственности»,
объединяющий в английской консервативной партии или в ХДС/ХСС
и мелкого лавочника, и директора крупной компании,
совершенно очевидно имеет для них неодинаковое практическое
звучание. Если бы не это обстоятельство, реальные
противоречия интересов монополистического капитала и мелкой
буржуазии, не говоря уже о рабочем классе, быстро
поставили бы предел и «учету интересов», и политическому
синтезу.
Это означает, что в современных условиях нельзя сводить
борьбу партий за массовую поддержку к учету в программе
и — реже — в практической политике тех или иных
материальных потребностей различных социальных групп, хотя с
усилением вмешательства государства в
социально-экономическую сферу это направление их деятельности и стало
чрезвычайно важным. И сейчас по-прежнему сохраняет свое,
значение замечание А. Грамши: «Коммерсант становится
членом политической партии не для того, чтобы с большей
выгодой заниматься торговлей, промышленник — не для того,
чтобы производить больше с меньшими затратами, и
крестьянин — не для того, чтобы усвоить новые методы обработки
земли, хотя политическая партия и может удовлетворить в
некотором отношении эти требования торговца,
промышленника и крестьянина. Этим целям в известных пределах
отвечает профессиональный союз, в котором
экономико-корпоративная деятельность торговца, промышленника,
крестьянина находит наиболее подходящие рамки. В политической
партии лица, принадлежащие к той или иной социально-,
экономической группе, преодолевают этот момент их
исторического развития и становятся проводниками общей
деятельности, как национальной по своему характеру, так и
интернациональной» 21.
Точно так же и рядовой избиратель в большинстве
случаев поддерживает партию не только потому, что ожидает
от нее защиты своих материальных интересов, но и потому,
что, по его мнению, она лучше, чем другие, воплощает
собой, своей программой и идеологией некие важные
ценности, главные цели политики, внутренней и внешней, которые
он считает своими. Отсюда — большая роль индивидуального,
отличающегося от других «облика» партии, ее идеологии в
обеспечении массовой поддержки.
21 Грамши А. Избр. соч. М., 1959, т. 3, с. 470.
18

По своему происхождению партийные «знамена» и «лики»
снязаны с теми или иными исторически значимыми
социальными конфликтами, отложившимися в общественной
памяти 22. Каждый из них — борьба между трудом и капиталом,
между промышленной и аграрной буржуазией, между
церковью и государством, между централизаторским государст-
ном и населением периферии — оставлял свой след в
политической культуре, мог послужить стимулом к возникновению
той или иной партии и партийной идеологии.
Поэтому ценностное, идеологическое «лицо» партии
нередко неотделимо от особенностей ее социальной базы, созда-
ная своеобразный «имидж» (облик) партии, играющий при
исей его условности большую роль в определении
политической ориентации избирателя. Английские лейбористы
возникли как партия рабочих, что закрепилось в массовом
сознании, несмотря на значительное изменение ее социальной
базы. «Рикошетом» за ее соперницей, консервативной
партией, еще более утвердилось реноме партии богатых,
привилегированных 23.
При этом ход классовой и политической борьбы мог
впоследствии видоизменить первоначальный смысл партийной
традиции. Так, Итальянская республиканская партия (ИРП)
была создана во времена борьбы за объединение страны
противниками монархии, приверженцами мелкобуржуазного
революционера Дж. Мадзини. В современной Италии вопрос
о форме правления не стоит. Сохраняя тем не менее, и не
всегда только декларативно, приверженность мадзинистским
традициям (такие ценности, как единство страны,
индивидуальная свобода, и поныне значатся в идейном арсенале
ИРП), партия превратилась в политического представителя
наиболее динамичных кругов итальянской буржуазии,
пользующегося известной опорой в новых средних слоях и
небольшой части рабочего класса.
Даже в США, где в силу значительно более полного
контроля господствующего класса над духовной жизнью страны
система ценностей обеих ведущих партий одинаково
восходит к доминирующим буржуазным взглядам и
представлениям, и партийное соревнование ведется чаще всего в
сугубо прагматической плоскости, сохраняются, а в чем-то и
углубляются идеологические различия между республикан-
■2 Seller D. L. Les partis politiques en Europe. Vendöme, 1978, p. 4 e. a.;
Silvestri S. Introduction.— In: Moderates and Conservatives in
Western Europe /Ed. by R. Morgan, S. Silvestri. L. etc., 1982, p. 3.
3 Городецкая И. Е. Великобритания: избиратели, выборы, партии,
М., 1974, с. 106.
19

цами и демократами. Если первые обычно выступают как
более или менее последовательные проводники классических
буржуазно-консервативных идей, вторые, при всем
многообразии их политического лица, чаще отдают дань
политическому либерализму и популизму.
Таким образом, партии являются инструментами
политической социализации. Она заключается не только в
распространении тех или иных идей — представлений о целях и
методах политики, об отношении человека и общества,
классов, управляющих и управляемых, но и в канализации по
партийному руслу политической активности отдельных лиц
и групп, в привитии массам определенных норм и навыков
этой активности.
В современных условиях такого рода функция партий
осложнилась, с одной стороны, кризисом буржуазной
идеологии, ослаблением духовной гегемонии господствующего
класса, с другой — усиленным развитием других,
непартийных каналов политического воспитания в интересах
существующей системы — прежде всего средств массовой
коммуникации, в особенности телевидения. Можно даже утверждать,
что политическая социализация в буржуазном обществе
происходит ныне в основном не через партии. Однако при этом
именно партии сосредоточивают на себе главное внимание
как концентрированное выражение важнейших направлений
политического спектра, основных социально-политических
ценностей, действуют как форум и катализатор для
политической дискуссии о целях правительственной политики.
Более того, соотношение политико-прагматического (с
возможным учетом частичных интересов разнородных
социальных групп) и политико-идеологического моментов в конце
70-х — начале 80-х годов меняется в пользу последнего.
В прошлом в условиях благоприятной экономической
конъюнктуры, когда господствующий класс располагал богатыми
ресурсами для реформистской политики, естественно,
увеличивалось значение первого из названных элементов
партийной политики. Иное дело в условиях современных
экономических трудностей, провалов политики государственного
регулирования. Не случайно на рубеже 70-х—80-х годов
появились признаки «реидеологизации» многих партий,
увеличения «принципиальной» политической дистанции между
ними (наиболее яркий пример — английские консерваторы и
лейбористы, стирание различий между которыми в области
практической политики отмечалось в 50-е и 60-е годы).
Все это говорит о сохраняющемся в новых условиях,
несмотря на происшедшие модификации центральном месте
20

партий в системе связей буржуазного государства и
общества. Значительную роль в обеспечении этого места
продолжает играть та качественная определенность, «непохожесть»
облика партий, которая своими корнями уходит в сложную
социальную структуру общества, психологически,
программно, идеологически оформляет гегемонию господствующего
класса или его отдельных фракций в отношении разных
социальных слоев, разные варианты его политики.
Говоря о роли партий, нельзя не сказать особо о
коммунистических партиях. Их функции в современном
буржуазном обществе по форме во многом сходны с функциями
других партий, но по своему содержанию, сущности,
направленности своей резко отличаются рт них, в значительной мере
прямо им противоположны. Недаром повсюду в
капиталистическом мире в рядах коммунистов укоренилось гордое
убеждение в том, что их партия — «иная», отличная от остальных
партий страны, погрязших в политиканстве, действующих
в интересах сохранения существующих несправедливых
порядков. Коммунистические партии являются выразителями
коренных классовых интересов пролетариата, могильщика
капиталистического общества. В. И. Ленин называл такие
партии высшей формой классового объединения пролетариев.
При этом коммунисты не замыкаются в рамках одного
класса, они борются за достижение широких классовых союзов,
стремятся к учету интересов реальных и потенциальных
союзников рабочего класса. Но, в отличие от других партий,
речь идет не о союзе в целях консервации или
реформирования существующего общества. Коммунистические партии
выступают организаторами политической гегемонии
пролетариата над широкими слоями трудящихся ради коренного
преобразования основ общественного устройства.
Огромна роль коммунистических партий в деле
политического и идейного воспитания эксплуатируемых,
высвобождения из-под духовного гнета буржуазии, осознания рабочим
классом своей революционной миссии. Для коммунистов их
партии — это целый мир, прообраз будущего. В них
запечатлен новый тип политических отношений — братство
товарищей по борьбе за социальное освобождение. Коммунисты
активно работают в массовых организациях, объединяющих
трудящихся по специфическим интересам
(профессиональных, молодежных, женских, студенческих, крестьянских,
кооперативных, антивоенных, культурных, спортивных и т.д.).
Коммунистические партии воспитывают в своих рядах
лучшие политические кадры рабочего класса, готовят его к роли
21

авангардной силы революционных преобразований, станового
хребта нового общества.
Компартии отличаются от других партий и тем, что их
идеологическая функция имеет научную основу: марксизм-
ленинизм, теория научного социализма — не только их
знамя, но и компас, помогающий находить верную дорогу в
сложных условиях современной действительности,
предвидеть ход и перспективы общественного развития,
последовательно строить свою стратегию и тактику. Поэтому
коммунистические партии придают важнейшее значение защите
революционной теории против всяких попыток извратить и
подорвать ее 2/\
Таким образом, сила, которой принадлежит ведущая роль
в борьбе за социальный прогресс в развитых
капиталистических странах,— революционный рабочий класс именно в
партии видит главное орудие своего освобождения.
Коммунистические партии, объединяющие пролетарский авангард,
всей своей деятельностью наглядно опровергают прогнозы
буржуазных авторов о «закате эры партийной политики»,
показывают, что не только сегодняшний день, но и будущее
развитие этих стран неразрывно связано с той формой
организации политической активности и политических
отношений, которая воплощается прежде всего в партиях.
ЭВОЛЮЦИЯ СОЦИАЛЬНОЙ БАЗЫ
И ИДЕОЛОГИЧЕСКОГО ОБЛИКА ПАРТИЙ,
ИХ СОВРЕМЕННАЯ ТИПОЛОГИЯ
Классовая сущность партий — это характеристика не
столько их состава, сколько политики. В. И. Ленин дал четкое
определение буржуазных партий: это «те, которые охраняют
экономические привилегии капиталистов»25. Поэтому
классовость партий вовсе не означает, что партийная структура
общества просто копирует социальную. Внутренняя
сложность и разнородность основных социально-классовых
общностей (буржуазия, рабочий класс, средние слои), а также
различная глубина проникновения партий в социальные
группы, не принадлежащие к ядру их массовой базы, создают
24 О роли коммунистических партий в мировом революционном
процессе, о значении для них марксистско-ленинской теории
подробнее см.: Движущие силы мирового революционного процесса / Отв.
ред. В. В. Загладин. М., 1981, с. 308—342; Международное
коммунистическое движение: Очерк стратегии и тактики/Под общей ред.
В. В. Загладила. Изд. 3-е, перераб. и доп. М., 1974, с. 6—14.
25 Ленин В. И, Полн. собр. соч., т. 21, с. 275.
22

возможность значительного разнообразия буржуазных и
мелкобуржуазных партий. Это разнообразие поддерживается
наличием различных разновидностей буржуазной и
мелкобуржуазной идеологии, скрепляющих оформляемые партиями
союзы тех или иных классов или их фракций.
В то же время охарактеризованная выше борьба партий
ла расширение своего массового влияния, своих социальных
союзов во второй половине XX в. привела к заметному
выходу многих партий за рамки своей первоначальной базы и
тем самым — к некоторому уменьшению социальных
различий в их членском составе и особенно электорате. Почти
исчезли собственно «аграрные» партии (не случайно их
переименование в Финляндии и других странах),
социал-демократические партии приобрели значительное влияние на
служащих и средние слои, усложнилась социальная база
многих буржуазных партий. В 1956—1957 гг. служащие и
чиновники составляли всего 14% членов СДПГ, в 1982 г. их
было уже 35% 26. В 1965 г. лишь немного более трети чинов-
киков и служащих проголосовало за СДПГ, в 1976 г.—около
40%. Правда, почти четыре пятых из них составляли
рядовые служащие и чиновники, многие из которых могут быть
отнесены к рабочему классу27. В 1980 г. 40,7% средних
чиновников и служащих симпатизировали СДПГ, среди
руководящих категорий этих групп такие настроения выразили
32,1%. Появились буржуазные партии (французские голли-
сты 60-х годов, итальянские христианские демократы 70-х),
состав избирательного корпуса которых почти точно
соответствовал общей социальной структуре населения28.
Процессы, происходящие в социально-политической
жизни современного буржуазного общества, естественно,
затрагивают не только партии, ограничивающие свою
деятельность его рамками, но и партии, ставящие своей целью его
революционное преобразование. И прежде всего они
сказываются на постановке проблемы союзов, массовой базы.
Выйдя за традиционные рамки союза с трудовым
крестьянством, коммунисты развитых капиталистических стран
стремятся ныне привлечь на сторону антимонополистических
сил значительную часть средних слоев. Основную опору ком-
26 Иерусалимский В. П. Эволюция массовой базы СДПГ.— Рабочий
класс и соврем, мир, 1979, № 3, с. 127; Frankfurter Allgemeine,
1982, 22 März.
27 Сокольский С. Л. Христианско-демократическии союз ФРГ:
социология и политика. М., 1983, с. 62; Politische Vierteljahresschrift,
1973, N 2, S. 199.
28 См.: Фадеева Т. М. Стратегия буржуазного реформизма в
современной Франции. М., 1975, с. 174—175; Rivista italiana di scienza
politica, 1973, N 3, p. 563.
23

партий по-прежнему составляет рабочий класс, но в ряде
стран — во Франции, в Италии, в Португалии, в Греции,
в Японии и других — коммунистам удалось завязать
серьезные союзнические связи с группами непролетарских слоев
города и деревни. Этому способствовала упорная борьба
коммунистов за демократические требования, защита ими
интересов широких слоев трудящихся. Пример ФРГ, Англии и
других стран убедительно показывает, что плодотворную
почву для диалога коммунистов с массами интеллигенции,
студенчества и других групп средних слоев представляет
антивоенное движение. Растущее значение для компартий
проблемы расширения своей массовой базы за счет новых
средних слоев (основной части интеллигенции,
административно-управленческих работников) связано с увеличением их
веса в обществе, активизацией среди них оппозиционных
настроений.
В то же время сложность согласования разнородных
социальных интересов, особенно в условиях экономических
трудностей,— серьезная проблема, вставшая в 70—80-е годы
при разработке компартиями конструктивной программы
широких антимонополистических союзов.
Участвуя в повседневной политической борьбе, добиваясь
расширения своего влияния, ведя парламентскую работу,
компартии капиталистических стран действуют в условиях
существующих юридических норм, вступают в определенные
отношения с другими партиями этой системы. Присущие ей
ныне характер, состояние, «правила игры» представляют
собой фактор, небезразличный для коммунистических
партий, ибо от этого во многом зависят условия борьбы
коммунистов, возможности повседневного выполнения ими их
задач. С этой точки зрения компартии являются
своеобразной частью политической системы, существующей в
капиталистических странах. Однако это совершенно особая часть,
дисфункциональная по отношению к целому.
Участвуя в текущей политической борьбе, отстаивая
разнообразные нужды трудящихся, они не только расширяют
свою социальную базу, но и подводят массы к пониманию
своих глубинных интересов, к решению коренных задач
общественного преобразования.
На всех многочисленных этапах своей деятельности, в том
числе и таких, которые предусматривают известное
сотрудничество с теми или иными — социал-демократическими, ле-
вобуржуазными — партиями ради определенных
промежуточных целей, коммунисты всегда имеют в виду свою
конечную цель. Коммунистическая партия — это партия нового
24

типа, призванная положить конец гегемонии
монополистического капитала над обществом и сделать его гегемоном
рабочий класс. Внутри существующей системы компартии —
это зародыш иной, социалистической партийной системы.
Поэтому так важна для них идейная четкость и
последовательность 29.
В партиях, стоящих на платформе капиталистического
строя, напротив, в последние десятилетия получили
известное преимущество претендующие на «межклассовость»
идеологии типа эклектической и внутренне противоречивой
католической доктрины, умеющей «поворачиваться» к разным
слоям населения своими разными сторонами. В этом —одна
из разгадок длительного успеха «христианских» партий в
послевоенной Западной Европе. Этим же задачам отвечала
растущая «размытость» и неопределенность
социал-реформистской идеологии, усиление прагматических черт в
политике некоторых партий, ранее отличавшихся идеологической
определенностью. Опасения, что четкость и
«универсализирующее», т. е. распространяющееся на различные стороны
общественной жизни, идеологическое кредо может
ограничить сферу влияния партии, возможности вербовки новых
приверженцев, породили стремление заменить определенную
доктрину неким «набором ценностей», многие из которых
носили бы самый общий характер. Таким «общим фондом
ценностей» (национальное величие, социальная
справедливость, экономическая эффективность и т. п.) оперировали,
например, голлисты30. Этот путь оказался привлекателен и
для многих других партий, включая социал-демократов.
Параллельно развивающиеся сдвиги в массовой базе и
идеологическом облике партий способствовали в некоторых
странах известному «упрощению» партийной структуры
(четыре большие политические силы во французской Пятой
республике взамен калейдоскопа партий в Четвертой, 3—4
представленные в парламенте ФРГ партии вместо множества
29 О сочетании повседневной борьбы компартий за союзы рабочего
класса с борьбой за конечную цель подробнее см.: Коммунисты и
общественный прогресс. М., 1978; Коммунистическое движение в
авангарде борьбы за мир, национальное и социальное освобождение:
К 40-летию VII конгресса Коминтерна. М., 1976; За Европу мира и
прогресса / Под ред. В. В. Загладина. М., 1977; Красин Ю. А.,
Лейбзон В. М. Революционная теория и революционная политика.
М., 1979; Богорад В. А., Матвеев Р. Ф. Работа коммунистов
капиталистических стран в массах. М., 1976; Движущие силы мирового
революционного процесса; Красин Ю. А. Революционный процесс
современности: Теоретич. очерки. М., 1981; и др.
30 Chariot J. L'U. N. R. Etude du pouvoir au sein d'un parti politique.
P, 1970, p. 64.
25

во времена Веймарской республики). Эти изменения
вызвали к жизни в буржуазной политологии специфическую
концепцию, неправомерно абсолютизировавшую, как это часто
бывает при отсутствии диалектического подхода, некоторые
действительно существующие тенденции. Утверждалось, что
партии, утрачивают классовый и идеологический облик,
превращаются в партии «общенародные», отражающие
«среднестатистический» социальный состав населения, говорилось
о прогрессирующем сближении и сходстве между ними,
которые оставляют место лишь для конкуренции за лучшее
исполнение одной и той же в общих чертах политики.
Будущее признавалось именно за такого рода
деидеологизированной «партией для всех» (Allerweltspartei, catch-all party) 31.
Однако сторонники концепции «catch-all party» во многом
выдавали желаемое за действительное, что частично
выявилось уже в конце 70-х — начале 80-х годов.
Концепция «catch-all party» не учитывала не только
возможного (и действительно происшедшего за последнее
время) уменьшения резервов для маневра правящих кругов,
но и реальной сложности самих механизмов обеспечения
массовых интересов в деятельности политических партий,
принижала роль идеологического элемента.
Между тем нетрудно увидеть, что при всей
расплывчатости «общего фонда ценностей», являющихся партийным
знаменем многих буржуазных и социал-реформистских
партий, и их подбор, и особенно истолкование говорят об их
тесной связи с традиционными либо новомодными
идеологическими течениями. Так, если центральная для голлизма идея
«национального величия» идет от традиционного
буржуазного национализма, то характерная для голлистской
политики 60-х годов концепция первенствующей роли
экономической эффективности для обеспечения социальной гармонии
носила на себе явный отпечаток «новейших»
технократических идей. Несмотря на то что в современной Франции
отсутствуют конфессиональные партии, католическая система
ценностей, как показали французские исследователи, лежит
в основе всей «правой политической культуры», того
общего ствола, из которого вырастают идеолого-политические
кредо различных буржуазных партий страны32. Система цен-
31 См., например: Kirchheimer О. The Transformation of the Western
European Party Systems.— In: Political Parties and Political
Development / Ed. by J. La Palombara, M. Weiner. Princeton, 1966, p. 199—
200.
32 Simon M., Michelat S. Classo, religion et comporloment politique. P.,
1977.
26

ностей — это как раз тот уровень, на котором воспринимает
идеологию рядовой избиратель.
Таким образом, даже в 50—60-х годах, не говоря уже о
70—80-х с их «идеологическим ренессансом», о котором
говорилось выше, речь шла не о «деидеологизации» партий
как таковой, а о более замаскированной, более гибкой их
функции в области политической социализации.
Не подтвердилась концепция «catch-all party» и в том,
что касается «усреднения» социально-классового состава
партий. Об этом свидетельствовала, в частности, история гол-
листской партии, служившей одной из излюбленных
моделей такого процесса. Если в 60-х годах в ее электорате
основные социально-профессиональные категории были
представлены примерно в той же пропорции, что и в населении
страны в целом (другое дело, что и при этом продолжали
существовать резкие различия между избирателями Союза
демократов за республику — ЮДР и левых партий в идеоло-
го-политических взглядах), то в 70-е годы электорат голли-
стов приблизился к обычному для правых партий составу.
Доля рабочих и служащих в членском составе упала с 32
до 20% 33.
Конкуренция партий буржуазной политической системы
привела не к однородности их социальной и идеологической
базы, а к некоторому упрощению и известной «унификации»
расстановки сил, существовавшей в разных странах, к еще
большему оформлению своеобразных «семейств»
политических партий, что, в частности, способствовало созданию в
последнее время межнациональных партийных объединений
в рамках ЕЭС34.
Как известно, доля буржуазии в населении невелика. Есть
лишь две социальные общности, которые могут служить
массовой базой для современной политической партии — рабочий
класс и средние слои. Это в значительной мере и
предопределило сложившуюся в последние десятилетия типологию
партий, играющих решающую роль в политическом
управлении буря^уазного общества. Практически речь идет о двух
основных типах, различающихся по своей массовой базе,
идеологии и — в меньшей степени, поскольку речь идет о
«преемственности» в рамках капиталистической системы,—
по своей политике. Это партии, опирающиеся
преимущественно на средние слои (и часть рабочего класса), и партии,
опирающиеся преимущественно на рабочий класс (и часть
33 L'Express, 1977, 5 dec, N 1378, p. 42.
34 См. гл. VIII настоящей книги.
27

средних слоев), с точки зрения идеологии — буржуазные и
социал-реформистские, с точки зрения политики —
правоцентристские и левоцентристские35, различающиеся своим
отношением к основным вопросам текущей политики (степень
и направление государственного вмешательства,
первоочередность борьбы с инфляцией или с безработицей и т. п.).
Выдвижение на авансцену в послевоенный период двух
основных типов партий соответствовало преобладанию двух
вариантов в политическом курсе господствующего класса.
«Здесь был выбор между различными сочетаниями
либерализма и дирижизма, консерватизма и реформизма. Наличие
двух вариантов буржуазной политики содействовало
маневру, создавало видимость обновления, политической ротации...
Успешнее всего для капитализма эта ротация совершалась
там, где для нее существовала база в виде „правильной",
институционализированной двухпартийной системы» 36.
Первый из двух типов партий, занимающих ныне
основное место в политической системе современного
капитализма, можно назвать традиционными буржуазными партиями.
В данном случае термин «традиционный» обозначает не
столько давность существования партий, сколько характер
вдохновляющей их идеологии. В зависимости от того, идет
ли речь о прямой духовной гегемонии буржуазии по
отношению к широким массам населения или об использовании
для этой цели христианской доктрины, эти партии можно
подразделить на два подтипа — консервативные (английские
тори, скандинавские хейре, японские либерал-демократы,
республиканцы США) и конфессиональные (западногерманская
ХДС/ХСС, итальянские христианские демократы,
бельгийская социально-христианская партия и др.). Различаясь не
только по идеологии, но в какой-то степени и по своей
политике (вторые более «социальны», более озабочены учетом
корпоративных интересов масс, чем первые), они весьма
сходны по массовой базе, по общественной функции и в этом
смысле «взаимозаменяемы», относятся к одному и тому же
типу. И те и другие обычно привязывают к существующей
системе наиболее отсталую, пассивную и консервативно
настроенную часть масс. В первую очередь это, разумеется,
мелкая буржуазия, но и немалая доля рабочего класса.
Последняя характеристика относится к 60-м и первой половине
70-х годов. В конце 70-х годов произошло поправение некоторых,
до того правоцентристских партий, о чем пойдет речь ниже.
Партии в политическом механизме власти монополий, с. 9.
28

13 электорате и английских тори37, и западногерманской
ХДС/ХСС, и итальянской ХДП рабочие составляют от трети
до половины38. В то же время среди рабочих та их часть,
которая идет за буржуазными партиями, везде, кроме США,
составляет меньшинство. Идет ли эта наиболее отсталая
часть населения за буржуазно-консервативным или
конфессиональным знаменем, зависит уже от исторических
традиций страны. При существующих буржуазно-парламентских
«правилах игры» такого рода организации незаменимы для
господствующего класса.
Другой тип партий, доминирующих на политической
авансцене развитых капиталистических стран,— это
социал-реформистские партии. Их роль противоречива, но также
вполне определенна. В своей реальной, повседневной
деятельности они олицетворяют компромисс между интересами
сохранения существующего строя и стремлением основной
части рабочего класса и более развитой части средних слоев,
в первую очередь новых, к социальной справедливости. В
результате в реальной деятельности этих партий находят то
или иное отражение лишь те интересы рабочего класса,
которые совместимы с существованием капиталистической
системы. «Встроенность» социал-демократий в существующую
систему достигается не только в результате «врастания» их
верхушки в истэблишмент, но прежде всего в результате
функционирования таких «ограничителей» их
правительственной деятельности, как экономическая власть
господствующего класса, внутренние и международные связи,
которыми опутывает он все национальное хозяйство, «правила
игры», навязываемые сложившейся структурой управления39.
Конечно, будучи, несмотря на стремление стать «catch-all
party», прежде всего рабочей партией, провозглашая
приверженность социалистическим идеалам, социал-демократия
сохраняет при этом — на уровне деклараций или
нереализованных потенций — стремление к выходу за рамки
существующего строя.
Помимо этих двух основных типов партий, сохранил свое
значение и третий тип — либеральные буржуазные партии,
опирающиеся преимущественно на часть средних слоев
(особенно интеллигенцию) или социальных групп, близких к ним
37 Степанова Н. М. Консервативная партия и рабочий класс в
послевоенной Англии. М., 1973, с. 34.
38 Сокольский С. Л. Указ. соч., с. 60.
39 См., например: Перегудов С. П. Лейбористская партия в
социально-политической системе Великобритании. М., 1975, с. 62—86, 319—
339.
29

по психологии40. К ним можно отнести английскую
либеральную партию, Свободную демократическую партию ФРГ
(СвДП), Итальянскую республиканскую партию (ИРП), с из
вестными оговорками — и Союз за французскую демократию)
(СФД), особенно его более «левую» часть. Все они играют
в Западной Европе своеобразную промежуточную роль
между рабочими партиями и партиями, ориентирующимися на
традиционного, консервативного избирателя. Но эта роль
может быть различна — коалиционные отношения либо с той,
либо с другой из конкурирующих партий (СвДП), коалиция
с одной из них при сохранении «мостов» для контакта с
другой (ИРП, датские радикалы), «партия протеста»,
притягивающая к себе недовольных двумя другими (английские
либералы), наконец, попытка сыграть роль «центра»,
общенационального арбитра, опирающегося в течение ряда лет
на свою связь с исполнительной властью (СФД). При всем
том эта роль остается «серединной», межеумочной. Влияние
социал-реформистских партий на рабочих, «элитарный»
характер, присущий СвДП и другим организациям такого рода,
мешает их широкому проникновению в рабочий класс. В то
же время конкуренция традиционных буржуазных партий
часто затрудняет привлечение к ним средних слоев,
особенно мелкой буржуазии. Но именно их «элитарность»
привлекает к ним интеллигенцию.
Сказанное выше о типах партий едва ли применимо к
политической системе США. Американская двухпартийная
система отличается от двухпартийных систем
Великобритании и некоторых других стран тем, что обе партии, ее
образующие (республиканская и демократическая), являются
буржуазными. Борьба между ними — это фактически борьба
внутри монополистической верхушки. В то же время
формально провозглашаемая «внеклассовость» этой борьбы
помогает втягивать в орбиту господствующих партий массы
трудящихся и промежуточные слои общества. В отсутствие
массовой рабочей партии американский пролетариат,
отличающийся гораздо меньшей классовой самостоятельностью,
преобладанием консервативных политических взглядов, идет
преимущественно за демократической партией. Конечно, это
не означает, что эту партию или ее часть можно
сопоставлять, как это делают некоторые буржуазные авторы, с
европейской социал-демократией41. Роль консервативной бур-
40 В ряде стран существенную роль играют и националистические
партии (Бельгия, Канада, Испания, отчасти Великобритания).
Однако это все же скорее исключение, чем общее правило.
41 Political Parties: Development and Decay, p. 93—94.
3Q

жуазной партии выполняет в США республиканская партия.
Изменения в социальной структуре буржуазного
общества, рост новых отрядов рабочего класса, прежде всего за
счет рядовых служащих, уменьшение удельного веса
традиционных средних слоев и увеличение новых оказал
влияние на все партии развитых капиталистических стран. Выше
уже говорилось о заметном повышении удельного веса этих
групп в членском составе и электорате некоторых
коммунистических и большинства социал-реформистских партий. Не
остались в стороне от этого процесса и традиционные
буржуазные партии, несмотря на то что ядром их массовой
базы всегда были «старые», собственнические фракции
средних слоев. В 1968 г. «самостоятельные» (крупная, средняя
и мелкая буржуазия) составляли 33% членского состава
западногерманской ХДС, в 1977 г.—лишь 27% 42. Зато доля
чиновников и служащих увеличилась за это время с 33 до
41% 43. К началу 1983 г. доля «самостоятельных»
уменьшилась до 24% 44.
Еще более заметно изменилась социальная база ряда
либеральных партий. Так, западногерманские «свободные
демократы» в течение 60-х годов по существу в значительной
мере переориентировались с традиционных на новые средние
слои45. В 60—70-е годы отказались от роли рупора мелкой
буржуазии и партии, вошедшие в 1978 г. в Союз за
французскую демократию (СФД) 46; там выросла роль
представителей наиболее динамичных монополий и технократии, а по
влиянию среди новых средних слоев СФД обогнал голли-
стов47. Партией «просвещенной буржуазии» стремилась себя
зарекомендовать Итальянская республиканская партия.
Тем самым изменилась и стала несколько более
определенной функция этого третьего типа партий в буржуазной
политической системе. Если первый из охарактеризованных
выше типов — это основные партии буржуазии,
добивающиеся массовой поддержки, а второй — рабочие партии по своей
основной социальной базе, связь которых с господствующим
классом носит сложный, непрямой, противоречивый
характер, то третий, либеральный — это главным образом партии
наиболее «просвещенной» и дальновидной части буржуазии,
42 Сокольский С. Л. Указ. соч., с. 23—24.
43 Там же.
44 Frankfurter Allgemeine Zeitung, 1983, 22. März.
45 См.: Истягин Л. Г. Дилемма западногерманских либералов.— МЭ
и МО, 1977, № 12, с. 102—107.
46 Франция/Под ред. Г. Г. Дилигенского и В. И. Кузнецова. М., 1982,
с. 275—278, 283.
47 Там же.
31

апеллирующие прежде всего к «свободомыслящей» части
средних слоев, особенно интеллигентской. Не случайно именно
республиканцы стали единственной буржуазной партией
Италии, высказавшейся в 70-е годы за привлечение коммунистов
в правительство, а СвДП, вступив в 1969 г. в коалицию с
социал-демократами, сделала возможным преодоление застоя
во внутренней и особенно внешней политике ФРГ.
Разумеется, поступая таким образом, либеральные партии имеют
в виду прежде всего интересы своего, буржуазного класса.
Отсюда и возвращение СвДП в 1982 г. к союзу с ХДС/ХСС,
когда ее сотрудничество с социал-демократами перестало
устраивать господствующий класс.
Различия между традиционными и либеральными
партиями были еще более подчеркнуты не только
охарактеризованными выше сдвигами в социальной базе и политике
последних, но и эволюцией, которую пережили в 70-е годы
многие консервативные и конфессиональные партии,
принадлежащие к первому типу. Кризис буржуазного
реформизма, ослабление связей с электоратом, в некоторых
случаях утрата власти подтолкнули их к попытке
компенсировать ослабление своего влияния активной борьбой за
расширение рядов, за превращение из «партий избирателей»,
контролирующих политическое поведение широких масс
лишь на выборах, в подлинно массовые партии. Энергичные
усилия для расширения своего членства предпринимают
английские консерваторы48, с середины 70-х годов оживила свою
деятельность среди различных социальных слоев
итальянская христианская демократия.
Показательно, однако, что обострившееся внимание
традиционных буржуазных партий к своей массовой базе
отнюдь не привело их к «демократизации» или полевению, но,
наоборот, содействовало сдвигу вправо, увеличившему
дистанцию между ними и либеральными партиями. Все дело
в характере этой массовой базы, сконцентрировавшей в себе
все наиболее консервативное из различных, в первую
очередь мелкобуржуазных, слоев. Известно, например, что в
течение длительного времени избиратели итальянских
христианских демократов оказывались по своим настроениям
консервативнее руководства партии. В этих условиях
апелляция к настроению мелкобуржуазной «базы», характерная,
например, для политической линии М. Тэтчер, опора не
столько на рассудок, сколько на предрассудок массового
консервативного избирателя, должны были привести к активизации
48 Morning Star, 1981, Febr. 6.
32

собственнических взглядов и иллюзий, агрессивных
антиэтатистских и антикоммунистических позиций49. Из
правоцентристских, буржуазно-реформистских эти партии стали
превращаться — а некоторые, как тори, и превратились —
и откровенно правые, что привело к значительной
поляризации политических сил.
Несомненно, возможность превращения влиятельных
буржуазно-реформистских партий в «антиреформистские»,
обеспечение таким образом сравнительно массовой поддержки
политики урезания завоеваний, полученных трудящимися в
период благоприятной экономической конъюнктуры, в какой-
то мере увеличивают маневренность господствующего
класса, его «приспособление» к изменившейся ситуации. Но,
с другой стороны, такое превращение и связанная с этим
поляризация сил ограничивают претензии таких партий на
«общенародное» представительство, способность правящих
кругов расширять свои классовые союзы. В результате в
массах усиливается стремление добиться не очередной рутинной
ротации власти в пределах одного и того же курса, а
настоящей альтернативы политике правящих кругов,
классовый характер которой становится значительно более
очевидным. В этом — основа таких явлений, как полевение
лейбористской партии Великобритании, желание «перемен»,
приведшее к власти Миттерана, и т. п. Все это ставит под вопрос
эффективное выполнение партиями буржуазного общества
их функции защиты интересов существующей системы и
сохранения связей с самыми различными слоями общества.
Но еще более заметное напряжение в партийной системе
капитализма создает широко распространившееся
недовольство организационными принципами, на основе которых
строится деятельность партий. Здесь находится
потенциально самое уязвимое место этой системы, в концентрированном
виде выражающее внутреннюю противоречивость ее задач.
ПРОБЛЕМА УЧАСТИЯ МАСС
В ЖИЗНИ ПАРТИЙ
Одним из механизмов, которые в буржуазных и социал-
реформистских партиях «фильтруют» импульсы, исходящие
«снизу», от массовой базы, и позволяют учитывать только
то, что согласуется с общими интересами системы, являются
сами «правила игры», сложившиеся де-юре и де-факто
нормы организационной деятельности этих партий.
7>9 Великобритания/Под ред. С. П. Модзаевского, Е. С. Хесина. М.,
1981, с. 296—306.
2 Заказ М 3288 33

Первые буржуазные партии значительно отличались от
современных своей аморфной структурой, отсутствием четко
оформленного членства, программы и постоянно действующей
сети местных организаций, приспособленностью
исключительно к участию в парламентских выборах и подчас почти
полной бездеятельностью в промежутке между ними. Базой
первых подлинно массовых партий, с четкой организацией
(членские билеты, взносы, наличие аппарата, та или иная
степень дисциплины), с определенной программой и
примыкающими к партии «фланкирующими» организациями
(молодежными, студенческими, женскими, профессиональными,
культурно-массовыми, спортивными и т. п.), в Европе стал
рабочий класс. Аналогичные буржуазные партии родились
здесь как ответ на создание пролетариатом своей
политической организации50.
В США, где массовой рабочей партии не возникло,
развитие буржуазных партий пошло по другому пути — по пути
усовершенствования их традиционной организации.
Американские партии по-прежнему не имеют членских билетов и
вообще сколько-нибудь оформленного членства,
по-прежнему нацелены лишь на участие в многочисленных
избирательных кампаниях на всех уровнях. До недавнего времени не
было у них и постоянной программы. Это по существу
широкие, разношерстные, слабооформленные коалиции
избирателей. Однако в отличие от партий XIX в. для них
характерна достаточно отлаженная партийная машина, главную
роль в которой долгое время играли — и в какой-то степени
продолжают играть — местные «боссы».
То действительное или иллюзорное приобщение рядового
гражданина к участию в решении общенациональных
вопросов, которое, как говорилось выше, совершенно необходимо
для обеспечения: связи между государством и обществом,
сводится в этих партиях к периодически повторяющемуся
акту голосования. Сходную картину в этом отношении
представляют западноевропейские «элитарные» либеральные
партии («партии кадров», по терминологии видного
французского политолога М. Дюверже).
Однако немногим более демократичны и буржуазные
партии с массовым членством. Огромная власть лидера,
громоздкая пирамида партийной организации, формальный и
показной характер национальных конференций, имеющих
в лучшем случае консультативные функции,— таковы черты
Cerroni U. Teoria del partito. politico. Roma, 1979, p. 14—15.
34

внутренней жизни английских консерваторов 51.
Внутрипартийная роль рядового члена партии, если он не принадлежит
к господствующему классу, обычно сводится к амплуа
безгласного статиста, и вся его активность, если она вообще
проявляется, направлена вовне, на завоевание и удержание
симпатий беспартийной массы. Мало чем отличаются в этом
отношении от консерваторов христианские демократы ФРГ
II Италии, буржуазные партии малых стран. Целиком
сохраняет свое значение характеристика внутренней жизни
буржуазных партий, данная в начале века В. И. Лениным:
«Крупные политические вопросы буржуазные партии
решают от случая к случаю, простым постановлением той или
мной партийной „инстанции4', за кулисами изготовляющей
для народа разные политиканские рецепты» 52.
Политическая жизнь Франции дала в последние
десятилетия примеры партий, которые и создавались «сверху». В
первую очередь это относится к голлистской партии ЮДР,
сложившейся как «партия президента» и черпавшей свою силу
и влияние именно из этого факта. Естественно, что и вся
структура партии создавалась сверху вниз. «Влияние
рядовых членов проявляется только в низших инстанциях
партии: чем выше инстанция, тем меньше в ней удельный вес
мыборных лиц и тем больше почетных и кооптированных
членов» 53. В конце 70-х годов, после того как голлисты утра-
гили значение ведущей силы правительственного
большинства, такой же «президентский» характер во многом
приобрела Республиканская партия (бывший Союз независимых
республиканцев) — главная составная часть СФД.
Однако недемократичность внутренних порядков не
является монополией буржуазных партий. Несмотря на
внешне иной принцип построения социал-демократических партий
и уставные положения, не допускающие кооптации,
предусматривающие выборность партийных инстанций, широкие
нрава местных организаций, первенствующее положение
съезда в системе партийного руководства, практика социал-
демократических партий сформировала иную ситуацию:
«делегирование» местными организациями собственно
политической деятельности более высоким инстанциям,
бюрократизацию аппарата, пассивность рядовых членов.
Лейбористская партия Великобритании и формально
ставит ряд преград демократическому волеизъявлению низов.
м См.: Горбик В. А. Консервативная и либеральная партии в
политической системе послевоенной Англии. Киев, 1977, с. 28—42.
1.2 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 14, с. 242.
1.3 Фадеева Т. М. Указ. соч., с. 107.
35
2*

Одна из них — «сведение» резолюций, представленных
национальной конференции местными организациями, в общие,
«составные» резолюции, в ходе которых часто «срезались»
острые углы, обходились наиболее животрепещущие вопросы.
Другая, наиболее важная — фактически полная (до
организационной реформы партии в 1981 г.) автономия
парламентской фракции, по отношению к которой решения
Конференции и избираемого ею Национального исполкома носили
лишь консультативный характер 5\
В этих условиях голос рядовых членов доходит до сфер,
определяющих политику партии, значительно ослабленным
и искаженным. Еще более глухим отголоском звучит он в
буржуазных партиях. Конечно, это не значит, что
партийные верхи определяют свою политику без всякой оглядки
на своих членов и тем более избирателей, от поддержки
которых на выборах они зависят. Но воздействие «низов» на
партийный курс скорее косвенное, чем прямое,— через
механизм конкуренции с другими партиями за влияние на
массы. Чтобы удержать и расширить поддержку на выборах,
приобрести среди избирателей новых членов, партии должны
убедить те или иные социальные группы, что они лучше
своих конкурентов прислушиваются к их голосу.
Такой же конкурентный механизм встроен и в самих
партиях в виде внутренних течений или фракций.
Политические различия между течениями одной и той же партии
часто бывают при этом очень велики. Нередко фактически
речь идет о существовании своего рода «партий внутри
партии», со своим руководством, фракционной дисциплиной
и т. п. Разнообразие течений помогает партиям удерживать
в своей орбите самые разнородные группы населения.
Поддержка, которую имеет та или иная фракция, ее вес в
общенациональном руководстве в немалой степени зависят от
широты связей, установленных ею с группами членов, с той
или иной частью электората. Другое дело, что сами эти связи
нередко носят не столько демократический, сколько «клиен-
телярный» характер, и речь тогда может идти не об
отражении в политическом курсе запросов той или иной
социальной группы, а о представительстве местных и
узкоэгоистических интересов.
Своего рода «щупальцами» партий в специфических
социальных или демографических группах, помогающими им
выполнять эту задачу, являются специальные
внутрипартийные или «фланкирующие» (примыкающие к партии) органи-
54 См.: Перегудов С. П. Указ. соч., с. 149—206.
36

заций — женские, молодежные, рабочие, крестьянские,
кооперативные и т. п. В ХДС/ХСС роль «организации рабочих»
принадлежит так называемым «социальным комитетам»,
оказывающим известное, но довольно ограниченное влияние на
выработку платформы партии по ряду
социально-экономических вопросов. Оно значительно уступает влиянию
организации предпринимателей55. Итальянская ХДП до недавнего
времени в большой мере зависела от поддержки
Конфедерации мелких землевладельцев. Молодежные организации
английских либералов, западногерманской СвДП,
итальянских христианских демократов или республиканцев зачастую
играют роль левого крыла своей партии, привлекая юное
поколение своим относительным радикализмом.
Особую роль для партий — социал-реформистских, но и
некоторых буржуазных (итальянская ХДП, бельгийская
Социально-христианская партия) — имеют связи с
профсоюзами. Социал-реформистские партии, в которых профсоюзы
являются коллективными членами (английские лейбористы,
социал-демократы Швеции), обязаны им значительной долей
своего влияния. Естественно поэтому и воздействие
профсоюзов на политику «своих» партий, лишь одним из каналов
которого являются национальные конференции. Однако и
здесь давлению низов противостоит двойной «амортизатор» —
сначала в самой профсоюзной организации, затем в партии.
Еще более косвенным является влияние рабочей базы в тех
социал-демократических партиях, которые не связаны столь
тесно с профсоюзами. Стремление этих партий играть роль
«общенародных» организаций отделяет их от профсоюзов,
превращает последние в одну из «групп давления»,
влияющих на ее политический курс, хотя и весьма мощную.
Существовавшие ранее «правила игры» и нормы
взаимоотношений с массовой базой оказывались эффективными до
тех пор, пока существовали солидные возможности для того,
чтобы проводить реформистскую политику, не
затрагивающую основ существующей системы. Однако в современный
период, когда резко сократились резервы для проведения
партиями курса, более или менее удовлетворяющего
разнородные социальные интересы, функционировайие системы
партийно-парламентского представительства, основанного на
косвенном влиянии «низов», «делегировании» ими полномочий
но принятию решений политическим кадрам, вызывает в
капиталистических странах растущую неудовлетворенность.
Важно при этом, что неудовлетворенность выражают (разу-
65 См.: Сокольский С. Л. Указ. соч., с. 96—99.
37

меется, по противоположным причинам) обе стороны — как
массы, так и представители господствующего класса.
Для «неоконсервативных» представителей
господствующего класса в современном буржуазном обществе «слишком
много демократии», что приводит к чрезмерной
требовательности масс и осложняет стабильность системы. Та степень
учета частичных корпоративных требований различных
слоев, для обеспечения которой был отработан
партийно-парламентский механизм, уже не отвечает современным
возможностям капитализма. С другой стороны, усиливается
критика недемократичности партийной структуры, господства
партийной верхушки, отстраняющей массы от прямого участия
в политическом процессе.
Рост неудовлетворенности внутренними порядками в
партиях, их иедемократичыостью объясняется и возросшим
уровнем сознания масс, все менее довольствующихся ролью ма-
нипулируемых статистов в политической игре, требующих
подлинного участия в решении своей судьбы, и
прогрессирующим срастанием верхушки не только буржуазных, но и
социал-реформистских партий с господствующим классом,
и тем, что партийный механизм по мере его развития
нередко действительно обретает собственную логику, не всегда
согласующуюся с глубинными интересами системы,
бюрократизируется, становится более громоздким, недостаточно
гибким и неэффективным.
Критика отчуждения партий от общества, «партитокра-
тии» особенно сильна в тех странах, где, как в Италии,
правящая партия (или партии), длительное время стоящая у
руля правления, все более отождествляет себя с
государственной властью, выступая как прямой канал распределения
благ, связанных с ее обладанием56. Правительственные
функции в Италии во многом узурпированы руководством
правящих партий; на регулярных встречах их лидеров решаются
многие вопросы, формально входящие в компетенцию
парламента и совета министров. Практика откровенного дележа
между партиями и партийными фракциями постов в
государственном аппарате, «партитизация» профессионально
специализированных участков управления (руководство
государственными предприятиями, банками, органами
социально-экономического регулирования), укрепляя клиентелярные
связи партий и частью населения, не могут, однако, не
дискредитировать их облик как инструмента «представительной
демократии».
56 Critica marxista, 1980, N 2, p. 21 е. a.; Cerroni U. Op. cit., p. 93—94.
38

Протест против недемократичности внутренней жизни
партий часто сочетается с критикой некомпетентности их
представителей, специалистов в области «чистой» политики, в
конкретных социально-экономических вопросах, играющих все
большую роль в жизни государства. Но старания партий
повысить роль специалистов в определении своего курса и в
принятии конкретных решений нередко ведут к еще
большему усилению их «элитарного» характера, еще большему
отрыву от населения. Технократически настроенные
эксперты, широко привлекаемые к работе внутри партий, нередко
привносят в них свою привычку действовать «за закрытыми
дверями», пренебрежение к «некомпетентным» массам.
Широко распространившееся недоверие избирателей к
бюрократизирующемуся партийному аппарату, который все
чаще рассматривается как безликий механизм, движимый
своекорыстными интересами и все более срастающийся с
истэблишментом, возрождает интерес к личностному
моменту в политике, способствует привлечению внимания к
наиболее авторитетным лидерам, устанавливающим своего рода
прямой контакт с общественным мнением через голову своей
партии. Подобной «персонализации» политики содействовала
происходящая в большинстве капиталистических стран
концентрация власти в руках главы государства или
правительства де-факто и де-юре (как, например, во Франции в
результате конституционной реформы 1958 г., расширившей
права президента). Авторитет таких деятелей, как Ш. де
Голль, Г. Шмидт, А. Пертини, оказывался значительно более
широким, нежели влияние их партии.
«Персонализация» политики всегда воспринималась в
Западной Европе как ее «американизация». Однако в самих
Соединенных Штатах эта особенность политической жизни
приобрела в 70-е годы новое качество в результате
видоизменения отношений между партийной машиной,
кандидатами в президенты и избирателями.
Если в 50—60-х годах выдвижение кандидатов в
президенты, как правило, определялось соотношением сил в
сложной коалиции местных партийных боссов, складывавшейся
перед выборами, в дальнейшем — в значительной мере под
влиянием широко распространенного недовольства
действиями партийной машины — ее роль в этом важнейшем для
американской политической жизни процессе серьезно
уменьшилась. В обеих главных партиях в 70-е годы расширилась
система первичных выборов — «праймериз». В
демократической партии доля делегатов национальной конференции
(форум, выдвигающий кандидата в президенты), избранных или
39

связанных определенным обязательством на «праймериз»,
увеличилась за 1968—1976 гг. с 37,5 до 72,6%, в
республиканской-с 34,3 до 67,9% 57.
В демократической партии в результате реформы,
осуществленной на основе предложений комиссии Макговер-
на —Фрейзера (1974 г.), было значительно облегчено
участие в «праймериз» групп населения, поддерживающих
партию. Избирательная кампания проводилась теперь в
значительной мере в обход партийных каналов специальными
комитетами, созданными при поддержке «заинтересованных
групп», т. е. прежде всего влиятельных лобби. Такая
своеобразная апелляция к избирателям против партийной
машины не столько демократизировала политическую жизнь,
сколько нарушила характерное для двухпартийной системы
господство умеренно-центристских элементов, облегчила
выдвижение аутсайдеров (таких, как Картер в 1976 г.) и более
широкий политический маневр господствующего класса
(недаром в 1980 г. впервые президентом стал представитель
откровенно правых кругов), создала видимость «прямых»,
в обход партий, связей между избирателями и кандидатами.
Уменьшение значения партийного механизма в одном из
серьезнейших политических актов — в организации
президентских выборов58 содействовало распространению
представлений о «закате» партий. «Что касается партий,— писал
видный американский политолог Э. Кинг,— то остается открытым
вопрос, обладают ли еще Соединенные Штаты подобной
вещью, по крайней мере для выдвижения и избрания
президентов» 59.
Недоверие к громоздким партийным машинам, успех
аутсайдеров, попытки организовать политическую жизнь на
каких-то новых началах —все это можно наблюдать и в
Западной Европе. Ослабление двухпартийное™ и расширение
влияния «третьих партий» (либералов, социал-демократов)
в Великобритании, успех мелких партий на ряде выборов в
70-х годах в Нидерландах, Италии и других странах
свидетельствовали о серьезном «недомогании» соответствующих
партийных систем, нарушении политической рутины.
57 Ranney A. The Political Parties: Reform and Decline.— In: The New
American Political System, p. 218.
58 См.: Партии в политическом механизме власти монополий:
Материалы конференции, с. 35—36. См. также: Ladd Е. К., Lipset S. М.
Anatomy of Decade.—Public Opinion, Dec. 1979 —Jan. 1980, N 1,
p. 3; Campbell A. The Happiest Americans — Who They Are? —US
News and World Report, 1979, Dec. 24, p. 66.
59 King A. The American Policy in the late 1970's: Building Coalition
in the Sand,— In: The New American Political System, p. 375,
40

Ёо многих странах значительно уменьшилась доля
«твердых» избирателей, постоянных приверженцев той или иной
картин. В Англии за полтора десятка лет она сократилась
вдвое-с 40 до 20% 60. В Италии еще в 1968 г. 75%
опрошенных избирателей заявляли, что они всегда подавали
голос за одну и ту же партию. В 1976 г. их число сократилось
до 57% 61. Возросшие «флюктуации» избирателей
подтачивают политическую стабильность.
Особенно это относится к странам с двухпартийной
системой, где уменьшение доли «твердых» приверженцев
основных партий не только увеличивает темп ротации на
верху пирамиды власти (что само по себе еще не выходит за
рамки существующих «правил игры»), но и наносит удар
по самому принципу «двухпартийности», поскольку
распространяется не только на правящую партию, но и на ее
основного антагониста. В США избиратели, потерявшие доверие
к демократам, зачастую не идентифицируют себя с
республиканцами, а объявляют себя независимыми62. Примерно
половина молодых избирателей вообще не отождествляют
себя ни с одной партией63. В США этот процесс ведет к
увеличению элемента непредсказуемости в политике
(выдвижение независимых кандидатов, голосование «слабых»
приверженцев одной из партий за кандидата в президенты от
другой партии и т. п.), в Англии —к росту поддержки
«третьих» партий. На выборах в Англии 1979 и 1983 гг. две
главные партии привлекли к себе лишь около 60% голосов
всех избирателей64.
Еще одним симптомом поддержки, которую находят у
населения попытки отойти от сложившихся норм политической
деятельности, явилось возникновение в некоторых странах
своеобразных «антипартий», по своему внутреннему
строению и организационной деятельности демонстративно
противопоставляющих себя всем остальным партиям. «Мы —
антипартийная партия»,—открыто заявила П. Келли, лидер
партии «зеленых», впервые в 1983 г. получивших места в
бундестаге ФРГ65. Типичным примером является и итальянская
радикальная партия (РП), в 1976 г. сумевшая пробиться в
иарламент, а в 1979 г. получившая в нем 20 мест. Радикалы
00 The Times, 1981, Mar. 23.
61 Barnes S. H. Representation in Italy. Chicago; L., 1977, p. 74; Fab-
ris G. II comportamento politico degli italiani. Milano, [1979], p. 43.
"2 The New American Political System, p. 262.
rt3 Ibid., p. 276.
04 Великобритания, с. 326; Morning Star, 1983, June 11.
1,5 Spiegel, 1982, 14. Juni, S. 52.
41

Стремились представить себя противниками принципа
делегирования полномочий и сторонниками «прямой демократии».
С этой целью проводились ежегодные конференции всех
членов партии, благо их небольшая численность (3 тыс.) 66
позволяла им собраться в одном зале, осуществлялись
непосредственные контакты с избирателями (демонстративное
вынесение рабочих столов парламентариев-радикалов на
площадь и т. п.); широко использовались такие методы, как
марши, занятие учреждений, голодовки, парламентская
обструкция, поддерживалась тесная связь с движениями за
гражданские права (особенно с женским движением).
Отказавшись от выдвижения глобальной программы, радикалы
заменили ее отдельными «целями», заимствованными
преимущественно у тех же движений за гражданские права.
Известное обновление методов борьбы сочеталось у
радикалов с нигилистическим отношением к
партийно-парламентским традициям, с попыткой дать примитивно-простые
ответы на сложные проблемы, поставленные кризисом этих
традиций, что неизбежно порождало вопиющие
противоречия в практике РП. Так, подчеркнутое отрицание партийной
иерархии во имя «прямой демократии» сочеталось с
безграничной персонализацией политики — полновластием в РП ее
лидера М. Паннелла. Пренебрежение к «условностям»
политики делало двусмысленным и внутренне противоречивым
сам облик партии, заявлявшей о своей «левизне» и
заигрывавшей с правыми.
Сильные и слабые стороны итальянских радикалов
характерны и для других партий и движений такого рода,
прежде всего французских экологистов и западногерманской
«зеленой партии». Характерно, что и те и другие вообще
не определяли своего места в борьбе между правым и левым
лагерями. Сужение своих задач в результате отказа не
только от целостной программы, но и от увязки поставленных
ими серьезных проблем — защиты мира, охраны окружающей
природы и т. п.— с общеполитическими вопросами,
организационная рыхлость, неопределенность места, занимаемого
ими во всей системе партий,—все это делало их
своеобразной «тупиковой ветвью» в развитии этой системы, несмотря
на явную связь с мощными течениями общественного мнения
и жизненно важными направлениями социальной борьбы.
В то же время они служат своеобразным полигоном для
испытания новых, более гибких форм партийной организации
и деятельности; некоторые из них (например, тесная и «рав-
66 Paese Sera, 1979, 30 ott.
42

поправная» связь с движениями «гражданских инициатив»)
могут быть восприняты и основными партиями, ищущими
новых возможностей активизировать свои связи с обществом.
Как всегда, наиболее интенсивные попытки обновления
форм и методов предпринимаются вновь возникающими
партиями, не связанными инерцией прошлого, уже
существующими длительное время организационными структурами.
Если в 60-е годы такой «экспериментальной» партией,
служившей буржуазным политологам своеобразной моделью
новых тенденций в развитии партийных систем, была гол-
листская ЮДР, то в 80-е годы внимание политологов при-
илекла английская социал-демократическая партия (СДП),
созданная бывшими деятелями правого крыла лейбористов.
Наиболее интересной стороной в организации СДП является
попытка сочетать «технократизацию», использование
достижений НТР со своеобразным упрощением и
«демократизацией» процесса принятия решений. СДП — единственная
партия Великобритании с полностью компьютеризированным
списком членов, что позволяет установить прямые каналы свя-
зи с партийными «низами» (применять голосование по почте
и референдумы для текущих консультаций с рядовыми
членами) 67 и в то же время оставить последнее слово в
выработке политики за руководством, контролирующим ЭВМ,
куд^ закладываются все данные. В то же время
рекомендации формально независимого «Радикального центра
демократических исследований» должны поставить деятельность
партии на «научную основу». «Обход избирателей и беседы с
|гими,— заявил руководитель центра,—принадлежат
прошлому. Я считаю, что доминировать в политике все больше
будут не громоздкие партийные организации, а небольшие
группы давления с хорошим исследовательским
обеспечением»68. Технократические поползновения организаторов
СДП не принесли им, однако, пока что сколько-нибудь
значительного успеха у избирателей.
«Разукрупнить» свою организацию, сделать ее более
гибкой и дифференцированной, найти ответ на требования
демократизации, более тесной и непосредственной связи с
обществом и отдельными «группами интересов» стремятся
многие из давно существующих партий. В ходе попыток
«обновления», предпринятых итальянскими христианскими
демократами после поражений в середине 70-х годов,
немалая роль отводилась «группам политического участия», со-
87 The SDP Draft Constitution Explained. SDP Newsletter, [1982], N 3,
p. 2-3.
08 the Times, 1981, Apr. 13.
43

зданным непосредственно на предприятиях; они должны
были компенсировать ослабление связи ХДП с
католическими профсоюзами. Активизировались молодежное
движение христианских демократов, католические «ассоциации
родителей», «Демократическая лига» («Объединение
интеллектуалов, принадлежащих к католическому миру»)69 и другие
примыкающие к ХДП или поддерживающие ее руководство
организации. В этом же направлении развивалась примерно
в те же годы деятельность голлистской ОПР, активисты
которой впервые создавали ячейки на некоторых
предприятиях, вступали в комитеты жилых кварталов, родительские
комитеты, молодежные клубы.
Если буржуазные партии, устанавливая контакт с
«группами по интересам» и движениями «гражданских
инициатив», стремятся прежде всего расширить связи в массах,
то некоторые социал-реформистские партии сходными
методами пытаются обеспечить свое влияние среди
«образованных классов». С приходом Б. Кракси к руководству
Итальянской социалистической партии предпринимались усилия
для активизации «сфер, примыкающих к партии
(интеллектуалы, предприниматели, менеджеры, представители
свободных профессий), путем серии инициатив по линии
издательств» 80.
Однако, отвечая задачам «присутствия» среди различных
политических сил, социальных слоев, эти и другие формы
организации нисколько не демократизировали саму
процедуру принятия решений в партии. Точно так же, несмотря на
уверения активистов-тори, что «членство в партии — способ
оказания влияния на политику», на их энергичную компанию
по вербовке членов в «консервативные ассоциации» в
избирательных кругах (цель — один член ассоциации на каждых
пять избирателей), эти низовые организации
рассматриваются отнюдь не как канал демократизации, а как источник
средств и опора для проведения избирательных кампаний81.
Равным образом активное проникновение консерваторов
в профсоюзы никоим образом не усиливает воздействия
рабочего класса или его отдельных групп на дела партии.
Буржуазные партии при всей их модернизации остаются
организациями, в которых каналы связи «сверху вниз»
действуют значительно эффективнее, чем «снизу вверх».
Как это ни парадоксально, чем левее по своим
традициям и своей базе партии буржуазной политической систе-
69 L'Unitä, 1979, 12 febbr.
80 Paese Sera, 1976,14 lugl.
81 Morning Star, 1981, Febr. 6.
44

мы, тем обычно громче звучат в них голоса недовольных
ограничениями внутрипартийной демократии, требования
расширения прав членов и местных организаций.
Итальянский исследователь партий Дж. Паскуиио справедливо
обращает внимание на тот факт, что в буржуазных партиях
ожидания низов, что внутрипартийная жизнь будет
основана на принципах реальной демократии, значительно слабее,
существует своего рода «циническое согласие» с тем, что
принятые решения есть продукт не интенсивной и страстной
деятельности членов, а связей с многочисленными
«внешними группами» — силами, финансирующими партию,
парламентской группой, фланкирующими организациями,
группами электората и т. п.82
Членская масса и электорат левых партий политически
более развиты, гораздо больше проникнуты стремлением к
активному участию в принятии решений, более нетерпимы
к «элитарному» или «командному» стилям руководства.
Поэтому социал-реформистские партии по сравнению с
буржуазными больше подвержены в современной обстановке
«организационным» кризисам, чаще предпринимают попытки
внутренней перестройки. Борьба левых социал-демократов за
демократизацию своих партий является составным элементом
усилии раскрыть их «системопреобразующие» (по
терминологии левых в СДПГ) потенции.
Не случайно политический кризис старой СФИО в конце
60-х годов совпал с ее организационным упадком, резким
сокращением членства, растущим отрывом ее руководства
от запросов «низов». Перестройка (фактически воссоздание
заново) Французской социалистической партии (ФСП) в
70-х годах была прежде всего изменением политического
курса; однако ее важным составным элементом стало
увеличение роли местного актива, развертывание массовой
работы, в том числе на предприятиях, подключение в
организационную структуру клубов и других новых для партии
форм привлечения сторонников, прежде всего из средних
слоев, резкое расширение членства и т. п. Все это сыграло
немалую роль в превращении ФСП в первую по своему
влиянию партию Франции.
Чрезвычайно важен и успех левых в лейбористской
партии, добившихся демократизации порядка избрания лидера
и выдвижения кандидатов в парламент. Осуществленная в
1981 г. реформа, поставившая процедуру выдвижения
кандидатов под котттроль местных организаций и передавшая
Pasquino G. Crisi dei partiti e governabilitä. Bologna, 1980, p. 22, 25.
45

право избрания лидера партии от парламентской фракции
коллегии выборщиков, в которой представители фракции
составляют лишь 30%, представители местных организаций '—
также 30, а профсоюзов— 40%, значительно расширила
возможности влияния «массовой партии» и левого крыла на
определение политического курса. Под влиянием левого крыла
лейбористская партия высказалась за одностороннее ядерное
разоружение Великобритании, закрытие ядерных баз на ее
территории, за принятие решительных мер против
безработицы и т. д.83 Не случайно именно организационная
реформа вызвала уход наиболее последовательных представителей
правого крыла, основавших затем социал-демократическую
партию.
Эти факты говорят о том, что кризис доверия к партиям
современной буржуазной политической системы не всегда
является лишь деструктивным кризисом; в иных случаях он
становится стимулом определенных изменений в их
организационной структуре и курсе, способствующих сдвигу оси
политической жизни влево, активизации борьбы за
общественные преобразования.
Разумеется, наиболее нежелательный для правящих
кругов поворот — сочетание кризиса буржуазных партий с новым
ростом авторитета коммунистов; 70-е годы принесли
серьезное расширение влияния компартий. Численность
коммунистических партий в несоциалистическом мире выросла на
1,2 млн. человек и достигла в 1980 г. 4,5 млн. (из них около
3,5 млн.— в развитых капиталистических странах) 84.
Объективные исследователи (как тот же Дж. Паскуино)
вынуждены признать, что организационный принцип
компартий — демократический централизм — создает, в отличие
от внутренних порядков в буржуазных и
социал-реформистских партиях, высокий демократический настрой, побуждает
коммунистов активно участвовать в делах своей
организации, стимулирует массовые, коллективные действия85.
Это единственные партии, деятельность которых
неразрывно связана с активностью масс. Фактически и сама сила
компартий во многом зависит от того, насколько им удается
не только завоевать на свою сторону, но и поднять на
активную борьбу массы рабочих и других трудящихся.
Ослабление этой активности, отсутствие повседневной опоры на
массовые действия класса, как это было, например, во время
83 Labours Programme, 1982. L., [1982], p. 26—29, 247.
84 Движущие силы мирового революционного процесса, с. 321.
85 Pasquino G. Crisi dei partiti e governabilitä, p. 25.
46

участия Итальянской компартии в коалиций «национального
единства» вместе с буржуазной христианско-демократиче-
ской партией в конце 70-х годов, с неизбежностью ведут к
неудачам в политике, к потере некоторых из завоеванных
позиций. На парламентских выборах в 1979 г. ИКП
отказали в поддержке некоторые рабочие, бедняки Юга, многие
представители молодежи.
«Марксистско-ленинские партии,—пишут советские
исследователи,— только тогда становятся авангардом трудящихся,
выразителем их интересов, когда они способны руководить
ire только передовыми рабочими, но и самыми широкими
массами народа. А руководить — значит завоевать доверие
масс, что может быть достигнуто только в том случае, если
партия работает вместе с массами, живет и действует в гуще
масс» 86. Это требует «умения работать с ними, улавливать
их настроения, вовремя заметить изменения в этих
настроениях, повседневно отвечать на запросы масс» 87.
Весь механизм внутрипартийной жизни компартий
призван обеспечить такую работу вместе с массами.
Коллективное руководство, широкие дискуссии и обсуждения, участие
всех членов партии в выработке ее политики — все это
условия для последовательного демократизма партийной жизни,
резко отличающегося от порядков в буржуазных партиях.
Соблюдение демократических организационных принципов
есть серьезная гарантия против извращений политики
партии, злоупотребления властью, бюрократизации. В то же
время правильное сочетание демократизма с централизмом
является условием действенности партии как орудия
революционного преобразования, строгая внутрипартийная
дисциплина— ее важнейшим оружием в классовой борьбе.
Фракционность, организационное закрепление разногласий,
дробящее волю партии, после принятия решения чужды духу
коммунистов.
Явления современной действительности, служащие
источником кризиса буржуазных и социал-реформистских партий,
могут создавать те или иные трудности и для той особой
части существующей политической системы, какой
являются компартии. Давление буржуазных средств массовой
коммуникации, порожденные политическим кризисом настроения
пассивности и апатии, неверия в политические
инструменты борьбы явились немаловажным фактором, ослояшившим
86 Международное коммунистическое движение: Очерк стратегии и
тактики/Под общей ред. В. В. Загладина. Изд. 3-е, перераб. и доп.
М., 1974, с. 258.
87 Там же, с. 261.
47

работу коммунистических партий по мобилизации масс иг
привлечению новых сторонников. В то же время рост
политического сознания трудящихся, их стремления самим
определить свою судьбу требовали от коммунистов постоянного1
обновления и совершенствования методов политической
организации и работы с массами, учета меняющихся условий.
Вместе с тем кризис буржуазных партий, усиление
недовольства трудящихся «правилами игры», характерными для
существующего политического механизма,— недовольства,
затрагивающего подчас сами основы капиталистического строя
или его политической системы,— создают новые
возможности для расширения влияния и увеличения роли
коммунистических партий. Не случайно начиная с 70-х годов в ряде
стран Западной Европы возникают политические ситуации,,
в которых компартии становятся участниками правящих
коалиций. Но эти новые возможности претворяются в
действительность лишь в результате трудной борьбы, в ходе
которой сама история требует от ее участников сочетания
гибкости и верности своим принципам, максимальной
широты политических контактов, постоянной заботы о единстве
с твердостью и решительностью в отстаивании своей линии,
* * *
Оставаясь необходимым звеном в системе политической
власти буржуазии, партии являются в настоящее время одним
из наименее динамичных, наиболее привязанных к рутине
и традициям ее элементов. Не только ушла в прошлое их
монополия на политику, но и во многом ослабела их
извечная «синтезирующая», «интегрирующая» роль. Обострение
имманентного для их положения в системе внутреннего
противоречия между двумя их основными функциями —
«приводного ремня» и «обратной связи» — уменьшает
эффективность всей политической системы капитализма. В условиях,,
когда у господствующего класса фактически нет
равноценной замены партийно-парламентскому механизму в
осуществлении данных функций, это порождает кризисные явления!
в политической жизни, попытки подновить, преобразовать
этот механизм в рамках, допускаемых существующим строем.
Исход этих попыток будет зависеть прежде всего от общего
хода классовой борьбы в капиталистических странах, от того,
насколько успешно будет развиваться борьба коммунистов
и других антимонополистических сил за коренные
демократические преобразования, за реорганизацию на новых
началах партийно-политического механизма, служившего до сих
пор интересам монополистического капитала.
48

Глава I!
«ГРУППЫ ДАВЛЕНИЯ» МОНОПОЛИЙ
В ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ ГМК *
Представляя интересы основных классов и слоев
современного буржуазного общества, партии отнюдь не исчерпывают
исего того богатейшего спектра сил и организаций, которые
действуют на политической арене. Другая важнейшая сфера
политической активности — это деятельность огромного числа
организаций, движений и группировок непартийного
характера, особое место среди которых занимают «группы
давления» крупного капитала. Воздействуя на государственную
класть, госаппарат, сферу политики вообще, они создали
систему общественно-политических связей, которая играет
важнейшую роль в политических отношениях, свойственных
зрелому государственно-монополистическому капитализму.
Основная непартийная общественно-политическая
активность крупного капитала осуществляется по линии
предпринимательских союзов и организаций, монополистических
группировок и отдельных монополий. Отличительной
особенностью всех этих институтов является то, что они выполняют
как экономические, так и политические функции,
органически между собой взаимосвязанные. Исходя, однако, из задач
данной монографии и учитывая наличие большого
количества специальных работ, посвященных анализу роли всех этих
институтов в экономике, авторы, не упуская из виду
указанной связи, сосредоточили свои усилия почти исключительно
па рассмотрении тех аспектов их деятельности, которые
имеют прямое отношение к политике.
ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСКИЕ СОЮЗЫ И АССОЦИАЦИИ
Пожалуй, наиболее наглядно изменения в
общественно-политической активности «большого бизнеса» выявились в 60—
70-е годы на уровне предпринимательских организаций,
деятельность которых в значительной своей части открыта для
наблюдения и изучения.
Первое, что бросается в глаза при знакомстве и с
материалами о деятельности предпринимательских организаций,
* При написании данной главы автор широко использовал
материалы и разработки младшего научного сотрудника Отдела
социальных и внутриполитических проблем развитых капиталистических
стран ИМЭМО А. Ю. Зудина.
49

и с обширной литературой, посвященной им \— это быстрый
рост масштабов данных организаций, увеличение числа фирм
и корпораций, входящих в них, при одновременном
усилении централизаторских тенденций. В Великобритании,
например, после слияния трех основных союзов
предпринимателей в 1965 г. в единую Конфедерацию британской
промышленности (КБП) общее число членов последней почти сразу
же превзошло суммарную численность растворившихся в ней
объединений и в последующие годы продолжало возрастать2.
К концу 70-х годов она объединяла уже 88% фирм с числом
занятых свыше тысячи человек3.
Во Франции в результате осуществленной в 1968 г.
реорганизации Национальный совет французских
предпринимателей (НСФП) превратился в объединение, представляющее
основную часть промышленного и финансового капитала
страны. В его состав в конце 70-х годов входило около
900 тыс. предприятий и фирм с общим числом занятых,
равным примерно 6 млн. человек4.
В ФРГ созданный вскоре после войны Федеральный союз
германской промышленности (ФСГП) объединяет в
настоящее время отраслевые и земельные союзы, представляющие
около 80% всех промышленных предприятий и фирм
страны. Существующее параллельно с ним Федеральное
объединение союзов немецких работодателей (ФОСР), активность
которого носит более специальный характер и сосредоточена
в основном в тарифной сфере, объединяет в зависимости
от отрасли от 80 до 100% всех западногерманских
предприятий, банков и страховых компаний5.
В Соединенных Штатах, где традиционно существует
огромное множество независимых друг от друга
предпринимательских ассоциаций, в том числе и на национальном
уровне, их общее число, достигнув в середине 60-х годов 3 тыс.,
к 1975 г. сократилось до 2500 в основном за счет
укрупнения. Наиболее крупная из этих ассоциаций — Торговая па-
1 См., например: Куликов А. Г. Генеральные штабы монополий. М.,
1969; Федоров Р. П. Анонимная власть. М., 1970; Бунин И. М.
Буржуазия в современном французском обществе. М., 1978;
Сахаров Н. А. Предпринимательские ассоциации в политической жизни
США. М., 1980; Симон В. Всесилие союзов предпринимателей. М.,
1979.
2 Grant W., March D. The Confederation of British Industry. L., 1977,
p. 32—33.
3 Government and Opposition, L., 1980, N 2, p. 1470.
4 Vaugham M. et al. Social Change in France. Oxford, 1980, p. 91.
5 Simon W. Der Polip. Die Macht der Deutschen Unternehmenverbän-
de. В., 1979, S. 119.
50

лата — в начале 70-х годов насчитывала 46 тыс. членов,
в конце 70-х годов — 65 тыс. Другая крупнейшая
предпринимательская организация страны — Национальная
ассоциация промышленников (НАП) объединяет в настоящее время
около 75% всех промышленных компаний США6.
В Японии «большая четверка» предпринимательских
организаций — «Кейдандрен», «Кедзай даюкай», «Никкейрэн»
и «Ниссэ» объединяют в своих рядах основную массу
промышленных, финансовых и торговых корпораций и фирм.,
В наиболее многочисленную и влиятельную из них —
«Кейдандрен» входят 75 ведущих представителей
финансово-промышленных кругов (в качестве индивидуальных членов),
свыше 700 крупных корпораций, а также более 100
различных коммерческих ассоциаций и 12 региональных
организаций 7.
Как правило, наиболее крупные национальные союзы
предпринимателей стремятся к тому, чтобы представлять
свои требования не только как исходящие из сфер
«большого бизнеса», но и как отражающие интересы всего
предпринимательства, включая мелкие и средние фирмы.
Приведенные данные отражают стремление к большей
организованности со стороны «большого бизнеса» и резко
усилившиеся процессы «профессиональной» организации
мелких и средних предпринимателей. Наряду с увеличением их
членства в составе предпринимательских союзов, где
заправляют монополии, усилилась тенденция к укреплению их
собственных организаций8. Тенденция к консолидации и
организационной автономии мелкого и среднего бизнеса,
стремящегося укрепить свои позиции перед лицом растущего
государственного вмешательства и резко возросшей
экономической и политической мощи «большого бизнеса»,
проявляется в создании внутри наиболее влиятельных
общенациональных предпринимательских организаций специальных
6 Сахаров Н. А. Указ. соч., с. 16, 20, 24—25.
7 Галин Л. А., Аленов М. В. Основные предпринимательские
организации Японии.— Проблемы Дальнего Востока, 1977, № 1, с. 64—65.
8 В США такими организациями являются Национальная федерация
независимого бизнеса. Национальная ассоциация мелкого бизнеса,
в Великобритании — Ассоциация независимого бизнеса, во
Франции — Всеобщая конфедерация мелких и средних предприятий.
В течение последних двух десятилетий почти повсеместно
активизировались фермерские, ремесленные ассоциации, союзы мелких
торговцев и рыбаков, что не в последнюю очередь связано с
усилением регулирующей роли национальных государств и институтов
Европейского экономического сообщества в соответствующих
сферах.
51

отделов по делам мелкого и среднего бизнеса, через
посредство которых «независимые» фирмы пытаются воздействовать
на решения этих организаций и позиции, отстаиваемые ими
перед буржуазным государством.
Организационное сплочение бизнеса наглядно
проявляется и в укреплении структуры предпринимательских
организаций, в тех огромных усилиях и средствах, которые
затрачиваются на эти цели. Если прежде, т. е. до войны и в
первый послевоенный период, предпринимательские союзы
обходились небольшим числом административно-технических
сотрудников, выполняющих сугубо вспомогательные
функции, то в результате осуществленной в 60-е годы
реорганизации, которая в той или иной степени затронула наиболее
крупные союзы и ассоциации, их организационная
структура обрела те черты стройности, иерархичности и
регламентированности, которые характерны для больших
бюрократических структур вообще. Резко возрос штат постоянных
сотрудников, а среди них — доля специалистов, и прежде всего
экономистов, социологов, юристов.
Наряду с органами и должностными лицами,
принимающими наиболее ответственные решения, важное место в
структуре практически любой предпринимательской
организации занимают ныне отраслевые комиссии или комитеты
и тесно сотрудничающие с ними рабочие группы. Причем
если в комиссиях тон задают представители наиболее
влиятельных фирм соответствующих отраслей, то рабочие
группы — это в основном подразделения, выполняющие
высококвалифицированную научно-исследовательскую работу в
соответствующих областях и вырабатывающие рекомендации,
на основании которых принимаются решения и
определяется политика в тех или иных вопросах, а иногда и
«генеральный» политический курс. Административный и
исследовательский аппарат ведущих предпринимательских
организаций ныне намного превосходит штат постоянных
сотрудников даже самых крупных и влиятельных политических
партий и профсоюзов.
Особое место в деятельности союзов предпринимателей
занимает подготовка меморандумов и им подобных
документов, направляемых ими в те или иные органы
государственного управления или же служащие основой для устных
переговоров между руководителями союзов и представителями
госучреждений. О масштабе такого рода деятельности
говорит хотя бы тот факт, что Федеральный союз германской
промышленности ежегодно направляет от 100 до 250
документов в адрес бундестага, федерального правительства,
52

ЕЭС, администрации земель, причем в расчет приняты
только «наиболее важные документы» 9.
Естественно, что и содержание резко увеличившегося
штата постоянных сотрудников, и финансирование
издательской и прочих видов деятельности союзов предпринимателей
требует возросших денежных поступлений. Однако такого
рода проблемы, ставящие порой в затруднительное
положение даже солидные буржуазные партии и крупные
профсоюзы, решаются предпринимательскими союзами значительно
проще. Ежегодные поступления от взносов в Конфедерации
британской промышленности, например, выросли с 800 тыс.
ф. ст. в 1965 г. до 1,6 млн. в 1973 г., 2,4 млн. в 1975 г. и
6,1 млн. ф. ст. в 1981 г.40 Бюджет Торговой палаты США
составил в середине 70-х годов около 9—10 млн. долл.11
Бюджет НСФП только за 5 лет (1968—1973) увеличился на
70% и достиг 20 млрд. фр.12 Поступления в кассу «Кей-
дандрен» составляют ежегодно около 2 млн. долл.13
Наряду с укреплением и расширением традиционно
существующих союзов «большой бизнес» в послевоенный
период предпринял немалые усилия для создания более узких
«мозговых трестов» и специализированных организаций
и групп, наподобие таких, как «Круглый стол бизнеса» и
Комитет экономического развития в США, Институт германской
экономики в ФРГ, Центр предпринимательских
исследований, «Предприятие и прогресс» и «Клуб гигантов» во
Франции, «Кэйдзай доюкай» в Японии. В Великобритании, в
отличие от других стран, «мозговые тресты» существуют не
обособленно, а внутри Конфедерации британской
промышленности.
Одна из причин создания «мозговых трестов», в которых
участвуют, как правило, лишь представители элиты бизнеса,
состоит в росте политических амбиций этой последней, в ее
стремлении разработать свои собственные варианты решения
социально-экономических, а нередко и политических проблем,
стоящих перед странами Запада, и тем самым донести в
наиболее «чистом» виде идеи и предложения, выражающие
ее интересы, до высших политических сфер.
Это не значит, конечно, что указанные выше «массовые»
предпринимательские организации не выражают достаточно
9 Simon W. Op. cit, S. 264—265.
10 Grant W., Marsh D. Op. cit., p. 34, 37; CBI Annual Report, 1981. L.,
1981, p. 24.
11 Сахаров Н. А. Указ. соч., с. 39—40.
12 Бунин И. И. Указ. соч., с. 175.
13 Певзнер Я. А, Государство и экономика Японии. М., 1976, с. 89—90.
53

адекватно позиций и интересов «большого бизнеса». И состав
высшего руководства этих организаций, и вся процедура
принятия решений в них, и, наконец, сам факт принятия
на себя крупными корпорациями львиной доли расходов этих
организаций — все это дает ему возможность не только
проводить угодные для него решения, но и использовать
солидный политический вес этих организаций в своих собственных
интересах. Но при всем том влияние мелкого и среднего
бизнеса, проявляющего порой достаточно высокую социально-
экономическую и политическую активность, не может не
накладывать свой отпечаток, и порой достаточно ощутимый,
на принимаемые решения и рекомендации, а также, хотя
и в меньшей мере, на практическую деятельность
руководства этих организаций.
Отсюда — вполне понятное стремление элиты «большого
бизнеса» скорректировать возможный «нежелательный
эффект воздействия» «независимого бизнеса», «подправить»
рекомендации «массовых» организаций и «подсказать»
правящим кругам, чего же в действительности хотят от них те,
кто выражает точку зрения наиболее «ответственных» и
современных фракций господствующего класса.
Конечно, «разделение труда», существующее между
«массовыми» и «элитарными» организациями бизнеса, нельзя
представлять упрощенно. Внутри тех и других имеют место
серьезные противоречия и борьба, и в реальной
действительности ситуация редко складывается так однозначно, как это
было только что обрисовано. Пожалуй, наиболее точно
данный вариант отражает положение дел в США, где разница
между двумя типами организаций прослеживается особенно
четко. Вплоть до реформы НСФП в 1968—1969 гг., в
результате которой в ней резко усилились позиции крупнейших
монополий14, подобная ситуация была характерна и для
Франции. В целом, однако, в западноевропейских странах и
Японии противоборство между различными фракциями
бизнеса шло и идет в основном внутри массовых
предпринимательских организаций. Подобное отличие объясняется
прежде всего тем, что в этих странах «большому бизнесу»
приходится действовать в более сложном социальном и
политическом окружении, что и побуждает его добиваться
урегулирования разногласий с более широкими
предпринимательскими кругами в основном внутри своих крупнейших
организаций, а также установления более тесных взаимоот-
14 См.: Бунин И. М. Указ. соч., с. 168—178.
54

иошений между «эййтарньшй» и «массовыми» его
организациями и группировками.
Усиление предпринимательских организаций в качестве
«контрагентов» государства сопровождалось заметным ростом
их общей общественно-политической и пропагандистской
активности. Из организаций типа закрытых, претендующих на
«аполитичность» ассоциаций они стали быстро превращаться
и фактически уже превратились в объединения, активно
участвующие во внутриполитической борьбе, ведущие
разностороннюю пропаганду и накладывающие все более
существенный отпечаток на политическую ситуацию соответ-
ствущих стран. Значительно возрос их собственный
пропагандистский аппарат и объем публикуемой ими литературы,
изменилась вся философия, стал иным весь стиль их
общественно-политической деятельности — более открытой,
более наступательной и даже агрессивной. Одно цз проявлений
этого нового стиля «паблисити», которое окружает с
недавних пор съезды и конференции крупнейших
предпринимательских объединений. Характерно, что те организации,
которые не проводили таких съездов вообще, как
Конфедерация британской промышленности или Национальный совет
французских предпринимателей, стали их регулярно
проводить, причем особое значение придается тому, чтобы пресса,
радио и телевидение как можно более широко их
афишировали и освещали. Пропагандистская деятельность
предпринимательских союзов осуществляется в тесной связи с
исследовательской, и это позволяет им широко использовать
в данных целях тот научно-вспомогательный аппарат,
который ими в последний период создан.
И резко возросший объем политической и
пропагандистской деятельности предпринимательских организаций, и ее
конкретное содержание оказывают серьезное воздействие на
соотношение политических сил, на широкое общественное
мнение и поведение избирателя. Общепризнан факт, что
даже выраженное в завуалированной форме недовольство
КБП политикой правительства Хита способствовало
поражению консерваторов в ходе досрочных выборов 1974 г. В то
же время совпадение по ряду основных пунктов позиций
нового руководства партии тори и КБП сыграло далеко не
последнюю роль в обеспечении внушительной победы этой
партии на выборах 1979 и 1983 гг. Не менее весомую лепту
внесли в 1980 г. в избрание президента Рейгана и
американские предпринимательские союзы и ассоциации. Поистине
огромна роль пропагандистской машины
предпринимательских союзов в насаждении «этики бизнеса», в создании бла-
55

Шприятного Дли монополий общественного мнений, в борьбе
против идейно-политического влияния чуждых и враждебных
им сил, и прежде всего коммунистических партий,
классовых профсоюзов, демократических движений.
Указанные изменения в структуре и функционировании
предпринимательских организаций заметно сместили баланс
между чисто профессиональными и экономическими
аспектами деятельности этих организаций, связанными
преимущественно с их колдоговорными и «картельными»
функциями, и аспектами чисто политическими, о которых речь шла
выше, в пользу последних. Это, разумеется, не означает, что
указанные чисто экономические и профессиональные
аспекты утрачивают свое значение. Скорее, наоборот, роль
предпринимательских союзов как регулятора межфирменных и
трудовых отношений даже возрастает. Особенность
нынешней ситуации состоит, однако, в том, что отмеченное
смещение «баланса» происходит не только в результате
«опережающего» развития политических функций, но и
одновременной «политизации» самих чисто экономических функций,
(подробнее об этом см. гл. V).
Возникает естественный вопрос, не ведет ли все это
к превращению предпринимательских организаций в
объединения чисто политического характера и не пора ли их, как
и партии, называть политическими организациями буржуазии
(как это уже, кстати, иногда делается). С нашей точки
зрения, для подобной «переклассификации» нет оснований и вряд
ли они когда-либо вообще появятся. И дело здесь не только
в том, что политические функции предпринимательских
организаций самым непосредственным образом связаны с
функциями экономическими, как бы вытекают из них и являются
их продолжением. Название «политические организации»,
по сути дела игнорирующее одну из важнейших сторон
деятельности предпринимательских организаций, не может быть
оправдано и потому, что оно как бы вырывает эти
организации из общего контекста сил, олицетворяющих «большой
бизнес» и отнюдь не чурающихся политической активности
и политической роли.
МОНОПОЛИСТИЧЕСКИЕ ГРУППИРОВКИ
Следующим уровнем, на котором развертывается
непартийная общественно-политическая активность «большого
бизнеса», являются монополистические группировки. В качестве
таковых здесь рассматриваются не только обычно
анализируемые экономистами финансовые группы, но и другие груп-
56

пы монополий, преследующие общие цели. К числу таковых
относятся, например, монополии военно-промышленного
комплекса, нефтяного бизнеса, сети банковских учреждений типа
лондонского Сити и т. п.
Монополистические группировки не имеют, как правило,
четкой организационной структуры, официально избираемого
руководства, формального членства. К ним, пожалуй, в
наибольшей степени применим термин «группы давления»,
широко используемый буржуазной социологией и политологией
и приобретший определенные права гражданства и в
марксистской литературе15. Вместе с тем, не будучи сами
организационно оформленными институтами, они, как правило,
действуют через создаваемые ими или при их поддержке
организации, служащие инструментами их влияния.
Нередко это те же предпринимательские ассоциации, будь то
отраслевые или национальные. Например, в течение 70-х годов
британские нефтехимические корпорации практически
монополизировали в своих руках наиболее влиятельный пост
президента в КБП, в результате чего в деловых кругах
распространилось мнение, что делами этой организации
заправляет «мафия Шелл-Ай-Си-Ай» 16.
В США нефтяные монополии широко пользуются
услугами Американского института нефтяной промышленности,
объединяющего в своих рядах основные компании нефтяного
бизнеса. Как отмечал еще в конце 60-х годов известный
исследователь политической активности американского
«большого бизнеса» Е. Эпстайн, организации этого типа «особенно
эффективны, когда необходимо поставить правительственные
учреждения перед единым фронтом по вопросам,
представляющим широкий общественный интерес» 17. События второй
половины 70-х годов полностью подтвердили эту
характеристику. Восприняв предложенную в 1977 г. администрацией
президента Картера энергетическую программу как
серьезную угрозу своекорыстным интересам нефтяного бизнеса,
15 См.: Ленинская теория империализма и современность. М., 1977,
с. 319; Марченко М. Н. Политическая система современного
буржуазного общества. М., 1981, с. 207; Боботов С. В. Влияние групп
давления на аппарат власти буржуазного государства.—Сов. гос-во и
право, 1969, № 8, с. 114—120; Современная буржуазная
политическая наука: проблемы государства и демократии / Под общ. ред.
Г. X. Шахназарова. М., 1982, с. 165—168.
16 Grant W, Very Large Firms as Political Actor's. Paper Prepared for
SSRC Conference: University of Warwick, 1980, p. 12. Ай-Си-Ай —
сокращенное название крупнейшей химической корпорации
«Империал кемикл индастри».
17 Epstein Е. М. The Corporation in American Politics. Englewood Cliffy
(New Jersey), 1969, p. 72.
§7

институт развернул энергичную кампанию по сплочению
торговых палат, фермерских союзов, влиятельных общественных
организаций штатов в поддержку его интересов. Под
непосредственным руководством института была в срочном
порядке создана коалиция лоббистов из основных ассоциаций,
действующих в сфере энергетического сырья. Четко
скоординированная пропагандистская кампания по обработке
общественности, с одной стороны, и умело направляемая
деятельность лоббистов — с другой, сделали свое дело, и из
законопроектов был исключен ряд важных положений, против
которых выступали нефтяные монополии18.
Указанный пример «оборонительных» действий,
принявших к тому же столь публичный характер, составляет,
однако, скорее исключение, поскольку подавляющая часть
отношений монополистических группировок с правительствами
и госаппаратом носит информативный, деловой характер и в
общем и целом скрыта от широкой общественности. Да и в
только что описанном случае широкой, «публичной»
активности нефтяного бизнеса предшествовала интенсивная
закулисная деятельность, оказавшая весьма существенное
воздействие на характер и содержание предложенной Картером
программы19. Публичная кампания понадобилась нефтяным
корпорациям для того, чтобы «дожать» в тех пунктах, где
не удалось оказать решающее влияние на предшествующей,
подготовительной стадии выработки энергетической
программы.
Различные формы и методы воздействия на
общественное мнение, связи по линии отраслевых и общенациональных
ассоциаций являются, скорее, надводной частью айсберга,
которая возвышается над мощным блоком отношений,
прочно укрытых от постороннего глаза. Сравнение это, ,впрочем,
не совсем правомерно, поскольку даже чисто официальные
контакты предпринимательских ассоциаций с госаппаратом
осуществляются также, как правило, за закрытыми
дверьми. Тем не менее если здесь существуют хотя бы
официально признанные и узаконенные формы взаимодействия (о
которых подробнее будет сказано в гл. V), то связи
неформального, доверительного характера лишены любой формы
гласности.
Вполне естественно, что, чем шире основа, на которой
формируется монополистическая группировка, чем сильнее
18 Сахаров Н. А. Указ. соч., с. 107, 109—110.
19 Подробнее об этом см.: Бугров Е. В. Нефтяные концерны и
государство. М., 1978.
58

входящие в нее монополии, тем результативнее она
воздействует на политику правящих кругов страны, на
внутриполитическую жизнь вообще. Именно к разряду таких
крупномасштабных «групп давления» современного
монополистического капитала можно отнести те средоточения крупнейших
и влиятельнейших банковских кругов, каковыми являются
нью-йоркский Уолл-стрит и лондонское Сити. Будучи
влиятельнейшими международными финансовыми центрами и
монопольными представителями банковского капитала США
и Великобритании, Уолл-стрит и Сити в чисто коммерческом
плане состоят из ряда независимых друг от друга
финансовых институтов и групп, имеющих собственные
международные и внутренние связи, иерархию и т. д. Однако и в
широком экономическом плане, и в плане политическом все эти
учреждения и группировки кровно заинтересованы в
отстаивании ряда приоритетов, нарушение которых может серьезно
ослабить их общее влияние внутри страны и за границей
и самым непосредственным образом отразиться на
получаемых ими прибылях. Этими приоритетами прежде всего
является усиление их роли в качестве международных
финансовых центров, сохранение прочных позиций доллара и
фунта стерлингов в мире, расширение возможностей для
валютных операций за рубежом, подчинение интересов
национального промышленного развития «широким» стратегическим
интересам финансового капитала20.
Важнейшими проводниками влияния Сити и его
институтов на правительство является Банк Англии и
министерство финансов, теснейшим образом связанные с
могущественными банковскими «империями», страховыми
компаниями, пенсионными фондами и инвестиционными трестами.
Наглядным свидетельством влияния Сити является тот факт,
что министерство финансов традиционно является главным
экономическим министерством в правительстве
Великобритании и ревностно отстаивает свое верховенство от любых
попыток поколебать его21. Что касается Уолл-стрита, то он,
по свидетельству органов печати самих деловых кругов,
с конца 60-х годов резко усилил свое внимание к связям
с конгрессом и государственной администрацией, создав
самые крупные «посты наблюдения» в Вашингтоне и завязав
20 См.: Железова В. Ф. Клан 20-ти: международные банки США. М.,
1981; Овинников Р. С. Уолл-стрит и внешняя политика. М., 1980.
21 Подробнее об этом см.: Longstreth Fr. The City, Industry and the
State.— In: State and Economy in Contemporary Capitalism. L., 1979,
p. 156—192.
59

тесные отношения с федеральными агентствами и службами
конгресса22.
Наличие группировок типа Уолл-стрит в США, Сити в
Англии, «большой тройки» банков в ФРГ и подобных
средоточий банковского капитала в других странах отнюдь не
препятствует функционированию «вертикальных»
финансовых групп, объединяющих как банковский, так и
промышленный капитал23. Да и внутри самих этих группировок,
как показывает пример того же Сити24, развилась довольно
сложная система взаимоотношений между различными
ответвлениями, каждое из которых стремится укрепиться
организационно и создать собственные каналы воздействия на
правительство.
В отличие от широких образований типа только что
названных собственно финансовые группы представляют
собой значительно более сплоченные объединения. Тем не менее
идентификация реальных границ финансовых групп —дело
исключительно трудное, особенно ввиду наблюдающейся
повсеместно тенденции к их укрупнению и
взаимопроникновению. Так, если в Великобритании в конце 50-х годов
британский исследователь-марксист С. Ааронович выделил 37
основных группировок финансового капитала25, то
осуществленные в 60-е годы советскими учеными изыскания позволили
выделить еще более узкую группу вырвавшихся вперед
монополистических гигантов, состоящую из 10—12 единиц.
Не менее показателен и пример Франции, где в середине
60-х годов было выявлено 4 основных и 7 «второстепенных»
финансовых групп, а в конце 70-х годов, согласно
исследованию В. Кузнецова, «четырехполюсная структура
постепенно приобрела тенденцию к превращению в двухполюсную» 26.
Одновременно усилились связи финансовых групп с
государством, а также была проведена (при их активном
содействии) структурная реформа, придавшая «головным»
компаниям и определенные формально-юридические права для
22 Dun's Review, 1974, July, p. 38—41.
23 См.: Глушков В. П. Корпорации, государство, экономика. М., 1972,.
с. 66—75.
24 Moran M. Finance Capital and Pressure Group Politics. A Research
Paper. Manchester, 1980; Sargent /. The Effects of Legislation on
Pressure Group Development: A Case-Study of the British Banker's
Association. A Research Paper. Hull, 1981.
25 Aaronovich S. Ruling Class. L., 1961, p. 163—185.
26 Кузнецов В, Государственно-монополистический капитализм 70-х
годов.— Вопр. экономики, 1978, с. 221.
60

осущеетвйёййя контроля над другими фирмами, входящими
в группы27.
Аналогичные тенденции к укрупнению финансовых групп,
делающие, несомненно, еще более актуальным исследование
их политической роли и влияния, наблюдаются и в других
странах развитого капитализма.
Особенностью функционирования финансовых групп
является то, что их связи с государственным аппаратом
осуществляются, как правило, на неформальной основе,
преимущественно путем использования личных связей и контактов.
В США финансовые группы широко используют
благотворительные фонды, в рамках которых, в частности,
осуществляется выработка и координация внешнеполитических позиций
полутора десятков основных групп финансовой олигархии28.
Как известно, одной из самых могущественных
группировок «большого бизнеса», активно воздействующих на
политические решения и политический курс, являются
монополии, производящие вооружение.
Разумеется, эффективность воздействия военного бизнеса
на политическую сферу далеко не в последнюю очередь
обусловливается теми общими идейно-политическими
установками, которых придерживаются правительства, а также
партии, к которым принадлежат ведущие государственные
деятели. Это, однако, ни в коей мере не меняет того факта,
что политическая активность монополий — производителей
вооружений является одним из существенных моментов,
определяющих военно-политический курс государств,
фактором, оказывающим прямое воздействие на общий расклад
внутриполитических сил и являющимся исключительно
весомым элементом этого расклада.
Политическое взаимодействие монополий, производящих
вооружение, и государства представляет собой, безусловно,
самый яркий пример «групповой» активности монополий в
рамках государственно-монополистических комплексов. Но
пример этот далеко не единичен. Согласно точке зрения ряда
советских исследователей, такие комплексы возникают как
результат достигшей своего апогея концентрации капитала,
с одной стороны, и регулирующей роли государства, с
другой29. Именно при наличии обоих этих условий государство
27 Там же, с. 226—227, 230.
28 Подробно об этом см.: Овинников Р..Внешняя политика как орудие
финансовой олигархии.—Коммунист, 1980, № 2, с. 106—116.
29 См., например: Демин А. А., Ростов Н. В. Сущность государственно-
монополистических комплексов и причины их формирования.—
Вестн. МГУ. Сер. экономика, 1978, № 4, с. 16—23; Государственно-
61

получает возможность устанавливать со сравнительно
небольшим числом контрагентов в мире «большого бизнеса»
отношения столь тесного взаимодействия, что создается не
просто временное или постоянное сотрудничество, а целое
государственно-монополистическое образование, в котором
теснейшим образом сплетаются финансовые ресурсы,
административно-технические и управленческие структуры двух
контрагентов. Как отмечают авторы исследования «США:
организация государственных программ», «эта форма
(государственно-монополистические комплексы,— Авт.)
распространяется на все более значительные по удельному весу
и по важности секторы экономики, государственный аппарат,
людские и природные ресурсы» 30. Помимо
военно-промышленного, в числе уже сложившихся комплексов авторы
упоминают (и частично рассматривают) также такие, как
атомный, авиационно-космический, энергетический,
экологический, информационно-вычислительный.
Характерная черта государственно-монополистических
комплексов — установление особо тесных отношений между *
административно-управленческим персоналом участвующих
в них крупных корпораций и государственной
администрацией. Причем речь идет не просто об отношениях партнеров,
а о практическом сращивании двух бюрократий в организм,
преследующий общие цели. Показательно, что на этом
факте вынуждены в последние годы акцентировать внимание
даже некоторые буржуазные экономисты, в частности такой
авторитетный из них, как Дж. Гэлбрейт. Называя подобного
рода сращивание «бюрократическим симбиозом» 31, он пишет,-
что «своего наивысшего развития» в США он достиг в
отношениях между военными фирмами и министерством
обороны. Оба типа бюрократии (государственной и
корпоративной), отмечает он, «совместно преследуют общие интересы...
Рост (корпораций.—Лег.) и соответствующие ему
продвижение по службе, оплата, премии, престиж и власть служат
членам как государственной, так и частной бюрократии, и то,
что усиливает одну из них, усиливает и другую» 32.
Естественно, что наличие такого рода общих с
государственной бюрократией целей существенно расширяет
возможности корпораций государственно-монополистических
монополистические комплексы: теоретические и методологические
проблемы. Л., 1979.
30 США: организация государственных программ. М., 1980, с. 138.
31 Гэлбрейт Дж. Экономические теории и цели общества. М., 1976,
с. 188.
32 Там же, с. 187.
62

комплексов воздействовать и на высшие сферы
государственной власти, принимающие наиболее ответственные решения.
В постоянной борьбе за влияние на политическую сферу,
которая идет в мире «большого бизнеса», наибольший успех
выпадает на долю тех групп, которые в данный момент
обладают лучшими шансами и могут использовать их наиболее
эффективно. Но и менее мощные группировки отнюдь не
лишаются влияния в «своих» сферах интересов, и
суммарное, итоговое воздействие «большого бизнеса», хотя оно и
несет на себе отчетливую печать влияния наиболее мощных
его фракций, никогда полностью с ними не отождествляется.
Важнейшую роль в этом суммарном влиянии играют
отдельные, «индивидуальные» монополии, каждая из которых
наряду с общеклассовыми и групповыми имеет свои
собственные, свойственные только ей интересы и ведет «свою
игру» как по отношению к себе подобным, так и по
отношению к политическим институтам.
«ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ» МОНОПОЛИИ
Активно участвуя в предпринимательских организациях и
действуя в составе монополистических группировок,
монополии, как правило, никогда не ограничивают этим свои
отношения с миром политики, т. е. прежде всего с государством,
партиями, другими общественно-политическими силами. Уже
сами значительно возросшие размеры отдельных монополий,
расширяющиеся масштабы их операций на внутреннем и
внешнем рынках в условиях установившейся практики
вмешательства государства в экономику побуждают их ко все
более активному непосредственному взаимодействию с
государственной властью.
Естественно, что, чем крупнее компания, чем большая
часть продукции отрасли приходится на ее долю и чем
весомее ее доля в общих экономических показателях страны,
тем с большим основанием она вступает в прямой диалог
с представителями государственной администрации и тем
увереннее она ведет этот диалог. Со своей стороны и
буржуазное государство также проявляет тем большую
заинтересованность в развитии своих взаимоотношений с
отдельными корпорациями, чем больше их «вклад» в национальную
экономику, в развитие наиболее перспективных и важных,
с его точки зрения, отраслей. Эта заинтересованность
вызывается прежде всего тем, что именно от крупных и
крупнейших корпораций зависит то «доверие бизнеса» (business соп-
fidens), которое считается первой и необходимейшей осно-
63

вой «нормальной» экономической ситуации в стране.
Снижение «доверия бизнеса» — это всегда крайне тревожный
признак для правительства, оно чревато, как правило,
резким сокращением инвестиционной и общей деловой
активности, утечкой капиталов за границу, ухудшением
внешнеэкономических показателей и подобными крайне
неприятными для него вещами.
Но дело, разумеется, не только в общем благоприятном
климате, который пытается создать для себя
государственная администрация в мире «большого бизнеса» вообще и в
отдельных, наиболее крупных и влиятельных его единицах
в частности. Ее заинтересованность в укреплении отношений
с крупнейшими корпорациями на двусторонней основе
определяется не в последнюю очередь и тем, что именно от этих
последних зависит в конечном итоге успех или неуспех
практической реализации соответствующих направлений
государственной социально-экономической политики и отдельных ее
программ. Представители государственной администрации и
парламентских учреждений прекрасно отдают себе отчет
в том, что в отношениях с «большим бизнесом» язык приказа
или диктата может нанести непоправимый вред, и только
учет «законных» интересов соответствующих компаний
может обеспечить необходимую степень их лояльности и
сотрудничества.
Разумеется, степень вовлеченности различных монополий
в отношения с государством не может быть для всех
одинаковой. Наибольшая дистанция сохраняется там, где
монополии заинтересованы лишь в установлении благоприятных
для себя общих параметров социально-экономической
политики государства. Наименьшая — там, где государство и
монополии вступают (временно или постоянно) в отношения
партнерства, будь то в форме прямого контракта или в
форме соглашения по согласованию своих действий при
выполнении той или иной государственной программы. При этом
если в первом случае монополии имеют возможность
действовать через соответствующие предпринимательские
организации, монополистические группы, то во втором подобного
рода посредничество уже по может быть эффективным.
В реальной действительности, однако, случай, когда
крупная корпорация не имеет никаких конкретных дел с
центральными и местными органами власти, является скорее
чисто гипотетическим. Практически любую промышленную
фирму так или иначе затрагивают законы и постановления
властей. Как отмечал одип из органов американских
деловых кругов, в 1977 г, только на уровне штатов в США было
64

внесено в законодательные собрания 134 тыс. биллей
(в 2,5 раза больше, чем в начале 60-х годов), причем V4 из
них так или иначе имели отношение к бизнесу.
Около 15 тыс. биллей достигли стадии закона33. Тот же
орган приводит следующие слова одного из ведущих
менеджеров «Дженерал электрик»: «Если вносится 75 тыс. биллей,
около 10 тыс. из них затрагивают интересы „Дженерал
электрик4'. Если 4 тыс. биллей превращаются в законы, по
крайней мере 2,5 тыс. имеют прямое отношение к нашему
бизнесу» 34.
Если регулирование государством общих и специфических
условий деятельности «большого бизнеса» и не
предполагает, по крайней мере чисто формально, обязательного
взаимодействия «партнеров», то в случаях, когда речь идет об
участии монополий в решении тех или иных экономических
и социальных задач, такое взаимодействие уже как бы
«закладывается» изначально. Идет ли речь о реализации
региональных программ, программ занятости, подготовки кадров,
решении отдельных социальных проблем в национальном
масштабе или в масштабе региона, где действует данная
компания, во всех этих случаях отнюдь не ограничиваясь
лишь участием в согласовании окончательных условий их
реализации, монополии воздействуют на соответствующие
органы власти еще в процессе подготовки и утверждения
программ, определения отпускаемых на их выполнение средств
и т. д.
О том, насколько широко распространена практика
участия частного бизнеса в социально-экономическом
программировании этого типа, говорит хотя бы тот факт, что даже в
США, где масштабы вмешательства государства в
экономику не являются самыми крупными, в рамках последнего
реализуется около 34% валового национального продукта (в том
числе 20% —на общенациональном уровне) 35. Если же
говорить о количестве самих программ, то их общее число
только на федеральном уровне составляет от 40 тыс. до 100 тыс.зв
Уже сами столь крупные масштабы
государственно-монополистического программирования делают почти неизбежным
практически для любой частнокапиталистической корпорации
«соприкосновение» с подобного рода деятельностью
государства.
33 Dun's Review, 1978, Jan., p. 33.
34 Ibid.
35 США: организация государственных программ, с. 23.
36 Там же, с. 31.
3 Заказ № 3288
65

По мере усиления экономической роли государства
возрастает удельный вес и значение контрактов, заключаемых
им с частными фирмами. При этом нередко контрактные
отношения предполагают установление таких связей, при
которых «работа на государство» превращается в основное
или же одно из основных направлений всей ее коммерческой
деятельности. Обычно такого рода отношения характерны
для корпораций, входящих в состав
государственно-монополистических комплексов, о которых шла речь выше. Уже
сам процесс заключения контракта фирмы с государством
требует от обоих участников вступления в такие отношения,
которые позволяют фирмам-участницам оказывать
существенное воздействие не только на чисто количественную
сторону правительственных программ, но и на их направление,
и на основные параметры.
Исходя прежде всего из интересов извлечения
максимальных прибылей и опираясь на монопольные (или олигополь-
ные) позиции в соответствующей сфере, крупнейшие
корпорации при заключении контрактов с правительством отнюдь
не ограничиваются тем, что «выторговывают» у него
наиболее благоприятные финансовые условия37, но и стремятся
навязать те приоритеты в области самой продукции, которые
им наиболее выгодны. Если речь идет о производстве
вооружений, то здесь ставка обычно делается на наиболее
дорогостоящие и требующие постоянного обновления и
совершенствования виды оружий. Если дело касается
энергетических проблем, то во главу угла ставятся задачи разработки
наиболее доступных видов энергетического сырья и,
наоборот, всячески тормозится вложение средств в программы,
не сулящие быстрой и щедрой отдачи (хотя их
форсированная разработка и освоение и диктуются интересами
рационального и экономного использования природных ресурсов
и охраны окружающей среды) 38. Те же принципы
отстаиваются монополиями и при заключении контрактов,
нацеленных на реализацию экологических программ, программ в
области прикладных научных и технологических исследований.
При этом наличие тесных и ставших постоянными связей
с государственной бюрократией, равно как и заинтересован-
87 По подсчетам специалистов, норма прибыли военных концернов
превышает норму прибыли гражданских монополий в среднем на
57% (МЭ и МО, 1981, № 12, с. 79).
38 Так, в Великобритании нефтяные монополии, заключая подряды
с правительством на разработку и добычу относительно дешевой
нефти Северного моря, всячески тормозят развитие угольной
промышленности, располагающей значительно более мощной, хотя и
труднодоступной сырьевой базой.
66

ность этой последней в их укреплении и расширении, дает
в руки монополий в дополнение к «позициям силы»,
которыми они располагают в чисто экономическом и
технологическом плане, весьма мощные политические рычаги для
воздействия на «нужные» звенья госаппарата, как бы высоко
они ни были расположены.
Не менее верно, однако, и то, что и сама такая
корпорация, сколь бы крупной и могущественной она ни была,
не может не испытывать исключительно серьезного
воздействия государства на все основные стороны своей
деятельности. Ибо, если государство не в состоянии диктовать
свои условия монополии и вынуждено согласовывать с ней
свою линию поведения, то и монополия не в состоянии
диктовать государству и, в свою очередь, должна принимать
многое из того, что это последнее считает необходимым,
исходя из тех политических, социальных и экономических
приоритетов, которыми оно руководствуется и которые
учитывают как интересы господствующего класса, так и
необходимость считаться с интересами других
общественно-политических сил.
По существу, монополии, для которых работа по
государственным контрактам становится главным или одним из
главных направлений ее производственной деятельности,
несмотря на сохранение ею статуса частной корпорации, на
деле во многом утрачивают свой частнокапиталистический
характер и приобретают некоторые из черт, свойственных
государственным или полугосударственным корпорациям
(финансовая зависимость от государства, та или иная
степень государственного контроля, тесная связь с
администрацией госаппарата).
«Сближение» монополии с государством, таким образом,
не только усиливает зависимость этого последнего от нее,
но и вызывает, в свою очередь, определенное усиление
обратной зависимости, способствует их обоюдному
«взаимопроникновению». Монополия как бы становится «удлиненной
рукой», продолжением государства, а государство, в свою
очередь,— «продолжением» монополии.
На этот принципиальный момент указывал в свое время
В. И. Ленин. «Когда капиталисты работают на оборону,
т. е. на казну, это уже — ясное дело — не „чистый"
капитализм, а особый вид народного хозяйства... „работающий'4
на оборону капиталист „работает" вовсе не на рынок,
а по заказу казны, сплошь и рядом даже на деньги,
полученные им в ссуду от казны» 39.
39 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 32, с. 318—319.
67
з*

Но тезис об «удлиненной руке» государства в отношении
монополий, находящихся в контрактных отношениях с ним,
имеет и еще один заслуживающий внимания аспект.
Выступая перед государством в качестве «генерального
подрядчика» и помогая ему в составлении соответствующих программ
и проектов, монополии, в свою очередь, значительную часть
полученных заказов передают другим, более мелким фирмам
на основе субподряда. При этом они не просто передают эти
заказы, но и «от имени и по поручению» государства
осуществляют все необходимое управление их деятельностью
по реализации поставленных перед ними задач, включая
доработку общих программ, разработку научно-технических
заданий, кооперирование и специализацию при выполнении
производственных заданий40.
Наряду с фирмами в эту деятельность вовлекаются
также университеты, научные центры и лаборатории, в том
числе государственные41. Нетрудно видеть, что в данном случае
крупная фирма—монополия выступает как прямой агент
государства, осуществляя функции, которые в принципе
должно бы выполнять оно само. Вместе с тем государство как
таковое не устраняется от выполнения управленческих и
хозяйственно-организационных функций. Напротив, по мере
роста масштабов этой деятельности оно берет на себя
возрастающую часть этих функций, сосредоточивая в своих
руках важнейшие рычаги стратегического характера42. Тем
не менее остается фактом, что, заключая контракт с
государством, монополия берет «подряд» и на выполнение
определенных управленческих функций, становится в какой-то
мере элементом административно-хозяйственного аппарата
государства. О том, насколько широко применяется эта
посредническая форма взаимоотношений, можно судить хотя
бы по тому, что только по линии военных ведомств США
их заказы выполняет 25 тыс. корпораций главных
подрядчиков и более 100 тыс. компаний-субподрядчиков. При этом
около 70% всех первичных заказов (по стоимости)
достается лишь 100 фирмам43.
Особый случай представляют собой отношения с
государством транснациональных монополий (ТНК). Как отмечают
40 Подробно об этом см.: США: организация государственных
программ, с. 318—332.
41 См.: Марцинкевич В. Противоречия в сфере науки развитых
капиталистических стран.— МЭ и МО, 1981, № 11, с. 82—94.
42 См.: Политическая экономия современного монополистического
капитализма. М., 1975, с. 27; Государственно-монополистические
комплексы, с. 22, 97, 158.
43 МЭ и МО, 1981, № 12, с. 78.
68

Ш советские, и зарубежные исследователи 44, устанавливая
Довольно тесные отношения с государственной администрацией
тех стран, где расположена их основная производственная,
финансовая и административная база (страны базирования),
международные монополии в то же время воздерживаются
от налаживания чересчур тесных отношений с
государственной администрацией стран, в которых оперируют их филиалы
(«страны приема»). Исключение составляют ТНК, которые
заинтересованы в получении правительственных заказов и
субсидий и которые развивают систему «контрактных»
взаимоотношений типа описанной выше. В остальных же
случаях любые достаточно жесткие и долгосрочные связи с
регулирующими ведомствами «страны приема»,
накладывающие на обе стороны определенные взаимные обязательства,
рассматриваются чаще всего как нежелательные, поскольку
они снижают маневренность монополии и ослабляют ее
способность оказывать давление на соответствующее
правительство. Главными средствами такого давления является угроза
перевода той или иной части капитала и предприятий за
границу, снижение или прекращение инвестиционной
активности, изменение в неблагоприятную для данной страны
сторону торговой, научно-технической политики и т. п.45
В последние годы усилилось проникновение ТНК в
ассоциации предпринимателей в целях использования этих
последних для давления на правительства «стран приема».
Более широко используется также местный наемный и
управленческий персонал ТНК, который отстаивает ее
интересы «национальным голосом»46. Широкое
распространение получила практика создания ТНК специально
внутрифирменного дипломатического аппарата, который по своей
разветвленности, численности и эффективности нередко
превышает возможности официальных дипломатических
представительств 47.
Не случайно и в буржуазной, и в марксистской
литературе все чаще встречается определение современных,
наиболее мощных ТНК как «государств в государстве», сравнение
44 См., например: Иванов И. Международные корпорации и
буржуазное государство: альянсы и конфликты.— МЭ и МО, 1976, № 1,
с. 47—49; International Big Business. L., 1977, p. 21—38; Schmidt J.-L.
Internationale Konzerne. В., 1981, S. 126—139.
45 См., например: International Big Business. L., 1977, p. 21—38.
46 Иванов И. Международные монополии во внешней политике
империализма. М., 1981, с. 94—104.
47 МЭ и МО, 1981, № 10, с. 34; Зеленое С. Б. Гиганты британского
бизнеса: Финансовый капитал Англии на мировой арене. М., 1981,
с. 180—181.
69,

их с «феодальными княжествами» 48, «монархиями» и
«римской католической церковью» в средние века49.
Особое влияние и на политику отдельных государств,
и на международные отношения в целом оказывают
группировки ТНК, сформировавшиеся на основе общего «интереса»
и действующие в наиболее «чувствительных» сферах
мировой экономики и политики (нефтяные монополии,
корпорации, специализирующиеся на торговле оружием, банковские
и кредитные монополии) 50.
Все эти особенности взаимоотношений ТНК с
государственной властью не создают, однако, какой-то
принципиально иной модели, отличной от той, которая была описана выше
применительно к «национальным» монополиям, тем более что
наиболее влиятельные из этих последних, как правило,
одновременно оперируют и в качестве ТНК.
При всем том по мере дальнейшей интернационализации
капитала особо прочные позиции транснациональных
монополий в отношении национальных правительств, их
способность к быстрому маневрированию, наносящему нередко
существенный ущерб национальной экономике, и нежелание
принимать «правила игры», которые устраивали бы
национальные государства, побуждают правящие круги все
настойчивее ставить вопрос о создании межгосударственной
кооперации для согласования этих правил и «навязывания»
их ТНК.
Хотя связи монополий с государством и его отдельными
звеньями представляют ныне, безусловно, наиболее важную
часть их отношений с «миром политики», политическое
участие отдельных единиц «большого бизнеса» этим далеко не
исчерпывается. Существенная доля такого участия
приходится на поддержку угодных или «выгодных» политических
партий и кандидатов, различные способы воздействия на
внешнеполитический и внутриполитический курс
правительств, общественное мнение и т. п.51
Весьма знаменательно, что, будучи уже не в состоянии
отрицать очевидное, буржуазная политология вынуждена так
или иначе признавать наличие четкой тенденции к возраста-
48 The Times, 1981, 3 Aug., p. 2.
49 Brown L. R. Building a Sustainable Society. N.Y.; L., 1981, p. 322.
50 Большую исследовательскую работу по вскрытию реальной роли
этих группировок в мировой экономике и политике и механизма
их влияния провел известный английский журналист А. Сэмпсон.
См.: Sampson A. The Seven Systems. N. Y., 1975; Idem. The Arms
Bazaar. N. Y., 1977; Idem. The Moneylender. L., 1981.
51 Подробнее об этом, в частности, см.: Новые явления в механизме
политического господства монополий. М., 1975, ч. 1, с. 65—86.
70

нию «политического участия» монополий. Однако, пытаясь
в то же время представить это участие в наиболее выгодном
для «большого бизнеса» свете, буржуазные политологи
настойчиво «доказывают», будто отношения монополий с
государством и их вовлеченность в политику на общественном,
партийно-политическом уровне — это едва ли не
принципиально различные вещи и что резкий рост активности монополий
на «государственном» поприще якобы способствует «деидео-
логизации» их политического воздействия, делает его более
«прагматичным», укрепляет основу «плюралистической
политической структуры» 52.
По логике этих рассуждений получается, что, когда
отдельные «боссы» в прошлом монополизировали местную
политическую арену и нередко выступали не только в роли
хозяев своих предприятий, но и «верховодили» в
общественных и политических институтах, расположенных на
соответствующей территории, это создавало реальную угрозу для
буржуазной демократии. В условиях же, когда
могущественные корпорации, выйдя на общенациональную арену,
сосредоточивают свои усилия на завоевании все более прочных
политических позиций в масштабах всего государства и в
госаппарате как таковом, такая угроза якобы уже не
существует.
Конечно, масса вопросов, по которым взаимодействуют
государство и монополии, носят чисто технический и
технико-экономический характер. Однако в этом взаимодействии
всегда присутствует наряду с технико-экономической и
политическая сторона. Идет ли речь о таких сферах
совместной социально-экономической деятельности государства и
монополий, как экономическое программирование и
экономический рост, подготовка и переподготовка кадров,
региональная политика, политика в области занятости, цен и доходов
или же развитие систем социального обслуживания, охрана
окружающей среды, научно-технические разработки,
политический аспект всей этой деятельности более чем очевиден.
Собственно, если говорить о внутренней политике как
таковой, то именно эти социально-экономические вопросы лежат
52 См., например: Epstein Е. M. Op. cit., p. 237.
Примечательно, что при всех различиях в оценке политической
роли монополий, практически все западные политологи, изучающие
этот феномен, едины в том, что, как пишет один из них,
«потенциальная политическая роль бизнеса в формулировании политики
является ключевой проблемой» (Useem M. Classwide Rationality in
the Politics of Managers and Directors of Large Corporations in the
United States and Great Britain.— Administrative Science Quarterly:
Cornell University (USA), 1982, June, p. 199).
71

ныне, как правило, в центре межпартийной и
внутрипартийной борьбы, именно вокруг них ведутся основные дискуссии,
формируются избирательные блоки и избирательная
стратегия. Эти же вопросы находятся в центре внимания высших
законодательных учреждений страны, призванных согласно
канонам буржуазной демократии представлять интересы масс
избирателей и населения в целом.
Поэтому все, кто видит в растущем взаимодействии
монополий и государства всего лишь (или даже
преимущественно) способ «прагматического» решения
народнохозяйственных проблем, не нарушающий якобы «свободной» игры
политических сил в так называемой плюралистической модели,
по сути дела сознательно закрывают глаза на наиболее
важные стороны и последствия этих взаимоотношений.
Представляется, что в оценке отношений монополий с
государством гораздо ближе к истине те придерживающиеся
либеральных воззрений буржуазные авторы, которые
расценивают растущее сближение и взаимодействие «большого
бизнеса» и государства как способствующее непомерному
усилению «корпоративной власти», которую они толкуют
прежде всего как политический, а не экономический
феномен 53. Несмотря на спорность самого термина
«корпоративная власть», по сути дела стирающего качественную грань
между государственной властью и политическим влиянием
«большого бизнеса», а также на попытки рассматривать это
влияние «как противозаконное» и нередко сводить его к
злоупотреблениям, коррупции, сам тезис об угрозе, которую
являет собой усиление взаимодействия государства и монополий
для традиционной буржуазной демократии, равно как и
положение о превращении монополий в доминирующую силу
общественно-политической жизни, довольно реалистически
отражает общее направление и суть происходящих в
буржуазном обществе процессов.
Становящиеся все более прочными и разносторонними
отношения монополий с миром политики требуют от них
вполне определенного организационного приспособления. Если
связи с государством, партиями, отдельными политическими
деятелями, «общественностью» превращаются в
непременное и все более важное условие успешного функционирования
крупной фирмы как хозяйственной единицы, связи эти рано
или поздно должны быть поставлены на более или менее
четкую организационную основу54. Первым шагом в этом
53 См.: Минц М., Коэн Д. Америка, инкорпорейтед. М., 1973; Ньюмен Т.
Канадский истэблишмент. М., 1980.
54 Как отмечал один из органов «большого бизнеса» США, «наиболее
72

направлении явилась «политизация» функций высших
должностных лиц монополий, т. е. прежде всего президентов и
председателей советов директоров,— превращение их в своего
рода полпредов своих фирм. Именно перед этими людьми
наиболее широко открываются и министерские кабинеты,
и кабинеты влиятельных председателей и членов
парламентских комитетов, других политических деятелей и
высокопоставленных администраторов. Опираясь на экономическую
власть и могущество, постоянно вращаясь в кругу «элиты»
общества и так или иначе участвуя в формировании
социально-экономической политики государства, лица,
возглавляющие гигантские корпорации, действуют уже не просто в
качестве хозяйственных руководителей, но и фигур
политических. Когда же они занимают посты в консультативных
комитетах, выступают в качестве официальных «экспертов»
и «советников» (о чем подробно см. гл. V), этот их
фактический политический статус формализуется и становится
официальным.
О том, насколько большое значение придается в кругах
«большого бизнеса» этой стороне деятельности,
свидетельствует хотя бы появление специальных рекомендаций и
«руководств», предназначенных для высших бизнесменов. Как
говорится в одном из таких наиболее красноречивых
руководств, опубликованном в 1977 г. в американском журнале
«Менеджмент ревю», бизнесменам необходимо знать, «как
реально действуют рычаги правительственного механизма,
как ухватиться и нажимать на них» 55. После этих и
некоторых других общий указаний следуют девять конкретных
пунктов, в числе которых — тщательное изучение структуры
правительственного аппарата и законодательных учреждений
и возглавляющего их персонала, установление личных
контактов с ключевыми политическими фигурами, нахождение
«общих интересов» с ними, знакомство с более широким
политическим контекстом интересующих фирму проблем,
«помощь» администраторам и конгрессменам в выполнении их
служебных обязанностей, личное участие в комиссиях
конгресса (при предварительном тщательном изучении особых
интересов членов этих комиссий), налаживание хороших от-
обычной реакцией на взаимозависимость (корпорации) с внешними
организациями (т. е. прежде всего с государственной
администрацией и другими корпорациями.— А в т.) является попытка развить
те или иные формы институционных связей с ними» (Academy of
Management Review, 1976, Apr., p. 45).
55 Management Review, 1977, May, p. 21.
73

ношений с прессой, способствование избранию и назначению
«нужных» людей56.
Другой орган управленческой элиты США, ссылаясь на
высказывания ряда ведущих менеджеров крупных
корпораций, указывал, что стоящие перед ними задачи в сфере
отношений с госаппаратом состоят в том, чтобы наладить как
можно более тесные связи с «теми немногими, кто
принимает решения», в частности, путем прямого
представительства в созданных при правительстве консультативных
органах 57.
Разумеется, даже при оптимальном следовании этим и им
подобным заключениям и рекомендациям заправилы
монополий не превращаются в «ординарных» политиков и
остаются прежде всего хозяйственными руководителями. Не
ставится под вопрос и их принадлежность именно к
экономической элите. Речь идет о том, что наряду со всем этим они
как бы получают новое, политическое «измерение»,
существенно усиливающее их общественный вес и влияние, в
основе которого лежит не переменчивое доверие избирателя или
вышестоящего политического босса, как у профессиональных
политиков, а гораздо более прочная «база» в виде
возглавляемой им фирмы. Именно это постоянство положения и
реальность экономической власти и позволяют им ощущать
себя столь уверенно и непринужденно в отношениях с
«чистыми» политиками, сколь бы высокий пост они не занимали.
Подобного рода «политизация», превратившаяся по сути
дела в обязательное условие «нормального»
функционирования монополий58, не ограничивается, естественно, лишь
самыми высокими эшелонами управления корпорациями, она
распространяется и на его более низкие звенья, и особенно
на те из них, которые вплотную сталкиваются при
выполнении своих функций с необходимостью вступать в более или
менее тесный контакт с государственной администрацией.
Как бы, однако, ни велико было значение общей
политической ангажированности руководства монополиями, одной
ее оказывается недостаточно для реализации значительно
возросших связей с миром политики. Чтобы быть на высоте
этих задач, монополиям приходится осуществлять достаточ-
56 Ibid., p. 21—23.
57 Administrative Science Quarterly, 1982, June, p. 215.
58 Как пишет советский исследователь-японист Я. А. Певзнер, «те
руководители крупных корпораций, которые не имеют особо тесных
связей с влиятельными представителями государственной
бюрократии и партийной бюрократии ЛДП, попросту не могут выполнять
свои обязанности» (Певзнер Я. А. Указ. соч., с. 104). См. также:
Haitani К. The Japanese Economic System. Toronto, 1979, p. 131—181.
74

но серьезную структурно-организационную адаптацию к ним.
Как отмечалось в одном из органов деловых кругов США,
эффективное управление институциональными отношениями
(т. е. отношениями с государством и другими мнополиями.—
Авт.) требует в ряде случаев «фундаментальных изменений
в структуре управления фирм на самом верху их управлен-
: 'ческой пирамиды»59. Основное направление этих
изменений — создание специальных подразделений в руководящих
органах корпораций, предназначенных для осуществления
такого рода связей и решения возникающих проблем.
Согласно данным обследований, в Соединенных Штатах
уже в начале 70-х годов примерно 3Д всех крупных
корпораций имели специальные отделы «общественных
отношений», целью которых является рассмотрение и оценка
подготавливаемых правительством законопроектов,
затрагивающих интересы компании, выработка и реализация
предложений, направленных на укрепление позиций компании в
районах, где она оперирует, на «политическое образование»
ее персонала и т. п.60 Не удовлетворяясь созданием такого
рода общих отделов, многие корпорации идут по линии
образования и более специальных служб по проблемам
отношений с правительством и общественностью61.
В целях более эффективного воздействия на
формирование представительных учреждений и оказания финансовой
поддержки угодным кандидатам и политическим партиям
крупные американские корпорации в 70-х годах создали
множество так называемых комитетов политического действия
(КПД). Толчком к их созданию послужило принятие в 1974г.
закона, разрешающего предоставление финансовой помощи
кандидатам и политическим партиям лишь на
индивидуальной основе, т. е. не путем выделения средств корпорацией
как таковой, а с помощью сбора «пожертвований» ее
персонала и акционеров. За одно десятилетие комитеты
превратились в исключительно эффективную и влиятельную
политическую силу, с помощью которой монополии на вполне
«законных» основаниях обеспечивают наиболее
благоприятные условия для победы на выборах тех сил, которые их
более всего устраивают. Показательно, что уже в ходе
президентской кампании 1976 г. в США действовало
450 комитетов политического действия корпорацийв2.
59 Academy of Management Review, 1976, Apr., p. 45.
60 Corporate Power and Social Responsibility. N. Y.; L., 1973, p. 151
81 Grant W. Very Large Firms as Political Actors, p. 16; California,
Management Review, 1981, Spring, N 3, p. 41—48.
•* Dun's Review, 1978, Mar., p. 100.
75

К началу же президентской кампании 1980 г. собственные
КПД имели 1153 корпорации, а в середине 1982 г.—свыше
2 тыс.63. Практика финансирования «большим бизнесом»
буржуазных политических партий и проводимых ими
избирательных компаний, как известно, широко распространена и
в других странах развитого капитализма.
Еще одним важным направлением деятельности крупных
корпораций по этой линии является выделение специальных
служб и лиц, основной функцией которых является
представительство их интересов перед учреждениями
законодательной и исполнительной власти (подробнее см. гл. IV).
Аналогичные тенденции прослеживаются и в других
странах Запада, хотя по форме новые управленческие структуры
компаний нередко отличаются здесь значительным
своеобразием. В Великобритании, например, функции
«институциональных связей» нередко возлагаются на традиционно
существующие отделы и подразделения, хотя одновременно
растет число компаний, имеющих особые подразделения,
предназначенные для ведения отношений с правительством
и его ведомствами64. По данным специального обследования,
проведенного среди крупных корпораций Великобритании,
чем крупнее фирма, тем больше вероятности создания ею
такого рода подразделений. Так, из верхней десятки
английских фирм эти подразделения в 1981 г. имели 7, из верхних
25 фирм —13. В то же время только две фирмы, не
входящие в число «первых» ста, создали у себя к этому времени
такие службы65.
Создание «политических» департаментов при управлениях
крупнейших корпораций и фирм, специальные «службы
связи» с правительствами и парламентами, «политизация»
высших должностных лиц монополий — все это говорит о том,
что происходящие в экономической, социальной и
политической сферах современного буржуазного общества
объективные процессы превращают, а точнее сказать, уже превратили
«политическую» активность в неотъемлемую часть всей их
текущей деятельности. То, что прежде было характерно для
отдельных периодов и для отдельных монополий и
осуществлялось преимущественно на неформальной основе, в
условиях современного ГМК приобрело или стало приобретать все
более четкие организационные формы и превращаться в
63 American Federationist, 1980, Aug., p. 2; Public Opinion, 1983, N 6,
p. 15-16, 59.
64 Grant W. Very Large Firms as Political Actors, p. 17.
65 Grant W. The Development of the Government Relations Function
in the UK Firms: A Discussion Paper. [West] Berlin, 1981, p. 1,
76

«правила игры», обязательные для «большого бизнеса»
в целом. И хотя степень политической вовлеченности
крупнейших корпораций остается и будет и впредь оставаться
весьма различной, ныне уже ни одна крупная корпорация
не может получить «нормальной» прибыли, а нередко и
просто выжить без такой вовлеченности66.
Политическая роль и политическая вовлеченность
«большого бизнеса» и его отдельных группировок и единиц не
может поэтому рассматриваться как какая-то аномалия, как
«противозаконная» деятельность, нарушающая «нормальный»
ход социально-экономической и политической жизни стран
Запада. Она является не только неотъемлемым атрибутом
этой жизни, но и играет в ней доминирующую роль.
монополии
В СИСТЕМЕ ПОЛИТИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ
Рассмотренные выше различные уровни и формы
политической активности «большого бизнеса» со всей очевидностью
свидетельствуют о том, что не только монополистический
капитал в целом, его формальные и неформальные
группировки, но и отдельные монополистические корпорации и
фирмы играют всевозрастающую политическую роль, являются
прямыми участниками политического процесса и
политической жизни тех стран, где они действуют. В то же время
если в плане политэкономическом взаимоотношения между
монополиями и институтами власти, выражающие сущность
государственно-монополистического капитализма, достаточно
четко проанализированы, то с точки зрения марксистской
политической науки такого рода анализ остается во многом
незавершенным.
Несмотря на признание того факта, что монополии и их
организации оказывают всевозрастающее воздействие на всю
систему принятия важнейших политических решений и во
66 Определяя пути достижения эффективности крупных фирм, орган
деловых кругов США «Академи оф менеджмент ревю» отмечал,
что в современных условиях существует в принципе два
взаимодополняющих пути к этой цели. Первый — это повышение чисто
производственной эффективности, нацеленной на достижение успеха
в конкурентной борьбе. Второй, названный «политическим»,
состоит в том, чтобы создавать благоприятные для фирмы «внешние»
условия ее деятельности (Academy of Management Review, 1976,
Apr., p. 37, 44). Еще более категорично формулировал те же идеи
другой орган американского «большого бизнеса»: «Успешные
политические действия корпорации требуют глубокой интеграции
политических соображений во все аспекты корпоративного
планирования» (California Management Review, 1981, Spring, N 3, p. 48),
77

многих случаях доминируют в ней, существенная
марксистская литература не рассматривет монополистические
корпорации в качестве одного из звеньев политической системы
буржуазного общества. Такая роль признается лишь за
предпринимательскими союзами, имеющими все атрибуты
общественной организации. Что же касается отдельных
монополий и монополистических группировок, то если они и
рассматриваются в качестве таковых, то лишь имплицитно,
когда, например, по отношению к ним употребляются такие
формулировки, как «государство в государстве», «мощные
группы давления» или же когда описывается их реальное
воздействие на государственную власть и ее отдельные
звенья.
Своеобразие, сложность данной проблемы заключаются
прежде всего в том, что любая частномонополистическая
корпорация, сколь бы велика она ни была, есть не что иное,
как хозяйственная единица, относящаяся по самой своей
природе к экономическому базису. Однако означает ли это,
что уже сам по себе этот факт не позволяет ставить вопрос
о принадлежности монополий к такой надстроечной
категории, каковой является политическая система. С нашей точки
зрения, ни в коей мере. Ведь если политическая роль
монополистических корпораций является фактом, если они
занимают существенное место в системе выработки, принятия
и исполнения государственных решений, если, наконец,
осуществление связей политического характера представляет
собой одну из первейших функций ее высшего руководства
и одновременно создаются специальные службы для этих
целей, то из всего этого следует, что такая хозяйственная
единица имеет самое прямое отношение к политической
системе, реально «включена» в нее.
Участвовать в политической жизни, «пронизывать» ее
(по выражению Ленина) 67 и в то же время оставаться вне
системы политических институтов, в стороне от них попросту
нельзя. Тот факт, что монополистические корпорации
воздействуют прежде всего на сферу хозяйственной и
социальной деятельности государства, отнюдь не меняет дела, ибо
и в том и в другом случае мы имеем дело не только и даже
не столько с «чистой» экономикой, сколько с экономической
и социальной политикой. Когда же монополии участвуют в
предвыборной борьбе, финансируют политические партии
и отдельных кандидатов, вмешиваются в сферу внешней и
67 Ленин В, И. Поли. собр. соч., т. 27, с. 355.
78

внутренней политики, они действуют как чисто политические
«подразделения».
Участие монополий в политике, конечно, имеет свою
специфику, и было бы абсолютно неоправданным причислять
их к ординарным политическим институтам. Это своеобразие
заключается, во-первых, в том, что для крупной
монополистической корпорации, сколь бы большое место в ней ни
занимали отношения с политическими инстанциями и
организациями, эти отношения есть лишь часть ее общей
деятельности, причем часть, так сказать, вторичная. Иначе говоря,
если монополия перестает быть экономически эффективной
и сильной, ее политический вес и роль тут же резко
снижаются. И наоборот, чем сильнее корпорация в чисто
экономическом плане, тем эффективнее она как «политический»
институт. Как мы уже видели, действительная зависимость
здесь много сложнее — от эффективности монополии в
политической сфере в немалой степени зависят и ее
экономические успехи. Это, однако, не меняет того факта, что именно
экономика является той сферой, где лежит центр тяжести
всей деятельности корпорации и где она черпает свою
основную силу. Поэтому главное место монополистической
корпорации, как и всех других частнохозяйственных единиц,
находится в сфере базиса.
Еще одной важной особенностью «политической»
активности корпораций является то, что эта активность нацелена не
на овладение политической властью, а на то, чтобы оказывать
по возможности сильное и эффективное воздействие на
процесс формирования этой власти и на ее политику в выгодном
для себя направлении. В этом плане корпорация не
отличается или почти не отличается от других сил и групп,
действующих в политической сфере на непартийном уровне.
Правда, и отдельные монополии, и «большой бизнес» в целом
в довольно большом числе посылают своих прямых
представителей в органы государственной власти и содействуют
укреплению своих позиций в них посредством личной унии68.
Однако делается это либо через посредство политических
партий и выборов (при комплектовании представительных
учреждений), либо на чисто «индивидуальной» основе (при
назначениях на посты в госаппарате). Ни
предпринимательские организации, ни группы монополий или отдельные
монополии непосредственно, в своем прямом качестве на
государственную власть как таковую не претендуют и
предпочитают действовать методами, обеспечивающими их преоб-
68 Подробнее об этом см. гл. IV и VI.
79

ладающее политическое влияние при сохранении
традиционных способов формирования высших органов политической
власти.
Если попытаться подытожить сказанное, то можно
сделать, на наш взгляд, вполне обоснованный вывод о том, что
монополистические корпорации играют двойственную роль
в системе общественных отношений капитализма. Они
одновременно и включены в политическую систему, и находятся
вне ее. И в этом — сама суть того особого, уникального
положения, которое они занимают в современном буржуазном
обществе. В этом же — огромное их преимущество по
сравнению со всеми другими непартийными организациями и
группировками этого общества, преимущество, которое делает
беспредметными все рассуждения адептов плюралистической
доктрины относительно какого-то их.«равенства» или равных
возможностей всех заинтересованных групп в той «свободной
игре» политических сил, которая якобы имеет место в
условиях буржуазной демократии.
Попытаемся теперь более конкретно определить, что же
стоит за самим понятием «монополистическая корпорация»,
что и кого она представляет, когда речь идет о ее
политической роли, о ее участии в системе принятия государственных
решений и в политической жизни вообще.
Как известно, понятие «монополистическая корпорация»
является очень емким, оно включает в себя и людей,
владеющих ею, и лиц, работающих на ее предприятиях, и капитал,
который частично овеществлен, а частично находится в
«свободном» состоянии, и сложную управленческую структуру.
Содержащийся в ряде фундаментальных исследований
советских и зарубежных ученых-марксистов политэкономический
анализ монополистической корпорации дает четкое
представление об экономической мощи, на которой основывается ее
политическое влияние, о тех силах, которым принадлежит
решающая роль в ней.
Утвердившийся в марксистской политэкономии тезис о
совокупной роли крупнейших собственников и высших
менеджеров в качестве реальных хозяев корпорации и
вершителей ее судеб (при решающем значении первых), а также
о том, что в более широком, социально-классовом плане эти
две категории представляют собой основное ядро
«частнокапиталистической» фракции современного правящего
класса, имеет принципиальное значение для определения и
уточнения того места, которое современная монополистическая
корпорация занимает и в системе политических отношений
современного капитализма. Он позволяет констатировать, что
80

лица, уполномоченные представлять ее на политическом
уровне, выражают не просто общий экономический интерес
собственников и высших управляющих, но и их объединенную
политическую волю. Причем эта воля опирается не только
на экономический вес и влияние, но и, что особенно важно
здесь подчеркнуть, на их общественный вес как
представителей класса монополистической буржуазии.
Правомерно, однако, поставить вопрос о том,
ограничивается ли указанное «коллективное» представительство
корпорации только высшим ее персоналом, ее элитой? Или,
точнее, представляют ли они перед «миром политики» и в самом
этом мире только самих себя и свою собственность и власть
или же за ними стоят более широкие категории людей,
с ними связанных? Вряд ли кто будет отрицать, что,
несмотря на высокие социальные барьеры, разделяющие
занятых в корпорации людей, на огромную разницу в их
политических взглядах и поведении, на противоречия,
конфликты между ними, в той мере, в какой корпорация
осуществляет свою «нормальную» хозяйственную деятельность,
существует вполне определенное функциональное единство
составляющих ее частей и коллективов индивидуумов.
Занятый на предприятиях корпораций рабочий, техник, инженер,
рядовой, средний и высший служащий могут принадлежать
к различным партиям, голосовать за разных кандидатов,
придерживаться различных и даже противоположных ценностей
и т. д. и т. п. Но это не мешает всем им одновременно
выступать как участникам единого, дисциплинированного и
подчиняющегося определенным общим правилам игры
организма.
В условиях, когда фирма или предприятие замыкается
лишь на себя, наличие такой функциональной общности
ограничивается, как правило, сферой чисто производственных
отношений и не выходит за их рамки. Другое дело, однако,
когда фирма или корпорация осуществляет свою
хозяйственную деятельность в тесной связи с государством,
вмешивается в «политическую игру». В этом случае наличие данной
общности дает возможность тем, кто представляет
корпорацию на политическом уровне, выступать в ряде вопросов,
связанных прежде всего с ее хозяйственной деятельностью,
как бы от имени всего коллектива корпорации, узурпируя,
таким образом, право персонала фирмы формулировать и
отстаивать свои собственные позиции в этих вопросах. При
этом, поскольку такие показатели, как уровень прибылей,
динамика занятости, общая экономика корпорации, в той
или иной мере сказываются на условиях жизни и труда всего
81

персонала, руководству фирм нередко удается заручиться
определенной степенью «корпоративной солидарности» и
использовать ее для укрепления своих общих политических
позиций.
Растущее осознание корпоративной элитой всей важности
такого рода «солидарности» служит одним из важнейших
мотивов, побуждающих ее предпринимать специальные усилия
по стимулированию и искусственному насаждению таковой,
по распространению ее за пределы чисто экономической,
хозяйственной сферы. Корпорации разрабатывают и
осуществляют меры по созданию своего рода социальной
инфраструктуры и социальных услуг в масштабах фирмы (в рамках
более общей концепции «социальной ответственности
бизнеса»), насаждают различные формы «участия» персонала в
акционерном капитале, прибылях и управлении и даже
занимаются «политическим образованием» в целях привития
всему персоналу фирмы единообразных политических
взглядов и норм поведения69.
Как известно, наиболее широко различные формы
подобного рода социального и политического патернализма
получили распространение в Соединенных Штатах, Японии, ФРГ,
Швеции и Австрии. Однако и многие фирмы других
западноевропейских стран довольно широко практикуют
аналогичные методы «сплочения» занятых на них рабочих и
служащих. Распространению подобного рода методов
способствует наблюдавшаяся в последние десятилетия
экспансия американских и японских ТНК, переносящих на свои
заграничные филиалы методы «социализации» персонала,
утвердившиеся на родине.
Конечно, указанные методы применяются отнюдь не
только и, может быть, не столько ради расширения
представительской базы отдельных монополий. Они имеют и
гораздо более широкое, общеполитическое и идеологическое
назначение, нацелены на создание благоприятного для
монополий социального и политического климата, на
преодоление тех нежелательных для них настроений протеста,
которые вызывает среди широкой общественности все более
бесцеремонное попрание ими интересов рядовых граждан,
местных общин и национальных интересов вообще. Другое
не менее важное назначение указанных мер — повышение
уровня эксплуатации, снижение до минимума трудовых кон-
69 Подробно об этом см.: Борисюк В. И. Усиление политической
активности американского бизнеса.— В кн.: Новые явления..., с. 78—
86; Эксплуатация трудящихся капиталистических стран в условиях
НТР: изменение форм и методов. М., 1984, с. 46—70.
82

фликтов и соответственно улучшение общих экономических
показателей фирмы, рост прибылей, внесение раскола в ряды
трудящихся и создание своего рода «корпоративной
аристократии».
Но какими бы непосредственными побудительными
мотивами ни вызывалась указанная активность
монополистических корпораций, «социализируя» и «политизируя» их
персонал в угодном их руководству направлении, она
одновременно как бы политизирует и корпорацию в целом,
существенно повышая ее политический вес и дееспособность в
политической сфере. Эти тенденции «питаются» как
относительной неразвитостью у значительной части рабочих и
служащих классового сознания, так и наличием
определенных материальных резервов у монополий, имеющих
возможность использовать преимущества крупномасштабного
производства, возросшей географической и технологической
мобильности, отдачу НТР и иные средства. Нельзя сбрасывать
со счетов и способности руководства монополий играть на
эгоистических настроениях отдельных групп трудящихся,
побуждая их ставить интересы «своей» корпорации выше
классовых и общественных интересов.
О том, что линия на «сплочение» персонала нередко
«окупает» себя, говорят и далеко не единичные случаи, когда
рабочие и служащие, занятые в сфере производства оружия,
выступают в поддержку программ «перевооружения»,
«довооружения», и получившая распространение практика,
когда комитеты политического действия, создаваемые
американскими монополиями, собирают по своим «подписным
листам» средства у значительной части ее персонала70, и,
наконец, опять-таки неединичные примеры, когда лояльность
к позициям руководства компании играет существенную роль
при голосовании за ту или иную партию на выборах в
законодательные учреждения и местные органы власти.
Гиперболизируя «солидаристские» тенденции в рамках
монополизированного сектора экономики, буржуазные
социологи различных направлений настойчиво выдвигают и
отстаивают тезис о том, что современная крупная корпорация
представляет собой «организацию», основывающуюся на ор-
70 Dun's Review, 1978, Mar., p. 202. Как указывается в этом источнике,
около 40% крупнейших корпораций США, создающих КПД,
финансируют их путем «вычетов из зарплаты». Показательно, что в
начале 80-х годов влиятельные органы деловых кругов ставят уже
задачу 100%-ного охвата КПД персонала фирм и их акционеров,
а также распространения их воздействия на все население
прилежащих районов (Management Review, 1981, March, p. 9; California
Management Review, 1983, Spring, N 3, p. 44—48). ,
83

ганической общности интересов всего ее персонала. Так,
например, Дж. Гэлбрейт говорит о некоем «психологическом
отождествлении наемного рабочего с техноструктурой»
(т. е. наиболее влиятельной частью персонала корпорации.—
Авт.), в результате чего последняя якобы «перестает быть
непримиримым классовым врагом»71. E. Эпстайн заявляет,
будто руководство корпорации является «законным
представителем» всего персонала и акционеров, поскольку и те и
другие кровно заинтересованы в «выживании» корпорации
и поскольку прежние социально-классовые различия уже не
являются столь острыми и непреодолимыми72. К. Хейлброн-
нер пишет о возникновении «мощного интегрированного
ядра промышленных фирм», в рамках которых происходит
«сплочение большого бизнеса и больших профсоюзов против
общества» 73.
Как бы, однако, ни велики порой были успехи на пути
создания внутрифирменной солидарности и как бы ни
превозносила их буржуазная социология, объективные
противоречия между трудом и капиталом отнюдь не «исчезают».
Более того, если отвлечься от конъюнктуры отдельных
периодов капиталистического «просперити», то нетрудно
видеть, что именно эти противоречия в конечном итоге
определяют сущность внутрифирменных отношений,
тенденции их развития. При этом крайне важно подчеркнуть, что
в условиях «политизации» крупной фирмы, укрепления ее
взаимодействия с государством неизбежно политизируется
и тот конфликт в отношениях между трудом и капиталом,
который связан с отстаиванием рабочими и служащими
своих экономических интересов.
Более того, хотя руководству корпорации нередко
удается узурпировать право наемной рабочей силы и ее
организаций на формирование общих позиций фирмы перед
государственной властью, объективное развитие трудовых
внутрифирменных отношений таково, что, чем крепче и
органичнее связи монополии с государством, тем сильнее
выявляется тенденция к определению трудящимися и их
организациями собственных позиций и требований по вопросам,
которые затрагивают интересы фирмы как «целого».
Формулируя свои требования, рядовые рабочие и
служащие и их профсоюзы все чаще вынуждены адресоваться
уже не только к администрации фирмы, но и к той более
широкой структуре власти, в которую эта последняя вклю-
71 Гэлбрейт Дж. Указ. соч., с. 210.
72 Epstein Е. И. Op. cit, p. 278, 281.
73 Heilbronner К. Beyond Boom and Crash. N.Y., 1978, p. 47, 73,
84

чена. Причем, чем теснее отношения фирмы с государством,
тем эта связь теснее и тем острее она воспринимается
субъективно. В результате «узурпаторам» бросается вызов, и
положение дел все в большей мере определяется борьбой двух
тенденций, которые условно можно было бы назвать «соли-
даристской» и классовой.
Четко выраженный политический аспект,
присутствующий в каждой из этих тенденций, означает, что их
противоборство имеет отнюдь не только «местное», но и более
широкое политическое значение и представляет собой ныне
один из важнейших факторов, предопределяющих общее
развитие классовой борьбы в странах развитого капитализма.
Если попытаться подвести итог сказанному относительно
политической роли рассмотренных выше «групп давления»,
т. е. предпринимательских организаций, монополистических
группировок и государственно-монополистических
комплексов, а также отдельных монополий, то необходимо
констатировать своего рода «первенствующую» роль прямых,
непосредственных связей отдельных монополий с государством.
Именно в процессе взаимодействия отдельных единиц
«большого бизнеса» с миром политики осуществляется то
практически повсеместное и непосредственное участие
государственно-монополистической олигархии в политическом
управлении, в системе принятия государственных решений,
которое и предопределяет ее доминирующую роль во всей
общественно-политической жизни современного капитализма.
Самостоятельность, автономность экономической и
политической сфер, разумеется, остается, однако прежней четкий
водораздел между ними исчезает, функции первой
«наслаиваются» на функции второй, и наоборот. С другой стороны,
исчезает и четкий водораздел, отделявший
производственные, «базисные» отношения от отношений политических,
«надстроечных», и современная монополистическая
корпорация предстает не только как экономическая, хозяйственная
единица, но и как организм, играющий далеко не последнюю
роль в политике и политической борьбе, в политической
структуре как таковой. При этом в той мере, в какой другие
сферы бизнеса, в том числе мелкого, вовлекаются в орбиту
государственного вмешательства и «регулирования» со
стороны монополий, политизация производственных отношений
распространяется и на эти сферы, на экономику в целом.
На следующем за «индивидуальными» монополиями
уровне финансовых групп сохраняется примерно тот же
инструментарий взаимодействия с политической сферой.
Представляя собой прежде всего объединения экономического плана,
SS

они по характеру своего взаимодействия с миром политики,
государственными учреждениями мало чем отличаются от
отдельных монополий. Да и действуют они практически по
тем же каналам и через тех же людей. Наличие финансовой
группы, имеющей разветвленные связи и массу «клиентов»
в мире бизнеса, как бы придает дополнительный
политический вес представителям «головных» монополий, расширяет
их возможности влиять на политическую сферу и
государственные органы, в том числе и по линии
предпринимательских организаций. Иначе говоря, воздействие отдельных
монополий в большинстве случаев неотделимо от воздействия
финансовых групп и теснейшим образом переплетено с ним.
Сложнее обстоит дело с таким образованием, как
государственно-монополистический комплекс. Поскольку он состоит,
с одной стороны, из монополий, имеющих между собой
«родственные» связи и входящие в одну финансовую группу,
ас другой стороны, включает в себя полностью
независимые друг от друга монополии, он объединяет в себе как
бы два типа монополистической организации. Первая из них
действует преимущественно по неформальной линии через
руководство «головных» монополий, тогда как вторая
прибегает чаще всего к услугам отраслевых предпринимательских
ассоциаций. Однако помимо этих двух каналов любой
государственно-монополистический комплекс действует и в
качестве определенной целостной «группы давления», в
которую наряду с монополистическим «сектором» включены
также представители государственной администрации и даже
отдельные звенья госаппарата. Собственно, и в самом
названии «государственно-монополистический комплекс»
подчеркивается эта его «синтезирующая» роль.
И наконец, последняя и наиболее формализованная
ступень монополистической организации — предпринимательские
союзы и ассоциации. Важнейшая функция этих организаций
в разделении труда внутри «монополистического сектора»
состоит в том, чтобы выявлять и формулировать совокупные
корпоративные интересы и приоритеты «большого бизнеса»
и бизнеса в целом и соответственно добиваться их
реализации, используя при этом самые различные способы и каналы
воздействия на государство и взаимодействуя с ним. Они
являются, таким образом, необходимым звеном в цепи
общего взаимодействия бизнеса и государства и как таковые,
естественно, представляют собой важную часть
политической системы современного капитализма. Их отличительной
особенностью по сравнению с другими звеньями, о которых
шла речь выше, является наличие формальной организацион-
86

ной структуры, во многом аналогичной структуре других,
чисто общественных непартийных организаций. Все эти
черты предпринимательских союзов как общественных
организаций (хотя, как уже отмечалось, они выполняют и
некоторые функции хозяйственных объединений), естественно,
упрощают задачу их идентификации в качестве элементов
существующей политической структуры, и, собственно, в
качестве таковых они уже довольно давно рассматриваются
в марксистской политической науке 7\
Вместе с тем наличие подобного рода формальных
оснований и одновременно имеющиеся неясности относительно
других звеньев монополистического сектора нередко приводят
к тому, что предпринимательские организации начинают
рассматриваться едва ли не как единственные выразители
политической воли «большого бизнеса». Это ведет к
искусственной гиперболизации политической роли и
политического влияния данных организаций, появляются тезисы об
их «всемогуществе», им нередко приписывается едва ли не
главенствующая роль в определении всей
социально-экономической политики соответствующих государств. Но дело
здесь даже не столько в тех или иных конкретных оценках
и переоценках, сколько в том, что уже само по себе
рассмотрение этих организаций вне более широкого контекста
ведет к искусственному их выпячиванию и признанию за
ними роли, которую они не играют и играть не могут.
Отражая и формулируя общие устремления «большого
бизнеса» и «доводя» их до государства,
предпринимательские ассоциации, бесспорно, усиливают политические
позиции монополий, придают их взаимодействию с государством
более целенаправленный и организованный характер. Но они
ни в коей мере не исчерпывают и не «монополизируют»
политических функций крупного капитала, вся сила которого
состоит именно в вездесущности его воздействия на
политическую сферу, в использовании им самых разнообразных
средств, имеющихся в его распоряжении.
Представляется, что именно эту «вездесущность» «боль-
См., напр., Политический механизм диктатуры монополйй/Отв. ред.
И. Д. Левин, В. А. Туманов. М., 1974, с. 8. Авторы книги, на наш
взгляд, совершенно обоснованно включают в состав политической
организации (системы) современного буржуазного общества
помимо институтов, входящих в механизм диктатуры монополий,
организации, противостоящие этой диктатуре. «Политическая
организация современного капиталистического общества,— пишут они,—
отражает, таким образом, его классово-антагонистический
характер, а в известной мере также иные социальные расслоения»
(Там же).
87

шого бизнеса» имел в виду ведущий орган деловых кругов
США «Форчун», когда он писал, что в современных
условиях «сообщество бизнеса... обладает всеми инструментами
могущества — командованием, стратегией, силами поддержки,
средствами на проведение кампаний. По каждому важному
вопросу — энергетика, налогообложение, безработица,
трудовые отношения, антитрестовское законодательство, внешняя
торговля — оно идет на риск, формулирует свои позиции и
добивается результатов»75. И вовсе не случайно, что если
в 1974 г. большинство опрошенных журналом «Ю. С. ныос
энд уорд рипорт» американцев ставили «большой бизнес»
США на пятое место в «шкале влияния», то в 1983 г.—уже
на второе место (после Белого дома) 76. «Бизнес,— заключает
журнал,— никогда еще не представлялся участникам опроса
столь влиятельным, как сейчас» 77.
Говоря, однако, о совокупном воздействии
монополистической буржуазии, следует иметь в виду и то далеко не
маловажное обстоятельство, что общая политическая линия и
политическая позиция современного правящего класса
складывается не просто в результате суммирования позиций
отдельных монополий и их групп, но и в результате сложного
взаимодействия «монополистического сектора» с элитой
государственного аппарата, буржуазных политических партий,
являющейся органической частью
государственно-монополистической олигархии78 и играющей в ней возрастающую роль.
75 Fortune, 1978, Mar. 27, p. 53.
76 US News and World Report, 1983, May 23, p. 53.
77 Ibid., p. 54.
78 Подробную характеристику современной финансовой олигархии см.
в кн.: Политическая экономия современного монополистического
капитализма, ч. 1, с. 214—220, 384—385, ч. 2, с. 219—220.
Глава III
МАССОВЫЕ ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ
И ДВИЖЕНИЯ ТРУДЯЩИХСЯ:
НОВАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ РОЛЬ
Все более настойчивое и далеко идущее вмешательство
«большого бизнеса» в политику, общее усиление
политической активности монополий представляет собой крайне
важный, но далеко не единственный элемент тех сдвигов,
которые претерпевает «непартийная» сфера в условиях совре-
88

менного капитализма. Неотъемлемой частью этих общих
сдвигов является заметное усиление различных форм
политической активности, идущее с противоположной стороны
общественного спектра, со стороны широких трудящихся
масс и их организаций.
Свой весомый «вклад» в это развитие в одинаковой мере
вносили и вносят как существующие многие десятилетия
непартийные организации (типа профсоюзов и родственных
им профессиональных ассоциаций), так и относительно
«молодые» объединения и движения («антиядерные»,
экологические и т. п.).
ПРОФСОЮЗЫ
Будучи наиболее «старыми» из существующих ныне
непартийных организаций трудящихся, профсоюзы являются и
самыми массовыми и стабильными из них. Эти традиционно
им свойственные черты объясняются не только тем, что от
выполнения ими своих защитных функций самым
непосредственным образом зависят условия жизни и труда основных
масс населения, но и тем, что массовость, способность
опереться на поддержку всех или большинства занятых на
предприятии, в компании, отрасли, экономике в целом
представляют собой непременное условие успешного выполнения этих
функций. Если политическая партия, к примеру, может,
опираясь на сравнительно небольшой актив и доступные
ей средства массовых коммуникаций, мобилизовать в
нужный момент своих реальных и потенциальных сторонников,
союзные с нею организации, движения и группировки, то
профсоюзы, осуществляя свои непосредственные, «рутинные»
функции, в принципе имеют возможность опираться только
па свою собственную мощь и на поддержку своих
собственных членов. Без определенного минимума членов внутри
предприятия, фирмы и отрасли профсоюзы вообще
оказываются не в состоянии функционировать, и не случайно, что
одной из основных целей, за которые они борются, является
«закрытый цех», т. е. положение, при котором все наемные
рабочие и служащие предприятия или фирмы должны
являться их членами.
Конечно, 100%-ное участие в профсоюзах наемного
персонала, особенно в масштабах отрасли и экономики в целом,
является в условиях капитализма недостижимым идеалом.
Тем не менее случаи, когда от 60 до 80% рабочих и
служащих отрасли входят в профсоюз, являются не таким уж
редким исключением, а в ряде стран —общим правилом.
Особенно велика «плотность» профсоюзного членства в странах
89

с прочными и давними традициями экономической борьбы.
В Скандинавских странах, например, она составляет около
80% всего занятого населения, в Бельгии —70, в Великобри-
тании и Италии — свыше 50, в ФРГ — свыше 40% *.
Но и там, где общая «плотность» участия трудящихся
в профсоюзах относительно невелика (25% во Франции,
около 20% в США), процент членов профсоюзов среди
занятых ряда ключевых отраслей, как правило, в 2—3 раза
превышает общестрановой уровень.
В подавляющем большинстве стран в течение
послевоенного периода профсоюзы существенно укрепили свои
позиции, возросла их общая численность, степень охвата наемной
рабочей силы. В целом по странам раавитого капитализма
число членов профсоюзов только за 1965—1975 гг. возросло
с 69 млн. до 84 млн., а процент охвата соответственно с 40
до 422. Рост численности профсоюзов, особенно в 60-е и
70-е годы, происходил в значительной мере за счет новых
отрядов рабочего класса из числа так называемых «белых
воротничков», т. е. конторских служащих,
инженерно-технических работников, а также государственных служащих,
учителей, младшего медицинского персонала и т. д.
Усилился приток в профсоюзы и ряда массовых категорий средних
слоев, особенно лиц, занятых в государственном секторе
экономики, госаппарате, системах массовых коммуникаций,
университетах, технических вузах и научных учреждениях.
Наметилась также довольно отчетливая тенденция к
превращению профессиональных ассоциаций различных категорий
специалистов в профсоюзы, к перенесению главного упора
в их деятельности на отстаивание социально-экономических
интересов своих членов перед лицом буржуазного
государства и монополий.
Экономические неурядицы и рост массовой безработицы,
равно как и возросшая агрессивность «большого бизнеса»
и выражающих его интересы неоконсервативных
политических сил, существенно осложнили условия деятельности
профсоюзов со второй половины 70-х годов, вынудили их
в целом ряде случаев занять оборонительные позиции. В
некоторых странах произошло снижение численности
профессионально организованных рабочих и служащих. Однако все
эти явления, носящие конъюнктурный, а не структурный
характер и требующие от профсоюзов порой довольно су-
1 Более подробные данные о численности профсоюзов и ее динамике
см.: Международное рабочее движение: Вопросы истории и
теории. М., 1981, т. 6, с. 335—363.
2 Там же, с, 363.
90

щественной перестройки форм и методов их деятельности,
ни в коей мере не меняют того общего направления
развития, которое определилось в 50-е и 60-е годы и обусловило
их возросшее участие в общественно-политической жизни
стран Запада.
Расширение социального состава и социальной базы
профсоюзного движения не только сделало его более
представительным, но и существенно укрепило его возможности в
антимонополистической борьбе, содействовало росту его
влияния.
Однако главные изменения, которые претерпели
профсоюзы развитых капиталистических стран в послевоенный
период, и особенно в 60-е и 70-е годы, связаны не столько
со всеми этими преимущественно «экстенсивными»
моментами, сколько с глубокими качественными сдвигами в их
отношениях с государством и монополиями, наложившими
существенный отпечаток на характер отправления их
основных функций.
По самой сущности все функции профсоюзов можно
условно подразделить на первичные и вторичные.
Первичные — это защита чисто экономических интересов
трудящихся, будь то в цехе, на предприятии или в масштабах фирмы,
отрасли и экономики в целом. Сюда относятся не только
согласование определенного уровня заработной платы,
условий труда в процессе заключения коллективного договора,
подкрепляемое при необходимости забастовочными
действиями, но и борьба за ограничивающие произвол
предпринимателей акты в законодательной сфере, устанавливающие
продолжительность рабочего дня, меры безопасности труда,
правила формирования и использования пенсионных фондов
и т. п. При этом если «колдоговорная» и стачечная
активность на уровне предприятия и отрасли является по своему
характеру преимущественно экономической, то борьба за
тот или иной законодательный акт в интересах трудящихся
или, наоборот, против антирабочего законодательства —
преимущественно борьба политическая. Она ведется на
политическом уровне, с помощью политических методов, с
широким использованием партийных связей и каналов, и одним
из наиболее эффективных средств в ней является содействие
избранию правительств, готовых в той или иной мере пойти
навстречу требованиям профсоюзов.
Что касается «вторичных» функций профсоюзов, то они
связаны уже не столько с защитой экономических интересов
трудящихся, сколько с борьбой за реализацию их более
широких общественно-политических устремлений. Для значи-
91

тельной части членской массы, не состоящей в политических
партиях, профсоюзы нередко являлись и являются
единственными организациями, в рамках которых они могут быть
причастными к делам общества в целом. Для состоящих же
в профсоюзах членов и активистов политических партий, для
самих этих партий вообще профсоюзы с их массовым
членством и влиянием в рабочей среде, с их серьезными
политическими потенциями представляются весьма важными
«опорными пунктами» в борьбе за упрочение своих позиций
в рабочем классе и в обществе в целом.
Еще более важно то, что сам характер профсоюзов как
наиболее массовых организаций рабочего класса, всех
трудящихся неизбежно толкает их на противоборство с
капиталом не только ради защиты «профессиональных»,
социально-экономических интересов, но и для решения более
глубоких задач, связанных с ликвидацией господства класса
капиталистов как такового.
В силу всех этих обстоятельств профсоюзы, за редким
исключением, не стоят в стороне от борьбы вокруг наиболее
крупных общественно-политических проблем, будь то
проблемы войны и мира, демократии, далеко идущих
общественных преобразований. И даже когда они нередко заявляют
о своей «нейтральности», то это является обычно лишь
формой поддержки тех, кто выступает за сохранение статус-кво.
Именно эти органически присущие профсоюзам широкие
общественно-политические функции дали основание
основоположникам марксизма-ленинизма со всей решимостью
отвергать буржуазные и оппортунистические концепции
о «чистом», «аполитичном» тред-юнионизме, о «политической
нейтральности» профсоюзов и одновременно постоянно
подчеркивать неизбежность их участия в политической борьбе
рабочего класса. В материалах для делегатов женевского
конгресса I Интернационала Маркс указывал: «Если
профессиональные союзы необходимы для партизанской борьбы
между капиталом и трудом, то они еще в большей степени
важны как организованная сила для уничтожения самой
системы наемного труда и власти капитала» 3.
Называя профсоюзы «элементарной формой
организации» 4 и подчеркивая, что их первичные функции находятся
в сфере экономической борьбы, Ленин самым решительным
образом выступал за вовлечение профсоюзов в политическую
борьбу рабочего класса, за установление теснейших связей
3 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 16, с. 200.
4 Ленин о профсоюзах. М., 1973, с. 156.
92

между революционной социал-демократией и профсоюзами.
Хотя политическая роль и политические функции
органически, «изначально» свойственны профсоюзам,
традиционно центр тяжести основной, «рутинной» профсоюзной
активности был сосредоточен, за исключением отдельных,
критических периодов внутриполитического развития, в сфере
экономической.
Суть и смысл эволюции, которую претерпели профсоюзы
в 60-е и 70-е годы и которая весьма далека от своего
завершения, как раз и состоит в преодолении указанного
разрыва, в постепенном сближении «рутинных», экономических
функций с функциями политическими.
Что касается уровня монополистической корпорации, то
выше уже говорилось о том отпечатке, который накладывает
взаимопереплетение государства и монополий в социально-
экономической сфере на отношения между трудом и
капиталом в направлении их «политизации». Еще более заметные
изменения претерпевают отношения профсоюзов с
буржуазным государством. При все более тесном переплетении
экономической и социальной политики, проводимой последним,
при значительном повышении роли и политической
значимости социальной политики в жизни общества вообще резко
возрастает та сфера профсоюзной активности, в которой и*
непосредственным «контрагентом» выступает само
государство. В результате значительная часть
социально-экономических требований профсоюзов, как классовых, так и
реформистских, оказывается обращенной к государству, и от того,
в какой мере удовлетворяются эти требования, в растущей
степени зависит благосостояние не только членов
профсоюзов, но и широких трудящихся масс вообще — их
заработная плата, занятость, пенсионное обслуживание, жилищные
условия, профессиональная подготовка и т. п. Как
подчеркивают, например, норвежские коммунисты, с увеличением роли
государства в экономике «удовлетворения требований уже
невозможно добиться лишь борьбой на отдельных
предприятиях. Она должна во все большей степени направляться
против политики монополий и таких важных сторон политики
государства, как бюджетная политика, налог на добавленную
стоимость, распределение национального дохода, „политика
доходов"» 5.
Все это означает, что и уровень, и характер социально-
экономической борьбы меняются в такой степени, что сами
«первичные» функции профсоюзов все больше получают
5 Пробл. мира и социализма, 1979, № 2, с. 69.
93

отчетливую политическую окраску. Политика для
профсоюзов перестает играть «надстроечную» роль, она становится
органичной частью их повседневной активности.
Взятие на себя государством возрастающего объема
социально-экономического регулирования побуждает
профсоюзы не просто предъявлять требования к государственной
власти и действовать через «свои» партии, но и усиливать
собственное, непосредственное воздействие на те звенья
государства, где сосредоточиваются основные центры принятия
решений, т. е. на исполнительную власть, на систему
консультаций между правительством и бизнесом. Им
приходится формулировать и отстаивать свои требования по
значительно более широкому кругу вопросов, обосновывать эти
требования, увязывать их с общей экономической ситуацией,
нередко выдвигая при этом собственную
социально-экономическую альтернативу, прибегать к услугам экспертов и
специалистов, создавать и укреплять свой собственный
исследовательский аппарат. Соответственно возрастает
необходимость более органического согласования требований и
действий различных профсоюзов, преодоления сектантских,
узкогрупповых настроений, осуществления
структурно-организационной перестройки.
Со своей стороны, монополии и государство нередко
проявляют заинтересованность в том, чтобы уяснить позиции
профсоюзов и в той мере, в какой это не противоречит
интересам класса буржуазии в целом, учесть их. Естественно,
что цели власть имущих при этом состоят в том, чтобы
заплатить по возможности меньшую цену за лояльность
профсоюзов, смягчить социальные антагонизмы, создать условия
для нормального функционирования «системы».
Какие бы субъективные цели ни преследовала каждая из
сторон, в большинстве развитых капиталистических
государств сложилась та или иная степень институциональных
взаимоотношений между государственной властью,
предпринимательскими организациями и профсоюзами,
составляющая основу так называемой системы функционального
представительства (см. гл. V).
Консультативные органы, в которых представлены
монополии, государство и профсоюзы,— это лишь один из
каналов, по которым осуществляется взаимодействие профсоюзов
и их руководства с крупным капиталом и его политическими
представителями. Переговоры между правительством и
профсоюзами нередко ведутся на неформальной основе^
сепаратно от переговоров правительства с представителями
монополий. Когда у власти находятся социал-демократы, проф-
94

союзы зачастую используют для контактов с ведущими
политическими деятелями свои связи с ними по партийной
линии. Чаще всего, однако, действует «комбинированная»
система формальных и неформальных взаимоотношений,
благодаря которым профсоюзы могут, опираясь на свою
собственную мощь и влияние, оказывать прямое давление
на государственную власть на наиболее важной стадии —
стадии подготовки соответствующих решений и
законопроектов. Другое дело, конечно, что далеко не всегда это влияние
оказывается достаточно эффективным, а рабочий класс и
трудящиеся массы остаются в выигрыше.
Решающее значение здесь, как правило, имеет
способность и готовность профсоюзов использовать в случае
необходимости наиболее действенные способы давления на
власть имущих, призвать трудящихся к массовым
выступлениям в виде демонстраций, забастовок и т. п.
По сути дела здесь, на государственном уровне, действуют
те же, что и на уровне фирмы, «солидаристские» и
классовые тенденции, и от того, какая из них берет верх, зависит
в конечном итоге эффективность профсоюзной борьбы.
Но между «фирменным» и «государственным» уровнями
современной профсоюзной активности есть и более
непосредственная связь. Как тот, так и другой представляют собой
две взаимодействующие сферы их нынешней деятельности,
причем характерный для обеих этих сфер политический
аспект начинает «пронизывать» всю
социально-экономическую активность профсоюзов, как бы связывая ее воедино.
Наиболее наглядно эта связь выявляется в борьбе за
«производственную» и «экономическую» демократию,
ведущейся как на микро-, так и на макроуровнях и
приобретающей все большее значение в общей борьбе рабочего класса.
В современных условиях она выступает как единая борьба
за демократизацию существующей системы принятия
социально-экономических решений снизу доверху, начиная от
предприятия и цеха и кончая высшими политическими
учреждениями. Правда, если говорить о практике этой
борьбы, о том, как она складывалась до сих пор, то нельзя не
отметить ее значительного отставания от борьбы вокруг
конкретных социально-экономических требований. Отчасти
это отставание объясняется отсутствием достаточного опыта
в данной сфере, отчасти — перехватом инициативы в этой
области «авангардистскими» фракциями реформистской
буржуазии и верхушкой реформистских профсоюзов. Немалую
роль играют и сложности самой проблемы, отсутствие
четких теоретических позиций как у ряда рабочих партий, так
95

и многих профсоюзов, их опасения по поводу того, что
практикуемые ныне формы участия в управлении сравнительно
легко могут быть использованы в интересах укрепления
существующей системы и ослабления классовой борьбы.
При всем том требования производственной и
экономической демократии занимают все более видное место в
программных документах профсоюзов и в практической борьбе,
которую они ведут6. Если же принять во внимание
отмеченные выше сдвиги в объективной ситуации, то есть все
основания утверждать, что именно здесь формируется
наиболее перспективное направление профсоюзной борьбы,
угрожающее не только «материальным» интересам власть
имущих, но и тем позициям власти, которые они занимают.
Отмеченные изменения в отношениях профсоюзов с
монополиями и государством, общая политизация их
экономических функций отнюдь не означают, будто профсоюзы
превращаются в политические организации типа партий или каких-
либо других объединений, преследующих преимущественно
политические цели. «Первичными» целями профсоюзов по-
прежнему остаются цели социально-экономические, хотя для
их достижения им и приходится все в большей мере
прибегать к политическим средствам. При всем том профсоюзы,
независимо от их политической ориентации, в настоящее
время в самой основе — это «политизированные»
организации, политизированные в значительно большей мере, нежели
когда-либо прежде.
Соответственно меняются характер и последствия
социально-экономической борьбы, которую они ведут. В той
мере, в какой эта борьба непосредственно сталкивает
трудящихся и их профсоюзы с государственной властью, она не
просто переносится на высший политический уровень, не
просто ведет к прямому противоборству трудящихся и
буржуазного государства по тем или иным вопросам, но и
расшатывает, ослабляет саму систему
государственно-монополистического регулирования, вносит серьезный
дестабилизирующий элемент во всю политическую надстройку ГМК. Как
бы увеличивая область непосредственных взаимоотношений
трудящихся масс с буржуазным государством, борьба за
более широкие социально-экономические требования в то же
время способствует «поднятию» социально-экономической
борьбы на уровень борьбы партийно-политической, которая,
См.: Международное рабочее движение, т. 6, с. 367—375; Пробл.
мира и социализма, 1981, № 12, с. 69—74.
96

как известно, также в значительной мере ведется вокруг тех
же вопросов социальной и экономической политики
государства.
В системе политических отношений профсоюзов особое
место занимают их отношения с партиями, и прежде всего,
конечно, с партиями рабочего класса.
В самом общем виде «распределение ролей» между
политическими партиями и профсоюзами остается в принципе
неизменным на протяжении всей истории капитализма. Оно
основано на тех фундаментальных различиях, которые
заложены в самом характере этих организаций, в тех далеко
не идентичных функциях и задачах, ради выполнения
которых они созданы. Как известно, партии играют решающую
роль в сфере борьбы политической, борьбы за власть, центр
тяжести профсоюзной борьбы сосредоточен в
социально-экономической сфере. Партии претендуют на представительство
интересов не только тех или иных классов и социальных
групп, но и общества в целом, профсоюзы выступают прежде
всего в качестве защитников интересов наемного работника
перед лицом работодателя, будь то индивидуальный
предприниматель, фирма или буржуазное государство.
Вместе с тем конкретное соотношение партийной и
профсоюзной борьбы, конкретные формы взаимоотношений
между самими этими организациями претерпевают достаточно
серьезную эволюцию, связанную прежде всего с
наметившейся тенденцией к большей самостоятельности профсоюзов.
Усиление этой самостоятельности вследствие возрастания
политической роли профсоюзных организаций, расширения
круга решаемых ими задач есть объективный процесс,
ведущий к повышению эффективности, действенности
профсоюзного движения. Он отнюдь не идет вразрез с линией на
укрепление связей профсоюзов с политическими партиями
рабочего класса, последовательно отстаивающими его
интересы. В принципе рост собственной политической роли
профсоюзов и укрепление их взаимосвязей с чисто
политическими организациями суть две стороны одного явления —
сближения экономической и политической форм борьбы
рабочего класса в условиях государственно-монополистического
капитализма.
В то 'же время, когда те или иные связанные с
профсоюзами политические партии ослабляют внимание к проблемам,
волнующим профсоюзы, или начинают в чем-то прямо
выступать против их интересов, это сразу же ведет к созданию
напряженности и даже кризиса в отношениях между теми и
другими. Наглядное подтверждение тому — наблюдающиеся
4 Заказ № 3288
97

с конца 60-годов «трения» между социал-демократическими
партиями и профсоюзами в целом ряде стран7.
Следует, однако, подчеркнуть, что, несмотря на все эти
трудности, «родственные» отношения социал-демократии
с реформистскими профсоюзами отнюдь не исчезли. В их
основе — общие идеологические позиции, в значительной мере
совпадающая классовая база, во многих случаях — личная
уния или взаимное переплетение руководства.
Отношения между политическими партиями и
профсоюзами нередко осложняются и в результате роста
синдикалистских и анархо-синдикалистских тенденций и настроений
в этих последних, попыток отдельных профсоюзных
деятелей и идеологов представить дело так, будто профсоюзы
ныне «все могут» и уже не нуждаются в сотрудничестве
с партиями8.
Определенные проблемы, связанные с повышением
политической роли профсоюзов, расширением круга их
требований, возникают и между коммунистическими партиями и
близкими им профсоюзами. В целом отношения между ними
развиваются в направлении большей самостоятельности
профсоюзов, взятия ими на себя более широкого круга задач
в сфере борьбы за социально-экономические интересы
трудящихся. Коренная, принципиальная особенность этих
отношений, однако, состоит в том, что и те и другие ведут
массовую борьбу за эти интересы, в результате чего создаются
все необходимые предпосылки для укрепления взаимосвязей
и взаимного сотрудничества. И совершенно не случайно, что
целеустремленные усилия по установлению более тесного
взаимодействия коммунистических партий с профсоюзным
движением и профсоюзами предпринимаются в последние
годы практически во всех странах развитого капитализма9.
Поскольку совместная борьба компартий и профсоюзов
ведется ныне по более широкому фронту, на самых
различных уровнях возникает и потребность в более тесной
координации действий. Выдвижение профсоюзами собственных
социально-экономических программ, программ
«экономической демократии», борьба за практическое их осуществление,
противоречия, которые возникают в связи с этим в самом
профсоюзном движении, побуждают коммунистов не только^
7 Подробно об этом см.: Профсоюзы и общество. М., 1982, с. 262—269.
8 См. там же, с. 253—256.
9 См.: Коммунисты и профсоюзы / Под ред. М. В. Баглая. М., 1977; Во-
горад В. А., Матвеев Р. Ф. Работа коммунистов капиталистических
стран в массах. Мм 1976, с. 217—329. Профсоюзы и общество, с. 266—
271; Communists and Trade Unions. [Sydney], 1981.
98

учитывать новые требования и цели профсоюзов, но и
согласовывать с ними свои собственные программы, тактику
борьбы за их осуществление. В этом — весьма существенный
стимул к усилению органического взаимодействия
коммунистических партий и профсоюзов, объективная основа укрепления
взаимосвязей и взаимоотношений между ними.
Важным фактором, способствующим органическому
взаимодействию партийных и непартийных сил рабочего
движения и преодолению обнаруживающихся здесь порой
негативных тенденций, является заметно усилившаяся
в 60—70-х годах активность профсоюзов в борьбе за мир и
разоружение, за решение экологических,
национально-расовых и ряда других общественно-политических проблем.
Профсоюзное движение все более решительно выступает
против попыток наиболее агрессивных империалистических
кругов начать новый виток в гонке ядерных вооружений. Вся
эта деятельность, равно как и возрастающее участие
профсоюзов в борьбе за демократию, против внутренней реакции,
расизма, безусловно, способствует укреплению политического
веса и влияния рабочего класса и рабочего движения в
общественно-политической жизни развитых капиталистических
стран, росту сплоченности его рядов.
Политизация профсоюзной деятельности на микро- и
макро-уровнях и связанное с этим общее повышение
политической роли профсоюзов — это, бесспорно, одни из
наиболее значительных новых явлений в сфере социальных и
политических отношений стран развитого капитализма. При
всем том это лишь один из элементов, пусть и самый
весомый, более широкой непартийной общественно-политической
активности, которая к тому же существует не только в виде
отдельных слагаемых, но и как целое, со своей собственной
системой отношений и своими собственными проблемами.
МАССОВЫЕ ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ ДВИЖЕНИЯ
И ОРГАНИЗАЦИИ
Наряду с профессиональными союзами и ассоциациями,
формирующимися на основе принадлежности к той или иной
социально-профессиональной общности с целью отстаивать
прежде всего ее специфические требования, на политической
арене развитых капиталистических стран действуют
движения и организации общедемократического характера,
нацеленные на отстаивание широких гражданских интересов.
История прошлого дает яркие примеры массовых
демократических движений. Они внесли немалый вклад в ста-
99
4*

йовление буржуазной демократий, в дело расширения и
защиты прав трудящихся (борьба за всеобщее избирательное
право, за 8-часовой рабочий день, за равноправие женщин
и т. д.). В 30-х годах нынешнего столетия в ряде стран
Западной Европы сложилось широкое антифашистское
движение, а в чрезвычайных условиях второй мировой войны —
движение Сопротивления германским, японским и
итальянским оккупантам, которое стало одним из факторов
превращения второй мировой войны в освободительную,
антиимпериалистическую.
При всем своем размахе и значении массовые
демократические движения прошлого не являлись постоянной
принадлежностью политической жизни, были разделены
длительными периодами затишья. Современным движениям
свойственна высокая «плотность»: одновременно развертываются, а во
многих случаях и взаимодействуют антивоенные движения
и движения за гражданские права, студенческие и женские,
антирасистские и за охрану окружающей среды. В них
принимают участие десятки и сотни тысяч людей. По мере
нарастания эти движения воздействуют на образ мышления и
поведение масс, иногда — на настроение большинства
населения. Чрезвычайно расширился диапазон проблем,
привлекающих внимание массовых слоев, побуждающих их к
действиям.
Демократические движения последних десятилетий
различны по «возрасту», целям и масштабам.
Предшественником современного женского движения
является феминизм, насчитывающий почти двухвековую
историю 10. Экологическое движение появилось на политической
сцене развитых капиталистических стран лишь в конце
60-х годов нашего столетия. До этого слово «экология» было
известно лишь узкому кругу специалистов.
Среди демократических движений есть движения «одной
проблемы» (например, протест против размещения
американских ядерных ракет в Западной Европе) и движения
целой социальной группы (например, студенческое). Каждое
из движений является многогранным, противоречивым
феноменом, претерпевающим в процессе своего развития пере-
Впервые требование женского равноправия было выдвинуто в
период войны за независимость в Северной Америке (1775—1783).
Во время Великой Французской революции во многих городах
Франции возникло движение за создание женских клубов. В XIX в.
были выдвинуты требования о праве на труд, образование, на
доступ к более широкому кругу профессий, затем — требование
политических прав.
100

мены в организации, составе участников, в требованиях. При
всех различиях, всей своей сложности и неоднозначности
послевоенные демократические движения имеют немало
общих черт. Отметим прежде всего «фундамент», общий для
всех движений: в основе их роста лежат глубокие
общественные сдвиги военного и послевоенного периода,
результатом которых стало значительное повышение активности масс.
Вторая мировая война, втянувшая в свою орбиту
миллионы людей, не только облаченных в военную форму,
содействовала социально-политической активизации самых
широких слоев. В странах, входивших в состав антифашистской
коалиции, распространились эгалитаристские настроения,
питаемые чувством общих жертв и общего вклада в победу.
Вместе с тягой к социальной справедливости выросли
надежды на возможности ее достижения. Значительная часть
населения потерпевших поражение стран гитлеровского
блока, получив горький урок того, к чему может привести
фашистская диктатура, также стремилась к участию в
социально-политической жизни. Война расширила умственные
горизонты, повысила активный интерес к политическим и
социальным проблемам.
Создание и укрепление в послевоенный период
социалистического лагеря, а также распад колониальной системы,
стремительное нарастание национально-освободительного
движения в странах Азии и Африки дали новый толчок
углублению демократических чаяний масс.
Важную роль в росте общественной активности масс
играет более высокий уровень образования новых поколений.
Сдвиги в производстве увеличили потребность в эластичной,
способной к переквалификации рабочей силе. Это повлекло
за собой значительное расширение среднего образования.
В 50—60-х годах неуклонно возрастала доля молодежи,
продолжавшей учебу в 15—18-летнем возрасте и получившей
законченное среднее образование.
Рост экономической потребности в кадрах высокой
квалификации сопровождался ростом социального спроса на
образование. В 60-х годах значительно увеличилась численность
студентов высших учебных заведений. Образование
содействовало укреплению чувства собственного достоинства, веры
в права личности, повышало, как правило, интерес к
социальной и политической проблематике.
Послевоенный период отмечен весьма значительными
переменами в положении женщин. Война ускорила их
вовлечение в производство, выросла их доля в самодеятельном
населении развитых капиталистических стран. Медленно,
101

Но Неуклонно росла доля женщин—членов профсоюзов.
Экономическая самостоятельность работающих женщин
приводила к изменениям их положения в семье (широко
распространилась так называемая двухосновная семья, т. е. семья,
имеющая двух кормильцев). Все это способствовало росту
общественной активности женской половины населения
развитых капиталистических стран.
Первые послевоенные годы были для многих периодом
надежд и иллюзий. Распространилась вера в то, что
человечество, очищенное огнем войны, будет жить в мире, что оно
избавится от нужды и бедности. Экономический бум начала
50-х годов подогрел подобные упования. Высокая занятость,
рост уровня жизни, особенно после аскетизма военных лет,
породили настроения благодушия и довольства, задержав,
таким образом, развитие массовых движений протеста.
Однако в долгосрочном плане «процветание» 50-х годов внесло
свой вклад в активизацию таких движений. Оно повысило
социальную требовательность масс, раздвинуло рамки их
социальных ожиданий. Произошло своего рода возвышение
потребностей: вырос удельный вес потребностей духовного,
морального, гражданского характера11. Все больше людей
приходили к убеждению, что имеют право на более высокое
качество жизни, на гораздо более реальную демократию.
Изменился «барьер терпимости»: то, что раньше ощущалось
как приемлемое, стало нетерпимым, вызывало чувство
протеста.
Рост образованности, политической осведомленности,
социальной требовательности стимулировал
социально-политическую активность массовых слоев населения, их стремление
к «участию». Рабочие хотели реально участвовать в
управлении производством, студенты — в управлении
университетами, жители — в решении дел своего города или квартала
и т. д.
Реализация новых умонастроений наталкивалась на
мощное препятствие — усиление государственного вмешательства
во все сферы социально-экономической жизни;
централизация и бюрократизация управления, расширение полномочий
исполнительной власти существенно сужали сферу
активности «низов».
В 50-х — начале 60-х годов рост государственного
вмешательства еще не вызывал отчетливого протеста. Были
надежды на научно-техническую революцию, на устойчивый эко-
11 См.: Дилигенский Г. Г. Проблема теории человеческих
потребностей.— Вопр. философии, 1976, № 3.
102

номический подъем, которые, как внушали средства
массовой пропаганды, решат проблемы бедности, занятости,
создадут «государство благосостояния». С середины 60-х годов,
по мере исчезновения этих надежд, быстро идущая
централизация политического и экономического управления,
возрастающее могущество монополий стали ощущаться как
давящий груз. У многих они породили чувство бессилия перед
«гигантами», но одновременно — желание преодолеть это
бессилие, обеспечить себе участие в «решении собственной
судьбы».
То обстоятельство, что существующая
партийно-политическая система не предоставляет такой возможности,
ускорило разочарование в ней, увеличило недовольство ее
традиционными институтами, особенно партиями. Это, в свою
очередь, толкало часть населения к отходу от привычных форм
политической активности. Буржуазные политологи с
беспокойством пишут об апатии, политическом отчуждении масс.
Но отказ от некоторых общепринятых «правил игры» отнюдь
не равнозначен апатии. Нередко он сопровождается ростом
новых форм активности — активности нетрадиционной,
непартийной, когда применяется прямое давление на органы,
принимающие жизненно важные для масс решения.
Непартийные формы общественно-политической
активности приобрели особое значение еще и потому, что
стремление к участию возросло у социальных категорий, не
имеющих устоявшихся партийных привязанностей — у молодежи,
женщин, служащих. У молодых партийные привязанности
еще не сложились; у женщин они традиционно слабее, чем
у мужчин; у нового — часто из рабочих семей — пополнения
«белых воротничков» изменение социального статуса
зачастую порождает отход от «старой» партии без
соответствующей замены ее «новой».
Таким образом, рост массовых непартийных движений и
организаций связан с изменениями и на уровне общества
(социальными, экономическими, психологическими), и на
уровне государства (бюрократизация, централизация).
Проникнутые новыми настроениями массовые категории
населения стремятся к изменению отношений между обществом и
государством, добиваются более непосредственного
воздействия на государственные органы. На резко возросшую
государственную регламентацию общественной жизни
«гражданское общество» отреагировало созданием множества
«заинтересованных групп» в центре и на местах.
Наряду с общими факторами, лежащими в основе роста
исех массовых демократических движений, в каждом отдель-
103

ном случае действовали еще и специфические, конкретные
причины. Так, потрясший большинство стран развитого
капитализма взлет студенческого движения во второй половине
60-х годов был связан с тем, что быстрый количественный рост
студенчества в предшествующий период сопровождался
качественными переменами: произошла определенная
демократизация социального состава студенчества, выросла доля
выходцев из рабочих семей и в особенности из семей,
принадлежащих к средним слоям. Пришедшая в вузы с новыми
чаяниями молодежь вскоре обнаружила множество
недостатков в устройстве вузов, в системе образования в целом.
Недовольство вызывали авторитарные методы управления
университетами, их зависимость от крупного бизнеса, жесткое
требование лояльности от преподавателей и студентов.
Зачастую с расширением студенческого контингента
условия учебы ухудшались. Учебные помещения оказались
переполненными, не хватало общежитий, недостаточен был
стипендиальный фонд. Студентов не удовлетворяла чрезмерно
прагматическая узкоспециализированная ориентация
учебных программ, рост доли учебных заведений с укороченным
сроком обучения12.
Многие студенты 60-х годов были интеллигентами в
первом поколении. Их приход в университеты был связан с
определенными жертвами для их семей, для них самих. Эти
жертвы приносились во имя будущего, на которое
возлагались большие надежды, причем отнюдь не только
материального плана. Между тем процесс «омассовления»
интеллигенции менял ее положение в обществе. Снижался престиж
многих профессий, уменьшался элемент самостоятельности
и творчества в труде, возникла проблема трудоустройства.
Молодые интеллигенты с их настроем на творческий труд
проявили повышенную чувствительность к процессу
обезличивания человека, дегуманизации труда, к сужению
возможностей осуществлять контроль над условиями своей жизни.
Важнейшим стимулом студенческого движения было
изменение иерархии потребностей в преобладающей массе
студенчества. Материальное потребление в большой мере
утратило значение идеала и основной жизненной ценности.
Большое распространение получили такие ценностные ориентации
личности, как самоосуществление, антипотребительство,
альтруизм13.
См.: Левое студенческое движение в странах капитализма. М., 1976
См.: Новинская М. И. Студенчество США:
Социально-психологический очерк. М., 1977.
104

Почти одновременное появление экологического движения
в ряде стран в 70-х годах связано с тем, что к этому времени
достаточно отчетливо обнаружилась оборотная и весьма
неприглядная сторона технического прогресса.
Распространилось опасение, что бездумный экономический рост не только
создает угрозу для среды обитания, но и усугубляет
социальные беды (отчуждение, разрыв социальных связей, стрессы,
рост преступности, наркомания). Вера в чудодейственную
силу экономического прогресса, в снимающую экономические
и социальные противоречия научно-техническую революцию,
характерная для общественного мнения на Западе в начале
60-х годов, была утрачена. Все это накладывалось на
отмеченное выше разочарование в партиях, в традиционных
политических методах. По словам видного французского
социолога А. Турена, экологическое движение появилось
в условиях, когда почти все старые идолы свергнуты, когда
существует почти полный политический вакуум 14.
Наличие постоянного потенциала массовой активности,
протеста, тяги к «участию» обусловливает характерную для
непартийных демократических движений черту — способность
при определенных обстоятельствах к быстрому росту,
развертыванию. Яркий пример в этом смысле даю" антивоенные
движения.
Война, принесшая неисчислимые страдания миллионам
людей, усилила стремление масс к сохранению мира.
Появление и накопление мощных средств массового уничтожения
обострили их чувствительность к угрозе самому
существованию человечества. Развязанная империалистическими
кругами гонка вооружений, «локальные» войны создавали
мощные побудительные мотивы для массового антивоенного
движения.
В конце 40-х—начале 50-х годов оформилось Движение
сторонников мира. В 1950 г. председателем его руководящего
органа — Всемирного Совета Мира стал выдающийся
французский ученый Фредерик Жолио-Кюри. Движение
сторонников мира организовало кампанию по подписанию
Стокгольмского воззвания, требовавшего безусловного
запрещения атомного оружия как оружия устрашения и массового
уничтожения людей. В результате развернувшейся во всем
мире кампании Стокгольмское воззвание подписали в 1950 г.
более 500 млн. человек.
«Нет сомнения, что война стала ныне самым большим
.{лом на земле. Никакое другое зло не может сравниться
14 New Society, 1979, Nov. 8, p. 309.
105

с этим... сохранение и укрепление мира стали для всего
человечества первой целью и ценностью, без которой не может
быть реализована никакая другая ценность»,— говорилось
в манифесте, составленном в 1950 г. японской Дискуссионной
группой по проблемам мира (эту группу основали около
50 видных ученых и деятелей искусства Японии,
представлявших широкий спектр политических позиций — от
либералов до консерваторов) 15. Выраженное в манифесте
настроение было и осталось характерным для миллионов
сторонников мира во всех странах.
Усилившаяся с середины 50-х годов гонка ядерных
вооружений вызвала серьезные опасения относительно
возможности мировой термоядерной катастрофы. Наиболее остро
на эту угрозу отреагировали жители островных государств
с высокой плотностью — Японии и Великобритании.
В Японии, пережившей трагедию атомной бомбардировки
в Хиросиме и Нагасаки, созданный в сентябре 1953 г.
Национальный совет борьбы за запрещение атомного и
водородного оружия собрал 35 млн. подписей под воззванием,
призывающим к такому запрету16.
В Великобритании с начала 1957 г. энергичную
кампанию развернул Национальный совет борьбы за прекращение
ядерных испытаний. Значительный размах получили
протесты против строительства в Англии американских
ракетных баз, против провокационных полетов американских
бомбардировщиков с ядерным вооружением на борту. Затем
было выдвинуто более радикальное требование отказа
Англии от ядерного оружия и ядерной стратегии вообще.
В ноябре 1957 г. был создан Комитет прямых действий
против ядерной войны. Его целью стала борьба за
односторонний отказ Англии от ядерного оружия. В начале 1958 г. было
основано Движение за ядерное разоружение (ДЯР). К
началу 1961 г. в ДЯР насчитывалось 12 региональных и
500 местных отделений, а также более 250 молодежных и
студенческих групп. Движение за ядерное разоружение
насчитывало сотни тысяч сторонников17.
После ряда лет сравнительного затишья, во второй
половине 60-х годов, в США, странах Западной Европы и Японии
развернулось массовое движение против американской агрес-
15 Peace Research in Japan, 1976, p. 6, 1, 2.
16 См.: Петров Д. Рабочее и демократическое движение в Японии.
М., 1961, с. 110—113.
17 См.: Перегудов С. П. Антивоенное движение в Англии и
лейбористская партия. М., 1969.
106

сии во Вьетнаме, которое внесло существенный вклад в
мирное урегулирование вьетнамской проблемы.
Чрезвычайно высокого накала достигло антивоенное
движение в конце 70-х—начале 80-х годов. Толчком к его
развертыванию стало намерение НАТО модернизировать
американское ядерное оружие в странах Западной Европы, в
особенности принятое в конце 1979 г. решение разместить в
этих странах крылатые ракеты и ядерные ракеты среднего
радиуса действия. Линия администрации Рейгана на
обострение международной напряженности и дальнейшую
гонку вооружений усилила протест европейцев против
военных планов США и НАТО. В условиях высокой безработицы
и длительной экономической депрессии призывы сторонников
мира сократить военные расходы, их лозунги
«Благосостояние, а не война», «Работа, а не бомбы» приобрели широкую
популярность.
В относительно короткий срок активизировались
некоторые старые антивоенные организации. В Великобритании
наиболее влиятельной силой в борьбе против угрозы войны
вновь, как в начале 60-х годов, стало Движение за ядерное
разоружение. «Несмотря на регулярные сообщения об
исчезновении Движения за ядерное разоружение, оно вступило
в 80-е годы с обновленным чувством цели и с растущим
числом членов,— писал генеральный секретарь ДЯР каноник
Б. Кент18...
Хотя данные о численности ДЯР расходятся, несомненно,
что это самая быстрорастущая организация в стране. В
начале 1980 г. она насчитывала около 3 тыс., к концу года — не
менее 15 тыс. членов. В октябре 1981 г. ее численность
перевалила за 30 тыс., а в начале 1983 г.— за 50 тыс.19 Что же
касается сторонников Движения, то их количество
исчисляется многими сотнями тысяч.
В начале 80-х годов в Великобритании, Голландии, ФРГ,
Норвегии возникли сотни комитетов мира, состоялись
массовые антивоенные марши. Десятки муниципалитетов
провозгласили свои территории «безъядерной зоной». «Подобной
волны протеста Европа не видела со времен демонстраций
против войны во Вьетнаме в 60-х годах. В некоторых
столицах число демонстрантов было наибольшим за последние
30 лет» 20,—констатировал британский «Экономист».
Политические наблюдатели разных направлений отмечали, что анти-
18 Tribune, 1980, May 25, p. 12.
19 New Society, 1981, Nov. 10, p. 424; The Economist, 1981, Oct. 31, p. 57;
Financial Times, 1983, Mar. 2.
20 The Economist, 1981, Oct. 31, p. 57.
107

военные организации «мобилизовали европейское
общественное мнение в таких масштабах, какие несколько лет назад
невозможно было даже представить», что «поддержка массами
антиядерного движения нарастает все стремительней» 21. По
самым придирчивым подсчетам буржуазной прессы, на
демонстрации протеста против ядерного оружия в
заключительный день Недели действий 22 октября 1983 г. в странах
Западной Европы вышло более 2 млн. человек.
Антивоенное движение конца 70-х—начала 80-х годов
уже оказало реальное воздействие на военную политику
отдельных правительств (правительства Голландии и Бельгии
воздержались от одобрения решения НАТО о размещении
евроракет, широкую поддержку парламентов и населения
получила кампания за превращение Скандинавии в
безъядерную зону и т. д.). Более того, проблемы мира заняли важное
место в межпартийной борьбе, глубоко влияют на позиции
политических партий Голландии, ФРГ, Великобритании и
других европейских стран. Существенно воздействие
антивоенных движений не только на внутриполитическую
ситуацию в европейских странах, но и на их отношения с США.
Чрезвычайную важность имеет тот непреходящий
отпечаток, который оставляет антивоенное движение в сознании
масс. По высказанному в 1980 г. мнению каноника Д.
Коллинза, одного из руководителей Движения за ядерное
разоружение в Британии, в 60-х годах Движение, хотя и не
добилось своей непосредственной цели (чтобы Британия в
одностороннем порядке отказалась от использования ядерной
энергии в военных целях), повлияло на отношение к
ядерному оружию громадной массы людей — не только в
Британии, но и в других странах. Солидарные с Движением
ученые показали, что в ядерной войне не может быть
победителя, что вредоносны сами испытания ядерного оружия, а его
использование грозит катастрофой для всего человечества 22.
Антивоенные движения способствовали изменениям
в идейно-политическом климате, в нравственной атмосфере
общества. Взгляды, которые до начала этих движений
считались антипатриотическими, нелояльными, стали пользоваться
поддержкой значительной части населения. Вместе с
широким распространением антимилитаристских настроений воз-
21 Nation, 1981, Oct. 10, p. 336; Financial Times, 1981, Oct. 26.
22 Taylor R., Pritchard C. The Protest Makers. The British Nuclear
Disarmament Movement of 1958—65. Twenty Years On. L., 1980;
Morning Star, 1980, Dec. 22.
108

росло недоверие к таким понятиям, как «национальная
безопасность», «национальные интересы» и т. п.
Антивоенное движение представляет собой наиболее
деятельное и активное демократическое движение
современности. Добиваются определенных успехов и другие массовые
движения трудящихся, такие, например, как консьюмеризм —
движение потребителей. С 60-х годов характер
существовавших и ранее организаций потребителей23 изменился. При
сохранении и расширении информативно-исследовательской
функции эти организации стали считать своей главной
задачей широкую общественную деятельность в защиту «всех
потребителей». Глашатаем нового консыомеризма стал
американский юрист и публицист Ральф Нэйдер 24.
Число членов в организациях потребителей заметно
выросло. В 1967 г., когда в США по инициативе Союза
потребителей и ведущих профсоюзов была создана Федерация
потребителей Америки, ее коллективными членами стали
около 1400 местных и национальных организаций. В 1970 г.
примерно 200 организаций потребителей объединяли почти
70 млн. американцев25.
В Англии за десятилетие между 1957—1967 гг.
Ассоциация потребителей выросла с 10 тыс. до 500 тыс. К концу
70-х годов в ней, по официальным данным, состояло около
600 тыс. членов26.
В серьезный фактор внутриполитической жизни
превратились в середине 70-х годов организации потребителей
Японии. Особое значение приобрела деятельность местных
низовых групп. Они заняли радикальные наступательные
позиции, энергично атакуя промышленные и торговые корпора-
23 Лига потребителей Америки была основана в конце XIX в., в 30-х
годах активно действовал Союз потребителей США; в Японии
организации потребителей возникли вскоре после второй мировой
войны; в 1951 г. оформилась Ассоциация потребителей в Англии.
Периодические издания этих организаций рассылали подписчикам
информацию о качестве товаров и услуг, давали юридические и
деловые советы.
24 Подробнее см.: Массовые движения социального протеста в США,
70-е годы. М., 1978, с. 316, 319.
25 См.: Война В. А. Организация потребителей в капиталистических
странах: их цели и деятельность.— В кн.: Соревнование двух
систем. Экономика и трудящиеся, 1973, с. 219—232; Массовые
движения..., с. 321.
26 Britain, 1979. An Official Handbook. L., 1979, p. 213. По данным
местных организаций потребителей, суммарное число их членов
составляло 250 тыс. в 1961 г., 604 тыс. в 1971, 599 тыс. в 1972, 581 тыс.
в 1973, 651 тыс. в 1974 и 713 тыс. в 1975 г. (Social Trends, 1976, N 7,
p. 197).
109

ции за взвинчивание цен, за пренебрежение качеством
товаров 27.
Организации потребителей добиваются принятия
законодательных актов, устанавливающих стандарты
продовольственных и промышленных товаров, требуют соблюдения
соответствующих законов, предают широкой огласке факты
злоупотреблений со стороны монополий и органов власти,
предъявляют монополиям гражданские иски и т. п.
Правительства, а также отдельные монополии США,
Великобритании, Японии и других стран вынуждены учитывать
требования консыомеристского движения. В США, например,
в 60-х годах утвердилась практика ежегодных
президентских посланий конгрессу по вопросам защиты интересов
потребителей 28.Был учрежден пост специального помощника
президента по делам потребителей, созданы органы,
координирующие деятельность правительства по «защите
потребителей». Ряд законов и запретительных мер касались
безопасности эксплуатации автомобилей, качества продуктов
питания и медикаментов, безопасности детских игрушек и. т. д.
В Англии в 1961 и 1971 гг. были приняты Законы о
защите потребителей (Consumer Protection Acts),
правительство брало на себя ответственность за безопасность всех
товаров. В 1973 г. Закон о справедливой торговле учредил
должность генерального директора справедливой торговли.
В 1974 г. было создано министерство цен и защиты
потребителя, принят Закон о контроле над условиями
потребительского кредита29.
В 70-х годах принятия важных природоохранных мер
добились экологисты. Экологические проблемы вошли в
программы всех партий, заняли заметное место в межпартийной
борьбе. Под напором массовых движений в 60—70-х годах
в ряде стран были приняты законы, расширяющие права
молодежи и женщин, в США — законы о гражданских
правах негров.
27 См.: Рамзес В. Социально-экономический статус и движение
потребителей в Японии.— Пробл. Дальнего Востока, 1978, № 4, с. 108—118.
28 В 1962 г. в первом специальном послании конгрессу президент
Дж. Кеннеди сформулировал «Билль о правах потребителей». В нем,
в частности, говорилось: «Голос потребителя должен быть
выслушан и принят во внимание при определении того, какими должны
быть товары и услуги, предлагаемые рынком, с точки зрения их
вида, качества и цены» (Война В. А. Указ. соч., с. 226). В 1976 г.
президент Дж. Картер обещал, что будет «прежде всего
защитником интересов потребителей» (Congressional Quarterly Weekly
Report, 1979, Jan. 20, p. 88).
29 Britain, 1975. An Official Handbook. L., 1975, p. 248—249; Britain,
1980. An Official Handbook. L., 1980, p. 224—225.
110

Развитие массовых демократических движений идет яе-
равномерно. Подъемы могут сменяться спадами,
вызываемыми, в частности, изменениями в экономической и
политической ситуации в странах развитого капитализма. Так, к
концу 70-х годов в связи с инфляцией, нехваткой энергии,
кризисными явлениями в экономике консыомеристское и
экологическое движения в США вынуждены были перейти к
обороне. Во второй половине 70-х годов новые
«потребительские» билли, хотя и одобрялись конгрессом, получали все
уменьшающееся число голосов. В 1978 г. был провален билль
о создании агентства в защиту потребителей30. В результате
выборов 1980 г. заметно убавилось число конгрессменов,
поддерживающих потребителей и экологистов. «В последние
годы произошел поворот против консьюмеризма»; «золотая
эра экологизма отступила»; «экологическое движение,
важная политическая сила 70-х годов, спотыкается и имеет
немного перспектив для быстрого восстановления»31,— такие
оценки давали американские журналы конца 70-х—начала
80-х годов.
Временные спады массовых движений связаны не только
с изменениями экономической и политической ситуации, но
и с такими имманентно присущими этим движениям
чертами, как социальная неоднородность, организационная
рыхлость, идейный эклектизм. Основное ядро непартийных
движений составляет пестрый конгломерат средних слоев.
Наиболее активными его участниками являются
представители интеллигенции, служащие, студенчество. Их роль
особенно велрша на начальных стадиях движения. По мере
нарастания размаха движений, как правило, усиливается
участие в них рабочего класса, профсоюзов. Иногда к
движениям примыкает часть буржуазии.
В последнее время немалый вклад в организацию
антивоенного движения вносит церковь. Межцерковный Совет
мира в Голландии, созданный в 1966 г., объединял в начале
80-х годов 400 местных групп и 20 тыс. активных членов.
Британский совет церквей одобрил в 1983 г. применение
методов гражданского неповиновения в борьбе против
размещения американских ракет. «Бывают обстоятельства, когда
30 Dun's Review, 1978, June, p. 96; Congressional Quarterly Weekly
Report, 1981, Jan. 31, p. 214.
31 Congressional Quarterly Weekly Report, 1979, Jan. 1, p. 28; US News
and World Report, 1980, Mar. 10, p. 49; Многие не исключают,
однако, что консервативная риторика и пробизнесовская политика рей-
гановского Вашингтона может стимулировать новую активизацию
экологистского и потребительского движении (Dun's Review, 1981,
Jan., p. 56).
111

христианское послушание требует гражданского
неповиновения»,—говорилось в его решении32. Многие влиятельные
религиозные деятели ФРГ и США также выступают с
поддержкой антивоенного движения.
Цели идейно и социально разнородных элементов,
участвующих в непартийных движениях, совпадают лишь
частично, нередко существенно отличаясь по «глубине», по степени
радикальности. Отчетливую классовую дифференциацию
обнаруживает современное женское движение, в котором
выделяется три течения: реформистское, радикальное и
социалистическое. Первое отстаивает равноправие женщин —
в труде, образовании, семье, в политических и юридических
областях — в рамках существующей капиталистической
системы. Второе отрицает «мужскую цивилизацию» в целом,
провозглашая своим идеалом общество, в котором уничтожены
«различия пола как тайовые». Социалистическое направление
считает условием подлинного освобождения женщины
революционное ниспровержение капитализма, которое должно
быть возглавлено рабочим классом.
Различные, иногда трудно совместимые
социально-политические позиции и требования соседствуют в экологическом
движении, разнятся подходы и к главной проблеме —
предотвращения экологического кризиса. Одни призывают
отказаться от «промышленной цивилизации» и вести
«простую жизнь» в экообщинах. Другие выступают за нулевой
экономический рост, стабилизацию уровня потребления и
численности населения. Третьи предлагают частичные меры
по улучшению природопользования. Четвертые делают
особый упор на ответственности капитализма за разрушение
окружающей среды33.
Разногласия относительно ближайших и отдаленных
целей, относительно тактики затрудняют достижение
организационных соглашений, нередко приводят к расколам.
В движении за мир в Англии в конце 50-х годов возникли
противоречия между Комитетом прямых действий и
Движением за ядерное разоружение. Первый делал особый упор
на прямые действия, недооценивая, а иногда и отрицая
традиционные формы борьбы за мир. Позднее обострились
разногласия и в рамках самого Движения за ядерное
разоружение. Опрошенные в 1980 г. активисты движения
вспоминали: «Оно было таким разделенным — на всех уровнях и во
всех смыслах... Вытекающая из этого неспособность вырабо-
32 The Economist, 1983, Маг. 5, р. 19.
33 Пробл. мира и социализма, 1981, № 4.
112

тать единую стратегию и единую долговременную программу
приводила к неудачам и разочарованию» 34.
Во второй половине 60-х годов среди американских
борцов против агрессии США во Вьетнаме также сильны были
расхождения по тактическим вопросам: только борьба за мир
или борьба по широкому кругу социальных проблем,
ненасильственные методы или конфронтация; участие в
предвыборной борьбе или отказ от нее.
Нет единства и в антивоенном движении начала 80-х
годов. Цели его участников, состоящих в десятках
разнообразных организаций, варьируются от оппозиции испытаниям
ядерного оружия или строительству военных баз до
уничтожения всех мировых арсеналов ядерного оружия. Разнится
их отношение к НАТО, к великим державам и т. д.
Массовые демократические движения последних
десятилетий при всем их разнообразии используют во многом
одинаковые методы борьбы. Стремясь воздействовать на
государственную власть, они делают упор на прямые действия.
Впервые широкий арсенал подобных действий был
применен в начале 60-х годов Движением за гражданские права
негров в США. Первого февраля 1960 г. четыре студента из
Негритянского сельскохозяйственного и технического
колледжа в г. Гринсборо (штат Северная Каролина), нарушив
правила расовой сегрегации, расположились за столиком
кафе для белых и не захотели покинуть его, протестуя
против отказа обслуживать «цветных». В течение нескольких
недель после этого сходные действия, получившие название
«сит-ин» (английское sit in переводится обычно как «сидячая
забастовка»), имели место в 15 городах пяти южных
штатов35. За 1960—1961 гг. около четверти студентов-негров
южных штатов участвовали в сит-инах, несмотря на аресты,
избиения, высылку из города и т. п.36
К сит-инам, проводимым в знак протеста против
сегрегации негров в закусочных, бассейнах, школах, добавились
«рейсы свободы», ломающие дискриминационные правила
поездок в автобусах, требующие ликвидации табличек
«только для белых» на вокзалах, автостанциях и т. д. Как и
сит-ины, «рейсы свободы» сопровождались столкновением
с белыми расистами и местной полицией. Сотни людей под-
нергались аресту (в 1960 г.—около 3600) S1.
и Morning Star, 1980, Dec. 22.
35 Piven F. F., Cloward R. A. Why They Succeed, How They Fail. Poor
People's Movements, N. Y., 1979, p. 222.
«6 Ibid., p. 224.
37 Ibid.
113

В ходе борьбы за гражданские права негров в начале
60-х годов проводились также массовые манифестации с
исполнением религиозных гимнов и песен протеста,
экономический бойкот осуществляющих расовую дискриминацию
местных магазинов, пикетирование и бойкот сегрегированных
школ, стачки квартиросъемщиков в негритянских
кварталах38.
Сит-ины, рейсы свободы, бойкоты, примененные в борьбе
за гражданские права негров,— это акции гражданского
неповиновения39, которые предполагают неподчинение тем
правилам и установлениям, против которых ведется борьба
(в данном случае — сегрегационным правилам,
дискриминирующим негров). Участники акций гражданского неповино-
венрш не применяют насилия, но оказывают властям
пассивное сопротивление (Мартин Лютер Кинг назвал эту тактику
прямыми ненасильственными действиями), идя на риск
полицейских расправ, ареста, репрессий.
Методы гражданского неповиновения вошли в арсенал
массовых демократических движений. Они применялись
в ходе борьбы против американской агрессии во Вьетнаме.
Актом гражданского неповиновения была кампания под
лозунгом «Мы не пойдем» в университетских кэмпусах США:
студенты отказывались от службы в армии. Американские
антивоенные организации на местах пикетировали
призывные пункты, государственные учреждения, военные базы.
Пикетирование и сидячие демонстрации устраивались у
зданий наживающихся на войне крупных корпораций. В 1968—
1969 гг. было отмечено много случаев захвата помещений
призывных комиссий и уничтожения официальных
документов и папок с личными делами молодых людей призывного
возраста40.
Метод перерастающего в гражданское неповиновение
прямого действия используют и те, кого нужда заставляет захва-
38 См.: Общественно-политические движения в США (60-е — начало
70-х годов XX в.). М., 1974, гл. 5.
39 Методы гражданского неповиновения не раз использовались в
предшествующие годы в разных странах. Между двумя мировыми
войнами их широко применял Махатма Ганди в Индии. Сидячую
демонстрацию у стен военного министерства в Лондоне в январе
1952 г. назвали «операцией Ганди» (демонстранты протестовали
против атомной бомбы; полиции потребовалось немало усилий,
чтобы доставить молчащих, но не желающих подняться с земли
демонстрантов в полицейский участок). См.: Priestley H. Voice of
Protest. A History of Civil Unrest in Great Britain. L., 1968, p. 282.
40 Ершова E. H. Движение за мир, против милитаризма и войны в
США. М., 1980, с. 36, 56—57, 92, 119.
114

тывать пустующее жилье,— в Англии их называют сквотте-
рами, в Голландии — кракерами. С 1968 по 1978 г. около
250 тыс. человек были сквоттерами в Великобритании.
Только в Лондоне в 1976 г. насчитывалось почти 30 тыс. сквотте-
ров41. В 70-х годах в Англии неоднократно происходили
столкновения сквоттеров с полицией и властями42. Острые
стычки между поселившейся в пустых домах молодежью и
полицией произошли в 1980 и 1981 гг. в Амстердаме и в
Западном Берлине43.
К прямым действиям прибегают пенсионеры и фермеры,
экологисты и участники антивоенного движения 70—80-х
годов. Они проводят марши, «осаждают» резиденции глав
правительств, блокируют территории предполагаемого
размещения атомных электростанций или военных баз, проводят
сидячие забастовки у правительственных учреждений,
принимающих решения о таком размещении, и т. д.
В начале 80-х годов стихийно возникла новая форма
борьбы — создание вблизи запланированных к постройке крупных
военных объектов постоянных баз протеста — долговременных
лагерей мира. Широчайший резонанс во всем мире получил
основанный в декабре 1981 г. группой женщин—активисток
антивоенного движения44 лагерь в Гринэм-Коммон
(Великобритания) , где предполагается установка американских
крылатых ракет. Многие месяцы сотни женщин несли здесь
вахту мира. В ноябре 1982 г. более 20 женщин из лагеря
Гринэм-Коммон были подвергнуты двухнедельному
тюремному заключению. Весной 1983 г. во время прокатившихся
по всей Европе бурных антивоенных манифестаций 40 тыс.
человек образовали живую цепь протеста между Гринэм-
Коммон через Олдермастон (центр ядерных исследований) до
предприятия в Бёргфилде, где производится ядерное
оружие 45.
Массовые демократические движения часто прибегают
к таким традиционным формам борьбы, как демонстрации,
митинги, сбор подписей под петициями и т. п. При этом сама
41 Labour Monthly, 1980, Sept., p. 415.
42 New Society, 1977, June 23, p. 604; The Economist, 1978, Aug. 12,
p. 18; Morning Star, 1981, Febr. 16.
43 Morning Star, 1981, Aug. 18.
44 Женщины всегда живо реагировали на угрозу миру и участвовали
в антивоенных движениях активнее, чем в любых других. В
начале 80-х годов в антивоенных выступлениях женщин произошел,
по-видимому, качественный скачок. Они стали не только
участниками, но и инициаторами, организаторами многих ярких
антивоенных акций.
45 Times, 1983, Маг. 25.
115

массовость — миллионы подписей под петициями, десятки
тысяч участвующих в демонстрациях — придает особое
звучание этим акциям.
Широкое распространение получили марши и походы на
десятки, а иногда и на сотни километров. В Великобритании
в конце 50-х —начале 60-х годов наибольшую популярность
завоевали Олдермастонские походы в знак протеста против
ядерных вооружений, проводимые во время пасхальных
праздников (первый поход состоялся в апреле 1958 г.) 46.
В августе 1963 г. борцы за гражданские права негров
провели знаменитый марш на Вашингтон. Манифестация под
лозунгом «Работа и свобода» была самой крупной в истории
этого движения и самой многолюдной из всех когда-либо
проведенных в Вашингтоне: 250 тыс. человек собрались
в столице США, требуя законодательства, обеспечивающего
гражданские и экономические права негритянского
населения 47.
Весной 1981 г. в Великобритании по инициативе
профсоюзов был проведен многодневный «Народный марш за
рабочие места». В нем приняли участие работающие и
безработные, представители женских, молодежных, религиозных
организаций, этнических меньшинств. Десятки тысяч людей
прошли путь от Ливерпуля, Йоркшира и Южного Уэльса
до Лондона, где состоялся 150-тысячный митинг48.
Иногда манифестации насыщались символами,
элементами своего рода театрального действия. В ноябре 1969 г.
продолжавшиеся три дня антивоенные демонстрации в США
начались с проведения у стен Пентагона «мессы мира». Ее
служили одновременно 150 священников различных
вероисповеданий49. В 1982—1983 гг. антивоенные демонстрации
сопровождались нередко инсценировками «атомной смерти»,
производившими большое эмоциональное воздействие и
расширявшими число сторонников запрещения ядерного оружия.
Демократические движения устраивают также массовые
фестивали, карнавалы, особенно для привлечения людей,
слабо искушенных в политике. В Великобритании к таким
формам действия прибегает Антинацистская лига. На
проводимых ею под антирасистскими лозунгами фестивалях,
наряду с представителями иммигрантских организаций,
профсоюзов, партий, выступают звезды эстрады, знаменитые
спортсмены. Устраиваются развлечения для детей, продаются
46 См.: Перегудов С. П. Указ. соч.
47 Piven F. F., Cloward R. A. Op. cit., p. 246.
48 Comment, 1981, June 27, p. 6—7.
49 Ершова E. H. Указ. соч., с. 75—76.
116

значки и т. п. Широкую известность приобрела эстрадно-
музыкальная группа «Рокк против расизма».
Порожденные сдвигами в общественных настроениях,
демократические движения способствовали их закреплению
и развитию.
В процессе борьбы за гражданские права в США
необратимо изменилась психология ее негритянских участников:
вера в правоту своего дела вытесняла чувство
приниженности, покорности.
Студенческое движение во всех странах подтачивало
старый жизненный уклад, способствовало росту недоверия
к официальным институтам и властям, к бизнесу. Несмотря
на спад леворадикального политического движения, «новые
ценности», выработанные в 60-х годах в узком кругу
нонконформистской студенческой молодежи, в 70-е годы стали
достоянием массы студенчества и распространились в среде
рабочей молодежи50. Спад студенческого движения не привел
к восстановлению традиционных буржуазных духовных и
политических ценностей. Процесс отталкивания от них, их
неприятия продолжал развиваться. Опросы начала 70-х годов
в США показывали падение доли студентов, признающих
высокую ценность денег, религии, патриотизма.
Глубокий отпечаток в сознании масс оставили
антивоенные движения 50-х годов. Будучи не всегда отчетливо
выраженными, антивоенные настроения «материализуются» при
обострении международной ситуации, перерастая в
активный протест.
Глубина воздействия демократических движений на
массовое сознание — одна из причин их «перманентности», их
практически постоянного присутствия на современной
политической сцене развитых капиталистических стран.
Временный упадок одних сопровождается активизацией, подъемом
других, «энергия» массовых движений не исчезает, но
преобразуется, видоизменяется: борьба за гражданские права
негров в США и успехи, которых удалось достигнуть в
борьбе против расовой дискриминации, подтолкнули процесс
развития самосознания и социально-политической
требовательности американцев мексиканского происхождения — чиканос;
60-е годы «раскачали» и обучили прямым действиям
современное женское движение и т. п.
Специфическая политическая роль непартийных
движений выражается и в том, что они, являясь, как правило,
Новинская М. И. Указ. соч., с. 187—188.
117

«однопроблемыыми», часто становятся своего рода фокусом
общественного недовольства, аккумуляторами протеста.
Невиданный международный размах борьбы против
агрессии США во Вьетнаме объясняется именно тем, что эта
борьба вобрала в себя нечто гораздо большее, чем просто
протест против военного нападения одной страны на другую.
Политика США по отношению к Вьетнаму как бы
сконцентрировала все пороки американского буржуазного общества:
несправедливость, жестокость (война страны-гиганта против
малой страны), реакционность (попытка повернуть вспять
колесо истории, подавить национально-освободительное
движение), аморальность, презрение к демократическим
институтам (конгресс не объявлял войны Вьетнаму, она велась
в нарушение законов США и норм международного права).
Широко распространилось представление, что американское
правительство впустую растрачивает громадные ресурсы,
необходимые для решения внутренних проблем страны.
Участники борьбы против американской агрессии во Вьетнаме
руководствовались разнообразными — антивоенными,
общегуманистическими, социально-экономическими — мотивами.
В ходе антивоенной кампании конца 70-х—начала 80-х
годов в Западной Европе ее участники, протестуя против
военной политики США и НАТО, против внешнеполитического
курса собственных правительств, по существу ставят более
широкий вопрос о контроле общественности над всей
системой принятия государственных решений. «В кампании за
разоружение речь идет о нашем праве на жизнь, о том, кто
решает, жить нам или умирать» 51,— писал один из
британских участников движения. Активист антивоенного движения
в США полагал, что ядерная проблема, как никакая другая,
оказывает глубочайшее влияние на то, «как мы живем,
работаем, дышим, принимаем политические решения» 52.
Говоря об опасностях, грозящих окружающей среде,
многие участники экологического движения по существу
подвергают сомнению ценности «индустриального общества».
Продвижение к менее обезличенному, более гуманному
обществу, обществу, где идеи важнее денег, где реализуются
человеческие способности, они ценят значительно выше, чем
сохранение высокого уровня экономического роста и даже
стабильной экономики. Видеть ценность только в
экономическом росте — значит, по их мнению, «быть сумасшедшим,
быть просто машиной»53. Демонстрируя недовольство об-
51 New Socialist, 1981, Sept. / Oct., p. 17.
52 Progressive, 1977, Sept., p. 18.
53 Ibid., p. 336, 337.
118

ществом потребления, они стремятся к какому-то иному
образу жизни, иной форме организации производства
(недаром многие экологические группы относят к разряду
«альтернативных», т. е. бросающих вызов капиталистическому
обществу).
ГРУППЫ «КОММУНАЛЬНОГО ДЕЙСТВИЯ»
Параллельно с развитием общенациональных
демократических движений шло вызревание движений местного уровня
(таких, как «гражданские инициативы» в ФРГ,
«коммунальное действие» в Великобритании, «гражданские движения»
в Японии).
Между национальными и коммунальными движениями
нет «китайской стены», они сходны по социальному составу
участников, целям, нередко — по методам действий.
Отмеченная выше организационная аморфность,
характерная для большинства массовых движений, обусловливает
отсутствие четкого взаимодействия национального и местного
уровней. В зависимости от обстоятельств преимущественное
развитие может получить один pi3 них. Так, в конце 60-х—
начале 70-х годов произошло перемещение центра тяжести
массовых непартийных движений с национального уровня на
местный. В этом проявилось, с одной стороны, развитие
демократического движения вширь. Все большее число ранее
пассивных людей стало проявлять активное стремление
участвовать в решении судеб региона, города, поселка,
«комьюнити» 54.
С другой стороны, некоторые участники (или просто
современники) острых схваток 60-х годов вынесли из них
чувство разочарования, неверия в возможность позитивного
решения крупных общественных проблем и ушли поэтому
в «узкие» местные движения. Часто они подчеркивали свой
отход от «политики», от «идеологии». По свидетельству
одного из участников английского студенческого движения,
«энергичные идеалисты 60-х годов ведут сейчас (статья
опубликована в 1977 г.) странную жизнь: курят марихуану, слушают
рок-музыку, изучают древние религии. Коррупция, страсть
к наживе, загрязнение среды все еще вызывают их протест.
Но одного слова «политика» достаточно, чтобы заставить их
зевать или морщиться. Даже те, кто хочет действовать, пред-
«Комьюнити» (community) — термин, широко, но неоднозначно
употребляемый в английской и американской социологии. В данном
случае — «местное общество» (или «местная община»).
119

почитают работать на самом низовом уровне, отрицая более
широкие политическое связи» 55.
Руководители основанной в 1970 г. «Программы
гражданского действия в Чикаго», активисты американской
организации 60-х годов «Студенты за демократическое общество»
также подчеркивали свою неприязнь к «идеологии». Простые
люди», по их мнению, должны защищать свои конкретные
интересы, избегая идеологических «ловушек» 56.
Помимо какой-то части «бунтующего поколения 60-х
годов», пришедшей к убеждению в необходимости изменить
способы борьбы, в движения на местном уровне включились
люди, «никогда не участвовавшие в маршах, не махавшие
флагами», типичные представители «молчаливого
большинства» 57.
Поводы для возникновения групп протеста на местах
могли быть самыми различными. С конца 60-х годов
движения гражданских инициатив в ФРГ выступали против
урезывания расходов на школу, повышения цен на жилье и
сноса жилых домов в некоторых городских кварталах,
против массовых увольнений на местных предприятиях и
осуществления слишком дорогих, вызывающих повышение
налогов строительных проектов58. В 70-х годах их пристальное
внимание привлекли проблемы мира и разоружения, защиты
окружающей среды.
В условиях возросшей общественной активности
населения старые организационные формы нередко наполнялись
новым содержанием. В послевоенный период в Японии
возникло «движение местных жителей» (дзюмин ундо),
объединяющихся ради какой-то конкретной цели59. До начала
60-х годов организации местных жителей создавались обычно
местной администрацией в период избирательных кампаний
с целью активизировать избирателей. С середины 60-х годов
стала увеличиваться доля местных организаций,
стремящихся оказать давление на администрацию.
Скандально знаменитое дело «Локхид», усилив недоверие
к политике и политикам, содействовало дальнейшей
активизации гражданских движений, их выступлениям против
коррупции, сделало более четкой их политическую окраску.
55 Tribune, 1977, Apr. 8, p. 9.
56 См.: Туганова О. д. Местные проблемы в политической борьбе.—
США: экономика, политика, идеология, 1978, № 4, с. 27—36.
57 Progressive, 1978, Jan., p. 16.
58 См.: Боннский съезд ГКП (1976). М., 1977, с. 44, 170—171, 186—187,
224—227, 244—247.
59 См.: Барсуков Ю. «Гражданские движения» в Японии,— МЭ и МО,
1977, № 3.
120

В середине 70-х годов в Японии насчитывалось около 3 тыс.
организаций местных жителей, в большинстве было по
нескольку сот членов60.
Новое содержание обрела также деятельность
традиционно многочисленных в Великобритании самодеятельных,
добровольческих организаций61. Такого рода организации
функционировали и функционируют в самых различных
областях местной жизни. Имеются культурные, спортивные,
технические добровольческие организации; группы
квартиросъемщиков, бывших военнослужащих, молодежные;
группы, действующие в области образования и социального
обслуживания, и т. д.
Нередко муниципальные власти стимулировали создание
добровольческих организаций. Так, по мере расширения
муниципального жилищного строительства поощрялось
создание коммунальных ассоциаций62 в новых жилых районах.
Они должны были способствовать благоустройству этих
районов, контролировать социальное обслуживание, вести
работу в коммунальном центре и т. д.63
Конец 60-х—начало 70-х годов отмечены заметным ростом
числа коммунальных групп и ассоциаций. В начале 70-х
годов в трех лондонских округах исследователи насчитывали
2700 различных добровольческих групп. Около половины из
них входили в более крупные ассоциации; из 37 таких
ассоциаций 13 возникли в 1965—1972 гг.64
Исследователь, изучавший коммунальные ассоциации того
же периода в Шотландии, утверждал, что в этом регионе они
развиты слабее, чем в собственно Англии. Тем не менее
в одном только Эдинбурге было такое разнообразие
коммунальных ассоциаций и родственных им групп, что ученый
60 Там же, с. 114
61 Добровольческие (voluntary) организации в Великобритании
насчитывают несколько миллионов членов. «Обсервер» (18 февраля
1979 г.) называет цифру 6 млн., «Гардиан» (21 февраля 1979 г.) —
3 млн. Основной причиной столь значительного расхождения
является текучесть, неустойчивость членского состава
добровольческих организаций.
62 Термин «коммунальная ассоциация» применяется по отношению к
разным организациям: это могут быть однородные по составу
небольшие группы (соседей, ведущих кампанию за благоустройство
своих домов, своего квартала; женские, молодежные, религиозные
и т. д.) и относительно крупные организации, в состав которых
входят представители «первичных» местных организаций.
63 Twelvetrees А. С. Community Associations and Centers. A
Comparative Study. Oxford, 1976, p. 2.
64 Public Administration, 1976, N 2, p. 64, 65.
121

счел невозможным дать их общую историю и ограничил
конкретное исследование четырьмя районами Эдинбурга65.
Обследования показали, что в коммунальных ассоциациях
Великобритании состоит около 9% населения; активные
члены составляют около 2% населения66.
Система местных организаций довольно запутанная. С
начала 70-х годов, например, в Великобритании существуют
очень напоминающие коммунальные ассоциации соседские
советы, в которые входят делегаты от ряда коммунальных
организаций и индивидуальные члены. Об одном из
соседских советов его председатель, автор статьи журнала
«Марксизм тудей», сообщил, что совет представляет район с
населением около 20 тыс. человек; в его состав входит более
20 различных организаций района67.
В 70-х годах происходил быстрый рост добровольческих
ассоциаций во Франции. В 1972 г. было зарегистрировано
26,1 тыс. новых ассоциаций, в 1978 г.— еще 34,6 тыс.68
Расширился размах действий феминистских организаций, эколо-
гистов, потребителей. Возникли комитеты, объединяющие
пенсионеров, иммигрантов, безработных и т. д. По данным
конца 70-х годов, в различного рода добровольных
ассоциациях участвовало более половины французов69. Тяга к
«участию» была особенно распространена среди молодых рабочих
и служащих (мелкие торговцы, ремесленники, фермеры
в своем большинстве были сторонниками традиционных,
«индивидуалистских» отношений с государством) 70.
С появлением рядом со старыми группами множества
новых, активно действующих коммунальных групп
отношения между ними и местными властями осложнились
(важную роль играет, естественно, партийный состав
муниципальных советов и характер добровольческих ассоциаций) 71.
65 Twelvetrees А. С. Op. cit, p. 8—9, 13.
66 Ibid., р. 41.
67 Marxism Today, 1980, May, p. 23.
68 Le Point, 1981, N 446, p. 59.
69 Nouvel observateur, 1977, 19 dec, p. 68.
70 Decentraliser la responsabilite. La documentation francaise. P., 1976,
p. 25—32.
71 Новые группы, как правило, возникали по инициативе снизу. Вот
несколько примеров: полтора десятка жителей одного из кварталов
Эдинбурга создали Ассоциацию налогоплательщиков, которая в
течение нескольких лет активно выступала за улучшение работы
автобусов, освещение улиц, ремонт домов. (Twelvetrees А. С. Op. cit.,
р. 20—21); летом 1980 г. группа родителей, дети которых учились
в начальной школе Ист-Энда в Лондоне, создали комитет из 12
человек и заняла школу, требуя, чтобы органы образования Лондона
отказались от сокращения учительских ставок и средств, выделяе-
122

В Великобритании ассоциации квартиросъемщиков,
соседские советы, группы, созданные для того, чтобы
предотвратить разрушение какой-либо
достопримечательности или помешать строительству шоссе, нефтеочистного
предприятия и т. п., часто конфликтуют с
муниципалитетами, прибегая к таким формам протеста, как сбор подписей
под петициями, депутации на заседания муниципального
совета, публичные атаки на него на разного рода собраниях,
в письмах в местные газеты, занятие строительных
площадок.
Муниципальные органы нередко стараются ограничить
деятельность коммунальных ассоциаций сферой досуга и
культуры (группы, действующие в этой области, имеют,
например, льготы при аренде коммунальных залов).
Ассоциации, однако, опасаются, что такое сужение грозит им
потерей членов. Слишком тесные связи ассоциаций с властями
также отталкивают от них часть потенциальных членов72.
Активисты ассоциаций рассматривают коммунальную
деятельность как один из аспектов борьбы за удовлетворение
потребностей людей в эффективном воздействии на решение
жизненно важных для них вопросов, как часть протеста
против удаленных от «низов» властей. Недовольство вызывает
чрезмерная иерархичность и бюрократизм управления,
недостаточная настойчивость муниципальных советников и
парламентариев в защите интересов своих избирателей73.
«Члены парламента часто трлько тогда интересуются
реальными нуждами своих избирателей, когда приближаются
выборы...—говорилось в листовке, изданной соседским советом
в одном из районов лондонского округа Ламбет в январе
1973 г.,— власть отнята у комьюнити и передана
парламентариям и муниципальным советникам, но они отдали ее
администраторам. Чиновники в министерствах больше
влияют на жизнь людей, чем избранные представители» 74.
Цели и требования коммунальных организаций разного
рода весьма широки и разнообразны. Это хорошо видно на
примере США. «Программа гражданского действия в
Чикаго» настояла на проведении мероприятий по борьбе с
загрязнением воздуха, добилась пересмотра плана
железнодорожного строительства. Были выдвинуты требования
стабилизировать цены, увеличить школьные бюджеты, представить
мых для школ этого района лондонской бедноты (Morning Star,
1980, June 26).
72 Twelvetrees A. C. Op. cit, p. 34—35, 42.
73 Ibid., p. 5.
74 Public Administration, 1976, N 2, p. 81.
123

пожилым людям льготы на коммунальные услуги. В 1975 г.
«Программа...», пользовавшаяся заметным влиянием в
беднейших слоях населения Чикаго, имела почти 100
отделений 75.
Другая подобная ассоциация — Организация местных
обществ Арканзаса — требовала реформы налогообложения и
установления потолка квартплаты, содействовала созданию
продовольственных кооперативов, проводила кампанию в
защиту среды. В 1975 г. она объединяла около 5 тыс. семей,
преимущественно с низким уровнем доходов (около 60% —
белые, 40% —черные) 76.
В 1975 г. в Массачузетсе возникла организация
«Справедливая доля» (Fair Share). Она выступала против
сокращения государственных расходов на социальное
обслуживание. Организовав граждан в ряде рабочих поселков и
городских районов, «Сраведливая доля» добилась отказа от
планов закрытия школ и детских площадок, перестройки улиц.
В ряде случаев она смогла обеспечить совместные
выступления черных и белых рабочих. В 1977 г. организация
насчитывала несколько тысяч членов. Ее бюджет,
складывающийся из пожертвований, составлял несколько сот тысяч
долларов 78.
В 1977 г. в Лос-Анджелесе около 3 тыс. американцев
мексиканского происхождения создали «Объединенную
соседскую организацию». Ее секции в жилых кварталах
добивались улучшения работы школ, больниц, пытались решать
проблемы занятости, профессиональной подготовки,
переквалификации 79.
В 70-х годах в США появились так называемые
гражданские группы. Побудительные причины к возникновению
таких групп бывали разными: иногда жителей не устраивало
намерение властей построить в их районе железную или
автомобильную дорогу, аэродром, атомную электростанцию.
Иногда протест возникал в связи с ростом квартирной платы,
слабой эффективностью борьбы с преступностью и т. д.
Гражданские группы относительно немногочисленны:
в конце 70-х годов в нескольких десятках групп действовало
около 50 тыс. активистов. Позиции групп по общим
проблемам разработаны слабо, нередко они расходятся по
тактическим и организационным вопросам, иногда оказываются
в оппозиции к профсоюзам и другим своим потенциальным
75 См.: Туганова О. Э. Указ. соч.
76 См.: Массовые движения..., с. 259—260; Туганова О. Эл Указ. соч.
78 Progressive, 1978, Jan., p. 16—17.
79 Ibid., p. 17; Массовые движения..., с. 176—177.
124

союзникам80. Тем не менее в ходе их деятельности
закладывается основа для взаимоуважения и взаимодействия ранее
враждебных групп — белых и черных, молодых и пожилых,
бедняков и людей со средним доходом.
Гражданские группы выдвигают ограниченные,
конкретные требования. Но их значение выходит за рамки
относительно узких целей. Один из участников кампании за
облегчение условий выплат по закладным отметил: «Мы
нуждаемся в этих деньгах, но нас привлекает и нечто гораздо более
важное. Если люди действительно смогут объединиться, мы
добьемся, чтобы контроль над обстоятельствами нашей
жизни вновь оказался в паших руках» 81.
Еще один новый тип американской организации 70-х
годов — Корпорация развития местных сообществ. Действуя
как кооперативы или акционерные общества, они
настаивают на передаче им контроля над некоторыми местными
предприятиями с целью использовать их доходы в интересах
местного населения. Корпорации действуют главным образом
п негритянских гетто или в бедных сельских районах82.
Возникнув ради какой-то конкретной цели, местные
группы протеста зачастую переставали существовать, достигнув
ее, или, напротив, убедившись в невозможности ее
достижения. Слабая организованность групп приводит к высокому
«уровню смертности» среди них. Но исчезновение одних
с лихвой компенсируется рождением новых групп,
возникающих по каким-то новым конкретным поводам83.
Подсчеты членства в организационно не оформленных,
неустойчивых группах затруднены. По данным ряда
исследований, в конце 70-х годов в ФРГ действовало от 4 тыс.
до 10 тыс. групп «гражданской инициативы», причем
готовность присоединиться к этому виду политической
активности во второй половине 70-х годов была в 2—3 раза выше,
чем заинтересованность в присоединении к той или иной
политической партии84.
По данным возникшего в середине 70-х годов
Федерального объединения гражданских инициатив в защиту
окружающей среды, в середине 70-х годов оно насчитывало около
.'Ю0 тыс. человек. В последующие годы число участников
:>того движения значительно возросло. В демонстрациях и
но Progressive, 1978, Jan., p. 17—19.
81 Ibid., p. 19.
к2 Туганова О. Э. Указ. соч.
кз Annals, 1974, May, p. 62.
к4 Marxistische Studien. Jahrbuch der IMSF, 1981. Frankfurt a. M., 1981,
S. 187.
125

Митингах в защиту окружающей среды участвовало около
3 млн. граждан, под различными обращениями и призывами
было поставлено более 25 млн. подписей85.
В Японии в 70-х годах активными членами гражданских
движений разного рода были более 6 млн. человек. Особенно
энергично действовали экологисты86.
Субъективно активность на местном уровне нередко
означала уход от политики (в традиционном понимании этого
слова). Однако интересы и цели гражданских движений
весьма широки и «политичны». Они касаются вопросов
вооружения и использования ядерной энергии, организации
школьного дела и направленности средств массовой
коммуникации, проблем занятости и т. д. Причем многие из этих
проблем, хотя и ставятся на местном уровне, объективно
имеют общенациональный характер, их решение зависит не
столько от местных властей, сколько от центрального
правительства. Это обстоятельство усиливает политическое
значение выступлений на местном уровне. Речь идет о
стремлении к эффективному воздействию на формирование
политики по важнейшим вопросам, о стремлении к «демократии
участия». Одновременно это создает объективную основу для
более тесного взаимодействия массовых движений
общенационального характера и активности по линии
коммунального действия. Не случайно одним из примечательных
явлений общественной жизни ФРГ в последние годы стал выход
ряда направлений «гражданской инициативы» на
национальный уровень, усиление координации между различными
группами, создание региональных и федеральных
объединений, расширение диапазона требований. Гражданские
инициативы, даже сохраняя расплывчатую организационную
структуру, приобретают черты устойчивого социального
движения. Аналогичные тенденции, хотя не всегда столь четко
выраженные, наблюдаются и в ряде других стран.
МАССОВЫЕ ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ ДВИЖЕНИЯ
И ПАРТИЙНО-ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА
Многообразные группы, организации и движения
трудящихся, осуществляющие свою активность по «непартийной»
линии, превратившись в неотъемлемую часть общественной
жизни, естественно, вступают в те или иные отношения
с органами управления, с бизнесом, партиями, профсоюзами.
Ощущая силу напора снизу и наличие постоянного потен-
85 Ibid., S. 188-189.
86 Political Quarterly, 1983, N 1, p. 95.
126

циального протеста, государство прибегает к разнообразным
формам ответа на «вызов» массовых демократических
движений и коммунального действия. Стремясь направить
энергию и недовольство протестующих в более приемлемое для
себя русло, правящие круги предпринимают усилия по
налаживанию сотрудничества с лидерами движений, стараются
разъединить группы недовольных. В 60-х годах
руководителей борьбы за гражданские права негров в США привлекали
к «диалогу» с муниципальными органами, к работе по
правительственным программам «Великого общества». Их
старались повернуть от протеста к участию в «диалоге» через
традиционные каналы политического влияния.
Умиротворяющие шаги позволили правительству применить
репрессивные меры по отношению к непокорным, отвергающим
уступки лидерам и группам87.
Искушенные в политическом маневрировании британские
иласти стараются «приручить» коммунальные ассоциации,
добиться максимального партнерства между ними и
местными органами, партнерства, долженствующего преодолеть
пропасть между «комьюнити» и властью. В необходимых
случаях они идут на уступки: сквоттеры, например, иногда
получают лицензии (разрешения) на временное проживание
п самовольно занятом доме, некоторые муниципалитеты
предпочитают даже известить ассоциацию сквоттеров об
освобождении предназначенного на снос, но годного для
временного жилья дома88.
С другой стороны, предпринимаются попытки использо-
иать «добровольческий сектор» для сокращения
государственных социальных расходов. Консервативные министры
правительства М. Тэтчер, расточая похвалы гибкости и
результативности деятельности добровольческих ассоциаций
и области социального обслуживания, доказывали, что
обеспечиваемый ими высокий уровень услуг позволяет сократить
государственные ассигнования в этой области89.
Больше того, консерваторами были приняты меры,
посягающие на право добровольческих организаций
распоряжаться своими средствами по собственному усмотрению: в начале
1981 г. министерство здравоохранения издало циркуляр,
предоставляющий органам здравоохранения право
«устанавливать приоритеты для помощи со стороны добровольческих
87 Piven F. F., Cloward R. A. Op. cit, p. 32—33, 34.
Я8 The Economist, 1978, 12 Febr., p. 18; Labour Monthly, 1980, Sept.,
p. 415.
нп Guardian, 1979, Nov. 21, p. 9; New Society, 1979, Oct. 11, p. 67.
127

ассоциаций», советовать им, «куда с наибольшей пользой
можно направить их усилия» 90.
В целом, однако, отношения «коммунального действия»
и особенно массовых демократических движений с
государством и государственной администрацией носят, как правило,
конфликтный характер. В основе этого конфликта — глубокая
противоположность целей и интересов противостоящих
сторон: государство выступает как хранитель и защитник
интересов крупного капитала, гражданские движения — интересов
трудящихся. Особенно остро указанная конфликтность
проявляется там, где массовые движения выступают
непосредственно против политического курса государства и монополий,
что чаще всего имеет место в области внешней и военной
политики. Не случайно именно антивоенные движения более,
чем какие-либо другие аккумулируют в себе растущий
политический потенциал массового недовольства; именно они
являются во многих случаях центром притяжения для
других общественно-политических движений и групп.
Организации предпринимателей, отдельные монополии
также часто занимают открыто враждебную позицию по
отношению к массовым непартийным движениям. Доказывая,
например, что законы об охране окружающей среды наносят
ущерб производству, они ведут кампанию против, как они
выражаются, «экологических экстремистов» 91. По признанию
американского журнала, «умеренные голоса»
промышленников по вопросам экологии редки. Владельцы фирм требуют,
чтобы мероприятия по охране среды оплачивали
налогоплательщики, те, кто хочет дышать чистым воздухом и пить
чистую воду92.
С середины 70-х годов американские корпорации
перешли в контратаку против консьюмеристов, добившихся
в предшествующие годы ряда уступок. Многочисленные
лоббисты бизнеса затратили немало средств и усилий, чтобы
помешать конгрессу принять билль о создании агентства по
защите потребителей, билль о правительственном
субсидировании кооперативов и т. п.93
90 Национальный совет добровольческих организаций заявил протест
против этого циркуляра. По сообщению «Экономиста», органы
здравоохранения не спешат воспользоваться новыми полномочиями,
опасаясь испортить сложившиеся на протяжении многих лет
отношения сотрудничества с добровольческими организациями (The
Economist, 1981, Jan. 24, p. 70—71).
91 Congressional Quarterly Weekly Report, 1979, Jan. 2Q, p. 88.
92 Ibid., p. 215.
93 Dun's Review, 1978, May, p. 97, 98: International Management, 1980,
July, p. 31.
128

Усиление в конце 70-х годов европейского консыомеризма
также вызвало противодействие со стороны крупных
корпораций. Представитель британской торговой корпорации
заявил, что давление потребителей зашло чрезмерно далеко
и уже обходится британской промышленности в миллиард
фунтов стерлингов в год. Промышленные лоббисты штаб-
квартиры ЕЭС в Брюсселе и в столицах стран — членов
сообщества оказывают постоянное сопротивление
действующему при ЕЭС Европейскому бюро союзов потребителей
(оно представляет около 10 млн. членов различных
национальных организаций) 94.
Являясь в какой-то мере следствием отрицания
традиционных каналов и методов политической борьбы, следствием
недоверия к «представительной» и обращения к «прямой»
демократии, многие массовые демократические и
гражданские движения провозглашают себя «внепартийными»,
«надпартийными». К этому же толкает их заинтересованность
в максимально широком спектре участников. Однако, даже
не имея, как правило, формальных связей с партиями,
непартийные организации и движения функционируют в
рамках, определяемых расстановкой партийно-политических сил.
Свое влияние на ситуацию они оказывают, содействуя —
прямо или косвенно — одним партиям и противодействуя другим.
Весьма отчетливо прослеживаются связи демократических
движений с партиями левой части политического спектра,
хотя обычно они возникают спонтанно и организационно не
оформляются. Рядовые члены этих партий принимают
деятельное участие в борьбе за мир, их руководители нередко
выступают на митингах, устраиваемых борцами за мир,
участвуют в организуемых ими маршах. В борьбе за мир
исключительно высока активность коммунистических
партий и левого крыла социал-демократических и
социалистических партий.
Стремясь укрепить свою массовую базу, некоторые
буржуазные партии привлекают в свои ряды активистов
массовых движений, в той или иной мере пытаются
«перехватить» их лозунги и требования, пользующиеся поддержкой
масс. Некоторые наблюдатели считают даже, что успехи
«прямых действий» привели к заметным переменам в
отношениях между партиями и применяющими «прямые
действия» организациями: если раньше непартийные организации
искали расположения соответствующих партий, то ныне
партии часто ищут расположения этих организаций95.
'"' Dun's Review, 1979, July, p. 86, 88.
,,;* Annals, 1974, May, p. 62.
S Заказ JSft 3288
129

Поскольку реальный политический курс буржуазных
партий обычно вступает в прямое противоречие с целями и
требованиями массовых движений, связи между ними носят
крайне неустойчивый характер и ни в коей мере не решают
тех проблем кризиса «базы», которые побуждают
буржуазные партии к их установление).
Отношение к непартийным организациям и «группам
интересов» неодинаково у представителей разных партий. Если
консервативные парламентарии Англии испытывают, как
правило, тревогу относительно их возросшего влияния на
палату общин, то по оценке лейбористского парламентария
Ф. Филда (ранее — директора известной организации
«Группа действия против детской бедности»), группы давления
усиливают парламентскую систему. «Они действуют как
глаза и уши легислатуры. Они рекрутируют людей в
политическую жизнь» 96. По его мнению, многие, начав с участия
в прямых действиях, переходят потом к «обычной» политике.
Часть буржуазно-либеральных социологов и политологов,
выражая беспокойство по поводу затруднений для
государственной власти в связи с ростом «прямой демократии»,
признают и объясняют функциональную роль «групп
интересов»: поскольку государство слишком удалено от граждан,
между ним и «гражданским обществом» должны действовать
какие-то «вторичные группы», достаточно близкие к
индивидам, втягивающие людей в общий поток социальной
жизни, противостоящие отчуждению, асоциальное™,— таков
примерный ход их рассуждений97. Появление новых
«заинтересованных групп» эти социологи и политологи восприняли
как материализацию доктрины плюралистической
демократии, основанной на взаимодействии групповых и
общенациональных интересов98. Однако с конца 60-х и особенно
в 70-х годах в буржуазной политологии возрастает тревога
по поводу «не поддающейся контролю групповой активности
масс» ".
Отношения между непартийными демократическими
движениями и левыми партиями в 70-х годах были взаимно
осложнены тем, что первые в запале отталкивания от
традиционной политики безоговорочно осуждали все партии;
вторые не оценили в должной мере значения внепарламентских,
96 The Times, 1980, Apr. 9.
97 Annals, 1974, May, p. IX—X.
98 См.: Bell D. The End of Ideology. N. Y., 1962, p. 224—225.
99 Bell D. The Revolution of Rising Entitlements.— Fortune, 1975, N 4,
p. 98, 102,185; Nicholls D. Three Varieties of Pluralism. L., 1974, p. 56—
№; Dahrendorf Я. The New Liberty. L., 1975, p. 27—28, 29—32.
130

нетрадиционных форм политической активности.
Установлению прочных связей мешала также политическая незрелость
многих участников массовых движений, их
мелкобуржуазные, часто анархистские взглдды, антикоммунистические
предубеждения, а также весьма распространенный «эгоизм»
многих «заинтересованных групп», их нежелание считаться
с интересами других организаций и слоев населения.
Отсутствие взаимопонимания пошло во вред и тем и
другим. Реальность заставила искать точек соприкосновения,
согласия. «Многие из тех, кто в последние 15 лет был
вовлечен в «альтернативные группы» протеста, в кампании одной
проблемы, в коммунальные действия, сейчас вновь
обращают свои взгляды к лейбористскому движению» 10°,— писал
в 1978 г. активист британского демократического движения
П. Хэйн. «Альтернативные группы» оказались недостаточно
сильны, и ныне многие из «потерянного лейбористами
поколения» 60-х годов приходят к мысли, что растущая
безработица, расизм, атаки на гражданские свободы могут быть
преодолены только социалистическим движением,
пользующимся поддержкой масс. Лейбористская партия,
подчеркивал П. Хэйн, должна проложить мост к «альтернативной
политике», должна действовать как социалистическая
партия, бросая вызов системе, даже находясь у власти101.
Нередко сотрудничество между участниками
демократических движений и членами политических партий
устанавливается вопреки руководству партий. Так, многие члены
СДПГ и СвДП (ФРГ), несмотря на запреты «сверху»,
подписали Крефельдское воззвание — протест против размещения
американских ядерных баз в стране.
Связи демократических движений с профсоюзами более
развиты, чем с партиями. В США непартийные организации
и движения часто поддерживают законодательные
программы профсоюзов. Распространенная форма сотрудничества —
создание коалиций (иногда с краткосрочными целями),
регистрируемых при конгрессе или легислатурах штатов и
получающих, таким образом, официальное право лоббировать
за или против того или иного билля 102. Во второй половине
70-х годов в США действовали коалиции «Мобилизация
в защиту жизни», «Экологисты — за полную занятость»,
«Граждане — против инфляционных цен на товары первой
необходимости», «Национальная коалиция за чистый воз-
100 The Times, 1978, May 3.
101 Ibid.
102 См.: Рогова Г. В. США: профсоюзы и политическая власть. М., 1983,
с. 71-202.
131
5*

Дух», «Коалиция общественности и профсоюзов по
энергетике» и т. д. «...Быстро умножающиеся в числе альянсы и
коалиции являются современной формой и новым уровнем
антимонополистического движения,— отметил Генеральный
секретарь Компартии США Г. Холл.— Они отражают новый
уровень радикализации и усиливающейся воинственности
масс» 103.
Во взаимоотношениях гражданских движений и
профсоюзов возникают свои трудности. Так, требования эколо-
гистов закрыть по экологическим соображениям какие-то
предприятия вызывают протесты рабочих, которым закрытие
грозит потерей работы; иногда профсоюзы расценивают как
чрезмерные средства, необходимые для осуществления
природоохранительных мероприятий.
Некоторые буржуазные социологи пытаются
противопоставить профсоюзы и гражданские движения, утверждая, что
возникшие в условиях «индустриального общества» для
защиты специфических интересов рабочего класса профсоюзы
несовместимы с широкими непартийными движениями,
которым якобы принадлежит будущее104. Острие подобных
концепций направлено на принижение исторической роли
рабочего класса, на противопоставление его другим
категориям трудящихся. Но, хотя бесспорно, что рост массовых
демократических движений повышает
общественно-политическую роль средних слоев в буржуазном обществе, не менее
верно и то обстоятельство, что именно участие рабочего
класса и его организаций придает демократическим движениям
вес и авторитет, позволяющий добиваться ощутимых
результатов. Там, где такое участие отсутствует, результативность
движений, как правило, резко снижается.
«Взаимопроникновение» рабочего и
общедемократического движений — это одновременно и более тесное сближение
рабочего класса и средних слоев —двух основных
социальных сил, объективно противостоящих монополистическому
капиталу. При наличии объективных предпосылок для союза
между массовыми непартийными движениями и
организациями рабочего класса (значительная общность социальной
базы и многих требований) такой союз не может сложиться
автоматически. Различные политические силы ведут упорную
борьбу за направленность и ориентацию гражданских
движений. Сознавая это, организации рабочего класса стремятся
учитывать разнородные, иногда противоречивые интересы,
103 Political Affairs, 1981, July, p. 9—10.
104 Такой точки зрения придерживается, например, французский
социолог А. Турен. См.: Touraine A. L'Apres-socialisme. P., 1981.
132

усиливают внимание к терпеливому политическому
просвещению масс.
При всем многообразии групп, организаций и движений
трудящихся, осуществляющих свою активность по
«непартийной» линии, они вместе с тем имеют ряд общих черт,
позволяющих рассматривать их в качестве особого
структурного звена в политической системе стран развитого
капитализма. Выражая огромное разнообразие интересов и
требований широких масс населения, они играют все более
важную роль в политической жизни, а их отношения с
буржуазным государством и монополиями во многом определяют как
общий характер политических отношений капитализма, так
и конкретную социально-политическую ситуацию
соответствующих стран.
Взятые в целом массовые непартийные организации и
движения трудящихся противостоят группам давления
«большого бизнеса», воплощающим в себе
антидемократические, олигархические тенденции, органически
свойственные монополистической буржуазии и ее основному ядру —
финансовой олигархии. При этом и более далеко идущие
цели рабочего и профсоюзного движения, направленные на
осуществление глубоких социально-экономических и
политических преобразований, и возрастающая роль рабочего
класса и его организаций в общедемократических
движениях — все это создает надежную основу для сохранения и
упрочения главенствующей роли рабочего класса в массовом
движении. Эта главенствующая роль, однако, проявляется,
как правило, не непосредственно, не в каждом данном
случае, а в конечном счете, как общий итог и потому носит
не конъюнктурный, а общеполитический характер. При этом,
чем активнее рабочий класс и его организации, чем
целеустремленнее их борьба и шире участие в массовых
демократических движениях и организациях, тем четче, яснее и
определеннее выступает эта его роль.
Сдвиги в отношениях партий и непартийных
организаций между собой и внутри каждой из этих сфер
представляют собой важнейшую часть тех общих изменений,
которые происходят в системе политических отношений
современного капитализма под воздействием объективных
закономерностей развития ГМК, обострения социально-политических
противоречий, классовой борьбы. Другая, не менее важная
часть этих изменений связана уже с более «высокой»,
государственной сферой и с государственными институтами.

Часть вторая
СДВИГИ В ОБЩЕСТВЕ
И ИНСТИТУТЫ ВЛАСТИ
Глава IV
БУРЖУАЗНЫЙ ПАРЛАМЕНТАРИЗМ:
ПОПЫТКИ АДАПТАЦИИ
В соответствии с конституциями большинства буржуазных
государств парламент является высшим, формируемым на
основе всеобщего избирательного права органом
государственной власти. Парламент в той или иной форме участвует
в принятии практически всех важнейших политических
решений. Это положение парламента в политической системе
явилось прежде всего результатом борьбы пролетариата
вместе со всеми демократическими силами первоначально
против остатков абсолютизма, а потом против попыток
буржуазии применять методы прямого подавления рабочего и
демократического движения.
Разгром фашизма во второй мировой войне явился
решающим фактором для укрепления позиций
демократических, в том числе парламентских, учреждений, в
политической системе буржуазных государств. Считаясь с новым
соотношением социальных и политических сил,
монополистическая буржуазия и связанная с нею бюрократия
стремятся ослабить воздействие трудящихся на парламентские
решения и включить представительные институты в
разветвленную систему социально-политического
маневрирования в интересах крупного капитала. Таким образом,
значение парламента как «арены классовой борьбы» * в полной
мере сохраняется в условиях современного капитализма.
Сдвиги в соотношении классовых сил и борьба классов,
ведущаяся как вокруг парламента, так и в его стенах,
находят свое отражение в изменении характера и содержания
связей, устанавливаемых между представительным
институтом и противоборствующими социальными силами, оказывая
влияние также на позиции партий в парламенте, на роль
этого института вообще и на его дальнейшую эволюцию.
1 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 41, с. 258.
134

ГОСПОДСТВУЮЩИЙ КЛАСС
И ПАРЛАМЕНТСКОЕ ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО
Считаясь с тем местом, которое занимает парламент в
системе власти буржуазного государства, господствующий класс
стремится провести как можно больше своих
представителей в этот институт и, опираясь на них, непосредственно
участвовать в принятии важнейших политических решений.
Во многом это ему удается. Представители монополий,
лидеры предпринимательских организаций, высшие менеджеры,
входящие в состав господствующего класса, верхний слой
свободных профессий и элита бюрократии, близкая к
финансовой олигархии, составляют в настоящее время 35—40%
депутатского состава, что многократно превосходит долю
этих групп в населении2.
Неоднородность парламентского представительства
господствующего класса, тот факт, что в парламент входят
различные его фракции, обусловливают существенную разницу
в приоритетах, которыми эти фракции руководствуются.
Частнособственническая часть господствующего класса
стремится к укреплению и усилению влияния монополий в
системе ГМК. Однако при этом она вынуждена считаться с
интересами других фракций государственно-монополистической
элиты, тем более что в 60-е и 70-е годы в силу расширения
государственного вмешательства в социально-экономическую
сферу, возрастания политического веса высшей бюрократии
произошло некоторое сокращение представительства частного
бизнеса в парламентах капиталистических стран. В
Национальном собрании Франции оно уменьшилось с 8,2%
в 1958 г. до 6,5% в 1981 г., в западногерманском
бундестаге—с 12—14% в 50-е годы до 9% в 1980 г. Доля частных
предпринимателей в палате представителей конгресса США
сократилась с 35% в начале 70-х годов до 28% в 1979 г.3
Следует отметить, что парламентское представительство
частных собственников занижено официальной статистикой, не
всегда включающей в их состав менеджеров и лидеров
предпринимательских союзов. С учетом этих групп
господствующего класса доля частного бизнеса среди парламентариев
ФРГ и Франции может быть увеличена еще примерно на
2 Подсчитано по данным статистических ежегодников США, ФРГ,
Франции.
3 Annuaire statistique de la France. P., 1962, p. 69; 1980, p. 784; I/Hu-
manite, 1981, 7 juill; Das Parlament, 1980, 15. Nov., N 46; 30 Jahre
deutscher Bundestag. Bonn, 1979, S. 69; Statistical Abstract of USA.
Wash., 1979, p. 59.
135

8—12%. В парламентах США и Великобритании
одновременно с усилением влияния консервативных буржуазных
партий в начале 80-х годов произошло укрепление позиций
частного бизнеса.
Представители крупного капитала в парламентских
фракциях стремятся опереться па близкие к ним группы
депутатов от средних слоев, в первую очередь из числа лиц
свободных профессий — адвокатов, владельцев частных клиник,
редакторов и авторитетных журналистов солидных
буржуазных газет. Они составляют почти половину депутатского
состава конгресса США, до 20% западногерманского
бундестага и т. д.4
Представителям свободных профессий, как правило,
присущи антиэтатистские настроения, и это также роднит их
с многими представителями частного бизнеса. Не случайно
эта социальная категория сильнее представлена во фракциях
буржуазных партий. Например, у английских консерваторов
их в два раза больше, чем у лейбористов, у ХДС и ХСС
в 1,5 раза больше, чем у СДПГ, и т. д.5
Тем не менее социально-политические интересы даже
верхнего слоя лиц свободных профессий и крупного капитала
не совпадают абсолютно. Выступая в качестве собственников
небольших юридических контор или частных клиник,
представители свободных профессий испытывают экономическое
давление крупного капитала. Стремление же либеральной
интеллигенции к установлению определенного контроля над
деятельностью крупных корпораций вступает в противоречие
с системой анонимного господства последних в политике.
Принимая во внимание критические настроения части
представителей свободных профессий, нередко выдвигающихся
в актив буржуазных партий в парламенте, бизнес
вынужден прибегать к утонченному социально-политическому
маневрированию для укрепления своих позиций в данной среде.
Представители интеллигенции, особенно из числа ее
«рядовой», а иногда и более высокой прослойки, все чаще
приходят к пониманию, что лишь борьба трудящихся может
положить конец экономическому диктату монополий и
выхолащиванию ими демократического содержания
парламентских институтов. Не случайно часть этих представителей
симпатизирует, например, во Франции социалистам и
коммунистам, входя в состав их парламентских фракций6.
4 Statistical Abstract of USA, 1979, p. 59; Das Parlament, 1980, 15. Nov.,
N46.
5 Labour Research. L., 1979, p. 156; 30 Jahre deutscher Bundestag, S. 69.
ß I/Humanite, 1981, 7 juill.
136

В послевоенные годы усилилось влияние ё парламентах
высшей государственной бюрократии, где ее представители
составляют 8—15% всех депутатов. Эти люди в большей
степени, чем бизнесмены, подготовлены к занятию
ответственных постов в аппарате партийных фракций. Особенно
сильными позициями располагают они в парламентах
западноевропейских капиталистических стран. Будучи
заинтересованными в расширении регулирующего механизма
государства, представители государственно-бюрократической
олигархии в известной мере отражают интересы чиновничества
в целом.
Таким образом, представленные в парламентах фракции
господствующего класса, опираясь на поддержку
значительной части средних слоев, располагают прочными позициями
в этих органах власти.
Учитывая постоянно меняющееся соотношение
политических сил, ослабление в ряде случаев позиций наиболее
влиятельных буржуазных партий, господствующий класс
ориентируется на весьма широкий политический спектр,
включая «прогрессивных» либералов и социал-демократию.
С фракциями буржуазно-либеральных партий, например
СвДП в ФРГ, связывают себя те группы бизнеса, которые
не удовлетворены прежде всего неповоротливостью
гигантской бюрократической машины большой буржуазной партии,
не всегда способной гибко реагировать на специфические
интересы отдельных групп капитала. С другой стороны, часть
буржуазии не устраивает твердолобый политический подход
консерваторов к вопросам внутренней и внешней политики.
В социал-демократических фракциях обычно представлена
та часть государственно-монополистической элиты, которая
связана с аппаратом социально-экономического
регулирования и заинтересована в расширении государственного
вмешательства в экономику. Однако стремление бизнеса
расширить представительство во фракциях социал-демократии
наталкивается на противодействие профсоюзов и левого
крыла этих фракций, вследствие чего доля буржуазии в них
невелика и обычно не превышает 5% 7.
Несмотря на то что часть бизнеса симпатизирует
прогрессивно-либеральным и социал-реформистским партиям, в
целом он ориентируется на фракции «главных» буржуазных
партий. Те, в свою очередь, постоянно приспосабливаются
к изменяющимся социально-политическим условиям, стре-
7 Revue francaise de science politique. P., 1980, N 1, p. 37; 30 Jahre
deutscher Bundestag, S. 70; Wirtschaftswoche, Frankfurt a. M., 1980,
17. Okt, N 42.
137

мясь как можно полнее защищать в парламенте общие
интересы капиталистической системы и учитывать
специфические интересы различных групп господствующего класса
в политике.
Отстаиванию специфических потребностей отдельных
групп буржуазии в парламенте способствуют особенности
организационной структуры фракций буржуазных партий.
В США это обеспечивается аморфностью фракций,
позволяющей бизнесу поддерживать те или иные клубы, «объединения
по интересам». Члены бундестага, имеющие прямые
контакты с руководством предпринимательских союзов, входят
в актив фракции ХДС и ХСС. В Японии высокая степень
организованности государственно-монополистических кланов
характерна для фракции ЛДП — ведущей буржуазной партии
страны8. Соперничающие друг с другом элитарные кланы,
оказывая воздействие на проведение кандидатов в
парламент, на распределение партийных средств, голосование
фракции по тем или иным вопросам, выдвижение депутатов
на ответственные посты в парламенте и в госаппарате,
нередко подменяют работу специального аппарата
парламентской фракции9.
Параллельно идущие процессы сплочения
консервативных политических сил, их сближение, а подчас и
сращивание с элитарными государственно-монополистическими
группировками в случае длительного или непрерывного
пребывания буржуазной партии у власти, а также слабое
воздействие на эти партии массовых выступлений трудящихся ведут
к «омертвлению» системы ее парламентского лидерства, что
с особой силой нашло проявление в буржуазных партиях
США конца 60-х и в 70-е годы 10.
В партиях Европейского континента окостенение
руководства фракциями находит проявление в его
бюрократизации, отрыве от непарламентских организаций. Именно в
таком положении оказался аппарат фракций ХДС и ХСС
в 1969 г., а также Объединение в поддержку республики
(ОПР) во Франции в 1981 г., т. е. к моменту перехода этих
партий в оппозицию.
Однако всесилию государственно-монополистической
элиты в партийных фракциях противостоит действие ряда фак-
8 Asahi, 1980, 20. Dez.; Japan Times, 1980, Oct. 23; Hensel R. Der Ein-
fluss der wirtschaftspolitischen Verbände auf der parlamentarischen
Arbeit. Göttingen, 1973, S. 56.
9 Baerwald B. Japan's Parliament. N. Y., 1974, p. 48; Japan Times, 1980,
Oct. 23; Dec. 24.
10 Peabody R. Leadership in Congress. Boston, 1976, p. 298.
138

торов. Среди них следует назвать в первую очередь рост
общественно-политической активности масс, вынуждающей
лидеров фракций буржуазных партий к маневрированию.
Показательна в этом отношении определенная модернизация
фракции демократической партии в конгрессе США в конце
60-х—начале 70-х годов, при которой были созданы группы
противников войны во Вьетнаме, сторонников расовой
десегрегации и т. д. и Находясь в оппозиции, ХДС и ее
фракция в западногерманском бундестаге смогла овладеть
приемами социально-политического лавирования, отвечающими
современным требованиям государственно-монополистической
системы12.
Беспрекословное следование групповым интересам
государственно-монополистической элиты грозит опасностью
изоляции и ослаблением парламентского влияния партий.
Поэтому во фракциях буржуазных партий, особенно в
трудные для них периоды, активизируются противодействующие
влиянию государственно-монополистических кругов силы.
Обострение социально-политического кризиса в Италии
конца 70-х—начала 80-х годов побудило часть депутатов
фракции ХДП, главным образом молодых, еще не вросших
в систему кланового патронажа, поставить вопрос о
повышении роли аппарата фракции как независимого от
«кланов» звена политического руководства, способного к
интеграции на консервативной основе различных представленных
в партии течений и социальных групп.
Еще более активное противодействие влиянию
узкогрупповых интересов бизнеса и бюрократии
государственно-монополистического сектора оказывается во фракциях социал-
демократических партий. Стремясь ослабить отрицательный
эффект, вызванный сращиванием аппарата фракции
с истэблишментом, левые социалисты и даже представители
центра добиваются расширения влияния «массовой» партии,
профсоюзов и не включенных в партийную бюрократию
деятелей на политику парламентского представительства. Левые
и СДПГ, например, добились организационного оформления
своей группы в парламентской фракции, настаивают на
демократизации методов ее работы. Председатель партии
В. Брандт предлагает расширить контакты партийных
организаций с парламентской фракцией13. Левые лейбористы и
11 Nadel Я. Congress Project. N. Y., 1972, p. 177—190.
12 Сокольский С. Л. Христианско-демократический союз ФРГ:
социология и политика. М., 1983, с. 160—161, 210—216, 230—232.
13 См.: Schweitzer С. Der Abgeordnete im parlamentarischen Regie-
rungssystem der BRD. Opladen, 1979, S. 42; Frankfurter nllgemeine
Zeitung, 1980, 16. Okt.; Die Welt, 1980, 10. Okt.
139

тред-юнионы настойчиво требуют усиления влияния
профсоюзов во фракции лейбористов и т. д.
Поэтому, хотя бизнесу и высшей бюрократии удается
оказывать огромное влияние на работу фракций буржуазных
партий, их руководству приходится приспосабливаться к
соперничающим во фракции политическим течениям,
принимать во внимание настроения средних слоев и массового
избирателя.
Стремясь обойти эти препятствия и одновременно
обеспечить максимальный учет своих интересов в процессе
законодательного оформления социально-экономической политики
государственной администрации, крупный капитал, наряду
с представительством во фракциях партий, прибегает к
широкому использованию методов лоббизма. Распространению
лоббизма содействует растущий интерес, проявляемый к
сотрудничеству с буржуазией депутатами и государственными
деятелями как буржуазных, так и социал-демократических
партий 14.
Лоббистская практика позволяет политикам завязывать
нужные для них контакты с наиболее влиятельными
представителями господствующего класса и его организациями,
а также в какой-то степени получать доступ к
доверительной информации крупного бизнеса, знакомство с которой
помогает им ориентироваться в сложном комплексе
современных социально-экономических и политических проблем15.
Как правило, активное и разностороннее воздействие на
парламент оказывают предпринимательские союзы: в ФРГ —
Федеральный союз германской промышленности, в
Великобритании — Конфедерация британской промышленности,
в Италии — Конфиндустрия и т. д. При резко обострившихся
в начале 80-х годов противоречиях активизируется их
политическая деятельность, и они прилагают немало усилий для
дискредитации позиций кабинетов, чем-либо их не
устраивающих, (например, правительства «малой коалиции» в ФРГ
в 1982 г. или современного правительства во Франции).
Резкие выпады Союза германской промышленности против
важнейших направлений политики «малой коалиции» в
социально-экономической области, бесспорно, стимулировали
буржуазные партии к использованию тонкостей
парламентской казуистики для отставки социал-демократического
канцлера.
14 Spiegel, 1979, 19. Aug., N 33, S. 44.
15 Weber J. Die Interessengruppen im politischen System der BRD.
Köln, 1977, S. 248.
140

Растущее вмешательство предпринимательских кругов
в политику и в работу парламента отражает также
заинтересованность различных фракций бизнеса в усилении
влияния на подготавливаемые правительством мероприятия. Не
ограничиваясь вмешательством в выборы, они поддерживают
постоянные контакты с представителями правительства и
влиятельными парламентариями, добиваются
непосредственного участия в разработке законопроектов.
Предпринимательские союзы внимательно изучают
поведение парламентариев и политическую деятельность
ведущих политических партий, обобщают данные этого анализа
и рассылают соответствующие материалы в отраслевые,
региональные союзы бизнеса, а также в правления корпораций.
Одновременно они снабжают членов парламента и его
специальные подразделения разработками и предложениями как
по вопросам общей социально-экономической стратегии, так
и по отдельным ее направлениям 16.
Предпринимательские союзы имеют при своих
штаб-квартирах специальные подразделения, призванные осуществлять
связь с парламентами. Добиваясь приведения к общему
знаменателю интересов различных групп бизнеса, они
воздействуют на лоббистскую деятельность отдельных монополий
и монополистических групп, усиливая тем самым
согласованность действий «большого бизнеса» в целом и повышая их
эффективность. При всем том предпринимательские
организации не в состоянии выразить всего разнообразия интересов
монополий и отдельных групп, а нередко, выпячивая
интересы, требования одних корпораций или отраслей,
отодвигают на задний план требования других и т. д.1Т
Поэтому параллельно с представительствами
общенациональных, отраслевых и региональных предпринимательских
союзов, обосновавшихся при парламентах капиталистических
государств, широкое развитие получает лоббизм отдельных
фирм. В США, например, где лоббизм крупных корпораций
получил наибольшее распространение, количество фирм,
имеющих своих представителей только при центральных
учреждениях законодательной и исполнительной власти
в Вашингтоне, возросло со 100 в 1968 г. до свыше 500
в 1978 г. С западногерманским бундестагом в настоящее
время поддерживают связь свыше 500 крупных корпораций
и союзов бизнеса 48.
18 Сахаров Н. А. Предпринимательские ассоциации в политической
жизни США. М, 1980, с. 92, 97, 102, 104. 105. 106, НО, 115, 120, 152.
17 Congressional Quarterly, vol. 38, N 43, 1980, Oct. 25, p. 3201—3206.
18 Time, 1978, Aug. 7, p. 19] Wirtschaftswoche, 1982. 19. Febr.. N 8, S. 36.
141

Лоббизм корпораций нередко осуществляется через
посредников в виде консультативных фирм. Особенно широко
этот канал используется теми монополиями, которые по тем
или иным причинам стремятся действовать анонимно.
В США. например, такого рода фирмы осуществляют
лоббистскую деятельность в интересах иностранных, прежде
всего японских, компаний, добивающихся торможения при
прохождении через конгресс ряда законопроектов,
реализация которых могла бы ухудшить для японского бизнеса
условия конкуренции на рынках США. Услуги
консультативных фирм использовались и используются до сих пор
реакционными режимами, например ЮАР или свергнутой
недавно диктатурой в Никарагуа, в целях поддержания
конгрессом мер, направленных против
национально-освободительного движения19.
Лоббистская деятельность корпораций получает все
более широкое распространение и в Западной Европе. В
Италии, стремясь укрепить свои позиции перед лицом
конкурентов из полугосударственных объединений ЭНИ, ИРИ и
страховых обществ, частные компании ФИАТ и другие стали
в спешном порядке создавать свои сферы влияния в
парламенте20. Растет лоббизм отдельных корпораций в ФРГ,
Великобритании, Японии, других странах.
Как предпринимательские союзы, так и отдельные
корпорации применяют разнообразные средства парламентского
лоббизма, в числе которых далеко не последнее место
принадлежит подкупу депутатов. Пальму первенства здесь
уверенно держит монополистическая буржуазия США.
Американские корпорации выплачивали в конце 70-х годов, только
по официальным, далеко не полным данным, ежегодно более
2 млн. долл. членам обеих палат конгресса. Все чаще
обнаруживается подкуп депутатов бизнесом в ряде других стран,
и особенно в Японии. Бизнес создает авторитет и
популярность для сотрудничающих с ним парламентариев и
одновременно не останавливается перед применением средств
грубого нажима и шантажа по отношению к строптивым
депутатам21.
Лоббистским организациям бизнеса без особого труда
удается достигнуть прямого взаимодействия с его
представителями в парламентских фракциях. Как правило,
депутаты-бизнесмены в США, ФРГ и в других странах назна-
19 Congressional Quarterly, vol. 38, N 32, 1980, Aug. 9, p. 2253—2256.
20 Revue franchise de science politique, 1980, N 5, p. 1060.
21 Congressional Quarterly vol. 38, N 32, 1980, Aug. 9, p. 2461—2468;
vol. 37, N 35, 1979, Nov. 7; Mainichi Daily News, 1980, Jan. 21.
142

чаются председателями и составляют большинство в тех
парламентских комиссиях, которые занимаются финансово-
экономическими и научно-техническими проблемами. При
этих же комиссиях широко представлено
предпринимательское лобби. Не менее влиятельные позиции имеют лоббисты
крупных корпораций в комитетах, занимающихся
проблемами вооружения.
Усилившееся лоббистское воздействие бизнеса на
парламент позволяет монополиям отстаивать
частнопредпринимательские интересы и интересы отдельных монополий и групп
монополий, тормозить и выхолащивать социальное
законодательство, противостоять давлению широкой
общественности, настаивающей на установлении контроля над бизнесом
и его организациями. Лоббисты от военно-промышленного
комплекса добиваются перераспределения военных заказов
в пользу наиболее сильных и могущественных корпораций,
общего расширения милитаристских программ. Под их
влиянием учащается применение со ссылкой на необходимость
сохранения военной тайны недемократических методов
парламентской работы — закрытых заседаний парламента
и т. п.22
Давление лоббистов на парламент приводит в ряде
случаев к снижению эффективности политического управления,
затрудняет принятие назревших социально-экономических
мер, даже если эти меры диктуются интересами класса
буржуазии в целом. Торможение банками и корпорациями
прохождения через парламент законодательства о контроле над
финансовым и страховым делом создает трудности для
мобилизации государством средств в целях финансирования
различного рода программ. Давление химических союзов и
корпораций в ФРГ, например, затруднило принятие
законодательства о контроле над ядовитыми химикалиями и тем
самым усложнило решение взрывоопасных в политическом
отношении экологических проблем23. «Способность этих
лоббистов что-либо затормозить феноменальна»,— признают
даже официальные издания конгресса США24.
Все это вызывает беспокойство не только широкой
общественности, но и влиятельных кругов истэблишмента.
Солидная американская буржуазная газета «Нью-Йорк тайме»,
например, озабочена тем, что «группы давления проникли
в политику и имеют теперь значительно большее влияние,
22 Wehrteclmik, Frankfurt а. М., 1980, N 9, S. 9.
23 Handelsblatt, 1980, 5. März.
24 Congressional Quarterly, vol. 38, N 31, 1980, July 26, p. 2180.
143

чем политические партии» 25. «Развращение политиков,
членов правительства и общественных корпораций является
угрозой для послевоенной парламентской демократии в
Японии», заявляет авторитетная японская буржуазная
газета 26. Подтверждается, таким образом, положение В. И. Ленина
о том, что одна из существенных сторон деятельности
буржуазного парламента состоит в укрытии финансовых и
биржевых проделок парламентских дельцов27.
Правящие круги, лидеры правящих партий США, ФРГ,
Японии и других стран предпринимают определенные меры
по ослаблению отрицательных для политической системы
явлений, вызванных лоббизмом. С этой целью
разрабатывается специальное законодательство. Первый закон о копт-
роле над лоббизмом был принят конгрессом США в 1946 г.
В 1966 г. через конгресс проводится закон об обязательной
регистрации иностранных лобби. В 1978 г. принимается акт,
в соответствии с которым депутаты парламента обязуются
предоставлять сведения о своих доходах28.
Западногерманский бундестаг в 1972 г. также принял два закона: первый —
об обязательном предоставлении депутатами сведений о
своих доходах и второй — о регистрации всех имеющихся при
парламенте и правительстве групп давления. С 1972 г. эти
данные публикуются в еженедельном законодательном
бюллетене 29.
Проведение мер по контролю над лоббизмом обычно
сопровождается шумной кампанией о необходимости
укрепления прав парламента, демократии вообще.
Господствующий класс, частный бизнес не могут сопротивляться
осуществлению определенного контроля над лоббизмом. Его
цель — затормозить их разработку и ограничить масштабы
действия приемлемыми для себя рамками, организуя
«современный, новейший, республиканско-демократический
саботаж всякого контроля... надзора» 30.
Поэтому подготовка и принятие соответствующих закопов
затягивается на многие годы, а предписываемые ими
контрольные мероприятия неизбежно носят частичный,
ограниченный характер31.
25 New York Times, 1979, July 4.
26 Mainichi Daily News, 1980, Sept. 30.
27 См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 38, с. 93.
28 Congressional Quarterly, vol. 38, N 30, 1980, July 26, p. 2089; N 32,
1980, Aug. 9., p. 2237; N 34, 1980, Aug. 23, p. 2462.
29 Weber J. Op. cit, S. 371; Das Capital, 1980, N 10, S. 105.
30 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 34, с. 157.
31 Meister J. Die Regelungen wirtschaftlicher Interessenkonflikte von
Abgeordneten des Kongresses der USA. Heidelberg, 1976, S. 90.
144

Тот факт, что большая часть парламентариев в Странах
развитого капитализма являются либо непосредственными
представителями государственно-монополистической
верхушки и связанных с нею социальных групп и слоев, либо
выступают в качестве проводников ее интересов, сводят на нет
и лишают реального содержания декларируемое
конституциями буржуазных государств право парламента на
«представительство воли всего народа», «интересов подавляющего
большинства нации» и т. д. Значительное влияние бизнеса
на парламент таит в себе угрозу низведения
представительного института как органа политической власти на
положение одного из многих центров принятия решений.
Одним из важнейших факторов, препятствующих
превращению этой тенденции в определяющую развитие
современного парламентаризма, является борьба трудящихся и их
организаций за демократию, в том числе за расширение и
укрепление своих позиций в парламенте.
ПАРЛАМЕНТ И ОРГАНИЗАЦИИ ТРУДЯЩИХСЯ
Подавляющее большинство парламентариев является
выходцами из среды господствующего класса или средних слоев
общества, на долю же рабочих и пролетаризированных
служащих приходится не более 6—10% депутатов. В странах,
где отсутствуют массовые коммунистические партии,
представительство эксплуатируемых классов общества
сосредоточивается, как правило, во фракциях
социал-демократических партий. Но там, где компартии пользуются достаточно
широкой поддержкой избирателей, основная масса
депутатов рабочих и пролетаризированных служащих, трудящихся
крестьян входит во фракции коммунистических партий.
Рабочие составляли, например, 39,6%, рядовые служащие —
11,6, крестьяне —7% фракции ФКП в 1981 г.32
Коммунисты придают первостепенное значение
увязыванию парламентских методов и форм борьбы с мобилизацией
внепарламентской активности масс. В том случае, если
депутат-коммунист получает пост председателя той или иной
парламентской комиссии, как это было во Франции в 1981 г.
после победы на выборах левого большинства, то он, как
правило, использует свое назначение для установления
более широких связей этого парламентского подразделения
с профсоюзами.
12 L'Humanite, 1981, 7 juill.
145

Последовательно защищая в парламенте выдвинутые
рабочим движением требования о принятии программ
национализации, борьбы с безработицей, демократизации системы
управления экономикой, расширения доступа трудящихся
к высшему и законченному среднему образованию,
удешевления медицинского обслуживания населения,
парламентарии-коммунисты прикладывают немало усилий для
сближения позиций различных организаций трудящихся на
платформе классовых интересов пролетариата.
Парламентские фракции коммунистов ставят своей целью
сплочение всех демократических и левых сил для защиты
интересов всего трудового населения, повышения уровня его
политической организованности, сознательного и более
действенного влияния на политическую жизнь страны.
Депутаты-коммунисты поддерживают постоянные контакты с
избирателями, систематически выступают на рабочих
собраниях, профсоюзных конференциях, различного рода форумах
ученых и деятелей культуры, конференциях крестьян и т. д.
В ходе этих встреч они разъясняют точку зрения партии
по поводу тех или иных парламентских решений33.
Опираясь на инициативу масс и поддерживая в них
готовность к решительным внепарламентским действиям,
фракции коммунистов борются за принятие парламентами
отвечающих интересам трудящихся законов. Руководящие
органы коммунистических партий и их фракции постоянно при
этом разъясняют массам, что принятие парламентом того
или иного законопроекта еще недостаточно для решения
жгучих социально-экономических и политических проблем.
Необходима упорная борьба трудящихся за реализацию
парламентских решений, и в первую очередь для оказания
противодействия сопротивлению монополий и бюрократии. Не
случайно в документах компартий постоянно
подчеркивается, что партия должна организовать воздействие масс на
«большую политику» на всех уровнях — в парламенте, на
предприятии, в кварталах, деревнях34.
В тех странах, как, например, ФРГ, где коммунисты не
имеют парламентского представительства, коммунистическая
партия стремится использовать возможности парламентской
демократии для усиления непосредственного воздействия
масс на процесс принятия важнейших политических
решений. Пленумы правления Германской коммунистической
партии принимают с этой целью развернутые резолюции,
33 L'Humanite, 1981, 4, 12, 22 dec.
34 См., например: Ibid., 1981, 5 dec.
146

которые в сущности альтернативны правительственным
законопроектам. Таковы, например, предложения по вопросам
демократической политики в области здравоохранения,
охраны окружающей среды и др.35
Естественно, коммунистам приходится сталкиваться
с серьезными трудностями, особенно в тех странах, где
рабочее движение расколото, а само парламентское
представительство компартий находится под массированным
воздействием буржуазных, правореформистских партий,
бюрократии и бизнеса. Поэтому огромное значение приобретает
укрепление связи парламентских фракций коммунистов
с партией. Не случайно руководство коммунистических
партий прилагает немало усилий по расширению связей между
партией и фракцией, укреплению контроля высших
партийных органов над последней. Члены Политбюро ЦК ФКП,
например, регулярно присутствуют на еженедельных
заседаниях фракции. Роль бюро фракции ФКП при подготовке
ее решений очень высока, и инициатива
депутатов-коммунистов носит коллективный характер i6.
Однако в условиях преобладания буржуазных и
реформистских депутатов в парламентах стран развитого
капитализма воздействие коммунистических партий и их фракций
на процесс принятия парламентских решений носит довольно
ограниченный характер. Тем большее значение приобретает
борьба массовых рабочих организаций и массовых
демократических движений за более непосредственное воздействие
на работу парламента.
Профсоюзы используют разнообразные средства и
методы воздействия на парламент. Они пытаются повлиять на
ход парламентских выборов, оказывают давление на
связанные с массовыми рабочими организациями парламентские
фракции, добиваются участия в подготовке важнейших
парламентских решений. В ходе кампаний по выборам в
парламент реформистские профсоюзы обычно поддерживают
либо «прогрессивное» крыло буржуазных партий, например
демократов в США в противовес республиканцам, либо
социал-реформистских кандидатов-лейбористов в Англии или
СДПГ в ФРГ.
Нередко между профсоюзами и социал-демократическими
партиями в канун выборов заключаются конкретные
соглашения, в которых в обмен за поддержку в ходе выборов
партийное руководство берет на себя обязательство провести
35 Unsere Zeit, 1980, 10. Jan.
л6 Masclet /. Le role du depute et ses attaches institutionelles sous la
V-e republiqne. P., 1979, p. 126.
147

те или иные законодательные акты, в которых
заинтересованы профсоюзы, и после победы на выборах обычно
выносит на обсуждение соответствующие законопроекты. Так
было, например, в 70-х годах в Великобритании.
Руководство социал-демократических партий вынуждено
считаться с давлением, оказываемым профсоюзами, нередко
содействует участию депутатов—членов профсоюзов в
комитетах парламента, занимающихся подготовкой
законопроектов в социально-экономической области. Так,
депутаты—члены профсоюзов широко представлены в
социально-экономических комитетах бундестага по вопросам молодежи, семьи,
здравоохранения, науки и образования, труда и социальной
структуры37.
Осуществляя ряд мер в интересах профсоюзов, социал-
демократические партии, однако, стремятся одновременно
привлечь их к «конструктивному» сотрудничеству с
буржуазным государством, в том числе и в законодательной
сфере. Пытаясь ослабить отрицательные последствия
тактики правого руководства, профсоюзы блокируются с левым
крылом в борьбе за демократизацию фракций
социал-демократических партий. Опираясь на поддержку профсоюзов,
левые лейбористы, например, добились в начале 80-х годов
ослабления решающего влияния парламентской фракции при
выборах партийного руководства и демократизации
процедуры отбора парламентских кандидатур, что является первым
шагом по установлению более равноправных отношений
между «массовой партией» и ее парламентским
представительством.
Не ограничиваясь проведением своих депутатов в
парламент, профсоюзы добиваются участия своих
представителей в процессе подготовки законодательных актов, и в
частности их допуска на заседания постоянных парламентских
комитетов. Наиболее распространена эта практика в ФРГ,
Англии, США. С приходом к власти левого правительства
во Франции профсоюзы стали шире привлекаться к работе
парламентских комитетов и в этой стране.
Хотя представители профсоюзов привлекаются главным
образом к работе комиссий и комитетов, занимающихся
социально-экономической проблематикой, по мере
переплетения особенно со второй половины 70-х годов социальных
проблем с экономико-финансовыми и научно-техническими,
они стали чаще допускаться и на «заслушивания» при ко-
Hauff М. Theorie und Praxis gewcrkschaftlicher Interessenpolitik.
Regensburg, 1979, S. 103—104.
148

митетах по финансам, транспорту и связи, а также других
парламентских органов, участвующих в обсуждении технико-
экономических решений. С другой стороны, на заседания
комитетов по социально-экономической проблематике все
чаще выносится обсуждение законопроектов, на основе
которых предполагается расширить регулирование и контроль
над научно-техническим развитием38.
Несмотря на значительное расширение участия
профсоюзов в предварительном обсуждении законопроектов
социально-экономического характера, их воздействие на
законодательство остается минимальным и в основном сводится, как
правило, к внесению тех или иных поправок, не меняющих
основного содержания внесенных законопроектов.
Не отвечает интересам профсоюзов и отстранение их от
какого-либо участия в обсуждении решений, принимаемых
парламентами в политических и военно-политических
сферах. Между тем с обострением международной обстановки
и усилением военной угрозы заметно усиливается
заинтересованность профсоюзов в продолжении политики разрядки,
ограничении гонки вооружений и экспорта оружия.
Одной из причин слабой эффективности «участия»
профсоюзов в законодательном процессе является то, что в ходе
«заслушиваний» они встречаются с объединенным фронтом
лидеров предпринимательских союзов, частного бизнеса,
бюрократии, экспертов, не разделяющих подходов массовых
рабочих организаций к рассматриваемым проблемам.
Буржуазные силы используют при этом слабость и
противоречия, присущие самим профсоюзам: преобладающую
тред-юнионистскую ориентацию в одних странах, раскол по
партийно-политическому принципу в других.
Классовый противник пролетариата спекулирует также
и на том, что профсоюзы в большинстве стран не охватывают
значительной части лиц наемного труда39.
Как правило, профсоюзы добиваются больших успехов
в тех случаях, когда им удается соединить парламентскую
деятельность с мощными внепарламентскими
выступлениями. Именно благодаря такому массированному воздействию
БКТ добился в 1974 г. отмены правительством лейбористов
принятого в 1971 г. консерваторами антипрофсоюзного
законодательства40. Под давлением итальянских профсоюзов, со-
38 Congressional Record, vol. 127, N 53, 1981, May 11, p. D-365; Handel-
sblatt, 1980, 4. März.
<9 Handelsblatt, 1979, 4 Okt.
■',0 Байкова А. Н. Британские профсоюзы и классовая борьба. М., 1976,
с. 288.
149

действовавших усилению позиций левых фракций в
парламенте, в конце 70-х годов удалось провести законы о
демократизации и расширении системы здравоохранения.
Оказывая давление на правительство левого большинства и
поддерживающие его парламентские фракции, французские
профсоюзы добились в 1981 г. отмены антипрофсоюзного
законодательства, принятого в 60-е годы, а также
расширения прав профсоюзов на предприятиях41.
В тех же случаях, когда профсоюзы ограничиваются
главным образом или исключительно применением
парламентских методов борьбы, массовым рабочим организациям,
как показывает пример принятия бундестагом закона «О
соучастии» 1976 г., не удается даже настоять на утверждении
тех первоначальных вариантов закона, которые в большей
степени учитывали интересы трудящихся42. Особенно ярко
эта слабость профсоюзного «участия» в законодательстве
проявляется в США43.
С конца 60-х годов возросла политическая активность
широких слоев населения капиталистических стран,
выступающих против гонки вооружений и опасности новой войны,
в защиту интересов потребителей, за сохранение
окружающей среды. Выход осуществляющих эту активность
движений и организаций на уровень «большой политики»
неизбежно приводит их в соприкосновение с парламентом.
Воздействие данных движений на парламент приобретает самые
разнообразные формы. Ширится поток петиций с мест на
имя отдельных депутатов, фракций и парламентов как
таковых. В ФРГ, например, только за 70-е годы число поданных
в парламент петиций более чем удвоилось, достигнув
13 тыс.44
Массовые движения создают различного рода ассоциации,
устанавливающие непосредственные контакты с
парламентариями. Особую активность при этом проявляют движения
экологистов. Не имея, однако, прочной системы связей
с влиятельными парламентариями и не располагая
необходимыми для лоббизма финансовыми средствами,
представители различного рода инициатив пытаются повлиять на
содержание соответствующего законодательства путем
использования противоречий и трений, возникающих между
41 Бунин И. М. Франция: трудные перемены.— Рабочий класс и
соврем, мир, 1983, № 3, с. 40—50.
42 Степаненко Г. М. Политическая борьба в ФРГ по вопросам участия
трудящихся в управлении производством. М., 1980, с. 111, 124.
43 США: обострение социальных противоречий и массовые
демократические движения. М., 1980, с. 81.
44 Das Parlament, 1980, 22. März, N 12.
150

фракциями консервативных, социал-демократических и либе^
ральных партий, верхней и нижней палатами парламента45;
Антивоенные движения обычно наиболее активно
поддерживают коммунистические партии, левое крыло
социалистических и социал-демократических партий. Депутаты этих
партий устанавливают связи с организациями борцов за мир,
участвуют в их мероприятиях* а на парламентской арене
решительно отстаивают их требования.
В тех странах, где экологические проблемы, вопросы
войны и мира тесно переплелись и до крайности обострились,
а деятельность ни одной из представленных в парламенте
партий не сулит их скорейшего и отвечающего интересам
большинства населения страны решения, из среды массовых
демократических движений формируются самостоятельные
политические партии. Именно такое развитие имело место
в ФРГ, где в 1980 г. была создана и смогла провести 27
депутатов на выборах в бундестаг 1983 г. партия «зеленых»,
тесно связанная с массовыми демократическими, главным
образом антивоенными, движениями. Однако
малочисленность парламентского представительства этих партий
побуждает их усиливать свою активность вне парламента,
сохранять и развивать связи с массовыми движениями, их
породившими.
Пожалуй, наиболее прочные связи с парламентами и их
комиссиями устанавливают организации потребителей,
располагающие более солидной финансовой базой и
накопившие достаточно богатый опыт лоббистской деятельности.
Представители женских, молодежных движений, лиг
экологистов, наряду с уполномоченными
предпринимательских союзов, бюрократии и профсоюзными деятелями,
нередко допускаются на заседания «слушаний» при
парламентских комитетах. Допуск представителей этих движений и
организаций к работе парламента диктуется необходимостью
как можно более быстрого заключения компромиссов между
ними и партиями парламентского большинства с целью
преодоления угрозы, создаваемой этими движениями для
строительства атомных электростанций, автострад,
аэродромов и подобных объектов46.
Привлечение представителей гражданских движений
к парламентской работе означает по существу признание
парламентским большинством законности их требований.
Поэтому в тех случаях, когда правительство и партии боль-
45 Congressional Quarterly, vol. 38, N 2, 1980, Jan. 12, p. 2297, 2298.
46 Congressional Record, vol. 127, N 53, 1981, Apr. 1, p. D-364.
151

шйнства не хотят идти на компромисс с гражданскими
движениями, чаще всего антивоенными, парламентские
переговоры с ними не ведутся. Представители антивоенных
движений не допускаются на заседания соответствующих
парламентских комитетов по делам обороны, вооружений.
В целях «упорядочения» воздействия массовых
организаций трудящихся с середины 70-х годов при парламентах
ряда стран создается или же расширяется служба по анализу
или обобщению петиций. Например, специальный комитет
с такими задачами создан при западногерманском
бундестаге. Национальное собрание Франции ввело институт
уполномоченных по обобщению петиций и доведению их
содержания до администрации ведомств и т. д.47
Деятельность этих парламентских органов служит целям
повышения информированности властей относительно вызывающих
наибольший общественный резонанс социально-политических
проблем. Она призвана также продемонстрировать перед
общественностью, что «респектабельные», основанные на
доверии к властям действия, не выходящие за рамки
«дозволенного» протесты встречаются властями с «пониманием»
и могут содействовать разрешению назревших проблем.
Однако как бы власть имущие ни старались «ввести
в берега» активность широких масс, это им удается далеко
не всегда.
В целом, хотя влияние трудящихся на принятие
парламентских решений не может ни в коей мере сравниться
с мощным воздействием бизнеса, стремление профсоюзов и
массовых непартийных организаций ко все более активному
участию в законодательной деятельности объективно
способствует сохранению влияния представительных
учреждений, препятствует процессам их выхолащивания и
бюрократизации. В этом одна из главных причин той живучести
парламента и парламентаризма в наши дни, равно как и
того, что при всем резко возросшем влиянии, которое
оказывают на парламент «группы давления» монополий, он не
превратился в их марионетку.
ПАРЛАМЕНТ И ИСПОЛНИТЕЛЬНАЯ ВЛАСТЬ
Послевоенное развитие четко обнаруживает тенденцию
к концентрации власти в руках правительственного
аппарата и ведомственной бюрократии за счет парламентаризма.
Немалую роль в этом играют субъективные стремления пра-
47 Bundesgesetzblatt, Bonn, 1975, 23. Jul., Teil 1, N 31; Masclet J. Op.
cit., p. 429.
152

вящей верхушки, опасающейся, что в случае укрепления
позиций левых сил парламент будет использован ими для
оказания значительного влияния на «большую политику».
С другой стороны, правящий лагерь стремится избежать
ситуации, при которой парламент не сможет сдерживать
соперничества могущественных элитарных групп, что
затрудняет реализацию политических решений, важных ддя
капиталистической системы в целом.
Показательно, что в конституционных актах многих
буржуазных государств, особенно США, ФРГ, Франции,
Японии и других, предусматривается ограничение полномочий
парламента в пользу правительственной администрации.
Допускается также возможность роспуска парламента по
решению правительства в случае возникновения острых
политических ситуаций48. Наряду с этими
конституционными ограничениями правительство использует для
установления контроля над парламентом инструменты
партийно-политического влияния — решающие позиции фракции
правительственного большинства, парламентский регламент и т. д.
В укреплении правительственной власти заинтересованы
находящиеся в оппозиции социал-демократические и
буржуазные партии, что проявляется, в частности, в создании
«теневых кабинетов», в состав которых входят политики,
готовящиеся к занятию правительственных постов. Первыми
«теневой кабинет» создали английские консерваторы и
лейбористы, с переходом в оппозицию в 1969 г. этот орган был
сформирован во фракции ХДС и XGC в ФРГ, в 1981 г.—
в Объединении в поддержку республики (ОПР) во Франции.
Господство буржуазно-консервативных партий в
правительстве и в парламенте, естественно, усиливает тенденции
к выхолащиванию полномочий парламента и содействует
ослаблению его общей роли, придает политическому
управлению отчетливые элементы авторитаризма. Такое
положение возникло, например, в 50-е годы в ФРГ, в период
президентства Де Голля и Жискар д'Эстена во Франции, Р.
Никсона в США и т. д. Вместе с тем парламентский режим,
основанный на буржуазно-демократических принципах,
содержит реальные возможности усиления влияния
оппозиционных консервативным силам партий — «прогрессивных»
либералов, социал-демократии и даже коммунистов. Итоги
президентских и парламентских выборов во Франции
убеждают в том, что в определенных условиях левые силы могут
Буржуазная конституция тта современном этапе. М., 1983, с. 51—54,
99, 102, 118, 144.
153

завоевать преобладающие позиции в буржуазном парламенте
и использовать их для осуществления ряда назревших
перемен. Однако тот же опыт свидетельствует и о том, что для
действительно глубоких преобразований левым силам
необходимо нечто большее, а именно завоевание преобладающих
позиций во всех основных сферах власти и влияния
буржуазного общества, реальное приобщение масс к управлению его
делами.
Рост мощи монополий и их переплетение с бюрократией
ведомств является серьезным препятствием для воздействия
демократической общественности и партий на решение
социально-экономических и научно-технических проблем, что
накладывает, в свою очередь, серьезные ограничения на
парламентское законодательство. Парламенту практически не
подотчетна деятельность учреждений, осуществляющих
конъюнктурное программирование, научно-исследовательских
центров, разрабатывающих варианты
государственно-монополистических программ, и т. д.49 Поэтому
представительный институт может лишь в очень ограниченных
масштабах влиять на процесс их подготовки и реализации. Он, как
правило, определяет лишь самые общие направления
программ и намечает суммарные средства для их реализации.
Еще реже парламент вмешивается в определение отраслевых
и региональных приоритетов распределения этих средств50.
Существенным препятствием для серьезного
парламентского влияния на процесс подготовки и реализации
государственно-монополистических программ является монополия
бизнеса и ведомственной бюрократии на важнейшую
информацию по социально-экономическим и научно-техническим
проблемам. Бизнес, особенно ТНК, ссылаясь на
необходимость сохранения «предпринимательской», «коммерческой»
тайны, скрывают важнейшую информацию не только от
парламента, но и от правительства. Нередко отказываются
предоставлять информацию по запросам парламентариев и
корпорации, находящиеся в руках государства51.
Правительство и ведомства, которые держат в своих
руках информацию о различных вариантах
социально-экономического развития, обычно предоставляют парламенту данные,
подбор которых подтверждает оправданность выбранного
49 Die neue Gesellschaft, Bonn, 1979, N 3; S. 226—228; Mauzella A. Les
functions du parlement en Italic Bruxelles, 1974, p. 23—29; Hup-
pertz P. Gewaltenteilung und antiziklische Finanzpolitik.
Baden-Baden, 1977, S. 47, 177.
50 Douglas Arnold R. Congress and the Bureaucracy. New Haven, 1979,
p. 6—9; Huppertz P. Op. cit., S. 47.
51 Observer, 1978, Jan. 15.
154

правительством варианта программы, задавая тем самым
ориентиры для ее обсуждения в представительном институте52.
Поэтому при подготовке решений в
социально-экономической и научно-технической областях парламент
вынужден все чаще обращаться за помощью к представителям
ведомств и правительственной администрации, что содействует
их все более дифференцированному воздействию на
парламентские решения. Эта практика находит проявление в
широком вовлечении чиновников в процесс подготовки
парламентских решений, что осуществляется, в частности, путем
включения представителей исполнительной власти в состав
большинства парламентских комитетов, в широком
использовании ведомственной информации в посланиях президента
США конгрессу, в докладах правительства и отдельных
министерств ФРГ бундестагу и т. д. Во всех этих материалах
правительство и министерства намечают на срок до пяти лет
основные направления законодательной работы парламента53.
Нередко, как показывает практика 70-х — начала 80-х годов,
точка зрения исполнительной власти навязывается
парламентам.
Все более заметным стало воздействие
военно-промышленного комплекса на парламент. Стремясь обосновать
перераспределение государственных средств в пользу военных
программ и более широкое использование
научно-технического потенциала в военных целях, правительство шире
привлекает экспертов военных ведомств к работе парламентских
комитетов не только военного, но и научно-технического,
а также социально-экономического профиля54.
С ростом милитаризма и обозначившейся в конце
70-х годов тенденцией к проведению США и некоторыми
другими странами Запада авантюристического
внешнеполитического курса правящие круги хотели бы ослабить
влияние парламента, способного затормозить, а то и сорвать
проведение рискованных внешнеполитических акций. Данная
тенденция находит проявление в попытках отстранить
парламент от участия в принятии решений о начале военных
операций (например, в случае вмешательства Франции в
дела африканских государств или авантюры Дж. Картера
в Иране). Вопросы эти не только не выносятся на парла-
52 Vitzhum W. von. Parlament und Regierung. Baden-Baden, 1978,
S. 153—158, 326.
53 Huppertz P. Op. cit, S. 47, 48, 56; Congressional Record, 1981, Apr. 1,
p. D-363, 365.
r>4 Congressional Record, 1981, Apr. 1, p. D-363—365; Иванов Ю. А.
Конгресс США и внешняя политика. М., 1982, с. 95—100.
155

ментсйое голосование, но и вообще решаются без
предварительной консультации с парламентом. От воли
правительственной администрации, как показала судьба договора
ОСВ-2, зависит начало и прекращение обсуждения в
парламенте ряда важных внешнеполитических решений.
Военные, полицейские и другие репрессивные органы,
не ставя в известность не только парламент, но и
курирующего их министра, организуют надзор над политическими
настроениями и поведением широких слоев населения, грубо
попирая тем самым элементарные гражданские права.
Ограничение возможностей парламентского влияния на
систему власти при одновременном усилении воздействия
государственно-монополистических структур и милитаризма
на представительный институт способствует закреплению и
даже оживлению кастовых корпоративных настроений в
среде чиновничества. Связанная с монополиями бюрократия
культивирует в своей среде недоверие ко всякому
общественному, в том числе и парламентскому, контролю, способ-
ному-де снизить «эффективность» работы государственных
учреждений. Стремясь закрепить эти тенденции,
правительства добиваются, и даже весьма успешно, ужесточения
законодательства, в соответствии с которым чиновникам
предписывается сохранение «государственной», «административной»
«военной» тайны55.
Концентрация важнейших центров принятия решений в
руках правительственного аппарата позволяет правящим
кругам закрепить и расширить свои позиции в
законодательной области. Для послевоенного периода характерна
тенденция роста поступивших от правительства законопроектов в
общей массе утвержденных парламентом законов. Из про-
мульгированных с 1959 по 1979 г. законов во Франции 87%
было внесено правительством, значительно больше, чем
в IV Республике, где эта доля составляла 70,5%. Доля
внесенных правительством законопроектов в общей массе
утвержденных бундестагом ФРГ законов составляла 72% в
первой легислатуре (1949—1953) и 82% в восьмой (1976—
1980) 56. Большинство одобренных парламентом
Великобритании публичных биллей, составляющих основную массу
законопроектов, вносится правительством.
Усиление влияния корпоративно-бюрократических сил на
принятие политических решений вновь подтверждает право-
55 Schmidt G.} Treiber Н. Bürokratie und Politik. München, 1975, S. 228;
Sedgemore B. The Secret Constitution. L., 1980, p. 169, 217.
56 Statistisches Jahrbuch für die BRD. Stuttgart, 1979, S. 86; 1982, S. 86;
Revue franchise de science politique, 1981, N 1, p. 30.
156

ту вывода В. И. Ленина о том, что ё условиях
парламентской демократии «настоящую „государственную работу4'
делают за кулисами и выполняют департаменты, канцелярии,
штабы» 57. Обращая внимание на опасность дальнейшего
выхолащивания парламентской демократии, французские
социалисты подчеркивали, что развитие этих тенденций может
привести на практике к изменению природы политического
конституционного режима58.
Всевластие ведомств создает дополнительные трудности
для борьбы трудящихся. В решениях съездов
коммунистических партий капиталистических стран содержится
требование освобождения парламента от бюрократической опеки,
упразднения конституционно-политических привилегий
исполнительной власти и усиления связей как парламента, так
и правительства с профсоюзами и демократическими
движениями.
Чрезмерное усиление позиций ведомственной бюрократии
и отношении парламента чревато определенными
нежелательными последствиями и для самих правящих кругов, так как
мешает им своевременно обнаруживать конфликтные
ситуации и обостряющиеся антагонизмы, создает сложности при
иыработке системы мер по ослаблению их остроты. На
необходимость повышения роли парламента именно в этой
области указывается в работах многих буржуазных
политологов, а также в выступлениях политических деятелей,
придерживающихся умеренно-реформистских и либеральных
позиций. «Инициативы конгресса важны особенно тогда, когда
политические проблемы слишком новы. В тот момент, когда
о новых проблемах мало что известно, политические позиции
неясны и многие интересы еще не мобилизованы,
возможности для творчества законодательной власти особенно
широки. Именно такого рода деятельность конгресса
прослеживается на ранних этапах разработки законодательства по
защите окружающей среды, развития программ в области
образования» 59,— пишет известный американский политолог
Г. Ортфильд,
Опасаясь внезапного возникновения и бесконтрольного
развития социально-политических конфликтов в случае
доведения до крайности бюрократизации системы принятия
государственных решений, столь четко обнаружившейся во
второй половине 70-х годов, бывший президент Французской
47 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 46.
,й Mitterand F. Ici et maintenant. P., 1980, p. 86.
•'•9 Ortfield G. Congressional Power. Congress and Social Change. N. Y.,
1978, p. 262.
157

республики В. Жискар д'Эстен подчеркивал, что «именно
в парламенте должны развертываться значительные дебаты.
Именно здесь должна выявляться суть реформ, необходимых
для прогресса общественной жизни» 60. Г. Шмидт также
обращал внимание на то, что функционирование буржуазной
демократии, в том числе и парламентских институтов,
создает возможности для приспособления существующей системы
к новым условиям и для ее стабилизации.
Буржуазно-демократическое парламентское устройство, утверждал Г. Шмидт,
является надежным инструментом для «регулирования»
социально-политических конфликтов G1.
В определенных случаях придерживающаяся более
либеральных взглядов часть правящих кругов прямо или
косвенно опирается на активность левых, демократических сил,
нанося при этом порой достаточно ощутимые удары по по-
зациям и «завоеваниям» авторитарно-бюрократических сил,
как, например, в период уотергейтского кризиса в США.
В свою очередь, левые, демократические силы используют
противоречия в правящем лагере в целях более эффективной
борьбы против правоавторитарных фракций в
господствующем классе и в госаппарате.
Естественно, что подобного рода совпадение интересов
носит крайне ограниченный характер и в основном сводится
к обоюдной заинтересованности в том, чтобы не допустить
опасного для буржуазно-демократических порядков
вырождения и перерождения парламента. Если левые,
последовательно демократические силы выступают за далеко идущее
обновление буржуазной демократии и преодоление ее
ограниченности, то целью буржуазно-либеральных и
социал-реформистских кругов является сохранение парламента в
качестве дееспособного инструмента политического управления
и не более. При этом они и не помышляют о том, чтобы
сколько-нибудь существенно ограничить чрезмерный рост
влияния исполнительной власти, изменить ситуацию, при
которой она вкупе с монополистическим капиталом
располагает решающими, ключевыми позициями в политическом
управлении буржуазного общества.
Все сказанное приводит к тому, что объективно
действующая тенденция сближения парламента и исполнительной
власти, превращения его в «работающий» орган приобретает
в условиях современного ГМК извращенные формы и
используется государственно-монополистической верхушкой
для выхолащивания парламентской демократии.
60 Giscard d'Estaing V, Democratie francaise. P., 1976, p. 157.
61 Die Zukunft unserer Demokratie. München, 1979, S. 85, 86.
158

ЭВОЛЮЦИЯ ПАРЛАМЕНТСКОГО МЕХАНИЗМА
Призванный организационно закреплять постоянно
происходящие сдвиги во взаимодействии общественных сил и
государственных институтов, законодательной и
исполнительной власти, парламентский механизм приспосабливается к
растущей активности «групп давления» монополий и
организаций трудящихся, отражает усиливающееся влияние
государственно-монополистического бюрократического
аппарата.
Одним из проявлений этого процесса стало
сосредоточение во все большей степени подготовки законов, а также
других политических решений, принимаемых парламентом,
в постоянных специализированных парламентских комитетах.
Хотя создание сети парламентских комитетов все еще
находится в стадии становления, они уже превратились в
организованную по отраслевому и функциональному
принципу иерархическую систему, играющую ключевую роль в
законодательном процессе.
Отраслевые комитеты обычно специализируются по
основным направлениям государственной политики — в области
сельского хозяйства, банков и кредита, транспорта, труда
и образования, науки, внешней политики и т. д.
Функциональные комитеты действуют на отдельных этапах
прохождения решения или законодательного проекта. «Рулевые»
комитеты конгресса США устанавливают, например, порядок
прохождения законопроекта, комитеты по ассигнованиям
окончательно утверждают средства для программ и т. д.
«Рулевые» комитеты и комитеты по ассигнованиям являются
наиболее влиятельными при подготовке законопроекта для
обсуждения на пленарных заседаниях палат, и потому
назначение в эти комитеты является для депутата особо
престижным 62. В конгрессе 96-го созыва, например, при палате
представителей действовало 28 постоянных комитетов, при
сенате — 1963. Опыт североамериканского парламентаризма
широко используется в Японии. При парламенте этой страны
было создано 16 отраслевых и функциональных комитетов64.
В ФРГ в начале 50-х годов при нижней палате было
создано более 30 парламентских комитетов. Наряду с
комитетами финансов и налогов, экономической политики,
сельского хозяйства, права и т. д., соответствующих важнейшим
отраслям государственного управления, было создано немало
fl2 Morrow W. Congressional Committees. N. Y., 1969, p. 20.
03 Иванов Ю. А. Указ. соч., с. 107.
•4 Baerwald Я. Op. cit., p. 89.
15?

комитетов, в которых обсуждались законопроекты,
связанные со сложным процессом послевоенного урегулирования:
комитет Оккупационного статуса, по делам так называемых
«изгнанных», «жертв войны» и т. д.65
Значительной спецификой, сохранившейся вплоть до
конца 70-х годов, отличалась система парламентских комитетов
Великобритании. За этими комитетами не была закреплена
какая-либо определенная отрасль управления, они работали
над законопроектами по мере их поступления. Однако еще
в 60-е годы при палате общин стали создаваться
специализированные комитеты, роль которых неуклонно возрастала66.
Если в первые 10—15 послевоенных лет системы
постоянных комитетов различных стран сильно отличались друг от
друга, то во второй половине 60-х годов и особенно в 70-е
годы под воздействием отмеченных выше сдвигов
усиливается тенденция к их унификации. Происходит постепенное
упразднение комитетов, связанных с особыми историческими
условиями послевоенного развития в отдельных странах.
Более тесное взаимодействие представительного
института с важнейшими звеньями государственного управления
отнюдь не ведет к повышению роли этого института в
процессе принятия важнейших политических решений и
нередко сопровождается измельчанием, запутыванием процесса
подготовки законов. Особенно отчетливо это видно на
примере конгресса США. Дифференциация постоянных
комитетов по отраслям управления сопровождалась здесь их
дроблением на узкоспециализированные подкомитеты. Если в
1945 г. при палате представителей было создано 106 и при
сенате 68 подкомитетов, то в 1961 г. их число увеличилось
соответственно до 131 и 109, в начале 70-х годов —до 146
и ИЗ67.
Как и в других странах, этот процесс был порожден
прежде всего расширением и усложнением всей сферы
общественных отношений, подлежащей законодательному
регулированию. Его крайние формы в США отчасти
объясняются традицией парламентских органов, в значительно более
широких масштабах, чем в других государствах,
участвующих в подготовке законов на предварительной стадии.
Однако немалую роль в данном случае сыграла неспособность
двух ведущих партий в конгрессе подняться над
межпартийными разногласиями, стремление как либералов, так и
65 30 Jahre deutscher Bundestag, S. 221.
66 Britain, 1980. L., p. 32, 33.
67 The New American Political System/Ed. by A. King. Wash., 1978,
p. 160.
160

консерваторов организационно закрепить свои позиции в
законодательном процессе и использовать усилившуюся
специализацию парламентского механизма в своих фракционных
интересах.
Чрезмерная специализация парламентского механизма
подготовки законов вступает в противоречие с комплексным
характером современных политических решений. В процесс
подготовки законов втягиваются десятки комитетов и
подкомитетов, что затрудняет для правящих кругов и
политических лидеров установление контроля над прохождением
законодательных актов. Одновременно облегчается
деятельность отстаивающих групповые интересы лоббистов, которым
в условиях дробления комитетской системы значительно
легче оказывать воздействие на депутатов68.
Все это побуждает деятелей как консервативного, так и
либерального направления к проведению мер по
централизации парламентского механизма. В середине и особенно в
конце 70-х годов в парламентах ряда капиталистических
стран ограничивается число комитетов и подкомитетов,
осуществляется создание парламентских органов, которые
должны сосредоточиваться на решении узловых проблем
подготовки законов69. Например, при сенате и палате
представителей конгресса США по инициативе либерально
настроенных демократов в 1974 г. были созданы бюджетные
комитеты, взявшие на себя подготовку решений по всему комплексу
бюджетно-финансовых проблем. Предполагалось, что они
будут участвовать в поиске альтернатив
социально-экономического развития и широко опираться на рекомендации
экспертов. Бюджетным комитетам предоставлялась возможность
контролировать решение финансовых проблем в других
парламентских органах, и в первую очередь в комитетах по
ассигнованиям70. Парламентским бюджетным комитетам
США, Франции, ФРГ, Японии в конце 60-х — начале 70-х
годов было предоставлено право расследовать деятельность
администрации министерств, что должно было способствовать
более глубокому вовлечению парламентариев в систему
политического контроля. Предполагалось, что такого рода
контроль облегчит преодоление бюрократической
изолированности различных звеньев административного адпарата71.
68 Ibid.
69 Ibid.
70 Evaluation in Legislation / Ed. by M. Zweig. N. Y., 1979, p. 40.
71 Huppertz P. Op. cit., S. 46; Avril P. Le regime politique de la V-e те-
publique. P., 1979, p. 49—50; Baerwald B. Op. cit., p. 90.
6 Заказ М 3288
161

Парламентские комитеты также все чаще получают
право надзора над разработкой научными и государственными
учреждениями критериев и приоритетов исследований,
особенно в тех областях, развитие которых непосредственно
затрагивает интересы широких слоев населения.
Соответствующие комитеты конгресса США, например, в 1980 г. получили
дополнительные полномочия при контроле над определением
основных направлений исследований в области
здравоохранения; были также расширены их контрольные функции над
деятельностью Комиссии по использованию атомной энергии
и т. д.72 Однако в силу ограниченности полномочий
парламентского института по отношению к ведомственной
бюрократии и несогласованности действий внутри него самого
все эти меры приносили весьма ограниченный эффект.
Серьезные препятствия к повышению роли парламента
при подготовке законопроектов и в деле контроля над их
реализацией создаются сложившимся в постоянных
комиссиях соотношением партийно-политических сил. Как
правило, депутаты назначаются в эти комиссии с учетом силы и
влияния партийных фракций, но даже в период активизации
и расширения влияния социал-либеральных, «прогрессивных»
группировок и партий в 70-е годы представители
буржуазно-консервативных направлений зачастую удерживали
руководство важнейшими парламентскими комитетами.
В западногерманском бундестаге ряд постов
председателей важнейших комитетов в период расширения влияния
СДПГ находился по-прежнему в руках ХДС и ХСС или
идущей на широкие компромиссы с консервативной
оппозицией СвДП. Заметный сдвиг в сторону усиления позиций
ХДС и ХСС, а также СвДП в руководстве постоянными
комитетами произошел после парламентских выборов 1980 г.
и особенно 1983 г. Партии правительственного большинства
в настоящее время прибрали к своим рукам
председательские посты в важнейших комитетах: по иностранным делам,
экономике, финансам, внутригерманским отношениям,
обороне 73.
В конгрессе США позиции консерваторов в руководстве
парламентскими комитетами были несколько ослаблены
после парламентских выборов 1974 г. В тот период ослабевает
и принцип старшинства при замещении руководящих постов.
Умеренные либералы назначаются председателями важных
72 Congressional Quarterly, vol. 38, N 36, 1980, Sept. 6, p. 2663; N 32,
1980, Aug. 9, p. 2335.
73 Das Parlament, 1981, 3. Jan., N 1, S. 6; Atomwirtschaft-atomtechik,
1981, N 1, S. 6; Das Parlament, 1983, 4 Jun., N 22, S. 13.
162

комитетов палаты представителей: по делам вооруженных
сил, банков и др.74 Тем не менее в начале 80-х годов
руководство важнейшими комитетами сената и палаты снова
оказывается в руках либо умеренных, либо консервативных
республиканцев75.
Располагая также и после выборов 1982 г. большинством
в комиссиях сената, консервативные республиканцы
стремятся оказывать решающее влияние на содержание
законодательства, сводя на нет все противоречащие курсу Рейгана
инициативы, исходящие от демократического большинства
палаты представителей76.
Помимо описанных выше парламентских комитетов,
в каждой более или менее крупной парламентской фракции
существуют собственные комиссии, создаваемые по
основным направлениям государственной деятельности. Одна из
важнейших задач этих комиссий — специализация членов
фракции в тех или иных областях государственного
управления, а также их продвижение на ответственные посты в
парламенте и в госаппарате. Это само по себе побуждает
председателей специализированных комиссий фракции
ориентироваться на наиболее влиятельные круги истэблишмента
и стимулирует их к заключению компромиссов на
консервативной основе77.
Прочные позиции в парламенте
консервативно-буржуазных партий, преобладающая тенденция к соглашению
между всеми представленными в постоянных комитетах
буржуазными и реформистскими партиями, а также значительное
и постоянное воздействие бюрократии и бизнеса на
депутатов — все это, вместе взятое, приводит к быстрому
прохождению законопроектов, отвечающих интересам
государственно-монополистической верхушки, и одновременно
торможению «социально-реформаторских» проектов, в том числе и
исходящих от правительств,— в эти проекты обычно
вносится множество поправок консервативного характера.
Преобладание в постоянных комитетах консервативных
депутатов и блокирующихся с ними социал-либералов, от-
74 Denenberg ß. Introduction au systeme politique des Etats-Unis. P.,
1979, p. 64; Congressional Quarterly, vol. 38, N 50, 1980, Dec. 13,
p. 3550-3553.
75 Congressional Quarterly, vol. 38, N 50, 1980, Dec. 13, p. 3551, 3553.
76 Силаева Е. М. В конгрессе 98-го созыва. Что нового? — США:
экономика, политика, идеология, 1983, № 3, с. 74.
77 Ripley R. Partyleaders in the House Representatives. Wash., 1967,
p. 37—39; Domes /. Mehrheitsfraktion und die Bundesregierung. Köln,
1964, S. 41; Jahrbuch der SPD, 1968/69. Bonn, 1969, S. 94;
Frankfurter allgemeine Zeitung, 1980, 7. Nov.
163
6*

сутствйе Должной гласности и контроля общественности за-
трудняет деятельность левых сил. Тем не менее коммунисты
придают большое значение работе в постоянных комитетах78.
Наряду с постоянными комитетами, выполняющими
главную работу по подготовке законодательства к утверждению,
после войны происходит активизация временных
«следственных комиссий», созываемых с целью более тщательной
проработки и изучения отдельных, не находящих достаточно
полного отражения в законодательстве
социально-политических проблем. Одновременно расширяется парламентский
экспертный механизм. В целом после войны и особенно в
70-х годах возросло значение парламентской работы по
прогнозированию социально-политического развития и оценке
социально-политических последствий проводимых
правительством мероприятий.
Поскольку для созыва временной следственной
парламентской комиссии в ряде случаев достаточно поддержки
сравнительно небольшого числа депутатов79, комиссии могут
создаваться по инициативе левых партий, стремящихся привлечь
внимание парламента к острым социально-политическим
проблемам. При парламентах Франции, ФРГ и Италии было
созвано после войны более 20 таких комиссий80.
Деятельность комиссий рассчитана на данный легислатур-
ный период. Их состав комплектуется в соответствии с силой
и влиянием партийных фракций. О направленности работы
следственных комиссий свидетельствует перечень их
названий. При западногерманском бундестаге во второй половине
70-х годов были созваны, например, комиссии: О роли
женщин в обществе, Молодежь в демократическом государстве,
Будущее энергетической политики, О конституционной
реформе и т. д.81
Деятельность следственных комиссий, созванных по
инициативе левых сил, как правило, блокируется правящими
партиями. Именно так обстояло дело со следственными
комиссиями по делу А. Моро и мафии, созванных по
инициативе итальянских коммунистов. В то же время экспертные
комиссии но социально-политическим проблемам, поставлен-
78 Так, во время проведенного в 1978 г. опроса среди депутатов 98%
парламентариев ИКП высказали такую точку зрения. См.: La poli-
tica nell'Itaiia che Gambia/A cura di Martinelli A., Pasquino G. Mi-
lano, 1978, p. 216.
79 Das Parlament, 1980, 10. Mai, N 19.
80 Ibid.; La nouvelle economiste, 1978, N 127, p. 36.
81 Das Parlament, 1981, 16. Mai, N 20; Atomwirtschaft-atomtechnik, 1978,
N 6, S. 258; Уръяс Ю. Л. Политический механизм ФРГ. М., 1978,
с. 68.
164

ным на повестку дня массовыми движениями и
вызывающими острые разногласия среди
государственно-монополистической верхушки, нередко проводят достаточно основательные
обследования. Их деятельность завершается обычно
принятием отчетов, содержание которых, с одной стороны, должно
успокоить массы, а с другой — наметить контуры
политического компромисса между конкурирующими группами
государственно-монополистической элиты. Показательна в этом
отношении деятельность созванной в 1978 г. и завершившей
свою работу в 1980 г. первой следственной комиссии по
проблемам ядерной энергетики западногерманского
бундестага. В ее состав наряду с 7 депутатами вошли 7
«независимых» экспертов, в том числе связанных с бизнесом.
Работа комиссии завершилась принятием отчета, в котором
содержались технико-экономические обоснования для
сближения позиций противников и сторонников развития ядерной
энергетики в ФРГ82.
Усложнение законодательства и возрастание его
многоплановости, внедрение государственно-монополистического
программирования, необходимость оценки различных
вариантов социально-политического развития — все это способствует
более широкому привлечению ученых-экспертов к работе
различного рода парламентских органов. Не случайно в
70-х годах при парламентах буржуазных государств
расширяется постоянный экспертный аппарат, возрастает роль
административного обеспечения парламентской работы. В
аппарате по административному обслуживанию и научной
экспертизе при конгрессе США было занято в 1955 г. 5203
человека, в 1967 г. эта цифра возросла до 8603, а в 1979 г.
превысила 17 тыс.83 Аналогичные тенденции характерны для
западногерманского бундестага, в административном и
экспертном аппарате которого к концу 70-х годов было занято
более 1600 человек84. Стоит вопрос о расширении экспертной
службы британского парламента.
В ряде стран, и в первую очередь в США, разветвленный
экспертный механизм функционирует уже более 10 лет.
Однако представители как консервативного, так и
социал-либерального направления не скрывают, что надежды,
возлагавшиеся на этот аппарат, далеко не всегда оправдываются.
В самом деле, экспертный механизм, несмотря на формальное
право доступа к его материалам всех депутатов, обслуживает
82 Atomwirtschaft-atomtechnik, 1979, N 1, S. 6; Handelsblatt, 1982, 1,
2. Okt.
83 Congressional Quarterly, vol. 37, N 47, 1979, Nov. 24, p. 2638.
84 Das Capital, 1980, N 3, S. 253.
165

в первую очередь наиболее влиятельных парламентариев,
что значительно сужает его «отдачу». С другой стороны, он,
как всякий бюрократический аппарат, имеет тенденцию к
самозамыканию и ориентацию на политические силы,
находящиеся в данный момент у руля правления. Все это
приводит в конце концов к постепенному сужению
политического горизонта экспертных служб и самих экспертов,
делает их неспособными к разработке крупномасштабных
проблем, требующих широкого подхода.
Отмеченные выше процессы специализации и
дифференциации парламентской процедуры и соответственного
изменения организационной структуры парламента самым
непосредственным образом сказываются на роли пленарных
заседаний, или пленума, занятого прежде всего обсуждением
и утверждением уже прошедших постоянные комиссии
законопроектов. Для парламентов ряда буржуазных стран
характерна тенденция к сокращению числа законопроектов,
выносимых на обсуждение всего состава законодательных
палат. С другой стороны, уменьшается доля принятых
законов по отношению ко всем законопроектам. Вся масса
обсуждавшихся в западногерманском бундестаге
законопроектов сократилась с 775 в 1949—1953 гг. до 443 в 1976—
1980 гг., число промульгированных законов во Франции
сократилось с 2655 в 1947-1958 гг. до 2030 в 1959-1979 гг.
С определенными колебаниями эта тенденция
прослеживается в конгрессе США85.
Развитие данной тенденции объясняется в первую
очередь тем, что важнейшие политические решения,
непосредственно связанные с государственно-монополистическим
программированием либо с работой органов репрессивного
аппарата, все чаще не выносятся на парламентское
обсуждение.
С другой стороны, определенное уменьшение одобренных
парламентом правительственных решений объясняется
повышением их сложности, комплексности и соответственно
предполагает увеличение времени на обсуждение. Так,
продолжительность дебатов по законопроектам во Франции
возросла с 50 часов в 1959 г. до 350 —в 1979 г., при
обсуждении госбюджета соответственно со 100 до 200, политических
вопросов и резолюций — с 50 до 7586.
Вследствие того что основная подготовительная работа
по законопроектам проводится в недрах административного
85 Statistisches Jahrbuch für die BRD. Stuttgart, 1980, S. 86; Revue
fran^aise de science politique, 1981, vol. 31, N 1, p. 92.
86 Revue fran$aise de science politique, 1981, N 1, p. 92.
166

аппарата и парламентских комитетов, на пленарных
заседаниях в основном обсуждаются лишь те или иные детали
законопроектов. Борьба ведется главным образом вокруг
внесенных поправок, а также частных вопросов
правительственной политики по тем или иным проблемам. В результате
такого характера дебатов увеличивается число устных и
письменных запросов, направляемых депутатами
правительству, а также растет общее число поправок, предложенных
фракциями на пленарных заседаниях. Однако
результативность всей этой процедуры, как правило, невелика.
Национальная ассамблея Франции отклонила, например, в 70-е годы
почти половину поступивших в ходе пленарных заседаний
поправок, исходивших главным образом от левых партий,
и прежде всего от ФКП87. «Поправочная» тактика широко
используется правоконсервативными кругами для
торможения законопроектов, исходящих от левых сил.
Важное место в законодательном процессе занимает
вторая палата, значение которой в 70-е годы почти повсеместно
возрастает. В США, где палаты равноправные, влияние
сената на законодательный процесс усилилось с середины
70-х годов. Под воздействием поражений во Вьетнаме
противники чрезмерной концентрации власти Белым домом
добились закрепления за сенатом права утверждения
важнейших внешнеполитических решений президента. Сенату было
отдано предпочтение не случайно. Здесь, на Капитолийском
холме, заседает много проверенных, опытных политических
деятелей, что затрудняет принятие нежелательных для
государственно-монополистической и
партийно-бюрократической верхушки политических решений.
Расширение влияния бундесрата на законодательный
процесс в ФРГ во второй половине 70-х годов связано с ростом
объема проходящих через парламент законодательных
проектов в социально-экономической области, нуждающихся,
согласно конституции, в обязательном утверждении второй
палатой. Доля законов, в утверждении которых должна
участвовать вторая палата, поднялась с 10% в 1949 г. до 60%
в конце 70-х годов. К тому же бундесрат имеет
исключительное право утверждения правительственных распоряжений,
являющихся важными административно-политическими
актами в области внутренней политики88. Участился созыв
согласительных комиссий бундестага. Если в первой половине
70-х годов на обсуждение этих комиссий выносился каждый
87 Ibid., p. 148.
88 Huppertz P. Op. cit., S. 298; Weber J. Op. cit., S. 298.
47

10-й законопроект, то в 1978 г.—уже каждый 5-й89.
Бундесрат, где представлены министры земельных кабинетов ФРГ,
является, по признанию западногерманских юристов, не
столько второй палатой, сколько вторым правительством, и
расширение его влияния по существу означает рост воздействия
государственной бюрократии регионального уровня на
законодательный процесс.
С конца 60-х годов активизируется и французский сенат,
в состав которого избираются представители
муниципалитетов и департаментов. Поскольку меры, направленные на
ограничение роли парламента, в V Республике коснулись сената
в меньшей степени, с ним в конце 60-х — начале 70-х годов
связывали надежды политические деятели, стремящиеся
предотвратить выхолащивание парламентаризма. После победы
левого большинства на выборах в Национальное собрание
в 1981 г. сенат стал оплотом правых сил, стремящихся
задержать одобрение правительственных законопроектов.
В 70-е годы в шесть раз увеличилось число поправок
сенаторов к законам, предложенным правительством90. В
Великобритании с конца 70-х годов усилилась подготовка к
реформе палаты лордов, призванной существенно повысить ее
роль в качестве «верхней» палаты парламента.
Возрастание роли второй палаты не только отражает,
таким образом, потребности современного капитализма в
привлечении более широкого спектра политических сил,
пользующихся доверием правящего класса, к процессу
выработки и принятия важнейших политических решений, но и
нацелено на повышение надежности политического механизма,
укрепления влияния правоконсервативных политических
кругов.
Как свидетельствует опыт послевоенных десятилетий,
обсуждения на парламентском пленуме служат в первую
очередь целям достижения компромиссов между консервативным
и социал-либеральным течениями, а также используются для
изоляции левых сил в парламентах тех стран, где есть
коммунистические фракции.
Правда, в ряде случаев левые партии добиваются
проведения чрезвычайных парламентских сессий. Так, ФКП
добилась созыва весной 1979 г. чрезвычайной сессии
Национального собрания по проблемам безработицы. Проблема
приобрела слишком большую остроту, и поэтому
предложение коммунистов было поддержано некоторыми другими пар-
89 Das Capital, 1978, N 10, S. 10—14.
90 ßeyue frangaise de science politique, 1981, N 1, p. 77,
m

'гйямй. Ё ходе сессии депутатьг-коммунйсты вУстуйййй 6
разоблачением системы капиталистической эксплуатации, но
не смогли добиться принятия резолюции, обязывающей
правительство проводить мероприятия по преодолению или по
крайней мере ослаблению безработицы91.
Положение, конечно, меняется, когда левые силы входят
в состав правительственного большинства и тем более в тех
случаях, когда им удается овладеть правительственной
властью. Правительство левого большинства во Франции,
например, смогло провести ряд законов, в том числе
принципиальной важности о национализации 36 частных банков
и 9 монополистических групп в промышленности, а также о
децентрализации92. Но этот же французский пример говорит
о том, что в условиях, когда основные рычаги экономической
и политической власти (основные отрасли экономики,
система массовых коммуникаций, государственный аппарат и
его репрессивные звенья и т. д.) продолжают оставаться в
руках монополистического капитала и его политических
представителей, парламент и утвержденное им правительство
оказываются бессильными осуществить сколько-нибудь
далеко идущую программу мер, направленных на ограничение
всевластия монополий.
Этот, казалось бы, «частный» пример, как в капле воды,
отражает органическую встроенность современного
буржуазного парламента в систему политического господства
монополий, равно как и тот факт, что все осуществленные в
послевоенный период меры по его модернизации не только не
поколебали его значения в качестве одного из важнейших
столпов существующего порядка, но и способствовали
укреплению этой его роли.
Несмотря на существенный сдвиг в соотношении
законодательной и исполнительной власти в пользу последней и на
все более глубокое ее внедрение в законодательный процесс,
парламент остается исключительно важным центром
политического управления обществом, главное назначение
которого — обеспечивать эффективное политическое взаимодействие
между общественными и государственными институтами и
не допускать выхода из берегов общественного недовольства,
с одной стороны, и самозамыкания исполнительной власти,
с другой.
Если с точки зрения организационно-структурной в
центре происшедших сдвигов находится отмеченная специализа-
91 L'Humanite, 1979, 8 mars.
92 Бунин И. М. Франция: трудные перемены,—Рабочий класс и
соврем, мир, 1983, № 3, с. 45.
169

Цйя парламента, то с точки зрения социально-политической
их суть сводится к укреплению его взаимодействия и
взаимосвязей с монополиями и государственной бюрократией.
В совокупности оба эти момента существенным образом
видоизменили буржуазный парламент и парламентаризм, в
значительной мере лишив его того ореола высшего общественно-
политического форума нации, который он некогда имел.
Именно это, а не возросшая роль «организованности»
общественно-политической жизни как таковой и тем более не
усиление общественно-политической активности трудящихся
и их организаций, как утверждают буржуазные юристы,
политологи и публицисты, является причиной кризиса
парламентаризма.
Глава V.
СИСТЕМА
ФУНКЦИОНАЛЬНОГО ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА
И СОВРЕМЕННЫЙ КОРПОРАТИВИЗМ
Резко возросший объем государственного вмешательства в
социально-экономическую сферу, равно как и расширение
общественно-политической активности по непартийной линии,
обусловил объективную необходимость существенного
расширения узаконенных каналов взаимодействия между
«гражданским обществом» и государством за пределы
традиционной представительной системы, главными звеньями которой
являются периодически проводимые выборы, политические
партии и парламентские учреждения. Еще на стадии
«раннего» ГМК параллельно с этой системой начала возникать
принципиально отличная от нее система взаимосвязей
«управляющих» и «управляемых», основанная не на
территориальном, а на функциональном представительстве.
Выразителями «общественных интересов» в ней стали не партии,
объединяющие своих членов по принципу общности их
политических взглядов и целей, а непартийные организации и
группировки, сводящие людей либо на основе единообразия
выполняемой ими общественной функции, либо
приверженности к тому или иному специфическому интересу (отсюда
и применяемые западными социологами и политологами на-
170

звания «функциональные ассоциации» и «заинтересованные
группы» 1.
Местом «схождения» представителей «заинтересованных
групп» и государственной власти стала система
функционального представительства, состоящая из весьма различных
и по калибру, и по статусу, и по кругу возлагаемых на них
обязанностей учреждений.
Несмотря на то что деятельность и этих учреждений,
и всей системы функционального представительства в целом
не получает и малой доли того «паблисити», которое
окружает работу парламентов и других представительных
учреждений подобного рода, действительная политическая роль,
которую она выполняет, позволяет говорить о ней как об
одном из важнейших элементов политического управления
современного капитализма. Без его анализа уже не могут
быть в сколько-нибудь полной мере выявлены ни основные
черты и особенности механизма политического господства
монополистической буржуазии, ни те неокорпоративистские
методы, которые применяются для его сохранения и
упрочения.
ИЕРАРХИЯ УЧАСТНИКОВ
Тот факт, что возникновение и развитие системы
функционального представительства связаны прежде всего с ростом
государственного вмешательства в социально-экономической
сфере, оказал решающее воздействие и на «набор» основных
«контрагентов» буржуазного государства в рамках данной
системы. Ими стали прежде всего непартийные организации
1 Название «Функциональные ассоциации» применяется
сравнительно редко, и в большинстве политологических работ оно обычно
подменяется более широко употребляемым термином
«заинтересованные группы». Что касается этого последнего, то, принижая
понятие «организация» до понятия «группа» и не отражая
принципиальной разницы между двумя основными типами общественных
организаций, партийными и непартийными, термин
«заинтересованные группы», с нашей точки зрения, менее адекватно отражает
сущность объединений данного типа, нежели термин «непартийные
организации и группировки». Нельзя упускать из виду и то, что этот
термин несет вполне определенную идеологическую нагрузку, как
бы подчеркивая ограниченную, сугубо «служебную» роль
организаций и группировок данного типа в «плюралистической модели».
Тем не менее, учитывая, что выражение «заинтересованные
группы» уже получило широкое распространение, и в том числе в
советской литературе (в основном в плане критики
плюралистической концепции), в дальнейшем изложении будет употребляться
и этот термин, разумеется, без того ограничительного смысла,
который вкладывает в него буржуазная социология и политология.
171

и группировки, представляющие тех, кто осуществляет
реальную экономическую власть в обществе и государстве,
т. е. союзы и группировки монополий. Однако, вынужденные
считаться с реальной силой и влиянием массовых
непартийных организаций трудящихся, стремясь привлечь их к
конструктивному сотрудничеству с крупным капиталом и
буржуазным государством, власть имущие, как правило,
включают в данную систему (для краткости мы будем
дальше ее иногда называть «комитетской системой») и
значительное число представителей этих организаций.
Установление институционализированных отношений
между государственной властью и огранизациями «большого
бизнеса» в рамках «комитетской системы» является
органической частью процесса сращивания государства и
монополий, интенсивно развивающегося с самых начальных
стадий становления ГМК. Оно не исчерпывает всего этого
процесса, который развивается и по другим линиям — личной
унии, доверительным связям и иным неформальным каналам,
а также по линии образования государственной
собственности, государственной регламентации и субсидирования
частного капитала, государственных бюджетов и т. п.,—но
представляет как бы его наиболее политизированную часть.
Одно из важнейших отличий системы функционального
представительства от традиционной партийно-парламентской
системы состоит в том, что если в этой последней
комплектование выборных учреждений происходит целиком из
представителей политических партий, а партии-победительницы
формируют правительство и другие органы исполнительной
власти, то органы функционального представительства,
напротив, создаются и формируются «сверху», государством,
по сути дела в директивном порядке. При этом государство
не только устанавливает состав, полномочия, формулирует
задачи и финансирует данные учреждения, но и, как
правило, посылает в них своих собственных представителей.
Оно также определяет «правила игры», в соответствии с
которыми развертывается деятельность данных учреждений,
может в любой момент пресечь работу того или иного из
них или же создать новое и т. д. и т. п. Вся эта дирижист-
ская деятельность государства в отношении органов
функционального представительства облегчает осуществление в
рамках данных учреждений тесного взаимодействия
государственной администрации и монополий как на
общенациональном, так и на всех других уровнях.
В качестве выразителей интересов монополий в
«комитетской системе» выступают прежде всего предприниматель-
172

ские организации. Создав высокоспециализированный
аппарат по разработке основных направлений экономической и
социальной стратегии «большого бизнеса», союзы
предпринимателей в большинстве случаев взяли на себя как
основное бремя забот по представительству корпоративных
интересов крупного капитала и его отдельных группировок на
общенациональном и отраслевом уровнях, так и
определенную ответственность за формирование и реализацию
встречных обязательств «большого бизнеса» перед государством.
Подобного рода посредническая роль обеспечивает то
крайне важное и для монополий, и для государства согласование
узкогрупповых и общих интересов господствующего класса,
которое составляет важнейший элемент системы принятия
социально-экономических и политических решений в
условиях современного капитализма. В результате выявленный еще
Лениным процесс все более тесного слияния государства с
всесильными союзами капиталистов2 приобрел поистине
универсальный характер.
В какой-то мере предпринимательские организации и
союзы представляют перед государством и интересы среднего и
мелкого бизнеса, в том числе в сфере розничной торговли,
сельского хозяйства, рыболовства и т. д. Однако на деле
имеет место узурпация этого представительства
выразителями интересов монополий, и оно осуществляется в
интерпретации, выгодной этим последним. Это побуждает мелкий и
средний бизнес добиваться собственного, автономного
представительства. В результате не только среди
предпринимательских организаций, но и в системе функционального
представительства мелкий и средний бизнес занимает, по крайней
мере номинально, довольно видное место8.
Учитывая роль основной производительной силы
общества и реальный вес рабочего класса в системе социальных и
политических отношений буржуазного общества, власть
имущие, как уже говорилось, принимают меры к тому, чтобы
включить в «комитетскую систему» и соответствующие
организации трудящихся — их профессиональные союзы,
особенно когда руководство этих последних занимает
соглашательские позиции или в той или иной мере склонно к ним.
Тот факт, что в условиях усиливающегося вмешательства
государства в сферу социальных отношений всевозрастающая
часть активности этих самых массовых организаций рабочего
2 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 3.
3 Dun's Review, N. Y., 1980, Mar., p. 69—71; Congressional Quarterly
Weekly Report, Wash., 1980. N 9, p. 609—619; Management Today,
1980, Jan, p. 82—84.
173

класса развивается по линии отношений с государством,
причем отношений, в большинстве случаев далеких от
гармоничных и нередко резко нарушающих социально-политическую
стабильность, естественно, служит далеко не последней
причиной такого рода усилий.
Со своей стороны, и профсоюзы, и в том числе классовые,
вступают не только в конфликтные отношения с
государством. Там, где есть возможность вырвать у него те или иные
уступки путем переговоров, установление определенных
каналов связи является для них не только желательным, но
и необходимым. Не могут профсоюзы сплошь и рядом
обойтись и без экономической и иной информации, находящейся
в распоряжении государства и необходимой для
формирования их конкретных требований4. Естественно, что
конкретные формы и результаты участия профсоюзов в системе
функционального представительства определяются прежде
всего тем, какие цели они перед собой ставят, стоят ли они
и их руководство на позициях классовой борьбы или
классового сотрудничества. Однако как бы то ни было, участие
профсоюзов в системе функционального представительства
является объективной тенденцией и объективной
потребностью профсоюзного движения, и именно этим, безусловно,
определяется тот факт, что практически во всех странах
это участие, хотя и в различных формах и в различной мере,
является, так сказать, совершившимся фактом.
Наряду с предпринимательскими организациями и
профсоюзами система функционального представительства
притягивает к себе множество других «заинтересованных групп»,
которые выражают интересы и требования тех или иных
специфических категорий населения (пенсионеры,
дискриминируемые расовые или национальные меньшинства,
ветераны, инвалиды и др.) или же объединяют весьма
разнородных в социальном и иных отношениях индивидов по
принципу того или иного специфического интереса (группы и
организации в защиту окружающей среды, организации
квартиросъемщиков, потребителей, родительские ассоциации
и т. п.).
В буржуазной социологической и политологической
литературе приводится нередко разработанная до мельчайших
подробностей классификация такого рода «заинтересованных
4 Если вы не имеете контактов с государственными служащими на
достаточно высоком уровне, заявлял, например, глава профсоюза
почтовиков Великобритании, то ваш профсоюз вскоре «может
оказаться в затруднительной ситуации» (The Times, 1976, May 27,
p. 16).
174

групп» (экономические, профессиональные, религиозные,
альтруистические, этнические и т. д.). Специализирующиеся
на их изучении исследователи насчитывают их сотнями,
тысячами и даже десятками тысяч5.
Основываясь на чисто формальном или
формально-юридическом «равном статусе» всех «заинтересованных групп»,
преследующих не запрещенные законом цели, буружазные
социологи и политологи утверждают, что все они «на равных
началах» конкурируют между собой в борьбе за доступ к
государственной власти и что эта «свободная» конкуренция
якобы и представляет собой наиболее адекватное
воплощение «равных возможностей», предоставляемых
«плюралистической демократией» 6. За формальными признаками
упускается главное отличие, а именно принадлежность тех или иных
группировок и их членов к обладающим реальной
экономической и политической властью «верхам общества» или же
к отстраненным от этой власти «низам». В результате и
располагающие могущественными рычагами экономической и
политической власти «группы давления» монополий, и
лишенные таких возможностей организации трудящихся
оказываются в одной «обойме». Более того, большая массовость и
открытый характер действий этих последних используется
как аргумент в пользу тезиса о «превосходстве» и
«чрезмерной» силе, якобы обретенных ими7.
Важно подчеркнуть, что подавляющее большинство
«заинтересованных групп», выражающих интересы
трудящихся, остается за бортом системы функционального
представительства. Буржуазное государство беспрепятственно
допускает в эту систему лишь организации и группировки, которые
объединяют представителей господствующего класса, и
самым тщательным образом фильтруют те, которые объединяют
трудящихся. Лишь те из них, которые обладают реальной
силой и влиянием в обществе и с которыми оно надеется
установить взаимопонимание, признаются им в качестве
достойных участников данной системы. Те же, отношениями
с которыми можно без особого ущерба пренебречь или же
с которыми заведомо невозможно найти общий язык (преж-
5 Presthus R. Elites in the Policy Process. L., 1974, p. 58—59, 79—80.
6 См., например: Nicholls D. Three Varieties of Pluralism. L., 1974,
p. 20, 21, 25.
7 Milligan St. The New Barons: Union Power in the 1970's. L., 1976;
Burton J. The Trojan Horse. Lecsburg (Virginia), 1979. Подробно о
буржуазных и реформистских концепциях «заинтересованных
групп» см.: Современная буржуазная политическая наука:
проблемы государства и демократии / Под общ. ред. Г. X. Шахназарова.
М., 1982.
175

Де всего это относится К антивоенным движениям и
организациям), не допускаются к участию в ней. В результате
реальными участниками системы оказываются, помимо
представителей самого государства, прежде всего упомивавшиеся
выше категории «заинтересованных групп», которые
объединяют «большой бизнес» и трудящихся в их основном
качестве, т. е. первый —как «нанимателя», а вторых —как рабочую
силу, представителей других категорий «производителей»
(фермеров, рыбаков, ремесленников и т. п.), некоторые
интеллектуальные профессии, а также ряд наиболее
влиятельных «групп по интересам» (организации потребителей,
некоторые из объединений экологистов и т. д.).
Существует, однако, еще одна, весьма специфическая
категория участников системы функционального
представительства, которой принадлежит далеко не последняя роль
и которая не может быть причислена ни к одной из
упомянутых выше. Это специалисты и эксперты, отбираемые и
приглашаемые государством и призванные предоставлять
научно обоснованные рекомендации по тем вопросам,
которые подлежат рассмотрению в рамках «комитетской системы».
Как уже было показано в предыдущей главе, процесс
специализации и профессионализации заметно усилился в
последние 15—20 лет и в традиционных звеньях
государственного аппарата и государственной власти, включая
парламент, правительство, государственную администрацию
вообще. Однако в «комитетской системе» экспертам и
специалистам принадлежит особая роль, нередко они включаются как
представители «общественности», и их статус, по крайней
мере чисто формально, значительно выше, чем в только что
упомянутых традиционных частях госаппарата. Это
проявляется прежде всего в том, что им предоставляется
формально равные с другими участниками права. Иначе говоря, они
не просто представляют свои рекомендации, но и наравне
с другими членами активно участвуют в обсуждении и
принятии окончательного (на данной стадии) решения. Более
того, в целом ряде случаев именно специалистам и экспертам
поручается деликатная миссия председательства в органах
функционального представительства.
Существует несколько причин, побуждающих власть
имущих столь активно выдвигать эту категорию на передний
план. Первая и главная из них, безусловно, политическая:
стремление замаскировать ярко выраженный классовый
характер сил, составляющих ядро системы и ее отдельных
учреждений. Да и с чисто практической точки зрения внешне
нейтральный эксперт, стоящий на позициях сохранения и
176

укрепления существующих йорядкой й отношении, гораздо
более удобен: ему легче достичь приемлемого для правящих
кругов компромисса партнеров по переговорам, нежели
имеющему точные инструкции государственному служащему.
Кроме того, назначение угодных правительству экспертов в
соответствующие органы придает решениям и рекомендациям,
принимаемым в рамках системы, своего рода отпечаток не
политической, а экспертной рекомендации и, таким образом,
дает правительству потенциально веский аргумент против
возможных обвинений в авторитаризме, сговоре с «сильными
мира сего» и т. д.
Другая весьма существенная причина особого
предпочтения, которое отдается экспертам в системе функционального
представительства, связана с той тенденцией к технократи-
зации и специализации политического управления, о
которой говорилось выше применительно к другим звеньям этого
управления. Вполне естественно, что, будучи сравнительно
новым звеном политического механизма, система
функционального представительства неизбежно должна была отразить
эти тенденции более полно и рельефно, нежели те части этого*
механизма, где для ее реализации требовалась определенная
ломка уж сложившихся подходов и структур и где власть
имущим приходилось преодолевать, так сказать,
сопротивление материала. Но дело заключается не только и даже не
столько в этом. Сам по себе характер системы
функционального представительства, ее нацеленность на регулирование
основных социальных и экономических процессов,
происходящих в обществе, путем взаимодействия с силами, от
которых зависит их течение, ставят эту систему в положение
особого звена политического управления.
В разделении труда, которое имеет место в механизме
этого управления, на долю системы функционального
представительства выпадают не столько задачи принятия
решений, сколько миссия выработки проектов таких решений,
осуществления предварительной работы по их подготовке
и всестороннему обоснованию. Поэтому вполне естественно,
что доля исследовательской, научной работы, роль эксперт-
пых оценок и обоснований здесь должна быть выше, чем,,
скажем, в парламентах, административных звеньях
госаппарата, во многом опирающихся на рекомендации,
выработанные органами «комитетской системы».
Как видим, несмотря на весьма широкий и
многообразный спектр реальных и потенциальных участников системы
функционального представительства, уже на подступах к ней
они выстраиваются в строго ранжированном порядке, в пол-
177

Мом соответствии с экономическим и политическим весом
той общности, которую каждый из них представляет. Эта
ранжировка, игнорирующая основополагающие принципы
демократии и воспроизводящая на политическом уровне
существующее в обществе неравенство, по сути дела,
предопределяет и характер, и общее направление развития самой
«комитетской системы» и ее институтов.
ИНСТИТУТЫ «КОМИТЕТСКОЙ СИСТЕМЫ»
В отличие от традиционно сложившихся звеньев
политического управления, таких, как законодательные учреждения,
органы исполнительной власти, местного самоуправления,
система функционального представительства не имеет ни четко
очерченных границ, ни строго регламентированных «правил
игры», ни даже установившейся структуры. Ее институты
привязаны либо к исполнительной власти, либо к парламенту
и местным властям, либо непосредственно к главе
государства. Многие из них существуют годами и десятилетиями,
другие создаются на временной основе и столь же быстро
исчезают, как и появляются. Весьма многообразны и те
конкретные задачи, для решения которых они создаются —
от выработки проектов законов до дачи рекомендаций и
заключений по сугубо прикладным, техническим вопросам и от
примирения грозящих серьезными политическими
последствиями социальных конфликтов до выполнения
узкоадминистративных функций.
Все это не только придает весьма условный смысл самому
слову «система», но и делает довольно сложной задачу ее
идентификации, проведения демаркационной линии между
нею и учреждениями, к ней не относящимися. Не ставя себе
целью выяснение этих «демаркационных» вопросов,
требующих специального изучения, авторы считают необходимым
сосредоточить здесь главное внимание на характеристике тех
учреждений системы, принадлежность которых к ней не
вызывает сомнений.
Как с точки зрения удельного веса, так и общей роли
и влияния внутри «комитетской системы» на первый план
выдвигаются консультативные учреждения. Уже само это
название говорит о том, что главное их назначение —
консультировать, давать рекомендации тем государственным
органам, которые либо полномочны сами принимать
ответственные решения, либо непосредственно причастны к процессу
их принятия. Как правило, консультативные учреждения
создаются на более постоянной основе, и подавляющая их
178

часть довольно жестко «привязана» к исполнительной
власти — правительству, кабинету министров, отдельным
министерствам и ведомствам. В настоящее время только при
центральном государственном аппарате развитых
капиталистических стран функционируют сотни, а иногда и тысячи
учреждений такого рода. Согласно имеющимся данным, в США
насчитывается свыше 800 консультативных комитетов этого
ранга8, в Великобритании — около 5009, во Франции — около
5 тыс.10, в ФРГ - около 300 и и т. д.
«Типичный» консультативный комитет обычно состоит из
представителей правительства (министерства, ведомства),
«заинтересованных групп», имеющих то или иное отношение
к проблемам, находящимся в сфере компетенции данного
комитета, и экспертов по данной проблеме. Назначение в
комитет осуществляет, как правило, глава соответствующего
ведомства или министерства. Консультативные комитеты
самого высокого ранга комплектуются при непосредственном
участии премьер-министра и других ответственных
государственных деятелей. В случае, когда представители
«заинтересованных групп» привлекаются не в качестве экспертов,
а как их официальные уполномоченные, их назначение)
обычно осуществляется при согласовании с руководством данной
группы или организации.
При более внимательном рассмотрении состава
консультативных комитетов нетрудно обнаружить одну весьма
существенную закономерность: представители организаций
трудящихся в них неизменно находятся в явном меньшинстве.
Даже когда число этих представителей равно числу
представителей «заинтересованных групп» монополий или других
группировок господствующего класса, они, учитывая общую
классовую позицию этих последних и представителей
государства, располагают в лучшем случае третью, а в
большинстве случаев и значительно меньшей долей всех голосов.
Наиболее представительными и влиятельными из
консультативных учреждений являются существующие при
правительствах целого ряда стран «советы», в компетенцию
которых входит рассмотрение и обсуждение некоторых из
основных направлений и аспектов социально-экономической
политики государства. Типичным образчиком учреждений такого
8 US News and World Report, 4978, July 17, p. 61.
9 Public Administration, 1979, Autumn, p. 312.
10 Vaughan M. et al. Social Change in France. Oxford, 1980, p. 80.
11 Marxistische Studien. Jahrbuch des Institut fur Marxistische Studien,
4/1981. Frankfurt a. M., 1981, S. 227.
179

рода является Национальный совет экономического развития
Великобритании (НСЭР).
Учрежденный консервативным правительством Макмил-
лана в 1961 г., НСЭР состоит из 7 представителей
правительства, 6 уполномоченных ведущей предпринимательской
организации страны — Конфедерации британской
промышленности, 4 представителей управлений национализированными
отраслями и других государственных учреждений подобного
рода, 6 уполномоченных Британского конгресса тред-юнионов
и 2 «независимых» членов (от Совета потребителей и одного
частного банка). В состав НСЭР входит также директор
специального бюро при Совете, которое проводит всю
необходимую исследовательскую и информационную работу12. По
существу, директор этого офиса, состоящего из
высококвалифицированных экономистов, статистиков и других
специалистов, обеспечивает своего рода коллективную экспертизу.
Заседания НСЭР проходят либо под председательством
премьер-министра, либо (чаще) министра финансов. Обычная
регулярность заседаний — раз в месяц, но иногда в
деятельности совета бывают и довольно большие перерывы (как,
например, после прихода правительства М. Тэтчер к власти).
В компетенцию совета входит обсуждение практически
любых вопросов социально-экономической политики,
включая планы и программы экономического развития, чем он
в основном занимался в первые годы своей деятельности,
и выработку согласованной экономической стратегии. В его
рамках проводятся дискуссии вокруг таких важнейших
социально-экономических показателей, как заработная плата,
цены, налоги, инвестиции, уровень государственных
расходов на социальные нужды, обсуждаются альтернативные
предложения, выносимые Конфедерацией британской
промышленности и Британским конгрессом тред-юнионов в
канун опубликования бюджетов, и т. д.
Именно на заседании совета в загородной резиденции
премьер-министра в Чекерсе в 1975 г. были согласованы
основные параметры промышленной политики лейбористского
правительства на последующие годы и разработаны меры по
усовершенствованию механизма сотрудничества государства,
союзов предпринимателей и профсоюзов. Правда, как и
попытки осуществить с помощью совета «национальное
планирование» в 1962—1965 гг., разработанная в рамках НСЭР
в 1975 г. «промышленная стратегия» не оказала
сколько-нибудь существенного воздействия на реальное развитие бри-
12 The Times, 1978, Sept 4, p. 17.
180

танской экономики. Остается, однако, фактом, что именно
Национальный совет экономического развития является тем
органом, который с течением многих лет находился в центре
принятия решений по некоторым из наиболее кардинальных
проблем социально-экономической политики британского
государства.
При теперешнем, консервативном, правительстве были
предприняты, правда пока безуспешные, попытки найти в
рамках НСЭР modus vivendi с профсоюзами по ряду
ключевых вопросов социально-экономической политики и
заручиться их согласием на меры «жесткой экономии»,
осуществляемые тэтчеристским руководством.
Французский аналог НСЭР Великобритании — Социальный
и экономический совет (СЭС) — состоит из 59 назначенных
премьер-министром чиновников, 77 экспертов, 45
представителей профсоюзов, 41 представителя предпринимательских
организаций, 40 представителей фермеров и 15 —
уполномоченных других социальных групп13. Основная задача Сове-
га — обсуждение предлагаемых правительством проектов
национальных планов экономического развития, социальных
«г экономических приоритетов этого развития, нахождение
компромиссных решений, устраивающих как бизнес, так и
профсоюзы. Как и британский НСЭР, французский СЭС
опирается на систему (вертикальных) и региональных
(горизонтальных) советов, (так называемые комиссии по
модернизации), построенных по аналогичному принципу и
предназначенных для выработки соответствующих рекомендаций в
масштабе отрасли и региона 14.
Сходным образом формируются и функционируют
учреждения указанного типа и в таких странах, как Бельгия и
Голландия.
Несколько иная структура и функция у Экономического
совета Канады. В отличие от европейских этот совет не
включает в свой состав прямых представителей
правительства (за исключением двух-трех руководителей
специализированных агентств). Его дистанция от правительства
подчеркивается и тем обстоятельством, что, выступая с
собственными рекомендациями, он не участвует в обсуждении
общей линии и конкретных социально-экономических мер,
разрабатываемых правительством15. Из 25 членов Совета
13 Бунин И. М. Буржуазия в современном французском обществе. М.,
1978, с. 259.
14 Новые явления в механизме политического господства монополий.
М, 1975, ч. 1, с. 182—196.
15 The Economic Council at Work. Ottawa, 1971.
181

10 представляют «большой бизнес», 8 — профсоюзы, 7 —
«общественность», экспертов и специализированные ответвления
госаппарата. Вспомогательная служба совета насчитывает
немногим более 100 человек, в том числе 40
высококвалифицированных специалистов 16.
Начавшаяся в 60-е годы эпидемия создания высших
консультативных комитетов не обошла стороной и Соединенные
Штаты. В феврале 1961 г. только что избранный
президентом Дж. Кеннеди распорядился о создании
Консультативного комитета при президенте по вопросам отношений
труда и менеджмента. Комитет должен был вырабатывать
рекомендации относительно политики в области заработной
платы, цен, производительности труда, уровня жизни и т.п.
В его состав были включены 7 представителей от
корпораций, 7 — от профсоюзов и 7 — от «общественности» (включая
двух министров и директора Федерального резервного
управления). При комитете было создано 5 подкомитетов,
которые разрабатывали рекомендации по отдельным, более
узким направлениям социально-экономической политики и
«отношениям в промышленности» 17.
В 1962—1963 гг. комитет подготовил несколько докладов,
оказавших существенное воздействие на социальную
политику администрации. Хотя после гибели Кеннеди комитет уже
не играл прежней роли, он все же просуществовал до 1973 г.,
когда президент Никсон распустил его. Взамен была
активизирована деятельность ряда специализированных
консультативных органов, таких, как Федеральный консультативный
комитет по обеспечению занятости и особенно
Национальный совет по отношениям между трудом и менеджментом,
сыгравших в середине 70-х годов весьма заметную роль в
улучшении взаимопонимания между верхушкой «большого
бизнеса», лидерами профсоюзов и государственной
администрацией.
После своей победы на выборах в 1977 г. президент
Картер создал Консультативный комитет по проблемам
экономического роста, состоящий из 19 человек (в том числе 3
профсоюзных деятелей, представителей академических кругов,
местных властей, групп потребителей), с широкими
задачами разработки рекомендаций, призванных улучшить
функционирование экономики страны 18.
16 Ibid., p. 8.
17 Рогова Г. В. США: профсоюзы и политическая власть. М., 1983,
с. 136-137.
18 Там же, с. 154.
182

После прихода к вйасти администрации президента
Рейгана, проявляющей значительно меньший интерес к
трехсторонним консультативным комитетам и распустившей
некоторые из них, в стране было создано несколько
двусторонних органов, в которых представлены профсоюзы
и организации бизнеса на весьма высоком уровне. Один из
них — Консультативная группа труда и менеджмента имеет
в своем составе главу АФТ—КПП и других ее деятелей, ряд
видных представителей делового мира. Согласно заявлению
группы, ее цель состоит в том, чтобы рассматривать
проблемы экономической политики и находить рекомендации,
которые могут быть использованы правительством при выработке
государственной политики19. Таким образом, несмотря на
формально двусторонний характер консультаций, на деле на
определенном этапе к ним подключается и третья,
правительственная сторона.
В ряде стран функции общенациональных органов,
разрабатывающих и обсуждающих рекомендации по ключевым
вопросам социально-экономической политики, выполняют и
менее формализованные учреждения. В ФРГ, например, эти
функции длительное время выполнял механизм «коицер-
тированного действия»,— регулярно созываемые совещания
правительства, предпринимательских организаций и
профсоюзов20. В Швеции такого рода задачи решались в ходе
так называемых харпсундских встреч (по названию
резиденции премьер-министра, где проводились трехсторонние
обсуждения социально-экономической стратегии). Хотя менее
формальный характер этих совещаний на высшем
политическом уровне делает само их существование в большей мере
зависимым от политической конъюнктуры, в период, когда
они реально действуют, их рекомендации оказываются, как
правило, не менее (а зачастую и более) результативными,
чем те , которые покоятся на более прочной
институциональной основе.
Значительно возросло в 70-е годы участие профсоюзов
в различного рода переговорах и консультациях на двусто-
Labour and Society, Geneva, 1981, Apr.-June, p. 215—216.
В 1977 г. Объединение немецких профсоюзов прекратило посылку
своих представителей на эти совещания в знак протеста против
обращения предпринимателей в конституционный суд для
аннулирования нового законодательства об участии трудящихся в
управлении. После длительного перерыва, в январе 1980 г., состоялось
первое совещание трех сторон, которое знаменовало возобновление
прерванной в 1977 г. практики в виде еще менее формализованных
«встреч при канцлере» (Marxistische Studien, S. 29).
183

ронней (профсоюзы — правительства) и трехсторонней
(бизнес — правительство — профсоюзы) основе также в таких
странах, как Италия и Испания.
Большим своеобразием отличается структура и
деятельность высшего консультативного учреждения Австрии, так
называемой Паритетной комиссии по ценам и заработной
плате. Хотя в рамках этой комиссии согласовываются
важнейшие аспекты социально-экономической политики
государства (в области заработной платы, цен, налогов, социальных
расходов и т. д.), присутствующие на ее заседаниях в
качестве председателей представители правительства не имеют
формально права голоса, принадлежащего лишь полномочным
представителям объединений предпринимателей и
профсоюзов. Однако прочные неформальные связи, существующие
между партнерами по переговорам и представителями
государственной власти, приводят к тому, что, как отмечают
специалисты, «чистая двусторонняя модель» и здесь остается
нереализованной21.
Что же касается экспертов, то они, не будучи включены
в состав самой комиссии, по сути дела выполняют основную
подготовительную работу для нее в подкомиссиях,
важнейшей из которых является Консультативный совет по
экономическим и социальным вопросам. Тот факт, что
рекомендации Паритетной комиссии принимаются правительством
лишь в том случае, если они единогласно одобрены обеими
сторонами переговоров, естественно, также играет на руку
представителям монополий и государства, позволяя им
блокировать любые неугодные правящим кругам требования и
предложения профсоюзов.
Несмотря на весьма существенные различия в
компетенции, составе и общей роли подобных учреждений, все они
имеют тем не менее ряд общих черт. Тот факт, что почти
во всех них на самом высшем уровне представлены
основные «социальные партнеры» и государство, ставит их в особое
положение и среди консультативных учреждений, и в
системе функционального представительства в целом. Как
отмечается в одном советском исследовании, роль такого рода
учреждений шире, нежели обычных консультативных
органов, и она в чем-то приближается к роли своего рода
«промышленного парламента», неофициального законодательного
органа с участием представителей бизнеса, государственного
21 Lehmbruch G. Liberal Corporativism and Party Government: A Paper
to the Edinburgh IPSA Congress. Edinburgh, 1976, p. 11.
184

аппарата и тред-юнионов, который обсуждает важные
экономические вопросы и принимает по ним решения» 22.
Следует, однако, отметить, что тенденция к
превращению этих учреждений в органы, полномочные принимать
наиболее важные решения по экономическим и социальным
вопросам, нигде не реализована в полной мере, поскольку
окончательной и притом далеко не формальной инстанцией,
ответственной за принятие таких решений, остаются
правительства и парламенты. Кроме того, только в некоторых из
стран Запада, и прежде всего таких, как Австрия и
Скандинавские страны, решения и рекомендации, принимаемые
подобными форумами, носят достаточно определенный
характер и в более или менее полном объеме реализуются на
практике.
Следует также подчеркнуть, что реальный политический
вес и влияние данных учреждений варьируется в весьма
широких пределах в зависимости от конкретной
социально-экономической обстановки и от изменений в социальной и
политической тактике правящих кругов. В этой связи
заслуживает внимания факт почти повсеместного ослабления
роли высших консультативных учреждений со второй
половины и особенно с конца 70-х годов, когда
монополистическая буржуазия резко усилила методы прямого нажима на
трудящихся и их организации и когда по тактическим
соображениям ей понадобилось несколько «дистанцироваться»
от профсоюзов.
При всем том высшие консультативные учреждения
продолжают почти повсеместно играть существенную роль в
механизме экономического регулирования и социального
контроля, и если говорить о долгосрочных тенденциях,
диктуемых закономерностями развития ГМК, то есть все
основания полагать, что их влияние будет возрастать и в
дальнейшем. То же самое относится и к отмеченной тенденции
к выходу этих учреждений за пределы чисто
консультативной роли, выражающейся прежде всего в том, что решения
по некоторым из основных, кардинальных проблем
социально-экономической политики ГМК в их принципиальных
чертах принимаются еще до того, как их начали обсуждать
в инстанциях, облеченных соответственными полномочиями
и прерогативами.
Помимо учреждений широкого социально-экономического
профиля типа только что отмеченных, на общенациональном
Крылова Н. С. Государственный аппарат экономического
регулирования в Великобритании. М., 1972, с. 119—120г
135

уровне действует масса других, более узких и
специализированных органов, призванных давать свои заключения по
тем или иным вопросам социальной и экономической
политики (занятость, профессиональное и общее образование,
здравоохранение, социальное страхование, жилищная
проблема, различные аспекты проблемы окружающей среды,
развития транспорта, водоснабжения, энергоснабжения и т.п.).
Некоторые из учреждений такого рода действуют при
правительствах, однако подавляющая их часть привязана к со-
отвествующим министерствам и ведомствам.
Основное назначение такого рода консультативных
органов состоит в том, чтобы давать свои заключения по
вопросам государственной политики, затрагивающим жизненные
интересы населения и его отдельных групп. Их мнение
учитывается и при формировании соответствующих
законодательных предложений. В отличие от рассмотренных выше
учреждений в них более широко представлены формально
независимые эксперты и специалисты, и этим последним
сплошь и рядом поручаются руководящие посты в них. Под
видом экспертов в специализированных консультативных
органах нередко представлены влиятельные «заинтересованные
группы», что позволяет этим последним оставаться в тени23.
Однако даже при такой маскировке представительный
характер данных учреждений просматривается вполне
отчетливо и с годами становится все более ярко выраженным.
Согласно данным специального обследования, в Норвегии в
первые десятилетия XX в. «заинтересованные группы» были
представлены лишь в 10% консультативных комитетов при
правительственных учреждениях. В 1936 г. эта доля
возросла до 25%, а в первый послевоенный период —до 44%.
Причем во вновь образованных комитетах она составляла уже
68% 2\ Примерно из 6 тыс. членов этих комитетов во
второй половине 70-х годов на долю представителей
«заинтересованных групп» приходилось 2,6 тыс., или 42%, 20% —на
долю «бюрократов», 22% —экспертов и представителей
«общественности» 25. Как подчеркивается в упомянутом
обследовании, в комитетах при всех ведомствах преобладают
представители крупных экономических организаций — предприни-
23 В качестве экспертов по финансовым вопросам часто
приглашаются высокопоставленные служащие из управлений банков, по
вопросам образования — руководящие работники университетов,
жилищного строительства — управляющие строительных фирм и т. п.
24 Kvavick R, Patterns of Interest Group Behavior in Norwegian
Politics: A Paper Presented for the Edinburgh IPSA Congress. Edinburgh,
1978, p. 4.
25 Ibid,
196

мательских союзов, профсоюзов, отдельных фирм,
организаций фермеров, рыбаков, причем в министерствах
промышленности, труда и в ряде других
специализированных ведомствах на долю двух первых приходится почти
90% всех членов от «заинтересованных групп» (47%—от
профсоюзов и 42% —от предпринимательских организаций26.
Аналогичное или примерно аналогичное положение
существует и в большинстве других развитых
капиталистических стран, где специализированные консультативные
органы обрели прочное место в качестве одного из важнейших
элементов аппарата административного управления и
процесса принятия решений. Даже в Японии, где подобного
рода органы стали возникать много позднее, в настоящее
время при социально-экономических ведомствах действует
свыше 200 консультативных комитетов, причем их главными
участниками являются представители правительства и
деловых кругов. При отсутствии общенационального органа
типа названных выше экономических и социальных советов
наиболее важные и представительные из этих комитетов по
существу коллективно выполняют их функции и, судя по
свидетельству специалистов, обеспечивают достаточно
прочный консенсус правительства и «большого бизнеса» по
вопросам социально-экономической стратегии27.
Помимо комитетов с консультативным статусом, в
последние десятилетия получают все более широкое
распространение сформированные на основе функционального
представительства комитеты и комиссии с директивным статусом,
т. е. выполняющие административно-управленческие задачи.
Как правило, такого рода учреждения создаются в таких
«деликатных» сферах, где чистое администрирование может не
сработать и где правящие круги ощущают необходимость
повысить авторитет исполнителей путем придания им публичного
2« Ibid., p. 6.
27 Sethi S. P. Japan: Business and Social Conflict. Wash., 1975, p. 26—
36, 127—128. Существующие в Японии Комитет экономического
развития и Совет промышленного планирования являются, по
существу, органами предпринимательских кругов. В них отсутствуют
не только представители профсоюзов, но и государственной
администрации (Ibid., p. 34, 125). Небезынтересно отметить, что и в
Соединенных Штатах Америки учреждение, именуемое Комитетом
экономического развития, является чисто предпринимательским
объединением. Подобного рода совпадение отражает прежде всего
относительно более слабые политические позиции рабочего и
профсоюзного движения в этих странах по сравнению с большинством
западноевропейских стран (и соответственно более ярко
выраженную политическую активность организаций частного бизнеса).
187

статуса. Типичным примером такого рода учреждений могут
служить комиссии по заработной плате и ценам (создаваемые
либо вместе, либо порознь), которые в 60 и 70-х годах
получили довольно широкое распространение в целом ряде
капиталистических государств. Главной задачей указанных
комиссий являлось обеспечение соблюдения санкционированной
парламентами «политики доходов», и в частности
недопущение того, чтобы цены и заработная плата поднималась выше
оговоренных в законе лимитов28. Аппарат комиссий обычно
назначался из числа государственных служащих и
специалистов, а их члены — из представителей союзов
предпринимателей и отдельных фирм, профсоюзов и «нейтральных»
общественных деятелей29.
В случаях, когда «политика доходов» носила
принудительный характер, т. е. предусматривала применение
определенных санкций (штрафов, судебных преследований и т. п.)
за превышение установленных норм, постановления
комиссий подкреплялись прямой угрозой такого рода санкций
(хотя до выполнения этих угроз дело практически никогда
не доходило) 30.
Характерно, что практически нигде комиссии по
заработной плате и ценам не превратились в постоянный, длительно
функционирующий орган. Как правило, они не выдерживали
обострившихся социально-политических противоречий и
оказывались крайне чувствительными к изменениям
внутриполитической конъюнктуры.
Своего рода рекорд краткости существования поставил
упоминавшийся никсоновский Совет по заработной плате в
США, созданный в ноябре 1971 г. Хотя совет и выработал
ориентиры допустимого повышения заработной платы,
которые не должны были превышать 5,5% в год, уже первые
попытки реализовать это общее решение на практике
вызвало столь сильное сопротивление в низах и в профсоюзном
движении, что четверо из пяти уполномоченных профсоюзов
в совете, сославшись на необъективность представителей об-
28 В Соединенных Штатах созданный в 1971 г. указом президента
Никсона Совет по заработной плате получил полномочия не только
не допускать роста зарплаты выше заданных пределов, но и
определять сами эти пределы. Одновременно с Советом примерно на
тех же началах были созданы Комиссия по ценам, Комиссия по
уровню жизни и Служба внутренних доходов. См.: Рогова Г. В.
Указ. соч., с. 141—146.
29 Бурджалов Ф. Э. Государственно-монополистическая политика
доходов: концепция и практика. М., 1973, с. 146—158.
30 Там же, с. 180.
188

щестгвеййости в нем и, вышли в марте 1972 г. из его состава.
Правда, номинально совет продолжал существовать до 1973 г.
(с одним представителем от профсоюзов, одним —от
предпринимателей и 5 от общественности), однако его
возможности воздействовать на ситуацию оказались практически
равными нулю.
Несмотря на столь печальный опыт многих учреждений
по регулированию доходов, они вновь и вновь продолжают
создаваться, хотя и под другими вывесками. Причина
подобного постоянства довольно проста. Не желая идти по линии
жесткого административного замораживания заработной
платы, чреватого непредвиденными социально-политическими
последствиями, и не будучи в состоянии заставить трудящихся
смириться со снижением жизненного уровня, власть имущие
вынуждены создавать хотя бы иллюзию участия
общественности в решении этой коренной для них в условиях
обострившейся экономической ситуации задачи.
Другой сферой социальной политики, где нередко
практикуется создание комиссий с директивными функциями,
является политика в области занятости. В Швеции,
например, уже целый ряд лет функционирует Управление рынком
рабочей силы, руководство которого состоит из
представителей предпринимателей, профсоюзов и общественности. В
задачи этого органа входит обеспечение территориальной и
межотраслевой мобильности рабочей силы. Располагая
солидной финансовой базой, он руководит деятельностью по
переподготовке рабочих, чья специальность перестает
пользоваться спросом, предоставляет те или иные гарантии
занятости рабочим, которые по различным причинам не могут
приобрести новую специальность. Под его непосредственным
началом находятся учреждения, помогающие безработным
найти новое место работы32. Не ограничиваясь деятельностью
в сфере занятости и безработицы, управление осуществляет
также операции по финансированию государственных и
кооперативных программ жилищного строительства33 и, таким
31 В документе Исполкома АФТ—КПП, представленном по этому
поводу очередному ее съезду, в частности, говорилось: «Мы можем
теперь доложить, что так называемые представители
общественности являются скорее прислужниками администрации, чем
независимыми. Они не нейтральны, а имеют давнишние связи либо с
промышленниками, либо с правительством» (Рогова Г. В. Указ. соч.,
с. 141).
32 West European Politics, L., 1980, N 1. Special Issue on Trade
Unions and Politics in Western Europe, p. 110, 112.
33 Ibid., p. 113.
189

образом, служит весьма влиятельным регулятором
социальных отношений в стране.
Примерно такой же круг обязанностей и у норвежского
Совета по рабочей силе.
Сходные функции, хотя и в значительно меньшем объеме,
выполняет созданная в середине 70-х годов британскими
лейбористами Комиссия по проблемам рабочей силы. Комиссия
уполномочена заниматься вопросами создания новых рабочих
мест для отдельных категорий населения (оканчивающей
школы молодежи, одиноких женщин и т. д.), разрабатывать
и способствовать осуществлению программ повышения
занятости в депрессивных районах и т. п.34
В США в 1972 г. была создана целая система основанных
на смешанном представительстве органов по реализации
программ использования рабочей силы, разработанных
федеральным правительством. В эти органы вошли около 600
представителей профсоюзов.
Предложения о создании такого же рода агентств
завоевывают все больше сторонников и в некоторых других
странах, в частности в Италии35.
Реальный вклад всех этих органов в решение проблемы
безработицы никак нельзя назвать впечатляющим. Но в
условиях, когда вопросы обеспечения занятости выдвинулись
в качестве первоочередных, деятельность этих учреждений
помогает правящим кругам хотя бы отчасти смягчать
остроту данной проблемы и одновременно внушать трудящимся
и широкой общественности, что государство не безразлично
к их нуждам и предпринимает определенные усилия для
их решения.
Еще одним примером деятельности органов «комитетской
системы» с административно-управленческими функциями
могут служить учреждения, создаваемые для регулирования
«коммунальных» отношений и смягчения
национально-расовых проблем, весьма актуальных в целом ряде
капиталистических стран. Так, созданная в 1977 г. в Великобритании
Комиссия по расовому равенству, в которую влились две
ранее существовавшие комиссии аналогичного профиля,
вместе с сетью подчиненных ей региональных ответвлений стала
основным учреждением, ответственным за выполнение Акта
о расовых отношениях, принятого парламентом в 1976 г.
Во главе комиссии правительство поставило члена
парламента, бывшего министра внутренних дел консервативного
34 Public Administration, L., 1980, Autumn, p. 305—333.
35 West European Politics, 1980, N 1, p. 118.
190

правительства. Среди членов комиссии — ряд видных юристов,
профсоюзных деятелей, представителей деловых кругов,
а также расовых меньшинств. Основной формой работы
комиссии является расследование случаев расовой
дискриминации на производстве и в общественных местах с целью
вынесения соответствующих постановлений и привлечения к
ответственности перед законом виновных в его нарушениях.
Как отмечал, однако, еженедельник «Нью стейтсмен»,
попытавшийся проанализировать итоги двухлетней
деятельности комиссии, сделано было в области борьбы против расовой
дискриминации крайне мало. Из начатых ею 35
расследований к середине 1979 г. только два оказались законченными36.
Примерно к таким же выводам пришел журнал и в
отношении другого, также созданного лейбористами
учреждения такого типа — Комиссии равных возможностей,
призванной осуществлять контроль за соблюдением законодательства
о равных правах женщин на производстве87.
«Представительный» характер комиссий и комитетов
данного типа позволял и позволяет им входить в более
доверительные отношения с организациями и группировками,
деятельность которых они призваны регулировать и
контролировать. При проведении «политики доходов», например,
комиссии тесно взаимодействуют с ведающими этими
вопросами органами профсоюзов и союзов предпринимателей,
а также министерствами и ведомствами исполнительной
власти. В ряде случаев при этих организациях создаются
специальные подразделения, обязанностью которых является
представлять данную организацию перед соответствующей
комиссией (как это, например, было сделано Британским
конгрессом тред-юнионов в середине 60-х годов, когда при
нем был создан специальный Комитет политики доходов38,
или Конфедерацией британской промышленности, имеющей
специальные подразделения, занимающиеся вопросами цен
и заработной платы39. Все это, несомненно, не только делает
более гибкой всю систему регулирования социальных и
национально-расовых отношений, но и позволяет правящим
кругам выступать с претензией, будто они обеспечивают
участие общественности в этом регулировании.
Немаловажной особенностью работы директивных
комиссий и комитетов является то, что в отличие от обычных ад-
36 New Statesman, L., 1979, July 13, p. 52.
37 New Statesman, 1978, Dec. 1, p. 734—737.
38 Бурджалов Ф. Э. Указ. соч., с. 171—174.
39 Grant W., March D. The Confederation of British Industry. L,, 1977,
p. 83-84.
191

зминистративных органов государственного управления они
зимеют значительно большую возможность осуществлять свое-
то рода «корректировку на ходу». Они не только призваны
обеспечить проведение в жизнь того или иного закона или
постановления, но и, как правило, несут определенную
ответственность за состояние данной сферы общественных
отношений вообще. Исходя из этого, они проводят постоянную
работу по изучению реального положения дел, выявляют
факторы, воздействующие на ситуацию, и вносят
соответствующие поправки как в методы собственной работы, так
и тех чисто административных государственных учреждений,
с которыми они связаны.
К комиссиям и комитетам с директивными,
контрольными и управленческими функциями вплотную примыкают
многочисленные арбитражные учреждения, которые также, как
правило, создаются на экспертно-функциональной основе и
которые играют важную роль в регулировании «отношений
в промышленности» и в смягчении конфликтов на
производстве, будь то в масштабах фирмы, отрасли или экономики
в целом. Некоторые из них существуют на постоянной
основе, другие создаются специально для урегулирования того
или иного крупного трудового конфликта (примером таких
учреждений может служить комиссия лорда Ливера,
сформированная для примирения сторон во время забастовки
британских сталелитейщиков зимой 1980 г., и комиссия,
созданная правительством Швеции с аналогичной целью во
время парализовавшего экономику этой страны трудового
конфликта весной 1980 г.).
Совершенно особую роль среди учреждений, основанных
на функциональном представительстве, играют так
называемые комиссии по расследованию, создаваемые при
правительстве, парламенте или главе государства для проведения
детального,— с привлечением представителей
«общественности» и «заинтересованных групп» — изучения той или иной
назревшей проблемы и внесения предложений о путях ее
решения.
Как правило, рекомендации этих комиссий используются
правительствами при подготовке соответствующего
законодательства или же мер, предпринимаемых по
административной линии. Подобная процедура помогает правящим кругам,
с одной стороны, иметь разработанный с участием
высококвалифицированных экспертов и ученых набор конкретных
практических предложений (а нередко и альтернативных
мер), а с другой — заранее видеть, причем видеть во всех
деталях, какую гхозщию занимают в данном вопросе все
\П

сколько-нибудь влиятельные общественно-политические силы
и «заинтересованные группы».
Чаще всего к такого рода практике прибегают
правительства, склонные к проведению реформистской политики и
пытающиеся добиться максимального общественного согласия
на предлагаемые меры (а заодно и усилить их политический
эффект).
Выводы и рекомендации комиссий могут иметь весьма
неодинаковые практические последствия. Работа одних
действительно дает толчок для проведения порой довольно
серьезных государственных мер40, выводы и рекомендации
других, напротив, кладутся под сукно и остаются
нереализованными41.
Не ограничиваясь участием в их работе представителей
различных «заинтересованных групп», комиссии обычно
заслушивают «показания» весьма широкого круга
общественных, научных и политических организаций и учреждений,
а также отдельных, наиболее авторитетных в данной области
специалистов. Кроме того, по поручению комиссий
проводятся специальные исследования тех или иных аспектов
проблемы, зарубежного опыта и т. д. Работа комиссий широко
обсуждается на страницах печати, вокруг нее нередко
развертывается широкая полемика.
Все это призвано подчеркнуть «объективность» и
«беспристрастность» комиссий, повысить авторитет их выводов
и рекомендаций. При этом весьма искусно обеспечивается
преобладание «мнений» сил, делающих погоду в обществе
и заинтересованных в упрочении существующих
общественно-политических порядков и отношений.
Даже если работа комиссий не дает прямого
практического результата, она отнюдь не оказывается бесполезной
для правящих кругов. Благодаря работе комиссий они имеют
возможность снять остроту проблемы и, что называется,
выпустить «пар из котла».
40 В качестве примера можно привести работу комиссий ФРГ,
способствовавших принятию законодательства об «участии» трудящихся
в управлении предприятиями и фирмами; Швеции,
сформулировавших основные положения законов о сохранении окружающей
среды, а также комиссии Фултона в Великобритании, доклад которой
был положен в основу законодательства конца 60-х годов о
реформе государственной службы.
41 Примером такого исхода может служить работа комиссии лорда.
Баллока с 1975—1978 гг. в Великобритании, призванной выработать
основы законодательства об «экономической демократии». Выводы
комиссии были решительно отвергнуты Конфедерацией британской
промышленности; они подверглись также критике со стороны
профсоюзов. См.: Industrial Democracy. L., 1977, p. 44—49.
7 Заказ М 3288
193

Как и другие виды учреждений «комитетской системы»,
комиссии по расследованию ведут свое начало с довольно
давних времен. «Наука» выпускать пар из котла и выдавать
сравнительно небольшие изменения чуть ли не за
революцию в социальных отношениях была известна уже многим
поколениям буржуазных политических лидеров. Некоторые
из наиболее известных социальных реформ начала века,
связанные с деятельностью таких фигур, как Ллойд Джордж в
Великобритании, Вудро Вильсон в США, были осуществлены
именно с применением такого рода процедуры. Что, однако,
отличает современную практику такого рода
внутриполитического зондажа и политического маневрирования, так это
еще более тесное взаимодействие представителей «групп
давления» крупного капитала и государства, а также
использование всего инструментария современных общественных
наук — политологии, социологии, социальной психологии и др.
Эти отличия бросаются в глаза и при сравнении
современных и более ранних учреждений функционального
представительства других видов. Как в силу их чисто
количественного роста, так и в результате изменений в их характере,
представительстве они стали играть качественно новую для
них роль в государственном управлении, превратились в
систему учреждений, практически покрывающую все основные
сферы и направления политического управления. Как
говорится в одном из специальных исследований этой системы
в Дании, «комитеты с представительством общественности
превратились в последние десятилетия в одно из
центральных звеньев системы принятия решений в стране» 42.
В целом система функционального представительства
в настоящее время обеспечивает не только повседневное
«сцепление» влиятельных «заинтересованных групп» между
собой и с буржуазным государством, но и создает достаточно
гибкий инструментарий для разработки ключевых
направлений социально-экономической и политической стратегии
государства, для осуществления государственного управления
в некоторых из наиболее чувствительных к прямому
государственному вмешательству сферах общественной жизни.
В какой-то мере это отражают и чисто количественные
изменения, происшедшие в данной сфере. Согласно,
например, некоторым британским исследованиям, общее число так
называемых «кванго» (Quango) — квазиавтономных
неправительственных организаций, подавляющее большинство кото-
42 Jarlow С. et al. The Danish Committee System: A Preliminary
Report: A Paper, Prepared for the Edinburgh IPSA Congress, 1976, p. 1,
m

рых принадлежит к учреждениям функционального
представительства,— возросло с 1950 г. до конца 70-х годов в 7 раз.
Общее число государственных служащих, занятых в этом
аппарате, составляет примерно 7з численности «гражданской
службы», или почти 200 тыс. человек. Число члепов этих
учреждений, т. е. людей, полномочных принимать решения
и рекомендации, составляет около 12 тыс. человек43. Это
значительно больше числа высших государственных
чиновников, оказывающих непосредственное воздействие на
принимаемые государственные решения. Если учесть, что в число
этих 12 тыс. входят полномочные представители
могущественных «групп давления» большого бизнеса, министры и
высшие государственные служащие, а также значительное
число крупных общественных деятелей и ученых,
представители ряда массовых организаций трудящихся, то станет
очевидным, что в эту систему вовлечены, хотя и далеко не
в равной мере, наиболее влиятельные силы британского
общества. Ни парламент, ни центральный государственный
аппарат при всей их возросшей связи с «заинтересованными
группами» по своим собственным каналам не в состоянии
обеспечить того постоянного и происходящего на самых
различных уровнях взаимодействия общественных и
государственных сил, которое обеспечивает «комитетская система».
При всем различии в положении в отдельных странах и
сохраняющейся неравномерности развития данной системы,
приведенные факты характеризуют тенденции и процессы
в политическом управлении, общие для всех развитых
капиталистических стран. Знаменательно, что даже в США,
которые заметно отстают в этом плане от большинства
западноевропейских стран, число участников «комитетской системы»
в конце 70-х годов составило около 25 тыс. человек, а
выделяемые на ее содержание бюджетные средства достигли почти
80 млн. долл.44
Сила комитетов, их политическая роль заключаются
прежде всего не в них самих и даже не в весе
представленных в них организаций, группировок и отдельных лиц,
а именно в этом схождении, взаимодействии. Окончательно
ничего или почти ничего не решая, они предрешают многое
из того, что после некоторых утрясок и увязок в рамках
более полномочных учреждений становится «законом жизни»
целой нации, определяет некоторые из основных направлений
43 Public Administration, 1979, Autumn, p. 315, 318. Подробнее о
британских «кванго» см.: Quangos in Britain. L., 1982.
44 US News and World Report, 1978, July 17, p. 61.
195
7*

экономической, социальной и политической стратегии
государства.
Гетерогенность этого организма, отсутствие четких
границ, текучесть состава и самих учреждений, то
возникающих, то исчезающих,— отнюдь не «болезнь роста», как это
может показаться на первый взгляд. В этой текучести,
расплывчатости «комитетской системы» — одно из центральных
ее свойств, позволяющее ей внедряться практически в
любые сферы взаимоотношений буржуазного государства и
«гражданского общества», выполнять самый разнообразный
круг задач, приспосабливаться к быстро меняющейся
обстановке.
При всем том возможности этой системы далеко не
безграничны и их не следует переоценивать. Призванная
вносить элементы управляемости в стихийно развивающиеся
общественно-политические отношения буржуазного общества,
она способна воздействовать на них лишь в весьма
ограниченных пределах. И чем больше обостряются коренные
классовые противоречия капитализма, чем непримиримее
становятся позиции противоположных социальных и политических
сил, тем отчетливее выявляется ограниченность воздействия
системы функционального представительства на
внутриполитический климат, экономику и социальные отношения.
Именно этим в значительной мере объясняется тот факт,
что «расцвет» этой системы совпал с годами сравнительного
затишья в классовой борьбе.
Делая политическую систему ГМК более гибкой, техно-
кратичнои и отзывчивой, она в то же время не в состоянии
устранить ее основной порок,— неспособность сделать
управляемым главный, определяющий элемент политической
ситуации, каковыми являются коренные классовые
противоречия. Более того, как отмечалось в одном из исследований
«комитетской системы», в условиях обострения социально-
классовых противоречий она переносит эти противоречия
«в сердцевину госаппарата» и потому «потенциально более
уязвима, чем парламентаризм» 45.
Пределы эффективности системы функционального
представительства при капитализме весьма наглядно выявились
в конце 60-х и особенно с середины 70-х годов, когда
произошло резкое обострение социально-экономических проблем
буржуазного общества, обострились социальные
противоречия и «политика согласия» стала испытывать растущее
напряжение. Не случайно именно в этот период появляются
45 Trends Towards Corporatist Intermediation. L., 1979, p. 21.
196

теоретические разработки и начинают осуществляться
практические шаги, направленные на модификацию этой системы,
на ужесточение тех принципов «либерального
корпоративизма», которые лежат в основе всей ее нынешней
деятельности. Однако прежде чем перейти к рассмотрению проблемы
современного корпоративизма, которую ставит развитие
комитетской системы, попытаемся ответить на один более
общий вопрос, возникающий в связи с этим развитием.
«КОМИТЕТСКАЯ СИСТЕМА» И ГОСУДАРСТВО
Принципиальный вопрос, возникающий при анализе
системы функционального представительства и ее роли в
политическом управлении капитализма, заключается в том, как
она соотносится с традиционными звеньями госаппарата,
с государственной машиной вообще. Являются ли
учреждения этого типа полноправной частью аппарата
государственного управления или же они должны быть отнесены в
какой-то иной, «промежуточной» категории, в которой особым
образом сочетаются элементы государственного и
общественного характера?
На первый взгляд ответ на этот вопрос достаточно прост.
Если мы считаем, что органы территориального
представительства, каковыми являются парламенты и местные
ассамблеи, составляют органическую часть государственной власти,
то по аналогии с ними таковыми должны считаться и органы
функционального представительства, тем более что многие
из них располагают весьма солидным вспомогательным
аппаратом, почти целиком состоящим из государственных
служащих. Аналогию с парламентом и местными ассамблеями
усиливает и то обстоятельство, что, как и члены этих
последних, участники «комитетской системы» могут получать
или не получать от государства специальное вознаграждение,
они могут сочетать свою деятельность на государственном
поприще с деятельностью в рамках своей основной
гражданской профессии. Наконец, и сам порядок комплектования и
определения условий деятельности органов функционального
представительства, осуществляемого государством, их
отчетность перед теми государственными органами, которым они
приданы,— все это говорит также в пользу зачисления их
в разряд государственных учреждений.
И тем не менее некоторые моменты, причем далеко не
второстепенные, заставляют говорить о большом своеобразии
того места, которое органы «комитетской системы» занимают
в политической системе капитализма. Главный из них — опре-
197

ДеДейная самостоятельность, автономия этих органов по
отношению как к законодательной, так и к исполнительной
власти. Будучи тесно, связанными, зависимыми от этих
властей, они вместе с тем во многом функционируют
обособленно от них и подотчетны им только в конечном итоге.
«Мандат», которым располагают члены комитетов и который
основан на соглашении между государством, предлагающим
участие, и отдельной личностью или организацией,
проявляющими ту или иную заинтересованность в таком участии,
не дает права государству направлять повседневную
деятельность органов «комитетской системы».
Представляется, что данная особенность не может
рассматриваться лишь как ординарное отличие в одном ряду
с теми, которых немало и в других звеньях государственной
машины. Ибо государство вбирает, вовлекает в свою орбиту
здесь определенные общественно-политические силы не путем
прямого их огосударствления, а сохраняя при этом
определенную «степень свободы», носящую далеко не формальный
характер и связанную с общими принципами буржуазной
демократии. Констатация этого момента, на наш взгляд,
крайне важна, поскольку в принципе существует
вероятность и даже определенная тенденция к такого рода прямому
огосударствлению «заинтересованных групп» в рамках
«комитетской системы» в целях усиления управляемости всей
этой системы. Нет никаких оснований сомневаться в том,
что такого рода огосударствление важнейших сфер
общественной и общественно-экономической жизни, которое уже
однажды имело место в ряде капиталистических стран,
привело бы к весьма далеко идущим изменениям во всей
политической системе капитализма и означало бы
принципиальный разрыв с буржуазно-демократической традицией.
Другая, также нигде не реализованная возможность
полного огосударствления данной системы состоит в придании
некоторым из ее органов определенных командных,
властных функций по отношению к тем или иным звеньям
административного аппарата, в поднятии их до статуса
традиционных представительных учреждений и в установлении
определенных взаимоотношений с ними.
Высказанные соображения, на наш взгляд, доказывают
необоснованность зачисления системы функционального
представительства в целом (за исключением, возможно,
некоторых ее учреждений, более тесно связанных с аппаратом
экономического регулирования) в разряд «ординарных»
государственных учреждений и тем более отождествления
с ними участвующих в комитетах «заинтересованных
198

групп»4б. Такого рода зачисление снимало бы отмеченную
выше принципиальную разницу и не отражало бы в
должной мере существующей объективной ситуации.
И в советской научной литературе, и в марксистской
литературе за рубежом уже были попытки зафиксировать эту
разницу «приставками» типа «квази», «полу», «смешанно»
и т. д.47 Такие попытки делаются и в буржуазной научной
литературе, которая, однако, либо чрезмерно преувеличивает
автономию «комитетской системы»48, либо, наоборот,
полностью игнорирует ее специфику и безоговорочно относит
ее учреждения к разряду «правительственных» 49. С нашей
точки зрения, наиболее адекватным мог бы быть термин
«квази (или полу) автономные государственные
учреждения». Этот термин, с одной стороны, подчеркивает их
принадлежность в конечном итоге к системе государственного
управления и в то же время фиксирует ту специфику, особое
положение, которые не позволяют зачислить их в разряд
обычных органов государственной власти.
Известная автономия органов функционального
представительства, бесспорно, позволяет им сравнительно легко
вписываться в буржуазно-демократический правопорядок, не
нарушая сколько-нибудь серьезно самого этого порядка. В то
же время она ни в коей мере не предрешает вопроса о том,
в какой мере существующие внутри этих органов «правила
игры», равно как и более общие параметры их деятельности,
соответствуют демократическим принципам. Вопрос этот тем
более закономерен, что в отличие от системы
территориального представительства, складывавшейся в ходе длительной
и упорной борьбы за всеобщее избирательное право, против
всех видов дискриминации, за полную гласность и отчетность
представительных учреждений, «комитетская система» в
общем и целом формировалась вне столь непосредственного
общественного воздействия.
Немаловажным фактором, свидетельствующим об
актуальности поставленного вопроса, является и то, что если
система территориального представительства создавалась
в период так называемого свободного капитализма, в
условиях расцвета буржуазной демократии, то система функцио-
46 См., например: Middle mas К. The Politics in Industrial Society. L.,
1979, p. 14—15.
47 Подобные оговорки, однако, не фиксируют главную отличительную
особенность этих учреждений — их относительно автономный
характер.
48 См., например: Lehmbruch G. Op. cit.
49 Public Administration, 1979, Autumn, p. 309—333; Middlemas K. Op.
cit., p. 449.
m

нального представительства явилась порождением другой
эпохи — эпохи монополистического и
государственно-монополистического капитализма с его отмеченной еще
В. И. Лениным тенденцией к «реакции по всей линии»50,
к выхолащиванию буржуазно-демократических свобод, ко все
более неприкрытому политическому господству монополий.
Все эти обстоятельства неизбежно должны были
наложить и действительно наложили самый существенный
отпечаток как на характер «комитетской системы», так и на
действующие в ней «правила игра», на те реальные функции,
которые она выполняет в системе политического господства
монополий.
СТРАТЕГИЯ «СОЦИАЛЬНОГО ПАРТНЕРСТВА»
И НЕОКОРПОРАТИВИЗМ
Институциональный характер отношений главных
«социальных партнеров» и буржуазного государства в системе
функционального представительства делает ее особенно
приспособленной для осуществления стратегии, нацеленной на
инкорпорирование ряда наиболее влиятельных непартийных
организаций и группировок в политический механизм ГМК.
Эту стратегию с полным основанием можно квалифицировать
как корпоративистскую или, точнее, неокорпоративистскую.
Не случайно целый ряд западных политологов фактически
отождествляют систему функционального представительства
и современный корпоративизм, ставят знак равенства между
ними51.
Неокорпоративизм предполагает не только резкое
ограничение массовой общественно-политической активности,
низведение ее до узкокорпоративных, не нарушающих
равновесия системы пределов, но и внедрение в сами отношения
государства и непартийных организаций элементов
бюрократической замкнутости, иерархичности и т. п. принципов и
норм, направленных на максимальное снижение возможности
широких масс трудящихся воздействовать на эти отношения.
В той мере, в какой данная стратегия реализуется на
практике и создаются отношения, основанные на принципах
подчинения низведенных до «корпоративного» уровня
интересов тех или иных социальных и политических общностей
интересам «системы» в целом, можно говорить о корпорати-
50 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 27, с. 419.
51 См., например: The State in Western Europe. L., 1980, p. 42, 45,
200

визме как общественном явлении, как об элементе
политических отношений капитализма вообще.
Попытки подчинить с помощью неокорпоративистской
стратегии своекорыстные интересы и устремления отдельных
фракций и группировок господствующего класса и
социально-экономические требования масс задачам стабилизации
капитализма носят, несмотря на сопровождающий их
словесный камуфляж, ярко выраженный классовый характер. Если
для крупного капитала речь идет о нахождении
оптимального сочетания узкогрупповых интересов его отдельных
фракций и его же собственных общеклассовых интересов, то
рабочий класс, наоборот, обрекается на такое сужение его
требований, которое придает им крайне ограниченный,
узкокорпоративный оттенок и преследует цель не допустить
выхода политической активности масс за «дозволенные»
пределы.
Современный корпоративизм отнюдь не ограничивается
институтами системы функционального представительства —
он охватывает и значительную часть политических
отношений, выходящую за рамки этих формализованных структур.
Некоторые из исследователей корпоративизма на Западе не
без основания считают даже, что в ряде случаев именно
неформальные переговоры и отношения организаций,
выражающих социально-экономические интересы основных
«социальных партнеров» и государства на высшем политическом
уровне, представляют собой центральное звено современного
корпоративизма и что именно в результате этих переговоров
и отношений устанавливается (или нарушается) тот
социально-политический консенсус, достижение которого является
главной целью корпоративистской стратегии52.
Очевидно, что как формализованные, так и неформальные
отношения, основанные на неокорпоративных принципах,
составляют единую сеть неокорпоративных структур,
получивших в послевоенный период весьма широкое
распространение в ряде стран Запада и играющих весьма
существенную роль в их политической системе.
Попытки, и в большинстве случаев небезуспешные,
подчинить «комитетскую систему» принципам современного
корпоративизма накладывают вполне определенный
отпечаток как на установившийся порядок комплектования ее
учреждений, так и на существующие в ней «правила игры».
Вопрос об этом порядке и правилах заслуживает тем
большего внимания, что в трудах большинства буржуазных поли-
См., например: Middle mas К. Op. cit.
201

тологов, специализирующихся на изучении современного
корпоративизма, этот последний представляется как своего
рода разновидность «плюралистической демократии»,
отличающаяся от нее лишь рядом своеобразных черт.
Бесспорно, современный корпоративизм — это не
корпоративизм тоталитарного толка, практиковавшийся в странах
с фашистскими режимами.
Принципиальное отличие современного корпоративизма
от более ранних его форм состоит в том, что он совмещается,
«сосуществует» с традиционной парламентской буржуазной
демократией, с наличием множества политических партий,
свободных выборов, сохранением парламентов и буржуазно-
демократических свобод. Это обстоятельство обыгрывается
многими буржуазными политологами, утверждающими, что
современный, «либеральный» корпоративизм не только не
противоречит принципам «плюралистической демократии»,
но и представляет их дальнейшее развитие применительно
к изменившимся условиям. В результате взаимодействия
старой (парламентской) и новой (корпоративной) систем,
заявляют они, возникает гибридная
«репрезентативно-корпоративная» 53, или «двухъярусная»54, форма правления,
в которой территориальное представительство граждан
(через партии, парламенты, местные выборные органы)
дополняется представительством их как «производителей» через
«функциональные ассоциации». Как утверждалось в одном
из докладов, представленных на Конгрессе международной
ассоциации политических наук в 1976 г., «либеральный»
корпоративизм заполняет тот вакуум, который образовался
между партиями и парламентом, с одной стороны, и
обществом — с другой55.
В подкрепление своей точки зрения эти авторы обычно
подчеркивают, что современный корпоративизм в отличие от
«классического» (средневекового) и корпоративизма
фашистского типа основан не на принудительном, а на
добровольном сотрудничестве сторон, что, вступая во взаимодействие
с государством и участвуя в работе соответствующих
институтов, «корпоративные ассоциации» ныне могут в любой
момент отказаться от сотрудничества56. Акцентируется так-
53 Ionescu G. Centripetal Politics: Government and the New Centres of
Power. L., 1975, p. 11.
54 Rokkan St. Norway: Numerical Democracy and Corporate Pluralism.—
In: Political Opposition in Western Democracies / Ed. by R. Dahl. New
Heaven; L., 1966, p. 113.
55 Lehmbruch G. Op. cit., p. 2—3.
56 Ibid., p. 2.
202

же внимание на том, что само членство в подобного рода
ассоциациях носит сугубо добровольный характер и здесь —
в отличие от тоталитарных режимов прошлого — отсутствует
элемент принуждения57.
Как правило, однако, упускается из виду то
принципиальное обстоятельство, что и существующие внутри самой
системы неокорпоративного взаимодействия «правила игры» и
связанное с ее внедрением уменьшение прерогатив и
снижение общей роли избираемых всеобщим голосованием
учреждений ведут к эрозии традиционной буржуазной
демократии, усиливают тенденции ее дальнейшего
выхолащивания.
Стремясь создать максимально благоприятные условия
для навязывания членам комитетов от массовых организаций
трудящихся угодных буржуазии и крупному капиталу
решений и рекомендаций, компетентные государственные органы
устанавливают откровенно антидемократические правила
комплектования и функционирования этих учреждений.
Как уже отмечалось, при любых раскладах представители
трудящихся оказываются в них в явном меньшинстве. Кроме
того, полное отсутствие выборных начал при комплектовании
комитетов, а также должной гласности и отчетности в их
работе делают для массовых организаций, рабочего и
демократического движения вообще крайне затруднительным
оказание непосредственного воздействия на принимаемые
ими решения.
Но, будучи отгороженными от общества, являясь
закрытыми» институтами, эти комитеты имеют довольно заметное
влияние на представленные в них массовые организации
трудящихся. Участие в работе органов функционального
представительства, в которое весьма глубоко вовлечены
руководящие деятели профсоюзов58, как правило, усиливает
бюрократические тенденции в профорганизациях, способствует росту
правореформистских сил в их руководстве. Как пишет
датский исследователь Дж. Лоуг, посвятивший свою работу
изучению места профсоюзов Дании в системе неокорпоратив-
ттого взаимодействия, вовлечение этих организаций в
политический механизм привело к своего рода «национализации»
функций датского профсоюзного движения, к переходу
полномочий от избираемых местных профсоюзных функционеров
57 Ionescu G. Op. cit., p. 20—21.
58 В Великобритании, например, в 1977 г. на 30 членов Генсовета БКТ
приходилось 180 назначений на различные посты в
консультативные и регулирующие агентства. См.: Richardson 7. /., Jordan A. G.
Government under Pressure. Oxford, 1979, p. 69.
203

к профессиональным профсоюзным и государственным
деятелям. В результате, сохранив формально демократический
характер, профсоюзная структура на деле становится все более
«олигархической» 59.
Шведский автор А. Лейоы, исследовавший особенности
«шведской модели» сотрудничества между государством и
профсоюзами, отмечает, что это зашедшее достаточно далеко
партнерство ведет к «сращиванию» профсоюзов с
государством, создает угрозу независимому существованию
профсоюзов, гипертрофирует роль государства и государственной
бюрократии и в конечном итоге означает «загнивание всех
институтов общества» в0.
Известный британский политолог Б. Джессоп приходит
к выводу о том, что развитие корпоративизма ведет к «эта-
тизации социальных отношений», усилению роли
бюрократического аппарата и кабинета, стимулирует
антипрофсоюзное законодательство (в целях приспособления профсоюзов
к «правилам игры», действующим в механизме
неокорпоративного взаимодействия), усиливает тенденцию к «сильному
государству» 61. На возрастание «принудительных» функций
государства в «корпоративной модели» указывает и ряд
других авторов62.
Неокорпоративистская стратегия не привела, вопреки
утверждениям некоторых буржуазных и ультралевых
политологов63, ни в одной из развитых капиталистических стран
к созданию «корпоративного государства». Не говоря уже
о неправомерности употребления самого термина в условиях
сохранения реальной силы и полномочий традиционных
буржуазно-демократических учреждений, ставка правящих
кругов на то, чтобы втиснуть отношения между
«заинтересованными группами» и буржуазным государством в узкие рамки
неокорпоративного взаимодействия, все чаще оказывается
битой.
Что касается наиболее влиятельных институтов
согласования «корпоративных» и «национальных» интересов,
действующих на общенациональном уровне, то в целом ряде
стран они вообще не выдержали напряжения классовой
59 Logue J. Trade Unions in the Corporate State. Gothenburg, 1976, p. 34,
17.
60 Leion A. Den svenska modellen. Stockholm, 1974, s. 180.
81 Jessop B. The Transformation of the State in Postwar Britain.— In:
State in Western Europe, p. 44, 47—56.
62 См., например: Trends Towards Corporatist Intermediation, p. 198,
209 211. ~
63 См., например: Huhtford R. The New Totalitarians. N.Y., 1972;
Logue J. Op. cit; Klassenkampe, 1975, N 1, S. 6—12; N 2, S. 26—31.
204

борьбы и переживают глубокий кризис. Даже там, где
общенациональные институты, базирующиеся на принципах
неокорпоративного взаимодействия, наиболее «прижились», они
функционируют со все большим и большим скрипом. Под
усиливающимся давлением снизу, со стороны рядовых
членов и активистов, и в Скандинавских странах, и в Австрии
профсоюзы проявляют все меньшую склонность соглашаться
с политикой перекладывания на трудящихся основных тягот,
связанных с кризисными явлениями в капиталистической
экономике.
Серьезные трудности, которые испытывали и испытывают
общенациональные формы неокорпоративистского
взаимодействия, налицо: если на протяжении конца 60-х—первой
половины 70-х годов можно было говорить об определенном
«взлете» неокорпоративизма, нашедшем свое отражение и
в буржуазной политической науке64, то с конца 70-х годов
наступил явный кризис неокорпоративистской стратегии. Он
затронул систему консультаций не только на самом высшем,
но и на более низком уровнях. Волна увлечения созданием
консультативных учреждений, столь высокая в
предшествующий период, явно стала идти на убыль.
Важно подчеркнуть и другое. Во многих случаях
организации и группы, представители которых участвуют в
системе консультаций, часто не считают себя связанными теми
решениями и рекомендациями, которые принимаются в ее
рамках. И отнюдь не случайно, что одна из основных
проблем, все более беспокоящих сторонников
неокорпоративистской стратегии, состоит в неспособности руководства
ряда «заинтересованных групп» обеспечить лояльность
рядовых членов к принимаемым в ходе консультаций решениям.
Подобного рода «неуправляемость» нередко характерна
и для отдельных непосредственных участников
трехсторонних переговоров, в том числе экспертов и специалистов,
далеко не всегда готовых в своих рекомендациях идти на
поводу у представителей правительства и крупного капитала.
Конечно, и принимаемые в системе консультаций
решения и рекомендации, и сам процесс их выработки составляют
важную и неотъемлемую часть общего процесса
политического управления в странах развитого капитализма. Однако
социально-политический эффект этой системы все же весьма
64 Именно в этот период появилась достаточно обширная литература
по данному вопросу и произошло, по сути дела, оформление нового,
неокорпоративного направления в буржуазной политологии.
Подробнее см.: Перегудов С. П. Неокорпоративизм и парламентская
демократия.—Советское государство и право, 1980, № 3, с. 91—99).
205

ограничен и далеко не соответствует той «сверхзадаче»,
которую ставят перед ней правящие круги. Поэтому
утверждение, будто она едва ли не целиком предопределяет в ряде
стран характер политических отношений, подчиняя их
принципам неокорпоративизма, явно не соответствует истине65.
Но представление относительно «вездесущности»
корпоративизма нуждается в уточнении и по еще одной весьма
немаловажной причине. Несмотря на недемократические
принципы комплектования и функционирования
консультативных учреждений, далеко не всегда и не все эти органы
проводят линию, угодную власть имущим. В
Великобритании, например, известен ряд случаев весьма
неортодоксального поведения органов функционального представительства
и даже прямого их конфликта с исполнительной властью.
Так, в 1979 г., вскоре после сформирования консервативного
кабинета, правительство распорядилось о прекращении
финансирования деятельности ряда уже упоминавшихся «кван-
го». Мотивировалось это решение в основном тем, что «кван-
го» съедают значительные государственные средства, не
принося должного эффекта. На деле причины этой акции
заключались в ином. Как отмечала прогрессивная печать, тори
«прикрыли» прежде всего те «кванго», которые были у них
«бельмом на глазу», поскольку их деятельность вступала
в прямое противоречие с линией нового правительства66.
Внутри этих органов, особенно когда к их работе привлечено
внимание широкой общественности, нередко развертывается
острая борьба, которая обычно в той или иной мере
сказывается и на принимаемых решениях.
Бесспорно, «правила игры», существующие внутри
системы функционального представительства, делают весьма
затруднительным для демократических сил, рабочего
движения воздействие на принимаемые в ее недрах решения и
рекомендации. В этом плане «отдача» традиционных
представительных учреждений, где действуют хотя и
ограниченные, основанные на принпипах буржуазного права, но все
65 На ограниченность распространения неокорпоративизма указывают
и ряд западных политологов и социологов. См., например: State and
Economy in Contemporary Capitalism. L., 1979; Cox A. Corporatism
as Reductionalism.— Political Quarterly, L., 1981, N 1, p. 78—95.
68 В числе этих органов оказались, например, Совет по социальным
услугам и Центральный совет здравоохранения, в составе которых
было слишком много неугодных новому правительству лиц. Как
писала газета «Морнинг стар», «советники в области социальной
политики (заседавшие в этих органах.— А в т.) удостоились пинка
не ради сбережения средств, а потому, что они осмелились
выступить в защиту престарелых, больных, неустроенных детей и всех
слабых и беззащитных» (Morning Star, 1979, Dec. 6).
206

же демократические в Своей основе процедуры, несравненно
больше и очевиднее. Однако, если учесть тот факт, что
возрастающая часть государственных решений и постановлений,
затрагивающих наиболее жизненные интересы масс, реально
подготавливается и фактически принимается ныне в рамках
консультативной системы, то становится понятным то
значение, которое придается коммунистическими партиями,
левыми социалистами и социал-демократами и стоящими на
позициях классовой борьбы профсоюзами вопросам ее
демократизации.
Это находит отражение как в общем, значительно более
широком подходе всех левых сил к проблемам борьбы за
демократию, ареной которой становятся основные сферы
выработки и принятия решений, так и в более конкретных
требованиях и лозунгах, направленных на ликвидацию
антидемократической системы комплектования консультативных
советов и комитетов и засилья в них представителей
монополий и государства, на решительную демократизацию
процедуры принятия решений, обеспечение всестороннего
контроля общественности за их выполнением67. В то же
время левые силы выступают против участия в тех органах,
которые «по определению» предназначены для того, чтобы
затруднить борьбу трудящихся за свои права и интересы
(типа комиссий и комитетов по «регулированию» заработной
платы и т. п.).
Как бы ни противодействовали этому власть имущие,
система функционального представительства уже несет на
себе определенный отпечаток воздействия широких
демократических сил, рабочего движения и не всегда подчиняется
тем принципам неокорпоративизма, о которых шла речь
выше. Совершенно очевидно, что в дальнейшем здесь еще
более отчетливо будет выявляться борьба двух тенденций —
неокорпоративной и демократической.
Примечательно, что в последние годы неокорпоративизм
все чаще выступает в заметно изменившемся обличье. Как
известно, кризис сложившихся после войны методов
государственно-монополистического регулирования побудил
правящие круги и представителей большого бизнеса
осуществить известную переоценку тех приоритетов, которые лежали
в основе всей их послевоенной социально-экономической
политики. Эта переоценка нередко подается и
воспринимается чуть ли не как полный отказ от основанной на активной
социально-экономической роли государства неокорпоративной
67 См., например: Who Cares About Quangos? L., 1979.
207

стратегии. Если послушать некоторых из наиболее
громкоголосых приверженцев «неоконсервативной» доктрины (типа
нынешних лидеров британских тори, американских
республиканцев, западногерманских христианских демократов
и т. д.), то может создаться впечатление, что их курс
направлен едва ли не на полный отказ от государственного
регулирования, и в том числе на искоренение системы нео-
корпоративистского взаимодействия.
Однако проводимая ими практическая политика говорит
совсем о другом. Реальности
государственно-монополистического капитализма, которые не может игнорировать ни одна
доктрина, ни один политический деятель, заставляют их идти
лишь на корректировку выработанных в послевоенный
период путей и методов государственного вмешательства в
экономику и социальные отношения в направлении резкого
ужесточения всей системы классового господства буржуазии.
Как уже было показано на примере Великобритании,
приверженцы неоконсервативных принципов осуществляют
ликвидацию лишь тех институтов системы функционального
представительства, в которых принципы корпоративизма
подвергались существенной эрозии. Достаточно сказать, что из
примерно 300 «кванго», зафиксированных проводившимися
обследованиями, консерваторы ликвидировали не более
нескольких десятков.
При этом они и не помышляют о закрытии тех
консультативных учреждений, которые, хотя бы в минимальной
степени, выполняют предназначенную им роль «примирения»
возникающих в различных сферах социальной и
политической жизни конфликтов и противоречий68. Более того, в
рядах консервативного руководства имеют хождение проекты и
планы, направленные на существенное повышение роли
некоторых из наиболее ваяшых органов трехстороннего
сотрудничества (правительство, предпринимательские
организации и профсоюзы), и прежде всего Национального совета
экономического развития. На желательность активизации
роли этого органа в качестве «экономического форума» все
настойчивее указывается и в предпринимательских кругах69.
Как писал в феврале 1981 г. генеральный директор экспертного бюро
НСЭР в газете «Тайме», «переговоры в НСЭР чрезвычайно
полезны... поскольку это уникальный национальный форум для
дискуссий между правительством, менеджментом и профсоюзами, без
которого они оказались бы в состоянии окопной войны друг с
другом» (The Times, 1981, Febr. 3, p. 12).
См., например: Management Today, L., 1980, Febr., p. 97—98; 1980,
Aug., p. 73—77; 1981, Febr., p. 100. В шш>8у оживления корпорати-
208

Большие усилия для расширения сотрудничества
основных «социальных партнеров» государственной власти и
придания ему большей эластичности и действенности
предпринимаются правящими кругами ФРГ70.
Как и в отношении системы государственного
регулирования в целом, налицо, таким образом, не отрицание
прежней практики, а лишь ее модификация, осуществляемая
прежде всего путем «чистки» органов и институтов
функционального представительства, концентрации усилий по
укреплению наиболее важных из них. Однако дело не
ограничивается только этими, в значительной степени косметическими
мерами.
Главное усовершенствование, которое «новые
консерваторы» пытаются внести в систему функционального
представительства, состоит прежде всего в новых, более жестких
«правилах игры», навязываемых трудящимся и их
организациям. Предоставляя крупным корпорациям все более
широкую свободу действий путем ослабления рычагов
прямого государственного вмешательства в экономику и тем
самым укрепляя и без того непомерно возросшую
«корпоративную власть» большого бизнеса, они в то же время делают
все возможное, чтобы «поставить на место» трудящихся и
их организации.
В этих целях «новые консерваторы» идут на принятие
антипрофсоюзного законодательства, восстанавливают
против профсоюзов общественное мнение, объединяют усилия
государства и частного капитала, что должно создать
труднопреодолимый заслон на пути справедливых требований
народных масс. Такая линия, сочетающая завинчивание гаек
«вне» и создающая более жесткие правила игры «внутри»
системы корпоративного взаимодействия, призвана, по
замыслам неоконсерваторов, привести к упрочению
социально-политической стабильности и исключать любые
проявления «самодеятельности».
Естественно, что такого рода развитие неизбежно ведет
к дальнейшему обострению противоборства отмеченных выше
двух тенденций в системе функционального представитель-
вистской стратегии и создания «корпоративного плюрализма»
весьма определенно высказываются и некоторые влиятельные деятели
и идеологи созданного в 1981 г. альянса социал-демократов и
либералов. См.: Political Quarterly, 1981, N 2, p. 148; подробно об этом
см.: МЭ и МО, 1983, № 6, с. 119—126.
Подробно об этом см.: Arbeiterklassen und staatmonopolistische Re-
gulierung der Klassenbeziehungen.— IPW Forschungshefte. В., 1981,
N 2, S. 7—111.
209

етва, еще более усиливает влияние происходящих в ней
процессов на общий характер политических отношений
современного капитализма.
Глава VI
АППАРАТ ИСПОЛНИТЕЛЬНОЙ ВЛАСТИ:
ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ И «ПОЛИТИЗАЦИЯ»
Расширение функций и прерогатив государства в условиях
ГМК, сосредоточение в его руках огромных
производственных мощностей и финансовых средств, превращение его
в крупнейшего нанимателя, внедрение различных методов
социально-экономического регулирования вызвали серьезные
изменения как внутри самого госаппарата, так и в его
отношениях с «гражданским обществом». Важнейшей частью
этих изменений является подрыв традиционной кастовой
замкнутости госаппарата и занятого в нем персонала,
усиление социальной и политической дифференциации в нем,
установление более тесных и разнообразных связей с силами и
организациями, действующими за его пределами.
Недавно умерший леворадикальный социолог Н. Пулан-
зас отрицал полезность конкретных исследований структуры
бюрократии, считая достаточной констатацию объективного
совпадения интересов буржуазного государства и
господствующего класса1. Между тем анализ
социально-политического облика различных категорий бюрократии и
происходящих здесь изменений позволяет обозначить границу,
отделяющую «административную элиту» от чиновников
среднего и низшего уровней, выявить характер отношений,
сложившийся между господствующим классом и госаппаратом,
усилившуюся политическую дифференциацию в его
различных звеньях — все то, без чего нет и не может быть ни
объективных знаний о буржуазном госаппарате, ни подлинно
научной теории буржуазного государства как такового.
Теоретические и стратегические концепции рабочих
партий отражают стремление максимально учесть и
использовать те возможности, которые создают для борьбы за
демократию и социализм новые явления в политической
надстройке капиталистического общества, складывающаяся
1 Poulantzas N. Pouvoir politique et classes sociales de l'Etat
capitalists P., 1968.
210

внутри нее расстановка классовых сил. «Отыскать в этом
сплетении государственных органов, организаций и
учреждений то, что можно поставить под контроль народа,
соединить с его инициативой, и то, что нельзя совместить с
народной властью, что неисправимо реакционно,—такова
сложная, требующая большой осмотрительности при ее решении
проблема»,— отмечал член Политбюро ЦК КП Австрии
Э. Виммер2. Только дифференцированный анализ
буржуазного государства может выявить как силы, способные
поддержать демократические, прогрессивные преобразования,
так и потенциальные «очаги сопротивления».
Не ставя перед собой цель всестороннего рассмотрения
происходящих в государственном аппарате процессов3 и
исходя из общего замысла книги, авторы сосредоточили свое
внимание на социально-политических аспектах темы,
остающихся, несмотря на наличие ряда работ, так или иначе их
затрагивающих4, все еще недостаточно изученными.
РОСТ ГОСАППАРАТА
И МАССОВЫЕ КАТЕГОРИИ СЛУЖАЩИХ
Развитие государственно-монополистического капитализма
сопровождается значительным расширением
административного аппарата государства. За три послевоенных
десятилетия численность государственных служащих5 ведущих
капиталистических стран более чем удвоилась, достигнув 3 млн.
2 Пробл. мира и социализма, 1980, № 7, с. 45.
3 Анализ госаппарата («государственной службы») как правового
института осуществлен в кн.: Государственная служба основных
капиталистических стран. М., 1977.
4 Маринин С. Б. США: политика и управление (федеральный
правительственный аппарат). М., 1967; Латышев И. А. Японская
бюрократия. М., 1968; Новиков А. В. Правовые формы организации
государственной службы в США. М., 1974; Четвериков С. Б. Кто и как
делает политику в США. М., 1974; Савицкий П. И.
Правительственный аппарат Пятой республики во Франции. Свердловск, 1979; и др.
5 В данной работе термином «государственные служащие»
обозначаются работники государственного аппарата управления: служащие
центральных государственных учреждений — министерств и
ведомств («гражданские служащие» по англосаксонской
терминологии) — и местных (штатов в США, земель в ФРГ, департаментов
во Франции, графств в Англии и т. д.) и муниципальных органов
управления. Не рассматриваются такие группы состоящих на
службе у государства лиц, как работники здравоохранения и
образования, рабочие национализированных предприятий. Официальная
статистика, однако, часто включает в состав государственных
служащих рабочих, занятых в министерствах и ведомствах
центрального аппарата.
211

в США, 1 млн. во Франции, 1 млн. 200 тыс. в Англии6.
Аналогичная тенденция наблюдается и в других странах
развитого капитализма.
В большинстве стран бурное увеличение штата
министерств и ведомств началось в годы второй мировой войны
и было вызвано характерным для военного времени
появлением новых служб и даже целых министерств. В
послевоенные годы дальнейший численный рост персонала
государственных учреждений обусловливался прежде всего
возрастанием экономических функций буржуазного государства и
развитием аппарата регулирования экономики (см. гл. VII).
Повышение роли государства в политико-идеологической и
социальной сферах (включая осуществление социальных
мероприятий под давлением борьбы трудящихся) и
расширение военно-полицейского аппарата также в большой мере
способствовали увеличению численности государственных
служащих.
Заметное воздействие на состав и структуру госаппарата
оказывают научно-техническая революция, внедрение ЭВМ
и различной оргтехники, новых методов планирования и
программирования.
Научно-техническая революция, совершенствование
научных методов организации труда резко увеличили потребность
госаппарата в квалифицированных научных и
управленческих кадрах. Число ученых, работающих в ведомствах
исполнительной власти США, возросло в 60-е годы на 49%,
что опережало темпы роста госаппарата в целом7. В 60-е годы
английское правительство стало широко использовать
специалистов, учёных, профессионалов во всех сферах
государственного управления. Около 25% английских
государственных чиновников являются специалистами в различных
областях экономики, науки, техники, права, коммунального
хозяйства, культуры и др. Только число профессиональных
экономистов, работающих непосредственно в аппарате
правительства, увеличилось с 19 в 1963 г. до 400 в 1977 г.8
Наряду с рекрутированием огромного числа специалистов
происходил интенсивный процесс создания новых
учреждений 9.
6 Employment and Earnings. Wash., 1980, March, p. 53; Annuaire sta-
tistique de la France. P., 1982, p. 80; Annual Abstract of Statistics.
L., 1981, p. 158-159.
7 Бурлацкий Ф., Галкин А. Социология, политика, международные
отношения. М., 1974, с. 228.
8 Government and Administration in Western Europe. Oxford, 1979,
p. 47.
9 См.: The State in Western Europe. L., 1980.
212

Одной из основных тенденций в развитии
государственной администрации в послевоенный период стало
совершенствование ее организационной структуры, рационализация
и профессионализация. Практически повсеместно были
проведены реформы административных служб, обусловившие
не только структурные изменения — новую классификацию
должностей, уточнение критериев для перехода из одной
категории в другую и т. д., но и повышение квалификационных
и образовательных стандартов для служащих, что
стимулировало введение новых методов подготовки и переподготовки
чиновников.
В настоящее время организационная структура
государственной службы, претерпевшая в результате реформ ряд
изменений, примерно одинакова во всех капиталистических
странах. Чиновники делятся на 4 основных класса: высшие
администраторы, составляющие незначительную долю в
общем числе служащих; руководители средних рангов и
исполнители — наиболее многочисленные классы, охватывающие
основную массу работников госучреждений; низшие
исполнители — группа служащих, включающая вспомогательный
персонал: машинисток, уборщиц, посыльных и т. п.10
Каждый класс, в свою очередь, разделен на ранги или категории,
для которых установлен определенный уровень заработной
платы.
Повсеместно стал более последовательно проводиться
принцип конкурсного набора на «гражданскую службу» на
основе образовательных критериев. В ряде стран были
ограничены возможности произвольного набора на
государственную службу, непотизма при повышении в должности, клиен-
телизма и политического патронажа, процветавших в XIX в.
Превращение служащих государственного аппарата в
массовую категорию работников наемного труда сопровождалось
их глубоким социальным расслоением, утратой многими из
них своих былых привилегий, ослаблением традиционной
кастовой замкнутости.
Руководитель британской гражданской службы сэр
Дж. Бэнкрофт писал: «Согласно распространенному мифу
все 690 тыс. гражданских служащих соответствуют
классическому стереотипу бюрократа, одетого в костюм в полоску,
носящего котелок и зонтик и работающего на Уайтхолле. Но
это представление очень далеко от действительности. Из
690 тыс. гражданских служащих (занятых в центральном
10 В ряде стран (Франции, Италии, Бельгии) классы государственных
служащих принято обозначать соответственно литерами «А», «В»,
«С», «D».
213

госаппарате.—Лег.) 150 тыс. являются промышленными
рабочими. Из непромышленных гражданских служащих
85% работают вне Лондона, около 45% —женщины и
примерно треть—моложе 30 лет... И даже из тех немногих
гражданских служащих — мужчин старше 30 лет и работающих
в Лондоне —я знаю лишь одного с Уайтхолла, кто носит
котелок» ".
Игнорируя процессы классового расслоения в среде
чиновничества, известный западный социолог Р. Дарендорф
утверждал, что гражданские служащие, выполняя
властвующие функции в обществе, «всегда принадлежат к правящей
политической квазигруппе». По его мнению, позиции
господства занимают не только «высшие государственные чины»,
но и «все прочие служащие политической администрации» 12.
На деле же большинство служащих государственного
аппарата заняты рутинньдм трудом, практически не
участвуют в отправлении власти, эксплуатируются и угнетаются
буржуазным государством. Их особый юридический статус
в ряде стран, отдельные привилегии, которыми они еще
пользуются, включая даже такую важную в современных
условиях, как относительная стабильность занятости, не меняют
их пролетарского положения. Рядовые служащие
госаппарата, как и служащие вообще, постепенно оказываются в
«пролетарском или полупролетарском положении» 13 и начинают
все яснее осознавать себя объектом капиталистической
эксплуатации.
Что же касается тех значительных групп чиновников и
специалистов, которые занимают средние и приближающиеся
к высшим уровни иерархической лестницы, то по своим
классовым характеристикам они принадлежат к средним
слоям капиталистического общества.
Высшая бюрократия занимает специфическое положение
в классовой структуре капиталистических стран. По всем
основным социальным и экономическим параметрам она
принадлежит к господствующему классу или тесно к нему
примыкает.
Углубление социальной дифференциации чиновничества
создало предпосылки для объективного сближения
государственных служащих низших и — частично —
средних рангов с другими массовыми категориями трудящихся,
что и наблюдается сегодня почти во всех развитых капита-
11 Public Administration, 1981, Summer, p. 139—140.
12 Dahrendorf R. Class and Class Conflict in Industrial Society. L., 1959,
p. 301, 296—297.
13 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 34, с. 308.
214

диетических странах. Это сближение выражается й в
относительном падении реальной заработной платы госслужащих,
ее растущем отставании от заработков в частном секторе14,
и в утрате чиновниками отдельных привилегий.
Снижение заработков государственных служащих,
начавшееся в 60-х и особенно в 70-х годах почти во всех
капиталистических странах, было вызвано не только инфляцией,
но и уязвимостью их положения в общей системе найма,
поскольку государство как наниматель-монополист всегда
могло позволить себе более свободное манипулирование
доходами своего собственного персонала. Снижению
материального уровня способствовала и относительная слабость
профсоюзов служащих госаппарата в большинстве стран, их
нежелание вступать в конфликт с нанимателем-государством,
что было обусловлено традиционными представлениями
чиновников о нормах их социального поведения.
Отставание темпов роста доходов государственных
служащих до недавнего времени компенсировалось сохранением
таких привилегий, как гарантированная занятость, высокие
пенсии и так называемые дополнительные льготы —
частичная оплата медицинского обслуживания, более выгодные
условия страхования и т. д., дающие существенную прибавку
к зарплате служащего. Однако постепенно стираются и эти
различия в положении работников государственного и
частного секторов.
Гарантия занятости, действующая для основной массы
постоянных сотрудников, не распространяется на временных
и внештатных, численность которых быстро увеличивается.
Во Франции, например, число лиц, занятых в
государственной службе, но не включенных в ее штат, выросло со
106 тыс. в 1936 г. до 374 тыс. в 1973 г.15 Эти категории гос-
14 Такая тенденция характерна для Англии, Италии, Франции и США.
По данным одного из ведущих английских профсоюзов служащих
госаппарата, разрыв между оплатой труда специалистов в
государственном и частном секторах достиг к 1979 г. 36%, а средний
заработок служащих госаппарата отстает от заработка их коллег в
частном секторе на 23% (Morning Star, 1979, Mar. 27; 1981, May 29).
Жалованье рядовых итальянских чиновников с середины 60-х годов
стало отставать от зарплаты рабочих (Caruso S. Burocrazia e capi-
tale in Italia. Verona, 1974, p. 73). Во Франции жалование
государственных служащих в настоящее время несколько ниже
заработков работников, выполняющих аналогичные функции в частном
секторе (L'Express, 1981, 20 nov., p. 41). В ФРГ и Японии также
наблюдается относительное снижение оплаты труда
государственных служащих, однако пока при этом происходит лишь сближение
с заработками в частном секторе.
15 Cahiers francais, 1980, janv.-fevr., N 194, p. 56.
215

служащих не Moryf претендовать ни на равную с включен-
ными в штат чиновниками оплату, ни на аналогичное
социальное обеспечение. Положение их весьма непрочно: они
могут быть уволены в любой момент. В Англии временные
работники, составляющие около 40% всех «гражданских
служащих», хотя и обладают в результате упорной борьбы
профсоюзов почти всеми правами постоянных, включая
право на пенсию, тем не менее подвержены увольнениям.
Угроза безработицы нависла и над постоянными
работниками госаппарата. В Англии в связи с урезкой бюджетных
ассигнований на государственный сектор правительство
сократило штат «гражданских служащих» на 40 тыс.
человек в 1979—1981 гг., а к 1984 г. планируется ликвидировать
еще 80 тыс. рабочих мест16.
Впервые за послевоенные годы проведены сокращения
персонала в госаппарате США: к концу 1981 г. количество
занятых в местном управлении уменьшилось на 200 тыс.
человек17. С декабря 1980 г. по март 1983 г. численность
служащих в федеральном аппарате и местных органах
управления снизилась с 3,663 тыс. до 3067 тыс. человек18.
Пенсии государственных служащих в отдельных странах,
так же как и заработки, все в большей степени начинают
испытывать влияние инфляции. Введенные относительно
недавно пенсионные системы, предполагавшие автоматическое
повышение пенсий в соответствии с ростом цен, подвергаются
пересмотру, и в некоторых случаях подвижная шкала
практически ликвидируется. В ряде стран — Франции, ФРГ,
Японии — пенсионное обеспечение государственных служащих
лучше, чем в частном секторе. Напротив, в США и в Англии
рядовые работники госаппарата имеют более низкие пенсии,
чем служащие частных фирм, при том что взносы в
пенсионный фонд английских чиновников вдвое превышают
пенсионные отчисления в частном секторе19.
Сближению низших категорий служащих с трудящимися
вне государственного сектора в немалой степени способствует
изменение характера труда государственных служащих
в условиях модернизации аппарата управления.
Механизация и автоматизация труда конторских служащих, его обез-
личенность и фрагментарность, использование
полуиндустриальных методов его эксплуатации — все это придает
бюрократической производственной ситуации, характерной для
16 New Statesman, 1980, May 23, p. 777; Morning Star, 1981, 29 May.
17 Business Week, 1982, Oct. 18, p. 141.
18 US News and World Report, 1982, Oct. 18, p. 18.
19 Morning Star, 1981, May 29.
216

крупных государственных учреждений, черты сходства с
индустриальной. Еще в 50-х годах служащие одного из
подразделений министерства социального страхования
Великобритании называли свое учреждение «фабрикой»20. Заметные
сдвиги в этом направлении произошли с введением
электронно-вычислительного оборудования. Труд компьютерного
персонала, требующий от работников гораздо больше внимания
и скорости при выполнении заданий, увеличивающий
зависимость служащих друг от друга внутри трудовых групп
и т. д., во многом напоминает труд рабочих
автоматизированного предприятия. Авторы исследования об
автоматизации контор в Японии отмечают даже появление новых видов
производственных заболеваний, связывавшихся прежде с
работой в промышленности21.
Падение доходов и утрата ряда привилегий, а также
уменьшение возможностей продвижения по службе22
привели к общему снижению во многих странах — Англии,
Италии, Франции и США —престижа государственной службы.
В итальянском обществе сложилось представление о
государственном аппарате как об относительно отсталом
социальном институте, где специалиста ждет низкий оклад,
медленное продвижение, неинтересная работа23. Во Франции
большинство госслужащих сами утверждают, что в
общественном мнении существует негативный образ чиновника. В
начале 70-х годов, в период экономического подъема, на ряде
приемных конкурсов во французский госаппарат был недобор
кандидатов 2\ Косвенное свидетельство невысокого статуса
английских чиновников дают результаты опроса,
показавшего, что служба в госучреждении привлекает весьма
незначительный процент детей «гражданских служащих»: лишь
от 4 до 14% служащих средних рангов пришли на
государственную службу по стопам отцов25.
Снижение статуса государственной службы
подтверждается прогрессирующей феминизацией госаппарата, особенно
на низших уровнях. Во Франции, например, доля женщин
в госучреждениях возросла с 30% в 1936 г. до 48% в 1975 г.26
20 Walker N. Morale in the Civil Service. Edinburgh, 1960, p. 104.
21 Hoos L, Jones B. Office Automation in Japan.— International Labour
Review, 1963, June, p. 566.
22 Подробнее об этом см. ниже. '
23 Кувалдин В. В. Интеллигенция в современной Италии. М., 1973,
с. 170.
24 Le Point, 1981, 2 mars, p. 56; L'Express, 1981, 20 nov., p. 40.
25 The Civil Service. Evidence Submitted to the Committee under the
Chairmanship... L., 1968, vol. 3(1), p. 20.
26 Kesler J-F, Sociologie des fonctionnaires. P., 1980, p. 20,
217

В Англии в конце 60-х годов женщины также составляли
около половины государственных служащих, а в низших
категориях — более 67%. В 1981 г. соотношение женщин и
мужчин среди служащих низших рангов превысило 2: 127.
Доля женщин в федеральном аппарате США в целом к 1971 г.
достигла 29%, а среди низших должностных групп —74% 28.
Однако во второй половине 70-х годов, после обострения
проблемы безработицы, престиж государственной службы,
обеспечивающей более стабильную занятость, возрос.
Значительно увеличилось число кандидатов на приемных
конкурсах на государственную службу. В 1981 г. в Париже
было 115 тыс. кандидатов на 2 тыс. мест29.
Относительное ухудшение материального положения,
изменение базы рекрутирования и снижение общественного
статуса вызвали значительные сдвиги в настроениях и
психологии рядовых служащих, способствовали осознанию ими
общности своих интересов с другими группами
эксплуатируемых наемных работников, с рабочим классом.
Однако процесс субъективного сближения с рабочим
классом в плане осознания общности положения и интересов
развивается медленно и неравномерно. Кроме того, на
широкие массы государственных служащих во многом еще
влияют традиционные представления об «особой роли» чиновника
(даже мелкого), о том, что пристало и что не пристало
работнику госаппарата.
Подобные представления, подкрепляются особыми
правовыми нормами, налагающими на государственных служащих
ряд серьезных ограничений политического и социального
характера. Объем и строгость этих ограничений в разных
странах варьируются. Общим и важнейшим остается, однако,
требование лояльности по отношению к правительству,
в современных условиях включающее в себя прежде всего
адекватность политических взглядов служащих ориентации
правящих кругов. В некоторых странах это требование имеет
весьма широкое истолкование.
В США, например, нелояльностью считается любое
отступление от установленных норм поведения — от
«увлечения» алкоголем до участия в прогрессивных общественных
движениях. До последнего времени как проявление нелояль-
27 The Civil Service. Evidence..., vol. 4, p. 357; New Society, 1981, May
28, p. 356.
28 A Graphic Presentation on the Federal Civil Service: USCSC. Wash.,
1971, Ch. 16. Mandate for Merit, 1972; Annual Report: USCSC, Wash.,
1973, p. 71.
29 I/Express, 1981, 20 nov., p. 40.
218

ности считалось участие государственных служащих в
забастовках, однако массовость забастовочного движения
служащих в 70-х годах во многом ослабила действенность закона,
предписывающего увольнение работников, принимавших
участие в стачках и демонстрациях. Особое внимание
уделяется сохранению политической благонадежности служащих.
Чрезвычайно строгие требования «политической
лояльности» существуют в ФРГ. В 1974 г. получила юридическое
оформление практика, начавшаяся еще в 50-е годы: на
государственную службу был закрыт доступ лицам,
принадлежащим к таким организациям, как Германская
коммунистическая партия, Свободная немецкая молодежь, Общество
ФРГ—СССР, Комитет борцов за мир, Объединение лиц,
преследовавшихся при нацизме, и некоторые другие. К 1977 г.,
по подсчетам рабочего комитета гражданской инициативы
«Долой запреты на профессии», число расследований,
осуществленных официальными органами ФРГ, достигло
миллиона 30. Административное право ФРГ регулирует не только
трудовую деятельность чиновника. Согласно
западногерманскому закону 1957 г., чиновнику вменяется в обязанность
«примерное поведение», он должен быть «образцом» для
своих коллег и «даже вне работы... он обязан вести сеоя
в соответствии с достоинством чиновника» 31.
По свидетельству газеты английских коммунистов, многие
гражданские служащие «находятся под постоянным
контролем всемогущих секретных служб» 32.
Французские чиновники пользуются большими
политическими правами и свободами, чем госслужащие других
западноевропейских стран. В принципе они имеют право
исповедовать любые политические убеждения. В настоящее время
в личном деле французского чиновника не может
фигурировать никакое упоминание о его политических, философских
или религиозных взглядах. Однако общее требование
«лояльности» к правительству полностью сохраняется.
Другая группа ограничений связана с трудовыми
отношениями служащего и государства-нанимателя и касается
права на коллективный договор и на забастовку.
До 60-х годов относительно привилегированное
положение государственных служащих позволяло им мириться с
отсутствием во многих странах системы коллективных
договоров. Однако уже в самом начале 60-х годов в связи с общим
30 См.: Правда, 1980, 8 дек.
31 Government and Administration in Western Europe, p. 192.
32 Morning Star, 1981, Jan. 8.
219

для большинства стран ухудшением материального
положения работников госаппарата произошел резкий скачок в
настроениях госслужащих, который фактически положил
начало активному профсоюзному движению на
государственной службе. Профсоюзное движение чиновничества
развивалось в первую очередь в борьбе за повышение оплаты
труда и за установление системы коллективных переговоров
с администрацией. Право на коллективный договор,
завоеванное профсоюзами госслужащих ряда стран в результате
упорной борьбы, не решило, однако, основной проблемы —
повышения заработков. В договорах служащих
государственных учреждений, как правило, отсутствует пункт о
заработной плате, уровень которой не подлежит обсуждению,
а устанавливается государственными органами. В некоторых
странах — Японии, ФРГ, отдельных провинциях Канады —
профессиональные организации госслужащих по-прежнему
вообще не имеют права на коллективный договор и
действуют исключительно как лоббистские организации, как
«группы давления» на законодателей и правительство,
получая в качестве компенсации за ограничения в правах
дополнительные выплаты и льготы.
В целях ослабления борьбы профсоюзов администрация
государственных учреждений нередко идет на некоторые
уступки, в целом не меняющие положения. Так, например,
служащие госаппарата Японии, не имея права на
письменный договор, могут неограниченно вести устные
неофициальные переговоры с руководством по любым вопросам,
касающимся условий труда и найма, что не влечет за собой, как
правило, никаких реальных перемен33. Широко
распространены неформальные переговоры с администрацией в
государственных учреждениях США, однако право на
заключение письменных соглашений в федеральном аппарате имеют
лишь 55% всех служащих34. В отличие от ряда других стран
профсоюзы госслужащих Великобритании пользуются правом
на договор, которое было получено ими еще в 1919 г.
Вопрос о праве государственных служащих на забастовку
в различных странах решается по-разному, причем иногда
законодательство развивается в противоположных
направлениях. Так, в Финляндии в 1966 г. служащие госаппарата
получили это право, а в Дании в 1969 г. чиновники были
33 Public Employment Labor Relations. An Overview of Eleven Nations /
Ed. by Ch. Rehmus. S. 1., 1975, p. 55.
34 Ibid., p. 25.
220

его лишены35. В большинстве стран основная масса
государственных служащих не имеет права бастовать, хотя
нередко этот запрет и не оформлен юридически достаточно
четко.
Наиболее жесткую позицию занимают правящие круги
Японии: запрещение стачек распространяется на все
категории государственных служащих, вплоть до самых низших,
и за нарушение соответствующего закона предусмотрены
суровые меры наказания.
Напротив, в Англии и Австрии работники госаппарата
в силу сложившихся традиций и вследствие успешной
борьбы рабочего класса в XIX—начале XX в. в полной мере
обладают правом на забастовку.
Ограничение прав государственных служащих
существенно тормозило развитие их профсоюзного движения. В
большинстве стран организации служащих госаппарата
сформировались как настоящие профсоюзы лишь в 60-х годах.
В этот период начался быстрый рост профсоюзов служащих
госаппарата: в США, например, с 1960 по 1976 г.
численность профсоюзов государственных служащих увеличилась
с 1070 тыс. до 3012 тыс. человек36. В Англии к 1971 г. доля
членов профсоюзов среди гражданских служащих
превысила 90% 37.
Рост организаций служащих сопровождался заметным
сближением их с рабочими профсоюзами. Степень
интеграции профсоюзов государственных служащих различных стран
в рабочее движение неодинакова. В США около 2,5 млн.
(86%) организованных государственных служащих входят
в АФТ—КПП38; в Японии к левому профцентру «Сохио»
примыкает почти 9/ю госслужащих, объединенных в
профсоюзы 39. В США и Японии тесная связь профсоюзов
государственных служащих с основными профцентрами в
немалой степени обусловлена вертикальной («отраслевой»)
структурой профсоюзов, включающих работников всех
категорий, в том числе большие группы рабочих
государственных предприятий.
Давние традиции сотрудничества профсоюзов рабочих и
госслужащих существуют в Англии. Две организации
служащих госаппарата вступили в Британский конгресс тред-
35 Yagerskiold S. Collective Bargaining Rights of State Officials in
Sweden: Univ. of Michigan — Wayne State University, 1971, p. 28—29.
36 Statistical Abstract of the United States. Wash., 1979, p. 429.
37 Financial Times, 1971, Oct. 25.
38 Statistical Abstract of the United States, 1979, p. 429.
39 Japan Labor Bulletin. Tokyo, 1982, N 4, p. 7.
221

юнионов сразу после первой мировой войны. В 1964 г. к БКТ
присоединился крупнейший профсоюз «белых
воротничков» — Ассоциация служащих центрального и местного
управления, что явилось важным событием в профсоюзном
движении Великобритании. Ряд организаций вступил в БКТ
в 70-х годах, и в настоящее время все 10 союзов служащих
центральных госучреждений являются членами этого проф-
центра.
Во Франции профсоюзное движение госслужащих также
«не замкнуто на себя, а, напротив, исторически тесно связано
с рабочим синдикализмом»40. Французский Социолог
Ж.-Ф. Кеслер отмечал: «Во Франции не существует особого
синдикализма чиновников или служащих, как в ФРГ и
Швеции» 41.
Противоположная картина наблюдается в ФРГ.
Организации чиновников всегда стояли в стороне от рабочего
движения и продолжают занимать ярко выраженную
корпоративную позицию. Корпоративистская идеология, глубоко
укоренившаяся в среде чиновников, представляет собой одно
из важнейших препятствий на пути сближения профсоюзов
служащих и рабочих. Особый статус немецкого
чиновничества, юридически оформленный еще в XVIII в., предполагал
значительную социальную дистанцию между чиновниками
и остальными группами наемных работников, во многом
сохранившуюся до сих пор. Профсоюзы государственных
служащих ФРГ объединены в отдельный профцентр — Немецкий
союз чиновников (Союз профсоюзов общественной службы),42
и, несмотря на высокий уровень юнионизации, не обладают
реальной силой.
Среди служащих госаппарата Италии также наибольшей
популярностью пользуются автономные профсоюзы, в
которые входит более половины всех чиновников43. В Швеции
профсоюзы служащих государственных учреждений нередко
действуют совместно с организациями рабочих, однако
объединены в различные профцентры по политическим
мотивам: служащие Швеции предпочитают не связывать себя
с той или иной партией, в то время как профсоюзы рабочих
тесно сотрудничают с социал-демократической партией.
Вступление организаций государственных служащих в
рабочие и смешанные профцентры — одновременно и следствие,
и важнейший фактор изменений в мировоззрении массы чи-
40 Notes et etudes documentaires, 1975, 16 juin, N 4197/4198, p. 45.
41 La revue administrative, 1978, mars-avr., p. 142.
42 Statistisches Jahrbuch 1983 für die BRD, S. 576.
43 Caruso S. Op. cit., p. 171.
222

новничества. В течение многих десятилетий комплекс
ограничений, определяющих поведение государственных
служащих, традиционное привилегированное экономическое
положение, кастовый «дух» службы, особенно в
западноевропейских странах, способствовали формированию устойчивого
стереотипа чиновника, специфических черт его психологии.
Значительные перемены в социальном поведении
государственных служащих многих стран, происшедшие в последние
десятилетия,— рост профсоюзного и забастовочного
движения, изменения характера требований — свидетельствуют
о начавшейся ломке стереотипа, о глубоких сдвигах в
социальной психологии служащих госаппарата.
Неравномерность этих изменений в различных странах
позволяет, однако, говорить об этом явлении лишь как о
тенденции; речь может идти только об отдельных или
нескольких государствах, связанных сходными историческими
традициями. Как справедливо отмечал французский социолог
М. Крозье, «насколько похожи по своему социальному
поведению и взглядам, роли и социальному статусу такие...
группы „синих воротничков", как печатники, шахтеры и докеры,
настолько велики различия между „белыми воротничками"
и особенно между государственными служащими» 44. Тем не
менее исследования по социальной психологии служащих,
проводившиеся в различных странах45, позволяют сделать
некоторые общие выводы относительно установок,
определяющих нынешнее поведение рядовых работников
госаппарата.
Изменения коснулись прежде всего важнейшего элемента
традиционной психологии чиновника — его представлений
о своей роли и месте в системе государственной власти.
В современных условиях заметно обостряется противоречие
между двумя основными аспектами положения служащего
государственного аппарата. С одной стороны, он носитель
власти, агент государства, связанный со своим нанимателем
обязательствами «преданности», особой бюрократической
этикой, предполагающей исполнительность, безусловное
подчинение служащего вышестоящим инстанциям и
непосредственному руководству, тщательное соблюдение всех
установленных сверху правил и указаний. Для традиционного
бюрократического служащего всегда было свойственно
отождествление цели своего труда с целями государства, «слу-
44 Crozier M. The World of the Office Worker. Chicago; London, 1971,
p. 39.
45 Dunnil D. The British Civil Servant: Some Human Aspects. L., 1956;
Lockwood D. The Blackcoated Worker. L., 1958.
223

жение общему благу». С другой стороны, являясь
эксплуатируемым наемным работником, служащий госучреждения
противостоит своему нанимателю — государству. Он испытывает
влияние государственной политики, направленной на
ограничение прав трудящихся: антипрофсоюзных законов,
преследования за прогрессивные убеждения, сокращения
бюджетных ассигнований на государственный сектор и др.
Растущее осознание служащим этой второй стороны своего
социального положения — важнейшая причина изменений в его
поведении.
В условиях относительного ухудшения
социально-экономического положения чиновника его представление о
служебном долге вступает в конфликт с его интересами. Так,
порой возникает парадоксальная ситуация, когда
государственные служащие, в соответствии со своими обязанностями
добросовестно выполнившие работу по проведению того или
иного политического решения, затем в качестве участников
профсоюзного движения выступают против программ, ими же
разработанных.
Противоречие между бюрократической этикой и
положением государственного служащего как объекта эксплуатации
часто вызывает значительные колебания и неуверенность
в действиях отдельных групп служащих. Этим во многом
объясняется непоследовательная политика некоторых
профсоюзов работников госаппарата: их активные выступления
против правительственной политики нередко сменяются
резким «поправением».
Важные изменения в психологии государственных
служащих, способствующие их сближению с другими отрядами
лиц наемного труда, связаны с уменьшением возможности
продвижения по службе.
Однако по мере иерархизации госаппарата, его
дальнейшей бюрократизации и обособления отдельных классов
чиновников продвижение по служебной лестнице значительно
замедляется46. В большой мере этому способствует приток
выпускников вузов на многие средние должности.
Иерархическая лестница оказалась перегороженной: переход из
низших категорий в средние крайне труден, а из средних в
высшие практически исключен47. В итоге у рядового служащего
«Медленность продвижения приводит в отчаяние многих молодых
служащих, которые с календарем в руках готовы рассчитывать
темпы своего прохождения службы» (Гурней Б. Введение в науку
управления: Пер. с франц. М., 1969, с. 235).
Например, в 70-е годы ни один чиновник классов «В» и «С» не
поступил в Национальную административную школу (ЭНА), которая
224

шансов подняться на высшую ступень административной
лестницы практически не больше, чем у рабочего стать
управляющим.
Данные социологических исследований свидетельствуют
о том, что, хотя карьера и сохраняет важное значение для
служащих госаппарата, большинство из них считают свои
возможности для продвижения малоудовлетворительными и
рассматривают службу в государственном учреждении просто
как способ получения стабильного заработка и ряда
экономических преимуществ48.
Снижение карьерных возможностей значительно
уменьшает ориентированность чиновника на личный успех,
расшатывая, таким образом, самые основы его
индивидуалистической психологии. Оно способствует образованию больших
устойчивых групп работников, связанных общими
интересами, и вследствие этого стимулирует возникновение
профсоюзов. Не случайно уровень юнионизации государственных
служащих в настоящее время в большинстве случаев
значительно выше, чем у служащих в частном секторе.
Быстрый рост и укрепление профсоюзов
государственных служащих, их интеграция в рабочее движение
сопровождались изменением форм борьбы чиновников, переходом
в ряде случаев от робких петиций к боевым действиям. С
середины 60-х годов забастовки работников госаппарата
перестали быть редкостью и участились с конца 70-х годов.
В 1971, 1976, 1983 гг. прошли крупные забастовки
французских чиновников. В конце 1980 г. приняли участие
в 48-часовой всеобщей забастовке, охватившей более 1 млн.
человек, государственные служащие Греции. Забастовщики
требовали улучшения условий жизни и труда, выхода Греции
из НАТО, ликвидации иностранных баз на ее территории.
В декабре 1981 г. провели забастовку против экономической
политики правительства 50 тыс. государственных служащих
Бельгии. Нарастание забастовочной борьбы наблюдалось не
только в странах Западной Европы, трудовое
законодательство которых, как правило, не предусматривает суровых
административных мер в отношении бастующих чиновников,
но и в США, где стачки государственных служащих могут
преследоваться в уголовном порядке. В 1955 г. американские
государственные служащие всех категорий провели всего
готовит высшие административные кадры для французского
госаппарата. См.: La revue administrative, 1978, N 186, p. 613.
48 См.: Кувалдин В. Б. Указ. соч., с. 176—180; Песчанский В. В.
Служащие в буржуазном обществе. М., 1975, с. 193—195.
8 Заказ № 3288
225

17 забастовок, в 1978 г. их число достигло 49049, а в 1980 —
536 50. В феврале 1983 г. бастовали служащие госучреждений
Квебека — одной из крупнейших провинций Канады.
Среди европейских стран наибольший размах
забастовочного движения государственных служащих наблюдается
в Великобритании. В 1967 г. английские чиновники провели
20 забастовок, число потерянных человеко-дней составляло
11 тыс.; в 1969 г. 75 забастовок госслужащих вызвали потери
309 тыс. человеко-дней51. 1973 год ознаменовался первой
в истории английского профсоюзного движения общей
забастовкой государственных служащих, в которой
участвовало большинство работников центральных госучреждений.
В течение последующих пяти лет выступления
государственных служащих против правительственной политики доходов
носили столь решительный характер, что правящие круги
Англии, всерьез обеспокоенные создавшимся положением,
повели наступление на их профсоюзы. Пришедшее к власти
в 1979 г. консервативное правительство М. Тэтчер поставило
перед собой в качестве одной из важных задач внутренней
политики уменьшение влияния профсоюзов государственных
служащих52. С этой целью специальными
правительственными органами были разработаны различные программы: от
ликвидации «закрытого цеха» на «гражданской службе» до
увольнения профсоюзных активистов.
С 1979 г. забастовки на различных участках
государственной службы происходили почти непрерывно. В марте
1981 г. служащие центральных госучреждений начали
забастовочную борьбу, которая продолжалась пять месяцев.
Это была самая длительная кампания подобного рода после
забастовки горняков 1926 г. В ней в той или иной форме
приняли участие более 90% всех работников министерств
и ведомств53.
Хотя вряд ли можно говорить о радикальной
трансформации сознания рядового государственного служащего,
усиление забастовочного движения государственных служащих
убедительно демонстрирует постепенный отход массы
чиновничества от традиционных норм их социального поведения —
49 Statistical Abstract of the United States, 1971, p. 237; 1979, p. 430—
431.
50 US News and World Report, 1981, 24 Aug., p. 21.
51 Hepple B. A., O'Higgins P. Public Employee Trade Unionism in the
United Kingdom. The Legal Framework: Univ. of Michigan-Wayne
State University, 1971, p. 169.
52 Labour Monthly, 1980, Jan., p. 39.
53 Council of Civil Service Unions. Campaign Report, 1981, Mar., p. 2;
Financial Times, 1981, Aug. 1.
226

сдержанности и лояльности. В ходе развития профсоюзного
движения служащих все более четко формируются новые
черты их мировоззрения, в значительной мере
приближающие рядовых служащих к рабочему классу.
Вместе с тем характер борьбы служащих госаппарата
свидетельствует о необыкновенной устойчивости стереотипа
чиновника. Это проявляется в ограниченности их
выступлений как по форме, так и по содержанию выдвигаемых
требований, обычно чисто экономических. Наиболее инертны
профсоюзы чиновников ФРГ и Италии, выступающие, как
правило, с узкокорпоративпых позиций.
Говоря о факторах, влияющих на психологию и
поведение основной массы государственных служащих, нельзя не
отметить и воздействия той «ведомственной» специфики,
которая проистекает из неоднородности функций, выполняемых
различными органами госаппарата. В личном составе органов
и учреждений, осуществляющих репрессивные функции,
т. е. прежде всего в армии, полиции, наблюдается тот же
процесс расслоения на «высших» и «низших»; в ряде стран
создаются профсоюзы и развивается профсоюзное движение,
в ходе которого выдвигаются требования, приводящие
к конфликтам с правительством; обсуждаются планы
присоединения к профцентрам рабочих и служащих и т. д.
Тем не менее, в силу специфики роли в обществе как
орудия подавления и особенностей сознания и психологии,
личный состав военно-политических и политических
ведомств выступает как значительно более сплоченная и
дисциплинированная масса, нежели персонал большинства
других, «гражданских» ведомств.
Демонстрации и стачки полицейских и военнослужащих
с требованиями повышения заработков, предоставления
права на организацию в профсоюзы и на забастовку (там, где
это право отсутствует) не внесли сколько-нибудь
существенных изменений в политические симпатии служащих
полиции, военных министерств и тюрем54. Их профсоюзы в целом
придерживаются правых взглядов, стоят на консервативных
позициях, среди них нередко пользуются популярностью
неонацистские организации. В тех случаях, когда эти группы
Опрос, проведенный во Франции накануне президентских выборов
1981 г., показал, что правоцентристская коалиция сохранила
преобладающее влияние лишь среди чиновников двух министерств —
внутренних дел и обороны. В феврале 1981 г. за ее кандидата
В. Жискар д'Эстена во втором туре собирались голосовать 60%
служащих министерства внутренних дел и 84% — министерства
обороны. См.: Le Point, 1981, N 441, p. 53.
227
8*

работников являются членами левых профсоюзов, они
нередко выступают против линии левого руководства, срывая
проведение того или иного прогрессивного решения.
Усилению дифференциации между служащими
гражданских и военно-полицейских ведомств в большой степени
способствует правительственная политика. Весьма
красноречив здесь пример Великобритании, где в последние годы
наблюдается значительное уменьшение численности
государственных служащих. На фоне общих сокращений в
государственном секторе число тюремщиков, полицейских и
военизированной охраны за 1980—1981 гг. выросло на 5,6% 55.
Заработки полицейских повысились почти на 40%, в то
время как остальные работники государственных учреждений
получили от 6 до 7,5% прибавки56. Кроме того, полицейским
были предоставлены большие, чем прежде, полномочия для
«поддержания порядка», что вызвало, по свидетельствам
очевидцев, заметный рост насилия со стороны служителей
власти. «Дружелюбный полицейский оказался мифом...
многие из тех, кто участвовал в демонстрациях, пикетировании,
антинацистской деятельности, могут, исходя из собственного
опыта, отличить миф от реальности»,—писал еженедельник
Компартии57.
Различные проявления «ведомственного» расслоения
государственных служащих требуют, безусловно, специального
исследования. Однако уже сказанное выше дает, на наш
взгляд, основания констатировать, что военно-полицейский
аппарат, работники которого по социально-экономическому
положению и поведению существенно отличаются от
основной массы государственных служащих, представляют собой
особое, специфическое подразделение госаппарата, которому
присущи далеко не все черты и тенденции, свойственные его
«гражданским» частям и подразделениям и в какой-то мере
государственной службе в целом.
Что касается «гражданской» части госаппарата, то,
усиливая борьбу за осуществление своих
социально-экономических требований, его «рядовой» персонал нередко
демонстрирует способность придать своим выступлениям достаточно
четкую политическую окраску. Как подчеркивал орган одного
из крупнейших профсоюзов работников центрального
госаппарата Англии, «времена аполитичности гражданской
службы прошли. Теперь мы находимся в самом центре поли-
55 New Society, 1981, May 28, p. 356.
56 Labour Research, 1981, Nov., p. 228; Morning Star, 1981, Aug. 8.
57 Comment, 1980, Dec. 6, p. 395.
228

тической борьбы»5*. Это заявление примечательно еще и
потому, что несколько лет назад этот же профсоюз, являясь
членом БКТ, отказывался от участия в обсуждении
политических вопросов в этой организации. Важнейший
показатель политизации борьбы английских служащих —
обсуждение планов присоединения к лейбористской партии в двух
крупнейших профсоюзах работников госаппарата,
объединяющих около 1 млн. человек59.
В начале 80-х годов политический характер приобрели
выступления и демонстрации государственных служащих США.
Их крупнейший профсоюз первым выступил за
замораживание ядерного вооружения. В сентябре 1981 г. на
500-тысячной демонстрации против политики Рейгана одну из
главных колонн составили служащие муниципалитетов округов
и штатов60.
Политизация выступлений госслужащих наблюдается и
в Японии. Японский исследователь Т. Мицуфуи отмечает, что
в государственных учреждениях «профсоюзное движение
проникнуто антиправительственными настроениями. Кроме
того, члены профсоюзов в госсекторе — люди с высоким
образованием, и их движение легко... идеологизируется. Они
склонны вкладывать больше энергии в политическую борьбу,
нежели в экономическую, потому что их экономическое
положение стабильно» 61.
Политическая ориентация чиновников приобретает
растущее значение по мере активизации служащих госаппарата,
возрастания их роли в профсоюзном движении. В
большинстве стран наблюдается заметное усиление влияния левых
сил в среде служащих госучреждений. Степень «полевения»
служащих во многом определяется национальными
традициями, исторически сложившимся статусом чиновничества
разных стран. Так, например, сохранение существенных
различий в положении чиновников и других групп
трудящихся в ФРГ и Австрии обусловливает консервативные
взгляды основной массы госслужащих, поддерживающих на
выборах кандидатов правых партий. Напротив, значительно
меньшая социальная обособленность госслужащих от
работников частного сектора в Англии, США, Франции,
прогрессирующее снижение статуса чиновников способствуют рас-
58 Opinion, 1979, July, p. 2.
59 The Times, 1981, June 13, Oct. 14; New Society, 1981, May 28, p. 356.
60 Пробл. мира и социализма, 1982, янв., с. 92; Morning Star, 1982,
June 30.
G1 Public Employee Labor Relations in Japan: Three Aspects: The Univ.
of Michigan-Wayne State University, 1971, p. 25.
229

пространенйю среди них левых политических настроений.
Среди служащих французского госаппарата, особенно
в министерствах образования, связи и здравоохранения,
сохранивших республиканский, антифеодальный,
антиклерикальный дух периода становления III Республики и влияние
демократических идей периода Сопротивления и первых
послевоенных лет, накануне президентских выборов 1981 г.
71% опрошенных чиновников были готовы поддержать во
втором туре Ф. Миттерана 62.
Значительным влиянием пользуются левые в профсоюзах
государственных служащих Великобритании, чему не
в малой степени способствовало обострение конфликта
между работниками госаппарата и правительством тори.
Профсоюзы английских служащих активно участвуют в Аитииа-
цистской лиге, организациях, борющихся против военной
угрозы, и т. д. С 70-х годов союзы служащих госаппарата
нередко выступают вместе с левым крылом в БКТ.
Изменения в массовом сознании и поведении
государственных служащих капиталистических стран — чрезвычайно
важный процесс с точки зрения формирования единого
фронта демократических сил. Сближение интересов
госслужащих с интересами рабочего класса, всех трудящихся,
участие их профсоюзов в общих с рабочими профцентрах и
на этом фоне — политизация борьбы служащих — все это
существенно расширяет рамки борьбы трудящихся за
демократизацию общества, открывает новые перспективы глубоких
изменений в системе государственного управления.
ЭЛИТА ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖБЫ
Если основная масса «низших» и средних служащих и по
своему социальному положению, и по психологии, и по
поведению все больше сближается с широкими массами
трудящихся и их организациями, то высшая государственная
бюрократия укрепляет свои связи с «гражданским
обществом» уже по иной, прямой противоположной линии, в полной
мере соответствующей ее особому положению и той миссии,
которую она выполняет.
Административная элита составляет не более 1% всего
чиновничества. В японскую бюрократическую верхушку
входят чиновники первых трех рангов — начальники
департаментов, отделов и секций (не более 2 тыс. человек). Они
получают значительно более высокие, чем рядовые
чиновники, оклады и ведут буржуазный образ жизни. Чиновники
62 Le Point, 1981, N 441, p. 54—55.
230

г)тих рангов «фактически держат в своих руках рычаги
административной власти во всех министерствах страны» 63. Во
Франции в число лиц, принимающих самое непосредственное
участие в подготовке и в осуществлении важнейших
решений, входят 2—3 тыс. человек: директора отделов
министерств, большинство членов «больших государственных
корпусов» — Государственного совета, Счетной палаты и
Финансовой инспекции, представляющих собой сердцевину
государственной машины, члены «личных кабинетов» и
канцелярий президента, главы правительства и министров, директора
национализированных компаний, префекты и часть высшего
офицерства и дипломатического корпуса. Если жалование
подавляющего большинства чиновников не может быть выше
минимальной зарплаты государственного служащего более
чем в четыре раза, то для высокопоставленных должностных
лиц предусмотрены ставки, превышающие базовый оклад
почти в восемь раз.
Высшая бюрократия, труд которой является
высококвалифицированным, престижным и в руках которой
сосредоточена огромная власть, значительно отличается от чинов-
пиков средне-высшего уровня, у которых усиливалось
однообразие условий труда, росли чисто исполнительские
функции, уменьшалась степень ответственности, творческий
характер труда. Социальные рамки рекрутирования последней
группы чиновников в определенной мере расширились. В
середине 60-х годов 55% французских чиновников класса «А»
иышли из привилегированных слоев, 34 — из средних и 8% —
пз рабочих и крестьян64. Чиновники средне-высшего уровня
имеют более скромное, чем бюрократическая элита,
социальное происхождение, окончили менее престижные учебные
наведения и не обладают перспективами сделать «большую»
карьеру.
Несмотря на все попытки расширить источники
рекрутирования английской высшей бюрократии, предпринятые
it 60-е годы, доля новых «администраторов» °5 из
привилегированных слоев снизилась с 1957 по 1968 г. только с 87
до 81% 66. Согласно обследованию, проведенному левыми
лейбористами в конце 70-х годов, более 3Д всех высших
03 Латышев И. А. Указ. соч., с. 43.
04 Barbel A., Schnapper D. Les agents du systeme administratif. P., 1969,
p. 132—134.
{i5 До реформ 70-х годов, пересмотревших структуру госаппарата
Великобритании, условия службы и правила набора чиновников —
высшего класса английской гражданской службы.
,;,; Сэмпсон А. Новая анатомия Британии: Пер. с англ. М., 1975, с. 212.
231

«администраторов» являлись выходцами из
привилегированных слоев67. По словам американского ученого Д. Манна,
высшая бюрократия США «имеет те же характеристики,
что и другие правящие группы страны» 68.
Западногерманская высшая бюрократия также рекрутируется из
привилегированных слоев населения. «Доля высших чиновников,
принадлежащих к так называемым „лучшим семьям",— писал
западногерманский ученый,— в десять раз выше удельного
веса последних в населении страны» 69. Лишь в Италии доля
высших чиновников, вышедших из привилегированных слоев,
несколько ниже, чем в других западных странах70.
Высшая бюрократия обучается в самых элитарных,
привилегированных учебных заведениях. Так, Оксфорд и
Кембридж окончили 64% английских администраторов, по
данным на 1967 г. В Японии около 80% всех лиц,
занимающих в госаппарате посты выше начальника отдела, окончили
Токийский университет. Во Франции практически все
высокопоставленные должностные лица являются выпускниками
«больших школ», элитарных высших учебных заведений,
и прежде всего ЭНА и Политехнической школы. Доля
выходцев из элитарных университетов среди высших
федеральных чиновников США в послевоенный период увеличилась,
достигнув в 1965 г. 40%. В тот же период из частных
средних школ, посещаемых всего лишь 6% американских
школьников, вышло 39% высших федеральных служащих.
Внутри бюрократической верхушки можно выделить
«суперэлиту» в несколько сот человек, которая самым
непосредственным образом связана с выработкой политики и
принятием ответственных решений. В ряде
капиталистических стран занятие высших административных постов,
имеющих политическое значение, изъято из общего порядка
назначения чиновников и производится юридически или по
традиции решением главы государства или правительства
(«особая служба» в японском госаппарате; посты,
перечисленные в ст. 35 конституции Швеции; те должности во
французском госаппарате, перечень которых содержится в декрете
от 21 марта 1959 г.; так называемые политические посты
в западногерманском госаппарате и т. д.).
67 Sedgemore В. The Secret Constitution. L., 1980, p. 151—152.
68 Mann D. E. The Assistant Secretaries: Problems and Process of
Appointment. Wash., 1965, p. 261.
69 Zapf W. Beiträge zur Analyse der deutschen Oberschicht. München,
1965, S. 82.
70 Government and Administration in Western Europe, p. 184.
232

Во Франции в бюрократическую «суперэлиту» можно
включить около 400 чиновников, назначение которых
находится в компетенции президента и премьер-министра,
в Англии — чиновников в ранге постоянных секретарей
министров, постоянных заместителей секретарей министров,
заместителей министров (всего 782 человека). В США
насчитывается 1500 высших чиновников, в том числе 500—750,
занимающих наиболее крупные посты, которые выполняют
политические функции и помогают президенту «претворять
в жизнь философию и цели партии-победительницы» 71.
Само формирование бюрократической «суперэлиты»
носит специфический характер. Исследование социального
облика выпускников ЭНА выявило два основных типа
карьеры72. Чтобы обеспечить себе быструю карьеру, «энархи»
должны с «отличием» закончить школу, быть первыми на
выпускных экзаменах. При этом именно выходцы из
крупной буржуазии имеют наибольшие возможности окончить
ЭНА в числе первых, попасть в «большие государственные
корпуса», вступить в «личный кабинет» министра и войти
в конце концов в узкий элитарный круг, вершащий судьбы
французского общества. Остальные выпускники ЭНА
распределяются в качестве гражданских администраторов в
менее престижные корпуса и министерства. Они не имеют
надежды выйти на одну из магистралей, ведущих «наверх».
Их потолок—достигнутый в предпенсионном возрасте пост
заместителя директора отдела какого-либо министерства. Как
писал известный французский журналист Б. Бризэ, «их
меньший престиж, более низкие доходы, более медленные
темпы продвижения по иерархической лестнице постоянно
им напоминают, что, оставшись в элите, они все же не
принадлежат к суперэлите» 73.
В результате выделения бюрократической суперэлиты и
ее обособления происходит сближение психологии рядовых
государственных служащих и чиновников среднего и средне-
высшего уровней, которые потеряли перспективу сделать
быструю карьеру. В госаппарате возрастает доля лиц,
ориентированных на стабильность и медленное продвижение по
иерархической лестнице и желающих четко отделить
профессиональную деятельность от частной жизни и не
выходить за рамки своих обязанностей.
Высокопоставленным чиновникам свойствен иной этос.
Лишь 5,1% французских высших чиновников в начале
71 Corsow Y., Schalepaul R. Men Near the Top. N. Y., 1966, p. 4.
72 Bodiguel J.-L. Les anciens eleves de l'ENA. P., 1978.
73 Entreprise, 1975, N 1029, p. 95.
233

70-х годов и 2% представителей высшего
(административного) класса английской гражданской службы в середине
60-х годов назвали стабильность в качестве одной из
основных причин поступления на государственную службу74.
Жизненной ориентацией высокопоставленных чиновников
является максимизация личного успеха и власти. «Стремление
к власти,—писал еще в 1953 г. крупный французский
чиновник К. Брандилляк,— является сегодня основным
побуждением высокопоставленных должностных лиц...
Высокопоставленные чиновники любят собираться в своем кругу и
обсуждать положение дел в стране, считая более
занимательным, по парафразе Цицерона, повелевать богатыми, чем
быть богатыми самим» 75.
Развитие государственно-монополистического
капитализма содействовало усилению процесса слияния
бюрократической верхушки с высшим слоем управленческого аппарата
монополий. В зависимости от соотношения сил между
различными элитарными группировками монополии
устанавливают более тесные отношения или с партийно-политической
верхушкой, или с высшей государственной бюрократией.
Исторически американские монополии имели меньше
связей с «карьерной» бюрократией, чем с
партийно-политической верхушкой76. В целях установления большего
взаимопонимания между ними в 1970 г. была провозглашена
программа обмена между госаппаратом и промышленностью.
В течение десяти лет 375 менеджеров стажировались по
крайней мере рдин год в правительственных агентствах,
а 175 чиновников были наняты на срок в один год частными
фирмами77.
В Англии также усиливается сращивание высшей
бюрократии и монополистической буржуазии. Хотя традиционно
лишь немногие английские высшие чиновники переходили
в частный сектор и были слабо представлены среди лидеров
делового мира, в последнее время поток уходящих в
отставку высших гражданских служащих, которые занимают
крупные посты в банках или в промышленных корпорациях, стал
увеличиваться. С 1974 по 1977 г. 32 высших чиновника
первых трех рангов после отставки перешли в бизнес. «Двадцать
лет тому назад,— заявил один лейбористский министр,— ухо-
74 Suleiman E. N. Politics, Power and Bureaucracy in France.
Princeton, 1974, p. 120; The Civil Service. Evidence..., vol. 3, p. 12.
75 Esprit, 1953, N 6, p. 863.
76 Do mho ft G. W. The Power that Be. Process of Ruling Class
Domination in America. N. Y., 1979, p. 160—161.
77 Business Week, 1980, Febr. 18, p. 99.
234

дящие на пенсию чиновники устраивались на работу в
промышленность или в финансовые корпорации только в виде
исключения. Теперь исключение стало правилом. Чиновники
натягивают свои паруса в ожидании работы. Благодаря их
знанию Уайтхолла они порой бывают весьма полезны для
своих нанимателей. До перехода в бизнес они пьют вместе
с предпринимателями, играют в гольф и охотятся. Ничего
не говорится прямо, но гражданские служащие знают, что
их ждет»78. Соответственно происходит переориентация
английских чиновников на более широкие связи с бизнесом.
Подвергнув анализу данные опубликованного в 1976 г.
доклада об отношении высших гражданских служащих
к частному сектору, бывший генеральный секретарь
Компартии Великобритании Дж. Голлан писал, что чиновники
«очень чувствительны к точке зрения частных компаний
как по экономическим, так и по политическим вопросам».
Большинство представителей бюрократической элиты
полагают, отмечал он, что «наилучшим путем в деле достижения
взаимопонимания между промышленностью и Уайтхоллом
являются личные контакты» 79.
В XIX в. французские высшие чиновники полностью
отождествляли себя с государством, проповедовали
идеологию служения «общему благу», проявляли неприязнь
к частнопредпринимательской деятельности. Развитие ГМК,
общность интересов государства и монополий, единство
происхождения, образования и мировоззрения крупных
чиновников и лидеров патроната ослабили влияние чисто
этатистской идеологии. В глазах чиновников государство перестало
персонифицировать нацию. Они стали рассматривать
государство лишь как «первого слугу» нации и утверждали, что,
покидая госаппарат и переходя в частный сектор, они не
перестают служить обществу. Это усилило стремление
высших чиновников ликвидировать водораздел, существующий
между государственным и частным секторами. Так, в 1972 г.
83% выпускников ЭНА высказывались за то, чтобы
чиновники имели возможность делать карьеру в частном секторе
и возвращаться в госаппарат; 78% предложили разрешить
предпринимателям занимать посты высших государственных
служащих80. В результате специфической чертой
французского бизнеса стала высокая доля руководителей частных
78 Kellner P., Lord Crowther-Hunt. The Civil Servants. An Inquiry into
Britain's Ruling Class. L., 1980, p. 198.
79 Gollan J. Reformism and Revolution. L., 1978, p. 21—22.
80 Бирпбаум П. и др. Французский правящий класс: Пер. с франц./
Под ред. И. Бунина. М., 1981, с. 112—113.
235

корпораций, вышедших из государственного аппарата. Среди
президентов крупнейших компаний их удельный вес
составляет 37,5% 81.
Благодаря знанию внутренней структуры администрации,
способов управления, способности уверенно определять
границы возможного, искусству идти на необходимые уступки
в ходе переговоров чиновник, перешедший в частный сектор,
является незаменимым человеком для реализации общей
стратегии монополии. Сходство образа мышления и методов
работы облегчает циркуляцию информации; старые связи
и «школьные товарищества» создают сеть неформальных
коммуникаций, обходящих бюрократические барьеры.
Непременным условием деятельности крупных компаний,
подавляющее большинство которых зависит от тесного
партнерства с государственными органами, стало включение
в состав дирекции бывших крупных чиновников.
В результате притока высших государственных служащих
в частный сектор внутри монополистической буржуазии
формируется специфическая фракция господствующего
класса. Ее основными признаками являются тесная связь с
государством, личная уния с политико-бюрократической элитой,
участие в тех комиссиях и комитетах, в которых
разрабатывается общенациональная социально-экономическая
политика. Как еще более 50 лет назад отмечал В. И. Ленин,
«...монополии всюду несут с собой монополистические начала:
использование „связей" для выгодной сделки становится на
место конкуренции на открытом рынке» 82.
«ПОЛИТИЗАЦИЯ» ЧИНОВНИКОВ ГОСАППАРАТА
В период капитализма свободной конкуренции система
ценностей высшей бюрократии была в большей или меньшей
степени адекватна представлению о государстве, как о
«контролере» и «инспекторе», а не как о силе, которая
вмешивается в экономику и воздействует на
социально-экономическое развитие общества. «Традиционный» чиновник
отождествлял «общественный интерес» с «государственным
интересом». «Бюрократия,— подчеркивал К. Маркс,— имеет
в своем обладании государство, спиритуалистическую
сущность общества: это есть ее частная собственность»83.
«Классический» чиновник ощущал себя слугой
государства и выразителем «национальной воли». Описывая систему
81 Hommes et techniques, 1969, N 291, p. 24.
82 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 27, с. 362—363.
83 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 1, с. 272.
236

ценностей французского префекта, представлявшего собой
законченный тип «классического» чиновника, французский
социолог Ж.-П. Вормс подчеркивал: «Его концепция общего
интереса есть то, что всех объединяет и соединяет — единство
французского народа... префект отрицает любую возможность
конфликта частных интересов. В случае возникновения
конфликта он выводится из непонимания общего интереса»84.
Как писал еще в 30-е годы известный буржуазный
социолог К. Мангейм, тенденция бюрократического мышления
преобразовывать социально-политические проблемы в
административные привела к тому, что чиновники не видят, что
«за каждым принятым законом стоят социальные силы,
связанные с определенным мировоззрением, волеизъявлением
и определенными интересами» 85.
Концепция «общего интереса» и государства, характер
ценностей «классического чиновника» предопределяли
бюрократическую аполитичность и надпартийность. «В
соответствии со своим естественным призванием,— писал известный
немецкий социолог конца XIX—начала XX в. М. Вебер,—
подлинный чиновник не будет вмешиваться в политику. Он
скорее посвятит себя беспристрастному
администрированию» 86. Выражая кредо французских чиновников начала
века, член Государственного совета А. Шардон писал:
«Администрация существует и должна жить собственной
жизнью, вые политики» 87.
Сущность бюрократической «аполитичности» состояла
прежде всего в отрицательном отношении к партийной
борьбе и в формальном отказе чиновников поддерживать позиции
и программы тех или иных политических партий. В
исследовании о германской бюрократии XIX в. отмечалось: «Хотя
немецкие чиновники часто играли ключевую роль в
германской политике, они обычно рассматривали себя как своего
рода юридических экспертов, выносящих объективное
суждение, нежели как политически ориентированную группу,
выдвигающую политическую программу» 88.
Возрастание роли государства, расширение его функций
и задач, его проникновение во все сферы общественной и
«частной» жизни, с одной стороны, и увеличивающее дав-
84 Sociologie du travail, 1966, VIII (3), p. 256.
85 Mannheim К, Ideology and Utopia. N. Y., 1936, p. 118.
86 From Max Weber: Essayes in Sociology / Ed. by H. H. Gerth, С W.
Mills. N. Y., 1958, p. 95.
87 Char don H. Le pouvoir administratif. P., 1911, p. 29.
88 Jacob H. German Administration since Bismarck. New Haven, 1965,
p. 265.
237

ление на госаппарат «снизу», со стороны «гражданского
общества» и его институтов, с другой, обусловили
«политизацию» деятельности высших чиновников. Они перестали
ограничиваться «администрированием», т. е. действовать
лишь в соответствии с законами, правительственными
декретами и инструкциями, и все решительнее проникают в сферу
«чистой» политики, т. е. процесса формирования
политических приоритетов и политических курсов. В изменившейся
ситуации высшие чиновники вынуждены в значительно
большей мере, чем прежде, учитывать политические последствия
своих решений, реакцию партий, общественных организаций
и «групп давления», т. е. принимать во внимание
сложившийся в обществе баланс социально-политических сил.
В результате «политизация» госаппарата усиливается,
а относительная роль парламента и партий в качестве
институтов, осуществляющих «медиацию» интересов различных
отрядов буржуазии и частичный учет требований других
слоев, снижается.
Все эти процессы приводят к тому, что на смену
классическим, «аполитичным» бюрократам приходят политически
ориентированные чиновники. «Политический бюрократ»
считает законным и полезным влияние политических сил на
процесс выработки решений, признает «политические
реальности». В отличие от монистической интерпретации «общего
интереса», свойственной «классической» бюрократии,
«политический чиновник» склонен принять мысль о том, что
социальные конфликты неизбежны и что необходимы
переговоры с организациями, представляющими различные
социальные слои и классы. Лишь 4% английских, 13 —шведских,
14 — голландских, 17 — западногерманских и 24%
итальянских высших чиновников, опрошенных в первой половине
70-х годов, оценивали тесное сотрудничество госаппарата
с «группами давления» как «неуместное и бесполезное»89.
Около 2/3 опрошенных французских высших чиновников
утверждали, что в контактах с «группами интересов нет
никаких отрицательных моментов»90. Вследствие
«политизации» госаппарата сами чиновники проявляют «большую,
чем ранее, готовность выступить в роли ходатаев тех или
иных социальных групп»91. Выполняя свои «посредниче-
89 Eldersveld S. et al. Elite Perceptions of the Political Process in the
Netherlands.— In: The Mandarins of Western Europe / Ed. by M. Do-
gan. N. Y.; L. etc., 1975, p. 149.
90 Suleiman E. N. Les hauts fonctionnaires et la politique. P., 1976, p. 193.
91 Mayntz R. Soziologie der öfentlichen Verwaltung. München, 1978,
S. 175-176.
238

ские» функции, высшие чиновники, столкнувшись с
сопротивлением внутри госаппарата, апеллируют и к
общественному мнению, и к «группам давления».
«Классический бюрократ» ориентируется
преимущественно на инструкции и законы, тогда как «политический» — на
выполнение определенных социально-экономических и
политических программ. Если первый испытывает негативное
отношение к политическим деятелям, то второй
рассматривает их как соучастников общего дела. «Политический»
чиновник проявляет склонность играть активную политическую
роль и рассматривает политику «как постоянный вызов» и
«основной побудительный мотив деятельности» 92.
«Политизация» высшей бюрократии в большей мере
затронула относительно новые категории государственных
служащих — личных советников министров, руководителей
плановых комиссий, директоров национализированных
компаний, обладающих компетенций в социально-экономической
сфере и способных дать экспертную оценку, нежели
традиционных чиновников-дипломатов, префектов и высших
офицеров. Новый тип администратора обладает специфическим
характером рекрутирования — он подбирается не по
ведомственным, а по политическим и профессиональным
характеристикам. Его главной отличительной чертой является
включенность в политический процесс, политизированность.
Основная цель этих людей — информировать политических
деятелей и помогать им в процессе принятия решений.
Развитию нового типа чиновничества способствует
распространение в капиталистических странах смешанных
политико-административных структур, в которых осуществляется
сотрудничество политической элиты и высшей бюрократии.
Во Франции в годы V Республики высшие чиновники стали
принимать активное участие в «межминистерских
комитетах», созываемых в целях решения определенных проблем
под председательством премьер-министра (в среднем
80 в год). В период правления В. Жискар д'Эстена (1974—
1981) ежегодно проводилось около 800 «межминистерских
заседаний», на которых высшие чиновники под руководством
генерального секретаря правительства или личных
сотрудников премьер-министра подготавливали политические
рекомендации правительствуß3. На уровне министерств центрами
92 Putnam R. D. The Political Attitudes of Senior Civil Servants in
Britain, Gernamy and Italy.— In: The Mandarins of Western Europe,
p. 89.
93 Baecque F. de, Quermonne J.-L. Administration et politique sous la
Cinquieme Republique. P., 1981, p. 23.
239

политико-административной системы стали личные кабинеты
министров, они «связывают политику, администрацию и
внешнее окружение».
В ФРГ поднялось значение ведомства федерального
канцлера, которое контролирует работу отдельных министерств.
На заседаниях западногерманского кабинета министров
высшие чиновники обычно сопровождают своих министров
или даже замещают их. В каждом министерстве есть
«политические чиновники». Из них самые ответственные функции
выполняют статс-секретари в федеральных министерствах,
являющиеся руководителями административных служб и
главными политическими советниками министра.
В Италии высшие чиновники участвуют в качестве
экспертов в работе межминистерских комиссий и в
заседаниях, проводимых председателем Совета министров. В
государственной службе Англии возросла роль постоянного
аппарата кабинета (Cabinet Office) и личного секретариата
премьер-министра.
Интенсивная «политизация» госаппарата, имеющая место
во всех странах развитого капитализма, происходит не везде
одинаково. Характер и масштабы этого процесса зависят
от исторических традиций, специфики политической системы
и партийной структуры, взаимоотношений бюрократии с
другими элитарными группировками. В ряде стран (Франция,
ФРГ, Япония, Норвегия) высшая бюрократия
непосредственно включается в политическую жизнь, поставляет
партиям политические кадры и становится составной частью
единой «государственной элиты», тесно связанной с
экономической верхушкой.
Наиболее законченные формы этот процесс принял во
Франции, где «кольбертистская» традиция вмешательства
государства в социально-экономическую сферу,
экономический консерватизм французской буржуазии обусловили
повышенную активность бюрократии в общественной жизни94.
В послевоенный период, особенно в годы V Республики,
растущее число французских чиновников избирают карьеру
профессиональных политиков. С 1958 по 1981 г. бывшие
чиновники составляли 10% всех мэров, 23% всех
генеральных советников и более трети депутатов Национального
собрания. Доля чиновников в правительстве доходила до
55,5% и не падала ниже 41% 95. Как справедливо отмечают
94 Подробнее см.: Бунин И. М. Буржуазия в современном
французском обществе. М., 1978.
95 Quermonne J-L. L'Autorite du pouvoir executif sur radministration
en France sous la Cinquieme Republique. Communication preparee
240

французские политологи, на смену «республике адвокатов»
пришла «республика чиновников»96. Доля адвокатов упала
с 23,3% среди министров IV Республики до 9,2% в составе
правительств V Республики97.
В силу президентского характера V Республики
буржуазные деятели, выдвигающие свою кандидатуру на пост
главы государства, лично формируют свой «генеральный
штаб», обладающий определенной независимостью от
партий и в то же время играющий существенную роль в
формировании их позиций и программ. Претенденты на
президентский пост, как правило, включают в свой «мозговой
трест» значительное количество чиновников-специалистов.
Кроме того, вышедшие из высшей администрации
госаппарата «молодые волки» постепенно захватили многие другие
ключевые посты в буржуазных партиях и ФСП. В 1979 г.
9 из 17 членов генерального секретариата ФСП и 15 из
28 членов исполнительного бюро являлись государственными
служащими. Генеральный штаб голлистского Объединения
в защиту Республики (ОПР) включает около 45%
государственных служащих. В Союзе за французскую демократию
(СФД) чиновники составляют 36,8% его национального
совета98.
Слабость парламентско-либеральной и демократической
традиции привела к тому, что в Германии преобладало
мистифицированное представление о государстве как о
верховном, едва ли не «божественном» начале нации. «В
Германии,— отмечал Ф. Энгельс,— суеверная вера в государство
перешла из философии в общее сознание буржуазии и даже
многих рабочих» ". Как писал Гегель, чиновники
рассматривали себя как класс, в котором сконцентрированы
«правосознание и разум народа» 10°. Эту систему ценностей Т. Майн
образно выразил в формуле: «Генерал доктор фон
Государство».
Авторитаризм мышления, негативизм по отношению к
любого рода новациям, чинопочитание и законопослушание,
крайняя антипатия по отношению к любым формам
демократии, антипарламентаризм, ориентация на всемогущее
государство и сильного лидера — все эти черты стали неотъемле-
pour la congres mondial de science politique ä Moscou, aoüt 1979.
P., 1977, p. 15.
96 Debbasch Ch. VAdministration an pouvoir. P., 1969.
97 Birnbaum P. Les sommets de FEtat. P., 1977, p. 76.
98 Baecque E., de, Quermonne J-L. Op. cit., p. 41—43.
99 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 22, с. 200.
100 Цит. по: Gillis J. R. The Prussia Bureaucracy in Crisis, 1840—1860.
Origin of Administrative Ethos. Stanford, 1971, p. 16.
241

мыми чертами социально-психологического облика немецких
чиновников. До недавних пор прусские ценности оставались
основой этоса западногерманской бюрократии. Однако после
прихода к власти в ФРГ в 1969 г. «малой коалиции» СДПГ
и СВДП правительство предприняло «чистку» верхних
звеньев госаппарата, известную как «тихая революция». По
некоторым данным, в связи с изменением партийного
характера правительства в ФРГ сменилось около 20%
руководящего персонала министерств и ведомств101. Чиновников
в возрасте 65 лет, служивших еще в фашистской Германии,
заменило молодое поколение государственных служащих,
пришедших в госаппарат после второй мировой войны.
В 1968 г. лишь 8% чиновников были моложе 50 лет, в
начале 70-х-50% 102.
«Омоложение» вызвало значительные сдвиги в
настроениях западногерманской бюрократии. В начале 70-х годов
лишь 17% опрошенных высших чиновников верили в то, что
государство является хранителем «общего интереса» нации
(в 1968 г.— 53%)103. По мнению политологов Грайфенхаге-
нов, сегодняшней западногерманской бюрократии
свойственна ориентация на успех, готовность к новациям,
предпочтение «делового стиля» ирерархической системе принятия
решений, предрасположенность к личному участию в партийно-
политической борьбе. По их оценке, группа чиновников
«классического» типа не превышает сейчас 20% общей
численности западногерманской высшей бюрократии104.
Как и во Франции, в Западной Германии произошло
тесное сращивание политической и бюрократической
элитарных группировок. В бундестаге растет доля депутатов,
вышедших из государственного аппарата,—с 29% в 1957 г.
до 38% в 1976 г.105 Резко поднялась доля чиновников в
земельных парламентах—ландтагах: с 26,8% в 1965 г. до 45,9%
в 1975 г. Как подчеркивал орган деловых кругов ФРГ —
еженедельник «Виртшафтсвохе», сегодня государственная
служба является главным источником рекрутирования депутатов
бундестага и земельных парламентов» 106.
101 См.: Уръяс Ю. П. Политический механизм ФРГ. М., 1978, с. 119—
120.
102 Putnam Я. D. Op. cit, p. 115.
103 Ibid.
104 Greiffenhagen M., Greiffenkagen S. Ein schwieziges Vaterland: Znr
politischen kultur Deutschlands. München, 1979, S. 81—82.
105 Timsit G., Wiener C. Administration et politique en Grande — Brc-
tagne, en Italy et an Republique federale d'AHemagne,— Revue
franchise de science politique, 1981, N 3, p. 521.
106 Wirtschaftswoche, 1981, N 1/2, S. 29—30.
242

Западногерманские политические партии, играя большую
роль в карьере высших чиновников, облегчают слияние
политической и административной элит. В конце 70-х годов
в управляемых социал-демократами ландтагах 87% статс-
секретарей и 70% директоров административных отделов
являлись членами СДПГ107. Наличие значительного числа
крупных чиновников в партийно-политической сфере
способствовало «модернизации» партийной структуры и
представительных органов, внедрению норм и ценностей
«государственной службы» в политическую элиту108.
Если во Франции, ФРГ (и Японии 109) происходила
«колонизация» высшей бюрократией политической системы, то
в ряде и других капиталистических стран — Дании,
Голландии, Швеции, Англии и в государствах, заимствовавших
«Вестминстерскую модель» (Австралии, Новой Зеландии,
Канаде),—до сих пор формально господствует концепция
отделения политики от управления. В этих странах высшей
бюрократии конституционно закрыт доступ в политическую
элиту, и профессиональные чиновники постоянно остаются
на своих местах, невзирая на смену правительства. Однако
сохранение границы между политическими и
административными сферами отнюдь не закрывает путь к «политизации»
высшего чиновничества, понимаемой как включение
политических норм и ценностей в бюрократическую идеологию и
его ориентированность на политические программы. Как
отмечалось в одном исследовании, хотя в Дании и «нет
движения с высших административных позиций в парламент и
в правительство», высшие чиновники «играют значительную
роль в процессе принятия политических решений» 110.
Исторически государственная служба Великобритании
мало соответствовала тому типу бюрократической
организации, который сформировался во Франции или в Германии.
По словам В. И. Ленина, Англия долго была «образцом
страны чисто капиталистической, но без военщины и в
значительной степени без бюрократии»1И. Государство
осуществляло гораздо более слабый, чем во Франции, контроль над
местными общинами, предоставляя им достаточную степень
самостоятельности. Из-за отсутствия традиции «сильного го-
107 Timsit G., Wiener С. Op. cit., p. 528.
108 Dyson K.-H.-F. Party, State and Bureaucracy in Western Germany.
L., 1977.
109 См.: Латышев И. А. Указ. соч.
110 Damgaard E. The Political Role of Nonpolitical Bureaucrats in
Denmark.— In: The Mandarins in Western Europe, p. 282, 290.
111 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 33, с. 38.
243

сударства» роль парламента и партий была выше в Англии,
чем во Франции и Германии. Лишь в конце XIX в. был
создан институт профессионального чиновничества, который
постепенно выработал собственные традиции и
преемственность. Однако даже в 1968 г. комиссия лорда Фултона
подчеркивала: «Государственная служба в настоящее время все
еще в основном остается продуктом философии XIX в.» 112.
Специфической чертой политической системы
Великобритании остаются относительная обособленность высшей
бюрократии от политической элиты. В соответствии с
законом 1907 г. чиновник, желающий стать кандидатом на
всеобщих и местных выборах, должен сложить с себя
должностные полномочия, и его пост не резервируется за ним в случае
поражения на выборах. И в парламенте, и в правительстве
высшие чиновники практически отсутствуют.
Вместе с тем исторические традиции Англии
(укорененность институтов буржуазной демократии, высокая
«легитимность» политической сферы, примат политической
деятельности над бюрократической) обусловили более высокую,
чем в других капиталистических странах, долю чиновников,
ориентированных на политические программы и тесное
сотрудничество с политическими деятелями. Например,
с утверждением о том, что «при решении
социально-экономических проблем современного общества следует отдавать
предпочтение техническим соображениям перед
политическими», согласились 79% итальянских чиновников, 46 —
западногерманских, 32 — голландских и шведских и всего 24%
английских. С утверждением о том, что «вмешательство
политических деятелей в дела государственной
администрации является дисфункциональным», согласились 79%
итальянцев, 47 — немцев, 37 — шведов, 17 — голландцев и лишь
11% англичан113.
Наряду с «французской» и «английской» моделями в
таких странах, как Бельгия, Австрия, Италия и США,
существует особый тип отношений между политической и
административной элитарными группировками, базирующийся иа
более активной роли партий в государстве и на относительно
менее самостоятельных, подчиненных административных
структурах. В отличие от ФРГ, где бюрократия сохранила и
определенную самостоятельность, и известное влияние в
рамках политической системы, в этих странах или установилась
«система добычи» (США), или происходило пропорциональ-
112 The Civil Service. Evidence..., vol. 1, p. 1.
113 Eldersveld S, et al. Op. cit, p. 155.
244

ное распределение постов в госаппарате между партиями,
победившими на выборах (Австрия и Бельгия), или
сложилось положение, при котором доминирующая партия
контролирует большинство постов (Италия).
Процесс формирования бюрократии в Италии начался
относительно поздно, только после объединения страны.
В послевоенный период ХДП, обладая практически
полной монополией на власть и назначая членов партии на
государственные посты или интегрируя чиновников в свои ряды,
сумела подчинить себе итальянский госаппарат.
В результате, располагая менее чем 40% голосов
избирателей, ХДП имела в середине 70-х годов 80—90%
командных постов в государственном аппарате.
Высшая бюрократия занимает в Италии специфическое
положение в правящей элите. Государственные служащие
редко непосредственно участвуют в политике на
парламентском или правительственном уровне. Их характеризует
высокий средний возраст и большой стаж работы в госаппарате.
Система взглядов значительной части итальянской
бюрократии несет на себе печать довоенной традиции и, как
отмечает американский политолог Р. Патнэм, «ценности старых
чиновников более совместимы с фашистским режимом
30-х годов, чем с республикой 60-х годов» 114.
В ее среде очень высока доля чиновников
«классического» типа. Так, по данным опросов, проведенных в начале
70-х годов, 51% чиновников согласились с тем, что «для
чиновника закон прежде всего» 115.
Однако более молодые итальянские чиновники менее
враждебны к политическим новациям, более либеральны и
менее элитарны. Они с большей симпатией относятся к
политическому программированию и в меньшей степени лега-
листы в интерпретации своих функций.
Относительно слабое, подчиненное место занимает
«карьерная» бюрократия и в США. В начале 90-х годов
XIX в. Ф. Энгельс отмечал, что в США «нет бюрократии
с постоянными штатами и правом на пенсию» 116.
Американскому чиновничеству не были гарантированы надежные
возможности продвижения по служебной лестнице и подлинная
независимость от политических партий, которые назначали
своих сторонников на ключевые государственные посты (так
называемая «система патронажа», или «система добычи»).
114 Putnam R. Op. cit., p. 110.
115 Carbonaro A. L'ltalia cambia: Problemi di una societä in transizione.
Firenze, 1971, p. 113.
116 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 22, с. 200.
245

Как и в Англии, профессиональные чиновники были
исключены из партийно-парламентской сферы. В
соответствии с законом 1949 г. государственный служащий, желающий
выдвинуть свою кандидатуру на выборную должность,
должен уволиться без надежды на возвращение.
Между «политическими администраторами»,
являющимися «чужаками» в госаппарате, и профессиональными
чиновниками нередко складываются достаточно конфликтные
отношения. «Политические администраторы» подбираются
президентом и партией, победившей на выборах, из весьма
разнородной категории лиц. Часть из них является
доверенными людьми президента, другие же назначаются по
рекомендации конгрессменов, партийных боссов и лоббистских
группировок.
Принцип выдвижения «политических администраторов»
носит клиентельный характер, их положение нестабильно,
ибо они зависят от политического «патрона», а не от
определенного бюрократического института. Средняя
продолжительность пребывания на посту заместителя или помощника
секретаря департамента равна примерно двадцати двум
месяцам117. Поэтому они не «приобретают того особого стиля
поведения, который свойствен идеальному чиновнику»118.
Любой американский президент сталкивается с проблемой
установления контроля над профессиональным
чиновничеством. Если же «карьерная» бюрократия является
идеологическим и политическим противником Белого дома, то, как
показывает опыт президентства Р. Никсона119, ее
сопротивление может стать важным фактором ослабления позиций
президента.
* * *
Исследование национальных типов взаимоотношений внутри
«правящего класса» и специфики положения в нем
«административной» элиты позволяет поставить проблему характера
власти высшей бюрократии и ее пределов.
Высшее чиновничество, безусловно, имеет в принятии
решений определенную самостоятельность. «Расширяющиеся
масштабность и техническая комплексность
государственного управления означают, что чиновники неизменно сами
принимают решения, которые в прошлом считались достаточ-
117 Heclo Н. A Government of Strangers. Wash., 1977, p. 103.
118 Миллс Р. Властвующая элита. М., 1959, с. 332.
119 Cole R. L., Caputo D. A. Presidential Control of the Senior Civil
Service.— The American Political Science Review, 1979, N 2, p. 399—413.
246

но важными, чтобы их рассматривал министр» 12°,— говорится
в одном политологическом исследовании. Они принимают
решения, которые министр лишь визирует или о которых ему
даже не докладывают. На ряде документов подпись
министра является чистой формальностью. Министров
захлестывает «поток информации». По любой проблеме, отмечают
английские журналисты, многие министры «не имеют ни
времени, ни сил прочитать больше, чем пару страниц,
напечатанных через два интервала» 121. Именно чиновники
вводят министра в курс дела, и без их помощи ему трудно
отделить существенное от несущественного.
Порядок, согласно которому политики лишь на
сравнительно поздней стадии приступают вплотную к изучению
вопросов, связанных с проведением определенных
мероприятий и инициатив, способствует усилению роли
государственной бюрократии. Если политики берут за основу тот
материал, который содержится в заключениях и отзывах
административных органов, им остается чаще всего только одобрить
уже готовое решение. Если они сочтут необходимым
отправить дело на доработку, возникает угроза, что осуществление
мероприятий будет надолго отсрочено. Так, открывается
возможность определять «рамки политики». Контролируя всю
необходимую информацию, высшие чиновники зачастую сами
определяют, какие решения передать министрам, а какие —
принять самим. Бывший руководитель британской
«гражданской службы» Р. Армстронг откровенно писал: «Конечно,
я обладал значительной долей влияния. Самое большое и
проникающее влияние обеспечивается возможностью
определять рамки, в пределах которых могут быть поставлены
вопросы о принятии тех или иных решений... Наша власть
так велика, что министру невероятно трудно изменить эти
рамки» 122.
Не опираясь на верных людей в госаппарате, министры
в сущности не могут контролировать свое министерство. Во
Франции любой министр при вступлении в должность создает
«личный кабинет» из своих единомышленников для
управления вверенным ему ведомством. Принципиально иная
ситуация в Англии. Непосредственными заместителями
министров являются «постоянные секретари», несменяемые
руководители министерства. Новый министр не имеет права
120 Headey В. The Civil Service as an Elite in Britain and Germany.—
Revue Internationale des Science Administrative, Bruxelles, 1972,
N 1, p. 41.
121 The Daily Telegraph, 1979, June 11.
122 The Times, 1976, Nov. 15.
247

на создание личного кабинета, и даже его «личного
парламентского секретаря» выбирает премьер-министр. Б. Седже-
мор, сотрудник министра энергетики Т. Бенна в
лейбористском правительстве Дж. Каллагэпа, утверждал, что если
министр не является сильной личностью и не обладает
достаточной компетентностью, то он становится «заложником
своей администрации» 123.
Все это отнюдь не означает, что политические деятели,
выступающие на авансцене событий, являются лишь рупором
идей компетентных профессиональных чиновников. Высшая
бюрократия находится в той или иной зависимости от
политической власти и не имеет возможности диктовать свою
политику правительству.
Во-первых, способность чиновников принимать
политические решения не имеет юридической основы, она
представляет собой образец делегирования полномочий и базируется на
компетентности и собранной информации. В принципе
политическим деятелям принадлежит право принимать решения
и, следовательно, высшая политическая власть. Но даже для
«нестабильных» политических систем с постоянной
«правительственной чехардой» (например, в III и IV Республиках
во Франции) неверно утверждение, что «проведение
долгосрочной политики было всегда делом крупных
чиновников» 124. Правительственное решение не является
односложным актом, оно проходит через ряд ступеней (зарождение
проекта, его обсуждение и подготовка, окончательное
принятие), и в его разработке принимает участие множество
социально-политических сил (правительство,
административные ведомства, парламент, представители «групп интересов»
и т. д.). Поскольку право окончательного решения
принадлежит политической власти, без ее одобрения проект не
может быть реализован. Если же положение министров
становится более устойчивым, а срок их пребывания на своем
посту — более продолжительным, они могут получить всю
необходимую информацию и тщательно следить за
претворением в жизнь выдвинутого им проекта. «Весьма трудно
скрыть что-либо от министра, занявшего свой пост
надолго»,—подчеркивал директор одного из французских
министерств 125.
Во-вторых, характер отношений между министром и
чиновниками во многом зависит от личных качеств
политического деятеля. Наиболее сложные и конфликтные отношения
123 Sedgemor В. Op. cit.
124 Williams Ph. Crisis and Compromise. N.Y., 1966, p. 365—366.
125 Suleiman E. N. Les hauts fonctionnaires et la politique, p. 74.
248

устанавливаются между высшей бюрократией и министрами-
реформаторами, лично разрабатывающими цели
министерства и проявляющими инициативу в их осуществлении.
Напротив, те министры, которые не стремятся разработать
собственную политику, а лишь выбирают одну из программ,
предложенных сотрудниками министерства, имеют
«нормальные» отношения со своими подчиненными. В
Великобритании сильный министр, опираясь на премьер-министра,
кабинет министров, парламентскую фракцию и партию в
целом, обладает реальной возможностью сломить сопротивление
ведомственной бюрократии126. Во Франции политические
лидеры имеют даже большие возможности для проведения
своих программ вопреки сопротивлению чиновничества.
Министры могут обеспечить себе поддержку правительства,
правящей партии и сотрудников своего «личного кабинета», они
могут опереться на политически ориентированных высших
чиновников и, наконец, используя раздробленность
французского госаппарата, найти себе союзников в других корпусах
и ведомствах.
В-третьих, в кризисных и политически нестабильных
ситуациях политические деятели полностью сохраняют свои
прерогативы. Французский правовед Б. Гурией писал, что
высшие чиновники во Франции «почти не играют роли в тех
случаях, когда принимаемые решения дают повод для
возникновения острых конфликтов между политическими
силами» 127.
В-четвертых, даже становясь политическими деятелями,
высшие чиновники не действуют лишь на основе абстрактной
рациональности. На политической арене они «прагматики»
и даже «политики», опирающиеся прежде всего на опыт,
интуицию и дипломатическое искусство. Хотя
технократический компонент входит в принятие политических решений,
отношения власти как отношения между классами и
социальными слоями и группировками невозможно регулировать тем
же способом, каким регулируются технические процессы. Как
писал известный социолог Д. Белл, «технократ у власти —
это просто еще один вид политика... сколь бы широко он ни
применял свои технические знания» 128.
Наконец, несмотря на возникающие порой острые
конфликты, высшая администрация, если не затронуты ее
корпоративные интересы, устанавливает с буржуазным прави-
126 Подробнее см.: Перегудов С. П. Лейбористская партия в
социально-политической системе Великобритании. М., 1975, с. 290—292.
127 Гурней В. Указ. соч., с. 407.
128 Bell D. The Coming of Post-Industrial Society. N. Y., 1973, p. 79.
249

тельством «союзнические отношения», основанные на
совместном стремлении сохранить социальный статус-кво. Концепция
общественного развития высшей бюрократии
предусматривает прежде всего постепенность всех преобразований. Б.
Гурией отмечает, что лозунги «традиции и прогресс»,
«укрепление стабильности» верно отражают умонастроение
французских высших чиновников 129. Английская «гражданская
служба» также обладает собственной доктриной, строящейся па
стремлении сохранить преемственность общественного
развития и избежать резких поворотов политической линии.
Известный политолог Р. Нейштадт отмечал наличие
глубокого взаимопонимания между английскими политиками и
высшей бюрократией. По его словам, они сформировали
«общество взаимопомощи». Постоянно консультируясь с
чиновниками, министры, однако, не вмешивались в проблемы
внутреннего функционирования своего министерства, в
вопросы рекрутирования и продвижения государственных
служащих. «Политики,—писал Нейштадт,—полагаются на своих
чиновников. Они ждут от них совета. И самое главное, очень
часто следуют полученным советам». Подобное
сотрудничество, подчеркивал он, выгодно обеим сторонам — оно
облегчает политикам поиск «лояльных» экспертов и обеспечивает
стабильность и безопасность чиновников 130.
Наиболее консервативной и враждебной прогрессивным
силам частью госаппарата являются его военно-полицейские
звенья. Трагедия Чили выявила ту громадную роль, которую
может играть в современных условиях репрессивный
аппарат буржуазного государства в борьбе против
революционных преобразований. Безусловно, в развитых
капиталистических странах нормы, регулирующие взаимоотношения между
военными и гражданскими властями, предусматривающие
политическую «нейтральность» армии, намного прочнее.
Ломка традиции, запрещающей офицерам нарушать
присягу-клятву повиноваться правительству, сопряжена здесь с гораздо
более серьезными политическими и
социально-психологическими трудностями.
Конечно, социальный состав кадрового офицерства в
развитых капиталистических странах значительно
демократизировался. На военную службу устремились главным образом
выходцы из новых средних слоев. Но не следует
преувеличивать значения социального происхождения офицеров. В
процессе обучения им стараются привить «армейский
129 Гурней Б. Указ. соч., с. 410.
130 Policy-Making in Britain /Ed. by R. Rose. N. Y., 1969, p. 294.
250

патриотизм» и корпоративистскую солидарность. На
прогрессирующее расширение социальных рамок рекрутирования
кадрового офицерства наложились другие процессы: падение
престижа армии и статуса офицеров, ухудшение их
материального положения и перспектив армейской карьеры.
Но все это никак не может служить гарантией
лояльности карательных органов в отношении пришедших к власти
левых сил в момент острого обострения социального
напряжения в обществе, способного политизировать армию. Даже
на этапе буржуазно-демократических преобразований от
испанской армии исходила постоянная угроза авторитарного
переворота.
Как отмечается в одном из исследований английской
армейской элиты, ее лояльность по отношению к стоящему у
власти правительству далеко не беспредельна. «Если тот или
иной режим,—пишет автор этого исследования С. Отли,—
придет к власти с намерением реконструировать основной
социальный порядок или поставить под угрозу
корпоративные интересы офицерского корпуса, в высшей степени
маловероятно, что этот корпус останется в скромном повиновении
своему гражданскому начальству»131. И во Франции, где
армия заняла намного более благоприятную позицию по
отношению к левому правительству, чем в периоды Левого
картеля, Народного фронта или Республиканского фронта,
реакционные выступления армейской верхушки отнюдь не
исключены. В программе ФСП прямо говорится, что
социалистической Франции следует опасаться «переворота по
чилийскому образцу» 132.
Итак, государственная бюрократия, не являясь сколько-
нибудь серьезной помехой в реализации консервативной
политики, безусловно, становится весьма эффективным
тормозом на пути проведения глубинных общественных
преобразований.
По мере «политизации» высшей бюрократии, появления
в ее среде «политически» ориентированных чиновников,
проявляющих большую, чем «классическая» бюрократия,
открытость к общественным проблемам, становится все более
очевидной несостоятельность концепций, согласно которым
госаппарат, и в том числе его высшие звенья,— всего лишь
послушный инструмент в руках избранного всеобщим
голосованием правительства. Опыт пребывания у власти социал-
демократических и социалистических правительств со всей
131 Otley С. В. Militarisme and the Social Affiliation of the British Army
Elite.— In: Armed Forces and Society. Hugue; P., 1968, p. 108.
132 Pro jet socialiste pour la France des annees 80. P., 1980, p. 78.
251

убедительностью свидетельствует о том колоссальном
сопротивлении, которое оказывается «государственной службой»
любым мерам и предложениям, которые хоть в какой-то
степени грозят ослабить позиции крупного капитала или тех
или иных его групп. Не случайно в Англии, где левые,
да и не только левые лейбористы в бытность своего
пребывания на министерских постах на собственном опыте
убеждались в силе этого сопротивления, возникла обширная
научная и публицистическая литература, посвященная данной
проблеме. Причем даже авторы, придерживающиеся
консервативного направления, как правило, не отрицают огромного
политического влияния, которое оказывает постоянный
госаппарат на весь процесс принятия государственных решений.
Знаменательно, что попытки лейбористских правительств
ослабить это влияние путем создания института
политических советников при премьер-министре и министрах
кабинета не имели практически никакого эффекта, ибо ни по
своему опыту, ни по находящимся в их распоряжении
информации и экспертизе, ни по своим связям с влиятельными
общественными силами они не могли конкурировать с
«мандаринами» из ведомственной бюрократии133.
Значительно более радикальные меры, предпринятые
французскими социалистами по замене ряда высших членов
государственной администрации и созданию политических
кабинетов при министерствах из специалистов — сторонников
соцпартии, помогли преодолеть сопротивление ряду достаточ-
до далеко идущих мер социально-экономического характера.
В то же время, сохранив в неприкосновенности основной
костяк технократической и бюрократической элиты134,
правительство и президент столкнулись с сильным «пассивным»
сопротивлением своей политике с ее стороны. И это при том,
что перед своим приходом к власти соцпартия завоевала
довольно влиятельные позиции в среде высшего чиновничества
и технократии госсектора135.
При всей приверженности «левых технократов»
программе соцпартии, подчеркивал американский политолог Э. Су-
леймэн, они навряд ли избавились от тех ценностей, которые
133 Подробно об этом см.: Перегудов С. П. Указ. соч., с. 276—298.
134 По подсчетам французских журналистов, к началу 1982 г. всего
лишь около 60 замен в высших сферах госаппарата носили
безусловный политический характер. Но все это в итоге составляло
менее 20% от общего количества руководящих должностей (L'Express,
1982, 22 janv., p. 24).
135 См. подробнее: Бунин И, М. Социально-политическая
дифференциация государственного аппарата во Франции.— Рабочий класс в
мировом революционном процессе. М., 1981.
252

им были привиты в элитарных французских институтах —
«больших школах» и «больших корпусах» 136. Даже
ориентируясь на «политическое» решение общественных проблем
и проявляя большую, чем ранее, «отзывчивость» к
социальным потребностям масс, высшие чиновники оказываются
крайне «неподатливыми» там, где, с их точки зрения,
реформаторская деятельность правительства угрожает разрыву
капиталистической «ткани» общества, сохранению
преемственности социально-экономических структур. Недаром,
анализируя взгляды «левых технократов», поддерживающих
ФСП, французские социологи писали, что их позиции
«сближаются с идеями прогрессивной и просвещенной
технократии» 137.
Серьезным препятствием на пути общественных
преобразований является и тот общий ведомственный дух, который
царит в государственных учреждениях буржуазных стран.
Допуская порой политическое «инакомыслие», те или
иные ведомства госаппарата совершенно не терпят
«нонконформистского» подхода в административной практике,
особенно если он противоречит корпоративной традиции
данного учреждения. Ю. Прево, крупный чиновник
французского министерства финансов и активист левого профсоюза
ФДКТ, подчеркивал: «Вы можете исповедовать любую
политическую философию или активно действовать в
оппозиции. С того момента, как вы принимаете золотые правила
улицы Риволи (резиденции министерства финансов.—Лег.),
т. е. ведущую роль министерства финансов в госаппарате,
финансовую ортодоксию, культ сбалансированного бюджета,—
все это отступает на задний план... Всех тех, кто нарушает
эти правила, изгоняют из министерства финансов. Они
лишаются места не из-за своих взглядов, а из-за неспособности
проводить политику министерства» 138.
Из среды низшего и среднего чиновничества исходит
другая опасность — бюрократизации общественной жизни,
насаждения канцелярщины, бумажной волокиты. Во Франции
после победы левых сил ритм работы государственной
машины замедлился. По словам лидеров ФСП, «из-за позиции
некоторых чиновников приказы правительства выполняются
с опозданием» 139. Испанское чиновничество негативно
восприняло попытки правительства социалистов модерни-
136 Suleiman Е. N. Les elites en France. P., 1979, p. 80.
137 Dagnaud M., Mehl D. Profil de la nouvelle gauche.— Revue francaise
de science politique, 1981, N 2, p. 391.
138 Le Nouvel observateur, 1976, 7 juin, p. 42.
139 Le Monde, 1982, 30 juin.
253

Зйровать государственную службу. Проводимая
социалистами реформа госаппарата, призванная обеспечить его более
квалифицированными кадрами и создать более открытую
конкурсную систему, встречает сопротивление чиновников,
яро отстаивающих свои привилегии.
При всей социальной и политической дифференциации,
о которой шла речь выше, буржуазный государственный
аппарат отнюдь не утратил способности выступать как
целостный, подчиняющийся общим «правилам игры» организм.
А это значит, что без изменения этих «правил игры», без
перестройки связей госаппарата с «гражданским обществом»
никакие частичные меры по замене отдельных его «винтиков»
не могут нарушить его функционирования в интересах той
системы, которая его создала и приспособила для своих
собственных целей и нужд. Значение процессов
дифференциации, углубления социально-политических противоречий
внутри госаппарата, сближения основных масс государственных
служащих с трудящимися и их организациями состоит
отнюдь не в том, что они делают излишними такого рода
преобразования, а в том, что они создают более
благоприятные условия для их осуществления.
Глава VII
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АППАРАТ
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОГО
РЕГУЛИРОВАНИЯ
В ПОЛИТИЧЕСКОМ МЕХАНИЗМЕ ГМК
Вызванное объективными потребностями развития
капитализма на его монополистической стадии регулирование
экономики и социальных отношений стало постоянной и
необходимой формой деятельности современного буржуазного
государства. Особую роль в его функционировании приобрел
аппарат социально-экономического регулирования — АСЭР.
Этот аппарат уже привлекал внимание советских
исследователей. В ряде работ на материале отдельных стран были
выявлены структурные, организационные и правовые
характеристики АСЭР или его отдельных звеньев \ В данной главе
См.: Государственная собственность и антимонополистическая
борьба в странах развитого капитализма. М., 1973; Доморацкая Э. #.,
254

делается попытка рассмотреть АСЭР в целом, вскрыть
прежде всего политические аспекты его деятельности, место и
роль в государственном механизме, специфику
взаимоотношений с различными общественными силами.
ЭКОНОМИЧЕСКИЕ ПОЗИЦИИ
СОВРЕМЕННОГО БУРЖУАЗНОГО ГОСУДАРСТВА
Уже в середине 50-х годов доля государства в
воспроизводимом материальном богатстве, исключая военное имущество,
составляла от 13% в США до 42% во Франции2. В США
и Японии сосредоточение собственности в руках государства
шло за счет расширения казенных военных предприятий,
в Западной Европе — прежде всего в результате
национализации 1945—1950 гг. Здесь государство, приобретшее в
полную или частичную собственность инфраструктурные и
базовые отрасли, укрепившее позиции в обрабатывающей
промышленности, а также в таких новейших отраслях, как
космическая, электронная, авиационная, стало крупным
производителем. На государственный бизнес в 1979 г.
приходилось 15% мировой торговли3. В середине 70-х годов
государство финансировало от Vs до 7з валовых
капиталовложений4. Вместе же с инвестициями госсектора, не
учитываемыми в этих данных, государство во Франции, Англии,
Италии в некоторые годы осуществляло приблизительно
половину капиталовложений. Государство стало также
крупнейшим нанимателем, предоставляющим работу от Vs до 7з
всей рабочей силы5, а также крупным банкиром и
кредитором: оно распоряжается около 40% банковских активов6.
Возросшая роль современного буржуазного государства
проявляется в таком синтезирующем показателе, как
объем огосударствленного валового национального продукта
(ВНП). Если в начале века доля государственных расходов
Маклаков В. В. Государство и экономика во Франции. М., 1981;
Крылова Н. С. Государственный аппарат экономического
регулирования в Великобритании. М., 1972; Никеров Г. И.
Административное право США. М., 1977; Ригин Ю. И. Государство и монополии
США. М., 1978; США: организация государственных программ. М.,
1980; и др.
2 Политическая экономия современного монополистического
капитализма. М., 1975, т. 1, с. 371.
3 The American Journal of Economics and Sociology, 1982, N 1, vol. 41,
p. 17.
4 Аникин А., Кузнецов В. Государственно-монополистический
капитализм 70-х годов.— МЭ и МО, 1975, № 1, с. 26.
5 The Economist, 1978, Dec. 30, p. 40.
6 The American Journal of Economics and Sociology, p. 17.
255

не превышала 10% ВНП, то во второй половине 70-х годов
она колебалась в пределах 25—47% 7.
Собственник и работодатель, предприниматель и инвестор,
банкир и кредитор — буржуазное государство превратилось
в мощную экономическую силу. Этот «экономический
Левиафан», владеющий огромным и «относительно
самостоятельным комплексом государственного хозяйства», «самым
большим обособленным капиталом»8, бесспорно, является
крупнейшим капиталистом, который не имеет себе
конкурентов в своих странах. В США в 1972 г. активы
федерального правительства составили 422 млрд. долл., превысив
сумму активов 250 крупнейших корпораций США, вместе
взятых9. Примерно такая же ситуация существует и в
других развитых капиталистических странах.
Не менее важное значение приобрела деятельность
государства по регулированию экономики. Ее роль и значение
можно оценить, лишь учитывая существо, масштабы,
сложность и противоречивость тех проблем, которые оно
пытается решать в этой области: от смягчения циклических спадов
производства и обуздания инфляции до повышения
конкурентоспособности национальной экономики, выравнивания
региональных диспропорций, совершенствования и
модернизации структуры общественного хозяйства, стимулирования
научных исследований и содействия созданию передовых в
научно-техническом отношении отраслей, развития энергети-
чеоко-сырьевой базы и др.
Особую роль приобрело государственное регулирование
в социальной области. Государство стало важнейшим
посредником в регулировании трудовых отношений. Радикально
изменилась его роль в системе социального страхования: в
послевоенный период в большинстве стран Западной Европы,
позднее в США, были приняты законы об обязательном
государственном страховании по болезни, инвалидности,
старости, безработице. С 60-х годов трансформировалось само
понимание социального обслуживания: буржуазное
государство стало рассматривать предоставление определенного
минимума социальных услуг (в области образования,
профессионального обучения, подготовки и переподготовки кадров,
здравоохранения, жилья, охраны природной среды и т. п.)
как необходимую предпосылку расширенного воспроизвод-
7 Новые тенденции в государственно-монополистическом
регулировании экономики главных капиталистических стран. М., 1981, с. 277.
8 Расков Н. В. Государственно-монополистический капитализм. Л.,
1974, с. 83-84.
9 Четвериков Н. В. Кто и как делает политику в США. М., 1974, с. 6.
256

ства рабочей силы и повышения ее качества. В связи с этим
выросли социальные расходы, которые к середине 70-х годов
составляли примерно половину бюджетных расходов ведущих
капиталистических стран10.
Рост социальных расходов, расширение возможности для
необеспеченных слоев получить образование и
квалификацию, медицинскую помощь, а отчасти и жилье являются
крупным завоеванием трудящихся, вырванным ими в
упорной и длительной борьбе. Это, в частности, объясняет то
обстоятельство, что в условиях кризиса 70-х годов именно
социальные программы стали главной жертвой повсеместно
введенного режима экономии.
Важно подчеркнуть, что современное
«интервенционистское» (т. е. осуществляющее вмешательство — intervention—
в социально-политическую сферу) государство отнюдь не
выступает в качестве некоего «нейтрального» регулятора
экономики. Активно вмешиваясь в экономику и социальные
отношения, оно выполняет важнейшую классовую функцию,
а именно пытается решить проблему повышения
эффективности капитализма, укрепления его промышленного и
военного потенциала, создания предпосылок расширенного
воспроизводства капитализма как общественной системы.
В качестве «совокупного капиталиста» государство
руководствуется не интересами непосредственного получения
прибыли, а общеклассовыми интересами буржуазии. В своей
экономической деятельности оно исходит из законов,
отличных от основополагающего закона капиталистического
производства — прибыльности и — как следствие этого —
окупаемости. Различие в принципах и критериях деятельности
государства и индивидуального капиталиста особенно отчетливо
проявляется в политике госсектора в социальной сфере
(страхование, вопросы оплаты рабочей силы, использования
трудовых ресурсов, инвестиций, цен и др.) и.
Становление «интервенционистского» государства
оказало заметное воздействие на самые различные стороны
общественного бытия, на сознание и психологию масс.
Произошел окончательный разрыв с концепцией «государства —
ночного сторожа», широко распространились этатистские
идеи.
10 Новые тенденции в государственно-монополистическом
регулировании экономики главных капиталистических стран, с. 413.
11 О модификации законов капиталистического производства в
государственном секторе экономики см.: Тюльпанов С. И., Шейнис В. Л.
Актуальные проблемы политической экономии современного
капитализма. Л., 1973, с. 159.
9 Заказ М 3288
257

Огосударствление экономики как форма ее социализации
и политизации привело к значительным изменениям в
условиях, целях и методах классовой борьбы. Деятельность
госсектора, равно как и социально-экономическая политика в
целом превратились в арену широких общественных
столкновений и борьбы, причем не только между
антагонистическими классами, но и между противоборствующими кланами
внутри самого господствующего класса.
Как отмечал Ф. Энгельс, огосударствление — это лишь
средство «формального» 12 разрешения основного
противоречия капитализма — между растущей степенью
обобществления труда и частной формой присвоения. Государственное
регулирование, способствуя преодолению некоторых недугов
капитализма, привело к возникновению существенно
изменившихся условий общественного производства и
обнаружило затем свою неадекватность в этих новых обстоятельствах.
Кризис регулирования, выявившийся в середине 70-х годов,
породил небывалый по высоте прилив антиэтатистских
настроений и приход к власти в ряде стран сторонников
«минимального» государства.
При всем том «интервенционистский» характер
современного буржуазного государства отнюдь не поставлен под
вопрос, меняются лишь формы и методы государственного
вмешательства в экономику, социальная тактика правящих
кругов, но ни в коей мере не суть государственных функций
в данных сферах.
АППАРАТ
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ
И ЕГО СПЕЦИФИКА
АСЭР начал особенно интенсивно развиваться со времен
кризиса 1929—1933 гг. Его создание протекало как ответ
на конкретные текущие нужды и несло на себе печать
различных национальных условий. Результатом стало
чрезвычайное многообразие органов и учреждений, которые с трудом
поддаются классификации. Однако магистральные
направления развития АСЭР повсюду оказались общими.
Практически во всех странах его создание началось с
попыток приспособить к потребностям регулирования
отдельные звенья традиционного госаппарата. С 30-х годов
происходит постоянный рост числа хозяйственных
министерств и их дробление. Этот своеобразный «бум» привел в
12Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2-е изд., т. 19, с. 223.
258

конечном итоге к существенному разбуханию госаппарата в
целом. Общее число министерств увеличилось в каждой
стране с 6—7 в начале века до 20—30 в настоящее время. Как
правило, от 7г до 2/з всех министерств являются ныне
социальными и экономическими.
Эволюция центральных хозяйственных органов
характеризовалась усилением специализации министерств, ростом
числа финансовых учреждений, созданием специальных
министерств и ведомств по управлению госсобственностью13,
возникновением министерств или межминистерских органов
по делам науки и др.
Глубоко изменился и характер деятельности
хозяйственных органов: ведущее место заняли контроль, координация
и стимулирование хозяйственного развития в национальных
масштабах, его прогнозирование и программирование.
Вместе с тем новизна возникавших задач и
неприспособленность госаппарата к их решению подтолкнули правящие
круги к поискам принципиально иных путей управления
экономикой. В отличие от традиционных государственных
органов, основывающихся на принципах строгого
административного подчинения и иерархии, начали интенсивно
развиваться ведомства, располагающие значительной степенью
автономии. Таким путем пошло развитие регулирующего
аппарата прежде всего в США. Здесь были созданы так
называемые «независимые» ведомства и регулирующие агентства14.
В их функции входит регулирование частной
предпринимательской деятельности в некоторых отраслях экономики
путем определения тарифов, выдачи лицензий, распределения
государственных субсидий, контроля за соблюдением
действующих законов и др.
Эти ведомства обладают разной степенью автономии по
отношению к президенту и правительственным
департаментам. Хотя именно президент по согласованию с сенатом
назначает председателей подобных органов, он не обладает
дискреционными полномочиями в вопросе их смещения,
т. е. они не могут быть уволены по политическим мотивам.
Особенность деятельности «независимых» ведомств состоит
13 В Италии в 1957 г., в Швеции в 1969 г. созданы министерства по
делам госпромышленности; в ФРГ в 1957—1961 гг. существовало
министерство федерального имущества, в США в 1949 г. создано
Управление общих служб для распоряжения государственной
собственностью; в Англии в 1975 г.— Национальное промышленное
управление.
14 К такого рода учреждениям относятся комиссии по связи,
междуштатной торговле, энергетике, торговому флоту, гражданской
авиации, охране окружающей среды и т. д.
259
9*

в том, что в пределах своей компетенции они наделены ад~
министративно-исполнительной и распорядительной
функциями. По закону их решения обязательны для тех
компаний, деятельность которых они затрагивают. Кроме того,
они имеют полномочия разрешать конкретные споры
административно-правового характера.
Наряду с модификацией традиционного госаппарата с
30-х годов и особенно после второй мировой войны
выявилось качественно новое направление в развитии АСЭР: на его
периферии или вне собственно госаппарата возникли
разного рода специальные органы для управления
государственной собственностью. Потребность в них, как и в случае
с «независимыми» ведомствами в США, диктовалась
неспособностью госаппарата с его медлительностью и
узковедомственным подходом осуществлять оперативное руководство
конкретными хозяйственными объектами. По своим
административно-правовым формам и методам финансирования
новые органы заметно отличались от традиционных ведомств.
При всем колоссальном разнообразии вновь создаваемые
управления производственными, банковскими и подобными
государственными комплексами строятся на принципах
либо административной автономии, либо независимости.
Органами с автономным статусом являются управления
государственными предприятиями («публичные
корпорации» в Великобритании, «правительственные корпорации» в
США, национализированные предприятия в Австрии,
Италии, Франции и других странах). Такого рода предприятия
имеют публично-правовой характер и создаются на основе
принимаемых парламентом законов. Они находятся в
ведении специализированных министерств. Закон определяет все
основные параметры их деятельности (цели,
производственную стратегию, объем капиталовложений, способы
финансирования, лимит заемных средств, потолок цен и тарифов,
организационную структуру, функции и полномочия, а
также их изменения). Государство предоставляет им кредиты и
субсидии, налоговые и другие льготы. Прибыль, как
правило, не рассматривается как обязательное условие их
функционирования. Правительство назначает высших
руководителей этих организаций. Вместе с тем подобные
предприятия располагают определенной автономией: они имеют
некоторую имущественную независимость и не состоят на
государственном бюджете, более свободны в найме и
увольнении персонала. Компетенция вышестоящего органа
ограниченна: он может давать распоряжения общего характера,
но не имеет права вмешиваться в оперативную деятельность.
260

С конца 60-х годов наметилась тенденция к
дальнейшему увеличению степени автономии предприятий в вопросах
капиталовложений, тарифной политики и др.
С 30-х годов возникают также органы, действующие на
принципах административной независимости. Это прежде
всего смешанные акционерные компании, в которые
государство вкладывает свои капиталы наряду с частными
акционерами. Такие компании обычно выступают как
субъекты частного права. По своей организационной и
управленческой структуре, способам финансирования (акционерная
форма, котировка акций на бирже, выплата дивидендов)
они весьма близки к частнокапиталистическим
предприятиям. Эти компании обладают полной свободой в
определении стратегии хозяйственной деятельности (направление
капиталовложений, технологическая политика, источники
финансирования и т. д.). Их деятельность неподотчетна
государственным законодательным и исполнительным
органам и ведется на коммерческих началах.
Государство влияет на такого рода предприятия путем
представления субсидий и финансовых льгот, а также
благодаря владению контрольным пакетом акций и правам,
вытекающим из этого, или — если участие
неконтрольное — благодаря присутствию государственных чиновников
в наблюдательных советах. В некоторых странах
правительство назначает высшее руководство головных холдингов.
Однако реально степень общественного и
административно-правового контроля со стороны парламента и
правительства над смешанными компаниями весьма
незначительна.
Как правило, такие комплексы — это мощные
производственно-финансовые группы, многие из которых отличаются
динамизмом и относительно высокой эффективностью. Это
Институт „ промышленной реконструкции — ИРИ — и
Национальное управление нефтегазовой промышленности — ЭНИ —
в Италии, Институт промышленного развития — ИДИ —
во Франции, Национальный институт
промышленности — ИНИ — в Испании и др. В публикуемом органом
деловых кругов США журналом «Форчун» списке 500
крупнейших неамериканских компаний числится 59 (около 12%)
государственных или смешанных производственных
объединений, на которые, однако, приходится 20% объема продаж
этих 500 компаний; в 70-х годах темпы роста продаж
(22%) обгоняли этот показатель по частным компаниям15.
15 The American Journal of Economics and Sociology, 1982, N 1, vol. 41,
p. 17.
261

Таким образом, современный
государственно-монополистический капитализм привнес заметную новизну
организационных форм, общее усложнение структуры управления.
Возникла глубоко специфическая система
социально-экономического регулирования, в своей значительной части
находящаяся вне традиционного госаппарата и построенная на
иной административно-правовой основе.
Новая система заняла важнейшее место в
государственном механизме, что подтверждает и динамика роста
занятости в госсекторе в целом, включая госаппарат и госсектор
в производственной сфере, в % от занятой рабочей силы 16:
1951 г. 1976 г.
Швеция 21 32
Великобритания 25,6 30,5
Ирландия 14,5 26
Италия 10 22
США 16,5 18,Ь
О соотношении между занятостью на государственных
предприятиях и в госсекторе в целом в конце 70-х годов
свидетельствуют следующие данные, в % 17:

Государственные

предприятия
Австрия 13,7
Бельгия 5,2
Великобритания 8,1
Дания 3,4
Франция 7,3
ФРГ 7,2
Весь
госсектор,
включая
госаппарат
33,0
19,6
28,5
18,7
21,0
20,6

Государственные

предприятия
Голландия 3,6
Италия
Япония
Испания
Швеция
США
6,6
2,8
2,9
8,2
1,5
Весь
госсектор,
включая
госаппарат
16,6
18,5
12,9
Нет данных
29,6
18,8
Разбухание госаппарата характерно для всех
капиталистических стран, оно связано с усложнением всех основных
видов государственной и административной деятельности,
Это подтверждает значительный рост занятости в
социально-экономических и «политических» министерствах в ряде
ведущих капиталистических стран18. Особенно отчетливо
это прослеживается во Франции и Италии. Так, во Франции
в 1950 — 1978 гг. численность занятых в
социально-экономических службах выросла с 727,6 тыс. до 1876,4 тыс., т. е. в
2,5 раза 19. В Италии в 1962 — 1980 гг. занятость в социаль-
16 Times, 1980, Oct. 15, p. 6.
17 The Economist, 1978, Dec. 30, p. 40.
18 К категории «политических» министерств отнесены министерства
иностранных дел, обороны, внутренних дел и юстиции.
19 Annuaire statistique de la France, 1959, p. 72; 1982, p. 79.
262

но-экономических министерствах выросла с 609 тыс. до
1265 тыс., т. е. в 2 раза 20.
Во Франции, Италии, Великобритании21 на рубеже
70 — 80-х годов в социально-экономических ведомствах
было занято приблизительно 2/3 всех работающих в системе
министерств, в ФРГ — около 75 (точнее 56%) 22.
(Исключение составляют США, где в 1958 — 1978 гг. численность
занятых в социально-экономических федеральных
департаментах упала с 801 тыс. до 574 тыс. человек23. Рост
госаппарата США был вызван преимущественным
увеличением численности служащих в министерстве обороны в
связи с усилением милитаристских тенденций. В
«политических» департаментах здесь трудится в настоящее время
примерно в 2 раза больше служащих и чиновников, чем
в социально-экономических.)
Возрос удельный вес социально-экономических ведомств
в госаппарате. Министры, ведающие
социально-экономическими вопросами, входят ныне в состав кабинета министров
и в ближайшее окружение главы правительства,
принимают непосредственное участие в определении основных
направлений политики государств. Возросло влияние
государственного предпринимательства и его учреждений. В
Англии, например, некоторые публичные корпорации играют в
государственном механизме большую роль, чем иные
министерства 24. В Италии на госсектор во все большей мере
возлагаются функции по освоению средств, выделенных на
нужды образования, здравоохранения и т. п. Здесь он
попросту подменяет становящуюся все менее эффективной
традиционную бюрократию.
Развитие АСЭР привело к росту численности и
удельного веса в госаппарате экономистов, инженеров и техников
при одновременном сокращении юристов и «чистых»
администраторов, абсолютно преобладавших до недавнего
прошлого во всех странах Западной Европы 25. Оно
стимулировало модернизацию госаппарата в целом: поиски новых путей
и методов рационализации управленческого аппарата,
применение функционального подхода взамен
формально-юридического, введение научных основ управления, разработку
20 Compendio statistico italiano, 1967, p. 297; 1981, p. 352.
21 Annual Absract of Statistics, 1983, p. 120.
22 Statistisches Jahrbuch, 1982, S. 433.
23 Федорович В. А. Американский капитализм и государственное
хозяйствование. М., 1979, с. 72.
24 Крылова Н. С. Английское государство. М., 1981, с. 196.
25 В Италии до 1972 г. 50% руководителей госаппарата были юристами
(Espansione, 1974, N 60, р. 37).
263

новых методологических концепций и пр. В Японии,
например, как отмечается в одном советском исследовании,
программирование вызвало далеко идущие перемены в
государственном управлении в целом. «Основным содержанием
этих изменений является стремление применить на всех
этапах и уровнях управления системный подход,
количественные методы анализа, моделирование, теории принятия
решений и т. д. » 26
Вместе с тем, наряду с такого рода модернизаторским
эффектом, последствия развития АСЭР в более общем
плане оказались неоднозначными и противоречивыми.
Наиболее очевидным итогом явилась, как отмечалось в
документах КПСС, «бюрократизация всей хозяйственной жизни»
современного капитализма27. Действительно,
осуществлявшееся методом проб и ошибок, без определенной стратегии
создание АСЭР вылилось в лавинообразный рост различных
социально-экономических ведомств. Их количество,
включая органы комитетской, или консультативной, системы
(см. гл. V), в настоящее время измеряется тысячами в
каждой стране28, что превышает реальные возможности
управления и контроля над ними.
Государственное регулирование, таким образом, не
стало воплощением некой высшей рациональности и
целесообразности, функциональные структуры растворились в массе
неэффективных учреждений, «бюрократический дирижизм»
вступил в противоречие с объективными требованиями
управления в условиях возросшего капиталистического
обобществления экономики. Одновременно резко возросло
отчуждение рядовых граждан от государства.
26 Прохожее А. А. Организация управления экономикой и
государством в Японии. М., 1977, с. 7.
27 Программа Коммунистической партии Советского Союза. М., 1977,
с. 26.
28 В США в 1961—1964 гг. было учреждено 46 новых органов, столько
же, сколько в предыдущие 124 года, подчеркивает советский
исследователь Анисимов (Анисимов А. А. Государственное управление
в странах капитала. Кадры, труд, оплата труда, пенсии. М., 1970,
с. 21). Только в первой половине 70-х годов в США было принято
30 крупных законов, регулирующих бизнес, и создано 7 новых
агентств (Fortune, 1979, June 4, p. 78.) Всего здесь насчитывается
свыше 2 тыс. регулирующих комиссий (Economist, 1977, Dec. 3,
p. 48) и свыше 1300 консультативных учреждений только при
федеральном правительстве с общим числом консультантов около
24 тыс. (Орлов В. Н. Консультативный аппарат Белого дома.—
США: экономика, политика, идеология, 1977, № 7, с. 44). В Италии
насчитывается свыше 60 тыс. «парагосударственных» органов
и т. д.
264

Не случайно и в научных трудах, и в западной
публицистике тезис о всемогуществе государства, его
возрастающей самостоятельной роли, которая зиждется на
концентрации экономической и политической власти и делегировании
ему все большего числа функций, соседствует с
констатацией его растущей слабости, дисфункциональности. Эти
взаимоисключающие оценки отражают действительные
конфликты, свойственные современному «экономическому
Левиафану», и порождают множество вопросов относительно
тенденций его развития в будущем.
Проникновение государства в ранее независимые от
политики области экономики и социальных отношений
породило все более тесное их переплетение с государством,
«политизировало» их. Соответственно в обсуждение
экономических проблем стали все глубже вовлекаться основные
политические и социальные силы. Последствия этого
процесса оказались неожиданными и противоречивыми. Хотя
на некоторых этапах он оказывал стимулирующее
воздействие на экономику, тесная зависимость экономических
решений от перипетии политической борьбы в общем и целом
оказала негативное влияние на функционирование АСЭР.
В Англии чередование у власти лейбористов и
консерваторов с их различиями в подходе к государственному
вмешательству приводило к заметным переменам в структуре
и полномочиях АСЭР, в направлениях экономической
политики. В Японии эта политика порой превращалась в
разменную монету в политической игре. Так, правительство
Икэда по чисто политическим соображениям повысило с 7,2
до 9% запланированные темпы роста национального дохода
в 1961—1963 гг.29 Те же политические соображения
нередко лежат в основе изменений в налоговой политике
капиталистических стран, что самым непосредственным образом
отражается на бюджетах социальных ведомств, состоянии
национализированных отраслей и т. д.
В специфических политических ситуациях, при
стабильности власти одной партии или коалиции нескольких
партий государственный бизнес может выступать в качестве
«независимого от парламента источника дохода», как об этом
в свое время писал Ф. Энгельс30. Так, в Италии и Австрии
средства, выделенные госсектору, шли отчасти на
финансирование правительственных партий, их отдельных
фракций и на личное обогащение партийно-правительственных
29 Прохожее А. А. Указ. соч., с. 15.
30 Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2-е изд., т. 20, с. 289.
265

боссов. Стирание грани между государственными и
личными интересами привело в этих странах к серии громких
скандалов, подорвавших престиж и госсектора, и партий,
черпавших средства из этих «черных фондов».
В Италии «партийная колонизация» госсектора
представителями правящей ХДП привела к глубокой деформации
его функций и задач: размещение новых предприятий,
строительство шоссейных дорог и иные начинания
осуществлялись в зависимости от избирательных потребностей этой
партии и от соотношения сил между борющимися
течениями внутри нее31.
Столь же противоречивыми оказались последствия
«политизации» аппарата АСЭР, выразившейся в тесном
переплетении между ним и партийно-политическими силами и
обусловленной тем фактом, что назначения на важнейшие
должности в АСЭР осуществляются политической властью
и зависят от «политической протекции». В США, например
в Федеральной торговой комиссии, одном из важнейших
регулирующих агентств, в начале 60-х годов, в период
пребывания у власти демократов, 9 и 10 чиновников были
демократами32. В Италии в середине 70-х годов правящая
христианско-демократическая партия полностью
контролировала 19 из 24 правлений банков ИРИ, его дочерних
холдингов и важнейших оперативных обществ33.
Такого рода зависимость оказывает отрицательное
воздействие на АСЭР. Так, она привела к относительно частой
сменяемости в США и Великобритании не только высшего,
но и среднего звена руководства; к преобладанию
«политиков» над «техниками», т. е. специалистами, не имеющими
связей с правящими партиями, в Италии. В целом
«политизация» привела к возрастанию роли волюнтаристских
решений в экономической политике, вскрыла глубокую
пропасть между необходимостью в научнообоснованных
критериях деятельности и подходом, диктуемым
политико-идеологическими соображениями, повысила экономическую и
социальную «цену» просчетов в управлении
хозяйственными процессами.
АСЭР находится в компетенции исполнительной власти,
внутриведомственному контролю которой он и подчиняется
прежде всего. Осуществляемый последней — через систему
министерств, отчетность и пр.— контроль порой оказывает-
31 Подробнее см.: Кисовская Н. К. Государственное
предпринимательство и политическая борьба в Италии (1960—1975 гг.). М., 1977.
32 Problemes economiques, 1980, N 1700, p. 3.
^33 Espresso, 1976, N 21, p. 165.
266

ся малоэффективным вследствие множественности его форм,
необходимости соблюдения секретности, малочисленности
правительственных инспекторов и т. д. Французский
исследователь Д. Дериври прямо говорит о бесплодности такого
контроля, проистекающей из практического «сговора»
между контролерами и контролируемыми, объединяемыми
принадлежностью к главным кастам французской бюрократии34.
Недостаточность контроля исполнительной власти в ряде
стран породила весьма широкую самостоятельность
некоторых органов АСЭР, намного превышающую степень их
административной автономии. Такими «независимыми
империями», по американской терминологии, «сепаратными
корпусами», по итальянской, являются министерства финансов
и центральные байки, смешанные государственно-частные
компании, управление космических исследований HAGA35
и регулирующие агентства в США. По поводу последних
американский исследователь Дж. Хендлер отмечает, что они
представляют собой «крупные по размерам, сложные по
внутренней структуре, инертные по отношению к внешнему
воздействию организации, располагающие самыми
широкими дискретными правами (т. е. правом решать вопрос по
своему усмотрению.—Лег.), использование которых не
может контролировать ни один орган государства» 36.
Указанные процессы явились предпосылкой превращения
ряда органов АСЭР и их управляющих в полноправных
участников системы принятия решений на весьма высоком
уровне. Это общее явление для Западной Европы и США.
Каждая национализированная отрасль Великобритании,
например, осуществляет свое влияние, используя прямые
контакты с соответствующим министерством, чиновниками,
публичные выступления, связи с прессой, встречи с
парламентариями от правящей и оппозиционной партий. Как
подчеркивает английский исследователь Л. Тайви,
национализированные предприятия обеспечили себе регулярные
встречи с министром финансов и постоянный канал
консультаций на еще более высоком уровне власти37.
Описанный механизм помогает понять, как возвышение
отдельных подразделений АСЭР, наложившись на
аналогичный процесс в иных сферах общественной жизни,
привело к размножению больших и малых центров власти, ко-
34 The Mandarins of Western Europe. N. Y. etc., 1975, p. 214.
35 The Economist, 1977, Dec. 3, p. 49.
36 Law and the American Future. N. Y., 1976, p. 103—104.
37 Tivey L. Nationalized Industries as Organised Interest.— Public
Administration, 1982, N 1, p. 44.
267

торые в меру своих финансово-экономических и других
возможностей влияют на процесс выработки политики.
Оценивая баланс различных аспектов
функционирования АСЭР, особо следует остановиться на его
взаимоотношениях с парламентом и другими институтами
представительной демократии и влиянии на общую структуру
взаимоотношений между исполнительной и законодательной
властью.
В силу исторически сложившегося положения дел
управление экономикой является преимущественной сферой
деятельности правительства. В его прерогативы входит
выработка стратегии государственного вмешательства, основных
направлений экономической политики, путей ее
претворения в жизнь, способов финансового обеспечения и пр.
В его функции входит и создание органов АСЭР.
Правительство имеет преимущественные возможности,
а в Англии — и фактическую монополию на
законодательную инициативу по социально-экономическим вопросам.
Располагающее богатой «инфраструктурой» в виде
научно-исследовательского аппарата и монополией на информацию,
оно имеет естественный приоритет в постановке всех
проблем. Инициатива парламента и особенно оппозиционных
сил чаще является ответом на брошенный правительством
«вызов».
Президент или премьер-министр в силу того, что он
пользуется самыми широкими полномочиями при определении
состава и структуры правительства, располагает
собственным разветвленным рабочим аппаратом, обладает правом
назначать ведущих руководителей госаппарата и госсектора
и пр., играет в ряде стран главную роль в определении
социально-экономической политики и участвует в
разработке ее кредитно-денежных аспектов. Эти и другие факторы
стали объективными предпосылками усиления
исполнительной власти и ее главы. Подобная направленность
проявилась особенно отчетливо в Англии, где говорят о «переходе
к правлению премьер-министра», и в США, где
президентства Джонсона и Никсона нередко называют
«бонапартистскими» и даже «имперскими».
Хотя парламент юридически является высшей
политической инстанцией, ответственной за деятельность всех
«ответвлений» исполнительной власти, на деле и
формирование социально-экономической политики, и деятельность
АСЭР подконтрольны ему лишь в малой степени.
Формально в большинстве стран полномочия
парламента в социально-экономической сфере представляются весьма
268

значительными (в ФРГ, например, все законодательство по
экономическим вопросам подлежит утверждению
бундестагом), в действительности они все больше выхолащиваются.
Важнейший реальный шанс участия в разработке
экономической политики для парламентов всех стран —
обсуждение бюджетов. Но и здесь налицо тенденция к
ограничению их полномочий. Во Франции Конституция 1958 г.
лишила парламентариев права вносить поправки, ведущие
к увеличению госрасходов, и предоставила правительству
полномочия самому утверждать бюджет в случае, если
парламент не сделает это в течение 70 дней. В большинстве
стран, однако, парламент сохраняет свои прерогативы в этой
сфере, но эффективность их осуществления уменьшается
в связи с формальностью обсуждения, вызванной
громоздкостью процедуры и специальным характером целого ряда
статей, требующих компетентного суждения. Большая часть
статей бюджета принимается без дебатов. Только в странах
с сильным рабочим движением оппозиция может дать бой
правительству в этом вопросе.
В малой степени подконтролен парламенту и сам аппарат
социально-экономического регулирования. В такой важной
сфере, как программирование, роль парламента невелика
как на этапе разработки плана, которая ведется
преимущественно правительством и администрацией, так и на
стадии его утверждения. Во Франции, где индикативное
планирование осуществлялось с первых послевоенных лет,
первый (1947—1952) и третий (1958—1961) планы вообще
не обсуждались в парламенте, по второму (1954—1957) и
четвертому (1962—1965) планам голосование проходило уже
в период его действия. Наиболее важным препятствием на
пути конструктивного обсуждения плана во всех странах
является, вероятно, то обстоятельство, что данный документ
уже обладает известной цельностью и любые изменения
рискуют развалить все здание плана, нарушив
зафиксированные в нем пропорции. Все это ставит перед
парламентариями дилемму: либо одобрить план целиком, либо
отвергнуть его38.
Слабо развит и контроль над деятельностью госсектора.
В период V Республики во Франции были ликвидированы
постоянные подкомиссии финансовых комиссий палат
парламента, рассматривавшие деятельность национализирован-
38 Бунин И. М. Предпринимательские организации и профсоюзы во
французской системе программирования.— В кн.: Новые явления
в механизме политического господства монополии. М., 1975, ч. 1,
с. 174—175.
269

ных предприятий, и заменены временными комиссиями,
ведущими работу в секретном порядке 39.
Некоторые важные рычаги контроля и давления на
госсектор, например вотирование средств, идущих на его
нужды, зачастую не используются даже парламентариями oi
оппозиционных партий.
В ряде стран контроль парламента над госсектором
представляется более действенным и эффективным.
Парламент или его комиссии имеют право получать информацию
о его деятельности, а порой и запрашивать дополнительную,
подготавливать и обсуждать отчеты о его работе. В Англии
комитеты при палате общин могут проводить обследования
госсектора и издавать отчеты о результатах проверки,
применять некоторые юридические и финансовые меры
воздействия на государственные корпорации.
В целом, однако, права парламентов в экономической
сфере представляются весьма ограниченными с точки
зрения реальных возможностей как участия в разработке
экономической стратегии и тактики, так и контроля над
экономической политикой правительств и деятельностью АСЭ Р.
Развитие делегированного законодательства и тому
подобные меры, которые имели своим следствием сокращение
властных функций парламента, его роли и влияния, обычно
диктовались неотложной потребностью ускорить процесс
принятия решений. При этом часто речь даже не шла о том,
чтобы сделать работу парламента более эффективной, а лишь
о том, чтобы он не выступал как тормоз в деятельности
правительств в экономической сфере, которая требует
быстрой и незамедлительной реакции.
Следует отметить, что проблема контроля парламента
над исполнительной властью, его реального участия в
выработке экономической политики так, как она стоит
сегодня, является сравнительно новой. Она порождена широким
развитием государственного вмешательства и растущим
всевластием правительств. Заслуга в ее постановке и
разработке принадлежит прежде всего левым силам,
коммунистическим и рабочим партиям, профсоюзам трудящихся. Под
влиянием их борьбы наметились некоторые изменения,
конечной целью которых является расширение властных и
контрольных полномочий парламента в экономической
сфере. В 1966 г. под давлением демократических сил парламент
Франции получил право голосовать по «основным
направлениям плана». Возникли парламентские комиссии, значи-
39 Доморацкая Э. П., Маклаков В. В. Указ. соч., с. 49—50.
270

тельная часть которых занимается вопросами экономики.
Борьба за расширение прерогатив парламента идет в
Италии. В настоящее время требование увеличения роли
парламента в экономической области разделяется широким,
спектром политических сил, включающим и некоторых
деятелей буржуазных партий.
Столь же важным является требование расширения
демократического контроля трудящихся над деятельностью
государственных (и частных) предприятий, органами
программирования и т. д. АСЭР является недемократической
системой как в силу ограниченности прав парламента, так
и в силу внутренней структуры и неразвитости форм
контроля снизу. Речь идет не только о части АСЭР, входящей
в госаппарат и обладающей всеми особенностями последнего,
но и об органах, созданных на «периферии» этого аппарата.
Более того, в ряде стран время от времени поднимается
вопрос о том, чтобы лишить права на забастовку
трудящихся национализированных предприятий на том «основании»,
что они являются частью госаппарата. На государственных
военных заводах, особенно атомных, в США и других
странах существует режим, близкий к военно-полицейскому.
В связи с этим с 60-х годов требование развития
контроля снизу и демократизации управления
национализированными отраслями превратилось в конкретную задачу борьбы
трудящихся Западной Европы. Рабочие партии и
профсоюзы некоторых стран уже добились определенных успехов,
закрепив или завоевав право профсоюзов и организаций
персонала принимать участие в определении условий труда и
быта трудящихся на отдельных предприятиях, и ведут ботзь-
бу за качественно новый этап — участие трудящихся и их
профсоюзов в определении основных направлений
производственной деятельности предприятий и
национализированных отраслей в целом и в контроле над ними.
«МОДЕРНИСТСКАЯ» БЮРОКРАТИЯ
И «ГОСУДАРСТВЕННАЯ БУРЖУАЗИЯ».
АСЭР И МОНОПОЛИИ
Создание регулирующего аппарата^ сопровождалось
формированием «новой», или «модернистской», бюрократии, что
вызвало определенные изменения в структуре
господствующего класса и оказало заметное влияние на
взаимоотношения в его среде. «Модернистская» бюрократия40 отличается
40 Первые подходы к разработке этой темы содержатся в работах
советских авторов: Бурлацкий Ф. М. О дифференцированном анализе.
271

рядом особенностей, в частности более разнообразным
социальным происхождением, преобладанием
технико-экономического образования, высокой степенью социальной и
политической дифференциации.
Не подлежит сомнению, что высшие слои
«модернистской» бюрократии, о которых пойдет речь ниже, несмотря
на их относительную малочисленность, заняли видное место
в бюрократической верхушке. Будучи носительницей эта-
тистско-интервенционистской и технократической идеологий,
модернистская элита сыграла заметную роль в процессе
неокапиталистической рационализации, которую в той или иной
мере пережили все европейские страны в послевоенный
период. Являясь инициатором или активным участником этого
процесса, она овладела со временем некоторыми из
стратегических центров принятия решений, что явилось решающим
фактором в ее превращении в важную прослойку
господствующего класса европейских капиталистических стран41.
«Модернистская» бюрократия явилась основой
формирования в развитых капиталистических странах в
послевоенный период своеобразного этатистского сектора
господствующего класса, прямо или опосредованно связанного с
деятельностью государства и включающего в себя также
партийно-политические силы. Со временем этот сектор
изменялся, расширялся или сокращался за счет других фракций
или их частей, концентрируясь, однако, вокруг
«модернистской» бюрократии и дирижистских партийных сил.
Особое место среди «модернистской» бюрократии
занимает категория высших управляющих и менеджеров
госсектора, или, условно говоря, «государственная буржуазия» 42.
государственного аппарата.— В кн.: Социально-политические
сдвиги в странах развитого капитализма. М., 1971; Кисовская Н. К. Указ.
соч. Ставится эта проблема и в ряде работ буржуазных
исследователей: The Mandarins of Western Europe; Scalfari E., Turani G.
Razza padrona. Milano, 1974; Caruso S. Burocrazia e capitale in
Italia. Verona, 1974.
41 Очевидность этих изменений признают и некоторые буржуазные
авторы. «Расширение национализации наряду с
перераспределением национального дохода,—пишет, например, один из них,—
весьма отчетливо и закономерно привело к важному перемещению
власти к менеджерам государственных предприятий и директорам
социальных, экономических и финансовых управлений в
правительстве» (The Mandarins of Western Europe, p. 6).
42 Этот слой определяют также как «промышленную бюрократию
государственных предприятий» (см.: Социально-политические сдвиги
в странах развитого капитализма, с. 247), как «бюрократическую
буржуазию», или «буржуазию власти», применительно к
развивающимся странам. Термин «государственная буржуазия»
распространен в Италии. См.: Scalfari Е., Turani G. Op. cit.
272

Ряд моментов свидетельствует о том, что эта прослойка
находится в стадии формирования как отдельная общность
в рамках господствующего, буржуазного класса.
«Государственная буржуазия» не может рассматриваться как
полиостью идентичная ни правительственной элите, ни
менеджерам и монополистической буржуазии частного сектора.
С бюрократией управляющих и менеджеров госсектора
роднят, помимо официального статуса государственных
чиновников, способы получения присваиваемого общественного
продукта и участие в отправлении функций политической
власти, с менеджерами — функции распоряжения
собственностью. С классом монополистических собственников их
объединяет место в производстве и роль в общественном
разделении труда. Отличает эту категорию тесная связь с
государственной собственностью, персонификатором которой
она и выступает. Распоряжаясь государственной
собственностью, управляющие и менеджеры госсектора имеют
внушительные «позиции силы». В таких странах Западной
Европы, как Австрия, Англия, Италия, ФРГ, Швеция,
госсектор в начале 70-х годов производил от 10 до 17% ВНП43,
выпускал от 20 до 30% промышленной продукции44 и
предоставлял работу от 8 до 14% всей занятой рабочей силы45.
Формируется и довольно специфическая система
ценностей «государственной буржуазии». В Италии уже в конце
50-х годов государственное предприятие рассматривалось
как антипод частной фирмы, как инструмент
общенациональной политики, решающий долгосрочные проблемы
экономического роста. Президент ИРИ Дж. Петрилли
утверждал, что функция госпредприятий — «осуществлять с
наименьшими затратами и, следовательно, с максимальной
эффективностью общественные цели». Они добиваются,
подчеркивал он, «трудного примирения» оптимального
использования производственных факторов в масштабе
предприятий и оптимального развития ресурсов на национальном
уровне46. Аналогичным образом во Франции «миссия
госсектора» усматривалась в том, что он должен производить
продукцию с наибольшим экономическим эффектом как для
себя, так и для общества в целом.
43 Кузнецов В. Государственно-монополистический капитализм 70-х
годов.— Вопр. экономики, 1978, № 6, с. 22.
44 Мочерный С. В. Сущность и эволюция капиталистической
собственности. М., 1978, с. 118.
45 The Economist, 1978, Dec. 30, p. 40.
46 Petrilli G. Lo Stato imprenditore. Bologna, 1967, p. 211.
10 Заказ № 3288
273

Некоторые круги «государственной буржуазии» в 50—
60-е годы выдвигали широкие амбициозные планы. Так,
в Италии госсектор стал рассматриваться не только как
«вспомогательный» элемент и «временный заместитель»
частного капитала, но и как независимая от него сфера
национальной экономики, развивающаяся на основе
собственной логики и законов. Функция госсектора стала
интерпретироваться как «ориентирование» частного сектора.
И во Франции, и в Италии государственным
предприятиям отводилась роль «пилота», т. е. образца для
подражания. Они испытывали, по выражению одного французского
исследователя, «своего рода моральный долг — быть впереди
с любой точки зрения»47. Миссия государственного
предприятия понималась весьма широко. Оно должно быть
передовым не только с точки зрения экономических успехов,
конкурентоспособности, технических нововведений,
достижений в организации труда и т. д., но и в своей социальной
политике. Во Франции предоставление сначала третьей,
а затем четвертой недели оплаченного отпуска началось
именно с «Рено», крупнейшей государственной
автомобильной фирмы. В 1970 г. «Рено» явился инициатором введения
системы постоянной переподготовки рабочей силы.
Коллективный договор, заключенный в 1970 г. на
национализированных предприятиях Франции в области
электроэнергетики, газовой и угольной промышленности и на
железнодорожном транспорте, гарантирующий увеличение зарплаты
в зависимости от роста инфляции, стал образцом для
других государственных предприятий, а затем и для
крупнейших частных фирм48. В Италии Национальное управление
нефтегазовой промышленности — ЭНИ, а также некоторые
металлургические предприятия госсектора были
инициаторами более современной политики в отношении персонала,
профсоюзов и т. д.
В настоящее время в Англии, Франции, Италии
«государственная буржуазия» выступает как сторонница
расширения госсектора, роста его эффективности, против репри-
ватизации, хотя и допускает создание смешанных
акционерных предприятий. Как отмечал орган английских деловых
кругов — журнал «Экономист», управляющие
национализированными отраслями и предприятиями требуют «права на
успех»49, ликвидации тех препон, которые ограничивают
деятельность госсектора.
47 The Mandarins of Western Europe, p. 212.
48 The Mandarins of Western Europe, p. 211.
49 The Economist, 1978, Dec. 30, p. 37.
274

В ряде стран — Австрии, Франции, Италии — Это уже
довольно стабильная элита. Придя в госсектор, многие из его
руководителей, хотя, разумеется, не все, надолго остаются
на своих постах, дальнейшее продвижение по службе
совершается внутри госсектора. Так, на «Рено» за 26 лет
сменилось всего два президента, крупнейший
государственный холдинг Италии — ИРИ — в течение 20 лет
возглавлялся одним человеком и т. д.
Механизм рекрутирования в данную общность различен.
В Англии она пополняется в основном из менеджеров
частного сектора, правых лидеров профсоюзов и лейбористской
партии, в Италии и Австрии — из партийной элиты, во
Франции и ФРГ — преимущественно из высших чиновников.
Французский исследователь А. Гриоттери отмечает, что 30
из 44 президентов и генеральных менеджеров 20 главных
государственных компаний Франции были чиновниками50.
Рисуя портрет «хорошего кандидата» на высшие доляшости
в госсекторе Франции, Д. Дериври отмечает, что, как
правило, в свое время он закончил одно из наиболее
престижных высших учебных заведений, готовящих
высококвалифицированных администраторов; затем вступил в один из
«больших корпусов» государственной администрации;
между 45 и 50 годами он достиг вершины своей карьеры,
занимая, например, пост помощника министра. «С
государственной службы он переходит в государственный бизнес» 51.
«Государственная буржуазия», таким образом, явилась
важной составной частью «модернистской» бюрократии.
И «государственная буржуазия», и «модернистская»
бюрократия в целом со временем приобретали все более
отчетливые корпоративные черты. «Сейчас широко признается,—
отмечает, в частности, Л. Тайви,—что руководители
государственных служб в действительности представляют
вполне очевидный интерес — свой собственный. Они выступают
и пропагандируют «свою» отрасль или «свое» агентство, так
как их собственное процветание или по крайней мере
степень их удовлетворенности связаны с ними. Их экспансия,
следовательно, сознательно или неосознанно является частью
их погони за собственным благосостоянием, точно так же
как у любого капиталиста. Правила игры несколько иные,
чем у бюрократов, но мотивация в основном та же» 52.
Корпоративные интересы «модернистской» бюрократии
могут противостоять интересам других фракций господст-
50 The Mandarins of Western Europe, p. 219.
51 Ibid., p. 218.
52 Tivey L. Op. cit, p. 49.
275
10*

вующего класса. Не будучи антагонистическими, они тем не
менее могут достигать значительной остроты и влиять на
общеполитическую ситуацию.
В частности, в Италии, где в связи со слабостью
экономико-политических позиций патроната господствующий класс
всегда характеризовался относительно большим весом его
партийно-правительственной прослойки, в 50—60-х годах в
результате ослабления связей патроната с главной правящей
партией — ХДП, установления «системы наибольшего
благоприятствования» между госсектором и ХДП заметно
укрепились позиции партийно-правительственных сил и
«государственной буржуазии». В результате в этой стране ярче,
чем где бы то ни было в капиталистической Европе,
прослеживалась тенденция к союзу между
партийно-правительственной фракцией и «государственной буржуазией» и к
оттеснению частномонополистической фракции на периферию
власти. Хотя господствующей тенденцией является
переплетение монополистической верхушки, бюрократической и
политической элит и создание «поливалентной» элиты53,
нельзя априори исключать усиление позиции «модернистской»
бюрократии и особенно менеджмента госсектора и в других
странах и ситуациях.
Вызванное развитием государственного вмешательства
усложнение структуры господствующего класса привело к
изменению традиционных взаимоотношений между его
фракциями, к увеличению внутренних перегородок, к
определенному ослаблению его монолитности. В частности, нет
единства даже внутри тех фракций, которые наиболее тесно
связаны с деятельностью государства. Возросли трения
между старой и новой бюрократией, основанные на реально
существующих ножницах в зарплате. Оклады высших
менеджеров госсектора, как правило, намного превосходят оклады
высших чиновников и даже министров 54.
Важное место заняла проблема взаимоотношений между
политической и бюрократической фракциями
господствующего класса, между персоналом центральных министерств,
с одной стороны, и персоналом экономических министерств,
с другой. В частности, в ФРГ, которая лишь в 70-х годах
вступила на путь выборочного «целевого программирования»,
десятилетний опыт показал, что руководство экономических
министерств, занимающееся планированием в отраслевом
53 Бунин И. М. Буржуазия в современном французском обществе. М.,
1978, с. 267.
54 Государственная собственность и антимонополистическая борьба в
странах развитого капитализма, с. 224.
276

масштабе, опирается отнюдь не на принципы, выработанные
политической властью, а на эклектическую смесь критериев,
которые позволяют им лавировать между противоречивыми
интересами в обществе. Политическим управленцам так и не
удалось преодолеть корпоративные тенденции, отраслевую
замкнутость, изолированность министерского аппарата.
Более того, служащие специальных органов, созданных для
обеспечения единства действий министерств с политикой
центрального правительства, не только не смогли
противостоять отраслевым интересам, но и идентифицировались с
последними55. Потерпела провал и предпринятая здесь в
начале 70-х годов попытка расширить правовой и
парламентский контроль над центральным федеральным банком,
который располагает громадной независимостью от
политической власти.
В Италии в 1980 г. также была сделана аналогичная
попытка. Однако ее подоплека была принципиально иной. Если
в ФРГ установлением контроля над федеральным банком
намеревались достичь единства «воли и действия», то в
Италии стремились покарать руководителей банка, которые
отдали приказ о расследовании махинаций, затрагивающих
видных политических деятелей.
Все это подтверждает неоднозначность, несводимость к
какому-то общему знаменателю оценки нового аппарата
регулирования, как и новой бюрократии, сформировавшейся
в АСЭР.
Особое значение для характеристики политической и
классовой роли АСЭР имеет анализ взаимоотношений
между АСЭР и монополиями. В послевоенный период, особенно
в 50—70-е годы, АСЭР выступил как центральное звено
взаимодействия государства с частным бизнесом.
Взаимоотношения эти обладают заметной спецификой в
Старом и Новом Свете. В США значительное своеобразие
им придала так называемая Федеральная контрактная
система (ФКС), т. е. заключение между различными
министерствами и монополиями-подрядчиками контрактов о
поставках товаров и услуг в сфере промышленного производства,
а также науки, техники, образования, инфраструктуры.
Посредством ФКС осуществляются основные хозяйственные
связи между буржуазией и госаппаратом: через ее каналы
реализуется почти треть затрат федерального, штатного и
местного бюджетов, а равно и все заказы государства на
Mursweek A. Regierungsreform durch Plannungsorganization. Köln;
Opladen, 1975, S. 163.
277

товары и услуги военного и гражданского назначения .
ФКС вводит детальную регламентацию механизма цен,
методов хозяйствования корпораций-подрядчиков, оговаривает
применение последними современных методов управления,
новейшей техники, включает требования «социального
характера». Примерно 90% условий любого контракта заранее
предписано какой-либо нормой права57. В контракт жестко
встроен механизм «поощрения—санкции», в соответствии с
которым государство либо премирует, либо штрафует
контрагентов в зависимости от соблюдения или несоблюдения
ими сроков работ, ее качества, издержек и т. д.
ФКС дает американским корпорациям огромные
преимущества, гарантируя им не только стабильный рынок, но и
высокую прибыль, которая по разным типам контрактов
колеблется от 8 до 15%, а на деле оказывается более
высокой, ибо государственные органы через множество лазеек
фактически узаконили ее превышение58.
ФКС воплощает в себе — на современном этапе —
наиболее полную интеграцию государства и монополий,
чиновничества и частного бизнеса. Отношения, установившиеся
внутри военно-промышленного комплекса США (а на
военные закупки приходится 60% федерального бюджета59),
характерны для деловых связей и других монополий с
государством. Через систему чрезвычайно широкого
представительства военных подрядчиков в сотнях консультативных
комиссий и подкомиссий на правительственном уровне, при
министерстве обороны и НАС А, во-первых, и через
неослабевающий встречный поток кадров, которыми обменивается
Пентагон, НАСА и корпорации-поставщики60, во-вторых,
устанавливается та спайка интересов федерального
правительства, Пентагона и военных монополий, которую
американский экономист Г. Адаме назвал «железным
треугольником».
Аналогичный тип отношений сложился в США между
частным бизнесом и аппаратом регулирующих агентств, ко-
56 Федорович В. А. Указ. соч., с. 427.
57 Нарышкина Р. Л. США: государство и частный сектор. Гражданско-
правовые отношения. М., 1976, с. 12.
58 Федорович В. А. Указ. соч., с. 421.
59 Новые тенденции..., с. 122.
60 По данным обследования конгресса США, в 50-е годы в военной
промышленности нашли приют свыше тысячи отставных
военнослужащих высокого ранга; в 60-е годы их число возросло
примерно вдвое; за 1969—1974 гг. эта цифра достигла 2 тыс. только в
первой сотне корпораций — военных подрядчиков (The Nation, 1981,
Oct. 31, p. 442).
278

торые имеют отраслевой характер и воздействуют на
«подопечную» отрасль главным образом путем тарифной
политики и выдачи лицензий. По оценкам американских
исследователей, эти отношения являются классическим примером
сращивания интересов61. Как правило, агентства не могут
противостоять объединенным усилиям бизнесменов данной
отрасли, поэтому тарифная политика агентств в
максимальной степени соответствует пожеланиям частного бизнеса,
а сама комиссия или агентство, недаром называемые
«ручными», оказываются в плену у той самой отрасли, которую
согласно замыслу они призваны регулировать62.
Примечательно, в частности, заявление судьи, разбиравшего в 1970 г.
иск члена палаты представителей и его коллег, по поводу
деятельности Управления гражданской авиации: «Данная
апелляция снова ставит перед нами вопрос: почему
регулирующие инстанции больше ориентируются на интересы
промышленности, чью деятельность они призваны
регулировать, нежели на интересы общества, которые они
призваны защищать? Это истинная чума, поразившая нашу
систему общественного контроля над промышленностью»63.
Механизмом, обеспечивающим сращивание, также
является переход высших служащих из регулирующих агентств
в ту самую отрасль и даже конкретную компанию, которую
агентство «регулирует» (это явление получило в
американской публицистике название «отсроченной взятки»). Кроме
того, кандидаты на руководящие посты в комиссиях
«обговариваются» — до утверждения их сенатом — с
крупнейшими представителями заинтересованных монополий.
Редким исключением является ситуация, когда
регулирующее агентство пытается действовать более независимо.
Тогда оно встречает широкое противодействие частного
бизнеса, который добивается увольнения председателя
комиссии и тому подобных мер 6\
Сложившаяся модель взаимоотношений, однако,
перестала «срабатывать» в созданных в последнее десятилетие
регулирующих органах нового, функционального типа, дей-
61 House of Representatives, Committee of Government Operations.
Report on Problems in the Relationship between the Commerce
Department's Maritime Administration and the National Maritime Council,
a Private Organisation. Wash., 1978.
62 Минц И., Коэн Д. Америка, инкорпорейтед. Кто владеет и
управляет Соединенными Штатами. М., 1973, с. 134.
63 См.: Там же, с. 137.
64 Там же, с. 147.
279

ствующих на межотраслевой основе65. В этих регулирующих
органах частный бизнес не мог обеспечить свое
преобладание традиционными методами66. Для бизнесменов разных
отраслей именно вследствие фрагментарности «групп
давления» оказалось значительно труднее выработать единую
политику и противостоять персоналу агентств, в которые,
особенно в период президентства Дж. Картера, вошли
представители либеральных кругов, движений экологистов,
потребителей и т. п.
На все это частный бизнес ответил активизацией
группового лоббизма и попытками разработать единую линию
предпринимательства на межотраслевой основе67.
Произошел также бурный рост роли независимых посредников
(консультантов, юристов), которые за плату берутся
налаживать отношения между органами государственной власти
и бизнесом.
Разразившийся в конце 1982 г. скандал вокруг Агентства
по охране окружающей среды, руководству которого было
предъявлено обвинение в том, что оно вступило в сделку
с заинтересованными компаниями, остановив работы по
ликвидации ряда «точек», считающихся наиболее опасными в
экологическом плане, свидетельствует о том, что механизм
сращивания укрепляется и в новых агентствах.
В США, таким образом, регулирующий аппарат
стимулировал укрепление механизма интеграции,
взаимопроникновения, взаимопереплетения государства и монополий и
становление государственно-монополистических отношений,
В Западной Европе отношения между государством и
монополиями отличаются значительным своеобразием, во-
первых, в связи с наличием здесь государственного
предпринимательства и программирования и, во-вторых,
вследствие более широкого, чем в США, развития системы
институционализированных связей. Зафиксировав в законах и
распоряжениях отношения между госаппаратом, бизнесом
и профсоюзами и введя их в определенные
институциональные рамки, государственная власть несколько уменьшила
конфликтность в их отношениях, а также обеспечила более
высокую, чем в США, степень вовлеченности в разрешение
65 К «новым», регулирующим агентствам, в частности, относятся
Агентство по охране окружающей среды, Комиссия по надзору за
доброкачественностью продуктов широкого потребления,
Администрация по технике безопасности, Администрация по вопросам
энергетики и др.
66 Harvard Business Review, 1981, May-June, p. 118.
67 См.: Industry Week, 1981, Dec. 14, p. 81—85; Congressional
Quarterly Weekly Report, 1982, Jan. 23, p. 119—123.
280

споров между «партнерами» судебных и представительных
органов, общественных организаций и прессы.
В Западной Европе система институционализированных
связей сложилась не только в рамках «комитетской
системы», но и вокруг органов программирования.
Сложившаяся система взаимоотношений в немалой
степени способствовала изменению характера
программирования. Так, во Франции до середины 60-х годов тон в
Национальном комиссариате планирования задавали
правительственные чиновники, которые, добиваясь быстрого
экономического роста и модернизации экономики, действовали
энергично и решительно, стимулируя создание новых
предприятий в тех отраслях, которые не привлекали частный
капитал. С середины 60-х годов в условиях повышения
социально-экономического веса монополий (укреплению
позиций которых не в последнюю очередь способствовала
деятельность государственных органов, стимулировавших
процессы концентрации и накопления капитала) и новой
расстановки политических сил изменился подход к пониманию
задач регулирования. Государство фактически отказалось
от руководства экономикой и контроля над ее развитием.
Программирование стало утрачивать всеобъемлющий
характер, ограничиваясь вмешательством на отраслевом уровне.
В итоге уже к концу 60-х годов «согласование»
окончательно перестало выполнять функции приводного ремня между
«индикативным планом» и «частным бизнесом» 68. В
отраслях с высоким уровнем монополистической концентрации
процедура «согласования» по существу свелась к
санкционированию программ, предложенных ведущими монополиями
данной отрасли69.
Аналогичная ситуация сложилась в Англии, а также в
ФРГ. Институциональная система иными средствами, чем
в США, обеспечила, таким образом, аналогичный результат:
более тесную интеграцию государства и монополий, рост
влияния и роли последних.
Значительно более сложными и противоречивыми
оказались отношения между монополиями и госсектором.
Сказалась высокая степень идеологизации и политизации всей
проблематики огосударствления, которая является одной из
ключевых в современную эпоху перехода от капитализма
к социализму. Ее обсуждение постоянно не только
переводится в плоскость политики, вовлекая в борьбу правитель-
68 Новые тенденции..., с. 15.
69 McArthur J., Scott В. Industrial Planning in France. Boston, 1969,
p. 429.
281

ственные круги, а также рабочие и коммунистические пар^
тии, профсоюзы, прессу и общественность, но и неизменно
приобретает характер острого идеологического столкновения.
Недаром вот уже на протяжении полувека борьба между эта-
тистско-дирижистской и «либералистской» концепциями
является одной из центральных в политической жизни Запада.
Кроме того, в условиях противостояния классов по
вопросам огосударствления (буржуазия «в
принципе»—против, рабочее движение — за) существенную роль в борьбе
противоположных тенденций стали играть
партийно-бюрократические силы. В «союзных» отношениях с госсектором
традиционно находились реформистские — буржуазные или
социал-демократические — партии, занимавшие в общем и
целом дирижистские позиции. Под руководством этих сил
в первые послевоенные годы (1945—1950) в условиях
мощного антифашистского подъема была проведена обширная
национализация, активную поддержку которой оказали
коммунистические партии, а в 50-е годы — форсированная
перестройка отношений на новой
государственно-монополистической основе. Эти партийно-правительственные силы
поддерживают и поощряют, хотя и в разной степени, госсектор,
предоставляя ему значительные денежные средства и
льготы. Государственные предприятия изначально создаются
как крупные объединения, способные успешно
конкурировать с частными фирмами70. Заинтересованное в повышении
рентабельности госсектора государство модифицирует
систему управления им. Пытаясь расширить влияние
национализированных предприятий, правительство Швеции,
например, с 1969 г. решило ввести представителей государства
в правления 10 крупнейших коммерческих банков и 20
промышленных акционерных компаний71 и т. д.
Дирижистские силы использовали госсектор для
решения не только конъюнктурных, но и структурных,
долгосрочных проблем, добиваясь конкретных результатов в
определенные и достаточно сжатые сроки. С его помощью в
50—60-е годы Италия вошла в категорию промышленно
развитых государств. В начале 80-х годов правительство
Испании рассматривало увеличение капиталовложений
госсектора до 2/з всех промышленных инвестиций как главный
70 В Англии в начале 60-х годов частные промышленные гиганты
«выглядели карликами» по сравнению с государственными, намного
превышавшими их размерами капитала, оборота и численностью
служащих, отмечает А. Сэмпсон (Sampson A. Anatomy of Britain
Today. L., 1965, p. 572).
71 Государственная собственность и антимонополистическая борьба
в странах развитого капитализма, с. 267—268.
282

путь восстановления деловой активности7Й. Госсектор
используется для смягчения социально-экономических
проблем, в первую очередь проблемы безработицы. По
свидетельству, тем более ценному, что оно принадлежит такой
газете, как «Монд», преобладание общественного сектора в
экономике Австрии явилось одной из причин высокой
занятости73. Действительно, здесь наивысший показатель
безработицы в 1977—1980 гг. был ниже, чем в других
капиталистических странах, и составлял 2,1% 74.
Напротив, консервативные партии и правительства
сознательно приносят госсектор в жертву интересам
монополистического капитала. Дешевизна услуг и товаров,
предоставляемых госсектором по сознательно заниженным тарифам,
является важным условием рентабельности монополий и
одновременно источником неэффективности госсектора.
Рассматривая госсектор как средство поддержки
монополистического капитала, эти силы нередко используют его как
«промышленную лечебницу» или «мусорную корзину» для
обанкротившихся частных фирм; сокращают ему бюджетную
помощь, как это делали правительства Франции с 1969 г.;
лишают госсектор ценных кадров, занижая оплату высших
менеджеров, и пр. В советской литературе детально
показаны разнообразные пути и способы, с помощью которых
монополистический капитал использует госсектор в своих
интересах.
Противоречивая позиция партийно-правительственных
сил отражается на развитии взаимоотношений частного
бизнеса с госсектором. Патронат в целом занял негативную
позицию в отношении огосударствления. Глубокая
внутренняя противоречивость этатизации, которая представляет
собой средство спасения капитализма, с одной стороны, и
наивысшую форму обобществления, возможную в условиях
капитализма,—с другой, объясняет непрекращающуюся
борьбу частного бизнеса практически на протяжении всего
послевоенного периода за свертывание госсектора. В таких
странах, как ФРГ, Англия, Япония, в 50—70-е годы он
добивался реприватизации оздоровленных и наиболее
рентабельных предприятий госсектора.
Остротой противоречий между государством и
монополиями, в частности, объясняется повсеместно усилившаяся
политическая активность крупного бизнеса, укрепившего
свои организации, представительство, общественно-политиче-
72 Financial Times, 1981, July 16.
73 Le Monde, 1981, 6 oct., p. 23.
74 Le Monde diplomatique, 1981, sept, p. 10.
283

ские связи и т. д. Монополистический капитал в 60—
70-е годы сумел значительно ограничить рост госсектора,
добиться преимущественного использования таких мер
регулирования, которые стимулировали монополистическое
производство и ограничивали развитие программирования.
Ожесточенное сопротивление патроната росту
огосударствления, необходимость «самоутверждения» госсектора в
сочетании с намерениями определенных буржуазных
политических сил использовать^ последний как средство борьбы
против «чрезмерного» влияния монополий и
«уравновешивания» их породили и такой на первый взгляд
парадоксальный факт, как конкурентная борьба между ними и
госсектором. Специфичность действия законов капиталистического
производства в госсекторе, различия в критериях
деятельности между государственным и частным капиталом
являются экономической предпосылкой постоянных конфликтов
между секторами. Такого рода борьба в Италии в свое
время получила международный резонанс. В 50-х — начале
60-х годов Национальное управление жидкого и
газообразного топлива — ЭНИ — во главе с Э. Маттеи вело
конкурентную борьбу не только внутри страны, но и с крупнейшими
международными нефтяными монополиями, что, вероятнее
всего, и привело самого Маттеи к гибели в авиационной
катастрофе, обстоятельства которой так и остались
невыясненными. Деятельность ЭНИ и его руководителя
способствовала рождению мифа о госсекторе как выразителе общих
интересов нации и государства. Менее драматичная борьба
подобного рода велась во Франции, Канаде,
Великобритании. Так, лорд Робенс, председатель Национального
управления угольной промышленности Великобритании, говорил:
«Мы должны были одолеть нефтяные и ядерные силы —
наших соперников в этом бизнесе — любыми средствами,
которыми мы располагали. И мы сделали это» 75.
Адаптация монополистического капитала к
государственному вмешательству была медленной. Лишь в 60-е годы
сравнительно малочисленная фракция монополистической
буржуазии, которую можно было бы назвать
неокапиталистической, встала на путь сотрудничества с государством,
принятия идей программирования и т. д. На ее
«обращение», несомненно, повлияла реалистическая оценка
прочности госсектора, его стабилизирующего воздействия на
экономику в целом, прямая материальная выгода от
сотрудничества с «интервенционистским» государством, а также по-
75 Tivey L. Op. cit, p. 44.
284

нимание того, что тотальное наступление на госсектор
вызовет негативную реакцию трудящихся.
С этого времени наступил более сложный этап во
взаимоотношениях монополий и госсектора. Последний, преодолев
«комплекс неполноценности», связанный с его рождением
(в Италии — он детище фашизма), заметно окреп и
выступил в роли более или менее равноправного партнера
частного сектора.
Интеграция государственного и частного секторов
происходила в итоге особенно интенсивного развития уже
существующих государственно-частных предприятий и
создания государством новых предприятий, также имеющих
смешанный характер, в инфраструктурных отраслях (а в
Великобритании — и в ведущих отраслях промышленности).
В ряде стран правительства предприняли шаги по
превращению части государственных и национализированных
предприятий в смешанные. Смешанные предприятия бурно
развивались также в результате «отпочкования» от
государственных. Развитие государственно-частных предприятий
сопровождалось в большинстве случаев сокращением
капитала государства, его контроля и воздействия на
формирование принципов деятельности и производственную
стратегию смешанных предприятий, которые в общем и целом
уподобились крупным частным фирмам.
Осуществляемая на политическом уровне посредством
правительственных решений интеграция государственного и
частного секторов естественно дополнялась личной унией
в правлениях смешанных компаний, особенно явной в
Англии и ФРГ. Впрочем, и не будучи бизнесменами по
происхождению, руководители госсектора в подавляющей своей
части являются сторонниками интеграции секторов.
Вероятно, можно утверждать, что независимо от статуса
и государственные (или национализированные), и
смешанные предприятия интегрировались в систему
государственно-монополистических отношений. Практически все они
превратились в «группы интересов», которые аналогично с
крупнейшими частными монополиями осуществляют воздействие
на политическую власть.
Один тип интеграции секторов сложился в
Великобритании. Здесь установились тесные отношения
национализированных отраслей с Конфедерацией британской
промышленности (КБП), к которой они присоединились в год ее
образования (1965). В начале 80-х годов в ней состояли 18
из 22 национализированных отраслей и предприятий.
По разным линиям, через взаимоотношения между государ-
285

ственными корпорациями и отдельными монополиями, через
связи на личностном уровне — в самом президентском
комитете КБП — осуществляются постоянные контакты между
государственным и частным секторами, их интеграция.
В Италии и Франции, где государственные предприятия
не входят в организации частного бизнеса, характер
отношений между ними несколько отличается от английского
варианта, но сходится в своем существе. Здесь установились
тесные отношения между госсектором и ограниченным
числом крупнейших частных предприятий и банков, дав
основание возникновению своеобразных
государственно-монополистических комплексов. Во Франции, например, «особое
развитие получила личная уния между
национализированными банками и предприятиями, с одной стороны, и
группами «Париба», «Суэц», «Ванделей» и крупнейшими
промышленными концернами, банками Лазаров и в меньшей
степени Вернов — с другой 76.
Аналогичная ситуация сложилась в Италии, где
установились тесные связи между крупнейшими
государственными группами — ИРИ, ЭНИ, частной фирмой ФИАТ,
частно-государственной группой «Монтэдисон». Эти четыре
крупнейших объединения в конце 70-х годов делили между
собой львиную долю государственных средств,
предоставляемых в виде заказов, налоговых льгот, ассигнований на
проведение общественных работ и пр. «Союзные» отношения
между госсектором и небольшим числом частных монополий
являлись важной предпосылкой их экспансии и выделения
все более узкого круга сверхмощных — по национальным
масштабам — промышленно-финансовых групп,
оказывающих прямое воздействие на экономику и политику.
Практика последних 10—15 лет, таким образом,
демонстрирует все более тесное переплетение и
взаимопроникновение частного и государственного секторов, что не
устраняет, однако, конфликтов и элементов конкурентной
борьбы между ними. История созданного в 1970 г. во
Франции государственного Института промышленного развития
(ИДИ) и особенно борьба частного капитала за влияние на
его руководство77 свидетельствуют о том, что часть патро-
7* Кузнецов В. П. Механизм государственно-монополистического
регулирования французской экономики. М., 1979, с. 239.
77 ИДИ призван осуществлять субсидирование мелкой и средней
промышленности путем предоставления кредитов, участия в капитале,
оказания технико-организационной и научной помощи и т. д.
Подробнее см.: Новиков Г. Н. Институт промышленного развития
во Франции, 1970—1974 гг.— В кн.: Проблемы всеобщей истории,
М., 1976, с, 79-94,
286

ната по-прежнему рассматривает учреждения этого типа как
чужеродные. Тот же самый комплекс подозрительности,
а порой и враждебности можно выявить и в других странах.
70-е годы явились свидетелями чрезвычайного
обострения борьбы «дирижистской и либералистской» тенденций.
Кризис «государства благосостояния» и методов
государственного регулирования сопровождался общей «атакой»
на этатизм, его методы и носителей. Призывы к
реанимации рыночных методов регулирования, к возврату
«минимального государства» поддерживает заметно укрепившаяся
антиэтатистская фракция господствующего класса,
включившая в себя влиятельнейшие круги транснациональных
корпораций (ТНК). Наиболее решительными
представителями «контрреформы» выступили правительства Р. Рейгана
в США и М. Тэтчер в Великобритании.
Вновь усилилась борьба за ограничение госсектора,
хотя «приученный» к методам государственного
регулирования частный бизнес и сейчас признает необходимость той
или иной степени государственного вмешательства.
Частичная реприватизация была осуществлена в Англии, однако
она не была столь масштабной, как обещали
руководители-тори. Вряд ли реприватизация будет сколько-нибудь
значительной и в других странах, тем более что
параллельно продолжается процесс расширения госсектора. Ради
спасения крупных производственных комплексов, стоящих на
грани банкротства, правительства берут их на
государственное финансирование, включают в госсектор78. Его рост на
современном этапе осуществляется в основном в отраслях,
переживающих структурный кризис, там, где частный
капитал оказался неспособным добиться рентабельности с
помощью традиционных капиталистических методов.
Все это побуждает еще раз подчеркнуть, что интеграция
секторов, переплетение интересов государственной и част-
номонополистической буржуазии, отнюдь не снимая
конфликтов между ними, являются главной тенденцией на сов-
В 70-х годах огосударствлению подвергся крупнейший авиационно-
автомобильный концерн «Роллс-Ройс» (1971 г.) в Англии и
авиастроительная фирма «Локхид» в США. В 1974 г. также в США в
результате банкротства ряда железнодорожных компаний была
создана Национальная ассоциация железных дорог, часть акций
которой принадлежит государству. В 1976 г. в Англии была
национализирована автомобильная фирма «Бритиш лейланд моторе»,
а в 1977 г.— аэрокосмическая и судостроительная отрасли,
санированы металлургические предприятия. В 1976 и 1978 гг. были
целиком или наполовину огосударствлены судостроительные верфи
и сталелитейные предприятия в Швеции.
287

ременном этапе. Регулирующий аппарат служит не только
«посредником» в этом процессе, но и играет роль его
активнейшего стимулятора.
* * *
Анализ социально-экономических звеньев управления
позволяет констатировать, что регулирующий аппарат, в
максимальной степени способствовавший установлению
государственно-монополистических отношений, возникновению
нового, всеобъемлющего механизма, вне и помимо которого
не может осуществляться процесс современного
капиталистического воспроизводства, превратился в органическую
часть современного управленческого механизма ГМК.
Этот аппарат выполняет четкие классовые задачи,
неотделимые от общих задач буржуазного государства. Именно
он проводил и проводит в жизнь социально-экономическую
политику, нацеленную на обеспечение политической
стабилизации капитализма, расширение его социальной базы,
создание консенсуса, укрепление гегемонии буржуазии.
Вместе с тем важно отметить и ряд особенностей
регулирующего аппарата и его многочисленных ответвлений.
Возникновение и развитие АСЭР способствовали экспансии
управленческих структур и бюрократизации хозяйственной и
общественной жизни современного капитализма, включив в
отношения, непосредственно затрагивающие проблемы
власти, все расширяющийся круг социальных и экономических
сил.
Ставшая постоянным явлением борьба вокруг проблем
государственного регулирования внутри господствующего
класса и между классами привела к определенным
изменениям в соотношении сил между различными фракциями
правящих кругов и в механизмах осуществления власти,
породила демократическую контртенденцию, выразившуюся в
развитии движения оппозиционных сил за контроль над
новыми рычагами экономической и политической власти, за
самую широкую демократизацию всей общественной жизни.
Коммунисты, левые социалисты, представители
классовых профсоюзов разрабатывают демократическую
альтернативу в дайной сфере, учитывая особенности и противоречия,
свойственные АСЭР, существующую внутри него
социальную дифференциацию.
Так, компартии Франции и Италии сформулировали
тезис о необходимости борьбы за «новый тип экономического
развития». В противоположность курсу консервативных и
неоконсервативных сил на свертывание государственного
288

регулирования и резкое сокращение социальных расходов
коммунисты предлагают такой вариант развития, который
бы обеспечивал не только рост производства, но и
удовлетворение требований социальной справедливости, улучшение
«качества жизни» и т. п. Весьма примечательно, что на
состоявшемся в марте 1983 г. в Париже представительном
совещании левых сил Западной Европы проблема
восстановления деловой активности рассматривалась в неразрывной
связи с планом роста занятости и создания к концу
нынешнего десятилетия 9 млн. новых рабочих мест79. При этом
особенно подчеркивалась необходимость координации
усилий левых партий, демократических движений, профсоюзов
в масштабе всей Западной Европы 80.
В альтернативных разработках левых сил важное, как
правило ведущее, место занимает требование дальнейшего
роста государственного сектора, рассматриваемого как
средство расширения государственного контроля над
экономикой, главная материальная предпосылка осуществления
далеко идущих социально-экономических преобразований.
Большинство компартий, в частности коммунистические
партии Великобритании, Франции, ФРГ, включают в свои
программы требования новых национализации 81.
Правительства, возглавляемые социалистическими
партиями, также видят в расширении огосударствления важный
рычаг решения экономических и социальных проблем. В
результате принятого во Франции в 1981 г. закона о
национализации 5 крупных промышленных групп, 36 банков и 2
ведущих финансовых холдингов доля госсектора составила
32% в продукции французской промышленности82. В январе
1982 г. о намерении усилить государственный контроль над
рядом отраслей производства заявил премьер-министр
Греции А. Папандреу. В февраля 1983 г. социалистическое
правительство Испании объявило о национализации банков и
фирм, входящих в самый крупный частный концерн
страны — «Румаса».
Вместе с тем левые силы подчеркивают необходимость
двуединого решения проблемы современного
«интервенционистского» государства, разработки альтернативы как
всевластию монополий, так и «бюрократическому дирижизму»
государства. В программах коммунистических и рабочих
79 The Times, 1983, 17 mar., p. 19.
80 Unitä, 1983, 24 mar.
81 См., например: Marxism Today, 1980, June, p. 30.
82 Le Monde, 1981, 29 dec.
289

партий антимонополистические требования постоянно
увязываются с требованиями демократизации всех сфер
общественно-политической жизни.
Объектом пристального внимания левых сил стал и
аппарат социально-экономического регулирования.
Коммунисты исходят из положения В.И.Ленина о том, что хозяйст-
венный аппарат не следует разрушать83, что его следует
приспособить к задачам новой власти.
Отдавая себе отчет в том, что являющийся органической
частью политического механизма ГМК регулирующий
аппарат можно обратить на службу антимонополистическим
силам лишь при условии проведения глубоких
демократических преобразований и борьбы с корпоративными и
технократическими устремлениями его верхов, коммунисты и
социалисты разработали серию мероприятий по
демократизации АСЭР и борются за их претворение в жизнь. В числе
важнейших направлений этой борьбы — усиление роли
парламента, региональных и местных органов власти в
разработке программ деятельности госсектора и контроле над
ним; обновление и демократизация руководства
национализированными предприятиями и отраслями посредством
включения представителей занятого в них персонала,
профсоюзов и других заинтересованных слоев в их правления;
внедрение демократических начал во все его структуры и
звенья. Коммунистические и рабочие партии развитых
капиталистических стран подчеркивают, что для создания
эффективного механизма хозяйственного управления
необходимо найти оптимальное сочетание централизованного
хозяйственного управления с реальным участием в
управлении самих трудящихся84.
83 Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 34, с. 307.
84 Социально-экономические проблемы антимонополистической
борьбы. М., 1981, с. 25.
290

Глава VIII
МЕЖНАЦИОНАЛЬНЫЕ ПАРТИЙНЫЕ
И ОБЩЕСТВЕННЫЕ ОБЪЕДИНЕНИЯ
В ПОЛИТИЧЕСКОМ МЕХАНИЗМЕ ЕЭС
В предшествующих главах были рассмотрены различные
аспекты политических отношений, характерных для
современного буржуазного общества, те новые моменты, которые
возникают в процессе взаимодействия между «гражданским
обществом», с одной стороны, и буржуазным
государством — с другой.
Цель данной главы заключается в том, чтобы
проанализировать, как некоторые из тенденций, наблюдаемые на
национальном уровне, проявляются на уровне меж- и
наднациональном, в масштабах Европейского экономического
сообщества (ЕЭС).
Советскими исследователями проделана большая работа
по изучению специфики развития западноевропейского
интеграционного процесса. При этом было, в частности,
установлено, что интеграция — «явление комплексное, связанное
не только с производительными силами, но и с
производственными отношениями, не только с базисом, но и с
надстройкой», что интеграция «не только экономический, но и
политический процесс, процесс, в который втянуты
непосредственно государства, классы и социальные группы,
партии и профсоюзы и т. д.» \
Важная особенность надстроечного, политического
«измерения» интеграции состоит в том, что, помимо
вовлеченности в нее национальных государств, партий и организаций,
происходит также формирование над- и
межнациональных структур, видное место среди которых, наряду с
институтами Сообщества, занимают ныне межнациональные
партийные и общественные объединения. По мере развития
интеграции, распространения ее вширь и вглубь число таких
объединений постоянно росло. Если в 1965 г. их
насчитывалось 273 2, то в конце 70-х годов — уже более 2 тыс.3
1 Политическая экономия современного монополистического
капитализма. М., 1975, т. 2, с. 139, 138.
2 Fischer F. Die institutionalisierte Vertretung der Verbände in der
EWG. Hamburg, 1965, S. 42—43.
3 Burkhardt В., Schumann W. Die transnational Verbandszusammen-
schlüsse der Landwirtschaft und des Handels.— Zeitschrift für Parla-
mentsfragen, 1978, N 2, S. 200.
291

Европейские объединения сильно отличаются друг от
друга во многих отношениях. Действуя в антагонистическом
обществе, одни из них, как, например, Европейская
конфедерация профсоюзов, отстаивают интересы трудящихся,
другие, как, скажем, Союз промышленности Европейского
сообщества, выражают устремления и требования крупного
капитала. Одни объединения возникли уже в начальный
период интеграции, т. е. в 50-е годы, другие, например «евро-
партии»,—только в 70-е годы. Среди европейских
объединений есть весьма мощные, с развитым организационным
аппаратом и такие, деятельность которых ограничивается
ролью «почтовых ящиков» по поддержанию эпизодических
контактов с органами ЕЭС. В Брюсселе обосновались
влиятельные объединения, играющие важную политическую
роль, и ассоциации, представляющие узкие, сугубо
корпоративные интересы отдельных групп (например, союзы лиц
свободных профессий).
Не претендуя на всесторонний охват проблематики,
связанной с общественно-политической активностью на
европейском уровне, основное внимание в главе автор уделяет
организациям, которые оказывают наибольшее воздействие
на процесс принятия решений в ЕЭС, выявлению отличий
как самих этих организаций, так и механизма их
взаимодействия с институтами ЕЭС от тех «стандартов», которые
утвердились на национальном уровне.
«ЕВРОПАРТИИ» И ЕВРОПАРЛАМЕНТ
Характерной чертой, отличающей ЕЭС от традиционных
международных организаций, является наличие в его
институциональной структуре4 представительного органа,
именуемого парламентом и призванного воплощать в себе
наднациональное начало Сообщества. Со времени конституирова-
ния Европейского парламента (1958 г.) его депутаты
заседают не в национальных группах, а в межнациональных
фракциях в соответствии со своей партийной
принадлежностью (есть фракции христианских демократов,
социалистов, либералов и т. д.). Конечная цель фракций, как и
Европейского парламента (ЕП) в целом — влиять на
законодательство, исходящее от Совета министров ЕЭС, и решения
исполнительного органа Сообщества — Комиссии. В рамках
же парламента их основная задача состоит в том, чтобы
Подробно об институциональной структуре ЕЭС см.:
Барановский В. Г. Политическая интеграция в Западной Европе. М.? 1983.
292

формулировать согласованные позиции по всем обсуждаемым
вопросам. Помимо этого, фракции избирают президента и
вице-президентов ЕП, образующих вместе парламентское
бюро. Бюро с помощью секретариата направляет всю
деятельность парламента и поддерживает связь с брюссельской
бюрократией. Совместно с лидерами фракций и
председателями парламентских комиссий, также назначаемых
фракциями, оно составляет повестку дня пленарных заседаний.
Тем самым, как видим, фракциям принадлежит ключевая
роль во всех парламентских процедурах.
Однако деятельность межнациональных фракций нужно
рассматривать в тесной связи с тем положением, которое
занимает ЕП с его реальными полномочиями среди других
институтов Сообщества. Эти полномочия, как известно,
довольно скромны. Если взять классические функции
буржуазного парламента — принятие бюджета, законодательство,
выборы исполнительной власти и контроль за ней, установление
обратной связи с «гражданским обществом»,—то окажется,
что ни одну из них ЕП не выполняет в той мере, в какой
это делают национальные парламенты, а некоторых
функций он лишен вообще.
Римский договор 1957 г. о создании ЕЭС (там Евро-
парламент еще именуется Ассамблеей) предоставляет ЕП
некоторые контрольные полномочия, в принципе же
наделяет его лишь консультативными функциями. Договор
предусматривает немало случаев, в которых Комиссия и
основной законодательный орган ЕЭС — Совет министров до
окончательного утверждения правовых актов обязаны
проконсультироваться с ЕП. Однако заключение парламента
никоим образом не связывает с юридической точки зрения
Совет министров.
Несколько более реальны бюджетные полномочия ЕП.
Он имеет право целиком отклонить проект бюджета,
представленный Комиссией (впервые это право было
использовано им в 1980 г.), а также вносить поправки в ту его часть,
где речь идет о так называемых «необязательных расходах».
Европарламент не избирает Комиссию, но он
осуществляет над ней определенный контроль. Важнейшим
подкреплением контрольных полномочий ЕП является его право
выносить большинством в две трети голосов вотум недоверия
Комиссии, в результате чего она коллективно должна уйти
в отставку. Правда, на практике эта возможность ни разу
не была реализована. В отношении главного органа ЕЭС —
Совета министров — ЕП правом контроля не обладает.
Члены Совета министров подотчетны лишь своим национальным
293

парламентам. Тем более никакого контроля не осуществляет
ЕП за деятельностью так называемого Европейского совета.
Этот орган возник в 1975 г. в результате институционали-
зации конференций «в верхах» глав государств и
правительств стран ЕЭС. Он собирается не реже трех раз в год
для рассмотрения наиболее важных вопросов и представляет
собой ныне центр политического управления Сообщества.
Европейский совет не только основывается на том же
межнациональном принципе, что и Совет министров, но и
значительно укрепляет данный принцип.
Естественно, что слабость ЕП резко суживает
возможности фракций, ограничивает их политическое влияние.
Вплоть до 70-х годов партийно-политическая активность
на уровне Сообщества проявлялась почти исключительно
в деятельности межнациональных фракций Европарламента.
В этот период члены последнего, как известно, не
избирались, а делегировались национальными парламентами.
Подготовка к прямым выборам в ЕП (первые такие выборы
состоялись в 1979 г.) 5 ускорила процесс создания
межнациональных партийных объединений. Однако причины,
приведшие к формированию европартий, несомненно, лежат глубже.
В первое десятилетие своего существования ЕЭС
действовало преимущественно как таможенно-экономическое
объединение, обеспечивавшее по возможности свободную от всякого
рода ограничений межстрановую циркуляцию товаров, услуг,
рабочей силы и капиталов. Для реализации этих функций
долгое время казалось достаточным использование
существующей институциональной структуры.
Ситуация изменилась в 70-е годы, когда правящие
круги Сообщества поставили перед собой значительно более
амбициозные цели. Гаагская конференция «в верхах»
(декабрь 1969 г.) и последовавшие за ней многочисленные
инициативы по дальнейшему развертыванию интеграционного
процесса выдвинули в качестве практической задачи
создание «экономического и валютного союза», совместной
внешней, энергетической, социальной и региональной политики.
На Парижской конференции «в верхах» (1972 г.) была
сформулирована задача преобразовать к 1980 г. все
отношения внутри Сообщества в «европейский союз». Тем самым
были очерчены новые рамки интеграционной политики —
она была недвусмысленно определена как «европейская
внутренняя политика». И хотя реализация поставленных
5 См.: Перегудов С. П. Европейский парламент: первые прямые
выборы.—Международный ежегодник. Политика и экономика. М.,
1980, с. 126—133.
294

целей, как показывают события, наталкивается на огромные
препятствия, подобная перспектива заставляла партии
готовиться к ситуации, при которой, возможно, произойдет
некоторое перемещение центров принятия решений из
национальных политических систем в само Сообщество.
И наконец, еще один важный фактор, стимулирующий
создание межнациональных партийных объединений —
обостряющаяся классовая борьба, возрастание социальной
напряженности. Консервативные круги стран ЕЭС, в
частности, не скрывают расчетов путем сплочения своих сил
более эффективно защищать устои капитализма,
противодействовать росту влияния коммунистических партий и
других прогрессивных сил, тормозить смещение влево оси
политической жизни в странах Сообщества. Так, лидер
западногерманского христианско-социального союза Ф.-Й. Штраус
в интервью газете «Ди вельт» сказал: «Во Франции и
Италии есть коммунистические партии, которые, будучи
объединенными в народном фронте с социалистами, стремятся
построить иную Европу, чем та, которую мы представляли
себе в начале послевоенного европейского развития...
Я убежден, что последняя четверть этого столетия пройдет
под знаком борьбы вокруг того, свободный или марксистский
общественный строй будет определять жизнь последующих
поколений». Это обстоятельство не должны, по словам
Штрауса, ни на минуту упускать из виду консервативные
и христианско-демократические партии Западной Европы,
которые он призвал объединить усилия в борьбе против
социализма и коммунизма6.
С другой стороны, левые силы видят в единстве возмоя^-
ность более успешно противостоять натиску реакции. Они
стремятся выдвинуть на передний план защиту интересов
трудящихся стран ЕЭС, выступают за глубокую
демократизацию всех институтов Сообщества.
К началу 80-х годов наиболее далеко продвинулись по
пути создания межпартийных объединений христианские
демократы, либералы и социал-демократы. Эти три течения
представлены в парламентах почти всех стран Сообщества,
и на их долю приходятся свыше 2/з избранных в ЕП партий.
Определенную роль в этом сыграло и то обстоятельство, что
к моменту прямых выборов партии названных течений
накопили немалый опыт сотрудничества в таких международных
партийных объединениях, как Всемирный союз христианских
6 Die Welt, 1976, 16. Dez.
295

демократов и Европейский союз христианских демократов,
Либеральный интернационал и Социнтерн.
Христианские демократы всегда выступали активными
сторонниками «объединения Европы». Первые шаги
западноевропейской интеграции теснейшим образом связаны с
именами таких деятелей, как К. Аденауэр, Р. Шуман и
А. де Гаспери. Уже в 1948 г. западноевропейские
христианские демократы призывали созвать «европейскую ассамблею»,
которая предложила бы «конкретные меры в направлении
экономического и политического союза» Западной Европы.
На заседании политического комитета Европейского
союза христианских демократов (ЕСХД) в 1976 г. был
принят так называемый Европейский манифест, в котором,
в частности, говорится: «Наша цель — образование
демократического, наднационального политического союза. Поэтому
мы стремимся к созданию европейского правительства,
которое обладало бы самостоятельностью по отношению к
национальным правительствам и отвечало перед Европейским
парламентом. Последний должен быть образован путем
всеобщих и прямых выборов и непосредственно участвовать
в принятии европейских законов» 7.
В апреле 1976 г. демохристианские партии создали
Европейскую народную партию — федерацию христианско-демо-
кратических партий Европейского сообщества (ЕНП).
В уставе ЕНП говорится, что ее цель заключается в
осуществлении постоянного тесного сотрудничества между
партиями в деле создания «европейской федерации» при
сохранении за партиями свободы действий «в рамках их
национальной ответственности»8. Высшими органами ЕНП
являются конгресс, определяющий общее направление политики,
политическое бюро и исполком.
Антикоммунистическая направленность ЕНП не
скрывается ее инициаторами. По словам председателя ЕНП
Л. Тиндеманса, она стремится к созданию «свободной,
антикоммунистической Европы».
Однако общность целей и принципов — безоговорочное
признание и защита частного предпринимательства,
воинствующий антикоммунизм, приверженность «основным
христианским ценностям», трактуемым в сугубо прокапитали-
стическом духе,— отнюдь не снимает острых разногласий
между национальными отрядами ЕНП.
7 österreichische Monatshefte, 1976, N 3, S. 27.
8 Europa Archiv, 1976, N 19, S. 513.
296

Разногласия прежде всего отражают противоречия между
национальными интересами тех группировок
господствующего класса, которые представляют входящие в ЕНП
партии. Кроме того, они проистекают из различий в социально-
политических условиях, из неодинакового соотношения
классовых сил в отдельных странах. Так, в экономической
области концепции «социального рыночного хозяйства», взятой
на вооружение ХДС/ХСС в ФРГ, противостоит дирижистская
доктрина итальянской ХДП, не в последнюю очередь
обусловленная существованием в Италии крупного
государственного сектора экономики.
Далее, во всех партиях — членах ЕНП имеются левое и
правое крыло, причем разной степени влиятельности. Этим
в большей мере объясняются различные подходы к решению
экономических и социально-политических задач. В целом
более левые позиции занимают христианские демократы в
странах с сильными христианскими профсоюзами (Бельгия,
Нидерланды, отчасти Италия), а также там, где этим партиям
приходится ориентироваться на правительственные коалиции
с социалистами.
Серьезный узел противоречий существует в ЕНП вокруг
позиции определенных течений в итальянской ХДП,
высказывающихся за сотрудничество, пусть и ограниченное, с
коммунистами.
Либеральные партии в марте 1976 г. основали
Федерацию либеральных и демократических партий Европейского
сообщества (ФЛДПЕС). Устав ФЛДПЕС провозглашает, что
федерация будет стремиться занимать единую позицию по
всем важным вопросам, касающимся Сообщества, и
привлекать общественность к строительству объединенной и
либеральной Европы. Высшие органы ФЛДПЕС — созываемый
ежегодно конгресс, исполком и генеральный секретариат.
Конгресс вправе принимать решения по вопросам,
затрагивающим ЕЭС и его развитие в направлении «политического
союза». Прочие вопросы он может рассматривать только при
условии согласия на то всех партий — членов Сообщества9.
Председатель ФЛДПЕС — Г. Торн (Люксембург).
В ФЛДПЕС объединились сильно отличающиеся друг
от друга по политической окраске партии — от стоящих
«левее центра» датских либералов до откровенно правых,
каковыми являются итальянские либералы. Это
обстоятельство наложило отпечаток на принятое на учредительном
9 Ечгора Archiv, 1976, N 19, S. 508.
297

собрании «Штутгартское заявление» 10, в котором
содержатся лишь самые общие положения, вроде того что Сообщество
нуждается в «свободной и демократической конституции»,
должно обеспечивать экономический рост и «эффективную
социальную защиту граждан», поощрять «свободную
конкуренцию» в условиях «рыночной экономики», предотвращать
«злоупотребления со стороны монополий и картелей».
Во внешнеполитическом разделе заявления говорится
о необходимости поддержания и укрепления тесного союза
с США и проведения «совместной политики безопасности».
В то же время его авторы высказываются за продолжение
процесса разрядки и развитие торгового и промышленного
сотрудничества с социалистическими странами.
В соответствии с традиционными взглядами либералов
в «Штутгартском заявлении» выражено неодобрительное
отношение к усилению вмешательства государства в
экономические процессы и выдвинуто требование предоставить
частному предпринимательству «необходимое поле
деятельности». Вместе с тем некоторые тезисы несут отпечаток
тактики социального маневрирования (мероприятия в пользу
«социально слабых», положение об «участии» трудящихся
в управлении производством и прибылях).
Программа «европейского строительства» ФЛДПЕС
включает следующие пункты: придание Европарламенту
законодательных функций и расширение его полномочий в
вопросах, относящихся к компетенции Сообщества; выборы в ЕП
на основе пропорционального избирательного права (этому
требованию либералы придают особое значение, поскольку
их партии небольшие); ответственность перед ним
Комиссии и Совета министров ЕЭС, принятие решений в Совете
большинством голосов.
Социал-демократические партии стран ЕЭС еще в 1958 г.
учредили так называемое бюро по контактам, а в 1974 г.
образовали в рамках Социнтерна Союз
социал-демократических партий Европейского сообщества (ССДПЕС). В уставе
ССДПЕС говорится, что цель его состоит в укреплении
связей между партиями и выработке совместных позиций по
проблемам, вытекающим из существования ЕЭС.
Руководящие органы ССДПЕС — бюро и конгресс. Организационно
союз представляет собой компромисс между приверженцами
«жесткой» формы объединения (обязательность решений
органов союза для партий-членов) и сторонниками широкой
автономии национальных партий. Рекомендации принимают
10 Liboral, 1976, N 5, S. 383-387.
298

простым большинством, а решения — большинством в 2/з
голосов при условии единогласия членов бюро и.
В ССДПЕС существуют свои противоречия. Один из
объектов разногласий — степень политической интеграции
Сообщества. Хотя в принципе все партии—члены ССДПЕС
высказываются в пользу усиления наднациональных органов
ЕЭС, одни из них (например, голландские социалисты)
готовы пойти по этому пути дальше, чем другие (СДПГ,
Французская социалистическая партия). Дело в том, что
экономика и политика малых государств (в частности, трех стран
Бенилюкса) сильнее зависят от влияния внешних факторов,
чем экономика и политика таких стран, как ФРГ или
Франция. Поэтому малые страны, а соответственно и их партии,
проявляют относительно большую готовность к укреплению
наднациональных структур и установлений.
С серьезными трудностями сталкиваются социалисты в их
попытках «ассимилировать» лейбористскую партию
Великобритании, в которой по-прежнему сильны «антиевропейские»
настроения. ЛПВ остается глубоко расколотой по целому
ряду вопросов, относящихся к членству Великобритании
в ЕЭС. Противники «Общего рынка» самым решительным
образом выступают против усиления наднациональных
полномочий органов Сообщества, что, по их мнению, в
долгосрочном плане может произойти в результате перехода к
прямым выборам в Европейский парламент. В этих условиях
лейбористы — сторонники ЕЭС вынуждены маневрировать.
Представляя в 1977 г. в палате общин законопроект о
прямых выборах, лейбористское правительство заявило, что оно
разделяет позицию Национального собрания Франции,
согласно которой компетенции «европейской ассамблеи» могут
быть расширены лишь с согласия на то национальных
парламентов всех государств—членов ЕЭС. Однако эта уступка
«антиевропеистам» не устранила разногласий в ЛПВ, и
законопроект смог пройти через парламент только благодаря
поддержке консерваторов и либералов. На выборы 1983 г.
лейбористская партия шла с манифестом, требовавшим
выхода Великобритании из ЕЭС.
Сходная ситуация возникла в социал-демократической
партии Дании, руководство которой выступало за прямые
выборы в Европейский парламент, а большинство членов и
избирателей — против.
В отличие от христианских демократов и либералов,
поддерживающих «рыночную модель» экономики, социалисты
11 Europa Archiv, 1976, N 24, S. 666.
299

стремятся внести в деятельность органов ЕЭС больше
элементов планирования, государственного и общественного
контроля. Но при этом социалистические партии Италии и
Франции готовы пойти гораздо дальше, чем другие
участницы ССДПЕС. Различны их позиции и по некоторым другим
вопросам. Так, итальянские и французские социалисты
выступают с более радикальной концепцией участия
трудящихся в управлении предприятиями, чем, например, СДПГ.
Наконец, сотрудничество между социалистическими
партиями затрудняет и то обстоятельство, что многие из них,
находясь у власти, проявляют большую склонность
руководствоваться не столько целями, провозглашенными в их
программах, сколько национальными государственными
интересами, подчиняться требованиям
государственно-монополистической политики. Это обостряет их разногласия с
некоторыми другими социал-демократическими партиями,
находящимися в оппозиции.
В период подготовки к прямым выборам, сперва
намеченным на 1978 г., а затем перенесенным на 1979 г., все
три межпартийных объединения выступили с программными
заявлениями, в которых изложили свои взгляды по вопросам
институционального устройства Сообщества, его отношений
с развивающимися странами, экономической и социальной
политики. Эти программы явились своего рода
предвыборными манифестами «европартий».
Либералы приняли свои «тезисы предвыборной
программы» в ноябре 1977 г. В марте 1978 г. их примеру
последовали христианские демократы, утвердившие «предвыборную
программу» Европейской народной партии. С определенными
сложностями на этом пути столкнулись социал-демократы.
Летом 1977 г. они опубликовали пространную предвыборную
платформу, в разработке которой приняли участие все
партии-члены, за исключением британских лейбористов. Затем
платформа обсуждалась в национальных партиях, однако
ни одна из них не изъявила готовности одобрить ее. Поэтому
было решено ограничиться кратким предвыборным
воззванием к избирателям, составленным на основе «политического
заявления», утвержденного на встрече лидеров
социал-демократических и социалистических партий в Брюсселе в июне
1978 г.
В выборах, состоявшихся 7—10 июня 1979 г., приняли
участие и коммунистические партии стран ЕЭС. Они особо
подчеркивали необходимость противопоставить курсу
монополий линию на общеевропейское сотрудничество,
социальный прогресс, заявляли о своей решимости предпринять са-
300

мые настойчивые усилия в этих областях. В то же время
в платформах компартий нашли отражение своеобразие
национальных условий и порой весьма существенные различия
в подходе к вопросам интеграции. Французские коммунисты
настаивали на сохранении сугубо консультативных функций
Европарламента, британские и датские — борются за выход
своих стран из Сообщества. Итальянские коммунисты
выступили за усиление роли Европарламента и расширение его
полномочий.
Программы «европартий» должны были стать
руководством для парламентской деятельности соответствующих
фракций. Последние конституировались на первой после
выборов сессии Европарламента в июле 1979 г. В новом ЕП
насчитывается семь фракций. К фракциям социалистов,
христианских демократов, либералов, консерваторов,
коммунистов и «европейских демократов за прогресс» (голлисты
и их союзники), существовавшим в прежнем ЕП,
добавилась «фракция технической координации и защиты
независимых групп депутатов», в которую вошли представители
нескольких мелких партий из Бельгии, Дании, Ирландии
и Италии. Три партии — Итальянское социальное движение,
«Демократы-66» (Нидерланды) и Демократическая
юнионистская партия Северной Ирландии — остались вне
фракций 12.
Итак, на уровне ЕЭС феномен, который можно было бы
назвать партиями, присутствует как в виде
межнациональных фракций Европарламента, так и в виде
межнациональных партийных объединений.
Однако правомерно ли уже сегодня говорить о партийной
системе Сообщества?
Ряд моментов, казалось бы, позволяет дать на этот
вопрос положительный ответ.
Действительно, и Европейская народная партия, и
Федерация либеральных партий, и Союз социал-демократических
партий стремились завоевать как можно больше мандатов
на выборах в ЕП с тем, чтобы обрести возможность
оказывать воздействие на политику Сообщества и систему
принятия решений в нем в соответствии со своими интересами и
представлениями. Все три «европартий» (включая их
фракции в Европарламенте) обладают программами, располагают
необходимым набором руководящих органов (съезды,
президиумы, правления, бюро, исполкомы, секретариаты и т. п.),
имеют различные секции, комитеты и комиссии. А Европей-
12 Zeitschrift für Parlamentsfragen, 1980, N 3, S. 399—400.
301

екая народная партия даже обзавелась собственными
«фланкирующими» организациями — женской, молодежной, лиц
наемного труда, представителей средних слоев. В уставах и
регламентах «европартий» определены порядок приема и
исключения членов, урегулированы финансовые вопросы,
согласованы процедуры принятия решений.
Вместе с тем признаки, характеризующие политическую
партию, присущи «европартиям» далеко не в той мере, как
входящим в них национальным партиям. По сравнению
с этими последними «европартий» обладают гораздо меньшей
степенью сплоченности, «сцепления». Их программы носят
явно выраженный компромиссный характер, пестрят общими
местами и обтекаемыми формулировками, которые можно
по-разному интерпретировать. Многие важные вопросы
затронуты в программах лишь вскользь или даже вовсе не
упомянуты. И это неудивительно, если учесть то
обстоятельство, что входящие в «европартий» национальные отряды
существенно отличаются друг от друга по степени
влиятельности, социальному составу членской массы и электората,
политическим позициям и т. д. Среди них есть правящие и
оппозиционные партии, причем первые нередко находятся
в коалициях с другими политическими силами (так,
например, в ФРГ до осени 1982 г. коалиционными партнерами
социал-демократов были либералы, а в Голландии — демо-
христиане).
В отличие от национальных партий «европартий» почти
не практикуют принятия решений большинством голосов,
а стремятся к достижению «консенсуса». И это понятно, ибо,
пока существуют значительные экономические и социально-
политические различия между странами ЕЭС (а они
устойчивы), от партий трудно ожидать согласия на ущемление
своей самостоятельности.
Не оправдали себя надежды «европеистов» на то, что
сплоченность «европартий» окрепнет в результате прямых
выборов в парламент Сообщества. Хотя в ходе
избирательной кампании происходил обмен ораторами и были
выпущены совместные манифесты, каждая национальная партия
по сути дела вела эту кампанию в одиночку. Даже подбор
кандидатов осуществлялся целиком национальными
партийными организациями почти без участия руководящих
органов «европартий». Лишь устав Федерации либеральных
партий предусматривал, что списки кандидатов от каждой
партии должны согласовываться с исполкомом ФЛДПЕС.
Степень сплоченности фракций ЕП также ниже, чем
у фракций национальных парламентов. Имеющийся опыт
302

показывает, что межнациональные фракции Европарламента
не в состоянии побудить своих членов голосовать
единодушно. Иллюстрацией могут служить два голосования,
проведенные в ЕП в 1975 г.,—по докладу голландского
социалиста С. Патийна о введении всеобщих выборов в ЕП и по
докладу бельгийского христианского демократа А. Бертрана
о «европейском союзе». В обоих случаях разделились голоса
у социалистов и либералов13. Такая же ситуация сохраняется
и в новом ЕП, избранном прямым голосованием. Например,
при обсуждении парламентом в декабре 1979 г. проекта
бюджета Сообщества на 1980 г. раскололись голоса
либералов и христианских демократов14. Очевидно, что в связи
с расширением фракций в результате присоединения к ЕЭС
стран «южного пояса» Европы — Греции, Португалии и
Испании — задача выработки единой линии фракционного
поведения еще более усложнится.
Наконец, в масштабах ЕЭС очень слабо развиты
взаимоотношения, взаимодействие, или, как говорят социологи,
«интеракции», между партиями. Это ярко
продемонстрировали прямые выборы в ЕП. Конкурентной борьбы между
«европартиями», как таковыми, практически не происходило.
В сущности имели место девять изолированных друг от друга
национальных избирательных кампаний, причем во многих
странах на переднем плане стояли не европейские, а
внутриполитические темы.
Несколько дальше продвинулись в отношении
«интеракций» фракции ЕП. В Европарламенте вопрос о
взаимодействии между партиями — это прежде всего вопрос о
коалициях. Конечно, ЕП не нужно избирать правительство, и
потому заранее отпадает необходимость в прочных коалициях.
Но сама логика политической борьбы заставляет еврофрак-
ции вступать в контакт друг с другом, искать союзников,
в частности, для того, чтобы провести через парламент ту
или иную резолюцию.
В ЕП постоянно возникают группировки ad hoc,
различные по своему составу в зависимости от обсуждаемого
вопроса. Это связано с тем, что расстановку политических сил
в Европарламенте очень трудно уложить в простую и
привычную схему «правые—левые—центр». Левые не
представляют собой единого целого. Это относится как к
коммунистам, так и широкому спектру социалистических партий
18 Gresch N. Die supranationalen Fraktionen im Europäischen Parla-
ment— Zeitschrift für Parlamentsfragen, 1976, N 2, S. 202—204.
14 Archiv der Gegenwart, 1979, S. 23106 С
303

существуют также сложные отношения между теми и
другими. По таким вопросам, как защита интересов
трудящихся, борьба против ТНК, требование о демократизации
политических институтов ЕЭС, борьба за мир и социальный
прогресс, коммунисты неизменно выступают единым
фронтом.
В то же время в вопросах, касающихся расширения
наднациональных прерогатив Сообщества, французские
коммунисты скорее оказываются в одном лагере с левыми
лейбористами, чем с итальянскими коммунистами. Буржуазные
партии, имеющие в новом ЕП большинство, единодушны
во многих политических вопросах — например, в вопросах
экономической политики —и без труда находят здесь точки
соприкосновения. Однако некоторые «антиевропейские»
акценты в политике британских консерваторов и особенно гол-
листов затрудняют их сотрудничество с христианскими
демократами и либералами.
Столь же аномальным, с точки зрения «естественной»
парламентской процедуры, является и голосование в ЕП
национальными блоками. Между тем экономический кризис,
целый ряд вызванных им осложнений привели к заметному
усилению «национального эгоизма», усилили стремление
партий отстаивать интересы своих стран без оглядки на
партнеров по «европартиям».
Обращают на себя внимание также следующие моменты.
Во-первых, партийная система ЕЭС очень дробна. В ЕП
существуют семь фракций; если к ним добавить несколько
неприсоединившихся партий, то получится, что на
«европейском» уровне мы имеем дело с большим числом «субъектов»,
«актеров», чем в любом государстве Сообщества, быть может
за исключением Италии и Нидерландов.
Во-вторых, некоторые партийно-политические течения
(например, консерваторы, коммунисты) располагают только
фракциями в ЕП и не имеют своих межпартийных
объединений. Что касается коммунистических партий, то они в
настоящее время задачу создания такого объединения перед
собой не ставят. Вместе с тем коммунисты разрабатывают
собственные пути и методы укрепления взаимного
сотрудничества. Готовясь к прямым выборам в ЕП, компартии
провели несколько многосторонних и двусторонних встреч,
определили ряд важных общих позиций как на ближайший
период, так и на более длительную перспективу. Сплачивая
свои усилия в борьбе против политики правящих кругов ЕС,
компартии одновременно ведут последовательную и
целеустремленную борьбу за достижение широкого единства всех
304

демократических и социалистических сил Сообщества как
в рамках Европарламента, так и вне его.
В-третьих, партийная система ЕЭС еще очень далека от
своего завершения. На это указывает, в частности, создание
в апреле 1978 г. так называемого Европейского
демократического союза (ЕДС), именующего себя «рабочим
сообществом христианско-демократических, консервативных и других
партий умеренного центра». В ЕДС вошли некоторые хри-
стианско-демократические партии (но не демохристиане
Италии, Бельгии и Нидерландов, которым альянс с
консерваторами представляется чересчур правым), а также британские
и датские консерваторы, французские голлисты и ряд
консервативных партий государств, не состоящих в Сообществе
(Испания, Португалия, Скандинавские страны, Австрия,
Швейцария, Мальта, Турция). Инициаторы ЕДС (например,
Ф.-Й. Штраус) не скрывают, что одной из целей этого
«правого интернационала» является попытка как-то
предвосхитить будущие коалиции в ЕП, прежде всего в плане
установления тесного сотрудничества между консерваторами и
демохристиаиами, с тем чтобы лишить
социал-демократические партии относительного большинства в этом органе.
Изменения в партийном спектре Сообщества могут
произойти в результате сдвигов в партийно-политических
структурах отдельных государств-членов. Вспомним,
например, о новом партийном образовании во Франции — Союзе
за французскую демократию. Вошедшие в него партии на
«европейском» уровне частично принадлежат к федерации
либеральных партий (республиканцы и
радикал-социалисты), частично к демохристианской Европейской народной
партии (Центр социальных демократов). Нельзя полностью
сбрасывать со счетов и региональные партии, а также новые
политические движения типа «гражданских инициатив»,
«зеленых», экологистов, переживающие сейчас своего рода
политический бум.
Сказанное позволяет очертить контуры партийной
системы ЕЭС. Это именно контуры, «оболочка», которая,
располагая многими внешними атрибутами партийной системы,
на деле настолько аморфна и «несовершенна», что может
выполнять лишь «маргинальные» функции настоящего
партийного механизма. Представляя собой федерации партий,
а не партии как таковые, «европартии» довольно адекватно
отражают тот общий уровень, на котором находится
западноевропейская политическая интеграция вообще. И в этом
плане они мало отличаются от других общественных
объединений, существующих в рамках ЕЭС.
11 Заказ J4i 3288
305

ЕВРОПЕЙСКИЕ «ОБЪЕДИНЕНИЯ ПО ИНТЕРЕСАМ»
И ПОЛИТИЧЕСКИЙ МЕХАНИЗМ СООБЩЕСТВА
Развитие интеграции вызвало также цепную реакцию со
стороны «объединений по интересам», особенно тех из них,
которые оказались наиболее сильно и непосредственно
затронутыми этим процессом. Хотя Римский договор
предусматривает довольно широкое участие «заинтересованных
групп» в различных консультативных комитетах, сами они
сочли целесообразным и необходимым дополнить эту
процедуру консультаций созданием собственных
организационных структур на уровне Сообщества, чтобы обеспечить себе
возможности как получения информации, так и
представительства и защиты своих интересов перед органами
Сообщества.
Наиболее многочисленными и влиятельными из
европейских объединений по интересам являются
предпринимательские союзы. Среди них в первую очередь следует назвать
Союз промышленности Европейского сообщества (СПЕС),
Комитет профессиональных сельскохозяйственных
организаций в Европейском сообществе (КПСХО) и Комитет
торговых организаций стран ЕЭС (КТО). Первые два объединения
включают в себя только головные национальные союзы15,
в то время как КТО имеет три вида членства; национальные
верхушечные союзы, представляющие торговые фирмы одной
страны; национальные отраслевые союзы, представляющие
фирмы, специализирующиеся на торговле определенными
товарами; и национальные «функциональные» союзы,
представляющие фирмы, объединенные по признаку, как ведется
торговля (т. е. оптовая или розничная и т. д.) 16.
Процесс интеграции с его далекоидущими
экономическими и социальными последствиями для положения рабочего
класса породил также центростремительные тенденции в
профсоюзном движении Западной Европы, приведшие в конечном
итоге к образованию в 1973 г. Европейской конфедерации
профсоюзов (ЕКП). Ныне эта организация охватывает 33
национальных профцентра из 18 западноевропейских стран и
насчитывает более 40 млн. членов.
При всех различиях между европейскими объединениями
по интересам у них есть одна общая задача — оказывать
15 Так, членами СПЕС являются Федеральный союз германской
промышленности, Национальный совет французской промышленности,
Конфедерация британской промышленности, итальянская Конфин-
дустрия и т. д.
16 Burkhardt B.f Schumann W. Op. cit, S. 204.
306

влияние на органы ЕЭС. Диалог между объединениями и
органами Сообщества институционализирован прежде всего
в рамках таких учреждений, как Экономический и
социальный комитет (ЭСК), тройственные конференции и
консультативные комитеты.
Экономический и социальный комитет состоит из 156
членов, назначаемых Советом по предложению национальных
правительств. В тексте Римского договора указано, что в ЭСК
должны быть представители различных сфер экономической
и социальной жизни. Регламент комитета позволяет им
объединяться во фракции, или группы. Три такие, примерно
равные по численности группы образуют соответственно
предприниматели, наемные работники и представители так
называемых «прочих интересов» (фермеры, ремесленники,
потребители, лица свободных профессий).
Деятельность ЭСК организована в соответствии с
парламентскими процедурами. Председательство по очереди
осуществляют представители каждой из трех групп.
Решения принимаются на сессиях, а текущая работа
протекает в специализированных секциях.
Ко времени обсуждения Римского договора учреждения
типа ЭСК имелись почти во всех странах—основателях
Сообщества. Тем не менее некоторые правительства выступили
против создания ЭСК из опасений, что этот комитет, в силу
своего весьма представительного характера, может
приобрести непомерно большое влияние. В итоге компетенции ЭСК
были значительно урезаны по сравнению с полномочиями
соответствующих национальных инстанций. Ему отказали
в инициативном праве и в праве издавать собственный
регламент. Кроме того, был наложен фактический запрет на все
публикации ЭСК. Эти ограничения постепенно отпали
в 70-е годы в результате упорной борьбы комитета за
расширение своих полномочий. В остальном же ЭСК как был, так
и остается чисто консультативным органом, мнение
которого должно быть заслушано Комиссией и Советом
министров перед принятием некоторых решений. При этом, однако,
ни Совет, ни Комиссия не обязаны соглашаться с
заключениями комитета.
Влияние ЭСК существенно ослабляется также тем
обстоятельством, что он знакомится с предложениями
Комиссии и планами Совета на той стадии, когда взгляды
правительств достаточно сблизились и найдены компромиссные
решения. Поэтому заключение комитета, как правило, уже
ничего не может изменить. И тем не менее можно
констатировать, что ЭСК, особенно после предоставления ему ини-
307
11*

циативного права, т. е. права высказывать свою позицию по
собственной инициативе, все чаще удается привлекать
внимание к своей работе со стороны Комиссии и Совета министров.
Укажем в этой связи на заключения и рекомендации
комитета, касающиеся борьбы с безработицей, профессиональной
подготовки и переподготовки, социального и трудового
законодательства, охраны окружающей среды, частично учтенные
при разработке соответствующих программ и правовых актов
Сообщества.
ЭСК с самого начала стремился координировать свою
деятельность с работой Европейского парламента. Однако
такая координация затруднялась тем, что долгое время
Совет считал только себя правомочным передавать заключения
комитета третьим органам. Тем самым практически
исключались двусторонние контакты между ЭСК и ЕП, а
официальный обмен мнениями через каналы Совета часто
происходил с большим запозданием.
В январе 1975 г. была достигнута договоренность об
установлении постоянной связи между секретариатами
обоих органов, о рассылке документов комитета
заинтересованным депутатам и о заслушивании докладчиков ЭСК в
комиссиях парламента17. Вскоре после этого на одном из
заседаний сельскохозяйственной комиссии ЕП выступил
представитель ЭСК с докладом об аграрной политике Сообщества.
В дальнейшем процедура заслушивания мнений комитета
в комиссиях Европарламента стала регулярной.
Профсоюзы придают важное значение участию в
деятельности ЭСК и издавна выступают за предоставление ему
более широких прав. За последние годы Европейская
конфедерация профсоюзов внесла немало конкретных предложений,
направленных на активизацию деятельности комитета. Одно
из препятствий более эффективному отстаиванию интересов
трудящихся через посредство ЭСК ЕКП усматривает в том,
что третья группа комитета, представляющая «прочие
интересы», наряду с потребителями включает в себя
значительное число фермеров и лиц свободных профессий. В
результате она часто оказывается в одном лагере с
предпринимателями. Поэтому в ЕКП нередко можно услышать голоса,
призывающие установить паритетный состав комитета,
ограничить членство в нем лишь «социальными партнерами»,
т. е. предпринимателями и профсоюзами. Правда,
официально ЕКП не ставит под вопрос существование третьей груп-
17 Schöneweg E. Neue Aspekte institutionalisierter Interessenvertretung
in der EG.— Zeitschrift für Parlamentsfragen, 1978, N 2, S. 196.
308

пы, а только требует, чтобы она была по своему составу
более «сбалансированной» 18.
Как уже говорилось в предыдущих главах, на
национальном уровне привлечение трудящихся и их организаций
к «конструктивному» сотрудничеству с буржуазным
государством осуществляется давно и в различных формах.
В 70-е годы аналогичные тенденции получили определенное
развитие и на уровне ЕЭС. Помимо ЭСК с 1970 г. действует
Постоянный комитет по вопросам занятости при Совете
министров Сообщества. Его официальные задачи заключаются
в том, чтобы «обеспечить постоянный диалог, совместные
действия и консультации между правительствами,
Комиссией и социальными партнерами и сделать возмояшой
координацию национальными государствами их политики в
вопросах занятости в соответствии с целями Сообщества» 19.
По своему составу Постоянный комитет напоминает
Международную организацию труда: и там и здесь места поровну
распределяются между представителями правительств,
предпринимателей и профсоюзов. Однако решения комитета еще
менее обязательны для государств, чем решения МОТ.
Функции комитета исключительно консультативные, и его
эффективность, как о том свидетельствует наличие
многомиллионной армии безработных в странах ЕЭС, крайне невелика.
Представители профсоюзов систематически сталкиваются
в комитете с откровенной обструкцией предпринимательских
кругов. Из-за этого делегация ЕКП в мае 1979 г. была даже
вынуждена покинуть заседание комитета20.
Тактику капитала раскрыл председатель ЕКП В. Кок.
«Предприниматели,— говорил он в одном из своих интервью,—
играют весьма странную роль, когда речь заходит о борьбе
с безработицей и сокращении рабочей недели». С одной
стороны, они не готовы обсуждать эти вопросы в национальных
рамках с национальными профсоюзами, утверждая, что
«из-за больших расходов» их следует якобы дискутировать
на более широком, международном, европейском уровне. Но,
с другой стороны, когда ЕКП пытается поднять данные
вопросы в Брюсселе, предприниматели опять оказываются
не в состоянии перейти от слов к делу, ссылаясь на
«отсутствие мандата», заявляя, что ойи-де «не уполномочены»
национальными предпринимательскими союзами21.
18 Gewerkschaftliche Monatshefte, 1979, N 5, S. 282.
19 Цит. по: Department of Employment Gazette, 1977, Apr., p. 340.
20 Neue Zürcher Zeitung, 1979, 26. Mai.
21 Europäische Zeitung, 1980, Dez., S. 15.
309

Начиная с 1975 г. на уровне ЕЭС проводятся также
тройственные конференции по экономическим и конъюнктурным
вопросам с участием министров хозяйства и социальных дел,
представителей предпринимателей и профсоюзов. Первая
такая конференция, состоявшаяся в ноябре 1975 г., не
принесла никаких конкретных результатов. На второй
конференции (июнь 1976 г.), казалось, наметился некоторый прогресс.
Были, в частности, согласованы основные показатели
экономического роста, инфляции и безработицы на период до
1980 г., а также поручено Постоянному комитету по
вопросам занятости изучить необходимые меры для оздоровления
ситуации на рынке труда22. Однако уже на следующей,
третьей по счету конференции (июнь 1977 г.) выяснилось,
что Сообществу даже отдаленно не удалось приблизиться
к поставленным целям. В этих условиях ЕКП решила
приостановить свое участие в тройственных конференциях.
В. Кок так прокомментировал это решение: «Тройственная
конференция может иметь смысл и дать хорошие результаты,
только если она хорошо подготовлена. Чтобы добиться
результата, нужно знать заранее, возможны ли с
предпринимателями и правительствами известные соглашения» 23.
Помимо отмеченных форм трехстороннего сотрудничества,
широко практикуется привлечение «объединений по
интересам» к участию в различных консультативных комитетах,
создаваемых по решению Комиссии. Таких комитетов очень
много. Только при генеральном директорате Комиссии,
ведающем сельскохозяйственной политикой, имеется девять
консультативных комитетов24. Будучи органами
функционального представительства на уровне Сообщества, эти
комитеты олицетворяют собой всевозрастающее взаимодействие
между «группами давления» монополий и
административным аппаратом ЕЭС.
В работе ряда комитетов участвуют и организации
трудящихся, прежде всего ЕКП. Однако ЕКП проявляет все
большее разочарование неокорпоративной стратегией правящих
кругов ЕЭС. Хотя в ее рядах широко распространены идеи
классового сотрудничества и «социального партнерства»,
она, испытывая нажим слева и снизу, все чаще выступает
за проведение боевой, наступательной политики. В
поддержку своих требований в отношении занятости ЕКП провела
22 Department of Employment Gazette, 1977, Apr., p. 341.
23 Europäische Zeitung, 1980, Dez., S. 15.
24 Würtenberger Th. Die Verbändeproblematik aus europarechtlicher und
integrationstheoretischer Sicht— In: Vervände und europäische
Integration / Hrsg. von K. H. Meessen. Baden-Baden, 1980, S. 35.
310

в апреле 1978 г. так называемый «европейский день
действий». Он явился первой профсоюзной акцией столь широкого
масштаба на уровне субконтинента. Перерывами в работе,
собраниями и митингами трудящиеся 18 западноевропейских
стран продемонстрировали свою решимость противостоять
натиску крупного капитала, бороться за свои права перед
лицом растущей безработицы. Характеризуя этот переход
к более жестким и энергичным действиям, председатель ЕКП
заявил, что в глазах рабочих ЕКП все еще слишком часто
выглядит «бумажным тигром» и что она должна стать
«тигром с острыми зубами, который в случае необходимости
может и укусить» 25.
Наряду с рассмотренными выше
институционализированными связями, «объединения по интересам», и прежде всего
предпринимательские организации, поддерживают
многообразные неформальные контакты с основными органами
Сообщества — Комиссией, Советом министров и Европейским
парламентом. Чтобы лучше разобраться в сложившейся здесь
практике, необходимо хотя бы кратко остановиться на
особенностях процесса принятия решений в ЕЭС. Это поможет
также выяснить, как осуществляется взаимодействие и
«разделение труда» между европейскими и национальными
объединениями. Дело в том, что последние, несмотря на
создание европейских организаций, отнюдь не отказались от
попыток самостоятельно воздействовать на органы ЕЭС как
по национальным правительственным каналам, так и
непосредственно.
Процесс выработки и осуществления решений в ЕЭС
условно можно разделить на четыре стадии: стадию внесения
предложений, официально-консультативную стадию, стадию
принятия решений и стадию проведения решений в жизнь.
На стадии внесения предложений основным действующим
лицом является Комиссия. Именно она занимается
подготовкой проектов правовых актов, передаваемых затем на
утверждение Совета министров. Комиссия предпочитает
иметь дело с европейскими, а не с национальными
объединениями, чтобы не быть арбитром в спорах между
последними. Это открывает перед европейскими
«заинтересованными группами» довольно широкое поле деятельности. Их
первая задача состоит в том, чтобы определить, какой геие-
Цит. по: Kirchner Е. E. International Trade Union Collaboration and
the Prospects for European Industrial Relations.— West European
Politics, 1980, vol. 3, N 1, p. 134.
311

ральный директорат (ГД) Комиссии26, какой его отдел и
какое конкретное лицо занимаются интересующими
вопросами. Сделать это не всегда просто. Многое зависит от чутья
представителей объединений, от их способности угадать, кто
именно является тем нужным человеком — генеральный
директор, руководитель отдела, простой чиновник или даже
технический служащий. «Если речь идет о получении
информации, то для нас все равны. Привратник или секретарь
могут оказаться столь же полезными, как и генеральный
директор»,—говорит служащий одного европейского
предпринимательского союза27.
Различные объединения поддерживают контакт,
естественно, с различными генеральными директоратами. Так, для
Комитета профессиональных сельскохозяйственных
организаций (КПСХО) главный интерес представляет ГД-VI, ве-
дующий аграрными вопросами. Союз промышленности
(СПЕС) и Комитет торговых организаций (КТО) наиболее
тесно связаны с ГД-Ш (промышленность, технология,
торговля), но нередко обращаются также к ГД-П (экономика и
финансы) и ГД-1 (внешние сношения).
Когда контакт установлен, необходимая информация
получена и намерения Комиссии выяснены, в повестку дня
встает выработка позиции объединения по интересующему
его вопросу. Эта позиция доводится до сведения Комиссии
в виде официального заключения и наступает официально-
консультативная стадия. Здесь к процессу принятия
решений подключаются национальные объединения. Они могут
излагать свои представления через ЭСК, а также через
министерскую бюрократию своих стран. Но на данной стадии
продолжают действовать и европейские объединения. В
частности, они пытаются влиять на подготовку решений по
каналам ЭСК и ЕП.
После прямых выборов интерес объединений к ЕП
повысился, о чем свидетельствует, например, тот факт, что среди
его депутатов мы видим ныне ряд руководителей
предпринимательских организаций и профсоюзов. В этой связи
нужно отметить, что большинство как европейских, так и на-
Административный аппарат Комиссии включает в себя два десятка
генеральных директоратов, своего рода «министерств». Каждый из
них ведает определенной группой вопросов — внешними
сношениями, экономикой, проблемами конкуренции, сельского хозяйства
и т. д.
Цит. по: Armstrong L. The Brussels Lobbist at Work and Play.— In:
European Community: Vision and Reality/Ed. by J. Barber, B. Read.
L., 1973, p. 174.
312

циональных объединений выступает за расширение
полномочий Европарламента.
На стадии принятия решений главную роль играет уже
не Комиссия, а Совет министров. Совет, заседающий в
составе национальных министров (иностранных дел, экономики,
финансов и т. д.), является тем органом, в руках которого
сосредоточены законодательные полномочия и реальная
власть в Сообществе. Подготовка сессий Совета министров
возложена на Комитет постоянных представителей в ранге
послов государств—членов Сообщества. Прежде чем какое-
либо предложение Комиссии поступит на рассмотрение
Совета министров, оно тщательно анализируется этим
комитетом с привлечением в случае необходимости экспертов из
министерств стран-участниц.
Деятельность Совета министров и Комитета постоянных
представителей определяется процедурами
межправительственного сотрудничества, в соответствии с которыми каждая
страна по сути дела располагает правом вето. Это делает
оба органа (не говоря уже о Европейском совете глав
государств и правительств, где принимаются наиболее важные
решения) почти недоступными для давления европейских
объединений. Показательно, что строки отчетов такой
сильной предпринимательской организации, как КТО, где
говорится о связях с Советом министров, весьма скупы28.
Западногерманский правовед Т. Вюртенбергер даже считает, что
прямое влияние европейских объединений на Совет
министров «почти равно нулю»29. Основное воздействие на него
оказывается ими через каналы, которыми располагают в
отношении «своих» правительств и министерств их
национальные организации-члены.
Наконец, на стадии осуществления решений европейские
объединения вновь пытаются повлиять на Комиссию, чтобы
добиться тех или иных изменений.
Конечно, описанный процесс — всего лишь грубая схема,
от которой возможны различные отклонения. «Объединения
по интересам» не ограничиваются простым реагированием
на планы и проекты Комиссии. Нередко они берут
инициативу на себя, выступают с собственными предложениями,
разработками и рекомендациями. Таковы, например,
сравнительные анализы положения мелких и средних фирм в
странах ЕЭС и комментарии к картельному законодательству,
28 Burkhardt В., Schumann W. Op. cit., S. 207.
29 Würtenberger Th. Op. cit., S. 37.
313

подготовленные в свое время СПЕС ™. С другой стороны,
Комиссия часто сама обращается за консультациями
к объединениям, стремится как можно раньше выяснить их
мнение и использовать компетентность их экспертов. Так,
когда группа высших чиновников ГД-VI занималась
составлением меморандума под названием «Сельское хозяйство,
1980», посвященного проблемам развития аграрного сектора
Сообщества, то КПСХО держали в курсе дела на всех
стадиях работы31.
Сказанное выше о неформальных контактах между
органами ЕЭС и «объединениями по интересам» относилось
преимущественно к предпринимательским союзам.
Профсоюзы нередко используют те же методы. Однако цели и
классовая направленность этой их деятельности, конечно,
совершенно иные. Во многом иными оказываются и результаты.
Уже одно обладание огромной экономической властью
ставит «группы давления» монополий в привилегированное
положение при оказании воздействия на принимаемые в недрах
ЕЭС решения. Предпринимательские объединения
располагают также несравненно большими возможностями для
установления контактов с органами ЕЭС. Достаточно сказать,
что они имеют 300—400 бюро в Брюсселе, в то время как
ЕКП —только два (в Брюсселе и в Люксембурге)32. Да и
персональный состав руководящих органов ЕЭС, прежде
всего Комиссии, не слишком благоприятен для профсоюзов. Как
следствие всего этого, влияние профсоюзов не идет ни в
какое сравнение с влиянием предпринимательских
объединений.
Подводя итог, можно сказать следующее. Поскольку Совет
министров для европейских «объединений по интересам»
малодоступен, а такие органы, как ЕП и ЭСК, в силу своего
консультативного статуса представляют второстепенный
интерес, их активность замыкается в основном на Комиссии.
Конечно, Комиссия является не чисто технократическим
учреждением, а важным политическим органом. Однако она,
в особенности ее руководство, верхушка, лишена той укорен-
ности в парламентско-партийной сфере, какой обладает на-
30 Neureither К. Wirtschaftsverbände im Prozess der europäischen
Integration.— In: Politische Dimensionen der europäischen Gemein-
schaftsbildung / Hrsg. von С J. Friedrich. Köln; Opladen, 1968, S. 392.
31 Nielsen Т. Т. European Groups and the Policy.— In: European
Community, p. 154.
32 Föhr H. Gewerkschaften und europäische Integration.— In: Verbände
und europäische Integration, S. 105.
314

циональное министерство33. Для национального министра
поддержка или по крайней мере лояльность «объединений
по интересам», действующих в его сфере компетенции,—
часто вопрос политического существования. Он не склонен
портить отношения с ними, помня, что это может обойтись
ему, его партии, его правительству серьезными потерями.
Ответственные же за отдельные «ведомства» Комиссии,
т. е. ее члены и генеральные директораты, в гораздо меньшей
мере подвержены такой необходимости «мирного
сосуществования» с объединениями.
Но это вовсе не означает, что Комиссия не
заинтересована в сотрудничестве с объединениями. Напротив, иногда,
как это произошло, например, с потребительскими
ассоциациями, она даже сама выступала инициатором создания
«европейских групп» и институционализировала свои
отношения с ними. Уже одним своим принципиальным отказом
консультироваться с национальными организациями
Комиссия вынуждала последние объединяться на европейском
уровне.
Комиссия нуждается в сотрудничестве с «объединениями
по интересам» не только для получения от них информации,
но и для информирования через них общественности
государств-членов по проблемам Сообщества. Поддержка
объединений важна для нее и в плане более эффективного
отстаивания своих представлений перед Советом министров. Наконец,
в отдельных случаях Комиссия может попытаться
использовать объединения (точнее, их национальные отряды-члены)
для оказания давления на правительства «десятки».
Деятельность европейских объединений определяется не
только институционально-политическими рамками
Сообщества, но и их внутренней структурой и процедурными
правилами. Уставы и регламенты объединений обычно
предусматривают единогласное принятие решений, что является
следствием высокой самостоятельности национальных
организаций. Национальные организации сплотились в масштабах
ЕЭС вовсе не вследствие какой-то «европейской эйфории»,
а потому что присутствие в Брюсселе, так сказать на месте
событий, отвечало их потребностям. Их отношение к своим
европейским объединениям отличается чрезвычайной
трезвостью. Как отмечают компетентные специалисты, многие
руководители национальных организаций придерживаются
такой логики: «Конечно, важно иметь в Брюсселе европей-
33 Напомним, что Европарламент не избирает Комиссию. Ее члены
(14 человек) назначаются национальными правительствами «по
взаимному согласию».
315

скую группу, которая снабжает ценной информацией и
позволяет устанавливать согласие с другими национальными
союзами. Однако не следует впадать в ошибку, придавая
этому европейскому инструменту какой-jo собственный вес.
Все равно никогда не получится ничего такого, что бы не
было заранее спланировано, выверено и согласовано
национальными союзами» 34.
Как и в случае с «европартиями», при рассмотрении
европейских непартийных объединений возникает вопрос об
«интеракциях» между ними. Речь идет о такого рода
взаимодействии, выражением которого в национальных рамках
являются прежде всего коллективные договоры между
предпринимательскими организациями и профсоюзами.
Одна из главных целей западноевропейского
профсоюзного движения состоит в том, чтобы посредством переговоров
с предпринимателями на европейском уровне добиться для
лиц наемного труда тех же прав на получение информации
и «соучастие» в управлении производством, которыми они
в ряде случаев уже обладают в национальных рамках,
распространить эти права на все страны «десятки». Другая цель
заключается в защите и урегулировании на европейском
уровне тех интересов и требований трудящихся, которые,
вследствие далеко зашедшего процесса интернационализации
производства, капитала и деятельности ТНК, становится все
труднее отстаивать в национальных границах.
Хотя исходящие от профсоюзов импульсы к ведению
«наднациональных» коллективных переговоров с
предпринимательскими организациями и к заключению
соответствующих соглашений становятся все ощутимее, они
наталкиваются на крайне сдержанное, а часто и откровенно
негативное отношение европейских ТНК и предпринимательских
союзов. Пока что только Европейская федерация металлистов
имела некоторый успех в организации встреч с высшим
менеджментом ТНК —таких, как «Филипс», «Фоккер-ФФВ»,
«Браун-Бовери» 35. Вероятно, в дальнейшем соглашения
будут ограничиваться на первых порах определенными
отраслями экономики и отдельными ТНК, преимущественно со
штаб-квартирами в Европе.
Однако трудности для профсоюзов проистекают не
только из отрицательной позиции ТНК и предпринимательских
союзов. Они вызываются также неодинаковыми условиями
и практикой регулирования трудовых отношений в разных
34 Neureither К, Op. cit., S. 423—424.
35 Kirchner E. E. Op. cit., p. 133.
316

странах, отсутствием для многонациональных коллективных
договоров «сколько-нибудь прочной юридической основы»36.
Нередко и сами профсоюзы оказываются не в состоянии
сблизить свои расхождения и выработать общую линию
поведения.
Основная работа, которую до сих пор проделали
профсоюзы в данной области, в сущности свелась лишь к
подготовке почвы для наднациональных переговоров. Речь идет
о сборе, обработке и распространении информации,
касающейся подробностей деятельности ТНК, их
административных структур, объема и номенклатуры выпускаемой
продукции, общих активов и прибылей, часовых ставок зарплаты,
продолжительности рабочего времени и отпусков, практики
увольнений, размеров пособий и т. д.37 Причем и здесь
прогресс достигнут лишь в некоторых, сравнительно
немногих отраслях.
В 1975 г. Комиссией ЕЭС был подготовлен стандартный
проект устава европейской акционерной компании. В этом
проекте, пронизанном идеями «социального партнерства»,
сделана попытка институционализировать рабочее
«соучастие» в управлении европейскими ТНК. Предусматривается,
в частности, создание наблюдательного совета, в котором 7з
мест принадлежала бы представителям трудящихся. Однако
против проекта выступили как предприниматели, так и
некоторые профсоюзы38. Но эти последние до сих пор не
выдвинули альтернативы проекту Комиссии, не развернули
борьбу за подлинную экономическую демократию ни на
национальном, ни на европейском уровне.
Коллективно-договорное регулирование трудовых
отношений на уровне ЕЭС в общем и целом еще находится на
начальной стадии. Тем не менее в последние годы
наметились некоторые промежуточные формы таких соглашений,
содержащие ограниченный набор условий. Примерами могут
служить соглашения, подписанные между Европейской
федерацией профсоюзов сельскохозяйственных рабочих и КПСХО,
регулирующие продолжительность рабочей недели и отпусков
в аграрном секторе Сообщества. Похожее предложение
сделала в 1979 г. ЕКП. Она призвала к заключению европейских
соглашений, в которых фиксировались бы только общие
контуры будущих конкретных национальных или
отраслевых коллективных договоров, например, чтобы предусматри-
36 Ершов С. А., Цыцина Г. А. Профсоюзы и международные
монополии. М., 1980, с. 160.
37 См.: Там же, с. 176.
38 Kirchner E. E, Op. cit., p. 133.
317

валось сокращение рабочего времени на 10% в течение
четырех лет, но оставался бы возможным выбор конкретных
форм и ритма сокращения39.
* * *
Появление нового центра принятия решений на
западноевропейском уровне породило новое измерение в
деятельности большинства политических партий и «объединений по
интересам» стран данного региона. Внешним выражением
этого явилось создание межнациональных партийных и
общественных объединений в масштабе ЕЭС.
Конечно, Сообщество не является государственным
образованием и как в институциональном, так и в
функциональном плане принципиально отличается от входящих в него
государств-членов. Вынося решения, оно использует весьма
несовершенные политические процедуры, которые к тому
же скорее дополняют, но никак не заменяют процедур,
существующих на национальном уровне.
Вместе с тем полномочия Сообщества уже не
принадлежат исключительно межправительственным инстанциям. Они
основаны на сочетании как межнациональных, так и
наднациональных принципов принятия решений^ хотя и при
преобладающем значении первых, Правовые акты Сообщества,
минуя юридические аппараты национальных
государств-членов, устанавливают прямые связи между органами ЕЭС,
политическими партиями и «заинтересованными группами».
Сообщество уже сейчас превратилось в важный фактор,
оказывающий заметное влияние на деятельность партий,
предпринимательских организаций и профсоюзов, на
положение и борьбу рабочего класса. В то же время совершенно
очевидно, что в обозримом будущем активность партий и
«объединений по интересам» будет развиваться по-прежнему
преимущественно в национальных рамках. Хотя, с другой
стороны, сам факт создания «европартий» и европейских
«заинтересованных групп» свидетельствует о том, что нельзя
исключать некоторой активизации
общественно-политической жизни стран ЕЭС не только на национальном, но и на
европейском уровне. Однако для этого нужны по крайней
мере две предпосылки, которые пока отсутствуют и, судя по
всему, имеют мало шансов появиться в ближайшее время,—
расширение прав Европарламента, а также углубление и
распространение интеграции на новые области.
з» Ibid., p. 134,

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Хотя задачи конкретного исследования, стоящие перед
авторами глав, равно как и многоплановость самой темы,
создавали порой немалые трудности в выявлении взаимосвязей
более широкого плана и лежащих в их основе общих
закономерностей, авторы стремились по возможности не
выпускать эти задачи из поля зрения и постоянно
концентрировали на них свое внимание. Работа эта, однако, требует
своего завершения, а намеченные или уже сделанные выходы
за пределы непосредственной проблематики глав нуждаются
в сведении к общему знаменателю.
Одним из наиболее существенных общих моментов,
который со всей очевидностью обнаруживается при «сквозном»
осмыслении проблематики книги, является постоянно
идущий процесс распространения вширь и вглубь буржуазного
общества политических отношений, проникновение их во все
поры и «уголки» этого общества, все более непосредственное
вовлечение в них широких масс населения, его отдельных
слоев и групп. Не только экономика как таковая, основные
хозяйственные единицы и комплексы, но и ее изначальное,
ключевое звено — сфера производственных отношений стали
объектом непосредственного воздействия и взаимодействия
политических и политизированных институтов, оказались
напрямую связанными со сферой политики.
Доминирующие в экономике монополии и группы
монополий превратились в один из ключевых элементов
политической организации буржуазного общества. Образовав
мощные «группы давления» различного уровня и назначения и
используя разнообразнейший арсенал средств
экономического, политического и идеологического характера, они
оказывают возрастающее воздействие на основные стороны
общественно-политической жизни, утверждая и закрепляя тем
самым свое господствующее положение в обществе и
государстве.
Политический аспект стал органически присущ и всей
той активности, которая осуществляется рабочим классом и
другими категориями трудящихся в целях защиты своих
экономических интересов и ведется в основном через их
профессиональные организации. Уже на низовом, «первич-
319

ном» уровне этой активности, в процессе переговоров
о заключении и перезаключении коллективных договоров и
сопровождающей их стачечной борьбы трудящиеся и их
организации прямо или косвенно сталкиваются с исходящей
от государства социально-экономической политикой,
вынуждены считаться с теми конкретными отношениями, которые
устанавливаются между государством и монополиями.
Одновременно расширяется и повышается роль правовых и
статусных требований в развертывающемся на этом уровне
противоборстве труда и капитала. На более широкой,
национальной арене резко возрастает значение
социально-экономической активности масс, непосредственно сталкивающей
их с государством и организациями монополий.
Важнейшим фактором политизации общественных
отношений стали насаждаемый государством и монополиями
милитаризм, гонка вооружений, особенно ядерных,
вносящие в повседневную жизнь миллионов людей неуверенность
в будущем, порождающие постоянную озабоченность, страх,
протест, налагающие на них все более весомое бремя
налогов.
В результате четкой классовой направленности в
деятельности государства и монополий их растущее вторжение
в сложившиеся на местном и производственном уровнях
связи и отношения неизбежно вызывает активную ответную
реакцию масс, ведет к обострению социально-классовых
противоречий, политической борьбы.
При этом даже когда сама возросшая активность
государства как таковая вызывает широкий общественный
протест, это, как правило, отнюдь не ведет к уменьшению его
политической ангажированности. В случаях, когда этот
протест оказывается достаточно эффективным, его результатом
является чаще всего не уменьшение государственного
вмешательства как такового, а лишь модификация его форм и
методов, временное ослабление тех или иных его
направлений при одновременном усилении других. Что же касается
политической сферы в целом, то, хотя антиэтатистские
настроения и действия субъективно нередко воспринимаются
как «аполитичные», на деле они способствуют концентрации
внимания общественности на тех или иных аспектах
активности государства, более критическому к ним отношению и
в конечном итоге усиливают политическую
ангажированность населения и его отдельных групп.
Возрастание роли государства в жизни общества есть
объективная, присущая современному капитализму
тенденция, которая не может быть обращена вспять. Другое дело —
320

конкретные формы и методы государственного
вмешательства, взаимодействия государства и различных общественных
сил, уровень и характер «политического участия» масс и их
организаций. Рост государственного вмешательства
независимо от воли и желания правящих кругов неизбежно ведет
к концентрации внимания широких общественных сил к этим
вопросам, равно как и к вопросам «распределения» власти
вообще.
Усиление замыкающейся на государстве общественно-
политической активности происходит как по линии
политические партий, так и посредством участия в непартийных
организациях, движениях и группах. Как и политические
партии, эти группы, организации и движения призваны
выражать — и действительно выражают — либо
непосредственно, либо в конечном итоге интересы противоположных
классов общества, а также более мелких их фракций и слоев.
При этом подобное различие выступает здесь нередко более
обнаженно, чем в чисто партийной сфере, где буржуазные
партии, рекрутируя своих членов из различных слоев
общества, порой довольно умело маскируются под «народные»,
а реформистские рабочие партии, основывающие свое
влияние на поддержке трудящихся, выступают, как правило,
ревностными хранителями буржуазно-демократического
правопорядка.
Смешение представительства и интересов различных
классов и социальных групп имеет место и в рамках
непартийных организаций и движений. Однако в целом состав
участников последних, как правило, более адекватно
отражает социально-классовую сущность данного объединения,
чем в политических партиях. Объясняется это прежде всего
тем, что непартийные группировки создаются и
функционируют не столько ради реализации широких политических
целей и задач общего характера, включая завоевание
государственной власти, осуществление политического
руководства обществом и т. д., сколько ради удовлетворения
непосредственного, «группового» интереса своих участников.
Особенно отличаются однородностью своего состава
организации, объединяющие своих членов по
социально-профессиональному принципу (союзы монополий, профсоюзы,
фермерские организации, объединения мелкого бизнеса и т. д.).
Но и объединения более широкого профиля, создающиеся
по «целевому» принципу (антивоенные, экологические,
антифашистские, «коммунальные» и т. д.), как правило, вербуют
своих сторонников из более однородной социальной среды,
чем, к примеру, буржуазные политические партии.
321

С отмеченной особенностью связано и другое отличие
непартийных организаций и группировок от политических
партий, а именно значительно более четкое разграничение
внутри этих организаций по уровню массовости. Если
влиятельные буржуазные партии обычно не уступают по
численности своих членов и сторонников рабочим партиям, а
нередко и превосходят их, то непартийные организации
буржуазии, и особенно монополистической буржуазии, носят
значительно более узкий характер и, как правило, не идут
в этом плане ни в какое сравнение с непартийными
организациями трудящихся. Правда, некоторые из непартийных
организаций буржуазии, и процде всего «массовые»
предпринимательские организации, гораздо многочисленнее, чем
многие «заинтересованные группы» трудящихся, особенно
действующие на местном уровне. Однако подобные
исключения, особенно учитывая огромное количество «групп
действия» и их общую суммарную численность, не меняют
общей картины и лишь подтверждают правило. Наиболее
распространенные виды и формы непартийной активности
трудящихся, прежде всего рабочего класса, а такя^е средних
слоев, мелкой буржуазии отличаются именно своей
массовостью, в которой, кстати, и заключается их основная сила
и без которой они по существу лишаются возможности
оказывать какое-либо влияние, будь то в
социально-экономической, политической или иных сферах.
Указанная особенность непартийной политической
активности имеет отнюдь не частное значение. Она
свидетельствует о том, что по мере расширения этой активности
снижаются объективные предпосылки для сохранения и
упрочения господствующим классом своей гегемонии в
политической сфере, суживаются его возможности удеряшвать под
своим непосредственным влиянием и контролем политически
активную часть населения. И наоборот, создаются новые
возможности для расширения фронта сил, ему
противостоящих.
Стремясь противодействовать этим объективным
тенденциям, господствующий класс выработал и проводит в жизнь
линию на интегрирование массовых организаций
трудящихся, так сказать, целиком, и именно в этом заключается
главный смысл проводимой им неокорпоративистской стратегии.
Однако, во-первых, целый ряд организаций и движений
трудящихся уже «по определению», в силу отстаиваемых ими
конкретных целей, не может служить объектом применения
такого рода стратегии (это относится прежде всего к
антивоенным, части экологических движений, многим из групп
322

и организаций «гражданской инициативы» и др.). Во-вторых,
по мере углубления социально-экономических и
политических противоречий и уменьшения резервов для
маневрирования резко снижаются и возможности держать под
контролем поведение тех организаций, которые при определенных
условиях поддаются интеграции.
И совершенно не случайно, что многие буржуазные
политологи связывают возросшую политическую неустойчивость
капитализма, кризис его политических институтов именно
с неспособностью правящих кругов и стоящих на страже их
интересов политических партий и государства «обуздать»
все более выходящую из-под контроля активность
«заинтересованных групп», вынуждены писать о «хаосе давлений»
и т. д. и т. п.
Серьезные и непростые проблемы налаживания и
укрепления отношений со ставшей значительно менее
управляемой и более самостоятельной сферой непартийной
общественно-политической активности встают и перед
политическими партиями рабочего класса. Однако если для сил,
заинтересованных в сохранении и упрочении существующих
порядков, это в основном только проблемы, то для сил,
противостоящих им, это во многом и новые возможности,
значительно повышающие общие потенции демократических и
социалистических сил, расширяющие фронт борьбы и
одновременно требующие более четкого «разделения труда»
между ее участниками.
Хотя государство является одним из главных генераторов
распространения политических отношений вширь и вглубь
общества, оно само, в свою очередь, испытывает серьезное
влияние данных процессов. Беря на себя широкие социально-
экономические функции и решая задачи, которые до того не
входили в его компетенцию, государство тем самым
превращается в носителя уже не только политических, но и
экономических отношений, внедряется в сферу экономики как
таковой. Однако при этом сами экономические отношения
не просто «поднимаются» на государственный уровень, но
и претерпевают достаточно серьезные качественные
изменения, обретая специфику, существенно отличающую их от
отношений, складывающихся на более низких уровнях как
монополизированного, так и немонополизированного
секторов экономики. Суть этой специфики — в более тесной,
органической связи с политикой, в доминирующей роли
политики, которая сохраняется, поддерживается и
закрепляется как самим назначением социально-экономического
управления, так и веем тем «окружением», «средой», уело-
323

виями, в которых экономические отношения на
государственном уровне функционируют. Поскольку к тому же эти
отношения не являются самодовлеющими, но ориентированы
на экономику в целом, они как бы распространяют эту
органическую связь с политикой на социально-экономическую
сферу как таковую.
Таким образом, распространение политических
отношений в общественной сфере и проникновение экономических
отношений в сферу государственную есть двуединый,
взаимообусловленный процесс, порождаемый объективным
развитием государственно-монополистического капитализма,
классовой борьбы, сращиванием государства и монополий.
Размывая четкую грань, некогда отделявшую экономические
отношения от отношений политических, подобное
взаимопроникновение тем не менее не уничтожает этой грани, не
ликвидирует принципиальных различий обеих этих сфер.
Не ликвидирует оно, естественно, и специфики
экономических отношений и отношений политических, «первичности»
первых и «вторичности» вторых. Даже самые
политизированные экономические и производственные отношения не
перестают от этого быть отношениями экономическими.
И наоборот. Любая попытка игнорировать эти
принципиальные отличия может привести лишь к утрате четких
объективных критериев развития буржуазного общества и
государства, породить в корне неправильные представления о
принципах и закономерностях, лежащих в основе этого развития,
отходу от материалистического понимания общественных
процессов и от основанных на них принципов политического
действия и стратегии революционной борьбы.
Возросшая вовлеченность государства в экономику
проявляется не в последнюю очередь и в институциональном
плане, в создании разветвленного и наделенного широкими
полномочиями механизма экономического регулирования,
органически соединяющего в себе социально-экономические
и политические функции и превратившегося в одно из
центральных звеньев госаппарата. Отнюдь не будучи
отгороженным от других, чисто политических его звеньев и
«замыкаясь», как и они, на высшие органы государственной власти,
осуществляющие комплексную разработку
социально-экономической и политической стратегии правящих кругов, этот
механизм тем не менее имеет ряд особенностей, связанных
с его общим местом в системе экономических и политических
отношений современного капитализма.
Одной из этих особенностей является тесная связь
с наиболее влиятельными общественными силами, и прежде
324

всего с монополиями, его способность не только
«откликаться» на их требования, но и в свою очередь воздействовать
на них.
Однако рост государственного вмешательства в
социально-экономическую сферу, неизбежно затрагивающий
прерогативы экономической власти бизнеса, вызывает и ответное
сопротивление со стороны весьма влиятельных его фракций.
Это сопротивление направлено либо на общее снижение
уровня экономического регулирования, либо на отказ от его
наиболее болезненных для бизнеса форм. При этом хотя
самыми громогласными защитниками «прав собственности»
является чаще всего средний и мелкий бизнес, самая
влиятельная сила, выступающая против «регулирующего»
государства,— это крупнейшие транснациональные корпорации,
стремящиеся к возможно полной свободе действий. Да и
крупный капитал в целом, несмотря на объективную
заинтересованность в сотрудничестве с государством, весьма
болезненно реагирует на чересчур далеко идущие
поползновения государства на свой суверенитет, особенно когда эти
поползновения имеют место под влиянием левых,
демократических сил.
В результате тенденция к росту вмешательства
буржуазного государства в экономику, в социальные отношения
отнюдь не развивается беспрепятственно. Более того, в
условиях кризиса кейнсианских методов
социально-экономического регулирования с середины 70-х годов—начала 80-х
годов в большинстве развитых капиталистических стран
произошел, как известно, более или менее четко
обозначившийся поворот к усилению частнокапиталистических
принципов управления экономикой, сопровождающийся
известным ослаблением некоторых форм государственного
вмешательства в дела частного бизнеса. Указанный поворот,
наиболее ярко проявившийся в Великобритании и США, был
истолкован рядом идеологов правого толка как едва ли не
полный отказ от установившихся в послевоенный период
форм и методов взаимодействия бизнеса и государства, как
возвращение к принципам «свободного
предпринимательства» и т. п. Объективный анализ происшедших изменений
показывает, однако, что они лишь в незначительной степени
затронули саму структуру данного взаимодействия, а
«перераспределение» функций между частным бизнесом и
государством коснулось в основном маржинальных сфер их
взаимоотношений.
Несмотря на широко разрекламированный тезис о том,
будто монетаризм, под флагом которого проводились «анти-
325

этатистские» эксперименты, призван «освободить» экономику
от «оков» государственного вмешательства, в
действительности его острие направлено на ужесточение социальной
политики правящих кругов, на освобождение крупного
капитала от тех ограничений, которые накладывали на него
обязательства, взятые на себя государством в данной сфере. Не
случайно главными акциями, которые были осуществлены
правительствами Великобритании, США и ряда других стран
в начале 80-х годов, были снижение подоходного налога и
налога на корпорации, уменьшение государственных
расходов на социальные нужды, с одной стороны, и широкое
использование таких «классических» средств давления на
трудящихся, как массовая безработица,— с другой. Одновременно
было проведено существенное укрепление репрессивного
аппарата буржуазного государства, усилена
антипрофсоюзная и антирабочая политика, приняты меры по
законодательному ограничению прав профсоюзов, других
демократических организаций. Иначе говоря, произошло отнюдь не
ослабление роли государства как такового, а изменение
соотношения между социально-экономическими и
репрессивными функциями и органами государства в пользу
последних. При этом опять-таки социальные функции
государства, получившие развитие в послевоенный период, вовсе
не были отброшены и сохраняются в значительном объеме.
Сохраняется и продолжает функционировать и механизм
политического взаимодействия государства, профсоюзов
и союзов предпринимателей в рамках «комитетской системы».
Да и в чисто экономической сфере наряду с мерами по
демонтажу или ослаблению тех или иных механизмов
государственного регулирования имеет место усиление других
его форм. Снижение роли программирования и тому
подобных мер «дирижистского» характера компенсируется
укреплением контрактных отношений, других форм сотрудничества
отдельных монополий и соответствующих правительственных
ведомств и агентств по неформальной линии, большим
упором на косвенные методы воздействия государства на
экономику. Меры по приватизации отдельных, наиболее
«благополучных» национализированных фирм и отраслей
осуществляются одновременно с мерами по оказанию помощи
и взятию «на попечение» государства терпящих бедствие
корпораций. Усиливается, а не ослабляется лоббистская
деятельность монополий и групп монополий.
Важно иметь в виду и то обстоятельство, что указанный
курс отнюдь не является единственной альтернативой
устаревшей кейнсианской модели. Как показывает, в частности,
326

пример Франции, существуют и другие альтернативы,
нацеленные, наоборот, на существенное усиление дирижист-
ских функций государства, на поднятие роли регулирующих
механизмов в управлении социально-экономической сферой.
Тот факт, что основанные на принципах посткейнсианского
дирижизма альтернативные модели существуют практически
во всех странах и что они разрабатываются влиятельными
политическими силами, свидетельствует о том, что на месте
прежней более или менее единой для приобщенных к власти
политических сил стратегии социально-экономического и
политического развития возникают два существенно
отличных друг от друга подхода. А это значит, что дальнейшее
развитие государственно-монополистического капитализма
скорее всего будет существенно отличаться от
предшествующего, носившего в общем и целом равномерный,
поступательный характер. Очевидно, что сами темпы, и характер
развития государственно-монополистических структур будут
прежде всего определяться противоборством между
сторонником указанных двух подходов как в самом
господствующем классе, так и среди более широкого спектра социальных
и политических сил.
Остается, однако, фактом, что как в том, так и в другом
случае сама идея «сильного государства» не только не
ставится под вопрос, но, напротив, берется на вооружение и
активно претворяется в жизнь. Другое дело, что если в одном
случае «сильное государство» ассоциируется с идеями
«закона и порядка», ограничения демократических прав и
свобод, с широким наступлением на жизненные интересы и
права трудящихся, то в другом случае оно связывается чаще
всего с расширением и упрочением его
социально-экономических функций и нередко направлено на ограничение
узкокорыстных интересов отдельных монополий и
монополистических групп.
Естественно, что отмеченный отказ от единой модели
государственно-монополистического развития не может не
способствовать усилению процессов дифференциации и в самом
госаппарате.
Следует, однако, со всей силой подчеркнуть, что при всех
весьма существенных различиях и даже противоречиях
между отдельными его частями и звеньями, аппарат
современного государства функционирует как единое целое. Каждое
из его подразделений действует свойственными ему
методами и в отведенной ему сфере, но цель у них одна и та же,
а именно сохранение и упрочение капиталистических
порядков. Это функциональное единство закрепляется и един-
327

ством политическим, которое обеспечивается их подчинением
высшему государственному руководству, разрабатывающему
и осуществляющему политическое и социально-экономическое
управление обществом как единый, подчиненный четким
классовым критериям процесс.
Перенесение в госаппарат во все большем объеме
экономических отношений, органической частью которых
являются отношения эксплуатации, неизбежно вызывает
обострение в нем и социально-классовых противоречий, классовой
борьбы. Причем явления эти проникают не только в
социально-экономические его звенья, а распространяются на
госаппарат в целом. Этому способствуют как общее уменьшение
отгороженности и кастовой замкнутости госаппарата в
результате отмеченных процессов «взаимопроникновения»
общества и государства, так и его конкретные проявления
в виде роста числа специалистов и лиц с чисто
исполнительскими функциями, положение которых нередко хуже, чем
положение их коллег вне госаппарата, усиливающийся
перелив персонала госаппарата в различные сферы народного
хозяйства и обратно.
Отсюда — превращение в ряде случаев в «норму» участия
государственных служащих в забастовочной борьбе, рост
их профсоюзной организованности, сближение их
профсоюзов с профцентрами, объединяющими основные массы
трудящихся.
Отсюда же — все более решительное вторжение политики
внутрь некогда отличавшегося своей «аполитичностью» (что
на деле означало политическую однородность и политический
сервилизм) аппарата исполнительной власти. Современный
государственный аппарат становится ареной действия
практически тех же политических сил, которые активны и на
уровне общества — политических партий,
предпринимательских организаций, профсоюзов, других «заинтересованных
групп», причем ареной, отнюдь не изолированной от
остального общества. Растущая взаимосвязь с политическими
силами, действующими на уровне общества, приводит также
к обострению противоречий между отдельными звеньями
госаппарата, к перенесению в него фракционной борьбы,
ведущейся внутри самого господствующего класса.
Но опять-таки точно так же, как и во взаимоотношениях
экономики и политики, при всей схожести процессов
политической борьбы, идущих внутри общества и государства,
это последнее отнюдь не превращается в «аналог» общества,
не поглощается им и не поглощает его. Отмеченные
процессы «взаимопроникновения» общества и государства ни на
328

йоту не колеблют классического марксистского положения
о государстве как особом институте, возвышающемся над
обществом, о классовой сущности государства и в равной
мере не делают правомерным тезис о его «нейтральности».
Противоречия и борьба, развивающиеся внутри государства,
могут затруднить выполнение его классовых функций,
ослабить его роль орудия классового господства, но до тех пор,
пока важнейшие рычаги государственной власти и реальная
политическая власть находятся в руках господствующего
класса и его представителей и пока сохраняются
действующие в нем «правила игры», оно будет выполнять присущую
ему роль и оставаться институтом, враждебным коренным
классовым интересам трудящихся.
Теоретическая и политическая актуальность вопроса
о «границах» государства, о расширении этих границ
возросла в последнее время не только и даже не столько в связи
с экспансией его исполнительных органов и звеньев, сколько
в связи с тему изменениями, которые произошли в его
«представительной» части, где наряду с традиционными
парламентскими институтами все более важную роль играет
система функционального представительства. С одной
стороны, ведутся споры о том, куда отнести саму эту систему —
к государству, общественным институтам или к некоей
«промежуточной» зоне. С другой — тот же вопрос нередко
ставится и в отношении организаций и группировок,
которые в этой системе представлены.
Очевидно, что главным критерием для «отнесения» того
или иного учреждения или организации к государству
является его непосредственное участие в отправлении функций
государственной власти, будь то в законодательной или
административно-исполнительской сферах. Отличаются ли
в этом плане непартийные организации, представители
которых входят в состав «комитетской системы», от политических
партий? В определенной мере — да, ибо если политические
партии как организации, их региональные и местные органы
никаких исполнительных функций по государственной
линии, как правило, не несут, то непартийные организации,
включенные в «комитетскую систему», нередко в той или
иной мере участвуют и в реализации тех решений, которые
там принимаются. В случаях, когда эти исполнительские
функции становятся для данных организаций основными
(как это имело место в корпоративных системах фашистских
государств), они действительно превращаются в
«ответвления» государства и становятся частью государственной
машины. Но в этом случае они, как правило, утрачивают свое
329

первоначальное назначение и рано или поздно наступает
их частичная или полная атрофия. Однако в условиях, когда
данные организации сохраняют свою независимость от
государства и в полной мере выполняют присущую им
«первичную» общественную роль, взятие ими на себя той или иной
части задач по реализации принимаемых с их участием
решений еще не ведет к такого рода превращению.
Опасность неокорпоративистской стратегии правящих кругов,
однако, и состоит в том, что она создает реальную угрозу
«огосударствления» «заинтересованных групп» трудящихся
и в случае успеха подрывает их способность отстаивать
интересы масс и выступать на стороне демократических,
социалистических сил.
Буржуазные и реформистские политологи, зачисляющие
влиятельные непартийные организации в разряд
«государственных» институтов, по сути дела выдают желаемое за
действительное и переоценивают реальную степень их «ин-
тегрированности».
Но если проблема «границ» государства в сфере
непартийных общественно-политических организаций реально
существует, то этого, на наш взгляд, никак нельзя сказать
о самой системе функционального представительства и ее
учреждений, в которых в той или иной мере участвуют эти
силы. Несмотря на сохраняемую ими автономию, они и
функционально, и институционально представляют собой
органическую часть современной системы выработки, принятия и
в определенной степени осуществления государственных
решений, действуют на основании правил и процедур,
установлений властей.
Этим они принципиально отличаются от тех «агентов»
государства в сфере «большего бизнеса», которые, вступая
в контрактные отношения с ним и действуя от его имени,
продолжают оставаться элементами частнохозяйственных
структур и подчиняются в общем и целом «правилам игры»,
действующим там. Их функции «удлиненной руки»
государства отнюдь не превращают их в его органическую часть.
Хотя, безусловно, элементы государственности в результате
все глубже внедряются в общественную сферу и
существенным образом сказываются и на характере политической
власти, и на политическом управлении обществом, и на его
политической структуре вообще.
Применяемые иногда в отношении учреждений
«комитетской системы», и в том числе в марксистской литературе,
термины «полугосударствениые» или «парагосударственные»,
равно как и представления об особом положении «комитет-
330

ской системы» в ряду существующих институтов, возникли,
по-видимому, как результат сравнения их с
административно-исполнительными органами государственной власти,
непосредственно подчиняющимися вышестоящим политическим
учреждениям, иерархически ранжированными и т. п. Между
тем гораздо более правомерно сравнение их с
традиционными представительными учреждениями, поскольку, как и
эти последние, они являются прежде всего органами
представительными, главное назначение которых — передача
политической воли господствующего класса в государственный
аппарат, поддержание прямых и обратных связей между
«гражданским обществом» и государством, учет идущих
в обществе политических процессов и «сглаживание»
развивающихся и обостряющихся противоречий в нем.
Постоянно присутствующая опасность превращения «комитетской
системы» в «ответвление» государственной администрации,
борьба корпоративистской и демократической тенденций в ее
развитии, так же как и аналогичные противоборствующие
тенденции в массовых непартийных организациях, делают
проблему путей развития «комитетской системы» одной из
наиболее острых политических проблем стран развитого
капитализма.
Сравнение «комитетской системы» с традиционными
представительными учреждениями правомерно и потому, что
в недрах этих последних также развиваются процессы,
сближающие обе эти системы, хотя отнюдь и не ликвидирующие
принципиальной разницы между ними. Это находит свое
выражение и во внедрении «групп давления» в
парламентский механизм, и в росте экспертных и совещательных
учреждений при парламентах и парламентских фракциях,
и в растущей их специализации, и, наконец, во все более
заметном сближении и переплетении этих двух типов
представительных учреждений между собой. Вынужденные
приспосабливаться к реалиям «зрелого»
государственно-монополистического капитализма, сформировавшиеся в
предшествующую эпоху парламентские учреждения обросли в
последние десятилетия целыми гроздьями всевозможных комитетов,
комиссий, специализированных групп, многие из которых
сформированы по тому же принципу, что и система
функционального представительства, и являются ее прямым
ответвлением. Налицо также тенденции к «сращиванию» между
высшими представительными учреждениями обоих типов,
во многом питаемые стремлением правящих кругов прикрыть
флером парламентаризма малопривлекательный фасад
наиболее влиятельных институтов «комитетской системы».
331

Попытки модернизации парламентских учреждений,
приведения их в соответствии с требованиями времени, отнюдь
не ликвидируют кризиса парламентаризма и парламентов
как институтов, в основе которого лежит усугубляющееся
несоответствие между их положением высшего органа
государственной власти, носителя законодательных, контрольных
прерогатив, и все более очевидной узурпацией этих
прерогатив со стороны бюрократического государственного аппарата
и «групп давления» монополий. Сама эта модернизация,
внедрение в парламент системы совещательных, экспертных
и т. п. учреждений, его «сращивание» с «комитетской
системой» во многих случаях не только не повышают «ставки»
парламента в его отношениях с бюрократическим аппаратом
государства и монополиями, но и способствуют укреплению
роли и позиций этих последних в законодательном процессе.
Как видим, расширение границ буржуазного государства
происходит при одновременном размывании его внутренних
граней и «перегородок», отделяющих друг от друга его
отдельные звенья и «этажи». Важнейшим двигателем и
одновременно участником этого процесса являются монополии,
внедряющиеся во все сколько-нибудь важные
государственные структуры и придающие ему четко выраженный
антидемократический характер. «Служебная» роль государства,
его классовая сущность становятся еще более ярко
выраженными и очевидными. Однако осуществляемое все в более
широких масштабах давление на государство со стороны
трудящихся и их массовых организаций, равно как и
обострение противоречий между этатистской и «антиэтатистской»
фракциями монополистической буржуазии, общее усиление
веса и роли государства создают достаточно серьезные
противовесы, не позволяющие монополиям «подчинить»
государство, лишить его той относительной самостоятельности,
которая является одной из его важнейших отличительных
черт в условиях монополистического и особенно
государственно-монополистического капитализма. Классовый характер
государства выражается не в его «подчинении» монополиям,
не в слепом выполнении им исходящих от «большого
бизнеса» директив, а в той защите основных ценностей
буржуазного общества и интересов господствующего класса в целом,
включая и его «этатистские» фракции, которую оно
осуществляет в силу самой своей природы буржуазного
государства и в процессе осуществления которой оно вынуждено
считаться с той расстановкой политических сил,
складывающей в каждый данный отрезок времени.
332

В условиях резко возросшей и продолжающей расти
интернационализации капитала, усиливающегося «выхода»
политических отношений за пределы национальных границ все
большее значение приобретают различные формы
общественно-политической активности на «наднациональном»
уровне. В сфере партийно-политической «европартии»
«европейские группы давления» при всей аморфности этих
организаций служат инструментом воздействия национальных
политических сил на арене «интегрированной» Западной
Европы. Они не превращают национальные партии и
непартийные организации в какие-то местные филиалы, не
лишают их самостоятельности. Однако без выхода на этот
межнациональный уровень, без активных действий на нем,
и в том числе в рамках указанных «европейских»
организаций, национальные организации уже не в состоянии
оказывать адекватное воздействие на решение растущего числа
вопросов, затрагивающих их интересы, которые принимаются
на межнациональном уровне.
* * *
Рассмотренная в книге система взаимодействия
общественно-политических и государственных структур, те сдвиги,
которые эта система претерпела, возникли не только как
следствие объективного развития капитализма, но и как
результат целенаправленной деятельности правящих кругов,
призванный укрепить политические позиции господствующего
класса, упрочить власть монополий, приспособить механизм
политического управления к условиям второй половины
XX в.
Нельзя, однако, не видеть и того существенного
отпечатка, который наложила на всю эту систему борьба
трудящихся, рост общедемократических устремлений масс.
Именно это воздействие обусловило сохранение, а в ряде случаев
и восстановление буржуазно-демократического
правопорядка, именно в ответ на эту активность правящие круги
вынуждены были наладить систему политического
взаимодействия с организациями трудящихся, существенно расширить
социально-распределительные функции государства. В
результате, хотя государство и занимает сейчас в общественно-
политической жизни капиталистических стран несравненно
больше места, чем прежде, а монополии сосредоточили в
своих руках поистине небывалую экономическую мощь, общие
позиции власти крупного капитала не стали прочнее.
Сам непомерно разросшийся государственный аппарат
стал в значительно большей, чем прежде, степени подвержен
333

воздействию классовой борьбы, идущей на уровне
«гражданского общества». Возрос диапазон сил, бросающих вызов
самым различным сторонам и направлениям государственной
политики и ставящих под вопрос саму структуру
взаимоотношений, лежащую в основе политического механизма
ГМК. Наряду с деятельностью политических партий рабочего
класса, все более решительно оспаривающих господство
крупного капитала в таких традиционных бастионах
государственной власти, как парламент, высшая исполнительная
власть и госаппарат, серьезно усиливается
общественно-политическая активность, нацеленная на ограничение влияния
«большого бизнеса» и государственной бюрократии в
органах и институтах функционального представительства.
Борьба за действительное, а не мнимое политическое
участие, за подлинную экономическую демократию
направлена, по сути дела, на такую трасформацию «комитетской
системы», которая призвана в корне изменить ее нынешнюю
промонополистическую сущность. Одновременно значительно
возросло и продолжает умножаться число организаций,
движений и групп трудящихся, не укладывающихся в
прокрустово лрже неокорпоративных принципов деятельности
указанных институтов. Уже самим своим существованием эти
политические силы вносят серьезный дестабилизирующий
элемент во всю политическую систему современного
капитализма.
Одновременно активизируется и борьба, нацеленная на
подрыв власти монополий в их собственном «доме», внутри
предприятий, фирм и корпораций, чему далеко не в
последней степени способствует политизация производственных
отношений, являющаяся неизбежным следствием
развития ГМК.
Расширение фронта, усиление массовой политической
активности на самых различных уровнях и направлениях,
безусловно, создают и новые возможности для решения задач
по осуществлению коренных демократических и
социалистических преобразований в странах развитого капитализма.
Однако те же факторы предъявляют и более высокие
требования к силам и организациям, ведущих борьбу за эти цели,
требуют от них возможно более точного учета изменений,
происшедших как в объективной обстановке, в структурах
и механизмах политической власти, так и в характере сил,
так или иначе этой власти противостоящих.

ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ 3
Часть первая
СОВРЕМЕННЫЕ ФОРМЫ
ОБЩЕСТВЕННО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ АКТИВНОСТИ
Глава I. ПАРТИИ В СОВРЕМЕННОМ БУРЖУАЗНОМ
ОБЩЕСТВЕ 10
Важнейшие функции партий в условиях ГМК .... И
Эволюция социальной базы и идеологического облика
партий, их современная типология 22
Проблема участия масс в жизни партий 33
Глава II. «ГРУППЫ ДАВЛЕНИЯ» МОНОПОЛИЙ В
ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ ГМК 49
Предпринимательские союзы и ассоциации 49
Монополистические группировки 56
«Индивидуальные» монополии 63
Монополии в систехме политических отношений .... 77
Глава III. МАССОВЫЕ ДЕМОКРАТИЧЕСКИЕ
ОРГАНИЗАЦИИ И ДВИЖЕНИЯ ТРУДЯЩИХСЯ: НОВАЯ
ПОЛИТИЧЕСКАЯ РОЛЬ 88
Профсоюзы 89
Массовые демократические движения и организации . . 99
Группы «коммунального действия» И9
Массовые демократические движения и
партийно-политическая борьба 126
Часть вторая
СДВИГИ В ОБЩЕСТВЕ И ИНСТИТУТЫ ВЛАСТИ
Глава IV. БУРЖУАЗНЫЙ ПАРЛАМЕНТАРИЗМ:
ПОПЫТКИ АДАПТАЦИИ 134
Господствующий класс и парламентское представительство 135
Парламент и организации трудящихся 145
Парламент и исполнительная власть 152
Эволюция парламентского механизма 159
Глава V. СИСТЕМА ФУНКЦИОНАЛЬНОГО
ПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВА И СОВРЕМЕННЫЙ КОРПОРАТИВИЗМ . . 170
Иерархия участников 171
Институты «комитетской системы» 178
«Комитетская система» и государство 197
Стратегия «социального партнерства» и неокорпоративизм 200
335

Глава VI. АППАРАТ ИСПОЛНИТЕЛЬНОЙ ВЛАСТИ:
ДИФФЕРЕНЦИАЦИЯ И «ПОЛИТИЗАЦИЯ» 210
Рост госаппарата и массовые категории служащих . . 211
Элита государственной службы 230
«Политизация» чиновников госаппарата 236
Глава VII. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АППАРАТ
СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ В
ПОЛИТИЧЕСКОМ МЕХАНИЗМЕ ГМК 254
Экономические позиции современного буржуазного
государства 255
Аппарат социально-экономического регулирования и его
специфика 258
«Модернистская» бюрократия и «государственная
буржуазия». АСЭР и монополии 271
Глава VIII. МЕЖНАЦИОНАЛЬНЫЕ ПАРТИЙНЫЕ И
ОБЩЕСТВЕННЫЕ ОБЪЕДИНЕНИЯ В ПОЛИТИЧЕСКОМ
МЕХАНИЗМЕ ЕЭС 291
«Европартии» и европарламеит 292
Европейские «объединения по интересам» и политический
механизм Сообщества 306
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 319
СОВРЕМЕННЫЙ КАПИТАЛИЗМ:
политические отношения и институты власти
Утверждено к печати
Ордена Трудового Красного Знамени Институтом мировой экономики
и международных отношений Академии наук СССР
Редактор
издательства
Р. 3. Мазо И Б № 28279
Художник Сдано в набор 12.10.83. Подписано к печати 26.12.83.
И. Е. Саико Т-21744. Формат 84ХЮ8'/з2. Бумага книжно-журнальная.
Художественный Гарнитура обыкновенная. Печать высокая.
Н^нГ^асик Усл' печ< л' 17'64- Уч"изД- л- 21' Усл- КР- отт- 17'64'!^
Тираж 1750 экз. зак. 3288. Цена 3 р. 50 к.
Технический
редактор Издательство «Наука»
Э. Л. Кунина 117864 ГСП-7, Москва В-485, Профсоюзная ул., 90.
Корректоры 2_я типография издательства «Наука»
I. с Козлова,
Л. Р. Мануильская 121099, Москва, Г-99, Шубинскии пер., 10