Крах коммунизма и современные общественные отношения - Певзнер Я.А.

Гпава I. МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ- ВЕЛИКАЯ АВАНТЮРА И ЕЕ ПРОВАЛ
Гпава II. ПРАКТИКА - КРИТЕРИЙ ИСТИНЫ И ФАЛЬШИ
Гпава III. НЕКОТОРЫЕ ПОЛИТИКО-ФИЛОСОФСКИЕ АСПЕКТЫ МАРКСИСТСКОЙ ТЕОРИИ
Гпава IV. НЕКОТОРЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ МАРКСИСТСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ В СВЕТЕ СОВРЕМЕННОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
Глава V. О ТРАКТОВКЕ МАРКСОМ ПЕРВОНАЧАЛЬНОГО НАКОПЛЕНИЯ И О НЕОБХОДИМОСТИ ПЕРЕСМОТРА МАРКСИСТСКОЙ ПЕРИОДИЗАЦИИ ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА
Гпава VI. КОНКУРЕНТНО-КОРПОРАТИВНАЯ, ГОСУДАРСТВЕННО-РЕГУЛИРУЕМАЯ РЫНОЧНАЯ ЭКОНОМИКА
Автор: Певзнер Я.А.
Теги: история коммунизм
ISBN: 5-02-008273-2
Год: 1999
Похожие
Воспроизводство общественного продукта в Японии
Советско-китайские отношения
СССР - Япония: проблемы торгово-экономических отношений
Международные отношения в Центральной и Восточной Европе
Текст
                    российская академия наук
ИНСТИТУТ МИРОВОЙ экономики
И МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
Я. А. ПЕВЗНЕР
КОММУНИЗМА
современные
общественные
отношения
МОСКВА «НАУКА» 1999

Издание осуществлено при финансовой поддержке
Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ)
проект № 98-02-16023
Певзнер Я.А.
Крах коммунизма и современные общественные отношения. - М.:
Наука, 1999. - 240 с.
ISBN 5-02-008273-2
В книге показано, что развитие мировой экономики не подтвердило прогнозов
основоположников и последователей марксизма. В качестве главных объектов критики
выступают ортодоксальные положения Маркса, Энгельса, Ленина, в частности тезисы
"об общем кризисе капитализма", "об обнищании масс" и др. В связи с этим автор обра¬
щается к истории марксизма и мирового рабочего движения, а также к теории и практике
становления и развития индустриального, постиндустриального и информационного
общества на Западе и Востоке (Япония).
По сети АК
Научное издание
Певзнер Яков Александрович
КРАХ КОММУНИЗМА
и современные общественные отношения
Заведующая редакцией "Наука - экономика, философия, право" Р.С. Головина
Редактор В.С. Егорова. Художник Б.М. Рябьаиев
Художественный редактор Г.М. Коровина. Технический редактор ТВ. Жмелькова
Корректоры А.В. Морозова, В.М. Ракитина, Н.И. Харламова
Набор и верстка выполнены в издательстве на компьютерной технике
ЛР № 020297 от 23.06.1997
Подписано к печати 26.11.98. Формат 60 х 90 1/16. Гарнитура Таймс. Печать офсетная
Усл.печ.л. 15,0. Усл.кр.-отт. 15,0. Уч.-изд.л. 17,8. Тираж 500 экз. Тип. зак. 3910.
Издательство "Наука" 117864 ГСП-7, Москва В-485, Профсоюзная ул., 90
Санкт-Петербургская типография "Наука" 199034, Санкт-Петербург В-34,9-я линия, 12
ISBN 5-02-008273-2	© Я.А. Певзнер, 1999
© Издательство ’’Наука", художественное
оформление, 1999
Российская академия наук, 1999

Светлой памяти
Галины Васильевны
СТАРОВОЙТОВОЙ
ВВЕДЕНИЕ
"Я знаю одно, - сказал Маркс однажды, - я -
нс марксист". Если бы это было правдой!
Марк Бдауг
Перед читателем одна из работ, написанных с целью переосмыс¬
лить идеологические позиции, которые рассматривались как ’’ортодо¬
ксальный марксизм-ленинизм” и в течение ряда лет выступали в роли
непререкаемых "директивных установок”, не имевших иного назна¬
чения, кроме того чтобы постоянно обращать общественную мысль к
текущим политическим интересам партийно-государственной номен¬
клатуры.
Многолетняя распространенность искренней, а зачастую и фана¬
тичной убежденности в обоснованности такого рода ’’установок", не
дают возможности освободиться от них в одночасье. Прогресс совер¬
шается постепенно - от такого правдивого освещения и трактовки ряда
проблем мировой экономики и политики, которые не укладывались в
рамки знаменитых программных тезисов КПСС - об "углублении об¬
щего кризиса капитализма" и "нынешнее поколение советских людей
будет жить при коммунизме", - через (после апреля 1985 г.) трактовку
некоторых прежних положений как дискуссионных или требующих
переосмысления.
Автор убежден, - сколь ни велики бедствия, совершившиеся в
течение нынешнего века, это столетие, особенно его вторая половина,
выступают как время величайшего революционно-прогрессивного пере¬
ворота во всей истории человечества. В международных отношениях -
крах складывавшейся в течение тысячелетий (со времен Древнего
мира) системы колониального рабства и угнетения. Несмотря на сохра¬
няющиеся и далеко небезопасные "горячие точки", несмотря на распад
таких государств, как СССР, Югославия, Чехословакия, преобладание
центростремительных тенденций, которые наиболее отчетливо прояви¬
лись в создании Европейского Союза - мощного объединения госу¬
дарств, основанного на принципах равноправия и суверенитета входя¬
щих в него стран, - обнаруживается также и в том, что при всей не¬
последовательности и зигзагообразности, в деятельности международ¬
ных организаций, всемирных (прежде всего ООН), локальных и отрас¬
левых преобладает созидательность - в виде успешного курса на сво¬
боду торговли, смягчение любых вариантов протекционизма, или в виде
небезуспешных попыток бескровного разрешения остроконфликтных
ситуаций. Таящее в себе опасности для самого существования челове¬
чества ядерное оружие на нынешнем этапе оказывается обращено
против угрозы войны.
3

В основе такого прогресса в международных отношениях - ради¬
кальные перемены в общественном строе внутри отдельных стран: в
политической жизни - укрепление позиций демократии против любых
видов тоталитаризма против тех сил, которые Н. Бердяев называл
"сатанократией"1; в экономике - подавление или ограничение разруши¬
тельных проявлений монополии, укрепление неотрывного от демокра¬
тии регулятивного, организованного начала, экономической свободы и
вместе с ней принципа распределения по результатам труда.
Констатация такого рода грандиозных по своим масштабам, по
своему историческому значению перемен подводит к вопросу: какую
роль в этих переменах сыграл марксизм - учение Маркса, которое на¬
чало выходить на мировую арену около полутора веков тому назад;
учение, которое в устах его приверженцев всегда трактовалось и про¬
должает трактоваться, как идентичное понятиям "научный социализм"
или "научный коммунизм" и в мировой общественной мысли, в духовной
жизни человечества заняло одно из самых заметных мест? Соверши¬
лись ли обозначенные выше перемены благодаря марксизму или неза¬
висимо от него, или вопреки марксизму и против него?
Актуальность данного вопроса особенно велика с учетом того фак¬
та, что за свою сравнительно недолгую историю марксизм прошел со¬
вершенно особый путь. Первая особенность проявилась в условиях его
распространения. Вначале - причастность к более или менее свободной
соревновательности разных течений общественной мысли. Затем, после
Октябрьского переворота, - разделенность мира по трем ареалам влия¬
ния марксизма - прежде всего СССР, а затем, после второй мировой
войны, и другие "страны Социалистического Содружества". Здесь глав¬
ная и решающая для всего последующего особенность заключалась в
том, что идеи Маркса и марксизма не носили абстрактно-теоретичес¬
кого характера, а их роль определялась известной формулой В.И. Ле¬
нина - "марксизм не догма, а руководство к действию" Если прежний
домарксовый утопический социализм, выступая как некая разновид¬
ность масонства, был по преимуществу элементом духовной жизни и в
этом плане безопасен, то объединивший под своим знаменем сотни
тысяч и даже миллионы людей, готовых к активным действиям, к при¬
менению оружия и к жертвам, марксистский социализм вместе с иллю¬
зиями заключал в себе опасность для всего лучшего, что было до¬
стигнуто цивилизацией.
В качестве образца, рисующего концепцию, которой была проник¬
нута буквально вся советская марксистская литература по проблемам
экономики, приведем следующий отрывок из статьи "Социализм" в
третьем издании "Большой советской энциклопедии": "Социалистичес¬
кие производственные отношения, которые полностью господствуют в
общественном производстве, обеспечивают быстрый и планомерный
рост производительных сил. Соответствие производственных отноше¬
ний характеру производительных сил - отличительная особенность
экономического строя социализма. Утверждение общественной собст¬
венности коренным образом изменяет цель развития производства и
способ его функционирования; стихийные силы анархии и конкуренции
заменяются планомерной организацией процесса; непосредственные
производители соединяются со средствами производства, обеспечивает¬
ся высокая занятость трудоспособного населения... и открывается ши¬
рокий простор развитию личности”2.
Второй ареал - страны с различными формами фашистской дикта¬
туры, где пропаганда идей Маркса рассматривалась как преступление и
преследовалась. И наконец, третий - страны, где открытость и свобод¬
ная сопоставимость различных течений общественной мысли продолжа¬
ли оставаться под эффективной защитой политической демократии.
Для суждения об исторической роли марксизма необходимо обра¬
титься ко всем трем названным ареалам. Нелишне будет в связи с этим
напомнить о почти неправдоподобной уверенности самого Маркса в
огромном значении той исторической роли, которую должно сыграть
его основное теоретическое творение. По окончании работы над
первым томом "Капитала" в 1867 г. в письме одному из своих друзей -
И.Ф. Беккеру - Маркс писал: "Это бесспорно самый страшный снаряд,
который когда-либо был пущен в голову буржуа"3.
Истории еще предстоит дать ответ на вопрос о том, каковы были -
независимо от намерений автора - характер и сила этого снаряда и
какие социальные слои общества оказались в наибольшей мере им
поражены.
Учение Маркса заключало в себе черты "апокалипсиса наоборот" -
утверждение о том, что сложившееся в XVI1I-XIX вв. положение в об¬
ществе представляет собой сплошной ад (в этом, как мы увидим позже,
была заключена немалая доля правды), но что человечество выходит
на путь к "светлому будущему", путь социалистической пролетарской
революции и установления диктатуры пролетариата, который проле¬
гает через слом и уничтожение капиталистического общественного
строя. Выдвинутая Марксом конечная цель общественного развития -
коммунизм - должна была служить оправданием любых средств на¬
силия, которые в конце концов по своей массовости превзошли все, что
знало человечество за всю свою предыдущую историю. Там, где марк¬
сизм оказывался у власти, не братство, а зависть и взаимная ненависть
стали определяющим фактором общественной жизни4.
Внутренняя противоречивость марксистских концепций, помимо
прочего, проявила себя в расколе марксизма на два течения - одно,
именовавшее себя ортодоксальным, и второе, названное его против¬
никами ревизионистским. Новая и новейшая история социалистического
движения - это в очень большой, в некоторых аспектах даже в ре¬
шающей степени - история непримиримых столкновений между двумя
названными течениями. При внимательном знакомстве с трудами
Маркса и Энгельса не трудно видеть, что и по своему объему, и осо¬
бенно по своей остроте, их полемика была обращена против хотя бы в
чем-то несогласных с Марксом сторонников социализма (таких как
Прудон, Бакунин, Лассаль, Родбертус, и ряд др.) в большей мере, чем
против открытых противников социалистической идеи. Эта антисоциа-
5

диетическая черта Марксова творчества была многократно усилена в
трудах В.И. Ленина и во всей практике большевизма - в особенности в
том, что преследования, лагеря и тюрьмы, расстрелы и "психушки”
обращались к признававшимся неортодоксальными сторонниками социа¬
лизма (будь то меньшевики, эсеры, анархисты, "троцкисты”, "правые
уклонисты”, диссиденты и т.д.) в большей степени, чем к противникам
социализма.
Впоследствии мы еще не раз вернемся к этим вопросам, но уже
сейчас, в самом начале, отметим, что жизнь, история уже подвела ито¬
ги: ревизионизм заключался прежде всего и главным образом в ре виз и
всего слабого, бесперспективного и опасного, что было в самом учении
Маркса-Энгельса. Это была ревизия, которая шла от демократичес¬
ких, передовых и прогрессивных по своим взглядам течений социалисти¬
ческой общественной мысли; ревизия, обращавшаяся против идеоло¬
гии примкнувших к социалистическому движению люмпенизированных
масс, принадлежавших к разным группам населения (менее всего к ква¬
лифицированным рабочим), не видевшим и не желавшим для себя иной
перспективы, кроме той, чтобы Марксов девиз "равенства" превратить
в средство грабежа широких слоев честных и трудолюбивых людей.
То, что трактовалось как "ренегатство”, "ревизионизм" на деле
открывало путь к укреплению социалистических сил против господства
с помощью террора, в частности, к сближению социалистических и
других, несоциалистических и даже антисоциалистических, сил демокра¬
тии - к сближению на социаистической основе. Нечего говорить о том,
что о таком сближении речь может идти только при ином подходе к
самому понятию "социализм" и к истории социализма по сравнению с
тем, который был типичен для Маркса и ортодоксального марксизма.
Увидеть и понять характер такого сближения, его историческую роль
нельзя иначе как при помощи анализа политических и экономических
реалий в разных странах и в разные периоды времени. Раньше, чем
обратиться к такому анализу, мы отметим, что даже среди тех, кто
считал себя марксистом, отношение к идеям и трудам Маркса посте¬
пенно претерпевало большие изменения. В демократических странах
уже более ста лет тому назад преклонение перед Марксом перестало
быть синонимом приверженности его мировоззрению. Если программа
Германской социал-демократической партии, принятая на ее съезде в
1891 г. ("Эрфуртская программа"), еще более или менее строго про¬
возглашала следование идеям Маркса, то впоследствии (очень быстро)
такой подход начал уходить из социал-демократического движения.
Уже более ста лет принадлежность к социал-демократии ни в коем
случае не означает признания Маркса в качестве непререкаемого авто¬
ритета. Это необязательность ("ревизионизм"!) все больше распростра¬
няется также и на коммунистические партии. Решающую, поистине
историческую, роль здесь сыграла Великая демократическая револю¬
ция, совершившаяся в СССР в 1985-1993 гг. Однако нет таких социал-
демократических партий, которые бы запрещали своим членам придер¬
живаться марксистских взглядов.

Из всей современной обстановки, из всех сложностей и трудностей
переходного периода проистекает необходимость не отказа от общест¬
венной (прежде всего экономической) науки, а напротив, освоения всего
того лучшего, что создано в течение полутора веков и что отодвинуло
марксизм на обочину мировой общественной науки.
Прогресс в названном направлении, хотя и происходит, но крайне
медленно. В отличие от лидеров Октябрьской революции, претендовав¬
ших на знание законов общественного развития, послеапрельские ли¬
деры перестройки и реформ не демонстрируют претензий на научность,
не имеют стратегической программы, действуют методом проб и
ошибок. Политические потрясения, из которых самым тяжким является
распад Советского Союза, сочетаются с затягивающимся кризисом в
экономике. Как раз многолетняя монополия кремлевского марксизма
послужила главной причиной того, что с крахом последнего обществен¬
ная мысль Советского Союза-СНГ сама оказалась в коматозном
состоянии.
Если, как на этом настаивают правительственные круги, нынеш¬
нее кризисное состояние является переходным, то вполне закономерен
и необходим вопрос о том, к чему должен совершаться переход? К
реставрации ленинско-сталинского социализма или к реставрации капи¬
тализма, к необходимости для России снова пройти через тяжелейший
для трудящихся классов период первоначального накопления капитала?
Или переход к тому, что иногда характеризуется как демократический
капитализм? Или к синдикализму, ростки которого становятся в разных
странах все более заметны?
Нельзя при этом пройти мимо следующего факта: неприятие совре¬
менной наукой марксизма вообще и, в частности, экономической теории
не стало помехой для существования в западных странах марксоведе-
ния - намного более мощного по сравнению с российским. Если в СССР
разнообразные юбилеи, связанные с личностью Маркса, всегда обора¬
чивались только или по преимуществу парадным славословием, то в
демократических странах Запада марксоведение всегда было одной из
существенных частей истории экономической мысли. В этом аспекте
специального внимания заслуживает положение, сложившееся в по¬
следней трети нынешнего века. Начиная с 1967 г., когда отмечалось
100-летие выхода в свет первого тома "Капитала", и особенно с 1983 г.,
который отмечался во всем западном мире одновременно и как год
столетия смерти Маркса и как год рождения двух великих экономистов
послемарксового периода Дж.М. Кейнса и Дж. Шумпетера - небы¬
валый за всю предыдущую историю поток научной литературы о
Марксе, в первую очередь как об ученом-экономисте. В одной только
книге "Критические оценки экономического учения К. Маркса"5, к ко¬
торой мы здесь не раз будем обращаться, содержится 150 глав, при¬
надлежащих перу весьма тщательно, с высокой степенью компетент¬
ности отобранных ученых - зарубежных экономистов второй половины
нынешнего века, со ссылками на две тысячи работ. Нельзя пройти и
мимо того факта, что в названной книге нет ни одной главы, принадле¬
жащей перу авторов из СССР или других стран, где марксизм выступал
в роли государственной идеологии. Ни в коем случае этот парадокс
нельзя объяснить, как это постоянно делалось в СССР, версиями, со¬
гласно которым марксоведение на Западе отгораживалось от советско¬
го марксизма ради целей искажения подлинного Маркса. Дело обстояло
прямо противоположным образом. Не западное марксоведение отгора¬
живалось от советского, а последний жестко отгораживался от за¬
падного6.
Для характеристики позиций по проблемам марксизма и Марксовой
экономической теории, занимаемым учеными, не относящими себя к
числу марксистов, приведем некоторые выдержки.
Фэн Л и джи, "китайский Сахаров", всемирно известный астрофизик,
исключенный за свои взгляды из КПК и высланный из КНР: "Марксизм
принадлежит определенной эпохе цивилизации, которая уже кончи¬
лась. Он подобен изношенной одежде, которую нужно отложить в сто¬
рону"7.
Американский ученый Роберт Б. Карсон: "Представление Карла
Маркса, независимо от ожесточенных политических и интеллектуаль¬
ных нападок, которым подвергалась его научная аргументация, было в
очень большой степени правомерно с точки зрения реалий капитализма
XIX в., классовой борьбы и казавшегося тогда очевидным направления
развития политико-экономических процессов. Неактуальность идей
Маркса явилась в конечном счете результатом не политического подав¬
ления его или победы общепринятых представлений, а просто следст¬
вием изменения мира в таком направлении, которое сделало букваль¬
ный марксистский сценарий в значительной степени непоследова¬
тельным и ненужным"8. "Марксизм, - пишет один из крупнейших эконо¬
мистов нашего времени П. Самуэльсон (США), - слишком ценен, что¬
бы оставить его одним марксистам"9. "Маркса следует защищать от его
защитников, а в ряде случаев и от него самого"10. Английский эконо¬
мист Э.Дж. Хобсбом о Марксе: "Чем больше мыслитель в состоянии
изменить мир, тем больше его мысль становится предметом посмерт¬
ных превращений"11.
Приведенные суждения вполне типичны для преобладающего в
современном мире благожелательного отношения очень многих немарк-
систов к Марксу. Приглашая каждого из читателей самому решить,
насколько такие оценки обоснованы, мы со своей стороны выскажем
несколько предварительных замечаний. Оставляя в стороне российских
и иных "красно-коричневых", которые в буквальном смысле этих слов
ничего не забыли и ничему не научились, - людей, ищущих смер¬
тельного реванша и органически не способных ни на шаг отойти от
догм, почерпнутых из убогих учебников научного коммунизма, -
мы полагаем, что жестокий, мучительный опыт недавнего про¬
шлого может помочь более полно, более радикально освободиться от
иллюзий в оценках теории и практики марксизма и в этом плане стать в
чем-то выше тех, кто счастливым образом был от такого опыта сво¬
боден.

Лейтмотив современного западного немарксистского марксоведения
заключается в приведенных выше суждениях: Маркс и марксизм были
наукой для XIX-начала XX в., но перестали ею быть в последующее
время. В таком случае, однако, неумолимо встают вопросы. Если сис¬
тема Маркса была справедлива только для своего времени, то можно
ли такую систему считать наукой? Ведь наука тем и отличается от
идеологии или от ненаучной публицистики, что она не носит временного
характера, а открывает постоянно действующие законы и закономер¬
ности, и притом прокладывает путь для новых открытий.
Далее. Если марксизм является наукой, включающей в себя в
качестве одного из основных (или даже основного) тезис о том, что
капиталистический общественный строй основан на эксплуатации и
обречен на скорую гибель, которая должна совершиться при помощи
насильственной революции при решающем участии в ней пролета¬
риата, через установление его диктатуры, то почему от марксистского
"научного социализма” (и тем более "научного коммунизма”) дальше
всех оказались страны с высоким уровнем развития капиталистической
экономики, достигавшимся при быстром росте численности и доли
рабочих и других лиц наемного труда - прежде всего та самая Велико¬
британия, которая была для Маркса первой и главной моделью его
теоретической концепции? Что порождало такого рода непонятную с
точки зрения основных положений марксизма "обратную пропорцио¬
нальность”? Такие и многие другие недоуменные вопросы и противо¬
речивые обстоятельства были особенно мучительны для тех, кто, на¬
ходясь в течение многих лет в горниле коммунистических режимов,
был, с одной стороны, вынужден подчиняться фальши и душить собст¬
венные сомнения, а с другой - не мог от них избавиться.
Демократическая революция 1985-1993 гг., совершившаяся в стра¬
нах "Социалистического содружества”, распахнула двери Правде, ко¬
торая в данном случае заключается в следующем: вразрез с позицией и
самих "отцов-основоположников" и их последователей, претендовавших
на то, что главная черта учения марксизма - это его монолитность, в
действительности этому учению была свойственна непоследователь¬
ность структуры, сложенность из таких частей, которые при одним
исторических обстоятельствах могли друг друга дополнять, а при
других - обнаруживали не только разсогласованность, но и лишенную
смысла противоречивость. Во всей истории общественной науки вряд
ли можно обнаружить парадокс, аналогичный тому, который явил
Маркс. С одной стороны, родоначальник марксизма предстает как ин¬
теллектуальный великан, обративший свою безмерную эрудицию, свое
великое искусство публицистики, свой аналитический гений в сторону
нового, начавшего складываться во второй четверти XIX в. рабочего
движения - с целью придать этому движению социалистический харак¬
тер. Больше, чем кто-либо другой, Маркс и его последователи содейст¬
вовали тому, чтобы борьба трудящихся превратилась из экономической
в политическую, вышла за рамки отдельных предприятий и отраслей,
поднялась на международный уровень. Больше, чем кто-нибудь другой,
9

Маркс способствовал распространению в высшей степени плодотвор¬
ного подхода, согласно которому в общественном движении первичны
не взгляды, не вера, а интересы (в первую очередь экономические) тех
или иных слоев или отдельных лиц.
В то же время, справедливо трактуя прежние социалистические
воззрения как утопические, Маркс видел путь преодоления утопичности
через соединение социалистических идей с теми успехами, которые в
конце XVIII-начале XIX в. были достигнуты в сферах философской и
экономической науки. И сам Маркс и его соратники были убеждены в
том, что эта вторая цель достигнута. В действительности дело обстоя¬
ло совершенно по-иному. Ни Маркс, ни его прямые последователи ока¬
зались не способны сделать следующий шаг - поднять трактовку идеи
социализма на уровень науки. Это не могло не иметь самых противоре¬
чивых последствий. При всех успехах рабочего движения отсутствие
реалистической концепции социалистического устройства привело к
тому, что Марксово учение само по себе, без последующего пересмот¬
ра (ревизии) не вышло за рамки утопического социализма, оказалось
неспособным придти к пониманию того, что история общества - это не
история борьбы классов, а прежде всего история борьбы между, с одной
стороны, трудящимися, с другой - тунеядцами во всех слоях общества.
Как пишут С. Никитин и Е. Майбурд: «Принципиально неправильно
"делить" Маркса на ученого и революционного идеолога. К. Маркс во
всех своих работах (в том числе и в"Капитале") выступал прежде всего
как идеолог. И именно идеологическая направленность определила,
несмотря на безусловную гениальность автора, научную несостоятель¬
ность решающих теоретических выводов марксистского экономичес¬
кого учения»12.
Если так, то - что же дальше? Обоснованы ли сами понятия
"научный социализм", "научный коммунизм"? Ни в малейшей степени не
претендуя на однозначность, автор не уклоняется от этого вопроса и
ищет ответы вокруг известной, прбклятой в свое время ортодоксаль¬
ным марксизмом, формулы Э. Бернштейна "движение - все, конечная
цель ничто". Как в прошлом, так и в настоящем и в будущем вся
история человечества есть история асимптотического приближения к
системе, действующей по принципу социализма: "с каждого по способ¬
ности, каждому по результатам труда", с ясным осознанием того, что
речь может и должна идти только о постоянном приближении - притом,
что провозглашение достигнутое™ в виде "зрелого", "развитого", "за¬
конченного" социализма, от кого бы оно ни исходило, всегда проникнуто
фальшью и должно быть отвергнуто. "Идеалы, - заметил французский
философ Г. Селве, - создаются не для того, чтобы их достигать, а для
того, чтобы указывать путь"13.
Прошу читателя не посетовать на обилие цитат - порой книга
выглядит как хрестоматия. Автор сознательно обращается к такой
манере изложения, имея в виду прямое сопоставление разных течений
мировой общественной (прежде всего экономической) мысли - одних с
другими, а также с разными сторонами общественной жизни. Целесооб¬
10

разность такого подхода мы видим в том, что в течение многих лет
соответствующие труды были скрыты, спрятаны в доступные лишь
немногим особые сейфы и лишь в последние 10-12 лет начали появ¬
ляться в программах вузов, в доступных для всех библиотеках и книж¬
ных магазинах. Мы намерены также привлечь внимание к некоторым
из тех трудов, которые в течение ряда лет оставались в головах и
рукописях многих советских ученых и лишь в новейшее время начали
воплощаться в книги и статьи. Автор отдает себе отчет в том, что
здесь в этом направлении сделан лишь один шаг, но надеется, что в
комплексе с рядом других работ по той же тематике такая попытка не
останется без поддержки и продолжения.
1	Бердяев Н. Философия творчества, культуры и искусства. М., 1994. Т. 1.
С. 415.
2	Большая сов. энциклопедия. Т. 24, ч. 1. С. 655.
3	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 31. С. 453.
4	"В основе коммунистической идеи, - пишет К. Кедров, - лежит не
христианское равнодушие к материальному благу, а мрачная зависть к
чужому богатству. Коммунизм - это зависть. Сколько книг создано
видными теоретиками коммунизма о богатстве, которое надо отнять у
одного и отдать другим. Как мелочно высчитывают они, кто сколько
получает. Как отслеживают чужие затраты и чужие доходы" Известия.
1994. 4 июля.
5	Karl Marx Economics: Critical Assessment / Ed. by C. Wood. L.; Croom-Helm,
1988. Среди других известных автору работ по рассматриваемой тема¬
тике см.: Marx, Schumpeter and Keynes. A Century Celebration of Dissent: In
4 vol. / Ed. by Suzanne W. Helbum, F. David Bramhall, M.E. Sharpe, N.Y.; L.,
1986.
6	На Западе всегда очень высоко оценивались огромные размах и масш¬
табы публикаций в СССР трудов Маркса и Энгельса - факт, имевший в
нашей стране те же политические основания, по которым здесь пресле¬
довался научный анализ этих трудов (обилие публикаций было призвано
компенсировать отказ от научного анализа).
7	Иностр, лит. 1990. № 8. С. 220.
8	Карсон Р.Б. Что знают экономисты. Основы экономической политики на
1990-е годы и в перспективе / Пер. с англ. М., 1993. С. 279.
9	Karl Marx Economics. Critical Assessements. L., 1988. Vol. 3. P. 246.
Samuelson P. Economics: 9 th Edition. Tokyo, 1970. P. 866.
11	Storia del Marxismo. Milano, 1982. P. 100.
12	Никитин С., Майбурд E. Экономическая теория Маркса: наука или иде¬
ология И Мировая экономика и междунар. отношения, 1993. № 3. С. 22.
13	Хрестоматия по философии. М., 1997. С. 375.

Гпава I
МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ-
ВЕЛИКАЯ АВАНТЮРА И ЕЕ ПРОВАЛ
1. ВОКРУГ КОНЦЕПЦИИ
"ПЕРМАНЕНТНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ"
10 ноября 1996 г. был опубликован указ Президента Российской
Федерации "О дне согласия и примирения”, начало которого гласит:
"Октябрьская революция 1917 года коренным образом повлияла на
судьбу нашей страны. Стремясь впредь не допускать противостояния, в
целях единения и консолидации российского общества постановляю:
1. Объявить праздничный день 7 ноября Днем согласия и при¬
мирения.
2. Объявить 1997 год - год 80-летия Октябрьской революции -
"Годом согласия и примирения..."1.
Сколь ни оправдана такого рода мера, она ни в коем случае не
должна затмевать происхождение и роль прошлого названия, которое
гласило: "Седьмое ноября - годовщина Великой Октябрьской социа¬
листической революции в СССР". Забвение здесь недопустимо не толь¬
ко с точки зрения исторической науки, но и по причинам политическим.
Нельзя не видеть - хотя в странах СНГ позиции отстраненных от вер¬
ховной власти коммунистических сил продолжают ослабевать, их
влияние на достаточно широкие слои населения все еще весьма ощути¬
мо. И что это влияние в большой степени объясняется неосведом¬
ленностью, неизжитостью духовного обмана и невежества, порожден¬
ного многолетней властью коммунистических партий. Мы уже не
говорим о том, что такого рода партии все еще удерживают власть в
КНР, в КНДР, во Вьетнаме и в республике Куба. Нельзя не видеть и
того, что некоторые крупнейшие политические события современнос¬
ти - прежде всего приближающееся, несмотря на протесты Российского
руководства, вступление в НАТО некоторых стран бывшего "Социа¬
листического содружества" - в очень большой мере связаны со стра¬
хом перед приходом к власти левой оппозиции в России, под какими бы
флагами она не выступала, так как такая возможность чревата
опасностью рецидива, возврата ко всему тому же девизу "мировая
революция", который всегда заключал в себе потенции и реалии
коммунистической агрессии.
С самых первых шагов коммунисты исходили из того, что социаль¬
ные пороки строя, основанного на капиталистической частной собст¬
12

венности, на рыночных отношениях и капиталистической эксплуатации
не менее, а во многих отношениях более глубоки, чем те, что были
типичны для предшествующей феодальной формации. Коренное
отличие, однако, состоит прежде всего в том, что развитие капита¬
лизма сопровождается формированием пролетариата - класса, способ¬
ного инициировать и возглавить революцию, осуществлять диктатуру,
открывающую путь к социалистическому общественному строю как
предшественнику коммунизма. Второе же отличие - глобальный харак¬
тер произошедших перемен в том смысле, что интернационализм
рабочего класса, его международная солидарность заключает в себе
реальную возможность и перспективу всемирной социалистической
революции.
Для такого рода суждений действительность давала очень много
оснований. В трудах ряда ученых и публицистов, включая Маркса,
Энгельса и Ленина, в произведениях писателей западных стран и Рос¬
сии перед читателями предстают такие факты: на промышленных
предприятиях 12-18 часовой рабочий день без дней отдыха при напря¬
женной работе; труд на тех же предприятиях детей с 7-8-летнего
возраста; такое самоуправство собственников капитала, которое при¬
носило с собой, помимо всего иного, периодические кризисы экономики,
хроническую безработицу и относительное (а иногда и абсолютное)
обнищание трудящихся2. Уже не говоря о том, что при капитализме
стремительный прогресс науки, культуры и техники не только не
сопровождался упорядочением международных отношений, а, напротив,
с начала XIX в. и до второй мировой войны порождал такие войны за
раздел и передел мира, каких по масштабу, по обилию пролитой крови
и по материальным потерям не знала вся история человечества.
Обратимся теперь к вопросу о диктатуре пролетариата и о миро¬
вом характере социалистической революции. Отметим сразу - здесь
ситуация совершенно иная. Оглядываясь на весь ход духовного разви¬
тия человеческого общества, не трудно видеть, что разнообразные уто¬
пические взгляды, как религиозные, так и светские, чаще всего носили
мессианский характер, т.е. выступали с претензиями на мировое при¬
знание. Особо важное различие между представителями разных концеп¬
ций и утопий заключалось, однако, в том, что одни признавали необхо¬
димость распространения своих взглядов с помощью мирных, а другие -
насильственных средств. В очень многих случаях признание необходи¬
мости мирных средств носило насквозь лицемерный характер. Стоит
хотя бы вспомнить об инквизиции и о крестовых походах - кровавых
акциях, совершавшихся теми, кто относил себя к последователям
христианского миролюбия и милосердия.
Без всяких оговорок можно утверждать, что марксизм-ленинизм
представлял собой синтез второго и третьего вариантов. Антинауч¬
ность и порочность "научного социализма" в его большевистско-комму¬
нистическом обрамлении были таковы, что его каноны могли осущест¬
вляться только при помощи беспрецедентного в истории насилия мень¬
шинства, объявляющего себя "авангардом рабочего класса", против
13

трудового созидающего большинства населения. Обоснованность этого
утверждения легко обнаруживаются при знакомстве с трудами родона¬
чальников современного коммунизма - трудами, насквозь пропитан¬
ными трактовками насилия как "повивальной бабки истории"3 и призна¬
нием необходимости многостороннего насилия как содержания дикта¬
туры пролетариата.
Такого рода общее положение было до крайности, до беспредела
осложнено при обращении к вопросу: каковы были различия в социаль¬
но-экономической обстановке разных стран и континентов? Характер
дискуссий вокруг его решения легко проследить, обратившись к концеп¬
ции так называемой перманентной революции. Напомним прежде всего
о том, что эта концепция, авторство которой приписывалось Парвусу и
Троцкому, играла очень большую роль в качестве одного из предметов
острейшей фракционной борьбы, развернувшейся в РКП(б)-ВКП(б) с
первой половины 20-х годов. Здесь особая роль принадлежала утверж¬
дению о том, что тезис о перманентной революции носил "троц¬
кистский", т.е. антибольшевистский, характер. При этом особенно
частой была ссылка на то, что тогда как во время революции 1905 г.
Л.Д.Троцким был выдвинут девиз "без царя, а правительство рабочее",
ленинское руководство социал-демократии держалось девиза "демокра¬
тическая революция с ее последующим перерастанием в социалисти¬
ческую" Иными словами, речь шла о ступенчатом, двухпериодном
переходе от демократических реформ к реформам социалистическим,
т.е. от таких мер как антимонархическая демократия, ликвидация
помещичьего землевладения, рабочий контроль над производством, к
таким как национализация средств производства, огосударствление
большей части национального имущества, ликвидация рынка и денег,
переход к централизованному управлению.
Как бы то ни было, формула "перманентная революция" факти¬
чески служила синонимом формулы "мировая революция" и обе эти
формулы заключали в себе два, тесно связанные между собой, но
различные по содержанию аспекта. Первый относился к вопросу о том,
какова международная очередность социалистических революций. Вто¬
рой - о том, каковы должны быть цель, содержание и последо¬
вательность реформ, осуществляемых после победы революции в тех
или иных странах.
С 1914 г. до Октябрьского переворота и в первый год после него
самым важным фактором, обусловившим победу курса на пер¬
манентность революции, явилась первая мировая война. Ее масштабы,
продолжительность и многие ее предпосылки были таковы, что побу¬
дили Ленина поддержать такой курс в обоих, очерченных выше смыс¬
лах, - и в смысле международного характера грядущей революции, и в
смысле радикальности намечаемых перемен в каждой стране. Особую
роль в этом играли написанные Лениным в апреле 1917 г., сразу после
возвращения из эмиграции, тезисы ("Апрельские тезисы"). Именно с
этого момента началось быстрое политическое сближение Ленина,
Троцкого и других левых фракций вокруг партии РСДРП(б).
14

Что же касается развернувшихся в 20-х годах внутрипартийных
схваток вокруг вопроса о характере диктатуры пролетариата, то они
были связаны не с существом его, не с поисками истины, а с отсут¬
ствием научного подхода и с той высокой степенью неопределенности,
которая открывала возможность каждой из фракций объявлять себя
ортодоксальной. В этой борьбе с большой отчетливостью проявился
тот факт, что в высших эшелонах большевизма главным была не
принципиальность, а карьеризм и патологическая амбициозность, что
целью было не использование диктатуры для скорейшего перехода к
демократии, а сама по себе диктатура, система, заключавшая в себе
огромные потенции многосторонней преступности, - потенции, которые
очень быстро превратились в чудовищную реальность. Марксов тезис
об эксплуататорском характере частной собственности использовался
прежде всего с целью уничтожить частную собственность, взять рас¬
поряжение средствами производства в свои руки - в руки людей, ничем
не доказавших свою способность использовать эти средства более эф¬
фективно, - ни в производственном, ни в социальном планах. Дикта¬
тура, объявлявшаяся переходной к демократии, лишь изменялась по
форме и по названию, но спустя 70 лет после ее установления, оста¬
валась столь же безраздельной и безответственной, как в ее начале.
Как мы покажем в дальнейшем, для марксизма второй из назван¬
ных аспектов (внутристрановой) победившей революции был и остался
неразрешенным и неразрешимым. Здесь же, в соответствии с темой,
главное внимание уделяется первому (межстрановому) аспекту. В этом
плане позиция родоначальников ’’научного коммунизма” наиболее
последовательно выражена во многих широко известных суждениях.
Ф. Энгельс, "Принципы коммунизма" "Вопрос: может ли эта ре¬
волюция произойти в одной какой-нибудь стране?
Ответ: нет... Коммунистическая революция будет не только нацио¬
нальной, но произойдет одновременно во всех цивилизованных странах,
т.е. по крайней мере, в Англии, Америке, Франции и Германии. В
каждой из этих стран она будет развиваться быстрее или медленнее, в
зависимости от того, в какой стране из этих более развита промыш¬
ленность, больше накоплено богатств и имеется более значительное
количество производительных сил. Поэтому она осуществится медлен¬
нее и труднее всего в Германии, быстрее и легче всего в Англии. Она
окажет также значительное влияние на остальные страны мира и
совершенно изменит и чрезвычайно ускорит их прежний ход развития.
Она есть всемирная революция и будет поэтому иметь всемирную
арену"4. Написанный Марксом и Энгельсом в 1847 г. почти одновре¬
менно с приведенными выше строками "Манифест Коммунистической
партии" весь от начала до конца пронизан той же мыслью. За девизом
"Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" отчетливо проступает призыв
к одновременной коммунистической революции во всех индустриальных
странах.
Впоследствии эта мысль о непрерывности революции в ее между¬
народном и внутреннем планах повторялась Марксом и Энгельсом
15

многократно. "Революции - локомотивы истории", - писал Маркс в
1850 г.5 "Наши задачи, - писали Маркс и Энгельс в обращении к Союзу
коммунистов" в 1850 г., - заключаются в том, чтобы сделать револю¬
цию непрерывной до тех пор пока пролетариат не завоюет государст¬
венной власти, пока ассоциация пролетариев не только в одной стране,
но и во всех господствующих странах мира не разовьется настолько...
что по крайней мере решающие производительные силы будут
сконцентрированы в руках пролетариев"6. В проекте устава "Всемир¬
ного общества коммунистов-революционеров" (1850 г. прообраз буду¬
щего Первого Интернационала).
"Статья 1. Целью общества является низложение всех приви¬
легированных классов, подчинение их диктатуре пролетариата путем
поддержания непрерывной революции вплоть до осуществления комму¬
низма, который должен явиться последней формой устройства чело¬
веческого рода"7.
Нельзя не напомнить о том, что такую позицию Маркс и Энгельс
занимали в те годы и месяцы, когда на европейском континенте скла¬
дывалась революционная ситуация, вылившаяся в демократические
революции 1848-1849 гг. Во Франции, Германии, Италии и Венгрии -
революции, потерпевшие поражения.
Нельзя не вспомнить и о том, что уже в первом десятилетии
выхода Маркса на европейскую арену он начал отдавать себе отчет в
том, что проблемы очередности революции представляют собой особую
трудность. "Трудный вопрос, - писал Маркс в письме Энгельсу в
октябре 1858 г., - заключается для нас в следующем: на континенте
революция близка и примет сразу же социалистический характер. Но не
будет ли она неизбежно подавлена в этом маленьком уголке, поскольку
на неизмеримо большем пространстве буржуазное общество про¬
делывает еще восходящее движение"8.
Сентенция любопытнейшая с точки зрения всего того, что произо¬
шло в 1917 г.: когда и где реально совершилась так называемая соци¬
алистическая революция, откуда шла на нее опасность и в каких
направлениях руволюция развивалась. Об этом и пойдет речь на
следующих страницах.
В 50-е годы XIX в. позиция Маркса, Энгельса и Союза коммунис¬
тов - небольшой (500-600 человек) организации фразцузских и немец¬
ких ремесленников и рабочих, в которой Маркс и Энгельс занимали
видное место, заключалось в том, чтобы обратить назревшую револю¬
ционную ситуацию от острой необходимости демократических реформ к
решению задач, выдвигавшихся идеологами социализма. Спустя пол¬
века, на пути к революции 1905 г., такая же ситуация сложилась в
России. Поскольку, однако, в начале 50-х годов прошлого столетия
надежды на социалистический характер тогдашнего революционного
процесса не оправдались - что, помимо прочего, нашло выражение в
быстром распаде и "Союза коммунистов", и созданного в 1864 г. "Меж¬
дународного товарищества рабочих" ("Первый Интернационал") - в
концепции Маркса и Энгельса начали возникать варианты, которые
16

можно увидеть в их последующих размышлениях на те же темы.
Например, что рабочий класс Англии не оправдывал возлагавшиеся на
него надежды - ведь в главном труде Маркса, в "Капитале”, именно
Англии была предначертана роль экспериментального поля, так как
авангардная роль этой страны в развитии капитализма должна была
определить ее такую же роль в качестве начального звена мировой
социалистической революции. "Ни в коем случае, - писал Энгельс А.
Бебелю 30 августа 1883 г., - не вздумай поверить, если тебе кто-
нибудь скажет, что в Англии развертывается подлинное пролетар¬
ское движение”9. «Самое отвратительное здесь (в Англии. - Я.П.), -
писал он же 7 декабря 1889 г. в письме А. Зорге, - это всосав¬
шаяся в плоть и кровь рабочих буржуазная "респектабельность”
Социальное расчленение общества на бесчисленные, бесспорно всеми
признанные градации, из которых каждая имеет свою собственную
гордость, но в то же время проникнута враждебным чувством почтения
перед "лучшими” и "высшими", столь старо и столь устойчиво, что для
буржуазии по-прежнему не представляет большого труда приманивать
рабочих»10.
Высказывая свое раздражение по поводу пассивности английских
рабочих, Ф. Энгельс поначалу не находил объяснения такого рода
парадоксальной с точки зрения первоначальных его взглядов ситуации.
Впоследствии родилась версия о "рабочей аристократии" - высоко¬
квалифицированных слоях рабочего класса, подкармливаемых бур¬
жуазией за счет колониальных сверхприбылей. Другими словами, речь
шла о том, что одна часть рабочих была соучастником эксплуатации
другой части. Будучи подхвачена Лениным, версия эта оставалась в
ходу в течение многих лет, несмотря на то что на другом континенте, в
Северной Америке, положение еще больше противоречило исходному
постулату - здесь крайняя слабость социалистического движения, его
близость к нулю сочетались одновременно и с быстро возрастающим
уровнем экономического развития на чисто капиталистической основе и
с почти полным отсутствием колоний и колониальных сверхприбылей.
Истинное содержание этой версии заключалось в том, что если в
начальный период марксизма речь шла о передовой роли рабочего
класса в целом, то впоследствии - с переходом от слов к делу - об
особой революционной роли сравнительно отсталых, малоквалифици¬
рованных или люмпенизированных слоев рабочего класса - положение,
которое, как уже отмечалось, нашло свое воплощение в структуре
слоев, составляющих социальную опору большевизма. Особую роль
здесь играло то обстоятельство, что во времена войн и экономических
кризисов самые тяжелые бедствия обрушивались именно на такого
рода ело:
Сказанное выше должно рассматриваться еще в одном очень
важном аспекте. Уже в рамках "Союза коммунистов" родилась идея
соединения рабочего движения с социализмом - идея, обретшая впо¬
следствии в ряде стран (особенно в недрах российской социал-демо¬
кратии) статус основополагающей. Будучи в абстрактном плане весьма
17

разумной, идея эта сама по себе не ставила вопроса, который — в связи
с разделенностью и рабочих и социалистических организаций на разные
по своей направленности - становился все более актуальным и все
более острым: какие организации трудящихся должны сливаться с теми
или иными направлениями социалистического движения? И в каких
формах это слияние должно происходить?
Однако все это стало лишь началом радикального поворота в
географической ориентации процесса непрерывной революции, каким
он выглядел в рамках марксизма. "...Революция в России, - писал
Энгельс в письме Иоану Нэдежде в январе 1888 г., - положила бы
начало всемирной революции"11. Но ведь Россия была в то время
страной, в которой на рабочих приходилось лишь немногим более 5%
занятого населения.
Еще в августе 1916 г. в статье "О карикатуре на марксизм" Ленин
писал: "Социальный переворот не может быть объединенным действи¬
ем пролетариев всех стран по той простой причине, что большинство
стран и большинство населения Земли до сих пор стоят даже не на
капиталистической или только в начале капиталистической ступени
развития"12. Но уже в январе 1918 г. в докладе на III Всероссийском
съезде советов Ленин заявлял прямо противоположное: «Великие
основоположники социализма Маркс и Энгельс... говорили, что "фран¬
цуз начнет, а немец доделает..." Мы видим теперь иное сочетание сил
международного социализма. Мы говорим, что легче начинается
движение в тех странах, которые не принадлежат к числу эксплуа¬
тирующих стран, имеющих возможность легче грабить, могущих
подкупить верхушки своих рабочих»13. И еще: июнь 1918 г. - "Русско¬
му рабочему классу удалось первым свергнуть иго капитала и
буржуазии... потому что наша страна наиболее отсталая"14. Еще через
два года: "...Неправильно полагать, что капиталистическая стадия
неизбежна для отсталых народов... Коммунистический Интернационал
должен установить и теоретически обосновать то положение, что с
помощью пролетариата передовых стран отсталые страны смогут
перейти к советскому строю и через определенные ступени развития -
к коммунизму, минуя капиталистическую стадию развития"15.
Таким образом, в отношении очередности социалистических рево¬
люций на место прежнего тезиса о передовой роли пролетариата
индустриальных стран приходит новый тезис - о более благоприятной
перспективе для стран средне- или малоразвитых. Слившись с еще
одним ленинским тезисом - о прорыве империализма в его слабейшем
звене, названные положения в конце концов пришли к исходящему от
руководства Коммунистической партии Китая тезису о том, что процесс
революции совершается путем наступления угнетенной мировой
деревни на угнетающий деревню город. В одном из установочных
произведений маоизма в середине 60-х годов говорилось: «Если рас¬
сматривать вопрос в мировом плане, то Северная Америка и Западная
Европа могут быть названы "мировым городом", а Азия, Африка и
Латинская Америка - "мировой деревней" в известном смысле
18

нынешнюю обстановку в мировой революции можно охарактеризовать
как обстановку окружения города деревней"16. Приведем рядом с этим
замечания Мао Цзэдуна, сделанные им в 1958 г. по работе Сталина
"Экономические проблемы социализма в СССР": "Взгляды, выска¬
занные в последней работе Сталина, почти целиком ошибочны. Ос¬
новная ошибка состоит в неверии в крестьянство"17.
Удивительно, до чего это обвинение Мао в адрес Сталина похоже
на обвинение, выдвинутое в свое время Сталиным против Троцкого.
Важней, однако, что такого рода позиция руководства КПК не оста¬
лась пустыми словами - ее наиболее последовательным проявлением
было то, что в 50-60-е годы происходило в Камбодже, где Пол Пот и
его красные кхмеры, выступая под флагом марксизма и претендуя на
представительство интересов "трудовой деревни", осуществляли мас¬
совый геноцид по отношению ко всем слоям "паразитарного города"
Но более важно другое. Совершавшиеся в ходе практической
деятельности компартий разных стран (прежде всего СССР и КНР)
зигзаги и маневры в отношении взаимодействия разных классов и
разных по уровню развития стран ни в коем случае не означали отказа
от ориентации на изначальные доктрины Маркса-Энгельса, на рабочий
класс как главную силу, на Запад как главную арену будущей мировой
революции. Сложившееся после победы народно-демократической
революции в Китае положение скорее всего можно охарактеризовать
следующим образом. Между Советским Союзом и КНР произошло
некоторое молчаливое "разделение функций" - СССР и КПСС оста¬
вались руководящей силой в отношении всех направлений всемирной
борьбы за коммунизм, но с большей обращенностью против "стран
развитого капитализма". КНР же, признавая до определенного момента
первородность и всемирную роль СССР, постепенно, иногда по инициа¬
тиве СССР (как это было во время войны в Корее в 1950-1953 гг.),
иногда по собственной инициативе, проявлял все большую самостоя¬
тельность в поддержке революционных сил "мировой деревни"
Несмотря на серьезные трения, переходившие иногда в конфли¬
кты, такое разделение устраивало обе стороны: руководство СССР -
поскольку оно могло считать себя удерживающим командное положе¬
ние; руководство КНР - поскольку основные материальные тяготы
поддержки мирового коммунизма по-прежнему ложились на Советский
Союз.
2.	ОТ ПЕРВОЙ ДО ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
Если после поражения революции 1848 г. Маркс и Энгельс свя¬
зывали перспективу новой революции по преимуществу с экономичес¬
ким положением, с промышленными или торговыми кризисами18, то с
начала нынешнего века (со времени русско-японской войны и последо¬
вавшей за ней революции 1905 г.) перспектива революции все чаще
связывалась с международным положением, с перспективами войны.
19

Уже в 1908 г. в связи с войной на Балканах и в Персии В.И. Ленин
писал, что свергнуть объединенную силу коронованных разбойников и
международного капитала в состоянии только одна всемирная револю¬
ция пролетариата. Манифест конгресса Второго Интернационала в
ноябре 1912 г. ("Базельский манифест"), единогласно принятый по
инициативе и в значительной мере при участии Ленина, признавал
виновниками Балканских войн буржуазные классы, а в качестве сред¬
ства прекращения этих войн - революцию рабочего класса.
Такого рода позиция нашла свое последовательное продолжение в
трудах Ленина и во всей деятельности партии большевиков в годы
первой мировой войны. Статья Ленина "О лозунге Соединенных Шта¬
тов Европы", опубликованная в августе 1915 г., заключает в себе
пассаж, который в Советском Союзе был обязан знать едва ли не каж¬
дый грамотный человек. "Неравномерность экономического и полити¬
ческого развития, - писал Ленин, - есть безусловный закон капитализ¬
ма. Отсюда следует, что возможна победа социализма первоначально в
немногих или даже в одной, отдельно взятой капиталистической стране.
Победивший пролетариат этой страны, экспроприировав капиталистов
и организовав у себя социалистическое производство, встал бы против
остального капиталистического мира, поднимая восстание против
капиталистов, выступая в случае необходимости против эксплуататорс¬
ких классов и их государств. Политической формой общества, в кото¬
ром побеждает пролетариат, свергая буржуазию, будет демократичес¬
кая республика, все более централизующая силы пролетариата данной
нации или данных наций в борьбе против государств, еще не пере¬
шедших к социализму. Невозможно уничтожение классов без диктату¬
ры пролетариата. Невозможно свободное объединение наций в социа¬
лизме без более или менее долгой, упорной, борьбы социалистических
республик с остальными государствами"19.
Общая характеристика новых перспектив, рожденных мировой
войной, дополнялась рядом других тезисов и действий, среди которых
едва ли не самым важным было требование о том, чтобы социал-
демократия всех воюющих стран встала на позиции поражения в вой¬
не собственных правительств. Такой подход обосновывался тем, что
победа в войне укрепляет позиции правительств и правящих клас¬
сов воюющих государств, тогда как поражение открывает путь к
революции. Призыв встать на пораженческую позицию был обращен к
социал-демократам всех воевавших стран, но с наибольшей требова¬
тельностью, энергией и категоричностью - к российской социал-демо¬
кратии как революционной силе, действующей в той из воюющих
стран, где существует наиболее реакционный режим. Те, кто не под¬
держивал такую позицию, будь то "оборонцы" или стоявшие на позиции
"ни мира, ни войны", объявлялись оппортунистами, предателями дела
революции. С этого времени и вплоть до конца 20-х годов даже
понятие "патриотизм" рассматривалось в России-СССР как антире-
волюционное. Давно уже достоверно установлено, что во время войны
генеральный штаб кайзеровской Германии видел в Ленине и больше¬
го

виках своих союзников и через Парвуса оказывал руководству
РСДРП(б) помощь - не только финансовую, но и политическую. Разве
не было проявлением такой позиции данное в конце марта 1917 г.
разрешение группе эмигрантов-большевиков во главе с Лениным
проехать через Германию в Россию?
Как относиться к таким фактам? Можно ли рассматривать позицию
Ленина как соединение его гениальности с беспощадностью к любому
примиренчеству, как обращение к любым силам, не только про¬
грессивным, но и реакционным, если последние в данных конкретных
условиях могут оказаться полезными для дела революции?
Вразрез с теми представлениями по этим вопросам, которые в
течение 70 лет были в советской публицистике беспощадно гос¬
подствующими, мы полагаем, что следует обратиться к иным взглядам.
Во-первых, необоснованным представляется утверждение об ’’экви-
реакционности” всех стран-участников первой мировой войны в плане
борьбы за раздел и передел мира. Что касается раздела мира, то
конечно же страны Антанты были здесь на первом месте, выступали в
качестве владельцев самых больших колоний. Но ведь война была
начата отнюдь не странами Антанты и тем более не США, для
которых ни сохранение, ни тем более завоевание колоний не играло
сколько-нибудь существенной роли - война была начата Германией не
для освобождения колоний, а для того чтобы отнять их у других стран.
Можно ли сомневаться в том, что в случае победы кайзеровской
Германии - страны, в политике которой ведущая роль принадлежала
некапиталистическим реакционным силам, - и передела мира в ее
пользу процесс освобождения от колониального гнета затянулся бы еще
на неопределенное, скорее всего весьма долгое, время? И разве можно
игнорировать тот факт, что после второй мировой войны именно стра¬
ны-победительницы, безусловно располагавшие возможностями еще
долго сохранять колонии, от этих возможностей отказались?
И в таком случае так ли уж ошибочны были позиции оборонцев
всего мира, обращавшиеся во время войны против Германии?
Данный вопрос неразрывно связан с другим, еще более важным:
действительно ли внешняя агрессивность, проявившаяся наиболее по¬
следовательно в мировой войне, была, как это вытекало из всего ле¬
нинского учения об империализме (и как это было наиболее полно вы¬
ражено в его книге "Империализм как высшая стадия капитализма”,
1916), из господства капиталистических монополий - или она вытекала
из такого союза некапиталистических тоталитарных сил с капиталисти¬
ческими монополиями, в котором ведущая роль принадлежала первым -
привилегированным некапиталистическим силам? В случае с первой
мировой войной этот вопрос относится прежде всего и главным обра¬
зом к Германии - с той ролью, которую в ее внешней и внутренней
политике играл класс юнкеров-помещиков. В случае второй мировой
войны речь должна идти для Германии - о самой гитлеровской
верхушке, для Японии - о монархических самурайско-помещичьих
силах20.
21

В написанной в июле 1918 г. статье "Пророческие слова" Ленин
приводит следующие суждения Ф. Энгельса из его статьи, написанной в
1887 г. "Для Пруссии-Германии, - писал Энгельс, - невозможна уже
теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы
всемирная война невиданного раньше размаха, невиданной силы. От
восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объ¬
едать при этом всю Европу, как никогда не объедали тучи саранчи...
Крах государств и их рутинной государственной мудрости, - крах та¬
кой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится нико¬
го, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность преду¬
смотреть, как это все кончится и кто выйдет победителем из бойни;
только один результат абсолютно несомненен: всеобщее истощение и
создание условий для окончательной победы рабочего класса..."
"Какое гениальное пророчество!" - продолжает Ленин21. Да, про¬
рочество гениальное, но в нем нет ни слова о монополистическом
капитализме как инициаторе будущей войны, разразившейся через
немногим более четверти века после того, как статья была написана,
но зато идет речь об инициативной роли Пруссии-Германии, что
является частью данного пророчества, - то, что Ленин не признавал
важным, - для него главным был всемирный характер войны и
революция как ее следствие.
Марксистская теория в целом и в особенности в ее ленинском
варианте всегда привязывала войны XIX и особенно XX в. прежде
всего к собственническим, эксплуататорским интересам буржуазных
классов и соответственно путь к прекращению войн - к социа¬
листической революции. Между тем многосторонний, истинно научный
исторический анализ вскрывает иную картину - для буржуазии, вклю¬
чая магнатов финансового капитала, основным средством борьбы вну¬
три своих стран и за их пределами всегда была экономическая конку¬
ренция, а ее участие в войнах, как правило, диктовалось необходи¬
мостью подчинения правящим некапиталистическим силам - блоку
владетельного монархического дворянства, государственной бюрокра¬
тии и тех фракций господствующей верхушки, для которой война была
наследственной профессией, т.е для тех прослоек, для которых на
первом месте была не борьба за прибыли (которая, впрочем, тоже
играла большую роль), а безмерные амбиции, честолюбие и властолю¬
бие, политическая монополия - черты, ни чем не лучшие, а, напротив,
худшие по сравнению с теми, которые были присущи владельцам
капиталов в их рыночной борьбе с конкурентами.
Мы полагаем, что история общества может и должна рассмат¬
риваться как история борьбы классов только в сочетании с историей
борьбы формирований, в которых интересы тех или иных групп выхо¬
дят далеко за рамки классов в их Марксовом понимании; в кото¬
рой классовые интересы перемежаются с националистическими, кор¬
поративными, с разнообразными видами фанатизма, криминально¬
го политиканства и мафиозности. Без постоянного учета взаимодейст¬
вия названных и ряда других факторов формула "история всех до сих
22

пор существовавших обществ была историей борьбы классов” ("Ком»
мунистический манифест”) - становится бессодержательной.
В конце второй мировой войны на политической арене стран
развитого капитализма (особенно в Европе и Японии) действовали не
две, а три силы: демократия, государственный аппарат и капитал22.
Нечего и говорить о том, что такое толкование было абсолютно чуждо
большевизму, поскольку шло вразрез с учением о классовой борьбе - с
утверждением о том, что вторая и третья силы были единым целым.
Возникает вопрос: так ли уж велика разница между первым и
вторым вариантами - тем более, что монополистический капитал дейст¬
вительно был соучастником агрессивной верхушки? Ответ: разница
очень велика, так как если инициатор войны - буржуазия, то девиз
свержения буржуазного класса и ликвидации так называемой буржуаз¬
ной демократии оказывается оправдан. Если же власть в руках военно¬
политической верхушки, "коронованных разбойников”, революция
должна совершаться против них, в защиту демократии, но против
любых форм диктатуры, которая не может быть иной, кроме как
военно-политической.
В нынешнем веке эта система проявилась наиболее реально в
Советском Союзе с ориентацией его руководства на мировую рево¬
люцию, и в гитлеровской Германии с ориентацией на тезис о расовом
превосходстве германской нации и о необходимости распространения ее
господства на весь мир. Истина эта реализовывалась как во внут¬
ренней борьбе за власть, так и особенно в том, что отношения между
двумя главными центрами мирового тоталитаризма были дружест¬
венными в их совместном смертельном противостоянии мировой демо¬
кратии - и одновременно беспощадно враждебными в их противо¬
стоянии друг другу.
Именно отсутствие разумных, научно доказуемых оснований для
курса на коммунистическую революцию - все равно в национальном
или в мировом масштабах - обусловило тот факт, что лидеры ком¬
мунизма, сначала Ленин, после него Сталин, подчиняя свои суждения
текущим политическим обстоятельствам, постоянно маневрировали
между понятиями "мировая революция” и "возможность строительства
социализма в одной отдельной взятой стране” со многими "произ¬
водными” - такими понятиями как уже фигурировавшая выше "нерав¬
номерность экономического и политического развития”, "прорыв
капиталистической цепи в ее слабейшем звене", соревнование двух
систем", "мирное сосуществование" и т.д. Именно произвольность
таких понятий, слабость научной основы при внешней солидности были
причинами, по которым понятия эти столь интенсивно использовались в
борьбе фракций в рамках коммунизма, - особенно против "правого
уклона", который склонялся к блоку с "буржуазной демократией", - при
том, что для ленинско-сталинской фракции последняя ("буржуазная
демократия"), как мы увидим, на определенных ступенях была врагом,
худшим, чем фашизм.
Для того чтобы проиллюстрировать постоянное преобладание поли¬
23

тических мотивов над научными, приведем еще несколько цитат из
работ Ленина.
Январь 1917 г.: ’’Русская революция (речь идет о революции
1905 г. - Я.П.) ...остается прологом будущей европейской револю¬
ции"23.
Февраль 1918 г.: ’’Последний, решительный бой... вспыхнет лишь
тогда, когда разразится социалистическая революция в передовых им¬
периалистических странах. Такая революция, несомненно, зреет и креп¬
нет с каждым месяцем, с каждой неделей"24.
2 марта 1919 г. при открытии I Конгресса Коминтерна на основе
выступлений спартаковцев в Германии и деятельности комитетов
фабричных старост в Англии Ленин заявил: "Советская система побе¬
дила не только в отсталой России, но и в наиболее развитой стране
Европы - в Германии, а также в самой старой капиталистической стра¬
не - Англии"25.
Ноябрь 1920 г.: "Мы... начали наше дело исключительно в расчете
на мировую революцию.. ."26.
И еще: Г.Е. Зиновьев (в то время - председатель Исполкома Ко¬
минтерна) 1919 г. в статье "Перспективы пролетарской революции":
"...через год в Европе забудут о борьбе за коммунизм, ибо вся Европа
будет коммунистической; потом начнется борьба за коммунизм в Аме¬
рике, возможно в Азии и на других континентах"27. Программа и Устав
Коммунистического Интернационала (принята на VI Конгрессе Комин¬
терна в 1928 г.): "Империализм с железной необходимостью ведет к
мировой революции пролетариата"
И хотя с начала 30-х годов проповедь мировой революции несколь¬
ко утихла и участилось повторение формулы "мирное сосущество¬
вание", в правящих кругах капиталистических стран не могло быть
сомнений в том, что сама эта формула не более чем маскировка все
того же курса на мировую революцию. Это проявилось даже в
послевоенной политической и духовной жизни - в том, что Коминтерн в
печати по-прежнему назывался "штабом мировой революции", в том,
что в полевом Уставе РККА (Красная Армия) был параграф, гла¬
сивший, что РККА является авангардом мировой революции. В том,
наконец, что этот девиз фигурировал и в художественной литературе.
Так, стихотворение А. Безыменского, "О шапке", входившее в школь¬
ный курс литературы, начиналось словами:
Только тот наших дней не мельче;
Только тот на верном пути,
Кто умеет за каждой мелочью
Революцию мировую найти.
У М. Шолохова в "Поднятой целине" малограмотный секретарь
станичной партячейки Нагульнов по собственному почину пытается
учить английский язык, чтобы, когда грянет мировая революция, су¬
меть объясниться с англичанами, разъяснить им что надо делать,
чтобы все было "ол райт"
24

Но более всего курс на победу мировой революции проявлялся не в
выдвижении тех или иных, во многих случаях противостоявших один
другому лозунгов, а в реальном курсе внешней политики, и прежде
всего в самой активной политической поддержке тех внешних сил,
которые также разделяли девизы мировой революции вплоть до ее
полной победы.
В руках правящих кругов СССР сильнейшим козырем стала интер¬
венция мировых антикоммунистических сил в 1918-1921 гг. - активное
вмешательство в гражданскую войну в России на стороне врагов
коммунизма. В руках же внешних противников Советского Союза ко¬
зырем оказалась сама гражданская война - такие акции как разгон
всенародно избранного Учредительного собрания; капитуляция перед
уже не имевший никаких шансов на победу кайзеровской Германией
(Брестский мир) - капитуляция, совершенная против воли почти всех
политических сил России (в том числе и против большой части руко¬
водства РСДРП(б) с единственной целью - отрезать путь для какой бы
то ни было внутрироссийской правительственной коалиции, сохранить
монополию большевизма. Такие факты как сначала провозглашение
права наций на самоопределение вплоть до отделения - акция сыг¬
равшая немалую роль в нейтрализации антикоммунистических сил, а
затем, когда в ходе гражданской войны выявилась противокоммунисти-
ческая позиция большинства населения новых республик, создание из
них автономий разного вида - "национальных по форме, социалисти¬
ческих по содержанию" Последнее означало абсолютное и безогово¬
рочное подчинение Москве - факт, сыгравший в конце 80 - начале 90-х
годов важную роль в почти молниеносном развале Советского Союза.
Такая ситуация сложилась в ходе войны 1918-1921 гг., войны,
которая, начавшись как гражданская, перешла осенью 1920 г. в войну
против Польши с нескрывавшимся планом "через Польшу и Германию
к мировой революции" Нелишне вспомнить и о том, что наступление
Красной Армии на Польшу велось под лозунгом "Даешь Варшаву!
Даешь Берлин!" Итог гражданской войны - победа коммунистических
сил почти на всей территории России (несколько позднее, в 1921 г.
также на территории Внутренней Монголии), но с отделением Фин¬
ляндии, Польши, Прибалтийских республик и с оккупацией Бессарабии
Румынией. В эти же годы (1919-1923) происходило быстрое форми¬
рование коммунистических партий во многих странах, но в странах,
находившихся за пределами России, только в трех случаях такого рода
партиям удавалось на очень короткое время приходить к власти.
Советская республика, созданная в марте 1919 г. в Венгрии, просу¬
ществовала 4 месяца; в Словакии - около трех недель (июнь-июль
1919 г.); в Баварии с 17 апреля по 1 мая 1919 г.
В 1921 г. на III Конгрессе Коминтерна было выдвинуто понятие
"общий кризис капитализма", которое послужило как бы продолжением
тезиса о начавшейся в Октябре 1917 г. всемирной гибели капитализма
как проявлении перехода количества в качество, борьбы противопо¬
ложностей на современном этапе. Это понятие оказалось очень удоб¬
25

ным для того, чтобы смягчить отрицательное (с точки зрения правящих
кругов) воздействие на умы того факта, что провозглашенный ранее
девиз мировой революции начал все более отчетливо обнаруживать
свою несостоятельность. Подхваченный руководством ВКП(б) со ссыл¬
ками на ряд положений Ленина тезис об общем кризисе капитализма
был превращен в одну из основ коммунистической идеологии и оста¬
вался в ходу, присутствовал в программных документах КПСС вплоть
до ее самороспуска, т.е. в течение четырех послевоенных десятилетий,
когда оно, это понятие, уже потеряло всякий смысл, когда складывав¬
шееся в мире положение можно было бы скорее характеризовать как
многосторонний кризис социализма.
С 1921-1922 гг. в капиталистическом мире наступил период ста¬
билизации, которая в документах РКП(б)-ВКП(б) и Коминтерна всегда
трактовалась как временная и неустойчивая. Как в экономическом, так
и в политическом планах эта характеристика оказалась верной.
В экономическом плане ее обоснованность подтвердилась глубочайшим
за всю историю капитализма экономическим кризисом 1929-1932 гг.
Кризис этот привел к резкому усилению убежденности коммунисти¬
ческих сил в том, что мир снова вплотную подошел к порогу мировой
революции. Вместе с ленинскими трактовками связанности мировой ре¬
волюции с войнами в ход пошли суждения Маркса и Энгельса о
революционизирующей роли экономических кризисов. Помимо всего
иного, вплоть до XVII съезда (1934 г.) в ВКП(б) считалось обязатель¬
ным трактовать данный кризис как последний, от которого капитализм
оправиться не сумеет28.
Но намного более важен был политический аспект. После крупного
успеха нацистов на выборах в рейхстаг в сентябре 1930 г. в Комму¬
нистической партии Германии и в ее Центральном комитете боль¬
шинство получили силы, выступавшие за единый антифашистский
фронт с социал-демократией. С большой степенью уверенности можно
сказать, что если бы именно тогда, в конце 20-самом начале 30-х годов
такой фронт был создан, путь к власти был бы для гитлеровцев
отрезан, и тогда вся история Европы и мира пошла бы иным путем -
и советский, и германский, и все другие народы Европы и Америки
были бы избавлены от ужасов второй мировой войны.
Кто же сорвал создание единого фронта? Среди известных мне
работ самый убедительный ответ на этот вопрос содержится в
изданной в 1939 г. в США книге искусно избежавшего сначала лап
гестапо, а затем - НКВД бывшего германского коммуниста, активиста
КПГ и Коминтерна Яна Вальтина "Из царства ночи" ("Out of the
Night"). В этом ценнейшем труде показано, к каким преступным по
отношению к делу социализма маневрам прибегало сталинское руко¬
водство Коминтерна для того, чтобы не допустить победы курса на
создание единого фронта против гитлеризма. Один из наиболее эффек¬
тивных приемов заключался в том, что при подготовке пленумов
ЦК КПГ, на которых должен был обсуждаться этот вопрос, в Москву
вызывались те члены ЦК, которые выступали за единый фронт (в част¬
26

ности, секретарь ЦК Эверт) - с целью создавать искусственное фаль¬
шивое большинство против его создания на соответствующих пленумах
в Берлине.
В чем же дело? Почему в ВКП(б) и в Коминтерне (во всей со¬
ветской печати) социал-демократы назывались "социал-фашисты",
а "правый уклон" (т.е. в данном случае курс на единый фронт против
фашизма) был объявлен главной опасностью и это фактически
освободило гитлеризму дорогу к власти (и лишь потом, когда уже было
поздно, Москва нехотя согласилась на создание единого (или народного)
фронта - что, кстати, предотвратило приход к власти фашизма в до¬
военной Франции). Ответ на поставленный вопрос мы начнем с
обращения к Ленину. В докладе, сделанном в октябре 1918 г., Ленин
заявил о том, что англо-французский империализм считает, что его
главный враг - большевики и мировая революция29. В условиях уже
начавшейся антисоветской интервенции стран Антанты; в условиях,
когда в четырехлетней войне страны Атланты уже одержали победу, а
Германия потерпела поражение, у Ленина для такого суждения были
вполне достаточные основания. Более чем естественным было то, что
страны Атланты считали своим главным врагом ту политическую силу,
которая шла к власти под лозунгом поражения России в войне, т.е.
после своей победы внутри страны превратила ее в фактического
союзника Германии. Последующий ход дел стал естественным про¬
должением такого начала. Суть была не в том, что бывшие союзники
России считали СССР главным врагом, а в том, что руководство КПСС
в своем неизменном курсе на мировую революцию видело своих глав¬
ных врагов во всех "странах буржуазной демократии", где, несмотря на
истошные крики об "углублении общего кризиса капитализма", сло¬
жившаяся после первой мировой войны политическая обстановка была
наиболее устойчивой, а на основе парламентской демократии прави¬
тельства пользовались наиболее широкой поддержкой во всех соци¬
альных слоях общества.
Международное положение было, однако, резко осложнено с при¬
ходом к власти гитлеровского фашизма, приходом, который, как мы
видели, совершился в очень большой мере вследствие активной враж¬
дебности советского руководства по отношению к некоммунистическим
антифашистским силам. Для того чтобы оценить последующий
внешнеполитический курс СССР, необходимо отдавать себе ясный
отчет в том, что советское руководство не только рассчитывало на
противоречия внутри лагеря капитализма, но и делало все возможное,
чтобы такие противоречия обострить, довести их до новой меж¬
империалистической схватки. И вот откуда вполне очевидная проти¬
воречивость ситуации, в которой оказался Советский Союз, - с одной
стороны, открыто провозглашавшаяся гитлеровским руководством
оголтелая агрессивность против СССР, с другой - после ряда бескров¬
ных побед (отказ от Версальского договора, Мюнхенское соглашение,
присоединение к Германии Австрии и Чехии) война Германии против
тех, кого Кремль неизменно (и обоснованно) рассматривал как главных
27

противников коммунизма, - против Польши, Франции и Англии,
а затем и США. Свершилось то, к чему так долго и так целеустрем¬
ленно стремился Кремль - коммунизму противостоит капитализм, не
просто раздираемый противоречиями, а пришедший к новой мировой
войне. До мировой революции снова рукой подать!
С точки зрения ленинско-сталинского руководства успехи во внеш¬
ней политике были неотрывны от революционных перемен, происхо¬
дивших внутри СССР. Специальному анализу характера этих перемен
здесь посвящается последний параграф. Здесь же мы лишь напомним о
том, что переход к нэпу, совершившийся после полного провала по¬
литики военного коммунизма, в очень большой мере под влиянием
антибольшевистского (под лозунгом "Советы без коммунистов!") вос¬
стания в Кронштадте тех самых матросов, которые играли в Октябрь¬
ском перевороте одну из главных ролей, а также под влиянием ряда
противобольшевистских восстаний крестьян (особенно восстание в
Тамбовской области - "антоновщина") советское руководство не могло
ограничиться террором и вынуждено было обратиться к реформам.
Содержание перехода к нэпу заключалось в восстановлении ры¬
ночных отношений и частной собственности в сферах торговли и про¬
мышленного мелкого предпринимательства. Именно переход к нэпу
(а отнюдь не "социалистический сектор"), происходивший до 1926-
1927 гг. одновременно с сокращением вооруженных сил, сыграл глав¬
ную роль в резком ускорении темпов экономического роста, в том, что
уже в 1927 г. был достигнут довоенный уровень ВНП.
С самого начала, однако, переход к нэпу рассматривался лишь как
временное отступление от социалистических принципов; отступление,
вынужденное текущими обстоятельствами внутренней и международ¬
ной жизни. С самого начала Ленин предупреждал о том, что советское
государство считает новых собственников своими злейшими непримири¬
мыми врагами. Как говорил Ленин, введение нэпа не означает отказа
от террора против классовых врагов, а "борьба есть и будет еще более
отчаянная, еще более жестокая, чем борьба с Колчаком и Дени¬
киным"30. "Величайшая ошибка, - писал он в 1922 г. - считать, что нэп
положил конец террору. Мы еще вернемся к террору, и к террору
экономическому"31. Вместе с введением нэпа появились и девиз "Кто
кого?" и знаменитое утверждение Ленина о том, что "...из России нэ¬
повской будет Россия социалистическая"32. Одним из ярких проявлений
идеологической позиции были яростные нападки всех фракций
руководства РКП(б) на Бухарина за его выступление в 1925 г. на
крестьянском съезде, где он позволил себе сказать: "Обогащайтесь, в
добрый час".
Реализация такого рода девизов, начавшаяся в 1928-1929 гг. и
проходившая в годы довоенных пятилеток под лозунгом "развернутого
социалистического наступления", по своему социальному содержанию
заключалась в том, что, поскольку все мелкие собственники рассмат¬
ривались как потенциальные эксплуататоры и враги социализма, дело
пришло к так называемой ликвидации кулачества как класса, а это
28

означало выселение из деревень и ссылку лучшей, наиболее трудоспо¬
собной и творческой части крестьянства - ссылку, сопровождавшуюся
гибелью многих сотен тысяч людей. Но одновременно проводилась
насильственная коллективизация, принесшая с собой ликвидацию са¬
мого сословия крестьян, их разорение и бегство из деревень, ужасаю¬
щий, смертельный голод 1931-1933 гг.
Что же создавалось взамен прежней системы? В данном случае, как
и во всем предыдущем и последующем, большевизм проявил свою
основную черту - огромную действенность в разрушении старого и не¬
способность в формировании нового, лучшего по сравнению со старым.
Д. Штурман называет эту черту большевизма "комплексом Герост¬
рата - жаждой прославиться в веках уничтожением при неспособности
прославиться созиданием"33. В конце 20-х годов был вознесен девиз
Ленина, гласивший, что "коммунистические субботники необыкновенно
ценны как фактическое начало коммунизма"34. Из архива была
извлечена писавшаяся Лениным в 1918 г., но незаконченная и впервые
опубликованная лишь 29 апреля 1929 г. статья "Как организовать
соревнование?" В сочетании с рядом выступлений Сталина на тему:
"труд есть дело чести, дело доблести и геройства" и соответствующими
действиями сталинского руководства вся теоретическая и практическая
новизна заключалась, во-первых, в энергичной и насквозь лживой
пропаганде, утверждавшей, что ликвидация частной собственности уже
сама по себе означает построение социализма; во-вторых, в применении
многообразных мер принуждения - начиная от все разраставшегося
ГУЛАГа и кончая запретами для колхозников покидать свои места
работы и жительства, а для рабочих и служащих - тюремным
заключением за опоздание на работу. В-третьих, дальнейшим
разрастанием размеров и функций антидемократического государствен¬
ного аппарата. Со времен рабовладения и дремучего феодализма по¬
ложения Маркса и Энгельса о государстве как органе классового
угнетения никогда не были столь верны, как в "эпоху социализма" в
Советском Союзе.
Раньше, чем перейти к следующему этапу, нельзя не вспомнить о
ситуации в Китае - в отличие от всех других несоветских стран
Коммунистическая партия имела здесь крупную территориальную базу.
В результате Великого похода 1935-1936 гг. руководимая КПК
китайская Красная Армия перебазировалась из советских районов в
центральной и юго-восточной частях Китая на Северо-Запад и создала
там на границах провинций Шаньси-Ганьсу- Нинся Особый район с
трехсоттысячной 8-й Народно-революционной Армией35 (плюс создан¬
ная в 1937 г. в центральных районах двухсоттысячная Новая 4-я ар¬
мия). При сравнительной близости Особого района к СССР (и при том,
что этот район находился на границе с МНР) Советский Союз получил
возможность оказывать КПК необходимую военную помощь. В этом
регионе политика СССР заключалась в том, чтобы поддерживать
власть Гоминдана, распространявшуюся в то время на половину Китая,
против японской агрессии, а КПК - против Гоминдана.
29

Историческое значение этого факта невозможно переоценить -
поддержка со стороны СССР послужила одним из главных условий
последующей победы КПК над Гоминданом и превращения Китая в
мощную коммунистическую державу.
Пока марксистское руководство КНР зависело от помощи Со¬
ветского Союза, сам Мао и его ближайшее окружение не упускали
случая, чтобы признавать лидирующую всемирную роль КПСС и Ста¬
лина. Но по мере укрепления своих позиций и особенно после создания
ядерного оружия, внешнеполитический курс КПК начал все больше
претендовать на собственное лидерство. Ссылаясь на "Правду" и на
издававшуюся под строжайшим контролем ЦК КПСС "Историю внеш¬
ней политики СССР" (т. 2), М. Геллер и А. Некрич пишут: "Выступая
против линии КПСС, что война перестала быть фатальной неизбеж¬
ностью, Мао Цзедун не только предрекал всемирную атомную войну,
но приветствовал ее как возможность "покончить с империализмом"
Он развивал, например, такую мысль в беседе с министром ино¬
странных дел Громыко в 1958 г.: в будущей войне Китай, возможно,
потеряет 300 млн человек, но когда запас атомных и военных бомб
будет исчерпан, Китай при помощи обычного оружия ликвидирует
остатки капитализма и утвердит социализм во всем мире. В другой
беседе Мао Цзедун, назвав атомную бомбу "бумажным тигром", го¬
ворил, что даже если в будущей войне погибнет треть человечества
(т.е. 900 млн человек) или даже половина (1 350 млн), то другая поло¬
вина выживет, империализм будет сметен, повсюду воцарится со¬
циализм"36.
И это говорилось в то время, когда никакой, мало-мальски серь¬
езной угрозы по отношению к КНР не было! Сопоставляя эти слова
рассмотренными выше деяниями Сталина, нельзя не прийти к выводу о
том, что мессианство коммунизма, отраженное в девизе "мировая рево¬
люция", следует признать одним из самых больших зол в истории и что
в нынешнем веке борьба за демократию, против всех видов тота¬
литаризма была и остается борьбой за спасение человечества.
3.	ОТ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ ДО 1985 ГОДА
Итак, накануне первой мировой войны расстановка сил в мире
была такова: на одном полюсе агрессивный, начавший войну импе¬
риализм Германии и находившейся под ее влиянием и фактически
контролем Австро-Венгрии; на другом - страны Атланты, успешно для
себя выступавшие в качестве субъектов колониальной агрессии в
прошлом, а в начале века сплотившиеся для сохранения захваченного.
На пути ко второй мировой войне дело обстояло совершенно по-
иному. Мир оказался расколот не на две, а на три части: 1) Советский
Союз, непреклонный в своем курсе на мировую революцию, с руко¬
водством, стремившимся всячески поддерживать во всем мире комму¬
нистические силы и в то же время делать все возможное для стал¬
30

кивания между собой сил не- или антикоммунистических; 2) гитлеров¬
ская Германия, не удовлетворившаяся ликвидацией Версальского мир¬
ного договора и в союзе с Японией и Италией активно готовившаяся к
переделу мира в свою пользу по многим направлениям - в Европе, в
Азии, в Африке; 3) Великобритания, Франция, Польша, а потенци¬
ально также и США, противостоявшие гитлеровской агрессии, но наде¬
явшиеся на то, что ее удастся предотвратить или обратить против
Советского Союза.
Последующий ход событий хранится в памяти больших масс людей
преклонного возраста, переживших вторую войну. Ее пролог - напа¬
дение в 1931 г. Японии на Китай, сравнительно быстрый, без больших
потерь захват северо-восточных провинций Китая и создание марионе¬
точного государства Маньчжоу-Го. Затем в 1937 г. - война Японии
против Китая и захват обширных территорий в его восточной части.
Героическое сопротивление китайского народа, который при активной
помощи СССР наносил Японии существенные удары, развернув в ее
тылу партизанскую войну, что помогло сформировать временный еди¬
ный фронт между Гоминданом и Компартией.
Следующий пролог второй мировой войны - в сентябре 1938 г.
Мюнхенское соглашение, подписанное главами правительств Велико¬
британии, Франции, Германии и Италии и санкционировавшее захват
Германией большей части Чехословакии. И наконец, третий и послед¬
ний пролог второй мировой войны - заключенный 23 августа 1939 г.
Пакт Молотова-Рибентропа, означавший неформальное, неполное, т.е.
частичное, но все же присоединение Советского Союза к заключенному
в ноябре 1936 г. так называемому антикоминтерновскому пакту Гер¬
мании, Японии и Италии. Главное значение Пакта Молотова-Рибен¬
тропа состояло в том, что он способствовал очень быстрому следую¬
щему шагу - сначала нападению Германии на Польшу, а затем, сразу
же, - войне Германии с Францией и Великобританией.
Ни в коем случае нельзя полагать, что в Москве перестали думать
о неизбежности войны с Германией. Но Германия, какой она была на¬
кануне войны с Западом - одно, а Германия какой она могла бы стать
после уже начавшихся схваток со своими противниками на полях сраже¬
ний - совсем другое. Здесь необходимо сделать одну оговорку - само¬
уверенность Сталина (как, впрочем, и его предшественников - от
Маркса до Ленина) была такова, что он считал исключенной или почти
невероятной способность лидеров демократических стран к эффектив¬
ному маневру против сил тоталитаризма. В первые месяцы после нача¬
ла войны наиболее очевидным противосоветским маневром была так
называемая странная война ("funny war") - уклонение обеих сторон,
Германии и ее западных противников, от крупномасштабных военных
действий. Впоследствии, уже после нападения Германии на СССР, та¬
ким маневром была затяжка со вторым фронтом, открытие кото¬
рого состоялось лишь в 1944 г. (операция "Нептун"), когда обе сторо¬
ны, и СССР и Германия, уже были в сильнейшей степени обескров¬
лены.
31

Вернемся к началу второй мировой войны. Коренное отличие от
кануна первой заключалось в том, что здесь сложилось смертельное
противостояние двух одинаково агрессивных сил - гитлеровской Гер¬
мании и Советского Союза. Как уже отмечалось, каковы бы ни были
посулы, звучавшие с обеих сторон, ни о каком длительном мирном со¬
существовании не могло быть и речи. При всей жгучей и справедливой
ненависти к фашизму нельзя отрицать того факта, что, с одной
стороны, нападение гитлеровской Германии на Советский Союз носило
не только агрессивный, но одновременно и превентивный характер, а с
другой стороны, активная и вполне очевидная подготовка Советского
Союза к войне против Германии носила такой же характер - одновре¬
менно и превентивный и агрессивный - в смысле нового, возможно
решающего, шага к мировой революции. Ликвидация в 1943 г. Ком¬
мунистического Интернационала никого в этом плане не могла обма¬
нуть. Прежде всего это был шаг навстречу тогдашним западным
союзникам Советского Союза, для которых Коминтерн наглядно
олицетворял девиз мировой революции. И одним из многих проявлений
того же курса стало создание в 1947 г. Информационного бюро ком¬
мунистических и рабочих партий (Коминформ). Эта организация просу¬
ществовала до 1956 г. Таким образом, после 1943 г. международная
организация компартий так и не была создана, тогда как возникший в
1889 г. Социалистический Интернационал, который - ввиду оборон¬
ческой позиции ряда его партий - Ленин уже в 1914 г. объявил умер¬
шим, существует до сих пор.
Возвращаясь к предвоенному периоду, нельзя не отметить то, что
и так было для многих очевидно и подтверждено рядом новейших
исследований, - не только форсированная индустриализация первых
трех пятилеток, но и так называемая культурная революция, гро¬
мадный подъем и размах образования в СССР, были прежде всего и
главным образом направлены на милитаризацию, на подготовку мате¬
риальных и людских кадров для будущей войны. Термин "мировая
революция", хотя и не исчез, встречался в печати и на плакатах все
реже, но красный флаг, государственный в СССР и партийный во всех
компартиях, оставался символом все того же курса. О многом говорит и
тот факт, что форсированный курс на милитаризацию экономики и
духовной жизни был начат во второй половине 20-х годов - до прихода
к власти гитлеризма, когда реальной угрозы Советскому Союзу не
было (однако такие акции не могли не подстегнуть приход фашизма к
власти).
Не может быть сомнений в том, что поставленная цель - инду¬
стриализация, образование и укрепление обороны могли быть достиг¬
нуты без того насилия и тех потерь, о которых шла речь выше, и что
беспрецедентный в истории смертоносный террор против своего народа
совершался ленинско-сталинской диктатурой в ее неизменной устрем¬
ленности ко все той же "мировой революции" - диктатурой, которая в
силу своей социальной основы (ориентации на люмпенские слои насе¬
ления) беспощадно противостояла разуму, чести и гуманизму. Тем
32

более велик подвиг Советского народа, который, несмотря на бездар¬
ное и преступное сталинское руководство, несмотря на безмерность
потерь, вина за которые целиком ложится на это руководство, одержал
победу над злейшим врагом, несшим с собой угрозу гибели России и ее
народов.
С победой в войне сталинскому руководству удалось выторговать у
своих западных союзников уступки, открывшие путь к тому, что было
впоследствии названо ’’Социалистическим содружеством" Речь идет о
вхождении в состав СССР трех прибалтийских стран (Литва, Латвия,
Эстония), о создании в Германии сначала советской оккупационной
зоны, а затем - ГДР; о "коммунизации" под разными флагами Болгарии,
Румынии, Венгрии, Чехословакии, Польши, Албании, Югославии, се¬
верной части Кореи и северной части Вьетнама. Вся последующая
история вплоть до середины 80-х годов обнаружила то, что и так было
ясно, - во всех этих странах власть коммунистических сил поддержи¬
валась с помощью Советского Союза, не раз пускавшего в ход оружие
(события в Берлине в июне 1953 г., в Венгрии в 1956 г., в Чехосло¬
вакии в 1968 г.).
Нельзя не вспомнить и о такой неслыханно постыдной акции, как
сооружение властями СССР в августе 1961 г. стены, отделявшей вос¬
точную часть Берлина (т.е. столицу ГДР) от его западной части. Во
всей прошлой истории подобные сооружения создавались в виде кре¬
постных стен против вторжения извне. Здесь же единственная и оче¬
видная цель была в том, чтобы пресечь эмиграцию из ГДР в Западную
Германию, - эмиграцию, грозившую полным обезлюдением "социалис¬
тической Германии"
Неизменно следуя ленинской идее о прорыве капитализма в его
слабейшем звене, Советский Союз нашел такое звено в Китае, где,
как уже отмечалось, поддержка со стороны СССР (прежде всего пере¬
дача китайской коммунистической Народно-революционной армии всего
трофейного оружия, взятого Красной Армией в 1945 г. после капи¬
туляции Японии) сыграла очень большую, если не решающую, роль в
победе над Гоминданом.
В 1950-1953 гг. шла война КНДР против республики Корея, не
принесшая зачинщикам успеха, несмотря на участие войск КНР и
активную поддержку Советского Союза. Следующим шагом была ак¬
тивная поддержка КНР и Советским Союзом длившаяся более 20 лет
войны во Вьетнаме, закончившейся в 1976 г. победой управляемой
коммунистическими силами Демократической Республики Вьетнам.
Нельзя, наконец, не вспомнить о "Карибском кризисе", конфликте
между СССР и США, вызванном сначала попытками вооруженного
вторжения на Кубу поддержанных США кубинских антикастровских
эмигрантов и провалом этой попытки ("события в Плая-Хирон"),
а затем, в 1962 г., размещение на Кубе советских ядерных установок,
нацеленных на территорию США.
Со времени второй мировой войны такого рода военные акции
постоянно перемежались с демонстрациями неприязни и враждебности,
2. Я.А. Певзнер
33

носившими обоюдный характер, но больше исходившими от СССР.
Начнем с такого давно забытого, но весьма показательного эпизода:
в июне 1945 г. Москва отказалась от участия в проводившемся в
Лондоне всемирном параде победителей в войне против гитлеризма.
И это в то время, когда авторитет СССР был безмерно высок, и
любовь к советскому народу, понесшему в совместной войне самые
большие жертвы, носила поистине всеобщий характер. Чем, как не
желанием погасить взаимные симпатии советского народа и народов
стран Запада, можно было объяснить такой шаг?
Вторая акция: как пишет В.И. Каплан, еще до окончания войны в
сенате США обсуждался вопрос о предоставлении Советскому Союзу
большого займа (до 25 млрд долл.) для восстановления разрушенного
войной хозяйства. В одной из записок Института мирового хозяйства и
мировой политики Академии наук СССР, направленных Сталину,
содержался совет получить заем как можно скорее и в максимальном
размере и использовать его по назначению37. Глава партии и пра¬
вительства страны, принимавшей в годы войны помощь от США по
ленд-лизу, после войны, когда миллионы людей в Советском Союзе
голодали, отказался от помощи вчерашнего военного союзника. Чем
иным можно было объяснить такие действия, как только тем, что для
советского руководства победа во второй мировой войне была прежде
всего одной из акций все той же мировой революции?
Политическое руководство стран Запада легко распознало назна¬
чение таких шагов и приняло вызов. В марте 1946 г. в США в г. Фул¬
тоне в демонстративном присутствии президента США Трумэна Чер¬
чилль произнес речь, содержавшую вполне определенные предупреж¬
дения Советскому Союзу и положившую начало "холодной войне"
История "холодной войны" - предмет особого исследования. Здесь же
мы отметим лишь некоторые штрихи формирования военно-поли¬
тических блоков, среди которых наиболее крупным и значимым явля¬
ется созданная в апреле 1949 г. НАТО - Организация Североатлан¬
тического договора, которая вместе с другими международными воен¬
но-политическими организациями капиталистических стран (такими, как
СЕАТО, "Багдадский пакт", "Сенто") в коммунистической публицис¬
тике неизменно трактовались как агрессивные, наступательные, хотя в
действительности с самого начала, особенно после распада колони¬
альной системы, они носили оборонительный характер против угрозы,
исходившей от укрепившегося и расширившегося после войны
Советского Союза и от КНР. Ответом на создание названных выше
блоков стало создание в 1955 г. организации Варшавского догово¬
ра - объединения СССР с его европейскими вассальными государст¬
вами.
Нельзя пройти мимо состоявшегося в сентябре 1951 г. в Сан-
Франциско подписания мирного договора с Японией. Советская деле¬
гация отказалась подписать этот договор, выступив с нелепыми
утверждениями - в побежденной Японии сохраняется милитаризм, ее
союз с США угрожает Советскому Союзу и т.д. В результате этой
34

бессмысленной акции у России до сих пор, спустя более полувека после
войны, нет мирного договора с Японией - факт, который без сомнения
можно рассматривать как одно из тяжелых наследий сталинского внеш¬
неполитического курса.
Чем можно объяснить то, что в 1948 г. был закрыт только что
упомянутый, просуществовавший около четверти века Институт ми¬
рового хозяйства и мировой политики Академии наук СССР (в то
время - единственный в СССР институт, изучавший отвечавшие его
названию проблемы), как не тем, что здесь, в этом институте, пер¬
спектива мирного сосуществования воспринималась не как пропаган¬
дистская фальшь, а всерьез?38 Хотя термин "мировая революция" уже
был выведен из открытого обращения, очень многие высокоавтори¬
тетные выступления были проникнуты обвинениями в агрессивности
против стран социализма, которые не имели и не могли иметь иного
назначения, кроме одного: под флагом интернационализма оправдать
форсированную подготовку агрессивной войны против мировой демо¬
кратии. Такими призывами проникнуто и последнее выступление
Сталина (на XIX съезде КПСС в 1952 г.) и его неизвестное до недав¬
него времени выступление на состоявшемся в январе 1951 г. в Кремле
совещании руководителей социалистических стран. Из записей чехос¬
ловацких участников совещания стало известно: Сталин заявил о том,
что время для решительного наступления на капиталистическую Ев¬
ропу наступило. Советский лагерь достиг преобладания над Соединен¬
ными Штатами. Это преимущество носит временный характер и будет
продолжаться лишь в течение четырех лет. Поэтому главная задача
социалистического лагеря состоит в том, чтобы в течение трех-четырех
лет мобилизовать и консолидировать военную, экономическую и поли¬
тическую силу социалистических государств для нанесения удара по
Западной Европе. Этой цели должна быть подчинена вся внутренняя и
внешняя политика социалистических стран. Сталин подчеркнул, что
представляется уникальная возможность установить социализм по всей
Европе39.
Что имел в виду Сталин, говоря о том, что преобладание над Сое¬
диненными Штатами носит временный характер и будет продолжаться
в течение четырех лет? Точного ответа на этот вопрос мы дать не мо¬
жем, но наиболее вероятной представляется связь такого суждения с
положением дел в области термоядерного оружия. В то время, когда в
СССР шли интенсивные работы по созданию водородной бомбы, в
США первое термоядерное устройство было взорвано 1 ноября 1952 г.,
т.е. почти на год позже этого знаменательного выступления Сталина.
Что же касается первого испытательного взрыва термоядерной бомбы,
то в СССР такой взрыв был произведен 12 августа 1953 г. - спустя
пять с небольшим месяцев после смерти Сталина, тогда как в США
испытание состоялось в 1954 г.
Сопоставляя эти факты с планами Сталина, следует иметь в виду
возможность его временных просчетов. Но что, начав войну и прене¬
брегая вероятностью встречных ударов и гибели многих миллионов
мирных людей не только за рубежом, но и в СССР, он пустил бы в ход
термоядерное оружие, - в этом не может быть сомнения.
Имея все основания считать себя победителем в войне 1941-
1945 гг., Сталин шел к новой войне тем же путем, что и к предыдущей.
Сколь ни антинародны, сколь ни бессмысленны и преступны были реп¬
рессивные действия Сталина в период подготовки к предыдущей войне,
нельзя не видеть, что шаги во внутренней политике, предприни¬
мавшиеся им в 1952-1953 гг. были аналогичны предвоенным. Нельзя в
связи с этим не вспомнить, что и накануне второй мировой войны и в ее
ходе Сталин прибегал к смертоносной высылке целых народов с терри¬
тории соответствующих республик и областей, т.е. в его политике
социальный расизм переплетался с национальным в худшим прояв¬
лениях. Теперь на пути к новой войне з качестве ’’кулаков" и "врагов
народа" должны были выступить прежде всего лица еврейской нацио¬
нальности: вслед за уже назначенным на март 1953 г. процессом над
группой врачей, среди которых более трех четвертей были евреи, - с
преступно фальшивыми обвинениями в подготовке убийства Сталина и
его сподвижников, должны были состояться погромы и массовая высыл¬
ка евреев на дальний Северо-Восток (Колыма) в лагеря смерти. Дело,
однако, не должно было ограничиться евреями - к этому времени в
лагерях уже находились жены Председателя Президиума Верховного
Совета СССР (т.е. по должности президента страны) М.И. Калинина,
первого заместителя Председателя Совета Министров В.М. Молотова,
первого помощника Сталина Поскребышева, двое сыновей члена по¬
литбюро А.И. Микояна и многие другие. Такие действия не могли рас¬
сматриваться иначе как начало нового 1937 г. - года массовых репрес¬
сий по отношению к руководству КПСС и к широким слоям населения,
которые, как предполагалось, могли уклониться от активного участия в
готовившемся новом этапе великой авантюры. И никакой причины го¬
товившейся новой войны, кроме все того же курса на мировую ре¬
волюцию, не было и не могло быть.
После смерти Сталина (5 марта 1953 г.) во внешней политике
СССР произошли существенные изменения - понятие "мирное сосуще¬
ствование" начало наполняться реальным содержанием. Это нахо¬
дило свое выражение и в предоставлении странам "народной демо¬
кратии" большей самостоятельности в их внутренней и внешней по¬
литике, и в некотором улучшении отношений с США и странами
Западной Европы, и в сокращении численности личного состава Советс¬
кой Армии, и в шагах к улучшению отношений с партиями Социалисти¬
ческого Интернационала. Но такого рода изменения сами по себе не
означали качественного сдвига в смысле отказа от борьбы за всемир¬
ную победу коммунизма. Не говоря уже о названных выше военных
акциях (типа тех, что вызвали Карибский кризис) руководство КПСС
даже в своих выступлениях, проникнутых неизменными претензиями на
инициативу в борьбе за мир, за мирное сосуществование, не могло
скрыть свою приверженность прежнему курсу. В очередной программе
КПСС, принятой на ее XXII съезде в октябре 1961 г., с новой силой
36

подчеркивалось обострение общего кризиса капитализма, кризиса миро¬
вого капиталистического хозяйства и агрессивность реакционной моно¬
полистической буржуазии США40. И это в то время, когда капитализм
проходил через полосу самого большого за всю свою историю эконо¬
мического роста и когда в адрес ни Советского Союза, ни других ком¬
мунистических стран никакой угрозы со стороны стран капитализма не
исходило. И на этом же съезде министр обороны СССР маршал
Р.Я. Малиновский в речи о перспективах третьей мировой войны
сказал: "...Наша страна велика и обширна. Она менее уязвима, чем
капиталистические страны... Мы глубоко убеждены, что в этой войне,
если империалисты ее нам навяжут, победит социалистический лагерь,
а капитализм будет уничтожен навсегда..."41. "Поймите же, безумцы, -
объяснял министр обороны СССР, обращаясь к руководителям стран
Запада, - что для уничтожения ваших небольших и густонаселенных
стран совсем немного надо ядерных бомб, чтобы вы погибли в своем
логове..."42. Разве эти слова сильно отличаются от ленинско-троцкистс¬
ко-сталинских кличей с призывами к мировой революции? И можно ли
такому призыву Малиновского удивляться, если всего за два года до
этого во время визита в США, Н.С. Хрущев сделал свое ставшее
знаменитым заявление: "Мы вас похороним" (т.е. Советский Союз
похоронит капитализм)43. "Полное торжество дела социализма во всем
мире, - заявил Л.И. Брежнев на XXIV съезде КПСС (1971 г.), -
неизбежно. И за это торжество мы будем бороться не жалея сил"44.
Выступая на совещании "идеологических работников" в октябре 1979
г., секретарь ЦК КПСС Б.Н. Пономарев заявил, что стоящие перед
человечеством глобальные проблемы, как и очевидная необходимость
их скорейшего разрешения, выступают в наши дни как один из все
более и более весомых аргументов в пользу социализма и коммунизма,
в пользу полного социального и национального освобождения всего
человечества.
После таких заявлений кто мог верить исходившим от советских
руководителей призывам к миру и к разоружению? Тем более, что эти
агрессивные заявления не были только словами. Продолжавшаяся со
второй половины 40-х до второй половины 80-х годов "холодная война"
включала в себя также и целую серию "горячих акций" - военной аг¬
рессии, исходившей как непосредственно от Советского Союза, так и -
что в данном аспекте особенно примечательно - от стран "Социалис¬
тического Содружества", бывших в более или менее полном подчине¬
нии Москве. В эту серию входили такие акции, как начатая в 1950 г. и
продолжавшаяся до 1953 г. война Корейской Народно-Демократической
Республики против Республики Корея - война, проходившая при
поддержке СССР и при самом активном участии Китайской Народной
Республики. Сюда же относится и начавшаяся в 1945 г. и продол¬
жавшаяся почти 30 лет (с перерывами) война вьетнамского народа,
проходившая при активном участии СССР и КНР. В этом же ряду
стоят и такие события, как в 1975-1976 гг. участие вооруженных сил
Кубы в военных действиях в Анголе; участие вооруженных сил ГДР в
37

гражданской войне в Южном Йемене - войне, приведшей к созданию в
1967 г. Народно-Демократической Республики Йемен. И наконец, в
1979 г. вторжение советских войск в Афганистан, которое тракто¬
валось как "выполнение интернационального долга".
Во всех перечисленных и многих других подобных акциях дейст¬
вительная помощь национально-освободительному движению пере¬
плеталась с борьбой за расширение ареала мирового коммунизма, при¬
чем последнее играло решающую роль. Не для того советские войска
вторглись в Афганистан, чтобы нести свободу афганскому народу, а
лишь для того, чтобы подчинить Афганистан Советскому Союзу и
создать еще один плацдарм для агрессии коммунистических сил в
сторону Индийского океана.
Вторжение в Афганистан, длившееся десять лет и закончившееся
поражением советской агрессии, было последней акцией в многолетней
цепи действий, выступавших, независимо от того, как они именовались,
в качестве звеньев "мировой революции". По раскладу того же
Б.Н. Пономарева в 1979 г. вырванная из тенет капитализма мировая
арена социализма состояла из трех зон. Первая - зона развитого социа¬
лизма, т.е. Советский Союз. Вторая - зона "братских стран" мирового
Социалистического содружества, куда входили на Западе названные
выше страны; в Азии - Китайская Народная Республика, Корейская
Народно-Демократическая Республика, Вьетнам; в Америке - Куба;
третья - зона стран, дружественных по отношению к первым двум и
уверенно встающих на путь социализма: Лаос, Кампучия, Ангола,
Мозамбик, Гвинея-Бисау, Эфиопия, Афганистан45.
Таким образом, несмотря на то что успех достигался совершенно по
иному, чем это представляли себе "основоположники", а распростра¬
нение строя, именовавшего себя социалистическим, шло медленно, с
большой кровью, с неимоверными трудностями и потерями; несмотря
на то что и в ходе первой мировой войны и с началом распада коло¬
ниальной системы после второй мировой войны очередность побед
коммунистических сил была совершенно иной, чем предполагали Маркс,
Энгельс и Ленин, - прямо противоположной в том смысле, что инициа¬
тива принадлежала не индустриальным, а экономически отсталым
странам с большими остатками феодализма и патриархальщины (т.е. их
движение в данном направлении шло не вследствие высокого развития
капитализма, а вследствие его отставания от передовых стран) - не¬
смотря на все это, факт таков, что "страны Социалистического содру¬
жества", включавшие в себя самую большую в мире по площади
(СССР) и самую большую по численности населения (КНР) страны к
середине 80-х годов занимали около одной четверти мировой суши и
включали около одной трети населения земного шара. Но ведь, как мы
видели, и "основоположники" и "продолжатели" (особенно Ленин) не
считали конкретный путь мировой революции заранее предначертан¬
ным - и в таком случае правомерен и необходим вопрос: чтб было
исторически закономерным - образование ли величайшей в истории по
территории и по численности населения коммунистической империи или
38

ее крах во второй половине 80-х годов - крах в том смысле, что
большинство стран перестали быть коммунистическими и по существу и
формально, а в Китае, как мы увидим, коммунистический режим про¬
является в политическом тоталитаризме, но не в общественном строе?
Или иначе: произошел ли крах, как это считают многие замшелые
ортодоксы, вследствие отдельных политических ошибок, совершенных
теми или иными лидерами, или крах был неотвратим, неизбежен?
4.	ИСТИННАЯ ПРИЧИНА ПРОВАЛОВ.
ПУТЬ ПРОГРЕССА - МИРОВАЯ РЕФОРМАЦИЯ
Одна из самых характерных черт внутренней и внешней политики
большевизма заключалась в применении такого камуфляжа как заве¬
домо ложные цифры. Жестоко преследуемым инакомыслием было не
только несогласие с официальной политикой и теорией, но и выражение
сомнений по поводу успехов в проведении "генеральной линии" - в то
время, когда в действительности были провалы. Преследования здраво¬
мыслия перемежались с глухим признанием "временных трудностей",
которые чаще всего объяснялись первоначальной экономической отста¬
лостью России, а затем и других стран "Социалистического содружес¬
тва" - с присовокуплением отказа от первоначальной версии марксизма
об авангардной роли в революционном процессе развитых стран. Еще
глуше (и то лишь в кругах номенклатурной верхушки) звучала рож¬
денная во времена инквизиции сентенция "цель оправдывает средства"
Всеобщий и абсолютно монопольный характер власти номенкла¬
туры был таков, что в нее входили или к ней примыкали многие чест¬
ные, способные и трудолюбивые люди, сыгравшие весьма значитель¬
ную роль в последующих (после 1985 г.) прогрессивных преобразо¬
ваниях. Но это обстоятельство не должно затмевать общее положение:
социальную базу номенклатуры во главе с ЦК КПСС и Политбюро
определяла в основном масса тех выходцев из разных социальных
группировок, которые составляли их, этих группировок, маргинальные
слои. История показала, что девиз октябрьского гимна "Кто был ничем,
тот станет всем" носил в высшей степени двусмысленный характер -
если одним революция принесла то, что было ими заслужено, но к чему
в прошлом доступ был закрыт или ограничен (особенно в области
образования и культуры), то очень многие становились "всем", не
переставая оставаться "никем"46.
В действительности положение складывалось совершенно по
иному. Родоначальники коммунизма были правы в том, что начало ра¬
дикальных перемен к лучшему будет положено в индустриальных
странах, в том, что перемены в них будут носить революционный
характер и распространяться на весь мир. Но содержание и пути такого
рода перемен складывались не в согласии, а вразрез с марксизмом.
Что касается первого из названных объяснений, показ их фальши
становится все более содержательным и отчетливым по мере того, как
39

выходят наружу материалы, скрывавшиеся до недавнего времени под
грифом ’’совершенно секретно" Где бы не предпринимались попытки
перехода к социализму на основе принципов марксизма, в отсталых,
средне- или сравнительно высокоразвитых (например, ГДР, Чехо¬
словакия) странах, девиз "догнать и перегнать" превращался в по¬
рочный круг, содержание которого заключалось в следующем:
-	темпы экономического роста, прогресс производительности труда
и динамика ВНП были более низкими, чем в индустриальных странах
капиталистической системы;
-	чем глубже были провалы в отношении темпов экономического
роста, тем больше разрастался антидемократизм государственного ап¬
парата, его бюрократизация в смысле поворота к интересам номен¬
клатуры, к милитаризации, выходившей далеко за рамки требований
обороны.
Второй фактор, антидемократизм, в свою очередь резко отри¬
цательно влиял на первый - на состояние и рост экономики.
Что касается следующего довода, то здесь прежде всего необхо¬
димо сказать, что никакая цель не может быть оправдана, если она не
достигается иначе как путем умерщвления и заключения в лагеря
людей, не совершивших никаких преступлений, - тем более, что
масштабы таких акций в СССР были не сравнимы ни с чем, когда-либо
имевшем место в прошлом. Но еще важнее другое. Если сама суть
понятия "утопический коммунизм" заключается в химеричности вы¬
двигаемых целей, то любые действия для достижения таких целей не
могут ни быть авантюрой.
Эрудиция и публицистические способности основателей марксизма,
размах их деятельности, искусность и настоятельность их претензий на
монополию в отношении гуманизма были таковы, то даже среди
противников марксизма есть немало мыслителей, критикующих его с
большими оговорками, с признанием тех или иных скромных или
выдающихся заслуг. В этом плане сошлюсь на Зигмунда Фрейда.
Одна из причин обращения к великому психоаналитику состоит в том,
что, как я полагаю, самая суть совершившегося в нынешнем веке по¬
ворота в мировом обществознании, его выхода на путь экзистен-
ционализма, состоит в принципиально ином по сравнению с марксизмом
решения вопроса о соотношении общества и личности - в фиксировании
того факта, что если в формировании личности главную роль играет
общество, то в ее функционировании на первом месте оказывается не
классы, не партии, не этносы, а сама личность. "Хотя практический
марксизм, - писал 3. Фрейд в 1933 г., - безжалостно покончил со всеми
идеалистическими системами и иллюзиями, он сам развил иллюзии,
которые не менее спорны и бездоказательны, чем прежние. Марксизм
надеется в течение жизни немногих поколений поменять человеческую
природу так, что при новом общественном строе совместная жизнь
людей почти не будет знать трений и что они без принуждения примут
на себя задачи труда. Между тем неизбежное в обществе ограничение
влечений он переносит на другие цели и направляет агрессивные
40

наклонности, угрожающие человеческому сообществу, вовне, хвата¬
ется за враждебность бедных против богатых; людей, не имевших до
сих пор власти, против бывших власть имущих. Но изменение челове¬
ческой природы совершенно невероятно. Энтузиазм, с которым толпа
следует в настоящее время большевистскому призыву, пока новый
строй не утвердился и ему грозит опасность извне, не дает никакой
гарантии на будущее, в котором он укрепился бы и стал неуязвимым.
Совершенно подобно религии большевизм должен вознаграждать
своих верующих за страдания и лишения настоящей жизни обещаниями
лучшего потустороннего мира, в котором не останется ни одной
неудовлетворенной потребности. Правда, этот рай должен быть по сю
сторону, должен быть создан на земле и открыт в обозримое время...
Переворот в России, несмотря на все прискорбные отдельные черты,
выглядит все же предвестником лучшего будущего47.
Один из самых распространенных тезисов промарксистской апологе¬
тики состоит в том, что все или большинство улучшений, совершив¬
шихся в мире после 1917 г., своим происхождением прямо или косвенно
обязаны Октябрю. Мы не намерены здесь вдаваться в подробное
рассмотрение этого тезиса, но позволим себе поставить вопрос: если
иметь в виду большие страны, то в чем могло выразиться такое "октя¬
брьское воздействие" на США - страну с наивысшим уровнем эконо¬
мического развития, вышедшую победительницей из обеих мировых
войн, первой создавшей атомное оружие, страну, по отношению к
которой угроза со стороны мирового коммунизма никогда не была
велика?
С нашей точки зрения главная заслуга марксизма с его теорией
прихода к коммунизму через мировую революцию состоит в его негати¬
визме - в том смысле, что на его фоне особенно убедительно выглядит
теоретическая и историческая обоснованность иных, не имеющих с
данной теорией ничего общего, противостоящих ей направлений
общественной мысли. Иначе говоря, марксизм лишь оттеняет правоту
ряда немарксистских направлений.
Сколь ни велики были просчеты лидеров марксистского коммунизма
в политической области, коренная причина провала лежит не здесь, а в
сфере экономики. Порочность, вызывавшая и необходимость насилия и
безмерность его масштабов, определялась тем, что "основоположники"
и "продолжатели" во главе с Лениным рассматривали частную собст¬
венность на средства производства одновременно и как причину
эксплуатации и как результат рыночных отношений и ликвидацию
одной из этих двух категорий не мыслили иначе как вместе с лик¬
видацией другой. Ввиду особой важности данного предмета приведем
некоторые цитаты из трудов Маркса, Энгельса и Ленина, вполне
типичные для их взглядов по указанному вопросу.
Энгельс, 1847 год ("Принципы коммунизма"). "...Когда весь капи¬
тал, все производство, весь обмен будут сосредоточены в руках нации,
тогда частная собственность отпадет сама собой, деньги станут излиш¬
ними"48.
41

Энгельс, 1878 г. ("Анти-Дюринг”). ’ Раз общество возьмет во вла¬
дение средства производства, то будет устранено товарное произ¬
водство... Анархия внутри общественного производства заменяется
планомерностью... Это есть скачек из царства необходимости в царство
свободы”49.
Со злой иронией Энгельс пишет в 1886 г. о точке зрения К. Менге -
ра, вошедшего впоследствии в историю экономической мысли в каче¬
стве одного из основателей маржинализма: Менгеру ’’кажется вполне
естественным, что и в социалистическом обществе будут производиться
меновые стоимости, следовательно, товары для продажи, а также
будут впредь существовать цены на труд...”50.
Маркс (’’Капитал", т. 1). "В условиях социализма люди перестают
относиться к произведенным ими продуктам как к товарам, а мерой
распределения служит только рабочее время”51.
Маркс ("Критика Готской программы”, 1875 г.). При социализме
производитель "получает от общества квитанцию в том, что им
доставлено такое-то количество труда (за вычетом его труда в пользу
общественных фондов), и по этой квитанции он из общественных
запасов получает такое количество предметов потребления, на которое
затрачено столько-то труда"52.
В 1917 г. Ленин с резким осуждением писал об определении
сущности торговли Лифманом, определении, из которого следовало, что
торговля будет существовать и в социалистическом обществе. "Ком¬
мунистический труд, - писал Ленин тогда же, - в более узком и строгом
смысле слова есть бесплатный труд на пользу общества, производимый
не для отбытия определенной повинности, не для получения права на
известные продукты, не по заранее установленным и узаконенным
нормам, а труд добровольный, труд вне нормы, труд даваемый без
расчета на вознаграждение"53. И еще: при социализме "все общество
будет одной конторой и одной фабрикой с равенством труда и ра¬
венством платы"54.
Впоследствии в СССР такого рода несообразности, исходившие из
того, что решающим или даже единственным фактором, определяю¬
щим вклад каждого человека в общественное производство, являются
часы труда, были объявлены "мелкобуржуазной уравниловкой" Но на
деле был совершен гигантский шаг назад к ухудшенным вариантам тех
принципов распределения, которые существовали еще до капитализма.
Это нашло свое выражение на практике прежде всего в годы
гражданской войны. Специальные исследования не оставляют сомнений
в том, что всеобщность системы продразверстки, ордеров, натуральной
подушной оплаты в 1918-1921 г. объяснялась отнюдь не только
военными условиями, но прежде всего попыткой следовать изложенным
выше положениям "теории научного коммунизма". В деревне, несмотря
на все декларации об отказе от продразверстки, сменившие ее системы
продналога и хлебозаготовок были разновидностями все той же
продразверстки. В городе и во всей стране - непрерывные дефициты с
карточками разных разрядов для разных социальных слоев, что всегда
42

означало внеэкономические привилегии для одних (особенно для
номенклатуры) и ущемленность для других. И даже в те годы, когда
карточки отменялись, действовала дискриминация в снабжении городов
и деревень, чиновников и военнослужащих, колхозников и рабочих
разных сфер и отраслей экономики. Характер дискриминации опре¬
делялся прежде всего и главным образом политическими обстоя¬
тельствами, что по своей сущности значило: распределение про¬
изводилось не только и не столько на основе того сколько и как люди
работали, а в зависимости от оценки их труда властью, номен¬
клатурой, для которой главными всегда оставались ее собственные
интересы.
Нет и не может быть никаких сомнений - девиз мировой социа¬
листической революции был выдвинут и начал осуществляться в гро¬
мадных, поистине всемино-исторических масштабах людьми, для кото¬
рых самым страшным жупелом было понятие "рыночный социализм",
т.е. людьми, совершенно не способными понять, что безрыночного
социализма быть не может, что социалистический принцип "распре¬
деления по труду" означает распределение не по часам, а по резуль¬
татам труда. Результаты же труда не могут измеряться никакими
физическими мерами. Ни кто иной, как Ф. Энгельс в письме к К. Мар¬
ксу писал: "По моему мнению, совершенно невозможно выразить
экономические отношения в физических мерах" - утверждение совер¬
шенно верное, но не помешавшее ни основоположникам, ни их после¬
дователям игнорировать тот факт, что время также является физи¬
ческой мерой, и поэтому измерение благ одним только временем,
нужным для их производства, бессмысленно55. Правда, Маркс пытался
выйти их этого бессмыслия путем введения категории общественно¬
необходимого труда. Но проблема таким образом была не решена и,
напротив, еще больше затушевана и отодвинута от решения, так как у
Маркса все равно остался нерешенным вопрос: какой же труд считать
общественно-необходимым?
Решения данной проблемы искали в двух разрезах - практическом
и теоретическом. Практический разрез - многотысячелетняя история
человечества в том плане, в каком она представляла собой историю
рыночных отношений. Теоретический - это созданная после Маркса,
независимо от него и в противовес марксизму теория предель¬
ной полезности, включающая в себя теорию равновесия-неравновесия,
- признание того факта, что единственным продуктивным измерителем
ценности отдельных благ (следовательно, и ценности затраченного на
их производство труда) может быть свободный рынок. Необходимость
рынка в качестве средства не только обмена, но и одновременно изме¬
рения ценности затрат доказана математически. Мы не можем здесь
приводить сами эти доказательства56, но укажем лишь на их исходный
принцип. Как это очевидно, громадным, неизмеримым разнообразием
отличаются творческие способности, интересы, потребности, вкусы,
возможности и желания каждого человека. Эта неизмеримость помно¬
жается на разные по характеру, по виду, по интенсивности проти¬
43

востояния и взаимодействия всей массы людей, всего человечества.
Такая помноженность исключает возможность правильной оценки
результатов труда и самого труда вне конкурентного рыночного
механизма. Но вместе с доказательством необходимости рынка наука
доказала и другое: истинная, а не надуманная диалектика, диалектика,
начала которой ведут к отвергаемому Марксом и особенно Лениным
Канту, заключается в признании того, что завершенность приближения
рынка к идеалу означала бы конец прогрессу, что рынок представляет
собой такой механизм, для которого практическая бесконечномерность,
с одной стороны, является чертой его природы; с другой - заключает в
себе необходимости, пороки и дефекты, сущность которых можно
выразить следующим образом: их ликвидация противоестественна и
исключена, но противостояние им, их преодоление составляет само со¬
держание жизни в ее высшем проявлении - в общественном прогрессе.
Объяснение такой противоречивости заключается в следующем.
Сам по себе рынок основан на реализации тех или иных благ в течение
времени, определяемого текущими обстоятельствами, т.е. необ¬
ходимостью компенсации производимых затрат труда за известный
срок, который с большой долей условности можно определить как 8-10
лет. Однако процесс воспроизводства всегда имеет дело с факторами,
которые по своим временным параметрам очень сильно отличаются от
названного. Это относится к природным условиям и объектам (прежде
всего к земле и к естественным ресурсам), складывающимся в течение
многих тысяч или миллионов лет, к медицине, искусству, где роль
таланта, искусности намного (и притом неизмеримо) выше, чем в других
сферах; к науке, образованию и культуре, плоды которых не укла¬
дываются в рамки рыночных сроков; к обороне и государственному уп¬
равлению, где шкала ценностей в очень сильной степени зависит от не¬
рыночных факторов. И что особенно важно для современности, в рам¬
ки рыночных сроков не укладываются многие виды инвестиций - одни
из них (особенно в сфере обороны) настоятельно требуют кратких сро¬
ков; другие, будучи необходимы, приносят отдачу намного (иногда на
ряд десятилетий) позже тех сроков, которые господствуют на рынке.
Как можно более полный учет такого рода обстоятельств со¬
ставляет основное содержание послемарксовой общественной и прежде
всего экономической науки. На ее основе исходными становятся поло¬
жения, согласно которым прогрессивной альтернативы демократически
регулируемому рыночному хозяйству нет. Разумной альтернативой
последнему не могут служить ни свободное рыночное хозяйство с его
неизбежными анархией и стихийностью, ни такое плановое хозяйство, в
котором ценности определяются не производителями и не потре¬
бителями, а властвующей элитой, причем волюнтаристским путем.
Имея в виду абстрактно-теоретический аспект последнего варианта,
М. Вебер, один из крупнейших социологов конца прошлого - начала
нынешнего века пишет:
«В ряде случаев делался совершенно фантастический вывод, будто
результат теоретической работы в виде абстрактных теорий в области
44

ценообразования, налогового обложения, ренты, по мнимой аналогии с
теоретическими положениями физики может быть использован для
выведения из данных реальных предпосылок определенных коли¬
чественных результатов, т.е. строгих законов, значимых для реальной
действительности, так как хозяйство человека при заданных ими
условиях "детерминировано" однозначно. При этом упускалось из виду,
что для получения такого результата в каком бы то ни было, пусть
даже самом простом, случае должна быть положена "данной" и посту¬
лирована вся историческая действительность в целом со всеми ее
каузальными связями и что если бы конечному духу стало доступно
такое знание, то трудно себе представить, в чем же тогда состояла бы
познавательная ценность абстрактной теории»57.
Это последнее утверждение косвенным образом направлено против
"научного коммунизма" с его бессмысленной "конечной целью" -
"...каждому по потребностям"
За сказанным выше скрывается огромное разнообразие в постоянно
меняющейся комбинации исторических, политических, социологических,
этнографических и других факторов - как в отдельных странах, так и в
международных отношениях. Отметим три главных типа таких комби¬
наций с их привязкой к новейшей истории и современности. Первый и
наиболее совершенный - то, что в советской публицистике всегда
называлось "буржуазной демократией", - соединение политической
демократии с регулируемой свободой рыночных отношений и собствен¬
ности. Речь здесь, разумеется, идет прежде всего о государствах
Западной Европы и Северной Америки, а также о Японии, т.е. странах
с примерно одной пятой частью мирового населения, которые по
уровню развития экономики и по степени прогресса всего обществен¬
ного устройства намного опережают все человечество.
Начавшийся в данном ареале в 30-е годы, а затем развернувшийся
после войны переход от всевластия самих частных собственников
разных рангов (от владельцев мелких и средних предприятий до фи¬
нансовых магнатов) к государственному контролю в сферах кредита,
денежного обращения, внешней и внутренней торговли, отчасти также
и в сферах собственности и производства, оптимизации этого контроля
в смысле безусловного сохранения рыночной конкуренции как основы
экономики и переходом от борьбы за максимальные прибыли к системе
такой безубыточности, которая приносит наибольшие доходы всем
участникам производственного процесса в соответствии с их вкладом -
это и есть содержание истинно тектонических сдвигов, революционного
переворота, носящего всемирный характер в том смысле, что успехи,
которые достигаются здесь, в этом ареале, толкают на тот же путь
все страны мира.
Картина будет далеко не полной, если не учесть радикального
поворота в международных отношениях. Вместо предсказанной Стали¬
ным в 1952 г. новой войны между вчерашними союзниками во второй
мировой войне58, - гигантский прогресс международного сотрудничес¬
тва, либерализация экономических связей под совместным межгосу¬
45

дарственным контролем; формирование ряда не антагонистических, а,
напротив, дружественных межгосударственных организаций, из ко¬
торых, как уже отмечалось в Введении, наиболее перспективной
является "Европейский Союз" - прообраз будущих Соединенных
Штатов Европы - плюс концепция мирного сосуществования, которая в
1915 г. беспощадно высмеяна и отвергнута Лениным59; вставшие по
примеру европейцев на путь интеграции страны Азии и Тихого океана
(созданная в ноябре 1989 г. Организация Азиатско-Тихоокеанского
экономического сотрудничества (АТЭС)). Неравномерность, которая в
коммунистической идеологии трактовалась как фактор, определяющий
неизбежность межимпериалистических войн, все больше перестает
быть таким фактором, а возникающие на ее основе конфронтации и
конфликты все чаще решаются невоенным путем. Это и есть истинная
мировая революция, совершающаяся в виде мировой реформации.
Особый интерес представляет новейшее положение дел в двух
других важнейших ареалах современности - в Китайской Народной
Республике и в России.
Народно-демократическая революция и гражданская война при¬
несла с собой установление в Китае в 1949 г. монопартийной диктатуры
Коммунистической партии. Вплоть до смерти в 1976 г. ее лидера Мао
Цзедуна в КНР политическая диктатура сливалась с экономической
того типа, которая была в СССР, - с подавлением рыночных отно¬
шений, абсолютным преобладанием государственной собственности, с
так называемыми народными коммунами, представляющими собой худ¬
ший вариант колхозов и т.д. Соответственно экономика Китая топта¬
лась на месте, а столь важный показатель, как производство на душу
населения, снижался. После почти двухлетней острой борьбы в полити¬
ческой верхушке, поражения ее ортодоксально-маоистского крыла
("банда четырех") и победы фракции, возглавлявшейся Дэн Сяопином,
начался многолетний, продолжающийся и поныне период того, что
официально носит название "социализм с китайской спецификой" Под
этим понятием имеется в виду система, в которой все та же поли¬
тическая диктатура компартии сочетается с такой экономической
либерализацией, которая при больших отличиях в формах и в важных
деталях (особенно в плане меньшей роли частной собственности) в
основных чертах повторяет западную модель. Результаты превосходят
всякие ожидания - за период с 1976 по 1955 г. среднегодовой прирост
ВНП составлял около 10%, а объем ВНП возрос в 4 раза. По
прогнозам к началу XXI в. КНР выйдет из числа отсталых стран в
число стран среднего уровня развития, тогда как Россия в начале 90-х
годов оказалась в числе стран низкого уровня развития60.
Китайский опыт не стал исключительным. В смысле сочетания
политической диктатуры с рыночным хозяйством аналогичной была
ситуация в СССР в годы нэпа, в довоенной фашистской Италии с ее
"корпоративным государством" Но как бы то ни было, сколько бы
современные китайские лидеры не клялись в своей приверженности
марксизму, неопровержимым стал факт: из трясины многовековой
46

экономической отсталости и нищеты огромных масс населения Китай
стал вырываться на путях поддерживаемой диктаторским государством
рыночной демократии.
Намного сложнее обстоит дело в России. Здесь необходимо снова
подчеркнуть: утопические идеи безрыночной экономики, формиро¬
вавшиеся дооктябрьским марксизмом, после Октября не только
сохранялись в качестве идеологии большевизма, но и превратились в
разрушительную материальную силу. Вот примеры суждений, воспри¬
нимавшихся как неукоснительные директивы.
XII съезд РКП(б) в 1923 г. - "...в своем окончательном развитии
плановые методы должны подчинить себе рынок и тем самым
упразднить его"61. Даже в 1952 г. после того, как - и в теоретическом
и в практическом планах - необходимость рынка, товарно-денежных
отношений должна была быть очевидна, Сталин в работе, которая по¬
служила основой программы КПСС, писал: "Мы марксисты, исходим из
известного марксистского положения о том, что переход от социализма
к коммунизму и коммунистический принцип распределения продуктов по
потребностям исключают всякий товарный обмен, следовательно, и
превращение продуктов в товары, а вместе с тем и превращение их в
стоимость"62. В той же работе предлагалось (приказывалось!) "зачатки
продуктообмена" развить в "широкую систему продуктообмена", вво¬
дить ее "неуклонно, без колебаний, шаг за шагом сокращая сферу
действия товарного обращения и расширяя сферу продуктообмена"63.
Если бы смерть Сталина не остановила такой ход дела (введение
продуктообмена), последствия этого шага были бы не менее (если не
более) губительны, чем те, которые принесли "раскулачивание", кол¬
лективизация, ликвидация частной торговли.
Но и после Сталина в руководстве КПСС марксистский утопизм
соединялся с невежеством, с целеустремленным игнорированием всей
современной общественной науки, в особенности экономической. Ха¬
рактерно в этом плане то, с чего начинал М.С. Горбачев. "Не рынок,
не стихийные силы конкуренции, - говорил он в 1985 г. в одном из сво¬
их первых выступлений в качестве генерального секретаря КПСС, - а
прежде всего план должен определять основные формы развития
народного хозяйства... Надо четко определить, что планировать на
союзном уровне, что на уровне союзной республики, области, министер¬
ства"64. Так же, как все его предшественники, новый генеральный сек¬
ретарь, выступивший в качестве родоначальника последующих про¬
грессивных реформ, вначале был не в состоянии понять, что рынок -
впереди планирования, что без оценки рынком результатов и затрат ни
о каком преодолении анархии и стихийности, ни о каком серьезном
планировании не может быть и речи.
Начавшаяся в последующие годы политическая демократизация
вырвала монополию из рук тех, кто держался подобных взглядов и
положила начало демократизации в сфере экономики - переход к
рыночным, товарно-денежным отношениям. Как в политической, так и
в экономической сферах переход этот совершается медленно и
47

болезненно, что находит свое выражение в инфляции, в разрастании
коррупции, в несвоевременности платежей по заработной плате и пен¬
сиям, в низком уровне инвестиций затягивающемся снижении произ¬
водства или приостановке его роста. Ущерб таков, что очень многие,
особенно те, кто оказался в трудном материальном положении, не
могут или не хотят видеть переходного характера этапа, на котором
оказалась Россия, понимать, что за семь лет реформ нельзя без боль¬
ших трудностей и потерь ликвидировать ущерб, нанесенный семью
десятилетиями бездумного и разрушительного курса.
Все же, как бы то ни было, при нынешнем положении нельзя уйти
от вопроса: нынешние пороки суть наследие советского прошлого, или
они порождены совершившимися переменами? К чему идет дело - к
углублению затягивающегося кризиса, или к его постепенному преодо¬
лению? Ответ на такой вопрос конечно требует специального анализа.
Здесь мы отметим лишь следующее: нынешняя многослойная раско¬
лотость российского общества отражает особый характер перехода.
Речь идет не о восстановлении тех прежних форм и субъектов собст¬
венности и рынка, с которыми Россия пришла к Октябрю и от которых
все последующее не оставило камня на камне, а о таком повороте к
новому социально-политическому устройству, для которого ориентиром
служит мировая реформаторская революция, совершившаяся уже после
Октября в борьбе против любых видов тоталитаризма - как внут¬
реннего в лице монопольных позиций частного капитала, так и внеш¬
них - в лице коммунизма и фашизма. Речь идет о формировании анти¬
буржуазной рыночной системы - системы, главной чертой которой
является прогрессивная динамичность.
Возвращаясь к концепции перманентной революции, нельзя не
видеть, что ее провал был связан не с тем, что "социалистическая рево¬
люция", совершившись в одной стране, не переросла в мировую, а с
совсем иным - порочностью, авантюристичностью самой идеи социа¬
лизма-коммунизма в ее марксистском варианте. Уверенность в счастли¬
вом будущем человечества может проистекать только из признания
того, что победа демократии над тоталитаризмом, и красным и
коричневым, была величайшим благом, необходимым условием нового
прогресса.
В связи с этим мы снова напомним о версии "ортодоксов", согласно
которой вина за неприемлемые для них перемены ложится на тех или
иных лидеров. Весь мировой опыт учит тому, что отдельные лидеры
сами могут оказывать на историческое течение дел то или иное
воздействие лишь в течение определенного - большего или меньшего -
времени. В нынешнем веке эта общая закономерность особенно ярко
проявила себя в Октябрьском перевороте, в результате которого
власть в России была на ряд десятилетий захвачена кучкой безответст¬
венных демагогов, принесших стране и ее народу неисчислимые бедст¬
вия. История знает и такие случаи, когда подобный губительный по¬
48

ворот дел заканчивался гибелью целых народов. Но если жизнь со¬
храняется, раньше или позже дорогу пробивает разум. Сколь ни сло¬
жен, ни противоречив и ни болезнен выход из Октябрьского тупика, на¬
чавшийся во второй половине 80-х годов, процесс продолжается, и его
революционное содержание, его финал только в одном - в скорейшем
выходе на общий цивилизационный путь политической и экономической
демократии.
1	Российская газ. 1996. 10 ноября.
2	Об этом см. подробно: Певзнер Я.А. Экономическое учение Карла Марк¬
са перед судом двадцатого столетия. М.: ИМЭМО РАН, 1996. Гл. 2.
3	Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 20. С. 189; Т. 23. С. 761.
4	Там же. Т. 4. С. 334—335.
5	Там же. Т. 7. С. 86.
6	Там же. С. 261.
7	Там же. С. 551.
8	Там же. Т. 29. С. 395.
9	Там же. Т. 36. С. 51.
10	Там же. Т. 37. С. 270.
11	Там же. С. 3.
12	Ленин В.И. 4 изд. Т. 37. С. 46.
13	Там же. Т. 26. С. 428-429.
14	Там же. Т. 27. С. 414.
15	Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 41. С. 245.
16	Женьминь жибао. 1965. 3 сент. Цит. по: Идейно-политическая сущность
маоизма. М., 1977. С. 361.
17	Выступления Мао Дзэдуна, ранее не публиковавшиеся в китайской пе¬
чати. М., 1976. Вып. 5. С. 233.
18	Вот вполне типичные примеры. Из письма Маркса Энгельсу в июле
1857 г. "Революция приближается, как показывает ход дел Credit Mobilier и
состояние бонапартовских финансов вообще" Маркс К., Энгельс Ф. Соч.
2-е изд. Т. 29. С. 121. Энгельс - Марксу (17 марта 1858 г.): "Торговля во
Франции находится теперь, к счастью, в таком положении, которое не
может улучшиться прежде, чем экономический кризис не приведет к
политической революции". Там же. С. 248. Энгельс - Эд. Бернштейну (31
янв. 1882 г.): "...кризисы являются одним из самых могучих рычагов
политического переворота..." Там же. Т. 35. С. 218. См. также: Там же.
Т. 31. С. 394 и многие др.
19	Ленин В.И. Собр. соч. 4-е изд. Т. 21. С. 311.
20	Подробный анализ см.: Япония - полвека обновления. М., 1995.
21	Ленин В.И. Собр. соч. 4-е изд. Т. 27. С. 456.
22	Подробно см.: Певзнер Я.А. Природа современных общественных отно¬
шений и опыт Японии Ц Япония - полвека обновления.
23	Ленин В.И. Собр. соч. 4-е изд. Т. 23. С. 245.
24	Там же. Т. 27. С. 43-44.
25	Там же. Т. 28. С. 434.
26	Там же. Т. 31. С. 369
27	Цит. по: Геллер М., Некрич А. Утопия у власти: История Советского
Союза с 1917 года до наших дней. М., 1995. Кн. 1. С. 129.
49

28	Подробно см.: Певзнер Я.А. Жизнь и труды Е.С. Варги в свете совре¬
менности // Мировая экономика и ме жду нар. отношения. 1989. № 10.
29	См.: Ленин В.И. Собр. соч. 4-е изд. Т. 28. С. 200.
30	Там же. Т. 33. С. 44.
31	Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 54. С. 260.
32	Там же. Т. 45. С. 309.
33	Штурман Д. Городу и миру: О публицистике А.И. Солженицина. Париж,
1988. Т. 1. С. 369.
34	Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 39. С. 22.
35	Об этом см.: Владимиров П.П. Особый район Китая. М., 1973. С. 644.
36	Геллер М., Некрич А. Указ. соч. М., 1995. Кн. 2. С. 140.
37	См.: Каплан В.И. Важнейшие события международной жизни и деятель¬
ность Института мирового хозяйства и мировой политики (1925-1948 гг.).
М., 1991, С. 144.
38	Об этом см.: Каплан В.И. Указ, соч.; Арбатов Г.А. Затянувшееся
выздоровление (1953-1985). Свидетельство современника. М., 1985. Гл. III.
39	Геллер М., Некрич А. Указ. соч. Кн. 2. С. 68. ’’Сталин, - комментируют
эти слова и другие действия вождя авторы данной книги, - хотел видеть
Европу советской еще при своей жизни”. Там же. С. 70.
40	Материалы XXII съезда КПСС. М., 1961. С. 337-349.
41	Там же. С. 147.
42	Правда. 1961. 28 окт.
43	Геллер М., Некрич А. Указ. соч. Кн. 2. С. 144.
44	Материалы XIV съезда КПСС. С. 22.
45	Геллер М., Некрич А. Указ. соч. Кн. 2. С. 276.
46	Об этом подробно см.: Восленский М. Номенклатура: Господствующий
класс Советского Союза. М., 1991.
47	Фрейд 3. Введение в психоанализ. Лекции. М., 1995. С. 414—415.
48	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 334.
49	Там же. Т. 20. С. 294.
50	Там же. Т. 21. С. 504.
51	Там же. Т. 23. С. 89.
52	Там же. Т. 19. С. 18.
53	Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 27. С. 344.
54	Там же. Т. 33. С. 68.
55	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 35. С. 47.
56	Их краткое популярное изложение см.: Певзнер Я.А. Вторая жизнь. М.,
1995. С. 220-222.
57	Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 387.
58	Сталин И. Экономические проблемы социализма в СССР. М., 1952.
С. 32.
59	Ленин В.И. См.: Вопрос о неизбежности войн между капиталистическими
странами // Соч. 4 изд. Т. 21. С. 308-311.
60	См.: Japan 1995, An International Comparison. Tokyo: Koho Centa, 1995, P. 11;
Известия, 1996, 1 дек.
61	Маркс, Энгельс, Ленин., КПСС об управлении экономикой. М., 1979.
С. 56.
62	Сталин И. Экономические проблемы социализма в СССР. М., 1952. С. 94.
63	Там же.
64	Горбачев М.С. Активно действовать, не теряя времени. М., 1985. С. 44.

Гпава II
ПРАКТИКА - КРИТЕРИЙ ИСТИНЫ
И ФАЛЬШИ
По плодам их узнаете лжепророков.
Евангелие от Матвея
Для лучшего понимания природы современной экономической науки
в ее сопоставлении с марксизмом важную роль должно играть обра¬
щение к категории оптимизации. Речь идет о процессе нахождения
экстремума (максимума или минимума) определенной функции или
выбора наилучшего (оптимального) варианта из множества возможных.
При обращении этого принципа к экономике должно быть ясным
осознание того, что есть множество видов затратных факторов, приме¬
няемых в таком сочетании, при котором данные затраты приносили бы
наилучший результат, - со вполне определенным пониманием того, что
"наилучший" это не идеальный, а лишь "наименее плохой".
В СССР вплоть до 1965 г., когда выдающиеся советские ученые
Л.В. Канторович, В.С. Немчинов и В.В. Новожилов были удостоены
Ленинской премии за научную разработку методов линейного програм¬
мирования и экономических моделей, сам предмет экономического
оптимума находился почти под запретом или во всяком случае под
очень сильным подозрением у высших идеологических властей. Не
имея представления о содержательной стороне науки оптимизации,
власти понимали, что с ее помощью может выплыть наружу то, что
наиболее тщательно скрывалось: потери, которыми сопровождались
"успехи в строительстве социалистического народного хозяйства", были
намного более велики, чем достигнутый в некоторых сферах прогресс.
Кроме того, по самой своей сути оптимизация - понятие, которое пред¬
полагает решающую роль рыночных факторов, суверенность по¬
требителей, что для советского руководства было абсолютно непри¬
емлемо. По этой же причине даже тогда, когда наступила "оттепель",
проблеме оптимизации была придана вполне определенная окраска: в
основу был положен тезис о том, что как прогрессивное явление
оптимизация возможна только в условиях социализма. В этом плане
вполне типично следующее определение оптимизации С.Г. Струми-
линым: "Экстремальные задачи на максимум и минимум нуждаются для
своего решения лишь в правильном использовании известных методов и
приемов математической науки. Но когда речь идет об оптимальном
решении какой-либо хозяйственной задачи, всегда нужно еще ясно себе
представлять, с чьей именно точки зрения - какого именно "хозяина"
или иного оценивающего субъекта - искомое решение является оп¬
тимальным, т.е. наилучшим в данных обстоятельствах места и време¬
51

ни. В условиях капитализма, где интересы основных классов - буржуа¬
зии и пролетариата - прямо противоположны, таких решений вообще
себе нельзя представить, ибо наилучшие решения в интересах бур¬
жуазии будут заведомо наихудшими для пролетариата и, наоборот, луч¬
шие решения для рабочих окажутся худшими для предпринимателей.
Конечно, буржуазия в качестве господствующего класса могла бы
поставить перед собой задачи оптимальных пропорций и в своих лишь
собственных классовых интересах, игнорируя все другие. Но стихия
рынка в условиях частнокапиталистического предпринимательства не
подчиняется разуму, сама подчиняя события самотеку законов хищ¬
нической конкуренции. А самотек стихий не может обеспечить
оптимальных решений.
Таким образом, проблема оптимальных народнохозяйственных про¬
порций возникает лишь в условиях бесклассового, социалистического
хозяйства, когда созданное единство интересов всего народа позволяет
ему планомерно и все более целеустремленно наращивать свои про¬
изводительные силы и, опираясь на уже познанные законы социа¬
листической экономики, использовать их для решения все более
крупных и важных народнохозяйственных задач. В эффективности
социалистического планирования не приходится уже сомневаться. Оно
уже подтверждено многолетним мировым опытом"1.
Это написано одним из крупнейших советских теоретиков-эконо¬
мистов и одним из важнейших деятелей в сфере государственного
управления экономикой. Мы не знаем, в какой степени автор этих
строк был искренен, но уверены в том, что все приведенные суждения
вполне соответствуют марксистской теории и тем лучше обнаружи¬
вают несостоятельность одного из ее основных направлений.
В этой работе мы не раз будем обращаться к вопросу о роли в
экономике и во всем общественном устройстве рынка и собственности.
Но уже на начальном этапе анализа мы отмечаем, что наша основная
концепция заключается в следующем: при неотрывности двух назван¬
ных категорий с точки зрения социального прогресса вопреки Марксу
решающую роль играет не характер собственности, а рыночные от¬
ношения как фактор, без которого - при любом характере собствен¬
ности - невозможно распределение благ по результатам труда, а
следовательно, невозможен и экономический прогресс.
Величайшая сложность категории "эффективность" заключается в
ее практической бесконечномерности и, следовательно, в невозмож¬
ности точного количественного измерения. В самом деле - можно ли
считать показателем эффективности размер ВВП на душу населения
или на одного занятого? На этот вопрос невозможно ответить, не
обращаясь к структуре ВВП, т.е. прежде всего к вопросу о том,
каковы в нем доли средств производства и средств потребления,
средств, направляемых на гражданские и на военные нужды. Какова
структура самих средств потребления? Каково распределение между
разными слоями общества и как обстоит дело с занятостью в ее самых
разных аспектах и, в частности, в таких как соотношение рабочего
52

времени и времени отдыха как демографический фактор? Даже
высокий объем потребления сам по себе не может быть показателем
эффективности - ведь остается неизвестно за чей счет достигается
такой объем - не в результате ли столь быстрого истощения ресурсов,
которое несет с собой большую угрозу будущему2.
Мы еще вернемся к этим вопросам, но уже сейчас обращаем
внимание на то, что категория абстрактного общественно необходи¬
мого среднего труда, в том виде, в каком она была, положена Марксом
в основу всей его концепции стоимости и прибавочной стоимости,
непреодолимо далека от возможности научного анализа экономического
процесса (в том числе в его социальном аспекте).
В устремлении сделать новый шаг на бесконечном пути к анализу
эффективности на стыке проблем экономической оптимизации и кибер¬
нетики родилась новейшая наука - синергетика. Ее задача заклю¬
чается в том, чтобы, как пишет Г. Гольц, заведующий лабораторией в
Институте народнохозяйственного прогнозирования РАН, "создать
многофакторный показатель, который условно можно было бы назвать
индикатором самоценности жизни". По методу Гольца такой показатель
должен вбирать шесть существенных элементов: национальный доход;
долю национального дохода, расходуемого на военные нужды; чис¬
ленность населения; долю расходов на питание в денежном бюдже¬
те семьи; коэффициент смертности; среднюю продолжительность
жизни.
Такого рода показатель при его дальнейшем совершенствовании
может иметь не только научное, но и политическое значение - в
частности, должен быть обращен против всякого рода популистских
истерик, в том числе и тех, которые возникают в связи с проблемой
безработицы3.
Уже во второй половине 20-х годов в СССР победила та линия, для
которой демагогия "всеобщей занятости" была на первом месте и осу¬
ществлялась таким путем, который обрекал хозяйство на низкую про¬
изводительность труда. В упомянутой выше лаборатории Института
прогнозирования РАН были проведены исчисления синергетического
индикатора уровня жизни, который в XX в. в применении к четырем
странам выглядел следующим образом (см. табл. 1).
Особого внимания заслуживают цифры для России-СССР за период
1900-1930 гг. Независимо от абсолютных размеров и возможных неточ¬
ностей, эти цифры рисуют десятикратный рост индикатора за тридцать
лет, совершившийся несмотря на первую мировую и гражданскую
войны. Прогресс в период с начала века до 1914 г., а затем за шесть-
семь лет нэпа был такой, что по динамике синергетических пока¬
зателей Россия намного опережала индустриальные страны. Но затем,
с переходом в "развернутое социалистическое наступление", положение
изменилось коренным образом - СССР оказался отброшен далеко
назад.
Отдавая себе отчет в том, что ни по отдельности, ни даже в сумме
приводимые данные не могут быть исчерпывающими, мы в то же вре-
53

Таблица I
Синергетический индикатор уровня жизни (в %)
Годы
Страны
Россия (СССР)
Франция
Англия
США
1900
1930
1960
1990
0.67
6.92
3.48
3.32
1.12
1.54
2.92
11.55
0.92
1.34
4.71
21.64
1.01
2.78
6.36
21.20
Источник: Известия, 1993, 16 окт. С. 10.
мя полагаем, что в любом комплексе, при любой комбинации данные
эти настолько важны, что вполне могут послужить выяснению истины
- действительного положения дел, действительных итогов в той
области, которые - в решениях высших органов КПСС и советского
государства - уже с первых лет советской власти формировались как
"экономическое соревнование двух систем", как задача "догнать и пере¬
гнать передовые капиталистические страны по уровню экономического
развития", - при том что последнее чаще всего отождествлялось с
размерами производительности труда, т.е. с той целевой функцией
эффективности, которая прямо вытекала из трудов Маркса и Энгельса.
По Марксу, "коллективный человек, ассоциированный производитель
ставят производство под общий контроль и совершают его с наи¬
меньшей затратой сил"4. По Энгельсу, "производительная сила, нахо¬
дящаяся в распоряжении человечества, беспредельна. Эта беспре¬
дельная производительная способность, будучи использована сознатель¬
но в интересах всех, вскоре сократила бы до минимума выпадающий на
долю человека труд"5.
Но с особенной остротой и настойчивостью тезис о превосходстве
социализма в сфере производительности труда выдвигался лидерами
большевизма после Октября. Уже в сентябре 1917 г. Ленин писал о
том, что установление в России диктатуры пролетариата - путь к тому,
чтобы "догнать передовые страны и перегнать их также и экономи¬
чески"6. "Производительность труда, - писал Ленин в статье "Великий
почин" (1919 г.), - это в последнем счете самое важное, самое главное
для победы нового общественного строя... Коммунизм есть высшая,
против капитализма, производительная сила труда..."7. При этом, по
Ленину, коммунизм может и должен быть построен менее чем за одно
поколение8 - тезис, который с некоторой поправкой был повторен ХХП
съездом КПСС (1961 г.), где принятая Программа партии заканчива¬
лась следующими словами: "Партия торжественно провозглашает:
нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме"9.
Во второй половине 20-х годов в связи с борьбой за "генеральную
линию партии" против "левого" и "правого" уклонов тезис "догнать и
перегнать" приобрел новые черты, новую остроту. "Задачи партии, -
54

заявлял Сталин в 1927 г. в Политическом отчете ЦК XV съезду
ВКП(б), - закрепить достигнутые темпы развития социалистической
промышленности и усилить его в ближайшем будущем на предмет
создания благоприятных условий, необходимых для того, чтобы догнать
и перегнать капиталистические страны”10.
На фоне такого рода теоретических и историко-политических
призывов и заключений - как выглядела послеоктябрьская практика
марксистского социализма, прежде всего в СССР? С конца 20-х годов
"победа генеральной линии партии”, помимо иных аспектов, выразилась
в следующем. С одной стороны^ был взят поддержанный всем совет¬
ским народом, исторически и политически необходимый курс на ин¬
дустриализацию, форсированный рост тяжелой и военной промышлен¬
ности. С другой стороны, в ходе острой политической борьбы в
руководстве КПСС победил курс (’’генеральная линия партии”) на
такие методы индустриализации, о которых шла речь выше.
Именно в результате порочности перечисленных методов индуст¬
риализация в СССР, сыграв свою неоценимую роль в победе над гит¬
леровским фашизмом, ни до, ни после войны не принесла с собой прео¬
доления экономической отсталости СССР по сравнению с индустри¬
альными странами современного капитализма.
Спустя ряд лет после окончания войны девиз "догнать и перегнать
капиталистические страны" продолжал занимать в общественной жизни
СССР ведущее место. "В ближайшее десятилетие (1961-1970 гг.), -
говорилось в принятой в 1961 г. на ХХП съезде программе КПСС, -
Советский Союз, создавая материально-техническую базу коммунизма,
превзойдет на душу населения наиболее мощную и богатую страну
капитализма - США”11.
При подходе к выяснению результатов экономического курса, вы¬
ражавшегося в приведенных выше девизах, необходимо прежде всего
отметить, что на протяжении более семидесяти лет, на всех этапах
истории СССР, советская статистика была проникнута обманом и
искажениями. Для того чтобы установить характер и масштабы этого
обмана, российским и другим ученым, экономистам и историкам, еще
предстоит проделать немалую аналитическую работу. Но уже сейчас
очевидны следующие две особенности. Во-первых, такого рода обман
был и целеустремленным самообманом - руководители не только
запрещали публикацию правдивых данных об экономике СССР и
многие из них засекречивали, но и требовали, чтобы им самим докла¬
дывали только данные, рисующие успехи проводимой ими политики, а
если успехов не было, если были провалы, из информации, представ¬
лявшейся для самого верхнего эшелона власти, данные, вскрывающие
такого рода неуспехи или провалы, должны были исключаться12.
Вот некоторые примеры.
В 1930 г. был выдвинут лозунг "Пятилетка - в четыре года”. В
действительности дело обстояло следующим образом: после ряда пере¬
смотров в сторону увеличения план выплавки чугуна был утвержден в
объеме 17 млн тонн. Фактически же в 1932 г., т.е. по истечении 4 лет
55

после начала пятилетки, было выплавлено лишь 6,2 млн т чугуна;
17 млн удалось выплавить лишь в 1950 г. Как пишет О. Лацис, "в
1933 г., т.е. первом году уже второй пятилетки, был достигнут уровень
плана первой пятилетки по углю и тракторам, в 1934 г. - по нефти и
железной руде, в 1935 г. - по электроэнергии, стали, прокату, авто¬
мобилям, в 1936 г. - по бумаге и картону, в 1951 г. - по хлопчато¬
бумажным тканям и сахарному песку, в 1956 г. - по шерстяным тканям.
Только в пятой и шестой пятилетках выполнялись задания первого
пятилетнего плана по товарам народного потребления! По тяжелой же
промышленности - в основном в середине второй пятилетки. Вообще
ни один из наших 12 пятилетних планов не был выполнен, но провал
первой пятилетки был самым оглушительным..."13.
Проведенная в 1937 г. перепись обнаружила резкое замедление
роста численности населения по сравнению с годом предыдущей
переписи (1926 г.), что было прямым следствием геноцида коллекти¬
визации, последующего массового умерщвления людей и сокращения
рождаемости14. После их опубликования данные были объявлены де¬
фектными, а руководивший переписью начальник Центрального управ¬
ления народнохозяйственного учета И.А. Краваль - расстрелян.
Вернувшийся после научной командировки в США один из круп¬
нейших аналитиков экономики сельского хозяйства М.И. Кубанин опуб¬
ликовал в журнале "Проблема экономики" (1941. № 1) статью с дан¬
ными, демонстрирующими резкое (в 4-5 раз) отставание производи¬
тельности труда в сельском хозяйстве СССР по сравнению с США.
Содержание статьи было доложено Сталину, и Кубанин был умерщ¬
влен.
От сменившего Краваля на посту начальника ЦСУ (Центральное
статистическое управление при СМ СССР) В.Н. Старовского в 1951 г.
Сталин потребовал записку о положении в сельском хозяйстве. Записка
содержала более или менее объективную картину тяжелого положения.
Пригласив к себе Старовского, Сталин сказал ему: ...меня ваша
записка удивляет. Партия успешно решает задачи "сделать все кол¬
хозы богатыми, а всех колхозников зажиточными"15, а вы что здесь
пишете? Возьмите записку и подумайте... Для Старовского было
вполне очевидно, что в этой сентенции была заключена угроза репрес¬
сии и через два дня Сталину была направлена другая записка, в ко¬
торой положение в сельском хозяйстве рисовалось таким, каким вождь
его хотел видеть.
Только во второй половине 80-х годов в СССР-России стала
возможна публикация работ, в которых начинает раскрываться правда
о динамике экономики СССР в ее сравнении с динамикой экономики
индустриальных капиталистических стран - с динамикой в те годы,
когда, как уверяли официальные данные, задача "догнать и пере¬
гнать..." успешно решалась.
Согласно данным советской статистики, объем промышленного про¬
изводства в России в 1913 г. составлял по отношению к тому же пока¬
зателю для США 12,5%. По тем же данным за период с 1913 по 1985 г.
56

Таблица 2
Страны "семерки” и СССР в сравнении с США
(по объему производства, в %, 1989 г.)
Страны
Общий объем
На душу населения
ВНП
Промыш¬
ленность
Сельское
хозяйство
ВНП
Промыш¬
ленность
Сельское
хозяйство
США	100	100	100	100	100
Япония	42	72	42	84	144
Германия	25	41	24	80	133
(объединен¬
ная)
Франция	19	22	32	84	96
Великобри-	16	19	13	68	81
тания
Италия	14	15	15	59	67
Канада	10	9	12	98	81
СССР	38	48	64	30	42
100
82
63
115
45
78
100
38
Источник: Аргументы и факты. 1991. № 26. С. 4
объем производства в СССР вырос в 212 раз и в 1987 г. должен был бы
быть в 26,6 раза больше по сравнению с промышленными произ¬
водством США в 1913 г. Поскольку за тот же период объем промыш¬
ленного производства в США вырос в 13 раз, в 1987 г. объем промыш¬
ленного производства в СССР должен бы быть выше американского в
2 раза16. В действительности же общий объем промышленного про¬
изводства в СССР в 1990 г. был по отношению к США на уровне 48%,
а на душу населения -42%17. Уже один этот показатель свидетельст¬
вует об обмане, заключенном в советской экономической статис¬
тике.
По расчетам С. Никитина и М. Гельвановского за период 1928-
1985 гг. официальные данные о темпах прироста народнохозяйственных
показателей СССР были завышены по сравнению с реальностью в 2
раза18. По новейшим, обоснованным и более или менее достоверным ис¬
числениям, выполненным в Институте мировой экономике и между¬
народных отношений РАН под руководством известного российского
статистика Б.М. Болотина в 1989 г., соотношение объемов производ¬
ства СССР, США и других стран ’’семерки" представлено на табл. 2.
По расчетам Мирового банка соотносительные абсолютные данные
о размерах личных доходов на душу населения выглядели следующим
образом. В 1992 г. по размерам годовой заработной платы (в долл.
США) на первом месте была Швейцария - 36 230, на втором - Люк¬
сембург (35 260), далее Швеция (26 280), Дания (25 930), Норвегия
57

(25 800), Исландия (23 670). США были на восьмом месте (23 120);
затем шла Германия (23 030) и Финляндия (22 980). В России в 1991 г.,
т.е. еще до начала последующего тяжелейшего кризиса, эта величина
составляла 3 470 - в 10,5 раз меньше, чем в Швейцарии, и в 6-7 раз
меньше, чем в США19.
Такого рода разрыв (т.е. около 20% по уровню личных доходов
против 30% по уровню ВНП) имеет по собой очень серьезные, социаль¬
но-политические основания. Это связано с двумя обстоятельствами - с
необычайно высокими военными расходами (достигавшими в СССР не
менее 14-15% ВНП против 5-6 в США и в пределах 1% в Японии) и с
чрезмерно высокой долей производства средств производства. По
некоторым подсчетам потребление всех видов промежуточных ресурсов
в СССР в 1,2-2 раза превышает их потребление в США, а конечное
потребление товаров и услуг потребительского назначения (включая
еду и жилье) составлял в СССР в 1990 г. 28% американского уровня.
За этими итоговыми показателями скрываются такие данные. Со¬
ветский Союз потреблял в 1,6 раза больше стали, чем США, а машин
и оборудования производил лишь 77% от уровня США; потреблял ми¬
неральных удобрений в 1,8 и обладал мощностью тракторного парка в
2,8 раза больше США, а производил зерна лишь 64% от уровня США.
По расчетам М.В. Барабанова, доля производственного накопле¬
ния, военной техники и материалов (главным образом оборотных
средств) в СССР выросла с 11,3% в 1928 г. до 52,4% в 1985 г. и была
более, чем в 2,5 раза выше той доли (примерно 20%) данной величины,
которая фигурировала в официальной статистике. К 1985 г. доля
тяжелой промышленности достигла более 3/4 общего объема продукции
промышленности в СССР против примерно 40% в 1928 г.20
В недавнем прошлом одним из любимых занятий советских полит¬
экономов было состязание в выводах о норме прибавочной стоимости в
странах капитализма - часто с цифрами, из которых следовало, что на
долю трудящихся приходится самое большое 30-35% вновь произво¬
димой стоимости, тогда как остальная часть идет в руки собственников,
что должно было отражать колоссальную и все возрастающую степень
эксплуатации21. В рассматриваемом здесь плане социально-экономиче¬
скую обстановку в развитых странах и в СССР несравненно более
точно характеризуют следующие показатели. По данным за 1985 г.,
доля личных потребительских расходов в ВНП составляла в СССР
27,7% против 68 в США, 54 в странах Западной Европы и 56% в
Японии22.
За всеми приведенными выше данными скрывается то, что не¬
лепость шедшего от Маркса и особенно от Ленина "закона преиму¬
щественного роста производства средств производства", вдалбливавше¬
гося на протяжении многих десятилетий в головы советских людей,
сочеталась с соответствующей этой нелепости, этому глубоко антина¬
учному и антигуманному теоретическому положению экономической
политикой, принесшей при и без того низком уровне ВНП на душу
населения еще более низкий жизненный уровень.
58

За приведенными общими данными скрываются удручающие для
нашей страны показатели по отдельным видам потребления. Ввиду
естественно низкой эластичности такого вида потребления как пита¬
ние, в структуре расходов семей рабочих и служащих на последние в
СССР приходилось 40,0% (в 1992 г. - 75) против 10 в США и 15% в
Японии23.
Что касается второго по значению после питания показателя благо¬
состояния, а именно жилья, то обеспеченность им в среднем на душу
населения составляла (в кв.м, 1990 г.) в России (в то время РСФСР) -
16,3; Японии - 30,0; ФРГ - 41,5; США - 46,5. Приведя эти данные,
Б.М. Болотин пишет: "Если в 1970 г. по средней обеспеченности
жильем наша страна находилась практически на одном уровне с Япо¬
нией, то через 10 лет отставала от нее почти вдвое и в 80-е годы раз¬
рыв еще более увеличился. От ФРГ мы в 70-м г. отставали в 1,5, а в
1990 г. уже в 2,5 раза"24. Мы полагаем, что нелишней будет следую¬
щая подробность: в Москве на каждого жителя приходилось 17,7 кв.м
жилья против 28,4 кв.м в Париже; 35,6 в Вене; 40,6 в Стокгольме и 55
в среднем в США25. В комфортных условиях (с числом комнат, равным
или превышающим количество членов семьи) в Москве проживало
лишь 25% населения, тогда как в столицах индустриальных стран За¬
пада свыше 90%. Так выглядит злополучная "бездомность трудящихся
в странах капитализма" - утверждение, которое никогда не сходило со
страниц советской печати, - печати страны, где (по крайней мере в
Москве) в многолетнюю очередь на получение жилья не ставились
лица, у которых было более 6 кв.м на человека.
К сказанному следует добавить, что в 1985 г. на 1 тыс. жителей
приходилось телефонных аппаратов в: США - 759; Японии - 533;
ФРГ - 598; Великобритании - 523. В Советском же Союзе (1990) - 75.
Легковых автомобилей соответственно: 552; 230; 428; 291; в СССР 5526.
Обращаясь к этой же теме, известный российский публицист и эко¬
номист О. Лацис пишет: "Наша индустрия была великой по сталинским
критериям 40-х годов: по своей способности производить металл, а из
него - оружие. США, например, с 1970 по 1986 г. уменьшили производ¬
ство чугуна с 83 до 40 млн т, стали - со 122 до 75 млн т. При этом не¬
уклонно увеличивали выпуск конечного продукта - потребительских
товаров. СССР за те же годы увеличил производство чугуна с 86 до
114 млн т, стали - со 116 до 162 млн. Но по потребительским товарам
не перегнал и не догнал - зато перегнал весь мир по танкам и ра-
>•77
кетам .
Так выглядел на деле марксистский "закон преимущественного
роста средств производства", который в СССР имел только одно пред¬
назначение - непрерывное повышение военно-промышленной мощи за
счет трудящихся, в интересах агрессивной внешней политики руко¬
водства КПСС.
В плане натуральных показателей весьма убедителен следующий
отрывок: "Чтобы составить правильное представление о положении со¬
ветского рабочего по сравнению с его заграничными собратьями, - пи-
59

Таблица 3
Страна
1928
1936-1938
1951-1952
СССР	100
Австрия	90
Германия	142
Великобритания	200
США	370
100
158
213
192
417
100
167
233
361
556
Источник'. Геллер М., Не крин А. Утопия власти. История Советского Союза с
1917 года до наших дней. М., 1995. Кн. 2. С. 65
шут М. Геллер и А. Некрич, - сравним, сколько продуктов можно было
купить за 1 час затраченной работы”. Приняв исходные данные часовой
заработной платы советского рабочего за 100, авторы получили такую
сравнительную таблицу (см. табл. 3).
Соответствующие данные не оставляют сомнений в том, что по¬
следующие годы положение не улучшилось, а в первой половине 90-х
годов - ухудшилось.
Картина была бы неполной, если бы мы не коснулись положения
дел в некоторых других отраслях. При населении в 287 млн человек в
СССР площадь всех сельскохозяйственных угодий составляла в 1986 г.
509 млн га, из которых 227,4 млн га приходилось на пашни и много¬
летние насаждения и 293 млн га - на пастбища28. При многократно (по
сравнению с Японией больше чем в 50 раз) более высокой площадью
сельскохозяйственных угодий на одного жителя; при количестве
занятых в сельском и лесном хозяйстве, составлявшей в 1986 г. около
11 млн человек - 12% общего числа занятых во всем народном хо¬
зяйстве29 (против 3,5% в США) и при сравнительно высокой техничес¬
кой базе сельского хозяйства - СССР и Россия резко отставали и
продолжают отставать от всех индустриальных стран по всем без ис¬
ключения показателям результатов, и прежде всего по производи¬
тельности труда на одного занятого, составлявшей в 1981-1985 гг. в
среднем около 20% от уровня США30.
Значение приводимых данных особенно велико при обращении к
историческим сравнениям, наилучшие из которых мы находим в не¬
давно, накануне кончины автора (апрель 1985), вышедшей книге вы¬
дающегося российского ученого академика и президента ВАСХНИЛ
А.А. Никонова ’’Спираль многовековой драмы: аграрная политика и
наука России (XVIII-XX вв.)”. Приведем некоторые отрывки из книги в
изложении Отто Лациса.
’’Когда власть хоть чуть-чуть развязывала руки российскому
крестьянину, результаты бывали поразительными. Так, за 40 лет после
падения крепостного права население России увеличилось на 75,2%, а
сбор зерна и картофеля - на 259%. По обеспеченности этими продук¬
тами Россия заняла третье место в Европе после Дании и Швеции. В
начале XX в. почти четверть всего зерна в мире производила Россия, а
его экспорт за полвека увеличился всемеро”
60

По поводу результатов восстания в 1921 г. крестьян на Тамбов¬
щине против политики "военного коммунизма". Мощь русской Вандеи
вразумила власть: был объявлен нэп. Сравнительные итоги "военного
коммунизма" и нэпа отражены в цифрах из книги Никонова. В военном
1916 г. производство зерна составило 89% от предвоенного уровня, а в
1920 г., в разгар "военного коммунизма", - 48, в засушливом 1921 -
37%. С началом нэпа уже 1923 г. дал сбор в полтора раза выше, чем в
1921, а 1925 - вдвое выше. Вершиной стал 1928: 212% к валовому
сбору 1921".
Комментируя соответствующие данные, О. Лацис пишет: «Что
дала накачка в село сумм, эквивалентных сотням миллиардов дол¬
ларов? Данные, приведенные Никоновым, могут стать самым вырази¬
тельным ответом тем, кто сегодня в Думе требует все новых бюд¬
жетных триллионов "для крестьян", но не допускает земельной рефор¬
мы. В США средняя урожайность зерновых выросла с 31,4 центнера с
гектара в 1970 г. до 47,4 в 1985. В ФРГ - соответственно с 33,4 до
52,9. В Венгрии - с 24,9 до 50,4. В расположенной на севере Европы
Финляндии - с 23,9 до 29,1. Что же в Советском Союзе, имевшем
более половины мировых площадей самых лучших почв - черноземов?
За 15 лет гигантских, разорительных для страны инвестиций средняя
урожайность зерновых поднялась с 13,6 центнера до 14,9»31.
В связи с рассматриваемым вопросом нельзя пройти и мимо сферы
внешнеэкономических связей. Здесь в плане сравнений нельзя не
отметить, что в то время как, начиная со второй половины 50-х годов,
для всех индустриальных стран несоциалистического мира был харак¬
терен опережающий по отношению к росту ВНП рост внешнеэко¬
номических связей, СССР по сравнению с ними оказался в положении,
близком к самоизоляции. В 1987 г. доля экспорта по отношению к
общему объему реализации ВНП составляла в: Японии - 9,3%; США -
5,6; ФРГ - 26,8; в Советском же Союзе всего 3,5%32. При этом в
1986 г. 67% экспорта из СССР приходилось на страны так называемого
социалистического содружества, т.е. на такую внешнюю торговлю,
которая лишь в минимальной степени осуществлялась на рыночной,
конкурентной основе. Вполне естественно и неизбежно было то, что
после ликвидации СЭВ в 1991-1992 гг. и без того крайне низкий объем
внешней торговли Советского Союза в СНГ и в России сократился в
2,5-3 раза.
Низкая по отношению к ВНП доля стоимости экспорта СССР со¬
четалась с его весьма неблагоприятным натуральным составом - в
1985 г. лишь 13,6% экспорта приходилось на вывоз машин и оборудова¬
ния, тогда как остальная, подавляющая часть - на промышленное и
сельскохозяйственное сырье и электроэнергию. Такое соотношение
типично для отсталых в экономическом отношении стран33. Нет ника¬
ких сомнений в том, что основная причина такого отставания состоит в
низком качестве продукции предприятий СССР-СНГ. Согласно данным
всемирного опроса Института Гэллопа (1993 г.), на вопрос о том,
товары какой страны вы считаете "отличными" или "очень хорошими",
61

Таблица 4
Основные показатели сельского хозяйства в дореволюционной России
Производство хлеба
Годы
Во сколько раз вырос
1892	1913
Сбор хлеба в России (в млн пуд.)	2050	4671
Средний урожай с десятины (в пуд.)	33	58
2,3
1,75
Производство хлопка, сахара
Годы
Во сколько раз выросло
Хлопок:
1894	1914
площадь посева (в тыс. десятин)	150	675
сбор (в млн пуд.)	3,2	15,6
Сахар:
площадь посева сахарной свеклы (в 289	721
тыс. десятин)
производство (в млн пудов)	30	104,5
4,5
4,9
2,5
3,5
Источник: Штурман Д. О вождях российского коммунизма. М., 1993. Кн. II.
С. 211.
Таблица 5
Основные показатели роста промышленности и состояние просвещения
в дореволюционной России
Отрасли добывающей промышленности
и производства (в млн пуд.)
1895	1914
Во сколько раз
выросла
Добыча каменного угля
Выплавка чугуна
Производство железа и стали
466	1983	4,3
73	254	3,5
70	229	3,3
Министерство народного просвещения (в млн	Годы
рублей)
18941914
Бюджет	25,2
Число учащихся в школах (в тыс. человек), в
том числе в
начальных	3300
средних	224,2
высших	14,0
161,2
6400
733,4
89,0
Источник: Штурмаш Д. Указ. соч. С. 212.
62

респонденты ответили: Японии - 38,5%; Германии - 36,0; США - 36,3;
Англии - 21,9; Франции - 20,6; Испании - 10,3; Китая - 9,3; Мексики -
6,2; а России всего 5,8%34.
Горечь от знакомства с приведенными данными усиливается при
сравнении положения дел в СССР с положением в дореволюционной
России. Со времен ленинско-сталинской диктатуры на первое место по¬
стоянно выдвигалось положение об экономической отсталости России в
довоенные (до первой мировой войны) годы, и практически была
запрещена публикация данных, рисовавших начавшееся с 60-70-х годов
прошлого века и продолжавшееся, несмотря на ряд кризисов, вплоть до
1913 г. постепенное преодоление Россией оставшейся в наследство от
крепостного права отсталости (см. табл
5).
В целом же за период с 1860 по 1900 г. продукция промышленности
России увеличилась более, чем в 7 раз, а протяженность железных до¬
рог с 3 до 40 тыс. км. В первое десятилетие XX в. (особенно с 1909 г.)
темпы роста продолжали сохраняться на уровне более высоком, чем в
странах Западной Европы, и, опередив по объему промышленного про¬
изводства Францию, Россия постепенно начала приближаться к Англии,
Германии и США. Гарантией дальнейшего общего роста был опере¬
жающий и быстрый рост машиностроения, а также дальнейшее ускоре¬
ние строительства железных дорог (с завершением в 1905 г. строи¬
тельства Великой Сибирской магистрали протяженностью в 7416 км).
Общая эксплуатационная длина железных дорог, строительство кото¬
рых началось в России в 1851 г., достигло в 1913 г. 71,7 тыс. км, а в
1981 г. - 143 тыс. км, при том что густота железнодорожной сети, сос¬
тавлявшая в 1981 г. на 100 кв. км в США 4,3 км, в СССР составляла
0,6 на кв. км35. Иначе говоря, половина железных дорог была по¬
строена в то время, когда строительство производилось при помощи
конной тяги.
Кроме перечисленных выше, отставание СССР и России от индуст¬
риальных стран Запада и Японии появлялось и в других областях -
состоянии окружающей среды и дорог, в чрезмерной занятости жен¬
щин, существовании неизвестных на Западе мучительных и губитель¬
ных для здоровья и морали дефицитов. Последние заслуживают осо¬
бого внимания. Постоянный дефицит, товарный голод, о котором
Н.И. Бухарин еще в 1928 г. говорил как о ’’кризисе наоборот" и как о
возможной закономерности переходного периода36, на деле превратил¬
ся в неотъемлемый элемент "социалистического планового хозяй¬
ства" Его природа очевидна - планом предписывается определен¬
ный размер производства, который должен быть достигнут с зара¬
нее определенным (и по политическим мотивам обязательным) разме¬
ром заработной платы и государственных непроизводственных расхо¬
дов. Поскольку выполнение плана производства почти перманентно
срывается, а размер указанных расходов не только почти всегда со¬
храняется, а чаще всего и превышает заранее заданный размер, раз¬
ница между вторым и первым, т.е. дефицит, из "возможной законо¬
мерности переходного периода", представляя собой худший вид анархии
63

производства, при отсутствии рынка становится неизбежен и неот¬
вратим. По своей природе дефицит представляет собой едва ли не
худшую разновидность злокачественной инфляции, притом что оба эти
явления олицетворяют собой многолетнее финансовое банкротство
системы, претендовавшей на плановость и социализм.
По самому важному, в прямом смысле жизненному, показателю -
продолжительность жизни, дело обстояло следующим образом: в
1992 г. средняя продолжительность жизни в СССР составляла 69 лет
(для мужчин - 63,5 года, для женщин - 74,3 года) против 75,3 года в
Великобритании; 75,5 в США; 77,1 в Швейцарии и 78,3 в Японии. По
данным за вторую половину 80-х годов, смертность в России была в
1,5 раза выше, чем в экономически развитых странах37.
Ни в коем случае нельзя проходить мимо того факта, что в годы
советской власти в некоторых областях достигнуты и определенные
успехи, среди которых наиболее важными были, во-первых, снижение
продолжительности рабочего дня и, во-вторых, рост просвещения и
культуры. Если в дооктябрьские годы число грамотных (включая
малограмотных) составляло 25% от общей численности населения, то
уже ко времени Великой Отечественной войны грамотность стала
всеобщей и более 80% населения получало начальное (в объеме 4-
7 классов), среднее и высшее образование. Немаловажную роль играло
и то, что русский язык, который в дореволюционные годы был по пре¬
имуществу языком русской части населения России, получил всеобщее
распространение, что свидетельствовало об общем росте культуры. По
уровню образованности современная Россия находится на одном из
первых мест в мире. Тем большего внимания заслуживает историческая
несообразность - как и почему страна со столь высокой образован¬
ностью прогрессивно отставала (и продолжает отставать) от стран
Запада и Японии по уровню экономического развития?
В плане сравнения с другими странами особенно показателен при¬
мер Японии. Страна, потерпевшая во второй мировой войне тяжелое
поражение, с одной из самых высоких в мире плотностью населения и
бедная естественными ресурсами - через 30 лет после войны уверенно
вошла в лоно "семерки”, т.е. превратилась в страну с высоким уровнем
экономического развития, а еще через 15-17 лет опередила по основ¬
ному показателю, ВНП на душу населения, Соединенные Штаты и
вышла на одно из первых мест в мире, опережая при этом Советский
Союз и Россию в 4 раза38.
Другой, величайший по своему значению, практический опыт со¬
циализма несомненно относится к положению дел в Китайской Народ¬
ной Республике. Анализ этого положения мы начнем с обращения к
следующим цитатам. 15 апреля 1985 г. в своей беседе с одним ино¬
странным государственным деятелем лидер КПК и КНР Дэн Сяопин
заявил следующее: ’’Товарищ Мао Цзедун - великий вождь. Под его
руководством китайская революция завоевала победу. Однако он стра¬
дал серьезным недостатком - пренебрегал развитием общественных
производительных сил”39. Удивительно, до чего эта характеристика
64

Мао, применима и к Марксу и Ленину - великое искусство в сокру¬
шении тягостного прошлого и настоящего с одним "серьезным недос¬
татком": в отношении будущего ограничиваться пустыми лозунгами,
без сколько-нибудь серьезной практической программы созидания.
Из постановления пленума ЦК КПК "О некоторых вопросах строи¬
тельства системы социалистической рыночной экономики" от 14 ноября
1993 г.: "Под руководством теории товарища Дэн Сяопина о построе¬
нии социализма с китайской спецификой за 10 с лишним лет реформ в
нашей экономической системе произошли огромные изменения... Систе¬
ма социалистической рыночной экономики соединяется с основными
качественными сторонами социализма. Построение системы социалисти¬
ческой рыночной экономики означает проявление базисной роли рынка
в размещении ресурсов в условиях государственного макроконтроля.
Для реализации этой цели необходимо придерживаться курса сов¬
местного развития разных уровней многоукладной экономики с домини¬
рующим положением общественной формы собственности, продолжать
вести перестройку хозяйственного механизма государственных пред¬
приятий, создать систему современных предприятий, отвечающую тре¬
бованиям рыночной экономики, с четким разграничением прав собст¬
венности, четким распределением прав и обязанностей, отделением
функций правительственных органов от функций предприятий, с научно
организованным управлением"4*1.
При всех громадных исторических различиях, как мы полагаем,
послемаоистский "социализм с китайской спецификой" представляет
собой подобие российско-советского нэпа - т.е. системы, которая при¬
несла с собой восстановление экономики, разрушенной коммунизмом в
1918-1921 гг. (период, названный впоследствии "военным коммуниз¬
мом"), при сохранении господства большевизма вместе с восстановле¬
нием рынка, частичной реприватизацией и импортом капитала.
Мы еще вернемся к этим вопросам в главе VIII, но уже сейчас
отметим: сдвиг совершился не на основе маоистско-марксистского
социализма, как это не устают утверждать руководители КПК-КНР,
а по прямо противоположной причине - вследствие постепенного
выхода КНР на путь рыночной экономики - со значительным и расту¬
щим удельным весом частной собственности.
В самом кратком виде содержание совершившегося в КНР пово¬
рота заключается в следующем: если до второй половины 70-х годов в
руках частных владельцев было всего около 20% всей собственности,
то в последующие годы (до конца 80-х) дело пришло к тому, что на
смешанную и частную собственность приходилось около 30%, т.е.
почти 2/3 оставалось в руках государства. За период с 1979 по 1995 г.
доля государственного сектора в производстве ВНП сократилась с 70
до 40%41. В те же годы доля назначаемых государством цен на
потребительские товары понизилась с почти 100 до 10% такого ро¬
да цен. 90% цен, играющих в экономике решающую роль, опреде¬
ляются в основном рынком, хотя и при существенном государственном
контроле. Если в 1950-1980 гг. среднегодовой темп роста ВВП КНР по
3.	Я.А. Певзнер
65

самым оптимистическим подсчетам был на уровне 3—4% в год, то для
1980-1995 гг. эта величина составляла около 10% в год42.
Нечего говорить о том, что по уровню экономического развития
КНР все еще намного отстает от среднего уровня - по оценке Все¬
мирного банка здесь объем ВВП на душу населения составлял в 1991 г.
2040 долл, против 22 200 долл. - в США, 19 100 долл. - в Японии.
Несмотря на то что такого рода данные не однозначны, они не
оставляют сомнений в том, что с осуществлением в КНР рыночных
реформ, темпы экономического роста возросли настолько, что, как счи¬
тают компетентные исследователи, по показателю общего объема
ВНП Китай может к 2010 г. стать самой мощной экономической дер¬
жавой мира43. Сколь ни велик остается разрыв в объемах ВНП на
душу населения, но о сокращении этого разрыва не могло бы быть
речи, если бы экономика КНР продолжала функционировать на основе
принципов марксизма, как это было во времена Мао (подробно об этом
см. главу VIII).
В плане рассматриваемого вопроса нельзя уйти от сопоставления
хотя бы самых общих данных об экономических показателях стран,
возникших в результате послевоенных расколов, т.е. стран с одина¬
ковой историей и одинаковым этническим составом, но находившихся в
разных социальных системах - капиталистической и марксистско-социа¬
листической.
По данным за 1988 г., в Корейской Народно-Демократической Рес¬
публике ВНП на душу населения составлял 980 долл., тогда как в
Республике Корея - 4040 долл., т.е. в 4 раза больше. По данным за
1989 г., занятость в КНДР в первичных отраслях составляла 37,5%
населения против 19,5 в Республике Корея; вторичных (добывающая и
тяжелая промышленности) соответственно 50 и 28,2 и третичных
(производство средств потребления и услуг) - 58,5 против 12,0% в
КНДР44.
Почти столь же неблагоприятным было положение в ГДР по
отношению к ФРГ. По данным за те же годы, ВВП на душу населения
в ГДР по отношению к ФРГ составляло 25%; производительность
труда соответственно 30, а заработная плата - 45%45.
Несмотря на отмеченную в начале главы невозможность всесто¬
роннего измерения эффективности и несмотря на неизбежные погреш¬
ности, представленные выше данные приводят к неопровержимому
выводу: во всех странах, где марксизм был у власти, практика проде¬
монстрировала его поражение, проигрыш в том процессе, который
трактовался в марксизме как "соревнование двух систем - капитализма
и социализма"
1	Струмилин С.Г Избранные произведения. М.: Наука, 1965. Т. V: Проб¬
лемы социализма и коммунизма в СССР. С. 185.
2	Вот что писал по этому поводу Ю.С. Солнышков: «В связи с невозмож¬
ностью сведения противоречивых показателей, характеризующих сте¬
пень удовлетворения отдельных потребностей общества к единой мет¬
66

рической шкале, варианты плана приходится сравнивать по совокупности
значений большого числа показателей, причем для сравнения вариантов
может быть использовано только порядковая шкала и соответствующий
ей критерий "лучше-хуже” Порядковая шкала (шкала предпочтений) для
оценки вариантов удовлетворения потребностей общества в целом
должна основываться на результатах опроса экспертов и предпочтениях
руководителей, ответственных за принятие решений, при этом должны
учитываться результаты массовых социологических исследований. При
наличии порядковой шкалы, отражающей предпочтение общества по
отношению к различным сочетаниям значений показателей, характе¬
ризующих степень удовлетворения отдельных потребностей общества,
можно сравнивать различные варианты функционирования экономики и
выбирать наилучший». Большая сов. энцикл. Т. 18. С. 1340.
3	Подробно об этом см.: Певзнер Я.А. Экономическое учение Карла
Маркса перед судом двадцатого столетия. М., 1996. Гл. III. § 6.
4	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 25. С. 386.
5	Там же. Т. 1. С. 563-564.
6	Цит. по: Сталин И. Соч. М., 1949. Т. 10. С. 303.
7	Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 39. С. 21-22.
8	Ленин В.И. Соч., 4 изд. Т. 31. С. 374.
9	Материалы ХХП съезда КПСС. М., 1961. С. 428.
10	Сталин И. Соч. Т. 10. С. 303.
11	Материалы XXII съезда КПСС. С. 368.
12	Вот что пишет по этому поводу известный экономист В.М. Кудров:
«Политическая и коммунистическая система бывшего СССР была про¬
низана марксистско-ленинской идеологией, требовавшей и идеологизи¬
рованных статистических оценок. В частности, надо было доказать "пре¬
имущества” нового общественного строя, продемонстрировать дости¬
жения в решении задачи "догнать и перегнать Америку" и вообще вся¬
ческие успехи, чтобы видно было, что новые коммунистические лидеры
хорошо управляют страной. И государственная статистика безропотно
выполняла эту идеологическую и политическую функцию. Все знали, что
за отказ от нее придется заплатить дорогую цену». Мировая экономика и
междунар. отношения, 1994. № 1. С. 20; Более подробно об этом см.:
Селюнин В., Ханин Г Лукавая цифра// Новый мир. 1987. № 2.
13	Известия. 1995. 31 мая. С. 4.
14	Среди новейших работ наиболее развернутый и основательный анализ
сравнений, рисующих, с одной стороны, многолетний обман, с другой -
истинное положение: огромное отставание СССР от США, см.: Куд¬
ров В.М. Советская экономика в ретроспективе. Опыт переосмысления.
М., 1997. По переписи населения 1926 г. его численность составляла
147 млн человек. При проведении переписи 1937 г. численность опреде¬
лилась в 162 млн против 180 млн, на которые рассчитывал Сталин. После
переписи 1939 г. было объявлено, что численность составляет 170 млн
человек, а спустя много лет выяснилось, что эта цифра фальсифи¬
цировала и без того фальсифицированный итог, по которому числен¬
ность была "дотянута" до 168 млн человек. См.: Аргументы и факты,
1994, июль. №27(716).С.5.
15	Именно таков был провозглашавшийся в то время в советской печати
девиз.
3*
67

16	USA Historical Statistics, Washington, 1975; Statistical Abstract of USA,
Washington, 1990.
17	Аргументы и факты. 1991. № 26. С. 4 (расчеты Б.М. Болотина).
18	Мировая экономика и междунар. отношения. 1990. № 1. С. 29.
19	Финансовые известия. 1994. 13-19 янв. № 1. С. IV.
20	Мировая экономика и междунар. отношения. 1991. № 3. С. 42-44.
21	В качестве вполне типичных примеров см.: Верещагин И.К. Закон при¬
бавочной стоимости в условиях современного капитализма. М., 1966;
Ковалева М.Ф. К вопросам методологии политической экономии капи¬
тализма. М., 1969. С. 301.
22	Japan. An International Comparison. Tokyo: Koho Centa, 1994. P. 14; Мировая
экономика и междунар. отношения. 1991. № 3. С. 42.
23	Данные Б.М. Болотина. Аргументы и факты. 1991. №563; Статистика
свидетельствует, пишет Б.М. Болотин, что столь высокая как у нас, доля
расходов на питание (40%) в США, Канаде, большей части западноевро¬
пейских стран отмечалась 70,-а то и 100 лет назад” Там же.
24	Аргументы и факты. 1992. № 4. С. 3. По другим данным, в 1955 г. в России
на душу населения приходилось 18 кв.м общей площади - в 5 раз меньше,
чем в США. При этом около 8 млн российских семей (16% от общего
числа) имеют менее 7 кв.м на одного проживающего, в том числе для
2,4 млн человек жилье практически непригодно для проживания из-за
физического износа, который в среднем по стране достигает 40%. См.:
Известия. 1995. 7 июня. С. 12.
25	Аргументы и факты. 1994. № 5 (694). С. 3.
26	Кокусай хикаку токэй (Международная экономическая статистика).
Токио, 1989. С. 3; Народное хозяйство СССР. М., 1990. С. 604—636.
27	Известия. 1992. 18 нояб. С. 3.
28	Народное хозяйство СССР за 70 лет. М., 1987. С. 223.
29	Там же. С. 414.
30	Там же. С. 13.
31	Лацис О. Жизнь и книга крестьянина Александра Никонова // Известия.
1995. 17 окт. С. 5.
32	Кокусай хикаку токэй. С. 123; "Отсутствие нормальной приватизации-
пишет Л. Макаревич, рыночного перераспределения землевладения и
землепользования между производителями разных форм собственности и
методов хозяйствования приводит к просто катастрофическим послед¬
ствиям. По оценке российских и американских специалистов, по про¬
изводительности наш аграрный сектор отстает от заокеанского в 10 раз.
Затраты труда на производство зерна у нас с 4,3 раза выше, чем в США,
молока - в 11 раз, говядины - в 17 раз, свинины в 22 раза. Доля сельского
хозяйства в ВНП России в 11,3 раза выше, чем в США (18% против 1,6%),
численность занятых - в 5,7 раза (16% против 2,7%), в инвестициях - в
15 раз (23% против 1,6%). Что еще безрадостней, так это разрушенный
потенциал НИОКР, стремительно стареющие основные фонды, люмпе¬
низация села. В целом валовое производство в аграрном секторе сокра¬
тилось за последние 5 лет почти на треть” Финансовые Известия. 1995.
29 авг. № 60 (189). С. 111. В этом же источнике приведены данные, соглас¬
но которым в результате земельной реформы в 1910 г. урожайность
зерновых в России почти сравнялась с США. Сегодня же, как и в 1861 г.,
она не превышает 40% от американского уровня.
33	Народное хозяйство СССР за 70 лет. С. 646.
34	Аргументы и факты. 1994. № 13. С. 5.
68

35	Большая сов. энциклопедия. Т. 24, ч. II. С. 659; Т. 9. С. 403; Народное
хозяйство СССР 1922-1982. М., 1982. С. 338.
36	См.: Бухарин Н.И. Избранные произведения. М., 1988. С. 396.
37	Аргументы и факты, прилож.: Москва. 1993. № 4. С. 1.
38	Подробно об этом см.: Певзнер Я.А. Природа современных общественных
отношений и японский опыт// Япония: полвека обновления. М., 1995.
39	Дэн Сяопин. Основные вопросы современного Китая. М., 1988. С. 133.
40	Переведено с кит. в Институте Дальнего Востока РАН.
41	Финансовые Известия. 1992. 24-29 янв. С. 5.
42	Japan. 1994, An International Comparison. Р. 11; Ibid. 1992. Р. 4; Доклад
премьера Госсовета КНР Ли Пэна 15 марта 1993 г., перевод Института
Дальнего Востока РАН; Подробный анализ совершающегося в КНР
экономического прогресса см.: Илларионов А. Секрет китайского эконо¬
мического чуда// Вопр. экономики. 1998. № 4.
43	См.: Проблемы Дальнего Востока. 1993. № 6. С. 63.
44	Information Service of the Unification Question of the Korean Peninsula // National
Unification Board, Republic of Korea. 1991. № 2. P. 26.
45	Модров X. Последний год ГДР. Взлет и падение. М., 1993. С. 148.

Гпава III
НЕКОТОРЫЕ
ПОЛИТИКО-ФИЛОСОФСКИЕ АСПЕКТЫ
МАРКСИСТСКОЙ ТЕОРИИ
Как уже отмечалось во Введении, одной из самых важных полити¬
ческих акций большевизма и всего мирового коммунистического движе¬
ния было превращение Маркса в кумира, его обожествление как лич¬
ности, воплотившей в себе все лучшее, что создано революционным
опытом всей прошлой истории человечества, борьбы за прогресс и
свободу, равенство и братство. И главное - совершившим огромный
шаг вперед в развитии общественной науки вообще, экономической -
в частности и в особенности. Это представление отражало действи¬
тельность столь же односторонне, как религиозные писания тех или
иных конфессий отражают личности их основателей.
В самом социалистическом движении такая оценка никогда не была
общепринятой, а современная обстановка заставляет выдвинуть на
первое место другой вопрос: насколько обоснована была начав¬
шаяся сразу после выхода марксизма на мировую арену его критика
и почему, несмотря на очевидное поражение, марксизм сохраняет
свою привлекательность? Помимо иных аспектов, последняя происте¬
кает из того, что известное утверждение Ленина - "Учение Маркса
всесильно, потому что оно верно" - не было пустой фразой: внешняя
стройность и последовательность Маркса таковы, что непросто уви¬
деть, что за ними, за внешней видимостью и последовательностью,
скрывается.
Напомним об основных и характерных чертах марксизма, какими
они выглядят в трудах самого Маркса и его наиболее выдающихся
соратников и последователей. Мы начнем со знаменитого утверждения
Энгельса о том, что "...все миропонимание Маркса - это не доктрина, а
метод, оно дает не готовые догмы, а отправные пункты для дальней¬
шего исследования и метод для этого исследования"1. "Живая душа
марксизма, - писал В.И. Ленин, - конкретный анализ конкретной си¬
туации"2.
Вскоре еще вернемся мы к этому вопросу, но уже сейчас пре¬
дупреждаем читателя: все содержание данной работы проникнуто
убежденностью автора в том, что эти тезисы не соответствуют дейст¬
вительности, что они представляют собой не более чем добросовест¬
ную и очень искусную уловку, что на деле марксизм весь, от начала до
конца, пронизан рядом негативных и позитивных доктрин и догм - нега¬
70

тивных в смысле критики и отвержения существующего и позитивных
в смысле выдвижения доктрин, претендующих на роль компаса или
указующего перста. Во многих случаях такого рода доктрины оправда¬
лись, но в большинстве - в том, что определяло и продолжает опре¬
делять наиболее существенные черты марксизма, - обнаружили
несостоятельность.
Согласно Ленину, главная черта марксизма - его монолитность.
"В... философии марксизма, - писал В.И. Ленин, - вылитой из одного
куска стали, нельзя вынуть ни одной основной посылки, ни одной суще¬
ственной части, не отходя от объективной истины, не падая в объятия
буржуазно-реакционной лжи"3. По многим определениям Ленина и
других идеологов марксизма сказанное относится отнюдь не только к
философии, но и ко всему учению Маркса. По Ленину, верность учения
Маркса определяется прежде всего тем, что оно соединило, синтезиро¬
вало и тем самым подняло на высшую ступень три наиболее важных
направления, сложившихся до Маркса, - немецкую философию, фран¬
цузский утопический социализм и английскую политическую экономию4.
Энгельс: "Подобно тому, как Дарвин открыл законы органического
мира, Маркс открыл законы человеческой истории... Но это не все.
Маркс открыл также особый закон движения современного капита¬
листического способа производства и порожденного им буржуазного
общества. С открытием прибавочной стоимости в эту область сразу
внесена ясность, в то время как все прежние исследования как буржу¬
азных экономистов, так и социалистических критиков, были блуждани¬
ем в потемках... Маркс был прежде всего революционер. Принимать
тем или иным образом участие в ниспровержении капиталистического
общества и созданных им государственных учреждений, участвовать в
деле освобождения пролетариата... вот что было в действительности
его жизненным призванием"5.
"... Этими двумя великими открытиями - материалистическим пони¬
манием истории и разоблачением тайны капиталистического производ¬
ства посредством проблемы стоимости мы обязаны Марксу. Благодаря
этим открытиям социализм стал наукой и теперь дело прежде всего в
том, чтобы разработать его дальше во всех его частностях и взаимо¬
связях"6.
" Общественные производительные силы, выросшие настолько,
что буржуазия не может более с ними справиться, лишь ждут того,
чтобы объединившийся пролетариат ими овладел и установил такой
строй, который предоставляет каждому члену общества возможность
участвовать не только в производстве, но и в распределении и управ¬
лении общественными богатствами и который путем плановой органи¬
зации всего производства увеличит до таких размеров производитель¬
ные силы общества и создаваемые ими продукты, что каждому будет
обеспечено удовлетворение его разумных потребностей в постоянно
нарастающих размерах" (курсив мой. -Я.П.)1
"Современное буржуазное общество было разоблачено не в мень¬
шей степени, чем предыдущие, разоблачено как грандиозное учрежде¬
71

ние для эксплуатации громадного большинства народа незначительным,
постоянно сокращающимся меньшинством... На этих двух важнейших
основаниях зиждется современный научный социализм"8.
"Политическое, правовое, философское, религиозное, литератур¬
ное, художественное и т.д развитие, - писал Энгельс, - основано на
экономическом развитии. Но все они также оказывают влияние друг на
друга и на экономический базис. Дело обстоит совсем не так, что
только экономическое положение является причиной, что только оно
является активным, а все остальное лишь пассивное следствие. Нет,
тут взаимодействие на основе экономической необходимости в конеч¬
ном счете всегда прокладывает себе путь"9.
Насколько же все это внешне звучит убедительно! Но обратимся к
любимому выражению Маркса: "Присмотримся к делу поближе"
Ответы на поставленные выше вопросы мы полагаем целесообразным
начать с еще одного вопроса: действительно ли, как это не раз утверж¬
дали Энгельс и Ленин, Маркс-революционер, Маркс-публицист, Маркс-
философ, Маркс-историк и Маркс-экономист были органически единым,
одно от другого неотделимым? А если это так, то было ли такое орга¬
ническое единство сильной или, наоборот, слабой стороной марксизма?
Вопросы эти не являются для марксоведения новыми. В частности,
крупнейший современный американский историк экономической теории
М. Блауг пишет: " трудность заключается в том, что Маркс создал
систему, которая охватывает все общественные науки, а его взгляды
по вопросам экономики мы должны рассматривать особо - как противо¬
стоящие его взглядам в областях философии, социологии и исто¬
рии..."10.
Рассмотрение этих вопросов мы начнем с очень краткого обраще¬
ния к происхождению Карла Маркса как личности. Карл Маркс принад¬
лежит к старинному роду галицийских раввинов Леви, и здесь нелишне
кратко напомнить о той роли, которую раввинат играл не только в
еврейской диаспоре, но и во всей общественной жизни стран, где диас¬
пора занимала более или менее значительное место. Со времен Рим¬
ской империи, частью которой с I в. до нашей эры была древняя
Иудея, и вплоть до XX в. раввинат представлял собой теократию,
элиту, осуществлявшую свою главную миссию, сохранение еврейской
общины, в условиях тысяч лет гонений, инквизиции, гетто, черт осед¬
лости, дискриминаций и погромов - своеобразным, веками выработан¬
ным, путем: без применения оружия и в то же время жестко насильст¬
венными требованиями - в быту неукоснительным соблюдением обря¬
дов и обычаев древности, в духовной жизни столь же неукоснительный
монотеизм, толкование Бога не только как созидателя всего сущего, но
и как силы, карающей за грехи, за отступление от Божьего закона. Не
менее важную роль играл тот факт, что еврейская теократия выпол¬
няла функции посредника между еврейскими общинами и правящими
кругами народов, определявших национальное лицо соответствующих
стран.
Для раввината и близких его кругов всегда были характерны две
72

черты: с одной стороны высокий уровень интеллекта и образованности
не только на основе еврейской, но и всей мировой, прежде всего запад¬
ной, культуры; с другой - абсолютная непримиримость по отношению к
любым толкованиям религиозных догм, которые рассматривались как
отступления от Слова Божьего, от Ветхого завета и от Талмуда.
Соединение двух таких начал - высокой просвещенности и бескров¬
ной беспощадности - по отношению к любому инакомыслию, выглядит
как нечто несовместимое, но именно такова была исторически сложив¬
шаяся действительность. И ее естественным порождением были отко¬
лы в виде ли образования внутри еврейской общины антииудаистских
сект, среди которых особая, всемирно-историческая роль, принадлежа¬
ла секте, положившей начало христианству, или переходы в христианс¬
кую веру, или формирования в рамках иудаизма неортодоксальных
течений (например, хасидизма), или в виде атеизма. С началом эпохи
Возрождения такого рода отколы происходили все чаще, принося с
собой все более тесные сближения выходцев из иудейства с мировой
культурой.
Карлу Марксу, родившемуся в 1818 г., не надо было порывать с
иудаизмом, так как это сделал его отец Генрих Леви, адвокат, пере¬
ехавший из Галиции в Германию, принявший в 1824 г. протестантство
и фамилию Маркс. Еще оставаясь на позициях идеализма, К. Маркс
уже в студенческие годы примкнул к левому крылу интеллектуальной
оппозиции, известной под названием младогегельянство, но в последнем
очень быстро разочаровался, поняв, что при всем богатстве и ценности
новой для того времени философии, она сама по себе не способствует
выходу на путь общественной борьбы, выдвижению на первое место
борьбы классов. Большое значение во всей последующей жизни и дея¬
тельности Маркса сыграло знакомство в 1844 г. с его будущим едино¬
мышленником и соратником Фридрихом Энгельсом (род. 1820 г.) - чело¬
веком поистине выдающимся по своей многогранности - с одной сторо¬
ны, многосторонней (начиная от военной истории и военной науки и
кончая философией и всеобщей историей) эрудиции, замечательного
публициста и в то же время безоговорочного сторонника социализма в
его самой радикальной трактовке, революционера, участвовавшего с
оружием в руках в восстаниях 1849 г. в Эберфельде и в Баден-Пфаль-
це; с другой - богача и крупного бизнесмена, руководителя обосновав¬
шейся в Англии (Манчестер) немецкой фирмы "Эрман и Энгельс" (ее
нынешний наследник - одна из крупных в Германии корпораций Пферд-
менгес), оказывавшего в долгие годы эмиграции Маркса денежную
помощь ему и его семье - помощь, которая была необходимым усло¬
вием деятельности Маркса как профессионального революционера.
Во второй половине 40-х годов Маркс в содружестве с Энгельсом и
еще несколькими единомышленниками быстро и окончательно пере¬
шагнул через университетско-академическую обстановку в немецкой
философии начала века и не только понял необходимость сближения
науки с практикой общественной борьбы, но и сам стал ее активным
участником.
73

В политике это нашло свое выражение в усилиях, направлявшихся
на то, чтобы превратить созданную в 1836-1837 гг. в Париже тайную
организацию эмигрантов (по преимуществу ремесленников), стоявшую
на позициях утопического социализма, - "Союз справедливых" в "Союз
коммунистов", что и было осуществлено в 1847 г. Эта небольшая,
просуществовавшая всего пять лет организация, сыграла в истории
роль зародыша социал-демократического и коммунистического дви¬
жения.
В политико-теоретическом плане это проявилось в написании
Марксом и Энгельсом по поручению "Союза коммунистов" "Манифеста
Коммунистической партии" ("Коммунистический Манифест"), вышед¬
шей в свет в феврале 1848 г. работы, о которой В.И. Ленин писал, что
"это небольшая книжечка стоит целых томов: духом ее живет и дви¬
жется до сих пор весь организованный и борющийся пролетариат циви¬
лизованного мира"11; произведение, которое до сих пор остается идео¬
логическим началом начал мирового коммунистического движения. Еще
до "Коммунистического Манифеста" в 1847 г. Маркс опубликовал книгу
"Нищета философии", которую можно рассматривать как первый шаг к
"К критике политической экономии", опубликованной в 1859 г., - книге,
представлявшей собой начальный вариант основного теоретического
труда всей жизни Маркса - "Капитала"
В 1852 г., уже подводя первые итоги своей деятельности, Маркс
писал: "То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следую¬
щего: 1)что существование классов лишь связано с определенными
историческими фазами развития производства; 2) что классовая борьба
необходимо ведет к диктатуре пролетариата; 3) что эта диктатура
сама составляет лишь переход к уничтожению всех классов и к обще¬
ству без классов"12.
Нельзя, однако, не видеть, что постановка Марксом в центр вни¬
мания вопросов о зависимости классовой структуры от изменяющихся
форм производства; о необходимости диктатуры пролетариата как
переходной ступени к обществу, свободному от деления на классы,
было частью намного более обширной программы, основные положения
которой заключались в следующем: 1) бытие определяет сознание;
2) история общества есть история совершавшихся с помощью насиль¬
ственных революций смен общественных формаций - перехода от пер¬
вобытного коммунизма к рабовладению; от рабовладения - к феода¬
лизму; от феодализма - к капитализму и, наконец, с помощью проле¬
тарской революции - к коммунизму с социализмом как его, коммунизма,
первой фазы (при этом, как писал Маркс, "буржуазной общественной
формацией, завершается предыстория человеческого общества"13;
2) диктатура пролетариата, переход к социализму не могут совершать¬
ся иначе как путем слома всей созданной за прошлые века государст¬
венной машины - слома, который служит первым шагом на пути
ликвидации государства как института, не имеющего иного назначения,
кроме того, чтобы быть орудием эксплуатации трудящихся классов.
"Государство, - писал, следуя Марксу, В.И. Ленин, - есть машина для
74

поддержания господства одного класса над другим"14. "Все прежние
революции, - писал он же, - усовершенствовали государственную ма¬
шину, а ее надо разбить, сломать"15; 4) коммунизм - общество, в кото¬
ром будет осуществляться девиз " каждому по потребности", что
только и может означать истинную свободу и только такая свобода
может обеспечить осуществление девиза "с каждого по способности",
так как приверженность к труду может проявляться только при отсут¬
ствии частной собственности и рынка; 5) на пути к коммунизму - социа¬
лизм, общество, в котором будет осуществляться девиз "с каждого по
способности, каждому по труду", что должно означать огромный шаг
вперед по сравнению с капитализмом, но, поскольку сохраняется нера¬
венство в потреблении, еще не может рассматриваться как конечная
цель.
"Каждый отдельный производитель в мировом хозяйстве, - писал
В.И. Ленин, - сознает что он вносит такое-то изменение в технику
производства, каждый хозяин сознает, что он обменивает такие-то
продукты на другие, но эти производители и эти хозяева не сознают,
что они изменяют этим общественное бытие. Сумму всех этих измене¬
ний во всех их разветвлениях не могли бы охватить в капиталистичес¬
ком мировом хозяйстве и семьдесят Марксов. Самое большее, что от¬
крыты законы этих изменений, показана в главном и основном объ¬
ективная логика этих изменений и их исторического развития"16.
Смысл сказанного выше очевиден: от Маркса (и даже от 70 Марк¬
сов) нельзя ожидать раскрытия всех сторон окружающей и непрерывно
изменяющейся действительности. Но именно он, Маркс, открыл такие
общие законы, которые объясняют характер всего прошлого, настоя¬
щего и будущего развития общества. Согласно Ленину, со времени
Маркса вся мировая общественная наука разделилась на две: марк¬
систскую науку и буржуазную лженауку (к последней относится и боль¬
шая часть того, что было до Маркса).
Среди разных слоев населения находилось, хотя и далеко и не
большинство, но немало веривших в обоснованность такого рода идей.
Для привлечения же тех, кто относился к ним критически или сомне¬
вался, немалую роль играл еще один тезис, которого мы уже каса¬
лись, - утверждение о том, что, как заметил Ленин, "у Маркса нет ни
капельки утопизма в том смысле, чтобы он сочинил, сформулировал
новое общество"17. «Марксизм, - писал он же, - опирает политику на
действительное, а не на "возможное"»18.
"Мудрствования о том, - писал Энгельс, - как станет будущее
общество регулировать распределение пищи и жилищ, ведут прямо в
область утопии"19. "О том, что будет после социального переворота, -
продолжает Энгельс, - он (Маркс. - Я.П.) говорит лишь в самых общих
чертах"20. "Мы, - заверял Маркс, - не стремимся догматически пред¬
видеть будущее, а желаем только посредством критики старого мира
найти новый мир"21.
Но ведь в таком случае - в случае отсутствия более или менее
ясного представления о том, каким будет новый социальный строй, -
75

как выглядят призывы к ломке, к уничтожению существующего?
Не являются ли такие призывы авантюризмом?
Одна из самых важных составных частей мировой марксистской
публицистики заключается в настаивании на том, что "коммунизм для
нас не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с кото¬
рым должна сообразовываться действительность. Мы называем комму¬
низмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее
состояние"22. "... Коммунизм есть в высшей степени практическое дви¬
жение, преследующее практические цели с помощью практических
средств..."23. "Коммунизм не доктрина, а движение. Оно исходит не из
принципов, а из фактов"24.
Продолжаем: «Так называемое "социалистическое общество", -
пишет Энгельс, - не является по-моему какой-то раз навсегда данной
вещью»25. В 1877 г. в письме в редакцию "Отечественных записок"
Маркс подчеркивал, что нельзя придти к пониманию какого-либо явле¬
ния "пользуясь универсальной отмычкой в виде какой-нибудь общей
историко-философской теории"26. "Мы, - утверждал Ф. Энгельс, - сто¬
ронники постоянного и непрерывного развития, и мы не намерены
диктовать человечеству какие-то окончательные законы. Заранее
готовые мнения относительно деталей организации будущего обще¬
ства? Вы и намека на них не найдете у нас"27.
И наконец, еще одно суждение, исходящее от одного из самых
верных последователей Маркса. «Мы, - писала Роза Люксембург, - не
должны считать, что последние два тома "Капитала" Маркса приносят
нам окончательное и полное решение экономических проблем. В неко¬
торых случаях эти проблемы только формулируются вместе с указа¬
ниями на то, в каком направлении надо действовать, чтобы найти для
них решение. Общая позиция Маркса такова, что его "Капитал" это не
Библия, содержащая окончательное и неопровержимое решение, а
скорее неисчерпаемый источник для дальнейшего изучения, для даль¬
нейшего научного анализа и дальнейших поисков истины»28.
В приведенных выше суждениях заключены оценки столь же важ¬
ные, сколь неосновательные. Желаемое выдается за действительность.
Как уже отмечалось, марксисты превратили такие утверждения в едва
ли не важнейшую часть своей идеологии и пропаганды и придавали им
очень большое значение. В тех случаях, когда совершается нечто
очень важное, но такое, что не только не может быть объяснено цита¬
тами из Маркса, но и развенчивает его учение, объяснение состоит в
том, что Маркс был мыслитель, а не пророк, что Маркс не мог ставить
и не ставил перед собой задачи все предвидеть. Выходило так, что,
якобы сохраняя для всех свободу маневра, марксисты оставались верны
основным принципам Учителя. В действительности же назначение
такого рода сентенций было совершенно иным: связывая других пере¬
численными выше основными положениями (партийность!), оставлять
свободу маневра для себя, для лидеров, будь то сами Маркс или
Энгельс, Люксембург или Ленин, Троцкий или Бухарин, Сталин или
Хрущев.
76

Сколь ни многосторонни были делавшиеся Марксом исследования,
ориентиром и компасом служили не сами их результаты, а ’’светлое
будущее", о котором у Маркса было лишь самое общее, не основанное
на научном анализе, представление. В этом плане большевизм, вплоть
до устранения от власти в 1993 г., оставался до конца верен Марксу.
Анализ взаимоотношений между марксизмом и большевизмом
всегда занимал в мировой общественной мысли существенное место и
выступал в виде частых и острых дискуссий вокруг следующих тезисов:
1) Ленин и большевизм были наиболее верными последователями
Маркса и в этом - сила ленинизма; 2) Ленин и большевизм изменили
Марксу и в этом слабость большевизма; 3) Ленин и большевизм были
наиболее последовательными марксистами, и именно эта строгая после¬
довательность сыграла роковую роль в судьбе всех коммунистических
стран, прежде всего СССР.
В советской печати в конце 80 - начале 90-х годов очередная
дискуссия по этой проблеме развернулась вокруг работ А.С. Ципко,
выступившего с защитой и с новыми убедительными объяснениями
третьего из перечисленных тезисов29. Автор данной работы придержи¬
вается тех же взглядов и убежден в том, что начало теоретических
концепций большевизма следует искать в трудах Маркса и Энгельса.
Трагический парадокс истории как раз и заключается в том, что Маркс
и Энгельс выступили одновременно как основатели двух несовмести¬
мых между собой и противостоящих одно другому течений - социал-
демократизма и большевизма.
Если бы дело обстояло так, как его рисуют "основоположники",
т.е. если бы ограничивались решением вопроса о негодности данного
общества без рецептов на будущее, катастрофичность последствий
такого подхода была бы не столь велика, как это оказалось в действи¬
тельности. На самом же деле Маркс, Энгельс и Ленин не отказывались
от постановки вопроса о будущем, но давали ответ в чисто негативном
духе. Приведенные выше цитаты, где речь идет о "неокончатель-
ности", о том, что нельзя судить о марксизме как об "универсальной
отмычке" и т.д., не отражают основной линии Марксового учения.
«Ленин, - справедливо пишет Н.И. Бухарин, - прекрасно сказал в
одном месте, что Маркс дает образец "материализма, рассматриваю¬
щего общество в движении, и при том не только с той стороны
движения, которая обращена назад"» (курсив мой. —	Мы бы
сказали еще более определенно: на настоящее и прошлое Маркс
смотрел из "светлого будущего", которое по своей утопичности мало
чем отличается от того, что приносили с собой социалисты-утописты, -
от Кампанеллы до Прудона.
Насколько велико было преклонение большевизма перед этим
направлением, судите по следующему факту: в начале 20-х годов в
Москве, в Александровском саду, в нескольких метрах от Кремлевской
стены был сооружен обелиск, на котором высечены имена тех, кого
Кремль считал своими предшественниками. Маркс и Энгельс, возглав¬
ляющие состоящий из 18 имен список, находятся в одном ряду с десят¬
ком тех, кого сами основатели марксизма и их последователи в России
вполне справедливо считали утопистами. Кампанелла, Мелье, Мор,
Сен-Симон, Фурье, Прудон и др. Это не случайно. Здесь в камне
отражена та особая близость к утопическому социализму, которая была
характерна для марксизма и большевизма на протяжении всей его
истории.
Пусть же этот обелиск навсегда останется памятником тем, чьи
имена на нем высечены, героям утопического социализма от Маркса и
Энгельса до замыкающих список Михайловского и Плеханова - людям
высокого ума и чести, ненависти к угнетателям и сочувствия к угне¬
тенным, людям, мучительно искавшим пути к лучшему будущему, но
роковым образом заблудившимся в пустынях и дебрях самообмана и
утопических иллюзий. Но и да будет это знаменательное скульптурное
сооружение свидетелем того, что среди "трех источников и трех состав¬
ных частей марксизма" утопический социализм был и остается опре¬
деляющим.
На данном этапе мы ограничимся лишь утверждением, которое
лежит на грани философии, истории и экономической теории, - утверж¬
дением о том, что единственным возможным инструментом измерения
результатов труда каждого человека является рынок и что поэтому
предыстория заканчивается не тогда, когда на смену буржуазному
обществу приходит безтоварное хозяйство, а тогда, когда товарный
обмен приходит на смену натуральному - без перспективы завершения
товарно-рыночного хозяйства. "Характерной особенностью хозяйствен¬
ного строя, изучаемого политической экономией, - писал М.И. Туган-
Барановский, - является обмен, связывающий единичные хозяйства в
одно целое народного хозяйства. Только в силу этой связи единичных
хозяйств экономическая наука могла приобрести характер точной
дисциплины, сближения ее с точными науками. Именно в области
обмена наша точная наука устанавливает общие рыночные законы...
напоминающие по своей точности и необходимости законы внешней
природы"31.
Для дальнейшего анализа здесь должна придти на помощь компара¬
тивистика. Из табл. 2 видно, что в конце 90-х годов среди индустри
альных стран по размерам ВНП на душу населения Великобритания
весьма значительно отставала от США, Японии, Германии, Франции и
Канады. Это дополняется цифрами, демонстрирующими тот факт, что
после войны до конца 70-х годов темпы роста ВНП Великобритании
составили лишь 0,3-0,6% по отношению к темпам роста других стран
"семерки"32.
Что же случилось? Почему страна, открывшая эру индустриализа¬
ции, по темпам роста оказалась позади тех, кто в сравнительно недав¬
нем прошлом тянулся за ней? Ответ требует социально-политического
анализа и знания того факта, что со второй половины 80-х годов отста¬
вание было преодолено. Дело заключалось в том, что пришедшие к
власти после войны правительство лейбористов, хотя и решительно
отвергало марксизм, но всю экономическую политику строило на
78

основе сравнительно высокого уровня государственных расходов и госу¬
дарственной собственности, государственного участия в регулировании
кредита - что в конкретных условиях тех лет приносило с собой более
жесткое, чем в других капиталистических странах, ограничение рынка.
Переход с конца 70 - начала 80-х годов к "тетчеризму”, т.е. сущест¬
венное "раскрепощение", приватизация угольной и других отраслей,
ослабление всех видов государственного контроля после некоторых
неурядиц (временный рост безработицы), сопровождавшихся острыми
политическими столкновениями, принесло с собой преодоление обозна¬
чившегося ранее отставания.
Специальное рассмотрение этих вопросов содержится в следующих
главах. Но уже сейчас необходимо отметить, что в моделях с абсолют¬
ной централизованностью производства-распределения (т.е. в марк¬
систско-ленинских моделях) речь идет о такой модели нерыночного,
централизованного управления ценами и производства, которая учиты¬
вала бы многообразие потребностей и вела бы к равновесию спроса-
предложения. В этом случае, очевидно, планирующее агентство долж¬
но проводить постоянные опросы участников экономического процесса,
которые заявляют о своих намерениях произвести столько-то единиц
продукции партнера. Опираясь на эту информацию, центральный орган
производит расчеты, показывающие, какие при названных в опросах
ценах образуются излишки или дефициты и затем пытаются устранить
их, корректируя цены и решая в принципе систему уравнений.
Если речь идет об экономике, состоящей из двух товаров (напри¬
мер, хлеб и молоко) достаточно посчитать значения трех разных опре¬
делителей второго порядка, т.е. выполнить 3X2 = 6 действий. Задача
легко разрешима. Но уже для экономики с тремя товарами число дейст¬
вий будет равно 4X3X2 = 24. Увеличение числа необходимых действий
идет в факториальной прогрессии. При 4-х товарах нужно 5Х4ХЗХ2 =
= 120 действий; при 5 - 720; при 6 - 5040; при 7 - 40230; при 8 - 362880
и т.д. При 24 неизвестных число действий будет составлять свыше
15 септиллионов (1 септиллион = 1021), при 99 неизвестных 9,ЗХ 1О158
и т.д. Для миллиона товаров число действий будет приближаться к
величине 10 в шестимиллионной степени.
Но ведь номенклатура современного производства составляет не
один миллион наименований. Например, в 1990 г. в практике СССР
производилось централизованное утверждение почти всех цен, при том,
что номенклатура производства достигала 24 млн наименований и около
1/10 ее ежегодно обновлялось*
Решение таких систем уравнений есть дело совершенно нереаль¬
ное. Таким образом, применение математических методов к экономи¬
ческому анализу выявляет бесконечномерность затрат и полезностей и
отсюда полную невозможность создания таких ЭВМ, которые могли бы
заменить рынок, живую деятельность людей по обмену создаваемых
Подробней см.: Певзнер Я.А. Дискуссионные вопросы политической экономии. М.:
ИМЭМО АН СССР, 1987. С. 78.
79

ими товаров и услуг. Уже сам этот факт имеет огромное политико-
экономическое значение, кладет конец утопиям безрыночного хозяй¬
ства. “Еще никто, - пишет Самуэльсон, - не нашел приспособление,
обладающего всей гибкостью человека”33.
С данной точки зрения постоянно критикуемое и ’’справа” и "слева”
понятие "рыночный социализм" логически несообразно - и наука и прак¬
тика не оставляют сомнений в том, что, как уже отмечалось, ни о
каком "безрыночном социализме”, т.е. без рынка об измерении резуль¬
татов труда каждого человека, не может быть и речи.
Вместе с установлением того факта, что конкурентный рынок
служит механизмом соизмерения затрат и результатов бесконечно
более совершенным, чем любой другой механизм, экономическая наука
видит и другую сторону - рыночная бесконечномерность сама по себе
носит стихийный характер и заключает в себе неизбежные и очень
большие разрушительные потенции, которые никогда не могут исчез¬
нуть, но которые можно и необходимо постоянно ограничивать и, в
меру возможностей общественного организма, подавлять. Абсолютная
и никогда не преодолимая необходимость рынка и в то же время
вйдение его дефектных сторон и необходимости непрерывных усилий
по их смягчению - в этом, возможно, заключается самое глубокое и
самое главное содержание диалектики всей общественной жизни, самая
глубокая суть подлинного, немарксистского научного социализма.
"Реальность, - писала английская экономистка Джоан Робинсон
(1903-1983), - никогда не может быть золотым веком... Совсем нетруд¬
но создавать модели на основе принятых исходных положений...
Искусство анализа состоит в том, чтобы создать схему, которая упро¬
щала бы проблему до такой степени, при которой ее можно было бы
решать, без того, чтобы отказаться от учета существующих черт
действительного положения..."34. "Вероятность, - писал Кейнс, - это
направляющее начало всей жизни"35.
Проблема рынка, оказывается, весьма своеобразным образом пере¬
плетена с вопросом о структуре "Капитала" К. Маркса. Речь идет о
том, что в одном из планов, составлявшихся К. Марксом в ходе работы
над "Капиталом", имелась в виду структура, состоящая из книг:
1) о капитале; 2) о земельной собственности; 3) о наемном труде;
4) о государстве; 5) о внешней торговле; 6) о мировом рынке36. В дейст¬
вительности же, несмотря на то что в четырех томах "Капитала" всем
этим проблемам уделяется очень большое внимание, теоретическая
разработка сосредоточена в основном в первом томе и обращена к двум
из них: о капитале и о наемном труде. В последующем же, в третьем
томе "Капитала" Маркс повернул свой теоретический анализ в сторону
проблемы цены производства, средней прибыли и ее тенденции к пони¬
жению - проблемам, неотрывным от первых двух, но уводящим в
сторону от первоначального плана.
Вопрос об изменении первоначального плана "Капитала" занимал в
советском марксоведении существенное место, и здесь обозначились
следующие три позиции: первая (ее придерживались крупнейшие совет¬
80

ские марксоведы Д.И. Розенберг и И.Г. Блюмин) - Маркс оставил в
стороне шестичастную структуру по той причине, что ее проблематика
заняла свое место в названных выше двух частях. Вторая - Маркс
никогда не отходил от шестичастной структуры, но не успел ее реали¬
зовать37. И наконец, третья, получающая все большее распростране¬
ние и, как нам представляется, наиболее близкая к истине: отправляясь
от своих основных абстракций, сосредоточенных в основном в первом
томе "Капитала” (однородность труда, любой вид частной собственнос¬
ти на средства производства и стоимость рабочей силы в качестве
исходных категорий эксплуатации и т.п.). Маркс отрезал себе путь к
исследованию намечавшихся в первоначальных планах проблем рынка,
внутренней и внешней торговли, экономической роли государства. В то
же время Маркс был неспособен отойти от названных абстракций, так
как в его системе именно на них было основано главное - историческая
необходимость уничтожения частной собственности, рынка и конкурен¬
ции и перехода к коммунизму как безрыночному хозяйству, как усло¬
вию ликвидации присущего обществу с рынком и частной собствен¬
ностью отчуждения между людьми.
При том что марксизм, осуждая институт рыночных отношений,
уводил в сторону от науки и складывался как один из вариантов утопи¬
ческого социализма, чем можно объяснить его, пусть далеко не всеоб¬
щий, но все же огромный успех? Мы полагаем, что правильный ответ
на этот вопрос можно найти в трудах Маркса и Энгельса, которые
были прежде всего искусными, талантливейшими публицистами, исто¬
риками и, употребляя современное выражение, политологами. По мень¬
шей мере три четверти трудов этих двух мыслителей не имеют к их
собственному теоретическому анализу на основе изложенных выше
принципов прямого, а в очень многих случаях даже косвенного отноше¬
ния. Блестящие статьи Маркса в газете "Нью-Йорк Дейли Трибюн",
книга "Гражданская война во Франции" и сотни других публицистиче¬
ских работ; книга Энгельса "Крестьянская война в Германии", множе¬
ство других глубоко содержательных статей по актуальным для того
времени проблемам (особенно, военным - в семье Маркса Энгельса
шутливо называли "генерал") - все это могло быть написано и людьми,
не имеющими к идеям социализма никакого отношения.
Совершенно по-иному обстоит дело с той нетеоретической по
жанру частью трудов обоих основоположников марксизма, которая
обращена к анализу положения рабочего класса. К этой части относит¬
ся 4/5 текста главного теоретического труда Маркса - первого тома
"Капитала" Несмотря на теоретическое обрамление (отдел третий -
"Производство прибавочной стоимости", отдел четвертый - "Производ¬
ство относительной прибавочной стоимости" и т.д.) среди семи отделов
первого тома третий-седьмой представляют собой не что иное, как
анализ положения рабочего класса и крестьянства в разных, по преиму¬
ществу нетеоретических, аспектах. Отправным пунктом для харак¬
теристики этого анализа должна послужить предпоследняя XXIV глава
"Так называемое первоначальное накопление" В ней главное место
81

занимает анализ положения трудящихся, каким оно сложилось в XVII-
XVIII вв. Суть заключалась в том, что с возникновением новых произ¬
водительных сил, мануфактуры и фабрики, ростом внутреннего и
международного товарного обмена, феодальный класс, противостояв¬
ший крестьянству, обладая собственностью на сельскохозяйственную
землю и разнообразными политическими привилегиями, сгонял крестьян
с земли и обрекал их на бедствия, которым было невозможно или очень
трудно противостоять в условиях политического господства дворянства,
при том что демократия делала еще только первые шаги. Но лучшим
ли было положение трудящихся классов в первой половине XIX в. по
сравнению с тем, каким оно было в предыдущие годы и десятилетия?
Несмотря на промышленную революцию, капитализм первой поло¬
вины XIX в. по характеру функционирования хозяйства мало отличался
от того, каким он был в период первоначального накопления. Прису¬
щие капитализму этой эпохи анархия и стихийность производства,
фиксированное Марксом противоречие между общественным характе¬
ром труда и частным характером присвоения проявлялись во многом, но
наиболее болезненно - в положении рабочего класса и всех лиц наем¬
ного труда, в безработице.
В конце XVII - первой половине XIX в. самой передовой страной по
уровню экономического развития была Англия. Именно поэтому перед
лицом самого очевидного и самого гнетущего противоречия между
уровнем экономического развития и положением трудящихся страна
эта стала материнским полем для теоретических трудов Маркса и
Энгельса. Нельзя упускать из виду, что в то время не было сколько-
нибудь основательной общенациональной статистики, и Маркс и Эн¬
гельс черпали материал прежде всего и главным образом из описаний,
содержавшихся в текущей прессе, из материалов эпизодических обсле¬
дований, производившихся правительственными органами или отдель¬
ными аналитиками. Все такого рода материалы были труднодоступны,
и нельзя не преклоняться перед целеустремленностью и настойчиво¬
стью Маркса и Энгельса, добывших эти материалы и нарисовавшими
страшную картину положения трудящихся, прежде всего рабочих. Мы
не ставим здесь перед собой задачу воспроизводить хотя бы неболь¬
шую часть написанного по этой теме Марксом и Энгельсом, но особо
обращаем внимание читателя на главы 13 и 15 первого тома "Капи¬
тала", на параграфы "Ближайшие действия машинного производства на
рабочего" и на страницы, посвященные продолжительности рабочего
дня и интенсивности труда, а также на главу "Отдельные отрасли
труда. Фабричные рабочие в узком смысле"; на книгу Ф. Энгельса
Положение рабочего класса в Англии" - с достоверными сведениями о
широком распространении 14—16-часового рабочего дня с ночными сме¬
нами и без дней отдыха, о работных домах, представлявших собой син¬
тез казармы и предприятия, о труде детей с семи-восьмилетнего воз¬
раста, о тяжелейших условиях труда не только мужчин, но и женщин
и т.д.38 "Чем лучше, тем хуже" - так можно охарактеризовать склады¬
вавшееся положение. На одном полюсе - уже совершившийся промыш¬
82

ленный переворот и быстрое становление машинного производства с
громадным ростом производительности труда. На другом - ужасающее
положение рабочих при одновременном обогащении владельцев пред¬
приятий и сохранении богатств и привилегий дворянства.
Полнейшая достоверность приводимых Марксом сведений под¬
тверждается обращением к художественной литературе - к произведе¬
ниям Диккенса и Стендаля, Бальзака39 и Гейне - произведениям, в
которых "негативного социализма" в смысле критики существующих
общественных отношений было не меньше, а скорее больше, чем в
трудах социалистов, включая Маркса и Энгельса.
Есть прекрасные, высокохудожественные переводы на русский
язык стихотворения Гейне "Силезские ткачи", но мы приведем его
текст в том прозаическом, почти буквальном переводе, в каком он
помещен во 2-м томе Сочинений Маркса и Энгельса в статье Ф. Эн¬
гельса "Быстрые успехи коммунизма в Германии" (1844 г.)
Без единой слезы в угрюмых глазах
Сидят они за станком, на их лицах гнев отчаяния:
’’Натрудились мы вдоволь, голодали мы долго;
Мы ткем тебе саван, о, старая Германия,
Вплетая в него тройное проклятье.
Мы ткем, ты ткем!
Первое проклятие - богу, слепому и глухому богу,
Которому мы доверяли, как дети доверяют отцу,
Возлагая на него все надежды и упования,
А он - посмеялся над нами и бессовестно нас обманул.
Мы ткем, мы ткем!
Второе проклятие - королю богачей,
Кого наши горести не могут ни смягчить, ни растрогать.
Королю, который вымогает из нас последние гроши
И посылает своих солдат расстреливать нас, как собак.
Мы ткем, мы ткем!
Проклятие тебе, фальшивое отечество,
Где нет для нас ничего, кроме позора и бедствий,
Где мы страдали от нищеты и голода.
Мы ткем тебе саван, старая Германия.
Мы ткем, мы ткем!
Будучи везде чрезвычайно тяжелым, положение рабочих было
неодинаковым в разных странах и в разные периоды. То, что было
типично для стран Западной Европы первой половины XIX в., в России
сложилось после ликвидации в 1861 г. крепостного права. Начало науч¬
ному анализу этой проблемы положила книга Берви-Флеровского
"Положение рабочего класса в России" (1869 г.), получившая высокую
оценку Маркса40. Но и здесь мощным подспорьем для еще хилой в те
времена статистики могут служить истинные перлы художественной
литературы или публицистики. Кто может сомневаться в подлинности и
типичности картин, нарисованных А.П. Чеховым в его "Ваньке Жуко¬
ве" и "Мужиках", А.М. Горьким в его "Двадцать шесть и одна" и мно¬
83

гих других художественных произведениях, и кого могут эти картины
оставить равнодушными? А вот что писал Л.Н. Толстой: "Можно слы¬
шать эти фабричные свистки и не соединять с ними другого представ¬
ления как то, что они определяют время... А можно соединить с этими
свистками то, что есть в действительности: то, что первый свисток в
пять утра, значит то, что люди рано вставали, мужчины и женщины,
спавшие в сыром подвале, поднимаются в темноте и спешат идти в
гудящий машинный корпус и размещаются за работой, которой конца и
пользы для себя они не видят, и работают так, что в жару, в духоте,
с семи, с самыми короткими перерывами, час, два, три, двенадцать и
больше часов подряд. Засыпают и опять поднимаются и опять, и опять
продолжают ту же бессмысленную для них работу, к которой они
понуждены только нуждой"41.
А вот строки из стихотворения Н.А. Некрасова, не требующего
комментария:
Равнодушно слушая проклятья
В битве с жизнью гибнущих людей,
Из-за них вы слышите ли, братья
Тихий стон и жалобы детей?
Только нам гулять не довелося
По полям, по нивам золотым:
Целый день на фабрике колеса
Мы вертим-вертим-вертим!
Сладко нам и дома не забыться:
Встретят нас забота и нужда.
В начале XX в. такое или близкое к нему положение сохранялось
даже в самых богатых странах. «В тяжелые старые времена, - пишут
авторы американской книги "Современный бизнес", - среди промыш¬
ленников преобладала такая точка зрения: у бизнеса была только одна
обязанность - приносить прибыль. Железнодорожный магнат Уильям
Вандербильд так выразил общее мнение: "К черту народ! Я работаю
на акционеров..." Люди работали 60 часов в неделю в ужасных усло¬
виях за один-два доллара в день. Тех немногих смельчаков, которые
пытались бороться с системой, ожидали насилие и безработица. Потре¬
бители были не в лучшем положении»42.
Иначе говоря, положение, сложившееся в XIX - начале XX в. мало
чем отличалось от того, каким оно было в период первоначального
накопления. Возникает вопрос: к чему же было тогда различать первое
от второго. Не следует ли современной экономической науке "про¬
длить" первоначальное накопление до второй трети нынешнего века,
когда во всем индустриальном мире без решающего, но все же зна¬
чительного влияния Октябрьской революции, начались подлинно рево¬
люционные перемены к лучшему - в экономике и в положении тру¬
дящихся классов?
Специальному рассмотрению этого вопроса посвящается V глава,
84

но уже сейчас мы не можем не обратить внимание на то, что логика
рассуждении Маркса была в большой мере связана с ситуацией в сфере
политики, с тем, что тяжелейшее положение, в котором оказались тру¬
дящиеся в XIX в., сохранялось и в то время, когда в политическом ус¬
тройстве западных стран и Японии уже произошли очень значительные
прогрессивные перемены. Английская революция XVII в., Американ¬
ская революция 1775-1783 гг., Великая французская революция 1789-
1793 гг., войны за воссоединение Германии и Италии, обращавшиеся в
большой мере против феодально-княжеского владычества, крах
феодального абсолютизма в Японии (1853-1867 гг.) - все это принесло
с собой создание ряда стран с республиканским общественным строем в
Америке и превращение абсолютных монархий в конституционные с
возрастающей ролью парламентской демократии в Западной Европе.
Логика Маркса в этих условиях была такова: совершившееся в
предыдущие два века было переходом к капитализму и потому исто¬
рически закономерно XX век стал веком капитализма в его уже разви¬
том, созревшем виде и потому все те черты, о которых шла речь
выше, якобы вполне отчетливо обнаруживают, что дело не в полити¬
ческой демократии, а в самом капиталистическом устройстве, в частной
собственности и в рыночных отношениях. Возможности качественной
трансформации такого рода институций Маркс не допускал и поэтому
усматривал историческую необходимость их уничтожения.
В пользу такого решения было два следующих политических фак¬
тора. Во-первых, печальная судьба всех прежних социалистических
доктрин, получивших в трудах Энгельса и Маркса наименование утопи¬
ческого социализма. Даже наиболее энергичные и деятельные предста¬
вители этого направления не добивались сколько-нибудь серьезного и
длительного успеха. Созданная английским социалистом Р. Оуэном в
1825 г. опытная колония на началах общности владения "Новая гармо¬
ния" не просуществовала и трех лет. Очень быстро распались и другие
оуэнистские коммуны. Полный крах потерпели и предпринятые в 40-х
годах XIX в. попытки последователей французского утописта Ф. Фурье
создать опытный фаланстер и фурьеристские колонии, основанные на
принципах ассоциации и коллективности, а также предпринятая в 1841-
1846 гг. Э. Кабэ попытка организовать "икарийские" колонии.
Провал попытки русских народников и примыкавших к ним группи¬
ровок создать не приемлющие принципов прибыльности предприятия
нашел свое яркое отражение в произведениях классиков русской
литературы, особенно у Н. Лескова в его романе "Некуда" Вместе с
тем нельзя не отметить, что в трудах названных выше и многих других
домарксовых социалистов (например, у А. Сен-Симона) содержалась
критика капитализма не менее, а иногда и более глубокая и многосто¬
ронняя, чем в трудах Маркса и Энгельса. С точки зрения последних
неудачи их предшественников или современников заключались в пороч¬
ности самой идеи создания очагов социализма в рамках буржуазного
общественного строя.
Отсюда вторая сторона мировоззрения Маркса и содержание всей
85

его политической деятельности - обращение к рабочему классу как к
той силе, которая по самому своему общественному положению способ¬
на к восприятию антикапиталистических идей в их Марксовом толкова¬
нии, т.е. не в виде утопических ’’городов солнца" и фаланстеров, а
путем свержения общественного строя, основанного на частной собст¬
венности на средства производства, и на том явлении, которое Маркс
однозначно квалифицировал как эксплуатацию.
После констатации факта и причин успеха и широкого распростра¬
нения идей Маркса следует снова обратиться к другой стороне дела:
почему в условиях политической свободы, демократии и многопартий¬
ности марксизм нигде не взял верх? Почему его временная победа
стала возможной только при помощи диктатуры и террора? Для ответа
необходимо снова обратиться к сравнительно недавней истории.
Вырвавшись из-под власти дворянской диктатуры, широкие массы
трудового населения в своем большинстве воспринимали малопонятную
идею "социализм через диктатуру пролетариата" сдержанно или отри¬
цательно. Помимо всех иных аспектов, не следует забывать о том, что
эта идея получила сколько-нибудь значительное распространение в то
время, когда человечество начало вступать в век электричества, радио
и телефона (а позднее квантовой механики), и для все большего числа
людей с творческим менталитетом такого рода новшества были нам¬
ного более привлекательны, чем призывы к насилию и разрушению,
сопровождавшиеся сомнительными обещаниями "светлого будущего"
Ни из каких данных не следует, что в странах европейской цивилизации
идея диктатуры пролетариата когда бы то ни было находила под¬
держку не только среди большинства населения, но и среди большин¬
ства рабочих. Это же относится и к России.
В момент самого тяжелого положения страны, в 1917 г., спустя
пять дней после Октябрьского переворота на выборах в Учредительное
собрание большевики, следовавшие Марксу, получили лишь 25%
голосов избирателей. Перед лицом этого факта и особенно перед лицом
последующего террора и социального геноцида, становившегося по
мере провалов в сфере экономики и в духовной сфере все более
массовым, как выглядят следующие слова Ленина, сказанные им
8 ноября 1918 г. на съезде Комитетов бедноты Московской области:
"Воля большинства для нас всегда обязательна и идти против этой
воли значит совершать измену революции"?423
Итог выборов в Учредительное собрание ярко подтвердил, что
Октябрьский переворот был не более чем мятежом, путчем, совер¬
шенным марксистским меньшинством, не получившим поддержки
народа, но оказавшимся успешным в смысле захвата власти и сохра¬
нения ее в руках большевиков-марксистов в течение более 70 лет. И
как это ни парадоксально звучит, марксизм как учение, включающее в
себя многостороннюю критику противоречий и антагонизмов капита¬
лизма и противостояние буржуазии, в отдельных странах и в некоторые
периоды времени становился тем более сильным, чем дальше он
отходил от Маркса и Энгельса, от принципов "Коммунистического Ма¬
86

нифеста" (пример - положение в современном Китае, к которому мы
еще вернемся).
Одна из причин, по которой даже в России марксизм никогда не мог
завоевать на свою сторону большинство, заключалась в том, что, в
точности следуя идеологии Маркса, Ленин был проникнут жгучей
ненавистью ко всем людям, обладавшим материальным благополучием,
неизменно привязывая его наличие к эксплуатации, а отсутствие
такового или низкий уровень жизни - с принадлежностью к классу
эксплуатируемых. Несмотря на то что орудиями эксплуатации призна¬
вались только средства производства, на практике в плане экспроприа¬
ции между владельцами средств производства и обладателями сколько-
нибудь значительных, выше среднего уровня, средств потребления не
проводилось различия. Ленинский девиз ’’Грабь награбленное!”, дейст¬
вуя как обыкновенное "Грабь!” или как "Грабь заработанное!", распро¬
странялся на все или на многое, приобретенное кровным трудом
(конфискация домов, построенных зачастую собственными руками их
владельцев; квартир, мебели, предметов домашнего обихода, одежды;
ряд финансовых банкротств советского государства, лишавших людей
их трудовых денежных сбережений). Это отталкивало от больше¬
вистского марксизма не только людей хорошо обеспеченных, но и
очень многих из числа малообеспеченных. Какой смысл стараться рабо¬
тать и заработать, если заработанное и реализованное в виде вещей
(особенно предметов длительного пользования) у тебя потом могут
отнять?
С другой стороны, фигурировавшее в теоретических построениях
Маркса и Ленина разделение на средства производства как орудие
эксплуатации и средства потребления как не принадлежащие к такого
рода орудиям, открывало "теоретические ворота" для истинного гра¬
бежа народных масс, осуществлявшегося номенклатурой в виде бес¬
платного (или за очень низкую плату) приобретения больших и удобно
расположенных дач, многокомнатных квартир, путевок в привилеги¬
рованные санатории, закрытых распределителей медицинского обслу¬
живания на особо высоком уровне. Это и был большевистский "ком¬
мунизм", при котором десятки миллионов людей обретались в тесных и
грязных коммуналках и находились под ужасающим гнетом всевоз¬
можных дефицитов и очередей. Такого рода грабеж сочетался с вос¬
питанием всех слоев населения, и богатых и бедных, в духе агрес¬
сивного иждивенчества: так или инчае, с привилегиями или с очере¬
дями, но государство обязано обеспечить всех не- или малозависимо от
трудоспособности и от результатов труда43.
Маркс, Энгельс и Ленин многократно претендовали на то, что про¬
поведовавшаяся ими диктатура пролетариата есть диктатура его аван¬
гардных слоев, наиболее активная часть которых представлена в рядах
пролетарской партии, и при этом на словах решительно отметали при¬
мыкание к пролетариату люмпенизированных слоев общества. "Логи¬
ка" такого подхода носила чисто политический характер и заключалась
в следующем: "Те, кто с нами, - авангард. Те, кто против, - отсталые
87

слои" Действительность была совершенно иной - ни в одной стране
высоко- и большинство среднеквалифицированных рабочих не поддер¬
живали марксистское направление социалистического движения - факт,
который доказан социологическими исследованиями, а в самом марк¬
сизме нашел отражение в возникшем еще во времена Маркса и Энгель¬
са (по их инициативе) тезисе о "рабочей аристократии"44. И напротив, в
коммунистическом направлении революционного движения очень боль¬
шая роль принадлежала тем слоям из всех социальных группировок,
которые сознательно или интуитивно следовали афоризму: "Власть
есть, работать не надо"; тем кто органически не воспринимал рынок
как инструмент измерения результатов труда каждого человека.
"Научный социализм", "научный коммунизм" - таковы были титулы
теории, претендовавшей на то, что, придя на смену утопическому
социализму, она становится путеводной звездой в движении к победе
нового, более высокого общественного строя. Действительность была
другой. Не теория, а прежде всего политическая обстановка принесла с
собой Октябрьский переворот, разгон Учредительного собрания, в
котором большинство принадлежало социалистическим партиям, позор¬
ный предательский Брестский мир, завершивший раскол между боль¬
шевиками и всеми демократическими силами России и положивший
начало трехлетней гражданской войне. Нет, не теория здесь была
главным двигателем - не будь теоретических трудов Маркса, Энгельса
и их последователей, оправдание всем этим деяниям нашли бы в чем-
нибудь другом.
Но и теория значила многое. Любая общественная теория носит
идеологический характер и отличается от конкретной науки тем, что
она сама по себе не может быть строго инструктивной. Даже в самом
лучшем случае она может лишь помочь здравому смыслу, но заменить
его не может. Эта черта в большей или в меньшей степени находит
себе место в любых теоретических построениях. Вопрос лишь в том,
сколь велико это место, сколь велики просторы для такого
[воеличия"
науки и какая личина оказывается преобладающей.
Для Маркса и марксизма - общественного течения, для которого
философия с самого начала была служанкой политики, истинной наход¬
кой была философия Гегеля. Именно философию Гегеля имел в виду
Ленин, когда писал о немецкой философии, как об одном из трех
источников и трех составных частях марксизма. Рядом с критикой
Гегеля Маркс не раз подчеркивал свою к нему близость. И неумолимая
правда состоит в том, что признававшееся Марксом его "кокетничанье
с характерной для Гегеля манерой выражения"45 относилось отнюдь не
только к "манере выражения" и что в результате этого "кокетничания"
родился живой и цепкий ублюдок, который, уже отжив свое и будучи
обречен, все еще мертвой хваткой цепляется за живое. Однако
неумолимая правда заключается в том, что отвергнуть идеализм (как
это сделал Маркс в отношении Гегеля) и объявить себя приверженцем
диалектического материализма - само по себе это еще отнюдь не
значит стать на почву реальности.
88

Что же именно из взятого Марксом у Гегеля обращается в сторону
’’научного коммунизма”?
Прежде всего, разумеется, три основных закона диалектики -
закон единства и борьбы противоположностей, закон перехода коли¬
чества в качество и закон отрицания отрицания. Вряд ли могут быть
сомнения в том, что эти три закона действительно служат ориентирами
при обращении к прошлому в долговременном плане, для объяснения
многих важных черт тысячелетий общественного прогресса.
Но если следовать знаменитому Марксову ’’одиннадцатому тезису о
Фейербахе” ("Философы лишь различным образом объясняли мир, но
дело заключается в том, чтобы изменить его”), то являются эти зако¬
ны орудиями непосредственного действия? В какой момент и при каких
обстоятельствах переход количества в качество должен обернуться
социальной революцией и какой она, эта революция, должна быть? Что
реально в данных условиях подразумевается под единством противо¬
положностей и борьбой между ними? В общественной жизни, по
Марксу, это прежде всего единство внутри отдельного класса и борьба
между классами.
Ну, а куда отнести такие формы единства как страны, нации,
этносы, религиозные конфессии, разного рода касты, профессии, муни¬
ципальные образования, коллективы предприятий, семьи и родственные
отношения? И как можно при помощи гегелевских категорий объяснить
такие явления как широчайшее распространение рабства в странах
Северной и Южной Америки в XVI-XIX вв. (если держаться Марксовой
концепции - реанимация рабовладельческой формации) и тот факт, что
в США оно было побеждено не классом рабов, а прежде всего демо¬
кратическими силами свободного населения, следовавшего не принципу
классовой борьбы и смены формаций, а в первую очередь христи¬
анскому гуманизму? Или тот факт, что в войне 1812 г. против напо¬
леоновской агрессии патриотизм русского крепостного крестьянства
оказался несравненно сильнее чувства классовой угнетенности, рож¬
давшейся крепостным состоянием? Как вообще можно формулой
"история общества эта история борьбы классов” объяснить тот факт,
что 9/10 войн между странами и народами имели к классовой борьбе
лишь отдаленное и косвенное отношение?
И наконец, закон отрицания отрицания. При толковании этого
закона Энгельс обращается к примеру из области естествознания -
появление колоса означает не гибель зерна, из которого колос вырос, а
его воспроизведение в новых колосьях. Диалектика, писал В.И. Ленин,
содержит в себе "не голое отрицание... а отрицание как момент связи,
как момент развития с удержанием положительного”46. Все - так,
сомнений нет. Но как определить, что в общественных отношениях
должно из прошлого уничтожаться и что воспроизводиться, сохраняться
и умножаться?
Или иначе: обращение к диалектике естественно приводит к
положению, согласно которому необходимость выступает в качестве
границы, в рамках которой действует случайность, поэтому любые
89

попытки вывести случайность за рамки необходимости, закономерности
могут обернуться тяжкими последствиями - вплоть до катаклизмов и
катастроф. Однако кто и как может и должен определять эти рамки и
не допускать выхода за их пределы? Вся история и вся отечественная
наука диктуют: единственный ответ на данный вопрос пролегает через
признание демократии и демократического государства в качестве
институций, без которых не может совершаться прогресс.
В то же время вся история марксизма доказала, что слепой произ¬
вол в обращении с законами диалектики намного хуже незнания этих
законов, что диалектика нужна лишь тогда, когда она помогает
благоразумию, но она может ему и противостоять. Или иначе: при всем
вкладе в науку немецкой классической философии нельзя не видеть,
что в ней диалектика была обращена прежде всего и главным образом
к познанию общих закономерностей мирового развития в его глубокой
исторической ретроспективе, с применением таких абстракций, при
которых человеческая личность оказывалась на заднем плане. Маркс и
Энгельс пошли по тому же пути. “Марксизм, - пишет Н.А. Бердяев, -
не знает личности, не знает свободы и потому не знает творчества"
"Отречение от человека, - продолжает он, - приводит к безумной
пустоте понятий"463.
В одной из философских работ послеперестроечного периода мы
читаем: "Человек - создатель субъективной реальности, мира вымыс¬
лов, открытий, изобретений и т.д. Стало быть, человек перекресток,
точка пересечения субъективной и объективной реальности - и в этом
смысле центр бытия"47. Стыдно вспомнить о том, что еще 15 лет тому
назад высказывание такой очевидной истины грозило исключением из
КПСС, "отлучением от идеологической работы" и т.д. - ведь здесь
чистейший "дуализм": в центре бытия не безликая материя, а живой
человек. ("Назвать мысль материальной, - глаголил Ленин, - зна¬
чит сделать ошибочный шаг к смешению материализма с идеализ¬
мом"48.)
Соответственно диалектика обретается прежде всего не в природе,
а в человеческом мышлении. Наука логики, с одной стороны, провоз¬
глашает необходимость прибегать к абстракции, с другой - диктует
недопустимость переходить черту, отделяющую абстракцию, примене¬
ние метода "при прочих равных условиях" от злоупотреблений этими
категориями.
В математике есть правило, согласно которому при доказательстве
любой теоремы требуется фиксировать не только необходимое, но и
достаточное. В общественных науках удовлетворить такому требова¬
нию во много раз более сложно и трудно. Замечательно написал об
этом Гёте: "Уже при каждом внимательном взгляде на мир мы теоре¬
тизируем, но необходимо это делать сознательно, с самопроверкой, со
свободой и, пользуясь смелым выражением, - с некоторой иронией;
необходимо, чтобы опасные абстракции стали безвредными, а опытный
результат - живым и полезным"49. "Любой выигрыш в строгости и
простоте теории, - пишет В.С. Автономов, - и в однозначности
90

выводов, который дает повышенная степень абстракции, неизбежно
оборачивается проигрышем в комплексности и реалистичности
анализа”50.
Один из главных пороков марксистской диалектики заключается в
несоблюдении этого требования; в том, что абстракция строилась на
основе отвлечения от таких факторов, от которых нельзя отвлекаться,
не впадая в опасность искажений действительности. Самый яркий
пример, которого мы уже касались и к которому еще вернемся, призна¬
ние однородности труда в качестве исходной позиции для всей
экономической теории, и прежде всего для теории эксплуатации. От
такой абстракции прямой путь ведет к тому, чтобы полностью игнори¬
ровать различие в производительности труда отдельной личности, а
также не признавать производительным ни труд собственников, ни
труд, который не создает прибавочной стоимости. "Социалистическое
обоготворение безкачественного материального труда, - пишет
Н.А. Бердяев, - рождается от утери цели и смысла жизни”51.
И насколько же для Маркса характерно то, что, обратившись к
категории абстрактного труда, он "не дотянул" до категории абстракт¬
ной полезности, выступающей в современной теории в виде модели
кривых безразличия! Многое в трудах Маркса говорит о том, что он
приближался к этому понятию52. Мы снова ставим вопрос: не потому ли
так произошло, что Маркс чувствовал: обращение к категории
абстрактной полезности и ее измеримости может опрокинуть категорию
однородного, абстрактного труда как лежащую в основе теории
эксплуатации? Если затраты одного и того же количества труда прино¬
сят разные результаты, то проистекают ли различия в собственности
только или по преимуществу из эксплуатации? И какой иной механизм,
кроме рынка, может быть предложен для измерения результатов
труда?
Одно из очень важных положений Гегеля заключалось в признании
развития абсолютной идеи в направлении к конечной цели и того, что
воплощение такого рода цели представляет собой Прусская монархия.
"У Гегеля, - писал Н.И. Бухарин, - прусское государство прекратило
течение истории"53. И хотя эту сторону гегельянщины (у Бухарина -
Hegelei) Маркс многократно и разносторонне критиковал, он сам в
конце концов пришел к телеологии в ее коммунистической разно¬
видности.
Это утверждение может показаться необоснованным, поскольку,
как известно, в марксизме-большевизме на первом месте борьба, стало
быть, признание необходимости самых активных действий для
достижения определенной цели. Но вся философская суть проблемы в
том и состоит - что впереди: борьба ли с постоянной корректировкой ее
содержания, или жесткая привязанность борьбы к заранее заданной
цели даже в том случае, когда жизнь опровергает и обоснование цели и
заранее определенные пути ее достижения? Несмотря на все
присутствующее в трудах Маркса-Энгельса-Ленина двусмыслие, нет
сомнений, что для всей их идеологии был характерен второй вариант.
91

Это особенно очевидно при критическом ознакомлении со второй
после диалектического материализма составляющей марксистской
теории - с историческим материализмом. Последний весь построен на
концепции, согласно которой главным и решающим фактором, опреде¬
ляющим общественные отношения, является характер собственности -
в то время как при всем огромном значении собственности в ее
многочисленных разновидностях, в ее рассматриваемом ниже (глава VI)
сочетании с характером владения, управления и пользования, на
первом месте рынок, степень эффективности рыночных отношений в
качестве средства распределения по результатам труда. При таком
подходе по-другому выглядит привязанность к Марксовой формацион¬
ной "пятичленке", и резко повышается роль специфических черт в
историческом развитии разных стран, народов и регионов.
Особый характер марксистского историко-материалистического фа¬
тализма заключался в том, что он был неотделим от не реклами¬
ровавшейся, но вполне определенной трактовки: коммунизм неотвра¬
тим, но движение к нему требует таких усилий и жертв, перед
которыми, сколь бы они ни были велики, нельзя останавливаться -
конечная цель оправдывает любые средства на пути к ее достижению.
В этом и состоит суть методологии марксистского монизма - не
будущее из сегодняшних реалий, а трактовка реалий из мифического
будущего. Ничто не могло пресечь такие толкования - ни провал
Парижской Коммуны, ни провал сталинских пятилеток, ни провал
девиза мировой революции.
Такого рода черта марксизма, как движение "от конечной цели", не
является в истории общественной мысли чем-то исключительным.
Обращаясь к истории, нельзя не видеть, что различные версии об¬
щественных преобразований - религиозные или светские - чаще всего
претендовали на то, чтобы в качестве конечной цели создать такое
общественное устройство, которое освобождает людей от нищеты, от
бедствий, от войн. Именно в этом, в концепции "конечной цели" и
состояла сама суть любого утопизма, религиозного или светского.
Нет никаких сомнений в том, что марксизм в его идеологических
аспектах с самого начала воспринял благородные черты и высокую
нравственность утопического социализма. Но пошел ли он дальше?
Сумел ли он преодолеть категорию "конечной цели", имея в виду, что
такое преодоление должно было стать необходимым условием превра¬
щения социализма из утопии в науку? Ответ может быть только
отрицательным. В сущности категория конечной цели ворвалась в
учение Маркса с двух сторон - и со стороны утопического социализма и
со стороны гегельянства, не имевшего к утопическому социализму
никакого отношения. А если это так, то много ли остается от ленин¬
ских "трех источников и трех составных частей марксизма" как таких
течений, которые, по Ленину, обеспечили выход марксизма на
столбовую дорогу развития мировой общественной мысли?
Что касается третьего источника, английской политической эконо¬
мии, то здесь вопросу о его роли посвящается специальная, IV, глава.
92

Пока же отметим, что в конце концов самыми большими врагами
социализма были и остаются как раз те, для кого социализм это такая
цель, которую раньше или позже можно будет объявить достигнутой.
Как отмечалось во Введении, "движение все, конечная цель ничто" -
это сформулированный после Маркса и Энгельса девиз, обрекший себя
и своего автора, одного из лидеров германской социал-демократии Э.
Бернштейна, на поток проклятий и обвинений в ревизионизме, в
действительности представлял собой необходимый шаг в переходе от
марксистского к научному социализму54.
Как раз с именем Бернштейна, человека, близкого к Энгельсу,
была связана критика тезиса о философии Гегеля как об одном из
главных источников научного социализма и развенчание утверждения о
том, что именно гегельянство в его Марксовом толковании дало
возможность поднять общественную науку на более высокую ступень.
Как пишет Дж. Шумпетер, Бернштейн "атаковал гегельянские основы
марксистской доктрины. Трудовая теория стоимости и эксплуатация
была им подвергнута резкой критике. Он выразил сомнение в неизбеж¬
ности социализма и выдвинул более мягкий тезис о его желательности.
Он скептически относился к экономической интерпретации истори¬
ческого процесса и утверждал, что кризисы не убьют капиталисти¬
ческого дракона - напротив, со временем капитализм обретет стабиль¬
ность. По Бернштейну тезис об обнищании конечно же представлял
собой глупость"55.
Мы полагаем, что сам момент возникновения ревизионизма в его
бернштенианском варианте оказался не случаен. Это и было то время,
когда первоначальный капитализм, родивший марксистский вариант
утопического социализма, подходил к своему концу. Не случайным
было и то, что самое непримиримое и ставшее великой трагедией
отвержение ревизионизма произошло в России, которая по известным
историческим обстоятельствам на 25-30 лет отставала от Запада в
своем переходе от первоначального капитализма к цивилизованному,
демократическому общественному устройству.
Повторяем: из этого ни в коем случае не следует, что, как считают
многие современные почитатели Маркса, марксизм был "наукой своего
времени". Научными могут быть лишь такие концепции, которые
остаются действительны при любых обстоятельствах.
Дальнейшее движение по тому же пути (т.е. по пути "ревизиониз¬
ма") пролегало прежде всего по линии сближения идей социализма с
мировой демократией. Движение это началось еще при жизни Маркса и
Энгельса, когда в Германии после не долгого существования "Союза
коммунистов" дело пришло к созданию в 1869 г. социал-демократи¬
ческой партии. И если отбросить многолетнюю фальшь, то разве
можно сомневаться в том, что совершившееся в 1918 г. на VII съезде
большевистской партии со ссылками на "Союз коммунистов" переиме¬
нование Российской социал-демократической рабочей партии (больше¬
виков) в Коммунистическую было громадным шагом назад? Ведь сами
Маркс и Энгельс, прожив после роспуска "Союза коммунистов" -
93

первый более 30, второй - около 45 лет, - никогда не предлагали
вернуться к прежнему названию. Таким же шагом назад было создание
в 1919 г. Коммунистического Интернационала, который, просущество¬
вав менее четверти века, был в 1943 г. распущен, тогда как Социалис¬
тический Интернационал, преемник созданного в 1889 г. Между¬
народного объединения рабочих партий, преодолев огромные труднос¬
ти, при яростных атаках со стороны большевизма и фашизма, остался
одной из самых могущественных сил мирового социализма и мировой
демократии. Сила и влиятельность партий Социалистического Интерна¬
ционала объясняется, помимо прочего, тем, что движение к социализму
они видят прежде всего в поддержке демократии во всех ее разновид¬
ностях, в противостоянии всем видам экономической, социальной и
политической монополии и что на этом пути они находят себе
союзников в самых широких слоях общества, в том числе и тех, кто не
только не стоит на позициях социализма, но даже осуждает его.
В научном же плане прогресс в том же направлении движения
означает замену девиза "от каждого по способности, каждому по труду"
на девиз "...каждому по результатам труда" Это добавление всего
лишь одного слова глубоко принципиально и заключает в себе огром¬
ный смысл. Речь снова идет о том, что социализм неотрывен от
рыночного механизма и что прогресс, достигнутый в совершенст¬
вовании этого механизма как на практике, так и в науке, не имеет с
марксизмом ничего общего, и что марксизм в его коммунистической
ипостаси не только не помогал, но, напротив, противостоял такому
прогрессу.
Теоретическому пониманию вопроса о реальности основного
принципа социализма должны послужить приведенные выше расчеты,
рисующие невозможность безрыночного формирования оценки затрат и
результатов. Абстрактность принципов равновесия не может служить
ничему иному, кроме доказательства, с одной стороны, его недостижи¬
мости, с другой стороны, возможности такой его динамики, при которой
отклонения от равновесия достаточно велики, чтобы рыночный
механизм успешно выполнял свою функцию и, с третьей стороны,
должны и, при разумном регулировании, могут быть не настолько
велики, чтобы играть разрушительную роль - в том смысле, чтобы
принцип компенсации по затратам труда вообще не соблюдался. "Для
сознательного участия в историческом процессе, - пишет выдающийся
русский мыслитель В.С. Соловьев, - совершенно достаточно общего
понятия о его направлении, достаточно иметь идеальное представление
о той, говоря математически, предельной величине, к которой несомне¬
нно и непрерывно приближаются переменные величины человеческого
прогресса, хотя по природе вещей никогда не могут совпасть с ней"56.
"Чем выше поднимается ум человеческий в открытии опреде¬
ленных целей, - писал Л.Н. Толстой, - тем очевидней для него недо¬
ступность конечной цели"56а.
Описывая идеологию дзэн-буддизма, Вс. Овчинников размышляет:
"В процессе совершенствования не может быть вершины, точки
94

покоя... Совершенствование прекрасней, чем совершенство, заверше¬
ние полнее олицетворяет жизнь, чем завершенность”566.
Не трудно видеть связанность такого рода неопровержимых выво¬
дов со столь же неопровержимым толкованием рынка и политической
демократии как институтов необходимых и постоянно совершенст¬
вуемых, но в то же время никогда не достигающих и не могущих
достигнуть тех вершин совершенства, которые в трудах приверженцев
утопического социализма и в религиозных писаниях трактуются как
отвечающие грядущей реальности (коммунизм - рай на земле). В
приведенных положениях фигурирует все тот же принцип, который,
будучи отнесен к экономике, отражает, с одной стороны, несовершен¬
ство рынка, с другой - его необходимость как средства прогресса.
Условность проистекает из невозможности точной оценки полезности
или ущербности необходимых отклонений. В дело вступает то самое
благоразумие, которому, как мы уже отмечали, общественная наука и
математика помогают, но которого заменить они ни в коем случае не
могут. При определенных, вполне достижимых социальных условиях
возможность приближения к основным принципам социализма такова,
что "игра стоит свеч”, принцип социализма служит путеводной звездой
во всем действительном общественном развитии - но ни в коем случае
не с марксистско-большевистской "диктатурой пролетариата”, убиваю¬
щей рынок и отбрасывающей общество от социализма назад.
Может возникнуть, однако, следующий вопрос: если девиз социа¬
лизма заключает в себе черты "реалистической условности”, то нельзя
ли такую условность отнести также к коммунизму? В том или ином
виде такой вопрос возникает в публицкациях разных направлений. Так,
например, в заслуженно получившей широкую известность книге Вс.
Вильчека "Прощание с Марксом” мы находим такие строки: «Комму¬
низм - не миф, коим считает его, по моим наблюдениям, подавляющее
большинство советских людей... Коммунизм - реально возможное
состояние общества при действительно "постиндустриальном" -
автоматическом, биоавтоматическом производстве, возникающим на
конечной ступени развития и рутинизации индустриальной исторической
технологии. Общество пожизненных пенсионеров, общество, дающее
человеку пропитание, но не занятость, общество, в котором деятель¬
ность людей сосредоточена "по ту сторону царства необходимости" -
сферы материального производства - это и есть... мыслимое грядущее
мира: коммунизм в зеркале логики, а не идеологии; науки, а не мифа о
рае-изгнании-возвращении в рай на новом витке спирали»57.
Мы полагаем, что в этом противомарксистском рассуждении о
коммунизме логики не больше, чем у Маркса. Для последнего социа¬
лизм и коммунизм - общество свободного труда; для Вильчека
коммунизм - общество свободное от труда, т.е. речь идет о таком
уровне развития производительных сил, при котором человек может
существовать и удовлетворять свои потребности, не работая. В первом
случае (у Маркса) речь идет об абстракции всеобщего желания
трудиться, во втором - об абстракции всеобщей ненужности трудиться.
95

С точки зрения "чистой абстракции" оба варианта допустимы, но в то
же время отделены от реальности настолько, что не могут обрести со¬
держательного смысла. Мы уже не говорим о том, что понятие "ком¬
мунизм" настолько себя скомпрометировало, что само употребление
этого термина в любом позитивном смысле не может не отталкивать.
Если девиз "каждому по потребностям" имеет какой-нибудь смысл,
если имеет смысл перспектива формирования человека как личности,
работающей не за вознаграждение, соответствующее результатам его
труда, а из естественной потребности трудиться, то путь к такому
человеку от нынешнего - такой же, как к нынешнему от питекантропа.
То же самое относится и к абстракции такого уровня развития
производительных сил, при котором все, что нужно, будет создаваться
тем, что было сотворено в прошедшее время, а живой труд станет
ненужным. Любая наука может считаться таковой, только если она
имеет дело с действительностью или с видимым будущим, а не с
представлениями, относимыми к миру фантазии58.
Мы полагаем, что в самых общих чертах представление о роли
марксистской философии, повернутой в своих основах против демо¬
кратии и социализма, лучше всего получить, если напомнить о том,
против кого, против каких направлений мировой общественной мысли
марксизм обращал наибольшее число своих стрел, всегда отравлявших¬
ся ядом всяческих поношений.
Немецкая философия XVIII-XIX вв., которую Ленин считал одним
из источников и составных частей марксизма, представлена не только
Гегелем, но и рядом других выдающихся философов, среди которых
особое место занимает И. Кант. Отдавая себе отчет в спорности
такого утверждения, мы полагаем, что философия Гегеля ознамено¬
вала переход от средневековой схоластики к обновленной в годы
Возрождения, поднятой на более высокий уровень софистике, тогда как
Кант выступил как истинный родоначальник современной философской
науки.
В центре философии Канта и возникшего на ее основе кантианства
и неокантианства (которые в отлиие от марксизма в современном мире
не только не уступают позиций, а, напротив, расширяют свое влияние)
- анализ внутренней активности познающего мышления, познаватель¬
ных возможностей субъекта. Отправной точкой этого анализа стало
резкое разграничение недоступной познанию "вещи в себе" и "вещи для
нас", т.е. фактически агностицизма, философского учения, которое
отрицает возможность познать сущее до конца и отвергается в трудах
Маркса, Энгельса и особенно Ленина (прежде всего в его главной
философской работе "Материализм и эмпириокритицизм") как якобы
враждебное науке.
Особый интерес с этой точки зрения представляет позиция Ленина:
обрушив в "Материализме и эмпириокритицизме" весь своей гнев
против агностицизма, Ленин мимоходом сопровождает в скобках свои
проклятия такими суждениями. "Мы будем приближаться к объектив¬
ной истине (никогда не исчерпывая ее)" ”59 И этот мир, и эти законы
96

вполне познаваемы для человека, но никогда не могут быть познаны до
конца”60. К чему же тогда вся доходящая до грубости ярость, весь
гнев, направляемый против Канта, против агностицизма?
Ответ один - здесь главную роль играли не наука, а текущие поли¬
тические мотивы. По поводу основной философской книги В.И. Ленина
один из предшественников и творцов демократической революции в
СССР А.Д. Сахаров писал: «Газетно-полемическая философия
"Материализма и эмпириокритицизма” казалась мне касательной к сути
проблемы»61.
Не трудно видеть прямую связь между философией агностицизма и
неоднократно упоминавшейся выше идеей Бернштейна ’’движение все,
конечная цель - ничто” Современная наука внесла в эту формулу
очень важную поправку: "Конечная цель играет второстепенную роль,
а прогресс представляет собой продвижение от одной промежуточной
цели к другой” В таком подходе отражается косвенная связь агности¬
цизма с научной теорией социализма как непрерывного развития и
совершенствования конкурентных рыночных отношений.
В связи с развитием современной квантовой физики (революция в
физике) в начале XX в. особенно актуальны стали проблемы индетер¬
минизма и детерминизма. Индетерминизм и детерминизм - две противо¬
стоящие концепции по проблемам обусловленности воли человека, его
выбора, его ответственности за совершенные поступки. Индетерми¬
низм трактует волю как автономную силу и утверждает, что принципы
причинности не применимы к объяснению человеческого выбора и
поведения, обвиняет сторонников детерминизма в фатализме. Марк¬
сизм же исходит из того, что "детерминизм не только не предполагает
фатализма, а, напротив, именно и дает почву для разумного дейст¬
вия”62. Беспощадно осуждавшийся Лениным индетерминизм усматривал
философскую суть революции в физике в том, что материя в ее
трехмерном измерении неотделима от непознаваемого до конца волно¬
образного движения частиц, от принципов неопределенности и допол¬
нительности. "Недетерминистская физика Гейзенберга, - пишет фран¬
цузский философ Г. Башляр, - как бы поглощает детерминистскую
физику, четко выявляя те условия и границы, в которых явление
может считаться практически детерминированным”63.
С этой точки зрения для экономики понятие "частица-волна”
может играть роль, аналогичную той, которую оно играет в физике -
своеобразие "экономической частицы-волны” заключается в том, что в
оценке блага всегда присутствует принцип неопределенности. Это было
показано при рассмотрении вопроса о необходимости рынка. Из такого
анализа следует и то, что прогресс рынка, его регулирование приносит
с собой улучшение качества оценок и то, что достижение идеала
невозможно ни при каких условиях и менее всего при отсутствии
рынка.
Одним из проявлений многосторонности и бесконечномерности
человеческого познания в XX в. было возникновение или ускорившееся
развитие сравнительно новых гуманитарных наук и направлений
4.	Я.А. Певзнер
97

философии - таких, как социология, компартивизм, психологизм, реля¬
тивизм, бихевиоризм, эконометрика, аксиология (теория ценностей),
экзистенциализм, философия жизни, феноменология, неопозитивизм и
многие др. В рассматриваемом плане особая роль должна принадлежать
теории случайных (вероятностных или стохастических) процессов -
теории, которая занимает все более значимое место в физике и в
физиологии, но что касается науки экономики, то она, будучи
противопоставлена фаталистическому детерминизму Маркса и марксиз¬
ма, еще ждет своего времени.
Во всех его аспектах (пожалуй, особенно в политической экономии)
марксизм-ленинизм относился к перечисленным наукам и философским
направлениям в лучшем случае сдержанно, а чаще всего враждебно,
так как видел в них угрозу для своих основных положений. Много ли
останется от теории эксплуатации как проистекающей из собствен¬
ности на средства производства, если, например, персонализм с полным
к тому основанием выдвигает на первое место личность и прежде всего
ее способности как главное и решающее средство производства и видит
прогресс не в "диктатуре пролетариата”, не в уничтожении частной
собственности, а в плюрализме, основанном на экономической и полити¬
ческой демократии и открывающем путь к свободе личности как
первому и необходимому условию преодоления отчуждения и эксплуа¬
тации?
Здесь сколько-нибудь подробный анализ основных философских
направлений XX в. не входит в нашу задачу, но мы приведем некото¬
рые суждения их выдающихся представителей с единственной целью -
продемонстрировать их идейную близость к основным течениям эконо¬
мической мысли и вместе с тем все большую оттесненность марксизма
на задворки современного обществознания вообще, экономической нау¬
ки - в частности и в особенности. Большое место мы отводим цита¬
там из трудов выдающегося (я считаю - великого) русского философа
Н.А. Бердяева, прошедшего путь от легального марксиста до экзис¬
тенциалиста, человека, высланного в 1922 г. по инициативе Ленина за
границу вместе с более чем сотней других лучших умов России. Высыл¬
ка эта спасла Бердяева для России и для мира, так как все оставшиеся
в России его единомышленники были брошены в лагеря ГУЛАГ’а и в
подавляющем своем большинстве умерщвлены. В такого рода дейст¬
виях проявился смертельный страх советского марксизма перед правдой
мировой общественной науки.
Американский философ Р.Т. Флюэллинг: "Сущность человека неис¬
черпаема и бесконечна в динамике своего развития, предел ее развития
отнюдь не коммунистическое общество. Коммунистическое общество -
это безмятежное, безличное счастье, а личность никогда не бывает
безмятежно счастлива. Она вечно живет в тревоге и в трагическом
напряжении"64.
Французский религиозный философ, ученый и католический теолог
Тейар де Шарден: «Какой-то враждебный инстинкт, оправдываемый
размышлением, побуждает нас считать, что для признания полноты
98

нашему существованию необходимо как можно больше выделиться из
множества других (в других случаях эта мысль формулируется так -
"человек есть то, что отличает данного человека от других". - Я.П.)...
Сосредоточение путем рассредоточения с остальным»65. «Какое из
человеческих творений имеет самое большое значение для коренных
интересов жизни вообще, если не создание каждым из нас в себе
абсолютно оригинального центра, в котором универсум осознает себя
уникальным, неподражаемым образом, а именно образом нашего "я",
нашей личности»66.
Виднейший немецкий экзистенциалист Карл Ясперс: "Там, где ме¬
рой человека является средняя производительность, индивид как тако¬
вой безразличен. Незаменимых не существует (любимый девиз боль¬
шевистского руководства. - Я.П.). То, в качестве чего он был, он -
общее, не он сам. К этой жизни предопределены люди, которые совсем
не хотят быть самими собой; они обладают преимуществом"67.
Вл. Соловьев: "В буддизме начало всеединства ясно определяются
как начало человечности... Буддизм - в этом его мировое значение -
впервые провозгласил достоинство человека, безусловность человечес¬
кой личности"68.
И вот, наконец, Н.А. Бердяев: "Царство существующего есть цар¬
ство индивидуального, в нем нет общего, нет абстрагирования. И это
раскрывается в субъекте, в экзистенциальности, а не в объекте. Бог
действует в субъекте, а не в объекте"69
В книге "О рабстве и свободе человека: Опыт персоналистской фи¬
лософии": "Нужно выбирать между двумя философиями - философией,
признающей примат бытия над свободой и философией, признающей
примат свободы над бытием. Этот выбор не может определяться лишь
мышлением, он определяется целостным духом, т.е. и волей. Пер¬
сонализм должен признать примат свободы над бытием. Философия
примата бытия есть философия безличности... Сталкиваются две точки
зрения: 1) есть неизменный вечный разумный порядок бытия, он вы¬
ражается и в порядке социальном, который создается не людьми и ко¬
торому люди должны подчиняться, 2) основы мировой социальной жиз¬
ни, поражаемой падшестью, не вечной и не навязанной сверху, они
меняются от человека, активности и творчества. Первая точка зрения
порабощает человека, вторая освобождает его"70.
"Была большая правда в переходе от философии Гегеля к фило¬
софии антропологизма... Освобождение философии от всякого антропо¬
логизма есть умерщвление философии"71.
В данном случае Н. Бердяев имеет в виду ту особую роль, кото¬
рую в философии XIX в. играл Людвиг Фейербах. "Не успел Л. Фей¬
ербах провозгласить религию человечества, - пишет Бердяев, - как
Маркс в своем материалистическом социализме довел гуманизм до
окончательного отрицания человека, до последнего порабощения чело¬
века необходимостью. Маркс окончательно отрицает самоценность
человеческой личности, видит в человеке лишь функцию материаль¬
ного социального процесса и подчиняет и приносит в жертву каждого
4*
99

человека и каждое человеческое поколение идолу грядущего Zukun-
fitsstaat’a и блаженствующего в нем пролетариата"72.
В трудах Маркса и Энгельса Фейербаху уделяется весьма значи¬
тельное место. Общая тональность их суждений: его, Фейербаха, фи¬
лософия "скроена для всех времен, для всех народов, для всех обстоя¬
тельств и именно поэтому неприменима нигде и никогда" - и одно¬
временно покровительственное похлопывание Фейербаха по плечу за
его отход от гегелевского идеализма73. Мы же полагаем, что именно
вступивший на склоне лет, в 1870 г. в Германскую Социал-демо¬
кратическую партию Фейербах с его антигегельянством и антропо¬
логизмом является истинным духовным отцом современного социал-
демократизма.
"Я, - писал Бердяев в 1918 г., - вернулся к той правде социализма,
которую исповедывал в юности, но на почве идей и верований, выно¬
шенных в течение всей моей жизни. Я называю это социализмом персо-
налистическим, который радикально отличается от преобладающей
метафизики, основанной на примате общества над личностью. Персона-
листический социализм исходит из примата личности над обществом"74.
"Два типа философии, - писал Бердяев в 1931 г., - я бы предложил
расположить по следующим проблемам: 1) примат свободы над бытием
и примат бытия над свободой, это первое и самое главное; 2) примат
экзистенциального субъекта над объективизированным мифом или при¬
мат объективизированного мифа над экзистенциальным субъектом;
3) дуализм или монизм; 4) волюнтаризм или интеллектуализм; 5) дина¬
мизм и статизм; 6) творческий активизм или пассисная созерца¬
тельность; 7) персонализм или инперсонализм; 8) антропологизм или
космизм; 9) философия духа или натурализм. Эти начала могут быть
по-разному комбинированы в разных философских системах. Я реши¬
тельно избираю философию, в которой утверждается примат свободы
над бытием, примат экзистенциального субъекта на объективизиро¬
ванным, миражи, дуализм, волюнтаризм, динамизм, творческий акти¬
визм, антропологизм, философия духа. Дуализм свободы и необходи¬
мости, духа и природы, субъекта и объективации, личности и общества,
индивидуального и общего для меня является основным и опре¬
деляющим"75.
"Личность первичнее бытия. Это есть основа персонализма"76.
"...После критики познания, после дела Канта, - писал Бердяев в
1939 г., - теория познания должна перейти в следующую стадию и
признать, что познание есть познание бытия бытием, что познающий
субъект сам есть бытие, а не только противостоит бытию как своему
объекту. Это и значит признать субъект экзистенциальным. И эта
экзистенциальность есть один из путей к раскрытию тайны бытия как
существования. Это значит, что познание не противостоит бытию, а
совершается внутри бытия и с бытием... Предположение о тождестве
бытия и мышления не считаются с иррациональностью бытия, оно
имеет дело с рационализированным уже бытием. Но в бытии есть тем¬
ная основа... Познание что-то прибавляет, а не отражает... Не изме-
100

нение есть предмет времени, а время есть предмет изменения. Время
есть результат изменения происходящего в реальностях, в существах,
в существовании”77.
На первый взгляд приведенные выдержки могут показаться да¬
лекими от предмета данной работы. Но речь идет о том, что вразрез с
Марксом, для которого "бытие определяет сознание", а "история об¬
щества - история борьбы классов"; с Марксом, у которого вся эко¬
номическая доктрина построена на астрономическом времени как
измерителе абстрактного, однородного труда, экзистенциализм и близ¬
кие к нему философские течения (прежде всего персонализм), а также
религиозные конфессии (прежде всего буддизм) кладут в основу лич¬
ность в ее самоликости, представляющей собой органический элемент
ее неотрывности от других личностей, неотрывность, осуществляемую
через постоянное преодоление любых форм отчуждения, ее, личности,
познаваемость и одновременно границы познаваемости, вечную устрем¬
ленность эти границы преодолеть, детерминированность как фактор,
существующий в рамках индетерминированности, экономическое время
как величина, определяемая не часами, а тем, что в течение каждого
из часов сотворяется каждой личностью при безусловном признании
различий в способностях и возможностях всех личностей (приближение
к теории предельной полезности).
В таком плане история общества представляется по-иному, чем в
марксизме. Все прошлое - движение от становления человека в рамках
первобытно-общинного строя, через рабовладение и феодализм в широ¬
ком смысле (включая не только собственность, но и колониальную
систему и всю систему привилегий господствующих слоев), через перво¬
начальный капитализм, в котором феодальные и рабовладельческие
привилегии слились с капиталистическими в виде многообразных форм
экономической и политической монополии - т.е. общественной системы,
в которой личная свобода была так или иначе подавлена или в лучшем
случае находилась на втором или третьем планах - к такой транс¬
формации, которая постепенно открывает ворота для свободы личности
и для ее преобладания, для все большего приближения к принципу
социализма.
Марксистское "бытие определяет сознание" оказывается под во¬
просом, а, например, экзистенциализм исходит из того, что все сущее
может стать более ценным в результате его познания, достигаемого
человеческой мыслью. Повторяя слова Бердяева, "познание не только
отражает, но и прибавляет" — в частности и в особенности в сфере
экономики, занимающей в ее конкурентно-рыночном аспекте ведущее
место во всей общественной жизни. Рынок как основной элемент
экономики - не фикция, как это следует из Маркса, а механизм, ко¬
торый, оценивая все виды благ, открывает дорогу к переходу от худ¬
шего к лучшему и тем самым выступает как постоянно самосо¬
вершенствующийся самый мощный двигатель прогресса.
Это общее положение должно быть в основе оценки всего исто¬
рического развития, включая демократические революции XVII-
101

XX вв.» образование и распад колониальной системы, центробежные и
центростремительные отношения между странами, включая и перелом,
совершившийся во второй трети XX в. (“революция управляющих"),
зигзаг в сторону от прогресса, который совершился на основе прин¬
ципов марксизма в тех странах, где марксистские партии находились
или остаются у власти.
Подводя итоги, можно утверждать,что, будучи самой высокой (и,
как надеюсь, последней) ступенью утопического социализма, марксизм
имеет немалое значение для объяснения прошлого, а следовательно, и
настоящего. Это учения Маркса о первоначальном накоплении капи¬
тала, исторической необходимости преодоления синдрома анархии и
стихийности, эксплуатации и монополии, рождавшихся господством
частной собственности в блоке с различными формами тоталитаризма,
об отчужденности больших масс трудящихся от средств и результатов
производства и о необходимости, преодолевая отчужденность, дости¬
гать в соответствии со способностями каждого человека максимальной
свободы выбора. Таков, наконец, увенчавшийся успехом курс марк¬
сизма, сумевшего поднять на борьбу трудящихся за свои интересы
на политический уровень, положив в ее основу теорию борьбы клас¬
сов.
Вместе с тем марксизму была свойственна антипрогрессивная уто¬
пичность, проявившаяся в его самых важных положениях - о комму¬
низме как о конечной цели и о возможности и необходимости любых
мер насилия для достижения этой цели.
Как показывают и практика и теория XX в., эксплуатация как
присвоение продукта неоплаченного труда может существовать (или не
существовать) в условиях любой формы собственности - в том числе и
при отсутствии ее частной формы, как это имело (и продолжает иметь)
место в “социалистических" странах.
И практика и наука обнаружили тот факт, что центральной кате¬
горией общественного устройства является не собственность, а рацио¬
нальная, ограничиваемая демократическими институтами свобода вы¬
бора. При существовании такой свободы независимость человека, его
духовное и материальное благополучие определяются в первую оче¬
редь не собственностью, а творческими способностями, уровнем квали¬
фикации, трудолюбием. В социальном плане это означает изменяю¬
щуюся степень независимости труда и по отношению к капиталу и по
отношению к государственной власти. Для того чтобы быть свобод¬
ным, мало не быть рабом или крепостным - надо еще иметь свободу
выбора образования, профессии, специальности, места работы и места
жительства, т.е. не находиться под гнетом ни безработицы, ни системы
прописки, очереди на квартиы и т.п. Надо еще располагать свободой в
реализации трудового дохода, т.е. быть свободным от удушающей
руки дефицитов. Без учета такого рода обстоятельств не может быть
решена проблема эксплуатации, ее существование или отсутствие, ее
степени. Я уж не говорю о духовной свободе, беспощадное подавление
которой в СССР было основной функцией партийно-государственного
102

аппарата. ’’Принудительное добро, - пишет Н. Бердяев, - не есть уже
добро, оно перерождено в зло"78.
С этой точки зрения переломы в бывшем СССР, совершившиеся за
последнее десятилетие, являются истинно великой революцией, а все
еще очень сильное сопротивление этим переменам, устремление неко¬
торых слоев вернуться к старому, отражают союз тех, кто в прошлом
выступал в роли облаченных огромной властью паразитических ижди¬
венцев и тех, в ком вместе с неспособностью и неприязнью к труду
сидит врожденное раболепие.
1	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 39. С. 352.
2	Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 31. С. 143.
3	Ленин В.И. Соч. 4-е изд. Т. 14. С. 312.
4	Там же. Т. 19. С. 3-8.
5	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 351-352.
6	Там же. С. 209.
7	Там же. С. 113.
8	Там же. С. 115.
9	Там же. С. 175.
10	Blaug М. Economic theory in retrospect. Cambridge, 1985. P. 225.
11	Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 2. С. 10.
12	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 28. С. 424, 427.
13	Там же. Т. 13. С. 9.
14	Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 39. С. 73.
15	Ленин В.И. Соч. 4-е изд. Т. 25. С. 378.
16	Там же. Т. 14. С. 311.
17	Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 33. С. 48.
18	Ленин В.И. Соч. 4-е изд. Т. 35. С. 214.
19	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 18. С. 282.
20	Там же. Т. 16. С. 221.
21	Там же. Т. 1. С. 379.
22	Там же. Т. 3. С. 203.
23	Там же. Т. 3. С. 203.
24	Там же. Т. 4. С. 281 (Ф. Энгельс, 1847 г.).
25	Там же. Т. 37. С. 380.
26	Там же. Т. 19. С. 119.
27	Там же. Т. 22. С. 563.
28	Цит. по: Feiwel G.R. The Intellectual Capital of Michal Kalecki. N.Y., 1977.
P. 56.
29	См.: Наука и жизнь. 1988. № 11, 12; 1989. № 1, 2; Ципко А.С. Насилие лжи,
или Как заблудился призрак. М., 1990.
30	Бухарин Н.И. Избранные труды. Л., 1988. С. 200.
31	Туган-Барановский М.И. Основы политической экономии. СПб., 1909.
С. 346-347. Вот что пишет по этому же вопросу Л. Пияшева: "...B эко¬
номическом мире единственной силой, способной установить правиль¬
ные цены, является рынок, который фокусирует в себе движение спроса
и предложения, изменения условий производства, продажи, торговые
пошлины и еще много всего того, что ни одна электронная машина, ни
все машины мира рассчитать не могут” Новое время. 1989. № 45. С. 23.
103

32	Japan International Comparison. 1988. P. 11.
33	Samuelson P. "Economics", 9th Edition. Tokyo, 1970. P. 384.
34	Robinson J. Economic Heresies. N.Y., 1971. P. 47.
35	Marx, Schumpeter, Keynes. A Century Celebration of Dissent. N.Y.: L., 1986.
Vol. 2. P. 237.
36	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 788; Т. 26, ч. 1. С. VI.
37	См.: Коган А.М. В творческой лаборатории Карла Маркса. М., 1983.
38	См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 2. С. 231-537.
39	В 1888 г. в письме М. Гаркнес Ф. Энгельс писал о том, что в одной из
картин парижской жизни, нарисованных в "Человеческой комедии",
"Бальзак сосредоточивает всю историю французского общества, из
которой я даже в смысле экономических деталей узнал больше... чем из
книг всех специалистов-историков, экономистов этого периода, вместе
взятых" Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 38. С. 37.
40	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 16. С. 427-428.
41	Цит. по: Шкловский В. Лев Толстой. М., 1963.С. 595.
42	Rachman DJ. Business To-Day.N.Y., 1990. P. 83.
43	«Самая тяжкая болезнь, - пишет Лев Тимофеев, - которую засадил в
душу русскому человеку коммунистический режим (не без помощи
российской интеллигенции), - агрессивное социальное иждивенчество.
Недавно еще в Уголовном кодексе Российской Федерации была статья,
предусматривающая трехлетний лагерный срок за предпринимательскую
деятельность и коммерческое посредничество. У этой статьи не было
никакого правового смысла (она почти и не применялась), но был зато
богатый социально-педагогический: не лезь со своей инициативой; жди
свою получку; жди, когда в магазине "выбросят" товар, когда в
профкоме дадут путевку, когда подойдет очередь на холодильник (через
три года), на машину (через десять лет), на квартиру (через двадцать,
если повезет). Жди. И не лезь. Хозяева жизни дадут, сколько положено».
Известия. 1994. 14 мая. С. 6.
44	«Можно, - писал Ф. Энгельс в письме Г. Плеханову (1894 г.), - дейст¬
вительно, прийти в отчаяние от таких людей, как эти английские рабо¬
чие с их чувством воображаемого национального превосходства, с их в
высшей степени буржуазными идеями и взглядами, с ограниченностью их
"практического" взгляда на вещи, с их лидерами, насквозь пропитанными
заразой парламентской коррупции». Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.
Т. 39. С. 210.
45	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 22.
46	Ленин В.И. Философские тетради. М., 1936. С. 216.
46а Бердяев Н.А. Философия творчества, культуры и искусства. М., 1994.
Т. I. С. 315.
47	Философия: основные идеи и принципы. М., 1990. С. 43.
48	Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 257.
49	Цит. по: Кузнецов Б.Г От Галилея до Эйнштейна. М., 1966. А вот раз¬
мышления об этой проблеме И. Ньютона: "Если кто-то создает гипотезу
только потому, что она возможна, я не вижу, как я не вижу, как можно в
любой науке установить что-либо с точностью: ведь можно придумывать
все новые и новые гипотезы, порождающие новые затруднения. Цит. по:
Вавилов С.И. Исаак Ньютон. М.; Л., 1943. С. 66-67.
50	Автономов В.С. Человек в зеркале экономической теории. М., 1993. С. 7.
104

51	Бердяев Н. Избранные произведения. Т. 1. С. 427.
52	См., в частности: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 382.
53	Бухарин Н.И. Избранные труды. С. 145.
54	Еще до Бернштейна итальянский революционер Джузеппе Мадзини
(1805-1872) писал: ’’Здесь на земле нет и не должно быть покоя, потому
что жизнь - это приближение к цели, которой никогда нельзя вполне до¬
стигнуть" Цит. по: Толстой JLH. Поли. собр. соч. М., 1971. Т.45. С. 318.
55	Schumpeter J.A. Capitalism, Socialism and Democracy. L.; N.Y., 1992. P. 346.
56	Соловьев Вл. Соч. M., 1990. T. 2. С. 550.
56	а Толстой JI.H. Война и мир И Библиотека всемирной литературы. Т. III.
С. 610.
566	Овчинников В.С. Ветка сакуры // Новый мир. 1970. № 2. С. 106.
57	Вильчек Вс. Прощание с Марксом. М., 1993. С. 119-120.
58	Вот что писал по этому поводу Л.Н. Толстой: "Статистические данные
могут определить (и то очень несовершенно) потребности людей в
скованном капитализмом, конкуренцией и нуждой обществе; но никакие
статистические данные не покажут - сколько и каких предметов нужно
для удовлетворения потребностей людей такого общества, в котором
орудия производства будут принадлежать самому обществу, т.е. там, где
люди будут свободны. Потребности в таком обществе никак нельзя
будет определить, потому что потребности в таком обществе будут
всегда в бесконечное число раз больше возможности их удовлетворения.
Всякий пожелает иметь все то, что имеют теперь самые богатые, и
потому определить количество нужных для такого общества предметов
нет никакой возможности" Толстой Л.Н. Рабство нашего времени //
Сочинения. М., 1964. Т. 16. С. 485. Думаю, что в этих словах больше науч¬
ного социализма, чем во всей марксистско-коммунистической идеологии.
59	Ленин В.И. Собр. соч. 4-е изд. Т. 14. С. 130.
60	Там же. С. 177.
61	Знамя. 1992. № 10.
62	Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 1. С. 440.
63	Мир философии. М., 1991. Т. 1. С. 343.
64	Flewelling R.T. Man and the History. N.Y., 1952. P. 10.
65	Мир философии. M., 1991. T. 2. С. 522-523.
66	Там же. С. 536.
67	Там же. С. 546.
68	Там же. Т. 1. С. 168. Буддизм - религия, которая по своим взглядам на
человека ближе других верований к экзистенциализму.
69	Там же. С. 551.
70	Там же. Т. 2. С. 217-218.
71	Там же. С. 110.
72	Там же. Т. 1. С. 105.
73	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.Т. 21. С. 298.
74	Бердяев Н. Философия неравенства. М., 1990. С. 14.
75	Мир философии. М., 1991. Т. 1. С. 175-176.
76	Там же. С. 240.
77	Там же. М., 1991. С. 229-231.
78	Там же. С. 46.

Гпава IV
НЕКОТОРЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ МАРКСИСТСКОЙ
ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКОНОМИИ
В СВЕТЕ СОВРЕМЕННОЙ
ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
Современную экономическую науку нельзя отделить не только от
истории общества, общественных отношений, но и от ее собственного
становления и развития. История экономической науки это часть самой
этой науки. Многие основные положения и концепции экономики,
характер дискуссий, направление современной борьбы вокруг этих
положений предстают в их истинном виде только тогда, когда аналитик
обращается к их происхождению, к их связи с концепциями пред¬
шественников, к тому, что выдержало испытание временем и что,
напротив, предано забвению или отошло на задний план. «История
науки, - пишет Нэгиси, - была и должна быть историей соревнующих¬
ся аналитических программ (или, если вам угодно, "парадигм")»1.
Данная глава посвящается критическому анализу версии о Марксе
как об основателе современной экономической теории. Мы снова от¬
мечаем: сыграв огромную роль в разгроме самых мрачных сил мировой
реакции в годы ее опаснейшего беснования, марксизм способствовал
укреплению демократии, содействовавшей переходу от "дикого рынка",
от "акульего капитализма" к современному многозвенному конкурент¬
ному корпоративно-хозяйственному хозяйству с немалым удельным ве¬
сом того, что принято называть синдикализмом, т.е. самоуправления
служащих и рабочих. Но формирование модели этого хозяйства
совершается не на основе учения Маркса, а вразрез с ним. Надо иметь
в виду, что при всей бесперспективности экономических доктрин
Маркса, в современной экономической науке эти доктрины очень часто
выступают в качестве "доказательства от противного". Иначе говоря,
по отношению к современной экономической науке марксизм играет
роль того самого "ad absurdum", который фигурирует в латинском ори¬
гинале этой категории (reduction ad absurdum). Роль эта широко отра¬
жается в современной мировой экономической литературе, и ни в коем
случае не должна игнорироваться. О ренессансе, начавшемся в России
со второй половины 80-х годов XX в., нельзя судить, забывая о том,
каковы его истоки и по отношению к чему ренессанс совершается.
Несмотря на разночтения, на непоследовательность в Марксовой и
марксистской трактовке истории экономической мысли, лейтмотив
здесь был следующий: так же как вся прежняя история человечества
представляет собой не более чем предысторию перехода к истинной
106

истории, к социализму, так и прежняя экономическая наука представ¬
ляет собой не более чем предысторию создаваемой им, Марксом, новой
науки - науки о переходе к коммунизму. Такого рода подход отражен
не только в критическом отношении к научным концепциям прошлого,
но и в их фактическом почти полном перечеркивании; в не имеющих по
своей резкости аналогов критических квалификациях ученых-эконо¬
мистов, предшественников и современников Маркса, занимающих в
мировой науке ведущее место, - как филистеров, подражателей, пош¬
лых шарлатанов, лакеев буржуазии, ренегатов, оппортунистов и т.д.
Такого рода Марксовы и марксистские характеристики относились
по преимуществу к экономистам послерикардианского периода. Но и
прежние экономисты - Петти и Франклин, Смит и Рикардо, - хотя и
признавались учеными, но только буржуазными, такими, чьи взгляды
были ограничены рамками "буржуазного мировоззрения".
Вот типичный, далеко не худший пример. В "Нищете философии"
Маркс писал следующее: "Есть экономисты-фаталисты, которые так
же равнодушны к своей теории и к тому, что они называют отри¬
цательными сторонами буржуазного производства, как сами буржуа
равнодушны на практике к страданиям пролетариев, с помощью кото¬
рых они приобретают свое богатство. Эта фаталистическая школа
имеет своих классиков и своих романтиков. Классики, как, например,
Адам Смит и Рикардо, являются представителями той буржуазии,
которая, находясь еще в борьбе с остатками феодального общества,
стремилась лишь очистить экономические отношения от феодальных
пятен, увеличить производительные силы и придать новый размах про¬
мышленности и торговле. С их точки зрения пролетариат, при¬
нимающий участие в этой борьбе и поглощенный этой лихорадочной
деятельностью, испытывает только преходящие, случайные страдания,
и сам воспринимает эти страдания как преходящие. Миссия таких
экономистов как Адам Смит и Рикардо, являющихся историками этого
периода, состоит лишь в том, чтобы показать, каким образом богатство
приобретается в рамках отношений буржуазного производства, сформу¬
лировать эти отношения в виде категорий и законов и доказать, что
эти законы и категории гораздо удобнее для производства богатств,
чем законы и категории феодального общества. В их глазах нищета -
это лишь муки, сопровождающие всякие роды как в природе, так и в
промышленности" (курсив мой. - Я.П.)2. В последующих строках той
же работы Маркс покровительственно похлопывает по плечу тех же
ученых, называемых им представителями гуманистической школы и
филантропической школы, которым он приписывает идеализацию
действительности, противопоставляя им социалистов и коммунистов как
теоретиков класса пролетариев3.
Если, как уже отмечалось, для Маркса и Энгельса было харак¬
терно то, что к утопическому социализму или к буржуазной аполо¬
гетике ими относилась вся предшествующая или современная для их
времени мысль, то Ленин и большевики не только полностью вос¬
приняли такой подход, но и намного его усугубили - в том смысле, что
107

кроме взглядов, исходивших от марксизма в его большевистско-комму¬
нистическом толковании, к "буржуазной лженауке" относилось все (или
почти все), что возникло и развилось после Маркса и Энгельса. В этом
плане вполне характерно следующее суждение Ленина: "Ни одному
профессору политической экономии, способному давать самые ценные
работы в области фактических, специальных исследований нельзя
верить ни в одном слове, раз речь заходит об общей теории полити¬
ческой экономии. Ибо эта последняя - такая же партийная наука в
современном обществе, как и гносеология. В общем и целом профес¬
сора-экономисты не что иное, как ученые приказчики класса капита¬
листов, и профессора философии - ученые приказчики теологов"4.
Иначе говоря, сколь бы искусен ни был Ленин в его утверждениях
на тему, что «история философии и история социальной науки пока¬
зывает с полной ясностью, что в марксизме нет ничего похожего на
"сектантство" в смысле какого-то замкнутого закостенелого учения,
возникшего в стороне от столбовой дороги мировой цивилизации», что
"учение Маркса возникло как прямое и непосредственное продолжение
учения величайших представителей философии, политической экономии
и социализма"5 - действительная марксистско-ленинская позиция за¬
ключалась в том, что истинная экономическая наука начинается с
Маркса и существует только в рамках марксизма. Или иначе: согласно
Ленину, то, что он называл немецкой философией и французским социа¬
лизмом и, пожалуй, особенно то, что названо английской политической
экономией, имеет смысл лишь постольку, поскольку оно вошло в
учение Маркса. Все остальное, все, что не вошло, может и должно
быть отброшено как, выражаясь его же словами, сказанными по дру¬
гому поводу, "негодный продукт негодного общества".
Тем, кто прошел через разнообразные запретительные и репрессив¬
ные меры, с применением которых насаждались такого рода взгляды,
трудно подавить неприязнь к вершителям и создателям такой обста¬
новки, трудно забыть собственную униженность. Но если все же попы¬
таться преодолеть эмоции, то, как нам представляется, речь должна
идти о следующем: возникновение утопического социализма и марк¬
сизма как его последнего варианта и расколотость двух направлений
экономической теории выражалось прежде всего в том, что с точки
зрения марксизма подлинная экономическая наука обращена к проб¬
лемам собственности на средства производства с особым вниманием к
ее частному характеру и ее роли в качестве орудия эксплуатации. Сам
факт существования частной собственности на средства производства
рассматривался только в одном аспекте - монопольного положения
частного собственника по отношению к лицам наемного труда и соот¬
ветственно полное бесправие последних, эксплуататорский характер
собственности.
Мы уже видели, что действительность времен Маркса давала для
таких квалификаций более чем достаточно оснований. Но она не да¬
вала оснований для вывода о необходимости ликвидации частной собст¬
венности. Напротив, и опыт, накопленный за предыдущие столетия, и
108

общественная (прежде всего экономическая) наука диктовали совер¬
шенно иной вывод - об исторической необходимости такого совер¬
шенствования структуры и форм собственности, такого взаимодействия
ее разновидностей в частной, государственной и смешанной формах,
такого ее взаимодействия с системами владения, управления и пользо¬
вания, которые, будучи различными в разных странах и отраслях, и в
разные периоды, всегда были бы обращены против пагубной моно¬
полии - что никогда не могло и никогда не сможет осуществиться иначе
как на основе рыночного, конкурентного товарного хозяйства, сопря¬
гаемого с теми или другими формами его государственного регулиро¬
вания. Те или иные виды собственности (любые ее виды) могут воз¬
никать на разной основе - на основе и своего труда, и разных средств
насилия, и эксплуатации чужого труда. В этом смысле проблему
собственности нельзя тесно привязывать к эксплуатации, а ликвидацию
эксплуатации - к ликвидации частной собственности. В этом смысле
проблема собственности неотрывна ни от науки о законах микро- и мак¬
роэкономики, ни от истории, ни от политологии, правоведения и других
сопряженных общественных наук. Связанность между проблемами соб¬
ственности и рыночных отношений была с особенной яркостью проде¬
монстрирована трагическим опытом советского социализма, к которому
мы уже не раз обращались и еще будем обращаться в дальнейшем.
С экономической точки зрения главным является не собственность
как особый предмет, а ее функционирование. Главное назначение и
содержание товарно-денежных отношений (в отличие от первоначаль¬
ных форм натурального обмена) заключается в неразрывной, орга¬
нической переплетенности двух функций - самого обмена и произво¬
димого на его основе соизмерения затрат и результатов, т.е. той функ¬
ции, которая определяет собой начало движения общества по пути
социализации - в соответствии с принципом "каждому по результатам
труда" Отдавая себе отчет в ответственности такого утверждения, мы
настаиваем на том, что движение к социализму начинается не со
времени возникновения его идеи, а с тех отдаленных времен, когда
начали возникать рыночные отношения6.
"Начало обмена товаров, - пишет Ф. Энгельс, относится ко вре¬
мени, которое предшествует какой-бы то ни было писанной истории...
Закон стоимости господствовал в течение периода в 5-7 тысяч
лет"7.
В сущности, все развитие мировой экономической науки, отражая
развитие самой экономики, выступало прежде всего в виде решения
проблемы взаимодействия производства и обмена - с постепенным
пониманием того, что конкурентный товарный обмен выступает как
средство измерения результатов труда каждого из его участников. Не
обращаясь к девизу социализма, "буржуазная" экономическая наука по
своему содержанию во многих отношениях носила социалистический
характер, так как была направлена в сторону осуществления принципа
"каждому по результатам труда".
В органической связи с обменом и изменением затрат и результатов
109

труда функция рынка состоит в том, чтобы способствовать переброске
средств производства из сфер с меньшей эффективностью в сферы с
большей эффективностью, и во взаимодействии этих функций рынок
выступает как необходимая и ничем не заменимая производительная
сила.
Соотношение названных функций неотрывно связано с категорией
прибыли - ее происхождением и назначением. Если и поскольку при¬
быль существует, то с точки зрения экономики и экономической науки
чтб важней - ее происхождение и ее принадлежность к тому или иному
юридическому или частному лицу, или иное ее "потребление": куда, для
чего и с какой эффективностью прибыль направляется? Само существо
этого вопроса таково, что он не может решаться с позиций одно¬
родности труда, с позиций, не открывающих пути к анализу резуль¬
татов труда разных субъектов, с позиций колебаний спроса и
предложения.
Ни в коем случае нельзя сказать, что Маркс не понимал существо¬
вания такой проблемы. "Спрос и предложение, — пишет он в третьем
томе "Капитала", - никогда не покрывают друг друга, или если и по¬
крывают, то только случайно, следовательно, с научной точки зрения
этот случай должен быть = 0, должен рассматриваться как несущест¬
вующий. Однако в политической экономии предполагается, что они
покрывают друг друга. Почему? Это делается, с одной стороны, для
того чтобы рассматривать явления в их закономерном, соответствую¬
щем их понятию виде, т.е. независимо от их внешней видимости, кото¬
рая порождается колебаниями спроса и предложения; с другой стороны,
для того чтобы найти действительную тенденцию их движения, извест¬
ным образом фиксировать ее"8.
"Труд, употребленный на отдельный товар, - писал Маркс, - совер¬
шенно невозможно вычислить - уже вследствие среднего вычисления,
т.е. идеальной оценки, применяемой к той же части постоянного капи¬
тала, которая входит просто как затрата в стоимость совокупного
продукта, так и вообще к сообща потребленным условиям производ¬
ства; равно как, наконец, вследствие прямого общественного труда,
который выравнивается и оценивается как средний труд работающих
сообща индивидов. Он имеет лишь значение как кратная часть сово¬
купного приходящегося на него и оцененного идеального труда"9.
И еще - в письме к Марксу - Энгельс писал: "По моему мнению совер¬
шенно невозможно экономические отношения выразить в физических
мерах"10.
Маркс и Энгельс не только отдавали отчет в существовании проб¬
лемы измерения, но и делали попытки ее решения. Суть последнего
заключается в выдвижении категории общественно-необходимого
труда (ОНТ) - любая ценность (стоимость товара) представляет собой
синтез труда, затраченного на его изготовление и созданной при его
помощи потребительной стоимости (полезности). Но при этом, по
Марксу, поскольку измерение полезности представляется невозмож¬
ным, о стоимости (ценности) любого товара следует судить только по
110

затратам труда, выражаемым прежде всего в затрачиваемом времени.
Поскольку же содержание и качество разных видов труда различны,
измерителем должен выступать ОНТ11.
Но здесь сразу же выступает следующий необходимый вопрос:
каким же образом измерить ОНТ? Где тот эталон, где та постоянная
или та независимая переменная, которые могут оказаться пригодными
для измерения труда разного назначения, разной направленности и раз¬
ной квалификации? Обращаясь к истории экономической мысли, нельзя
не отметить, что проблема поиска эталона в виде некой абстрактной
единицы всегда (со времен Аристотеля) оставалась центральной про¬
блемой экономической науки и нашла свое разрешение только после
Маркса - в теории предельной полезности.
В дополнение к третьему тому "Капитала” Ф. Энгельс пишет: ”Но
как же при этом обмене по количеству затраченного труда опреде¬
лялось это количество, хотя бы косвенно и относительно, для про¬
дуктов, требующих затраты труда в течение продолжительного вре¬
мени, с нерегулярными перерывами и неопределенным объемом про¬
дукции... Очевидно, лишь путем длительного процесса приближения
зигзагами, часто в потемках, ощупью, причем, как и всегда, лишь
горький опыт учил людей”12. Хотя эти слова относятся к разным эта¬
пам товарного хозяйства, то они вполне и безусловно относимы также и
к тому времени, когда они писались - к тому, что справедливо харак¬
теризовалось как анархия и стихийность. Но как выйти из этого
положения? Ведь фиксировать факт "зигзага” одно, а найти им научное
объяснение и открыть путь к их смягчению совсем другое. Абстракция,
которая не открывает путь к разумности конкретных оценок и
действий, это и есть та слабая сторона гегельянства, которая была
воспринята Марксом.
Перед Марксом, как и перед его предшественниками, неизменно
стояла проблема: если нет возможности измерить эффективность само¬
го живого труда в единицах труда общественно-необходимого, то как
же быть с измерением того вклада, который вносится в производство
не только живым трудом, но и другими факторами труда - природными
ресурсами, вещественными средствами производства?
Весь ход развития мировой экономической науки подводил к
выводу о том, что решение этого вопроса - оценка всех факторов тру¬
да - не мыслимо иначе как при помощи рынка. Что же касается Марк¬
са, Энгельса и их последователей, их ответ был другой: раз в условиях
рынка и частной собственности нельзя найти физический эталон ОНТ,
значит - невозможен социализм с его принципом распределения по тру¬
ду и значит, при отсутствии сколько-нибудь основательного предложе¬
ния о замере рынка другим механизмом общественного измерения
затрат-результатов (и при невозможности другого механизма) - долой
рынок, смерть рынку. Или иначе: абстракция в качестве необходимой
категории теоретического анализа предполагает обращение к принципу
"при прочих равных условиях”, но ценность любой абстракции опреде¬
ляется тем, насколько она полезна для анализа того или иного явления
111

при различии условий. С этой точки зрения внешняя логичность и по¬
следовательность экономического учения Маркса не может скрыть
того факта, что, поместив в центр своего анализа проблему капита¬
листической собственности в плане эксплуатации, Маркс и Энгельс
капитулировали перед сложностью поставленного выше вопроса -
отказались от того, что для экономической науки является главным -
от поисков характера и меры различий затрат и результатов. Этот
отказ и послужил главной причиной того, что марксизм не мог пре¬
одолеть утопизма. Еще раз вдумаемся в приведенные выше слова
Маркса и Энгельса. Вопрос стоит так: существуют бесконечные коле¬
бания спроса и предложения, проистекающие из разных видов труда, из
его разной производительности, разных потребностей и желаний лю¬
дей. Что важней: искать равнодействующую этих различий, отвлека¬
ясь от них самих, или, напротив, фиксируя понятие равнодействующей
(тренд), использовать его для анализа различий, разностей, состав¬
ляющих самую суть, само содержание экономической жизни?
Повторяем, в трудах Маркса можно найти много высказываний,
свидетельствующих о том, что он понимал трудность проблемы одно¬
родности труда и высказывал суждения, отличные от основной направ¬
ленности его анализа. Но такого рода суждения и сомнения не меняют
главного: все основные концепции марксистской экономической теории
построены именно на трактовке труда как однородного. Под¬
тверждением может послужить следующее изложение основных поло¬
жений марксистской политической экономии, какими они в виде пред¬
писываемых сверху стандартов фигурируют во всех марксистских
учебных публикациях - начиная от начальных курсов и кончая
массивными фолиантами, предназначавшимися для высших учебных
заведений партийной номенклатуры.
Трактовка труда как однородного, т.е. такая трактовка, которая
сама по себе, не только не носит социалистического характера, но,
напротив, оказывается направлена против социализма, поскольку по¬
следний исходит из различия в эффективности труда разных людей и
необходимости компенсации каждого человека по результатам его
личного труда - в сопоставлении с трудом других. Эта сторона под¬
черкивается во всех научных исследованиях. "Марксова теория экс¬
плуатации, - пишет известный современный экономист М. Морисима, -
выглядит обоснованной только в абстрактном мире однородного
труда"13. "Сама основа Марксовой теории ценности, - пишет М. Бла-
уг, - такова, что она оказывается верна только в том случае, если в
соотношении капитала к труду нет различий между отраслями"14.
"По Марксу", - продолжает Блауг, - цены в долгосрочном аспекте
объясняются таким же образом, как и в ортодоксальной (старо¬
классической. - Я.П.) школе, т.е. как денежное выражение издержек
производства в длительном аспекте, включая прибыль в господствую¬
щей норме. Но отвечающая требованиям науки теория ценностей
должна объяснить, каким образом рыночные силы создают такого рода
равновесную "нормальную цену" Ответ на такой вопрос требует
112

объяснения - каким образом определяются ценности факторов про¬
изводства и каким образом уровень цен, включая цены факторов про¬
изводства, определяется предложением такого рода факторов и харак¬
тером спроса на готовые изделия. Для решения такого рода задач
обращение к "Капиталу” не приносит никакой пользы.
Под ценностью товара Маркс имеет в виду его цену в единицах
продолжительности труда - при том что доля заработной платы в
издержках производства данного товара равна такого же рода доле в
масштабе всего хозяйства. Более всего, товар, о котором идет речь,
должен воспроизводиться при неизменном уровне издержек и про¬
даваться в рамках абсолютно конкурентной, закрытой экономики.
Вполне поэтому очевидно, что для любых практических вопросов цено¬
образования марксистская теория стоимости хуже чем бесполезна"15.
Капитуляция Маркса и марксизма перед проблемой неоднородности
труда, различие в характере труда и в его производительности лежит в
основе всего последующего.
По Марксу, при капитализме самая важная сторона общественной
сегментации состоит в разделенности общества на буржуазию и про¬
летариат, т.е. на собственников средств производства и на лиц, лишен¬
ных такой собственности, и поэтому вынужденных наниматься на
работу к первым, к собственникам. При этом главная черта общест¬
венного устройства, основанного на принципах товарно-рыночного
хозяйства, в его, якобы, неизбежном сочетании с частной собствен¬
ностью, заключается в том, что наемный рабочий продает предпри¬
нимателю не свой труд, а свою рабочую силу, т.е. способность
работать, которая оплачивается в размере, необходимом для поддер¬
жания работоспособности и для самовоспроизводства.
Как мы уже видели, все, наблюдавшееся Марксом, Энгельсом, их
современниками и ближайшими по времени последователями, давало
очень серьезные основания для того, чтобы определить положение
рабочих как наемных рабов. От раба или крепостного рабочий от¬
личался только юридически (в том смысле, что хозяин не мог ему
запретить уйти с предприятия). Фактически же он мало отличался от
раба или крепостного, так как нужда, трудности и невозможность най¬
ти другую работу принуждали его оставаться на месте. "...Закон,
поддерживающий относительное перенаселение, - пишет Маркс, - или
промышленную резервную армию... приковал рабочего к капиталу
крепче, чем молот Гефеста приковал Прометея к скале... Накопление
капитала на одном полюсе есть также накопление нищеты, муки труда,
рабства, невежества, огрубления и моральной деградации на другом
полюсе..."16.
Пройдет совсем немного лет после того, как Маркс выдвинул
положение о стоимости рабочей силы как определяющем факторе для
объяснения эксплуатации, и один из основателей теории предельной
полезности австрийский экономист
Ф. Визер, критикуя идею рабочей
силы, согласно которой ее стоимость должна рассматриваться с позиций
затрат на ее воспроизводство, напишет: "Произносились ли когда-либо
113

такие вещи даже в самые мрачные времена варварства?”17. При всей
резкости такого суждения, нужно отдавать себе отчет в том, чем оно
вызвано: сколь ни тяжело было положение рабочих в XIX в., прирав¬
нивание системы их компенсации к рабовладельческой означало пре¬
небрежение главным: на деле при капитализме в основу компенсации
был положен совершенно иной принцип - оплата по результатам труда
(о чем, кстати, писал и сам Маркс в том же первом томе ’’Капитала”,
где он констатировал широкую распространенность и даже пре¬
обладание поштучной заработной платы18). Но особенно важно, что у
Маркса тезис об оплате рабочих по стоимости рабочей силы был
поистине основополагающим. Во-первых, при переходе к изложению
этого тезиса Маркс написал многозначащие слова: ”Hic Rhodus, hie
salta!” - что в переносном смысле означает ”3десь-то и покажи, на что
ты способен!”19. Еще важнее другое: тезис об оплате рабочей силы по
ее стоимости тесно связан с толкованием капиталистической эксплуа¬
тации как производства прибавочной стоимости, независимого от роста
производительности труда. Речь идет о том, что основой динамики
производства является рост органического состава капитала, т.е.
повышение в нем доли постоянного капитала, который даже при оплате
рабочей силы по ее стоимости (а не по результатам труда в соот¬
ветствии с ростом производительности) порождает снижение нормы
прибыли; снижение, возникающее по Марксу прежде всего в резуль¬
тате эксплуатации живого труда, доля которого в общей массе
капитала понижается, соответственно влеча за собой понижение массы
и доли прибавочной стоимости - прибыли. Эта тенденция (снижение
нормы прибыли) есть закон, обрекающий капитализм на гибель20.
Экономической моделью здесь служит все та же исходная для
Маркса ситуация не только равенства спроса и предложения, но и
неизменности производительности труда и техники. Данную ситуацию
можно было бы записать следующим образом:
100 С + 100 V + 100 М = 300
(С - постоянный капитал, V - переменный капитал, М - прибавочная
стоимость).
Повторяем: 300 есть общий объем стоимости созданного продукта,
какой она возникает при неизменной технике и технологии. Если же
обратиться к реальному функционированию, к прогрессу экономики, то
приведенную формулу следовало бы написать по другому:
100 С + 100 V + 100 М = 300 плюс-минус X.
В мировой экономической литературе данная величина X известна
под названием ’’остаток Абрамовича” Как раз в сопоставлении с
концепцией Маркса21 ясно проступает научное значение того и другого
подхода: абстракция Маркса допустима и даже полезна - но только все
в той же роли ’’reductiio ad absurdum", взятия за исходное нежизненной
ситуации, тогда как ’’остаток "Абрамовича" отражает действующую
закономерность - прогресс техники как основу прогресса экономики.
114

В плане той политической роли, которую играл марксизм в первые
полвека после его возникновения - для привлечения симпатий широких
слоев рабочих и интеллигенции, такого рода Марксовы абстракции
(тенденция нормы прибыли к понижению, выступавшая в увязке с
толкованием многих отрицательных сторон капитализма - кризисы,
безработица, чрезвычайно низкие уровни трудовых доходов и т.д.) по
своему повторяла вполне обоснованные суждения многих аналитиков.
Большие сомнения начинаются, однако, с того момента, когда все
такого рода дефекты оказываются намертво привязаны к толкованию
их неотъемлемости от рыночных отношений.
"Противоречие между общественным и капиталистическим при¬
своением воспроизводится как противоположность между организацией
производства на отдельных фабриках и анархией производства во всем
обществе" - в этих словах Энгельса из его "Развития социализма от
утопии к науке"22 воспроизведено то, что в трудах "основоположников"
и их последователей многократно повторяется и что может быть
наиболее ярко отражает глубокую ошибочность основной концепции,
согласно которой главный порок капиталистического производства
заключается в анархичных и разрушительных по самой своей природе
рыночных отношениях. Такое решение опровергается всем мировым
опытом и особенно опытом Советского Союза и всех других стран
"Социалистического содружества": без организованного конкурентного
рынка (в виде цен, прибылей и убытков, складывающихся в ходе
конкуренции) ни о каком порядке на предприятиях не может быть и
речи. Повторяем: это полностью подтверждено опытом СССР, где как
раз отсутствие рынка породило анархию в виде дефицитов, разру¬
шительных не только в смысле разбалансированности производствен¬
ного процесса, но и в социально-этическом плане - в смысле всеобщего
распространения спекуляции, которая по-своему эксплуататорскому
содержанию не лучше, а скорей намного хуже эксплуатации в ее
марксистском понимании23.
Продолжаем обращаться к Марксу.
Одним из неизбежных проявлений присущего капитализму соче¬
тания частной собственности с анархией и стихийностью является
постоянная тенденция к превращению конкуренции в монополию.
Уделяя этой проблеме много внимания, Маркс считал, что она выходит
за рамки первоочередной проблематики "Капитала" и что решение этой
проблемы - задача последующего специального исследования, для
которого Марксу дойти не удалось24.
Наиболее лаконично и содержательно взгляды К. Маркса по
вопросу о соотношении монополии и конкуренции отражены в его
словах: "В практической жизни - мы находим не только конкуренцию,
монополию и их антагонизм, но также и их синтез, который есть не
формула, а движение. Монополия производит конкуренцию, конкурен¬
ция производит монополию. Монополисты конкурируют между собой,
конкуренты становятся монополистами... Синтез заключается в том,
115

что монополия может держаться лишь благодаря тому, что она по¬
стоянно вступает в конкурентную борьбу"25.
Мы еще вернемся к этому вопросу, но уже сейчас отметим:
главной движущей силой является конкурентный рынок, но последний
не может функционировать без определенных элементов животворной
монополии. Выдвижение этого тезиса и его подробная разработка
составляет основное содержание теории монополистической конкурен¬
ции, занимающей в современной науке очень крупное место и проти¬
востоящей марксистско-ленинскому толкованию конкуренции и моно¬
полии.
В своих трудах Маркс уделяет очень большое внимание описанию
разных видов конкуренции: между собственниками, между рабочими,
между рабочими и собственниками, внутри отрасли, между отраслями,
внутри стран и между странами. Немалый научный интерес представ¬
ляют собой и суждения Маркса и Энгельса о переплетении социальной
и коммерческой монополии - переплетении, истоки которой они находят
в далеких временах26. Ни из чего не следует, что созданные в XX в.
научные теории несовершенной или монополистической конкуренции;
теории олигополии и монополии (монополия потребителей) происходят
от суждений, высказывавшихся по этому вопросу Марксом и Энгель¬
сом. Вряд ли, однако, можно сомневаться в том, что последующее
толкование монополии Гильфердингом и Бухариным, Лениным и
Р. Люксембург - толкование, выступившее в конце концов в виде
общепринятого в большевизме понятия монополистического капита¬
лизма, проистекало не столько из анализа фактического положения дел
(хотя факты давали очень много оснований для нового подхода к
вопросу о роли монополии), сколько из шедшей от Маркса постоянной
устремленности искать то, что приближает конец рынку и конкуренции.
В основу большевистского толкования были положены следующие
тезисы:
1)	капитализм свободной конкуренции перерастает в монопо¬
листический капитализм, в сращивание промышленного и банковского
капитала и возникновение на этой почве финансового капитала,
а также в господство монополий, которое, с одной стороны, вносит
известную организованность в работу крупных, монополизированных
предприятий; с другой - резко обостряет все присущие капитализму
противоречия и прежде всего антагонизмы между трудом и капиталом,
между капиталистическим государством и народными массами;
2)	вместе с внутренними противоречиями растут и международные:
страновая разделенность неизбежно порождает борьбу за передел
колоний и рынков, товаров и капиталов, империалистические войны,
милитаризацию экономики и всей общественной жизни. Возникающее
на этой почве сращивание монополий и государства, государственно-
монополистический капитализм не только не способствует разрешению
или смягчению такого рода противоречий, но, напротив, обостряет их
до самой крайней степени так, что, как писал Ленин: "...Государствен¬
116

но-монополистическии капитализм есть полнейшая материальная подго¬
товка социализма, есть преддверие его, есть та ступенька исторической
лестницы, между которой (ступенькой), и ступенькой, называемой
социализмом, никаких промежуточных ступеней нет"27. И притом, не¬
смотря на некоторые оговорки, Ленин, исходя из чисто политических
целей, абстрагировался от существования внутри капитализма анти¬
монопольных сил, сил политической и экономической демократии,
победы которых над тоталитаризмом и определили магистральный путь
прогрессу. Это и была еще одна абстракция в чисто гегелевско-
марксистском духе;
3)	нечего и говорить, о том, что такого рода заключения были
абсолютно неотрывны от Марксова и марксистского толкования рынка
как фактора, приносящего с собой господство частной собственности на
средства производства, а последней - исключительно как фактора экс¬
плуатации. Возвращаясь к этому вопросу, напоминаем слова "Ком¬
мунистического Манифеста": "Коммунисты могут выразить свое учение
одним положением: уничтожение частной собственности"28. Абсолют¬
ная неотрывность рынка от частной собственности на средства произ¬
водства и историческая необходимость одновременной ликвидации того
и другого - вот основа Марксовой концепции, которая с присущей
большевизму огромной действенностью нашла свое воплощение во
всей практике послеоктябрьской деятельности КПСС.
"Французский крестьянин, французский сапожник, портной, купец
кажутся ему (Прудону. - ЯП.) чем-то испокон веков данным, чье су¬
ществование надо принять. Но чем больше я занимаюсь этой дрянью
(! - Я.П.), тем больше убеждаюсь, что преобразование земледелия, а
следовательно, и основанного на нем собственнического свинства, дол¬
жно стать альфой и омегой будущего переворота", - так в 1851 г.
писал Маркс в письме Энгельсу29. Вот где оно теоретическое начало
"военного коммунизма" и "развернутого социалистического наступле¬
ния" - уничтожения в СССР крестьянства, ремесла, частной торговли,
а также "культурной революции" в КНР и полпотовского геноцида в
Камбодже. Вот где начало пропаганды зловещей идеи уничтожения
рыночного хозяйства.
"...Индивидуальное рабочее время каждого отдельного производи¬
теля,- писал Маркс в "Критике Готской программы" в 1875 г., - это
доставляемая им часть общественного рабочего дня, его доля в нем.
Он получает от общества квитанцию в том, что им доставлено такое-
то количество труда (за вычетом его труда в пользу общественных
фондов), и по этой квитанции он получает из общественных запасов
такое количество предметов потребления, на которое затрачено столь¬
ко же труда. То же самое количество труда, которое он дал обществу,
в одной форме, он получает обратно в другой форме"30.
В "Экономических рукописях 1857-1859 гг." Маркс писал, что "не
может быть ничего ошибочнее и нелепее, нежели на основе меновой
стоимости денег предполагать контроль объединенных индивидов над
их совокупным производством..."31. В "Критике Готской программы"
117

Маркс считал, что обмен по затратам труда при социализме все еще
олицетворяет буржуазное право, неравное право, которое с точки зре¬
ния идеалов коммунизма незакономерно32.
В связи с развитием акционерной формы корпораций Маркс, рас¬
сматривая эту форму как обращенную против частной собственности,
писал: ’’Это - упразднение капитала, как частной собственности в рам¬
ках самого капиталистического производства"33. Из этих слов очевидно,
что "самим капиталистическим производством" Маркс считал рынок, и
что, следовательно, под упразднением капиталистического производ¬
ства может подразумеваться прежде всего и главным образом упразд¬
нение рынка - что и было осуществлено в Советском Союзе; что, как
мы видели, принесло неисчислимые бедствия, которые подтвердили
противомарксистский вывод научного социализма - независимо от форм
собственности прогресс социализма не в упразднении, а в непрерывном
развитии и совершенствовании рынка.
Аналогичной была и позиция Энгельса. Так же, как и в 1847 г.
Маркс высмеивал Прудона, Энгельс спусти почти 40 лет высмеивал
Родбертуса. «Теперь понятно, - писал он в статье "Маркс и Род-
бертус, - почему Родбертус определяет стоимость товара просто
"трудом" и допускает разве что только различные степени интен¬
сивности труда. Если бы он исследовал, при помощи чего и как труд
создает и, следовательно, также определяет и измеряет стоимость, то
он пришел бы к общественно необходимому труду, необходимому для
отдельного продукта по отношению как к другим продуктам того же
рода, так и ко всей общественной потребности. Это привело бы его к
вопросу о том, как совершается приспособление производства отдель¬
ных товаропроизводителей к совокупной общественной потребности, а
вместе с тем сделало бы невозможной и всю его утопию"34.
Но так же как и Маркс, Энгельс не считал подобное положение
утопией в условиях социализма. Энгельс писал, что при социализме
"план будет определяться... взвешиванием и сопоставлением полезных
эффектов различных предметов друг с другом и с необходимым для их
производства количествами труда. Люди сделают тогда все это очень
просто, не прибегая к услугам прославленной "стоимости"»35. Там же
Энгельс писал, что "непосредственное общественное производство как
и прямое распределение, исключает всякий товарный обмен, а следо¬
вательно, и превращение продукта в товары"36. Это - не ранний
Энгельс, это - автор "Анти-Дюринга" (1878 г.). "Если мы представим
себе не капиталистическое общество, а коммунистическое, - писал
Маркс в "Капитале", - то прежде всего совершенно отпадает денеж¬
ный капитал, а следовательно, отпадает и вся маскировка сделок,
которая благодаря ему возникает. Дело сводится просто к тому, что
общество наперед должно рассчитать, сколько труда, средств произ¬
водства и жизненных средств оно может без всякого ущерба тра¬
тить..."37. По Ленину, при социализме "все общество будет одной кон¬
торой и одной фабрикой с равенством труда и равенством платы"38.
Можно ли себе представить худший утопизм? Как можно "сопоста-
118

вить полезные эффекты" без всеобщего взаимодействия потребителей
и производителей, т.е. без рынка? Но ведь с некоторых пор такого
рода нелепый утопизм перестал быть чистой абстракцией. Уже в
1917 г. В.И. Ленин с резким осуждением писал об определении сущ¬
ности торговли Лифманом, определении, из которого следовало, что
торговля будет существовать и в социалистическом обществе39. "Ком¬
мунистический труд, - писал Ленин тогда же, - в более узком и строгом
смысле слова есть бесплатный (!! - Я.П.) труд на пользу общества,
производимый не для отбытия определенной повинности, не для
получения права на известные продукты, не по заранее установленным
и узаконенным нормам, а труд добровольный, труд вне нормы, труд,
даваемый без расчета на вознаграждение..."40.
После победы Октябрьской революции почти сразу же был взят
курс на полное уничтожение товарных отношений, причем этот курс
проводился отнюдь не только в связи с гражданской войной. В 1918-
1920 гг. концепция немедленного и полного уничтожения товарности
развивалась в трудах Н.И. Бухарина, Е. Преображенского, Е.С. Вар¬
ги, С.Г. Струмилина (с его "тредами" - трудовыми деньгами), Л. Криц-
мана; в основных материалах по экономическим вопросам IX съезда
РКП(б) и во всей текущей партийной литературе. "Тенденция к всеоб¬
щей натурализации нашего хозяйства должна сознательно проводиться
нами со всей энергией", - писала "Правда" (1920. 14февр.). "В настоя¬
щее время в советской России система безденежных расчетов является
первым шагом по пути отмены денежного обращения вообще", -
вторил ей орган ВСНХ, журнал "Народное хозяйство" (1920. № 1/2).
В книге "Азбука коммунизма" Н. Бухарин и Е. Преображенский
утверждали: "Постепенно деньги теряют свое значение с самого начала
социалистической революции. Все национализированные предприятия,
подобно предприятию одного большого хозяина, имеют общую кассу, и
им не приходится продавать или покупать друг у друга за деньги.
Постепенно вводится безденежный расчет. Благодаря этому из огром¬
ной области народного хозяйства деньги вытесняются. По отношению
к крестьянству деньги также все более и более теряют свое значение,
и на первый план выдвигается товарообмен"41.
Ю. Ларин писал в 1920 г. в "Экономической жизни": "Деньги как
единое мерило ценности уже не существуют вовсе. Деньги как сред¬
ство платежа окончат свое существование, когда советское государст¬
во разрешит задачу натурализации своих отношений с крестьянством в
области заготовки сельскохозяйственных продуктов и тогда факти¬
ческое увеличение всяких пайков рабочим и служащим избавит их от
необходимости бегать по всяким сухаревкам. И то и другое находится в
пределах нашего предвидения и практически разрешится в ближайшие
годы. А тогда деньги потеряют свое значение и как сокровище, и
останутся только тем, что они есть в действительности: цветной
бумагой"42.
Из всего сказанного выше вытекает, что, как уже отмечалось в
главе I, последующее присовокупление к понятию "коммунизм" опреде¬
119

ления "военный” не имело иного смысла, кроме желания скрыть или за¬
маскировать тот факт, что в 1918-1921 гг. принципы коммунизма про¬
водились независимо от гражданской войны.
Начиная с 1921 г. поворот к денежному хозяйству связывался с
нэп’ом, с оживлением капиталистических элементов и мелкособственни¬
ческого товарного хозяйства и потому рассматривался как временное
отступление от социалистических принципов. Как мы уже видели, даже
в 1952 г. после того, как и в теоретическом, и в практическом планах
непригодность продуктообмена для осуществления принципа распре¬
деления по труду была уже очевидна, в работе, которая пред¬
назначалась в качестве основы для программы партии, Сталин совер¬
шенно необоснованно писал о том, что в социалистическом хозяйстве
товарно-денежный характер экономики проистекает из различий между
последовательно-социалистическим (государственным) сектором эко¬
номики и непоследовательно-социалистическим (колхозно-кооператив¬
ным) сектором, из чего делался вывод о временном, преходящем
характере закона стоимости и предлагалось "зачатки продуктообмена”
развить в "широкую систему продуктообмена"43.
В последующие годы принцип продуктообмена стал преобладаю¬
щим в КНР, что причинило ее хозяйству огромный вред, преодолевав¬
шийся с огромным трудом.
В сочетании с определением капиталистической монополии как
фактора, похоронившего конкуренцию, отмеченная выше трактовка
вопроса об исторической обреченности принципов товарного хозяйства
и его скором исчезновении, об общем кризисе капитализма резко затор¬
мозила дальнейшее изучение категорий товарного хозяйства. Все каза¬
лось очень логичным: зачем нужен анализ основанных на конкуренции
законов ценообразования, денежного обращения, кредита и т.д., если
даже в условиях капитализма конкуренция подрывается монополией,
что обрекает капитализм на скорую гибель, а по отношению к социа¬
лизму все эти категории чужды и враждебны. Если и нужно описывать
эти категории, то лишь как принадлежащие истории, но не имеющие
сколько-нибудь серьезного значения для сегодняшнего дня и тем более
для будущего;
4)	еще одна черта марксистской общественной сегментации - раз¬
деленность на а) лиц, участвующих в создании стоимости как занятых
производительным трудом (т.е. на лиц, занятых в вещном производст¬
ве); б) лиц, занятых в сферах услуг, которые в своем подавляющем
большинстве стоимости не создают и существуют за счет стоимости,
создаваемой в первом сегменте. Их труд носит непроизводительный
характер. Сюда относятся в первую очередь те, кто занят во всех
отраслях сферы обращения, в государственном аппарате и т.д. Кроме
того, по Марксу, непроизводительным является труд тех, кто не соз¬
дает прибавочной стоимости, т.е. не работают по найму (лица, рабо¬
тающие на собственных средствах производства, - ремесленники,
крестьяне и др.)44.
Помимо иных аспектов, такого рода утверждения могут служить
120

одним из ярких примеров непоследовательности Маркса45. Если в своей
основной методологии он выступает за объективность, которая отож¬
дествляется с партийностью в том смысле, что объективным может
быть только то, что соответствует интересам пролетариата, то в дан¬
ном случае непроизводительный характер труда трактуется исключи¬
тельно с позиций буржуазии: раз труд не производит прибавочной стои¬
мости, значит он непроизводителен.
Дело, разумеется, не в непоследовательности самого Маркса, а в
том, что его глубоко ошибочный подход к данному вопросу сыграл
впоследствии крайне отрицательную роль. Во-первых, данный тезис, не
имеющий никакого научного смысла, был продиктован исключительно
политической программой "диктатуры пролетариата" и представлял
собой оправдание социального расизма, который на деле оказался
ничем не лучше расизма в обычном понимании этого слова. Основанная
на такого рода тезисе глубоко антигуманная, социально-расистская по¬
литика проводилась в Советском Союзе с величайшей последователь¬
ностью и жестокостью. Ее главным выражением была разнообразная
дискриминация в отношении наиболее трудолюбивой, прилежно рабо¬
тавшей и производительной части населения. Такая политика нанесла
огромный экономический ущерб и стала одной из причин краха совет¬
ского социализма.
Во-вторых, Марксова концепция разделения труда на вещный как
производительный и невещный как непроизводительный закрывает
путь к анализу перемен в отраслевой структуре занятости, которая
выражается во все большем возрастании роли трансакционных опера¬
ций по сравнению с операциями трансформационными - т.е. помимо
прочего, в возрастании удельного веса и роли умственного труда и
различных видов услуг.
Подводя итоги, можно утверждать, что учение Маркса было не
столько соединением трех направлений мировой общественной мысли
(т.е. француского социализма, немецкой философии и английской поли¬
тической экономии - как это утверждал Ленин), сколько приспо¬
соблением экономической науки, какой она сложилась к первой поло¬
вине прошлого века, - к утопическому социализму (отнюдь не только
французскому).
Дж. Шумпетер, которого ни в коем случае нельзя обвинить в при¬
страстии, пишет по этому поводу: "Одна из причин бесплодности рос¬
сийских экономистов (в послеоктябрьский период. - Я.П.) состоит,
конечно, в том, что некоторые из правителей России, особенно Ленин,
Троцкий и даже Сталин очень много и с претензиями на авторитетность
писали по вопросам, которые принадлежат к компетенции профессио¬
нальных экономистов. Поэтому даже у тех читателей, которые видят
цели этой книги и умеют отличать экономический анализ от полити¬
ческой экономии, могут возникнуть недоумения по поводу того, что я
ничего не сообщил о работе этих трех лиц, особенно по поводу много¬
численных трудов Ленина. Мой ответ: какова бы ни была историческая
121

роль этих личностей в иных аспектах, их вклад в экономический анализ
незначителен"46.
Мы не можем сколько-нибудь подробно вдаваться в причины такой
исторической несообразности - как это случилось, что люди столь вы¬
сокого интеллекта, какими были те, кто претендовал на преобразова¬
ние социализма из утопии в науку, сами остались на платформе утопи¬
ческого уравнительства. Отметим лишь, что по нашему мнению, это
несообразность носила политико-социальный характер. Как уже отме¬
чалось, девиз "долой рынок" был обращен не к безликой массе "проле¬
тариата", состоявшего из разных по способностям, по квалификации и
по трудолюбию людей, а к тем общественным слоям (отнюдь не толь¬
ко к наемным рабочим), для которых создание нового общества с
рынком, т.е. со справедливой оценкой и со справедливой (по результа¬
там) компенсацией их труда было неприемлемо. Приемлемы же были
либо бесплатность, либо то самое распределение по часам труда, к
которым призывали Маркс и его последователи. Именно такого рода
полулюмпенские слои и стали социальной базой ортодоксально-марк¬
систского большевистского социализма.
При изложении основных парадигм марксизма мы могли увидеть их
сравнительно легкую уязвимость перед лицом здравого смысла, крити¬
ческого к ним отношения. Такой же подход, здравомыслие и критич¬
ность, должны быть сохранены и при рассмотрении мировой немарк¬
систской науки, ее истоков и современности. Проблеме этой посвя¬
щаются сотни фундаментальных работ, многие из которых, после
многолетних запретов становятся, наконец, доступны российскому чита¬
телю в виде публикации переводов. При знакомстве с трудами кори¬
феев современной экономической мысли отнюдь нелишне их сопостав¬
ление с тем, что рассматривалось в СССР в качестве марксистской
классики.
Одно из проявлений отторженности советской науки от мировой
заключалось в следующем. С конца XIX в. в странах Запада склады¬
вались разные направления, получавшие свое наименование либо по
географическому принципу (австрийская, фрейбургская, лозаннская,
кембриджская, лондонская, оксфордская, чикагская и др. школы), либо
в некоторых, довольно редких случаях (наиболее известный случай -
кейнсианство) по именам основателей тех или иных направлений. Во
второй половине нынешнего века локальный принцип начал отступать
под натиском названий, отражающих основную направленность тех или
иных школ, - теория спроса, теория предложения, институционализм,
монетаризм, теория рациональных ожиданий, неоклассический синтез и
Т.д.
Обычное для марксистской литературы толкование многообразия
экономической мысли Запада было таково: в этом многообразии отра¬
жается противоречивость интересов разных социальных группиро¬
вок господствующих классов. Такое толкование предназначалось для
оправдания существовавшего в социалистических странах принудитель¬
122

ного и фальшивого единомыслия. В действительности дело обстояло (и
сейчас обстоит) таким образом, что в экономической науке Запада
различия во взглядах представляют ее силу, ее способность отражать
разные, во многих отношениях объективно противоречивые (но в по¬
давляющем большинстве случаев неантагонистические) аспекты эконо¬
мической действительности. В Советском Союзе также были и есть
выдающиеся ученые, которые способны создать особую школу миро¬
вого класса. Скорее всего это была бы школа оптимального функцио¬
нирования экономики, для которой будущее не потеряно и сейчас -
после реформ второй половины 80-90-х годов - в развитии этой школы
может и должен наступить новый этап.
Нелишне в связи с этим обернуться назад. Сразу после Ок¬
тябрьской революции противостояние российской науки марксизму, по¬
мимо прочего, проявилось в критике экономической политики военного
коммунизма и в отвержении той антирыночной позиции, которой при¬
держивались едва ли не все идеологи большевизма. Вот две характер¬
ные выдержки: ’’Нельзя же измерять труд по количеству времени,
которое рабочий провел на заводе, в мастерской или даже за стан¬
ком"47. Это было написано в 1922 г. известным ученым-экономистом
Б.Д. Бруцкусом, который по инициативе Ленина и Троцкого в том же
году в числе выдающихся деятелей российской науки (включая
великого Бердяева) был выслан за границу. По мнению одного из
крупнейших советских ученых-экономистов, руководящего работника
наркомата финансов Л.Н. Юровского, планирование без рынка, без
действия закона ценностей «может осуществляться только при
соблюдении одного в высшей степени важного условия: отказа от
свободного потребления, т.е. отказа потребителя выбирать продукты
из ограниченного их запаса, т.е. предметы потребления будут
предоставляться потребителю в натуре, а не в виде определенной
"суммы" с правом распоряжения частями этой суммы по собственному
усмотрению»48. Другими словами, либо рынок, либо гибрид тюрьмы и
казармы. Советское государство выбрало второе. В 1931 г. Б.Н.
Юровский был арестован, а в 1938 г. расстрелян.
Обращаясь к тому же вопросу и имея в виду первые годы отри¬
цательного советского опыта, К. Каутский писал: "Каким бы образом
не было организовано социалистическое общество, оно будет нуждать¬
ся в тщательной бухгалтерии, равно как и каждое из его предприятий.
Из этой бухгалтерии должно быть в каждый момент отчетливо видно,
сколько оно израсходовало, сколько оно приобрело или должно. Это,
однако, совершенно недостижимо, если приход и расход вносится в
книги только in natura"49.
Данное суждение Каутского характерно в том отношении, что, чем
больше времени проходило с тех пор, когда возник марксизм (и
особенно после Октября), тем яснее становилась необоснованность
утверждения о том, что сила марксизма в его монолитности. В плане
экономической науки это утверждение обернулось тезисом, согласно
которому стержень воспроизводственного процесса заключен в его
123

социальной стороне - в смысле прежде всего характера собственности
на средства производства. Как уже отмечалось, дефектность такого
подхода заключается прежде всего в том, что Марксовы абстракции
оказываются неприменимы к раскрытию закономерностей функциони¬
рования экономики и формирования ее эффективности - причем, по¬
мимо иных аспектов, их необоснованность проистекает еще из того,
что, как выяснила экономическая наука, с одной стороны, применение
наемного труда отнюдь не обязательно связано с эксплуатацией, а с
другой - эксплуатация возникает отнюдь не только в процессе произ¬
водства с применением наемного труда, но и - не в меньшей степени -
в процессе обмена.
Предваряя последующие части данной работы, сосредотачиваемые
больше всего вокруг наиболее важного в экономической науке тезиса о
рынке как главном механизме всего воспроизводственного процесса, о
рынке как первом и необходимом средстве выбора путей использования
ограниченных ресурсов, имеющих в условиях разделения труда альтер¬
нативные возможности применения, о рынке как факторе, прежде всего
определяющем структуру производства и характер собственности и
лишь во вторую очередь зависящем от последних, мы уже сейчас обра¬
щаем внимание на те стороны учения Маркса, в которых особенно ярко
проявляются его слабости, его крайне ограниченная, во многих случаях
нулевая, а иногда и отрицательная применимость к экономическому
анализу реального воспроизводственного процесса.
Как мы только что видели, существование денежного капитала
отождествляется Марксом не с содержанием сделок (как это имеет
место в действительности), а с их маскировкой. В связи с этим нельзя
пройти мимо того факта, что в трудах Маркса и Энгельса сущест¬
венное место занимает понятие "фиктивный капитал" - понятие, к
которому Маркс чаще всего обращается при анализе всякого рода
спекуляций, особенно оборота векселей, чеков, аккредитивов, акций,
клирингов и других форм кредита, включая банкноты50.
Понятие "фиктивный капитал" заняло весьма крупное место в
марксистской политической экономии послемарксового и особенно
послеоктябрьского периода. В качестве примера сошлемся на книгу
болгарского экономиста Т. Владигерова "Фиктивный капитал"51, в ко¬
торой связанность ленинской теории монополистического капитализма с
концепцией фиктивного капитала рисуется таким образом, что вся
система ценных бумаг представляет собой не что иное, как воплощение
присущего капитализму паразитизма.
Чтобы пояснить свои суждения о категории "фиктивный капитал",
занимающей в трудах Маркса столь значительное место, обратимся к
понятию и практике процентных платежей, какими они сложились в
течение всей истории товарного хозяйства. "Ростовщик", "процент¬
щик", "рантье" - все такого рода категории вошли в марксистскую
науку в том же виде, в каком они находятся в повседневном обыва¬
тельском лексиконе, т.е. как понятия, характеризующие людей, нажи¬
вающихся на спекуляциях чисто паразитического характера. Между
124

тем в действительности дело обстоит совершенно по-иному. В истори¬
ческом плане названные категории являются такими же предшествен¬
никами банков и других современных кредитных институтов как ре¬
месленники, кустари, мануфактуры - предшественниками крупного
машинного производства. В экономическом же аспекте речь идет все о
том же: изначальная функция ростовщика, как и функция современного
рынка состоит ни в чем
ином, как в том, чтобы ценности с данной
полезностью как можно скорее перевести в ценности с более высокой
полезностью или, что то же самое, помочь повышению или снижению
уровня предельной полезности. В таком случае, отвлекаясь пока от
всякого рода неизбежных искажений и криминальной практики (особен¬
но в международном плане), неизбежных в сфере кредита так же, как и
в любых других сферах экономики, почему кредитные операции
должны рассматриваться как фиктивные, грабительские, паразитичес¬
кие и т.п.? Почему ростовщик, рантье, банк и т.д. не имеют права за
свой полезный и необходимый труд получать определенную компен¬
сацию в виде процента? Тем более что кредитные операции зачастую
более сложны и требуют более высокой квалификации и более
напряженного труда (не говоря уж о риске), чем те, что характерны
для материального производства. Иначе говоря, игнорирование фун¬
кциональной стороны дела в теории выступает как такая вульга¬
ризация, которая способствует разрушительным силам - будь-то силы
открыто криминального характрера или такая ’’коммунизация”, кото¬
рая, будучи обращена против рыночных законов, также представляет
собой разновидность преступных действий.
Мы повторяем: из сказанного ни в коем случае не вытекает от¬
сутствие необходимости регулирования рынка, особенно сферы кредита
и денежного обращения; регулирования, которое ни в прошлом, ни в
будущем не могло и не сможет осуществляться иначе как с помощью
государства. Из этого (не говоря о других аспектах) следует полная
несообразность еще одного марксистского положения - о государстве
как об органе, чья первая и главная функция заключается не в необхо¬
димости регулирования экономики, а в подавлении угнетенных классов
классами угнетателей. Не вдаваясь в исторические и международные
аспекты, нельзя не констатировать, что и сейчас и в будущем дело
обстоит прямо противоположным образом: демократическое государст¬
во служит в руках трудящихся необходимым орудием поддержки и
регулирования рыночных отношений против тунеядцев и паразитов, ко¬
торые всегда были, есть и будут при любом общественном устройстве.
Нельзя пройти мимо того факта, что в трудах основоположников
марксизма встречаются сентенции, свидетельствующие об их сомне¬
ниях, о том, что в их сознании время от времени возникали иные, не¬
утопические представления о путях общественного прогресса. В главе
третьего тома "Капитала”, посвящаемой роли кредита в капиталисти¬
ческом обществе, К. Маркс пишет: "В акционерных обществах функ¬
ция отделена от собственности на средства производства и на прибавоч¬
ный продукт. Это - результат высшего развития капиталистического
125

производства, необходимый переходный пункт к обратному превраще¬
нию капитала в собственность производителей, но уже не в частную
собственность разъединенных производителей, а в собственность ассо¬
циированных производителей, в непосредственную общественную
собственность. С другой стороны, акционерные общества - переходный
пункт к превращению всех функций в процессе воспроизводства, до сих
пор еще связанных с собственностью на капитал, просто в функции
ассоциированных производителей, в общественные функции”52. Это
было написано за полвека до того, как в индустриальном мире совер¬
шилась "революция управляющих”, не оставившая от ортодоксального
марксизма с его "диктатурой пролетариата" камня на камне.
А вот что незадолго до своей кончины писал В.И. Ленин: "В сущ¬
ности говоря, кооперировать в достаточной мере широко и глубоко
русское население при господстве нэп’а есть все, что нам нужно,
потому что теперь мы нашли ту степень соединения частного интереса,
частного торгового интереса, проверки и контроля его государством,
степень подчинения его общим интересам, которая раньше составляла
камень преткновения для многих и многих социалистов... Это еще не
построение социалистического общества, но это все необходимое и до¬
статочное для этого построения"53. Это было написано в то время,
когда еще не совсем закончилось начатое по инициативе Ленина
всеобщее грабительство времен "военного коммунизма" и за 5-6 лет до
того, как начался социальный, экономический и политический геноцид в
виде "ликвидации кулачества как класса", "коллективизации" и всех
направлений разгрома рынка и полного уничтожения частной собст¬
венности на средства производства.
Другими словами, в практике большевизма такого рода сомнения
его родоначальников и их продолжателей не сыграли сколько-нибудь
серьезной роли. В "странах победившего социализма" действительное
развитие шло тем путем, который складывался на основе перечислен¬
ных основных положений марксизма-ленинизма. Развенчание этих поло¬
жений как ненаучных совершалось не только на практике, но и в тео¬
рии - на магистральном пути развития экономической мысли, в которой
марксизм занимает одно из последних мест.
Нельзя в связи с этим пройти мимо еще одной проблемы - размера
производственных единиц. Из всей концепции Маркса следует всеобщ¬
ность процессов концентрации производства и централизации капитала.
При рассмотрении упоминавшейся выше Эрфуртской программы Каут¬
ский, строго следуя Марксу, подчеркивал, что "дальнейшее существо¬
вание мелкого производства ведет к такому упадку, к такой нищете,
что, чем скорее оно погибнет, тем лучше для самих мелких производи¬
телей"54. Эта концепция была безоговорочно воспринята ленинско-ста¬
линско-маоистским коммунистическим руководством и принесла с собой
неисчислимые бедствия.
Действительная же исходная позиция науки должна заключаться в
признании того, что концентрация производства и централизация капи¬
тала, взаимоотношение между тем и другим и характер собственности
126

носят совершенно различный характер в разных отраслях и в разных
условиях. Крах советских колхозов и всемирная победа американского
фермерского хозяйства обнаружила абсолютную непригодность в сель¬
ском хозяйстве тех закономерностей, которые действуют в крупной
промышленности: в первом случае оптимальность чаще всего (далеко
не всегда) достигается при очень малом числе занятых, но с использова¬
нием новейшей техники и с преобладанием индивидуальной частной
собственности (речь идет об агропромышленно-кооперативном комп¬
лексе, стержнем которого является семейная ферма); во втором случае
ведущая закономерность проявляется в существовании таких отраслей
(металлургия, автомобилестроение и некоторые др.), где господствует
всего по несколько предприятий с миллиардными капиталами и(или)
многотысячными коллективами занятых. Наряду с этим в других от¬
раслях промышленности и в сфере обслуживания рынок, рентабель¬
ность диктуют неотвратимое преобладание малых и средних предприя¬
тий (в разных вариантах - разных по числу занятых, по капиталам и по
характеру собственности).
Вполне обоснованно видя порочные стороны рыночного хозяйства,
Маркс в буквальном смысле слова "выплескивает с грязной водой
ребенка" - понятие фиктивного капитала включается им в концепцию,
согласно которой, как мы видели, единственный путь ликвидации поро¬
ков состоит в ликвидации самого рыночного хозяйства. Все последую¬
щее развитие экономической науки обнаруживает тот факт, что, бу¬
дучи - при всей гениальности - не в состоянии в рамках своего времени
"дотянуть" до теории предельной полезности, Маркс не видел того, что
перечисленные выше и другие средства кредита отнюдь не носят
фиктивного характера, что все они представляют собой части созда¬
вавшегося веками торгово-кредитного инструментария, назначение
которого состоит в том, чтобы при помощи соответствующих сделок
передвигать предельные величины ценностей вверх или вниз - в
зависимости от того, чего требуют интересы экономической эффектив¬
ности. И если процесс такого передвижения в силу самой природы
товарного хозяйства не может проходить "гладко", не может не вклю¬
чать в себя циклического и игрового элемента, то из этого ни в коем
случае не следует, что сам этот процесс может квалифицироваться как
фиктивный и подлежащий упразднению. Следует же совершенно дру¬
гое: необходимость искать, находить и применять все новые, все более
прогрессивные и эффективные методы регулирования с целью смягче¬
ния порочных или слабых сторон рынка.
В самой тесной связи со сказанным выше выступает проблема
разницы во времени, требуемом для оптимизации размеров предприятий
в разных сферах производства. В трудах Маркса время выступает
прежде всего и главным образом в аспекте ОНТ - продолжительности
уже налаженного труда, общественно необходимого для производства
127

данного блага. Признавая необходимость такой абстракции, нельзя не
видеть ее границы - не видеть другую сторону проблемы времени,
связанную с различиями в технологии разных видов производства и со
всей окружающей обстановкой.
1	Neqishi Т. History of Economic Theory. North, 1989. P. 4.
2	Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. Т. 4. С. 144—145.
3	Там же. С. 146.
4	Ленин В.И. Соч. 4 изд. Т. 14. С. 328.
5	Там же. Т. 19. С. 3.
6	Среди тех, кто придерживался такого же взгляда - выдающийся русский
экономист, социал-демократ (меньшевик) академик П.П. Маслов (1867-
1946). Развитие человеческого общества Маслов трактовал не как по¬
следовательную смену общественно-экономических формаций, а как
ступени расширения товарных отношений (см.: Маслов П.П. Теория раз¬
вития народного хозяйства. СПб., 1910). Эти и другие взгляды П.П. Мас¬
лова (в частности его выступления против учения К. Маркса о стои¬
мости рабочей силы и заработной плате, об обнищании пролетариата)
В.И. Ленин подверг резкой критике. Мы полагаем, что пришло время,
когда труды П.П. Маслова должны быть извлечены из забытия.
7	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 25, ч. II. С. 475.
8	Там же. Ч. I. С. 208.
9	Архив Маркса и Энгельса. М., 1933. Т. II(VII). С. 189-191.
10	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 35. С. 110.
11	Там же. Т. 23. С. 275.
12	Там же. Т. 25, ч. И. С. 473.
13	Morishima М. Marx’s Economics. Cambridge, 1973. Р. 125.
14	Blaug М. Economic Theory in Retrospect. Cambridge, 1985. P. 235.
15	Ibid. P. 236-237.
16	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 660.
17	Цит. по: Брагинский С.В., Певзнер Я.А. Политическая экономия: дискус¬
сионные проблемы, пути обновления. М., 1991. С. 73.
18	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 561-569.
19	Там же. С. 177.
20	Там же. Т. 25, ч. II. С. 231-292. Отд. третий: Закон тенденции нормы
прибыли к понижению.
21	См., в частности, "Modem Economic Thought" / Ed. by J. Weintraub. N.Y.,
1977. P. 504. См. также: A Survey of Contemporary Economics / Ed. by Ber¬
nard Haley. N.Y. 1952. Vol. 2. Гл. 4: Moses Abramovitz "Economic of
Growth"
22	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 19. С. 217.
23	По рассматриваемой проблеме (особенно в отношении капитализма) см.:
Макашова Н.А. Этические основы экономической теории. М., 1993.
Автор анализирует некоторые малоизвестные не только в советской, но
и в мировой литературе аспекты истории экономической мысли и
разбивает господствующее в марксизме представление о рыночных
отношениях как проникнутых антиэтичностью и антиморальностью.
Напротив, прогресс рыночной конкуренции это одновременно станов¬
ление и прогресс морально-этического начала.
128

24	Подробно об этом см.: Певзнер Я.А. Дискуссионные вопросы полити¬
ческой экономии. М., 1987. Гл. IV.
25	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 166.
26	Так, Ф. Энгельс в своем дополнении к третьему тому "Капитала" пишет
о положении дел в Европе XIV в.: "Венецианцы и генуэзцы в гаванях
Александрии или Константинополя, - каждая нация в своем собст¬
венном Fondaco (гостином дворе. - Примеч. ред.), состоящем из жилого
помещения, трактира, склада, выставочного помещения и магазина с
общей конторой, составляли законченные торговые товарищества; они
были ограждены от конкурентов и посторонних клиентов, продавали по
ценам, установленным взаимным соглашением... Горе тому, кто продает
дешевле или купит дороже установленных цен! Бойкот, которому он
подвергался, означал при тогдашних условиях неизбежное разорение..."
(Там же, Т. 25, ч. II. С. 476).
27	Ленин В.И. Соч. 4-е изд. Т. 25. С. 333.
28	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 438.
29	Там же. Т. 27. С. 281.
30	Там же. Т. 19. С. 18.
31	Там же. Т. 46, ч. I. С. 102.
32	Там же. Т. 19. С. 19.
33	Там же. Т. 25, ч. I. С. 479.
34	Там же. Т. 21. С. 191.
35	Там же. Т. 20. С. 321.
36	Там же. С. 20.
37	Там же. Т. 24. С. 354.
38	Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 33. С. 68.
39	Там же. Т. 27. С. 344.
40	Там же. Т. 30. С. 482.
41	Цит. по: Леонтьев А., Хмельницкая Е. Очерки переходной экономики.
Л., 1927. С. 61.
42	Цит. по: Там же.
43	Сталин И. Экономические проблемы социализма в СССР. М., 1952.
С. 94.
44	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 49. С. 190.
45	Подробно см.: Брагинский С.В., Певзнер Я.А. Указ. соч. С. 30-34. Гл. 1.
§: Закон ценности и вопрос о стоимостной природе услуг.
46	Schumpeter J. History of Economic Analysis. N.Y., 1982. P. 1159.
47	Новый мир. 1990. № 8. С. 182.
48	Вестник финансов. 1926. № 12. С. 6.
49	Kautsky К. Die Proletarische Revolution und ihr Program. Stuttgart; B., 1922.
S. 317; см. также: Каутский К. Материалистическое понимание истории.
М.; Л., 1931. Т. II. С. 199-200.
50	См., в частности: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 25, ч. II. С. 12.
51	См.: Владигеров Т. Фиктивный капитал. М., 1963.
52	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 25, ч. I. С. 480.
53	Ленин В.И. Соч. 4-е изд. Т. 33. С. 428.
54	Цит. по: Новая и новейшая история. 1995. № 1. С. 147.
5. Я.А. Певзнер

Глава V
О ТРАКТОВКЕ МАРКСОМ
ПЕРВОНАЧАЛЬНОГО НАКОПЛЕНИЯ
И О НЕОБХОДИМОСТИ ПЕРЕСМОТРА
МАРКСИСТСКОЙ ПЕРИОДИЗАЦИИ
ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА
Двадцать четвертая (предпоследняя) глава первого тома "Ка¬
питала” ("Так называемое первоначальное накопление”) является, как
я полагаю, самой сильной частью основного теоретического труда
К. Маркса. Не говоря уже об огромной публицистической искусности,
содержательность этой главы заключается прежде всего в том, что она
представляет собой как бы перемычку между абстрактно-теорети¬
ческим анализом экономических законов капитализма, какими они пред¬
стают в учении Маркса, и его трактовкой исторического процесса, в
особенности перехода от средневековья к новому времени.
"Тайна первоначального накопления” - так называл Маркс первый
параграф. Смысл этого названия в том, что в противовес всем другим
("буржуазным”) аналитикам, трактовавшим переход от феодализма к
капитализму главным образом вокруг таких обстоятельств внутренней
и международной, политической и духовной (в том числе религиозной)
жизни, которые приносили с собой смягчение нравов и умиротворение,
Маркс видел в произошедших переменах прежде всего поляризацию
собственности и усиление противоречий. Если до нового времени пре¬
обладали находившиеся рядом и во взаимодействии с феодальными
поместьями крестьянские и кустарные хозяйства, в которых владельцы
земли и других средств производства сами были производителями, то
затем, начиная с XIV в., в европейских странах начался, как пишет
Маркс, "исторический процесс отделения производителя от средств про¬
изводства” который "представляется первоначальным”, так как обра¬
зует предысторию капитала и соответствующего ему способа произ¬
водства”1. Вот некоторые, характерные в этом плане цитаты. "Раз¬
грабление церковных имуществ, - пишет Маркс, - мошенническое
отчуждение государственных земель, расхищение общинной собствен¬
ности, осуществляемое по узурпаторски и с беспощадным терроризмом,
превращение феодальной собственности и собственности кланов в со¬
временную частную собственность - таковы разнообразные идилли¬
ческие методы первоначального накопления. Таким путем удалось за¬
воевать поле для капиталистического земледелия, отдать землю во
власть капитала и создать для городской промышленности необходи¬
мый приток поставленного вне закона пролетариата"2.
"Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, искорене¬
130

ние, порабощение и погребение заживо трудящегося населения в руд¬
никах, первые шаги по завоеванию и разграблению Ост-Индии, пре¬
вращение Африки в заповедное поле охоты на чернокожих - такова
была утренняя заря капиталистического этапа производства...
Различные моменты первоначального накопления распределяются,
исторически более или менее последовательно, между различными
странами, а именно: между Испанией, Португалией, Голландией, Фран¬
цией и Англией. В Англии к концу XVII в. они систематически объеди¬
няются в колониальной системе и системе протекционизма. Эти методы
отчасти покоятся на грубейшем насилии, как, например, колониальная
система. Но все они пользуются государственной властью, т.е. кон¬
центрированным и организованным общественным насилием, чтобы
ускорить процесс превращения феодального способа производства в ка¬
питалистический и его переходные стадии. Насилие является повиваль¬
ной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым.
Само насилие есть экономическая потенция"3.
Мы обращаем на эти слова особое внимание, так как признание
государственной власти экономическим потенциалом для переходных
периодов сочетается у Маркса (и еще больше у Ленина) с решитель¬
ным отрицанием необходимости государства при социализме и ком¬
мунизме. В этом, как мы видели, одна из самых порочных сторон
марксизма, определяющая его принадлежность к утопизму. Но, как бы
то ни было, самое важное состоит в том, что, несмотря на ее тему, гла¬
ва обращена не столько к прошлому, сколько к тому, что во времена
Маркса было современностью - и к будущему. Назначение главы в
том, чтобы убедить читателя, что XIX в. это век не мирного сосу¬
ществования классов и стран, а острейших внутренних и между¬
народных антагонистических противоречий, унаследованных от прош¬
лого, от времен первоначального накопления и - что особенно важно -
антагонистических противоречий, которые в рамках капитализма не
только непреодолимы, но и неизбежно будут обостряться.
С указанной точки зрения особенно важны следующие рассуж¬
дения. По Марксу, когда процесс превращения собственности, нахо¬
дящейся во владении независимых производителей в капиталисти¬
ческую собственность "достаточно разложил старое общество вглубь и
вширь, когда работники уже превращены в пролетариев, а условия их
труда - в капитал... дальнейшая экспроприация частных собственников
приобретает новую форму. Теперь экспроприации подлежит уже не
работник, сам ведущий самостоятельное хозяйство, а капиталист,
эксплуатирующий многих рабочих... Эта экспроприация совершается
игрой имманентных законов самого капиталистического производства,
путем централизации капиталов. Один капиталист побивает многих
капиталистов. Рука об руку с этой централизацией, или экспроприацией
многих капиталистов немногими, развивается кооперативная форма
процесса труда в постоянно растущих размерах, развивается сознатель¬
ное техническое применение науки, планомерная эксплуатация земли,
превращение средств труда в такие средства труда, которые до¬
5*
131

пускают лишь коллективное употребление... втягивание всех народов
в сеть мирового рынка, а вместе с тем интернациональный характер
капиталистического режима. Вместе с постоянно уменьшающимся чис¬
лом магнатов капитала, которые узурпируют и монополизируют все
выгоды этого процесса превращения, возрастает масса нищеты,
угнетения, рабства, вырождения, эксплуатации, но вместе с тем растет
и возмущение рабочего класса, который обучается, объединяется и
организуется механизмом самого процесса капиталистического произ¬
водства. Монополия капитала становится оковами того способа произ¬
водства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств и
обобществление труда достигает такого пункта, когда они становятся
несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается.
Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов
эспроприируют"4.
Приведенные слова, помещенные во всех учебниках марксистской
политической экономии и исторического материализма, можно тракто¬
вать как вступление к ленинской теории империализма. По Ленину,
вслед за 3-4 веками первоначального накопления и за столетием сво¬
бодного капитализма с его острой конкуренцией и классовой борьбой
конец XIX в. ознаменовал собой переход к капитализму монополисти¬
ческому, который уже через два десятка лет после того, как сложился,
принес мировую войну и вместе с ней государственно-монополистичес¬
кий капитализм, т.е. систему военного государственного регулирования
экономики и всей общественной жизни - систему, обращенную к инте¬
ресам монополитической буржуазии, против трудящихся. Разрушитель¬
ные процессы, о которых писал Маркс, достигли апогея; час капиталис¬
тической собственности, о котором писал Маркс, не бьет, а уже пробил,
и экспроприацию экспроприаторов нельзя больше откладывать.
Другими словами, основа основ методологии марксистско-ленин¬
ского анализа всегда заключалась прежде всего в том, чтобы концент¬
рировать все внимание на пороках существующего общественного
строя. Здесь Маркс и его последователи выступили не только как
наследники всего лучшего, что было у их предшественников, деятелей
утопического социализма, но и как их продолжатели, как люди, глубоко
вскрывавшие правду о том, что честная капиталистическая собствен¬
ность во многом противостояла интересам трудящихся, обрекала по¬
следних на многочасовой тяжкий труд и одновременно на низкий уро¬
вень жизни, на безработицу, на недоступность образования, на бед¬
ствия экономических кризисов и воин, в возникновении и характере
которых конкурентно-монополистические интересы буржуазии играли
далеко не последнюю роль. Перечисленные и другие подобные черты
современного Марксу общественного строя давали все основания ха¬
рактеризовать его как проникнутый принципами капиталистической
эксплуатации.
Из приведенных отрывков и еще больше из других трудов Маркса
следует, что их автор отнюдь не закрывал глаза на успехи капитализма
в сферах науки и техники, прогресса крупного производства и про-
132

изводителыюсти труда. Но поскольку, по Марксу, такого рода успехи
не приносили улучшений в жизнь их творцов - трудящихся, необходим
был радикальный переворот в общественных отношениях. На этом
этапе анализа с необходимостью вставал вопрос - каким же должно
быть содержание необходимого грядущего переворота? Куда и к чему
он должен вести?
Сколь ни серьезны были основания для того чтобы утверждать,
что создаваемая в результате конкуренции монополия представляет
собой тупик, из которого вывести могут только социалистическая
революция и диктатура пролетариата, в действительности - и в теории
и на практике - такое решение оказалось тупиковым для самого марк¬
сизма. Выдвинув тезис о коммунизме, как об обществе с девизом
’’...каждому по потребностям”, Маркс именно этот девиз превратил в
аксиому, от которой он обращался ко всей предыдущей истории че¬
ловечества. Обращение это было таково, что побуждало ставить вы¬
воды впереди анализа, выдавать желаемое за действительность. Же¬
лаемым для Маркса в качестве первого этапа коммунизма был со¬
циализм с его девизом "с каждого по способностям, каждому по резуль¬
татам труда” Вместе с этим девизом выдвигалось, как основопо¬
лагающее, утверждение о том, что для его претворения в жизнь
необходима ликвидация не только частной собственности, но и рынка5.
Помимо всего иного, это означало, что анализ стоимостного аспекта,
каким он предстает у Маркса, закрывает путь к функциональному
анализу - тогда как одно без другого обречено на бесплодность6. Ведь
для анализа функционирования экономики на первом месте не то, в чьи
руки, в чью собственность идет прибыль, а то, кем и как она
используется, куда направляется. Выдвижение на первый план именно
этого вопроса соединяет функциональный анализ с социальным, откры¬
вает путь к видению пороков и дефектов любого - но прежде всего
основанного на товарных отношениях - производства. И одновременно
на основе такого подхода выясняются возможности противостояния
этим дефектам и порокам - при ясном понимании того, что такое
противостояние осуществимо только в рамках самих рыночных отно¬
шений. Это относится ко всем видам труда, в том числе и к труду
предпринимательскому как такому, первой функцией которого как раз
и является не экспроприация, а направление прибыли по тем каналам,
где она может быть максимально эффективной.
Разумеется, полностью уйти от вопроса о затратах и результатах,
о мере ценностей марксисты не могли, что, помимо прочего, нашло свое
отражение в выдвижении Марксом категории всеобщего эквивалента и
общественно-необходимого труда. Но как раз уход от вопроса о том,
какова в реальной жизни мера такого труда, служит одним из ярчайших
свидетельств беспомощности, бессодержательности, соединявшейся с
прямо-таки маниакальной претенциозностью. В высшей степени харак¬
терны в этом плане следующие строки из работы В.И. Ленина "Госу¬
дарство и революция”: "Узкий горизонт буржуазного права заставляю¬
щий высчитывать с черствостью Шейлока, не переработать бы лишние
133

полчаса против другого, не получить бы меньше платы, чем другой,
этот узкий горизонт будет тогда (при коммунизме, с ликвидацией
института государства. - Я.П.) перейден. Распределение продуктов не
будет требовать тогда нормировки со стороны общества количества
полученных каждым продуктов; каждый будет свободно брать "по
потребностям (!! -Я./7.)"
«С точки зрения буржуазной, - продолжает Ленин, - легко объя¬
вить подобное устройство "чистой утопией" и зубоскалить по поводу
того, что социалисты обещают каждому право получать от общества,
без всякого контроля за трудом отдельного гражданина, любое ко¬
личество трюфелей, автомобилей, пианино и т.п. Таким зубоскальством
отделываются и поныне большинство буржуазных "ученых", которые
обнаруживают этим и свое невежество и свою корыстную защиту
капитализма». Разъясняя, в чем невежество, Ленин говорит о том, что
наступление высшей фазы коммунизма "предполагает и не тепе¬
решнюю производительность труда, и не теперешнего обывателя, спо¬
собного. .. требовать невозможного.
До тех пор, пока наступит "высшая" фаза коммунизма, социалисты
требуют строжайшего контроля со стороны общества и со стороны
государства над мерой труда и мерой потребления, но только контроль
этот должен начаться с экспроприации капиталистов, с контроля
рабочих за капиталистами и проводиться не государством чиновников, а
государством вооруженных рабочих"7. В той же книге одной из клас¬
сических, как уверяло руководство КПСС, работ марксизма-ленинизма,
Ленин писал о том, что почта является образцом государственно¬
капиталистической монополии, что в механизмах, подобных почте, т.е.
находящихся в собственности государства и управляемых им, "меха¬
низм общественного хозяйничания уже готов", и что дело лишь за тем,
чтобы путем революции отрешить от управления такого рода меха¬
низмами буржуазное государство и его чиновников и передать в руки
"объединенных рабочих" - что и должно составлять содержание
диктатуры пролетариата8. «Все народное хозяйство, - пишет Ленин, -
организованное, как почта, с тем, чтобы все должностные лица по¬
лучали жалованье не выше "заработной платы рабочего", под конт¬
ролем и руководством вооруженного пролетариата - вот наша бли¬
жайшая цель. Вот какое государство, вот на какой экономической
основе нам необходимо»9.
Заметьте: во всех этих рассуждениях - ни слова о рынке! Потому
что в точном соответствии с Марксом и Энгельсом Ленин считал эту
проблему теоретически решенной в том смысле, о котором речь шла
выше - управление хозяйством в интересах трудящихся возможно
лишь тогда, когда вместе с собственностью и вместе с самой госу¬
дарственностью ликвидируются рыночные отношения.
Чем круче была антирыночная позиция последователей Маркса,
тем очевидней становилось то, о чем уже шла речь выше (см.
главу IV): социальную базу марксизма составляли не рабочий класс,
а эксплуататорские слои, т.е. те слои населения, которые стремятся
134

получать не по результатам труда, а по часам, проведенным на
работе, - при том, что бесхозность позволяет обманывать, завышать
число рабочих часов.
Нельзя не отметить, что и до Октябрьского переворота и в осо¬
бенности после него антирыночная концепция марксизма подвергалась в
экономической науке резкой и убедительной критике. Здесь мы снова
сошлемся на выдающегося российского экономиста Б.Д. Бруцкуса,
ученого, чьи труды вплоть до реформ 80-90-х годов оставались для
отечественных читателей запрещенными и почти неизвестными. Опуб¬
ликованная в журнале "Новый мир" в 1990 г. (№ 8) статья Бруцкуса
"Социалистическое хозяйство" была им написана в 1921-1922 гг. (т.е. в
то время, когда делались первые шаги к задушенному спустя 6-7 лет
нэп’у), и ее основное содержание как раз обращено против отрицания
необходимости рыночных отношений, против тех, кто не понимает
неотвратимую губительность подавления рынка. «Совершенно очевид¬
но, - пишет Бруцкус, - что экономическая система, которая не распо¬
лагает механизмом для приведения производства в соответствие с
общественными потребностями, несостоятельна. Стремясь преодолеть
"анархию капиталистического производства", социализм может поверг¬
нуть народное хозяйство в "суперанархию", по сравнению с которой
капиталистическое государство являет собой картину величайшей
гармонии»10.
Этот вывод полностью оправдался. В той, очень большой, мере, в
какой хозяйство Советского Союза и других стран "социалистического
содружества" было безрыночным, оно являло собой величайшую бес¬
порядочность, выражавшуюся в совершенно произвольных развер¬
стках, именовавшихся государственными планами, в непрерывных и
многосторонних дефицитах средств производства и средств потребления
(прямое последствие нерыночного характера цен), в широчайшем ту¬
неядстве, выступавшем в виде привилегий номенклатуры, в виде очко¬
втирательства и халтуры, обмана и воровства общенародной собст¬
венности.
В качестве образца безрыночного, противобуржуазного управления
Ленин рассматривает Парижскую Коммуну 1871 г. - закрывая при этом
глаза на ее не только военно-политический, но и экономический провал.
После Октябрьского переворота самой яркой демонстрацией провала
безрыночности был военный коммунизм. Одним из самых ярких прояв¬
лений антирыночного курса был тот, давно уже забытый, факт, что в
1919 г. само понятие "деньги" было запрещено и заменено понятием
"совзнаки"
Политические обстоятельства заставили руководство РКП(б) пе¬
рейти к нэпу, но отступление от принципов безрыночности рассматрива¬
лось лишь как временное, что нашло свое трагическое продолжение в
начатом в 1928 г. "развернутом наступлении социализма" - новом
(после 1918 г.) подрыве рыночных отношений. Все дальнейшее разви¬
тие советской экономики представляло собой синтез крайне ограни¬
ченной товарности в рамках государственной и псевдокооперативной
135

(главным образом, колхозной) собственности и жесточайшей власти
партийно-государственной номенклатуры; власти, находившей свое
выражение в совершенно произвольных (но обязательных к исполне¬
нию - напомним о формуле "план-приказ”) планах; в бюрократизме;
в чудовищной милитаризации; в социальном расизме; в небывалом во
всей истории человечества кровавом терроре, который касался не
только тех, кто был репрессирован, но и всего населения, постоянно
жившего в страхе перед теми или иными видами репрессий. Между
безрыночностью и такого рода диктатурой была прямая связь - одно не
могло существовать без другого.
Неотъемлемой частью режима всесоюзного ГУЛАГа был идеоло¬
гический террор, проистекавший не только из текущих политических
интересов властвовавшей элиты, но также из невежественности ее
верхушки, из ее целеустремленного противостояния мировой науке
вообще, экономической науке в частности и в особенности. Такого рода
невежественность постоянно вуалировалась приверженностью к марк¬
сизму, объявлявшемуся вершиной мировой общественной мысли.
Знакомясь с предыдущими страницами, читатель вправе задать
вопрос: какое все это имеет отношение к трактованию Марксом
проблем первоначального накопления? Ответ заключается, во-первых,
в том, что, как уже отмечалось, 24 глава "Капитала" относится не
только к прошлому - ко временам первоначального накопления - и не
только ко времени жизни Маркса, но и к последующим десятилетиям -
вплоть до второй мировой войны. В этом не трудно убедиться, обра¬
щаясь и ко всем другим главам первого тома "Капитала", к книге
Ф. Энгельса "Положение рабочего класса в Англии" (1847), к книге
В.В. Берви-Флеровского "Положение рабочего класса в России" (1869),
к великому множеству других сочинений на ту же тему - трудов, в
которых правдиво описывается обездоленность и нищета больших масс
трудящихся, находящихся на грани или за гранью бедности. Нельзя,
во-вторых, забывать и о временнбм разрезе, т.е. о том, что века и века
отделяют периоды первоначального накопления и перехода от него к
развитому капитализму в разных странах и на разных континентах.
Основательные выводы из такого рода фактов могут быть сделаны
только при сравнительном анализе социальной стратификации в ее
динамике. Нелишне в этом плане вспомнить замечание В.И. Ленина,
бегло брошенное им в одном из предисловий к книге "Империализм как
высшая стадия капитализма" "При громадной сложности явлений
общественной жизни, - писал Ленин, - можно всегда подыскать любое
количество примеров или отдельных данных в подтверждение любого
положения"11. Само собой разумеется, что это замечание было обра¬
щено Лениным к "буржуазным" и "соглашательским" авторам, тогда
как в действительности оно должно быть в первую очередь отнесено к
нему самому, к его предшественникам в лице Маркса и Энгельса и
особенно к его последователям в лице Сталина и его клики.
Рядом с массами людей, поставленных в бедственное положение в
силу несовершенства того или иного общественного устройства, всегда
136

были, есть и останутся люди трудоспособные, но погрязшие в разного
рода пороках - начиная от уголовщины, пьянства и наркомании и
кончая органическим нежеланием трудиться, предпочтением труду
нищенства.
Как провести грань между первыми и вторыми? Между тем, кто
умеет и хочет работать, но не находит работы, теми, кому пло¬
дотворная работа не обеспечивает даже прожиточный минимум, и
теми, кто находится в бедственном положении из-за своего морального
уродства? И какое соотношение между каждым из этих слоев в
динамическом плане?
Как уже отмечалось в предыдущей главе, в XX в. на авансцену
мировой общественной науки начал выходить ряд новых направлений.
Среди последних, с точки зрения данной работы, особенно важен ком¬
паративизм. В прошлом эта наука складывалась главным образом на
основе культурологии, языкознания и литературоведения, но в послед¬
ние два десятилетия формируется его новое направление, обращаемое
к сравнительному анализу в разных областях общественных отно¬
шений - между странами, регионами, отраслями, разными профессиями
и общественными группировками. Сравнения производятся как для
настоящего времени, так и вглубь времени - годов, десятилетий,
веков12. Едва ли не самый важный урок, вытекающий из сравнений,
состоит в отказе от гегельянско-марксистского монизма, в выдвижении
на первый план методологии плюрализма с выходом на поиск опти¬
мальности, какой она складывается во взаимодействии многих - в од¬
них случаях дополняющих, в других - противостоящих друг другу -
факторов.
Очень важно при этом иметь в виду, что динамика основных эконо¬
мических показателей (например, валовой национальный продукт -
ВНП - в целом и на душу населения; структура населения; производи¬
тельность труда; занятость и безработица; размеры потребления в
целом и по отдельным слоям населения) рассматривается не как пер¬
вичная и не как вторичная, а как всегда находящаяся во взаимозависи¬
мости с военно-политическими факторами, с той ролью, которую
играет борьба за и против демократии и сама демократия13.
При таком подходе развитие в последней трети XIX-первой по¬
ловине XX в. предстает по-иному, чем это предвидел Маркс. «Ка¬
таклизмы рыночной экономики, - пишет А.М. Коган, - которые Маркс
считал "муками смерти", оказались "муками родов" - достигшими
апогея в середине XIX в. предпосылками перехода от незрелой рыноч¬
ной экономики к зрелой»14. Особо мучительный характер "родов" про¬
истекал не из самого монополистического капитализма, как это следо¬
вало из позиции Ленина, а из другого - становление крупных корпо¬
раций с их всегдашней устремленностью к монополизму сочеталось с
тем, что в политической жизни ряда стран (прежде всего Германии,
России, Японии) мощные позиции сохранялись в руках докапиталисти¬
ческих сил, выросших из феодализма и пришедших к власти в период
первоначального накопления, - т.е. в руках абсолютных или полу-
137

абсолютных монархий, титулованного дворянства и наследственного
профессионального офицерства, теократии, привилегированных слоев
государственного аппарата. Что касается буржуазии, сложившейся
после периода первоначального накопления, то ее политические по¬
зиции в разных странах были неодинаковы - в названных странах она
находилась под влиянием самых реакционных сил и чаще всего
выступала в качестве их союзника как во внутренней, так и в агрес¬
сивной внешней политике. В других же странах (прежде всего в США,
но также и в Великобритании, и во Франции, в Голландии и неко¬
торых др.), класс буржуазии, обладая большей самостоятельностью и
независимостью по отношению к наследию прошлого, с одной стороны,
до определенного момента всеми силами держался за колонии, с
другой - постепенно приходил к пониманию необходимости ради¬
кальных перемен.
Поворотным здесь следует считать период с 1930 по 1950 г. Его
начало положил мировой экономическийлсризис^1929-1933 гг., который
вместе с пониманием iш о,~^что^дальше так жить нельзя", принес с
собой обращение к двум вариантам выхода. В обоих имелось в виду
противостояние коммунизму с его идеями уничтожения частной соб¬
ственности и рынка. Но в одном, фашистском, варианте, речь шла о
жестком государственном контроле, необходимом прежде всего для
внешней агрессии. В другом - о поисках выхода на мирных основах.
Второй вариант победил в мучительной и острой борьбе. В первой
половине 30-х годов - неуверенные шаги к поддержке регулирующих
начал. Затем, в 1939-1945 гг., война, повлекшая с собой необходимое
для победы государственное регулирование экономики.
Ход и содержание послевоенных перемен определялись синтезом
ряда факторов - военных, политических, социально-экономических.
Здесь и "холодная война" с поддержкой вооружения на уровне, намного
более высоком, чем это было в межвоенные годы. Здесь и соединение
трагического, но успешного опыта теперь уже двух мировых войн с
печальным опытом кризиса 1929-1933 гг. Не преувеличивая роль
советского опыта (в отрицательном и в положительном смыслах),
нельзя и этот опыт сбрасывать со счетов. И все же на первом месте
были не политические потрясения, а внутренние закономерности, наи¬
более полно проявившиеся в социально-экономической сфере.
В работе "Государство и революция" Ленин, ссылаясь на Маркса,
писал о рабочем классе как о классе производительном, противо¬
поставляя его буржуазии как классу присваивающему15. Это и был тот
основной тезис, из которого проистекало все остальное, включая и
"экспроприаторов экспроприируют". Между тем уже в XIX в. началось
не прошедшее для Маркса незамеченным отделение управления от
собственности - факт, который впоследствии неизменно трактовался
Лениным и его последователями как яркое проявление паразитического
характера буржуазной собственности. Нет сомнений в том, что для
таких трактовок были определенные основания. Но здесь, как и во
всем другом, весьма ярко проявилась уже отмеченная выше черта
138

марксизма - односторонность, обращенность только к тому, что может
оправдать заранее заданную цель (в данном случае экспроприацию) при
неспособности видеть тенденции к лучшему в рамках самого капи¬
тализма.
Прежде всего отметим, что отделение управления от собствен¬
ности сравнительно мало касалось мелких и средних предприятий - тех,
которые, по Марксу и особенно по Ленину, были обречены на скорое
либо вымирание, либо полное подчинение "акулам финансового ка¬
питала" Действительное же положение определялось здесь прежде
всего в отраслевом разрезе, т.е. тем, что в одних отраслях наиболее
высока эффективность крупных, в других - мелких и средних пред¬
приятий. К тому же само определение масштабности предприятий свя¬
зано с большими трудностями, все более возрастающими по мере
технического прогресса: что принимать за масштаб - число ли занятых
или размеры основного капитала, или объем продаж? Судя по всему,
мировая статистика все более склоняется к последнему показателю. Но
ведь объем продаж сам по себе не может отражать производитель¬
ность, эффективность предприятий разных размеров.
Перемены в этой области проявляются прежде всего не в снижении
численности мелких и средних предприятий, а в том, что на месте
одних, не выдерживающих конкуренции, вырастают другие. Сейчас во
всех индустриальных странах на такого рода предприятия приходится
около половины занятых и их доля более или менее стабильна.
Новым фактором стабильности, развившимся в нынешнем веке,
стала кооперация, осуществляемая во многих случаях в разных странах
в тесном взаимовыгодном сотрудничестве мелких предприятий с
крупными корпорациями16. Как бы то ни было, при всех происходя¬
щих переменах, для мелких и средних предприятий преобладающей
тенденцией остается совмещение функций управления и собствен¬
ности.
Определяющим фактором является, однако, положение не мелких
и средних предприятий, а крупных корпораций. Тот путь, по которому
во времена Маркса, а затем Ленина совершались лишь первые шаги и
который трактовался в марксизме как признак растущего паразитизма,
в действительности в 1930-1950 гг. привел к управленческой рево¬
люции, так как в ходе конкурентной борьбы (которая отнюдь не
прекратилась) корпорации не только в теоретическом анализе, но и на
практике пришли к необходимости ориентироваться не на собствен¬
ников с их всегда чисто корыстными интересами, а на управляющих,
назначаемых акционерами не по размерам их, управляющих, личной
собственности, а по искусности в делах управления. Иначе говоря, кор¬
порациями управляет не "присваивающий класс", а прежде всего лю¬
ди высоких ума, энергии, образованности, честности и трудолюбия,
выдвигаемые не собственностью и не партаппаратом, а реальным
ходом дел данной корпорации в ее борьбе с конкурентами - не
собственность, а конкурентный рынок решает, кому быть управляю¬
щим.
139

Важнейшее отличие нынешнего этапа развития капитализма от
прошлого проявляется и в том, что управляющие ориентируются не на
получение как можно более высоких прибылей в наименьшие сроки
(как это имело место во времена первоначального накопления), а преж¬
де всего на устойчивую безубыточность, что конечно же не только не
исключает борьбы за более высокую прибыльность, но и приносит ее
большую успешность. Один из аспектов такого поворота состоит в
том, что игровой элемент (игра на бирже и др.) хотя и ни в коем случае
не исчезает (и поскольку сохраняются рыночные отношения не может и
не должен исчезнуть), но его роль теперь настолько потеряла свое
значение по сравнению с прошлым, что речь должна идти об истинно
качественном сдвиге к лучшему. Помимо всего иного, это находит свое
выражение в возрастающей роли неформальной кооперации, того, что
в одной из работ называется "организационная продукция"17, под ко¬
торой подразумевается неформальная, но строгая взаимная обязатель¬
ность покупок и продаж всех видов ценностей (включая займы или
кредиты в определенные сроки и на определенных условиях на дли¬
тельные периоды).
Перемены ^произошедшие в самих корпорациях, сопрягаются с
принципиально новыми чертами государственного участия в экономике.
Новизна здесь пролегает по трем главным направлениям. Во-первых,
государственные финансы. В 1920 г., критикуя одного из лидеров
австрийской и мировой социал-демократии, В.И. Ленин писал: «Вот...
брошюра Отто Бауера "Путь к социализму"... достаточно взглянуть на
пару мест из параграфа 9 ("Экспроприация экспроприаторов"): "Экспро¬
приация не может и не должна произойти в форме грубой (brutaler,
зверской) конфискации капиталистической и помещичьей собствен¬
ности; ибо в этой форме она не могла бы произойти иначе как ценой
громадного разрушения производительных сил, которое разорило бы
сами народные массы, застопорило бы источники народного дохода.
Экспроприация экспроприаторов, наоборот, должна произойти в упо¬
рядоченной, урегулированной форме... посредством налогов".
И ученый муж примерно разъясняет, как налогами можно было бы
взять от имущих классов "4/9" их дохода...
Кажется, довольно! Ибо ясно, что этот лучший из социал-
предателей - в лучшем случае ученый дурак, который совершенно
безнадежен»18.
Кажется, довольно. Время расставляет все по своим местам. Время
обнаружило правоту "ученого дурака" Бауэра и банкротство осно¬
вателя и лидера большевизма.
Правоту Отто Бауэра подтвердила и "экспроприация" на Западе и
в Японии. В 1919 г., когда в мирное время доля налогов на инди¬
видуальных лиц и на предприятия была на уровне 10-15%, Отто Бауэр
предсказал повышение этой доли до 4/9. После второй мировой войны
так оно и произошло. В настоящее время доля налогов и обязательных
взносов в государственный бюджет по социальному страхованию со¬
ставляет в индустриальных странах от 30 до 60% ВНП19. Это и есть
140

экспроприация, осуществляемая не путем грабежа, а на разумной,
сознательной основе - так, чтобы и рыночный характер экономики и
частная собственность сохранялись, и чтобы государство осуществляло
эффективное регулирование.
Второе направление перемен, совершившихся за пределами корпо¬
раций, пролегает в той области, где преобладающая роль принадлежит
административным мерам. Если в прошлом понятие "протекционизм”
было обращено главным образом к мерам по повышению конкурен¬
тоспособности товаров вовне, за пределами стран (или против ино¬
странных товаров), то в последнее время следовало бы ввести понятие
’’внутренний протекционизм”, т.е. протекционизм, направляемый на
повышение эффективности внутри страны независимо от иностранной
конкуренции. Сюда относятся все виды планирования, которое осу¬
ществляется специальными государственными органами (например во
Франции - Генеральный комиссариат по планированию, в Японии -
Управление экономического планирования) и которое, хотя и счита¬
ется индикативным, но в действительности находится где-то в про¬
межутке между индикативностью и директивностью (но все же ближе к
индикативности). Речь идет о признании государством в те или иные
периоды определенных отраслей приоритетными с обращением к таким
средствам как государственное субсидирование или налоговые и другие
льготы, как переоценки активов, как нормы амортизации и ряд других.
Сюда же относится и система обязательных государственных разре¬
шений на создание новых предприятий и на почти все виды строи¬
тельства, а также глубокое вторжение государства в сферы найма и
увольнения (в частности, путем поддержки мелких и средних пред¬
приятий). Наименьшую роль здесь играют государственная собствен¬
ность, на которую, исключая естественные неиспользуемые ресурсы,
редко приходится более 4-5% всего национального имущества - при
том что с начала 70-х годов преобладает тенденция к снижению
названной доли или к тому, что такого рода собственность заключается
в смешанные, частногосударственные корпорации.
И наконец, третье направление перемен, начало которых было
положено в XVIII в., но пик развития пришелся на вторую половину
века нынешнего. Речь идет о кредитно-банковской сфере - о функцио¬
нировании во всех странах государственных Центральных банков и, в
частности, их многостороннем контроле над всей кредитно-банковской
системой, которая в ее нынешнем виде может и должна рассматри¬
ваться как государственная20.
Как уже было отмечено, в историческом плане такого рода пере¬
мены приходятся на период с начала 30 - до начала 50-х годов. Именно
в эти годы сплелись вместе и необходимости, рожденные кризисом
1929-1933 гг., и необходимости, продиктованные второй мировой вой¬
ной и послевоенной победой мировой демократии. Последнее обстоя¬
тельство сыграло особо важную роль, так как на его основе в самой
жизни утвердилась та истина, о которой шла речь выше: любые виды
регулирования могут быть эффективны только если и когда они обра¬
141

щены не к подрыву рыночных отношений, а к поддержке необходимого
для прогресса рыночного начала. Конкуренция везде, где возможно,
регулирование везде, где необходимо, - этот девиз, родившийся в
немецкой социал-демократии после второй мировой войны, девиз,
который противостоит ортодоксальному марксизму и включает в себя
истинно великий научный смысл.
И снова о государстве: чем глубже мы вторгаемся в действи¬
тельность, тем ясней становится необоснованность одного из главных
тезисов марксистской теории исторического материализма - вывод о
постепенном отмирании института государства, о его самоликвидации.
При существенных изменениях функции государства, в целом его роль
в общественном процессе скорее возрастает. Оставаясь по-прежнему
щитом против преступности и тунеядства (явлений, которые отнюдь не
исчезают и вряд ли могут исчезнуть), государство берет на себя все
новые функции, необходимые для того, чтобы поддерживать здоровое
конкурентно-рыночное начало, держать его в тех нижних и верхних
пределах, которые необходимы для общественного прогресса. Мы уже
не говорим о функциях обороны, о национальных интересах, исчезно¬
вение которых в видимом будущем не предвидится.
Всеобщая закономерность, сложившаяся с начала 30-х годов,
заключается в таком преобладании рыночных факторов над нерыноч¬
ными, которые отражают прежде всего интересы экономики на мак¬
роуровне - при том, что соблюдение такого рода интересов является
целью, которая достигается путем регулирования прежде всего на
микроуровне - с помощью многообразного демократического конт¬
роля - в том числе и такого, который затрагивает интересы многих
собственников и товаропроизводителей.
Другая сторона новейших прогрессивных перемен заключается в
том, что такого рода перемены носят всемирный характер, так как
приносят быстрый прогресс даже в тех странах, которые до недавнего
времени были отсталыми, - Республика Корея, Тайвань, Сингапур,
Мексика, Турция и ряд др. Мы не сомневаемся в том, что сколь ни
болезненно протекает выход на тот же путь России, такой выход
совершится и принесет с собой не только восстановление экономики, но
и ее ускоренный рост.
Исходя из сказанного выше, как мы полагаем, периодизация со¬
циально-экономического развития в разрезе новой и новейшей истории,
должна выглядеть иначе, чем это проистекает из толкований, нали¬
чествующих в 24 главе "Капитала” и в трудах В.И. Ленина. Речь
должна идти не о первоначальном накоплении, переходящем в раз¬
витой, а затем в загнивающий (монополистический) капитализм - строй,
обреченный на гибель в результате социалистической революции, а о
следующих двух этапах.
1. Первоначальное накопление капитала, техники, опыта, состоя¬
щее из двух периодов:
1) XV - конец XVIII в. - переход от феодализма к капитализму;
142

2) XIX - первая треть XX в. - зрелый капитализм, функциони¬
рующий в сочетании со многими остатками феодализма.
2. После двадцатилетнего (1930-1950 гг.) переходного периода -
конкурентное корпоративно-государственное хозяйство с демократией
как необходимым условием его функционирования, т.е. демократичес¬
кий общественный строй.
Разумеется, мы бы отнеслись со вниманием и к другим класси¬
фикациям21. Но одно для нас совершенно очевидно - ив теорети¬
ческом, и в историко-политическом планах Марксова концепция пере¬
хода от первоначального накопления к развитому капитализму, а затем
к его уничтожению с переходом к безрыночному хозяйству, име¬
нуемому социализм, обнаружила свою несостоятельность.
Судить о природе первоначального накопления (которое в большей
части мира еще далеко не завершено) следует не из мифического
будущего, как это сделал Маркс, а из совсем иных посылок. Перво¬
начальное накопление положило начало рождению экономической и
политической демократии - общественному устройству, обладающему
мощными потенциями против любых монополий, любых сил тота¬
литаризма - феодально-дворянского, буржуазного, коммунистического,
фашистского.
В заключение отметим, что сказанное выше ставит под вопрос и
обоснованность еще одного из основных положений исторического
материализма - о разделении всей прошлой истории человечества на
пять формаций - первобытно-общинный строй, рабовладение, фео¬
дализм, капитализм и коммунизм. Такое разделение не стоит напрочь
отбрасывать, но практика и теория общественного развития все более
отчетливо демонстрирует правоту исторической школы, выдвигавшей
на первое место не общие закономерности, а само содержание исто¬
рического процесса в разных странах и регионах, в разные эпохи и
периоды. Такой подход побуждает к пересмотру марксистской кон¬
цепции первоначального накопления - не в том смысле, чтобы эту
концепцию перечеркнуть, а по иному - обратить ее к пониманию того,
что переход от первоначального накопления ко всему последующему,
совершавшийся в ходе острейшей политической борьбы (внутренней и
международной), в конце концов во второй половине XX в. проявил
себя не в подрыве рынка и политической демократии, а в их укреп¬
лении, в таких преобразованиях, которые принесли с собой перспективу
прогресса на той же основе - на основе демократии с осознанием
необходимости существования и рынка, и новых форм и методов его
государственного регулирования, включая и регулирование разнооб¬
разных форм собственности.
1	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 727.
2	Там же. С. 743-744.
3	Там же. С. 761.
4	Там же. С. 772-773.
143

5	Подробно об этом см. главу I.
6	Подробно см.: Брагинский С.В., Певзнер Я.А. Политическая экономия:
дискуссионные проблемы, пути обновления. М., 1991; Певзнер Я.А. Эко¬
номическое учение Карла Маркса перед судом двадцатого столетия. М.,
1996. Гл. II.
7	Ленин В.И. Собр. соч. 4-е изд. Т. 25. С. 440-441.
8	Там же. С. 398.
9	Там же. В этой же работе Ленин видит образец будущего хозяйства в
железных дорогах.
10	Новый мир. 1990. № 8. С. 182-194.
11	Ленин В.И. Собр. соч. 4-е изд. Т. 22. С. 178.
12	См.: Rostow W.W. The World Economy History and Prospect. L., 1978;
Kindleberger C.P. World Economic Primacy. 1500-1990. N.Y.; Oxford, 1996.
13	Типично в этом отношении следующее суждение американского социо¬
лога Дж.А. Голдстоуна в кн. "Revolution and Rebellion in the Modem World"
(1991): "История обнаруживает почти всеобщий характер тенденции к
тому, что крах государственной власти оборачивается популистской,
обычно военной диктатурой, террором, развалом и усилением господства
военных. Перестроенные армии проникаются энергией и обращенностью
к идеалам, но одновременно нетерпимостью к демократии": Цит. по
Kindleberger C.P. Op. cit. Р. 113.
14	Коган А.М. Клеточная подсистема современного рынка: истоки макро¬
регулирования. М., 1996. С. 8.
15	Ленин В.И. Собр. соч. 4-е изд. Т. 22. С. 403.
16	Едва ли не самым ярким примером такого сотрудничества служит япон¬
ская система "кэйрэцу" - "деловая интеграция". Об этом см.: Япония -
пол века обновления. М., 1995; подробно об этом см. также: главы VI, VII.
17	Так я предлагаю переводить терми "orgware", употребляемый рядом с
"hardware" (вещественная продукция) и "software" ("мягкая" - невеществен¬
ная продукция) - в том числе интеллектуальная деятельность, не обра¬
щаемая к непосредственному производству "hardware" или к "software"
См.: "Kindleberger С.Р Op. cit. Р. 203.
18	Ленин В.И. Соч. 4-е изд. Т. 30.
19	Japan. An International Comparison. Tokyo, 1995. Р. 81.
20	Подробней см. Об этом гл. VI и VII.
21	В связи с этим обращаем внимание на предложение известного богача и
общественного деятеля Дж. Сороса: обратиться для характеристики со¬
временного общественного строя к выдвинутому французским фило¬
софом Анри Бергсоном понятию "открытое общество". См.: Сорос Дж.
Свобода и ее границы // Моск, новости. 1997. № 8. 23 февр. - 2 мар.

Гпава VI
КОНКУРЕНТНО-КОРПОРАТИВНАЯ,
ГОСУДАРСТВЕННО-РЕГУЛИРУЕМАЯ
РЫНОЧНАЯ ЭКОНОМИКА
В своих попытках поставить заслон начавшемуся в России духов¬
ному обновлению те, кого в настоящее время характеризуют как
"красно-коричневых"; те, кто еще вчера любую попытку привлечь
внимание к прогрессивным переменам в капиталистических странах
характеризовали как зловредную "теорию организованного капита¬
лизма" - именно они в своих стремлениях не допустить формирования в
России рыночного хозяйства, весьма активно выступают с новой
фальшью - с утверждением о том, что рыночное хозяйство себя уже
изжило и сходит с исторической арены, что на его место приходит (или
уже пришло) государственное регулирование экономики и что поэтому
ослабление такого регулирования в странах бывшего СССР противо¬
речит новейшим закономерностям мирового хозяйства.
Происхождение и роль такого "пируэта" во взглядах нетрудно
распознать: для удержания собственной номенклатурной диктатуры
лучше всего подходила легенда о неизбежности разрушительной анар¬
хии там, где существует политическая демократия (всегда трактовав¬
шаяся как буржаузная); теперь же в попытках восстановления дикта¬
туры основанием против начавшихся после апреля 1985 г. демократи¬
ческих реформ используется версия, согласно которой экономический
прогресс и эффективность выше там, где рынок играет наименьшую
роль, где все якобы основано на жестком экономическом регулиро¬
вании, которое в свою очередь не может осуществляться без тех или
иных разновидностей политической диктатуры. Какими бы фразами не
прикрывались такого рода "неомарксисты", истинная природа их взгля¬
дов одна - неуемная тоска по ушедшей в прошлое собственной дикта¬
туре. Но мы вновь выражаем надежду на то, что мрачного прошлого
уже не вернуть. Что касается публицистики, то большие массы преж¬
них псевдонаучных изданий отправляются в макулатуру (в буквальном
смысле слова) и одновременно выходит все больше книг зарубежных и
российских авторов, стоящих на позициях истинной науки.
Отнюдь не имея в виду ни библиографических, ни тем более
рекламно-рекомендательных целей, мы тем не менее для ориентации
читателей вновь обращаем внимание на некоторые, отражающие
характер современной мировой экономической литературы и ставшие,
наконец, в последние КК-12 лет доступными для тысяч российских
читателей, изданные в России книги западных авторов. Помимо трудов
145

корифеев экономической мысли конца прошлого и первой половины
нынешнего века - австрийской школы, Т. Веблена, Маршалла, Пигу,
Шумпетера, Кейнса, Хикса, Самуэльсона, Гэлбрейта1 - мы вновь обра¬
щаем внимание на книгу М. Блауг "Экономическая мысль в ретроспек¬
тиве", а также на "Economics. Англо-русский словарь-справочник", на
книги С. Фишера, Р. Дорнбуша и Р. Шмалензи "Экономика", К.Р. Мак-
коннела и С. Брю "Экономикс", из более популярных - на "Совре¬
менный бизнес", книги Р. Хейне "Экономический образ мышления",
Р. Карсона "Что знают экономисты"2; на выходивший в 1993-1996 гг.
альманах "Thesis"3, содержащий отобранные с большим знанием дела
переводы статей и частей книг зарубежных авторов.
Хотя до полного обновления российской литературы еще далеко,
но, как нам уже доводилось отмечать, лед тронулся - все шире выпуск
учебных и исследовательских трудов, освобожденных от прежних
фальсификаций, трудов, основанных на более или менее ясном пони¬
мании того, что истоки и прогресс экономической науки лежат не в
марксизме, а в неоклассическом синтезе, опирающемся на домарксову
"первую классическую ситуацию" и в обход Маркса - на маржинализм4.
Переход к новой методике, в частности, преодоление губительного
для экономической науки разделения на "политэкономию капитализма"
и "политэкономию социализма", носит непростой, а в некоторых отно¬
шениях мучительный характер. Если для здравомыслящих людей,
свободных от самообмана, понятие "коммунизм" давно потеряло смысл,
то по иному обстоит дело с понятием "социализм" Этот факт, что в
разных странах одну и ту же систему одни массы людей трактуют как
социалистическую (например, "шведская модель социализма", "социа¬
лизм с китайской спецификой"), другие отклоняют само понятие
"социализм" и ведут речь лишь о разных вариантах цивилизационной
модели. С указанной точки зрения данная работа оставалась бы
незаконченной, если мы - хотя бы кратко - не обратились к вопросу о
том, что же противопоставляет Марксу и марксизму не только мировое
обществознание, но и сама практика, сама жизнь в смысле основных
черт экономического устройства в индустриальных странах, которое
чаще всего по-прежнему характеризуется как капиталистическое5.
В сложившихся условиях отход от ленинизированной марксистской
"партийности", т.е. от зашоренности на текущих интересах тех или
иных политических группировок, означает, помимо всего иного, отказ
от односторонности, от вульгарно-схематического толкования извест¬
ной цепочки понятий - "концентрация производства - централизация
капитала в руках и под контролем финансовой олигархии - моно¬
полистический капитализм - государственно-монополистический капи¬
тализм - неизбежность глубоких кризисов и т.д." и одновременное
признание недопустимости какой бы то ни было иной, новой, может
быть, еще худшей "партийности" - в данном случае ясного понимания
того факта, что рынок, как мы уже об этом в разных аспектах писали,
будучи необходим и ничем не заменим, одновременно, в силу самой
своей природы, в силу зависимости не столько от созданных природой
146

или людьми благ, сколько от самих людей с бесконечномерностью их
положительных и отрицательных возможностей и устремлений, с их
всегдашней зависимостью от социально-политических обстоятельств -
на любом уровне своего непрерывного прогресса обладает пороками и
дефектами, понимание которых необходимо для дальнейшего прогрес¬
са. Здесь мы возвращаемся к этой стороне дела в ракурсе понятий
’’смешанная (или "многоукладная”) экономика", "плюрализм"
Этого вопроса мы уже касались в предыдущих главах. Не боясь
повторения, здесь мы к нему возвращаемся с практической стороны:
какова та "смешанность", разноплановость, каков тот плюрализм,
который может быть признан оптимальным, наиболее эффективным,
"наименее плохим"? Вопрос этот настолько сложен и актуален, что в
последнее время на его основе рождаются новые научные направления
(в частности, неоинституционализм), впитывающие все лучшее, что
было создано в прошлом. Но сколь бы ни были содержательны
создаваемые в этой области новации6, все они не выходят за рамки
признания того факта, что здесь смешанность, плюрализм сродни
оптимальности, которая не может складываться иначе как на основе
рыночных отношений. Главная черта взаимоотношений плюрализма и
экономической науки состоит в том, что здесь возможны и целесооб¬
разны прогнозы, которые сами могут стать существенным рыночным
фактором, но абсолютно недопустимы всесторонние директивные
планирования, которые всегда заключают в себе очень сильные
разрушительные потенции.
Как пишет американский ученый В. Леонтьев, планы "не представ¬
ляют собой предсказаний. Суть идеи планирования состоит в воз¬
можности выбора меду альтернативно приемлемыми сценариями"7. За
этой краткой сентенцией скрываются два очень больших вопроса: кто
и как определяет "приемлемость сценариев"? Каковы средства реали¬
зации того или иного сценария? Оба вопроса и ответы на них между
собой неразрывно связаны. Главным условием, определяющим прием¬
лемость, является конкурентный рынок, а средства реализации сцена¬
рия определяются конкретной обстановкой, диктующей регулятивное
воздействие на те или иные компоненты экономики - с презумпцией
невыхода за пределы первого условия. В этом и состоит суть понятия
"моноплюрализм", которое, помимо иных аспектов, предполагает состя¬
зательность разных направлений экономической политики. Иными
словами, в конце концов все сводится к решению вопроса о том, какой
элемент экономики должен находиться под большим или меньшим
воздействием нерыночных средств с тем, чтобы вся экономика в целом,
будучи основана на рыночных принципах, была максимально эффек¬
тивна.
Из всего теоретического богатства, которое привнес в экономи¬
ческую науку маржинализм, наиболее важно понимание того, что и
модели выравнивания предельных величин по их высшему уровню, и
модели равновесия служат прежде всего уяснению, пусть элемен¬
тарной, но основополагающей истины: между соотношениями затрат и
147

результатов разных видов деятельности и разных благ всегда
существуют неизбежные и громадные разрывы - такие разрывы,
которые не могут преодолеваться чисто рыночным путем; разрывы,
которые предполагают обязательное обращение к помощи демокра¬
тического государства. С этой точки зрения понятие "государствен¬
но-монополистический капитализм" может заключать в себе двоякий и
противоположный смысл - в одном случае (по Марксу и Ленину) -
сращивание монополий и государства ради интереса первых, т.е.
сращивание, объективно обращаемое против рыночной конкуренции; в
другом, неизмеримо более актуальном, речь идет о государственной
монополии с той целью, чтобы подавлять, или по крайней мере
ограничивать частную монополию, гарантировать нормальное функцио¬
нирование рыночной конкуренции.
Сложность понятия многоукладной экономики проистекает еще из
того, что многоукладность относится к двум категориям - к рынку с
возможностью, а иногда и целесообразностью определенных элементов
демократической, управляемой государством монополии; и к собствен¬
ности, которая, как было показано теорией несовершенной конку¬
ренции, также всегда заключает в себе оба элемента - свободу и
устремленность к монополии. Через теорию игр, через теорию трансак¬
ционных издержек экономическая наука выходит в этой области на
новые рубежи8.
В многофакторном становлении новой системы регулирования едва
ли не важнейшее (хотя как мы увидим, далеко не единственное) его
направление заключалось в том, что возрастание доли государства в
распределении и в расходовании ВНП было обращено не только в
сторону удовлетворения непосредственно тех конкретных мате¬
риальных или духовных потребностей, которые не могли удовлет¬
воряться на основе принципа частной собственности или рыночного
механизма, но и в сторону поддержания всего воспроизводственного
процесса, опиравшегося по-прежнему на тот же рыночный принцип.
Иными словами, само по себе поняние "монополия" мало содер¬
жательно: речь должна идти по крайней мере о трех видах монопо¬
лии - частной, обращаемой против рынка, против конкуренции и,
следовательно, против экономической эффективности; государственно¬
авторитарной, обращаемой против демократии; и демократической мо¬
нополии как системы государственного управления и контроля, обра¬
щаемой в сторону поддержания здоровой, немонополистической конку¬
ренции. Как уже отмечалось, великий исторический парадокс заклю¬
чался в том, что подлинно революционный поворот к лучшему совер¬
шился и под прямым или косвенным влиянием Марксового учения об
эксплуатации и одновременно - против Маркса с его концепцией безры-
ночного хозяйства. Американский ученый А. Хэлл характеризует про¬
изошедшее следующим образом: «Тот факт, что капитализм на Западе
почти безвозвратно ушел в небытие тем путем, который предсказы¬
вали фабианцы, не умаляет величие труда, совершенного Макрксом, -
разве что в деталях. Ведь мы везде видим такое положение, когда на
148

смену открытой эксплуатации рабочих, приватизации прибавочной
стоимости пришла социализация в форме налогового обложения,
которое во все возрастающей степени применяется ради того, чтобы
сделать мир лучшим для каждого человека. Современное общество не
стало себя утруждать отнятием у собственников принадлежащих им
средств производств - оно оставило им психологическую удовлет¬
воренность фактом "владения", но взамен этого стала выкачивать в
свою пользу большую часть доходов, которые в раннем капитализме
присваивались частными производителями»9
Это сказано человеком, симпатизирующим марксизму. А вот как
судят о том же явлении решительные противники социализма в его
любом и особенно в марксистском варианте. В книге М. и Р. Фридмен
"Свобода выбора" мы читаем: «Провал планирования и национализация
не прекратил давления в сторону еще более жесткого управления.
Дело пришло лишь к изменению в курсе. В настоящее время давление
в сторону большего управления выступает в форме программ
благосостояния и большего регулирования. Как пишет У.А. Уоллис,
"после того, как в течение более чем столетия социализм потерпел
интеллектуальное банкротство в своей аргументации в пользу социали¬
зации средств производства, теперь он ищет пути к социализации
результатов производства"»10.
Иными словами, А. Хэлл, одобряя уверенность Маркса в необхо¬
димости радикальных перемен, одобряет и те противомарксистские
изменения, которые произошли в путях реализации этой необходимос¬
ти, тогда как М. и Р. Фридмены вместе со своим единомышленником
У. Уоллисом отвергают само существование подобного рода необхо¬
димости.
С точки зрения советского марксизма такого рода различия в
толковании произошедших перемен проистекают из противоречивости
классовых интересов. В действительности же, сопоставление приве¬
денных точек зрения отражает неоднократно рассматривавшуюся вы¬
ше сложность и противоречивость самой рыночной экономики, ее под¬
линную диалектичность, которая выражается в столкновении, с одной
стороны, необходимости рынка, с другой стороны - невозможности нор¬
мального функционирования общественного организма без обращения к
тем или иным видам нерыночных, т.е. монополистических средств.
К приведенным выше толкованиям А. Хэлла и супругов Фридмен
следовало бы добавить, что у истории не было альтернативы - выход
из кризисной, тупиковой ситуации, которая столь глубоко и содер¬
жательно была проанализирована и обрисована Марксом, мог совер¬
шиться не при помощи "диктатуры пролетариата" и т.п. Марксовых
рецептов, а только тем путем, которым он совершился, при помощи
того, что можно было бы назвать демократической монополией.
Что же произошло в действительности? Преодолеваются ли зафик¬
сированные Марксом противоречия между общественным характером
производства и частным характером присвоения и если преодо¬
леваются, то каким образом это происходит?
149

Таблица 6
Доля государственных расходов в ВНП, или национальном доходе (в %)
Страны
США
Великобри¬
тания
Франция
Германия
Япония
Год % Год % Год
1792
1800
1814
1822
1831
1841
1850
1860
1870
1880
1890	7	1890
1900
1788-1790
И
24
29
19	1825-1874
16
II
12
II
9
1875-1884
10
1885-1913
9
14
15
15
1910
1913	9	1913
1920
1929
1922	13
1927	12
13
12
26	1920-1924
24
1925-1934
1872	9
21	1881	10
20
1891	13
1901	15
1907	16
1913	18
71
24
1925	25
1929	31
1880	10
1890	12
1900	21
1910	47
1920	30
1931
1932	21
1934
1938
1940	22
1947
1948	23
1950
1955
1957	29
29
25	1935-1938
30
39	1950-1954
37	1955-1958
1932	37
39	1938	43
46	1950	41
47
1958	44
1961	30
1968	33
1970	35	1970
1930	40
1940	45
1950	55
1960	33
1970	21
44
а), Ь) - только расходы центрального правительства.
Источник: Rostow W.W. The World Economy, History and Prospect N.Y.: Macmillan
Press, 1978. P. 730.
150

При ответе на этот вопрос не допустим ни отказ от присущего
марксизму понимания того, что материальное производство представ¬
ляет собой становой хребет всей экономики, ни - также присущее
марксизму - умаление роли других, нематериальных сфер экономики.
Как раз громадный прогресс в сфере материального производства
принес с собой возможность удовлетворения растущих первоочередных
жизненных потребностей всего общества при помощи меньшей, чем
прежде, доли ВНП и одновременно возможность повышения той его
доли, которая обращается ко вторичным (но не второстепенным)
потребностям.
Под вторичными в экономической науке имеются в виду такие
совершенно разные по своему значению потребности как функцио¬
нирование вооруженных сил и сил общественного порядка; проблем
экологии; всеобщее образование и социальное страхование, крупная
часть сферы культуры; фундаментальная наука; большая часть объек¬
тов транспорта; все виды разумного протекционизма. Выбор направ¬
лений всегда проходит в острой политической борьбе, в которой боль¬
шую роль играют интересы и влияние тех или иных слоев государ¬
ственной бюрократии, но при этом, начиная с кризиса 1929-1933 гг.,
едва ли не повсеместно, повышение доли государства производится на
основе принципа оптимальности с несколькими целевыми функциями и с
их субординацией - притом, что чаще всего ведущая роль принадлежит
целевой функции занятости. Вторым по значению является социальное
страхование, широкое распространение которого бесспорно порождено
с одной стороны ростом ВНП, с другой - усилением во всей об¬
щественной жизни гуманистического начала.
В плане рассматриваемого здесь вопроса главная роль принадлежит
показателю общей доли государственных расходов по отношению к
ВНП (см. табл. 6).
Несмотря на особую сложность и вынужденную неполноту данных
табл. 6, мы приводим ее целиком, полагая, что в сочетании с приве¬
денным выше анализом, относящимся к области теории, приводимые
данные позволяют осветить некоторые весьма важные аспекты.
В плане динамики здесь особое внимание привлекают следующие
факты. Во-первых, вполне очевидна общая тенденция: от 10-15-20%
доли государственных расходов в ВНП в XVIII-XIX вв. к 20-22% в
первой половине XX в. и к 35-60% во второй половине XX в. Это ли не
тот самый, одновременно и предвидевшийся Марксом и совершившийся
не по Марксу революционный переворот, о котором говорит цити¬
рованный выше А. Хэлл? Во-вторых, при общей тенденции к росту -
временная неравномерность, которая связана прежде всего с войнами
(начиная от наполеоновских) и с их последствиями, но также и с
социально-политическими особенностями отдельных стран.
Естественным образом встает вопрос: будет ли такая тенденция к
росту сохраняться? Актуальность этого вопроса возрастает в связи с
тем, что человечество вплотную подошло к столь резкому обострению
экологических проблем, проблем окружающей среды и естественных
151

Таблица 7
Доля в ВНП налогов и взносов по социальному страхованию (1991 г.,
в %)
Страна
Налоги
Обязательные взносы в
государственный бюджет по
социальному страхованию
Итого: все виды
налоговых поступ¬
лений
США	25,6	9,4	35,0
Япония	25,6
Великобритания	39,4
Германия	26,1
Франция	33,7
Швеция	52,8
12,3	37,8
8,5	48,0
16,6	42,7
25,8	59,5
20,9	77,4
Источник: Japan. An International Comparison. Tokyo: Keizai Koho Center, 1995.
P. 81.
ресурсов, которое не может быть смягчено без ужесточения государст¬
венного регулирования. Одновременно происходит такое ускорение
развития НИОКР, которое на современном этапе также не может
осуществляться без государственного участия.
При футурологическом анализе развития производительных сил все
более явственно обозначается следующая перспектива: с одной сторо¬
ны, ускоряющееся развитие сферы услуг, с другой - что касается
материального производства - снижение доли обрабатывающей про¬
мышленности при одновременно возрастающей необходимости уделять
все большее внимание сфере природопользования (в самом широком
смысле этого слова), производить в эту сферу все большие затраты.
Учитывая такого рода перспективу и учитывая несчастный опыт
СССР, где распоряжение государства национальным доходом было
близко к 100%, а также исходя из теоретического анализа, пока можно
сказать одно: существует оптимальный предел, после которого даль¬
нейший рост, сопряженный уже не с защитой рынка, а с его ослабле¬
нием или разрушением, может оказаться опаснее любых озонных дыр.
Вся деятельность государства должна направляться и направляется
не к дальнейшему росту его участия в расходовании ВНП, а к приос¬
тановке этого роста, или, держась разумных пределов, к его сокраще¬
нию. Еще раз напомним о том, что самая суть популярной в настоящее
время в США и в ряде других стран концепции "экономики предло¬
жения” как раз в том и состоит, что облегчение налогового бремени
должно принести с собой такой рост производства, который может и
должен повлечь увеличение массы изымаемых государством налогов
(при возможном снижении их доли в ВНП).
Мультипликационный эффект, о котором шла речь выше отно¬
сится не только к государственным инвестициям, но и к налогам.
Воздействие налогов на экономику зависит не только от их общей
массы и общей нормы, но - и при том в очень большой степени - от
характера налоговой системы. При вульгарной трактовке налогов как
152

Таблица 8
Структура национальных расходов (1991 г., в %)
Страна
Объем конечных
расходов
Общий
объем ин¬
вестиций
Динамика
запасов
Объем
экспорта и
доходы от
него
Объем
импорта и
расходы на
его оплату
частных
государ¬
ственных
США	68,3	16,7
Япония	56,2	9,1
Велико-	63,9	21,8
брйтания
Германия	54,0	17,8
Франция	60,6	18,4
Италия	62,7	17,8
15,3
31,4
16,6
21,5
21,0
20,0
0,4
0,7
-13,0
14,7
13,0
38,5
27,6
21,8
-13,1
-12,1
-13,1
-31,5
-28,0
-23,0
Источник: Japan, International Comparison. Tokyo: Ekonomis Planning Agancy, 1994,
C. 14.
части прибавочной стоимости, которой была и остается проникнута вся
марксистская литература, в ней не находилось места для содержа¬
тельного анализа различий между пропорциональными и прогрессив¬
ными, прямыми и косвенными налогами, налогами на собственность, на
добавленную стоимость, на прибыли и дивиденды, на личные доходы
доходополучателей. Здесь мы лишь отметим, что такого рода различия
всегда складываются в острой политической борьбе и что в этой
борьбе далеко не последнее место занимают доводы ее участников в
пользу того, какой из видов обложения в наименьшей степени
ограничивает свободу конкуренции11.
Данные, относящиеся к области государственных изъятий из ВНП,
будучи сопоставлены с расходной частью национального дохода,
рисуют иную картину, чем та, которая предстает на табл. 6, 7
Здесь самую важную роль играют данные, представленные в пер¬
вой колонке. Из них мы видим, что главная роль рынка, рыночной кон¬
куренции сказывается как раз в борьбе за конечного частного потре¬
бителя, на которого везде приходится более половины, а чаще свыше
60% общего объема расходования ВНП. Помимо прочего, это означа¬
ет, что большая часть государственных изъятий носит не конфискаци¬
онный, а трансфертный характер, т.е. выступает в виде передаточных
платежей, выплат частным предприятиям и населению из государ¬
ственных доходов, источником которых служат главным образом на¬
логи. Иными словами, речь идет о том, что крупная, резко возросшая
по сравнению с началом века, доля государственных доходов идет не
на чисто государственные расходы, а в пользу частных лиц или от¬
дельных предприятий. Нет сомнений в том, что и в данном случае речь
идет о существенном противостоянии рыночному принципу, но при
ограниченном влиянии на его стержень - ценообразование (табл. 8).
153

Среди средств государственного регулирования на втором месте
после государственных изъятий налогового типа стоит государственная
собственность. Динамический анализ распределения всей собственности
показывает, что, несмотря на значительные колебания, связанные в
большой степени с войнами, доля государства в ее общем объеме в
индустриальных странах в течение всего XX в. остается в пределах от
10-15 до 30%12. В этом плане в высшей степени показательна Шве¬
ция - страна, которая в несоциалистическом мире после войны рассмат¬
ривалась как пошедшая дальше других по пути смешанной экономики.
На чисто государственные предприятия в 1982 г. приходилось 11-13%
занятых, что приблизительно отражает долю государства в общем
объеме собственности. В то же время 75% занятых приходилось на
частные предприятия, остальная часть - на смешанные частногосу¬
дарственные13.
В Англии, Франции, Италии и Японии доля государства в нацио¬
нальном имуществе достигает 20-25%. При этом особую роль играет
полное несоответствие между долей государства в национальном
имуществе и массой прибыли, приносимой государственными предприя¬
тиями в государственный бюджет, и соответственно долей прибылей,
полученных от государственного имущества, в ВНП. Например, в
Японии по данным за 1977 г. в общей сумме национального богатства
на долю государственной собственности приходилось 20, 7%, тогда как
доля государственных прибылей в ВНП составляла около 2%. Такое
положение типично почти для всех индустриальных стран и с этой
точки зрения сама оценка доли государства в национальном имуществе
носит весьма условный характер.
Встает при этом и следующий вопрос: не потому ли доля
государственного имущества в ВНП столь мала, что в собственности
государства остаются предприятия необходимые и в то же время
малоэффективные, наименее прибыльные или убыточные? Так оно и
есть на самом деле - стоит лишь напомнить о том, что в государст¬
венной собственности находится все имущество вооруженных сил, не
приносящих никакой прибыли. Но есть и другой вопрос: не в том ли
причина низкой доли доходов государственного имущества, что капи¬
талистическое государство оказалось таким же плохим хозяином своих
предприятий, как и государство социалистическое? При попытках
ответить на этот вопрос, нельзя не вспомнить о том, что в те же
70-80-е годы именно рынок, именно рыночное становление продук¬
тивности частных и государственных предприятий продиктовало почти
повсеместный переход в индустриальных странах к реформам, суть
которых выражалась в частичной, в некоторых случаях (особенно в
промышленности) весьма значительной приватизации или реприва¬
тизации. С точки зрения ортодоксального марксизма такого рода
реформы трактовались не иначе как усиление позиций монополисти¬
ческого капитала. С точки зрения здравого смысла речь шла о том,
чтобы перенести центр тяжести с проблем занятости на проблемы
рентабельности, что, разумеется, способствовало улучшению общего
154

экономического положения, в том числе в конечном счете и в сфере
занятости.
Нечего и говорить о том, что распределенность собственности
далека от идеала - в любых работах, марксистских и немарксистских,
постоянно выдвигается на первое место тот факт, что в каждой стране
есть ничтожная по численности - нередко менее чем 1 тысяча семей -
доля населения, которая владеет до 1% (иногда и больше) националь¬
ного имущества. Но поскольку речь идет о собственности, приобретен¬
ной законным путем, и нет никакой возможности разделить ее на
приобретенную в результате особой эффективности трудового вклада
и на полученную в результате эксплуатации, вывод может быть один:
принцип частной собственности, будучи сопряжен с частичной моно¬
полией, не исключает эксплуатационных доходов, не исключает поля¬
ризации, но в то же время в современных условиях, после всех
произошедших в течение векового прогресса перемен, трактует такие
доходы как неизбежный неразрушительный нарост на здоровом теле
конкурентной неэксплуататорской экономики.
В этом плане представляет особый интерес проблема наследо¬
вания. Нет сомнений в том, что с точки зрения абстрактной справед¬
ливости наследование является фактором отрицательным - человек
получает в свои руки собственность, которая была приобретена не его
трудом. Но в дело вступает закон оптимума: что хуже, лишить наслед¬
ника собственности и отобрать последнюю в руки государства или
сохранить принцип наследования, имея в виду, что перспектива свобод¬
ной передачи в наследство повышает волю к труду и, следовательно,
продуктивность труда каждого человека? Оптимальное решение нахо¬
дится в сохранении права наследования с обложением наследуемого
имущества более или менее значительными (иногда очень высокими)
налогами.
Как бы то ни было, общий вывод, сделанный на основе много-
сотлетнего опыта рыночного хозяйства и противостояния ему, заклю¬
чается в том, что при условии демократического государственного
регулирования - лучше 1% законно приобретенной собственности в
руках нескольких сот человек или 20% всей собственности в руках 5%
самодеятельного населения, чем 100% в руках государства, запрещаю¬
щего по Марксу-Ленину рыночные формы экономики и тем самым
распахивающего двери для грабительской монополии партийно¬
государственной бюрократии.
Не может быть сомнений в том, что порочные стороны капита¬
листической действительности связаны прежде всего с дефектами ры¬
ночной системы, вытекающими из самой ее природы; из того, что, бу¬
дучи лучшей из всех возможных по самим принципам своей органи¬
зации, данная система заключает в себе неизбежность больших или
меньших отступлений от такого измерения затрат и результатов, кото¬
рые соответствовали бы принципу распределения по результатам
труда.
Как уже не раз отмечалось, начало начал такой порочности
155

марксизм видит в том, что концентрация производства сопровождается
централизацией капитала, которая усугубляет пороки частной собствен¬
ности до степени ее несовместимости с самим нормальным функцио¬
нированием экономики. С указанной точки зрения представляет инте¬
рес комментарий Ленина по поводу тезиса Каутского об "ультраим¬
периал изме".
Суть позиций Каутского заключалась в том, что дальнейшие кон¬
центрация и централизация капитала, выходя за национальные рамки,
может достигать такого уровня, при котором и монополистическое
регулирование, и эксплуатация будут осуществляться интернацио¬
нально-объединенным финансовым капиталом. Ленин здесь не пожалел
эпитетов ("сладенький Каутский" и т.п.), чтобы усмотреть в такой
позиции Каутского отступление от того, что марксизм считал главным:
никакое всемирное объединение, никакой "ультраимпериализм"
невозможны и недопустимы потому, что социалистическая революция
сметет со своего пути и рынок и частную собственность, породившие
монополию - до того, как такое объединение станет мыслимым14.
Действительность сложилась иначе, чем предвидели и Ленин и
Каутский (но ближе к Каутскому) - по рассмотренным выше и изу¬
ченным мировой наукой принципам монополистической или несовер¬
шенной конкуренции как основы смешанной, или плюралистской, эко¬
номики. Средние цифры о динамике концентрации производства, кото¬
рые в марксистской литературе (особенно, в учебниках политической
экономии) чаще всего вслед за Лениным приводились по числу занятых,
сами по себе не могут дать правильного представления об основных
тенденциях.
Повторяем, нельзя ни на минуту забывать об абсолютном несход¬
стве характера концентрации в разных отраслях, о том, что по самому
типу производства концентрация в сельском хозяйстве, в сфере услуг, в
разных сферах тяжелой и легкой промышленности носит совершенно
различный характер; что в одних случаях число предприятий измеря¬
ется тысячами, а иногда и миллионами, а в другом - однозначными
цифрами. Нас здесь, однако, интересует в первую очередь не сама по
себе концентрация производства, а ее связанность с концентрацией и
централизацией капитала. Теме этой в марксистской литературе всегда
уделялось и уделяется в настоящее время самое большое внимание:
речь идет о том, что предприятия и капиталы меньшего размера
оказываются во все большей зависимости от предприятий и капиталов
крупного размера, что монополизация, следовательно, растет - со
всеми вытекающими последствиями.
Для такого рода заключений действительность всегда давала и
продолжает давать много серьезных оснований. Однако для суждения о
реальном положении дел обращение к данному факту необходимо, но
абсолютно недостаточно. Для понимания истинного положения дел
совершенно необходимо различение между понятиями собственности,
владения, управления (распоряжения) и пользования. В ряде теоре¬
тических работ выдвигается тезис о том, что в абстрактно-теоре¬
156

тическом плане даже стопроцентная государственная собственность
может не быть препятствием для рынка и конкуренции. Сравнивая это
абстрактное положение с действительностью, мы без труда видим и
необходимость разумной абстракции, и тот факт, что оптимум склады¬
вается только во взаимодействии многих факторов, среди которых
другие могут оказаться (и в данном случае оказываются) сильней, чем
исходное теоретическое положение, сколь бы последнее ни было верно.
На практике дело обстоит так, что наибольший эффект приносит
постоянно прогрессирующее соединение разнообразия форм рынка с
разнообразием форм собственности.
Владение отличается от собственности тем, что здесь речь идет о
возможности длительной аренды, при которой, уступая собственнику
часть прибыли (а иногда и без такой уступки), некое лицо может быть
фактическим владельцем тех или иных средств производства. Самым
наглядным примером служит земля в СССР в период нэпа и совре¬
менное положение с землей в КНР, где при государственной собст¬
венности (при запрете купли-продажи земли) в большинстве случаев
фактическими владельцами являются крестьяне.
Впрочем, допуская стопроцентную государственную собственность,
рынок и конкуренция требуют свободы ее приобретения для всех.
Почти полный запрет частной собственности был одной из главных
черт антирыночного характера экономики СССР. Тот факт, что любой
человек, располагающий средствами, может (пусть и с преодолением
многих трудностей) открыть свое дело или стать владельцем акций и
других ценных бумаг - сильнейший противомонопольный фактор во
всех странах капитализма.
Настойчивое подчеркивание того, что такая свобода носит фор¬
мальный характер, всегда занимало в марксизме одно из центральных
мест. «Вы приходите в ужас, - писали Маркс и Энгельс в ’’Коммуни¬
стическом манифесте", - от того, что мы хотим уничтожить частную
собственность. Но в вашем нынешнем обществе частная собственность
уничтожена для 9/10 его членов; она существует именно благодаря
тому, что не существует для 9/10. Вы упрекаете нас, следовательно, в
том, что мы хотим уничтожить собственность, предполагающую в
качестве необходимого условия отсутствие собственности у огромного
большинства общества»15.
С некоторой доле условности (ведь тот же Маркс рассматривал
рабочую силу как собственность рабочего) можно сказать, что для
своего времени эта характеристика была верна. Но то, что верно толь¬
ко для своего времени, не может носить теоретический характер. Как
мы покажем, данное утверждение совершенно не отражает нынешнее
положение дел. Пока же обратимся к едва ли не самой важной кате¬
гории - управлению. Мы уже видели: в теоретическом плане стоит
вопрос о том, что и когда важнее - приобретение тех или иных видов
собственности (в том числе и даже в первую очередь с обращением
приобретенной собственности для целей эксплуатации) или их исполь¬
зование, т.е. распоряжение ими. Не будет преувеличением, если мы
157

скажем, что переворот в этой области, начавшийся еще в XIX в. и
продолжавшийся по меньшей мере до середины нынешнего века, до
времени, которое в литературе часто именуется "революцией управ¬
ляющих", по своему общественному значению не менее, а скорее более
велик, чем описанный выше сдвиг в участии государства в распре¬
делении национального дохода.
И наконец, категория "пользование" Ее наиболее выпуклым и
значимым элементом является кредит, функционирование кредитно¬
банковской системы. Через несколько страниц мы обратимся к этому
институту подробно, но уже сейчас отметим: сращивание всех видов
производства и услуг (а не только промышленности, как об этом писали
Гильфердинг и Ленин) со сферой кредита не только не ослабело, а
скорей усилилось, но социальная природа этого процесса выглядит по-
иному, чем это представлялось в марксизме - это сращивание не
только не приносит с собой "контроля со стороны магнатов финансового
капитала", но, напротив, ограничивает такого рода контроль, усили¬
вает конкуренцию. Во-первых, постоянное сотрудничество кредитных
институтов со сферой производства сочетается с постоянной конкурен¬
цией между первыми в их борьбе за более выгодных, более надежных
клиентов-заемщиков; во-вторых, банковская система не командует
экономикой, а сама находится под государственным контролем. Касаясь
положения в Японии, Л. Барон пишет: «Важной стороной пристального
внимания государства к частным финансовым структурам является под¬
держка государства, которое следит за тем, чтобы доверие народа к
финансовой системе было высоким. Достаточно сказать, что за всю
историю финансовой системы Японии ни один банк ни разу не обанк¬
ротился. Вот свежий пример. В период экономики "мыльного пузыря" в
конце 80-х годов коммерческие банки давали очень много кредитов в
бурно расширяющееся производство, которое теперь, в связи с тем,
что "пузырь" в конце 1991 г. лопнул, не возвращается вообще или
возвращается плохо. А в связи с тем, что залогами по этим кредитам
была в основном недвижимость, цены на которую сейчас тоже упали,
банки несут беспрецедентные за всю послевоенную историю потери.
Казалось бы, должна последовать волна банкротств, как это было во
время Великой депрессии в США. Однако, потрясения такого мас¬
штаба в Японии не случилось, его не допустили. После длительных де¬
батов и заседаний обеих палат парламента существенная доля средств
из 15-триллионного пакета стимулирования выздоровления экономики
выделено на погашение "плохих" кредитов (т.е. тех, вероятность
возврата которых очень мала) коммерческих частных банков. По оцен¬
кам Минфина на конец 1993 г. 21 крупнейший японский банк имел
"плохих" кредитов на сумму 14 триллионов иен... В этой сложной для
японских частных банков ситуации вмешательство государства в их
дела выразилось в помощи банкам снизить потери за счет государст¬
венных средств, то есть средств налогоплательщиков»16.
И исторически, и по своему нынешнему построению конкретная
противомонопольная практика в разных странах настолько важна и
158

разнообразна, что по данному предмету существует огромная специаль¬
ная литература. Свершившиеся перемены настолько серьезны, что
само применение в отношении новой системы понятия ’’капитализм”
вызывает все большее сомнение.
Имея в виду главным образом экономическую сторону и считая
необходимым противостоять такому прежнему ненаучному понятию
как "монополистический капитализм”, мы предложили рассматривать
нынешнюю систему как конкурентное корпоративно-государственное
хозяйство с возрастающими элементами синдикализма17. В самой сжа¬
той форме отметим здесь те черты современной экономики, которые
побуждают к такому определению. Наиболее важное, рациональное
заключается в том, что в индустриальных странах капитализма стал
всеобщим прогресс со взаимодействии между противомонопольным го¬
сударственным законодательством и всей практикой его осущест¬
вления, а также между частными конкурентными силами, занимаю¬
щими в экономике решающее место, и противомонопольными неком¬
мерческими общественными организациями. Складывание такого блока
было связано прежде всего с переменами в самом предприниматель¬
стве, с тем, что в условиях отнюдь не подавленной, всегда сохраняв¬
шейся конкуренции, сложилось такое положение, когда за редкими,
незначительными исключениями во всех отраслях существует или
господствует не одна корпорация, а в одних случаях несколько (олиго¬
полия), в других - множество конкурирующих между собой корпораций.
В современной экономической науке существенное место занимает
категория "Парето оптимум” (или "эффективность по Парето"), суть
которой состоит в том, что за исходную точку принимается такая
распределенность всех ресурсов и технологий между их владельцами,
при которой уже невозможно увеличить чью-либо долю в получаемом
результате, не сократив другую. При всей важности такого рода
абстракции она сама по себе не годна для того, чтобы решать проблему
максимально эффективного распределения собственности. Здесь речь
должна идти не о долях в получаемом результате в смысле доходов
разных владельцев, а о такой распределенности собственности разных
размеров и разных видов (частной, государственной, кооперативной,
смешанной), которая приносит с собой максимальную эффективность
всего воспроизводственного процесса. В этом смысле движение к такой
распределенности носит прогрессивный характер и тогда, когда сопро¬
вождается той или иной степенью ее концентрации и централизации.
Что касается собственности, то в отличие от XIX в., когда даже
очень крупные для своего времени фирмы нередко имели одного
хозяина, в современных условиях преобладает ситуация, когда в круп¬
ных корпорациях акции распределены так, что ни один человек из мно¬
жества (иногда десятков или даже сотен тысяч) не владеет более 1 % от
их общего числа, что само по себе не создает возможности монополь¬
ного господства. Из этого отнюдь не следует, что конкурентно-корпо¬
ративное хозяйство исключает большие (иногда огромные) богатства в
руках отдельных лиц. По-иному, однако, чем всегда изображалось в
159

марксистской литературе, выглядит происхождение, владение или ис¬
пользование этих богатств.
В современных крупных корпорациях акции распределяются так,
что их большая часть находится в руках юридических лиц, т.е. других
корпораций, банков, страховых компаний, разного рода фондов. Это
значит, что острейшая конкуренция между разными корпорациями
сочетается со взаимным страхованием. Этим допускается увеличение
риска, возможность инвестирования с перспективой окупаемости за
более длительные сроки, т.е. снижается вес такого отрицательного для
хозяйства мотива, как стремление к сиюминутной прибыли. Это же
означает выдвижение наиболее умелых и честных деятелей, способных
постоянно противостоять конкуренции со стороны соперников - других
корпораций. Разумеется, такая система отнюдь не исключает кор¬
рупции и далека от идеала, но она качественно выше прежних систем,
при которых решающую роль играло личное богатство (которое могло
концентрироваться и в руках не- или малоспособных) и придает кон¬
куренции более высокую действенность.
Самое яркое проявление произошедших перемен наблюдается в
структуре предпринимательства. Здесь наиболее распространенные
формы - прежде всего корпорация, за ней партнерство и единоличная
собственность. Корпорация представляет собой такую форму, при
которой предприятия при фирме существуют как независимые юриди¬
ческие субъекты - при том, что собственность разделена на паи (чаще
всего в виде акций). В США, при том, что на корпорации приходится
около 25% всех предприятий, они осуществляют около 80% всего
объема продаж. Аналогичное положение существует и во всех других
индустриальных странах18. Партнерство отличается от корпорации тем,
что оно носит кооперативно-синдикалистский характер - здесь люди
объединяются для совместного ведения дел без привязки долей доходов
к акциям. В США на эту форму приходится 10% общей численности
предприятий, но всего лишь 4% общего объема продаж. И наконец,
единоличная собственность (sole partnership), при которой собственником
и предпринимателем является одно и то же лицо, получающее все
доходы и несущее всю ответственность за ведение дела. На эту фор¬
му в США приходится 3/4 численности всех предприятий, но лишь
1/10 общего объема продаж.
Следует также отметить существование ряда промежуточных или
смешанных форм бизнеса - таких, как фрэнчайзы (franchise), при ко¬
тором собственник торговой марки (фрэнчайзор) позволяет другой
фирме (фрэнчайзи) их использование при выполнении согласованных
условий. Обе фирмы ведут дела самостоятельно, но при этом одна
занимается продажей товаров другой, рекламой и т.д.; как совместное
предприятие (joint-venture) временное объединение двух и более фирм
для достижения определенной цели; как синдикат, представляющий
собой разновидность предыдущего (форму связанную главным обра¬
зом с финансированием); как корпорации с ограниченной ответствен¬
ностью - наиболее распространенный вид корпораций, при котором в
160

случае банкротства акционеры несут ответственность только в размере
вложенного ими капитала (т.е. по стоимости принадлежащих им акций -
без потери других частей их имущества); как кооперативы - пред¬
приятие, которым владеют и которое контролируют его члены, потре¬
бители, поставщики или рабочие и служащие. В отличие от корпо¬
рации, где голоса каждого определяются по числу акций, здесь каждый
член кооператива имеет только один голос, а прибыль распределяется
не по курсам акций (т.е. независимо от биржи), а по постоянно учи¬
тываемой рыночной стоимости самих товаров и услуг, созданных или
реализованных или приобретенных для кооператива данным его
членом.
Статистика неопровержимо свидетельствует о том, что рядом с
крупными всегда существуют мелкие и средние корпорации, а также
индивидуальные (некорпорированные) предприятия, число которых оп¬
ределяется сотнями тысяч, а в больших странах и миллионами. Маркси¬
стский подход к подобным предприятиям однозначен - мелкие пред¬
приятия это якобы пережиток старого капитализма, уничтожаемый мо¬
нополиями или им подчиненный. Между тем сама живучесть мелких и
средних предприятий, устойчивость, а зачастую и рост их числа и доли
в ВНП обнаруживают фальшивость такого подхода. Что касается со¬
циальной стороны, то, хотя зависимость, а во многих случаях подчинен¬
ное положение мелких предприятий крупным несомненны, решающим
фактором является не зависимость и не подчиненность, а их высокая
конкурентноспособность, которая свидетельствует о преобладании кон¬
куренции над монополией19.
Дело, однако, не только в размерах предприятий, но и в тех новых
процессах, которые происходят на предприятиях разных размеров. Что
касается предприятий, основанных на принципах партнерства, то здесь
их кооперативно-синдикалистский характер очевиден. Но и внутри
крупных предприятий также происходят весьма заметные сдвиги, суть
которых состоит в следующем. Если первый этап перемен заключался
в переходе управления от собственников, или владельцев, капитала к
управляющим, к предпринимателям, действовавшим под прямым или
опосредованным (через число акций и размеры дивидендов) контролем
акционеров, то во второй половине века начинает обозначаться тен¬
денция к росту участия в управлении самих коллективов рабочих и слу¬
жащих. Эта тенденция далеко еще не носит всеобщего характера.
Больше, чем в других развитых странах, она обозначается в Японии,
где издавна сильны традиции пожизненного найма (т.е. традиционной и
широко соблюдаемой недопустимости увольнения рабочего вплоть до
наступления пенсионного возраста), дополняемые в последние десяти¬
летия активизацией сотрудничества администрации с персоналом. Япон¬
ский опыт получил название ’’теория зэт”20.
В 1981 г. в США вышла книга американского японоведа Уилья¬
ма Оути ’’Теория Зэт. Как американский бизнес может встретить вы¬
зов, идущий со стороны Японии"21. Суть книги такова: в странах Евро¬
пы и в США все еще сохраняются острые антагонизмы между рабо¬
6. Я.А. Певзнер
161

тающими и предпринимателями. В Японии же эти антагонизмы намного
слабее, что само по себе служит фактором, укрепляющим между¬
народные позиции японских фирм. Вот некоторые выдержки из книги.
’’Главный урок теории зэт - необходимость доверия. Произво¬
дительность и доверие идут рука об руку... Чтобы удостовериться в
этом, обратитесь к развитию английской экономики в течение сто¬
летия. Это история взаимного недоверия между профсоюзами, прави¬
тельством и управлением, недоверия, которое парализующе действо¬
вало на экономику и принесло с собой падение уровня жизни в Англии
до низкого уровня. Карл Маркс рассматривал это недоверие как не¬
избежный продукт капитализма и как такое явление, которое, по его
мнению, непременно приведет капитализм к краху.
Но капитализм и доверие не должны быть непременно взаимно
исключающими. Томас Лифсон, молодой ученый из Гарвардской школы
бизнеса, тщательно изучил опыт японских торговых фирм, таких как
Мицуи, Мицубиси и Сумитомо, имеющих офисы во всем мире. Этим
компаниям без сомнения принадлежит главная роль в успехе
экспортной стратегии японской промышленности. По Лифсону, главная
черта этих фирм заключается в такой системе управления, которая
поддерживает чувство доверия между всеми занятыми в японских
компаниях... Часто бывает так, что общий размер прибыли может
достичь максимума, если одно из отделений терпит убыток, который
будет намного перекрыт другими отделениями. Успех торговой
компании в очень большой степени зависит от готовности ее отдельных
управлений и сотрудников идти на такие жертвы. Эта готовность
существует по той причине, что японские фирмы прибегают к такой
управленческой практике, которая воспитывает убежденность в том,
что жертвы будут компенсированы в будущем"22. "Основа теории зэт -
такие черты пожизненного найма, как доверие, лояльность по
отношению к фирме, дающая уверенность в том, что человек будет
обеспечен работой в течение всего своего трудоспособного возраста"23.
"Для практики зэт-компании особенно важна философия. Ввиду
особенно сильной зависимости этих компаний от долгосрочных планов,
их решения должны быть особенно тщательно взвешены. Поскольку
принятие решений здесь, как правило, базируется на кооперации и со¬
участии, все работающие должны быть уверены в достижимости наме¬
чаемых конечных целей. Позвольте мне изложить это и по другому.
Большая организация чем-то похожа на каждого из нас. Так же как
каждый из нас имеет убеждения, взгляды, цели и привычки, которые
все вместе делают нас чем-то единым, так и организация со временем
приобретает свое определенное лицо, свою, я бы сказал, культуру и
организацию. Некоторые люди обладают постоянством, собранностью,
а другие вынуждены преодолевать внутреннюю конфликтность. Одни
люди проявляют стойкость, тогда как другие - неуверенность. Боль¬
шинство придерживается общепринятых правил поведения, тогда как
другие ведут себя по-иному. В организациях наблюдаются такие же
различия в культуре корпораций и отдельных лиц"24.
162

Не побуждают ли эти размышления У. Оути - ученого, анализи¬
рующего прежде всего практическую сторону перемен в организации
корпораций, вспомнить о философских аспектах современной экономи¬
ческой теории, которые рассматривались во II главе? Как бы то ни
было, одна из важнейших функций синдикализма заключается в повы¬
шении корпоративной культуры, в юонизации, в том, что рабочие и
служащие все больше обращаются к делам своей компании в
позитивном плане, что соответствующие корпорации все больше
приобретают характер ассоциаций.
Привлекая внимание к тому, что в происходящих переменах все
больше проглядывает усиление синдикалистских тенденций, мы одно¬
временно не можем пройти мимо того, что и в марксистской, и в не¬
марксистской публицистике любой синдикализм, как правило, квалифи¬
цировался как анархо-синдикализм, т.е. связывался с теми взглядами,
которые видели будущее в уничтожении государства и в этом плане
роднили анархизм с марксизмом. Новые явления, о которых только что
шла речь, демонстрируя усиление синдикалистских тенденций, обнару¬
живают вместе с тем полную несостоятельность их анархистского,
"противогосударственного” толкования.
Помимо иных аспектов, здесь огромную роль играет то, что в хо¬
зяйстве есть ряд жизненно важных сфер самой рыночной экономики,
самого товарного хозяйства, которые государство не может целиком
доверить частному капиталу, даже в его преобразованном на новых,
корпоративных или синдикалистских началах виде.
Речь в данном случае идет не об изъятии части стоимости, не о
налогах, а о том, что в добавлении к рассмотренным выше изъятиям
государство осуществляет еще и прямое административное регулирова¬
ние предпринимательства. Касаясь этого вопроса, японский источник,
аналитическая работа правительственного Управления экономического
планирования (УЭП) излагает следующее: "Главный вопрос заключает¬
ся в том, для чего осуществляется государственное регулирование.
Последнее следует разделить на две категории: экономическое регу¬
лирование, т.е. регулирование, которое имеет дело с теми сферами, ко¬
торые не могут функционировать на базе принципов свободного рынка,
противостоять его дефектам; социальное регулирование, предназначе¬
ние которого состоит в том, чтобы обеспечить национальную безопас¬
ность, гигиену и здоровье, охрану окружающей среды, предотвратить
бедствия и катастрофы”25. К перечисленным должна быть добавлена
сфера научных исследований, которые по самой своей сути (из-за не¬
возможности уверенно предвидеть результаты; из-за неизбежно вы¬
сокой степени неопределенности) всегда требуют тех или иных
форм спонсорства или меценатства. В Японии специальный расчет,
сделанный столь мощным и авторитетным органом, как УЭП,
показывает, что по данным за 1990 г. в том или ином виде, в той или
иной степени такого рода неналоговое государственное регулирование
распространилось на 42% всей вновь произведенной стоимости. За этой
средней величиной, однако, скрываются совершенно разные цели,
6*
163

методы и объемы регулирования: 100%-й охват добывающей промыш¬
ленности, строительства, электро-, водо- и отопительной систем -
сфер, где для создания предприятий требуется разрешение и постоянно
осуществляется тот или иной государственный контроль; около 100% в
сфере транспорта и связи, около 60% сферы услуг (прежде всего
образования и медицинского обслуживания)26.
Что касается сферы научных исследований, то здесь широчайшая
государственная опека и попечительство выражаются, с одной сторо¬
ны, в финансировании (свыше 1/3 всех расходов), с другой - в неизмен¬
ном наблюдении, информированности и в случаях необходимости - в
разнообразных административных мерах. Результатом государствен¬
ного участия является не только поддержка научных исследований, но
и - зачастую вопреки интересам отдельных корпораций - скорейшее
распространение их положительных результатов на как можно более
крупные части воспроизводственного процесса.
Но особого внимания заслуживает сфера денежного обращения,
кредита, страхования и торговли ценными бумагами - здесь под госу¬
дарственным контролем неизменно находится 100% всех операций. Это
ни в коем случае не означает, что такого рода операции осуществ¬
ляются самим государством - последнее лишь устанавливает общие
правила и параметры, которые для названных институтов являются
обязательными и в очень большой мере подконтрольными по отно¬
шению к государственным органам.
Помимо обычных профессиональных общественных объединений
речь в данном случае идет об имеющей длительную историю японской
системе разнообразных некоммерческих организаций, известных под
общим названием "Сингикай" - о нескольких сотнях общегосударст¬
венных консультативных советах, представляющих собой связующее
звено между корпоративной, общественной и политической системами;
советах, объединяющих представителей правительства, профсоюзов,
политических партий, деловых кругов, фермерства, университетов,
женских организаций и т.д. В марксистской литературе при обращении
к деятельности такого рода организаций почти неизменной была их
характеристика как либо монополистических, либо по меньшей мере
бессильных в защите интересов трудящихся классов. Действительно
положение совершенно иное - речь идет об общественных органи¬
зациях, функционирующих на бесприбыльной некоммерческой основе и
в то же время содействующих повышению эффективности всех сег¬
ментов и ячеек общественного организма - экономики, культуры, обра¬
зования и т.д. Самое яркое подтверждение эффективности такого рода
организаций - их широкая распространенность и живучесть27.
Главная перемена роли государства заключается не в повышении
его удельного века в расходовании ВНП, но в том, что оно не дает
нерыночным и некоммерческим факторам выйти за определенные пре¬
делы, которые могли бы подорвать рыночный фактор, как это произо¬
шло в бывших или нынешних странах социализма. Оптимальное
соотношение конкурентно-рыночных и нерыночных факторов - самый
164

важный элемент оптимизации современной экономики. Кроме того,
начавшиеся в США еще в конце XIX в. задолго до того, как возникло
марксистско-ленинское учение о монополистическом капитализме
(антимонопольный “закон Шермана" - 1890 г.), противомонопольные
меры после второй мировой войны переросли в охватившее буквально
все индустриальные страны национальные и межгосударственные
системы регулирования.
Государство, однако, не должно рассматриваться как единственный
орган, противостоящий частной монополии. В книге Дж.К. Гэлбрейта
“Американский капитализм. Концепция уравновешивающих сил" (1980)
показано, что современная капиталистическая действительность - это
не всесилие финансовой олигархии, а уравновешивающее противо¬
стояние трех относительно независимых сил - частнокорпоративного
капитала, государства и организаций лиц наемного труда. Впоследствии
это последнее понятие получило расширительное толкование: речь
идет о всех видах профессиональных, потребительских и общеграждан¬
ских организаций, которым в их противостоянии либо капиталу и госу¬
дарству, либо друг другу принадлежит противомонопольная роль.
Разумеется, такая ситуация может сложиться только в условиях
политической демократии. В СССР 100%-й охват лиц наемного труда
профсоюзами, которые трактовались как “приводные ремни" КПСС,
был не более чем одним из элементов всеобщей абсолютной монополии
руководства партии. То же самое относится и к гитлеровской Германии
с ее "Трудовым фронтом"
Здесь особенно примечателен опыт современной Японии. Обра¬
щаясь к этому опыту, К.Е. Калдер пишет: "На самом низовом уровне
общественной организации Япония является наиболее высоко организо¬
ванной страной. Например, в сравнительном исследовании положения
дел в семи странах Верба, Най и Ким отмечают, что 72% опрошенных
ими японцев принадлежали к тем или иным организациям - что намного
больше, чем в какой-либо другой из обследованных ими стран. Для
США эта цифра составляла 61%. При этом в Японии 59% опрошенных
принадлежало только к неполитическим организациям - вдвое больше,
чем в США... В Японии наблюдается чрезвычайное изобилие добро¬
вольных ассоциаций, хотя число их членов и их влияние ограничены
определенными секторами общественной жизни. Особенно обращает на
себя внимание высокая степень организованности в секторах производ¬
ства с низким уровнем доходов, в нетрудовых секторах, в сельском
хозяйстве, где мощная национальная сельскохозяйственная лига (Дзен-
но) объединяет кооперативы с 5,5 млн членов (середина 1980 г.) -
практически все крестьянские хозяйства. Такую же роль играют Лига
средних и мелких предприятий, Демократическое объединение торгов¬
цев и ремесленников"28.
Ввиду особой важности проблемы денежного обращения мы вновь
вернемся к постановке этого вопроса в трудах Маркса и Энгельса.
"Если мы представим себе не капиталистическое общество, а комму¬
нистическое, - писал Маркс, - то прежде всего отпадает денежный ка¬
165

питал... Дело сводится просто к тому, что общество наперед должно
рассчитать сколько труда, средств производства и жизненных средств
оно может без всякого ущерба тратить на такие отрасли, которые как,
например, постройка железных дорог, сравнительно длительное время,
год или более, не доставляют ни средств производства, ни жизненных
средств и вообще в течение этого времени не дают какого-либо по¬
лезного эффекта, но, конечно, отнимают от всего производства и труд,
и средства производства, и жизненные средства29. В письме Энгельсу
Маркс высмеивал демонетизацию золота и серебра или превращение
всех товаров в орудие обмена наравне с золотом и серебром”30. С
другой стороны, в одной из своих первых работ "Принципы комму¬
низма” Энгельс писал, что одним из элементов коммунизма будет цент¬
рализация кредитной системы и всей торговли деньгами31, а позднее, в
письме Марксу от 1 августа 1851 г. - о его, Маркса, плане учредить
исключительно привилегированный национальный банк с монополией
бумажного обращения и с изъятием из обращения золота и серебра32.
Число подобного рода цитат из трудов Маркса и Энгельса можно
было бы увеличить во много раз. В том же направлении, но еще более
категорично высказывался Ленин. Как было показано в предыдущих
главах, он писал, с одной стороны, о ненужности денег при социализме,
с другой - о необходимости их полного изъятия из-под контроля част¬
ного капитала и перехода под контроль антимонополистических обще¬
ственных сил.
Что же следует из только что приведенных суждений? То же, что
из общей концепции Маркса, о которой речь шла в предыдущих главах
книги: с одной стороны, вместе со всем товарным хозяйством институт
денег должен быть уничтожен. С другой стороны, в рамках товарного
хозяйства есть еще огромный резерв по улучшению кредитно-денежной
системы и главные элементы этого резерва заключаются, во-первых, в
отказе от благородных металлов как основы денежного обращения; во-
вторых, в становлении независимых кредитных учреждений, которые,
не затрагивая основные принципы частной кредитной системы, были бы
способны если не управлять всеми ее частями, то во всяком случае
осуществлять определенный контроль, ставить ее в определенные рам¬
ки. Именно этот, второй вариант, взял верх - но не в качестве пере¬
ходного этапа к безрыночному, безденежному и безкредитному хозяй¬
ству, а совершенно иначе — как необходимый и постоянно совершенст¬
вуемый механизм рыночного хозяйства.
За этими самыми общими положениями - всемирная практика
функционирования кредитно-банковской системы и специальная наука о
ней, выдвигающая на первое место такие средства как эмиссия денег,
законодательное регулирование банковского процента и банковских
резервов операции с ценными бумагами. Переходя к рассмотрению
этих вопросов, нужно снова отметить, что марксизм к ним относится
только в плане "доказательства от обратного”, т.е. критики прошлого и
выдвижения идеи о необходимости перемен - без малейшего реализма
в постановке вопроса о том, что и как должно было делаться и
166

делалось. О характере перемен можно судить, только отправляясь от
радикальных трансформаций, произошедших в течение всей эпохи
капитализма (по крайней мере, с XVII в.) и нашедшей свое завершение
лишь в произошедшей после второй мировой войны полной демонети¬
зации, переходе сначала от металлического к бумажному денежному
обращению, а затем и к электронным деньгам.
Уже с конца XVII в. в оборот начали пускаться бумажные деньги
("ассигнаты"), выпускавшиеся правительством в качестве мощных кон¬
курентов и заменителей денег металлических. Дальнейшая, начав¬
шаяся по крайней мере с 1694 г. - со времени учреждения Английского
банка в качестве центрального банка страны с монопольным правом
выпуска банкнот в роли денег, - вся история денежного обращения
представляет собой этапы его сращивания с кредитной системой;
соединение функции денег как средства обращения и как платежного
средства под государственным контролем, вытеснение банкнотами ас¬
сигнаций и металлических денег. Иными словами, не вещи, не металлы,
а кредит стал основой денежного обращения.
В этом состоит одно из самых наглядных проявлений того истори¬
ческого факта, что многолетние и настойчивые поиски вещественного
эталона стоимости были обречены не неудачу. Повторяем: признание
этого факта - самый крутой перелом в развитии мировой экономи¬
ческой науки.
Мы не будем останавливаться на истории процесса перерождения
самой природы денежного обращения, занимающего в экономической
жизни и в науке очень крупное место. Отметим лишь, что в новое
время здесь самой значительной вехой было учреждение в 1913 г. в
США Федеральной Резервной Системы (ФРС), которая, как нам пред¬
ставляется, несмотря на национальное своеобразие, может служить
моделью и образцом, рисующим основные черты современного кредит¬
но-денежного механизма всего индустриального мира. В чем же эти
черты заключаются? В структурно-организационном планах дело об¬
стоит так, что 12 федеральных резервных банков, возглавляемых
Советом ФРС во главе с его председателем, выступают фактически в
качестве единого центрального банка, "банка банков" по отношению к
14 тысячам частных банков, а также к десяткам тысяч других кре¬
дитных учреждений страны. При этом совет ФРС и отдельно его
председатель выбираются Конгрессом США на срок 14 лет и по кон¬
ституции независимы от президента и правительства, включая мини¬
стра финансов. Иначе говоря, ФРС является монопольным органом
эмиссии банкнот и органом, устанавливающим правила для основных
видов операций, а также обязательные размеры резервов всех банков и
других кредитных учреждений. В сущности говоря, вся новая история
денежного обращения подтверждает тот, давно уже зафиксированный
в немарксистской литературе факт, что деньги представляют собой
товар не как вещь, а как средство обмена и притом товар, который, с
одной стороны, обладает свойством конкурентности (через динамику
процента), а с другой, не может успешно функционировать без
167

строгого, хорошо организованного государственного контроля. В
системе государственного регулирования решающую роль играет не
только возросшее изъятие государством крупной части вновь
создаваемой стоимости (т.е. из "запасов" с помощью налогов и т.д.), но
и особый вид контроля над "потоком" - прежде всего над динамикой
кредитных ресурсов. Не будучи подчинен правительству, центральный
банк действует в контакте с правительством, с учетом общего
экономического и политического положения и с той целью, чтобы по
возможности поддерживать механизм равновесия прежде всего путем
ограничения или недопущения государственного вмешательства с тем,
чтобы государство в случае необходимости могло бы форсировать
выпуск денег, но лишь до определенного предела, чтобы оно "не выса¬
сывало" из экономики часть ценностей при помощи операций инфляци¬
онного характера, т.е. сверх тех размеров, которые определяются
государственным бюджетом - попросту говоря, чтобы не допускался
выпуск банкнот и кредитных карточек сверх той величины, которая
необходима для оптимального состояния экономики. Или еще иначе:
государство само по себе является ненасытным "поглотителем" денег
(факт, особенно ярко проявившийся на примере СССР), но объемы
"поглощения" ограничиваются с двух сторон - со стороны государст¬
венного бюджета (прямой контроль над расходами) и со стороны
центрального банка (контроль над объемом кредита, прежде всего
кредита в виде выпуска всех видов кредитных средств обращения). "Не
всякое увеличение новых денег, - писал Кейнс, является инфляцион¬
ным, а только то, при котором дальнейшее увеличение спроса уже не
ведет к увеличению объема производства"33. Здесь Кейнс как бы
предвосхищает понятие, которое впоследствии получило в научной ли¬
тературе название "ликвидная ловушка" Именно государство, частью
которого является центральный банк, определяет допустимые и ра¬
циональные объемы денежной массы.
Ни один человек, добровольно или вынужденно относивший себя к
марксистам, не мог и не должен был выражать сомнение в действи¬
тельности Марксового закона обнищания рабочего класса. "Все методы
производства прибавочной стоимости, - писал Маркс, - являются в то
же время методами накопления и всякие расширенные накопления,
наоборот, становится средством развития этих методов. Из этого сле¬
дует, что по мере накопления капитала положение рабочего класса
должно ухудшаться, какова бы ни была, высока или низка его оплата...
Следовательно, накопление богатства на одном полюсе есть в то же
время накопление нищеты, муки труда, рабства, невежества, огрубе¬
ния и моральной деградации на противоположном полюсе, т.е. на сто¬
роне класса, который производит собственный продукт как капитал"34.
Невозможно даже перечислить ту массу литературы, которая в
СССР была обращена к тому, чтобы доказать обоснованность этого
тезиса не только для XIX, но и для XX в. - причем для индустриальных
стран, включая США35. Из того что по этому поводу писалось, следо¬
вало, что весь непрерывный прирост стоимости, возникавший в резуль¬
168

тате роста производительности труда, поступал в руки капитала, и шел
либо на забавы и роскошь его владельцев, либо на военные и другие
непроизводительные расходы, тогда как массы трудового населения
оставались все в таком же или даже худшем нищенском положе¬
нии, чем то, в котором они пребывали в первой половине и в середи¬
не XIX в. Мы уже не раз отмечали, что такое суждение имело не¬
которые основания для характеристики положения дел в указанный
период. Тем большего внимания заслуживает последующий переворот,
который произошел, хотя и при весьма активном участии социал-
демократических сил, берущих свое начало от Маркса, но совершенно
иным путем, чем тот, который предлагал Маркс.
Уже во II главе мы говорили о провале марксистского социализма в
объявленном им соревновании двух систем - о том, что провал этот
выразился в резком отставании СССР от индустриальных стран капи¬
тализма не только по средним показателям ВНП на душу населения, но
и по основным показателям занятости и потребления, характеризую¬
щим уровень благосостояния.
При целеустремленной фальсификации сравнительных данных о
средних уровнях развития экономики СССР и капиталистических стран,
в марксистской экономической теории в качестве необходимого "запас¬
ного варианта" выступал тезис о неизбежности экономических кри¬
зисов, порождаемых эксплуататорским характером общественного
строя и низким относительно производства уровнем жизни - потребле¬
ния трудящихся классов. Сюда же примыкало марксистское толкование
неизбежности концентрации производства - речь шла о монополизации
и разорении мелких и средних предприятий, что влекло с собой рост
безработицы, нищеты и соответственно углубление кризисов. Как уже
отмечалось в I главе, в марксизме особое внимание к кризисам как
революционизирующему фактору, возникло после провала надежд на
мировую революцию как на прямое и немедленное продолжение Ок¬
тябрьской революции в СССР.
В политико-теоретическом плане вопрос ставился так: являются ли
кризисы для капитализма законом или, пусть вековым, но все же
временным явлением, а их преодоление (или хотя бы смягчение) воз¬
можно в рамках рыночных отношений и частной собственности. Ответ
был однозначен: как говорил в 1930 г. на XVI съезде ВКП(б) Сталин,
"чтобы уничтожить кризисы, надо уничтожить капитализм" Любое
сомнение в обоснованности такого утверждения рассматривалось как
приверженность к "правому уклону" ("организованный капитализм"!) и
грозило самыми большими карами. Названный тезис лежит в основе
всех работ по экономической динамике, создававшихся в СССР в со¬
ветский период (особенно со времени мирового кризиса 1929-1932 гг.)36.
Хотя специальный анализ затронутой проблемы - совершившегося
во второй половине нынешнего века радикального поворота в динамике
воспроизводственного процесса (в плане его цикличности) - выходит за
рамки данной работы, мы здесь не можем не затронуть некоторые ее
аспекты. Прежде всего обращаем внимание на то, что в марксистской
169

литературе анализ велся главным образом в плоскости динамики
промышленного производства, а не валового внутреннего продукта,
включавшего все сферы воспроизводственного процесса, т.е. также и
стоимость, создавшуюся в сферах сельского хозяйства, услуг и тор¬
говли, финансов и транспорта. Такой подход шел непосредственно от
Маркса, а главная причина живучести этого подхода заключалась в
том, что, как показывают все новейшие исчисления, циклические коле¬
бания тех частей ВВП, которые лежат за пределами промышленного
производства, намного менее велики, чем колебания в его рамках.
Именно поэтому в марксизме упор всегда делался не на экономические,
а на промышленные кризисы как такие, которые рисовали положение в
худшем виде, что соответствовало высшему интересу марксизма - при¬
вязке анализа экономической динамики к революционной перспективе.
Не ставя задачу анализа перемен в циклическом характере вос¬
производства во всемирном масштабе, мы остановимся главным обра¬
зом на Японии - стране, где положение дел является типичным для
всего капиталистического индустриального мира. До конца 80-начала
90-х годов Япония обнаружила самые высокие и одновременно самые
устойчивые темпы роста. Однако ни рост ВВП, ни рост промыш¬
ленного производства не были непрерывными. В рамках кризиса 1956-
1958 гг., охватившего большинство индустриальных стран, в Японии в
1958 г. снижение промышленного производства продолжалось 9 месяцев
и достигло в нижней точке 12,6%. Чрезвычайно важно, однако, то, что
хотя в указанные годы темпы роста ВВП снизились, его рост продол¬
жался и составил (в %): 1956 г. - 6,3; 1957 г. - 8,9; 1958 г. - 6,937
Разумеется, экономическое положение ухудшилось, однако можно
ли в таком случае говорить об экономическом кризисе, который
предполагает падение ВВП? Тем более, что в эти годы не наблюдалось
сколько-нибудь серьезного снижения занятости и внутреннего потреб¬
ления.
По иному выглядело положение в 1974-1975 гг. В эти годы сни¬
жение промышленного производства продолжалось 15 месяцев и в
своей низшей точке достигало 21%. И в эти же годы ВВП снижалось 6
месяцев и в течение 1974 г. снижение составило О,8%38. Но для данного
периода особенно важным представляется то, что падение, распрост¬
ранившееся на весь индустриальный мир, было связано с особой при¬
чиной - с осуществленным ОПЕК (Организация стран-экспортеров
нефти) чисто монополистической акции в виде поднятия цен на нефть
сначала в 2, а затем еще в 4 раза. Последствия такой акции не могут
характеризоваться как кризис циклического характера.
И наконец, 1992-1993 гг. В 1992 г. произошло падение промыш¬
ленного производства на 6,3%, а в 1993 г. - на 4,0%. Это явление
получило в Японии название "лопнувший мыльный пузырь"39. Речь шла
о том, что подъем второй половины 70-80-х годов с очень большим
размахом спекулятивных операций, крах которых принес с собой весь¬
ма тяжелые последствия для всего народного хозяйства. В этом пла¬
не данный кризис обнаружил черты кризисов предыдущих (до нача¬
170

ла 30-х годов). Качественное отличие, однако, заключалось в том, что
ВВП в те же годы не снижался (в 1992 г. рост на 0,4%, в 1993 г. - рост
на 0,2%). Не снижалась и численность занятых, а безработица вырос¬
ла незначительно (доля безработных к числу занятых составляла в
1992 г. - 2,2%, в 1993 г. - 2,6 и в 1994 г. - 2,9 - против 2,1-2,2% в
предыдущее десятилетие), а реальные размеры потребительских
расходов не только не снизились (как это было при прошлых кризисах),
но даже продолжали расти (1992 г. - (+) 1,2%; 1993 г. (+)1,7%)40.
Специальный анализ не оставляет сомнений в том, что при всех
очень больших отличиях от других стран обрисованное положение дел
в Японии типично для всего современного индустриального мира.
Всемирно-исторический и прогрессивный характер произошедших пере¬
мен, помимо всего иного, проявляется в том, что, хотя неравномерный
ход воспроизводственного процесса сохраняется (и при рыночном хо¬
зяйстве не может не сохраняться), характер его динамики претерпел
качественные изменения в лучшую сторону. Содержание этих измене¬
ний заключается прежде всего в том, что такая, в прошлом циклообра¬
зующая, фаза как кризис (т.е. падение производства) в настоящее
время выпала из цикла. Из четырех - периодного (кризис - депрессия -
оживление - подъем) преобладающим стал цикл, состоящий из двух
фаз: рост - рецессия (slump - застой), после которой снова следует
рост. Естественные колебания, проистекающие из структурных, техно¬
логических и социальных факторов всегда сочетается с проистекаю¬
щими из рыночной природы хозяйства факторами игровыми, что не
может не влиять на динамику роста, включая и возможность или даже
неизбежность рецессий. Но качественное отличие от прошлого состоит
в том, что такого рода рецессии не носят регулярно-циклического
характера и очень редко сопровождаются сколько-нибудь длительными
спадами ВВП или промышленного производства и еще реже - сколько-
нибудь значительным уменьшением занятости и ухудшением эконо¬
мического положения широких масс населения.
Или иначе: в результате мощного прогресса внеэкономического
(прежде всего государственного) регулирования рыночная экономика,
сохраняя свою природу, обрела высокую относительно прошлого защи¬
щенность против отрицательных кумулятивных эффектов; такую сте¬
пень стабильности, при которой неравномерность экономической дина¬
мики не несет с собой угрозы данному общественному строю. В эко¬
номическом плане такой поворот наиболее наглядно проявляется в
динамике ВНП (табл. 9).
Почти четверть века без сколько-нибудь опасных для данного об¬
щественного строя кризисных падений ВНП - таков едва ли важней¬
ший результат перемен в общественном устройстве, связанных со сни¬
жением командной роли частных собственников, повышением роли уп¬
равляющих и государственного регулирования. Как видим, и здесь
марксизм с его утверждениями о неизбежности в условиях рынка эконо¬
мических кризисов и их углубления, не выдержал испытания вре¬
менем41.
171

Таблица 9
Динамика валового внутреннего продукта (ВНП)
1975-1995 гг. (в %)
Страны
Годы Япония США
ФРГ
Франция Великобритания Италия
1975	2.6	(-)1.0
1976	4.8	4.8
1977	5.3	4.6
1978	4.9	5.2
1979	5.5	2.1
1980	3.6	(-)0.2
1981	3.6	1.8
1982	3.2	(-)2.2
1983	2.7	3.9
1984	4.3	0.2
1985	5.0	3.2
1986	2.6	2.9
1987	4.1	3.1
1988	6.2	3.9
1989	4.7	2.5
1990	5.2	1.0
1991	4.4	(-)0.7
1992	1.1	2.6
1993	0.1	3.05
1994	0.5	4.1
1995	0.9	2.0
1996	3.5	2.4
0.2
6.2
3.1
3.3
3.2
1.6
1.2
2.5
0.7
1.3
1.9
2.5
2.3
4.5
4.1
2.2
1.2
1.2
-1.0
2.7
2.2
1.5
(-)0.6
3.7
1.1
3.5
2.3
(-)1.9
(-) 1.0
1.3
3.8
1.0
3.7
4.0
4.6
4.2
2.3
1.0
(~)2.1
-0.6
1.3
3.9
2.4
2.1
(-)3.6
5.9
1.9
3.7
6.0
3.9
0.6
0.2
1.0
2.7
2.6
2.9
3.1
4.1
2.9
2.2
1.4
1.2
-0.7
2.1
3.0
0.7
Источники: Japan. An International Comparison. Tokyo: Ekonomis Planning Agancy,
1990; Ibid. 1992; Ibid. 1993; Ibid. 1997. Ibid. 1998.
В тесной связи с проблемой цикличности стоит проблема эконо¬
мической структуры в смысле соотношения крупного и мелкого произ¬
водства. Связь эта состоит в том, что во времена кризисов более всего
проявляется слабость мелких и средних предприятий в их конкуренции с
крупными, что находило свое отражение в более высокой степени разо¬
рения первых по сравнению со вторыми и соответственно в росте кон¬
центрации производства и собственности, в укреплении монопольных
позиций крупного производства. Занимая в марксистской литературе
очень большое место, такого рода тезис чаще всего обосновывается
данными о динамике в разрезе численности предприятий по числу
занятых.
Все развитие современной экономической науки в той ее части,
которая обращена к социальной структуре предприятий, обнаруживает
односторонность такого подхода. В широком плане его дефектность
заключается прежде всего в том, что, поскольку число занятых очень
сильно зависит от технологических свойств разных производств и отрас-
172

Таблица 10
Доля малых и средних предприятий во всей добавленной стоимости
и занятости Японии (в %)
1) Доля добавленной
стоимости*
Предприятия по
размерности**
Финансовые годы***
1975	1985	1990	1994
Все отрасли
(без сельского хозяйства
Обрабаты вающая
промы ш л енность
Все сферы
обрабатывающей
промышленности
(без сельского хозяйства)
гигантские	29.6
большие	13.6
малые и средние	56.8
гигантские	40.5
большие	14.2
малые и средние	45.3
гигантские	21.5
большие	13.2
малые и средние	65.3
32.2	33.8	32.7
12.2	12.6	12.5
55.6	53.6	54.8
43.2	46.4	45.4
12.4	12.5	12.7
44.3	41.1	41.9
24.7	26.5	26.2
12.1	12.6	12.5
63.3	60.8	61.3
2) Доля
численной занятых
Предприятия по
размерности**
Финансовые годы***
1975	1985	1990	1994
Все отрасли**
(без сельского хозяйства)
Обрабаты вающая
промышленность
Все сферы за пределами
обрабатывающей
промышленности
(без сельского хозяйства)
гигантские	18.7
большие	12.2
малые и средние	69.1
гигантские	29.0
большие	13.4
малые и средние	57.6
гигантские	10.8
большие	11.3
малые и средние	77.9
17.7	19.3	19.0
10.9	11.4	11.6
71.5	69.3	69.4
27.4	30.2	30.2
11.7	12.2	12.1
60.9	57.6	57.7
11.4	13.4	13.4
10.3	10.9	11.3
78.3	75.7	75.3
*	Добавленная стоимость-зарплата рабочих и управленческого персонала плюс
расходы по социальному обеспечению плюс процентные платежи плюс налоги плюс
текущая чистая прибыль.
*	* Гигантские предприятия с капиталом от 1 млрд иен и выше; большие -
с капиталом от 100 млн до 1 млрд иен; мелкие и средние - с капиталом до 100 млн иен.
*	*♦ Финансовые годы - 1 апреля до 31 марта.
Источник’. Economic Survey of Japan. 1995-1996. Tokyo: Economic Planning Agency,
1997.
лей, средние данные сами по себе не могут отражать истинного положе¬
ния - вполне очевидно, что во многих отраслях вещного производства
(например, в сельском хозяйстве, во всякого рода ремонтных работах) и
еще больше в сферах услуг и в розничной торговле предприятия с
числом занятых, измеряемых однозначными цифрами (в очень многих
случаях это один-два человека) при прочих равных условиях более
производительны, чем предприятия со многими занятыми. Но из этого
следует, что для характеристики истинного положения не менее, а
скорее более важно обращение к таким показателям как различия в
размерах капиталов, в прибылях и в объемах продукции, а затем сопо-
173

ставления всех названных показателей (включая и показатель по чис¬
лу занятых). Специальный анализ этой проблематики не может быть
плодотворным без обращения к отраслевому аспекту.
Сопоставления положения дел в данной сфере, занимающие в
современной экономической литературе очень большое место, рисуют
картину, с одной стороны, монополистической конкуренции, т.е. не
прекращающейся и не могущей прекратиться борьбы (прежде всего
частных) владельцев предприятий за монопольные позиции; с другой -
такого противостояния, которое в конце концов приводит к сочетанию
конкуренции с сотрудничеством, с таким взаимодействием предприятий
разных размеров, которые ослабляют монополистические стороны
конкуренции, но усиливают ее созидательность - распределение людей
труда между разными отраслями и предприятиями по их интересам и,
что особенно важно, по их творческим способностям и возможностям.
И в социальном плане едва ли не самая большая перемена, начавшаяся
после кризиса 1929-1932 гг., и продолжающаяся поныне, состоит в том,
что такого рода перемещения не приносят с собой выбрасывания
трудоспособных людей из сферы производства, т.е. не ведут к росту
безработицы и нищеты, не сопровождаются таким ухудшением позиций
мелких и средних предприятий, которые отражали бы усиления
монопольных позиций крупных корпораций. Это общее положение
хорошо иллюстрируется примером современной Японии (табл. 10).
С точки зрения ’’теории монополистического капитализма" из
данных, приведенных в табл. 10, можно сделать вывод о продолжении
тенденции к росту доли крупных предприятий и, следовательно, о
дальнейшем ускорении разрушительной для мелких предприятий
монополизации. С точки зрения науки и здравого смысла дело обстоит
совершенно по другому. Во-первых, отмечаемое небольшое увеличение
доли крупных предприятий, как мы видим, сопровождалось ростом
объемов ВВП - в целом и на душу населения. Во-первых, при том, что
такие показатели как доля мелких и средних в продукции промыш¬
ленного производства, составляя несколько более половины, почти не
изменялись - так же, как не изменялась и составляющая около двух
третей доля занятых на мелких и средних предприятиях, размеры
чистой прибыли на малых и средних предприятиях, держась на уровне
двух процентов, были близки к той же величине на крупных пред¬
приятиях. Кроме того, в эти годы (с 1970 по 1993 г.) в общем объеме
занятости доля первичных отраслей (добывающая промышленность и
сельское хозяйство) снизилась с 17,4% до 5,97%, вторичных (главным
образом обрабатывающая промышленность), оставалась на уровне
одной трети, а третичных (торговля, финансы, транспорт, комму¬
никации) выросла с 47,5 до 60,4942 - с точки зрения марксизма, привя¬
зывающего прогресс прежде всего к производству, факт весьма отри¬
цательный. С точки же зрения интересов трудового населения данные
цифры свидетельствуют о возросшем объеме продаж, росте все¬
возможных, включая и сферу культуры, контактов между людьми.
Нельзя обходить и то, что безработица, оставаясь на низком уровне, в
174

указанные годы почти не выросла, а размеры часовой заработной
платы продолжали возрастать и не снижались даже во второй половине
80-начале 90-х годов, т.е. в годы рецессии.
Правда, заработная плата на мелких и средних предприятиях
держится на уровне 60-65% по отношению к крупным. Отставание
весьма значительное, но неизбежное для той части хозяйственного
комплекса, где производительность труда находится на среднем или
ниже среднего уровня. В данном аспекте более важно то, что и 60-65%
от уровня крупных представляют собой такой размер заработной
платы, который обеспечивает прожиточный минимум.
В трудах зарубежных экономистов (особенно Кейнса) и в эконо¬
мической политике особое внимание всегда уделялось проблемам заня¬
тости и безработицы. Во всемирной практике здесь особое место
занимали сначала знаменитая статья "сталинской Конституции", гласив¬
шая "Граждане СССР имеют право на труд", и вводившиеся в разные
периоды существования Советского Союза законы об обязательном
труде всех трудоспособных на государственных и кооперативных пред¬
приятиях. Сама жизнь доказала порочность того и другого законо¬
дательства: в первом случае порочность была в том, что государство и
предприятие зачастую были обязаны держать на рабочем месте даже
тех, кто, будучи трудоспособен, вследствие моральных качеств
опускались по производительности намного ниже предельного уровня.
Во втором случае речь шла о настоящем лагерно-казарменном
режиме - с запретом иметь желательные для людей и возможные без
ущерба для экономики перерывы в работе или работать, оставаясь
независимыми от государственных и кооперативных предприятий.
Весьма важные перемены отношений занятости произошли также и
в индустриальных странах капитализма. Главное здесь заключалось в
почти повсеместном установлении государством обязательного мини¬
мума заработной платы - факт, который будучи в целом прогрес¬
сивным, заключает в себе опасность игнорирования экономического
предела и, следовательно, снижения занятости. Реальность такой
опасности проявляется в огромном притоке иностранной рабочей силы,
на которую закон о минимуме заработной платы не распространяется.
Вторая, не менее важная перемена заключалась в почти повсеместном
введении тех или иных видов социального страхования (прежде всего -
страхования по безработице) - перемена, которая при своей безуслов¬
ной прогрессивности потенциально заключает в себе некоторую опас¬
ность - снижение заинтересованности рабочих и служащих в работе по
найму.
Теоретическая оценка перечисленных тенденций и моделей не
может быть иной, кроме прагматического обращения к категории опти¬
мальности - постоянного учета и сравнения всех плюсов и минусов.
Исторический же итог столкновений такого рода тенденций
заключается, во-первых, в том, что в аспекте перспективы общая доля
безработицы, сохраняя большие различия для разных стран, в целом
снижается; во-вторых, в том, что при общей тенденции к снижению,
175

Таблица 11
Доля безработных по отношению к общей массе самодеятельного
населения (в %)
Годы
Страны
США
Япония
Великобритания
Германия
Франция
1986	7.0	2.8	11.8
1987	6.2	2.8	10.6
1988	5.5	2.5	8.4
1989	5.3	2.3	6.3
1990	5.5	2.1	5.8
1991	6.7	2.1	8.1
1992	7.4	2.2	9.9
1993	6.8	2.5	10.4
10.4
10.5
9.9
9.5
8.9
9.5
10.2
11.6
Источник: Japan, An International Comparison. Tokyo: Economic Planning Agency,
1994. p. 68; Там же, 1995. P. 69.
колебания, связанные с техническими факторами, также обнаруживают
тенденцию к понижению.
В нынешнем веке до второй мировой войны число безработных по
отношению к массе занятых поднималось в годы кризиса 1930-1933 гг.
(в %) в США до уровня 24-26; в Германии до 22-44; в Великобритании
до 16-22; в Швеции до 17-23. В последующие годы, вплоть до 1938 г.,
в тех же странах безработица была на уровне (в %): США - 17-2
Германии (в связи с начавшейся интенсивной подготовкой к войне) на
уровне 15-5; в Великобритании - 17-13. С середины же 80-х годов
положение показано на табл. 11.
В более подробном анализе занятости фиксируется тот факт, что
при общей тенденции к снижению численности и доли безработных
происходит сокращение разницы между числом безработных и спросом
на рабочую силу, т.е. при увеличении доли структурной и фрикционной
(т.е. временной, связанной с переходом рабочих из одного места работы
в другое) снижается доля хронической безработицы. Можно уверен¬
но сказать, что хотя проблема безработицы нигде не исчезла (и ни
при каких условиях не может исчезнуть), но она все больше теряет
свою обособленность от более широкой проблемы - проблемы заня¬
тости.
На такой почве родилось и получило широкое распространение
понятие "естественная безработица" Где, однако, критерий, который
позволяет отделить естественную безработицу от неестественной?
Строгих, заранее заданных критериев здесь нет, но не может быть
сомнений в том, что такого рода перемена проистекает из общего
прогрессивного направления трансформации, начавшейся во второй
трети нынешнего века. Не следует забывать, что безработица периода
кризиса 1929-1932 гг. как раз и была сильнейшим стимулом к после¬
дующим переменам во всем характере государственного и общест¬
венного регулирования рыночной экономики.
176

Несмотря на то что по сравнению с первой половиной века
положение дел в сфере труда почти повсеместно улучшилось; на то что
проблема безработицы постепенно теряет свою былую остроту и само¬
стоятельность, нет и не может быть оснований считать, что проблема
эта решена, что для всех людей, способных создавать стоимость не
ниже предельного уровня, право и возможность трудиться обеспечены.
Даже новейший прогресс и широкая развитость системы страхования
по безработице не могут рассматриваться как решение проблемы
занятости. Если 5-10% всех трудоспособных, не имея работы, живут
на, пусть даже обеспечивающем прожиточный минимум - пособии -
такая ситуация не может рассматриваться как решенность проблемы
занятости. И если в прошлом, в XIX-начале XX в., большие размеры
безработицы были неотрывны от накопления частной собственности на
основные средства производства, то как обстоит дело в настоящее
время?
Как уже отмечалось, абстрактно-теоретически рыночные отноше¬
ния допустимы и могут быть эффективны при любой, в том числе и при
государственной форме собственности. В действительности же, в
переплетении с другими факторами, дело складывается так, что в
индустриальных странах от 60 до 90,3% собственности на средства
производства являются частными. Ни в коем случае, однако, такое
положение дел само по себе не означает эксплуатации. Высокая доля
частной собственности лишь отражает то, что среди многих факторов,
из которых складывается оптимум, частная собственность, обращаемая
прежде всего и главным образом ко владению постоянным капиталом,
совершенно независимо от эксплуатации лиц наемного труда чаще (но
отнюдь не всегда) дает возможность достигать более высокой эф¬
фективности - за счет применения более совершенных средств про¬
изводства, его механизации и автоматизации, большей экономии и
конечно же более высокой дисциплины труда, которая отнюдь не
равносильна эксплуатации.
Приведенные выше данные, из которых следует, что в течение
всего XX в. в индустриальных странах около или более 60% ВНП
устойчиво поступает в личное потребление, при том, что остальная
часть направляется на такие инвестиции или на такие государственные
расходы, снижение которых могло бы угрожать нормальному ходу вос¬
производства или общественному порядку, а также данные, рисующие
высокую степень обеспеченности большинства населения средствами
потребления, должны быть дополнены данными о доле личных сбере¬
жений, на которое в 80 - начале 90-х годов в Японии приходилось 15-
18% располагаемого дохода всего населения; в западноевропейских
странах- 12-15% и в США - 6-10%43. Из этих и других данных
следует, что на личные сбережения ежегодно приходится около поло¬
вины всего накопления капитала (другая половина - нераспределенные
прибыли корпораций, доходы государства, идущие в производство и
т.д.). В результате положение складывается так, что около 3/4 общей
массы ценных бумаг принадлежит лицам наемного труда, для которых
177

доходы от такого рода ценных бумаг составляют 10-20% всей массы их
доходов. Кроме чисто экономического, массовость значительных по
размеру сбережений играет очень важную социально-экономическую
роль: такая ситуация означает большую свободу выбора профессии,
места работы и жительства - первостепенный фактор, для характе¬
ристики любой общественной системы.
Но действительно ли этого рода личные сбережения проистекают
из накопления широких масс населения? Не обстоит ли дело так, что их
объем лишь отражает концентрацию собственности в руках богатых
людей? Ответ на этот вопрос мы уже получили из приведенных выше
(глава И) данных о высокой и все растущей наделенности населения
предметами личного потребления. Второй, не менее содержательный,
ответ вырисовывается из данных социологических опросов о принад¬
лежности к тому или иному слою населения.
Что стоит за тем фактом, что в индустриальных странах при
социологических опросах 80-85% населения относит себя к среднему
классу, что уже давно забыта борьба за 8-часовой рабочий день и почти
повсеместно преобладает 40-часовая рабочая неделя? Что вместе с
резким ослаблением циклических колебаний почти повсеместно затор¬
мозился рост безработицы и даже обозначалась тенденция к ее
снижению. То, о чем в России только еще мечтают - каждой семье
отдельную квартиру, на Западе - вчерашний день. В разных странах
от 60 до 80% населения живет в собственных или арендуемых отдель¬
ных домах. Всеобщим является медицинское и социальное страхование,
а подавляющая часть населения имеет свободный доступ к среднему и
специальному образованию.
Если учесть, что ответы на вопрос о принадлежности к тому пли
иному слою даются людьми, подавляющее большинство которых
имеют среднее или высшее образование; людьми, которые живут в
условиях политической демократии и свободны в своих суждениях, то
можно ли говорить о том, что в современном общественном устройстве
стран Запада, как это следует из Маркса, преобладают отношения
эксплуатации?
Было бы, однако, большой ошибкой ставить на этом точку и пре¬
небрегать всей картиной дифференциации, т.е. игнорировать существо¬
вание высшего и низшего классов, а также разделенность среднего
класса на разные слои. По данным опроса, проведенного в Японии в
мае 1992 г., классовая структура общества выглядела следующим
образом (в %): верхний класс - 0,9; верхняя часть среднего класса-
10,4; средняя часть среднего класса - 53,6; нижняя часть среднего
класса - 26,2; нижний класс - 5,1%; не дали ответа - 3,844. С большой
степенью уверенности можно сказать, что с некоторыми отклонениями
(скорее всего в худшую сторону - в сторону более высокой доли ниж¬
них слоев) такая же картина наблюдается и в других индустриальных
странах.
Из всего сказанного выше следует, что, с одной стороны, полная
ликвидация неравномерности в распределении доходов - худший вид
178

общественного устройства, неотвратимый путь к эксплуатации, к
разделению общества, с одной стороны, на продуктивно работающих; с
другой - на бездельников, обеспечиваемых трудом первых. В то же
время нельзя сомневаться в том, что эксплуататорские слои, людей, не
живущих своим трудом, можно найти во всех и прежде всего, конечно,
в верхних общественных слоях - в верхнем классе или в верхнем слое
среднего класса. Именно так и поступают марксисты, привлекая внима¬
ние прежде всего к тому, что существуют, с одной стороны, рантье и
люди, живущие на ренту; с другой - бедняки, в том числе и бездомные.
Нет сомнений в том, что такого рода факты свидетельствуют о сохра¬
няющихся дефектах общественного устройства.
Нельзя сомневаться и в том, что в очень многих случаях у вла¬
дельцев крупных богатств сохраняется возможность оказывать на лиц
наемного труда такое давление, которое приносит с собой эксплуа¬
тацию в ином виде по сравнению с тем, как она представлена в трудах
Маркса. Но главное заключается в другом: каковы тенденции и дина¬
мика? Имеют ли под собой какие-нибудь основания утверждения о том,
что с прогрессом общества ’’богатые становятся богаче, а бедные бед¬
нее” или такое утверждение давно потеряло смысл и, следовательно,
может рассматриваться как характеристика положения дел в отдель¬
ные периоды, а вовсе не как научная парадигма?
В конце концов вопрос стоит не о том, есть ли бедные и богатые.
В силу самой природы человека, разного отношения к труду, разной его
продуктивности, разного отношения к своим собственным, вполне тру¬
довым и вполне законным доходам, различиям в наследовании бедные и
богатые всегда были, есть и будут. Проблема же в том, действительно
ли, как это утверждали Маркс и Энгельс, в условиях капиталисти¬
ческой частной собственности и рынка неотвратим и неизбежен рост
бедности; в том, что и речи не может быть о снижении бедности, пока
сохраняется то и другое - рынок и частная собственность.
Действительность выглядит совершенно по-иному: в современных
индустриальных странах речь должна идти не только и не столько о
том, что подавляющее большинство населения относит себя к среднему
классу, сколько о том, что именно средний класс, т.е. абсолютно
преобладающая по своей массе часть населения, которая при умерен¬
ных, нечрезмерных затратах труда, обладает нормальным достатком -
именно эта часть занимает в общественной жизни господствующие
позиции.
Иными словами, не накопление капитала как орудие эксплуатации,
а обладание личной собственностью и ее дальнейшее накопление как
средство благосостояния являются определяющими факторами совре¬
менного общественного устройства, основанного на таких конкурентно¬
рыночных отношениях и на такой организации управления процессом
воспроизводства, которые в ходе трансформации, избежав губительных
взрывов, совершили по сравнению с XIX-первой половиной XX в.
громадный прогресс. В широком историческом плане дело обстоит так,
что оттеснение от управления крупных собственников и выдвижение на
179

Таблица 12
Количество дней, потерянных в ходе трудовых конфликтов
(в тыс. чел.-дней)
Годы
Страны
США
Япония
Великобритания
Германия
Франция Италия
1980	20844	988	11964
128
1511
16457
1981	16908	543	4266
58
1442
10527
1982	9061	535	5315
15
2257
18563
1983	17461	504	3754
41
1321
14003
1985	7079	257	6402
35
727
3831
1986	12140	252	1920
28
568
5644
1987	4469	256	3546
1988	4364	163	3702
1989	16996	176	4128
33
42
100
501
1132
805
4606
3315
4436
1990	5926	140	1093
364
528
5181
1991	4584	92	761
154
497
2985
1992	3989	227	526
1545
359
Источник: Japan, An International Comparison. Tokyo, 1994. р. 68; Ibid. Tokyo, 1995.
P. 70.
первое место управляющих, эффективно работающих в контакте с
государством и под его ограниченным контролем, означало, что “управ¬
ленческая революция” переросла в революцию социальную.
В прямой или косвенной связи не только с самим, не вызывающим
сомнения, ростом народного благосостояния, но и с неэксплуататорским
характером основной массы накопления капитала находится наблю¬
даемое в 80-х и в начале 90-х годов уменьшение продолжительности и
остроты трудовых конфликтов (табл. 12).
При громадной неравномерности по годам, при неизбежных
вспышках забастовочного движения в прошлом и в будущем, общая
тенденция вполне определенна: в отношение остроты классовых столк¬
новений 80-е годы демонстрируют перелом - общую тенденцию к
смягчению такого рода столкновений - то, что в мировой публицистике
характеризуется как “сдвиг вправо".
Носит ли этот сдвиг временный характер? Как выглядят на его
фоне известные, играющие в марксизме очень важную роль, утверж¬
дения о неизбежном обострении классовой борьбы, о слиянии рабочего
движения с социализмом (здесь имеется в виду марксистский социа¬
лизм)?
Сохранится ли современная тенденция - покажет будущее, но мы
полагаем, что ответ на такой вопрос неотрывен от анализа тех
перемен во всем общественном устройстве индустриального мира, о
которых шла речь выше.
180

1	См.: Австрийская школа в политэкономии (Менгер Бем-Баверк, Визер).
М., 1992; Веблен Т Теория праздного класса. М., 1984; Маршалл А. Прин¬
ципы политической экономии. М., 1983. Т. I—III; Пигу А. Экономическая
теория благосостояния. М., 1985. Т. I—II; Шумпетер И, Теория экономи¬
ческого развития. М., 1991; Кейнс Дж.М. Избранные произведения. М.,
1993; Хикс Дж. Стоимость и капитал. М., 1993; Самуэльсон П. Экономика.
М., 1982; Гэлбрейт Дж.К. Экономические теории и цели общества. М.,
1976.
2	См.: Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. М., 1994; Economics.
Англо-русский словарь-справочник. М., 1994; Фишер С., Дорнбуш Р.,
Шмалензи Р. Экономика. М., 1993; Макконел К.Р., Брю С. Экономика. М.,
1992; Хейне Р. Экономический образ мышления. М., 1991; Карсон Р. Что
знают экономисты. М., 1993.
3	Thesis - Theory and History of Economics and Social Institutions and Systems
(Теория и история экономических и социальных институтов и систем).
4	Из учебно-научной литературы см.: Современная экономическая мысль/
Под ред. В.С. Афанасьева, Р.М. Энтова. М., 1991; Курс экономической
теории / Под ред. М.Н. Чепурина, Е.А. Киселевой. М., 1993; Экономика/
Под ред. А.С. Булатова. М., 1993; Бартенев С.А. Экономические теории и
школы: Курс лекций. М., 1996; Костюк В.Н. История экономических уче¬
ний: Курс лекций. М., 1997. Из исследовательских работ см.: Капитализм
и рынок: Экономисты размышляют / Под ред. В.А. Мартынова, В.И. Куз¬
нецова, И.М. Осадчей. М., 1993; Автономов В.С. Человек в зеркале эко¬
номической теории. М., 1993; Копелюшников Р.И. Экономические теории
прав собственности. М., 1990; Аукуционен С.П. Теория перехода к рынку.
М., 1993; Бартенев С.А. Экономические теории и школы. М., 1996.
5	Подробный анализ рассматриваемых в этой главе проблем см.: Бра¬
гинский С.В., Певзнер Я.А. Политическая экономия: дискуссионные про¬
блемы, пути обновления. М., 1991; Япония - полвека обновления. М.,
1995. Гл. "Природа современных общественных отношений и японский
опыт".
6	Об этом см.: Капелюшников Р.И. Указ. соч.
7	Encyclopedia of Economics I Ed. by D. Greenwald. N.Y., 1982. P.308.
8	Речь идет о поисках такой экономической и управленческой структуры,
которая определяется, с одной стороны, требованиями конкуренции, с
другой - требованиями экономики в отношении структуры и аппарата
фирм.
9	Karl Marx's Economics. Critical Assessments. L., N.Y.; Sydney, 1988. Vol. I.
P. 265.
10	Friedman Milton and Rose. Free to Choose. N.Y., 1979. P. 86.
11	Среди новейших работ по проблемам налогообложения см.: Никитин С.,
Никитин А. Налог на прибыль: опыт развитых стран// Мировая эконо¬
мика и междунар. отношения. 1988. № 2, 3.
12	Исключение составляет Австрия, где в результате особых обстоятельств
послевоенного периода эта доля поднималась до 60%, а в 70-80-е годы
опустилась до 40%.
13	См.: Волков А.М. Швеция: социально-экономическая модель. М.,: 1991.
С. 19.
14	См.: Ленин В.И. Империализм как высшая стадия капитализма // Поли,
собр. соч. Т. 27. С. 27.
15	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 4. С. 440.
16	Япония сегодня. 1994. № 9. С. 14.
181

17	Певзнер Я.А. Карл Маркс и современная социалистическая идея// Миро¬
вая экономика и междунар. отношения, 1993. № 8.
18	См.: Economics. М., 1994. С. 320. 331. 333.
19	Ярким свидетельством этому может служить получившая известность во
многих странах японская институция под названием "кэйрэцу” - "деловая
привязанность" Речь идет о независимых корпорациях, которые прочно
привязываются к крупным в качестве поставщиков разного рода деталей
и услуг не только на добровольной основе, но и в ходе острой конку¬
ренции между собой за то, чтобы войти в кэйрэцу и прочно в нем удер¬
жаться. Такая устремленность рождается не необходимостью, а выгод¬
ностью, приданием корпорациям кэйрэцу в случае продуктивной работы
коммерческой стабильности.
20	Словом "зэт" обозначается последняя буква английского алфавита (z),
выступающая в данном случае как символ высшего достижения (соот¬
ветственно выражению "from A to Z" - от начала до конца).
21	Ouchi W. Theory Z. How American Business Can Meet the Japanese Challenge.
N.Y., 1981.
22	Ibid. P. 5.
23	Ibid. P. 25.
24	Ibid. P. 131-132.
25	"Economic Survey of Japan", 1993-1994. Tokyo: Economic Planning Agency, 1995.
P. 338.
26	Ibid. P. 337.
27	Об этом см.: Шварц Ф. Политика консультаций в Японии // Мировая
экономика и междунар. отношения. 1995. № 3. С. 123.
28	Calder К.Е. Crisis and Compensation, Public Policy and Political Stability in Japan,
1949-1986. Prinston, 1988. P. 183-184.
29	Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд., т. 24. С. 354.
30	Там же. Т. 29. С. 72.
31	Там же. Т. 4. С. 333.
32	Там же. Т. 27. С.276.
33	Кейне Дж.М. Избранные произведения. С. 37.
34	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 660.
35	В качестве вполне типичного примера см.: Кац А.И. Положение пролета¬
риата в США при империализме. М., 1962.
36	Наиболее фундаментальная из них книга "Мировые экономические кри¬
зисы" (М., 1937). Об этом подробней см.: Певзнер Я.А. Жизнь и труды
Е.С. Варги в свете современности // Мировая экономика и междунар.
отношения. 1989. № 10.
37	Yoshikawa Н. Macroeconomics and the Japanese Economy. Oxford, 1995. P. 88.
38	Ibid.
39	Об этом подробнее см.: Брагинский С.В., Нисида К. Финансовые рынки и
экономическое развитие // Япония - полвека обновления.
40	Economic Survey of Japan, 1995-1996. Tokyo: Economic Planning Agancy. 1997.
P. 34.
41	См., в частности, одну из основных, программных для коммунизма ра¬
бот- книгу В.И. Ленина "Империализм как высшая стадия капитализма".
42	Об обоснованности этого утверждения можно судить по положению в
сфере услуг Японии, см.: Рамзес В.Б. Социально-экономическая роль сфе¬
ры услуг в современной Японии. М., 1975.
43	An International Comparison, 1995. Р. 20.
44	См.: Ibid. Р. 63.

Глава VII
КАКОЙ В ЯПОНИИ
КАПИТАЛИЗМ?
"Запад есть Запад, Восток есть Восток, не встретиться им ни¬
когда" Этот известный афоризм Р. Киплинга вряд ли отражает совре¬
менную действительность. Данное утверждение можно проиллюстри¬
ровать по-разному: и обращаясь к опыту "четырех драконов" (Рес¬
публика Корея, Тайвань, Гонконг, Сингапур), и к положению в таких
странах как Турция, Таиланд и ряд других, которые, пусть и не столь
быстро, как Япония, все же сокращают отставание от Запада, но где
образ жизни все более напоминает западный.
Японии в этом плане принадлежит особое место. По крайней мере
в области экономики она еще в первой половине века продемонстри¬
ровала неосновательность киплинговского прогноза. А в последней
трети столетия, как было показано в наших недавних работах1, Япония
намного сократила дистанцию, отделяющую ее от Запада и в других
сферах. Параллельно с экономической конвергенцией идет сближение в
областях науки и культуры, что, помимо прочего, выражается в
многочисленных публикациях японских экономистов, социологов, поли¬
тологов и других ученых-обществоведов на европейских, прежде всего
и главным образом на английском, языках. Одной из таких публикаций
и является книга, вышедшая под редакцией хорошо известных в
мировом японоведении К. Имаи и Р. Комия2.
Эта глава включает подробный анализ содержания этой книги с
нашими замечаниями и выводами.
Сравнению уровней развития Японии, США и стран Западной
Европы в книге уделяется сравнительно небольшое внимание. Авторы
не столько фиксируют факт - Япония за 35—40 лет догнала страны
Запада по ряду основных экономических показателей, сколько ищут и
находят ему объяснения. Изучаются, в частности, состояние и динами¬
ка присущей Японии значительной продолжительности рабочего време¬
ни, относительно низкой заработной платы при высокой норме сбере¬
жений и накопления, прослеживается развитие собственной научно-
исследовательской базы, ведущее к снижению доли импорта иностран¬
ной технологии, упоминается о сведении к минимуму потерь во времена
первого и второго нефтяных шоков, о стабильности кредитной системы
и т.д. Анализ перечисленных и некоторых других факторов нельзя
считать новаторским: о них немало написано в литературе, в том числе
и советско-российской3. Главное в книге, восемнадцать глав которой
183

сведены в пять разделов (1. Фирма; 2. Межкорпоративные отношения;
3. Межпредпринимательский режим; 4. Человеческие ресурсы; 5. Об¬
щественное и кооперативное предпринимательство), - ответы на
вопрос о том, каковы внутренние пружины японских успехов. Сфера и
методика анализа - в основном микроэкономические, обращение к фак¬
тическому положению дел с постоянной ориентацией на те или иные
положения экономической науки.
Содержание и направленность данной главы определены не поряд¬
ком изложения материала в книге, а прежде всего тем, что, не обходя
воспроизводственный и социальный аспекты, авторы располагают боль¬
шую часть анализа в промежутке между тем и другим. Особый интерес
представляют неоднократные обращения к вопросу о сущности совре¬
менного общественного строя, о содержании понятия ’’капитализм", о
нужности или ненужности этого понятия.
"Капитализм, неокапитализм или иная форма капитализма" - с та¬
кого параграфа начинается Введение, написанное английскими учены¬
ми-японоведами, переводчиками данной работы Р. Дором и X. Уиттэке-
ром. "Японские фирмы, - пишут они, - могут определяться по-новому
как модели взаимного согласия (consensus); но у тех, кто пишет о них,
взаимного согласия нет. Возможно, основное различие существует меж¬
ду теми, кто трактует японскую систему как радикально противопо¬
ложную хорошо известным "западным", или "неоклассическим", мо¬
делям, и теми, кто считает, что этой системе присущи те же рыночные
силы и конкурентно-индивидуалистические мотивы, что и неокласси¬
ческой экономике (Р. 1), и что при этом "нигде нет свободного рынка"
(Р. 78).
Забегая вперед, отметим, что в книге преобладает второй взгляд и
что его обоснование придает ей особую ценность. Но при этом авторы
постоянно возвращаются к вопросу о характере общественного строя,
столь резко изменившегося по сравнению с недавним прошлым.
Одна из начальных глав называется "Человеческий капитализм и
японская фирма как интегрированная система" В ней указывается,
что, поскольку не существует свободного рынка, а современный рынок
носит организованный характер (Р. 79; понятие "организованный ры¬
нок" проходит через всю книгу), исходить следует из существования
капитала, но отсутствия капитализма. Развивая эту мысль, автор гла¬
вы оперирует также понятием "гуманистический капитализм" (human
capitalism), т.е. общественный строй, при котором "основой капитала
являются не материальные, а человеческие ресурсы"
Не менее категоричен в своих суждениях Р. Комия: «Капитализм в
Японии переводится словом "сихонсюги", причем "сюги" означает
идеологию (как в европейских языках суффикс "изм"), т.е. доктрину
или догму» (Р. 365). «Это, - продолжает он, - вполне очевидная ошиб¬
ка. Капитализм - это как бы механизм, или метаболизм, или организм,
т.е. система с определенными функциями. Но независимо от того, как
перевести, все это сомнительно. Точнее было бы употребить термин
"сихонсэй" - "система капитала" "Капитал" - контроль всей в целом
184

покупательной силы, осуществляемый в течение определенного пе¬
риода, а ’’капиталисты", которые этой силой владеют, играют в совре¬
менной японской экономике лишь ограниченную роль» (Ibid.).
Еще недавно значительным влиянием в Японии пользовался марк¬
сизм. В анализируемой книге о Марксе и марксизме почти нет упоми¬
наний. В этом нет ни малейшего небрежения концепциями, которые у
нас чуть ли не вчера ходили в ризах "научного социализма" Сама
жизнь, само развитие экономики за последние полвека подвели к выво¬
ду о том, что в анализе, претендующем на научность, исходными долж¬
ны быть не догмы типа "история общества есть история борьбы клас¬
сов", "экспроприаторов экспроприируют" или государственно-монопо¬
листический капитализм как шаг на пути к якобы необходимой ликви¬
дации рыночных отношений, а нечто совершенно иное.
Авторы придают первостепенное значение процессам, происходя¬
щим внутри корпораций, их взаимоотношениям, складывающимся в
ходе рыночной конкуренции, а также взаимоотношениям между раз¬
ными слоями работников-предпринимателей, "белых воротничков" (лиц
умственного труда), "синих воротничков" (лиц физического труда).
Именно здесь, по их мнению, происходят самые радикальные и наи¬
более значительные не только для экономики, но и для всей общест¬
венной жизни перемены. Не в собственности и эксплуатации, а в функ¬
циональном взаимодействии лиц умственного и физического труда, во
все более тесном и плодотворном сближении между теми и другими
усматривают авторы содержание происходящих перемен. (Иначе го¬
воря, в условиях капитализма наблюдается тот процесс, который в
марксистских работах всегда воспевался как одна из неотъемлемых
принадлежностей социализма!)
Как вполне обоснованно утверждается в книге, современные со¬
циальные условия не только в Японии, но и во всем индустриальном
мире таковы, что владельцы больших богатств, не будучи подвергну¬
тыми экспроприации, в своем качестве богачей оказались оттеснен¬
ными на второй или на третий план, а в основе продвижения к руко¬
водству лежит не личное богатство, а умение и успехи в работе.
Иными словами, решающим для нынешней экономики и всей об¬
щественной жизни является не характер собственности, а характер
деятельности, зависящий от собственности намного меньше, чем это
было до второй половины нынешнего века. Такой поворот дел приоб¬
рел глобальные масштабы ("управленческая революция"), но Япония
при этом совершила то, что казалось невозможным, - раньше чем вы¬
рваться вперед по экономическим показателям, она вырвалась вперед
по организации производства. И хотя авторы почти не обращаются к
понятию "социализм", они нарисовали в книге подлинный, а не иллюзор¬
ный прогресс в реализации принципа "от каждого по способностям,
каждому по труду"
Как мы видели, кооперации в книге отведен последний раздел. Но
именно с этого раздела я начинаю, так как в понимании той роли, кото¬
рую в современной японской экономике играет кооперативное пред¬
185

принимательство, мне видится площадка для анализа характера пере¬
мен, произошедших или происходящих во всей предпринимательской
структуре. Открыто кооперативная сфера состоит из двух частей, ко¬
торым посвящены две главы: "Корпорации по страхованию жизни в
роли коммерческих предприятий" (автор Р. Комия) и "Роль кооперации
в коммерческом предпринимательстве" (автор Н. Саэки).
Что касается корпораций по страхованию жизни, то доходы их
членов определяются нетрудовым, а только денежным вкладом. Боль¬
шинство страховых компаний являются обществами взаимного креди¬
та. Это, между прочим, означает распыленность ответственности и све¬
дение к минимуму игрового элемента. Учитывая, что компании по
страхованию жизни охватывают в Японии практически все население,
разорение или выход из компании отдельного человека или необхо¬
димость уплатить отдельному человеку большую страховую сумму
лишь в очень редких случаях могут оказать сколько-нибудь серьезное
отрицательное влияние на положение всей фирмы.
В страховом деле экономическая демократия (в смысле строгой
пропорциональности - по вкладу) дополняется демократией организа¬
ционной. Р. Комия описывает систему управления, при которой либо на
собраниях держателей страховых полисов, либо иным путем (через
почтовые отправления) выбираются представительные держатели, вы¬
бирающие в свою очередь Совет директоров во главе с президентом и
систематически заслушивающие их отчеты (Р. 367). Каждый дер¬
жатель имеет один голос. Это равноправие иного рода, чем в акцио¬
нерных компаниях, где число голосов каждого акционера зависит от
числа акций в его владении. Добавим, что в 1988 г. 25 компаний по
страхованию жизни владели 12,8% всего акционерного капитала фирм,
зарегистрированных на бирже, тогда как 80 банков - 22,2% (Р. 365). Из
этого следует, что компании по страхованию жизни представляют
собой одну из крупнейших частей кредитной системы - красноречивое
свидетельство большой роли кооперативного сегмента.
Переходя к кооперативному сектору в нефинансовом коммерческом
предпринимательстве, нелишне снова напомнить профилирующие чер¬
ты кооперативного предпринимательства и его отличия от акционер¬
ного. На первом месте у кооперативного предпринимательства - не
извлечение максимальной прибыли, а стабильность и равномерность
прибыли пропорционально размерам паев и намного меньшая зависи¬
мость дохода от конъюнктуры, т.е. опять-таки меньшая роль игрового
элемента. Во многих случаях размеры паевых взносов настолько неве¬
лики, что доступны для очень больших масс желающих участвовать.
Кроме того, так же как и в случае с компаниями по страхованию жиз¬
ни, в кооперативах имеет место широкая демократия, независимость от
размеров паев и применение принципа "один член - один голос"
«По сравнению с акционерными компаниями, - пишет Н. Саэки, -
для кооперативов в капиталистическом обществе характерно то, что
они представляют собой объединения экономически менее мощные и в
то же время обладающие большими особенностями целей, организа¬
186

ционных и управленческих структур, коммерции. Международный
кооперативный альянс формулирует принципы кооперации следующим
образом: "Свобода вступления и выхода, один член - один голос”»
(Р. 347). И еще: "Главная задача кооперативов не погоня за прибылью,
а повышение экономической выгоды для своих членов... Существуют
разные типы кооперативов. Чаще всего они выступают в качестве
организаций, помогающих тем, кто находится в трудном финансовом
положении, например фермерам, владельцам небольших компаний, ра¬
бочим, потребителям" (Р. 362).
Вся книга проникнута мыслью, что одно из важных отличий япон¬
ского бизнеса от западного состоит в том, что первому в гораздо боль¬
шей степени, чем второму, присущи черты кооперативности, синдика¬
лизма. Тем больший интерес представляет собой обращение к нефинан¬
совому кооперативному сектору. По приводимым в книге данным, в
1983 г. в стране насчитывалось около 60 тыс. кооперативов с 38 млн
членов (число домашних хозяйств в том же году составляло около
40 млн). Среди них наибольшее число приходилось на рабочих (об¬
щества взаимопомощи - 10 млн членов), фермеров (многоцелевые,
около 8 млн); собственников мелких предприятий (доверительные банки
и общества взаимного кредитования, около 11 млн); покупателей това¬
ров широкого потребления (потребительские, примерно 8,5 млн членов)
(Р. 350-351).
Н. Саэки предупреждает о невозможности отразить в цифрах роль
кооперативов во всей экономике и в ее отдельных секторах, но все же
пытается нарисовать общую картину, обращаясь к сфере финансов. По
данным на 1984 г., общая масса депозитов всех финансовых институтов
составляла 664 трлн иен, из которых 101 трлн, т.е. 15%, приходились
на депозиты, внесенные кооперативами (в том числе 36 трлн - сель¬
скохозяйственными коперативами); 47 трлн - доверительными банками;
41 трлн иен - кредитными ассоциациями рабочих. А в руках страховых
компаний сосредоточивается 13% всего акционерного капитала и около
15% массы депозитов всех кредитных учреждений (Р. 352-353).
При всех возможных неточностях данные эти не оставляют сомне¬
ния в весомости организаций, действующих в экономике на чисто коо¬
перативных началах. Но они же показывают, что несравненно более
внушительная часть экономических ресурсов находится за пределами
открыто кооперативной сферы. Не являются ли предприятия, по¬
строенные по кооперативному принципу, чужеродным телом, которое
не имеет значения для характеристики общего состояния дел в весьма
сложном механизме экономики? Вопрос этот присутствует в книге
почти незримо, но одно из ее достоинств как раз в том и состоит, что
ответы не носят декларативного характера, а заключены в анализе
фактического положения со всей его сложностью и противоречивостью.
Авторы книги, естественно, исходят из наличия в стране не только
политической, но и социальной демократии, обеспечивающей свободу
выбора профессии, места работы и места жительства. И тем больший
научный интерес представляет собой демонстрирование того факта,
187

что свобода невозможна без определенных, весьма значительных и су¬
щественных ограничений, без некоторых элементов монополии. Как
выглядит такая монополия в Японии? Где грань между монополией и
дисциплиной? Как осуществляется сочетание гибкости и стабильности?
К этим вопросам, также во многих случаях незримо, без их спе¬
циального формулирования обращена немалая часть изложения.
Как уже отмечалось, в книге на первом месте микроэкономика, и
прежде всего фирма в ее внутреннем построении, в ее взаимодействии
с другими фирмами и всем народным хозяйством, с многообразными
контактами ее основных личностно-функциональных компонентов -
кредиторов, менеджеров, членов коллективов (работников умственного
или физического труда). Такого рода подход находится в неразрывной
связи с анализом рынка в его взаимоотношении с нерыночными факто¬
рами - прежде всего с внутри- и межфирменной иерархией; с характе¬
ром собственности самой по себе и во взаимоотношении с систе¬
мами управления на разных уровнях; с социальными аспектами, играю¬
щими в рамках вопроса о кооперативном факторе особенно важную
роль.
На противоположном по отношению к кооперативным предприя¬
тиям полюсе находятся индивидуальные (неакционированные) пред¬
приятия, на которые в 1987 г. в несельскохозяйственных отраслях при¬
ходилось 65% общей численности предприятий и 25% численности
занятых4. Главная особенность этих предприятий состоит в том, что их
собственники, как правило, являются одновременно и менеджерами, а
зачастую и их работниками. В книге имплицитно отвергается марксист¬
ский тезис, обрекающий подобного рода мельчайшие и мелкие пред¬
приятия на поглощение крупными или на вымирание. Авторы посту¬
лируют зависимость и размеров предприятий, и характера их коммер¬
ческой деятельности от постоянно меняющейся технологии и подчерки¬
вают, что новейшие тенденции, прогресс в области НИОКР несут с
собой не уменьшение, а увеличение численности и доли предприятий с
небольшим числом занятых, а зачастую и с небольшим объемом инвес¬
тиций. Общие, средние данные о степени концентрации и централиза¬
ции не могут претендовать на универсальную представительность, и
наиболее точная оценка малого бизнеса, особенно в связи с ростом
удельного веса сферы услуг, достижима лишь при отраслевом подходе
(Р. 232).
Но отдавая должное месту мельчайших и мелких предприятий,
частным в самом изначальном значении этого слова, авторы ставят во
главу угла сферу крупного предпринимательства - те 2000 зарегистри¬
рованных в первой секции Токийской биржи корпораций, на которые в
1986 г. приходилось около 17% общего числа занятых в корпоративном
секторе, около половины объема собственных активов и около 36%
объема выручки от продаж. Это - становой хребет современной япон¬
ской экономики, и сколь бы значимыми ни были кооперативные и ин¬
дивидуальные предприятия, нынешнее и будущее состояние экономики
и всей общественной жизни находится в руках указанных корпораций.
188

Мы не имеем возможности сколько-нибудь обстоятельно изложить
анализ корпоративного сектора, представленный в книге. Остановимся
лишь на некоторых его сторонах. Начнем с социально-инструменталь¬
ной и функциональной. Экономика Японии, по мысли авторов, не от¬
личается от мировой в главном - в сочетании рыночного начала и
начала межфирменно-управленческого, которое у них именуется "прин¬
ципом иерархичности" "Для коренного состава лиц наемного труда и
управляющих крупных акционерных компаний, - пишет Р. Комия, -
главной движущей силой является подхлестывающая сила рынков ка¬
питалов, рынков продуктов и услуг" (Р. 386). Но в отличие от Запада
(прежде всего от США), где "первую скрипку" на предприятиях играет
соподчинение, в Японии эту партию исполняют побудительные мотивы.
Развивая этот тезис, авторы выделяют два типа экономики: "J" (Japa¬
nese, японская), в которой более сильны рыночные факторы, и "Н"
(Hierarchical, иерархическая), в которой более сильны факторы зави¬
симости, разностороннего контроля. "Зависимость, - подчеркивается
во Введении, - носит скорее взаимный, а не односторонний характер"
(Р. 10).
При этом авторы настойчиво стараются определить, как в разных
странах и в разные периоды проявляются и общие для фирм черты.
Обратимся к тексту. "Хорошо, - пишут авторы Введения, - пусть с
первого взгляда дело выглядит так, что японские фирмы ведут себя по-
другому, чем западные. Но на деле они столь же обращены к рацио¬
нальному ведению дел в собственных интересах, как, скажем, амери¬
канские. Они отличаются лишь по структуре своих институций, что
вносит некоторые ограничения в их поведение. Но если вы, скажем,
обратитесь прежде всего к таким особенностям, как соглашение о
пожизненном найме или к системе продвижения по возрасту или к
ожиданиям инвесторов в отношении уровня дивидендов, вы сможете
увидеть, что у японских и западных моделей есть не только специфи¬
ческие, но и общие черты. Как и во всех других странах, в Японии
конкуренция между личностями и между организациями является
двигателем эффективности" (Р. 3). "Самой важной движущей силой, -
отмечает X. Итами, - является рыночное регулирование" (Р. 81).
В тех или иных формах рынок трактуется как механизм, функцией
которого является не просто обмен, а оценка (в процессе обмена) эф¬
фективности работы каждого человека. "Суверенитет работников, -
пишет тот же X. Итами, - отнюдь не означает равенства" (Р. 82), а
один из самых интересных авторов К. Коикэ заключает свою главу
следующей сентенцией: "При неожиданных изменениях обстановки не
группа, а отдельная личность решает возникшие проблемы. То, что ка¬
жется неопределенностью, означает лишь следующее: 1) между работ¬
никами всегда есть различия в способности решать проблемы; 2) проб¬
лем всегда слишком много, чтобы их все можно было зафиксировать на
бумаге или предвидеть. Короче говоря, дело обстоит таким образом,
что не неопределенность в хозяйстве деструктивна, а что как раз в
интересах эффективности нельзя допускать чрезмерного регулирова¬
189

ния. Именно там, где существует неопределенность, она преодолевает¬
ся усилиями отдельных людей” (Р. 273).
Как структура фирм обращается к преодолению трудностей, как
конкуренция берет верх над неизбежными, а иногда и необходимыми
монополистическими чертами - именно с этих позиций анализируются
многообразие фирменной организации, внутрифирменные и межфирмен¬
ные взаимоотношения разных уровней.
“Большие фирмы, - пишут К. Имаи и Р. Комия, - представляют
собой комплексные механизмы. Какой бы ни была формально-юриди¬
ческая ситуация, с экономической точки зрения здесь нет места для
толкования собственности только в черных или белых тонах. Надо
посмотреть, кто принимает те или иные решения. Формально в акцио¬
нерной компании держатели акций, те, кто поставляют акционерный
капитал, имеют абсолютное право на то, чтобы претендовать на до¬
ходы, и им принадлежит последнее слово в управлении фирмой через
собрания акциедержателей. Наемные же работники являются собствен¬
никами рабочей силы, нанимаемой фирмой для своих нужд по долго- или
краткосрочным контрактам (или по устным соглашениям). Часть этих
лиц наемного труда имеет некоторые права на участие в управлен¬
ческих решениях. Другие фирмы, выступающие по отношению к
данной в качестве поставщиков технологии, сырьевых материалов, ос¬
новного капитала и т.д., находятся в договорных отношениях с фирмой,
когда они продают ей на определенных условиях различные производи¬
мые ими предметы. Организационный комплекс, образуемый системой
контрактов, - это и есть то, что мы рассматриваем как фирму - орга¬
низацию, в которой разные участники - лица наемного труда, акцие-
держатели и ассоциированные компании - соединяются вместе в борьбе
за свои интересы" (Р. 32).
В чем же заключаются интересы фирм и их коллективов? Марк¬
сизм дает на этот вопрос однозначный ответ: получение максимальной
прибыли. Действительное положение куда более сложно. Чтобы отве¬
тить на поставленный вопрос, надо принять в расчет такие факторы,
как кратко- или долгосрочность прибылей, неизбежность выбора между
высокой прибылью и стабильностью, взаимоотношение стабильности
фирмы, численности и состава ее персонала, взаимоотношения собст¬
венности и владения, управления, распоряжения и пользования (кстати,
управленческая революция внесла глубокие и в высшей степени про¬
грессивные перемены в эти последние взаимоотношения, обновила их).
Авторы констатируют, что в индустриальном мире современная
фирма является дуалистически контролируемой, хотя характер дуализ¬
ма различен в разных странах. В теоретическом плане дуалистически
контролируемую фирму следует рассматривать, как условно неокласси¬
ческую модель (N - модель) фирмы, контролируемой акциедержате-
лями, и одновременно как фирму, контролируемую работниками (W -
модель). Вот основные черты такой фирмы:
1.	В своих инвестиционных решениях дуалистически контролируе¬
мая фирма стремится к более высокой степени роста (или, точнее,
190

смотрит дальше вперед), чем это имеет место в фирме, контроли¬
руемой акциедержателями. Это связано с тем, что дуалистически конт¬
ролируемая фирма держит курс на дополнительную выгоду для лиц
наемного труда, получаемую вследствие ее последующего роста и от¬
крывающихся возможностей продвижения по иерархической лестнице.
2.	Дуалистически контролируемая фирма определяет степень заня¬
тости на уровне, при котором стоимость предельного продукта добавоч¬
ного рабочего равна среднему доходу рабочего минус предельная вели¬
чина имплицитного и страхового платежа по безработице. При такой
ситуации дуалистически контролируемая фирма обеспечивает более вы¬
сокую гарантированность сохранения работы по сравнению с фирмой,
контролируемой акциедержателями.
3.	Чтобы защищать интересы работников, дуалистически контро¬
лируемая фирма старается ограничить численность рабочей силы отно¬
сительно роста добавленной стоимости путем переброски работ, тре¬
бующих больших масс труда, в филиалы с меньшими размерами зара¬
ботной платы или же путем обращения к более капиталоемкой техно¬
логии, чем это делают компании, контролируемые акциедержателями.
4.	Если обусловленные размеры страховых премий для страхования
на случай безработицы слишком велики, то при ухудшении конъюнк¬
туры дуалистически контролируемые фирмы предпочитают идти на
разделение данной массы работы среди большего числа занятых.
5.	Дуалистически контролируемые фирмы ищут возможности усо¬
вершенствований внутри самих предприятий без того, чтобы прибегать
к обновлению путем создания совершенно новых организаций в сфере
НИОКР (Р. 66-67).
Итак, дуализм может быть двух видов: 1) на первом месте - орга¬
низационная иерархия, обращаемая к максимальной эффективности
(как второму элементу участия); 2) на первом месте - сама эффек¬
тивность, которая складывается при минимальной иерархичности, но
при максимальном взаимодействии всех участников воспроизводствен¬
ного процесса. Для Японии характерен второй вид.
Максимизация доходов, приходящихся на одного занятого, рассмат¬
ривается в книге не как однопорядковый процесс, определяемый соот¬
ветствующей средней величиной, а как процесс, складывающийся из
различий в динамике разных частей дохода - его основной части в виде
контрактной заработной платы, а также бонусов, дополнительных вы¬
плат, выходных пособий и т.д. (Р. 27). Здесь отчетливо проявляется
одна из сторон взаимоотношения между математическими и реальными
величинами: общий итог меньше или больше арифметической суммы
слагаемых.
Речь, таким образом, идет о том, что дуалистически контролируе¬
мые фирмы ориентируются не на скорейшую максимальную прибыль, а
на стоимость вообще и стабильное положение лиц наемного труда (в
смысле занятости, страхования на случай безработицы и постоянной
ориентации на растущий предельный или средний уровень зарплаты) в
особенности. Такой курс может поставить данного рода компании в
191

экономически худшее положение по отношению к однозначно акцио¬
нерным компаниям. Но в то же время стабильность их такова, что
служит интересам персонала, и в этом с большей или меньшей силой
проявляются кооперативные, синдикалистские, гильдейские черты по¬
добного рода фирм. Одна из целей авторов книги состоит в доказа¬
тельстве большей распространенности такой разновидности капиталис¬
тического предпринимательства в Японии, чем в других индустриаль¬
ных странах. "В Японии, - настаивает М. Аоки, - решения корпора¬
тивного руководства находятся не столько под полным контролем
собственности, сколько под двойным контролем (влиянием) финансовых
интересов (собственности) и интересов наемных работников данного
предприятия” (Р. 4).
С точки зрения авторов, в современной Японии межфирменные
институции распределяются по четырем типам. Первый тип - "дзайба-
цу", для которых характерно существование семейной или иной хол¬
динг-компании, т.е. компании, которая, находясь под полным контролем
небольшой группы владельцев контрольных пакетов акций и других
ценных бумаг, в свою очередь, осуществляет более или менее полный
контроль над рядом (иногда над десятками) крупных корпораций. По
поводу "дзайбацу" как основной формы господства монополистического
капитала в довоенной Японии существует обширная литература (в том
числе и на русском языке), но в рецензируемой книге особый интерес
вызывают утверждения, что эту форму нельзя, как полагают многие,
считать исчезнувшей, что часто, в обход антимонопольного законода¬
тельства, возникают новые холдинговые фирмы под семейным контро¬
лем. Важно, однако, что ни такого рода фирмы, ни отдельные сверх¬
богачи сами по себе в современной экономике командных позиций не
занимают.
В качестве же главного и "законного” наследника "дзайбацу” вы¬
ступают мощные предпринимательские группы, которые формируются
вокруг коммерческих банков и отличаются от прежних отсутствием
жесткого контроля, ощутимой независимостью участников. Мицуи,
Мицубиси, Сумитомо, Фуё, Дайити-Кангин - таковы шесть групп, в
которых авторы видят черты сходства с прежними "дзайбацу", не
переставая, впрочем, подчеркивать их различия.
Если в 1989-1992 гг. в США в ежегодном приросте капитала
нефинансовых корпораций на долю заемного капитала приходилось 8-
13,5%, соответствующий показатель для Японии равнялся 33-57%5.
Дает ли это основание считать, что банки заменяют собой холдинг-
компании, что изменилась лишь форма господства олигархии, осуществ¬
ляемого по известной формуле: "господство финансового капитала на
основе слияния олигархически управляемых промышленности и бан¬
ков"? Авторы книги подводят к иному ответу.
Во-первых, чаще всего вмешательство банков не идет дальше на¬
блюдения за положением дел, т.е. за сохранением кредитоспособности
кредитуемых ими фирм. Во-вторых, сами банки функционируют в
условиях такой регламентированности собственных капиталов и кре-
192

дитных ресурсов и под таким государственным контролем, что толко¬
вать об их господствующем положении в качестве органов финансовой
олигархии не приходится. Сращивание промышленности, всей сферы
услуг и банков происходит прежде всего на деловой, функциональной и
одновременно конкурентной основе и, несмотря на неизбежные от¬
ступления и исключения, не позволяет отождествлять его с господст¬
вом финансовых магнатов.
Еще важней взаимоотношения между корпорациями внутри соот¬
ветствующих групп. Даже в группе Мицубиси, которую К. Имаи отно¬
сит к трем наиболее схожим с прежними "дзайбацу” (две другие -
Мицуи и Сумитомо), в 1980 г. только 30,6% всех акций находилось в
перекрестном владении 29 корпораций в этой группе. Остальными
владели тысячи безымянных держателей. Входящей в группу Санва 41
компании принадлежало лишь 16,0% всех акций (Р. 127-128).
Еще меньше черты монополизма в его ленинском понимании могут
быть отнесены к другим частям системы, именуемой "группированием"
По данным за 1988 г., в стране было 28 групп независимых пред¬
приятий, которые также происходили от прежних "дзайбацу", но, за¬
нимая зачастую очень крупное место в соответствующих отраслях
экономики, отличались более высокой степенью независимости - и во
взаимоотношениях внутри групп, и по отношению друг к другу. Харак¬
терная черта указанных двух групп состоит в регулярности совещаний
их руководителей разных рангов - вплоть до высшего (президентского).
Рядом с названными выше фигурируют "расщепленные" предприни¬
мательские группы, которые отличаются от первых двух главным
образом тем, что функционирование по всем линиям носит автономный
характер, но в то же время действуют особые, межфирменные орга¬
низации с целью консультаций по всем вопросам - начиная от органи¬
зационных и коммерческих и кончая техническими и технологическими.
Очень важно иметь в виду, что, несмотря на высокую авнономность, в
такого рода группах (в качестве примера приводится группа Маэкава)
существуют координирующие центры.
И наконец, четвертый вид - "предпринимательские сети" Не имея
никакого организационного центра, такого рода организации представ¬
ляют собой локальные или общеяпонские (а нередко и выходящие за
пределы Японии) объединения постоянных клиентов, продавцов, по¬
купателей, информационных служб и т.д.
Заключая главу о фирменных организациях, К. Имаи пишет:
"Предложенная выше четырехгрупповая классификация представляет
собой не более чем типологическую модель. В современной Японии
многосложные предпринимательские группы наделены чертами четы¬
рех рассматриваемых типов" (Р. 140).
Эти типы олицетворяют собой разные виды "группирования",
какими они складываются в ходе рыночной конкуренции, олицетворяя
собой разновидности сочетания кооперативного и конкурентного начал.
Иерархия в фирменных организациях базируется не на принципе
командования сверху, а на принципе производственной рациональности.
7. Я.А. Певзнер
193

"После того, - пишут авторы, - как составлен централизованный ме¬
сячный индикативный план, реальное производство, снабжение частя¬
ми, их перемещение осуществляются по горизонтали - при том что
решающее слово принадлежит конечному потребителю, а соответст¬
вующие фирменные подразделения осуществляют все необходимые
функции, связанные с текущим производством, сбытом и развитием,
совершенствованием предпринимательской деятельности в целом"
Наряду с перечисленными чертами "группирования" по линиям ком¬
мерческой и производственной авторы обращают анализ к другой
институционально-социальной стороне - к различиям во взаимодействии
разных людских слоев в рамках самих корпораций. "Главным фак¬
тором, определяющим существование и характер фирмы, - пишет
М. Аоки, - являются ее хозяева: с одной стороны, акциедержатели, с
другой - управляющие. Управление осуществляется иерархически,
через ряд звеньев... Верхнее звено действует как принимающее окон¬
чательные решения, а нижние звенья - как агенты верхнего... Много¬
звенный контроль может реализовываться с помощью держателей
акций, контрактной системы, диктуемой прежде всего рынком, и ис¬
пользования принципа максимального увеличения вновь создаваемой
стоимости... Являются ли различия между японскими и западными фир¬
мами абсолютными, более важными, чем то общее, что есть в фирмах
разного типа? Существует ли в том, как складывается положение дел
на Западе и в Японии, тенденция к конвергенции и не означает ли
такая конвергенция, что "J"- модель и "Н"- модель представляют собой
лишь прототипы будущей единой модели фирмы?
Сравнительный анализ этих моделей показывает, что их отно¬
сительная эффективность завивит от множества параметров, включая
такие, как характер потребительского спроса, степень рыночной кон¬
центрации, характер технологии, а также характер государственного
регулирования. Различия между обеими моделями в большой степени
определяются историческими, культурными и регулятивными фак¬
торами... В целом формирование общей теории фирмы, в которой бу¬
дет учтен и японский ("J"- модель), и западный опыт ("Н"- модель) -
дело будущего (Р. 67-71).
Настало время коснуться историко-политической стороны анализа
корпоративного сектора. Она лучше всего представлена в написанной
М. Уэкусой главе об общественных предприятиях и приватизации. Для
российского читателя предмет этот не нов - тема японских государст¬
венных и полугосударственных корпораций и их приватизации (а также
дерегулирования) фигурировала во многих работах по японской
экономике6. На сотню таких корпораций в разных отраслях экономики
приходилось в 70-80-х годах 10% общего числа занятых в народном
хозяйстве. Во главе сотни стояли государственные железнодорожная
корпорация, корпорация телеграфно-телефонной связи и корпорация
торговой монополии (по продаже табака, спирта, камфары).
Административно-финансовая реформа, нацеленная в значительной
своей части на приватизацию этой "тройки", характеризуется в книге
194

как объективная необходимость, продиктованная "перебором" госу¬
дарственной собственности и регулирования, возникшим в годы войны и
после ее окончания.
Государственная собственность может быть полезной и даже
необходимой в некоторых сферах экономики (факт, зафиксированный в
экономической науке еще в XVIII в.) в отдельные периоды, но при
выходе за известные пределы она превращается в средство пара¬
зитизма и иждивенчества за государственный счет, обнаруживает не¬
эффективность в сравнении с частной собственностью, свой антиоб¬
щественный характер. Определением указанных пределов выступает
прежде всего конкурентный рынок. В анализируемой книге убеди¬
тельно доказывается, что формирование и распространение тех или
иных видов государственной собственности и нерыночного регулиро¬
вания было необходимо в ходе подготовки к войне, войны и ликвидации
ее последствий, но процессы эти слишком затянулись, и постепенное
свертывание государственной собственности и регулирования стало
необходимым звеном административно-финансовой реформы. Кстати,
свертывание это принесло не снижение, а повышение эффективности
государственной собственности и государственного регулирования.
Надо, однако, отметить, что тенденция к свертыванию ни в коем слу¬
чае не необратима: после нефтяных шоков 70-х годов наряду с сопро¬
вождавшимся пересмотром законов, сокращением доли женского труда
и снижением предельного возраста пребывания на службе наблюдалось
усиление роли государственного индикативного планирования, государ¬
ственного финансирования НИОКР, поддержки государством торговых
предприятий и предприятий в сфере услуг и т.п. (Р. 258).
Анализ конкурентного рынка как главной силы воспроизвод¬
ственного процесса ведется в книге в таком ракурсе, при котором на
авансцену снова и снова выдвигается поставленный выше вопрос - не
следует ли трактовать описанную систему отношений между фирмами
как один из элементов кооперативности, синдикализма? Ответ на него
невозможен без проникновения во внутренний мир корпораций, в
отношения между разными прослойками их персонала.
Этим отношениям отведен самый большой раздел книги ("Чело¬
веческие ресурсы"), изучаются они и в других разделах. Разносто¬
роннему анализу подвергаются все три "священных сокровища япон¬
ской системы занятости" (система "пожизненного найма", система
оплаты по старшинству и система формирования профсоюзов по пред¬
приятиям), причем в неразрывной связи с проблемой участия лиц
наемного труда в управлении.
Широкую распространенность системы "пожизненного найма" объ¬
ясняют взаимодействием трех факторов: государственного законо¬
дательства, интересов фирмы и интересов лиц наемного труда.
«В начале 70-х годов, - пишет К. Косиро, - исследовательская
группа ОЭСР посетила Японию с целью найти документальные дока¬
зательства существования системы "пожизненного найма". Была про¬
делана работа по уточнению реального положения дел в крупных япон¬
7*
195

ских корпорациях. Оказалось, что в Японии нет практики заключения
контрактов на пожизненный наем. Гражданский кодекс запрещает
соглашения о найме на период более пяти лет, а Закон о трудовых
стандартах чаще всего запрещает контракты на период свыше одного
года. То, что именуется системой "пожизненного найма", на практике
представляет собой "Трудовой контракт без фиксирования продолжи¬
тельности найма, но с обязательностью предупредить за 30 дней до
увольнений"» (Р. 229).
Если даже потребности фирм диктуют целесообразность сокраще¬
ния численности персонала, они вынуждены считаться с Законом о
стабильной занятости (1966 г.) и специальными законами об увольне¬
ниях в депрессивных отраслях (1977, 1983 гг.), предписывающими оп¬
равдывать увольнения перед властями (или даже получать от властей
разрешения на увольнения), выплачивать крупные выходные пособия и
т.д. Лимитирующим фактором выступают и вполне реальные угрозы со
стороны профсоюзов воспрепятствовать увольнениям с помощью
забастовок.
"Система оплаты по старшинству в Японии, - отмечают К. Имаи и
Р. Комия, - очень тесно связана с внутрифирменной политикой поощре¬
ния талантов и повышения отдачи рабочей силы. В Европе и Америке
наниматели, как правило, не обращаются к методу периодических
повышений заработной платы, продвижений и перемещений с одной
работы на другую. Вместо этого они нанимают рабочих на общем для
всех рынке труда или находят и продвигают подходящего человека
внутри организации независимо от его должности или стажа.
В Японских фирмах... большинство высших руководителей (дирек¬
тора, исполнительные директора, управляющие директора, вице-прези¬
денты и председатели правлений) поступали на работу в свою
компанию после окончания школы или университета и продвигались по
службе при периодическом повышении зарплаты или выдвижении на
новые должности" (Р. 40).
Ввиду интенсивной внутрифирменной мобильности лица наемного
труда сильнее чувствуют свою преданность фирме, и, поскольку они
могут в будущем в ее же рамках перейти на другую работу, им не ка¬
жется, что они привязаны к работе, совершаемой в данное время
(Р. 205). Ё. Оно и X. Ёсикава подчеркивают, что "благодаря системе
должностной ротации на данном предприятии и системам профессио¬
нально-технического обучения без отрыва от производства с их устрем¬
ленностью не к узкой специализации, а к тому, чтобы персонал овладе¬
вал рядом операций, рабочие имеют возможность сохранить место в
штате. Это побуждает их считать, что улучшение условий существо¬
вания непосредственным образом связано с улучшением положения
компании. Напротив, в компании, контролируемой собственником, рабо¬
чий ощущает себя отчужденным от нее, продающим ей свой труд на
основе контракта. В качестве лиц, представляющих интересы собст¬
венника, управляющие предпочитают увольнять ненужных рабочих и
нанимать новых, обладающих необходимой квалификацией, чем осуще¬
196

ствлять переквалификацию своих рабочих, которые могут потом, при¬
обретя новую специальность, уйти в другую фирму. Ведь вполне есте¬
ственно, что рабочие сопротивляются введению таких новых техно¬
логий, которые могут привести к их увольнению. Поскольку же в Япо¬
нии инвестиции, предназначаемые для повышения эффективности, не
вызывают увольнений, инвестирование производится здесь с меньшими
усилиями, чем на Западе” (Р. 20^-206).
Является ли сложившееся положение неизменным или претер¬
певает сдвиги? Авторские ремарки отражают некоторую разницу в
подходах. Вот некоторые из них. Как полагают Ё. Оно и X. Ёсикава,
”в Японии рабочие рассматривают прогресс предприятий, на которых
они работают, в качестве своей цели. Такая устремленность усили¬
вается благодаря конкуренции среди рабочих внутри фирмы, кон¬
куренции, которая возникает на основе системы оплаты по стар¬
шинству и системы должностного продвижения. В прошлом считалось,
что на основе системы оплаты по старшинству зарплата увеличивается
в течение многолетнего занятия места работы независимо от спо¬
собностей и усилий. В конце концов, однако, было признано, что сис¬
тема эта способствует интенсификации труда и продвижению тех, кто
лучше знает свое дело" (Р. 204). "Система оплаты по старшинству, -
утверждает Н. Сэкия, - никак не является системой автоматического
продвижения по стажу (таковой она была только сразу после войны).
Она включает в себя признание заслуг... Когда в эту систему
включается оценка работы, зарплата отдельных лиц действительно
определяется их личными возможностями и успехами" (Р. 206).
«Основные черты японской системы найма, - заявляет К. Косиро, -
могут быть определены на основе неоклассической теории челове¬
ческого капитала и теории рынка труда с очень важным добавлением о
близости ее к системе найма у фирмы, управляемой рабочими. Но после
нефтяных шоков чаша весов несколько склонилась в сторону со¬
кращения практики "пожизненного найма" и большей гибкости в
отношении численности занятых. Было также усилено воздействие на
объем продукции путем изменений продолжительности рабочего
времени (т.е. его сокращения)» (Р. 257)7.
По словам К. Имаи и Р. Комия, «крупные японские фирмы могут
рассматриваться как функционирующие с целью максимизации доходов
своих постоянных работников. Рабочие и служащие получают часть
фирменной прибыли в форме заработной платы и жалованья, бонусов и
дополнительных выплат, и в этом плане предприятие может рассмат¬
риваться как "фирма, управляемая рабочими". Этот термин применялся
к фирмам, чей основной штат состоял из групп рабочих, которые
основали ее, привлекли необходимый капитал, наняли управляющих.
Демократия, присущая такого рода фирмам, может показаться резко
отличной от типичных для Японии крупных фирм, где решения
принимаются с помощью управленческой структуры во главе с пре¬
зидентом (или председателем правления). Они, однако, похожи: в обоих
случаях речь идет об управляющих как представителях наемного пер¬
197

сонала, принимающих наиболее важные решения, и одновременно об
основном составе этого персонала, получающего свою часть из при¬
былей фирмы» (Р. 30).
"Менеджеры, - пишут Ё. Оно и X. Ёсикава, - действуют как пред¬
ставители лиц наемного труда, а не акциедержателей". Затем они цити¬
руют журнал "Нихон-но кайся": "Характерная черта японских испол¬
нительных директоров в том, что они молоды и не являются вла¬
дельцами компаний. Это открывает путь к такой долговременной
перспективе, которая способствует не столько максимизации прибылей,
сколько росту объема выручки от продаж. Подобная долговременная
ориентация возникла с переходом к системе директоров, находящихся
на жалованьи, и управляющих - специалистов в своих областях. Это
соответствовало необходимости развития японской экономики с нуле¬
вого послевоенного уровня, и это же заложило основу последующего
перехода от послевоенного восстановления к быстрому росту" (Р. 201).
Разбирая мотивы, побуждающие деловой мир Японии поддержи¬
вать систему "пожизненного найма", авторы особо выделяют характер¬
ный для японских компаний, в отличие от западных, принцип "долго¬
временности" во всем - в клиентуре, в кадрах, в психологии, обус¬
ловливающей готовность ради стабильности идти на умеренные
прибыли или даже на их временное отсутствие8, а также отказ от
зависимого положения по отношению к держателям акций и одно¬
временно ориентацию на коллектив, заинтересованный в надежности
компании.
В органической связи с системой "пожизненного найма" находится и
система бонусов. Как известно, постоянные работники два раза в год
получают крупные премии: в среднем 40-50% годового дохода.Но нам
хотелось бы подчеркнуть роль не средних величин, а отклонений от
них. Масштабы этих отклонений зависят, во-первых, от эффектив¬
ности данного предприятия, а во-вторых, от конъюнктуры (когда
конъюнктура ухудшается, администрация имеет право снизить бонусы
или даже прекратить их выплату, сохраняя контрактную зарплату и не
идя на сокращение штатов). Одна из функций системы бонусов, не¬
сомненно, заключается в повышении заинтересованности работников в
результатах работы фирмы. "Именно система бонусов, - утвреждает,
ссылаясь на ряд исследований, К. Косиро, - придает экономической
системе Японии гибкость в стремлении избежать роста безработицы,
усиление которой произошло в европейских странах после нефтяных
шоков" (Р. 277).
Однако из содержащегося в книге анализа не вытекает, что
система "пожизненного найма" выгодна для любого предприятия, для
всего его персонала и во всех случаях. Скажем, проблема ухода с пред¬
приятия, в отличие от Запада, оказывается в Японии более актуальной
и острой, чем проблема безработицы. "Я бы хотел уйти, но не могу"
(Р. 96) - за этими, приводимыми в книге словами скрывается истина
столь же простая, сколь и крайне важная для характеристики по¬
ложения постоянных работников: очень многое человеку в данной
198

фирме не нравится, но в случае ухода и устройства на работу в
качестве новичка в другую фирму его убытки, связанные с потерей
стажа, бонусов, страховых выплат, таковы, что на подобный шаг он не
может решиться. В вялой текучести кадров проявляется и сильная, и
слабая сторона синдикалистских черт японского трудоустройства.
Никакая модель не может учесть в полной мере последствия
повторяющихся время от времени депрессивных состояний экономики
или возможность пополнять штат путем замены одних работников
другими, работающими более эффективно. Не может она учесть и
возможность возникновения условий, при которых для той или иной
части персонала переход из одной фирмы в другую оказывается
выгодным. В японских источниках встречается немало критических
замечаний в адрес системы "пожизненного найма" и сведений о том, что
ее роль зачастую преувеличивается, что она охватывает не более тре¬
ти лиц наемного труда, наконец, что уклонение от увольнений - не
абсолютно и не универсально - в основе его не законы, а этические
нормы, которые, отдавая предпочтение системе оплаты по старшин¬
ству, отнюдь не исключают увольнений по воле управляющих. И все
же никто не отрицает, что влияние системы "пожизненного найма" на
различные стороны общественной жизни в Японии велико. Этому
способствуют и профсоюзы, которые, хотя и охватывают лишь 24%
всех занятых, вносят вклад в создание общей атмосферы в отношениях
между администрацией и работниками.
Небезынтересен следующий пассаж из анализируемой книги: "Тра¬
диционно японские принципы формирования организаций и конфуциан¬
ские концепции приоритета старших оказывали большое влияние на
формирование тех черт японских фирм, которые характеризуются
системой оплаты по старшинству... Формированию такой системы
помогло то, что после войны, начиная с середины 50-х годов, широкую
поддержку получила идея, что лица наемного труда должны смотреть
на фирму как на общину, которой... будет легче преодолеть разру¬
шительные последствия войны. Усилия, направленные на то, чтобы
создать такие общины, включающие весь персонал фирмы, в первый
период после войны имели своей целью противостоять деятельности
профсоюзов. Последние обрели большую власть в 1945 г. и оставались
сильны до середины 50-х, находясь в большой степени под влиянием
Коммунистической партии. Противовесом, однако, служила послевоен¬
ная необходимость сотрудничества рядового персонала и руководства с
целью освоения новых, поступавших из Европы и Америки технологий"
(Р. 23).
Рабочему движению, деятельности профсоюзов авторы уделяют
небольшое место, но генеральный их вывод четок и ясен: сближение
управленческого и наемного персонала, людей разных профессий ведет
к ослаблению внутрифирменных конфликтов (с. 249). Сведения о ди¬
намике забастовочного движения подтверждают этот вывод. За период
с 1970 и 1992 г. число трудовых конфликтов на предприятиях снизилось
с 4450 до 1140, а число их участников - с 9,1 млн до 1,7 млн. При этом
199

число забастовок с 1975 до1992 г. сократилось с 3385 до 261, а число их
участников - с 3,4 млн до 109 тыс.8 Практически это означает, что в
1992 г. в Японии забастовок не было.
Развитие шло таким образом, что с конца 70-х годов профсоюзы
сами стали интегрироваться в "фирму-общину” Хотя процесс этот не
односторонен, а усиление тенденции к сотрудничеству верхних и ниж¬
них слоев фирменного персонала, связанное с функционированием сис¬
темы "пожизненного найма”, отнюдь не гарантировано раз и навсегда,
это все-таки факторы, определяющие специфику Японии. Буквально в
каждой главе книги подчеркивается, что если на Западе все еще
велика роль акциедержателей, то для Японии типичен союз управ¬
ляющих и лиц наемного труда при слабых позициях акционеров. Можно
ли такую специфику рассматривать как фактор синдикализма? Остав¬
ляя этот вопрос открытым, мы полагаем необходимым при ответе на
него иметь в виду, что сам синдикализм не является чем-то одно¬
значным, что большая или меньшая роль владельцев акций сама по
себе не может выступать в качестве определяющего фактора.
Что же касается соотношения между присущим Японии, как и
всему индустриальному миру, господством рыночных отношений и
частной собственности на средства производства, с одной стороны, и
распространенностью там специфических систем управления предприя¬
тиями и взаимоотношений занятых на них работников, то, по-моему,
анализ в книге положения дел внутри японских фирм позволяет сделать
следующий вывод. Ныне сложилась ситуация, когда отношения лиц и
слоев, занимающих разные ступени в социальной иерархии, носят по
преимуществу неэксплуататорский характер и свидетельствуют о
добровольной, взаимовыгодной субординации, выступающей в форме
дисциплины, необходимой для повышения эффективности.
Сказанным выше содержание книги далеко не исчерпывается, но в
этой главе во главу угла была поставлена проблема, которая в на¬
стоящее время приобрела особую актуальность. «Хотя термины "капи¬
тализм" и "социализм”, - пишет классик современного либерализма
Ф. Хайек, - все еще широко употребляются для обозначения прошлого
и будущего состояния общества, они не проясняют, а скорее за¬
темняют сущность переживаемого нами периода»10. «Представляют ли
себе люди, стоящие у власти в Москве, Киеве, Праге, Варшаве, -
пишет другой всемирно известный американский экономист В.В. Ле¬
онтьев, - какое именно общество и какую экономическую систему они
хотят "построить"? Порой кажется, что они хотят капитализма, кото¬
рого уже нет на Западе. Но и там часто нет правильного понимания
ситуации в России. Здесь речь идет не только об изменениях в эко¬
номике, но и об огромном политическом, социальном и культурном
перевороте»11.
Авторы книги тоже считают, что современный общественный
строй нельзя считать капитализмом, но при этом не ставят точек над
"i", т.е. не выдвигают свое окончательное определение современного
общественного устройства. Не будем ставить точку и мы. Можно лишь
200

повторить нашу прежнюю характеристику этого устройства в Японии
как конкурентного корпоративно-государственного хозяйства12, добавив
к ней широкую распространенность синдикалистских тенденций.
1	См.: Япония: полвека обновления. М., 1995.
2	См.: Business in Japan. Cambringe (Mass); L.: Vierws of Leading Japanese
Economists, 1994. Далее в тексте даются ссылки на страницы этой книги.
3	См., например: Японская экономика в преддверии XXI века. М., 1991, а
также начавший издаваться с 1993 г. ежеквартальный журнал "Знакомь¬
тесь - Япония"
4	См.: Японская экономика в преддверии XXI века. С. 16.
5	Кокусай хикаку токэй (Статистика международных сопоставлений).
Токио, 1994. С. 67.
6	См., в частности: Певзнер Я.А. Государство в экономике Японии. М., 1976.
7	Среднемесячная продолжительность рабочего времени сократилась со
193 час. в 1965 г. до 164 час. в 1992 г. - Нихон токэй нэнкан. (Японский
статистический ежегодник, 1993/94). Токио, 1993. С. 126.
8	В книге приводится одно любопытное наблюдение. По данным за 1988 г.,
70% японских предпринимателей были готовы начать новое дело с
расчетом на средний для данного года размер прибылей, тогда как для
США соответствующий показатель составлял только 20%. В США 50%
предпринимателей готовы были начать новое дело только с расчетом на
прибыль выше средней, тогда как для Японии соответствующий
показатель равнялся лишь 11% (Р. 203).
9	Нихон токэй нэнкан, 1993/94. С. 131.
10	Хайек Ф. Дорога к рабству. М., 1992. С. 36-37.
11	Цит. по: Аникин А.В. Люди науки. Встречи с выдающимися экономис¬
тами. М., 1995. С. 69.
12	См.: Брагинский С.В., Певзнер Я.А. Политическая экономия: дискуссион¬
ные проблемы, пути обновления. М., 1991. Гл. IV.

Глава VIII
"КУДА Ж НАМ ПЛЫТЬ?’’1
(О социал-демократическом институционализме)
В нашей предыдущей работе "Экономическое учение Карла Марк¬
са перед судом двадцатого столетия" (М., 1996) мы посвятили большую
часть главе "Магистральный путь развития экономической науки", ко¬
торая помимо иного, заключала в себе параграфы "Первая класси¬
ческая ситуация", "От маржинализма к неоклассическому синтезу",
"Теория равновесия", "Развитие второй классической ситуации.
Дж. Шумпетер", "Циклы, кризисы, кейнсианство", "Институциональное
направление", "Противокейнсианское направление" Здесь мы вновь
обращаемся к институциональному направлению как такому, которое
по нашему предположению - в соответствии с идеями социал-демо¬
кратизма - может быть плодотворным в отношении разработки кон¬
цепций, полезных для преодоления нынешней неопределенности и
растерянности.
Если неоклассический синтез отталкивается от абстракции равно¬
весия, то институционализм представляет собой симбиоз теоретических
и практических аспектов проблем неравновесия, путей его смягчения.
Для институционализма главное - это, с одной стороны, формирование
тех или иных конкретных регулирующих структур, с другой - более
широкий подход к объяснению и критике всего окружающего с обра¬
щением ко взаимодействию четырех основных институтов экономиче¬
ского организма - рынка, собственности правительственного и общест¬
венного механизма. По мнению Т. Нэгиси - основные черты институ¬
ционализма заключаются в: "1) неудовлетворенность неоклассической
экономикой, поскольку последняя является абстрактной, статичной и
основана на гедонистической и атомистической концепции человеческой
натуры; 2) требование об интеграции экономической науки с другими
общественными науками, такими, как социология, психология, антро¬
пология и правоведение; 3) несогласие с каузальным эмпиризмом клас¬
сической и неоклассической школ, выражаемое в обращении к методу
подробного количественного анализа; 4) признание целесообразности
большего общественного контроля над бизнесом или, иначе говоря,
благоприятное отношение к экономическому регулированию"2.
Понятие "институционализм" носит в большей степени условный
характер, что наложило на его историю своеобразный отпечаток. В
трудах ученых, относимых к этому направлению (Веблен, Гобсон,
Коммонс, Митчел, Мюрдаль, Кларк, Минз, Гэлбрейт, Айрес), мы на¬
202

ходим фрагменты и контуры концепций, выступивших в качестве здо¬
ровых зачатков, из которых впоследствии выросли мощные новые
научные направления, отодвинувшие своих прародителей на задний
план. Например, многое из трудов Дж.М. Кларка (1847-1938) и
Дж. Гобсона (1858-1940) впоследствии вошло в теории монополисти¬
ческой конкуренции (что касается Гобсона, то очень важные одобри¬
тельные ссылки на него мы видим и в работе Ленина "Империализм,
как высшая стадия капитализма", что, впрочем, не помешало присущей
Ленину манерой "непримиримости" охарактеризовать Гобсона как
"мелкобуржуазного социал-либерала"); У Митчел (1874-1948) должен
быть отнесен к родоначальникам современной народнохозяйственной
статистики, и т.д.
Современная действительность общественной жизни столь сложна
и во многих отношениях противоречива, что продвижение анализа
здесь возможно только при дифференциации, разделении недавно еще
единой науки на разные сферы. К экономической теории это относится
в первую очередь. Однако сама основа научной методологии заклю¬
чается в том, чтобы прибегать к ограничениям, открывающим возмож¬
ность подняться над уровнем повседневного, бесплодного в теорети¬
ческом плане эмпиризма. "Без ограничения сферы деятельности, -
пишет К. Маркс в первом томе "Капитала", - нельзя ни в одной
области совершить ничего значительного"3. К науке данное суждение
приложимо в большей мере, чем к любой другой сфере.
С указанной точки зрения институционализм представляет особый
интерес. Если предметом и методом других экономических теорий
(прежде всего неоклассического синтеза) является функциональная ин¬
вариантность, т.е. поиск и нахождение концепций, полнее всего рас¬
крывающих рыночные закономерности, процесса воспроизводства, то,
что касается институционализма, его главный предмет - поиск и на¬
хождение закономерностей в построении институтов, прямо или кос¬
венно связанных с функциональными и социально-политическими аспек¬
тами данной, рыночной экономики. Американский экономист и социолог
Ч. Киндлбергер относит институционализм к выдвигаемому итальянс¬
ким социологом И.Г. Фоделла понятию "организационная продукция"
(orgware), которое им противопоставляется "аппаратной продукции"
(т.е. в данном случае непосредственное производство - hardware) и про¬
граммному обеспечению (в данном случае - мыслительная деятель¬
ность - software). «Итальянский ученый И. Гиани Фоделла, - пишет
Киндлбергер, - выдвинул не удостоенное должного внимания понятие
"Orgware", отражающее организационную практику в ее сравнении с
"hardware" и "software" Это понятие обнимает в широком плане
организационную практику фирм. По определению понятие "orgware"
включает в себя институты, правила и практическую деятельность
компаний, в том числе и такие понятия, как различия ставок займов и
кредитов; своевременность поставок, пожизненную занятость на пред¬
приятиях; кружки по контролю за качеством и другие методы про¬
изводства; метод идущих и снизу и сверху изменений в номенклатуре и
203

технологии» и т.д.4 Обращаясь в данном случае прежде всего к опыту
Японии, автор обрисовал множественность категорий, относящихся к
институцион ал изму.
В теоретическом плане дело обстоит так, что, если до XX в. об¬
щественная наука обращала очень большое внимание на этногра¬
фическую, родовую, наследственную принадлежность, на знатность и
титулы; если в последующее время на первое место выдвигалось
личное богатство, то институционализм приносит с собой приоритет
разделенности по функциям и по продуктивности - и в этом плане
выступает как компонент научного (немарксистского) социализма. Или
иначе: здесь в качестве предмета анализа фигурирует комплекс лич¬
ностных черт множества людей, выступающих в разных ролях - в
качестве созидателей и потребителей, пассивных или активных участ¬
ников политической и культурной жизни; обитателей тех или иных
стран; людей принадлежащих к тем или иным национальным образова¬
ниям; работающих в тех или иных фирмах и корпорациях; образующих
семьи и т.д. При этом в данном случае речь идет прежде всего об эко¬
номическом аспекте. В априорном порядке ни одна из перечисленных
принадлежностей не может и не должна рассматриваться как непре¬
менно главная и решающая. С точки зрения теории и практики совет¬
ского марксизма наибольшую роль играет анкетная принадлежность к
тому или иному классу. В современной же действительности наи¬
большую роль играет не сам факт принадлежности человека к пред¬
принимателям, рабочим, фермерам, людей тех или иных видов интел¬
лектуального труда, а место, занимаемое им в той или иной институ¬
ции, т.е., попросту говоря, его вклад в процесс воспроизводства, каким
этот вклад образуется в сочетании личностной и организационной
сторон; как данный институт помогает (или мешает) проявлению твор¬
ческих задатков каждой личности. В этом аспекте институционализм
связан с такими науками, как статистика, антропоморфизм, персо¬
нализм, как такое, еще не созданное, но, по нашему мнению, уже на¬
мечающееся направление общественной науки, как капабилизм (от
слова capability - способность) - наука о потенциальных и реализуемых
способностях каждого человека.
Если для неоклассического синтеза рынок выступает в качестве
сложившегося механизма, то для институционализма, отнюдь не пре¬
небрегающего неоклассическим подходом, характерно обращение к его
составляющим - с учетом таких человеческих черт, как, с одной сто¬
роны, трудолюбие, талантливость, великодушие, честность; с другой -
самолюбие, зависть, ленность, жадность и т.д., но не в этическом ас¬
пекте, а в аспекте формирования институций, способствующих или про¬
тивостоящих проявлению тех или иных черт, положительных или от¬
рицательных.
В неразрывной свяи с институционализмом находится и постоянное
сопоставление вкладов отдельных личностей и всех видов обществен¬
ных образований в благосостояние; соревновательность, пронизываю¬
щая всю общественную жизнь. Отсюда - неразрывная связь институ¬
204

ционализма с маржинализмом, с теорией предельной полезности,
которая после вековых усилий-экономической науки, нашла относи¬
тельно разумную меру для определения эффективности труда каждого
человека и каждого института и одновременно видит задачу обще¬
ственного прогресса в непрерывном совершенствовании измеримости.
Кроме того, нельзя ни в коем случае забывать о том, что одни и те
же факты и обстоятельства, поведения и действия трактуются
разными людьми по разному и что по этой причине институционализм
неотрывен от демократии, от ориентации на мнение большинства, но с
учетом того, что это мнение не постоянно, а в очень многих случаях
подвергается частым колебаниям.
В весьма содержательном сборнике "Альтернатива экономической
ортодоксии" в специальном разделе, посвященном институционализму,
последний характеризуется следующим образом. "Институционалисты
рассматривают экономику как разрабатывающую культурные (здесь
"культура" в самом широком смысле этого понятия. - Я.П.) системы. В
результате они очень заинтересованы в том, чтобы объяснить как
складываются эволюционные перемены. Для этого они используют в
качестве инструмента поведенческого анализа вебленовскую дихото¬
мию, которая включает в себя инструментальные (технологические)
аспекты поведения и церемониальные (здесь "церемониальное" как
синоним обязательного. - Я./7.) (институциональные), полупринуди¬
тельные аспекты. Инструментальные выступают как видимая реаль¬
ность, демонстративное знание. Инструментальное поведение заклю¬
чает в себе нашу возможность развивать и применять технологию для
решения проблем, необходимых для прогресса. Но инструментальное
поведение ограничено церемониальными сторонами с обращением к
мифам и традициям... Общества, в которых наиболее остры церемо¬
ниальные стороны жизни, деградируют из-за невозможности их реше¬
ния. Природа перемен носит эволюционный характер и по своей
сложности возрастает. Не существует заранее данного равновесия и
нет гарантии в том, что общество будет прогрессировать"5.
Одна из главных концепций институционализма - введенное Веб¬
леном понятие "дихотомия": противостояние с одной стороны техники и
технологии; с другой управляющего ими общественного устройства. Не
исключено, что на формирование такого понятия оказало влияние
марксистское положение о противоречии между производительными
силами и производственными отношениями. Однако, между двумя
названными положениями - дистанция огромного размера. С точки
зрения Маркса и марксизма речь идет о противоречии, пропитанном
таким антагонизмом, вследствие которого данное противоречие не
может решаться иначе как путем революционной ломки с переходом к
общественному устройству, основанному на самой упрощенной инсти¬
туции - монополии общественной собственности и на безрыночном
директивном планировании, командно-плановом управлении.
Отправная точка институционализма состоит, во-первых, в призна¬
нии высокого уровня культуры, под которой подразумевается весь
205

комплекс существующих в странах Запада прогрессивных обществен¬
ных отношений, включая и их трансфертность, постоянную способ¬
ность к переходу на следующий, более высокий уровень; во-вторых,
возможность и необходимость без социально-политических катаклизмов
способствовать такому переходу путем многопланового анализа реаль¬
ного положения дел на разных уровнях. «По словам Эдварда Кенна¬
на, - пишет один из адептов институционализма В.Г. Гамильтон, -
институциональная теория ставит перед собой задачи ответить на
вопрос о том, почему все мы находимся на том или ином уровне
обеспеченности (обратите внимание: не нищеты, как у Маркса, а
обеспеченности. - Я.П.) и почему одни обеспечены лучше, чем другие?
Ответ на эти вопросы не может быть получен непосредственно с
помощью формул, объясняющих процессы, происходящие на рынке.
Здесь поиски должны выходить за пределы анализа продаж и покупок и
обращаться к особенностям экономической системы, которая приводит
к ситуации неравенства в одних условиях и не приводит в других. Из
сферы анализа не должны исключаться соглашения, обычаи, образ
мышления, методы действия, которые приводят к тому, что мы
называем "экономический порядок". Все это должно рассматриваться в
качестве взаимодействующих институтов, которые все вместе состав¬
ляют организацию современного индустриального общества»6.
«"Индустриальная экономика", - утверждает Гамильтон далее, -
сама идет навстречу генерализации в описании экономического поряд¬
ка. Ее цель состоит в том, чтобы обеспечить природу и масштабы
порядка, каким он складывается в рамках экономических явлений или в
сфере промышленного производства в плане обеспеченности человека.
По словам Эдвина Кеннана, институционализм пытается объяснить нам
почему мы "так обеспечены как есть", и "почему некоторые из нас
обеспечены лучше других" Такое обеспечение не может быть дано
чисто в рамках формул, объясняющих процессы, в результате которых
на рынке образуются такие-то цены. Здесь поиск должен производить¬
ся также и за пределами продаж и покупок с учетом особенностей
экономической системы, сделавшей такие продажи и покупки возмож¬
ными при данных условиях, но невозможными при иных. Исследование
не должно останавливаться перед анализом соглашений, обычаев,
способов мышления и способов действия, оказывающих решающее воз¬
действие на общую ситуацию, которую мы называем экономическим
порядком. На первый план должны выдвигаться взаимоотношения всех
этих факторов, которые все вместе определяют характер организации
современного индустриального общества»7.
"Институционалисты считают, - пишет один из виднейших идео¬
логов институционализма Дж.М. Кларк, - что сама постепенность
реформ позволяет снять традиционную альтернативу - капитализм или
социализм. Развитие будет идти через продолжительные этапы, через
наполнение старых институциональных форм новым содержанием.
Соотношение общественных и частных сил - это не фиксированный
баланс, а эволюционный процесс творческой адаптации, действующий в
206

зоне, промежуточной между полным laissez-faire и полным коллек¬
тивизмом"8.
Иначе говоря, обращая свое главное внимание на пороки, дефек¬
ты, пароксизмы данной экономической системы, институционализм
твердо стоит на той позиции, что эта система незаменима и что она
заключает в себе способность к постоянному самосовершенствованию.
С точки зрения К.Б. Козловой, автора весьма содержательных
работ об институционализме, последний выступает за создание такого
механизма социального контроля над экономикой, который дал бы
возможность эффективно использовать все потенции рыночного меха¬
низма, устраняя его негативные черты и компенсируя недостатки9.
Самая глубокая идейная основа институционализма состоит в
признании того факта, что при всей их необходимости и незаменимости
рынок и собственность остаются настолько несовершенными институ¬
тами, что без целеустремленного вмешательства внерыночных сил не
может быть и речи о движении в сторону идеала распределения по
результатам труда. «В этом смысле, - как пишет В.С. Автономов, -
методология "человек-общество-политика" для институционализма так
же характерна, как и для исторической школы, и для кейнсианства»10.
По Веблену, цивилизованным народам Запада присущи следующие
основные наклонности: 1) инстинкт мастерства; 2) праздное любопыт¬
ство; 3) родительский инстинкт; 4) склонность к приобретательству;
5) набор эгоистических склонностей; 6) инстинкт привычки. Этот список
можно было бы продолжить11. И насколько же учет такого рода мно¬
жества разнообразных наклонностей и структур усложняет анализ
экономической действительности, экономического человека, функ¬
ционирующего не в качестве Робинзона Крузо (который был вначале
необходим, но которого пришло время отодвинуть в тень), но в рамках
не общества вообще, а общества определенных исторически сложив¬
шихся институтов! Насколько же учет такого рода наклонностей
оказывается сложней, чем Марксово деление на классы, признание
классовых противоречий основой общественного устройства! Насколько
же перед лицом институционализма оказывается необходима ревизия не
только марксизма, но и других односторонних псевдомонистических
решений и взятие на вооружение всего лучшего, включая модели
альтернативности-неопределенности, следование между моделями
рационального и реально возможного поведения!
Чем ясней осознается предназначение рынка как института,
необходимого для осуществления принципа распределения по резуль¬
татам труда, тем очевидней становится необходимость существования
институтов, обеспечивающих следование этому принципу - институтов,
противостоящих любым диктаторским устремлениям, идущим из-за
пределов рынка; и одновременно в самом рынке чертам разруши¬
тельной стихийности. В этом проявляется истинно научная диалектика,
суть которой состоит во взаимодействии трех компонентов: 1) необхо¬
димость фиксирования идеала в виде девиза "каждому по результатам
труда"; 2) признание недостижимости такого идеала и одновременно
207

постоянная устремленность к нему через достижение промежуточных
целей; 3) признание того, что такое движение не может совершаться
автоматически, а требует целеустремленных разумных и активных
действий, которые могут отвечать своему изначальному назначению
только при помощи соответствующих институтов.
Как пишет В.С. Автономов, «альтернативный подход возвращает
целевой функции экономического поведения существенное значение,
которого пытается лишить ординалистская неоклассическая теория,
основанная на ’’максимизации чего угодно" Более того, альтерна¬
тивный подход вскрывает "черный ящик", которым со времени основа¬
ния экономической науки являлся процесс принятия решений. Целевая
функция понимается здесь не только как желаемый результат выбора,
но и как критерий эффективности самого процесса выбирания»12.
Хотя институционализм признает необходимость частной собствен¬
ности на средства производства, меньше всего может идти речь об
апологетизации институционализмом буржуазного класса. Институцио¬
нализм исходит из многослойное™ буржуазии, из наличия в ее составе
как людей праздных, бесплодно пользующихся чужим трудом, так и
людей необходимых, играющих решающую роль в поддержании и
поднятии экономической эффективности.
В другом, более широком, варианте институционализма речь идет
о шести компонентах общественного устройства (или, как пишет
В.М. Далгер, "Шести пучках"): 1) экономические институты, произ¬
водящие и распределяющие товары; 2) образовательные институты,
создающие и распространяющие знания; 3) военные институты, подго¬
товляющие и ведущие войны; 4) институты родства, служащие дето¬
рождению; 5) полицейские институты, создающие и проводящие в
жизнь законы, прибегающие в случае необходимости к силе; 6) рели¬
гиозные институты внушающие веру в систему сверхестественных
доктрин13.
В институционализме понятие оптимальности как промежуточной
ступени на пути к недостижимому идеалу неотрывно от понятия
текущей пропорциональности, какой она складывается на всех уровнях
воспроизводственного процесса - микро-, мезо- и макро- и во всех
социальных прослойках.
Нерекламируемый, внутренний смысл сказанного состоит в том,
что демократическая основа институциональной методологии -
благоразумие, пропитываемое высокой эрудицией, интеллигентностью
и благими намерениями по отношению к бедным или малообеспеченным
людям (заметьте: не к эксплуатируемым, а к малообеспеченным).
Так может быть речь идет не о науке, а лишь об одном из направ¬
лений благотворительности, меценатства? Ответ состоит в следующем:
институционализм не отвергает и меценатства, но дает ему иные
объяснения, чем те, что слышатся с амвонов или с трибун разного рода
филантропических организаций - для последних на первом месте сама
повседневная помощь, для первых (для институционалистов) на первом
месте анализ причин неравномерности, нахождение этих причин не в
208

противостоянии классов и стран, а в широком комплексе разнообразных
отрицательных факторов общественной организации, признание их
неизбежности и вместе с тем исправимости, необходимости в возмож¬
ности активного противостояния такого рода чертам общественного
устройства.
С этой точки зрения институционализм не отвергает и монополию,
отдавая себе отчет в том, что монополия, прежде всего государ¬
ственная, во многих случаях нужна для того, чтобы не допускать
выхода частной конкуренции или частной монополии за рамки опти¬
мальности. ’Порядок через запугивание" ("Order through intimidation")
- так характеризует это явление автор одной из книг по проблемам
экономики и политики современной Японии Карел ван Вольферен14.
Одна из черт институционализма - его своеобразная "интеллигент¬
ность", которая, помимо прочего, находит отражение в непретенциоз-
ности. "Необходимо признать, - пишет В.Г. Гамильтон, - что так же,
как и те объекты, к которым институционализм обращается, последний
находится в процессе развития и не разделяет присущие неокласси¬
ческой теории претензии на завершенность... Будущее неокласси-
W	Н 1 5
ческой теории неопределенно 1Э.
Если в своем отношении к другим направлениям экономической
науки институционализм отличается сдержанностью критики, "терпи¬
мостью", то со стороны других направлений отношение к нему иное -
чаще всего критическое. Для марксистской литературы характерно, с
одной стороны сдержанное одобрение содержащейся в работах по
институционализму критики дефектов капитализма, но прежде всего -
столь же яростная атака на институционализм, как и на другие течения
мировой науки - за "апологетику" - в данном случае в виде защиты
разноукладности, признания необходимости рыночных отношений и
возможностей их совершенствования в комплексе с другими нерыноч¬
ными институтами.
Неприятие институционализма, отрицание его научной ценности
свойственно, однако также и ряду ведущих не- или антимарксистских
течений. Имея в виду институционализм, один из крупнейших современ¬
ных экономистов-неоклассиков Р.Л. Хайлброннер пишет: "Вклад
современной науки в расширение наших знаний о социальных процессах
не просто разочаровывает, он откровенно скуден по сравнению с тем,
что было сделано Адамом Смитом, Джоном Стюартом Миллем,
Карлом Марксом, Торстейном Вебленом, Альфредом Маршаллом,
Джоном Мейнардом Кейнсом или Джозефом Шумпетером. Если судить
о современной экономической теории по ее философскому и историчес¬
кому содержанию, мы будем вынуждены определить ей место в надире,
а не в зените ее истории" (надир - понятие космологии, противопо¬
ложное зениту. - Я./7.)16. Еще более резок в своей критике институ¬
ционализма Марк Блауг. На страницах его, одной из лучших книг по
истории экономической мысли, изданной в Англии в 1962 г. и ставшей
доступной русскоязычному читателю спустя тридцать с лишним лет, мы
читаем: «В области анализа "институционалистам" не удалось выпол¬
8. Я.А. Певзнер
209

нить свое обещание и создать жизнеспособную альтернативу неоклас¬
сической теории. Именно по этой причине данное течение постепенно
потеряло свое влияние»17.
Возможно, что такого рода критическое отношение связано с тем,
что институционализм, интегрируя все лучшее, что есть в других
течениях, умаляет роль каждого из них в отдельности. Кроме того,
такой нигилизм в отношении институционалистского направления
может быть объяснен позицией, согласно которой к науке относится
лишь то, что может быть поднято на "звездный уровень" - на высший
уровень абстракции - вплоть до отражения с помощью математической
символики.
Мы полагаем, что такой подход в принципе необоснован; что
между повседневной земной практикой и высокой теорией существует
обширная "теоретическая ноосфера" Необходимость институциона¬
лизма состоит в том, чтобы ориентироваться на оптимум не только в
высокой теории, но и на уровнях, приближенных в практике, т.е. в том,
чтобы не умаляя роль теории на всех ее уровнях и не отвергая ее,
обращать анализ ближе всего к мезоэкономике, ближе к "серединным
пластам" - с тем, чтобы плодотворно противостоять дробительным
бесконечномерностям. Решение этой задачи становится все более
трудным и сложным по мере прогресса производительных сил,
рождения новых абстракций в теории, возникновения новых систем
управления в политике и в экономике.
Ни приведенные выше одобрительные суждения, ни критика
институционализма ни в коем случае не должна освобождать нас от
собственных суждений. Какие формы, какие институции выбирает себе
тот или иной общественный строй для достижения тех целей, которые
определяются его природой, и насколько эти формы и институты
соответствуют выдвигаемым целям, интересам тех или иных общест¬
венных слоев и даже отдельных лиц в их устремлении к собственному
благополучию? И насколько эффективны эти институты?
В нешироких рамках данной работы мы попытаемся кратко
осветить институционализм в следующих ракурсах. Во-первых, очень
кратко о его наиболее видных зачинателях - что в данном случае, как
мы увидим, немаловажно для понимания его природы. Во-вторых, в
плане привязанности к неоклассицизму как основному направлению
теоретической мысли. В-третьих, в той особой роли, какая ему
принадлежит в социально-политическом, в том числе в международном,
плане - в том как своеобразно выглядит институционализм в странах,
разных по своему общественному устройству - от фашистской Италии
до современной России.
При краткой характеристике происхождения институционализма
целесообразно обратиться прежде всего к двум именам: родоначаль¬
ника этого направления американского социолога и экономиста Т. Веб¬
лена (1857-1929), в большом литературном наследии которого наиболее
важная роль принадлежит книге "Теория праздного класса"18, и к ее
самого видного после Веблена представителя американского экономис¬
210

та и публициста Джона Гэлбрейта (род, 1908), автора многочисленных
исследовательских монографий и статей, среди которых выделяются
"Американский капитализм. Концепция уравновешивающих сил", "Но¬
вое индустриальное общество" и "Экономические теории и цели об¬
щества"19.
Согласно преобладающей в работах институционалистов точке
зрения наследием всей прошлой истории является деление общества не
на два класса, буржуазно и пролетариат, а на три - непосредственные
участники производства вещей и услуг (рабочие, крестьяне, служащие);
люди, занятые необходимым созидательным интеллектуальным трудом
("технократия"); формируемые на демократической основе управлен¬
ческие слои. В отношении первых двух слоев (особенно второго)
собственность выступает как, хотя и важный, но второстепенный
фактор - в том смысле, что во-первых, обладание ею не обязательно,
а, во-вторых, будучи вложена в основной и в оборотный капитал, она,
эта собственность, не носит эксплуататорского характера (здесь самое
большое отличие от Маркса). Эксплуататорский же характер носит
лишь та собственность, которая, будучи порождена завистническими
инстинктами человека, обращена к ведению паразитического образа
жизни - ко всякого рода роскоши, к недоступным для людей труда
развлечениям и т.д. Обращаем внимание на то, что и Маркс выделял
предметы роскоши из общей массы богатства, но для него главной
отличительной чертой была их роль в воспроизводственном процессе,
тогда как в социальном плане по Марксу собственность на предметы
роскоши не отличалась от собственности на средства производства. В
институционализме же дело обстоит совершенно по-другому - "пара¬
зиты" (третий — "праздный класс") это не те, кто обладает собствен¬
ностью, а те, кто, обладая ею, сами не работают и не направляют
свою собственность в процесс воспроизводства. Здесь прежде всего
получатели всякого рода рентных доходов, будь-то землевладельцы
или многие из рантье; здесь и бюрократическая часть государственного
аппарата, т.е. та его часть, которая ничего не производит и может
формально не обладать собственностью, но для которой ее постоянный
доход олицетворяет по принципу дисконта паразитическое владение
собственностью.
В связи с данной проблемой уместно вспомнить о том, как такого
рода вопросы трактовались в трудах Маркса и Энгельса. В письме
И. Блоху от 21-22 октября 1890 г. Ф. Энгельс писал: "Маркс и я
отчасти сами виноваты в том, что молодежь иногда придает больше
значения экономической стороне, чем это следует. Нам приходилось
возражать нашим противникам, подчеркивать главный принцип, кото¬
рый они отвергали, и не всегда находилось время, место и возможность
отдавать должное остальным моментам, участвующим во взаимо¬
действии"20.
Основоположники социал-демократии заслуживают одобрения за
то, что на склоне лет они начали догадываться о неосновательности их
собственных псевдомонистических трактовок, но дойти до "саморазвен-
8*
211

чания" они не смогли. Несостоятельность заключалась в том, что
аспект происхождения тех или иных институций (особенно формаций),
относимый зачастую ко многим тысячелетиям человеческой истории,
они обращали к современности, формационная трактовка застилала
перед ними другие, более актуальные стороны общественного ус¬
тройства. Например, необходимость вооруженного насилия в борьбе
против рабовладения и феодализма переносилась ими и на демокра¬
тический капитализм в смысле отклонения любых версий мирных,
реформаторских (и в то же время революционных по своей сути)
преобразований.
То же самое относится к социальной структуре: Маркс и Энгельс, и
в особенности их большевистские последователи, исключали то, что в
трудах институционалистов занимает очень большое место: подход к
анализу общественной элиты не только по принципу самой собствен¬
ности на средства производства, а в ее оторванности или привязанности
к управлению; само управление в его независимости (или низкой зави¬
симости) от собственности: разделенность государственного управления
на эффективную и необходимую часть и на часть эксплуататорско-
бюрократическую, т.е. использующую соответствующие должности
лишь в своих собственных интересах. Именно такой, институциона¬
листский подход открывает двери для творческого анализа управ¬
ленческой революции, начавшейся во второй четверти нынешнего века
и принесшей радикальные перемены во всем общественном устрой¬
стве.
Нечего и говорить о том, что разделение на классы по принципам
институционализма (т.е. на три класса) практически крайне затруднено.
Именно поэтому в трудах по институционализму, особенно у Т. Веб¬
лена, очень большое место отводится категориям этики, морали,
добропорядочности и т.д., т.е. тем категориям, которые в марксизме
всегда толковались как пустопорожние, как служащие обману эксплуа¬
тируемых и пр.
Названные самые общие положения воплощены в ряде понятий,
более приближенных к действительности, среди которых специального
внимания заслуживает уже упоминавшаяся выше идея дихотомии -
противопоставления производства и предпринимательства. Под послед¬
ним, по Веблену, имеется в виду сосредоточенность предпринимателей
на "делании денег" без участия в производственном процессе и без
заинтересованности в его улучшении.
К слову сказать, понятие "отчужденность" (alienation), занимающее
в марксизме очень важное место для фиксирования абсолютного
противостояния собственности как средства производства - в руках
собственников - против трудящихся, в институционализме также при¬
сутствует, но выглядит по иному: здесь речь идет о разных степенях и
разных формах отчужденности. Если неоклассический синтез представ¬
ляет собой науку о законах равновесия-неравновесия в их абстрактном
аспекте, по математическому правилу "при прочих равных условиях",
то на институционализм ложится задача находить что делает условия
212

неравными и участвовать в процессе их продуктивного (хотя и никогда
не завершаемого) выравнивания. В этом плане Веблен сосредотачи¬
вает внимание главным образом на раскрытии порочных сторон дихо¬
томии, на категории абсентеизма, т.е. на разных аспектах неучастия
собственников в производстве, включая то, что он называет демон¬
стративным потреблением и демонстративным расточительством, в том
числе следование культу одежды, принципу "obium cum dignitate”
("свободное время почетно") и т.п.21 По вполне справедливому
суждению С. Сорокиной, автора предисловия к этой книге Веблена,
последняя "содержит огромный заряд социального критицизма по
отношению к капиталистическому обществу"22.
Естественно, однако, встает вопрос: к чему идет дело? Посвящая
решению этого вопроса множество рассуждений, обращаемых к исто¬
рии, Т. Веблен приходит к констатации усиления в обществе хищни¬
ческих тенденций - без надежд на их скорое преодоление. В этом плане
он выглядит как "пессимистический утопист". Тем более что, несмотря
на симпатии к Марксу и марксизму, Веблен до конца остается амери¬
канцем и не перешагивает черту, через которую с самого начала
перешагнул Маркс, - не обращается с призывом к насильственному
свержению и построению на руинах прошлого чего-то иного, полностью
освобожденного от дефектов настоящего. Но, не перешагнув этой
черты, Веблен дает толчок к поискам иных выходов и в этом смысле
выступает как родоначальник и основатель институционализма -
течения, которое, не будучи социалистическим по названию, по credo
его основателей, оказывается обращено к социализму в том числе, что
оно видит совершающиеся прогрессивные изменения и включается в
деятельность, направляемую к их ускорению.
В этом плане особенно значителен вклад находящегося в прек¬
лонных годах духовного лидера институционализма Дж. Гэлбрейта.
Нелишне отметить, что, уже будучи заметной фигурой в сфере науки,
в годы войны Гэлбрейт занимал в правительстве США пост
начальника управления по контролю над ценами, а в 1960-1963 гг. был
послом США в Индии, т.е. имел возможность вникать в политико-
экономическую действительность не только по теоретическим трудам.
Едва ли не основной концепцией Гэлбрейта является концепция олиго¬
полии как прогрессивного фактора, т.е. такого становления крупных
корпораций, которые оставляют место для широкой массы не только
крупных, но и средних и мелких корпораций, и для созидательной
конкуренции. Последняя, однако, ни в коем случае не есть конкуренция
свободная, какой она представляется сторонникам либерализма, прин¬
ципа "laissez faire" Без крупных корпораций нет прогресса, а крупные
корпорации неизбежно несут с собой ограничение свободы рынка.
"Корпорации, - пишет Гэлбрейт, - получили власть устанавливать
цены и эту власть не смогли ликвидировать никакие антитрестовские
законы..."23.
По Гэлбрейту корпоративно-рыночная экономика - это экономика
одновременного взаимодействия и противостояния трех сил - корпора¬
213

тивно-конкурентнои олигополии; монополистических устремлении
профсоюзов и других организаций лиц наемного труда и потребителей;
демократического государства, как самого мощного и действенного
арбитра, отражающего интересы избирателей и всего населения. Тем
самым политика становится неотъемлемой и необходимой частью
экономики: "Великая диалектика нашего века состоит не в противо¬
стоянии труда и капитала, а в противоречии экономического предпри¬
нимательства и государства"24.
Этот тезис рожден у Гэлбрейта всем ходом его анализа: совре¬
менная экономика невозможна без олигополии в ее монополистических
устремлениях и в то же время ни сейчас, ни в будущем невозможна без
рыночной конкуренции. Противоречие между тем и другим возникает и
решается в ходе взаимодействия государства и корпораций, которое не
может осуществляться иначе, как в их сотрудничестве, всегда прони¬
занном противостоянием и конфликтами.
Используя марксистскую терминологию, можно сказать, что,
согласно институционализму, противоречия пронизывают всю жизнь
современного общества, но, вразрез с марксистским подходом, они не
носят антагонистического характера - их разрешение может совер¬
шаться и совершается на основе демократии, без чьей бы то ни было
диктатуры, без экспроприации. Помимо всего прочего, институцио¬
нализм выступает как экономический аспект современной философии и
политологии - как аспект подкрепляющий тезис об абсолютной необхо¬
димости государства, о беспочвенности любых направлений анархизма
и в то же время о необходимости постоянного прогресса и совершен¬
ствования государственного устройства.
Другими словами, институционализм (как впрочем, и кейнсианство)
предполагает возможность и целесообразность и усиления тех или иных
видов (и всего в целом) государственного регулирования (отнюдь не
только по военно-политическим причинам) и их ослабления. И каковы
бы не были происходящие изменения, сколь бы ни был реален переход
к олигополии, от анархии и стихийности к регулированию, речь не
может идти ни о чем другом, кроме как об экономике, основанной на
многосторонней конкуренции между собой - производителей, произ¬
водителей и потребителей, потребителей. При всех неизбежных
дефектах только таким путем складывается непрерывное приближение
к принципу распределения по результатам труда. В указанном аспекте
современный институционализм, все чаще фигурирующий в литературе
как неоинституционализм, выступает как одна из главных сторон
методологии, лежащей в основе теории индустриального общества,
управленческой революции и регулируемого корпоративно-конку¬
рентного хозяйства.
Будучи по самому своему назначению обращен к реалиям эконо¬
мики в ее связях со всей общественной жизнью, институционализм
конечно же не ограничивается анализом природы и закономерностей
рынка. Истинная диалектика здесь, однако, заключается в том, что,
как мы уже отмечали, сосредоточиваясь на исследовании противо-
214

рыночных факторов, институционализм ни в коем случае не впадает в
утопическое отрицание необходимости рынка в обеих его функциях - в
качестве средства обмена и в качестве подлежащего постоянному
совершенствованию, но ничем не заменимого механизма, который
формирует меры затрат и результатов на всех уровнях — от отдельного
человека до всего народного хозяйства.
Сошлемся в этом плане на высказывание близкого по своим взгля¬
дам к институционализму известного английского экономиста Лайонела
Роббинса (1898-1984).
«Если, - пишет Роббинс, - система цен не играет главенствующей
роли, организация производства всецело зависит от предпочтений вер¬
ховного организатора, так же как организация патриархального хо¬
зяйства, не включенного в денежную экономику, зависит от предпоч¬
тений главы патриархальной семьи.
В рыночной же экономике ситуация намного сложнее. Каждый
человек может рассчитать какие последствия будет иметь его решение
потратить деньги так, а не иначе. Но вовсе не так просто проследить,
какое влияние окажет это решение на весь комплекс "отношений
редкости"; на размеры заработной платы, прибыли, цены, нормы капи¬
тализации и на организацию производства. Для того чтобы охватить
все эти последствия, необходимо величайшее напряжение абстрактного
мышления. Поэтому экономический анализ полезен лишь в рыночной
экономике. В изолированном хозяйстве в нем нет никакой нужды»25.
Он же (со ссылками на Менгера, Мизеса и др.): "Экономическая наука
это наука изучающая человеческое поведение с точки зрения соот¬
ношения между целями и ограниченными средствами, которые могут
быть различно употреблены"26.
"Рынок, - пишет уже знакомый нам Дж. Сорос, - несомненно
является более эффективным средством при распределении ресурсов,
нежели производственное распределение. Но это не значит, что нужно
покончить с государственным вмешательством хотя бы для обеспе¬
чения стабильности того же рынка. Полагать, что частный интерес
автоматически, при помощи чьей-то невидимой руки, обеспечит и
интерес общий, что рынок сам по себе решит все социальные вопро¬
сы, - опасное заблуждение"27. "Идея бесконтрольной экономики, - пов¬
торяет он, - сводящейся к тому, что рынки нужно предоставить самим
себе кажется мне опасной"28. К этому следовало бы добавить:
обращение к нерыночным средствам не подчиняется неким заранее
заданным стандартам - оно совершается в острой социально-полити¬
ческой борьбе, одним из орудий которой в руках многих ее участников
служит учение об институциях.
Еще один известный американский экономист Гэри С. Беккер: "Я
пришел к убеждению, что экономический (здесь читай, - рыночный. -
Я.П.) подход является всеобъемлющим, он применим ко всему.
Человеческому поведению - в условиях денежных или теневых,
вмененных цен, повторяющихся или однократных, важных или мало¬
значащих решений, эмоционально нагруженных или нейтральных
215

целей; он применим к поведению богачей и бедняков, пациентов и
врачей, бизнесменов и политиков, учителей и учащихся. Сфера прило¬
жения понимаемого таким образом экономического подхода настолько
широка, что она покрывает собой предмет экономической науки, если
следовать приведенному выше его определению, в котором говорится
об ограниченных средствах и конкурирующих целях"29.
Несмотря на "разноколейность" институционализма и маржинализ-
ма, в такого рода подходах общие черты двух данных течений
обнаруживаются столь отчетливо, что невольно снова встает вопрос:
нужен ли институционализм? Не покрывается ли вся экономическая
проблематика анализом рыночных законов, законов равновесия-нерав¬
новесия, закономерностями действия и взаимодействия предельных
величин в процессах спроса и предложения, в факторах затрат и
результатов? В этом вопросе как раз и заключены причины, вызываю¬
щие, как мы видели, у некоторых экономистов сомнения в законо¬
мерности самого институционалистского направления экономической
науки.
Для того чтобы судить об обоснованности таких сомнений, необ¬
ходимо снова обратиться к закономерностям рынка. В I главе мы уже
писали о том, что рынок представляет собой самое широкое понятие -
в том смысле, что все происходящее в мире влияет на рыночные отно¬
шения. Какое, казалось бы, имеют отношение к рыночным законам те
или иные природные условия, складывающиеся в течение миллионов
лет, или существование нетрудоспособных людей, или совершающиеся
за пределами рынка криминальные действия, или непредвиденные
обстоятельства личной жизни и т.д. Между тем если не прямо, то
косвенно, все окружающее, не только прошлое или современное, но и
будущее являет собой элементы рынка, понимаемого в широком
смысле этого слова.
Но сказанное ни в коем случае не дает права хотя бы на шаг
отступать от другого аспекта - от текущих обстоятельств, от процесса
текущего воспроизводства, от конкуренции как механизма, способного
оказывать на динамику воспроизводства непосредственное воздействие,
от влияния воспроизводства на характер благосостояния, и на его
динамику.
При данном, втором подходе, естественно, встает вопрос о вре¬
менных рамках. Формирование меры ценностей, происходящее в самом
процессе рыночной конкуренции, не может успевать за необхо¬
димостями, диктуемыми взаимодействием бесконечных по своей массе
факторов рыночного механизма. Тем более не может быть успешной
механическая сумма желаний и возможностей отдельных участников
воспроизводственного процесса. Назначение институтов (и, соответст¬
венно, институционализма) как раз в том и состоит, чтобы в целях
максимальной эффективности действовать не на основе соображений,
решений, принимаемых каждым субъектом в отдельности, а с помощью
демократических средств вносить в рынок, в экономику оптимальную
организованность - с учетом максимально возможного числа и допол¬
216

няющих друг друга, и противостоящих одни другим факторов во всех
областях общественной жизни.
В указанном смысле институции как бы выходят за пределы рынка
в его первоначальном значении, но вместе с тем институционализм ни
на шаг не отступает от концепции, согласно которой именно рынок
является живительной силой всего комплекса факторов и явлений всей
общественной жизни. В этом смысле процесс производства, будучи в
историческом плане по отношению к рынку первичным, в конце концов
сам оказывается заключен в рамки рынка. В производстве возникает
новая техника и технология, новая продукция, новые профессии, но
рынок остается судьей и контролером, которому принадлежит ре¬
шающее слово в определении того, что из нового (и старого)
приемлемо, и что и как отстраняется. Иначе: институционализм про¬
являет свою действенность и необходимость и с учетом решающей
роли рынка, и с одновременным пониманием того, что рыночные
факторы проявляют себя во взаимодействии с факторами не- или ква-
зирыночными.
Институты представляют собой интегральные образования, кото¬
рые только в самой интеграции придают действенность каждому его,
этого образования, элементу. В зависимости от социально-политиче¬
ской обстановки, от степени и характера демократии вообще и собст¬
венности как одного из ее важнейших элементов, действенность тех
или иных институциональных элементов может быть положительной
или отрицательной30.
При многогранности, неравномерности, противоречивости и конф¬
ликтности институциональный прогресс, совершающийся на конкурент¬
но-рыночной, демократической основе, означает прогресс в направле¬
нии социализма. Но, как мы сейчас увидим, институциональные
перемены во многих случаях носят и антисоциалистический характер.
Без специального внимания к институциональным переменам во
многом утрачивают свою роль и категории абстрактной теории. Как
мы уже не раз отмечали (см. главу I), видя в самом институте рынка
монстра, неотвратимо рождающего еще худшего монстра - частную
собственность на средства производства, Маркс не признавал воз¬
можностей прогресса без уничтожения того и другого - и рынка и част¬
ной собственности. В дуализме затрат и результатов, стоимостей и цен
Маркс видел те самые факторы, которые с неизбежностью рождают
эксплуатацию, анархию и стихийность, кризисы и безработицу. Для
Маркса рынок - это не столько институт воспроизводственного про¬
цесса, сколько прежде всего - рядом с частной собственностью на
средства производства - институт эксплуатации.
Вся современная наука и практика показали, что Марксовы абст¬
ракции носили односторонний характер и что рядом с ними не могли не
возникнуть другие категории, отражающие действительность более
полно и более содержательно.
С нашей точки зрения наиболее важные нововведения, возникшие
в экономической теории в противостоянии марксизму, заключены в
217

категориях новатора, мультипликатора и квазиренты. Речь идет о
таких категориях, на основе которых прибыль трактуется как отделен¬
ная от эксплуатации, как возникающая прежде всего и главным обра¬
зом на основе более высокой эффективности производства относитель¬
но ее предыдущих предельных уровней.
Сущность понятия ’’новатор", введенного в науку в 30-х годах
нынешнего века Дж. Шумпетером, состоит в следующем. Речь идет об
абстрактной модели, согласно которой доходы собственников в со¬
циальном плане приравниваются к доходам лиц наемного труда, и
соответственно вся стоимость, превышающая расходы на оборотный
капитал, направляется на инвестиции. Прибыль в таком случае рас¬
сматривается только в одном плане: как результат новаций, т.е.
добавочных расходов по сравнению с теми, что были получены на
основе инвестиций и техники менее производительных, предшество¬
вавших данным. Другими словами, прибыль приносит не эксплуатация
(или точней не только эксплуатация), а прежде всего новая техника и
технология. К понятию "новатор" близко введенное Дж. Кейнсом
понятие "мультипликатор", под которым разумеется число, на которое
надо помножить объем инвестиций, для того чтобы определить реаль¬
ное воздействие этой величины на объем продукции.
Еще один вид дохода, не выступающего в роли эксплуататорского,
связан с введенным в науку А. Маршаллом понятием квазиренты.
Здесь суть заключена в следующем: ценность того или иного блага
складывается на основе общехозяйственного соотношения спроса и
предложения и фиксируется в предельной, безубыточной, самой низкой
цене. Но в то же время всегда есть люди, число которых может
составить и большинство населения, которые были бы готовы уплатить
за единицу данного блага цену выше предельной, и, таким образом,
платя предельную величину, они без дополнительных денег, приоб¬
ретают разницу между их собственной оценкой и реальной (предельной)
ценой.
Нечего и говорить о том, что за каждым из названных (и рядом
других) теоретических категорий, отражающих рост производства и об¬
разование прибыли, лежат целые конгломераты, целые комплексы
организационно-институциональных факторов - начиная от самого
предприятия и кончая рынком во всех его аспектах. Такое утверждение
было бы банальным, относимым к предметам начального знания, если
бы за ним не стояла острейшая борьба в социальной, политической и
духовной сферах вокруг следующих проблем: как складываются
названные конгломераты и комплексы? Что, где и когда в них является
главным и что второстепенным? Что созидательным и что разруши¬
тельным? Именно в этом вопросе с наибольшей остротой проявляется
противоречие между марксизмом и институционализмом. С точки
зрения марксизма на первом месте сама категория частной собствен¬
ности на средства производства, приобретение собственником части
вновь создаваемой стоимости, эксплуатации и классовая борьба, функ¬
ционирование капиталистического общества по принципу "класс против
218

класса" Мы уже не раз отмечали, что такого рода заключения имеют
под собой почву, что в рамках капитализма действительно всегда идет
борьба по только что названным направлениям. Но ведь теория
прибавочной стоимости и классовая борьба сама по себе толкует лишь
о распределении вновь создаваемой стоимости, а не о ее производстве.
Речь идет лишь о том, какая часть вновь созданной стоимости (V + т)
переходит в руки ее создателей (прежде всего рабочих) и какая - в ру¬
ки собственников. В центре анализа, стало быть, не создание стои¬
мости, а лишь распределение уже созданной стоимости между двумя
классами - созидающим и паразитирующим.
С точки зрения экономической науки дело обстоит совершенно по
иному. Не отрицая ни возможности эксплуатации, ни ее реальности,
наука выдвигает на первое место факторы созидающие - и прежде
всего новатор. Рынок же представляет собой институт не только
определяющий весомость новаторства и всех других частей произ¬
водственного процесса, но и - что в данном случае особенно важно -
сам выступает как производитель. С точки зрения марксизма такое
утверждение выглядит как кощунственное, но с научной точки зрения
здесь исходным является положение, согласно которому рынок сам по
себе, путем перемещения благ из одних рук в другие (изначальная
величина здесь может быть и нулевой) выступает как часть созида¬
тельного процесса, как один из элементов технологии, служащей увели¬
чению ценности данной массы богатства.
Такой подход обнимает все без исключения аспекты рыночного
механизма в их положительном плане - не только продажу произво¬
дителем вещи ее непосредственному потребителю, но и все промежу¬
точные, дополняющие друг друга и противостоящие одни другим
звенья, - включая всю безмерно сложную кредитную систему.
Раньше, чем, перейти к политической стороне дела, к очерку
страшной политико-экономической катастрофы XX в. - послеок¬
тябрьскому удушению рынка, обратимся ко второй стороне рыночного
дуализма - дуализма цены и стоимости, затрат и результатов. Кон¬
курентная природа рынка непременно предполагает очень сильный
игровой элемент, намного худшую предвидимость результатов ком¬
мерческих операций по сравнению с тем, какова предвидимость не¬
посредственно в процессе производства. Последнее же (производство)
оказывается привязано к рыночному фактору не только в его жиз¬
ненной необходимости, но и в его неизбежных отрицательных сторонах,
в его элементе риска, в его игровой стороне. Обращаясь к рынку, мы
снова должны зафиксировать два вида отклонений от равновесия -
одно, идущее от самого рынка, от его неравновесной природы; второе
от того, что в рамках рынка действуют не-, квазирыночные, и антикон¬
курентные, монополистические факторы.
И при этом ни в коем случае нельзя отвлекаться от того факта,
что, хотя из самой экономической теории это не вытекает, постоянны¬
ми атрибутами рынка в любом его законном варианте, являются пре¬
ступность, коррупция, мафиозность в ее огромном разнообразии. И за¬
219

частую - в столь крупных размерах, которые накладывают отпечаток
на сам характер рынка.
Такого рода дуализм конкурентного начала означает не только
возможность, но и неизбежность отклонения цен от стоимостей, что,
помимо прочего, позволяет одним наживаться за счет других. Нажива
этого рода здесь как бы проистекает из деловой интуиции, из присущих
коммерсантам способностей, из искусности участников рыночного про¬
цесса в предвидении колебаний с тем, чтобы обращать их в свою поль¬
зу. Истинное назначение рыночного механизма состоит в том, чтобы
переброска из одних институций в другие несла с собой максимум обще¬
хозяйственной мультипликации, т.е. чтобы, говоря условно, налоги не
били бы по хозяйству, а, напротив, повышали его продуктивность.
Здесь на каждом шагу подтверждается тот факт, что известные прави¬
ла арифметики "от перестановки слагаемых сумма не меняется" или
"данное число представляет собой сумму его составляющих" к эконо¬
мике применимы лишь ограниченно. В зависимости от распределения по
отраслям и социальным слоям сумма данных изначальных чисел может
быть различна. Компасом выступает благоразумие, действующее с
ориентацией на фактор рынка и с обращением к факторам, лежащим в
области институционализма.
В комплексе макроэкономических институционалистских факторов
специального внимания заслуживает механизм автоматических ста¬
билизаторов. Речь идет о таком динамизме фискальной политики,
который выражается в следующем: в фазах экономического подъема
происходит возрастание доходов населения, что приводит к авто¬
матическому переводу многих групп населения на следующую ступень
в шкале налогов. Такая акция имеет двоякое значение - сдерживать в
период подъема рост спроса и рост цен и в то же время давать
государству возможность накапливать средства, необходимые для того
чтобы в периоды кризисов увеличивать помощь безработным и другие
социальные платежи, что тормозит падение спроса. Следовательно, на¬
логовая политика, которая в прошлом служила прежде всего средством
для покрытия государственных расходов, все больше превращается в
одно из средств оздоровительного государственного воздействия на
конъюнктуру. В таком повороте нетрудно видеть один из ярких
показателей прогресса внутри самой сферы институционализма. Говоря
об автоматических стабилизаторах, мы одновременно привлекаем
внимание к тому, что существует множество неавтоматических стаби¬
лизаторов, т.е. таких мер, которые действуют не на основе бессрочных
законов, а возникают в ходе текущих необходимостей.
Обратить вынужденные, регулирующие, квазирыночные факторы
к интересам стабильности рынка - одно из главных направлений
развития цивилизации. На практике это означает следующее: когда
правительство решает вопрос о том, куда и как направлять деньги, оно
заботится не только о данной, субсидируемой сфере, но и об ином - о
всей экономике в целом, о ее хозяйственной и социальной сторонах, о
том, как сработает мультипликатор на макро-, мезо- и микроуровнях.
220

Весь опыт XX в. - и прежде всего как будет показано дальше,
опыт СССР и маоистского Китая обнаружил тот факт, что в процессе
нерыночного воздействия на рынок есть грань, после которой регу¬
лирующие факторы превращаются в активно антирыночные, что
неизбежно наносит тяжелейший удар по всему народному хозяйству.
Теоретическим путем эту грань определить невозможно, и
единственное что может и что должна сделать теория - выдвинуть ут¬
верждение о том, что такая черта действительно существует, что она
складывается чисто опытным путем в ходе непрерывной, как и сам
рынок, социально-политической борьбы, и что, наконец, факторы, соз¬
данные для регулирования рынка с целью его поддержки, могут
превратиться (и неоднократно превращались) в факторы, удушающие
рынок, а с ним и экономику. Последнее, впрочем, относится и к тому
случаю, когда черта эта опускается ниже невидимого, но существую¬
щего критического уровня, т.е. когда править бал начинает чисто
рыночная конкуренция, несущая сама по себе стихийность и анархию,
кризисы и массовую безработицу.
Сколь ни велика роль рынка в его институциональном плане, инсти¬
туциональная природа экономики не может быть просвечена без обра¬
щения к двум другим ее категориям - к собственности и к политиче¬
скому аспекту. Оставляя в стороне натуральное хозяйство, вполне
очевидно, что между собственностью и рынком существует очень слож¬
ное взаимоотношение: функционирование собственности в решающей
степени зависит от рынка, но, с другой стороны, характер собствен¬
ности сам оказывает на рынок огромное воздействие.
В марксистском толковании собственности (прежде всего собствен¬
ности как средства производства, но также и на предметы и средства
длительного пользования, включая деньги) исходной является уже
приводившаяся формула Маркса ’’экспроприаторов экспроприируют”
Огромное значение имел тот факт, что после Октябрьского переворота
В.И. Ленин настойчиво внедрял мысль о том, что эта Марксова
формула должна переводиться как лозунг "Грабь награбленное!” Нам
уже неоднократно приходилось писать, что совершившаяся на основе
ленинского лозунга "красногвардейская атака” на рынок и собствен¬
ность ярко демонстрирует тот факт, что социальной базой большевиз¬
ма были не передовые слои пролетариата, а люмпенизированная часть
общества - независимо от ее социальной принадлежности.
При обращении ко взглядам основоположников институционализма
мы снова привлекаем внимание к тому, что в качестве важных со¬
ставляющих его социально-моральной основы они рассматривали инсти¬
тут приобретательства и зависть. И в самом деле: было бы уди¬
вительно, если бы после всего пережитого человечеством в периоды
новой и новейшей истории, не возникали большие массы людей, ко¬
торые, находясь на относительно низких ступенях общественной
лестницы (не говоря уж о нищих и обездоленных), не были бы про¬
никнуты завистью и не видели бы в марксовой теории прибыли как
результата эксплуатации объяснения своей большей ли меньшей
221

бедности; людей, у которых зависть перешла в лютую ненависть по
отношению к тем, кто располагает сравнительно высокими доходами
или имуществом. Отсутствие самого понятия "презумпция невинов¬
ности" - одно из самых тяжких и скорей всего долговечных наследий
марксистско-ленинско-сталинского режима. Перед такого рода "борцами
за справедливость" даже не встает вопрос о том, где проходят грани, с
какого момента, с какого объема имущества человек из бедного ста¬
новится богатым (или наоборот). И существует ли такой уровень
богатства, который дает основание характеризовать его как рожденное
эксплуатацией, и если такой уровень существует, то каков он, как его
можно установить?
Такого рода "борцов против спекуляции" меньше всего интере¬
сует тот факт, что в ходе биржевой игры обогащение одних происхо¬
дит в результате такого разорения добровольно пошедших на риск
других, которое при всем моральном осуждении вряд ли можно
толковать как капиталистическую эксплуатацию в Марксовом пони¬
мании.
Кроме того, в качестве награбленного признается любое состояние,
полученное в наследство или приобретенное благодаря тем или иным
талантам в области науки, искусства, культуры и медицины. И уж
конечно, сколь бы не были необходимы и общественно полезны тор¬
говые и финансовые операции, любые приобретения, полученные с
помощью особых способностей, талантов в ведении такого рода опера¬
ций, толкуются в этих случаях как преступные. Любой состоятельный
или богатый человек рисуется как вор, хотя бы он приобрел свои
миллионы или миллиарды ни на йоту не нарушая закона. Такого рода
"борцов за справедливость" совершенно не интересует то, что для
науки и для демократической политики является главным, - как обра¬
зованы и куда вложены деньги богачей, будь-то Форд - создатель
автомобильный промышленности, Рокфеллер - создатель нефтедобычи
в ее современных масштабах; Мацусита - создатель производства бы¬
товой электроники; Нобель - создатель Нобелевского фонда; Сорос -
создатель фонда, вносящего весьма весомый вклад в мировую культу¬
ру и филантропию.
Какое все это имеет отношение к институционализму? Чтобы
ответить на такой вопрос надо ясно отдавать себе отчет в том, что
ужасающая моральная искаженность взглядов на распределение
богатств и доходов ни в коем случае не означает, что оснований для
таких подходов нет, что, не говоря уже о криминальном мире, оста¬
ваясь в рамках законов, нельзя противостоять требованиям о таких из¬
менениях в политическом устройстве, которые освобождали бы
общество от необходимости ориентироваться только на совесть и на
искусность отдельных собственников, никем не выбранных, никем не
уполномоченных и не контролируемых, приобретших богатство не
только (и очень часто не столько) на основе своего умения, но и на
основе случайных обстоятельств - например, удач в игре на биржах,
успеха в тех или иных рыночных операциях, или в получении наслед¬
222

ства и т.д. Еще раз напомним о том, что институционализм как раз
начинался в вебленовской "теории праздного класса", с осознания того,
что неконтролируемая собственность заключает в себе потенции
опасного антигуманизма во многих его проявлениях.
Впоследствии, уже после смерти Веблена, в 1932 г. вышла в свет
книга Э. Чемберлина "Теория монополистической конкуренции", суть
которой заключалась в том, что монополистические (и в этом смысле
антирыночные) устремления свойственны не только "акулам финан¬
сового капитала", но и прямо-таки любому выступающему на рынке
обладателю собственности - в том числе и собственности в виде
творческих задатков, в виде способности к созидательному труду (т.е.
также и к рабочим). Такого рода монополистическая устремленность
столь же неотъемлемый фактор рынка, как его изначально рыночные,
конкурентные черты. Любая собственность всегда не только состав¬
ляет необходимый элемент рынка, но и может противостоять рынку.
При всей односторонности Марксового подхода к анализу капи¬
тализма или частной собственности нельзя отрицать, что именно
частная собственность на средства производства в том виде, в каком
она сложилась к середине XIX в. и сохранялась до второй трети века
нынешнего, была одним из самых больших пороков общественного
устройства. Необходимость управленческой революции, т.е. раскре¬
пощение производственных сил от крупной частной собственности и
формирование управления не по принципу личного богатства, а по
принципу способностей, - не придумка Маркса, а историческая необхо¬
димость, нашедшая свое решение на путях, не имеющих ничего
общего с Марксовой "диктатурой пролетариата"
В связи с этим стоит коснуться широко распространившегося в
последнее время понятия "постиндустриальная революция". По нашему
мнению, данное понятие неосновательно по той причине, что будучи
сотворено вокруг факта периодизации ("пост"), оно не отвечает на
необходимый вопрос о том, что же следует за индустриализацией? Если
иметь в виду аппаратно-технологическую сторону, то мы полагаем, что
речь должна идти о третьем этапе индустриальной революции: вслед за
веком паровой машины, а затем веком электричества и радио наступил
век электроники, автоматики, компьютеризации. Если же иметь в виду
структурно-организационную сторону (несомненно весьма тесно связан¬
ную с предыдущей, аппаратно-технологической), речь должна идти не
об индустриальной, а от институциональной революции, охватившей
все три главных экономических института - рынок, собственность и
управление. Содержание революционного переворота заключалось не в
уничтожении первых двух институтов, как этого требовал марксизм, (и
как это было совершено в коммунистических странах), а в ином - в
такой трансформации институтов управления, которая при безусловном
сохранении рыночных отношений приносила бы повышение их эффек¬
тивности. Что касается частной собственности, то реформирование
коснулось ее в следующем плане: при том, что сам принцип частной
собственности и владения ею частными лицами сохранялся, была
223

существенно увеличена та часть прибыли, которая переходит в руки
государства (налоги и платежи по социальному страхованию). Но еще
важней было то, что во взаимоотношение между собственностью и
управлением были внесены прогрессивные изменения поистинне
революционного характера. Произошло то, о чем говорилось выше: в
формировании всех форм управления (начиная от назначения управ¬
ляющих и до контроля над сферой кредита, которую с известными
оговорками тоже следует отнести к системе управления) снизилась роль
собственников, но при этом возросла роль демократических государст¬
венных и общественных организаций. С достаточными к тому основа¬
ниями институционалистскую революцию чаще всего называют "управ¬
ленческой” Собственность не ликвидирована, но управление ею осу¬
ществляется на иных, демократических началах, с возрастающим
участием не собственников, а непосредственных участников производ¬
ственного процесса.
Одно из основных положений "марксистско-ленинской политэко¬
номии”, какой она начала складываться при Марксе и Ленине, а затем
превратилась в неотъемлемую часть идеологии КПСС, заключалась в
том, что конец XIX -начало XX в. принесли с собой превращение
капитализма свободной конкуренции в монополистический капитализм,
что, помимо всего иного, означало усиление монопольного начала бур¬
жуазной собственности, укрепление власти крупных собственников.
Если период с конца XIX до начала второй трети XX в. давал для
такого вывода известные основания, то последующее развитие обна¬
ружило его несостоятельность. При всех зигзагах развитие шло прямо
противоположным путем - от безраздельного господства частной
собственности ко все большему ограничению ее позиций - не в ущерб
собственникам, но в пользу трудящихся. При этом крайне важно иметь
в виду регионально-страновую неравномерность - тот факт, что такого
рода поворот начался в индустриальных странах Запада и что при всех
уже состоявшихся свершениях он еще далеко не закончен. Более того:
возвращаясь к обрисованным выше историко-философским аспектам,
мы вправе поставить вопрос: а завершим ли он? Не представляет ли
непрерываемость его движения в этом направлении самое суть истори¬
ческого процесса?
Мы полагаем, что в регионально-страновом плане институцио¬
налистский переворот следует рассматривать в трех вариантах: 1)
США, страны Западной Европы и Япония; 2) КНР, как образец страны
с коммунистическим правлением, но ставшей на путь прогрессивных
институциональных преобразований в экономической сфере; 3) Россия -
как страна, оказавшаяся после отстранения от власти коммунистиче¬
ских сил, в состоянии затяжного кризисного перехода. Перехода к че¬
му? Об этом - дальше.
Что же касается первой модели, перемен, совершавшихся в индуст¬
риальных странах, мы здесь берем в качестве образца Японию. В пре¬
дыдущей главе был рассмотрен характер переплетения в Японии таких
феноменов, как господство корпоративной структуры с ее многими
224

разновидностями; данные, рисущие плотную привязанность размернос¬
ти и структуры предприятий к отраслям - данные немаловажные перед
лицом того факта, что в советской литературе такого рода анализ
давался по преимуществу с обращением к средним цифрам, которые
часто рисовали картину всеобщего роста концентрации производства и
централизации капитала - картину, во многом искажавшую дейст¬
вительное положение, которое характеризуется огромными различиями
по разным отраслям; различиями, свидетельствующими о том, что
централизация капитала как бы "подлаживается” под технологические
факторы, которые во взаимодействии с рынком создают в отношении
концентрации производства (в ее динамике) совершенно разную кар¬
тину в разных отраслях. Здесь же предстает такое разнообразие видов
собственности и управления, которое олицетворяет собой начало, хотя
и не скоро, но уже видимого, ощутимого развития синдикалистских
тенденций, выступающих в разных формах, в том числе и в виде
различных форм участия профсоюзов и других общественных
организаций в управлении производством. ’’Профсоюзы - лицом к
производству” - девиз, который в Советском Союзе не имел другого
назначения, кроме того, чтобы скрыть бесправность профсоюзов и их
полную подчиненность КПСС, здесь, в условиях демократического
институционализма начал приобретать весомую значимость. Перед
читателем встает картина явного преобладания такого фактора, как
разумная направленность инвестиций в долговременном плане над
фактором собственности, владения и текущей прибыльности. Немалое
место отводится и трудовым отношениям, включая анализ систем
пожизненного найма в одних сферах и ротации - в других. Само собой
разумеется, что большое место отводится многосторонней экономи¬
ческой роли государства, ее, этой роли, гибкости и формированию
таких механизмов и таких пределов, которые исключают возможность
перехода от регулирования рыночных отношений к их подрыву.
К решению этой задачи обращена и институциональная сторона -
все органы и все виды планирования и регулирования, которые носят в
одних случаях директивный, в других индикативный характер, неизмен¬
но функционируют в рамках все тех же рыночных отношений.
Обращаясь к институциональному аспекту экономики, нельзя, разу¬
меется, обойти его политический аспект, различные типы увязанности
экономических и политических институтов. Само возникновение инсти¬
туционализма как течения, оказывающего воздействие на реальное
положение дел, на формирование или обновление системы регулирова¬
ния чаще всего было связано с теми или иными катаклизмами в области
политики или экономики. Некоторым, весьма показательным, исключе¬
нием может служить родина институционализма - США. Институциона¬
лизм здесь возник как американский вариант социал-демократизма, не
выходившего за рамки интеллектуальной элиты. Что же касается
реального воздействия институционализма как научного течения на ско¬
рейший выход из кризиса 1929-1932 гг., то этот вопрос требует специ¬
ального анализа, однако скорей всего воздействие было незначитель¬
225

ным. Дело обстояло так, что не институционалисты влияли на регу¬
лирование, а в ходе регулирования, проводившегося правительством
при отстраненности от идеологических течений, начало выходить на
поверхность до того очень мало кому известное данное теоретическое
направление.
Вот что пишет по этому поводу Ли Якокка, крупный американский
бизнесмен, автор изданной в 1990 г. в России книги "Карьера ме¬
неджера": "Свободное предпринимательство выжило также и в период
Великой депрессии. И в данном случае лидеры нашего бизнеса увидели
в этом кризисе конец капиталистического пути. Они пришли в ярость,
когда президент Франклин Рузвельт решил создать рабочие места для
людей, потерявших работу. Но пока лидеры бизнеса занимались лишь
теоретизированием Рузвельт приводил в действие динамические силы.
Он делал именно то, что нужно было делать. И когда он завершил
свою программу, система оказалась прочнее, чем когда бы то ни было
прежде... Франклин Рузвельт оказался на полстолетия впереди
времени..."31 К сказанному Ли Якокка следовало бы добавить, что во-
первых, ни сам Рузвельт, ни тем более лидеры бизнеса, о которых
здесь идет речь, не имели к институционализму никакого отношения.
Но еще важней то, что автор неправ в своем безоговорочном суждении
о сохранении свободного предпринимательства. Если и употреблять
этот термин, то только с той оговоркой, что с участием Рузвельта или
без него в рамках свободного предпринимательства произошли ради¬
кальные, качественные изменения.
И если институционализм как теоретическое течение вряд ли по¬
влиял на начало перемен, то в дальнейшем дело обстояло по-иному:
"включившись" в новый курс, институционализм немало способствовал
его ускорению, т.е. выступил в роли одного из идеологических направ¬
лений управленческой революции. Здесь произошло то, что в истории
науки типично для многих разумных абстракций - их содержательность
проявляется и начинает действовать лишь спустя более или менее
длительное время после того, как такого рода абстракции возникают в
головах ученых, выходят на страницы научных изданий.
О том, как выглядела такого рода радикальная перемена на деле,
можно судить по следующим цифрам. В индустриальных странах до
середины нынешнего века в невоенные годы доля государства в
расходовании национального дохода была на уровне 12-15%. По
новейшим данным весь объем государственных доходов (налоги и
неналоговые платежи) составляли в США (1993 г.) 36,8%; в Японии
(1994 г.) 38,5 и в Великобритании (1993 г.) 44,3%32.
При знакомстве с приведенными здесь и выше данными нельзя
упускать из виду их две черты. С одной стороны здесь виден такой
рост по сравнению с предыдущим периодом (в 2-3 раза по сравнению с
названными выше 12-15%), который вполне отчетливо свидетельст¬
вует о качественном сдвиге, об ином характере экономики по срав¬
нению с тем, какой она была до окончания второй мировой войны. С
другой же стороны, несмотря на то что в некоторых странах (например,
226

в Швеции) имеют место существенные отклонения вверх, в целом
названные цифры могут рассматриваться как верхний предел, как
такой уровень "государственной экспроприации", за который госу¬
дарства не выходят - не потому, что они капиталистические, а потому
что название доли государственного участия оптимальны в отношении
эффективности экономики. Или иначе: доходить до названных уровней
значит повышать эффективность; идти дальше значить снижать ее.
Западные страны и Япония подтвердили это в положительном смысле;
СССР, КНР (в период маоизма) и другие "страны социализма" - в
отрицательном.
Но ведь то, что произошло в сфере распределения национального
дохода - далеко не единственная перемена в защиту свободы предпри¬
нимательства путем ее, этой свободы, ограничения, качественного
реформирования. Так же, как и в отношении Японии, перемены в эко¬
номике США (и в странах Западной Европы) были столь велики, что
сомнение в применимости термина "капитализм" стало вполне обосно¬
ванным. Не лучше ли обратиться к понятию "институционализм" или к
такому как уже рассмотренное выше: "конкурентно-корпоративная ре¬
гулируемая экономика"? Не характерно ли то, что те самые комму¬
нисты, которых до 80-х годов слова "организованный капитализм"
ввергали в гневную истерику, в настоящее время не только признают
содержательность и обоснованность этого понятия, но и упрекают
реформаторов новой России, в том, что проводимые ими реформы не
ведут к построению у нас в стране "организованного капитализма"!
Нет сомнений в том, что институциональные перемены в странах
Западной Европы произошли при более активном участии оппо¬
зиционных интеллектуальных политических сил, чем то, какое имело
место в США. Но чаще всего это были силы, принадлежавшие к ре¬
формистскому и пацифистскому крылу социалистического движения. В
высшей степени характерна в этом плане была ситуация в Велико¬
британии. Здесь главным очагом институционализма как науки было
основанное в 1884 г. "Фабианское общество", куда входили такие
корифеи духовной жизни страны, как Бернард Шоу, Герберт Уэллс,
супруги С. и Б. Вебб, и главным девизом которого был мирный
эволюционный переход к социализму. Фабианству при этом принад¬
лежала роль идеологического центра Лейбористской партии - едва ли
не самой правой из всех организаций Социалистического интернацио¬
нала.
Обращаясь к политической стороне дела, нельзя ни в коем случае
пройти мимо того факта, что институционалистская организованность
была присуща не только демократическим странам, но и тем общест¬
венным устройствам, которые вошли в историю нынешнего века, как
ее самые черные страницы. Мы имеем в виду прежде всего фашистс¬
кую Италию, гитлеровскую Германию, милитаристскую Японию.
Независимо от того, что на Аппенинском полуострове институциона¬
лизм как наука не имел сколько-нибудь серьезного влияния, именно
здесь в период диктаторства Муссолини было сформировано так
227

называемые корпоративное государство, которое во многом (и прежде
всего в плане многоукладное™ со значительным весом государственной
собственности) послужило прообразом ряда последующих институцио¬
налистских устройств. По тому же пути шли и предвоенные Германия и
Япония.
В сопоставлении со сказанным выше, а также с последующим
рассмотрением общего положения дел в КНР и в СССР-России, нельзя
не видеть, что по своему облику и назначению институционализм
может быть двух родов - обращенным к добру и обращенным ко злу,
т.е. в одном случае демократический, повернутый к совершенствова¬
нию и регулированию рынка и собственное™ как институтов свободы и
равноправия, компенсации по результатам труда; и реакционным -
выступающим в функции регулирования с целью защиты и поддержки
собственных интересов государственного аппарата - особенно в тех
случаях, когда эти интересы обращаются в сторону внешней агрессии
или к подавлению внутренней демократии.
Как в этом плане может быть оценено положение дел, сложив¬
шееся в так называемых социалистических странах - прежде всего в
СССР и в КНР? Мы полагаем, что здесь наиболее ярко был продемон¬
стрирован тот факт, что ликвидация симбиоза рынка и демократии
заключает в себе смертельную опасность, а именно обогащение одних
выступает в самых уродливых формах, в виде привилегий номенкла¬
туры, ’’рвачества", ’’блата" во многих его разновидностях, в отторже¬
нии людей от творческого труда - черты, приносившие с собой не
только подавление демократии (как это имело место в фашистских
странах), но и подавление рынка, превращение всей страны в лагер¬
ную зону.
Поскольку институционализм должен трактоваться как механизм
сочетания рынка и демократии, т.е. как система демократического
регулирования рыночных отношений, мы полагаем, что система, гос¬
подствовавшая в СССР в течение ряда десятилетий, не может рас¬
сматриваться как институционалистская. В приказах, исходивших от
Политбюро ЦК КПСС и исполнявшихся при тех или иных формах
всеобщего конвоирования никакого институционализма не было.
С этой точки зрения поистине безмерен по своему практическому и
научному значению опыт реставрации рынка и частной собственности в
России и КНР. Заключены ли в переменах, уже совершившихся или
продолжающихся в этих странах, перспективы выхода из многолетнего
кризиса и поворота на путь восстановления рынка в его основных
функциях - средства обмена и измерителя ценностей?
Здесь мы лишь очень кратко касаемся данного вопроса в двух
плоскостях - историко-политической и теоретической (в аспекте темы
данной главы - институционализма).
Во внутриполитической истории Советского Союза одна из самых
мрачных страниц - после смерти Ленина победа в последней трети 20-х
годов так называемой Генеральной линии Партии над тем течением,
которое именовалось "правым уклоном" и в руководстве КПСС было
228

представлено прежде всего именами Бухарина и Рыкова. В смер¬
тельном столкновении двух направлений - марксистско-ленинско-
сталинским, стоявшим на позициях ликвидации рынка и всех видов
частной собственности на средства производства, - и другим, стоявшем
за продолжение нэпа, первое направление одержало победу. Это и
было второе после Октябрьского переворота начало многих деся¬
тилетий тяжелейших народных бедствий.
Как уже отмечалось в главах I и И, в КНР с конца 70-х годов,
после смерти Мао Цзедуна развитие пошло по иному, прямо проти¬
воположному пути. Здесь также столкнулись две группировки - одна,
олицетворявшаяся так называемой "бандой четырех"; вторая - связан¬
ная прежде всего с именем Дэн Сяопина. Обе группировки (как это
было и в СССР) прикрывались именем Маркса, но истинно марксистско-
сталинско-маоистской была первая. К счастью для китайского народа, в
отличие от того, что произошло в СССР, верх взяла вторая. Исходная
позиция послемаоистского лидера КНР Дэн Сяопина заключалась в
том, чтобы, признавая ошибочность отождествления плановой эконо¬
мики с социализмом, а рыночной экономики - с капитализмом, видеть
марксизм в постоянном поиске такого сочетания плана и рынка, разных
форм собственности (включая и частную), которая приносила бы
максимальную эффективность. При этом, с точки зрения Дэна и его
последователей, в современных условиях такой курс может и должен
проводиться с помощью однопартийной диктатуры КПК. Сочетание
смешанной экономики с диктатурой КПК - это и есть то, чему было
присвоено название "социализм с китайской спецификой".
Новейшим подтверждением того, что такого рода курс сохраняется
на долгое время явилась работа состоявшегося в сентябре 1997 г. 15-го
всекитайского съезда КПК. "Четырнадцатый конгресс КПК (1992), -
заявил на этом съезде председатель КНР Цзян Цземинь, - принял как
одно из условий ускоренного развития создание социалистической
рыночной экономики" "В Китае, - продолжал Цзян, - для строитель¬
ства социализма необходимо исходить из реальной действительности -
начальной стадии социализма, а нельзя исходить из субъективных
желаний, нельзя механически копировать ту или иную зарубежную
модель, нельзя исходить из догматического понимания некоторых
положений в марксизме и ошибочных положений, прикрывающихся
флагом марксизма... начальная стадия социализма - историческая
стадия, когда надо постепенно выбираться из неразвитого положения и
в основном осуществлять социалистическую модернизацию. Такой ход
истории по меньшей мере потребует ста лет, а для укрепления и
развития социалистического строя потребуется еще более длительное
время, потребуются неустанные усилия нескольких, даже десятков,
поколений" (курсив мой. - Я./7.)33.
По словам выступавшего на том же съезде премьера Госсовета
КНР Ли Пэна, «отказ КПК после "культурной революции" от тезиса
"во всем руководствоваться классовой борьбой"», который как
известно, был предложен Мао Цзедуном, и провозглашения курса на
229

экономическое строительство, явилось первым этапом в раскрепо¬
щении сознания в практике партии. Выдвинутый Дэн Сяопином и
утвержденный на XIV съезде партии (1992 г.) курс на создание социа¬
листической рыночной экономики был новым крупным этапом в раскре¬
пощении сознания китайских коммунистов”34. Все разделы этого боль¬
шого доклада, анализирующие экономику, посвящены факторам и ком¬
ментариям, рисующим успех курса на регулируемую рыночную эко¬
номику. Самым большим успехом является ускорение роста ВНП, о
чем уже шла речь в главе I.
В плане рассматриваемой темы и с учетом ряда других материалов
того же XV съезда КПК приведенные выше цитаты требуют опреде¬
ленных комментариев. Во-первых, утверждая, что рынок, представляя
собой не более, чем "китайскую специфику”, лидер КПК остается на
той позиции, что в принципе рынок и социализм несовместимы. Ки¬
тайские руководители, так же как и в свое время советские, пуще огня
боятся легализации понятия "конвергенция”, так как в этом случае
рухнут основания для обособленного, противостоящего всем другим
существования марксистской идеологии и марксистской партийности. В
то же время, в отличие от РКП(б)-ВКП(б), отведшего в 1922-1936 гг.
для переходного периода от капитализма (от нэп'а) к "социализму”
немногим более одного десятилетия (а если учесть, что начало "раз¬
вернутого социалистического наступления” началось в 1928 г., то пе¬
риод нэп'а длился всего 6-7 лет), здесь в Китае речь идет о ряде поко¬
лений, о периоде в сотню лет.
Поскольку реальное положение дел зависит от политической обста¬
новки, а последняя здесь далека от демократии, никто не может ска¬
зать, насколько такого рода предсказания серьезны и обоснованны.
Но поскольку речь идет о ряде поколений, есть все основания пред¬
полагать, что, фактически отбросив понятие "коммунизм” (несмотря на
сохранение названия "Компартия”), нынешние китайские руководители
в отличие от сталинско-троцкистских отдают себе отчет в том, что
"социализм" это не пустое лозунговое понятие, а очень сложная со¬
циально-экономическая модель, которая как в теории, так и на прак¬
тике еще требует многих десятилетий для своей разработки и тем
более для ее претворения в жизнь.
Как бы то ни было, уже в 1985 г. в КНР были проведены реформы,
суть которых состояла в переходе на "двухколейную" систему цен.
Первая колея - свободные рыночные цены. Вторая - цены фикси¬
рованные или регулируемые государством. По данным на вторую поло¬
вину 80-х годов на долю свободных цен приходилось уже более поло¬
вины общей массы торговли, и эта величина сохраняла тендению к
дальнейшему росту.
У читателя вполне закономерно может возникнуть вопрос: какое
все это имеет отношение к основной теме главы - к институционализму
как научному течению? Ответ заключается прежде всего в том, что,
несмотря на большое сходство с режимом коммунистического тотали¬
таризма в бывшем СССР, КНР от последнего отличается тем, что под
230

контролем ЦК КПК здесь допускаются выступления ученых, не совпа¬
дающие с ортодоксально марксистскими взглядами. Да и сама стерж¬
невая формула "социализм с китайской спецификой" допускает возмож¬
ности вариаций.
В этом плане мы обращаемся к трудам российских китаеведов
Л.Д. Бони и О.Н. Борох. Л.Д. Бони пишет: «Экономист Ван Юй и Вэй
Мин считают, что "лишь по мере развития товарно-денежных отноше¬
ний и перехода к рыночной экономике впервые в условиях социализма в
Китае создаются реальные условия и возможности для осуществления
принципа распределения по труду. При административно-командной
системе, отрицавшей роль рынка, отсутствовали необходимые условия
и формы реализации данного принципа. Без рынка лишь путем учета
затрат труда, невозможно непосредственно измерить общественный
труд"»35. В этой сентенции заключен очень большой смысл: несмотря
на однопартийное господство компартии, китайские ученые могут пи¬
сать о необходимости рынка правду, которая для советских ученых при
коммунистическом режиме была запрещена.
Разъясняя содержание институциональной модели в ее общеми¬
ровом, классическом аспекте, О. Борох замечает, что ее сторонники
критически относятся к выдвинутой неоклассиками идее рациональной
деятельности и рационального выбора. "В отличие от неоклассики, -
пишет О. Борох, - теория новой институциональной экономики описы¬
вает человеческую природу такой, как мы ее знаем, использует поня¬
тия ограниченной рациональности и оппортунизма"36. По приведенному
Борох определению О. Уильямсона, ограниченная рациональность по¬
ведения связана с несовершенством информации, а оппортунизм - с
несовершенством самого человека37.
По мнению О. Борох, разработанная современными институцио¬
налистами модель индивидуального поведения в большей степени, чем
неоклассические представления о человеческой натуре, соответство¬
вала китайской культурной традиции, в которой идеалы индивидуализ¬
ма не занимали такого приоритетного положения, как на Западе. Вы¬
воды сторонников нового институционального направления о необхо¬
димости создания правил, регламентирующих индивидуальное поведе¬
ние, также органично вписывались в контекст китайской отечественной
мысли, традиционно рассматривавшей поведение человека как управ¬
ляемое извне и придававшей первостепенное значение нормам и пра¬
вилам.
Одна из основных характеристик институционализма состояла в
благожелательном отношении к государственному вмешательству.
Этот тезис был легко воспринят китайской экономической наукой, ко¬
торая также выступала за контроль государства над экономическими
процессами38. Как нам представляется, повышенный интерес, прояв¬
ляемый к институционализму в КНР отражает тот факт, что данное
течение особенно ценно в условиях реформ, становления новых систем.
Существенно и то, что как отмечает О. Борох, проникновению
идей институционализма в китайскую экономическую мысль способ¬
231

ствовала некоторая близость институциональной парадигмы к марксист¬
ской. Но гораздо более важно другое - здесь рассматривается очень
тесная связь китайского институционализма с западным неоинституцио¬
нализмом - течением, которое в последней трети нынешнего века
вырвалось на авансцену мировой экономической науки, что, помимо
иного, нашло свое отражение в присуждении Нобелевских премий вид¬
нейшим представителям данного направления - Коузу, Норту, Бью¬
кенену.
Китайских ученых привлекает то, что современный западный нео¬
институционализм выступает как комплекс направлений, отнюдь не
пренебрегающих теорией рыночного равновесия как осью экономи¬
ческого анализа и в то же время сосредоточивающих свое внимание на
разных видах неравновесия, на их природе и на разных путях опти¬
мизации. Как показывает О.Н. Борох, именно с этой точки зрения в
научных кругах Китая особой популярностью пользуются такие запад¬
ные ученые, как Я. Корнай, изучившей разные виды неравновесия,
каким оно проявляется вокруг фактора дефицита; как Р. Коуз, внесший
вклад в анализ динамики собственности с учетом трансакционных
издержек и разнообразных ситуаций внутри фирм; как У Норт с его
концепцией, согласно которой при переходах от одних систем или
структур экономики к другим на первое место выдвигаются такие
институциональные факторы, как несовершенство информации, неопре¬
деленность, риск, трансакционные издержки; как Г. Беккер, выступив¬
ший с концепцией иррационального поведения (включая проблему
"человеческого капитала" - в частности, роли в экономике семейных
отношений); как М. Бьюкенен, внесший вклад в теорию обществен¬
ного выбора через обращение ко взаимодействию политической демо¬
кратии и свободы рынка.
В каком направлении будет развиваться КНР? Точного ответа на
этот вопрос никто дать не может, но мы полагаем, что нынешняя
двойственность (разнонаправленность политики и экономики) не может
быть долговечной. Либо к руководству КПК придут люди, которые, по-
прежнему клянясь марксизмом, потянут назад к маоизму, либо дело
придет к установлению демократического устройства с многопартийной
системой. Учитывая всю мировую обстановку, мы считаем второй ва¬
риант более вероятным.
Как бы то ни было, сколько бы руководители КПК ни клялись
марксизмом, при внимательном ознакомлении их формулы "социальная
модификация" или "строительство социализма с китайской спецификой"
или синтез трех аспектов - "реформа, развитие и стабильность" - все
это внешне выглядит как движение в сторону европейско-американо-
японской модели, именуемой по-прежнему "капитализмом". Но при этом
руководство КПК, так же как в недавнем прошлом руководство
КПСС, не признает того, что составляет самую важную сторону после¬
военных перемен - капитализм, как система безраздельного господства
частной собственности на средства производства, остался позади, а тот
рубеж, на который уже вышло современное индустриальное общество,
232

это уже не капитализм (во всяком случае не прежний капитализм и не
монополистический капитализм) и даже не ’’организованный капита¬
лизм" - а демократический институционализм, или система смешанного
хозяйства, в котором ведущая роль принадлежит социал-демокра¬
тическому мониторингу; либо, наконец, попросту конкурентно-корпора¬
тивное, государственно регулируемое общественное устройство. Иначе
говоря, при всей китайской специфике происходит сближение КНР с
Западом и с Японией в сторону социализма в его научном понимании -
со все более отчетливым пониманием того, что социализм это не ко¬
нечная цель, а непрерывный, никогда не прекращающийся переход от
одних рубежей к другим, более высоким.
После сказанного выше очевидно, что содержание институцио¬
нализма, оправданность самого его существования в том и состоит, что,
выступая в качестве учения, помогающего формированию институций,
необходимых для выполнения рыночных функций, эта сфера эконо¬
мической науки одновременно обращается к анализу вне- или проти-
ворыночных функций, включая разнообразные виды монополии, т.е.
факторов, идущих не от рыночных законов, а от их постоянного и не¬
отвратимого нарушения. Институционализм исследует, как факторы
случайности, пронизывающие всю общественную жизнь, всю экономи¬
ку, сочетаются с рыночными законами и лишь в конечном счете, через
непрерывный шквал нарушений в конце концов все же оказываются
заключены в рамки конкурентного рынка. Эта проблема, которая пер¬
воначально носила абстрактно-теоретический характер, в XX в. приоб¬
рела очень большую значимость - особенно в связи с полным провалом
советской попытки создать вне- или антирыночную экономику.
К настоящему времени отчетливо раскрылось то, что в недалеком
прошлом настойчиво скрывалось - цифровые данные, призванные де¬
монстрировать преимущества социализма в экономике, носили предна¬
меренно фальшивый характер, и лишь скрывали экономическое банк¬
ротство ленинско-сталинского социализма. Дальнейший анализ такого
рода фальши и ее многообразных проявлений не входит к нашу задачу.
Но в связи с темой главы мы не можем не отметить, что в плане
механизма советской экономики ее самым большим пороком был, хотя
и менявшийся по форме и по масштабам, но, как уже отмечалось во II
главе, никогда не сходивший на нет товарный дефицит. Это явление
представляло собой худший вариант инфляции, причем главная особен¬
ность была в том, что в отличие от обычной, открытой инфляции,
которая в других странах возникала лишь в моменты острых военно¬
политических кризисов, в СССР инфляции в форме дефицита была хро¬
нической и неодолимой, и, что особенно важно, скрытой - при том, что
ее тайна охранялась с применением административных или худших
репрессий.
Механизм инфляции в форме дефицита заключался в следующем.
Всем без исключения предприятиям "социалистического сектора" (ох¬
ватывающего более 99% экономики) предписывались обязательные для
них планы производства и реализации по твердым, назначавшимся
233

сверху ценам. В той части, в какой планы реализовывались, проблем не
возникало. Но в очень многих случаях планы не выполнялись, за что
руководители предприятий несли определенную, иногда реальную, но
чаще лишь показную, ответственность.
Гораздо важней было другое - при невыполнении планов пред¬
приятия имели возможность покрывать издержки - в том числе и
выплачивать заработную плату. Из политических соображений таких
недоплат государство строжайшим образом не допускало, и при том,
что открытость дефицита госбюджета была запрещена, недостаток
зарплаты покрывался путем государственных субсидий, создававшихся
при помощи искусственной денежной эмиссии. Это и послужило при¬
чиной небывалого по продолжительности всеобщего дефицита едва ли
не всех видов товаров и услуг - при том, что партийно-государственная
номенклатура пользовалась особыми привилегиями. Это и был особый
вид инфляции, такой, при котором стабильность официальных цен
сопровождалась хроническими острейшими дефицитами, а последние в
свою очередь огромной спекуляцией, т.е. противозаконной продажей-
покупкой товаров за пределами государственной торговой сети -
криминальной продажей по реальным рыночным ценам, которые чаще
всего были намного выше официальных. Другими словами, рынок все
равно брал свое - но только в своей самой уродливой, разрушительной
форме. Это и была "социалистическая институциональность"
Как же совершались и что принесли с собой начавшийся в конце
80-х годов уход от этой системы, ее ломка и попытка создания новой?
Мы полагаем, что в этом плане самым важным актом было вве¬
дение в 1992-1993 гг. системы свободных цен. Инфляция, скрывав¬
шаяся в течение ряда десятилетий под покровом твердых цен и,
соответственно, постоянных дефицитов, вырвалась наружу и развилась
в обычном виде - в виде спирали "рост цен - рост запрплаты - рост цен
и т.д.". И несмотря на то что такой ход дел очень быстро привел к
колоссальному увеличению общего индекса цен (принимая за единицу
цены 1990 г., в 1996-1997 гг. цены составили около 9 тысяч), мы
полагаем, что этот шаг сам по себе был прогрессивным, так как откры¬
лась перспектива избавиться от многолетней гангрены дефицитов.
Можно было ожидать, что ликвидация дефицитов будет способ¬
ствовать такому преодолению - ведь для трудового человека откры¬
лась возможность реализовать заработок без очередей, без "блата" -
стало быть повышалась заинтересованность в работе. Но очень быстро
выяснилось другое: необходимый сдвиг в сфере обращения не принес с
собой ожидавшихся результатов, так как не сопровождался разумными
и столь же необходимыми поворотами в сферах собственности и произ¬
водства. У подавляющего большинства тех, кто хотел бы и в твор¬
ческом аспекте мог бы создать собственный предприятия (в том числе и
у колхозников, пожелавших стать фермерами) в условиях жестокой
инфляции не было необходимых денежных средств. Те, у кого они в
небольших количествах были, чаще всего бросались в сферу мелкой
торговли как малозатратной и в этом плане менее рискованной. Другие
234

же, обладавшие большими средствами и готовностью идти на риск,
ринулись в сферу кредита, т.е. опять-таки - вне непосредственного
производства товаров и услуг. Диспропорциональность между сферами
обращения и производства была такова, что на длительное время
оказались невозможными не только рост эффективности, но и ее под¬
держание на прежнем "командном" уровне.
Что же происходило в сфере производства? Здесь главная надежда
была на приватизацию, на то, что государственные предприятия, став¬
шие частными (акционированными) или смешанными частно-государ¬
ственными проявят высокую заинтересованность и искусность в раз¬
витии производства. Для достижения такого результата в короткие
сроки были совершены три основные институциональные акции: во-
первых, ваучеризация; во-вторых, сокращение военного производства;
в-третьих, снятие прежних запретов на импорт иностранного капитала.
Едва ли не самый большой урок такого рода "шоковой терапии"
состоит в том, что она себя не оправдала, - как оказалось, тяжелые
наслоения семидесятилетий марксистско-ленинско-сталинского социализ¬
ма невозможно было ликвидировать за 3-5 лет. "Работа нерыночного
хозяйства, - пишет Е.Т. Гайдар, - невозможна без жесткой тоталитар¬
ной власти. Крушение КПСС, обслуживавших ее властных инструмен¬
тов неизбежно повлекло за собой острый кризис социалистической эко¬
номики, в которой перестают работать приказы и отнюдь не начинает
сразу работать рынок"39.
Обращение к методу ваучеризации имело прежде всего полити¬
ческое назначение - правительство рассчитывало "осчастливить" всех
граждан, бесплатно сделав их владельцами прибыльной ценной бумаги.
Этому намерению не суждено было реализоваться. Необходимыми
цифрами мы, к сожалению, не располагаем (да и вряд ли они суще¬
ствуют). Но окружающая общая обстановка позволяет видеть или с
большой степенью уверенности предполагать, что данная мера окон¬
чилась неудачей. Очень многие вложили ваучеры в предприятия, ко¬
торые впоследствии обанкротились. В большинстве других случаев
ваучеры, превратившись в ценные бумаги предприятий, "раствори¬
лись" - их номинальная ценность (первоначально - 10 тыс. руб.), хотя и
возросла, но во много раз меньше, чем выросли цены - так что прак¬
тически почти никто из миллионов новых владельцев ценных бумаг
прибавки к своему благосостоянию не заметил. По-видимому, намного
более правы были те экономисты и политические деятели, которые
предлагали проводить приватизацию по методу продажи ценных бумаг
с аукциона. Это создало бы определенное социальное неравенство, но
вместе с ним и такую заинтересованность владельцев акций в процве¬
тании соответствующих предприятий, которая так или иначе обрати¬
лась бы в живительную струю, благотворную для всех социальных
слоев.
При всей безусловной обоснованности курса на конверсию военных
предприятий, процесс этот, будучи связан с огромными трудностями в
областях технологии и финансов, в течение ряда лет не мог не оста¬
235

ваться убыточным. Еще одним фактором, создававшим огромные труд¬
ности не только для обновления промышленности, но и для поддер¬
жания ее на прежнем уровне, был тяжелейший удар по прошлому раз¬
делению труда, нанесенный в результате развала Советского Союза
как единого государства. К тому же внутренняя политическая неустой¬
чивость, не до конца ликвидированная опасность коммунистической рес¬
таврации, выступила в качестве главного фактора, ограничивавшего
приток в страну иностранных инвестиций - отток значительных масс
валюты за рубеж. Попросту говоря, многие из владельцев капиталов
не хотят их никуда вкладывать, так как боятся нового перехода к
курсу "грабь..."
Оставшаяся в наследие от прошлого, еще далеко не преодоленная
безрыночная анархия времен "развитого социализма", на путях еще
далеко не завершенной реформации как бы соединилась с анархией
переходного периода.
При всех такого рода колоссальных трудностях в сфере мате¬
риального производства, правительство уже с конца 1994 г. встало на
путь пресечения дальнейшего роста необеспеченной эмиссии денег. Ко
всему другому прибавились еще неплатежи по налогам, теневая эконо¬
мика, неслаженность новой правовой системы, усиление разнообразных
видов коррупции. Будучи безусловно разумной в плане пресечения
дальнейшей гиперинфляции, в тех конкретных условиях, в которых эта
мера проводилась, она повлекла за собой неожиданное и тяжелейшее
последствие - задержки в платежах по пенсиям и по всем видам оплаты
работников бюджетной сферы (включая вооруженные силы), и, хотя и
в меньшей степени, такие же задержки оплаты в сфере материального
производства. В последнем случае ущербность была двойной - не полу¬
чая по несколько месяцев заработную плату, люди шли на забастовки,
которые приносили с собой снижение производства, а, следовательно,
еще больше ухудшали общее положение. Такого явления - длитель¬
ной, иногда многомесячной задержки в выплате заработной платы, со¬
ветская и российская экономика не знала даже в самые трудные пе¬
риоды своего функционирования.
Начиная с 1990-1991 гг. производство ВНП покатилось вниз, и
падение было приостановлено лишь в 1997 г., после того, как объем
ВНП снизился по разным подсчетам на 40-45%. Иначе говоря, необхо¬
димое "переосвидетельствование" предприятий, отраслей, регионов в
плане еще только начавшей складываться рыночной рентабельности
проходит крайне болезненно.
Перед любым мало-мальски пытливым аналитиком возникает
вопрос: почему так случилось? Нельзя ли было всего этого избежать?
Жгучесть этого вопроса постоянно раздувается коммунистами, требую¬
щими возврата к тому самому прошлому, когда "процветающая совет¬
ская экономика" выступала в виде пустых полок магазина, в виде мрач¬
ных коммуналок и миллионов людей в казармах и лагерных бараках.
После всех "за" и "против", после учета многолетнего и много¬
образного опыта институционализм выступает как наука, подсказываю¬
236

щая преимущество демократического (мы бы сказали "фабианского”)
или социал-демократического общественного устройства. Речь идет о
такой многоукладное™, которая дает человеку максимум социально-
экономической, политической и духовной свободы, обращаемой против
любых видов эксплуатации; свободы, направляемой на то, чтобы во
всех областях жизни иерархия соблюдалась соответственно способно¬
стям и результатам труда каждого трудоспособного человека. И не
беда, что данное понятие, социал-демократический институционализм,
может показаться не вполне определенным. Важно то, что оно лучше
других понятий отражает то общественное устройство, которое в
марксизме много лет третировалось как "загнивающий капитализм", а
на деле продемонстрировало перед всем миром (прежде всего в состя¬
зании с социализмом) видимые успехи в поднятии благосостояния, в
свободном критическом отношении ко всему окружающему, и, прояв¬
ляя гибкую стабильность, сохраняет мощные потенции дальнейшего
прогресса.
Подойдя к завершению главы и книги, вновь отметим, что едва ли
не главный предмет общественной науки состоит в совершенствовании
мотивационного механизма общественного устройства. С этой точки
зрения конечная цель институционализма в том, чтобы содействовать в
решении вечной и по самой своей природе не разрешимой до конца
задачи - приближению практики к такому абстрактно-теоретическому
идеалу распределения по результатам труда, которое приносило бы с
собой постоянный прогресс в отдаче по способностям ради личного и
общественного благополучия.
Движение в этом направлении предполагает органическую связан¬
ность и постоянно прогрессирующее взаимодействие трех главных
институций - рынка, собственности и политической демократии. В
такого рода взаимодействии самый большой успех достигнут странами
западноевропейской цивилизации (независимо от географического
расположения, т.е. включая США и Канаду, Японию, некоторые вы¬
рывающиеся вперед бывшие колонии и полуколонии) в их многолетней
борьбе против всех видов тоталитаризма, феодального, монополисти¬
ческого, фашистского, коммунистического. Понятие "вестернизация"
заключает в себе отнюдь не только географическое содержание - оно
отражает будущее всего общественного развития человечества. Имен¬
но с этим связано определение такого прогресса как осуществляемого
на основе принципов социал-демократического институционализма. Не¬
смотря на однопартийное господство Коммунистической партии, в этом
же направлении движется и КНР.
Нечего и говорить о том, что у России своя, исторически сложив¬
шаяся специфика. Но сколь не велики национальные особенности, путь,
по которому идет новая Россия, это не возврат к капитализму и не
реставрация командно-бюрократической системы, именовавшейся "раз¬
237

витым социализмом", а генеральная линия развития всей современной
цивилизации - ориентация на социал-демократический институциона¬
лизм - систему, заключающую в себе наиболее мощные потенции мно¬
гостороннего прогресса.
С нашей точки зрения социал-демократический институционализм
это и есть та идеология, которая поможет преодолеть духовный кри¬
зис, возникший в России и других странах бывшего "Социалистического
Содружества" после краха коммунизма.
1	Заключительная строка стихотворения А.С. Пушкина "Осень"
2	Negishi Т. History of Economic Theory. Tokyo, 1989. P. 29.
3	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 378.
4	Kindlberger С.Р. Economic Theory in Retrospect. N.Y.: Oxford, 1996. P. 203.
5	Alternatives of Economic Orthodoxy. N.Y., L.: M.E. Sharpe, 1987. P. 202. Далее:
Alternatives.
6	Ibid. P. 210.
7	Ibid. P. 206.
8	Цит. по: Критика современной буржуазной политэкономии. М., 1977.
С. 358.
9	"Критика современной буржуазной политэкономии" М., 1977. С. 355.
Более подробно см.: Козлова К.Б. Институционализм в американской
политэкономии. Идейно-теоретические основы либерального рефор¬
мизма. М., 1987.
10	Автономов В.С. Человек в зеркале экономической теории. М., 1993.
С. 5.
11	Цит. по: Там же. С. 51-52.
12	Там же. С. 69.
13	Alternatives. С. 254.
14	Wolferen K.V. The Enigma of Japanese Power. N.Y., 1989. P. 444.
15	Alternatives. P. 212.
16	Thesis. M., 1993, зима. T. 1. C. 53.
17	Блауг M. Экономическая мысль в ретроспективе. М., 1994. С. 272.
18	Weblen Th. The Theory of the Leisure Class. An Economic Study of Institutions. L.,
1899. (В России впервые издана в 1984 г.).
19	Galbraith J. The American Capitalism. The Concept of Countervailing Power.
Boston, 1952; Galbraith J. The New Industial State. Boston, 1967 (pyc. nep.
Новое индустриальное общество. M., 1969); Economics and Public Purpose.
Harmondsrvorth, 1973 (рус. пер. Экономические теории и цели общества.
М., 1976).
20	Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 37, с. 396; см. также: Там же. Т. 25,
ч. И. С. 354; Там же. Т. 39. С. 175.
21	Веблен Т. Теория праздного класса. М., 1984. С. 29.
22	Там же. С. 52.
23	Galbraith J. The American Capitalism. The Concept of Contervalling power. P. 51.
24	Ibid. P. 185.
25	Robbins L. An Essay on the Nature and Significance of Economic Science. L.,
1935. Цит. no: Thesis, т. 1. C. 20.
26	Ibid. P. 18.
27	Моск, новости. 1997. 23 февр. № 8. С. 19.
238

28	Финансовые известия. 1998. 15 янв. № 2. С. V.
29	Thesis. Т. 1.
30	Подробней об этом см.: Певзнер Я.А. Экономическое учение Карла
Маркса перед судом двадцатого столетия. М., 1996. С. 52.
31	ЯкоккаЛ. Карьера менеджера. М., 1990. С. 237.
32	International Comparison. Tokyo, 1997. Р. 87.
33	Hold the Great Banner of Deng Xiaoping Theory... Доклад Цзян Цземиня на XV
съезде КПК от 12 сент. 1997 г. С. 6, 7.
34	Там же. С. 14.
35	Бони Л.Д. Рынок в китайской деревне (1978-1995 гг.). М., 1996, с. 23; о
китайском институционализме см.: Борох О.Н. Развитие китайской эко¬
номической науки в период реформ. М., 1997. Ч. 1, 2; Она же. Совре¬
менная китайская экономическая мысль. М., 1998.
36	Проблемы Дальнего Востока. 1997. № 2. С. 5.
37	Уильямсон О. Поведенческие предпосылки современного экономиче¬
ского анализа // Thesis. Осень 1993. Т. 16. Вып. 3. С. 39.
38	Проблемы Дальнего Востока. 1997. № 2. С. 80.
39	Известия. 1997. № 186.

ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ	 3
Глава /
МИРОВАЯ РЕВОЛЮЦИЯ - ВЕЛИКАЯ АВАНТЮРА И ЕЕ ПРОВАЛ		12
Глава II
ПРАКТИКА - КРИТЕРИЙ ИСТИНЫ И ФАЛЬШИ	 51
Глава HI
НЕКОТОРЫЕ ПОЛИТИКО-ФИЛОСОФСКИЕ АСПЕКТЫ МАРКСИСТСКОЙ
ТЕОРИИ	 70
Глава IV
НЕКОТОРЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ МАРКСИСТСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЭКО¬
НОМИИ В СВЕТЕ СОВРЕМЕННОЙ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ		106
Глава V
О ТРАКТОВКЕ МАРКСОМ ПЕРВОНАЧАЛЬНОГО НАКОПЛЕНИЯ И О
НЕОБХОДИМОСТИ ПЕРЕСМОТРА МАРКСИСТСКОЙ ПЕРИОДИЗАЦИИ
ИСТОРИЧЕСКОГО ПРОЦЕССА	 130
Глава VI
КОНКУРЕНТНО-КОРПОРАТИВНАЯ ГОСУДАРСТВЕННО-РЕГУЛИРУЕ¬
МАЯ РЫНОЧНАЯ ЭКОНОМИКА	 145
Глава VII
КАКОЙ В ЯПОНИИ КАПИТАЛИЗМ?	 183
Глава VIII
"КУДА Ж НАМ ПЛЫТЬ?" (О социал-демократическом институционализме)		202