НОВОЕ
В ЖИЗНИ, НАУКЕ
ТЕХНИКЕ
Серия «Философия»
№ 6, 1976 г.
Издается ежемесячно с 1960 г.
В. И. Купцов,
кандидат философских наук
РОЛЬ ФИЛОСОФИИ
В НАУЧНОМ
ПОЗНАНИИ
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ЗНАНИЕ»
Москва 1976

1
К92
СОДЕРЖАНИЕ
Введение	.	3
Структура научного знания .....	6
Философия и фундаментальные научные от¬
крытия 	17
Роль философии в процессе усвоения науч¬
ных идей  	.43
Философия и стиль научного мышления *	57
Купцов В. И.
К92 Роль философии в научном познании. М.,
«Знание», 1976.
64 с. (Новое в жизни, науке, технике. Серия «Фи¬
лософия», 6. Издается ежемесячно с 1960 г.)
В работе показаны различные функции философии в научном
познании. В связи с этим автор рассматривает структуру науч¬
ного знания, анализирует особенности фундаментального науч¬
ного открытия и процесс усвоения обществом новых идей, рас¬
крывает содержание понятия «стиль научного мышления».
В работе широко использован материал из области истории
математики, физики, биологии и других наук.
К
10500—107
073(02)—76 24—76
1
© Издательство «Знание», 1976 г.

ВВЕДЕНИЕ
Вопрос о роли философии в научном познании всегда нахо¬
дился в центре внимания философов-марксистов. Широко извест¬
ны высказывания К. Маркса,(Ф. Энгельса, В. И. Ленина об органи¬
ческой связи философии и частных наук, о необходимости союза
философов и естествоиспытателей, о диалектическом и историче¬
ском материализме как методологии науки, в которых были зало¬
жены основы нового, научного подхода к решению данной про¬
блемы.	,
Сейчас, в условиях научно-технической революции, когда ре¬
зультаты научного познания оказывают свое воздействие букваль¬
но на все сферы материальной и духовной жизни человечества,
когда в области науки работает огромное количество людей, а
развитие научных исследований стало важнейшим аспектом по¬
литики экономически развитых стран, становится совершенно оче¬
видным большое значение глубокого и всестороннего анализа
функций философии в развитии специальных наук.
В ряде постановлений ЦК КПСС последнего времени специ¬
ально подчеркивалась необходимость усиления внимания к иссле¬
дованиям фундаментальных проблем марксистско-ленинской фило¬
софии, тех проблем, которые тесно связаны с практикой комму¬
нистического строительства. Вопрос о роли философии в науч¬
ном познании, несомненно, обладает и фундаментальностью в те¬
оретическом плане, и практической актуальностью. Его разработ¬
ка имеет важное значение для понимания сущности науки, при¬
роды научного познания. Она необходима для укрепления связей
между философией диалектического материализма и частными
науками, для повышения эффективности процесса формирования
диалектико-материалистического мировоззрения у молодежи, для
успешной борьбы с буржуазной идеологией, которая все в боль¬
шей мере проявляет свой интерес к комплексу проблем, связан¬
ных с выявлением взаимоотношений между философией и наукой.
Актуальность вопроса о роли философии в научном познании
3

хорошо понимают сейчас философы всего мира. Однако попытки
его разрешения, предпринимаемые в рампах буржуазной культу¬
ры, искаженно представляющей сущность самой философии и ее
методов, деформируют и извращают подлинное взаимоотношение
философии, и специальных наук. О каком же правильном истолко¬
ваний, роли философии в научном познании может идти речь,, если
философия подчиняется религии, как это имеет место в неотомиз¬
ме, или объявляется принципиально рационально невыразимой, что
присуще экзистенциализму? Можно ли раскрыть все богатство
взаимосвязей философии и специальных наук, заранее утверждая
бессмысленность всех классических филрсофских проблем, заяв¬
ляя, что вся история философии — это погоня за миражами? А
ведь именно так высказываются неопозитивисты.
Одной из самых характерных черт современной буржуазной
философии является то, что ее представители отказываются при¬
знавать за философией статус науки.
Это было ярко продемонстрировано в выступлениях и докла¬
дах буржуазных философов на XV Всемирном философском кон¬
грессе (Варна, 1974 г.). Философия резко противопоставлялась ими
науке. А наука, в свою очередь, истолковывалась в духе феноме¬
нализма и утилитаризма. Разве история, говорят адепты современ¬
ной буржуазной философии, не дает нам убедительного свиде¬
тельства полной бесплодности попыток построения философии как
науки. Огромное количество разнообразных, часто совершенно
несовместимых друг с другом философских систем, существовав¬
ших в прошлом и созданных нашими современниками — это ведь
факт, который явно противостоит единству науки, преемственно¬
сти в' ее развитии. Его никак нельзя объяснить, если не отказать¬
ся раз и навсегда от того что философия представляет собой ка¬
кой-либо вид научного знания.
Марксизм-ленинизм в трактовке предмета философии и ее ис¬
тории исходит из того, что философия представляет собой особую
форму общественного сознания, в которой находят свое выраже¬
ние общие представления человека о природе, обществе, мышле¬
нии. В классовом обществе философия ‘ всегда выражает мировоз¬
зрение определенного класса. Если учесть это обстоятельство, а
также принять во внимание наличие гносеологических трудностей,
обусловленных как субъективными качествами мыслителя, так и
объективными условиями развития культуры, в которых решаются
философские проблемы, то становится вполне понятным и много¬
образие философских систем, и их разноречивость,
Философия на протяжении всей ее истории, истории напря¬
женной непримиримой борьбы материализма и идеализма, диалек¬
тики и метафизики, в той или иной степени осуществляла позна¬
4

вательные функций. Однако только с возникновением марксизма
она встала на путь науки.
Диалектико-материалистическая философия, давая выражен¬
ное в категориях целостное представление о природе, обществе,
о человеке, об отношениях человека к природе и обществу, обо¬
сновывая цели человеческого существования, служит теоретиче¬
ским фундаментом идеологии пролетариата и всех сил, борющих¬
ся за уничтожение любых форм эксплуатации.
Опираясь на исторический опыт освоения действительности,
зафиксированный в различных формах материальной и духовной
культуры, марксистско-ленинская философия последовательно раз¬
рабатывает основы научного мировоззрения. Ее выводы всегда
рационально обоснованы. Она постоянно развивается, обобщая
достижения частных наук, практики социального строительства.
«Теоретическое мышление каждой эпохи, — писал Ф. Энгельс, —
а значит и нашей эпохи, это — исторический продукт, принимаю¬
щий в различные времена очень различные формы и вместе с
тем очень различное содержание»1. Ясное понимание этого об¬
стоятельства в философии марксизма-ленинизма делает ее под¬
линно творческой, чутко реагирующей на потребности жизни.
Именно такая философия, основанная на рациональном обсужде¬
нии любого вопроса, всегда открытая для новых аргументов, чуж¬
дая догматизму, оказывается необходимой для развития частных
наук, и это прекрасно понимают сами ученые. «Если под филосо¬
фией понимать поиски знания в его наиболее общей и наиболее
широкой форме, то ее, очевидно, можно считать матерью всех
научных исканий»2 3, — писал А. Эйнштейн.
В работах советских и зарубежных марксистов были раскры¬
ты многообразные связи философии и специальных наук, рассмот¬
рены особенности их взаимоотношения на различных этапах исто¬
рии, показано прогрессивное воздействие на развитие науки ма¬
териалистической философии и идей диалектики. В данной бро¬
шюре ставится задача, опираясь на уже проведенные исследова¬
ния^, обратить особое внимание на роль философии в создании
новых фундаментальных научных теорий и в процессе их усвоения
обществом.
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, с. 366.
2 А. Эйнштейн. Собрание научных трудов в 4-х т., т. 4. М.,
1967, с. 317.
3 См.: Иванов В. Г. Физика и мировоззрение. М. 1975; Готт В. С.,
Урсул А. Д. Общенаучные понятия и их роль в познании. М., 1975;
Новик И. Б. Вопросы стиля мышления в естествознании. М., 1975;
Чудинов Э. М. Теория познания и современная .физика. М., 1974;
Кедров Б. М. О диалектике научных открытий. — «Вопросы фило¬
софии», 1966, № 12.
5

СТРУКТУРА НАУЧНОГО ЗНАНИЯ
Наука представляет собой сложное образование. На нее мож*
но смотреть и как на совокупность социальных институтов, и как
на определенного рода целесообразную деятельность. Она пред*
стает перед нами и как постоянно развивающаяся система знаний,
и как реализация стремлений приложить зти знания для практик
ческого ,освоенмя действительности.
Раскрывая взаимосвязи философии и специальных наук, будем
рассматривать науку главным ' образом, как познавательный про-»
цесс. Научное познание можно расчленить на результаты познания
и процесс их получения. Рассмотрим сначала, каковы общие чер*
ты результатов познания. Нам будет важно, с одной стороны, вы-
делить структурные особенности научного знания, а с другой —
ответить с достаточной определенностью на вопрос: знанием че-*
го, собственно, оно является.
В научном знании прежде всего выделяются утверждения о
единичных событиях, полученные в результате наблюдения или
эксперимента, высказывания, в которых фиксируются эмпиричен
окне законы и, наконец, теории.
В самой общей форме можно следующим образом охаракте¬
ризовать научное знание через указанные его элементы.
Основа науки — это факты. Важнейшей задачей ученого являют¬
ся их описание, систематизация, объяснение, вскрытие закономер¬
ностей и предвидение. А для этого оказывается недостаточно
только собирать фактический материал. «Ученый, — писал А. Пу-»
анкаре, — должен организовывать факты; наука слагается из фак-
тов, как дом из кирпичей. И одно голое накопление фактов не
составляет еще науки, точно так же, как куча камней не состав-»
ляет дома...»1.
А. Пуанкаре совершенно верно обращает внимание на то, что
ученого интересуют не любые факты, а лишь такие, установлен
ние которых рано или поздно влечет за собой обнаружение за¬
кономерностей. Ведь только в этом случае наука дает возмож¬
1 А. Пуанкаре. Наука и гипотеза. Спб., 1906, с. 144,
6

ность объяснять конкретные явления действительности и предви¬
деть их.
В эмпирических закономерностях обнаруживаются различные
типы устойчивых связей между явлениями. Сформулированные в
виде универсальных суждений, они позволяют систематизировать
в принципе бесконечно большое количество конкретных фактиче¬
ских утверждений определенного вида. На основании такого рода
закономерностей ученый уже получает возможность истолковывать
и предсказывать отдельные факты, однако он не располагает еще
возможностью объяснения и систематизации самих эмпирических
законов. Эти функции выполняет научная теория.
Научная теория включает а себя исходные абстрактные объек¬
ты, которые описываются в ней на основе небольшого количест¬
ва принципов и законов. Кроме того, она содержит определенные
способы конструирования из исходных объектов более сложных
образований и позволяет анализировать происходящие в них из¬
менения. Различным утверждениям о фактически имевших место
событиях и эмпирическим законам ставятся в соответствие неко¬
торые утверждения, относящиеся к абстрактным объектам теории
или к сконструированным из них системам. Теория выполнит свои
гносеологические функции, если она будет в состоянии решить эту
задачу для любого эмпирически фиксированного события, для
любого эмпирического закона, относящихся к заданной предмет¬
ной области.
Поясню сказанное примером.
Пусть нас интересует область тепловых явлений в газах. Что же
здесь соответствует фактам, эмпирическим законам и теоретиче¬
ским представлениям?
Факты науки здесь выразятся в следующих утверждениях:
1. При установлении контакта между двумя объемами газа, име¬
ющими разную температуру, тепло передавалось от более нагре¬
того объема к менее нагретому. 2. После того как установилось
тепловое равновесие между ними, температура обоих объемов га¬
за выравнялась. 3. Произведение давления на объем сжимаемого
в определенном сосуде газа оставалось постоянным, если сжатие
7

и расширение происходили достаточно медленно, так что газ не
нагревался.
Эмпирические законы будут представлены в таких утверждени¬
ях: 1. Тепло передается от- более нагретого газа к менее нагре¬
тому. 2. Газы, находящиеся в состоянии теплового равновесия,
имеют одинаковую температуру. 3. При постоянной температуре
для любого разреженного газа выполняется соотношение: PV =
const, где Р—давление газа, а V — его объем.
Тепловые явления в газах, подобные указанным выше, хорошо
описываются и объясняются на основании молекулярно-кинетиче¬
ской теории газов. Простейшие из них получают вполне удовле¬
творительное теоретическое истолкование на базе модели «иде¬
ального газа». «Идеальный газ» представляет собой систему
непрерывно находящихся в движении «твердых шариков», взаимо¬
действующих друг с другом лишь во время столкновений. Раз¬
мер этих шариков принимается много меньшим среднего рассто¬
яния между ними. После столкновения шарики находятся в состо¬
янии равномерного и прямолинейного движения. Все свойства
данной теоретической модели могут быть описаны на основании
законов механики и теории вероятности.
Тепловые процессы, протекающие в газах, сопоставляются с со¬
ответствующими кинетическими явлениями «идеального газа». При
этом различным макроскопическим характеристикам, через кото¬
рые выражаются факты и эмпирические законы, ставятся в соот¬
ветствие специальные кинетические характеристики теоретической
модели. Так, например, давление газа на стенки сосуда сопостав¬
ляется с количеством движения, переданного шариками стенкам
сосуда за единицу времени, а температура газа — со средней ки¬
нетической энергией движения шариков.
Имея некоторое общее представление о факте, эмпирической
закономерности и теории — важнейших компонентах научного
знания, рассмотрим теперь более обстоятельно вопрос об их гно¬
сеологическом статусе.
Материалистическая философия всегда утверждала, что понятия
и теории науки отражают свойства самой объективной реальности.
8

При этом теоретическому уровню научного познания в сравнении с
эмпирическим придавался более высокий гносеологический статус,
поскольку утверждалось, что именно в теориях осуществляется по¬
знание сущности явлений. Против такого истолкования науки еще
в прошлом веке выступил позитивизм — одно из ведущих направ¬
лений буржуазной философии того времени. В XX столетии пози¬
тивистская философия стала одним из главных плацдармов борь¬
бы буржуазной идеологии против диалектико-материалистического
мировоззрения.
Одной из самых важных особенностей позитивизма является фе¬
номенализм, в рамках которого эмпирическому уровню научного
познания придается доминирующее значение. Позитивисты всех по¬
колений видели задачу науки в получении фактов и эмпирических
законов посредством наблюдения и опыта и их последующей систем
матизации при помощи научных теорий. С точки зрения позитиви¬
стов, научная теория имеет смысл лишь в качестве средства эко¬
номного, рационального упорядочения эмпирического материала,
опытных данных.
Следуя этой установке, позитивисты XIX века (Мах, Оствальд,
Стало, Гельм) категорически настаивали на том, чтобы научные тео¬
рии строились чисто феноменологически, а именно: в теорию не
допускалось введение понятий, не имеющих непосредственного эм¬
пирического содержания. Все теории, как они считали, должны быть
подобны термодинамике, в которой упорядочение и систематиза¬
ция известных эмпирических закономерностей устанавливаются за
счет того, что среди них обнаруживается небольшое число основ¬
ных законов, а остальные законы выводятся из первых как след¬
ствия.
Однако развитие науки, и прежде всего физики, уже в конце
XIX — начале XX века привело к тому, что такие запреты стали яв¬
но несостоятельными. Статистическая физика, электродинамика, те¬
ория относительности — блестящие завоевания теоретической мыс¬
ли этого времени строились таким образом, что в них существен¬
ную роль играли понятия, явно выходящие по своему содержанию
за пределы непосредственно наблюдаемого. Понятие атома, поля,
пространственно-временного интервала, которые послужили фунда¬
9

ментом этих теорий, вместе с тем никак не отвечали стандартам
научных понятий, феноменологической трактовки науки. В этих
условиях позитивизм вынужден был ослабить свои ограничения, на¬
кладываемые на форму научной теории.
Если мы обратимся к работам современных позитивистов, то
увидим, что они вполне •допускают использование в теории даже и
таких понятий, которые не имеют эмпирической интерпретации. Од¬
нако эмпиризм, в их трактовке научного знания остается незыбле¬
мым. Значение научных понятий и в настоящее время полностью»
сводится позитивистами к их эмпирическому содержанию. Сущест¬
вование же неинтерпретируемых феноменолистически теоретиче¬
ских понятий обосновывается ими тем, что эти понятия выполняют
в теоретической системе синтаксические функции, т. е. обеспечива¬
ют возможность преобразования одних высказываний теорий в дру¬
гие.
Современные позитивисты оказываются солидарными с П. Дю-
гемом, который, видя в физических теориях образец научного
мышления, писал, что «теоретическая физика не постигает реаль¬
ности вещей, а она ограничивается только описанием доступных
восприятию явлений при помощи знаков или символов», она «не в
состоянии рассмотреть позади явлений, доступных нашему воспри¬
ятию, действительные свойства тел»1.
П. Дюгем раскрыл одну важную сторону в истолковании науч¬
ной теории. Если теория, как считал П. Дюгем, имеет отношение
лишь к эмпирическому материалу, тогда ученый получает возмож¬
ность оценивать ее правильность посредством сопоставления след¬
ствий теории с этими данными. Но если теория призвана не только
описывать, но и объяснять сущность явлений, то как может он то¬
гда судить о ее истинности? В этом случае, по его мнению, ученый
должен был бы неизбежно обращаться к общим представлениям о
самом мире, на разработку которых отваживалась лишь фило¬
софия. «Рассматривая физическую теорию как гипотетическое объ¬
яснение материальной действительности, — писал П. Дюгем, — мы
1 ГТ. Дюгем. Физическая теория. Ее цель и строение. Cn6.t
1940, с. 137.
10

ставим ее в зависимость от метафизики»1. ОДнако ставить науку-
в зависимость от философии, считал П. Дюгем, — зто значит вовле¬
кать ее в бесплодные споры о природе реальности, которые без
всяком надежды на прогресс ведутся философами с незапамятным
времен.
Работая на уровне явлений, ученый, но мнению Дюгема, прин¬
ципиально не может выйти за их предел. Поэтому у него нет
средств для того, чтобы утвердить или, напротив, опровергнуть ка¬
кие-либо суждения о самом объективном мире.
П. Дюгем признает существование предпосылок научной дея¬
тельности, имеющих для нее важное значение, которые принципи¬
ально, с его точки зрения, не могут быть обоснованы средствами
самой науки, а являются достоянием здравого смысла. К их числу
относится чувство соответствия теорий объективной реальности.
«В основе всех наших учений, — пишет он, — самым ясным образом
сформулированных, строго логически выведенных, мы всегда най¬
дем это беспорядочное стечение тенденций, стремлений и интуи¬
ций. Нет такого глубокого анализа, который мог бы разделить их,
чтобы разложить их на элементы более простые. Нет того языка,
достаточно тонкого и гибкого, чтобы определить и сформулировать
их. И тем не менее истины, которые открывает нам здравый чело¬
веческий рассудок, столь ясны, столь достоверны, что мы не мо¬
жем ни не признавать их, ни усомниться в них». Того, кто заявит
бы, что научные теории представляют собою мираж и иллюзию,
писал П. Дюгем, «вы не могли бы заставить замолчать из принципа
противоречия; вы могли бы только сказать, что он лишен здравого
смысла»2. Эту теоретико-познавательную установку Дюгема В. И,
Ленин в своей книге «Материализм и эмпириокритицизм» квалифи¬
цировал как колебание между материализмом и кантовским идеа¬
лизмом, типичное для всех позитивистов 3.
Итак, согласно позитивизму подлинным знанием являются фак¬
ты и эмпирические Закономерности. Научные теории дают лишь си¬
стематизацию фактов и эмпирических закономерностей, которая
1 П. Дюгем. Физическая теория, с. 24.
2 Т а м ж е, с. 124.
8 См.: В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 18, с, 329—332.
И

имеет тенденцию становиться все более совершенной. Наука не
беспредпосылочна. Она прочно опирается на здравый смысл. Уче¬
ный, стремящийся достичь успеха в науке, не нуждается ни в какой
философии. Информированность о результатах научных исследова¬
ний, профессиональное владение специальными методами, хорошее
чувство здравого смысла и немного везения — вот все, что ему
нужно.
Можно ли согласиться с позитивистским истолкованием научно¬
го знания? Анализ истории науки и ее современного состояния по-
называет, что оно не Дает возможности понять ни особенностей де¬
ятельности отдельных ученых, ни особенностей и закономерностей
развития научного познания в целом.
Позитивисты очень гордятся тем, что им, наконец-то, удалось
вскрыть сущность науки. Но почему же их результаты не находят
признания у современных ученых? Выдающиеся представители на¬
уки XX века столь же решительно, как и их предшественники,
утверждают, что целью их теоретической деятельности является
постижение закономерностей мироздания. Позитивисты же прилага¬
ют немало сил, чтобы убедить своих оппонентов, что. Коперник,
Кеплер, Ньютон, Максвелл, Больцман, Дарвин, Менделеев и другие
великие творцы науки якобы наивно верили в возможность позна¬
ния объективной реальности просто потому, что правильного и ар¬
гументированного понимания сущности научного знания еще не
было. Но как объяснить мощную солидарность с учеными прошло¬
го современных деятелей науки? «Разумеется, в^е сходятся на
том, — писал А. Эйнштейн, — что наука должна устанавливать связь
между опытными фактами с тем, чтобы на основании уже имеюще¬
гося опыта мы могли предсказывать дальнейшее развитие собы¬
тий». По мнению же позитивистов, замечает он, «единственная цель
науки состоит в как можно более полном решении этой задачи.
Однако я не уверен, что столь примитивный идеал мог бы зажечь
такую сильную исследовательскую страсть, которая и явилась при¬
чиной подлинно великих достижений»’. «Без веры в то, что воз¬
можно охватить реальность нашими теоретическими построениями,
без веры во внутреннюю гармонию нашего мира, — утверждает
1 А. Эйнштейн. Собрание научных трудов, т, 4, с. 171,
12

,А. Эйнштейн,— не могло бы быть никакой науки. Эта лера есть .и
всегда останется основным мотивом всякого научного творчества»1.
По этому вопросу среди выдающихся ученых нашегр времени
существует не меньшее единодушие, чем у ученых веков минув¬
ших. Об этом, красноречиво свидетельствуют работы Планка, Ло¬
ренца, Ланжевена, Лауэ, Паули, Шредингера, Борна, Бора, Гейзен¬
берга, Де Бройля — создателей физики XX века. Подтверждение
этого вывода можно найти и в высказываниях представителей дру¬
гих наук. Современные ученые, несмотря на философские «откры¬
тия» позитивистов, продолжают истолковывать свои научные тео¬
рии как отражение объективной реальности, как проникновение в
сущность явлений, подчас недоступных непосредственному наблю¬
дению.
Это и понятно. Кто же теперь (Гудет возражать против реаль¬
ности атомов или молекулярных структур, лежащих в основе как
явлений неорганического мира, так и процессов жизнедеятельно¬
сти? Немного найдется сейчас ученых, которые бы согласились рас¬
сматривать понятие электрона лишь в качестве каркаса для упоря¬
дочения экспериментальных данных. В свете развития науки воз¬
можность научной теории выходить за пределы чувственно воспри¬
нимаемых явлений стала просто очевидной.
Но если ученые и в настоящее время соотносят свои теории
с объективной реальностью, часто непосредственно не наблюдае¬
мой, то как это происходит и на каком основании? Ответ на этот
вопрос имеет особенно важное значение для правильного пони¬
мания роли философии в научном познании.
Что было одной из важнейших гносеологических причин воз¬
никновения и развития позитивизма? Это, конечно, кризис, в кото¬
ром в связи с эволюцией естествознания .и особенно физики ока¬
залась теория познания метафизического материализма. Появле¬
ние различных теоретических моделей, относящихся к одной обла¬
сти явлений, их быстрая смена на глазах ученых одного* поколения
уже в конце XIX века показали явную методологическую беспо¬
мощность концепции абсолютного, зеркального отражения действи¬
тельности в научных теориях. Позитивисты XIX века заметили этот
1 А. Эйнштейн. Собрание научных трудов, т, 4, с. 543.
13

порок философии метафизического материализма, которая была
основой мировоззрения естествоиспытателей. И они были здесь
правы. Как писал В. И. Ленин, «...непонимание относительности всех
научных теорий, незнание диалектики, преувеличение механической
точки зрения, — за это упрекал прежних материалистов Энгельс»1.
В этих условиях позитивисты стали призывать ученых встать на
путь феноменализма. Но позиция позитивизма оказалась не менее
уязвимой, чем доктрина метафизического материализма. Чем же
лучше рекомендация позитивистов вообще не обсуждать вопрос об
отношении теории к объективной реальности?
Теоретико-познавательные установки и метафизического мате¬
риализма и позитивизма едины в том, что они не дают необходи¬
мых ориентиров для работы ученого в новой ситуации, в которой,
как никогда раньше, остро проявилась необходимость обращения
к научной диалектико-материалистической философии.
Наука XX века с особенной ясностью обнаруживает свои проч¬
ные связи с философией, которые раньше едва осознавались. «В
наше .время, — писал А. Эйнштейн, — физик вынужден заниматься
философскими проблемами в гораздо большей степени, чем это
приходилось делать физикам предыдущих поколений. К этому фи¬
зиков вынуждают трудности их собственной науки»2. Широкие ис¬
следования философских проблем естествознания, проблем мето¬
дологии науки, осуществленные в XX веке, создали объективную
возможность раскрытия связей философии и научного знания.
Ученые прошлого привыкли говорить об эмпирических данных
как об абсолютно достоверном фундаменте науки, который фор¬
мируется в результате непосредственного восприятия действитель¬
ности. Использование различных приборов рассматривалось лишь
как простое усиление органов чувств человека. Однако в совре¬
менной науке и особенно физике стало ясно, что эмпирическое по¬
знание всегда в принципе включает в себя и теоретические пред¬
ставления. «То, что вы видите в сильный микроскоп, созерцаете че¬
рез телескоп, спектроскоп или воспринимаете посредством того
или иного электронного усилительного устройства, — все это требу¬
1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 18, с. 329.
2 А, Эйнштейн. Собрание научных трудов, т. 4, с. 248.
14

ет интерпретации»^— писал М. Борн. Само по себе показание при*
бора не может рассматриваться как научный факт. Оно становится
им лишь тогда, когда соотносится с изучаемым объектом, что обя«
зательно предполагает обращение к теориям, описывающим работу
используемых приборов и различных экспериментальных приспо*
соблений.
С другой стороны, стало ясно, что и теории весьма не просто
связаны с объектами, которые они призваны описывать. Научная
теория — это такое гносеологическое образование, которое несет
на себе не только черты объекта познания, но и специфические
характеристики знания и процесса познания. Поэтому понятия нау¬
ки неизменно содержат в себе как онтологическую, так и гносео*
логическую компоненты. Если цель научного познания заключается
в том, чтобы проникнуть в сущность явлений и описать объектив*
ную реальность, а в этом убеждено подавляющее большинство
ученых, то одной из важнейших задач, стоящих перед исследова*
телем, является построение интерпретации научной теории, в ко*
торой она получила бы соответствующее онтологическое и гносео*
логическое истолкование. Только после этой работы научная тео¬
рия превращается в знание, в то время как без такой интерпрета*
ции она представляет собой лишь технический аппарат, при помо¬
щи которого можно формально манипулировать с эмпирическими
данными.
Однако выявление онтологического и гносеологического содер*
жания теории не может осуществляться без определенных пред*
ставлений об общих характеристиках бытия и процесса его позна*
ния. Поэтому ученый не может достичь своей цели, игнорируя
философию.
Это обстоятельство вполне осознается выдающимися учеными
нашего времени. Так, например, А. Эйнштейн писал, что «наука без
теории познания (насколько это вообще мыслимо) становится при*
митивной и путанной»1 2, а М. Борн считал, что «физика, свободная
от метафизических гипотез, невозможна»3.
1 М. Борн. Моя жизнь и взгляды. М., 1973, с. 125.
2 А. Эйнштейн. Собрание научных трудов, т. 4, с. 310.	5
3 М. Борн, Физика в жизни моего поколения. М., 1963,
с. 226.
15

В той или иной конкретнЮй ситуации, конечно, ученому может
понадобиться разная степень глубины философских соображений.
Нередко, как это бывало особенно часто в прошлом, оказывается
вполне достаточно даже и такого уровня философских представле¬
ний, который зафиксирован в господствующем мировоззрении, ас¬
симилирован культурой и воспринимается обыденным мышлением в
качестве составной части так называемого здравого смысла. Одна¬
ко от этого сама задача, которую ученому приходится решать при
истолковании содержания научных понятий, теооий Науки, не пере-’
стает быть философской.
По мере развития науки, усложнения ее задач все больше вы¬
является необходимость в специальном исследовании ее философ¬
ских оснований. «В мельчайших системах, как и в самых боль¬
ших,— писал М. Борн, — в атомах, как и в звёздах, мы встречаем
явления, которые ничем не напоминают привычные явления и ко¬
торые могут быть описаны только с помощью абстрактных кон¬
цепций. Здесь никакими хитростями не удается'избежать вопроса
о существовании объективного, не зависящего от наблюдателя ми¬
ра, мира апо ту сторону» явлений»1. Поэтому, по мнению М. Борна,
современная физика никак не может обойтись без обращения к
философии, осуществляющей «исследование общих черт структуры
мира и наших методов проникновения в эту структуру»2.
Потребность в философских соображениях, так остро обнару¬
жившаяся в физике, представляет яркий пример проявления им¬
манентной органической связи специально научного знания и фило¬
софии. Философские представления о мире и процессе его позна¬
ния входят в научное знание в качестве его неотъемлемого эле¬
мента. Вне зависимости от степени осознания этого факта фило¬
софские идеи всегда лежат в основе гносеологической оценки раз¬
личных методов, применяемых в науке, статуса эмпирического и
теоретического уровней научного незнания, ценности отдельных
теоретических концепций.
Опираясь на философские представления о мире и процесс
его познания, учёный дает онтологическую и гносеологическую ин¬
1 М. Борн. Моя жизнь и взгляды, с. 125.
2 М. Борн. Физика в жизни моего поколения, с. 190.
16

терпретации тем данным, которые он получает в процессе приме**
нения специально научных средств и тем самым превращает их в
научное знание.
Конечно, далеко не всякая философия способна успешно вы¬
полнить такие функции. Философия может претендовать на эту
роль лишь постольку, поскольку она сама является продуктом ра¬
ционального, систематического, одним словом, научного, Осмысле¬
ния и обобщения истории науки, всего опыта, освоение человеком
окружающей его действительности.
Марксистско-ленинская философия, являясь наукой о наиболее
общих закономерностях природы, общества и мышления, становит¬
ся тем самым фундаментом всего научного знания.
ФИЛОСОФИЯ И ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЕ НАУЧНЫЕ ОТКРЫТИЯ
Фундаментальное значение философии для частных наук ста¬
новится еще более очевидным, если мы обратимся к анализу про¬
цесса получения нового знания, его эволюции.
Известный американский ученый-химик Льюис и его коллега
Рандалл свою монографию «Термодинамика и свободная энергия
химических соединений» открыли следующим изящным высказыва¬
нием: «Есть старинные храмы, торжественные и внушающие, поми¬
мо своей священной цели, благоговение. Даже любопытствующий
турист говорит о серьезных вещах тихим голосом, и его шепот
раздается под сводами нефа и эхом возвращается к нему напол¬
ненным тайной. Труд многих поколений архитекторов и художни¬
ков уже забыт, леса, построенные для работы, давно убраны, все
ошибки исправлены или скрыты под слоем пыли веков, и видя
только совершенно законченное целое,, мы преклоняемся перед
сверхчеловеческими силами. Иногда же мы входим в такое строе¬
ние, когда оно не достроено. Мы слышим стук молотков, запах та¬
бака, и грубые шутки рабочих напоминают нам, что эти великие
сооружения есть лишь результат обычных человеческих усилий, це¬
ленаправленных и целеустремленных.
В науке есть свои храмы, построенные усилиями немногих ар¬
хитекторов и многих работников»1.
1 Жизнь науки. М., 1973, с. 264.
444—2
17

Попробуем же понять, как возводятся «храмы науки*, и попы¬
таемся разобраться в сложной технологии работы •• «архитекто¬
ров и строителей», не забывая при этом нашу главную задачу: рас¬
крыть роль философии в научном познании.
Деятельность ученых чрезвычайно многообразна с точки зре¬
ния тех задач, которые им приходится решать. Выбор объекта на¬
блюдения или эксперимента, изобретение и сооружение соответ¬
ствующей аппаратуры, определение оптимальной стратегии эмпири¬
ческих исследований, методика их проведения, обработка и теоре¬
тическое осмысление полученных результатов, разработка аппарата
научной теории и обоснование ее принципов — вот далеко непол¬
ный перечень тех проблем, которыми приходится заниматься в на¬
уке.
Сосредоточим внимание на анализе тех из них, которые носят
теоретический характер. Эти задачи в принципе могут быть разде¬
лены на два рода. К первому роду, самому многочисленному, от¬
носятся задачи, решение которых осуществляется на основании из¬
вестной теории. Это могут быть либо чисто теоретические пробле¬
мы, связанные с развитием или совершенствованием научной тео¬
рии, либо проблемы, обусловленные необходимостью объяснения
и описания средствами данной теории каких-либо эмпирических
фактов’ или закономерностей. По сути дела, здесь речь идет либо
о развертывании следствий, получаемых из исходных принципов,
либо о теоретической реконструкции наблюдаемого в опыте явле¬
ния.
Второй род задач, стоящих перед теоретиком, включает в се¬
бя проблемы, связанные с выдвижением фундаментальных теоре¬
тических принципов.
Задачи первого рода всегда решаются на основе известных
теоретических представлений. Понятийный аппарат, который при
этом применяют ученые, используется в его обычном общеприня¬
том понимании. Ученый, работающий над такими проблемами, по¬
добен строителю, который, выполняя свой нелегкий труд, видит
главную свою1 задачу в том, чтобы реализовать как можно лучше и
полнее замысел «архитектора». Обсуждение вопроса о том, какие
«сооружения» другого стиля и планировки можно было бы возве¬
18

сти на данном месте, было бы не только излишней роскошью, но
просто даже мешало бы выполнению главной задачи, парализовало
бы волю «строителя», сковывая его инициативу в решении стоя¬
щих перед ним конкретных проблем.
Занимаясь решением этих задач, исследователь выявляет тот
эвристический потенциал, который содержится в принимаемых им
за основу теоретических представлениях. При этом довольно ча¬
сто в науке, возникает такая ситуация, когда различные ученые ока¬
зываются отнюдь не единодушными в принятии базисной теории,
которая должна быть основной для истолкования определенной
области явлений.
Так, например, на протяжении многих десятилетий одни и те
же оптические явления объяснялись по-разному на основе корпус¬
кулярной и волновой теорий света, а многие свойства живых орга¬
низмов получали существенно различное толкование с позиций ла*
маркизма и дарвинизма. Но и в этих случаях — в условиях острой
конкуренции научных идей — ученый заботится не только о
наиболее адекватном описании и объяснении конкретного явления
с позиций данной теории, но и о том, чтобы защитить и более глу¬
боко обосновать принятую им концепцию. Такие задачи относятся
к первому роду.
Не следует думать, что проблемы этого типа носят стандарт¬
ный характер. Это, конечно, не так. Ученому, работающему на
этом проблемном уровне, хорошо знакомы и муки творчества, и
радости открытий. Здесь могут разрабатываться и новые методы
решения задач, и искусные способы применения старых приемов.
Ученый теоретически может даже открыть совершенно новые яв¬
ления. Словом, проблемы первого рода — это объект внимания и
предмет занятий подавляющего большинства деятелей науки. Их
решению учат в школах и университетах, прививая определенные
навыки в правильной постановке задач, в оценке эффективности
различных путей их решения, формируя стиль мышления будуще?
го исследователя, развивая его интуицию. Хорошая профессиональ¬
ная подготовка дает знание методов, используемых в данной обла¬
сти науки, и умение ими свободно пользоваться, а также является
залогом успеха в решении этих задач.
19

Принципиально иного характера задачи второго рода. Новые
фундаментальные принципы не могут быть получены в качестве
следствий путем дедукции. Ведь они являются самыми общими по¬
ложениями в данной области науки среди известных уже специаль¬
но научных утверждений. Но, может быть, они получаются в ка¬
честве индуктивных обобщений эмпирического материала?
Вплоть до XX века эта идея постоянно находила немало сто¬
ронников среди философов и принималась большинством естество¬
испытателей. В наше время стала очевидной ее несостоятельность.
И здесь вновь большую роль сыграло развитие физики: резко воз¬
росшая абстрактность ее теорий, а также широкое использование
понятий, не допускающих непосредственного эмпирического истол¬
кования, убедительно свидетельствовали о неверности этой мето¬
дологической концепции.
В самом деле, в результате индуктивного обобщения каких
эмпирических, наблюдаемых данных могли возникнуть статистиче¬
ская физика, электродинамика, частная и общая теории относи¬
тельности, квантовая механика? Методологический анализ этих тео¬
рий, изучение истории их возникновения, наконец, свидетельства
самих их создателей приводили к единодушному выводу о невоз¬
можности на пути индуктивного обобщения прийти к открытию ос¬
новных теоретических принципов. «Не существует никакого индук¬
тивного метода, который мог бы вести к фундаментальным поняти¬
ям физики»1, — Таков приговор этой концепции, данный А. Эйн¬
штейном, и его поддерживают в настоящее время, по существу,
все специалисты по методологии науки.
Но каким же образом тогда возникают фундаментальные прин¬
ципы науки? Может быть, они представляют результат озарения и
обязаны своим появлением только личным качествам ученого? Ес¬
ли не существует никакой логики открытия, то не свидетельствует
ли это о том, что, помимо чисто психологических оснований, нет
никаких факторов, детерминирующих его осуществление.
Обращаясь к истории науки, мы видим, что многие фундамен¬
тальные открытия были сделаны независимо несколькими лицами.
Так, например, дифференциальное исчисление было открыто поч¬
1 А. Эйнштейн. Собрание научных трудов, т. 4, с. 213.
20

та одновременно Ньютоном и Лейбницем, честь открытая первой
неевклидовой геометрии делят Лобачевский, Гаусс и Больяи, тео¬
рия естественного отбора была создана одновременно Дарвином
и Уоллесом, основные идеи частной теории относительности были,
опубликованы в работах Эйнштейна и Пуанкаре, вышедших в свет
почти в одно время.
Как можно понять эта факты, чем их объяснить? Конечно, если
учитель задает решать задачу в классе, то ни у кого не вызовет
удивления одновременное поднятие двух или трех рук, свидетель¬
ствующее о том, что несколько учеников справились со своим за¬
данием. Это выглядит вполне естественным.
Иная, конечно, ситуация имеет место, когда одновременно не¬
сколькими учеными осуществляется фундаментальное открытие»
Столетиями люди знали лишь одну геометрию, которая была раз¬
работана Евклидом, и вдруг — открытие новой геометрии. Почему
бы этому открытию не появиться раньше или позже? На первый
взгляд кажется, что оно не имеет никаких корней, связывающих
его именно с данным временем. Открытие, совершенное независи¬
мо разными учеными, невольно вызывает у нас целую серию во¬
просов. Почему удача сопутствовала им одновременно? Не означа¬
ет ли это, что именно в данное время сложились необходимые
для открытая условия? И если это так, то что же они собой пред¬
ставляют?
Анализ истории фундаментальных открытий показывает, что та¬
кие открытая всегда есть итог разрешения кризисного состояния
проблемной ситуации. Так, первая неевклидова геометрия, постро¬
енная в начале XIX века, появилась как завершение многовековых
попыток доказать V постулат Евклида в рамках евклидовой гео¬
метрии.
Это стремление, по-видимому, зародилось очень давно. Еще
в изложении геометрии, данном самим Евклидом, V постулат вы¬
деляется тем, что он свое первое применение получал лишь в 29-м
геометрическом предложении. Конечно, уже и сама его формули¬
ровка показывает, что он намного сложнее других исходных поло¬
жений, на которых была построена евклидова геометрия. Вот как
формулировались ее пять постулатов:
21

«I. Нужно потребовать, чтобы от каждой точки ко всякой дру-
пой точке можно было провести прямую линию.
II.	И чтобы каждую ограниченную прямую можно было про»
должить неопределенно.
III.	И чтобы из любого центра можно было описать окруж-
ность любым радиусом.
IV.	И чтобы все прямые углы были равны.
V.	И чтобы всякий раз, как прямая при пересечении с двумя
другими прямыми образует с ними внутренние односторонние уг¬
лы, сумма которых меньше двух прямых, эти прямые пересека¬
лись- с той стороны, с которой эта сумма меньше двух прямых»1.
По свидетельству Прокла (410—485), еще Птолемей пытался до¬
казать V постулат и написал по этому вопросу целую книгу. С тех
пор попытки исключить V постулат из числа предложений, прини¬
маемых в геометрии Евклида без доказательства, не прекращались
вплоть до начала XIX века. Немало выдающихся математиков про-
бовалй здесь свои силы, однако добиться ясности в этом вопросе
не удавалось.
Безрезультатность многочисленных исследований этой пробле¬
мы стала особенно остро ощущаться в начале XIX века. К этому
времени было уже проведено немало исследований, относящихся
к V постулату евклидовой геометрии, среди которых особенно вы¬
деляется опубликованный в 1763 году Клюгелем обстоятельный
разбор наиболее серьезных попыток доказать V постулат, а также
оригинальные исследования этой проблемы, осуществленные Сак-
кери, Лежандром, Ламбертом. Но тем не менее загадка V постула¬
та оставалась неразрешенной.
В 1816 году Гаусс писал: «В области математики найдется мало
вещей, о которых было бы написано так много, как о пробеле в
начале геометрии при обосновании теории параллельных линий.
Редко проходит год, в течение которого не появлялась бы новая
попытка восполнить этот пробел. И все же, если хотим говорить
честно и открыто, то нужно сказать, что, по существу, мы не ушли
в этом вопросе дальше, чем Евклид, за 2000 лет.
Такое откровенное и открытое признание, на наш взгляд, бо-
1 В. Ф. Каган. Лобачевский и его геометрия. М., 1955, с. 23,
22

лее соответствует достоинству науки, чем тщетные попытки скрыть
этот пробел, восполнить который мы не в состоянии бессодержа¬
тельным сплетением призрачных доказательств»1.	*
Это высказывание великого Гаусса свидетельствует о том, что
он-воспринимал всю ситуацию как кризисную. Хотя проблема V по¬
стулата обсуждалась до этого времени в течение двух тысячеле¬
тий, ученые никогда не воспринимали ее так остро. Здесь важно
учесть то, что статус этой проблемы не был постоянным. Вначале
на нее смотрели как на частный вопрос, не имеющий сколько-ни¬
будь существенного значения. Никто ведь не сомневался тогда в
том, что геометрия Евклида покоится на совершенно твердом фун¬
даменте. Авторитет создателя «Начал» был огромен. Однако труд
многочисленных комментаторов творения Евклида постепенно вы¬
явил большое количество различных погрешностей в основаниях
геометрии, и проблема V постулата стала рассматриваться уже в
контексте этой критики.
К началу XIX века вопрос о доказательстве постулата о парал¬
лельности приобрел для математиков особое значение. Возникаю¬
щие здесь неясности были самыми значительными среди недо¬
статков, обнаруженных в построении геометрии. И хотя среди боль¬
шинства ученых сохранилось почтительное отношение к ней, в пла¬
зах специалистов евклидова геометрия уже далеко не соответство¬
вала идеалу математической строгости, а все более становилась
красноречивым примером его дискредитации. «В самом деле, — пи¬
сал Н. И. Лобачевский, — кто не согласится, что никакая Матема¬
тическая наука не должна бы начинаться с таких темных понятий,
с каких, повторяя Евклида, начинаем мы Геометрию, и что нигде в
Математике нельзя терпеть такого недостатка строгости, какой при¬
нуждены были допустить в теории параллельных линий»2.
Замечательной особенностью всей истории исследований, по¬
священных V постулату, является то, что вплоть до XIX века на
эту проблему неизменно смотрели как на проблему первого рода.
Никто не сомневался, что она полностью разрешима средствами
геометрии Евклида. Неудачи ее разрешения следовали одна за дру¬
1 В. Ф. Каган. Лобачевский и его геометрия, с. 68.
2 Об основаниях геометрии. М., 1956, с. 27.
23

гой, но ученые были неистощимы в нахождении все новых и новых
путей ее решения.
Следует заметить, что сама возможность появления различных
идей в‘русле одного принятого базиса косвенным образом укреп¬
ляла веру в эту основу. Она свидетельствовала в глазах ученых о
неограниченных потенциях геометрии Евклида в решении задач
подобного типа. Да, это конкретное доказательство оказалось не¬
состоятельным, и многие другие постигла та же участь. Но разве
исчерпаны все возможности? Надо быть терпеливым и настойчиво
искать путь к истине, — думали ученые. Однако такая уверенность
не может сохраняться вечно. Возрастающая значимость проблемы
привлекала к себе все большие силы, но вместе с тем и неудачи
становились все более обескураживающими.
Конечно, можно вновь и вновь пытаться решать эту задачу, но
наступает время, когда ученые начинают сомневаться в правильно¬
сти ее постановки, в перспективности принятых методов решения.
И вот уже эти настроения захватывают всех.
Именно такой была ситуация с исследованиями V постулата ев¬
клидовой геометрии в начале XIX века. Лучше всяких рассуждений
об этом свидетельствует отрывок из письма венгерского профессо¬
ра математики Фаркоша Больяи его сыну Яношу. «Молю тебя,— пи¬
сал он, — не делай только и ты попыток одолеть теорию парал¬
лельных линий; ты затратишь на это все свое время, а предложе¬
ния этого вы не докажете все вместе. Не пытайся одолеть теорию
параллельных линий ни тем способом, который ты сообщаешь мне,
ни каким-либо другим. Я изучил все пути до конца; я не встретил
ни одной идеи, которой бы я не разрабатывал. Я 'прошел весь бест
просветный мрак этой ночи, и всякий светоч, всякую радость жизни
я в ней похоронил. Ради бога, молю тебя, оставь эту материю,
страшись ее не меньше, нежели чувственных увлечений, потому что
и она может лишить тебя всего твоего времени, здоровья, покоя,
всего счастья твоей жизни. Этот беспросветный мрак может пото¬
пить тысячи ньютоновских башен. Он никогда не прояснится на зем¬
ле, и никогда несчастный род человеческий не будет владеть чем-
либо совершенным даже в геометрии»1.
1 В. Ф. Каган. Очерки по геометрии. М., 1963, с. 38.
24

Но почему же на протяжении столетий ученые, с таким упор¬
ством пытаясь прояснить сущность V постулата, ни разу не усомни¬
лись в том, что геометрия Евклида является единственно возмож¬
ной геометрической системой? Да прежде всего, конечно, потому,
что они не имели поводов сомневаться в ее всесилии. Разве не
громадны были ее успехи в решении математическх проблем? Раз¬
ве не поразительны были ее многочисленные успешные приложе¬
ния? Разработанный на ее основе стиль решения любых геометри¬
ческих задач, зарекомендованный огромной практикой его приме¬
нения, превратился в синоним, научного мышления в геометрии. Он
передавался из поколения в поколение и был освящен авторитетом
крупнейших математиков всех времен. Знаменитый итальянский ма¬
тематик Кардано, живший в XVI веке, так выражал свое отношение
к «Началам» Евклида:. «Неоспоримая сила их догматов и их совер¬
шенство настолько абсолютны, что никакое другое сочинение по
справедливости нельзя с ними сравнивать. Вследствие этого в них
отражается такой свет истины, что, по-видимому, только тот спо¬
собен отличать в сложных вопросах геометрии истинное от лож¬
ного, кто усвоил «Евклида»1.
Любое крупное завоевание человеческой мысли в течение вре¬
мени ассимилируется культурой. Оно сопоставляется с другими до¬
стижениями, ему дается мировоззренческая оценка. В результате
такой работы многих мыслителей разных времен на геометрию Ев¬
клида привыкли смотреть как на полномочного представителя всей
математики, как на образец математического мышления и даже на¬
учного мышления вообще. Философы, анализируя сложнейшие про¬
блемы теории познания, неизменно обращались к геометрии Ев¬
клида. Единственность геометрии рассматривалась при этом как
нечто само собой разумеющееся. На это предположение явно или
неявно всегда опирались все мыслители прошлого.
Так,' И. Кант, строя свое знаменитое учение о пространстве, Су¬
щественным образом использовал единственность геометрии. С его
точки зрения, пространство является формой нашего восприятия
действительности. Оно относится не к вещам, существующим неза-
J В. Ф. Каган. Очерки по геометрии, с. 246.
25

еисимо от субъекта, а к вещам в том виде, как они нам являются,
как мы их воспринимаем. Эта идеалистическая концепция обосно¬
вывается И. Кантом следующим образом.
Свойства пространства изучаются геометрией. Истины этой нау¬
ки не являются эмпирическими, поскольку 'В противном случае они
были бы проблематичны, в то время как геометрические положе¬
ния абсолютно достоверны и необходимы. Мы не можем предста¬
вить себе какого-либо другого пространства, отличного от евкли¬
дова. Все эти положения, по мнению И. Канта, легко согласуются
друг с другом, если принять, что в геометрии мы априори изучаем
то пространство, в формах которого человек воспринимает воздей¬
ствие на не^о «вещей в себе».
Мы в>щим, что у И. Канта принимаемая всеми как очевидная
единственность геометрии получает уже философское обоснова¬
ние.
Понятно, что все это создавало такую интеллектуальную атмо¬
сферу, в которой было в высшей степени сложно увидеть возмож¬
ность отказа от принятой догмы. В этом отношении замечательным
примером является творчество Саккери. Этот математик, стремясь
доказать V постулат как теорему геометрии Евклида, пользовался
приемом доказательства от противного, который применялся для
этой цели подавляющим большинством ученых. При этом допуска¬
лось в качестве истинного положение, противоположное V постула¬
ту, и из него в сочетании с другими аксиомами и постулатами гео¬
метрии Евклида стремились получить различные следствия, надеясь,
таким образом, прийти к противоречию. В этом случае истинность
V постулата была бы доказана.
Саккери, следуя этим путем, вывел около 40 теорем, т. е. пред¬
ложений, которые соответствовали неевклидовой геометрии. Одна¬
ко он не понял, что имеет дело с новой геометрической системой.
Не придя к противоречию, Саккери расценил свой результат как
свидетельство бессилия его методики в решении интересующей его
задачи. Его ход мысли естествен и вполне понятен. Пятый посту¬
лат либо является теоремой, либо представляет собой действитель¬
но, как это считал Евклид, исходное предложение. Если он является
теоремой, то его можно вывести из остальных постулатов и акси¬
26

ом геометрии, а если он действительно постулат, то такой вывод
невозможен. Таким образец если V постулат доказан, то пробле¬
ма решена. А если его доказать не удается, то это вовсе не дока**
зывает еще, что он невыводим в принципе. Это прекрасно пони¬
мали все математики. Они владели средствами доказательства то*
го, что то или иное предложение представляет собой теорему, но
не умели доказывать его принадлежности к классу исходных пред¬
ложений. В качестве таковых принимались просто наиболее про¬
стые и очевидные утверждения, которые не нуждались ни в каких
доказательствах.
Как известно, обоснование того, что V постулат в рамках ев¬
клидовой геометрии представляет исходное предложение, удалось'
дать лишь в результате отказа от предположения о единственно¬
сти геометрии, Ведь именно допущение существования такой не-
противоречивой геометрической системы, в которой выполнимы
вместо V постулата его отрицание, а также все остальные исходные
положения геометрии Евклида, приводит к доказательству того, что
V постулат независим от других постулатов и аксиом евклидовой
геометрии. В самом деле, если бы он не был таковым, то в новой
геометрической системе неизбежно были бы выводимы и V посту¬
лат, и его отрицание, а это означало бы ее противоречивость во¬
преки принятому предположению.
Конечно, Саккери и его современники были еще очень дале¬
ки от такого способа рассуждений. В то время господствовал со¬
всем другой стиль в подходе к этой проблеме.
Казалось бы, открытие, которое совершается в специальной об¬
ласти науки, должно касаться только ее самой. Н. Коперник, «Оста¬
новивший Солнце, Сдвинувший Землю», как гласит надпись на его
памятнике в Варшаве, созданном знаменитым Торвальдсеном, при
всем величии его дела решил ведь вполне конкретную астрономи¬
ческую задачу. Его результаты имманентны логике развития астро¬
номии, они связаны и с накоплением в результате наблюдений фак¬
тического материала, и с совершенствованием теоретических пред¬
ставлений. Все это так. И все же открытие Н. Коперника — это не
только революция в астрономии, но и огромное событие во всей
науке и культуре в целом.
27

Согласно господствующему в то время мировоззрению счи¬
талось, что Земля находится в центре мироздания. Она неподвиж-
на. Вокруг Земли по отдельным сферам движутся планеты, к чис¬
лу которых относили Луну и Солнце, а также небесная твердь, а
прикрепленными к' ней звездами. Весь мир делился на подлунный
и надлунный. В подлунном мире, включающем Землю и околозем¬
ное пространство, все считалось временным, преходящим. В мире
надлунном — все вечно, неизменно, совершенно. Согласно этому
мировоззрению все движения, происходящие в, природе, могут
быть либо естественными.; либо вынужденными, насильственными.
Первые существуют и в подлунном и в надлунном мирах, в то вре¬
мя как вторые — лишь в подлунном. Естественные движения на
Земле всегда происходят по прямой, направленной к центру Зем¬
ли, выражая стремление тел занять свое место. Вынужденные дви¬
жения происходят под действием сил. Естественные движения в
надлунном мире осуществляются по кругам с равномерной ско¬
ростью. Эти представления о мире, в которых наряду с элемента¬
ми астрономических знаний содержатся результаты обобщений
весьма разнообразных наблюдений, были заимствованы у древних
греков и искусно приспособлены церковью для своих целей. Бог,
говорилось в церковных учениях, создал человека по своему обра¬
зу и подобию, а также и всю природу, приспособленную к нему.'
Естественно, что человека он поместил на Землю, находящуюся в
центре Вселенной и специально предназначенную для его жизни.
Н. Коперник своей .системой разрушал основные компоненты
этого мировоззрения. Землю, эту обитель человека, занимавшую
особое место во всей системе господствующих в его время пред¬
ставлений о мире, он «превращав:» в одну из многих планет. Пол¬
ностью теряет смысл деление мироздания на подлунный и надлун¬
ный миры. Становится бессмысленным их противопоставление. Те¬
перь нет никаких оснований считать, что в одном мире все вечно
совершенно, а в другом нет. Мир обретает единство. К тому же
Н. Коперник указал, что звезды находятся на огромном расстоянии
от Земли, и тем самым раздвинул границы Вселенной, известные
человеку. Раньше, поскольку сфера неподвижных звезд должна
была вращаться вокруг Земли, она принципиально не могла иметь
28

бесконечных размеров. Теперь положение резко изменилось, и
был открыт путь к тому, чтобы расширить границы космоса до
бесконечности. Это и было вскоре осуществлено Джордано Бруно.
Н. Коперник не мог не видеть последствий такого рода нова¬
торства, он не мог не понимать, что разрушает прежнее веками
формировавшееся мировоззрение. И коль скоро его не смутила
такая перспектива, значит он имел аргументы достаточно веские,
чтобы бросить вызов всему господствующему строю мышления. Он
мог принять новую теоретическую концепцию только на пути со¬
знательного разрушения старого мировоззрения и утверждения
основных черт нового. В этом отношении открытие Н. Коперника
подобно всем другим великим научным достижениям.
Так создание теории относительности было связано с глубокой
критикой господствующих представлений о пространстве и време¬
ни, обоснованием возможности их изменения. Появление квантовой
механики сопровождалось серьезными дискуссиями о специфике
закономерностей микромира, о взаимоотношении старого и нового
знания, об особенностях познания микрообъектов. Обсуждение'ми¬
ровоззренческих проблем в период, предшествующий фундамен¬
тальному открытию, является одним из важнейших условий осво¬
бождения ученого от гипнотического действия традиционного стиля
мышления, от добровольного подчинения тирании устаревших догм.
Что же показывает наш анализ проблемной ситуации, связан¬
ной с попытками доказательства V постулата евклидовой геомет¬
рии, а также рассмотрение сущности открытия Н. Коперника?
Великое открытие появляется как разрешение кризисной ситу¬
ации, возникающей в связи с тем, что определенная проблема при¬
обретает высокий научный и практический статус, а вместе с тем
средства, с помощью которых считается возможным ее разрешить,
не только не дают результатов, но и начинают рассматривать как
принципиально неэффективные. Одной из важнейших особенностей
предкризисных исследований проблемы является то, что она рас¬
сматривается как проблема первого рода, а потому поиск методов
ее решения ведется на основании сложившихся, традиционных под¬
ходов к осмыслению частной проблемы данной области науки. Этот
£тиль мышления, базирующийся на признании фундаментальными
29

целого рада конкретных научных идей, в конечном итоге получает
мировоззренческое обоснование и оказывается, таким образом,
связанным многими нитями с философией и другими формами
культуры. Поэтому фундаментальное открытие, порывающее с
прежним стилем мышления, всегда оказывается не частным делом
специалистов-ученых, пусть даже и очень важным, а акцией, в той
или иной степени затрагивающей культуру в целом. Фундаменталь¬
ное открытие разрушает прежнее единство культуры и, выдвигая
идеи большой степени общности, требует нового мировоззренче¬
ского осмысления создавшейся ситуации, которое восстановило бы
утраченное равновесие.
Теперь, возвращаясь к нашему вопросу о том, не является ли
фундаментальное открытие лишь плодом вдохновения гения, ре¬
зультатом его сугубо индивидуальных интеллектуальных усилий, мы
можем сказать, что это не так. Открытие при всей его неожидан¬
ности оказывается во многих отношениях детерминировано разви¬
тием самой науки. Однако отсюда вовсе не следует, что для того,
чтобы совершить его, достаточно лишь обладать творческим вооб¬
ражением, которое в кризисной ситуации непременно укажет уче¬
ному правильное решение проблемы. Нет, открытие — это не счаст¬
ливое случайное озарение, а прежде всего поиск, сопровождаю¬
щийся напряженным целенаправленным трудом. «Оригиналь¬
ность,— говорил Эдгар По, — отнюдь не является, как это полага¬
ют некоторые, делом простого побуждения или интуиции. ...Чтобы
быть найденной, она должна быть тщательно отыскиваема»1. В этом
отношении творческая деятельность весьма сходна с литературной
работой.
Рассмотрим теперь процесс выдвижения новых идей, пытаясь
выявить особенности научного творчества с точки зрения той ро¬
ли, которую играют в нем философские представления.
Очевидно, что решение любой задачи предполагает уяснение
ее существа. Для ученого, анализирующего проблемную ситуацию
второго рода, принципиальное значение имеет осознание того, что
1 Цит. по: В. Брюсов, Собр. соч. в 7-ми тч т. 3. М., 1974,
е. 530.
Ж)

интересующая его задача не может быть решена в традиционном
духе. Понимание этого резко изменяет всю стратегию его поис*
ков. Поле возможных решений теперь для него существенно рас*
ширяется, меняется также и система регулятов, на основе кото*
рых он оценивает различные гипотезы.
Однако дать правильную квалификацию научной проблеме ока*
зывается делом очень сложным. Ведь при этом приходится идти
вразрез с общим мнением, наперекор устоявшимся традициям.
А делать это приходится в условиях, когда отнюдь еще не пол*
ностью исчерпаны резервы старого стиля мышления, когда он еще
успешно функционирует в науке, и для решения данной проблемы
еще.оказывается способным генерировать новые идеи.
Разве можно сказать, что во времена Н. Коперника уже не бы*
ло никакой возможности для объяснения и описания астрономиче*
ских явлений методами системы Птолемея? Это, конечно, не так.
Кроме того, ведь всегда можно в свете новых проблем модернизм*
ровать и подход к их решению, оставаясь тем не менее в рамках
общепринятых норм, сохраняя верность духу традиции. Так, напри*
мер, знаменитый астроном Тихо Браге, научная деятельность кото¬
рого относится ко второй половине XVI века, был хорошо знаком
с системой Н. Коперника, но тем не менее не принял ее. Он пред¬
ложил свою систему, весьма сильно отличающуюся от птолемеев¬
ской, но все же по духу вполне ей родственную. Он считал, как
и Птолемей, что в центре мира находится неподвижная Земля, а
его периферию представляет сфера с закрепленными на ней звез*
дами, которая в течение суток делает один оборот вокруг Земли.
Солнце также вращается вокруг Земли. Но вот планеты обращают¬
ся вокруг Солнца. Примечательно то, что эта модель Вселенной при
всей ее новизне не поднимает никаких мировоззренческих про*
блем. Она вполне соответствует всем традиционным для того вре¬
мени представлениям.
В условиях, когда нет еще решения проблемы, квалификация
ее как проблемы второго рода является, конечно, в высшей сте¬
пени проблематичной. Но коль скоро такая оценка дана, ученый
начинает мыслить совсем по-другому. Раньше, работая в традици¬
онном стиле, он не задумывался над его основаниями. Во всяком
31

случае это не диктовалось непосредственными нуждами его рабо¬
ты. Теперь он по необходимости соединяет в единое целое и кон¬
кретные методы решения задачи, и их обоснование, делая весь
этот комплекс предметом своего анализа.
Следует заметить, что кризисный характер проблемной ситуа¬
ции создает объективные предпосылки для возникновения такого
подхода. Дело в том, что в этб время решения, предлагаемые в
старом стиле, нередко сами приводят к разрушению их мировоз¬
зренческого фундамента. Так, последовательная реализация про¬
граммы Птолемея в условиях постоянно увеличивающегося коли¬
чества данных наблюдений и повышения их точности влекла за со¬
бой необходимость усложнения системы. Согласие теории с дан¬
ными наблюдений, таким образом, всегда можно было достичь.
Однако при этом все больше терялась простота системы и обна¬
руживалась ее искусственность. Исходный мировоззренческий по¬
стулат, согласно которому небесным телам, совершенным по своей
природе, присуще и самое совершенное равномерное и круговое
движение, реализовался в системе Птолемея таким образом, что
разложение видимого неравномерного движения планет на сово¬
купность равномерных движений по кругам превращалось в явно
выраженный вычислительный прием. Это обстоятельство как раз и
было замечено самим Н. Коперником.
В рукописи «Малый комментарий», написанной, по-видимому,
в 1515 году, можно прочитать следующее о реализации принципа
представления видимых траекторий планет через совокупность рав¬
номерных движений по кругам: «...было сочтено лучшим мнение,
что это можно воспроизвести при помощи эксцентрических кругов
и эпициклов, с чем, наконец, большая часть ученых и согласилась.
Однако все то, что об этом в разных местах дается Птолемеем
и многими другими, хотя и соответствует числовым расчетам, тоже
возбуждает немалые сомнения. Действительно, все это оказалось
достаточным только при условии, что надо выдумать некоторые
круги, называемые эквантами. Но тогда получалось, что светило
двигалось с постоянной скоростью не по несущей его орбите и не
вокруг собственного ее центра... Я часто размышлял, нельзя ли
найти какое-нибудь более рациональное сочетание кругов, которым
32

можно было бы объяснить все видимые неравномерности, причем
каждое движение само по себе было бы равномерным...»1.
Конечно, то, что старые методы не приводят к успеху, это еще
не доказательство их непригодности, но это уже повод для сомне¬
ния в правильности тех предпосылок, на которых базируется их
применение. Поэтому в условиях кризисной ситуации осознание их
неэффективности невольно влечет исследователя к критическому
рассмотрению их оснований, а вместе с тем сталкивает его лицом
к лицу с проблемами методологического характера.
На протяжении 2000 лет ученые неизменно считали, что V по¬
стулат в рамках геометрии Евклида можно доказать. Но вот насту¬
пает XVIII век, и у математиков, внимательно анализирующих со¬
стояние разработки этого вопроса, начинают появляться идеи о не¬
возможности его доказательства. К такому выводу пришел, напри¬
мер, в 1762 году Клюгель. В своей диссертации, посвященной об¬
зору важнейших попыток доказательства V постулата, он писал!
«Многие, опытные в геометрических доказательствах, пытались
устранить эту истину из числа аксиом; но все доказательства, кото¬
рыми они старались эту истину строго установить, оказались пороч¬
ными. Другие предлагали заменить ее иными аксиомами, которые,
однако, не могут считаться более ясными, нежели постулат Ев¬
клида.
Таким образом, если обозреть все попытки, то окажется совер¬
шенно правильным, что Евклид поместил это предложение среди
аксиом»2.
Конечно, здесь нет еще выхода за пределы господствующего
подхода к проблеме, но это уже такой шаг, который создает воз¬
можность для этого. Если нельзя доказать, что утверждение являет¬
ся теоремой, то необходимо доказать, что оно представляет посту¬
лат. Теперь уже нельзя ограничиться одним признанием прозорли¬
вости Евклида, которое в новой ситуации отображает не столько
свойство структуры геометрии, сколько бессилие исследователей
1 Ю. А. Белый, И. Н. Веселовский. Николай Коперник.
М., 1974, с. 209.
2 В. Ф. Каган. Лобачевский и его геометрия, с. 30.
33

этого вопроса. Должно быть не признание большинством, недопу¬
стимое для математиков, а строгое доказательство.
Но почему нужно доказывать постулативный характер только
евклидова утверждения о параллельности? Да потому, что осталь¬
ные исходные утверждения геометрии Евклида являются очевидны¬
ми. Но если V постулат неочевиден, то как же можно обосновать
его принятие в качестве исходного положения? Что вообще в таком
случае следует понимать под постулатами математической систе¬
мы? Каковы критерии ее истинности? Все эти вопросы философско¬
го характера возникают совершенно естественно и теперь они, ко¬
нечно, могут оказаться в центре внимания ученого. В этих условиях
и возникает понимание исследователем того, что он имеет дело с
проблемой второго рода, в решении которой он должен противо¬
поставить прежним методам не только новые эффективные сред**
ства, но и достаточно глубокое их методологическое обоснование.
В кризисных ситуациях особенно хорошо становятся заметны
философские основания науки. Те общие представления о мире и
процессе его познания, которые определяют истолкование научно¬
го знания и обоснование применяемых учеными методов исследо¬
вания, делаются теперь объектом критического анализа с явно вы¬
раженным намерением их пересмотра. Это, конечно, не значит, что
философские идеи оказывают науке свои услуги лишь в периоды
ее революци. «Ученые, — отмечает'Бриллюэн, — всегда работают на
основе некоторых философских предпосылок, и, хотя многие из
них могут не осознавать этого, эти предпосылки в действительности
определяют их общую позицию в исследовании»1.
Решая научные проблемы, исследователь всегда использует
большой арсенал представлений и понятий, которые помогают ему
ориентироваться в данной области науки, определять стратегию
действий, формулировать и истолковывать получаемые результаты.
Они, как правило, не вырабатываются самим ученым, а восприни¬
маются им в готовом виде. Одни из hhjc, являясь завоеванием че¬
ловеческой культуры, становятся просто достоянием обыденного
сознания и прививаются будущему ученому в процессе его воспи-
1 Л. Бриллюэн. Научная неопределенность и информация.
М., 1966, с. 11.	'
34

тени я и образования. Другие, более специальные, усваиваются им
в процессе профессиональной деятельности, путем непосредствен¬
ного приобщения к сложившимся здесь традициям.
Эти общие представления и понятия были когда-то выработаны
на пути философского осмысления опыта освоения человеком дей¬
ствительности, они родились в результате сложнейшей борьбы с
прежним господствующим мировоззрением. На их основе сложи¬
лись новые формы культуры, разработаны новые средства мате¬
риального и духовного освоения мира природных и социальных яв¬
лений. Но теперь большинство ученых воспринимает их как нечто
само собой разумеющееся, как естественное, над чем вряд ли сто¬
ит задумываться. И в этом есть немалый рациональный смысл. Ведь
огромная доля задач, решаемых в науке, не предполагает необхо¬
димости анализа этих общих представлений. «Ученому, занимающе¬
муся конкретными проблемами, чье внимание привлекают лишь
частности, — писал А. Эйнштейн, — подобный анализ покажется из¬
лишним, претенциозным и даже смешным»1, Такой исследователь
не сможет органически ввести его в процесс своего поиска реше¬
ния конкретной задачи. Более того, какие-либо сомнения в пра¬
вильности исходных посылок всей его работы, неминуемые при
философских размышлениях, могут даже парализовать его деятель¬
ность. «Как можно было бы совершать восхождение на гору, если
бы на каждое движение рук, ног и на вспомогательное снаряже¬
ние,— писал по этому поводу А. Эйнштейн, — требовалась бы санк¬
ция такой науки, как механика?»2.
Необходимо, конечно, учитывать, что существуют разного рода
задачи. Во многих из них результат достигается за счет правильно¬
го и последовательного использования специальных методов и нет
нужды в непосредственном обращении к философским идеям, хо¬
тя само создание этих методов и способ *их применения в конеч¬
ном итоге опираются на философские предпосылки, точно так же,
как и взятие горной вершины альпинисто/л осуществляется в пол¬
ном соответствии с законами механики.
Для ученого, который пытается разрешить проблему второго
1 А. Эйнштейн. Собрание научных трудов, т. 4, с. 29.
2 Т а м же, с. 344.
35

рода, дело обстоит иначе. Критический анализ философских осно¬
ваний науки, обращение к философским соображениям в процес¬
се конструирования принципиально нового подхода к пониманию
изучаемого вопроса органически вплетаются в ткань его научной
деятельности.
Какими критериями пользуется ученый в процессе выдвиже¬
ния новой теоретической идеи? Главной задачей научной теории
являются описание и объяснение наличного фактического материа¬
ла, тех эмпирических закономерностей, которые установлены в дач¬
ной области явлений. Поэтому новая теоретическая концепция сра¬
зу же ориентируется на ее осуществление. Однако важно учиты¬
вать, что связь теории и эмпирического материала носит диалекти-.
ческий Характер.
Если мы обратимся к истории науки, то увидим, что, по сущест¬
ву, научные теории всегда функционируют в условиях неполного
выполнения этой задачи. Нередко случается и так, что даже обще¬
признанные теории оказываются не только не в состоянии объяс¬
нить и описать весь известный в данной области науки эмпириче¬
ский материал, но и находятся в видимом противоречии с некото¬
рыми эмпирическими данными или их обобщениями. Тем более это
относится к концепциям, находящимся в процессе становления.
Так, например, ни Ньютон, ни его последователи долгое время
не были в состоянии объяснить с позиций механики такой очевид¬
ный факт, что Солнечная система является устойчивой. Сам Нью¬
тон не нашел ничего лучшего, как сослаться на помощь бога, по^-
стоянно подправляющего различные нарушения, возникающие в
его космическом хозяйстве. И тоЯько Лапласу спустя многие деся¬
тилетия удалось решить эту проблему. «На вопрос Наполеона, по¬
чему в его бессмертном творении «Небесная механика» ни разу
не упоминается о «высшем существе», Лаплас дал ответ, вполне
отвечающий сути дела: «Я не имел необходимости в этой гипо¬
тезе»1.
В этом отношении показательна также история утверждения в
науке теории естественного отбора Ч. Дарвина. В течение многих
1 Цитируется по: В. Г. Фесенков. Лаплас. М.—Л., 1924,
с 36.
36	>

лет ученым не удавалось найти удовлетворительного ответа на
очень серьезное возражение против теории Ч. Дарвина, сделанное
в 1867 году Ф. Дженкинсом и поддержанное в 1870 году А. Бенне¬
том. Суть его заключалась в том, что если, как считал Ч. Дарвин,
особи, приобретающие полезные изменения, очень редки, то их
скрещивание с другими особями, не обладающими такими качест¬
вами, с неизбежностью приведет к нивелированию нового призна¬
ка и в конце концов его исчезновению. Так, если белокожий в ре¬
зультате кораблекрушения попадет на остров, населенный неграми,
писал Ф. Дженкинс, то цвет кожи его потомков через несколько
поколений не будет отличаться от цвета остальных обитателей-ост¬
рова. Ч. Дарвин так и не смог ответить на это возражение и «кош¬
мар Дженкинса», как стали его называть, был рассеян лишь в
XX веке после создания генетики.
То, что научная теория в процессе ее становления не может в
полной мере описать и объяснить все эмпирические данные — это
совершенно естественно. Причиной тому может быть и неразви¬
тость теории, ее аппарата и неправильная интерпретация результа¬
тов наблюдения и опыта. Поэтому, вообще говоря, согласие с эм¬
пирическими данными еще не означает правильности теории, так
же, как и противоречие с некоторыми из них не является доста¬
точным основанием для вывода о ее ложности. Кроме того, следу¬
ет иметь также в виду возможность построения различных теоре¬
тических концепций на одном и том же эмпирическом основании,
которая не раз реализовывалась в истории науки. Все это означает,
что критёрий согласия теории с эмпирическими данными хотя и яв¬
ляется очень важным, не может все же быть единственным крите¬
рием, регулирующим направление теоретической деятельности уче¬
ного.
Новая идея, выдвигаемая исследователем, непременно должна
согласоваться как с представлениями об объекте, выраженными в
ряде общих принципов, так и с характером научной теории, в ко¬
торой должна быть раскрыта специфика, изучаемых явлений. Если,
например, речь идет о выдвижении новой теории в современной
физике, то здесь ученый опирается на такую картину физических
явлений, в которой всегда выполняются определенные законы go-
37/

хранения, принцип близкодействия, принцип причинности, принцип
относительности и др. Вместе с тем он исходит из того, что буду¬
щая теория не может включать в себя ссылки на действие прин¬
ципиально ненаблюдаемых факторов, она должна находиться в
определенном соответствии с прежними теориями, физические за¬
кономерности, выраженные в ней, должны быть описаны языком
математики.
Совокупность такого рода требований органически соединя¬
ется с представлениями о физической науке в целом, ее месте
среди других наук, закономерностях ее эволюции. Наконец, все
многообразие методологических установок, связанных со специфи¬
кой физических явлений и особенностями развития физической на¬
уки, дополняется общеметодологическими требованиями, которые
основываются на самых общих представлениях о мире и процессе
его познания.
Само собой разумеется, что в различных науках системы кри¬
териев, на которые опираются ученее в своей теоретической ра¬
боте, несут на себе отпечаток как специфики изучаемой области
явлений, так и уровня ее разработки.
В качестве конкретного примера философско-методологическо¬
го стиля размышления ученого, стремящегося развить новый тео¬
ретический подход к изучению определенной области явлений, мо¬
гут служить рассуждения Неймана и Моргенштерна о возможно¬
стях применения математики для описания экономического поведе¬
ния, содержащиеся р их классической монографии по теории игр.
Использование математики для описания экономических явле¬
ний, как отмечают эти ученые, несмотря на то, что при этом при¬
лагались немалые усилия, не было еще пока особенно успешным.
В то же время всем известна большая эффективность ее примене¬
ния во многих науках. Чем же можно объяснить это положение
дел?
Ряд, скептически настроенных специалистов обосновывают не¬
возможность широкого использования математики в экономике,
ссылаясь на то, что здесь большую роль играют субъективные и
психологические факторы и далеко не все может быть количест¬
венно измерено. Однако, как отмечают Нейман и Моргенштернм
38

такого рода возражения выдвигались и в отношении к физике, хи-
мни, биологии на ранних этапах их развития, и тогда положение в
этих науках было не лучше, чем в современной экономике. Однако
теперь математика стала для них основным средством анализа изу¬
чаемых явлений. Нет никаких оснований считать в настоящее время,
что экономику постигнет другая судьба.
Но в таком случае, в чем же причина еще явно слабой эффек¬
тивности применения математики в экономике? «Несомненно, пред¬
ставляется разумным вскрыть, — пишут ученые, — что именно при¬
вело к прогрессу в других науках, и исследовать, почему приме¬
нение этих принципов не может привести к прогрессу и в эконо¬
мике»1.
Прежде всего следует обратить внимание на то, что матема¬
тизация экономики должна идти в направлении от простого к слож¬
ному. В настоящее время бесперспективны попытки построения
универсальной математической модели всех экономических явле¬
ний. Опыт одной из самых развитых наук — физики — свидетель¬
ствует о том, что такое стремление даже в ней пока еще ни к че¬
му не привело. «По-видимому, — пишут Нейман и Моргенштерн,—
в физике вообще не было бы прогресса, если бы делались серьез¬
ные попытки форсированно принуждать физиков к построению об¬
щей теории»2. Работа физиков всегда велась над конкретными за¬
дачами, и по мере их решения, приводящего к глубокому изуче¬
нию отдельных областей явлений, делались уже попытки объедине¬
ния различных отраслей физического знания. Учитывая же то, что
экономика охватывает явления гораздо более сложные, а сама она
развита намного меньше, чем физика, вряд ли следует сейчас ожи¬
дать успеха от попыток сразу построить единую математизирован¬
ную экономику.
Надо пытаться развить точную математическую теорию сна¬
чала в отношении элементарных явлений, все детали которых ясны
сами по себе. И только затем, усложняя аппарат, можно надеяться
получить неочевидные следствия. При этом следует иметь в виду,
1 Дж. фон Нейман, О. Моргенштерн, Теория игр и
экономическое поведение. М., 1970, с. 29—30.
2 Т а м же, с. 28.
39

что может понадобиться совсем новая математика. Как известно,
процесс математизации в физике был обязан своими успехами
прежде всего созданию интегрального и дифференциального ис¬
числений. Явления экономические, несомненно, обладают большим
своеобразием, и кажется невероятным, чтобы простое использова¬
ние методов, зарекомендовавших себя в познании физических яв¬
лений, могло решить задачу математизации экономики.
Опираясь на описанные выше соображения, Нейман и Морген¬
штерн строят специальную математическую теорию — теорию игр,
которая, как они надеются, в будущем может стать одной из основ
математизации экономики. Их главная задача —• заложить фунда¬
мент теории, развитие которой сможет дать уже ощутимый эффект
для описания, объяснения и предсказания сложных экономических
явлений. «Ее первые приложения, — пишут они, — необходимо
должны ограничиваться элементарными задачами, в которых окон¬
чательный результат не подвергается никакому сомнению и где
фактически никакой теории не требуется. На этом раннем этапе
приложения служат лишь для подтверждения теории. Следующий
этап начинается, когда теорию применяют к несколько более слож¬
ным ситуациям; здесь теория уже в определенных пределах может
вывести за рамки очевидного и привычного. И уже вслед за этим
простирается область подлинного успеха — правильные теоретиче¬
ские предсказания.
Хорошо известно, что все математизированные науки про*
шли через эти последовательные этапы развития»1.
Приведенный пример ясно показывает нам характер аргумента¬
ции ученых, выдвигающих новые идеи. Привлекает внимание широ¬
та подхода, свободное владение специальным материалом, относя¬
щимся к различным наукам и их истории, смелость в обобщениях,
явно выраженное стремление к философскому осмыслению про¬
блемной ситуации. и направления своей деятельности. Мы видим,
что те знания, на которые им приходится опираться, не только
весьма обширны, но и чрезвычайно разнообразны. Центральное
место в этом фоне знаний, несомненно, занимает философия. Фи¬
1 Дж. фон. Нейман, О. Моргенштерн. Теория игр
и экономическое поведение, с. 33.
40

лософские идеи связывают его разнородные элементы в единое
целое, субординируют отдельные его компоненты, придавая опре¬
деленный вес каждому из них.
Ученый, стремящийся разрешить проблему второго рода, в ре¬
зультате критического анализа прежнего подхода к оценке про¬
блемной ситуации выужден пересматривать и его мировоззренче¬
ские предпосылки. Новое же решение проблемы, рождающееся в
острой конкуренции с традиционными подходами, представляет со¬
бой не только новую теорию данного вопроса, но и ее философ¬
ское обоснование.
В этих условиях философия существенным образом влияет на
характер деятельности ученого. От того, каких философских пред¬
ставлений он придерживается, будут во многом зависеть направле¬
ние и результаты его критической и созидательной деятельности.
Классическим примером, демонстрирующим важную роль фи¬
лософских идей в теоретической работе ученого, является история
создания молекулярно-кинетической теории газов. Основатели этой
теории Клаузиус, Максвелл, Больцман, опираясь на идею атомисти¬
ческого строения материи, смогли развить теорию газов, которая
не только хорошо описывала известные явления, но и предсказала
ряд новых, которые были открыты позднее. Эти ученые считали (в
полном соответствии с материалистической философией), что нау¬
ка способна отражать не только связь между эмпирически устанав¬
ливаемыми фактами, но и объяснять сущность этих явлений. Под¬
тверждение теории опытом они справедливо истолковывали, как
свидетельство правильности молекулярно-кинетических представле¬
ний о природе теплоты, как доказательство реальности атомов.
Против их программы исследований на протяжении длительно¬
го времени выступали ученые, защищавшие феноменолистическое,
позитивистское истолкование сущности науки. Среди них особую
активность проявляли Мах, Оствальд, Стало, Гельм. Они категори¬
чески отрицали молекулярно-кинетическое объяснение тепловых
явлений, выступали против признания атомов как реально сущест¬
вующих объектов, объявляя их фикциями, и делали это исключи¬
тельно из философских соображений.
А вот пример из другой' области науки. Одной из важнейших
41

предпосылок теории естественного отбора Ч. Дарйина было пред**
ставление о том, что все в мире может быть объяснено на основе
причинности. Ч. Дарвин был глубоко убежден в единстве живой и
неживой природы. Его оппоненты резко возражали ему, отстаивая
традиционный взгляд, согласно которому процессы жизнедеятель¬
ности принципиально нельзя описать, не обращаясь к понятию це¬
ли, совершенно чуждому миру физических и химических явлений.
Ч. Дарвина упрекали также в том, что он в своей теории слишком
многое объясняет, прибегая к помощи случая. Эти философские
аргументы служили одной из главных причин непринятия новой те¬
ории учеными того времени. Вместе с тем глубокое понимание
роли причинности и случая в мире живой природы позволило
Ч. Дарвину создать теорию, имеющую огромное значение для всей
биологической науки. И здесь мы видим, как велико влияние фило¬
софских идей на деятельность ученого.
Эти примеры показывают, что одни и те же знания специально¬
го характера приобретают совершенно различное значение в зави¬
симости от того или иного их философского истолкования. Фило¬
софские идеи лежат здесь в основе целых программ исследований,
определяя их общий характер.
История науки показывает, что научное открытие — это не про¬
сто формулировка некоторой оригинальной идеи, но и обязательно
демонстрация ее эффективности, ее обоснование. Ценность его за¬
ключается в тех возможностях, которые оно раскрывает для объ¬
яснения окружающего нас мира и овладения им. Поэтому значи¬
мость открытия нисколько не умаляется от того, что в его основе
лежит идея, когда-либо уя<е высказанная прежде. Как известно, это
случается в науке довольно часто.
Так, например, гелиоцентрическая система до Коперника раз¬
рабатывалась еще в III веке до н. э. знаменитым греческим астро¬
номом Аристархом, а идея естественного отбора, лежащая в осно¬
ве теории эволюции Ч. Дарвина, была выдвинута еще греческим
философом Эмпедоклом в V веке до н. э. А вот знаменитое от¬
крытие Г. Менделя базируется на синтезе целого ряда известных
до него идей, которые Г. Мендель искусно совместил для объяс¬
нения процессов наследования.
42

z Закономерности наследования, наблюдавшиеся прежде у ряда
растений, были им уточнены на основе систематически проведен¬
ных статистических исследований, методика которых была заим¬
ствована из социальной статистики. Объяснение же закономерно¬
стей наследования, представляющее одну из важнейших заслуг
чешского ученого, было им осуществлено на основе модели, кото¬
рая включала в себя представления о существовании дискретных
носителей наследственности и вероятностном характере их поведе¬
ния. Как известно, в середине XIX века идея атомизма широко ис¬
пользовалась в химии и начала уже проникать в физику, а идея
вероятностных законов вошла в науку в связи с изучением со¬
циальных явлений. Г. Менделю в его знаменитой работе удалось'
показать возможность и б биологии проводить эмпирические и
теоретические исследования, соответствующие всем самым строгим
стандартам, принятым в физике — лидере естествознания того вре¬
мени. Тем самым им были реализованы помыслы многих передо¬
вых биологов первой половины XIX века.
Старые идеи в новом контексте, на новом культурном фоне
приобретают совсем особое звучание. Получив новое конструктив¬
ное оформление, а также соответствующее времени философское
обоснован1ие, они превращают неудачи научного познания в его
торжество, открывают неизвестные прежде пути исследования дей¬
ствительности, становятся основой нового видения мира.
РОЛЬ ФИЛОСОФИИ В ПРОЦЕССЕ УСВОЕНИЯ
НАУЧНЫХ ИДЕИ
С момента осуществления фундаментального открытия до его
признания обычно проходит немало времени, наполненного не
только упорной научной работой, но и неустанной борьбой за
утверждение нового стиля научного мышления. Знаменитый англий¬
ский ученый XVI века В. Тильберт писал: «Знаю, как трудно при¬
дать старому новый вид, потускневшему — блеск, темному — яс¬
ность, надоевшему — прелесть, сомнительному — достоверность, но
гораздо труднее закрепить и утвердить, вопреки общему мнению,
43

авторитет за тем, что является новым и неслыханным»1. Да, ис¬
тория на'уки, теперь уже неизмеримо более богатая, чем та, кото¬
рая была известна В. Гильберту, красноречиво подтверждает это.
Имеется немало причин, которые порождают трудности понима¬
ния фундаментального открытия. Прежде всего следует учесть то,
что научное открытие, представляющее собой единство конструк¬
тивной идеи и ее обоснования, не может возникнуть сразу в наи¬
более адекватной его содержанию форме.
Ученый, выдвигающий новое решение проблемы, приходит к
открытию в борьбе со старым мировоззрением, и ему далеко не
просто в полной мере освободиться от него. «Великое открытие, —
пишет Дайсон, — когда оно только появляется, почти наверняка
возникает в запутанной, неполной и бессвязной форме. Самому от¬
крывателю оно понятно только наполовину»2.
Это полностью относится к обоснованию новой идеи, понима¬
нию ее значения для развития науки, выяснению ее мировоззрен¬
ческого смысла.
Так, Н. Коперник, отдавая дань традиции, сохранил в своей си¬
стеме верность одной из главных мировоззренческих идей прош¬
лого — о равномерном движении небесных тел по кругрвым орби¬
там. Он не отказался также и от использования птолемеевских эпи¬
циклов.
Эйнштейн в своих первых работах по теории относительности
постоянно оперировал понятием наблюдателя в таком стиле, кото¬
рый -явно мешал понять объективный характер относительности
пространственно-временных характеристик.
Бор, Гейзенберг, Де Бройль, Шредингер, создав аппарат кван¬
товой механики, далеко не сразу смогли найти его.адекватную со¬
держательную интерпретацию.
Недостаточная ясность и неразработанность новой идеи в со¬
четании с ее революционностью, несомненно, являются важнейши¬
ми основаниями трудности ее восприятия. Только что появившись
на свет, она, естественно, воспринимается учеными критически.
1 Жизнь науки, с. 3,1.
2 Над чем думают физики. Вып. 2, «Элементарные частицы»,
М., 1963, с. 96,	’	•	•
44'

Однако в силу прежде всего фундаментальности новой идеи обыч¬
ные условия, в которых она рождается, явно не благоприятствуют
ее правильной и быстрой оценке.
С одной стороны, ученый, воспринимающий открытие,, видит,
что с помощью новой идеи можно решить ряд специальных вопро¬
сов,, а с другой — он замечает, что это достигается нарушением
общепринятых, очевидных для всех стандартов. Не только закоре¬
нелый догматик, неспособный творчески мыслить, но любой ученый
усомнится в правильности такого способа решения научной про¬
блемы.
Ведь старое мировоззрение имеет за собой не только под¬
держку общественного мнения, но и авторитет, завоеванный его
успешным применением. Нужны очень веские аргументы, чтобы
внести в него существенные изменения.
Но новая концепция в начальный период своего существова¬
ния еще не может продемонстрировать со всей мощью свой эври¬
стический потенциал, перед ней стоит еще масса нерешенных про¬
блем, да и обоснование ее в целом не является достаточно раз¬
витым. А кроме того, как уже отмечалось, и излржение-то ее весь¬
ма далеко от совершенства.
Автор открытия, прошедший сложнейший путь сомнений, труд¬
ностей, значительная часть из которых им была преодолена, обла¬
дает не только рациональными аргументами, обосновывающими ис¬
тинность его идеи, но и интуитивным пониманием всей ситуации в
целом, которая создает у него уверенность в правильности избран¬
ного пути.
Ученый же, стремящийся оценить только что возникшую
«чужую» для него фундаментальную идею, вынужден оперировать
лишь тем материалом, который предоставлен ему автором. К ка¬
ким же выводам он может в этих условиях прийти? Ясно, что толь¬
ко немногие будут в состоянии правильно оценить важность фун¬
даментального открытия в момент его появления.
Обращаясь к истории усвоения идей На Коперника, мы увидим,
что вначале они не пользовались успехом у астрономов. Ученые
довольно долго не воспринимали, мировоззренческое содержание
новой планетной системы, хотя и использовали ее все с большим
45

успехом для вычислений движения небесных светил. Лишь после
блестящих и глубоких исследований Джордано Бруно, Кеплера и
Галилея, их страстной и самоотверженной борьбы за коперникан¬
ское мировоззрение положение резко изменил'ось. Благодаря их
работам умение Н. Коперника получило дальнейшее глубокое раз¬
витие, оно было подтверждено новыми важными наблюдениями,
ему удалось дать последовательное мировоззренческое обоснова¬
ние, в рамках которого был дан отпор всем сколько-нибудь су¬
щественным прежним возражениям. Только после этого оно было
принято.
В сущности, такая же судьба сложилась и у неевклидовой ге¬
ометрии. Работы Лобачевского и Больяи, хотя они и были опубли¬
кованы, не нашли никакого понимания среди подавляющего боль¬
шинства математиков. Гаусс же, разделяющий честь открытия неев¬
клидовой геометрии с этими учеными, не печатал своих исследова¬
ний. Малодоступный характер изложения, совершенно непривычная
постановка вопроса, противоречащая общепринятым представле¬
ниям о природе и сущности геометрии, привели к полному игно¬
рированию, а затем и забвению этих работ. Но вот спустя 30 лет
после выхода в свет первых исследований Лобачевского (1829 г.)
и Больяи (1832 г.) публикуется переписка Гаусса с Шумахером. И
математики узнают из нее, во-первых, о том, что сам великий Га¬
усс занимался построением неевклидовой геометрии, а во-вторых,
что он очень высоко отзывался об исследованиях в этой области,
проведенных Лобачевским. Это обстоятельство привлекло внима¬
ние математиков к новым идеям. Важное значение для их призна¬
ния имели исследования Бельтрами, осуществленные в 1868 году.
В них было показано, что на поверхностях отрицательной кривиз¬
ны, полностью описываемых в' евклидовой геометрии, выполняется
плоская геометрия Лобачевского. Это произвело на математиков
очень большое впечатление. Созданная воображением ученого но¬
вая геометрия вдруг оказалась применимой для описания вполне
определенных и хорошо известных математических объектов. Те¬
перь математики уже получили веский аргумент в пользу непроти¬
воречивости неевклидовой геометрии Лобачевского. Философское
истолкование природы геометрии, ее отношения к объективному
46

миру, осуществленное с учетом всего опыта развития геометрии,
привело вскоре к полной ассимиляции этого выдающегося дости¬
жения человеческой мысли.
И в этом случае мы видим, что одним из главных препятствий
на пути к пониманию великого открытия является трудность отхода
от традиции. «Причина, по которой трудно охватить новую концеп¬
цию в любой области науки, — пишет Дайсон, — всегда одна и га
же: современные ученые пытаются представить себе эту новую
концепцию в понятиях тех идей, которые существовали прежде».
Следует заметить, что наука не представляет здесь ничего ис¬
ключительного. Новое в любой области человеческой деятельности
воспринимается с трудом, и требуются значительные усилия, чтобы
сделать его достоянием многих людей, преодолев их консерватизм.
Мы с трудом понимаем сейчас, почему с таким недоверием отно¬
сились к Н. Копернику его современники и особенно астрономы.
Но разве менее удивительно и то, что после первых представ¬
лений «Фауста» Ш. Гуно критики писали об отсутствии в этой опе¬
ре запоминающихся мелодий? А как восприняли искусствоведы
первое экспонирование великолепной картины О. Ренуара — порт¬
рета мадемуазель Самари! Вот один из тогдашних отзывов, при¬
надлежащий вполне компетентному критику: «благодаря счастли¬
вому случаю, сведшему меня с этой красивой комедианткой перед
ее портретом, мне удалось констатировать преимущество искус¬
ства перед натурой. Последняя следует старым, вышедшим из
употребления требованиям на округлость форм и реальность цве¬
та; первая, напротив, растаптывает подобное ногами. Приятная не¬
определенность в исполнении, неподдельная примитивность рисун¬
ка и небольшие зеленоватые оттенки на полной груди прекрасной
дамы долго держали меня в плену! В богатое впечатлениями блю¬
до из красок одновременно входит ваниль, красный крыжовник и
фисташки: этот портрет можно есть ложкой»1.
Сложность восприятия великого научного открытия обусловле¬
на не только гносеологическими причинами, но и социальными. На
1 О. Рейтерсвед. Импрессионисты перед публикой и кри¬
тикой. М., 1974, с. 100.
47

процесс восприятия новых идей большое влияние оказывает идео-
л о гм я, которая культивируется в данном обществе.
В социалистическом обществе, где уничтожены все формы экс¬
плуатации, где последовательно осуществляется всемерное разви¬
тие производительных сил, общественных отношений и духовной
культуры, направленное в конечном итоге на обеспечение всесто¬
роннего развития каждого человека, идеология способствует реа¬
лизация этих целей. Опирающаяся на марксистско-ленинскую фило¬
софию, чуждая любым проявлениям догматизма, она стимулирует
объективное научное познание мира, природных и социальных про¬
цессов, активно поддерживает созидательное творчество во всех
его формах, а тем самым открывает наилучшие возможности и для
деятельности ученого, и для правильного восприятия его новых
идей, и для быстрого их усвоения наукой и культурой в целом.
Реакционная же идеология, в которой осуществляется оправда¬
ние эксплуатации человека человеком, как показывает история, со¬
здает явно неблагоприятную обстановку и для выдвижения фунда¬
ментальной научной идеи; и для ее ассимиляции. «Мысли господ¬
ствующего класса, — как отмечали Маркс и Энгельс, — являются в
каждую эпоху господствующими мыслями. Это значит, что тот
класс, который представляет собой господствующую материальную
силу общества, есть в то же время и его господствующая духов¬
ная сила» Посредством идеологии господствующий класс контро¬
лирует и направляет все формы социальной деятельности, ревност¬
но следя за соблюдением своих интересов и не допуская возник¬
новения даже возможности какого-либо их ущемления.
В такой идеологии, главная задача которой заключается в том,
чтобы сохранить во что бы то ни стало сложившуюся социальную
структуру, естественно будет проявляться противодействие любым
попыткам изменить общие представления о сущности не только
общественных явлений, но и процессов, происходящих в природе.
Ведь изменения этого рода неизбежно будут ставить под сомнение
незыблемость основ господствующего мировоззрения. Антинаучная
направленность такой ориентации в духовной деятельности, ее яв¬
1 К. М а р к с и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, с. 45,
48

но выраженный консерватизм, коне^жо, отрицательно влияют на
творческую активность ученого, на восприятие новых фундамен¬
тальных идей обществом.
Вот наиболее яркое тому свидетельство.
Классический труд Н. Коперника «О вращении небесных сфер»
вышел а свет в 1543 году. По свидетельству Пьера Гассенди вели-,
кий астроном увидел напечатанный экземпляр своей книги всего
за несколько часов до смерти. Это была первая и единственная
публикация Н. Коперника, в которой он знакомил общественность
со своими представлениями о строении планетной -системы. Между
тем основы нового взгляда на мир небесных явлений были им
разработаны намного раньше. Об этом свидетельствует рукопись
«Малый комментарий», написанная Н. Коперником в 1515 году. По¬
чему же Н. Коперник явно воздерживался от обнародования сво¬
их новаторских идей?
Он сам во многом отвечает на этот вопрос в предисловии к
своему основному труду, обращенному к папе Павлу III. «Я доста¬
точно хорошо понимаю, святейший отец, —пишет Н. Коперник,—
что как только некоторые узнают, что в этих моих книгах, написан¬
ных 6 вращениях мировых сфер, я придал земному шару некото¬
рые движения, они тотчас же с криком будут поносить меня и та¬
кие мнения... Поэтому я долго в душе колебался, следует ли вы-'
пускать в свет мои сочинения, написанные для доказательства дви¬
жения Земли, и не будет ли лучше последовать примеру пифагр-
рийцев и некоторых других, передававших тайны философии но
письменно, а из рук в руки, и только родным и друзьям, как об
этом свидетельствует послание Лисида к Гиппарху. Мне. кажется,
что они, конечно, делали это не из какой-то ревности к сообщае¬
мым учениям, как полагают некоторые, а для того, чтобы прекрас¬
нейшие исследования, полученные большим трудом великих людей,
не подвергались презрению тех, кому лень хорошо заняться каки¬
ми-нибудь науками...»1.
Поместив в своей книге обращение к папе Павлу III, Н. Копер¬
ник надеялся таким образом хоть в какой-то мере ослабить выпа¬
1 Жизнь науки, с. 10—11.
49

ды своих противников, хотя он прекрасно понимал, что «против
укуса доносчика нет лекарств*1.
Опасения великого ученого были вполне оправданными, о чем
красноречиво свидетельствует судьба его сочинения. Книга еще не
вышла в свет, а ее уже взяла под контроль церковь. Лютеранский
богослов Осиандер без согласия автора поместил анонимное пре¬
дисловие к ней, в котором вся концепция Н. Коперника представ¬
лялась как математическая гипотеза, удобная для вычисления дви¬
жения планет, но отнюдь не претендующая на истинность. Сам Лю¬
тер, узнав об учении Н. Коперника, быстро понял, какую опасность
оно содержит для церковных догматов. В 1539 году, т. е. еще до
опубликования книги Н. Коперника, он занял по отношению к но¬
вым идеям совершенно определенную позицию: «Дурак хочет пе¬
ревернуть вверх дном все искусство астрономии. Но, как указыва¬
ет Священное писание, Иисус Навин велел остановиться Солнцу, а
не Земле»2.
Католическая церковь вначале не проявляла резкой враждеб¬
ности к учению Н. Коперника. Это объясняется частично ее кон¬
фронтацией с протестантами, частично же тем, что крайне заинте¬
ресованные в исправлении церковного календаря руководители ка¬
толической церкви относились в это время с вниманием к иссле¬
дованиям в области астрономии. Однако вскоре католики с лихвой
компенсировали свою нерасторопность. В 1600 году инквизиция
сжигает на костре страстного пропагандиста идей Н, Коперника
Джордано Бруно. А в 1616 году книга Н. Коперника вносится в
.«Список запрещенных книг», утверждаемый регулярно Ватиканом, и
с тех пор она постоянно упоминалась в нем вплоть до 1822 года.
Весьма показательны также и факты влияния на научное твор¬
чество и восприятие новых идей господствующей идеологии, отно¬
сящиеся к истории создания неевклидовой геометрии. Так, Гаусс,
владея основами неевклидовой геометрии и прекрасно понимая,
какое большое научное значение имеет открытие новой геометри¬
ческой системы, тем не менее так и не стал ничего публиковать на
1 Жизнь науки, с. 14.
2 Ю. А. Б е л ы й, И. Н. Веселовский. Николай Коперник,
с. 325.
50

эту тему. Он по примеру пифагорийцев, о которых упоминал Н, Ко¬
перник, обсуждал новые идеи лишь с близкими ему людьми. При¬
чину такого своего поведения он достаточно ясно указывает в пис^
ме от 27 января 1829 года к К. Бесселю. Упомянув о том, что он
уже много лет занимался основаниями геометрии, Гаусс пишет:
«Между тем я еще долго не приду к тому, чтобы обработать для
опубликования мои весьма обширные исследования по этому во¬
просу и, может быть, этого никогда не произойдет в моей жизни,
так как я опасаюсь крика биотийцев, если я выскажу мои воззре¬
ний целиком»1.	*
Это чувство боязни вынести на суд общества свои идеи по ос¬
нованиям геометрии, видимо, сопровождало Гаусса всю его жизнь,
мешая ему плодотворно работать в этой области. Об этом свиде¬
тельствует его письмо Герлингу, одному из учеников Гаусса, также
допускавшему существование неевклидовой геометрии. Это письмо
было написано еще в 1818 году. «Я радуюсь, — писал Гаусс, — что
Вы имеете мужество высказаться так, как если бы Вы признавали
ложность нашей теории параллельных, а вместе с тем и всей на¬
шей геометрии. Но осы, гнездо которых Вы потревожите, полетят
Вам на голову»2. Характернейшим примером, демонстрирующим
влияние социальных факторов на процесс ассимиляции нового зна¬
ния, была реакция на революционные открытия в физике в конце
прошлого столетия.
Открытие явления радиоактивности, изменения массы электро¬
на при движении, создание статистической физики и электромагнит¬
ной теории, резко возросшая математизация всей физики того вре¬
мени, ярко демонстрируя прогресс в познании природы, вместе с
тем ставили немало острых проблем, связанных с тем, что новая
физика вступала в противоречие с многими установками механисти¬
ческого мировоззрения. В условиях буржуазной культуры конца
XIX века, ведущей активное наступление против материализма, это
обстоятельство породило широкий поток идеалистических спекуля¬
ций, захвативших не только профессиональных буржуаз¬
ных идеологов, но и значительную часть физиков. «Отрицая неиз-
1 Об основаниях геометрии, с. 106,
2 Т а м ж е, с. .103.
51

меннрсть известных до тех пор элементов и свойств материи, — пи¬
сал В. И. Ленин,-—они скатывались к отрицанию материи, то естц
объективной реальности физического мира. Отрицая абсолютный
характер важнейших и основных законов, они скатывались к отри¬
цанию всякой объективной закономерности в природе, к объявле¬
нию закона природы простой условностью, «ограничением ожида¬
ния», «логической необходимостью» и т. п. Настаивая на приблизи¬
тельном, относительном характере наших знаний, они скатывались
к отрицанию независимого от познания объекта, приблизительно
верно, относительно правильно отражаемого этим познанием»1.
Проникновение идеализма в физику, обусловленное в итоге ре¬
акционной направленностью* буржуазной культуры того времени,
привело не только к извращению подлинного смысла отдельных
достижений физики, но и к распространению извращенных пред¬
ставлений о сущности физики и науки вообще, согласно которым
за научным познанием отрицалась возможность постижения объек¬
тивной реальности. Это антиинтеллектуальное движение справедли¬
во было расценено как кризис в физике.
В. И.Ленин в книге «Материализм и эмпириокритицизм» пока¬
зал, что сущность кризиса состоит в ломке старых законов и основ¬
ных принципов, в замене материализма идеализмом и агностициз¬
мом. Это могло произойти потому, что физики не знали диалек¬
тики, не сумели прямо и сразу подняться от метафизического ма¬
териализма к диалектическому материализму. Критике этих концеп¬
ций и дальнейшему развитию диалектического й исторического ма¬
териализма и была посвящена эта книга.
Итак, новая идея выдвинута. Теперь ей предстоит пройти слож¬
ный путь развития, завоевания умов многочисленной армии ученых,
без повседневных усилий которых также не может обойтись наука,
как без строителей сооружение храма. Реализация тех возможно¬
стей, которые содержатся в фундаментальном открытии как для
разрешения старых проблем, так и для постановки и решения но¬
вых, предполагает развертывание содержащегося в нем теоретиче¬
ского потенциала. А для этого требуется создание и хорошего
формального аппарата, и добротной его концептуальной основы.
1 В. И. Л е н и н. Поли. собр. соч., т. 18, с. 277.
52

Развитие и применение теории предполагают не только освоение
техники используемых в ней средств, но и творческое овладение
ими. Ученый должен чувствовать себя совершенно свободным при
оперировании понятиями новой теории, он должен научиться легко
мыслить ими, через них смотреть на мир.
Умение ученого правильно выбрать направление исследования,
предугадать в общих чертах характер его результата является не¬
отъемлемым компонентом научной деятельности. Но для осущест¬
вления исследования мало одного владения аналитическими сред¬
ствами. Здесь нужны и воображение, и интуиция. Работа исследо¬
вателя отнюдь не сводится к формальной дедукции из общих прин¬
ципов их следствий. Такая иллюзия может возникнуть только у того,
кто пытается понять науку лишь по учебникам. В них все оказы¬
вается увязанным в единое целое, каждому утверждению найдено
своё место, логические связи между отдельными фрагментами дан¬
ной области науки прозрачны и легко обозримы. Но в таком изло¬
жении результатов научного познания, имеющем свои несомненные
достоинства, оказывается невыявленным сам процесс их получе¬
ния. Как пишут американские химики Льюис и Рандалл, «учебник
является своего рода рестораном, где можно присесть и утолить
свой голод, не задумываясь ни над сложными путями образования
.сырых сельскохозяйственных продуктов, ни над теми процессами,
которыми они превращены в продукты питания, ни над кулинарным
искусством повара, ответственным за то хорошо приготовленное
блюдо, которое перед вами оказалось»1. Конечно, готовая научная
теория не может нам дать представления о той конструктивной де¬
ятельности ученых, основанной на сочетании действия воображения,
интуиции и дедукции, которая привела теорию к ее окончательно¬
му выражению.
Но воображение и интуиция могут функционировать лишь то¬
гда, когда сходные понятия теории, общее представление об
изучаемой реальности оказываются для ученого очевидными. Ко¬
нечно, в этом отношении нет никакой особой проблемы, пока нау¬
ка имеет дело с миром явлений, доступных непосредственному
1 Жизнь науки, с. 265,
53

восприятию. Положение усложняется, когда научные исследования
выходят за эти рамки. «Чем более тонкой и специализированной
становится наука, — писал А. Эйнштейн, — тем сильнее чувствуется
необходимость постичь ее существенные черты наглядно и легко,
без технического аппарата»1.
Однако эту задачу совсем не просто решить для новой теории,
которая не только не укладывается в понятии обыденного созна¬
ния, но и резко порывает с прежним научным мировоззрением.
Ведь здесь речь идет о новом видении мира, о новом стиле мыш¬
ления, а их формирование требует больших усилий. Не случайно,
конечно, что крупнейшие представители физической науки прош¬
лого века, без работ которых просто немыслима современная фи¬
зика, до конца своей жизни выступали в качестве критиков теории
относительности и квантовой механики. Так, например, Г. Лоренц,
прекрасно понимая содержание этих теорий и вполне представляя
себе те возможности, которые давал новый формальный аппарат
для описания широкого круга явлений, вместе с тем никак не мог
смириться с отходом от идеалов классической физики, явно обна¬
жившихся в теоретических построениях А. Эйнштейна, Н. Бора и их
сподвижников.
Другой выдающийся физик — М. Планк, образ мышления кото¬
рого сформировался также в XIX столетии, постоянно занимал
скептическую позицию в отношении к общепринятой интерпрета¬
ции квантовой механики. В одной из его последних работ мы на¬
ходим, быть может, самую резкую форму выражения чрезвычайной
психологической сложности процесса усвоения учеными принципи¬
ально новых идей. «Обычно новые научные истины, — писал
М. Планк,— побеждают не так, что их противников убеждают и они
признают свою неправоту, а большей частью так, что противники
эти постепенно вымирают, а подрастающее поколение усваивает
истину сразу»2.
Насколько труден и противоречив переход от одного стиля
мышления к Другому, показывает творчество А. Эйнштейна. Извест¬
1А. Эйнштейн. Собрание научных трудов, т. 4, с. 194.
2 Сборник к столетию со дня рождения Макса Планка. М.^
1958, с. 22.
54

но, что в толковании квантовой механики он занимая, в сущности,
позицию тех ученых, которые выступали против его собственных
работ по теории относительности. Здесь А. Эйнштейн полностью
отказывается от описания динамических причин релятивистских эф¬
фектов. Но отсюда вовсе не следует, по его мнению, вывод о не¬
полноте теории. Однако, когда он обращается к квантовой меха¬
нике, его подход к объяснению явлений резко меняется. Эта тео¬
рия, как ему кажется, не может считаться полной, поскольку она в
ряде важнейших случаев дает лишь вероятностное описание проис¬
ходящих событий. При этом А. Эйнштейн, совершенно вопреки сво¬
ему собственному стилю мышления, так эффективно примененному
им в анализе пространственно-временных отношений в физике, яв¬
но недооценивает возможности объяснения микроявлений на базе
представлений о новом, еще не известном прежде типе физиче¬
ской реальности, которая столь же полно описывается с помощью
вероятности, как объекты классической физики описывались диф¬
ференциальными уравнениями.
Утверждение нового стиля мышления в решении теоретических
проблем специальной науки — это одна из очень важных задач,
возникающих в процессе научного познания, и здесь большую
роль призвана играть философия. На этом пути прежде всего не¬
обходимо выработать целостную систему понятий, которой в новой
обстановке должен руководствоваться ученый в своих исканиях.
Понимание теории, умение мыслить в ее категориях предполагают
не только ясное представление об операциональном содержании
каждого ее понятия, что позволяет соотносить теорию с эмпириче¬
скими данными, но и об онтологическом и гносеологическом истол¬
ковании теории. Теоретические исследования, направленные на ре¬
шение этой задачи, включают в себя значительную долю логико¬
методологической и философской работы как критического, так и
созидательного характера.
Построение' новой концептуальной системы всегда сопровож¬
дается, с одной стороны, устранением элементов прежнего миро¬
воззрения, чуждых новой теории, но вместе с тем неизбежно со¬
путствующих ее становлению^ а с другой — разработкой соответ¬
55

ствующих новых представлений об объекте и особенностях его по¬
знания.
Для того чтобы стать основой нового стиля мышления в данной
области науки, эти представления должны восприниматься ученым
как естественные, само собой разумеющиеся. Это достигается как
успешной практикой применения новых идей, так и философским
их истолкованием;
Новые представления об исследуемом в данной области науки
объекте и особенностях его познания с самого начала строятся не
изолированно, а в единстве с представлениями о мире и процессе
познания в целом. Специфика исследуемой области явлений истол¬
ковывается на фоне особенностей й общих характеристик, прису¬
щих другим классам явлений, которые в свете новых идей неиз¬
бежно в той или иной степени модернизируются. В результате
складывается целостная непротиворечивая картина мира.
Описанные выше философские исследования онтологической
ориентации дополняются не менее важными изысканиями гносео¬
логического характера. В них ставится задача выявить ограничен¬
ность прежних представлений й дать ей гносеологическое обосно¬
вание, обнаружить существующую в различных формах' преем¬
ственность между старой и новой теоретическими концепциями,
показать закономерность появления новых представлений и обо¬
сновать их более высокий гносеологический статус, дать философ¬
ское истолкование тем специфическим познавательным средствам,
использование которых теперь дает эффективные результаты.
Такого рода философские исследования оказывают решающее
воздействие на процесс ассимиляции новых идей, на формирова¬
ние нового стиля мышления в данной области науки. Вскрывая ми¬
ровоззренческий смысл фундаментальных открытий, философия
тем самым способствует также и максимальному использованию их
эвристического потенциала в других науках и иных областях чело¬
веческой деятельности. Их философское осмысление, проходя ряд
этапов, в конце концов воздействует и на развитие самой фило¬
софии. Достигнутый прогресс в философии, а также успешное при¬
менение полученных ею обобщений в других областях человече¬
ской деятельности создают прочный авторитет новой форме теоре¬
56

тического мышления. Теперь фундаментальное открытие становит¬
ся уже неотъемлемым компонентом культуры, ее достоянием. На¬
учно-популярная литература способствует широкому распростране¬
нию новых идей, их знание становится обязательным для образо¬
вания человека. Наконец, уже и искусство и литература не могут
пройти мимо них, поскольку восприятие людьми действительности,
их мироощущение постепенно также начинают испытывать на себе
все большее влияние новых идей.
«Писатель должен держать руку на пульсе жизни»1, — говорил
Джек Лондон. Но он не может ее понять, игнорируя достижения
науки. Как отмечает Л. Фейхтвангер современный роман не без ус¬
пеха пытается сделать достижения Ч. Дарвина, К. Маркса, А. Эйн¬
штейна и других выдающихся ученых основой современного миро¬
ощущения. Нет, писатель не стремится дать изложение новых науч¬
ных идей. Это не его задача. «Он хочет, — пишет Л. Фейхтвангер, —
воздействовать не на любознательность читателя, а на его чувства,
разумеется, не вступая при этом в конфликт с его логикой и с его
знаниями. Целью романа остается то, что и до сих пор было целью
искусства, — передать читателю и зрителю мироощущение автора.
Но современный автор, — отмечает писатель, — знает, что ему это
будет не по силам, если достижения современной науки не стали
органической- частью его «я»2.
Итак, мы видим, что ученому приходится иметь дело с фило¬
софскими проблемами и на стадии выдвижения научной концепции,
и на этапе ее разработки. Философское истолкование достижений
науки оказывается необходимым для усвоения их культурой и тем
самым оно во многом способствует всестороннему использованию
новых идей обществом.
ФИЛОСОФИЯ И СТИЛЬ НАУЧНОГО МЫШЛЕНИЯ
Обратим теперь внимание на ту связь философии и специаль¬
ных наук, которая выявляется при подходе к развитию науки, фик¬
сирующем ее эволюцию в целом.
1 Писатели США о литературе. М., 1974, с. 107.
2 Л. Фейхтвангер. Собр. соч. в 12-ти т., т. 12. М., 1968,
с. 663.
57

Духовная жизнь общества при всех ее противоречиях, даже и
непримиримых, обусловленных классовыми интересами, при всем
многообразии ее сторон, характеризующихся весьма специфически¬
ми формами и особыми задачами, вместе с тем обладает опреде¬
ленными чертами целостности. Они находят свое проявление в не¬
которых общих свойствах и тенденциях, присущих состоянию и раз¬
витию науки, архитектуры, искусства, литературы, философии в каж¬
дый исторический период. Их имеют в виду, когда говорят о духе
времени, о соответствующем ему стиле мышления.
Так, например, обращаясь к культуре Древней Греции, нельзя
не увидеть общего в изящном дедуктивном построении евклидо¬
вой геометрии и в строгих формах греческих храмов, прекрасных
своей простотой и законченностью. Апелляция к целесообразности,
гармонии, совершенству формы служит им одним из излюбленных
методов объяснения окружающего мира. Закономерное для греков
есть в то же время и прекрасное. В статичности их драматургии
проявляется то же отсутствие интереса к динамике, что и в физике,
в которой движение воспринималось в целом, без его расчленения
на отдельные этапы. Для древних греков было вообще характерно
стремление к целостному восприятию любого явления или даже
мироздания, детали не возбуждали их любопытства.
Перенесемся теперь в XVIII век, и мы увидим в Европе иные
интеллектуальные настроения. Теперь все существующее в самых
мельчайших подробностях должно найти рациональное объяснение.
Каждое самое незначительное событие в мире рассматривается как
сплетение многочисленных причин, действие которых подчиняется
небольшому числу законов. Небесная механика, в которой удалось
дать точное описание и объяснение движения всех планет Солнеч¬
ной системы, опираясь лишь на законы механики и закон всемир¬
ного тяготения, дает теперь образец для всех наук. Не только фи¬
зики берут на вооружение разработанную, в ней методологию, ею
пытаются руководствоваться и химики и биологи.
Сложнейшие социальные явления истолковываются в этом же
стиле. Знаменитые лозунги Великой французской революции — сво¬
бода, равенство, братство — в качестве теоретического фундамента
имели концепцию, согласно которой общество в принципе может
58

также четко функционировать, как хорошо отлаженная машина,
нужно только привести его в соответствие с разумными принципа¬
ми, отвечающими природе человека.
Замечательно то, что даже игра в шахматы испытывает на себе
влияние этого направления мысли. Знаменитый французский шах¬
матист второй половины XVIII века Филидор, бывший также извест¬
ным композитором того времени, написавшим 25 опер, ставит
вполне в духе своей эпохи вопрос о необходимости отыскания объ¬
ективных законов, лежащих в основе и шахматной игры. Филидор
стремится всю партию в целом охватить единым планом. Он раз¬
рабатывает систему объективных оценок на основе сопоставления
различных характеристик позиции и выступает как активный побор¬
ник стратегического подхода к шахматной игре.
Рассматривая понятие стиля мышления, характерного для опре¬
деленного периода истории, М. Борн обращает внимание на осо¬
бую роль философии в его становлении. Различные стили мышле¬
ния, с его точки зрения, отличаются друг от друга прежде всего
философскими идеями, лежащими в их основе. «То, что Паули на¬
зывает «стилем» идейных построений, — пишет он, — есть, другими
словами, философское лицо эпохи, которое определяет ее культур¬
ные основы»1. В этой оценке место философских идей в духовной
жизни-общества выражает мысль К. Маркса, который отмечал, что
«...всякая истинная философия есть духовная квинтэссенция своего
времени... она представляет собою живую душу культуры...»2.
Ученый, стремящийся плодотворно работать в науке, должен
знать особенности современного стиля научного мышления, харак¬
терные черты культуры своего времени. Конечно, в условиях
огромного роста объема научных исследований, осуществляемых
сейчас, неизбежно происходит резкая специализация научной дея¬
тельности. Но узкая специализация, по словам А. Эйнштейна, неми¬
нуемо превращает ученого в ремесленника. За деревьями он пе¬
рестанет видеть лес, теряя возможность правильно ориентировать¬
ся. В конце концов такой ученый оказывается не в состоянии ни
1 М. Борн. Физика в жизни моего поколения, с. 266.
“K. Марис и Ф. Энгельс. Соч., т. 1, с. 105,
69

творчески работать, ни по достоинству оценивать новаторские иска¬
ния своих коллег.
Как говорил Ф. Энгельс, «...Мы можем познавать только при
данных нашей эпохой условиях , и лишь настолько, насколько эти
условия позволяют»1. Эти условия слагаются не только из накоп¬
ленных уже в науке знаний и материальных возможностей, которы¬
ми располагает общество для развития научных исследований. Они
включают в себя также и духовные, нравственные силы, присущие
человечеству на данном этапе истории.
Ученый — это не машина, производящая и перерабатывающая
информацию. В своей научной деятельности он всегда руковод¬
ствуется определенными интересами. И выбор проблем и характер
их разрешения, несомненно, во многом обусловлены личными ка¬
чествами исследователя, его склонностями, всем содержанием его
духовной жизни.
Конечно, наука в отличие от искусства стремится получить та¬
кие результаты, которые были бы полностью свободны от особен¬
ностей личности исследователя. Однако сама деятельность творче¬
ски работающего ученого всегда индивидуальна и неповторима.
В науке Галилей и Кеплер, Мендель и Дарвин, Брауэр и Гильберт
так же индивидуальны, как в литературе Шекспир и Мольер,
Толстой и Достоевский. И мы можем отличить по характеру твор¬
чества Эйнштейна от Бора не менее легко, чем Чайковского от
Вапнера.
Чем же определяется эта индивидуальность ученого? Конечно,
она в значительной степени формируется под влиянием научного
климата, в котором приходится ему работать. Вполне понятно, что
характер творчества ученого находится в прямой зависимости от
его профессиональных знаний, от уровня развития самой науки.
«Но тот, кто думает, что духовная культура основывается на зна¬
нии формул, на запоминании результатов, — писал Антуан де
Сент-Экзюпери, — имеет о ией весьма жалкое представление. Ка¬
кая-нибудь посредственность, недавно окончившая политический
институт, знает о природе и ее законах больше, чем Декарт, Пас¬
каль и Ньютон. Однако она не способна сделать и одного-един-
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 20, с. 556.
60

ственного духовного шага из тех, на,,которые были способны Де¬
карт, Паскаль и Ньютон... Мы с удивлением обнаруживаем, что су¬
ществуют таинственные обстоятельства, которые нас внутренне
обогащают. Только будучи связаны с другими общей целью, не¬
водящейся вне нас, мы живем полной жизнью»1.
Знакомясь с фактами жизни и деятельности выдающихся уче¬
ных, мы видим, что это люди большой культуры, широких и раз¬
носторонних интересов. Они не только много и плодотворно за¬
нимаются специальными проблемами науки, но увлекаются искус¬
ством, литературой, философией, интересуются политикой.
Так, Н. Коперник опубликовал. свой перевод писем видного
византийского историка и писателя VII века н. э. Феофилакта
Симокатта, в которых описывалась сельская ж^знь, обсуждались
нравственные и любовные темы. Он написал ряд работ по теории
денег и денежного обращения настолько серьезных, что его стали
считать видным специалистом в . этой области. Н. Коперник по¬
стоянно проявлял интерес к философии. А сколько времени он
потратил на свои занятия медициной! Ведь великий астроном
считался и искуснейшим врачом.
А Галилео Галилей! Ему мало было, занятий математикой, фи¬
зикой и астрономией. Он рисовал, играл на музыкальных инстру¬
ментах, писал стихи, сочинял комедии, занимался литературной
критикой. В 1588 году по приглашению флорентийской академии
великий ученый читал даже лекции о структуре и топографии
дантова «Ада», в которых показал себя прекрасным знатоком не
только текста «Божественной комедии», но и трудов ее многочис¬
ленных комментаторов. Слои главные научные труды — «Диалог»
и «Беседы» Г. Галилей написал так, что они стали замечательными
памятниками не только истории науки, но и истории литературы.
По его собственным словам, изучению философии он посвятил
больше времени, чем занятиям математикой.
Такая широта образования и разносторонность интересов бы¬
ли присущи не только ученым эпохи Возрождения, но и выдаю¬
щимся деятелям науки всех времен, в том числе и XX века. Кто,
1 Антуан де Сент-Экзюпери. Смысл жизни, — «Москва»,
1972, № 4.
61

читая работы Д. К. Максвелла, Л. Больцмана, Д. И. Менделеева,
И. И. Мечникова, И. М. Сеченова, А, Пуанкаре, М. Планка, А. Эйн¬
штейна, Н. Бора, Э. Шредингера, М. Борна, В. И. Вернадского,
не восхищался их блестящими литературными способностями,
огромной и глубокой эрудицией, остротой мышления и его фило¬
софской направленностью!
Сочетание высокой общей культуры и глубоких профессио¬
нальных знаний, которое характеризует творцов науки, по-видимо-
му, вовсе не случайно, а имеет глубокое основание. Анализируя
творчество замечательного физика XIX века Л. Больцмана, М. Лауэ
проницательно заметил, что «достижения, подобные достижениям
Больцмана, не вырастают на почве одностороннего, хотя и очень
хорошего специального образования»1. «Для гениального предрас¬
положения,— как считает он, — необходимо еще общее образова¬
ние...»2;
Для самого Л. Больцмана это утверждение выглядит просто
как очевидное. Обращаясь к его работам, мы видим, что Больц¬
мана-физика трудно понять вне его отношения к искусству, лите¬
ратуре, философии. В его статьях и лекциях по физике и ее мето¬
дологии в одном строю с титанами физической науки выступают
Гомер и Плутарх, Гёте и Шиллер, Моцарт и Бетховен, Платон и
Руссо. «Тем, чем я стал, я обязан Шиллеру, — писал Л. Больц¬
ман.— Без него мог быть человек с той же бородой и формой
носа, как у меня, но это был бы не я... Другим человеком, ока¬
завшим на меня такое же влияние, является Бетховен...»3.
Искусство, литература, философия, представляющие важней¬
шие составные части духовной жизни общества, способны оказы¬
вать сильное влияние на весь облик ученого, на его стиль мышле¬
ния, формируя культуру его чувств, развивая его воображение и
интуицию.
Широкое и глубокое образование, философская культура
необходимы ученому не только для того, чтобы быть способным
творчески мыслить, но и затем, чтобы быть в состоянии мобили-
1 Л. Больцман. Статьи и речи. М., 1970, с. 238.
2 Т а м же.
3 Т а м же, с, 283,
62

зевать всю свою энергию на решение поставленной задачи. В са-<
мом деле, какие огромные интеллектуальные и нравственные си¬
лы, какая настойчивость, смелость и даже самоотверженность
нужны ученому-новатору! Сколько препятствий как научного, так
и ненаучного характера приходится ему преодолевать! Что же
вдохновляет ученого на его титанический труд?
Пытаясь ответить на этот вопрос, я не могу не привести здесь
высказывания А. Эйнштейна о мотивах занятия наукой. «Храм
науки — строение многосложное, — пишет он. — Различны пребы¬
вающие в нем люди и приведшие их туда духовные силы. Неко¬
торые занимаются наукой с гордым чувством своего интеллекту¬
ального превосходства; для них наука является тем подходящим
спортом, который должен им дать полноту ж-изни и удовлетворе¬
ние честолюбия. Можно найти в храме и других: плоды своих
мыслей они приносят здесь в жертву только в утилитарных це¬
лях»1. Если бы они были изгнаны из храма науки, то он бы ката¬
строфически опустел. «Но, — пишет А. Эйнштейн, — одно кажется
мне несомненным: если бы существовали только люди, подобные
изгнанным, храм не поднялся бы, как не мог бы вырасти лес из
одних лишь вьющихся растений»2.
Да, храм науки, как и все прекрасное и величественное, со¬
зданное человеком, в основе еврей покоится на подвижнической,
бескорыстной деятельности людей. Не ради личного благопол/-
чия трудятся они. Этих людей побуждает к исследованиям неуем¬
ная жажда познания, стремление раскрыть тайны мироздания и
сделать их достоянием общества. Они чувствуют себя полномоч¬
ными представителями всего человечества, ответственными за
его будущее, и живут его заботами и чаяниями. Вот в чем источ¬
ник их силы, энергии, мужества, самоотверженности!
Однако такое мироощущение не является результатом толь¬
ко природной одаренности. Оно формируется в процессе воспи¬
тания и образования будущего ученого, в котором он, знакомясь
с культурой человечества, все больше начинает жить .ее ценно-*
1 А. Эйнштейн. Собрание научных трудов, т. 4, с. 39.
2 Т а м же.
63

стями. Огромную роль при этом играет философия, ее мировоз¬
зренческие установки, 'через призму которых всегда вооприн
маются любые достижения в сфере духовной и материальной де.
ятельности человека.
* * «
Итак, мы видим, сколь многообразны функции философии в
отношении к частным наукам. Она выступает и в качестве методо¬
логии исследования и как основа для истолкования научных ре¬
зультатов. Велико ее значение на стадии ассимиляции нового зна¬
ния, в процессе формирования стиля научного мышления. Фило¬
софский взгляд на научную деятельность пробуждает в ученом
неиссякаемую жажду познания, активизирует его интеллектуаль¬
ные и нравственные силы.
Выполнение всех этих функций всегда было в той или иной
степени присуще прогрессивной философской мысли. В настоящее
время, когда научные исследования развернулись в невиданных
прежде масштабах, наука не только позволила объяснить многие
явления действительности, но раскрыла и собственную природу,
обнажив свои философские основания. Теперь стали намного бо¬
лее ясны особенности ее философских проблем и тех методо^
которыми они могут быть разрешены. Современная наука со всей
очевидностью демонстрирует глубокую, порожденную самой ее
сущностью потребность в научной философии, которую в наше
время представляет диалектический материализм — единственно
верный метод и единственно верная философия науки, как писал
В. И. Ленин.
Владимир Иванович Купцов
РОЛЬ ФИЛОСОФИИ В НАУЧНОМ ПОЗНАНИИ
Редактор В. И. Дмитриев. Худож. редактор Т. И. Добро-
вольнова. Техн. редактор Т. В. Пичугина. Коррек¬
тор Л. Д. В а с и л ь е в а.
А 03142. Индекс заказа 61006. Сдано в набор 10/III 1976 г. Подписано в печать
4/V 1976 г. Формат бумаги 70X108'/j2. Бумага типографская № 3. Бум. л. 1.0.
Печ. л. 2.0. Усл.-печ. л. 2,80. Уч.-изд. л. 3,51. Тираж 66 360 экз. Издательство
«Знание». 101835. Москва, Центр, проезд Серова, д. 4. Заказ 444. Типография
Всесоюзного общества «Знание». Москва, Центр, Новая пл., д. 3/4,
Цена 11 коп,

11 ЮЖ.
Индекс 70065