Путешествие к семи чудесам света

Автор: Замаровский В.

Теги: изобразительное искусство искусство архитектура история древнейших времён

Год: 1980

Похожие

Чудеса света, ангелы и Царь Царей

Атлас чудес для дошколят (Учись, малыш!)

Их величества пирамиды

7 и 37 чудес

Текст

V^ . ~ '
**> "■ 4N
\
" "
* V
-~t i *Q
St
r^
,оЛ
\ :~
-,|V
\-
v,i
v Ь*
4 <
IHII~
>*°
К
ТЪ •£

(ф
m m ш. ш т а
If S®
л

Древнеегипетское изображение знаков Зодиака. Рельеф из храма Хатор
в Дендера. Париж. Лувр.

ББК85.1
3-26
Vojtech Zamarovsky
ZA SIEDMIMI
DIVMI SVETA
«Mlade' Leta'», Bratislava, 1975
Перевод со словацкого Л. КАСЮГА
под редакцией Т. Чеботаревой
Послесловие
кандидата исторических наук
Р. РУБИНШТЕЙН
Художник А. ДОБРИЦЫН
Научно-художественная литература
Замаровский Войтех.
3-26 Путешествие к семи чудесам света: Научно-худ.
лит./Пер. со словацк. Л. Касюга: Послесл. Р.
Рубинштейн; Художн. А. Добрицын. — М., Дет. лит.,
1980. —367 с, ил.
В пер.: 2 р. 20 к.
Эта книга — своеобразное путешествие к знаменитым семи чудесам света:
египетским пирамидам, Мавзолею в Галикарнасе, висячим садам Семирамиды и др.
Автор знакомят читателя с историей многих археологических открытий, с историей
культуры Древнего Египта, Древней Греции, Двуречья, Малой Азии.
70803—337 ББК 85.1
3 371—79 7
М101 (03)80
^ и
еревод на русский язык. Послесловие.
ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА», 1980 г.

"■иягъ'иишяивгжт'
<§> <&
ip ж л и се а
I. ЕГИПЕТСКИЕ ПИРАМИДЫ—21
^
ПЕРВОЕ ЧУДО СВЕТА:
ЦИФРЫ И ВПЕЧАТЛЕНИЯ.
НАПОЛЕОН,
МАМЛЮКИ И ОТКРЫТИЕ ЕГИПТА. НЕРАЗРЕШИМАЯ НАУЧНАЯ
ПРОБЛЕМА И МОЛОДОЙ ШАМПОЛЬОН.
ИССЛЕДОВАТЕЛИ В ГЛУБИНАХ
ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ. ИСТОРИЯ ЕГИПТА.
БОГИ, МУМИИ И ВЕЧНАЯ ЖИЗНЬ. «ХМ» И «КА»
СКОЛЬКО СТОИТ ПИРАМИДА?
ВОРЫ И УЧЕНЫЕ В ЦАРСКИХ ГРОБНИЦАХ.
«СЕРДЦЕ ЕГИПТА».
®
«
£^э*
«>*i £=
И

<Ш ® &л
р ж /к ш ш а
II. ВИСЯЧИЕ САДЫ СЕМИРАМИДЫ —103
d^
>
ВТОРОЕ ЧУДО СВЕТА
И ТРИ ЗВЕЗДОЧКИ.
АРХЕОЛОГИ МЕЖДУ
ДВУМЯ РЕКАМИ.
ЗАГАДКА' КЛИНОПИСИ.
ПЯТИТЫСЯЧЕЛЕТНЯЯ ИСТОРИЯ МЕСОПОТАМИИ.
ВАВИЛОН НАВУХОДОНОСОРА.
РАССКАЗ ГЕРОДОТА
О ВАВИЛОНСКОЙ БАШНЕ.
СЕМИРАМИДА: ЛЕГЕНДА И
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ.
ВАВИЛОН И МЫ.
&•
7\'

@ • ® A
1? Ж А И М Ш
III. ХРАМ АРТЕМИДЫ В ЭФЕСЕ —173
ТРЕТЬЕ ЧУДО СВЕТА,
ОБИТАЛИЩЕ
БОГОВ И ЗМЕЙ.
ЭФЕС ОТ АНДРОКЛА ДО КЕМАЛЯ АТАТЮРКА
О ЗНАМЕНИТЫХ ИСТОРИЧЕСКИХ
ДЕЯТЕЛЯХ И ДИАЛЕКТИЧЕСКОМ
МАТЕРИАЛИЗМЕ. «НЕПОРОЧНАЯ
ДЕВА». СТРОИТЕЛИ И РАЗРУШИТЕЛИ
ХРАМОВ. «БЕССМЕРТНОЕ
СТАНОВИТСЯ СМЕРТНЫМ,
СМЕРТНОЕ БЕССМЕРТНЫМ

•чг—. ятицииис m»^^m■^яmmчm^^^^ чщттт* гтттшик mmmimmmmum
■"П
©лх^ржАМода
IV. ЗЕВС ФИДИЯ В ОЛИМПИИ —213
ЕДИНСТВЕННОЕ ЧУДО СВЕТА,
СОЗДАННОЕ ОДНИМ ЧЕЛОВЕКОМ
«ЕСЛИ ТЫ НЕ ВИДЕЛ АФИНЫ. . .»
НАША ЦЕЛЬ: ОЛИМПИЯ.
ХРАМЫ, СТАДИОНЫ И ПЛАТАНЫ
У ХОЛМА КРОНА.
КАЛОКАГАТИЯ,
ИЛИ КОЕ-ЧТО О СПОРТЕ.
ПОДНЯЛСЯ ЛИ ФИДИЙ
НА ОЛИМП?

ш®&>т\?ж&ттш,
V. МАВЗОЛЕЙ В ГАЛИКАРНАСЕ — 261
36
ПЕРВЫЙ МАВЗОЛЕЙ.
МИР ДОРИЙЦЕВ И ЛАБИРИНТ
НА ОСТРОВЕ ЗАГАДОК.
БОДРУМ, КОТОРЫЙ РАНЕЕ БЫЛ ГАЛИКАРНАСОМ.
ИСТОРИЯ, НЕ НАПИСАННАЯ ГЕРОДОТОМ.
ПАМЯТНИК ВЕЛИКОЙ ЛЮБВИ.
СОСТЯЗАНИЕ СКУЛЕ; ПТОРОВ.
ОТКРЫТИЕ
НЬЮТОНА И 51
РЕКОНСТРУКЦИЯ.

ыш<и—щрии<—»—щтт
Ф ® «^
[? ж а и (я а
vi. колосс родосский—293
СТАТУЯ, КОТОРУЮ НЕ ВЫДЕРЖАЛА ЗЕМЛЯ.
ПУТЕШЕСТВИЕ В ПЯТНАДЦАТЫЙ ВЕК.
РОДОС КРЕСТОНОСЦЕВ. РОДОС ГРЕЧЕСКИЙ.
ИСТОРИЯ О ТАЙНО ОТКРЫТЫХ ВОРОТАХ.
«HIC RHODUS,
HIC SALTA!»
КОЛОСС
НА МЕТАЛЛИЧЕСКИХ
НОГАХ —
И ЕГО ПАДЕНИЕ.

@ A I Р Ж А й I 1
VII. МАЯК НА ОСТРОВЕ ФАР О С—329
СЕДЬМОЕ ЧУДО СВЕТА.
«ГОРОД, КОТОРЫЙ ЕСТЬ
И КОТОРОГО НЕТ В ЕГИПТЕ».
ПРОЕКТНОЕ БЮРО
АРХИТЕКТОРА ДЕЙНОКРАТА.
ПТОЛЕМЕЕВСКАЯ АЛЕКСАНДРИЯ.
ИСТОРИЯ ОДНОГО КАНАЛА.
САМЫЙ БОЛЬШОЙ МАЯК В МИРЕ.
ЧУДЕСА, КОТОРЫМ МЫ НЕ УДИВЛЯЕМСЯ

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Предисловие, говорят, самая скучная часть любой книги—
и все же я прошу читателя на сей раз прочитать его.
Наше путешествие к семи чудесам света ведет не только
в далекие края, но и в далекое прошлое. Поэтому вдвойне
необходимо подготовиться к нему и, главное, познакомиться
с людьми, которые будут нас сопровождать. Опытный
путешественник знает, что время, ушедшее на подготовку перед
дорогой, с лихвой возместится потом.
Впереди у нас двадцать пять тысяч километров пути. Этот
путь проходит через пальмовые рощи на берегах Нила и залы
Лувра, по пыльным дорогам Месопотамии и по синим водам
Эгейского моря, под солнцем Эллады и в сумраке Британского
музея. Мы посетим мертвые города в Анатолии и спустимся
в раскаленные от солнца коридоры пирамиды Хеопса,
поднимемся на вершину холма, возвышающегося над руинами
Ниневии, и пройдемся по стадиону в Олимпии, выкупаемся в бухте,
где приставали галеры родосских рыцарей, и присядем у
афинского Акрополя и у темных вод, текущих мимо руин
Вавилона. ..
Наш путь не будет путем, привычным для туристов, не раз
и не два мы свернем с него, чтобы посетить государства,
ставшие уже мертвыми в ту пору, когда современный календарь
еще не появился.
Мы посетим сказочные города, дворцы и храмы,
уничтоженные тысячелетия назад, веками забытые и лишь десятилетия
назад вновь открытые. Мы будем искать в этих исчезнувших
12

мирах художественные и технические творения, которые наши
предки называли чудесами света, узнаем о них все, что можно
узнать, и попытаемся их воскресить во всей красе и
великолепии. А для этого отправимся по следам людей, открывших эти
древние миры, эти творения, эти чудеса и их тайны. И пусть
теперь кто-нибудь усомнится, что наше путешествие не будет
увлекательным, волнующим и полным приключений. Обычно
о глубоком прошлом нам рассказывают научные книги, я же
стремился написать книгу для чтения, стараясь соединить в ней
научную обоснованность с доступностью широкому читателю.
Поэтому в ней нет ничего придуманного, я описывал только
то, что надежно проверено. Это относится ко всем историям и
легендам, фактам и фактическим данным. И если в отдельных
местах книги достоверные сведения переплетаются с гипотезами
и подлинные события с легендами, читатель всегда различит
грань между ними. Там, где я использую поэтическую
фантазию, это не ведет к неточности или преувеличению. По простой
причине: в нашем путешествии в том нет необходимости.
* * *
Настало время ответить на вопрос, который задал себе
читатель, увидев название этой книги: «Путешествие к семи
чудесам света».
«Семью чудесами света, — так почти дословно пишется во
всех научных справочниках, — считаются творения, которые
своим техническим или художественным совершенством
вызывали восхищение людей прошлых веков». К ним относятся:
1. Египетские пирамиды. 2. Висячие сады Семирамиды.
3. Храм Артемиды в Эфесе. 4. Статуя Зевса Олимпийского.
5. Мавзолей в Галикарнасе. 6. Колосс Родосский. 7. Маяк на
острове Фарос.
В более солидных энциклопедиях вы еще найдете, что
впервые чудеса света, ограничив семью, классифицировал и описал
Филон.
Теперь мы уже точно знаем, куда лежит наш путь и кто
будет нашим проводником. Но так ли уж точно?
Если мы хотим в чужом городе узнать чей-нибудь адрес,
то заглядываем в телефонный справочник. Если нас интересует
кто-то из деятелей древнего мира, мы обращаемся к « Эн цикло-
педии классической древности» Паули, Виссовы и др. Филона,
разумеется, мы там найдем, но не одного, а не меньше, чем
13

Новаков в пражской телефонной книге 1. Но только тот Филон,
которого мы хотим сделать нашим проводником, не имеет там
точного адреса.
Его полное имя Филон Византийский, и из всех Филонов
нам известно о нем меньше других. Согласно прозвищу он,
возможно, родился в городе Византии, а может, жил и творил
там. Когда он родился, когда умер, как выглядел и чем добывал
хлеб насущный — всего этого мы не знаем и, вероятно, никогда
не узнаем. Жил ой, очевидно, до вступления на трон римского
императора Константина I (Великого) (306 — 337 гг. н.э.), то
есть до перенесения столицы Римской империи в Византии и
переименования города в Константинополь, ставший после
турецкого завоевания (1453 г.) Стамбулом. Некоторые
исследователи датируют его жизнь более поздним периодом. Лишь
одно мы знаем достоверно: сохранилось тоненькое — едва
двенадцать страниц — его сочинение, которое называется «О семи
чудесах света».
Из этого небольшого сочинения мы узнаем еще и о том,
что ни одно из описанных чудес света он не видел
собственными глазами. И писал о них по рассказам других. Впрочем,
некоторые писатели так делают и в наше время.
Не удивительно, что при таком отсутствии биографических
данных многие ошибались, имея в виду совсем другого Филона,
тоже Византийского, жившего во II веке до н.э. Этот Филон
был математиком, изобретал военные машины, что было (как
и во все времена) довольно выгодным занятием. Этих двух
византийских Филонов впервые спутал первый переводчик
книги «О семи чудесах света» на латинский француз Д. С.
Бесси, нашедший в 1640 году ее греческий оригинал в
Ватиканской библиотеке. И поскольку в литературе ничто так долго
не держится, как ошибка, то вся эта ошибочная традиция
сохранялась до начала прошлого столетия. Прояснил все
швейцарец Каспар Орелли (1739—1849), который впервые
напечатал сочинение Филона в 1816 году.
Наш Филон (с тем вторым мы прощаемся навсегда)
приводит несколько иные чудеса света, чем те, которые
перечисляются в современных научных справочниках. Так, маяк на
острове Фарос он не считает чудом света; зато в его труде мы
читаем о «вавилонских стенах». В его сочинении ничего нет и
1 Фамилия Новак в Чехословакии — одна из самых распространенных. (Здесь и далее
примеч. редакции.)
14

о Мавзолее в Галикарнасе, или, возможно, эта глава вместе
с частью страниц, касающихся описания храма Артемиды,
просто утрачена. Впрочем, то, что чудеса света он дает в ином
составе, чем наши научные справочники, для нас не так уж
важно.
И все же Филон видел чудеса света лишь своим духовным
взором (возблагодарим образование, которое избавляет людей
от необходимости путешествовать, предоставляя возможность
узнавать вещи, достойные внимания, не выходя из дома, по
книгам). Поэтому не следует так уж безусловно доверять ему.
Тем более, что он, как пишет Орелли, «в своем сочинении
склонен к преувеличению, и чудеса, о которых он рассказывает,
скорее возвеличивает и расхваливает, чем точно описывает их».
Поэтому мы обратимся к более достоверным описаниям
Геродота, Страбона, Диодора, Плиния Старшего, Павсания и
некоторых других античных авторов. А кроме них — и к
современным археологам.
Цицерон назвал Геродота «отцом истории», и по праву. Он
действительно первый историограф в истории человечества, все,
кто были до него, — просто летописцы. Родился он
предположительно в 484 г. до н. э. в Галикарнасе, на побережье Малой
Азии, и умер предположительно в 425 г. до н. э. Его мать была
гречанка, отец—кариец, воспринявший греческую культуру.
Дядя слыл довольно известным поэтом. В юности Геродот
увлекался политикой, выступал на стороне демократов против
тирании; в результате ему грозили лишения и изгнание. Тогда
он отправился путешествовать и какое-то время даже занимался
торговлей. Однако торговля его мало привлекала: его, скорее,
интересовало то, что греки называли «теорией» и что в
современном переводе звучит как «познание». Он объехал огромную
(даже на наши мерки) часть мира и всюду занимался этой
«теорией»: знакомился со странами, городами, людьми и
записывал все, что узнавал об их прошлом. Так возникли девять
книг его «Истории» — «чтобы прошедшие события с течением
времени не пришли в забвение» 1. В первой книге он
рассказывает о лидийцах, мидянах, персах и древнейшей истории
Греции, но нас прежде всего будут интересовать главы о Вавилоне
и Греции. Вторая книга посвящена Египту, и мы вспомним
о ней во время нашего путешествия по берегам Нила.. В третьей
Геродот. История в девяти книгах. А., 1972, кн. 1, стр. 13.
15

описывается Индия и Аравия, в четвертой говорится о древних
скифах.
В дальнейших пяти книгах описываются греко-персидские
войны; их мы будем не раз цитировать. Не только потому, что
«История» Геродота является и поныне ценнейшим
историческим источником, но и потому, что даже те места, которые
носят чисто беллетристический характер, читаются с большим
интересом.
Не меньший авторитет среди античных авторов — «отец
географии» Страбон (63 г. до н. э.— 19 г. н. э.). Родился он
в греческой колонии Амасии на Черном море, в юности получил
основательное и широкое образование и, стремясь расширить
его, отправился путешествовать. Объехал «весь белый свет» и
свои впечатления и наблюдения описал в семнадцати книгах
«Географии». Страбон был хорошим наблюдателем, и это
подтверждается его описанием придунайских стран — они вполне
достоверны. Но нас в первую очередь интересуют его описания
Египта и Месопотамии и запись некоторых восточных легенд,
особенно легенды о Семирамиде. Он будет нашим провожатым
и по древнему Родосу.
Третьим нашим спутником станет Диодор Сицилийский.
Он серьезный историк и остается таковым даже в тех
забавных анекдотах, которые он поведал для развлечения
читателей.
Из сорока книг его «Исторической библиотеки»
сохранилось лишь неполных пятнадцать. Для нашего путешествия
наиболее интересны разделы о Греции, Египте, Вавилоне, особенно
те места, где Диодор Сицилийский не повторяет Геродота,
а пересказывает утраченный труд Ктесия Книдского, историка
и врачевателя персидского царя Артаксеркса II. Даты
рождения и смерти Диодора известны лишь приблизительно, он жил
предположительно в 80 — 29 годах до н. э. Родился Диодор на
острове Сицилия.
Плиний Старший (23 — 79гг. н.э.) известен главным
образом как автор тридцатисемитомного труда «Естественная
история». Создавая ее, он сделал свыше 20 тысяч выписок из почти
2 тысяч произведений 475 античных авторов. Плиний Старший
был одним из самых плодовитых и многогранных римских
авторов: он занимался географией, минералогией, ботаникой,
зоологией, агрономией, медициной, историей, политикой, военными
науками и искусством. Нас интересуют прежде всего его труды
по истории искусства: в 33 — 36-й книгах он упоминает о чуде-
16

сах света. Но и кроме этого, Плиний Старший — весьма
примечательная личность. Свою литературную и жизненную
карьеру он начал в Галлии в качестве офицера и автора
трактата об искусстве верховой езды. Его современники
утверждают, что каждую минуту он использовал для своего
образования: даже когда его несли в сенат, сопровождавший его
носилки раб читал ему какую-нибудь рукопись; читали ему и
когда он принимал ванну, и всегда при нем был писец,
записывавший все, что заслуживало внимания. Впрочем, именно эта
страсть к знаниям стала для него роковой: 24 августа 79 года
Плиний (он тогда командовал римским флотом, и его корабли
стояли на якоре у Неаполя) решил посмотреть вблизи на
извержение Везувия. Он погиб, отравленный серными
испарениями раскаленной лавы.
Последний из наших античных проводников, которых нам
рекомендовал Орелли, — грек Павсаний. Он жил во II веке
н. э. и создал «Описание Эллады». Судьба была несправедлива
к Павсанию: до третьей четверти XIX века ученые не
принимали его всерьез. Автора упрекали в необъективности: он
говорил о величии Древней Греции с такой страстью, что не хотел
замечать ни одного римского сооружения. Любое
свидетельство римской истории, напоминавшее о порабощении его
народа, для него просто не существовало. Поэтому многие
ученые сомневались, видел ли он вообще описываемые места. Его
научную честь защитил первооткрыватель Трои Генрих Шли-
ман, когда он в 1876 году — на основании свидетельства Павса-
ния — раскопал в Микенах «гробницу Агамемнона» (правда,
как выяснилось позднее, это была гробница не легендарного
полководца греческих войск под Троей, а микенского царя,
который правил почти на триста лет ранее). Ныне ученый
мир относится к Павсанию всерьез, всерьез отнесемся к нему
и мы.
Кого из античных авторов не упомянул Орелли? Среди них
есть не только известные и знаменитые, но и* почти забытые
авторы, имена которых нам мало что скажут. Мы из них
выберем только тех, кто ведет нас к чудесам света, о которых
умолчал Филон. А все факты мы опять проверим данными
современных исследователей.
Так вот, Павсаний считает чудом света стены Тиринфа, на
берегу Арголидского залива, ибо стены этого города Геракла
сооружены из таких огромных каменных плит, что легенда
приписывает их строительство одноглазым циклопам.

Геродот относит к чудесам света Вавилонскую башню, мост
через реку Евфрат, лабиринт в Фаюмском оазисе (в Египте).
Римский поэт Марциал, посвятивший чудесам света одну
из своих эпиграмм, считает первым чудом света римский
Колизей.
Гигин, бывший раб императора Октавиана Августа, а
впоследствии его библиотекарь, причисляет к чудесам света
дворец персидского царя Кира в Экбатанах (современный X ама-
дан в Иране), к чудесам света причислял его и римский автор
Вибий Секвестр.
Луций Ампеллий, географ и историк IV века н. э., вносит
в этот список семь раз по семь, то есть сорок девять, чудес
света, среди них и такие, как, скажем, нефтяные источники
в Иране или Ираке.
Мы могли бы продолжить этот список... Чаще всего из
перечисляемых чудес света встречаются лабиринт Миноса на
острове Крит, гробница Адриана в Риме, римский Капитолий,
афинский Акрополь и алтарь Зевса в малоазийском городе
Пергаме.
Последними из авторов, писавших о чудесах света, были
римский историк Кассиодор (470 — 565) и английский
средневековый историк Беда Достопочтенный (673 — 735). (Ор елли,
однако, считает, что Беде без всяких оснований приписывают
сочинение о чудесах света, ибо, как он пишет, «эта глупая
книжка довольно неловкого человека, а Беда был хоть и из
средних веков, но человек ученый, а вовсе не невежда».)
Прошло немало времени, тысячу раз созрело зерно, сотни
правителей сменились на тронах, миллионы людей пали от
эпидемий и войн, но только когда исчезли мрачные тени
средневековья, появился новый труд о древних чудесах света. Его
автором был французский филолог и археолог Бернар де Мон-
фокон (1665—1741). Монах в молодости, он стал офицером,
проявил себя отважным человеком: в 1697 году он отправился
в Грецию, находившуюся под властью турецких завоевателей,
и собрал там большую коллекцию античных древностей. То,
что он видел и нашел, после двадцатилетнего труда было
описано в его работе, состоявшей из десяти томов: «Античный мир,
объясненный и представленный в иллюстрациях» (1717). Для
нас наиболее интересен его «Итальянский дневник». В
двадцатой главе этой книги мы находим новый список чудес света,
составленный на основе античных свидетельств: 1.
Египетские Фивы. 2. Вавилонские стены. 3. Мавзолей в Галикарнасе.
18

4. Пирамиды на Ниле. 5. Родосский Колосс. 6. Римский
Капитолий. 7. Гробница Адриана.
И уже только после Монфокона появляется тот список
чудес света, о котором мы говорили в самом начале. В этом
составе они впоследствии переходили из одного научного
справочника в другой, оттуда в учебники и, наконец, в комментарии
и примечания романов.
Ныне мы уже привыкли к этому списку семи чудес света,
узаконенному энциклопедиями, и потому, совершая наше
путешествие, мы и будем руководствоваться им.
Правда, мы не ограничимся только этими творениями, а
попробуем познакомиться, пусть мимолетно, и с другими,
«неофициальными» чудесами света. И хотя, как пишет Филон, «их
краса подобна солнцу и ослепляет своим светом настолько, что
не позволяет обращать внимание на другие предметы», мы
постараемся увидеть и мир вокруг них.
* * *
И наконец, еще один вопрос: так ли нам необходимо
отправиться в этот путь? Не будет ли это походить на бегство
в прошлое — причем в то время, когда по праву требуют, чтобы
писатель вел своих читателей главным образом в мир
сегодняшний и помогал заглядывать им в будущее?
Наше путешествие к семи чудесам света на первый взгляд
действительно «не современно» ни своей тематикой, ни
проблематикой. На первый взгляд оно и «не актуально». Ведь его
цель — давние времена и давние культуры. Но наше общество
не отдает эти древние культуры только учебникам истории и
энциклопедиям по истории искусств. Наше общество ценит и
поныне все их величие и считает неотъемлемой частью своего
культурного наследия; оно понимает, что нынешний высокий
уровень культуры обусловлен тем, что зиждется на плечах
колоссов. Энгельс сказал, что без античной культуры не было
бы ни современной Европы, ни самого социализма; Маркс -
считал ее лучшие творения и для нас в известном отношении
«нормой и недосягаемым образцом».
Поэтому не будет излишним, если мы посмотрим на эти
чудеса света, которые древний мир считал величайшими
творениями человеческих рук и разума, глазами современного
человека.
Наш рассказ не будет лишним еще и потому, что читатель
19

порой неохотно интересуется теми вещами, о которых он
узнает, лишь преодолев баррикаду труднодоступных научных
книг.
Как многие путевые очерки, эта книга снабжена
документальными фотографиями и рисунками. Читателю поможет
такое сочетание слова и образа. Особенно это будет полезно
тому, кто решит использовать данную книгу (хотя ее цель —
лишь пробудить читательский интерес) и для ориентира в
истории трех главных культур древнего мира: египетской, месопо-
тамской и греческой.
Таково мое небольшое предисловие и объяснение.
А теперь, как говорится, наденем сапоги-скороходы и
отправимся в путь, в далекие края за горами, за морями, с
которыми мы впервые познакомились в сказках.
Курс: Каир!

Отряд нубийских лучников. Раскрашенное дерево. Из гробницы Месехти
в Сиуте. Среднее царство. XI династия. Каир, Египетский музей.

Итак, первое чудо света — египетские пирамиды. Почему?
Из-за своей грандиозности. «Горы камня, возведенные на
горах камня», — говорит Филон.
Из-за своего величия. «Самая удивительная
архитектурная идея, которую невозможно превзойти», — говорит Гете.
Из-за своей дороговизны. «Тщеславная гордость фараонов,
стоившая невиданных денег», — говорит Плиний.
Из-за своего возраста. «Все на свете боится времени, а
время боится пирамид» — гласит арабская пословица.
И наконец, из-за свойств, которыми они не обладают.
«Своим расположением пирамиды уничтожают свою тень, и ее
никто не видит», — утверждал Гигин, а за ним Кассиодор.
Не было еще человека, который не застыл бы перед ними
в удивлении. Вертолет, висящий над пирамидами и
открывающий зрелище, о котором даже не мечтали их творцы, мы
считаем привычной реальностью. Но для этой «окаменевшей
геометрии» около Нила у нас не находится слов, которые
выразили бы наш восторг и не были бы многократно повторенной
банальностью.
24

* * *
Всего пирамид около семидесяти, а может, и около
восьмидесяти. Вначале их было больше, некоторые поглотило
всепожирающее время, другие пали жертвой песчаных заносов
пустыни.
Их точную цифру трудно определить. Уже совсем недавно,
в 1952 году, египетский археолог Мохаммед Закария Гонейм
открыл еще одну неизвестную доселе пирамиду в Саккара,
в неполных двадцати километрах от Каира! Пирамиды
возвышаются на скалистом плато, отделяющем долину животворного
Нила от мертвой пустыни, они выстроились в шеренгу на
расстоянии почти ста километров от Каира до Иллахуна, как на
огромном плацу, на котором египетский бог солнца устраивает
им свой ежедневный смотр.
Понятие «пирамида» всем хорошо известно из Школьного
курса стереометрии. Это слово иногда толкуют как
производное от греческого «пир», что означает «огонь» (огонь пылает
так, что пламя похоже на остроконечную пирамиду); иногда
производят от слова «пира», что означает «граница
погребения» или, иными словами, «могила». В древнеегипетском языке
мы можем найти только одно похожее слово; оно звучит как
«пр-м-вс» и означает неопределенное тело пространственной
геометрии, возможно пирамиду, но это лишь предположение.
Не все пирамиды имеют правильную геометрическую
форму. Наиболее древняя форма — ступенчатая пирамида
в Саккара, которую приказал воздвигнуть фараон Джосер. Ее
размеры весьма внушительны: основу составляет
прямоугольник со сторонами 125x115 метров, высота около 60 метров.
Ее возраст? Археологи считают, что от 4600 до 4800 лет!
В Дашуре находится пирамида с ломаными контурами стен,
так называемая ромбоидальная. Она выглядит так, будто
строители кончали ее в спешке, по существу не достроив. И на этом
все разнообразие египетских пирамид кончается.
Но те пирамиды, которые относятся к чудесам света,
представляют собой правильные четырехгранные пирамиды с
квадратными основаниями, и все похожи друг на друга как две
капли воды.
Филон называет среди чудес света «пирамиды у Мемфиса»
(древнеегипетского Меннофера — первой столицы
объединенного Египта), большинство авторов — пирамиды «вообще»,
меньшая часть — три пирамиды в Гизе, а самые придирчивые
25

УАСЕТ- СТАРОЕГИПЕТСКОЕ НАЗВАНИЕ
(ФИВЫ)- ГРЕЧЕСКОЕ НАЗВАНИЕ
ЛУКСОР— АРАБСКОЕ НАЗВАНИЕ

Пирамида фараона Снофру в Дашуре, так называемая ромбоидальная.
Древнее царство. IV династия.
считают чудом света только Большую пирамиду Хеопса. Она
почти на сто лет моложе пирамиды Джосера, но во всем прочем
ее превосходит.
Подъезд к этой пирамиде более удобен: ныне сюда ведет
асфальтовое шоссе, обрамленное стройными пальмами, и мы
доезжаем к ней из центра Каира на комфортабельном автобусе.
Еще совсем недавно, когда Гиза была деревней, а не
элегантным пригородом Большого Каира, сюда ходил старомодный
трамвай номер 14.
Издали — хотя бы при взгляде с каирской цитадели —
пирамиды похожи на темные треугольники; при приближении
кажется, что их кто-то начертал дрожащей рукой. А при
выходе на конечной станции, у отеля «Мена-Хаус», вам уже
ничего не кажется. Вы только видите невообразимо огромную
каменную гору — Большую пирамиду.
Несмотря на ее ширину, высоту и неровную поверхность,
наш взгляд мгновенно скользнет рядом: да, там вправо
пирамида Хефрена. А где же пирамида Микерина, третья из
больших пирамид в Гизе? Она стыдливо прячется за пирамидой
27

Г"
Пирамида фараона Хеопса
в Гизе. Древнее царство.
IV династия.
Хефрена, и у нее есть на то причины: ведь она намного ниже.
Но где же Сфинкс, неотъемлемый статист всех фотографий
Большой пирамиды? Он лежит, полузасыпанный песком,
Собор св. Петра в Риме, пирамида Джосера, пирамида Хеопса,
замок в Братиславе, собор св. Вита в Праге.

Большой Сфинкс фараона Хефрена и пирамида Хеопса в Гизе.
Древнее царство. IV династия.
в четверти километра от ее южной стороны. И отсюда его не
видно. Геродот две с половиной тысячи лет назад не увидел его
тоже. Тогда Сфинкс был засыпан песком по уши.
Но внимание! Появляются драгоманы со своими
разряженными, как в цирке, верблюдами. Из старых путевых записок
мы знаем, что они обычно бросаются на туристов и с яростным
криком предлагают себя в провожатые, суют втридорога
использованные входные билеты, продают фальшивые
драгоценности и якобы фехтуют перед самым носом ключом от
Большой пирамиды. Прежде так и бывало. Но сегодня свои
профессиональные услуги они предлагают не так назойливо. И все же
им приходится решительно объяснять, что к пирамиде мы
попадем и без них.
После такого отступления вернемся к пирамиде Хеопса.
Разумеется, мы всегда знали, что она возведена из каменных
блоков, облицовка с которых исчезла давным-давно. И эти
столь знакомые нам по фотографиям зубцы по краям, а в
сущности многометровые блоки, поражают нас. Ведь все эти огром-
29

ные каменные блоки, нагроможденные друг на друга просто
так, ничем не скреплены. И тут вдруг мелькнет в голове:
а что, если эта каменная гора рухнет? Ведь достаточно какому-
нибудь сказочному великану положить на нее руку (лицом
к лицу с пирамидой не удивишься, появись тут внезапно живой
Атлант, — на ее фоне он выглядел бы просто карликом). Но
эта опасность не грозит: блоки были так хорошо отшлифованы,
что плотно прилегают друг к другу и держатся собственной
тяжестью. Мы видим людей, пришедших сюда за полчаса до
нас. Словно разноцветные жучки, они упорно карабкаются на
самый верх. Нет, эти человечки не в силах разрушить
пирамиду, хотя ее построили существа, подобные им...
И еще одно нас поражает. Мы знали, что Филон отпускает
узду своей фантазии, когда пишет: «В пирамиде уложены
различные сорта камня: есть тут белый мрамор, потом черный
мрамор, эфиопский, за ним следует красный камень,
привезенный из Аравии. Некоторые камни напоминают цветом
сверкающую лазурь, другие обычные, но с желтым оттенком,
еще камни пурпурного цвета...» И все же мы не думали, что
пирамида Хеопса цвета обычного грязного песчаника.
Однако на рассвете, когда ее вершина еще тонет в тумане,
пирамида кажется розовато-персиковой, в те редкие минуты,
Пирамида фараона Хефрена в Гизе. Древнее царство. IV династия.

Пирамида фараона Снофру в Ме-
думе. Древнее царство. IV династия.
когда горизонт затянут
облаками, — серовато-черной,
а при холодном свете луны
пирамида напоминает
заснеженную горную вершину.
И если цифры могут
иногда, подобно поэтическим
строкам, разбудить
фантазию, то именно это делают
огромные размеры Большой
пирамиды.
От подножия до
вершины эта каменная
возвышенность насчитывает 137,3
метра. Первоначально она якобы
была почти на 10 метров
выше, но ее верхушка исчезла
вместе с облицовкой, и ныне
вместо нее там площадка, на
которой во время второй
мировой войны был английский
пост противовоздушной
обороны. Сторона ее
основания — 230,4 метра,
первоначально она была длиннее на
2 метра. Общий объем, если
мы знаем формулу, легко
подсчитать — около 2 525000
кубических метров.
Фантастические цифры!
Представим их наглядно
нений.
Пирамида занимает площадь свыше 54 000 квадратных
метров, то есть 5,4 гектара. На этой площади могло бы
разместиться, скажем, 1 000 двухкомнатных квартир, а вилл, вроде
той, которую построил последний египетский король Фарук
у ее подножия, не менее 200. И даже во времена наибольшей
славы и величия любого из европейских государств у его
правителя не было дворца, который сравнился бы размером с этой
гробницей фараона. Меньше ее и Букингемский дворец в
Лондоне, и Версаль во Франции, и Зимний дворец в Ленинграде,
и даже Эскориал в Испании.
Ш
Ступенчатая пирамида Джосера
в Саккара, III династия (начало
III тысячелетия до н. э.),
древнейшее монументальное
сооружение из камня в Египте (а может
быть, и во всем мире).
с помощью нескольких срав-
31

Пирамида Хеопса выше купола Микеланджело над
римским собором святого Петра, самым высоким христианским
храмом. Выше лондонского собора святого Павла, парижского
собора Нотр-Дам, храма святого Вита в Праге. Если бы
пирамида была полой, в нее вошла бы вся площадка со стартовой
вышкой для космической ракеты.
На строительство Большой пирамиды пошло — правда, это
лишь предположение — около 2 300000 каменных блоков
примерного объема свыше 1 кубического метра и веса в 2,5 тонны
каждый. Если бы нам вздумалось использовать этот материал
на какое-нибудь бессмысленное строительство — скажем, на
каменную стену, опоясывающую нашу республику, — то она
при высоте 1,5 метра была бы полметра шириной. Правда, всю
эту массу строительного материала мы использовали бы
разумнее: построили бы из него все шестнадцать плотин на Ваге.
Последнее сравнение: из материала, который пошел на
строительство всех египетских пирамид, мы могли бы
построить или отремонтировать все жилые дома, разрушенные
войнами в Европе с времен Тридцатилетней войны до начала
второй мировое войньС то есть, грубо говоря, за триста лет,
или дома, разрушенные в Советском Союзе в период второй
мировой войны.
(Эти сравнения наводят нас на размышления не только
о бессмысленности этих громад, но и о бессмысленности
военных разрушений.)
И вот теперь нам не уйти от вопросов: что же, собственно,
такое эти пирамиды? Зачем их строили? Какими средствами?
Когда?
На первый вопрос ответит любой без колебаний: это
гробницы фараонов. Для дальнейших ответов нам придется
заглянуть в историю Египта. В историю египетского народа и его
властителей, общественного и экономического уклада, техники,
искусства, религии. Но прежде всего в историю его открытия...
* * *
Египет — страна древнейшей культуры. Две с половиной
тысячи лет назад, когда долину Нила посетил знаменитый
древнегреческий историк Геродот, уже тогда он не мог
докопаться до корней египетской истории; они терялись в тумане
мифов и легенд. Еще в те времена, когда предки некоторых
современных европейских народов жили в пещерах и разбивали
32

друг другу головы палицами, Египет был уже страной
великолепных дворцов и храмов, страной прочного
государственного устройства, развитого сельского хозяйства, высокого
уровня астрономии и медицины; вазы его ремесленников и
украшения ювелиров могли бы вполне получить «Гран-При» на
любой современной всемирной выставке.
У египтян учились наши учителя греки; египетской
пшеницей кормился императорский Рим; христианство нигде не имело
столь благодатной почвы (и нигде не нанесло столь большого
урона культуре), как в Египте. Но когда закладывались
фундаменты европейских соборов, Египет как великая страна исчез
из памяти цивилизованных народов, превратился просто
в страну феллахов1, «народа без истории».
На протяжении всего средневековья жители Европы знали
о Египте лишь по отдельным упоминаниям в Библии. Согласно
библейским легендам, это была страна, где Моисей с помощью
чудес доказывал превосходство своего бога над фараоном и
его богами: он превратил якобы всю нильскую воду в кровь,
а потом сделал прежней, вызвал чарами из рек, каналов и озер
лягушек, которые заполонили всю страну, а г «том снова
вернул их обратно, превратил песок египетской пустыни в лесных
клопов, а клопов снова в песок, ниспослал без всякого
предупреждения на всю страну трехдневное затмение, а затем
катастрофических размеров град в соединении с полчищами
саранчи, что было серьезной угрозой...
Ученые монахи знакомились с Египтом по жизнеописаниям
разных святых и отшельников времен раннего христианства,
где рассказывалось о столь невероятных чудесах, на которые
не отваживаются даже режиссеры трюковых фильмов.
После неудавшихся попыток западноевропейских
крестоносцев приобрести вместе с Палестиной и власть над Египтом
в этих краях появляются лишь отдельные путешественники-
европейцы. Но их сведениям вряд ли можно доверять.
Первым современным европейцем, о котором мы знаем,
что он проник в пирамиду Хеопса, был Пьер Беллон,
профессор Сорбонны. В 1553 году он попал в нее через вход,
открытый в начале IX века по приказу халифа аль-Мамуна,
искавшего в ней «клады фараонов».
Со временем число посетителей Большой пирамиды росло.
Среди них заслуживают внимания немецкий пастор Ванслеб,
Современные египетские крестьяне-земледельцы.
33

французский дипломат Бенуа де Майе, датский морской
офицер Ф. Норден, англичанин Ричард Покок, который объездил
весь Египет и в 1743 году описал восемнадцать пирамид.
Первым чехом, который побывал в Большой пирамиде, был
миссионер Якуб Ржимарж из Кромержижа: это было в 1711 или
1722 году. Его младший соратник, Вацлав Ремедиус Пруткий,
уроженец Праги, в 1751 году первым из европейцев попал
в пирамиду фараона Снофру, более древнюю, чем пирамида
Хеопса.
В 1638 году в Египет прибыл ученый с измерительными
приборами для точного обмера пирамид в Гизе — профессор
астрономии из Оксфорда Джон Гриве. Его подсчеты проверил
француз Клод Сикар, открывший древнеегипетский город
Фивы (по-древнеегипетски — Уасет или Висе). В 1762 году
пирамиду снова обмерил — еще точнее — геометр Карстен Ни-
бур, немецкий путешественник.
И все же в те времена в Европе писали, что пирамиды
внутри полые, что у них даже есть оконца, или что это
зернохранилища, построенные библейским Иосифом, или защитные
сооружения против песчаных бурь, или укрытия от всемирного
потопа, и даже что это вообще не создание рук человеческих.
Действительно, знание с трудом пробивает себе дорогу сквозь
дебри невежества.
У одной из книг тогдашних путешественников и
исследователей оказалась удивительная судьба.
В 1772 году Нибур издает «Арабское путешествие». Эта
книга попадает в руки некоего молодого генерала Французской
республики, знавшего, в отличие от других, на память
биографию Александра Македонского из «Сравнительных
жизнеописаний» Плутарха. «Кротовая нора эта ваша Европа! Только на
Востоке, где живет шестьсот миллионов человек, могут быть
основаны великие империи и осуществлены великие
революции!»— сказал этот генерал. Подобное высказывание генерала
пришлось весьма по вкусу членам тогдашней Директории
Республики — таким образом они убивали одним ударом трех
зайцев: могли овладеть бывшей житницей Рима, поразить в
самом чувствительном месте своего главного противника —
англичан и избавиться от честолюбивого генерала, который
им не нравился еще и потому, что был талантливым
полководцем и видел в себе будущего Цезаря.
И Республика, которая до этого торжественно клялась,
что не будет вести захватнических войн, дает этому генералу
34

Бонапарту 38000 солдат (почти столько, сколько имел
Александр Македонский, отправившийся завоевывать весь Древний
мир, и в семьдесят раз больше, чем имел Эрнандо Кортес,
когда он завоевывал Новый свет) и 328 кораблей с пушками,
мулами и учеными. Последних отбирал сам Бонапарт. Ибо он-
то знал, что отправляется не только завоевывать, но и
открывать великое государство на Ниле.
19 мая 1798 года он отплыл из Тулона и 2 июля вступил
на египетскую землю. По тем временам это было короткое
плавание — всего 44 дня! (Сегодня этот путь пассажирские
самолеты проделывают приблизительно за 4 часа.) И главное,
это было счастливое плавание, ибо Бонапарту удалось
ускользнуть от английского адмирала Нельсона, который больше
месяца кружил по Средиземному морю и которому однажды он
чуть не попался. А утром 21 июля после изнурительного марша
по пустыне передовые посты французской армии увидели
пирамиды. Они возвышались в своей тяжеловесной
монументальности на фоне стройных минаретов Каира.
Но между этим сказочным, хотя и контрастным, зрелищем
и французской армией стояли мамлюки. Блестяще
организованная армия, мощная артиллерия, 10 тысяч пехоты, 3 тысячи
конницы (которая на учениях в качестве мишени
использовала голову Сфинкса, расположенного у Большой пирамиды, —
следы этого видны там до сих пор) и впереди сам Мурад-бей,
египетский владыка, со сверкающим ятаганом, в зеленом
тюрбане, усыпанном бриллиантами. Бонапарт, приземистый
молодой генерал в черной треуголке, на белом коне, построил свои
дивизии в каре и перед строем произнес речь, закончив ее
словами: «Солдаты! Сорок веков смотрят на вас! ..» Зазвучала
«Марсельеза», ни один из солдат не верил, что, возможно, поет
ее в последний раз. Звуки песни заглушило яростное: «Аллах,
аллах!» Генерал Дезе начал контратаку, и после кровавого
сражения, вошедшего в историю под названием «Битва у
пирамид», перед французскими штыками открылись ворота Каира.
Но в нашу задачу не входит описание военных эпизодов
этой экспедиции, длинной вереницы побед французской армии
на сухой египетской земле и уничтожения французских
кораблей одним яростным ударом Нельсона при Абукире. Мы не
станем рассказывать о безмерных мучениях египетских
феллахов и французских солдат, тысячи и тысячи которых ослепли
или погибли, зараженные инфекцией, которую переносили
мириады мух. Не будем мы заниматься и причинами бегства Бо-
35

напарта, оставившего свою армию 19 августа 1799 года.
(Подобный поступок, за который он поставил бы к стенке любого
своего солдата, Бонапарт совершил еще раз в жизни, в России.)
Рамки нашей книги исключают и политическую оценку этого
похода; читатель при желании найдет подробности хотя бы
в книге «Наполеон» академика Е. В. Тарле. Мы хотим лишь
отметить огромные научные последствия этой военной
экспедиции: результатом временного завоевания Египта французской
армией было его открытие для науки. (Ибо, как утверждал
Наполеон, «дух всегда одержит верх над мечом».)
С французскими солдатами в Египет проникли и «штатские
ученые»: историки, филологи, архитекторы, геометры,
ботаники, археологи и живописцы. Бонапарт о них трогательно
заботился и перед каждым серьезным сражением не забывал
отдать приказ: «Мулов и ученых в середину!» И эти штатские
прямо-таки набросились на египетские реликвии: одни
паковали ящики, другие измеряли, описывали, делали гипсовые
слепки и зарисовки (тогда еще не было фотоаппаратов).
Трофеи, собранные ими, были грандиозны; правда, из этих
сокровищ во Францию, в конце концов, попала незначительная часть.
Англичане сочли, что эти трофеи награблены французами
незаконно, и якобы во имя справедливости просто... забрали их
себе.
В декабре 1801 года генерал Хатчинсон «из любви к науке»
приказал погрузить их на корабли и отправить в Англию;
английский король подарил их затем Британскому музею, где
они находятся и по сей день. (И если вам захочется заняться
историей Египта по оригиналам, то за многими из них прежде
всего придется отправиться в Лондон, оттуда в Париж и уже
потом в Египет. Это звучит на первый взгляд странно, но это
так.)
Однако кое-что из своих трофеев французы не отдали.
Прежде всего это были зарисовки французских художников,
которые, как сумели доказать французские дипломаты при
переговорах с англичанами, даже с точки зрения международного
права нельзя считать военными трофеями. (И главное, их было
легко спрятать и унести.) Так в руках французов остались
рисунки Вивана Денона, крупнейшего рисовальщика своего
времени. Но он был не только хороший художник, но и
блестящий дипломат и доказал свою ловкость еще при «старом
режиме» картиной «Поклонение волхвов», что принесло ему
титул академика; во время революции он разработал костюмы
36

«республиканской моды», получив тем самым признание
Робеспьера, а позже серией своих фривольных рисунков завоевал
расположение Жозефины Богарне; галантная Жозефина
впоследствии рекомендовала художника своему будущему мужу и
будущему императору Бонапарту, и тот взял его с собой в
Египет. Денон, однако, не был только графиком и дипломатом, он
понимал толк в памятниках древности, поскольку в свое время
состоял хранителем королевских коллекций. Денон
сопровождал генерала Дезе и вместе с его солдатами добрался до
нильских порогов. Он рисовал все, что там видел, причем мастерски:
пирамиды, мечети, колоссальные статуи фараонов и лодки на
Ниле, возносящиеся к небу колоннады храмов и обелиски под
безоблачным синим небом, обломки скульптур, отрытых из
песка, и рельефные иероглифические надписи, которыми были
покрыты все стены этих невиданных размеров зданий и
колонны невероятных объемов. И когда затем в 1802 году он издал
свои зарисовки в книге «Путешествие по Верхнему и Нижнему
Египту», то «открыл глаза удивленным современникам».
Наполеоновские «штатские ученые», из которых была
составлена Египетская комиссия, старались сохранить как можно
больше своих трофеев, хотя бы в описаниях и копиях. И в
результате их работы появился двадцать один фолиант,
изданный с 1809 по 1822 год под названием «Описание Египта». До
появления труда Шлимана об открытии Трои не было другой
книги об исчезнувших цивилизациях, привлекшей такое
внимание. Цена каждого тома равнялась годичному содержанию
экипажа вместе с кучером, и тем не менее каждый том тотчас
раскупался читателями. С большой тщательностью и вкусом
здесь были собраны описания всего, что глаза видели, а уши
слышали, — весь Египет как на ладони! Воспроизведения
археологических находок, растений, животных, бесконечных
иероглифических надписей, которые и сегодня вызывают
восхищение графиков и полиграфистов, пробудили во всей Европе
интерес к стране на Ниле, — интерес, не угасший и поныне.
И все же великолепное «Описание Египта», «Путешествие»
Денона и другие книги, археологические находки и лекции
участников египетской экспедиции ничего не говорили об
истории этой страны. Они показывали Египет, но не объясняли.
Но разве не могли их авторы узнать что-либо о Египте от
современных египтян, живших в городах или среди
оросительных каналов, возведенных в одно время с пирамидами? На
вопрос французов египтянин отвечал (если отвечал вообще):
37

«Аллах велик, и Магомет пророк его. Много есть вещей на
земле, но вся мудрость в священной книге Коран!»
Коран был для европейца лишь художественным чтением
и толчком к нравственным размышлениям. Об истории
Египта он рассказывал еще меньше, чем Библия, которая уже
давно — по крайней мере с появлением «Философского
словаря» Вольтера — не считалась авторитетным источником
исторических сведений. Тогда снова начали читать Геродота и
Диодора, римских историков Корнелия Тацита и Аммиана
Марцеллина, а в 1805 году вышел первый французский
перевод Страбона. Однако труды античных авторов не
удовлетворяли критический дух европейца начала девятнадцатого
столетия.
Но разве не могли нам рассказать о Египте сами древние
египтяне? Разве не оставили они какие-нибудь памятники
письменности? Ни у одного из древних народов на
африканской земле не было столько памятников письменности, сколько
их было у египтян. (Если бы кто-нибудь захотел описать
надписи хотя бы на стенах одного храма бога Амона в Карнаке,
то ему потребовалось бы приблизительно 25 лет!)
Вся загвоздка была в том, что египетские письмена никто
не мог прочитать. Даже утверждали, что это вовсе не письмо,
а просто орнамент!
Оно было таинственно, как сам Египет.
* * *
Великое множество древних египетских надписей попало
в Лондон, а их копии — в Париж; благодаря книге «Описание
Египта» они стали известны во всем мире. Но ученые
чувствовали себя перед этими текстами бессильными.
При этом ключ к дешифровке письма, который мог стать
и ключом к объяснению всей египетской истории, в том числе
загадки пирамид, был найден! И все даже знали об этом!
«2 фрюктидора VII года Республики» (2 августа 1799 года)
один солдат нашел у бывшей крепости Ар-Рашид, в семи
километрах северо-западнее Розетты в дельте Нила, плоский
камень из черного базальта размером с поверхность
письменного стола. На этом камне было высечено три надписи:
верхняя — иероглифами, под ней неизвестные письмена, а
нижняя— на греческом языке! Два офицера, Дотпуль и Бушар,
которые (отнюдь не по праву) упоминаются в литературе как
38

нашедшие Розеттский камень, постарались переправить его
в Каир. А там некий французский генерал, в отличие от многих
своих коллег в эполетах имевший классическое образование,
тут же прочитал греческий текст: он относился к 196 году до
н. э. и содержал благодарность жрецов царю Птолемею V Эпи-
фану за оказанные благодеяния.
В конце греческой надписи указано, что оба верхних текста
являются ее точным переводом. Они написаны двумя
системами египетской письменности, о которых упоминает уже
Геродот: священным письмом, то есть иероглифическим, и
народным, то есть демотическим. Казалось, достаточно найти
египетские эквиваленты к греческим, словам, и египетский
текст на Розеттском камне можно было бы прочитать. А с его
помощью и все египетские надписи!..
Об этой возможности уже подумал неизвестный автор
статьи во французском военном журнале «Египетский курьер»,
который одним из первых сообщил о находке Розеттского
камня.
Египтологи-любители и все интересующиеся этой
проблемой ликовали. Так, «Вестник Европы», издаваемый русским
историком Н. М. Карамзиным, к примеру, писал: «Новое
открытие порождает надежду, что с помощью греческой
надписи прояснится смысл иероглифических рисунков!»
Обратим внимание на последнее слово: «рисунков», то
есть картинок. Все ученые считали иероглифы пиктографией —
рисуночным письмом. Но это и оказалось той роковой
ошибкой, которая делала невозможной разгадку иероглифов и
после находки Розеттского камня. И даже после открытия
в 1815 году обелиска на острове Филе (своего рода второго
Розеттского камня) с греческим текстом и иероглифами.
История этой ошибки — поучительный пример того, на
какой ложный путь попадает наука — и не только наука,—
у которой не хватает смелости или творческой инициативы и
которая вместо этого засушивает себя цитатами признанных
авторитетов.
Европейские ученые, зашедшие в тупик, как правило,
обращались к своим греческим учителям. (В этом случае их отчасти
оправдывало то, что древние греки были все же на 20 — 25
столетий ближе к иероглифам.) «Египетское письмо имеет
символический характер. Каждый знак выражает слово или
фразу», — написал греческий писатель Плутарх в начале
II века н. э.
39

«Иероглифы — магические знаки», — писали другие.
«В иероглифах скрыта от непосвященных мудрость египетских
жрецов», — утверждал римский писатель Апулей в конце
II века н. э. Правда, все это были лишь случайные мысли.
Но античность оставила и научный труд, посвященный
египетской письменности. И не было ни одного ученого,
изучавшего тайны Древнего Египта, который не обратился бы
к нему.
Это было сочинение Гораполлона «Иероглифика». (Мы
знаем двух Гораполлонов. Один из них был филологом и жил
в Александрии приблизительно в IV веке н. э., но мы не
можем утверждать с полной уверенностью, что именно этот
Гораполлон был автором данного произведения.) И в этой
книге черным по белому было написано, что иероглифы — это
рисуночное письмо. Более того, знание автором коптского
языка, восходящего к древнеегипетскому, позволило ему
довольно правдоподобно объяснить некоторые знаки. Так, к
примеру, изображение зайца, по его мнению, означает (в
некоторых случаях) «открытый». Почему? «Потому что у зайца
всегда открытые глаза», — отвечал Гораполлон. Однако это
объяснение было неправильным. Изображение пчелы якобы
означает народ, потому что Гораполлон, да и не только он,
считал, что народ, как пчелы, трудолюбив и старателен.
Подобное сравнение, конечно, верно, но только это изображение
пчелы означало «царь Нижнего Египта». (Правда, об этом мы
узнали только через 1500 лет.)
Гораполлон увел на ложный путь целые поколения
толкователей иероглифов. Разумеется, среди них были и
шарлатаны. Так, например, папский каноник Больцани выпустил
в 1556 году объемистый труд «Иероглифика, или Толкование
священных знаков египтян», в котором растолковал все
иероглифы. Правда, все их до единого он просто выдумал. А Пьер
Ланглуа в своей книге, вышедшей в 1584 году, якобы
расшифровал с помощью иероглифов гербы французского дворянства.
Но немецкий иезуит Афанасий Кирхер (1602—1680) был,
бесспорно, серьезным ученым и знатоком Египта. Посвятив
разгадке иероглифов много лет, он издал в 1643 году большой
труд «Воссоздание египетского языка», который прославил его
не менее, чем изобретение им же «латерны магики» —
проекционного фонаря. Методом Гораполлона он прочитал,
например, группу из семи знаков, следующим образом: «Осирис —
творец плодородия и всей растительности, производительную
40

способность которой низводит с неба в свое царство святой
Мофта». На самом деле эти знаки означают «автократор»
(самодержец), то есть греческий титул римского императора.
Однако его заключение, что коптский язык близок
древнеегипетскому, было очень ценным.
Еще целых двести лет после Кирхера блуждали ученые
в дремучей чаще иероглифов, более коварной и непроходимой,
чем папирусные рощи на болотистых берегах Нила...
Ошибался и англичанин Уорбертон, хотя уже в 1738 году он
высказал предположение, что в египетском письме есть знаки,
имеющие характер букв. (Это был, как мы уже знаем сегодня,
значительный, но еще робкий шаг вперед по сравнению с Го-
раполлоном.) Ошибался другой исследователь и его
современник — историк и востоковед француз Жозеф де Гинь, который
находил родство между египетскими и китайскими
иероглифами и сделал из этого вывод, что китайцы — это
египетские колонисты! Ошибались и лондонские коллеги профессора
де Гиня, утверждавшие, что, напротив, египтяне — выходцы из
Китая. Ошибался и неизвестный парижанин, открывший в
надписи на храме в Дендере сотый псалом; ошибался и немец
из Дрездена, который прочитал из короткого иероглифического
текста Розеттского камня (от которого была отломлена почти
половина верхней части и значительная часть нижнего левого
угла) весь греческий текст, слово за словом! А что же
говорить о шведском графе Палине, который якобы разгадал
египетские тексты Розеттского камня «за одну бессонную ночь»,
как он сам утверждал, «чтобы не совершить ошибок,
являющихся неизбежным результатом долгого размышления»?
Неправ был и Исаак Антуан Сильвестр де Саси (1758—1838),
крупнейший востоковед на рубеже XVIII—XIX столетий,
который, просидев целый год над текстами, высеченными на
Розеттском камне и обелиске с острова Филе (причем он достиг
определенных успехов), в конце концов отступился и заявил:
«Это слишком запутанная и с научной точки зрения
неразрешимая проблема!»
Чтобы понять всю сложность этой проблемы, приведем
хотя бы несколько фактов. Как нам уже известно, никто тогда
не знал, что означают отдельные иероглифы: буквы, слоги,
слова или даже целые фразы. Не знали и того, как надо их
читать: справа налево, слева направо, сверху вниз или снизу
вверх. И наконец — но и на этом проблема еще не кончается, —
никто не знал, на каком языке сделаны эти надписи. Твердо
41

зная одно — что это язык египтян, — в то же время не знали,
какова его структура, морфология, грамматические правила.
Речь шла о языке, который был мертв уже не одно
тысячелетие, и не только мертв, а совсем забыт. Потом выяснилось, что
язык древних египтян не схож с языком современных жителей
Египта даже в той малой степени, в какой, скажем, славянские
языки схожи с латинским.
И все же в конце концов нашелся человек, который избежал
ошибок и прочитал текст на Розеттском камне. А после него и
надписи, высеченные долотом на стенах храмов, и тексты,
написанные тростником на тонких свитках папируса. Ему было
тогда всего тридцать два года, из них уже двадцать пять лет
он занимался мертвыми языками Востока и историей Древнего
Египта. Звали его Жан Франсуа Шампольон.
Жизнь и труд этого человека — удивительный пример того,
на что способна неодолимая энергия и целеустремленность.
Его гениальность бесспорна, но разве не говорил Эдисон,
человек, безусловно компетентный в этом вопросе, что
гениальность — это 99 процентов труда.
Жан Франсуа Шампольон родился в 1790 году в Фи-
жаке — городке на юге Франции, в провинции Дофинэ'. Он
появился на свет якобы таким темнокожим, что
присутствующий врач сказал, что ребенок похож на египтянина. (Через
двадцать лет это стало его прозвищем.) На пятом году, как
пишет один из его биографов, он добился первого
исследовательского успеха: сравнивая выученные им молитвы с текстами
в материнском молитвеннике, он без помощи взрослых
научился читать и писать. На девятом году Жан Франсуа знал
греческий и латинский, освоив их по книгам отца,
книготорговца, на одиннадцатом — читал Библию в древнееврейском
оригинале. В это время он уже живет в Гренобле, у своего
старшего брата Жака, преподавателя греческой литературы.
В тринадцать лет изучает арабский и вскоре коптский. («Я пишу
дневник на коптском языке — для тренировки».) В
пятнадцать — персидский, этот «латинский язык Востока», и
труднейшие языки Древнего Востока: зендский, пехлеви и,
разумеется, санскрит (для развлечения и китайский). В шестнадцать
лет он становится членом Академии в Гренобле. Введение
к книге «Египет при фараонах» стало его вступительной
лекцией.
42

Жан Франсуа Шампольон
(1790—1832)
Это была не первая его книга, хотя
та, первая, и вышла много лет спустя.
Его первая работа носила довольно
странное название — «История
знаменитых собак». И написал он ее в
одиннадцать лет.
Он публикует статью, в которой
высказывает и свои политические
взгляды: на основе критического
изучения Библии, речей Цицерона,
«Законов» Платона, «Политики»
Аристотеля и идей Великой французской
революции Шампольон пришел к
убеждению, что «республика — единственно
разумная форма государственного
устройства». В свободное время (!) он
составляет синхронистические таблицы
мировой истории «От Адама до Шампольона-младшего».
Но уже и тогда его больше всего интересует Египет.
Название этой страны он впервые услышал, когда ему было лет семь:
старший брат Жана Франсуа хотел участвовать в
наполеоновской экспедиции, но у него не оказалось необходимой
протекции. Через два года случайно Жану Шампольону попадает
в руки 37-й номер «Египетского курьера» с сообщением о
находке Розеттского камня.
Еще через два года он знакомится с египетской коллекцией
Жана Батиста Фурье, префекта департамента Изера. Этот
известный математик и физик был вместе с Бонапартом
в Египте, работал секретарем Египетской комиссии в Каире,
одновременно являясь французским комиссаром при
египетском правительстве. Фурье, вновь назначенный префектом,
как-то раз инспектировал школу, где учился Шампольон, и так
заинтересовался находчивым учеником, что пригласил его к
себе. Одиннадцатилетний Жан Франсуа был в восторге от его
коллекции: «А что на этом папирусе? Что означает эта
надпись?» Фурье в ответ только качал головой: <<К
сожалению, никто не может это прочитать!» — «А я прочитаю
обязательно'— заявил Шампольон. — Через несколько лет, когда
вырасту!»
Несколько лет растянулись на два десятилетия. За это
время Шампольон приобрел звание академика Гренобльской
академии наук (тогда это не сопровождалось жалованием), рас-
43

положение господина де Саси (что сопровождалось лишь
приглашениями на званый ужин) и всеобщее признание.
(Путешественник Сомини де Манонкур, не раз побывавший в Египте,
заявил, что Шампольон знает Египет, как он сам, а один
арабский шейх, беседуя с Шампольоном целый вечер, не хотел
верить, что тот не его соотечественник.) Но после двухлетнего
пребывания в Париже, живя в холодной комнате и плохо
питаясь, он приобрел также и туберкулез. Нужда и боязнь
вербовки — Наполеон требовал, чтобы французы, не имевшие
достаточно денег для выкупа, проливали за него кровь, —
заставили наконец Шампольона вернуться в Гренобль.
«К сожалению, нищим, как поэт».
Он получает место профессора истории в коллеже, где за
партами еще сидят его соученики, и по-прежнему занимается
историей Египта, разгадкой иероглифов и составлением
коптского словаря. («Он с каждым днем становится толще, — пишет
Шампольон, дойдя до 1000-й страницы словаря, — его
создатель— все тоньше».) Без устали изучал он всевозможные
греческие, латинские, древнееврейские материалы о Древнем
Египте. И при этих непрестанных занятиях Шампольон еще
пишет пьесы для местных любителей-театралов, и в числе
прочего драму об Ифигении, ибо на свое жалованье он не может
не только покупать книги, но и прокормиться. Помимо всего
прочего, он еще сочиняет антиправительственные песенки...
Песенки направлены против Наполеона, но в равной мере
могли быть отнесены и к Людовику XVIII, который вернулся
в 1814 году в Париж в обозе союзных армий, чтобы занять
трон своих предков. Республиканец Шампольон отождествлял
монарха с тираном (неважно, был ли это император или
король), и он публично высказывает различные опасные идеи,
среди них и такую, что наука должна служить познанию
правды, правды объективной, а не бурбонской или
наполеоновской. В результате Шампольону снижают жалованье и
запрещают читать лекции. Он полностью отдается занятиям наукой,
не отделяя, однако, египтологию от политики.
Правление Людовика XVIII было еще дальше от
республиканских идеалов Шампольона, чем наполеоновское.
В марте 1815 года Наполеон внезапно покинул Эльбу и
появился перед воротами Гренобля, стремясь снова взять
власть в свои руки. («Корсиканское чудовище появилось
в Каннах», — писали в этот час газеты, чтобы через неполных
три недели торжественно сообщить: «Его императорское вели-
44

чество с триумфом вступил в преданный ему Париж».) Шам-
польон видел в Наполеоне «меньшее зло» и во время его
пребывания в Гренобле согласился вместе с братом быть ему
представленным. «Реставрированный» император с светской
любезностью спрашивает, над чем он сейчас работает. «Над
коптским словарем и египетскими иероглифами...» Наполеон
становится внимательнее. Он вспоминает об египетской
экспедиции, говорит о своем желании послать в Египет Шампольона
и, перебирая свитки папирусов с древнеегипетскими текстами,
рассказывает о своих будущих планах в Египте. ..Ив
результате предлагает Шампольону сотрудничество.
Вторичное правление Наполеона длилось лишь сто дней.
После битвы при Ватерлоо (18 июня 1815 г.) в обозе прусской
армии в Париж возвращаются Бурбоны. «Наказания
сыплются, как манна небесная в пустыне», — пишет Шампольон другу
в Париж. Они настигают и его: обыватели мстят гению за
свое ничтожество. Антимонархические песенки и беседа с
Наполеоном были достаточной причиной, чтобы приговорить
Шампольона к изгнанию — как изменника. Разумеется, у
Шампольона нет желания провести остаток жизни на галерах. Он
бежит из Гренобля, скрывается в Альпах и только какое-то
время спустя отваживается появиться в родном Фижаке.
В течение полутора лет он собирает здесь силы для
решительного наступления на иероглифы. Когда он возвращается
в Париж, эту пересадочную станцию на пути в страну на Ниле,
он подготовлен для своего путешествия как ни один ученый
ранее.
Описание специальной подготовки молодого Шампольона,
отвечающей требованиям научной точности и основательности,
даже при самом кратком перечислении составило бы книгу
примерно такого же объема, который мы предназначили для
рассказа о всем нашем путешествии. Ограничимся поэтому
существенными фактами и важнейшими вехами в его
исследовательской работе.
Шампольон проштудировал буквально все, написанное за
последние два с половиной тысячелетия об иероглифах и
Египте. И потом во всеоружии уже приступил к
самостоятельному изучению египетского письма, но в отличие от других
ученых начал с демотического, то есть народного, письма,
считая его более простой формой. (Он считал демотическое
письмо — ив этом ошибался — вместе с тем и более древним,
логически рассуждая, что сложное развивается из простого; но
45

Палетки (пеналы) писца .
в случае с египетским письмом все было наоборот.) В течение
ряда лет он продвигался строго в одном определенном
направлении и, лишь установив, что зашел в тупик, начинал все
сначала. «Эта возможность изучена и отвергнута. И возвращаться
к ней не стоит, но и она принесла пользу», — писал он при
этом.
Таким путем он изучил и
отверг метод Гораполлона. А с
ним и неправильный подход
к дешифровке иероглифов всего
ученого мира. Кроме научной
подготовки, настойчивости и
самокритичности, Шампольон
обладал еще и огромным
мужеством.
Из Плутарха он знал, что
у египетского демотического
письма 25 знаков. И он, решив
это проверить, принялся их
определять. Правда, до этого
он установил, что эти знаки
должны выражать звуки (а не
только понятия, выраженные
при помощи стилизованных
рисунков, безразличных к
произношению). «Если бы они не
выражали звука, на Розеттском
камне не могло бы быть
царских имен». А царские имена
там были, об этом он узнал
tt
Л
46

из греческого текста. И вот эти-то царские имена, которые
должны были бы звучать на египетском так же, как и на
греческом, Шампольон и выбрал за отправную точку. После
титанической работы, которая была бы таким же титаническим
трудом даже для современных ученых, работающих с
электронными машинами, он нашел и установил значение 10 различных
иероглифических знаков.
Между тем продвигались вперед и другие ученые.
Несколько знаков открыл аналогичным способом датский ученый
Георг Цоёга (1755—1809), шведский востоковед Давид
Окерблад (1763—1819) и француз Сильвестр де Саси.
Однако еще больше сделал для дешифровки иероглифов
английский врач и естествоиспытатель Томас Юнг (1773 —
1829), тоже гениальный полиглот: в пятнадцать лет он владел,
кроме основных современных языков, пятью мертвыми. Томас
Юнг дешифровал пять знаков иероглифического письма и
определил их звучание; открыл он и два своеобразных знака,
которые не были буквами, но означали в демотическом письме
Розеттский камень. Вверху иероглифи- Фрагмент рельефа с иерогли-
ческий, посередине демотический, фами, в картуше имя фараона
внизу греческий текст. Лондон, Аменемхета. Среднее царство.
Британский музей. XII династия.

J
a
ra
л
□
начало и конец собственного имени (тем самым
он разрешил проблему, перед которой
остановился де Саси: почему в демотическом тексте
различные имена начинаются с одинаковых букв),
и подтвердил уже давно высказанную гипотезу,
что в древнеегипетском письме гласные не
встречаются! Но в конце концов он оказался перед
неразрешимыми противоречиями (прежде всего
потому, что прочтение других девяти якобы
«точно определенных» знаков оказалось неверным)
и в 1818 году практически забросил свои занятия
иероглифами.
Но если другие ученые открыли значение
отдельных знаков и добились частичных успехов,
то Шампольон открыл систему древнеегипетской
письменности. Он раскрыл взаимосвязь между
иероглифическим и демотическим письмом и
связь этих двух письменностей с третьей, еще
более загадочной, которую он назвал
иератическим, то есть «священным», письмом. Он
установил принцип египетского письма, прочитал
древнеегипетские тексты, перевел их и составил
грамматику. Он воскресил мертвый, забытый
язык строителей пирамид!
Первым этапом к этому фантастическому
успеху, который современный человек, видевший
собственными глазами телевизионную передачу
с Луны, вряд ли способен оценить по
достоинству, была расшифровка нескольких знаков
царских имен на Розеттском камне. Шампольон
расшифровал их, сравнивая иероглифы и греческий
текст и сверяя эти знаки с именами на одном
случайно найденном папирусе. «Я расскажу тебе
о своих первых шагах!» — пишет он брату 30
августа 1808 года. Но восемнадцатилетний академик вместе с тем
чувствует, что пока это лишь гипотеза. (Ученый, подобно
детективу, должен выдвигать гипотезы и, подобно поэту,
обладать фантазией, но там, где для поэта начинается работа над
формой, для ученого, как и для детектива, наступает
необходимость собирать доказательства.)
Вторым этапом после пятилетнего труда было объяснение
досель не расшифрованного иероглифа"^-^. Шампольон сделал
пп
Буквенные
иероглифы.
48

это с помощью коптского языка, который он считал мостиком
к древнеегипетскому. У коптского языка для шести личных
местоимений — шесть окончаний. Почему бы им не быть и
в древнеегипетском? И когда он начал их искать, то установил,
что там, где в греческом стоит притяжательное местоимение
«его», в коптском языке стоит буква у «ф» и что этот знак на
Розеттском камне обозначен стилизованным рисунком
рогатой змеи. И хотя это предположение было рискованным, оно
оказалось правильным. Рогатая змея в иероглифах означает
«ф» — тот же звук, что в греческом (^ , а в латинском f.
Третьим этапом — после дальнейших девяти лет
неутомимого труда и малозаметных успехов — было прочтение имен
Рамсеса II и Тутмоса III, двух знаменитых царей Египта.
В памятное утро 14
сентября 1822 года Шамполь-
он начал изучать копии
рельефов из храмов
Египта, которые ему прислал
его друг французский
архитектор Гюйо. Одно из
царских имен начиналось с
кружка. «Не могло ли это
быть знаком солнца?»—
задал себе вопрос Шам-
польон. Но солнце на
коптском звучало как «ре».
А что если и на
древнеегипетском оно
обозначалось «ре»? И если правда,
что иероглифическое
письмо родилось из
рисуночного, то не означает ли этот
первый знак данного
имени просто начальную букву
этого слова, то есть «р».
И даже если нам сейчас
трудно проследить ход
мысли Шампольона, ясно
одно: он был продиктован
двадцатипятилетними
занятиями и почти
пятнадцатью годами напряженной
Статуя царского писца Каи. Из
гробницы Каи в Саккара. Древнее
царство. V династия. Париж, Лувр.

ИТФА-ЕМЕМ
JCrtF.OWATPA
Иероглифическое
написание имен.
г- .^-, работы. Но важнее всего, что он ока-
fn -^ ш m л&А» ift зался правильным. К полудню 14
сентября Шампольон смог воскликнуть:
«Я добился своего!» И, изнемогая от
счастья, он рухнул на пол.
Ему удалось впервые
самостоятельно расшифровать имя царя из
древнеегипетского текста.
Самостоятельно, то есть не пользуясь греческим
текстом. Пять дней он провел в
лихорадочном состоянии, затем пришел в
себя, сел за письменный стол и
написал: «Письмо господину Дасье
относительно фонетического алфавита
иероглифов». Дасье был знатоком
классической филологии и приятелем Шам-
польона, рекомендовавшим его
Французской академии. 23 сентября
Шампольон прочитал членам Академии надписей и изящной
словесности лекцию, где доказывал правильность своей дешифровки
и одновременно ее объяснял.
На Розеттском камне сохранилось всего 1419 иероглифов,
которым соответствуют 486 греческих слов. Это означает, что
любое египетское слово выражается примерно тремя
письменами. Иными словами, каждый отдельный иероглиф не должен
был выражать (и, за редким исключением, не выражает)
понятие. Кроме того, многие из этих знаков повторяются; всего
здесь 166 разных знаков. Имена царей египтяне пишут в
особых овалах — картушах. На Розеттском камне и на обелиске из
Филе есть картуш, в котором, как доказывает греческий текст,
вписано имя «Птолемей». Достаточно сравнить его с картушем,
который означает имя «Клеопатра». Первый, третий и
четвертый знаки из имени «Птолемей» совпадают с пятым, четвертым
и вторым знаком в имени «Клеопатра».
Итак, есть десять знаков, значение которых бесспорно.
Конечные знаки в имени «Клеопатра» Шампольона не сбили
с правильного пути, он решил, что они означают окончания
женских имен (как в русских концовка «а»). С помощью их
можно прочитать и другие имена собственные: «Александр»,
«Цезарь», «Береника». ..Ас помощью новооткрытых
знаков — и другие слова. Таким образом можно составить весь
алфавит однобуквенных иероглифов. А следовательно, и алфа-
50

вит иератического и демотического письма! И с помощью
коптского языка перевести египетские тексты.
Но как же быть со знаками, которые не выражены
фонетически? Египтяне, как известно, не писали гласных. Поэтому,
скажем, знаки о (П-Р) можно прочесть как «пер», то есть
«дом», или как «пире», то есть «выходить». К такому слову
присоединялся детерминатив—пояснительный знак. В первом
случае к этому слову присоединялся символический план дома
(CIS), в другом — идущие ноги (io)...
И никто из грамотных египтян уже не сбивался. А после
дешифровки иероглифов Шампольоном не путались и египтологи.
Таких детерминативов было около ста, были среди них и
постоянные, что упрощало дело. ..
Наряду с однобуквенными знаками существовали и двух-
буквениые и трехбуквенные (было даже несколько
четырехбуквенных). Существовали и комбинации отдельных знаков.
Так, к примеру, знак, обозначавшийся рисунком «тростник»,
соединенный с детерминативом, означавшим пешехода (ноги),
выражал слово «ходить».
Но все эти проблемы по сравнению с дешифровкой первых
иероглифов были просто
детской игрушкой! Скажем, такой
вопрос: как читать иероглифы?
Шампольон отвечал: в
обратном направлении
изображенным знакам. Если сова,
означающая букву «м», или ладонь,
означающая букву «д»,
повернуты налево, то и читаются они
как наш алфавит — слева
направо; если же они повернуты
направо, то читаются справа
налево. ..
День, когда была прочтена
лекция Шампольона, считается
днем рождения новой науки —
египтологии. Можно было
начинать научное изучение
Египта. Тайна пирамид, и не только
пирамид, но и одной из самых
древних культур на земле,
могла быть, наконец, раскрыта.
PAMCRC 11
СШО«1»РУ „ АВТОКРАТ©* и
(О К Е * РУ) 1С А М ОДЕ РЖ ЕЦ ]
КШ1А
хк®ис
XV ФУ}
U
luuij
МИКВЙИН
51

* * *
В июле 1828 года сбылась мечта Шампольона: он
собственными глазами увидел каменное чудо на Ниле.
Хотя Шампольон еще считался «изменником»
(официальной реабилитации или помилования он так никогда и не
получил), тем не менее он прибыл в Египет во главе большой
научной экспедиции; Лувр снабдил его значительными
денежными средствами и снарядил два корабля — «Исида» и «Ха-
тор».
Экспедиция Шампольона высадилась в Александрии.
«Я поцеловал египетскую землю, впервые ступив на нее
после долгих лет нетерпеливого ожидания». Он посетил
Розетту и по одному из притоков Нила добрался до Каира.
Арабская архитектура его не очень привлекала. Его целью
были пирамиды в Гизе, Абусире и Саккара. И, минуя города
и руины, историю которых он знал лучше, чем кто-либо
другой, Шампольон продолжал свое путешествие дальше, читая
тексты эпохи фараонов. Впервые человек нашей эры понимал
их.. . После посещения Саккара он возвращается обратно
к Нилу, где попадает в финиковую рощу, находит надписи на
каменных руинах и устанавливает их возраст. Спускается
в каменные подземелья и, пугая там гиен, исследует
фундаменты некогда величественных зданий... Да, он находится на
земле первой столицы объединенного Египта, на земле
Мемфиса, как называли ее греки. Пять тысячелетий назад была
основана эта великая столица, три тысячелетия назад Мемфис
достиг расцвета, два тысячелетия назад он был еще «красивым
многолюдным городом», а
сейчас на его месте среди пустыни
раздавались лишь совиные
крики. Любовь Фатимидов к роско-
Q^tii|||N V^hpJ %г~£*г ши и господство мамлюков
превратили город в каменоломни:
здания постепенно
разбирались, а камень, дерево и другие
строительные материалы
увозились вниз по реке, из них
воздвигали на другом берегу Нила
дома, дворцы и мечети новой
столицы — Каира. . .
Шампольон продолжает
-4-«
52

свой путь против течения Нила, в арабском одеянии,
бритоголовый, в тюрбане и высоких сапогах из желтой кожи. (Когда
Макиавелли писал свои десять томов о Тите Ливии, он якобы
надевал тогу, стремясь проникнуться римским духом. Но Шам-
польон меняет одежду не с этой целью, а в весьма
практических намерениях: каждый проживший в Египте долгий срок
знает, что арабское одеяние при тамошней жаре намного
удобнее европейского.) Местные жители разговаривают с ним как
с правоверным мусульманином, обращаясь к нему: «Брат мой!»
И не успевает он добраться до какого-нибудь глухого селения,
как там уже знают, что «какой-то француз заставил заговорить
даже мертвые камни».
Он делает открытие за открытием. Обследует руины Эбо-
зева и узнает, что это прежняя столица Верхнего Египта, по-
гречески Абидос. В Тель-эль-Амарне устанавливает, что
огромное здание, считавшееся зернохранилищем, — древнейший
храм. И так он приближается к величайшему триумфу и
ярчайшему переживанию жизни — к открытию храма в Ден-
дере.
Шампольон прибывает туда лунной ночью, преодолев
довольно опасную дорогу вдоль пальмовых рощ. (Местные
жители сочли его экспедицию бандой воров и чуть не убили
палками.) «Я даже и не пытаюсь передать то впечатление,
которое произвел на нас великий храм и особенно его портал.
Измерить его еще можно, но описать так, чтобы вы его
представили,— немыслимо. Величие в нем слито с красотой
высочайшего совершенства. Мы оставались там часа два, совершенно
ошеломленные...»
«.. .Что можно сказать о древности этого храма? .. Во-
первых, он посвящен не Исиде, богине природы, а Хатор,
богине любви. Во-вторых, своим завершением он обязан династии
Птолемеев и даже римлянам. Великолепен ли он? Возможно,
он действительно архитектурное чудо, но стиль его скульптур
ужасающ... Барельефы отвратительны и не могут быть иными,
относясь к эпохе упадка. Пусть именитая Египетская комиссия
не будет на меня в обиде».
Шампольон отправляется далее, в Фивы, осматривает
храмы Луксора и Карнака.
Гомеровские «стовратые Ф ивы», столь восхваляемые
античностью, что Монфокон без колебаний отнес их к чудесам света,
Шампольон, разумеется, нашел в руинах. Но какие это руины!
Колонны храма Амона, которые не обхватить и втроем, все,
53

от основания до капители, исписаны иероглифами; Шампольон
не разгадывает, а читает их. Он изучает обелиски и пилоны,
высота которых намного превосходит самые высокие дома
тогдашнего Парижа, переправляется через Нил к «поющим
колоссам Мемнона», проходит по колоннадам перед
высеченным в скале храмом царицы Хатшепсут в Дейр-эль-Бахри,
бродит по городу мертвых и мертвому городу... И всюду
зарисовывает, сравнивает, отдыхает, работая, и работает, отдыхая...
«Думаю, что могу с полным правом сказать, что египетская
история, египетская религия и египетское искусство станут
известными и будут правильно оценены лишь после
опубликования результатов моей экспедиции».
Шампольон провел в Египте полтора года. Помог ли климат
Египта, который считают одним из самых благоприятных
климатов мира, вылечить его туберкулез? Он не очень-то ощущал
этот климат. Дни и ночи проводил он в гробницах, куда
тысячелетиями не проникало и дуновение свежего воздуха: копировал
надписи при свечах, сжирающих последние крохи кислорода.
Несколько раз он падал там в обморок и, когда друзья
выносили его на свежий воздух, вновь возвращался в гробницы.
«Как жаль, что день имеет только двадцать четыре часа!»
Через два с половиной года после возвращения во
Францию, 4 марта 1832 года, Шампольон умер. Он всегда
пренебрегал советами врачей беречь себя. К тому же у этого
знаменитейшего ученого своего времени, профессора Парижского
университета никогда не было денег для лечения и нормального
питания.
Ему не довелось дожить до выхода в свет своей
«Египетской грамматики». Посмертно был издан и его «Египетский
словарь». Однако это не умаляет заслуг Шампольона, их не
могли зачеркнуть и памфлеты некоторых немецких
профессоров, которые выступали против него. Для ученых его имя стало
символом! Когда чешский ученый Бедржих Грозный
дешифровал в 1915 году письмо хеттов, его назвали «новым Шампольо-
ном». Любой египтолог и поныне работает, опираясь на основы,
заложенные Шампольоном.
* * *
Дешифровка письменности и языка древних египтян
открыла плотину для потока исследователей, которые буквально
заполонили долину Нила. Туда отправлялись не только такие
54

серьезные ученые, как англичанин У. Дж. Бэнкс или художник
Ф. Кетервуд (вскоре прославившийся рисунками пирамид и
скульптур древних майя на полуострове Юкатан). Существует
даже чешская поговорка: «Ездить в Египет», возникшая в
середине прошлого века. Заоралек в словаре народных пословиц и
поговорок приводит ее значение: «ходить на разбой».
Основателем многолетней традиции «научного
обкрадывания» Египта стал итальянец Джованни Баттиста Бельцони
(1778—1823). Из -за несчастной любви он решился уйти в
монастырь. В период наполеоновских войн в Италии на него
насильно надели мундир. Но вскоре он дезертирует и попадает
(далеко не сразу и не прямо) в Лондон. Там он был «врачом»,
а когда его «практикой» заинтересовалась полиция, стал
выступать в цирке как «самый сильный человек мира». Потом был
изобретателем машин, изобрел даже какой-то «невероятный
водяной насос» и надеялся продать свое изобретение в Египте.
Пока он ждал по этому поводу решения египетского
правителя Мухаммеда Али, на глаза ему попались пирамиды.
Бельцони был уверен, что такие грандиозные сооружения не могут
быть ничем иным, как сокровищницами фараонов, и он решил
заглянуть внутрь. С нечеловеческими усилиями он стал
пробивать ход в стене пирамиды Хефрена. Он выбрал ее
потому, что у пирамиды Хеопса зияло в стене отверстие, и он
решил, что ее уже обворовали. 2 марта 1818 года Бельцони
удалось проникнуть в пирамиду Хефрена, а затем узким
коридором в погребальную камеру. Он нашел там только пустой
гранитный саркофаг, в котором некогда покоилась мумия
фараона. Иными словами, погребальная камера была
разграблена, как, впрочем, и погребальные камеры других пирамид.
Ф изическая выносливость и смелость Бельцони не могли
не привлечь внимания английского консула в Каире Генри
Солта, такого же «ученого», как Бельцони. Результатом их
знакомства было соглашение. По этому соглашению Бельцони
обязался предоставить английскому консулу Солту все
египетские древности, которые он сможет вывезти из страны, а
консул в свою очередь обязался заплатить Бельцони в английских
фунтах. Предусматривалась и отправка знаменитых «колоссов
Мемнона» на палубе нильских кораблей. Но «самому сильному
человеку в мире» не удалось сдвинуть эти статуи с места, что
и понятно: ведь высота их превышает шестнадцать метров,
а мизинцы у них метровые. Тогда Бельцони предложил
консулу статую Рамсеса II (она и поныне находится в Британском
55

Храм царицы Хатшепсут в Дейр-эль-Бахри. Новое царство.
XVIII династия.
музее вместе с несколькими сотнями скарабеев — священных
жуков из полудрагоценных камней, с вырезанными на них
иероглифами) и полдюжины обелисков.
С основательностью, на первый взгляд невероятной для
подобного человека, он «прочесал весь Египет» и своими
результатами перекрыл деятельность всей наполеоновской
Египетской комиссии. Наконец он получил официальное
признание и стал сотрудником и представителем Британского музея.
В 1820 году он устроил выставку своих трофеев в Лондоне,
что принесло ему немалый доход и славу.
И хотя намерения и методы Бельцони были чисто
коммерческие, он немало сделал для появления на свет из глубин
веков египетских древностей, которые могли бы при тогдашних
i условиях просто исчезнуть навеки (не только для Египта, но
и для всего человечества).
Через сто лет после его смерти (он погиб в 1823 году во
время экспедиции в Тимбукту) Говард Картер, открывший
гробницу Тутанхамона и, безусловно, человек авторитетный,
написал: «Он был одной из самых знаменитых личностей во
всей истории египтологии».
Самую большую научную экспедицию после Шампольона
отправил в Египет прусский король Фридрих-Вильгельм IV
56

Колоссы Аменхотепа III в
Фивах, известные как «колоссы
Мемнона». Новое царство.
XVIII династия.
с одним условием: укрепить
доску с его именем и всеми
титулами, написанными
иероглифами, на самой высокой
пирамиде. Это было сделано.
Надпись существует и поныне.
Инициатором этой экспедиции
был Александр фон Гумбольдт,
руководителем —
тридцатитрехлетний Рихард Лепсиус (1810—
1884). Экспедиция
проработала в Египте три года. В 1843
году она работала в развалинах
Мемфиса, заново изучая их, в
1845 году, почти восемь
месяцев, на западном берегу Нила,
напротив Фив — в Долине
царей. Среди прочего были
открыты следы или развалины
более тридцати доселе
неизвестных пирамид. Собранный
драгоценный материал Лепсиус с врожденной немецкой
педантичностью систематизировал. Его «Системой египетской истории»
пользуются и поныне. На смену немецким археологам вскоре
в Египте появились английские и французские. В 1850 году
в Каир прибыл француз Огюст Мариетт (1821 — 1881),
ассистент Луврского музея, с намерением купить коптские
рукописи. Мариетт собирался пробыть здесь несколько дней, но его
очаровал вид пирамид с каирской цитадели. Ему захотелось
отправиться к пирамидам, захотелось проникнуть внутрь.
В Саккара он сразу увидел Сфинкса, чья голова выглядывала
из песка. И он вспомнил одно место из Страбона: «В Мемфисе
есть храм Сераписа, расположенный среди такой пустыни, что
ветры нанесли на него целые горы песка, из которых мы
увидели лишь выглядывающих сфинксов, одних полузасыпанных,
других полностью скрытых песком». И Мариетт пустился на
поиски этих сфинксов. После многомесячных трудов и немалых
препятствий со стороны местных властей ему удалось открыть
аллею из 141 сфинкса (некоторые из них были засыпаны почти
тридцатиметровым слоем песка), приведшую его к Серапеуму—
подземному склепу священных быков, лежащих в гробах из
цельного куска черного или красного гранита весом в 65 тонн
57

каждый. Склеп был давно
обворован — среди прочих
и усердными христианами,
уничтожавшими реликвии
языческого культа, — но
на стелах остались надписи
со сведениями о быках:
когда они родились, когда
умерли, что стоило их
погребение, что случилось во
время их жизни — замеча-
Храм бога Гора в Эдфу, тельные свидетельства для
111 вв. до н. э. изучения не только
религии, но и всей истории Египта. Потом Мариетт сделал еще
одно открытие: недалеко от Серапеума он нашел гробницу
вельможи Ти, почти ровесницу пирамиды Хеопса, а в ней на
стенах великолепные раскрашенные рельефы с изображением
общественной и частной жизни древних египтян. Правдиво
исполненные изображения показывали, какими,орудиями
египтяне обрабатывали землю, как делали вазы, добывали камень,
как и что готовили в пищу, каким оружием воевали, как ткали
полотно, как у них была организована доставка зерна. Птицы,
растения, дикие и домашние животные были нарисованы столь
достоверно, что легко определялась их видовая
принадлежность. И всюду был изображен вельможа Ти, размером втрое,
впятеро больше, чем его рабы...
В Серапеуме Мариетт нашел новые тексты, в гробнице
вельможи Ти — иллюстрации к египетской истории. Он
продолжал свои открытия в Эдфу, Карнаке и Дейр-эль-Бахри и
всюду видел следы безудержного грабежа египетских
древностей, с чем он, как ученый, не мог смириться. Он добился
того, что наконец египетское правительство проявило
решительность и издало декрет: отныне раскопки могли проводиться
только с его согласия и основная часть находок должна
передаваться Египетскому музею, который вскоре был основан.
(Египтяне благодарны Мариетту и поныне, памятник ему стоит
перед Египетским музеем в Каире.)
Второй из тех, кто своим заступом сделал важнейшее
открытие,— англичанин Уильям Мэтью Флиндерс Питри
(1853—1942). Питри был уже археологом иного типа: по
образованию — химик и математик, потом коллекционер древ-
58

ностеи, а затем, в течение почти
полувека, «землекоп с метром и
теодолитом в руках». Он раскопал в дельте
Нила греческую крепость Навкратис
(VII в. до н. э.). В Луксоре открыл
остатки храма Рамсеса, измерил
«колоссы Мемнона» и вычислил их вес,
нашел вход в пирамиду Аменемхета,
проник в Большую пирамиду и
тщательно изучил ее ходы и галереи.
Работал ночи напролет, жил в одной из
ближайших разграбленных гробниц.
Он измерил пирамиду Хеопса и сделал это впервые так точно
и подробно, как никто другой до него, причем измерил ее
не только снаружи, но и внутри: площадь камер, углы
коридоров, наклон стен. Определил ориентацию по странам света.
Им руководил не только исследовательский интерес, но и
желание остановить ту своеобразную эпидемию, которая
захватила даже его отца. Под влиянием книг шотландского
астронома Ч. Пиацци-Смита многие стали приписывать размерам
Большой пирамиды мистический смысл. Питри доказал, что
Смит некоторые единицы размеров просто выдумал, а
другие — «приспособил». И все же эти мистические представления
о роли единиц измерения пирамиды продолжали
распространяться. Здесь уже Питри ничего не мог поделать.
Кстати, положил начало этой «мистике Большой
пирамиды» лондонский книгоиздатель Джон Тейлор, который
в 1859 году выпустил книгу, где утверждалось, что пирамиду
Хеопса построили не как гробницу, а как вечное воплощение
единиц измерения древности.
Ч. Пиацци-Смит потом «открыл»
в этих единицах измерения
всевозможные сведения. К примеру, точную
продолжительность солнечного года,
периметр нашей планеты и ее
удаленность от солнца и т. д. И даже
«установил», что в ней зашифрована
мировая история человечества
прошлого и будущего. Его последователи
братья Эдгар увидели в пирамиде
«божественный план веков». Ф. Нот-
линг «рассчитал» по единицам измере-
59

ния пирамиды, которыми, к слову сказать, египтяне не
пользовались, атомный вес отдельных элементов и скорость
физического роста человека. Многие пытались даже предсказать,
используя эту мистику пирамиды, значительные исторические
события.. . Среди прочего предсказывали и начало первой
и второй мировых войн: первой — в 1913 году, второй — в
1927 году... Со временем научные доказательства и
практический опыт прекратили эту эпидемию мистики.
В 1968 году эта эпидемия вспыхнула вновь, правда, теперь
в измененной, «космической» форме: после появления книги
швейцарца Э. фон Деникена «Воспоминание о будущем».
Но разумеется, не эти наводящие на размышления размеры
Большой пирамиды и не различные мистические
спекулятивные выводы, а огромный материал, собранный и обработанный
египтологами всех специальностей, стал импульсом для
изучения истории Египта, истории государства на Ниле, которое
существовало от своего возникновения до исчезновения три
тысячи лет...
Было бы интересно проследить труд этих исследователей
Египта; этот список насчитывал бы несколько сотен имен, и
потому мы перечислим хотя бы важнейшие. Из археологов следует
Колоссальные статуи фараона Рамсеса II на фасаде скального
храма Рамсеса II в Абу-Симбеле. Новое царство. XIX династия.
В 1963—1968 годах храм, разрезанный на 1035 блоков, был
перемещен в связи со строительством Асуанской плотины.

Священный бык Апис.
Бронзовая статуя, относящаяся ко
времени Нового царства.
Музей в Александрии.
назвать французов Г. Масперо, О. Мариетта, Ж. Моргана,
Ж. Ф. Лауэра, немцев Г. Бругша и Э. Бругша, Л. Борхардта и
Г. Юнкера, англичан Г. Картера и Д. Е. Квибелла,
американцев Д. А. Рейснера и А. Роу и ряд других, кончая
египтянином М. 3. Гонеймом. Из филологов это были: французы
Э. Руже и Ф. Шаба, итальянец И. Росселини, англичане
А. Г. Гардинер, Ф. Л. Гриффит, немцы Г. Грапов, А. Эрман,
К. Зете, Б. Шпигельберг, Э. Эдель, выдающийся русский
египтолог В. С. Голенищев, основатель кафедры египтологии
в Каирском университете. За этим сухим перечислением имен
скрывается огромная работа, которая объяснила загадки многих
тысяч древнеегипетских реликвий, десятков тысяч
художественных произведений, множества письменных документов.
Все это впоследствии дало возможность появиться большим
трудам историков. К значительным историкам, занимавшимся
Древним Египтом после Шампольона, Лепсиуса, Масперо,
Питри, относятся прежде всего американец Д. Г. Брэстед
(автор часто цитируемой египтологами «Истории Египта»,
61

Храм Амона в Карнаке.
Новое царство. XVIII—
XIX династии.
вышедшей в 1905 году), основоположник русской и советской
египтологии Б. А. Тураев (и его продолжатели: В. В. Струве,
М. Э. Матье, И. М. Лурье, В. И. Авдиев, М. А. Коростовцев,
Ю. Я. Пере пелкин, И. С. Кацнельсон), англичанин А. Гарди-
нер, автор книги «Египет фараонов» (1961), немец Г. Штайн-
дорф и, наконец, французы Э. Дриотон и Ж. Вандье, труд
которых «Народы восточного Средиземноморья», вышедший
в 1952 году, остается одной из последних крупных работ
о египетской истории.
Чехословакия это не только страна хоккея и мотоциклов,
но и страна востоковедов.
Перечисляя даже очень кратко имена представителей
мировой египтологии, мы должны упомянуть и имена чешских
ученых, особенно основателя чехословацкой египтологии
академика Ф. Лексу (1876—1960). Его восьмитомная
«Демотическая грамматика» — один из самых выдающихся трудов этого
рода в мировой литературе. Его ученик Я. Черный
62

(1898—1970), профессор Оксфордского университета и
известный знаток египетской письменности, в последние
десятилетия был одним из ведущих египтологов в мире. Другой
ученик Лексы 3. Жаба (1917 1971), профессор Карлова
университета и руководитель чехословацкого института
египтологии, достиг мирового признания своим трудом о
древнеегипетской астрономии и своими археологическими
раскопками в Нубии.
Благодаря этим и многим другим ученым, а главное,
благодаря их сотрудничеству, которое может служить примером, мы
знаем сегодня историю Египта так же хорошо, как и историю
Греции и Рима.
Но созданию исторического образа Египта немало
способствовали своими трудами, насыщенными красками и
ценным фактологическим материалом, и античные авторы:
Геродот, Страбон, Диодор, Корнелий Тацит, Аммиан Марцеллин
и Иосиф Флавий. А вместе с ними и египетский жрец и
историк Манефон, который жил во времена первых Птолемеев
(конец IV — начало III века до н. э.) и составил список
египетских царей «с времен объединения Египта Меной» до
«правления трех царей из рода Себенидов, которые были
последними властителями-египтянами». В его списке,
написанном уже на греческом языке, сохранившемся лишь в
фрагментах, египетские фараоны разделены на тридцать династий. Это
деление легло в основу периодизации египетской истории.
Манефон понимает под «династиями» группы правителей,
которые происходили из одного места или правили в одном
городе (то есть имеются в виду отнюдь не родственные связи).
Позднее нашлись и более древние рукописи, которые
дополнили и уточнили списки Манефона. К ним прежде всего
относятся Палермский камень с именами царей по V династию
включительно, Туринский папирус с перечислением и
частичным датированием правления царей вплоть до XVIII династии,
«Анналы» Тутмоса III и другие находки. Одним из важнейших
источников этого рода является так называемая Абидосская
плита из храма Сети I, называемого греками Мемнонион. На
ней изображено, как Сети I вместе со своим сыном Рамсесом
(будущим Рамсесом II Великим) обращается в молитве
к своим предкам — а этих предков перечислено там семьдесят
шесть человек!
Все династии Манефон разделил на три периода. Эта
периодизация привела Лепсиуса к мысли поделить и всю египет-
63

скую историю на три большие эпохи: Древнее, Среднее и Новое
царство. В Древнее царство он включил династии с III по VI,
в Среднее XI и XII, в Новое с XVIII по XX династию;
о периодах между ними у него было мало сведений, он решил,
что их отличал политический и экономический упадок. (А
династии с XXI он назвал Поздним царством.) Это деление стало
основой периодизации египетской истории, его
придерживаются и поныне.
Для хронологии пирамид (и других сооружений Египта,
считавшихся в разное время чудесами света) и для лучшего
понимания общих взаимосвязей будет полезно дать краткий
очерк египетской истории, тем более что некоторые сведения,
особенно даты, упоминаемые в наших школьных и
институтских учебниках, претерпели изменения в связи с новыми
научными фактами. И наше современное изложение истории
Египта — результат сотрудничества египтологов всех
специальностей и национальностей.
(А читателю, который глубже интересуется египетской
историей, мы рекомендуем для начала «Истррию Древнего
Востока» под редакцией В. И. Кузищина, где помещен и
обширный список литературы.)
* * *
Доисторический период, о котором у нас есть достоверные
сведения, начинается в V или VI тысячелетии до н. э.
Население тогда жило так же, как и сейчас, по берегам Нила, от
южных его порогов вплоть до нильской дельты. Уже в IV
тысячелетии до н. э. египтяне сооружали каналы, с помощью которых
в период разлива (июнь — сентябрь) доставляли нильскую
воду, содержащую плодородный ил, на ближайшие поля.
Отметки о состоянии воды в разные периоды дали, вероятно,
первый толчок к возникновению письма; строительство каналов
положило начало геометрии.
Основой экономической и общественной организации были
общины. В иероглифических надписях содержится для
обозначения египетской общины (позднее — области, по-египетски
«сепе», по-гречески «номос») знак, изображающий
прямоугольник земли, разделенный оросительными каналами.
Археологические находки начала IV тысячелетия до н. э. говорят об
использовании металлов, главным образом меди, значительном
развитии ремесел и торговли, в том числе со странами Пе-
64

редней Азии, и на удивление высоком уровне мастерства
обработки металла. Захоронения этого периода дают материал,
говорящий о формировании религиозных представлений и
о процессе имущественного расслоения. С разложением
общины и образованием классового общества возникают мелкие
государства, которые объединяются — не без насилия — в
Верхний Египет (на юге страны) и Нижний Египет (на севере).
Начинается историческая эпоха, то есть эпоха, о которой у нас
имеются письменные свидетельства.
Согласно Манефону, история Египта началась
объединением Верхнего и Нижнего Египта царем Меной (Менесом).
Когда это случилось, точно не установлено (хороший пример
того, сколько напряженного труда и научных дискуссий
скрывается за некоторыми датами в учебнике). Шампольон считал
началом правления Мены 5687 год до н. э., Лепсиус —
3892 год до н. э., Мариетт—5004 год до н. э., Брэстед —
3400 год до н. э., Авдиев считает 3200 г. до н. э. и т. д. Ныне
обычно считают одной из наиболее достоверных дат «примерно
3000 год до н. э.». (Не исключена поправка в 100 — 200 лет
в ту и другую сторону.) И если верно, что объединение Египта
наступило тогда, то Мена, как правило, считается
основоположником I династии египетских царей. Его первоначальной
столицей был Тис (древнеегипетский Тине) близ Абидоса в
Верхнем Египте. После объединения Египта он основал новую
столицу— Мемфис (Меннофер).
Период первых двух династий называется архаическим
(или Ранним царством). Известно свыше пятнадцати царей
этого периода: они подавили сепаратистские тенденции
местных правителей, укрепили внутреннюю и внешнюю власть
государства и начали большие военные походы против
соседних земель, носившие (как и в остальной истории Египта)
характер захватнических войн. За время их правления
появились основы для возникновения настоящего государства —
одного из древнейших государств в истории.
Это период Древнего царства, существовавшего в 2700—
2270 годах до н. э. 1. Оно включает с III по VI династии
«строителей пирамид». Первым царем Древнего царства и
одновременно первым строителем пирамиды был Джосер. Его
1 В советской исторической науке период Древнего царства датируется около
2800 — около 2250 гг. до н. э. (См.: Большая советская энциклопедия. М., 3-е изд.,
т. 9, с. 32.)
65

пирамида в Саккара—древнейшее
монументальное сооружение из
камня. Второй была
незаконченная пирамида его сына Сехемхета.
Самые большие пирамиды
возвели цари IV династии: Снофру,
Хуфу, Хафра, Менкаура. (В
новейшей литературе эти пирамиды
принято называть греческими
именами построивших их царей:
пирамиды Снофру, Хеопса, Хеф-
рена, Микерина.) В период
правления преемника Хефрена
вспыхнуло одно из первых
зафиксированных в истории восстаний
народных масс; его причиной был
невыносимый гнет, который
испытывал египетский народ, работавший
до изнурения на строительстве
пирамид. За время правления
царей Древнего царства Египет
превратился в централизованное
рабовладельческое государство,
главной опорой которого были
аппарат и жрецы; экономическую
основу составляло сельское хозяйство с развитой оросительной
системой. Богатство правителей увеличивалось с помощью
грабительских войн. Вместе с тем пятисотлетний период Древнего
царства был временем расцвета культуры; иероглифическое и
иератическое письмо достигло последней ступени своего
развития, и наряду со строительством пирамид широко развилось
изобразительное искусство — скульптура и росписи гробниц.
К этому времени относятся, например, великолепные
скульптуры: так называемый «Сельский староста», украшающий ныне
Каирский музей, и знаменитая статуя «Писца Каи»,
хранящаяся в Лувре.
Первое междуцарствие (2270 — 2070 гг. до н. э.) 1
характеризуется ослаблением центральной власти и постепенным
распадом Египта на номы. Раздробленное государство не имело
сил для организации захватнических войн, необходимых для
1 Ок. 2250 — ок. 2050 гг. до н. э. — (БСЭ. т. 9, с. 33.)
66
Плита царя Нармера (лицевая
сторона). I династия, около
3000 г. до н. э. Один из
древнейших памятников
древнеегипетской культуры. Каир,
Египетский музей.
мощная армия, чиновничий

приобретения нужных в
экономике рабов; оросительная
система приходила в запустение.
Словом, Египет шел к упадку. В
стране царил хаос, и на различных
тронах в номах сменяется более
сорока ничем не примечательных
властителей, из которых самые
сильные правили в нижнеегипетском
Гераклеополе и верхнеегипетских
Фивах. Мало кому из правителей
номов удалось сохранить порядок,
чтобы впоследствии они могли о
себе написать, как номарх Сиут-
ского нома Хети: «Каждый
чиновник был на своем месте, не было

Статуя Сменхкара, первого
преемника Аменхотепа IV — Эхна-
тона, мужа дочери Эхнатона. Из
Ахетатона. Новое царство.
XVIII династия. Каир,
Египетский музей.
1 Ок. 2050 —ок. 1700 гг. до н. э.
ни одного воюющего, ни
одного стреляющего. Дитя не
убивали вместе с его матерью,
а простого человека вместе с его
женой... Когда наступала ночь,
путешественник,
остановившийся на ночлег у дороги,
воздавал мне хвалу, ибо он был как
дома: страх перед моими
воинами был ему охраной».
Среднее царство (2070 —
1790 гг. до н. э.)1 включает
XI—XII династии.
Начинается вновь объединение страны
фиванским властителем Менту-
хотепом, который «связал
вместе обе области и подчинил себе
как Верхний, так и Нижний
Египетч и чужие земли». При
его преемниках, начиная с Аме-
немхета I и кончая Аменемхе-
том IV, и при Сенусерте I, II и
III проводятся большие
оросительные работы, сооружается
канал между Меридовым
озером и Нилом, колонизуются
соседние с Египтом земли.
Египет превращается в «цветущий
зеленый сад»,
совершенствуется металлургия, высокого
уровня достигает ювелирное
искусство, снова начинают строиться
пирамиды, но значительно
меньшего размера и
преимущественно не из камня, а из
необожженного кирпича с каменной
облицовкой. К знаменитым
постройкам того времени относится
заупокойный храм — пирамида
Ментухотепа в Дейр-эль-Бахри
(БСЭ, т. 9, с. 33.)
68

Статуя фараона Рамсеса II
Из Карнака. Новое
царство. XIX династия.
Турин, Египетский музей.
и пирамиды в Лиште, Дашуре, Иллахуне. Прекрасно построен
и город Хотеп-Сенусерт в Фаюмском оазисе, возникшем
благодаря проведению оросительных каналов в пустыне.
Сохранился его план: улицы прямые, пересекающие друг друга,
кварталы бедноты отделены от кварталов городских богачей
и чиновников каменной стеной. В городе появляется и
большое сооружение, нечто вроде здания центрального городского
управления, получившее у греков название «лабиринта»: оно
имело якобы 3000 помещений (из них 1500 подземных),
множество входов и выходов, коридоров и множество залов с
колоннами и различными скульптурами. Геродот считал этот
лабиринт чудом света: «Я видел его — у меня не хватает
69

слов... Он превосходит и пирамиды». Этот лабиринт, как и
канал между Меридовым озером и Нилом, приказал построить
царь Аменемхет III (ок. 1850— 1805 гг. до н. э.), более
могущественный правитель, чем его предшественник Сенусерт III,
который был лишь завоевателем чужих земель.
Второе междуцарствие (ок. 1790 — ок. 1580 гг. до н. э.) 1
начинается большими народными восстаниями,
непосредственные причины их пока точно не установлены, но движущей
силой их становится сельская беднота, а к ней присоединяются
рабы и средние слои городского населения. В это время в
разоренную страну проникают кочевые племена из Азии, и
правители на троне Египта меняются со скоростью фигур апостолов
на староместских часах в Праге. Во времена XV династии
в Египет вторгаются гиксосы и полностью его подчиняют.
Начинаются новые восстания, на этот раз против чужеземной
власти. В конце концов одерживает победу фиванский
правитель— фараон Яхмос I, он и становится основателем новой,
XVIII династии.
Новое царство ( ок. 1580 — ок. 1090 гг. до н. э.)2 включает
XVIII — XX династии и является периодом наибольшего
политического, культурного и экономического расцвета
Древнего Египта. Фараоны Тутмос III и Аменхотеп II продолжали
традиционную политику завоеваний и покорения чужих земель.
При фараоне Аменхотепе IV была проведена коренная реформа
религии: Аменхотеп IV заменил традиционное поклонение
многим богам поклонением одному богу солнца — Атону
в образе солнечного диска с лучами и сам сменил имя на
Эхнатон — Угодный Атону. Политической целью этой
реформы было ослабление власти жрецов, рабовладельческой
знати номов и укрепление сильного, централизованного
государства. Эхнатон так и не увидел результатов своей
реформы. При его малолетнем преемнике Тутанхамоне была
восстановлена старая религия и разрушена столица Эхнатона
Ахетатон (Горизонт Атона). Во времена Рамсеса II,
правителя XIX династии, мощь египетского государства и власть
фараонов достигают своей вершины. Имя этого царя с эпитетом
«Великий» дошло до нас и без стараний историков, ибо
передавалось от поколения к поколению. Свидетельством славы
Рамсеса стали колоссальные храмы в Абу-Симбеле, Карнаке и
1 Ок. 1700— 1580 гг. до н. э. (БСЭ, т. 9, с. 33.)
2 Ок. 1580— 1070 гг. до н. э. (БСЭ, т. 9, с. 33.)
70

Луксоре... Огромное строительство и беспрестанные войны
истощили страну. После смерти Рамсеса II в стране наступает
хаос, и лишь Сетнахт, царь XX династии, смог заявить: «Я
навел порядок во всей стране, перед тем охваченной восстанием.
Я очистил великий трон Египта». После него на троне
сменилось девять Рамсесов, имеющих со своим великим
предшественником лишь общее имя.
Во времена правления Рамсеса III. примерно в 1160 году
до н. э., произошла одна из первых в истории забастовок:
рабочие фиванского кладбища, главным образом каменщики,
остановили работу, «перешли пять стен», которые отделяли
рабочее гетто от богатой части города, и проникли в храм
Тутмоса III, где укрылись перепуганные чиновники, и, как
записано в донесении фараону, предъявили свою жалобу:
«У нас нечего есть уже восемнадцать дней. Мы пришли сюда,
ибо нас гнал голод и жажда. У нас нет одежды, нет рыбы, нет
овощей». Забастовка кончилась (как не раз в истории)
поражением рабочих и мучительной смертью их предводителей.
Позднее царство (примерно 1090 — 332 гг. до н. э.) 1
начинается XXI династией; столицей Египта становится Танис,
расположенный в дельте Нила. Во времена XXII династии
египетские цари переносят столицу в Бубастис, откуда и
предпринимают походы в чужеземные края. Наиболее известен
фараон Шешонк I, который завоевал Иерусалим и захватил
храм царя Соломона. После его смерти положение в стране
постепенно ухудшалось, и Египет попал под власть нубийцев,
царь которых Шабака основал XXV династию. Это были
правители, воспитанные на египетской культуре, они управляли
согласно египетским традициям, и положение в стране
улучшилось. «Утром каждый спал долго и не ворчал при всяком
случае: «Вот, если бы я имел то и то!» Управляли с помощью
правды, и ложь была прибита к земле», — написал
предпоследний царь этой династии Тахарка. В 670 году до н. э. Египет
захватили войска ассирийского царя Асархаддона, но уже
в 663 году до н. э. саисский властитель Псамметих I сумел
ловкой политикой объединить под своей властью весь Египет,
он основал XXVI династию. (Именно в этот период греки
начинают учиться у египтян; они восхищаются их
художественными творениями и техническими достижениями, и их, един-
1 Ок. 1070 — 332 гг. до н. э. (БСЭ, т. 9, с. 34.)
71

ственных из чужеземцев, не называют варварами.) Между тем
на Востоке растет могущество Персидского царства,
стремящегося к «мировому господству». У Египта уже нет сил для
отпора персам. В 525 году до н. э. персидский царь Камбиз
вторгается в Египет, наносит поражение египетским войскам
и свергает с трона последнего властителя последней
египетской династии — Псамметиха III.
Почти двести лет находился Египет под персидским
владычеством, превратившись в окраинную провинцию. Временами
он снова добивался определенной независимости, но уже не
достигал былой славы и мощи. В 332 году до н. э. Египет
завоевывает Александр Македонский и принимает двойную
корону египетских царей из рук жрецов, он строит новую
столицу, Александрию, — город, носящий и поныне его имя. С той
поры начинается греко-римский период
египетской истории, длившийся почти тысячелетие,
вплоть до завоевания Египта арабами (642 г.).
Но это уже период, связанный с седьмым чудом
света — с маяком на острове Фарос.
После этого краткого обзора истории Египта
и его открытия наукой и для науки настало время
перейти к ответам на те вопросы, которые
возникают при взгляде на пирамиду Хеопса.
* * *
Возможно, отчасти правы те ученые, которые
утверждают, что пирамиды «были созданы с той
72

целью, чтобы наглядно показать всему народу огромную власть
царя». Но все же зададимся вопросом: зачем цари сооружали
для этого грандиозные гробницы, а не дворцы, еще более
величественные, чем те, в которых они обитали? Строительством
подобных дворцов, крепостей и укреплений они могли бы не
менее убедительно доказать свою мощь. И не только доказать,
но и защитить себя!
После напрасных попыток объяснить строительство
пирамид стремлением фараонов к прославлению власти или их
спесью и расточительством нам не остается ничего иного, как
искать эти причины в другом месте — в экономическом и
политическом устройстве Древнего Египта. Этот путь приведет
нас в область идеологической надстройки, в область самую
далекую для современного человека — к религии, к древнейшим
представлениям о загробной жизни
человека.
По религиозным текстам и реликвиям
религиозного культа, оставшимся от
всех эпох египетской истории, мы
можем сегодня представить себе развитие
египетской религии (которая даже
грекам уже казалась «далекой и чуждой»)
со времен распада родовых общин.
Замедленное развитие экономической и
политической жизни Египта — и
соответственно медленное развитие религиозной
идеологии — стало причиной того, что
73
тог

пережитки первобытных религиозных верований
удерживались очень долго. Особенно это относится к фетишизму и очень
распространенному культу животных, который в отдельных
случаях сохранялся даже во времена христианства и ислама.
Так, например, в древней столице Меннофере (Мемфисе)
издревле поклонялись священному быку Апису, в городе Буто —
богине-кобре Уаджет, в других местах — священному козлу,
крокодилу, льву, львице, священным коровам, кошкам и
другим животным. Многие египетские божества воплощались
в животных, приобретая их свойства. Нап ример, Анубиса, бога
мертвых, изображали в образе человека с головой шакала или
сидящим шакалом. Гор, бог солнца, который якобы
воплощался в фараоне при его коронации, изображался летящим
соколом или человеком с головой сокола. Хнума — бога
разливов и плодородия представляли мужчиной с головой барана;
Тот, бог луны, олицетворявший мудрость, изображался в виде
ибиса или человека с головой ибиса. Не нужно много фантазии,
чтобы понять, как возникли в представлениях древних
египтян эти божества и почему они Имели такое символическое
воплощение. Назовем, пожалуй, еще мемфисского бога Птаха,
считавшегося высшим божеством, творцом всех богов и всех
людей; фиванского бога Амона, который, начиная с XVIII
династии, стал главным египетским божеством; бога Осириса
(Усира), древнего бога плодородия, растений и вечной жизни;
богиню Исиду (Исет), сестру и одновременно жену Осириса
и мать Гора; наконец, злого брата Осириса — Сетха. С
древнейших времен было обожествлено солнце, ставшее богом Ра.
Особо почитался бог Нила, Хапи, — «древнейший среди богов,
Нил, своими разливами дающий людям жизнь».
В Египте с времен родовых общин царил культ предков и
связанный с ним культ загробной жизни. Египтяне верили, что
со смертью человек попадает в загробное царство, которое
они представляли себе как фантастически измененную земную
жизнь. Эта сторона египетской религии, собственно говоря,
свойственная и всем прочим религиям, кажется нам наиболее
понятной. Хотя именно ее дальнейшее развитие, характерное
для древних египтян, приводит к абсурду. Чтобы древний
египтянин мог существовать и после смерти, нужно было
выполнить два условия: во-первых, его тело должно было
остаться невредимым, а во-вторых, его душа (точнее, его
духовный двойник — Ка) должна была получить от живых
соответствующее облачение и оснащение при отбытии на тот свет:
74

питье, оружие, еду и другие нужные и ненужные вещи (он жил
на том свете, пользуясь тем, чем его снабдили при погребении),
а за это мертвый охранял жизнь своих живых потомков.
Стремление обеспечить умершему вечную жизнь
проявлялось прежде всего в самом способе его погребения. В более
древние времена тело завертывали в кожи, рогожу, ткани,
позднее укладывали в деревянные гробы, которые ставили
в каменные саркофаги. Над его гробом сооружали кирпичные,
(а позднее каменные) надгробия, которые должны были
хранить покойника (соответственно и все предметы, погребенные
с ним) во время вечного сна. Египтяне побогаче могли
обеспечить лучший способ сохранения своего покойника, они даже
имели отдельные помещения для снаряжения. Беднякам
приходилось довольствоваться ямой с песком и каким-нибудь
ящиком с милостыней.
Это стремление сохранить тела умерших и породило
мумификацию. Простой процесс натирания умерших маслами
впоследствии превращается в очень сложную процедуру. «Для
этого поставлены особые мастера, которые по должности
занимаются ремеслом бальзамирования, — пишет Геродот. — Когда
к ним приносят покойника, они показывают родственникам на
выбор деревянные раскрашенные изображения покойников.
При этом мастера называют самый лучший способ
бальзамирования, примененный [при бальзамировании того], кого мне
не подобает в данном случае называть по имени К Затем они
Геродот имеет в виду Осириса.
75

Саркофаг Тутанхамона (второй из
трех антропоидных саркофагов). Из
гробницы Тутанхамона в Долине
царей. Новое царство. XVIII
династия. Каир, Египетский музей.
предлагают второй способ,
более простой и дешевый, и,
наконец, третий—самый дешевый.
Потом спрашивают [родных],
за какую цену [и каким
способом] те желают
набальзамировать покойника».
При мумификации первого
класса вынимаются
внутренности и мозг, все внутри
промывают пальмовым вином,
посыпают растертыми
благовониями, наполняют миррой и
кассией. Потом тело на 70 дней
укладывают в натрон
(природную соду), натирают
бальзамирующими маслами (их
химический состав точно определить
не удалось), мужчин стригут,
женщин завивают. Затем
полости заполняют смолянистыми
опилками и песком, тело
завертывают в ткань, пропитанную
клейкой камедью. «После
этого, — пишет Геродот, —
родственники берут тело назад,
изготовляют деревянный саркофаг
в виде человеческой фигуры
и помещают туда покойника».
Внутренности сохраняют в
особых сосудах — канопах.
«Третий способ
бальзамирования, которым бальзамируют
бедняков, вот какой. В
брюшную полость вливают сок
редьки и потом кладут тело в
натровый щелок на 70 дней. После
этого тело возвращают
родным» 1.
1 Геродот. История в девяти книгах,
кн. II, главы 86—88, с. 105.
76

Голова мумии Тутанхамона.
Такой вид она имела, когда
ученые открыли ее спустя
3300 лет после захоронения.
Каир, Египетский музей.
В древние времена
мумификацией удавалось сохранить лишь общую
форму тела, в более позднее
время — индивидуальные черты лица.
Говард Картер, нашедший
неповрежденную мумию фараона
Тутанхамона, утверждает, что золотая
маска на лице царя точно
соответствует его чертам. (Кто видел
мумифицированную голову
Тутанхамона в Каирском музее, тот может
подтвердить эти слова, хотя под
воздействием свежего воздуха кожа на
ней треснула, нос провалился да и
вся голова слегка деформировалась.)
Прекрасно сохранились и мумии
кошек; их неподвижные мордочки с
остекленевшими глазами,
выглядывающие из пелен мумии, как из
детской пеленки, смотрят на вас после
сорока веков с тем же испуганным
выражением, словно вы только
сейчас прогнали этих кошек метлой от
колбасы. Мумии крокодилов —
отвратительно черные; от мумий
священных быков сохранились лишь
саркофаги и предания.
Стремление сохранить мумию от
повреждения или уничтожения
гиенами или врагами покойного, а ее
загробное снаряжение — от грабежа
привело к тому, что первоначально
простые, замурованные или
обложенные камнем могилы
превратились в удивительные архитектурные
сооружения, которые уже в конце
II династии приобретают
окончательную форму (усеченной
пирамиды). Их теперь называют маста-
ба. В научную терминологию это
слово попало от феллахов, работав-
Мумии священных кошек.
X — VIII вв. до н. э. Лондон,
Британский музей.
77

Реконструкция пирамиды
и храма в Абусире. Макет
Борхардта. Берлин,
Государственные музеи.
ших на раскопках, которые так называли по-арабски верхнюю
часть гробницы, так как формой она напоминала глинобитную
скамью — мастабу, обычно стоявшую перед входом в дом
египетского крестьянина. Древнейшие мастабы относятся к I
династии. Их сравнительно недавно открыл английский археолог
У. Эмери. Мастабы (окончательную форму они приобрели
в период II династии) состояли из двух частей: надземной и
подземной. Собственно погребальная камера с покойником
была под землей. Рядом с погребальной камерой было
помещение для жертвенных даров.
Богатый и благородный египтянин получает и более
дорогое снаряжение и более богатое, роскошное жертвенное
помещение, которое в конце концов превращается в храм. Самым
богатым и могущественным из
египтян — царям, как считалось,
прямым потомкам богов, уже с
давних времен воздаются
почести, словно божествам.
Гробница царя должна была быть
не только самой большой и
самой безопасной, но и своим
внешним видом отличаться от
гробниц других богатых
египтян, не говоря уже о низших
слоях египетского общества.
И вот они превращаются из
мастабы в пирамиду.
Как доказывают раскопки,
самые древние захоронения фа-
78

раонов были обычными мастабами, правда несколько бо'льшей
высоты; бо'льшим было и помещение для жертвоприношений.
Ведь жертвоприношение в этом случае было государственным
делом, и в нем участвовало немало чиновников,
государственных деятелей и людей, которые по чисто личным причинам
стремились доказать свою преданность фараону.
Мумии, украшенные драгоценностями, редкая утварь,
золотые украшения, разумеется, привлекали воров. Поэтому
начинают укрепляться внешние стены гробницы и ее верх: царские
мастабы росли не только ввысь, но и в ширину.
Первым историческим шагом от традиционной мастабы
к пирамиде становится «ступенчатая пирамида» в Саккара,
которую построил первый фараон III династии — Джосер.
У нее еще общее с мастабой очертание, основание еще не
квадратное, и она напоминает пирамиду тем, что имеет несколько
уступов, сужающихся кверху. (Людвиг Борхардт, немецкий
79

египтолог и один из самых больших знатоков пирамид
правильно ее называет «ступенчатой мастабой». Но будем
придерживаться терминологии, которая вопреки его предложению
устойчиво держится и поныне.) Эту гробницу окружал
сложный комплекс сооружений: заупокойный храм с колоннадой,
два храма поменьше и гробницы царской родни, «двор» для
празднования 30-летия восшествия на трон (торжества
праздновались и после смерти царя — ведь и после смерти он
продолжал править как бог). На южной стороне стоял «долинный
храм» (следов его не удалось найти). Под пирамидой была
сложная система коридоров, множество помещений для
хранения припасов и погребальная камера с саркофагом. Весь этот
комплекс был огражден высокой стеной. За этой стеной
находились гробницы царских чиновников, которые и после смерти
пожелали находиться рядом со своим господином. Предание
сохранило имя архитектора этого древнейшего
монументального сооружениям надпись на скульптуре, изображающей Джо-
сера, из заупокойного храма это подтверждала: им был Имхо-
теп, первый министр (как бы мы сказали теперь) царя,
легендарный покровитель письменности и науки, которому
позднейшие поколения воздавали прямо-таки божеские почести.
Примечательно, что древнейшие из египетских царей
сооружали две гробницы. Почему они так делали, мы пока точно не
знаем.
Например, Джосер приказал построить кроме
ступенчатой пирамиды в Саккара большую мастабу в Бейт-Халлафе.
Снофру возвел две большие пирамиды в Дашуре. Одна из них
имеет форму правильной пирамиды высотой свыше 100
метров — это прародительница всех классических пирамид.
Пирамиды в Гизе — прямые потомки этой пирамиды
Снофру. В лучшем состоянии сохранилась не Большая пирамида
Хеопса, а пирамида Хефрена, поменьше размером, и причиной
тому, разумеется, не ее более молодой возраст — ведь
пятьдесят или сто лет для египетской истории пустяки. Эта «вторая
пирамида» даже кажется и выше пирамиды Хеопса, но только
кажется — просто она стоит на более высоком месте и острая
ее вершина уцелела.
«Сияние Хефрена» — так называлась эта пирамида в
период своего возникновения. Причиной тому была ее чудесная
облицовка из гранитных плит, спускающихся от вершины на
20 — 25 метров и образующих сплошной правильный навес.
И тот, кому посчастливится подняться на эту пирамиду, может
80

rL/WVH ELOA/tL ПИРАМИД В TVt3E
U* "£\if*
у—4 ■- ■ ■■•*-- ■■■*<■ ^
Л-У / / ' \ -4 4vltf /' f ЧУ-ЕО/?.,
/ %>*?>■■■> ■*:• Vk i/\ -t. "«.\ / «»
<> ^
считать себя заправским альпинистом. Надо сказать, чп>
таблички на всех языках запрещают подъем на пирамиду Хефрена.
На пирамиду Хеопса до недавних пор был запрещен подъем
только ночью: после наступления темноты не разрешалось
даже находиться вблизи нее, так как там бродили своры
одичавших псов, напоминающих гиен или шакалов. Сейчас псов
отстреляли, но подниматься на Большую пирамиду можно
лишь по особому разрешению и с проводником. Да и все равно
это опасно, ведь если человек поскользнется, то ухватиться
там не за что.
Не будем рассказывать об остальных пирамидах, они
отличаются лишь размерами и именами. Ни одна из них не превос
ходит Большую пирамиду. Все они похожи теперь на
заброшенные терриконы среди серебристого песка — в Гизе, в Саккара,
в Завиет-эль-Ариане, Абусире, Дашуре, Медуме. словом, во
всех городах мертвых, которые во имя вечной жизни
правители этого могущественного государства возвели сорок или
пятьдесят веков назад.
Огромная власть в руках одного человека, своеобразная,
полная фантастических представлений религия и невероятно
изнуряющий труд народных масс — все это вместе и создало
пирамиды на берегах Нила Необыкновенные, поистине
фантастические сооружения, достойные всяческих эпитетов, приду-
81

манных и еще не придуманных поэтами. Лишь одно свойство
отсутствует у пирамид — свойство, которое современный
человек с современным мировоззрением ищет в любом творении
техники и искусства, в любом деянии человеческих рук, —
общественная польза.
И с этой точки зрения пирамиды несостоятельны. Даже
Вавилонская башня имела какой-то общественный смысл:
служила среди прочего своеобразной обсерваторией.
Мексиканские пирамиды были чем-то вроде каменного календаря.
Седьмое чудо света на острове Фарос было маяком...
Но первое чудо света, пирамида Хеопса (так же как Мике-
рина, Хефрена и любая другая), служило только одному
человеку— фараону, да и то даже не ему, а его
несуществующему Ка!
И после этого простого рассуждения о бесцельности
пирамиды как-то блекнет то ошеломляющее впечатление, которое
производит ее величие. Качаешь головой и понимаешь, почему
иногда прибегают к выражению: «Бессмысленно, как
пирамида».
* * *
Но что действительно поражает всех посетителей пирамид
в Гизе — а их ежегодно бывает около миллиона, — так это
техническая сторона строительства пирамиды. «Трудно понять,
каким образом могла быть создана гора из безмерной массы
каменных блоков», — говорит Филон, и он прав. Даже и
сегодня, зная, как строились пирамиды, и имея перед глазами
механизированное строительство, мы не перестаем удивляться.
(Ведь самые маленькие из блоков весят каждый 2 тонны, а
самые крупные — 40 тонн.)
Первым, кто попытался научно объяснить способ и процесс
строительства пирамиды, был Рихард Лепсиус. Согласно его
теории, все начиналось с того, что в скале, которую выбирали
для строительства пирамиды, вырубали коридор. Этот
коридор потом заканчивали погребальной камерой, где помещали
мумию в деревянном гробу и в каменном саркофаге. Точно над
погребальной камерой должна была возвышаться вершина
пирамиды. Строительство собственно пирамиды начиналось
с мастабы, которая постепенно расширялась и поднималась
уступами вверх. Вот так пирамида, к строительству которой
приступали с восшествия фараона на трон, росла вверх и
вширь, пока фараон не умирал. Значит, если царь умирал
82

молодым, пирамида была меньшего размера, если умирал,
прожив долго, то пирамида оказывалась выше. Согласно этому,
Хеопс должен был править в два раза дольше Микерина.
Правда, эта теория не объясняла, скажем, строительства
«сателлитов», небольших пирамид царских жен, и не брала
в расчет экономические возможности того времени. Теперь
новые факты опровергли ее. Этому способствовало и изучение
пирамиды в Медуме, которую достраивал фараон Снофру и
которую время разрушило до самого центра; в результате ее
можно изучать как модель, выставленную в витрине музея
истории архитектуры. Еще больше помогло преодолеть старую
теорию недавнее открытие недостроенной пирамиды Сехем-
хета, царя III династии, которую, возможно, проектировал
сам Имхотеп, архитектор пирамиды Джосера. Сорок восемь
веков стояла она, занесенная песком, пока в 1952 году
египетский ученый Мохаммед Закария Гонейм, открывший ее,
не внес ясность в смутные догадки многих поколений ученых.
Глядя на нее, мы, как в остановившемся кадре, видим все
процессы строительных работ, дополняя их свидетельствами
прежних исследователей; мы впервые встречаемся здесь с
пирамидой, которая сохранилась в стадии строительства.
«Прежде всего не следует забывать, — пишет Гонейм в
своей книге «Потерянная пирамида» 1, — что пирамида была
сооружением религиозного характера. Поэтому закладка
пирамиды сопровождалась сложным ритуалом и различными
церемониями. Нам они известны только в общих чертах благодаря
изображениям в храме Солнца фараона V династии Ниусерра.
По-видимому, в них участвовал сам фараон, а также жрецы
и жрицы, облаченные в одеяния богов и богинь.
Церемония состояла из следующих основных обрядов:
вбивание кольев и растяжка веревок; разбивка плана на
поверхности площадки; смачивание песка, изготовление кирпичей;
укладка кирпичей».
(Особенно интересны последние две церемонии.
Очевидно, они были пережитком тех времен, когда гробницы
строились из кирпича-сырца и каменная кладка была еще
неизвестна.) После освящения участка и завершения всех церемоний
начиналась следующая стадия строительства. «Необходимо
было соорудить подземные части здания... Усыпальница для
М. 3. Гонейм. Потерянная пирамида. М., Изд-во восточн. лит-ры, 1959.
83

саркофага с мумией фараона строилась на дне открытого
колодца, который приходилось впоследствии засыпать щебнем и
замуровывать. Под пирамидой выбивались новые подземные
коридоры, которые вели к камерам, где находилась
погребальная утварь, бесчисленные каменные сосуды, все необходимое
фараону в загробной жизни». (В пирамиде Джосера только
раздавленные обвалом каменные и алебастровые сосуды в двух
галереях весили, должно быть, 90 тонн!) «Когда рытье
подземных переходов подходило к концу, — продолжает Го-
нейм, — начинались работы по подготовке площадки для самой
пирамиды». Выравнивание ее производили следующим
способом: квадратную площадку огораживали валом, заливали
водой, а затем уровень поверхности воды отмечали на валу. По
этим отметкам выравнивали грунт. «Тем временем архитектор
должен был уже подготовить чертеж с указанием размеров
в локтях и углов наклона». (В пирамиде Хеопса угол наклона
ч&ьоъ, что высота пирамиды равна радиусу воображаемой
окружности, в которую вписано основание пирамиды.)
«Наконец, площадка тщательно ориентировалась по
странам света. Древние египтяне не знали компаса и несмотря на
это добива \ись поистине удивительной точности в определении
стран света». (Наибольшее отклонение пирамиды Хеопса
от современного астрономического севера меньше одной
десятой градуса) Потом пирамида начинала расти — слой за
слоем..,
Вес пирамиды Древнего царства строились одним и тем же
методом, и все же их планы, как установлено, в период
строительства часто менялись. В центре пирамиды имелось ядро из
битого камня, на которое опирались с небольшим наклоном
плиты из местного известняка (наклон плит обеспечивал
устойчивость пирамид). После окончания строительства поверхность
пирамиды облицовывали плитами из гранита и
мелкозернистого известняка, привозимого из каменоломен Тура и Массара
на правом берегу Нила.
Переходя к плану и описанию строительства Большой
пирамиды, предоставим слово человеку, посвятившему ее изучению
долгие годы, — немецкому египтологу Людвигу Борхардту:
«Большая пирамида первоначально должна была иметь
одну погребальную камеру, вырубленную в скале, в которую
вел крутой коридор. Но прежде чем докончили камеру,
архитектор заменил этот проект другим, большим. Согласно
второму проекту камера располагалась над землей, то есть прямо
84

в пирамиде, и потому приходилось менять и направление
прежнего коридора; на высоте камеры его приходилось повернуть
в сторону. Но этот измененный проект ничего не говорит о
задуманном размере пирамиды. Ясно одно: прежде чем
выложили плитами пол новой камеры, отвергли и этот проект и
заменили новым, теперь уже последним. Согласно ему,
построили так называемую Большую галерею, то есть расширенную
часть отвесного коридора, и новую, уже третью, погребальную
камеру с совершенно непонятным скоплением небольших
монтажных камер над перекрытием основной камеры. По этому
последнему, реализованному проекту можно, наконец, судить
о размерах сооружения. В сравнении с первоначальными
планами они возросли».
К этой лекции Борхардта, прочитанной им 1 февраля
1922 года в Берлине в Германском обществе по изучению
Передней Азии и Востока, необходимо сделать несколько
примечаний. Борхардт правильно говорит о «недоконченной
погребальной камере в скале» (вместо «подземной гробницы
царя» — ведь один человек не может быть похоронен в двух
гробницах), затем о «первой брошенной погребальной камере,
которая в литературе необоснованно называлась «гробницей
царицы», и для так называемой «гробницы царя» вводит более
правильный термин — «погребальная камера». И лишь с одним
его утверждением нельзя согласиться: с «непонятным
скоплением монтажных камер».
Над относительно небольшой погребальной камерой
(правда, на самом деле ее размеры не так уж малы —
5,20 X 10,43 метра и высота 5,81 метра) лежало почти две
трети веса пирамиды Хеопса. Чтобы камера не рухнула под
тяжестью, этот вес нужно было равномерно распределить.
Египетские инженеры весьма изобретательно разрешили эту
проблему, поместив над потолком погребальной камеры пять
«разгрузочных камер» общей высотой 17 метров. Последняя
заканчивается крышей из поставленных под тупым углом
гигантских плит, которые несут на себе огромный вес всей
массы пирамиды, так что он не давит на погребальную камеру.
Так возникли эти «разгрузочные камеры», встречающиеся
и в других пирамидах.
В соответствии с современными конструкторскими
расчетами такая разгрузка погребальной камеры в Большой
пирамиде представляется слегка перегруженной. Но не сооружаем
ли и мы мост с пятикратным коэффициентом запаса прочности,
85

а самолеты с десятикратным? Что касается технической
стороны «разгрузки», мы можем лишь восхищаться искусством
древних египтян.
Но у пирамиды имеются и еще кое-какие интересные
свойства, о чем Борхардт в своей лекции, называемой «Против
цифровой мистики вокруг Большой пирамиды в Гизе», не счел
нужным сказать подробно: сложная система коридоров,
представляющая подлинный лабиринт. Такие коридоры были во
всех пирамидах и строились отчасти в технических целях,
отчасти для прохода с мумией в погребальную камеру, а также
по соображениям безопасности — чтобы вор и случайный
осквернитель гробницы заблудился и погиб. Многие из
коридоров кончаются тупиком, многие пересекаются друг с другом,
и без указательных стрелок на стенах и компаса можно
блуждать целыми часами, так и не приблизясь к погребальной
камере ни на шаг. Некоторые коридоры такие низкие, что
пройти их можно только ползком, другие — довольно высокие
(но и в них трудно дышать, ведь за тысячелетия, в течение
которых солнце светило на пирамиду, воздух внутри пирамиды
прогрелся до 30 градусов с лишним), есть и крутые коридоры,
а многие так стремительно обрываются, что кончаются
провалом, кажущимся бездонным. (В эти коридоры, как правило,
современный посетитель не попадает, ему вполне хватает того,
что он пролезет по так называемым «туристским коридорам»,
освещенным неоновыми лампами.)
Для безопасности заботливо и тщательно закрывали вход
в погребальную камеру, перекрывали коридоры и
замуровывали главный вход в пирамиду. Подводящие и соединяющие
коридоры после помещения мумии в погребальную камеру
заваливали камнями и щебнем, перекрывающие плиты
опечатывали царскими и жреческими печатями, замуровывали и
маскировали вход. Всю пирамиду облицовывали известняком
и гранитом, словно глазурью. Нынешний вход в пирамиду
Хеопса на северной стороне отнюдь не первоначальный, это
просто коридор, выбитый грабителями вскоре после падения
Древнего царства. Он ведет в Большую галерею. Огромное
отверстие над ним, напоминающее воронку после
бомбардировки, осталось после работ тараном, которые повелел
вести халиф аль-Мамун, сын Гаруна аль-Рашида,
упоминаемого в «Тысяче и одной ночи», искавший здесь сокровища
фараона.
Размеры пирамиды Хеопса, система подземных коридоров,
86

разгрузочные камеры — все это свидетельствует об
исключительном мастерстве древних египтян. Точная ориентация
пирамид по странам света говорит о выдающихся познаниях
египетских астрономов и геометров. (Диагональ основания
пирамиды Хеопса с северо-востока на юго-запад точно совпадает
с продолжением диагонали пирамиды Хефрена.) Но все эти
удивительные достижения так же поблекнут, как нильские
лодки в вечерней мгле при взгляде с равнины, на которой
стоит пирамида Хеопса, когда при слепящем свете неоновых
светильников в погребальной камере вы обнаружите огромные
каменные блоки, так тщательно и так точно пригнанные друг
к другу, что между ними не войдет даже краешек вашего
билета на самолет.
И эта микроскопически точная работа, столь удивительная
при могучей массе пирамид, уже дело рук не египетских
инженеров, а безымянной, угнетенной народной массы, которая
имела в своем распоряжении лишь самые примитивные
инструменты из меди и отшлифовывала каменные плиты ручным
способом, песком и водой.
А теперь о самих строителях пирамид. Большую пирамиду
построил, собственно, не Хеопс. Он только приказал ее
строить. Не построили ее и инженеры и архитекторы, они лишь
разработали проект и руководили строительными работами.
Так кто же ее построил, как и все остальные пирамиды? Хм!
* * *
Но «хм» в данном случае не междометие, означающее
недоумение, а звуковое выражение древнеегипетского иероглифа,
обозначавшего раба, невольника, слугу.
(Это «хм» при добавлении гласного «е» произносилось
«хем», и оно в текстах Древнего царства не встречается.
Некоторые исследователи заключали из этого, что раз древние
египтяне не имели слова для обозначения раба, значит, у них
не было рабов. От подобного утверждения один шаг до вывода,
что и рабовладельческий строй был для Египта нелепостью.
В действительности язык Древнего царства не знал только
этого названия рабов, зато были другие названия, в том числе
немалое количество специальных названий — для рабов,
работающих в каменоломнях, на строительстве каналов, в
ремесленных мастерских и т.д.)
«Рабами в Египте были прежде всего военнопленные, муж-
87

чины, женщины и дети, взятые в плен на завоеванной
территории и перевезенные в Египет, затем сами египтяне, осужденные
за тяжкие преступления, и, наконец, люди, которые продались
в рабство, добровольно обменяв личную свободу на рабское
ярмо... Так как крестьяне и работники считались в Египте
людьми свободными, а военнопленных бывало не так много, то
и количество рабов было не так уж велико...» — так пишет
академик Лекса («Общественная жизнь в Древнем Египте»).
Не станем обращать внимания на слово «добровольно»
в предпоследней фразе, но зато заметим, что количество рабов
«было не так велико». Оставим в стороне тонкие нюансы в
юридическом положении рабов, слуг, невольников и их отличие
от «свободных» крестьян и работников. Самый сложный
научный анализ социально-экономических отношений в Древнем
Египте приведет к тому же выводу, что и простое рассуждение:
столь огромное сооружение, как пирамида Хеопса, не могло
построить небольшое количество рабов, а только неисчислимые
массы «свободного народа». И чтобы осуществить это
строительство, они должны были, несмотря на свое юридическое
положение «свободных», фактически превратиться в рабов.
Знаем ли мы что-нибудь о тех людях, руки которых создали
Большую пирамиду? Сколько их работало на ней, как долго,
какие орудия труда использовались? Знаем!
Самые древние сведения о том мы находим у Геродота и
Диодора; самые свежие дают археологические раскопки. Те и
другие поразительно дополняют и подтверждают друг друга.
Геродот, посетивший Египет примерно через две тысячи
лет после завершения строительства пирамид в Гизе,
опирается, естественно, на рассказы. На рассказы, которые во
много раз старше, чем наши воспоминания о турецких войнах.
И о Хеопсе — таково греческое произношение имени фараона
Хуфу в передаче Геродота — Геродот поведал все самое
худшее. До его правления якобы в Египте была «хорошая власть»,
но строительством своей пирамиды Хеопс «вверг свою страну
в нищету». А Диодор рассказывает, что все население так
возненавидело Хеопса, что даже выбросило его труп из
усыпальницы. Это была самая большая кара — и вместе с тем самое
радикальное революционное действие, оказавшее влияние
даже на вечную жизнь фараона: оттого, что тело Хеопса было
уничтожено, его Ка в царстве мертвых потеряло власть над
Ка простых египтян. Это было восстание не только против
фараона, но и против бога. Так народ отомстил Хеопсу за тот
88

невыносимый гнет, который испытывал он при строительстве
Большой пирамиды Подобная судьба постигла якобы и Хеф-
рена «Египтяне так ненавидят этих царей, — пишет
Геродот — что только с неохотой называют их имена. Даже и
пирамиды эти называют пирамидами пастуха Филитиса,
который в е времена пас свои стада в этих местах» (кн. II, гл. 128)
Но вернемся к строительству пирамиды и предоставим с .о
во «отцу истории» Геродоту (кн. II, гл. 124).
«Так вот, до времени царя Рампсинита, рассказывали далее
жре^ы, при хороших законах Египет достиг великого
процветания Однако его преемник Хеопс вверг страну в пучину
бедствий. Прежде всего он повелел закрыть все святилища и
запретил совершать жертвоприношения. Затем заставил всех
египтян работать на него. Так, одни были обязаны
перетаскивать к Нилу огромные глыбы камней из каменоломен в Ара
вийских горах (через реку камни перевозили на кораблях),
а другим было приказано тащить их дальше до так называемых
Ливийских гор. Сто тысяч людей выполняло эту работу непре
рывно, сменяясь каждые три месяца. Десять лет пришлось
измученному народу строить дорогу, по которой тащили эти
каменные глыбы, — работа, по-моему, едва ли не столь же
огромная, как и постройка самой пирамиды... Десять лет
продолжалось строительство этой дороги и подземных покоев на
холме, где стоят пирамиды... Сооружение же самой
пирамиды продолжалось 20 лет. Она четырехсторонняя, каждая
сторона ее шириной в 8 плефров и такой же высоты, и сложена
из тесаных, тщательно прилаженных друг к другу камней .»
Плефр равняется шестой части стадия, то есть, согласно
системе мер, которую использовал Геродот, составляет наших
29,6 метра. Значит, согласно Геродоту, сторона пирамиды
равнялась 236,8 метра. Довольно точная цифра, отличающаяся
от современного расчета (232,4 метра) только на 2 процента.
Его свидетельство о высоте пирамиды неточно, но сведения
о размерах блоков опять-таки правильны. Также верно и его
описание поверхности пирамиды и способа крепления блоков.
Если брать за основу данные Геродота — а более надежных
и более ранних данных у нас нет, — то выходит, что на строи1-
тельство Большой пирамиды (даже если мы исключим
перерывы во время работ) требовалось почти 5 миллиардов рабочих
часов! Рабочее время примерно за целый год всех работающих
в чехословацкой промышленности!
Не многовато ли?—скажете вы. Приведем несколько фак-
89

тов. Пирамида имеет около 2250000 каменных блоков. Их
нужно было прежде всего добыть. А делалось это так: в скале
каменоломни выдалбливались отверстия, потом туда загоняли
деревянный клин, который поливали водой так долго, пока он
не набухал и не расщеплял скалу. Иногда, однако, каменные
блоки выбивали непосредственно из скалы долотами.
Несколько таких неоконченных глыб до сих пор остаются в Тур-
ских каменоломнях вместе с веревками, на которых их опускали
вниз. Отбитый кусок скалы нужно было обтесать медным
долотом, само собой, вручную (ни железо, ни бронза во времена
Древнего царства не были известны египтянам; зато им было
знакомо закаливание меди — несколько найденных
инструментов оказались довольно твердыми). Потом такую глыбу
нужно было отправить на место строительства. Если это был
мелкозернистый известняк с Моккатамского нагорья, то
сначала его везли несколько километров до Нила, там погружали
на плоты, перевозили, затем снова перегружали на
деревянные сани — волокуши и таким образом доставляли на место
строительства. Здесь уже блоки доводились до нужных
размеров и форм. Каждый блок имел шесть сторон, значит,
требовалось отшлифовать почти 13,5 миллиона сторон — это тот
минимум квадратных метров, которые должны были
обработать рабочие. Но все это было подготовкой. Собственно
строительство начиналось потом. Без кранов, без лебедок — о них
в Древнем царстве не упоминалось, — лишь с помощью
мускулов и простейших технических средств поднимались эти блоки-
монолиты наверх и укладывались друг на друга.
Но какими же были «простейшие технические средства»
строителей пирамид? Не колеблясь, ответим — гениальными
(все гениальное, в конце концов, просто, хотя не все простое
бывает гениальным). Они использовали рычаги, катки и
откосы. Питри даже реконструировал по настенным росписям,
археологическим находкам и описаниям Геродота «подъемные
машины» древних египтян. Под каменный блок в
непосредственной близости от центра тяжести подкладывали две
опоры в виде конических призм, потом на этот блок давили
таким образом, что вес падал на одну опору, а под другую
призму, которая в этот момент была свободна, подкладывали
каменную доску, потом снова переносили центр тяжести блока
на другую призму и подкладывали доску под первую и т. д.
Под блоки, к которым нельзя было применить принцип
рычага, подкладывали каталки, дававшие возможность их
90

передвигать путем раскачивания. Такие «машины»
устанавливались либо непосредственно на ступенях пирамиды, либо на
наклонной насыпи, примыкающей к стене пирамиды. Остатки
таких насыпей сохранились возле пирамиды фараона Аменем-
хета I в Лиште и возле пирамиды в Медуме; в 1952 году
такие же насыпи обнаружил и Гонейм возле недоконченной
пирамиды Сехемхета в Саккара. «Для того чтобы следить за
добычей блоков, — пишет Гонейм, — за их переправой через
реку, особенно когда дело касалось мелкозернистого
облицовочного известняка, и для наблюдения за возведением самой
пирамиды, разумеется, нужна была сложная и разветвленная
административная система из целой армии писцов. Писцы
ведали подсчетом, .маркировкой блоков в случае необходимости,
а главное — устройством жилья и питания многочисленных
строителей, каменщиков, мастеров и других рабочих, занятых
на постройке.
Время от времени мы находим остатки орудий этих древних
строителей: корзины для переноски грунта, точно такие же,
как сегодня, кремневые сверла и скребки, медные инструменты,
обрывки веревок...» Строители были поделены на рабочие
бригады. «Как полагают, — пишет Гонейм, — такие бригады
состояли из восьмисот — тысячи человек. До нас, в частности,
дошли названия некоторых бригад, высекавших блоки для
пирамид Хеопса и Менкаура: бригада «Хеопс, вызывающий
любовь», бригада «Всемогущая Белая корона Хнум-Хуфу
(Хеопса) »...»
Свидетельство Геродота о числе рабочих, трудившихся на
строительстве Большой пирамиды, некоторые исследователи
считали преувеличенным. Их достоверность — из
осторожности не скажем «правильность» — в наше время подтвердили
раскопки Питри, а потом Рейснера в Гизе. Были раскопаны
селения рабочих при пирамидах в Гизе, в которых могло жить
около 10 000 строительных рабочих вместе с семьями. Это как
раз те 10 процентов из общего числа рабочих, приводимого
Геродотом, которые, вероятно, составляли кадры постоянных
квалифицированных рабочих.
Не забыл Геродот и о финансовой стороне строительства,
которая очень интересовала и других античных авторов. «На
пирамиде египетскими письменами было обозначено, сколько
редьки, лука, чеснока съели рабочие. И как я очень хорошо
помню, переводчик, который читал мне надпись, объяснил, что
на все это израсходовано 1600 талантов серебра. Если это
91

Охота фараона Тутанхамона на львов. Роспись на крышке ларца из
гробницы Тутанхамона. Новое царство. XVIII династия.
Каир, Египетский музей.
верно, то сколько же денег пошло на железные орудия, на хлеб
и одежду для рабочих...» (кн. II, гл. 125).
1600 серебряных талантов 1, приблизительно 12—14
миллионов девизных крон (примерно 1,5 миллиона рублей). Но
это очень приблизительная сумма, поскольку точный расчет
по стоимости серебра или покупательной способности
практически невозможен. На первый взгляд эта сумма кажется
огромной, однако после пересчета — на каждого работника
приходятся гроши.
Сумма, выплаченная за лук и чеснок, была лишь небольшой
частью расходов на пирамиду. Свидетельства о других
расходах переводчик, сопровождавший Геродота, как и никто из
современных археологов, не нашел. Но кто оплачивал все эти
расходы?
Ответ может быть только один: сами строители пирамиды.
«Свободные» крестьяне и рабочие, которых пригнали сюда и
которые сами должны были себя кормить. Как впоследствии
и их потомки, крестьяне, отрабатывающие свой «рабочий день»
в господском хозяйстве. Значит, порабощенный народ не
только построил пирамиду своими собственными руками, но и
финансировал ее строительство.
И напрасны усилия отдельных буржуазных историков и
социологов изображать положение египетского народа во
времена Древнего царства — да и вообще в Древнем Египте — как
1 Один серебряный талант содержал 33,655 кг.
92

^приличное», << неплохое». Подобные >тверждения мелькают
иногда и у нас, поэтому предоставим слово К. В. Кераму,
который опирался исключительно на фактологический
материал, собранный буржуазными историками. Он пишет о
«невероятном для нас классово разделенном» и «единственно на
рабском труде построенном Египте». Давайте прочитаем, как он
описывает строительство Большой пирамиды.
«Четыре с половиной тысячи лет назад. От Нила бредет
длинная вереница обнаженных рабов, белокожих и черных,
плосконосых и толстогубых, наголо бритых. От них несет
запахом дешевого масла и пота, лука и чеснока, они кричат и сте-
Спинка парадного кресла Тутанхамона, на котором изображены
фараон Тутанхамон и его жена Анхесенамон Каир,
Египетский музей.

нают от ударов бичей,
которыми их осыпают
надсмотрщики, так волокут они по
гранитным булыжникам дороги,
идущей от Нила к
строительству, тяжелые волокуши,
груженные блоками, из которых
каждый более кубического
метра в объеме. Под их
стенания, плач и предсмертные
вопли росла пирамида. И
росла так двадцать лет. И как
только мутные воды Нила
выходили из берегов и
кончались полевые работы,
сотни тысяч людей сгонялись
на строительство гробницы
Хеопса, которая получила
имя «Горизонт Хеопса»!»
Из крови, слез и стонов,
из миллионов каменных
блоков, поднятых только с
помощью человеческих
мускулов на головокружительную
высоту, родилась Большая
пирамида со всеми своими
камерами, галереями и коридорами. Родилась для Хеопса, для
его мумии, для его Ка.
Выполнила ли она свое предназначение? Выполнили ли
свое предназначение остальные пирамиды, сооруженные Хеф-
реном, Микерином и другими фараонами Древнего и Среднего
царства?
У них были для этого все предпосылки. Они были
подлинными твердынями, могучими бункерами. Их охраняло войско.
Отборное войско, в сравнении с которым даже закаленные
римские легионеры казались изнеженными интеллектуалами.
Их охраняли жрецы. Прочность непроницаемых блоков
увеличивала религия, силу воздействия которой современному
человеку даже трудно представить.
И все же пирамиды не стали надежной защитой. О судьбе
Гробница номарха Саренпута в Асуа
не. Среднее царство. XII династия
94

мумии Хеопса мы уже говорили. Не повезло и другим
фараонам III, IV, V, VI, XI и XII династий, которые воздвигли
себе пирамиды. «Их гробницы пусты, как и могилы безродных
бедняков, умиравших просто на прибрежной дамбе».
Почему? Государственные и частные банки во всем мире
прячут сейфы со своими сокровищами под землей, и их никто
не видит. А фантастические «сейфы» со всеми их сказочными
сокровищами прямо-таки взывали: «Проникни к нам, кто
может!» И обещали награду, которой нет цены.
Приблизительную картину того, что они скрывали, правда
весьма приблизительную, можно составить хотя бы по одной
гробнице фараона Тутанхамона, которая попала в руки ученых
почти в нетронутом виде.
В 1924 году экспедиция Говарда Картера только из
передней камеры гробницы Тутанхамона вывезла 34 тяжелейших
контейнера, полных драгоценных украшений, драгоценных
камней, произведений искусства и золота. А когда Картер
проник в погребальный покой, то нашел в нем позолоченный
деревянный ковчег размером 5,20 X 3,35 X 2,75 метра, а в нем
другой, дубовый ковчег, тоже позолоченный, в этом втором —
третий позолоченный ковчег, затем еще один (причем все
четыре — подлинные произведения искусства), в этом
четвертом ковчеге — саркофаг из целого куска редчайшего
кристаллического кварцита, и в нем еще три антропоидных
саркофага, последний из них — из массивного золота, а уж в этом
саркофаге — мумию фараона. На лице мумии была золотая
маска, на пальцах золотые кольца, на шее двойная золотая
цепь. Когда ученый развернул мумию из пелен, то нашел еще
немало драгоценных украшений (их опись делится у Картера
на 101 группу). Кроме того, в гробнице нашли искусно
выполненные статуи стражей покойника и статуи
богинь-хранительниц, драгоценные предметы
обихода, среди которых две
позолоченные повозки, ложа,
инкрустированные шкафчики и
несколько позолоченных
кресел. (На спинке одного из них
изображение Тутанхамона и его
жены Анхесенамон — оно
известно по репродукциям во всех
учебниках и книгах о Древнем
Египте.) Словом, как сказал

Картер: «При виде этих сокровищ каждый немеет от
восторга!» 1 Эти слова Картера мы повторяем и сегодня, видя
сокровища гробницы Тутанхамона в Египетском музее, они
занимают там десять залов, площадь которых равна футбольному
полю... Между тем Тутанхамон был ничем не примечательным
правителем, мы даже не знаем точно, сколько продолжалось
его правление. Лишь после вскрытия мумии было установлено,
что он умер на восемнадцатом году своей жизни. Какие же
сокровища должны были скрывать гробницы великих
фараонов, таких, например, как Рамсес II?
Как же были обворованы эти царские гробницы, несмотря
на все невероятные меры, принятые для их безопасности? Две
истории помогут нам приоткрыть завесу тайны. Одна из них
трехтысячелетней давности, другой — неполных сто лет. Но
обе одинаково современны.
Первая — пожалуй, самый старый уголовный процесс
в истории человечества, о котором сохранились протоколы.
Она произошла во времена Рамсеса IX (примерно в
1142—1123 гг. до н. э.) в Фивах.
Фивы административно делились на два округа: Западный
на левом берегу Нила — некрополь, где были гробницы царей,
и Восточный — собственно город. Как это часто случается,
правитель Западного округа, некто Певеро, и правитель
Восточного округа, некто Песиур, враждовали и старались
оклеветать и очернить друг друга перед своим общим начальником,
наместником всего фиванского округа Хемуасом.
Однажды правитель округа Песиур получил сообщение,
что в Западном округе обворовывают гробницы; естественно,
он кинулся сообщить об этом Хемуасу. Хемуас потребовал
доказательства. Песиур не поленился, послал за реку своих
людей и наконец представил список ограбленных гробниц:
десять царских гробниц, четыре гробницы жриц бога Амона
и множество гробниц частных лиц. Тогда Хемуас — ничего
другого мы не ожидали — создал комиссию для расследования
этого дела, но Певеро, правитель некрополя, позаботился о том,
чтобы в нее попали его люди. Это было нетрудно, ибо он был
человеком прозорливым и отдавал Хемуасу немалую долю
награбленного в гробницах, ограбление которых он сам и
организовал.
1 Г. Картер Гробница Тутанхамона. М., Изд-во восточной лит-ры, 1959.
96

У
Ч
\
л«
£Г^

п.
СХЕМА
СТРОИТЕЛЬСТВА
ПИРАМИДЫ
L
РАЗРЕЗ
ПИРАМИДЫ
ft * ,\" ГГ~ * л;>~* л' ^ ?х _„
\Л ■'
и.
i
ш

Все произошло так, как при таких обстоятельствах и
следовало ожидать. Комиссия установила — ее протокол и сегодня
юрист прочтет с пользой для себя, — что сведения Песиура не
соответствуют действительности, так как на самом деле было
обворовано не десять царских гробниц, а одна и не четыре
жреческие гробницы, а только две и т. д. Певеро требовал,
чтобы Песиура осудили за дачу ложных показаний
вышестоящим чинам. Песиур, разумеется, не согласился с таким
решением, потому что даже комиссия не могла отрицать факта
ограбления гробниц.
Певеро организовал «массовый протест» населения против
вмешательства правителя Восточного округа во внутренние
дела Западного и переправил на другой берег самых громких
крикунов, с тем чтобы они направились к дому Песиура.
И Песиур позволил себя спровоцировать. Он заявил перед
собравшейся толпой, что действует по закону и, если
потребуется, доложит все обстоятельства дела хотя бы самому богу,
то есть фараону.
Ничего лучшего Певеро не мог пожелать. Он тут же
кинулся к Хемуасу и доказал при свидетелях, что Песиур
подрывает основы государства, ибо нарушает установленный
принцип подачи жалоб по инстанции. Хемуас, естественно,
вмешался: организовал судебное разбирательство, сделал членом
суда и Песиура, доказав тем самым якобы свою
беспристрастность, а потом его спросили, что заслуживает чиновник,
подрывающий авторитет начальства и нарушающий ход дела по
инстанциям. Песиур ответил как подобает и, таким образом,
сам себя признал виновным.
Этот случай был бы предан забвению, если бы по
прошествии двух-трех лет не схватили восьмерых грабителей, которые,
«когда их били двойными плетями по рукам и ногам,
признались» среди прочего и в ограблении одной из гробниц,
названных Песиуром. Они рассказали: «Мы открыли гробы и нашли
величественную мумию царя. На шее у него было много
амулетов и золотых украшений, на лице золотая маска; вся мумия
царя была покрыта золотом. Одеяние все сплошь было
позолочено и посеребрено и украшено различными драгоценностями.
Нашли мы и жену царя. Тогда мы разделили между собой все
золото, принадлежащее мумиям этих богов (то есть
фараонов), амулеты, драгоценности и одеяние на восемь частей».
Суд во главе с неким неподкупным чиновником признал их
виновными. Какое они получили наказание, неизвестно, однако
97

удалось прочитать их имена: Хапи — камнерез, Ирамон —
ремесленник, Аменемхеб — крестьянин, Хемуас — водонос и
Ахенофер — раб-нубиец. Но трое вельмож, по поручению
которых действовали грабители, остались навсегда неизвестны.
(Песиура впоследствии посмертно реабилитировали, что,
вероятно, очень обрадовало его Ка.)
Эта история, которая могла бы послужить сюжетом для
неплохого детектива, показывает нам один из методов
ограбления гробниц: их грабили те, кто обязан был их охранять.
«Грязную работу» делали те, кто зависел от этих людей. Когда дело
раскрылось, разбойничья верхушка безжалостно пожертвовала
этими «орудиями» своей деятельности...
Другая история произошла в 1881 году. Гастон Масперо,
директор Египетского музея в Каире, созвал совещание своих
ближайших сотрудников и объявил, что так дальше
продолжаться не может. Египетская полиция доказала свою полную
беспомощность, и не оставалось ничего другого, как самим
взяться за дело, ведь археолог всегда немного детектив.
Необходимые денежные средства предоставлены.
Оказывается, уже в течение шести лет самым загадочным
образом на черном рынке египетских древностей появлялись
редкостные предметы, явно из гробниц XIX и XXI династий.
Из гробниц, о которых никто ничего не знал и нахождение
которых не было никому известно, точнее говоря, никому из
египтологов. Но поскольку все предметы были, бесспорно,
подлинными, значит, о гробницах все же кто-то знал, и этот кто-то
не был египтологом. Он просто превратил ограбление гробниц
в хороший источник дохода. Нужно было разоблачить его и
спасти драгоценные реликвии для науки.
Египетская и европейская полиция собрала обширный
материал, но следствие так ни к чему и не привело. «Какой-то
феллах» продал немецкому профессору из университета
священный скарабей XIX династии вместе с «древнеегипетским»
жемчугом из Яблонца 1. Папирус с неизвестным до сих пор
текстом, относящимся к XX династии, купил американский
коллекционер у человека, «похожего на богатого шейха». Еще
один коллекционер получил от «какого-то проводника» игру
«в волка и овечек», которая должна была забавлять после
смерти принцессу из XIX династии, и т. д.
1 Место, где в Чехии издавна производили искусственные драгоценности и
украшения.
98

Такова была ситуация, когда молодой ассистент музея
прибыл в Луксор. Прибыл он не как археолог, каким являлся на
самом деле, а в роли богатого француза, которого нимало не
смущал запрет на торговлю египетскими драгоценностями.
К нему, естественно, явились перекупщики с поддельными
драгоценностями, он со смехом их отверг. Тогда ему принесли
одну небольшую вещицу, в которой он признал украшение из
гробниц XIX династии; он купил его и сделал вид, что
интересуется и кое-чем посерьезнее. Как-то вечером, прогуливаясь
по базарам, он набрел на одного арабского купца и, наконец,
договорился ( не постояв за ценой), что тот познакомит его
с человеком, «с которым можно договориться». Этот человек,
как скоро выяснилось, был Абд-эр-Расул, глава всеми
уважаемой семьи селения Курны. Познакомясь с молодым французом
ближе, он принес ему несколько предметов из царских
гробниц XIX и XX династий. Молодой ассистент тут же приказал
его арестовать.
Но допрос у представителя местной власти — мудира —
показал, что Абд-эр-Расул чист, как лилия. Напрасно молодой
ассистент демонстрировал все приобретенные им вещи — мудир
твердил, что надо подождать. Время покажет...
Ассистент ждал день, другой, а потом пал духом. Читатель
наверняка думает, что мудир оказался вторым Хемуасом? Во
всяком случае, ассистент был уверен в этом.
А через месяц один из родственников Абд-эр-Расула
пришел к мудиру и во всем признался. Согласно одной версии,
потому, что поссорился с главой семьи при дележе добычи,
по другой — и это правдоподобно при всей очевидной
неправдоподобности — потому, что мудир заявил, что настало время
сказать правду. (При патриархальном образе жизни тогдашних
египтян мудир пользовался безграничным авторитетом.) Но
так или иначе, а Абд-эр-Расул признался, что шесть лет назад
в Дейр-эль-Бахри, близ Долины царей, нашел незаметную
расщелину в скале, а под ней — одиннадцатиметровый лаз,
ведущий в пещеру с саркофагами и мумиями. О находке он
сказал только самым надежным членам своего семейства, и все
вместе они поклялись, что не откроют тайну гробницы и будут
брать из нее лишь сколько потребуется. Так в течение шести
лет они богатели, храня эту тайну.
Мудир мгновенно сообщил обо всем молодому ассистенту,
но тот еще не пришел в себя от своей неудачи, и потому
мудир дал телеграму в Каир. Тут же явился другой ассистент
99

Масперо, Эмиль Бругш, брат знаменитого египтолога Генриха
Бругша. И вот 5 июля 1881 года, спустившись в гробницу, куда
его привел сам Абд-эр-Расул, Бругш нашел там, к своему
удивлению, сорок саркофагов с мумиями фараонов. Среди них были,
как установил он по надписям, и мумия Сети I, ограбленную
гробницу которого открыл в октябре 1817 года Бельцони в
Долине царей, и мумии двух самых могущественных царей Нового
царства, Тутмоса III и Рамсеса II.
Надписи на стенках саркофагов, находящихся в этой общей
гробнице фараонов, объяснили Бругшу, когда, почему и как
сюда попали эти мумии. Их переправили сюда жрецы по
причинам безопасности, чтобы избежать ограбления первоначальных
гробниц и уничтожения мумий.
Каждой гробнице, скрывавшей тело царя и его загробное
имущество, постоянно угрожало ограбление. «Фараоны,
окружая свои мумии изысканными и дорогостоящими вещами,
которые, по их мнению, были необходимы для поддержания
царского достоинства, — пишет Говард Картер, — сами обрекали
свои погребения на гибель. Искушение было слишком велико.
В гробницах покоились сокровища, превосходящие самые
алчные мечты, и, чтобы овладеть ими, нужно было только найти
способ добыть их. И могильные воры рано или поздно
добирались до этих богатств».
Жрецов, охранявших своих мертвых властителей, особенно
в период междуцарствий, было не так уж много. И сохранились
свидетельства о том, что им приходилось с оружием в руках
переносить мумию фараона в другое укрытие. Но многие из
жрецов сами предпочитали грабить свое божество — фараона,
а не служить ему. Правда, грабителями являлись не только
они, «сливки общества», — ими становилась и стража гробниц,
и архитекторы, знавшие систему тайных коридоров. И
способствовали этому не только смутные периоды правления, но
главным образом само время: то, что не удалось отцам, удавалось
их сыновьям и внукам, то, что не разграбили в одном столетии,
грабили в другом, третьем, пятом, десятом...
Протоколы о процессе Песиура и история «странствующих
мумий», изложенная на стенках саркофагов из захоронений
в Дейр-эль-Бахри, дают нам возможность понять, как были
ограблены пирамиды. Это ограбление пирамид, которое уже
наверняка свершилось в период Первого междуцарствия,
объясняет и то, почему во времена Нового царства пирамиды больше
не строились. Вместо надгробий, которые вызывающе про-
100

возглашали: «У нас есть что прятать», фараоны теперь строили
тайные гробницы, глубоко в скалах, с тщательно скрытыми
входами. Рабочих, которые сооружали место для вечного сна
фараоновой мумии, после окончания работ, как правило,
убивали. Заупокойные храмы с времен Тутмоса I (около
1535 — 1510 гг. до н. э.) ставили в нескольких километрах от
гробниц, хотя тем самым создавали немало трудностей для Ка
фараона. Но и из этих гробниц избежала ограбления только
гробница Тутанхамона, и то лишь отчасти. Грабителей кто-то
спугнул, поэтому желанная добыча попала в Каирский музей.
Несостоятельность пирамид как гробниц в конце концов
признали даже фараоны. Но это была не единственная причина
отказа от их строительства и, пожалуй, даже не самая
решающая. Строительство пирамид истощало экономические ресурсы
страны. «Строительство Большой пирамиды равнялось
проигранной войне». Поддержание их в хорошем состоянии тоже
требовало немалых средств. Нашлась надпись, согласно
которой один из фараонов отдал дань двенадцати селений только
на содержание храмов, жрецов и своего Ка. Возможно, это
был просто щедрый фараон, а возможно, такая дотация
отвечала обычным нормам.
Пирамиды перестали строить в смутные времена Первого
междуцарствия; фараоны Среднего царства снова
возвращаются к их строительству, но в период XIII династии
окончательно отказываются от пирамид. Последняя пирамида была
сооружена по приказу фараона Хенджера примерно в XVII
веке до н. э. Эти последние пирамиды, хотя и имели хорошо
укрепленные погребальные камеры, сооружались все-таки из
необожженного кирпича. Одну из них посетил Геродот, и
египетский проводник показал ему камень — единственный
камень во всем сооружении, на котором якобы иероглифами
было написано:
«Не ставь меня ниже каменных пирамид. Как Зевс над
прочими богами, стою я над ними. Шест погружали в озеро и
из грязи, которая пристала к шесту, изготовляли кирпичи.
И таким образом меня воздвигли» (кн. II, гл. 136). Но
строительство даже этой пирамиды подорвало экономику
Египта. Геродот пишет, что тогда «сократилось обращение
денег в стране» и кредит можно было получить, лишь отдав
в залог мумию «отца должника» или «собственную гробницу».
(Это свидетельство об одной из первых инфляции в
истории. Она намного старше той инфляции, которую, согласно
101

Библии, якобы вызвал Соломон, изъявший из денежного
обращения серебро для отливки светильников Иерусалимского
храма.)
Те небольшие пирамиды, которые возвели суданские
правители в Напате и Мероэ по прошествии двух тысяч лет со
времени строительства Большой пирамиды, вообще не идут ни
в какое сравнение с египетскими пирамидами. С Большой
пирамидой не выдерживают сравнения и гробницы правителей
Среднего и Нового царства. Ни своим видом, ни размерами,
ни даже как символ власти фараона. В пирамиде Хеопса нас
поражает все (даже то, как она была разграблена). И в силу
этого Большая пирамида, вопреки всей ее бесполезности, —
подлинное чудо света. Даже после своего нынешнего
превращения в зрелище для иностранных туристов.
* * *
«Пусть возвышается это творение, которое считает, что
своей бесцельной вершиной оно достигает звезд!» — так
прощается с Большой пирамидой Филон.
Простимся с ней и мы и вернемся в Каир. К его узким,
кривым улочкам в квартале Муски и широким бульварам
с тридцатиэтажными небоскребами и мечетями с неоновым
освещением...
Но не будем задерживаться здесь. Нас ожидает страна
с еще более древним прошлым.
А в Египет мы еще вернемся.

Ламассу, или крылатый лев с головой человека, один из «стражей»,
стоявших у входа во дворец царя Ашшурнацирапала II в Кальху. IX в. до н. э.
Лондон, Британский музей.

Flam путь ко второму чуду света ведет в страну,
расположенную между двух рек, где, согласно Библии, якобы
находился рай земной, в страну, известную нам из сказок «Тысячи
и одной ночи». В столицу этой страны — Вавилон, один из
самых больших городов древнего мира и, возможно, самую
большую крепость на свете. В столицу царства, «великолепнейшего
среди царств», которое уже исчезло с лица земли тогда, когда
Рим еще не стал Римом, и которое вновь возродилось с не
меньшим великолепием, чтобы снова в конце концов стать лишь
жилищем для сов и приманкой для археологов...
В этот город и в эту страну мы и отправимся в поисках
висячих садов легендарной Семирамиды. Правда, Филон
обратит наше внимание еще на одно чудо света — вавилонские
крепостные стены. Геродот же еще до него объявил чудом света
и Вавилонскую башню. И во время спора об этих трех чудесах
света в одном городе, где обнаружится полное единодушие отца
истории и отца географии (так же как и других древних ученых
и путешественников, а среди них Диодор, Ктесий и
вавилонский историк Берос), вдруг появится фигура человека с про-
106

фессорской бородкой и лопатой археолога, который скажет:
«Послушать вас, господа, так надо обозначить Вавилон в
путеводителе Бедекера тремя звездочками 1. Тогда извольте
прибавить еще одну! Ведь вы забыли о дороге Мардука!»
У этого человека есть полное право подтвердить и
дополнить сведения историков древнего мира. Ведь именно он в
начале нашего столетия раскопал в Вавилоне все эти чудеса света.
Точнее, то, что от них осталось. Его звали Роберт Кольдевей.
Он-то и будет нашим провожатым.
* * *
По-разному называли эту древнейшую страну, но одно имя
оставалось у нее неизменным: Месопотамия. Так называли ее
греки, и значит это — «Междуречье», то есть область между
двух рек, Евфратом и Тигром. Обе эти реки для
Месопотамии— то же самое, что плодоносный Нил для Египта: с марта
до сентября разливаются они, неся мощные водные потоки
с гор, и увлажняют землю, испещренную каналами
искусственного орошения. Так происходит сегодня, так происходило и
много веков назад, когда стояла Вавилонская башня.
Но с давних времен эти реки изменили свое русло. Ныне
километров за сто пятьдесят до Персидского залива они
сливаются, превращаясь в могучую полноводную реку. В древние
времена каждая из них впадала в море, имея свое устье, а море
отступило с тех пор на добрую сотню километров. Развалины
Ура сегодня лежат далеко от моря, а когда-то он располагался
на берегу морской лагуны. Древнейшие города Сиппар, Киш,
Урук, Ларса лежат ныне в руинах среди холмов на восток от
Евфрата — некогда они располагались на его берегах. Тигр,
в свою очередь, переместился к северо-востоку. Обе эти реки
в те времена были ближе друг к другу, чем теперь. И там, где
они сближались больше всего, на левом берегу Евфрата стоял
Вавилон.
Когда Геродот посетил этот город, тот уже стал лишь
памятником своей былой славы и мощи. В 539 году до н. э.
(лет за сто до Геродота) в один осенний день в него вступил
персидский царь Кир — с большой армией и не без помощи
местных предателей — и сверг последнего царя Нововавилон-
1 В путеводителях К. Бедекера звездочками помечены особо интересные
памятники культуры.
107

ского царства. Но захваченное им Нововавилонское царство
было уже отблеском, хотя и ослепительным, но все же лишь
отблеском Древневавилонского царства, давно обескровленного
нападениями с севера и присоединенного перед этим к
Ассирии, а древневавилонская культура, в свою очередь, — только
поздним побегом еще более древней культуры...
И эта культура канула в Лету, возможно, еще глубже, чем
египетская. Правда, она продолжала жить в памяти античных
народов; очень многое из нее взяли — через греков и евреев —
и народы современные, хотя никто не знал о ее существовании
вплоть до XIX века. Ее нужно было открыть заново.
И научное открытие древнейшей ассиро-вавилонской
культуры было связано с не меньшими приключениями, чем
открытие культуры древнего государства на Ниле. Правда, в отличие
от Египта, начало ее открытию положили не штыки и пушки
европейских армий, а лопаты археологов. Нельзя сказать, что
сюда не вторгались завоеватели из Европы, — достаточно
вспомнить об Александре Македонском, — но это было в
давние времена. И здесь среди археологов первыми оказались
французы, за ними явились англичане, после них немцы и
представители других европейских стран и, наконец,
американцы. Разумеется, не все археологи всегда преследовали
исключительно научные цели. Зачастую они были по
профессии дипломаты, военные советники местных правителей, агенты
различных разведок (и небезызвестный полковник Лоуренс,
«некоронованный король арабского мира», начал свою карьеру
на Востоке как археолог), а с некоторого времени, когда через
аромат экзотических пряностей пробился запах нефти, здесь
появились и геологи. И они в свою очередь сыграли роль
первооткрывателей, без которых научное познание истории и
открытие культуры Месопотамии невозможно представить.
Месопотамия была для европейцев до сравнительно
недавнего времени почти неоткрытой страной. Она привлекала еще
меньше путешественников, чем Египет. На рубеже XV и
XVI столетий сюда в качестве пленного попал баварский
рыцарь Шильтбергер, в конце XVI столетия — немецкий врач
и ботаник Раувольф; среди прочего они посетили и развалины
Вавилона. В начале XVII века здесь появился искатель
приключений итальянец Пьетро делла Валле; в своей книге
«Письма путешественника» (1650—1658) он опубликовал
впервые образцы древнего «ассирийского письма». Англичанин
Томас Герберт привез из Месопотамии материал для первых
108

изображений тамошних «библейских городов», изготовил их
самый известный тогда гравер, чешский эмигрант Вацлав Гол-
лар. Затем здесь появились французы Тавернье и Шарден.
В дальнейшем образцы местного древнего письма привезли
в Европу немец Кемпфер и голландец де Бруин. Англичанин
Томас Хайд назвал эти письмена cuneiformes, то есть
«клинообразные» письмена, «клинопись». Так это название и
осталось. Самые длинные и самые точные копии клинописных
текстов сделал затем Карстен Нибур (1733—1815), который
во время своего «несчастливого путешествия по счастливой
Аравии» (когда постепенно погибли почти все его спутники)
в 1765 году попал через Египет и Йемен в Персеполь,
бывшую столицу персидских царей. Он опубликовал надписи
в 1772 году вместе с зарисовками руин местных зданий и
скульптур в книге «Описание Аравии».
Но все это было лишь вступлением к научному изучению
прошлого этой страны. Памятники ее древней материальной
культуры были вообще неизвестны в Европе. А ее
письменность казалась еще более загадочной, чем египетские
иероглифы. Многие даже сомневались, письменность ли это: «Ведь
все это выглядит так, словно воробьи пробежали по
мокрому песку!»
Пионером археологического исследования Месопотамии
стал француз Поль Эмиль Ботта (1802— 1870). По профессии
врач, путешествуя вокруг света («для общего развития»), он
Летний дворец Саргона II, древний Дур-Шаррукин, VIII в.
до н. э. Близ современного Хорсабада (Ирак). Реконструкция.

Ботта перевозит на плотах по реке Тигр ассирийские статуи.
Рисунок Э. Фландена. 1846 г.
поступил на службу к Мухаммеду Али в Каире, затем стал
французским консулом в Александрии. В 1840 году
французское правительство сделало его консулом в Мосуле,
непримечательном городке в верховьях Тигра. Располагая свободным
временем, он начал исследовать таинственные холмы, внезапно
Дворец Саргона II в Дур-Шаррукине (близ нынешнего Хорсабада).
Реконструкция северного двора.

выступавшие среди равнины и выглядевшие как караваи хлеба
на пыльной дороге. В некоторых местах он раскопал остатки
кирпичных стен, на которых сохранились клинообразные
надписи, в других — черепки глиняных сосудов и таблички с
клинописью. Эти находки навели его на мысль (которую до него
высказывали некоторые путешественники), что холмы —
просто наносы тысячелетней глины над руинами древнейших
городов Ассирии. От этого оставался лишь один шаг к решению
начать раскопки, и Ботта взялся за работу со страстью и
настойчивостью.
В 1842 году Ботта принялся копать на одном из особенно
заманчивых холмов (он назывался Куюнджик), но ничего
стоящего не нашел. И тут какой-то араб сказал ему, что у них
в Хорсабаде (16 километров от Куюнджика) строят дома и
хлевы из кирпичей, на которых есть знаки, интересующие
француза. Ботта послал туда своих рабочих. На второй день
один из них возвратился и сказал, что они наткнулись на стену.
Ботта поехал туда и через четырнадцать дней увидел, что они
раскапывают дворец размером с целый город!
И не только дворец. Из земли появились великолепные
барельефы на камне с изображением охотничьих сцен и доселе
невиданные скульптуры чудовищных крылатых быков с
человеческими головами (шеду)—их отправили в Париж.
Некоторые, правда, при отправке разбились или утонули в Тигре,
другие потопили грабители-бедуины, напавшие на экспедицию
Ботта. Небольшая часть (26 из 235) счастливо попала в Лувр,
вызвав удивление и восторг. Эти скульптуры не уступали
лучшим творениям египтян и греков. На вопросы взволнованных
парижан, едва пришедших в себя от открытых чудес на Ниле,
Ботта отвечал: «Думаю, что я открыл произведения искусства,
которые с полным правом можно отнести к временам расцвета
Ниневии!» 1
Ниневия?! Ведь в существование этого города многие не
верили, относя его к области легенд и мифов, как Атлантиду
Платона и Трою Гомера. И неужели эти творения создали
ассирийцы, на чьи головы библейские пророки обрушивали
лишь проклятия? Неужели ассирийцы так же хорошо владели
инструментом скульпторов, как и мечом? Но все эти сомнения
разбились о каменные колоссы. Прошло немного времени, и
1 На самом деле Ботта раскопал город Дур-Шаррукин, дворец царя Саргона II
(VIII век до н. э.).
111

ученые подтвердили: это подлинные творения ассирийских
мастеров, свидетельства культуры, о существовании которой
современная Европа и не подозревала.
После этого успеха Ботта забыл о своем дипломатическом
призвании, так же как и о профессии врача, и решил целиком
посвятить себя археологии. Правительство предоставило ему
значительные средства, и Ботта не истратил их зря: он отрыл
из глубины тысячелетий десятки колоссальных статуй и сотни
небольших алебастровых фигурок, несколько огромных
порталов, множество маленьких глиняных табличек и большое
количество мастерски выполненных барельефов. И, прощаясь
с Хорсабадом, чтобы возвратиться в Париж, Ботта уже знал,
что раскопал «Версаль Саргона Ассирийского» — летний
дворец завоевателя Вавилона, с 209 залами и 30 дворами, дворец,
о котором упоминается в Библии. «Ниневийские памятники»
Ботта (1847—1850), иллюстрированные Эженом Фланденом,
сыгравшим в раскопках на Тигре такую же роль, как и Денон
на Ниле, послужили основой для развития новой области
науки — ассириологии.
Еще удачливее, чем Ботта, оказался англичанин Остин
Генри Лэйярд (1817—1894). Во всяком случае, по общему
объему и значению своих научных трофеев, хотя и уступил
Ботта приоритет открытия. А ведь Лэйярд мог быть первым,
так как он попал в Месопотамию еще до Ботта, в 1840 году,
но тогда у него кончились деньги, и по истечении нескольких
месяцев ему пришлось уехать. Правда, Лэйярд вернулся не
в Англию, а в Константинополь. Лэйярд долго убеждал
тамошнего английского посланника, и тот дал ему 60 фунтов
стерлингов, чтобы и он попытал счастья. Смешная сумма в сравнении
со щедрой поддержкой французского правительства,
полученной Ботта! Но Лэйярд был преисполнен энтузиазма. Купил
коня, ружье и отправился в путь. Разумеется, как истинный
англичанин-викторианец, прихватил и Библию.
Из Библии-то он и черпал свои главные познания об
истории Месопотамии. Сходство названия одного холма, лежащего
недалеко от Мосула, с именем Нимруда, легендарного царя,
привела его к мысли, что под этим холмом может оказаться
город. В 1845 году он принялся за раскопки и открыл пять
огромных дворцов; вскоре выяснилось, что этот «холм
Нимруда» был всего-навсего тысячелетним наносом песка над
Кальху (Калахом), столицей Ассирийского царства времен
царя Ашшурбанипала (VII в. до н. э.). Потом Лэйярд взялся
112

т^~
Г "И1 П:
4
i
s.
r , %
кГ-л i
"V
4ч
f~ ' T. ." ■' I
; Ал ~* " *
vwvvi
■1 »
I^V^U^ '^\.?^*AV>A^-**'
.A.\%V\
С tr .
"*A ЛАЛДД \KJV
<^v
"ЧУ 'TV - "^ -
ifr
V
% v?
••'; xr <■
о
£
4
1
ru ч
i?^ x
X .
t ■
- **
г
■v.*
f
«£-'Ч г
i*-\ i
X ^ '*<
»N
4
N
%
* —i
^^w^

л
♦4 \
4 ^ 1 *. I-
' 9--
.1 ~ <> '
РЕКОНСТРУС ИЯ
С. А Л О В
СЕМИРАМИДЫ
АКБ ЕЛ У К
БЛИЗ РИМА

за холм Куюнджик, где до него напрасно копал Ботта.
И буквально первый удар кирки открыл стены Ниневии.
И вправду, счастье при открытиях — непредвиденное
действующее лицо. После этого он отправился в Вавилон, где до
этого копал его земляк К. Д. Рич (в 1811 году). Часть своих
месопотамских находок Лэйярд выставил в 1854 году в
Лондоне, среди них реконструированный внутренний двор
ассирийского царского дворца с рельефами, на которых
запечатлены военные и охотничьи сцены, картины придворного
ритуала, изображения животных и растений, людей и
гигантские статуи мифических существ, которые выкопал перед этим
и Ботта. И западный мир, полный изумления, встретился
лицом к лицу с могучим государством Древнего Востока.
Лэйярд, однако, не только удачно показал свои находки, но
и великолепно их описал. Он был одним из немногих
археологов, обладающих даром писателя.
Двухтомник Лэйярда «Ниневия и ее руины», вышедший
в 1849 году, а позже его книга «Ниневия и Вавилон»
расхватывались читателями как сочинения Диккенса, хотя это были
книги строго научные, «о самой скучной из скучнейших наук».
Лэйярд работал в условиях, при которых нынешние
археологические экспедиции, собрав чемоданы, отложили бы
раскопки на неопределенный срок. Страна между Евфратом и
Тигром была охвачена пламенем восстания, направленного
против турецкого владычества, представителем которого был
необыкновенно жестокий наместник в Мосуле. Повстанцы и
правительственные войска порой превосходили друг друга
в насилии, в стране свободно разгуливали банды грабителей,
опасность таилась на каждом шагу.
Мосульский паша, думавший, что Лэйярд ищет клады,
приказал привезти на Нимрудский холм надгробные камни,
чтобы натравить против «осквернителей могил» религиозно
настроенное население. Когда Лэйярд выкопал «статую Ним-
руда», паша запретил ему дальнейшие работы, пока он, паша,
не установит, кем был этот Нимруд — истинно верующим или
безбожной собакой. Но Лэйярд преодолел все препятствия;
его биографы утверждают, что помогала ему единственно
«несокрушимая энергия и искусство обращения с людьми».
Очевидно, благодаря этим свойствам он стал впоследствии
британским государственным чиновником (министром без
портфеля), в 1868 году — министром общественных работ и,
наконец, послом в Мадриде, затем в Константинополе. Но его
113

политическая карьера нас не
волнует, хотя сам он считал
свои археологические успехи
лишь ступенькой к
министерскому креслу. Еще в юности,
не имея средств к
существованию, он изучил право, чтобы
стать адвокатом, но,
установив, что подобный путь к
богатству и славе слишком
медленный, решил «обратить на
себя внимание» и
отправиться на Восток, чтобы
открытием библейских городов
снискать славу. Он научился
немного говорить по-арабски
и, почувствовав себя готовым
для старта, «повесил мантию
и парик на гвоздь» и
покинул Лондон. В этом смысле
Лэйярд был полной
противоположностью Шлиману,
который, будучи небогатым
юношей, отправился в странствия по свету и был торговцем
в Петербурге и банкиром-золотоискателем в Америке, чтобы
разбогатеть и получить возможность раскопать гомеровскую
Трою. Но так или иначе, оба совершили великие открытия.
(Кто бы сегодня вспомнил о Лэйярде, будь он только
министром, или о Шлимане, будь он только миллионером?)
То, что Лэйярд показал на своей лондонской выставке и
что вызвало такую сенсацию, не было, собственно говоря,
самым важным в истории Месопотамии. О своей самой важной
находке он тогда еще не знал. Дело в том, что на Куюнджик-
ском холме, который до этого напрасно раскапывал Ботта,
Лэйярд нашел дворец царя Ашшурбанипала — один из
величайших дворцов на берегах Тигра, и в нем два больших
зала, полные «книг», написанных на глиняных табличках и
составлявших библиотеку, которая насчитывала примерно
20000 экземпляров!
Его открытие завершил Ормузд Рассам, единственный
абориген среди археологов этой эпохи первооткрывателей. Рассам
родился в 1826 году в Мосуле. Окончил Оксфордский универ-
Остин Генри Лэйярд
(1817—1894)
114

ситет. Поступил на британскую дипломатическую службу,
впоследствии с дипломатическим поручением отправился
к абиссинскому императору. Там он попал в тюрьму, где провел
два года. Пребывание в тюремной камере абиссинского
императора излечило его от стремления к политической карьере, и
он вернулся к занятиям археологией. Когда Лэйярд сменил
дворец на Тигре на дворец на Темзе, он рекомендовал Рас-
сама Британскому музею как своего преемника. Рассам
продолжал раскопки и нашел во дворце Ашшурбанипала
уникальные исторические документы и произведения искусства
(среди них знаменитый рельеф «Ашшурбанипал охотится на
львов»), буквально центнеры дипломатической
корреспонденции, астрономической, медицинской, философской,
математической, астральной литературы. Здесь были и остатки
глиняных табличек, первые экземпляры которых нашел еще Лэйярд,
с одним из величайших поэтических произведений мировой
литературы — «Эпосом о Гильгамеше».
Но ни Лэйярд, ни Рассам не могли изучать свои самые
значительные находки из дворца Ашшурбанипала: клинопись,
которой была написана найденная литература, они не могли
прочитать. О ней уже кое-что было известно, но этого было
недостаточно.
Здесь нам придется покинуть археологов в Месопотамии,
ибо подлинное открытие этой страны происходило в Европе.
И главное место действия оказалось там, где никто не ожидал:
в тихом немецком городке Геттингене. Причем не в его
знаменитом университете, а в скромной квартире преподавателя
тамошней гимназии.
* * *
Человека, который стал Шампольоном клинописи, звали
Георг Фридрих Гротефенд (1775— 1853). Он с детства любил
решать ребусы, что оказалось неплохой подготовкой для
будущего ассириолога. Со студенческих лет его занимали проблемы
письменности (в 1799 году он издает сочинение «О пасигра-
фии, или Универсальной письменности» ). В 1802 году — ему
было тогда двадцать семь лет — он поспорил с приятелем,
работавшим в библиотеке Геттингена, что разгадает таинственную
клинопись. Звучит невероятно, но этот учитель, избравший
удел обычного государственного служащего, вершиной карьеры
которого оказалось место директора в лицее Ганновера, задался
115

целью выиграть этот спор.
Приятель достал ему копии персе-
польских надписей: несколько
строчек из книги Пьетро делла
Балле и несколько страниц из
дневника Нибура. И Гротефенд
принялся за работу.
Но мог ли он надеяться на
успех? Во-первых, он вообще не
знал, на каком языке эти
надписи, ибо за тысячелетия в Персе-
поле сменилось немало народов
и языков. Во-вторых, он не знал,
какого характера это письмо, —
выражены ли знаками отдельные
слова или слоги, является ли оно
звуковым. В-третьих, он вообще
Георг Фридрих Гротефенд не знал> в каком направлении
(1775 1853) следует читать: сверху вниз или
снизу вверх, слева направо, а
может быть, справа налево? В-четвертых, он не владел ни одним
восточным языком (он был филолог со знанием классических
языков, но занимался германистикой). И наконец, в-пятых,
у него не было никакого Розеттского камня. Разве возможно
было разгадать при всех—этих условиях данную письменность?
Тоненькая работа Гротефенда под названием «Пособие по
объяснению персепольской клинописи», вышедшая в сентябре
1802 года, доказала, что возможно!
Гротефенд действовал несколько иначе, чем Шампольон,
ведь перед ним была другая, более трудная задача. Вначале
для информации Гротефенд изучил всю имеющуюся
литературу о клинописи. Главным образом труды немецкого
востоковеда Тихсена и датского филолога Мюнтера. Оба они достигли
частичных результатов, которые тем не менее терялись во
множестве несостоятельных гипотез. Тихсен угадал в
отдельном постоянно повторяющемся косо поставленном знаке так
называемый «словоразделитель», а Мюнтер установил, что
персепольские надписи принадлежат, вероятно, к последним
годам правления персидской династии Ахеменидов, то есть
приблизительно к середине IV века до н. э. После этого
Гротефенд надеялся уже только на себя, он верил в свои силы.
Прежде всего он установил примерную технику этой
116

И-ifc?^*
Вавилонская глиняная таблетка с клинописью.
^r^^j^^t^r ^ bp xm\
Образец клинописи.

письменности. Очевидно, клинопись высекалась в камне или
вырезалась в глине в том направлении, в котором они
постепенно сходили на нет. Это значит, что вертикальные — сверху
вниз, а горизонтальные — слева направо. Строчки были, по
всей вероятности, горизонтальные и начинались слева, как при
нашем способе письма. Обратное направление было бы для
писца неудобным, пришлось бы стирать на глиняной доске
написанный текст. (Уже Нибур знал, что персепольские
надписи имеют три системы письма и у самой простой — 42 знака.)
Потом он сосчитал знаки и, установив, что их сравнительно
мало, рассудил, что письмо, очевидно, построено по принципу
нашего алфавита. (Для нас это само собой разумеется; на
Востоке, однако, писали и пишут очень часто справа налево,
сверху вниз, направление письма по строчкам чередуется и
т. п.) Ив конце концов он решил — другого пути у него не
было — испо.льзовать для разгадки письма не филологический,
а логический принцип: сравнение знаков, частота их
употребления и размышления на тему, что они могут значить.
Надписи были самые различные, но так как все они
происходили из самого большого персепольского дворца, значит,
скорее всего, это были царские надписи. Такой текст обычно
повторяется: «Это здание построил...» И царские надписи
обычно в начале имеют титул и имя властителя. Например:
«Мы, божьей милостью царь такой-то страны...» И
дальнейшие рассуждения Гротефенда были так же просты, как и
гениальны. Предположим, сказал он себе, что все мои догадки
правильны.
В Персеполе правили персидские цари. Возможно и даже
естественно, что некоторые надписи были сделаны на
персидском языке от имени какого-нибудь персидского властителя.
Имена персидских царей нам известны. Правда, мы знаем их
греческое звучание, но оно не должно слишком уж отличаться
от звучания на языке оригинала. (Но как оказалось
впоследствии, все же отличалось: «Дарий» по-гречески звучало «Да-
рейос», по-персидски — «Дараиавауш», «Ксеркс» — «Хшаяр-
ша».) Известны и их титулы — «царь» или «царь царей»,
«великий царь», известно и то, что обычно рядом с их именами
ставилось и имя их отцов. Получается в результате следующая
формула: «Царь Б, сын царя А; царь В, сын царя Б». Каждое
имя сопровождается названием страны или города, где тот
или другой царь правил.
После этого Гротефенд занялся поисками имен («системы
118

знаков»), которые бы подошли к этому образцу и количеством
букв соответствовали бы надписям. Не будем описывать, как
он нашел подтверждение своей формулы — каждый, вероятно,
может себе это представить, — и лишь констатируем, что,
наконец, он нашел это подтверждение в следующем виде: «Царь
Б, сын А; царь В, сын царя Б». Это означало, что царь Б не был
царского рода, ибо при имени его отца (А) не стояло царского
титула! Если это предположение верно, то у кого из древних
персидских царей были такие предки? Гротефенд взялся за
Геродота, Диодора и новейшие исторические труды. И вот
к каким мыслям он пришел: «Это не могли быть ни Кир, ни
Камбиз, ибо имена на надписи не начинаются с одной и той
же буквы. Не могли быть и Кир и Артаксеркс, ибо первое
имя слишком краткое в сравнении с первым именем в надписи,
а второе слишком длинное. Остаются лишь имена Дария и
Ксеркса. Они очень подходят к характеру надписи. У меня не
было никаких сомнений в том, что мой выбор правилен.
Подтверждалось это и тем, что в титуле сына приводился царский
титул отца, а в отцовском еще нет...» (отец Дария Гистасп
не был царем).
Так получил Гротефенд десять букв и разгадал уравнение
с многими неизвестными!
С десятью буквами можно уже было что-то предпринять.
(К ним он присоединил еще три, в прочтении которых он не
был уверен.) Шампольон ведь тоже разгадал на Розеттском
камне не больше и с их помощью дешифровал все иероглифы,
все системы египетского письма и, наконец, древний египетский
язык. Так же работали в дальнейшем и другие ученые, которые
продолжили дело Гротефенда.
Мы говорим «продолжили дело»„ так как Гротефенд в
дальнейшем больше не занимался так целеустремленно клинописью.
В отличие от Шампольона он не довел свое открытие до конца,
хотя именно он нашел ключ для расшифровки персепольских
надписей. Этого достаточно, чтобы считать его одним из
главных основоположников дешифровки клинописи. И все же
ученый мир не принял его теорию — ведь он не был ни
академиком, ни специалистом. Даже хуже — он был сыном
обыкновенного сапожника. Итак, его работа ушла в небытие... на целых
тридцать с лишним лет!
Дальнейший шаг на пути разгадки клинописи сделали
француз Эжен Бюрнуф (1801 —1852) и — независимо от
него — норвежец Христиан Лассен (1800—1876). Их работы
119

вышли в 1836 году, и они расшифровали 34 знака древнепер-
сидской клинописи. Потом была разгадана четырехъязычная
надпись, где было вырезано клинописью имя Ксеркса и рядом
оно же написано египетскими иероглифами. Его
иероглифическая транскрипция звучала как «Хшаярша» и практически
была созвучна надписи клинописью, которую разгадал Гроте-
фенд.
И вот теперь, после рассказа об этой разгадке клинописи,
можно вновь вернуться на Ближний Восток. Туда, куда во
времена открытий Бюрнуфа и Лассена отправился человек,
заслуживший имя «отца ассириологии».
* * *
На «шоссе» Вавилон — Хамадан, где тысячелетия назад
проходили караваны торговцев и грохотали военные колесницы
ассирийцев и персов, стоит и поныне высокая скала, и там на
трех языках — на древнеперсидском, эламском и
вавилонском— красуется надпись, которая начинается так: «Говорит
Дарайавауш, царь. Ты, который в будущие дни увидишь эту
надпись, которую повелел я выбить в скале, или эти
изображения,— не разрушай их! Но оберегай, пока можешь».
И эту надпись и в самом деле никто не уничтожил и не
стер. Но, разумеется, не из уважения к Дарию, а просто
потому, что надпись была неприступна. И даже исполненный
отваги исследователь, описавший этот «воскресный номер
«Таймса» в каменном издании», смог добраться до надписи,
только спустившись к ней сверху на чем-то вроде лебедки.
Подобный исследовательский труд между небом и землей
требовал немало смелости: путешествие в глубины прошлого могло
легко окончиться в глубинах скалистой стометровой пропасти.
Но что касается отваги, то у этого человека ее хватало. Этот
двадцатисемилетний англичанин, в то время уже майор,
английский советник в персидской армии и сотрудник британской
разведки, а позднее британский консул в Тегеране, — Генри Кре-
свик Роулинсон (1810—1895).
И если нас не удивляет отвага подобного человека, то
поражает его неимоверная настойчивость, с которой он при всех
«разнообразных занятиях» уделял внимание своему
увлечению— изучению клинописных надписей древних персов и
вавилонян. Немало недель потребовалось ему на копирование
надписи Дария на Бехистунской скале. (Эта надпись была
120

семи метров высоты и двадцати
метров длины.) И, следуя
примерно тем же путем, что и Гро-
тефенд, то есть используя
имена и титулы царей, Роулинсон
расшифровал уже на первой
стадии восемнадцать знаков
древнеперсидской клинописи.
(Хотя тогда он еще не знал
о методе Гротефенда. Кое-кому
это кажется
неправдоподобным. Но даже в технике
некоторые открытия и изобретения
делались дважды и даже
трижды, независимо друг от друга.)
Роул инсон не может
претендовать на первенство в расшиф- Генри Кресвик Роулинсон
ровке, но гораздо важнее то, (1810 1895)
что ему удалось расшифровать
и перевести весь древнеперсидский текст. В дальнейшей работе
ему помогли труды других исследователей и то обстоятельство,
что он проводил свои исследования на месте самого открытия.
Его работа «Персидские клинописные надписи в Бехистуне»,
изданная им в 1846 году, стала основой для науки, которую
с времен Ботта и Лэйярда стали называть ассириологией.
Богатый материал, собранный (точнее, скопированный)
Роулинсоном, сделал возможным дешифровку и двух других
систем письма из надписей Дария. Заслуги в этом принадлежат
прежде всего Роулинсону, а затем его землякам, англичанам
Норрису и Тальботу, ирландцу Хинксу, датчанину Вестерга-
арду, шведу Левенстьерне, французу Опперту и русскому
ученому Никольскому.
Клинопись была в своей основе системой слогового письма
(с большим количеством идеограмм, то есть знаков,
означавших различные понятия и предметы). Эламская система
содержала свыше ста различных знаков, вавилонская — свыше
шестисот. Слоги складывались из гласных и согласных,
имевших— и это доставляло большие трудности в расшифровке —
сами по себе одно значение, а в соединении совсем иное.
(Например, имя знаменитого вавилонского царя Навуходоносора
звучало при правильном чтении слоговых знаков «Набукудур-
ри-ушур», а при чтении этих же знаков как самостоятельных
121

Глиняный цилиндр с клинописным текстом
ассирийского царя Тиглатпаласара I. Конец
XII в. до н. э. Лондон, Британский музей.
получалось «Анакшадушиш».) Но и
это не все. Некоторые знаки имели по
нескольку звуковых значений, а один
и тот же слог мог быть написан
различными способами (например, знак Д|
мог читаться как там, пар, лах, хиш или
мог выражать слово шамшу, то есть
«солнце»), а один и тот же слог мог
писаться разными способами
(например, слог ли — пятью!). Кажется прямо
невероятным, что существовало такое
сложное письмо. Очевидно, путь к
простоте бывает долог и труден. Но еще
невероятнее, что подобное письмо было
дешифровано. Как ни удивляйтесь, это
чистая правда.
Разгадка древних письменных систем
и мертвых языков — красноречивое
доказательство, что для науки нет
неразрешимых проблем, если ученые разных
народов объединяют свои усилия и знания для общей цели.
И одновременно прекрасное доказательство человеческой
общности, преодолевающей не только различие рас и
национальностей, но и пропасти тысячелетий. Современные ученые
никогда не достигли бы этого триумфа в разгадке сложнейшей
письменности, если бы им не помогали ученые древности.
В библиотеке дворца Ашшурбанипала были найдены труды
ассиро-вавилонских языковедов: словари и грамматики,
написание идеограмм согласно их произношению, учебные пособия
с объяснением грамматической системы тогдашних живых и
мертвых языков. И не только это. При раскопках месопотам-
ских городов археологи нашли здания и помещения с
длинными скамьями в ряд — школы для писцов — и множество
табличек, являвшихся письменными ученическими работами
трехтысячелетней давности с поправками учителей. Некоторые
глиняные «тетради» сохранили отпечатки пальцев, по которым
можно установить возраст древневавилонских учеников, —
теперь они отдавали свои знания ученым нашего времени.
122

iY-Ш тысячелетия
до н.э.
ШУМЕРСКИЕ
ПИСЬМЕНА
П-1 ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ
до н.э.

ВАВИЛОНСКИЕ
ПИСЬМЕНА
НОВО-
АССИРИИ-
СКИЕ
ПИСЬМЕНА
ш
ж
X
ш
<
3Z
со
<Г V V *Ы птица
VV ^К" •НГ ^^Г- ЗВЕЗАА
" ' ' НЕБО
Развитие клинописного письма с конца IV до
I тысячелетия до н. э.
Через полвека после открытия Гротефенда были
дешифрованы не только персепольские надписи, но с их помощью все
месопотамские системы письма. Вавилоняне и ассирийцы
заговорили с нами на своем собственном языке! Заступы
археологов добыли сотни тысяч документов. Любителей-археологов,
обучавшихся исследовательскому искусству прямо на месте,
сменили научно подготовленные кадры, одиночек — целые
великолепно оснащенные экспедиции европейских и
американских университетов. После открытия археологами Персеполя,
Ниневии и Кальху дошла очередь и до других древних месо-
потамских городов, среди них и Вавилона. Картина,
набросанная вначале Лэйярдом и Ботта, дополнялась новыми
открытиями других ученых. Но «белые пятна» остались и поныне.
В изучении истории и культуры Месопотамии большая
заслуга принадлежит не только археологам — «солдатам с
лопатой», но и «тыловикам науки» — филологам и историкам,
которые посвятили всю свою жизнь изучению клинописных
документов. ..
К самым значительным ассириологам (как, не очень точно,
называют этих исследователей) относятся немецкие ученые
123

Львиноголовый орел Имдугуд, когтящий львов. Рельеф. Из Убайда.
Середина III тыс. до н. э. Лондон, Британский музей.
Ф. Делич и Г. Винклер, французские М. Галеви, Ж. Контено
и Ф. Тюро-Данжен, английские Д. Хилд и А. Кинг,
американские А. Пёбель и С. Крамер, поляк А. Кундеревич, словенец
Г. Корошец, русские и советские ученые М. В. Никольский,
П. К. Коковцев, В. К. Шилейко, В. В. Струве, А. П. Рифтин,
И. М. Дь яконов и др.
Из чешских ученых здесь прежде всего следует назвать
Оттиск шумерской цилиндрической печати. III тыс. до н. э.
Лондон, Британский музей.

Диоритовая статуя Гудеа,
правителя Лагаша. Из Лагаша.
XXII в. до н. э. Париж, Лувр.
Бедржиха Грозного (1879—
1952), мировая известность
которого как первооткрывателя
клинописи хеттов слегка
отодвинула в тень его
замечательный труд о древневавилонской
экономике («Зерновое
хозяйство древней Вавилонии», 1914).
Затем ученика Грозного —
Любомира Матоуша ( род. в
1908 г.), который в Пражском
и Багдадском университетах
читал лекции о языке древних
вавилонян. Международного
признания достигли своими
работами и чешские
исследователи клинописи Йозеф Клима
и Владимир Соучек.
Интересно, что одно из
самых важных открытий,
относящихся к истории Месопотамии,
совершили теоретики-ученые в тиши университетских стен,
а практики, работавшие на местах, потом лишь подтвердили
его. Так подробное изучение ассиро-вавилонских клинописных
текстов показало, что и самая древнейшая письменность —
результат длительного развития. Ученые вначале предположили,
а потом пришли к выводу, что эта письменность имеет за собой
еще более древнюю систему письма, из которой она развилась
путем сложного процесса. Но что это была за письменность
и какой народ ее создал? Самый яростный из защитников
«праписьма», Жюль Опперт, назвал этот народ шумерами (от
Шумера, самой южной части Месопотамии). Все это было бы
в порядке вещей — «рабочая гипотеза» всегда полезна для
науки. Правда, о существовании такого народа ничего не было
известно. Не было раскопано ни единого города шумеров, ни
одного культурного слоя. И хотя эта теория о шумерах
представлялась большинству ученых нежизненной, случилось то,
что казалось бы неправдоподобным и для самой
фантастической сказки, — шумеры были открыты! С той же
закономерностью, с какой были определены неизвестные элементы в
таблице Менделеева!
Первый след шумеров открыл в 1877 году француз Эрнест
125

Украшения шумерской царицы Шубад,
найденные при раскопках в Уре. III тыс. до н. э.
Филадельфия. Университетский музей.
де Сарзек (снова консул, а не
археолог). При раскопках холма в Южной
Месопотамии он нашел странную
базальтовую статую, которая по своему
стилю (строгой простоте, не хотим
сказать: примитивности) отличалась
от всех, которые были найдены в
Месопотамии, и уже на первый взгляд
была намного старше, чем самая
древняя вавилонская. Она изображала
человека, который держал на коленях
документ с клинообразной надписью.
Даже с первого взгляда ученым стало
ясно, что это та самая первоначальная
письменность, из которой развилось
ассирийское и вавилонское письмо.
Из прочитанного текста стало
известно, что статуя изображает
шумерского правителя Гудеа из города Ла-
гаша и относится примерно к XXIII—
XXII векам до н. э.
Дальнейшие раскопки
французских, немецких и американских археологов вели еще дальше
в глубь веков. А в двадцатых годах нашего века английский
археолог Леонард Вулли раскопал гробницу шумерской
царицы Шубад (Пуаби), захороненной в великолепном головном
уборе, вместе с двумя служанками, которые должны были
прислуживать ей и на том свете. Этот погребальный обычай
свидетельствовал о необычайно большом возрасте гробницы —
очевидно, речь шла о самой древней царице, с которой мы
познакомились. При дальнейших раскопках Вулли на холме
эль-Убайд, близ которого скрывались руины города Ура, нашел
й табличку из белого известняка с клинописью с именем Ааннеп-
адды, сына Месаннепадды, царя первой династии Ура, которая,
согласно вавилонским «царским спискам», была третьей по
счету династией после «всемирного потопа».
Так мы, наконец, подошли к той точке, от которой можно
вести отсчет истории Месопотамии.
126

* * *
Свидетельства археологов и геологов (и исследований, на
которые они опираются) говорят о том, что некогда в Южной
Месопотамии произошла катастрофа — наводнение, которое
нашло свое отражение в ближневосточной, а до этого в ассиро-
вавилонской литературе — в «Эпосе о Гильгамеше».
В этом литературном памятнике, который намного старше
Библии, есть эпизод, повествующий о «всемирном потопе».
Утнапишти, вавилонский Ной, по совету бога Эа построил
семиярусный корабль, куда погрузил всю семью и животных
«каждого племени». Потом разверзлись хляби небесные, море
вышло из берегов и начался такой ужасный потоп, что «сами
боги, словно псы, дрожали на небесах». Когда через семь
дней вода спала, Утнапишти выпустил голубя, но он вернулся
обратно. То же самое он повторил с ласточкой и, наконец,
«послал ворона, пустив полетать куда вздумается. Ворон
вылетел и увидел, что вода спадает. Он летал, смотрел, каркал, но
обратно так и не вернулся». Потоп кончился, все живое, все,
кто не попал на корабль Утнапишти, погибли.
Этот эпизод о потопе из «Гильгамеша» переполошил
«христианский мир», так как подорвал веру в «божественное
происхождение» Библии. Он доказал, что Библия взяла
легенду о «всемирном потопе» у
вавилонян.
Человек, открывший этот факт,
оказался в трудной ситуации. Это
был Джордж Смит (1840—1876),
бывший гравер монетного двора,
который сам по вечерам изучил
языки и письменность Древней
Месопотамии и стал впоследствии
хранителем ассирийской
коллекции Британского музея. Текст
с историей «всемирного потопа»
он обнаружил осенью 1872 года
на одной из табличек,
которые нашли Лэйярд и Рассам в
Голова Саргона Древнего (Аккадского).
Медь. Из Ниневии. XXIII в. до н. э.
Багдад, Иракский музей.

библиотеке Ашшурбанипала. Но не вся история потопа
сохранилась на этих табличках, находящихся в собрании музея.
Лондонская газета «Дейли телеграф» объявила о
вознаграждении в размере 1000 фунтов тому, кто найдет конец этого
эпизода. Было, однако, понятно, что это невыполнимая задача
и, следовательно, свидетельства о том, что Библия не является
«самым древним источником веры и знаний», нельзя отыскать.
Смит недолго думая отправился на холм Куюнджик, и
случилось то, чего никто не ждал. Он нашел легендарную «иголку
в стоге сена» и привез недостающую часть эпоса о Гильгамеше
в Лондон.
Но и это не все. В 1914 году ассириолог Арно Пёбель нашел
в музее в Филадельфии часть другой таблички и, переведя ее,
установил, что этот текст тоже намного древнее библейского
текста о «всемирном потопе», и не только библейского, но и
ассиро-вавилонского! Это была шумерская табличка, которая,
возможно, на десять или пятнадцать веков старше, чем
таблички из дворца Ашшурбанипала.
Раскопки, произведенные в начале нашего века, показали,
что в самой южной части Месопотамии, Шумере, еще до
«потопа» существовала высокоразвитая культура. Под песчаным и
илистым слоем в два метра Вулли нашел крупные и мелкие
обломки скульптур, амулеты, украшения и орудия,
доказывавшие, что здесь жили люди и общество уже достигло
достаточно высокого уровня развития.
Согласно вавилонским «царским спискам», в Южном
Междуречье правило восемь династий «допотопных царей»,
которые сменили пять столиц и правили все, вместе взятые,
241200 лет (!). Первый царь якобы назывался Алюлим, а
последним был Убартуту. Первая династия после «потопа» —
23 царя — правила в городе Кише, и продолжалось это
правление, как точно указывают документы, 24 510 лет, 3 месяца,
3,5 дня. Дальнейшая династия — урукская — имела 12 царей,
правивших по сравнению с предыдущими всего 2310 лет.
(С подобными временными периодами мы встречаемся и
в Библии. Адам жил 930 лет, а легендарный Мафусаил даже
969 лет.)
Разумеется, все эти перечисленные династии и цари были
абсолютно мифическими. Но первую подлинную династию Ура
возможно уже определить во времени, хотя и не так точно.
Вулли относит ее к 3100 — 2930 годам до н. э. Сегодня эта
дата снижается на 3 или 4 века. Но и так это одна из самых
128

Зиккурат в Уре. Реконструкция Вулли.
древних династий на свете, цари которой оставили после себя
письменные свидетельства.
Первую династию Ура в Южной Месопотамии сменило еще
семь других. Они управляли двумя «народами» — шумерами,
жившими в южных приморских областях, и аккадцами,
обитавшими на севере. Их предки пришли, вероятно, из восточных
горных областей. Известно и то, что они не пришли к устью
Евфрата первыми: до них жил другой, до сих пор недостаточно
изученный народ с высокой культурой. Аккадцы были
семитского происхождения. В вопросе о расовом происхождении
шумеров взгляды расходятся. На севере от их земель
появился впоследствии Вавилон, унаследовавший культурные и
политические традиции тех и других.
Самые древние следы заселения Южной Месопотамии
ведут в IV или даже V тысячелетие до н. э., в города Эреду и
Убайд, затем в Урук, Лагаш, Киш. Шумеры появились здесь
примерно в середине IV тысячелетия до н. э. Аккадцы,
вероятно, несколько позже. Примерно к 3300 году до н. э.
относятся первые свидетельства существования рисуночного письма
шумеров: 2000 знаков этого письма и послужили основой для
постепенного развития клинописи — древнейшей известной
письменности на земле. На рубеже IV и III тысячелетий до
н. э. возникают первые монументальные шумерские
сооружения — ступенчатые храмы, так называемые зиккураты,
предтечи Вавилонской башни.
Сохранились изображения колесниц, относящиеся к началу
129

Ill тысячелетия до н. э. и доказывающие, что шумеры уже
знали колесо, которое, возможно, и сами изобрели. К тому же
времени (а может быть, и к более раннему) относятся
обнаруженные следы искусственного орошения, «первого условия
сельского хозяйства» (СР. Энгельс), что свидетельствует о
возникновении и первых государств.
Между городами-государствами Шумера, иногда
объединявшимися, и городами Аккада издавна существовали связи —
торговые, культурные и военные. Их длительные войны друг
с другом кончились где-то на рубеже XXV и XXIV веков до
н. э. победой Аккада, царь которого Саргон I (царь «четырех
стран света», как звучал его титул), объединив Месопотамию,
создал обширную державу — она простиралась от нынешнего
Ирака до Эгейского моря. Существовала она 200 лет.
Наибольшего могущества Аккадское царство достигло во времена
правления Нарамсина. Кроме бесконечных восстаний порабощенных
народов, ее упадку способствовало вторжение горного племени
гутиев...
Гутии, которые правили почти 125 лет, постепенно
ассимилировались, восприняв более высокую культуру. Шумерские
города воспользовались ослаблением Аккада, чтобы
восстановить свою самостоятельность во главе с Лагашем, которым
в то время правил Гудеа. (Его скульптурный портрет нашел
де Сарзек. В надписи, которую держит на коленях Гудеа,
говорится: «Как корова, которая смотрит на своего теленка,
так он всю свою любовь вложил в строительство храмов».)
Примерно в середине XXII века до н. э. после изгнания
гутиев наступает новый, и последний период расцвета Шумера.
Урукские цари обновляют зиккурат богини любви Инанны
(Иштар), упоминаемый в «Эпосе о Гильгамеше», а цари
Ура—монументальную храмовую башню, первый зиккурат
Нанны (Сина), бога луны в Уре, основание которого относится
примерно к XXX — XXVIII векам до н. э. Остатки обоих
этих сооружений сохранились и до наших дней. Правда,
урукский уже сливается в безликую «искусственную гору», но
урский почти не изменился. Он стоит на прямоугольном
фундаменте, стороны которого составляют 62,5 и 43 метра,
с тремя ярусами и тремя лестницами, на самой высокой
площадке, высотой в 30 метров, находятся руины фундамента
храма, «в который нисходит бог». Недавно иракское
управление охраны культурных памятников частично реставрировало
это сооружение, восстановив первоначальную кладку...
130

Столб с законами царя Хаммурапи. Верхняя
часть с рельефом, изображающим бога солнца
Шамаша, который вручает свиток законов царю
Хаммурапи. XVIII в. до н. э. Париж, Лувр.
Царям III династии Ура (XXII —XXI вв. до н. э.)
удалось на короткое время объединить Шумер и завладеть
Аккадом и другими землями. Однако могущество Ура было
недолговечным. Его захватили амореи — кочевники, пришедшие
с запада, и эламиты, наступавшие с востока. На его руинах
возникают два небольших царства — Исин и Ларса, а вскоре
возникает и Вавилонское царство. Его владыки вновь
объединяют Шумер и Аккад в Вавилонию.
С возникновением Древневавилонского царства мы
попадаем уже на историческую почву, на которой современные
историки чувствуют себя столь же уверенно, как во Франции
во времена Капетингов или в Киевской Руси. Одиннадцать
131

царей аморейской династии сменились на его троне — от Сумуа-
бума, занявшего трон в 1893 году до н. э., до Самсудитаны,
правившего до 1594 года до н. э. Самым знаменитым и
прославленным из них был шестой по счету царь — Хаммурапи.
Этот легендарный и в то же время реально существовавший
царь правил, вероятно, в 1791 — 1749 гг. до н. э.
Хаммурапи стал знаменит тем, что приказал составить
свод вавилонских законов, в котором впервые широко
представлено гражданское право. Хаммурапи создал себе памятник
более вечный, чем стела из диорита, на которой он повелел
изобразить себя рядом с богом солнца Шамашем.
«Чтобы сильный не обижал слабого, чтобы сироте и вдове
оказывалась справедливость... чтобы притесненному оказать
удовлетворение...» — выбил столь драгоценные слова на камне
этот «царь справедливости». И в 282 параграфах этого свода
законов, как в зеркале, мы видим почти всю экономическую и
политическую жизнь Древней Вавилонии. Общество делится
на три основных класса — свободных, полусвободных
подданных и рабов; частная собственность строго охраняется от
грабежа и разбоя; закон устанавливает выполнение обязательств
перед государством (налоги, воинская обязанность и т. д.) и
требует поддерживать в хорошем состоянии оросительную
систему; меры наказания чрезвычайно суровы (почти
пятьдесят раз повторяется в этом своде законов «будет
умерщвлен!»). Читаем мы здесь и о семейном праве, о торговых
договорах, впервые читаем формулу «око за око, зуб за зуб», через
тысячелетие взятую напрокат Библией. (Параграф 196-й этого
кодекса читается так: «Если человек выбьет человеку глаз, то
лишится за это глаза». Параграф 200-й: «Если человек выбьет
равному себе человеку зуб, то лишится зуба».) Открытие
этого великого свода законов, который возник более чем за
2000 лет до римского кодекса Юстиниана (он уже тоже
насчитывает 1500 лет), было одной из самых больших
неожиданностей, которые таила в себе земля Месопотамии. Но в этом
своде нас поражает не столько его возраст (позже были
найдены и более древние своды законов, самые ранние относятся
к XXI веку до н. э., к правлению царя Ура Ур-Намму1),
сколько «современность»: наказание виновному определяет не
пострадавший, не родственник, а государственный орган
именем правителя.
Законы царя Ур-Намму датируются обычно концом XXII в. до н. э.
132

При Хаммурапи Древневавилонское царство занимало
самую большую территорию и на первый взгляд достигло
вершины своего внутреннего единства. Но только на первый взгляд;
эта «прочно организованная и унифицированная держава»
с «гармоническим равновесием между различными группами
населения» существовала лишь в произведениях буржуазных
историков. Глубокая пропасть между классами, борьба бедноты
и рабов против богатых слоев и сепаратистские тенденции
(особенно на шумерском юге, не забывшем о своей прежней
самостоятельности) ослабляли Древневавилонское государство
изнутри. В результате в середине XVI века до н. э. оно не
устояло под ударами завоевателей. «Колосс на глиняных
ногах» рухнул.
А тем временем в Северной Месопотамии, в верховьях
Тигра, началась новая глава истории этой страны. Глава почти
такая же длинная и переплетающаяся с вавилонской уже со
времен шумеро-аккадских государств, глава ассирийская.
Только с объединением этих двух глав может возникнуть книга
об истории Древней Месопотамии. Древнейшее поселение,
открытое на территории Северной Месопотамии (лучше
сказать— Ассирии) относится, возможно, к VI тысячелетию до н.э.
Первые ассирийские цари появились на исторической сцене
в XXII — XXI веках до н. э. Они правили в Ашшуре, на
правом берегу Тигра, близ устья Нижнего Заба, и зависели от
владык Ура. В отличие от своих предшественников
ассирийский царь Шалимахум не называет себя «слугой» царя Ура. Его
преемник Илушума (в XIX в. до н. э.) даже становится царем
Ура, который он захватил вместе с Южной Месопотамией.
Владычество Ассирии сокрушил лишь Хаммурапи, который
пишет в введении к своему Своду законов, что он
«восстановил уничтоженную справедливость» в Ашшуре.
Описание дальнейшей истории Месопотамии могло
походить, скажем, на репортаж о состязании в нынешний пинг-
понг, если представить, что мячом для игры стали
могущественные армии. Эти армии посылались правителями Ассирии и
Вавилона согласно переменчивому военному счастью из одной
страны в другую, чтобы «уничтожать, брать в плен и
покорять», как свидетельствует о том постоянная фраза во всех
надписях о государственных деяниях этих правителей. По
возможности «уничтожаются, берутся в плен и порабощаются»
и соседние земли — от Индии до Средиземного моря, от гор
Армении до Ливийской пустыни в Африке. И можно добавить:
133

касситы, митанийцы, хетты и другие завоеватели «уничтожают,
берут в плен и покоряют» при каждом удобном случае города
и области Месопотамии.
Мы не станем заниматься этими войнами, да это и
невозможно: их вели почти 250 месопотамских царей, существование
которых историкам удалось установить. От всех блестящих
побед, которыми похвалялись в бесчисленных надписях эти
цари «четырех стран света», не осталось ничего. Но и поныне
живы скромные творения месопотамских гончаров, как и
творения скульпторов, архитекторов, поэтов, ученых.
Мы же удовлетворимся кратким обзором основных
периодов месопотамской истории. (Более подробные сведения
читатель найдет в «Истории Древнего Востока» В. И. Авдиева.)
Древневавилонским царством называется период правления
династии Хаммурапи; он длился приблизительно с 1893 по
1594 год до н. э., когда хеттский правитель Муршиль I,
завоевавший Вавилон, лишил трона его последнего царя Самсуди-
тану. Потом Вавилон завоевали горные племена касситов:
время их правления называется «упадком Вавилона». Упадок
культуры Вавилона не остановился даже после того, как
династия касситских царей прекратила свое существование (около
1170 г. до н. э.), он продолжался и при Навуходоносоре I.
Упадок Вавилона длился до VII века до н. э., когда
образовалось Нововавилонское царство.
Древнеассирийское царство создали правители аморейских
племен после падения Ура. Наибольшего могущества оно
достигло в первой половине XVIII века до н. э., при царе
Шамшиададе I; потом его завоевал Хаммурапи. Нового
могущества Ассирия достигла в начале XIV века до н. э., при
царе Ашшурубаллите I, основателе Среднеассирийского
царства. Самыми могущественными правителями его были Ту-
култи-Нинурта I (примерно 1260—1232 гг. до н. э.) и Тиг-
латпаласар I (примерно 1115—1093 гг. до н. э.), завоеватели
Вавилона и многих других городов. В конце концов Ассирия
истощила себя своими победами и пала жертвой арамейских
кочевников.
Новоассирийское царство (около 883 — 612 гг. до н. э.)
основал царь Ашшурнацирапал II (Ашшурназирпал),
возглавивший восстание против арамейских завоевателей. Его
преемник Салманасар III за 32 года своего правления вел не
менее 32 войн и продвинул границы Ассирии к берегам
Средиземного моря. Но при продвижении на север его остановили
134

армии могущественного государства Урарту (на территории
современной Восточной Турции, Южной Грузии и Армении).
Урарту, препятствуя торговым связям ассирийцев, подорвало
экономическое, а в результате и политическое могущество
Ассирии на полстолетия.
Мы как раз и остановимся на этом периоде упадка
Ассирии, которому даже основательные исторические труды
посвящают лишь несколько строчек. После Салманасара III
ассирийский и вавилонский трон занял Шамшиадад V, ничем не
выдающийся правитель. Когда в 811 году до н. э. он умер, то
трон перешел к его малолетнему сыну Ададнирари III. Вместо
него правила его мать, жена Шамшиадада — Шаммурамат
(810 — 806 гг. до н. э.). Имя этой правительницы,
царствовавшей всего четыре года, сохранилось и поныне: став одним
из самых знаменитых имен во всей ассиро-вавилонской
истории; в греческом переводе оно звучит как «Семирамис» и
связывается со знаменитыми «висячими садами» Вавилона.
Но это, пожалуй, и все, что мы знаем о легендарной
Семирамиде. (Правда, где отсутствуют факты, остается простор для
фантазии. И древние историки и современные писатели
нафантазировали в этом случае немало. Но об этом мы еще
поговорим.)
Завоевательную политику Ассирии возобновляет Тиглатпа-
ласар III (745 — 727 гг. до н. э.). После его сына
Салманасара V завоевательные походы продолжал Саргон II
(722 — 704 гг. до н. э.), который основывает новую династию
и новую столицу Дур-Шаррукин (у современного Хорсабада,
где Ботта раскопал остатки его дворца). Его наследник Синах-
хериб (704 — 681 гг. до н. э.) вошел в историю строительством
Ниневии и разрушением Вавилона. И каким разрушением!
Крепостные стены, башни, дворцы, дома, храмы он приказал
сровнять с землей. Над городом он приказал выкопать канал, по
которому пустил воду из Евфрата. 208000 жителей он увел
в рабство, остальных уничтожил. «Я уничтожил Вавилон
основательнее, чем потоп, — похвалялся он в одной из надписей, —
я затопил его водой, чтобы никто в будущем не мог вспомнить
ни о месте, где он некогда стоял, ни о его храмах и богах».
Три года владел Синаххериб этим самым большим
кладбищем мира. Потом убили и его. А его сын Асархаддон приказал
снова построить Вавилон!
Но Асархаддон не был лишь созидателем: пока сотни тысяч
рабов и «вольных» носили кирпичи, копали рвы, рубили леса
135

Современный Вавилон. Раскопки вблизи ворот Иштар.
(переправляя деревья на стокилометровое расстояние, ибо
вблизи Вавилона не было леса), пока сотни тысяч мужчин и
женщин возводили стены, так поразившие очевидцев и
современных археологов, царь Асархаддон отправился со своей
армией в Египет. Он добрался до Египта «за полдня», как
гласит одна из надписей, «завоевал, опустошил и разорил» его
столицу (Мемфис) и поработил Египетское государство.
Его сын Ашшурбанипал (668 — 631 гг. до н. э.) был,
однако, последним значительным царем этой Ассирийской
державы. Он потерял Египет, но подавил восстание в
Вавилоне и других городах. «Четырнадцать царских столиц,
бесчисленное множество городов и двенадцать областей Элама —
все я уничтожил, разорил и предал огню». Потом он приказал
прославлять себя, как «царя мира» и «обновителя порядка», и
решил заняться культурой. «Для собственных нужд» он создал
библиотеку (он был, возможно, из немногих по-настоящему
образованных правителей во всей истории Ассирии), которая
136

по количеству своих книг превосходит все другие коллекции
древних библиотек в Британском музее.
После него на ассирийском троне сменяют друг друга еще
три правителя. В 614 году до н. э. в Ассирию вторгаются
мидяне и завоевывают Ашшур. Это служит сигналом для
Вавилона, и совместными силами с мидянами они в 612 году до
н. э. захватывают, грабят и разрушают Ниневию. При этом
погиб последний ассирийский царь Синшаруишкун. В 605 году
до н. э. военные &тряды ассирийцев были окончательно
уничтожены вавилонскими армиями в битве при Кархемише на
Евфрате.
«Великолепная Ниневия», имевшая «больше торговцев, чем
звезд небесных» и «только младенцев, еще не различающих,
где правая и левая рука, более ста двадцати тысяч», была не
только «завоевана, разрушена и опустошена», но и стерта
с лица земли. И стерта более основательно, чем Вавилон по
приказу Синаххериба, — она была уничтожена полностью,
уничтожена так, что никогда уже не возродилась! Геродот
посетил Ниневию через сто пятьдесят лет после ее
уничтожения и установил лишь то, что Ниневия якобы располагалась на
левом берегу Тигра. Диодор, напротив, помещает этот город на
берегу Евфрата! Страбон приложил немало усилий, чтобы ее
отыскать, но от города, большего, чем Вавилон, не нашел и
Охота на львов. Рельеф из дворца царя Ашшурнацирапала II в Кальху.
IX в. до н. э. Лондон, Британский музей.

следа... Нашли Ниневию много позже, в середине
XIX века н. э.
Из пепла ассирийского трона, словно птица феникс, вновь
возродилась мощь Вавилона: Нововавилонское царство
(625 — 539 гг. до н. э.). Основал его Набопаласар, халдейский
военачальник последнего ассирийского царя Синшаруишкуна,
объединившийся с мидянами. Сын Набопаласара —
Навуходоносор II (604 — 562 гг. до н. э.) расширил потом власть
Вавилона и на Средиземноморское побережье; среди прочего он
захватил и Иерусалим, население Иудейского царства было
взято в «вавилонский плен», а само царство исчезло с карты
мира.
При Навуходоносоре 11 Вавилон стал одним из крупнейших
городов в мире: он имел свыше миллиона жителей и горделиво
назывался «пупом света». Но в тени его стен вырастала новая
великая держава — Персидское царство. Его правитель Кир
использовал слабость вавилонского царя Набонида
(555 — 539 гг. до н. э.), который уделял больше внимания
богослужениям, чем армии, и разбил его наголову. Кир
в 539 году до н. э. «многочисленными дарами» привлек на свою
сторону вавилонскую аристократию, и осенью того же года его
войска вступили в открытые ворота Вавилона. Вавилонское
царство превратилось в персидскую провинцию. Еще в течение
столетий Вавилон играл свою роль культурного и
экономического центра. Но уже никогда не возродилось его
политическое влияние.
А ради точности можно добавить следующее: после распада
Нововавилонского царства стала Месопотамия персидской
провинцией. В 331 году до н. э. в Вавилон вступил
Александр Македонский, который нанес поражение последнему
персидскому царю — Дарию III. Он решил превратить Вавилон
в столицу своей «мировой империи», но в 323 году до н. э.
неожиданно умер. Потом Месопотамией овладел его
военачальник Селевк. В истории Месопотамии появились «белые
страницы» вплоть до захвата ее царями персидской династии
Сасанидов (226 г. н. э.). В* VII веке она стала частью
государства багдадских халифов, в XIII столетии ее завоевали
монголы, а потом турки. Этот бывший «рай на земле»
превратился в пустыню, оросительные каналы сделались прибежищем
для шакалов, а потомки строителей древнейших городов на
земле стали кочевниками. Турецкое владычество над
Месопотамией кончилось 22 ноября 1914 года, когда сюда вошла
138

британская оккупационная армия. В 1922 году на земле
Месопотамии возникло самостоятельное государство Ирак. До
1932 года Ирак был под британским протекторатом, потом
получил независимость, но весьма относительную, так как его
экономикой управляли британские нефтяные компании,
порядок обеспечивала британская оккупационная армия, а король
Фейсал был лишь британской марионеткой. В 1958 году, после
падения монархии, Ирак стал республикой.
После этого краткого обзора истории Месопотамии мы
можем вернуться на две с половиной тысячи лет назад.
* * *
Во времена Геродота Вавилон уже не был «пупом земли»,
он был всего лишь провинциальным городом. Но несмотря на
это Афины и Рим еще не превзошли его, а египетские Фивы,
наполовину обезлюдевшие, слыли только городом мертвых
царей. Вавилон в то время, когда его посетил Геродот, выглядел
еще как при царе Навуходоносоре II, ибо после
Навуходоносора город уже не расширялся, но за прошедшие сто лет не
успел захиреть.
Описанию Вавилона Геродот посвящает восемь глав своей
первой книги «Истории». Начнем с 178-й главы:
«В Ассирии есть много и других больших городов, но
самым знаменитым и наиболее могущественным городом, где
у ассирийцев после разрушения Нина находился царский
дворец, был Вавилон. Построен Вавилон вот как. Лежит он на
обширной равнине, образуя четырехугольник, каждая сторона
которого 120 стадиев длины. Окружность всех четырех сторон
города составляет 480 стадиев. Вавилон был не только очень
большим городом, но и самым красивым из всех городов,
которые я знаю. Прежде всего город окружен глубоким, широким и
полным водой рвом, затем идет стена шириной 50 царских
локтей, а высотой в 200. Царский же локоть на 3 пальца
больше обыкновенного».
Геродот продолжает в главе 179-й:
«Здесь я должен рассказать, куда употребили землю,
вынутую из рва, и как была возведена стена. Лишь только
выкопали ров, то взятую оттуда землю стали употреблять для
выделки кирпича. Изготовив достаточное количество сырых
кирпичей, обжигали их в печах. Вместо цемента строители
пользовались горячим асфальтом и через каждые тридцать
139

рядов кирпича закладывали камышовые плетенки. Сначала
таким образом укрепили края рва, а затем и саму стену. На
верху стены по краям возвели по две одноэтажные башни,
стоявшие друг против друга. Между башнями оставалось
пространство, достаточное для проезда четверки лошадей.
Кругом на стене находилось 100 ворот целиком из меди (в том
числе их косяки и притолоки)...»
Лишь одно небольшое замечание. Меры веса и измерения
в разные времена и в разных местах даже при одинаковом
названии были разные. Согласно аттической системе, которой,
вероятно, пользовался Геродот, стадий равнялся 177,6 метра,
локоть — 0,44 метра, стопа — 0,29 метра (самый длинный
стадий насчитывал 196,8 метра, локоть 0,49 метра, стопа 0,33
метра). Но продолжим рассказ Геродота:
«.. .Город же состоит из двух частей. Через него
протекает река по имени Евфрат, берущая начало в Армении. Эта
большая, глубокая и быстрая река впадает в Красное море. По
обеим сторонам реки стена, изгибаясь, доходит до самой реки,
а отсюда по обеим берегам идет стена из обожженных кирпичей.
Город же сам состоит сплошь из трех- и четырехэтажных
домов и пересечен прямыми улицами, идущими частью вдоль,
а частью поперек реки. На каждой поперечной улице в стене
вдоль реки было столько же маленьких ворот, сколько и самих
улиц. Ворота эти были также медные и вели к самой реке»
(кн. I, гл. 180).
«Эта [внешняя] стена является как бы панцирем города.
Вторая же стена идет внутри первой, правда, не намного ниже,
но уже нее...» (кн. I, гл. 181).
Прежде чем заняться разбором этих сведений, проверим
их; это правило, которым должны руководствоваться не только
археологи и историки. Что, скажем, говорит Страбон,
посетивший Вавилон на рубеже старого и нового летосчисления и
почти через 450 лет после Геродота?
«Вавилон расположен на равнине, протяженность стен
измеряется 365 стадиями, их ширина составляет 32 стопы, высота
стен между башнями равна 50 локтям, высота башен 60 локтей.
Дорога, проходящая по стене, настолько широка, что на ней
с легкостью разминутся две колесницы четверкой».
Что говорит Диодор? Или авторы, на которых он
опирается?
«Эти стены были исключительным сооружением. Их
ширины хватало для шести колесниц, и, как утверждает Ктесий
140

Книдский, их высота была невероятна. Клитарх и другие,
бывшие с Александром в Азии, рассказывают, что их
протяженность равнялась 365 стадиям... Согласно новейшим
авторам, они были высотой только в 50 локтей и их ширины
хватало лишь для двух колесниц. Башен было 250. . . Между
стенами и домами было свободное пространство шириной в
200 стоп».
Все эти авторы, как и Филон (который в основном
повторяет сведения Страбона), сходятся в том, что стены были
возведены из кирпичей, скрепленных асфальтом.
Комментаторы Геродота, Страбона и других античных
авторов полагали эти свидетельства обычным преувеличением
путешественников, подобным фантастическим сведениям о рыбе
в епископской митре и т. п., которые сообщали мореплаватели
в XV и XVI веках. Еще в середине XIX века эти сведения
считали доказательством несерьезности писателей античности:
«Они преувеличивают, словно дети...»
Сведения действительно невероятные. Согласно Геродоту,
стены, окружавшие Вавилон, тянулись почти на девяносто
километров! Согласно Страбону, Диодору и другим—«только»
на неполных семьдесят километров, но и° так это было в два
раза больше окружности Лондона в середине прошлого
столетия. А сколько жителей должно было проживать в таком
городе? Ведь Лондон того времени насчитывал более двух
миллионов человек, а в нем не было и четверти четырехэтажных
и пятиэтажных домов!
Но еще больше поражали размеры городских рвов и стен.
Согласно самым заниженным сведениям, их высота равнялась
22 метрам, то есть высоте шести- или семиэтажного дома.
Кто и когда видел такие укрепления? Согласно заниженным
данным, исправленным самими древними авторами, по стенам
могло проехать не менее двух колесниц, то есть ширина этих
стен была самое меньшее шесть — восемь метров.
Каково же было их назначение? Защищать жителей
Вавилона от вражеских орудий? Возможно ли это за 2000 лет до
изобретения пороха?
Но венцом всего было утверждение, что за этими могучими
стенами шла еще другая, более узкая стена, но не менее
прочная. Два пояса стен!
А в начале 1900 года Кольдевей установил, что его рабочие
раскопали еще и третий пояс вавилонских стен.
Результаты раскопок, при которых открыли основную часть
141

Вавилона, доказали, что авторы
древнего мира отнюдь не
преувеличивали.Вавилонские стены,
согласно Геродоту, Страбону,
Диодору, Ктесию и Филону,—
одно из чудес света —
действительно существовали!
Правда, это чудо света
нельзя было показать в Берлине.с
таким же эффектом, как Ботта
показал своих крылатых быков
в Париже или Лэйярд в
Лондоне — отдельные части
ассирийского царского дворца. Но весь
мир мог увидеть эти стены на
фотографиях, заполнивших
дневные и вечерние газеты, се-
Роберт Кольдевей мейные еженедельники и науч-
(1855—1925) ные ежемесячники. А в музеях
всех пяти частей света
посетители смогли собственными глазами видеть и восхищаться
обломками обыкновенного кирпича, из которого были построены
эти стены, ничем не примечательные внешне, кроме царского
знака Навуходоносора, а значит, глину для них, возможно,
месили библейские пророки.
Кем же был упомянутый Роберт Кольдевей, занявшийся
решением «самой гигантской задачи, когда-либо поставленной
перед археологами»? «Нужный человек на нужном месте»,—
сказали о нем американские репортеры. «Всесторонне
подготовленный, целеустремленный и серьезный исследователь» —
так писали немецкие журналисты. «Человек, любящий в работе
шутку, а в свободное время коньяк», — с юмором дополнили
эту характеристику французские.
Когда он появился в Вавилоне впервые вместе с ассистентом
В. Андрэ и специалистом-ассириологом Б. Майснером, ему
было сорок три года. Родился Кольдевей в 1855 году в Бланкен-
бурге, в Германии; изучал архитектуру, археологию и историю
искусств в Берлине, Мюнхене и Вене, потом отправился в
«античный мир» и поплыл на лодке с какими-то американцами,
основательно осмотрев всю Грецию; затем испытал
археологическое счастье на острове Лесбос, в Сицилии и для разнообразия
в Сирии. Ему хотелось бы посвятить себя полностью археоло-
142

гии, но нужно было на что-то жить, и он принял место
преподавателя архитектурного училища в Гёрлице, читая там курс
лекций по канализации. От этого занятия его оторвало
предложение директора Берлинских музеев, от которого у него
перехватило дыхание, — возглавить раскопки в Месопотамии. Он
принял его и 1 марта 1899 года отправился к руинам Вавилона.
(Вначале, правда, ему пришлось отстреливать в темных
развалинах гиен и шакалов. Хотя он не терпел стрельбу, особенно
когда сам порой становился мишенью для всяких грабителей.
«Эта вечная стрельба, — говорил он, — страшно мешает
человеку работать».) Девятнадцать лет копал там Роберт Кольдевей,
израсходовав почти два миллиона марок на скромную оплату
труда рабочих, на лопаты и тачки. Он освободил Вавилон из
тьмы библейских легенд и сделал его реальным фактом.
Свои раскопки Кольдевей описал в остроумных письмах
друзьям и в сухих сообщениях «многоуважаемому руководству
Берлинских императорских музеев», в сотнях статей и в книге
«Воскресший Вавилон», вышедшей в Лейпциге в 1914 году.
По этим работам можно довольно точно реконструировать
укрепления Вавилона. Он был окружен тремя рядами стен:
ширина первой была 7 метров, второй — 7,8 метра, третьей —
3,3 метра. Перед первой, внешней стеной был ров. Первая
стена была из необожженного кирпича, две другие — из
обожженного. Башни внутренней стены были квадратной формы,
сторона каждой равнялась 8,36 метра; отстояли они друг от друга на
расстоянии 44 метров. Всех башен (их оснований) Кольдевей
раскопал пятнадцать^ но, вероятно, их было 360. Так что
свидетельство Ктесия о 250 башнях на внешней крепостной стене
можно считать достоверным.
Правда, тут есть небольшое несоответствие. Античные
авторы говорят лишь о двух рядах стен. Как же так случилось,
что они не видели третий ряд? Возможно, что пространство
между первыми двумя рядами стен (почти 12 метров) было
заполнено глиной. И если по самой узкой из стен могла
проехать просто колесница, то по двум другим, более широким,
могла проехать колесница с четверкой лошадей (как
утверждает Геродот), а по такой «усиленной стене» могли бы свободно
ехать и две колесницы (как пишет Страбон). И даже «четыре
четверки» (Филон).
А теперь сделаем несколько подсчетов и сравнений, чтобы
наглядно представить всю мощь этих стен, а значит, и труд,
затраченный на их строительство.
143

Вавилонские укрепления в разрезе (схема Р. Кольдевея).
Возьмем за основу цифры Геродота (завышенные) и Стра-
бона (заниженные) об общей протяженности этих стен и
цифры Кольдевея (точные) об их ширине.. .
Их высоту Кольдевей уже не мог установить точно, поэтому
мы исходим при нашем подсчете, который все равно будет
приблизительным, из самой низкой цифры — 22 метра. И будем
считать, имея в виду наш формат кирпича (29X 14x6,5
сантиметра); вавилонский кирпич, насчитывающий пять-шесть
сортов, был несколько больше нашего.
Объем внешних стен согласно этому составлял
приблизительно от 11 до 15 миллионов кубических метров. Если на
каждый кубический метр стены приходится примерно 290
кирпичей, то всего требовалось от 3 до 4 миллиардов штук наших
Реконструкция Вавилонской башни
(по Р. Кольдевею).

кирпичей. Если весь этот кирпич расположить цепочкой, то
мы получили бы пояс длиной примерно от 500 до 600 тысяч
километров; другими словами, мы могли бы им опоясать
земной шар по экватору от 12 до 15 раз... Что касается второй
стены, из обожженного кирпича, то для производства
необходимого количества кирпича должны были работать 250 заводов
с годовой производительностью 10 миллионов штук кирпича.
Так стоит ли удивляться, что писатели древности считали
эти стены чудом света? И что «вавилонский труд» в римской
пословице примерно означал то же, что «рабский труд»?
Но стены Вавилона были не просто голыми стенами. С
внутренней стороны они были облицованы глазурованными
плитками, покрытыми орнаментом, а также изображениями львов,
газелей, драконов и воинов с оружием в руках.
Руины Вавилонской башни.

Дракон. Рельеф, украшающий стену «дороги Мардука» в Вавилоне.
VI в. до н. э. Берлин, Государственные музеи.
Сразу же, в первые дни раскопок, после того как отрыли
неполных десять метров стен, Кольдевей нашел почти тысячу
больших и малых обломков от украшений стен: львиные
хвосты и зубы, ноги газелей и людей, наконечники копий и т. д.
И находки все продолжались... Целых девятнадцать лет!
А теперь представьте себе Вавилон Навуходоносора. На
огромной равнине возвышаются могучие стены с сотнями
башен, покрытые зелеными и голубыми плитками, которые
отражают солнечные лучи далеко к горизонту. А за этими стенами
и башнями — еще более великолепные и высокие. В центре
столицы возвышается самое высокое сооружение между
Евфратом и Тигром — сказочная и в то же время реальная
Вавилонская башня.
И весь этот волшебный пейзаж отражается в огромном
озере, которое защищало от нападения неприступные стены.
Хитроумная водная система давала возможность в случае
опасности затопить равнину вокруг города Вавилона.
Но еще больше, чем крепостные стены (о которых, в конце
концов, было известно), Кольдевея, а вместе с ним и весь мир
поразила другая находка — «Дорога смерти» или, точнее,
«Дорога для процессий бога Мардука».
146

Дорога шла от берегов Евфрата и Больших ворот к
главному храму Вавилона — Эсагиле (святилищу с высокой башней),
посвященному богу Мардуку. Эта дорога
двадцатичетырехметровой ширины тянулась ровная, как шнур, прямо к воротам
богини Иштар, мощному укрепленному сооружению с четырьмя
башнями, а оттуда вдоль царского дворца и зиккурата — к
святилищу бога Мардука. Посредине дорога была вымощена
большими каменными плитами, и во всю длину ее обрамляли
красные кирпичные полосы. Пространство между блестящими
каменными плитами и матовым мощением было залито черным
асфальтом. На нижней стороне каждой плиты было выбито
клинописью: «Я, Навуходоносор, царь Вавилона, сын Набопа-
ласара, царя Вавилона. Вавилонскую дорогу паломников
замостил я для процессии великого владыки Мардука каменными
плитами... О Мардук! О великий владыка! Даруй вечную
жизнь!»
Это была великолепная дорога!
Но все же чудом света эту дорогу делало совсем другое.
В сущности, она была огромным каменным оврагом,
похожим на прекрасно облицованный канал-шлюз. Ничего не было
- ^Д^.^АМ"'"^ ^iJSmm*im«mJMtiT'-*T'i'ig'lii,ii|iHbiiiiiiiii I к..
*- """у ' "" I ill! • "~ лШ \"" it г **т „ I " iimirf-iiinlHr* * ' -if--1—" * ц " ' '"■ ■■ " "**'
JLЯк .iin Щ I И .^»—»»*—*—^^—
Лев. Рельеф, украшающий стену «дороги Мардука>

План Южного дворца Навуходоносора II в Вавилоне.
видно ни справа, ни слева, так как с обеих сторон ее обрамляли
гладкие стены семиметровой высоты, заканчивающиеся
зубцами, между которыми на одинаковом расстоянии стояли
башни, внутренняя сторона стен была облицована блестящей
глазурованной синей плиткой, и на холодном синем фоне грозно
вышагивали львы с ярко-желтой гривой и оскаленной пастью
с клыками. Сто двадцать двухметровых грозных
хищников глядело на паломников; за ними со стен ворот богини
Иштар скалили пасти драконы, рогатые полукрокодилы, полу-
псы с чешуйчатыми туловищами и огромными птичьими
когтями вместо лап. Этих вавилонских драконов было свыше
пятисот пятидесяти.
Почему набожные вавилонские паломники должны были
идти этой дорогой ужаса? Ведь вавилонская религия, полная
магии, чудес и фантастических существ, отнюдь не была
религией ужаса. Но дорога Мардука, вызывавшая чувство
страха, превосходила все, даже храм ацтеков (астеков) в Чичен-
Ице, который называют окаменевшим ужасом.
На этот вопрос знатоки древневавилонской религии так и

не смогли ответить. Им должны были прийти на помощь
военные историки, а главное, специалисты в той области, которую
мы теперь называем наукой психологической войны.
Возможно, дорога великого бога Мардука служила не
просто для процессии паломников, а была и частью
оборонительной системы самой крупной крепости, когда-либо
существовавшей в мире.
Представьте себе, что встретило бы неприятеля, решившего
захватить Вавилон Навуходоносора. Сначала ему пришлось бы
преодолеть широкий ров, в который были пущены воды
Евфрата. Положим, врагу это удалось бы. (/\ля такого случая в
Месопотамии использовали не лодки, а надутые воздухом овечьи
бурдюки, на которых воины плавали, как на спасательных
кругах. Мы знаем об этом из свидетельства Кольдевея — его
рабочие таким образом каждое утро перебирались на работу с
правого берега Евфрата.) Допустим, что неприятель преодолел и
первую, и вторую, и третью линию стен. Правда, при
тогдашней военной технике это трудно представить, но, чтобы понять
смысл и назначение дороги Мардука, допустим это. И вот
неприятель оказывается у главных ворот, а преодолев эти ворота,
попадает на ровную, вымощенную и заасфальтированную
дорогу, ведущую к царскому дворцу. Тогда из бесчисленных
отверстий в башнях на него посыпался бы дождь стрел,
копий и раскаленных асфальтовых ядер. И не осталось бы ему ни
малейшей возможности для убежища или побега. А к этому
прибавилось бы еще одно могучее средство устрашения —
«психологический фактор». Враг оказался бы среди стен, наводящих
ужас, — львов, взирающих с грозным видом, а с ворот богини
Иштар, еще одной крепости, скалили бы пасти полтысячи
драконов! И не требуется много фантазии, чтобы представить, как
это все воздействовало бы на человека шестого века до нашей
эры, верящего в различные фантастические существа, чары и
волшебство...
Дорога Мардука была, следовательно, последней
тактической и стратегической линией при обороне Вавилона, став для
завоевателей непреодолимым препятствием -— настоящей
дорогой смерти.
И все же Вавилон пал... Пал, хотя стены Навуходоносора
продолжали стоять. И никто ими так и не овладел...
Лишнее доказательство того, что и могучие стены и
совершенные линии укреплений не способны сами по себе остановить
врага. Стены и крепостные валы — лишь вспомогательное сред-
149

ство для воинов, их защищающих. Они бесполезны, если эти
воины не пожелают их защищать или если неспособные
командиры позволят уничтожить отряды обороняющихся. Что и
было доказано историей Вавилона.
Но, собственно, и это не было причиной падения Вавилона.
Ведь даже после уничтожения вавилонской армии персидским
царем Киром из многочисленных жителей Вавилона можно
было бы набрать новых воинов для защиты могучих стен. Можно,
но при одном условии: если бы они были заинтересованы в его
обороне. Но Вавилон не был их городом, точно как и
вавилонская империя не была их государством. С точки зрения народа
здесь шла речь всего лишь о смене правителей и деспотов, а это
оставляло его равнодушным.
Но может, в защите Вавилона была заинтересована хотя бы
его правящая верхушка? Нет, когда власть одного правителя
сменялась другой, эта правящая верхушка быстро
приспосабливалась к новой власти и снова занимала привилегированное
положение. Кир пообещал ей сохранить все привилегии,
подкупив дарами. И она открыла ему ворота крепостных стен и
главные ворота Иштар, а щиты воинов, отдающих честь новому
«господину и освободителю», прикрыли пасти грозных львов
на стенах дороги Мардука.
Нет таких стен, которые могли бы задержать неприятеля,
если правящий класс отдает их без боя, чтобы удержать свои
привилегии. И когда читаешь о событиях в Вавилоне,
происшедших в 539 году до нашего летосчисления, то, даже не желая
проводить исторические параллели, задумываешься о событиях,
происшедших в Чехословакии осенью 1938 года... Y\ сразу
приходит на ум, что такие города, как Сталинград и Ленинград, не
были взяты, хотя и не имели никаких крепостных стен...
* * *
Вавилонская башня не входит в «официальный» список
чудес света. Однако она — одно из самых выдающихся
сооружений Древнего Вавилона, а ее название и поныне является
символом сумятицы и беспорядка. Мало кому известно о
вавилонских стенах, только узкий круг специалистов знает о дороге
Мардука, но кто не слышал о Вавилонской башне! О
грандиозной башне из обожженного кирпича, о зиккурате, который
назывался «Этеменанки» — «Дом основания неба и земли».
Главная заслуга принадлежит, разумеется, Библии. «Наде-
150

лаем кирпичей и обожжем их, — сказали потомки Ноя согласно
II главе Первой книги Моисея, — и возведем город и башню,
вершина которой будет касаться самого неба!»
Но видимо, господу богу «подобная наглость» не
понравилась: он сошел к ним и перепутал все языки и наречия, чтобы
строители перестали понимать друг друга, разбросал их по
всему свету, и они перестали строить этот город. Поэтому дали
тому городу имя Бабель.
Однако это сообщение Моисея оказалось не совсем
надежным. Вначале его опровергли дальнейшие страницы самой
Библии, потом свидетельства историков древности и, наконец,
раскопки современных археологов. Вопреки этой «воле
божьей» город Бабель (то есть Вавилон, по-вавилонски Babili —
«Баб-или» — «Врата бога») все же был построен. Равно как и
Вавилонская башня.
И что интересно: подобная башня была построена не только
в Вавилоне. Любой шумеро-аккадский и ассиро-вавилонский
город имел свой зиккурат — большой ступенчатый или
башенный храм со святилищем на вершине, где человек «звезд
небесных касался» и в которое «бог с небес вступал». Как
невозможно раскопать древние римские города и не найти в них
римские бани или представить средневековый город без собора, так
невозможно при раскопках любого города древней м есопота-
мии не найти зиккурат или его остатки.
Поскольку зиккурат — это святилище, храмовое
сооружение, то, чтобы объяснить его назначение и принцип
строительства, придется заглянуть в лабиринт религиозных
представлений Древнего Вавилона. Они столь же темны и неясны, как
и египетские, но все же понятнее нам. Ведь и теперь еще
живут вокруг нас люди, которые своей верой в небесный рай и
подземный ад напоминают древних вавилонян. Понимание
вилонской религии значительно облегчает и Библия, которая
часто ведет прямо в самый центр Вавилона времен
Навуходоносора, знакомя с его храмами, богами и обрядами...
Шумеро-аккадское мировоззрение, прямым, хотя и более
усложненным продолжением которого и является
мировоззрение вавилонян, опиралось на представление о микрокосме и
макрокосме. Все, что существует на земле, — лишь отражение
существующего на небе. Страны, города, реки, моря, Шумер и
Аккад, Ашшур, Ниневия, Вавилон — все это существовало
вначале на небе, а на земле было только их отражение (причем
несовершенное). Все, что происходило на небесах, словно
151

в уменьшенном зеркале, происходило и на земле, судьбы всего
сущего с незапамятных времен зависели от расположения звезд
и созвездий. Звезды определенно влияли на все земные дела.
По расположению звезд можно было не только познать
происходящее, но и предсказать будущие судьбы городов, стран,
людей и вообще всего человечества. Звездное небо было для
вавилонян своеобразной книгой, буквами которой были звезды, и
умение читать эту книгу считалось самой высокой и важной
для людей и государств наукой. И не только наукой, но и
искусством.
Небо и земля, согласно представлениям вавилонян,
составляли единое физическое целое. Небо им представлялось полым
полушарием из твердого камня, стоящим на плоской земле,
которая, словно доска, плавала во всемирном океане. Небо имело
три слоя-«этажа», в которых жили боги; жители земли видели
лишь свод самого нижнего «этажа», где были звезды и «окна»,
откуда шел дождь. Земля тоже состояла из трех слоев, от
всемирного океана она была отделена стеной, а по краям имела две
горы: из-за восточной солнце всходило, а за западную
заходило. Верхний слой земли был заселен людьми, в среднем
находилось царство бога Эа, в нижнем — царство мертвых с
дворцом, окруженным семью стенами, где царил бог Нергал с
богиней Эрешкигаль и с 600 подземными духами.
Всем этим миром—небесным, земным и
подземным—управляли боги, выполнявшие самые различные функции и
обладавшие самыми разными свойствами, которые по сути своей
представляли различные силы и явления природы. Эти боги имели
либо человеческое подобие, либо представали в виде различных
фантастических чудищ. Возглавляла ассиро-вавилонский
пантеон троица богов, уже известная со времен шумеро-аккадской
династии: бог неба Ану (Ан), бог земли Энлиль (Элил) и бог
вод и мудрости Эа (Энки).
Другой важной божественной троицей были боги небесных
светил: бог солнца Уту (в Шумере) или Шамаш (в Аккаде),
бог луны Наннар или Син и богиня звездного неба Иштар
(которую отождествляют с Венерой). Богом войны и охоты был
Нин у рта (библейский Нимруд), его жену звали Баба или Гулу;
богом ада и смерти — Нергал. Важными богами считались еще
бог бури и дождя Адад и бог мудрости и помощи людям Мар-
дук. Из обширного списка этих членов небесного правительства
стоит упомянуть еще одного бога — бога науки и писцов Набу,
звездой которого был Меркурий.
152

Кроме того, любой уважающий себя город имел своего
собственного бога или специально выбирал для себя кого-
нибудь из верховных богов. Так, богом Ашшура был Адад,
а Вавилона — бог Мардук (Бел Мардук). И когда
какой-нибудь город становился в стране главным, то и его
бог-покровитель возглавлял весь пантеон богов. Так, во времена
Навуходоносора во главе всех богов стоял вавилонский Бел Мардук.
Посредниками между богами и людьми были жрецы.
Иерархия ассиро-вавилонских жрецов была очень сложной и
разветвленной. Известно свыше 30 служебных категорий
вавилонских жрецов... Важную роль играли и жрицы...
Наместником бога на земле был царь, бывший
одновременно верховным жрецом. Царь считал себя властителем
божьей милостью и обладал абсолютной властью; правильней
было бы назвать эту вавилонскую систему государственного
управления «теократической деспотией». Чтобы знать волю
богов (а значит, чтобы решать важные политические, военные
и всякие другие вопросы), царь имел в своем распоряжении
многочисленных жрецов, делившихся на разные комиссии
специалистов по тем или иным вопросам: одни, скажем,
занимались толкованием снов, другие — предсказаниями по печени
жертвенных животных и т. д. (Важнейшие предсказания
тщательно хранились в государственном архиве, к ним обращались
по мере надобности.) Прежде всего царь заботился о культе
богов, об их храмах и жертвоприношениях. Вторая его
обязанность состояла в постоянном расширении территории своего
государства. А уже из этих обязанностей вытекали и
остальные.
Для того чтобы узнать волю богов, требовалось прежде
всего вести наблюдение за звездами, их расположением.
Поэтому уже первые ассиро-вавилонские храмы становятся
астрономическими обсерваториями и приобретают форму
«искусственной горы», башни. Вполне возможно, что эта форма
храмов была взята у шумеров, которые верили, что боги
обитают на высоких горах, а так как на Месопотамской равнине гор
не было, не оставалось ничего другого, как их построить.
Древнейшие храмы в форме башни, зиккураты, были двух-
или трехъярусными. На них поднимались по трем лестницам,
ведущим к воротам на фасаде первого яруса. На третьем ярусе
находилось само святилище — храм. Ярусы храма были разного
цвета. (Например, у зиккурата Нанны в Уре первый ярус был
сине-голубой, второй — красный, третий — темно-синий.)
153

Позднее — как свидетельствуют раскопки — количество ярусов
храма увеличивалось. Вавилонский зиккурат, Этеменанки,
самый большой и самый известный, построенный (вернее,
законченный) во времена Навуходоносора II, насчитывал уже
семь ярусов. Он действительно имел вид башни.
Что же это было за сооружение? Согласно Кольдевею,
раскопавшему фундамент и руины башни, она имела квадратное
основание, каждая сторона этого квадрата равнялась 90 метрам.
Ее высота была также 90 метров. Первый ярус имел высоту
33 метра, второй—18, третий, четвертый и пятый по 6,
седьмой— святилище бога Мардука — был высотой в 15 метров.
Стояла Вавилонская башня на левом берегу Евфрата,
окруженная жреческими домами, храмовыми сооружениями и
домами для паломников, которые стекались сюда со всей
Вавилонии. Самый верхний ярус башни был облицован синими
блестящими плитками, их цвет чудесно контрастировал с
мутно-желтыми водами Евфрата, над которыми был перекинут
каменный мост у южных стен этого вавилонского Ватикана.
Мост этот был тоже одним из самых удивительных
сооружений древнего Вавилона. (Его основой служили пять опор,
которые сужались против течения. Они были вытесаны из
огромных глыб, скрепленных «железом и свинцом», как пишет
Геродот. Мост, такой же широкий, как и дорога Мардука, был
выложен красным кирпичом, залитым асфальтом. Начинался
мост в тени пальмовой рощи на правом берегу Евфрата и вел
к главным воротам в вавилонской стене, которые были
своеобразным тоннелем длиной от 30 до 40 метров с высокими
сторожевыми башнями в начале и в конце.)
Геродот основательно осмотрел Вавилонскую башню и,
вероятно, даже побывал на ее вершине. Из-под его пера
появилось описание Вавилонской башни — единственное
документальное описание свидетеля-очевидца из Европы. Процитируем
отрывки из 181, 182 и 183-й глав I книги его «Истории».
«В середине каждой части города воздвигнуто здание.
В одной части — царский дворец, окруженный огромной и
крепкой стеной; в другой — святилище Зевса Бела с медными
вратами, сохранившимися еще до наших дней. Храмовый
священный участок — четырехугольный, каждая сторона его
длиной в 2 стадия. В середине этого храмового священного участка
воздвигнута громадная башня, длиной и шириной в 1 стадий.
На этой башне стоит вторая, а на ней — еще башня; в общем,
восемь башен — одна на другой. Наружная лестница ведет на-
154

верх вокруг всех этих башен. На середине лестницы находятся
скамьи — должно быть, для отдыха. На последней башне
воздвигнут большой храм. В этом храме стоит большое,
роскошно убранное ложе и рядом с ним золотой стол. Никакого
изображения божества там, однако, нет. Да и ни один человек
не проводит здесь ночь, за исключением одной женщины,
которую, по словам халдеев, жрецов этого бога, бог выбирает себе
из всех местных женщин.
Эти жрецы утверждают (я, впрочем, этому не верю), что сам
бог иногда посещает храм и проводит ночь на этом ложе...
Есть в священном храмовом участке в Вавилоне внизу еще
и другое святилище, где находится огромная золотая статуя
сидящего Зевса. Рядом же стоят большой золотой стол,
скамейка для ног и трон — также золотые. По словам халдеев, на
изготовление [всех этих вещей] пошло 800 талантов золота.
Перед этим храмом воздвигнут золотой алтарь. Есть там и
еще один огромный алтарь — на нем приносят в жертву
взрослых животных; на золотом же алтаре можно приносить
в жертву только сосунков. На большом алтаре халдеи ежегодно
сжигают 1000 талантов ладана на празднике в честь этого бога.
Была еще в священном участке в то время, о котором идет речь,
золотая статуя бога, целиком из золота, 12 локтей высоты. Мне
самому не довелось ее видеть, но я передаю лишь то, что
рассказывали халдеи. Эту-то статую страстно желал Дарий, сын
Гистаспа, но не дерзнул захватить ее. Однако Ксеркс, сын его,
похитил статую, повелев умертвить жреца, который не
позволял [прикасаться к статуе] и двигать ее с места. Так роскошно
украшен этот [храм] и священный участок, где также есть
много посвятительных даров от частных лиц».
Д,ая лучшего понимания свидетельства Геродота
необходимо несколько объяснений. Высшему вавилонскому божеству
дается имя Зевса, тем самым он приравнивается к высшему
божеству греческому. Талант — это единица веса, которой
пользовались уже во времена гомеровской Греции, вскоре он
стал и денежной единицей. В разных краях и в разные времена
он был не одинаков; в самой распространенной системе веса
(эгинской) талант составлял примерно 38 килограммов.
Вавилонский талант равен 29,5 килограмма; его «эталон» в форме
каменной утки хранился под фундаментом храма — точно так
же, как эталон нашего метра из платины и иридия лежит под
землей в Париже. «В оные времена» — означает 539 год до
н. э., год завоевания Вавилона Киром.
155

Согласно Геродоту, Вавилонская башня имела восемь
ярусов, ширина самого нижнего равнялась 180 метрам. По Коль-
девею, она была на ярус ниже, а нижний ярус был шириной
в 90 метров, то есть, грубо говоря, вполовину меньше. Трудно
не верить Кольдевею, человеку нашего века, серьезному
ученому. Возможно, во времена Геродота, башня стояла на какой-
нибудь террасе, хотя и невысокой, которая за тысячелетия
сровнялась с землей, и при раскопках от этой террасы не нашли
и следа. Тогда можно объяснить свидетельство Геродота о
ширине башни (если он эту террасу считал за часть башни) и о ее
восьмом ярусе. А возможно, здесь какая-то ошибка. Трудно
сказать...
Но следует принять во внимание, что Кольдевей
подтвердил данные Геродота о квадратном основании башни.
Насколько средневековая Европа забыла своих греческих учителей,
свидетельствует тот факт, что в Пизе в XII веке построили
башню, подобную Вавилонской, но придали ей округлую
форму. Такой же круглой изображает ее и Питер Брейгель
Старший в середине XVI века на своей известной картине
«Вавилонская башня».
По свидетельствам Геродота (других у нас нет), мы не
можем сегодня судить о том, какой «золотой клад» хранился
в святилище до падения Вавилона. Когда Геродот посетил
Вавилон, там уже не было, как он пишет, «статуи из чистого
золота, 12 локтей высоты». Это относится и к «частным
дарам», и к «золотому алтарю». Но даже то, что он
рассказывает о статуе Мардука и ее окружении, помогает нам, хотя бы
приблизительно, представить, какие сокровища могли
скрываться в святилище. Если бы он привел их вес в
вавилонских талантах, это равнялось бы приблизительно 23 600
килограммов золота. Но он приводит этот вес в греческих
талантах, и это равняется 29 600 килограммам золота... Для
небольшого сравнения: приведенный Геродотом вес статуи
Мардука вместе со всем, что к ней относилось, превышает всю
добычу золота в США в 1945 году (28600 кг) на целую тонну!
Вавилонская башня во времена Геродота была фактически
«новостройкой». Ее начали строить при Набопаласаре, а
закончили при Навуходоносоре. «Однажды приказал мне Мар-
дук, — читаем мы надпись Набопаласара, — чтобы я зиккурат,
который до меня претерпел бедствия и был разрушен,
восстановил и вершину его к небесам направил». Навуходоносор
продолжал: «И я участвовал в этом деле, построил я вершину
156

Этеменанки, чтобы она с небесами соперничала». Значит,
башня строилась в то же время, что и вавилонские стены, и
дорога Мардука! Сколько же людей и материальных средств
должен был иметь для этого вавилонский деспот и как же были
закрепощены народные массы! И не отразилась ли в
библейской легенде о «смешении языков» при строительстве
Вавилонской башни та историческая действительность, что для
строительства этих чудес света сюда были согнаны несметные
людские толпы со всего разноплеменного вавилонского царства?
О других древнейших вавилонских зиккуратах остались
лишь упоминания. Нам известно о зиккурате Хаммурапи: он
стоял на месте более древнего храма, превратившегося в руины.
(Но кто построил этот более древний зиккурат и был ли он
первым, мы не знаем.) Еще до Синаххериба завоевали Вавилон
и разрушили Вавилонскую башню Тукульти-Нинурта и Сар-
гон, а после них Ашшурбанипал. По непроверенным
историческим данным, Вавилонская башня пять раз превращалась
в руины и пять раз строилась заново.
Когда Вавилон завоевал Кир, то он не разрушил башню,
а провозгласил: «Мардук, великий владыка, явил милость ко
мне, Киру, который его почитает, и к Камбизу, сыну моему,
и ко всему моему войску, ибо мы щедро и с радостью славили
его величие». Вавилонская башня даже так понравилась Киру,
что он приказал по ее подобию построить себе в Экбатанах
гробницу (она сохранилась и поныне). Ксеркс — здесь
историки не единодушны — якобы еще раз превратил башню в
руины; во всяком случае, нет сомнения, что он ограбил ее (оставив
лишь золотую статую Мардука). Но подлинно то, что
Александр Македонский, завоевав Вавилон, увидел башню лишь в
руинах. Он намеревался построить ее еще раз. «Но, — как
пишет Страбон, — этот труд требовал много времени и сил, ибо
руины пришлось бы убирать десяти тысячам людей два месяца,
и он не осуществил свой замысел, так как вскоре заболел
и умер».
Очевидно, при Александре фундамент башни еще
сохранялся. И в 1900— 1911 годах рабочие Кольдевея откопали его.
* * *
И все же самым большим чудом Вавилона в древнем мире
считались висячие сады Семирамиды. Не вавилонские стены,
которые были могучими, не Вавилонская башня, которая была
157

грандиозной, не Мардукова дорога, которая была всего лишь
ошеломляющей, а творение, награждаемое всеми этими
эпитетами и, кроме того, как пишет Филон, прославившееся
«красотой необыкновенной».
Правда, в новейшее время, вплоть до начала нашего
столетия, висячие сады считались чистым вымыслом, а их
описания — просто излишествами разыгравшейся поэтической
фантазии.
Первой способствовала этому сама Семирамида, вернее, ее
биография. У Ктесия сохранилось ее подробное жизнеописание,
повторенное потом почти дословно Диодором. О его
достоверности пусть судит сам читатель:
«В давние времена был в Сирии город Аскалон, а рядом
с ним глубокое озеро, где и стоял храм богини Деркето»,
походившей внешне на рыбу с человеческой головой. Афродита
(по невыясненной причине) рассердилась на нее и заставила
Деркето влюбиться в обычного смертного юношу. Потом
Деркето родила ему дочь и в гневе, раздраженная этим
неравным браком, убила юношу, а сама скрылась в озере.
Девочку спасли голуби: они согревали ее крыльями, носили в
клювах молоко, а когда девочка стала уже есть все, приносили ей
сыр. Пастухи, заметившие, что в сыре выдолблены дырки,
отправились по следу голубей и нашли прекрасное дитя. Они
взяли его и отнесли к смотрителю царских стад Симмасу. «Он
сделал девочку своей дочерью, дал ей имя Семирамида, что
у жителей Сирии означает «голубка», и примерно ее воспитал».
«Своей красотой она превосходила всех» — это и стало
залогом ее дальнейшей карьеры. Во время своей служебной
поездки в эти края Семирамиду увидел Оннес, первый царский
советник, и тут же в нее влюбился. Он попросил у Симмаса
ее руки и сделал своей супругой, забрав в Ниневию, где она
вскоре родила ему двух сыновей. «Поскольку кроме красоты
она отличалась всеми достоинствами, то имела над мужем
полную власть, он без нее ничего не предпринимал, и все ему
удавалось».
Потом началась война с соседней Бактрией, а с нею и
головокружительная карьера Семирамиды... Царь Нин отправился
на войну с большой армией: «с 1 700000 пешими, 210000
всадниками и 10600 боевыми колесницами». Естественно,
приходили только победоносные сообщения, но столицу Бактрии
воины Ниневии никак не могли взять. Каким бы ни был
трусливым неприятель, он отражал все героические атаки ниневий-
158

ского войска на столицу, и Оннес, не в силах ничего
предпринять, начал уже тяготиться ситуацией. Тогда он пригласил на
поле боя свою красивую жену.
«Отправляясь в путь, как пишет Диодор, она повелела
сшить себе новое платье», что, впрочем, для женщины
естественно. Но платье было не совсем обычным: во-первых, оно
было столь элегантно, что определило моду среди тогдашних
светских дам; во-вторых, оно было сшито таким образом, что
нельзя было установить, кто в нем, мужчина или женщина.
Приехав к мужу, Семирамида изучила боевую обстановку и
установила, что царь ведет атаку всегда на самую слабую часть
укреплений согласно военной тактике и здравому смыслу. Но
Семирамида была женщиной, а значит, не была отягощена
военными знаниями. Она призвала добровольцев и атаковала
самую сильную часть укреплений, где — по ее
предположению— было меньше всего защитников. С легкостью одержав
победу, она использовала момент внезапности и заставила
город капитулировать. «Царь, восхищенный ее храбростью,
одарил ее и принялся уговаривать Оннеса уступить
Семирамиду добровольно, обещая за это отдать ему в жены свою
дочь Сосану. Когда Оннес не пожелал согласиться, царь
пригрозил выколоть ему глаза, ибо он слеп к приказаниям своего
господина. Оннес, страдая от угроз царя и любви к жене,
в конце концов сошел с ума и повесился».
«Таким путем Семирамида приобрела царский титул».
Оставив в Бактрии послушного ему наместника, Нин
вернулся в Ниневию, женился на Семирамиде, а она родила
ему сына Ниния. «После смерти царя она взяла власть
в свои руки».
Семирамида больше не вышла замуж, хотя ее руки
(естественно, из-за ее красоты) домогались многие. И,
предприимчивая по характеру, она решила превзойти своего умершего
царственного супруга. Она основала на Евфрате новый город —
Вавилон, возвела вокруг него стены и мост через реку — «все
это за один год». Потом осушила вокруг города болота, а в
городе построила большой храм с башней, «которая была
необычайно высокой, и халдеи там наблюдали восход и закат звезд,
ибо для этого подобное сооружение было самым подходящим».
Она повелела построить и статую Бела, весом в 1000
вавилонских талантов (равных примерно 800 греческим), возвела еще
великое множество храмов и городов, а когда строительство ей
надоело, начала войну. Первую Тридцатилетнюю войну.
159

Неизвестно, какую причину она для этого нашла (в те
времена это было делом второстепенным), но так или иначе
вторглась в Мидийское царство. Оттуда она отправилась
в Персию, затем в Египет, в Ливию и, наконец, в Эфиопию.
И всюду Семирамида одерживала славные победы и
приобретала для своего царства новых рабов. Лишь в Индии ей
почему-то не повезло. После первых успехов она потеряла
три четверти армии. Правда, это не повлияло на ее твердое
желание одержать победу во что бы то ни стало, но в конце
концов ее задело стрелой, поцарапав плечо, и так как она имела
самого быстрого коня на свете, то остановилась только в
Вавилоне. Там ей явилось небесное знамение, что она не должна
продолжать войну, и потому она, победив в себе ярость,
вызванную невежливыми посланиями индийского царя (он
назвал ее любительницей любовных приключений, но употребил
более грубое выражение), правила дальше в мире и согласии.
Тем временем ее сын счел, что она слишком долго правит
страной, и «с помощью одного евнуха решил ее убить». Но
Семирамида вовремя поняла, что главнейшее искусство великой
артистки — а таковой она и была — вовремя сойти со сцены, и
передала власть сыну. «Потом вышла на балкон, превратилась
в голубку и улетела... прямо в бессмертие».
Сохранилась, однако, и более реалистическая версия ее
жизнеописания.
Афиней из Навкратиса (II в. н. э.), греческий писатель,
пишет, что Семирамида вначале была «незначительной
придворной дамой при дворе одного из ассирийских царей», но
была она «столь прекрасна, что своей красотой завоевала
царскую любовь». И вскоре уговорила царя, взявшего ее
в жены, дать ей власть всего на пять дней...
Но, получив в руки жезл и облачась в царское платье, она
сразу устроила великое пиршество, на котором склонила на
свою сторону военачальников и всех сановников; на второй
день она уже повелела народу и благородным людям
воздавать ей почести как царице, а своего мужа бросила в темницу.
Так эта решительная и предприимчивая женщина захватила
трон и сохранила его до старости, совершив многие великие
деяния.
«Таковы противоречивые сообщения историков о
Семирамиде», — скептически заключает Диодор.
И все же Семирамида была реальной исторической
личностью.
160

Правда, о ней нам мало известно. Кроме известной Шамму-
рамат мы знаем еще нескольких «Семирамид». Об одной из них
Геродот пишет, что «она жила за пять человеческих веков до
другой вавилонской царицы, Нитокрис», то есть около 750 года
до н. э. Другие историки называют Семирамидой Атоссу, дочь
и соправительцу царя Белоха, правившего в конце VIII века
до н. э. А может, Семирамида — просто второе имя Нито-
криды, жены царя Навуходоносора? Ни одна из этих
возможностей не исключена — правда, в связи с этими Семирамидами
ни слова не упоминается ни о каких висячих садах.
Всего этого было достаточно впоследствии для ученых,
чтобы провозгласить Семирамиду полулегендарной личностью.
И ее висячие сады поместить в царство сказок, где-то, скажем,
рядом с избушкой на курьих ножках или пряничным домиком.
Подобная точка зрения казалась научно обоснованной — и
вдруг Кольдевей эти сады нашел!
Однажды при раскопках он наткнулся на какие-то своды.
Они были под пятиметровым слоем глины и щебня на холме
Каср, скрывавшем в себе руины южной крепости и царского
дворца. Своды? Это звучит не так уж заманчиво. Д,ля нас,
но не для архитектора Кольдевея. Это были первые своды,
которые раскопали в Вавилоне из-под тысячелетнего слоя.
Кольдевей продолжал раскопки. Он рассчитывал под
сводами найти подвал, хотя ему и казалось странным, что подвал
оказался бы над крышами соседних зданий. Однако никаких
боковых стен он не нашел. Лопаты рабочих отрывали только
столбы, на которые эти своды опирались. На первый взгляд
столбы как столбы, но для архитектора Кольдевея они
представляли необыкновенный интерес. Столбы были каменные.
А камень в месопотамской архитектуре был большой
редкостью. До этих пор его нашли лишь в одном месте этого
огромного города — на северных склонах Касра.
И наконец, Кольдевей обнаружил следы глубокого
каменного колодца. Правда, это могли быть и стены высокой
круглой башни, ведь нельзя забывать, что Вавилон раскапывали
сверху вниз и уровень его улиц порой оставался загадкой.
Но впоследствии установили, что все же это колодец, но
колодец со странной трехступенчатой спиралевидной шахтой.
Кто знает, как бы разгадали смысл этого сооружения, не
имей Кольдевей-архитектор одного пристрастия: его любимым
занятием была история канализации. Архитектор с фантазией
поэта — уж не столь частый дар природы, но архитектор, поэт
161

плюс археолог и историк, занимающийся вопросами
канализации, — подобное редкое сочетание как раз и оказалось у
Роберта Кольдевея. И именно этого единственного человека волею
случая Берлинский музей послал на раскопки в Вавилон.
Только такой человек мог прийти к мысли, которую в первый
момент сам же отверг.
Тогда Кольдевей обратился к Диодору, Страбону, Беросу,
к уже разгаданным текстам клинописи древних вавилонян, и
они подтвердили ему, что камень действительно использовали
при строительстве лишь в двух местах во всем Вавилоне: на
северном склоне Касра, который он уже откопал, и в висячих
садах. И когда он прочитал один абзац из XVII книги
«Географии» Страбона, посмотрел на чертежи своих раскопок,
взглянул еще раз на современные месопотамские устройства для
зачерпывания воды, которые вполне бы подошли для этого
колодца, то написал в Берлин отчет о работе и походя приписал,
что после всех этих трудов идет отдохнуть в тени «висячих
садов Семирамиды». Разумеется, это посчитали за поэтический
образ и хорошую шутку.
Прочитаем и мы абзац из Страбона:
«Эти стены, равно как и висячие сады, считаются одним из
семи чудес света. Сад представляет собой квадрат, и каждая
сторона его измеряется четырьмя плефрами (то есть примерно
120 метров. — В. 3.), он держится на сводах, в свою очередь
поддерживаемых столбами из плит, поставленных друг на
друга, как кубики. Опоры внутри заполнены землей, и в них
могут расти самые большие деревья. Опоры сделаны из
обожженного кирпича, скрепленного асфальтом. Асфальтом залиты
и своды и опоры из каменных блоков. Самая высокая
поверхность имеет ступенчатые террасы, а на тех террасах
спиралевидные черпаки, которыми рабочие черпают воду из Евфрата.
Река эта течет посреди города и имеет ширину в один стадий, —
возле реки и расположены сады».
В этом описании Страбона кое-что остается неясным. Но
если перед этим посмотреть на чертеж сводов и опор,
сделанный Кольдевеем на основе раскопок, принцип устройства садов
начинает проясняться. Прежде чем окончательно и воочию
представить сады, стоит взглянуть, как описывает их Филон,
который, очевидно, опирается на более ранние свидетельства
античных авторов и на технические описания некоторых
висячих сооружений древности (например, книдских «висячих
променад»). ..
162

Вот что пишет Филон:
«Висячими называют сады, в которых растения растут
высоко над землей, вознесенные в воздухе... Таково их описание.
Прежде всего здесь имеются каменные столбы, которые и
держат всю постройку; их разукрашенные пьедесталы создают
зал или колоннаду. На них крепятся пальмовые балки,
разделенные лишь узким пространством, пальмовое дерево
единственное, которое не разбухает от сырости... На этих балках
лежит большой слой земли, и в нее высажены широколистые
и другие деревья, что растут в садах, как и самые разные
цветы,—одним словом, все, что для глаз приятно и языку
вкусно. Перед посадкой всю эту землю несколько раз
перекапывают, и почва эта хороша для сада, как никакая другая. Она
словно поле, взрыхленное плугом, над головами тех, кто гуляет
под ним между столбами. А вода подается либо силой
собственного падения из высоко расположенных колодцев, либо ее
поднимают при помощи силы давления по трубам витыми
спиралями и специальным устройством. Так поддерживается
влага в почве, и растут там растения вечнозеленые и
лиственные деревья естественной силы и величины, с могучими
корнями».
Перед нами три описания висячих садов Семирамиды —
Кольдевея, Страбона и Филона, и понятно, почему в
античности считали их чудом света. И хотя другие сооружения
превосходили их и размером, и стоимостью, все же сады выделялись
среди всех: во-первых, оригинальностью своей идеи; во-вторых,
техническим совершенством и своеобразной смелостью
строительной мысли; и в-третьих, своей красотой. Мы пишем
«в-третьих», но в Древней Греции ставили красоту на первое место.
Согласно этим трем описаниям, Иракское управление по
охране культурных памятников решило в 1964 году
реконструировать висячие сады Семирамиды. Однако из-за
дороговизны эти работы были приостановлены после реконструкции
фундамента. И мы можем представить эти сады, лишь прибегая
к фантазии.
Может, на них походят волшебные Фюрстенбергские сады
или орнамент лестниц под Пражским градом в стиле барокко?
Или Бельведер, который создал Гильдебранд в Вене над
террасами искусственных гротов г А может, Петергоф (Петродво-
рец) Растрелли с каскадами водопадов или парк в Казерте близ
Неаполя? Но не станем терять время в поисках примеров из
современной эпохи. Довольно трудное занятие.
163

И все же античность оставила нам в наследство в Европе
несколько сооружений, которые, вероятно, помогут нам
представить, как выглядели эти сады. Вспомним хотя бы римский
водопровод в Южной Франции, называемый ныне Гардский
мост. Вот на таких столбах, составляющих, правда, как бы
четыре стены, и парили в воздухе сады Семирамиды. Примерно
так выглядела колоннада, служившая продолжением высоких
стен Южной крепости, а на ступенчатой крыше этой
колоннады располагалась пальмовая роща и сад из кипарисов, там
били поющие фонтаны и сверкали серебряные вазы с лилиями
и звездочками анемонов. В центре садов легко можно
представить беседку, покрытую черными, оранжевыми, золотыми,
белыми и серо-зелеными плитками. «Дом радости и
очарования», где сама Семирамида в нарядных одеждах, сверкающих
всеми цветами радуги и стянутых широким поясом, в
драгоценных каменьях, слушала звуки флейт и стихи поэтов, а над ней
колыхались страусовые опахала в руках черных рабов из
Эфиопии. ..
А романист старого стиля, возможно бы, еще добавил:
«И когда Син осветил своим серебряным светом это чудо света,
ненужными оказались факелы, наполненные пчелиным воском,
которые висели на золотых скобах среди зелени высоких
тамарисков, и крылатые быки с человеческой головой как символ
вездесущей силы и мудрости смотрели с высоты сооружения,
поднимавшегося до хрустального небесного свода на
необозримой равнине за стенами города Вавилона».
* * *
Но все красоты и чудеса этого города, «где жило десять
раз по десять мириадов людей, жилища которых занимали
площадь большую, чем поля в иных царствах», превратились
в руины, прикрытые слоем песка и серой глины...
Тысячелетия потребовались, чтобы Вавилон исчез. Его не
уничтожил новый Синаххериб, он не пал от вражеских рук,
как Мехико времен Монтесумы,.— он умер естественной
смертью. Еще при Александре он был городом с населением
в полмиллиона, и одних только храмов, святынь и алтарей
было 1008. Во времена Селевкидов в его дворцах жили потомки
«властителей четырех стран света», при парфянской династии
здесь селились уже потомки их слуг, при Сасанидах здесь жили
бедные крестьяне; во времена багдадских халифов обитали
164

лишь кочевники-бедуины, а после прихода турецких
завоевателей исполнились слова библейского пророка Иеремии:
«И будет Вавилон грудой развалин...»
Разрушение Вавилона было довершено в последующие
столетия: окрестные жители видели в Вавилоне лишь склад
строительного материала и уносили из него все, что можно
унести. Не меньше половины современных домов в
ближайшем городе Гилле и сотни домиков и хлевов в окрестных
селениях построены из кирпичей, сделанных современниками
древних пророков. Даже на строительстве плотины между
Индийским каналом и Евфратом использовали кирпич времен
Навуходоносора. Он был дешевле привозного.
И вопреки всему Вавилон не исчез. От него остались не
только развалины, которые Кольдевей раскопал вместе с
арабскими рабочими и немецкими ассистентами, не только
название, служащее символом путаницы и всеобщей неразберихи,
но остался — и это для нас важнее всех вавилонских чудес
света—его вклад в сокровищницу человеческой культуры.
Правда, мы знаем, что этот вклад был не только вавилонским. Но
Вавилон не забыл унаследованную им шумеро-аккадскую
культуру, а, напротив, обогатил ее. Самое ценное из его
культурного наследия и по сей день живет во всех частях света.
Об этом «Вавилоне в нас» мы порой забываем. Сколько раз
за день мы смотрим, к примеру, на часы, но нам не приходит
в голову, что их двенадцатичасовой циферблат — вавилонского
происхождения. Ведь в других случаях у нас десятичный счет.
Наш час насчитывает шестьдесят минут, минута — шестьдесят
секунд. Эту систему, которая дает возможность удобно делить
на два и три, мы тоже унаследовали через греков от
вавилонян (а вавилоняне — от шумеров). В нашей неделе семь
дней, а в месяце четыре недели — и это все уже было в
Вавилоне.
Вавилоняне открыли формулу для определения площади
треугольника, прямоугольника и трапеции (правда, для
вычисления площади круга у нас есть более точная формула).
Это относится и к определению объема куба, параллелепипеда,
обычной и усеченной пирамиды, конуса и т. д.
Задолго до Пифагора (примерно 580 — 500 гг. до н. э.)
вавилоняне знали, что площадь квадрата, построенного на
гипотенузе прямоугольного треугольника, равняется сумме
площадей квадратов, построенных на катетах. Они умели
возводить в квадрат и в куб, знали таблицу чисел, возведенных
165

Рельеф из Элама.
во вторую и третью степень. Они открыли принцип
позиционной системы чисел (при которой одна и та же цифра может
иметь различную величину в зависимости от ее места в ряду
цифр), до чего не додумались даже римляне. Они разделили
окружность на 360 частей и ввели градусную систему, которую
мы используем и поныне.
Для интереса мы приводим
несколько примеров из
вавилонского задачника,
относящегося к концу второго
тысячелетия до н. э.: «Определите
длину диагонали
прямоугольника, если известна длина его
сторон. .. Сколько земли
требуется на строительство плотины,
размеры которой нам известны,
и сколько земли принесет
каждый рабочий, если нам известно
их количество?» Или:
«Сколько весит одна минута?» Это не
шутка, а задача для старших

учеников. «Мина», от
которой произошла наша
«минута», была единицей веса
и состояла из 60 шекелей,
примерно наших 500
граммов. Одновременно «мина»
была и единицей времени,
в продолжение которого
стояла на часах стража,
и равнялась она нашим
двум часам. За два часа
из «стандартных»
вавилонских водяных часов
вытекало столько воды, сколько
весила одна мина. «Какой
объем должна иметь вода
в часах, которые
наполняются раз в день, и какого
размера должно быть
отверстие на дне, чтобы за
мину времени вытекала
мина воды?»
С удивительной
точностью они определяли
солнечный год и при
определении «аномалистического
месяца» (время между
двумя положениями Луны,
когда она ближе всего к
Земле) ошиблись в
сравнении с современными
астрономами, оснащенными
совершенными астрооптиче-
скими и фотометрическими
устройствами, только на
3,6 секунды; при
вычислении синодического месяца
(времени между двумя
фазами Луны, например, от
полнолуния до
полнолуния) — меньше, чем на
0,1 секунды.Уже в VII веке
Ассиро-вавилонское представление
об устройстве Вселенной.
Голова быка. Навершие резонатора
арфы. Из царской гробницы в Уре.
III династия Ура. Середина III тыс.
до н. э. Багдад, Иракский музей.

Вавилонская карта мира, найденная в Сиппаре. Лондон, Британский музей.
до н. э. вавилоняне предсказывали затмение Луны, а позже
и Солнца. Задолго перед этим они отличали звезды от планет
(знали их семь). Названия многих наших звезд и созвездий,
как и все названия созвездий Зодиака (Рак, Лев, Скорпион,
Весы и т. д.), взяты тоже у вавилонян. И когда мы говорим,
что кто-то родился «под счастливой звездой», то прибегаем
к тому же речевому обороту, как и древние вавилоняне,
которые говорили буквально так же.
И тут мы переходим к другой части вавилонского наследия.
Мы уже видели, как ассиро-вавилонское мировоззрение вело
к астрологии, к предсказанию будущего по «великой книге
168

звездного небосвода». Астрология как «искусство халдеев»
проникла из Вавилона в Грецию и Рим, а оттуда и в Европу,
где еще долго удерживалась после своего расцвета в XV—
XVII веках. А кое-где удержалась и поныне. (И даже
модернизировалась: скажем, в западноевропейской печати и ныне
то и дело появляются объявления астрологов, которые за
сходную цену составляют гороскопы, всем желающим дают
советы при выборе мужа или жены, при покупке и продаже
акций и т. д.)
В Америке весьма своеобразным способом астрология
проникла и в экономическую теорию. Один серьезный профессор
одного американского университета установил, что существует
«связь» между периодически появляющимися пятнами на
Солнце и — экономическими кризисами! Солнечные пятна
якобы воздействуют на людей и их настроение, и у них
пропадает «желание покупать»! ..
В медицине, как и в астрономии, научные знания
переплетались у вавилонян с верой в чудеса. Но при диагнозе многих
болезней они правильно или довольно правильно
устанавливали их причину и характер заболевания.
Так, они установили, что проказа, чесотка и различные
кожные заболевания заразны и носителями инфекции являются
пыль и вши; они также открыли, что причиной болезни, при
которой «человеческое тело
желтеет, лицо желтеет и чернеет
и даже чернеет корень языка»,
то есть причиной желтухи,
является нарушение в работе
печени и желчного пузыря.
Отваживались они и на сложные
хирургические вмешательства (хотя
им в этом препятствовали
некоторые жестокие законы,
например § 218 Свода законов Хам-
мурапи: «Если лекарь сделает у
свободного человека тяжелую
операцию бронзовым ножом,
отчего этот человек умрет, или
разрежет свободному человеку
бронзовым ножом глазное яб- ы^л^., „,.„„„,> „„ „ а
г Изображение вавилонских богов:
локо и тот лишится глаза, то слеВа бог бури Адад с молнией
отрезать ему руку»). Они умели в руке, справа — Мардук.

лечить дальнозоркость и близорукость (среди развалин дворца
Ашшурбанипала нашли хрустальные линзы для состоятельных
пациентов). Они знали лечебную гимнастику и порой
предписывали больным диету, которую, даже при наших знаниях об
обмене веществ и витаминах, мы можем только приветствовать.
Но хотя их медицина и фармакология имели рациональную
основу, все же, по их мнению, причиной многих болезней были
чары и волшебство. Зачастую они лечили «порошком из
оленьих рогов», «мышиным волосом, вымоченным в сале черной
гадюки», «паутиной из заброшенного дома», а также молитвой
«духам небесным и духам земным», пожертвованиями свечек
или «заклинанием нечистой силы». Но разве некоторые из этих
древневавилонских лечебных методов не живы и поныне? И не
только среди кочевников-бедуинов в месопотамской пустыне,
но, скажем, в центре Европы? И не должны ли против них
бороться и органы здравоохранения высокоразвитых
государств?
Однако вернемся к более важной стороне вавилонского
наследия, хотя и перед этим мы не оставляли твердую почву
реальности, выложенную надписями на глиняных табличках
и базальтовых стелах.
В чем главный вклад вавилонян и ассирийцев (и их шуме-
ро-аккадских предшественников) в историю человеческой
культуры?
Во-первых, в изобретении письма. Вавилонская, точнее,
шумерская (из которой она развилась) клинопись —
древнейшая из известных нам письменностей. Это письмо (в
разных видоизменениях) использовалось свыше трех
тысячелетий, дольше, чем современный латинский шрифт.
Клинописным письмом пользовались от гор Армении до Персидского
залива, от Эгейского моря до границ Индии. «Не исключено, —
пишет Бедржих Грозный, — что вавилонское письмо повлияло
и на возникновение египетских иероглифов».
Во-вторых, вавилоняне сыграли свою прогрессивную роль
в развитии земледелия и ремесла. Они одними из первых
стали выращивать пшеницу и ячмень, лен, горох, чечевицу,
а возможно, фиги, виноград и яблоки. Одними из первых
использовали плуг, а может, и сами изобрели его. К их
достижениям относится и изобретение колеса, о котором Маркони
сказал, что это «единственно настоящее изобретение, ибо все
остальные лишь использование или развитие его».
В-третьих, в Вавилонии возникли первые исторически из-
170

вестные города и города-государства. А ее южная часть,
Шумер,— родина первых записанных законов и судебных
решений.
В-четвертых, Вавилон — родина замечательных
математических и астрономических открытий, некоторые из них Европа
превзошла только в новейшие времена. Здесь были созданы
выдающиеся творения архитектуры и изобразительного
искусства. Здесь возникло и первое из известных нам великих
произведений мировой литературы — поэтическо-философский
«Эпос о Гильгамеше» (философский потому, что его основной
мотив — поиски человеческого бессмертия; мысль, что человек
может достичь бессмертия лишь делами на пользу родины и
человечества, не так уж незначительна, тем более для первого
на свете произведения подобного жанра).
Остается только удивляться, за сколь многое человечество
должно быть благодарно жителям Древнего Вавилона и их
предкам на земле Месопотамии. И самое интересное, что до
конца XIX столетия об этом вообще не знали. Истоки своей
культуры Европа искала и находила у древних греков и
римлян. И вдруг открылось, что следует обратиться к народам
более древним, с более древними культурами. И мало того,
культуре этих народов предшествовала культура древних
вавилонян.
И не удивительно, что первой реакцией на это открытие
была так называемая теория панвавилонизма, согласно которой
все в науке и культуре берет свое начало в Древней
Месопотамии. Ученым всего мира пришлось затратить немало усилий,
чтобы привести все в равновесие для правильной оценки
значения культуры отдельных народов в истории человеческой
культуры.
Раскопки в Египте, Сирии, Турции, Индии (не говоря уже
о раскопках в Мексике и Перу), как и история Европы,
Средней Азии, Китая и Японии, доказывают, что разные народы
в разных землях создавали свою культуру в основном
самостоятельно и их культура не шла путем развития и
приспособления к культуре вавилонской, как утверждали теоретики
панвавилонизма. То же самое относится и к различным типам
идеологии и различным формам мировоззрения; и если среди них
бывает немало сходного, то причиной этому в первую очередь
общий путь исторического развития.
Но все же историческое первенство Месопотамии в
экономическом, политическом и культурном развитии Передней Азии
171

и сильное влияние Вавилона на культурное развитие передне-
азиатских народов, а потом и на греков — факт неоспоримый.
А раз на греков, значит, и на Европу.
И Европа осознала это не так уж давно.
* * *
И вот мы покидаем эту страну между Евфратом и Тигром
и расстаемся с городом, куда явились в поисках одного из чудес
света, а нашли там по крайней мере три чуда и колыбель
великой культуры, и, покидая ее, уносим в своей памяти не
только руины былых миров. Биение новой жизни в этой древней
стране достаточно сильно, чтоб пробуждать нас из сновидений
о ее прошлом.
«Я сидел у вод в Вавилоне, сидел на коленях у
древности...»— писал некогда венгерский поэт Ади. Мы ищем
вариацию этих поэтических строк в стремительном, шумном,
современном Багдаде, среди его высотных зданий, прижатых к земле
базаров и минаретов Золотой мечети у полноводного Тигра,
под горячим солнцем безоблачных дней и звездным небом
арабских ночей. Конечно, поэт ее найдет и сегодня, но народу
этой древнейшей земли наверняка удастся превратить
воспоминания о некогда существовавшем мифическом рае в новую
реальную действительность.
Ведь это страна не только с великим прошлым, но и с
большим будущим.

ХРАМ
АРТ1МИД1Ы

*ЖУЛ.П
if'
A M
-•й**"^«г
Jt
Рельеф, украшающий мраморную колонну храма Артемиды в Эфесе.
Фрагмент. Лондон, Британский музей.

«X рам Артемиды Эфесской — единственная обитель богов
на земле. Каждый, увидевший его хотя бы однажды, уверен,
что небо и земля поменялись местами и что именно здесь
царство бессмертных богов переселилось с небес на землю».
Так начинает Филон свое описание сооружения, которое
весь древний мир в полном согласии называл самым
великолепным на свете. Потом Филон переходит к сравнениям:
«Титаны, которые подняли руку на богов, и те своей отвагой не
снискали такой славы, как строители, что создали подобный храм;
Атлант, державший небосвод, не был столь могучим, как
основание, на котором стоял...» Вероятно, храм Артемиды — но этого
из книги Филона мы уже не узнаем. Посреди этой фразы
обрывается последняя сохранившаяся страница сочинения Филона.
Что говорят об этом храме другие авторы? Выслушаем их,
но прежде заглянем в Эфес сами. «Глаза — лучшие свидетели,
чем уши», — заметил один из жителей Эфеса, Гераклит.
Два с половиной часа требуется самолету Чехословацкой
авиакомпании, чтобы перенести нас из Багдада в Дамаск.
Романтическое путешествие с караваном верблюдов длится пять
176

дней—и сегодня столько же, сколько во времена Гаруна аль-
Рашида. В последний раз полюбуемся на Тигр и Евфрат,
оставим вдали темный лабиринт развалин Вавилона, и вот уже тень
нашего самолета заскользит по серо-коричневому бархату
пустыни, промелькнет порой над одиноким холмом (какой город
здесь еще сокрыт?) и, наконец, пролетит над волшебным
оазисом— до того прекрасным, что когда, говорят, Магомет увидел
его впервые, то повернул назад и не хотел войти: он принял
Дамаск за рай, а так как двух раев быть не может, он не
захотел отказаться от небесного ради земного...
Теперь рукой подать до Ливана (где же его знаменитые
кедры?).
Самолет приземлился, и с бейрутского аэродрома лишь час
езды автобусом до порта. А здесь нас ожидает путешествие —
свыше тысячи километров морем — до турецкого Измира.
Измир, античная Смирна, — наш последний пересадочный
пункт в пути. Говорят, нет красивей пристани на свете, — так
утверждали в античные времена, так утверждают и теперь.
Глубокий залив обрамляют лесистые холмы, постепенно
уступающие место склонам с красочными домиками; над ними и над их
зеркальным отражением в голубом море возвышается
византийская крепость. Побережье охраняют кордоны бульваров
с аллеями пальм; из-за современных новостроек выглядывает
старый турецкий город с мечетями и базарами. От античного
времени здесь сохранилась только пустынная площадь с
белыми коринфскими колоннами и несколько арок акведука, на
месте древнего греческого квартала сегодня расположен парк.
В Эфес идет поезд от станции Пунта или автобус с площади
Конак, являющейся одновременно пассажирской пристанью.
Билет продают до местечка Сельчук, около 80 километров на
юг. Оттуда надо уже добираться пешком.
До недавнего времени Эфес представлял собой безлюдные
руины и единственным признаком сервиса для иностранцев
была табличка с надписью по-английски, которая в дословном
переводе звучала так: «Уважаемые посетители, просьба
обратить внимание на ядовитых змей». Сегодня кроме таблички вы
видите здесь еще и проволочную ограду и будку, где
продаются билеты с планом на обороте. Туристский маршрут идет
по Мраморной дороге от холма с развалинами собора святого
Иоанна до холма с руинами театра над старой пристанью.
Место, где некогда стоял храм Артемиды, остается в стороне.

* * *
Нынешний Эфес, бывшая столица греческой Ионии и
римской Азии, — самая большая территория, занятая античными
развалинами. Коварные болота за безбрежным морем
мраморных и гранитных руин — это некогда цветущий берег Каистра,
над которым «летали лебеди с длинными шеями, сверкая
оперением», лебеди, которых видел сам Гомер. И наконец, остатки
мощеной дороги с сохранившимися до сегодняшнего времени
мостами у Соловьиной горы, по этой дороге везли колонны из
храма языческой богини Артемиды для украшения
христианского храма Божьей мудрости в Константинополе
(впоследствии мечети Айя-София).
В VI веке н. э., когда по этой дороге тянулись тяжелые
колесницы императора Юстиниана, Эфес уже был городом, чья
история завершилась. Но когда же она началась?
По древнегреческим преданиям, «вскоре после Троянской
войны», то есть в конце XII века до н. э. Тогда якобы
пришел сюда Андрокл, сын последнего афинского царя Кодра, и
воздвиг здесь с мужами с острова Самос город, крепостные
стены и храм. Правда, у нас есть вполне реальные
сомнения, был ли Андрокл в действительности человеком из плоти
и крови, ведь его отец Кодр — личность мифическая. Но в
одном сомнения нет: Эфес на самом деле был основан.
Археологи допускают, что на его месте с X века до н. э. существовал
греческий город. Правда, не исключено, что он мог возникнуть
на сто или двести лет раньше. Но ничего более определенного
о дате основания этого греческого поселения мы не знаем...
Не важно, кто привел сюда греков, Андрокл или кто
другой, важно, что он привел их не в безлюдный край. Здесь
обитали, занимая немалую территорию, карийцы или лелеги, и,
кажется, они не очень сопротивлялись греческому заселению;
во всяком случае, греческая история, хорошо помнящая все
военные победы, о том не вспоминает. Греки захватили и заселили
лишь узкую прибрежную часть, не проникая внутрь материка.
Они не тронули местное население и охотнее с ним торговали,
чем воевали, что было выгодно для обеих сторон.
В те давние времена греки наряду с Эфесом основали в
Малой Азии еще ряд городов, среди них Милет, Галикарнас, Книд
и примерно в 1000 году до н. э. Смирну. Уже во второй
половине II тысячелетия до н. э. они заселили большинство
островов в Эгейском море, включая Крит и Родос и даже отдален-
178

ный Кипр. Позднее, во времена так называемой «великой
колонизации», проходившей в течение VIII, VII и VI веков до н. э.,
они основали немало городов на побережье Черного моря,
Сицилии, Италии, Южной Франции, Северной Африки, на
Пиренейском полуострове и, разумеется, в Малой Азии.
Самым восточным их поселением был Танаис в устье Дона,
самым западным — Эмпорион в нынешней Испании у Барселоны,
самым южным — Навкратис в дельте Нила.
Откуда греки заселяли эти края, мы знаем: из нынешней
Европейской Греции. Но откуда они пришли в Грецию, точно
не известно: возможно, через Балканы, из южнорусских
степей.
Одна их группа, очевидно, перешла Дарданеллы и Босфор и
поселилась в Малой Азии; высказывается мнение, что и
троянцы, с которыми европейские греки вели долгую и славную
войну, описанную в гомеровской «Илиаде», тоже были одним
из греческих племен. Свою нынешнюю родину греки заселяли
несколькими волнами, примерно с начала II тысячелетия до н. э.
Исконное население — плохо известных нам пеласгов они
покорили — правда, подробности о том отсутствуют.
Самым могущественным греческим племенем были ахейцы,
основавшие ряд крупных городов, среди них и гомеровские
«златообильные» Микены и «крепкостенный Тиринф»; другим
племенем были ионийцы, поселившиеся в Афинах. В начале
XII века до н. э. прокатилась последняя большая волна
греческих поселенцев: это были дорийцы, которые победили
ахейцев, ослабленных войной против Трои, и обосновались на Пело-
179

поннесском полуострове, главным образом в Спарте. Позже
дорийцы проникли и на Крит, а через острова в Эгейском
море— и на юго-западное побережье Малой Азии. Ионийцы,
которые оказали дорийцам сопротивление, заселили центральную
и северную области малоазийского побережья.
Греки — древнейший европейский народ, населяющий свою
теперешнюю родину уже свыше 3500 лет. В результате
сложного и длительного исторического процесса, полного
междоусобных войн, после дорийского нашествия они сформировались
в три главные племенные группы: северо-восточную—этолий-
ско-эолийскую, восточную—ионическую и южную —
дорическую. Каждая из этих групп отличалась диалектом,
некоторыми особенностями в общественном устройстве и обычаях, внося
большой собственный вклад в общегреческую культуру.
Ионийские племена (они нас особенно интересуют) имели два главных
культурных и политических центра: Афины на Европейском
материке и Эфес в Малой Азии.
Эфес (или, как говорят греки, Эфесос), согласно
археологическим и историческим сведениям, был уже в VIII—VII
веках до н. э. известным городом и наряду с ионийским Милетом
и дорийским Галикарнасом стоял во главе экономической и
политической жизни всего греческого мира. В городах Малой
Азии раньше, чем в собственно Греции, получил развитие и
укрепился рабовладельческий способ производства с
разделением труда между земледелием и ремеслами, товарным
производством, торговлей и денежными отношениями. На этой более
совершенной экономической основе городов-государств (какой,
скажем, Древний Египет или Вавилон никогда не достигли)
получили развитие и политические институты, и, совершенно
естественно, наука и искусство, позже достигшие наивысшего
расцвета в «классической» Греции. Именно здесь в середине
VII столетия до н. э. зародилось и революционное движение,
которое захватило весь греческий мир и привело к свержению
власти родовой аристократии и созданию более прогрессивных
государственных систем — тирании, а позже и демократии.
Не следует забывать, что в понятия тирании и демократии
вкладывалось ранее совсем иное содержание, чем ныне.
Тирания была переходной формой власти между аристократией и
демократией. Ее характерная черта — осуществление
государственной власти одной личностью; большей частью тираны
выступали как предводители народных масс, привлекая их на
свою сторону проведением таких мероприятий против аристо-
180

кратии и богатеев, как раздел земли, уменьшение налогов и
т. д. И хотя порой эта форма власти превращалась уже в
тиранию в современном понимании, исторически она была более
прогрессивной, чем предшествующая форма власти, а во многих
городах-государствах значительно способствовала развитию
античной демократии. Эта демократия в своей классической
форме обеспечивала участие всех лично свободных граждан
в решении политических вопросов и в создании законов;
временами она вновь превращалась в тиранию или же заменялась
олигархией — «правительством меньшинства». Разумеется,
античная демократия не уничтожала различия между
гражданами, основанные на материальном неравенстве, но тем не менее
способствовала общественному, экономическому и
культурному развитию, воспитывая свободных, сознательных граждан,
исполненных горячего патриотизма и готовых пожертвовать
жизнью на благо своего народа. Но конечно, нельзя забывать,
что античная демократия была демократией лишь для
свободных граждан и ничем не ограниченной диктатурой для
порабощенных, для рабов. Рабы не считались по закону «народом» и
даже «людьми». Это были просто «говорящие орудия», такие,
как, скажем, волы — «орудия, издающие звуки», а повозки или
мотыги — «орудия немые». Все это может вызвать у нас самые
разные чувства, но это не изменит того факта, что исторически
рабовладельческий строй был прогрессивнее
первобытнообщинного. И кроме этого, напоминает нам, что при слове
«демократия» уже с времен ее возникновения нужно задавать вопрос:
какой смысл вкладывается в слово «демос» — «народ»? И в
интересах кого или против кого действует «кратос» —
«правительство»?
Эфес первоначально был монархией, и правил в нем
царский род, ведущий начало от Андрокла. Последнего царя
свергли в середине VII века в результате восстания; царская власть
сменилась тиранией. Исторические подробности всего
происшедшего неясны, но можно предполагать, что политическое
развитие в Эфесе протекало в основном так же, как на
соседнем Самосе во времена правления Поликрата (хорошо
известного как по историческим источникам, так и из легенд),
который захватил власть с помощью небольшого отряда в
пятьдесят человек и впоследствии всемерно поддерживал торговлю,
ремесла и искусство. Политическое устройство Эфеса
характеризует тот факт, что около 600 года до н. э. именно здесь
побывал Солон, «один из семи греческих мудрецов», который по
181

примеру Эфеса разработал свой знаменитый свод законов
в Афинах.
Во времена тирании Эфес становился все более красивым и
величественным. Уже одно его расположение было
великолепным: в треугольнике, образованном бурным Каистром,
тенистым Пионом и крутыми склонами Коресса (сегодняшнего
Бюль-бюль-дага — «Соловьиной горы»), возникали широкие
улицы и красивые дома. Центром города являлась морская
пристань шириной в полкилометра и длиной в три четверти
километра; когда наносы Каистра отодвинули морское
побережье на запад, корабли попадали в нее по искусственным
каналам. Как в любом греческом городе, была в Эфесе своя
главная площадь (только мощенная мрамором), свой театр
(для 25000 зрителей), свой одеон (с прекрасной акустикой для
музыкальных выступлений), свой стадион (с великолепными
бронзовыми скульптурами). Но вершиной архитектурного
искусства был храм Артемиды.
Храм Артемиды — третье чудо света — стоял не на эфес-
ском акрополе, как, например, Парфенон на афинском, а в
тенистой долине, километрах в семи на восток от самого
города. Власть Эфеса не распространялась на храм Артемиды,
который был самостоятельной политической единицей,
своеобразным мини-государством со своим правительством,
представляющим собой коллегию жрецов. Территория храма была
неприкосновенной и нейтральной: всякий, ступивший на его
землю безоружным, приобретал право неприкосновенности.
Но мог ли Эфес, огромный процветающий город,
расположенный на окраине «варварских владений», надолго сохранить
свою независимость? (Да, независимость, ибо он лишь
формально считался афинской колонией. В сущности, он был
независим от Афин и — что важнее — вплоть до «золотого века»
Перикла экономически могущественнее их.) Очевидно, до
первой половины VI века до н. э. он без труда отражал все
нападения чужеземных завоевателей. Но потом у ворот Эфеса
появилась армия лидийского царя Креза.
Казалось, невозможно было выдержать натиск огромной
армии. Эфес охватил ужас. Тогда властителю Эфеса тирану
Пиндару пришла спасительная мысль — протянуть от
городских ворот семикилометровую веревку к храму Артемиды и
провозгласить Эфес частью «неприкосновенной территории
богини». Вероятно, для Креза это было слишком явным трюком.
Но жители Эфеса, понимавшие толк в торговле, все же в кон-
182

це концов спасли город от кровопролития. Они признали
Креза «покровителем» города и храма, а тот, будучи одним из
богатейших царей, превзошел самого себя, сделав щедрый дар на
украшение жилища Артемиды. И в конце концов Эфес только
выиграл от этого формального господства лидийцев. Город
стал торговать со всеми землями Лидийского царства, а его
территория почти удвоилась.
После поражения Креза Эфес подпал под власть персов и
стал главным посредником в торговле между Западом и
Востоком. Эфесских купцов эта власть «варваров» («варвар»
означает на греческом «чужеземец», «негрек», а в переносном
смысле «жестокий», «темный») устраивала даже больше, чем
свобода: боясь потерять прибыли, они даже воспротивились плану
Афин освободить греческие города в Малой Азии...
Но когда персидские цари укрепили власть, положение
изменилось: персы стали ограничивать греческую торговлю и
теперь уже не просто брали дань, а выколачивали ее до
последнего гроша из порабощенных городов и на должности
правителей отдельных городов-государств, в том числе и Эфеса,
стали назначать своих ставленников. В результате в 500 году
до н. э. вспыхнуло антиперсидское восстание, в котором
участвовал и Эфес. Кое-какая помощь была оказана малоазийским
грекам со стороны Афин, но после первых успехов (они даже
захватили персидский город Сарды) восставшие не смогли
договориться друг с другом, и все закончилось так, как и должно
было закончиться: в конце концов они потерпели поражение.
Персидский царь Дарий I в ответ разрушил большую часть
греческих городов в Малой Азии, среди них и Милет, а население
частью приказал убить, а частью угнать в рабство к
Персидскому заливу и на Кавказ. Потом он решил наказать Афины за
помощь своим соотечественникам и в 490 году до н. э. отправил
против них стотысячную армию, которая высадилась у
Марафона. Афиняне выставили против нее только 10000 человек, к
которым присоединились 1000 человек из Платей, но, вопреки
этому, как известно, они одержали победу, потеряв при этом
только 192 человека, и сбросили персидского колосса в море.
(Время гонца Фидиппида, посланного в Афины
главнокомандующим Мильтиадом с известием о победе, нам неизвестно:
мы знаем только, что он пробежал весь путь от Марафона до
Афин — около 40 километров — без остановки, в полном
вооружении, вбежал на городскую площадь и, успев
крикнуть: «Мы победили!» — замертво рухнул на землю. Н ы-
183

нешняя спортивная «марафонская дистанция» 42 километра
195 метров.)
Сражение при Марафоне спасло материковую Грецию, но
Эфес и другие малоазийские города остались под гнетом
персов, отданные на милость (или немилость) завоевателей.
В 480 году до н. э. сын Дария Ксеркс вновь отправился
в Грецию, стремясь отплатить за марафонское поражение. Он
готовился к этой войне пять лет и собрал огромную армию
(согласно Геродоту, у него якобы было 1 700 000 пеших воинов,
а вся армия будто бы насчитывала свыше 5000000 человек).
Эфес он сделал главной базой для своей флотилии,
насчитывающей якобы 1207 судов. Ксеркс переправился через
Геллеспонт (Дарданеллы) и устремился в Аттику. Греки
сосредоточили свое войско у Фермопильского ущелья, через которое
можно пройти в Среднюю Грецию. Спартанский царь Леонид,
опасаясь за» главные силы греческой армии, решил сам с
тремястами воинами защищать Фермопилы. Именно здесь
прозвучал ответ спартанского воина Диенека в ответ на боязливое
замечание одного из греков, что стрелы варваров закроют даже
солнце: «Если они закроют солнце, мы будем сражаться в тени».
При Фермопилах пали все триста спартанцев во главе со
своим царем, пали они по вине предателя, указавшего персам
тайную тропу в тыл к спартанцам. Здесь впоследствии
поставили памятник с надписью: «Странник, весть отнеси всем
гражданам Лакедемона: честно исполнив закон, здесь мы в могиле
лежим».
Войско Ксеркса вторглось в Аттику и всю ее разграбило,
опустошило и сожгло. От Афин не осталось камня на камне.
Но флот Ксеркса, который тем временем покинул Эфес,
потерпел при Саламине сокрушительное поражение от объединенной
греческой флотилии под предводительством афинянина Феми-
стокла. Опасаясь за судьбу армии, Ксеркс приказал
немедленно отступить в Малую Азию, оставив в Греции лишь войско
(почти в полмиллиона человек), но объединенная афино-спар-
танская армия в 479 году до н. э. разбила его наголову в
битве при Платеях. В том же году у мыса Микале на малоазий-
ском побережье были уничтожены остатки персидского флота
объединенными силами афинян и спартанцев. Потом
постепенно персидские войска были вытеснены из европейской и мало-
азийской Греции.
В 449 году до н. э. греко-персидские войны кончились
заключением так называемого Каллиева мира, по которому
184

персидский царь отказался от власти над греческими
городами.
Этот мир только формально подтверждал то независимое
положение Эфеса, которое уже существовало с времен
отступления Ксеркса. Эфес вновь установил дружеские связи с
Афинами, используя все преимущества, которые дало афинянам
демократическое правление Перикла (444—429 гг. до н. э.). Но
это длилось недолго: победители персов начали борьбу между
собой за главенствующее положение в Греции. Началась
Пелопоннесская война, продолжавшаяся почти тридцать лет и
страшно опустошившая страну. Эфес был в ней на стороне
Афин, против спартанцев. Спартанцы, однако, захватили его и
из мести отдали персам. Вплоть до 334 года до н. э. он
оставался под персидским владычеством, пока его не освободил
Александр Македонский.
Этот двадцатилетний юноша, ученик Аристотеля и
страстный почитатель Гомера, на своем пути из македонской Пеллы
к мировому господству лишь прошел через Эфес. Со своими
33000 пеших и 4500 конных воинов он решил завоевать
Египет, Персию, Индию и вообще весь мир и потому в Эфесе
напрасно не задерживался. Он сверг олигархию, насажденную
персами, и вернул Эфесу независимость. Всю дань и налоги,
которые город отдавал персам, он передал в дар богине
Артемиде на восстановление ее храма, который в 356 году до н. э.
поджег «этот идиот Герострат, чтобы попасть в литературу и
школьные учебники»...
С приходом Александра настал для Эфеса новый (уже
третий по счету) период расцвета. На этот раз его славе угрожала
не военная катастрофа и не распад империи Александра
(распавшейся так же быстро, как она и возникла), а тихая,
скрытая от человеческого ока работа реки Каистр, которая веками
откладывала по песчинке песок в своем устье у входа в эфес-
ский порт, тем самым грозя Эфесу инфарктом, а затем и
смертью.
Спасло Эфес радикальное вмешательство Аисимаха,
македонского военачальника, который после смерти Александра
захватил часть Малой Азии; в свои владения он включил Пер-
гам и Эфес. Правы историки, которые в нем изобличают
захватчика, но Эфес на него не может пожаловаться. В 290 году
до н. э. он приказал снести старую прибрежную часть города,
расширить пристань, углубить каналы и построить новые
кварталы с великолепными общественными зданиями. (Правда,
185

он дал ему новое название в честь своей жены Арсинои. Но
подобные реформы обычно не длятся долго, и после его смерти
Арсинойон стал снова Эфесом.)
После Лисимаха его военачальник Филитер основал Пер-
гамское царство, куда вошел и Эфес. Ему наследовал его
племянник Эвмен, с которого начинается пергамская династия
Атталидов (всегда с казной, полной золота).
В Эфес по всем каналам с моря и по всем дорогам с
материка стекалось богатство, приносимое заморской торговлей.
Правда, Пергам — царская резиденция — богател еще быстрее
и перегнал Эфес и в культурном развитии.
Атталиды проводили разумную таможенную политику,
основывая торговые и ремесленные «государственные
предприятия», среди них и по производству тонкой кожи для
письма, которая и поныне в честь их города называется
пергаментом.
Пергамская библиотека, где хранилось почти четверть
миллиона свитков, уступала только Александрийской. Город
украшали великолепные сооружения на акрополе, он мог
похвалиться одним из самых лучших театров и большим стадионом.
У южного склона его акрополя царь Эвмен II Сотер в 180—
160 годах до н. э. повелел воздвигнуть алтарь Зевса — новое
чудо света. (Ныне на его месте остался лишь цоколь, на
котором растут две оливы. В 1873 году этот алтарь был
раскопан немецким археологом Карлом Туманом; после раскопок его
разобрали по частям и, пронумеровав находки, которые
заполнили 462 ящика, отправили по приказанию императора
Вильгельма I на немецком военном корабле в Германию. В Берлине
его, собрав заново, поставили в прекрасно оборудованном зале
специально построенного Пергамского музея.)
Расцвет Пергама не давал покоя жителям Эфеса, и
наконец они одержали верх в этом соперничестве. В 133 году до
н. э., когда Пергамское царство отошло римлянам (как
наследство после Аттала III), Эфес уже насчитывал четверть
миллиона жителей и в 41 году до н. э. стал резиденцией римского
правителя «провинции Азии».
Начало римского владычества в Эфесе не было счастливым.
Римские правители этой колонии (как и все правители всех
колоний) жестоко грабили город и вели себя здесь как варвары
(какими они, по мнению греков, оставались всегда). Поэтому
жители Эфеса с радостью приветствовали приход понтийского
царя Митридата VI, «как спасителя Азии». Но когда Митридат
186

Изображения богини Артемиды разного
времени, принесенные в дар храму.
Слоновая кость. Музей в Эфесе.
издал «кровавый декрет»,
в котором приказывал в
определенный час
уничтожить всех римлян, это
вызвало в Эфесе возмущение.
Но еще большее
возмущение вызвал результат этой
«варфоломеевской ночи»
древности: прекращение
торговли с Римом. И когда
затем военачальники Мит-
ридата нарушили его
обещание (согласно которому
греческие города Малой
Азии освобождались от
дани на пять лет) и начали
насильно взимать дань,
Эфес вместе с другими
городами вернулся под эгиду
римлян.
С этой поры история Эфеса тесно связана с историей
Римской империи. Император Октавиан Август в начале новой эры
приказал соорудить здесь новый канал, император Нерон
повелел в середине I века увезти из города множество
художественных ценностей, во II веке римляне построили здесь
большую библиотеку. Таковы важнейшие события времен римского
владычества — вплоть до нападения варварских полчищ готов,
которые в 263 году захватили город вместе с храмом
Артемиды. ..
Уже с I века новой эры история Эфеса тесно связана с
историей христианства... Эфес фигурирует во многих христианских
легендах. Так, в одной из легенд говорится, что здесь якобы
жила и умерла дева Мария, здесь ее похоронили в 48 году
(ее скромный дом на склоне Соловьиной горы и сейчас
показывают туристам).
Потом эфесскую пристань занесло песком, и население,
пострадавшее от нападения готов, уже не имело ни сил, ни
средств, чтобы ее очистить. Гавань тем временем мелела,
а экономическое значение Эфеса падало; город нищал, хирел
и постепенно терял население. Император Юстиниан, правда,
еще построил здесь храм апостола Иоанна, но это было
последнее значительное сооружение в Эфесе. В последующие века
187

некогда великий город становится городишком, а позже просто
селением, отступающим все дальше на восток от моря. В XI
веке руины Эфеса захватили турецкие завоеватели Малой Азии;
потом еще раз на короткий срок он стал «христианским»
городом, когда его захватил отряд крестоносцев. С 1462 года он
окончательно отходит к Турции...
Последние потомки греческих жителей Эфеса еще до конца
прошлого века жили в селении Киркинце, примерно в 10
километрах на восток от руин города; в 1892 году, испытывая
давление со стороны местных властей, они перебрались в Смирну;
там они жили до той поры, пока туда не вошли турецкие войска.
Между правлением Андрокла и нашим веком лежит
тридцать столетий. Приблизительно десять из них —
непосредственная история Эфеса, которая нас интересует в связи с
храмом Артемиды. Но раньше чем отправиться к руинам храма,
познакомимся с некоторыми из жителей Эфеса. Во всяком
случае, с теми, чьи имена живы и поныне.
Это не будут имена военачальников и правителей, а прежде
всего имена людей, представляющих для нас значительно
больший интерес: имена художников и мыслителей. На
высоком экономическом базисе совершенно естественно и
закономерно достигла высокого уровня и культура Эфеса. В Эфесе
хранились первые списки гомеровской «Илиады» и
«Одиссеи», замечательного, непревзойденного поэтического эпоса,
с которого начинается греческая (а значит, и европейская)
литература. В Эфесе зародилась древнейшая элегическая поэзия
Греции, Эфес уже до Афин был важным центром греческой
живописи, скульптуры и архитектуры, в Эфесе были заложены
основы материалистической философии — не только древних
греков, но человечества вообще.
Перечисление своих знаменитых земляков жители Эфеса
начинали с Гомера по той причине, что он якобы родился в
Смирне, которую они основали. Родина Гомера точно не
установлена. (Известное латинское двустишие называет семь
городов: «Смирна, Родос, Колофон, Саламин, Хиос, Аргос, Афины
твердят, что они твоя родина, Гомер» 1.) Некоторые
исследователи выдвигали предположение, что Гомер вообще не
существовал, а значит, и нет места его рождения. Сотни книг были
написаны в доказательство, что Гомер был просто «символом на-
1 Некоторые исследователи приводят иные семь городов: Смирна, Хиос, Колофон,
Итака, Пилос, Аргос, Афины.
188

родного творчества» или каким-то «коллективом поэтов». Но
сегодня явное большинство ученых снова поддерживают точку
зрения античного мира, что Гомер был реальным человеком,
питавшимся хлебом и вином своей земли. Время его жизни
определяют между XII и VI веками до н. э., а возможно, что
он жил примерно в X—IX веках до н. э. Сейчас к тому же
считают, что, во всяком случае, основная часть его поэм,
которая насчитывает 27 800 стихов, написана им самим: анализ его
стихов показал, что они содержат многие элементы из наречия,
бытовавшего в Смирне и Хиосе, так что, кажется, античная
точка зрения на происхождение Гомера подтверждается.
И все же рискованно утверждать, что жители Эфеса
гордятся Гомером по праву, как рискованно и совсем отрицать это.
Плеяда знаменитых эфесских жителей начинается поэтом
Каллином (родившимся и жившим в Эфесе в первой половине
VII века до н. э.). Он был признанным зачинателем
греческой элегической поэзии. Из его произведений почти ничего не
сохранилось, но великое можно узнать и в малом. «Для
мужчины ведь и слава и честь, когда за родную землю, за детей,
за жену свою воюет он с врагом!» — восклицает поэт в
стихотворении «На борьбу за родину!». «Иди все время прямо и
вперед, к вершинам, подняв копье, щитом мужественно закрыв
сердце, вперед беги, как только бой начнется».
Второй из этой плеяды, Гиппонакт, только родился в
Эфесе, где и начал потом писать стихи (во второй половине VI
столетия до н. э.). Он основатель сатирической поэзии. Гиппонакт
заслужил любовь народных масс и декрет тиранов об его
изгнании. Он переселился в близлежащие Клазомены, где
продолжал писать стихи, направленные против эфесских правителей и
богачей. Античные источники утверждают, что он «жалил, как
оса», а современные историки греческой поэзии считают, что он
принадлежит к основателям «простонародного стиля»;
отдельные авторы, правда, ставят это ему в упрек. Известно еще, что
он был малопривлекательной внешности и к тому же бедняк.
Очевидно, он не был бы бедняком, если бы служил своим
искусством персидским завоевателям.
Эфес был родиной многих талантливых художников.
Согласно античным источникам, одним из самых
выдающихся художников был Паррасий. К сожалению, мы не можем о
том судить, ибо ни одно из его произведений не сохранилось.
Родился он во второй половине V века до н. э. и после
первых творческих успехов перебрался в Афины, где его мастер-
189

скую среди прочих посещал и Сократ. Плиний пишет, что он
разработал применительно к живописи науку о пропорциях.
Если это правда, он имеет право на почетное место в истории
искусства.
Апеллес, один из самых знаменитых греческих художников,
хотя и родился в соседнем Колофоне, но провел в Эфесе свою
молодость, учился и получил здесь признание. Впоследствии,
уже известным художником, он переехал в Сикион и
совершенствовался дальше у тамошнего мастера Памфила. Затем он
перебрался в Афины, а оттуда в Македонию, где стал придворным
художником царя Ф илиппа и его сына Александра. С
Александром Македонским, который якобы разрешал себя рисовать
только Апеллесу, он попал снова в Эфес. Через несколько лет
он переехал на остров Родос, работал в Александрии и на
острове Кос. Расцвет его творчества относится к 340—310 годам
до н. э. Никто из греческих художников не превзошел его
в совершенстве рисунка, мастерстве композиции,
психологически точном выражении характера. Рассказывали, что когда
кони увидели портрет Александра, изображенного верхом, то
заржали, приняв нарисованного коня за настоящего.
Подобный реализм, разумеется, далеко не всегда бывает
доказательством искусства, но в данном случае это было подлинное
искусство. Самое значительное его творение — «Афродита Ана-
диомена». Плиний, однако, ставит на первое место «Артемиду
в кругу танцующих нимф». Для храма Артемиды в Эфесе он
создал картину «Александр, мечущий молнии», за свое
изображение в позе Зевса Олимпийского Александр Македонский
заплатил Апеллесу фантастическую сумму — 20 талантов.
(Для сравнения: город Афины, желая показать свое
богатство, дал на устройство Олимпийских игр во время
Пелопоннесской войны 5 талантов.)
Все античные источники утверждают, что Апеллес был не
только великим художником, но и благородным человеком.
Так, молодому и талантливому Протогену с острова Родос он
помог, сказав, что хочет скупить его картины и продавать как
свои собственные. Он позволял себе не считаться с мнением
сильных мира сего, которые, благодаря власти, чувствовали
себя призванными критиковать его творения; с другой стороны,
он умел ценить суждения людей из народа. О его остроумии и
чувстве юмора в античной литературе сложены целые легенды;
отдельные его изречения стали поговорками, известными у
многих народов (например, «сапожник без сапог»).
190

Уроженцем Эфеса был и Зенодот (около 325—260 гг. до
н. э.), один из основоположников научной литературной
критики, автор «Примечаний к Гомеру».
Пожалуй, среди людей, обеспечивших Эфесу в
определенном плане первенство, стоит здесь еще упомянуть о
флейтисте Батале (V век до н. э.), который впервые вывел на
театральную сцену женщину — самого себя в женском платье.
И наконец, одним из самых знаменитых жителей Эфеса был
Гераклит (около 540 — около 480 гг. до н. э.). Он вел свой род
от самого Кодра, вернее, от его сына, основателя Эфеса Анд-
рокла, представлял этот род в качестве эфесского царя (ба-
зилевса), что было в его время только уже функцией
религиозной, а не политической. В знак протеста против побеждающей
демократии и утвердившейся тирании он отказался от этого
титула (в пользу своего брата) и посвятил себя философии.
И думается, не совершил ошибки.
В силу его происхождения у Гераклита были все причины
стать противником и демократии и тирании. Бесспорно, его
политическая позиция была реакционной (достаточно
вспомнить о таких изречениях, как «большинство зло, и добро только
меньшинство», «аристократов отличает стремление к вечной
славе, толпа, словно скот, лишь думает о своем животе»). Но
как философ он много сделал для развития человеческой
мысли и был — говоря словами В. И. Ленина — «одним из
основоположников диалектики».
Вот как оценивает его значение в истории философии
Энгельс в своем вступлении к «Анти-Дюрингу»: «Когда мы
подвергаем мысленному рассмотрению природу или историю
человечества или нашу собственную духовную деятельность, то
перед нами сперва возникает картина бесконечного сплетения
связей и взаимодействий, в которой ничто не остается
неподвижным и неизменным, а все движется, изменяется,
возникает и исчезает. Этот первоначальный, наивный, но по сути
дела правильный взгляд на мир был присущ древнегреческой
философии и впервые ясно выражен Гераклитом: все
существует и в то же время не существует, так как все течет, все
постоянно изменяется, все находится в постоянном процессе
возникновения и исчезновения»1.
Этот Гераклитов принцип («панта рей» — «все течет») —
один из краеугольных камней диалектики. Но Гераклит был не
1К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 2-е, т. 20, с. 20.
191

только диалектик, но и материалист: в его учении впервые
в истории философии диалектика и материализм
соединились.
Основной тезис материалистической философии Гераклита
отчетливее всего выражен в двух отрывках, которые
сохранились в цитатах Климента Александрийского и Диогена Лаэр-
ция: «Огонь — основа всего, все является изменением огня...
все происходит в борьбе противоположностей и все течет как
река, все имеет границы и все один мир». «Мир, единый из
всего, не создан никем из богов и никем из людей, а был,
есть и будет вечно живым огнем, закономерно
воспламеняющимся и закономерно угасающим»... Ленин в своих
«Философских тетрадях» пишет к этому следующее примечание: «Очень
хорошее изложение начал диалектического материализма!» 1
От большого труда Гераклита «О природе», цитированного
почти каждым античным автором, остались лишь фрагменты.
Вместе с цитатами и вариантами их насчитывается около 130.
Некоторые из них очень кратки и из-за своей отрывочности
почти непонятны, иные изменены средневековыми
переписчиками (скажем, слово «природа» заменено словом «бог» и т. д.).
Приведем несколько его высказываний: «Борьба —
прародитель всего, владыка всего, из одних она делает богов, из
других людей; из одних рабов, из других свободных». «Все, что
происходит, — результат борьбы противоречий». «Лишь
только одно мудро: познать причину, которая всем движет».
«Множество знаний еще не учение». И наконец, цитата, которую
временами вспоминают археологи: «Тот, кто ищет клады,
выкапывает много земли и мало что находит».
Что мы знаем о судьбе этого труда? Где и при каких
обстоятельствах он исчез?
Рассказывают, что перед своей смертью Гераклит укрыл его
в самом безопасном месте на свете. В месте, столь
неприкосновенном, что на протяжении всей истории Древней
Греции и даже в эпоху расцвета Римской империи сюда ни разу
не ступила нога неприятеля.
В месте, куда греческие государства во времена своих
междоусобных войн прятали свои сокровища, где даже Ксеркс
укрыл своих детей, отправившись в поход против Греции, и
никто на них не посягнул.
Но к великому нашему сожалению, именно в случае с рукопи-
1 В. И. Ленин. Философские тетради. Соч., изд. 4-е, т. 38, с. 347.
192

сью Гераклита великая богиня подвела. Оставим в стороне
догадки, куда и как исчезла рукопись, эти догадки довольно
беспочвенны. Одно мы знаем точно: последние следы
творения, которое заложило фундамент диалектического
материализма, кончаются за бронзовыми воротами храма Артемиды
в Эфесе.
* * *
«Богиня охоты с золотыми стрелами», «прекрасная богиня,
вооруженная копьем» и «досточтимая дева» — вот эпитеты,
которыми Гомер наделяет Артемиду, прекрасную и вечно
молодую богиню, земная обитель которой находилась в эфесском
храме.
Артемида была дочерью Зевса, высшего божества
греческого пантеона, верховного владыки богов и людей,
правившего на высоком Олимпе. Если и далее прослеживать ее
родословную, то можно обратиться, скажем, к Гесиоду, автору
поэмы «О происхождении богов». Вначале всего был хаос, из
него появилось все, и богиня земли Гея, которая потом родила
бога неба Урана. Из союза этих двух божеств возник род
Титанов, и самый младший из них, Крон, сверг Урана и
захватил власть. Крон опасался, что дети последуют его примеру,
и съедал их сразу после рождения — кроме самого младшего,
Зевса, которого тайно родила на Крите его супруга и сестра
Рея. Опасения Крона оправдались: когда Зевс вырос, он
заставил Крона вернуть на свет проглоченных им детей и в
тяжком бою одолел Крона, объявив себя верховным божеством на
небесах и на земле; своего брата Посейдона он сделал
владыкой моря, а другого брата, Аида, владыкой подземного
царства.
Матерью Артемиды была богиня Лето', дочь титана Кея.
Она была одной из многочисленных возлюбленных Зевса;
верховный владыка, особенно в молодости, был большим
любителем любовных приключений и не оставлял своим
вниманием ни одну привлекательную богиню. Когда о случившемся
узнала его супруга, богиня Гера, то устроила ему страшный
скандал, так что «весь Олимп дрожал». Хотя, в общем, Гера
была богиней, полной благородства и достоинства, являясь
покровительницей семейного очага и владычицей небес.
Согласно одной версии, Артемида родилась на острове
Делос, по другой — в Ортигии, в роще неподалеку от Эфеса.
193

Одновременно с ней родился ее брат Аполлон, бог солнца и
света, покровитель муз, прекрасный стрелок и красивейший из
всех богов. Таким образом, Артемида и Аполлон близнецы.
Эта версия о малоазийском происхождении Артемиды
(и Аполлона, который был, например, покровителем мало-
азийской Трои в ее борьбе против ахейцев) весьма интересна.
Согласно греческой легенде, Андрокл нашел в роще Ортигии
карийскую святыню «Богини-девы», которую местные карийцы
почитали как богиню плодородия и «Великую мать». И у ма-
лоазийских хеттов, проникших примерно в XIV—XIII веках
до н. э. в район Эфеса (где они оставили большие
наскальные рельефы), была подобная богиня, они называли ее Руташ,
ее почитали как богиню охоты, а ее священными животными
Зевс Отриколи, римская копия с греческой
скульптуры, автором которой, возможно, был Бриаксис. IV в.
до н. э. Рим, Ватиканский музей.

Гера Людовизи. Римская мраморная копия с
греческой скульптуры. IV в. до н. э. Рим, Национальный музей.
считались олень или лань. «Греческая Артемида, — пишет
Бедржих Грозный, — могла совершенно спокойно возникнуть
из хеттской Рута-миш («Моя Руташ»)... Точно так же и у ли-
дийцев была богиня Артима». Правда, как получалось, что
«Богиня-дева» была одновременно богиней плодородия и
«Великой матерью», логически объяснить трудно, но религия
далеко не всегда в ладах с логикой. Так или иначе, но
греческие пришельцы объединили дельфийскую
богиню-девственницу Артемиду с богиней-девственницей прежних карийских
поселенцев. Как утверждает Геродот, именно культ этой
богини стал в значительной мере связующим звеном между
греками и карийцами в Эфесе.
195

Артемида — богиня охоты (Артемида
Версальская). Римская копия со статуи Леохара,
исполненной во второе половине IV в. до н. э.
Париж, Лувр.
У греков Артемида была вначале покровительницей
животных, как домашних, так и диких. Позже ее деятельность
расширилась, и она стала дарительницей влаги и росы, охраняла
леса, рощи и поля, в некоторых областях ей поклонялись как
богине всей природы, тем самым она стала конкурировать с
богиней земледелия и земного плодородия Деметрой (но в
отличие от добродушной Деметры Артемида весьма болезненно
относилась к своей славе. Так, например, на один из городов Это-
лии, жители которого забыли оказать ей необходимые почести,
она наслала неурожай). Артемида имела отношение и к
медицине, под ее опекой находились целебные источники, она могла
вызывать безумие, болезни и даже способствовать смерти.
196

Поскольку ее брат Аполлон был богом света и солнца, она
стала богиней луны. В разные времена и в разных местах ее
функции менялись, порой переходя к другим богиням.
С самого начала ей приписывалась страстная любовь к
охоте. Поэтому Артемиду изображали с луком и стрелами,
держащую лебедя (из Гомера известно, что на берегах Каистра
у рощи Ортигии обитали стаи лебедей), с быком, львом, тигром,
леопардом, но чаще всего с ланью. А поскольку охота и оружие
тесно связаны с войной, Артемида стала ведать и
военными делами, вмешивалась порой в деятельность другой дочери
Статуя Аполлона с западного фронтона храма
Зевса в Олимпии. Ок. 460 г. до н. э. Мрамор.
Деталь. Музей в Олимпии.

Зевса, Афины, которая
была богиней разумного
ведения войны, и сына Зевса,
Ареса, который был богом
менее разумного ведения
войны. Как богиню войны
Артемиду чтили в Эфесе и
в других ионических
городах в Малой Азии, на
Пелопоннесе и главным
образом в Спарте. Здесь в более
древние времена ей прино-^
сили даже человеческие
жертвы, зато потом за
приверженность к ней спартан-
.ские юноши подвергались
наказанию плетьми, что,
собственно, было хорошей
тренировкой, чтобы не
реагировать на страдания,
которые их ожидали во время
войны. Того, кто дольше
всех выдерживал плети,
провозглашали
победителем, и в качестве награды
он получал добрую порцию
супа из бычьей крови.
Артемида Ортигийская — богиня
плодородия. Неаполь, Национальный
музей.

Как ортигийскую богиню плодородия Артемиду греки
изображали многогрудой, со звездой и полумесяцем (такое
изображение богини можно видеть в Национальном музее
Неаполя), позднее крылатой, в длинном одеянии, словно ангел
в христианском храме. Как богиня охоты она изображалась
стройной девушкой в простом, высоко подпоясанном коротком
хитоне, в охотничьих сандалиях и с красивой прической.
Такой, например, она предстает в Лувре в мраморной копии
статуи знаменитого греческого скульптора Леохара (IV в.
до н. э.).
Артемида считалась у греков идеалом женской красоты:
она была столь прекрасна, что ей не пришлось участвовать
в известном незадачливом состязании между Афиной,
Афродитой и Герой, приведшем к Троянской войне. Правда, ее
красота не была благородной красотой, какой, скажем, славилась
Гера, или чувственной красотой богини любви Афродиты, не
отличалась она и полной достоинства красотой мудрой
Афины— нет, Артемида представала красивой
девушкой-спортсменкой, вроде тех, что мы теперь видим где-нибудь в горных
туристских лагерях, в плавательных бассейнах или на
спортивных состязаниях. И грекам, закаленным воинам и атлетам,
подобная красота должна была импонировать больше всего.
Величайшие греческие мастера изображали Артемиду
в мраморе, бронзе, в красках. В оригинале сохранилось лишь
несколько ее изображений на вазах, среди них одно —
афинского вазописца Дуриса (начало V в. до н. э.) — ныне
находится в Лувре. Статуи Артемиды и барельефы с ее
изображением, украшающие крупнейшие музеи, — только римские
копии, часто второразрядные. Оригиналы этих творений не
были всегда такими, какими они предстали перед нами в своей
мертвенно-мраморной белизне. Античный грек с ужасом бы
покинул современный музей с греческой скульптурой, решив,
что он попал в царство духов. Греки раскрашивали свои
скульптуры так же, как и фасады своих зданий; часто они
переливались насыщенными, великолепно гармонирующими
красками. Самое приблизительное представление об их виде дает
нам, например, скульптура Артемиды Помпейской, хотя от
богатства ее красок почти ничего не осталось. У Артемиды
Помпейской были позолоченные волосы, бледно-голубое одеяние
с красной оторочкой, желтые сандалии с розовыми ремешками,
ногти сверкали красным лаком, губы — красные. И разумеется,
черные как уголь брови и ресницы.
199

Культ Артемиды как главной богини существовал в Эфесе
многие столетия. Правда, ее облик менялся, приспосабливаясь
ко времени, — прекрасный пример того, как человек создает
богов согласно своему подобию и своим идеалам. И лишь
в одном она оставалась неизменной — при основании Эфеса и во
времена независимости города, в период античной Греции, и
при персидском, и при римском владычестве, так же, как во
времена карийцев, Артемида была «Богиней-девой» и «Великой
матерью». И разве могло христианство найти более удобное
место для официального провозглашения культа девы Марии, чем
Эфес, в котором культ непорочной девы жил с незапамятных
мифических времен? И было ли случайным, что, в то время как
храм Артемиды разрушался, рядом с ним вырастал храм девы
Марии?
* * *
Как выглядел храм Артемиды в древние времена, нам
неизвестно. Но мы знаем, что примерно в VIII веке до н. э.
неподалеку от того места, где сегодня лежат его руины, стояло
небольшое святилище с деревянной скульптурой богини и что
именно здесь нашли тысячи бронзовых, янтарных, из
слоновой кости, серебряных и золотых украшений и монет, которые
разделили между собой Британский и Стамбульский музеи.
Позже, но не раньше чем в начале VII века до н. э., этот
небольшой храм перестроили и расширили. Третья перестройка
была сделана уже в середине VII века до н. э.
Но все это только предыстория храма Артемиды. Великое
сооружение — и не обязательно, чтоб это была обитель
богини,— не может возникнуть лишь в результате перестройки,
пристройки, расширения;. нет, оно должно быть построено
с самого основания и по заранее разработанному плану.
Жители Эфеса решили построить совсем новый храм и на новом
месте, к тому же старое место с выступающими грунтовыми
водами не годилось для нового храма. Были приглашены два
известных архитектора с Крита, где монументальная архитектура
имела тысячелетнюю традицию, — Херсифрон из Кносса и его
сын Метаген. Так, во всяком случае, пишут Страбон и
римлянин Витрувий, автор труда «Десять книг об архитектуре»;
Плиний пишет только о Херсифроне; возможно, Метаген
прибыл сюда позднее. Но в этом строительстве могли бы
участвовать и его сын и внук: ведь оно длилось, как единодушно
утверждают античные авторы, 120 лет!
200

Капитель дорической
колонны.
Об этих двух зодчих не осталось никаких сведений — во
всяком случае, достоверных, — кроме одного очевидного
факта: по их проектам был построен храм, ставший чудом света.
110 метров в длину и 55 метров в ширину была эта
резиденция богини, окруженная со всех сторон двойной
колоннадой. Два ряда по восемь колонн в каждом, высотой в 18
метров (сведения о высоте сообщает Плиний, раскопками это
подтвердить не удалось), украшали фасады. Два ряда по двадцать
колонн в каждом образовывали
боковую колоннаду. (Для сравнения:
8x17 колонн насчитывает афинский
Парфенон,6 X13 колонн — знаменитый
храм Посейдона в Пестуме.)
Собственно храм состоял из трех частей:
восемь колонн поддерживали переднюю
часть, пронаос, шестнадцать —
главный зал, наос (или целлу), и
четыре— заднее помещение, опистодом;
одна колонна стояла за статуей
богини.
Всего, вместе взятых, там было
125 колонн. И каких колонн!
Прежде всего они были не из
известняка, как в большинстве
греческих храмов, а из мрамора,
обнаруженного как раз в начале строительства
вблизи от места постройки.
«Немного отклонюсь в сторону и
расскажу, как открыли эту
каменоломню, — пишет Витрувий в связи
с описанием способа перевозки этих
колонн на место строительства.—Жил
некогда пастух по имени Пиксадор,
который пас скот в тех местах. В это
время жители Эфеса задумали
поставить Артемиде мраморный храм и
стали решать, откуда привезти
мрамор: с Пароса или с Проконнеса, из
Гераклеи или с Фасоса? Выгнал раз
пастух свое стадо и стал пасти овец на
том месте. И тут два барана
кинулись в драку* и один из них промах-
Дорическая
колонна.
201

Капитель ионической
колонны.
нулся и с разгона ударил рогами в
скалу, отколов от нее кусок прекрасного
белого камня. Пиксадор бросил овец в
горах, а сам с этим камнем стремглав
прибежал в Эфес, где как раз шли
жаркие споры. Жители Эфеса сразу решили
вознаградить пастуха и изменили ему
имя: вместо Пиксадора он теперь
назывался Евангел (Добрый вестник)...»
Эта каменоломня (ныне от нее нет
уже и следа, но физико-химический
анализ обломков мраморных колонн
доказывает, что этот мрамор был лучше
карийского) находилась от строительства
на расстоянии «8000 двойных шагов»,
то есть приблизительно в 12
километрах, и доставка огромных монолитов
весом в 20 тонн была немалой
технической задачей. Тогда Херсифрону
пришла в голову идея, которую Витрувий
назвал гениальной: он сколотил четыре
балки, две из них равны длине колонн.
«Потом он Сделал железные сердечники
в концы колонн, залив их свинцом, а в
балки вставил железные втулки для
надевания их на сердечники» так, что,
«когда запряженные быки тянули брусья,
стволы колонн могли беспрепятственно
катиться».Это устройство напоминало
каток, которым на стадионе разравни-
Ионическая колонна, вают беговые дорожки. Потом
появились новые трудности: колонны были
так высоки, что поднять и поставить их
было «выше человеческих сил». Но лебедки с
запряженными в них быками подняли их и поставили на определенное
место, хотя древние авторы пишут, что «ночью явилась сама
богиня и установила колонны, подобно Аполлону, который
тоже помогал при строительстве своего храма й Дельфах».
У этих колонн была и другая особенность — их форма и,
главное, оформление капителей. При строительстве Эфесского
храма отошли от строгого и тяжелого дорического стиля и
прибегли к более изящному и легкому, получившему название
202

Капитель коринфской
колонны.
«ионический». И хотя элементы этого стиля уже были
известны в Эолии, только в Эфесе окончательно проявились все его
богатые возможности, потому-то античный мир связал его
возникновение с Эфесом, провозгласив храм Артемиды
началом рождения нового стиля.
Я думаю, многим известно различие между дорическим и
ионическим стилем. Но на всякий случай освежим это в
памяти: дорическая колонна массивнее,
ионическая стройнее, у дорической колонны
неглубокие каннелюры, соединенные
острыми гранями; у ионической каннелюры
более глубокие и отделяются друг от
друга тонкими полосками, как бы
сохраняющими первоначальную поверхность
колонны. У дорической колонны нет
пьедестала, и завершается она круглой
подушкой и плитой (эхином и абакой);
у ионической есть база, и завершается
колонна капителью с -двумя завитками
(волютами). Кроме того, эти стили
(ордера) рознятся и архитравом —
поперечной балкой над капителями колонн: у
дорического ордера (стиля) архитрав
гладкий, и над ним фриз с метопами —
квадратными плитами, украшенными
рельефами и триглифами; ионический
архитрав разделен на три части, и фриз
обычно украшен рельефом. Но более
наглядное представление о том может
дать рисунок на этой странице, где для
сравнения дается и коринфская колонна,
которая в греческой классической
архитектуре использовалась очень редко
(чаще к ней прибегали римляне).
И наконец, двадцать шесть из этих
мраморных колонн имели базы,
украшенные почти двухметровыми
барельефами, которые создали известные
скульпторы. И так же роскошно, как
эти колонны, был украшен
скульптурной композицией и фронтон храма.
Его вершина отстояла от земли на Коринфская колонна.
203

двадцать пять метров, а над ней возвышалась величественная
скульптурная группа из мрамора. Что это была за скульптура,
мы можем лишь догадываться; вероятно, она изображала
Артемиду с луком и ланью среди нимф (и может, именно к этой
скульптурной группе и относится голова Артемиды — ее эфес-
ское происхождение ни у кого не вызывает сомнения, —
находящаяся ныне в Стамбульском музее). По углам крыши
размещались четыре мраморных быка гигантских размеров. В самом
центре храма, в целле, на постаменте возвышалась скульптура
богини.
Храм был воплощением вершины мастерства и в
пластическом искусстве. Так, до нас дошло свидетельство о конкурсе
на скульптуру раненой амазонки. Жители Эфеса пригласили
участвовать в нем Фидия, знаменитого творца статуи Зевса
в Олимпии и художественного руководителя оформления
афинского Парфенона, потом Кресилая (его скульптура Перикла
имеется в каждом учебнике греческой истории), затем
афинского скульптора Фрадмона и, наконец, Поликлета из Аргоса,
который и одержал победу. Но каким должно было быть это
творение, чтобы превзойти искусство Фидия? И с каким
высочайшим искусством были исполнены все остальные
скульптуры, что украшали храм внутри и снаружи?
Когда примерно в конце V век^1 до н. э. Деметрий
(который был, по словам Плиния, бывшим рабом храма) и Пеоний
Эфесский завершили оформление храма, родилось сооружение,
ставшее подлинным чудом света.
Мы написали: «примерно в конце V века». Более точная
дата нам неизвестна. Мы только знаем, что все строительство
длилось 120 лет, но не знаем, откуда вести этот счет; здесь
историки расходятся больше чем на век.
Но словно в награду за эту неточность античные авторы
сохранили для нас другую дату, связанную с храмом Артемиды,
причем столь точную, что она кажется нам невероятной. Дату
уничтожения храма. «В ночь, когда родился Александр
Великий, храм был сожжен» — так единодушно пишут почти все
историки. (Цицерон, не без иронии, еще добавляет:
«Вероятно, Дианы не оказалось дома».) А Александр Македонский
родился 21 июля 356 года до н. э.
Имя человека, совершившего это преступление, решением
собрания, «в котором участвовал весь эфесский народ»,
должно было навечно исчезнуть из памяти людской. Таково
наказание поджигателю, который совершил это деяние, чтобы сделать
204

себя бессмертным. В официальных записях поэтому о нем
говорилось просто как об «одном безумце». Но с помощью историка
Феопомпа, не умевшего держать секреты, мы все же узнали
имя безумца — и таким образом его мечта исполнилась.
Хотя об этом поджигателе и не осталось никаких сведений,
тем не менее мы найдем в библиотеках немало научных и
беллетристических трудов, которые пытаются психологически
мотивировать его поступок и порой — весьма примечательный
факт — его оправдывают.
И поныне имя поджигателя эфесского храма является
нарицательным для маньяков, одержимых болезненным
честолюбием, которые для собственной славы идут на любое
преступление.
А таковые всегда находятся. Еще сравнительно недавно,
в марте 1959 года, некий господин из Мюнхена, желая попасть
на экран телевизоров, облил кислотой картину Рубенса, а
в 1972 году венгерский эмигрант повредил по той же
причине «Пьету» Микеланджело в храме св. Петра. (С помощью
услужливых репортеров их имена стали действительно
известны.)
Но оставим в стороне Герострата и его последователей и
вернемся к храму Артемиды.
Когда Александр Македонский попал в Эфес, он приказал
восстановить храм и повелел своему придворному
архитектору Дейнократу разработать план реконструкции. Дейнократ
ограничился тем, что скопировал первоначальный проект,
считая, что в нем нечего улучшать, и таким образом «воскресил
величественное великолепие храма в его первозданной
красоте». Единственным новшеством был цоколь храма (возможно,
тот самый, на описании которого обрывается запись Филона)
в виде мраморной террасы с десятью ступенями. Жители
Эфеса восстановили и поврежденные колонны, а одну из них
украшал сам великий Скопас! Д,ая украшения алтаря они
пригласили Праксителя, величайшего греческого скульптора.. . Ни
один из бессмертных богов не мог похвалиться подобным
храмом — ни Аполлон в Дельфах, ни даже Гера и Зевс в Олимпии!
Но поскольку нас, людей современных, занимает" не только
эстетическая сторона этого творения, но и строительные расходы,
связанные с ним, то позволим себе небольшое отступление.
Проблема строительных расходов не оставила равнодушными и
жителей Эфеса. Напротив. «В славном великом городе
Эфесе, — пишет Витрувий, — еще в давние времена был издан за-
205

кон суровый, но справедливый. Архитектор, который берется
за строительство общественного здания, обязан точно
подсчитать, сколько оно будет стоить. Когда он отдаст смету
строительства, государство накладывает арест на его имущество на
то время, пока не закончится строительство. Если после
завершения стоимость строительства не превысит смету, архитектор
награждается похвальным декретом и почетными дарами. В том
случае, если смета превышена не более чем на четверть,
превышение оплачивается из общественных средств и на архитектора
не налагается штраф. Но если строительные расходы превысят
смету более чем на четверть, средства на завершение
строительства берутся из имущества архитектора». (Витрувий при этом
добавляет: «Если бы бессмертные боги сделали так, чтобы
подобный закон принял и римский народ!. .»)
Уточнение, что в городе с таким великолепнейшим
сооружением, каким был храм Артемиды, экономия в строительных
средствах имела важное значение, для нас не только интересно,
но и поучительно. И даже более важно, чем точное
установление расходов, связанных со строительством всего храма.
Жители Эфеса никогда не выдали этой тайны, даже и потом, когда
велись разговоры, что при пожаре х^ама они присвоили
деньги, спрятанные здесь на хранение персами. Страбон во время
посещения Эфеса спросил у них, где здесь правда. Жители
Эфеса решительно отвергали эти домыслы, утверждая, что, во-
первых, они не разбойники, а во-вторых, нужные деньги они
получили «от продажи колонн старого храма, драгоценностей
своих жен, собственных сбережений». Более того, они
отклонили предложение Александра Македонского восстановить храм
на его средства, если они прикрепят на нем доску с его
именем. (Это была затруднительная ситуация: вопреки своей
склонности к выгодной торговле, эфесцы не пожелали
использовать храм в «рекламных» целях. «Не приличествует, —
ответили они Александру, — чтобы один из богов делал дар
другому богу».)
Свыше пяти веков стоял храм Артемиды во всей своей
красе и великолепии. Многочисленные жрецы и жрицы исполняли
в нем богослужение, процессии паломников со всего
греческого мира воздавали здесь жертвы богине-девственнице, каждый
римский наместник, начиная свое правление, должен был
поклониться Артемиде, не смея даже пальцем коснуться
преступника, который укрылся в храме.
Потом пришли готы и разорили храм. Жители Эфеса яко-
206

бы восстановили его вновь. Но уже до этого толпы
паломников устремились к другой святыне: к часовне с гробницей еще
одной «непорочной девы», где впоследствии появился новый,
большего размера, храм, правда, не столь великолепный, как
храм Артемиды. Декрет императора Феодосия I в 383 году н. э.
против языческих храмов окончательно вынес смертный
приговор прославленному храму Артемиды Эфесской, а
довершило все землетрясение, превратившее храм в руины. Жрецы
Артемиды разбрелись по свету, а их потомки отправляли
службу в храме девы Марии, пока и его своды не рухнули...
И саван тысячелетнего забвения покрыл руины между Каи-
стром и Коресом.
* * *
Когда в 1863 году сюда явился английский инженер
Д. Т. Вуд, то он нашел лишь смердящие болота, за которыми
тянулись непроходимые чащобы кустарника. Он поджег их и
среди трескучего дыма и огня залез на полуразрушенную
башню укреплений Лисимаха, чтобы оглядеться вокруг. Вуд увидел
на западе синюю полоску моря и болотистые берега, среди
которых виднелись руины великого города.
«В Эфесе не меньше памятников, чем в Риме, — написал
Проспер Мериме, посетивший эти места за двенадцать лет до

Вуда. — Но все они безнадежно запущены. Несмотря на это,
они производят незабываемое впечатление, учитывая
пустынность места, ибо здесь не найдешь и двадцати живых существ,
включая ослов и верблюдов...»
Но Вуд в отличие от французского романиста
сориентировался в этом лабиринте развалин — во всяком случае, так он
думал. Топографию древнего Эфеса он изучил как никто
другой, правда, по античным источникам. И был в лучшем
положении, чем Стивене, который приблизительно в ту же пору
с мачете в руке пробирался через юкатанские джунгли, чтобы
открыть неведомые доселе постройки таинственного народа
майя, о чьей культуре (и даже существовании) человечество
почти ничего не знало. Вуд же находился в центре древней
культуры, о которой знал весь мир, и разыскивал хорошо
известное (и даже больше — самое знаменитое) творение
греческой архитектуры. Но и он не предполагал, как и никто из
членов лондонского общества любителей археологии и
правления Британского музея, пославших его сюда, что пройдет
целых семь лет, прежде чем он Зайдет место, где некогда стоял
исчезнувший эфесский храм!
Каким же был этот археолог-любитель («любитель» в
настоящем смысле этого слова — то есть человек, который
уделяет чему-то внимание из собственного интереса, а не только
для того, чтобы обеспечить себе пропитание), если он
выдержал одиннадцать лет изнурительного труда в адской жаре,
среди малярийных болот и день за днем с небольшой группой
турецких наемных рабочих копал и копал. При этом он был
человеком, которому ничего не давалось легко, и у Наполеона,
который при каждом повышении офицера всегда задавал
вопрос: «А удачлив ли он?»—Вуд не получил бы и чина капрала.
Но отсутствие удачливости у Вуда восполнялось
настойчивостью и усердием, свой успех он просто добывал упорным трудом.
Из античных источников Вуд знал, что храм Артемиды
стоял «в роще возле Пиона, в тени высокой горы». Но на
какой стороне? После многомесячных раскопок, во время
которых он ничего не нашел, на южном склоне горы он наткнулся на
фундамент большого сооружения. Раскопав его, он установил,
что это полукруг — остатки акустической стены эфесского
одеона. Вскоре он нашел и остатки мощеной дороги, соединяющей
Эфес с Магнесией; он продолжал раскопки в северо-западном
направлении (он уже копал здесь раньше, но
остановился, чтобы не разрушить гнездо черепахи, не подозревая, что
208

находится всего в полуметре от
цели) и, добравшись до
перекрестка, открыл фундамент
какого-то большого здания. Одна
дорога вела к морскому
побережью, то есть к центру
собственно Эфеса; другая — на
север, к склону Пиона. Он решил
копать эту другую. Шли
месяцы, сменялись времена года,
аисты уже в третий раз
вернулись из северных краев, и,
наконец, Вуд раскопал руины
большого театра. На одном из
камней он нашел надпись — он не поверил своим глазам —
«К храму!» и сразу стал копать в направлении, указанном
дорожным знаком двухтысячелетней давности.
Шел уже последний день 1869 года, когда он наткнулся на
мраморные ступени, ступени, как он позже установил,
принадлежащие террасе храма Артемиды!
Но прошло еще два года, прежде чем сняли шестиметровый
слой заболоченной почвы и появился фундамент храма.
Прямоугольник размером 110 X 35 метров, а в земле остатки
мраморных колонн... После пятнадцати веков солнце вновь
осветило место, где стоял храм Артемиды.
Вуд раскопал Эфес с основательностью, ставшей законом
для археологов. Нашел он «гробницу Андрокла», открыл
остатки крепостных стен времен императоров Октавиана Августа и
Адриана, засыпанную часть укреплений Лисимаха, руины
гимнасия, стадиона, несколько общественных зданий, античных
и христианских храмов. Раскопал великое множество мелких
обломков и больших капителей, разбитые статуэтки языческих
богов и христианских святых, монеты, потерянные античными
странниками и конюхами Юстиниана, и среди прочего одну
очень ценную находку: базу колонны храма, где под
рельефным украшением обнаружил имя человека, который ее
пожертвовал. Имя лидийского царя Креза! _
В 1874 году Вуд вернулся на родину. Британская
общественность встретила его с почетом, с каким встречают
открывателей неизвестных или очень известных вещей. После него
свыше четверти века никто не обращался к развалинам за
Аясолуком. Внимание всех археологов было приковано к дру-
209

SAi
икмшда!
-»»
\
'1С
"^
■>

ПЛАН
ХРАМА
АРТЕМ И АЫ
1
ф t
<> \ф •
ф *■• * *
• т ф ф *
• о
# а
& о
0 О
КОЛОННА
ХРАМА
*v

гому месту побережья Малой Азии, к гомеровской Трое, где
вел раскопки Генрих Шлиман. Книга Вуда «Открытия в
Эфесе», вышедшая в 1877 году, до конца века оставалась
единственным современным трудом о древнем Эфесе.
В нашем путешествии к семи чудесам света мы уже
встречались с археологами разных европейских государств: с
французами, англичанами, немцами, итальянцами и хотя бы
мельком с русскими. (Русские археологи вели раскопки главным
образом на северном побережье Черного моря, на территории
государства Урарту, в нынешнем Закавказье, немного в стороне
от нашего пути.) Лишь о представителях одного государства
мы ничего не слышали: о представителях Австро-Венгрии.
В конце прошлого столетия наконец и в Вене, столице
Австро-Венгерской монархии, поняли, что государственный
престиж требует, чтобы Австро-Венгрия присоединилась к
государствам, имеющим собственные археологические
экспедиции. Но куда послать? В Египет? Там обосновались
англичане и французы, и немцы уже «всё» описали со свойственной им
дотошностью. В Вавилон? В та<ой грешный город? К тому же
там тоже работали немцы (археологи на раскопках, а инженеры
прокладывали железную дорогу Берлин — Багдад). В
Ниневию? В Ашшур? В Грецию? В Тунис? Все привлекательные
места для археологов были уже заняты и поделены, словно
колонии. .. И поскольку свободным оставался только Эфес, то
австрийская экспедиция устремилась туда. Тем более, что это
был город с древней христианской традицией, место, где якобы
обитали два апостола...
Итак, после долгих приготовлений в 1896 году экспедиция
отправилась в Малую Азию во главе с придворным
советником Отто Бенндорфом, бывшим профессором Пражского
университета и с 1877 года руководителем кафедры археологии
Венского университета. Это был человек с исключительной
теоретической и практической подготовкой и кроме того, что в Вене
особенно ценили, не столь юного возраста, как в свое время
Лэйярд или Лепсиус: ему было около шестидесяти. Вместе
с ним отправился Рудольф Гебердей, а в Смирне к ним
присоединился немецкий инженер Карл Гуман, отличный знаток
местных условий. (С 1864 года он жил в Турции, работая
у турецкого султана картографом, потом руководил
строительством дорог в Анатолии, уже имея за плечами опыт
археологических раскопок. Как мы знаем, он раскопал алтарь Зевса
в Пергаме.)
210

е Австрийская экспедиция работала в Эфесе два года, ведя
раскопки главным образом в районе «Нового города» Лисима-
ха и ожидая там найти реликвии периода раннего христианства
в Эфесе; экспедиция искала также алтарь работы Праксителя
из храма Артемиды, но безуспешно. В конце концов
результаты работы экспедиции были плодотворными и, главное,
заслуженными, ибо австрийские исследователи в местных
климатических условиях, при отсутствии какой бы то ни было гигиены
претерпели подлинные муки. Дальнейшие австрийские
экспедиции 1898—1913 годов дали еще немало находок: их вполне
хватило для устройства специального Эфесского музея в
венском Бельведере.
Англичане тоже еще раз вернулись в Эфес, в 1904 году.
Новую экспедицию Британского музея возглавил Дэвид Г. Хог-
гарт. Он соединял в себе качества любителя-археолога Вуда,
педанта Бенндорфа и организационные способности Тумана;
к тому же Хоггарт обладал талантом работать с самыми
разными специалистами. Но самое интересное для нас в его
экспедиции то, что он прежде всего стал заниматься раскопками
храма Артемиды. Его книга «Раскопки в Эфесе», вышедшая
в 1908 году, наряду с австрийской книгой «Исследования
в Эфесе» и поныне является последним словом археологии о
храме Артемиды.
Во время первой мировой войны, которая в Малой Азии
окончилась только в 1923 году, большие археологические
раскопки в Эфесе были приостановлены. И когда их вновь
возобновили (англичане и особенно австрийцы, у которых ныне
в Турции самое совершенное техническое оснащение для
раскопок), не было отрыто ни одного нового фундамента. Все,
что нужно было в нем открыть, было открыто, и не было
причин сюда возвращаться вновь.
* * *
После осмотра эфесских руин мы снова возвращаемся на
конечную станцию и узнаем, что немного опоздали и поезд уже
ушел, ибо в сегодняшней Турции, в отличие от прошлых
времен и наших предрассудков, стараются быть точными. У нас
появляется время, чтобы вновь подняться на холм с руинами
храма св. Иоанна и еще раз взглянуть на место, где некогда
возвышался храм Артемиды, одно из чудес света.
Четкие очертания прямоугольника, отрытого рабочими Ву-
211

да и Хоггарта, уже заросли бурьяном и все больше и
больше покрываются наносами песка, который в дождливую погоду
превращается в желтое месиво. От извилистого русла Каистра
со скоростью метра в год приближаются сюда болота, и можно
с легкостью подсчитать, когда этот забытый богом кусок
земли вновь скроется от солнечных лучей.
Как тут не вспомнить известное изречение Гераклита,
которое стольким ученым казалось не ясным: «Все превращается
в свою противоположность... Мокрое становится сухим, сухое
мокрым, бессмертное смертным, а смертное бессмертным...»

/■ 'Длг\ f/
г? га (g (gp Ц/Ц ^ Ml Sil
® A M № П Ш

Бронзовая статуя юноши, найденная в море у мыса Марафон.
IV в. до н. э. Афины, Национальный музей.

О самом сердце Греции, на священной земле олимпийской,
находилось четвертое чудо света. Единственное чудо света,
творцом которого был один человек.
«Отец Зевса на небесах, бесспорно, Крон, отцом Зевса
в Олимпии был Фидий. Первого создала бессмертная природа,
второго — руки человека, который, единственный, сумел
сотворить богов... Мы восхищаемся и другими творениями среди
семи чудес света, но только перед этим, единственным,
испытываем благоговение и не знаем, где кончается наше восхищение
художественным произведением и начинается священный
трепет перед скульптурой Зевса. О, времена Эллады, которые
столь неизмеримо превосходили все дальнейшие столетия
множеством творений во славу богов и вместе с тем имели
художника, создателя бессмертного произведения, равное которому
вряд ли родят будущие века...»
Прямо в те времена, о которых так печалится Филон, и
отправимся мы из Смирны через Афины в Олимпию, хотя нам
хорошо известно, что творения, создав которое «Фидий
победил сам Олимп», уже давно нет.
Но разве может это нас остановить?
216

* * *
Вот уже позади красно-зеленый маяк измирского порта.
И мы на греческом пароходике плывем по прекраснейшему из
морей на свете, оставляя на горизонте остров Лесбос, где пел
свои песни Алкей и слагала стихи первая женщина,
вошедшая в историю литературы, — Сапфо. Наши единственные
проводники к берегам Аттики — дельфины, некогда якобы
спасшие из волн Ариона с лирой.
Мы прибыли в Грецию, как путники, возвращающиеся на
свою духовную прародину, страну античных поэтов,
художников, скульпторов, архитекторов и философов древнего мира,
учителей наших учителей. Поэтому, даже бросив якорь в
афинском порту, мы чувствуем себя в древнем Пирее и потому не
видим тяжелых электрических подъемных кранов, а ищем
«Большую стену» Перикла, не слышим напевный
новогреческий язык, но в наших ушах звучит Аполлодор,
рассказывающий, «как здесь проводили время Сократ, Агатон, Алкивиад и
другие, что были на пиру», который описал Платон.
Сверкающие неоном отели и банк на площади Конституции не
уводят наш взор от темного холма, на котором вырисовывается
знакомый силуэт Парфенона.. . Наши встречи мы ограничим
лишь кругом старых друзей, греков и негреков, тех, с кем нас
связывает интерес к культуре, о которой Энгельс сказал, что
без нее не было бы ни современной Европы, ни социализма.
Афины не являются целью нашего путешествия, но как не
задержаться здесь! Ведь они и ныне несравненный памятник
искусства античной Греции, «Эллада Эллады», хотя они
немало изменились с тех времен, о которых один из
современников Фидия писал: «Ты дурак, если не видел Афины, осел,
если видел и не восхищался, а если ты их добровольно
покинул, то просто верблюд».
И все же нас поражает, что Афины абсолютно современный
город — своим видом, своим темпом жизни, своими зданиями.
Это звучит парадоксально, поскольку мы знаем, что они
возникли уже примерно в XV веке до н. э. как крепость
легендарных пеласгов. Знаем, что в Афинах жили ионийцы еще до
прихода дорийцев, от которых защищал их легендарный царь
Кодр, знаем и то, что в строительстве Афин участвовали
многие поколения архитекторов, художников и рабов, прежде чем
Перикл украсил их великими творениями на Акрополе,
которые и в руинах — подлинное чудо архитектуры. Знаем, что уже
217

давно, до появления первых исторических сведений о предках
всех европейских народов (кроме итальянского), здесь
создавали свои трагедии Эсхил, Софокл, Еврипид, жили и творили
Сократ, Платон и Аристотель, писали исторические труды
Геродот и Фукидид, здесь появились законы Дра'конта и Солона,
знаем, что здесь впервые в истории образовалось
демократическое государство... Знаем, что мы можем перечислять
исторические заслуги Афин так долго, сколько пожелаем.
Наибольшего расцвета Афины достигли в 444—429 годах
до н. э. во время демократического правления Перикла, когда
они стояли во главе Афинского морского союза и были
выдающимся культурным центром всего греческого мира. Их
упадок начался по нескольким причинам, взаимосвязанным между
собой: катастрофическая эпидемия в 430—429 годах до н. э.,
разразившаяся в начале Пелопоннесской войны, массовое
бегство рабов, бездарность военачальников, послужившая
причиной поражения в сицилийском походе (415—413 гг. до. н. э.), и,
наконец, предательская политика аристократов, видевших в
реакционной Спарте классового союзника в борьбе против
афинской демократии. С полной капитуляцией Афин в 403 году
до н. э. великая держава перестала существовать, а после
битвы при Херонее (338 г. до н. э.) они потеряли и
государственную независимость, подпав вместе с другими греческими
государствами под власть македонян. В 146 году до н. э. Грецию
завоевали римляне, превратив Афины просто в музей былой
славы. Во времена римских цезарей прежнее величие Афин
поддерживали лишь древние сооружения и философские школы,
но в 529 году византийский император Юстиниан приказал
закрыть академию Платона и школу Аристотеля. Афины стали
рядовым провинциальным городом Византийской империи.
В период крестовых походов они подпали под власть
французов. В 1456 году Афины оказались под властью турок. Над
городом распростерлась тьма, Европа забыла о его
существовании. В начале XVII века сюда добрался один немецкий
миссионер-авантюрист, он отправил в Кельн следующее
сообщение: «Город Афины, о котором столько говорилось в античную
эпоху, действительно еще существует...» Но это был уже не
город, а заброшенное убогое селение...
В 1821 году народ Греции восстал против турецких
завоевателей и после героической борьбы патриотов, которым была
оказана помощь Европы, добился независимости. В 1834
году Афины стали столицей королевства Греции. Первый король
218

Отто (выходец из Баварии) после осмотра своей столицы,
насчитывавшей примерно 2000 жителей, пригласил мюнхенского
архитектора Кленце, поручив ему разработать проект нового
города. По проекту Кленце возникли прямые, идущие в
шахматном порядке улицы, прерываемые парками. Во времена
правления Георга I (выходца из Дании) общественные здания
строились в так называемом новогреческом стиле, который
здесь завел копенгагенский архитектор Гансен, потом их
сменили простые изящные здания новейшей греческой архитектуры.
Они-то в конце концов и определили стиль столицы, которая
ныне (с портом Пирей) насчитывает свыше двух миллионов
жителей. . .
В 1924 году была провозглашена буржуазная республика,
в 1935 году ее снова сменила монархия, в, 1941 году Афины
оккупировала гитлеровская армия. В 1944 году их освободили
партизанские отряды Сопротивления; после поражения
Народного фронта в Афинах вновь воцарилась монархия. Георга II
сменил на троне Павел I; после его смерти в 1964 году
королем стал молодой Константин II. В 1967 году пришли к
власти «черные полковники». В 1973 году их режим рухнул, как
карточный домик...
Невзирая на все эти политические перемены, часто бурные
и очень болезненные для народа, Афины, продолжая
строиться, превратились в город, не похожий на другие города, город
без пышных дворцов, богатый зеленью, с множеством
спортивных площадок, с приморскими пляжами, с театрами, возраст
которых от двух тысяч и до двадцати лет, с новыми кварталами,
которые доказывают, что греческие архитекторы и урбанисты
снова хотят занять свое прежнее место в мировой архитектуре.
И хотя сегодняшние Афины вполне современный город, на
каждом шагу здесь вы чувствуете аромат античности. На
городской ратуше — надпись «Булевтерий», которая могла быть
и во времена Перикла; в доме Шлимана находится Верховный
суд, называющийся Ареопагом, так же как и во времена, когда
он судил Фидия. Смотрим на названия улиц: у ратуши улицы
Ликурга, Софокла и Сократа; по направлению к площади
Конституции — Еврипида, Праксителя и Перикла; у стадиона—
Архимеда; главная торговая улица носит имя бога торговли
Гермеса. Все эти названия древнегреческого происхождения,
равно как и такие общеизвестные слова, как «философия»,
«поэзия», «математика», «физика», «техника», «музыка»... И даже
если сегодняшние Афины разрастутся вдвое, все равно им не
219

понадобится нумеровать свои улицы, названий хватит и на
будущее. ..
Но давайте оставим на время эти современные афинские
улицы с античными названиями и отправимся по широкой
дороге вдоль каменных амфитеатров, театра Диониса и одеона
Герода Аттика, на холм, который и делает Афины Афинами.
Акрополь! Каждый поэт и художник, побывавший тут,
пытался выразить чувство, овладевшее им. Но ни одному не
удалось это вполне. В сравнении с явью все стихи кажутся
слабыми и несовершенными, и ни одна из созданных картин не
сумела воссоздать всего величия этой мраморной симфонии.
«Есть места, о которых все твердят, что они великолепны,
неповторимы. Но не спрашивайте почему. Никто вам не
ответит. И если кто будет утверждать, что знает, то просто лжет
или ошибается».
Акрополь как раз относится к таким местам.
Разумеется, его можно измерить, и это не такой уж большой
труд: можно минут за десять пройти его из конца в конец.
Можно даже пересчитать и зарегистрировать все его камни. Это
уже раз сто делалось. Можно, наконец, его описать, скажем,
в стиле профессиональных гидов или историков искусств. Но
это и все, что способен сделать автор для читателя. Остальное
уже зависит от собственного воображения, от вашего
«духовного зрения», как говорит Филон, праотец любящих
путешествовать, сидя дома.
Четыре великих творения стоят и поныне на этом холме
с крутыми скалистыми склонами: Пропилеи — монументальные
ворота с колоннами в дорическом стиле и широкой лестницей,
творение архитектора Мнесикла, сооруженное в 437—432
годах до н. э.; храм богини Ники рядом с Пропилеями (чуть
впереди), украшенный ионическими колоннами, дело рук
архитектора Калликрата; Эрехтейон — храмовый ансамбль в
ионическом стиле на ступенчатом основании с открытым «залом
девушек», колонны которого сделаны в виде кариатид; и наконец,
Парфенон, самое большое сооружение на Акрополе, храм
богини Афины. Он стоит на четырехступенчатой террасе, размер его
основания равен 69,5x30,9 метра, его обрамляют 46
дорических колонн высотой 10,4 метра (частично поврежденных),
сдвоенных на обоих фасадах. Воздвигли его в 447—432 годах
до н. э. архитекторы Иктин и Калликрат из пентелийского
мрамора; в его скульптурном оформлении участвовали все
значительные афинские мастера. Художественным руководите-
220

лем строительства и оформления Парфенона был Фидий, один
из величайших скульпторов всех времен, а организационной
стороной строительства занимался Перикл, крупнейший
государственный деятель Афин.
И так как нас не удовлетворили описания всех этих
творений поэтами, то приведем их краткую характеристику, данную
искусствоведом. Антонин Матейчик, в общем-то весьма
скупой на восторги и похвалы, пишет в своей «Истории искусства»
(1951) следующее: «Соотношение горизонтальных и
вертикальных размеров, соотношение отдельных частей, ритм линий,
в оптических целях слегка изогнутых, четкость и мягкость
профиля, совершенство строительных работ и, наконец,
скульптурное оформление — все это делает Парфенон шедевром
греческой архитектуры классического периода. Такого же
художественного уровня достигают и прекрасные ворота Акрополя —
Пропилеи». А вот что он пишет об Эрехтейоне: «Здесь
мастерство резчиков по камню, соединив отдельные элементы в
пластичный орнамент, достигло непревзойденной точности,
легкости и совершенства формы».
И мы застываем в немом восторге среди этих языческих
Реконструкция афинского Акрополя (макет Стивенса).

Афинский Акрополь. Парфенон.
храмов, даже не замечая, как нежные сумерки скрывают от
нас шумный город, лежащий внизу, и ласковый морской
ветерок со стороны Пирея переносит нас в Афины Перикла.. .
Мы г; »аемся представить эти шедевры в их первозданном
виде (и пусть никому не придет в голову уничтожить их
реставрацией) И ищем скульптуры Фидия — но напрасно, они
(вернее, то, что от них осталось) находятся далеко отсюда, за три
тысячи километров, в Британском музее, куда их продал за
35 000 фунтов стерлингов лорд Элгин, когда в 1802—1804
годах, слишком широко трактуя фирман турецкого султана, увез
их, прихватив еще одну кариатиду. Фирман гласил, что «никто
не должен препятствовать увезти ему несколько камней с
надписями или фигурами с Акрополя». Элгин заполнил
«камнями» 201 ящик. Как он сам заявил, он взял только те
скульптуры, которые уже упали или которым грозило падение, он
взял их, якобы для того, чтобы спасти от разрушения; турецкие
завоеватели уже до этого отбили у большинства скульптур
головы. Еще Байрон назвал его вором. И когда в конце прошлого
века греческий министр культуры потребовал их вернуть, то
222

Бюст Перикла. Римская мраморная
копия с греческого оригинала,
исполненного в середине V в. до н. э.
получил ответ, что лондонский
климат для них более
благоприятен.
(В 1959 году греческое
правительство вновь обратилось с
аналогичной просьбой в ЮНЕСКО.
О результатах этих хлопот у нас
нет никаких сведений.)
Об этих сооружениях Плутарх
написал: «В кратчайший срок они
созданы для вечности». Вечность—
дело ясное, а вот что такое «в
кратчайший срок»? Снова и
снова мы роемся в источниках,
Афинский Акрополь. Храм Ники Аптерос. Мрамор. Вторая половина
V в. до н. э. Архитектор Калликрат.

имеющихся под рукой. Пропилеи были построены за пять лет,
Парфенон покрыли крышей за неполных десять, а полностью
закончили за пятнадцать лет! И восхищение, охватившее нас
при виде этих творений, становится все сильнее, к нему
прибавляется восхищение организаторскими способностями людей,
осуществлявших эти постройки, и восхищение рабочими
темпами безымянных строителей.. .
Что осталось от военного искусства спартанцев, от
македонских фаланг с блестящими щитами, от славы греческих солдат,
служивших Персии и Египту, что осталось от множества битв
и побед в тех ничтожных войнах, подобных мышиной возне,
что заполняют историю городов-государств Эллады? Ничего,
кроме нескольких дат (в которых видят содержание греческой
истории только те, кто не понял ее суть и кому судьбой не
даровано почувствовать «дух античности», хотя бы здесь на
Акрополе). А безмолвные сооружения вокруг нас и в виде
развалин свидетельствуют о величии Древней Греции и
гениальности ее сынов, которые во времена Перикла служили афинской
демократии.
Книги об Акрополе могут составить огромную библиотеку,
и в ней нашлись бы работы почти на всех языках мира.
Только об одном Парфеноне написано множество томов, среди них
есть монографии о каждой его скульптуре и о каждом шаге
постепенного упадка с той поры, когда после декрета Феодосия I
он стал христианским храмом; в XV веке турки сделали из
него мечеть, а в XVII веке — пороховой склад. (В
окончательные руины его превратила турецко-венецианская война 1687
года, когда туда попал венецианский артиллерийский снаряд и
за один миг сделал то, что не смогло сделать всепожирающее
время за две тысячи лет!) Только про храм богини Ники
написано больше книг, чем могло бы в него вместиться. Около
тысячи названий составляет одна библиография об Эрехтейоне
(без включения в это количество романов про времена, когда
турки превратили его в гарем).
Позволим себе еще одно замечание.
Парфенон был храмом богини — покровительницы Афин,
которую Гомер называет «могущественной, мудрой, с ясным
взором и твердым сердцем» и которую создал «всемогущий
Зевс сам из себя, породив ее сразу в полном военном
облачении из своей величавой головы». Парфенон был храмом
богини Афины и вместе с тем апофеозом славы и величия Афин:
он служил всему афинскому народу, приносившему сюда свои
224

s /
нрЛ
V
*\
14
N
<^
<f
■->*?

•» ~'^П
i I
"vi
4 ^
t-t rt л—-* ■ —«
aJ_ j- ' *^-
^
v_

пожертвования и просившему счастья и блага для своего
города, для своего государства.. . И каждый камень Парфенона
говорит, что художники, создавшие его, хорошо понимали, что
своему народу они могут служить лишь искусством самым
совершенным.
* * *
Акрополь производит незабываемое впечатление. И мысли
о нем не оставляют нас всю дорогу до Олимпии. И даже во
время осмотра ее. Храм Зевса, в котором стояла некогда
знаменитая скульптура Фидия, представляется нам Парфеноном,
только меньшего размера и перенесенным в долину у холма
Крона.
Олимпия сегодня соединена с миром автобусом из Пиргоса,
а Пиргос — железной дорогой с Патрами, куда можно
добраться из Афин либо пароходом через Коринфский канал (если он
не ремонтируется) или поездом, идущим по побережью
Коринфского залива, где под нами гудит земля древней Ахайи,
а наш взгляд скользит по заснеженной вершине Парнаса, то
мелькающей на фоне голубого неба, то отражающейся в
зеркале лазурного моря. Можно попасть в Олимпию и машиной
через «счастливую Аркадию» и дорогой осмотреть руины
«златообильных Микен» и могучие стены Гераклова Ти-
ринфа.
Всякий, кто думал о древней Олимпии как о великом
спортивном центре со стадионами, легкоатлетическими дорожками,
игровыми площадками, спортзалами, глубоко разочаруется.
Теперь это сплошные руины, вокруг которых образовался
первоклассный туристический центр. Отели, рестораны, киоски
с сувенирами, стоянка для автомашин, музеи — и
великолепнейший археологический парк. Настоящий, естественный парк,
полный обломков античных колонн, лежащих в зарослях
папоротника, словно мертвые воины, или устремленных в синее
небо памятником вечной славы. Платановый парк с людными
полянками и безлюдными чащобами, где покоятся
тысячелетия. Не желаете ли сфотографироваться на цоколе, где двадцать
пять веков тому назад стояла статуя одного из олимпийских
победителей? Никто вам в этом не воспрепятствует.
Это место, название которого, а частично и традиция живы
и поныне, было одним из самых священных мест Древней
Эллады. Здесь никогда ни один грек не поднял меч на другого
грека, здесь никогда не пролилась людская кровь; лишь однаж-
225

Афина Фарнезе. Римская мраморная копия,
восходящая к оригиналу работы Фидия. V в.
до н. э. Неаполь, Национальный музей.
ды границы Олимпии перешагнула нога вооруженного воина,
да и то случайно, и Спарте пришлось заплатить за это
огромный штраф. Это был остров мира, центр, объединяющий все
эллинские племена, арена честного состязания лучших с лучшими.
И следует отметить: не только спортсменов, но и художников,
и ученых.
Когда через 1500 лет Олимпийские игры были
возобновлены (последняя античная Олимпиада состоялась в 393 году,
первая из современных Олимпиад — в 1896 году), то удалось
воскресить только их спортивный дух. Но и это было немалым ша-
226

гом на пути к достижению целей, какие ставили перед собой
античные Олимпиады.
История Олимпии и Олимпиад такой давности, что, в
сущности, не имеет начала. Первые «исторические» Олимпийские
игры происходили в 776 году до н. э. Но источники говорят,
что, собственно, и они были не первыми, а лишь впервые
зафиксированными Олимпийскими играми, с которых начался
греческий календарь. (Греческие историки датируют отдельные
события по Олимпиадам, а Олимпиады обозначают
порядковым номером и именем победителя. Думается, что греческий
календарь начинался с более надежной исторической даты, чем
римский — «с основания Города» или наш — «с рождества
Христова».)
Еще до «первого года первой Олимпиады, на которой
победил в беге Короиб из Элиды», Олимпия давно
существовала, и уже стоял ее храм Зевса (правда, не тот, для которого
Фидий создал свою скульптуру, а более древний, чьи следы
археологи до сих пор не нашли), и уже были установлены
главные правила Олимпийских игр. И что важнее — всеми
греческими государствами была признана экехейрия, которая,
к сожалению, не была восстановлена на современных
Олимпиадах. А если мы помним с благодарностью имя француза
барона Пьера де Кубертена, который заслужил ее, способствуя
возобновлению Олимпиад в конце XIX столетия, то не можем
не вспомнить имя элидского царя Ифита, который в конце
IX века до н. э. согласно греческой традиции выступил
инициатором экехейрии — всеобщего мира между всеми
греческими городами во время Олимпийских игр. Греки из-за
Олимпиад откладывали свои войны, а мы из-за войн откладывали
Олимпиады.
Сама экехейрия (мы нарочито повторяем это слово, пусть
оно отложится в памяти как составная часть античных
Олимпийских игр) отодвигает историю Олимпиад значительно
назад. Первый договор об экехейрии, по мнению греческих
историков, был заключен в последней четверти IX века до н. э.
между Ифитом и спартанским законодателем Ликургом и
записан на диске, который потом был помещен в храм Геры
в Олимпии. Правда, эти личности слегка окутаны мифическим
туманом, но еще в IV веке до н. э. Аристотель пишет, что
памятный диск с этим договором он видел собственными
глазами; последним его описывает Павсаний во II веке н. э. Но и
Ифит якобы только возродил Олимпийские игры, чтобы по
227

Руины древней Олимпии.
совету дельфийского оракула положить конец столетним
войнам между греческими племенами, которые грозили им
самоуничтожением.
Города Элида и Писа долго спорили между собой, кто
основал Олимпию и кто будет проводить Олимпийские игры. По
одной из версий начало Играм положил Геракл в честь своей
победы над элидским царем Авгием, владельцем печально
прославленных конюшен, известных своей грязью. (По приказу
микенского царя Еврисфея Геракл должен был их вычистить за
один день. Обычным способом это было сделать невозможно.
Геракл поступил по-новаторски, по принципу «где силой не
взять — ум одолеет». Он выгнал всех коней, 2000 голов, на луг,
прокопал в конюшню канаву, провел туда воду из двух
соседних речек и уже к вечеру пришел за наградой в размере
десятой части всего табуна. Когда же Авгий отказался платить,
Геракл так рассчитался с ним, что его царство не могло
опомниться вплоть до Троянской войны: оно послало в Трою всего
десять кораблей, в то время как другие города отправили по
сорок кораблей!)
228

По другой легенде, Олимпия была основана после
возвращения аргонавтов из Колхиды, из экспедиции за золотым
руном, когда они решили добровольно распустить свое
товарищество.
« И тогда посоветовал им Геракл, — пишет Диодор,—
1"обы они на случай непредвиденный поклялись в том, что,
если кто-то из них попросит о помощи, остальные помогут ему.
Они также решили, что найдут в Элладе самое лучшее место
для боевых состязаний и народных торжеств и что это место
посвятят самому могущественному из богов, Зевсу
Олимпийскому. Еще они поклялись хранить вечную дружбу и
устройство Игр поручили Гераклу. Для этих торжеств Геракл выбрал
место у реки Алфей в Элиде, посвятил его самому высшему из
богов и назвал его — Олимпия. Он провозгласил, что здесь
будут проводиться конные состязания и боевые игры,
определил награды победителям и разослал неприкосновенных
послов поведать во всех городах, что здесь будут происходить
Игры. И хотя Геракл уже достаточно прославился во время
похода аргонавтов, пышные олимпийские торжества
возвеличили его еще больше. Так он стал самым почитаемым мужем
Эллады...»
Олимпийский священный центр — Альтис (реконструкция Шлейфа).

Еще одна версия утверждает, что Олимпию основал сын
царя Тантала, Пелоп (Пелопс), который в борьбе не на жизнь,
а на смерть победил царя Эномая. Этому царю оракул
предсказал, что человек, взявший в жены его дочь, станет
причиной его смерти. Поэтому он вызывал на состязание каждого,
кто просил руки его прекрасной дочери Гипподамии, что было
привычным способом проверить сноровку будущего зятя, —
только в данном случае это было связано с необычным
условием: оба участника поединка клялись, что побежденный даст
победителю пронзить себя копьем. Тринадцать кольев со
срубленными головами женихов уже украшали ворота дворца
Эномая, когда в них постучал Пелоп. Эномай в этих поединках
давал фору сопернику, ибо владел волшебными конями,
дарованными ему самим богом войны Аресом. Пелоп понял, что ему
может помочь только бог, и, увидя, что прекрасная Гиппода-
мия боится остаться в девицах, он обратился за помощью к богу
моря Посейдону, у которого оказались свои счеты с богом
Аресом. Так Пелоп получил от него еще более быстрых коней
(даже с крыльями). Разумеется, Пелоп выиграл состязание,
хотя и не так легко; главную роль здесь сыграл возничий
царя, Миртил, который вынул чеку из оси колеса царской
колесницы. Царь потерпел аварию, так сказать, на ровном
месте и разбил себе голову. По одним сведениям Пелоп
подкупил Миртила, по другим — его подкупила Гипподамия, но
когда Миртил потребовал добавочное вознаграждение за
молчание, Пелоп сбросил его со скалы в море. После погребения
Эномая Пелоп женился на царской дочери, подчинив своей
власти весь полуостров (и дал ему свое имя, назвав
Пелопоннесом). В память своей победы он и организовал в Олимпии
Олимпийские игры.
Еще по одной версии, Олимпию основал мифический
оракул Ям, который по достоверности своих предсказаний якобы
вполне выдержал конкуренцию с дельфийской Пифией...
Все, что мы видим в сегодняшней Олимпии, — результат
работ немецких археологов, начавших свои раскопки в
последней четверти прошлого столетия.
Древняя Олимпия со всеми своими сооружениями и
произведениями искусства, со всеми своими сокровищами,
собранными здесь греками более чем за тысячу лет, уже в 395 году
новой эры стала добычей варваров-готов, а впоследствии
попала в руки христианских фанатиков, которые после декрета
императора Феодосия II против языческих храмов «все безбожное
230

уничтожили и разрушили». Но в ней еще оставалось немало
сокровищ и после нашествия готов и даже римлян, тоже
столетиями вывозивших отсюда богатства, пока все не завершилось
двумя землетрясениями (в 522 и 551 годах). И наконец, в
период турецкого владычества в Греции Олимпия превратилась
в каменоломню, и ее мрамор шел на различные постройки.
А все, что осталось, было засыпано «песком, который, как
саван, накрыл весь край, сохранив там и позор и горе».
Первое упоминание об Олимпии в нашей эре появляется по
прошествии тысячелетия после ее уничтожения на карте
венецианца Баттиста Пальнеса в 1516 году. (Точка на карте с
тогдашним названием Андилуло — вот и все.) И прошло еще
больше столетия, прежде чем на ее землю ступил европейский
ученый. Это был немец из Померании М. Паблитцки, историк
искусств при дворе шведской королевы Христины; в 1647
году он увидел в Олимпии руины, покрытые песком, но
установить, что это такое, не смог. Мысль провести раскопки
впервые высказал уже известный нам француз Бернар де Монфо-
кон, автор труда об античных чудесах света. В Ватиканском
музее хранится его послание от 14 июня 1723 года,
адресованное кардиналу Квирини, где он высказывает мысль, что земля
Олимпии «скрывает бесценные сокровища искусства», и
предлагает начать их раскопки с разрешения турецких властей.
Но его предложение оказалось преждевременным. Только
после нескольких десятилетий, ознаменованных находками
в Помпеях и Геркулануме, его идея вновь воскресла. Она
привлекла основоположника современной археологии Иоганна
Иоахима Винкельмана, чей труд «История искусств
древности» (1764) пробудил интерес к памятникам античности во
всей Европе. Он разработал подробный план олимпийских
раскопок, но осуществить их помешала его трагическая
смерть — ночью 8 июля 1768 года он был убит грабителем в
триестском отеле.
Но пока Винкельман убеждал немецких князей и
австрийскую императрицу Марию-Терезию финансировать раскопки
Олимпии, здесь появился англичанин Ричард Чендлер. После
своих путешествий по Пелопоннесу он добрался до подножия
холма Крона. Его описание Олимпии («По дорогам Греции»,
1776 г.) вызвало интерес к ней у английского полковника Лика
и у двух его земляков — Додвелла и Гилла. В 1805 году они
поставили в Олимпии свои палатки; правда, до них уже здесь
вел работы французский консул в Афинах Фовель, который
231

в 1787 году впервые правильно определил, где находятся
руины храма Зевса. В 1813 году стараниями двух англичан
Олимпия была нанесена на карту. Когда в 1829 году в Греции
высадились французские войска, пришедшие на помощь
греческому освободительному движению, их сопровождала
группа археологов, которая помимо прочих работ основательно
перекопала олимпийскую землю. На том месте, где некогда стоял
храм Зевса, Дюбуа и Блуэ откопали несколько рельефов (на
которых были обнаружены следы краски). Их отослали в Лувр.
Но несмотря на то что в 1834 году вышел труд французских
исследователей «Научная экспедиция на Пелопоннес», вскоре
об Олимпии снова забыли. Археологи заинтересовались
другими местами. Теперь их занимали «новые древние миры» —
Египет и Месопотамия. Ну, а что интересовало
общественность? Не забудьте, что это были времена, когда, как реакция
на «век классицизма», всюду звучали слова Стендаля: «Кто
нас освободит от греков и римлян? ..»
Снова прошли годы, прежде чем археологи опять
обратились к античности. И лишь тогда появился человек, для
которого открытие Олимпии стало целью жизни. Это был Эрнст
Курциус (1814—1896).
В 1837 году двадцатитрехлетним юношей он попал в
Грецию, но не в качестве археолога, а как домашний учитель
сыновей Брандиса, советника при афинском королевском дворе.
В 1849—1856 гг. был воспитателем прусского принца.
Научной работе он мог уделить лишь столько времени, сколько
оставляли ему его высокородные ученики. Но в 1856 году
ситуация изменилась: он стал профессором в Геттингене;
в 1868 году перешел в Берлинский университет, который и
поныне носит имя его друга, Александра фон Гумбольдта.
Курциус никогда не был кабинетным ученым, он был человеком
действия. Из Греции, изучению памятников которой он
посвятил всю свою жизнь, он вернулся в Германию только в 1896
году, незадолго до смерти и до завершения издания своего
пятитомного всеобъемлющего труда «Олимпия. Результаты
раскопок, произведенных Германской империей в годах 1890—1897».
Олимпию он впервые посетил в 1838 году, во второй раз —
весной 1840 года. «Из всех значительных мест Древней
Эллады, — написал он после своего первого посещения, — ни одно
не исчезло так бесследно, как Олимпия; в безлюдной речной
долине, среди душной, нездоровой атмосферы и болот,
кишащих гнусом, очень легко понять все то отчаяние, которое охва-
232

тывает каждого, кто появляется здесь с исследовательскими
намерениями.. .»
Тогда к Олимпии, правда, не вела прекрасная асфальтовая
дорога, как ныне, и никто из местных жителей не понимал,
что, собственно, здесь надо молодому человеку,
расспрашивающему про «какую-то Олимпию». Ему отвечали, что одна когда-
то здесь жила, но отправилась на заработки в Патры.
Наконец, Курциус нашел место, где некогда стоял храм,
несмотря на то что раскопы французских саперов уже поросли
бурьяном. Но он пока не мечтал о том, чтобы раскрыть тайну
легендарного места: у него не было ни денег, ни времени. И так
как он не был искателем приключений, как Лэйярд, и не
обладал талантом бизнесмена, как Шлиман, он решил действовать
другим путем — завоевать себе «авторитет в высших сферах».. .
После долгих лет терпеливого ожидания, когда он зарабатывал
«капитал доверия» к своим способностям, проводя время в
княжеских салонах и королевских замках, он, наконец, решил, что
приобрел достаточный авторитет, чтобы приступить к делу
своей жизни.
В январе 1852 года Курциус устроил общественную лекцию
об Олимпии, заручившись присутствием на ней своего
высокородного ученика и его отца, прусского короля Фридриха
Вильгельма IV, а значит, и всех остальных влиятельных лиц. На
лекцию пришел и Гумбольдт и с ним многие именитые
берлинские ученые. Вместо входного билета каждому
присутствующему вручали рисунок реконструированного храма Зевса
Олимпийского. И когда в заключение лекции Курциус сказал, что
человек, который поможет открыть художественные и
исторические ценности, таящиеся в олимпийской земле, тем самым
прославит себя, прусский король поднялся со словами: «В
таком случае я сам готов встать у дверей с копилкой».
Минул год, и после новой лекции об Олимпии теперь уже
Людвиг Росс, профессор археологии в новом Афинском
университете, действительно встал у дверей с копилкой. Но
собрал он всего 262 талера. Разумеется, на такие деньги
раскопать Олимпию было невозможно. «Только после 1870 года,—
пишет один из современников Курциуса Р. Вейль в «Истории
олимпийских раскопок», — в Германии появились условия,
в результате которых были выделены значительные средства,
позволившие продолжать работу даже в более широком
масштабе, чем было намечено планом 1869 года».
Но Греция не была такой «открытой страной», как, скажем,
233

Египет, Месопотамия или хотя бы Мексика, где американец
Стивене всего за пятьдесят долларов купил целый комплекс
пирамид и монументальных сооружений в Копане, столице
древнего государства майя. Германскому правительству
пришлось заключить с греческим правительством договор, по
которому оно обязалось передать все находки Греции. Германия
имела право лишь на дубликаты, копии, и то только по
соизволению «правительства его величества короля эллинов». Но
богатые олимпийские коллекции в музеях Берлина и Мюнхена
свидетельствуют о том, что правительство Греции проявило
в этом вопросе щедрость.
Раскопки начались в 1875 году; их вели такие видные
археологи, как Курциус, Адлер, Гиршфельд и коллега Шлимана по
раскопкам в Трое Дерпфельд. (Шлиман в этих раскопках не
участвовал, академическая немецкая наука, несмотря на его
открытия в Трое, Микенах и Тиринфе, считала Шлимана
«дилетантом».) Официально раскопки в Олимпии завершились
в 1887 году открытием Олимпийского музея. Правда, этим
исследование олимпийской земли не закончилось. И поныне
там работает немецкая археологическая экспедиция, и не без
успеха.
Результаты экспедиции Курциуса были совершенно
неожиданными. Скажем прямо: широкая общественность, которая
ожидала, что здесь будет найдено золото, серебро и другие
«материальные ценности», была разочарована. (Поэтому
рейхстаг отказался покрыть расходы, произведенные Курциусом
при раскопках, из государственных средств: «На эти деньги
можно было бы построить казарму для целого гренадерского
полка». Их оплатил кайзер из «личных фондов» — из доходов
своих девятнадцати поместий.) Были раскопаны «только» две
скульптуры, которые, правда, вызвали интерес даже в «высшем
обществе». Обе эти скульптуры стоя'т и сейчас в Олимпийском
музее, и даже странно, что они не находятся в музеях Парижа,
Лондона или Берлина.
Первая из них—«Гермес с младенцем Дионисом»
Праксителя. Полная изящества поза Гермеса, исполненное
внутреннего спокойствия, благородное лицо, мужественная красота его
тела и младенческая хрупкость Диониса, тянущегося к
виноградной грозди (теперь отломанной) в правой руке Гермеса,—
так выглядит этот шедевр. Притом это оригинал, один из
небольшого количества греческих оригиналов IV века до н. э.
Остальные скульптуры Праксителя, среди них и знаменитые
234

«Афродита Книдская», «Отдыхающий Сатир» и «Аполлон,
убивающий ящерицу», сохранились, к сожалению, лишь в
копиях. . . Согласно античным источникам, Пракситель создал
якобы свыше 50 выдающихся скульптур. В остальном нам
известно о нем лишь то, что он жил в Афинах, искусству
скульптуры учился у своего отца Кефисодота и что скульпторами
были и его сыновья, Кефисодот-младший и Тимарх. Жил он
примерно в 390—330 годах до н. э., и по времени его творчество
относится к так называемой «поздней классике». Правда,
величие художника определяется не величием времени, а
величием творчества.
Второй находкой была статуя Ники работы Пеония, богини
победы, нисходящей с Олимпа на землю. Впервые мы
знакомимся с творением скульптора, которого знали только по
имени, хотя античные источники упоминают с великой хвалой о
многих его работах...
Уже только эти две находки значительно превышают все
расходы на оплату немецких профессоров и их ассистентов,
на скромные заработки греческих землекопов и денежную
компенсацию владельцам небольших виноградников, которые на
склонах холма Крона собирали не очень-то большие урожаи.
Но не меньшее значение, чем все великолепные находки —
остатки скульптурных украшений фронтонов храма Зевса,
множество обломков бронзовых и мраморных статуй,
художественно оформленных водостоков и керамики, — имело для нас
открытие фундаментов олимпийских зданий. Благодаря
раскопкам Курциуса, Адлера и других теперь можно сколько угодно
ходить среди руин храмов и представлять Олимпию времен
Фидия или других времен, более ранних или более поздних,
руководствуясь своим воображением.
* * *
От подножия холма, названного священным именем отца
Зевса, отходят две стороны равнобедренного треугольника: на
западе — речка Кладей, на юго-востоке — бывшее русло
древнего Алфея. Сквозь темную зелень платанов и диких олив
видны очертания неправильного прямоугольника — остатки стен
священного олимпийского округа Альтиса. В точке пересечения
его диагоналей стоит массивный овальный пьедестал из
неотесанных камней. С него и начнем свой осмотр.
Это не только геометрический, но и исторический и
идейный центр всей Олимпии. Здесь кончались и начинались
235

Колонны храма Геры в Олимпии.
Олимпийские игры. Здесь на огромном кургане стоял алтарь
Зевса. Во времена Фидия его высота достигала десяти метров,
во времена Павсания — семи, теперь она не больше метра.
Отправимся от него на северо-запад. Пройдя шагов сто,
мы упремся в невысокий холм, поросший деревьями и
огражденный низкой стеной. Это одно из самых священных мест, и
до сих пор лопата археологов его не коснулась. Если верить
легенде, здесь похоронен царь Пелоп.
Сразу же за холмом белеют на фоне синего неба колонны
храма богини Геры. Древнейший храм, сохранившийся на
греческой земле; он был возведен примерно 2600 лет тому назад.
Под его фундаментом были откопаны стены еще двух, более
древних храмов. Каких времен? И не найдется ли среди их
руин камня с именем самого Геракла? Наши экскурсоводы
улыбаются: «Здесь 8 мая 1877 года нашли скульптуру Праксителя
«Гермес с Дионисом», ее пьедестал и поныне стоит на
первоначальном месте».
У юго-западного фасада храма Геры, у самой стены, можно
236

увидеть округлое здание в ионическом стиле — Филиппейон.
Его построил отец Александра Македонского, македонский
царь Филипп II, в ознаменование того, что македонян
допустили к Олимпийским играм, как любых других греков.
Последним строением в этой части священного округа был
Пританейон. Некогда здесь помещался совет Олимпийских
игр и пиршественный зал для знатных гостей и победителей.
От него остался лишь фундамент; консервные банки
доказывают, что многие нынешние посетители хорошо усвоили
почерпнутые из путеводителя исторические сведения о том, что
вкушать пищу в Пританейоне считалось в Древней Греции
великой честью.
С востока к храму Геры прилегало полукруглое
сооружение с водоемом и небольшим коринфским храмом, где некогда
стояла 21 статуя римских императоров. За ним лежат руины
тринадцати сокровищниц, представляющих собой небольшие
храмы, в которых отдельные греческие государства хранили
свои жертвенные дары.
Перед этими небольшими храмами стоял некогда
древний храм Матери богов, Метроон, и терраса с пьедесталами
для «штрафных статуй», которые должны были ставить
государства, чьи представители нарушали олимпийские правила.
(В 322 году до н. э. Афинам пришлось поставить шесть таких
статуй, так как их представитель Калипп хотел подкупить
своего соперника в пятиборье.)
Южная сторона стен не имела, их заменял более чем
стометровый фасад галереи «Эхо», с великолепной колоннадой,
которая прекрасно защищала и от солнца и от непогоды;
теперь на ее руинах вьются стебли дикого винограда. Перед
небольшим залом храма, который как бы продолжал строение
к югу, была главная площадь для скульптур олимпийских
победителей. Здесь и нашли богиню Нику, скульптуру Пеония.
И как раз с этого места, обозначенного памятной доской,
открывается впечатляющий вид на руины самого величественного
сооружения священного олимпийского Альтиса — храма
Зевса. Могучие дорические колонны его южной части еще и
сегодня лежат в том положении, в которое их повергло
землетрясение в VI веке н. э. Колонны эти из известняка, в их
трещинах видны и поныне отпечатки мелких ракушек и моллюсков,
живших в девонскую эпоху.
Но где же спортивные сооружения древней Олимпии, о
которых мы постоянно думали, осматривая это поле руин антич-
237

ных храмов? Все, что осталось от них, мы найдем за
границей священного округа.
Знаменитый олимпийский стадион располагался на северо-
востоке, у склонов холма Крона. Сегодня он раскопан
(потребовалось вывезти 40000 кубометров земли) и представляет
собой прямоугольник размером 215 X 31 метр. Сидений здесь
не было, как и не было каменных скамей, знакомых нам по
греческим театрам. Стадионом назывались не трибуны для
зрителей, а полоса, где происходили соревнования. Длина ее от
старта до финиша равнялась 600 стопам — расстояние, которое
в Древней Греции стало единицей измерения длины и
получило название «стадий» (отсюда происходит название «стадион»).
Согласно современным измерениям и расчетам точное
расстояние от одной олимпийской отметки до другой равняется
192,27 метра. Совсем недавно бульдозер вытащил из песка
один из камней, обозначавших старт и финиш. Это был
продолговатый каменный брусок с рядом четырехгранных отверстий,
вытесанных на расстоянии от 1,2 до 1,4 метра. В эти
отверстия во время соревнований вставлялись высокие жерди
(вероятно, украшенные цветными флажками), от которых
стартовали участники соревнований; при так называемом двойном
беге (с поворотом вокруг второй отметки) они были
одновременно и финишем.
Стадион с трех сторон был огорожен пологой насыпью,
с четвертой стороны он упирался в холм Крона. По
сегодняшним подсчетам здесь могло разместиться около 45 000
зрителей, и многие из них, как утверждают античные источники,
занимали места еще с вечера, задолго до начала состязаний, и
сидели там всю ночь; но и днем, надо сказать, им не было
удобно. «Если бы я захотел наказать непокорного раба, —
якобы сказал Диоген, — я бы не отправил его таскать
мельничный жернов, а послал бы жариться на Олимпийские игры».
Единственным устройством для удобства зрителей,
находившихся под открытым небом и палящим солнцем, был каменный
желоб с питьевой водой. Разумеется, за вход здесь не платили.
Южнее стадиона располагался ипподром, где происходили
состязания на конях и колесницах; его длина измерялась
четырьмя стадиями, и финишем служила статуя Гипподамии. На
западной стороне, за стенами священного округа, находилась
палестра — большое сооружение для соревнований борцов.
Она была квадратной формы (66 X 66 метров), в центре
помещался двор, окруженный колоннадой, капители ее дорических
238

колонн лежат сейчас разбитые в бывших раздевалках, являясь
любимым объектом для фотографий туристов.
За южной стеной, недалеко от «ворот борцов» — ворота
нарушали непрерывную линию стен вокруг Альтиса, —
виднеется фундамент большого здания. У него было два
закругленных крыла, соединенные вестибюлем. Это булевтерий,
здание Совета, здесь участники Игр давали присягу, что они
10 месяцев прилежно готовились к Играм, что они не будут
нарушать правила Игр, будут бороться честно и вести
безгрешную жизнь.
Все это обширное пространство священного округа Олимпии
было заполнено бесчисленными мраморными и бронзовыми
скульптурами олимпийских победителей и мужей, имевших
заслуги перед Грецией, — поэтов, ученых, музыкантов,
полководцев, государственных деятелей и рядовых воинов. (Плиний
говорит, что в его время таких статуй насчитывалось
около 3000.) За последние десять лет археологи нашли почти
сотню шлемов, принесенных в свое время в дар Зевсу за победу
греческого оружия; среди других и шлем Мильтиада, в котором
он сражался, командуя афинским войском в битве при
Марафоне!
Посему Олимпия была — позволим здесь улотребить не
очень поэтическое, но точное сравнение — своеобразным
архивом истории Эллады, архивом в мраморе и металле.
Разумеется, мы сейчас осмотрели не всю Олимпию, да мы
и не ставили себе такой цели. Нам хотелось лишь дать
представление о том месте, где находилось единственное на
европейской земле «официально признанное» чудо света.. . Мы не
упомянули о Леонидайоне, самом большом сооружении за
стенами Альтиса, которое во времена римлян было резиденцией
цезарей. О большом числе мастерских ремесленников и ателье
художников. Или о двух гимнасиях, большой палестре и
других сооружениях.
А теперь попробуем вообразить долину древнего Алфея
в один из тех жарких июльских дней, когда — раз в четыре
года— она становилась разноцветным палаточным городом
с развевающимися стягами, в котором собирались десятки
тысяч зрителей со всех концов греческого мира, прибывших сюда
на величайший смотр силы и красоты. И представим себе все
это, скажем, во времена юбилейной 75 Олимпиады 480 года
до н. э., когда лазутчики Ксеркса донесли, что греки не
готовы к обороне, потому что они заняты Олимпийскими играми.
239

карлсбергская глиптотека.
И вправду, цвет греческой молодежи соревновался здесь на
стадионе, боролся в палестре, и все эллины могли проверить,
«насколько они сильнее других в борьбе, кулачном бою, в
прыжках в длину и в беге». А после соревнований
красноречивые афиняне встречались с лаконичными спартанцами,
скромные аркадские пастухи — с хвастливыми родосскими моряками,
потомки Одиссея из древней Итаки — с купцами из Массилии
(современного Марселя) и Танаиса (близ руин которого вырос
Ростов-на-Дону)... И, радуясь встрече, разделывали баранов
и готовили праздничный стол, мешали в чашах вино с водой,
а когда певец вешал свою лиру, отливали из рогов вино
бессмертным богам и перед Зевсом Олимпийским скрепляли
клятвой свой союз против варваров...
Вот уже второй раз мы подходим к тому месту нашего
рассказа, когда пора перейти к Фидию и его творению. Но тем
самым нам бы пришлось закончить нашу олимпийскую главу,
240

и читатель по праву задал бы вопрос:
«А что же Ол импийские игры?» По-
этому присядем еще на минутку в тень
платанов среди руин олимпийских
храмов.
Экехейрия была, как мы знаем,
обязательным условием Олимпиад,
а торжественная присяга
претендентов — обязательным условием их
участия в состязаниях. Любой
свободный грек мог участвовать в
Олимпиадах. Победитель — олимпионик —
награждался оливковым венком (а не
лавровым), высочайшей наградой для
любого грека. Звание тирана, архонта,
стратега и т. д. было в силе лишь в отдельных государствах,
звание олимпионика распространялось на всю Грецию.
Победитель имел право поставить в Олимпии свою скульптуру,
Прыгуны с гантелями. Рисунок на греческой краснофигурной вазе.
Конец VI в. до н. э.

Мирон. Дискобол. Бронзированное
воспроизведение римской мраморной копии с
греческого бронзового оригинала,
исполненного в середине V в. до н. э.
после трех побед в священном округе могла уже находиться
скульптура, имеющая портретное сходство с победителем. Всю
свою жизнь олимпийский победитель пользовался вниманием и
уважением своих сограждан, и именем победителя в беге на
стадий назывались временные четырехлетние периоды греческого
календаря. По словам Цицерона, почесть, воздаваемая
победителю Олимпиады, равнялась римскому триумфу —
торжественному въезду полководца в Рим после одержания победы.
От своего «возобновления» в 776 году до н. э.
Олимпийские игры происходили каждый четвертый год, и, как правило,
в июле. Вначале они длились всего три дня, впоследствии —
242

пять. Зрителями могли быть только мужчины, от женщин
имела право присутствовать лишь одна жрица богини Деметры.
Исключение женщин из олимпийских зрителей
обусловливалось не тем, что участники Игр соревновались обнаженными,
а их неравноправным положением в античном обществе. В то
же время не возбранялось смотреть на Игры чужеземцам,
а иногда и рабам.
Играми руководил Совет, вначале из трех, а потом из
десяти человек, выбранных среди видных граждан Элиды, их
называли элланодиками. Пурпурное одеяние и белый жезл были
признаками их звания. Участники Игр прибывали в Элиду за
30 дней до открытия Игр и тренировались на глазах элланоди-
ков; слабых спортсменов до состязаний не допускали. Эллано-
дики были судьями, они объявляли имя победителя, и они же
являлись стражами священного мира.
До 14-й Олимпиады ее участники состязались только в
одном виде спорта—«коротком беге», причем в беге на один
стадий. В отличие от наших беговых дорожек с твердым
покрытием, олимпийская дорожка была посыпана слоем песка
в четверть метра, босые бегуны бежали группой. Точно так,
как пишет Гомер об участниках состязаний, устроенных царем
Алкиноем в честь Одиссея: «Все они вместе бежали равниной,
тучи пыли взметая при беге».
На 15-й Олимпиаде впервые ввели еще одно состязание —
«двойной бег», скоростной бег на 2 стадия. На 16-й
Олимпиаде уже соревновались в «длинном беге», на расстояние в 12
стадиев, позже эта утомительная дистанция увеличилась вдвое
Борцы. Рельеф. Конец VI в. до н. э. Афины, Национальный музей.

(4,6 км). Против 6eFa на длинные дистанции, однако,
раздавались критические голоса. Так, скажем, Сократ (философы
в Греции интересовались и спортом) утверждал, что бег на
длинные дистанции деформирует тело, ибо у бегунов
развиваются сильные мускулы ног, но слабеют плечи.
В беге ценилась главным образом скорость, весьма
уважаемая в Древней Греции. Величайшего героя Троянской
войны Ахилла называли не иначе как «быстроногий». Бег был
главным в боевой и физической подготовке и основным
пунктом олимпийской программы состязаний. Но в беге нельзя
было проявить гибкость и силу мускулов, ловкость в бою
мужчины против мужчины. Поэтому общим согласием было
встречено предложение элланодиков, в результате которого на 18-й
Олимпиаде ввели пятиборье: бег, прыжки в длину, метание
диска, метание копья и борьбу. На примере наших спортсменов
видно, как благотворно влияют на гармоничное развитие тела
эти пять элементов программы античной Олимпиады.
Пятиборьбе начиналось бегом — «коротким», дальше
следовали прыжки, которые так и не стали самостоятельным
видом спорта, а оставались лишь частью пятиборья. Прыгали
с разбегу, и соревнующиеся при этом помогали себе гантелями.
«Гантели — изобретение участников пятиборья,» — пишет Фи-
лострат (III век н. э.) в своем труде «О гимнастике». Место
для отталкивания было не ровной поверхностью, а
представляло собой возвышение, «мостик» (от 50 до 150 сантиметров).
Диск был от 24 до 36 сантиметров в диаметре и весил от
4 до 6 килограммов. (Наш олимпийский диск имеет диаметр
21,9—22,1 сантиметра и весит 2 килограмма.) Диск бросали и
с ровного места и стоя на небольшом возвышении, которое
давало возможность увеличить траекторию полета. Копье имело
длину 120— 150 сантиметров и длинный наконечник; в
середине копья был ремешок, завязанный петлей, при помощи
которой копье приводилось во вращательное движение вокруг
продольной оси, чтобы оно точнее летело к цели. Копье металось
не только на дальность расстояния, как сегодня, но и в цель;
бросали его и с разбега, и с места. Как правило, и диск и копье
бросали правой рукой; о пренебрежении к левой руке немало
писалось в тогдашней литературе. Так, скажем, в защиту ее
Платон выступал даже в своей 7-й книге «О законах». (Вообще
современному человеку, знающему античных философов только
по цитатам, приводимым современными философами, трудно
представить, сколько места в их трудах было посвящено вопро-
244

сам спорта и физического воспитания. И все современные
поэты, вместе взятые, не написали про спорт и спортсменов
столько стихов, сколько написал, скажем, один-единственный
греческий поэт Пиндар.)
Вершиной пятиборья была борьба, правила которой
установил якобы сам Тесей, победитель Минотавра: побеждал тот,
кто кидал соперника на землю трижды. Чтобы избежать
сильных повреждений, арену посыпали полуметровым слоем песка.
(Только в Спарте тренировались на каменном полу.)
Ол импийские борцы знали все приемы современной
вольной и классической борьбы; Плутарх (и греческие писатели
разбирались в спорте) приводит еще два-три неизвестных
приема, значение которых не удалось выяснить. В борьбе больше
ценилась ловкость, чем грубая сила. Хорошо известны стали
слова поэта Симонида из гимна Аристодаму из Элиды, что
«победил не столь телом могучий, сколько искусством».
А теперь, хотя бы кратко, о дальнейшем развитии
олимпийских дисциплин: на 23-й Олимпиаде ввели кулачный бой, на
25-й — гонки на колесницах, запряженных четверкой коней, на
37-й были допущены к участию юноши.
В 520 году до н. э. был введен бег в вооружении, со щитом,
шлемом и мечом.
И наконец, уже с 33-й Олимпиады одним из видов
соревнований стал так называемый панкратий, смесь вольной
борьбы с кулачным боем/ когда дозволялись все приемы и удары,
которые только возможны при безоружной борьбе. На
классических Олимпиадах, правда, этот вид борьбы не выходил за
рамки спортивного боя. Но вообще вне Олимпийских игр он
внес в греческий спорт элемент жестокости и во времена
римского владычества превратился в кровавую драку
профессиональных атлетов, служившую самым низменным
инстинктам зрителей.
Профессиональная атлетика, то есть спорт профессионалов
и за деньги, обосновалась, правда, на задворках греческого
спорта уже в эпоху так называемых классических Олимпиад,
то есть приблизительно от сороковой до сотой Олимпиады.
Так, Еврипид (480—406 гг. до н. э.), один из величайших
драматургов античности, уже смолоду тренировавшийся, чтобы
стать атлетом, писал: «Хотя в Элладе родятся тысячи
прекрасных спортсменов, нет ничего худшего, чем вид сборища
атлетов, из которых ни один не учится тому, чтобы быть
порядочным человеком, да и едва ли тому научится». А лет через
245

Скульптор Пеоний. Ника — богиня победы. Мрамор.
Последняя четверть V в. до н. э. Статуя стояла на
девятиметровом постаменте перед храмом Зевса
в Олимпии. Музей в Олимпии.
пятьсот Гален, знаменитый римский врач, величайший
врачебный авторитет Европы и мусульманского мира, начавший свою
врачебную практику в 163 году н. э. как спортивный врач
в атлетической школе в Пергаме, написал: «Жизнь атлетов
состоит из приема пищи, питья и валяния в песке и грязи. .. их
душа полностью погрязла в этом месиве из мяса и крови,
и в них нет ни телесной красоты, ни здоровья. Их тело,
искалеченное частыми переломами и избиениями, хотя и способно
246

на определенные силовые приемы, не может бороться ни с
холодом, ни с жарой, ни с болезнями...»
Наше общество уважает выдающихся спортсменов не
меньше, чем античная Греция. Оно предоставляет спорту и
физическому воспитанию такие возможности развития, которые
превышают все мерила прошлого. Это общеизвестно и не требует
примеров и доказательств. Но пожалуй, остается один момент,
в котором мы пока еще не превзошли древних греков и даже
не догнали.
Мы имеем в виду не спортивные достижения. Их, к
сожалению, нам трудно сравнить. В греческих состязаниях по бегу
время не учитывалось, просто побеждал тот, кто первым
достигал финиша. Хотя в метании копья или диска мерилом
служила дальность расстояния и хотя донас дошли известия о
некоторых рекордах (например, Фаилл Кротонский бросил диск
на 95 стоп, то есть на 29,3 метра), мы не можем сравнивать
результаты, не зная размера и веса диска или копья.
0 прыжках в длину у нас самые неопределенные сведения
(например, Хион из Спарты прыгал на расстояние 52 стопы,
то есть 16,7 метра, примерно вдвое больше современного
мирового рекорда); кроме того, нам не известно, ни какова была
вышина «мостика» для прыжка, ни какие гантели и технику
прыжка использовали.
Пятиборье происходило путем постепенного исключения
проигравших участников из дальнейших состязаний.
Начиналось оно с бега, и, наконец, победители встречались в
состязаниях по борьбе.
Но мы имеем в виду прежде всего греческий идеал спорта —
калокагатию 1, гармоническое развитие человека. Что значит
это греческое слово, которое нынешние спортсмены еще не
научились произносить, а филологи почти забыли? Оно означает,
по сути, что не должно быть мучительно стыдно видеть
научного работника в плавательном бассейне, а олимпийского
чемпиона слушать по радио. Что человек, который занимается
преимущественно умственным трудом, не должен забывать о своем
физическом развитии, а человек, работающий в основном
физически, обязан заботиться о развитии своего духа и
интеллекта. Что физическое развитие должно быть всесторонним и
гармонически связанным с развитием духовным.
1 Калокагатия — идеал человека: состоит из двух греческих слов: «кало'с» —
«прекрасный, и «агато'с» — «добродетельный».
247

Стремимся ли мы к этому идеалу? Без сомнения. Дорога
к нему, разумеется, непроста и полна препятствий, проходя не
только через спортивные площадки, ибо речь идет о
достаточно сложной проблеме. О преодолении противоречий между
умственным и физическим трудом, предпосылкой чего является
уничтожение угнетения человека человеком.
Но как же могли греки осуществлять идеал калокагатии,
если их общество было не менее антагонистично, чем
капиталистическое? Во-первых, греческий идеал гармонического
развития относился только к свободным гражданам, но не к рабам.
Во-вторых, в период его зарождения классовые,
антагонистические противоречия в среде свободных граждан еще не
развились до той степени, какой они достигли в более поздний
период античного общества. И в-третьих, в классической Греции
так и не наступил окончательный разрыв — и противоречие —
между физическим и умственным трудом. И хотя
имущественные различия между свободными гражданами углублялись,
в сельском и в ремесленном производстве увеличивалось
количество рабов, все еще сохранялся довольно многочисленный
класс свободных производителей, крестьян и ремесленников.
Греческий свободный крестьянин или ремесленник был
одновременно и воином и зрителем драм Софокла или
слушателем поэзии Гомера, знал работы своих скульпторов, знал
высказывания своих философов. С другой стороны, греческий
ученый или художник не поднимался до «высшего класса» (не
случайно в греческом языке, как и в латинском, существует одно
выражение для искусства и для ремесла «techne») и участвовал
в Олимпийских играх и народных празднествах, как все
остальные свободные греки, и как зритель и как участник. Геродот
.участвовал в них, читая одну из глав своей «Истории», Эмпе-
докл — декламируя стихи, Эктион выставлял свои картины,
а Энопид — таблицы с новейшими астрономическими
расчетами. ..
Так, рассуждая о греческой калокагатии или о спорте, мы
вновь вернулись в Олимпию. Игры, происходившие здесь,
выражали стремление достичь гармонического развития в
общегреческом масштабе. Здесь собирался весь эллинский мир, а не
только спортсмены и болельщики. Поэты, певцы состязались
перед собравшимся народом, философы и государственные
мужи высказывали и защищали свои взгляды и приобретали
приверженцев, скульпторы и художники добивались
признания, послы всех греческих государств устанавливали нужные
248

контакты и заключали договоры. Олимпийские игры были не
только спортивным праздником, но и крупнейшим культурным,
общественным и спортивным событием в жизни Греции.
И можно сказать, что так было всегда со времени основания
Олимпийских игр в 776 году до н. э. до их прекращения в
393 году н. э., другими словами — от первой Олимпиады, когда
победил Короиб из Элиды, до двести девяносто третьей
Олимпиады, победитель которой нам неизвестен.
И никто из бесчисленных зрителей Олимпийских игр,
побывавших здесь за несколько веков (с V века до н. э. до
IV века н. э.), не забывал посетить храм Зевса и выразить
восхищение творением Фидия, ибо, как говорилось в
греческой пословице, несчастен тот, кто умер, не увидев Фидиева
Зевса.
* * *
Храм Зевса — ныне самые грандиозные руины на
территории Олимпии. Остатки колонн из известняка диаметром
в 2,25 метра настолько выветрились, что не выдерживают
и собственного веса. Правда, их можно было бы спасти
с помощью современных средств реставрации, но это
стоило бы немало денег. .. И кроме того, подобные памятники
в случае обновления казались бы просто современной
подделкой.
Если мы хотим узнать, как выглядел этот храм, то для его
реконструкции нам придется обратиться и к античным
источникам, и к нынешним развалинам (особенно помогут в этом
старательно собранные скульптурные композиции, которые
украшали фронтоны храма и которые теперь экспонируются
в главном зале Олимпийского музея). Храм Зевса был
возведен в 468—456 годах до н. э. Его архитектор, Либон Элид-
ский, выбрал для него место на невысоком холме в священном
округе. Дорические колонны храма довольно массивные (по
шести на переднем и заднем фасадах и по тринадцати на
боковых сторонах), высотой 10,5 метра, примерно вдвое ниже,
чем в эфесском храме (пропорции его были несколько
тяжеловесны). На западном фронтоне изображалась битва кентавров
с лапифами. (Кентавры, полукони-полулюди, были
приглашены на свадьбу друга Тесея—Пейритоя, царя воинственного
легендарного племени лапифов. Выпив слишком много вина,
кентавры пытались похитить жен лапифов. Начался яростный бой
249

Битва лапифов с кентаврами. . .
не на жизнь, а на смерть, в котором лапифы перебили почти
всех кентавров.)
С этим творением, полным экспрессии и драматичности,
резко контрастировали исполненные неподвижного напряжения
сцены на восточном фронтоне, изображающие готовых к
состязанию Пелопа и Эномая. Над западным фронтоном
возвышалась позолоченная скульптура из бронзы крылатой богини
победы Ники, по бокам — водостоки в форме львиных голов, на
боковых фасадах двенадцать метоп изображали двенадцать
подвигов Геракла. Павсаний сохранил нам имена творцов
скульптурных украшений обоих фронтонов: западный фронтон
якобы работы Алкамена, восточный — Пеония 1.
Как положено, храм состоял из трех частей: в центральном
зале, разделенном двумя рядами дорических колонн на три
нефа, на полу из красного гранита, окаймленного белым
мрамором (его остатки и сейчас находятся на том же месте), стояла
черная плита — пьедестал статуи Зевса Олимпийского.
1 Большинство исследователей отвергают это утверждение Павсания.
250

Когда в тридцатых годах V века до н. э. жители Элиды
пригласили Фидия, чтобы он изготовил статую Зевса, имя
скульптора уже гремело по всей Греции. Вместе с Мироном и Поли-
клетом Фидий принадлежал к тем трем великим скульпторам,
которые создали творения, считавшиеся их современниками —
и не только современниками — бессмертными образцами
непревзойденного искусства. Причем в этой троице, согласно
единодушным свидетельствам, Фидий был первым. Ни Пракси-
тель, ни Скопас, ни Леохар не затмили его славы, как никто
иной из скульпторов Древней Греции.
О Фидии и его жизни мы знаем чрезвычайно мало, но и
известных фактов вполне достаточно для драматического
повествования.
Пракситель. Гермес с младенцем
Дионисом. Ок. 330 г. до н. э.
- Мрамор. Музей в Олимпии.

Лапифянка с западного фронтона
храма Зевса в Олимпии. Деталь. Мрамор.
Ок. 460 г. до н. э. Музей в Олимпии.
Родился он в начале V века
до н. э. в Афинах. Его отец,
по имени Хармид, был
ремесленником. Молодость Фидия
проходила в бурные времена
греко-персидских войн. По
свидетельству некоторых авторов,
он участвовал в них рядовым
воином. Искусству ваяния
Фидий учился у малоизвестного
мастера Эвенора1. Потом
отправился в пелопоннесский
Аргос, славящийся своими
мастерами по литью из бронзы. Здесь
Фидий якобы работал вместе
с Мироном и Поликлетом. (Правда, это несколько
сомнительно, ибо Мирон — мастер скульптуры в движении, автор статуи
«Дискобол» — был старше Фидия, а Поликлет — мастер
монументальной гармонии, автор «Дорифора» («Атлета, несущего
копье») —был моложе Фидия; с Поликлетом Фидий, вероятно,
встречался во время конкурса на оформление эфесского храма
Артемиды.)
Монументальные статуи, созданные Фидием, погибли. Мы
знаем их лишь по копиям и описаниям. Его первым большим
творением был памятник в Дельфах, он создал его примерно в
465 — 461 гг. до н. э. в честь победы при Марафоне. В
достаточно хорошей копии сохранилась и бронзовая скульптура
«Аполлона Парнопия» (стоял на Акрополе), исполненная еще
в строгом стиле ранней классики. Но она уже доказывает, что
Фидий прекрасно овладел анатомией человеческого тела и
действительно умел превращать богов в людей и людей в богов.
^о сведениям Диона Хрисостома, учителем Фидия был афинский мастер-бронзовщик
Гегий, более поздние источники называют учителем Фидия аргосского скульптора Агелада.
«Не исключена, однако, возможность, что оба сведения верны и что Фидий сначала учился
у Гегия, а потом перешел в мастерскую Агелада», — замечает советский искусствовед
Б. Р. Виппер.
252

Метопа храма Зевса в Олимпии. На ней изображен один
из подвигов ГераКла: Геракл чистит Авгиевы конюшни.
Справа от Геракла Афина. Ок. 460 г. до н. э. Мрамор.
Музей в Олимпии.
Известна нам копия «Анакреонта», скульптура, изображающая
поэта радости, любви и внутренней гармонии. Три знаменитые
скульптуры богини Афины он создал для Акрополя: «Афину
Воительницу», стоявшую перед Парфеноном, «Афину Лем-
нию», которую заказали афиняне, переселившиеся на остров
Лемнос, и «Афину Парфенос», или «Афину Деву», главную
храмовую статую в Парфеноне. Первые две скульптуры были
из бронзы, третья — из золота и слоновой кости; на нее пошло
золота свыше 1150 килограммов, Фидий использовал его на
одеяние богини, которое в случае необходимости могло быть
снято и превращено в последний резерв государственной
казны. К сожалению, эти статуи сохранились в далеко не лучших
копиях и изображениях. К хорошим копиям относится статуя
так называемой «Афины Фарнезе» (в Национальном музее
253

в Неаполе) и мраморная голова «Афины Лемнии» (в
Городском музее в Болонье). Оригинал «Афины Воительницы»
сохранялся вплоть до XIII века; император Юстиниан приказал
перевезти статую в Константинополь, но там в 1203 году
жители разбили ее, потому что якобы жестом своих вытянутых рук
она призвала с запада крестоносцев, страшно разоривших
город.
Рельефам, в создании которых Фидий лично участвовал
или руководил их оформлением, посчастливилось больше. Так,
сохранился монументальный рельеф его школы, созданный
примерно в 440—430 годах до н. э., найденный в Элевсине;
на нем богини Деметра и Кора обучают юного Триптолема,
как выращивать хлеб (ныне рельеф находится в
Национальном археологическом музее в Афинах). Сохранились частично
и скульптурные украшения Парфенона — шедевр греческого
и мирового искусства. Сегодня можно представить зрительно
это величайшее творение, составив его из того, что сохранилось
в Парфеноне, добавив несколько фрагментов, находящихся
в Лувре, и так называемые «мраморы Элгина», выставленные
в Британском музее; недостающие и сильно испорченные
фрагменты можно представить только по античным источникам.
На 92 метопах, на 160 метрах фриза и на двух фронтонах
Парфенона были представлены все виды ваяния, исполненные
с непревзойденным мастерством. Рельефный фриз,
опоясывающий здание в верхней части стены, за его колоннами,
изображает процессию афинских торжеств. Рельефы на метопах
воспроизводят сцены борьбы кентавров с лапифами, войну греков
с троянцами, борьбу богов с титанами и битву греков с
амазонками. На фронтонах было свыше сорока мраморных фигур,
в большинстве своем больше человеческого роста. На
восточном фронтоне была запечатлена сцена рождения Афины,
на западном — спор Афины и Посейдона за власть над Ат-
тикой.
Скульптурные украшения Парфенона являются
коллективным творчеством большого числа скульпторов, объединенных
творческой мыслью Фидия и его талантом. «Все это
пронизано идеей и воображением, чувством и творчеством гениального
художника, который сумел организовать работу, не принуждая
при этом своих собратьев к эпигонству... В фигурах на
фронтонах нет такого положения или жеста, который не отвечал бы
естественному движению человеческого тела, нет формы,
которая не была бы взята из действительности... Физическая кра-
254

сота тела, благородство типов в совершенстве воплощают
греческий идеал калокагатии и одновременно являются такой
вершиной художественной мысли, какой до тех пор не было
достигнуто; таких вершин искусство достигает лишь в редкие
моменты своей истории», — пишет современный чехословацкий
искусствовед Матейчик.
Но как раз при создании этого шедевра греческой
классики Фидия и постиг удар, делающий его судьбу нам особенно
близкой. Это не было «громом с ясного неба» или привычной
«ненавистью посредственности к гению», а одним из
предательских ударов реакции, которые настигали многих, чьи имена
были занесены в книгу человеческого прогресса.
В один весенний день 432 года до н. э. Фидий был
приглашен афинскими глашатаями в суд. Почему? Он якобы там и
узнает свою вину. Чувствуя себя невиновным — а Фидий был
мужественным человеком, преданным сторонником афинской
демократии и другом Перикла, — он спокойно принял известие.
Перед судебным трибуналом Фидий с удивлением узнал, что
его обвиняют в нескольких серьезных преступлениях и среди
прочего — в безбожии и краже. Доказательством первого было
то, что на щите, который держала в руке Афина Парфенос,
Фидий якобы придал Тесею облик Перикла и тем самым оскорбил
память Тесея. На это Фидий ответил, что лицо героя прикрыто
поднятой рукой с мечом, так что лицо вообще нельзя увидеть.
Суд, однако, его объяснение не принял, видя в том только
способ, которым Фидий пытался замаскировать свой проступок.
Кроме этого, он-де в образе Дедала изобразил на щите и
самого себя, вложив ему в руку скульпторский молоток и сделав
его плешивым.
Обвинения в краже основывались на том, что он якобы не
сообщил об оставшейся слоновой кости, сверх той, которая
пошла на украшение статуи богини Афины.
Документы с доказательствами виновности Фидия,
естественно, не сохранились.
Известно, что Фидия признали виновным.
Ясно одно: Фидия осудил не афинский народ, а ареопаг,
верховный суд, занимавшийся делами религии (потому-то и
обвинение в безбожии), в котором заседали, по свидетельству
Исократа, лишь «высокородные» граждане. Ареопаг был своего
рода последней опорой аристократии в системе
государственных органов афинской демократии, которую народ оставил
«людям высокородным», ибо суд этот не имел особого значения
255

(при известной религиозной терпимости древних греков). Но
в то же время против решения ареопага — этого суда
аристократов — не было юридических средств защиты. И таким
образом реакция могла безнаказанно избавиться от Фидия,
человека, искусство которого было славой и знаменем демократии.
При этом речь шла не только о Фидии — нет, его осуждение
было частью продуманного плана с целью дискредитировать
Перикла и подготовить почву для генерального наступления на
его демократическое правительство.
Мы не знаем точно, какой приговор вынес ареопаг Фидию
за его «преступления». Согласно античному историку Эфору,
Фидия якобы бросили в тюрьму, где он и умер. Диодор,
правда, утверждал, что Фидий скрылся в неизвестном
направлении; по другим версиям — он был все-таки осужден и его
приговорили к смерти. А согласно Филохору, чье мнение было
подтверждено древним папирусом, найденным в начале нашего
столетия и опубликованным в 1910 году в Женеве, Фидий
дожил до своего конца на священной земле Олимпии. Утверждают
при этом, что в его защиту якобы выступил сам Перикл, а
жители Элиды заплатили за Фидия огромный выкуп — 40
талантов— и отправили в Олимпию, где он для них и создал
скульптуру, ставшую чудом света.
Как же выглядела эта статуя, если она выдержала
сравнение с творениями тех миллионов, которые построили пирамиды
и зиккурат, и превосходила их по красоте? Сохранились
свидетельства тех, кто видел статую. Самое подробное описание
дал Павсаний. Существуют и два ее изображения на элидских
монетах II века н. э.
Прежде всего каждого посетителя храма Зевса поражала ее
величина. «Многие поэты воспевали ее размеры, — пишет
Страбон, — среди них и Каллимах...» А сам Каллимах,
александрийский поэт III века до н. э., утверждает, что высота
статуи была 37,5 стоп, сам трон — 30 стоп и пьедестал 3 стопы.
Значит, скульптура была высотой примерно в 12,5 метра! Одни
авторы подтверждают эти размеры, другие их немного
занижают, но и по самым скромным свидетельствам без пьедестала
статуя была высотой 9 метров. Страбону даже храм казался для
нее тесным: «Она была столь высокой, что, хотя храм и имел
немалую высоту, все же казалось, что художник, создавая ее,
нарушил пропорции, ибо сидящий Зевс почти касался потолка,
и на первый взгляд было ясно, что если бы он захотел встать
с трона, то снес бы крышу».
256

Во-вторых, всех поражала ценность статуи. Одеяние и
волосы Зевса были из золота, обнаженные части тела — из
слоновой кости, трон — из кедра, инкрустированного черным
деревом и драгоценными камнями. (Основа фигуры вырезана была
из дерева, но это было скрыто от глаз зрителя слоновой
костью и золотом.) «Природа для того и создала слонов, — писал
Филон, — чтобы Фидий мог сотворить руки Зевса из их
бивней. ..»
Но более всего каждого, видевшего статую, восхищало то
совершенное мастерство, с каким Фидий создал фигуру и лик
Зевса. «Если человек, испытавший в своей жизни много
несчастий и забот, с душой, полной горечи, предстанет перед статуей
Зевса, то он забудет обо всем тяжелом и страшном, что несет
с собою человеческая жизнь», — писал о ней оратор и философ
Дион Хрисостом. А его младший современник, римский
историк I века н. э. Валерий Максим, сказал: «Среди скульптур,
созданных рукой человеческой, нет другой, более
великолепной и достойной удивления». Плиний, собиравший
свидетельства обо всех доступных ему творениях искусства своей и
прошлых эпох, поведал следующее: «Много есть прославленных
скульптур, но всех превосходит Зевс Олимпийский, созданный
Фидием из золота и слоновой кости».
А для греков статуя Зевса значила еще больше! Для них
Зевс был не только символом верховного божества, созданным
с величайшим мастерством из самого драгоценного материала
и в огромных размерах. Для них это было само величие
Эллады, что символизировали и украшения трона Зевса,
изображавшие мифологические сюжеты, подобранные так,
чтобы их воспринимали как апофеоз победы Эллады над
варварской Персией. И этот мифологический язык, оставляющий
нас достаточно равнодушными, для греков был понятным,
живым, волнующим и исполненным гражданских чувств.
Зевс Фидия, полный достоинства и величия, восседал на
троне с высокой спинкой, являя собой высшее божество для
всех богов и людей; его голову венчал венок олимпийского
победителя. С левого плеча ниспадал на колени золотой плащ,
украшенный изображениями листьев, в правой руке он
держал статую Ники — богини победы, в левой — скипетр,
увенчанный священным орлом. Рельефы трона прославляли прежде
всего самого Зевса; подлокотники трона украшали два
сфинкса, на спинке были изображения трех Харит (богинь радости
и женской прелести) и трех Ор (богинь времен года), на нож-
257

ках трона — четыре танцующие Ники. Далее прославлялась
Греция: были воспроизведены сцены битв кентавров и лапи-
фов — символ победы греков над варварами, и подвиги
дорийского героя Геракла и афинского героя Тесея — символ
единения Греции. На подножии трона изображалась битва с
амазонками, мифологическим племенем диких воительниц из
Малой Азии, которые, по древним преданиям, якобы овладели
Афинами, но были разбиты греками и изгнаны. И наконец,
трон украшали изображения восьми олимпийских победителей,
воплощавшие восемь видов тогдашних состязаний на
Олимпийских играх, приносящих мир, укреплявших мирное содружество
греков...
Когда Фидий соорудил эту статую Зевса в храме, все,
пораженные, стали спрашивать, по чьему подобию он ее сделал.
Взошел ли он на Олимп, чтобы увидеть Зевса, или же Зевс
сошел с Олимпа, чтобы ему показаться? Он ответил, что
изобразил Зевса согласно Гомеру: 528—530 стихам первой песни
«Илиады».
И чтобы нам было понятно, чего достаточно большому
художнику для создания сюжета великолепного творения,
процитируем Гомера: «Кончил и черногустыми бровями
повел Громовержец; благоуханные кудри волос потряслись на
бессмертном бога челе: содрогнулись кругом все вершины
Олимпа».
Вероятно, нам трудно представить все художественное
совершенство этой статуи. Возможно, нам не очень импонируют
ее размеры и стоимость. И наверняка далеко ее
предназначение. Но вообразим, какое красочное зрелище представляли
в полумраке храма золото одеяния, матовость слоновой кости и
удивительные барельефы на троне этой величественной
скульптуры. Тогда, возможно, и мы поймем, почему античный мир
считал статую Зецса одним из чудес света.
* * *
Дата создания этой знаменитой скульптуры была
предметом ученого спора свыше 150 лет — со времен, когда Элгин
своими «мраморами из Акрополя» пробудил интерес к Фидию.
Наконец победила точка зрения, утверждающая, что статуя
была создана в 460—450 годах до н. э. Еще в 1953 году в
Чехословакии вышла монография, которая относила время ее
создания примерно к 456 году до н. э. Но уже через два го-
258

да исследователи сошлись на том, что «мастер создал Зевса
в пожилом возрасте», примерно «в конце тридцатых годов
V века до н. э.».
Разрешение этого долгого спора историков искусства —
прекрасный пример того, что никакая наука, даже наука о
памятниках культуры прошлого, не стоит на месте.
В 1954—1955 годах немецкие археологи обнаружили под
руинами христианской базилики, возведенной вблизи
священного олимпийского округа, фундаменты неизвестных дотоле
строений. По их расположению, по некоторым деталям и
обломкам можно было предположить, что здесь находились какие-то
художественные мастерские. В одной из них, на месте, о
котором (хотя и неопределенно) упоминает Павсаний, профессор
Кунце нашел глиняные формы, в которых изготовлялись из
тонких золотых листов части одежды Зевса. Услышав о
сенсационной находке, в Олимпию слетелись корреспонденты. И вот
среди тысячелетних руин стали появляться при раскопках
остатки железных каркасов, осколки стекла, хрусталя, гипса,
полудрагоценных камней, своей формой напоминавшие пальмовые
листочки, которыми, согласно античным источникам, было
украшено золотое одеяние Зевса. Догадка сменилась
уверенностью, и, когда однажды реставраторы сложили осколки
черной чаши местного производства, которую можно было точно
отнести к 430 году до н. э., профессор Кунце уже без
колебаний заявил: «Мы нашли мастерскую самого Фидия!» И
действительно, на дне чаши стояла надпись: «Я принадлежу Фидию!»
Но мастерская Фидия открыла нам еще большую тайну.
Найденные формы позволили — почти через двадцать четыре
века — впервые увидеть воочию ту технику, с помощью которой
мастер претворял свой художественный замысел в реальность.
Сначала он, очевидно, изготовлял модель статуи в натуральную
величину, потом разрезал ее на отдельные части, на основе
которых его помощники делали формы для отливки. Они были
столь велики, что их приходилось скреплять железными
прутьями; теперь эти прутья проржавели и искорежены до
неузнаваемости, но их назначение не вызывает у нас сомнения.
Подобные формы были изготовлены и для двухметровой
скульптуры богини Ники, которую Зевс держал на своей
правой руке; эти формы сохранились так хорошо, что можно
судить не только об облике богини, но даже о складках ее
одежды: одежда была точно такая, как и на статуе богини Ники
в Парфеноне. Нашлись даже части форм из обожженной глины,
259

в которых, вероятно, отливались золотые листочки для
одеяния Зевса.
Сколько лет работал Фидий над своим творением,
неизвестно, молчат о том и эти находки. Но зато они рассказывают
нам, что вместе с Фидием работали высококвалифицированные
помощники. Двоих из них мы знаем: скульптора и гравера
Колота, руководившего технической стороной работ, и брата
Фидия Панена (согласно некоторым источникам — племянника),
который был автором живописного оформления трона. Имена
остальных померкли в сиянии таланта Фидия, и для будущих
поколений статуя Зевса осталась творением «одного человека».
* * *
Не было ни одного античного писателя классической эпохи,
который бы не упомянул об этом чуде света, созданном
Фидием.
В конце четвертого столетия новой эры набожный
император Феодосии I повелел увезти статую, этого «языческого
идола», в Константинополь, где она впоследствии канула в
вечность.

ДИУДСШ MSETtGOTB
SB ГАЛШКАРНЛеЕ
S
&

Голова статуи царя Мавсола. Деталь. Мрамор. IV в. до н. э. Лондон,
Британский музей.

1У1ало на свете мест, где время веками создавало
подлинный рай для путешественников, каким является эта узкая,
изрезанная бесчисленными заливами полоска западного
побережья Малой Азии. За много столетий до нашей эры здесь
существовали великолепные города с удивительными
сооружениями и с еще более удивительными цветами культуры,
взращенными на газонах, которые были кое-где быстро скошены, в
других местах покинуты или бережно пересажены и везде, наконец,
безжалостно растоптаны солдатами всевозможных империй,
которые появлялись и лопались как мыльные пузыри. Самым
северным из этих прославленных городов была Троя, затем
шли Гаргаза, Пергам, Кима, Фокея, Смирна, Клазомены,
Колофон, Эфес, Магнесия, Приена, Милет, Миласа, а самым
южным, если не считать Книда, который первоначально
находился на острове и только позже соединился с материком, — Гали-
карнас.
Этот город, который древние греки называли Галикарнас-
сос, — дальнейшая цель нашего путешествия, ибо здесь
возвышалась гробница, бывшая одним из семи чудес света.
Мавзолей — прародитель всех мавзолеев мира.
264

* * *
Попав в Галикарнас, мы снова оказываемся на древней
земле дорийских греков. Разумеется, и Мегара, и Коринф, и
Спарта, которые мы посещали по дороге из Афин в Олимпию, тоже
дорийские города. Но что в них ныне напоминает их былую
славу?
Мегара, расположенная на склонах двух холмов, теперь
убогое селение, и даже не хочется верить, что ее жители
некогда основали древний Византии. Коринф — совершенно
заново построенный город; его возвели после землетрясения 1928
года, полностью уничтожившего город. Город, павший жертвой
землетрясения 1858 года, или, как его называли, «старый»
Коринф, по греческим меркам тоже был довольно молодой: он
появился в византийскую эпоху на руинах «нового Коринфа»,
основанного Цезарем. Первоначальный Коринф, который
возник во времена после нашествия дорийцев, уничтожили
римляне, стремясь отомстить грекам за то, что они восстали против
их владычества. Они сровняли его с землей, а население
(свыше четверти миллиона человек) продали в рабство. Пощадили
они только храм Аполлона, один из древнейших в Греции
(примерно середина VI века до н. э.). Его семь колонн и
поныне возвышаются как свидетельство былого величия и
падения города, который некогда был «гордостью дорийцев» и
«Парижем античности»...
Или взять Спарту, самый знаменитый из всех дорийских
городов. Город, память о котором и поныне живет в рассказах
о царе Леониде и его трехстах храбрых лакедемонянах, что
пали у Фермопил. Город «широких улиц, где родятся
прекрасные жены», как воспел его Гомер. Город, который воевал за
первенство с Афинами и завоевал его в Пелопоннесской войне.
Сейчас это тихий городишко в долине среди скалистых гор,
без железной дороги, с красивым парком и статуей царя
Леонида, которую возвели на средства американских греков.
Недалеко от Спарты расположена Мистра, бывшая столица
державы крестоносцев, с десятками великолепных византийских
храмов и монастырей. Раскопки, проведенные в 1906—1910
годах и затем в 1924—1927 годах английскими археологами
в окрестностях Спарты, подтвердили слова Фукидида:
«И если бы город спартанцев превратился в пустыню и
сохранились бы лишь камни его святынь и зданий, потомки
наверняка усомнились бы в великом могуществе Спарты, которое
265

возвеличивала только слава лакедемонян». (Заметим попутно:
в период Пелопоннесской войны, когда Спарта была наиболее
могущественной, она насчитывала примерно 10000 воинов,
в македонский период—1000 воинов.)
От гомеровской Спарты и знаменитого дворца царя Мене-
лая не осталось и следа; от доклассической Спарты тоже
ничего, от классической — только несколько рельефов и
железных серпов. У древней Спарты с нынешней общее только
название.
Разочарование всегда обратно пропорционально
ожиданию, поэтому для утешения процитируем несколько слов из
записок одного путешественника, воспитанного проникнутой
духом милитаризма школой кайзеровской Германии, где прог
цветал культ Спарты. «В гимназии нам беспрестанно твердили
про величие Спарты, — пишет в 1930 году Пауль Гоммель.—
В действительности этот край являл собой казарменные
задворки Греции. Древние спартанцы были только хорошими
солдатами, а в остальном — лишь жестоким, отвратительным
сбродом. Их прославленное воспитание молодежи не стоило на
самом деле и ломаного гроша. Они не знали ничего, кроме
воинской муштры. И результатом этого был тот факт, что они
не сыграли никакой роли в культурной истории человечества.
Лишь короткое время они стояли во главе Греции, наводя ужас
на всех культурных людей того времени. Потом они исчезли
бесследно вместе со своим городом и со своими «спортивными
результатами». Город разрушили готы, и потом о нем больше
никто и не слышал. Нынешняя Спарта была построена в XIX
веке на месте, где якобы находилась древняя Спарта. Не стоило
труда сюда приезжать, если бы история Спарты не была для
нас так поучительна!» (Разумеется, после прихода к власти
Гитлера книгу Гоммеля «Краса Средиземноморья» убрали из
библиотек и предали огню.)
Единственной наградой за то, что мы отклонились от нашего
маршрута, посетив Спарту, была обратная дорога в порт Ги-
тион—пятьдесят километров по долине с оливковыми рощами
среди высоких диких гор, по долине, полной романтики. В
рыбацкой таверне мы дождались небольшого пароходика,
курсирующего безо всякого расписания до Крита, и отправились на
нем на острова Додеканес и Кос.
Из синих волн, которые, по словам Гомера, некогда несли
корабль Париса с Еленой в Трою, перед нами постепенно
появляется «среди винноцветного моря Крит плодоносный».
266

Мы осматриваем Крит, плывя вдоль его северного
побережья. Посетим руины Феста, Маллии, Гурнии и других
древних городов, а главное, руины кносского дворца царя Мино-
са, которые лежат в пяти километрах на юг от Гераклиона, —
руины знаменитого лабиринта.
Этот лабиринт многие авторы тоже считают одним из
чудес света; причем в те времена, когда греки начали писать
свою историю, лабиринт уже давно не существовал. Но каким
»