Автор: Кирова К.Э.
Теги: новая история (1640 - 1917 гг) история история италии академия наук ссср национально-освободительное движение серия история и современность
ISBN: 5-02-009043-3
Год: 1991
Текст
I
Серия «История и современность)»
K.-4i К.Э. Кирова
Заговорщики i
и народ
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
Серия «История и современность»
К. Э. Кирова
ЗАГОВОРЩИКИ
И НАРОД
Ответственный редактор
доктор исторических наук
М. И. КОВАЛЬСКАЯ
8
МОСКВА «НАУКА»
1991
ББК 63.3(0)52
К 43
Рецензент
доктор исторических наук
Л. С. ЧИКОЛИНИ
Кирова К, Э.
К 43 Заговорщики и народ.— М.: Наука, 1991.—
160 с. (Серия «История и современность»),
ISBN 5-02-009043-3
Итальянские патриоты борются за единство и незавп-
силмость своей родины. Они организуют заговоры, восста-
ния, томятся в изгнании. Их борьба полна героизма, но
народ остается в стороне от нее. И заговорщики терпят
поражение за поражением. И лишь в 1860 г. Гарибальди
и его легендарной «Тысяче» удается преодолеть траги-
ческий разрыв. Движение, поддержанное массами,— по-
бедоносно.
Для широкого круга читателей.
0503010000-308 4
К 052(02)-91 91 Ш1
ББК 63.3(0)52
ISBN 5-02-009043-3 © Издательство «Наука», 1991
Введение
Сложилось так, что Италия вышла из средневековья
политически и экономически бессильной и раздроблен-
ной. Над ней тяготело иноземное иго. Борьбу за
возрождение своей Родины итальянские патриоты вели
с конца XVIII в. Ее решающий период —1830—
1860 гг. К его началу Италия была раздроблена на
8 государств. Пьемонтское (или Сардинское) королев-
ство и включенная в состав Австрийской империи Лом-
бардо-Венеция на севере Апеннинского полуострова;
Римское (или Папское) государство и 4 маленьких
герцогства и княжества Тоскана, Модена, Парма и
Лукка — в центре его; Неаполитанское королевство
(или Королевство обеих Сицилий) — па юге.
Самое большое из этих государств — Неаполитан-
ское — насчитывало в 30-е годы XIX в. 6 с лишним
млн жителей. Самое маленькое — княжество Лукка —
немногим более 150 тыс. Между этими миниатюрными
государствами пролегали не только политические, но
и таможенные границы. Последние, словно в глубоком
средневековье, проходили и внутри отдельных госу-
дарств, так что при перевозке товаров из Пармы в Мо-
дену, отстоящие одна от другой на 35 миль, надо было
уплачивать таможенные пошлины 6 раз, а за товары,
перевозимые по реке По, их платили 21 раз.
Мало того, каждое из восьми государств имело свою
налоговую и денежную системы. В каждом были свои
меры веса, свое устаревшее законодательство. И по-
всюду господствовали полуфеодальное дворянство и
духовенство, власть короля, герцога, князя была аб-
солютной. Интересы буржуазии и либеральных (т. е.
обуржуазившихся, перешедших к буржуазным мето-
дам ведения хозяйства) дворян всячески ущемлялись.
Всюду царила удушливая, тяжелая атмосфера. Не было
элементарной политической свободы. В Римском госу-
дарстве, где светская власть принадлежала католи-
ческому духовенству во главе с папой, даже и в середи-
3
йе XIX в. действовала священная инквизиция, сжи-
гались па кострах запрещенные Ватиканом книги.
Неудивительно, что к 30-м годам XIX в. Италия
являлась одной из самых отсталых и бедных стран
Европы. Политическая раздробленность и феодальная
пестрота мер, весов и т. п. мешали возникновению
единого национального рынка. Промышленность за-
дыхалась в тесных рамках маленьких государств и
к 30-м годам XIX в. еще не вышла из стадии мелкого
ремесла и мелких, в основном рассеянных, мануфактур.
Рабочие итальянских городов еще были в основном
ремесленными подмастерьями и мануфактурными ра-
ботниками, а буржуазия — в основном торговой и сель-
скохозяйственной. Владеть землей в Италии было при-
быльно и почетно, и итальянские буржуа, не ожидая
для себя особых выгод в промышленности, усиленно
скупали и арендовали помещичьи земли.
Но и на сельском хозяйстве висел свинцовый груз
феодальных пережитков. Даже и в экономически пере-
довой (по итальянским, конечно, меркам) Ломбардии
к середине столетия насчитывалось до 70 средневеко-
вых феодов. В Римском государстве и на Юге Италии
на многие десятки километров простирались запущен-
ные, а то и вовсе необработанные поля феодальных
поместий (латифундий). Основная масса крестьян еще
па исходе средневековья была обезземелена и превра-
щена в нищих арендаторов и батраков. На севере и
в Тоскане крестьяне арендовали помещичью землю
па началах полуфеодальной испольщины. На Юге, а
также в Римском государстве крестьянская аренда но-
сила еще более средневековый, тяжелый для крестьян
характер, батраки же и вовсе работали от зари до
зари за мпску мучной похлебки.
И па юге, и па севере, и в центре Италии на кресть-
янах лежал тяжелый груз всевозможных податей и
поборов. Налог па помол зерна доходил иногда до
15—20 % его стоимости, па юге налог на соль удоро-
жал ее цену в 10 раз. В некоторых районах налоги
и поборы превышали доход с земли.
Нищие, невежественные, забитые, ютились италь-
янские крестьяне — опять-таки особенно на Юге —
со своим скотом в жалких лачугах, а то и вовсе в гор-
ных пещерах. В поисках еды и спасения многие бежали
в город. Но медленно развивавшаяся промышленность
не могла дать работу всем выходцам из деревни. Города
4
были полны безработных, нищих бродяг. Иа больших
дорогах бесчинствовали состоявшие из отчаявшихся
крестьян разбойничьи шайки.
Италия задыхалась. Буржуазия и либеральное дво-
рянство, многочисленная, не находившая в отсталой
и бедной стране достаточного применения своим силам
интеллигенция с каждым годом все острее сознавали
необходимость экономических и политических преобра-
зований. «Объединение нужно как воздух»,— многие
говорили и повторяли тогда па полуострове. Но как
его достичь? Как преодолеть сопротивление не столько
даже «собственной» феодальной и полуфеодальной ре-
акции, но в первую очередь сопротивление Австрии?
Получив па Венском конгрессе 1814—1815 гг. Лом-
бардию, а также Венецию, Австрия в остальных италь-
янских государствах опиралась па реакционные слои
местного общества: феодальное и полуфеодальное дво-
рянство и духовенство, не боявшихся (в случае объе-
динения) за свои троны мелких итальянских госуда-
рей. И это позволяло австрийцам хозяйничать на полу-
острове почти как дома. Из всех итальянских госу-
дарств лишь Пьемонт, пользуясь выгодным терри-
ториальным положением «буфера» между Францией и
Австрией, осмеливался (да и то не всегда) проводить
самостоятельную политику. В остальных государствах
полуострова австрийские советники и инструкторы
«подсказывали» итальянским правительствам, какие те
должны издавать законы, организовывали армию, по-
лицию, перлюстрировали частную переписку поддан-
ных. Боясь за сохранность своих итальянских владе-
ний, австрийцы железной рукой подавляли па полу-
острове всякую попытку к переменам. Австрийские
войска разгромили в 1821 г. буржуазную революцию
в Пьемонтском и Неаполитанском государствах, а в
1831 г.— в Центральной Италии. В «австрийской Ба-
стилии»— страшном Шпильберге — десятилетиями то-
мились и умирали патриоты-итальянцы. Не стой за
ними Австрия, итальянские реакционеры не смогли
бы долго противиться натиску новых сил.
Вся передовая Италия справедливо видела в авст-
рийском хозяйничании па полуострове «препятствие
№ 1». И вся передовая Италия мучительно искала
возможности это препятствие преодолеть.
В итальянском национально-освободительном дви-
жении складывалось два течения — революционно-де-
5
мократическое и либеральное. Революционная демо-
кратия отражала в основном настроения и интересы
мелкой и средней буржуазии и такого же ранга либе-
рального дворянства. А за либералами (или «умерен-
ными») шли крупные буржуа и крупные обуржуазив-
шиеся помещики. Между этими двумя течениями шла
борьба. Предстояли долгие, трудные поиски каж-
дым из них своих методов действия, своего пути...
Проблема взаимоотношений с народными массами,
споры о том, как привлечь их на свою сторону, по-
пытки это сделать все эти годы неизменно оставались
в центре всех поисков, всей борьбы. Об этом и пойдет
речь в нашей книге.
Первая искра
1830—1831 годы. Вся Европа точно «пронизана рево-
люционными токами»1. Революция во Франции, Бель-
гии, Польше, Центральной Италии... Быстрота и ка-
жущаяся легкость, с какой они вспыхивают и — за
отдельными исключениями — побеждают, кружит го-
ловы демократической молодежи. Многим кажется, что
«старый порядок» подрублен в корне, что победа нового
близка*
Итальянские демократы, как и большинство евро-
пейских, еще очень смутно представляют себе в это
время различие между революцией и восстанием. Не-
обходимости для революционного взрыва каких-то осо-
бых условий (мы назвали бы их сегодня революцион-
ной ситуацией) они не понимают и (опять-таки как
большинство их европейских собратьев) верят, что мо-
гут вызвать революцию, «когда и как» им это «заблаго-
рассудится»2. Отсюда — тайные общества, заговоры,
многочисленные попытки восстаний. История Италии
вот уже более 30 лет полна ими.
В 1831 г. 25-летний Дж. Мадзини, высланный из
Генуи за революционную деятельность, создает в Мар-
селе свою знаменитую «Молодую Италию» и разраба-
тывает концепцию итальянской революции — нацио-
нально-освободительной и социальной, совершаемой об-
разованными классами в тесном союзе с пародом.
Прежде, обосновывал свои взгляды Мадзини, «лишь
немногие имели привилегию чувствовать и страдать за
все поколение, жить пророками и умирать мученика-
ми... Простолюдины оставались пассивны». В наше
время «стремление к борьбе за свободу и независимость
Италии владеет массами... час восстания пробил»3. По-
ра народной революции настала.
Казалось бы, путь найден. Но Мадзини, как и боль-
шинство демократов, верил, что революцию можно
преднамеренно «вызвать». А зрелище народов, один
за другим поднимающихся на борьбу, порождало в нем
уверенность, что народ, страдающий и недовольный,
7
готов к революции чуть ли не в любой день и час«
Простолюдины, пишет Мадзини, «нуждаются в пере-
менах, жаждут перемен и готовы ринуться на борьбу
за них»4. Им нужен для этого лишь первый сигнал, пер-
вая искра. Подать этот сигнал, высечь эту искру долж-
на молодежь, которой предстоит руководить народом
в революции,
Молодежь, в лексиконе Мадзини, понятие не воз-
растное, а моральное и в конечном счете классовое.
Это те, у кого «молодые чувства» и кто готов к борьбе
за свободу и независимость Италии. Практически речь
идет о буржуа и обуржуазившихся дворянах. Их ру-
ководству народом Мадзини придает исключительное
значение. Самостоятельных действий народных масс
в революции он боится, ибо народ «склонен к эксцес-
сам». А молодежь поведет народ по правильному пути.
Она организует восстание и призовет народ к борьбе.
И народ ответит на призыв, ибо «молодежь добра, от-
крыта для любви и филантропии». Восстание же в од-
ной части Италии «в любой момент и при любых об-
стоятельствах» повлечет за собой восстание на всем
Апеннинском полуострове, а затем и в Европе, ибо
народы повсюду страдают и ждут сигнала \
Но, чтобы поднять первоначальное восстание, мо-
лодежи нужен предварительный заговор. Так конспи-
рации и заговоры, казалось бы несовместимые со став-
кой на народную революцию, не только сохраняются
в практике Мадзини, но и становятся «необходимым
элементом начальной стадии революции»8.
Такова концепция «первой искры»— смесь волюн-
таристского понимания революции с иллюзиями начала
30-х годов XIX в.
Взгляды Мадзини наложили отпечаток не на одно
поколение итальянских демократов. Даже и те из них,
кто отошел позднее от Мадзини, прошли в начале свое-
го пути своеобразную «школу мадзинизма». Самые
споры и разногласия между демократами были в пер-
вую очередь их спорами и разногласиями с Мадзини
и его взглядами. Но в общей сумме идей Мадзини
воздействие отдельных ее слагаемых было не одинако-
во. Так, «новую», или «социальную», религию Мадзи-
ни, которой сам он придавал исключительное значе-
ние, большинство его соратников отвергало.
С концепцией «первой искры» дело обстояло иначе.
Опа была на уровне идей эпохи, была заманчиво (и
8
обманчиво) проста. Она обещала быструю и легкую
победу, и ею (вкупе, конечно, со всей суммой нацио-
нально-освободительных идей Мадзини) был в значи-
тельной мере обусловлен быстрый рост подпольной
«Молодой Италии».
Патриоты вступали в нее, надеясь, что победа «близ-
ка и бесспорна», а сам Мадзини верил, что освобожде-
ние Италии «может быть делом нескольких месяцев»7.
Летом 1832 г., с организацией на полуострове от-
делений «Молодой Италии», т. е. с созданием руково-
дящего ядра, которое должно подать сигнал к револю-
ции и возглавить ее, Мадзини счел подготовку восста-
ния в основном законченной.
По его замыслу, это восстание, которому предстоя-
ло стать сигналом к итальянской, а затем и европей-
ской революциям, должно было начаться в Пьемонт-
ском королевстве.
Стремясь нейтрализовать пьемонтскую армию, чле-
ны «Молодой Италии», готовя восстание, много рабо-
тали в воинских частях. Им было трудно найти общий
язык с рядовыми, и они вели пропаганду среди младших
командиров. Они надеялись, что в момент восстания
те призовут солдат не стрелять в народ. С риском для
жизни проникая в расположение войск, мадзинисты
говорили капралам, сержантам, унтер-офицерам о по-
зоре и унижении родины, о тяжести военной дисцип-
лины, о нужде и страданиях народа. Им удалось за-
вербовать сторонников в важнейших гарнизонах коро-
левства — в Турине, Алессандрии, Генуе, Шамбери.
В апреле 1833 г., после ряда проволочек, в Марселе
собралась подпольная ассамблея внутриитальянских от-
делений «Молодой Италии». После двухдневных пре-
ний было решено поднять восстание в мае. Его предпо-
лагали начать в праздничный день, в час, когда солда-
ты будут в церкви, а заговорщики под каким-нибудь
предлогом останутся в казармах. В этот день и на-
завтра повстанцы будут бесплатно раздавать хлеб на
улицах беднякам. Мадзинисты верили, что этого будет
достаточно, чтобы вовлечь народ в восстание. Госу-
дарственный арсенал будет захвачен, оружие роздано
горожанам.
Но за несколько дней до назначенного срока два
сержанта подрались в генуэзской траттории из-за жен-
щины, и один из них в сердцах крикнул другому, что
тот — член тайной организации, Обоих тут же аресто-
9
вали, проговорившийся назавтра же отрекся от своих
слов, заявив, что был пьян. Но полиция уже напала
на след. Аресты, начавшись в Пьемонте, перекинулись
на Папскую область, Тоскану, Ломбардию, продолжа-
лись до глубокой осени 1833 г. Ни одной, пусть даже
и неудачной, попытки выступить ни в одном из районов
Италии не последовало, а ведь если выступление на-
зрело, репрессии его обычно ускоряют.
Мадзини был, однако, по-прежнему уверен, что «сто-
ит только высечь искру живого огня... и вся Италия
превратиться в огнедышащий вулкан»8. Летом 1833 г.
он разработал новый план, по которому подпольщики
Юга Италии должны были поднять восстание одновре-
менно в нескольких провинциях Неаполитанского ко-
ролевства. Немедленно вслед за этим вспыхнет восста-
ние в Центральной Италии. Организованный Мадзини
вооруженный отряд эмигрантов вторгнется в Савойю
(Пьемонтское королевство). Отряды, сформированные
демократами Ломбардии, двинутся к Тиролю, угро-
жая там австрийским войскам, с быстротой молнии
восстанут лигурийские провинции («Они это могут,
потому что должны»,— утверждал Мадзини). Подав
пример, молодежь призовет народ к борьбе, и народ
отзовется на ее призыв, ибо он страдает. Революцион-
ный взрыв будет яростным и всеобщим, восстание в
Италии станет сигналом к революции во Франции,
Польше, Германии.
В начале августа 1833 г. все, казалось, было готово
для назначенного на 11 августа восстания. Но несколь-
ких арестов, проведенных в Неаполе полицией, ока-
залось достаточно, чтобы распалась вся заранее под-
готовленная цепь событий. Восстание не вспыхнуло.
Мадзини пережил дни томительного ожидания, надежд,
разочарования.
Но он справился с овладевшим им было отчаянием
и в том же 1833 г. начал готовить свою печально-
знаменитую экспедицию в Савойю. Ведь если все дело
в «первой искре», то не все ли равно в конце концов,
где эту искру высечь — в Турине, Неаполе или в
Сен-Жюльене (Савойя).
Поднять восстание в Савойе силами «Молодой Ита-
лии» Мадзини не мог. Уже после майских репрессий
1833 г. созданная им организация начала распадаться.
Одни покидали ее, испугавшись репрессий, другие —
потеряв веру в победу, После провала «пеаполитан-
10
ского варианта» даже некоторые ближайшие соратники
Мадзини считали, что он «ослеплен иллюзиями». Даже
его старый университетский друг Э. Бенца предупреж-
дал руководителя «Молодой Италии», что тот «видит
в пароде энтузиазм, которого па самом деле пет»9.
Но Мадзини «кинул клич», и в Швейцарию, и во
Францию, где были назначены места сбора, начали
съезжаться истомившиеся в бездействии изгнания не-
мецкие, польские, итальянские эмигранты. Предпола-
галось, что сформированные здесь колонны инсурген-
тов в назначенный день переправятся через Женевское
озеро. Соединившись в пограничном местечке Каруж,
они двинутся в глубь Савойи. Руководители подполь-
ных организаций герцогства, увидев, что вторжение
началось, призовут к восстанию местных жителей. Од-
новременно вооруженные отряды эмигрантов вторгнут-
ся на территорию Пьемонта, Ломбардии и Лигуруи.
Вслед за Северной Италией восстанет Центральная.
Цепная реакция революционной борьбы охватит весь
полуостров, перекинется в другие страны Европы.
Но в день выступления, 1 февраля 1834 г., не-
сколько вооруженных колонн, направлявшихся к месту
сбора, были остановлены и разоружены властями, в
Каруж вместо предполагавшихся тысячи человек при-
были триста с небольшим. Генерал Раморино, демо-
крат, поставленный «Молодой Италией» во главе этой
«армии вторжения», не решился двинуться с такими
незначительными силами в глубь Савойи. Он весь день
передвигался со своим отрядом вдоль швейцарско-са-
войской границы. Инсургенты пытались увлечь за со-
бой жителей пограничных савойских местечек и дере-
вень. Но те, как признал позднее один из участников
экспедиции, были «скорее ошеломлены, чем полны эн-
тузиазма». Тем более, что савойские крестьяне нимало
не желали восставать против пьемонтского господства:
налоги, взимаемые с них пьемонтским правительством,
были легче французских. А многие савойяры и вовсе
полагали, что в герцогство вторглась разбойничья шай-
ка. Они отвечали отказом па призывы пришельцев
присоединиться к ним и захлопывали при их прибли-
жении окна и двери 10.
«Армия» Раморипо таяла па глазах. Усталые, раз-
уверившиеся бойцы покидали ее. Поздно ночью Ра-
морипо, видя провал экспедиции, распустил свой
отряд.
11
Неудача в первом звене (т. е. в Савойе) и на сей
раз повлекла за собой крах всего замысла. В Генуе
готовилось выступление в поддержку Раморино и его
людей. Единственным, кто явился на место сбора, был
молодой моряк Дж. Гарибальди, В других городах не
явился никто.
Савойская экспедиция — единственный в те годы
проект Мадзини, который хотя бы начал осуществлять-
ся. И этот проект «потерпел крушение,— как пишет
современный историк, — столкнувшись с враждеб-
ностью... народа Савойи»11.
Мадзини приписал провал внешним обстоятельст-
вам, винил в нем, в частности, Раморино. Да и что ре-
шала одна экспедиция! «Сложим ли мы, отчаявшись,
оружие оттого, что первая попытка оказалась неу-
дачной? Наша война — это война до победы, ,,сейчас
и всегда”— вот наш девиз»,— взывал в мае 1834 г.
Мадзини к членам «Молодой Италии».
Но для руководимой им организации удар, нане-
сенный ей в Савойе, стал роковым — опа распалась.
Мадзини оказался на ряд лет оторван от конспиратив-
ной работы. Он создал «Молодую Европу» (практиче-
ски не жизнеспособную), скитался по Швейцарии, спа-
саясь от австрийской и итальянской полиций. В конце
1836 г. вынужден был эмигрировать в Англию. Пере-
жил жесточайший «кризис сомнений», не мог, в част-
ности, понять, почему к середине 30-х годов полностью
прекратились революционные взрывы, еще так недавно
один за другим потрясавшие Европу. «Пароды молчат,
и можно подумать, что их сердце перестало биться»,—
в тревоге писал он 12.
После долгих раздумий Мадзини возложил ответ-
ственность за «застой» в Европе и Италии на молодежь,
которая оказалась «способной мечтать, но не действо-
вать»: «Мы не верим в отчаяние масс, и каждый раз,
когда мы видим народ, пораженный инерцией, то на-
верх обращаем мы наши взоры... па руководителей воз-
лагаем ответственность и порицание»13.
Забота о том, как побудить итальянских буржуа и
помещиков «поднять знамя» и выступить инициаторами
и руководителями национально-освободительной борь-
бы, отныне и до конца его дней останется одной из
основных забот Мадзини.
К 1840 г. Мадзини удалось восстановить «Молодую
Италию», Минувшие неудачи мало чему научили его,
12
но все же он понимает необходимость дать время окреп-
нуть ее секциям. Новое восстание он «планирует» лишь
на 1844 г. Но на этот раз события опережают его,
и события эти, если не фактически, то духовно,— его
детище. Их инициатор и организатор Н. Фабрици —
ранее член «Молодой Италии», а в 40-х годах руково-
дитель тайного общества «Итальянский легион».
Как истый мадзинист, Фабрици уверен, что «не-
многие могут своими действиями внушить доверие мно-
гим и побудить действовать всех» и что задача лишь в
том, чтобы начать 14. По его замыслу, восстание
должно вспыхнуть в ночь па 1 августа 1843 г. в не-
скольких пунктах Романьи (Папское государство) одно-
временно и должно быть немедленно подхвачено заго-
ворщиками и населением Неаполитанского королевства,
а затем и других частей Италии. Это — типично мад-
зинистский замысел, основанный на презумпции «пер-
вой искры» и предусматривающий постепенное включе-
ние в борьбу все новых районов полуострова.
Мадзини, узнав о плане Фабрици летом 1813 г.,
счел август слишком близким сроком. В поддержке
восстания массами он уверен, по его тревожит «недо-
статочная готовность образованных классов действо-
вать и возглавить борьбу простолюдинов». Он пишет
Фабрици, «заклиная» его отложить выступление 15.
Добиться этого ему не удается, и он отказывается в
нем участвовать.
А в ночь на 1 августа выясняется, что кого-то выдал
провокатор, кто-то не явился на место сбора. Ни в
Романье, ни в Неаполитанском королевстве заговорщи-
ки не выступают, и лишь в Болонье один из них, Му-
ратори, организует вооруженный отряд из 80 ремес-
ленников и мелких буржуа. Они захватывают местечко
Савипьо, и при полном бездействии местного населения
целый день удерживают его, отбиваясь от папских
войск. А вечером, так и не найдя поддержки у жителей
Савиньо, оставляют его.
В эти же первые дни августа группа итальянских
офицеров-изгнанников высадилась в Ливорно. Их ру-
ководитель Риботти — тоже мадзинист и тоже уверен,
что, стоит только «дать первый импульс, и поднимутся
все»16. Добравшись до Болоньи, Риботти и его люди
организуют там вооруженный отряд примерно из 100
пополанов (людей из парода) и отправляются штурмом
брать город Имолу. Около суток стоят они под его
13
стенами, ожидая (совсем как Муратори в Савиньо)
поддержки местного населения. Не получив ее, раз-
бредаются, кто куда. Этими двумя кратковременными
вспышками все и ограничивается.
Но Фабрици и его «штаб» не собираются на этом
ставить точку и решают в ближайшее время выступить
снова на Юге. «По моральному состоянию населения
революция в Италии возможна. Чтобы ее разжечь,
надо ее по-революциопному начать»,— мотивирует это
решение Фабрици 17.
Однако события вновь разыгрываются по обычному
для мадзинистских выступлений сценарию. В боль-
шинстве местностей заговорщики в назначенный срок
(15 марта 1844 г.) не выступают, и лишь в окрестностях
Козенцы (Калабрия) за день до срока собираются «бун-
тари» из соседних местечек. Их около 100. 15 марта
они вступают в город и, подняв трехцветпое националь-
ное знамя, с возгласами «Да здравствует Италия!»
проходят по улицам Козенцы. Население «не проявляет
к ним враждебности, по и не поддерживает их»18. Город
не встает па их защиту даже и тогда, когда на повстан-
цев нападает отряд kohhoii жандармерии. Происходит
стычка. Несколько человек убиты. «Бунтовщики» рас-
сеяны. Часть их сумела бежать и пробраться горными
тропами в Тоскану, часть попала в плен,
* * *
История Италии, как, вероятно, никакой другой стра-
ны, богата именами людей, мученически погибших в
борьбе за свободу, без надежды па победу, но в на-
дежде своей гибелью подвигнуть на борьбу других.
Мадзини, воспитанный на Данте, на Фосколо *,
с юношеских лет относился к памяти мучеников с бла-
гоговейным почтением, пе раз писал о «святости муче-
ничества», о том, что «кровь мучеников оплодотворила
итальянскую землю». Однако вести итальянских патри-
отов по этому пути он в начале 30-х годов пе собирался.
А что концепция «жертвенного примера»— это одна
из разновидностей концепции «первой искры» (ибо если
все готово к борьбе и нужен лишь сигнал, то почему
* Фосколо Ую (Никколо) (1778—1827) — итальянский писа-
тель, произведения которого проникнуты патриотическим
духом.
14
бы им не стать жертвенной гибели нескольких или
одного человека?), этого Мадзини тогда не понимал
и об этом не думал.
Он переживал весну надежд, готовил восстание,
которое, как он верил, послужит сигналом не только
к итальянской, но и к европейской революции. Муче-
ническая гибель, трагическое самопожертвование оди-
ночек казались ему достоянием минувших лет. «Вос-
стания прошлого, стремясь к великому возрождению
родины,— пишет он, — нуждались, чтобы вспыхнуть,
в высшей жертве, великом примере, полном самоот-
речении личности во имя идеи». Но времена изме-
нились. «Релтию мученичества сменила религия побе-
ды». Правда, в 1833 г. после провала «неаполитанского
варианта», когда все, казалось, было кончено и без-
надежно, у Мадзини мелькнула мысль отправиться
во главе небольшой группы соратников в Италию.
Они поднимут там знамя борьбы за свободу и погиб-
нут, но их гибель развеет «дурман всеобщей инерции»19.
Однако он не реализовал свой замысел. Он спра-
вился с овладевшим им отчаянием и уже в конце 1833 г.
был, как мы знаем, погружен в хлопоты по организа-
ции савойской экспедиции. И лишь 10 лет спустя,
после новых и новых неудач, тема «героического само-
пожертвования одиночек»— тема мученичества —
властно вторгается в его статьи, воззвания, письма.
В ответ на события в Козенце, пишет Мадзини
весной 1844 г., итальянские патриоты должны были
немедленно взяться за оружие. Возможно, они и по-
гибли бы, но «свобода должна иметь своих мучеников.
Нельзя с чистой совестью уклониться от этой печальной
обязанности»20. Нельзя потому, что протест стоит боль-
ше бездействия, «борьбе учат борьбой» и «чем больше
искр мы высечем, тем лучше, даже если они и погас-
нут» (а значит, и люди, эти искры высекшие, погиб-
нут.— К. К.), Так он чувствует и так думает летом
1844 г., когда на пустынном побережье Калабрии вы-
саживаются и гибнут братья Бандьера.
Венецианцы по происхождению, сыновья адмирала
австрийского флота барона Бандьера, они были офице-
рами этого флота. Их ждала блестящая карьера, но они
предпочли ей гибель в борьбе За свободу и независи-
мость Италии.
«Я думаю организовать отряд, уйти с ним в горы
и сражаться там, пока нас не убьют,— писал старший
15
из братьев, Аттилио, в конце 1843 г,— Я хорошо по-
нимаю, что практическое значение этого будет неве-
лико, но моральное будет много больше. Я посею
сомнения в душах наших могущественных угнетателей
и подам вдохновляющий пример тем, кто.,* не верит
в свои силы»21.
Ранней весной 1844 г. братья бежали с кораблей,
на которых они служили, и встретились на острове
Корфу. У них не было четкого плана действий. Они
думали снарядить вооруженную экспедицию то в Цент-
ральную, то в Южную Италию, хотели уйти в горы и
намеревались поднять знамя восстания внизу, на равни-
не. Впрочем, выбор места действия пе представлялся им
столь уж важным. Они стремились своей смертью по-
дать пример «непримиримости к бесчестию» и верили,
как и Мадзини, что неудачи «увеличивают силы борцов
за свободу»22. «Паша гибель,— утверждал незадолго
до смерти младший брат, Эмилио,— будет протестом
такой силы, что станет залогом победы для тех благо-
родных, кого наш пример поднимет на борьбу»23.
Мадзини, знавший о намерении братьев, тщетно
пытался удержать их от обреченного на неудачу высту-
пления. Он делал это не из принципиальных соображе-
ний. «Религия мученичества» была ему в ту пору соз-
вучна. Но он не мог, оставаясь в безопасности сам,
поощрять людей, шедших на верную гибель. «Конечно,
я воодушевил бы их и помог бы каждому действовать
так, как они, если бы я мог бороться бок о бок с ни-
ми»,— писал он матери вскоре после гибели братьев.
И он понимал, что, поступи он так, как они, это при-
несет только вред делу, которое сочтут безнадежным 24.
12 июня 1844 г. Аттилио и Эмилио Бапдьера во
главе отряда из 20 человек отплыли с Корфу к берегам
Калабрии, где, по слухам, население ждало лишь вож-
дей, чтобы восстать. «Мы идем навстречу судьбе,—
писал накануне Аттилио в прощальном письме к Мад-
зини.— Если мы падем, скажите нашим братьям, чтобы
они следовали нашему примеру»25»
Они высадились на пустынном побережье Калабрии
и пошли к г, Козенце, чтобы освободить томившихся
в местной тюрьме политических заключенных, Несколь-
ко дней они шли поросшими густым лесом горами,
почти никого не встречая, Но, когда они спустились
на равнипу, на их пути встали 200 национальных гвар-
дейцев. Однако сражаться отряду Бандьера пришлось
16
не только с национальной гвардией. На помощь по-
следней выбежала из соседнего городка предводитель-
ствуемая помещиками толпа —«большие и малые, бо-
гатые и бедные, штатские и священники, дворяне и
плебеи», ремесленники и крестьяне, много женщин.
Вооруженная чем попало, восклицая: «Да здравствует
король!», окрестная беднота торопилась расправиться
с пришельцами, этими странными людьми в длинных
балахонах. Многие, веря властям, считали их турка-
ми, пришедшими отпять у бедняков последнее достоя-
ние. Члены отряда Бандьера тщетно взывали к толпе,
восклицая: «За что вы убиваете нас? Мы ваши братья»26.
Вскоре отряд был разбит. Оба брата попали в плен.
Их судили, приговорили к смерти. Они встретили при-
говор возгласом «Да здравствует Италия!» Такой же
возглас вырвался у них в момент расстрела.
Гибель Аттилио и Эмилио Бандьера потрясла пе-
редовую Италию. Даже и те, кто не только отвергал
концепцию жертвенного примера, но был вообще про-
тив революционных методов борьбы, не мог не содрог-
нуться от жалости к трагически оборвавшимся моло-
дым жизням. Когда схлынула первая волна сочувствия,
сострадания, ужаса, стало ясно, что в демократическом
лагере самопожертвование братьев вызвало разброд и
смятение. Все жалели погибших, а некоторые, вос-
хищаясь их подвигом, сравнивали их с героями древ-
него Рима, говоря, что «кровь мучеников принесет
свои плоды». Они призывали «не дать огню затухнуть»,
а один из членов «Молодой Италии» выразил даже го-
товность отправиться в горы во главе отряда из 25 че-
ловек и обороняться там от папских войск, пока их
всех не убьют 27, подобно тому как, мы помним, хотел
это сделать Аттилио Бандьера.
Ио немало было и тех, кто считал погибших фантазе-
рами и безумцами, а их гибель — бесплодной тратой
сил. Для некоторых имена погибших братьев стали
синонимом бесполезной гибели. В 1853 г. известный
демократ Ф. Орсини, выполняя задание Мадзини, вы-
садился с небольшим отрядом на побережье Папского
государства. Не найдя там обещанного им оружия,
Орсини предложил все же отряду напасть, как было
ранее задумано, на папские войска. «Мы не хотим
умереть смертью Бандьера»,— услышал он в ответ 28.
В целом воздействие «жертвенного примера» на чле-
нов «Молодой Италии» было скорее обескураживаю-
17
щим. Свидетельства этого исходят из различных источ-
ников, а десятилетия спустя это призпал и Мадзини.
«После злосчастной экспедиции братьев Бапдьера, ко-
торую ошибочно приписывали мне,— читаем мы в его
воспоминаниях,— обескураженность и неверие про-
никли в наши ряды... Связи внутри организации ос-
лабели»29.
Но в 1844—1845 гг. Мадзини выступил в защиту па-
мяти павших, что называется, с открытым забралом.
На медали, выпущенной «Молодой Италией» в честь
братьев Бапдьера, на одпой стороне были выгравиро-
ваны слова, которые часто повторяли оба брата: «Мы
верим, что мертвые мы послужим Италии лучше, чем
живые», а на другой — кратко и выразительно: «Для
памяти и для примера».
«Братья Бапдьера понимали,— писал Мадзини вско-
ре после их гибели,— что пример — это наиболее дей-
ственный в наше время способ борьбы. Поэтому, не
имея возможности победить, они твердо решили уме-
реть». «Говорят,— обращался Мадзини к итальянской
молодежи,— что нельзя пытаться с 20 товарищами ос-
вободить Италию и что энтузиазм, если он пе контро-
лируется холодными расчетами разума, граничит с
безумием и вредит делу... Не слушайте, о юноши, эти
слова... Мученическая смерть во имя идеи — это вер-
шина того, что может достичь человек, выполняя свою
миссию... И все же я не призываю вас, юноши, к му-
ченичеству... Я зову вас бороться и побеждать»30.
Мадзини и сам рвется к борьбе, и, воздав должное
памяти павших, оп уже в 1845 г. начинает строить но-
вые планы. Но его мысль вертится в заколдованном
кругу старых формул, старых концепций. Ему кажет-
ся теперь, что все дело в размерах первоначального
выступления (которое и должно высечь долгожданную
искру). И он мечтает снарядить большую — 800 и
даже 1000 человек — экспедицию эмигрантов. Они вы-
садятся на итальянском побережье и, одержав первую
блестящую победу, сумеют продержаться, раскаляя об-
становку в стране, пока зажженный ими пожар не
охватит весь полуостров.
В ближайшие год-два ему такую экспедицию орга-
низовать не удается, а в 1848 г. в Италии вспыхивает,
стихийно и неожиданно для Мадзини, национально-
освободительная, антифеодальная революция,
18
«Повторить революцию»
Революционные 1848—1849 годы потрясли современ-
ников своей стихийной силой. Снова, как и 18 лет на-
зад, поднимались один за другим на борьбу народы
Европы. И снова многим казалось, что со старым по-
рядком покончено навсегда. Но даже и после того, как
революция в Европе была подавлена, события этих
двух лет продолжали будоражить воображение. Мно-
гие, кидаясь из одной крайности в другую, переходили
от волюнтаризма к механическому детерминизму. Ре-
волюция представлялась им теперь явлением стихий-
ным, непредвиденным и неруководимым, подобно явле-
ниям природы. Ее сравнивали с бурей на море, земле-
трясением, извержением вулкана. Писали о ней как об
одном из тех потрясений, «которые никто не может
предвидеть, которыми никто не может руководить»1.
Некоторые подчеркивали «божественное» происхожде-
ние революций, видели в них итог «движений, много-
численных и разнообразных. Одни из них—дело рук
человека, другие — результат действий той таинствен-
ной силы, которую христиане называют провидением,
а скептики — роком... Революцию творит Бог, а не
люди»— так писал один из лидеров демократов Тоска-
ны, Дж. Монганелли 2, и так, со ссылкой на Господа
Бога или без нее, понимали после событий 1848—
1849 гг. революцию многие итальянские демократы.
Разрыв с мадзипистской практикой искусственного
разжигания революции вытекал из подобного ее пони-
мания сам собой. И действительно, критики Мадзини
утверждали теперь, что «в ходе боев 1848 г.» стала
ясна неправота тех, кто полагал, что «восстание масс
это результат соглашения немногих и далеких» и что
«невозможно предвидеть, где и когда вспыхнет револю-
ция»3. Они иронизировали над теми, кто по своей воле
«устанавливает день и час, когда 23 млн итальянцев
должны выступить против сильнейших держав Евро-
пы», и заявляли, что «конспирировать с целью вызвать
в назначенный срок национальное восстание — все рав-
но, что пытаться заставить идти дождь». Революция
подобна временам года. Она не происходит по при-
казу 4.
Мадзини оставался на своих старых позициях.
В апреле 1848 г. он после 18-летнего изгнания вернулся
19
наконец на родину. Он приехал в Милан, столицу сбро-
сившей австрийское иго Ломбардии. Баррикады были
разобраны, и город торжествовал победу, веря, что с
австрийским господством покончено навсегда.
Но австрийская армия еще не была изгнана с полу-
острова, и Мадзини, призывая «весь народ, всю нацию»
к единству перед лицом врага, заявил, что теперь, ког-
да в Италии есть свобода слова, печати, собраний,
он отказывается от «священного в прошлом пути вос-
станий»5.
В конце июня 1848 г. Ломбардия была вновь окку-
пирована австрийцами, и Мадзини, не желая с этим
смириться, задумал разжечь народную борьбу с Авст-
рией, подняв на нее население Вальд’Интельви (Верх-
няя Ломбардия). Что «народ... который восстал не-
сколько месяцев назад... восстанет вновь»8, если его
к этому призовут, в этом он не сомневался. Он готовил
это восстание, уже находясь в Швейцарии. Жил «точ-
но в воинском лагере»7, распределяя ружья, патроны,
людей. Договорился с патриотами Верхней Ломбардии
об их одновременном выступлении, организовал три
«колонны вторжения» (по нескольку сотен человек в
каждой) из скопившихся в Швейцарии итальянских де-
мократов. К концу сентября подготовка, казалось,
была закончена. «Пробил час! Во имя Бога и народа
поднимайтесь, ломбардцы!.. Восстаньте во имя вашей
свободы, вашего узурпированного достояния, во имя
памяти сотен и тысяч мучеников... Восстаньте за ваши
нарушенные права, за родину, за нацию!»8
Мадзини подписал это свое «Обращение к населению
Верхней Ломбардии» 28 сентября 1848 г. А 29 сентября,
в день, намеченный для начала восстания, его планы
рухнули, как карточный домик. Сформированные Мад-
зини колонны волонтеров действительно вторглись
в Верхнюю Ломбардию. Но местное население, обеску-
раженное проигрышем войны с Австрией, их, за отдель-
ными исключениями, не поддержало. Города, которые
должны были восстать, не восстали, и волонтеры после
нескольких стычек с австрийцами, вынуждены были
вернуться в Швейцарию.
Мадзини объяснил, как и обычно, провал своего за-
мысла различными причинами — роковым стечением
обстоятельств, инерцией, даже изменой местных лиде-
ров, которые «не захотели» привести массы в движение.
Что революционная волна в Ломбардии уже спала и
20
что именно в этом главная причина неудачи, этого
Мадзини ни осенью 1848 г., ни позднее понять не
смог.
1849 год сделал Мадзини триумвиром и фактическим
руководителем буржуазно-демократической республи-
ки. Она возникла в центре феодальной реакции — пап-
ском Риме и два месяца героически противостояла и
внутренним врагам, и французским, австрийским, ис-
панским, неаполитанским интервентам, пока в начале
июля 1849 г. французские войска не оккупировали на-
конец измученный осадой, артобстрелами, голодный,
истекающий кровью Рим..,
Революция потерпела поражение. Ломбардия и Ве-
неция снова в руках австрийцев, в Риме стоят постоем
французские войска. Конституции, вырванные массами
у властителей, отменены везде, кроме Пьемонта. А Мад-
зини вновь в изгнании. Он вспоминает события послед-
них лет, и перед его умственным взором встают сцены
народной борьбы и народного энтузиазма: баррикады
Палермо, «пять дней» Милана, героическая оборона
Рима... И он так счастливо потрясен тем, что парод —
пусть не повсюду, пусть даже ненадолго,— но поднял-
ся наконец на борьбу за свободу и независимость своей
родины, что самое поражение революции кажется ему
чем-то легко поправимым. В 1848 г. демократы допус-
тили, чтобы войну с Австрией возглавили короли,их при-
спешники,— и те войну проиграли. В новой револю-
ции дела пойдут иначе! И Мадзини, упорно не понимая
различия между периодами подъема и спада револю-
ционной волны, рвется «повторить 1848 г.», но уже без
былых ошибок. Уже под их, демократов, руководством.
Какое-то время он еще ждет, не вспыхнет ли новая ре-
волюция сама по себе. А не дождавшись, с середины
1852 г. начинает готовить восстание. «Европа спит под
лавой»9, ее надо разбудить — так определяет он свою
задачу.
Между тем экономический кризис, поразивший в
1846 г. Европу, уже к 1850 г. сменился экономическим
процветанием. И К. Маркс, и Ф. Энгельс в январе
1851 г, констатировали, что «новая революция возможна
только вслед за новым кризисом»10.
Восстание, которое готовит Мадзини, должно на-
чаться в Милане, за это — ряд соображений — полити-
ческих, военных. Но немалую роль играет вера Мадзи-
ни, что, «если образованные люди, синьоры,скажут
21
народу ,,повтори март”, народ сделает это, не колеб-
лясь»11.
Мадзини готовил миланское восстание долго и по-
своему тщательно. Все было, казалось, продумано до
мелочей. Выступление должно начаться 6 февраля
1853 г., потому что это воскресенье, последний день
карнавала, когда улицы заполнены народом, и воору-
женные отряды заговорщиков смогут собраться, не при-
влекая внимания. Оно должно начаться в 4 часа дня,
потому что к этому времени австрийские солдаты уже
получат жалованье и разбредутся, как обычно, по ка-
бачкам и тратториям. Были заранее сформированы
боевые отряды, было установлено, где какой отряд бу-
дет действовать, было подсчитано, что если австрийцев
удастся застигнуть врасплох, то для захвата стратеги-
чески важных пунктов понадобится не более 10 минут,
некоторых — только 5. Завладев ими, заговорщики
призовут к борьбе все население Милана. Разожжен-
ный на высоком холме костер известит о начале восста-
ния жителей соседних местечек. Конные курьеры пом-
чатся с вестью о нем в отдаленные пункты. Получив
эту весть, выступят заговорщики в остальных городах
Ломбардии, в Папском государстве, Тоскане. Вспых-
нет подготовленное восстание на Сицилии. Узнав о
победе повстанцев в Италии, призовут (по договорен-
ности с Мадзини) народ к борьбе с тиранией Наполео-
на III тайные республиканские общества Парижа. По-
дымет венгров на борьбу с Австрией Кошут. В считан-
ные дни цепная реакция освободительной борьбы охва-
тит весь полуостров, перекинется в Европу.
Таков был план. Реализация его натолкнулась, од-
нако, на трудности в самом демократическом лагере.
Демократы Сицилии предупредили Мадзини, что
задуманное восстание для их острова «несвоевременно
в настоящий момент депрессии». Демократ А. Бертани
заявил, что он «против восстаний в назначенный срок».
«Это не верно, что восстания хочет страна. Восстания
хочет только Мадзини»12,— говорил герой обороны Ри-
ма и личный друг Мадзини Джакомо Медичи. Протес-
товали не только изгнанники. В Болонье посланцам
Мадзини лишь с трудом удалось добиться согласия
местных демократов на вооруженное выступление.
«Одни говорили: я не могу оставить работу. Другие
спрашивали: а если дела пойдут плохо, к го прокормит
мою семью?»— вспоминает участник нелегального со-
22
вещания, на котором в Болонье решался вопрос о вос-
стании. «Время для выступления еще не назрело,—
заключает он.— Народ, напуганный жестокой реак-
цией, потерял энергию, какую он имел в 1848 г.»13
В самом Милане страстные споры о восстании шли
много месяцев: раздавались голоса, требовавшие «более
тщательной подготовки масс», и голоса, утверждавшие,
что «момент неблагоприятен», город, уставший от тре-
волнений и бед, «хочет передышки и чудо пяти дней,
происшедшее, когда поднималась вся Европа, не смо-
жет повториться сейчас, когда Милан окажется изоли-
рован»14.
Мадзини увидел в этих доводах лишь новое доказа-
тельство «инерции молодежи». Он надеялся на милан-
скую Рабочую лигу, насчитывавшую до 3 тыс. членов.
Многие из них рвались покончить с австрийским гос-
подством, и в январе 1853 г., когда эмиссары лиги
сообщили Мадзини, что у них «все готово», он распоря-
дился — выступать.
А 6 февраля 1853 г., в день восстания, все пошло
так, как не раз уже случалось в практике Мадзини.
Одни боевые отряды не выступили потому, что их вы-
дал провокатор, другие — потому что испугались.
И лишь 200 с чем-то рабочих (вместо предполагавших-
ся 3 тыс.), плохо обученных, плохо руководимых, да к
тому же рассеянных по разным концам города, набро-
сились с ножами и кинжалами (ружья завезти не уда-
лось) на австрийских солдат. Жители Милана их не
поддержали. Не понимая, что происходит, они, едва
начались уличные стычки, кинулись запирать двери
домов, опускать металлические жалюзи окон, Пов-
станцы были разгромлены в тот же вечер.
А в других городах демократы не выступили пото-
му, что потерпел поражение Милан. И вся сложная
конструкция заговора рухнула в какие-нибудь несколь-
ко часов.
События в Милане вызвали множество откликов не
только в Италии, но и в других странах Европы. «Ми-
ланское восстание...— писал К. Маркс,— достойно
восхищения как героический акт горстки пролетариев,
которые, будучи вооружены лишь ножами, отважились
напасть на такую твердыню, как гарнизон и раскварти-
рованная вокруг армия в 40 тысяч лучших солдат Евро-
пы... Но в качестве исхода вечных заговоров Мадзини..,
это восстание является весьма жалким по своим резуль-
23
татам. Будем, однако, надеяться, что этим revolutions
improvisees... отныне положен конец... Революции ни-
когда не делаются по приказу. После страшного опы-
та 1848 и 1849 гг., для того чтобы вызвать националь-
ную революцию, требуется нечто большее, чем бумаж-
ные призывы находящихся вдали вождей»15.
В Италии против Мадзини теперь были, как он с
горечью писал, «и враги и друзья»16. Возглавленная
Медичи группа бывших командиров Римской республи-
ки порвала с ним. Римская организация мадзинистов
раскололась на его сторонников и противников. Анало-
гичные расколы произошли и в Тоскане, и среди эмиг-
рантов. Возражения против «искусственной организа-
ции» восстаний раздавались все чаще.
Мадзини, как и следовало ожидать, и па сей раз
объяснил свою очередную неудачу инертностью вож-
дей. «Партия, главой которой я являюсь,— пишет он,—
убеждена, что народ готов к борьбе, средние классы
колеблются... Их можно вовлечь в движение лишь
в процессе борьбы, и это должно быть сделано посред-
ством серии вооруженных протестов»17#
Необходимость «повлиять» на средние классы и ста-
ла одной из задач «новой тактики», разработанной Мад-
зини после 6 февраля 1853 г. Суть ее состояла в том,
чтобы наносить быстрые и частые (каждые 3—4 меся-
ца) удары по врагу.
Небольшие — по 50, 30, даже 20 человек — воору-
женные отряды должны — каждый в своей местности —
взрывать железнодорожные мосты, перерезать телег-
рафные провода, захватывать склады оружия.
Мадзини надеялся, что, когда их действия раскалят
обстановку в стране, «люди из средних классов скинут
с себя броню скептицизма и неверия и будут с нами»#
Но он надеялся и намного большее. Число вооружен-
ных отрядов будет расти, пламя революционной борь-
бы — где бы оно первоначально ни вспыхнуло—будет
охватывать все большую территорию и в конце концов
«разгорится в революцию»18.
Как бы оптимистично это ни звучало, но Мадзини
в 50-х годах XIX в. уже понимает, что развязать рево-
люцию удастся не сразу и значительная часть парти-
занских вылазок обречена на неудачу. Но «их надо пов-
торять снова и снова, пока они не увенчаются успе-
хом». Надо потому, что «борьбе учат борьбой», и пото-
му, что «мы сейчас вступили в такую стадию борьбы,
24
когда каждая частичная победа врага может лишь
ускорить его конечное поражение»19. Но он не может
также не понимать, что, делая ставку на мелкие, лег-
ко подавляемые выступления, он тем самым обрекает
на жертвенную гибель если не всех, то многих их
участников.
Именно так, как призыв к самопожертвованию,
и поняли «новую тактику» иные из тех рядовых ита-
льянских демократов, которым предстояло проводить
ее в жизнь.
«Брат! Веря в будущее и не боясь мученичества <.<
мы с энтузиазмом читали Ваши статьи... Истина, ко-
торая в них содержится, убедила нас... что Италия —
это пороховой погреб, в который надо лишь кинуть
искру... И мы сказали себе: пойдем первыми... Мы
внаем, что нам грозят серьезные опасности... темница,
расстрел могут положить конец нашим дням. Это нас
не пугает»20.
Под этим письмом стояли подписи восьми молодых
демократов. Мадзини, получив его, поручил им подго-
товить в Риме выступление «если и не победное, то сме-
лое и производящее впечатление». И 18 июля 1853 г.
они отплыли из Генуи в рыбачьей лодке к берегам Пап-
ского государства, намереваясь «дорого продать свою
жизнь»21. Высадившись в Чивита-Веккиа, они тайно
пробрались в папский Рим и, укрывшись в домах дру-
зей и знакомых, стали ждать вестей и помощи деньгами
и оружием от Мадзини. Но помогать вскоре оказалось
некому. Уже в конце июля — начале августа они были
выслежены и арестованы папской полицией. Дальней-
шая их судьба, как они и предвидели, была печальна.
В 1853—1856 гг. Мадзини организовал серию пар-
тизанских выступлений: четыре попытки поднять вос-
стание в Луниджане (Центральная Италия), неодно-
кратные попытки поднять на борьбу Верхнюю Лом-
бардию, Милан, Геную, герцогство Модену, Рим, по-
пытка организовать вооруженную экспедицию на Си-
цилию — таков далеко не полный перечень его кон-
спираций тех лет.
Каждая из этих попыток, по видимости, изолирован-
ная, была на деле частицей единой мозаики сложного
стратегического замысла. За появлением вооружен-
ных отрядов в одном итальянском государстве должно
было следовать появление их в другом, выступление
одного города должно было быть поддержано выступ-
лением другого и т. д<
25
Но таможенная охрана соединяла перерезанные
повстанцами телеграфные провода, обнаруживала
спрятанное в прибрежных кустах оружие. Население
оставалось пассивно, и карабинеры, пользуясь этим,
легко рассеивали наспех сколоченные, лишенные внут-
ренней спайки отряды. Все кончалось быстро, зачастую
без единого выстрела.
Так было в 1856 г., когда Ф, Орсини, действуя по
указаниям Мадзини, высадился с небольшим отрядом на
пустынном побережье Папского государства. Они долж-
ны были тайно проникнуть в герцогство Модена и под-
нять там восстание. Укрыв ружья на берегу, они отпра-
вились в ближайший городок Сарцано. И едва успели
поесть в местной траттории, как на них напали папские
солдаты. Отряд был рассеян. «Население оставалось
спокойно... Желания присоединиться к эмигрантам
не проявил никто»,— сообщал назавтра в Рим один из
чиновников Сарцано 22. Так было и годом раньше,
когда отряд из 150 эмигрантов тайно проник из Швей-
царии в Пьемонт, а оттуда в Модену. Масса и Каррара,
которые должны были восстать при его появлении, не
восстали, и отряду только и осталось, прождав не-
сколько часов, уйти из Модены. Население оставалось
пассивно и в других случаях на протяжении всех лет
«новой тактики».
Мадзини этой пассивности словно не замечает. Ему
сигнализируют из Вальтеллины, где по его указаниям
готовится очередной «удар по врагу», что там «никто
не имеет никакого желания восставать». Он отвечает,
что действовать все равно надо. Назначенный день вос-
стания наступает, но в Вальтеллине «не происходит
ничего». Ему пишут из Милана, где он пытается вновь
организовать восстание, что народ там обескуражен не-
удачей 6 февраля 1853 г. «Это неважно...— отвечает
он,— 10 дней хватит, чтобы вновь народ пробудить»23.
Однако и в Милане восстание поднять не удается.
В другом случае Мадзини и вовсе заявляет, что о гото-
вящемся восстании массы можно оповестить за 12 ча-
сов до его начала и «этого срока более чем доста-
точно».
А ведь за каждой неудачей следуют аресты, суды,
приговоры. Жертвенный характер выступлений про-
ступает все явственней, находить руководителей и ря-
довых членов «партизанских отрядов» становится все
труднее. Протесты множатся.
26
Да Мадзини и сам не может не видеть, что его «но-
вая тактика» потерпела фиаско. Уже в 1855 г. он, не
прекращая организации «партизанских вылазок», на-
чинает мечтать о выступлении «большом, ярком, по-
ражающем своей храбростью и успехом»24.
Но неужели Мадзини лишь мечется между возмож-
ностью организации выступлений, мелких или круп-
ных, и ни тени сомнений в постоянной готовности масс к
революционной борьбе не возникает в его сознании?
Все эти годы он упорно продолжает твердить, что «на-
род хорош», «народ с нами». Но все же накладываю-
щаяся одна на другую неудачи не проходят бесследно,
и моментами, точно забывшись, Мадзини пишет иное.
«Тем, кто спрашивает, почему вы не восстаете, мы мо-
жем ответить: наш народ, осужденный на невежество...
тиранией, не загорается еще, как мы, при имени роди-
ны. Мы научим его святости этого имени, страдая и
умирая за него».
Страдая и умирая... Известный итальянский исто-
рик Дж. Берти считает, что Мадзини придал снаря-
женной им совместно с К. Пизакане экспедиции на Сап-
ри (Неаполитанское королевство) летом 1857 г. «обыч-
ный для него (Мадзини.— К. К.) характер акта веры,
подвижничества, в гораздо большей степени, чем орга-
низованной политической акции, нацеленной на
успех, который был типичен для всех его начина-
ний»25. Но это неверно — и если говорить об экспеди-
ции на Сапри и особенно обо «всех начинаниях» Мадзи-
ни. Борьба за возрождение Италии действительно была
окрашена в глазах Мадзини в религиозные тона. Он
понимал ее как выполнение человеком своего долга пе-
ред Богом, своей, как он говорил, «миссии на земле».
Но это не мешало его начинаниям быть политическими
акциями, нацеленными на успех, на победу. И лишь в
случае неудачи, да и то лишь в середине 50-х годов,
также и на протест..
Что же касается экспедиции Пизакане, то она была
для Мадзини тем ярким, поражающим своей храб-
ростью выступлением, о каком он мечтал не один год.
Задумана опа была — Мадзини сам на это указывал —
как часть большого и сложного «общеитальянского»
плана 20. Получив известие о высадке Пизакане, долж-
ны были восстать, увлекая за собой население, демок-
раты многих провинций Неаполитанского королевст-
ва и самого Неаполя, должны были вспыхнуть заранее
27
подготовленные мадзинистами восстания в ряде горо-
дов Центральной и Северной Италии. В Генуе, где вос-
станием должен был руководить Мадзини, план выс-
тупления был разработан им до деталей. Были сформи-
рованы боевые группы, каждая из которых — совсем
как в канун восстания в Милане — заранее знала, ког-
да выступать, что делать. Заняв основные стратеги-
ческие пункты города и захватив хранившееся в мест-
ном арсенале оружие, повстанцы должны были погру-
зить его на стоявший в местном порту пароход и от-
плыть к Неаполитанскому побережью — на помощь
Пизакане 27. Подожженная с двух концов, страна
вспыхнет. Из Италии пламя борьбы перекинется в
Венгрию, Францию и т. д.
Как бы ни расценивать этот план (как, впрочем,
и планы других его заговоров) с точки зрения понима-
ния Мадзини реального положения в Италии и Евро-
пе, но это — план, рассчитанный прежде всего на
победу.
Мы говорим «прежде всего» потому, что, потеряв
свою юношескую уверенность, Мадзини готов теперь
довольствоваться даже и «вероятностью успеха». «Бу-
дет победа или протест»,— пишет он об организуемой
им экспедиции,— дело чести революционеров «высту-
пить с этим протестом. От народа зависит превратить
его в победу»28.
О победе, и лишь в случае неудачи о протесте, ду-
мает, отправляясь в ставшую для него роковой экспе-
дицию, и сам Пизакане. В начале 50-х годов револю-
ция представлялась ему непредсказуемой и неконтро-
лируемой, как вспышка молнии или улар грома, и он
иронизировал над «профессорами от революции», ко-
торые тщатся искусственно ее разжечь, но могут лишь
организовывать восстания частичные, незначительные,
гаснущие, не распространяясь, как пожар на судне по-
среди океана. В ту пору он считал необходимой про-
паганду в массах, издание нелегальных брошюр, листо-
вок 29.
Но новая революция, прихода которой Пизакане,
как и многие другие, ожидал со дня на день, все не
приходила, и в середине 50-х годов в его представле-
ниях о революции произошел сдвиг к волюнтаризму и
мадзинизму.
Он считает теперь, что конспирации, заговоры, по-
пытки восстаний — это и есть «серия фактов», какими
28
ведут Италию к единству. А пропаганду в массах,
не умеющих читать и писать, он называет «химерой».
«Плебс верит только фактам», и «кинжал А. Милано
(покушавшегося на жизнь неаполитанского короля.—
К. К.) был пропагандой много более действенной, чем
тысяча написанных доктринерами книг»30. Италия со-
зрела для борьбы за национальное единство, и, чтобы
революция в Италии вспыхнула, нужен лишь первый
стимул (первая искра!— Я. К.)— совсем по-мадзи-
нистски рассуждает теперь Пизакане. Этим стимулом
и должна стать задуманная им экспедиция.
«Мы должны высадиться на побережье Неаполитан-
ского королевства,— говорил он незадолго до отплы-
тия экспедиции из Генуи.— Его население ждет нас...
Мина заложена, не хватает лишь тех немногих, кто
поднесет к ней огонь. Этими немногими будем мы».
А в завещании, составленном в канун отплытия, пи-
сал: «Я убежден, что энергичный импульс может под-
толкнуть народ к решающему наступлению. Мои уси-
лия направлены на завершение конспирации, которая
должна этот импульс дать»31.
Соратники Пизакане сигнализируют из Неаполя,
что подготовка восстания там не завершена, не хва-
тает, в частности, оружия. «Вы действительно думаете,
что от лишних 400 или 500 ружей зависит, быть или
не быть революции?— пишет Пизакане в ответ.— Если
революция в сердцах у людей, она будет. Если нет —
всего оружия мира не хватит, чтобы ее вызвать. Мы —
я и Мадзини — верим, что она в сердцах»32.
И все же у Пизакане, как и у Мадзини, нет полной
уверенности в том, что «революция будет»*, и пред-
чувствие близкой гибели падает скорбной тенью на его
высказывания: «Мы объявляем себя инициаторами
итальянской революции. Если страна не откликнется
на наш призыв, мы сумеем, не виня ее, умереть смертью
храбрых». «Мы должны высадиться даже ценой нашей
гибели. Мы высадимся, дадим первый импульс и, если
никто нас не поддержит, будем уничтожены». «Если я
прибуду на место высадки, я сочту это большим дости-
жением, даже если сам я и должен буду расстаться с
* Мадзини вспоминал позднее, что, готовя экспедицию, он и Пи-
закане не раз говорили друг с другом, что «либо наши просто-
людины еще не готовы к высшей борьбе» и тогда их надо обучить
ей, либо они готовы — и тогда их надо возглавить (Sei. Vol.
59. Р. 213).
29
жизнью на поле боя». «Простой человек, я не могу сде-
лать ничего другого. У меня есть только моя жизнь,
чтобы пожертвовать ею, и я отдам ее, не колеблясь»33.
27 июня 1857 г. Пизакане и его отряд высадились на
Неаполитанском побережье, близ Сапри, и направи-
лись к Неаполю, призывая окрестных крестьян к вос-
станию. И все пошло так, как за 13 лет до того в дни
экспедиции братьев Бандьера. Оторванность от масс,
отсутствие предварительной работы в массах, непони-
мание их реальных нужд, настроений, чувств, уверен-
ность, что народ готов к революции в любой момент
сделали свое дело. Крестьяне поверили властям, ут-
верждавшим, что пришельцы — разбойники, они идут
грабить и убивать. И 2 июля, когда отряду Пизакане
пришлось принять бой с королевскими войсками, на по-
мощь последним прибежала толпа крестьян, вооружен-
ных косами, вилами, серпами. Отряд был уничтожен.
Пизакане погиб на поле боя. Неаполь и его провинции
не поднялись на борьбу, а восстание в Генуе, узнав о
гибели экспедиции, Мадзини успел отменить. Лишь
одна группа заговорщиков, не получив вовремя рас-
поряжения об отмене, выступила и была разбита. От-
дельные стычки между заговорщиками и полицией про-
изошли в Ливорно.
Дискуссия
Первая искра
Разочарование итальянских демократов в заговорах
Мадзини и в его концепции «первой искры» началось,
как мы видели, с первыми неудачами «Молодой Ита-
лии». Резко усилившись после 1848 г., оно продолжало
нарастать в 50-х годах. Каждая новая неудача Мадзи-
ни, каждый провал его очередного заговора вызывали
теперь все более страстные на него нападки. Мадзини
упрекали в том, что он не знает реального положения
в стране, что он хочет «делать революцию» силами од-
них только эмигрантов, что, стремясь приблизить ре-
волюцию, он дискредитирует ее и тем самым отдаляет.
Его называли безумцем, маньяком. Обвиняли в том,
что он — из одного лишь честолюбия — посылает лю-
дей на верную смерть. Сравнивали его с колоссом на
глиняных ногах, с влюбленным, который не видит ни-
80
чего, кроме предмета своей страсти, с батраком, кото-
рый полагает, что можно в любой день — и чем рань-
ше, тем лучше — приступить к сбору урожая. От не-
го отходили соратники, друзья. Против участия в
«преждевременных заговорах» Мадзини предупреждал
итальянцев Гарибальди, выступил глава Венецианской
республики 1848—1849 гг. Д. Манин. И даже Ф. Орси-
ни, правая рука Мадзини в организации «партизанских
вылазок» середины 50-х годов, заявил теперь, что жерт-
вы, приносимые патриотами, бесплодны, ибо «у народа
нет никакого желания восставать»1.
Естественно, у Мадзини были и единомышленники.
«Неудачные выступления — это школа борьбы, а не
предсказание будущего... свободный человек не бывает
сломлен препятствиями... Мы надеемся, а значит, и ве-
рим, что не все мертво на Сицилии. Под пеплом таится
огонь, и дуновения, одного только дуновения доста-
точно, чтобы он вспыхнул»2. Это из письма демократов
Сицилии. А вот что писал близкий к Мадзини демократ
П. Чирони: «Я устал от бездействия... Борьба, какая бы
она ни была, я ее приемлю»3. «Я не порицаю частичные
и неудачные попытки... Для национальной идеи спо-
койствие — это смерть,— утверждал демократ Аспро-
ни,— Древо свободы никогда не разрастется и не ста-
нет гигантским, если оно не полито кровью муче-
ников»4,
$ * *
После гибели Пизакане шквал обвинений и упреков,
обрушившийся на Мадзини, был яростен, как никог-
да. Дискуссия о методах действий, шедшая в рядах
итальянских демократов уже не одно десятилетие, до-
стигла в 1857—1858 гг. своего апогея.
Порицая искусственно организованные заговоры и
выступления, оппоненты Мадзини настаивали на пред-
варительной работе в массах, или, как тогда говорили,
«просвещении масс».
Еще в 1835 г. вышла в свет книга Н. Томмазео, мо-
лодого поэта и филолога, будущего соратника Д. Ма-
нина в руководстве Венецианской республикой 1848—
1849 гг. «Массы невежественны, инертны, забиты,—
писал Томмазео.— Те, кто надеется по первому зову
увлечь за собой на восстание народ полей, их не знаю-
щий, идут по ложному пути». И в письме к Мадзини:
31
«Я хочу упрекнуть Вас в том, что Вы не учитывали со-
стояние нашего народа, не дали ему книг, которые по-
могли бы ему из этого состояния выйти... Добродетель
не только в борьбе, но и в том, чтобы подготовить к
борьбе себя и других... Слово — тоже оружие, и не ме-
нее, если не более, сильное, чем ружье. Но это путь дол-
гий и трудный»6.
Так думал не только Томмазео. «Если миллионы
позволяют немногим держать себя в цепях, если народ
терпеливо несет ярмо... скажите, что этот народ не по-
нимает еще, что его права нарушены». Такой народ на-
до просветить, и это «ускорит восстание и сделает его
много сильней и неодолимей, чем если мы будем ежед-
невно твердить народу „восстань44»,— утверждал,
в 50-х уже годах, лидер тосканских либералов Дж. Мон-
тане л ли 6.
М. Макки, очень популярный в те годы в Италии
демократический публицист, сформулировал проблему в
виде вопроса: «Ружья или книги?» И, отвечая, утверж-
дал, что «распространение одной хорошей книжки по-
лезней для революции целого арсенала ружей и бомб»7,
Мадзини важности просвещения масс в принципе не
отрицал, но после событий 1848—1849 гг. длительная
эта работа кажется ему излишней. «Образование на-
шего народа,—заявляет он теперь,—завершилось на
баррикадах Милана, Рима, Брешии, Палермо, Болоньи
(т. е. в революционных боях 1848—1849 гг.— К. К.)%
Народ наших городов не нуждается, чтобы его, шаг за
шагом, подводили к восстанию. Он ринется в восстание
без оглядки, стремительно, когда те, кого он признает
своими вождями, скажут ему: час настал»8.
Но именно эта упорная вера Мадзини в повседнев-
ную готовность народа к революции и вызывает особое
раздражение и становится основным пунктом предъяв-
ляемых ему «обвинений». Ибо если в 30-х годах мысль,
что Мадзини переоценивает революционную готовность
масс, еще только пробивала себе путь в сознании италь-
янских демократов, то в 50-х годах опа уже широко
среди них распространена. Выражали эту мысль они
по-разному. Одни, как А. Франки (редактор авторитет-
ной в те годы демократической газеты «Раджоне»),
лаконично: готов ли народ подняться по первому зову,
спрашивает он и, обращаясь к Мадзини, отвечает: «Вы
говорите „да44, а мы говорим ,,нет44»9. Другие, как
А. Бертани, более развернуто: Италия, пишет он, стра-
82
дает, стонет, глухо волнуется, но Италия это еще не
«пороховой погреб», каким ее видит Мадзини. Итальян-
ский народ «не готов выйти на улицу в любой момент»,
как опять-таки думает Мадзини. Он должен понять,
что постоянные неудачи организуемых им выступлений
объясняются не отсутствием оружия или денег, а тем,
что на них не отвечала страна... «Должен перестать
с утра и до вечера бить в набат»10.
Мадзини, какие бы сомнения не смущали его в тя-
желые минуты, упорно отстаивает в спорах свои пози-
ции. Его упрекают в переоценке революционной готов-
ности масс, и он «отводит» эти упреки ссылками на вос-
стания, вспыхнувшие в 1848 г. «от Сицилии до Вены,
от Парижа до Берлина»11. Ему говорят, что он дейст-
вует устарелым и бесплодным методом заговоров, а он
снова и снова утверждает в ответ, что заговоры не-
обходимы,
«Некоторые не согласны с нашим способом борьбы,
но могут ли они предложить другой?.. Восстания, мы
смеем это утверждать, никогда не происходили и не
будут происходить как стихийное чудо, как рождение
младенца без матери». «Неподготовленными вспыхи-
вают жакерии, голодные волнения, бунты в Галиции,
восстания в Лионе. Вспыхивают и терпят поражение.
Революции во имя великих идей свободы и националь-
ности не возникают неподготовленными никогда. Ини-
циатива этих битв исходит сверху, от лучших по
интеллекту и сердцу к простолюдинам... всегда готовым
за ними следовать»12.
Это последнее высказывание весьма красноречиво.
Средневековые крестьянские бунты (жакерии) объеди-
нены в нем с событиями 30—40-х годов XIX в. не слу-
чайно. Все это — классовые выступления народа, его,
говоря языком Мадзини, борьба за материальные инте-
ресы. Таких выступлений «низов» Мадзини боится и
старается их предотвратить. Но «великая революция
во имя великих принципов», к которой он всю жизнь
призывает, должна проходить под руководством обра-
зованной молодежи. Обратное было бы опасно. «Надо
либо руководить народом и бороться вместе с ним, ли-
бо уступить ему поле боя»,— предупреждает Мадзини
«людей из средних классов»13.
Но Мадзини обвиняют не просто в организации за-
говоров. Даже и профессиональные заговорщики не
прощают ему заговоры «малого масштаба», приводящие
2 к, в, Кирова
83
к выступлениям небольшим, плохо организованным,
обрекающим их участников на гибель и повторяющим-
ся, несмотря на это, вновь и вновь.
Мадзини парирует эти обвинения ссылками на
историю, на «непредсказуемость результатов», утверж-
дением неизбежности неудач. «Наши усилия, говорите
вы, смешны и бессильны, но разве не породило пораже-
ние в Сарагосе победу в Мадриде?.. В Европе произош-
ли за последние 20 лет 10 революций, которым пред-
шествовало 50 бунтов. Могли бы вы заранее предска-
зать, какой из них приведет к революции?» И, приводя
все новые примеры в доказательство своей мысли, он
пишет: «Разве были бесполезны заговор генерала Бер-
тона и четырех сержантов крепости Ла-Рошель для вос-
стания 1830 г. в Париже? Разве были бесполезны герои-
ческая гибель братьев Бапдьера и смерть тысячи дру-
гих мучеников, предшествовавшие великому порыву
1848 г.?»; «Никто не зцает, сколько неудачных попыток
должно предшествовать успеху... Но если протест по-
стоянен, Бог и народ декретируют победу»14.
Анализируя сейчас, по прошествии почти полуто-
раста лет, эти и другие, им подобные, высказывания
Мадзини, нельзя не увидеть в них наряду с ошибочным
немало верного. Его концепция «первой искры» па-
губна, если в стране нет революционной ситуации, но
если ситуация эта есть и назрела, то любой повод, лю-
бая «искра» действительно могут вызвать пожар.
Известно, что революция 1848 г. началась в Италии вос-
станием 12 января в Палермо. Восстание же вспых-
нуло именно в этот день потому, что накануне кучка
заговорщиков расклеила на улицах города объявление,
что начнется оно завтра в полдень. Нельзя не при-
знать также, что и многократность революционных
выступлений, и «обучение борьбе борьбой», и жертвен-
ная гибель одиночек, и самые неудачи, раскаляя общую
атмосферу в стране, могут способствовать (а могут и
тормозить — все зависит от конкретных обстоятельств)
назреванию революционной ситуации в стране, а зна-
чит, и приближать революцию.
Но в конце 50-х годов XIX в. после десятилетий не-
удач и разочарований все аргументы Мадзини вызывают
у его оппонентов в демократическом лагере возрастаю-
щее раздражение. Противопоставить ошибочным кон-
цепциям Мадзини свои, правильные, они, однако,
не могут.
84
В самом деле, если народ не готов подняться на ре-
волюцию в любой момент, то что нужно, чтобы он на ре-
волюцию поднялся? Чтобы «время назрело»? Чтобы
массы пришли «в состояние экзальтации»? Чтобы «воз-
дух был насыщен революционным электричеством»?
Чтобы «газ» народного недовольства сгустился и стал
«взрывчатым»? Эти и другие подобные суждения были
довольно широко распространены в 50-е годы среди
критиков Мадзини. Конечно, они были шагом вперед
по сравнению с концепцией «первой искры», так как
предполагали какую-то степень революционного на-
пряжения в обществе, возможно, какие-то особые
обстоятельства. Но что это за обстоятельства, чем мо-
жет быть такое напряжение вызвано, какие из этого
следуют практические выводы для революционной пар-
тии? Все это авторам и сторонникам подобных формули-
ровок оставалось неясно. Формулировки были абстракт-
ны, не связаны с экономическим положением народных
масс. О них хочется сказать словами детской прибаут-
ки: «Тепло, но не жарко».
Правда, отдельные демократы пытались найти фор-
мулу условий, необходимых, чтобы революция вспых-
нула, но какие это были робкие и неумелые попытки!
Мадзини, пишет член группы Медичи полковник
Горришт, «считает, что готовность к революции в Ита-
лии постоянна. Мы убеждены в обратном». Это звучит
как начало рассуждения, теоретически важного и мно-
гообещающего, по аргументирует Горрини свое убежде-
ние тем, что «неудачи отцов делают молодежь скептич-
шж>-15, т. е. настроением руководящей верхушки, «мо-
лодежи», а не народных масс.
М. Макки верит, что, когда «подлинные революцио-
неры» распространят в массах идеи «добродетели и пра-
ва», массы «в мановение ока» скинут с себя ярмо 16
(потому-то книги важнее ружей). Нетрудно заметить,
что рост сознательности масс подменяет для Макки по-
степенное назревание революционной ситуации, а за-
вершение «просвещения масс» играет роль своеобразной
«первой искры».
А. Франки видит в революции «естественный кризис»
законов, регулирующих жизнь и овального человека,
и общества, и всей природы. Полемизируя с Мадзини,
он упоминает также об условиях, необходимых, чтобы
восстание произошло 17. Что это за условия, он, одна-
ко, не говорит, и содержания таинственных законов,
2*
35
регулирующих и жизнь человека, и процессы, про-
исходящие в космосе, не раскрывает.
Большинство оппонентов Мадзини не делают даже и
таких беспомощных попыток теоретизировать. Из года
в год адресуют они Мадзини одни и те же упреки, твер-
дят, что «газ должен сгуститься», «экзальтация должна
овладеть массами» и т. д. и т. п.
А между тем на Сицилии, где связь между вспышка-
ми народных выступлений и безысходной нуждой на-
рода особенно наглядна, Дж. Интердонато (в 1860 г.
он станет членом революционного правительства Гари-
бальди на острове) еще в 1848 г. сделал важный шаг по
пути понимания революционной ситуации. «Страдания
народа,— сказал он, выступая на заседании Сицилий-
ской ассамблеи (парламента),— имеют свой предел.
Пока он не достигнут, народ плачет, молится и платит
(речь шла о налогах.— К. К.), но, когда предел пре-
вышен, народ поднимается и сбрасывает с себя тяжкое
иго»18.
«Предел нужды и страданий», за которым истощает-
ся терпение народных масс,— это близко к тому обост-
рению «выше обычного, нужды и бедствий угнетенных
классов»19, о котором писал как об одном из элементов
революционной ситуации В. И. Ленин. Это уже «почти
горячо». Стоит отметить, что высказывания, сходные с
высказыванием Интердонато, встречаются и у некото-
рых других демократов Сицилии. Но остров этот в
идейном отношении был в значительной мере оторван
от континентальной Италии, жил своей жизнью,
Социальный вопрос
Неясно, как «разжечь» революцию, и неясно, какой она
должна быть. Основную массу населения Италии со-
ставляло безземельное, нищее крестьянство. Это была
та боевая, ударная сила, на которую в первую очередь
и рассчитывал Мадзини, призывая в начале 30-х годов
к социальной революции, совершаемой «с народом и
для народа». Тем не менее основной для крестьян ло-
зунг передачи им помещичьих земель он ни тогда, ни
позднее не выдвинул. Эта мера была бы направлена не
только против владельцев феодальных латифундий,
но и против либеральных помещиков и владеющих зем-
лей буржуа. А Мадзини был тесно связан с последними
двумя, ждал, что из их среды выйдут инициаторы и ру-
36
ководители грядущих революций. Да и сам он твердо
верил в святость права собственности, не раз резко
высказывался против «аграрного закона» (как еще с
конца XVIII в. называли закон о насильственном пере-
деле земель).
Социально-экономическая программа «Молодой Ита-
лии» оказалась в результате сильно ограниченной (хотя
и не вовсе лишенной привлекательности для масс).
Речь шла о республике, политическом равенстве, су-
дебной, административной, налоговой реформах. Вы-
двигая эту программу, Мадзини звал своих соратников
«прислушиваться к стонам нужды, вскрывать притесне-
ния, продажность, злоупотребления». «Идите к просто-
людинам, поднимитесь в горы, присутствуйте при тра-
пезе земледельца, посещайте мастерские ремесленни-
ков»,— звал Мадзини 20.
Но у членов «Молодой Италии» (в основном горо-
жан) не было умения говорить с «простолюдинами» и
была вера, что народ пойдет в бой «по первому зову».
Да и сам Мадзини, еще более своих соратников верив-
ший в чудодейственную силу «первого зова», скоро на-
чал вести пропаганду в основном среди интеллигенции.
«Я обращаюсь главным образом к молодежи,— призна-
вал он,— конечно, было бы лучше, если бы свет проник
понемногу в наши массы, но как этого достичь? Массы
у нас не читают. Они плачут и проклинают»21. Так по-
лучилось, что пропаганда мадзинистов в массах была
недостаточна, шла в основном в Ломбардии, Тоскане 22.
Идеи «Молодой Италии», даже те из них, какие мог-
ли бы привлечь к мадзинистам массы, в народ не про-
никли.
Пагубных последствий этого Мадзини не предвидел,
а когда они сказались, не понял.
Революцию, к которой он звал, Мадзини делил на
два этапа. Первый — от начала восстания до достиже-
ния независимости. Это период партизанской нацио-
нально-освободительной «войны отрядами», которую
народ ведет под руководством «молодежи». Он продлит-
ся два-три года. И лишь по истечении его, когда полу-
остров будет полностью освобожден от австрийцев, нач-
натся второй этап — этап социальных преобразова-
ний. В отличие от первого он будет мирным. Избран-
ное освобожденным народом национальное собрание
объявит Италию республикой. Будет установлено все-
общее политическое равенство, создан дешевый госу-
87
дарственный аппарат, облегчено лежащее на народе
бремя налогов, проведены и некоторые другие реформы
в интересах широких масс, но ждать этого народ дол-
жен два-три года, и бороться в эти годы с австрийца-
ми он должен из чистого патриотизма и любви к
Богу.
Такова в начале 30-х годов позиция Мадзини в со-
циальном вопросе. Время внесло в эту позицию свои
коррективы. В 1834 г. второе Лионское восстание ука-
зало Мадзини на новую силу — промышленный про-
летариат. Он был восхищен героизмом «горстки рабо-
чих», пять дней сдерживавших силы, вчетверо их пре-
восходившие, и был потрясен «ужасной энергией» ло-
зунга «жить, работая, или умереть, сражаясь», который
восставшие кинули «как вызов в лицо старому миру»23.
Внимательно приглядываясь после 1834 г. к пролета-
риату экономически передовых стран, Мадзини при-
ходит к выводу, что именно рабочие, а не крестьяне
должны стать основной движущей силой националь-
ной революции в Италии (трудный аграрный вопрос
был тем самым снят для Мадзини с «повестки дня»).
Но скоро выяснилось, что и с рабочими дело обстоит
не так просто. В начале 40-х годов чартистское движе-
ние в Англии и начавшееся проникновение идей ком-
мунизма (утопического, разумеется) в ряды передовых
рабочих Франции вызвали у Мадзини нескрываемый
страх, и он в своих обращениях к итальянцам все рез-
че подчеркивает необходимость хронологического раз-
рыва между национально-освободительной борьбой и
социально-экономическими реформами, все настой-
чивее призывает бороться за освобождение Италии во
имя «высших интересов», а не корыстных материаль-
ных целей. «Раньше мы взывали к правам и интересам
каждого, теперь мы взываем к долгу, идеям, принци-
пам»24,— пишет он в 1842 г.
В 1848—1849 гг. экономическая и политическая нез-
релость итальянских народных масс не позволила им
осознать свои цели революционной борьбы. Они шли —
даже когда активно участвовали в событиях — за бур-
жуа и либеральными помещиками, подсказывавшими
им одни лишь национально-освободительные лозунги
и цели движения. Итальянские ремесленники и кре-
стьяне вкладывали в них свое содержание, свою мечту
о лучшей жизни, но этого Мадзини не понял и в вере
в какое-то особое «бескорыстие» итальянского народа
38
после 1848—1849 гг. укрепился. Это в других странах
простолюдины поднимались на борьбу, «не желая тер-
петь нужду и неравенство, в поисках нового общест-
венного порядка...— пишет он в начале 50-х годов,—
в Италии они восставали во имя идеи, они искалц роди-
ну». И еще: «Итальянские простолюдины боролись, как
герои, в Милане, Брешии, Венеции, Сицилии, Болонье
и Риме не ради повышения заработной платы, не ради
доходов, а ради чести и имени итальянца, ради свободы
и жизни своей нации»25.
Мадзини и теперь не отрекается от своего юноше-
ского намерения улучшить положение народных масс.
Он только откладывает его осуществление на все более
далекий срок. «Уверенные, что, став свободными и еди-
ными, мы разрешим эту (социальную.— /Г. К.) пробле-
му, мы, итальянцы, не избираем ее сегодня своим ло-
зунгом в борьбе, не превращаем ее в цель наших жертв
и усилий. Чего мы хотим, это стать нацией»26.
Соответственно этому в организуемых Мадзини в
50-х и 60-х годах XIX в. заговорах и выступлениях ка-
кие-либо социальные лозунги, обещания народу, как
правило, отсутствуют.
* * *
Как и в споре о «первой искре», отдельные голоса де-
мократов, не согласных с позицией Мадзини в социаль-
но-экономических вопросах и особенно с его отноше-
нием к крестьянству, прозвучали уже в начале 30-х го-
дов. Так, граф Бьянко, у которого Мадзини заимство-
вал идею «борьбы отрядами», считал, что каждый член
этих отрядов должен получить участок зохмли из на-
ционализированных похместий свергнутых итальянских
монархов. В листовках для народа, написанных по по-
ручению Мадзини одним из ближайших его в те годы
соратников — Г. Моденой, говорилось о желательности
раздела между крестьянами больших поместий 27.
В 1843 г. наборщик Б уди ни заявил в своей книге
«Некоторые мысли об Италии», что Временное револю-
ционное правительство, которое возглавит войну за не-
зависимость, должно обещать — и дать!— каждому
участнику этой войны земельный надел, достаточный,
чтобы прокормить семью из четырех человек. Мадзи-
ни, представляя книгу Будини читателям как «голос
рабочего», специально отметил, что руководство «Мо-
89
лодой Италии» согласно не со всеми идеями автора 2\
В 1848—1849 гг. необходимость обещать народу
«что-то материальное» диктовалась демократам самим
ходом революции. Первые ее месяцы ознаменовались
бурным подъемом революционного движения масс.
Так было, в частности, в марте-апреле 1848 г. в Лом-
бардии, города и села которой, дружно поднявшись
против австрийцев, изгнали их из региона. Но пришед-
шее после этого к власти Временное правительство Лом-
бардии, состоявшее из буржуа и либеральных помещи-
ков, не дало крестьянам земли, обложило их тяжелыми
налогами, и в августе 1848 г., когда австрийская ар-
мия вновь шла к Милану, крестьяне выходили ей навст-
речу с зелеными — в знак приветствия — листиками на
шляпах.
В остальных частях полуострова дела шли анало-
гично, и быстрый отход масс от революции уже летом
1848 г. вызвал у итальянских демократов нечто вроде
ностальгии по «счастливой поре всеобщего энтузиаз-
ма»29. Многие, не понимая, что это антинародная по-
литика итальянских «верхов» отбросила крестьян и ре-
месленников в феодальный проавстрийский лагерь, за-
давались недоуменными «почему». Почему так про-
изошло в Ломбардии? Почему так настойчиво требова-
ли возвращения изгнанного революцией Великого гер-
цога крестьяне Тосканы? Почему не воспротивились его
возвращению ремесленники Флоренции?
А когда революция была подавлена, в итальянском
демократическом лагере вспыхнули жаркие споры о
причинах ее поражения. Ожидая, как и многие в то
время в Европе, что новая, «лучшая» революция вспых-
нет со дня на день, итальянские демократы торопились
определить свою позицию в грядущих боях.
Должна ли новая революция быть только националь-
но-освободительной (политической, как тогда говорили)
или также и социальной? За 20 лет до того Мадзини от-
ветил на этот вопрос положительно. Но сейчас он и сам
изменил свою позицию, и итальянские демократы заново
решали уже решенный, казалось бы, вопрос.
Должна ли итальянская революция опираться на
некий абстрактный «народ» вообще и на промышлен-
ных рабочих, «которых в Италии так мало»*, или же
• Напомним, что промышленный переворот начался в Италии
лишь в 40-х годах XIX в., да и то лишь в Ломбардии и Пье-
монте. Шел медленно.
40
на основную массу населения Италии — крестьян,
с их конкретными нуждами и жаждой земли? Что долж-
на революция обещать и дать массам?
«Мы находимся накануне нового 1848 г.,-— писал в
начале 50-х годов демократ Де Бони,— а продумали
мы свою программу? Мне кажется, нет. Чтобы это сде-
лать, надо вырваться из круга идей, смутных и об-
щих...»30
Мадзини, с его «системой взглядов полностью поли-
тической... откладывающий до победы и конца войны
социальные реформы, не убыстряет, но задерживает ре-
волюцию, не увеличивает, но ослабляет ее силы»31,—
утверждала демократическая «Раджоне».
Едва ли не наибольшие возражения вызывало поло-
жение Мадзини о том, что народ должен сражаться за
свободу и независимость Италии из «чистого» патрио-
тизма и любви к родине и Богу. «Считаешь ли ты воз-
можным,— спрашивал своего друга Пизакане,— чтобы
весь народ восстал во имя национальной чести, из ры-
царских побуждений, подобно средневековому палла-
дину? Я в это не верю...»32
«Верно ли, что волнение наших простолюдинов —
это патриотическое волнение, а не иное?— писал Мак-
ки,— Я боюсь, что они озабочены совсем другим...
Они спрашивают себя, какие социальные улучшения
принесет нам все это (т. е. национальная независимость
и единство.— К. Я.)? Что хорошего мы от всего этого
получим»33.
«Сводить освобождение Италии к одной только вой-
не с Австрией — это самообман,— утверждал философ
и историк Дж. Феррари,— иностранец— это не толь-
ко австриец. Это барон, который угнетает землекопа,
это прелат, у которого нет ни родины, ни семьи... это
тот, кто имеет привилегию богатства. Республики не-
достаточно, если народ-суверен умирает от голода. Сво-
бода немногого стоит, если она не отвечает на вопль о
хлебе»34.
Революция должна принести Италии «политическое
и социальное обновление»35— с этой формулировкой ре-
дактора «Раджоне» А. Франки был согласен едва ли
не весь левый фланг итальянской демократии. Но на
этом единодушие кончалось. Одни видели «социальное
обновление» в проведении реформ, мало чем отличав-
шихся от тех, какие еще в начале 30-х годов вставил в
41
свою программу Мадзини. Другие, помня уроки 1848—
1849 гг., обращали свой взор к крестьянам.
«На плодородных землях Наполетапо и Сицилии—
этой житницы древнего мира,— в Романье и в бесплод-
ных равнинах, окружающих Рим, крестьянин умирает
от голода... в богатой Ломбардии земледелец живет
убогой жизнью, которая хуже смерти». Повсюду в Ита-
лии «горе и отчаяние, нужда и громкие жалобы». Но
кто думает о столь тяжких и великих несчастиях? Кто
ищет средство от них!— восклицал Де Бони 36.
Это средство искал и нашел К. Пизакане. Реформы
надо проводить с первых дней революции. Помещичьи
земли должны быть тогда же переданы крестьянам*
Итальянские демократы должны, не теряя времени,
объяснить крестьянам, что «в их интересах сменить за-
ступ на ружье»,— писал он в 1850 г.37 По о нем разго-
вор особый.
Дискуссия о содержании и характере итальянской
революции, развернувшаяся среди демократов в
50-х годах XIX в., выявила большое разнообразие мне-
ний, но к выработке сколько-нибудь цельной и единой
платформы не привела. Эта дискуссия переплеталась
со спорохМ о методах действий. Но и в том споре италь-
янские демократы не сумели, как мы видели, вырабо-
тать единой точки зрения, еще очень смутно представ-
ляли себе, каким путем идти, что практически делать.
Споря, они разбивались на ряд групп, группок, диску-
тировали не только с Мадзини, по и друг с другом.
Отсутствие общей программы обрекало на неудачу и
неоднократные в 50-х годах попытки создания новой,
немадзппистской, демократической партии. «Мы стали
похожи па древних римлян эпохи упадка. Споря друг
с другом, раздирая друг друга, мы еще более затруд-
няем возрождение нашей несчастной родины»38. Это —
Ф. Криспи. В объединеннохм Итальянском королевстве
он станет премьер-министром, «железной рукой» по-
давляющим революционные выступления народа. Пока
что он горячий демократ, близок к Мадзини и Гари-
бальди.
* * *
Уже непосредственно после поражения революций
1848—1849 годов многие итальянские демократы, разу-
верившись в возможности добиться революционным
42
путем национальной независимости и единства, отказа-
лись от требования республики. Перейдя в лагерь «уме-
ренных», они ждали отныне освобождения и единства
Италии от Пьемонтского королевства с его относитель-
но независимой от Австрии политикой и относитель-
но — по итальянским меркам — сильной армией.
В 50-е годы, со все новыми неудачами мадзинистов и
неумением несогласных с Мадзини демократов найти
свой путь борьбы, число «перебежчиков» из демокра-
тического в либеральный лагерь шло крещендо,
Либеральные зигзаги
Либеральное крыло итальянского национально-осво-
бодительного движения возникло как движение обще-
национальное в конце 30-х — первой половине 40-х го-
дов XIX в. Тяготели к нему тогда, как мы уже говори-
ли, крупные буржуа и крупные обуржуазившиеся поме-
щики. Однако отдельные группы либералов (или уме-
ренных, как их в Италии называли) существовали в
различных городах полуострова уже в 30-е и даже в
20-е годы.
Принято считать, что либералы выступали против
революционных методов борьбы и рассчитывали добить-
ся независимости и единства Италии мирным путем в
тесном союзе итальянских государей и народов. В об-
щем и целом это несомненно так. Тем не менее анализ
их взглядов вносит в общее это положение коррективы,
объясняющие не прямую, часто противоречивую по-
литику умеренных в ключевые моменты Рисорджимен-
то. Мы поймем либеральные их зигзаги, если посмот-
рим, как ставили вопрос о революции и о путях дости-
жения независимости и единства Италии лидеры уме-
ренных, такие, как Виченцо Джоберти, Чезаре Баль-
бо, Масимо Д’Адзелио, Теренцо Мамиани.
* * *
В начале 30-х годов XIX в. молодой аббат королев-
ской капеллы в Турине В. Джоберти хранил среди
своих бумаг портреты Сантарозы и Менотти *. Италь-
* Санторре ди Сантароза — руководитель пьемонтской рево-
люции 1821 г., Чиро Менотти — революции 1831 г. в Цент-
ральной Италии.
43
янскую революцию он в те годы представлял себе как
социальную революцию. Она его и привлекала и оттал-
кивала (насильственным своим характером), и он пи-
сал, что революция «законна и свята», если она являет-
ся «актом милосердия», который призван «дать пищу
голодным и одеть голых». В иных случаях мы считавши
революцию «не только незаконной, но и преступной»1.
Революционная волна, прокатившаяся в 1830—
1831 гг. по Европе, подхватила Джоберти. Он сбли-
зился с «Молодой Италией», был в 1832 г, арестован
и выслан из Пьемонта.
Весь первый год изгнания Джоберти, живя в Па-
риже, с нетерпением ожидал, как и многие, новой ре-
волюции во Франции. Он надеялся, что, вспыхнув,
она приведет к европейскому кризису, «жестокая и
основанная на обмане» сила Австрии будет подорвана и
«мы (итальянцы.— Я. К.) скинем власть наших ти-
ранов»2.
Но время шло. Новая революция во Франции все не
начиналась, европейский кризис все медлил, а в то,
что Италия может совершить победную революцию
собственными силами, Джоберти больше не верил.
И он, постепенно правея, приступил к «переоценке
ценностей». В 1843 г. вышла в свет его знаменитая кни-
га «О моральном и гражданском первенстве итальян-
цев». Она имела шумный успех и сделала его признан-
ным идеологом и лидером умеренных. В книге выдви-
галась на первый план роль итальянских государей.
Называя их «источником всякого улучшения», Джо-
берти восстание против их власти объявлял преступ-
ным. Государи, писал он, объединятся в федерацию во
главе с римским папой, издадут «хорошие законы» и
проведут «разумные реформы». Их отношения с наро-
дом будут строиться, как сказали бы в наше время,
на основе патернализма. Монархи должны «снискать»
любовь народа, а народы должны любить своих монар-
хов и «быть достойными тех благ,' какие монархи им
дают или обещают»3. Заботу о бедняках Джоберти воз-
лагает теперь на тех, кто «стоит над ними», т. е. на зем-
левладельцев и буржуа, во главе с государем они «с
отцовской заботливостью» должны «обучать, улучшать,
делать по возможности счастливым бедный и несчаст-
ный плебс»4.
А когда это все станет реальностью, тогда, обещает
Джоберти, мы сможем «без потрясений, без револю-
44
ций, без несправедливостей стать одним из первых на
родов мира»6.
Полного отрицания революционных методов борьбы
в книге все же нет. Революции в ней делятся на «за-
конные» и «незаконные»6. К какой из этих категорий
относит автор грядущую революцию в Италии, мы пой-
мем из частного письма, написанного Джоберти в на-
чале 40-х годов: «Революции могут быть направлены
либо против национальных правительств, либо против
иностранцев... Восстания второго рода законны, если
они благоразумны и начинаются с обоснованной на-
деждой на хороший исход»7. А ведь именно восстание
второго рода (т. е. национально-освободительная рево-
люция) и предстояло в первую очередь Италии.
Для Ч. Бальбо неприязнь к революционным мето-
дам борьбы была врожденной и органичной. Уже в
юности он видел в революции один только «дух разру-
шения», ненавидел и испытывал, как он сам признавал,
«отвращение к целям и средствам революций». Ярый
монархист, он предпочитал конституционную монар-
хию абсолютной, считая конституцию, как и реформы,
средством избежать революции. Но и за конституцию,
и за реформы народ, заявлял он, «не должен, не смеет
бороться». Он может лишь «коленопреклонно» просить
о них монарха 8.
Но даже и Бальбо в своем органическом неприятии
революции допускал одно исключение: «...если причи-
на революции — защита... независимости страны от
иностранцев, то, конечно, почти все такие революции
законны и святы»9. «Почти», а не все, потому что при-
знание «законности» и «святости» национально-освобо-
дительной революции сопровождается у Бальбо уже в
20—30-е годы множеством условий и оговорок. Суть их
сводится к тому, что участники национально-освободи-
тельной революции не должны «смешивать» борьбу за
«внешнюю свободу» с борьбой за свободу внутреннюю,
т. е. за внутренние преобразования в стране. Они долж-
ны также выступать под руководством своего, нацио-
нального монарха, а если его у них нет 2*, то под руко-
водством вождя, «почти диктатора». «Толпа,— пре-
дупреждает Бальбо,— никогда не должна быть пре-
доставлена самой себе»10,
Имеются в виду Ломбардия и Венеция, непосредственно вклю-
ченные в состав Австрийской империи.
46
Впоследствии признание «законности» национально-
освободительных революций обставляется у Бальбо
все новыми ограничениями, так что в 40-х годах XIX в.
оно распространяется едва ли не на одну только испан-
скую революцию 1808 г.— да и то лишь на самую ран-
нюю ее стадию.
Вот на таких «условиях», тщательно «стерилизуя»
революцию и понимая ее «скорее как длительное со-
противление иностранцам, чем как восстание»11, Баль-
бо «признает» национально-освободительную револю-
цию в Италии «законной». А в 1844 г. в своей нашумев-
шей книге «Надежды Италии» он и вовсе заявляет, что
в Италии нет «горючего материала», чтобы «разжечь»
революцию 12.
Но так ли уж он в этом уверен? Во всяком случае,
он и теперь не только стремится внушить своим читате-
лям, что «умеренность необходима даже и в борьбе за
независимость», но и считает нужным лишний раз ука-
зать им, что национальная революция законна лишь
при наличии «строгой иерархии» и подчинения народа
королю и его советникам 13.
М. Д’Адзелио — художник, писатель, политический
деятель. «Я сказал „нет” революционным и частичным
восстаниям,— резюмирует он свое отношение к рево-
люционным методам борьбы,—звал искать мирные и
цивилизованные пути освобождения от несправедли-
вости и угнетения». Но «борьбу за независимость я ре-
волюцией не считаю» (а значит, и не отрицаю.— К. К.),
ибо это борьба за «первое из прав человека»14.
Не отрицая национально-освободительную револю-
цию в принципе, Д’Адзелио, как и большинство уме-
ренных, в возможность ее в Италии не верит: «Восста-
ние немногих — бесполезно, а многих — невозможно».
Образованные люди могут подняться на борьбу, дви-
жимые моральными импульсами и целями, но «боль-
шинство, лишенное гражданского образования (а та-
ковы наши простолюдины), восстает лишь в резуль-
тате страданий материальных и непереносимых».
В Италии же «природа щедра... и, что такое голод,
итальянское простонародье не знает»15.
II наконец, Т. Мампани —поэт и философ. Живя
в 30-е годы в изгнании в Париже, он проходил свой
путь развития — от бывшего карбонария и видного
деятеля революции 1831 года в Центральной Италии
до одного из лидеров умеренных в 40-х годах. Сколько-
46
нибудь принципиальных возражений против револю-
ционных методов борьбы за независимость и свободу
Италии у него в 30-е годы еще нет. Рассуждения о том,
что «природа не делает скачков», призывы «отказаться
от насильственных методов борьбы и от чрезмерных
претензий и страстей, им свойственных»16,— все это у
Мамиани еще впереди. Но он, как и большинство уме-
ренных, не верит в победу национально-освободитель-
ной революции в Италии, по крайней мере в ближайшее
время. Обосновывает он это отчасти трудностью борьбы
с Австрией, но главным образом тем, что «возрождение
Италии не может произойти без активного и всеобщего
содействия простолюдинов»17. А чтобы вовлечь их в
борьбу, нужно время. Нужно не только провести со-
циально-экономические реформы, которые улучшат по-
ложение бедноты, но и установить сердечные, чуть ли
пе родственные отношения между элитой национально-
освободительного движения и народом, между хозяе-
вами и работниками.
«Хочешь ли ты, добрый гражданин, увлечь за собой
простолюдинов?— пишет Мамиани. — Тогда полюби их
сильнее, чем ты их любишь сейчас. Сочувствуй им в
их страданиях, советуй им в их невежестве, говори с
ними дружески, любовно... Помогай им в неурожайные
годы, молись вместе с ними в церкви...» И тогда, «ког-
да пробьет час великого испытания, и ты, выйдя на
площадь, воскликнешь: Парод, ко мне! Народ... от-
ветит: Мы с тобой, веди нас куда хочешь»18.
Но если умеренные национально-освободительную
революцию «признают» и считают «законйой», т. е. мо-
рально оправдывают, то это еще не значит, что они ее
хотят. Они пе только сомневаются в возможности ее
свершения и ее победе в Италии. Они боятся «эксцес-
сов» революции, видят в ней крайнее средство, к кото-
рому можно прибегнуть лишь тогда, когда все осталь-
ные бессильны, и предпочитают возлагать надежды на
перемену международной обстановки, на добровольный
уход Австрии из Италии, просто па случай. Они ра-
туют за реформы, которые, как они надеются, прибли-
зят политическое единство Италии, за прокладку же-
лезных дорог между итальянскими государствами,
уничтожение между этими государствами таможенных
границ, введение на всем полуострове единого законо-
дательства, единой системы мер и весов, единых денеж-
ных знаков; призывая к мирным «демонстрациям при
47
свете дня», они противопоставляют их «мрачным заго-
ворам» Мадзини.
Летом 1846 г. умеренным казалось, что их мечты
близки к осуществлению. К этому времени на полу-
острове уже явственно сказывались последствия по-
стигших Италию в этом году промышленного кризиса
и неурожая. Положение народа ухудшалось, недоволь-
ство росло. Папа Пий IX первым из итальянских мо-
нархов понял необходимость вступить на путь уступок
и реформ. Он создал комиссию для пересмотра действо-
вавших в его владениях средневековых законов, объя-
вил амнистию политическим заключенным, ослабил
цензуру печати. Это было не бог весть как много, но
люди увидели в этом начало и надежду, и по улицам
древнего Рима прошли восторженные демонстрации в
честь «либерального Папы». Из Рима они перекинулись
в другие города Италии, и скоро возглас «Да здравст-
вует Пий IX!» зазвучал в разных концах полуострова.
Умеренные, нередко демонстрациями руководившие,
не уставали восхвалять Пия и его реформы, а Джо-
берти, выполняя их и свое, конечно, желание, засел
за разработку концепции мирной, или идеальной, как
он ее называл, итальянской революции. «Слово ре-
волюция,— пишет он теперь,— звучит несколько мрач-
но и несет в себе концепцию бунта, восстания, ниспро-
вержения». Но «подлинное значение этого слова чисто
и почетно»19. Идеальная итальянская революция, ко-
торой предназначено стать «прототипом, моделью всех
революций будущего»,— это дело «всех классов, Всех
личностей, всех интересов, общественных и частных».
Опа в корне противоположна революциям, которые,
попав в руки черни, превращаются в бунт и «вызывают
отвращение и негодование образованных классов».
Она действует «мерами разума и убеждения.,, уважает
все права, отвергает всякую жестокость и насилие».
Сохраняя уже существующее, она его улучшает и видо-
изменяет 20.
«Перемены, насильственные и бунтовщические,
управляются страстями и случаем,— пишет Джобер-
ти,— они хаотичны, ход идеальной революции упоря-
дочен и организован. Она следует путем идеальной
логики и развивается гармонично, как поэма». Анали-
зируя эту «поэму», мы видим, что «идеальная» револю-
ция В. Джоберти — это революция национально-осво-
бодительная. Ее основная задача — сделать Италию
48
«единой, независимой и свободной»21. В ее программу
входит также комплекс внутренних реформ, вплоть до
введения в итальянских государствах конституции.
Реформы «даруют» государи. Основную националь-
ную задачу революции решают они же, создав федера-
цию итальянских государей и народов. Федерация
издаст законы, сближающие итальянские государства,
и, очевидно, возглавит войну с Австрией, когда та на-
падет на Италию. «Очевидно», потому что об Австрии
Джоберти (надо полагать, из дипломатических сообра-
жений) в печати в то время не упоминает. Но он о ней
не забывает, полагая, что Австрия нападет на Италию
лишь через несколько лет, он призывает в своих пись-
мах на родину 3* готовиться к войне немедля: созда-
вать арсеналы, Военные школы и т. п.
«Идеальную революцию» вершит, по Джоберти,
союз двух сил — государей и их народов. Народ участ-
вует в революции «силой общественного мнения»,
своего «мнения». Это оно определяет, какая нужна ре-
форма. И это от него зависит, пустит ли нововведение
корни в жизнь страны. Итальянские государи лишь
исполняют волю народов. Исполнителями воли народов
Джоберти называет итальянских монархов неодно-
кратно. Он точно вбивает это слово — исполнители —
в сознание читателей. Между тем при ближайшем рас-
смотрении картина оказывается иной. Общественное
мнение, пишет Джоберти, это «хор множества голосов».
Он включает в себя, как и сам народ, «все мыслимые
ступени культуры и варварства». Ему присущи «не
только сила и мощь, но и все мыслимые недостатки, все
пороки и заблуждения». Разобраться в этом «смутном
гуле многих голосов»— дело правительств. Прислуши-
ваясь к общественному мнению, они интерпретируют
его, «вносят ясность и четкость в путаницу» и мешают
революции «выродиться в насилие»22.
Практически это значит, что монархи контролируют
ход и содержание революции, сдерживая, если нужно,
массы. Они, как пишет Джоберти, определяют также
момент начала и окончания революции. Народ же дол-
жен энергично поддерживать своих государей и «не
з* Формально адресованные друзьям, эти письма были рассчи-
таны на широкую аудиторию. Они и действительно переда-
вались в Италии из рук в руки, публиковались в близкой к
Джоберти прессе.
49
смущать и тем более не возмущать их безрассудными
демонстрациями»23.
Роль, которую Джоберти отводит итальянским мо-
нархам в «союзе двух сил», таким образом, первосте-
пенна. Называя их исполнителями, он превращает их
на деле в руководителей революции, оставляя массам
второстепенную и подчиненную роль. Однако не всегда.
В 1847 г., когда ссыльный аббат пытался из своего
парижского далека решать проблемы итальянской ре-
волюции, настроение его единомышленников в Италии
уже далеко не радужно. После первых радостных меся-
цев «эры реформ» руководство народными демонстра-
циями начало ускользать из рук умеренных. Де-
монстранты требовали все новых реформ — от Пия IX,
если дело происходило в Папской области, от своих мо-
нархов — если в других государствах Италии. Монар-
хи сопротивлялись, потом вынужденно «даровали» но-
вые реформы. Но каждая уступка порождала новые
требования. Демонстрации становились все более бурны-
ми и неуправляемыми, все чаще приводили к эксцессам.
Не прекращался промышленный кризис, повторил-
ся недород, и в 1847 г. вспышки народных волнений
уже следовали на полуострове одна за другой. Здесь
и там голодная беднота громила хлебные лавки, амба-
ры, дима богачей, вступала в рукопашные схватки с ка-
рабинерами и полицией. Переплетаясь и нарастая, на-
родные выступления создавали предгрозовую обстанов-
ку в стране. Итальянские корреспонденты Джоберти
сообщали ему о волнениях, даже мятежах, в Генуе,
Ливорно, Риме, Неаполе, на Сицилии. Иллюзорность
надежд на мирную революцию становилась все более
явной.
Но Джоберти упорно цеплялся за разработанную
им схему. На расстоянии народные волнения казались
ему не такими уж страшными. «В странах, привыкших
к мертвому спокойствию деспотизма, зло, какое могут
принести беспорядки, часто преувеличивается. Случай-
ная драка на площади, какое-либо волнение на улице
побуждают думать, что анархия господствует и госу-
дарство близко к тому, чтобы все перевернулось вверх
дном... Каждое благо несет с собой какое-либо зло,
и тот, кто хочет быть свободным, должен примириться
с некоторыми беспорядками. Их надо пресекать, когда
они вспыхивают, но их не надо пугаться»24,— успо-
каивал он своих итальянских сторонников.
50
Однако Джоберти боялся, что народные волнения
оттолкнут от реформ монархов, и звал своих едино-
мышленников не ставить вопрос ни о какой реформе,
не убедившись предварительно, что она «будет угодна
государю»25. А между тем весной 1847 г. вспыхнуло
и было жестоко подавлено направленное против власти
Бурбонов восстание в Калабриц (Неаполитанское ко-
ролевство). В январе 1848 г. вспыхнуло и победило на-
правленное против власти неаполитанских Бурбонов
восстание на Сицилии.
Джоберти, узнав об этом, пытался было «обелить»
неаполитанского монарха: «Эго министры, а не госу-
дарь вызвали бурю на Юге Италии». Это «опостылев-
шее хозяйничанье некоторых министров побудило по-
встанцев взяться за оружие»26. И все же он не мог не
признать, что «если король поддерживает недостойных
министров» и «вместо того чтобы идти во главе движе-
ния, плетется в его хвосте», то «не надо ли в этом слу-
чае аплодировать народу, который на короткое время
взял на себя функции короля?»27. Вопрос, как пони-
мает читатель, риторичен.
Джоберти очень торопился с изданием книги, в
которой он изложил свою концепцию «идеальной»
итальянской революции. Ему казалось, что, узнай эту
концепцию итальянцы, и она «успокоит души». При-
зрачный, в его только воображении существующий
«союз королей и народов» будет скреплен, федерация
итальянских государей, переговоры о которой окончи-
лись неудачей в начале 1848 г., будет создана, и дела
пойдут «как надо».
Опасаясь, что книга опоздает, он опубликовал гла-
ву об итальянской революции отдельной брошюрой 28.
Но печатание и этой брошюры шло, как ему казалось,
слишком медленно! Лишь в апреле 1848 г., уже после
того, как стихийно вспыхнуло и победило народное
антиавстрпйское восстание в Милане, вернулся он на-
конец на родину и смог воочию увидеть, как обстоят
там дела. Всякое упоминание о «мирной и идеальной»
итальянской революции исчезает отныне из его речей,
статей и писем.
$
Надежда на мирную революцию потерпела крах, но за
восстанием в Милане последовала война Италии с
Австрией, выросшая из народного восстания и про-
61
диктованная итальянским монархам волей револю-
ционных масс. И как ни парадоксально это на первый
взгляд, но многие умеренные встретили оба эти собы-
тия — народное восстание и народную войну — взры-
вом энтузиазма. Ведь это была пусть не мирная и не
идеальная, но все же национально-освободительная
революция, которую они всегда «признавали», но в ко-
торую не верили. А теперь она стала фактом, и осво-
бождение Италии казалось близким, как никогда!
К тому же к марту 1848 г. в итальянских государствах
были введены «дарованные» монархами конституции,
у власти стояли либеральные кабинеты министров и
умеренные надеялись, что им удастся на сей раз удер-
жать руководство событиями в своих руках. И они
провозглашали «вечную славу Милану», называли ми-
ланское восстание «самым прекрасным из восстаний»29.
И даже Джоберти, вопреки своей концепции мирной
революции, сравнивал миланские «пять дней» с самы-
ми героическими событиями истории Древней Греции
и Рима.
«Я не могу тебе передать,— писал 3 апреля 1848 г.
другу широко известный в то время поэт и весьма уме-
ренный политический деятель Джусти,т- ошеломле-
ние, радость, восторг, какие вызвали у нас события в
Ломбардии,— отныне Бог взял нас за руку и мы пой-
дем за ним, куда он нас поведет»30.
«Долой варваров! Долой варваров! Долой варва-
ров! Это национальное восстание великолепно и уди-
вительно! Италия будет свободна!»— восклицал дру-
гой видный умеренный — Мпнгетти 81.
М. Д’Адзелио вступил в отправлявшийся на фронт
отряд папских войск. «Мне кажется, что мне 25 лет...
(ему было 50.— К. Я.),— пишет он с пути.— Я не
чувствую ни голода, ни усталости. Такой возможности
освободить Италию не будет более никогда!»32
На гребне энтузиазма умеренные продержались,
однако, недолго. Уже в 20-х числах марта они пыта-
лись лишить войну за независимость народного, револю-
ционного характера и превратить ее в обычную «войну
королей». Либеральные кабинеты министров итальян-
ских государств всячески тормозили формирование и
отправку на фронт волонтерских отрядов. А в Ломбар-
дии составленное из умеренных временное правительст-
во к тому же еще и убеждало население, что изгнание
Радецкого из Милана было чудом, а на чудо дважды
52
рассчитывать нельзя. Для окончательного разгрома
австрийцев нужна артиллерия, регулярная армия, Ее
нет в Ломбардии, но она есть в Пьемонте,
Умеренных терзали — и что ни день, то сильнее —
самые различные страхи. Они боялись, что в Ломбар-
дии будет объявлена республика, боялись захватов кре-
стьянами помещичьих земель в Южной Италии и пер-
вых рабочих забастовок в Северной. Боялись социализ-
ма и коммунизма, которые, как им казалось, уже по-
бедили во Франции и вот-вот победят и в Италии,
Боялись реставрации австрийского господства на по-
луострове в случае поражения в войне, а также «не-
умеренных желаний торжествующих масс» в случае
победы. Эти страхи делали их поведение все более
непоследовательным, их союз с итальянскими госуда-
рями — все более тесным. Конечно, в этом союзе были
свои противоречия. Умеренные хотели превратить на-
родную войну в обычную войну королей (и в конце
концов им это удалось), а государи, боявшиеся (за
исключением пьемонтского) в случае объединения Ита-
лии за свои троны, никакой вообще войны не хотели и
исподтишка ее саботировали. Возникали трения. Ли-
беральные министры протестовали, даже, случалось,
подавали в отставку. Но, когда в конфликт вмешива-
лись народные массы и власть государя оказывалась
под угрозой, умеренные эту власть спасали. Так про-
изошло, в частности, в Риме, где Пий IX, не решаясь
на разрыв с католической Австрией, выступил 29 апре-
ля 1848 г. с аллокуцией (обращением) против войны.
Это вызвало возмущение в Риме. Национальная гвар-
дия и народные массы заняли основные стратегические
пункты города, и Пий IX направил гонца к неаполи-
танскому королю просить убежища в случае, если ему
придется бежать из Рима.
Умеренные, выступая на народных митингах и со-
браниях клубов, уверяли, что аллокуция — это «ошиб-
ка» и папа «возьмет ее назад».
Пий IX от аллокуции не отказался. Но 2 мая в Риме
ударили в набат и отряды национальной гвардии ста-
ли, точно готовясь к штурму Квиринала, выстраивать-
ся в своих кварталах. И Пий IX, спешно послав за Ма-
миани, известным как горячий сторонник войны, по-
ручил ему формирование нового кабинета. Волнения
в городе стали стихать. Светская власть папы была
спасена1 и папские войскаА посланные в марте 1848 г,
53
на итало-австрийский фронт, отозваны не были. Но
добиться от Пия IX отказа от иллокуции и объявления
войны Австрии Мампани не сумел. А между тем италь-
янские патриоты видели в «либеральном» папе своего
духовного вождя, и для общего хода войны порицание
ее Пием IX имело много большее значение, чем непо-
средственное участие в военных действиях папских
войск.
Что же касается итальянской феодальной реакции,
то для нее иллокуция Пия IX и вовсе стала сигналом
к переходу в наступление. В мае — июне 1848 г.
итальянские государи один за другим отозвали свои
войска с фронта.
Главные надежды в борьбе с Австрией умеренные
возлагали теперь на Пьемонт. У него была относительно
сильная армия, и Карл Альберт, король Пьемонта,
не был чужд честолюбивого желания выступить в роли
освободителя Италии и расширить свои владения за
счет очищенных от австрийцев земель. Но и его одоле-
вали страхи. Он боялся, что Ломбардия — помоги он
ей избавиться от австрийцев — станет республикой
и это усилит республиканское движение в самом Пье-
монте. «Я не хочу сражаться ради республиканцев»,—
повторял он неоднократно. Но он боялся и остаться
в стороне от событий — это могло подорвать его пози-
ции в глазах патриотически настроенных пьемонтцев.
Отсюда его медлительность, непрестанные колебания.
В апреле 1848 г. они привели к тому, что пьемонтская
армия дала возможность разбитой австрийской укрыть-
ся за каменными стенами «четырехугольника кре-
постей»4*. В мае 1848 г. пьемонтское командование,
колеблясь и бездействуя, позволило многотысячному
отряду, посланному Веной в помощь Радецкому, не
только соединиться с ним, но и передать ему запасы
продовольствия (которого в крепости не хватало).
В июле 1848 г. итальянцы были, как известно, наголо-
ву разбиты отдохнувшей и реорганизованной авст-
рийской армией в битве под Кустоццей.
Война за независимость была проиграна Италией.
Умеренных это огорчило, но не слишком. «Несмотря
на все наши беды, я не обескуражен. Откровенно го-
воря, я опасался для Италии слишком легкой победы
4* Крепости Верона, Мантуя, Пескьера и Лепьяно, расположен-
ные на границе Ломбардии и Венецианской области (Венето).
54
почти так же, как и поражения. Освободись мы в хо-
де военной кампании от иностранцев, Бог знает, куда
привели бы нас ярость политических страстей и само-
властие партий»33,— писал вскоре после Кустоццы
Д’Адзелио, еще так недавно переживавший вторую
молодость и не хотевший но этому поводу ни есть, ни
спать.
На втором этапе революции — в конце 1848 и в
1849 г.— руководство событиями взяли в свои руки
демократы. Позиция умеренных была в большинстве
случаев открыто антиреволюциопна.
Революция «ордината»
(упорядоченная)
Начало 50-х годов. Умеренные растеряны. Одним из
них кажется, что достижение Италией независимости
и единства «отдаляется на годы и годы». Другие верят,
что новый революционный кризис разразится «уже
в этом году». Едва ли не все предвидят в будущем
новые европейские революции, войны, социальные ка-
тастрофы и тщетно пытаются угадать, как отразятся
они на судьбе Италии. «Мы точно находимся в гондоле
воздушного шара, бессильные управлять его по-
летом»,— признается в сугубо приватном письме Ма-
миани. Разброс мнений между лидерами становится
все явственней. Бальбо ставит точки над «Ь> в вопросе
о своем отношении к революции, объявив «достойным
порицания» любое восстание, даже «если его цель и за-
служивает одобрения»1.
Джоберти, признав, что с надеждой па мирное раз-
решение итальянской проблемы «приходится распро-
щаться», возвращается к идее национально-освободи-
тельной революции в Италии. Обновление Италии, пи-
шет он теперь, станет возможно лишь в ходе обновле-
ния Европы и будет иметь «черты и характер» револю-
ции 2. Во главе его должен стоять Пьемонт — единст-
венное итальянское государство, в котором сохрани-
лась конституция и «разбито, но не уничтожено
войско». Его необходимо уже сейчас увеличивать и ук-
реплять, ибо «без армии, как изгнать варваров? Как
освободить Южную Италию, Венецию, Ломбардию?»
Одного только народного восстания для этого недоста-
55
точно, так же как недостаточно и одной лишь армии,
«История не знает войны за независимость, счастливо
выигранной без участия всех граждан»3. Но плебс кра-
сивыми словами на борьбу не поднять. Нужны эконо-
мические реформы в пользу бедных классов. Нельзя
предугадать ход событий. Но надо, чтобы, едва будет
поднято знамя борьбы за свободу, вся Италия — от
гор и до моря — сплотилась вокруг Виктора Эмма-
нуила (сменившего на пьемонтском троне «короля ко-
лебаний» Карла Альберта, своего отца).
Итак, национально-освободительная война, имею-
щая «черты и характер» революции. Она возглавлена
королем, предполагает экономические реформы и ве-
дется совместными усилиями всей нации. «О граж-
данском обновлении Италии»— книгах в которой Джо-
берти изложил эти свои взгляды,— имела шумный
успех. Для ее автора он оказался последним. В 1852 г.
Джоберти умер. Умер в 1853 г. и Бальбо.
К середине 50-х годов признанным лидером либе-
ралов всей Италии стал граф Камилло Бензо Кавур.
Он происходил из старинного пьемонтского родаА был
богат, широко образован, много путешествовал, изу-
чая опыт передовых капиталистических стран — Фран-
ции и особенно Англии. Применял в своем родовом
поместье самую совершенную (по тому временщ конеч-
но) агротехнику, вкладывал средства в промышлен-
ность, торговлю. Был горячим сторонником либераль-
ных реформ. В 1852 г. он стал главой пьемонтского ка-
бинета министров и оставался им — с небольшим пе-
рерывом — до самой смерти в середине 1861 г. Харак-
теризуя свои взгляды, Кавур обычно говорил, что он —
сторонник «золотой середины»— работает во имя про-
грессах но отказывается «покупать прогресс ценой все-
общего ниспровержения»4. Полного отрицания рево-
люционных методов борьбы эта его позиция не озна-
чала. Революция была для Кавура, как и вообще для
умеренных, последним, крайним средством, на которое
можно пойти, лишь «если больше не на что надеяться
ни в настоящем, ни в будущем»5.
В бурные 1846—1849 гг. Кавур прошел тот же
путь, что и все умеренные: восхищался «мирной рево-
люцией» Пия IX, приветствовал войну с Австрией, ста-
новился все более консервативен по мере углубления
революции и был растерян и обескуражен в первые
годы после ее поражения. Он боялся нового револю-
бв
ционного кризиса и боялся, что вздымающаяся в Евро-
пе волна реакции «смоет» пьемонтскую конституцию,
которой, как истый либерал, дорожил чрезвычайно.
Понадобилось два-три года, чтобы его страхи улег-
лись, и Кавур счел, что древо пьемонтской конституции
укрепилось настолько, что может выдержать «и ура-
ган революции, и натиск реакции»8.
Национальная проблема, решение которой до того
откладывалось им «на будущее», выдвигается теперь
на первый план. Перед Кавуром, как пишет его био-
граф, вырисовывается возможность некой «консерва-
тивной революции»7.
Втягивая в 1854 г. свой маленький Пьемонт в Крым-
скую войну и отправляясь в начале 1856 г. на мирный
конгресс в Париж, Кавур полон сознания важности
происходящего: «Момент исключительно серьезен.
Будущее нашей страны во многом зависит от того, что
происходит в Париже. Я испуган ответственностью,
которая лежит на мне»8.
Кавур мечтает добиться для Пьемонта (интересы
которого отождествляет с интересами всей Италии)
«чего-нибудь материального»— территории герцогства
Модены или Пармы, «чего-нибудь, наконец». «Если
мне это не удастся, то не от недостатка рвения,— пи-
шет он в феврале 1856 г. из Парижа.— Я делаю все,
что в моих силах: завтракаю (с нужными людьми.—
К. К.), интригую... пытался даже, играя на патриотиз-
ме прекрасной графини Кастильоне, побудить ее со-
блазнить императора». И совсем уже иронически и шут-
ливо: «Я ухаживаю за лордом Холидей, как только
могу..» и я стараюсь быть любезным со всеми, даже
с собакой миледи. Я дошел до того, что позволяю ей
класть свои толстые лапы на мой совершенно новый
костюм»9.
Шутки шутками, но Кавур, стремясь добыть для
Пьемонта «что-нибудь материальное», действительно
ведет на Парижском конгрессе сложную дипломати-
ческую игру, пытается, в частности, играть на англо-
французских противоречиях. А когда добиться не удает-
ся ничего, начинает думать о других путях и методах
борьбы. «Что-то надо делать. Италия не может оста-
ваться в нынешнем ее положении... И если дипломатия
бессильна, прибегнем к незаконным средствам. Человек
умеренных мнений, я склонен к средствам крайним
и смелым (выделено нами.— Kt К.), В наш век храб-
57
рость, как я считаю, часто оказывается лучшей поли-
тикой».
Так рождается план: заручившись поддержкой
Англии, разжечь революцию на Сицилии (а затем при-
соединить ее к Пьемонту). План этот занимал мысли
Кавура не одну неделю. Он писал о нем пьемонтскому
послу в Лондон, говорил с членами английской деле-
гации на Парижском конгрессе, а когда конгресс за-
крылся, отправился в Лондон выяснить позицию анг-
лийского премьера Пальмерстона. Но английское пра-
вительство план Кавура не поддержало, и он, вер-
нувшись в конце 1856 г. в Турин, адресовал секретарю
и фактическому руководителю итальянского Нацио-
нального комитета Ла Фарине записку с предложением
посетить его для конфиденциальной беседы 10. Нацио-
нальный комитет был основан в середине 50-х годов
и переименован в Итальянское национальное общество
(СНИ)* в 1857 г.
«Восставший народ может добиться временного
преимущества в стенах своих городов, но он не мо-
жет — если пе произойдет чуда — победить регуляр-
ную армию в открытом поле. Для этого нужны пушки,
солдаты, хорошее оружие»,— писал один из основа-
телей СНИ, Дж. Паллавичино. «Италия,— повторял
он идеи и доводы Джоберти,— имеет две живые силы —
пьемонтское войско и народное восстание». «Ни одна
из них не может победить в одиночку, но если они обо-
прутся друг о друга, мы получим ту вооруженную
Италию, без которой невозможна свободная Италия».
Поэтому «Италия, чтобы победить, нуждается в Вик-
торе Эммануиле, короле Пьемонтском. ,,Виктор Эм-
мануил — король Италии44 — вот спасительная форму-
ла. Либо принять ее, либо не восставать»11.
Идея «союза двух сил» (монархии и революции) при-
влекла к СНИ многих демократов, разочарованных
в мадзинистских конспирациях и не веривших после
1848 г. в возможность добиться независимости и единст-
ва Италии силами народной революции. Кавуру кон-
такт со СНИ был нужен, чтобы по-своему распорядить-
ся революционной энергией его членов. Но если Ка-
вур после Парижского конгресса «почувствовал по-
требность вступить в контакт с революцией»12, то это
♦ Аббревиатура образована от итальянского названия — Societa
Nazionale Italiana (SNI).
W
еще не значит, что революция (или игра в революцию)
стала отныне его основной картой в борьбе за объеди-
нение Италии. Наоборот, после первых недель острого
разочарования результатами конгресса он вернулся
к основной своей ставке на помощь европейских держав
в борьбе с Австрией. Но и конфиденциальных бесед
с Ла Фариной он также не прекращал.
Дела Наполеона III шли в это время не блестяще.
Ему нужна была эффектная внешняя победа, которая
укрепила бы его авторитет в глазах французов. Кроме
того, выступив в роли «паладина» Италии 13 (как иро-
нически выразился Энгельс), он рассчитывал, вытес-
нив с полуострова австрийское влияние, заменить его,
под сурдинку, французским. Летом 1858 г. он вызвал
в курортное местечко Пломбьер Кавура и договорил-
ся с ним о совместной франко-пьемонтской войне с
Австрией.
Предполагалось, что после победы над Австрией
Ломбардия и Венето (Венецианская область) отойдут
к Пьемонту, а Савойя и Ницца достанутся Франции,;
Тоскана станет ядром нового государства Централь-
ной Италии (главой его, как намечал Наполеон IIIf
должен был стать французский принц).
Вернувшись в Турин, Кавур, как и по возвращении
с Парижского конгресса, вызвал Ла Фарину. В Плом-
бьере было решено использовать революцию как под-
ручную силу в борьбе с Австрией. СНИ с его девизом
революции под королевским знаменем представлялся
подходящим для этого орудием.
Первоначально предполагалось, что СНИ органи-
зует антиавстрийское восстание в Массе и Карраре
и таким образом вынудит Австрию объявить войну
Пьемонту. А Франция придет Пьемонту на помощь
и объявит войну Австрии. Позднее выяснилось, что
спровоцировать Австрию на объявление войны лучше
другим способом. План восстания в Массе и Карраре
был оставлен, но было решено организовать к началу
войны силами СНИ восстания, которые приведут к свер-
жению проавстрийских правительств Центральной Ита-
лии (кроме Папского государства). Эти восстания долж-
ны были облегчить задачу французских и пьемонтских
войск, а также продемонстрировать Европе накал на-
циональных чувств на полуострове.
«Когда начнется война с Австрией,— гласила сек-
ретная инструкция от 1 марта 1858 г.х написанная
59
Ла Фариной по поручению и по установкам Кавура
и адресованная членам СНИ в Центральной Ита-
лии,— вы восстанете с возгласом «Да здравствует Вик-
тор Эммануил! Долой австрийцев!» Вы будете взрывать
мосты, перерезать телеграфные линии, поджигать скла-
ды оружия, продовольствия, фуража и возьмете за-
ложниками крупных чиновников, стоящих на стороне
австрийцевг а также их семьи»14.
Играя с огнем, Кавур этого огня боялся. Та же ин-
струкция указывала, что в первый же день по сверже-
нии проавстрийских правительств в столицах, где это
произошло, должны быть созданы военные советы.
Они будут «судить и карать» за покушения на жизнь
и собственность граждан, запретят открывать полити-
ческие клубы, издавать политические газеты, будут
поддерживать «самую суровую дисциплину», расправ-
ляясь с ее нарушителями со всей строгостью законов
военного времени 15 и т. д. и т. п.
Война началась без малого через два месяца после
рассылки* по местам этой инструкции. Все это время
Кавур — лично или через Ла Фарину —«дирижиро-
вал» событиями в Центральной Италии. По его собст-
венным словам, он «то натягивал, то отпускал поводья»^;
т. е. то призывал членов СНИ «энергично готовить
восстание», тоА наоборот! предлагал им сдерживать
массы. И неизменно предупреждал членов СНИ, что
они могут организовывать петиции, даже демонстра-
ции, но должны всячески избегать «восстаний ули-
цы»16.
Призрак 1848 года все это время стоял у Кавура
перед глазами, и он не уставал напоминать, что «сей-
час не 48 год». «Сейчас не время думать о беспоря-
дочных выступлениях.., и других глупостях 48 года»17
и т. п.
Австрия объявила войну Франции и Пьемонту 26
апреля 1859 г. На следующий день было свергнуто пра-
вительство в самом крупном государстве Центральной
Италии — герцогстве Тосканском.
О революционных событиях апреля 1859 г. в Тос-
кане историки спорят. Одни считают, что поскольку
по Пломбьерским соглашениям Тоскана не должна
была отойти после войны к Пьемонту, то Кавур не был
заинтересован в революции в Тосканском герцогстве.
А грандиозная народная демонстрация во Флоренции,
свергшая 27 апреля 1859 г. власть великого герцога^
60
была организована демократами, вчерашними мадзи-
нистами Дольфи, Чирони и Рубьери. Другие историки
указывают, что пломбьерская договоренность была
в январе 1859 г. при заключении официального Франко-
Пьемонтского союзного договора несколько изменена
и новые формулировки, более неопределенные, чем
пломбьерские, делали возможным «закулисные интри-
ги» Кавура. В демонстрации 27 апреля 1859 г., хотя
и организованной демократами, эти историки видят
осуществление тайной инструкции СНИ (а точнее2 Ка-
вура) от 1 марта 1859 г.
Как бы то ни было, но народной демонстрации, под-
держанной войсками местного гарнизона (они отказа-
лись стрелять в демонстрантов), оказалось достаточно,
чтобы великий герцог Леопольд II бежал под защиту
австрийцев и власть в герцогстве перешла из рук фео-
дальных и полуфеодальных слоев населения к тоскан-
ским буржуа и либеральным дворянамг за которыми
стоял Кавур.
Для Кавура, да и для других умеренных тосканские
соб'ытия стали воплощением их давней мечты о нацио-
нально-освободительной революции, «хорошей» и мир-
ной, быстрой и не выдвигающей социально-экономи-
ческих требований. Либералы всех оттенков всячески
тосканскую революцию восхваляли, а Кавур увидел
в ней «блестящее оправдание своей политики»18.
В остальных государствах Центральной Италии
(в Модене, Реджо, Парме) и в некоторых районах Пап-
ского государства перевороты произошли в июне 1859 г.
Насквозь прогнившие, лишенные всяких корней в
местном обществе, полуфеодальные их правители дав-
но уже держались лишь австрийскими штыками. А когда
Австрия, потерпев поражение в битве при Мадженте,
отозвала своп войска из Центральной Италии, пра-
вительства этих крохотных государств развалились
как карточный домик.
События здесь разыгрывались по «тосканскому сце-
нарию». Местные властители бежали после первой же
народной демонстрации, власть переходила к ставлен-
никам Кавура, и либералы всех оттенков принимались
дружно восхвалять «мирные» революции Центральной
Италии.
«Итальянские города не поднимались в ярости, не
убивали представителей власти, их жен и детей..»
Сверженные государи спокойно уезжали в своих ка-
61
ретах к австрийцам... У чиновников и других сторон-
ников свергнутых правительств не упал ни один волос
с головы. Они не лишились ни одной крохи своего достоя-
ния»,— восхищался Д’Адзелио 19.
Дальнейшая история революций 1859 г.— это ис-
тория о том, как умеренным удалось остановить едва
только начавшийся в Центральной Италии революцион-
ный процесс. Показать это лучше всего на примере
топ же Тосканы. Уже 28 апреля здесь было создано
Временное правительство, в которое вошли ставлен-
ники Кавура. В первый же день эго правительство из-
дало декрет, по которому все законы, распоряжения,
указы свергнутой власти остаются в силе. Все служа-
щие, кроме префектов, сохраняют свои места. Назавт-
ра, 29 апреля, специальным декретом было подтвержде-
но, что остаются в силе все весьма суровые правила
цензуры 20.
В первых числах мая были закрыты университеты
в Сиене и Пизе, несколько позднее в Павии (являвшие-
ся, по мнению новых властителей, средоточием «смуть-
янов»). Была устранена «угроза» возвращения в Тоска-
ну изгнанников, которые были или казались слишком
«левыми» новым властям и Кавуру. Последний лично
взял у Монтанелли честное слово не приезжать в Тос-
кану 21.
11 мая министром внутренних дел Тосканы стал
один из лидеров местных умеренных, барон Риказоли.
С этого времени запреты и ограничения посыпались
на тосканцев как из «рога изобилия». «Железному ба-
рону» (так прозвали Риказоли) казались опасными
даже и такие, сугубо мирные и повседневные проис-
шествия, как приезд окрестных крестьян в базарный
день во Флоренцию. «Когда плебс толпится на рынке,
любой непредвиденный случай может высечь искру
и привести к пожару... Надо следить за чернью и ме-
шать ей проникать в город... Пусть конные жандармы
будут наготове»22,— распоряжается Риказоли.
Проявления народного патриотизма также нежела-
тельны министру. Они «слишком шумны и бурны».
В начале июня он не скрывает своего «чрезвычайного
недовольства», когда флорентийские ремесленники
и рабочие громко приветствуют победу над австрий-
цами при Мадженте и до него доносятся с улицы «на-
поминающие 1848 год ,,Ура!“ плебеев». В июле 1859 г.,
узнав, что демократы готовят во Флоренции демонст-
62
рацию в пользу слияния Тосканы с Пьемонтом, Рика-
золи пишет префекту полиции, чго «демонстрации не-
обходимо помешать, хотя она и преследует благие
целп». Тогда же, в шоте, был издан декрет, устанавли-
вавший, что лишь правительство имеет право опреде-
лять время и способ празднования важных политиче-
ских событий. В августе дошло до запрета расклеивать
па стенах домов карикатуры на свергнутою терцога
и членов его семьи. Было декретировано тюремное
заключение за распространение ложных слухов 23
и т. п.
Полицейским запретам и санкциям сопутствовали
умело проводимые агитация и пропаганда. Их целью
было, как писал «железный барон», «трансформировать
внутренние (т. е. классовые.— К. К.) противоречия
в ненависть к иностранцам»24.
Приемы пропаганды и агитации были многообраз-
ны. В деревнях либеральные кюре и помещики прово-
дили с нищими и забитыми батраками и издольщиками
своего рода «политзанятия». Они внушали им, что объ-
единение страны принесет простому люду материаль-
ное благоденствие и что произойти это сможет лишь
прп всеобщем спокойствии и единодушии. В городах
для знающей грамоту ремесленной бедноты издавалось
множество брошюр и листовок. «Эта маленькая кни-
жечка выходит уже вторым изданием...— писал об
одной из таких брошюр аккредитованный во Флорен-
ции корреспондент английской газеты.— В пей бесе-
да старого, доброго священника со своими прихожана-
ми. Книжка написана просто и живо, местами с юмо-
ром, цвящснник отвечает на вопросы прихожан, аги-
тирует за патриотизм...»25 «За патриотизм» агитирова-
ли народ и демократы, очень среди флорентийской
бедноты популярные. Они звали ее отложить все иные
требования и помыслы до достижения национальных
целей. Возможно, что все это — и санкции, и запреты,
и пропаганда, и призывы — не достигло бы цели,
если бы в массах и без того не жита страстная ненависть
к Австрии и ко всем, кто связан с ней, и смутная надеж-
да на новую, лучшую жизнь, которая наступит после
объединения. II возможно, что именно эта ненависть
и надежда и были тем главным, чго помогало правящим
классам держать народ «в узде».
Так или иначе, но сколько-нибудь крупных клас-
совых выступлений народных масс весь этот год, пока
63
сложная международная обстановка мешала присоеди-
нению бывшего Великого герцогства к Пьемонту,
в Тоскане не произошло. А иные из «простолюдинов»
и сами становились ярыми блюстителями спокойст-
вия.
Тот же английский журналист рассказывает о дра-
ке поздней весной 1859 г. в порту Ливорно между эки-
пажами стоявших там английского и американского
судов. Портовая беднота приняла участие в побоище.
Скандал разрастался. Положение «грозило стать серь-
езным», но тут человек 12 грузчиков ворвались в по-
мещение американского консульства и стади умолять
консула унять драчунов. «Сейчас порядок должен быть
соблюден любой ценой... Сейчас не должно быть бес-
порядков»,— твердили грузчики 2в. Прошло несколько
недель, и в том же Ливорно тосканский офицер сказал
в кафе лестные слова об австрийцах. Когда он вышел
из кафе, несколько человек последовали за ним, чтобы
избить его в укромном уголке. Но они не смогли этого
сделать: группа грузчиков добрых полдня ходила за
ними и за офицером по улицам, пока последний не вер-
нулся наконец домой. «Сейчас не должно быть бес-
порядков»,— твердили и эти грузчики 27.
И все же весь этот год тосканские буржуа и поме-
щики были полны страхов. Они боялись австрийской
интервенции и боялись собственного народа. Весной
и летом 1859 г. боялись, что народные демонстрации
приведут к «господству улицы», с приближением хо-
лодов стали опасаться, что «патриотизм народа будет
поколеблен... ростом цен на хлеб»28.
Достаточно было самого мелкого инцидента, чтобы
из провинции одно за другим шли во Флоренцию тре-
вожные письма о «полуреволюционных тенденциях»,
которые «начинают распространяться», о партиях, ко-
торые «начинают возникать», о «бедноте, которой надо
показать, что законы еще существуют»29, и т. д. и т. п.
Но страхи были преувеличены. Ненависть к австрий-
цам, система полицейских запретов и псевдонацио-
нальной демагогии, наложенная на политическую не-
зрелость народных масс, сделали свое дело. Остановить
революционный процесс либералам удалось, и весной
1860 г. они благополучно ввели тосканский корабль
в пьемонтскую гавань.
В остальных государствах Центральной Италии
дела обстояли так же, и хвала «мирным революциям
64
Центральной Италию) в либеральном лагере не пре-
кращалась.
Как относились либералы к подлинно народным ре-
волюциям, даже если они проходили под монархиче-
ским знаменем, это хорошо видно на примере их от-
ношения к экспедиции «Тысячи»,
Экспедиция «Тысячи»
После бурных событий первого полугодия 1859 г. по-
ложение на полуострове, казалось, стабилизировалось.
Очередной тур борьбы эа освобождение Италии многим
(умеренным, в первую очередь) представлялся закон-
ченным, Но Венеция оставалась под гнетом Австрии,
в Риме стояли французские войска. Южная Италия
стонала под гнетом полуфеодальной династии Бур-
бонов.
Мадзини не хотел с этим примириться. Зимой 1859 г.
он и группа сицилийских эмигрантов, его соратников,
начали готовить восстание на Сицилии. Они связались
с подпольными демократическими организациями ост-
рова, и Мадзини, в который уже раз в своей жизни,
закупал для повстанцев все новые партий оружия
и патронов. Восстание было намечено на весну 1860 г.
Было установлено, что, когда оно вспыхнет, на помощь
сицилийцам отправится из континентальной Италии
вооруженная экспедиция, и было решено предложить
возглавить ее Гарибальди. Так родился замысел ле-
гендарной экспедиции «Тысячи».
Получить согласие Гарибальди оказалось нелегко.
У него не было никаких теоретических представлений
о революционной ситуации, но здоровый инстинкт че-
ловека из народа подсказывал ему необходимость учи-
тывать настроения широких масс. Он с нескрываемым
неодобрением относился к попыткам Мадзини искусст-
венно разжечь революцию на полуострове, и в 1854 г.
после провала мадзинистских конспираций в Милане,
Луниджане, Романье выступил в печати, как мы знаем,
с призывом к итальянской молодежи не давать себя
втягивать в «несвоевременные попытки, которые губят
и дискредитируют наше дело»1.
Разуверившись после поражения революции 1848—
1849 годов в возможности добиться свободы и незави-
симости Италии силами одного только народного вос-
8 к. Э. Кирова
65
стания, Гарибальди примкнул к СНИ и какое-то
время был даже его вице-председателем. Мадзинисты,
зная громадную популярность Гарибальди в массах,
не раз пытались привлечь его к своим конспирациям,
предлагали ему, в частности, в 1856 г. возглавить экс-
педицию в Неаполитанское королевство. Гарибальди
отказался, считая предприятие безнадежным* Экспе-
дицию возглавил и в ней погиб Пизакане,
Не сразу согласился Гарибальди и возглавить
в 1860 г. экспедицию на Сицилию.
Розалино Пило — сицилийскому эмигранту, ко-
торому Мадзини поручил во что бы то ни стало «уго-
ворить» Гарибальди,— приходилось нелегко. «Я не ре-
шаюсь идти к нему,— признавался Пило,— Он по-
требует фактов, доказывающих, что там внутри (т, е,
на Сицилии.— К. К.) склонны действовать»2.
Мадзини понимал, в чем причина колебаний Гари-
бальди. «Если мы сможем ему обещать, что остров вос-
станет, мы рассеем его сомнения»,— писал он3. Но
обещать это Мадзини не мог.
Готовя восстание на Сицилии, Мадзини и его сорат-
ники шли тем же путем заговора, который уже столь-
ко раз приводил их к поражению. Однако на сей раз
обстановка была иной. Сицилия была самой нищей и
отсталой частью Италии. Сочетание феодальной и за-
рождающейся капиталистической эксплуатации дела-
ло положение сицилийских крестьян трагическим и
превращало остров в своего рода пороховой погреб.
Крестьянские волнения вспыхивали здесь неоднократ-
но, Власти их жестоко подавляли. В 1859 г. смутные
вести о переменах к лучшему в Северной и Центральной
Италии, проникая в сицилийскую деревню, еще более
накалили атмосферу и способствовали назреванию ре-
волюционной ситуации на острове. Свидетельства это-
го исходят из различных лагерей. Так, Криспи провел
летом 1859 г. па Сицилии два месяца (он ездил туда в
связи с восстанием, которое готовил Мадзини, и жил
там под чужим именем по паспорту, который достал
ему Мадзини). Вернувшись, он говорил, что, путешест-
вуя по острову, чувствуешь себя точно в декабре
1847 гД— т. е. точно в канун революции. Полгода
спустя обстановка на острове обострилась еще более,
так что неаполитанский генерал-интендант Сицилии
сообщал в январе 1860 г, в Неаполь, что для начала
революции здесь «нужен лишь повод»5*
60
Так случилось, что Мадзини, конспирируя, единст-
венный раз в жизни пошел не наперерез естественному
ходу событий, а об руку с ним,
И все стало получаться.
Восстание на Сицилии вспыхнуло, как и было за-
думано, в начале апреля 1860 г. Гарибальди, узнав
об этом, приступил к подготовке экспедиции. Но вес-
ти с острова весь месяц приходили нерадостные: пов-
станцы терпели поражение. И Гарибальди медлил
с отплытием. В конце апреля стало известно, что вос-
стание, подавленное в Палермо, разгорается в дерев-
нях, и Гарибальди, узнав об этом, произнес лишь одно
слово: «Едем!» 6 мая 1860 г. «Тысяча» отбыла из Генуи
к берегам Сицилии. Она высадилась на острове в самый
разгар революционной там ситуации, в разгар борьбы
крестьян за землю. Отряды вооруженных крестьян за-
хватывали помещичьи усадьбы и громили конторы по
сбору налогов, жгли документы, в которых были за-
писаны их повинности, установленные еще во времена
феодализма, отводили воду от помещичьих усадеб
и мельниц,
Гарибальди как политический деятель вырос на
идеях «Молодой Италии». Иные из них он позднее от-
верг, Но возможность конфискации и передачи кресть-
янам помещичьих земель им исключалась. Все же он
понимал необходимость привлечь крестьян на свою
сторону и не мог не сочувствовать их безысходной
нужде. Уже в первые дни после высадки правительство
революционной диктатуры, созданное Гарибальди на
острове, издало декреты, освобождавшие крестьян
от наиболее ненавистных им налогов на помол зерна
и на продукты. Оно раздавало бедноте дешевый хлеб,
распорядилось бесплатно вернуть ей заложенные в ам-
барах дешевые вещи, и главное, издало декрет, по ко-
торому все участники борьбы с Бурбонами и часть без-
земельных крестьян получали право на участки земли.
Эта мера не разрешала в целом аграрную пробле-
му на Сицилии, но ее оказалось достаточно, чтобы ро-
дилась надежда. Изголодавшаяся сицилийская бедно-
та увидела в Гарибальди легендарную личность —
чуть ли не посланца Божия, который спасет их от нуж-
ды и горя. Крестьяне сообщали гарибальдийцам о пере-
движении бурбонских войск, вооружившись косами,
вилами, топорами, нападали на бурбонских часовых
и патрули, прерывали их коммуникации, беспрестанно
Ь*
67
тревожа их и изматыйая их силы. Один да другим вли-
вались в ряды гарибальдийцев вооруженные крестьян-
ские отряды. Союз между крестьянами и «Тысячью»
длился, однако, недолго. Крестьяне не стали дожидать-
ся конца войны, чтобы получить обещанные участки*
В конце мая — начале июня захваты ими общинных
и помещичьих земель приняли массовый характер*
В некоторых районах вспыхнули крестьянские вос-
стания. Правительство Гарибальди, боясь расширения
жакерии, посылало воинские силы «усмирять» их.
Многие крестьянские отряды, узнав об этом, покинули
гарибальдийцев, а те, какие не ушли сами, были рас-
пущены гарибальдийским командованием. Помощь си-
цилийских крестьян «Тысяче» прекратилась. На исходе
борьбы с Бурбонами это не сказалось роковым обра-
зом лишь потому, что Гарибальди все лето 1860 г. по-
лучал подкрепления людьми и вооружением из Север-
ной и Центральной Италии (вдобавок к первоначальной
«Тысяче» к нему прибыло на Сицилию еще около 15
тыс. волонтеров)*
Но это — летом. А в мае 1860 г., когда 1000 плохо
вооруженных, плохо обученных храбрецов противостоя-
ла 25-тысячная регулярная армия Бурбонов, поддер-
жанная артиллерией, кавалерией, имеющая на остро-
ве свои базы и т. д., революционная атмосфера на Си-
цилии, помощь крестьян «Тысяче» стала для нее «ре-
шающим слагаемым победы»8.
Для Мадзини восстание на Сицилии, отъезд «Тыся-
чи», ее успехи были единственной за всю его жизнь
борца и конспиратора удачей. Понять причины этой
удачи он, однако, не сумел. Так же, как не сумел
понять причины и принципиальное значение многих
своих предшествующих неудач. В успехе экспедиции
«Тысячи» он увидел лишь новое доказательство неиз-
менной готовности масс к революции. В 60-х годах
XIX в., борясь за освобождение Венеции и Рима, он
обосновывал свои заговоры и попытки восстаний все
той же, ставшей для него догмой концепцией «первой
искры»*
Однако вернемся в 1860 год*
Если аграрная политика Гарибальди и его сорат-
ников была противоречива и сначала привлекла к нему
крестьян, а затем оттолкнула их, то действия гарибаль-
дийцев по отношению к феодальному государственному
аппарату острова были более последовательны и ре-
68
волюционпы. Мы помним, как решило этот вопрос
в 1859 г. Временное правительство Тосканы — пер-
вые же его декреты гласили, что все законы и налоги
свергнутого революцией правительства остаются в си-
ле, все (кроме префектов) служащие сохраняют свои
места. Революционная диктатура Гарибальди в первые
же дни своего существования отменила все законы и по-
боры, введенные Бурбонами на острове после того, как
они подавили сицилийскую революцию 1848—1849 го-
дов. Государственные чиновники, принятые на работу
после 1849 г., были уволены, городские управления
(муниципалитеты) и полиция — распущены, заклю-
ченные, томившиеся в бурбонских тюрьмах, осво-
бождены»
Одновременно со сломом феодального государст-
венного аппарата шло создание нового, буржуазного.
Был создан пост государственного секретаря (им стал
Криспи), назначены министры» Вместо ненавистной
народу бурбонской полиции была создана регулярная
милиция, вместо распущенных муниципалитетов —
гражданские советы. На местах власть сосредоточива-
лась в основном в руках губернаторов, назначенных
Гарибальди,
♦ ♦ ♦
Экспедиция «Тысячи» вызвала восторг передовых лю-
дей всех стран мира, и конечно Италии. В Геную, где
формировались экспедиции в помощь гарибальдий-
цам, стекались добровольцы со всех концов Централь-
ной и Северной Италии. Газеты с вестями о Сицилии
были нарасхват, их читали вслух тут же, на улицах,
и толпа, собиравшаяся вокруг читавшего, встречала
аплодисментами и возгласами «Да здравствует!» и
«Ура!» известие о каждой новой победе гарибальдий-
цев.
Но то были аплодисменты и возгласы ремесленни-
ков, рабочих, демократической молодежи.
Правящие классы были в тревоге. Аграрная поли-
тика Гарибальди, при всей ее ограниченности и недо-
статочности, вызывала у них такой страх, как если бы
перед ними встал, по выражению современника, «отвра-
тительный призрак социализма»7, В Пьемонте протес-
ты умеренных против «аграрного закона», который яко-
бы намерен издать Гарибальди, раздавались и в пар-
ламенте, и в печати. Пугающими и чреватыми бедствия-
69
ми казались им и законы Гарибальди, направленные
к слому феодального государственного аппарата.
Вызванная этим тревога терзала в дни экспедиции
«Тысячи» не только рядовых помещиков и буржуа,
но и правящие группы Северной и Центральной
Италии.
«Тысяча» отправилась в путь под лозунгом СНИ
«Да здравствует Италия и Виктор Эммануил, король
Италии!», и ее организаторы не имели, казалось, осно-
ваний скрывать подготовку и отъезд экспедиции от
пьемонтских властей. Да и как скрыть организацию
и снаряжение такой большой экспедиции от нескром-
ных глаз?
В Италии о намерениях Гарибальди знали очень
многие. Знал и Камилло Кавур. Планы Гарибальди
ставили главу пьемонтского правительства в «исклю-
чительно тяжелое положение»8, Конечно, он, как и вся
правящая верхушка Пьемонта, был не прочь присоеди-
нить к Пьемонтскому королевству еще и Сицилию
(подобно тому как в 1859 г. были присоединены Лом-
бардия и герцогства Центральной Италии), но он опа-
сался, что под руководством Гарибальди борьба за
освобождение Сицилии перерастет в социальную и уж
во всяком случае в республиканскую революцию. Бо-
ялся Кавур также и международных осложений. Как
отнесутся к экспедиции Франция и Австрия? Как Анг-
лия, Россия?
В общем, Кавур не хотел, чтобы экспедиция состоя-
лась, но открыто ей противодействовать не решался.
«Я не помешал Гарибальди осуществить его планы, так
как для этого пришлось бы применить силу. Кабинет
(министров.— К. К.) не в силах преодолеть огромную
популярность Гарибальди, Она сокрушила бы каби-
нет, попытайся мы его остановить. Но я не пренебрег
ничем, чтобы убедить Гарибальди отказаться от этой
безумной затеи»9— так объяснял Кавур свою позицию
пьемонтскому послу в Париже, своему другу Нигре.
Кавур и действительно делал, что мог, чтобы помешать
экспедиции: препятствовал вооружению «Тысячи»*,
* В миланском арсенале хранились ружья, купленные гари-
бальдийцами в 1859 г. Гарибальди, снаряжая экспедицию,
попросил хотя бы часть этих ружей ему выдать. Но Д’Адзе-
лио, бывший в то время губернатором Милана, отказал ему в
этом. На заседании совета министров, прошедшем под пред-
седательством Кавура, отказ был единодушно одобрен. В ре-
зультат «Тысдча» отправилась в путь плохо вооруженной.
70
подсылал к Гарибальди людей, которые всячески его
отговаривали от экспедиции. Они пугали его неиз-
бежностью неудачи и напоминали об участи братьев
Бандьера и Пизакане 10«
Но, когда «Тысяча» стала одерживать на Сицилии
победы и особенно после того, как она в конце мая
1860 г. заняла главный город острова Палермо, пози-
ция Кавура изменилась. Опасения, какие вызывала
у него экспедиция, не исчезли. Но он умел считаться
с фактами и понял, что оставаться и впредь в стороне
от событий было бы неразумно. Помогая же гари-
бальдийцам, он надеялся взять движение под свой
контроль, а может быть, и воспользоваться его плода-
ми, Поэтому летом 1860 г. Кавур не только не пре-
пятствовал, но содействовал организации и отправке
из Генуи новых экспедиций в помощь Гарибальди.
Одновременно Кавур послал на Сицилию Ла Фари-
ну, поручив ему добиться от Гарибальди согласия на
немедленное присоединение острова к Пьемонтскому
королевству. Дело в том, что Гарибальди отнюдь не
намеревался ограничить свой поход Сицилией. Он хо-
тел, изгнав с острова Бурбонов, пойти так далеко, как
только сумеет,— в Неаполь, а если удастся — то и
в Рим, а возможно, даже и в Венецию, и завершить
таким образом борьбу за освобождение Италии со-
зданием единого Итальянского королевства*
Сицилия была нужна Гарибальди как база для
дальнейших походов. Но этих походов, грозивших раз-
вязать революционные силы на всем полуострове, осо-
бенно боялся и не хотел Кавур. Чтобы сделать даль-
нейшие победы Гарибальди невозможными, и стремил-
ся он форсировать присоединение Сицилии к Пьемонту.
Миссия Ла Фарины окончилась своеобразно. Не
сумев «уговорить» Гарибальди, он пустился в интриги#
Две или три недели оц организовывал в Палермо пети-
ции и демонстрации с требованием немедленного при-
соединения Сицилии к Пьемонту. Плакаты с этим тре-
бованием во множестве были расклеены на улицах
сицилийской столицы. Кончилось все это тем, что тер-
пение Гарибальди истощилось, и в начале июня он
распорядился арестовать Ла Фарину. Его посадили
на пароход, отплывающий в Северную Италию. Очевид-
цы позднее говорили, что Кавур, узнав о высылке
Ла Фарины, был «разгневан», но открыто выступить
против Гарибальди он по-прежнему не решался, и ему
71
только и оставалось, что, как он признавал, дать собы-
тиям идти своим чередом 2*. Да и занимала его мысли
поздним летом 1860 г. уже не столько Сицилия (хотя
он, как и прежде, хотел ее скорейшего присоединения
к Пьемонту), сколько перспектива высадки гарибаль-
дийцев на континенте. Перспектива эта по мере очище-
ния острова от остатков бурбонских войск становилась
все реальнее. Кавура она тревожила чрезвычайно.
«Если Гарибальди перейдет на континент и завладе-
ет Неаполитанским королевством и его столицей, как
он это сделал на Сицилии,— откровенничал Кавур с
Нигрой,— он станет абсолютным хозяином положения.
Король Виктор Эммануил потеряет почти весь свой
престиж. Он станет в глазах огромного большинства
итальянцев не более чем другом Гарибальди. Возмож-
но, он и сохранит свою корону, но эта корона будет
сиять лишь отраженным светом». «Король не может
получить корону из рук Гарибальди». Опа будет «ка-
чаться па его голове»11. И как практический вывод из
сказанного: «Надо, чтобы правительство Неаполя пало
раньше, чем Гарибальди перейдет на континент, по край-
ней мере раньше, чем он станет его хозяином... Надо
вырвать у Гарибальди из рук руководство итальянским
движением... Это спасет нас от революции»12.
Кавур вел двойную, даже тройную игру. Стараясь
всеми правдами и неправдами удержать Гарибальди
от переправы на континент, он продолжал свои старые
попытки воздействовать на него (посоветовал, в част-
ности, Виктору Эммануилу написать Гарибальди, что
он не должен переправляться на материк), препятст-
вовал, хотя и не афишируя это, отправке новых экспе-
диций в помощь гарибальдийцам. Вел переговоры о
«союзе против революции» с приехавшей в Турин деле-
гацией Франческо II Бурбона и одновременно готовил
в Неаполе восстание, которое должно было свергнуть
Франческо до прихода в Неаполь гарибальдийцев и
таким образом «уменьшить влияние Гарибальди»,
И Это не значит, что Кавур бездействовал. Он пытался продви-
гать своих людей в правительство гарибальдийской диктату-
ры, содействовал возвращению на остров тех эмигрантов, ко-
торые, как он надеялся, будут ратовать за его политику. Их
тщательно отбирали, инструктировали (обычно это делал сам
Кавур), снабжали деньгами и перевозили на остров на ко-
раблях пьемонтского военного флота. Но это была, так сказать,
«игра по маленькой», в принципе проблему не решавшая.
72
Но воздействовать на Гарибальди не удавалось, а
заключить союз с Бурбонами Кавур, понимая, какое
возмущение это вызовет в стране, не решился, и орга-
низация восстания стала для него основным средствОхМ
борьбы с гарибальдийской «угрозой».
Еще в июле 1860 г. в Неаполь были посланы «дове-
ренные люди» Кавура с заданием организовать тахМ
«неаполитанское 27 апреля», т. е. «упорядоченную»
революцию по образцу революции 27 апреля 1859 г.
в Тоскане 13*
Сравнение с событиями 27 апреля 1859 г. было тогда
в большом ходу среди умеренных# Те немногие из
них, кто хотел «похвалить» гарибальдийцев, говорили,
что гарибальдийская революция «почти что равноцен-
на самой прекрасной революции нашего времени —
революции во Флоренции»14* Многие из тех, кто хотел
гарибальдийцев опорочить, писали, что не будь Южная
Италия ввергнута ими «в варварство», она совершила
бы революцию «упорядоченную и цивилизованную, по-
добную революциям в Центральной Италии»15. Надеясь
на «тосканский вариант» (и все-таки в глубине души
понимая опасность своего плана), Кавур и приступил
к подготовке восстания,
В конце июля пьемонтское военное судно, якобы
груженное продовольствием, доставило в Неаполь ящи-
ки с оружием. Его предполагалось в нужный момент
раздать «восставшему народу». На другом — тоже во-
енном — пьемонтском корабле прибыл батальон бер-
сальеров (стрелков), Они должны были, едва «вос-
стание вспыхнет», высадиться на сушу и поддержать
повстанцев, Было решено, что пьемонтское правитель-
ство, «узнав» о восстании, немедленно объявит о своем
протекторате над Неаполем и оккупирует этот город.
Но восстание не «вспыхнуло», «Мы подождем Гари-
бальди»,— отвечали неаполитанские противники Бур-
бонов на все предложения агентов Кавура восстать.
Гарибальди и его армия переправились на конти-
нент, в Калабрию, 19 августа 1860 г. Сделать это было
нелегко: у гарибальдийцев не хватало транспортных
средств, а в Мессинском проливе курсировали неаполи-
танские и пьемонтские военные корабли, Но гари-
бальдийцы переправились через пролив ночью, и тем-
нота позволила им ускользнуть от неаполитанцев.
А возглавлявший пьемонтский флот адмирал Персапо
получил от Кавура характерное для последнего ука-
ТЗ
зание: не помогать переправе и даже использовать все
окольные пути, чтобы мешать ей, но не выступать
против Гарибальди открыто. Адмирал усвоил урок, и,
когда одно из суденышек, на которых Гарибальди
разместил своих людей, перевернулось и стало тонуть,
находившийся поблизости пьемонтский корабль отве-
тил на обращенные к нему просьбы о помощи гробовым
молчанием 1в.
Слух о скором приходе Гарибальди, ожидание спа-
сения от нужды и голода, какое он несет с собой, уже
не одну неделю заставляли сильнее биться сердца неа-
политанской бедноты. В Калабрии была сосредоточена
довольно значительная бурбонская армия. Но слава
Гарибальди, обаяние его личности были так велики, что
уже после первых одержанных им в Калабрии побед
солдаты этой армии (в основном крестьянские сыновья)
стали с возгласом «Да здравствует Гарибальди!» бро-
сать оружие. Отпущенные на свободу, они кидались
целовать Гарибальди руки и ноги и расходились по
деревням, унося с собой чудесную весть об Освободи-
теле 8*, который идет спасти их от нужды и горя.
Армия Бурбонов распадалась на глазах, и путь Гари-
бальди к Неаполю — эти 300 миль, которые надо было
пройти по выжженной солнцем земле,— с первых же
дней превратился в подлинно триумфальное шествие.
Окрестная беднота стекалась отовсюду, чтобы взгля-
нуть на Гарибальди, коснуться его одежды, матери
протягивали к нему детей, прося благословить их.
На пути гарибальдийцев вспыхивали антибурбонские
восстания. В некоторых провинциях возникали вре-
менные правительства (из демократов). Они тут же
заявляли о подчинении Правительству революционной
диктатуры. Конец пути Гарибальди проехал с не-
сколькими адъютантами, далеко опередив свою ар-
мию, тщетно пытаясь уклониться от пол у божеских
почестей, какие оказывало ему население.
7 сентября 1860 г. Гарибальди, стоя в открытом
экипаже, восторженно приветствуемый народом, въе-
хал в Неаполь.
Это был триумф, какой мало кому выпадал на долю,
но в победной музыке этого триумфа очень скоро за-
3* Многие неаполитанские крестьяне и ремесленники верили,
что Гарибальди — Иисус Христос, а его офицеры — апо-
столы.
74
звучали мрачные ноты. Еще по пути в Неаполь Гари-
бальди объявил об отмене наиболее ненавистных бедно-
те налогов и вернул крестьянам Калабрии незадолго
до того отнятое у них право пользоваться некоторыми
общинными угодьями. Породив надежду, эти меры, как
и обещания крестьянам Сицилии, немало способство-
вали фантастической популярности Гарибальди и его
победам. И так же, как на Сицилии, в Неаполитанских
провинциях скоро и остро сказались недостаточность
и половинчатость этих обещаний и мер. Уже во второй
половине сентября захваты крестьянами общинных и
помещичьих земель приняли на континентальном юге
массовый характер, перерастая подчас в подлинные вос-
стания.
Случалось, что «мятежных» крестьян возглав-
ляли бурбонские офицеры и реакционное духовенство.
Некоторые крестьянские восстания поддерживали час-
ти бурбонской армии.
Насмерть перепуганные разгорающейся крестьян-
ской войной, неаполитанские помещики и буржуа то-
ропили присоединение Южной Италии к Пьемонту.
Они вели тайные переговоры с Кавуром и отправляли
Виктору Эммануилу петиции, в которых умоляли его
«восстановить порядок в государстве». Подписи под
такими петициями собирались, по свидетельству Крис-
пи, в провинциях и в Неаполе, на улицах и в кафе.
В самом гарибальдийском правительстве все явствен-
ней сказывались происки и влияние антигарибальдий-
ских, кавуристских элементов.
Вот в такое трудное для Гарибальди время и кинул
на стол свою козырную карту граф Кавур. Еще в
августе, видя, что восстание в Неаполе поднять не
удается, он задумался, как хотя бы помешать Гари-
бальди пойти на Рим и тем «приблизить революцию
к границам Пьемонта».
Не сумев опередить Гарибальди в Неаполе,— пи-
сал Кавур Нигре,— мы должны остановить его в Умб-
рии и Марке (Папская область). Там вспыхнет вос-
стание, и мы «во имя порядка и человечности» немед-
ленно введем туда свои войска 17.
Ла Фарине было поручено спешно «готовить рево-
люцию» в Умбрии и Марке (она свелась на деле к
нескольким небольшим разрозненным восстаниям), и
И сентября пьемонтское войско с Виктором Эммануи-
лом во главе вторглось в Папскую область и, обходя
75
Рим, все еще оккупированный французами, двинулось
На юг. Теперь многое зависело от Гарибальди. Он не
мог осуществить планы дальнейших походов, не сох-
ранив власть в Южной Италии. Но он мог удержать
власть на Юге, лишь вступив в прямую борьбу с пье-
монтской монархией и всей массой северной и юж-
ной буржуазии и обуржуазившегося дворянства, кото-
рые стояли за ее спиной, И это — не говоря уже о
группировавшихся вокруг Бурбонов силах феодаль-
ной реакции. Гарибальди мог рассчитывать на победу
в этой борьбе, лишь возглавив разгоравшуюся на Юге
крестьянскую революцию. Для этого надо было кон-
фисковать и передать крестьянам помещичьи земли.
Но, судя по дошедшим до нас его высказываниям и
письмам, мысль об этом даже и не пришла ему в голо-
ву. Он отступил (как он не раз говорил позднее) «перед
ужасами братоубийственной войны» (т. е, войны с пье-
монтской армией). И теперь ему только и оставалось,
что положиться на волю короля,
Отказавшись от немедленного похода на Рим, Гари-
бальди не имел более оснований откладывать присое-
динение освобожденных им земель к Пьемонту. 26 ок-
тября 1860 г. в Неаполитанских провинциях и на
Сицилии был проведен плебисцит по этому вопросу.
Население высказалось за присоединение — зажиточ-
ные люди потому, что видели в Пьемонте защиту от
революции, а городская и деревенская беднота —
в значительной мере потому, что присоединения хотел
Дон Пеппе (так звали в Наполетано Гарибальди).
Вскоре после этого чуть севернее Неаполя произош-
ла знаменитая встреча Гарибальди с Виктором Эмману-
илом. Внешне все выглядело очень эффектно, Гари-
бальди выехал навстречу королю во главе нескольких
сотен своих воинов в красных рубашках. Увидев
Виктора Эммануила, они воскликнули: «Да здравству-
ет король!» Виктор Эммануил протянул Гарибальди
руку, но был с ним холоден и сказал, что отныне Гари-
бальди и его волонтеры должны следовать за пьемонт-
ской армией. Гарибальди, рассчитывавший, что ему
оставят самостоятельность, как военачальнику, был
этим приказом короля, по свидетельству очевидцев,
очень удручен. Просьба Гарибальди оставить ему еще
на год управление освобожденными им землями также
была отклонена, и он, отказавшись от лицемерно пред-
ложенных ему званий и наград, возвратился на свою
76
каменистую Капреру (принадлежавший ему крохотный
островок близ Сардинии).
Борьба между Кавуром и Гарибальди окончилась
победой Кавура. «Речь идет не только о людях. Это две
системы противостоят одна другой. Гарибальди мечта-
ет о чем-то вроде народной диктатуры»18,— писал
Кавур, лишний раз подчеркивая принципиальный ха-
рактер этой борьбы.
Весной 1861 г. было официально объявлено о со-
здании Итальянского королевства (Венеция и Рим были
присоединены к нему в 1866 и 1870 гг.). Единая Италия
была создана, но власть в ней принадлежала блоку
крупных буржуа и крупных (в том числе и полуфео-
дальных) помещиков. Народным массам объединение
принесло лишь новые тяготы и налоги. В бывшем Неа-
политанском королевстве это еще в 1860 г. привело
к взрыву печально знаменитого итальянского «бри-
гандажа» (бандитизма). Три года разбойничьи шайки,
состоявшие из крестьян, обманутых в своих надеждах
на землю, грабили на больших дорогах, жгли поме-
щичьи усадьбы, терроризировали города. Пьемонтская
армия долго не могла с ними совладать. Лишь к концу
1863 г. Юг, залитый крестьянской кровью, был наконец
«замирен».
Но и в Центральной и Северной Италии было после
объединения неспокойно. Здесь учащались кровавые
стычки городской и деревенской бедноты с карабине-
рами и полицией, множились рабочие забастовки.
Итальянские демократы не могли не видеть, как
далеко Итальянское королевство от того смутного, но
прекрасного образа единой Италии, за которую они
столько лет боролись.
«Это не та Италия!»— в отчаянии восклицал Гари-
бальди. Мадзини говорил о разочаровании результа-
тами объединения почти теми же словами: «Нынешняя
Италия — это не та Италия, на которую мы надеялись,
которую предчувствовали...»; «Наше возрождение не
таково, каким мы его себе представляли»19.
Но почему так получилось? Почему итальянские
демократы, люди большой личной честности, самоот-
верженности, даже героизма, не сумели создать ту
Италию, о какой они мечтали и за какую отдавали
жизнь? Ответ на этот вопрос не прост и не однозначен,
В конечном счете и в общей форме он сводится к ука-
занию на отрыв мадзинистов (а именно они составляли
ГТ
в решающей второй трети XIX в. основной отряд италь-
янской демократии) от народных масс, в первую оче-
редь от крестьянства.
Не выдвинув аграрные лозунги, итальянские демо-
краты не использовали даже и такие, пусть второсте-
пенные, но все же не лишенные эффективности, рычаги
воздействия па крестьян, как антиналоговая пропа-
ганда, критика злоупотреблений властей и т. п. В этом
в значительной мере повинна концепция «первой иск-
ры», которая была для Мадзини и правоверных мадзи-
нистов своего рода догмой. Она приводила к тому, что
пропаганда в массах отодвигалась в их практической
деятельности на второй план и представлялась им
чем-то второстепенным и необязательным (ведь народ
все равно готов подняться на борьбу в любой момент
и т. п.). И эта же ставшая догмой концепция повинна
в том, что восстания, как правило, организовывались
мадзинистами в самые неподходящие моменты спада
революционной волны (когда наступал подъем, их не-
зачем было организовывать — они вспыхивали сами)
и были уже одним этим обречены па поражение. Но да-
же и в тех немногих случаях, когда демократы, как
в 1860 г., выступали в период революционного подъе-
ма, классовая ограниченность итальянской революци-
онной демократии делала ее союз с крестьянами внут-
ренне противоречивым и недолгим. А между тем и пер-
вые победы Гарибальди на Сицилии, и его триумфаль-
ный марш к Неаполю наглядно продемонстрирова-
ли, какой громадный революционный потенциал та-
ился в нищем и обездоленном итальянском кресть-
янстве,
Не сумев этот потенциал, за отдельными исключе-
ниями, использовать, демократы лишились массовой ба-
зы,— итальянский пролетариат, па который мадзи-
нисты пытались опереться, в те годы еще только за-
рождался, был немногочислен и незрел, Перетянуть
чашу весов на их сторону он пе мог,
Что же касается умеренных, то за ними стояли пе
только крупные буржуа и крупные либеральные по-
мещики, Непрекращающиеся неудачи мадзинистских
заговоров и восстаний оттолкнули к умеренным боль-
шую часть мелких и средних буржуа и либеральных
помещиков, а также значительную часть демократов,
разочаровавшихся в мадзипизме и не нашедших иной,
но демократический путь борьбы.
78
Нельзя также не отметить, что умеренным были
свойственны гибкость и учет конкретных обстоятельств,
какие отсутствовали у Мадзини и его последователей.
Сформировавшись как общенациональное движение к
середине 40-х годов, умеренные испробовали в последу-
ющие 15—20 лет самые различные пути и приемы борь-
бы за независимость Италии: и признание «законно-
сти» национально-освободительной революции, и став-
ку на «мирную революцию», и «заговоры при свете
дня», и усиленную дипломатическую активность, увен-
чавшуюся в 1859 г. совместной франко-пьемонтской
войной с Австрией. Мало того, боясь народных масс
и стремясь в то же время использовать их в своей
«игре», умеренные выработали свой особый тип «упо-
рядоченной» национально-освободительной револю-
ции, в которой народные массы поставлены под стро-
жайший контроль «верхов» и революционный процесс
насильственно прекращается немедленно по достиже-
нии целей, поставленных «верхами». В 1859 г. именно
такие «упорядоченные» революции помогли умеренным
свергнуть старые полуфеодальные и проавстрийские
режимы в государствах Центральной Италии. Мы пом-
ним, что умеренные всячески превозносили эти рево-
люции и в 1860 г. не раз ставили их в пример событиям
в Южной Италии. Эти последние, по словам Кавура,
должны были бы развиваться с той же умеренностью
и в том же «согласии душ», какие продемонстрировали
в 1859 г. «народы Тосканы и Эмилии»20.
А в марте 1861 г. Кавур в одной из последних
своих речей и вовсе заявил, что это «великие деяния»
1859 (а не 18601 — К. К.) года создали Италию
И все же, какими бы полными ни казались в 50-х —•
начале 60-х годов упадок и поражение демократов, но
именно в эти годы в их среде зарождаются силы и воз-
никают идеи, способные расчистить путь будущему,
«Лекарство» от социализма
и коммунизма
В первой трети XIX в. Франция «разливала» по всей
Европе, как писал В. И. Ленин х, идеи утопического
социализма. На рубеже 30—40-х годов началось про-
никновение идей утопического коммунизма в ряды про-
79
летариата западноевропейских стран, в первую оче-
редь той же Франции.
Это был еще «грубоватый, плохо отесанный, чисто
инстинктивный вид коммунизма...», Ему были свойст-
венны грубая уравнительность и аскетизм. Но он «на-
щупывал самое основное», и его главным требованием
была отмена права частной собственности и установле-
ние «общности имущества»2. Буржуа реагировали на
рост влияния коммунистических идей быстро. И в пер-
вой половине 40-х годов антикоммунистическая кампа-
ния, переплетаясь с теоретическими или псевдотеорети-
ческими спорами о коммунизме, уже шла полным хо-
дом в английской, французской, швейцарской, немец-
кой печати,
В отсталой Италии умеренные в 30-е годы XIX в.
еще считали социализм и коммунизм неопасными и да-
же «интересными».
Весной 1832 г* молодой Марко Мингетти приехал
в Париж,
Знакомясь с раритетами французской столицы, он
попросил сводить его на заседание сенсимонистской
«церкви», «О них (о сенсимонистах,— Я, Я.) так много
говорили, по-разному их оценивали,— вспоминал он
десятилетия спустя,— у меня они вызывали такое лю-
бопытство, что я захотел познакомиться с их учением
и отправился покупать их портреты.,.»3
Конечно, люди более опытные или более прозор-
ливые уже тогда понимали, что социализм это не про-
сто очередная мода, Камилло Кавур уже в 1835 г,
писал из Парижа, что «доктрины абсолютного равенст-
ва и социальной перестройки общества.,, в отдаленном
будущем могут стать опасными»4. А лидер тосканских
умеренных Дж. Каппони, описывая в том же году
срыв парижской полицией собрания сенсимонистов
(«четырех жандармов оказалось достаточно, чтобы их
разогнать»), добавлял, что «некоторые идеи сенсимони-
стов оживут в тот день, когда они примут менее абсурд-
ный характер», и поэтому надо изучать их книги \
С началом 40-х годов внимание к идеям социализма
возросло и в Италии, Многие умеренные видели в них
теперь составную часть рабочего (тогда говорили со-
циального) вопроса, т, е, вопроса о нужде промыш-
ленного пролетариата, его требованиях, ненависти к
фабрикантам и, конечно, о той угрозе для предприни-
мателей, какую эти требования и эта ненависть в себе
80
таят, Социальный вопрос уже не один год стоял на
«повестке дпя» в Западной Европе. Было ясно, что
с ходом промышленного развития он станет актуален
и для Италии.
Т. Мамиани едва ли не первым из умеренных загово-
рил об этом в печати. Живя в 30-е годы в изгнании в
Париже, он мог вплотную наблюдать развивавшиеся
во французском обществе процессы. «Это верно,— пи-
сал он в 1839 г.,— что французские пролетарии всю
свою жизнь страдают и сетуют на малую заботу о
них.., Верно и то, что они многочисленны и мужествен-
ны, а те, что в Париже и Лионе, невероятно смелы, го-
рячи и презирают смерть». Все же Мамиани считал, что
рабочие, не имея ни дисциплины, ни руководства, ни
четкой цели, не способны совершить революцию «глу-
бокую и длительную». Они могут лишь поднимать вос-
стания, Италии же, как он утверждал, рабочие волне-
ния не грозят вовсе... «В других странах плебс, лучше
зная свои права, чем обязанности, вызывает серьез-
ные опасения... но итальянцы не должны опасаться
бедных плебеев... если только они правильно поймут
их благородный нрав». И Мамиани обещал своим чита-
телям, «отбросив прочь утопии социалистов», наметить
«путь, идя которым, наш век может возродить низшие
классы»6. За этим следовал перечень реформ — отмена
пошлин и налогов, падающих на бедноту, пересмотр
в интересах трудящихся, но «в границах справедливо-
го» законов о договорах между землевладельцем и ко-
лоном, фабрикантом и рабочим. Особо рекомендова-
лось усилить и расширить благотворительность —
государственную, общественную, частную: открывать
новые госпитали, детские приюты, убежища для ин-
валидов и т. д. Наиболее интересна, однако, включен-
ная в статью «Хартия прав и обязанностей» народа,
В ней утверждалась обязанность работника быть скром-
ным в желаниях, дисциплинированным и послушным
и его право получить образование, которое научит
его при отсутствии материальных благ довольство-
ваться семейными радостями и радостями дружбы,
В статье излагались и некоторые весьма популярные
в те годы среди утопических социалистов положения:
такие, как право на труд (Мамиани формулировал его
как право рабочих зарабатывать каждодневное пропи-
тание, пе боясь безработицы и без лишних терзаний
души и тела), Было также обращенное к итальянским
81
правительствам требование открыть общественные ма-
стерские для безработных.
Однако, подхватывая отдельные требования утопи-
ческого социализма, Мамиани при этом указывал, что
для их осуществления нет нужды ниспровергать сущест-
вующий социальный уклад, не нужно даже учреждать
республику. Необходимы лишь добрая воля и рвение
высших классов, которые должны помнить, что они
«Богом и природой созданы покровителями и опекуна-
ми бедноты»7. Требования утопических социалистов те-
ряли в интерпретации Мамиани социалистическую ок-
раску и представали перед читателями в облике требо-
ваний даже не буржуазно-демократических, а буржуаз-
но-либеральных .
О возрастающем внимании к идеям социализма
и коммунизма свидетельствуют и работы Бальбо и
Джоберти первой половины 40-х годов.
Ч. Бальбо из всех лидеров умеренных был настроен
наиболее консервативно. О социализме и коммунизме
он отзывался с подчеркнутым пренебрежением. «Редки
ряды этих бедных сенсимонистов и фурьеристов! Гово-
рить о них значило бы заставлять читателя даром тра-
тить время». Или же, срываясь чуть ли не на открытую
брань, писал о «социализмах и коммунизмах», что это
«варварские идеи, выраженные в варварских словах».
Все же «варварские идеи» его тревожили. Он ищет
«противоядие» от них и от социального вопроса в целом
и приходит к выводу, что «христианское милосердие
(т. е. благотворительность.— К. К.) — вот предпосыл-
ка максимального сближения классов и вероятное раз-
решение экономических проблем»8.
В, Джоберти был — как мы опять-таки могли убе-
диться — человеком иного, чем Бальбо, склада. Его
сочувствие страданиям народных масс было неподдель-
но. Конечно, и у него можно обнаружить замечания
о «безумствах» сенсимонистов. Но в его работах мы
находим и строки в защиту коммунизма (на что вряд
ли кто-либо другой из умеренных был способен). «Ком-
мунисты,— писал он в 1845 г.— при всем своем без-
рассудстве — достойном, конечно, самого сурового
осуждения — не являются все же врагами всякого по-
рядка и присяжными ненавистниками всякой религии
и не ставят целью превратить человека в животное»9.
«Большая часть нужды, угнетающей трудящиеся
классы,— утверждает Джоберти в своей знаменитой
82
работе «О духовном и гражданском первенстве италь-
янцев»,— возникает от невежества и плохих законов
о труде и распределении собственности. В том, что
сегодня многие говорят в связи с двумя этими вопро-
сами, не все золото, но среди ошибок и химер встре-
чаются и разумные мысли». Чтобы «морально улучшить
людей из низших классов, надо сделать их жизнь более
терпимой, выполняя по отношению к ним свой долг
сострадания и благотворительности»10.
В 1846 г. старший брат К. Кавура, Густаво, высту-
пил в печати со статьей, озаглавленной «Об идеях
коммунизма и о том, как бороться с их распростране-
нием». Коммунизм и социализм, писал Г. Кавур, ста-
вят перед нами «огромной трудности моральную проб-
лему: из какого разумного принципа должны мы исхо-
дить в случае конфликта между правом собственности
и естественным правом всякого человека на жизнь».
Он был сыном своего класса, своей среды, и ему потре-
бовалась, вероятно, определенная моральная и интел-
лектуальная смелость, чтобы признать, что всякое пра-
во относительно и право на жизнь — пусть даже только
в некоторых случаях и в определенных границах —
является «высшим правом личности». Это — «право
высшего порядка», и право собственности должно от-
ступить перед ним на второй план п.
Однако, признав это теоретически, Г. Кавур в рас-
терянности остановился перед практическими вывода-
ми, которые из такого признания следовали. Имеет ли
право голодающий бенгалец похитить блюдо с едой
со стола, на котором сервирован завтрак английского
офицера? А если имеет, то как установить здесь предел
дозволенного? Надо ли посадить на урезанный рацион
всех англичан в Бенгалии? Но ведь тогда никто из
них не захочет служить в этой стране! И если, «с точки
зрения индивидуальной и субъективной, всякий про-
свещенный человек оправдает бенгальца, то, став судь-
ей и оценивая события с точки зрения общества, он
должен будет оправдать офицера, который защитит
свой шкафчик с провизией, даже и проломив, если
потребуется, череп голодному грабителю»12,
И Г. Кавур, точно забыв собственные слова о праве
на жизнь как о праве высшего порядка, множит при-
меры столкновений «двух прав»: крестьянин, который,
несмотря на запрет феодала, убил зайца, чтобы накор-
мить свою голодную семью, замерзающий человек, при-
83
своивший старое пальто богача, и т, п. И еще долго
сталкивает доводы и контрдоводы, пока не приходит
наконец к выводу, что до тех пор, пока человеческое
общество не будет полностью перестроено и пока в нем
существуют богатые и бедные, столкновения между
правом собственности и правом на жизнь неизбежны.
Надо лишь стараться ослабить и сделать более ред-
кими «эти ужасные коллизии... в ходе которых собст-
венность теряет свой священный характер бесспорного
закона и предстает перед нами всего лишь как факт,
гарантированный материальной силой»13.
Установив это, автор сравнительно быстро выходит
на «финишную прямую» и декларирует, что распро-
странению коммунистических идей способствует вза-
имная отчужденность «классов людей, живущих в до-
статке, и тех, кто в поте лица зарабатывает свой хлеб».
Они редко встречаются и беседуют друг с другом —
хозяин и его работник. Глухая вражда, возникающая
между ними, способствует проникновению в народные
массы коммунизма. Бороться с этим надо, добиваясь
с помощью благотворительности сближения классов.
«Богач, привыкший протягивать беднякам руку помо-
щи и смотреть на себя как на их покровителя,не увидит
в них варваров, которых надо презирать и опасать-
ся... А бедняк, ощутивший доброжелательность бога-
тых..» и нашедший в них в минуту крайней нужды вто-
рое провидение, не отвергнет их покровительство и не
будет негодовать, видя, что богатые пользуются благо-
получием, которое он не может с ними разделить»14.
Так, идя различными путями и приводя каждый
свои доводы, очень не похожие друг на друга люди
(но все они — умеренные!) пришли к общему выводу
о благотворительности — государственной, общест-
венной, частной — как о лучшем (или одном из луч-
ших) средств для борьбы с идеями коммунизма и со-
циализма.
Мы можем причислить к ним и молодого Камилло
Кавура. В обществе, «каким его стремится создать ход
вещей,— писал он в 1836 г.,— связь, создаваемая бла-
готворительностью..» будет, возможно, единственной
связью, объединяющей людей разных классов...». И по-
яснял: «...без благотворительности несчастные классы
не подчинились бы мирно своей судьбе». А о статье
брата К. Кавур в 1846 г. писал, что она содержит идеи,
«глубокие и новые»16.
84
Весной 1848 г, весть о февральской революции во
Франции произвела на итальянских буржуа и поме-
щиков, и на либералов в том числе, впечатление не
просто сильное, но ошеломляющее. «Удар молнии,
сверкнувшей средь ясного неба, вызывает обычно по-
добный эффект»,— читаем мы в одном из писем тех
дней1в. Право на труд! Люксембургская комиссия!
Создание национальных мастерских! Этого оказалось
достаточно, чтобы умеренные увидели в победе февраль-
ской революции «победу плебса», в социальных инсти-
тутах, которыми под давлением масс была обставлена
буржуазно-демократическая февральская республика,
угрозу низвержения капитализма и победы социализма
не только во Франции, но и в Италии, И ими овладел
страх»
К, Кавур четко выразил их общие думы и чувства»
«Это не угроза республики и демократии нас пугает,—
писал он 6 марта 1848 г,,— это призрак коммунизма
наполняет наши души сомнениями и подозрениями».
Это «широко распространенное опасение, что нынеш-
няя революция во Франции не только установит новые
политические порядки, но приведет также к переменам
в социальном строе»17»
Уже в первой половине марта 1848 г» Кавур и
Мамиани выступили в печати с развернутой критикой
социализма и коммунизма. Мы видели, что Мамиани
и в 1839 г» не отвергал требований права на труд и
создания национальных (он называл их общественны-
ми) мастерских. Он только по-своему, по-либерально-
му, их истолковывал» Он не выступал против них
открыто и теперь, но обусловливал возможность их
реализации таким количеством условий и оговорок..»
Конечно, писал он, рабочий, который хочет трудить-
ся, не должен оставаться без средств к жизни, Иметь
их — его право, столь неоспоримое, что, когда ви-
дишь обратное, душа исполняется негодованием. Но, с
другой стороны, трудности, неизбежные при попытке
удовлетворить права и требования рабочих, огромны
и ужасны,., Да и вообще, «когда па одной стороне
капитал и талант», а на другой —«только руки», то
«никакой закон, никакое средство пе смогут устранить
антагонизм между этими двумя сторонами»» И непо-
средственно вслед за этим; «Да будет угодно Богу
85
уййчтожить противоречия в человеческом обществе».
Но «бывают антагонизмы, необходимые и неустрани-
мые, коренящиеся в самой сущности человека. Да и что
за жизнь без контрастов! Кажется, устрани их, и пре-
кратится всякое развитие!»18. Вытекающий из этих
рассуждений вывод о вечности и плодотворности клас-
совых противоречий (а значит, и классовой эксплуа-
тации) читателю представлялось сделать самому, Ав-
тор подводил его к этому вплотную.
Не выступает Мамиани в марте 1848 г, открыто и
против национальных мастерских, декрет о создании
которых «столь поспешно», по его мнению, издан во
Франции. Но если у Луи Блана (с чьим именем связано
создание национальных мастерских во Франции) эти
последние должны, конкурируя с частными предприя-
тиями, постепенно их вытеснять, то Мамиани утвержд' -
ет, что национальные мастерские должны давать рабо-
ту лишь тем, кто не может получить ее на частных
предприятиях, Они не должны платить рабочим боль-
ше, чем частные предприятия, вообще ни в чем не
должны стеснять работу частной промышленности и
могут существовать лишь как «добавление» к ней, «по-
лучая от нее свои границы и меру»19*
Наш автор озабочен, однако, не только «социали-
стическими» декретами Временного правительства
Франции. Коммунисты, как он уверяет, его не стра-
шат. Их призывы к общности имущества не вытекают
из предшествующей истории человечества и не соот-
ветствуют внутренней сущности вещей, Они не смогут
повести за собой французских рабочих! Что касается
социалистов, то в их книгах много слов, но мало со-
держания. Они рисуют «живые картины страдания пле-
беев», но указывают ли они простолюдинам «прямой
и мирный путь от бедности к зажиточности, от страда-
ний к благоденствию?» Нет, они либо вовсе молчат об
этом пути, либо предлагают «такое возмездие и такое
сведение счетов, в возможность которых не верят и
сами». «Я убежден,— продолжает Мамиани,— что, хо-
тя среди членов Временного правительства и есть фи-
лософы-социалисты, им не придет в голову провести
в жизнь странную доктрину организации труда, о кото-
рой столько твердит их печать», и реализовать «уто-
пии сенсимонизма и республики Икария»20.
И все же Мамиани не может скрыть тревоги. Как и
всякого либерала, его тревожат настроение и поведе-
86
ние масс: «Во Франции все становится достоянием
простонародья... громкие слова: право на труд, орга-
низация труда не адресованы глухим. ,,Мелкий люд”
их подхватывает и делает своими». Он потребует ис-
полнения обещаний, и тогда для Франции начнется
новая полоса рабочих волнений и восстаний! Времен-
ное правительство может избежать их, лишь немедлен-
но занявшись перевоспитанием масс, утверждает Ма-
миани. Но он предвидит для Франции и международ-
ные осложнения. Следуя схеме, по которой развива-
лись события в конце XVIII в., он пишет, что не мо-
жет существовать в такой большой и влиятельной стра-
не, как Франция, правительство, «по самой природе
своей такое привлекательное, и дорогое простолюди-
нам, и вызывающее их зависть», без того, чтобы пра-
вительства других стран не пошли на него войной 21*
Но, конечно, больше всего Мамиани тревожит воз-
можное влияние французских событий на его родину,
«Нельзя также рассчитывать,— осторожно пишет он,—
что нынешняя революция во Франции не закинет мрач-
ные семена раздора и в Италию. Ныне скрытые и без-
действенные, они не теряют все же возможность про-
расти»22, В этом последнем замечании и заключается
основной «нерв» его рассуждений.
К. Кавур в марте 1848 г. посвятил анализу идей
социализма и коммунизма две статьи. «Я не претендую
на то, чтобы решить великую проблему организации
труда* Я убежден, что это решение скрыто в тайнах
будущего,— писал он в частном письме. Но я думаю,
что можно уже сейчас определить направление, каким
надо следовать, чтобы к этому решению прийти»23.
Направление, которое Кавур искал, не должно бы-
ло, однако, выводить за пределы капиталистического
общества, а его анализ идей социализма и коммунизма
был призван доказать их экономическую несостоятель-
ность* Первая статья, опубликованная 11 марта, была
посвящена распределению богатства, произведенного
в сельском хозяйстве и промышленности, между нани-
мателями и работниками 2Ч
Ход рассуждений Кавура в этой статье был таков:
социалисты, стремясь уничтожить нужду, хотят изме-
нить самый принцип распределения богатства и готовы
уравнять доли рабочих и владельцев земли, капиталов,
машин. Однако благосостояние народа зависит не толь-
ко от распределения, но и от производства богатства.
87
Последнее должно расти в соответствии с ростом насе-
ления и нуждается для этого в постоянном притоке
новых капиталов. Капиталы же возникают в резуль-
тате личных сбережений предпринимателя, тех жертв,
на какие предприниматель и его семья идут, ограничи-
вая ради будущих благ свое потребление.
Подобное «объяснение» происхождения капитала
сбрасывает со счета эксплуатацию рабочих капита-
листами и весьма^ конечно, для последних удобно.
Оно не было личным изобретением Кавура. «Теория
воздержания»-— детище вульгарной политической эко-
номии 30—40-х годов XIX в. К. Маркс высмеял эту
теорию^ написав, что согласно ей «мир живет лишь бла-
годаря самоистязаниям капиталиста», который «гра-
бит свою собственную плоть, когда..» ^ссужает (!)
рабочему орудия производства’\..»25.
Кавур объявлял эту теорию «непреложной истиной»
и утверждалf что только она может служить четким
критерием для решения вопроса о распределении бо-
гатства. И он действительно делал из «теории воздер-
жания» нужный ему вывод, что «всякое покушение
на право собственности предпринимателя, всякое^
даже самое мелкое, ограничение этого права окажется
вредным для общества». Предприниматели не захотят
более приносить жертвы во имя создания новых капи-
талов. Приток последних в сельское хозяйство и про-
мышленность прекратится. Экономическая жизнь
страны захиреет. И «если бы даже удалось без социаль-
ных потрясений и революций заменить нынешний спо-
соб распределения богатств другим, более совершенным,
но нарушающим принцип частной собственности... то
эта замена оказалась бы в конце концов вредна не толь-
ко для богатых^ но и для бедных. Возможно, равенство
(экономическое,— К. /Г.) и было бы достигнуто, но
это было бы равенство нужды»26.
Кавур внал, однако, что «некоторые социалисты»
(по крайней мере те из них, кто, писал он,— «хочет
привести свою декламацию в стройную систему») счи-
тают, что в будущем созданием новых капиталов зай-
мется государство. Оно будет изымать у предпринима-
телей львиную долю прибылей и направлять их в про-
мышленность и сельское хозяйство. Эти социалисты
полагают также, что государство будет непосредственно
вмешиваться и в другие операции промышленности^
сельского хозяйствад торговли.
88
Подобная перспектива вызывала нескрываемое раз-»
дражение Кавура. «Это абсурдно и смешно, как аб-
сурдны и смешны были и остаются все учения Сен-Си-
мона и Фурье!— в сердцах восклицал он,— Эти стран-
ные теории нарушают свободу личности! Они дают об-
ществу неограниченную власть и превращают челове-
ка в машину! Мы не думаем, что их можно осущест-
вить!» И снова, как рефрен (а точнее, лейтмотив)
статьи: «Всякий поступок, всякое действие, даже и на-
правленное к благой цели, если оно хоть в малейшей
степени нарушает право собственности, может привести
лишь к самым мрачным последствиям»27,
Вторая статья Кавура была опубликована 17 мар-
та и посвящена проблеме организации труда 88. Он ста-
вил перед читателем Три вопроса: Должно ли прави-
тельство обеспечивать работой всех желающих? Мо-
жет ли оно справедливо и с пользой для дела
вмешиваться в отношения рабочих с предпринимате-
лем? Можно ли установить на новых принципах и на бо-
лее справедливой основе распределение богатств меж-
ду капиталистом и рабочим, дав последнему право
участия в прибылях? Ответив на эти три важнейших
вопроса, считает Кавур, можно преодолеть, хотя бы
частично, трудности животрепещущей проблемы ор-
ганизации труда.
Понимать право на труд как право на работу по
специальности, приступает он к ответу на первый
вопрос, значило бы прийти к абсурду, ибо в этом слу-
чае производство отдельных отраслей промышленности
регулировалось бы не спросом на товары, а наличием
рабочих рук! Правда, более умеренные социалисты со-
гласились бы, вероятно, чтобы государственные мас-
терские давали работу безработным лишь на время
кризиса. Но тогда в остальное время эти мастерские
будут простаивать и приносить убытки! И не будет ли
для правительства в этом случае выгоднее выплачи-
вать безработным пособие?
Сведя таким образом право на труд к праву на по-
собие, Кавур получает возможность поставить знак
равенства между правом на труд (он, правда, оговари-
вается —«в его урезанном виде») и государственной
благотворительностью, которая «одна только и может,
отняв у коммунизма его самые сильные аргументы...
спасти общество от бед, которые ему угрожают»29*
89
Кавур не собирался закончить на этом анализ идей
социализма и коммунизма. Направление^ которым сле-
довало идти, разрешая проблему организации трудаf
им не было найдено, и ответил он лишь на один из трех
вопросов, которые объявил важнейшими. Но события
перехлестнули его замыслы. В Италии все ярче разго-
ралась национально-освободительная антифеодальная
революция. Умеренным не удалось удержать события
в рамках мирной борьбы за реформы. Вспыхнуло и по-
бедило народное восстание в Милане, Началась война
с Австрией,
«Я стал было рассматривать в моей газете вопрос
о коммунизме. Война вынуждает меня оставить эту ра-
боту. Сейчас никто не обратит внимания на мой эконо-
мический труд»х— писал Кавур одному из своих кор-
респондентов 80<
Но дело было не только в войне. Противоречия меж-
ду пролетариатом и буржуазией во Франции обостря-
лись все сильнее, и по мере того, как это происходило,
Кавуру становилось все труднее выдерживать внешне
спокойный, объективный тон изложения. Статьи о
французской революции, опубликованные им в апре-
ле — июне 1848 г., заполнены все более злобными вы-
падами против социалистов и их намерения создать
во Франции правительство, которое «ограбит состоя-
тельные и богатые классы» и «установит в Париже цар-
ство социального равенства,, террор и гильотину»31*
♦ ♦ ♦
Весной и летом 1848 г. тема «социального характера»
французских событий и возможного влияния их на
Италию неоднократно повторялась, варьировалась,
развивалась в частной переписке, в выступлениях
и статьях итальянских умеренных. Делалось это от-
части под влиянием статей Кавура и Мамиани и в зна-
чительной степени по подсказке окружающей дейст-
вительности. Взывая к христианскому милосердию
и христианской благотворительности, либералы ука-
зывали, что людей из народа надо учить «умеренности
и послушанию». («Образование делает ненужным кар-
течь и расстрелы. Оно... экономит картечь»,— с при-
сущим ему подчас цинизмом писал М, Д’Адзелио.)
Они много и горько жаловались, что «времена трудны»^
«политические реформы во Франции связаны (и даже
излишне крепко) с идеями социальных реформ»4 мрач-
W
но предрекали, что, если не будет найден «упорядочен-
ный способ перераспределения личного и обществен-
ного богатства, простолюдины перераспределят его
сами — беспорядочно и силой». Некоторые и вовсе
заявляли, что «пропасть... разверзшуюся в Париже,
заполнить ничем нельзя»32.
«Есть вопрос, который встает сегодня во всех стра-
нах Европы,— заявил на заседании ассамблеи (пар-
ламента) Папской области один из умеренных депу-
татов,— это вопрос о социальных реформах, которые
должны преградить путь революции... Страна, с ко-
торой мы соседствуем (Франция.— К. К.), не удосу-
жилась за 32 года конституционного правления занять-
ся положением мелкого люда. Социальная революция
в этой стране... показала, какую ошибку совершили ее
правители, позабыв о низших классах». «В Италии,—
продолжал оратор,— низшие классы также взывают
о помощи и положение их властно требует реформ?
если только мы не хотим быть ввергнуты вместе со
всей остальной Европой в самую роковую и самую
страшную из всех революций»33.
«Общественное движение в Европе пошло по ново-
му пути,— подхватил эти слова другой депутат, тоже
умеренный.— Оно теряет свой политический характер
и становится социальным. Такое движение уже налицо
в Англии. Оно стремительно развивается во Франции...
И мы не можем с уверенностью сказать, что следов
его нет и у нас». Перечислив спешно необходимые,
по его мнению, реформы (бесплатное образование для
людей из народа, создание сети кредитных учреждений,
которая помогла бы честному работнику скопить не-
большой капитал и подняться по общественной лест-
нице, и т. п.), оратор заключал: «...это лучшее, что мы
можем для них (людей из народа.— Я. К.) сделать.
Если, конечно, не исходить из утопий, которые за-
хлестнули и испортили общество соседней страны».
«У нас нет многочисленного класса рабочих, как в дру-
гих странах, но у нас есть многочисленный класс
крестьян»,— напомнил, выступая, третий...34
Дискуссия по социальному вопросу, отражая на-
строения умеренных не одной только Папской области,
длилась в римской ассамблее несколько дней. Ее участ-
ники порицали «близорукость» итальянских монархов,
не заметивших вовремя класс, который может их сверг-
нут^ и успокаивали себя тем, что Италия еще не на-
91
ходится «в таком трудном положении,, как Франция,
и нож еще не приставлен к ее горлу»35.
Министр внутренних дел сформированного в годы
революции либерального правительства Папской об-
ласти, знакомый нам Т. Мамиани, выступив в ассамб-
лее в последний день дискуссии, сказал, что идеи ком-
мунизма не опасны для Италии, и под бурные апло-
дисменты аудитории объявил о намерении папского
правительства создать специальное министерство бла-
готворительности и народного образования 3\
Надо сказать, это был излюбленный прием умерен-
ных — успокаивать себя и других, доказывая «невоз-
можность» в Италии того, чего они особенно опасались.
Так «доказывали» они невозможность в Италии яко-
бинской диктатуры (страх перед которой не оставлял
их даже и в 1848 г.), невозможность на полуострове
революции демократической, республиканской, со-
циальной, Так после февраля 1848 г. иные из умерен-
ных принялись «доказывать», что идеи социализма
и коммунизма не опасны для Италии, При этом они
ссылались на здравый смысл итальянского народа,
на его веру в вознаграждение на том свете и даже...
на мягкий итальянский климат. «У нас.,, мало нужды,
да и нужда, которая греется на солнышке, не так
яростна, как нужда мансард»,— писал М. Д’Ад-
зелио 37*
В пестром этом ворохе доказательств было одно,
к которому стоит приглядеться внимательней, «Я ут-
верждаю, не колеблясь, что нет никаких оснований
опасаться коммунизма в Тоскане. Там, где добрая
треть населения владеет собственностью, а другая
треть участвует во владении собственностью, там я
не верю в возможность коммунизма»,— писал еще
в 1847 г. Дж, Каппони 38а Теми, кто «участвует во вла-
дении собственностью», он называл безземельных
крестьян, арендующих помещичьи земли на основе
полуфеодальной испольщины.
«Эта язва — коммунизм,— не замедлил подхватить
мысль Каппони Риказоли,— возникает в результате
социального угнетения, которого нет в Тоскане»39.
В 1848 г. единомышленники Каппони и Риказоли
повторяли и варьировали эти высказывания лидеров
неоднократно. Они уверяли, что тосканские крестьяне,
«разделяя урожай о хозяином, чувствуют себя напо-
ловину землевладельцами», что испольщина — это
92
«почти собственность». Уверяли, что крестьяне Тоска-
ны могут считать себя «почти совладельцами» помещи-
ков. «Они наслаждаются теми же благами, что и собст-
венник земли», и поэтому «в Тоскане нет почвы, кото-
рую некоторые странные теории находят по ту сторону
Альп»40.
Так, в трактовке тосканских умеренных полуфео-
дальная испольщина превращалась «почти в собствен-
ность»,; а полуголодный испольщик, вынужденный
отдавать помещику половину урожая, наслаждался
теми же благами, что и владелец земли!*
Подобные «превращения» не должны удивлять.
В той или иной степени их практикуют либералы всех
стран. Интересна надежда тосканских умеренных
«спастись» от коммунизма, противопоставив ему капи-
талистические порядки — в данном случае мелкую
земельную собственность (за которую и выдавали полу-
феодальную испольщину) *
Но даже и те, кто утверждал невозможность ком-
мунизма и социализма в Италии, отнюдь не чувство-
вали себя в безопасности. «Что пользы от того, что
в Италии нет причин для беспорядков, если идеи, воз-
никшие в других странах, могут проникнуть в италь-
янские государства!»— восклицал один из умеренных
той же Тосканы. А министр торговли и сельского хо-
зяйства Папской области возносил благодарение Богу
за то, что в Италии нет предпосылок для возникнове-
ния «опасных утопий, как во Франции», и тут же добав-
лял, что от этих утопий, «как от всякой заразной бо-
лезни, можно обезопаситься, лишь с неусыпным вни-
♦ О том, что это были за блага, мы узнаём из лекции Каппони
в Тосканской академии. «Пища испольщика,— говорил он,
— здоровая, хотя и скромная. Хлеб во многих провинциях
выпекается из муки, в которой к ячменю, ржи и кукурузе
примешано немного пшеницы. Кроме хлеба, основной продукт
питания крестьян составляют бобы. Вина крестьяне пьют
мало. Мясо более зажиточные из них покупают раз в неделю.
Остальные довольствуются куском солонины. На праздники
обычно покупают вместо мяса сушеную треску: она дешевле
и ее можно за меньшие деньги приобрести больше... Так что
половины урожая может им хватить» (Capponi М. G. Sfcritti edi-
tiedinediti. Firenze, 1877. Vol. 1. P. 395—396). Стоит добавить,
что договор с «совладельцем» заключался всего на один год
и это давало помещику чуть ли не феодальную власть над
крестьянами. Тот же Каппони рассказывает, что, регулируя
число людей в поместье, помещик, случалось, запрещал ис-
польщику жениться (Ibid. Р. 399).
93
манием следя1 не появились ли самые малые ее сим-
птомы»41.
Большинство же итальянских буржуа и помещиков,,
не веря успокоительным заверениям лидеров, и вовсе
пребывали в неизбывном страхе. В Южной Италии
в 1848 г. этот страх переходил в панику. Здесь отряды
крестьян,; вооруженных пиками, мотыгами,, старин-
ными аркебузами, весной и летом 1848 г. захватывали
и делили помещичьи владения. Помещики в ужасе
писали своим родным об убытках, какие чинят им
«эти разбойники — коммунисты», и обращались к па-
лате депутатов с истерическими призывами «обуздать»
нарушения права собственности, происходящие под воз-
действием «мятежных идей коммунизма»42. Этот же
страх перед «призраком коммунизма» побудил барона
Вентуру заявить в ассамблее Сицилии, что от закона
об избирательном праве, который обсуждала в те дни
ассамблея (закона весьма умеренного, ибо по нему
права голоса лишались все неграмотные, т. е. основ-
ная масса городской бедноты и крестьянства)^ идет
«прямой путь к коммунизму». «Вы призовете в парла-
мент сапожника,; пролетария, крестьянина... Поду-
майте, господа, что произойдет, если, на наше несчастье,
самый низший,; самый нуждающийся класс народа
поймет, что может дать ему право голоса. Они прове-
дут в палату таких же бедняков, как они сами. Волне-
ния станут неизбежны. Социальный уклад будет опро-
кинут»43.
Но и в тех частях полуострова, где социальные про-
тиворечия не были так обострены, как на юге, перепу-
ганные собственники усматривали коммунизм в любом
проявлении недовольства народных масс. В Лом-
бардии — в волнении колонов провинции Бриапцав
требующих уменьшить непомерную арендную плату^
которую взимали с них землевладельцы; в Пьемонте —
в забастовке типографских рабочих Генуи, одной
из первых^ если не вовсе первой забастовке в коро-
левстве 4\
Даже в герцогстве Тосканском, которому, по уве-
рениям умеренных, коммунизм не угрожал, страх
перед его тенью побуждал их подчас отказываться
от антифеодальных реформ. Так было, в частности,
когда тосканская ассамблея обсуждала вопрос об от-
мене арендной платы за обрабатываемые крестьянами
церковные земли, «Вы знаетех господа^— заявил тогда
94
один из депутатов,— что в стране, Италии соседней,
на частную собственность, этот священный оплот сво-
бодной и упорядоченной жизни, клевещут в книгах,
подымают против нее, хотя и безуспешно, яростные
восстания (намек на июньские бои 1848 г>— К. К.).
Это обязывает нас остерегаться всего, что может хотя
бы отдаленно походить на посягательство на законно
приобретенную собственность. Я прекрасно понимаю,
что существует различие между собственностью част-
ных лиц и собственностью церкви^ но софизмы социа-
листов... могут навести на мысль, что мы, покушаясь
на церковные земли, считаем возможным ликвидиро-
вать собственность вообще». В решении, принятом ас-
самблеей, говорилось, что «собственность церкви долж-
но уважать» и что сейчас «неподходящий момент для
отмены арендной платы за церковные земли»45.
Схожие речи раздавались и в Риме на заседании
парламентской комиссии, обсуждавшей вопрос даже
не о ликвидации майоратов, а всего лишь о некоторых
льготах младшим сыновьям владельца имения. Раздел
больших родовых поместий, утверждали некоторые
члены комиссии, был бы полезен для экономического
развития нашего государства, но он был бы несправед-
лив, «как несправедлив и абсурден и сам коммунизм».
Вопрос был вынесен на пленарное заседание ассамблеи,
и один из депутатов, выступая в прениях, заявил, что
меры в защиту младших сыновей были бы «произволом,
попирающим право собственности, и осуществили бы
идеи аграрного закона и всеми ненавидимых комму-
нистов»46.
Остерегаясь всего, что могло хоть в какой-то мере
нарушить право собственности, умеренные в то же вре-
мя усиленно утверждали это право с парламентской
трибуны. Читая отчеты заседаний итальянских ассамб-
лей 1848—4849 гг., можно без труда набрать целый
букет высказываний на эту тему. В него войдут и вос-
хваление частной собственности как основы, на которой
зиждется человеческое общество, и утверждения, что
часть человечества владеет собственностью во имя все-
го человечества и что «сказать собственник — все рав-
но, что сказать интеллигентный, трудолюбивый чело-
век, экономный и честный отец семейства». Некоторые
высказывания умеренных о собственности звучат по
меньшей мере пикантно в устах людей, объявивших,
как то сделали умеренные^ борьбу за свободу и неза-
95
висимость Италии своей основной задачей: «Собствен-
ность не менее священна, чем свобода родины». Или:
«После жизни и чести нашей, мы более всего хотим ви-
деть собственность неприкосновенной»47*
О социализме и коммунизме авторы подобных вы-
сказываний обычно открыто не упоминали, возможно,;
в суеверной надежде, что «некоторые роковые теории
которые стучатся нынче в дома богачей», останутся,
если на них не реагировать, «смирно ожидать у вхо-
да»48. Такая же скрытая полемика с коммунизмом шла
в ассамблеях и по вопросу об экономическом равенст-
ве (оно объявлялось противоречащим не только чело-
веческой натуре, но и «воле провидения»), и по неко-
торым другим вопросам.
♦ ♦ $
Поражение парижских рабочих в йюньских боях
1848 г. не принесло умеренным спокойствия. Их лиде-
ры по-своему поняли значение случившегося, и Кавур
уже 30 июня писал, что в июньские дни во француз-
ской столице «речь шла о спасении социального укла-
да от полного уничтожения, о том, чтобы сохранить
неприкосновенными священные принципы семьи и
собственности, которым угрожали социализм и анар-
хия». И, торжествуя, поздравлял французскую «пар-
тию порядка» с победой, которая призвана спасти со-
временную цивилизацию от нового нашествия варва-
ров, т. е. рабочих 49.
Однако чаши весов во Франции перестали колебать-
ся не сразу. Реакция победила, но какое-то время по-
ложение еще казалось неопределенным. Французские
рабочие, которых июньские дни отбросили «на задний
план революционной сцены», не мирились со своим
поражением. Они снова и снова пытались «пробиться
вперед»50, и каждая такая попытка вызывала у бур-
жуа и помещиков Италии (как и всей Европы) новую
волну тревоги, страхов, подозрения.
Так, Кавур, в конце июня 1848 г. настроенный
весьма радужно, в октябре того же года допускал, что
для окончательной победы над французскими рабочи-
ми, возможно, потребуется «вторая битва на улицах
Парижа». В декабре он считал, что «социальный поря-
док спасен во Франции», а год спустя — в декабре
1849 г.— в ужасе писал, что социализм, «точно при-
бой на море, неудержимо захлестывает эту страну»51*
96
В результате «кипение страстей» вокруг социализ-
ма и коммунизма — страх перед ними, полемика,
скрытая и открытая, с ними, лихорадочные поиски
максимально надежного «противоядия» от них — про-
должалось в Италии, то затихая, то вспыхивая вновь,
до государственного переворота Луи Бонапарта.
* * *
Еще в марте 1848 г. Мамиани писал, что «свобода...
и спонтанность в экономике, как и в любой другой сфе-
ре общественной жизни, это первопричина и неисся-
каемый источник всякого прогресса, всякого про-
цветания и спасения (от угрозы со стороны масс.—
Я. Я.)»62.
Несколько месяцев спустя та же мысль легла в ос-
нову доклада члена парламентской комиссии по пе-
тициям пленарному заседанию тосканской ассамблеи.
Речь шла о петиции некоего Дж. Чирри, который, «со-
жалея о страданиях рабочих», призывал ассамблею
ввести в Тоскане нечто вроде потребительского комму-
низма и для начала обложить налогом по 2 сольди
в день всех, кто сможет его платить, а на собранные
средства создать национальные мастерские для безра-
ботных#
Предлагая ассамблее отвергнуть предложение Чир-
ри (что та и сделала), докладчик сказал: в этой пети-
ции —«одна из утопий так называемых социалистов.
Под предлогом придуманной ими организации труда,
они сковывают свободу честных и трудолюбивых граж-
дан. Они хотят, чтобы труд... регулировался законами
неизменными, часто странными и произвольными»,
и это в то время, как «самые известные экономисты при-
знали в результате длительных исследований, что бла-
гополучие, моральное состояние и богатство общества
требуют свободы промышленности и труда». И так как
это говорилось вскоре после июньских боев в Париже,
то, конечно, докладчик пе преминул упомянуть о «мрач-
ных последствиях», какие возымела для Франции по-
пытка осуществить «пустые и опасные» утопии социа-
листов 53.
Наиболее четкую разработку вопроса о буржуаз-
ных свободах, как о панацее от социализма и комму-
низма, мы находим в статьях и речах К. Кавура. «Ре-
волюция 1848 года во Франции,— писал он в декабре
1848 г.,— пролила свет на одну великую истину: важ-
4 к. э. Кирова
97
нейшие проблемы, которые призвано разрешить наше
время,— это не политические, а социальные проблемы.,*
Эта истина, которую долгие годы тщетно утверждали
в тиши своих кабинетов самые знаменитые экономисты,
стала такой ясной и неопровержимой в гуле площадей
и шуме уличных боев, что всякий, кто не поражен ин-
теллектуальной слепотой, вынужден признать ее чрез-
вычайную важность»54. Все более убеждаясь в ходе ре-
волюции 1848 года в чрезвычайной важности социаль-
ного вопроса, Кавур, даже и отказавшись от намере-
ния специально заняться изучением коммунизма, не
переставал размышлять о нем. 9 сентября 1848 г, он
выступил еще с одной статьей па эту тему 55,
Критиковать национальные мастерские (уже рас-
пущенные французским правительством) и право на
труд (и без того доживавшее последние дни во фран-
цузской конституции) уже не было нужды. Новая
статья Кавура (ставшего к тому времени министром
торговли, сельского хозяйства и финансов Пьемонт-
ского королевства) была навеяна прениями по финан-
совым вопросам в законодательном собрании Франции
и говорила о прогрессивно-подоходном налоге. Несмот-
ря на различие сюжетов, статья эта фактически про-
должает тему социализма и коммунизмаг рассмотрен-
ную им в марте 1848 г.
«Люди, рассуждающие логически, по высказываю-
щиеся за введение прогрессивно-подоходного налога,—
пишет теперь Кавур,— не отрицают, что налог этот
причинил бы обществу огромный вред (ударив по ин-
тересам капиталистов, он, по мнению Кавура, умень-
шил бы их готовность экономить и вкладывать средства
в производство.— К. К.). Но эти люди считают, что
капиталы должны накопляться усилиями не отдельных
граждан, но правительства».
Кавур, очевидно, не склонен более отмахиваться
от этой перспективы ссылкой на странный и фантасти-
ческий характер сенсимонизма и фурьеризма, как он
это делал в марте. Он даже пишет, что перспективу
накопления новых капиталов заботами правительства
«одну только и можно противопоставить выдвинутым
нами аргументам». Но он и теперь уклоняется от прин-
ципиального спора на эту тему. «Мы не станем сейчас
опровергать эту возможность,— продолжает он,—
скажем лишь, что ее нельзя допустить, не признав со-
циализма... Идея, которая господствует во всех их
98
(социалистов.— К. К.) доктринах, принцип, из ко-
торого вытекают все их теории, в том и состоят, чтобы
сделать власть, представляющую общество, главной
и даже единственной силой производства. Допустите,
что эта власть может непосредственно заниматься об-
разованием капиталов, и неумолимая логика вынудит
вас признать в той или иной форме все идеи социалис-
тов»56.
Два месяца спустя вопрос встал практически. Ли-
дер демократической фракции пьемонтского парла-
мента профессор Пескаторе предложил применить прин-
цип прогрессивности при распределении облигаций вы-
пускаемого пьемонтским правительством принудитель-
ного займа. Кавур ринулся в бой. «Вчера у пас пред-
ложили ввести прогрессивно-пропорциональный на-
лог. Я живо отверг это абсурдное предложение». «Про-
грессивный налог — это дикость, достойная единствен-
но Прудона 2*»,— писал он назавтра в частном
письме &7.
«Вы сделаете большую ошибку, господа,— заверял
он в палате,— если будете рассматривать социализм
как теорию, совершенно экстравагантную и абсурдную,
основанную на химерах... Эта система г прельстившал
многие избранные умы, основана на принципе, хотя
и ошибочном, но достойном тщательного рассмотрения,
привлекательном и серьезном. И состоит этот принцип
в том, чтобы заменить государством, обществом вла-
дельца частного капитала в великом деле накопления
богатств 58. И вместо принципиальных возражений —
ссылка на плачевное экономическое состояние Фран-
ции, «еще недавно столь цветущей» (точно экономиче-
ский кризис не бушевал в это время и в других странах
Европы, в том числе и в Пьемонте!).
«Это не икарийские мечты Кабе и не фаланстерские
опыты фурьеристов», это «полусоциализм» некоторых
членов Временного правительства, это «сочиненные
господами Гарнье Пажесом и Дюклерком декреты о
2* Скажем заодно, что изречение Прудона «собственность —
это кража» навлекло на него особую ненависть итальянских
умеренных. Кавур, в частности, считал, что Прудон — «это
самый злобный враг, какого только имеет принцип собствен-
ности» (Cavour С. Tutti gli Scritti. Vol. 3. P. 1351). Д’Адзелио,
перефразируя Прудона, заявлял, что «коммунизм — это
элегантный синоним слова «кража» (D’ Azeglio Scritti е
discorsi politici. Vol. 2. P. 241).
4*
99
прогрессивном налоге, об экспроприации банков, стра-
ховых компаний, железных дорог.— говорил Кавур,—
испугали капиталистов, разрушили кредит, ввергли
в застой промышленность и торговлю. А будь эти дек-
реты реализованы , правительство немедленно взяло
бы в свои руки управление железными дорогами, бан-
ками, а затем и другими отраслями крупной промыш-
ленности»59. Он, Кавур, счастлив, что этого не про-
изошло.
В середине XIX в. в стране, еще только вступающей
в стадию «свободного капитализма», Кавур не мог, ко-
нечно, знать, что его протест против замены частного
предпринимателя государством был, по сути, протес-
том против государственного капитализма, отдельные
черты которого точно предвосхищали в своих концеп-
циях некоторые утопические социалисты 60. Не мог
он, конечно, знать и того, что огосударствление эко-
номики и экономическое уравнительство (которое с та-
ким жаром критиковали и он и другие умеренные) ля-
гут в основу тех деформаций, какие — уже в наше вре-
мя — претерпело строительство социализма в СССР
и некоторых других странах. Но Кавур достаточно
знал социальные утопии своего времени, чтобы пони-
мать, что утопии эти, по крайней мере самые ради-
кальные из них, стремятся не столько к замене част-
ного предпринимателя государством, сколько к пере-
стройке всего социального уклада. Но об этом он пред-
почитал читателям и слушателям не сообщать. Его ана-
лиз идей социализма и коммунизма был, как мы уже
говорили, анализом их «жизнеспособности» в рамках
капиталистического строя.
Не будем торопиться с дальнейшими выводами...
Поиски Кавуром наиболее эффективного «противоя-
дия» от социализма продолжались. В ходе их он под-
ходил к вопросу с различных сторон: заявлял, что быст-
рое и легкое распространение социалистических тео-
рий во Франции в значительной мере объясняется пло-
хим состоянием экономической науки в этой стране.
Утверждал, что «единственный способ избежать бе-
зумств социализма — это показать себя справедливы-
ми и великодушными по отношению к низшим классам».
Писал, что «Великие налоговые реформы сэра Р. Пиля
и жертвы, на которые пошла земельная аристократия,
спасли Великобританию от заразы социализма», в то
время как «упорство французских монополистов^ вла-
100
дельцев лесов и пастбищ... расчистили путь последо-
вателям Фурье и Луи Блана»61.
А в июне 1850 г. Кавур заявил, что административ-
ная централизация порождает социализм, ибо «нельзя
возвести на прочном фундаменте здание либерализма,
если политическая жизнь страны сконцентрирована
в сердце государства, его столице», и не бьет ключом
«как в самых больших городах, так и в самых малых
коммунах». «Я каждый день читаю в газетах и часто
слышу в парламенте...—продолжал он,—что пра-
вительство должно поощрять сельское хозяйство, долж-
но покровительствовать торговле, наконец, удовлет-
ворять все нужды государства. Но ведь это не что иное,
как призыв идти и впредь по пути централизации».
Прошло несколько месяцев, и Кавур объявил тамо-
женный протекционизм плацдармом, на котором раз-
мещает свои батареи социализм 62.
Не будем удивляться упорным попыткам Кавура
«привязать» социализм к чисто буржуазным институ-
там, таким, как прогрессивный налог, административ-
ная централизация, таможенный протекционизм. В зна-
чительной мере он брал в этом пример с французской
«партии порядка», которая после июня 1848 г. наклеи-
вала ярлык социализма на все ей неугодное. «Шло ли
дело о праве подавать петиции или о налоге на вино,
о свободе печати... о клубах или о муниципальном уст-
ройстве... приговор,— писал К. Маркс,— был всегда
готов и неизменно гласил: ,,Социализм!44»63
Однако объяснять приведенные выше высказыва-
ния Кавура одним только следованием французскому
образцу было бы неверно. Централизация внутренней
жизни страны действительно представляется ему —
в теории, во всяком случае,— ненужной и даже
вредной.
Прошло еще какое-то время, и в 1851 г. Кавур вы-
ступил в пьемонтском парламенте с нашумевшей речью
о «двух школах», или о двух путях развития. «Новая
история, особенно история последних лет,— говорил
он,— явственно показывает, что общество неотвратимо
идет по пути прогресса». В сфере политики прогресс
стремится призвать все большее число граждан к учас-
тию в политической власти, в сфере экономики —
к улучшению положения низших классов, к лучшему
распределению продукции земли и капиталов. Однако
одних стремясь к этой цели, «верят в свободную кон-
101
куренцию, свободное моральное и интеллектуальное
развитие человека, верят, что повсеместное приме-
нение принципа свободы приведет к росту благосо-
стояния всех, а особенно низших классов общества».
Но есть и другая школа, она «придерживается прин-
ципов, в корне отличных. Ее последователи верят...
что положение рабочих классов не может быть улуч-
шено, если не ограничивать все более деятельность
каждого отдельного человека и не расширять безмерно
сферу действий правительства, которое еще предстоит
создать... Это, о господа, это школа социализма»*4.
И снова уже знакомое нам признание притягатель-
ной силы социалистических идей: «Не надо строить
иллюзии, хотя эта школа и пришла к выводам мрач-
ным и подчас ужасным, нельзя отрицать, что в ее прин-
ципах есть нечто привлекательное для душ благородных
и возвышенных». Поэтому бороться с социализмом,
который грозит «захлестнуть всю Европу», надо не ма-
териальной силой, не пушками — они могут лишь на
время подавить идею,— а «противопоставив его прин-
ципам свои принципы, его идеям — свои идеи»65.
Вот теперь концепция созрела. «Волшебное слово»
найдено. И оказывается этим словом буржуазный ли-
берализм и свободная игра капиталистических сил.
В сущности, и это — утопия, некий идеализирован-
ный капитализм, в котором социальный вопрос разре-
шен и классовые противоречия чуть ли не вовсе унич-
тожены благодаря «христианскому милосердию» и
«мудрым реформам» правящих классов. Сельское хо-
зяйство, промышленность, торговля, свободные от ка-
ких-либо уз и вмешательства государства, цветут пыш-
ным цветом. Повсюду в стране кипит политическая
и общественная жизнь. Повсюду царит свобода. «Сво-
бода личности, свобода коллективная, муниципальная
свобода». Очевидная несхожесть этой картины с реаль-
ной жизнью была особенно наглядна в середине XIX в.,
когда капитализм еще находился в начальной, особен-
но жестокой и кровавой своей стадии.
Ч. Бальбо специальных статей о социализме и ком-
мунизме в 1848—1849 гг. не писал, но в его работах
начала 50-х годов есть немало высказываний на эту
тему. Не следует искать в них сложную аргументацию,
нюансировку красок. Антикоммунизм Бальбо прини-
мает в послереволюционные годы особенно яростный,
обнаженный характер. В 1848 г.л пишет опА Временное
102
правительство Франции дало невыполнимые обещания
«партии, не совместимой ни с каким государством,
ни с каким обществом», партии, которая, «будто в на-
смешку, называла себя социалистической и коммунис-
тической», что, «по сути, одно и то же». «Ультранарод-
ная» и «ультраплебейская», эта партия с февраля по
конец июня 1848 г. «тиранила другие партии». То была
«вакханалия социализмов и коммунизмов». А револю-
ция 1848 года в целом была периодом «социального
распада» и «позором цивилизации». В июне 1848 г. со-
циалисты и коммунисты были наконец разбиты. Тех, кто
это сделал, «естественно, ценой большой крови», долж-
ны вспоминать с благодарностью не только французы,
но и все европейцы 66.
Это о 1848 годе. Что же касается идей социализма
и коммунизма, то они не представляются Бальбо ни но-
выми, пи сложными. Он пишет, что эти идеи всего лишь
повторяют «очень старые мечтания Платона, Томаса
Мора, Кампанеллы, Бабефа», а также идеи, «которыми
руководствовались участники... жакерий, анабаптисты
и уравнители всех времен и народов». 1848 год проде-
монстрировал их практическую неосуществимость,
и теперь они не могут победить «иначе, как в порядке
исключения в каком-либо отдаленном уголке земного
шара и лишь на несколько дней»67.
Однако, уверяя других, Бальбо не слишком убеж-
ден в этом сам и признает: «Сказать, что эксперимент,
проведенный в 1848 г. нацией в 34 миллиона человек
и так быстро и решительно ликвидированный, будет по-
следним на века, значило бы сказать слишком много»68.
Что касается «противоядия» от «социализмов и ком-
мунизмов», то рецепт Бальбо тот же, что и в предрево-
люционные годы,— благотворительность, с той, однако,
характерной оговоркой, что «благодеяния низшим клас-
сам не должны разорять классы, которые эти благо-
деяния оказывают»69.
* * *
Свой объемистый труд о «гражданском обновлении
Италии» Джоберти начал писать уже в 1849 г.— по
«свежим следам» революции. В этой книге нет, как и в
дореволюционных работах Джоберти, таких злобных
выпадов против социализма и коммунизма, какие в изо-
билии рассыпаны в работах Бальбо. Джоберти даже
103
отмечает теперь как заслугу социализма то, что он про-
лил свет на нужды плебеев. Однако, признав это, он
тут же пишет, что взгляды социалистов неясны, смут-
ны и что социалисты «выдают за научную истину пред-
положения химерические и неопределенные». С комму-
низмом — а это, по Джоберти, «своего рода практиче-
ский социализм»— дело обстоит еще хуже, потому что
творцы некоторых коммунистических теорий стремятся
полностью осуществить свои идеи. Они задерживают
этим прогресс демократии и «вкладывают оружие
в руки ее врагов». В 1848 г. «экономисты Февраля»,
следуя лживым и опасным утопиям, испугали публику,
не удовлетворив новаторов, причинили серьезные беды
и разрушения и придали событиям «направление, не-
уверенное, сомнительное — такое, на котором добро
смешано со злом»70. Как сделать, чтобы это не повто-
рилось?
Еще в конце февраля — начале марта 1848 г. Джо-
берти под непосредственным впечатлением февраль-
ских боев в Париже звал «образованные классы» не
противиться переменам и даже пойти им навстречу.
Только так смогут они предотвратить свою гибель и
спасти свои «разумные права»71.
После 1848 г. Джоберти объявляет возрождение
плебса (который «унижен всеобщим презрением и часто
не имеет необходимого») одной из величайших задач
века. Его, как мы уже говорили, преследует мысль
об экономических (социальных.— К. К.) революциях,
которые предстоят Европе. «Недавний опыт учит нас,—
пишет он,— что избежать этих революций можно,
лишь уничтожив причины, их порождающие». Хрис-
тианское милосердие — это «самая святая обязан-
ность состоятельных классов», но его одного недоста-
точно, чтобы излечить «язву века»,— так формулирует
он мысль, уже давно таившуюся за лихорадочными
поисками умеренными все новых «рецептов» от социа-
лизма и коммунизма. Нужны экономические реформы.
Только они могут побороть бедность и положить предел
распространению идей социализма и коммунизма. По-
этому тот, кто отказывается от реформ, готовит почву
для «революций... аграрных и кровавых»72.
В частном письме в июне 1851 г. Джоберти четко
изложил свою программу буржуазных реформ. Она
не слишком обширна. Ядро ее составляют бесплатное
начальное образование и государственные пособия
104
больным, старикам и безработным. Только эти меры,
по Джоберти, и могут создать условия, необходимые,
чтобы собственность перестала быть привилегией не-
многих и стала достоянием всех 73.
В «Обновлении...», написанном летом 1851 г., та же
примерно программа реформ окутана густым флером
социалистической фразеологии и «украшена» отдель-
ными положениями утопического социализма. Впро-
чем, когда речь заходит о последних, Джоберти уклон-
чив: подводит читателя к ним вплотную и... сворачи-
вает на боковую тропинку. «Каждый человек,— пишет
он,— имеет право жить своим трудом». Общество «обя-
зано» предоставить ему эту возможность. Право на
труд? Звучит похоже, но автор тут же отступает от ска-
занного и заявляет, что «право жить плодами своего
труда отнюдь не означает обязанности общества обес-
печивать каждого материалом для работы». Общество
не могло бы выполнить эту обязанность, не прибегнув
«к приемам и методам коммунистов». Оно должно лишь
«косвенным образом» обеспечивать каждому осущест-
вление этого права. Как? С помощью бесплатного об-
разования и хороших законов, которые облегчат каж-
дому члену общества приобретение орудий труда или
по крайней мере пользование ими 74.
Хорошие законы, продолжает Джоберти, должны
также обеспечить каждому члену общества долю пло-
дов общего труда, пропорциональную его усилиям.
И тут же поясняет: это нужно для того, чтобы каждый
мог, накопив средства, превратить их в капитал. Так
широко распространенная в ту пору среди утопических
социалистов формула «каждому по труду» оказывается
истолкованной Джоберти на свой лад. Но что же это
за хорошие законы, от которых столько зависит? Это
налоговая реформа, в результате которой налоги, даже
и косвенные, не будут более падать на бедняков, это
снижение процента на получаемые рабочими в кредит
средства. Взятые вместе, эти меры достаточны, уве-
ряет Джоберти, чтобы рабочие и батраки «получали
большую и более справедливую долю общественного
богатства»75.
В центре всех рассуждений стоит, однако, вопрос
о собственности. Говоря о ней, Джоберти не скупится
на эпитеты: собственность и семья — это «институты
естественные, необходимые, неискоренимые, древние
и вечные, как и сам человеческий род»78.
105
Эти похвалы относятся не ко всякой собственности
(не относятся* в частности, к феодальной), а лишь к
собственности, возникшей как результат труда, при-
дающего дарам природы ценность, которой они раньше
не имели. Такая собственность, «точно кровь, распрост-
раняется по всем членам социального организма...
и приносит доход даже и беднякам». Стремление к
ней — это «инстинкт человека, не поддающийся, как
то думают коммунисты, произволу законодателя»77.
Джоберти не мог, конечно, не видеть, что лицо со-
временного ему мира, и в том числе Италии* опреде-
ляет отнюдь не трудовая собственность. Он был вынуж-
ден поэтому признать, что «возрождение плебеев» пред-
полагает трансформацию собственности. Только про-
водить эту трансформацию надо, настаивал он, посте-
пенно, «не ущемляя интересы собственников, действуя
не силой произвола или правительственного диктата,
но силой общественного мнения и (опять-таки! —
К. К.) хороших законов, которые сделают... распре-
деление собственности соответствующим благу наи-
большего числа людей»78.
Итак, трудовая — а значит, как правило, мелкая —
собственность, становящаяся постепенно достоянием
все большего числа, если не всех членов общества.
Правительство, которое «косвенным образом» помогает
работнику приобрести сырье для работы и даже орудия
труда; заработок работника, позволяющий ему нако-
пить деньжат и «открыть свое дело»,— сквозь все эти
черты желанного для Джоберти общества явственно
проглядывает его утопия, которую он, как и Кавур
свою, противопоставляет «гибельным идеям» социализ-
ма и коммунизма. Только Кавур идеализирует «свобод-
ный» капитализм, в который Италия еще только всту-
пала, а Джоберти идеализирует и «подправляет» тот
отсталый, ремесленный в основном уклад, из которого
Италия уже начала выходить.
* * *
Судя по ряду данных, интеллектуальная «элита» уме-
ренных была достаточно хорошо знакома со многими
социальными утопиями первой половины XIX в. В ра-
ботах Бальбо, Джоберти, Д’Адзелио, Кавура, Мамиа-
ни не раз встречаются имена Сен-Симона, Фурье, их
последователе^ а также имена Луи Блана2 Прудона.,
106
Леру, Кабе. Тщетно, однако, искать в этих работах
развернутую критику той или иной утопии.
Умеренных тревожили и возмущали не детали го-
сударственного устройства республики Икария или
организации фаланстеров. Им представлялось нару-
шающим самую основу человеческого существования
то антикапиталистическое начало, какое несли в себе
иные из этих утопий.
Весной 1848 г., когда многим в Европе казалось, что
социализм вот-вот станет реальностью во Франции,
особое внимание умеренных привлекли те декреты, ло-
зунги Февральской революции, в каких они — спра-
ведливо или нет — усмотрели начало претворения со-
циализма в жизнь. Но и тогда они восставали и про-
тестовали не только против «права на труд» или органи-
зации национальных мастерских, но и против социа-
лизма и коммунизма в целом.
Принципиальное различие утопических социализма
и коммунизма умеренные представляли себе смутно.
Широкие слои итальянских либеральных помещиков
и буржуа в 1848 г. охватила антикоммунистическая
истерия (им оказалось достаточно для этого слуха, что
коммунисты — против частной собственности). Но
Бальбо находил, что коммунизм и социализм — это,
по сути, «одно и то же»; Джоберти, что коммунизм —
«это род практического социализма», а Кавур и Ма-
миани считали коммунизм настолько фантастическим
и неосуществимым, что полемизировали в первую оче-
редь с социализмом (а в 1848 г. даже и с «полусоцпа-
лизмом» некоторых членов Временного правительства
Франции).
Но боялись социализма и коммунизма все умерен-
ные, и поиски ими «противоядия» от этих «пагубных
теорий» начались еще в конце 30-х годов. До револю-
ции 1848 г. большинство умеренных сходились на том,
что лучшим «лекарством» от социализма и коммунизма
является благотворительность: государственная, об-
щественная, частная... Но грозный 1848 год заставил
умеренных опасаться, что одной благотворительностью
социальные проблемы не разрешить и не «обезвредить».
Начинаются лихорадочные поиски нового, более эффек-
тивного средства. «Рецепты», выдвигавшиеся в ходе
этих поисков, содержали различные «наборы» реформ
и попытки идеализации капиталистического строя. Со-
циалистическим утопиям противопоставлялись доводы,
107
аргументы, схемы, предвосхищавшие доводы, аргумен-
ты, схемы современных критиков коммунистических
программ. Следует признать, что некоторым из этих
идей, таким, как критика экономического уравни-
тельства и огосударствления экономики, история XX в.
придала новое, неожиданное для их авторов убедитель-
ное звучание и актуальность.
Демократы и коммунизм
Для Дж. Мадзини тема коммунизма не была нова. Еще
в начале 30-х годов коммунистические устремления
Ф. Буонарроти стали одной из основных причин раз-
рыва с ним Мадзини1. А в 1839—1840 гг., восстанав-
ливая распавшуюся под воздействием неудач «Моло-
дую Италию», Мадзини поставил перед своими сорат-
никами двойную задачу — не только бороться за
единство и независимость родины, но и помешать про-
никновению коммунистических идей в ряды итальян-
ских рабочих и интеллигентной молодежи. Поколе-
ние, которому сейчас 18—20 лет, писал он тогда, хочет
бороться и слушает Францию и «организует общества,
бессмысленно отрицающие собственность и религию...
Мы должны овладеть этим вновь возникающим движе-
нием, чтобы привести его к добру»2,
И еще:
«Итальянские рабочие не смогут долго оставаться
в стороне от движения своих братьев в Европе». Если
оставить их «без вождей и советов», они «слепо после-
дуют за иностранными ассоциациями». А это будет
«позор и разорение для нашей родины», ибо среди мно-
гих рабочих Франции и Англии «господствуют теории,
утверждающие общность имущества, аграрный закон,
отмену права собственности — мрачные, абсурдные
теории, противоречащие прогрессу и достоинству че-
ловеческого рода»3.
В 184G—1847 гг. Мадзини изложил свое отношение
к социализму и коммунизму в серии статей под общим
названием «Мысли о европейской демократии». Они
были тогда же опубликованы в английской печати. Мад-
зини обвинял сенсимонистов (у которых он немало
заимствовал в молодости) в том, что они жертвуют лич-
ностью во имя общества, а фурьеристов — в том, что
они готовы пожертвовать обществом во имя личности.
108
И те и другие думают при этом об удовлетворении ма-
териальных, а не духовных потребностей человека.
Коммунизм же, по Мадзини, делает еще один шаг по
пути материализма, жертвуя и обществом и челове-
ком. Он убивает человеческую личность и хочет орга-
низовать человеческое общество по образцу роя пчел
или стада бобров. Это мрачная, абсурдная теория.
Ее сторонники могут организовать бунт, но им ни-
когда не поднять народ на революцию. Ведь массы вер-
шат революции под руководством интеллигенции, ком-
мунисты же «не имеют ни одного сильного мыслителя
в своих рядах»*. И если им удалось привлечь на свою
сторону «довольно значительное» число рабочих, то это
потому, что рабочие — «люди с малоразвитым интел-
лектом»— увидели в коммунизме теорию, способную
«без промедления освободить их от зол, от которых они
страдают», а демократы, запятые другим, не помеша-
ли коммунистам завоевывать массы. Когда демократы
поймут свою ошибку и вместо того, чтобы писать кни-
ги, которые массы не читают, отправятся на предприя-
тия объяснять свои идеи рабочим, тогда «коммунизм
исчезнет»4.
Так достоинство коммунизма, даже и утопического,
его умение находить путь к сердцам людей превраща-
лось в трактовке Мадзини в доказательство примитив-
ности и самого учения, и его последователей. А влия-
ние коммунизма на рабочих объявлялось к тому же и
результатом недостаточной работы демократов в
массах.
В дальнейшем критика коммунистических идей идет
у Мадзини по различным направлениям. Надо при-
знать, он отлично видит все шероховатости и изъяны
утопического коммунизма. Он высмеивает фантастич-
ность «моделей будущего», какие коммунисты, как он
♦ В 1852 г., переводя «Мысли о европейской демократии» на
итальянский, Мадзини эту сентенцию опустил, но в другой
работе в том же 1852 г. написал, что у коммунистов «нет людей
зрелого и мощного интеллекта, за исключением Маркса».
Маркса Мадзини, насколько известно, не читал, но слышать о
нем мог хотя бы от Руге, с которым в начале 50-х годов был
связан. А. Руге — немецкой философ и публицист, младо-
гегельянец. В 1844 г. в Париже издавал совместно с Марксом
немецко-французский ежегодник. В дальнейшем не раз резко
выступал против Маркса в печати, но в то же время высоко
ценил его и о «Капитале» отзывался как о произведении, ко-
торое «делает эпоху».
109
иронически замечает, находят «под подушкой» у своих
«вождей». Долго и старательно обыгрывает он тему
«принудительного равенства» и регламентации жизни
в коммунистическом обществе, пишет о «монастырском
стереотипе», о равенстве нужды, даже о келье, в кото-
рой каждый член такого общества должен «замуровать
себя навеки». Эгалитаристская система равного воз-
награждения за труд, свойственная системам утопи-
ческого коммунизма, вызывает бурный протест Мад-
зини. Она «несправедлива и неосуществима... Она ли-
шает всякой ценности талант, добродетель, активность,
преданность делу, качество работы». Но и принцип
«распределения по потребностям» ему не по душе. Кто
будет определять потребность? Сам работник? Но тог-
да не избежать обмана! Государство? Но тогда это ти-
рания!5
С наибольшим пылом Мадзини встает на защиту
права частной собственности. «Я не смотрю с одобре-
нием на собственность праздного человека, чей капи-
тал растет в то время, как работник, создавший этот
капитал своим трудом, умирает от голода,— считает
нужным оговорить он,— но я верю, что собствен-
ность как знак и плод труда хороша и полезна.. Я ви-
жу в ней не только стимул к труду, но залог морально-
го совершенствования самого работника». Уничтожить ее
значит уничтожить всяческую человеческую активность,
«всякий стимул к прогрессу», С отменой права собст-
венности общество застынет в неизменности, человек
будет низведен до уровня машины, станет номером пер-
вым, вторым, третьим. В своей аргументации в защиту
частной собственности Мадзини призывает на помощь
религию. «Это голос Бога,— уверяет он,— говорит ему,
что частная собственность призвана быть показателем
материальной активности человека, его участия в пре-
образовании физического мира». И тот же голос, как
мы узнаем, открыл Мадзини, что семья, нация, оте-
чество, которые, как он считает, хотят «отменить» ком-
мунисты, это «три сферы деятельности, от которых за-
висит заслуга человека перед Богом и людьми»6. И ес-
ли в них (в семье, нации, отечестве) есть, как и в праве
собственности, какие-либо недостатки, то с ходом лет
и семья, и нация, и отечество неизбежно будут разви-
ваться и приближаться к идеалу.
Не только частная собственность, по и буржуазная
семья1 нация^ буржуазный патриотизм получают у Мад-
110
зини религиозную санкцию. Уничтожить их — пре-
ступление перед Богом, попрание установленных им
для человечества законов.
Подобное обращение к религии не расходится с об-
щим тоном «Мыслей о европейской демократии», нося-
щих подчеркнуто религиозный характер. Жизни, по-
священной удовлетворению материальных потребно-
стей, в этих статьях противопоставлена жизнь во имя
исполнения человеком своего долга, своей миссии на
земле (опять-таки порученной ему Богом). Всякая со-
циальная перестройка общества объявляется возмож-
ной лишь, если в основе ее лежит «религиозно-мораль-
ный принцип»7. Основная задача демократии опреде-
ляется как «религиозно-моральное воспитание масс».
Антикоммунистическая доктрина Мадзини не ори-
гинальна. Превознесение частной собственности как
необходимой основы всякой экономической деятель-
ности, предсказания всеобщего застоя и упадка в слу-
чае ее уничтожения, обвинение коммунизма в том, что
он убивает индивидуальность и свободу и т. д.,— все
это уже в 40-х годах XIX в. было «общим местом»
антикоммунистической пропаганды буржуазии Англии,
Франции, Германии и других стран, в том числе Ита-
лии. «Коммунизм,— писал в 1845 г. Дж. Феррари,—
требует от людей аскетизма и самоотречения. Он уби-
вает человеческую личность. Если довести людей до
того, что у них не будет ни имущества, ни жены, ни де-
тей, то общество сможет располагать ими, как захочет.
Сможет их по своему усмотрению объединять, разъеди-
нять, точно это цифры, а не люди. Коммунизм это
мрачная теория. Она может быть полезна лишь «незна-
чительному меньшинствуи, которое ,,согласится от
всего отказаться14, ибо оно и так ничего не имеет»8.
Как видим, знакомые мотивы. Мадзини лишь облек эти
и другие им подобные фразы в своеобразные религиоз-
ные одеяния. Однако тот факт, что эти идеи высказал
Мадзини1 за которым шло, у которого училось боль-
шинство итальянских демократов, придает его анти-
коммунистическим установкам особое значение.
В 1852 г., когда Мадзини перевел «Мысли о европей-
ской демократии» на итальянский и опубликовал в Ита-
лии, их роль еще более выросла. Доводы, мысли, даже
отдельные словечки и сентенции Мадзини легко обна-
ружить в высказываниях итальянских демократов о
коммунизме.
Ш
В иной тональности пишет о коммунизме однофами-
лец Дж. Мадзини — молодой, мало кому тогда извест-
ный философ Андреа Луиджи Мадзини. Его книга,
опубликованная в 1847 г, в Париже, проникнута ощу-
щением надвигающейся бури. Ею будет революция —
«самая радикальная, самая всеобщая, какую только
знает история», равносильная катастрофе революция
масс. Они не станут сражаться за одну только свободу
мысли, независимость мнений и идей. Грядущая рево-
люция будет бороться с собственностью и капиталом.
Ее лозунгом, знаменем, содержанием будут идеи со-
циализма и особенно коммунизма, Потому что социа-
лизм, пишет автор, «представляется предназначенным
влиять скорее на средние, образованные классы, чем
на низшие слои парода. А коммунизм «не нуждается...
ни в большой образованности, ни в большой культуре»9.
«Великая сила коммунизма» в его влиянии на самые
многочисленные, самые невежественные и бедные клас-
сы общества. Он всюду находит сторонников среди бед-
ноты, Он и сейчас уже силен во Франции, Англии, Гер-
мании, Швейцарии, И можно не сомневаться, что и
в Италии «все пролетарии, все бедняки, все, кто состав-
ляют массу, народ в собственном смысле этого слова..,
не раздумывая долго, проникнутся идеей коммунизма...
которая обещает им немедленное улучшение их мате-
риального и общественного положения». Вот почему
коммунизм — это «одна из самых могущественных сил»,
Его будущее — огромно 10,
Утверждая это, А, Л, Мадзини не присоединяется
к коммунистам. «Я не хочу пи одобрять это движение,
ни радоваться его успехам...— пишет он.— Повторяю,
я очень далек от того, чтобы одобрить все идеи комму-
нистовм, Я считаю, в частности, что собственность
должна быть священна и неприкосновенна как в нас-
тоящем так и в будущем»11, Как правильно подметил
итальянский историк, А. Л, Мадзини «боится быть
принятым за коммуниста»12. А подчас в его словах зву-
чат нотки того же страха перед коммунизмом, какой
терзал в ту пору большинство европейских буржуа.
Но в его книге есть и то понимание, и то публичное
признание революционной мощи коммунизма и «огром-
ного» будущего коммунистических идей, какие тщет-
но искать у его знаменитого однофамильца.
112
♦ ♦ ♦
В конце 40-х — начале 50-х годов в итальянском де-
мократическом лагере шла, как мы знаем, страстная
дискуссия о характере, путях, содержании итальян-
ской революции, и в том числе о коммунизме. В спорах
о последнем правый фланг итальянской демократии
повторял аргументы либералов и противопоставлял
коммунизму (и социализму) свободную игру капита-
листических сил, освобожденных от феодальных пут,
«Захотим ли мы превратить весь мир в общину
моравских братьев 2* и всех людей в нищих капуци-
нов?.. А разве недостаточно, чтобы государство выдели-
ло каждому отцу семейства участок земли и дало ему
сельскохозяйственные орудия, рабочий скот и сколько-
то денег на обзаведение?.. И разве недостаточно поощ-
рять развитие торгового флота.., освободить от всех
помех торговлю... поощрять промышленность? Мы ду-
маем, что этого хватило бы»,— пишет Ф. Д. Гуэррац-
ци 13, очень популярный в те годы демократический пи-
сатель и политический деятель, сыгравший большую,
хотя и весьма неоднозначную, роль в революционных
событиях 1848—1849 гг. в Тоскане. Щедрость, с кото-
рой он обещает всем желающим землю, орудия труда
и т. п., чисто декларативна. В 1849 г., будучи факти-
ческим диктатором Тосканы, Гуэррацци ничего этого
никому не дал. Все же в приведенном его высказыва-
нии явственно видно стремление опереться в борьбе с
«опасными теориями» на мелких землевладельцев,
в то время в Италии крайне малочисленных.
А вот К. Каттанео — известный ученый, экономист,
географ — в марте 1848 г. возглавил стихийно вспых-
нувшее антиавстрийское восстание в Милане (знамени-
тые миланские «пять дней»). После победы восстания
авторитет Каттанео для многих итальянских демокра-
тов стал непререкаем. Как и Гуэррацци, он считает,
что капитализм, развиваясь, сам изживет свои проти-
воречия. О коммунизме он отзывается как о теории
«бездарных и алчных людей». Реализованная, она
«уничтожит богатство, но не поможет бедным». К то-
му же это всего лишь одна из многих утопий, какие
создало человечество, «Каждое цивилизованное общест-
8* Возникшая в Чехии в 30-х годах XV в. религиозная секта,
члены которой провозглашали равенство имуществ и отка-
зывались от личной собственности.
113
во несет в себе свою критику, неизбежную и неприми-
римую... резюмированную в его утопиях». Одни восх-
валяют земельную собственность и доказывают, что опа
полезна для развития общества и его морали. «Дру-
гие, так же во имя общества и морали, хотят уничто-
жить частную собственность, а значит, и право насле-
дования и семью и сделать каждого совладельцем зем-
ного шара»14.
Все же эта теория, которую Каттанео вписывает в
некий общий ряд утопий, уменьшая тем самым ее зна-
чение, тревожит его. И он нет-нет да и принимается
доказывать невозможность «равенства состояний» (мы
помним, что именно так, как некую всеобщую уравни-
ловку, многие представляли себе в ту пору коммунизм)
и восстает против «иллюзий», будто рост общественного
богатства возможен без неравного (выделено нами.—
К. К.) его распределения»15.
А в 1857 г. Каттанео выступил с концепцией, по ко-
торой богатство создается не трудом рабочего, а интел-
лектом, смекалкой предпринимателя. Поэтому, чтобы
уравнять состояния людей, надо прежде всего урав-
нять их интеллект 1б. А так как неравенство интеллек-
тов Каттанео еще ранее объявил «законом френоло-
гии», то общий вывод был ясен, хотя от формулировки
его ученый благоразумно воздержался.
Однако большинство итальянских демократов не
было склонно к подобному решению социального во-
проса. А многие из них под влиянием революционных
событий во Франции и вовсе объявили себя социалис-
тами. Надо сказать, что это был еще очень смутный,
«эмбриональный» социализм. Он не предполагал при-
соединения к какой-либо конкретной школе социа-
листических идей, был, по признанию современника,
скорее чувством, чем учением. Его требования (у каж-
дого такого социалиста — свои), хоть и окутаны фле-
ром социалистической фразеологии, сводились обычно
к программе буржуазно-демократических реформ^ да и
то не всегда полной 17.
Вот как понимали социализм некоторые его ита-
льянские приверженцы: «Социализм — это знамя на-
рода. Это свобода для всех. Это учение, чей кодекс —
Евангелие, а учитель — Христос. Крестьянам социа-
лизм несет хлеб и работу, а рабочим — жалованье,
соответствующее их труду. Если они создают богатства,
то почему они должны жить в нужде?» Или: «Соцпа-
114
лизм... это не что иное, как сумма демократических ре-
форм. Он хочет дать хлеб тем, кто работает, обучить
детей вдовы, помочь одинокому старику. Хочет... что-
бы богатство было хорошо распределено и приносило
благосостояние всем». Или: «Социализм — это свобо-
да, равенство, братство. Это ликвидация всех феодаль-
ных привилегий. Это мирная перестройка старого об-
щества». И наконец: «Отмените налоги на потребле-
ние, уничтожьте все виды монополий... введите налог
на капитал, и вы получите социализм, о котором никто
не скажет, что он враг собственности, семьи и рели-
гии»18.
Грань между таким социализмом и демократизмом
нередко стиралась. Социалисты выступали как одна из
фракций буржуазной демократии, и отличить социа-
листа от «просто демократа» было нелегко.
Как они все относились к коммунизму?
Особенно их волновали две связанные с коммуниз-
мом проблемы: экономического равенства и частной
собственности.
Нужда народных масс в Италии была потрясающей.
У многих демократов она вызывала сочувствие, подчас
перемешанное со страхом. Они считали, что «гроза
разразится там, где богатство распределено особенно
неравномерно». И далеко пе все они решались поэтому
утверждать, что «абсолютное равенство противоречит
природе» или даже что неравенство это «божья воля».
Но еще меньше было тех, кто решался призывать к эко-
номическому равенству, неизбежно ставившему под
удар право собственности. Большинство предпочитало
путь полумер, компромиссов. Они высказывались за
«постепенное и мирное» решение «великой проблемы
равенства» и готовы были даже примириться лишь с
частичным ее решением 19.
«В обществе царит неравенство, огромное и бесчест-
ное... Кто решится отрицать необходимость реформ?..
Однако это не значит, что надо насилием и грабежами
утверждать равенство коммунизма — несправедливое,
варварское, невозможное...»— читаем мы в программе
«Раджоне»— газеты, называвшей себя социалисти-
ческой. И несколько конкретнее в книге ее издателя
А. Франки: «Речь идет не о том, чтобы сделать богатых
беднее, а бедных богаче, заменив одну несправедли-
вость другой». Не о «насильственном, нивелирующем,
невозможном равенстве некоторых коммунистов», но о
115
«мирном, справедливом, уравновешенном, устанавли-
ваемом постепенно равенстве социализма. Оно будет
достигнуто мало-помалу с помощью реформ и будет
заключаться не в уравнении состояний, а в том, что
рабочий будет свободен от рабской зависимости от свое-
го жалованья и обеспечен работой»20.
Во исполнение подобных «заветов» разрабатывались
различные «рецепты»— введение налогов па предметы
роскоши и па капитал, уменьшение пенсий и окладов
чиновников (что, по мнению автора современной бро-
шюры, должно было привести к «подлинному равенст-
ву между богатыми и бедными»21) и т. п. Некоторые
возлагали надежды на всеобщее избирательное право и
даже на «законы истории», которые в конце концов при-
ведут человечество к добру.
А наш старый знакомый Гуэррацци и вовсе искал
решение проблемы в подмене экономического равенст-
ва евангельским: «Мы все равны перед законом и Бо-
гом, и лохмотья нищего весят на Его весах сколько же,
сколько пурпур царя»22 (из чего следует, что нищий мо-
жет оставаться в своих лохмотьях и т. п.).
Проблема равенства перерастала в еще более острую
проблему права собственности.
Мало кто из итальянских демократов считал в сере-
дине XIX в., что право это не подлежит никаким пере-
менам. Они все были против феодальной собствен-
ности, и многие из них вслед за Мадзини полагали, что
характер собственности, не раз изменявшийся в прош-
лом, будет изменяться к лучшему и впредь и найдет,
наконец, такую структуру, которая превратит ее
«в орудие личной пользы и общего благосостояния».
В ожидании этого большинство итальянских демокра-
тов выступали в защиту мелкой трудовой собствен-
ности и ратовали за то, чтобы она «стала доступной
всем»23. С крупной собственностью они считали нуж-
ным бороться. Но как?!
«Движимые духом умеренности, каким должен ру-
ководствоваться каждый хороший гражданин, мы пред-
лагаем не отмену права собственности или права на-
следования, чего хотят коммунисты и некоторые со-
циалисты, а всего лишь закон, запрещающий получать
наследство тем, кто и без того богат»,— «решает» во-
прос «Раджопе»24. Южпоитальянский демократ Рич-
чарди кажется па первый взгляд более отважным. Он
считает, что частная собственность неприкосновенна,
116
если в стране пет людей, лишенных необходимого.
Если же они есть, то богачи должны выделить им часть
своих излишков. Однако и Риччарди подчеркивает,
что меры, им предлагаемые, «пе приведут к уничтоже-
нию собственности и к коммунизму»25.
Это не случайно. Допуская видоизменения и даже
отдельные ограничения права собственности, итальян-
ские демократы (с социалистами во главе) готовы
встать стеной на защиту ее от коммунистической угро-
зы. Они на все лады варьировали тезис, что любая угро-
за собственности гибельна для экономики, ибо капи-
тал, увидев, что ему «докучают», немедленно «рети-
руется и укроется под землей». Они всячески стара-
лись внушить почтение к собственности «низшим клас-
сам»3*, а также доказать, что «собственность, которую
отрицает коммунизм», это «естественная потребность
нашей жизни». С ее отменой в обществе воцарится за-
стой, человек лишится семейных и общественных свя-
зей, любви, родины, славы, уподобится животным 26.
А некоторые из высказываний демократов о собст-
венности и вовсе звучат как объяснения в любви и...
в ненависти: «Мы любим собственность, потому что счи-
таем ее, по сути, демократической, потому что видим
в ней падежный источник прогресса. Мы любим собст-
венность, потому что, не будь ее, человечество и сегод-
ня еще находилось бы на стадии дикости, потому что
не будь ее... взял бы верх коммунизм, эта самая гнус-
ная из всех систем, убивающая человеческую лич-
ность»,— утверждал К. Рускопи — демократ, социа-
лист, министр иностранных дел Римской республики
1849 г.27
Право собственности и экономическое равенство бы-
ли главными, но не единственными темами в споре о
коммунизме, какой вели итальянские демократы. Они
много писали о «монашеском аскетизме» и рабстве, ко-
s* В то время в демократической прессе были «в моде» диалоги
для «простых людей». Один из них ведут учитель (маэстро)
и простолюдин Паоло. Они говорят о неком Джулиано. Тот
засеял пустовавший клочок земли, а когда урожай созрел,
оказалось, что он не имеет на него права. «Как так! Ведь эта
редиска выросла благодаря его трудам!» — недоумевает
Паоло. Учитель объясняет ему, что Джулиано не имел права
обрабатывать землю, принадлежащую другому. «Понимаешь
ли ты меня?» — спрашивает он Паоло. Тот отвечает, что по-
нимает и что захватывать чужую собственность это «безумие».
117
торые несет человечеству коммунизм, о том, что он
«убивает индивидуальность», о «равенстве нужды», в ка-
кое он повергает людей, и т. д.
А в чем только не искали они спасение от комму-
низма! В ассоциациях (добровольных объединениях)
вообще, в ассоциациях в промышленности и сельском
хозяйстве в частности. Основанные на «святом союзе»
капитала, труда и таланта, они, как писала социалис-
тическая «Демокрация прогрессива», приобщали работ-
ника «к промышленной жизни и собственности» и пре-
вращали его из «раба труда в компаньона, активного и
интеллигентного»28. Прекращая борьбу между нанима-
телями и работниками — этими «равно необходимыми
участниками производства», они несли спасение и тем
и другим 29. И они были так отличны от коммунизма!
«Ассоциация не изолирует людей друг от друга, как
коммунизм. Наоборот. Она привлекает все силы...
примиряет частные интересы с общественными. Дале-
кая от того, чтобы требовать от своих членов самоотре-
чения, она не уничтожает собственность. Она ее уве-
личивает, защищает, умножает во 100 раз ее цен-
ность»,— писал еще в 1845 г. Дж. Феррари 30. «Нага
социализм основан на ассоциациях» и «выступает про-
тив коммунизма, чьи утопии противоречат здравому
смыслу», вторила Феррари в дни революции флорен-
тийская демократическая газета 31.
Спасения от коммунизма итальянские демократы
искали и в борьбе за объединение Италии. Когда оно
произойдет, обещали они, каждый итальянец станет
хозяином «сам себе, своему имуществу и плодам свое-
го труда». Все будут равны. Италия превратится в зем-
ной рай, и богачи, «отказавшись от варварской страсти
все захватить в свои руки, не должны будут более опа-
саться услышать ужасное слово коммунизм». Они
искали спасения и в буржуазной демократии, уверяя,
что «для счастья народа вовсе не обязательно претво-
рять в жизнь идеи коммунизма». Для него «достаточно
чистой демократии»32.
«Демократия, о синьры, несет нам политическое ра-
венство, социальное братство, а не анархию, не войну
собственности, пе войну семье... Мы решительно от-
вергали и отвергаем опасные теории социализма и ком-
мунизма»,— заявил на заседании пьемонтского парла-
мента один из лидеров местных демократе вЛ А. Броф-
ферио 33.
118
Спасение от коммунизма демократы искали и в от-
дельных требованиях социалистов. Так делала еще в
1847 г. демократическая «Альба»— в то время одна из
самых левых и близких к социализму газет Италии.
Ратуя за издание в Тоскане закона о праве па труд,
опа предупреждала местных властителей, что в против-
ном случае обществу грозят «все беды этого чудови-
ща — коммунизма»34. И демократы снова и снова про-
тивопоставляли «разрушительной» силе коммунизма
благотворную силу социализма.
«Социализм, о коллеги, это плод братской любви и
просвещенного духа ассоциации. Реформируя общест-
во, он возвышает людей и стремится обеспечить каждо-
му его члену возможно больше наслаждений, физи-
ческих и моральных... Коммунизм же несет с собой
аграрный закон, конфискацию промышленности и т. д.
Уравняв всех в нужде и невежестве, он превращает
людей в ничтожества, пресмыкающиеся в крови и не-
чистотах. Наша республика должна стремиться к со-
циализму и всеми силами избегать коммунизма»,—
призывал с трибуны учредительного собрания Рим-
ской республики 1849 г. вице-председатель собрания
К. Бонапарте 36.
В общем хоре голосов, бичующих коммунизм, зву-
чали подчас и отдельные голоса, его защищающие.
Статья в демократической газете, очень осторожно на-
писанная, позволяет предположить, что ее автор за
«постепенную отмену» частной собственности. В другой
статье автор хоть и отдает предпочтение демократии,
по все же признает, что творцам коммунистических
доктрин свойственны «большая любовь к народу и ши-
рота взглядов». Были и выступления, подобные речи
римского демократа Никколини. Его назвали комму-
нистом, и он счел необходимым объяснить: «Если быть
коммунистом значит натравливать один класс на дру-
гой, уничтожить собственность, семью.*, то я не ком-
мунист. Но если это значит сочувствовать горькой нуж-
де огромного большинства членов человеческой семьи,
стараться улучшить их положение, объяснять народу,
что он должен получить равную долю на общественном
пиру... Тогда я коммунист...»33
И то же, по сути, но с явным уклоном в филантро-
пию в статье некоего А. М. в демократической «Иль По-
веро» (Болонья): «Если угодно считать коммунистом
человека, который хочет, чтобы не было бедности и что-
119
бы богатые по-родственному заботились..» о своих
братьях-бедняках... тогда я горжусь тем, что меня
называют коммунистом». Или так: «Доктринеры...
твердят народу, что слово коммунист означает вор, гра-
битель, поджигатель», между тем «коммунизм — это
Евангелие, воплощенное в жизнь... Это тернистый путь
на небо. Все святые были коммунистами»37.
Флорентийская «Воче дель пополо» начинает рас-
сказ о коммунизме с «золотого века». В первобытные
времена, пишет газета, люди жили, «связанные узами
братской любви». То было «время невинности, общих
прав на изобилие, сотворенное на земле Богом». Но по-
том сильные захватили долю слабых и издали законы
в свою пользу. Вот на какой несправедливой основе
покоится сила тех, кто захватил твое достояние, о на-
род! Но Box защитит твое дело. Трон греха падет...
и мир превратится в эдем блаженного счастия... Это
время близко, оно наступит! Жалок тот, кто не ве-
рит!»33 Пафос чуть ли не библейский.
Так, защищая коммунизм, иные из его немногих
защитников отрицали его революционную сущность.
Они сводили коммунизм к сочувствию беднякам, благо-
творительности, рядили его в евангельские одежды.
♦ ♦ ♦
Как это обычно бывает в результате больших дискус-
сий, в Италии выделилось в те годы несколько мыс-
лителей, чьи работы точно подводили итог спорам о
коммунизме или даже делали повый шаг в его пони-
мании.
Одним из таких мыслителей был Дж. Феррари —
политический деятель, философ, человек, о котором по
сей день спорят многие историки, по которого такой
знаток итальянской демократической мысли периода
Рисорджименто, как Ф. Делла Перута, считает «наи-
более оригинальным, лишенным предрассудков и выз-
вавшим наибольшие отклики» представителем той части
демократов, которые после 1848 г, «ориентировались
на социализм»39.
Социалистом Феррари сделало поражение итальян-
ской революции 1848 года. Веря в близость новой ре-
волюции, он считал, что победить она сможет, лишь
начертав на своем знамени слово «социализм». О ком-
мунизме он, как мы помним, еще в 1845 г. отзывался
с нескрываемой неприязнью как о доктрине, которую
120
может принять лишь «незначительное меньшинство».
Оно согласится от всего отказаться, ибо оно и так ни-
чего не имеет.
Но революция учит, и в новой книге Феррари, опуб-
ликованной в 1849 г., звучат уже иные ноты. Напи-
санная в Париже, где жил тогда автор, она трактует
о французских, казалось бы, делах, но, конечно, Фер-
рари имел в виду не одну только Францию.
В книге много диалогов, вымышленных, как при-
знает Феррари, но отражающих истинные взгляды их
участников. Это беседы подкупленного философа —
философа на жалованье — с деятелями политики,
культуры.
Один из первых диалогов посвящен праву собствен-
ности. Ученик (сын банкира) жалуется своему учителю
на крестьян: они считают, что голод дает им право
на его земли.
— Успокойтесь, ваша собственность неприкосно-
венна,— заверяет его мэтр.— Никто не имеет на нее
прав, пусть он даже умрет с голоду. Но вы можете,
если хотите, заняться благотворительностью.
— Мерси,— иронически отвечает ученик.— Все
просят у меня помощи. Меня принимают за церковь.
И если бы я слушал коммунистов, которые проповедуют
с Евангелием в руках, мне бы только и осталось, что
превратиться в нищего капуцина 40,
В следующем диалоге о собственности в роли фило-
софа на жалованье выступает будущий палач Париж-
ской Коммуны А. Тьер.
Республиканец жалуется Тьеру на голод, терзаю-
щий его после поражения революции 1848 года. «Граж-
данин, помоги мне. Если тебе оставят необходимое
для жизни, отдашь ли ты излишек?»—«Нет»,— не ко-
леблясь, отвечает Тьер.—«Так какую же участь гото-
вишь ты беднякам?»—«Наша цивилизация основана
на богатстве». Пусть бедные работают. Они разбога-
теют в свой черед, заявляет Тьер. «Вы захватили всё:
капиталы, землю, орудия труда! Мы не можем ни
жить, ни умереть... хватит!»— в гневе восклицает рес-
публиканец 41.
Обсуждение вопроса о собственности на этом не за-
канчивается. В книге возникает что-то вроде совещания,
на котором некий «ловкий человек» разрабатывает так-
тику борьбы с коммунизмом. Его собеседники и едино-
мышленники — философы, ученые, журналисты,
121
— Проекты социалистов и коммунистов,— утверж-
дает один из них,— сводятся к разделу французского
национального богатства между всеми французами,
т. е. на 34 миллиона равных частей. Но это дало бы
всего по 80 су в день на человека 4*.
Слово получает Огюст Бланки — единственный чу-
жак в этой компании. Он говорит о нужде и стремле-
ниях низов: «Есть народ рабочих. Он очень несчастен».
Ловкий человек встревожен: нужда пролетариев
может «опрокинуть христианский мир. Будем защищать-
ся». Говорите людям, что коммунизм это «мечта безум-
цев»— нечто застывшее, антиисторическое, инструкти-
рует он своих единомышленников 42.
И далее Феррари уже от своего имени пишет, что
коммунизм — это утопия, «встающая из самых глубин
общества». Но и право собственности не абсолютно.
Оно всегда было подчинено более властному праву на
жизнь 43.
«Каждая революция,— напишет Феррари два года
спустя,— ставит собственность под угрозу...» Каждая
революция — это, с точки зрения материальной, «борь-
ба... с собственностью во имя отвергаемых обществом
простолюдинов»44.
«Философия революции», из которой взяты эти стро-
ки,— основной труд ученого. В этой книге нет той
внешней занимательности, какая отличает его «Фило-
софов на жалованье». Перед взором читателей мелькают
известные лишь специалистам имена ученых оппонен-
тов автора. Спор с ними идет с позиций философии, ло-
гики, юриспруденции, даже богословия, хотя сквозь
нарочитую рационалистичность и сухость аргумента-
ции и прорывается подчас взволнованный голос совре-
менника революционных событий 1848—1849 гг.
Придя к выводу, что между частнособственническим
и общинным (коммунистическим) началами идет непрес-
танная борьба на протяжении всей истории, Феррари
ищет обоснование права собственности, которое позволи-
ло бы примирить эти два начала. Им не может стать пра-
во завоевателя, хотя в истории частной собственности
Подобные подсчеты встречаются в документах эпохи не раз.
Цифры указываются при этом различные, но общая тенден-
ция — представить коммунизм некой гигантской уравни-
ловкой, равно как и ничтожность доли, причитающейся каж-
дому после дележки,— неизменна.
122
мы только и находим, что «грабежи, захваты, рабство
слабых, циничное превосходство сильных». «Ведь люди
равны, и если я захотел завладеть чем-либо, то и дру-
гие могут захотеть того же. И тогда эта вещь ста-
нет общей...— рассуждает Феррари.— Да и что ре-
шает прошлое... Каждое поколение имеет право рас-
поряжаться своей судьбой и заново заключать общест-
венный договор!» Никто не обязан «жить в несчастии,
предписанном много веков тому назад»45.
Обоснованием права собственности не может быть
и труд. Труд создает ценности, но землевладелец имеет
все же право оставить свою землю необработанной,
согнать с нее арендатора, батрака. Да и как может ра-
бота одного дать право на безделие другому! Нет,
«между трудом и собственностью противоречие абсо-
лютно!» Обоснованием собственности не может быть
и божья воля. «Творец всех людей не мог создать при-
вилегированных. Мировая справедливость не могла
предписать людям чудовищное неравенство, к которо-
му приводит собственность»46.
Однако, рассмотрев и отвергнув едва ли не все со-
временные ему концепции права собственности, Фер-
рари пе делает вывода, что это право должно быть от-
менено. Частная собственность никогда не будет унич-
тожена. Коммунизм никогда пе будет установлен, пи-
шет он теперь. Чтобы их объединить, надо «повернуться
спиной к их противоречиям». Логика здесь бессильна.
Оправдание собственности в нас самих, в нормах мо-
рали. Оно — в пашем стремлении владеть собствен-
ностью, в нашем «ужасе перед кражей... в том чувстве
собственного достоинства, которое побуждает нас дер-
жаться в стороне от чужого дома, чужого стола»47.
А раз это так и раз собственность «оправдана», то
«подлинная социальная проблема не в том, чтобы
уничтожить собственность, а в том, чтобы ее ограни-
чить». Право собственности никогда не было абсолют-
но, продолжает Феррари свой давний спор с Тьером
и К°, на всех этапах человеческой истории ему про-
тивостоял, его ограничивал закон необходимости. Го-
лод оправдывает кражу, почтение, какое внушает нам
собственность, исчезает, если богач обрекает бедняка
на рабство, губит его семью.
«Аграрные законы, публичные пиры, отмена долгов
в античном обществе... ,,Юбилеи“ евреев, восстанавли-
вавшие каждые 50 лет право землевладельца на его
123
землю... закон Ликурга», заранее определявший соот-
ношение между собственностью общественной и част-
ной; даже закон, разрешающий в минуту опасности
сбрасывать в море отягощающий судно груз или сно-
сить дома в предместьях осажденного города,— все
это, пишет Феррари, «отдельные проявления извечного
права»48 народа ограничивать, в случае и в меру необ-
ходимости, право собственности частных лиц.
«Аграрный закон, закон Ликурга...» Феррари не
был, конечно, так старомоден или так наивен, чтобы
предлагать в середине XIX в. столь архаичные меры
даже для отсталой Италии. Примеры из древних вре-
мен нужны ему, чтобы исторически обосновать свою
мысль. Аграрный закон — это, по его терминологии,
«право, основанпое па законе необходимости». Оно
«восстает против пороков богатого во имя голода бед-
ного» и требует «справедливости и равенства для
всех»49. Конкретно же речь шла о программе, которая
звучала не только вполне современно, но и достаточно
умеренно,— о том, чтобы даже не отменить, а лишь
ограничить право наследования. Феррари, как и мно-
гие другие итальянские социалисты, верил, что это
смягчит, а когда-либо и вовсе уничтожит «ужасное
неравенство состояний»— с тем, однако, весьма сущест-
венным отличием от других социалистов, что достиже-
ние этой цели мыслилось им как результат революции,
а не мирных реформ.
Впрочем программа эта была неокончательна. «За-
кон необходимости» мог предъявить и иные требова-
ния. И Феррари мечтает о «конгрессе лучших умов
человечества». Он соберется после победы революции
в «интеллектуальной столице мира»— Париже и опре-
делит конкретное содержание аграрного закона. Что
же касается коммунизма, то ему, очевидно, и после
этого суждено остаться утопией, «подымающейся из
глубин общества».
К. Пизакане — начальник генерального штаба Рим-
ской республики 1849 г., как мы помним, героически
погибший в 1857 г. при попытке поднять революцию
в Италии. Его взгляды справедливо считают вершиной
утопического итальянского социализма периода Ри-
сорджименто. Глубоко народный, плебейский, сказали
бы мы, социализм Пизакане, оставаясь утопическим,
был в корне отличен от подчеркнуто миролюбивого,
реформистского итальянского социализма тех лет. Он
124
был отлйчеп и от социализма Феррари, также рево-
люционного, но буржуазного и несколько все же абс-
трактного. И был, как мы увидим, не враждебен, а бли-
зок к коммунизму.
В споре о том, должна ли итальянская революция
быть только национально-освободительной или также
социальной, волновавшем тогда итальянских демо-
кратов, позиция Пизакане ясна и бескомпромиссна.
Революция в Италии не может не быть социальной.
В стране царят несправедливость и забвение основных
законов природы — законов всеобщего равенства и
свободы. Частная собственность, концентрируясь в не-
многих руках, приводит к тому, что с ходом техниче-
ского прогресса богатые становятся еще богаче, а бед-
ные — все беднее. Их нужда ужасна, страдания не-
описуемы. Революция будет их революцией, револю-
цией низов. Она обрушится на страну как смерч, как
обвал. Но парод не надо сдерживать. Наоборот, ин-
теллигентная молодежь, которая возглавит борьбу,
должна не успокаивать, а разжигать революционные
страсти масс 50.
Уже в первые дни революции должна быть запре-
щена эксплуатация человека человеком, отменены все
взимаемые с бедноты подати, налоги, сломана старая
государственная машина 51.
Сопротивление эксплуататоров не будет значитель-
ным и будет преодолено силой. Земли помещиков перей-
дут в руки арендаторов, и крупному, полуфеодально-
му землевладению придет конец. Но собственность,
переменив владельцев, останется невредимой. Поэтому
избранный всеобщим голосованием Национальный кон-
гресс скажет крестьянам: «Права, какие имеете на зем-
ле вы, имеют и ваши батраки. От несправедливости,
от которой ранее страдали вы, страдают теперь они. Вы
присваиваете сейчас плоды их труда, так же как рань-
ше помещики присваивали плоды вашего»52. И новые
землевладельцы — крестьяне согласятся, что так быть
не должно. (У Пизакане, как отмечает историк, «бес-
предельная вера в человека».53) А когда иноземцы бу-
дут изгнаны из Италии, конгресс предложит народу
проект нового, основанного на законах природы об-
щественного договора. Он будет обсуждаться на на-
родных собраниях в маленьких деревушках и в боль-
ших городах. Народ его примет, и он станет незыбле-
мым и вечным законом.
125
Так уже в ходе национально-освободительной рево-
люции будет свергнута власть эксплуататорских клас-
сов и возникнет новое общество возрожденной Италии.
В этом обществе земля, став собственностью нации, бу-
дет обрабатываться сельскохозяйственными ассоциа-
циями. Они возникнут в каждой коммуне 5*, и их чле-
нами станут все, кто захочет посвятить себя сельскому
хозяйству. Все межи, все пограничные знаки будут
уничтожены. Члены ассоциации будут сообща трудить-
ся и поровну делить доход. Собственностью нации ста-
нут также капиталы, фабричные здания, машины,
транспорт. Их эксплуатацию нация доверит ассоциа-
циям промышленных и транспортных рабочих. Бывшие
владельцы смогут, если захотят, вступить в какую-
либо ассоциацию, чтобы трудиться, как и все осталь-
ные. Да и вообще каждый, кто почувствует себя изо-
лированным или останется без работы, может потребо-
вать, чтобы его приняли в ассоциацию. Жилые здания
также станут собственностью нации, и она предоставит
каждому жилище, соответствующее его потребностям.
Так что больше богачи не будут владеть роскошными
дворцами, часто пустующими, в то время как «непо-
далеку от них несчастный пролетарий ютится со своей
семьей в мрачной и вредной для здоровья лачуге»54.
Право наследования будет отменено, и сбережения
умершего будут переходить к его ассоциации. Госу-
дарственная машина, сломанная в дни революции,
не будет воссоздана, ибо «законы природы... запрещают
и командовать, и подчиняться»55.
«Свобода и ассоциация»— вот что будет написано
на знамени нового общества К. Пизакане.
Анализируя это общество, исследователи в общем
единодушны. Характеризуя Пизакане как социалиста,
они указывают в то же время на «экономический ре-
жим ассоциативного коммунизма», устанавливаемый
им в ведущих отраслях экономики, пишут о «коммунис-
тическом облике» его общества, о своего рода анархист-
ском коммунизме, к которому сводится революционная
программа Пизакане 5в.
Меньшее внимание исследователей привлекли не-
которые другие черты утопии К. Пизакане. Ее кон-
цепция основана не только на уроках революции
Коммуна — традиционная в Италии низовая административ-
ная единица, а также низовая единица самоуправления.
126
1848—1849 годов, но и на дискуссии о содержании и ха-
рактере итальянской революции, вспыхнувшей в Ита-
лии после 1849 г. Сама книга Пизакане «О револю-
ции»— это как бы продолжение дискуссии. Пизакане
спорит в ней с теми, кто считает, что итальянская ре-
волюция должна быть только политической, и с теми,
кто вообще против революции, и полагает, что Ита-
лия может разрешить свои проблемы «постепенно и
мирно». Спорит и тогда, когда речь заходит о праве
собственности, о равенстве, о свободе. Сам облик его
«общества будущего» носит в значительной мере поле-
мический характер.
«Какой труд будет более производителен — труд
пролетария, чей стимул — голод, жалованье неиз-
менно, а силы истощены нуждой, или труд зажиточ-
ного человека, который выбрал работу себе по вкусу
и заработок которого растет с ростом продукции?»—
возражает Пизакане 57 тем, кто видит в частной собст-
венности основной стимул к труду.
«Коллективный труд принесет обществу изобилие».
Перемена в условиях труда приведет к «величайшему
росту общественного богатства»— таков его вывод.
Это еще более укрепляет его в мысли, что частная собст-
венность была и остается главным источником всех
бед. «Софисты, защитники собственности... решитесь
ли вы отрицать, что нужда простолюдинов — это пря-
мое следствие права собственности?.. Что в нужде масс
и богатстве немногих — источник всех пороков!»—
восклицает Пизакане 58.
И все же мы не можем согласиться с мнением, будто
Пизакане «безоговорочно осудил всякую форму собст-
венности»59. Ведь за резким осуждением права собст-
венности и требованием его отмены у Пизакане, как
правило, следует оговорка: «Плоды собственного труда
гарантированы. Всякая иная собственность не только
упразднена, по и заклеймена как кража». Или еще
более выразительно: «Плоды собственного труда свя-
щенны и неприкосновенны»60.
Но собственность на «плоды собственного труда»—
это и есть та мелкая трудовая собственность, которую
признавали едва ли не все итальянские демократы.
Пизакане ее сохраняет. Из чего конкретно может она
состоять в стране, где господствует общественная собст-
венность и общественный труд? Сам Пизакане на этот
вопрос не отвечает, а исследователи им не задавались.
127
Между тем ответ на него помогает лучше понять «об-
щество будущего» К. Пизакане.
Мелкая трудовая собственность в этом обществе —
это в первую очередь та «равная доля», какую полу-
чают за свой труд члены ассоциаций. Они ведь не обя-
заны все заработанное потреблять, могут и накоплять
понемногу (тем более что, как указывает Пизакапе,
с ходом технического прогресса эта доля будет расти).
Но это также и различная домашняя утварь, и домаш-
няя живность (куры, гуси, утки), и скот, и орудия ре-
месленного труда (национализируются, как мы пом-
ним, лишь машины). Возможно, что это и крестьян-
ские домишки — в тех хотя бы случаях, когда коммуна
не имеет в своем распоряжении достаточно национа-
лизированных зданий, чтобы переселить в них бедно-
ту, или когда эти здания расположены слишком дале-
ко от земель ассоциации.
А к этому надо добавить, что в «новом обществе»
сохраняются деньги и торговля (и оптовая, и мелкая,
вразнос). Сохраняются ремесла и сельские промыслы
(во всяком случае, пока все, кто ими занимается, не за-
хотят вступить в ассоциацию). Надо прибавить также,
что ассоциации могут конкурировать друг с другом.
И что члены нового общества выбирают ассоциацию,
в которой они хотят трудиться, по своему желанию, без
каких-либо указаний или попыток регламентации, и что
коммуна, взяв на себя воспитание детей, не будет по-
мещать их в общежития (пансионы), чтобы не поме-
шать им «сохранить свою индивидуальность»61. И еще
некоторые черты и особенности нового общества. Если
все это суммировать и учесть, то мы увидим, что за ком-
мунистическим обликом основных отраслей народного
хозяйства явственно просвечивают черты крестьянско-
го и ремесленного уклада старой Италии. И у нас тут
же встает вопрос, не может ли эта частнособственни-
ческая «микроструктура» набрать силу и взорвать ос-
нованный на всеобщем равенстве и общей собствен-
ности уклад?
Пизакапе считает, что не может.
«Допустим,— пишет он,— что капиталист с его
миллионами окажется в стране так (т. е. по плану
Пизакане,— К. К.) организованной, и посмотрим,
как он сможет употребить свои деньги. Он не может
купить па них землю, так как опа принадлежит нации,
не продается и не может быть собственностью частных
128
лиц. Он не сможет и построить дворец, так как нация —
хозяйка всех зданий — тут же им завладеет... А если
он вступит со своим капиталом в ассоциацию.., то ему
це придется рассчитывать ни на какую прибыль, кроме
той, что причитается каждому ее члену, и он еще дол-
жен будет работать, как все остальные. Он не сможет,
наконец, организовать свое предприятие или открыть
торговлю: он не найдет для этого наемных рабочих
в стране, в которой все входят в ассоциации как их
полноправные хозяева... И в конце концов тот, кому
удалось собрать значительную сумму, не имея возмож-
ности использовать свой капитал для дальнейшего обо-
гащения или передать его по наследству, сочтет наи-
лучшим для себя истратить его на удовольствия»62.
Ну, предположим, что и сочтет, на то ведь и утопия.
Но зачем вообще сохраняет Пизакане все эти «пережит-
ки прошлого» в своем обществе, основанном на совсем
иных началах? Вряд ли можно объяснить столь боль-
шое число однотипных «пережитков» недодуманностью
концепции и вряд ли можно, не приписывая утописту
свое понимание событий и свои мысли, говорить о «за-
мечательной догадке» Пизакане, понявшего, что в «со-
циалистическом обществе продолжают свое действие
некоторые явления и законы, свойственные буржуаз-
ному строю»63.
Думается, что основная причина сохранения «мик-
роструктуры»— та же, что побудила Пизакане счесть
нежелательными восстановление сломленной в дни
революции государственной машины или жизнь детей
в общежитиях. Эта причина — в боязни Пизакане хоть
в чем-то ущемить свободу граждан, хоть как-то поку-
ситься на их приверженность старому быту, старым
обычаям. Он не мог и не хотел ни в чем покуситься на
свободу итальянцев, потому что «свобода, как и ра-
венство, это две основы, на которых должно строиться
человеческое счастие». И главная цель общественного
договора — гарантировать каждому социальную сво-
боду 6\
Но и свободу личности Пизакане утверждает в спо-
ре с ретроградами. Нам говорят: «Вы регламентируете
одежду, пищу, жилище, даже часы любви. При таком
режиме общество погибнет от скуки... Вы разрушаете
личность, а тем самым и производство». Но это ложь,
как и утверждение, будто «человек, объединяясь с себе
подобными, жертвует частью своей свободы,., Коллек-
5 к, э, Кирова
129
тивная сила ассоциации будет на тысячу ладов пере-
страивать окружающий мир... и жизнь члена ассоциа-
ции будет богаче чувствами и впечатлениями,,, и бу-
дет свободнее, чем жизнь одиночек».
— А какую свободу, кроме свободы умереть от го-
лода, можете дать вы? «В обществе, в котором человека
вынуждает работать голод, свободы не существует»,—
гневно кидает Пизакане в лицо противникам его
идей 66.
В обществе, которое строит в своем воображении
Пизакане — и за возможность строить которое в дейст-
вительности он погибнет,— человеческая личность не
только «не растворяется в общей массе», но получает
возможность наиболее полного развития. Члены этого
общества не знают нужды и порождаемых ею страда-
ний. Коллективный труд умножает их силы, а техни-
ческий прогресс (ранее губительный для масс) позво-
ляет им в «немногие часы заработать очень много».
Они зажиточны (Пизакане не раз употребляет этот
термин) и покупают — и притом дешево!—товары,
о которых ранее «не знали даже по наслышке». Да и
сами люди уже не те, что раньше. С изменением со-
циальных условий изменится и человек. Почва будет
расчищена от «бесчисленных остатков старых предрас-
судков, мнений, законов...». В обществе, не знаю-
щем принуждения, эксплуатации, нужды, «возникнет
единство целей, желаний, надежд». Люди проникнутся
пониманием «своей силы, своих прав, своего достоинст-
ва», пониманием «бесконечности» предстоящего чело-
вечеству социального прогресса68. Общество Пиза-
кане — это счастливое общество, и Пизакане откры-
то противопоставляет его ходячим представлениям
о мрачном казарменном социализме (термина «комму-
низм» он, возможно, чтобы не навлекать на себя из-
лишние упреки, избегает).
Еще в 1850 г. Пизакане критиковал философов
XVIII в. за то, что их доктрины основаны пе на «поль-
зе каждого, а па самоотречении и па жертвах». «Братст-
во... общность имуществ, которое проповедует Еван-
гелие,— напишет он позднее,— побуждают видеть за-
чатки современного социализма в старых идеях». Но
«будущее, каким его представляют себе христиане,
превратило бы мир в монастырь. В наше время люди
объединяются не для того, чтобы молиться и страдать,
а чтобы помогать друг другу работать и бороться, Со-
130
циалисты хотят радоваться па земле, а не быть возне-
сенными па небо»67,
Дж. Б. Пассерини думал так же. Те, кто «ищет ком-
мунизм в Евангелии, ошибаются,— писал он,— Ас-
кетический, монастырский коммунизм отвергает бо-
гатство во имя жизни в общности нужды, в страданиях
и в мыслях о том свете. Современный коммунизм хочет
общности богатств и радости — па этом свете». Человек
своеобразной судьбы 6*, Пассерини был, как отметил
его биограф, «более европейцем, чем итальянцем»68,
и это не могло не сказаться на его взглядах,
В отличие от Пизакане, Пассерини — один из не-
многих в те годы в Италии коммунистов — не пытался
конструировать детальную модель общества будущего.
Он устанавливал общие положения и старался очистить
коммунизм от наветов его врагов. И, делая это, выска-
зывал соображения, иные из которых далеко опережа-
ли суждения итальянских демократов тех лет,
Конечно, когда Пассерини в предисловии к своему
переводу книги Фихте пишет, что коммунизм «не при-
знает собственности частных лиц, но лишь собствен-
ность государства», которое, завладев плодами труда
своих подданных, распределяет их «поровну между
всеми»69,— в этом мало оригинального. Представление
о государстве как о «единственном собственнике ком-
мунистического общества», не говоря уже о распре-
делении поровну, было широко распространено в те
годы.
Но вот Пассерини опровергает столь же распростра-
ненное мнение, что при коммунизме у людей исчезнет
Вынужденный еще в 1823 г. бежать из Италии (где ему гро-
зил арест за участие в национально-освободительной борьбе),
Пассерини на родину уже не вернулся. Жил в Англии, Фран-
ции, Бельгии, Германии (где свел знакомство с Гегелем и стал
гегельянцем). Умер в 1864 г. гражданином Швейцарии. Свя-
зи с родиной он, однако, не терял и пытался даже пропаган-
дировать в Италии своп взгляды. Став еще в 30-х годах ком-
мунистом, перевел с латыни на итальянский «Город Солнца»
Кампанеллы, указав в предисловии, что в книге «описано
самое совершенное п идеальное общественное устройство»
{Campanella La citta del Sole/Tradotta dal latino. Prefazione
del traduttore G. B. Passerini. Lugano, 1850. P. 13). А в начале
50-х годов, придя к выводу, что наиболее подходящим госу-
дарственным устройством для переходного периода от капи-
тализма к коммунизму было бы описанное в книге Фихте
«Замкнутое торговое государство», Пассерини перевел на
итальянский и эту работу.
5*
131
стимул к труду, и пишет: это так, если предположить,
что «люди будут перенесены в коммунизм с нынешними
своими плохими привычками и страстями». Но если
«представить себе человека, созревшим для комму-
нистического общества», если в человеке «будут разви-
ты моральное, религиозное, философское чувства...
тогда большая часть людей будет работать не только
ради собственного блага, но также из чувства долга
и любви к ближнему»70— и это звучит — в Италии,
во всяком случае,— уже менее стандартно,
А когда Пассерини утверждает, что «ни образование
народа, ни применение механических сил в производст-
ве еще недостаточны, чтобы можно было ввести ком-
мунизм раньше, чем через несколько столетий»71, то
он оказывается единственным в то время итальянским
демократом, понимающим неразрывную связь между
коммунизмом и уровнем развития производительных
сил в стране*
По-новому звучат и многие другие высказывания
Пассерини. Например: «Коммунисты никогда не счи-
тали, что женщины должны быть общими и половые
сношения беспорядочными.» Цо, когда все люди будут
действительно равны, тогда «браки станут постоян-
ными, хотя и расторжимыми», и «связи любви и ува-
жения будут сохраняться между родителями и детьми
(хотя воспитание детей и возьмет на себя общество.—
ТС Так учит современный коммунизм»72.
А вот как парирует Пассерини утверждение, что
коммунизм «лишит людей свободы»,— свобода «90 %
населения при коммунизме возрастет, так как у них
будет больше времени для образования и отдыха».
Что же касается богачей, то, если они и потеряют сво-
боду ничего не делать, «не велика беда»73,
И все-таки эгалитаризм и стремление уложить да-
лекое будущее в жесткие рамйи заранее установлен-
ных норм и правил привели Пассерини к концу его
жизни к отходу от коммунизма. Он боится, что «общее
поглотит частное» и коммунизм уничтожит «индиви-
дуальные особенности не только отдельных людей и ком-
мун, но и наций, языков, рас». Он не уверен в воз-
можности достичь экономического равенства жителей
пустынных степей и плодородных долин. Он видит в «гео-
логических, климатических, этнических и других раз-
личиях», которыми так богат земной шар, «непреодоли-
132
мое препятствие» для создания «системы всемирного
коммунизма»74, как того требует теория.
А если считать, что коммунистическая общность
будет объединять лишь отдельные нации или группы
наций, то как быть с индивидуальными особенностями,
существующими внутри каждой такой группы или даже
внутри каждой нации? И Пассерини, не умея развя-
зать этот узел, все более сужает территориальные
размеры будущего коммунистического общества. Каж-
дый раз он озадаченно отмечает, что это не соответст-
вует теории, по которой «коммунизм должен охватить
весь земной шар. Он будет лишь слиянием нескольких
семей в одну большую семью»,— безрадостно утверж-
дает он в 1849 г. Но сомнения продолжают его терзать,
и в конце концов мы узнаем, что «коммунизм это идеал...
который никогда не может быть полностью достиг-
нут». Ведь «у человека, если только не уничтожить
окончательно его индивидуальность, всегда останется
какая-то собственность — его физические и умствен-
ные способности, его одежда, постель и т. п.»75
Так коммунизм превращается в представлении чело-
века, стремящегося все «разложить по полочкам»,
из будущего человечества в его недостижимый идеал,
а сам Пассерини «начинает чувствовать себя уже
не коммунистом, а демократом». Проделывает он эту
эволюцию не без боли душевной. «Ведь такие же и даже
еще более серьезные противоречия свойственны и сис-
теме, основанной на частной собственности»76,— расте-
рянно восклицает Пассерини.
♦ * *
Вспоминая десятилетия спустя историю создания «Ма-
нифеста Коммунистической партии», Ф. Энгельс писал:
«В 1847 г. под именем социалистов были известны,
с одной стороны, приверженцы различных утопических
систем: оуэнисты в Англии, фурьеристы во Франции,
причем и те и другие уже выродились в чистейшие сек-
ты, постепенно вымиравшие; с другой стороны, все-
возможные социальные знахари, обещавшие, без вся-
кого вреда для капитала и прибыли, устранить все со-
циальные бедствия с помощью всякого рода заплат»77.
Отметив, что все эти социалисты стояли «вне ра-
бочего движения» и искали поддержки скорее у «об-
разованных» классов, Энгельс продолжал: «А та часть
рабочего класса, которая.., провозглашала необходи-
ма
мость коренного переустройства общества, называла
себя тогда коммунистической... Таким образом, в 1847 г.
социализм был буржуазным движением, коммунизм —
движением рабочего класса. Социализм.., был «рес-
пектабельным», коммунизм — как раз наоборот»78.
Именно поэтому манифест, написанный в том же году
Марксом и Энгельсом, и был назван ими коммунисти-
ческим (а не социалистическим) манифестом 79.
Итальянский социализм 1848—1849 гг. может слу-
жить наглядной иллюстрацией этому высказыванию
Ф. Энгельса. Но под воздействием революции 1848 года
в Италии начал возникать новый утопический социа-
лизм, уже не противопоставлявший себя коммунизму,
а близкий к нему. Начало возникать и новое понимание
коммунизма. Началась кристаллизация той прослойки
итальянской интеллигенции, которая, перейдя на сто-
рону народа, станет носительницей коммунистических
идей. Конечно, это происходило с запозданием по срав-
нению с Англией или Францией. Но Италия была от-
сталой страной, и у нее были свои темпы, свой ритм
развития. И если Феррари, призывая к революцион-
ному решению социального вопроса, не вышел все же
за рамки буржуазного социализма, то Пизакапе со-
здал в своем воображении общество, близкое к ком-
мунистическому. Он и Пассерини, протестуя против
клеветы и напраслины, возводимой на коммунизм его
врагами, и сглаживая те «шероховатости» и ту неоте-
санность, какие были свойственны утопическому ком-
мунизму, расчищали тем самым почву для проникнове-
ния в Италию идей научного коммунизма.
Но это одна сторона вопроса. А чтобы лучше понять
другую его сторону, нам надо вернуться к К. Кавуру
и посмотреть, как рождался — и это в середине XIX в.—
миф о капитализме, несущем счастье*
Кавур и Англия
Камилло Кавур впервые приехал в Англию из отстало-
го сельскохозяйственного Пьемонта в 1835 г. Кавуру
было 25 лет. Его интерес к социально-экономическим
вопросам, даже если они не вставали еще перед Ита-
лией, уже в те годы был силен и устойчив. Англия —
первая промышленная держава тогдашнего мира —
интересовала его чрезвычайно^ и2 оказавшись на Бри-
134
танских островах, он без устали осматривал местные
достопримечательности \ Побывал в Лондоне, Ман-
честере, Бирмингеме, Ливерпуле и других промышлен-
ных центрах страны, присутствовал на заседании анг-
лийского парламента. Осматривал фабрики, заводы,
типографии, работные дома — и последние^ пожалуй^
с особым рвением.
Еще в 1834 г. отец Камилло, мэр Турина, поручил
сыну прореферировать для него многотомный доклад
английской парламентской комиссии по борьбе с пау-
перизмом.
Доклад был составлен умело. Он умалчивал обо
всем, что разоряло в первой трети XIX в. английскую
деревню,— об огораживаниях, массовой безработице
батраков (вызванной внедрением машин в сельское хо-
зяйство), о гибели невыдержавших конкуренции с фаб-
ричной промышленностью сельских ремесел. Причи-
ной быстрого роста пауперизма в стране объявлялась
«чрезмерная» помощь бедноте, якобы лишавшая ее не-
обходимости и желания работать. Поэтому помощь бед-
някам рекомендовалось уменьшить, а помощь на дому
(позволявшую «бездельничать» и т, п.) заменить поме-
щением в работные дома.
К. Кавур безоговорочно одобрил все положения
доклада. Реферируя, он вставлял в текст свои одобри-
тельные замечания. А заключая реферат, написал, что
доклад парламентской комиссии — это «выдающийся
памятник рвения, усердия, знания дела и огромного
исследовательского труда»2.
Приехав в Англию вскоре после введения там нового
порядка помощи бедным, Кавур смог увидеть идеи до-
клада воплощенными в жизнь. И он снова все одобрил.
Ему не казались жестокими пи тяжелый физический
труд, падавший на долю обитателей работных домов
(будь они даже старыми и больными), ни скудное пи-
тание, ни насильственное разделение семей, ни запрет
сношений с внешним миром — все то, за что английские
работные дома получили позорное прозвище «Бастилий
для рабочих».
Да и верно ли, что режим в этих заведениях так
суров, как уверяет демократическая пресса? «Мы ви-
дели в Манчестере собственными глазами,— напишет
Кавур в 1836 г.— старых женщин, содержавшихся
в так называемых работных домах, сидящих в больших
и удобных креслах и получающих из рук молодых
135
девушек, их обслуживавших, чашку чая с молоком
и пирожными»3,
«Свидетельство» это звучит дико, и итальянский
историк Ромео, обнаруживший его в архиве и подроб-
но, о использованием множества источников расска-
завший о поездке Кавура в Англию, о «чае с пирожны-
ми» стыдливо умолчал. А зря! Расшифрованный, этот
эпизод помогает представить себе «сотворение мифа».
У нас нет оснований подозревать молодого Кавура
в сознательной лжи, Вероятнее другое. Визиты Кавура
в работные дома не проходили экспромтом. Собираясь
по возвращении в Италию написать серию статей о
пауперизме, Кавур приехал в Великобританию, за-
пасясь рекомендательными письмами к тем, кто мог
быть ему в этом полезен. Ему и действительно удалось
связаться в Англии со всеми, занимавшимися вопросом
о пауперизме. И кто-то из них организовал для заезже-
го гостя (да еще собиравшегося об увиденном напи-
сать!) спектакль с пирожными. Кавур этому спектаклю
поверил, потому что хотел верить. Вопрос о пауперизме
был для него частью общей проблемы влияния капи-
тализма на положение рабочих. А в нем уже тогда жи-
ло стремление «очистить» капитализм от обвинений
в том, что он ухудшает положение народных масс*.
Это же стремление сказалось и на отношении Каву-
ра к вопросу о влиянии промышленного переворота на
английских рабочих. Вопрос этот усиленно дебатиро-
вался в те годы в европейской печати и опять-таки
встал перед Кавуром до его поездки в Англию. В докладе
о пауперизме, который он реферировал в 1834 г.,
утверждалось, что «английские рабочие в городе и де-
ревне находятся, когда у них есть работа... в лучшем
положении, чем раньше (т. е. до промышленного пе-
реворота),— за исключением лишь ткачей, не выдер-
живающих конкуренции ткацких машин». И Кавур,
не критикуя, а, наоборот, соглашаясь, включил это
утверждение в свой реферат 4. В том же 1834 г. ему
довелось прочитать книгу, автор которой заявлял, что
в ходе промышленного переворота в Англии «целый
класс ткачей был почти полностью лишен работы из-за
* Год спустя в наброске статьи о пауперизме Кавур и вовсе обе-
щал своим будущим читателям «показать, что нельзя вменять
рост пауперизма в вину громадному развитию английской про-
мышленности» (Cavour С, Scritti. Vol. 2. Р, 546). Статья эта
так и оставалась незавершенной.
130
непреодолимой конкуренции машин. Однако прошло
каких-нибудь 10 лет после широкого внедрения ма-
шинного труда, и вот уже количество рабочих, заня-
тых в ткачестве, много больше, чем раньше».
Получалось, что страдали от промышленного пере-
ворота одни лишь ткачи, да и то «каких-нибудь 10 лет».
А Кавур не был склонен долго задерживаться мыслью
на преходящих бедах пролетариата. Переписывая сло-
ва автора книги в свою рабочую тетрадь, он комменти-
ровал их весьма оптимистично: «Так возникла новая
промышленность, которая создает умелых рабочих и
щедро вознаграждает их труд»5.
Приехав в Англию, Кавур получил, казалось бы,
возможность непосредственно познакомиться так же
и с положением английских рабочих. Но он и при
осмотре промышленных предприятий не был предостав-
лен самому себе. Он осматривал их в сопровождении
фабриканта или кого-либо из членов его семьи. И они
уверяли заезжего итальянца, что их рабочие полу-
чают столько, что «могут каждый день есть мясо и пить
пиво». Он приходил на другую фабрику или завод
и слышал, что здесь рабочие получают еще больше 6.
Кавур вечерами вел доверительные беседы со свои-
ми высокопоставленными английскими друзьями и за-
писывал их рассказы в дневник: «Чедвик (известный
в Англии в те годы экономист и политический дея-
тель.— К. К.) уверен, что рабочие промышленных за-
ведений все имеют работу и получают жалованье до-
статочное, чтобы купить все необходимое и даже жить
в достатке и делать значительные сбережения. Если,
конечно, они не пропивают большую часть своего за-
работка». И еще: «Чедвик категорически отрицает нали-
чие нужды в сельскохозяйственных районах Англии».
Во время одной из таких бесед речь заходит о ткачах.
Промышленный переворот захватывает все новые отрас-
ли английской промышленности, и страдают от него да-
леко не одни только ткачи. Все же собеседники Кавура
уверяют его, и он заносит в дневник, что «ткачи по
шелку — это единственные из всех английских рабо-
чих, кто непоправимо пострадал от введения машин...
Однако возникновение в графствах шелкоткацкой про-
мышленности облегчило их беды и дало многим из них
не только работу, но и заработок более высокий, чем
ранее». И хотя в данном случае речь идет уже не о
80—40 шиллингах в неделю± которыеА как его уверялщ
137
получают рабочие больших мануфактур Лондона, а
максимум о 12—14 шиллингах, Кавур все же находит,
что и этого достаточно, «чтобы рабочий мог жить с
семьей в деревне^ не страдая»7,
Кавур не был чрезмерно доверчив. Он отлично умел
в иных случаях критически относиться к услышанно-
му. Он не был и бессердечен. Как истый либерал, он
был скорее склонен к реформам в пользу «низших
классов»— конечно, в «пределах разумного» и в «под-
ходящий момент». Но он был аристократ, тесно свя-
занный со своей средой и взиравший на жизнь народа,
как справедливо замечает Ромео, «с явной отчужден-
ностью»8. И эта отчужденность помогла ему и на сей
раз поверить в то, во что он хотел верить, и не заметить
то, чего он не хотел замечать: грязь, ветхость, мрач-
ность рабочих трущоб, «варварские условия» жизни,
«неописуемую нужду»,— все то, что Энгельс заклеймил
в эти же примерно годы, как «язву Англии»9^
Возвращаясь летом 1835 г. на континент, Кавур
полон оптимизма. «Никогда еще Англия не наслажда-
лась таким процветанием, как сейчас»,— пишет он
6 июня 1835 г. И, перечисляя признаки этого про-
цветания, называет «повышенный уровень заработной
платы». Не замечает он и зреющие па Британских ост-
ровах «гроздья гнева». «Всеобщая активность (т. е.
работа на предприятиях.— К. К.) оставляет рабочим
мало времени для политических выступлений. В стране
нет и следов народного недовольства... Англия далека
от того, чтобы ей грозила народная буря»10*
Так уже в молодости Кавур вступил на путь харак-
терной для него идеализации капитализма вообще, анг-
лийского капитализма в частности. В дальнейшем он
делал на этом пути все новые шаги. Чего стоит хотя бы
его опубликованная в 1845 г. статья о необходимости
отмены законов о зерне, устанавливающих запретитель-
ные пошлины на ввоз его в Англию 2**
В середине 40-х годов этот вопрос живо обсуждался
в английском парламенте и прессе. Кавуру движение
за отмену законов о зерне представлялось не только
«самым важным вопросом, который когда-либо вставал
перед английской торговлей и промышленностью». От-
мена этих законов, считал он, станет «самым важным
для будущего человечества событием всего XIX в,»и
2* Они были отменены летом 1846 г.
138
Что побуждает его так непомерно высоко оценивать
частный, казалось бы, вопрос? Убежденный сторонник
свободы торговли, Кавур учитывает, конечно, чисто
экономическую, коммерческую сторону проблемы, пи-
шет, что запретительные пошлины на ввоз зерна по-
лезны крупному землевладению и висят «свинцовым
грузом» на промышленности 12. Итальянец, он не за-
бывает, что общий отказ Англии от таможенного про-
текционизма (а такой отказ, он уверен, неизбежно
последует за отменой запретительных пошлин на ввоз
зерна) откроет перед продукцией итальянского сель-
ского хозяйства богатый английский рынок. И все же
главное для Кавура не в этом. Отмена законов о зерне,
вторит он доводам английских фритредеров, будет по-
лезна не одним только промышленникам. Она в инте-
ресах всей нации (выделено нами.— К. К.).
«Борьба за свободу торговли вызвана теми же при-
чинами, какие во все времена побуждают людей разру-
шать режим привилегированного меньшинства (в дан-
ном случае феодализм.—УТ. К.) и заменять его режи-
мом, основанным на законах справедливых и беспри-
страстных, изданных с целью равно благоприятство-
вать всем классам общества»13 (выделено нами.—
К. К.),— так он видит и так представляет читателям
приходящий на смену феодализму капитализм.
♦ * *
Миф об Англии имеет и еще один важный аспект.
Англия была для Кавура не только первой промыш-
ленной державой мира. Это была страна, которая в
конце XVIII в., когда революция, «выйдя за пределы
страны, ее породившей, угрожала Европе», спасла со-
циальный порядок и «удержала цивилизацию на пути
регулярного упорядоченного развития». Эта роль Анг-
лии восхищает Кавура — и он снова и снова вспоми-
нает о «борьбе гигантов», какую Англия вела в конце
XVIII в. с революционной Францией — и довела эту
борьбу до «славного завершения», сумев «почти одна
противостоять ярости Французской революции и со-
крушающей мощи Наполеона»14.
Роль Англии как оплота в борьбе против револю-
ции в Европе во весь рост встала перед Кавуром в
1848 г. Но и до этого года многие его суждения и вы-
сказывания продиктованы стремлениемл оградив Анг-
139
лию от угрозы революции, сохранить ее как стража
европейского «общественного порядка».
Особенно наглядно $то видно на примере нашумев-
шей (историки называют ее знаменитой) статьи Каву-
ра об Ирландии (1843 г,).
Для итальянских умеренных либералов, перед ко-
торыми стояла нелегкая задача борьбы за независи-
мость и свободу Италии, было традиционным сочувст-
вие национально-освободительной борьбе других наро-
дов, Кавур не составлял в этом отношении исключе-
ния. Он с неподдельным сочувствием относился к борь-
бе за свободу поляков, испанцев, греков, славян. Он не
скупится на изъявленйя симпатии также и ирландцам.
Но он всячески старается «оправдать» Англию, прев-
ратившую Ирландию в свою внутреннюю колонию 3*.
И он громоздит довод на довод, доказывая, что, восстав
против власти англичан, ирландцы неминуемо будут
разбиты,
Конечно, в этих доводах и рассуждениях явственно
звучит страх крупного землевладельца (каким и был
Кавур) перед крестьянской войной, где бы она ни
происходила. Но в них так же явственно звучит и опа-
сение ввергнуть Англию «в пучину революционных
бурь», В XVIII в., пишет Кавур, Англия сдержала
революционный поток, грозивший захлестнуть Европу.
Но что произойдет в XIX в., если «подорванный в сво-
ей основе английский колосс» не сможет более это
сделать? «Все усилия государственных деятелей, все
сопротивление мирных интересов не смогут тогда сдер-
жать поток народных страстей»15.
8* Так, он констатирует, что в XVIII в. ирландские крестьяне
находились в положении «худшем, чем рабство негров Антиль-
ских островов», и призывает своих читателей быть снисходи-
тельными к английским государственным деятелям, «чья глав-
ная вина в том, что они не сумели подняться выше уровня
своего времени». Он признает, что в конце XVIII в., когда
в ирландском парламенте решался вопрос об унии с Англией,
английское правительство подкупало ирландских парламен-
тариев. И отказывается рсудить англичан и за это. «Разве
общественное мнение и нашего и минувших столетий не санк-
ционировало в какой-то мере для членов правительств поль-
зование иной моралью, чем мораль частных лиц?» Он призна-
ет также, что земля, которую обрабатывают ирландские кре-
стьяне, принадлежит англичанам, и отказывается «даже и об-
суждать» возможность насильственной конфискации земли у
английских лендлордов и т. д. и т. п. (см.: Cavour С, Scritti.
Vol. 2. Р. 753-754).
140
Так уже в середине 40-х годов роль Англии как
оплота и защиты от европейской революции не только
признается Кавуром. Она им преувеличивается, под-
черкивается, мифологизируется. В статье об Ирландии
Англия предстает перед читателями как основная сила
«общественного порядка», эдакий Атлант, держащий
на своих плечах безопасность и право собственности
всех буржуа Европы.
Конечно, жизнь подвергала веру Кавура в Англию
немалым испытаниям. В конце 30-х — начале 40-х го-
дов, когда на Британских островах, казалось, вот-вот
победит чартизм, Кавур о нем молчал. И уже одна эта
затянувшаяся «фигура умолчания» свидетельствовала
о многом. Но в конце 1847 г., когда общая обстановка
в Европе уже весьма напряжена, а чартизм, как мно-
гие думали, похороненный, вновь грозил восстанием,
Кавура «прорвало», и он выступил в органе умеренных
газете «Иль Рисорджименто» со статьей, в которой пред-
рекал европейским государствам «разорение и ката-
строфу», если их правящие классы не добьются, чтобы
рабочие этих стран стали более моральными, более
религиозными, и не дадут им возможность жить более
зажиточно. Англия, «страна великих поучений», долгое
время пренебрегала этим «святым долгом»,— признает
теперь Кавур. И что же? В стране «нарастают народные
беспорядки., происходят угрожающие чартистские вы-
ступления». И если на вершине английского обществен-
ного здания находится «класс людей, образованных,
энергичных, богатых», то «у подножия его прозябают
люди, необразованные, лишенные моральных устоев».
Удастся ли английскому парламенту «залечить эту
ужасную язву? Мы хотим верить, что да»18.
Прозвучавшее в этой статье разочарование Кавура
в английском кумире было горьким, но восторг его по-
сле 10 апреля 1848 г. не знал границ.
К этому времени революция совершала свой, пока
еще победный, марш по Европе. Итальянские буржуа
и помещики жили в страхе перед социализмом и ком-
мунизмом. Кавур, мы знаем, разделял этот страх.
Выражал его в своих статьях, содрогался от ужаса
при мысли о возможности рабочей (чартистской) рево-
люции также и в Англии. Сигналом к ней должна была
стать, как мрачно предвещала буржуазная пресса, на-
меченная чартистами йа 10 апреля грандиозная демон-
страция лондонских рабочих. Но демонстрация не co-
rn
стоялась. Английские власти, стянув в столицу пол-
миллиона солдат, кавалерию, артиллерию, «мирно» ее
предотвратили. И Кавур, осчастливленный, пишет, что
«чартистская революция была бы самым большим не-
счастьем, какое только может постичь человечество».
Английское правительство, предотвратив ее без кро-
вопролитий и насилия, показало, что Англия —«самая
свободная страна мира, великий светильник, освещаю-
щий путь, по которому в поисках лучшей доли идут
современные народы. Весь цивилизованный мир заин-
тересован в том, чтобы Англию не охватил пожар рево-
люции»17*
Всякие сомнения в «английском идеале» оставляют
отныне Кавура. И он в поисках «противоядия» от со-
циализма и коммунизма то и дело оглядывается на
Англию и находит наконец, как мы знаем, искомое
противоядие в идеализированном «свободном» англий-
ском капитализме. Но вопрос стоит шире. Поиски
«рецепта» от социализма переплетаются у Кавура с
поисками рецепта от революции в целом. Англия и
в этом вопросе остается для Кавура образцом и ориен-
тиром, «Посмотрите на страны Европы, и вы увидите,
какая из них смогла устоять перед шквалом револю-
ции. Этого не смогли монархи Германии.., не смогла
Франция, увидевшая, как в немногие часы был опро-
кинут ее трон». Это смогла одна только Англия 18.
В поисках причин этой восхищающей его стойко-
сти Кавур снова и снова сопоставляет исторический
опыт Англии и других стран (в первую очередь Фран-
ции) и неизменно приходит к выводу, что это вовремя
проведенные реформы позволили Англии наслаждаться
«изумительным спокойствием посреди политических
бурь, раздирающих Европу». И это отказ от них при-
вел Францию к революции 1848 года. А будь во Фран-
ции своевременно проведена избирательная реформа
(которой требовали в канун революции промышлен-
ники и рабочие.— К. К.), «очень возможно, что Луи
Филипп сегодня был бы еще на тропе»19. Не доволь-
ствуясь примерами, почерпнутыми из современных ему
событий, Кавур обращается к истории и заявляет,
что Великой Французской революции конца XVIII в.
также, «возможно, удалось бы избежать, проведи Лю-
довик XVI реформы, на которых настаивал Тюрго».
Мало того: «Если бы в XVII в. Стюарты искрение
признали протестантизл1 и необходимость реформ, они
142
не были бы свергнуты с тропа и Карл I не сложил бы
голову па плахе. Но с тех пор вот уже 200 лет Англия
идет по пути цивилизации, политического развития
и богатства, не разбиваясь о рифы революций». И это
потому, что ее государственные деятели «умеют смирять-
ся с необходимостью реформ, каких требует время»20«
Все же один только призыв к реформам представля-
ется Кавуру недостаточным для борьбы с революцион-
ной угрозой, и он снова и снова поднимает на щит
«великий принцип свободы». Речь идет, понятно, не
о свободе революционной борьбы или социалистической
пропаганды, не об «анархии», говоря языком Кавура.
Его свобода — это свобода, «совместимая с общест-
венным порядком»21, «регулируемая законом» и осу-
ществляемая «в границах, установленных законом»..
Это весь комплекс буржуазных политических свобод,;
но в первую очередь экономическая свобода — не толь-
ко отмена всех и всяческих феодальных и полуфео-
дальных ограничений и регламентаций, но и возможно
более полная, минимально ограниченная даже и но-
выми, буржуазными законами, свобода частного пред-
принимательства и конкуренции.
Прогрессивные, по сравнению с полуфеодальными
порядками, от которых страдала Италия, политические
свободы не могли, конечно, разрешить терзающие ка-
питалистический мир социальные противоречия. Но
Кавуру в его страхе перед революцией и социализмом
эти свободы представляются неким совершенством, не-
сущим миру всеобщее благосостояние и счастье. В сво-
их статьях, речах, письмах он то и дело взывает к
свободе вообще, к экономической свободе в особенно-
сти. Свобода «вершит чудеса». Она «увеличивает про-
изводительные силы общества». «Лучший способ по-
ощрить промышленность — дать ей полную свободу
действий». «В живом соревновании, порождаемом кон-
куренцией,— залог совершенствования промышленно-
сти и сельского хозяйства». Свободные порядки, «уве-
личивая производительные силы страны, делают народ
богаче». Таковы лишь немногие примеры его много-
численных высказываний о свободе. «Я поборник сво-
боды торговли и личной свободы», «Я верю в дух сво-
боды и конкуренции»2^— говорит о себе Кавур
4* Необходимо оговориться, что подобные максимы отражают
скорее идеал Кавура, чем его каждодневную практику мини-
стра финансов и главы правительства, Правда* он провел
143
Нетрудно догадаться, что свобода конкуренции и
политические свободы, которыми восхищается Кавур,
«прописаны» в Англии. Да, собственно, догадываться
не приходится. Кавур и сам указывает на это, неодно-
кратно величая Англию «страной свободы», страной,
в которой «принцип свободы получил наибольшее
применение», и т. п. Он требует «свободы личности,
коллектива, провинции». И он же называет Англию
«классической страной коммунальных свобод», страной,
в которой наиболее силен «дух децентрализации»23.
Восхваляя свободу предпринимательства, Кавур
ставит своим соотечественникам в пример Англину пра-
вительство которой «предоставляет коммерсантам^ про-
мышленникам, землевладельцам проявлять свое умение
и искусство». И он верит, что в Лондоне «любой пред-
приимчивый и деятельный человек почти наверное мо-
жет нажить состояние»24*
♦ * *
Мы видели, Кавуру уже с молодых лет было свойст-
венно стремление доказать, что капитализм не только
не ухудшает^ но и улучшает положение «всей нации»,
и «высших» и «низших» ее классов. Правда, в 40-х го-
дах он не решался более прокламировать процветание
английских рабочих так безапелляционно и «напрямую»,
как он это делал в 30-х. Он предпочитал теперь более
осторожные и уклончивые формулировки, Говорил, что
положение английских рабочих лучше, чем на конти-
ненте^ или что оно лучше, чем 100 лет назад. А иногда
даже признавал, что современная (т. е. капиталисти-
ческая) экономическая организация несет в себе серь-
езные «неудобства» и грозит поэтому «самыми мрачны-
ми последствиями». Как эти «неудобства» устранить,
он в конце 40-х годов еще не знал и утверждал поэтому,
через парламент ряд законов, которые должны были пере-
строить экономику маленького Пьемонтского королевства
«по английскому образцу». Он заключал фритредерские тор-
говые, договоры, реорганизовывал налоговую и финансовую
системы Пьемонта и т. д. Но он был прагматичен и гибок и к
достижению своих целей шел нередко весьма извилистыми
путями, допуская в ряде случаев и государственное вмеша-
тельство в экономическую жизнь страны, и высокие таможен-
ные пошлины, и даже ограничение своей излюбленной сво-
боды предпринимательства,
144
что решение «великой проблемы организации труда...
кроется в тайнах будущего»25.
Но в 50-е годы Кавуру удается, как он думает,
найти «научное» обоснование своего излюбленного тези-
са о росте благосостояния английских — и не только
английских — рабочих в эпоху капитализма.
Еще в годы поисков «противоядия» от социализма,
Кавур взял, как мы помним, «на вооружение» выд-
винутую современной ему вульгарной политической
экономией теорию воздержания. В ту пору он ссылался
на нее в доказательство неприкосновенности права
частной собственности.
В 50-х годах эта теория поворачивается в его ин-
терпретации новыми гранями: «Заработок рабочего, —
утверждает он теперь,— зависит.» от обилия капита-
лов в стране». Он определяется «соотношением между
капиталами, предназначенными для выплаты жало-
ванья рабочим, и количеством лиц, ищущих работу»26.
Но если это так и если капитал — это результат сбе-
режений промышленника и т. п,, то чем лучше идут де-
ла у промышленника, тем значительнее будут его сбе-
режения и тем больше капитал, предназначенный им
для выплаты заработной платы.
Отсюда Кавур делает вывод об общности интересов
капиталиста и рабочего, утверждая, что заработок ра-
бочих и батраков возрастает с ростом капиталов в стра-
не и, наоборот, уменьшается с их уменьшением. Поэто-
му наибольшая служба, которую можно сослужить
рабочим, состоит в том, чтобы увеличить количество
капиталов в стране 27.
Утверждая это, Кавур ссылается на «незыблемые
принципы» и «каноны науки» и, конечно же, на Англию.
Это там, в Англии, поясняет он, надо искать примеры,
подтверждающие практическими результатами положе-
ния теории. Он утверждает это тем более охотно, что
после 1848 г, английская буржуазия использует то-
лику своих огромных прибылей на подкуп верхушки
рабочего класса. Положение квалифицированных рабо-
чих несколько улучшается, и Кавур, торжествуя, за-
являет, что этот факт «подтверждает утверждение эко-
номистов, что благодеяния свободы особенно полезны
массам»28.
Но в эти же годы растет относительное, а если
говорить о сельскохозяйственных рабочих (батраках)
и о кустарях, то и абсолютное обнищение английских
145
народных масс — отсюда огромная, достигающая пе-
риодами 300 тыс. человек в год, эмиграция из Англии.
Кавур пытается «парировать» эти факты своими
старыми приемами. Заявляет, например: «Нельзя ут-
верждать, что оставить свою родину эммигрантов го-
нит нужда, ибо это факт, что работа вознаграждается
в Англии много лучше, чем у нас»29.
Очевидно, понимая несостоятельность подобных до-
водов, он уверяет также, что эмигрируют из Англии не
«наиболее нуждающиеся», а фермеры, имеющие «не-
который достаток». Да и едут они в страны Америки
потому, что земля там почти ничего не стоит и ее дают
«всем, кто хочет ее обрабатывать». Так что отнюдь
не нужда — причина эмиграции из Англии 30, Это так-
же звучит не слишком убедительно, ибо даже и по
официальной английской статистике рабочие составля-
ли в середине 50-х годов до 60 % всех эмигрантов из
Англии 31.
Но Кавур не склонен долго задерживать внимание
па «мелочах». Возникновение рабочей аристократии яв-
но представляется ему событием много более важным,
чем обнищание масс. «Рабочий класс не может ожи-
дать улучшения своей участи иначе, как от роста
капиталов», безапелляционно твердит Кавур. И обе-
щает, что с дальнейшим ростом капиталов и произво-
дительности труда претензии капиталистов «не будут
чрезмерны»^ т. е. что они, все более богатея с ростом
производства, не откажутся в будущем что-нибудь «под-
кинуть» рабочим — и так увеличат их долю 32Л
Как видим, принципиальное решение «рабочего воп-
роса» не представляется более Кавуру делом будущего.
Это решение несет в себе капитализм! А так как обилие
капиталов и рост крупной промышленности в Англии
вызывают у пьемонтского министра плохо скрываемую
зависть, то Кавур и призывает своих соотечественников
«идти по пути создания крупных промышленных пред-
приятий». Они «обеспечат будущее процветание страны
и уже сейчас обеспечивают благополучие многочислен-
ного класса рабочих»33.
Нельзя однозначно ответить на вопрос^ верил ли
Кавур в созданный им миф о счастливом английском
капитализме. В чем-то верил, в чем-то хитрил, хотел
верить неизменно. Так или иначе; но миф был создан,
и хотя многие утверждения Кавура и воспринимаются
в наше время как трюизмы; но в середине XIX столе-
146
тия — да к тому же в политически и экономически
отсталой Италии — эти положения звучали еще до-
статочно свежо и наложили свой отпечаток на взгляды
и деятельность не одного поколения итальянских ли-
бералов,
♦ * *
Автор отдает себе отчет в том, сколь несовременно,
а иногда и наивно звучат в наши дни многие высказы-
вания и убеждения итальянских утопических социали-
стов и коммунистов середины XIX в.— их мечты о
всеобщем экономическом равенстве, их гипертрофиро-
ванная ненависть к частной собственности, их страст-
ная вера в преимущество коллективного (как тогда
говорили — ассоциированного) труда*
Но такова история, а ее, как известно, пе дано видо-
изменять никому. Да и можем ли мы ожидать от людей
давно минувшей поры понимания того, что почти за
75 лет ошибок и деформаций выстрадали и повяли
сами?
Думается, это было бы так же несправедливо, как
счесть провидцами итальянских либералов, которые в
середине XIX в. отвергли огосударствление экономики
и выступили поборниками свободной конкуренции. Или
же, более конкретно, Кавура, создавшего миф об анг-
лийском капитализме, будто бы изжившем свои проти-
воречия и равно осыпающем своими благами все клас-
сы общества, всю нацию. И утверждал это Кавур,
несмотря на то что в ту пору капитализм даже и в
промышленно развитой передовой Англии переживал
самый жестокий начальный период своего развития,
когда противоречия системы были крайне обострены,
страдания трудящихся чрезвычайпы.
Протесты утопических социалистов и коммунистов
против частной собственности и порождаемых ею эко-
номического неравенства п страданий, раздаваясь не
только в Италии, выражали в ту пору самые глубокие
устремления и чаяния народных масс.
Всему свое время. Время питать иллюзии и время
изживать их и, отбрасывая догмы, приходить к тому,
что отвергали раньше, А взятое в целом, это и есть то,
что принято называть трудным путем познания,
447
Примечания
Первая искра
1 La Cecilia: Memorie storico politiche. Varese, 1946. P. 64.
2 См.: Маркс К., Энгельс Ф, Соч. 2-е изд. Т. 8. С. 417.
8 Mazzini G, Scritti 4diti М Ineditix Edizione nazionale. Vols
1-104. Imola, 1906—1951 (Далее — Sei). Vol. 2. P. 98^100.
4 Ibid. P. 154-155. См. также: Ibid. Vol. 3. P. 217 etc,
6 Ibid. Vol. 2. P. 281| Vol. 5. P. 160-161.
6 Mastellone S. Storia ideologica d'Europa da Sieyes a Marx.
Firenze, 1974. P. 274.
7 Sei. Vol. 5. P. 35.
8 Ibid. P. 356.
9 Modena G. Epistolarlo. Roma, 1965. P. 7; Mastellone 5. Mazzini
e la Giovine Italia. Pisa, 1960. Vol. 2. P. 139.
10 Mastellone S. Mazzini... Vol. 2. P. 279. 147; Vidal C. Mazzini
et les tentatives revolutionnaires de la Jeune Italie dans les
Etats sardes (1833—1834). P., 1928. P. 174; Ratti G. La Savoia
e la Giovine Italia // Mazzini e i repubblicani italiani. Torino,
1978. P. 157, 124, 159, 195.
11 Ratti G, Op. cit. P. 95.
12 Sei. Vol. 4. P. 124.
13 Ibid. Vol. 6. P. 158.
14 Protocollo della Giovine Italia (далее — Protocollo). Vol. 1—6.
Imola, 1916—1922. Vol. 2. P. 24; Mazzini G. Epistolario inedito/
Commenti e note di F. Palamenghi Crispi. Milano, 1911. P. 62.
15 Sei. Vol. 24. P. 70, 233.
16 Mazzini G. Epistolario inedito. P. 62.
17 Protocollo. Vol. 2. P. 206.
18 Chiara S. I martiri cosentini del 1844. Roma; Milano, 1904.
P. XXIII.
19 Sei. Vol. 2. P. 106-107; Vol. 9. P. 12-15.
20 Ibid. Vol. 26. P. 184.
21 Ricciardi G. Storia dei fratelli Bandiera e consorti. Firenze,
1863. P. 123.
22 Lettere inedite dei fratelli Bandiera pubblicate da Guardione.
Catania, 1894. P. 68, 29.
8 Carbone D. La nobile follia dei fratelli Bandiera. Verona, 1925.
P. 16.
24 Sei. Vol. 26. P. 306, 281.
23 Ibid. Vol. 31. P. 63.
26 Chiara S. Op. cit. P. 110; Venosta F. Fratelli Bandiera e i loro
compagni martiri del 1844. Roma; Milano, 1862. P. 90.
27 Protocollo. Vol. 3. P. 90, 96, 152; Vol. 4. P. 5 etc.
88 Orsini F. Lettere. Roma, 1936. P. 149.
29 Sei. Vol. 44. P. 292.
30 Ibid. Vol. 31. P. 19, 48, 73-76.
148
«Повторить революцию»
1 Ferrari G. Storia della Rivoluzione d'Italia, Bologna, 1872.
Vol. 3. P. 622.
2 Montanelli G. Memoires sur 1'Italie. P., 1857. Vol. 1. P. 245.
8 Archivio triennale. Capolago, 1850. Vol. 2. P. 8—9; Pisacane C.
La guerra d'Italia del 1848—1849. Milano, 1946. P. 335.
4 Ferrari G. Federazione repubblicana. L., 1851. P. 99; Monta-
nelli G. Op. cit. Vol. 1. P. 251; Cattaneo C. Epistolario. Firenze,
1952. Vol. 2. P. 169.
5 Mazzini G. Scriti editi ed inediti. Vols. 1—104. Imola, 1906—
1951 (далее — Sei). Vol. 38. P. 12.
6 Ibid. P. 213.
7 Ibid. Vol. 37. P. 73.
8 Ibid. Vol. 38. P. 253.
9 Ibid. Vol. 47. P. 329.
10 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 7. С. 467.
11 Sei. Vol. 47. Р. 329.
12 Curatulo G. Е. Dissidio tra Mazzini e Garibaldi. Milano, 1928.
P. 118; Carbone D, Carteggio. Milano, 1922. P. 187; Sei. Vol.
48. P. 194.
13 Comandini 4. Cospirazioni di Romagna e Bologna... Bologna,
1899. P. 261—270.
14 De Castro G. I processi di Mantova e il 6.11 1853. Milano, 1893.
P. 59; Vtsconti-Venosta G. Ricordi di gioventu. Milano, 1904.
P. 230; Barbiera R. Il Salono di contezza Mattei e la societa
milanese. Milano, 1895. P. 171.
15 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 8. С. 551—552.
16 Sei. Vol. 48. Р. 315.
17 Ibid. Vol. 49. Р. 208.
18 Ibid. Р. 236.
19 Ibid. Vol. 50. P. 184; Vol. 49. P. 289; Vol. 59. P. 136, 149 etc.
20 Saffi A. Ricordi e scritti. Firenze, 1899. Vol. 4. P. 64—65.
21 Comandini A. Op. cit. P. 511; Sei. Vol. 49. P. 326.
22 Sei. Vol. 52. P. 99.
23 Ibid. Vol. 56. P. 29.
24 Ibid. Vol. 51. P. 273.
25 Берти Дж. Демократы и социалисты в период Рисорджимен-
то. М., 1965. С. 582.
26 Sei. Vol. 59. Р. 55.
27 Saffi A. Ricordi е scritti. Vol. 4. Р. 107—108.
28 Sei. Vol. 62. P. 5 etc.; Vol. 58. P. 61, 65.
29 Pisacane C. La guerra... P. 347; Idem» Epistolario. Milano,
1937. P. 146.
30 Pisacane C. Scritti vari. Milano, 1964. Vol. 3. P. 356; Idem,
Saggi storici politici sull'Italia. Vol. 1. La rivoluzione. Milano;
Roma, 1957. P. 220-221.
31 Cm.: Saffi A, Op. cit. Vol. 4. P. 105; Pisacane C, Scritti vari.
Vol. 3. P. 357.
32 Pisacane C. Epistolario. P. 396.
33 Pisacane C. Scritti vari. Vol. 3. P. 357, 362; Idem. Epistolario.
P. 302, 321, 346.
Дискуссия
1 Орсини Ф. Воспоминания. М., 1934. С. 238.
2 Mazzini Epistolario inedito/Commenti е note di F. Palamenghi
Crispi. Milano, 1911. P. 9,
149
8 Adami G. P. Cironi. Firenze, 1952. P. 74—75.
4 Aspronl G. Diario politico 1855—1876. Firenze, 1974. Vol. 1.
P. 528, 639.
* Tommaseo N. Dell'Italia. Torino, 1926. P. 90; Capponi G. Car-
teggio inedito. Bologna, 1911. Vol. 1. P. 607—608.
6 Montanelli G. Introduzione ad alcuni appunti storici sulla ri-
voluzione d'ltalia. Torino, 1945. P. 51.
7 Macchi M. Le arme e le idee. Torino, 1855. P. 58.
8 Mazzini G. Scritti editi ed inediti: Edizione nazionale. Vols
1—104, 1906—1951 (далее — Sei). Vol. 55. P. 279.
9 Franchl A. Saggi di critica e polemica. Milano, 1872. Vol. 3.
P. 113.
10 White J. Mario A. Bertani e il suo tempo. Firenze, 1888. Vol. 1.
P. 270.
11 Sei. Vol. 51. P. 218.
12 Sei. Vol. 45. P. 9; Vol. 62. P. 86.
13 Sei. Vol. 59. P. 103.
14 Sei. Vol. 51. P. 283; Vol. 59. P. 121.
15 La Lombardia nel Risorgimento Italiano. 1921. Jan.—Mar.
P. 52.
16 Macchi M. Studi Politici. Genova, 1854. P. 384.
17 Franchl A. Op. cit. Vol. 3. P. 244, 113.
18 Le Assemblee del Risorgimento. Roma, 1911. Sicilia. Vol. 1.
P. 65.
19 Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 26. С. 218.
20 La Giovine Italia. N 3. Marsiglia, 1832. P. 105—106.
21 Sei. Vol. 5. P. 261.
22 Ковальская M. И. Италия в борьбе за национальную независи-
мость и единство. М., 1981. G. 97—102.
23 Sei. Vol. 6. Р. 8.
24 Ibid. Vol. 23. Р. 303.
25 Ibid. Vol. 39. P. 262; Vol. 46. P. 166.
29 Ibid. Vol. 62. P. 100.
27 Ковальская M. И. Указ. соч. С. 25, 79.
28 Democratici premazziniani e dissidenti/A cura di F. Della Pe-
ruta. Torino, 1979. P. 120, 133.
29 Le Assemblee del Risorgimento. Roma, 1911. Toscana. Vol. 1.
P. 710.
30 I democratici premazziniani e dissidenti. P. 281.
31 Cm.: Bulferetti G. Socialism© risorgimentale. Torino, 1969.
P. 361.
32 Pisacane C. La guerra d'Italia del 1848—1849. Milano, 1946.
P. 219.
33 Macchi M. La concilliazione dei partiti. Genova, 1857. P. 44.
34 Ferrari G. L'Italia dopo il colpo di stato di 2. XII 1851. Capola-
go, 1852. P. 16.
35 Franchl A. La Religion© del Secolo XIX. Losanne, 1853.
38 Democratioi premazziniani e dissidenti. P. 283.
87 Pisacane C. La guerra... P. 365; см. также: Idem. Epistolario.
Milano, 1937. P. 146.
38 Crispl Ft Les mille. P., s. a, P. 52.
150
Либеральные зигзаги
1 Gioberti V» Epistolario. Vols 1—11. Firenze, 1927—1937. Vol. 2.
P. 24.
2 Ibid. P. 152.
3 Gioberti V. Del primato morale e civile degli italiani. Vols 1—2.
Capolago, 1846. Vol. 1. P. 329; Vol. 2. P. 148.
4 Ibid. Vol. 2. P. 144, 546.
6 Ibid. Vol. 1. P. 434.
e Ibid. P. 120—121.
7 Ibid.; Gioberti V. Epistolario. Vol. 5. P. 113.
8 Passerin D'Entreves E. La giovinezza di C. Balbo. Firenze, 1940.
P. 221, 152; Passamonti. E, C. Balbo e la rivoluzione del 1821
in Piemonte. Torino, 1926. P. 262.
9 Passerin D'Entreves E. Op. cit. P. 194.
10 Passamonti E. Op. cit. P. 26.
11 Passerin d'Entreves E. Op. cit. P. 197.
12 Balbo C. Delle speranze d'Italia. Capolago, 1844. P. 112—113.
13 Ibid. P. 195.
14 D'Azeglio M. Scritti Postumi. Firenze, 1871. P. 153.
15 D'Azeglio M. Scritti e discorsi politici. Vols 1—3. Firenze,
1936—1938. Vol. 1. P. 15.
16 Mamiani T. Scritti politici. Firenze, 1853. P. 137.
17 Ibid. P. 18.
18 Ibid. P. 19-20.
19 Gioberti V. Apologia del libro intitolato // Il Gesuita moderno
con alcune considerazioni al Risorgimento italiano. Brusselle;
Livorno, 1848. P. 301.
20 Ibid. P. 301, 305, 303.
21 Ibid. P. 315.
22 Ibid. P. 340.
23 Ibid. P. 320.
24 Gioberti V. Epistolario. Vol. 7. P. 97.
25 Ibid. Vol. 6. P. 234.
26 Ibid. P. 417.
27 Gioberti V. Apologia... P. 365.
28 Gioberti V. Delle condizioni present! e futuri d'Italia. Londra
(Ma Capolago), 1848.
29 Ciampini R. G. P. Vieusseux. Torino, 1953. P. 416.
30 Giusti G. Epistolario. Firenze, 1904. Vol. 3. P. 115—118.
31 Minghetti M. Ricordi. Torino, 1888. Vol. 1. P. 390.
32 D'Azeglio M. Lettere a sue moglie. Milano, 1870. P. 320—322,
324-325.
33 D'Azeglio M. L'Italie de 1847 a 1865. Correspondance politigue.
P., 1867. P. 46.
Революция ордината (упорядоченная)
1 Le Assemblee... Roma, 1911. Sicilia. Vol. 3. P. 82; Mingetti M.
Ricordi. Torino, 1889. Vol. 3. P. 325; Balbo C. Meditazioni
storiche. Firenze, 1854. P. 524.
2 Gioberti V. Del rinnovamento civile d'Italia. Vols 1—2. Roma,
1969. Vol. 1. P. 5; Vol. 2. P. 4.
3 Ibid. Vol. 2. P. 401.
4 Cavour C. Epistolario. Bologna, 1962. Vol. 1. P. 130.
6 Ibid. Bologna, 1973. Vol. 3. P. 214.
6 Cavour C. Discorsi parlamentari. Vols 1—15. Firenze, 1932—
1975. Vol. 11. P. 265.
151
t Romeo R. Cavour e il suo tempo. Roma; Bari, 1984. Vol. 2.
(1842—1854). P. 556.
8 Cavour e 1'Inghilterra/Carteggio con V. E. D'Azeglio. Bologna,
1933. Vol. 1—2. P. 179.
9 Ibid. Vol. 1. P. 198, 232.
10 Cavour C. Lettere/Edite ed inedite raccolte ed illustrate da
L. Chiala. Vol. 1-6. Torino, 1883—1887. Vol. 3. P. 215; Cavour
e L'Inghilterra. Vol. 1. P. 355, 442; см. также: Cavour C. Lette-
re^.. Vol. 2. P. 249.
11 Epistolario politico D. Manin — G. Pallavicino (1855—1857).
Milano, 1879. P. 141—142, 174—175.
12 Omodeo A. L'Opera politica del conte di Cavour. Firenze, 1941.
Parte 1. P. 219.
13 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 13. С. 280.
14 La Farina G. Scritli politic!. Milano, 1870. P. 257.
16 Ibid. P. 257-258.
16 Carteggio Cavour-Nigra (1858—1861). Vols. 1—4. Bologna,
1926-1928. Vol. 2. P. 99; Cavour C. Lettere. Vol. 3. P. 354 etc.
La Farina G. Epistolario. Vol. 2. P. 114, 53.
17 Cavour C. Lettere. Vol. 3. P. 28, 96 etc.
18 Grew R. Sterner Plan of Italian Unity: The Italian Nazional
Society in the Risorgimento. Princeton, 1963. P. 206.
19 D'Azeglio M. Scritti e discorsi politic!. Vol. 1—3. Firenze,
1936—1938. Vol. 3. P, 192—193.
20 Comandini A. L'Italia nei cento anni del secolo XIX, giorno
per giorno illustrata. Vols 1—4. Milano, 1929. Vol. 3. P. 1005;
Ricasoli B. Lettere e document!. Vols 1—9. Firenze, 1887—
1894. Vol. 3. P. 32.
21 Comandini A. Op. cit. P. 1092, 1044; Massart G. Diario delle
cente voci. 1858—1860. Rocca; San Casciano, 1959. P. 220.
22 Ricasoli B. Op. cit. Vol. 3. P. 154—155.
23 Ibid. P. 234, 87, 99—100; Comandini A. Op. cit. Vol. 3. P. 1184.
24 Ricasoli B. Op. cit. Vol. 3. P. 9.
?5 Trollope Th. Social aspect of the Italian revolution in a series
of Letters from Florence. L., 1861. P. 146.
26 Ibid. P. 94.
27 Ibid. P. 195.
28 Ibid. P. 120.
29 Lettere di G. Capponi e di altri a lui. Firenze, 1884. Vol. 3.
P. 263; Ricasoli B. Op. cit. P. 31, 134—135.
Экспедиция «Тысячи»
1 Garibaldi G. Scritti. Edizione nazionale. Citta di Castello, 1981.
Vol. 9. P. 80.
2 Pilo R. Lettere. Roma, 1972. P. 500.
3 Mazzini G. Scritti, editi ed inediti. Vols 1—104. Imola, 1906—
1951 (далее — Sei). Vol. 67. P. 90.
4 Crispi F. Les mille. P., s. a. P. 84.
6 Ibid. P. 418.
6 Mack Smith D. Garibaldi. Lnd., 1957. P. 97.
7 Nuova antologia. 1907. 1. Mar. P. 89.
8 Romeo R. Cavour e il suo tempo. Vol. 3 (1854—1861). Roma;
Bari, 1984. P. 700.
9 Carteggio Cavour-Nigra (1858—1861). Vols 1—4, Bologna,
1926—1928. Vol. 3. P. 294.
10 Crispi F, Op. cit. P. 117.
152
11 Подобные опасения терзали не только Кавура. Риказоли еще
весной 1860 г. писал ему, что «было бы слишком унизительно,
если бы король был обязан Гарибальди Сицилией». (В teas о-
И В. Lettere е documenti. Vols 1—9. Firenze, 1887—1894.
Vol. 5. P. 162). «Италия должна быть создана королем, а не
Гарибальди» (Ibid. Р. 146).
12 Carteggio Cavour-Nigra. Vol. 4. Р. 122—123.
13 La liberazione del Mezzogiorno e la formazione del regno d'Ita_
lia. Carteggio di Cavour. Vols 1—2. Bologna, 1949. Vol. 1.‘
P. 340, 413.
14 Mack Smith D. Risorgimento italiano. Storia e test!. Bari;
Laterza, 1968, P. 593.
15 La Farina G. Epistolario. Vol. 2. P. 33.
16 La liberazione del Mezzogiorno. Vol. 2. P. 2; Mack Smith D.
Cavour and Garibaldi. 1860. Cambridge, 1954. P. 158.
17 Carteggio Cavour Nigra. Vol. 4. P. 186.
18 Cavour e 1'Inghilterra. Bologna, 1933. Vol. 2, t. 2. P. 127.
19 Sei. Vol. 75. P. 121, 48.
20 Cavour C. Discorsi parlamentari. Vols 1—15. Firenze, 1932—
1975. Vol. 15. P. 371.
21 Ibid. P. 457.
«Лекарство» от социализма и коммунизма
1 См.: Ленин В. И, Поли. собр. соч. Т. 1. С. 271.
2 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 367; Т. 4.
С. 330.
3 Minghetti М. I miei ricordi. Torino, 1888. Vol. 1. P. 32.
4 Cavour C. Epistolario. Bologna, 1962. Vol. 1. P. 202.
3 Lettere di G. Capponi e di altri a lui. Firenze, 1882. Vol. 1,
P. 387.
6 Mamiani T. Scritti politici. Firenze, 1853. P. 11, 31—32.
7 Ibid. P. 32.
8 Balbo C. Delle speranze d'Italia. Capolago, 1844. P. 123—124,
295 (Цит. no: Salvatorelli L. Il pensiero politico italiano. To-
rino, 1949. P. 288).
9 Gioberti V. Il gesuita moderno. Losanne, 1848. Vol. 1. P. 362.
10 Gioberti V. Del primato morale e civile degli italiani. Capolago,
1846. Vol. 2. P. 144.
11 Cavour G. Des idees communistes et des moyens d'en combattre
le developpement // Biblioth£que universelie de Geneve et ar-
chive des sciences physiques et modernes, 4eme serie, ler annee.
Geneve, 1846. P. 5—39.
12 Ibid. P. 12.
13 Ibid. P. 33.
14 Ibid. P. 37.
16 Cavour C. Epistolario. Vol. 1. P. 253; Bologna, 1973. Vol. 3.
P. 278.
16 II Risorgimento italiano nel carteggio dei patriot! lombardi.
Milano, 1924. P. 249.
17 Cavour C, Tutti gli scritti. Vol. 3. Torino, 1976. P. 1111.
18 Mamiani T. Scritti politici. P. 235—262 (письмо к А. Кроко
о последних событиях во Франции).
19 Ibid. Р. 246—247.
20 Ibid. Р. 243, 249.
21 Ibid. Р. 244. 252.
?2 Ibid, Р. 258,
153
M Cavour С. Epistolario. Bologna, 1980. Vol. 5. P. 125.
24 Cavour C. Tutti gli scritti. Vol. 3. P. 1117—1121.
25 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 611.
26 Cavour С. Tutti gli scritti. Vol. 3. P. 1119.
27 Ibid.
28 Ibid. P. 1122—1126.
29 Ibid. P. 125.
30 Cavour C. Epistolario. Vol. 5. P. 125.
31 Cavour C, Tutti gli scritti. Vol. 3. P. 1233, 1258.
32 Cm.: D'Azeglio Scritti e discorsi politici. Firenze, 1936. Vol. 2.
P. 91—92; Le Assemblee del Risorgimento: Atti raccolti e pub-
blicati per la deliberazione della camera dei deputati in 15 vol.
Roma, 1911. Toscana. Vol. 3. P. 212; Vol. 1. P. 169; Minghet-
ti M- Op. cit. Vol. 1. P. 397.
33 Le Assemblee... Roma, Vol. 1. P. 118.
34 Ibid. P. 159, 161.
35 Ibid. P. 161.
36 Mamiani T. Op. cit. P. 275—281.
37 D'Azeglio M. L'Italie de 1847 a 1863: Correspondence politique.
P., 1867. P. 47.
38 Lettere di G. Capponi... Firenze, 1883. Vol. 2. P. 286.
39 Ricasoli B, Lettere e document!. Vol. 1—9. Firenze, 1887—
1894. Vol. 1. P. 136.
40 Le Assemblee... Toscana. Vol. 1. P. 595; Vol. 3. P. 212.
41 Le Assemblee... Toscana. Vol. 3. P. 212; Roma. Vol. 1. P. 287.
42 A. Poerio in Venezia: Lettere e document! del 1848. Napoli,
1934. P. 107; Le Assemblee... Napoli. Vol. 1. P. 222.
43 Le Assemblee... Sicilia. Vol. 1. P. 930—931.
44 Carteggio G. Casati — C. Castagnetto. Milano, 1909. P. 99;
Gioberti V. Carteggi. Roma, 1935. Vol. 2. P. 163.
45 Le Assemblee... Toscana. Vol. 1. P. 220, 224.
46 Le Assemblee... Roma. Vol. 2. P. 138, 121.
47 Ibid. Sicilia. Vol. 1. P. 938, 118, 928, 283, 123; см также: Ibid.
Napoli. Vol. 2. P. 96.
48 Ibid. Toscana. Vol. 2. P. 575.
49 Cavour C. Tutti gli scritti. Vol. 3. P. 1231.
50 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 8. С. 126.
51 Cavour С. Epistolario. Vol. 5. Р. 344, 379; Vol. 6. Bologna,
1982. Р. 346.
52 Mamiani Т. Scritti politici. P. 246.
63 Le Assemblee... Toscana. Vol. 1. P. 119—120.
64 Cavour C. Tutti gli scritti. Vol. 3. P. 1448.
65 Ibid. P. 1324-1325.
56 Ibid.
57 Cavour C. Epistolario. Vol. 5. P. 364—365.
58 Cavour C. Discorsi parlamentari. Firenze, 1932. Vol. 1. P. 90.
59 Ibid. P. 91—92.
60 «Черты, сближающие ее с государственным капитализмом»,
имела, в частности, как отметил В. П. Волгин, промышленная
система Сен-Симона (Волгин В. П. Очерки истории социали-
стических идей. М., 1976. С. 180—181).
61 Cavour С. Tutti gli scritti. Vol. 3. P. 1449; 1442—1450; Idem,
Epistolario. Bologna, 1882. Vol. 7. P. 68—69.
62 Cavour C, Discorsi parlamentari. Firenze, 1933. Vol. 3. P. 269.
63 Маркс К,, Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 8. С. 160.
64 Cavour С, Discorsi parlamentari. Vol. 3. Р. 269.
154
65 Ibid. P. 267—269.
66 Balbo C. Della monarchia rappresentativa in Italia. Firenze,
1874. P. 40, 90, 130, 93.
67 Ibid. P. 294.
68 Balbo C. Della politica nella presente civilta. Firenze, 1857.
P. 457.
69 Ibid. P. 183.
70 Gioberti V. Del rinnovamento civile d'Italia. Roma, 1969.
Vol. 1. P. 142, 62, 91.
71 Gioberti V, Apologia del libro intitolato II gesuita moderno
con alcune considerazioni intorno all risorgimento italiano.
Brusselle; Livorno, 1848. P. 429.
72 Gioberti V. Del rinnovamento... Vol. 1. P. 91, 100, 104.
73 Gioberti V, Epistolario. Firenze, 1936. Vol. 10. P. 224.
74 Gioberti V, Del rinnovamento. Vol. 2. Roma, 1969. P. 17—18.
75 Ibid. P. 18; Vol. 1. P. 21.
76 Ibid. Vol. 1. P. 143.
77 Ibid. P. 143-144; Vol. 2. P. 49.
78 Ibid. Vol. 2. P. 16.
Демократы и коммунизм
1 Saitta A. F. Buonarotti. Roma, 1950. Vol. 1. P. 215.
2 Mazzini G. Scriti editi ed inediti. Vol, 1—104. Imola, 1906—
1951 (далее — Sei). Vol. 18. P. 159.
3 Ibid. Vol. 25. P. 19.
4 Ibid. Vol. 34. P. 207—209; см. также: Vol. 46. P. 251.
6 Ibid. P. 212, 239, 218-219.
6 Ibid. P. 235-236, 239; Vol. 36. P. 94.
7 Ibid. Vol. 36. P. 105.
8 Ferrari G. Essai sur les principes et les limites de la philosophic
de 1'histoire. P., 1845. P. 462, 466.
9 Mazzini A. L. De 1'Italie dans ses rapports avec la liberty et
la civilisation moderne. Vol. 1—2. P., 1847. Vol. 2. P. 392—
393, 485; Vol. 1. P. 66; Vol. 2. P. 530—531. Об А. Л. Мадзи-
ни см.: Ковальская M. И. Италия в борьбе за национальную
независимость и единство. М., 1981. С. 218—220 и др.
10 Ibid. Vol. 2. Р. 533-534, 530.
11 Ibid. Р. 530-534.
12 Bulferetti L. Socialism© risorgimentale. Torino, 1949. P. 136.
13 Guerrazzi F. D. Scritti politici. Milano; Torino, 1862. P. 121—
124.
14 Cattaneo C. Opere scelte. Torino, 1972. Vol. 2. P. 83, 360—361.
15 Cattaneo C. Scritti economici. Torino, 1950. Vol. 2. P. 250.
16 Cattaneo C. Scritti filosofici. Firenze, 1960. P. 408—423.
17 Della Peruta F. I democratici e la rivoluzione italiana. Mila-
no, 1958. P. 14; Franchi A. La religione del secolo XIX. Losan-
ne, 1853. P. 311.
18 II Povero di Genova. 1850. 16 lugl. (цит. no: Bertoni D. I peri-,
odici popolari del Risorgimento Antologia. Milano, 1959. Vol. 1.
P. 521); Bulferetti L. Op. cit. P. 380—381; Franchi A, Op. cit.
P. 311—312; Annuario economico italiano. Anno I. Torino,
1852. P. 16.
19 Bertoni D. Op. cit. Vol. 1. P. 521, 513; Cioni Fortuna. A proposito
della causa nazionale. Milano, 1849 (цит. no: Badaloni N. De-
mocratici e socialist! livornesi nell'Ottocento. Torino, 1966.
P. 158); Voce del Popolo. Milano. 1848. 10 giugno.
155
80 CM.! Franchi A. Saggi di critica e polemica Parte I. Milano,
1971. P. 7; Idem. La religione... P. 309—310.
21 Sior C. Proposizioni di pubblica economia per provvedere all'
urgenze del 1849 (цит. no: Badaloni N. Op. cit. P. 137).
22 Guerrazzi F. D. Scritti politici... P. 193—194.
23 Annuario... P. 16; Franchi A. La religione... P. 310.
24 Цит. no: Bulferetti L. Op. cit. P. 362.
25 Ricciardi G. Memorie autocraze di un ribelle. P., 1857. P. 379.
Мотив этот был популярен. «Пусть богатые знают, что их из-
лишки должны идти на помощь бедным»,— писала демокра-
тическая «П Povero» (Болонья) 7 августа 1848 г. (цит. по:
Bertoni D. Op. cit. Vol. 1. P. 218); Cantimori D. Utopisti e
riformatori italiani (1794—1847). Firenze, 1943. P. 182.
26 Berioni D. Op. cit. Vol. 1. P. 520, 606—608; Franchi A. La re-
ligione... P. 378; Cioni Fortuna. Op. cit. P. 157—158.
27 Rusconi C. La rendita e il credito. Torino, 1851. P. 13.
28 Bertoni I. Op. cit. P. 527. Эта фурьеристская формула в устах
многих ее итальянских поклонников звучала вполне буржуаз-
но. Объединение труда, капитала и таланта — разве это не
единение богатых, бедных и людей духа в святой гармонии
братской солидарности! — умилялась другая демократическая
газета (Ibid. Р. 577).
29 Annuario... Р. 209—210.
30 Ferrari G. Op. cit. Р. 470—471.
32 См.: Ronchi С. I democratic! fiorentini nella rivoluzione Italia-
na del 1848—1849. Firenze, 1962. P. 144.
82 Анонимная брошюра: Scienza nuova. Bastia, 1849 (цит. no:
Badaloni N. Op. cit. P. 154—156); Jl Popolano Firenze, 1849.
4 genn.
33 Bulferetti L. Op. cit. P. 207.
34 Gori A. Gli albori del socialismo. Firenze, 1909. P. 344.
35 La Assemblee del Risorgimento... Roma, 1911. Roma, Vol. 4.
P. 843—844.
36 Cm.: Ronchi C. Op. cit. P. 120—122; Saitta A. La sinistra hege-
liana e problema italiano negli scritti di A. L. Mazzini. Roma,
1968. P, 495, 479-480.
37 Dal Pane. Il Povero di Bologna Rassegna storica del Risorgi-
mento. 1937. Маг. P. 462; Bertoni D. Op. cit. Vol. 1. P, 587.
38 Bertoni D. Op. cit. Vol. 1. P. 561—562,
39 Della Peruta F. Op. cit. P. 79.
40 Ferrari G. Les Philosophes salaries. P., 1849. P, 59—61.
41 Ibid. P. 129-132.
42 Ibid. P. 135—140.
43 Ibid. P. 143, 141.
44 Ferrari G. Filosofia della rivoluzione. Milano, 1873. Vol. 2.
P. 137, 144-145.
45 Ibid. P. 136—137<
46 Ibid. P. 138.
47 Ibid. P. 140-141.
48 Ibid. P. 142, 144.
49 Cm.: Ferrari G. Scritti politici a cura di Sestan. Milano, 1957.
P. 86.
Pisacane C. Saggi storici politici sull'Italia. Vol. 3: La rivolu-
zione. Milano; Roma, 1957. P. 221.
&1 «Горе нам, если мы станем подновлять и исправлять старое
закощщателг>ство, сохранив старую основу и старую струк-
156
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
туру. Мы не освободимся от рабства, но лишь утяжелим наши
цепи». «Разрушьте до основания старое здание и, очистив
почву с развалин, постройте новое здание на новой основе»*—
призывает Пизакане (см.: Ibid. Р. 211, 225).
Ibid. Р. 231.
Taviani Р. Problem! economic! nel riformatorl sociali del Ri-
sorgimento italiano. Firenze, 1958. P. 232.
Pisacane C. La rivoluzione. P. 234.
Ibid. P. 129.
Taviani P. Op. cit. P. 224; Berti G. I democratic! e 1'iniziativa
meridionale del Risorgimento. Milano, 1962. P. 44; Della Pe-
ruta F. Op. cit. P. 110.
Pisacane C. La Rivoluzione. P. 242.
Ibid. P. 27, 233, 43.
Верди Дж. Демократы и социалисты в период Рисорджименто.
М., 1965. С. 344.
Pisacane С, La rivoluzione. Р. 120——121, 128 etc.
Ibid. Р. 247.
Ibid. Р. 240-241.
64
65
66
67
68
69
70
Бондарчук В. С. Концепция итальянской революции в работах
К. Пизакане // Из истории трудящихся масс Италии. М.,
1959. С. 275.
Pisacane С. La Rivoluzione. Р. 106, 128.
Ibid. Р. 56, 104-106.
Ibid. Р. 237, 239, 170, 220, 243, 157, 261.
Pisacane С, La Guerra d'Italia del 1848—1849. Milano, 1946.
P. 6; Idem. La rivoluzione. P. 74—75.
Cm.: Bulferetti L. Op. cit. P. 321, 121.
Cm.: Saitta A. Op. cit. P. 323.
Bulferetti L. Op. cit. P. 319. Это одна из записей в «Мыслях
о философии» Пассерини. Он писал их 30 лет — с 1830 по
1860 г., делая по 10—12 записей в год. И в 1863 г. опубликовал
всего в 200 экземплярах. Сейчас эта работа Пассерини —
библиографическая редкость. Мы цитируем «Мысли о филосо-
фии» по книге Бульферетти, в приложении к которой перепе-
чатан ряд разделов этой работы, в частности раздел «О комму-
71
72
73
77
78
19
низме».
Ibid. Р. 307. 74 Ibid. Р. 319-320.
Ibid. Р. 321. 75 Ibid. Р. 320, 322.
Ibid. Р. 318-319. 76 Ibid. Р. 122, 322.
Маркс К.ь Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 366.
Там же. С. 367.
См.: Там же. С. 366—367.
Кавур и Англия
1 Cavour С. Epistolario. Vols 1—10. Bologna, 1962—1983. Vol. 1.
P. 210—211.
2 Cavour C. Tutti gli scritti. Vol. 1—4. Torino, 1976—1978.
Vol. 1. P. 500.
2 Ibid. Vol. 2. P. 546.
4 Ibid. Vol. 1. P. 495.
6 Ibid. P. 300-301.
6 Cavour C. Diario inedito. Roma, 1888. P. 175, 174.
7 Ibid. P. 171, 182-183.
8 Romeo R. Cavour e il suo tempo. Roma; Bari, 1984. Vol. 1.
P. 560.
157
9 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 2. С. 290, 274, 236, 258.
10 Cavour С. Lettere. Vols 1-6. Torino, 1883-1887. Vol. 1. P. 291,
296.
11 Cavour C. Scritti... Vol. 2. P. 678; Vol. 5. P. 103.
12 Ibid. Vol. 2. P. 878.
13 Ibid. Vol. 2. P. 849, 852.
14 Ibid. P. 761, 862; Vol. 3. P. 1329, 1012.
15 Ibid. Vol. 2. P. 751.
13 Ibid. Vol. 3. P. 1013-1014.
17 Ibid. P. 1175—1176.
18 Cavour C. Discorsi parlamentari. Vols 1—15. Firenze, 1932—
1975. Vol. 2. P. 82—83.
19 Ibid. Vol. 2. P. 84; Vol. 9. P. 541.
20 Cavour C. Scritti. Vol. 3. P. 1081; Idem. Discorsi... Vol. 9.
P. 542.
21 Cavour C. Discorsi... Vol. 15. P. 519.
22 Ibid. Vol. 10. P. 27; Vol. 15. P. 272, 357; Vol. 4. P. 585, 395;
Vol. 6. P. 590.
23 Cavour C. Discorsi... Vol. 4. P. 415; Vol. 13, parte 1. P. 148;
Vol. 2. P. 297; Idem. Scritti. Vol. 3. P. 1092; Vol. 4. P. 519.
24 Cavour C. Scritti... Vol. 2. P. 186; Vol. 4. P. 1652.
28 Ibid. Vol. 2. P. 639; Idem. Epistolario. Vol. 5. P. 125.
28 Cavour C. Discorsi. Vol. 13, parte 1. P. 132, 212, 436; Vol. 5.
P. 358.
27 Ibid. Vol. 11. P. 533; Vol. 14. P. 370.
28 Ibid. Vol. 13, parte 1. P. 132; Vol. 5. P. 453; Idem. Scritti.
Vol. 3. P. 1567.
29 Cavour C. Discorsi. Vol. 6. P. 267,
30 Ibid. Vol. 10. P. 372.
31 См.: Ерофеев II. А. Народная эмиграция и классовая борьба
в Англии (1825-1850). М., 1962. С. 155-156.
32 Cavour С. Discorsi. Vol, 11. Р. 534; Vol. 12. Р. 340.
33 Ibid. Vol. 4. Р. 560.
Содержание
Введение .....................................* 3
Первая искра..................................... 7
«Повторить революцию»........................... 19
Дискуссия * .................................... 30
Первая искра................................ 30
Социальный вопрос........................... 36
Либеральные зигзаги............................. 43
Революция «ордината» (упорядоченная)............ 55
Экспедиция «Тысячи» . ,......................... 65
«Лекарство» от социализма и коммунизма.......... 79
Демократы и коммунизм . . » ................. 108
Кавур и Англия . . *........................... 134
Примечания...................................... 148
Научно-популярное издание
Кира Эммануиловна Кирова
ЗАГОВОРЩИКИ И НАРОД
Утверждено к печати
редколлегией серии
научно-популярных изданий
Академии наук СССР
Редактор издательства
Н. Ф. Лейн
Художник
Б. К. Шаповалов
Художественный редактор
И. Д. Богачев
Технический редактор
Ю. В. Серебрякова
Корректор
Л. И. Левашова
ИВ Mi 47583
Сдано в набор 19.06.90
Подписано к печати 01.10.90
Формат 84x108 Vs,
Бумага типографская № 2
Гарнитура обыкновенная
Печать высокая
Усл. печ. л. 8,40 Усл. кр. отт. 8,72
Уч.-изд. л. 9,1
Тираж 20 000 экз. Тип. зак. 257
Цена 1 р. 50 к.
Ордена Трудового Красного Знамени
издательство «Наука»
117864 ГСП-7, Москва, В-485
Профсоюзная ул., 90.
4-я типография издательства «Наука»
630077, Новосибирск, 77,
Станиславского, 25
1 р. 50 к.
Серия «История и современность»
«НАУКА»
Эта книга о победах и поражениях, о поисках, спорах,
потерях и находках, о трудном пути познания, каким
шли итальянские патриоты, борясь за обновление
своей прекрасной Родины в середине XIX в.— на