Автор: Кирова К.Э.
Теги: история история италии академия наук ссср биографии великих людей джузеппе мадзи серия научные биографии
Год: 1981
Текст
Н.Э. КИРОВА
ЖИЗНЬ
ДЖУЗЕППЕ
МАДЗИНИ
ИЗДАТЕЛЬСТВО НАУКА
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
Серия «Научные биографии»
К. Э. КИРОВА
ЖИЗНЬ
ДЖУЗЕППЕ
МАДЗИНИ
(1805-1872)
ИЗДАТЕЛЬСТВО «НАУКА»
Москва 1981
К 20
Кирова К. Э. Жизнь Джузеппе Мадзини (1805—1872).—М.:
Наука, 1981.—(Научные биографии).—184 с. с иллюстра-
циями
Джузеппе Мадзини — одна из самых ярких и сложных,
до многом противоречивых фигур в истории Италии XIX в.
Его взгляды и поступки, достижения и неудачи наложили:
глубокий отпечаток на многие поколения итальянских пат-
риотов. Образ Мадзини дан па широком фоле современных
ему событий — с начала 30-х годов XIX в. до завершения
объединения Италии в 1870 г. Автор рассказывает о соци-
ально-политических взглядах Мадзини, о деятельности соз-
данной им «Молодой Италии», о его позиции и роли в рево-
люции 1848—1849 гг.
К. Э. Кирова — кандидат исторических наук, специалист
цо новой истории Италии. Ее перу принадлежат работы: «Ре-
волюционное движение в Италии в 1914—1917 гг.» (М.,
1962), «Русская революция и Италия (март — ноябрь
1917 г.)» (М., 1968), «Итальянская экспансия в Восточном
Средиземноморье (в начале XX в.)» (М., 1973), «Западная
Европа. 1917-й» (М., 1977).
5.4.3.
Ответственный редактор
М. И. КОВАЛЬСКАЯ
Кира Эммануиловна Кирова
ЖИЗНЬ ДЖУЗЕППЕ МАДЗИНИ
Утверждено к печати редколлегией серии
научно-популярных изданий Академии наук СССР
Редактор О. Б. Константинова. Художник М. М. Бабенков
Художественный редактор Н. А. Фильчагина. Технический редактор
Т. Д. Панасюк. Корректоры О. В. Лаврова, В. А. Шварцер
ИБ № 22447
Сдано набор 16.01.81. Подписано к печати 24.03.81. Т-04065
Формат 84х1081/32. Бумага типографская № 2.
Гарнитура обыкновенная. Печать высокая. Усл. печ. л. 9,8
Уч.-изд. л. 10,7 Тираж 100 000 экз. Тип. зак. 84 Цена 70 к.
Издательс1во «Наука» 117864 ГСП-7, Москва, В-485, Профсоюзная ул., 90
2-я типография издательства «Наука» 121099, Москва, Г-99^
Шубинский пер., 10
© Издательство «Наука», 1981 г,
10603—087
К 054(02~)~8Г45~81-нп0504030000
Он имел одно виденье,
Непостижное уму.
А. С. Пушкин
ВВЕДЕНИЕ
История Италии сложилась так, что эта страна вы-
шла из средневековья раздробленной на ряд мелких го-
сударств, бессильных перед лицом иностранных интриг
и агрессии. В XVII—XVIII столетиях на территории
Апеннинского полуострова разыгрывались грозные бит-
вы европейских коалиций, отдельные его районы под-
падали под власть то французов, то испанцев, то авст-
рийцев.
В начале XIX в. Италия оказалась фактически объ-
единена под властью Наполеона, но уже в 1815 г. реше-
нием Венского конгресса вновь была раздроблена на
восемь маленьких королевств и герцогств. Это— Пьемонт-
ское (Сардинское) и включенное в состав Австрийской
империи Ломбардо-Венецианское королевства — на севере
полуострова, Папское (Римское) государство и четыре
герцогства (Тоскана, Парма, Модена и Лукка) в центре
его и Неаполитанское королевство (Королевство обеих
Сицилий) па юге.
Между итальянскими государствами пролегали не
только политические, но и таможенные границы (по-
следние, точно в глубокое средневековье, проходили и
внутри отдельных государств). В каждом из маленьких
герцогств пли королевств действовали свои особые систе-
мы мер, весов, своя денежная система, свое уголовное и
гражданское законодательство. Повсюду господствовало
полуфеодальное дворянство и духовенство, власть короля
или герцога была абсолютной, интересы буржуазии и
обуржуазившегося (т. е. уже переходившего в своих по-
местьях к буржуазным методам ведения хозяйства)
дворянства всячески ущемлялись и отодвигались на
задний план.
Неудивительно, что во второй трети XIX в. Италия
была одной из самых отсталых и бедных стран Европы.
Униженная в своем национальном достоинстве, экономи-
3
чески отсталая, политически раздробленная, она была, по
циничному выражению австрийского канцлера Меттер-
ниха, даже не страной, а лишь «географическим поняти-
ем». Итальянская промышленность, не имея достаточно-
го внутреннего рынка для сбыта своих товаров, задыха-
лась в тесных рамках маленьких государств и к 30-м
1юдам XIX в. еще не вышла из стадии мелкого ремесла и
мелких, по преимуществу рассеянных мануфактур. Со-
стоятельные люди считали более выгодным (и почет-
ным) вкладывать свои средства в сельское хозяйство,
и сельские хозяева — землевладельцы и крупные арен-
даторы составляли ведущий отряд итальянских буржуа*
Но и на сельском хозяйстве Италии свинцовым грузом
висели феодальные пережитки. Итальянские крестьяне
еще на исходе средневековья были обезземелены и пре-
вращены в нищих арендаторов и батраков. Даже и на се-
вере полуострова, более развитом экономически, крестья-
не вынуждены были арендовать помещичьи земли на на-
чалах полуфеодальной испольщины. В Южной Италии,
где еще сохранились большие полуфеодальные латифун-
дии (поместья), формы крестьянской аренды носили еще
более средневековый характер. Батраки работали от
зари до зари за миску мучной похлебки. Нищие, забитые,
невежественные итальянские крестьяне ютились вместе
со своим скотом в жалких лачугах, а то и вовсе в
горных пещерах. Многие бежали в города, спасаясь от
нужды и голода. Но медленно развивавшаяся промыш-
ленность не могла дать работу всем выходцам из дерев-»
ни. Города были полны безработных, нищих, бродяг.
Необходимость экономического и политического об-
новления, в первую очередь объединения страны, ощу-
щалась в Италии все настоятельней и сильнее.
Главным препятствием объединению была Австрия,
владевшая самой богатой и экономически развитой ча-
стью Италии — Ломбардией, а также Венецианской об-
ластью. Опираясь в остальной Италии на боявшихся за
свои троны мелких итальянских государей и на наиболее
реакционные слои населения — полуфеодальное дворян-
ство и духовенство, Австрия огнем и мечом подавляла
всякую попытку к переменам на полуострове. Так было
в 1821 г., когда австрийские войска утопили в крови ре-
волюции в Пьемонтском и Неаполитанском королевствах^
так было и в 1831 г., когда австрийские войска подавили
революцию в Центральной Италии,
4
Кровавые расправы и репрессии не могли остановить
патриотов. Еще в начале XIX в. в Италии возникло мно-
жество подпольных карбонарских обществ (вент). В ту
пору карбонарии ставили своей задачей бороться против
французского господства в Италии. После 1815 г. их дея-
тельность приобрела антиавстрийский характер. Итальян-
ские карбонарии не были едины ни идеологически, ни ор-
ганизационно. В их среде были и сторонники, и против-
ники социальных преобразований, и республиканцы и
монархисты. Основная масса итальянских карбонариев
была настроена монархически, и ее требования не шли
дальше введения конституции в том из государств полу-
острова, в котором они действовали.
Революцию карбонарии представляли себе как воен-
ный заговор. В их венты входили буржуа, обуржуазив-
шиеся дворяне, военные, интеллигенты, в значительно
меньшей мере — ремесленники и рабочие. Связи карбо-
нариев с основной массой итальянского народа — с кре-
стьянами — были, за исключением разве лишь Неаполи-
танского государства, крайне незначительны. Все это во
многом облегчило австрийцам расправу с ними в 1821 и
1831 гг.1 Поражение революции 1831 г. в Центральной
Италии привело карбонариев к краху. В среде итальян-
ских патриотов возникло смутное, а подчас и осознанное
стремление к новым формам, новым методам борьбы.
Выразителем этих стремлений стал Джузеппе Мадзи-
ни, выступивший в начале 30-х годов XIX в. с принци-
пиально новой концепцией итальянской революции и не
одно десятилетие остававшийся признанным лидером
итальянской революционной демократии. «Как бы раз-
личны ни были мнения людей о личности римского три-
умвира,— писал в 1859 г. о Мадзини К. Маркс, не раз
резко его критиковавший,— никто не станет отрицать, что
в течение почти тридцатилэтнего периода итальянская ре-
волюция связана с его именем и что в течение того же
промежутка времени Европа признает его лучшим выра-
зителем национальных чаяний своих соотечествен-
ников» 2.
Деятельность Мадзини была многопланова и разнооб-
разна. Он был литератором, публицистом, философом, за-
говорщиком, главой Римской республики 1849 г. У него
была своя социальная утопия и своя «социальная», как
он ее называл, религия. Но прежде всего он был борцом
за национальную независимость и единство своей страны.
ДЕТСТВО И ЮНОСТЬ
Начинать надо с детства — с тех зимних, летних или
осенних вечеров, когда маленький Пиппо, забравшись в
глубокое кресло и боясь, что его заметят и отошлют
спать, жадно слушал разговоры отца и его друзей.
Шло второе десятилетие XIX в., и в Италии, как и
повсюду в Европе, царила глухая реакция. Но еще не
ушло из жизни поколение, которое было участником ре-
волюционных событий 1790-х годов. Тогда под влиянием
вестей о Великой французской революции на полуостро-
ве возникали тайные революционные общества, органи-
зовывались заговоры, вспыхивали антифеодальные вос-
стания. Тысячи патриотов рвались бороться, многие и
действительно боролись за свободу и независимость
Италии.
Отец мальчика принадлежал к последним. Впослед-
ствии он отошел от национально-освободительного дви-
жения, стал почтенным профессором анатомии в Генуэз-
ском университете, не понимал и не одобрял своего един-
ственного сына. Но в 1815, 1816 или 1817 гг. в профессоре
еще не угасли отблески былого огня, и, когда у него со-
бирались старые друзья, они говорили о несчастьях ро-
дины и вспоминали эпизоды былой борьбы. Мальчик,
впечатлительный и склонный к экзальтации, натура
меланхолическая и замкнутая, слушал их с блестящими
от волнения глазами.
Эти первые детские впечатления и определили в зна-
чительной мере жизнь Джузеппе Мадзини. Через не-
сколько лет к ним прибавилось другое, еще более силь-
ное. О нем Мадзини рассказывает в своих воспоминаниях
так: «В одно апрельское воскресенье 1821 г. я подростком
гулял с моей матерью и старым другом нашей семьи
А. Гамбини по Новой улице. Пьемонтское восстание
1821 г. в те дни из-за измены и слабости его вождей уже
было подавлено Австрией. Повстанцы искали спасения за
6
морем, скоплялись в портовой Генуе, бродили по городу,
прося о помощи, чтобы уехать в Испанию, где революция
тщда торжествовала. Я их узнавал по чертам лица, по
пбкрою одежды, по облику воинов и более всего по стра-
данию, молчаливому, глубокому, написанному на лицах...
Человек с внешностью суровой и энергичной, смуглый,
бородатый, со сверкающим взглядом, которого я никогда
це забуду, приблизился к нам, держа в руках белый пла-
ток. „Для изгнанников Италии44,— сказал он. Моя мать
и наш друг опустили в платок несколько монет, и он ото-
шел от нас, чтобы обратиться к другим... Тогда впервые
мысль, что можно и должно бороться за свободу родины,
смутно возникла в моем сознании, чтобы более меня не
оставлять. Образ этих изгнанников преследовал меня, где
бы я ни был, мерещился мне во сне. Я не знаю, что бы
я дал, чтобы последовать за ними» \
Сам того не сознавая, он поклялся в тот день в вер-
ности революции. Чем-то эта клятва Мадзини напомина-
ет другую — ту, что дали примерно в эти же годы два
других подростка, Герцен и Огарев, глядя с Воробьевых
гор на расстилавшуюся перед ними Москву. Может быть,
тем, что все трое свою клятву сдержали. Но Герцен и
Огарев шли по жизни рука об руку. Мадзини был один.
Студентом он пережил жестокий душевный кризис.
Из его юношеских заметок и писем, свято сохраненных
боготворившей его матерью, видно, что это был в зна-
чительной мере «кризис неверия». Как предполагают
биографы Мадзини, он был вызван изучением работ
французских философов-материалистов второй половины
XVIII в.
Религиозные сомнения усиливались сознанием своего
одиночества, бессилия устранить терзавшие его родину
беды. «На университетской скамье, в гуще беспокойной,
бурлящей студенческой жизни я был мрачен, углублен
в себя, точно внезапно постарел... Дошло до того, что моя
бедная мать опасалась, что я покончу с собой. Вскоре
эта первая буря стихла... Вокруг меня собралась неболь-
шая группа избранных юношей, обладавших независимым
умом, стремящихся к новому» 2. Собираясь вместе, они
до глубокой ночи говорили о том, о чем Мадзини ранее
так мучительно думал один,— о несчастьях родины,
о борьбе за свободу и возрождение Италии.
«Из этой группы, память о которой живет в моем
сердце, как память о невыполненном обещании, никто
7
теперь,— писал Мадзини в 60-х годах XIX в.,— не остал-
ся борцом за старую программу... Одни умерли, другие
дезертировали, некоторые, верные идее, бездействуют.
Тогда эта плеяда была спасением для моей измученной
души. Я не был более одинок» 3.
Он не был более одинок и не должен был таить в себе
обуревавшие его мысли и чувства. «Мы все, кто более,
кто менее, несчастны,— писал двадцатилетний Мадзини
весной 1825 г. одному из «плеяды», Элио Бенце,— и я со
своей стороны плачу дань этому закону природы. Явля-
ется ли это результатом темперамента, большей возбуди-
мости или чего-либо другого, но за последние четыре года
я не помню ни одного счастливого дня в моей жизни...
Ты не знаешь, какое волнение вызывает у меня чтение
книг, особенно книг по истории. Когда я думаю о пре-
ступлениях тех, кто угнетает, о благородстве тех, кто жи-
вет с ярмом на шее, и о крови, бесплодно проливаемой
на алтарь отечества и лишь увеличивающей тяжесть це-
пей, тогда такая ярость пробуждается в моей груди...
Я но сплю всю ночь, вздыхая, куря, взывая к тому, кто
меня не слыщит, проклиная власть того, кто бы он ни
был, кто вдохнул в мое сердце это огромное желание
свободной родины и кто мне в ней отказывает и дает мне
вместо нее лишь иго тиранов. Я не раз думал избавить-
ся от их власти (умереть!—К. К.), чтобы не радовать их
своими страданиями. Но надежда на месть, любовь к
родным и, может быть, более всего трусость, в которой
я не перестаю себя упрекать, мешают мне это сделать!» 4
Первая буря стихла, но с католической религией —
официальной религией его страны — у Мадзини было по-
кончено навсегда. Он не верил больше ни в католическо-
го бога, ни в католическую церковь. Однако потребность
в вере была слишком свойственна его натуре, слишком
прочно воспитана в нем глубоко религиозной матерью.
Он не стал атеистом, а создал себе новую, социальную,
как он называл ее, религию, которой и оставался верен
всю жизнь. Мадзини верил, что данный богом закон про-
гресса ведет человечество ступень за ступенью, этап за
этапом по трудному пути развития. Понять, как проле-
гает этот путь,— долг немногих избранных, долг гения.
Осуществить волю бога, пойти по пути прогресса — долг
всего человечества. В осуществлении этой общей, кол-
лективной цели у каждого народа, как и у каждого че-
ловека, есть своя «миссия» (свой долг). Народы могут
8
ее выполнить, ибо люди рождены для добра, таят в себе
благие силы, которые надо только развить и возглавить.
Миссия Италии — стать инициатором борьбы за новую
ступень прогресса, на которую человечество призвано
богом подняться в XIX в. и которая должна в конечном
итоге привести к созданию «общества новой эпохи»— не-
коего подобия царства божия на земле.
Позднее Мадзини расскажет о том, что это «общест-
во новой эпохи» должно собой представлять. Его враги
не раз будут после этого издевательски говорить, что это
себя он считает пророком, гением, истолковывающим
волю бога. В многочисленных статьях и письмах Мадзи-
ни нет ни одного слова, ни одного намека, которые бы это
подтвердили. И все же та несгибаемая настойчивость, та
сила самопожертвования и самоотречения, которые Мад-
зини вкладывал в выполнение своей «миссии», позволяют
предположить, что он действительно верил в ее исклю-
чительность.
В 1827 г. Мадзини окончил юридический факультет
Генуэзского университета и начал сотрудничать в лите-
ратурно-критических журналах. Его влекло к литературе.
В его мозгу теснились многочисленные сюжеты задуман-
ных им исторических драм, романов. Но категорический
императив, зазвучавший в его душе в тот апрельский
день 1821 г., не умолкал, и он подавил стремление к ли-
тературе, чтобы стать профессиональным революционе-
ром. «То была,— напишет он десятилетия спустя,— моя
первая большая жертва... Тенденция моей жизни была
совсем иной, чем то, к чему меня вынудило время, в ко-
тором мы живем, и позор нашего унижения» 5.
Еще за несколько месяцев до окончания университета
Мадзини вступил в подпольную карбонарскую венту
Генуи. Ему не нравились мистические ритуалы карбона-
риев, не понравилось и то, что даже после торжествен-
ного посвящения в члены венты ему так и не сказали
(это держалось в глубокой тайне), за что, собственно,
предстоит бороться: за республику или монархию, за еди-
ную Италию или федерацию (союз) итальянских госу-
дарств. Но он был еще политически и идеологически не-
зрел, еще не нашел своего пути, был бессилен предпри-
нять что-нибудь сам. Он видел в карбонариях людей
дела и надеялся, что с ними он сможет перейти к ак-
тивной борьбе за возрождение родины.
9
Однако после поражения революций 1820—1821 гг,
итальянские карбонарии, опасаясь навлечь на себя новые
преследования, занимали выжидательную позицию. Вре-
мя шло. Мадзини не знал, что предпринимают руководи-
тели венты, и начинал подозревать, что они не предпри-
нимают ничего.
Летом 1830 г, Мадзини, как и многие его соотечест-
венники, пережил взлет надежд, вызванных революцией
во Франции, А в середине ноября Мадзини выдал шпион.
Его арестовали и заключили в старинную, превращенную
пьемонтским правительством в тюрьму крепость Савоны.
Крепость была расположена на берегу моря. Камера,
в которую заключили Мадзини, находилась на верхнем
этаже. Суши из ее окна не было видно, только море и
небо. Он ходил по камере, смотрел на сиявшую за окном
синеву, слушал доносившиеся до него голоса рыбаков,
кормил крошками прирученного им чижа и думал о том,
почему неизменно кончались неудачей попытки итальян-
цев добиться независимости и свободы. Минутами ему
казалось, что перед ним уже брезжит ответ на этот воп-
рос. Многое из того, что он передумал и понял в Саво-
не, позднее вошло составным элементом в общую систе-
му его взглядов.
9 января 1831 г. Мадзини предложили выбор между
ссылкой под надзор полиции в какой-либо из захолустных
пьемонтских городков и высылкой за пределы Италии.
Ссылка означала бездеятельность. Мадзини выбрал вы-
сылку и в январе 1831 г. уехал во Францию, твердо уве-
ренный, что очень скоро вернется в родную Геную во
главе отряда революционных повстанцев. В изгнании он
узнал о вспыхнувшей в начале февраля и уже в начале
марта подавленной австрийскими войсками революции
1831 г. в Центральной Италии.
Во Франции Мадзини попал в сложную обстановку.
Страна еще «не остыла» после победоносной революции
1830 г. Вспыхивали отдельные народные бунты, волнения,
формировалась буржуазно-демократическая оппозиция
правительству «короля буржуа» Луи Филиппа Орлеанско-
го, возведенного революцией на трон. Выходили, резко
критикуя правительство, левые оппозиционные газеты,
возникали и уходили в подполье, спасаясь от правитель-
ственных репрессий, республиканские общества и круж-
ки, широкой популярностью пользовались идеи великого
10
французского утопического социалиста Сен-Симона и его
ближайших последователей и учеников.
Многие буржуазные демократы ожидали, что за июль-
ской революцией очень скоро последует другая, «лучшая»
революция, которая превратит Францию в республику и
навсегда покончит с социальной несправедливостью и
нуждой.
Мадзини, приехав во Францию, не сразу «осел» в ка-
ком-либо определенном месте. Он побывал в Лионе, Па-
риже, на Корсике; встречался с итальянскими эмигран-
тами, вел долгие откровенные беседы с членами подполь-
ных французских республиканских обществ, читал
французские демократические газеты, брошюры, впиты-
вал новые идеи, впечатления, искал и находил во Фран-
ции ответ на терзавшие его в Савоне вопросы. Многое
из того, что в его тюремных размышлениях еще остава-
лось в зародыше, во Франции развилось и обрело четкую
форму.
Летом 1831 г. Мадзини приехал в Марсель, куда съе-
халось в то время много итальянской эмигрантской моло-
дежи. Сгруппировав ее вокруг себя, Мадзини тем же ле-
том: 1831 г. основал здесь свою знаменитую «Молодую
Италию» и начал издавать одноименный журнал, в кото-
ром излагал свои взгляды.
Процесс формирования этих взглядов чрезвычайно
сложен. На детские и юношеские впечатления наклады-
вался жизненный опыт, размышления, порожденные ре-
волюционными событиями первой трети XIX столетия,
особенно событиями 20-х и 30-х годов в Италии и в це-
лом в Европе, наслаивались идеи различных философов,
литераторов, ученых. Сам Мадзини, говоря о воздействии
на него других мыслителей, обычно называл, возможно из
чувства патриотизма, в первую очередь средневековых
итальянских философов и поэтов, в частности Данте.
Современные исследователи не без основания выдвигают
на первый план влияние на Мадзини французского уто-
пического социализма, в особенности сенсимонизма,
и французского буржуазного республиканизма.
Как бы то ни было, но идеи других мыслителе!! Мад-
зини воспринимал не механически. Как птица несет
отовсюду соломинки, чтобы свить свое гнездо, так и Мад-
зини черпал из самых различных источников то, что со-
ответствовало не только объективным потребностям его
родины, но и его характеру, темпераменту, его представ-
11
лениям о величии и славе Италии, где-то в самой глуби-
не его личности заложенным моральным основам и кри-
териям. И, делая это, он создал свою концепцию италь-
янской революции, ее движущих сил и руководства ими,
ее целей, сущности, методов и путей.
КОНЦЕПЦИЯ ИТАЛЬЯНСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
Создавая «Молодую Италию», Мадзини начисто отверг
исходившие от более умеренных групп итальянских эми-
грантов призывы к осторожности, благоразумию, «муд-
рым» реформам, проводимым «для начала» в отдельных
государствах Италии. «Старики боятся поднять бурю, ко-
торой их слабые руки не смогут управлять,— с юноше-
ским задором писал он в ноябре 1832 г.— Мы хотим пе-
ревернуть эту землю до основания, хотим взбаламутить
стоячую воду, выпустить на волю поток народной актив-
ности. И если этот разлив захлестнет и нас — неваж-
но!..» «Реформа — дело королей. Революция — вот секрет
народов» 4.
Отвергая призывы к реформам, Мадзини отверг и кон-
цепцию революции как военного заговора, оторванного
от масс и охватывающего лишь одно какое-либо итальян-
ское государство,— концепцию, которой следовали в ос-
новном итальянские карбонарии.
Революция, к которой звал Мадзини, должна была, по
его убеждению, в корне отличаться от всех ранее проис-
ходивших на Апеннинском полуострове. Ей предстояло
принести Италии национальную независимость, единство,
республиканский строй. Она должна быть революцией
общеитальянской.
«Никогда до сих пор,— писал Мадзини,— Италия не
поднималась на борьбу вся целиком. Наши попытки всег-
да были частичными и уже в силу этого были обречены
на неудачу»2. А между тем 1821 г. ясно показал, что
ни одно итальянское государство не имеет достаточно сил,
чтобы самому изгнать австрийцев. Поэтому восстание в
одной какой-либо части Италии следует поднять, лишь
будучи уверенным, что его поддержат в остальных частях
страны. Грядущая революция должна также быть со-
циальной. В понимании Мадзини это означало, что, не
ограничиваясь завоеванием национальной независимости
и единства, революция должна привести к внутренним
12
преобразованиям в Италии, очистив ее от многих (хотя,
как увидим, не от всех) пережитков феодализма. «Ита-
лия стара от рабства и закоренелых предрассудков... Пы-
таться возродить ее... оставив нетронутым социальное
здание,— значит пытаться убить врага заржавевшим от
времени оружием» 3.
И самое главное, революция должна быть совершена
«с народом и для народа». Этот один из основных тезисов
Мадзини был непосредственно подсказан ему европейской
действительностью тех лет. И в июльской революции
1830 г. во Франции, и в революции 1830 г. в Бельгии,
и в некоторых других революционных выступлениях
1830—1831 гг. народные массы были главной движущей
силой событий.
Мадзини не замедлил это оценить и понять. «Народ
поднял свое знамя!..» — восклицает он. «В Лионе, Пари-
же, Брюсселе, Лондоне говорил народ. Его крик раздал-
ся среди баррикад и пожаров. Он показал свою силу
творить и разрушать!»4 Но вожди итальянских револю-
ций 1821 и 1831 гг. не понимали роли народа в нацио-
нально-освободительной борьбе. Они «оставили бездея-
тельными силы, дремавшие в народе», «отстранили
народ», и борьба их окончилась неудачей5. Народ —
главная сила революции — таков вывод, сделанный Мад-
зини из современных ему событий.
«Нам необходимо привлечь народ, чтобы не остаться
одним... чтобы выйти на поле боя с возможно большей
силой»; итальянской революции «нужны массы... нуж-
ны войска... готовые сражаться отчаянно и упорно»;
«сила XIX века в народе»; «без простолюдинов не борют-
ся и не побеждают»; «Простолюдины! К оружию!— вот
секрет грядущих революций»,— снова и снова формули-
рует Мадзини важнейшую для него мысль.
Для Италии 30-х годов XIX в. эта мысль имела ог-
ромное значение. Она означала (в теории во всяком
случае) отказ от старых заговорщицких методов борьбы,
попытку подвести под итальянское национально-освобо-
дительное движение массовую базу, которой ему до сих
пор не хватало.
Развивая свою концепцию народной революции, Мад-
зини делает это, однако, не без опаски. Классовая борь-
ба итальянской деревни, волнения рабочей и ремеслен-
ной бедноты в городах, не говоря уже о борьбе народа со
своими угнетателями в других странах Европы, не прохо-
13
дили бесследно для мелких и средних итальянских бур-
жуа, к числу которых принадлежал и чьи настроения
отражал Мадзини, порождали у них смутную тревогу
перед возможной «неумеренностью» и «жестокостью» на-
рода, перед тем, что В. И. Ленин называл «плебейскими»
методами борьбы6. Поэтому Мадзини, говоря о народе
как главной силе революции, восхваляя его как носителя
божьей волн на земле (отсюда его знаменитый лозунг
«Бог и народ»), не случайно роняет слова о «конвульсив-
ных движениях», «неумеренных порывах», «жестокости
восстаний».
Отсюда п некоторая двойственность в отношении
Мадзини к грядущей итальянской революции. Приветст-
вуя ее, он в то же время с неприязнью отзывается о
«грабежах и кровопролитиях», которые якобы неизбежно
революцию сопровождают. «Беспорядок и революция,—
утверждает он,— первоначально неразделимы. При вне-
запном переходе от рабства к свободе... наступает период
смятения, почти анархии, эпоха волнений, конвульсивных
движений, ужасных колебаний, от которых не может из-
бавить никакая сила. Это хаос, предшествующий созида-
нию, неизбежное столкновение элементов, которые об-
разуют нацию и ищут равновесия»7. «Революция для
нации,— восклицает Мадзини,— точно океан для Колум-
ба— и опасность, п буря, и новый мир на горизонте!»8
Тревога, вызываемая у Мадзини возможной «неуме-
ренностью» народа, не была настолько сильна, чтобы за-
ставить его отказаться от стремления привлечь народ к
национально-освободительной борьбе. Эта тревога побу-
дила его, однако, продумать меры, которые должны «обез-
вредить» участие народа в этой борьбе.
Главная из этих мер состояла в том, что народ дол-
жен действовать в революции не самостоятельно, а под
руководством вождей или, как часто пишет Мадзини,
молодежи.
Молодежь — в лексиконе Мадзини понятие не столь-
ко возрастное, сколько моральное, а в конечном счете и
социальное. Это buoni (добрые) — люди доброй воли,
люди, проникнутые идеями «Молодой Италии», т. е. в ко-
нечном счете представители той же мелкой и средней
буржуазии и обуржуазившегося дворянства, в которых
Мадзини видел руководителей будущей революции.
Молодежь, по характеристике Мадзини, самоотвер-
женна, бескорыстна, имеет магическое влияние на народ,
14
или, как он часто пишет, на «простолюдинов». Отношения
молодежи с «простолюдинами» определяются руководите-
лем «Молодой Италии» как типичные отношения героев,
которые ведут, и толпы, которая за ними следует.
«Когда народ восстает,— пишет Мадзини,— он заклю-
чает со своими вождями, избирая их, молчаливый до-
говор. „Мы подымаемся, чтобы отвоевать нарушенные
права...— говорит народ,— укажите нам путь, мы сто не
знаем...44 Вожди отвечают, что не пожалеют жизни и что
народ может быть уверен в правильности пути, по кото-
рому его поведут» 9.
Роль народа в революции оказывается, таким образом,
строго подчиненной. Народ — это масса, которую ведут и
которая «преодолевает своей численностью все препятст-
вия», но* которая ни в коем случае не может претендовать
га командные роли в борьбе. Это рабочие руки револю-
ции, и именно так говорит иногда Мадзини: «Народ — это
первый элемент революции, ибо нельзя победить, но
имея рук» 10.
В начале 30-х годов XIX в. пролетариат еще был не-
зрел, народные выступления повсюду в Европе проходили
под руководством мелкобуржуазной демократии. Это об-
стоятельство укрепляло в Мадзини надежду на возмож-
ность аналогичного хода событий и в Италии,
«Если вы дадите народу толчок к действию,— обра-
щается он к молодежи,— и предоставите его самому себе,
то внушения врагов, склонности, порожденные рабством,
возбуждение, вызванное длительной нуждой, отдадут его
в руки первой же партии, которая захочет им завладеть.
Но будьте с народом, не отталкивайте его холодностью.^
сдерживайте его... будьте готовы умереть за него, и на-
род пойдет с вами, куда вы захотите...» 11
Тезис о руководстве народом, неоднократно разви-
ваемый Мадзини, играет в общей системе его взглядов
чрезвычайно важную роль. Он как бы подкрепляет и де-
лает возможным основное положение о необходимости
привлечь народ к национально-освободительной борьбе.
Но как, какими средствами, с помощью каких обещаний
и уступок можно добиться участия народа в этой борьбе?
В 40-х годах XIX в. после многих неудач и разочаро-
ваний Мадзини написал знаменитую работу «Об обязан-
ностях человека», в которой заявлял, чго итальянские
рабочие должны бороться за освобождение родины не ра-
ди «корыстных», материальных интересов, а из «чистой»
15
любви к богу, в силу моральной обязанности и долга.
В начале 30-х годов XIX в. концепция «долга» уже на-
чала оформляться в его сознании, но пока еще только
применительно к молодежи, от которой он ждал и требо-
вал бескорыстия и самоотвержения. Что же касается лю-
дей из народа, невежественных и бедных, то они, по мне-
нию Мадзини, борются лишь за «права», т. е. за улуч-
шение своего положения.
«Вы, я,— писал он одному из своих последователей,—
сотнн, тысячи юношей, целый класс молодежи питаем
любовь к родине чтением, созерцанием, воспоминаниями,
из которых вырастает религия отечества. Но простолюди-
ны, невежественные и глубоко несчастные, не могут
следовать за этой религией, не могут проникнуться этим
деликатным чувством... Простолюдины редко восстают
ради идеи, ибо не имеют политического образования» 12.
Поэтому бесполезно, выдвинув один только лозунг борь-
бы за независимость и единство Италии, пытаться под-
нять народ против австрийцев.
«Простолюдины не знают тайн кабинетов, где палка
Меттерниха правит итальянскими правительствами.
Мысль народа ограничивается городом, деревенскими бо-
роздами... „Варвар44 — это для народа таможенник, кото-
рый мешает торговле, жандарм, ограничивающий его
личную свободу... Массы не пойдут за нами, если мы ог-
раничимся лозунгом „Долой варваров!44 и не напишем на
другой стороне нашего знамени „Улучшение гражданско-
го и материального положения простолюдинов44». «Рево-
люция, чтобы победить,— заявляет Мадзини,— должна
написать на своем знамени „Улучшение положения клас-
сов наиболее многочисленных и бедных44».
Таким классом в отсталой сельскохозяйственной Ита-
лии были крестьяне. Их позиция должна была во многом
определить результат буржуазной революции в стране.
Именно крестьян в начале 30-х годов в первую очередь
имел в виду Мадзини, призывая итальянский народ к
национально-освободительной борьбе. Казалось бы, он
должен был выдвинуть лозунг передачи крестьянам по-
мещичьих земель. Нищета и прогрессирующее обез-
земеление итальянского крестьянства уже давно поста-
вили эту проблему на повестку дня, и в Италии еще в
конце XVIII в. возникли различные проекты земельного
передела, образования сельскохозяйственных коммун и
т. п.13 К 30-м годам XIX в. процесс обезземеления в
<6
итальянской деревне зашел еще дальше, чем в XVIII в.
Мадзини пишет в эти годы об «ужасающей нужде дере.-
венского населения», которая «толкает его на самые от-
чаянные поступки, если его не утешить и им не руково-
дить», и о «войне, которая вот уже два столетия идет в
Италии между синьорами и простонародьем» 14. Но о
главной причине этой войны — о борьбе итальянских
крестьян за землю — он ни в статьях, ни в письмах пря-
мо не упоминает. Если судить только по этим материа-
лам, то можно подумать, что Мадзини вовсе не отдавал
себе отчета в значении аграрной проблемы для Италии.
Однако, если учитывать не только то, что Мадзини
писал об Италии, но и то, что он писал о других стра-
нах, а также статьи других авторов, которые он помещал
в «Молодой Италии» (этот журнал он редактировал сам
и публиковал в нем, как правило, только то, с чем со-
гласен), то картина получится иная.
Первое, что мы таким образом узнаем, это то, что
Мадзини — сторонник мелкой — и следовательно, про-
тивник крупной — земельной собственности. «Француз-
ская революция (конца XVIII в.— К. К,) доказала,— пи-
шет он,—что, чем более раздроблено землевладение, тем
более выигрывает земля и ее владелец» 15. К вопросу о
размерах земельной собственности Мадзини обращается,
говоря и об Англии. В 1830—1831 гг. по этой стране про-
катились крестьянские волнения, которые английская
буржуазная историография излишне самоуверенно назва-
ла «последней войной батраков». Мадзини не упоминает
об этой «войне». Но он пишет все же, что причиной мас-
сового нищенства в Англии является громадная концент-
рация земельной собственности в руках немногих. Статья
члена «Молодой Италии» Боннарди, опубликованная в
третьем номере журнала за подписью «80-летний священ-
ник», ставит в этом вопросе точку над «Ь>. Рассказав, как
английские батраки «грабили окрестности» и жгли сель-
скохозяйственный инвентарь, Боннарди вспоминает, что
еще недавно английские помещики, огораживая свои зем-
ли, сгоняли с них крестьян. «Феодальные порядки, при-
крытые фиговым листком свободы, еще очень сильны в
этой стране»,—пишет он об Англии. Эти порядки «обре-
кают на голод трудящийся класс, который обрабатывает
землю, и сказываются на производительности сельского
хозяйства. На Англии висят 22 млн. государственного
долга. Это раковая опухоль... которая не может быть
17
уничтожена без раздела узурпированной аристократией
земли (курсив мой.— К. Я.)» 16.
Поставив таким образом на страницах «Молодой Ита-
лии» вопрос о разделе феодальных поместий в Англии,
мог ли Мадзини не задуматься о необходимости такого
раздела у себя на родине? Ведь и в итальянской деревне
царило безземелье и шла скрытая, а подчас и открытая
борьба между помещиками и крестьянами. Он задумался,
и в следующем номере журнала мы находим чрезвычай-
но важное его высказывание на эту тему. В этом номере
опубликована речь участника польского восстания 1831
Кремповицкого. Анализируя причины неудачи восстания,
Кремповицкий заявлял, что «голос разума требовал от
сейма, вставшего во главе повстанцев, дать землю кресть-
янам», но это не было сделано потому, что сейм состоял
из людей, называвших изменником каждого, кто хотел
социальных реформ.
Мадзини снабдил изложение этой речи предисловием,
в котором, проводя параллель между Италией и Поль-
шей, указывал, что одинаковые причины порождают оди-
наковые последствия, и редакция «Молодой Италии»,
печатая речь Кремповицкого, надеется сделать патриоти-
ческое дело. «Пусть итальянские читатели посмотрят, при-
несли ли ошибки, о которых говорит Кремповицкий, вред
одному только польскому восстанию» 17.
Есть и другие указания на то, что мысль о желатель-
ности добровольной передачи помещиками своих земель
крестьянам отнюдь не была чужда Мадзини. Так, в чет-
вертом номере «Молодой Италии» говорится, что дворяне
одной из венгерских провинций решили предложить вен-
герскому сейму «улучшить положение крестьян, отдав им
обрабатываемую ими землю», и что те же дворяне «на-
мерены поднять на собрании сейма вопрос о националь-
ной независимости Венгрии» 18. Напечатанное в прило-
жении, куда не каждый и заглянет, не является ли это
сообщение робким предложением итальянским помещи-
кам последовать примеру венгерских?
Однако насильственную экспроприацию землевладель-
цев Мадзини с первого и до последнего дня своей поли-
тической деятельности решительно отвергал. В его пись-
мах и статьях содержится немало резких высказываний
против аграрного закона (так еще со времен Великой
французской революции называли закон о насильствен-
ном и уравнительном переделе земли). Аграрные ло-
18
зунги, которые вовлекли бы крестьян в национально-ос-
вободительную борьбу, Мадзини ни в 30-х годах XIX в.,
ни в последующие десятилетия своей политической дея-
тельности так и не выдвинул, и не потому, что не пони-
мал их значения, а потому, что эти лозунги шли вразрез
с экономическими, классовыми интересами итальянских
буржуа, которые издавна вкладывали свои капиталы в
сельское хозяйство. О передаче земель крестьянам ни
буржуа, ни дворяне, в том числе и обуржуазившиеся, не
хотели и слышать. Желая привлечь парод на свою сто-
рону в национально-освободительной борьбе, они в то же
время боялись всего, что могло бы накалить страсти в
деревне и двинуть крестьян па захват их поместий. Эта
противоречивая позиция итальянской буржуазии и нало-
жила свой отпечаток на программу «Молодой Италии».
В 1851 г., критикуя программу Мадзини, Маркс пи-
сал: «...несомненно, нужно много мужества, чтобы зая-
вить буржуазии и дворянству, что первый шаг к незави-
симости Италии состоит в полном освобождении крестьян
и в превращении испольной системы аренды в свободную
буржуазную собственность» 19. Мадзини, не только тесно
связанный с итальянской буржуазией и обуржуазившим-
ся дворянством, но и уверенный в святости частной соб-
ственности, этого мужества не имел. Стремясь вовлечь
крестьян в национально-освободительную борьбу, он об-
ратился к иным, менее эффективным лозунгам.
Это в первую очередь лозунг равенства и республики.
«Простолюдины жаждут равенства,— уверял Мадзи-
ни.— Равенство — это магическое слово, которое превра-
щает раба в героя... и именно этот лозунг, лозунг равен-
ства... выдвигали великие люди прошлого, когда они хо-
тели подчинить и увлечь за собой массы». Но подлинное
равенство возможно лишь в республике, и Мадзини ут-
верждал, что само слово «республика» уже «звучит для
простолюдинов, как признание их прав», что народ верит
в республику, видит в ней «залог улучшения своего поло-
жения и пойдет за нее в бой» 20.
Требованию равенства и республики в разработанной
Мадзини программе пропаганды в массах сопутствовало
требование судебных, административных, налоговых ре-
форм. «Народ,—обращается он к своим последователям,—
страдает от налогов. Поэтому народу надо напомнить, что
земельный налог отнимает шестую, а то и пятую часть
его дохода, что пошлины на табак, сахар и другие коло-
19
ниальные товары повышают стоимость этих товаров
вдвое, что соль... так дорога, что крестьянин не может ни
есть ее сам, ни давать скоту... а необходимость платить
гербовый сбор при оформлении самых мелких сделок
требует от него постоянных расходов». Крестьянам и ре-
месленникам надо также говорить, что «правительство за-
бирает в солдаты их сыновей и учит их направлять свои
штыки против отцов», что для человека из народа «нет
ни прав, ни представительства — есть лишь слезы, нужда,
гражданское, политическое, церковное угнетение» 21.
Утверждая это, Мадзини призывал членов «Молодой
Италии» «прислушиваться к стонам нужды, вскрывать
притеснения, продажность, преследования», звал их про-
буждать в народе его «великие воспоминания», воздейст-
вовать на него примерами революционной борьбы в Ита-
лии и в других странах. «Скажите народу: от тебя
зависит повторить эти действия. Встань во всей своей ги-
гантской силе! С тобой Бог! Бог— с угнетенными! И ког-
да вы увидите, как сверкнет на огрубевших лицах живая
мысль, когда вы услышите, как поднимается, точно буря
на море, ропот народа, тогда и только тогда... укажите
рукой в направлении Ломбардии: там люди, которые хо-
тят увековечить ваше рабство. Укажите на Альпы: там
ваши границы. Киньте клич: „Долой варваров! Смерть
австрийцам!44 Народ пойдет за вами» 22.
Недооценивать выдвинутую Мадзини программу про-
паганды в народе было бы ошибкой. Политический, адми-
нистративный, судебный гнет тяжелым грузом лежал на
народных массах Италии, и обращенные к ним слова о
тяжести налогов и притеснениях правительства должны
были найти отклик. История знает немало антиналоговых
восстаний. И если ни в начале 30-х годов, ни в последую-
щие десятилетия Мадзини не сумел поднять на борьбу
сколько-нибудь значительную часть итальянского кресть-
янства, то объясняется это не только отсутствием аграр-
ных лозунгов в его программе, но в значительной мере
неправильным пониманием Мадзини условий, необходи-
мых для начала революции.
В 30-х годах XIX в. понятие революционной ситуа-
ции еще не было сформулировано революционной мы-
слью. Даже у Маркса и Энгельса, да и то в основном
после революции 1848 г., встречаются лишь отдельные
высказывания на эту тему. Развернутое определение ре-
волюционной ситуации дал В. И. Ленин.
20
И все же у многих борцов за свободу первой полови-
ны XIX в., и особенно у тех, кто стоял ближе к народу,
в частности у Гарибальди, было смутное, основанное ско-
рее на интуиции, чем на логических доводах, понимание
того, что для революции нужны особые предпосылки и
условия.
У Мадзини такого понимания, даже интуитивного, не
было. Он сознавал, что революция не вспыхивает внезап-
но, «как молния на небе». Он считал, что для ее начала
нужны подготовка и программа. Но он был убежден, что
народ, уже в силу одного того, что он страдает и недо-
волен, можно поднять на борьбу в любой момент, были
бы руководители да «первая искра», «первый сигнал».
Такой «первой искрой» должно было стать восстание,
Поднятое образованным меньшинством и увлекающее за
собой массы. В подготовке такого восстания Мадзини и
видел подготовку революции. Эта слепая уверенность в
Постоянной готовности народа к вооруженной борьбе при-
водила к тому, что не только попытки восстаний нередко
предпринимались Мадзини в самый неподходящий мо-
мент, но и пропаганда в массах отступала, по сравнению
с работой среди молодежи, на второй план.
В начале 30-х годов эта пропаганда активно велась
лишь в отдельных местностях. В Италии в целом, по при-
внанию самого Мадзини, она была недостаточна. Заду-
манный им журнал для народа так и не вышел, а немно-
гие листовки, выпускаемые членами «Молодой Италии»
для народа, не могли заменить то «бесчисленное количе-
ство изданий», о которых мечтал молодой Мадзини, созда-
вая свою подпольную организацию. Его единственный в
те годы журнал «Молодая Италия» издавался небольшим
тиражом и, опять-таки по словам самого Мадзини, до-
ходил лишь до немногих представителей «просвещенного
класса и учащейся молодежи».
Мадзини винил в этом нехватку средств и пагубное
равнодушие образованных итальянцев. «Почему вы пише-
те безделицы и любовные канцоны вместо того, чтобы
поставить литературу на службу народу?— взывал он к
своим соотечественникам.— Почему не распространяете...
в народе образование, не идете, неся огненный крест
(символ восстания.— К. К.) из местности в местность, из
деревни в деревню? Идите к простолюдинам, поднимитесь
в горы, присутствуйте при трапезе земледельца, посе-
щайте мастерские ремесленников» 2\
21
Однако, не встречая достаточного отклика большинст-
ва своих соратников-горожан и будучи уверен в народе,
Мадзини и сам кончил тем, что стал вести пропаганду й
основном среди интеллигенции. «Я обращаюсь преимуще-
ственно к молодежи...» — признавался он в письме к дру-
гу. «Конечно, было бы лучше, если бы свет понемногу
проник в наши массы. Но как этого достичь? Массы у
нас не читают. Они плачут и проклинают» 24. Так полу-
чилось, что, несмотря на искреннее желание Мадзини
привлечь массы к национально-освободительной борьбе,
его идеи не смогли проникнуть в народ. Рокового значе-
ния этого руководитель «Молодой Италии» не понимал.
Самый процесс итальянской революции Мадзини де-
лил на два этапа. Первый этап — от начала восстания до
достижения национальной независимости и единства. Не-
дооценивая силу сопротивления итальянских феодальных
и полуфеодальных землевладельцев и духовенства, Мадзи-
ни считал, что это будет период борьбы только с Авст-
рией (которая на самом деле была хоть и главным, но не
единственным препятствием к объединению страны)«
«Мы не должны опасаться внутренней борьбы партий.
„Долой австрийцев!44 И этого будет достаточно»,—писал
он в августе 1833 г.25 Первый этап революции — это этап
партизанской национально-освободительной войны, «вой-
ны отрядами» (guerra per bande). Война эта вспыхивает
одновременно по всей стране, идет при непосредственном
участии масс, превращает «каждую улицу в баррикаду,
каждый дом в очаг сопротивления» 26. Партизанская
война, писал Мадзини, принесла победу Нидерландам в
их борьбе с Испанией, американским колониям — в борь-
бе с Англией, России, Германии, Испании — в борьбе с
Наполеоном, и только она может принести Италии побе-
ду над Австрией.
Война отрядами — война организованная. Мадзини не
раз указывает на это, говоря о вождях, которые должны
ее «организовать», о народе, который должен «организо-
ваться» в отряды, и т. п. Каждый отряд — это четко
оформленная боевая единица. У него свое знамя, свой
командир (из буржуа или обуржуазившихся дворян).
Члены отряда должны носить форму, иметь (каждый) не
только ружье, но и определенное количество патронов,
должны во многих отношениях подчиняться правилам,
установленным для регулярной армии. Да и стать чле-
ном партизанского отряда может лишь тот, кого командир
22
сочтет достаточно для этого благонадежным. Связанные
инструкциями, правилами и т. п. крестьяне и ремесленни-
ки находятся, таким образом, в отрядах под руководст-
вом все той же «молодежи», которой, по мысли Мадзини,
принадлежит руководство движением в целом.
Несмотря на подчиненную роль, которую отводит
Мадзини в guerra per bande народу, идея партизанской
национально-освободительной борьбы (Мадзини заимст-
вовал ее у одного из своих ближайших соратников —
графа Бьянко) — одна из наиболее революционных идей
в концепции Мадзини. Анализируя ее, нельзя не вспом-
нить высказывание Энгельса, относящееся к Италии
1849 г.: «Народ, который хочет завоевать себе независи-
мость, не должен ограничиваться обычными способами
ведения войны. Массовое восстанье, революционная вой-
на, партизанские отряды повсюду — вот единственный
способ, при помощи которого малый народ может одолеть
большой, при помощи которого менее сильная армия мо-
жет противостоять более сильной и лучше организован-
ной» 27.
Национально-освободительная война, как предполагал
Мадзини, продлится в Италии два-три года. Все это время
руководить военными действиями и управлять освобож-
денными районами должно временное революционное
правительство, составленное из членов «Молодой Ита-
лии» или из людей, близких ой по духу. Не дожидаясь
победы, оно проведет первые, самые неотложные рефор-
мы, административную, судебную и т. п., потому что «на-
род не философ и отходит от борьбы, если она не прино-
сит ему немедленного, хотя бы и частичного улучше-
ния» 28. Проведение более крупных реформ в задачи
временного революционного правительства не входит.
«Сначала оружие и победа, потом законы и конститу-
ция»,— пишет Мадзини. Лишь когда Италия будет очи-
щена от австрийцев и вооруженные рабочие и крестьяне
разойдутся по домам, наступит второй период револю-
ции — период внутреннего переустройства страны.
В отличие от первого второй период революции — пе-
риод абсолютно мирный. Прекращается даже борьба с
отдельными изменниками, ибо «прощение — это доброде-
тель победы» и «слова свободы должны звучать для всех
йли ни для кого». Вопрос о возможных разногласиях
даежду «верхами» и «низами» при характеристике этого
периода обходится Мадзини чрезвычайно тщательно.
23
Нация предстает в его изображении как нечто абсолютно
цельное и единое. Революция рисуется «чистой, невинной
и мирной».
Верша судьбы освобожденной страны, народ и на этом
этапе революции выступает под руководством своих вож-
дей. В созванном на основе всеобщего избирательного
права национальном собрании, которое и должно осуще-
ствить политическое и социальное переустройство Италий,
народ «в торжественной и спокойной обстановке» дейст-
вует через посредство своих «законных представителей»,
т. е. все той же «молодежи» из буржуа и обуржуазив-
шихся дворян.
Основной задачей национального собрания будет объ-
единение Италии. Этому вопросу Мадзини придавал ис-
ключительное значение. Снова и снова повторял он в
своих письмах, статьях, что Италия «станет сильной и
славной, лишь став единой», связывал установление по-
литического единства с введением единых кодексов, ком-
мерческой выгодой, с отменой внутренних таможенных
границ, писал о «благоприятных последствиях» объеди-
нения для торговли, промышленности, ремесел, искусств.
Объединение Италии имело для Мадзини и религиоз-
ное значение. Ведь он, как мы знаем, верил, что его ро-
дине предначертано стать в XIX в. вождем народов по
пути прогресса. Подняв знамя борьбы за национальную
независимость и единство, Италия должна была тем са-
мым подать сигнал к общеевропейской борьбе против
произвола и тирании. Итальянская инициатива в этой
борьбе казалась Мадзини особенно важной (он даже при-
знался как-то, что мысль о ней — это самая дорогая для
него мысль).
Призывая к единству Италии, Мадзини вел страстную
полемику со сторонниками ликвидации мелких итальян-
ских государств и создания федерации более крупных.
Мысль о такой федерации имела немало сторонников сре-
ди крупных итальянских помещиков и буржуа. Образова-
ние ее казалось им более реальным, нежели создание
единого итальянского государства.
Мадзини же доказывал, что на пути к единству Ита-
лии создание федерации будет шагом назад, а не вперед,
так как добиться слияния трех-четырех относительно
сильных государств труднее, чем восьми мелких. Федера-
лизм, утверждал он, оживит местное соперничество и
раньше или позже вернет страну к средневековью. Сгне-
24
вом, как о «страстях убогих и низких», писал он о по-
рожденных столетиями политической раздробленности,
подозрительности и неприязни между отдельными италь-
янскими государствами. Призывая своих соотечественни-
ков прекратить раздоры, он убеждал их «не быть ни
тосканцами, ни пьемонтцами, ни римлянами, а быть
итальянцами».
Однако ограничить свою деятельность объединением
Италии национальное собрание не должно. Ему пред-
стоит также решить вопрос о том, как будет управляться
Италия, т. е. сделать выбор между республикой и монар-
хией. В том, что собрание проголосует за республику,
Мадзини в начале 30-х годов не сомневался.
Республика, о которой мечтал Мадзини,— это госу-
дарство с парламентом и правительством, избранными на
основе всеобщего избирательного права, с чиновниками,
являющимися «уполномоченными нации» и работающими
под ее контролем. Суверенная власть в государстве при-
надлежит нации, привилегии уничтожены, ни один класс,
ни один человек не может, не получив на то мандата на-
ции, взять на себя управление страной. Все учреждения
республики стремятся к «улучшению положения класса
наиболее многочисленного и бедного», и только республи-
ка способна обеспечить свободу и равенство своих граж-
дан — политическое, а когда-либо в будущем и экономи-
ческое — и «слить в великом национальном единстве
различные касты, на которые раздроблен народ» (по-ви-
димому, в данном случае под кастами надо понимать
классы, а под народом — всю нацию *).
Эта перспектива вдохновляла руководителя «Молодой
Италии», и он, не жалея красок, рисовал в своих статьях
народ будущего, гордый, возрожденный, не испорченный
роскошью, не возбуждаемый нуждой, нацию счастливую,
единую, «как воздвигнутый Богу храм».
Не приходится доказывать, что Мадзини идеализиро-
вал республиканский строй. Республика, о которой он
мечтал, была по сути своей буржуазно-демократической и
уничтожить классовые различия и тем более установить
экономическое равенство не могла. И все же требование
республики, выдвигаемое Мадзини в стране, задыхавшей-
* Подобная нечеткость терминологии характерна для молодого Мад-
зини. Она отражает общую нечеткость его представлений о клас-
совом строении общества.
25
ся от феодального гнета и произвола, было глубоко -ре-
волюционно.
Антифеодальными, революционно-демократическими
были и требования внутренних преобразований, которые,
до замыслу Мадзини, должна была провести республика.
Правда, требования полного уничтожения феодальных
пережитков в деревне и передачи помещичьей земли
крестьянам в этой программе не найти, но должны быть
уничтожены все наследственные привилегии и различия,
установлено полное равенство всех перед законом, введе-
ны буржуазно-демократические свободы — слова, печати,
собраний и т. п. Республика должна также организовать
дешевый государственный аппарат, заменить феодальные
и полуфеодальные подати и поборы единым пропорцио-
нально-прогрессивным налогом, ввести прогрессивные и
единые для всей Италии законы.
В целом, концепция итальянской революции, разрабо-
танная Мадзини,— это концепция антифеодальной и
национально-освободительной революции, которую бур-
жуазия совершает в союзе с народом. Это концепция объ-
единения Италии «снизу».
Мадзини неоднократно указывал впоследствии, что
идеям, сформулированным им в начале 30-х годов, он
оставался верен всегда. Это так и не так: так, потому что
Мадзини действительно никогда этим взглядам не изме-
нял; не так, потому что уроки окружавшей действительно-
сти п его собственной борьбы побудили его продумать и
развить многое из того, что в начале 30-х годов присут-
ствовало в его взглядах лишь в зародыше; и это не так
потому, что на различных этапах жизни и деятельности
Мадзини в его программе свет и тени перемещались, ак-
центы менялись, на первый план выступала то одна, то
другая ее часть. А в общей системе его взглядов с года-
ми наметился сдвиг вправо. Религиозные воззрения Мад-
зини качали накладывать все больший отпечаток на его
политические и социальные концепции, и он уже в 40-х
годах категорически заявил, что религия, и только рели-
гия, должна лежать в основе всех социальных реформ 29.
Б результате намерение и обещание улучшить экономиче-
ское положение масс хотя и сохранялось, но все более
отступало на задний план перед обращенным к народу
требованием бороться за «возрождение Италии» не во
имя «интересов», а ради выполнения долга. «Раньше мы
взывали к правам и интересам каждого, теперь мы взы-
26
ваем к долгу, к идеям, к принципам»,— пишет он в
1842 г.30
Но, повторяем, основным положениям своей програм-
мы — требованию объединения Италии, требованию прив-
лечь к национально-освободительной борьбе народные
массы, ставке на общеитальянскую революцию, своим
республиканским убеждениям (что, как мы увидим, не
всегда означало непосредственное требование республи-
ки) и т. п.— Мадзини действительно оставался верен
всю свою долгую и трудную жизнь. Да и тезис о том, что
революция должна «улучшить положение класса наиболее
многочисленного и бедного» при всех оговорках и «от-
срочках», с которыми мы еще столкнемся, также сохра-
нялся и неизменно присутствовал в планах Мадзини.
«МОЛОДАЯ ИТАЛИЯ»
«Клянусь посвятить себя и все свои моральные и фи-
зические силы родине и ее возрождению. Клянусь по-
святить свои силы, мысли и действия завоеванию незави-
симости, единства и свободы Италии» *. Это — из напи-
санной Мадзини летом 1831 г. клятвы члена «Молодой
Италии».
Разумеется, Мадзини создавал знаменитую в истории
его родины организацию не один. Как некогда в универ-
ситете, в Марселе вокруг него сплотилась группа едино-
мышленников, друзей: Карло Бьянко, Луиджи Мелегари,
Джованни Ля Чечилия, Густаво Модена, ряд других.
Жизнь многих из них могла бы стать сюжетом захваты-
вающего романа. Они участвовали в революциях 1821 и
1831 гг. в Италии, сражались за свободу Испании, Гре-
ции, Польши, сидели в тюрьмах, томились в изгнании.
Многие из них были старше Мадзини революционным
опытом и годами. Но они все признавали Мадзини своим
руководителем и вождем. Все шли за ним. Что-то было
в этом тоненьком юноше со смугло-бледным лицом и го-
рящими черными глазами, что с неодолимой силой влек-
ло к нему сердца.
Его неколебимая уверенность в великом будущем его
родины, его твердая вера в свою «миссию» на земле —
миссию борьбы за это будущее, его страстная готовность
пойти ради возрождения Италии на любой риск, любую
жертву подчиняли себе людей. «Когда он впервые появил-
ся в Марселе... с лицом, бледным, аскетическим, но точно
27
озаренным божественным светом, он увлекал своей вдох-
новенной речью, своим неотразимым энтузиазмом всех,
кто его окружал»,— вспоминал 40 лет спустя один из чле-
нов «Молодой Италии» 2. «Во внешности Мадзини есть
что-то поражающее. В его лице, лишенном красок, почти
смертельно бледном... в его глазах, больших и черных,
видна душа, величие и живость ума. Когда он говорит о
Боге, о чести нации, свободе родины, неизъяснимая
улыбка блуждает на его губах и оживляет все его
лицо»,— писал другой3. О «магической силе» воздейст-
вия Мадзини говорили и писали в начале 30-х годов не
только итальянцы, но и иностранцы, не только его едино-
мышленники, но и враги. «Он тем более опасен,— читаем
мы в полицейском донесении тех лет,— что неподкупен,
фанатичен, готов на любую жертву. Его энергия такова,
что каждый, кто к нему приближается, ощущает, как
электрический удар... его магнетическое воздействие» 4.
Страстная проповедь Мадзини, его призывы к борьбе
за независимость и возрождение Италии звучали не
только со страниц его журнала или на конспиративных
(приходилось опасаться агентов австрийской, пьемонт-
ской, даже французской полиции) квартирах Марселя.
Ему достаточно было узнать, что где-то в Италии,
Франции или Швейцарии живет человек, который может
быть полезен для «общего дела», чтобы он начал слать
ему письмо за письмом, будоража и призывая к борьбе.
«Он говорил, когда все спали»,— скажет десятилетия
спустя о Мадзини Джузеппе Гарибальди, человек, кото-
рому дано было свершить многое из того, к чему звал и
о чем мечтал руководитель «Молодой Италии».
Для итальянских патриотов — для эмигрантов, изны-
вавших от тоски и морального одиночества в бельгийских,
французских, швейцарских городках, для юношей в са-
мой Италии, мучительно искавших, как некогда он сам,
путь борьбы с бесправием и угнетением родины,— голос
Мадзини был голосом провозвестника, голосом надежды.
Он указывал путь, обещал победу, и на него отзывались,
к нему тянулись даже те, кто, казалось, давно уже утра-
тил волю к борьбе.
Уже в первые месяцы своей деятельности «Молодая
Италия» объединила лучшую часть итальянской револю-
ционно-демократической эмиграции, ее > подпольные отде-
ления возникли в Генуе и Тоскане. Со второй половины
1831 г. началась организация отделений (конгрегаций)
28
«Молодой Италии» в Папском государстве. С конца
1831 г.— в Пьемонте и Ломбардии.
На континентальном юге Италии, где были особенно
сильны традиции карбонаризма, мадзинистам сильных
позиций завоевать не удалось, но на севере и в центре
полуострова подпольные конгрегации «Молодой Италии»
действовали к середине 1832 г. во всех мало-мальски
крупных городах. Их связь с руководящим центром в
Марселе осуществлялась либо посредством писем (зашиф-
рованных или написанных симпатическими чернилами),
либо с помощью специальных курьеров. С фальшивыми
документами, рискуя свободой, а подчас и жизнью,
разъезжали они по полуострову. Типография «Молодой
Италии» укрывалась от глаз шпионов в заброшенной ка-
меноломне близ Марселя. В Геную, Ливорно и другие
портовые города Италии журнал тайно провозили на ко-
раблях, плывших из Марселя в Италию, связанные с
Мадзини матросы. В Ломбардию «Молодую Италию»
ввозили через Швейцарию, в Пьемонт она поступала
контрабандой из Франции и т. д.
Итальянские конгрегации «Молодой Италии» были,
как правило, невелики. В них входило по 200—300,
а иногда и по 20—30 человек. Но в Милане, где нена-
висть населения к Австрии была особенно сильна, число
членов «Молодой Италии» превышало 3 тыс.
Членами конгрегаций были студенты, адвокаты, жур-
налисты, врачи, мелкие и средние буржуа и обуржуазив-
шиеся дворяне. Это был цвет итальянской буржуазной
демократии, выходцы из тех средних слоев населения,
в которых Мадзини видел будущих руководителей и за-
чинателей итальянской революции. Кое-где, в частности
в Генуе и Ломбардии, к ним примыкали отдельные груп-
пы местной знати. Рабочие и крестьяне в «Молодую
Италию», как правило, не входили, но в портовых горо-
дах мадзинисты пытались — и подчас успешно—прив-
лечь на свою сторону портовых грузчиков, матросов.
Матросом был и Джузеппе Гарибальди, вступивший в
«Молодую Италию» в 1833 г. Известны прекрасные стро-
ки его воспоминаний о том, как он, точно Колумб,
увидевший землю, обрадовался, узнав о тайной органи-
зации, члены которой готовы отдать свою жизнь в борь-
бе за величие и славу Италии. В Ломбардии руководите-
ли местных отделений выпускали специальные листовки
ря «простолюдинов» и в «Молодую Италию» входили
29
ремесленники и отдельные группы крестьян. Пропаганду
в массах вели и мадзинисты Тосканы. Они говорили на-
роду, что законы должны быть одинаковы для бедных и
богатых, что придворные утопают в роскоши, в то время
как «простолюдины» нуждаются и страдают. В Тоскане,
как и в Ломбардии, руководители местных отделений
«Молодой Италии» считали, что могут в случае восста-
ния рассчитывать на содействие людей из народа 5. Ко-
нечно, это было только начало. И организационную рабо-
ту надо было продолжить, и в массах надо было работать
не только в Тоскане и Ломбардии.
Но Мадзини терзало нетерпение. Он не сомневался,
что, подняв знамя борьбы, сумеет увлечь за собой массы,
и уже к лету 1832 г. счел подготовку к восстанию в ос-
новном законченной. Но в июле 1832 г. таможенная ох-
рана Генуи, осматривая грузы, привезенные французским
пароходом из Марселя, обнаружила среди них сундук с
двойным дном. Из тайника были извлечены экземпляры
«Молодой Италии», письма Мадзини его единомышленни-
кам, документы, свидетельствующие о соглашении об
одновременном выступлении между мадзинистами и под-
польными республиканскими обществами Франции. После
этого на совещании руководителей «Молодой Италии»
было решено начало восстания отложить, подготовку к
нему усилить. Но власти уже насторожились. Пьемонт-
ское правительство сообщило о найденных документах в
Париж, п там распорядились выслать Мадзини из стра-
ны. Не желая покидать Марсель, где было налажено из-
дание журнала и откуда было сравнительно легко сно-
ситься с Италией, Мадзини перешел на нелегальное по-
ложение. «Целый год,— рассказывал он позднее,— мне
удавалось разочаровывать французскую полицию п
итальянских шпионов». За этот год он лишь два раза вы-
шел из дома, где скрывался. Один раз — переодевшись
женщиной, другой — национальным гвардейцем. Все же
летом 1833 г. он был вынужден, спасаясь от преследова-
ний, уехать в Женеву.
По замыслу Мадзини, восстание, которому предстояло
стать сигналом к общеитальянской, а затем и европейской
революции, должно было начаться в Пьемонтском коро-
левстве. Готовя его, члены «Молодой Италии» много и
упорно работали в пьемонтских войсках. Им было трудно
найти общий язык с рядовыми солдатами, и они вели
пропаганду среди младших командиров, надеясь, что те
30
в момент восстания призовут солдат не стрелять в народ.
С риском для жизни проникая в расположение войск,
мадзинисты говорили капралам, сержантам, унтер-офице-
рам о позоре и унижении родины, о Карле Альберте, ко-
роле Пьемонта, как об игрушке в руках австрийцев,
о тяготах военной дисциплины, о нужде и страданиях на-
рода. Им удалось завербовать сторонников в гарнизонах
Турина, Алессандрии, Генуи и Шамбери.
В апреле 1833 г. в Марселе собралась подпольная ас-
самблея итальянских отделений «Молодой Италии».
После двухдневных прений было решено поднять восста-
ние в мае этого года. Его предполагали начать в празд-
ничный день, в час, когда пьемонтские солдаты будут,
безоружные, слушать мессу, а участники заговора под
каким-нибудь предлогом останутся в казармах. В этот
день и назавтра повстанцы, чтобы привлечь на свою сто-
рону бедноту, должны бесплатно раздавать ей хлеб на
улицах. Государственный арсенал должен быть захвачен,
а оружие — роздано горожанам.
Но в мае 1833 г., за несколько дней до намеченного
срока, два сержанта подрались в генуэзской траттории
из-за женщины и один из них в сердцах крикнул другому,
что тот член тайной организации. Их обоих тут же
арестовали, и проговорившийся назавтра же отрекся от
своих слов, заявив, что был пьян. Но полиция уже напа-
ла на след, и сбить ее с него не удалось.
Обыски в казармах Генуи, а затем и других городов
Пьемонта выявили нелегальные издания «Молодой
Италии». Круг преследуемых все расширялся. Аресты,
начавшись в Генуе, продолжались в Турине, Алессанд-
рии, Шамбери. С арестованными обращались со средне-
вековой жестокостью, их кидали в полузатопленные во-
дой и нечистотами каменные подвалы старинных крепо-
стей, заковывали в тяжелые цепи, приковывали к стене.
Их пытали, морили голодом, не давали спать, грозили не-
медленным расстрелом и обещали помиловать, если они
выдадут своих сообщников. Одни, как руководитель феде-
рации пьемонтских конгрегаций Воккиери, оставались
стойкими и шли на смерть, другие, не выдержав пыток,
называли имена и явки.
Уже в конце мая спешно сформированные военные
трибуналы начали выносить смертные приговоры. Их при-
водили в исполнение немедленно, стараясь поспешностью
казней запугать заговорщиков. В одном лишь Пьемонте
31
был приговорен к смертной казни 21 человек, 12 из них
было казнено, 9-ти, сделавшим требуемые разоблачения,
смерть была заменена длительным тюремным заключение
ем. Еще 14 человек, в том числе и Мадзини, были приго-
ворены к смерти заочно, 66 — отправлены на 10, 20,
30 лет на каторгу и в ссылку, 200 — удалось бежать из
Пьемонта, а затем из Италии. Из Пьемонта преследова-
ния мадзнпистов перекинулись в Папскую область, То-
скану, Ломбардию. Аресты, суды, казни шли здесь все
лето и осень 1833 г.
Мадзини воспринял гибель своих соратников трагиче-
ски. Он верил, что революция, казавшаяся такой близкой,
освободит заключенных из тюрем. Но у него леденела
кровь, когда он слышал о пытках, расстрелах. «Только бы
не смерть. Смерть непоправима»,— лихорадочно твердил
он, ожидая исхода очередного судебного процесса. Он
страдал за всех казненных и замученных, но особенно тя-
желым ударом стала для него смерть члена его универ-
ситетской плеяды Якопо Руффини.
«Он был моим другом, первым и самым лучшим,— пи-
сал Мадзини много лет спустя о Якопо.— Я был с ним
близок, как ни с кем другим — ни тогда, ни позже... Он
был самым нежным и милым юношей, самым деликатным
и преданным, какого я когда-либо знал... Его образ всег-
да встает передо мной, когда я смотрю на одну из тех
лилий горных долин, которыми мы когда-то любовались
вместе» 6.
В 1833 г. Якопо Руффини руководил генуэзским отде-
лением «Молодой Италии». Уже после первых репрессий
стало ясно, что его арест неминуем. Он мог бежать, но не
сделал этого, считая, что должен вынести мучения вместе
со своими товарищами. Арестованный, он, боясь прого-
вориться под пытками, покончил с собой, вскрыв вены.
Мадзини, узнав о смерти Якопо, свалился в жестокой
горячке. Ему мерещился в бреду окровавленный призрак
друга, минутами ему казалось, что он сходит с ума. А ког-
да он начал оправляться после болезни, его постигло еще
одно горе.
Джудптта Сидоли — первая, и по сути единственная,
любовь Мадзини — была вдовой итальянского революцио-
нера-эмигранта. Приехав осенью 1832 г. в Марсель и став
членом «Молодой Италии», она выполняла самые опасные
поручения Мадзини. Их любовь была трудной любовью
двух профессиональных революционеров, вынужденных
32
встречаться изредка и урывками на конспиративных
квартирах. Но было несколько дней в 1833 г., когда Мад-
зини перестал писать письма и отвечать на письма и ко-
гда даже самые близкие его друзья не знали, где он. Эти
дни он провел с Джудиттой в маленьком французском го-
родке Монпелье и вспоминал о них позднее, как о немно-
гих счастливых днях своей жизни. Но это было очень не-
долгое счастье. Джудитту терзала тоска по ее детям,
оставшимся в Италии.
«Я свыше сил устала от жизни в эмиграции и от того,
что я разлучена с моими детьми,— писала она в мае
1833 г. старому другу своей семьи.— Бывают дни, когда
я испытываю такое горе, что не могу даже выразить
словами» 7.
Она последовала за Мадзини в Женеву, когда он был
вынужден туда уехать. И она ухаживала за ним, когда
он заболел, узнав о смерти Якопо. Но когда больной стал
поправляться, она оставила его и, рискуя быть арестован-
ной и кинутой в тюрьму, вернулась в Италию.
«В такие горькие минуты, как минуты расставания с
Пиппо, я чувствую потребность напомнить Вам о себе,—
писала она матери Мадзини накануне отъезда.— Он меня
любит и будет помнить, и я его люблю и никогда не за-
буду» 8.
Мадзини, расставаясь с Джудиттой, жалел не себя,
а ее. «Мой бедный друг, она тоже несчастна»,— писал он
матери об уехавшей. Они еще не один год переписыва-
лись, он и Джудитта Сидоли, и письма Мадзини к его
далекой возлюбленной были полны страстной тоски.
Потом переписка прекратилась. Джудитта, которой вла-
сти Модены, где жили ее дети, упорно отказывали в раз-
решении на въезд в герцогство, опасалась, что письма
революционера и заговорщика еще более ухудшат ее по-
ложение.
Он продолжал ее любить смешанной с отчаянием лю-
бовью. «Я люблю ее много больше, чем она думает, много
больше, чем она любит меня..,— писал он другу в январе
1836 г.— Я мечтаю о ней дни и ночи. Она все более и
более становится моей idee fixe. И с этой силой любви,
которая не хочет угаснуть, я непоколебимо уверен, что
не буду жить вместе с ней, даже если Италия будет
свободна»9. И полтора года спустя: «Я по-прежнему
люблю Сидоли. Знаю, что больше никогда ее не увижу,
уже давно не переписываюсь с ней. Уже давно она по-
2 К. Э. Кирова
33
жертвовала мной ради долга перед своими детьми. Но
я... всегда буду принадлежать ей» 10.
Они не виделись и не переписывались и лишь изред-
ка, из третьих рук он получал известия о ней. И все же
даже и в 1840 г. были дни, когда надежда увидеть ее ох-»
ватывала Мадзини, «как злокачественная лихорадка».
Затем наступает долгий период тоски.
Конечно, с годами острота горя смягчилась. Он не
был ни монахом, ни аскетом. Женщины любили его, и он
был с ними мягок и ласков. Но ни одну из них он не
назвал своей женой. Всю жизнь тоскуя по семейным ра-
достям и теплу, страдая от одиночества, неся это страда-
ние в груди, как незаживающую, не перестающую кро-
воточить рану, он всю жизнь оставался одиноким.
Впрочем, дело здесь не только в Джудитте. После
всего пережитого Мадзини был твердо уверен, что это
«Бог хочет, чтобы он жил и умер одиноким». «Я не при-
надлежу себе, я принадлежу Богу, моей стране и мучению
одиночества. Я буду жить один, но это не значит, что
мое сердце молчит»,— писал он в 1839 г.11
Казнь членов «Молодой Италии», гибель друга, раз-
лука с любимой — все это привело к тому, что в нем что-
то надломилось. Ему казалось, что его душа омертвела,
что над ним тяготеет проклятие, что он обречен не толь-
ко быть несчастным, но и приносить страдания всем, кто
любит его или кого любит он. «Я был рожден, как и ты,
чтобы любить и быть любимым... — писал он другу.—
Я хотел, я клянусь тебе в этом, сделать счастливыми
всех, кто ко мне приближается, и всегда причинял толь-
ко горе себе и им... Я много страдал... Я простился...
и навсегда, со всеми радостями, всеми утешениями жиз-
ни. Я потерял все... и мне остался лишь призрак друга
детства и голый долг... Жизнь тяготит меня, и у меня та-
кая горечь на душе, какую ты не можешь себе даже и
представить» 12. Конечно, бывали минуты, когда все его
существо восставало против наложенного им на себя,
точно эпитимья, самоотречения. «Это невозможно, невоз-
можно, невозможно, чтобы вся моя жизнь прошла так,
как сейчас!» — вырвалось у него однажды13. Потом он
снова покорно склонял голову перед «волей Бога».
Но как бы велико ни было его отчаяние, как бы глу-
боко ни внедрялось в его сознание холодное убеждение в
том, что для него «на родине, как и в изгнании» не может
быть более «ни счастья, ни радости, ни душевного покоя».
34
мысль о том, чтобы прекратить борьбу, ни на мгновение
не приходила ему в голову.
«Я стою лицом к лицу с судьбой,— писал он,— и гля-
жу ей в лицо. Передо мной встает долг, и я спешу его
выполнить, даже отчаявшись в себе лично. Меня обязы-
вает сделать это память о жертвах, мое сознание... И я
до последних сил буду выдерживать участь, которую кто-
то, более сильный, чем я, мне уготовил» 14.
Еще в 1832 г. подпольные общества Южной Италии
сообщили Мадзини, что они готовы, если центр и север
полуострова их поддержат, взять на себя инициативу вос-
стания. Считая, что выступление Пьемонта вызовет боль-
шие отклики в стране, Мадзини счел тогда революцион-
ную инициативу Юга нецелесообразной. Но после того
как пьемонтские конгрегации были разгромлены, предло-
жение южан открывало, казалось бы, желанную возмож-
ность действия. И оно было принято. Был разработан
план, по которому подпольщики Юга должны были под-
нять восстание одновременно в нескольких провинциях
Неаполитанского королевства. Немедленно вслед за этим
вспыхнет восстание в Центральной Италии. Организован-
ный Мадзини вооруженный отряд эмигрантов вторгнется
в Савойю (Пьемонтское королевство). Отряды, сформи-
рованные демократами Ломбардии, двинутся к Тиролю,
угрожая австрийским войскам. «С быстротой молнии»
восстанут Лигурийские провинции. («Они это могут, ибо
должны»,— заявлял Мадзини.) Молодежь подаст пример,
призовет народ к борьбе, и народ отзовется на ее призыв,
ибо он страдает. Революционный взрыв будет яростным п
всеобщим. Восстание в Италии станет сигналом к рево-
люции во Франции, Польше, Германии.
Таков был план. Весь июль 1833 г., едва оправившись
от болезни, мучительно тоскуя по Джудитте, Мадзини ра-
ботал над его осуществлением. Он обращался к своим со-
стоятельным сторонникам с настойчивыми призывами
жертвовать деньги для организации восстания (некото-
рые жертвовали), закупал и контрабандой переправлял в
Италию оружие, подбадривал маловеров, доказывал,
убеждал. «Народ с теми, кто действует. Так будем же
действовать!» — взывал он к одним. «Я никогда не умо-
лял, теперь я умоляю... День равен столетию... спешно,
спешно, спешно. Я прошу у вас на один только миг веры
и святого повиновения»,-* заклинал других15.
2*
35
Выступление в неаполитанских провинциях было наз-
начено на 11 августа. 9-го Мадзини получил из Неаполя
известие, что там «все готово». 11-го, 12-го, даже 13-го он
не сомневался, что восстание началось. «Знаете ли Вы,
что наше знамя уже поднято... Мысль об этом сжигает
мне сердце»,— писал он 13 августа одному из своих кор-
респондентов.
Но дни шли, а из Неаполя не приходило никаких ве-
стей. Газеты не упоминали о восстании, и радостное ожи-
дание сменилось тревогой. В письмах Мадзини зазвучало
отчаяние: «Я переживаю своего рода моральную агонию.
Сегодня 20 августа, восстание назначено на 11-е, а я все
еще не имею о нем никаких известий!» «23-е и никаких
вестей». «Время идет и ничто не нарушает это молча-
ние смерти» 16.
Неаполитанцы же не выступили потому, что их выдал
шпион. 10 августа полиция арестовала некоторых руково-
дителей движения, после чего остальные попросту не
явились на место сбора.
Мадзини узнал это в начале сентября, но к этому мо-
менту он уже преодолел первоначальное отчаяние, уже
был захвачен другим, новым планом действия. Теперь
речь шла о том, чтобы знамя восстания было поднято в
Савойе. Ведь если все дело в «первом сигнале», в «первой
искре», то не все ли равно в конце концов, где этот сиг-
нал подать, где эту искру высечь — в Турине, Неаполе
или Сен-Жюльене (Савойя)? К тому же Савойя издавна
была «яблоком раздора» между Пьемонтом и Францией,
и, поднимая восстание в этой пьемонтской провинции,
можно было рассчитывать столкнуть Пьемонт и Францию
друг с другом. А тогда в конфликт может вмешаться Ав-
стрия, кровно заинтересованная в сохранении статус-кво
в Италии, и, кто знает, не рухнут ли в разгоревшейся
междоусобице ненавистные устои венской системы!
Поднять восстание в Савойе было, однако, не просто.
Уже после майских репрессий 1833 г. «Молодая Италия»
вступила в пору распада. Ее члены покидали ее: одни,
испугавшись репрессий, другие, потеряв веру в победу,
После провала «неаполитанского варианта» распад «Мо-
лодой Италии» пошел ускоренным темпом. Теперь даже
ближайшие соратники Мадзини считали, что он «ослеп-
лен иллюзиями» 17. Даже Элио Бенца, старый универси-
тетский друг и единомышленник, осторожно предупреж-
дал Мадзини, что действительность не такова, как он ду-
36
мает: «Боюсь, что ты веришь, что в народе есть энту-
зиазм, которого на самом деле нет» 18.
Мадзини не внял предостережениям. Не видя возмож-
ности поднять восстание в Савойе силами слабеющей
«Молодой Италии», он решил организовать вооруженную
экспедицию в этот край отрядов итальянских, немецких,
польских и французских эмигрантов. Он рассчитывал па
международную солидарность европейской революцион-
ной демократии и на ее общую заинтересованность в кру-
шении венской системы.
Мадзини удалось убедить группу богатых ломбардских
эмигрантов финансировать экспедицию, и в сентябре
1833 г. план вторжения в Савойю был официально при-
нят руководством «Молодой Италии».
Предполагалось, что сформированные в различных
пунктах Швейцарии колонны инсургентов переправятся
через Женевское озеро, соединятся в пограничном швей-
царском городке Каруж и двинутся оттуда в глубь Са-
войи к местечку Сен-Жюльен, чтобы взять его с боя.
В Сен-Жюльене их будут ждать руководители подпольных
организации Савойи. Увидев, что вооруженная борьба
началась, они немедленно призовут к восстанию населе-
ние края. Заговорщики в других районах Италии поддер-
жат савоярдов своими выступлениями, и революционный
пожар охватит, разгораясь, всю Италию и перекинется в
Европу.
Было сформировано из членов руководства «Молодой
Италии» Временное революционное правительство
Савойи во главе с Мадзини. Был написан текст первых
декретов и воззваний, зовущих население на борьбу за
свободу и независимость Италии. Был назначен команду-
ющий экспедицией генерал Раморино, участник револю-
ции 1821 г. в Пьемонте и национально-освободительного
восстания 1831 г. в Польше, очень популярный среди ев-
ропейской революционной демократии.
Выступление было намечено на октябрь 1833 г. Мад-
зини кинул клич, и в Швейцарию стали съезжаться то-
мившиеся в бездействии изгнания немецкие, польские,
итальянские эмигранты. Они рвались к борьбе, но у них
были различные цели, стремления, программы. Между
ними вспыхивали разногласия, раздоры. Мадзини при-
шлось сгладить немало противоречий. Он работал день и
ночь: налаживал закупку и контрабандную доставку из
Бельгии в Швейцарию оружия, организовывал общежи-
37
тия для волонтеров, распределял между ними субсидии,
ибо многие волонтеры прибыли в Швейцарию без гроша
в кармане, и т. п.
К октябрю Мадзини счел, что у него все готово. Но
от Раморино, который еще в сентябре уехал во Францию,
пообещав привести оттуда колонну из тысячи лионских
ткачей, не было ни слуху, ни духу, и в ожидании его
возвращения выступление приходилось откладывать вновь
и вновь. Волонтеры нервничали, одни разъезжались по до-
мам, другие одолевали Мадзини вопросом «когда?».
Средства, бывшие в распоряжении Мадзини, шли к
концу. И в довершение всего секрет, в который были по-
священы сотни людей, не мог долго оставаться секретом.
Наводнившие Женеву австрийские и пьемонтские поли-
цейские сыщики и агенты, не говоря уже о сотрудниках
швейцарской полиции, знали о планах экспедиции не
меньше, если не больше, чем ее участники.
Раморино вернулся из Франции лишь в конце января
1834 г. Он не привел с собой ни одного человека из обе-
щанной тысячи. Но откладывать далее выступление было
невозможно. Оно было назначено на 1 февраля.
Утром этого дня самая большая — в несколько сот
человек — колонна инсургентов, выступившая из Ниона
(Швейцария), была задержана и разоружена швейцар-
скими властями. Такая же участь постигла и некоторые
другие, более мелкие колонны. В Каруж в результате
прибыло лишь 200—-300 человек.
Раморино не осмелился двинуться с такими неболь-
шими силами в глубь Савойи. В нерешительности он весь
день передвигался со своим отрядом по берегу Женевско-
го озера, вдоль швейцарско-пьемонтской границы. Пье-
монтские войска были где-то рядом, минутами были даже
видны на горизонте, но на отряд не нападали, явно вы-
жидая, как развернутся события. Что же касается населе-
ния пограничных савойских местечек, через которые
проходил со своими людьми Раморино, то оно, как писал
позднее один из членов отряда, было «скорее ошеломле-
но, чем полно энтузиазма» 19. Отряд, и без того немного-
численный, таял на глазах. Люди, усталые, разуверив*
шиеся, расходились по домам.
Мадзини шел с отрядом. Всю последнюю неделю, за-
вершая приготовления к экспедиции, он не ложился в по-
стель и все утро 1 февраля до последней минуты руково-
дил отправкой волонтеров из Женевы в Каруж. Отель,
38
3 котором находился штаб экспедиции, он оставил,
только когда здание уже было окружено швейцарскими
войсками. Сейчас, в походе, от усталости, волнения он со-
вершенно обессилел. Его била горячка, он шел в полубреду,
спотыкался, падал. Наступила ночь. Она была холодна,
и у Мадзини, шедшего без пальто, не попадал зуб на
зуб. Услышав раздавшиеся неподалеку ружейные выст-
релы *, он подумал: «Наконец-то начинается»,— и потерял
сознание.
Утром, придя в себя, Мадзини узнал, что находится в
Швейцарии и что ночью Раморино, собрав на военный со-
вет остальных членов Временного правительства Савойи,
распустил с их согласия отряд. Неудача в Савойе повлек-
ла за собой срыв всего плана восстания. В Генуе гото-
вилось выступление в поддержку Раморино и его людей.
Единственным, кто явился на место сбора, был Гарибаль-
ди. В других городах не явился вообще никто.
Для «Молодой Италии» удар оказался смертельным.
Давно уже распадавшаяся, она теперь распалась. Ей не
удалось, как мечтали Мадзини и его соратники, разжечь
ни итальянскую, ни тем более европейскую революцию.
Да это и нельзя сделать искусственно. Революции не
«импортируются», не разжигаются в результате загово-
ров и конспираций. Им предшествуют периоды экономи-
ческих и политических кризисов, волнений и выступле-
ний революционных сил, создающих необходимые для ре-
волюции «атмосферу» и «температуру». Но в Италии
революционная ситуация пошла на спад после подавле-
ния революции 1831 г., и уже одно это обрекло на не-
удачу сделанную Мадзини в 1833—1834 гг. попытку
«повторить» 1831 г.
Не понимая этого, Мадзини с горечью смотрел, как от
него отходят не только рядовые члены организации, по и
многие ближайшие его помощники и друзья.
«Со времен проскрипций 1833 г. и особенпо после не-
счастливого исхода Савойской экспедиции,— писал Мад-
зини в 1837 г.,— я вижу себя покинутым людьми, наибо-
лее мне дорогими. Одни — потому что не хотят более
страдать, другие — из-за недостатка средств, все — из-за
недостатка веры отказываются от всяких попыток, от
1 Это была перестрелка между пьемонтскими солдатами и шедшей
на соединение с Раморино небольшой группой французских рес-
публиканцев.
39
всякой борьбы за дело, в верности которому мы все по-
клялись» 20.
Мадзини примирился с этим не сразу. Преследуемый
швейцарскими властями, действовавшими под нажимом
Австрии и Пьемонта, предельно измученный и усталый, он
еще не один год оставался в Швейцарии, пытаясь что-то
спасти, кого-то уговорить, тщетно доказывая вчерашним
соратникам, что то, что не удалось в первый раз, удастся
во второй, третий, четвертый. Его юношеский оптимизм
сменился горьким скептицизмом, разочарованием в лю-
дях. Ему казалось теперь, что Европа «суха, бесплодна,
подобна кладбищу», что Италия «прогнила до самой
сердцевины». Народ готов бороться, но те, кто должен им
руководить, безнадежно испорчены материализмом, эго-
измом, неверием в свои силы, и ему, Мадзини, суждено
умереть, так и не увидев Италию возрожденной. «Другие
придут и выразят мои идеи, даже не зная, что они были
моими... Истина пойдет своим путем и восторжествует, но
я знаю, что не мне строить здание будущего...» 21 Но и
это горькое сознание не могло побудить его отказаться от
борьбы: «Я посвящу себя значительно меньшему, чем то,
к чему я стремился. Это — подготовка к борьбе»,— писал
он в октябре 1834 г. А два года спустя в письме к матери
он привел несколько строк из стихотворения Мицкеви-
ча — поэта, которым восхищался: «Это в других странах
благородные души призваны бороться и торжествовать.
Твой сын осужден на опасность без славы. Он останется
неизвестным мучеником, не знающим ни наград, ни
утешения» 22.
Весной 1834 г., едва оправившись от морального шока,
нанесенного ему неудачей в Савойе (он несколько недель
не мог ни с кем говорить, никого видеть), Мадзини под-
писал с руководителями национальных отрядов, участво-
вавших в Савойской экспедиции, пакт о создании «Моло-
дой Европы». Затем возникли национальные ее органи-
зации: «Молодая Польша», «Молодая Германия»,
«Молодая Франция». Обсуждался, но не получил прак-
тического разрешения вопрос о создании «Молодой Рос-
сии».
«Молодая Европа» была основана на тех же принци-
пах, что и «Молодая Италия». Задуманная как «объеди-
нение всех, кто верит в будущее, основанное на свободе,
равенстве и братстве всех людей», она должна была
стать «союзом народов», направленным против «союза
40
королей» и объявляла правом и долгом каждого, кто
любит свободу, борьбу с произволом и насилием всюду,
где бы они ни проявлялись 23.
«Молодая Европа» была ярким выражением интерна-
ционалистских стремлений, воодушевлявших в ту пору
лучших представителей европейской демократии. Однако,
возникнув в середине 30-х годов, в период общего спада
революционного движения в Европе, «Молодая Европа»
осталась организацией в основном эмигрантской п пе
сыграла практической роли в борьбе буржуазной демо-
кратии с силами реакции. В 1836 г. она фактически рас-
палась.
Для Мадзини этот новый удар едва не оказался роко-
вым. Неудача следовала за неудачей. Даже самые близ-
кие люди не верили более в реальность его планов.
Сомнения начали закрадываться и в его душу. Может
быть, он ошибается, а все правы? Может быть, прекрас-
ный мир, который он создал в своем воображении и за
который боролся, был лишь мечтой? И это ради мечты
шли по его зову на смерть члены «Молодой Италии»?!
Когда эта мысль им овладевала, окровавленный при-
зрак Якопо Руффини вновь вставал перед его глазами,
ему чудилось, что матери юношей, погибших в 1833 г.
в пьемонтских застенках, упрекают его в смерти своих
сыновей. Он был близок к самоубийству. Его спасла
всевозрастающая религиозность — твердая вера в то,
что человек рождается не для счастья, а для выполнения
своей «миссии» на земле. Он вышел из пережитого им
«кризиса сомнений», еще более укрепившись в правоте
своих идей, в святости «новой религии».
«Я победил (сомнения.—Я. Я.),—-писал он Элио
Бенце.— Я знаю теперь, что все мы исполняли свой
долг, что Якопо умер не за пустую мечту и что он и
мы — провозвестники новой веры» 24.
И еще: «За последние три-четыре года (это написано
в 1839 г.— К. К.) я пересмотрел один за. другим свои
взгляды. Я был готов изменить их, окажись они неверны.
Но они подтвердились для меня навсегда». «Я укрепил-
ся в своих убеждениях. Верю больше, чем когда-либо в
долг постоянного самопожертвования и в великое буду-
щее моей страны» 25.
Пребывание в Швейцарии становилось для Мадзини
все опаснее. Вторую половину 1836 г. он вынужден был,
скрываясь от полиции, жить в комнатах с затемненными
41
окнами, выходя из дома, лишь когда его убежище ста-
новилось ненадежным и нужно было искать новое. Тог-
да он ночью с проводником переходил горными тропами
из одного селения в другое. И все же Мадзини не хотел
уезжать из Швейцарии. Он полюбил эту страну, распо-
ложенную так близко от его родины, полюбил Альпы.
Но в конце 1836 г. швейцарские власти обещали денеж-
ную награду тому, кто его выдаст. Оставаться долее
в Швейцарии стало невозможно, и 12 января 1837 г.
изгнанник приехал в Лондон.
АНГЛИЯ
Город был огромен. Его улицы казались бесконечны-
ми. На них стоял несмолкающий шум людских голосов,
проезжающих повозок, карет. Над улицами нависал
знаменитый лондонский «смог». Уже в 4 часа дня зажи-
гали фонари. Случалось, они горели и в полдень. Тогда,
если посмотреть на небо, можно было разглядеть проби-
вающийся сквозь белесоватый слой тумана красноватый
отблеск огней.
Мадзини это напоминало Дантов ад. Он с каждым
днем все сильнее тосковал по родным, по Италии, по ее
лазурному небу, теплому морю, залитым солнцем и све-
том городам.
Были дни, когда ему казалось, что все, что он любил,
осталось «где-то в другой вселенной», и были дни, когда
он готов был, пренебрегая опасностью, уехать на роди-
ну, добраться до своего дома и сидеть там, запершись,
до тех пор, пока не будет обнаружен \ И не делал этого
только потому, что знал, что его арест убьет мать.
По ночам ему снилась Генуя. Он шел по знакомым с
детства улицам, входил в свой дом, обнимал родных.
Впрочем, сны не приносили облегчения. Они превраща-
лись в кошмары: их всех должны были арестовать и
кинуть в тюрьму. Они умирали от голода, холода, болез-
ней. Ею собственная смерть снилась ему во всех вариан-
тах, как-то две ночи подряд снилась смерть Джудитты.
Он просыпался в холодном поту, с залитым слезами ли-
цом. Снился ему и конец света. Бог громовым голосом
приказывал солнцу уйти с неба, и солнце покорно опу-
скалось в море. Воцарялась тьма.
42
Он нуждался. Отец его любил, но не понимал. Он
ожидал, что после стольких неудач Пиппо наконец «об-
разумится», сделает карьеру ученого, литератора. «Твои
убеждения,— писал он сыну, посылая ему деньги,— не
должны тебе мешать искать друзей и покровителей даже
среди людей, чьи убеждения противоположны, ибо лите-
ратура, которой ты должен полностью посвятить себя,
не знает различия между взглядами. Старайся быть ус-
тупчивым со всеми и особенно с теми, кто может быть
полезен...» 2
Мадзини отказался было от отцовской помощи. Одна-
ко пробиться со своими статьями в английскую периоди-
ческую печать, на что он рассчитывал, оказалось нелег-
ко. Он тщетно искал хоть какую-нибудь работу, узнал
полуголодную жизнь в дешевых «меблирашках», мрач-
ные закоулки, в которых помещались конторы ростовщи-
ков. Заложил свои часы, географические карты. Ходил
зимой без пальто: и оно было в закладе. Приходилось
смиряться и принимать от отца сопровождаемые нраво-
учениями денежные «подарки». Но денег все равно не
было. Едва полученные, они тут же уходили на голод-
ную эмигрантскую братию. Все время он о ком-то забо-
тился, кому-то помогал. «Я не могу устоять, когда я
вижу человека, у которого нет хлеба»,— писал Мадзини
матери, точно извиняясь за свою доброту3.
Его терзало одиночество. Единственной поддержкой
были письма матери. «Я живу, отождествляя себя с
тобой, буду с тобой при всех обстоятельствах... Всякое
твое разочарование, всякое дело, которое ты мне пору-
чаешь, чувствую, смею сказать, с той же силой, что и
ты, ибо разделяю твои чувства и стремления»,— писала
Мария Мадзини сыну4.
Мать боготворила его, была его единомышленницей,
но она далеко, в Италии, а здесь, в Лондоне, он был
один, «совершенно один, наедине с Богом, моими воспо-
минаниями, моей верой» б. Около него не было никого,
кто бы «думал и чувствовал так, как он», и его комната,
когда он возвращался в нее вечерами, казалась ему «хо-
лодной и мрачной, как склеп».
Сомнения больше не терзали его, наоборот: «Чем бо-
лее рассеиваются, как дым, привязанности, надежды,
мечты моей молодости, тем сильнее во мне культ идеи и
тем более долг становится моей религией... Я сейчас
беден, одинок, потерпел поражение, но моя вера пеиз-
43
менна». «Я один в наиболее полном значении этого сло-
ва: морально, физически, как личность, как гражданин.
И в этом моем одиночестве я думаю, думаю, думаю и
верю, более чем когда-либо твердо, в светлое будущее
человечества, в миссию, уготованную Италии... в долг
человека перед Богом ... Если бы не моя вера — я бы
убил себя»,— неоднократно заявлял Мадзини6.
И все же мысль о том, что «годы идут и каждый ухо-
дящий год разрушает какую-либо надежду, рвет или ос-
лабляет какую-либо привязанность», причиняла ему не-
избывную боль. Жизнь во имя одного только долга, од-
ной только идеи представлялась ему «сухой и бесплод-
ной, как пустыня», «скучной, как книга, которую надо
перечитывать каждое утро с начала и до конца».
Оторванный от политической деятельности, борьбы,
предоставленный самому себе, он переживал минуты бо-
лезненной экзальтации, когда ему казалось, что бог
нисходит к нему, чтобы поддержать его, и переживал
долгие, мучительные часы депрессии, «бесконечные, как
вечность, часы одиночества... изоляции, которая вызыва-
ет ужас, мучительной усталости, которая заставляет же-
лать смерти» 7.
Спасая его от самоубийства, позволяя ему жить в
«идеальном мире», который он создал в своем вообра-
жении, «социальная религия» еще более усиливала от-
чуждение Мадзини от мира реального. Он и ранее избе-
гал общения с чуждыми ему по духу людьми и еще в
середине 3.0-х годов признавался матери, что ему «нужно
жить в состоянии постоянной экзальтации, в идеальной
стране, населенной фантастическими существами». «Я
все более и более убеждаюсь, что у меня нет ничего об-
щего с миром... Я представляю себе будущее... и прохо-
жу через настоящее, как через нечто, что мне не при-
надлежит, что мне чуждо, что я тороплюсь поскорее ми-
новать»,— писал он тогда8.
Теперь, в Англии, он становился все более нелюди-
мым и замкнутым. «Я не могу ни изменить этот мир, ни
примириться с ним». «Мир не таков, каким он должен
быть. Я не могу приспособиться к нему»,— повторял он
неоднократно 9.
Конечно, со временем многое утряслось. Его начали
печатать «почтенные» английские журналы, и он уже не
так остро страдал от безденежья, хотя по-прежнему оста-
вался для итальянских, и не только итальянских, эми-
44
грантов в Лондоне, по его собственному шутливому вы-
ражению, чем-то вроде «службы помощи». Он нашел в
Англии «столько преданных друзей, сколько редко встре-
чаешь в жизни» (мы расскажем о некоторых из них
ниже). Ему удалось вернуться к политической деятель-
ности, и сознание выполняемого долга помогло ему об/
рести некоторое, хотя и весьма неустойчивое душевное
равновесие, так что люди, мало его знавшие, даже счи-
тали его образцом рассудительности и спокойствия.
Однако это равновесие было очень неустойчиво и хрупко.
Оно то и дело сменялось приступами тоски. Он называл
их английским словечком «сплин» и говорил, что это из-
быток жизни бунтует в нем против вынужденного само-
отречения. Но он был впечатлителен, эмоционален, и дру-
жеской улыбки, цветка, пожатия руки оказывалось под-
час достаточно, чтобы вывести его из «сплина».
Но все это — со временем. А в первые два-три года
жизни в Англии он был особенно одинок и особенно не-
счастен. И все же Мадзини был слишком сложной и раз-
носторонней натурой, чтобы полностью замкнуться в себе
и в своих страданиях. Жизнь в самой передовой и про-
мышленно развитой стране тогдашнего мира — Англии
не могла не наложить отпечаток на его взгляды и мысли.
Еще в 1834 г. второе Лионское восстание во Франции
указало Мадзини на новую «ударную силу» национально-
освободительного движения — промышленный пролетари-
ат. Это восстание произвело на Мадзини огромное впе-
чатление. Он был восхищен героизмом «горстки» фран-
цузских рабочих, которые «пять дней сдерживали силы,
вчетверо их превосходившие», был возмущен «позорным
молчанием» Франции, не поддержавшей «город-мученик»
Лион, был испуган «ужасной энергией» формулы «жить,
работая, или умереть, сражаясь», которую восставшие
рабочие кинули, «как вызов», в лицо старому миру10.
Внимательно следя в последующие годы за события-
ми во Франции, Мадзини отмечал, что в этой стране
«есть тысячи рабочих, которые рассуждают о политике
так, что нельзя не удивляться» н. Намечая задачи
«Молодой Европы», писал, что она «должна пробиться к
народу, к рабочим» 12.
Интерес к промышленным рабочим побуждал Мад-
зини глубже вдуматься в их отношения с предпринима-
телями, делал его представления о капиталистическом:
45
обществе более четкими. Он теперь яснее, чем раньше,
понимал, что общество разделено на враждующие клас-
сы, что «интересам пролетария (в данном контексте —
батрака.— К, К.) противостоят интересы землевладель-
ца, интересам рабочих — интересы мануфактуриста, фаб-
риканта, капиталиста» 13.
Мадзини был добрым человеком, Он не раз отдавал
беднякам свои последние деньги. Нужда и страдания ра-
бочих вызывали у него неподдельное сочувствие. С болью
и возмущением он писал об «отношениях хозяев и ра-
бов», существующих между рабочими и капиталистами,
о том, что богачи утопают в роскоши, в то время как
рабочие вынуждены работать по 16 часов в сутки «един-
ственно для того, чтобы есть хлеб». Их жизнь зависит
от «закона заработной платы», их судьба — «работать,
страдать, проклинать и умирать»14. Но к живому со-
чувствию обездоленным примешивался возросший страх
перед возможностью вооруженного выступления рабочих
против хозяев. G нескрываемым ужасом он пишет о
страстной ненависти, вызываемой у рабочих нуждой и
эксплуатацией, о том, как народные массы поднимаются
па своих притеснителей, «рычащие, вызывающие страо>.
Они готовы, по энергичному выражению Руссо, «пожрать
богатых».
Мадзини ясно теперь понимает, что положение рабо-
чих надо кардинально улучшить. Не сделав этого или
по крайней мере не обещав им этого, нельзя ни привлечь
рабочих к национально-освободительной борьбе, ни избе-
жать «братоубийственной» (т. е. гражданской) войны.
Нельзя также требовать от людей, измученных непосиль-
ной работой и нуждой, «морального совершенствования»
и «приближения к Богу», а ведь именно в этом видит
Мадзини основное предназначение («миссию») человека
на земле.
В результате социальные проблемы, игравшие в годы
«Молодой Италии» во взглядах Мадзини подсобную —
по отношению к национально-освободительному движе-
нию — роль, приобретают для него во второй половине
30-х годов все большее значение. Социальный вопрос
идет, как он пишет теперь, об руку (de front) с полити-
ческим вопросом 15.
Ио чтб надо сделать, чтобы добиться для рабочих
безбедной — «достойной», как говорит он,— жизни, Мад-
зини не знает, В частичные реформы он не верит, Они
46
полезны только «классу, стоящему на вершине общест*
венной лестницы» 1в. Рассчитывать на добрую волю бога-
чей также не приходится. «Они (состоятельные люди.—
К. К.) хорошо одеваются, хорошо питаются, живут в
хороших жилищах. Им хорошо. Они не знают страданий,
материальных лишений. Они видят мучения бедняков,
но они их не чувствуют. Они считают их естественной
принадлежностью социального строя» 17.
Так, еще в Швейцарии начались для Мадзини много-
летние поиски разрешения «рабочего вопроса». В ходе их
он обращается к трудам многих отечественных и иност-
ранных мыслителей, в том числе к трудам Фурье и
Сен-Симона.
В Англии эти его поиски стали еще настойчивей.
Уже назавтра по приезде в Лондон Мадзини с какой-то
даже растерянностью писал матери, что он «нигде не
видел такой напряженной жизни, такого движения, та-
кой коммерческой активности», как на Темзе. «Это неопи-
суемое зрелище — пароходы, пересекающие реку во всех
направлениях, бесчисленные корабли, которые приходят
и уходят даже и в этот мертвый сезон» 18.
Когда Мадзини лучше узнал жизнь на острове, она
поразила его остротой и обнаженностью классовых про-
тиворечий. «Англия,— писал он матери,— это страна,
которая привлекает издали и пугает вблизи. Богатство
распределено здесь более неравномерно, чем в какой-
либо другой стране. Здесь есть кварталы, выставляющие
напоказ изобилие и роскошь... и есть кварталы, ирланд-
ские например, которыми нельзя пройти без ужаса, та-
кая в них царит нужда». Снова и снова обращаясь мыслью
к «ужасающей нужде» двух третей английского населе-
ния, к «безвыходному положению» рабочих Манчестера,
Ливерпуля, Глазго, Бристоля, Мадзини все более укреп-
ляется в мысли о необходимости «коренного переустрой-
ства» современного ему, т. е. капиталистического, обще-
ства. «Эти две крайности (богатство и нищета.—К. Zf.)
не могут более сосуществовать!» — восклицает Мад-
зини 19.
Уже в первые месяцы пребывания в Лондоне, несмот-
ря на переживаемый им жестокий душевный кризис,
Мадзини внимательно присматривается к разгорающейся
борьбе английского пролетариата за всеобщее избира-
тельное право. «Надо послушать речи некоторых простых
рабочих, чтобы понять, сколько у них здравого смысла и
47
политических знаний,— пишет он в апреле 1837 г., по-
бывав на созванном английскими радикалами рабочем
митинге.— Когда класс, еще не имеющий своего предста-
вительства, так чувствует и так говорит, невозможно от-
вергнуть его требования» 20.
Столь благодушная оценка требований рабочих осно-
вывалась, однако, на предположении, что в силу распро-
страненного в Англии уважения к законности рабочее
движение «еще долго не приведет здесь к беспоряд-
кам» 21. С ростом чартистского движения благодушие
сменилось тревогой, Мадзини отталкивал классовый ха-
рактер движения. Оно представлялось ему слишком ма-
териалистическим, слишком утилитарным. «Ведь это
англичане! —- восклицает он, говоря о лидерах чартиз-
ма.— Они руководствуются в своих действиях одной
только борьбой за счастье... Бог, долг, прогресс, достоин-
ство, призвание человека — эти понятия им чужды!»22
В 1839 г., когда по Англии прокатывается волна гран-
диозных рабочих митингов и в Лондоне собирается чар-
тистский конвент, Мадзини в трепете. Превозмогая свою
нелюбовь, почти отвращение к многолюдным сборищам,
он ходит на чартистские митинги и, зажатый в толпе,
задыхаясь от жары, вслушивается в гневные речи рабо-
чих, изучает их лица. Ему кажется, что в Англии вот-вот
вспыхнет революция — не та, «народная, республикан-
ская, объединяющая (различные классы.— Я. К.) и ре-
лигиозная» революция, о которой он мечтает, а другая,
совершаемая народом во имя «социального, а не полити-
ческого равенства, внушающая страх, отвратительная,
кровавая, заставляющая дрожать Европу» 23.
В ужасе перед этим грядущим «мировым катаклиз-
мом» он не в силах ограничиться ролью пассивного на-
блюдателя событий. Он возмущается беспечностью анг-
лийских правящих групп, которые «пляшут на вулкане»,
и спокойствием английских интеллигентов, продолжаю-
щих, «точно ничего не происходит», писать «ученые кни-
ги и романы», обращается к главе английского правитель-
ства с публичным призывом пойти на уступки рабочим
и так овладеть движением. «Не боитесь ли Вы, милорд,—
пишет он,— что в один прекрасный день эти жертвы
сбросят груз, который их давит и, не имея возможности
улучшить свою судьбу законным путем, попытаются
раздавить в своей ярости.., привилегированные классы,
которые Вы охраняете?» 24
48
«Огонь достиг уже третьего этажа, а ты все еще ни-
чего не видишь»,— эти слова древнеримского поэта Юве-
нала Мадзини ставит эпиграфом к одной из своих статей
о чартизме. Но осенью 1839 г. рабочий конвент разошел-
ся, так ничего и не предприняв, и Мадзини пришел к
выводу, что чартистское движение «еще ряд лет будет
вертеться в парламентском кругу, ограничиваясь орга-
низацией собраний и подачей петиций» 25. Поэтому по-
следующие подъемы чартистского движения он встречал
уже спокойнее. И все же страх перед вооруженным вы-
ступлением английского пролетариата нет-нет да и про-
скользнет в его статьях и письмах.
За тревогой, вызываемой положением в Англии, кры-
лась ни на минуту не оставлявшая Мадзини мысль об
Италии. «Горе нам, если наш народ будет воспитан так,
как английский!» —восклицает Мадзини26.
Но и во Франции дело обстояло, с его точки зрения,
не намного лучше, чем в Англии. В начале 40-х годов
среди французских рабочих усилилась популярность со-
циалистических и коммунистических идей, и этого ока-
залось достаточно, чтобы в отзывах Мадзини о социализ-
ме и коммунизме, до тех пор сравнительно сдержанных,
зазвучало раздражение.
Мадзини отвращал от социалистических и коммуни-
стических теорий не только призыв к уничтожению част-
ной собственности. Эти теории шли вразрез с его излюб-
ленными идеями — «социальной религии», классовой гар-
монии и т. п. Ему казалось, что коммунисты выступают
против морального прогресса, что они стремятся сделать
человеческое общество «подобным рою пчел или стаду
бобров, занятых лишь поддержанием своего физического
существования» 27.
Он был поэтому донельзя встревожен, узнав, что в
Неаполитанском королевстве действует тайное общество,
призывающее к отмене частной собственности, и что со-
циалистические и коммунистические идеи проникают в
среду итальянских рабочих, находящихся на заработках
во Франции. «Итальянские рабочие,— пишет Мадзи-
ни,— не смогут долго держаться в стороне от движения
своих братьев в Европе». Если их оставить без вождей и
советов, они слепо последует за иностранными рабочими
ассоциациями. А это будет «позор и разорение», ибо
среди многих рабочих Франции и Англии «господствуют
взгляды.., утверждающие общность имуществ, оуэнизм,
49
аграрный закон, уничтожение собственности — мрачные,
абсурдные взгляды, противоречащие прогрессу и достоин-
ству человеческого рода» 28.
И точно в противовес «мрачным и абсурдным» теори-
ям утопического социализма и коммунизма Мадзини на*
брасывает во второй половине 30—40-х годах XIX в. кон-
туры своего «общества будущего», своей социальной
утопии.
Мадзини верил, как мы уже знаем, что человечество,
следуя по пути прогресса, проходит в своем развитии
различные стадии, или эпохи. Каждая из них приближа-
ет его к познанию и претворению в жизнь данного бо-
гом закона. С начала XIX в. народы стоят в преддверии
новой «социальной эпохи». Она наступит после европей-
ской революции (сигнал к которой подаст Италия), про-
изведет коренной переворот во всех человеческих чаяниях,
стремлениях и создаст «общество новой эпохи», в корне
отличающееся от существующего. Мысль об этом общест-
ве приводила Мадзини в состояние, близкое к экзальта-
ции. Ему казалось, что он «вдыхает аромат невиданно-
го мира», слышит «глухой шум, какой производит время,
пожирая свою добычу», видит, как уходят верования,
мысли, люди умирающей эпохи «Встаньте! — хотелось
ему крикнуть окружающим.— Разве вы не чувствуете,
как охватывает землю невидимая дрожь, разве не слы-
шите, как лепечет возникающее... Это молодая Европа
встает, это новая эпоха рождается, это дыхание Бога
касается его народов» 2в.
Однако Мадзини был сложной и противоречивой на-
турой — не только мечтателем, но и борцом. Склонность
к религиозным абстракциям переплеталась в нем с прак-
тическим чутьем политического деятеля. Возвращаясь
после своих мистических взлетов на грешную землю, он
трезво учитывал, чтд именно из передуманного и пере-
чувствованного он может сообщить своим соратникам,
чтобы не оттолкнуть их чрезмерной радикальностью или
необычностью суждений. «Мы — практики. Мы стремим-
ся к реальному, к тому, что осуществимо. Мы можем в
минуту мечтаний... вдыхать аромат невидимого мира, но,
возвращаясь на землю, мы должны оставаться в общих
рядах, чтобы бороться. Изолируясь, становишься беспо-
лезным(1.» 30
60
Не все, что он думал «в моменты мечтаний», было им
в итоге высказано. Не все было и додумано до конца.
Работы, которая дала бы цельную картину «общества бу-
дущего», у Мадзини нет, и, лишь сведя воедино отдель-
ные его высказывания, можно составить некоторое пред-
ставление о том здании, которое он мысленно строил.
Первое, что бросается в глаза, это надклассовая, точ-
нее — антиклассовая направленность утопии. Социальные
антагонизмы и классовая борьба, досаждавшие Мадзини
в реальной действительности, в его «обществе будущего»
полностью исчезают. В этом обществе нет «ни аристокра-
тов, пи плебеев, ни собственников, ни пролетариев».
В нем исчезает эксплуатация, нужда, вызываемые ими
страдания. Все люди свободны и равны, все работают и
живут «плодами своего труда» 31.
«Общество будущего» — это объединение людей, уп-
равляемых единым законом («законом Бога и человека»),
стремящихся к пониманию и осуществлению этого зако-
на и накрепко спаянных общностью законов, веры, це-
лей 32. Такое общество будет создано не только в Ита-
лии. После европейской революции все страны приступят
к строительству нового мира.
Все народы, ныне порабощенные, получат наконец
свободу. Вступит в силу взаимный отказ от порабощения
и угнетения, и народы, свободные и узнавшие друг дру-
га, «сольются в братском объятии». Возникнут доброволь-
ные федерации, а затем и единая «Великая федерация
народов», объединившихся, чтобы идти по пути прогрес-
са, «поддерживая друг друга и используя каждый все
ресурсы, которыми владеет другой» 33. А еще позднее,
где-то в конце грядущей эпохи, исчезнут национальные
различия, и все человечество объединится в единую сча-
стливую семью «свободных и равных», имеющих «еди-
ный закон, единые алтарь, мысль, язык».
Естественно, встает вопрос, как можно, по мнению
автора утопии, достичь подобного «рая» на земле, в ча-
стности в Италии?
Мадзини считал, что в Италии это станет делом рес-
публиканского правительства, т. е. правительства народа,
совершившего победоносную революцию. Оно будет со-
стоять из буржуа и интеллигентов, но, избранное всей
нацией, будет пользоваться безграничным доверием наро-
да. Перед этим правительством с первых дней встанет
задача преодоления классовых антагонизмов, а затем и
51»
окончательного уничтожения классов. Оно разрешит ее,
воспитав людей в духе братской любви и «религии дол-
га», научив народ «умеренности», а привилегированные
классы «великодушию». Роль воспитания в концепциях
Мадзини становится с каждым годом все значительней,
ибо, «если, пропагандируя наши принципы, мы не по-
стараемся улучшить людей, объединить их, вырвать их
из-под власти безрассудного эгоизма, который их пожира-
ет, тогда все тщетно. Будет одна форма правления или
другая — неизменны останутся те же трудности, то же
неравенство, та же нужда» 34.
Когда воспитание превратит людей, ныне испорчен-
ных материализмом, денежными расчетами, классовой
ненавистью и т. п., в людей новой социальной эпохи,
наступит пора преобразований посредством законов. Од-
нако о конкретном содержании законодательства «новой
эпохи» Мадзини говорит мало. Судя по всему, он считал,
что будущее республиканское правительство Италии из-
даст законы, ограничивающие право наследования, будет
облагать налогами лишь доходы, превышающие прожи-
точный минимум, и — самое главное — примет меры для
поддержки производственных ассоциаций.
Производственные ассоциации рабочих — это экономи-
ческое ядро всей социальной утопии Мадзини. Именно
им предстоит преобразовать существующий социально-
экономический уклад и способствовать разрешению ра-
бочего вопроса. Неудивительно, что вопрос о них Мадзи-
ни продумывал особенно тщательно.
В 30-х годах он мог лишь сказать, что производствен-
ные ассоциации возникнут и в промышленности, и в
сельском хозяйстве. Но жизнь в Англии позволила Мад-
зини представить себе рабочие ассоциации более конкрет-
но. Он полагает теперь, что, объединяясь, рабочие обра-
зуют из своих вступительных взносов коллективный
капитал и станут коллективными собственниками пред-
приятия, которое они купят или построят. Руководителей
предприятия они будут выбирать из своей среды, а воз-
награждение за свой труд получать двух видов: заработ-
ную плату, одинаковую для всех членов ассоциации,
и долю прибыли, зависящую от количества и качества
труда, вложенного каждым в общее дело. «Так,— пишет
Мадзини,— производственные ассоциации покончат с
позорным договором купли и продажи рабочей силы»;
Они освободят рабочих от «рабского подчинения закону
52
заработной платы» и превратят вчерашних наемников в
свободных производителей. В рабочих ассоциациях, лю-
бил он повторять, «труд и капитал объединяются в од-
ном лице».
Государство будет поддерживать производственные
ассоциации из средств, полученных от продажи кон-
фискованных церковных земель и земель ликвидирован-
ных революцией королевских династий. Ассоциации, воз-
никая в промышленности и в сельском хозяйстве, по-
степенно преобразуют общество и вытеснят предприятия
частных владельцев.
Вопрос о рабочих ассоциациях неразрывно связан с
вопросом о частной собственности. Мадзини известен
как ее сторонник. Он не только никогда не выступал за
ее ликвидацию, но и неоднократно с иронией и возмуще-
нием отзывался о «химерах» всеобщего экономического
равенства и общности имуществ.
Однако, выступая против насильственного нарушения
права собственности, Мадзини вовсе не считал частную
собственность чем-то застывшим и неизменным и вовсе
не все виды частной собственности одобрял. Он полагал,
что право собственности не раз изменялось в ходе раз-
вития человечества и что оно будет изменяться и впредь.
Он и в начале 30-х годов был, как мы помним, сторон-
ником раздробления (только, упаси бог, не насильствен-
ного) крупных поместий. Живя в Англии, он выступает
убежденным сторонником мелкой трудовой собственно-
сти, когда «земля (и другое имущество.— К. К.) распре-
делена между очень большим количеством людей и соб-
ственность является по преимуществу следствием и
ценой труда». «Конечно,— писал он,— я не смотрю бла-
гожелательно на собственность праздного человека, будь
то капитал или что другое, возникшую в результате при-
своения им чужого труда, в то время как истинный про-
изводитель умирает от голода, но я считаю, что собст-
венность, как символ и плод труда, хороша и полезна» 35.
Мадзини не мог, конечно, не понимать, что крупные
полуфеодальные латифундии в Южной Италии или боль-
шие фабрики и заводы в Англии отнюдь не являются
мелкой собственностью и «плодом труда». Но он и в этом
вопросе возлагал надежды на республиканское прави-
тельство освобожденной страны. В Италии, в частности,
оно введет подоходный налог на предметы роскоши, об-
ложит контрибуцией богатых, ограничит право наследо-
53
вания. Этого будет достаточно, чтобы покончить с нетру-
довой собственностью богачей.
Конечно, в наше время подобные взгляды кажутся
наивными, но в первой половине XIX в. многие буржу-
азные демократы — не только Мадзини — видели в подо-
ходном налоге и ограничении права наследования эффек-
тивное средство для «уравнения состояний».
А в рабочих ассоциациях, как их представлял себе
Мадзини, частный капитал и вовсе уступал место кол-
лективному капиталу мелких производителей, который
все более оттеснял его пз сферы производства в сферу
потребления. Мадзини неоднократно подчеркивал, что
это произойдет мирно, без какого-либо покушения на
самый принцип частной собственности, в результате од-
ного только «изменения ее форм».
Мадзини свято верил в свое фантастическое «общест-
во новой эпохи». В общей системе взглядов Мадзини его
утопия не была чем-то случайным и наносным. В пост-
роении «общества новой эпохи», так же как и в инициа-
тиве европейской революции, Мадзини видел «миссию»;
Италии, уготованную ей богом. Объединение Италии,
за которое он всю жизнь боролся, было, как он сам ука-
зывал, необходимой предпосылкой для выполнения этой
миссиизв. Впрочем, это не мешало Мадзини понимать
экономическую и политическую необходимость объеди-
нения.
Объективно «общество новой эпохи» было для Мадзи-
ни своеобразной страной исполнения желаний. Он был
потрясен страданиями рабочих, с горечью констатировал
эгоизм и безразличие богачей и создал в своем вообра-
жении общество, свободное от классовых антагонизмов и
разрешающее «рабочий вопрос» в духе братской любви
и согласия. Ратуя за привлечение народных масс к на-
ционально-освободительной борьбе, он боялся самостоя-
тельного их выступления и создал в своем воображении
общество, в котором рабочие и крестьяне доверчиво сле-
дуют за правительством, состоящим из интеллигентов и
буржуа. Не выдвинув аграрные лозунги и не потребовав
уничтожения латифундий, он, опять-таки в своем вооб-
ражении, создал общество, в котором будущее правитель-
ство будущей итальянской республики посредством «муд-
рых законов» нанесет смертельный удар крупному зем-
левладению в Италии,
54
Создавая свое «общество новой эпохи», Мадзини пе-
реносил разрешение насущных социальных проблем се-
годняшнего дня в гипотетическое и весьма отдаленное
будущее. Объективно это помогало ему уклоняться от
разрешения этих вопросов в настоящем.
Анализируя утопию Дж. Мадзини, нельзя не отметить,
что она отнюдь не оригинальна. Критика капиталисти-
ческой действительности, мечта об обществе, не знающем
эксплуатации, экономического неравенства и нужды и
заменяющем капиталистическую фабрику, этот «ад для
рабочих», свободной производственной ассоциацией,
были свойственны в первой половине XIX в. авторам
многих теорий мелкобуржуазного утопического социализ-
ма. «В сущности,— писал В. И. Ленин,— это был вовсе
не социализм, а прекраснодушная фраза, доброе мечта-
ние, в которое облекала свою тогдашнюю революцион-
ность мелкобуржуазная демократия ...» 37 Одной из та-
ких теорий и схем мелкобуржуазного социализма,
в борьбе с которыми, как указывал В. И. Ленин, «Маркс
и Энгельс выработали теорию и тактику революционного
пролетарского социализма» 38, и была социальная утопия
Мадзини. Именно как о представителе непролетарского,
домарксова социализма отзывался о Мадзини В. И. Ле-
нин 39.
И если в 30—40-х годах XIX в. отдельные черты этой
утопии — сочувствие к «угнетенным и оскорбленным»,
решительное отрицание и резкая критика капиталистиче-
ской действительности, гуманность мечты о времени, ког-
да все человечество превратится «в один класс, один на-
род, одну семью»,— играли положительную роль и могли
послужить толчком к развитию социальной мысли в Ита-
лии, то в последующие десятилетия социальная утопия
Мадзини, подменяя программу реальной борьбы обещани-
ем своего рода «царства божия» на земле, все более тя-
желым грузом повисала на национально-освободительной
борьбе и самого Мадзини, и его последователей.
После краха Савойской экспедиции Мадзини не раз
спрашивал и себя самого, и своих былых соратников, по-
чему «Молодая Италия» распалась после первой же не-
удачной попытки, «как если бы мы выполнили свою мис-
сию?» 40.
В 1839 г. он решил восстановить «Молодую Италию».
Конечно, возрожденная, она должна будет, как и в на-
55
чале 30-х годов, бороться в первую очередь за нацио-
нальную независимость и единство, но у нее будет те-
перь и иная задача.
«Поколению, которому, когда мы начинали нашу борь-
бу, было 12—13 лет, сейчас 18—20,— пишет Мадзини.—
Оно хочет бороться... слушает Францию и организует
общества, которые бессмысленно отрицают собственность
и религию... Мы должны овладеть этим вновь возникаю-
щим движением, чтобы привести его к добру» 41.
И еще более четко в письме к старому университет-
скому другу Элио Бенце: «Я решил возобновить работу,
за которую умер Якопо... Я делаю это с двойной целью:
действовать в духе наших убеждений и мешать действо-
вать в противном этим убеждениям духе» 42.
Было нелегко после длительного перерыва в работе
начинать все сначала: вербовать людей, налаживать
связи. Многие былые соратники Мадзини не отозвались
на его призыв. Так происходило, кстати говоря, не толь-
ко в 1839 г. Друзья и помощники отходили от Мадзини,
каждый раз глубоко его этим раня, неоднократно. Од-
ни — разойдясь с ним во взглядах, другие — не выдержав
задаваемого им темпа труда и борьбы. В 1839 г. даже
Мелегари, которого Мадзини некогда называл своим
«вторым я», держался в стороне от восстанавливаемой
организации. С годами и житейскими неудачами он ста-
новился все более ревностным католиком и, как многие
демократы, отвергал «новую религию» Мадзини, ставшую
чем-то вроде официального кредо «Молодой Италии».
А позднее он и вовсе примкнул к либералам. Ближайшей
опорой Мадзини после 1839 г. на какое-то время стано-
вится Джузеппе Ламберти. Это человек, которому мно-
гим обязаны историки. Будучи ряд лет секретарем па-
рижской конгрегации «Молодой Италии», Ламберти изо
дня в день вел детальную хронику ее работы. Опублико-
ванные, его записи составили шесть томов. Это важней-
ший источник по истории «Молодой Италии». Но даже
Ламберти все чаще жаловался на моральную и физиче-
скую усталость, и Мадзини неоднократно приходилось
его подбадривать. «Кто требует от тебя невозможного?
Почему ты все время грозишь покинуть меня? Мы только
начинаем, а ты уже устал? Я ничего не понимаю. Ты
не умеешь страдать? Святый Боже, для чего же мы ро-
дились, для чего стали изгнанниками, если не для это-
го?» — писал он Ламберти в октябре 1841 г. И — полгода
5С
спустя: «Сделай одолжение, не говори мне, что ты устал
проповедовать веру, которой у тебя нет, и т. п. Во что
ты не веришь?.. В итальянскую революцию, в наши прин-
ципы?.. После стольких трудов ты сдаешься сейчас? Ты
мой друг и ты устал?» 43 На место уходящих, однако,
приходили другие. Сам Мадзини оставался неутомим.
В 1839 г. он взялся за восстановление «Молодой Ита-
лии» если и без былого юношеского энтузиазма, то с
решительностью «твердой, непоколебимой, почти ярост-
ной» 44. Теперь, когда он вновь «дорвался» до политиче-
ской борьбы, он становился все деятельней и целеуст-
ремленней. Его неукротимая энергия преодолевала пре-
пятствия, и к 1840 г. «Молодая Италия» была воссоздана.
Ее отделения возникли во Франции и Англии, в США и
в Латинской Америке, где жило много итальянцев,
а также, конечно, и в самой Италии — в Ломбардии,
Пьемонте, Папском государстве, Тоскане. Их было там
все же немного, и они были значительно слабее и мало-
численное, чем в начале 30-х годов. Руководить ими из
Лондона было невозможно, и они были фактически —
да и формально — предоставлены себе. «Конгрегации
внутри Италии,— писал Мадзини 29 января 1841 г.,—
должны, приняв название и принципы „Молодой Ита-
лии“, действовать самостоятельно и сговариваться друг с
другом, когда их работа в отдельных итальянских госу-
дарствах достигнет определенного уровня и силы... Для
меня достаточно имени и адреса человека, которому я
мог бы переслать при случае несколько экземпляров пе-
чатных изданий и несколько слов от себя» 45.
Работавшим в глубоком подполье итальянским отделе-
ниям воссозданной организации нужно было время, что-
бы набрать силу. И Мадзини, понимая это, на ближай-
шие три-четыре года отказался от подготовки заговоров
и восстаний и сосредоточил свое внимание на работе за-
граничных отделений «Молодой Италии».
Именно в эти годы он сделал одну из наиболее зна-
чительных своих попыток «прорваться» к народным мас-
сам. Он задумал этот «прорыв» еще тогда, когда брался
за восстановление «Молодой Италии». «В первый период
нашей деятельности,— раскрывал тогда свои планы Мад-
зини друзьям,— мы работали для народа, но без наро-
да». Теперь, когда мы создадим основное ядро наших сил,
«мы будем работать с народом» 46. А так как вести про-
паганду в массах в самой Италии издалека было певоз-
57
можно, то Мадзини звал заграничные конгрегации «про-
никнуть для начала в среду многочисленных итальянских
рабочих, приезжавших на заработки в различные страны
Европы и Америки». «Воспитаем по-своему людей,
в которых мы наиболее нуждаемся»,— писал он Лам-
берти 47.
В Лондоне, где воспитанием рабочих руководил сам
Мадзини, эта работа приняла наиболее организованный и
настойчивый характер. Мадзини начал ее в 1840 г. с вы-
ступления на собрании польских эмигрантов, на котором
присутствовали итальянские рабочие. «Я нашел среди
них,— рассказывал он,— группу людей, у которых мало
идей, но много доброй воли. Немногих слов оказалось до-
статочно, чтобы пробудить чувства, до тех пор дремав-
шие в их душах...» «Им не хватает культуры, но они пол-
ны добрых намерений. Некоторые из них очень хороши
и готовы к жертвам более, чем образованные люди... Ес-
ли бы синьоры относились к своей стране с таким же
пылом, как эти бедолаги, дела пошли бы много быст-
рее» 48.
В марте 1841 г. в Лондоне при английской конгрега-
ции «Молодой Италии» возник Союз итальянских рабо-
чих, в задачи которого входило воспитание в его членах
«национальной гордости и патриотизма», а также «изу-
чение и выражение их чувств и желаний». Осенью того
же года на средства, собранные по подписке (среди жерт-
вователей были Чарльз Диккенс и леди Байрон, вдова
поэта), открылась бесплатная вечерняя начальная школа
для итальянских рабочих. Среди итальянских отходни-
ков в Англии, как и в других странах, не было промыш-
ленных рабочих; учениками школы стали мелкие ремес-
ленники, полотеры, шарманщики и т. п. «Эти бедные
дьяволы,— писал Мадзини,— весь день играют на шар-
манке, а вечером напиваются, но теперь они ходят учить-
ся» 4&. Учили в школе не только грамоте. «Мы не гово-
рим им (ученикам.— К. К.) о политике, демократии
н т. п., потому что они этого не поймут, но с помощью
лекций по отечественной истории и географии внедряем
в их сознание национальную идею. Остальное придет со
временем»,— считал Мадзини50.
Ученикам внушали также идеи «любви и долга».
Мадзини надеялся, что, вернувшись домой, они принесут
с собой эти идеи в Италию и расскажут своим землякам,
что «итальянцы из средних классов помогли им стать
58
лучше» B1. Рабочие школы должны были, таким образом,
по замыслу Мадзини, «связать взаимопониманием» раз-
личные классы Италии. В своем воображении он уже
видел эти школы работающими едва ли не во всех горо-
дах Европы и Америки. Они, действительно, открылись в
40-х годах в Нью-Йорке, Бостоне, Монтевидео. В Евро-
пе лондонская школа в силу ряда причин осталась един-
ственной. Помещалась она в двух небольших комнатах*
Ее преподаватели — образованные итальянские эмигран-
ты, сами жестоко нуждавшиеся, работали в школе бес-
платно. Школе приходилось выдерживать тяжелую
борьбу за существование. Посольство Пьемонта в Лондо-
не ополчилось против нее. Прелат этого посольства в
своих проповедях грозил ученикам отлучением от церкви
и всяческими бедами по возвращении в Италию и даже
организовал нападение на школу группы хулиганов. Все
же школа устояла и работала вплоть до 1848 г. Число ее
учеников обычно колебалось между 150—200. Мадзини
очень заботился о школе, добывал для нее средства. Чи-
тал ученикам воскресные лекции по итальянской истории,
литературе и даже по астрономии, неизменно присутст-
вовал на ежегодно организуемых выпускных вечерах,
на которых отличившимся ученикам раздавали почетные
грамоты и премии.
«Это очень волнующее зрелище,— писал он матери,
вернувшись с одного такого вечера.— Среди премирован-
ных были мальчики 10—12 лет и старики, которые толь-
ко сейчас учатся читать. Они выходили получать свои
медали, взволнованные премией и тем, что им аплодиру-
ют дамы и господа. Они впервые почувствовали себя
людьми» 52.
Мадзини исправно посещал и направлял (в том же
духе, что и школу) также и заседания Союза итальян-
ских рабочих. Ему была свойственна врожденная демо-
кратичность. Он был прост и сердечен в разговорах с
«простолюдинами» и не раз признавал, что чувствует себя
с ними лучше, чем в обществе знатных синьоров. Рабо-
чие любили его, приходили к нему домой советоваться о
своих делах.
Главную роль в пропаганде среди рабочих должен
был, однако, сыграть журнал, издававшийся Мадзини
в 1840—1843 гг. У журнала было труднопереводимое,
полуцерковное название «Апостолато пополяре» («Народ-
ное служение»)• Он был предназначен специально для
59
рабочих и издавался на средства, составленные из взно-
сов членов Союза итальянских рабочих. Мадзини очень
заботился о распространении журнала. Его удавалось
(хоть и в малом количестве экземпляров) контрабандой
провозить в Италию. Он проникал в страны Западной
Европы и даже в Америку.
У журнала была обширная программа. «Мы расска-
жем вам о ваших правах и обязанностях по отношению
к родине, к Богу и самим себе,— обещал Мадзини своим
читателям-рабочим.— ... Изучим материальные и мораль-
ные ваши беды и предложим наименее опасное лекарство
от этих бед... Расскажем вам о родине, какова она сейчас
и какой мы должны ее сделать в будущем, расскажем о
ее мучениках, ее истории...» 53.
Полностью реализовать эту программу Мадзини не
удалось. Из-за нехватки средств за три года вышло лишь
12 номеров «Апостолато пополяре», после чего издание и
вовсе прекратилось. Мадзини, приспосабливаясь к новой
для него аудитории, старался писать возможно более
просто и ясно, но, как он сам признавался, это ему пло-
хо удавалось. Обращаясь к итальянским рабочим, он
упорно пытался найти решение трудной и противоречи-
вой задачи: как привлечь рабочих к национально-освобо-
дительной борьбе (которая неизбежно развяжет их ак-
тивность) и как в то же время удержать их от выступле-
ний против буржуа и помещиков.
В поисках этого решения он утверждает теперь, что
Италии предстоят не два этапа революции, как он считал
в начале 30-х годов, а две различных, оторванных хроно-
логически одна от другой революции — политическая и
социальная.
Политическая революция — это вооруженная борьба
за национальную независимость и единство, борьба про-
тив австрийского господства в Италии. Мадзини не
устает призывать к ней рабочих. «Революция обязатель-
на, необходима,— обращается он к ним,— это единствен-
ное средство, с помощью которого вы можете надеяться
завоевать себе лучшую жизнь» 54. Необходима потому,
что «без нее правительства никогда не признают ваши
права» 55. Необходима потому, что страна разделена на
несколько мелких государств и не может без революции
объединиться и свергнуть австрийское иго, а Австрия —
это враг правительств, народов, рабочих. Это «грубая
сила, которую можно побороть только силой» 56.
60
В борьбе против австрийского господства интересы ра-
бочих и буржуа, как утверждал Мадзини, совпадают. За-
дачей же социальной революции является переустройство
общества, и в ней заинтересованы не столько те, кто
«владеет землей, кредитом и капиталами», сколько рабо-
чие, не имеющие «ничего, кроме своих рук» 57. Поэтому
рабочим необходимо объединиться и осознать свои клас-
совые интересы в предстоящей борьбе.
«Будьте итальянскими гражданами,— обращается
Мадзини к рабочим,— и, как таковые, желайте независи-
мости родины и политических прав. Будьте итальянски-
ми рабочими и, как таковые, имейте свои, особые нужды,
удовлетворение которых требует специальных мер»58. И
Мадзини призывает рабочих «объединиться под единым
знаменем и в единый отряд».
Конечно, он подразумевает под этим «единым знаме-
нем» знамя и руководство «Молодой Италии». А так как
он боится, как бы рабочие не обратили свое оружие про-
тив буржуа, то он не устает подчеркивать, что, хотя ин-
тересы рабочих в социальной революции и расходятся с
интересами буржуа, произойти эта революция должна с
согласия всех классов и носить должна — в противовес
революции политической — мирный характер. «Речь идет
не о том, чтобы установить новый порядок с помощью
насилия»,— торопится он предупредить возможные недо-
разумения 59.
Программа социального переустройства, которую
Мадзини излагает в «Апостолато пополяре», более чем
скромна, а выполнение ее ставится в прямую зависи-
мость... от доброй воли собственников. Они должны согла-
ситься уменьшить рабочий день и увеличить заработную
плату рабочих. Но Мадзини уже разуверился в доброй
воле буржуа, и задачу «уговорить» их он возлагает на...
самих рабочих. Они должны отказаться от «тягчайшего
из всех преступлений» — «братоубийственной», т. е. граж-
данской, войны и воздействовать на своих хозяев силой
морального примера. А для этого им самим следует очи-
ститься от «классовой скверны».
«Я хочу говорить вам о ваших обязанностях... о жерт-
вах, а не о завоеваниях, о добродетели, моральном совер-
шенствовании, образовании, а не о материальном благо-
получии»,—обращается Мадзини к рабочим. «Будьте как
Христос и его апостолы, проповедуйте долг классам, ко-
торые стоят над вами* и исполняйте ваш,.. Проповедуй-
ад
те добродетель, жертвы, любовь. Будьте сами доброде-
тельны и готовы к любви и жертвам. Говорите о ваших
нуждах без страха, но и без гнева, без угроз, старайтесь
стать образованней, лучше» 60.
Не приходится доказывать буржуазную ограничен-
ность, внутреннюю противоречивость и фальшивость по-
добной «программы» и подобных методов борьбы. Надо,
однако, помнить, что в Италии начала 40-х годов XIX в.
пролетариат еще только зарождался, для возникновения
самостоятельного рабочего движения еще не было объек-
тивных предпосылок. Поэтому призыв к объединению ра-
бочих, пусть даже под руководством буржуазии, и к вы-
работке рабочей программы, пусть даже весьма ограни-
ченной, еще способствовал в какой-то степени организа-
ции рабочих и был в какой-то мере прогрессивен.
Предоставив итальянским отделениям «Молодой Ита-
лии» своего рода автономию и занимаясь, по-видимому,
только лондонской школой, Союзом итальянских рабочих
и журналом, Мадзини не переставал продумывать план
нового вооруженного восстания в Италии. Он намечал его
на 1844 г., когда отделения «Молодой Италии» на полу-
острове окрепнут и их влияние возрастет. Тогда пред-
полагалось организовать выступление заговорщиков на
Сицилии, захватить остров Эльбу, высадить вооруженный
отряд где-либо на побережье Пьемонтского королевства.
Мадзини вел также переговоры с австрийскими славяна-
ми и поляками, которые должны были восстать следом
за итальянцами.
Судьба, однако, распорядилась иначе. Летом 1843 г.
Мадзини цолучип письмо с острова Мальты от Никола
Фабрики, некогда члена «Молодой Италии», а ныне руко-
водителя тайного общества «Итальянский легион». Фаб-
рици сообщал, что он организует восстание в Романье
(Папское государство), где правительственный гнет был
особенно силен и недовольство народа особенно велико.
Восстание вспыхнет 1 августа 1843 г. и будет немедленно
подхвачено заговорщиками, а затем и населением Неапо-
литанского королевства. Мадзини и руководимую им «Мо-
лодую Италию» приглашают принять в нем участие.
Мадзини считал 1 августа 1843 г. слишком близким
сроком, и восстание, подготовляемое Фабрици, прежде-
временным и обреченным на поражение. Он написал об
этом на Мальту, «объясняя и заклиная» подождать с вы-
62
ступлением, но мальтийские заговорщики ждать не хоте-
ли, и Мадзини предложение об участии «Молодой Ита-
лии» в выступлении отклонил.
В начале августа в европейской прессе появились глу-
хие упоминания о «беспорядках» в Романье. На их осно-
вании составить представление о действительном положе-
нии вещей было невозможно, и Мадзини весь август
пребывал в состоянии величайшего напряжения. «Проти-
воречивость известий сводит меня с ума,— писал он Лам-
берти,— одни говорят, что все кончено, а другие — что
только начинается» 61.
Сейчас, когда в Италии, возможно, началась воору-
женная борьба, он чувствовал, как в нем «вновь разго-
рается огонь его юности». «Если я могу быть полезен —
скажи мне это... Перед лицом начавшейся борьбы все
меняется»,— просит он Фабрици. «Мы не можем бездей-
ствовать, когда наши братья сражаются»,— взывает к сво-
им соратникам62.
В кассе «Молодой Италии» осенью 1843 г. была ровно
тысяча франков, так что значительной помощи повстан-
цам Мадзини оказать не мог. Но он хотел, если восстание
хоть немного продержится, организовать и перебросить в
Италию два-три вооруженных отряда. Во главе одного из
них он мечтал встать сам.
Его первоначальные опасения были, однако, справед-
ливы. Заговор Фабрици постигла та же судьба, какая по-
стигает большинство заговоров, особенно плохо органи-
зованных и «скороспелых». Кого-то выдал шпион, кто-то
не явился на место сбора. В результате ни Романья, ни
Южная Италия не выступили, и лишь в Болонье возник
вооруженный отряд из 80 человек (в основном ремеслен-
ников и мелких буржуа), возглавленный Антонио Мура-
тори. Отряд захватил местечко Савиньо близ Болоньи и
удерживал его, отбиваясь от папских войск, целый день.
Затем вынужден был отойти. Часть повстанцев трудными
горными тропами бежала в Тоскану, часть — попала
в плен.
В эти же первые дни августа группа итальянских
офицеров-эмигрантов высадилась в Ливорно. Добравшись
до Болоньи, они организовали здесь еще один отряд и
отправились брать штурмом Имолу. Завладеть городом
им не удалось. Отряд распался, бойцы частью также бе-
жали в Тоскану, частью попали в плен. Так двумя крат-
ковременными вспышками все и ограничилось. Папские
63
суды, рассматривая дела участников восстания, пригово-
рили к расстрелу 20 человек, 100— к длительным срокам
тюремного заключения 63.
Фабрици и его группа не смирились с неудачей. Вер-
нувшись осенью 1843 г. на Мальту, они заявили, что вос-
стание лишь «отложено» и что его надо повторить воз-
можно скорее.
Мадзини и на этот раз был с ними не согласен. «Дей-
ствуя па почве более или менее подготовленной, Мурато-
ри... был у ворот Болоньи, не вызвав ни восстания в го-
роде, ни возникновения других отрядов... — писал он
Фабрици,— не надо строить себе иллюзии, нам нужен не
один-два отряда. Нужно повторить 1831 г., руководя
им по-новому» 64.
Но настояния и доводы Мадзини вновь не были при-
няты во внимание, и он, не видя возможности отложить
восстание, обязался на сей раз ему помогать. Если уж вы-
ступать — так во всеоружии! Несколько месяцев он за-
купал карабины, договаривался с находившимися в Лон-
доне лидерами польской революционной эмиграции, что-
бы они подняли вслед за восстанием в Италии восстание
в Польше, готовил высадку вооруженных отрядов италь-
янских эмигрантов в различных пунктах полуострова,
планировал, в частности, высадку в Италии, возможно в
Генуе, отряда из 250 человек под командованием Гари-
бальди, которого хотел вызвать для этого из Южной
Америки.
Мадзини неоднократно говорил и писал, что не верит
в успех восстания и все-таки в глубине души у него, как
и летом 1843 г., теплилась надежда. «Если восстание
вспыхнет, это будет самое важное событие нашей жизни,
всей нашей эпохи»,—писал он Ламберти. «Мы пережи-
ваем торжественный момент... Попытка, на которую они
решаются, это мечта, долг, цель всей нашей жизни»65.
Однако и на этот раз события развернулись «по авгу-
стовскому сценарию». Выступление, намеченное на нача-
ло февраля 1844 г., неоднократно откладывалось и было
наконец назначено на 15 марта. Но и в этот день заговор-
щики в большинстве местностей по различным причинам
не выступили, и лишь в окрестностях города Козенца
(Калабрия) 13 марта собралось несколько десятков «бун-
товщиков». Они подняли знамя «Молодой Италии» и с
возгласами «Да здравствует свобода» направились к Ко-
зенце и дошли, не встречая ни противодействия, ни по-
ДЖУЗЕППЕ МАДЗИНИ
Конец 20-х — начало 30-х годов XIX в.
МАРИЯ МАДЗИНИ
ДЖУДИТТА СИДОЛИ
ФЕДЕРИКО КАМПАНЕЛЛА
КАРЛО ПИЗАКАНЕ
МАДЗИНИ -
триумвир Римской республики
ДЖУЗЕППЕ МАДЗИНИ
Конец 60-х годов XIX в.
мощи со стороны населения, до главной площади город-
ка. Здесь их уже поджидал отряд конной жандармерии.
Произошла стычка. Несколько человек с обеих сторон
было убито. Повстанцы были рассеяны. Часть их успела
бежать, часть была взята в плен.
Мадзини, находившийся далеко от места действия,
отстраненный от руководства событиями, вновь пережил
дни лихорадочной тревоги и волнения.
Он не понимал причины неоднократных отсрочек вы-
ступления. Уже после того как оно произошло и было по-
давлено, долго не знал, как развернулись события. «Я не
могу ни писать, ни думать. Жду и не понимаю, почему
они не выступают,— признавался он.— Я ничего не могу
делать, кроме как ожидать, кусая себе руки... Мечусь це-
лый день по комнате, как зверь в клетке» 66.
Он еще не успел справиться с разочарованием и го-
речью, овладевшими им при известии о поражении пов-
станцев, когда на итальянском небосводе сверкнули и по-
гасли, как падающие звезды, братья Бандьера.
Аттилио и Эмилио Бандьера, венецианцы по проис-
хождению, сыновья контр-адмирала барона Бандьера,
были офицерами австрийского военного флота. Их жда-
ла блестящая военная карьера, но они не хотели служить
врагам своей родины. Еще в 1842 г. Мадзини получил от
старшего из братьев, Аттилио, подписанное вымышлен-
ным именем письмо: «Я — итальянец, военный, я не
изгнанник... Может быть, Вы найдете во мне руку, ко-
торая поднимет упавшее знамя нашей независимости и
нашего возрождения...» 67.
Позднее, когда псевдонимы уже были отброшены,
младший из братьев, Эмилио, написал Мадзини о том, как
долго и упорно они искали контакт с подпольной «Моло-
дой Италией». «Еще не зная Ваших взглядов, мы уже
соглашались с ними. Мы хотели Италии единой, незави-
симой, республиканской» 68.
Ранней весной 1844 г. братья Бандьера бежали со
своих кораблей на остров Корфу и стали думать о воору-
женной экспедиции в какое-либо из итальянских госу-
дарств. У них не было средств, чтобы сделать эту экспе-
дицию хоть сколько-нибудь многолюдной, и не было чет-
кого представления о том, куда именно ее направить. Ду-
мали то о Папской области, то о Сицилии. Хотели, ско-
лотив небольшой отряд, уйти в горы и обороняться там —
S К. Э. Кирова
65
до последней пули — от преследователей, хотели поднять
знамя восстания внизу, на равнине.
Мадзини, переписку с которым братья все это время
не прекращали, тщетно пытался удержать их от неподго-
товленного и обреченного на неудачу выступления. Они
решили погибнуть, чтобы подать своей смертью пример
другим, и 13 июня 1844 г. во главе отряда из 20 человек
отплыли с Корфу в Калабрию, где, по слухам, царило
сильное брожение.
«Мы идем навстречу судьбе, через несколько часов мы
отправляемся в Калабрию,— писал Аттилио в день от-
плытия Мадзини.— Если мы падем, скажите нашим со-
гражданам, чтобы они последовали нашему приме-
ру...» 69
«Небо благословит Вас за то великое добро, какое Вы
принесли Италии,— обращался к Мадзини Эмилио.—-
Прощайте, прощайте... Не имея другого имущества, мы
завещаем Вам заботу о том, чтобы наше имя не исчезло
из памяти наших сограждан...» 70.
Отряд братьев Бандьера высадился на пустынном по-
бережье Калабрии. «Мы встали на колени,— рассказывал
позднее один из уцелевших участников экспедиции,—
п поцеловали итальянскую землю». Потом они двинулись
к Козенце, чтобы освободить томившихся в местной тюрь-
ме политических заключенных. Трое суток они шли по-
росшими лесом горами, почти никого не встречая на
своем пути. Затем отряд спустился на равнину. Здесь
произошла стычка с небольшим отрядом местной гвар-
дии. Они победили и были уже недалеко от Козенцы,
когда им путь преградили 200 национальных гвардей-
цев. Завязался бой, неравный и недолгий. Два человека
из отряда братьев Бандьера были убиты, пятерым уда-
лось бежать (их арестовали позднее); 12 человек, в том
числе Аттилио и Эмилио Бандьера, были взяты в плен.
Их судили и приговорили к смертной казни. Они встре-
тили приговор возгласом: «Да здравствует Италия!».
Тот же возглас вырвался у них в момент расстрела.
Так окончилась экспедиция братьев Бандьера — один
пз самых героических в своем трагизме эпизодов италь-
янского Рисорджименто. «...Италия,— как писал в 1847 г.
Ф. Энгельс,— судорожно металась под гнетом Меттер-
ниха» 71.
Мадзини воспринял смерть Аттилио и Эмилио Бандье-
ра как свое личное горе. «Это были,— писал он,— лучшие 66
66
души, которые я встретил за последние 10 лет. Их ги-
бель пронзила мне сердце такой острой болью, какой я
не испытывал уже давно» 72.
«Многие скажут,— обращался он к итальянской мо-
лодежи,—что мученичество бесполезно и даже опасно
и что бесплодная смерть героев поощряет угнетателей и
обескураживает простолюдинов... Не прислушивайтесь,
о юноши, к этим словам... Братья Бандьера показали всем
нам, как человек должен жить и умереть за свои убежде-
ния. Они доказали миру, что итальянцы умеют умирать,
укрепили во всей Европе веру в то, что Италия бу-
дет» 73.
Что-то было в трагической этой экспедиции, что за-
трагивало самые затаенные струны его души. Ему и са-
мому нестерпимо хотелось минутами оставить свою безо-
пасную лондонскую квартиру и, высадившись где-нибудь
па итальянском побережье, погибнуть в неравном бою.
«Я чувствую настойчивую, мучительную потребность
вступить в борьбу, прежде чем я окончательно не со-
старюсь,— признавался он Ламберти,— но если я это сде-
лаю так, как Бандьера, я причиню зло не себе, а делу,
которое сочтут безнадежным. А чтобы бороться иным
путем, нужны средства. Я их ищу, но не нахожу»74.
Он действительно под влиянием событий последних
лет все более укреплялся в мысли о невозможности, с за-
тратой малых сил и средств, разжечь революцию в Ита-
лии. Романья не поддержала Муратори, а Южная Италия
не восстала в ответ на гибель братьев Бандьера, рассуж-
дал он. Народ созрел для революции, но интеллигенция,
молодежь — те, кто должен руководить народом, испор-
чены материализмом, трусливы и аморальны. Всколых-
нуть их, рассеять их апатию с помощью одного-двух во-
оруженных отрядов невозможно.
Оставаясь в плену старых формул, старых конспира-
тивных приемов и методов борьбы, он мечтал теперь
«о чем-то крупном»: о высадке в Италии большой —
в 800—1000 человек — вооруженной колонны эмигрантов;
строил планы создания «национального финансового
фонда», который дал бы ему средства для организации
подобной экспедиции.
А между тем на его родине, из которой он был из-
гнан 15 лет тому назад, назревали важные перемены.
3*
67
1848 ГОД
В 40-х годах XIX в. в Северной Италии начался про-
мышленный переворот. В Ломбардии, а также в Пьемонте
возникли первые десятки хлопчатобумажных фабрик, обо-
рудованных новейшими — по тому, конечно, времени —
станками. В Милане, выгодно расположенном на скреще-
нии торговых путей из Центральной в Южную Европу,
строились также шерстепрядильные, льнопрядильные и
машиностроительные предприятия. Здесь, в общей массе
сельскохозяйственной и торговой буржуазии, ремеслен-
ной и мануфактурной бедноты, складывались первые
группы современной — опять-таки по тому времени —
промышленной буржуазии и промышленного пролетариа-
та. В плодородной долине реки По возникало все больше
сельскохозяйственных ферм и поместий капиталистиче-
ского типа.
С ростом индустриализации необходимость ликвида-
ции средневековой раздробленности страны становилась
все настоятельней. Политическая и экономическая раз-
дробленность Италии воспринималась широкими слоями
буржуа и обуржуазившегося дворянства все болезнен-
ней. Все больший их протест вызывало австрийское гос-
подство. На волне этого протеста и поднялись в середине
40-х годов итальянские «умеренные либералы», пли, как
их кратко называют, умеренные — moderati.
Умеренные понимали необходимость перемен и же-
лали их, но народной революции, к которой звал Мадзи-
ни, боялись и не хотели. Поэтому создание единого италь-
янского государства они объявили «пустой мечтой»,
а ставку делали на союз (федерацию) итальянских го-
сударей (во главе с римским папой или пьемонтским ко-
ролем). Конечно, для заключения такого союза также
надо было преодолеть немало препятствий: сопротивле-
ние Австрии, соперничество и взаимную вражду итальян-
ских государей. Но умеренные надеялись то на помощь
(дипломатическую или военную) Англии и Франции, то
на армию самого сильного из итальянских государств —
Пьемонта, которая изгонит австрийцев, а то и на добро-
вольный уход Австрии из Италии. Для того чтобы какая-
нибудь из этих возможностей реализовалась, надо было,
как заявляли умеренные, ждать благоприятного момент
та. В ожидании его они призывали итальянцев мирными
демонстрациями и петициями добиваться от своих госу*
68
дарей уничтожения наиболее вредных для народного хо-
зяйства остатков старины — ликвидации таможенных
барьеров внутри каждого отдельного итальянского госу-
дарства, сближения их законодательств, введения в них
согласованных систем мер, весов, строительства единой
для всего полуострова железнодорожной сети, а если это
окажется возможным, то и введения конституции в каж-
дом из итальянских государств.
Мирное движение за эти реформы умеренные называ-
ли «заговором при свете дня» и противопоставляли его
«мрачным заговорам» Мадзини. Строго говоря, во всем
этом было не так уж много нового. Отдельные группы
умеренных либералов существовали в больших итальян-
ских городах и в 30-х, и даже в 20-х годах XIX в.
Программа умеренных, которую мы изложили, также не
была нова. Но в 40-х годах отдельные группы либералов
начали сговариваться о совместных действиях. Их взгля-
ды оттачивались и развивались в работах их крупней-
ших идеологов (В. Джоберти, Ч. Бальбо, М. Д’Адзелио),
во множестве газетных статей, устных выступлений, дис-
куссий. Возникало умеренно либеральное течение, кото-
рое выражало интересы крупной итальянской буржуазии
и крупного обуржуазившегося дворянства, но к которому
примыкало также значительное количество средней руки
буржуа и дворян.
Мадзини не сразу отдал себе отчет в значении этого
течения. Он не был принципиальным противником ле-
гальной и мирной борьбы, к которой звали умеренные.
«Все мои личные склонности влекут меня к публичности.
Конспирация для меня не принцип, а печальная необхо-
димость»,—признавал он. «В странах, где, как в Англии,
достигнуто национальное единство, где есть свобода сло-
ва, печати, конституция, надо предпочесть путь мирного
развития насильственным потрясениям» \ Но в Италии,
которая задыхается под гнетом иностранных и «собствен-
ных» деспотов и владык, надеяться на мирное разреше-
ние встающих перед страной задач — значит предаваться
иллюзиям.
И Мадзини еще в 1845 г. писал о работах лидеров
умеренных, что в них выражены «красивые и добрые, меч-
ты», о Винченцо Джоберти, некогда близком к «Молодой
Италии», как о «честном мечтателе», который, как он,
Мадзини, надеется, «скоро выздоровеет от своих мечта-
ний»2. Но уже в 1846—1847 гг, Мадзини понял, что уме-
69
ренные — это сила, и сила, враждебная единству страны,
о котором он мечтал и за которое боролся всю свою
жизнь.
1846—1847 годы были тяжелы для всей Западной Ев-
ропы: плохие урожаи и промышленный кризис резко
ухудшили положение народных масс и способствовали
возникновению революционной ситуации в ряде европей-
ских стран, в том числе и в Италии.
В 1846—1847 гг. вспышки народных волнений следо-
вали на полуострове одна за другой. Здесь и там голод-
ная беднота громила хлебные лавки, дома богачей, всту-
пала в рукопашные стычки с карабинерами (жандарма-
ми) и полицией. Однако итальянские рабочие, ремеслен-
ники, крестьяне еще не имели ни своих руководителей,
ни своей программы. Они шли за буржуа, подсказывав-
шими им лозунги политических свобод, национальной не-
зависимости, конституции, созывавшими их на грандиоз-
ные демонстрации в честь «либерального папы» Пия IX.
Последний, вступив летом 1846 г. на папский престол,
провел буржуазные реформы (весьма, впрочем, ограни-
ченные) в такой цитадели средневековья, как Римское
государство, чем вызвал неумеренные восторги и надеж-
ды многих итальянцев. Восторженные демонстрации в
честь «либерального папы», начавшись в Риме, охватили
вскоре чуть ли не весь полуостров. «При свете иллюми-
нации и факелов, среди шествий и демонстраций рождал-
ся миф о Пии 1Х-освободителе» 3.
К осени 1846 г. увлечение Пием IX стало в Италии,
в больших и малых ее городах, повальным. В «либераль-
ного папу», как в надежду и спасение Италии, верили не
только либералы, которым казалось, что их программа
уже начала чудесным образом осуществляться. На
Пия IX как на надежду и спасение Италии смотрели и
многие демократы, в том числе и ближайшие друзья
Мадзини. Даже его мать (не говоря уж об отце), всегда
разделявшая его убеждения, восторженно писала ему о
«либеральном папе».
Да Мадзини и сам поддался на какой-то момент иллю-
зиям и «в порыве юношеского энтузиазма», как он объяс-
нял позднее, опубликовал адресованное Пию IX «откры-
тое письмо», в котором призывал папу стать духовным
вождем борьбы за независимость и единство полуострова.
«Сейчас нет ни в Италии, ни в Европе человека более
могущественного, чем Вы, Объедините Италию, Вашу ро-
70
дину... Скажите: Италия должна стать единой в XIX в.—
и этого окажется достаточно. Мы будем действовать от
Вашего имени и за Вас... Не бойтесь эксцессов со стороны
народа. Народ совершает их, лишь если им не руко-
водят» 4.
Однако Мадзини очень скоро понял, что объединение
Италии и светская власть католической церкви несовме-
стимы. «Мы не хотим отрицать добрые намерения папы,—
заявлял Мадзини.— Он вступил на новый путь, но хватит
ли у пего сил, чтобы идти по нему и далее?» Дело ведь
«не в отдельных реформах, не в том, чтобы в каком-либо
углу Италии стало лучше». Страна должна добиться на-
циональной независимости и единства, а это последнее
«несет в себе зародыш уничтожения светской вла-
сти пап» 5.
Мадзини тревожила мысль о том, что раздуваемые
умеренными надежды на папу «отвлекут души от нацио-
нального дела». Но он понимал, что не в силах открыто
противостоять затопившей страну волне энтузиазма, и это
вынуждало его избрать иной путь борьбы с «иллюзор-
ными надеждами» итальянцев. Он дал своим сторонникам
указание поддерживать и даже организовывать народные
демонстрации в честь Пия IX, всячески внушая при этом
демонстрантам антиавстрийские лозунги и настроения.
«Я хотел бы,— писал он своим друзьям в Италии,— что-
бы вы... не мешали манифестациям и даже участвовали
в них, стараясь придать им национальный характер». На
демонстрациях должны раздаваться возгласы: «Viva
Italia!» «Эмблемы, знамена, речи, приветствия — все дол-
жно быть направлено к тому, чтобы... внушить народу со-
знание своей силы, внушить ему ненависть к Австрии,
убеждение в том, что столкновение с Австрией раньше
или позже неизбежно» 6. Более того, мадзинистам сле-
довало «усиливать и преувеличивать» надежды широких
масс на папу. Так массы скорее убедятся в необоснован-
ности и тщетности этих надежд и, разочаровавшись в
Пии, придут к демократам. Наступит, утверждал Мадзи-
ни, «наш час», час революции.
Мысль, что час этот близок (изгнаннику казалось пер-
воначально, что он наступит через месяц-другой), застав-
ляла кровь «сильнее струиться в его жилах». «Я не знаю
хорошо, в чем причина этого,— писал он родителям в
конце 1846 г.,— но я чувствую в себе точно новую отва-
гу. Моя энергия удвоилась почти необъяснимо, как если
71
бы год, в который мы вступаем, введет нас в круговорот
событий, более радостных, как если бы близился конец
нашей разлуки» 7.
Историки не могут с математической точностью отве-
тить на вопрос, сколько именно последователей было у
Мадзини в 1846—1847 гг. в Италии и насколько, следова-
тельно, эффективны были его указания. Ясно лишь, что
этих последователей было еще меньше, чем в начале 40-х
годов, когда их тоже было немного, и что итальянские
секции «Молодой Италии», пущенные на самотек,
в 1846—1847 гг. в большинстве своем если и не распа-
лись, то отошли от Мадзини.
«После трагической гибели братьев Бандьера, в кото-
рой многие ошибочно винили меня,— вспоминал позднее
Мадзини,— наши люди были обескуражены и неверие не-
отвратимо проникало в наши ряды... Связи организации
ослабели, и я ограничился тем, что поддерживал контак-
ты здесь и там, в Ломбардии более, чем в других местно-
стях, с группами юношей, объединенных свободно, без ка-
кой-либо четкой организации». «Умеренные,— добавлял
он,— воспользовались этим периодом усталости и вынуж-
денного бездействия» 8.
В 1846—1847 гг. Мадзини не раз пытался воссоздать
свою организацию. Не желая в бездействии ожидать,
пока массы отвернутся от Пия IX и придут к нему, он
настойчиво звал своих немногочисленных последователей
создать в Италии «цепочку» юношей, «верящих в наши
принципы». «Поймите меня правильно,— писал он,— то,
что я вам предлагаю... это не создание тайной и много-
численной организации. Это — создание основы, если
можно так выразиться, скелета такой организации. Это
должен быть союз немногих юношей, верящих в нацио-
нальное дело... Эти юноши образуют цепь из двух-трех
человек в каждом городе. Связанные друг с другом и со
мною, они распространят свое влияние на молодежь, что-
бы, когда наступит день, стать, быть может, во гла-
ве ее» 9. Судя по тому, что о необходимости создать «це-
почку юношей» Мадзини не раз говорит и в последую-
щие годы, «цепочка» эта в 1846—1848 гг. создана
не была.
Но если сам Мадзини был слаб, то требования объ-
единения Италии, войны с Австрией, за которые он ра-
товал, что называется, «носились в воздухе». С ходом со-
бытий они все более становились лозунгами не только
72
демократов, но и умеренных. Да и народные массы логи-
ка борьбы приводила к тем же идеям. И в результате
уже в конце 1846 г. на демонстрациях в честь Пия IX
лозунг «Да здравствует Пий IX!» все чаще звучал вместе
с лозунгом «Долой австрийцев!». Демонстранты призы-
вали ко все более серьезным и далеко ведущим реформам,
движение, как желал и предвидел Мадзини, принимало
общеитальянский, национальный характер.
Пий IX, который отнюдь не хотел ни войны с Австри-
ей, ни коренного переустройства управления своим ма-
леньким государством, был этим смущен и встревожен.
Движение, как опять-таки предвидел Мадзини, обгоняло
«либерального папу». В 1847 г. каждая новая реформа
вырывалась у него все с большим трудом, все меньше
удовлетворяла широкие слои населения. Уже в конце
1846 г. в Папском государстве вспыхнули народные вол-
нения. Популярность Пия IX падала.
Однако, разочаровавшись в «либеральном папе», на-
родные массы от влияния умеренных, как надеялся Мад-
зини, не освободились. У народа был теперь другой ку-
мир, другая надежда, заботливо внушенная ему теми же
умеренными,— Карл Альберт, король Пьемонта.
Карл Альберт — этот «король колебаний» и «Гамлет
итальянской революции», как его нередко называют,
в сущности четко знал, чего он хотел и чего боялся. Он
хотел территориальных приращений своих владений и
боялся народной войны за независимость и единство Ита-
лии. Принеся ему первоначально желанные завоевания,
такая война могла бы в конечном итоге принять респуб-
ликанский характер и лишить его трона. Противоречи-
вость стремлений и чувств и обрекала короля на ко-
лебания.
В 1846—1847 гг. у Карла Альберта возникли по част-
ным вопросам дипломатические трения с Австрией. Он
рискнул воспротивиться австрийскому нажиму, и этого
оказалось достаточно, чтобы умеренные, среди которых
и ранее было немало «альбертистов», начали всячески
пропагандировать идею борьбы за национальную незави-
симость во главе с Карлом Альбертом, конечно в «под-
ходящий момент».
Карл Альберт, как и Пий IX, отнюдь не собирался в
те годы воевать с Австрией. Но его увлекал поток,
и он то одергивал своих не в меру ретивых сторонников,
то заявлял, что «если когда-либо... суждено будет начать
78
войну за независимость», то он «сам станет во главе
армии».
Умеренные подхватывали подобные высказывания
Карла Альберта, усиленно их популяризировали, и вско-
ре о «короле-освободителе» заговорили не только в бур-
жуазной прессе и на разного рода собраниях и съездах
итальянских буржуа, но и в населенных беднотой кварта-
лах и дешевых тратториях Турина, Ливорно, Флоренции,
Генуи, Рима.
В последние месяцы 1847 г. революция приближалась
быстрыми шагами. Жестоко подавляемые властями голод-
ные бунты городской и деревенской бедноты переплета-
лись с охватившими весь полуостров демонстрациями,
требовавшими реформ, конституции, войны с Австрией.
Испуганные итальянские государи шли па уступки —
объявляли амнистии, ослабляли цензуру печати. Но каж-
дая новая реформа порождала наряду со взрывом энту-
зиазма и новые требования.
Движение нарастало, как снежный ком, и Мадзини,
отдавая себе отчет в масштабе событий, все яснее пони-
мал: то, что происходит в Италии, это не преходящее бро-
жение, а «начало революции», начало «всеобщего восста-
ния нации» 10. Близилась наконец та «великая борьба
между двумя принципами» — прогресса и застоя, свобо-
ды и тирании,— которой он ждал, к которой готовился
всю жизнь. И он снова и снова продумывал свои пози-
ции в грядущей борьбе.
Реформы, проводимые на полуострове, его не радова-
ли. Он понимал, что итальянские государи «любят попу-
лярность, но боятся народа». В решающий момент они
«повернут назад» н. Он видел и то, что умеренные «ли-
шены храбрости и способности к жертвам». Подтолкнув
народ на уличную борьбу, они «покинут его так же под-
ло, как герцоги и князья» 12.
Отношение Мадзини к умеренным либералам, прежде
иронически благодушное, становилось все более отрица-
тельным, негодующим. Он не прощал им попыток «уто-
пить великую национальную идею» в мелких уступках,
стремления создать федерацию мелких, а значит и слабых
итальянских государств, а не единую и сильную Италию.
Он возмущался тем, что либералы хотят перемен, даро-
ванных королями, а не завоеванных народом, понимал,
что федерализм умеренных — это «прямое следствие того,
74
что они ждут инициативы от королей и их правительств»,
хотят объединения «сверху» 13.
«Умеренные... вызывают у меня тошноту. Бедный люд
идет за ними потому, что не имеет лучших руководите-
лей»,— писал Мадзини в июне 1847 г.14 Он по-прежнему
считал, что «надо дать народу изжить свои иллюзии»,
и в 1847 г., как и в 1846 г., так и не выступил против
умеренных в печати, хотя неоднократно сообщал друзьям
о своем намерении это сделать. «Я пребываю в молчании.
Все движение в руках либералов»,— признавался Мадзи-
ни матери в январе 1848 г.15
Его инструкции немногим остававшимся у него по-
следователям оставались прежними. «Я пе призываю тех,
кто разделяет мои убеждения, их проповедовать. Я при-
зываю молчать. Можно многое сказать молчанием. При-
нимайте, как факт, уступки, реформы». «Старайтесь, что-
бы в ушах людей из народа всегда звучали слова: роди-
на, Италия» 16.
Конечно, подобная «тактика молчания» была в значи-
тельной степени продиктована стремлением Мадзини
сохранить единство итальянского национально-освободи-
тельного лагеря. Но немалую роль здесь играли п изоли-
рованность и бессилие Мадзини. «Есть много обескура-
женности и слабости в моем спокойствии, которое Вы
зовете силой...» — писал он Жорж Санд, с которой его
связывала горячая дружба 17.
И это же ощущение — скорее ощущение, чем ясное
понимание,— внутренней слабости, не только своей лич-
но, по и всей итальянской демократии, определяло пози-
цию, занятую в то время Мадзини по отношению к рес-
публике и монархии вообще, к Карлу Альберту в част-
ности.
Мадзини не был более тем восторженным юношей,
который верил в начале 30-х годов, что оп сумеет, в не-
сколько дней перевернуть мир. Опыт борьбы и пораже-
ний подсказывал ему, что добиться создания единой и
независимой итальянской республики будет не так просто
и легко, как ему это некогда казалось, и что сейчас, когда
в Италии начался наконец массовый подъем и можно со
дня на день ожидать войны с Австрией, мадзинистам
надо пойти на союз с другими группами национально-
освободительного лагеря. А для этого им надо «выбрать»
из обширной своей программы то самое первоочередное
и самое главное, от чего они не могут отказаться даже
на время.
75
Таким первоочередным и главным для Мадзини было
объединение Италии. Ради него он готов был и на вре-
менный отказ от требования республики, и на союз с уме-
ренными и с Карлом Альбертом («хоть с самим дьяво-
лом», как он однажды сказал).
«Я убежденный республиканец,— писал он.—Но не
это сейчас важно». «Демократическая республика пред-
ставляется мне в будущем столь неизбежной, что я не
вижу никакой нужды проявлять в этом вопросе нетерпе-
ние». Объединение — это «единственный пункт нашей
программы, в котором мы не можем идти на уступки»,
от него «зависит наша способность делать добро, наша
миссия в мире». «Без объединения мы никогда не ста-
нем сильными и свободными, всегда будем мишенью всех
дипломатий... объектом всех интриг» 18. И, если «большая
часть нации соберется вокруг знамени короля» и если
этот король возглавит борьбу за национальную незави-
симость и единство, «я первый... встану под его знамя и
отдам в этой борьбе свою кровь и свою жизнь». И еще:
«При всем отвращении, которое я питаю к Карлу Аль-
берту, палачу моих лучших друзей, при всем моем пре-
зрении к его слабой и коварной натуре... будь он доста-
точно честолюбив, чтобы захотеть объединить Италию,—
я дал бы на это мое благословение» 19.
Датой начала революции в Италии считают 12 янва-
ря 1848 г. В этот день вспыхнуло народное восстание в
Палермо (Сицилия). Оно тут же распространилось на
весь остров. Войска Бурбонов были бессильны перед взяв-
шимся за оружием народом. После нескольких дней на-
пряженной борьбы они бежали с восставшего острова.
Победоносное восстание на Сицилии вызвало немед-
ленные отклики на континенте. По всей Италии прока-
тилась новая волна грандиозных народных митингов, де-
монстраций, требовавших политических свобод, консти-
туции, войны с Австрией, грозивших в случае отказа пой-
ти «по пути Палермо».
Дрожавшие за свои троны итальянские государи не
посмели противиться натиску народа. В феврале—марте
1848 г. повсюду в Италии, кроме Ломбардо-Венеции, были
введены конституции, сформированы кабинеты из уме-
ренных либералов.
Революция шла по восходящей линии, и 18 марта
возглас «Долой Австрию!» зазвучал на улицах Милана.
76
Начались знаменитые миланские «пять дней»— антиавст-
рийское восстание миланских рабочих, ремесленников,
мелких буржуа, вспыхнувшее стихийно и уже в ходе
боев возглавленное повстанческим комитетом из демо-.
кратов. Поддержанное окрестными крестьянами, восста-
ние после пяти дней кровопролитных боев закончилось
изгнанием из Милана хорошо вооруженной и хорошо
обученной 15-тысячной австрийской армии генерала Ра-
децкого.
Гром миланских выстрелов потряс всю Италию. Один
за другим восстали ломбардские города и местечки, была
провозглашена «Республика св. Марка» в Венеции.
Итальянские государи и их либеральные министры не сме-
ли более противиться народному требованию войны за не-
зависимость. В последних числах марта 1848 г. одно
итальянское государство за другим объявляло войну Авст-
рии. Практически для большинства из них эта война
свелась к тому, что они послали свои отряды в помощь
ставшему во главе итальянского войска Карлу Альберту.
Мадзини с первых дней революции жил в состоянии
радостного подъема. Уже восстание в Палермо заставило
его сердце «биться сильнее». Рассказы о героизме пов-
станцев делали его «лучше, сильнее... более способным
понять жизнь и смерть»20. А после миланских «пяти
дней» он и вовсе был не в силах оставаться вдали от
родины. На какой-то момент в нем загорелась надежда,
что события пойдут так, как они рисовались ему когда-
то в юности: народное восстание, изгнание поработите-
лей-австрийцев, создание единой независимой итальян-
ской республики.
Однако уже в Париже, где он остановился на пути в
Италию, он понял, что ошибся. «Положение изменилось
за один только день,— писал он 28 марта в Лондон.—
Сейчас, когда ломбардцы боролись и победили, объявил-
ся Карл Альберт, который идет к ним на помощь! Он
будет принят с аплодисментами, и все мои надежды,
в настоящее время во всяком случае, погибли».
И в другом письме, написанном в тот же день: «Мои со-
отечественники сотворили чудеса, но когда победа была
почти достигнута, вмешался Карл Альберт. Это он по-
жнет теперь плоды победы, вспоенные итальянской
кровью» 21.
Мадзини приехал в Милан 7 апреля 1848 г. Освобож-
денный город встретил изгнанника демонстрацией, орга-
77
пизованной в его честь миланскими демократами, возгла-*
сами «Да здравствует Мадзини!». Его помнили, его об-
нимали, целовали! Его приветствовали толпы народа,
собравшиеся на площади перед отелем, в котором он оста-
новился. Мадзини, этот «страшный конспиратор», как
именовала его реакционная пресса, был застенчив. Он
всегда робел перед людскими сборищами, избегал выступ-
лений на многолюдных митингах, собраниях, бывал кра-
сноречив п воодушевлен лишь в сравнительно узком кру-
гу соратников и друзей. Но сейчас молчать было невоз-
можно, и он произнес перед собравшимися на городской
площади краткую речь, в которой звал к единению сил
и борьбе с Австрией.
В тот же вечер сформированное из умеренных Вре-
менное правительство Ломбардии (оно взяло власть в
свои руки, в то время как народ боролся на баррикадах)
пригласило Мадзини на свое заседание, и он, блюдя един-
ство итальянского национального лагеря, сказал ему
«слова поощрения» 22.
А на следующее утро мимо здания отеля, где жил
Мадзини, прошел 2-тысячный отряд солдат. Это были мо-
лодые ломбардские ребята, в свое время призванные на ав-
стрийскую военную службу п перешедшие в мартовские
дни на сторону народа. Они шли с пением итальянского
национального гимна, и Мадзини, глядя на них, плакал
от радости и умиления.
И все-таки на душе у него было неспокойно. Нет, он
не опасался в эти ясные апрельские дни, на которых еще
точно лежал отблеск славного мартовского восстания,
возвращения в Милан австрийцев. Город торжествовал
победу, и Мадзини до самой середины апреля верил вме-
сте с миланцами, что об Австрии «нечего больше и
думать», что ее «царство окончено», «вопрос независимо-
сти решен» 23.
Но станет ли освобождение Ломбардии началом со-
здания единой и независимой Италии? Или же Карл
Альберт попросту присоединит Ломбардию к своим вла-
дениям? Правда, Временное правительство в мартовские
дни торжественно заявило, что вопрос о форме правления
в Ломбардии после окончательного изгнания австрийцев
из области будет поставлен на всенародное голосование.
Однако Мадзини не обольщался. «В этом большом горо-
де, полном знати и богачей,— писал он назавтра после
приезда, в Милан,— дела идут не так, как мне хотелось
78
бы. Здесь есть республиканская партия, но есть также
и сильная партия альбертистов» 24.
Мадзини не высказывал своих опасений вслух. «Ког-
да я приехал в Италию,— вспоминал он много лет спус-
тя,— умеренные господствовали. Народ слепо верил Кар-
лу Альберту... Я мог отстраниться и уехать из страны,
забывшей о принципах... и, вернувшись в изгнание, вы-
соко поднять знамя республики. И я мог, склонившись
перед всемогуществом фактов, постараться затем медлен-
но и постепенно изменить положение вещей. Мог пройти
вместе с народом, но без его иллюзий, крестный путь ра-
зочарования, чтобы завоевать право сказать народу, когда
для этого наступит время: я был с тобой, вспомни..«
Я выбрал этот второй путь и никогда себя за свой вы-
бор не упрекал» 25.
Мадзини остался в Милане и первое время держался
в тени.
Еще в конце марта, в бытность свою в Париже, он
основал там Итальянскую национальную ассоциацию,
в которую вошло 200 с лишним итальянских эмигрантов.
Ассоциация ставила перед своими членами задачу борь-
бы с Австрией под нейтральным (не монархическим и не
республиканским) знаменем.
Сейчас в Милане Мадзини был занят тем, что орга-
низовывал местное отделение ассоциации и пытался в то
же время в предвидении будущего «сплотить» местных
республиканцев. Он подготавливал издание в столице
Ломбардии своей новой газеты «Италия дель пополо»
(«Народная Италия»), присматривался, выжидал.
Карл Альберт через своего секретаря предложил Мад-
зини установить «личные контакты». Мадзини это пред-
ложение отверг, обещав, однако, что будет высказывать
свои убеждения «без полемики... и революционных при-
зывов, время которых прошло» 26. Он ответил отказом
также и на сделанное ему предложение выдвинуть свою
кандидатуру в пьемонтский парламент. «Я испытываю
потребность остаться независимым,— писал он матери.—
Хочу быть умеренным в выражении своих идей, но хочу
иметь возможность высказать их, если это понадобится,
свободно. Парламентская жизнь была бы мне скучна.
Мои идеи — это идеи будущего, и я хочу сохранить себя
для него» 27.
А дела на фронте между тем шли плохо. Строго го-
воря, военное положение отнюдь не было блестящим уже
79
в начале апреля, когда Мадзини только приехал в Милан
и считал, что с австрийским господством в Ломбардии
«покончено навсегда».
Карл Альберт, торжественно заявивший в мартовские
дни, что идет со своим войском на помощь восставшей
Ломбардии, отнюдь не торопился это сделать. Короля и
теперь терзали противоречивые стремления. Ему и хо-
телось присоединить Ломбардию к своему королевству,
и было страшно, что, освобожденная от австрийского гне-
та, она станет республикой. А тогда республиканские на-
строения усилятся и будут грозить его трону и в Пьемон-
те. Поэтому Карл Альберт «медленно поспешал», и его
воинство двинулось в поход лишь в последних числах
марта. Но и после этого, следуя за отступающей авст-
рийской армией, оно не наносило ей решительного удара.
Временное правительство Ломбардии также «пуще
огня» боялось народной победы и республиканцев. Оно
тормозило формирование добровольческих отрядов, вся-
чески стремилось лишить начавшуюся войну с Австрией
ее народного, революционного характера и превратить ее
в обычную «войну королей».
В результате наиболее благоприятный момент для
окончательного разгрома австрийской армии был упущен,
и в начале апреля она беспрепятственно подошла к рас-
положенному на границе Ломбардской и Венецианской
областей «четырехугольнику крепостей» (Верона, Ман-
туя, Пескьера и Леньяно) и укрылась в них. Пьемонт-
цы, подойдя к крепостям, не предприняли решительной
атаки, и Радецкий получил возможность спокойно «отси-
деться» и реорганизовать свою обескураженную пораже-
нием армию. А во второй половине апреля в Венециан-
скую область вторглась и заняла ключевые позиции по-
сланная из Вены в помощь Радецкому армия генерала
Нугента.
С ухудшением военного положения уверенность ми-
ланцев в победе над Австрией сменилась растерянностью
и тревогой. В конце апреля захват австрийцами Удине,
как писал Мадзини, «поверг души в ужас».
25 апреля временное правительство Ломбардии, чувст-
вуя, что теряет почву под ногами, созвало на экстраор-
динарное ночное заседание виднейших демократов Мила-
на. Мадзини выступил на заседании со своими предло-
жениями. Он настаивал на призыве новых возрастов в
ломбардскую армию и в первую очередь на передаче воп-
80
росов, непосредственно связанных с ведением войны,
в руки триумвирата из «энергичных людей». Его предло-
жения первоначально приняли, затем стали под различ-
ными предлогами затягивать их реализацию. Мадзини не
был теперь так слаб и изолирован, как в 1846—1847 гг.
В Милане, куда после освобождения города съехались
итальянские изгнанники со всех концов света, было не-
мало убежденных демократов. Многие из них с ходом
событий все более критически относились к Временному
правительству. Их взгляды обращались к Мадзини, но
того сковывала боязнь нарушить «единство итальянских
национальных сил», и он не только не пытался взять
руководство событиями в свои руки, но и воздерживался
от публичной критики Временного правительства.
30 апреля, через несколько дней после ночного засе-
дания, вызванного падением Удине, к Мадзини пришла
группа видных демократов во главе с Карло Каттапео,
возглавившим в мартовские «пять дней» стихийно
вспыхнувшее в Милане восстание.
Каттанео предложил Мадзини совместными усилиями
свергнуть Временное правительство и, взяв власть, обра-
титься за помощью к революционной Франции. Мадзини
ответил отказом, и замысел Каттанео не был осущест-
влен 28.
Трудно сказать, как развернулись бы события, ответь
Мадзини иначе и попытайся демократы в то время взять
власть в свои руки. Возможно, что на их защиту под-
нялась бы вся передовая Италия; возможно, что они пали
бы под напором реакционных сил. Бесспорно лишь одно:
самоустранение демократов, оставивших руководство со-
бытиями в руках либералов, способствовало реставрации
австрийского господства в Ломбардии.
Однако Мадзини в момент беседы с Каттанео занимал
не математический подсчет шансов на победу. Его ско-
вывала боязнь нарушить то единство итальянского нацио-
нального лагеря, на которое он сделал ставку еще в
1846—1847 гг. и которое продолжал считать необходимым
и сейчас.
«Мне много раз предлагали, причем эти предложения
исходили от организованных сил, свергнуть Времен-
ное правительство и попытаться вместе с другими демо-
кратами найти путь к спасению,— писал Мадзини год
спустя, когда австрийские войска уже маршировали по
улицам Милана.— Свергнуть Временное правительство
81
было легко. Но какая от этого была бы польза? Внезап-
ная смена правительства в Милане разожгла бы граждан-
скую войну и о^зрнила знамя республики в глазах Ита-
лии... Нам Пришлась бы бороться с нашими братьями —
пьемонтскими солдатами. Австрия использовала бы наши
разногласия в своих интересах. Поэтому я неизменно от-
казывался от участия в подобных планах и сумел по-
мешать их осуществлению» 29.
12 мая Временное правительство, нарушая данное им
обещание, объявило, что 29 мая состоится плебисцит по
вопросу о немедленном присоединении Ломбардии к
Пьемонту. Мадзини понимал, что тяжелое положение на
фронтах побудит многих голосовать за присоединение к
Пьемонту. Последний, получив Ломбардию, превратится
в относительно сильное Королевство Северной Италии.
А это надолго исключит возможность создания итальян-
ской республики (о чем Мадзини не переставал втайне
мечтать) и будет способствовать созданию федерации
итальянских государств во главе с Карлом Альбертом.
И тогда уж придется надолго расстаться также с мечтой
о единой Италии, ибо, как неоднократно повторял Мад-
зини, объединить три-четыре сильных государства много
труднее, чем восемь слабых. Поэтому, узнав о плебисци-
те, Мадзини счел, что «дальнейшее молчание равносиль-
но самоубийству»30. 13 мая в миланских демократиче-
ских газетах был опубликован манифест, написанный
Мадзини и подписанный им и еще 42 демократами, его
сторонниками.
В манифесте говорилось, что плебисцит преждевре-
менен и поэтому незаконен. Война и присутствие пье-
монтских войск в Ломбардии делают невозможным
спокойное и свободное обсуждение вопроса. Однако Мад-
зини и теперь не решался на открытый разрыв с умерен-
ными и с Временным правительством. «Синьоры,— обра-
щался он к членам правительства.— Вы нарушили ваш
мандат... Но мы не подымем перчатку, не будем настаи-
вать на наших правах. Сопротивление правительству
стало бы началом гражданской войны, а гражданская
война, преступная всегда, вдвойне преступна теперь, ког-
да иностранец еще попирает нашу землю... Для нас до-
статочно, о синьоры, торжественно протестовать перед
лицом Италии и всей Европы» 3i.
В эти же дни начала выходить «Италиа дель пополо».
Выступая в ней, Мадзини всячески подчеркивал свой
82
отказ теперь, когда в Ломбардии есть свобода слова и
печати, от подпольной деятельности и «священного в
прошлом пути восстания» 32.
«У нас (демократов и либералов, республиканцев и
монархистов.— К. К.),— писал он,— есть одна общая
цель — освобождение родины, независимость от иностран-
ца, который нам угрожает. Изучим совместно наиболее
действенные методы ведения войны с Австрией... укажем
правительствам путь, которым опп должны идти, пойдем
по этому пути с ними» 33.
Как видим, Мадзини и теперь соблюдал лояльность го
отношению к Временному правительству. Но он выступал
против плебисцита и создания Королевства Северной Ита-
лии. Он звал к объединению всего полуострова, критико-
вал «королевскую войну», не молчал более о своих рес-
публиканских убеждениях, и этого оказалось достаточно,
чтобы умеренные обрушили на него громы и молнии.
Мадзини получал анонимки, грозившие ему «ударом кин-
жала». В Милане на степах домов были крупными бук-
вами намалеваны слова «Смерть Мадзини!» (и полиция
отнюдь не торопилась их стирать). В его родной Генуе
экземпляры манифеста были публично сожжены па одной
из городских площадей. «Я более чем когда-либо ненави-
дим, меня подозревают, боятся, на меня клевещут, мне
грозят... Я остаюсь невозмутимым, я даже улыбаюсь... по
я чувствую себя изгнанником в моей родной стране».
«Я не обескуражен. Я несчастен, вот п все»,— писал
Мадзини своим друзьям 34.
Демократы не организовали пропаганды против пле-
бисцита. Умеренные же не переставали твердить народу,
что только Карл Альберт и его войско могут спасти Лом-
бардию от возвращения австрийцев. И плебисцит, как и
предвидел Мадзини, привел к решительной победе сто-
ронников немедленного присоединения к Пьемонту, что
требовало, однако, организационной подготовки и произой-
ти фактически не успело.
После плебисцита Карл Альберт почувствовал себя
уверенней, а его армия, в бездействии топтавшаяся до
тех пор у стен крепостей, стала несколько активней. Од-
нако к решительному перелому в ходе военных действий
это привести уже не могло.
В июле 1848 г. военное положение продолжало ухуд-
шаться, и Мадзини, констатируя в «Италиа дель пополо»,
что «одного пьемонтского войска недостаточно для побе-
83
ды», звал ломбардцев к всеобщему восстанию против
Австрии: «Каждый город, каждое местечко, каждая де-
ревня должны стать очагом борьбы... В каждом городе,
каждом местечке, каждой деревне граждане должны уда-
рить в набат при появлении врага, взорвать мосты, пе-
рекрыть дороги, нападать на врага с флангов и с
тыла» 35.
Это был призыв к массовой народной войне против
захватчиков, о которой Мадзини мечтал всю свою жизнь
и которая неизбежно требовала участия в ней крестьян.
Однако в настроении ломбардского крестьянства, в мар-
те поддержавшего миланское восстание, к лету 1848 г.
произошли роковые сдвиги. Революция не принесла кре-
стьянам земли, налоги Временного правительства оказа-
лись не легче, если не тяжелее австрийских, а воюющие
армии топтали крестьянские поля и жгли посевы. И лом-
бардские крестьяне начинали как о «меньшем зле» меч-
тать о возвращении австрийцев, которые по крайней мере
принесут с собой мир.
Чтобы изменить настроение крестьян и поднять их на
борьбу, аграрные лозунги были сейчас более чем когда-
либо необходимы. Без них призывы Мадзини пропадали
втуне. Крестьяне не только не поднимались против авст-
рийцев, но подчас выходили встречать их с зелеными —
в знак приветствия — листиками на шляпах.
Мадзини констатировал с огорчением, что «деревня,
мучимая войной... и волнуемая австрийскими эмиссара-
ми... проявляет признаки недовольства» (новыми вла-
стями.— Я. #.) 36. Но пересмотреть свою позицию в аг-
рарном вопросе даже не пытался.
Еще в начале 30-х годов она была определена им раз
и навсегда, и теперь он только и мог, что беспомощно
призывать Временное правительство «пригрозить серьез-
ной контрибуцией» местностям, которые не исполнят свой
долг (т. е. не поднимутся против австрийцев). «Пусть им
грозит,— писал он,— также временная потеря граждан-
ства и позор» 37.
Военное положение продолжало ухудшаться, и 25 июля
деморализованная долгим бездействием пьемонтская ар-
мия была наголову разбита Радецким под Кустоцей.
Преследуемая австрийцами, она отступала к Милану.
Состоятельные люди покидали город. Миланская беднота,
ремесленники, рабочие готовились его защищать.
84
Демократы во главе с Мадзини потребовали создания
наделенного диктаторскими полномочиями Комитета на-
циональной обороны. Временное правительство саботиро-
вало его создание, и 28 июля Мадзини, почувствовав себя
наконец свободным от «долга лояльности» по отношению
к умеренным, вновь обратился к населению Ломбар-
дии: «Не спрашивайте совета у правительства. Воору-
жайтесь и действуйте. Реквизируйте оружие, реквизируй-
те лошадей». «Пусть в каждом приходе возникнут коми-
теты обороны, пусть они изберут Центральный комитет,
который будет руководить ими... В роковые минуты, если
правительство бездействует, правительством становится
вся страна» 38.
На следующий день Временным правительством был
создан Комитет национальной обороны. В него вошли
люди, указанные Мадзини и действовавшие в тесном с
ним контакте. Был составлен план обороны, велись фор-
тификационные работы, на городских площадях проходи-
ли военное обучение отряды волонтеров. Город, опоясан-
ный кольцом баррикад, настороженный, строгий, ждал
врага. Но 3 августа у стен Милана появился со своим
войском Карл Альберт. Боясь, что героическая оборона
города приведет к новому подъему революционного дви-
жения в Ломбардии и на всем полуострове, король при-
шел сдать Милан австрийцам.
Городская беднота, не разбираясь в обстановке и все
еще веря королю, встретила своего «защитника» возгла-
сами «Evviva!» * «Я бродил по улицам Милана,— вспоми-
нал позднее Мадзини,— слушал разговоры, вглядывался
в лица и приходил в отчаяние. Народ считал себя с при-
бытием короля спасенным. Это значило, что он был не-
поправимо погублен». Милан и действительно был сдан
австрийцам 4 августа 1848 г. 11 августа пьемонтское ко-
мандование заключило с австрийским перемирие, по ко-
торому пьемонтские войска обязались «очистить», остав-
ляя их австрийцам, Венецианскую область и Ломбардию.
Мадзини к этому времени уже не было в Милане.
Еще 3 августа он уехал в Бергамо, чтобы присоединить-
ся к одному из волонтерских отрядов. «Я не могу и не
хочу защищать город вместе с его величеством» 39,—
писал он матери, покидая Милан.
* Да здравствует! (итал.).
85
Мадзини шел с отрядом трое суток. Все это время не-
прерывно лил дождь. Дороги размыло. Путники промокли
до нитки. То и дело возникали слухи, что австрийцы где-
то близко. Вспыхивала тревога. Мадзини шел, высоко под-
няв голову, прикрепив к своему карабину плакат с над-
писью «Бог и народ». Теперь, когда сбывалась, казалось,
его давняя мечта — взяв в руки оружие, пойти вместе с
товарищами бороться за «дело Италии»,— он выглядел
окрепшим, спокойным, полным сил. «Он был для нас уте-
шением, с ним легче переносились трудности»,— вспо-
минал позднее один из членов отряда 40.
6 августа отряд прибыл в Комо. Здесь Мадзини от-
делился от него и перешел швейцарскую границу. «Ко-
ролевская война окончена. Начинается война народа»,—•
писал он 8 августа из Лугано французскому министру
иностранных дел, прося французское правительство (как
вскоре выяснилось, тщетно) о помощи41. День спустя
Мадзини повторил эти слова в обращении «К итальян-
цам» 42.
Он был не в силах оторваться мыслью от народного
подвига «пяти дней», не в силах вынести, что австрийцы
снова в Милане. «Я много бы дал, чтобы умереть до па-
дения Милана»,— вырвалось у него однажды43. Его уте-
шала лишь надежда на то, что теперь, когда иллюзии
изжиты, Карл Альберт и умеренные разоблачены, можно
«начать с начала»: призвав парод к борьбе, повторить,
уже без короля и умеренных, под руководством демокра-
тов войну с Австрией.
Первоначально Мадзини надеялся добиться этого,
объединив еще находившихся в Ломбардии волонтеров.
Но люди были измучены, разочарованы. Отряды волон-
теров один за другим покидали Ломбардию, уходя в Пье-
монт или в Швейцарию. Тогда Мадзини разработал план
восстания в Верхней Ломбардии, которое должно было,
как он рассчитывал, поднять на борьбу против Австрии
весь полуостров.
Он готовил это восстание три месяца, жил, «точно в
воинском лагере, рассылая ружья, патроны, колонны лю-
дей» 44. Сумел договориться с патриотами различных
городов Верхней Ломбардии об их одновременном выступ-
лении, организовал три «колонны вторжения» (по не-
скольку сот человек в каждой) из скопившихся в Швей-
царии итальянских волонтеров и эмигрантов.
86
«Пробил час! Во имя Бога и народа поднимайтесь,
ломбардцы!.. Восстаньте во имя вашей свободы, вашего
узурпированного достояния, во имя памяти сотен и ты-
сяч мучеников... восстаньте за ваши нарушенные права,
за родину, за нацию»,— гласило подписанное Мадзини
28 сентября 1848 г. «Обращение к населению Верхней
Ломбардии» 45.
А 29 сентября 1848 г., в день, намеченный для нача-
ла восстания, планы Мадзини рухнули, как карточный
домик. Сформированные им колонны волонтеров дейст-
вительно вторглись в Верхнюю Ломбардию, но местное
население, обескураженное проигрышем «королевской
войны», их, за отдельными исключениями, не под-
держало. Города, которые должны были восстать, не вос-
стали, и волонтеры после нескольких бесплодных стычек
с австрийцами вынуждены были вернуться в Швей-
царию.
Мадзини объяснял провал своего замысла различными
причинами: роковым совпадением обстоятельств, инерци-
ей местных лидеров. «В Лекко,— писал он,— не высту-
пили, боясь австрийцев, Вальтеллина не поднялась пото-
му, что не восстал Лекко, Бергамо — потому, что не вос-
стала Вальтеллина и т. п.»
Мадзини так и не понял, что революционная волна в
Ломбардии пошла на спад и что его призывы были сей-
час более чем когда-либо недостаточны, чтобы поднять и а
борьбу основную массу населения — крестьян.
Все же после провала восстания в Верхней Ломбар-
дии ему стало ясно, что «повторить» войну с Австрией
сейчас не удастся, и, «отчаявшись», он уехал из Швей-
царии в Марсель. Он рассчитывал оттуда морем проехать
в Центральную Италию.
ТРИУМВИР
А между тем новый революционный подъем, к кото-
рому призывал Мадзини, действительно начался в Ита-
лии осенью 1848 г. Однако не повсеместно.
Ломбардия, обескураженная провалом «королевской
войны» и оккупированная австрийскими войсками, молча-
ла. В Модене, Парме, Неаполитанском королевстве были
восстановлены абсолютистские порядки, господствовала
реакция. Но в Венеции еще отражала натиск врагов про-
87
возглашенная там в марте 1848 г. «Республика св. Мар-
ка». В Тоскане, в частности в столице герцогства Фло-
ренции, народные демонстрации, антиавстрийские и ан-
типравительственные, не прекращались ни на день.
Испуганный ими, великий герцог Леопольд II в конце
января 1849 г. бежал из своей беспокойной столицы сна-
чала в тихую Сиену, а затем в неаполитанскую крепость
Гаэту. Власть перешла в руки Временного правительства,
сформированного из демократов.
В Риме Пий IX еще в конце апреля 1848 г. высту-
пил с обращением к народу, в котором осуждал войну с
Австрией и сообщал об отзыве своих войск, посланных в
Ломбардию. Это вызвало народные волнения, беспорядки,
демонстрации протеста, прошедшие под возгласы «Долой
папу!» во всех городах Папского государства. Миф о
«папе-освободителе» был развеян окончательно. Поздней
весной и летом 1848 г. антипапские выступления в Риме
и провинции следовали одно за другим. Русский послан-
ник в Риме Бутенев еще в июле 1848 г. сообщал цар-
скому правительству о возможности революционного пе-
реворота в Папском государстве. «Смятение умов и бес-
порядки,— писал он,— нарастают в Риме и провинции с
каждым днем. Симптомы революции и анархии усили-
ваются и внушают тревожные опасения о состоянии Рим-
ского государства».
16 ноября 1848 г. в Риме вспыхнуло восстание. Всю
ночь народ, еще недавно безгранично веривший «либе-
ральному папе», пытался взять штурмом каменную гро-
маду Ватикана. Лишь пообещав возобновить войну с Ав-
стрией и созвать учредительное собрание (коституанту),
Пий IX добился наутро снятия «осады».
Неделю спустя глава католической церкви, переодев-
шись простым крестьянином, бежал из Рима в неаполи-
танскую крепость Гаэту под охрану бурбонских пушек.
Он призвал католические державы (Францию, Австрию,
Испанию, Неаполитанское королевство) к интервенции
против «римских нечестивцев».
События в Вечном городе приковали к себе внимание
Италии. Со всех концов полуострова съезжались в Рим
борцы за свободу — республиканцы. Многие из них в свое
время были близкими соратниками Мадзини. В период
всеобщего увлечения Пием IX и Карлом Альбертом они
от Мадзини отошли. Сейчас же они, как и большинство
итальянских (римских, в частности) демократов, вновь
88
к нему обратились. Они видели в нем теперь признанного
вождя итальянского революционно-демократического ла-
геря, просили его советов, следовали его указаниям,
и Мадзини уже с конца 1848 г., еще находясь в Марсе-
ле, в значительной степени руководил демократическим
движением в Риме.
Делая это, он думал не только о Риме. Сейчас, когда
по улицам Милана маршировали австрийские войска,
а поднять восстание в Верхней Ломбардии так и ио уда-
лось, он видел в римской революции залог возрождения и
торжества революции общеитальянской.
«У вас нет больше правительства, Пий IX бежал. Его
бегство равносильно отречению». «Республика в вашем
государстве — это факт. Коституанта ее лишь объявит».
«Вы должны превратить вашу столицу в столицу всей
Италии»,— писал он своим единомышленникам в Рим-
ском государстве вскоре после бегства Пия IX \ И в дру-
гих письмах: «Созовите немедленно на основе всеобщего
избирательного права коституанту Римского государства.
Она провозгласит, если вы сумеете повести ее за собой,
Римскую республику, а Римская республика станет об-
щеитальянской» 2.
Наиболее полно свое представление о том, как должны
развиваться события в Риме, Мадзини изложил в письме
английским друзьям: «Мой план таков: добиться созыва
Римской костптуанты, подтолкнуть ее объявить Римское
государство республикой, а когда это будет сделано, до-
биваться (опираясь на собравшихся в Риме демократов
различных государств Италии.— К. К.) объявления Рим-
ской костптуанты общеитальянской. Это сделает ее
единственно законной властью и позволит ей разрешить
итальянский вопрос по окончании войны». Война, о ко-
торой идет речь в письме,— это война с Австрией. Опа
не потерпит ни Римской республики, ни новых попыток
объединения Италии, и, чтобы вести войну с пей успеш-
но, власть в Риме должна быть с первых дней респуб-
лики и до победы ее над Австрией сконцентрирована в
руках наделенного полудиктаторскими полномочиями
триумвирата 3.
И снова друзьям и сторонникам в Римском государст-
ве: «Спешно, жизненно важно, чтобы коституанта объя-
вила республику, если враг даст ей на это время... Объ-
явив республику, создайте правительство трех... Готовь-
тесь к войне. Достаточно ли у вас военных материалов,
89
хватит ли ружей? Есть ли военное руководство на случай
вторжения? Создайте комиссию для изучения возможно-
стей обороны» 4.
События в Риме — первое время во всяком случае —
развивались «по плану», намеченному Мадзини. 24 ян-
варя в Римском государстве были проведены выборы в
коституанту. Объявление Римской республики ожидалось
со дня на день.
Товарищи торопили Мадзини с приездом в Рим. «Рим.
Республика. Приезжайте»,— телеграфировал Мадзини его
старый друг, позднее героически погибший при обороне
Рима поэт Гоффредо Мамели.
Но Мадзини медлил. Рана, нанесенная ему падением
Милана, была еще слишком свежа, еще не успела заруб-
цеваться. Он так устал— физически и морально,— так
стремился к тпшппе и покою. Он боролся с собой, с этим
своим стремлением, знал, что в конце концов победит его,
знал, что между ним и Австрией «дуэль не на жизнь,
а на смерть», что есть в нем нечто, что «пылает все бо-
лее молодо» п поможет ему вынести все испытания.
И все-такп, сидя в Марселе, что называется, на чемода-
нах, пропускал один идущий в Италию пароход за
Другим.
Его пугало, что в Риме он должен будет с первой ми-
нуты окунуться в водоворот событий, людей, что от него
будут ждать уверенности, спокойствия, смелых решений,
в то время как он «опустошен, разочарован, полон горе-
чи», «бессилен делать добро» 5.
Уже одна только мысль об овациях, которыми его
будут встречать, о демонстрациях, которые в его честь
организуют, о речах, которые ему придется произносить,
о необходимости видеться, говорить ежедневно «с сот-
ней людей» повергала его в ужас. «Я все еще здесь
(в Марселе.— К. К.) и стараюсь собрать и восстановить
свои моральные силы...— писал он в Лондон 26 января
1849 г.— Я уже был бы в Италии, если бы мне позволи-
ли приехать незамеченным, писать, а не говорить и ос-
тавили бы меня в покое до наступления решающего мо-
мента» 6.
Но решающий момент приближался. 5 февраля собра-
лась римская коституанта и мадзинисты уже на первом
ее заседании предложили объявить бывшее Папское го-
сударство республикой.
90
Мадзини не стал дожидаться, пока республика будет
объявлена официально *. Он был убежден, что Риму со
дня на день грозит австрийская интервенция. Ограничи-
ваться письменными советами единомышленникам было
более невозможно. «Я еду через час,— писал он 6 февра-
ля другу.— Я печален и слаб, но соберусь с силами и сде-
лаю, что смогу» 7. Он ехал в Рим через Тоскану. В трех
пунктах полуострова — Римском государстве, Тоскане и
Венеции— еще горел огонь революции. Чтобы не позво-
лить реакции этот огонь погасить, чтобы революция, раз-
гораясь, вновь охватила весь полуостров, необходимо,
чтобы эти три очага объединили свои усилия. И Мадзини
хотел привезти с собой в Рим декрет о создании Тоскан-
ской республики и о слиянии ее с Римской.
Флоренция встретила Мадзини колокольным звоном,
народными демонстрациями, возгласами «Evviva!» —всем
тем, чего он так хотел избежать. Но в «правящих сфе-
рах» Тосканы лишь левые группы демократов были за
республику и за слияние с Римом. Остальные опасались
«испортить отношения» с Пьемонтом и ускорить австрий-
скую интервенцию. Умеренные, еще очень влиятельные
в Тоскане, это опасение всячески поддерживали н ук-
репляли.
Мадзини, хоть он и был формально включен в состав
Временного правительства Тосканы, был бессилен это по-
ложение изменить. Он провел в Тоскане, упорно стараясь
добиться объединения ее с Римом, около трех недель. Он
видел, как усиливаются здесь происки реакции, стал
очевидцем организованной сторонниками великого герцо-
га попытки контрреволюционного восстания невежествен-
ных и забитых тосканских крестьян, так же, как и кре-
стьяне Ломбардии, ничего не получивших от революции;
«Все деревни вокруг Флоренции,— писал он 22 фев-
раля матери,— поднялись, бунтуя... Повсюду горели сиг-
нальные огни, гремели выстрелы... В Прато произошло
столкновение между крестьянами и национальной гвар-
дией. Наши (т. е. национальные гвардейцы.— К. К,) по-
бедили» 8.
В конце февраля вопрос об объявлении Тосканы рес-
публикой и о слиянии ее с Римом был передан на ус-
мотрение тосканской коституанты, в которой господство-
вали умеренные. Мадзини пытался было апеллировать
* Это произошло 9 февраля 1849 г.
91
непосредственно к народу. Однако массовая демонстра-
ция в поддержку слияния с Римской республикой, подго-
товленная им совместно с тосканскими демократами и
намеченная на 1 марта, была запрещена властями и не
состоялась. Разочарованный, Мадзини 2 марта уехал из
Тосканы.
Изгнанный молодым из Италии, Мадзини до 1849 г.
ни разу не был в Риме. Но этот город издавна владел
его воображением.
Слава античного Рима — Рима Цезарей, духовная
мощь и сила средневекового Рима— Рима пап... Мадзини
мечтал о «третьем Риме» — Риме народов, который ска-
жет миру новое слово, возглавит строительство прекрас-
ного «общества повой эпохи».
5 марта 1849 г., когда он подъехал к городу, истори-
ческие реминисценции и мечты о будущем овладели им с
особой силой. Он вышел из повозки и с непокрытой го-
ловой вступил через древние ворота в священный город.
«Рим был мечтой моих юных лет... религией моей души,—
писал он десятилетия спустя.— Я вступил в него в на-
чале марта 1849 г. пешком, трепеща и поклоняясь,
и вздрогнул, проходя через Porta del Popolo, точно от
удара электрического тока, от дыхания новой жизни» 9.
«Я буду говорить с вами конфиденциально как чело-
век с другими людьми, как брат с братьями. Я не ора-
тор...— сказал он назавтра после приезда в Рим собрав-
шемуся приветствовать его народу.— Я чувствую себя
сильнее и лучше среди вас, среди ваших монументов,
среди воспоминаний о вашем великом прошлом... Сегод-
няшний Рим должен быть велик во имя всей Италии, его
граждане должны показать Италии на примере своего со-
гласия, своей взаимной любви и добродетели, что они
лучше тех, кто живет в рабстве» 10.
Международное положение молодой республики было
трудным. Она возникла, когда революция 1848 г. уже по-
терпела поражение во Франции, Австрии и Германии,
когда на большей части Италии уже торжествовала реак-
ция, а Венеция, Римская республика и Тоскана остава-
лись разъединенными и изолированными друг от друга.
«Над нашими головами,— говорил Мадзини 6 марта,
рыступая в римской ассамблее (так теперь называла се-
бя римская коституанта.— К. К,),— нависла угроза ино-
странной интервенции.., Австрия попытается подчинить
92
себе по одному отделенные друг от друга государства. Не-
обходимо спешно добиться объединения их сил» и.
Но добиться слияния соседней Тосканы с Римом по-
прежнему не удавалось. В марте 1849 г. разрешение этого
вопроса было и вовсе отложено учредительным собранием
Тосканы на неопределенный срок. В Венеции, куда по
предложению Мадзини была направлена из Рима делега-
ция для переговоров о союзе, так же как и в Тоскане,
боялись дружбой с Римской республикой навлечь на себя
гнев Пьемонта.
В самом Риме неопытная республиканская админист-
рация была явно неспособна справиться с вставшим пе-
ред ней множеством задач. «Здесь намерения хороши,—
писал 9 марта в частном письме Мадзини,— способности
очень малы... священники организуют контрреволюцион-
ные заговоры. Вооружение идет плохо» 12.
Ежедневно, чуть ли не ежечасно ожидая австрийско-
го вторжения, Мадзини с первых дней своего пребывания
в Риме занялся вопросами, от которых непосредственно
зависела обороноспособность государства.
15 марта он выступил в ассамблее, членом которой
был избран еще до своего приезда в Рим, с большой
речью, посвященной детальному анализу военного поло-
жения республики.
«Состояние войска,— говорил он,— не соответствует
требованиям переживаемого момента. У нас нет точного
списка военных сил государства... Реальная численность
солдат меньше, чем мы думаем. У нас нет и поименного
списка офицеров, командующих крепостями. Мы не зна-
ем точно, где расположены различные корпуса, не знаем,
какие и сколько военных материалов имеется на наших
складах... Нет военного описания страны, и я не думаю,
чтобы кто-нибудь его составлял» 13.
Мадзини потребовал от ассамблеи немедленного обра-
зования комиссии, которая займется реорганизацией вой-
ска и разработкой стратегического плана обороны. Комис-
сия была создана. Ее душой стал Карло Пизакане
(будущий начальник Генерального штаба всех войск рес-
публики). Вместе с Мадзини они просиживали долгие
вечера над картой республики, выискивая лучшие спо-
собы обороны и наступления.
В последующие дни был проведен ряд важных обо-
ронных мер. Воинские части, разбросанные по всей тер-
ритории государства, были сконцентрированы в несколь-
93
них пунктах, Активизировалась работа оборонных пред-
приятий, были, в частности, созданы оружейный завод и
завод, выпускающий пушки, отлитые из бронзы церков-
ных колоколов,. Были посланы доверенные люди для по-
купки ружей за границей.
Верил ли Мадзини, что с помощью этих и других ана->
логичных мероприятий республике удастся отразить на-
падение врага? В его письмах к друзьям звучат пессими-
стические нотки. Он пишет, что республика обречена, но
должна обороняться, чтобы спасти «честь Италии». И все-
таки в глубине души у него таится надежда, что сопро-
тивление римлян подымет на борьбу с Австрией населе-
ние Пьемонта, Неаполитанского королевства, Ломбардии,
«развяжет» наконец народную войну с Австрией.
Выступая в середине марта на заседании ассамблеи,
оп развивает знакомую нам концепцию «войны отряда-
ми», говорит о «гверилье» (партизанской войне), которой
предстоит революционизировать страну, о небольших от-
рядах, которые должны нападать на врага, «ни па день,
ни па час не оставляя его в покое» 14. К народной войне
призывал Мадзини и в день своего приезда в вечный го-
род, выступая с балкона перед собравшимся его привет-
ствовать народом: «Когда вы услышите, что австрийцы
перешли нашу границу,— обращался он к римлянам,—
тогда поднимайтесь все, как один... защищайте каждый
дом, каждое место, где соберется хотя бы 10 человек...
и вы увидите, как враг бежит» 15.
20 марта стало известно, что Карл Альберт возобно-
вил военные действия против Австрии. В Риме понимали,
что король надеется таким образом укрепить свой пошат-
нувшийся авторитет, но все же это была война с Авст-
рией, и ассамблея постановила послать солдат в помощь
пьемонтскому войску. «Мы не можем жить свободно и
с достоинством в одной части Италии, если незаслужен-
ное клеймо рабства не будет стерто со лба наших братьев
в другой ее части... Мы боремся за независимость и
единство всей страны»,— обосновывал это решение
Мадзини 16.
10 тыс. римских солдат — почти половина всей армии
республики выступила 21 марта на соединение с армией
Карла Альберта. А на следующий день Мадзини, под-
держанный значительной частью римских клубов, потре-
бовал от ассамблеи концентрации исполнительной влас-
сти: «Сейчас действия властей должны быть быстры, как
94
удары того, кто нападает, непредвидимы, как оборона
тех, на кого напали... Исключительные условия требуют
исключительной энергии, которой не соответствует мед-
лительность ассамблеи» 17.
23 марта, когда римское войско не успело даже вый-
ти за пределы республики, Карл Альберт был разбит ав-
стрийцами под Новарой. 26 марта он заключил с ними
перемирие. Вторая итало-австрийская война окончилась,
едва успев начаться.
В Риме об этом узнали днем 29 марта. Проигрыш:
Карлом Альбертом войны означал, что у австрийцев в
Италии отныне «развязаны руки». Австрийская интервен-
ция в Римскую республику стала реальней и ближе;
29 марта вечером на секретном заседании ассамблеи было
решено создать триумвират, дав ему «неограниченные
полномочия для ведения воины за независимость п спа-
сение республики». В триумвират вошли К. Армс л лини,
А. Саффп и Дж. Мадзини. Последний стал фактическим
главой триумвирата и правителем Рима.
Это не побудило Мадзини изменить свой образ жизни.
Предоставив Армеллини все внешние атрибуты власти
(торжественные приемы, аудиенции п т. п.), Мадзини, как
п Саффи, с которым его связывали тесные узы взаимо-
понимания и дружбы, жил в одной из комнат дворца,
в котором находилась официальная резиденция триумви-
рата, ходил обедать в соседнюю тратторию (а когда не
было времени, не обедал вовсе), работал с рапного утра
,и до поздней ночи, а то и с утра до утра.
Он возглавлял подготовку к обороне, организовывал
производство вооружения, изыскивал финансовые средства,
которых республике остро не хватало, заботился в пред-
видении австрийской осады о запасах продовольствия,
торопился, пока военные действия еще не начались, при-
влечь в Рим возможно больше своих единомышленников,
друзей.
«Брат, во имя Бога отгрузите нам, сколько можете, ру-
жей, пушек, если они у вас есть ... и приезжайте сами,—•:
писал он одному из них в Ливорно.— Сейчас нет более
ни жителей Тосканы, ни других государств. Есть только
итальянцы. Скажите это нашим» 18.
У него не хватало времени для личных писем, и у пас
недостаточно свидетельств о его внутренней жизни в бур-
ные и трудные месяцы Римской республики. В тех не-
многих письмах, что он написал из Рима, звучат жалобы
95
на одиночество, на неспособность справиться с великим
множеством навалившихся на него больших и малых дел:
«У меня нет времени дышать». «Я живу точно в водово-
роте... и не чувствую себя йа высоте задачи» 19.
Но над всем этим — над усталостью, нервозностью,
над никогда не оставлявшей его тоской одиночества —
властно доминировало сознание исключительности пере-
живаемого момента, необходимости мобилизовать во имя
родины все свои силы. И это сознание преображало чело-
века, еще недавно считавшего себя опустошенным, «ис-
черпанным», бессильным делать добро. Он был спокоен,
тверд, принимал быстрые решения, ежедневно говорил с
«доброй сотней людей», проявлял недюжинные способно-
сти государственного деятеля, организатора, дипломата.
А ведь кроме военных вопросов, в первую очередь
Мадзини занимавших, были и другие, также требовавшие
от него душевных сил, времени, внимания. Мадзини при-
ехал в Рим в надежде «реализовать идею», создать в
бывшем Папском государстве некий — пусть даже несо-
вершенный — прообраз своего утопического «общества
новой эпохи».
«Мы хотим создать республику,— говорил он 10 мар-
та в ассамблее,— но республика это для нас не только
форма управления, не название, не возможность угнете-
ния победившей партией партии побежденной. Республи-
ка — это для нас принцип, степень просвещения, достиг-
нутая народом, программа просвещения народа, которую
мы должны реализовать. Республика — это политический
институт, призванный добиться морального улучшения
людей, система, которая должна принести людям свободу,
равенство, ассоциацию... государство, в котором царит
гармония между правителями и управляемыми, в кото-
ром правительство — это выразитель народной воли...
Свобода и добродетель, республика и братство неразде-
лимы» 20.
Еще более четко эта мысль звучит в обращении,
написанном Мадзини от имени триумвирата в апре-
ле 1849 г.: «Знамя республики, поднятое в Риме, не озна-
чает торжества одной части граждан над другими... Мы не
можем быть республиканцами, не став лучше, чем власть,
скинутая навеки. Мы должны подать пример Европе,
должны показать, что мы живем, руководствуясь респу-
бликанскими принципами, как единая семья людей доб-
рой воли.., Не борьба классов, не покушение, неосмотри-
96
тельное и несправедливое, на право собственности, но
постоянное стремление к улучшению материального поло-
жения людей, к которым наименее благосклонна судьба,—
вот основа нашей программы» 2\
Жизнь не замедлила рассеять эти мечты идеалиста.
Римская республика с первых дней своего существования
стала ареной напряженной классовой борьбы. Папские
агенты вкупе с крупными буржуа организовывали загово-
ры и диверсии. Крупные землевладельцы и торговцы за-
держивали на своих складах продовольствие, взвинчивая
цены и создавая искусственную нехватку продуктов.
Контрреволюционные священники всячески настраивали
крестьян против «безбожной власти».
Мадзини был принципиальным противником террора
даже революционного. Он с гордостью писал и говорил
впоследствии, что в бытность его триумвиром в Риме, за
отдельными, немногими исключениями, не было ни поли-
тических процессов, ни политических заключенных, со-
хранялась свобода слова, печати. Даже наиболее враж-
дебные республике личности свободно ходили по улицам
Вечйого города. Республика «считала нерушимой свободу
мыслей, если последние не выражались в поступках, для
нее опасных» 22. Но, когда классовая борьба в Риме и в
провинциях принимала слишком резкие (мы сказали бы
сегодня — экстремистские) формы, Мадзини приходилось
отступать от его излюбленных принципов «примирения и
убеждения». Так было, в частности, в Анконе, где рабо-
чие и ремесленники, объединившись в тайное «Общество
мстителей», пошли по пути терроризма, убивая на ули-
цах, из-за угла всех, в ком они видели врагов республи-
ки. В конце марта — начале апреля положение в Анконе
обострилось чрезвычайно, и Мадзини послал туда в каче-
стве полномочного и чрезвычайного комиссара Феличе
Орсини, дав ему наказ «энергично применять репрессив-
ные меры против лиц, виновных в совершении жестоких
поступков» 23.
Следуя инструкциям, полученным от Мадзини, Орсини
объявил Анкону па осадном положении, арестовал более
30 человек и восстановил в городе, правда очень относи-
тельное, спокойствие. Однако позднее командующий кре-
постью Анконы Дзамбеккари освободил часть арестован-
ных. Это вызвало порицание Мадзини. «Я хорошо знаю
этих людей,— писал он Дзамбеккари об освобожденных,—
я знаю, что многие из организаторов и исполнителей
4 К. Э, Кирова 97
убийств верили, что они делают полезное для республики
дело. Но не менее верно и то, что Анкона стала ареной
убийств систематических, повседневных, совершаемых с
неслыханной жестокостью, которая нас недостойна и нас
позорит...» 24
В Асколитано (т. е. в провинции Асколи), близ неапо-
литанской границы, куда Мадзини направил Орсини пос-
ле Анконы, положение было еще серьезней, чем в Анко-
не. Эта провинция стала ареной контрреволюционного
мятежа, принявшего форму издавна характерного для
Италии политического бандитизма (бригандажа). Священ-
ники, действуя по указке Пия IX, подстрекали невежест-
венных и фанатически религиозных крестьян к грабежам
и насилиям. Разбойничьи шайки, сформированные из
крестьян и возглавленные неаполитанскими эмиссарами
(подчас офицерами неаполитанской армии), появлялись
обычно в Асколитано на заре. Они грабили, жгли, убива-
ли, брали штурмом небольшие города, поднимали над
ними папское знамя и возвращались на ночь в Неапо-
литанское королевство. Терроризированный ими край
превращался в «маленькую Вандею» 25. Орсини и здесь
объявил осадное положение. Он провел массовые аресты,
учредил военный трибунал, который приговорил к смерт-
ной казни трех руководителей мятежа (казнены они в
силу ряда обстоятельств не были).
События в Асколитано были лишь наиболее ярким
проявлением назревавшего в различных провинциях рес-
публики недовольства крестьян. Вспышки этого недоволь-
ства происходили здесь и там.
Все это не могло не поставить заново перед Мадзини
крестьянскую проблему. Сейчас речь шла уже не о тех
умозрительных параллелях между разрешением аграрного
вопроса в Италии и Польше, которые он проводил в на-
чале 30-х годов. Он был весной и летом 1848 г. в Ломбар-
дии и видел, хотя избегал говорить об этом, как антина-
родная политика Временного правительства отбросила
ломбардских крестьян в лагерь контрреволюции. Он был
и во Флоренции в тот февральский день 1849 г., когда
в ее окрестностях вспыхнули волнения крестьян, требо-
вавших возвращения Леопольда II в Тоскану. И он не
мог не понимать, что, не прими он решительных мер,
события в Асколитано перестанут быть в Римской рес-
публике исключением.
98
Это не сделало Мадзини приверженцем «аграрного
передела» и экспроприации помещичьих земель в пользу
крестьян. Он был для этого слишком убежденным сторон-
ником частной собственности. Но необходимость что-то
реальное дать крестьянам, удовлетворить хотя бы частич-
но крестьянскую нужду в земле стала ему много ясней,
чем прежде.
Когда Мадзини в начале марта приехал в Рим, пра-
вительство республики уже сделало, казалось, первый
шаг в этом направлении. 21 февраля 1849 г. ассамблея
утвердила декрет о национализации церковных земель.
Мадзини не увидел в этом декрете покушения на право
собственности. Еще в 1837 г. в другой, правда, связи он
писал, что «собственность церкви пикак не может быть
приравнена к частной собственности», она дана церкви
на определенных условиях (помогать бедным и т. и.)
и «является по сути собственностью нации» 26.
Но декрет от 21 февраля 1849 г. не встретил и одоб-
рения крестьян. Национализируемые земли отходили не
к ним, а к государству, а те крестьяне, кто арендовал
церковные земли, и вовсе испугались, что их теперь с
этих земель сгонят. И в некоторых местностях дело дошло
до крестьянских бунтов 27.
Между тем руководители республики, и в первую оче-
редь Мадзини, предполагали передать какую-то часть
национализированных церковных земель крестьянам!
Конечно, пи о каком, даже и разрешенном законом зах-
вате и разделе этих земель крестьянами в Риме не по-
мышляли. Ведь отсюда — лишь один шаг до захвата и
раздела земель помещиков и буржуа! Все должно было
произойти «законно и мирно». Передаче крестьянам цер-
ковных земель должно было предшествовать тщательное
«изучение» вопроса: обмер земель, составление статисти-
ческих сводок, таблиц и т. п. Это требовало времени, и не
малого, никто в Риме практически этим пе занимался, и
10 апреля триумвират, пытаясь сдвинуть дело с «мерт-
вой точки», предложил Центральному ведомству статисти-
ки немедленно заняться сбором данных о национализиро-
ванных землях. Для того чтобы ускорить эту работу,
ведомство решено было реорганизовать, его штаты следо-
вало расширить, в главных городах республики предпо-
лагалось создать в помощь ему специальные статистиче-
ские бюро.
4*
99
Но 11 апреля в соседней Тоскане повторилось — толь-
ко в больших размерах — то, чему Мадзини был свиде-
телем в феврале 1849 г. Организованные реакционерами
отряды крестьян, вооруженные пиками, кольями, моты-
гами, охотничьими ружьями, ворвались во Флоренцию,
требуя возвращения на трон Леопольда II. Умеренные
воспользовались этим, чтобы объявить возглавленное де-
мократами Временное правительство низложенным и
взять власть в свои руки. Один из трех очагов революции
на полуострове был погашен.
В Риме об этом узнали 14 апреля утром, а вечером
Мадзини сообшил ассамблее о новом декрете триумвирата.
Декрет этот, как он сказал, должен был стать первым из
«серии мер, касающихся материального благополучия
парода», ибо «если когда-либо мы должны доказать насе-
лению, ито республика — это не пустое слово нс одна
только форма политического управления, что в основе ее
лежит великий принцип просвещения п морального п
материального улучшения положения масс, то только
сейчас» 28. В декрете речь шла о резком сокращении,
практически об отмене наиболее ненавистного крестья-
нам налога на соль.
На следующий день, 15 марта, триумвират издал
декрет, непосредственно связанный с аграрной проблемой.
Во вводной части этого декрета говорилось, что он «спеш-
но необходим», чтобы «облегчить положение и привязать
к родине (курсив мой.— Я. Я.) многочисленный, достой-
ный и плохо вознаграждаемый класс земледельцев» 2Э.
Декрет обещал крестьянам, что большая часть земли,
ранее принадлежавшей религиозным корпорациям, будет
«в самое ближайшее время» разбита на такое количество
участков, что каждый из них сможет обрабатывать одна
пли несколько неимущих семей. Они получат эти участки
в свободную и вечную аренду на условиях выплаты уме-
ренной арендной платы государству. Специальный регла-
мент установит способ проведения в жизнь этой «благот-
ворной меры». Однако регламент этот издан так п не был,
и декрет в жизнь не проводился.
Между тем недовольство крестьян принимало все бо-
лее явный характер. Военное положение республики
ухудшалось, и 27 апреля, когда Риму уже грозило насту-
пление французов (об этом ниже), триумвират издал
новый декрет о земле. Автором его так же, как и декрета
от 15 апреля, был Мадзини. В новом декрете говорилось,
100
что инструкция о разделе церковных земель между бед-
няками не может быть в настоящий момент опубликована,
так как для ее составления нужны «фактические данные
из различных мест», однако, «учитывая, что всякая за-
тяжка опасна», триумвират постановляет, что каждая
бедная семья получит (обращаем внимание — в буду-
щем!) для обработки такое количество земли, какое может
обработать пара волов (примерно 20 тыс. м 2) 30.
Декрет от 27 апреля, последний из декретов триумви-
рата о земле, не только был опубликован в специальном
бюллетене республики и в римских газетах, но и издан
в виде листовок. Он мог дойти и в какой-то мере, очевид-
но, дошел до крестьян. И будь декрет проведен в жизнь,
он, несомненно, изменил бы настроение крестьянской
бедноты. Но этого не произошло. Триумвират во главе с
Мадзини считал, очевидно, что и для такого раздела
церковных земель между крестьянами нужна «статисти-
ческая подготовка».
А между тем время не ждало. Римская революция,
как и всякая революция, требовала быстрых и энергич-
ных, «якобинских» действий. В данном случае она тре-
бовала от правительства санкций на непосредственный
захват крестьянами (без предварительного сбора «факти-
ческих данных» и статистических сведений) церковных
земель. Но на это Мадзини идти не хотел и не мог.
Декреты о земле, изданные в бытность его триумвиром,
были максимумом возможных для него «уступок» кресть-
янству. И этого максимума было недостаточно.
Так получилось, что, несмотря на искреннее желание
Мадзини облегчить положение крестьян, триумвиры Рим-
ской республики оставили крестьян римской Кампа-
ньи «пребывать в состоянии рабства, более жестокого,
нежели рабство их предков времен Римской империи» 3t.
Обеспечить республиканскому правительству поддержку
крестьян это, конечно, не могло.
В городах картина была иной. Рабочие, ремесленники,
мелкие буржуа, интеллигенция были преданы республике.
Но дороговизна и нехватка продуктов, порождаемые по-
литическими пертурбациями, промышленный кризис и
безработица делали их положение трудным. Веспой
1849 г. триумвират принял ряд мер, призванных улуч-
шить положение городской бедноты. Было декретировано
проведение ряда общественных работ, выделены средства
для помощи наиболее бедствовавшим работникам худо-
101
жественной промышленности. Лавочникам под угрозой
конфискации всех их товаров запрещено было повышать
цены на продукты. Давались все новые отсрочки для
уплаты по векселям, отменялись наиболее тяжелые для
городской бедноты налоги, упрощалось судопроизводство.
Открывались больницы, аптеки, детским приютам переда-
валась домашняя утварь религиозных корпораций. Мно-
гие здания, ранее принадлежавшие служителям церкви,
были отданы под жилища бедноте, так как, объяснял эту
меру Мадзини, «беднякам надо дать не только хлеб, но
и крышу над головой» 32.
Декреты о социальных мероприятиях следовали один
за другим. Издававший их триумвират торопился, по-
нимая, что времени для улучшения положения народных
масс у него немного. Его оказалось еще меньше, чем
можно было думать.
G первого дня существования Римской республики,
ожидая австрийской интервенции, Мадзини ни разу до
24 апреля 1849 г. не думал о возможности интервенции
французской. Его отношение к Франции было сложным.
В нем жило чувство соперничества, почти зависти к этой
стране, с конца XVIII в. возглавлявшей революционное
движение в Европе. Он страстно мечтал о том, чтобы в
XIX в. Италия, а не Франция выступила инициатором
борьбы угнетенных народов за свободу. Но все же Фран-
ция была колыбелью многих революций, в 1848 г. она
стала республикой, для Мадзини этого было достаточно,
чтобы ожидать от Франции помощи в предстоящей Риму
борьбе.
У него была давняя связь с лидерами французской
демократии, не исключено, что он, будучи в Риме, под-
держивал с ними кроме официальной и тайную перепис-
ку. «Движение во Франции в нашу пользу будеъ драго-
ценно. Я занимаюсь этим, как могу»,— сообщал он другу
по приезде в Рим 33.
В середине марта 1849 г. группа французских демо-
кратов обратилась к Римской ассамблее со словами при-
вета и обещанием помочь в изгнании «варваров», т. е.-
австрийцев, если их помощь будет нужна. «Вы поняли,
что наши сердца свободны от ненависти и нетерпимо-
сти,— отвечал Мадзини на это приветствие.— Если когда-
либо в ходе кризиса, который мы переживаем, у нас не
хватит сил, мы воскликнем: братья, поднимайтесь, час
102
настал! — и мы увидим, как к нам спешат на помощь
ваши волонтеры!» 34
Поэтому в начале апреля, когда начальник гарнизона
Чивитавеккии, портового городка, расположенного непо-
далеку от Рима, сообщил Мадзини, что, по его сведени-
ям, во Франции готовится военная экспедиция против
Римской республики, Мадзини ответил, что он не думает,
чтобы это сообщение подтвердилось 35.
«Франция не может осквернить знамя своей республи-
ки и нарушить свою конституцию, которая требует от
французского правительства уважения к правам других
наций. Она не может изменить своему обещанию уважать
независимость народов, которое так часто ею провозгла-
шалось. Рим верит в симпатии французской нации. Одна-
ко справедливое доверие не должно уменьшить нашу
активность п энергию»,— говорил Мадзини на заседании
ассамблеи 24 апреля 1849 г., в тот самый день, когда
Чивптавеккия была оккупирована французским экспеди-
ционным корпусом генерала Удино 36.
Генерал держался уклончиво. Посланный из Парижа
с задачей восстановить светскую власть папы (президент
французской республики Луи Бонапарт рассчитывал
таким путем завоевать симпатии католического француз-
ского крестьянства), Удино в прокламациях населению
Чивитавеккии то утверждал, что его цель — спасти Рим
от австрийской оккупации, то заявлял, что в Риме «гос-
подствует анархия».
Полковник Леблан, которого Удино 25 апреля напра-
вил в Рим для переговоров с Мадзини, был прямолиней-
ней. То и дело объясняясь в любви к Италии, он все же
четко сказал, что цель экспедиции — не только защитить
Рим от австрийцев, по и добиться «гармонии между рим-
лянами и папой». Генерал Удино намерен для выполне-
ния этой задачи войти со своим корпусом в Рим и наде-
ется, что ему будет оказан в Риме дружественный прием.
Посланец Удино не учел, однако, здравый смысл и
национальную гордость Мадзини. Последний ответил
бравому полковнику, что если французы хотят спасти Рим
от австрийской интервенции, то им следовало официально
(«торжественно», как сказал Мадзини) об этом заявить,
а не врываться без приглашения в чужую страну. Посту-
пив так, они нарушили «основное право всякого народа —
право самому решать свои дела» 37. Что же касается
светской власти папы, то народ республики проявил свое
103
к ней отношение еще в дни выборов в ассамблею. «Нет,
мы не признаем вас нашими друзьями»,— заключил раз-
говор Мадзини.
На следующий день после доклада Мадзини о его
встрече с Лебланом ассамблея поручила триумвирату
«спасти республику, противопоставив силу силе» 38.
«Мы будем сопротивляться, потому что независимость
нельзя потерять даже на один день, не совершив тем
самым самоубийства... потому что свобода — это дар
Бога... потому что мы в Риме, городе великих воспомина-
ний и великих надежд. Граждане, ваши триумвиры рас-
считывают на вашу энергию. Да здравствует республи-
ка!» — гласило опубликованное 26 марта обращение три-
умвиров к народу Рима 39.
После этого Рим несколько дней лихорадочно готовил-
ся к сражению с 7-тысячным корпусом генерала Удпно.
В город спешно стягивались расположенные в других
пунктах воинские части. Старинные городские ворота
были загорожены, на городских стенах выставлены не-
многие имевшиеся у республики пушки. Была создана
специальная комиссия по постройке баррикад. Баррикады
возводились и внутри города, и на подступах к нему.
Триумвират реквизировал лошадей, призвал всех,
у кого были старые охотничьи ружья, немедленно сдать
их в военный комиссариат, чтобы тот распределил их
среди защитников Рима.
Во все районы города были направлены специальные
комиссары с задачей обеспечить оборону района п руко-
водить ею. На куполе собора св. Петра, на колокольнях
церквей, на крыше дворца, в котором заседала ассамблея,
были установлены сигнализационные посты, которые
должны были предупредить о приближении врага. Было
решено, что, как только начнется штурм Рима, все коло-
кольни римских церквей ударят в набат, в городе будет
введено осадное положение. Всякое выступление полити-
ческого характера, имеющее целью ослабить оборону и
уменьшить боевой дух населения, будет подсудно специ-
ально создаваемой «военной комиссии» (военному трибу-
налу).
«Мы защищаем нашу республику, славу Италии. Твер-
дость и храбрость. Рим будет спасен! Народ, к ору-
жию!»—звали триумвиры население столицы40.
Мадзини был в центре всех приготовлений, входил во
все детали, забывал, что такое еда и сон, и все-таки в
104
глубине души своей не верил (он не раз признавал это
позднее), что солдаты французской республики будут
стрелять в своих итальянских братьев 41.
«Разве не странно, что первый враг, с которым нам
придется бороться,—это Франция?» — писал он 28 апре-
ля, в тот самый день, когда генерал Удино двинул свой
корпус из Чивитавеккии на Рим42.
30 апреля Удино после 6-часовой битвы был разбит
на подступах к Риму римскими ремесленниками, рабочи-
ми, мелкими буржуа — плохо вооруженной и плохо обу-
ченной армией Римской республики. Французы отступали.
Римские волонтеры во главе с Гарибальди преследовали
их до тех пор, пока Мадзини не велел Гарибальди вер-
нуться в Рим.
Многие — и тогда, и позднее — упрекали Мадзини за
то, что этот его приказ позволил разбитой французской
армии беспрепятственно отойти к Чивитавеккии. Но
Мадзини сейчас, когда ликующий город праздновал побе-
ду, как-то особенно остро ощущал обреченность Рима.
Частичный успех, одержанный римлянами 30 апреля, не
вскружил ему голову. Он понимал, что в единоборстве с
большой и сильной Францией маленькая и слабая Рим-
ская республика потерпит в конечном счете поражение.
Единственную надежду, единственную возможность спа-
сения он видел в переменах, которые, как он надеялся,
произойдут в самой Франции.
«Вторжение,— писал он позднее,— было делом Луи
Бонапарта... Продемонстрировать Франции единую волю
нашего народа... заставить Луи Наполеона скинуть маску
и обнаружить свои подлинные намерения, бороться...
отделяя французский народ от французского президента,
побеждать, не злоупотребляя победой, не ущемляя гор-
дости французов, дать таким образом „горе“ (левой оппо-
зиции.— Л*. Я.) во французском парламенте возможность
начать сопротивление Луи Наполеону — таков был наш
долг» 43.
Поэтому Мадзини еще до 30 апреля всячески подчер-
кивал, что борьбу с генералом Удино и его солдатами
надо вести так, чтобы «побудить нашу партию в Париже»,
т. е. французских демократов, выступить против прави-
тельства 44. Поэтому он не переставал с тревожным вни-
манием следить за отношением французского обществен-
ного мнения к событиям в Италии и вел с Удино своего
рода «галантную войну»: он не только приказал Гарибаль-
105
ди прекратить преследование отступающей французской
армии, но и распорядился освободить взятых 30 апреля
в плен несколько сот французских солдат и офицеров.
«Вам нечего опасаться,— сказал он одному из пленных,—
наши друзья в Париже (французские демократы,— К. К.)
хотят, чтобы между нами установилось братство» 45.
Но Мадзини не ограничился освобождением пленных.
«Народ Рима,— гласила выпущенная в связи с этим про-
кламация триумвирата,— будет приветствовать сегодня в
полдень рукоплесканиями и братской демонстрацией
храбрых солдат французской республики» 46. Организо-
ванная по указанию Мадзини народная демонстрация
«с почетом» проводила освобождаемых военнопленных до
ворот Рима.
Оказывались французам и другие любезности. Так,
офицеры генерала Удино и до и после 30 апреля имели
свободный доступ в Рим. Они жили в лучших отелях
Рима, свободно расхаживали по городу. Было бы, впро-
чем, неверно видеть в столь «рыцарском» обращении с
врагом только дипломатический расчет. «Галантная вой-
на» полностью соответствовала принципам Мадзини,
неоднократно подчеркивавшего, что республиканцы долж-
ны быть лучше, добрее своих врагов. Именно так писал
он матери об освобождении военнопленных: «Сегодня... мы
отпустили на волю всех пленных французов. Покажем,
что мы лучше наших врагов и предоставим остальное
провидению» 47.
Какое-то время казалось, что подобный метод ведения
войны приносит свои плоды. После 30 апреля Удино не
торопился с новым наступлением на Рим, а в Париже
учредительное собрание потребовало 7 мая, чтобы гене-
рал «не отклонялся от своей цели», которой считалась
официально защита Рима от австрийцев, и направило в
Италию для переговоров с правительством республики
Ф. Лессепса.
И все же май был тревожен. Всю первую его половину
в Риме каждый день ждали нового нападения французов.
То п дело возникали слухи, что Удино уже двинулся на
город, что его солдаты уже переправились через Тибр.
Но Удино оставался в Чивитавеккии, и это тоже смущало
и казалось странным. «Какого черта затевают французы?
Ждут подкреплений, или пушек, или мортир?» — недо-
умевал Мадзини 48.
106
15 мая прибыл Лессепс, и через два дня с француза-
ми было заключено соглашение о временном прекращении
военных действий. Вооруженная борьба сменилась дипло-
матическими переговорами между Лессепсом и Мадзини.
Обстановка, в которой проходили переговоры, была
трудной. Еще 28 апреля на территорию республики вторг-
лась неаполитанская армия во главе с Фердинандом II.
Неаполитанцы шли к Риму с юга, убивая, грабя, все
уничтожая на своем пути. В первых числах мая их пере-
довые отряды были в 13 милях от Рима. 9 мая Гари-
бальди разбил неаполитанцев. Они вернулись в свое коро-
левство, но во второй половине мая вновь вторглись на
территорию республики.
А с севера шел враг, которого Мадзини по-прежнему
считал основным,— австрийцы. 5 мая они переправились
через реку По и пошли к Болонье. Город восемь дней
выдерживал осаду, но 16 мая вынужден был сдаться.
После этого австрийцы без особого труда оккупировали
Романью и часть Марке. 25 мая они осадили Анкону.
Анкона продержалась почти целый месяц, до 21 июня.
Потом пала и она.
В самом конце мая в Чивитавеккии высадился 4-ты-
сячный испанский корпус. «Европа против Рима»,—
с горечью констатировал Мадзини49. Он вновь и вновь
призывал население к общенародной борьбе с интервен-
тами.
«Народ республики! Неаполитанские войска вторглись
па нашу землю, идут на Рим. Так пусть же начнется
война народа...— звал он 3 мая.— Восстаньте и воору-
жайтесь... Республика запомнит ваши имена и вознагра-
дит вас деньгами, землей, почестями» 50.
И 21 мая: «Австрийцы продвигаются. Пала Болонья...
Рим просит у вас, граждане, высшего усилия. Пусть по-
дымется каждый город, каждое местечко, каждый насе-
ленный пункт... Пусть над каждой колокольней, над каж-
дым домом взовьется, как символ нашей веры, красное
знамя... Тех, кто не будет сопротивляться врагу, ждет
позор. Те, кто тем или иным образом его поддержит,
потеряют родину навсегда» 5i.
Но призывы, даже самые горячие, пе производили
должного эффекта, и Мадзини начал рассылать по про-
винциям своих доверенных людей с тем, чтобы они орга-
низовывали там вооруженные отряды. Он надеялся, что,
возникнув, они увлекут за собой все население местности*
107
«Я стараюсь организовать для борьбы с австрийцами вой-
ну отрядами. Если мне это удастся, наше дело спасено»,—
писал он матери. И в другом письме: «Война отрядами —
это единственное наше спасение» 52.
Но искусственно разжечь народную войну было невоз-
можно. Города сопротивлялись или хотя бы пытались
сопротивляться австрийскому натиску, но крестьяне, так
п не получившие от республики земли, оставались пассив-
ны, п австрийские войска оккупировали сельские мест-
ности, не встретив сопротивления. К началу июня у рес-
публики оставался практически один только Рим. Теперь
многое зависело от исхода переговоров Мадзини с Лес-
сепсом.
Будущий строитель Суэцкого канала был направлен в
Италию с официальным заданием добиться примирения
между Римом и Парижем и, судя по всему, искренно
верил в миротворческий характер своей миссии. Однако
французское правительство, санкционируя командировку
Лессепса, преследовало свои цели. После того как 30 ап-
реля выяснилось, что взять Рим, имея только 7 тыс. сол-
дат, Удино не удастся, в Париже хотели добиться, чтобы
римляне впустили Удино в город добровольно якобы для
защиты его от австрийцев, неаполитанцев, испанцев и
иже с ними. А если добиться этого не удастся, то стре-
мились хотя бы выиграть время, в течение которого Уди-
но получит из Франции подкрепления, необходимые для
штурма Рима.
Однако правительство Римской республики по-преж-
нему отказывалось впустить Удино и его солдат в город.
«Рим не нуждается в покровительстве... Если враг поя-
вится под его стенами, Рим сможет противостоять ему
собственными силами»,— заявил Лессепсу Мадзини53.
В ходе переговоров с Лессепсом Мадзини со своей
стороны добивался признания Францией Римской респуб-
лики и обещания, что французы, придя в Италию «как
друзья и братья» (так уверяли Удино п Лессепс, и так,
ловя их на слове, повторял за ними Мадзини), помогут
Римской республике оборонять свою территорию от
австрийцев. Совместная борьба двух республик против
Австрийской империи представлялась Мадзини столь
естественной и вытекающей из сути вещей, что он не
оставил мысли о пей даже после 30 апреля.
Позиции договаривающихся сторон были в итоге про-
тивоположны. Переговоры между ними изобиловали дра-
108
магическими моментами, разного рода ультиматумами.
Они то прерывались, то возобновлялись.
Мадзини проявил в ходе этих переговоров недюжин-
ные дипломатические способности. Лессепс особо отметил
позднее, что «выдержанность и честность» Мадзини за-
служили его искреннее уважение 54.
К 30 мая Мадзини удалось прийти с Лессепсом к по-
четному компромиссу. Правда, ни признания Римской
республики Францией, ни обещания французов защитить
республику от всех ее врагов Мадзини добиться не
удалось. Самое наименование «Римская республика» в
конвенции, заключенной Мадзини с Лессепсом. тщательно
обходилось, а защищать от австрийцев, неаполитанцев и
т. п. французы обязались лишь те земли Римского госу-
дарства, которые будут заняты их войсками. Но и от пре-
тензии на то, чтобы Рим открыл ворота солдатам Удино,
французам пришлось отказаться. Они обязались не вме-
шиваться в управление страной, и их войско должно
было, не прерывая коммуникаций Рима с внешним миром,
расположиться в его окрестностях. А так как именно
здесь, в окрестностях Рима, произойдут, как предполага-
лось, основные бои за республику (все остальные ее рай-
оны, напомним, уже были оккупированы врагом), то
французские войска и становились, по конвенции, как
писал позднее Мадзини, «нашим союзником в борьбе
против других захватчиков» 55. В целом конвенция была
расценена в Риме как дипломатический успех Мадзини.
Это и был успех, только, как справедливо отмечает италь-
янский историк, «кажущийся» 56.
Во второй половине мая 1849 г. выборы во француз-
ское законодательное собрание принесли победу консер-
вативно-клерикальному блоку. И французское правитель-
ство смогло сбросить маску.
28 мая генерал Удино, войско которого состояло теперь
уже из 35 тыс. хорошо обученных и хорошо вооруженных
солдат, получил из Парижа телеграмму с приказом воз-
можно скорее взять Рим штурмом. 31 мая он отказался
ратифицировать конвенцию, заключенную Лессепсом с
Мадзини. В тексте конвенции говорилось, что сторона,
отказавшаяся от ратификации, может возобновить воен-
ные действия не ранее чем через 15 дней, тем не менее
Удино заявил, что возобновит их уже 4 июня.
Он начал военные действия 3 июня на рассвете, и этот
день стал для республики началом конца.
109
3 июня французы еще не пытались овладеть Римом.
Борьба за подступы к городу, за его предместья длилась
14 часов. К вечеру войско Удино прочно утвердилось на
окружающих город высотах. Римляне потеряли в этот
день убитыми и ранеными 500 человек. Героически обо-
роняя республику, погибли и многие личные друзья
Мадзини.
После этого яростные стычки, сражения у город-
ских стен не прекращались весь июнь.
13 июня, после того как триумвират отверг его пред-
ложение о сдаче, Удино начал артиллерийский обстрел
Вечного города и более его уже не прекращал. В Риме
пылали пожары, па улицах лежали тела убитых, госпита-
ли были переполнены. Осажденному городу грозила не-
хватка продовольствия, запасы боеприпасов составляли
несколько сот гранат57. Защитники Рима были измуче-
ны непрерывными стычками, боями, многие из них были
вооружены лишь пиками да старыми пищалями. Прави-
тельство республики закупило большие партии оружия за
границей, но Удино задержал их в Чивитавеккии.
«Я заплатил бы своей кровью, чтобы получить эти
ружья»,— вырвалось как-то у Мадзини.
Даже и в эти трагические для республики дни возглав-
ляемый им триумвират не переставал принимать меры,
направленные к улучшению положения народных масс.
Ломбардам было приказано прекратить распродажу ве-
щей, не выкупленных заложившей их беднотой. Рабочих,
ремесленников, мелких буржуа, живших в разрушенных
артобстрелом домах, спешно переселяли в конфискован-
ные у монастырей и римской знати дворцы.
Мадзини скрывал от окружающих владевшее им отча-
яние. В первой половине июня он еще надеялся на по-
мощь французских демократов. Возможно, у него были
сведения о намечаемом ими в защиту Рима выступлении.
Но 13 июня попытка восстания, предпринятая в Париже
Ледрю Ролленом и другими демократами, окончилась
провалом, и после этого надеяться было не на что.
«Я считаю Рим уже павшим,— писал Мадзини в Ан-
глию 22 июня, в день, когда французская артиллерия
после 20 часов непрерывной бомбардировки пробила брешь
в одной из окружавших Рим старинных стен.— Моя душа
переполнена такой горечью, что я не могу ее выразить» 5\
И в эти же дни в письме к Жорж Санд: «Я присут-
ствую при агонии великого города, и моя душа агонизи*
НО
рует вместе с ним... Солдаты Удино владеют проломом в
городской стене... Но враг не смеет ворваться внутрь
города. Он продвигается по шагу в день. Он убивает на-
ших храбрых офицеров, он старается уничтожить наши
батареи... Он перерезает водопровод, не пропускает в
Рим продовольствие. Он обстреливает город день и ночь,
не щадит даже госпиталей... Война, которую он ведет,
это подлая война. Никогда в жизни я не видел такой ни-
зости и никогда не видел столько героизма... Когда нам
придется выйти за стены Рима,— заканчивал Мадзпнп
свое похожее на исповедь письмо,— я обращусь с при-
зывом к людям доброй воли. Я позову их последовать за
мной... и возобновить борьбу с австрийцами, которые на-
ходятся в десяти шагах от нас» 59.
В последние дни июня артиллерийский обстрел Рима
все усиливался. Решающий штурм его Удино начал на
рассвете 30 июня. Потеряв убитыми около 400 человек,
республиканцы героически сопротивлялись до 12 часов
дня, когда Удино захватил вторую линию их обороны
(первая была захвачена еще 22 июня). После этого
дальнейшая защита Рима стала практически невозможна,
и Мадзини изложил ассамблее свой план: всем — ассам-
блее, правительству, армии, людям из народа, которые за-
хотят к ним присоединиться — уйти из Рима и продол-
жать борьбу, но уже против австрийцев в каком-либо дру-
гом месте Италии. Он все еще считал Австрию врагом
номер один и все еще надеялся разжечь народную войну
против австрийцев, к которой он не переставал призывать.
Ассамблея отвергла предложение Мадзини. «Именем
Бога и народа,— гласила принятая ею резолюция,— ас-
самблея прекращает борьбу, ставшую отныне невозмож-
ной, и остается на своем посту».
Мадзини, возмущенный «слабостью» ассамблеи, поки-
нул ее заседание. Ему предложили сообщить генералу
Удино о сдаче Рима. Он отказался это сделать и подал
в отставку с поста триумвира. Армеллини и Саффи после-
довали его примеру. «Римляне! Братья! Вы совершили
чудеса храбрости,— гласило опубликованное в тот же
день прощальное обращение триумвирата к народу.—
Ваши триумвиры, возвращаясь простыми гражданами в
вашу среду, находят утешение в сознании того, что... их
имена отныне связаны с вашими великими делами. Бог
хочет, чтобы Рим был велик и свободен, и он им будет!
Когда это свершится, тогда вспомните людей, которые
Ш
жили все эти месяцы вашей жизнью, болеют сегодня
вашей болью и будут завтра, если это понадобится,
сражаться в ваших рядах» 60.
Французская армия вошла в Рим 3 июля, во второй
половине дня. Большинство тех, кто возглавлял респуб-
лику, к этому времени уже успело покинуть Рим. Немно-
гих депутатов, находившихся в помещении ассамблеи,
солдаты Удино попросту разогнали, и только Мадзини,
точно бросая вызов смерти, еще целую неделю, не скры-
ваясь, бродил по улицам оккупированного врагом города.
«Сердце не позволяло мне оставить Рим,— пишет он в
воспоминаниях.— Я точно присутствовал на похоронах
самого дорогого для меня человека... Видел захваченные
французами госпитали, в которых томились наши ране-
ные, видел свежие могилы наших храбрецов, осквернен-
ные сапогами чужеземных завоевателей...» 61 Он бродил
по Риму, смотрел на французских солдат, бивуаком рас-
положившихся на площадях, на вооруженные до зубов
французские патрули и «всеми силами своей души» вос-
ставал, как, может быть, никогда ранее не восставал,
против уничтожившей республику «грубой силы». «Я хо-
тел бы умереть... Молите Бога, чтобы он дал мне силы
жить»,— писал он 8 августа Жорж Санд62.
Потом и он, как капитан затонувшего корабля, послед-
ним из членов правительства республики, покинул захва-
ченный врагом город. Уехал, увозя с собой «культ Рима,
воспоминания о его великой обороне», поклявшись самому
себе не возвращаться в Рим до тех пор, пока над ним
вновь не взовьется республиканское знамя.
У Мадзини не было паспорта с французской визой,
необходимой, чтобы легально уехать из Рима. Но в Чиви-
тавеккип капитан небольшого корабля узнал его и взял,
не требуя документов, на борт судна. Он доехал до Мар-
селя, оттуда перебрался в Женеву.
Римская республика была периодом наивысшего подъ-
ема всей деятельности Мадзини. Это был его звездный
час, его «акме», как говорили древние греки. В немногие
месяцы существования республики особенно ярко прояви-
лись его способности государственного деятеля, трибуна,
так своеобразно переплетавшиеся в Мадзини с религиоз-
ной экзальтацией и мистическими мечтами о некоем
идеальном мире. И в эти же месяцы особенно ярко про-
явилась буржуазная ограниченность его взглядов, так и
не позволившая Мадзини опрокинуть барьер, отделявший
112
-его от крестьянских масс, чье восстание (та «народная
война», о которой он не переставал мечтать) только и
могло спасти республику. И в эти же месяцы свершилось
то, что Мадзини предвидел еще в 1846—1847 гг.: «народ
городов» (городские ремесленники, рабочие), разочарован-*
ный в папе, в королях, пришел к ним, к революционерам.
Только это произошло слишком поздно, когда и в Ита-
лии, и в Европе уже господствовала реакция.
Римская республика пала, ослабленная внутренней
борьбой, раздавленная силами европейской реакции. Но
для Мадзини борьба продолжалась. «Жизнь быстротечна,
изгнание горько»,— писал он в августе 1849 г. «Я уношу
с собой в изгнание чистую совесть, сознание выполнен-
ного долга». «Где бы я ни был, я буду, не зная страха,
бороться против угнетателей моей родины» 63.
ГОДЫ РЕАКЦИИ
Осенью 1849 г. Мадзини приехал в Женеву. Герцен,
там с ним повстречавшийся, рассказывает нам вырази-
тельней, чем это делают старинные дагерротипы, каким
он был на этом крутом переломе своей жизни, свергну-
тый триумвир, 44-летний человек, так не похожий на
бледного мальчика конца 20 — начала 30-х годов.
«В самой Италии,— пишет Герцен о Мадзини,— редко
можно встретить такую изящную в своей серьезности,
такую строгую, античную голову. Минутами выражение
его лица было жестко и сурово, но оно тотчас смягчалось
и прояснивалось. Деятельная, сосредоточенная мысль
сверкала в его печальных глазах, в них и в морщинах
на лбу — бездна воли и упрямства. Во всех чертах были
видны следы долголетних бурь, сильных страстей или,
лучше, одной сильной страсти, да еще что-то фанатиче-
ское, может аскетическое... Популярность его была тогда
огромна... правительства недаром боялись его. Звезда его
была тогда в полном блеске, но это был блеск заката» Ч
Сам Мадзини теперь, как и 20 лет назад, не думал пи
о славе, ни о блеске. «Я снова начинаю жизнь в изгна-
нии,— писал он 4 ноября 1849 г. Джузеппе Ламберти.—
Ты понимаешь, что даже будь во мне сконцентрирована
вся энергия мира, я все равно не мог бы не устать и не
чувствовать себя плохо. Но я гальванизирую себя, довожу
себя до лихорадочного возбуждения, которое помогает
113
мне работать» 2. И через месяц к нему же: «Я один и
погружен в сплин... Я полон горечи, которая минутами
грозит победить меня. Но я воскресну. Есть во мне тай-*
пая сила, которая возвращает меня к работе» 3.
Он «воскрес». Как и многие, проигравшие свой бой,
оп не думал, что этот проигрыш окончателен, и верил, что
им сыгран лишь «пролог драмы» 4. После краха Римской
республики Мадзини долгое время жил в ожидании ново-
го революционного взрыва, нового кризиса, который раз-
вяжет европейскую революцию и может произойти сегод-
ня, завтра, через месяц. Он оставался в Швейцарии, не
решаясь удалиться от итальянской границы, готовый в
любой момент перейти ее, чтобы вновь возглавить борьбу
парода.
В Европе царила реакция, а Мадзини все чудилось на-
чало «нового кризиса» —- то в бурном заседании пьемонт-
ского парламента, то в какой-либо речи Луи Наполеона,
Самое неожиданное событие могло развязать этот кризис:
попытка монархистов прийти к власти во Франции, «воин-
ственный каприз» русского царя, шальной выстрел на
Востоке. Они, итальянские революционеры, должны быть
готовы сыграть в этом кризисе свою роль! И Мадзини,
торопясь, работал с утра до ночи. Писал прокламации,
воззвания, бесчисленные письма, восстанавливал связи со
старыми единомышленниками, друзьями, которых бурные
1848—1849 годы раскидали по всему свету. Он восстанав-
ливал, фактически создавал заново Национальную ассо-
циацию. Она должна была превратиться в подпольную
организацию, подобную той, какой была некогда «Молодая
Италия».
Означала ли эта попытка воскресить прошлое, что
Мадзини не сделал для себя никаких выводов из револю-
ции 1848—1849 гг.? Нет, он их сделал. Но каждый видит,
что хочет, и Мадзини увидел в событиях революционных
лот прежде всего готовность итальянского народа бороться
за национальные цели. Он не помнил, не хотел помнить
о поражениях. В них были повинны короли, их приспеш-
ники. Оп был точно заворожен тем, что народ, до тех пор
инертный и бездейственный, вступил наконец в борьбу со
своими угнетателями-иностранцами. Разве не изгнали ра-
бочие в марте 1848 г. австрийцев пз Милана? Разве не
проявил народ чудеса храбрости и героизма в Брешии,
Риме, Венеции? Разве не означают эти события, что Ита-
лия созрела для независимости и свободы?
Ш
Италия была промышленно отсталой страной, п италь-
янские народные массы не сумели, за отдельными исклю-
чениями, наложить на ход революционной борьбы отпеча-
ток своих требований, своих методов действия. Они шли
за буржуазией, и это позволяло Мадзини утверждать, что
итальянский народ не волновало в этой борьбе ничего,
кроме национальной независимости и единства. «В других
странах,— писал он,— простолюдины восставали против
нужды или неравенства в поисках нового социального
или политического порядка. В Италии они восставали
или стремились восставать во имя идеи. Они искали Ро-
дину». «Итальянские простолюдины боролись, как герои,
в Милане, Брешии, Венеции, Сицилии, Болонье и Риме
не ради повышения заработной платы, не ради доходов,
а ради чести и имени итальянца, ради свободы и жизни
своей нации». «Наши мученики умирали не потому, что
положение земледельцев в Нижней Ломбардии и в других
зонах нашей земли было тяжело и внушало тревогу...
Они гибли за идею» 5.
Мадзини, и до 1848 г. с тревогой следя за обострением
классовых противоречий в Англии и Франции, успокаивал
себя и своих читателей тем, что в Италии «такое невоз-
можно». После национально-освободительных битв италь-
янской революции 1848—1849 гг. он и вовсе готов был
верить, что в Италии пет «острой ненависти между клас-
сами», нет оснований бояться, что нужда и страдания на-
рода приведут к «разрушениям и анархии» 6. Его страх
перед возможностью стихийных вспышек народных вол-
нений в Италии стал после событий 1848—1849 гг. не
сильнее, а слабее.
Но то, что было возможно вчера, можно повторить се-
годня п завтра. Массовые народные выступления 1848—
1849 гг. не заставили Мадзини пересмотреть свои пред-
ставления о роли революционной инициативы. Он по-преж-
нему верил, что народ, страдающий от иноземного гнета,
готов восстать против него в любую минуту, ибо ему нуж-
ны для этого лишь «вожди и немного образования» 7.
«Простолюдины всюду одинаковы,— писал оп в апре-
ле 1850 г.,— ненадежны, легкомысленны и заблуждаются
сегодня, ибо не имеют великой идеи — программы, кото-
рая пробудила бы их уснувшие возможности, и в особен-
ности не имеют вождей, которым они бы доверяли. Они
будут активны и энергичны завтра, если найдут то, о чем
я говорю.., Проблема итальянской революции — это преж-
115
де всего проблема руководства» 8. В 1848 г. народом ру-
ководили — и предали его — умеренные либералы. Те-
перь во главе его встанут демократы, республиканцы.
И когда им удастся высечь первую искру, исход борьбы
будет иным. Так Мадзини вернулся к старой тактике
конспираций и заговоров, всячески стараясь вновь вызвать
п «повторить», но уже без старых ошибок, революционные
события 1848—1849 гг.
В 1850 г., не дождавшись нового взрыва революцион-
ной борьбы, Мадзини вернулся в Лондон. Он не был
здесь теперь так одинок, как 10—12 лет тому назад. Были
единомышленники, друзья. Было большое семейство
Эшерстов — целый «клан», как, смеясь, говорил Мадзини,
старики-родители, их женатый сын, их четыре дочери,
сами уже замужние и имеющие детей *. Еще в начале
1847 г. Мадзини писал матери об этой «исключительной
семье», в которой мужчины и женщины «окружают меня
такой любовью и заботами, точно я святой». «Мужчины
делают все, что я хочу в области политики, женщины це-
луют мне руку... приносят цветы. Это мои любимые сест-
ры. Они все талантливы, пишут, пропагандируют мои
взгляды. Нет ничего, чего бы они ни сделали для меня» 9.
Воскресными вечерами «клан» и несколько близких
друзей собирались в доме стариков Эшерстов. Мадзини
очень скоро стал душой и центром этого кружка. Это
была его приемная семья — семья изгнанника. Отогрева-
ясь в ее тепле, он становился другим человеком, с него
точно спадала наложенная изгнанием броня аскетизма и
самоотречения, на него точно падал отблеск того, друго-
го человека, каким он был бы, сложись его жизнь иначе.
Он входил во все детали повседневной жизни «клана»,
был мягок, заботлив, внимателен, полон тонкого юмора,
подчас по-мальчишески весел. «Я шутил с вашей сестрой
(Эмилией.— Я. Я.), как мальчишка... Я шучу только с
теми, к кому питаю большое доверие и симпатию»,— пи-
шет он Элизе Эшерст 10.
Да, это была его приемная семья. И она становилась
ему все дороже, по мере того как умирали в далекой
Италии его родные. Отец Мадзини умер в декабре 1848 г.
Старому профессору так и не удалось увидеть своего
сына преуспевающим, благополучным. Мадзини, узнав о
* Это Элиза Эшерст, Эмилия Гокс (во втором браке — Вентури), Ма«
тильда Биггс и Каролина Стансфельд; к ним адресованы многие
письма Мадзинщ
116
его смерти, с раскаянием и болью думал, что не сумел
дать старику-отцу радости, которой тот от него ждал.
«Для меня,— писал он,— успех в жизни не имеет ника-
кого значения... Но для отца мой успех был бы высшей
радостью, которая компенсировала бы ему все огорчения.
Он так гордился своим сыном...» 11 Все же смерть отца
Мадзини воспринял, как он сам говорил, спокойно.
Но в 1852 г. умерла его мать. Мадзини, после того
как в 1831 г. его выслали из Италии, видел ее лишь ле-
том 1848 г. Она приезжала к нему на неделю в Милан.
Но он ни один день не переставал ее любить, о ней ду-
мать. Мать была самым близким его другом, «лучшим,
что у него было в жизни», и ее смерть стала самой боль-
шой его личной потерей.
Узнав о смерти матери, Мадзини несколько дней с
застывшим от горя лицом молча ходил по комнате из
угла в угол. Потом Каролина Стансфельд, у которой не-
задолго до того родился сын и которая была полна ма-
теринской мягкости и материнских чувств, сказала ему:
«Бедный мальчик! Кто его теперь пожалеет!» Тогда он
наконец заплакал и плакал долго. Но назавтра он уже
снова сидел с раннего утра за своим письменным столом.
Умерли отец и мать, умер Якопо Руффини, ушла из
его жизни Джудитта, рвались невидимые нити, связывав-
шие изгнанника с родиной, где у него теперь «остались
одни могилы». Но был долг «перед родиной и богом»,
и долг запрещал ему тратить силы и время на личные
переживания.
Мадзини готовил восстание. Что же, если европейско-
го кризиса, который должен был стать толчком к евро-
пейской революции, все нет и нет, они, итальянские ре-
волюционеры, создадут этот толчок сами!
Еще в начале 50-х годов в Северной и в меньшей мере
в Центральной Италии начали возникать первые рабочие
общества, союзы взаимопомощи. В некоторых местностях
они были вынуждены, спасаясь от преследований властей,
уходить в подполье. Мадзинистам удалось установить с
ними связь и в какой-то мере подчинить их своему влия-
нию. Это давало Национальной ассоциации известную
массовую базу.
«Рабочие, народ с нами»,— не раз повторял Мадзини,
торжествуя и не задумываясь над тем, что немногие ты-
сячи членов рабочих обществ — это еще далеко не вся
масса рабочих и ремесленников итальянских городов*
117
Мадзини готовил восстание тщательно и по-своему обду-
манно. После некоторых колебаний было решено, что оно
начнется в Милане. За это был ряд соображений, страте-
гических, политических, но важную роль сыграло и убеж-
дение Мадзини в том, что народ, однажды свершивший
«чудо пяти дней», готов повторить это чудо в любой мо-
мент.
План восстания неоднократно пересматривался, его
сроки передвигались. Окончательной датой восстания
было намечено 6 февраля 1853 г. Это был последний день
карнавала — день, когда улицы Милана бывают полны
народа и отряды заговорщиков смогут собраться, не при-
влекая к себе внимания. И в этот же день, в 2 часа по-
полудни, австрийские солдаты должны были получить
свое жалование и, как обычно, разбрестись по городским
кабачкам и тратториям. А в 4 часа начнется восстание.
В разных концах Милана отряды повстанцев нападут в
этот час на австрийские патрули, австрийскую стражу у
казарм и крепостных ворот. Они овладеют складами ору-
жия и стратегически важными пунктами города и при-
зовут к борьбе все население Милана. Когда же восста-
ние в Милане вспыхнет, костер, зажженный высоко на
холме, известит об этом жителей соседних городов и мес-
течек. Конные курьеры помчатся с этой вестью в более
отдаленные пункты. Получив известие о восстании в Ми-
лане, выступят заговорщики в остальных городах Ломбар-
дии, в Римском государстве, в Тоскане. Они нападут на
австрийские гарнизоны (от Пьяченцы и Феррары до Ли-
ворно и Анконы), свяжут их силы и помешают им прийти
па помощь австрийскому гарнизону в Милане. Разгромив
австрийцев, повстанцы двинутся против неаполитанских
Бурбонов. Одновременно вспыхнет заранее подготовленное
восстание на Сицилии. Распространяясь, как огонь по
сухой траве, пламя национально-освободительной борьбы
в немногие считанные дни охватит всю Италию. Только
Рим, где после подавления республики все еще оставались,
оберегая светскую власть папы, французские войска, ре-
шено было пока «не трогать», дабы обеспечить нейтрали-
тет Франции в борьбе Италии с Австрией. Но, оказавшись
в одиночестве в восставшей стране, французы, конечно,
уйдут сами, тем более что замысел Мадзини не ограни-
чивался Апеннинским полуостровом. При известии о по-
бедоносном восстании в Италии должны были призвать
народ к борьбе с тиранией Луи Наполеона связанные с
118
Мадзини тайные республиканские общества Парижа, дол-
жен был по договоренности с Мадзини поднять Венгрию
на борьбу с Австрией Лайош Кошут.
События в Милане, которым предстояло стать первым
звеном всей цепи, были продуманы Мадзини с особой
тщательностью. Было заранее указано, где какой
отряд действует. Было подсчитано, что если австрий-
цы будут застигнуты врасплох, то для одновременного
захвата большинства стратегически важных пунктов по-
надобится не более 10 минут, некоторых — только пять.
В январе 1853 г. Мадзини приехал в Швейцарию.
Здесь, в Лугано и Локарно, он провел совещание с эмисса-
рами миланских заговорщиков. Некоторые члены милан-
ского комитета Национальной ассоциации, ссылаясь па
бывшие у них незадолго до того аресты, предлагали вос-
стание отложить, но руководители тайной рабочей орга-
низации Милана (в нее входило 3 тыс. человек) заявили,
что у них «все готово». В конце концов было решено, что
рабочие выступят первыми, а буржуа и интеллигенты
присоединятся к ним на следующий день.
6 февраля Мадзини был в Кьяссо — маленьком швей-
царском местечке близ границы Италии. Весь дрожа от
охватившей его нервной лихорадки, он ждал известия о
начале восстания, чтобы перейти границу, стать во главе
повстанцев. Вместо этого он в тот же вечер получил весть
о провале.
Как это обычно бывает с заговорами, события в Милаг
не развернулись не по «плану». Одни заранее сформиро-
ванные отряды в последний момент не выступили потому,
что испугались, другие — потому, что их выдал шпион.
Несколько сот заговорщиков, плохо обученных, вооружен-
ных только ножами и кинжалами (ружья завезти не уда-
лось), рассеянных по разным концам города, набросились
на австрийских солдат и были разгромлены австрийцами в
тот же вечер. Жители Милана не поддержали заговорщи-
ков. Испуганные, не понимающие, что, собственно, про-
исходит, они, едва начались уличные стычки, кинулись
запирать двери домов, опускать металлические жалюзи
окон. Улицы Милана опустели12. А в других городах
заговорщики не выступили потому, что потерпел пораже-
ние Милан. Так рухнула вся сложная постройка заговора.
В Милане, объявленном на осадном положении, заработа-
ли военные суды, начались казни.
Мадзини старался скрыть от окружающих свою горечь,
боль, разочарование. Были моменты, когда он и вовсе хо-
тел отойти от конспиративной деятельности. Но нет! Это-
го он сделать не мог! Он должен был умереть как боец
«с кокардой на груди», а не у себя в постели «от парали-
ча, среди книг и бумаг». Несколько дней после провала
восстания оп скрывался в Лугано, затем выехал, чувст-
вуя себя «изгнанным Каином», через горный перевал в
Женеву.
Был холод, ветер, снежная буря, его лошадь скользи-
ла на обледенелой горной тропе, и Мадзини уже начинало
казаться, что оп не выберется живым из этого «океана
снега». Он выбрался и еще не один месяц, прежде чем
вернуться в Лондон, скрывался, преследуемый полицией,
в Швейцарии. Оп вновь реорганизовывал свою партию.
Миланское восстание вызвало множество откликов не
только в Италии, но и в других странах Западной Европы.
К. Маркс, после, революции 1848 г. внимательно сле-
дивший за положением в Италии, еще в 1851 г. указы-
вал, что политику Мадзини он считает «в корне лож-
ной... он (Мадзини.—Я. Я.) забывает, что ему следовало
бы обратиться к крестьянам, к этой веками угнетае-
мой части Италии... Г-н Мадзини,— иронически заключал
Маркс,— знает только города...» 13
«Миланское восстание..,— писал Маркс 22 февраля
1853 г.,— достойно восхищения как героический акт гор-
стки пролетариев, которые, будучи вооружены лишь но-
жами, отважились напасть на такую твердыню, как гар-
низон и расквартированная вокруг армия в 40 тысяч
лучших солдат Европы... Но в качестве исхода вечных
заговоров Мадзини... это восстание является весьма жал-
ким по своим результатам. Будем, однако, надеяться, что
этим revolutions improvisees, как называют их фран-
цузы, отныне положен конец... Революции никогда не де-
лаются по приказу. После страшного опыта 1848 и 1849 гг.,
для того чтобы вызвать национальную революцию, требу-
ется нечто большее, чем бумажные призывы находящихся
вдали вождей» 14.
И 18 марта 1853 г.: «Может быть, сторонники Мад-
зини сделают (руководствуясь уроком миланского восста-
ния.— К. К.) еще шаг вперед и проникнутся сознанием,
что им самим надо серьезно заняться материальным по-
ложением сельского населения Италии, если они хотят
встретить отклик на свой лозунг „Dio е роро1о“» 15.
120
Еще в конце 1849 г. среди итальянских демократов
вспыхнули жаркие споры о причинах поражения итальян-
ской революции 1848 г. и о путях дальнейшей борьбы за
национальную независимость и единство. Часть сторон-
ников Мадзини упрекала его в недостаточном внимании
к материальным нуждам масс, настаивала на более актив-
ной защите интересов крестьян и считала, что именно на
крестьян надо в первую очередь опираться в националь-
но-освободительной борьбе. В дальнейшем споры усили-
лись, расхождения углубились. В 1852 г., в дни подготов-
ки миланского восстания, группа бывших военачальников
Римской республики высказалась против восстания, зая-
вив, что оно преждевременно и обречено на неудачу.
«Это не верно, что революции хочет народ. Революции
хочет только Мадзини»,— говорил тогда герой обороны
Рима и личный друг Мадзини Джакомо Медичи. В са-
мом Милане мадзинисты согласились, как мы знаем, вьь
ступить лишь после рабочих. После 6 февраля 1853 г,
на Мадзини обрушился шквал обвинений и упреков.
Группа Медичи с ним порвала. Римская организация
Национальной ассоциации раскололась на сторонников и
противников Мадзини. Аналогичные расколы произошли
и в тосканских отделениях Национальной ассоциации,
и среди эмигрантов. Некоторые видные мадзинисты пуб-
лично заявили о непричастности к событиям 6 февраля
1853 г. и о своем осуждении этих событий.
В 1854 г. Гарибальди выступил в печати с письмом,
в котором призывал итальянскую молодежь и вообще
итальянских патриотов не давать вовлекать себя в «не-
своевременные выступления», которые «губят и дискре-
дитируют наше дело».
Отходя от Мадзини и его заговоров, «бесплодных и
опасных», как писал Гарибальди, многие итальянские де-
мократы не видели иного пути борьбы за объединение
Италии, кроме отказа от требования республики и ставки
на самое сильное итальянское королевство — Пьемонт.
Оно должно и могло, по их мнению, добиться единства и
независимости страны. Пропьемонтское движение органи-
зационно оформилось в 1857 г., когда в Лондоне возник-
ло Национальное общество, призывавшее к объединению
Италии под эгидой савойской династии. Первым предсе-
дателем общества стал глава Венецианской республики
1848—1849 гг. Даниэле Манин, его заместителем — Гари-
бальди.
121
Те, кто не хотел отказываться от требования респуб-
лики, разбивались на множество групп, группок, метались
в поисках выхода из тупика. И некоторые из них уже на-
чинали этот выход нащупывать.
Джузеппе Феррари, Джузеппе Монтанелли, Карло Пи-
закане, Бенедетто Музолино были утопическими социа-
листами, и их призыв сделать итальянскую национально-
освободительную революцию социальной и даже, как го-
ворил Пизакане, социалистической революцией не был в
то время осуществим. Важно, однако, что они отбрасыва-
ли установленное Мадзини деление итальянской револю-
ции на два разновременных этапа (или даже на две ре-
волюции), т. е. на период национально-освободительного
восстания и период социального переустройства («уравно-
вешенного и мудрого»), наступающего после того, как на-
циональная независимость достигнута и участники воору-
женных народных отрядов разойдутся по домам. И имен-
но тогда и должны быть, по мнению Мадзини, установлены
«более справедливые отношения между крестьянами и
землевладельцами, рабочими и их нанимателями»16.
Итальянские утопические социалисты 50-х годов XIX в.
выдвинули лозунг немедленных, уже в ходе националь-
но-освободительной борьбы проводимых социальных пре-
образований, в частности лозунг передачи, частично или
полностью, земли крестьянам. А это и было то, что могло
втянуть в национально-освободительную борьбу основную
массу итальянского народа — крестьян.
Мадзини оставался на своих старых позициях. Чет-
верть века назад, когда он впервые выступил с критикой
карбонаризма и выдвинул лозунг революции, свершаемой
«с народом и для народа», он сказал новое слово, и оно
помогло итальянскому национально-освободительному дви-
жению подняться на более высокую ступень. Но с тех
пор с ним случилось то, что случается подчас с полити-
ческими деятелями, учеными. Его взгляды точно закосте-
нели, и он уже не способен был воспринимать новое.
После событий 1848—1849 гг. он выступал с подчеркнуто
резкими статьями против французских утопических социа-
листов. Он обвинял их в том, что они «развратили» фран-
цузский народ обещаниями материальных благ и «карти-
нами жизни в роскошных дворцах страны раздолья». Эта
их пропаганда, заявлял он, уже привела к тому, что в
некоторых департаментах Франции крестьяне «подня-
лись, уничтожая землевладельцев и грабя их дома». И Мад-
122
зини звал тех «немногих итальянских юношей», которые
намерены, подражая французам, выступать в Италии с
проповедью социализма, подумать о последствиях17.
После неудачи миланского восстания Мадзини разра-
ботал новую тактику борьбы и в соответствии с ней реор-
ганизовал и переименовал в Партию действия руководимую
им Национальную ассоциацию. Новая тактика базирова-
лась на давнем убеждении Мадзини в том, что Италия
«созрела» для национально-освободительной революции.
Для нее нужна лишь инициатива, лишь первая искра.
И если большие, тщательно подготовленные заговоры,
отнимая много сил и средств, неизменно оканчиваются
неудачей, то это значит, что надо перейти к выступлени-
ям более мелким и частым. Надо действовать, надо снова
и снова повторять попытки поднять восстание, и, даже
если эти попытки и будут неудачны, все равно они вско-
лыхнут массы и сделают свое дело! Надо, чтобы отряды
в 25—30 человек взрывали мосты, разоружали австрийские
караулы, захватывали склады оружия. А когда их станет
много, этих маленьких огоньков, тогда они сольются в
один большой пожар восстания.
Мадзини снедала лихорадочная жажда действий, борь-
бы. Все, чем он занимался ранее: сложная сеть конспира-
ций, разработка инструкций, писание писем, статей,— все
это вызывало у него теперь отвращение, скуку. Действо-
вать! Действовать немедленно, сейчас!
Месяц за месяцем проводил Мадзини в Швейцарии,
близ итальянской границы, всячески пытаясь высечь ту
«искру», которая должна была разжечь революционный
пожар. Его выслеживали швейцарские, австрийские аген-
ты. Но годы борьбы сделали. Мадзини умелым конспира-
тором. Он ускользал от своих преследователей, его неуло-
вимость вызывала восхищение одних, страх и злобу дру-
гих. А он то пробирался по горным тропинкам ночью из
города в город, то жил, по неделям пе выходя на улицу,
не смея даже, чтобы не быть опознанным, подойти к ок-
ну взглянуть на свои любимые Альпы. Был случай, когда
он средь бела дня с невозмутимым видом проехал в дили-
жансе из конца в конец Женевы — города, где его знали
и в любой момент могли арестовать. И был другой слу-
чай, когда горная долина, где он скрывался в хижине пас-
туха, заполнилась искавшими его полицейскими. Нужно
было спешно выбираться оттуда, и они сели в экипаж и
поехалиМадзини и его несколько соратников, В пути
их не раз останавливали жандармы. Они арестовали од-
ного из путников, Кампанеллу, приняв его за Мадзини,
а потом арестовали и самого Мадзини. Но он как-то су-
мел убедить полицейских, что он — это не он, и его от-
пустили.
Действовать! В 1853—1854 гг. Мадзини организовал
целую серию мелких, хотя и подчиненных единому плану
вылазок в Центральной Италии. Наскоро сколоченные от-
ряды повстанцев высаживались на пустынных участках
морского побережья. Они перерезали телеграфные прово-
да, захватывали пограничные здания. И с каждой такой
попыткой было связано у Мадзини и его единомышленни-
ков столько надежд, столько лихорадочных упований на
то, что «наконец начнется!».
Но морская стража обнаруживала спрятанные в при-
брежных гротах ящики с оружием. Карабинеры и солдаты
соединяли перерезанные заговорщиками телеграфные про-
вода, обращали в бегство, при явном безразличии населе-
ния, отряды повстанцев. Потом начинались аресты, репрес-
сии. Множились нападки на Мадзини, его противников
и его друзей, ускоренными темпами шел распад мадзпни-
стскоп Партии действия. А он с упорством отчаяния все
организовывал одну попытку восстания за другой.
В конце 1854 г., оставшись без денег, Мадзини вынуж-
ден был вернуться в Лондон изыскивать средства для ор-
ганизации новых восстаний. Это было нелегко. Подписка
на «национальный заем», им организованная, шла плохо,
и он писал отчаянные письма с просьбой о материальной
поддержке итальянским и английским богачам, требовал
от членов Партии действия, чтобы они делали ежемесяч-
ные взносы в партийную кассу. Средства собирались мед-
ленно, моментами казалось, что их не удастся собрать
вообще.
Постоянные неудачи сделали Мадзини раздражитель-
ным, нервным. В его письмах все чаще встречались те-
перь слова о «сизифовом труде», который становится ему
не под силу, о долге, который он выполняет без радости,
без энтузиазм^ о презрении к своим соотечественникам,
которые терпят, не восставая, позор и мучения Италии.
«Моя душа полна горя, страдания и гнева. Я устал
!’ хотел бы умереть». «Я печален, взволнован, полон от-
вращения к жизни». «Я мрачен, мрачен, мрачен. Я чув-
ствую себя глубоко несчастным. Все мне прискучило, все
меня тяготит. У меня нет более уважения к партии,
124
к моим друзьям по 1848—1849 гг. Я стыжусь за мою стра-
ну» 18.
Таких и даже более мрачных высказываний можно
найти в его письмах той поры великое множество. Но
в 1856 г. письма Мадзини становятся менее трагическими.
У него, как он признается, «появилась надежда». Летом
1856 г. он снова выехал из Лондона в Швейцарию. На
этот раз он не задерживался на итало-швейцарской грани-
це. Он пробрался в Турин, а оттуда — в свой родной го-
род, Геную.
Что он чувствовал, вернувшись после 26 лет изгнания
в город, где родился и вырос, об этом мы узнаем из его
письма к Эмилии Гокс. «Бог свидетель, дорогая,— писал
он ей из Генуи 12 июля 1856 г.,— что я хочу здесь толь-
ко посетить могилу (матери.— К. больше мио нечего
здесь посещать, но и это для меня сейчас невозможно...
Это очень печально, дорогая, быть в своем родном горо-
де... и быть вынужденным жить так, как живу я» 19.
Бывали дни, когда жить в Генуе, скрываясь, станови-
лось так тяжело, что Мадзини начинал тосковать по стра-
не изгнания и ему даже начинало казаться, что у него
две родины — Италия и Англия, две души — итальянская
и английская.
«Это сущая правда,— писал он Матильде Биггс,— что
во мне живут две души. Одна принадлежит Италии. Дру-
гая — та, которая любит и чувствует, которая обожает
цветы и простые народные песни, которая... молода, меч-
тательна, немного поэтична... которая печальна, но иног-
да улыбается... эта душа все еще в Англии. Я был бы
счастлив отдать каждую каплю моей крови за Италию, за
ее возрождение, но второй моей душе она безразлична.
В Италии у меня только могилы» 20. Так родина, которую
он, опять-таки по его признанию, безмерно любил и ко-
торой готов был отдать «каждую каплю своей крови»,
превращалась для изгнанника за долгие десятилетия жиз-
ни вдали от нее в некий отвлеченный символ. Это было
горько. Не следует, однако, забывать, что писал это Мад-
зини из Италии и писал в дни, когда мог «действовать»,
мог бороться за Италию. Тогда в нем начинала говорить
его «вторая душа», английская. Тогда можно было погру-
стить о цветах и песнях. Без борьбы за Италию для него
не было ничего: ни цветов, ни песен, ни самой жизни.
Были лишь мрак, холод да «сжимающая сердце ледяная
рука».
129
Мадзини прожил в Генуе много месяцев, все время в
глубочайшем подполье. Встречался со своими соратника-
ми по ночам в пустом, заброшенном здании при свете
свечи. Скрывался от своих преследователей то во дворцах
генуэзской знати, то в бедных жилищах членов рабочих
обществ. Рабочие любили его и, когда он бывал у них,
обычно дежурили всю ночь, чтобы он мог спать, не боясь,
что его захватят врасплох жандармы. Мадзини это тро-
гало до слез.
Будучи в Генуе, он организовал две попытки восста-
ния. Обе окончились неудачей. И тогда наступила оче-
редь экспедиции Пизакане.
Напомним, Карло Пизакане был утопическим социа-
листом. Он считал, что итальянская национально-освобо-
дительная революция должна быть одновременно социали-
стической революцией. В ходе се частная собственность
должна быть отменена и земля передана крестьянам.
Но ведь одно — выдвинуть идею и изложить ее в жур-
нальных статьях или в книгах, другое — добиться, чтобы
крестьяне, неграмотные и не читающие ни книг, пи жур-
налов, поверили тебе и пошли за тобой. Для этого нужна
систематическая пропаганда, нужны средства, время.
А Пизакане снедало нетерпение, не менее острое, чем у
Мадзини. Он хотел действовать, и он — как в свое время
братья Бандьера — верил в силу жертвенного примера,
в то, что его гибель, если ему суждено погибнуть, пробу-
дит революционные инстинкты масс.
Экспедиция Пизакане готовилась мадзипистами более
тщательно, чем выступления 1853—1856 гг. Первоначаль-
но предполагалось, что Пизакане и его отряд высадятся
па Сицилии. Но после того как на острове провалилась
не поддержанная крестьянами попытка поднять восста-
ние, предпринятая местными подпольными организация-
ми во главе с Франческо Бентивеньей, было решено, что
экспедиция Пизакане отправится в Неаполитанское коро-
левство.
24 июля 1857 г. Пизакане с небольшим отрядом (24 че-
ловека) сел на почтовый пароход, совершающий рейсы
между Генуей и Кальяри. Когда пароход вышел в откры-
тое море, заговорщики захватили его. Они привлекли на
свою сторону экипаж, заперли капитана в каюте, и один
из членов отряда, в прошлом моряк, взял на себя коман-
дование судном. После этого они по замыслу Мадзини
должны были встретиться в море с баржей, груженной
126
предназначенным для них оружием. Но море было бур-
ное, пароход и баржа (ее вел Розалино Пило, ближайший
в те годы последователь Мадзини, очень им любимый *)
не встретились. Пизакане и его товарищи, тщетно прождав
не один час, поняли, что оружия они не получат. Все
же они действовали так, как было намочено: повели па-
роход к маленькому островку Понца, который служил для
неаполитанского правительства местом ссылки и заточе-
ния. Им удалось застичь врасплох местный гарнизон, и они
сравнительно легко захватили остров. Они распахнули
двери тюрьмы, призвали присоединиться к ним ссыльных.
Назавтра, когда корабль отплыл из Попца, в отряде Пи-
закане было уже около 350 человек, правда вооруженных
в основном лишь ножами. Корабль пошел к одному из
южных пунктов Италии, к местечку Сапри. Здесь отряд
высадился на сушу.
По первоначальному замыслу экспедиция Пизакане
не должна была остаться без поддержки. У мадзинистов
не было сильных позиций в Неаполитанском королевстве,
но они связались с тайными антибурбопскими общества-
ми Южной Италии. Было условлено, что, получив известие
о высадке Пизакане, эти общества поднимут восстание
в столице Неаполитанского королевства — Неаполе.
Одновременно должно было вспыхнуть восстание в Ливор-
но, а также в Генуе, непосредственно руководимое Мад-
зини. Вся Италия, подожженная с двух концов, должна
была, как верили Мадзини и Пизакане, вспыхнуть, как
охапка сухого сена.
Впоследствии Мадзини говорил, что неаполитанских
заговорщиков удержали от восстания умеренные либера-
лы. Как бы то ни было, но не только Неаполь не восстал,
но и человека, который должен был встретить отряд Пи-
закане в Сапри и указать ему, в какой именно район
Южной Италии ему следует направиться, не оказалось
в условленном месте. Пизакане только и осталось, что
повести своих людей к Неаполю. Они шли, призывая
окрестных крестьян к восстанию, по бурбонские власти
убедили местных жителей, что пришельцы — беглые ка-
торжники. Они идут грабить и убивать. И крестьяне встре-
чали отряд холодно и враждебно. .Через два дня начались
* «Розалино,— писал о нем Мадзини в ноябре 1859 г.,— очень хо-
рош. Он сочетает в себе два начала, которые составляют мой иде-
ал. Это крайняя мягкость натуры и чрезвычайная энергия в мо-
мент действия» г1«
127
бои и отряд Пизакане был уничтожен (при активном
содействии местных жителей) чуть ли не наполовину.
Сам Пизакане, раненный, покончил с собой.
Восстание в Генуе Мадзини, узнав о случившемся, ус-
пел отменить. Лишь одна группа заговорщиков, не пре-
дупрежденная вовремя, выступила и была разбита. От-
дельные стычки между повстанцами и войсками произош-
ли и в Ливорно.
Пьемонтское правительство использовало случившееся
как повод для репрессий. В Генуе шли массовые обыски,
аресты, за Мадзини охотились, как никогда раньше — не
только пьемонтские полицейские, но и специально при-
сланные Луи Наполеоном особо опытные французские
агенты.
Мадзини и сам не знал минутами, что опасней: оста-
ваться в Генуе или пытаться бежать. Все же 8 августа
1857 г. при ярком свете дня он вышел об руку с женой
одного из своих соратников из дома, в котором скрывался.
Он попросил прикурить у стоявшего неподалеку полицей-
ского и сел вместе с дамой в ожидавшую их карету. По-
том он проехал с фальшивым паспортом по железным
дорогам Италии, Швейцарии, Германии, пересек Ла-Манш,
приехал в Лондон и только там свалился, больной «от горя
н ярости».
Он болел много недель, а придя в себя, не мог не за-
думаться над причинами происшедшего. «Недавние собы-
тия горестны,— писал он в октябре 1857 г. Розалино
Пило.— Мы можем их смягчить, объясняя, но мы не
можем скрыть тот факт, что искры недостаточно... Юг,
я говорю как о Сицилии, так и о Неаполе, должен был от-
ветить Бентивенье и Пизакане. Он этого не сделал. Надо
ясно видеть положение вещей. На инициативу нашего на-
селения не приходится надеяться. Мы можем конспири-
ровать, организовывать в Неаполе, на Сицилии, в других
местах сколько нам угодно: они не восстанут» 22.
Но он и теперь не отказался от заговорщической
тактики.
После гибели Пизакане Мадзини оказался почти пол-
ностью изолирован и одинок. Он писал своим бывшим
соратникам и друзьям отчаянные письма с призывами к
объединению сил. Ему отвечали, что «Италия — это еще
не та пороховница, какой он ее себе представляет», и что
итальянский народ отнюдь не готов «выйти в любой мо-
мент на улицу». «Надо подготовить и души к революции,
128
а не пытаться поднять восстание с помощью конспира-
ции... Инициатива немногих, если к ней не присоеди-
няется активное содействие и моральное соучастие всех,
может привести лишь к разгрому» 23.
Однако убедить Мадзини было нелегко. Он с упорством
отчаяния отвечал своим оппонентам, что «неподготовлен-
ными вспыхивают лишь жакерии и голодные бунты»,
а не «революции во имя великой идеи — идеи свободы
или национальности». «Инициатива подобных боев нисхо-
дит сверху вниз, от лучших по интеллекту и сердцу к
простолюдинам» 24. В подобных высказываниях теория
«революционной инициативы» получала свое логическое
завершение: она выступала составной частью общей кон-
цепции Мадзини о руководстве народом в революции «мо-
лодежью», т. е. представителями средних классов.
Неудивительно, что вывод^ который сделал Мадзини
из трагической гибели экспедиции Цизакане, сводился
всего лишь к необходимости конснирцр^вать по-иному.
«Недостаточно искры,— заключал Мадзини цитированное
выше письмо к Розалино Пило,— нужна блестящая побе-
да. Надо, значит, добиться этой победы». Отказываясь от
ставки на мелкие, локальные выступления 50-х годов,
Мадзини, таким образом, по-прежнему видел путь к тому,
чтобы разжечь национальную борьбу в Италии в искус-
ственно организуемых заговорах и восстаниях. Чтобы ув-
лечь за собой народ, они должны были привести к «блес-
тящей победе» в каком-либо важном пункте страны,
и Мадзини готов был, позабыв о своих жалобах на «сизифов
труд», на усталость и т. п., немедленно взяться за орга-
низацию такой победы. Но это предполагало организацию
большого заговора, требовало затраты больших средств.
Поисками этих средств он и был занят в 1858 г.
ОБЪЕДИНЕНИЕ
Слухи о сближении Пьемонта с Францией и о пред-
стоящей их войне в Австрией начали циркулировать r
Европе уже весной 1858 г. Они не были лишены осноъ.
ний. Пьемонт стремился к территориальным приобрете-
ниям. Наполеон III надеялся укрепить военными успеха-
ми свой пошатнувшийся во Франции авторитет, а также
заменить австрийское влияние в Италии французским.
5 К. Э. Кирова
129
20 июля 1858 г. на встрече в Пломбьере (Франция)
Луи Бонапарт и глава пьемонтского кабинета министров
Кавур договорились о совместном выступлении против
Австрии.
Весть о том, что война решена, проникнув в европей-
скую, итальянскую в частности, прессу, вызвала в Италии
взрыв ликования. Множились антиавстрийские митинги,
демонстрации. Уже к марту 1859 г. в Турин для участия
в борьбе с Австрией прибыло до 20 тыс. волонтеров.
«Молодые люди со взглядами всех оттенков спешат надеть
военную одежду»,— сообщал 23 марта 1859 г. из Италии
русский дипломат. Видные деятели Римской республики
во главе с Гарибальди стали командирами пьемонтской
армии.
Мадзини за десять лет, прошедших после героической
обороны Рима, то подымал высоко на щит требование
республики, то, видя слабость итальянской демократии,
искал союза с монархическим крылом национально-осво-
бодительного лагеря и довольствовался призывами к на-
циональной независимости и единству.
Он и теперь, по-прежнему считая объединение страны
первоочередной задачей, готов был молчать о своих рес-
публиканских убеждениях. «Мы никогда не предадим на-
шу веру, но каждый раз, когда видим, что страна — едва
ли не вся — поддается иллюзиям и надеется объединить
против общего врага большую часть своих сил (т. е. бо-
роться с Австрией совместно с армией пьемонтского ко-
роля.— К. К.), мы находим в себе храбрость молчать о
наших убеждениях и терпеливо ожидать, чтобы сверши-
лось испытание»,—писал Мадзини в октябре 1858 г.1
Но у него «кровь закипала в жилах» при мысли о
сближении Пьемонта с Луи Бонапартом, и он снова и
снова публично протестовал против союза итальянского
государства с человеком, который «утопил в крови свобо-
ду Рима и Франции», снова и снова предупреждал своих
соотечественников, что Наполеон III не может желать
создания единого и сильного итальянского государства,
которое соперничало бы с Францией, и что союз с ним не
только позорен, но и готовит новое, французское господ-
ство в Италии: «Беднягам, которых преследуют иллюзии
и которые твердят: пусть придет сатана, лишь бы прогна-
ли австрийцев, я говорю: братья, вы получите и сатану,
и австрийцев одновременно» 2.
130
Бессильный, как и в 1847 г., повлиять на ход собы-
тий, Мадзини звал немногих соратников, оставшихся ему
верными в обстановке всеобщего монархическо-патриоти-
ческого подъема, воздержаться от вступления в пьемонт-
скую армию. Пусть они сохранят свою свободу, выжида-
ют, а когда война начнется, поднимут знамя националь-
ного единства, знамя народной войны против Австрии,
«там, где это окажется уместным и возможным»: «Мы го-
ворим нашим людям, где бы они ни были: оставайтесь
независимы... ждите. Там, где под возгласы „Долой ипо-
странцев!“, „Да здравствует Италия!44 возникнут в городах
построенные народом баррикады, там вы сможете бороть-
ся, не боясь измены» 3.
Однако совету выжидать следовали далеко не все его
соратники, и Мадзини, что ни день, с огорчением узнавал
о вступлении в пьемонтскую армию кого-либо из своих
друзей. Да ему и самому казалось минутами, что охватив-
ший Италию энтузиазм грозит захлестнуть и его. «Я плы-
ву против течения. Может статься, что я его преодолею,
но течение сильно, а я начинаю слабеть»,—вырвалось
у него в феврале 1859 г.4 В первых числах мая 1859 г.
война началась, и положение Мадзини стало еще труднее.
Французская и пьемонтская армии одерживали победу
за победой. В Центральной Италии антиавстрийские вы-
ступления народных масс вынудили местных властителей,
австрийских ставленников, бежать под охрану Габсбур-
гов. В Тоскане, Модене, Парме, Романье были созданы
временные правительства из либералов. Они тут же на-
правили в Турин к Виктору Эммануилу (он еще в 1849 г.
сменил на пьемонтском престоле своего незадачливого
отца Карла Альберта) делегации с просьбой о присоеди-
нении к Пьемонту, на что Виктор Эммануил, опасаясь
вызвать неудовольствие Наполеона III, долго не согла-
шался.
В конце июня после решающих побед союзников при
Мадженте и Сольферино Ломбардия была полностью очи-
щена от австрийцев. Окончательное освобождение полу-
острова казалось многим современникам реальным и
близким.
Мадзини видел, что это иллюзия. Он по-прежнему не
верил Наполеону, по-прежнему считал, что народные
массы и на Севере, и на Юге Италии должны сказать
свое слово, что демократы должны возглавить народное
восстание, если оно вспыхнет. Однако сейчас, когда вой-
5*
131
на стала фактом, демократам не пристало «строить оби-
женную мину и кутаться в плащ», т. е. оставаться в сто-
роне от событий. Выжиданию пришел конец. Задача под-
линных патриотов и его, Мадзини, как их руководителя,—
изыскивать путь, которым следует идти, чтобы из нынеш-
него кризиса родилось единство нации, монархическое
или республиканское — сейчас не важно5. Но, где этот
путь пролегает, что конкретно надо делать, этого Мадзи-
ни еще не знал.
События развивались помимо него. Массы, несмотря
на урок 1848 г., шли за либералами, и это заставляло
Мадзини чувствовать себя «неуверенным и выбитым из
седла». «Я, как никогда, беспокоен, не вижу пути, кото-
рым надо идти»,— признавался он в июле 1859 г. Матиль-
де Биггс в.
И он оставался в Англии, терзаясь от своей отдален-
ности от места событий, от своей непричастности к ним
теперь, когда его страна, «плохо ли, хорошо ли руководи-
мая, борется с одним из своих врагов». С удвоенной силой
ощущая ставшую, казалось бы, привычной горечь изгна-
ния, он рвался уехать на родину. И не ехал, ибо не
знал, «как, куда и зачем» 7.
Его колебания окончились, план действий созрел,
когда он узнал, что его худшие опасения оправдались и
Наполеон III, увидев, что дело идет к созданию сильного
итальянского государства, поспешил выйти из игры.
5 июля 1859 г., через 12 дней после решающей битвы
при Сольферино, Наполеон предложил австрийскому им-
ператору Францу Иосифу начать переговоры о переми-
рии. Три дня спустя между Австрией и Францией было
заключено соглашение о прекращении огня. АН июля
оба императора, встретившись в Виллафранке, оконча-
тельно согласовали условия перемирия: Ломбардия от-
ходила к Пьемонту, но Венецианская область (Венето),
которая по условиям Пломбьерского соглашения также
должна была быть присоединена к Пьемонту, оставалась
у Австрии. В мелкие государства Центральной Италии
должны были вернуться их проавстрийские правители.
Впрочем, они на это не решились, и весной 1860 г. после
ряда дипломатических перипетий бывшие герцогства
Центральной Италии были присоединены к Пьемонтскому
королевству.
Пьемонтское правительство, к которому аппетит при-
шел во время еды, было недовольно Виллафранкскими
132
решениями, но продолжать войну без Наполеона III и его
армии не решилось. Военные действия прекратились.
Мадзини не стал дожидаться ноября 1859 г., когда
мирный договор Франции и Пьемонта с Австрией был
заключен формально. В конце июля 1859 г. он спешно
выехал в Италию. Он ехал с тем, чтобы «повторить
1848 год, только на более широкой й солидной основе».
Практически это значило, что войну с Австрией надо про-»
должать даже и после измены Наполеона III. Пьемонт-
ская монархия должна вести ее, опираясь на итальянский
народ. Если Виктор Эммануил не захочет продолжать
борьбу, народ должен выступить с революционной ини-
циативой сам, как это сделали в 1848 г., в героические
«пять дней», миланцы. Только теперь инициативу борьбы
должен взять на себя не Милащ. празднующий свое
освобождение от австрийского гнета, а Центральная Ита-
лия: Тоскана, Модена, Парма, Романья. Именно здесь за-
горелся в 1859 г. огонь национально-освободительной ре-
волюции, и именно здесь дблжйо быть сформировано
народное ополчение в 8—10 тыс. бойцов. Двинувшись на
юг, они освободят от папского гнета Марке и Умбрию и,
оставив в стороне Рим с его французским гарнизоном,
займут пограничные провинции Неаполитанского коро-
левства*
В этих провинциях, как и всюду в Италии, на-
род недоволен, ждет лишь сигнала. На вступление на-
родного ополчения в Южную Италию он ответит восста-
нием против феодальной власти Бурбонов. Одновременно
вспыхнет восстание на Сицилии. Оказавшись между двух
огней, поднимется на освободительную борьбу, несмотря
на засилие там умеренных, столица королевства Неаполь.
Власть Бурбонов падет, и все богатые ресурсы Неаполи-
танского королевства — его армия, флот — попадут в
руки борцов за единство.
Имея в своем распоряжении армию и флот, повстанцы
не должны будут бояться ни Австрии, ни Франции. Они
двинутся на Венецию и Рим, освободят их и создадут,
пусть па монархической основе, если того захочет народ,
единую Италию.
Таков был план, и, чтобы добиться его реализации,
Мадзини приехал в начале августа 1859 г. во Флоренцию^
Однако здесь он скоро понял, что осуществить задумана
ное будет не так легко, как ему казалось из лондонского
далека»! Никто Хили почти никто), не верил больше в
Наполеона III, но все (или почти все) верили в Виктора
Эммануила и предпринимать что-либо помимо короля и
тем более вопреки королю не хотел никто.
«Я нашел здесь души более заблудшими и более
убаюканными, чем я думал»,— писал Мадзини по приез-
де во Флоренцию своим английским друзьям. «Народ от-
равлен пропагандой умеренных...» «Общественное мнение
идет за ними. Иллюзии баснословны» 8.
/к тут еще либеральная пресса подливала масло в
огонь. Мадзини жил во Флоренции полулегально, поль-
зуясь тем, что глава тосканского правительства Риказолп,
некогда близкий к мадзипистам, дал указание полиции до
поры до времени «не замечать» изгнанника. Но либераль-
ные газеты, узнав, что «кровавый конспиратор», как они
именовали Мадзини, находится во Флоренции, подняли
вокруг его имели бесовский шабаш. О нем писали, что он
в союзе с Австрией, что он приехал во Флоренцию, что-
бы превратить ее в «красную республику», чтобы развя-
зать французскую интервенцию в Тоскану, чтобы убить
Виктора Эммануила, заколоть кинжалом Гарибальди
п т. п.
Мадзини и сам пе понимал, почему этот мутный по-
ток клеветы так его задевает. За годы жизни в изгнании
он привык ко всяческим на него нападкам и даже чуточ-
ку бравировал своим безразличием к тому, что о нем пи-
шут. Но то было на чужбине — в Швейцарии, Англии.
А здесь, на родине, жить, «как во вражеском стане», ока-
залось чрезвычайно трудно.
«Я чувствую себя изгнанником в своей собственной
стране, и это причиняет мне такую боль, что я бы и не
поверил». «Это самое большое горе, какое только возмож-
но,— быть изгнанником у себя на родине»,— писал он 9.
Его мучила неблагодарность соотечественников, угне-
тало, что даже и многие рабочие верили клевете, и оп
уже через каких-нибудь две недели после приезда во
Флоренцию начал мечтать о возвращении в Лондон.
«Я часто раскаиваюсь, что оставил Англию». «Я жалею,
что приехал, и охотно уехал бы, но считаю своим долгом
подождать еще немного»,— признавался Мадзини 24 ав-
густа 1859 г. Матильде Биггс 10.
Он пе уехал. Его «не пустило сердце». Поняв, что
гражданское население Центральной Италии па поход в
Неаполитанское королевство ему поднять не удается,
Мадзини делает ставку на сформированные в войну и
134
расположенные в Центральной Италии волонтерские ча-
сти. В них входили полные патриотического пыла юноши.
Они рвались бороться за дело Италии. Перемирие, а за-
тем и мир обрекали их на бездействие, и они-то и долж-
ны были, как надеялся Мадзини, совершить задуманный
им «бросок на юг».
Но у Мадзини не было ни средств, ни сил для орга-*
низации вооруженного выступления волонтеров. С нача-
лом войны 1859 г. и со всеобщим увлечением Виктором
Эммануилом его связи с низовыми организациями Партин
действия, и без того не слишком крепкие, еще более
ослабели. Восстанавливать их было нелегко. Так обстояло
дело даже в его родной Генуе, где его позиции были
обычно сильны. «Народ Генуи кажется мне мертвым. Ра-
бочие меня оставили. Я писал два раза, не получил в от-
вет ни слова. Я хотел бы знать, существует ли еще орга-
низация (Партии действия.— К, К.), а если существует,
то из кого состоит комитет»,—спрашивал Мадзини
27 июля 1859 г.11
«Я могу только смотреть, ожидать и выдвигать свою
идею. Реализовать ее собственными силами с нашими
людьми я не смею и мечтать»,— признавался Мадзини.
И он принялся писать письма. Писал правителям Тоска-
ны, Романьи, Эмилии, писал своим бывшим соратникам
по обороне Рима, ныне ставшим командирами пьемонт-
ской армии. Излагал в письмах свой план, обещал, что
будет следовать за волонтерами, не называя своего име-
ни, не претендуя на руководство, оставаясь в тени, заве-
рял, что ни одно из правительств Центральной Италии
не должно опасаться ни его самого, ни его соратников. Он
аргументировал, убеждал, взывал к патриотизму. «Гене-
рал, мы уже немолоды. Так увенчаем же достойно нашу
жизнь, посвященную идее»,— обращался он к бывшему
главнокомандующему Римской республики генералу
Россели 12.
С Гарибальди у Мадзини были сложные отношения.
Они то действовали, как союзники, то расходились, ста-
новясь чуть ли не врагами. Возможно, что между ними
кроме тактических, а подчас и принципиальных разно-
гласий существовала и определенная психологическая не-
совместимость. Гарибальди, даже и в бою дышавшему
полной грудью, не мог импонировать жертвенный аске-
тизм, с годами все более становившийся второй натурой
Мадзини. «Он меня не любит. Я не знаю, за что»,— не
135
раз с обидой и недоумением говорил Мадзини о Гари-
бальди.
Но он писал и Гарибальди. Он опубликовал даже на-
шумевшее «Открытое письмо Виктору Эммануилу», хотя
и не верил королю, пытаясь убедить его «побрататься с
революцией и продолжать войну с Австрией, взяв себе в
союзники народ».
Некоторые из этих его писем попали в руки полиции,
на другие пе последовало ответа. Дни шли, и Мадзини с
отчаянием думал, что каждый уходящий день уменьшает
шансы на конечную победу. Он боялся вторжения фран-
цузских и австрийских войск в Центральную Италию,
боялся, вспоминая крестьянские волнения, свидетелем
которых был в феврале 1849 г. в Тоскане, что «враг наме-
рен напасть... опираясь на деревню» 13. И больше всего
боялся, что момент, благоприятный для объединения
Италии, будет упущен.
В нетерпении он пытался «зажечь свечу с другого
конца». Летом 1859 г. Франческо Крисни, впоследствии
премьер-министр Италии, «железной рукой» подавляв-
ший выступления народных масс, но в 1859 г. еще после-
дователь и соратник Мадзини, провел более двух месяцев
на Сицилии. Он ездил туда по поручению Мадзини и жил
там под чужим именем с английским паспортом, который
ему достал Мадзини. Вернувшись, он сообщил, что обста-
новка на острове «напоминает 1847 год», год кануна ре-
волюции. Криспи удалось договориться с сицилийскими
демократами о восстании. Мадзини надеялся, что, вспых-
нув, оно подтолкнет к действию патриотов Центральной
Италии. Но восстание на Сицилии, намеченное на 4 сен-
тября 1859 г., было по настоянию местных либералов от-
ложено первоначально на десять дней, а затем и вовсе на
неопределенный срок.
Вскоре после этого Риказоли через третьих лиц дал
знать Мадзини, что тому следует уехать из Флоренции.
Правитель Болоньи Чиприани сообщил, что посылает во
Флоренцию людей якобы для поимки уголовного пре-
ступника. Они «по ошибке» арестуют и увезут в Болонью
Мадзини. А там Чиприани предаст его военному суду.
Четверо суток под проливным дождем, замерзший и из-
мученный, пробирался Мадзини потаенными горными
тропами в Швейцарию.
«Я чувствую огромное презрение к правительствам.,.
136
которые меня преследуют, и огромную жалость к оома-
нутому ими народу. Вы помните Яна Гуса, который ска-
зал крестьянину, подбрасывающему дрова в костер, па
котором его сжигали: ,,О, Santa simplicitas“. Я чувствую
нечто подобное»,— писал Мадзини Каролине Стансфельд,
добравшись наконец до Лугано 14.
Живя в Лугано, организовать выступление волонтеров
в Центральной Италии стало еще трудней. Многие из
тех, кто, пока Мадзини был рядом, действовал, поддаваясь
влиянию его личности, его воли, теперь сложили руки.
В письмах Мадзини к его единомышленникам, написан-
ных поздней осенью 1859 г., много жалоб на то, что его
адресаты «не подают признаков жизни», что он уже «це-
лую вечность не получает писем» от того или другого из
них, что «сейчас не такие времена, чтобы прекращать
контакты» и т. п.15
Все же в ноябре 1859 г. Мадзини был, казалось, бли-
зок к осуществлению своего плана. Гарибальди, незадол-
го до того принявший командование тосканской дивизией
волонтеров, согласился наконец возглавить «бросок на
юг». Он сделал это после беседы с Виктором Эммануилом.
Король держался уклончиво. Он не дал Гарибальди фор-
мального согласия на поход в Неаполитанское королевст-
во, но дал все же понять, что отнесется к такому походу
благосклонно. Гарибальди воспринял это полусогласие,
как сигнал к действию. В ноябре он приказал своей ди-
визии двинуться на юг.
Уже войска были на марше. Уже была установлена
специальная система сигнализации на вершинах гор,
рассказывал позднее Мадзини, когда в Турине стало из-
вестно, что Наполеон III против военной экспедиции в
Неаполитанское королевство. Виктор Эммануил, спешно
вызвав Гарибальди в Турин, велел ему немедленно пре-
кратить поход. Офицерам его дивизии было приказано не
выполнять распоряжения Гарибальди, если тот не под-
чинится воле короля.
Но Гарибальди подчинился. Оскорбленный и разоча-
рованный, он вручил Виктору Эммануилу прошение об
отставке. Мадзини был в отчаянии. Он видел в отказе
Гарибальди от экспедиции признак слабости. Его терзало
сознание упущенной возможности, собственного бессилия.
Он чувствовал себя так, «как если бы был у постели уми-
рающей матери и не мог ничего для нее сделать»
137
К концу 1859 г. положение в Италии, казалось, стаби-
лизировалось. Очередной «тур» борьбы за объединение
страны представлялся многим законченным.
К. Маркс был иного мнения. «Весьма возможно, одна-
ко,— писал он еще в июле 1859 г.,— что в дело может
вмешаться итальянская революция, чтобы изменить кар-
тину всего полуострова и еще раз вывести на сцепу
Мадзини и республиканцев» 17.
Маркс п Мадзини стояли на различных классовых, фи-
лософских, политических позициях. Между ними сущест-
вовали глубочайшие теоретические и практические разно-
гласия. Маркс неоднократно резко критиковал руково-
дителя итальянской буржуазной демократии. Мадзини
марксизма пе знал, а в конце 60—начале 70-х годов за-
нял, как мы еще увидим, резко враждебную Марксу и
марксистам позицию.
И тем не менее в долгой политической жизни Мадзи-
ни были, немногие, правда, минуты, когда его позиция
практически совпадала с позицией Маркса. Так было и в
1859 г. и в особенности в начале 1860 г., когда Мадзини
по мере сил своих готовил то вмешательство революции,
какое предвидел Маркс.
В конце декабря 1859 г., отчаявшись в возможности
организовать вторжение в Неаполитанское королевство из
Центральной Италии, Мадзини вернулся в Лондон. Но он
пе отказался от своего плана. Он только вновь взялся за
«сицилийский вариант».
На сей раз он действовал осторожно п пе спеша. Зи-
мой 1859 г. Франческо Крпспи и Розалино Пило по ука-
заниям Мадзини наладили прочные связи с подпольными
демократическими организациями острова. Мадзини за-
купал и переправлял на Сицилию все новые партии ру-
жей и патронов. Восстание было намечено на весну
1860 г. Было условлено, что на помощь повстанцам от-
правится из континентальной Италии вооруженный отряд
под командованием Гарибальди. Так родился замысел
легендарной экспедиции «тысячи».
Договориться с Гарибальди мадзипистам оказалось
нелегко. «Вы не ответили на мое последнее письмо,—
писал ему Мадзини в декабре 1859 г.— Но это неважно.
Я пишу Вам, думая о стране... Гарибальди, брат мой!
Между нами прошли тучи... но такие две души, как наши,
созданы, чтобы понимать и любить друг друга, Страна
138
важнее пас обоих, и во имя ее я предлагаю Вам сгово-
риться. Ответьте мне, прошу Вас» 18.
Непосредственные переговоры об экспедиции на Си-
цилию с Гарибальди по поручению и указаниям Мадзини
вел в начале 1860 г. Пило. Переговоры проходили трудно.
Гарибальди, еще с 50-х годов относившийся к мад. и-
нистским заговорам с неодобрением, опасался, что и на
сей раз здание окажется построенным на песке. «Я не
отказываюсь ни от какого похода, как бы рискован оп пи
был, если речь идет о борьбе с врагами нашей страны, но
в настоящий момент я не считаю своевременным револю-
ционное выступление в какой-либо части Италии, ибо оно
будет иметь мало шансов на успех»,— писал он в ма^те
1860 г. Пило 1&.
Пило приходилось нелегко. «Я не решаюсь идти к
Гарибальди... Он потребует фактов, которые покажут
ему, что там внутри (на Сицилии.—К. Я.) склонны дей-
ствовать»,— признавался он Криспи 20.
Но Мадзини требовал от Пило «продолжать подталки-
вать Гарибальди, даже и не надеясь на успех». Мадзини
понимал, в чем причина колебаний Гарибальди: «Если мы
сможем ему обещать, что остров восстанет, мы рассеем
его сомнения»,— писал он21. Но обещать это зимой
1860 г. он еще не мог.
Сомневался в успехе задуманной экспедиции по
только Гарибальди, но и ближайшие друзья Мадзини.
«Все, кто остался верен знамени, против меня. Они от-
чаялись, как это, кажется, произошло и с Вами,— писал
Мадзини Эмилии Гокс.— Это естественно, что мы пе-
чальны, раздражены, разочарованы, все, что хотите, но
мы не должны впадать в отчаяние и становиться инерт-
ными» 22.
Организуя восстание на Сицилии, мадзинисты шли
тем же путем заговора, который уже столько раз приво-
дил их к поражению. Однако на этот раз обстановка была
иной. Сочетание феодальной и зарождающейся капитали-
стической эксплуатации делало положение сицилийских
крестьян особо трагическим и превращало остров в сво-
его рода «пороховой погреб». Крестьянские восстания
вспыхивали здесь неоднократно. Власти жестоко расправ-
лялись с их участниками. В 1859 г. смутные вести о пе-
ременах к лучшему в Северной и Центральной Италии,
проникая в сицилийскую деревню, еще более накалили
атмосферу и способствовали формированию революцион-
ной ситуации на Сицилии. Здесь создалось положение,
когда и действительно достаточно было «высечь искру»,
чтобы разжечь пожар. Так получилось, что Мадзини, до
того, как мы видели, конспирировавший в основном в
периоды спада революционной волны, первый п, скажем,
забегая вперед, последний раз в своей жизни «попал в
цель».
4 апреля в Палермо вспыхнуло восстание, подготов-
ленное местными демократами и посланцами Мадзини.
Бурбонские войска подавили его, но пламя борьбы пере-
кинулось в сельские местности, и вскоре восстанием бы га
охвачена большая часть полуострова.
Колебания Гарибальди, когда ему об этом рассказали,
немедленно прекратились. Вопрос об экспедиции был ре-
шен. 6 мая 1860 г. «тысяча» отплыла Генуи к берегам
Сицилии. Экспедиция «тысячи» шла под монархическим
лозунгом «Да здравствует единая Италия и Виктор Эм-
мануил, король ее!». По замыслу Мадзини и Гарибальди
«тысяча» должна была, обеспечив победу повстанцев на
Сицилии, переправиться затем на континент, освободить
Южную Италию от власти Бурбонов, Венецию от авст-
рийцев, Папское государство от светской власти папы и
завершить таким образом объединение Италии под эгидой
савойской династии. Предполагалось, что на Сицилии
Гарибальди будет в основном бороться своими силами
(плюс силы сицилийских повстанцев), но, когда он вы-
садится на континентальном Юге, колонны волонтеров, ор-
ганизованные Мадзини, вступят в Неаполитанское коро-
левство с севера. Бурбоны и их войско будут взяты в клещи
и разбиты. Это был план, в котором без труда можно
узнать несколько видоизмененный план «броска на ioi»f
разработанный Мадзини в 1859 г.
Мадзини, узнав о событиях на Сицилии, пережил ред-
кие в его страдальческой жизни минуты счастья. Эта ра-
дость была вызвана не тем, что удача после стольких
поражений выпала наконец на его и его соратников долю^
Это была радость за страну. «Слава Господу! Не угасла!
Италия не угасла!» — воскликнул Мадзини при известии
о начавшейся на острове революционной борьбе28. Позд-
нее смерть Розалпно Пило, погибшего в бою с бурбонски-
ми войсками v(oh прибыл на Сицилию еще 10 апреля и
почти месяц в ожидании Гарибальди возглавлял по-
встанцев), убила в Мадзини, как он говорил, «половину
радости».
140
В начале мая 1860 г., узнав об отплытии «тысячи»,
Мадзини спешно выехал из Лондона в Геную. «Сейчас,
когда Гарибальди сражается на юге, когда на Сицилии
идут бои, нам необходимо действовать в Центральной
Италии, реализовав наш старый замысел (т. е. вторгнуть-
ся в северные провинции Неаполитанского королевства.—
К. К.), и мы это сделаем. Средства у нас есть»,—писал
он с дороги руководителям провинциальных организаций
Партии действия 2\
Но средств на организацию большой экспедиции у
Мадзини как раз и не хватало. «Я мог бы в любой момент
отправиться в Романью с тремя-четырьмя сотнями лю-
дей... но мне нужно начать с победы. Мне нужны для
начала 3 тыс. человек (остальные присоединятся поз-
же), и по крайней мере двум тысячам из них нужны
ружья, блузы, одеяла, оружие, палатки... Если бы у
меня были деньги!»—восклицал Мадзини в письме к
Каролине Стансфельд25.
Деньги были у Бертани, которому Гарибальди, от-
плывая, поручил собирать поступающие в фонд «тысячи»
взносы населения, а также организовать новые экспедиции
ей в поддержку.
Героический поход Гарибальди вызвал в Италии мас-
совый энтузиазм. Деньги и волонтеры (благо власти за-
крывали на это глаза) * прибывали в Геную, где находи-
лась штаб-квартира Бертани, со всех концов полуострова*
В письме, которое Гарибальди оставил Бертани перед
отплытием, говорилось, что «сицилийскому восстанию
надо помогать не только на Сицилии, но в Умбрии,
Марке, Сабине, Неаполе— всюду, где есть враг, которо-
го надо сразить». Это позволяло Мадзини надеяться, что
одна из экспедиций, организуемых Бертани, отправится,
как и было задумано, из Генуи в Центральную Италию,
чтобы вступить в северные провинции Неаполитанского
королевства.
Чтобы обеспечить это, Мадзини и пошел «в подруч-
ные» к Бертани. В течение двух месяцев он работал, по
* Пьемонтское правительство, хотя его и привлекала возможность
территориальных приобретений и хотя экспедиция Гарибальди
проходила под монархическим знаменем, экспедицию не одобря-
ло. Оно опасалось международных осложнений, боялось развязать
революционную активность масс. Однако, зная громадную попу-
лярность Гарибальди в народе, открыто препятствовать ему не
решалось.
141
его выражению, «как грузчик», помогая Бертани вербо-
вать волонтеров, собирать деньги, закупать оружие, бое-
припасы, фрахтовать суда.
Однако Бертани пуще огня боялся нападок, которые
обрушивали на него умеренные за сотрудничество с
«красным заговорщиком». «Бертани,— свидетельствует
Мадзини,— я думаю, добр и привязан ко мне, но он, как
и я, отступает перед потоком. Очень может быть, что он
перестал бы получать деньги, заяви он открыто, что раз-
деляет мои взгляды. Ужас, который внушает мое имя, та-
ков, что его буквально осаждают посетители и корреспон-
денты, встревоженные слухами о его тайных отношениях
со мной» 26.
Боясь умеренных, Бертани требовал от своего добро-
вольного помощника возможно более полного соблюдения
тайны и грозил ему разрывом, если их сотрудничество
станет явным.
Мадзини вынужден был преходить к Бертани но но-
чам, «как вор», тщательно скрывая от окружающих «свои
дела и имя». Он старался относиться к этому легко и
даже иронически. «Какого черта ты хочешь, чтобы 1ебя
не считали сотрудником дьявола? Хочешь, я напишу про-
тив тебя статью?» — спрашивал он Бертани 27. «Почему
вы пишете, что от положения, в котором я оказался, у вас
разрывается сердце? Мое сердце от этого не разорвет-
ся»,— успокаивал он своих английских друзей28.
На самом деле роль, которую ему приходилось иг-
рать, его оскорбляла. «Я терпеливо подчиняюсь всему.
Встречаюсь с ним (с Бертани.— К. К.) тайком, в задней
комнатушке его дома, в то время как в соседнем зале
заседают умеренные. Воистину индивидуум во мне умер,
живо лишь стремление к цели, и я твердо решил выпить
чашу до дна... Мое моральное самоубийство свершилось,
но важно не мое положение, а рождение нации»29.
И в другом письме: «Я обречен быть Эгерией Бертани п
никем оолыне. Эта роль весьма неприятна и бывают ми-
нуты, когда мне хочется быть в Англии или в каком-либо
другом месте»30. Но он по-прежнему не мог решиться
«уйти от ложа больной»е
И все же, как ни тяжела была для Мадзини зависи-
мость от Бертани, как ни горько было ему жить в своем
родном городе «чужаком, вынужденным скрываться, не
понятым бойьшйнством своих сограждан, теперь, когда
народ сказал на Сицилии свое слово, на душе у него
142
было уже не так беспросветно, как прежде. Отчаяние сме-
нялось проблесками надежды.
«Здесь враждебные газеты почитают за благо назы-
вать меня братоубийцей. Не порицайте на этом основа-
нии всю Италию. Есть две Италии. Одна — официальная.
Она сейчас хозяйка должностей, войска, печати и т. п.
И есть другая Италия — Италия трудящихся классов,
волонтеров, всех тех, кто хочет бороться (за возрожде-
ние страны.— К. К.), Эта Италия очень хороша, а в не-
которых отношениях даже достойна восхищения... Народ
хорош, очень хорош. Им плохо руководят, и он невежест-
вен, но храбр и самоотвержен. Если его интеллектуальный
уровень хоть немного повысится и руководство народом
хоть немного улучшится, итальянский народ будет ве-
ликим» 31.
Между тем, Гарибальди, одерживая па Сицилии побе-
ду за победой, требовал от Бертани присылать ему все
новые партии людей и оружия.
Отряды волонтеров, сформированные Бертани и Мад-
зини для отправки в Романью, приходилось отправлять на
Сицилию. Сроки экспедиции в Центральную Италию пе-
реносились с мая на июнь, с июня на июль.
Наиболее близок к осуществлению замысел Мадзини
был в конце июля — начале августа 1860 г. К этому вре-
мени на Сицилию уже было отправлено 20 тыс. волонте-*
ров, а в распоряжении Бертани (и Мадзини) оставалось
для отправки в Центральную Италию еще шесть бри-
гад — 9 тыс. человек. Люди были экипированы, обучены,
их маршрут уточнен. Они должны были двинуться с часу
на час, когда глава пьемонтского кабинета министров
граф Кавур, неизменно опасавшийся недовольства Напо-
леона III, дал знать Бертани, что пьемонтское прави-*
тельство возражает против экспедиции в Центральную
Италию и готово противодействовать ей даже силой.
В Геную были стянуты правительственные войска, за
пароходами, на которых должна была отплыть экспеди-
ция, было установлено наблюдение. Волонтерам велели
оставаться на месте и ждать. Между Бертани п Кавуром
начались длительные и трудные переговоры. Страсти на-
калялись, и, когда власти арестовали возглавившего
одну из шести бригад Джованни Никотеру, подчиненные
ему волонтеры — народ горячий — решили идти па Фло-
ренцию, в окрестностях которой была расквартирована
бригада. Они хотели штурмом взять городскую тюрьму и
143
освободить своего командира. Мадзини, спешно вызван-
ный во Флоренцию, кинулся успокаивать волонтеров.
Власти поспешили освободить Нпкотеру. «Можете ли
Вы себе представить всю молчаливую ярость, всю борьбу
этих дней»,— писал позднее Мадзини. «Я никогда еще не
был в таком водовороте событий и людей» 32.
Кончилось все, однако, тем, что и эти шесть бригад
были отправлены па Сицилию. Бертапп тоже уехал туда
просить инструкций у Гарибальди, да там и остался.
С его отъездом Мадзини, потрясенный очередной неуда-
чей, оказался в Генуе без всякой поддержки и, как он
говорил, «с пустыми руками». Все же он, вероятно,
и впредь продолжал бы бороться за реализацию своего
замысла, если бы общая обстановка в Италии резко не
изменилась.
Еще 18 августа Гарибальди высадился со своим вой-
ском в Калабрии и двинулся к Неаполю.
7 сентября он триумфально вступил в Неаполь. Под-
нимать этот город на восстание, что было целью задуман-
ной Мадзини экспедиции из Центральной Италии, теперь
уже не было нужды. «На очередь» вставал поход на Ве-
нецию и Рим.
Но 11 сентября пьемонтская армия во главе с Викто-
ром Эммануилом вторглась в Папское государство и дви-
нулась оттуда к северным провинциям Неаполитанского
королевства. Она шла тем самым путем, которым все это
время мечтал направить волонтеров Мадзини, но, конеч-
но, у Виктора Эммануила были свои, иные, чем у Мадзи-
ни, цели. Он шел на юг, чтобы остановить грозивший
разжечь революцию на всем полуострове и неугодный
Наполеону III победный марш Гарибальди.
Мадзини понимал, что пьемонтцы заняли провинции
Римского государства, «чтобы помешать гарибальдийцам
или кому-нибудь другому вступить в них и чтобы сохра-
нить эти провинции для папы» 33. Но он понимал также,
что если пьемонтская армия будет в Неаполе, то пересечь
весь полуостров на пути в Венецию без согласия пьемонт-
ского правительства (которое его, конечно, не даст) Га-
рибальди не сможет. Для Мадзини это означало, что идти
надо не на Венецию, а на Рим.
«Будь мы хозяевами положения,— рассуждал Мадзи-
ни,— мы, естественно, оставили бы Рим в стороне. Мы
атаковали бы Австрию в Венецианских землях и, лишь
освободив их, рискнули бы на войну с Францией,., Но те-
144
перь нам не остается ничего иного, как сломать лед и
идти на Рим. Это будет, конечно, преждевременно, но это
неизбежно, если не хочешь отказаться от объедине-
ния» 34.
Чтобы убедить Гарибальди не складывать оружие и
идти на Рим, Мадзини и приехал 17 сентября 1860 г.
в Неаполь. Город, в котором изгнанник никогда раньше
не был, поразил его не только волшебной красотой приро-
ды. «Неаполь полон приезжих,— писал Мадзини в Анг-
лию.— В каждом окне развевается знамя... Всюду видны
остроконечные шляпы калабрийцев, красные рубашки га-
рибальдийцев, фантастические бархатные одежды мона-
хов с распятием на груди и пистолетом за поясом». На-
циональная гвардия, знамена, кокарды придают городу
живописный облик 35.
За праздничной пестротой и нарядностью крылось, од-
нако, тяжелое положение созданного в Неаполе прави-
тельства революционной диктатуры.
В городах обострялась классовая борьба, в сельских
местностях вооруженные пиками и топорами крестьяне
шли захватывать помещичьи земли, жгли дома богачей,
отводили водные потоки от помещичьих мельниц. Кресть-
янские выступления принимали все более массовый ха-
рактер и, так как Гарибальди и его соратники им проти-
вились, то кое-где во главе крестьянских отрядов уже
стояли, как в 1849 г. в провинциях Римской республики,
контрреволюционные священники и офицеры разбитой
армии Бурбонов. Перепуганные городские и сельские
буржуа вели тайные переговоры с Кавуром, стараясь
ускорить присоединение Южной Италии к Пьемонту.
Подписи под обращением к Виктору Эммануилу, зовущим
его «восстановить мир и порядок в государстве», собира-
лись, по свидетельству Криспи, «в провинции и в Неапо-
ле, на улицах и в кафе» 36.
И все же, как ни сложно было положение в Южной
Италии, Гарибальди не сразу отказался от немедленной
борьбы за завершение объединения. 21 сентября днем,
вернувшись с фронта, он обещал Мадзини, что поход на
Рим состоится. Но в тот же день к вечеру он получил от
Виктора Эммануила послание о том, что тот против похо-
да. Гарибальди должен дожидаться короля в Неаполе и,
когда Виктор Эммануил прибудет, передать ему власть.
Гарибальди не пошел против воли короля. Отступив, как
он говорил, «перед ужасами братоубийственной войны»,
1/26 К. Э. Кирова
145
т. е. войны с пьемонтской армией, он отказался от немед-
ленного похода на Рим. Он «удручен, обескуражен, гово-
рит о Капрере * и цитирует стихи наших поэтов»,— пи-
сал о Гарибальди в эти дни Мадзини 37.
Дождавшись вступления в Неаполь пьемонтского
войска и передав власть Виктору Эммануилу, Гарибаль-
ди 9 ноября 1860 г. уехал на свою каменистую Капреру.
Мадзини оставался в столице Южной Италии еще две
недели. Его присутствие в городе тревожило умеренных,
и они организовали враждебные против него демонстра-
ции. Уже отнюдь не молодой и отнюдь не здоровый, от-
давший 30 лет жизни борьбе за возрождение своей роди-
ны, он сидел в своем номере в одной из неаполитанских
гостиниц и слушал, как подкупленная неаполитанская
чернь кричит под его окнами: «Смерть Мадзини!» —
«Не бойтесь, они меня не убьют, они только кричат»,—
сказал он находившемуся у него в этот момент посети-
телю 38.
Мадзини уехал из Неаполя в конце ноября, после того
как наладил там выпуск новой мадзинистской газеты и
организовал в городе местную секцию Партии действия.
Он отказался от объявленной Виктором Эммануилом ам-
нистии, по условиям которой изгнанники должны были
подписывать специальное обязательство соблюдать впредь
лояльность по отношению к новому итальянскому коро-
левству. Он запретил также своим итальянским друзьям
хлопотать о не обусловленной подобным обязательством
амнистии для него лично: «Только этого еще не хватало.
Короля будут всюду восхвалять за его великодушие...
и я стану его должником. Я предпочитаю быть изгнанни-
ком монархии»39. К тому же он еще в 1859 г. решил,
что, если Италия после объединения станет монархией,
он уедет на свою «вторую родину», в Англию. Он мог,
если этого хотел народ, бороться за объединение Италии
под эгидой Виктора Эммануила, но он не хотел оставать-
ся в итальянском королевстве и одного лишнего дня.
В нем уже давно нарастало стремление к тишине, по-
кою, к долгим часам молчания, одиночества, лишь изредка
прерываемого дружеским словом, рукопожатием. Он меч-
тал о том, чтобы успеть написать перед смертью хотя бы
* Крохотный островок близ Сардинии, еще в 50-х годах купленный
Гарибальди.
146
одну-две книги. Как и в далекой юности, он был полон
литературных замыслов. «Вы бы смеялись,— писал он в
1864 г. одной своей корреспондентке,— если бы увидели
заметки, памятные выписки, проекты работ, литературных
и научных, которые я набрасывал на клочках бумаги в
те дни (в 1860 г.— К. К.), когда я убаюкивал себя на-
деждой, что по достижении единства я могу получить не-
сколько лет уединения и свободы» 40.
Объединение осталось незавершенным, и литератур-
ные замыслы вновь приходилось отложить. Однако, уез-
жая в конце 1860 г. из Италии, Мадзини верил, что не-
надолго.
ПОСЛЕДНЕЕ ДЕСЯТИЛЕТИЕ
Единая Италия, хотя и без Венеции и Рима, была
создана. Мадзини, неустанно на протяжении 30 лет при-
зывавший к борьбе за национальную независимость и
единство, сыграл в этом немалую роль.
Однако, оставив в стороне от борьбы за объединение
основную массу населения страны — крестьянство,
итальянские демократы лишились массовой базы в этой
борьбе. Средние классы в значительной своей части пошли
за умеренными, а итальянский пролетариат, на который
мадзинисты пытались опереться, еще только зарождался.
И итальянская демократия, чувствуя свое бессилие,
практически приняла в конце концов лозунги и програм-
му умеренных либералов.
Хотя народные выступления и сыграли важную роль
в борьбе за объединение, единая Италия возникла как
Итальянское королевство, власть в котором принадлежа-
ла блоку крупных буржуа и крупных, в том числе полу-
феодальных, помещиков. Расчищая путь для развития
капитализма, объединение Италии даже и в такой его
форме было прогрессивно, но народным массам оно при-
несло лишь новые тяготы и налоги.
В бывшем Неаполитанском королевстве это уже в
1860 г. привело к взрыву печально знаменитого итальян-
ского «бригандажа». Три года разбойничьи шайки, со-
стоявшие из крестьян, обманутых в своих надеждах на
землю, грабили на больших дорогах, жгли помещичьи
усадьбы, терроризировали города. Итальянская армия
117
6*
долго не могла с ними совладать. Лишь к концу 1863 г.
Юг, залитый крестьянской кровью, был наконец «за-
мирен».
Но и в Центральной, и в Северной Италии было после
объединения неспокойно. В стране учащались забастовки
рабочих, происходили кровавые стычки городской и де-
ревенской бедноты с карабинерами и полицией.
Итальянские демократы не могли не видеть, как дале-
ко Итальянское королевство от того смутного, но прекрас-
ного образа единой Италии, за который они столько лет
боролись. «Это не та Италия!»—в отчаянии восклицал
Гарибальди.
Мадзини говорил о своем разочаровании результатами
объединения почти теми же словами. «Нынешняя Ита-
лия — это не та Италия, на которую мы надеялись, ко-
торую предчувствовали 30 лет назад». «Наше возрожде-
ние не таково, каким мы его себе представляли» \ С го-
речью и возмущением писал он о разъедающих страну
«коррупции, аморальности, лжи, лицемерном и коварном
оппортунизме» 2.
«Помнишь ли ты, старый и верный друг,— восклицал
Мадзини в открытом письме к Федерико Кампанелле,—
тот образ Италии, который сиял в наших душах 30 лет
назад, когда мы организовали Савойскую экспедицию и
в последовавшие за этим долгие годы изгнания... Эта
мечта ныне рассеялась»,— с горечью заключал он3.
Оценивая события 1859—1860 гг., Мадзини видел
теперь основную ошибку итальянских демократов в том,
что они за отдельными исключениями доверили руковод-
ство этими событиями либералам: «Мы пошли с Гари-
бальди и другими по неправильному пути и должны
теперь пить горькую чашу до дна... Мы переживаем,
я повторяю, последствия роковой ошибки... Для того
чтобы наше возрождение свершилось, оно должно было
быть результатом народной инициативы, но инициатива
(руководство событиями.— К. К,) принадлежала умерен-
ным, королю и иностранцам» 4.
Нет, Мадзини и теперь не раскаивался в том, что в
1859—1860 гг. призывал к объединению Италии под ко-
ролевским знаменем. Он не мог «изолироваться», не мог
с кучкой своих последователей пойти против всей страны.
Страна верила королю и умеренным. Она верит им, идет
за ними, несмотря на все, и теперь! И так будет до тех
пор, пока иностранцы хозяйничают в Италии и королев-
148
ское правительство может выступать в роли защитника
населения от иностранного насилия и произвола.
«Мы добьемся свободы и благосостояния лишь тогда,
когда наше национальное правительство будет заседать в
Риме и наше национальное знамя взовьется над Вене-
цией... Тогда те, кто робок и вял, перестанут чувствовать
себя слабыми и, не поддаваясь более воздействию Тури-
на, будут с нами» 5. До тех пор каждое выступление по
вопросам внутренней политики неизбежно натолкнется на
«ледяную стену» сопротивления тех, кто не понимает
своей силы, утверждал Мадзини 6.
Поэтому, а еще и потому, что он не мог вынести мыс-
ли, что иностранцы все еще хозяйничают на его родине,
Мадзини считал, что борьбу за новую Италию после со-
здания Итальянского королевства надо начинать с борь-
бы за освобождение Венеции и Рима.
Осенью i860 г. разрешение этой задачи казалось, как
мы уже говорили, близким. Расставаясь в Неаполе, Мад-
зини и Гарибальди договорились о новом освободительном
походе весной 1861 г. Мадзини должен был этот поход,
как и в 1860 г. экспедицию «тысячи», подготовить, Га-
рибальди — возглавить.
В декабре 1860 г. Мадзини вернулся, как он думал,
лишь до весны в Лондон. «Он бросился ко мне, по обык-
новению своему протягивая обе руки, со словами:
Наконец-то сбывается,— рассказывает Герцен, встретив-
шийся с Мадзини вскоре после его возвращения в Анг-
лию.— В его глазах был восторг, и голос дрожал...
Слушая его, я хотел поймать хоть одну ноту, один звук
оскорбленного самолюбия и не поймал... Мадзини испол-
нен надежд» 7.
В Лондоне Мадзини поселился в пяти минутах ходьбы
от дома Стансфельдов, в двух небольших комнатушках,
которые, как и все его жилища, вскоре оказались зава-
лены книгами. Не вмещаясь на полках, они громоздились
на столах, на диване, на полу. По квартире, опять-таки
как и всюду, где жил Мадзини, свободно порхали кана-
рейки. «Здесь холод и снег. Мои две птички приходят
погреться у моего очага, искоса на меня поглядывая.
Они вносят немного жизни в монотонное одиночество
моей комнаты»,—рассказывал Мадзини 8.
Снова, как и десять, двадцать, тридцать лет назад, он
сидел с раннего утра за письменным столом и писал своим
бисерным почерком конспиратора бесчисленные письма,
149
инструкции, воззвания. В 9 часов вечера он кончал ра-
боту и шел к Стансфельдам. Здесь — как некогда у ста-
риков Эшерстов, теперь уже умерших,— собирался
избранный кружок друзей. Мадзини по-прежнему был
душой и центром этого кружка.
«Те, кто пе знал Мадзини,— вспоминает Матильда
Мейзенбуг, часто бывавшая у Стансфельдов,— не могли
себе представить, что это знаменитый агитатор, когда
бесшумно приоткрывалась дверь и в комнату чуть ли не
робко проскальзывала узкая, тонкая мужская фигура в
простом черном сюртуке *, большей частью застегнутом
на все пуговицы. Только когда Мадзини занимал свое
обычное место, стоя перед камином, около него собирался
кружок друзей, и он начинал говорить, а его темные гла-
за загорались, тогда чувствовалось, что находишься в
обществе человека необычайного» 9.
Впрочем, Мадзини отнюдь не всегда говорил у Станс-
фельдов «о серьезном». Здесь, в обществе людей, которые
любили его и которых любил он, «грозный заговорщик»
на считанные вечерние часы точно оттаивал, становился
самим собой — мягким, добрым, обладающим тонким
юмором человеком. Он мог затеять беззаботную игру в
карты. Когда Джо, маленький сынишка Стансфельдов,
заболевал, проводил ночи у его постели. А назавтра с
утра он снова сидел за своим письменным столом.
Мадзини считал, что борьбу за завершение объедине-
ния Италии надо начинать с освобождения не Рима (что
грозило столкновением с сильной Францией), а Венеции,
борьба за которую представлялась ему более легкой. Он
был тесно связан с жившими в Лондоне лидерами поль-
ской революционно-демократической эмиграции. Знал о
готовившемся в Польше в начале 60-х годов восстании,
знал — от Герцена и Огарева — о проектируемом «Землей
и волей» совместном с поляками выступлении против рус-
ского самодержавия. Посылал своих эмиссаров на Балка-
ны, и они сообщали ему о нараставшем там антитурец-
ком брожении. Этого было достаточно, чтобы в его вооб-
ражении мечтателя и поэта (а он был поэтом, хотя и не
писал стихов) вставали бесчисленные колонны поляков,
русских, греков, мадьяр, болгар, идущие на штурм старо-
го мира. Почетная роль инициатора этой борьбы за сво-
* Он еще в юности решил всегда одеваться в черное — в знак трау-
ра но страданиям своей родины.
150
боду, как и во всех замыслах Мадзини, принадлежала
Италии.
Восстание в венецианских провинциях (Венето)
станет толчком к восстанию в Венгрии (Мадзини, как
уже было не раз, вел об этом переговоры с Кошутом),
вслед за итальянцами и мадьярами поднимутся и все
остальные. Пламя национально-освободительной борьбы
охватит огромную территорию от Балтийского до Адриа-
тического моря, и, кто знает, не поднимется ли тогда по-
рабощенный Луи Бонапартом Париж, не восстанет ли
Вена, не удастся ли повторить, что называется, в расши-
ренном и исправленном издании 1848 год!
Таков был замысел. Восстание в Венето должно было,
как мы видели, стать его первым звеном, и организацией
этого восстания Мадзини и был занят в своем загромож-
денном книгами и бумагами лондонском жилище.
Первоначально он считал, что восстание в Венето
должны поднять 4 тыс. переброшенных туда волонтеров.
На их подготовку и экипировку, по его расчетам, требо-
валось 400 тыс. франков. Этих денег в партийной кассе
не было, и достать их Мадзини не удавалось. Его англий-
ские «меценаты» и богатые итальянские приверженцы,
прежде нередко финансировавшие его предприятия, пола-
гали, что с созданием конституционного Итальянского ко-
ролевства борьбу за завершение объединения Италии
надо вести «законно и мирно» в итальянском парламенте.
Просить и получать у них средства на свои конспирации
Мадзини больше не мог.
Подписка на «франк для Венеции», организованная от
имени Мадзини и Гарибальди в самой Италии и рассчи-
танная на участие в ней широких слоев населения, шла
чрезвычайно вяло (народ был разочарован результатами
объединения). Деньги в партийную кассу поступали, как
признавал Мадзини, «по капле», и в 1861 г. организовать
выступление ему не удалось.
А летом 1862 г. произошли события при Аспромонте,
где Гарибальди, рискнувший с 200 волонтеров двинуться
на освобождение Рима, был остановлен итальянскими
войсками и ранен в завязавшейся перестрелке итальян-
ской пулей. После этого взносы на организацию экспеди-
ции в Венецианскую область длительное время не посту-
пали в партийную кассу вовсе.
В Партии действия еще до Аспромонте шли споры о
том, с чего начинать: с борьбы за Венецию (на чем на-
151
стаивал Мадзини) или за Рим (к чему склонялся Гари-
бальди). Теперь же группа видных членов партии утверж-
дала, что начинать надо с борьбы за республику. Не-
которые были вообще против какого бы то ни было
выступления, предлагая подождать с ним «до более благо-
приятного момента». Партия, усилившаяся было после
экспедиции «тысячи», вновь стала распадаться на
враждующие фракции, группы, группки.
Сам Мадзини вскоре после Аспромонте тяжело заболел.
Его мучали головокружения, тошнота, приступы жесто-
ких (невралгических, как он считал) болей в желудке.
Он был очень плох, и его друзья боялись за его жизнь.
Но болезнь на этот раз «отпустила» его, с тем чтобы,
возвращаясь все чаще и чаще, свести в конце концов в
могилу. «Седой, бледный, худой до прозрачности, сидел
передо мной Мадзини,— писал в сентябре 1862 г.
А. И. Герцен,— месяц назад он был при смерти болен,
лицо его выражало скорбь и заботу, и только глаза старо-
го орла светились прежней несокрушимой энергией»10.
В январе 1863 г. вспыхнуло восстание в Польше.
Мадзини горячо сочувствовал каждому народу, который,
как и народ Италии, боролся за свою независимость и
свободу, но борьба поляков вызывала у него особенно го-
рячую симпатию. Здесь многое переплелось: и воспоми-
нания юности, когда польское восстание 1831 г. стало
одним из факторов, подтолкнувших Мадзини к борьбе,
и его восхищение поэтом и борцом за свободу Мицкеви-
чем, и личная дружба с лидерами польской эмиграции,
в частности Станиславом Ворцелем, которому Мадзини,
когда Ворцель умирал, поклялся, что не оставит Польшу
без поддержки и что Польша будет свободна.
В 1863 г., восстав, поляки и действительно обратились
к Мадзини за помощью. С этого момента мысль о Поль-
ше не покидала его, по его собственным словам, «ни днем,
ни ночью».
Среди итальянских демократов шли толки о создании
специального итальянского батальона для помощи вос-
ставшим полякам, какое-то количество итальянцев и дей-
ствительно отправилось в Варшаву. Мадзини видел только
одну возможность эффективно помочь полякам: поднять
наконец восстание в Венето и разжечь тем самым обще-
европейскую борьбу за свободу. И он торопился это
сделать, пока поляки еще держались.
152
Слабый, больной (приступы болей возобновились п
терзали его все чаще), Мадзини, напрягая последние силы,
плел сеть своих конспираций.
Нет, он более не надеялся, что ему удастся подгото-
вить и перебросить в Венето многотысячный отряд во-
лонтеров. Но если бы удалось добиться, чтобы знамя
восстания подняли хотя бы несколько отрядов, сформи-
рованных в самой Венецианской области из со жителей,
тогда отряды из юношей соседних провинций, заранее
подготовленные, стянутые к границам Венето, немедлен-
но пришли бы им па помощь. Л когда пламя борьбы раз-
горится, кто знает, не побудит ли это Виктора Эммануила
объявить войну Австрии, как сделал это в 1848 г. после
миланских «пяти дней» отец Виктора Эммануила —
Карл Альберт?! (Как видим, распространенная в те годы
вера в то, что исторические события, раз уложившись в
определенную сюжетную схему, будут укладываться в нее
и впредь, отнюдь не была чужда Мадзини.)
Однако и такой способ разжечь борьбу в Венето тре-
бовал средств, хотя и меньших, чем массовая переброска
туда волонтеров, а партийная касса была пуста. «Я отдал
бы свою кровь, чтобы достать деньги!» — восклицал
Мадзини 11.
Сроки начала выступления переносились с квартала
на квартал, с месяца на месяц. Поляки боролись из
последних сил, и Мадзини чувствовал, что его «сердце
обливается кровью при мысли о происходящем в Польше
каждодневном убийстве смелого и героического народа» 12<
Лишь поздней осенью 1864 г., когда восстание в Поль-
ше уже было подавлено, а у Мадзини уже исчезла послед-
няя надежда на выступление в этом году, два отряда
патриотов подняли знамя восстания в горах Венецианской
области.
Непосредственной подготовкой к восстанию был занят
Эжисто Бецци, старый борец за возрождение Италии,
член гарибальдийской «тысячи», в первой половине
60-х годов один из ближайших соратников Мадзини. Под-
готовка сосредоточивалась в Ломбардии — в Брешии и
Милане, где Бецци занимал скромную должность служа-
щего торговой фирмы. Сюда, в Милан и Брешию, заво-
зили контрабандой ружья, револьверы, патроны, красные
рубашки, одеяла, закупаемые при содействии Мадзини за
границей ио мере того, как удавалось собрать необходи-
мую для их покупки сумму; и отсюда, упрятанными в по-
7 К. Э. Кирова
153
возках с сеном или в тюках с рыбой, отправляли в Ве-
нецианскую область, с подпольщиками которой Бецци
был связан.
Несколько таких экспедиций прошло удачно, но в
конце концов полиция обнаружила очередную партию
«товара». Отряд, которому он предназначался, оказался
под угрозой, и его члены решили, не дожидаясь ареста,
выступить немедленно. Они просили, чтобы их поддержа-
ли другие отряды. Мадзини был за это, но гарибальдий-
ский центр в Турине после консультации с правительством
высказался против. И в конце концов один только Бецци
со своим отрядом двинулся на выручку повстанцам.
Всего в попытке восстания осенью 1864 г. участвовало
150 человек. Кончилось все это тем, чем заговоры Мадзи-
ни кончались уже не раз: не поддержанные населением,
в большинстве своем просто не понимавшим, что происхо-
дит, эти отряды были без труда рассеяны правительствен-
ными войсками.
Мадзини было уже 60 лет, и болезнь все чаще и все
жестче хватала его за горло. Бывали месяцы ежедневных
приступов, месяцы, когда он не мог без боли склониться
над письменным столом и должен был писать свои
инструкции, письма, лежа на кушетке. Бывали долгие
месяцы, когда он не мог работать вообще. И он устал —
устал не только физически, но и морально — устал от
неудач, устал, как он говорил, «проповедовать в пусты-
не». Его друзья и соратники — сверстники и даже те, кто
был моложе его,— умирали, и он не понимал, почему
смерть минует его. «Друзья, оставшиеся мне верными,
исчезают один за другим, и я брожу, удивляясь тому,
что я еще жив, и повторяя про себя стихи Оссиана *
о том, как „годы шепчут, проходя мимо: почему поет
этот?“» 13.
Жизнь шла к концу, и ему все чаще и все настойчи-
вей хотелось прекратить наконец «сизифов труд» своих
конспираций и написать перед смертью хоть одну-две
книги. Литературные замыслы и теперь не оставляли его.
Книгу о Байроне, книгу о Французской революции конца
XVIII в., книгу о религии... Он готов был отдать «поло-
вину оставшейся ему жизни», чтобы написать их и.
* Легендарный бард кельтов, живший, по преданиям, в III в. в Ир-
ландии,
<54
И в то же время его преследовало ощущение невыпол-
ненной миссии, невыполненного долга. «Я прихожу к
концу моих дней полный отчаяния из-за многого, что я
должен был сделать и чего не сделал»,— признавался он
в 1863 г. Матильде Биггс 15.
А год спустя, осенью 1864 г., узнав о неудаче восста-
ния в горах Венето, он вспомнил, как Савонарола,
«проповедуя народу пассивному, безразличному, инертно-
му, воскликнул, рыдая: „Господи, простри, простри свою
длань, яви, яви свою силу. Я не могу более, не знаю
более, что сказать, мне не остается ничего иного, как
плакать44» 16.
И все-таки едва успевал провалиться один задуман-
ный им план восстания, как Мадзини тут же, не останав-
ливаясь, не оглядываясь, «не переводя дыхания», брался
за организацию другого. К новому восстанию в Вепето
он начал готовиться той же осенью 1864 г. Это непреклон-
ное упорство поражало современников.
«Мадзини, теряя сегодня друзей, деньги, едва усколь-
зая от цепей, виселицы, становится завтра настойчивей,
упорней, собирает новые деньги, ищет новые силы, снова
бросается в бой и, снова разбитый, опять принимается за
дело с судорожной горячностью. В этом непреклонном
постоянстве, в этой неутомимой деятельности есть что-то
великое пли, если хотите, что-то безумное»,— писал
Герцен 17.
А может быть, лучше рассказать об этом «непреклон-
ном постоянстве» словами самого Мадзпнп о том, как он
еще ребенком любил смотреть па бьющие о морской берег
волны: «Их неутомимое упорство, их вечное возвращение
к берегу, однажды прельстившему, учили меня стойкости
в выполнении моего долга так же, как Монблан (когда я
его вижу) учит меня выдержке п спокойствию» 18.
II все же пе следует думать, что эта точно у природы
позаимствованная стойкость давалась Мадзини без впут«
ренней борьбы п колебаний. Он п теперь, после стольких
лет самоотречения, не был, как он писал, воплощением
«одной только голой идеи долга». «Вы, очевидно, видите
во мне,— писал он Матильде Бпггс в 1858 г.,-— человека,
неспособного услышать музыку природы и почувствовать,
что говорят цветы, ветер, деревья. Вы видите во мне...
одушевленную гильотину, человека беспощадной и голой
идеи долга. Вы ошибаетесь, как ошибаются и другие.
Я чувствую все это, я ценю все это. Только я себя чувст-
7*
155
вую осужденным на то, чтобы жить вне всего этого»
Жизнь, простая человеческая жизнь, со всеми ее ра-
достями и горестями, и теперь еще манила Мадзини. И все
же когда Каролина Стансфельд попробовала убедить
его прекратить бесплодные конспирации — у него останут-
ся его друзья, и он сможет наконец заняться литерату-
рой,— Мадзини с несвойственной ему резкостью ответил,
что «лучшая книга — это человек, оставшийся верным
мечтам и программе своей юности» 20.
В 1866 г. началась австро-прусская война. Италия
вступила в нее на стороне Пруссии. Мадзини, не колеб-
лясь, призвал своих соратников поддержать итальянское
правительство в этой войне «руками, оружием, словами».
«Это война за Венецию против Австрии, война с нацио-
нальной целью. Ясно, что мы должны в ней участво-
вать»,— писал он. И, невольно выдавая терзавшие его
разочарования и горечь, добавлял: «Продолжать звать к
войне, начатой по инициативе народа, когда никто не
отвечает на наши призывы, было бы смешно» 2l.
Впрочем, он и теперь еще надеялся, что ему удастся
в ходе войны превратить «борьбу правительств» в «борь-
бу народов», надеялся, в частности, что отряды волонте-
ров, сформированные патриотами в помощь королевской
армии в ее борьбе с Пруссией, освободив Венецию, пойдут
на Рим. И если правительство захочет их остановить,
тем хуже для правительства — его свергнут!
В ожидании событий Мадзини провел лето 1866 г*
близ итало-швейцарской границы, в Лугано. Готовя вос-
стание в Венето, он не раз приезжал сюда после 1860 г.
На этот раз впечатление было особым. Италия была так
близко, небо, воздух, горы казались такими «итальянски-
ми», и сейчас, когда жизнь шла к концу, тоска по родине
охватила изгнанника с новой силой. «Как того, кто, воз-
можно, видит его в последний раз, это чарующее мое
итальянское небо притягивает меня сейчас к себе более,
чем когда-либо ранее, точно зовет меня пройти под ним
паломником от Венеции до Генуи, от Неаполя до Па-
лермо»,— писал он Каролине Стансфельд в августе
1866 г.22 И то же в письме к Матильде Биггс: «Тоскую
по Венеции, хочу кинуть последний взгляд на Геную,
Флоренцию» 13.
И все же, когда война окончилась присоединением
Венецианской области к Итальянскому королевству и
156
когда итальянское правительство в честь освобождения
Венеции «даровало» наконец Мадзини амнистию, он вновь
от нее отказался. Отмену вынесенных ему некогда
Пьемонтом смертных приговоров он бы воспринял как
восстановление справедливости, но амнистия, прощение...
«Никто, кто хоть немного меня знает,— заявлял он,— не
может ожидать, что я оскверню последние годы моей
жизни и все мое прошлое, приняв забвение и прощение
за то, что более всего любил мою родину п стремился г.
ее единству уже тогда, когда никто еще пе смел на пего
надеяться» 24.
Он вернулся в Англию. Его борьба не была окончена.
Теперь, после присоединения Венеции, борьба за освобож-
дение Вечного города вставала перед Мадзини как его
первоочередная задача. Решить ее было, однако, особен-
но трудно.
Здесь нам надо обратиться к началу 60-х годов. Еще в
1862 г. Мадзини, под впечатлением событий при Аспро-
монте, создал подпольную республиканскую организацию
«Священная фаланга». Задачи непосредственной борьбы
за республику он перед «фалангой», однако, не ставил.
Он видел, что монархические иллюзии все еще сильны г.
Италии, и понимал, что если попытаться теперь
свергнуть монархию, то «за нами пойдут сотни, но не
массы» 25.
Члены «Священной фаланги» должны были поэтому
лишь вооружаться и быть готовыми к борьбе за респуб-
лику в случае обстоятельств «непредвидимых, но возмож-
ных». Поэтому и восстание в Венецианской области
Мадзини предполагал поднять под «нейтральным» лозун-
гом: «Долой Австрию!» А в 1866 г. поддержал, как мы
видели, «королевскую войну» с Австрией.
Но Рим, Рим — это иное дело! Рим — это «священный
город», «храм нации», «сердце нации», и «осквернить»
его монархией было невозможно. Да итальянское королев-
ское правительство никогда, Мадзини понимал это, и не
решится ради освобождения Рима на борьбу с Францией.
Это посмеет сделать только республика, и освободить
Рим можно, только подняв республиканское знамя п
свергнув монархию! Но как эту двойную задачу разре-
шить, Мадзини не знал.
Осенью 1866 г., когда мир Италии с Австрией был
заключен, а поход волонтеров на Рим, который пытался
организовать Мадзини, так и не состоялся, у него мель-
157
кнула мысль обратиться с воззванием к населению боль-*
ших итальянских городов. Пусть народ выйдет на улицы,
требуя немедленного похода на Рим, и, когда итальянская
монархия выступит против такого похода (а она выступ
пит), пусть свергнет монархию!
Он и сам не слишком верил в возможность осуществ-
ления этого плана и, изменяя своему обыкновению опре-
делять действия партии единолично, обратился за советом
к виднейшим итальянским демократам. «Мой дорогой
Мадзини,— ответил ему Гарибальди,— мне больно Вам
это говорить, ио Вы строите иллюзии о настроении страны.
Она, я не отчаиваюсь, будет бороться, но сейчас не мо-
жет соответствовать Вашим желаниям» 2G.
Мадзини отказался от своего замысла, но у Гарибальди
п у самого не хватило на сей раз терпения ждать, пока
Италия «созреет» для борьбы за «вечный город». Его
очередная попытка организовать поход волонтеров на Рим
окончилась тем, что 3 октября 1867 г. в битве при Мента-
не французские и папские войска разбили гарибальдий-
цев. Гарибальди был арестован. Три недели просидел он
в тюрьме. Его хотели судить, но не решились, отпустили.
Конечно, Мадзини понимал, что Италия шестидесятых
годов — это не Италия шестидесятого года. Он видел,
что «страна холодна» и что, несмотря на все «уроки» и
разочарования, монархические иллюзии еще сильны в
народе. Но он, как десять, двадцать, тридцать лет назад,
верил, что революцию начнет «смелое меньшинство», ко-*
торое выйдет на улицу и увлечет за собой массы27.
«Страна холодна, говорите вы,— обращался он к своим
оппонентам,— но масса всегда будет такова и была или
казалась такой накануне всех великих революций. Стра-
на... ждет перемен», в ней «царит глубокое недовольство...
Первая смелая инициатива увлечет ее за собой» 28.
Значит, задача, как и десять, двадцать, тридцать лет
назад, состояла в том, чтобы, двинув на борьбу мень-
шинство, «высечь первую искру». Над разрешением этой
задачи применительно к Риму Мадзинп и бился следую-
щих четыре года. Он в течение многих месяцев пытался
достать — и так и не достал — средства, необходимые для
организации экспедиции, аналогичной экспедиции «тыся-
чи». Она должна была отправиться из Сицилии на Рим,
но под республиканским знаменем и под его, Мадзини,
политическим руководством. Он пытался также органи-
зовать республиканское восстание в самом Риме и, когда
158
это не удалось, долго и упорно старался поднять на
борьбу за республику, за освобождение Рима другие го-
рода Италии. Тайно приезжая на полуостров, он вел
долгие и трудные переговоры о восстании с республикан-
цами Милана, Генуи, Турина, Флоренции. Но его «Свя-
щенная фаланга» в сколько-нибудь сильную организацию
так и не выросла, а разброд в Партии действия все уси-
ливался. Большинство ее членов были против немедлен-
ного выступления. Некоторые открыто высказывали это
Мадзини. Другие не отказывали «старику», даже согла-
шались с ним, и Мадзини не раз казалось, что восстание,
которого он ждет и жаждет, вот-вот начнется. Но наме-
ченный срок наступал, ничего не происходило, и Мадзини,
больной, усталый, казалось только усилием воли отстра-
няющий от себя смерть, снова брался за «сизифов труд»
конспираций.
Лишь иногда и лишь в письмах к самым близким ему
людям вырывались у него из-под пера слова, свидетель-
ствующие о нараставших в нем растерянности и смятении:
«Я не вижу света, пе вижу пути». «Я недоволен Мила-
ном, Генуей, всеми городами Италии. Существует разлад
между мной и Италией» 29.
В начале 1870 г., так и пе добившись «инициативы»
от республиканцев больших городов, Мадзини призвал к
борьбе «молодежь» местечек и сельских пунктов Италии:
«Все должны быть готовы начать... Если одновременно
выступят (в различных местах.— К. К.} 20 вооруженных
отрядов, это подтолкнет к восстанию города» 30.
После этого призыва не 20, но все же несколько воору-
женных отрядов в различных районах полуострова дейст-
вительно поднялись на борьбу. Не встретив должного
отклика и поддержки населения, они были без труда рас-
сеяны королевскими войсками. Разрозненные выступления
не разожгли пожар, п Мадзини вновь обратился к мысли
о необходимости «первоначального успеха в одном или
нескольких больших городах».
Летом 1870 г., узнав, что вооруженное восстание на-
зревает в Палермо, Мадзини немедленно выехал на Си-
цилию. Он ехал с английским паспортом па имя некоего
мистера Брауна, слегка видоизменив свою внешность
(темные очки, английские бакенбарды вместо обычной
бороды). Он благополучно добрался до Неаполя, но здесь
его узнали, и, когда он приехал в порт, тот был уже
оцеплен войсками. От всех, кто хотел сесть на пароход,
159
отплывавший в Палермо, требовали предъявить паспорт
и, когда «мистер Браун» предъявил свой, его тут же
арестовали и на военном корабле под усиленной охраной
отправили в крепость Гаэты. (Восстания в Палермо,
которое Мадзини рассчитывал возглавить, так и не
произошло.)
Страх властей перед Мадзини был так велик, что в
крепости в ожидании знаменитого узника были размеще-
ны усиленные наряды войск. В море, у подножья утеса,
на котором высилась крепость, стали на якорь военные
корабли 31.
Из камеры, в которую заключили Мадзини, было
идно лишь небо и море — совсем как почти 40 лет на-
зад «на другом полюсе» его жизни, в Савоне. Но тогда он
был молод, полон энтузиазма, надежд, юношеской веры
в то, что сможет перевернуть мир, юношеского нетерпе-
ния скорей это сделать. А теперь... теперь смертельно
больной, смертельно усталый человек ходил (когда мог
ходить) взад и вперед по камере и пытался и не мог
понять, что же все-таки произошло и где «Италия, моя
Италия, такая, какой я ее предвидел,— Италия наших
снов, великая, прекрасная, добродетельная Италия
моей души» 32.
Он так давно мечтал провести остаток своих дней в
тишине и покое, отвернувшись от этого мира, столь не-
похожего на тот идеальный мир, который он создал в
своем воображении. Теперь он чувствовал, как в нем с
новой силой просыпается желание «жить в абсолютном
одиночестве, где-нибудь в Альпах, среди деревьев и птиц,
работая над книгой, исторической или другой, не видя
никого, кроме какой-либо бедной женщины, которой мог
бы помочь, или рабочего, которому мог бы дать совет...
вдали от людей, наедине с мертвыми и Богом» 33. Может
быть, там он написал бы наконец свою книгу о Байроне.
Он даже подумывал начать работу над ней здесь,
в Гаэте.
Мадзини продержали в заключении два месяца —
с 15 августа по 15 октября 1870 г. За это время в Евро-
пе, и па его родине в частности, произошли важные
события.
Еще в июле 1870 г. началась франко-прусская война.
В первых числах сентября французская армия была раз-
громлена под Седаном. Империя Луи Наполеона пала.
В Париже была провозглашена республика, и Мадзини с
160
болью в сердце увидел, как «рассеялась, точно дым» его
давняя мечта о том, что Италия (а не Франция) положит
начало новой республиканской эре в истории Европы.
Затем Рим, оставленный французскими войсками, был
присоединен к итальянскому королевству. Вся страна
праздновала это событие. Республиканского восстания на
полуострове так и не произошло. Мадзини с трудом
сдерживал охватившее его отчаяние: «Рим, наш Рим
осквернен монархией! Это для меня такое горе, какое я
не могу выразить словами!» 34.
В середине октября 1870 г. итальянское правительство,
явно не зная, что ему делать со своим знаменитым узни-
ком, открыло перед Мадзини двери тюрьмы и вновь
«даровало» ему амнистию. И Мадзини вновь отказался
ее принять.
Уезжая через два дня из Гаэты в новое изгнание,
Мадзини уже твердо знал, что книги, которые он мечтал
написать, останутся ненаписанными. Он понимал, что
скоро умрет, но он должен был перед смертью дать еще
один бой, выиграть «битву за души». В его долгой и
трудной жизни изгнанника, заговорщика, пропагандиста
начиналась новая, последняя глава.
Сейчас нам надо снова вернуться назад, в 30—40-е го-
ды XIX в., и вспомнить, как много внимания уделял
тогда Мадзини социальному, рабочему в частности,
вопросу.
Это были годы, когда он создавал свою социальную
утопию, живя в Лондоне, организовал первую в истории
Италии школу для рабочих, издавал первый в истории
Италии журнал для рабочих. Его письма, статьи были
полны тогда высказываний на социальные темы.
Но в 50-х годах картина меняется. Мадзини по-преж-
нему видит в городских рабочих ударную (мы сказали
бы сейчас, движущую) силу итальянской революции. Это
тем более так, что крестьян как возможную опору в на-
ционально-освободительной борьбе он после 1849 г. точно
сбрасывает со счетов — ведь ему, несмотря на все стара-
ния, так и не удалось тогда поднять их на народную
войну в защиту республиканского Рима! «Сейчас ничего
нельзя сделать в деревне,— говорил Мадзини в начале
60-х годов М. Бакунину,— революция должна произойти
первоначально лишь в городах. Когда мы ее совершим,
мы займемся крестьянами» 35, В результате в 50-х годах
161
упоминания о крестьянах встречаются в письмах, статьях
Мадзини чрезвычайно редко. Лишь однажды вырывается
у него из-под пера горькое признание в том, что «крестья-
не не с нами». В 60-х годах, возможно под воздействием
А. И. Герцена и его рассказов о «Земле и Воле», Мадзи-
ни упоминает о крестьянах несколько чаще. Но он и
теперь не идет дальше общих призывов «не забывать о
деревне». Правда, в 1869 г., когда по Италии прокатыва-
ется волна крестьянских волнений из-за налога на помол,
у Мадзини возникла было мысль использовать возмуще-
ние крестьян для пропаганды республики: «Восполь-
зуйтесь движением крестьян, чтобы объяснить им, что
республика означает отмену налога на помол, уменьше-
ние вдвое цен па соль, отмену конскрипции (принудитель-
ного набора в армию. — К. К.)»,— указывает он 10 января
1839 г. в самый разгар крестьянских волнений своим
соратникам в Брешии 36. И в те же дни пишет в Геную:
«Налог на помол приближает к нам крестьян. Надо, чтобы
они знали, что первыми декретами республики будут
отмена этого налога, уменьшение вдвое, а затем и полная
отмена налога па соль, отмена конскрипции»37. «Вос-
стания крестьян не могут стать главным содержанием ре-
волюции, но они более чем важны как дополнительный ее
элемент»,— размышляет Мадзини в письме во Флорен-
цию 3S. У него мелькает даже мысль о возможности, если
это понадобится, «воспроизвести» крестьянские волне-
ния — конечно, уже под его и его соратников руководст-
вом °9. Ио крестьяпскпе выступления, стихийные и не-
координированные, были вскоре подавлены, и Мадзини
постепенно вернулся к своей обычной ставке на «образо-
ванную молодежь» и городских рабочих. Однако о необ-
ходимости для итальянской революции разрешить «рабо-
чий вопрос» (еще в 40-х годах XIX в. так волновавший
Мадзини) он пишет теперь мало и точно неохотно. Даже
о своем излюбленном «обществе новой эпохи» он вспоми-
нает реже, чем раньше. Социальные мотивы, за отдель-
ными исключениями, звучат теперь главным образом в
статьях Мадзини, направленных против «гибельных
идей» французского социализма и коммунизма.
Нет, от своей давней мечты о социальном переустройст-
ве общества оп не отрекся. Но, разрывая хронологически
разрешение национально-освободительных и социальных
задач, он считает необходимым соблюдать «очередность»:
«Нам нужны новое небо и новая земля, по мы должны
идти к ним ступень за ступенью» 40. В 50-х годах «на
162
повестке дня» — борьба за объединение Италии, и Мадзи-
ни отдает все свои силы этой борьбе.
Но после 1860 г., когда национальное единство в основ-»
ном было достигнуто, «очередь» разрешения социальных
проблем приближается, и рассуждения об обществе буду-
щего, которое не будет знать эксплуатации человека че-
ловеком, о рабочих ассоциациях, в которых «труд объеди-
нится с капиталом», все чаще встречаются в статьях и
письмах Мадзини41. Погруженный, казалось бы, полностью
в свои конспирации, усталый, больной, он находит все
же время и силы для организации рабочего движения
в Италии.
В 60-х годах с дальнейшим ростом индустриализации
в Италии учащаются рабочие волнения, стачки, возникают
все новые общества рабочей взаимопомощи, кооператив-
ные товарищества, организуются первые банки рабочего
кредита. До 1860 г. разного рода рабочих организаций на
полуострове — несколько десятков, в 1862 г.— их ужо
462, в 1870 г.— около 900. Иными из этих организаций
руководят либералы, другие, постепенно их становится
все больше, возглавляют мадзинисты.
Сам Мадзини стоит, что называется, «у колыбели»
многих рабочих обществ, является их почетным предсе-
дателем, членом. В своих многочисленных приветствиях,
письмах к ним он намечает путь, которым они должны
идти и какое-то время действительно идут. Он руководст-
вуется при этом теми же соображениями, что и в 40-х го-
дах XIX в.: видит в итальянских ремесленниках и рабо-
чих силу, которая, действуя под руководством буржуа,
должна совершить (теперь уже завершить) объединение
Италии; видит в них также «ударную силу» той полити-
ческой республиканской революции, которая предстоит,
по его мнению, стране.
И в то же время Мадзини стремится овладеть за-
рождающимся в Италии рабочим движением, чтобы оно
не попало под «гибельное воздействие» идей социализма
и коммунизма и чтобы предстоящая стране социальная
перестройка прошла не в борьбе между пролетариатом и
буржуазией, а при их «братском союзе и сотрудничестве»,
безболезненно и мирно.
Самое участие рабочих в борьбе за Венецию и Рим
нужно сейчас, по мнению Мадзини, не только для осво-
бождения этих местностей, но и для того, чтобы отвлечь
рабочих от борьбы с их хозяевами, А на Юге Италии
163
еще и для того, чтобы отвлечь рабочих от растущего
здесь стремления к отделению южных провинций от
Итальянского королевства. Мадзини надеется, что «кресто-
вый поход против Австрии... покончит со спорами и оппо-
зицией внутри страны», и призывает своих соратников
«заглушить недовольство масс энтузиазмом нового по-
хода» 42. «Старайтесь совлечь недовольное население с
опасного пути с помощью серьезных манифестаций в
пользу освобождения Венеции и Рима»,— пишет он
Крисни 43. Раскрывая перед рабочими перспективу буду-
щего переустройства страны, рассказывает им об Италии,
в которой будет уничтожена эксплуатация человека
человеком, о рабочих ассоциациях, которые «избавят своих
членов от подчинения закону заработной платы» и т. д.
и т. п. В обращениях к рабочим Мадзини всячески под-
черкивает необходимость предварительно «завоевать на-
циональное единство и свободу» (т. е. республику), «без
которых невозможен социальный прогресс» и зовет их,
пока это не будет сделано, терпеливо переносить «нынеш-
ние. беды» 44.
«Напомните обо мне вашим и моим братьям (т. е. ра-
бочим.— К. К.), скажите им, что экономическое и интел-
лектуальное положение рабочего класса может радикаль-
но измениться лишь после разрешения национального
вопроса»,— пишет Мадзини председателю рабочего обще-
ства Алессандрии45. «Способствуйте завершению нацио-
нального единства, без которого страна никогда не будет
иметь... спокойствия и достатка, необходимых, чтобы
посвятить себя улучшению вашего экономического поло-
жения»,— обращается к членам рабочего общества
Брешии46. «Способствуйте, как только можете, освобож-
дению Венето. В этом — будущее Италии как нации, а от
него зависит и ваше будущее»,— взывает к переплетчи-
кам Генуи47.
И он снова и снова обещает рабочим, что, когда объ-
единение Италии будет завершено, «жизнь нации обеспе-
чена и путь для мирного прогресса открыт», тогда италь-
янские демократы, «сыновья и братья народа», посвятят
себя разрешению «важнейшего социального вопроса на-
шей эпохи — освобождению людей труда от печального
положения, на которое обрекает их отсутствие собствен-
ного капитала». А люди, которые будут призваны управ-
лять страной, «вспомнят преданность рабочих родине и
то, чего эта преданность заслуживает» 48.
164
Как ни иллюзорно и наивно не звучат в свете после-
дующего исторического опыта подобные обещания,
надо помнить, что, давая их, Мадзини был искренен сто-
процентно. Еще важнее то, что мадзинисты, призывая
рабочих к участию в национально-освободительной борь-
бе, подчеркивали в то же время необходимость осознания
рабочими своих специальных интересов, создания ими
своих рабочих организаций. «Если бы объединения рабо-
чих слились с объединениями хозяев, они подпали бы под
влияние последних и никогда не приобрели бы сознания
своих прав и своей силы»,— утверждал Мадзини 49.
На 60 — начало 70-х годов приходится ряд попыток
мадзинистов объединить многочисленные рабочие органи-
зации Италии в единую федерацию, конечно под их, мад-
зинистов, руководством.
Готовя рабочих к борьбе за республику, Мадзини и
его соратники звали их также к борьбе за демократиче-
ские свободы, за всеобщее избирательное право. «Вы
должны быть и будете, если только захотите, граждана-
ми, владеющими плодами своего труда, имеющими право
голоса при избрании правительства...» — обещал Мадзини
членам рабочего общества Кьявенны50. И, обращаясь к
обществу взаимопомощи рабочих Брешии, писал: «Пред-
ставьте себе, что вы никогда не будете иметь права голо-
са. Законы, регулирующие отношения между капиталом
и трудом, разве не будут они тогда составляться одними
только капиталистами и не будут неблагоприятны для
вас?» 51. И хотя подобные утверждения и сопровождались
призывами к братской любви и сотрудничеству классов,
но все же в 60-х годах XIX в., на заре итальянского
рабочего движения, мадзинисты еще помогали рабочим
вступить на путь политической борьбы и освободиться
из-под влияния либералов, всячески стремившихся ограни-
чить деятельность рабочих организаций одной только
экономической взаимопомощью.
В эти годы в рабочей политике мадзинистов еще был
прогрессивный элемент. Однако в тех же 60-х годах по-
ложение начало меняться. Осенью 1864 г. в Лондоне был
созван учредительный митинг Международного Товари-
щества Рабочих. Мадзини, как руководитель Союза
итальянских рабочих Лондона, был на него приглашен*
Изгнанник приветствовал создание Первого Интернацио-
нала. Надо полагать, он увидел в Интернационале что-то
вроде «рабочей разновидности» «Молодой Европы», кото-
165
рую он создал еще в 30-х годах XIX в. и которую под
различными наименованиями неоднократно и тщетно
пытался с тех пор возродить.
Конечно, он рассчитывал взять руководство Интерна-
ционалом в свои руки, и на первых порах это ему как
будто удалось. Его ближайшие помощники — Луиджи
Вольф и Дж. П. Фонтана — вошли во Временный комитет
Интернационала, а Вольф также и в подкомитет, кото-
рому было поручено разработать учредительный манифест
и устав Международного Товарищества Рабочих.
К. Маркс, бывший одним из главных членов подкоми-
тета, на первых двух заседаниях не присутствовал,
и Вольф, воспользовавшись этим, навязал подкомитету
мадзинистские проекты обоих документов. В проектах
были и рассуждения о «религии долга» и «миссии» чело-
века на земле, и призыв к классовому сотрудничеству
буржуа и рабочих, и требование создания производствен-
ных рабочих организаций, как панацеи от всех бед ка-
питализма, и прочие атрибуты мадзинистской идеологии
и фразеологии. Казалось, Мадзини мог торжествовать.
Однако на третье заседание подкомитета Маркс при-
шел. Ему было поручено «доработать» оба документа,
п он фактически написал их заново. Так возникли Учре-
дительный манифест и Временный устав Международно-
го Товарищества Рабочих, где говорилось, что «...осво-
бождение рабочего класса должно быть завоевано самим
рабочим классом...» 52.
После одобрения этих документов Генсоветом в нем
еще шла какое-то время подспудная борьба между
Марксом и мадзинистами.
В 1865 г., видя, что навязать свои взгляды Генсовету
им не удается, мадзинисты вышли из его состава. Все
же Мадзини и после этого не оставил надежды подчинить
Интернационал своему влиянию. Теперь он рассчитывал
на входивших в Генсовет и занимавших в нем подчас
антимарксистские позиции лидеров английских тред-юнио-
нов. Поэтому, призывая своих сторонников остерегаться
тех членов Генсовета, «которые стремятся усилить анта-
гонизм между рабочими и средними классами», он ука-
зывал им в то же время, что в Генсовете «есть и хоро-
шие элементы». Однако надежды на лидеров английских
тред-юнионов оказались тщетными, и Мадзини с раз-
дражением констатировал, что Международное Товари-
166
щество Рабочих «излишне поддалось влиянию Маркса.*,
который только и говорит, что о классовой борьбе» 53.
Осенью 1868 г. Брюссельский конгресс Первого Ин-
тернационала принял резолюцию, требующую конфиска-
ции и передачи в коллективное пользование земли и ее
недр. Это противоречило всем убеждениям, всей деятель-
ности Мадзини и побудило его выступить в печати с
гневной филиппикой в адрес «некоторых дикарей от
политики», чьи лозунги «безумные и аморальные: война
капиталу, уничтожение собственности, вражда к буржуа-
зии» 54.
Но если подчинить Генсовет своему влиянию мадзи-
нпстам не удалось, то в итальянском рабочем движении
авторитет и влияние Мадзини еще были велики и пре-
пятствовали возникновению секций Первого Интернацио-
нала па полуострове.
Однако в конце 60-х годов внутреннее положенно в
Италии обострилось. Экономический кризис, от которого
Итальянское королевство страдало едва ли не с первого
дня своего возникновения, усилился в результате войны
с Австрией. Рост безработицы, дороговизны, налогов при-
водил ко все более частым вспышкам народного недо-
вольства.
Мадзини это настораживало. «Я знаю, что многие го-
ворят, что революцию вызовет голод. Но восстание про-
тив голода, если только оно не будет организовано и
возглавлено нами, попадет в руки ретроградов... или
примет социалистический характер»,— выражал он свои
опасения в мае 1870 г.55 Лихорадочная поспешность,
с которой Мадзини пытался в конце 60-х годов органи-
зовать республиканское восстание в Италии, также объяс-
нялась в значительной степени его стремлением «обог-
нать события» и предупредить «восстание голодных» 5%
Ведь республика должна была, как он верил, перестроить
страну и разрешить встающие перед ней социальные за-
дачи «законно и мирно», без «борьбы класса с классом»*
«В этом,— подчеркивал он еще в 1866 г.,— значение по-
литического вопроса (т. е. борьбы за республику.—
К. К.)»51
Однако оппоненты Мадзини в демократическом лаге-
ре упрекали его, что он откладывает разрешение соци-
альных проблем «на будущее», в то время как положение
народа трагично. В мае 1868 г. в Неаполе возникла пер-
вая на полуострове секция Международного Товарищест-
ву
ва Рабочих. Вскоре таких секций было в Италии уже
четыре. Встревоженный этим, Мадзини звал своих еди-
номышленников доказывать членам итальянских секций
Интернационала, что избранный ими путь не может при-
вести «к тем практическим результатам, каких они же-
лают». «Аргументируя этим,— писал он,— группа наших
рабочих, которую вам следует создать, должна попытать-
ся разложить Интернационал (его итальянские секции.—
К. К.) изнутри» 58.
И все же до весны 1871 г. отношение Мадзини к
Интернационалу еще было в значительной мере пас-
сивным.
Мадзини, говорил Энгельс, выступая 25 июля 1871 г.
на заседании Генсовета, «пытался превратить Интерна-
ционал в свое орудие», но, «после того как эти попытки
провалились, он до последнего времени воздерживался
от вмешательства в дела Интернационала» 59.
Уезжая поздней осенью 1870 г. из Гаэты, Мадзини
по-прежнему стремился к республиканской революции в
Италии. Но он понимал, что освобождение Рима еще бо-
лее разожгло монархические иллюзии в стране, и пола-
гал, что с организацией республиканского восстания
следует подождать, пока не пройдет «опьянение», вы-
званное присоединением Рима. Когда момент наступит,
мечтал Мадзини, он приедет в свою родную Геную, вый-
дет на городскую площадь и призовет народ к борьбе за
республику. И народ, он верил, пойдет за ним.
Первоначально ему казалось, что это будет совсем
скоро — месяцев через четыре-пять. А пока... пока он
чувствовал необходимость теперь, когда «материальное
единство» страны было так или иначе достигнуто, добить-
ся «морального единства», т. е. ослабить, если уж не
удастся вовсе прекратить, классовую борьбу в Италии.
Весной 1871 г. задача «борьбы за души» предстала
перед Мадзини как задача особо настоятельная и важная.
В это время итальянские газеты, как и газеты всей Ев-
ропы, были полны сообщений о Парижской Коммуне.
Реакционная пресса обрушивала на нее потоки грязи и
клеветы, но передовые итальянские рабочие и лучшая
часть буржуазно-демократической молодежи, в частности
многие участники гарибальдийских походов, учились у
коммунаров бороться с оружием в руках за социальную
революцию, так же как еще недавно они с оружием в
168
руках ооролпсь за национальную независимость и един-
ство Италии. В их восторженных откликах на Париж-
скую Коммуну зарождалось итальянское социалистиче-
ское движение.
Отношение Мадзини к Парижской Коммуне определи-
лось не сразу. В апреле 1871 г. оп еще видел в Комму-
не выступление в защиту республики от монархистов Вер-
саля. П хотя он и тогда ужо подчеркивал, что «респуб-
лика, как ее понимают коммунары, это ио паша
республика», его критика Коммуны в это время еще
сравнительно сдержанна п в его высказываниях сквозит
невольное сочувствие восставшему пароду Парижа, «гото-
вому умереть за дело, которое оп считает правым», и его
вождям, еще вчера неизвестным, но сегодня с «удивитель-
ной энергией руководящих восстанием» G0.
Однако, по мере того как социалистическая направлен-
ность декретов Коммуны становится известна в Италии,
Мадзини относится к Коммуне все более отрицательно.
Уже 26 июня 1871 г. он зовет итальянскую молодежь
осудить и отвергнуть «ретроградную, аморальную про-
грамму... которую роковым образом избрало парижское
восстание» 61.
«Я считаю социальную и политическую теории, ко-
торые проводили в жизнь Коммуна и Интернационал, лжи-»
выми, опасными и роковыми для прогресса и считаю
непреложным долгом республиканцев осудить их и бо-
роться с ними»,— пишет Мадзини летом 1871 г.62
Тот факт, что в приведенной выше цитате Коммуна
объединена с Интернационалом, не случаен. Как и мно-
гие его современники, Мадзини видит в Интернационале
не только вдохновителя, по и непосредственного руково-
дителя Коммуны, п именно Интернационал винит в том,
что «республиканскую программу Коммуны заменила эго-
истическая борьба классов, и моральная проблема была
вытеснена экономической» G3. Его отношение к Интерна-
ционалу становится не только резко отрицательным, но и
агрессивным.
Однако видеть в Мадзини пособника версальцев, как
это делали некоторые современники и историки, было бы
неверно.
В мае 1871 г., когда в Париже идут бои между ком-
мунарами и войсками Тьера, Мадзини в трепете. «Ужас-
ные события в Париже — это подлинный кошмар для
меня»,—пишет он Каролине Стансфельд 64, «Оргия кро-
169
ви и мести», происходящая во французской столице, напо-
минает ему «самые страшные сцены Дантова ада». Он
порицает коммунаров за расстрел заложников, порицает
версальцев за «дикую месть» и учиненную ими в городе
«ужасную бойню» и зовет своих соотечественников «от-*
крыто отмежеваться и от тех, и от других» 65.
И теперь он не может не признать, что при «мысли о
борцах, павших смертью храбрых в борьбе за то, что
они — пусть ошибочно — считали своим правом, и об их
победителях, еще более жестоких и действовавших из
своих жалких, мелочных интересов, душа чувствует, что
ее влечет к первым 66»
«Исковерканная, изуродованная, неосознанная, совле-
ченная с правильного пути, трепетала в Париже жизнь,
стремление к будущему, надежда па пего. В Версале
хотели лишь господства, руководились лишь страхом»,—
пишет Мадзппи в январе 1872 г.67
Но, со всеми оттенками и оговорками, позиция Мад-
зини по отношению к Парижской Коммуне была пози-
цией порицания и осуждения, и он тем более настойчиво
ее подчеркивал, чем более смущали и тревожили его вос-
торженные отклики на Коммуну в самой Италии, то «при-
тягательное воздействие», какое Коммуна оказывала на
передовых итальянских рабочих и демократическую мо-
лодежь. Это воздействие не прекратилось и после мая
1871 г. Коммуна уже пала под натиском реакции, те ее
защитники, кто не погиб на майских баррикадах, уже
гибли на каторге и в ссылке, а идеи Коммуны, образ
Коммуны, ее героический пример все еще, как свет погас*
шей звезды, проникал в Италию и волновал умы и души,
«Применение силы парижанами все еще пленяет неко*
торых наших юношей»,— констатировал Мадзини в сен-
тябре 1871 г. б8« Он вынужден был не раз констатировать
это и позднее.
Секции Первого Интернационала, чьим духовным де-
тищем была Коммуна, возникали теперь в Италии одна
за другой. Весь этот год, последний год своей жизни, Мад-
зини пытался «спасти» итальянских рабочих от «пагубно-
го» влияния Парижской Коммуны и Интернационала.
Поздней осенью 1871 г. он видит «лекарство от Коммуны»
в организации Конгресса рабочих обществ в Риме. Он
надеется, что на конгрессе произойдет официальный раз-
рыв итальянского рабочего движения с Интернационалом
и будет «воздвигнут барьер» против проникновения идей
170
Коммуны и Интернационала в ряды итальянских рабо-
чих и в будущем. Практически это означало, что конгресс
должен будет принять пропитанную мадзинистскими идея-
ми резолюцию и создать единую федерацию рабочих об-
ществ. Возглавленная сторонниками Мадзини, она будет
действовать по его указаниям.
Однако ограничить деятельность конгресса одним
только отрицанием идей классовой борьбы и рабочей ре-
волюции Мадзини не хотел. Как и большинство его меро-
приятий, связанных с «рабочим вопросом», конгресс был
задуман им многопланово.
«Я стремлюсь к двум целям,— писал Мадзини в связи
с предстоящим созывом конгресса,— чтобы ремесленные
классы отказались, организовавшись, от лживых, неосу-
ществимых идей, распространяемых из-за границы, и что-
бы они (итальянские рабочие и ремесленники.— К. К.)\
стали сильными и добились того, что справедливо (кур-
сив мой.— К. К.) хотят» 6&. «Я желал бы,— это уже в
другом письме,— что-нибудь сделать для рабочих. Без
этого мы не имеем права бороться с Интернационалом.
Объединение рабочих обществ, централизованное руковод-
ство этим объединением из Рима, еженедельник для ра-
бочих будут серьезным началом» 70.
Две стороны вопроса, о которых говорил Мадзини, та-
ким образом, практически сливались воедино.
Придавая конгрессу большое значение, мадзинисты го-
товили его тщательно. Мадзини, инструктируя из Лондо-
на непосредственных организаторов конгресса, указывал,
что «важно, чтобы депутаты были согласны с нашими
идеями» (их, следовательно, нужно тщательно подби-
рать), что, кроме рабочих делегатов, на конгрессе долж-
но быть и «немножко наших» 71. На конгрессе следовало
также избегать обсуждения социальных проблем и вооб-
ще дискуссий со сторонниками Интернационала, а лак
как последние «перевернут небо и землю», чтобы такие
дискуссии затеять, то конгресс должен заседать по воз-
можности недолго. «Хотят, чтобы конгресс заседал шесть
дней. Мне это кажется излишним. Длительная работа по-
зволит выдвинуть безрассудные предложения, которых
мы должны избежать. Три-четыре дня более чем доста-
точно» 72.
Конгресс заседал в Риме осенью 1871 г. пять дней*'
Мадзини на него не поехал. Он не хотел, не мог нарушить
клятву, данную им после падения Римской республики^
171
не возвращаться в Вечный город, пока над ним вновь не
взовьется республиканское знамя. Но он с неослабным
вниманием следил за ходом конгресса.
Нет, конгресс проходил не так, как он был им заду-
ман: произносились многословные речи, не удалось избе-
жать дискуссий со сторонниками Интернационала. Прав-
да, в конечном счете мадзинистская резолюция была при-
нята и единая федерация итальянских рабочих обществ
создана.
Но здесь уж вступили в свои права прозаические
цифры: почти из тысячи рабочих обществ, существовав-
ших в то время в Италии, в конгрессе участвовало лишь
135 (в стороне остались или были сознательно оставлены
в те общества, которыми руководили либералы, и те, ко-
торые открыто примыкали к Интернационалу). Эти 135
обществ все вместе избрали 100 делегатов. Из них на
конгресс явились 75, а в голосовании по заключительным
документам участвовали 59; 19 голосовали против созда-
ния федерации и 34 — за 73.
Рассчитывать на то, что организация, имеющая столь
узкую базу в рабочем движении, станет оплотом в борьбе
с идеями Интернационала, явно не приходилось. «Побе-
да», одержанная мадзинистами на конгрессе, оборачивав
лась поражением. Теперь у Мадзини оставалось только
его перо.
Свои многочисленные статьи против Парижской Ком-
муны и Интернационала Мадзини писал в конце 1871 —
начале 1872 г., как он сам признавался в частном пись-
ме, «по долгу совести» и «со смешанным чувством в
душе». Парижское восстание, повторял он свои, уже из-
вестные нам мысли о Коммуне, «было великолепным до-
казательством того, что народ может, если захочет, быст-
ро организоваться, завоевать территорию и умереть за
дело, которое он считает правым». Поэтому он «предпо-
чел бы молчать». Но когда он увидел, как итальянские
юноши «одобряют программу, принятую на баррикадах
Парижа», и «безрассудно» восхваляют Интернационал, оп
счел своим долгом выступить с протестом «против оши-
бок и преступлений одних и рабского подражания дру-
гих» 74.
И он ппсал, снова и снова противопоставляя идеям
классовой борьбы и рабочей, против буржуазии направ-
ленной революции свои концепции переустройства мира
посредством братской любви и сотрудничества классов,
172
Снова и снова «доказывал», что провозглашения респуб-
лики, проведения налоговой реформы, ограничения права
наследования, создания рабочих ассоциаций в промыш-
ленности и сельском хозяйстве и т. д. и т. п. достаточно,
чтобы навеки покончить с нуждой и эксплуатацией чето-
века человеком.
Но и статьи не достигали цели. Наоборот. Выступле-
ния Мадзини против Парижской Коммуны и Первого Ин-
тернационала разожгли, по его собственному определе-
нию, пожар в Партии действия. Страстная полемика за
или против Коммуны, за или против Мадзини шла с вес-
ны 1871 г. в мадзинистской прессе, в рабочих обществах,
в секциях Партии действия, не затихая. В ходе этой по-
лемики одни секции раскалывались, другие — распада-
лись, многие — с каждым месяцем их становилось все
больше —рабочие общества отходили от Мадзини. Круг
его приверженцев становился все уже. Секции Интерна-
ционала, во множестве возникавшие в это время в Ита-
лии, на две трети состояли из вчерашних мадзинистов.
В бессильном отчаянии смотрел Мадзини, как усколь-
зает из-под его влияния его главная опора и надежда *-
итальянский пролетариат, как распадается его партия,
как отходят от него, раздирая ему душу своей «изменой»,
все новые группы его последователей, как колеблются,
склоняясь к Международному Товариществу Рабочих,
даже ближайшие его друзья.
Понять этого он не мог.
«Чего они ждут от Интернационала? — растерянно
спрашивал он.— Людей? Но у Интернационала их нет.
Денег? Но Интернационал может их дать, разве чтобы,
помочь какой-либо стачке...» 75
А между тем состояние его здоровья становилось все
хуже. Он давно уже держался только своей железной во-
лей, давно уже напоминал себе дерево с подрубленными
корнями. Оно еще стоит, еще покрыто листвой, но может
рухнуть в любой момент. Сейчас он превратился, как он
говорил, «в живую развалину»: не мог подняться на три
ступеньки по лестнице, не мог выйти из своей комнаты,
задыхался по ночам. Его по нескольку раз в день терза-
ли приступы самых разнообразных жестоких болей. Но,
может быть, еще тяжелее были его душевные пореже
вания.
Его страдальческая жизнь шла к концу, и он был,
как чаша до краев, полон горечи, разочарования, созна*
ния постигшего его краха, сознания не выполненной им
«миссии».
Но в этом одряхлевшем теле, в этой исстрадавшейся
душе неугасимым огнем горела любовь к родине, юно-
шеская мечта о «другой Италии», гордой, великой, чи-
стой, страстная готовность до последнего вздоха, до по-
следней капли крови бороться за осуществление этой меч-
ты. «Боюсь, что партия не может теперь многого ожидать
от меня,—писал Мадзини 27 февраля 1872 г.—Но, пока
я жив, мое тело и душа, мои мысли п дела принадлежат
партии» 76.
Две недели спустя, 10 марта 1872 г., Мадзини умер.
Это произошло в Пизе, где он жил нелегально с англий-
ским паспортом на имя все того же мистера Брауна,
в доме своего старого друга и соратницы Сары Натан.
Когда больному стало совсем плохо, к «мистеру Брау-
ну» пригласили врача. Тот, наклонявшись над умираю-
щим, спросил: «Синьор — англичанин?» И Мадзини с
трудом произнес в ответ свои последние слова; «Я —
итальянец»»
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Джузеппе Мадзини — одна из самых ярких и сложных
фигур итальянского Рпсорджимеото. В течение 40 лет он
был лидером левого, буржуазно-демократического крыла
итальянского национально-освободительного лагеря.
Его революционная деятельность и его теоретические
взгляды, его победы и неудачи, его взлеты и падения на-
ложили неизгладимый отпечаток на многие поколения
итальянских демократов. Героическая борьба созданной и
руководимой Мадзини «Молодой Италии» вызывала вос-
хищение передовых людей всего мира. Имя Мадзини вну-
шало страх и злобу феодальным и полуфеодальным вла-
стителям Европы.
Влияние Мадзини в течение 40 лет его политической
деятельности то резко падало, то резко возрастало. Мно-
гие его соратники, жестоко его этим раня, отходили от
него, разуверившись в нем или устав от борьбы, но на
место ушедших неизменно приходили другие. Однако и
тогда, когда революционная волна вздымала его высоко
вверх, и тогда, когда она низвергала его вниз, взгляды
Мадзини, позиция, занятая Мадзини в том или ином во-
просе, неизменно накладывали свой отпечаток на общий
ход событий в стране.
Так получилось, что история Джузеппе Мадзини — это
не только история его личных достижений и ошибок, его
личных взлетов и падений, но в значительной мере исто-
рия борьбы итальянского народа за независимость, един-
ство, возрождение Италии.
Мадзини был человеком огромного личного обаяния и
огромного «магического», как говорили современники, воз-
действия на людей, с ним соприкасавшихся. Это призна-
вали не только его друзья, но и его политические против-
ники и враги.
Даже М. Бакунин — русский анархист, в конце
60начале 70-х годов подчинивший своему влиянию
175
многие итальянские секции Первого Интернационала,
яростно враждовавший и полемизировавший в эти годы
с Мадзини, писал (в эти самые годы!), что Мадзини —
«один из самых благородных и чистых людей нашего
века», человек, «которого вы вынуждены почитать и лю<
бить, даже борясь с ним».
«Без сомнения,— утверждал Бакунин,— немногие спо-
собны любить так, как Мадзини. Каждый, кто имел
счастье приблизиться к нему, чувствовал флюиды этой
бесконечной нежности, которая, казалось, пропитывала
все его существо, согревал душу этой всепрощающей де-
ликатностью и добротой, которые сверкали в его взгля-
де, таком серьезном и мягком, в его улыбке, такой ме-
ланхолической и тонкой» \
Таков был этот человек, которого реакционная пресса
при его жизни и реакционная историография после его
смерти рисовали кровожадным чудовищем, купающимся в
крови невинных жертв.
Надо только помнить, что бесконечная доброта и де-
ликатность соединялись у Мадзини со стальной волей,
с неистощимой готовностью к самопожертвованию во
имя того, что он считал основной задачей своей жизни.
Джузеппе Мадзини — фигура трагическая. Романтик и
мечтатель, человек, всю жизнь болезненно боявшийся
людских толп и многолюдных сборищ, он был точно соз-
дан для тиши кабинетов и библиотек, для того, чтобы
стать литературоведом, писателем, поэтом.
Итальянская действительность тех лет превратила его
в заговорщика, революционера, и он всю жизнь страдал
от невозможности осуществить свои многочисленные за-
мыслы, сюжеты, проекты литературных работ.
Мягкий, нежный, безгранично добрый и деликатный
человек, рожденный, по его собственному выражению,
«с вулканом любви в душе», всю жизнь мечтавший о се-
мейном тепле, о взаимной любви и счастье, он всю жизнь
«себя смирял, становясь на горло собственной песне»,
Оп обрек себя — во имя своей родины и выполнения того,
что он считал своей «миссией» на земле,—на полную
лишений и страданий жизнь изгнанника, на одиночество,
которое превратило его жизнь, как он неоднократно пов-
торял, в «бесплодную пустыню» и которое он носил в себе,
как незаживающую, никогда не перестающую кровото-
чить рану. Вся его жизнь была ежедневным, ежечасным
принесением себя в жертву.
176
Судьба Мадзини—политического деятеля еще трагичней.
Революционер, выступивший в начале 30-х годов с
призывом к отказу от сектантских, заговорщицких мето-
дов борьбы, к революции, свершаемой «с народом и для
народа», он не смог преодолеть свою буржуазную ограни-
ченность и оторванность от народных масс, и это обрек-
ло его на то, чтобы оставаться заговорщиком и сектантом.
Убежденный республиканец, он был вынужден на
основных этапах Рисорджименто молчать о своих рес-
публиканских убеждениях.
Мечтатель и утопист, создавший в своем воображе-
нии идеальный мир, населенный идеальными людьми, он
верил, что сумеет претворить свою мечту в жизнь, и уви-
дел после многих десятилетий борьбы и самоотречения,
что единая Италия, наконец возникнув, стала лишь па-
родией на ту Италию, великую, добродетельную, осиян-
ную славой, ради создания которой он боролся всю жизнь.
Его многие годы преследовало предчувствие ранней
смерти, но он прожил долго и увидел, как его мечты
«рассеялись, точно дым». Его последней надеждой были
итальянские рабочие. Он считал их силой, способной под
его руководством преобразовать мир, стремился воспитать
йх в духе «религии долга», классового сотрудничества,
братской любви — и увидел, уже на пороге смерти, как
рабочие отходят от него к непонятным и враждебным
ему Интернационалу, Парижской Коммуне, К. Марксу.
Казалось бы, целая вечность прошла с тех пор, как
он, молодой, горячий, нетерпеливый, полный надежд, на-
чинал свою борьбу. Он умер, полный горечи, разочарован
ния, мучимый сознанием несбывшихся надежд и «невьь
полненной миссии», впустую, как ему казалось, прожитой
жизни.
Делал ли он, как политический деятель, ошибки? Да,
и немалые. Он слишком слепо и упорно — фактам вопре-
ки — верил в «революционную инициативу», которая, как
некая молния с неба, нисходит от «избранного меньшин-
ства» ко всегда готовым к революции массам. Именно
этой его слепой уверенностью в том, что национально-ос-»
вободительная революция возможна в любой момент,
и объясняется неудача многих заговоров и восстаний,
которые Мадзини нередко пытался поднять в наиболее
неподходящий момент спада революционной волны.
Так было и в 1834 г.— год Савойской экспедиции, и в
50-х годах, когда промышленный кризис сменился про-
177
мышленным подъемом, положение масс стало менее тра-
гичным, чем в 1846—1848 гг., а Мадзини, надеясь «по-
вторить 1848 год», организовывал одну попытку восста-
ния за другой. И так было, наконец, в 60-х годах XIX в.,
когда Италия хотя и переживала период экономического
спада, но народные массы были разочарованы результа-
тами объединения, а Мадзини, непрерывно конспирируя,
тщетно пытался «поднять» их на борьбу за Венецию и
Рим. Можно также сказать, что Мадзини в периоды мас-
сового подъема национально-освободительного движения
слишком легко уступал свои позиции умеренным, слиш-
ком пассивно ожидал, чтобы народ, изжив свои иллюзии,
пришел к ним, к революционерам.
Но если присмотреться внимательно, то эти его ошиб-
ки в значительной степени проистекали от бессилия. Как
мог он в 1846—1847 гг. с кучкой своих сторонников про-
тивостоять доходившему до массового психоза увлечению
Пием IX пли Карлом Альбертом? Как мог десять с лиш-
ним лет спустя противостоять всеобщему увлечению Вик-
тором Эммануилом?
Итальянский пролетариат в те годы еще только за-
рождался: в стране был только один класс, опираясь на
который Мадзини мог обрести уверенность и силу,—
это крестьянство, самая большая и самая обездоленная
часть населения страны. Но преодолеть свою буржуазную
ограниченность, дать вопреки воле буржуа и помещиков
землю крестьянам, стать вождем крестьянской револю-
ции — этого Мадзини не мог. Взывая к народу, он не
сумел преодолеть свою оторванность от народа, и в этом
была историческая трагедия Мадзини и мадзинизма. И все
же многие традиции мадзинизма вошли в золотой фонд
итальянской революционной демократии.
Подняв в 30-х годах XIX в. знамя борьбы за нацио-
нальное единство, Мадзини, как писал о нем Герцен,
«начал работать темной ночью для рассвета» 2. В после-
дующие десятилетия его непрестанные призывы к объе-
динению Италии и борьба за него способствовали форми-
рованию национального самосознания итальянцев и в
конечном итоге объединению страны. Путь для дальней-
шего ее развития, экономического и идеологического,
был открыт. Перед итальянским народом встали новые
цели, и в борьбе за их достижение отданная борьбе за
возрождение Италии жизнь Мадзини, самое имя его по
сей день входит в арсенал боевого оружия итальянских
народных масс,
ПРИМЕЧАНИЯ
Введение
1 Об итальянских карбонариях
см. подробнее: Ковальская
М. II. Итальянские карбона-
рии. М., 1977.
2 Маркс К., Энгельс Ф. Соя. 2-е
изд., т. 13, с. 381.
Детство и юность
1 Mazzini G. Scritti editi е inedi-
ti: Edizione nazionale. Vol. 1—
94. Imola, 1906—1943, vol. 77,
p, 3—7. (далее — SEI, с указа-
нием тома и страницы).
2 Ibid., р. 8.
3 Ibid., р. 8—9.
4 Mazzini G. Scritti editi e inedi-
ti: Edizione nazionale. Appen-
dice, vol. 1—4., vol. 1, p. 4. (да-
лее — Appendice, с указанием
тома и страницы),
8 SEI, vol. 77, р. 11-
Концепция
итальянской революции
,1 SEI, vol. 5, р. 193; La Giovine
Italia, Marsiglia, 1833, N 4,
p. 27.
2 SEI, vol. 5, p. 164-
3 La Giovine Italia, 1833, N 5,
p. 64—65.
* Ibid., 1832, N 3, p. 92, 96.
в Ibid., N 5, p. 182; N 3, p. 186.
6 См.: Ленин В. И. Поли, собр-
соч., т. 10, с. 138.
7 La Giovine Italia, N 5, p. 64-*
65.
8 Ibid., N 4, p. 28.
9 Ibid., 1832, N 2, p. 92.
10 Ibid., p. 79.
“ Ibid., N 3, p. 112.
12 SEI, vol, 5, p. 54—55.
13 Cantimori D. Utopisti e rifnr*
matori italiani. Roma; Firenze,
1943.
14 La Giovinc Italia. N 5, p. 193,
15 Ibid., N 2, p. 246—247.
1G Ibid., N 3, p. 8.
17 Ibid., N 4, p. 164, 170—171.
18 Ibid., p. 155.
19 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е
изд., т. 27, с. 507.
20 La Giovine Italia, N 2, p. 79;
N 3, p. 106.
21 Ibid., p. 104-106, 108.
22 Ibid., c. 105—106.
23 Ibid., p. 124—125.
24 SEI, vol. 5, n. 261; La Giovine
Italia, N 4, p. 215-216.
25 SEI, vol. 5, p. 462.
26 La Giovine Italia, N 5, p. 164-
27 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е
изд., т. 6, с. 416.
28 La Gio vine Italia, N 3, p. 187-
29 SEI, vol. 19, p. 244.
30 Ibid., vol. 23, p. 363,
«Молодая Италия»
1 SEI, vol. 5, p. 27,
2 Mazzini e mazzianismor Atti
del Congress© di storia del Ri<
sorgimento Italiano. Roma,
1974, p. 218.
2 Barring II. Memorie sulla Gio-
vine Italia e sugli ultimi awe*
nimenti di Savoia. Milano; Ro-
ma, 1913, p. 43.
Mastellone S. Mazzini e la Gio*
vine Italia. Pisa, I960, vol- 2,
p. 57-
s О составе и работе итальянских
конгрегаций «Молодой Ита*
179
лии» см.: Della Peruta F. Maz-
zini e i rivoluzionari italiani,
Il «Partito d’azione» (1830—
1845). Milano, 1974, p. 69—161«
6 SEI, vol. 77, p. 156.
7 Mastellone 8. Op. cit., p. 262*
8 SEI, vol. 5, p. 318.
9 Ibid., vol. 11, p. 218; vol. 12,
p. 186—187.
10 Ibid., vol. 12, p. 367.
11 Ibid.; vol. 18, p. 50.
42 Ibid., vol. 5, p. 348, 384.
43 Ibid., \ol. 9, p. 160.
44 Ibid., p. 347—348.
45 Ibid., p. 393, 375.
46 Ibid., p. 425, 455, 464, 466.
47 Modena G. Epistolario (1827—*
1861). Roma, 1925, p. 7.
48 Mastellone S. Op. cit., p. 139.
49 Ibid., p. 279.
20 SEI, vol. 14, p. 161.
21 Ibid., vol. 10, p. 81.
22 Ibid, vol. 12, p. 7.
23 Ibid, vol. 4, p. 9.
24 Ibid, vol. 15, p. 413.
25 Ibid, vol. 18, p. 105; vol. 14,
p. 167.
Англия
4 SEI, vol. 14, p. 223.
2 Luzio A. La madre di Mazzini.
Torino, 1923, p. 161, 193.
3 SEI, vol. 23, p. 64.
4 Luzio A. Op. cit, p. 146.
5 SEI, vol. 14, p. 69.
c Ibid, vol. 15, p. 79; vol. 14,
p. 161, p. 129.
7 Ibid, vol. 15, p. 89.
8 Ibid, vol. 2, p. 214; Appendice,
vol. 1, p. 191.
9 SEI, vol. 18, p. 186, vol. 15,
p. 194.
40 Ibid, vol. 6, p. 389; vol. 9,
p. 296; vol. 4, p. 315; vol. 7,
p. 155.
41 Ibid, vol. 11, p. 127.
42 Ibid, p. 304.
43 Ibid, p. 166.
44 Ibid, vol. 6, p. 393.
45 Ibid, p. 61.
46 Ibid, vol. 7, p. 399.
47 Ibid, vol. 5, p. 20.
48 Ibid, vol. 6, p. 20.
49 Ibid, vol. 14, p. 22—23; vol. 23,
p. 86; см. также: vol. 28, p. 123;
vol. 25, p. 117; vol. 14, p. 250.
20 Ibid, vol. 12, p. 342.
24 Ibid, p. 342.
2 2! Ibid, vol. 15, p. 158.
23 Ibid, p. 415; vol. 25, p. 381.
24 Ibid, vol. 17, p. 202.
25 Ibid, vol. 20, p. 314.
26 Ibid, vol. 19, p. 122.
27 Ibid, vol. 20, p. 340.
28 Ibid, vol. 25, p. 19.
29 Ibid, vol. 4, p. 146.
30 Ibid, vol. 7, p. 207-208.
34 Ibid, vol. 4, p. 224; vol. 6,
p. 276—278.
32 Ibid, vol. 10, p. 328.
33 Ibid, vol. 4, p. 116; vol. 7,
p. 347.
34 Ibid, vol. 11, p. 307.
35 Ibid, vol. 17, p. 210; vol. 24,
p. 236.
36 Ibid, vol. 89, p. 53.
37 Ленин В. И, Полы. собр. соч,
т. 21, с. 256.
38 Там же, т. 26, с. 48.
39 Там же, с. 49.
40 SEI, vol. 18, р. 71.
44 Ibid, р. 159.
42 Ibid, vol. 19, р. 117.
43 Ibid, vol. 20, р. 326; vol. 22,
р. ПО.
44 Ibid, vol. 18, p. 158.
45 Appendice, vol. 2, p. 210.
SEI, vol. 19, p. 119.
47 Ibid, vol. 18, p. 329.
48 Ibid, vol. 19, p. 118—119, 266,
66.
49 Ibid, vol. 20, p. 365.
50 Ibid, p. 371.
51 Ibid, vol. 25, p. 84.
52 Ibid, vol. 23, p. 325.
53 Ibid, vol. 25, p. 115—116.
64 Ibid, p. 13.
55 Lbid, vol. 69, p. 14.
56 Ibid, vol. 25, p. 98.
57 Ibid, p. Ill—112.
58 Ibid, p. 120.
59 Ibid, vol. 69, p. 16.
60 Ibid, p. 7—8, 22.
64 Ibid, vol. 24, p. 262.
62 Ibid, p. 255, 241.
63 Канделоро Дж. История совре-
менной Италии. М, 1961, т. 2,
с. 458-459,
180
«4 SEI, vol. 24, p. 394.
65 Ibid., vol. 25, p. 138; vol. 20,
p. 114.
C 6 Ibid., vol. 26, p. 106, 150—154.
67 Ricciardi G. Storia dei fratelli
Bandiera. Firenze, 1863, p. 75.
68 SEI, vol. 31, p. 25.
69 Ricciardi G. Op. cit., p. 55.
70 SEI, vol. 31, p. 49—50.
71 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е
изд., т. 4, с. 460.
72 SEI, vol. 28, р. 293, 297.
73 Ibid., vol. 31, р. 74.
74 Ibid., vol. 27, р. 281.
1848 год
1 SEI, vol. 77, р. 309; vol. 28,
р. 112.
2 Ibid., р. ИЗ, 232.
3 Канделоро Дж. История со-
временной Италии, т. 2, с. 522.
4 SEI, vol. 36, р. 225—231.
5 Ibid., vol. 30, р. 182.
6 Ibid., vol. 33, р. 114—115.
7 Ibid., vol. 30, p. 323.
8 Ibid., p. 292.
9 Ibid., p. 146—147.
10 Ibid., vol. 33, p. 61, 66, 76.
11 Ibid., p. 108.
12 Ibid., p. 250.
13 Ibid., p. 62; vol. 30, p. 177; cm.
также: vol. 28, p. 268; Appen<
dice, vol. 3, p. 149.
*4 SEI, vol. 32, p. 177.
'5 Ibid., vol. 33, p. 250, 262.
6 Ibid., p. 116.
7 Ibid., p. 7.70.
' 8 Ibid., p. 321, 202; vol. 30, p. 150;
vol. 32, p. 336.
19 Ibid., vol. 33, p. 218.
29 Ibid., p. 348.
21 Appendice, vol. 6, p. 533; SEI,
vol. 35, p. 66.
22 Ibid., vol. 39, p. 295.
23 Ibid., vol. 35, p. 108; vol. 35,
p. 108; см. также: p. 116.
24 Ibid., vol. 35, p. 82.
25 Ibid., vol. 77, p. 319—320.
28 Ibid., vol. 35, p. 114—115
(прим.).
* Ibid., p. 229.
28 Monti A. Un drama fra gli esu*
li. Milano, 1921, p. 82-84.
29 SEIj vol, 39, p. 333.
30 Ibid., vol. 35, p. 177.
31 Ibid., vol. 36, p. 308—309.
32 Ibid., vol. 38, p. 12.
33 Ibid., p. 13.
34 Ibid, vol. 35, p. 190—191, 220.
35 Ibid, vol. 38, p. 90.
36 Ibid, p. 159.
37 Ibid, p. 91.
38 Ibid, p. 182, 188.
39 Ibid, vol. 39, p. 337; vol. 35,
p. 269—270.
40 Ibid, p. 275 (прим.).
41 Ibid, p. 276.
42 Ibid, vol. 38, p. 213.
43 Ibid, vol. 37, p. 59.
44 Ibid, p. 73.
45 Ibid, vol. 38, p. 253.
Триумвир
4 SEI, vol. 37, p. 187, 261-262.
2 Ibid, p. 175, 187-188.
3 Ibid, p. 250—252.
4 Ibid, p. 283.
5 Ibid., p. 270, 239.
6 Ibid, p. 304.
7 Ibid, p. 333.
8 Ibid, p. 366.
9 Ibid., vol. 77, p. 341.
10 Ibid, vol. 41, p. 3—5.
11 Ibid., p. 13.
12 Ibid, vol. 40, p. 7.
13 Ibid, vol. 41, p. 28.
14 G. Mazzini e la repubblica Ro*
mana. Roma, 1949, p. 46.
*5 SEI, vol. 41, p. 16.
16 Ibid, vol. 39, p. 96.
17 Ibid, vol. 41, p. 46—48.
18 Ibid, vol. 40, p. 7, 30.
« Ibid, p. 30.
20 Ibid, vol. 41, p. 19—20.
21 Ibid, p. 88—91.
22 Ibid, vol. 39, p. 148.
23 Orsini F. Memorie e document!
intorno al Governo della Re*
pubblica Romana. Roma, 1952,
p. 63.
24 SEI, vol. 40, p. 150.
25 Stu di e document! su G. Ma*
meli e la repubblica romana,
Imola, 1927, p. 192—204.
28 SEI, vol. 17, p. 162—163.
27 De Marco D. Una rivoluzione
sociale. La republica romana
181
del 1849. Napoli, 1944, p. 10 9-®
110,
28 SEI, vol. 41, p. 115,
29 Ibid., p. 120.
30 Ibid., p. 182—183.
31 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-6
изд., т. 12, с. 434.
32 SEI, vol. 41, р. 208.
33 Ibid., vol. 40, р. 9.
34 Ibid., vol. 41, р. 33—36.
35 Ibid., р. 96.
36 Ibid., р. 151.
37 Ibid., р. 166.
38 Ibid., р. 173.
39 Ibid., р. 173—174.
40 Ibid., р. 88.
41 SEI, vol. 40, p. 70. «Мадзини
неоднократно говорил мне, что
ему казалось невозможным,
чтобы Французская республи-
ка могла предпринять что-ли-
бо против Римской республи-
ки»,— пишет М. Мейзенбуг.
42 SEI, vol. 40, р. 70.
43 Ibid., vol. 77, р. 347.
44 Ibid., vol. 40, р. 67.
45 Ibid., р. 78 (прим.).
46 Ibid., vol. 41, р. 255.
47 Ibid., vol. 40, p. 88.
48 Ibid., p. 82.
49 Ibid., p. 89.
50 Ibid., vol. 41, p. 236—237.
51 Ibid., vol. 43, p. 33.
52 Ibid., vol. 40, p. 107, 109.
53 Ibid., vol. 43, p. 23.
54 Lesseps F. Ma mission a Romee
Mai 1849. Paris, 1849, p. 39.
55 SEI, vol. 77, p. 348—349.
56 Капделоро Дж. История со-
временной Италии. М., 1962,
т. 3, с. 54о.
57 Pisacane С. Guerra combattuta
in Italia negli anni 1848—1899.
Milano, 1961, p. 273.
58 SEI, vol. 40, p. 157.
59 Ibid., p. 173—175.
60 Ibid., vol. 43, p. 171.
61 Ibid., vol. 77, p. 356.
62 Ibid., vol. 40, p. 204.
63 Ibid., vol. 39, p. 124, 165.
Годы реакции
1 Герцен А. И. Сочинения8 М..
1952, т. 10, с. 66-69.
2 SEI, vol. 42, р. 10.
3 Ibid., vol. 47, р. 40.
4 Ibid., vol. 42, р. 10.
5 Ibid., vol. 39, p. 261; vol. 46,
p. 166; vol. 72, p. 100.
6 Ibid., vol. 46, p. 249,
7 Ibid., vol. 42, p. 48.
8 Ibid., p. 205.
9 Ibid., vol. 32, p. 27, 40.
10 Appendice, vol. 3, p. 144. Эми-
лия Гокс рассказывает, как
Мадзини в один из воскрес-
ных вечеров пришло в голову
прислуживать за столом: «Он
ничего не давал делать гор-
ничной. Отбирал у нее блюда
и ставил их не там, куда на-
до было. Перепутывал соуса...
приносил воду тем, кто про-
сил пива п наоборот... Все хо-
хотали до упаду» (Morelli Et
L’lngiiillerra di Mazzini. Roma,
1965, p. 107).
11 SEI, vol. 37, p. 226-227.
12 Ibid., vol. 77, p. 385.
13 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-0
изд., т. 27, с. 507.
14 Там же, т. 8, с. 551—552.
15 Там же, с. 573.
16 SEI, vol. 46, р. 128-129.
17 Ibid., vol. 47, р. 127.
18 Ibid., vol. 50, р. 27, 30; vol. 54,
р. 239.
19 Ibid., vol. 56, p. 303.
20 Ibid., vol. 57, p. 122.
21 Ibid., vol. 60, p. 56.
22 Ibid., vol. 40, p. 18—19.
23 Mario J. W. A Bertani e i suoi
tempi. Firenze, 1888, vol. 1,
p. 272—274.
24 SEI, vol. 60, p. 18.
ОбъедЕзнение
1 SEI, vol. 69, p. 97.
2 Ibid., vol. 62, p. 142.
3 Ibid., vol. 62, p. 162.
4 Ibid., vol. 63, p. 159.
5 Ibid., p. 263.
6 Ibid., p. 286.
7 Ibid., p. 244, 263.
8 Ibid., vol. 65, p. 58; vol. 70,
p. 223.
9 Ibid., vol. 65, p. 34, 32.
« Ibid., p8 3, 28.
182
11 Ibid., vol. 63, p. 296—297.
12 Ibid., p. 324.
13 Ibid, vol. 65, p. 176.
14 Ibid, p. 107.
15 Ibid, p. 140, 136, 138.
16 Ibid, p. 254.
17 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е
изд, т. 13, с. 445.
18 SEI, vol. 65, р. 371—372.
19 Ibid, vol. 67, р. 77 (прим.).
29 Pilo R, Lettere. Roma, 1972,
р. 500.
21 SEI, vol. 67, р. 90.
22 Ibid, р. 105.
23 Ibid, vol. 66, p. 65.
24 Ibid, vol. 67, p. 279, 282.
25 Ibid, p. 347.
26 Ibid, vol. 78, p. 57.
27 Ibid, vol. 67, p. 375.
28 Ibid, vol. 68, p. 25.
29 Ibid, vol. 67, p. 345; vol. 68,
p. 339.
30 Ibid, p. 13.
31 Ibid, vol. 63, p. 78—79.
32 Ibid, vol. 70, p. 6; vol. 68,
p. 271.
33 Ibid, p. 49.
34 Ibid, p. 53—57.
35 Ibid, vol. 76, p. 80, 91.
36 Crispi F. I mille. Paris, s. a.,
p. 315—316.
37 SEI, vol. 70, p. 106.
38 Герцен А. И. Сочинения. M,
1952, t. 11, c. 16.
39 SEI, vol. 70, p. 185.
40 Ibid, vol. 79, p. 91.
Последнее десятилетие
* SEI, vol. 75, p. 121, 48.
2 Ibid, p. 61.
» Ibid, p. 271.
4 Ibid, vol. 71, p, 108, 106; vol,
75, p. 271.
3 Ibid, vol. 80, p. 281.
8 Ibid, vol. 75, p. 172.
1 Герцен А, И. Сочинения, т. 11$
с. 15, 16.
« SEI, vol. 80, p. 83.
e Meysenbug M. Op. cit, p. 230.
10 Герцен А, И. Сочинения. M,
1954, t. 16, c. 166.
SEI, vol. 74, p. 67.
*2 Ibid, vol. 76, p. 132.
13 Ibid, vol, 74a p. 110,
14 Ibid, vol. 88, p. 106.
15 Ibid, vol. 76, p. 166.
16 Ibid, vol. 75, p. 271.
17 Герцен A. IL Сочинения, т. 10a
c. 69.
18 SEI, vol. 76, p. 234.
19 Ibid, vol. 61, p. 79.
20 Ibid, vol. 74, p. 197.
21 Ibid, vol. 82, p. 149.
22 Ibid, p. 314.
23 Ibid, p. 231.
24 Ibid, vol. 86, p. 22.
25 Ibid, vol. 73, p. 193.
26 Ibid, vol. 84, n. 3 (прим.).
27 Ibid, p. 303.
28 Ibid, vol. 89, p. 110; vol. 87,
p. 332.
29 Ibid, vol. 85, p. 23: vol. 89,
p. 245.
30 Ibid, p. 199.
31 Venturi IL Biographic do Maz-
zini. Paris, 1881, p. 174.
32 Ibid, vol. 90, p. 49.
33 Ibid, p. 31.
34 Ibid, p. 88.
35 Roselli N. Mazzini e Bakounin.
Torino, 1927, p. 184.
36 SEI, vol. 87, p. 252.
37 Ibid, p. 258.
38 Ibid, p. 241.
39 Ibid, vol. 84, p. 237; vol. 87,
p. 296.
40 Ibid, vol. 80, p. 7.
41 Ibid, vol. 66, p. 248.
42 Ibid, vol. 72, p. 203; vol. 71,
p. 71, 151.
43 Ibid, p. 107.
44 Ibid, vol. 75, p. 7, 287,
45 Ibid, vol. 83, p. 298.
46 Ibid, p. 280.
47 Ibid, vol. 75, p. 299.
48 Ibid, vol. 83, p. 309.
49 Ibid, vol. 78, p. 245.
30 Ibid, vol. 83, p. 318.
51 Ibid, vol. 93, p. 87,
62 Маркс /Г, Энгельс Ф, Соч. 2-е
изд, т. 16, с. 12.
5з SEI, vol. 87, р. 206.
54 Ibid, vol. 92, р. 20.
35 Ibid, vol. 87, р. 77.
66 Ibid.
37 Ibid, vol. 81, p. 326.
38 Ibid, vol. 89, p. 121.
59 Марк* К., Энгельс Ф» Соч. 2-е
изд, т. 17а с. 639.
183
60 SEI, vol. 92, p. 208; vol. 91,
p. 290.
61 Ibid., vol. 92, p. 202—203.
62 Ibid., vol. 91, p. 118.
63 Ibid., p. 218.
64 Ibid., p. 65.
65 Ibid., vol. 92, p. 368, 268, 271;
vol. 91, p. 285.
66 Ibid., p. 188.
67 Ibid., vol. 93, p. 199,
68 Ibid., p. 14.
69 Ibid., vol. 91, p. 193.
’° Ibid., p. 184—185.
71 Ibid., p. 255, 227.
72 Ibid., p. 196,
73 Montale B. Mazzini e le ori-
gin! del movimento operaio ita-
liano. Genova, 1973, p. 25.
74 SEI, vol. 91, p. 292.
75 Appendice, vol. 6, p. 415.
76 SEI, vol. 91, p. 364.
Заключение
1 Bakountn M. La teologie poli-
tique de Mazzini e 1’Interna-
tionale. Neuchatel, 1871, p. 5,
45.
2 Герцен А. И. Сочинения. M.,
1952, t. 5, c. 104.
СОДЕРЖАНИЕ
Введение ...................................
Детство и юность.............................. 6
Концепция итальянской революции.............. 12
«Молодая Италия»............................. 27
Англия....................................... 42
1848 год..................................... 68
Триумвир..................................... 87
Годы реакции................................. ИЗ
Объединение................................. 129
Последнее десятилетие....................... 147
Заключение.................................. 175
Примечания.................................. 179
кин ц. и.
Италия на рубеже веков.— М.:
Наука, 1980.
8 книге рассказывается о со-
циально политических событиях
и борьбе идей в Италии в кон-
це XIX — начале XX в. Автор
анализирует различные тече-
ния итальянской общественно-
политической мысли — либе-
ральное, социалистическое, ка
топическое Читатель узнает
как вопреки интересам и воле
подавляющего большинства
народных масс Италия в мае
1915 г. оказалась втянутой е
войну, приведшую страну к тра-
гедии фашизма.
Рассчитана на широкий круг чи
тателей.
Книги можно предварительно эака
зать в магазинах Центральной кон-
торы «Академкнига», в местных мага-
зинах книготоргов или потребительской
кооперации без ограничений.
Для получения книг почтой заказ>
просим направлять по адресу: 11719
МОСКВА В-192, Мичуринский проспект
12, магазин «Книга — почтой» Цен
тральной конторы «Академкнига»
197110 ЛЕНИНГРАД П-110, Петрозе
водская ул., 7, магазин «Книга — по
гои» Северо-Западной конторы «Акаде-
книга» или в ближайший магаз»
«Академкнига», имеющий отдел «Кн
га —- почтой».
ИЗДАТЕЛЬСТВО НАУКА-