Лондон. 1700 год - Уоллер М.

Автор: Уоллер М.
Теги: всеобщая история история история англии история европы мировая история история лондона страны европы
ISBN: 5-8138-0479-Х
Год: 2003
Похожие
Нюрнберг. Последняя битва
Между виселицей и амнистией. Процессы против военных преступников в зеркале Нюрнберга
Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики
Собрание сочинений. Том 17. Статьи из „Колокола“ и другие произведения 1863 года
Текст
                    

Морин Уоллер
ЛОНДОН ®
i а 1700 год
СМОЛЕНСК
«РУСИЧ»
2003
УДК 94/99
ББК 63.3
У 63
Серия основана в 2000 году
Перевод с английского
М. В. Пановой, Т. П. Церр
Уоллер Морин
У 63 Лондон. 1700 год. — Смоленск: Русич, 2003. —
384 с. — (Популярная историческая библиотека)
ISBN 5-8138-0479-Х (рус.)
ISBN 0-340-73966-5 (англ.)
В книге современной английской писательницы Морин
Уоллер подробно и разносторонне описывается столица
Великобритании город Лондон на рубеже XVII и XVIII
веков: его политическая, экономическая и культурная жизнь;
быт, традиции, нравы людей разных сословий; отношение
общества к личности, семье, труду, науке, религии, инако-
мыслящим и т. д.
Написанная живо и увлекательно, книга будет инте-
ресна как специалистам, так и всем интересующимся ми-
ровой историей.
УДК 94/99
ББК 63.3
“1700 Scenes from London Life”
by Maureen Waller, 2000.
First published in Great Britain
in 2000 by Hodder and Stoughton.
A division of Hodder Headline
Русич, 2003
ПРЕДИСЛОВИЕ
...Столица огромной империи, центр мировой торговли,
крупнейший и густонаселенный, самый роскошный и сказоч-
ный город в Европе, а возможно, и во всем мире.
Самым красивым городом Европы в 1700 г. был
Лондон. Особое своеобразие и очарование ему прида-
вали силуэты храмов, воздвигнутых архитектором Кри-
стофером Реном. Среди церковных зданий выделялся
собор Святого Павла, строительство которого в то
время еще не было завершено. Оставалось возвести
купол. Окончание работ затягивалось, и в народе в
шутку стали говорить о медлительных людях: «Спе-
шит, как строитель с ведром раствора на купол собо-
ра Святого Павла».
Главной водной артерией Великобритании, ее са-
мой оживленной магистралью была река Темза, усе-
янная тысячами точек прогулочных, пассажирских и
торговых судов.
Единственный Лондонский мост связывал север-
ный и южный берега Темзы. Ниже по реке находился
порт, в котором постоянно разгружались корабли, при-
бывшие со всех уголков земли с заморскими товарами.
Милые маленькие деревушки, расположенные в не-
скольких милях от центра города, Хампстед и Хайгет,
были ярким контрастом с процветающей столицей.
В эпоху, о которой идет речь, Лондон играл та-
кую значительную роль в жизни королевства, как ни-
когда ни ранее, ни позже. Здесь проживало не менее
530 тыс. человек, что составляло девятую часть насе-
3
ления всего государства, в то время как во втором по
величине городе, Норидже, — лишь 30 тыс. жителей.
Лондон как магнит притягивал людей разных сосло-
вий. Сюда стекались представители аристократии и дво-
рянства, стремясь, чтобы их заметили при дворе. Они
заседали в парламенте, улаживали свои дела в суде,
развлекались, искали выгодные партии для своих де-
тей, делали покупки... Лондон был настоящим раем
для покупателей, он представлял собой огромный тор-
говый центр, который мог удовлетворить любые за-
просы.
Для издателей газет рынком сбыта стали кофейни
города, где посетители часы напролет проводили в дис-
куссиях и обсуждениях опубликованных материалов.
Лондон был центром издательской деятельности, те-
атральной и музыкальной жизни страны. Гости столи-
цы знакомились здесь с новомодными течениями в
искусстве и распространяли мнение о них по всему
королевству.
Но этот огромный город не мог обеспечить себя
людскими ресурсами. Смертность здесь возросла по
сравнению с предыдущим столетием. В Лондоне те-
перь чаще хоронили, чем крестили. Каждый третий
младенец умирал, не дожив до двух лет. И лишь только
половина остальных детей доживала до пятнадцати лет.
Взрослые же люди, становившиеся уже кормильцами
больших семейств, очень часто уходили из жизни в
30—40 лет.
Вдоль улиц столицы тянулись сточные канавы;
питьевая вода была загрязнена; зловоние помоек рас-
пространялось по всей округе; захоронения на пе-
реполненных кладбищах проходили бесконтрольно;
жилища горожан не имели ни водопровода, ни кана-
лизации. Одним словом, в то время в Лондоне не су-
ществовало ни малейшего понятия об общественной
гигиене. Дышать было нечем: атмосферу загрязнял дым
4
Река Темза являлась главной транспортной артерией Лондона.
По ней сновали тысячи грузовых и пассажирских судов, прогулочных яхт. Под Лондонским
мостом корабли выстраивались в очередь на разгрузку, и их мачты казались настоящим лесом
на воде
тысячи мелких пожаров, вредивших как людям, так и
природе. Широко распространен был туберкулез, и
эпидемии оспы жестоко косили жителей густонасе-
ленного города. Лекарства в то время были малоэф-
фективны, и поэтому даже незначительное телесное
повреждение человека могло повлечь за собой опас-
ное заболевание, чреватое смертельным исходом. И это
неудивительно, так как коренные лондонцы отлича-
лись слабым здоровьем и страдали, как правило, це-
лым рядом хронических заболеваний. Поэтому столи-
ца нуждалась в постоянном притоке мигрантов.
Ежегодно в Лондон прибывало на жительство при-
мерно 8 тыс. молодых людей из всех частей королев-
ства, их привлекали заработки, которые были на
30 процентов выше средних по стране.
Великий пожар 1666 г., вернее, необходимость вос-
станавливать город дала толчок к развитию Лондона,
его территориальному росту. Город значительно рас-
ширил свои границы. Расположенный на южном бе-
регу Темзы Саутуорк, известный своей металлообра-
батывающей промышленностью и пивоваренными
заводами, вплотную подходил к сельскохозяйствен-
ным угодьям столицы. На севере, вне черты района
Лондона Сити, остались незастроенная территория
Моорфилда и кладбище Банхилл. К северо-западу от
Сити район Кларкенуэлл населяли ремесленники, за-
нимавшиеся производством часов, а на востоке от
Спитлфилдз до Уайтчепел располагались деревеньки
ткачей, которые очень быстро застраивались кирпич-
ными домами и сливались с городом.
На запад вели две дороги, связывавшие Сити с Вест-
минстером. Открытые поля простирались к северу от
Оксфордской дороги и подходили к Новой дороге, ко-
торая соединяла деревню Мэрил ибоун на западе с Сент-
Панкрасом на. востоке. К югу от Оксфордской дороги
располагался Сохо с его людными улицами и благо-
6
устроенной площадью; этот район населяли в основном
ремесленники и торговцы предметами роскоши.
Самая южная дорога вела из Сити по Флит-стрит
до Странда и далее мимо статуи Карла I на Чаринг-
кросс до Уайт-Холла. Дворец Уайт-Холл сгорел в
1698 г., и от него остался лишь Банкетинг-Хаус. После
реставрации, когда королевские приближенные вновь
заняли дворцы Уайт-Холл и Сент-Джеймс, на пло-
щади возле последнего были возведены дома знати.
С северо-восточной части района Сент-Джеймс шла
Пиккадилли, она пересекалась с Португальской ули-
цей (названной так в честь королевы, супруги Кар-
ла II, дочери короля Португалии), которая вела к
Гайд-парку.
Домов в районах Сент-Джеймс и Гайд-парк было
немного, и здесь свободно разгуливали олени.
Мейфэр еще только формировался, здесь прохо-
дили ярмарки, которые пользовались столь дурной сла-
вой, что городские власти собирались отменить их. По-
сетители нового дворца королевской четы Вильгельма
и Марии, расположенного в деревне Кенсингтон, до-
бирались туда через Гайд-парк по Королевской доро-
ге, которую в народе окрестили Гнилой дорогой. От
Уайт-Холла она шла в западном направлении к Вест-
минстерскому аббатству и к Хорс-Ферри, где кареты
и верховые лошади переправлялись через реку. За ре-
кой простирались поля. Западнее находилась деревня
Челси с ее садом и пансионами для молодых леди.
Никогда еще в истории государства в столице не
наблюдалось такого большого количества торговых,
промышленных и ремесленных предприятий. Писатель
Даниель Дефо называл Лондон «сердцем нации». В сто-
лицу стекались сырье, продукты и товары изо всех
областей страны и со всего мира, здесь их перераба-
тывали и потребляли или развозили по другим рай-
онам государства.
7
Развитие Лондона стимулировало рост других го-
родов. Суда доставляли по рекам королевства уголь
из Ньюкасла, а средства от сбора налога на уголь
пошли на восстановление Лондона после Великого
пожара.
В XVIII в. некоторые другие английские города уже
были готовы конкурировать со столицей в отдельных
отраслях производства и торговли.
В своей книге «Через Англию в дамском седле во
времена Вильгельма и Марии» Селия Фьен с симпа-
тией писала о Ливерпуле, который «когда-то состоял
из нескольких рыбацких хижин, а теперь вырос и стал
большим красивым городом, правда, здесь всего один
приход и одна церковь, но улицы просторны и широ-
ки — это настоящий Лондон в миниатюре». Писатель-
нице также понравился Лидс — большой город со мно-
жеством просторных чистых улиц, оборудованных
сточными канавами, с хорошими каменными дома-
ми. «Город считается самым богатым в стране, здесь
занимаются изготовлением шерстяных тканей, в этом
производстве участвуют все жители, чем они очень
гордятся, так как это источник их благосостояния».
В 1724 г. Даниель Дефо издал свою книгу «Путеше-
ствие по Великобритании», в которой описывал Ман-
честер как одну из самых больших, если не самую боль-
шую, деревень в Англии и признавал, что рост
численности населения за последние тридцать лет при-
вел к промышленному буму.
Бристоль рассматривался как потенциальный кон-
курент Лондона в торговле. А прелестный город Глаз-
го на Клайде мог уже составить столице конкуренцию
в поставках табака за границу.
Революция 1688 г., вошедшая в историю под на-
званием «Славная революция», явилась своеобразным
водоразделом в истории Англии. Лондонцы стали сви-
детелями и других бурных судьбоносных событий ХУЛ в.
8
Пасторальная сцена в парке Сент-Джеймс: молочницы
В морозный январский день 1649 г. они, затаив дыха-
ние, наблюдали за казнью своего государя Карла I на
эшафоте. В мае 1660 г. они радостно приветствовали
возвращение добродушного короля Карла II и его двора
из изгнания. В декабре 1688 г. католик Яков II, пере-
одевшись, тайно бежал из Уайт-Холла; сев на корабль,
отплывавший к берегам Франции, он выбросил Боль-
шую королевскую печать в Темзу в типичном для Стю-
артов порыве безрассудства. Поскольку трон после по-
бега короля опустел, занять его были приглашены
старшая дочь Якова Мария Стюарт и ее супруг и ку-
зен Вильгельм III, принц Оранский, протестант по
вероисповеданию. В феврале 1689 г. они обосновались
в Банкетинг-хаус, откуда сорока годами раньше их
дедушка Карл II отправился на казнь, отстаивая ко-
ролевские прерогативы, и, пользуясь поддержкой обе-
9
их палат парламента, приняли предложение возложить
на свою главу корону объединенного королевства,
соблюдая условия, изложенные в Декларации прав.
Так Вильгельм III и Мария II стали первыми кон-
ституционными монархами Великобритании. Эту вы-
сокую цену Вильгельм готов был заплатить, чтобы
иметь возможность использовать богатства своей стра-
ны и ее людские ресурсы для обуздания честолюби-
вых замыслов Людовика XIV, имевшего территори-
альные претензии к Англии. Впервые после набега
Генриха VIII на Францию в начале XVI в. Англия была
вовлечена в военные действия на континенте, и сле-
дующим примером участия в подобных событиях бу-
дет лишь сражение при Ватерлоо.
Нежелание подданных вмешиваться в европейские
дела сердило Вильгельма, он приходил в отчаяние от
того, что «народ здесь совершенно ничего не желает
знать о событиях, происходящих за пределами их ост-
рова, хотя нам приличествует проявлять к ним не мень-
ше интереса и испытывать по их поводу не меньше
беспокойства, чем людям, живущим на континенте».
Война началась в 1690 г., а в 1697 г. противники
приостановили военные действия, чтобы собраться с
силами и возобновить их в 1702 г. Требовались огром-
ные денежные средства. Понятно, что королевская каз-
на не могла финансировать армию в полной мере, а
бремя существующих налогов и без того было тягостно
для населения. Для увеличения доходов правительство
использовало различные способы, например нацио-
нальные лотереи. К счастью, политическая стабильность
и взвешенность решений, свойственная новому кон-
ституционному режиму, смогла обеспечить условия для
учреждения национального банка в Лондоне. Посколь-
ку в прошлом королевское слово чести часто оказы-
валось ненадежным, когда дело касалось денежно-кре-
дитных вопросов, новая схема финансирования
10
Вильгельм III и его жена Мария II поклялись соблюдать
верность принципам конституционной монархии в зале
Банкетинг-Хаус — том самом, где в годы Английской
революции был приговорен к смерти Карл I, пытавшийся
бороться за право английских королей на самодержавную власть
подразумевала, что ссуды будут обеспечиваться наци-
ональным богатством и выдаваться под гарантии пар-
ламента. В 1694 г. был проведен первый государствен-
ный 8-процентный заем в 1 млн. 200 тыс. фунтов
стерлингов, причем подписавшиеся на него стали ак-
ционерами компании, получившей название «Англий-
ский банк», хотя фактически это был лондонский банк.
Ссуды гарантировались «Указом Их Величеств о нало-
гообложении в пользу королевской казны тоннажа ко-
раблей и судов, пива, эля и других напитков». Инте-
11
ресно, что срок погашения ссуды не был установлен,
но период выплаты процентов не ограничивался, и
они поступали регулярно. Это означало, что прави-
тельство признавало существование постоянного го-
сударственного долга, который к 1700 г. составлял ог-
ромную сумму — 12 млн. фунтов стерлингов.
В то время как Вильгельм III стал мишенью для
критики со стороны консервативных элементов, обви-
нявших его в том, что он всю страну превратил в за-
ложника своих долгов, появившиеся в казне средства
шли на военные расходы. Война обещала принести пло-
ды, которыми хотели воспользоваться кредиторы. Хотя
банк играл главную роль в предоставлении ссуд круп-
ным торговцам, стремясь к тому, чтобы национальная
экономика-постоянно функционировала и развивалась,
на жизни простых людей в тот начальный период раз-
вития финансовой системы существование банка по-
чти не сказывалось. Нельзя, конечно, сравнивать сто-
имость денег той эпохи и нашего времени, однако
интересно отметить, что в тот момент самая мелкая
банкнота была достоинством в 10 фунтов стерлингов,
в то время как доход среднего владельца магазина в
Лондоне составлял 43 фунта стерлингов в год, а зара-
боток горничной — ежегодно 5 фунтов стерлингов.
На этом фоне и протекала будничная жизнь лон-
донцев, о ней и рассказывает наша книга. Спокойные
и дерзкие, робкие и бесстрашные, отчаявшиеся и не-
унывающие, эти люди, жившие на рубеже XVII и
XVIII вв., хотят, чтобы мы услышали их голоса. Сна-
чала это как будто невнятный шепот, но затем он пре-
вращается в громкий многоголосый хор, так, словно
эти люди ждали века, чтобы быть наконец услышан-
ными. Признания и откровения простых лондонцев,
дошедшие до нас через письма и судебные докумен-
ты, снабжены комментариями их знаменитых совре-
менников, таких, например, как писатель Даниель
12
Дефо, родившийся в приходе Сент-Джайлз и всю
жизнь проживший в Лондоне.
Несколько слов по поводу календаря. В издании
Эдварда Чемберлена «Современное Английское госу-
дарство, год 1700-й» говорится: «Год в Англии, со-
гласно солнечному и лунному циклам, начинается в
первый день января; но Английское государство счи-
тает началом года день Воскресения Христова 25 мар-
та. В интересах читателей я придерживаюсь современ-
ного летосчисления».
Глава 1
БРАК
Тысячи лондонцев даже не знали, законным ли является
их брак, и вообще, какой брак считается законным.
Через 34 года после Великого пожара прихожане
собора Святого Павла все еще лицезрели голубое небо
сквозь прорехи в его крыше. Лет через десять появится
новый купол Кристофера Рена и отбросит тень на и
без того мрачную Флитскую тюрьму, угрюмое здание,
где виновные отбывают срок за неуплату долгов.
У подножия холма Ладгейт протекает река Флит
Дитч, достаточно широкая для прохода на север в Хол-
борн угольных барж, хотя и засоренная сточными во-
дами с отбросами, утонувшими щенками и кошками.
Минуя толпящихся вокруг Флитского моста рыбачек,
которые без умолку трещат и ругаются с мелкими ла-
вочниками, мы попадаем в лабиринт из аллей, извес-
тных как Флитские линии. Здесь расположено 40 До-
мов бракосочетания.
Иногда сквозь заляпанное оконное стекло, кое-
где треснувшее и искажающее лица, выглядывает свя-
щенник. На зданиях видны таблички с изображением
женской руки, вложенной в мужскую, и надписями:
«Здесь заключаются браки». Партнеры по бизнесу, свя-
щенники и владельцы таверн, вместе рассылают по
городу мальчишек и разных уличных бездельников
навязывать свои услуги прохожим. Женщины при
этом проявляют особое упорство, хватая людей за
рукава и спрашивая: «Сэр, не хотите ли зайти и же-
14
ниться?» Какой более прекрасный вопрос можно
придумать?
Заинтересовавшаяся идеей сочетания браком па-
рочка вежливо проводится в здание. Предположим, это
будет самый известный Дом бракосочетания «Рука и
перо» у Флитского моста. Растрепанная женщина с
журналом для регистрации сопровождает жениха и
невесту через пропитанный табачным дымом и запа-
хом пива коридор в комнату, переделанную в часов-
ню. Здесь ждут пастора. Уже поздний вечер, на город
опускаются сумерки. Однако стрелки на часах показы-
вают ровно девять, так как по закону брак можно за-
ключать только с 8 утра до полудня. Пара терпеливо
дожидается появления священника. Может, это будет
Джеймс Колтон, лишенный средств существования
лондонским епископом за темные дела, но безнака-
занно заключающий незаконные браки. А может, Не-
миа Роджерс — бывший узник Флитской тюрьмы, «по-
рочный человек, который тратит жизнь на пьянство,
сквернословие, падших женщин и дерется с женихом
прямо в часовне, ругаясь, как последний солдат.
Кто бы ни являлся в качестве пастора, он обяза-
тельно приносил поддельное свидетельство о браке с
королевским гербом, но без печати и с пробелами
вместо имен вступающих в союз.
Эти документы любезно предоставляет Варфоло-
мей Бассет, чиновник Роберта Элбороу, старого упол-
номоченного часовни Флитской тюрьмы. Кроме того,
Бассет без долгих раздумий вносит данные о подполь-
ных браках в регистрационный журнал тюрьмы, что-
бы они казались официальными.
Проницательность Бассета по части ведения дел
как раз кстати. В конце концов, район Флит — это ог-
ромное коммерческое предприятие, идеальное место
для использования замечательного указа 1694 г., по-
становившего взимание налогов с брачных услуг. Это
15

Панорама Лондона. 1700 г.
Библиотека Гилдхолл, Лондонская корпорация
подразумевает наличие штампа на каждом документе
и свидетельстве. За последние несколько лет Флит при-
брал к рукам львиную долю брачного бизнеса, чем
разрушил попытки государства забрать его у церкви;
в особенности процветали церковИ Святого Джеймса,
Святого Панкрата и Святой Троицы. Бассет загребал
деньги лопатой — где-то 200 фунтов в год: сдавал тю-
ремные камеры священнослужителям для проведения
церемоний бракосочетания без всяких ограничений,
налогов и санкций. Кстати, согласно закону 1696 г.
штраф за такие дела составлял 100 фунтов. Но так как
некоторые из священников все равно должны были
сидеть в тюрьме из-за долгов, для них это не имело
большого значения. Ну а Бассет, конечно, с удоволь-
ствием предоставлял им возможность подзаработать.
В подпольных церемониях, естественно, игнори-
ровались основные требования англиканской церкви
к проведению обряда. Согласно канону 1604 г., браки
должны заключаться открыто, в приходе, чему пред-
шествует публичное оповещение о предстоящем со-
бытии за три недели до торжества. Альтернативой это-
му было получение от церковных властей разрешения
с государственной печатью. Однако большинство лон-
донцев предпочитало подпольные услуги, несмотря на
их незаконность. В 1700 г. 2251 брак (примерно треть от
обычного числа) праздновался в убогих условиях Флита.
Желавшие заключить союз шли туда непрерывным
людским потоком из обедневших приходов Стефани,
Белая часовня, Криплгейт, ЭлдГейт и других. Некото-
рые приезжали чуть ли не из Хертфоршира и Эссекса.
Были среди них и люди с положением, но подавля-
ющее большинство составляли ремесленники, рабо-
чие, извозчики, лодочники, торговцы, держатели го-
стиниц и бродяги, купившиеся На обещание низких
плат за услуги.
Некоторые таили коварные Намерения. Например,
18
если дядя хочет расписаться с племянницей, он обра-
щается во Флит; женщина, соблазненная чарами свод-
ного брата, наверняка станет клиенткой подобного
рода заведения. Сюда же приходят слуги и подмасте-
рья, не имевшие права вступать в брак из-за статуса
безработных; вдовы, не желающие делиться деньгами
и привилегиями с новыми мужьями; отчаявшиеся па-
рочки, которым отказали в приходах из-за крайней
бедности; моряки, сходившие на берег в городе-пор-
ту, чтобы наспех заключить один или несколько бра-
ков. Фактически у многих совершенно разных людей
могла возникнуть причина для прихода во Флит и по-
полнения рядов тайно вступающих в брак.
Когда, наконец, появляется пастор, проходят ко-
роткие переговоры по поводу расценок и на молит-
венник ложатся монеты (обычно 2 шиллинга 6 пен-
сов, из которых 6 пенсов — чаевые для мальчишки,
подыскавшего клиента, небольшая сумма на оплату
аренды, все остальное — выручка пастора). Наличие
свидетельства и регистрация взвинчивают цену до
7 шиллингов 6 пенсов. Для рабочего — это недельный
заработок, но законный брак стоит еще дороже. Яв-
ная щедрость владельца помещения неудивительна. Он
извлекает огромные прибыли из следующих за цере-
монией шумных празднеств, продажи свадебных пи-
рогов (по 6 пенсов за штуку) и предоставления за
шиллинг кровати нетерпеливым новобрачным.
Так как и священники, и держатели таверн зани-
маются почти одним и тем же прибыльным бизне-
сом, то некоторые из них даже становятся партнерами,
при разделе выручки пастору достается 20—30 фунтов
в год, а хозяину таверны — все деньги, выкаченные из
жениха. Не всегда жениху с невестой и пастору удает-
ся достичь соглашения по вопросу цены. Ожесточен-
ный спор иногда переходит в драку. Бывает, что пары
не имеют нужного количества денег и уходят ни с чем.
19

DuTh^lAj f-tatty tlrt нып u/t ' .\4-re.
77tf/'.tiw	t'/ <t	/угг/ ;
!Jut A?	tvtt& a bwrliHii /hi'C
i.'c-гс. Aon	Dtitih ччЬ -/.•.' •
На этих иллюстрациях co сценами семейной жизни хорошо
видны костюмы людей того времени. Правда, бранящиеся
супруги, кажется, уже сорвали друг с друга чепец и парик
21
Но обычно находится компромисс: чтобы совершить
сделку, можно заложить свадебное кольцо или отка-
заться от свидетельства и остаться «наполовину жена-
тыми».
Дешевизна здесь обязательная черта бракосочета-
ния, так же, впрочем, как быстрота и секретность:
«Без лишней траты времени, сложностей и осведом-
ления друзей».
С потрепанным молитвенником в руке, распрост-
раняя запах перегара, пастор наспех проводит сокра-
щенную версию брачной службы. Церковный канон
требует доскональности, но здесь она неуместна. Мож-
но обойтись и без формальностей, лишь бы не забыть
записать фамилии новобрачных, конечно, если брак
не тайный и нуждается в учете. Сведения можно внес-
ти какие угодно, и благодаря фальсификации даты
будущий ребенок становится законным. Далеко не все
указывается в журнале регистрации, но карманная
книжка пастора хранит эти тайны: «Они четыре года
жили как муж и жена, но ухитрились испросить сви-
детельство без даты» или «Женщина была на послед-
них сроках беременности и учинила драку с не поже-
лавшим закрыть на это глаза свидетелем».
Вольное изменение дат рождения, смерти и вступ-
ления в брак проходило безнаказанно, хотя закон ка-
рал за подобные преступления штрафом в 100 фунтов.
Особенно старался Бассет, который «ставил ту дату,
которую только желал». Для создания вида законности
Дом бракосочетания ведет журнал, которым, кстати,
можно воспользоваться в своих целях. Какая девушка
застрахована от незапланированной беременности?
Благо есть куда обратиться, чтобы избежать презре-
ния друзей и соседей. За полкроны можно купить аб-
солютно любое свидетельство. Причем суд не в силах
что-либо доказать, т. к. всегда найдется уйма свидете-
лей, присутствовавших на свадьбе и готовых, всего за
22
несколько пенсов, подтвердить истинность любого
факта.
В 1700 г. законы и обычаи вступления в брак были
настолько противоречивы и запутаны, что тысячи лон-
донцев не были уверены в законности своего супру-
жеского статуса, да и не знали, что такое правомер-
ный брак вообще. Согласно смутным представлениям,
при свидетелях должно произноситься что-то типа «Я,
Джон, беру тебя, Анну, в жены», после чего пара про-
возглашается мужем и женой перед лицом Бога. Для
большинства семейных пар такого обряда, признан-
ного и одобренного соседями, было достаточно. По
церковным канонам данный брак считался нерастор-
жимым и связывающим людей навеки. Государствен-
ный закон, однако, закреплял права на собственность
только тем супругам, которые прошли публичную
церемонию, иначе ни муж, ни жена не могли претен-
довать на состояние своей половины, а их дети не всту-
пали в права наследования.
Еще большая путаница происходила, когда по-
становление, выпущенное государственным судом, от-
вергалось церковью, т. к. эти две инстанции никогда
не действовали сообща. Подобное обращение с зако-
ном делало его малопонятным для народа. Небольшая
оговорка типа «Я, Анна, беру тебя, Джона, в мужья,
если мой отец даст на то согласие», спасала эту Анну
от каких-либо обязательств в будущем и удовлетворя-
ла ее на данный момент.
Для самого простого люда делом особой важно-
сти казался обмен пары символическими предмета-
ми: кольцами или половинками одной монеты; это
закрепляло союз и вносило характер формального кон-
тракта. «Его звали Стивом, а ее — Марией. Он впервые
в жизни ухаживал за женщиной, а полюбив ее, свято
верил, что она его не предаст и не обманет. Стив на-
дел кольцо на палец избранницы со словами: «Я дарю
23
тебе его в знак священного союза, да будет оно зало-
гом твоей верности». И Мария ответила: «Я буду твоей
женой, и только твоей». Но церковь не признавала та-
ких даров, а устное соглашение без свидетелей не под-
тверждалось ею.
Корни существовавшей путаницы уходили в сред-
невековье. Церковный вариант брачной церемонии по-
явился в XV в. В годы реформации брак перестал быть
причастием, но сохранил характер нерасторжимого
духовного акта. Считалось, что присутствие священ-
ника делало церемонию официальной. В то время как
англиканская церковь не обновляла закон средних ве-
ков, католическая Европа предложила некоторые ин-
новации на Тридентском (Триентском) соборе.
Республика еще более запутала вопрос введением
в 1650 г. понятия «гражданский брак». Теперь многие
считали лишним обращаться к церкви при вступле-
нии в брак. Реставрация все вернула на круги своя;
англиканская церковь вновь обрела власть. Последстви-
ем данного эксперимента стало появление ряда ина-
комыслящих, желавших вершить дела по-своему. Они
женились в собственных часовнях или специальных
домах.
Брачное законодательство 1694—1696 гг. принесло
новые проблемы. Впервые государство заявило о сво-
их правах на вмешательство в брачный обряд, обло-
жив его налогом. Результатом стали негодование, же-
лание бороться с системой, а следовательно, неоплата
лицензий и свидетельств. Еще больший поток лондон-
цев устремился во Флит.
Несмотря на официальный запрет государства,
подпольно осуществлявшиеся браки продолжали счи-
таться церковью действительными и нерасторжимыми,
если соблюдалось основное требование: вступившие в
брак не должны быть близкими родственниками. На-
чалом брачного возраста считались 14 лет для юношей
24

и 12 лет для девушек. До достижения 21 года жениху и
невесте требовалось согласие родителей или опекунов.
Из-за отсутствия контроля над подпольными браками
и ведением регистрации система регистрации была
подвержена злоупотреблению. Женщина, например,
могла узаконить своего ребенка и избежать позора,
выскочив замуж за первого встречного. Имел место и
обмен женами, зачастую удивительно нахальный: «В
прошлый вторник двое мужчин, один с улицы Ски-
нер, другой из сквера Вебба на Спитлфилдз, поменя-
лись женами, с которыми прожили по 12 лет. В тот же
день, к общему удовольствию, браки были узаконены
во Флите. Мужья вручили друг другу своих жен и вме-
сте отпраздновали событие».
Один священник записал как-то в своей карман-
ной книжке, что подозревает новобрачных в принад-
лежности к женскому полу, и на самом деле есть сви-
детельства о подобных союзах. Сезар де Соссюр,
иностранец, гостивший в Лондоне, описал в посла-
нии своей семье следующую форму злоупотребления:
«Женщина, вступающая в брак, освобождается от дол-
гов, так что, оказавшись в трудной ситуации, грозя-
щей тюремным заключением, она попросту находит
холостяка, там уже давно пребывающего, который за
три гинеи рад будет на ней жениться. Зовут священни-
ка, и он без промедления заключает союз, ведь во
Флите на это не нужны ни санкции, ни объявления.
Далее распивается бутылка пива или вина, выдается
свидетельство и новоиспеченная жена уходит, чтобы
больше никогда не увидеть своего мужа. Когда же при-
ходят кредиторы, она предоставляет свой брачный до-
кумент, и арестовать ее становится невозможным. Да
и мужа не привлечешь к ответственности за ее долги,
он и так уже в тюрьме из-за неплатежеспособности.
Вот такую изощренную хитрость позволял провернуть
закон того времени.
25
Многие все же полагали, что если женщина вы-
ходит замуж при помощи уловок, муж за ее долги не
отвечает. Жалко, что в законе это конкретно не ука-
зывалось. Суды были переполнены исками о подполь-
ных браках, однако если один из партнеров хотел от-
казаться от супружества, другому было очень сложно
доказать, что секретный обряд вообще имел место.
Особую проблему представляло двоеженство. «Ча-
стая практика многоженства с легкостью скрыва-
лась», — писал француз Генри Миссон, интересова-
вшийся английскими обычаями. Однажды удалось
поймать одну такую правонарушительницу, с кото-
рой поступили довольно сурово: «Марию Стоукс, она
же Эдвардс, судили за вступление в брак с двумя муж-
чинами; первый из них был Томас Адамс, с которым
она сошлась пять лет назад и расписалась 15 июля в
церкви Святого Джеймса. Вторым избранником ока-
зался Себастьян Джадже, свадьба с которым пришлась
на 5 ноября этого же года. Она же заявила, что вышла
замуж за Вильяма Брауна. С Джаджсом женщина про-
держалась только одну ночь, убежав от него наутро, а
с Адамсом прожила 8 дней. Затем Мария заключила
союз с Вильямом Картером. Всего получается 4 супру-
га. Спустя полгода она попала на Бинсолгейт, где ее
уверили, что она спокойно может выйти замуж еще
раз, так как давно отбыла срок за предыдущие браки.
В конце концов, она оказалась особого рода шлюхой,
выкачивавшей деньги из своих мужей, а потом сбе-
гавшей от них. Ее признали виновной». Женщину при-
говорили к смерти.
Несмотря на последствия, подпольная женитьба
оставалась неимоверно популярной. Одной из ее са-
мых темных сторон являлась возможность заманить и
выкрасть богатого наследника или наследницу. «От-
сюда и получались свадьбы между лакеями и досто-
почтенными молодыми дамами, чей союз потом, ес-
26
тественно, был не из легких», — отмечает Миссон. Ча-
сто при похищении в ход шли спиртное и наркотики:
юные наследницы и богатые вдовы просыпались ут-
ром уже женами незнакомых им мужчин, успевших
воспользоваться бессознательным состоянием неволь-
ных невест в своих похотливых целях.
Даниель Дефо с горечью писал о существовании
«всевозможных хитростей и уловок для похищения мо-
лодых женщин и передачи их в руки негодяев и шуле-
ров-скандалистов. Завещанное состояние представля-
ло смертельную опасность». Свободные женщины того
времени спокойно гуляли по Лондону, в то время как
за наследницей, по словам Дефо, осуществлялся стро-
гий надзор; она вынуждена была вести жизнь узницы
из-за осаждавшей ее своры мошенников, плутов, кар-
тежников и других подобного рода людишек. Осмель-
ся она выйти на улицу, ее схватят, впихнут в карету и
увезут, а дальше парень в облачении священника за-
вершит церемонию священным соглашением на брак
невесты, на грудь которой на всякий случай наведен
пистолет.
Однажды такую наследницу, которой в год вы-
плачивалось 200 фунтов плюс 600 отдавалось в личное
распоряжение, выманили из дома друзей и выдали
замуж во Флите без ее согласия. Потом проводился
поиск преступников, которые «так варварски восполь-
зовались юной леди, что в данный момент она лежит
без сознания». И покуда Бассет и его люди заведовали
бизнесом, такие браки были вполне возможны. Толь-
ко в 1753 г. подобной мошеннической деятельности
положит конец Закон о браке.
Даже когда заключался брак по обоюдному согла-
сию, люди пытались обойти закон. Некоторые отри-
цательно воспринимали необходимость оглашения по-
молвки перед свадьбой, считая это возмутительным
вмешательством в личную жизнь. «Оглашение пред-
27
стоящего брака не одобряется на данный момент ни-
кем. Кому захочется, чтобы их связь делали всеобщим
достоянием, когда за гинею все можно устроить удоб-
но и без шума, — писал Миссон. — И священник не
очень-то этому противится. Таким образом, они поку-
пают право жениться в уединении с небольшим коли-
чеством друзей в качестве свидетелей».
Многие лондонцы чувствовали неловкость из-за
принародного оглашения будущего брака. Происходи-
ло это событие во время утренней службы в воскресе-
нье, когда все жители Лондона посещали церковь.
Обычно все прекрасно знали, что жених и невеста еще
до свадьбы занимались сексуальными играми не с од-
ним партнером и, естественно, что такие парочки стре-
мились избежать издевок и всезнающих ухмылок при-
хожан. Выходившие замуж из корыстных соображений,
в свою очередь, не хотели слышать, что об их поступ-
ке думают другие.
Расценки на церковные услуги можно было узнать
прямо в церкви и затем положить деньги на молит-
венник, не забыв о свадебном кольце. Дорого стоил
документ о согласии родителей или опекунов для не-
совершеннолетних новобрачных. В Кентербери, где рас-
полагалось большинство лондонских приходов, раз-
решение пожениться без особого шума стоило
10 шиллингов, а желавшим вступить в брак позже по-
лудня, как было установлено каноном, приходилось
платить 20 шиллингов. Хэмпфри Прайдо обвинял епис-
копов, потакавших игнорированию канонов, в про-
дажности. Однако простых людей такое поведение свя-
щенников вполне устраивало, и они вступали в брак
поздно ночью в собственной сШальне. Конечно, были
и такие, отмечает Миссон, которым хотелось сделать
из своей свадьбы общественное зрелище.
Люди среднего класса, проявлявшие экстравагант-
ность в публичном справлении свадьбы (что случа-
28
лось довольно редко), приглашали определенное ко-
личество друзей и родственников; все надевали одежду
новую или просто лучшую из той, что имели. Муж-
чины сопровождали женщин к экипажам, затем эта
процессия направлялась к церкви, где и происходи-
ло венчание. После пиршества, танцев и веселья, про-
должавшихся двое суток, молодые ехали в деревню и
замечательно проводили там время.
Невеста 1700-х годов не одевалась в белое, пред-
почитая яркие разноцветные шелка, если могла это
себе позволить. Подвязки, игравшие важную роль в
постельной церемонии, представляли собой элегант-
ные шелковые ленты, которые завязывались под ко-
леном. Популярным цветом был голубой, возможно,
из-за ассоциаций с Девой Марией. Однако красные и
белые подвязки тоже носили. Подружки невесты и гости
щеголяли позолоченными розмарином и лавром. Розма-
рин, присутствовавший как на свадьбах, так и на похо-
ронах, погружался в ароматическую воду. Дорожка, по
которой проходили молодые, устилалась тростником.
В книге «Десять преимуществ брака» Афра Бен на-
смехается над огромными затратами отдельных пар на
свадьбу. Жена может так сорить деньгами в магазинах,
что «вовсе не удивляет горячее желание женского пола
выйти замуж, а также найти второго мужа сразу же
после потери первого». «Так как на свадьбу нельзя было
пригласить всех,— продолжает она, — эта милая Вене-
ра вывозилась за границу и показывалась всем друзь-
ям и знакомым мужа. Да! Весь мир должен узнать, ка-
кая они замечательная пара и как хорошо ладят! Для
этого молодожены каждый день надевают свои луч-
шие наряды и гуляют по улицам города с нежным
лепетом, не забывая уделять пристальное внимание
домам всех своих знакомых: наблюдают ли за ними?»
Появляется понятие «медового месяца» — месяца,
который молодые проводят вдвоем.
29
Большинство жителей Лондона среднего сосло-
вия, за которыми любил наблюдать Миссон, справ-
ляло свадьбы с гораздо меньшей пышностью, избегая
больших затрат и шумихи: «Жених, будущий муж, и
невеста, будущая жена, сопровождаемые отцом с ма-
терью или людьми, прислуживающими им в комнате,
в компании с двумя друзьями жениха и двумя по-
дружками невесты идут ранним утром, с разрешени-
ем в кармане, к господину кюре и его помощнику;
рассказывают им о своем деле. На пониженных тонах и
при закрытых дверях проводится церемония. Кюре воз-
награждается гинеей, а его помощник — кроной. Мо-
лодожены тихо выходят на улицу и разными дорогами
(пешком или в экипаже) добираются до таверны, на-
ходящейся далеко от их жилья, или дома верного дру-
га; там наслаждаются ужином и возвращаются домой
под вечер спокойно, как невинные ягнята».
Одной из причин такой секретности было жела-
ние избежать шума и непристойных выкриков толпы,
которая могла собраться под окнами молодых. Отде-
латься от нее можно было только с помощью денег и
спиртного. «А если прибудут еще и барабаны со скрип-
ками, то эти люди точно останутся до рассвета, — сар-
кастически добавляет Миссон, — и будут создавать
кошмарный грохот, пока не получат хотя бы пенс».
Однако, несмотря на подобную скромность во время
самого процесса венчания, дома обрядов было предо-
статочно: «Когда приходит время молодым ложиться
спать, друзья жениха снимают с невесты подвязки,
предварительно ослабленные так, чтобы любопытная
рука не могла слишком приблизиться к коленке. Ког-
да с этим покончено и подвязкй прикреплены к шля-
пам франтов, подружки отводят невесту в спальню,
раздевают и укладывают в кровать. Жених, разобла-
чившись с помощью друзей в другой комнате, прихо-
дит в ночной рубашке к своей супруге, окруженный
30
сестрами, тетями с матерью и друзьями, и без даль-
нейших церемоний ложится в постель. Друзья жениха
берут чулки невесты, а подружки невесты чулки же-
ниха и садятся около кровати, у ног молодоженов, и
бросают чулки так, чтобы они попали на головы же-
ниха и невесты. Если мужские чулки, брошенные по-
дружкой, падают на голову мужа, это означает, что эта
девушка сама скоро выйдет замуж; такие же выводы
делаются по женским чулкам, брошенным мужчиной».
При раздевании невесты подружки должны выта-
щить все свои шпильки и булавки. Если остается хоть
одна, это очень плохой знак для виновницы проис-
шедшего: она не выйдет замуж до празднования Тро-
ицы.
Кружева невесты, ленты и банты распределяются
среди гостей, и последние носят их на шляпах несколь-
ко недель. Таким же образом раздают перчатки. Неко-
торые невесты не снимали этот предмет туалета вплоть
до первой брачной ночи, так как этот процесс симво-
лизировал потерю девственности. В конце концов паре
предлагали снадобье, состоявшее из молока, вина,
яичного желтка, сахара, корицы и мускатного ореха.
Они пытались залпом проглотить это, чтобы «изба-
виться от беспокойной компании»
К 1700 г. Лондон зарекомендовал себя в качестве
брачного рынка для всех слоев общества. Элита приез-
жала в город по весне, чтобы остаться там на сезон.
Это предоставляло возможность подходящему холос-
тяку встретить потенциальную невесту, не принадле-
жавшую к его замкнутому сельскому кругу. Говоря о
более простых людях, Лондон можно назвать магни-
том для тысячи иммигрантов, юных людей, покину-
вших дом в возрасте 10—17 лет в надежде стать подма-
стерьями, слугами с проживанием в доме хозяина или
рабочими — они, в свою очередь, также находили себе
пару в столице.
31
Брак действительно приравнивался к торгу. Ци-
ники называли его «смитфилдской сделкой», имея в
виду известное место продажи лошадей в Лондоне:
«Женитьба на самом деле стала простой продажей;
отцы привозят своих дочерей в Смитфилд, как делали
бы это с лошадьми, и продают их тем, кто предложит
наивысшую цену».
Подгоняемые своими амбициозными матушками,
юные девушки яростно боролись друг с другом в по-
пытке заполучить мужа. И не без причины. При соот-
ношении 10 мужчин на 13 женщин последние опреде-
ленно находились в невыгодном положении. Тщетно
Д. Дефо убеждал их не бросаться на мужчин, ему при-
шлось признать огромную притягательную силу денег.
Героиня его произведения Молль Флендерс реалис-
тична во взглядах: «На сегодняшнем рынке наш пол
занимает невыгодное положение: если у молодой жен-
щины есть красота, происхождение, воспитание, муд-
рость, благоразумие, манеры, скромность (все в боль-
ших количествах), но при этом нет денег, то она никто.
Ничто не красит женщину так, как деньги».
Дефо осуждает брак по расчету, считая его экви-
валентом жесткого изнасилования и затеей, не при-
носящей счастья: «Спросите девушку, зачем она вы-
ходит замуж, ответом будет — хочу стабильности...
Спросите мужчину, зачем он женится — из-за денег...
Как мало принимается во внимание первейший и не-
обходимейший компонент системы — любовь, без
которой брак... никогда не будет счастливым».
Брак был дорогим удовольствием, мужчины же-
нились по большей части тогда, когда это позволяло
их финансовое положение. Младший сын аристокра-
тов или дворян наследовал обычно мало, если вооб-
ще получал что-нибудь, поэтому, прежде чем начать
думать о женитьбе, он тратил некоторое время на на-
чало профессиональной или деловой карьеры. Если он
32
все-таки женился, его супруга приносила солидное
приданое, позволявшее ему жить соответственно его
воспитанию. Обычно младший сын женился в возра-
сте 30 лет на женщине моложе его лет на 10.
Для торговцев тоже было важно укрепить свое
положение, прежде чем брать в дом жену. В своем про-
изведении «Законченный торгаш» Дефо осуждает ран-
ний брак как очень непродуманный шаг. Он отмечает:
«Сейчас пошла традиция заводить жену и магазин од-
новременно, но такие ранние браки редко бывают
удачными». Дефо предупреждает, что преждевремен-
ный брак распадается, т. к. молодой человек «растра-
чивает свое состояние, истощает свой бизнес и во-
обще несет одни расходы». Мудрый продавец книг
Джон Дунтан откладывал собственный брак до тех
пор, пока не понял, что его «торговля сможет обес-
печить двоих».
Разница в возрасте между мужем и женой опреде-
лялась состоянием супруга. Чем выше социальная сту-
пень, тем моложе была невеста: девушка из богатой
семьи могла получить приданое от отца и не нужда-
лась в откладывании замужества. Люди среднего и низ-
кого достатка должны были прежде накопить денег на
брак и, соответственно, заключали его позже. Это про-
исходило примерно в 25—30 лет. Уроженки Лондона
выходили замуж где-то в 21 год, на несколько лет рань-
ше, чем иммигрантки, ждавшие до 25 лет. Бедная де-
вушка ничего не могла предложить будущему мужу,
кроме своей работы, пара до конца жизни оставалась
безденежной, так что в задержке не было никакой
нужды.
День Святого Валентина имел в то время особое
значение. Для Сезара де Соссюра это явно было чем-то
новым: «14 февраля, или день Святого Валентина, —
праздничный день для молодых людей. Мне кажется
особенно забавным то, что юноша может в этот день
2 Зак, 186
33
попросить совершенно незнакомую девушку быть его
подругой, а она откажет только в том случае, если у
нее уже кто-то есть. Эта традиция лежит в основе мно-
гих браков». В высшем свете ухаживаний было мало, а
браки заключали родители пары и юристы. Герой са-
тирического произведения Генри Филдинга «Маска-
рад» не видит нужды во флирте: «Я увидел свою жену
в первый раз всего за час до свадьбы. Я обратился к ее
отцу, ее отец к своему адвокату, а адвокат изучил мое
состояние... сделка была заключена. Зачем молодым лю-
дям общаться до того, как они приступят к раздева-
нию?»
Там, где была замешана собственность, невин-
ность будущей невесты становилась важнейшей час-
тью переговоров по поводу брака. Мужчина хотел быть
уверенным, что его наследник будет законным. Неко-
торые считали добрачный секс одним из самых омер-
зительных преступлений: «Для мужчины сделать шлю-
хой женщину, на которой он собирается жениться,
означает осквернить собственную постель, загрязнить
собственное семя, ввести бастардов в собственный род;
это признак самого дурного вкуса», — пишет Дефо в
книге «Разврат во браке, или Супружеский бордель».
Однако многим юношам и девушкам удивительно
много разрешалось в экспериментах с сексом до свадь-
бы. Панталоны еще не были изобретены, и женщины
ничего не носили под юбками, так что барьеров для
мужской похоти не существовало.
Ласки, или сексуальные игры, парочек обычно
прекращались незадолго до совершения полового акта.
Часто все происходило в присутствии других женщин,
матери, сестер или друзей. В некотдрых случаях посре-
дине кровати между молодыми людьми устанавлива-
лась доска, но при этом они могли лежать вместе и
получать удовольствие хоть всю ночь. Эти ласки не-
обязательно приводили к замужеству, девушка могла
34
заниматься сексуальными играми с несколькими муж-
чинами до свадьбы.
Но все-таки это было опасной затеей, которой
можно было злоупотребить либо неправильно истол-
ковать ее. Например, дело, слушавшееся в суде кон-
систории, показывает печальные последствия таких
игр. В лондонской семье Харрисов сестры Эбигейл и
Кларисса спали вместе, что было обычной вещью сре-
ди незамужних сестер и неженатых братьев. Однако
ночью Эбигейл часто перебиралась в кровать к гостю
мужского пола, при полной осведомленности матери.
Мисс Харрис, явно надеялась, используя сексуаль-
ные умения дочери, заманить того или иного незадач-
ливого юношу в сети брака. Она потерпела пораже-
ние, и Эбигейл, беременная, была брошена. 24-летний
Вильям Барлоу рассказал суду следующее: «Впервые
я встретил Эбигейл Харрис, когда ее отец пригласил
меня и моего друга пообедать с ним в июне 1699 г.,
затем я часто приходил навестить девушку, ее мать и
сестер. Мне был дан свободный доступ к Эбигейл в
доме ее отца, я вел себя довольно вольно с ней, часто
в присутствии сестры или другого члена семьи цело-
вал и обнимал ее, держал за руку, сажал на колени,
трогал ее обнаженную грудь, поднимал юбки и ви-
дел ноги. Она разрешила мне трогать ее живот и бед-
ра, я попытался зайти еще дальше, но она оттолкну-
ла меня».
Дело Харрисов показывает, что мать играет гораз-
до более активную роль в организации замужества до-
черей, чем отец. Молль Флендерс приводит типичную
ситуацию: «А что касается отца, это был человек, за-
нятый общественными делами и добычей денег, редко
появлявшийся дома, думавший об обогащении, остав-
лявший остальные заботы жене». Естественно, послед-
нее слово было за отцом, так как он распоряжался день-
гами.
35
С приближением нового века тенденция к свободе
отношений достигла устрашающих пропорций: уча-
стились внебрачные беременности и рождались бас-
тарды. Очень часто молодые люди женились только
тогда, когда женщина беременела. Мужчина, не вы-
полнявший свой долг, т. е. не доводивший дело до свадь-
бы, преследовался приходскими священниками и обя-
зывался поддерживать женщину, зачавшую от него,
материально. Одна из десяти английских невест была
уже беременна на день своей свадьбы.
Конечно, страх перед беременностью, бесчести-
ем и позором, неодобрением семьи, друзей и соседей
сдерживал распущенность. Контрацепция ограничи-
валась презервативами, которые изготавливались из
кишок овец (они составляли 9,5 дюйма в длину и 3 дюй-
ма в ширину и завязывались лентой). Так как их до-
ставляли из Франции, они стоили довольно дорого и
не могли быть доступны простым людям. Презервати-
вы использовались практически исключительно как
защита от венерических заболеваний, а не для пред-
отвращения беременности. Замужние женщины иног-
да прибегали к аборту, когда не могли допустить по-
полнения семейства. В медицинских книгах предлагалось
множество тайных рецептов избавления от нежелатель-
ной беременности. Было широко известно, что снадо-
бье, изготовленное из руты, способствовало сокра-
щениям матки.
Значимость родительского согласия и благослове-
ния на брак определялась состоянием семьи. Таким
образом, аристократическая молодежь была самой
ограниченной в плане свободы выбора. Конечно, слу-
чалось кому-то к 25 годам потерять'одного либо обоих
родителей, тогда женщины, находившиеся в таком по-
ложении, характеризовались как перешедшие «в соб-
ственное распоряжение». Мужчины и женщины, ко-
торым исполнился 21 год, и, следовательно, согласие
36
отца и матери не требовалось, все же обычно совето-
вались с родителями по поводу брака. Например, каж-
дая из четырех дочерей пастора из Эссекса Ральфа
Джозелина привела домой своего женихагдля знаком-
ства и одобрения родителей, хотя девушки уже не-
сколько лет сами зарабатывали себе на жизнь, рабо-
тая в Лондоне. Жениться без родительского совета было
не принято. В своем дневнике Элизабет Фреке часто
упоминает о собственной вине перед отцом в том, что
она вышла замуж без его согласия. Она видит причину
своих последующих несчастий в этом необдуманном
поступке: «Я провела три ужасных года в Лондоне,
где два раза у меня случились выкидыши и где я поте-
ряла 2560 фунтов из своих 6764. И, насколько я по-
мню, я не видела и пяти фунтов из них (да и с компа-
нии моего мужа мало что имела), а это было немалым
огорчением для меня, вышедшей замуж исключитель-
но по любви, без ведома и согласия моих друзей». В этот
период слово «друзья» обозначало влиятельных лю-
дей — работодателей и других, кто предоставлял по-
кровительство, — чье одобрение пытались снискать и
мнение которых много значило при выборе супруга
(супруги) или для достижения карьеры.
Существовали различные мнения по поводу пред-
оставления молодым людям свободы в выборе второй
половины. Нонконформисты, например Дефо, счита-
ли такую привилегию лучшим рецептом супружеско-
го счастья, в основе которого лежат дружба и любовь.
Джон Динтон, работавший над феноменом «эмоцио-
нального индивидуализма» и давший обществу пер-
вую колонку личных объявлений в «Афинском Мер-
курии», советовал молодым людям «покоряться выбору
родителей, если только они не видят наверняка, что
он сделает их несчастными».
Даже имея при выборе мужа свободу, девушки
все равно не могли позволить себе быть слишком раз-
37
борчивыми, так как они рисковали остаться одино-
кими, отказав одному-двум поклонникам. Одна из пер-
вых феминисток Мэри Астелл, которая сама не была
замужем, понимала эту ситуацию так: «На самом деле
нельзя сказать, что женщина выбирает — все, что ей
позволено, это принять или отвергнуть то, что пред-
лагают». К девушкам относились, как к ограничен-
ным созданиям, нуждавшимся в руководстве. Не слу-
чайно книга лорда Галифакса «Совет дочери», которая
отстаивала необходимость вмешательства друзей и род-
ственников в выбор девушкой супруга, стала несом-
ненным бестселлером в высшем свете того времени.
И все же, каково бы ни было родительское давле-
ние, свадьба не могла состояться без обоюдного со-
гласия сторон. «Новый свод обязанностей человека»
определял права и обязанности детей. Если родитель
заставляет из корыстных побуждений свое чадо же-
ниться (выходить замуж) без любви и без малейшего
намека на будущее счастье, нельзя ждать от детей по-
виновения. Таким образом, если «родители предлага-
ют детям то, что они никак не могут принять и что
осуждают другие люди, вне всякого сомнения, дети
могут отказать; если отказ будет сделан с достоин-
ством и скромностью, он не сможет считаться гре-
ховным непослушанием».
В качестве последнего средства для убеждения своих
своенравных детей повиноваться их желаниям роди-
тели могли использовать деньги. По традиции, в том
случае, когда «дочь лондонца выходит замуж при его
жизни без его согласия, свою долю наследства она не
получает, если только отец не простит ее до своей
смерти». На практике лишь небольшая часть лондон-
цев исключала своих детей из завещаний за свадьбу
без родительского согласия, а юристы были снисхо-
дительны, когда рассматривали подобные дела.
Корыстная сущность брака была признаком этого
38
века. Иностранцы, такие как Сезар де Соссюр, отме-
чали у англичан одержимость жаждой наживы. «Под-
тверждением тому, что они очень любят богатство,
может служить их первой же вопрос о незнакомом им
человеке, которого вы упомянули: «Он богат?»
Брак был основным средством передачи имуще-
ства и одним из самых надежных путей получения де-
нег. Неизбежным становился соблазн жениться для фи-
нансовой выгоды. Чем выше социальный статус пары,
тем’меркантильнее могли быть мотивы их брака. В книге
«Некоторые размышления о браке» Мэри Астелл так
описывает интерес к невесте в высшем обществе: «Пер-
вый вопрос — что она принесет? Сколько акров зем-
ли? Сколько денег наличными?»
Порой детям было трудно противостоять принуж-
дению родителей жениться по расчету. Один молодой
человек в отчаянии писал в «Афинский Меркурий»:
«Господа, сжальтесь надо мной, мне нужна помощь.
Одна старая-престарая женщина говорит, что любит
меня. У нее есть поместье, приносящее 100 фунтов в
год, но она — закоренелая пьяница. Мой отец убеж-
ден, что я должен жениться на этой богатой старухе,
а я видеть ее не могу. Я очень молод и все сердцем
люблю девушку примерно моего возраста, у которой
нет денег, но она — очень хорошая хозяйка, может
сама зарабатывать себе на жизнь и не против выйти
за меня замуж. Отец яростно возражает против наше-
го брака, и все из-за того, что у этой алкоголички
так много денег. Молю вас, подскажите, что я могу
сделать в такой ужасной ситуации...» Некоторые со-
ветовали юноше «затягивать с решением, пока он не
станет старше и получит право самому выбирать
жену».
Автор колонки считает, что отец должен женить-
ся на богатой женщине сам, но наверняка «молодой
любовник ее больше устроит». Как бы то ни было,
39
парню предлагали «отказываться делать то, что требу-
ет отец, но так деликатно, как только он может, и
привлекать друзей отстаивать свои интересы».
Несмотря на все финансовые маневры, романти-
ческая любовь все же не исчезла. Ее все так же пред-
ставляли идеальной, а письма, дневники и эпитафии
показывают, что многие молодые люди — даже после
свадьбы — влюблялись друг в друга. В этом идеале люб-
ви не было места страсти. Дефо полагал, что «плох тот
муж, который использует свою жену как шлюху», и
что похоть «приносит сумасшествие, отчаяние, раз-
рушение семьи, бесчестие, самоубийства и убийство
незаконнорожденных детей». Общеизвестно было, что
непостоянство страстей способно сбивать человека с
правильного пути. Люди стремились заключать браки
с представителями своего круга и перенимать склад
семьи своих родителей. Для супругов было достаточно
доброты друг к другу. Любовь, конечно, вещь замеча-
тельная, но совместимость характеров и религиозных
чувств, а также финансовые интересы все-таки игра-
ли более важную роль в вопросе о браке.
У лондонцев всегда была репутация прагматистов,
поэтому неудивительно, что меркантильность часто
брала верх над романтикой. Дефо описывает, как муж-
чины буквально шли на аферу, подавая себя как дос-
тойную партию для богатой невесты, даже если у них
не было собственного состояния. Многие обращались
к свахе, чтобы заполучить богатую жену: «Элизабет
Вилди среди друзей и знакомых считается свахой, т. е.
человеком, который зарабатывает тем, что помогает
людям обоих полов найти супруга с состоянием... Ког-
да Элизабет проживала в моем доме, то рассказала
мне, что ей пообещал 1000 фунтов мистер Спенсер за
то, чтобы его женили на вдове сэра Джона Сан-Ал-
бана».
Мужчинам среднего класса необходимы были день-
40
ги, потому они рассчитывали на приданое жены (иногда
выплачивавшееся в рассрочку), позволяющее создать
собственное новое дело или развивать уже существую-
щий бизнес. Дефо и сам получил 3700 фунтов как при-
даное, когда женился на Мэри Тафли в 1684 г., — день-
ги, которые он потерял в рисковых деловых операциях,
о чем горько сожалел.
Соотношение между количеством мужчин и жен-
щин в рассматриваемый период было не в пользу пред-
ставительниц прекрасного пола, а потому гарантией
замужества было большое приданое. Обе стороны же-
лали выгадать в браке, а потому условия оговарива-
лись, как в любой деловой операции. Приходилось быть
предусмотрительными. Заявления мужчины о своем ха-
рактере, состоянии и перспективах на будущее нуж-
дались в тщательной проверке. Дальше начинался торг.
Двумя основными пунктами брачного контракта яв-
лялись приданое, приносимое женщиной, и сумма
выплаты на ее содержание в случае смерти мужа. При-
даное невесты обычно равнялось трехгодовому доходу
от поместья мужа. В свою очередь, между размером
приданого и количеством денег, которые женщина
будет получать, если станет вдовой, тоже существова-
ла связь. Дело о разводе богатой лондонской пары,
Анны и Чарльза Норвос, является иллюстрацией ти-
пичного брачного соглашения. Жена в качестве при-
даного принесла 7 тыс. фунтов, а ее содержание опре-
делялось в 700 фунтов.
Установленное приданое невесты отдавалось отцу
жениха. «3 тыс. фунтов в золоте от невестки» — записал
Джон Эвелин в своем дневнике.
Дочери Ральфа Джозелина получили в приданое
по 240—500 фунтов. К тому времени, как выходила за-
муж младшая, у отца и матери дела шли очень даже
неплохо. Конечно, во многих семьях девушки не име-
ли такого приданого, которое позволяло бы выбрать
41
мужа по их запросам. Приведем в пример историю од-
ной девушки.
«Мой отец был торговцем и неплохо зарабатывал;
он считал, что природа и так не обделила меня, ода-
рив красивой внешностью, а значит, мне не хватало
только образования, чтобы я могла считаться насто-
ящей леди. Он послал меня в пансион, где я научи-
лась танцевать и петь, играть на виоле, клавесине,
органе и гитаре. Я умела делать фигурки из воска, рас-
писывать стекло, печь, готовить соусы и конфеты и
многое другое. Мой отец умер и оставил мне всего
300 фунтов, такое приданое не позволяло мне иметь
достойного мужа. Состоятельный мужчина, если он еще
и образованный человек, хочет получить жену с хоро-
шим приданым, женщину его круга. Тот человек, на-
пример честный торговец, которого удовлетворят мои
300 фунтов, скорее предпочтет жену, понимающую в
ведении хозяйства, чем умеющую танцевать, петь и
делать конфеты. А то наследство, которым наградила
меня природа — моя красота, не принесло мне счаст-
ливого замужества. Владелец магазина не захочет иметь
жену, на которую можно только любоваться».
Таким же сложным был вопрос о содержании
жены после смерти мужа. В то время как обладавшие
землей люди обычно оговаривали его в завещании —
доходы с переделенных владений выделялись для еже-
годных выплат вдове, — для класса предпринимателей
такой подход был вряд ли уместен. Никого не привле-
кала перспектива заморозить капитал, вложив его в
землю (доход с нее составлял только 4—5 процентов
от стоимости), когда существовала возможность осу-
ществления более прибыльных, хотя и рисковых, тор-
говых операций. Лондонский купец мог обязаться оста-
вить своей вдове определенную сумму, оговоренную в
контракте, которую попечители вкладывали в ценные
бумаги. По лондонской традиции вдова в любом слу-
42
чае наследовала одну треть имущества мужа (или по-
ловину, если он не имел детей).
Если жена владела собственностью, которую до-
верила управлению попечителей еще до свадьбы, она
могла переложить заботы о ней на мужа. Определен-
ную сумму женщина получала из ее приданого. Энн
Норвос, например, получила в свое распоряжение
500 фунтов. Как и многие обеспеченные дамы, она к
тому же получала от мужа деньги «на булавки» — еже-
годно выплачиваемые суммы, уходившие на ее лич-
ные расходы. Эти выплаты вызывали некоторое недо-
вольство общества, т. к. воспринимались как опасная
тенденция к появлению женской независимости. «От-
дельные кошельки у мужа и жены, — негодует «на-
блюдатель»,— по нашему мнению, так же нелепы, как
отдельные постели».
Как видим, отношения между новобрачными в
начале XVIII в. во многом зависели от финансового
состояния будущих супругов. Только тогда, когда во-
прос о брачном контракте был решен, могли прояв-
ляться какие-то признаки романтической любви, да-
вались клятвы верности, женщине дарили кольцо и
букеты цветов. В описаниях потерянных или украден-
ных колец, напечатанных в газетах, можно найти сле-
дующие фразы гравировок: «Двое, соединенные Богом
в одно», «Чистая любовь никогда не исчезнет». Обру-
чальное кольцо, которое могло быть украшено драго-
ценными камнями, надевали на третий палец левой
руки во время церемонии. Только тогда духовная, ро-
мантическая и финансовая связь воссоединялись.
В Англии для людей обоих полов существовала тра-
диция приветствовать друг друга поцелуем в губы. Воз-
никшее новшество обращаться ко второй половине по
имени было предлогом жарких споров в иерархиче-
ском обществе, ожидавшем почтительного отношения
женщины к мужу.
43
По закону того времени права супругов не были
равны. Если мужчина убивал свою жену, он должен
был быть повешен как уголовный преступник. Если
женщина убивала мужа, ее обвиняли в государствен-
ной измене и сжигали заживо.
В день свадьбы новобрачная теряла свои права сво-
бодной женщины, которые были одинаковыми с муж-
скими. До этого момента она могла владеть собствен-
ностью, завещать ее по своему усмотрению, заключать
контракты, подавать в суд. Но замужняя женщина ис-
пытывала ряд притеснений в правах, ее ставили в один
ряде несовершеннолетними, душевнобольными и ли-
цами, объявлявшимися вне закона. Хотя она занима-
ла позицию превосходства над своими незамужними
сестрами, но была абсолютно подчинена мужу. Толко-
ватель закона Блэкстоун следующим образом оценива-
ет ее положение: «По закону муж и жена являются од-
ним человеком, таким образом, женщина перестает
существовать как юридическое лицо и действует толь-
ко по протекции мужа».
Если женщина заводит роман на стороне, ее лю-
бовник считается покусителем на собственность мужа:
«Соблазнение чужой жены признается наихудшим ви-
дом кражи». Но благодаря меркантильному характеру
века обманутый муж скорее подал бы в суд на обид-
чика, чем вызвал его на дуэль. Компенсация виновно-
му назначалась такая высокая, что совратитель попа-
дал в долговую яму.
Если жена получала травму по чьей-то вине, то
муж также считался задетым и мог предъявить иск
обидчику.
Бессилие замужней женщины в рамках закона воз-
мущало реформаторов этого века. Героиня романа Дефо
Роксана довольно цинично относилась к проблеме:
«Сутью брачного контракта является отказ будущей
жены от свободы, имущества, власти и всего осталь-
44
ного в пользу мужчины; женщина при этом становит-
ся фактически рабыней».
После революции 1688 г. оказалось, что король раз-
рушил соглашение с народом, как подчеркивается в
«Двух трактатах о правительстве» Локка. Естественно,
возникает вопрос: а не такое ли соглашение существует
между мужем и женой? Как острит леди Брут из «Рас-
серженной жены»: «Договор хорош для короля и на-
рода, почему же он плох для жены и мужа?» «Если все
мужчины были рождены свободными, почему жен-
щины считаются прирожденными рабынями?» — вто-
рит Мэри Астелл, но все же советует женам быть по-
корными: «Вышедшей замуж следует принять как
должное абсолютное главенство мужа и свою обязан-
ность подчиняться и угождать ему. Она не должна по-
пытаться разделить власть с мужчиной или просто ста-
вить ее под сомнение, т. к. при попытке освободиться
от ярма только сильнее натираются плечи; женщине
остается верить в мудрость и доброту мужа. Та, кото-
рая не готова справиться с этим, не подходит на роль
жены».
Возможно, самым неприятным было то, что соб-
ственность женщины после брака переходила в абсо-
лютное владение мужа. Он мог все промотать, оплатив
свои игорные долги, потерять в деловых операциях,
просто не давать денег на жизнь жене и детям. Когда
Элизабет Фрике вышла замуж без согласия отца, он
все же, несмотря на обиду, выделил ей приданое —
закладную на поместье. Муж Элизабет быстро продал
ее владение. «Это было подлостью с его стороны, —
восклицает она, — потому что таким образом я оказа-
лась выброшена на улицу и не знала, куда приклонить
мою бедную голову». Муж мог выкинуть супругу из
дома, вполне возможно, купленного на ее деньги.
Казалось, в вопросах брака все было против жен-
щины. Однако имелись некоторые проблески надежды.
45
К 1700 г. начала появляться тенденция к финансовой
независимости слабого пола. Подтверждение тому —
выделяемые мужем карманные деньги. Брачный кон-
тракт мог предусмотреть для жены некоторую собствен-
ность «для самостоятельного использования и распо-
ряжения», однако по согласованию с супругом. Или
же женщина могла до свадьбы вверить собственность
попечителям, которые затем выплачивали ей опреде-
ленный доход.
Супружеские конфликты, часто рассматривавшие-
ся в суде, сводились к постоянным спорам по поводу
денег, особенно когда жена закрывала доступ к ее лич-
ным средствам. Мужья категорически отрицали такое
право женщин. Супруг Элизабет Фрике, например, за-
пугивал свою половину, угрожал физической распра-
вой и бросал ее вместе с детьми на годы, иногда без
содержания, и все из-за того, что Элизабет не соби-
ралась передавать ему от сына контроль над довери-
тельной собственностью. Женщина могла быть подвер-
гнута угрожающему жизни насилию, с целью заставить
ее уступить требованиям мужа. Он мог даже заключить
супругу в исправительный дом, что, кстати, практи-
ковалось довольно часто. Рассказывали, что парикмахер
Томас Холл бил свою жену Мэри, пока у нее не слу-
чился выкидыш, кидал ее одежду в огонь и пытался
сжечь саму несчастную, подбивал детей от предыду-
щего брака оскорблять ее и уже собирался определить
ее в сумасшедший дом, когда Мэри не выдержала
издевательств и отдала ему документы на свое поме-
стье.
Даже в том случае, когда жена обеспечивала мужу
хорошее состояние, она не могла оЗкидать от него бла-
годарности и человеческого отношения. Энн Феррас
жаловалась, что ее супруг Вильям получил несколько
сотен фунтов приданого и заложил ее драгоценности,
при этом она «содержала семью на собственные день-
46
ги.не видя от него ни шиллинга. Несмотря на все это,
Феррас жестоко оскорблял Энн, а разорив до конца,
бросил благоверную и переключился на проституток».
Развод супругов Чамберсов из-за жестокости мужа
показывает и другую крайность. Джон Чамберс не при-
знавал детей от предыдущего брака своей жены Эли-
забет. Им было запрещено посещать мать в доме на
улице Ломбард. Узнав, что дочка Анна пришла туда
тайно, Чамберс «впал в ярость, швырнул беремен-
ную жену на ночной столик, затем ударил несколько
раз и, оставив ее лежать на полу, отправился искать
Анну. Девочка сумела сбежать».
Суть проблемы состояла в том, что Элизабет «не
хотела давать отчет об имуществе своего предыдущего
мужа», которое наследовали ее дети.
К насилию все в стране уже привыкли. Власти при-
гвождали нарушителей к позорному столбу или пуб-
лично пороли на улицах. Преступников вешали. Роди-
тели секли детей, мастера — учеников, хозяйки — слуг.
На фоне этого побои жены мужем не казались чем-то
экстраординарным. Считалось, что он имел право на-
казывать ее. Но времена менялись, брак стал толко-
ваться как договор со взаимными правами и обязан-
ностями. Будучи главой семьи, супруг все же не должен
злоупотреблять своей властью. В его обязанности вхо-
дили любовь, верность и забота, в ее — покорность и
послушание. Поведение жесткого и неверного мужа
обществом стало осуждаться.
Положение женщин, может быть, и было подчи-
ненным по отношению к мужчинам, но, в общем,
они могли постоять за себя и отвечали той же моне-
той, которую получали. Как всегда, распределение
власти в семье зависело от характеров супругов. Пьеса
Рейвенкрофта «Лондонские рогоносцы» с юмором
представляет жен, верховодящих своими мужьями. Хит-
рость в том, чтобы заставить мужчин думать, что они
47
сами руководят семьей. Эдвард Чемберлен в сворй
Angliae Notitia даже утверждает, что «положение жен-
щин в стране на самом деле лучшее в мире, а все из-
за доброй души англичанина, который относится к
ним с нежностью и уважением, дает им лучшее место
за столом, да и везде, всегда предлагает им свою руку,
не заставляет изнурительно работать и не подвергает
испытаниям. Именно поэтому жены в Англии — са-
мые счастливые в мире».
Конечно, читательницы «Справочника настоящей
леди» Ханны Вулли осознавали, что находятся не в са-
мой плохой ситуации, как признает один из его героев:
«Я ненавижу все, что принесла старая Англия, кроме
нрава английского мужа и свободы английской жены».
Как и многие иностранные приезжие, Сезар де
Соссюр был поражен английским шовинизмом. Ему
понравилось, что англичанки не разделяли презри-
тельного отношения своих мужей к чужестранцам,
даже наоборот, предпочитали их лондонским мужчи-
нам. Как раз это не особенно удивляло, так как «анг-
личане не балуют своих женщин вниманием, предпо-
читая их обществу азартные игры и пьянство». Сезара
де Соссюра также поразило спокойное отношение се-
мейных людей к неверности: «Если англичане и не
ревнуют своих жен, то те платят им тем же. Узнав, что
у супруга есть любовница, жена не впадает в отчая-
ние, наоборот, если будет на то желание мужа, она
ведет себя вежливо с соперницей, к тому же она, воз-
можно, тоже утешит себя дружком; таким образом, и
муж и жена будут счастливы».
Другой иностранец, Бит Луи де Мюраль, так со-
общает о своих наблюдениях: «Большинство мужей
имеет любовниц. Некоторые приводят их домой и са-
жают за один стол с супругой, однако ни к чему пло-
хому это не приводит. Мне кажется, они могли бы и в
постель улечься втроем, хотя не уверен, что такая
48
мысль уже не пришла кому-то из них в голову. После
всего этого англичане могут хвастаться, что у них са-
мые замечательные жены в мире».
Новобрачные обязательно являлись обладателями
«Шедевра Аристотла» — самого продаваемого сексу-
ального руководства. Следуя нравам этого века, книга
описывает любовные отношения без намека на их гре-
ховность и без психологических тонкостей. Автор не
дает ни описания, ни иллюстраций сексуальных по-
зиций — это можно было найти в «Позах» Эритайна.
Предполагалось, что каждая пара просто хочет иметь
детей — бесплодие признавалось непозволительной
вещью (применительно к женщине). «Шедевр Арис-
тотла» — это четкое руководство по «воспроизводству
населения»: «Когда муж и жена, желая иметь детей,
собираются воспользоваться тем, что природа созда-
ла именно для этих целей, было бы правильно поба-
ловать свое тело чем-нибудь тонизирующим, чтобы оно
стало сильным и гибким, а воображение — сладкими
мечтами, это поможет подняться к вершинам возбуж-
дения и радости. Печаль, горе и сожаление чужды Ве-
нере — если во время сношения произойдет зачатие,
такие эмоции только повредят ребенку».
Половые органы мужчины и женщины, по мне-
нию автора, не отличаются друг от друга, «нет боль-
шого различия между полами», т. к. «реакции женско-
го клитора сходны с явлением эрекции у мужчин». Как
и другие популярные руководства того времени, «Ше-
девр Аристотла» утверждает, что женщина способна к
многократным оргазмам, и это должно поощряться.
В своей акушерской книге миссис Джейн Шарп осме-
ливается предположить, что «клитор встает и опадает
точно так же, как и мужской половой орган, и, воз-
буждаясь, приносит женщине удовольствие от сово-
купления. Если же ничего подобного не происходит,
зачатия никогда не получится».
49
Однако ни одно из пособий того времени не дает
советов, как стать сексуально привлекательнее. Непри-
ятный запах изо рта от подпорченных зубов и от давно
немытого тела, редкая смена белья были нормой. Это
вовсе не мешало сексуальным развлечениям. Было за-
мечено, что даже женщины высшего общества, у ко-
торых существовало больше возможностей соблюдать
личную гигиену, игнорировали необходимость забо-
титься о своем теле. Часто половая жизнь прерывалась
из-за гинекологических и венерических заболеваний,
инфекций мужчин и женщин. Литература предостере-
гала от излишней активности. 80-летняя Эвелин писа-
ла, что «слишком частые объятия портят зрение, ухуд-
шают память, вызывают подагру, параличи, бессилие,
изнеживают плоть и укорачивают жизнь». Дефо добав-
лял к этому списку «испорченность и другие отврати-
тельные пороки характера».
Высокая смертность населения, поздние браки и
ранняя кончина делали долгий союз маловероятным.
Многие связи были скоротечны. Судя по продолжи-
тельности жизни, мужчина и женщина могли наслаж-
даться браком в течение 17—20 лет. 50 процентов суп-
ружеских пар не достигали даже такого результата.
Немногие родители доживали до свадеб своих детей.
Каждый четвертый брак оказывался повторным для
одного или обоих партнеров. В петиции к палате об-
щин Лондона вдовы заявляли: «Те из нас, кто имел
хороших мужей, собираются повторить свой успех; а
те, которым попались плохие, собираются попытать
счастья еще раз и теперь уже не прогадать».
Официально освобождением от уз супружества
признавалась смерть мужа или жены. Развод короля не
повлиял на протестантских реформаторов и остался
единственным подобным прецедентом. Новой ступе-
нью свободы личности стала возможность выбирать
50
самому .себе пару, и означало это ожидание сильных
эмоций от брака, а также большее разочарование в
случае ошибки. Неизбежно начали происходить раз-
молвки между супругами, а женщины не стеснялись
протестовать, когда с ними поступали не по-джен-
тльменски. Несмотря на это, легального развода до-
биться было сложно, насколько бы ни отвратительно
вел себя муж. Разводом назывались раздельная по-
стель и пропитание, но без разрешения выходить за-
муж снова. Во многих делах, слушавшихся в церков-
ных судах, присутствовали факты измены. Женщина
могла обвинить в адюльтере своего мужа, если имела
конкретные основания для этого. В обществе, где жен-
щина воспитывалась как низшее, подчиненное муж-
чине существо, такие основания не всегда находились.
Все грязные подробности скандала выставлялись пе-
ред судом на всеобщее рассмотрение. Каждая сторона
пыталась представить себя в качестве невинной овеч-
ки, однако именно на женщине лежала задача убе-
дить мужчин-судей в виновности супруга. Здесь, как
нигде больше, ей приходилось играть роль пассивной
жертвы, так как малейшие признаки настойчивости
могли привести суд к выводу, что она сама спровоци-
ровала поведение мужа.
Свидетели были жизненно необходимы в таких
случаях. В основном ими становились домашние слу-
ги, которые, казалось, проводили все свое время в
подглядывании в замочные скважины и подслушива-
нии под дверью. Ни один муж не мог завести роман
или побить жену без их ведома. Даже простыни, кото-
рые стирала прислуга (хотя и не часто), могли служить
доказательством измены. Слуг можно было позвать на
помощь, если рукоприкладство мужа переходило все
границы. В доме Саммерсов, например, где Джон ча-
сто поколачивал свою жену Элизабет, слуга Самуэль
51
Пикард «сладко спал, когда прибежал подмастерье
Джона, поднял его и, сказав, что хозяин убивает хо-
зяйку, повлек за собой».
Судя по судебным делам, мужчины иногда пыта-
лись подкупить слуг, как сделал Джон Чемберс, «же-
лавший скрыть оскорбления, которые он наносил сво-
ей жене». К сожалению, многие были рады дать ложные
показания за денежное вознаграждение.
Кроме судебной системы, дававшей больше прав
мужчинам, было много других сложностей, делавших
развод кошмаром для женщин, у которых не было (или
было слишком мало) собственных денег, а процесс ста-
новился делом крайне дорогостоящим. Его стоимость —
20 шиллингов. Это двухлетний заработок лондонского
рабочего и десятилетний — работавшей женщины. Та-
ким образом, развод был привилегией высшего об-
щества и среднего класса с неплохим доходом. Если
жена была в состоянии оплатить процесс, она могла
подать в суд заявление на материальную помощь от
бывшего супруга, которую ей и предоставляли, если
доказывалась ее невиновность. Также стороны могли
договориться о расставании между собой и подкре-
пить это оформлением соглашения у нотариуса, в этом
случае женщина тоже получала материальную поддерж-
ку. Однако эти деньги очень скоро кончались, а их
сумма часто оказывалась неправильно подсчитанной:
«Хотя Кристиан утверждает, будто Элизабет в состо-
янии зарабатывать себе на жизнь, она настолько обес-
силена и больна из-за побоев мужа, что не может шить;
удары по голове испортили ей зрение. Она, скорее
всего, не проживет долго без хорошей поддержки».
Законы об адюльтере не бьГли на стороне жен-
щин. Мужчины за измену не наказывались никак, но
для женщин предусматривались тяжелые последствия
за любовную связь в браке либо после распада семьи.
Денежные выплаты тотчас же заканчивались при ма-
52
лейшем подозрении в измене. Разведенная женщина
приговаривалась к жизни в изоляции. Хуже того, она
теряла своих детей, которых воспитывал отец, потому
что они принадлежали ему так же, как и жена, во
всяком случае, пока вырастут. Супруга не имела права
видеться с собственным ребенком, даже если отец был
признан виновной стороной на суде. Естественно, надо
было пережить муки ада, чтобы решиться пойти на
развод, но, как ни странно, все больше женщин пред-
принимали подобные шаги, что можно рассматривать
как знак роста сознания собственных прав. Некото-
рые женщины просто уходили из дома. Газеты были
усеяны сообщениями о бегствах супруг и отказами со
стороны мужей выплачивать их долги: «Элизабет Сте-
фенсон, жена Джоржа Стефенсона из Фолкен-корт,
сбежала от мужа и затем наделала долги с целью раз-
рушить состояние супруга. Джорж Стефенсон публич-
но заявляет, что ни под каким предлогом погашать
эти задолженности не намерен».
После свадьбы даже «движимое имущество» или
предметы домашнего обихода жены становились соб-
ственностью мужа. Она владела только «личными при-
надлежностями», другими словами, своей одеждой. Так
что Изабелла Гудьер проявила некоторую отвагу, скры-
вшись с собственностью мужа: «Изабелла Гудьер, дочь
Ричарда Клиффе и жена Аарона Гудьера, купца, 18 ме-
сяцев назад покинула кров мужа, забрав товаров на
200 фунтов. Аарон и несколько его знакомых упраши-
вали Изабеллу вернуться, гарантировав достойный при-
ем и приличное содержание по средствам Гудьера, но
она отказалась. Убедительная просьба к купцам и дру-
гим людям, как-либо связанным с этой профессией,
не иметь никаких дел с вышеназванной Изабеллой, не
одалживать ей денег и не продавать товаров. Подобные
действия будут наказываться в соответствии с законом
конфискацией кредита, данного миссис Гудьер».
53
Женщина, сбежавшая от супруга, практически
объявлялась вне закона. Муж мог принудить бедняжку
вернуться и привлечь к ответственности людей, давших
ей убежище. Он имел право насильно привезти жену
домой, запереть в комнате или заключить в сумасшед-
ший дом. Она оставалась под «опекой» мужа и страдала
от своей недееспособности. Женщина не заключала кон-
трактов, не получала кредит, не продавала и не покупа-
ла собственность. Если ей все же удавалось заработать
деньги, ничто не могло помешать мужу отобрать их у
нее. Собственность жены после свадьбы уже перешла к
супругу, сбежав же, она теряла и ту часть наследства,
которую должна была получить, став вдовой.
Для неотягощенных богатством мужчин не представ-
ляло труда бросить свою вторую половину и создать се-
мью с кем-то еще: «Джон Комбс оставил свою жену и
поселился с другой женщиной, Элизабет Гвин, около
Спитлфилдской ярмарки. Двое приятелей Джона из пив-
ной «Два пивовара» всерьез считали их мужем и женой:
«Они пили до 2 часов утра, а затем Джон ложился, в
постель к Элизабет, которую объявил своей супругой».
Исчезнуть из семьи и никогда больше не появить-
ся мужчине было несложно. Отряд вербовщиков во
флот и армию мог взять его по желанию или насильно.
Для некоторых военная служба была замечательной
альтернативой браку.
Если мужчина не возвращался через семь лет, жен-
щине позволялось снова выйти замуж. Но при этом
возникали финансовые сложности. Имея возможность
повторного замужества, многие среди бедных набож-
ных женщин оставались одинокими и надеялись на
помощь прихода. В перенаселенном Лондоне приходы
испытывали денежные трудности и потому прикла-
дывали неимоверные усилия по поиску и поимке вет-
реных мужей, заставляя их затем выполнять свои фи-
нансовые обязательства.
54
Женщины, вышедшие замуж тайно и не име-
вшие возможности доказать законность брака, стал-
кивались с большими трудностями при попытке по-
лучить от мужа средства на содержание. Филипс
Чэмболт жалуется на своего «жестокого мужа, оста-
вившего ее и ребенка без единого пенса». Когда она
обратилась за помощью к свекрови, та выгнала ее вон.
В качестве последнего способа расторжения бра-
ка бедняки могли прибегнуть к публичному самораз-
воду, продаже супруги, заранее обговоренной сторо-
нами. Точно так же, как при продаже скота, муж
«надевает поводок на шею супруги и ведет ее на яр-
марку, где в ходе аукциона продает, как если бы она
была мерином или молочной коровой». Обычно муж
и человек, пожелавший купить его жену, договарива-
лись о снятии с уже бывшего супруга всяких обяза-
тельств. Женщина могла стоить сколько угодно — от
нескольких пенсов до 5 гиней. Как и при любой сдел-
ке, некоторая часть денег отдавалась рыночному клерку.
Эта продажа позволяла снова вступить в брак каждо-
му из бывших супругов. Незачем говорить, что все это
считалось нелегальным с точки зрения и светского, и
церковного суда, а также порицалось в прессе.
Существовала интересная альтернатива развода. По
странному стечению обстоятельств в государстве, где
развод был запрещен, можно было заполучить его по
специальному акту парламента, который позволял ра-
зойтись законно и с правом заключения повторного
брака. Такая возможность предоставлялась богатым и
власть имущим, чьи жены, не исполнив долг по про-
изведению на свет наследника огромного состояния,
завели романы на стороне.
И все же в привилегированных слоях общества узы
брака представлялись вечными. Поэтому молодые муж-
чины не хотели прощаться с холостяцкой жизнью.
Мужчин и так было меньше, чем женщин, да еще
55
женились они с неохотой. В то время как политик и
экономист Вильям Петти предупреждал об угасании
человеческого рода, женщины беспокоились из-за лич-
ной неустроенности. Стародевичество стало новым со-
циальным феноменом и вызвало общественную обес-
покоенность. Брак считался сделкой, девственность —
ценным товаром, следовательно, старые девы всего-
навсего удерживали свое сокровище, никому его не
продавая.
Вопрос стоял настолько серьезно, что родилась
петиция, подписанная тремя тысячами незамужних
девушек. «Нет нужды напоминать, с каким презрени-
ем сейчас относятся к браку, — начинается она, —
каждый отвратительный писака города считает своим
долгом создать кошмарный пасквиль на эту тему; же-
нитьба выставляется напоказ в суде, высмеивается в
театре, все это делается настолько часто, что о дан-
ном предмете больше ничего не хочется знать».
Юноши из высшего и среднего класса пугались
расходов на свадьбу и супружеских обязательств. Они
чувствовали «отвращение к воплям детей и необходи-
мости качать их колыбельки, но прекрасно чувствова-
ли себя в кафе у Вильса, где весь день напролет могли
слушать диспуты о политике людей, не имеющих ни-
какого отношения к этому вопросу, — говорится в
обращении. — Молодые люди пугаются даже мыслей о
шпильках, акушерках, няньках и других вещах, со-
путствующих супружеству, они говорят, что им не по
карману иметь супругу, не принимая во внимание свои
еженедельные расходы на случайных любовниц, а этих
денег было бы более чем достаточно для содержания
жены и полдюжины детей».
Брачный рынок стал настолько оживленным, что
некоторые отцы намеренно не допускали на него своих
дочерей, не имея возможности или желания обеспе-
чить им приданое (сумма постоянно возрастала). С дру-
56
гой стороны, незамужняя девушка оказывалась тяже-
лым бременем для семьи. Она даже могла стать при-
слугой в доме родни. Все это приводило к тому, что
женское образование теперь больше нацеливалось на
обучение ловле мужей, чем способам заработать на
жизнь.
Только деньги могли обеспечить девушке замуже-
ство, и никогда это не было выражено так, как в
1700 г., когда женщины не имели права распоряжать-
ся собой. У них было также две соперницы — вино и
падшие женщины. «Стыд и позор. Даже молодые муж-
чины хватаются за бутылку. Они не думают ни о чем,
кроме стакана, а если вдруг вино вдохновит их на
«подвиги», на следующей же улице эти пьяницы най-
дут то, что удовлетворит их аппетит. Это приводит к
еще одной проблеме: невыносимому количеству лю-
бовниц, которые отвращают мужчин от законных уз
брака. Пока все это поощряется и допускается, добро-
детельная женщина никогда не будет цениться, а су-
пружество — процветать».
Быстро осознав свою выгоду, правительство вве-
ло налог (1 шиллинг в год) для холостяков и вдовцов
старше21 года.
В английском языке и сексуальной практике по-
явился термин «старая дева» в его традиционном зна-
чении, мастурбация стала считаться новым опасным
пороком. Этому вопросу был посвящен трактат-бест-
селлер «Онанизм, или Ужасный грех саморазрушения»,
вышедший в 1710 г.
Таким образом, проявлявшееся со стороны жен-
щин чувство независимости, повышавшиеся цены на
заключение брака, процветавшая проституция и т. д.
женитьбу не делали чем-то привлекательным и жела-
емым. Если, конечно, она не выступала в качестве
незаконного обряда, совершавшегося в тени собора
Святого Павла.
57
Глава 2
ДЕТОРОЖДЕНИЕ
Женщина, вышедшая замуж в 20, выдерживала 20 лет
непрерывные беременности и кормления.
Привычной в то время была такая картина. В ти-
шине ночи часы бьют час. «Час ночи, и все спокой-
но!» — кричит дозорный. Слышится кашель в доме на-
верху, и кто-то, бормоча, ворочается-во сне. Держась
поближе к стене, спешат две темные фигуры в капю-
шонах, они поскальзываются на мокрых камнях тро-
туара в попытке поспеть за ведущим их мальчишкой.
Внезапно он останавливается и предупреждает о куче
нечистот на дороге, оставленной мусорщиком. Укры-
вая лица и зажимая носы от вони, незнакомки идут
как можно ближе к мальчику, спасаясь от недоброй
темноты улицы. Позади два квартала, церковь, дома...
Проблеск света, взволнованный мужчина приоткры-
вает дверь, а затем распахивает ее и приглашает по-
здних гостей внутрь.
Высокоуважаемая повивальная бабка мадам Икс,
называемая так из-за анонимной книги, оставленной
ею потомкам, вместе со своей ученицей прибыла к
женщине по долгу профессии. Будущий отец проводит
их наверх, хотя в его услугах уже никто не нуждается.
Приступы боли у жены еще раньше заставили его со-
звать женщин для присутствия во время родов. Мадам
Икс по звукам их приглушенных голосов быстро на-
шла комнату роженицы. Ставни отгораживают людей
58
от внешнего мира, тени присутствующих танцуют на
стенах в неярком свете камина и свечей.
Присутствие подруг, соседок, родственниц, счи-
талось, отвлекает будущую мать от тяжелых мыслей и
страха за ребенка. Женщина, сейчас стонущая от боли,
сама присутствовала не раз при многих родах, и ей
уже знакомы тайны деторождения.
Афра Бен верно передала лихорадочную атмосфе-
ру в комнате роженицы в своем труде «Десять пре-
имуществ брака»: «Так как повивальная бабка не мо-
жет справляться со всем одна, необходимо присутствие
подруг, сестер, тетушек, кузин и хороших знакомых,
которые должны подносить ей требуемые вещи быст-
ро, быстро, быстро... без единой задержки. И если вы
их не пригласите с соответствующими церемониями,
это будет воспринято как личное оскорбление».
Деторождение было покрыто мраком и окутано
суевериями. Считалось, что беременная женщина но-
сит в себе частичку мужа и ее страдания передаются и
ему. Ее мать, тоже из Лондона или же из деревни,
наверняка когда-то дала дочери в качестве талисмана
орлиный камень. Еще не существовало анестезии, что-
бы облегчить родовые муки. Все, что могли сделать
роженицы, — это выпить бокал подогретого вина с
сахаром и специями, что поддерживало силы и на-
строение во время долгих мучений. С того самого мо-
мента, как женщина узнавала о своей беременности,
она в точности следовала указаниям известной лон-
донской повитухи миссис Джейн Шарп, данным в ее
руководстве по родам, — пила каждое утро эль с шал-
феем для укрепления матки.
Существовало огромное количество подобных тру-
дов: «Акушерская книга, или Открытие всех тайн аку-
шерского искусства» Джейн Шарп, «Друг леди, или
Английская акушерка» доктора Вильяма Сермона,
«Общий трактат о заболеваниях девиц, беременных
59
Для подтверждения факта появления на свет ребенка к роженице
приглашались свидетельницы. В ожидании родов они несколько
часов проводили за болтовней и обсуждением городских новостей.
Так, постепенно английское слово «gossips» — «свидетельница»
приобрело значение «болтунья», «сплетница»
женщин, рожениц и вдов вместе с лучшими метода-
ми их профилактики и лечения», «Дополнения к пол-
ной акушерской практике» Джона Печи, перевод Хью
Чемберлена книги ведущего французского акушера
Франсуа Марисо «Заболевания беременных женщин».
Все эти руководства подсказывали, как ухаживать
за собой во время беременности и чего ожидать при
родах. Женщина вряд ли воодушевилась бы таким опи-
санием Джона Печи: «Во время беременности, для-
щейся девять месяцев, женщина подвержена присту-
пам тошноты, рвоты, болям в спине, животе и бедрах,
ужасному кашлю, опуханию ног, геморроям и мно-
гим другим болезням, а из-за некоторых недомоганий
возможен выкидыш — самое худшее из всех несча-
стий. При родах возникает множество сложностей и
опасностей».
Считалось, что настроение матери во время зача-
тия накладывает отпечаток на здоровье будущего ре-
бенка. Врожденные дефекты объяснялись результатом
чего-то, происшедшего с матерью во время беремен-
ности. Например, заячья губа объяснялась перебежа-
вшим ей дорогу зайцем. Секс во время менструации
запрещался, чтобы не появился ребенок с уродства-
ми. Также женщинам следовало избегать половых ак-
тов во время вынашивании чада в первые восемь ме-
сяцев, чтобы не вытеснить плод. Однако на девятом
месяце предполагалось облегчение последующих ро-
дов при помощи секса.
Встречались и такие рекомендации: «Женщина не
должна ездить на лошади, в экипаже или в вагоне, ког-
да носит ребенка, особенно на последних месяцах. Од-
нако ее можно переносить на стуле, паланкине и позво-
лять ей осторожно ходить. Женщине следует избегать
шума, выстрелов или звона колоколов... Запрещайте ей
носить высокие каблуки. Беременные склонны споты-
каться, т. к. не видят своих ног из-за больших животов».
61
Каждая женщина трепетала от ужаса перед рода-
ми и истово молилась об удачном разрешении. Про-
цент умиравших в родовых муках был очень велик, и
так же много женщин заболевало инфекционными
заболеваниями из-за ослабления организма после рож-
дения ребенка. Выживали не всегда более богатые.
Многие бедные женщины не умирали просто пото-
му, что не испытывали вмешательства повивальных
бабок, порой смертельного. В общем, из 1000 баптис-
ток в мир иной отправлялись 235. Семь процентов жен-
щин не переживало роды. Приготовление к смерти не
считалось неуместным шагом. Элизабет Джоселин, на-
пример, завещала во время беременности некоторое
состояние на воспитание дочери, а почувствовав себя
совсем плохо, распорядилась тайно купить новый са-
ван.
Лондонские повивальные бабки, такие как мадам
Икс, должны были приобрести лицензию на практи-
ку после прохождения проверки их способностей и
подготовки шестью уважаемыми женщинами. Со сво-
ей стороны, церковь интересовалась моральным об-
ликом будущей акушерки, а не ее медицинскими по-
знаниями. Всегда существовало мнение, что слова
«акушерка» и «ведьма» означают одно и то же, тем
более что пуповина, водная оболочка плода, послед и
мертворожденные дети использовались в обрядах чер-
ных колдуний. Церковь запрещала скрывать факты бе-
ременности женщины и рождения ребенка. В течение
нелегких девяти месяцев повитуха делала все, что мог-
ла, только бы мать будущего незаконнорожденного
назвала имя отца. Тогда его можно было бы заставить
выплачивать женщине содержайие либо наказать за
разврат, выпоров публично. Хотя многие упрекали
акушерок за самоуправство, но они взяли на себя право
крестить умирающего ребенка, прежде чем священ-
ник доберется до него.
62
Акушерка не имела морального права по-разно-
му относиться к богатым и бедным беременным жен-
щинам. Она должна была спокойно получать как щед-
рые вознаграждения от одних, так и незначительные
суммы от других.
Хотя мужчины-врачи имели мало практики в аку-
шерстве, они все-таки, получив в университете меди-
цинское образование, чувствовали себя более или
менее подготовленными к этому делу. Доктор Вильям
Сермон писал: «Эти люди должны быть не слишком
молодыми и не слишком старыми, хорошего телосло-
жения, не подверженными болезням, без каких-либо
дефектов внешности, просто и опрятно одетыми. Руки
маленькие, с длинными пальцами (не очень толсты-
ми и чистыми) и коротко подстриженными ногтями.
Предпочтительны люди веселого нрава, приятные,
сильные. По характеру мягкие, приветливые, честные,
целомудренные, терпеливые. Не подходят вспыльчи-
вые холерики, болтливые (т. к. все секреты должны
оставаться в доме человека, которому они принадле-
жат). Нельзя доверять принимать роды неопытной не-
уравновешенной или выпившей женщине. Акушерка
должна быть мудрой, осторожной, умеющей загова-
ривать зубы, чтобы успокоить напуганную роженицу».
Роды редко проходили без вмешательства повитух.
Даже такая удачливая акушерка, как мадам Икс, на-
верняка излишне рьяно вмешивалась в естественный
процесс. После того как она наденет перчатки из па-
русины, пропитанные жиром или мазью, ее первым
шагом (согласно Джейн Шарп) будет «при помощи
рук узнать положение плода в утробе». Обычным де-
лом считалось растягивание шейки матки для расши-
рения прохода ребенку. Если при этом задевались заро-
дышевые мембраны, роды проходили медленнее и
сложнее. Через внутренние царапины и раны, появля-
вшиеся из-за соприкосновения ногтей с нежной пло-
63
тью, легко проникала инфекция с рук повивальной
бабки. В результате пациентка вполне могла умереть от
родильной горячки, что частенько и случалось.
Некоторые лондонские акушерки решались на руч-
ные манипуляции при аномальных положениях плода.
Менее добросовестные трясли и катали по одеялу мно-
гострадальную пациентку, что вместе с вредом, при-
носимым организму трудными родами, приводило к
недержанию мочи, болезненным половым актам и об-
щему дискомфорту до конца жизни. Выпадение матки
было неизлечимо. Многие повивальные бабки оказы-
вались бессильными в случае каких-либо осложнений
при родах. Необходимо было приглашать докторов-
мужчин, которые решали проблему с помощью хи-
рургических инструментов. Однако многие акушерки
обращались к ним слишком поздно, и мать с ребен-
ком умирали. По словам Хью Чемберлена, лучше «со-
хранить и женщину, и ребенка, позвав мужчину, чем
потерять обоих из-за повивальной бабки». Вообще-то
трудно понять, чем лучше был мужчина, так как, усту-
пая скромности роженицы, он работал, укрыв паци-
ентку простыней, и не видел ни ее тела, ни своих
манипуляций.
После многочисленных неудавшихся попыток
лондонских повитух сформировать собственные про-
фессиональные центры по обучению акушерству и
после открытия родильных домов женщины потеря-
ли привилегию принимать роды. Так как к врачам они
не относились, хирургические инструменты им не по-
лагались. Медицинский колледж слишком презирал
их, чтобы признать лекарями, в то время как аку-
шер-мужчина спокойно мог принадлежать к Почтен-
ному собранию цирюльников-хирургов. Семья Чем-
берленов уже изобрела к тому времени хирургические
щипцы, хотя по необъяснимым причинам и скрыва-
ла это (патент они не могли получить лет 20). Но
64
Как правило, свидетельницы после родов собирались отметить
это событие па кухне в подвальном этаже, и ребенок в тугих
пеленках обычно оказывался в центре всеобщего внимания
3 Зак 186
когда другие постепенно ввели различные типы щип-
цов, роженицы все с большим доверием начали об-
ращаться к акушерам, веря, что те в состоянии спа-
сти их жизнь в сложной ситуации. Появление более
образованных мужчин в профессии поднимало цену
их услуг и понижало статус повивальных бабок, на-
ходивших применение лишь в бедных слоях общества.
Естественно, такая карьера переставала быть привле-
кательной для вдов, сестер и дочерей аптекарей, хи-
рургов и т. д.
В то время даже опытные и грамотные акушеры
соглашались, что кесарево сечение слишком опасно,
а потому редко к нему прибегали и практиковались в
основном на мертвых женщинах. Вместо щипцов, ко-
торыми можно было бы вытащить ребенка живым,
применяли крюк для удаления мертвого младенца по
частям. Джейн Шарп так поясняет весь процесс: «Если
вперед идет голова, зацепите крюк за один глаз, за
подбородок, верхнее небо или одно из плеч, — за то,
что покажется наиболее удобным; затем осторожно
тяните ребенка, стараясь не причинять боль матери.
Если появится рука, нога или обе верхние или ниж-
ние конечности, но из-за узости прохода вы не можете
ни продолжить процесс, ни убрать их обратно, — отсе-
кайте очень острым ножом (руки — от плеч, а ноги —
от бедер). После этого вытаскивайте оставшееся». По-
чти неизбежно такая процедура разрывала матку, а в
некоторых случаях убивала мать.
Применялись и такие меры: «Выходу мертвого ре-
бенка способствуют следующие растения: шалфей,
листья и ягоды плюща, буквица, мята болотная, го-
речавка, пиретрум девичий (пол-ложки порошка на
стакан белого вина), или же крепкий настой астран-
ции, или настой иссопа. Так как послед в таких случа-
ях разрушается и выходит частями, лучше применять
эти травы до тех пор, пока утроба не очистится. Тот же
66
эффект достигается измельченным сладким корнем,
подложенным под ступни».
Предположим, что пациентка мадам Икс благо-
получно родила, обрезана пуповина. Акушерка может
вмешаться в процесс и выскрести плаценту до того,
как наступит естественное отделение. Темная комната
заполнена едкими запахами. Жара от камина и духота
от множества немытых тел невыносимы. В «Шедевре
Аристотла» рекомендуется «тяжело рожавшую женщи-
ну после ее разрешения завернуть в кожу неостывшей
еще овцы так, чтобы мясистая часть пришлась на уро-
вень живота, — тогда родовой проход сузится, а пло-
хая кровь отойдет».
Джейн Шарп рекомендует женщинам после ро-
дов пить наваристый бульон, однако ни в коем случае
не позволяет пациентке засыпать в течение четырех
часов. В комнате роженицы женщины-помощницы ос-
таются на целый месяц охранять ее от нетерпеливого
супруга. То же самое происходило даже в бедных се-
мействах: существовало поверье, что женщина оск-
верняется при родах, поэтому половые акты запреща-
лись до очищения ее в церкви. За выполнением этого
правила так строго следили, что некоторые мужья
даже записывали в свои дневники день возобновле-
ния сексуальных отношений: «Месяц моей жены за-
кончился, и мы опять спим вместе».
К родившей женщине относились как к инвали-
ду: первую неделю ее держали в постели, половые орга-
ны очищали при помощи припарок и успокаивали тра-
вяными отварами. Через 7 дней ей позволялось садиться.
Это радовало женщину, т. к. только теперь сменялось
грязное постельное белье, на котором она рожала.
Открывались окна, и мать в первый раз с того момен-
та, как начались схватки, видела свет. Наконец она
могла принимать нескончаемый поток гостей обоего
пола.
67
Супругу к этому времени приходилось заготовить
полный погреб вина.
Мать пропускала церемонию крещения младен-
ца, т. к. лежала в своей комнате и не допускалась в
церковь до обряда очищения. Крестили же ребенка
через 3—5 дней после его рождения. В англиканской
церкви мальчику полагалось два крестных отца и одна
крестная мать, девочке — наоборот, две крестные ма-
тери и один крестный отец.
Когда . религиозная часть церемонии заканчива-
лась и пастырь, подняв бокал за новоявленную мать,
уходил со сладостями для жены или детей, вся ком-
пания садилась за праздничный стол.
Гости одаривали повивальную бабку, приносили
подношение ребенку. Серебряные вещи — ложки, ми-
сочки, кружки — считалось, приносили счастье. Ко-
ралл, по всеобщему мнению, обладал магическими
свойствами: «Некоторые дети растут хилыми и чахнут
не по дням, а по часам, — писала Джейн Шарп. —
Многие верят, что их может исцелить кулон с амброй
и кораллом на шее у ребенка».
«Женский месяц» заканчивается походом моло-
дой матери в церковь. Церемония очищения долго оста-
валась популярной, несмотря на насмешки со сторо-
ны пуритан, считавших ее католическим суеверием.
С вуалью, как символом ее продолжавшейся отгоро-
женности от внешнего мира, женщина выходила на
улицу в первый раз после родов в сопровождении под-
руг и повивальной бабки. Преклоняя колени в специ-
ально отведенном для этих целей месте в церкви, сча-
стливая мать благодарит Бога за удачное разрешение,
спасение от смерти и мук ада, которых она избежала.
В «Десяти преимуществах брака» Афра Бен опи-
сывает богатую молодую жену, наслаждающуюся сво-
им месяцем, который стоил ее мужу маленького со-
стояния из-за купленных пеленок младенцу и алкоголя
68
для гостей: «Больше вас не будет ничего беспокоить,
отдыхайте, ни во что не вмешивайтесь и оставьте за-
боты няньке». Все, кто мог позволить это, нанимали
кормилицу для ребенка, хотя это и вызывало протес-
ты со стороны медиков. Франсуа Марисо утверждал,
что «хорошей нянькой ребенку будет только его соб-
ственная мать». Джейн Шарп приводила аргументы в
защиту грудного вскармливания матерью: «Молоко
матери — эта та же пища, которую младенец получал
еще в утробе; она привычна ему».
Священник Генри Ньюкам особенно критиковал
богатых женщин, считавших свою красоту и комфорт
более важными, чем здоровье детей: «Леди, снизо-
шедшая до кормления своего ребенка, становится
такой же непопулярной и несветской, как непьющий
мужчина, имеющий наглость выбиваться из стаи и
вести честную, строгую жизнь». Ньюкам заметил боль-
шую привязанность между матерью и ребенком, вскорм-
ленным ею. Неудивительно, что в высшем обществе
«леди выказывают большую любовь к собакам, чем к
собственным детям».
Существовала теория, что ребенок вместе с мо-
локом воспринимает и характер, и темперамент кор-
мящей его женщины. Поэтому кормилицу выбирали
особенно тщательно. Франсуа Марисо описывает не-
которые требования к ней: «Она должна быть здоро-
вой, без дурных привычек и плохих черт характера;
дочь родителей, никогда не имевших камней в почках
и мочевом пузыре, подагры, падучей болезни и лю-
бых других наследственных недомоганий; не распут-
ница, не подверженная чесотке, зуду и другим не-
приятностям подобного рода...»
Возможно, основной причиной обращения к услу-
гам няни было осуждение секса во время лактации.
Считалось, что таким образом портится молоко мате-
ри. Мужья, оказавшиеся в длительном воздержании
69
на девять месяцев, восстанавливали свои права. Кри-
чащие дети убирались с глаз долой и, само собой, из
супружеской постели. Младенцев отнимали от груди
только года в два. Материнское вскармливание отвле-
кало жену от супружеских обязанностей, кроме того,
у торговцев были еще и финансовые основания для
отрицательного отношения к нему: более выгодно зап-
латить кормилице, чем лишиться помощи жены в
магазине и по дому. Ребенок, отданный няне, кор-
мился грудью слишком долго, и поскольку женское
молоко содержит мало железа, страдал от анемии.
Первой заботой не слишком любящей матери
становиться избавленис_ от выделения молока. Суще-
ствовал такой рецепт: «Растопите масло в алкоголе, сма-
зывайте получившимся раствором грудь и приклады-
вайте к ней оберточную бумагу по мере высыхания,
пока не кончится молоко. Это также помогает при вос-
палении».
С начала менструации в сравнительно позднем
возрасте — 16—17 лет до менопаузы в 40 женщина,
вышедшая замуж в 20, переживала почти 20 лет не-
прерывные беременности и кормления. Периодов от-
носительного спокойствия было гораздо меньше, чем
у современной женщины. Лактация рассматривалась
как своего рода контрацепция, но если было необхо-
димо родить наследника или дети отдавались корми-
лице, беременности, прерывающиеся только совсем
небольшими передышками, неизбежны. Однако из всех
новорожденных выживали не более четырех, а из них
останутся жить 1—2, да и то в семьях с высоким и
средним достатком. У бедных людей, живших в ужас-
ных условиях и нередко голодающих, сексуальная ак-
тивность и плодовитость были пониже, чем у бога-
тых, а потому женщины в этих семьях рожали реже
из-за материнского вскармливания ребенка до двух лет.
Кроме удачных разрешений беременности, встре-
70
чалось огромное количество фатальных случаев: вы-
кидышей, мертворожденных и абортов. Выкидыши, по
всеобщему мнению, случались из-за слабости женской
утробы или мужского семени. Женщины всех слоев об-
щества были склонны к выкидышам из-за недоста-
точного питания, слабости мускулов и деформации
таза. Многие замужние женщины с легкостью прово-
цировали их, не желая пополнять семейство. Меди-
цинские книги того времени предлагали множество
рецептов предотвращения выкидыша, которые исполь-
зовались и в противоположных целях.
Новорожденных перевозили в экипажах или на
лошадях по торговым путям из Лондона в пригород,
который снабжал столицу зерном и другими сельско-
хозяйственными продуктами. Здесь кормилицы расти-
ли чужих детей. Хотя такое занятие и предоставляло
работу многим уважаемым сельским жительницам и-
бедным женщинам, которых нанимал приход, Генри
Ньюкам считал этот бизнес циничным и продажным.
Он подозревал, что кормилицы не гнушались заме-
ной умерших от их «заботы» детей на других.
Случалось, что туго спеленатые младенцы были
брошены на долгие часы. Пеленание замедляло би-
ение сердца, и дети меньше плакали. Вряд ли мла-
денцев купали так часто, как требовалось. «Няньки
настолько невнимательны, что дети часто болеют, а
постоянное содержание ребенка в грязи — явный при-
знак его скорых похорон», — предупреждает Ньюкам.
Он приводит впечатление своего друга от одного при-
юта: «Священник приюта, расположенного в 12 ми-
лях от Лондона, с болью рассказывал ему, что, хотя
его приход (просторный, с большим количеством ня-
нек и целебным воздухом) пополнился новорожден-
ными, присланными для вскармливания, через год
осталось только двое малышей. Складывалось впечат-
ление, что горожане отдают своих детей нянькам не
71
для ухода, а для того, чтобы избавиться от невинных
малышей.
У детей бедных родителей, которых оставляли в
наполненной инфекциями, дымом и зараженной во-
дой столице, жизнь не была слаще. Одни из них уми-
рали от недосмотра, другие — от антисанитарных ус-
ловий, некоторых «присыпали» матери — был ли это
несчастный случай или намеренное убийство, уста-
новить было сложно.
Рождались и нежеланные дети у незамужних жен-
щин, и те в отчаянии пытались скрыть свой позор.
Роды проходили тайно, женщина пыталась справить-
ся при этом одна, стараясь не кричать, чтобы не при-
влечь внимания посторонних. Поскольку роженица не
имела свидетелей, ей потом бывало очень трудно до-
казать, что она не убила ребенка сразу после родов, а
он умер. Регистрировались тысячи таких случаев:
«Джейн Ватсон, из Лондона, не замужем, обвинялась
в убийстве своего незаконнорожденного ребенка жен-
ского пола. Свидетели — хозяин и хозяйка, знавшие о
беременности. Заметив капли крови на лестнице, они
вошли в ее комнату и спросили, что Джейн сделала с
ребенком. Она ответила, что тот родился мертвым два
дня назад. Обыскав комнату, они нашли под крова-
тью ящик с тельцем. Подозреваемая сказала, что счи-
тает смерть ребенка следствием своего испуга при виде
лошади. Свидетели также показали, что на мертвом
ребенке не было следов насилия. Женщина утвержда-
ла, что пыталась кормить ребенка и звала на помощь.
Но не была услышана, т. к. ее хозяин держал внизу
маленький магазин, производивший большой шум. За
несколько дней до происшедшего женщина обраща-
лась к повитухе. Последнюю вызвали в суд, и она под-
твердила сказанное, прибавив, что обвиняемая не
имела дурных намерений, просто не хотела скандала
вокруг своих родов.
72
Джейн Ватсон очень повезло, что акушерка стала
на ее защиту: женщину признали невиновной».
Если происходило незаконное рождение ребенка,
сразу же возникала проблема избавления от него. Не-
которых новорожденных матери душили сразу при по-
явлении на свет. Другие погибали от недостатка ухода
и отсутствия необходимой помощи, как, например,
незаконный ребенок вдовы Мэри Гуденаф. Из-за край-
ней нужды, доходившей до того, что ей и ее детям
нечего было есть, она продавала свои сексуальные
услуги женатому мужчине. Соседи обнаружили у нее в
кровати завернутого мертвого ребенка. Ее признали
виновной и казнили, оставив без матери семилетнего
сына и одиннадцатилетнюю дочку.
Власти пытались решить проблему с помощью уже-
сточения мер наказания: «Многие развратные женщи-
ны, производящие на свет бастардов, действительно
тайно хоронят и скрывают смерть своих детей. Если
затем все раскрывается, эти женщины утверждают,
что родили мертвых, в то время как сами виновны в
убийстве младенцев. Постановляем, что каждая жен-
щина, родившая бастарда и попытавшаяся скрыть его
смерть так, чтобы невозможно было определить мерт-
ворожденный он или нет, а также не предоставляющая
суду хотя бы одного свидетеля родов, будет предана
смерти».
Несмотря на закон, женщины продолжали ис-
пользовать отчаянные средства сокрытия своих пре-
ступлений. В судебных записях Олд Бейли находим
следующее: «Кристина Рассел, из прихода Святого
Павла в Ковент-Гарден, обвинялась в убийстве ново-
рожденного сына-бастарда, которого она выбросила.
Первая свидетельница, ее хозяйка, показала, что под-
судимая утром, накануне трудного дня, сошла вниз в
кухню и сказала, что плохо себя чувствует, и попро-
сила заменить ее кем-нибудь на день, так как надея-
73
лась на улучшение своего состояния. Позже, заподоз-
рив беременность, хозяйка спросила, замужем ли ее
служанка, а получив отрицательный ответ, потребо-
вала сказать, что случилась с ребенком. Кристина во
всем призналась. Следующий свидетель — приходящая
работница — утверждала, что нашла мертвого младен-
ца в канаве. Акушерка заявила, что ребенок наверняка
родился живым, судя по его размерам и весу, но ника-
ких следов насилия, кроме сломанной руки, не нашла.
Подсудимая сказала, что за неделю до родов упала и с
того момента не чувствовала, чтобы ребенок шевелил-
ся, однако о ее положении никто не знал, она не мог-
ла привести свидетелей в свою пользу. Суд признал ее
виновной и приговорил к смерти».
В «Притче о пчелах» Бернард де Мандевилль пы-
тается понять причины поведения отчаявшихся жен-
щин: «Все думают, что убивающая своего ребенка,
свою плоть и кровь, должна быть кошмарным монст-
ром, отличающимся от других женщин; но это ошиб-
ка. Мы просто не понимаем суть природы и силу стра-
стей. Та же самая женщина, избавившаяся от бастарда,
выйдя замуж, может стать самой нежной и заботли-
вой матерью для своего потомства».
Количество подкидышей (некоторым всего 1—2 ме-
сяца) достигло угрожающих цифр. Пик приходился на
морозные зимние месяцы. Матери, оставлявшие сво-
их младенцев у церквей, больниц и новых работных
домов, явно хотели сохранить им жизнь. Многие при-
крепляли к пеленкам записку с именем, возрастом
ребенка, а также указанием, был ли он окрещен или
нет. Наиболее частыми причинами подкидывания де-
тей были их незаконность, смерть мужа во время
или вскоре после беременности, отказ супруга при-
знавать чадо своим — все они делали невозможным
содержать ребенка. «Я не могу обеспечивать его боль-
ше, потому что мой муж умер, я часто болею, и вре-
74
мена сейчас такие тяжелые», — писала в отчаянии одна
мать.
Многие женщины считали свой отказ от младен-
ца временным, пока не поправятся их обстоятельства:
«Этот ребенок родился от несчастных родителей, не
способных ему ничего дать, поэтому молю вас, джен-
тльмен, в чьи руки попало это несчастное дитя, поза-
ботьтесь о нем, а я с Божьей помощью потом верну
вам те деньги, что вы потратите, с огромной благо-
дарностью. Ее имя Джан Баннет; она — баптистка. Кля-
нусь, что только большая нужда заставила меня сде-
лать это. Я буду вашей должницей до конца жизни,
если вы согласитесь выполнить мою просьбу».
Дефо считал, что женщины, которые не нашли
в себе храбрости убить ребенка своими руками, дела-
ют это чужими, оставляя их на милость приходских
нянек. Прилагались все возможные усилия, чтобы най-
ти мать подкидыша, чтобы наказать ее у позорного
столба или в исправительном доме.
Бедные брошенные дети имели ту же судьбу, что
и их богатые товарищи по несчастью. Их отсылали в
пригород на вскармливание на деньги прихода, не-
охотно тратящего средства на подкидышей. Приход-
ские дети должны были инспектироваться раз в год.
Их шансы выжить в приютах были чрезвычайно малы.
Дефо предлагал открыть больницу для подкидышей,
но его мечту исполнил только в 1740 г. сэр Томас Кэ-
ролл.
Глава 3
ДЕТСТВО
Маленькие дети должны смотреть на родителей как
на своих абсолютных хозяев и пребывать в священном стра-
хе перед ними.
В Лондоне 25—30 процентов детей не доживали до
первой годовщины своего рождения. Только половина
дотягивала до 15 лет. Новорожденным часто давали
имя предыдущего умершего ребенка, в одной семье
двоих детей могли называть одинаково, потому что
знали — один из них все равно не выживет. Родители
не меньше любили своих детей из-за их предполагае-
мой короткой жизни, просто смерть воспринималась
как воля Бога. Когда сына Джона Эвелина (несколь-
ких недель от роду) постигла судьба, обычная для того
времени, — его «прислала» нянька, ворочаясь в по-
стели, — мистер Эвелин очень опечалился и утешился
только тем, что такова была Господня воля.
Родители горевали по своим умершим детям тем
сильнее, чем длиннее была жизнь последних. Когда
младший ребенок Ральфа Джозелина умер, он был
«не слишком огорчен, т. к. малыш прожил недолго».
После смерти дочери Ральф записал в дневнике: «Се-
годня моя Мэри уснула навеки, а*ее душа отправилась
в рай, где пребывают Иисус и все святые. Ей было
8 лет и 45 дней, она наш первенец, и я прошу Господа
позаботиться о ней. Мэри была драгоценным ребен-
ком с тысячью добродетелей: мудрая, бесстрашная,
76
любознательная, мягкосердечная и любящая. Послуш-
ное дитя, она не грубила, как все другие маленькие
дети. Сейчас девочка мне еще дороже, чем была при
жизни. Даже в болезни Мэри была терпеливой и бла-
годарной всем, кто за ней ухаживал. Она появилась
желанным ребенком и умерла, оставив нас в горе.
Память о ней будет всегда жить во мне».
Деторождение рассматривалось как основная цель
брака. Статистика отмечала, что городские семьи Ан-
глии имеют меньше детей, чем сельские. Причины
приводились следующие: разврат, измены, неумерен-
ная роскошь и невоздержанность, нездоровый воздух,
большая разница в возрасте между мужем и женой.
Бездетность была горем для супругов.
Дети в семье, как правило, были желанными. Опас-
ная жизнь, наверное, и заставляла родителей любить
их и заботиться о своих чадах безмерно.
В противоположность общему мнению о неприяз-
ненном отношении англичан к детям и строгой дис-
циплине в семьях Генри Миссон находит, что «они
удивительно пекутся о своем подрастающем поколе-
нии, все время ласкают и хвалят их. Во всяком случае,
так кажется нам, французским родителям. Мы начи-
наем критиковать своих детей, как только те обнару-
живают способность понимать свои ошибки, держим
их в почтительном страхе, который делает их хороши-
ми людьми в будущем».
Джон Локк отмечает тенденцию англичан портить
детей: «Воспитав плохого ребенка, мы надеемся, что
из него выйдет хороший взрослый. Если маленький
мальчик получает виноград и сливы, когда только за-
хочет, т. к. родители боятся, что бедняжка заплачет
или лишится аппетита, то, став мужчиной, он потре-
бует исполнения взрослых желаний: вина и женщин».
Локк предлагает устанавливать строгую дисцип-
лину и использовать наказания с самого юного воз-
77
раста: «Но мы не должны добиваться той же серьезно-
сти и ответственности от маленьких детей, что и от боль-
ших. Им должны позволяться глупости и ребячество, со-
ответствующие возрасту. Веселье и беспечность — часть
их характера».
Лондонские мамы высокого и среднего достатка
критиковались за игнорирование медицинских сове-
тов и отправление детей в приют, где многие из них
погибали или серьезно заболевали. Эти трагедии про-
исходили скорее по незнанию, чем из-за равнодушия.
Считалось, что чистый воздух деревни полезен для
малышей. Мамаши зачастую не знали, что неправиль-
ное питание вызывает рахит (в приютах он был рас-
пространен). Для лечения часто прибегали к рецепту
Ханны Вулли «для детей, которые из-за слабости ко-
нечностей не могут ни стоять, ни ходить»: «Возьмите
горчицу и шалфей в равных пропорциях, растолките,
выжмите сок и вылейте во флакон объемом в два ста-
кана, наполнив его до краев, затем залепите горлыш-
ко тестом и поставьте сосуд в духовку на время выпе-
кания домашнего хлеба. Вытащив, остудите, уберите
тесто: сок должен загустеть. Поставьте флакон в кла-
довую и храните там. При надобности возьмите две
столовые ложки мази, растопите вместе с костным
мозгом ноги быка. Нагрейте до еле терпимой темпера-
туры и смазывайте нижние конечности ребенка утром
и вечером, попутно растирая ножки руками. Через не-
которое время ваш ребенок выздоровеет. Эффектив-
ность этого рецепта доказана».
Удивительно, насколько легкомысленны были ро-
дители, доверяя свое потомство незнакомым людям.
Детей оставляли на нянек и слуг на недели и месяцы.
Элизабет Фреке отдала десятинедельного сына няне
на время своего путешествия по Ирландии. Вскоре она
получила страшную весть от отца: «Ребенок получил
увечье из-за невнимательности няньки. 14 декабря он
78
сломал ногу в бедре, а она держала это в секрете три
месяца, пока кость не начала срастаться. Младенец
постоянно лежал в люльке, и все считали, что он пла-
чет из-за режущихся зубов». Няньку уволили, пере-
лом вылечили.
Эта ситуация не кажется необычной, если почи-
тать «Наставление слугам» Джонатана Свифта: «Если
случайно уроните ребенка и покалечите его, никогда
не рассказывайте об этом. Если он умрет, никто не
узнает причины».
А вот Ханна Вудли так описывает идеальную слу-
жанку: «Вы должны быть спокойны, уравновешенны,
аккуратны в одежде и серьезны в отношении к своим
обязанностям. Не ленивы и не медлительны, а внима-
тельны даже в ночное время, если ребенок заболеет».
Кроме того, нянька обязана предотвращать появле-
ние глистов: «Особенно следите за питанием. Если за-
метите, что ребенок бледнее обычного или жалуется
на боли в животе, будьте уверены — это глисты его
беспокоят. Давайте необходимые лекарства, делайте это
систематически и даже для профилактики, т. к. слиш-
ком много детей погибло от этой заразы».
Философ Джон Локк в юности был учеником из-
вестного медика сэра Томаса Сиденхема, поэтому в
своей работе «Как воспитывать детей, или Об образо-
вании» уделяет особое внимание здоровью ребенка. Он
считает необходимым хороший сон, свежий воздух и
теплую одежду. Больше всего критикует детское пеле-
нание: «Ребенок только-только покинул материнскую
утробу, начал двигаться и шевелить конечностями,
как его сразу лишают свободы. Малыша заворачивают
в пеленки: фиксируют голову, вытягивают ножки и
ручки, а затем наматывают кучу тряпья, так что паль-
цем не пошевелишь».
После избавления от пеленок в возрасте трех ме-
сяцев мальчикам становится легче, чем девочкам, ко-
79
торым с самого раннего возраста формировали фигу-
ру при помощи корсетов из китового уса. Когда в се-
мье Джона Эвелина умерла четырехлетняя девочка,
вскрытие показало, что корсет сломал ей ребра, ко-
торые, в свою очередь, проткнули легкие и вызвали
смерть. Локк предупреждал об опасности таких одея-
ний: «Узкая грудь, одышка, больные легкие и суту-
лость — неизбежный результат сковывающей одежды.
Пытаясь с ее помощью создать тонкую талию и иде-
альные формы, мы только портим здоровье ребенка».
Дети, подражая взрослым, обращали большое вни-
мание на одежду. Она была предметом тщеславия и
соперничества. Локк предупреждал о губительных по-
следствиях этого: «Ребенка часто приучают к костюму
отличного качества; когда девочка облачается в но-
вое платье, мать невольно воспитывает в ней самолю-
бование, называя своей маленькой королевой, прин-
цессой. Таким образом, малыши учатся гордиться своей
одеждой. Вырастая, они продолжают ценить себя и
других по внешнему лоску, созданному портнихой».
Точно так же прогрессивные мыслители осуждали
воспитание детей по половому признаку: «Мисс еще
нет и трех лет, но ее каждый день заставляют прятать
ноги и серьезно ругают, если она их вдруг покажет.
Маленькому мистеру такого же возраста приказывают
справлять нужду подобно взрослому мужчине».
Ханна Вулли советовала нянькам содержать детей
в чистоте. Однако ни в одном руководстве не говорит-
ся о приучении малышей к горшку. Что, в общем-то,
неудивительно, т. к. взрослые использовали в целях
облегчения и камин, и дальние углы дома, и горшок
в компании за столом. Общественных туалетов вообще
не существовало.
Локк обнаруживал полное незнание взрослых о
том, как и чем кормить детей. Им слишком рано на-
чинали давать твердую пищу, отчего многие умирали.
80
Локк свято верил, что мясо ребенку нельзя предлагать
до двух-трехлетнего возраста. «Но сколько бы пользы
это ни принесло настоящему и будущему состоянию
здоровья малыша, боюсь, родители не согласятся
использовать мой совет. Привыкнув сами есть слиш-
ком много животной пищи, они будут думать, что их
дети страдают от голода, не получив порцию мяса хотя
бы два раза в день». У детей не портились бы зубы, не
возникали многочисленные заболевания, а заклады-
вались бы основы превосходного здорового организ-
ма, если бы «не их любящие матери и глупые слуги,
которые не могут оградить чадо от мясной пищи пер-
вые четыре года его жизни». Родителей убеждали сле-
дить затем, чтобы ребенок хорошо прожевывал пищу:
«Мы, англичане, часто закрываем на это глаза; отсю-
да — несварение желудка и другие неприятности».
Завтрак и ужин младенца составляли молоко, мо-
лочная похлебка, каша на воде. Сахар и соль исполь-
зовались в умеренных количествах. «Кусок хорошо ис-
печенного прожаренного хлеба, иногда с маслом и
сыром, иногда без них — самый лучший завтрак для
моего господина». Случайных перекусов между при-
емами пищи не предполагалось. В Лондоне никто не
пил воду, и Ханна Вулли советовала не давать детям
«слишком много вина и крепких ликеров». Локк под-
держивает ее в этом: «Ребенок должен пить только
слабенькое пиво, и то только после того, как съест
хотя бы кусочек хлеба». Детям не разрешалось пить
без еды, чтобы они не приобрели алкогольную зави-
симость: «Постоянно иметь рядом стакан — опасное
начало для юного джентльмена».
Детям не позволяли есть фрукты «в качестве де-
серта, когда желудок уже заполнен», а давали их меж-
ду приемами пищи или на завтрак. «Созревшие яб-
локи и груши можно есть в любое время и в любых
количествах, особенно яблоки. Я слышал, собранные
81
после октября, они никогда не вредят здоровью». Сла-
достей малышам старались не давать.
На воспитание детей, конечно, влияло строго
иерархическое устройство общества, в котором они
жили. От ребенка требовали уважения, почтения, по-
слушания и любви к родителям. Сезар де Соссюр пи-
сал что «воспитанные дети утром и вечером говорили
мамам и папам «доброе утро» и «спокойной ночи» и
вставали перед ними на колени для благословения.
Родители, положив руку на голову чада, говорили: «Да
благословит тебя Господь» или что-то подобное, а дети
целовали им руки. Сироты проводят ту же церемонию



с бабушкой и дедушкой или ближайшими родствен-
никами».
Ханна Вулли в книге «Справочник настоящей леди»
советует матерям воспитывать в ребенке благоговейный
страх перед отцом: «Приучайте детей слушаться вашего

мужа даже более, чем слушаетесь его вы сами. Следите,
чтобы они настолько боялись его, что не осмеливались
бы повести себя грубо или нарушить тишину шумной
игрой. Они должны выказывать отцу уважение и радо-
вать его своим видом и поведением».
Локк описывал идеальные отношения между ро-
дителями и детьми: «Как мне представляется, все со-



гласятся с тем, что маленький ребенок должен считать
маму и папу своими абсолютными хозяевами и пребы-
вать в священном трепете перед ними, а став взрос-
лым, относиться к родителям как к своим единствен-
ным настоящим друзьям, с любовью и уважением».
В век высокой смертности многие дети теряли од-
ного или обоих родителей очень рано и воспитыва-
лись приемными родителями. Не'* всегда вдовец или
вдова находили достойного приемного родителя сво-
им детям при потере супруга.
Родители из числа представителей среднего клас-
са не жалели средств на воспитание и образование
82
своих детей, и не только потому, что это было вложе-
нием средств в свое будущее. Мама с папой были рады
тратить деньги на образование, обучение танцам, му-
зыке, на приданое, потому что продвижение детей
удовлетворяло их собственные социальные и эконо-
мические амбиции.
Хотя среди лондонских женщин грамотными было
лишь около 48 процентов, все матери пытались чему-
то обучать детей до семи лет, а затем они, независимо
от социального положения семьи, определяли их в
школу. Там их обучали грамоте по букварю и молит-
веннику. Затем стали выпускаться специальные книги
для обучения. В 1694 г. Дж. Г. выпустил книгу-игру для
детей. В ней были большие поля, крупные буквы, про-
стой язык и тексты, понятные ребенку. В 1700 г. из
Франции привезли обучающие игральные карты.
Век, о котором мы ведем речь, был жестоким, и
телесные наказания считались обычным делом. Мас-
тера били слуг и подмастерьев, публичные порки устра-
ивались беднякам в исправительных домах. Даже един-
ственный сын невестки короля, принцессы Анны,
Вильям, страдавший энцефалитом и с трудом держа-
вший равновесие, подвергался побоям отца, пока не
сумел одолеть подъем по лестнице самостоятельно.
Несмотря на свою болезнь, этот маленький мальчик
любил находиться в компании солдат. Его родители
были безутешны, когда он умер в возрасте 11 лет в
1700 г.; с ним похоронили надежду на установление
протестантской династии Стюартов.
Однако более светлые умы пытались убедить ро-
дителей и учителей в бесполезности и даже вреде те-
лесных наказаний. Локк замечал: «Из детей, которых
часто бьют, редко выходят хорошие люди», а также:
«Если детский ум слишком часто обуздывать и сми-
рять, если чувства ребенка сломлены и подавлены
слишком строгим отношением, он теряет свою силу
83
и желание трудиться». Ханна Вулли убеждала нянек
быть «ласковыми и любящими, не бить детей, потому
что это явно не понравится родителям: плоха та мать,
которая позволяет слугам дурно обращаться со свои-
ми детьми».
Локк так писал о порке: «Этот распространенный
вид наказания, который является единственным, что
могут придумать наставники, совершенно не подхо-
дит к идее образования». После бесконечных порок дети
начинают ненавидеть то, что раньше принимали.
В отношении своего сына сэр Эвелин предпочи-
тал применять систему наград, побуждений, приемы
соперничества и самодисциплины, а не физическое
или словесное наказание. Бить можно, считал он, толь-
ко за самые кошмарные преступления, например ложь.
Дети должны бояться стыда и бесчестья, а не боли.
Эти теории нравились все большему числу родителей
среднего класса, заботившихся о будущем процвета-
нии своих отпрысков.
Тем не менее когда мальчики приходили из се-
мьи в школу, они сталкивались часто с жестким об-
ращением. Роберт Кэмпбелл, автор путеводителя по
профессиям «Лондонский торговец», с отвращением
обнаружил «ужасную традицию Вестминстерской шко-
лы — тиранию старших над младшими. Последние вы-
ступают в роли рабов — они должны относить и при-
носить что-либо, как спаниели, выполнять работу
низких слуг в страхе быть избитыми своими старши-
ми товарищами».
Жестокий мир взрослых не должен касаться де-
тей. В ребенке следует воспитывать «отвращение к убий-
ству или мучению живого существа». Полезно заво-
дить домашних животных.
Локк приводит в пример мать, которая позволяла
дочерям «заводить собак, птиц, белок, кого только те
хотели». Но их обязанностью становилось «ухажива-
84
Маленькие девочки играли с куклами, которых, конечно,
называли «дочками» или «малышами». Эта кукла одета в
чрезвычайно модное полосатое шелковое платьице, снабженное
детскими поводками, совсем как ее владелица
ние за животными, чтобы те не испытывали ни в чем
нужды и не страдали от плохого обращения. Наруше-
ние правил приводило к наказанию или лишению
любимца. Таким образом, детям прививалось приле-
жание и хорошее обращение с животными».
Локк советовал родителям держать дочерей и сы-
новей подальше от слуг, которые своей «жалостью
уменьшают власть отца и матери над ребенком, ли-
шают силы их наставления». Дети могут усвоить дур-
ные привычки — язык, грязные шутки и другие поро-
85
ки, — о существовании которых они, может быть, ни-
когда и не узнали бы». Однако отпрысков все же надо
учить обходительности и щедрости к окружающим. Ро-
дители должны вырабатывать у них цивилизованные
манеры и речь в общении и с равными себе, и с низ-
шими людьми, например слугами.
Игрушки в Лондоне продавались на ярмарках и
на улицах лоточниками, маленькие девочки играли с
куклами (тогда называвшимися «дети» или «малыши»),
которых им покупали на Варфоломеевской ярмарке.
У мальчиков популярны были лошадь-палка и волчок.
Локк считал верным, чтобы у ребенка была только
одна игрушка: «Это учит детей бережливости, они
боятся потерять или испортить свое сокровище, а оби-
лие игрушек делает из них транжир и мотов». А вот что
он говорил о покупных игрушках: «Красивый каму-
шек, лист бумаги, материнская связка ключей и все,
что угодно, неопасное для жизни, может развлечь
маленьких детей не хуже дорогостоящих магазинных
покупок, которые недолго разбить и испортить». Де-
тей постарше, считал Локк, надо учить делать само-
дельные игрушки.
Во второй половине XVII в. нонконформйсты ра-
товали за чуткое отношение к детям. Квакер Вильям
Пейн советует родителям «любить их мудро, поправ-
лять, желая добра, никогда не бить в ярости и прини-
мать во внимание возраст при наказании за проступ-
ки». Прогрессивные мыслители сравнивали ребенка с
чистой страницей, где можно напечатать и хорошее,
и дурное. Локк написал трактат для родителей, жела-
ющих «полагаться на собственный разумев воспита-
нии потомства, а не на старые традиции»,
Любящих родителей убеждали покупать больше иг-
рушек, книг и одежды своим детям. На семейных фо-
тографиях появились играющие малыши, а не малень-
кие леди и джентльмены в строгих позах. Но практика
86
высылки младенцев в деревню не прекратилась. Дети
продолжали проводить большую часть первых лет жиз-
ни вдали от дома: у родственников и у чужих людей, в
качестве слуг и подмастерьев, .а также в различных
школах.
Когда Самуэль Пеппс был подающим надежды мо-
лодым государственным служащим в Военно-морском
департаменте, он решил вложить деньги в обучение
арифметике, для чего нанял мистера Купера. Первый
урок прошел хорошо: «После часа занятий я попы-
тался выучить таблицу умножения, затем мы расста-
лись до завтра». До этого Пеппс был учеником в са-
мой престижной школе Святого Павла, но не приобрел
там даже элементарных знаний. К концу столетия мно-
гие лондонские бесплатные (существовавшие на по-
жертвования) школы все еще не знали, придержи-
ваться им привычных традиций или обратиться к
новым учебным программам.
Идею профессионального обучения лучше всего
осуществили в госпитале Христа, где была открыта
математическая школа для обучения навигационным
наукам. Захарий Конрад фон Уффенбах так описал ее:
«В помещении стояло несколько шкафов со стеклян-
ными дверцами. В них можно было найти глобусы, ма-
тематические инструменты. Также я видел довольно
большие модели кораблей, замечательно сделанные;
их можно разбирать и собирать, так что дети видят
все части изучаемого предмета. В большом шкафу у
двери располагалось около четырехсот книг по мате-
матике».
Хотя в Лондоне имелись хорошие бесплатные шко-
лы — Вестминстер, Чартер-хаус, Святого Павла и куп-
ца Тейлора, — обеспеченные люди стремились посы-
лать сыновей в частные академии, где применялось
индивидуальное обучение. Двенадцатилетний Чарльз
Верни, посещая школу миссис Моланд в Хекни, пре-
87
успел в науках, и его дядя Ральф Палмер передал ему
письмо и посылку: «Дорогой племянник, ты подаешь
большие надежды, хорошо ведешь себя и усердно
учишься, поэтому, мне кажется, заслуживаешь поощ-
рения. Книги, которые я посылаю тебе, прими в знак
моей признательности. Нет нужды просить тебя про-
читать их — я знаю, ты извлечешь из них максималь-
ную пользу. Когда мы в следующий раз увидимся, я
заполню весь твой шкаф книгами, полезными для
занятий. Не сомневаюсь, что со временем ты станешь
гордостью семьи, а также принесешь пользу как себе,
так и своей стране. Любящий дядя, Р. Палмер».
В то время как у мальчиков был шанс получить
хорошее образование, поступив в Оксфорд или Кем-
бридж, для девочек достойное образование было ред-
костью. Ханну Вулли это обстоятельство просто воз-
мущало. «Я не могу не пожаловаться на небрежность
родителей, не обращающих внимания на развитие сво-
их дочерей, посылающих своих пустоголовых сыновей
в университет. Они там находятся только для того, что-
бы вызубрить малопонятные им определения и затем
вести бесполезные споры», — в ярости говорит она.
В «Справочнике настоящей леди» Ханна советует
девочкам: «Спешите в школу, отпросившись со всем
почтением у родителей. Не задерживайтесь по дороге
и не прогуливайте занятий. Не забывайте ничего дома:
ни книжки с тетрадками, ни перчатки с носовыми
платками. Не отвлекайтесь на бесполезную болтовню
в школе: не шумите, дабы не беспокоить учительницу
и одноклассников. Старайтесь писать красиво, чисто
и без ошибок. Храните ручки, не проливайте чернил и
не пачкайте ими свою или чужую Одежду и пальцы».
Считалось, что девушку следует обучить искусст-
ву ловить мужа, а никак не обращать ее излишней
образованностью в «синий чулок», после чего она оста-
нется старой девой и обузой для семьи. В деревенских
88
Чтобы доставить своим детям удовольствие, родители водили их на Варфоломеевскую ярмарку
школах-интернатах дочери дворян и среднего класса
учились каллиграфии, счету, приготовлению пищи,
ведению хозяйства, рисованию, музыке, танцам и вы-
шиванию.
Девушки из высшего общества могли также зани-
маться французским языком, но никак не греческим
и латинским. Из них воспитывали «декоративных жен».
И так сильно это было выражено, что феминистка
Мэри Астелл обращалась к женщинам с вопросом:
«Как вы можете быть довольными жизнью тюльпана в
саду, красивого, но бесполезного?»
Детям бедняков бросали подачку в виде благотво-
рительных школ, которые они посещали с 7 до 14 лет.
Обнищание народа в Лондоне и угроза общественно-
му порядку со стороны неуправляемых масс нищих
вызывали серьезные опасения. В благотворительных
школах для бедных девочкам и мальчикам внушали
избегать «сквернословия, хулиганства и вымогания
денег» — типичных пороков их социальной среды. Бо-
гатые люди хотели быть уверенными в том, что дети
рабочих, крестьян и мелких лавочников превратятся
в послушных слуг. Им всю жизнь будут напоминать об
их подчиненном положении.
Реформам общества и морали способствовало воз-
рождение религии. Англиканская церковь хотела отво-
евать у атеизма души бедняков. Общество Христиан-
ского Просвещения, основанное в 1699 г., ставило
своей целью создание благотворительных школ «в каж-
дом приходе Лондона и окрестностей». Начали с раз-
валивавшихся приходов, где присутствие англиканс-
кой церкви ощущалось слабо. К 1704 г. появилось 54
школы, где обучались 1386 мальчиков и 745 девочек.
Ученики благотворительных школ снабжались
форменной одеждой. Из «Отчета о методах основания
и управления благотворительными школами» очевид-
но, что основной причиной ее введения была необхо-
90
Ученики благотворительных школ, которых здесь мы видим на рисунке во время парада, в будущем,
вне всякого сомнения, могли рассчитывать лишь на работу в качестве слуг
91
димость следить за поведением воспитанников на пуб-
лике. «Дети носили шляпы, ленты, одежду со знаками
принадлежности к определенной школе. По ним вос-
питатели и все окружающие узнавали их на улице и в
обществе». Родителей убеждали отправлять ребят в шко-
лу «причесанными и умытыми, чтобы они никого не
оскорбляли своим видом, а также подавать хороший
пример, содержа их в чистоте и дома».
В благотворительных школах занятия проходили с
7 до 11 и с 13 до 17 часов летом, с 8 до И и с 13 до
16 часов зимой. Дети изучали религиозные каноны, гра-
моту, основы арифметики, «необходимые для подма-
стерьев и слуг». Девочки эти занятия заменяли урока-
ми шитья. В школах детям давали работу: «одним —
строгать дерево, другим — чинить и делать обувь, шить,
вязать и т. д.», так что у них не оставалось сомнений в
своем предназначении. Три раза в году были канику-
лы, но ни в коем случае не во время Варфоломеев-
ской ярмарки, «чтобы дети не перенимали дурных при-
вычек и не причиняли ни себе, ни другим вреда».
Неудивительно, что при такой чрезмерной опеке и
частых телесных наказаниях прогулы становились обыч-
ным делом, и единственным лекарством от них была
угроза исключения из школы.
Многие лондонские дети вообще не получали об-
разования, не умели даже читать и писать. Эти были
выходцы из очень бедных семей. Жизнь заставляла их
с раннего детства заботиться о своем выживании. У них
был один путь — воровать.
Если где и можно было получить блестящее обра-
зование, так это в так называемых диссидентских ака-
демиях. Они не просто давали зачатки знаний инако-
мыслящим, они вели иное обучение — более широкое,
чем в государственной школе, контролируемой цер-
ковью. Юный Дефо, например, вначале жил в такой
академии в Доркине, а в 16 лет поступил в академию
92
Чарльза Мортона в Ньюингтон-Грин. Здесь Дефо осво-
ил пять языков, изучил арифметику, геометрию и ас-
трономию, философию, риторику и логику, геогра-
фию и историю, прослушал курс политологии.
Как нонконформист, Дефо не мог попасть в Окс-
форд и Кэмбридж. Неудивительно, что он ратовал за
появление Лондонского университета, основанного на
коллегиальной системе: «Почему Лондон не имеет сво-
его университета? Неужели он не достоин стать цент-
ром науки? Знание не причинит нам вреда, и тот, кто
доживет до дня основания университета, поймет, на-
сколько умнее станут наши дети». Его идея не была
востребована до XIX в., когда Лондонский универси-
тет-колледж стал первым учебным заведением подоб-
ного рода, принимавшим и римских католиков, и
иудеев, и нонконформистов. А пока Чарльз Мортон
становится первым вице-президентом Гарвардского
колледжа в Новой Англии, а 19-летний Дефо вступает
в мир работы и бизнеса, как и многие его сверстни-
ки, чье детство закончилось.
ГЛАВА 4
Болезни
Эти джентльмены — предвестники смерти... Врач имеет
право залечить человека до смерти, да еще и рассчитывает
получить за это хорошее вознаграждение.
В полутьме аптеки Джон Сил видит сушеного ал-
лигатора, висящего в углу. От этого зрелища его на-
чинает подташнивать. Помощник аптекаря Вильяма
Роуза явно не спешит приготовить лекарство. С со-
средоточенным видом, не очень соответствующим его
16 годам, юноша открывает бутылки, высыпает поро-
шок, взбалтывает содержимое и делает очередную
смесь. Без сомнения, Сила сейчас вырвет, надо по-
скорее убраться восвояси. Джон большую часть этого
года чувствовал себя плохо, но на протяжении всей
болезни ему и в голову не приходило послать за док-
тором. Он был всего лишь бедным мясником и не мог
позволить себе оплачивать услуги врача. О эти занос-
чивые существа в накрахмаленных париках, бархат-
ных одеждах и с университетскими дипломами. Но все
же теперь он потратил 50 фунтов на лекарства и чув-
ствовал себя хуже, чем прежде. «Если мне не станет
лучше, — размышлял он, — обязательно попробую об-
ратиться в новую клинику, открывшуюся на улице
Святого Мартина».
Кстати, так ему в конце концов и пришлось по-
ступить. Он даже написал жалобу на неудачливого ап-
текаря: «Следующим заверяю, что я, Джон Сил, бу-
94
Чучело крокодила у входа в лавку аптекаря и вид различных
снадобий наверняка еще больше ухудшали самочувствие
посетителей
дучи болен, обратился к мистеру Роузу за советом и
лекарством. После года лечения мое состояние ухуд-
шилось, и я был вынужден, оплатив огромный счет в
50 шиллингов, все же обратиться в больницу при Ме-
дицинской коллегии. Там меня вылечили за шесть не-
дель, взяв менее чем 50 шиллингов».
Внезапное излечение случалось довольно редко,
только если человек был крепок от природы, так как
слишком мало существовало эффективных лекарств. Да
и не всегда люди понимали причины недомоганий.
Больные не ожидали непременного излечения. Неваж-
но, что с тобой случилось: простуда или травма, —
требовалось длительное время, чтобы поправиться. Гип-
пократ учил: лучшее лекарство — природа, задача вра-
ча — помочь ей. Природа спасла многих людей, а слу-
чай — еще больше.
Страдавшие хроническими заболеваниями лондон-
цы становились легкой добычей всякого, кто предла-
гал лечение. На отчаявшихся и несчастных людях дела-
лись огромные деньги. Том Браун, известный сатирик,
считал, что мудрый человек должен держаться подаль-
ше от жадных лекарей, заинтересованных в продаже
как можно большего количества своих лекарств: «Ког-
да больной полагается на природу — он рискует; отда-
ваясь на милость доктора, — он рискует дважды. Так
как риск есть и в одном, и во втором случае, я бы
скорее выбрал природу. Она, во всяком случае, посту-
пает честно и не видит выгоды в продлении болезни».
Медицинская коллегия, боровшаяся с многочис-
ленными посягательствами на свои привилегии, ухва-
тилась за дело Вильяма Роуза. Явно была видна воз-
можность установить монополий на медицинские
услуги и вытеснить конкурентов из прибыльного биз-
неса: «Лечебная практика в Лондоне и на семь миль
вокруг него уже 200 лет закреплена законом за Меди-
цинской коллегией и теми, кому она выдаст лицен-
96
зию по результатам экзамена. Возникает вопрос: поче-
му же они имеют такую маленькую долю в бизнесе?
Фармацевты и химики, астрологи и шарлатаны, аку-
шерки и няньки, целый ряд докторов-неудачников —
все хватают свой кусок от большого пирога. Многие
больные занимаются самолечением, а затем делятся с
другими рецептом своего выздоровления. В последнем
Коллегия может винить себя, а виновников первого
обстоятельства никак нельзя привлечь к ответствен-
ности. Но Коллегия все же иногда примерно наказы-
вает одного или двух из них, чтобы другим неповадно
было».
Дело Роуза дало врачам шанс поставить аптека-
рей на место. «Медицинская коллегия с прискорбием
отмечает, что ее позволение аптекарям заниматься ле-
чением было истолковано превратно. Каждый аптекарь
города считает своим правом браться даже за самые
опасные заболевания. Полагаем, пора положить ко-
нец этим злоупотреблениям».
Как только осмелились эти прислужники истин-
ных докторов, не знающие ни греческого, ни латин-
ского, ставить диагнозы и прописывать лекарства?
Только лекари, проведшие 14 лет в стенах Оксфорда и
Кэмбриджа, имели необходимые знания, которые по-
зволяли им читать труды Гиппократа и Галена, на чьих
теориях все еще основывалась медицинская практика.
Некоторые доктора даже дополнительно заканчивали
платные курсы в Падуа, Монтпелье и Эдинбурге. Боль-
шая часть лондонских врачей состояла из друзей и
лицензиатов Медицинской коллегии, помещавшейся
в новом здании Рена на Варвик-лейн.
Что касается уважаемого Почетного общества ап-
текарей Лондона, то его членам требовалось всего лишь
7 лет службы в качестве помощника врача. Помощник
сопровождал доктора при посещении больных, на-
блюдал за его работой, учился приготовлять лекар-
4 Зак. 186
97
ство по рецепту и иногда выезжал за город за травами.
Он также мог прослушать курс ботаники в Саду апте-
карей на берегу реки в Челси. Если же аптекарь был
заинтересован в своем деле и имел много свободного
времени, он посещал публичные лекции по анато-
мии.
Со временем члены гильдии зеленщиков, которые
продавали и хранили пряности, и аптекари отвоевали
эксклюзивное право на продажу лекарств в Лондоне и
на 7 миль вокруг него. В своем заново отстроенном цен-
тре они расположили лабораторию по приготовлению
лекарств. Их магазины состояли из приемной, укра-
шенной сушеным аллигатором и непонятными буты-
лочками с надписями, и задней комнаты для при-
готовления лекарств. И Общество, и Медицинская
коллегия имели право проверить кладовые аптеки и
сжечь любые испорченные компоненты прямо у две-
ри магазина.
Хотя врачи старались сохранить монополию в ме-
дицинской области, их было слишком мало (не в при-
мер хирургам и аптекарям) и они не могли обслужить
всех больных лондонцев. К 1700 г. в Лондоне практи-
ковало около тысячи аптекарей и лишь 60—80 врачей.
Так как аптекари вынуждены были много времени
тратить на рекламу своих услуг, они часто оставляли
магазин на попечении 2—3 помощников, которые тоже
включались в этот и без того переполненный бизнес.
Автор «Настоящего бедственного положения практи-
кующих врачей этой страны», член Медицинской кол-
легии, писал: «Когда бизнес популярен, люди, име-
ющие к нему отношение, либо пытаются отобрать
клиентов у конкурентов, либо поднимают цену на свои
услуги».
Врачи до хрипоты доказывали, что аптекари не-
достаточно квалифицированны для практики, что
нельзя лечить, насмотревшись на работу истинного
98
доктора и всего лишь копируя его действия. Когда дело
Вильяма Роуза отдали в суд в 1701 г., судьи долго со-
мневались, прежде чем принять сторону врачей. Дело
в том, что докторов не хватало, их услуги были слиш-
ком дороги, они не вставали с кровати посреди ночи,
чтобы прийти на помощь больному. Таково было мне-
ние палаты лордов. Когда дело Роуза подали на апел-
ляцию, лорды вынесли решение, «запрещающее уча-
стие в лечении Компании аптекарей».
Претензии врачей вызвали насмешки в обществе.
Никто не забыл, как многие из них бросили лондон-
цев на милость судьбы во время чумы 1665 г., после-
довав за богатыми пациентами в Оксфорд и провин-
цию. Они были бессильны перед заболеванием так же,
как и другие. Том Браун не доверял представителям
этой профессии: «Эти джентльмены, предвестники
смерти, путешествуют день и ночь, пополняя импе-
рию мрака. Хотя причиной болезни является дисба-
ланс жидкостей, убивает человека врач, да еще и рас-
считывает получить за это хорошее вознаграждение. Так
что, когда вас спрашивают, от чего умер человек, не
отвечайте согласно традиции — от лихорадки или от
плевроза, отвечайте — от врача».
Доктора не могли уменьшить плату за свои услу-
ги, не потеряв достоинства в глазах общества. Пытаясь
доказать, что готовы лечить бедных, и стараясь уте-
реть нос аптекарям, группа врачей открыла публич-
ные больницы, где предоставлялись услуги и лекар-
ства по ценам, более низким, чем обычно. Автор труда
«Необходимость и польза больниц для бедных в Лон-
доне» Даниель Дефо так прокомментировал это: «Что-
бы поднять свою репутацию в обществе, врачи были
вынуждены позаботиться о бедных, не только давать
им советы у себя или у них дома, но и создать публич-
ные больницы. Последние открыты в любой день не-
дели (кроме воскресенья), там можно получить совет
99
и лекарство от самых сложных болезней по самым низ-
ким ценам. Таким образом, бедняки ограждаются от
«помощи» невежественных аптекарей и их непомер-
ных гонораров».
Больницы широко рекламировались, и явно в од-
ной из них, на улице Святого Мартина, Джон Сил
вылечился, после того как убедился в невозможности
получить помощь у аптекарей.
Для врачей, не занятых в больницах, существова-
ла возможность делать деньги, сотрудничая с аптека-
рями. Один брал за посещение, другой — за лекар-
ство, во много раз увеличивая цену: «Капли продали
за 1 шиллинг 6 пенсов, в то время как реальная цена
их — 1 шиллинг 2 пенса», — жаловался автор «Необхо-
димости и пользы больниц» для бедных». «Хуже того, —
продолжает он, — они дадут вам втрое большую дозу,
чем пропишут в аналогичном случае в больнице, что
никак не поможет излечению, а только взвинтит пла-
ту и даже причинит вред».
Том Браун так описывает такое сотрудничество:
«Смотрите, как врач идет к пациенту вместе с мало-
рослым аптекарем, приготовленным для того, чтобы
ставить клизмы. Как величественно они выглядят и как
уверенно говорят о выздоровлении, когда сами — все-
го лишь предвестники смерти, приближающие ее час.
Пока пациент дышит и платит, они лечат, как только
он умирает, они говорят, что его здоровье никуда не
годилось и невозможно было спасти его».
В это время в медицине использовались как хими-
ческие, так и травяные лекарства. «Химики» и аптекари
разделились, чтобы каждый занимался своим делом.
Автор «Настоящего бедственного положения прак-
тикующих врачей» так писал об аптекарях: «Хотя они
и не боятся доверять мальчишкам лечение пациентов,
когда сами находятся в отъезде, но не решаются оста-
вить им бутылки и пузырьки, не желая недосчитаться
100
чего-нибудь по приезде. Так что, когда дело доходит
до экзамена, ни один из двадцати помощников апте-
карей не знает ничего в этой области».
Хирурги тоже не избежали порицания со стороны
врачей, хотя по иронии судьбы знание анатомии да-
вало им большее понимание работы организма, чем
могли дать врачам древние тексты. Хирургической прак-
тикой в Лондоне позволялось заниматься тем, кто
прослужил учеником хирурга семь лет и стал членом
уважаемого Общества цирюльников. Однако Лондон-
ский епископ и начальник собора Святого Павла иног-
да выдавали лицензии без одобрения Компании. Ци-
рюльники и хирурги принадлежали к одному обществу,
но ни те ни другие не вмешивались в дела друг друга.
Многие врачи выступали против вмешательства
хирургов во внутренние процессы организма. Выда-
ющийся лондонский доктор Джозеф Биннз всегда на-
чинал лечение с того, что вызывал у больного рвоту,
давал слабительное или ставил клизму, чтобы очис-
тить желудок и кишечник и поставить тело на путь
самоизлечения. Согласно понятиям учения Галена,
которое все еще было актуально, состояние умствен-
ного и физического здоровья зависело от баланса жид-
костей в организме. Считалось что 4 жидкости тела —
кровь, флегма, желчь черная и желтая — соответству-
ют 4 элементам: земле, огню, воздуху и воде, чьи ос-
новные качества — сухость, жар, холод и влажность.
Дисбаланс жидкостей провоцирует болезнь. Так как
для восстановления равновесия нужно было убрать
лишнюю жидкость, хирурги по-прежнему пускали
кровь при помощи банок. Например, тело женщины,
у которой прекратились месячные, считалось перепол-
ненным плохими жидкостями, которые могли повли-
ять на мозговую деятельность, вызвать меланхолию и
потерю настроения. Для восстановления цикла ей пус-
кали кровь.
101
Нед Вард, автор «Лондонского шпиона», перенес
операцию на плече: «Хирург принес свои инструмен-
ты и укрепил три банки у меня на спине, да так, что
я думал, они всосутся в мое тело и выйдут из груди.
Когда при помощи загадочной стратегии он собрал
всю мою негодную кровь под банками, то вытащил
дурно пахнущий инструмент. Доктор начал полосовать
мою кожу, словно готовил бифштекс, но с такой лег-
костью и ловкостью, что я позволил бы ему всего меня
изрезать, если того потребует лечение. Когда из меня
вышло столько крови, сколько лекарь считал необхо-
димым для успокоения боли, он стал излечивать раны,
которые сам же и нанес».
Некоторые врачи и хирурги понимали, что пус-
кание крови может ослабить пациента. Многие же люди
на всякий случай делали это ежегодно (вне зависимо-
сти от того, больны они или нет) в качестве весенне-
го очищения. Про стерилизацию тогда еще никто не
слышал, и инфекция с легкостью переходила в орга-
низм с немытых рук хирургов и непростерилизован-
ных инструментов.
Обычным делом были травмы на улицах, где пе-
шеходам отводились очень узкие тротуары, с которых
им случалось падать под железные колеса экипажей.
Часто возникали пожары в домах от кухонных оча-
гов и свечей. Вычурные головные уборы были опасны
в этом отношении. Джону Верни так писал его друг:
«Я недавно услышал грустные новости о вашей тете: у
нее во время молитвы загорелась шляпа, и бедняжка
едва не сгорела. Но ей быстро пришли на помощь, и
она отделалась ожогами рук и лица».
В списках умерших в 1700 г. значится: «Сгорели и
получили ожоги — 8, погибли из-за других несчаст-
ных случаев — 28».
Серьезно поврежденные конечности удалялись сра-
зу же, пока не началась гангрена. Англичане были из-
102
Л
вестны своей вспыльчивостью и постоянной готовно-
стью схватиться за меч или пистолет в уличной или
трактирной драке. Нед Вард отмечал: «У них редко не
бывает ушибов, порезов и ранений, они постоянно
выкладывают деньги хирургам, как дурачки — лотерее
колесо фортуны». Проникающие ранения в голову,
грудь и живот часто становились смертельными.
Хирургия была бессильна при большинстве внут-
ренних заболеваний. К счастью, камни из организма
извлекать умели, так как это было очень распростра-
ненной болезнью, хотя после операции умирало по-
чти столько же пациентов, сколько без нее. Брат Джо-
на Эвелина, Ричард, скончался от камней в почках
после агонии, длившейся около года. Эвелин описы-
вает его боли как «невыносимые муки, переходящие
в приступы конвульсий». Больной отказался доверить-
ся хирургу, хотя его призывали к этому те, кто пере-
нес удаление камня.
Аппендикс и желчный пузырь удалять не умели.
А вот поверхностные опухоли убирали.
Искусство пластической хирургии, впервые ис-
пользованной итальянцами в XVI в., применялось для
ликвидации последствий сифилиса на лице. При про-
ведении операции на столе в доме пациента, когда в
качестве анестезии использовался алкоголь, лучшим
хирургом считался быстрый хирург.
Цирюльни открывались для мужчин. Пускание кро-
ви, удаление и чистка зубов, обрабатывание ногтей и
ушей, бритье бород и голов, создание париков — вот
основные их задачи. Здесь звучала музыка, пациенты
обменивались новостями. Можно было купить табак,
который, по поверью, лечил зубную боль, а также
получить советы по сексуальной жизни и приобрести
презервативы. Монополию влечении венерических за-
болеваний завоевали хирурги.
Далеко не все больные спешили обращаться к ли-
103
цензированным специалистам, так как не считали их
единственными авторитетами в медицине. Врачи же, ес-
тественно, возражали против самолечения. «Люди не ком-
петентны в постановке диагнозов и не знают точно, что
им поможет», — утверждает автор работы «Необходи-
мость и польза больниц для бедных». Неудивительно,
что люди, имевшие слабое здоровье, с головой уходили
в свои болезни: без конца подмечали те или иные их
симптомы, рассказывали о них в письмах. В каждом доме
была медицинская книга с рецептами, передававшими-
ся от матери к дочери. Медицинские знания получили
широкое распространение в обществе благодаря боль-
шому количеству популярных лечебных пособий.
Гедеон Харви написал книгу «Семейный доктор
и домашний аптекарь» специально для обывателей,
чтобы те могли сами себя вылечить и сохранить таким
образом «19 шиллингов из 20, если принимать во вни-
мание заоблачные цены многих аптекарей». Труд Ви-
льяма Сальмона «Английский доктор, или Аптека от-
крыта» дает доступное для непрофессионалов описание
лекарств, их действия и состава. Гашиш, например,
который можно было купить на любом углу, сопро-
вождался предостережением: «Многократное приме-
нение вызывает привыкание. Излечивает кашель, аст-
му, желтуху и другие подобные болезни».
Опиум тоже продавался и рекламировался: «Не-
давно опубликована книга «Открытие тайн опиума»
доктора Джона Джонса, члена Медицинской колле-
гии и бывшего воспитанника колледжа в Оксфорде.
Автор разъясняет дурные свойства опиума и учит из-
бегать их. Представляет опиум в качестве панацеи от
многих болезней».
Среди популярных средств были и менее опасные:
вода королевы Венгрии, бренди с розмарином, элик-
сир Даффи, состоявший из вина, апельсинов, лимо-
нов, ревеня и буры.
104
Даже если и прорыв в медицине не сильно отра-
зился на общей практике, многие доктора все же пе-
рестали пользоваться астрологией при постановке ди-
агнозов. Они больше полагались на симптомы болезни
и на свой накопленный опыт.
Медицинская коллегия активно и ядовито крити-
ковала работу последнего врача-астролога Николаса
Килпепера, называя его шарлатаном.
Лекарства, основанные на травах, использовались
чаще, чем химические. Однако работа «Дополнения к
Английскому доктору» Килпепера включала и англий-
ский перевод труда Pharmacopoea Londinensis. В книге
описывались рецепты снадобий, рекомендуемых Ме-
дицинской коллегией (в качестве компонентов исполь-
зовался широкий спектр средств: от местных диких
цветов, мозгов воробья и печени лягушки, до жемчу-
га и золота), а также его собственные комментарии к
ним. Килпепер считал, что Бог специально создал тра-
вы для лечения: цикламен — от заболеваний уха, очан-
ка — от заболеваний глаза и т. д. Работы Килпепера
всегда становились бестселлерами, хотя имели и сто-
ронников, и противников.
На рынке лекарств преуспевали шарлатаны, на-
пример, получивший популярность доктор Джон Кейс.
Нед Вард писал в «Лондонском шпионе»: «На малень-
кой полке между пузырьками и коробочками стояло
полдюжины высоких бутылочек, на которых с одной
стороны рекламировался редкий отбеливатель для
лица, а на другой — коротко описывалась исключи-
тельная эффективность таблеток Джона Кейса, помо-
гающих при сильных болях. На двери дома доктора кра-
совалась надпись: «Именно здесь живет доктор
Кейс», — фраза, которая, по словам Эдисона, прино-
сила доктору больше денег, чем Джону Драйдену вся
его поэзия. Обязательным обещанием была эффектив-
ность исцеления. «Долгожданное излечение лекарства-
105
ми незамедлительного действия от «французской» бо-
лезни и гонореи, а также от других недомоганий, ко-
торые часто являются результатом серьезных рас-
стройств и приводят к разрушению здоровья, а иногда
и к смерти из-за злоупотребления неверными метода-
ми лечения и шарлатанов. Хорошие снадобья и дель-
ный совет можно получить у врача с 40-летним ста-
жем, живущего по адресу...» и т. д.
Самыми дешевыми были услуги и лекарства стран-
ствующих лекарей-шарлатанов, которые устраивали
торговлю препаратами прямо на улице, часто им по-
могали клоуны или обезьянки. Эти люди старались со-
бирать толпу, развлекать ее и одновременно реклами-
ровали «чудодейственные средства». Рассчитывали они
прежде всего на бедняков. Нед Вард возмущался, что
эти нахалы делают деньги, не только «обворовывая
людей, но и отбирая у них самое ценное — здоровье».
Он описывает такую уличную сцену: «Дрались и
оскорбляли друг друга две женщины. Едва они успо-
коились, как в середину толпы выскочил человек на
коне и, вытащив целый пакет каких-то смесей, начал
предлагать их всем подряд. По его словам, каждая ма-
ленькая таблетка гарантировала «вызывание 20 стулов
для избавления от 20 инфекций, находящихся в кро-
ви больного человека». Предлагалось и «замечательное
средство, называемое пластырем, применяемое при
ранах, застарелых фистулах и язвах, болях в голове,
ногах или животе, контузиях, опухолях, растяжении
связок, переломах или вывихах и при любых травмах,
полученных от меча, палки или пистолета, ножа,
пилы, топора, молотка, гвоздя или иголки, взрыва
или пороха и т. д.».
Следующее чудо, «не имеющее аналогов», — по-
рошок, защищающий желудок от всех инфекций, ме-
теоризма, от осложнений, связанных с обжорством и
несбалансированной диетой; человек «может умять
106
Любой мошенник, предлагавший зелье от какого-нибудь недуга,
мог найти доверчивых покупателей среди хронически больных
жителей Лондона
фунт сыра, 2 буханки пшеничного хлеба и после это-
го иметь такой прекрасный аппетит, как после не-
дельной голодовки». Этот же порошок подавался и как
«наиболее сильное средство от паразитов»: «Если вы
или ваши дети страдаете от глистов, которые свели в
могилу больше людей, чем чума или голод, прини-
майте этот порошок вместе с теплым элем, и вы уви-
дите, как эти агенты смерти, убивающие нас, начнут
выходить». Торговец предлагает противоядие от ртути,
мышьяка и опиума. Это же средство, по его словам,
«избавляет от простуды и лихорадки, а также лечит
зубы».
Вард продолжает: «Дерзость и напористость мо-
шенников так убеждала безмозглую толпу, что люди
начинали развязывать кошельки и носовые платки
очень охотно, как при покупке фунта яблок или по-
родистого щенка с выставки. Они выкидывали деньги
на ветер, позволяя делать из себя дураков. Причем
некоторые выглядели так, что, казалось, еле-еле до-
живут до субботнего вечера, когда выдается зарплата.
Это продолжалось до тех пор, пока у толпы не закон-
чились деньги. Тогда аферист уехал на коне с пенсами
людей, уходивших на своих двоих с его снадобьями».
Лондонцы сознавали, что за медицинские услуги
надо платить, а потому старались находить лекарства
подешевле. Часто все лечение состояло в избавлении от
ненужной жидкости с помощью средств, вызывающих
частые стул и рвоту. За больными ухаживали родствен-
ники или наемные няньки, к ним обязательно прихо-
дили друзья и соседи. «Если человек, к которому вы
пришли, болен и лежит в постели, не оставайтесь у
него на долгое время, — советует Ханна Вудли, — по-
тому что захворавшие люди неспокойны из-за дей-
ствия лекарств. Они могут оскорбить вас. Вы также дол-
жны помнить о необходимости сидеть тихо». Ханна
вынуждена напомнить, что «больные лежат в грязных
108
постелях, это смущает их и даже заставляет брезгливо
относиться к самим себе. Их комната наполнена запа-
хами смолы, ладана и серы».
На бесплатное лечение могли рассчитывать толь-
ко пожилые и бедные люди. Госпитали монастырей
Святого Варфоломея и Святого Томаса, уцелевшие
после раскола среди монастырей в XVI в., предостав-
ляли больным кровать и лекарства, но уход был по-
средственным. Питание состояло из мяса, хлеба, мо-
лока, сыра и пива. Тела больных, их одежда и
постельное белье кишели паразитами, инфекции были
широко распространены.
Третьим выжившим после раскола монастырей
госпиталем стал Вефлеемский, более известный под
названием Бедлам, — для «сумасшедших и лунатиков».
Пациенты Бедлама имели право оставаться в нем
на лечении в течение года. Имеющаяся собственность
больного сохранялась за ним до его выписки. Попасть
в госпиталь можно было через ворота, увенчанные
тремя статуями маньяков в цепях. Величественное зда-
ние напоминало дворец Лувр. Том Браун отмечал по
этому поводу: «Внешний вид Бедлама — явная насмеш-
ка над его назначением. Это заставляет задуматься над
тем, кто был большим безумцем: человек, заказавший
постройку дома, или его обитатели?»
Посещение Бедлама для лондонцев было замеча-
тельным способом проведения выходных. Они полу-
чали истинное удовольствие от безумных шуток и бес-
связных речей сумасшедших. Сезар де Соссюр так
описал Бедлам после его посещения: «Многие спо-
койные больные гуляют по большой галерее. На вто-
ром этаже есть коридор с низким потолком, здесь со-
держат опасных больных, почти все они закованы в
цепи, так как неуправляемы. В выходные дни мужчи-
ны и женщины, принадлежащие в большинстве сво-
ем к низшим слоям общества, приходят в больницу и
109
смотрят на несчастных бедняг, часто дающих повод
посмеяться над собой».
Существовало еще множество частных приютов,
т. к. наблюдался большой спрос на подобного рода за-
ведения как со стороны мужей, желавших избавиться
от постылых жен, так и со стороны самих больных
людей. Не исцелившиеся ни в одном из приютов мог-
ли проверить правдивость следующего объявления:
«В Клеркенвелл-клоуз, где на воротах нарисована
странная фигура, живет человек, который с божьей
помощью лечит все виды лунатизма и сумасшествия.
Ему понадобится всего три месяца для исцеления тя-
желогобольного, некоторые выздоравливают через не-
делю, а некоторые и за меньшее время. Он вылечил
несколько человек из Бедлама и других сумасшедших
домов Лондона и в округе. Он дает гарантию успеха.
Нет лечения — нет денег!»
Путешественники, приближавшиеся к Лондону
того времени, наблюдали безотрадную картину пред-
местий. Вдоль дорог, ведущих в столицу, лежали на-
возные кучи и смердящие отходы, сваленные там му-
сорщиками. Приходилось держать платок у носа и рта,
чтобы хоть как-то защититься от вони. В самом городе
на улице нельзя было шагу ступить, не наткнувшись
на человеческие экскременты. Мочу жильцы домов вы-
ливали из открытых окон прямо на незадачливых про-
хожих. По грязным улицам проводили на убой овец,
коров, свиней и домашних птиц, вносивших свой вклад
в обезображивание вида города. Мертвые животные
оставались лежать там, где упали, а пространство во-
круг рынков и лавок мясников было сплошь покрыто
«отходами производства». Все помои* из сточных канав
переливались в погреба и колодцы, загрязняя пить-
евую воду.
Джон Эвелин предупреждал также о вреде, нано-
симом здоровью лондонцев переполненными кладби-
110
щами: «Я уверен, что многочисленные церковные за-
хоронения и склепы заражают воздух во многих час-
тях города, да и воду в колодцах тоже, если они нахо-
дятся рядом. Водопроводные трубы, проходящие мимо
захоронений, следует либо направить в другую сторо-
ну, либо обеспечить должным уходом».
Над городом стоял всепроникающий, удушающий
серный дым из тысяч труб жилых домов и промыш-
ленных предприятий — пивоварен, молочных заводов,
солеварен и мыловарен. Это было так мучительно для
страдавшего астмой короля Вильгельма, что ему при-
шлось перебраться на свежий воздух в Кенсингтон еще
до пожара во дворце Уайт-Холл 1698 г. В связи с этим
лондонцы подвергались опасности заражения различ-
ными болезнями. Эвелин писал: «Есть ли на земле дру-
гое такое место, где так много кашляющих и чихаю-
щих людей, как в лондонских церквах и ассамблеях?
Если кашель и насморк не излечиваются, начинаются
отхаркивания мокротой черного цвета».
В этой зараженной среде трудно было установить
причины смерти умерших. На ранней стадии болезни
даже врачи затруднялись поставить диагноз своим жи-
вым пациентам, точно распознавая только чуму и оспу.
Медиков не обязывали выписывать свидетельства о
смерти. Так как «дознавательницы», нанимавшиеся для
выяснения обстоятельств кончины, были, как прави-
ло, бедными невежественными женщинами, которые
всего лишь поверхностно осматривали тело и строили
свои заключения о смерти на догадках и сплетнях,
типичную причину смерти людей было трудно опре-
делить.
Существовали болезни, которые сопровождали
лондонцев всю жизнь: слабость, искривление позво-
ночника. От более серьезных заболеваний люди уми-
рали. Низкие требования к личной гигиене вели к рас-
пространению вшей. Они были даже на одежде, париках
111
и телах богачей, которые, естественно, не знали о
связи между насекомыми, крысами и чумой.
Некачественные пища и вода служили причиной
частых бактериальных инфекционных заболеваний же-
лудка. Мухи путешествовали с фекалий на еду. Приго-
товлявшим и разносившим пищу людям не приходи-
ло в голову почаще мыть руки, например, после туалета.
В 1700 г. большинство смертельных случаев приходи-
лось на жаркий август. Причины были разные: «Вос-
паление кишечника — 1004 случая. Заворот кишок — 2.
Кровотечения, кровавый и обыкновенный флюс — 13».
Распространенный рецепт «для лечения флюса и по-
носа» из «Открытого ларца королевы» вряд ли был
эффективным: «Возьмите вареное яйцо, очистите и
приложите острым концом к заднему проходу, когда
оно остынет, так же поступите с другим, горячим».
Дизентерия убивала в час по человеку. Особенно
страдали дети младше двух лет. Диарея могла сопро-
вождаться высокой температурой, приводившей к кон-
вульсиям. Выдающийся врач Томас Сиденхем предла-
гал изобретенное им и ставшее популярным средство:
2 унции опиума, унция шафрана, по одной драхме
гвоздики и корицы растворить в вине. Слишком много
смертей случалось из-за непонимания, что осложнен-
ная диарея, с кровью и слизью, требовала пополне-
ния организма солью и жидкостью.
Глисты, описывавшиеся медиками того времени
как «круглые, плоские и нитевидные», были частой
проблемой у детей: «Нередко дети страдают от чер-
вей, которые происходят из недоброй флегмальной
жидкости. Иногда они круглые, и тогда у ребенка по-
является лихорадка, он худеет, теряет аппетит, со-
дрогается во сне, все это сопровождается сухим каш-
лем, неприятным запахом изо рта и плохим цветом
лица. Глаза вваливаются, под ними появляются круги
от перемежающей лихорадки (повышение температу-
112
ры 3—4 раза за ночь). Дети часто трут нос, постоянно
просятся в туалет, их экскременты издают резкий за-
пах».
Вряд ли люди умирали непосредственно от глис-
тов, несмотря на указанные в списках 1700 г. 53 случая
смерти по этой причине. Так как яйца глистов посто-
янно попадали в рот с немытых рук, люди почти не
имели шансов от них избавиться и страдали ослабле-
нием организма. Плоскими червями называли скорее
всего ленточных глистов, появлявшихся после упот-
ребления недожаренной говядины и свинины. Счи-
талось, что от свинины возникала опасность негатив-
ного влияния на мозг и последующих приступов
эпилепсии, называвшейся в то время «падучей болез-
нью». Ханна Вулли советовала: «Возьмите живого кро-
та, перережьте ему глотку и соберите кровь в стакан с
белым вином. Давайте пить больному со дня новолу-
ния до полной луны. Это идеальное средство от глис-
тов для человека не старше 40 лет».
Причиной других заболеваний органов пищева-
рения становились злоупотребление едой и питьем, а
также несбалансированная диета. Те, кто часто наслаж-
дался огромными порциями мяса и овощей, страдали
от хронического несварения желудка. Обеспеченная
жизнь и привычка пить все, кроме воды, приводила к
подагре. Сэр Томас Сиденхем, жертва этой болезни,
так писал о ней: «Подагра чаще всего поражает ста-
рых людей, проживших большую часть своей жизни,
не отказывая себе в вине и других алкогольных напит-
ках, а в конце жизни, из-за лени, присущей пожило-
му возрасту, игнорировавших физические упражне-
ния, которые могли бы продлить молодость». Задержка
лишней жидкости в организме приводила к опухолям.
Гедеон Харви ошибочно полагал, что цинга вмес-
те с опухолями, язвами и болячками — новая болезнь,
называемая «болезнью Лондона». Джон Вудал, первый
113
генерал-хирург в истории Ост-Индской компании, со-
вершенно верно рекомендовал пить сок лимона как
лекарство против цинги, но инновацию не приняли
вплоть до конца XVIII в. В госпитале Святого Варфо-
ломея использовали специальный эль из лекарствен-
ной травы, собранной на берегу Темзы.
В лондонских семьях различного социального по-
ложения дети страдали от рахита из-за недостатка ви-
тамина Д, необходимого для задержания кальция в
организме. Трудно было это исправить, учитывая тем-
ные лондонские дома и улицы с зараженной атмо-
сферой. Нехватка кальция и других минералов приво-
дила к деформации скелета ребенка. Для лечения
скрюченных конечностей накладывали шины, но из-
бавить больного от горбатой спины и неестественно
большой головы было невозможно. Женщины с де-
формацией таза испытывали большие проблемы при
родах.
«Королевской болезнью», или золотухой, назы-
вали туберкулез лимфатических узлов шеи — бычий
туберкулез, передававшийся через молоко.
Все члены династии Стюартов верили старинно-
му предрассудку об излечении болезни прикоснове-
нием. Ходили слухи о большом количестве случаев
«магического» исцеления, желающих его получить
было немало. Если же человек не выздоравливал, бо-
лезнь относилась в разряд неизлечимых. Только рассу-
дительный и спокойный Вильгельм III посчитал все
это суеверием, а разочарованным пациентам сказал:
«Бог дает вам улучшение здоровья и больше ума».
Одной из самых частых причин смерти, как вид-
но из списков умерших в Лондоне, была «агония и
лихорадка — 3676 человек». Малярией людей заражали
москиты, плодившиеся в болотистых участках стра-
ны, канавах и стоячих водах. Их укусы вызывали лихо-
радку различной степени тяжести. Она лечилась хин-
114
A General BILL of all the (Jiri/lniugi
and Buria/i, from the 19. of Dmmhr, 1699.
10 (he 17. of Dectmlcr, I 7CQ.
According to the Report made to the XJNG His
Mod Excellent MAJESTY;
Sy rhe Страну of Parifh-Clerks 0/ London, err.
St A than in Wondlh 21 Aina lawi 8>rkm Alhd owi m Breadltteet ALullo'4 the G<eat	 Altulloui in Hooy Unt АЛмУона t!.-e lt(t — Attkaliovi tn LorntMrdftr Alhallowi Stamina — Alhallowi m LordonWa] St Alphage m’ Ston-Colf St Andrew Hubbard —— St Andrew Underrtpft — $1 Andrrw Wardrobe St Ann muhtn AMcrfgatr Jr Ann in BJackl'ntn — St Anthony aw'X.AntboIir St Augutlin vu.g. AuSin St Bartholwn. bxdunge - S' BtrurdnS v. Branet Fink St Iktinet Grr'eoburch — Sr Bennet ar Paullwhajf. St Bennet Sherehng	 St Bot'lph nt Bilmgfett ChnH'i Church Partin — Si Cbreflopherr Parrfh — St Andree ta Holborn — Si SirthokKncn tit Grtv Si Airtbaiomew the Le i - St Botoljrfi Aidcrfgare - St Betolph I7 AHgitt -—	but. 4 *1 JZ U 19 H I© •M ,4 <6 «9 4f AX »efi U8	p..	Sr Clement nt nr ЕдИсЬмр SrDtorai Bick church —• Si Dunltan in tht bail — St Fdnuutd rf eKiny	 Jr E:hdburg»‘t Partftt — Sr Faith undti St Paufi- St Gibne! tn Fenchurdtftr Sr George in Betohi tan' Sr Gregory iy Sa Paul — Sr Helen near Bifttopfgatr Srjrmrt in DukcvpUce St Jatntt rt Girlickhitb— St John Bapttft by Dowg St John tbt Erangelift — St Jctn Z achary	 St Katharine Coleman — &• JUtharine Cretfchurc) St Laurence Jewry——— Sr Laurence Pauntney — Sr Leonard in Eaftcbeap • Sr Leonard nr Potter lane Sr Magnus ij Land Bndg Si Margaret in Lothbury - St SAtrynt Mofa	 Cbriftntd m ibt t Botolpb bj BifltopTgate- iridewei Freood		 t Bridget , Sr Brtderl t Dunusn in tbt Weft | Cbriftntd и tbt	ЙСГ, l‘l. 11 >8 8Z. u r и p 41 i: 1: П •7 18 49 11 f7 ftrijkt Я	| o»r. й Margiretii XrwSCtft'.l it Margaret PztO- r	Ij > i> Martinrrrtramnengrrh Ij ir Martin nt Ludgate	'49 Sr Marrin Organ	,iB St Martin Outwich 	19 St Marti Vmtrey	— j J Sr M«y Ab-hurch 	jx Sr Maty in A der nanbury a* it Mary Aldermvy - Il Si Macy k Bi”* . < C7..apfi 18 St Maty Botn. » ar Dowg 1 St MaryC.-’ xaurch —— St Mary L .1 r.ecr Billinfg >8 Sr Mary Mag inMiPHreti Sr Mary Mag in Oidfiftutr. J 4 St Mary Mounthtw — 7 Sr Maty jomeriet	*9 Sr Mary Stamicg -	 I4 Sr Ma/y Vnolrhordi — St Mary Woc...-h	 H St Hittbf* m Ftn^t. S3 St Michael Baflilhaw— > 7 Sr Michael rtr GorMiil — M vrr/лк rLr ИГ^-179О Si George i» $oulhw,rk IJ4* Si Gik» h Cnppkgate — 119» Sr OU»e m Southwark —| j 81 0 Xaeiour in Southwarkjilo Btthn'it tbt U*j/L'“458*	pi Ban Dm	, Bur. St Mich art m Cnxiktdhncl 17 ft Michael m Qjirenliitn . jA St Midi.rl nf Quern —6 St Miduel Royal	 » 7 Sr Michael in Woodlhttt 8 St Mildred in Breadftreet Al St Mildred tntbt Poultry *8 St Nicol at Aconi 			— i St NiCoLi Coleabby 	J* Sr Nicolai 01 >re	7 Sr ОЬ»е in Hvtilreet—4 J Sr Olare in tbt Old J jry 8 St 01ате an Sjrerftret: — * 8 Si РапсгмгяРапсга1-!ак> St Peter t*i Cheipfide——< 9 St Peter tie Comhil	* J Sr Piter ntnr Pjuifwharr. * ) Sr Peter poor in Broadftr 11 St Stephen in Cokmanltr St Stephen nr W.lbiook  • 8 St Swithrn nt Lend itone- * 7 St Tbomur^r Apoftle—1 8 Trinity parifh	у2 J Jr Vedali« iji Folhr [1 9 r/—Га^.л—О St Sepukhiti Pacilh	 it Tbomaian Sotiinwark |I f Trinity in ikr Mtnories—’(A Tin Pe.lhoule	1 aed-jttil F.ejue-O
Chna-Oiurcb in Surry—,14 J I iSHohfiar Hackney-.84 I <Jr Leona d 1 Shoreditcb'447 | 1Л Mary nt Rct-ed-rll — 111 1
Si Hnnfti» •*<•«.—» I*• 1Я l?e Win »r	- —I171 I Lf* Mar» at Ifl.n<ioo—— S9 I It» M.ry -n W1»t'i,->*ipji I 7 t (
Je Gita « r>‘FW*--I|IC° J»l*h»r.*MrefxTowet ip I If, M*iy M*« fkrmondky J76	;5r Paul « Shad*d -И1!
Sr]«nea»/Clctktw«l—3 94 I iLxnbeth Fatirti-----1*4» I !Sr Mary tt Ncwtngtoo — *6? | I	I |
Cbriftntdn tkt ij Oaf-P«n/be< in Middled* Suny—Bn'izd—6047 pingut—o
Si Ann 1» Weftmtnftet  —-Иi lit Marprtt 1* Weftminfter 	1794 I	Hr Mary Saaoy m rAr Strand 	l>^4 I
St Cement &tn^ttb*m Гее*ркЬ»ИМ \St Mirttn >• tbt ?*& 	1*4X4)	И» Fa0| a» Corent Garden----,(8° |
blatneaanWeftmmfter ——1 I Cbrijlntd in ibt у turifttti in tbtCity nn^Liktrnu nf Wtftmuiittt.- p *6	P/-
Д Bortive and Stilbom	 ,(jL Aged and Bedridden — Ague and Fever———— — Apop.txy and Suddenly—  — Bleeding, Bloody flux, and Flux- Cat.cer, Canker, and Thruft — Chicken-Рож —	 — — F'LtUl /1	 -	7	h Difuftt and Cafutluts I Gri-f	’is Tear, 5 ’Stoppage in the Stomach —— - >*0 1004 Strangury —	' " - - 9 1 iSurfeit	——— —— 70 Swelltng in the Neck- — ,	1 7; Teeth						— itfS f9	Twifting of the Gut$ —— — x f	Vaponrj and Water in the Head— 7 II	Vomiting	if I Worm*	—	5? ^9	| И	CASUALTIES. 1 1°	; 10	TJRuifed - и-—— -----	1 16	1> Burnt and Scalded		—9 J9J Deceafed (Co reported ini 	 tot the Coroner* Warrant;?’ j 8	Drowned  -i — —	48 9	Found dead in the Streets, &с. “ 9 Hang'J and mada away the nfclve* x 8 Hang'J 67 Mijfo'tnne	1 iKdl'd by Lvcral Accident* — 18 11 'Murdered —।			_ у J Smothered and Suffocated—- - j 89 Stabbed — 	- - - -	/
	1x41 5676 104 4 1x4 h° 7^ x8i9 46И 7 4J 1 If 6y9 8; 19	Griping tn the Gut* 		 Headach  — - . — — —~ Head-mould fhot - -  —— —	
		importhume — -			 Lethargy	 —— - -  —. Livergrown Loolenef* — —.— Overlaid	1---  — ... — Palfie—;	*			 PluriGe	- - - ——	 Qyinfie	—— Rheumatifm	—-  		
GnlML.u —~	। 	“ • Chrifom» and Infanta —• —-			
Confumption and TiSck—				
Cough and Chincough —«— Cut of the Stone and Stone				
!>iftra&ed and L'.tnatidt--- Dropite and Tympany - — . —		Riling of (he Light*— Rupture	;	—	 St Anthony’s Fire —- —	1 Scadet-Ferer——	 Scurvy — - ———. 	
Executed		 . —1 Falliog Slcknefc——- ——I			
Fieoch Pox - .i — 			!^9 3ungrcne(FiHula^< Mortification^ 6 Gout and Cramp- — — t j		lore* and Ulcer* — —- — Ipleen   —и -	 — —. potted Fever and Purpl» .	
cMale*-----757®2 eMales--------------- 96557
Chriflned^Female* — 7061» Buried ^Females — 979<-c Plague-*-Q,
Cfn all—• 14659b L |n all —— 1944
Decr^afe.1 in rhe Burials cht* Year — ilex
Докладная о состоянии здоровья населения, составленная сэром
Уильямом Перри. Начинается она со списка умерших
ной коркой, содержавшей хинин. Это средство было
редкостью и высоко ценилось. Больные, не имевшие
возможности достать такое экзотическое лекарство, по-
лагались на такие рецепты: «Возьмите пиретрум и
шалфей и смешайте с щепоткой перца. Чайную ложку
печной сажи и белок добавьте к смеси и приложите к
запястью».
Под словами «лихорадка» и «конвульсии» скры-
вались сотни тысяч инфекций, вызывавших высокую
температуру. В списке умерших значится: «Конвульсии
— 4631 человек».
В те времена небольшая утренняя лихорадка мог-
ла через несколько часов привести к смерти, а потому
даже простая простуда воспринималась серьезно. В своих
дневниках Эвелин, Пеппс и Джоселин не забывали
упомянуть эту напасть. Пеппсу помогал напиток из меда
и мускатного ореха. Французский гость Генри Миссон
отмечал: «Когда в Англию приходят холода, можете
не сомневаться, смерть приходит с ними, в особен-
ности это касается иностранцев. Так что не пренебре-
гайте предосторожностями против мороза». Те, у кого
болело горло, спасались пастилками доктора Сиден-
хема.
Грипп сам по себе, конечно, существовал, но та-
кое название болезни появилось только в XVIII в. Ког-
да по Италии прокатилась эпидемия, она была на-
столько неожиданна и жестока, что оставалось только
ссылаться на неудачное положение звезд, а никак не
на инфлюэнцию, как называли эту болезнь. Томас
Вилис так описал страшную эпидемию: «Где-то в се-
редине апреля внезапно возросла заболеваемость, как
будто какие-то волны от звезд достигли сразу сотен
людей: в некоторых городах сразу заболело до тысячи
человек. Специфическими симптомами болезни на
первых ее этапах были жесткий кашель с мокротой,
катары на небе, в горле и носовых проходах, сильная
116
лихорадка, сопровождающаяся жаждой, падение ап-
петита, внезапная слабость и сильные боли в спине и
бедрах».
Менингококковый менингит, зафиксированный
в списках умерших как «лихорадка с сыпью и покрас-
нениями», унес 189 жизней. Он был распространен в
людных местах, например в тюрьмах. Тиф, известный
как «тюремная лихорадка» (из-за места его наиболь-
шего распространения), впервые получил современ-
ное название и определение в гарнизонах во время
гражданских войн. Судьи и присяжные подвергались
риску заражения на своих рабочих местах, особенно
крупные вспышки заболеваемости называли «черным
судебным процессом». Часто преступники прямо на
скамье подсудимых испытывали приступ «жестокой
лихорадки, сопровождающейся бредом, и не могли
дать себе отчет в своих действиях». Сыпной тиф часто
путали с брюшным тифом, передающимся через за-
раженную воду, т. к. симптомы у них примерно одина-
ковые.
В перенаселенном Лондоне стала часто встречать-
ся оспа. Вирус ее передавался через воздух от носите-
лей заболевания или же контактным путем. Тысячи
приехавших на заработки из провинции людей, не пе-
реболевших в деревне и не имевших иммунитета, сра-
зу же заражались.
Как правило, в комнате, где лежал больной ос-
пой, преобладал красный цвет — считалось, что он
отгоняет инфекцию. На ранней стадии болезни чело-
век страдал от сильной лихорадки и болей в голове,
спине и мускулах. Некоторые умирали от кровотече-
ний в легких и других органах еще до появления сыпи.
Маленькие язвочки разрастались, и кожа просто го-
рела. В менее сложных случаях, при появлении отдель-
ных язв, существовала возможность выздоровления
после избавления от лихорадки. Струпья отпадали че-
117
рез несколько недель. Шрамы от оспы оставались на
всю жизнь, в связи с чем возникла мода на мушки,
которые английские женщины наносили на лицо в
огромных количествах. Том Браун острил по этому по-
воду: «Некоторые носят тысячи мушек, чтобы спря-
тать отметины на лице, другие уродуют свою вне-
шность, подражая первым».
Оспу и корь часто путали, т. к. в обоих случаях при-
сутствовала сыпь, а потому в списках умерших эти
болезни вносили в одну графу: «Оспа и корь — 1031 че-
ловек».
Лондонцы, перенесшие в детстве множество ин-
фекционных заболеваний, имели к ним иммунитет. Но
они оставались беззащитными перед болезнями, пе-
редававшимися воздушно-капельным путем. Все на-
ходившиеся рядом с чахоточным больным вполне
могли поймать болезнетворную бациллу. Туберкулез
убивал очень много лондонцев. В списках умерших зна-
чится: «Чахотка и тиф — 2819 человек».
Перенаселенные душные комнаты в антисанитар-
ном состоянии были идеальным местом для распро-
странения болезни. Только Томас Сиденхем рекомен-
довал свежий воздух для излечения. Ханна Вулли
советовала «первоклассное средство от чахотки»:
«Возьмите улиток, насыпьте внутрь ракушки соль и
когда будете уверены, что она избавлена от слизи,
помойте и вытащите из ракушки содержимое, отмо-
чите в иссопной воде и положите в тростниковую ко-
робочку вместе с несколькими кусочками сахара. Под-
весьте коробочку и собирайте капающую из нее
жидкость. Перед подвешиванием улиток лучше поре-
зать. Принимайте утром и вечером по полной столо-
вой ложке жидкости».
В дневниках можно прочитать о многочисленных
проблемах с глазами. Неяркий свет свечей только ухуд-
118
шал положение. Домашние записные книжки содер-
жали рецепты против «слезящихся глаз», «плохого зре-
ния», «боли в глазах».
В списках умерших одной из причин смерти назы-
ваются зубы. Многие малыши погибали при появле-
нии первых зубов. Часто мамы и няни, видя страдания
чад, пытались помочь им, натирая десна монеткой, —
это считалось «первой помощью» — и вызывали ин-
фицирование, лихорадку и смерть. Иногда младенцев
убивало отравление свинцом, попадавшим в организм
через грудное молоко или алюминиевую посуду. Взрос-
лые мучались зубной болью и болезнью десен. Зараже-
ние крови и абсцесс, возникающие при этом, приво-
дили человека к гибели.
Считалось, что зубную боль излечивает табак. Дру-
гое средство предлагалось в «Английской домохозяй-
ке»: «Возьмите полгорсти шалфея, руты, гваюлы, по-
лыни и мяты, перемешайте, добавьте 4 чайные ложки
уксуса, 1 чайную ложку лавровой соли и чуть-чуть
алкоголя. Положите смесь между двумя кусками тка-
ни, сшейте края. Нагрейте компресс над сковородкой
до еле терпимой температуры и приложите к больно-
му месту. Когда он остынет, нагрейте снова или имей-
те наготове еще один».
Забота о гигиене зубов была недостаточной. «Если
вы хотите иметь здоровые зубы, каждое утро полос-
кайте рот лимонным соком и протирайте десна лис-
том шалфея, — советует Ханна Вулли. — После
употребления в пищу мяса полоскайте рот простой
водой».
Зубные щетки впервые появились в Париже, но
есть очень мало свидетельств об их широком исполь-
зовании. Зубочистки чаще использовались при утрен-
нем туалете. Чистка зубов считалась дорогим и болез-
ненным процессом. Страдавшим зубной болью было
119
легче вырвать зуб, чем лечить его. Применялись встав-
ные челюсти человеческого или животного происхож-
дения, но они, как правило, плохо подходили, и речь
человека навсегда делалась неразборчивой.
Врачи и хирурги давали консультации по раз-
личным женским болезням. Хотя менструальный цикл
рассматривался как ежемесячное расстройство, забо-
левание и немочь, его нарушение настораживало. Счи-
талось, что женщины при менструации избавлялись
от нечистот, наполнявших тело. Если месячные не
приходили, советовалось пустить кровь для искусст-
венного освобождения от скверны. Существовало много
рецептов провоцирования «кровотечения». «Возьмите
горсть руты и полыни, 5—6 зерен перца и варите их в
кварте вина или мальвазии, процедите и пейте», —
советовала Ханна Вули.
Здоровье женщины во время менопаузы считалось
ослабленным из-за отсутствия возможности регуляр-
но избавляться от плохой крови.
Девушки, достигшие полового созревания, часто
были подвержены хлорозу, его еще называли «блед-
ной немочью». Они страдали от тахикардии, одышки,
несварения желудка, нерегулярного менструального
цикла и плохого аппетита, имели серо-зеленый цвет
лица. Причинами этого могли быть недостаток железа
в организме, свежего воздуха и физических упражне-
ний. Но вообще-то все недуги могли быть последстви-
ем слишком тугих корсетов, которые девочки носили
с детства. Излечения от «бледной немочи» не было.
Считалось, что девушкам следует поскорее выйти за-
муж и начать половую жизнь.
Вагинальные инфекции, провоцирующие обиль-
ные неприятные выделения, лечились с помощью вве-
дения в вагину насыщенного травяными настоями там-
пона из овечьей шерсти, шелка или льна. Женщинам
120
советовали прикреплять к тампонам ниточки для про-
стоты их удаления. Вполне возможно, что женщины
поступали так и во время менструаций.
Многие замужние женщины обнаруживали, что
заразились венерическими заболеваниями от своих суп-
ругов, которые пребывали в полнейшей уверенности,
что они здоровы или уже излечились от болезни.
Венерические заболевания считались позором, по-
этому родственники умерших шли на всяческие ухищ-
рения, чтобы уговорить статистов не упоминать «фран-
цузскую болезнь» или «сифилис» в качестве причины
смерти. Статистик Джон Граунт отмечал, что «после
чашки эля и огромной взятки писцы становились очень
покладистыми».
Венерические заболевания были гораздо более рас-
пространены, чем можно судить по цифрам в списках.
Вместо смерти от сифилиса часто указывали «язву и
воспаление», а также «истощение». Сифилис указыва-
ли только в тех случаях, когда был явно виден дефор-
мированный нос.
Венерические болезни свирепствовали, и все зна-
ли, что они передаются половым путем, а также от
матери к ребенку. Но недуг распознавали не сразу, т. к.
между появлением первых симптомов — язвочек на
гениталиях — и последующих — отметин на коже, из-
менений в суставах и нервной системе — проходило
несколько лет.
Гонорею лечили очищением кишечника. Обще-
ственные бани использовались при необходимости
пропотеть при венерических заболеваниях, а потому
приобрели плохую репутацию.
Сиденхем так описывает прогрессирование сифи-
лиса: «Пациент чувствует неожиданные боли в генита-
лиях, возникает сыпь (размером и цветом похожая на
коревую) в различных местах на лобке, появляются
121
Возложение ладоней на голову и тело больного, как в те
времена, так и сейчас, являлось неотъемлемой частью
лекарского искусства
выделения из уретры, язвы, сильные боли во время
эрекции, частое мочеиспускание, бубонные образо-
вания в паху, боли в голове, руках и лодыжках, на
коже появляются струпья, кости позвоночника, рук
и голеней неестественно выпрямляются, становятся
хрупкими, разрушается носовой хрящ, нос становит-
ся плоским. В конце концов измученное тело находит
утешение в могиле».
Хирурги лечили сифилис введением ртути через
рот и прикладыванием мази из нее же к язвам, а так-
же инъекциями в нос и гениталии. Ртуть высоко ток-
сична, и потому доза регулировалась по побочным
эффектам: диарее, тошноте и слюноотделению. Лече-
ние было неприятным, долгим и дорогостоящим. Ртуть
облегчала симптомы и, возможно, даже спасла отдель-
ных пациентов от вхождения заболевания в третью
фазу.
К 1700 г. медицинская наука не нашла лекарств от
многих заболеваний. Врачи были далеки от решения
проблемы — еще не понимали роли гигиены и даже
плохо знали устройство организма человека. Не наде-
ясь получить излечение от докторов, люди прибегали
к самым немыслимым средствам. Самуэль Пеппс счи-
тал внезапное улучшение своего здоровья последствием
действия амулета — «свежей заячьей лапки».
В 1697 г. один из друзей писал Джону Верни:
«Я очень сожалею о бедственном положении вашей
семьи. Что касается боли в груди, мама хочет посове-
товать средство, помогшее женщине из нашего дома,
у которой врачи уже начали подозревать рак, — это
заячья шкура, ее следует надевать на грудь шерстью
внутрь».
Даже теперь, когда медицина продвинулась дале-
ко вперед, старые «альтернативные» версии лечения
остаются. Часто их называют «нетрадиционной меди-
123
циной». Прикосновение и поглаживание, избавление
от ненужной энергии для восстановления баланса или
равновесия также применяются. Снова раскупаются
книги Николаса Килпепера, описывающие свойства
лечебных трав. Аптеки продают лекарства, унаследо-
ванные от древних фармацевтов, без рецептов. В науч-
ном мире магия, чудесные исцеления все еще имеют
свое место при исправлении хрупкого механизма че-
ловеческого тела и ума.
Глава 5
СМЕРТЬ
«Дознавательницы» приходят туда, где лежит покой-
ник, и выясняют причину смерти.
Колокол пробил девять раз — короткая пауза, еще
36 перезвонов. Значит, умирал 36-летний мужчина. Слы-
шал ли он известие о собственной кончине? Колокол,
звучавший по нему, значил для бедняги меньше, чем
для живущего в непрерывном потоке дел и забот при-
хода: «Стук твоего сердца — это всего лишь последний
удар колокола». Его можно было услышать много раз за
день, звонившего шесть раз при кончине женщин и
три раза — при смерти ребенка и сопровождавшего каж-
дый уход отсчетом отпущенных покойнику лет.
Слова похоронной службы: «В середине жизни мы
принадлежим смерти» — никогда не звучали так акту-
ально, как в этот век. Смертность среди людей всех
социальных слоев была выше, чем в предыдущем сто-
летии. Лондон не мог поддерживать численность насе-
ления без помощи иммигрантов. В мир иной уходили
не только старики. Около 30 процентов всех смертей
приходилось на людей намного моложе 50 лет. Мужья
теряли молодых жен, дети — матерей, матери — детей.
Эпидемия лишала семью за несколько дней сразу не-
скольких человек. Тысячи детей и подростков никогда
не становились взрослыми. 20—30-летние кормильцы
семей были удивительно уязвимы. Болезни являлись
частыми гостями в каждом доме. Смерть всегда была
125
чгл
поблизости. Лекарства не предотвращали ее. Лихорад-
ка утром вполне могла окончиться смертью вечером.
Простой порез или сломанная кость вызывали инфи-
цирование и кончину. Особенно свирепствовали эпи-
демии оспы. Было очень трудно уговорить священника
проводить в последний путь жертву смертельной бо-
лезни — он слишком боялся заразы.
Жизнь становилась просто прелюдией к смерти. По-
стоянное посещение похорон родственников, друзей
и соседей заставляло живых ежедневно ожидать своей
кончины и заботиться о духовном приготовлении к
встрече с Богом. Даже у людей из светского общества
записи в дневниках отражают желание сохранить чис-
тую совесть и частое обращение к Всевышнему. Люди
верили в загробную жизнь.
«Наша жизнь очень коротка, она исчезает, как тень, .
и увядает, как цветок в поле; есть много ничем не под-
твержденных предположений, что после смерти нет ни-
чего, или есть что-то, но далеко не такое хорошее, как
жизнь, — утверждало одно из пособий по подготовке к
смерти. — Сейчас мы называем смертью уход из этого
мира, но если бы, будучи вне его, мы убедились в со-
вершенстве следующего, нам бы следовало назвать смер-
тью приход на грешную землю».
В постреформаторском мире появилась потребность
в упразднении Чистилища. Теперь живые не были впра-
ве освободить умерших от грехов, читая молитвы об
их душах. Эта беспомощность вылилась в тщательно
проводимые ритуалы похорон, призванные смягчать
горе покинутых родственников и друзей.
Духовность начала тесно связываться с материа-
лизмом. Погребения стали доходным бизнесом, при-
влекавшим дельцов. Первым оказался лондонец Виль-
ям Бойс, открывший похоронное бюро в 1675 г.
Вильям Рассел, художник и гробовщик, проявил
завидную предприимчивость, став партнером Оружей-
126
1
IDLedtyr Malory Joiner at the
Co^niirWhiteCl^ci'pel. near Red
Lion Street end, maketh Coffins',
Shmuels. letieth Palls, Cloaks and
Furiiiflieth with all other things
necoffary for funerals, at Reafo-
nable Rates, Alfo .Appiufehand
Buyeiliall fortsofHbuOiold Goods j
Похороны горожан превратились в доходный бизнес, и уже
первые профессиональные гробовщики предлагали в рекламных
объявлениях для этого обряда все необходимое — от саванов до
проката траурных одеяний
ной коллегии в 1689 г. Коллегия организовывала похо- |
роны благородных людей, соблюдая все правила. Знать j
была недовольна расходами на все это и вскоре осво- ]
бодилась от обязанности принимать подобные услуги.
Теперь Вильям Рассел платил членам коллегии за по-
сещение определенных погребений, которые он устра- J
ивал. Он захватил наибольшую часть всего бизнеса.';
Остальные следовали за ним в кильватере.	<
Средний похоронных дел мастер был не кем иным, i
как здравомыслящим столяром и краснодеревщиком, 5
который оптом закупал все необходимое для погребе- j
ния. Точно так же оформитель покупал готовый гроб {
и предоставлял то, что приходилось приобретать гро-
бовщику. И мастер, и оформитель занимались одним s
делом — организацией похорон. Рекламные карточки, i
украшенные усмехающимися черепами, окутанными ;
саваном телами, костями и катафалками, описывали i
их функции. Недостаточно было просто раздать кар-
точки, наилучшей рекламой считалось хорошее про- j
ведение похорон. Кучерам, лакеям и другим слугам |
платили за предупреждение о предстоявшей или уже I
случившейся смерти. Предприниматели стремились |
заполучить как можно больше клиентов, а потому да- J
вали подобные объявления: «Елизар Мэлори, столяр
в Гробнице Белой Башни рядом с улицей Красного j
Льва, делает гробы, саваны, покровы и другие вещи, 1
необходимые для похорон, по разным ценам». 1
Чума наводила ужас, потому что она означала 1
смерть в одиночестве, так как больных запирали дома 1
в неумелой попытке избежать распространения инфек- ;
ции. Навестить и помолиться с умирающим считалось ,
религиозным и социальным долгом. Люди любого до- i
статка и даже дети видели много смертей до прихода 1
их очереди. Постоянное присутствие при отходе в мир «
иной знакомых рождало покорность перед лицом смер- 1
ти, но не умаляло горя. Отчаяние иногда можно най- .
128
ти в качестве причины кончины в списках умерших.
Некоторые женщины безутешно оплакивали мужей,
которых сильно любили.
Родители горевали по своим малышам тем силь-
нее, чем больше они проживали вместе. Детям устраи-
вали почти такие же пышные похороны, как и взрос-
лым. Младенцев, умерших до похода в церковь их
матерей, хоронили завернутыми в белые пеленки (дер-
жавшиеся на лентах или булавках), в которых малы-
шей крестили.
Даже мертворожденные — не приобщенные к цер-
кви и миру через крещение — получали достойное по-
гребение, хотя и на северной стороне кладбища вме-
сте с самоубийцами, казненными преступниками и
изгоями. Закон для акушерок гласил: «Если какой-либо
ребенок родится мертвым, проследите, чтобы его по-
хоронили в месте, недоступным для ежей, собак и
других животных... ни за что не позволяйте выкинуть
его в переулке».
Последствием чумы стало появление так называ-
емых «дознавательниц» — пожилых женщин, которых
нанимал приход для исследования трупов и выявле-
ния причины смерти. Лондонский галантерейщик Джон
Траунт, родоначальник статистики как науки, писал:
«Когда кто-нибудь умирает, это узнают «дознаватель-
ницы» по звону колокола или от могильщика. Они
(древние матроны, присягнувшие своему делу) при-
ходят туда, где лежит покойник, и, осмотрев тело,
решают, от какой болезни или по какой иной причи-
не человек умер, затем дают отчет приходскому слу-
жащему».
По их докладам исправно составлялись еженедель-
ные списки умерших.
В 1678 г. правительство приняло постановление,
обязывающее хоронить умерших в шерстяных саванах,
ссылаясь на необходимость поддержки отечественно-
5 Зак. 186
129
го производителя; за неподчинение устанавливался
штраф в 5 фунтов. Так как эта сумма составляла лишь
малую часть затрат на приличные похороны, многие
представители высшего и среднего класса могли себе
позволить нарушение постановления. Некоторые лон-
донцы, возмущенные требованием властей, указыва-
ли в завещании свое желание быть похороненными
только в холщовом одеянии. Не осознавая того, госу-
дарство создало целую новую индустрию по произ-
водству готовых принадлежностей для похорон. Пред-
приниматели не упускали своей выгоды. Француз Генри
Миссон, увлеченный исследователь английских тра-
диций, связанных с похоронами, рассказывает следу-
ющую историю: «Существует акт парламента, по ко-
торому покойников должны хоронить в шерстяном
саване. Запрещается использование шелка. Простыня
всегда бывает белая, но есть различные по качеству
сорта ткани и, соответственно, разные цены на нее.
Изготовление похоронных одеяний составляет отдель-
ный вид производства, и многие занимающиеся этим
делом не продают ничего, кроме саванов и покровов,
так что погребальную одежду всегда можно найти в
продаже на любой размер и на любой кошелек».
Похоронная одежда претерпела некоторые изме-
нения. Вместо савана, закреплявшегося сверху и сни-
зу, появились рубахи с открытой спиной, длинными
рукавами с завязками на запястьях и шее, иногда с
капюшоном.
Миссон продолжает: «После того как тело покой-
ного начисто вымоют, а если это был мужчина с от-
росшей за время болезни бородой, еще и побреют, на
него надевают шерстяную рубаху, Завязанную на за-
пястьях и на груди. Иногда одежда украшалась вышив-
кой черного цвета. Рубаха должна быть по крайней мере
на полфута длиннее тела, чтобы ноги можно было
укутать в нее, как в мешок. Подвернутый край рубахи
130
закрепляют шерстяной ниткой, как мы делаем со сво-
ими чулками. На голову умершему надевают шляпу,
подвязанную широкой лентой, на руки — перчатки,
на шею — галстук. И все из шерсти... Женщинам одева-
ют головной убор с вуалью... Покойного, лежащего в
гробу, посещают представители власти, чтобы убедить-
ся в том, что он будет похоронен в шерстяном одея-
нии». В случае нарушения закона взимался штраф и
делалась запись в списках прихода. Половину средств,
полученных в качестве штрафа, отдавали приходским
беднякам.
Время от смерти до похорон состоятельных людей
затягивалось. Большая пышная церемония требовала
тщательной подготовки. Письменные приглашения укра-
шали ухмыляющимися скелетами, косами и увещева-
ниями типа «Помни о смерти». Их разносили по домам
родственников и знакомых. Подобные гравюрки на де-
реве производились в больших количествах, на них ос-
тавляли свободное место для внесения от руки имени и
даты похорон. Люди победнее полагались на устные со-
общения друг другу о предстоящем событии.
Случалось, что богатого горожанина не хоронили
и по две-три недели. К этому времени уже освоено
было бальзамирование и, кстати, тоже являлось ис-
точником дохода для бизнесменов. Джон Эвелин от-
мечал в своем дневнике: «Я ходил посмотреть на умер-
шего Кола Врэтса, тело которого король разрешил
перевезти на родину. Его забальзамировали одним из
первых чудесным способом, открытым гробовщиком
Вильямом Расселом. Тело сохраняется долго без каких-
либо признаков разложения или изменения внешнос-
ти. Покойник был мягким, полным и розовым, он
напоминал живого спящего человека, хотя со дня его
смерти прошло пять дней».
Для большинства лондонцев, не способных опла-
тить бальзамирование своих умерших родственников,
131
необходимо было срочно провести погребение, осо-
бенно в жаркие летние месяцы. Похороны проводи-
лись в любой день недели, даже на Рождество и Пасху.
Наиболее популярными считались воскресенья. Но для
начала тело должно было полежать определенное вре-
мя дома.
На дне гроба укладывали слоем в несколько дюй-
мов отруби, чтобы они впитывали любые выделения
разлагающегося тела. В задержке похорон был смысл,
и вот как объясняет его Миссон: «Покойник лежит в
гробу 3—4 дня, его душа за это время отделяется от
плоти, а родственники имеют возможность подгото-
виться к церемонии похорон».
Считалось за правило «навестить» умершего и при-
нести соболезнования семье. Вдова, одетая в черное,
с остроконечной шляпкой, символизировавшей ее
уединение, встречала гостей в комнате, задрапиро-
ванной черной материей и освещавшейся единствен-
ной свечой. В траурную одежду одевались домашние
слуги и члены семьи. Даже детей заворачивали в чер-
ные пеленки. Весь дом утопал в черном — в цвете
забвения. Зеркала закрывались материей или ставились
«лицом» к стене. Сверкающие драгоценности уступа-
ли место не такому блестящему жемчугу.
В богатые домах нанимали плакальщиков, кото-
рые стояли на дороге от входной двери до верха лест-
ницы на небольшом расстоянии друг от друга.
Стил посмеялась над этой традицией в «Похоро-
нах»: «Заходите все, желающие стать плакальщиками
в моем доме, напустите на себя печальный вид и стань-
те передо мной, чтобы я могла отобрать лучших. Эй
ты, чуть больше трагичности во взгляде! У этого вид
как у покойника — поставим его рядом с усопшим...
Не я ли дала вам по 10, потом по 15 и 20 шиллингов
за неделю, чтобы вы изображали печаль? Мне кажет-
ся, чем больше я даю, тем довольнее у вас вид».
132
Миссон описывает сцену из жизни лондонцев
среднего класса: «Незадолго до похоронной процес-
сии устанавливают гроб с телом на двух стульях в ком-
нате, куда приходят все желающие проститься с усоп-
шим. Затем крышку гроба снимают, с лица убирается
ткань, которая ничем не закреплена. Большое количе-
ство пришедших проститься с умершим делает честь
живым. В отдельной комнате собираются родственни-
ки с главными плакальщиками и самыми близкими
друзьями. Остальные гости распределены по всему
дому».
Не все плакальщики с приличествующей скорбью
вели себя в доме умершего. В судебных записях Олд
Бейли читаем: «Элизабет Берд и Ребекка Дэлтон об-
винялись в краже у некоего Вильяма Милледжа ново-
го капюшона — предмета одежды плакальщицы (сто-
имостью в 2 шиллинга), старого капюшона (6 пенсов)
и кружевной кофты (4 шиллинга). Было доказано, что
Берд пришла в дом, якобы желая увидеть умершего
ребенка миссис Милледж, а когда последняя отвер-
нулась, заставила Дэлтон взять вещи, заложенные
впоследствии в ломбард».
Похороны были показателем богатства и положе-
ния умершего и отражались на отношении общества к
его семье. Так что родственники не жалели никаких
средств для того, чтобы поразить воображение пла-
кальщиков и соседей. В день похорон плакальщикам
дарили черные перчатки и ленты на шляпу.
Золотые кольца с нанесенным черной эмалью име-
нем покойного стоимостью в шиллинг каждое разда-
вались всем знакомым, когда дочь Эвелина Мэри умер-
ла — «около 60 ее друзей получили подписанные
кольца». На похоронах Пеппса в 1703 г. понадобилось
123 кольца разной ценности. Эти подарки были при-
званы напоминать не только об усопшем, но и об уча-
сти, ожидающей всех нас.
133
Как раз в это время гугенотские ткачи в Спитл-
филдз создали новый вид шелка, который стал изве-
стен как траурный креп. Его производство получило
широкую рекламу, когда «для поощрения ношения на-
шего английского шелка Его Королевское Высочество
принц Денмарка и его приближенные начали появ-
ляться на похоронах в шляпах с траурными лентами
из крепа». Так родилась новая мода: креп, привози-
вшийся из Италии, устарел.
Полное траурное облачение полагалось несущим
гроб. Это поручение считалось оказанной честью.
Покров, которым укутывали покойного при за-
хоронении без гроба, представлял собой что-то вроде
плаща. Теперь же, когда гробы стали широко исполь-
зоваться, их накрывали покровом. Миссон комменти-
ровал это таким образом: «Эта ткань, которую лон-
донцы называют покровом, может быть черным
бархатом, обшитым белым полотном или шелком в
фут шириной или около того; для холостяка и дев-
ственницы, для женщины, умершей в родовых му-
ках, — покров белый. Покров настолько широк, что
закрывает и гроб, и 6—8 человек в траурной одежде,
несущих тело, а его края свисают так низко, что спе-
циально приглашенные люди должны его поддержи-
вать».
Многие вещи, необходимые на похоронах — по-
кров, траурные плащи, серебряные подсвечники и
черные занавески, — брали напрокат. Особенно доро-
гим был покров. Некоторые гильдии из Сити имели
собственные покровы, богато разукрашенные, с гер-
бом компании, их они выдавали на похороны своим
умершим сослуживцам, а затем забирали назад.
Дерзкая воровка, известная под кличкой Немец-'
кая Принцесса, которую в конце концов поймали и
повесили, однажды проделала такую аферу: она уго-
ворила хозяйку дома, где снимала комнату, позво-
134
лить ей поставить у себя гроб умершей подруги до дня
похорон. Хозяйка взяла напрокат покров за 20 шил-
лингов и оформила комнату серебряными канделяб-
рами, графинами, золотыми чашами и всем необхо-
димым. В ночь перед предполагаемым погребением
Немецкая Принцесса исчезла со всеми дорогими пред-
метами через окно, оставив хозяйке только гроб с
муляжем трупа. В дополнение ко всем несчастьям хо-
зяйка вынуждена была оплатить счет еще и за пропа-
вший покров (40 фунтов).
Плакальщикам и гостям предоставлялись напит-
ки. «Прежде чем уйти на кладбище и после возвраще-
ния обычно предлагают всем пришедшим на похоро-
ны подогретое красное или белое вино с сахаром и
корицей или ликер, — пишет Миссон. — Каждый вы-
пивает по 2—3 чашки». Перед тем как покинуть дом,
гости получали от слуги по веточке розмарина, кото-
рая не только символизировала память об ушедшем в
мир иной, но и помогала перебить неприятные запа-
хи смерти. «Каждый носит ветку розмарина, пока тело
не положат в могилу, тогда цветы бросают на гроб».
Цветы и венки на гробу, а позднее на могиле симво-
лизировали возрождение.
Модным считалось проводить похороны вечером,
а это означало дополнительные расходы на тяжелые
восковые факелы. Должно быть, они были дорогие,
так как порой именно факелы провоцировали ограб-
ление. У людей просто-напросто отбирали их воско-
вые сокровища. «Грабеж и бесчестие, — читаем в га-
зетной информации, — случились на кладбище церкви
Стефана во время похоронной церемонии в среду
23 сентября. Множество людей, приглашенных на по-
гребение, стали жертвой насилия — их лишили воско-
вых факелов огромной ценности». Обещалась награда
за поимку преступников: «Кто сможет назвать воров и
доказать их виновность, получит от мистера Вильяма
135
Очень модно было проводить похороны вечером. Но участники
этого траурного мероприятия зачастую платили огромные деньги
за восковые факелы. Накануне похорон всем близким
рассылались специальные приглашения
Принса, москательщика из Лондона, по 10 шиллин-
гов за каждого человека».
Процессия, направлявшаяся к церкви, обычно вы-
бирала самый короткий путь, но многие соблазнялись
возможностью похвастаться пышностью похорон пе-
ред соседями и шли окружным путем. Главные пла-
кальщики ехали в экипажах, а другие люди шли за
ними пешком. Миссон описывает'* процессию: «Все
готово к началу. Несколько человек идут впереди, каж-
дый держит в руках длинную палку с большим ябло-
ком или серебряным шаром на конце. Глава прихода
вместе со своим помощником идет за ними. Следом
136
несут гр''б с телом умершего. Остальную часть процес-
сии составляют ближайшие родственники и гости,
разбившиеся на пары. Покойника вносят в церковь,
гроб ставится на две подставки, и происходит отпева-
ние с произнесением речей или же чтение определен-
ных молитв, подходящих к случаю».
Захоронение могло проходить в самой церкви (по
традиции богачей) или в церковном дворе. На клад-
бище южная и восточная части считались самыми свя-
тыми, а поэтому и высоко ценились. Кроме оплаты
услуг священника, его помощника и могильщика, не-
обходимо было платить и за место в церкви или вне ее.
Дополнительно властям отдавали налог на похороны —
4 шиллинга. «Специальным пунктом в завещании, —
пишет Эвелин о своем сыне, — он оговорил свое по-
гребение на кладбище. Его оскорбляла новомодная тра-
диция захоронения внутри церкви. Это излишество де-
лает из церквей худшие склепы, которые угрожают
здоровью живых и не дают покоя мертвым из-за еже-
дневного пребывания в храме прихожан». Захоронения
в церкви вынуждали посетителей и служителей терпеть
зловоние разлагавшихся тел на протяжении недель.
Снаружи, на переполненных кладбищах лондон-
ских приходов, могильщики с трудом находили место
для усопших. Души умерших постоянно тревожили,
пытаясь дать успокоение новоприбывшим. Например,
приходу Святого Мартина принадлежало только 26 ак-
ров земли. За последние 11 лет XVII в. здесь произош-
ло 15 856 погребений, т. е. в год — по 1 400. Некоторые
могилы были недостаточно глубоки, что привлекало
внимание кладбищенских воров. Хирурги и их учени-
ки остро нуждались в свежих трупах. Широкие глубо-
кие ямы, в которых тела бедняков лежали в ряд в от-
крытых гробах или вообще без них, не засыпались
землей до получения специального разрешения, от-
вратительная вонь шла от них, особенно в слякоть и
137
дождь. Воздух вблизи кладбищ всегда оставался зара-
женным.
Похороны проходили в присутствии плакальщи-
ков, стоявших вокруг могилы. Традиционно покойно-
го укладывали лицом вверх в могиле, протянувшейся
с востока на запад, — считалось, что умерший смо-
жет восстать в Судный день. Исключение составляли
самоубийцы. Если их вообще допускали в церковный
двор, то хоронили лицом вниз в могиле, расположен-
ной с севера на юг, на северной стороне кладбища.
Гости ждали, пока землю бросали на гроб, а затем
уходили. Только в конце XVII в. начали использовать
могильные плиты для обозначения захоронений на
кладбищах.
Люди возвращались домой с кладбища в том же
порядке, в каком покидали его. Теперь раздавались на-
питки и закуски. Миссон заметил, что женщины и муж-
чины разбивались на две отдельные группы в этот
момент — это было обязательной частью ритуала. Он
был поражен количеством алкоголя, которое могли
употребить женщины. Некий Батлер, держатель тавер-
ны «Корона и Скипетр» на улице Святого Мартина,
рассказал Миссону, что женщины, пришедшие на
похороны его супруги, выпили бочку красного порт-
вейна и белого глинтвейна. «Англичанки могут пить
наравне с мужчинами, — восхищался Миссон, — а уж
в болтовне явно превосходят их».
Наступало время огласить завещание покойного
друзьям и родственникам, обсудить его долги и рас-
ходы на похороны. Когда Джон Драйден умер в мае
1700 г., клуб «Кит-Кэт» взял на себя расходы на его
похороны: «двойной гроб — 5 фунтбв, украшение зала
лавром — 5 фунтов, 6 дюжин бумажных гербов для хол-
ла — 3 фунта 12 шиллингов, шелковые гербы для по-
крова — 2 фунта 10 шиллингов, 3 траурных экипажа и
6 лошадей — 2 фунта 5 шиллингов, серебряный сто-
138
лик и розмарин — 5 шиллингов, 8 шарфов для муж-
чин — 2 фунта, 17 ярдов крепа для покрытия инстру-
ментов — 2 фунта 14 шиллингов, использование ката-
фалка — 3 фунта 10 шиллингов».
По традиции вдова получала одну треть имуще-
ства мужа. Дети разделяли между собой вторую треть.
Оставшиеся деньги были собственностью умершего,
и он распоряжался ими в завещании. Если мужчина
не успевал выразить своей воли, последнюю треть от-
давали жене и детям. Небольшое наследство могло ос-
таться и друзьям. Слуги редко что-то получали, воз-
можно, из-за того, что часто меняли хозяев. В этот
прагматичный век все уже забыли о старых средневе-
ковых традициях подаяния на похоронах. Очень мало
лондонцев оставляло что-либо на благотворительные
нужды.
Бедняки, старавшиеся избежать неприятной уча-
сти захоронения в общей могиле, заблаговременно
вступали в похоронный клуб или общество, которые
возникали и развивались наравне с похоронным биз-
несом.
Похороны бедняков оплачивали приходы, кото-
рые, в свою очередь, получали деньги от всех име-
вших собственность прихожан.
К 1700 г. самоубийства приняли характер эпиде-
мии. Джон Эвелин писал в дневнике, что они достиг-
ли своего пика во всех слоях общества. Иностранцы
поражались легкости, с которой англичане и англи-
чанки отнимали у себя жизнь. Бит Луи де Мюраль пи-
сал: «Англичане убивают себя не реже, чем погибают
от чужой руки. Часто можно услышать, как люди рас-
сказывают о мужчине или женщине, покончивших с
собой из-за какой-то мелочи: мужчина — из-за непо-
стоянства или жестокости любовницы, женщина — из-
за невнимания мужчины».
Другой иностранец, Сезар де Соссюр, писал, что
139
был обескуражен «этой маниеи», пока не провел не-
сколько месяцев в Лондоне и сам не впал в депрес-
сию от кошмарной погоды и непроглядного тумана.
«Если бы я был англичанином, я обязательно нало-
жил бы на себя руки, — писал он. — Желание прибли-
зить конец моих несчастий скорой смертью постоян-
но присутствовало в моих мыслях, и потребовалось все
мое мужество, чтобы противостоять соблазну». Де Сос-
сюра пригласили погостить в ближайшей деревушке Ис-
лингтон, где пастбища напоминали ему о родине, —
хандра ушла.
Иностранцы и сами лондонцы, возможно, пре-
бывали под впечатлением огромного числа суицидов,
потому что случаи самоубийств слишком часто упо-
минались в газетах. В прессе описывались всевозмож-
ные детали с видимым удовольствием: «В прошлый
вторник служанка, живущая на Норфолк-стрит, в пло-
хом расположении духа отправилась на кухню и за-
перлась там на ключ. Затем отрезала кусок веревки и,
забравшись на стол, довольно ловко попыталась вы-
полнить работу палача, повесившись на железном крю-
ке, как будто каждый день только тем и занималась.
Но судьба распорядилась по-иному: крюк был про-
ржавевшим и развалился,
сей мир; девушка упала. В
ней человека (даже и не
прежде чем она покинула
это время хозяин послал за
помышляя о случившемся
инциденте), который нашел дверь запертой, а за две-


рью услышал стоны — о них было немедленно доло-
жено хозяину. Тот ворвался на кухню и обнаружил
служанку полумертвой, однако ее удалось вернуть к
жизни. Как оказалось, причиной была несчастная
любовь».
«В понедельник уэльский портной, приехавший
в город узнать новости моды, поругался с братом и,
приняв это слишком близко к сердцу, утопился в реке


около Ислингтона. Его хватилась квартирная хозяйка.
140
Ей приснилось, что он лежит на дне, а шляпа плава-
ет над ним. Именно так все и оказалось».
Заметки о самоубийствах, редкие до 1700 г., те-
перь ежедневно читали тысячи людей. Эти отчеты при-
влекали такого же сорта людей, что и рассказы о пре-
ступниках, повешенных в дни казни. Суицид перестал
быть тайной. Эти мужчины и женщины не были жерт-
вами сверхъестественных сил, они страдали от того
же, что и многие остальные лондонцы: подростки,
находившиеся в зависимости от жестокости своих хо-
зяев; безутешные вдовы и вдовцы; несчастные в люб-
ви; неспособные обеспечить себя старики; не вынесшие
позора незаконной беременности девушки; проиграв-
шиеся игроки.
Многие обращались к последнему средству, что-
бы избежать нищеты. Одна бедная женщина, дошед-
шая до отчаяния от невозможности выкормить детей,
убила сначала одного из них, потом другого, а затем
и себя.
Богатство и счастье так тесно переплетались в со-
знании людей, что суицид обеспеченных людей вы-
зывал недоумение. «В Гринвиче выловлено тело чело-
века, у которого были деньги и чеки в карманах», —
говорилось в одном отчете. «Вчера утром женщина,
работавшая около Белой башни за 8 шиллингов в не-
делю, повесилась у себя на квартире. Никто не знает
причины ее отчаяния».
Понимание рождает симпатию. Считалось, что са-
моубийца был не в себе и не отвечал за свои действия.
Суицид считался результатом скорее психической бо-
лезни, чем козней дьявола. Самоубийц жалели, а не
насмехались над ними. Без судебной медицины не все-
гда было легко установить причину смерти: суицид,
убийство или случайность. Богачи стрелялись, простые
люди вешались. Смерть при утоплении могла вполне
посчитаться несчастным случаем, когда на самом деле
141
была самоубийством или убийством: «В прошлый втор-
ник нашли утопленника в реке, его деньги и часы
были в кармане. Обстоятельства смерти не выяснены».
Если существовала хотя бы доля сомнения в том, что
человек покончил с собой, выносился наиболее мяг-
кий вердикт, обращались к церкви с просьбой похо-
ронить его или ее на кладбище вместе с другими.
Судьи меньше всего склонялись к вынесению вер-
дикта о самоубийстве, за которым следовали светские
и религиозные проблемы. По древней традиции, го-
сударство конфисковывало собственность самоубий-
цы, и его семья оставалась нищей. В период Великой
революции права собственности стали непререкаемы-
ми. Дефо выразил всеобщее мнение словами: «Дети не
должны страдать из-за того, что их отец погубил себя».
Друзья и родственники шли на все, чтобы утаить де-
тали смерти и не дать заподозрить самоубийство.
За церковью все еще оставалось право отказа в
христианском погребении при самоубийстве. Тради-
ционное мнение состояло в том, что суицид провоци-
ровался дьяволом, сверхъестественным существом.
Самоубийцу хоронили обнаженным, с колом в гру-
ди, который не давал неспокойному злому духу охо-
титься за живыми и восстать в День Суда. Точно так
же, как публичная казнь собирала народ, привлекал
всех и этот мрачный ритуал — признак того, что суе-
верие еще живо.
Глава 6
ДОМ
Англичане строят свой дом умело и со вкусом, невоз-
можно придумать более удобное жилище.
Когда сэр Томас Гросвенор, герой рассказа Сай-
мона Дженкинса, умер в 1700 г., психическое здоро-
вье его 35-летней вдовы Мэри уже внушало опасения.
Именно по этой причине женщина стала впоследствии
легкой добычей для бессовестных охотников за при-
даным. Крошке Мэри было всего 7 месяцев, когда в
1665 г. ее отец Александр Дэвис умер от чумы, оста-
вив дочь заботам ее честолюбивой матери. Наследство
девочки в то время нельзя было назвать многообеща-
ющим. Но Лондон неуклонно расширялся, и вскоре
доставшийся ей земельный участок, простиравшийся
от Оксфорд-роуд вниз вдоль Миллбанк (набережной
реки Темзы), сильно вырос в цене. За эту землю сто-
ило побороться, что и делали тот, кого считают вто-
рым супругом Мэри, и наследники со стороны ее пер-
вого мужа. Они затеяли долгий судебный процесс,
который стоил им больших денег.
В своем «Путешествии по Великобритании» Да-
ниель Дефо так рассказывает о том, как стремительно
растет Лондон: «Каждый день вырастают новые зда-
ния, выстраиваясь в бесконечные ряды. Мир доселе
не видывал ничего подобного. Еще недавно здесь была
деревня. А теперь город поглотил ее, превратив в одну
из своих площадей. Щупальца городских улиц дотяну-
143
лись и до окрестных деревень, превратив их в себе
подобных. И кто ответит, где предел этому безудерж-
ному росту?»
После Великого Лондонского пожара в 1666 г. об-
лик Лондона изменился. Архитектура новых построек
выдерживалась в одном стиле, улицы стали шире. Кро-
ме того, западная часть города стала более многолюд-
ной, а в полностью реконструированном Сити (здесь
было построено 9 тыс. новых зданий вместо 13 тыс. сго-
ревших) остались жить в основном известные финан-
систы и купцы, среди которых был, например, сэр
Джон Хулбон, глава Английского банка, основанно-
го в 1694 г., чей дом находился на Треднидл-стрит.
Постепенно этот район превратился в деловой центр
города. Люди, занятые на многочисленных предприя-
тиях, расположенных в Сити, вынуждены были селить-
ся недалеко от места работы. Однако те, кто мог себе
позволить иметь собственное средство передвижения,
покупали дом где-нибудь в спокойном районе и ис-
пользовали любую возможность сбежать из шумного
Сити. Тогда же Даниель Дефо заговорил о рождении
нового класса, к которому относил недавно разбога-
тевших практичных дельцов. Некоторые из них имели
жилье одновременно в городе и в его предместьях.
Четвертый граф Бедфорда внес свою лепту в го-
родское строительство, планируя в 1630 г. еще расши-
рить Лондон в западном направлении. Для руковод-
ства работами он пригласил Иниго Джонса. Тот
замыслил выполнить свое новое произведение архи-
тектуры в элегантном стиле, которому научился у ита-
льянского архитектора Палладио. Так появился леген-
дарный Ковент-Гарден. Улица и "находящийся там
оптовый рынок фруктов, овощей и цветов возникли в
1661 г. Название «covent» происходит от искаженного
английского «convent» — монастырский сад при Вест-
минстерском аббатстве.
144
Автором чрезвычайно изысканного архитектурного ансамбля Ковент-Гарден был Иниго
Джонс, однако его вид сильно портили рынок, публичные и игорные дома
Подобно Линкольнз-инн-филд с его впечатля-
ющей архитектурой и единственной в своем роде пло-
щадью, где росли деревья, Ковент-Гарден поначалу
считался престижной улицей. Но соседство таких улиц,
как Сент-Мартинз-лейн, Друри-лейн или Странд (одна
из главных улиц, соединяла Вест-Энд и Сити) сказа-
лось на репутации Ковент-Гарден. К концу века там
появились игорные дома и дома терпимости. Да и улич-
ные проститутки к этому времени были уже здесь не
редкость. Вскоре с разрешения властей на Ковент-Гар-
ден начал работать продуктовый рынок. Остроумные
французские туристы предложили переименовать Ко-
вент-Гарден в Комон-Гарден (игра слов, каламбур,
англ, common — обычный, простой, garden — сад).
Теперь, если представители городской аристо-
кратии и заглядывали сюда, то только в поисках раз-
влечений. Они, не желая более жить в этом отнюдь не
безопасном месте, покинули свои роскошные дворцы
на Странд в период с 1660 по 1670 г. Еще одним фе-
шенебельным районом английской столицы стал уча-
сток вокруг дворца Сент-Джеймс (в Вестминстере —
центральной части Лондона). Все земли и недвижи-
мость там пользовались повышенным спросом. Вот что
писал об этом Эдвард Хэттон: «Большинство населе-
ния, живущего в окрестностях дворца Сент-Джеймс в
Вестминстере, составляют всевозможные знатные осо-
бы. Они претенциозно разъезжают по улицам в своих
дорогих экипажах, наивно полагая, что вся эта мишу-
ра вызывает у простых горожан зависть и восхищение.
Им невдомек, что эти вот простолюдины знают все
самые интимные стороны их личной жизни и сделали
эту давно уже не личную жизнь излюбленным пред-
метом своих насмешек».
Пока архитектура промышленных и индустриаль-
ных районов, окружавших Сити, приходила в упадок
(дома там строили теперь как и где придется), пока
146
захудалые уголки превращались в неухоженные тру-
щобы с бесформенными строениями, на другом кон-
це города совершалось настоящее архитектурное чудо!
Творилось оно на деньги многочисленных посредни-
ков, которые горели желанием вложить свои капита-
лы в реконструкцию пострадавшего от пожара Лондо-
на и в его дальнейшее строительство. Итак, эти люди
давали деньги, а взамен получали полную свободу вес-
ти застройку по собственному усмотрению. Самый из-
вестный среди этих людей Николас Барбон, напри-
мер, был доктором медицины и занимался страховым
бизнесом, зарождавшимся в это время. В своей книге
он пишет следующее: «Жители города, да и вся на-
ция, поражены столь быстрым расцветом столицы,
когда каждый год к ней прирастает еще один новый
город; и естественно, что находятся люди, которые
из-за зависти всячески стараются опорочить строите-
лей, чьими руками это величие создано». Барбон уве-
рял, что ни одно здание не было построено без на-
добности, что все дома обрели своих жильцов и что
возведение жилищ для нуждающихся нужно продол-
жать. К тому же новые здания приносили городской
казне доход в виде налогов и арендной платы. Барбон
говорит об этом так: «Сити должен быть заинтересо-
ван в строительстве новых зданий, ведь чем больше
город, тем дороже стоит там жилье. Появление новых
домов неизбежно влечет за собой рост платы за ста-
рые. Живой пример тому Бишопсгейт-стрит и тому по-
добные улицы, где арендная плата выросла в два раза,
когда возросло количество построек на соседних ули-
цах». И этот пример далеко не единственный. Барбон
видел в новых домах бесконечный источник дохода.
Помимо ренты, которая пополняла лондонскую каз-
ну, появление новых зданий, бесспорно, влекло за
собой создание новых рабочих мест. Ведь за домом нуж-
но следить, ремонтировать его, обслуживать. Но и это
147
еще не все. В доме живут люди, которые имеют беско-
нечное количество потребностей. Отчасти удовлетво-
рить их способны многочисленные торговцы и ремес-
ленники. Но Барбон отдавал себе отчет в том, что
богатые господа ни за что не захотят жить бок о бок
со своими слугами. По замыслу Николаса, последние
должны были жить где-то рядом в случае необходимо-
сти, а в остальное время не показываться на глаза. Но
не все получалось так, как он хотел. Его грандиозное
детище под названием Сохо Барбона наводнили мел-
кие торговцы и ремесленники (в основном иммигран-
ты-гугеноты). И брезгливые аристократы покинули
район, не желая иметь таких соседей.
Вскоре после пожара в 1667 г. вышло постановле-
ние, предписывавшее строить дома на определенном
расстоянии друг от друга, дабы в случае пожара огонь
не распространился на соседние здания. Предписание
это касалось только Сити, но не Вест-Энда.
Согласно постановлению, этажей в домах, сто-
ящих на центральных улицах, отныне должно было
быть не менее четырех. Интересно и то, что ни один
дом в Лондоне не имел номера. Лондонцы почти до
середины XVIII в. вынуждены были ориентироваться
в городе по всевозможным табличкам и опознаватель-
ным знакам, ведомым только им одним. Вот один из
характерных адресов того времени: «Здание Барбона,
Лондон, около Ватер-Гейт в Мидл-Темпл. Пройти два
лестничных марша вверх по ступенькам, номер 8 над
дверью. Сунуть эту записку под дверь, если она будет
закрыта».
Но находчивые дельцы, занимающиеся куплей-
продажей недвижимости, не растерялись. Теперь они
предлагали покупателям так называемый дом с терра-
сой, изобретенный Роджером Нортом. По новому за-
кону, между домами нужно было оставлять незастро-
енный участок земли, который, впрочем, оплачивался
148
землевладельцем. Чтобы затраты окупались, мистер
Норт предложил урезать дом с боков, максимально
сузив фасад. А чтобы в таком доме было не слишком
тесно, пристроить к фасаду террасу, захватив часть
улицы. Идея всем очень понравилась. Дома с терраса-
ми стали пользоваться большим спросом и приноси-
ли тем, кто их строил и продавал, немалую прибыль.
И вскоре из просто ходкого товара дом с террасой
превратился в один из символов Лондона, неизменно
приводивших в восторг иностранцев. Вот как описы-
вает этот дом Сезар де Соссюр: «Должен признать,
что англичане строят свои дома умело и со вкусом,
максимально экономично используя каждый клочок
земли. Трудно представить дом более удобный, чем ан-
глийский. Никто в мире, кроме англичан, не может
построить дом на таком маленьком пространстве и за
столь короткое время. Толщина кирпичных стен редко
превышает 1,5 фута. Иногда в качестве отделки исполь-
зуются карнизы, чтобы зрительно отделить один этаж
от другого, и что-то типа полированного мрамора,
чтобы украсить окна и двери. Отличительной чертой
всех недавно построенных домов является наличие до-
полнительного этажа, построенного прямо на земле.
Этот этаж всегда светлый и не менее удобный, чем
остальные. Обычно там находятся кухня, какие-нибудь
нежилые помещения вроде кабинета и комнаты слуг.
Кроме того, перед домом выкапывается своего рода
ров (5—6 футов шириной и 8—9 футов глубиной), от-
деленный от улицы железной оградой, и называется
он «area» (край, зона). В конце улицы строят прочные
подвалы для хранения угля, и, чтобы добраться до
них, нужно пересечь ров. Позади большинства домов
располагается небольшой сад или дворик».
Внутренняя планировка жилищ лондонцев была
тщательно продумана: люди спали, ели, работали толь-
ко в специально отведенных для этого местах. Кстати,
149
жители британской столицы предпочитали не устраи-
вать дома развлечений. Вот примерная схема типично-
го дома с террасой. В подвальном помещении обитали
исключительно слуги. Здесь располагались кухня и по-
греб. Для прачечной обычно сооружали специальную
пристройку или же стирали во дворе. На первом этаже
домов, принадлежавших более состоятельным особам,
находилась гостиная, в то время как торговцы при-
спосабливали его под лавочку, небольшой магазин-
чик с комнаткой для подмастерья. Второй этаж со-
стоял из столовой (заметьте, какой длинный путы
приходилось преодолевать прислуге, чтобы доставить
сюда еду из кухни), гостиной и иногда помещения,
известного сегодня как уборная. На третьем этаже по-
мещались спальни хозяев и кабинет — комната, слу-
жившая обитателям дома своего рода убежищем от
суеты. Кабинеты часто становились воплощением са-
мых смелых дизайнерских фантазий. Здесь человек мог
обставить все по своему вкусу, не боясь показаться
странным. На чердаке располагались комнаты прислу-
ги. А ткачи из Спитлфилдз устраивали там мастерские
со станками, для освещения использовали лампы,
привешенные к потолку.
Немногие лондонцы являлись единоличными соб-
ственниками недвижимости. Обычно землевладелец
сдавал участок в аренду агенту или подрядчику (к числу
коих относился и упомянутый выше Барбон), кото-
рые уже занимались собственно строительством. Иногда
они сдавали в аренду недостроенное здание, стремясь
как можно скорее получить доход. Таким образом, вы-
игрывали обе стороны — и строитель, и землевладе-
лец. Ведь каждая сторона быстро'окупала вложенные
деньги, что было тем более важно, если учесть, что
большинство заняло их под проценты. Впрочем, и эта
практика не гарантировала от банкротства. Не избе-
жал этой участи и сам Барбон.
150
Банк стал предоставлять населению ипотечные
кредиты, и в результате взлетели цены на землю.
На рынке недвижимости сложилась сложная си-
туация, понять которую можно из следующей цитаты:
«По-моему, я уже говорил тебе, что дома теперь стро-
ятся недолговечные, рассчитанные на определенный
срок службы. Объясню почему. Дело в том, что очень
редко человек, который строит, является владельцем
земельного участка. Он берет землю в аренду у ее вла-
дельца на определенный срок (обычно на 99 лет, а то
на 60 и меньше), за который ему нужно успеть по-
строить и продать дом. И, естественно, при таком по-
ложении вещей ему выгоднее сэкономить на материа-
лах. Главное успеть сбыть свой товар, пока тот не рухнул.
Таким образом, и подрядчик, и землевладелец выиг-
рывают, страдает один лишь покупатель дома».
Богатые аристократы, владевшие землей, были
очень расчетливы. Они сдавали свои участки в аренду
и получали за это немалую прибыль, на которую мог-
ли безбедно существовать и сами, и их дети, и даже
дети их детей. Но в то же время каждое поколение обя-
зано было содержать имение в порядке, чтобы оно не
пришло в упадок. И, конечно, каждый следующий вла-
делец искал способы увеличить свой доход. Можно
было, например, повысить престиж своего имения. Для
этого необходимо было позаботиться о том, чтобы
строительство на его земле велось по самым высоким
стандартам, а главное убедить в этом богатых господ.
Как? Джон Стоу в своем «Наблюдении за Сити и Вест-
минстером» упоминает при описании улицы один из
таких способов: «Смит-стрит — это новая улица с пре-
красными зданиями, названная в честь известного зем-
левладельца сэра Джона Смита, который имеет здесь
прекрасный дом». Итак, нужно привлечь на свою зем-
лю титулованных особ, рядом с которыми почтут за
честь поселиться многие честолюбивые горожане. Они
151
заплатят любые деньги, чтобы жить бок о бок со сво-
им кумиром».
Землевладельцы и подрядчики просчитывали каж-.
дый шаг, стараясь из всего извлечь для себя пользу. На-1
пример, их занимал вопрос: что выгоднее строить -I
больше маленьких и дешевых домов или меньше боль-
ших и дорогих? Большинство новых зданий тогда воз-
водилось вокруг площадей, которые представляли со-
бой пустыри, заваленные мусором и кишащие разным
сбродом. Жители этих домов, дабы обезопасить себя,
добились в конце концов того, что эти опасные места
были обнесены изгородью.
В ряду находчивых торговцев недвижимостью
нельзя не упомянуть Томаса Нила. Ряды домов в его
районе располагались в форме звезды. Он считал, что
на одной и той же площади можно возвести больше
зданий с широким фасадом, располагая строения в
форме звезды, а не в форме четырехугольника.
Итак, сколько и в какой бы форме ни строились
дома, они предназначались для людей. Скажем несколь-
ко слов и о них. Интересно, что все жители Лондона,
к какому бы слою общества они ни принадлежали,
предпочитали брать жилье внаем, а не покупать. У каж-
дого были на это свои причины. Аристократы могли
менять место жительства чуть ли не каждый сезон. Воз-
можно, постоянные переезды служили своего рода раз-
влечением.
Деловые люди (так называемый средний класс)
считали, что лучше снимать жилье, чем платить ог-
ромные деньги на его покупку. А сэкономленную сум-
му можно вложить в какое-нибудь дело.
Видя такой спрос на свой тОЬар, домовладельцы
запрашивали за него немалую плату. Например, на
главных улицах столицы она колебалась между 50—
60 фунтами стерлингов в год. В менее престижных рай-
онах обитавшим там торговцам и ремесленникам при-
152
ходилось выкладывать 20—30 фунтов стерлингов при
среднем доходе в 50 фунтов. Но даже за такие деньги
люди не рассчитывали на просторное и уединенное
жилье. Они просто не знали, что это такое. Ведь боль-
шинство из них жили в доме с террасой, столь харак-
терной для лондонской архитектуры того времени.
А одной из его типичных черт были именно малень-
кие размеры. Такой высокий и узкий, с 2—3 комната-
ми на этаже дом вмещал семью из 4—6 человек да 2—
3 слуг. Желая убить сразу двух зайцев, сдавали часть
комнат жильцам, а в остальных жили сами. Особенно
популярной была эта практика среди владельцев ма-
газинов и вдов. Первые делали это из скаредности и
жажды денег, последние — из необходимости.
Надо отметить, что отношения между домовла-
дельцами и жильцами зачастую были не самыми дру-
жественными. Для иллюстрации приведем запись, сде-
ланную в Лондоне в консистории церковного суда
где-то в период с февраля 1700 по январь 1702 г.: «Ген-
ри Леонард, сапожник, взял в аренду меблирован-
ный дом, в котором открыл небольшую мастерскую.
В остальные комнаты он пустил жильцов. Его жена
Джейн постоянно ссорилась с этими людьми и грубо
разговаривала с мужем, используя нецензурные вы-
ражения». Об этом узнал судебный пристав. Он несколь-
ко раз предупреждал женщину изменить поведение,
но впустую. И в результате ее мужа вынудили свернуть
дело и съехать.
Чтобы занимать, к примет/, второй этаж с двумя
обставленными комнатами, рядовому лондонцу при-
ходилось платить в среднем полгинеи в неделю, а то и
меньше. В богатых районах города цены за жилье куса-
лись. Когда тетя Джона Верни по имени Бетти пере-
ехала в Ковент-Гарден осенью 1697 г., он написал ей
письмо, в котором мягко упрекал ее за расточитель-
ность: «Мадам, похоже, вас можно поздравить с об-
153
ретением вашего потерянного рая, каковым стал для
вас Ковент-Гарден. В самом деле, рай необыкновенно!
притягателен, ведь именно там растет вожделенный
плод, который кажется нам столь сладким. Но вспом-|
ните цену, заплаченную Адамом и Евой за удоволь-
ствие вкусить его сладость. Я понимаю, что вся эта
мишура в виде роскошных одеяний, изысканных блюд
и дорогих шелковых простыней заставляет взволно-
ванно биться не одно женское сердце. Но за все эта
нужно платить. А откуда у вас такие деньги ? Впро-1
чем, мне не стоило все это вам говорить. Вы сами до-|
статочно благоразумны, чтобы не наделать глупостей...»
Тетя в ответном письме оправдывается: «Сэр Джон, в
начале моего письма спешу поблагодарить вас за при-
сланные деньги. Они пришлись мне, как человеку, чьи
желания превышают возможности, весьма кстати. Что
же касается моего (как вы его называете) рая, хочу
вас уверить, что я бы не возвратилась сюда еще дол-
го, если бы меня не вынудили обстоятельства. Ведь я
абсолютно равнодушна ко всем здешним удовольстви-
ям. Моя главная забота сейчас — это прокормить се-
мью и расплатиться с долгами. Я едва свожу концы с
концами, т. к. местные цены за жилье мне не по кар-
ману. Но ведь и за пределами Ковент-Гарден дома не
раздают даром, хотя порой за них не дашь и гроша.
Я предпочитаю заплатить дороже, но зато быть уве-
ренной, что товар этого стоит».
Социальное расслоение проявлялось в Лондоне как
в масштабах города (в виде существования престиж-
ных районов для состоятельных людей, куда простым
гражданам вход был закрыт), так и в масштабах от-
дельно взятого английского дома,** части которого рас-
пределялись в соответствии с классовой принадлеж-
ностью. И беднейшим слоям, конечно, доставалось
самое худшее: целые семьи ютились в душных темных
подвалах или на холодных чердаках.
154
Но далеко не всегда пострадавшими оказывались
жильцы. Они, в свою очередь, доставляли хозяевам
много неприятностей. Так, например, среди кварти-
росъемщиков нередко попадались воры, которые крали
и у соседей, и у домовладельцев. О двух таких случаях
можно прочитать в записях Центрального уголовного
суда Лондона от февраля 1694 г.:
«Саймон Беттс обвинялся в краже золотых часов,
жемчужного ожерелья, кольца с бриллиантом, двух ме-
дальонов и пояса с серебряной пряжкой. Все эти вещи
он нашел в квартире истца, которую занимал на правах
квартиросъемщика». И: «Подсудимый Кларк снимал
комнату в доме истца. Однажды, когда семья хозяина
была в церкви, он связал служанку, заткнул ей рот кля-
пом, взломал девять замков сундука и украл хранивши-
еся там, как ему показалось, ценные камни».
Как уже было отмечено выше, лондонцы не зна-
ли, что такое тайна личной жизни. Население Лондо-
на росло и росло, дома, где сдавались комнаты, на-
поминали муравейники. О каком уединении могла идти
речь? Все были на виду, все знали все друг о друге.
Первой сплетницей, как водится, была хозяйка, ко-
торая считала, что имеет право знать о своих посто-
яльцах все. Между последними регулярно возникали
ссоры и размолвки. Вот, например, одна из них, за-
кончившаяся в зале консисторского суда: «Элизабет
Смит и Аннабел Браун снимали на двоих комнату в
доме Мэри Вуд. У Аннабел был поклонник, некий
Джон Маграт. Он часто приходил к ней. Однажды ут-
ром Элизабет видела их вместе в постели, а вскоре
этот самый сэр Джон совсем переехал в дом Мэри
Вуд, заняв соседнюю комнату. Элизабет стала подо-
зревать, что Аннабел ждет ребенка, и решила уехать,
оставив влюбленных вдвоем. Позже выяснилось, что у
мистера Маграта была законная жена, которую он
бросил, не оставив ей средств к существованию».
155
w
Свет в большинство лондонских домов проникал
через так называемые fenetre a coulisse — раздвижные
разъемные окна, которые были голландским новше-
ством, хоть и носили французское название. Оконный
налог, введенный в 1696 г., лишил лондонцев воздуха
и света, чем нанес большой ущерб их здоровью. Что-
бы хоть как-то оживить мрачные помещения, горожа-
не стали вешать на стены зеркала, которые вскоре пре-
вратились в последний крик моды. Ни один дом не
обходился без зеркал, которые выпускались в огром-
ных количествах, разных форм. Их наличие свидетель-
ствовало о хорошем вкусе хозяев.	|Я
Мода на зеркала, как и на другие элементы деко-^И
ра, пришла из Франции. С этого в английской столице|Я
началось своеобразное увлечение всем французским, ^Я
чему во многом способствовал большой поток эми- Я
грантов-гугенотов. Люди стали строить свои дома на Я
французский манер, и в этом им часто помогали фран- Я
цузские архитекторы. Один из них, парижский эми- Я
грант Даниэль Маро, пользовался особенной попу- Я
лярностью, т. к. он не только проектировал само здание, Я
но и советовал, как и чем обставить дом, каким обра- Я
зом устроить сад, чтобы дух его страны чувствовался Я
повсюду. Этот человек даже издал серию гравюр под Я
названием Nouvelle chemintts a panneaux de glace a la Я
maniere de France.	Я
Его наняли для проведения капитального ремон- Я
та Хэмптон-Корт (грандиозный дворец на берегу Тем- Я
зы, резиденция королевской семьи до 1760 г.), где с Я
легкой руки этого архитектора появились зеркальные Я
вставки (панели) над камином. *	Я
Итак, французы на рубеже XVII—XVIII вв. задава- Я
ли тон во всем, что касалось обустройства быта жите- Я
лей английской столицы. Они убедили лондонцев, что Я'
зеркала — это модно, они же научили их изготавли- Я
вать полюбившиеся вещи какой угодно формы и ка- Я1
156
На сатирическом рисунке, изображающем чаепитие, хорошо
отражен интерьер комнаты в богатом лондонском доме. Видны
современное окно, зеркало и буфет с восточным фарфором.
Затянутые в корсеты знатные дамы сидят на стульях с высокими
спинками так, словно собрались вместе поболтать
кого угодно размера. Дело в том, что до 1700 г. ни ан-
гличане, ни даже французы не умели делать большие
зеркала. И только в означенном году во французском
местечке Сент-Гобинс некие Ричард Лоране де Ма-
нуар и Льюис Энн де Сенмари, стекольщики, изо-
брели и опробовали несколько новых, невиданных до-
селе инструментов, с помощью которых можно было
не только варьировать размер зеркала (длина и высота
некоторых достигала порой 100 дюймов), но и сделать
для него красивую оправу с объемным узором. Благо-
157
даря все тем же гугенотам-эмигрантам новшество вско-
ре достигло и Лондона, где объемные узорчатые опра-
вы использовали не только для отделки зеркал, но и
каминов. И через какое-то время разные украшения
над камином стали неотъемлемой частью английско-
го дома.
Миссон восторгается «тонкой работы лестница-
ми, подъемными окнами и особенно высокими ошту-
катуренными и побеленными потолками» лондонских
новостроек. Эти потолки делали комнату светлее.
- Самуэль Пеппс (сын портного, прославившийся
благодаря своему дневнику, написанному им в 1659—
1669 гг. Он вел его для себя, не думая, что когда-ни-
будь им будет зачитываться вся страна) нанял штука
тура, чтобы тот побелил потолок в одной из комнат j
его доме. Хотя вряд ли в то время добивались чистс,
белого цвета, скорее, он был ближе к бледно-серому.
«Как прекрасно смотрится в комнате оштукатуренный
потолок, особенно при свете огня. К тому же он за-
щищает комнату от пыли и шума», — пишет Мьеж.
В более ранние времена комнаты окрашивали в
яркие кричащие тона. Но уже к концу XVII в. предпоч-
тение стали отдавать более бледным краскам. Стены
обшивали специальными панелями, дабы защитить их
от лондонской сырости. В богатых домах панели дела-
ли в основном из малинового дамассе — очень модно-
го в те годы плотного шелкового материала, тогда как
горожане более низкого ранга довольствовались более
дешевой кожей, гобеленом, а то и просто шерстяной
тканью. Впрочем, от сырости плесень появлялась на
любом материале, независимо от того, сколько он
стоил.
Пока большинство лондонцев продолжали ютиться
в убогих, почти без мебели жилищах, обитатели рос-
кошных особняков ломали голову в поисках новых
решений домашнего интерьера. В период с 1690 по
158
1720 г. наметались большие перемены. Например, рез-
ко возрос спрос на часы, который постепенно пре-
вратился в настоящую манию.
Суконщики, большинство из которых были фран-
цузами, получили в 90-х гг. XVII в. признание жителей
английской столицы. Сфера предлагаемых ими услуг
расширилась, и они стали называть себя художника-
ми по интерьеру.
«Лондонский торговец» (своеобразный путеводи-
тель для ответственных родителей, облегчающий вы-
бор ремесленника, которому можно было бы отдать в
ученики их сыновей) опубликовал подробное описа-
ние роли одного из таких лондонских художников:
«Этот человек — мастер на все руки. В его прямые обя-
занности входит лишь ремонт кроватей, оконных рам
и панелей да перетяжка старых кресел. Но он делает
гораздо больше. Кажется, он начинал кем-то вроде
портного, но постепенно превзошел самого себя и стал
знатоком всего, что касается внутренней отделки дома.
Ему можно полностью в этом довериться. Он блестя-
ще выполняет свою часть работы, а для остальной сам
находит себе помощников: краснодеревщиков, изго-
товителей оправ для зеркал, резчиков по дереву и дру-
гих мастеров».
Мало кто отваживался иметь шторы на окнах. Счи-
талось, что ни один вор не сможет устоять перед ис-
кушением стянуть их, стоит только открыть окно. Те,
кто все же решался на столь смелый поступок, крепи-
ли занавеску, которая первоначально изготовлялась из
единого полотна, к шнуру или веревке особыми крю-
чочками или кольцами. Ее сдвигали в сторону, если
хотели впустить в комнату свет. С 1670 г. занавеску раз-
делили на две половинки.
Специально для пошива штор, а также пологов
на кровати и скатертей из Индии привозили набив-
ной ситец различных оттенков. Для этих целей исполь-
159
зовали и другие ткани самой различной фактуры — от
грубого холста до тончайшего шелка. Англичан боль-

ше занимало не то, из чего сделаны скатерти и сал-
фетки, а, во-первых, их белизна (которая, как заме-
чали иностранцы, была предметом особой гордости
обеспеченных лондонцев), во-вторых, то, как они ле-
жали (возникло даже искусство складывания салфе-
ток).
Все горожане, за исключением, может быть, са-
мых неимущих, вешали над кроватями пологи, кото-
рые защищали от холода, пыли и любопытных глаз.
В качестве полога могли использовать пуховые матра-
цы, простыни и пледы, шерстяные, хлопчатобумаж-
ные или даже шелковые покрывала, цвет которых
обычно гармонировал с одеялом на кровати (тогда осо-
бенно любили стеганые). Лучшими считались голланд-
ские простыни, которые были к тому же самыми бе-
лыми. Поэтому их часто воровали. И Марта Коул, и
Элизабет Бауэр, уходя от своих мужей, несколько раз
проверили, не забыли ли они свои прекрасные гол-
ландские простыни.
Детское белье стоило дорого — Элизабет упоми-
нает цифру в 15 фунтов 4 шиллинга и 7 пенсов, а Марта
собиралась забрать «шелковое стеганое одеяльце и ма-
ленькую голландскую простынку и другое детское по-
стельное белье». В Англии обычно на кровати находи-
лись две подушки, тогда как в других европейских
странах множество подушек на кровати считалось при-
вилегией титулованных особ. В Германии и Скандина-
вии спали хоть и на одной подушке, зато набитой га-
гачьим пухом. Англичане познают это блаженство не
скоро, только в конце XVIII в. В спальне могла стоять
пара простеньких стульев, на которых можно было по-
сидеть у камина. Для свечи или ночного горшка около
кровати стояла обычно небольшая скамеечка. Старый
добрый сундук имел теперь выдвижные ящики, что-
160
бы легче было добраться до содержимого, и называл-
ся уже комод. Для большего удобства позже его еще
поставят на ножки. Одежду хранили в так называемом
garde-robe (фр.'— платяной шкаф, гардероб), неболь-
шом помещении, смежном со спальней. От его назва-
ния произошло английское слово wardrobe (платяной
шкаф). Поскольку в этой комнате предполагалось пе-
реодеваться и приводить себя в порядок, здесь необ-
ходимо было поместить туалетный столик (особенно
если в комнате обитала женщина). Его накрывали спе-
циальным ковриком, сверху дама застилала муслино-
вую (кисейную) ткань, чтобы коврик был чище. Сам
столик был уставлен бесчисленными дамскими мело-
чами: коробочка для мушек, расческа, гребешок и т. д.
и т. п. И, конечно же, здесь были неизменные зеркаль-
це и подсвечник. Все это было традиционным (и со-
всем не дешевым) подарком счастливого жениха не-
весте в день свадьбы. Кроме того, нередко в этом
уединенном месте мог быть тайник с документами и
фамильными драгоценностями или, например, попу-
лярный в то время бело-голубой фарфор, к тому же
можно было поэкспериментировать и с интерьером,
дать волю воображению, не боясь, что тебя не пой-
мут, ведь комната была недоступна любопытным взо-
рам.
С началом нового века революционные измене-
ния претерпел стул, который стал гораздо удобнее за
счет мягких сиденья и спинки. Последняя, кроме того,
стала высокой и прямой. Жители роскошных домов
сидели на стульях, обитых дорогим дамастом, а рядо-
вые обыватели — на тех, что были обиты более деше-
выми и долговечными сукном и кожей. Для малышей,
которые учились ходить, придумали специальный де-
ревянный стульчик, стоя в котором ребенок мог са-
мостоятельно передвигаться по комнате. Простая одно-
спальная кровать явилась предшественницей кушетки
6 Зак. 186
161
и тахты. Термин «диван» (анг. sofa) стали использовать
только в 90-х г. XVII в., и он имел следующее толкова-
ние: «разновидность кровати для дневного отдыха на
турецкий манер» (фр.). На них полюбили сидеть, рас-
кладывая пасьянс на ломберном столе в своей гости-
ной, представители все растущего нетрудового класса.
Обеденный стол приобрел округлые очертания. Во
время трапезы его застилали белой льняной скатер-
тью. В столовой стоял также буфет, где хранили на-
питки. Позже в нем появились дополнительные полки
для посуды и дверца спереди. Чай и кофе в богатых
домах пили из фарфоровых сервизов, ввозимых с Во-
стока, сидя на стульях с вертикальными плетеными
спинками. Массивные дубовые гарнитуры прошлого
уступили место группам, сделанным из более легких
пород красного и орехового дерева, а кое-где стали
уже появляться столики с инкрустированной поверх-
ностью. На смену неуклюжему голландскому стилю вре-
мен правления Вильгельма и Марии пришел более
изящный, отвечающий вкусу британцев. Столы, сде-
ланные в этом стиле, больше не нужно было засти-
лать скатертью. Стены в столовых стали украшать кар-
тинами, которые крепились к стене под небольшим
уклоном с помощью крючочков, а эти крючочки мас-
кировали бантиками из тесьмы.
Главным украшением комнаты был камин. Над ка-
мином в покоях королевы Марии в Хэмптон-Корт и
Кенсингтон поблескивал замысловатый бело-голубой
орнамент, выложенный из кусочков стекла и фарфо-
ра, которые использовали восточные купцы в каче-
стве балласта на кораблях во время чайных рейсов в
Англию. Контур камина отделывали'кафелем из делфт-
ского фаянса. Кроме декоративной, камин имел кон-
кретную практическую пользу, являясь единственным
источником тепла в английском жилище. Те, кто мог
себе это позволить, топили дровами, однако большин-
162
| WILLIAM HALL,
Chimney-Sweeper and Nightman, g
No. i, SMALL-COAL ALLEY, g
Near SPITAL SQUARE,	fa
NOR TON-FA LG A ТЕ.	g
Объявление о приеме учеников в обучение к трубочисту. Дети из
беднейших семей часто занимались чисткой каминов
ство англичан предпочитали более дешевый уголь, по-
ставляемый из Ньюкасла. Конечно, запах серы, воз-
никающий при этом, мог беспокоить поначалу, но к
нему быстро привыкали. Зато уголь был доступен.
Но даже огонь в каминах, которые были во всех
комнатах, не спасал тонкостенные лондонские жили-
ща от холода, царившего на улицах города, и особен-
но зимой. А зимы в Лондоне были тогда гораздо хо-
лоднее, несколько раз даже замерзала Темза. Поэтому,
163
чтобы обогреть помещение, нужно было много топ-
лива. Вот на него да еще на еду уходила обычно боль-
шая часть бюджета среднестатистической семьи. Что
касается освещения жилищ, то часто довольствова-
лись светом от очага. Восковые свечи были очень до-
роги, жировые подешевле, зато издавали при горе-
нии неприятный запах. Торговля свечными огарками
служила неплохим дополнительным заработком слу-
гам. Вот что советовал дворецкому Джонатан Свифт в
своих иронических «Наставлениях слугам»: «Никогда
не давайте свечам полностью сгореть, оставьте огарок
и подарите вашему другу повару. А если в доме, где вы
работаете, это запрещено, то отдайте в качестве ми-
лостыни соседям-беднякам, так часто исполняющим
ваши поручения».
Люди настолько привыкли к тусклому свету, что,
когда по какому-нибудь особому случаю зажигалось
много свечей, это неизменно вызывало восторг и вос-
принималось как чудо. Спать ложились рано, чтобы
экономить свечи. Интересно, что большинство краж
совершалось уже в 9 вечера, настолько грабители были
уверены, что к этому времени все должны спать. Так-
же из соображений экономии были изобретены спе-
циальные часы для любителей вставать рано еще до
рассвета. О них, например, упоминает Пеппс, обо-
жавший приходить к доктору раньше других. Он гово-
рит, что встал вовремя только благодаря будильнику,
который он позаимствовал у своего часовщика. Гораз-
до более подробные сведения об этом новшестве по-
лучил Захарий Конрад фон Уффенбах во время своего
визита в Лондон в 1710 г.; «В полдень мы подъехали к
очередной мастерской, чтобы посмотреть на новый
вид будильника, который можно использовать в лю-
бых часах. Есть две его разновидности: первый пред-
назначен для больших часов с циферблатом. Вот как
он действует: например, я ложусь спать в 9 часов и
164
хочу встать в 4, т. е. сон будет длиться 7 часов; тогда я
ставлю стрелку на цифру 7 и он разбудит меня ровно
в 4 часа. Вторая разновидность для наручных часов пред-
ставляет из себя лакированный футляр, в котором име-
ется небольшой штырек. Его необходимо вставить в
специальное отверстие на задней стенке часов и по-
ворачивать до тех пор, пока ниже не появится нужное
вам время. Далее часы остаются висеть в футляре, бу-
дучи прочно зафиксированы на штырьке. Например,
я ложусь спать в 9 часов вечера и хочу подняться в
5 утра, т. е. проспать 8 часов, тогда я поворачиваю шты-
рек, пока не увижу в небольшое отверстие цифру 8.
Затем я фиксирую часы на том штырьке и спокойно
засыпаю. Мы купили себе по будильнику для наруч-
ных часов, заплатив по 12 шиллингов каждый».
Лондон был хорошо снабжен водой. «В городе есть
все, чтобы обеспечить людей водой. Это и Темза, это
и сеть удобных водопроводных труб, по которым вода
из подземных источников подается жителям всех рай-
онов», — писал Мьеж. Правда, в домах водопровода
пока не было. Воду брали в колонках общественного
пользования или разносчиков, а за ее доставку семьи
должны были платить. Иногда возникали перебои с
водоснабжением, длившиеся от нескольких часов до
нескольких дней. Поэтому около каждого дома всегда
стояла бочка для сбора дождевой воды. В дома побога-
че вода поступала по трубам, сделанным из древеси-
ны вяза, и оттуда наливалась в специальные баки,
стоявшие в подвале.
Ни в одном доме еще не было ванной комнаты
как таковой. Когда Пеппс, придя в гости в хорошо
обставленный дом к мистеру Поуви на Линкольнз-
инн-филдз восхищается «ванной на верхнем этаже»,
мало вероятно, что он имеет в виду ванну как мы ее
сейчас представляем. Мраморная ванна с кранами для
холодной и горячей воды, принадлежавшая герцогу и
165
Только наиболее богатые лондонцы имели у себя дома
водопровод. Остальным приходилось носить воду из уличных
колонок или покупать ее у продавцов воды
герцогине Девонширским, стала достопримечательно-
стью, притягивавшей множество любопытных. Но то,
что в домах еще не было горячей воды, совсем не озна-
чает, что люди не мылись. Хотя купание в тазике с
чуть теплой водой, происходившее в холодной комна-
те, было сомнительным удовольствием. Более приви-
легированные лондонцы принимали горячую ванну
прямо в своих покоях, куда из подвала приносили спе-
циальный деревянный или медный ушат. Воду грели
на кухне слуги, а потом частями относили хозяину,
совершая таким образом многократные рейсы вверх и
вниз по лестнице.
Из-за всех этих неудобств горожане предпочитали
мыться в общественных банях. Пеппс отмечает: «Моя
жена, сходив однажды в баню и хорошенько вымы-
вшись, наивно полагает, что никакая грязь к ней боль-
ше никогда не пристанет». Сам он не выходил из дому,
не облив предварительно тело теплой водой.
Селию Фьен ужасно впечатлил один ранний об-
разец ватерклозетов, который она увидела в Виндзор-
ском дворце. Это «помещение, к которому были под-
ведены желоба для слива». Такую роскошь можно было
встретить не часто. В большинстве домов оловянные,
фаянсовые или фарфоровые ночные горшки хранили
где-нибудь в мойке вместе с тазами и подсвечника-
ми, принося их в спальню только по необходимости.
Хотя их могли использовать не только в спальне. Пеппс,
например, передает свой разговор с леди Сандвич, в
котором она спокойно рассказывает, что делала с гор-
шком в столовой. А среди мужчин стало обычным де-
лом справлять нужду в столовой на глазах у гостей,
собравшихся за столом по какому-нибудь случаю. На
смену горшку пришло более удобное во всех отноше-
ниях приспособление, представлявшее собой перенос-
ной стул с заключенным в него сосудом. Оно позво-
ляло хоть как-то соблюсти приличия. Люди стали
167
подолгу на них засиживаться, а чтобы сделать себе
времяпрепровождение еще более приятным, начали)
добавлять к чудо-стулу отдельные детали. Вильгельм
III приказал обить свой стул красным бархатом. И пока
он сидел на нем, рядом терпеливо ждал хранитель
стула с кусочком льняного полотна, смоченного в
кувшине с водой. В его обязанности входило заботить-
ся о чистоте любимого стула короля. Позже в это си-
денье стали помещать уже два сосуда, и оно стало двух-
местным. Ему отвели собственный уединенный уголок
в спальне, а некоторые даже выделили отдельные по-
мещение.
Но как ни удобна была эта необходимая для веех
вещь, ее нужно было время от времени опорожнять.
Содержимое выбрасывали в специальные выгребные
ямы в подвале или на улице. Но многие слуги избавля-
ли себя от лишних хлопот, вытряхивая нечистоты пря-
мо из окна. В лучшем случае они шлепались в какую-
нибудь ближайшую канаву, от которой во всей округе
стояла нестерпимая вонь. В худшем же случае содер-
жимое ночного горшка какого-нибудь джентльмена
могло осчастливить проходившего мимо беднягу про-
хожего или же смешаться с липкой грязью, чтобы
совершить путешествие по улицам Лондона, налип-
нув на ботинок любителя пеших прогулок.
Свифт очень хорошо знал все уловки прислуги:
«Никогда не опустошай ночные горшки, пока они до-
статочно не наполнятся, — советует он горничным, —
если это случилось ночью, вытряхни их на улицу, если
утром — то в сад, иначе ты замучаешься бегать с чер-
дака или верхнего этажа вниз и обратно, и никогда не
мой горшок никакой другой жидкостью, кроме той,
что уже в ней находится, ведь какая уважающая себя
девушка станет плескаться в чужой моче?»
Выгребные ямы чистили так называемые специа-
листы по нечистотам, но похоже, что их визиты были
168
NIGH T-M A N,
In Clerken^ell-Green, near Turnmill-Street End,
WITH the Care and Afliftance of his Son, who
is always in the Bufinefs,. carefully and decently'
performs what he undertakes, with proper Car-
riages that hold two Tuns.
He likewife cleanfes Funnels and Trunks, and empties
Scfs-Pools, to the Satisfa&ion of al! who pleaf« to em-
ploy him.
N. B. Any Gentleman /hall be waited on by difAling a
Penny'Pod Let ter, or fending a Meffagc, as above.
У ассенизаторов была довольно грязная работа, но данное
объявление, зазывающее желающих оказывать эту услугу, дает
представление о ней как об удовольствии
крайне нерегулярны. В результате ямы переполнялись,
их содержимое проникало в подвалы домов, отравляя
хранящуюся там питьевую воду. Соседи сильно ссо-
рились из-за не вовремя вычищенных ям для нечис-
тот. К тому же жителей английской столицы не мог не
беспокоить отвратительный запах, проникающий в их
дома. Для борьбы с ним использовались благовония.
Работка у чистильщиков пресловутых выгребных
ям была, прямо скажем, незавидная. Запах от груза на
их повозках был настолько ужасный, что даже стал
причиной одного происшествия, о котором кричали
все газеты: «Прошлой ночью несколько местных ху-
лиганов встретились с тележкой чистильщиков, за-
полненной испражнениями, собранными со всей окру-
ги. И их настолько оскорбило зловоние, от нее
исходящее, что они, обнажив шпаги, закололи всех
лошадей. Бедные животные скончались на месте, а
чувствительные хулиганы сбежали и до сих пор не
найдены, какой героический поступок!»
Отходы человеческой жизнедеятельности пользо-
вались большим спросом у владельцев огородов, ко-
торые использовали их в качестве удобрения. Нечис-
тотами были полны канавы вдоль дороги, ведущей в
город. По исходящему от них запаху люди могли дога-
даться, что подъезжают к столице.
В одной из своих многочисленных книг по веде-
нию домашнего хозяйства Ханна Вулли возмущалась
по поводу положения женщин: «Большинство людей
в этот развращенный век считают, что достаточно на-
учить женщину отличать постель ее мужа от остальных
кроватей, и на этом ее образование заканчивается».
Домохозяйка XVII в. работала не покладая рук дома да
еще должна была правильно организовать работу при-
слуги. У женщины было много обязанностей. Она вела
семейный бюджет, следила за ценами, знала, когда и
где можно купить ту или иную вещь подешевле. Саму-
170
эль Пеппс внимательно следил за тем, сколько денег
тратит его жена и на что они расходуются. «И потом
мы сели с женой и подсчитали наши расходы. Оказа-
лось, что моя кухня, включая вино, очаг, свечи, мыло
и многое другое, стоит мне около 30 шиллингов в не-
делю, а то и больше». Жена не должна была тратить
больше, чем получал ее муж. «Не сори деньгами, ко-
торые он тебе доверяет, так будет лучше вам обоим, —
призывает Вулли, — не злоупотребляй своей властью
над его кошельком, не бросай деньги на ветер, поку-
пая всякую ерунду в угоду своему тщеславию».
В обязанности женщины входила и забота о том,
чтобы в назначенный для очередной трапезы час пе-
ред ее мужем не оказался лишь пустой стол: «Смотри,
чтобы в доме всегда был порядок, не тяни с обедом,
не заставляй мужа ждать. Когда он зайдет домой пере-
кусить, все должно быть уже готово. Не забывай про
свой внешний вид, даже дома одевайся аккуратно и
со вкусом. Это прибавит ему аппетит и навсегда отва-
дит от таверны, куда мужья обычно бегут от глупых
жен, не умеющих следить за собой». Пеппс жалуется,
«что материальное благосостояние людей вынуждает
все увеличивать штат прислуги, а это доставляет оп-
ределенные неудобства». В век, когда еще не было ме-
ханизмов, способных заменить человеческий труд,
слуги были необходимы. Они выполняли всю ту чер-
ную работу, на которую у их хозяев просто не хватало
сил. А с течением времени слуги превратились из про-
стой жизненной необходимости в символ материаль-
ного благополучия семьи,. Мужья богатели, жены мог-
ли себе позволить нанять больше слуг и вскоре
привыкали к праздности. Поэтому резко повысился
спрос на домашнюю прислугу, которая быстро сори-
ентировалась в сложившейся ситуации и уже к началу
нового века стала диктовать свои условия, прекрасно
сознавая свое значение.
171
Дефо замечает, что «в наше время пара слуг мо-
жет и отказаться от работы, с которой запросто мо-
жет справиться и один, а если они и возьмутся, то
запросят за нее непомерно высокую плату». При най-
ме слуги стали теперь детально обсуждать все усло-
вия, обращая особое внимание на распределение
обязанностей, требовали от хозяев четко определить,
что с них будут спрашивать. У Дефо мы находим при-
мер такого разговора, который происходит при найме
горничной на работу: «Для стирки наймите себе прач-
ку, для приготовления пищи — кухарку, для рукоде-
лия — домработницу, а у горничной в таком доме,
как ваш, полно своих забот».
Внутренняя планировка лондонского дома делала
домашнюю работу более тяжелой и трудоемкой. На-
пример, чтобы разжечь камин в комнате, нужно было
спуститься в подвал за углем, а когда он прогорит,
выгрести золу и с ней опять спуститься вниз. Воду для
различных нужд тоже брали в подвале, а потом раз-
носили по дому. Наполнившийся ночной горшок нуж-
но было взять в спальне где-нибудь на верхнем этаже
и, спустившись вниз, опорожнить его в положенном
месте. На кухне, на открытом огне, целыми днями
буквально в поте лица варил, жарил, парил повар.
Готовые блюда из кухни, расположенной обычно в
подвальном помещении, относили на второй этаж в
столовую, а оттуда возвращались обратно с остатками
еды.
Всю многочисленную кухонную утварь нужно
было хорошенько вымыть, а оловянные тарелки вы-
чистить. «Вымой свою тарелку сначала в мыльной воде
и вытри насухо, если остались пятйа, потри их солью
или уксусом. Сделав все это, смажь твою тарелку уксу-
сом и мелом и положи ее на солнце или около огня,
чтобы она высохла; далее протри ее хорошенько су-
172
хой тряпкой, и она станет как новенькая». Слуги так-
же присматривали за детьми, помогали в магазине
(если их хозяин занимался торговлей). Учитывая та-
кую загруженность, можно назвать излишним совет
Ханны Вулли «не давать слугам сидеть без дела». Ог-
ромных усилий стоило поддержать чистоту в домах,
когда в воздухе постоянно висела черная завеса дыма.
Сезар де Соссюр был поражен: «Англичане тратят ог-
ромное количество воды, особенно на то, чтобы очи-
стить свои жилища. Хотя в отличие от голландцев их
нельзя назвать чистюлями, все же они очень близки к
этому определению. Генеральная уборка всего дома
делается дважды в неделю, но им этого мало, и они
еще каждое утро надраивают свои кухни, лестницы и
крылечки. Мебель и посуда всегда сияют чистотой. Бле-
стят даже молотки и замки на дверях».
Уделяя столько внимания внутреннему убранству
и чистоте своих жилищ, домовладельцы абсолютно иг-
норировали все, что находилось вне их стен.
Джон Ивлин, например, говорит о «пыли и гря-
зи, которую выбрасывали из залов прямо на улицу».
Свифт советует служанке: «Если ближе к ночи моешь
комнату, находящуюся рядом с выходом, грязную воду
выливай прямо через дверь на улицу; только не смот-
ри перед собой, чтобы, случись воде испачкать кого-
нибудь, не подумали, что ты это сделала нарочно».
В исключительно редких случаях пищевые отходы скла-
дывали в специально отведенное место, чтобы потом
скормить их свиньям. В основном же свалки устраива-
лись где попало. Зато на них было чем поживиться
бродившим по городским улицам боровам.
Стирка была наиболее трудоемким из всех домаш-
них дел. Даже самые малообеспеченные семьи, не дер-
жавшие никакой другой прислуги, старались нанять
для этого дела помощников. В домах «приличных граж-
173
дан» стирали раз в месяц. «Постирав белье, не тяни
время, а тут же высуши и разгладь его, чтобы оно не
плесневело», — советует Вулли.
Понедельник был днем стирки и начинался за-
долго до рассвета с того, что грели воду. Пробуди-
вшись холодным мартовским утром, Пеппс писал:
«Прачка встала в 2 часа утра, чтобы заняться стир-
кой». В другой раз его глубокий сон был прерван около
4 утра звоном колокольчика, «которым моя жена пы-
талась разбудить прачку, ведь был день стирки. И я и
жена досадовали, что слуги не встали раньше, и мы
решили купить колокольчик побольше». Стирка обыч-
но продолжалась до поздней ночи.
Белье стирали в основном мылом. Исключение со-
ставляли вещи из дорогих тканей вроде шелка и кру-
жев, которые требовали особого ухода. Каких усилий
требовала стирка одной только пары шелковых чулок
по способу, предложенному Ханной Вулли, можно су-
дить по следующей цитате: «Разведите мыло в горячей
воде, взбейте густую пену, потом разложите на столе
ваши чулки, возьмите кусочек ткани, используемый
для парусов, сложите его вдвое, обмакните в пену и
хорошенько намыльте чулки сначала с одной сторо-
ны, потом с другой. Повторите процедуру три раза,
потом тщательно прополощите чулки и повесьте су-
шиться, вывернув предварительно наизнанку; и когда
они будут почти сухими, снимите, растяните руками,
а затем прогладьте утюгом с изнаночной стороны».
После тяжелого процесса собственно стирки пе-
ред бедной прачкой вставала еще одна проблема: как
высушить белье в Лондоне — городе, вечно окутанном
сырыми туманами и смогом от угольного дыма, кото-
рый, по свидетельству Джона Ивлина, «оставлял свои
грязные следы на одежде». Столь же непростым делом
была и глажка белья. Можно только догадываться,
174
сколько времени она занимала у служанок, которые
использовали для этого утюг, нагретый на огне, либо
с тлевшими внутри него угольками. В дополнение ко
всему Ханна Вулли напоминает женщине (будь то до-
мохозяйка или горничная), «что, кроме стирки, бе-
лье нуждается еще и в штопке. Латать белье нужно каж-
дую неделю, что поможет продлить его жизнь».
Слуги доставляли хозяевам много неприятностей,
распуская, например, сплетни. Дефо описывает, как
прислуга собиралась на кухне и «обсуждала важные
события, происходившие в хозяйской семье». В своей
книге «Наставление слугам» Свифт даже советует ла-
кею: «Чтобы узнать секреты других семей, выдай им
тайны своего хозяина; так ты станешь другом и тем и
другим и приобретешь всеобщее уважение».
Хозяева не могли доверить слугам свою безопас-
ность. Свифт пишет: «Если захочешь выйти из дому,
чтобы поболтать с прачкой из соседнего дома или
выпить кружку пива, оставь входную дверь открытой,
чтобы не пришлось стучать. Это поможет тебе избе-
жать неприятностей с хозяином».
Нередко кражи в лондонских домах совершались
по вине прислуги, а некоторые и самой прислугой.
Например, бывший лакей, знавший каждый уголок
дома и все привычки его обитателей, мог возвратить-
ся туда в качестве грабителя. «Джейн Блер обвиняется
в краже трех шелковых платьев, трех шелковых,жен-
ских юбок, шести серебряных мисочек, соли, сахара,
пивной кружки и 11 фунтов 17 шиллингов 6 пенсов
серебром. Истец заявила, что обвиняемая раньше была
служанкой в ее доме, но потом ее выгнали; когда все
спали, обвиняемая проникла в дом, открыв дверь от-
мычкой, и, взяв вышеперечисленные вещи, уже со-
биралась уходить, но ее поймал полицейский, ко-
торый, заподозрив неладное, обыскал ее и нашел
175
Панорама Лондона. 1700 г.
Библиотека Гилдхолл, Лондонская корпорация
отмычку и похищенные вещи. После этого она была
задержана» (из записей Уголовного суда Лондона.
1710 г.).
На преступление могли толкать обида и желание
отомстить: «Хейз работал слугой в доме пострадавше-
го. За очередную провинность хозяин пригрозил, что
уволит его; в ночь, когда было совершено ограбле-
ние, обвиняемый видел, как истец пошел спать, сняв
предварительно часы, кольцо и другие предметы. До-
ждавшись, когда истец уснет, обвиняемый украл пе-
речисленные предметы и собирался скрыться с ними,
но был пойман. После допроса он вынужден был при-
знаться в содеянном».
На такие отчаянные поступки решались немно-
гие, однако мелкие кражи совершали все слуги: то
угостятся едой из хозяйских запасов, то прикарманят
сдачу, оставшуюся после похода на рынок. Тогда еще
нельзя было застраховать имущество на случай ограб-
ления. Существовало только страхование на случай
пожара, которого боялись все. Подробности описыва-
ет Гай Мьеж: «Если арендная плата за дом составляет
1 фунт 6 пенсов, его застрахуют на год, если 10 фун-
тов — то дом застрахуют на 7 лет на сумму 25 шиллин-
гов, на 11 лет — на 35 шиллингов, на 20 лет — на
сумму в 50 шиллингов. Т. е. сумма страховки пропорци-
ональна арендной плате. Если дом сгорит до оконча-
ния срока страховки, его владельцу обязаны выпла-
тить деньги, необходимые на строительство нового^
Если дом не сгорит, а только будет поврежден огнем,
то оплачивается его ремонт».
За уличное освещение в темное время суток от-
вечали специальные организации. Домовладельцы пла-
тили им, а они должны были следить за состоянием
фонарей на улицах Лондона, свет от которых был на-
столько ярок, что их называли «маленькими ночными
солнышками».
178
Горели-то они ярко, но не всю ночь, а поэтому,
вопреки всеобщим ожиданиям, не смогли остановить
тех, кто совершал преступления под покровом тем-
ноты. Как не смог сделать этого и патруль, которому
тоже платили горожане, надеясь на защиту. Да это и
неудивительно, если учесть, что обычно в патруль шли
дряхлые старики, стоявшие одной ногой в могиле. Кого
они могли защитить?
Глава 7
МОДА
Хотя Париж все еще остается законодателем моды,
Лондон является настоящим раем для покупателей.
Ткани были дорогие, поэтому люди всячески ста-
рались продлить гардеробу жизнь. Одежду латали, пе-
решивали, подгоняли по размерам. Большинство лон-
донцев довольствовалось обносками, переходящими
из рук в руки. Одним из преимуществ работы палача
была возможность снимать с казненных людей одежду
и весьма выгодно ее продавать. Ведь любой уважаю-
щий себя преступник, идя на виселицу, облачается
во все самое лучшее. Сбыть поношенные вещи можно
было очень легко. Их с удовольствием покупали, не
задумываясь, откуда они взяты, все слои лондонско-
го общества, за исключением, может быть, самых
богатых.
Лондонцы испытывали страсть к красивой одеж-
де, т. к. придавали своему внешнему виду огромное зна-
чение. «Женщины только и заботятся о том, как бы
нарядиться, — писал Сезар де Соссюр. — По-моему,
они и на улицу-то выходят исключительно ради того,
чтобы покрасоваться в новом платье, а совсем не ради
прогулки». То же можно сказать и о посещении теат-
ров, концертов и других общественных мест. Даже в
церковь многие модницы ходили с такой же целью:
«Как часто ты посещаешь церковь?» — «Раза два в год
или чаше, когда муж дарит мне новую вещь». — «По-
180
чему ваши походы в церковь зависят от того, есть ли у
вас новая одежда?» — «Хожу других посмотреть, себя
показать да еще посмеяться над теми, кто приходит
туда, чтобы помолиться».
Но наряжаться любили отнюдь не только женщи-
ны. В Лондоне появилась особая порода женоподобных
мужчин, помешанных на моде. Их можно было встре-
тить в театрах, кофейнях, парках, где они особенно
любили бывать весной. Их внешность отражала все
последние веяния моды. Эти джентльмены выделялись
в своих кричащих одеждах на фоне остальных муж-
чин, носивших обычно простую неброскую одежду.
Люди не упускали случая посмеяться над этими
щеголями. Феминистка Мэри Астелл презрительно
описывает одного из них: «Его зеркало помогает ему
справиться с комплексами. Оно его лучший друг, около
которого он проводит массу времени, рассматривая
свои прыщи. Они для него хуже рака. Здесь он поправ-
ляет парик, пудрится, приводит себя в порядок. Эти
дела составляют большую часть его дневных занятий.
Когда наконец все одето и можно отправляться по-
обедать, он спускается вниз, источая аромат, словно
парфюмерный магазин».
Том Браун видел таких людей в театре, куда они
приходили, только чтобы привлечь к себе восхищен-
ные взоры дам: «Это же настоящее посмешище. Он
просидел весь спектакль, как статуя, не шелохну-
вшись, из страха, что съедет парик».
Еще один сардонический комментарий мы слы-
шим от Неда Уорда: «Безвкусно одетые молодцы мель-
тешат взад и вперед, используют руки не по прямому
их назначению, а только чтобы подержать свою шля-
пу или поправить парик».
Его ужасно «забавляли их манерность, напыщен-
ность, их огромные шляпы и табакерки, постоянное
ощупывание прически и шпаги».
181
Лондонские щеголи все утро проводили за туалетом, тщательно
себя украшая, а едва выходили на улицу, в благодарность за все
свои «страдания» слышали крики уличных мальчишек:
«Французская собака!»
Идя по улице, щеголь любой национальности рис-
ковал услышать вслед обидное прозвище «француз-
ская собака».
Лондонцы встречали друг друга по одежке. В «Бас-
не о пчелах» Бернард де Мандевилль описал картину
в двух словах: «Главное в человеке — это красивый
наряд, особенно когда вы с ним еще незнакомы. Ведь
по одежде можно судить и о вкусе, и о толщине ко-
шелька ее владельца. Именно поэтому человек, име-
ющий хоть каплю собственного достоинства, всегда
старается одеться чуть лучше, чем ему дозволяет его
положение».
Вскоре это подражание стоящим выше на соци-
альной лестнице превратилось во всеобщую манию.
Иностранцы с трудом могли отличить людей разных
рангов. «Честолюбивые женщины, которых волнует
только их внешний вид, носят дорогие шелка и дру-
гие мыслимые и немыслимые предметы туалета», —
писал Гай Мьеж. Причем разодеться стараются и жены
уважаемых граждан, и служанки, поэтому становится
«трудно отличить одну от другой».
Закон, ограничивающий приобретение предметов
роскоши, ушел в прошлое. Будучи еще начинающим
служащим Морского ведомства в 60-х гг. XVII в., Са-
муэль Пеппс уделял очень много внимания своему
гардеробу, тратя на одежду гораздо больше, чем его
жена. Чтобы одеться с головы до ног, он ежемесячно
выкладывал немалую сумму, которую специально ко-
пил. Подсчитав, например, в октябре 1663 г. свои за-
траты, он, к своему огорчению, обнаружил, что «был
в этом месяце одет на 431 фунт хуже, чем в прошлом;
тогда я выглядел на 7 601, а сейчас на 7 171. Теперь я
увеличил расходы на себя и сократил на жену, потра-
тив 551 и 121 фунт соответственно. Я приобрел себе
бархатный плащ, два новых костюма, новый кафтан
с золотыми пуговицами, новую шляпу и много других
183
вещей. Надеюсь, теперь мне долго не придется выкла-
дывать столько денег на одежду, ведь надо еще на что-
то питаться (кстати, на еду в этом месяце ушло 1101).
Зато теперь я смогу зарабатывать гораздо больше, чем
мне это удавалось, когда я одевался как бродяга».
В 1665 г. он заплатил 24 фунта стерлингов, что
составляло половину годового дохода семьи среднего
достатка, за «кафтан — лучший, что я надевал за всю
жизнь». Через 4 года он уже щеголял золотистыми кру-
жевными рукавами — отличительной чертой джентль-]
менского одеяния. Тогда ему дали понять, что он за-1
шел слишком далеко и забыл свое место.	1
К началу нового века, пока консерваторы вроде
Джона Эвелина тосковали по прошлому, в котором
женщины одевались менее экстравагантно, прогрес-
сивные умы общества в лице, например, Бернарда де
Мандевилля рьяно защищали частный порядок, на-
зывая его двигателем общественного прогресса и рос-
та всеобщего благосостояния. «Амбиции и стремление
к роскоши, — утверждал Мандевиль, — способствуют
успешной торговле». Действительно, лондонцы были
весьма расточительны, но именно транжиры способ-
ствуют росту благосостояния любой страны.
Лондон превратился в подиум, где непрерывно
шел показ моделей, все старались перещеголять друг
друга. Это дало мощный толчок развитию обрабатыва-
ющей промышленности. Мандевиль пишет: «Даже жена
беднейшего из рабочих квартала предпочитает остать-
ся голодной, но купить себе одну юбку или платье,
пусть даже они будут подержанными и совсем ей не к
лицу. Каждый трудяга, будь то портной, ткач, сапож-
ник или парикмахер, заработав первую сколько-ни-
будь приличную сумму денег, спешит одеться так,
чтобы производить впечатление состоятельного чело-
века... Но постепенно этого им становится мало, и они
принимают образ жизни более обеспеченных слоев
184
общества. И вот уже исчезает разница между преуспе-
вающим владельцем небольшой мастерской и купцом.
Тогда жена купца, которая презирает этих заносчивых
ремесленников, сбегает на другой конец города в бо-
лее престижный район,' где начинает старательно пе-
ренимать все привычки его обитателей. Аристократы, в
свою очередь, возмущены и напуганы высокомерным
поведением купеческих жен и дочерей, посмевших на-
рядиться так же, как леди из высшего общества! Этот
наглый Сити, кричат они, просто невыносим. Они те-
перь начинают еще тщательнее следить за модой, что-
бы, как только дерзкие выскочки передразнят их,
иметь наготове новый фасончик».
Женщины не знали меры, когда дело касалось гар-
дероба. Именно поэтому Даниель Дефо советует преус-
певающим торговцам быть очень осторожными при вы-
боре жены. Пожилой Джон Эвелин ужаснулся, узнав
цену приданого невесты. Его дочери, несомненно, го-
раздо интереснее, чем ему, читать составленный ею
словарь, где давался полный список вещей, необходи-
мых в то время для гардероба модницы. Еще менее Джон
Эвелин хотел знать, во сколько он обходился.
На всех портретах, создававшихся в тот период,
женщину изображали в undress, легком халатике — вро-
де пеньюара, который накидывали поверх платья.
А чтобы получить представление о том, что же жен-
щины того времени в действительности носили, по-
являясь на людях, вам придется обратиться к пись-
менным источникам. Французы отмечали, что
англичанам уж очень полюбился этот вид negligee.
«Даме необходимо платье! — восклицал герой одной
из пьес тех лет. — Ведь она же раздета!» А Том Браун
пишет, что видел на улице женщин «древнейшей про-
фессии, одетых только в ночные рубашки на голое
тело, может, из-за отсутствия верхней одежды, мо-
жет, чтобы показать, что они на работе».
185
Сначала undress носили только дома. Но постепен-
но он превратился в разновидность будничной одеж-
ды, во что-то вроде плаща или туники и получил на-
звание «мантия» (от фр. «manteau» — плащ, дамское
пальто). Такая мантия была открыта спереди, обнажая
украшенный вышивкой и кружевами корсет. И лиф
мантии, и корсет имели V-образную форму с верши-
ной на талии. Пряжку на ремешке или поясе иногда
украшали драгоценными камнями. Юбка была при-
собрана сзади таким образом, что немного припод-
нималась, а из-под нее выглядывала контрастирующая
с ней по цвету и фасону нижняя юбка, часто с обо-
рочками. С появлением новых видов тканей, выбор
которых был огромен, изменилась и мода, появились
новые фасоны одежды. Гугеноты в Спитлфилдз нача-
ли производство очень дорогих шелков. В результате
возник запрет на ввоз французских шелков на терри-
торию Англии, что не могло не отразиться на рынке
моды. Рукава мантии длиной три четверти руки закан-
чивались длинной двойной оборкой, свисающей до
запястий. Их можно было отстегнуть и постирать от-
дельно.
В 1696 г. сестра королевы Марии II, принцесса
Анна, обдумывала, что же ей надеть на праздник по
случаю дня рождения Вильгельма III, куда обычно
съезжалось все светское общество. Для выбора наряда
важно было знать, какое развлечение предложат гос-
тям: бал или пьесу. Анна очень хотела ввести моду на
мантии, но боялась, что ее не поймут. Чтобы разре-
шить эту проблему, ей пришлось прибегнуть к помо-
щи своей подруги Сары, герцогини Мальборо. «Не-
сомненно, найдутся люди, которым'не понравится эта
одежда, ведь новое всегда с трудом пробивает себе
дорогу. Никак не думала, что леди Фицхардинг при-
надлежит к числу людей, которые не одобряют ман-
тию. Но оказалось, что она считает мантию не совсем
186
приличным одеянием. Она также сказала, что такой
наряд можно вполне одеть в театр, но ни в коем слу-
чае на бал. Я возразила, что ведь это хоть и непривыч-
ное, но все же платье, чем же оно хуже остальных. Но
не думаю, что мне удалось ее переубедить».
Но три года спустя Элизабет Адамс писала сэру
Джону Верни: «Слышала, что сегодня вечером приез-
жает сэр И. Д. Вполне возможно, что он придет на
бал, который устраивает королева Анна. Говорят, там
ожидается такое обилие прекрасной и дорогой одеж-
ды, какого Лондон не видел уже давно. Принцесса
будет в мантии и нижней юбке, стоивших ей тысячу
фунтов стерлингов, герцог Норфолкский будет в алом
костюме с золотой вышивкой, а герцог Саутгемптон-
ский — в черном с серебряным. Сэм говорит, что ко-
ролю это не понравится».
Высокий головной убор в 90-х гг. XVII в. достиг
предела. Теперь это был многоэтажный проволочный
каркас, украшенный кружевами и матерчатыми обо-
рочками, который носили чуть сдвинув на лоб. Он
положил начало новому направлению в парикмахер-
ском искусстве. Новые способы укладки волос имели
французские названия. Теперь на женской головке с
легкой руки сих прогрессивных мастеров могли по-
явиться confidants — маленькие завитки около ушей;
creves-coeur, или сердцееды, — два небольших локона
чуть нижу затылка; favorites — завитые пряди на вис-
ках; meurtrieres — убийцы, или собранные в пучок или
узел локоны. Головной убор и прическа могли быть
украшены шпильками с бриллиантовыми головками.
Дома женщины высоко забирали волосы на голо-
ве, иногда позволяли себе выпустить длинные локо-
ны, которые свободно струились по плечам. Модница
могла считать свой гардероб полным только в том слу-
чае, если он состоял из двух дюжин голландских пла-
тьев, дюжины кружевных ночных рубашек, дюжины
187
простых и дюжины кружевных «носовых mouchoirs»
(от фр. «платок»; только простолюдины называли их
просто носовыми платками). Mouchoir обычно веша-
ли на талии или прятали в кармашек нижней юбки.
Также в гардеробе модницы должны быть бархатные
тапочки с вышивкой и по крайней мере три ярких
надушенных веера.
Необходимой частью как дамского, так и муж-
ского туалета были надушенные перчатки. Удивитель-
но, что англичане так щепетильно относились к на-
личию у них этой детали именно в те времена, когда
вообще мылись редко и кое-как. Граф Берфорд имел,
например, несколько пар перчаток с запахом жасми-
на. Он мог за год приобрести до шести пар перчаток.
Самые дорогие перчатки, французские, стоили 30
шиллингов за пару, а самые дешевые — 2 шиллинга 6
пенсов. У торговцев трикотажем или перчаточников
можно было также купить благовонную мазь и аро-
матный порошок. Мазью натирали перчатки, а порош-
ком посыпали руки перед тем, как надеть перчатки.
Королева Мария покупала две дюжины белых перча-
ток ежемесячно.
Климат в Англии был тогда суровым. Зимой час-
тенько замерзала Темза. Поэтому и мужчины, и жен-
щины вынуждены были носить меховые муфты. Знат-
ные особы презирали шерсть настолько, что даже
постановление правительства о том, чтобы покойни-
ков класть в гроб только в шерстяном одеянии, вы-
звало у них протест. В крайнем случае они допускали
сочетание шерсти и шелка. Зимой поверх мантии носи-
ли отороченную мехом накидку из более плотного шелка.
Для холодной погоды у леди также ймелись всевозмож-
ные капоры, бархатные шарфики и другие теплые вещи.
Зонтики были уже знакомы людям, хотя все рав-
но ни одна светская дама не решалась покинуть дом
во время ливня.
188
Женщина света носила бриллиантовые украшения
или же серьги, чтобы оттенить яркую расцветку ман-
тии; жемчужное ожерелье «большое восточное» или
ожерелье из бриллиантов и янтаря, чтобы подчерк-
нуть ее глубокий вырез; руки она украшала браслета-
ми, которых не было видно из-за длинных кружев на
рукавах. Чулки, отделанные золотой или серебряной
нитью, держались на «подвязках, украшенных сереб-
ром». Все предметы на ее туалетном столике должны
были быть исключительно серебряными. И конечно,
как она могла обойтись без зеркала, перед которым
прихорашивалась: поправляла мушки, а возможно,
прилаживала специальные накладки, дабы округлить
впалые щеки (ведь тогда люди рано теряли зубы, не
умея остановить их разрушение) или, извините за под-
робность, ковыряла в зубах. Все это леди делала при
свете двух свечей, стоявших по обеим сторонам от зер-
кала.
Английские джентльмены особенно полюбили
своеобразный костюм-тройку, состоящий из жилета,
кафтана и панталон. Дополнял костюм льняной или
кружевной шейный платок, предшественник галстука.
Платок этот носили поверх рубашки с оборками на
запястьях. Костюмы шили из сукна, бархата или шел-
ка и обильно украшали пуговицами.
Из шляп предпочитали касторовые, отделанные
перьями, с характерными загнутыми спереди вверх
полями. Джентльмену полагалось носить на поясе под
плащом шпагу, а также иметь трость, весьма полез-
ную на запруженных, усыпанных мусором лондонских
улицах. Он также должен был иметь замшевые перчат-
ки с бахромой. Эти военные атрибуты стали очень мод-
ными в связи с возобновлением войны с Францией.
Чулки крепились у колен подвязками прямо под пан-
талонами. Как и дамы, мужчины носили туфли на каб-
луках средней высоты.
189
Любимой домашней одеждой мужчин тоже был
свободный халат, известный тогда под названием
undress, который они небрежно накидывали поверх
рубахи и панталон. Художник Годфри Неллер изобра-
зил поэта Джона Драйдена в 1698 г. в домашнем пла-
тье и тапочках. Такие «индийские» мантии шили в
Лондоне из шелка или хлопка, импортируемых из
Индии. Чаще домашний халат дополнял меховой тюр-
бан, прикрывавший стриженую голову, и, конечно
же, тапочки на низком каблуке. Индийские халаты
были весьма популярны. Стоили они от 30 шиллингов
до 3 фунтов стерлингов.
Парики вошли в моду в 60-х гг. XVII в., когда
Людвиг XIV начал быстро лысеть. Делали парики из
человеческих волос и из шерсти животных. Желающие
могли сделать себе парик из собственных волос или
же продать их за хорошую цену. Скоро уже вся мужс-
кая половина страны ходила в париках. Они были очень
разные. Но уже к концу века безраздельную власть зах-
ватил огромный, замысловатый парик с длинными
волосами. Не уступая по высоте женскому головному
убору, он разбирался на прямой пробор, а по обе сто-
роны свободно ниспадали завитые пряди. Производ-
ство и содержание парика обходилось недешево. Ку-
пить его можно было за 6 фунтов стерлингов, а можно
было и за все 20. За чистку и ремонт приходилось пла-
тить около 10 шиллингов. Сначала парики носили ис-
ключительно люди света, но постепенно мода на них
дошла до самых нижних слоев общества. Но к какому
бы классу ни принадлежал владелец искусственной
шевелюры, ему не приходило в голову хоть иногда ее
расчесывать. В результате парики'часто представляли
собой весьма печальное зрелище.
Париж все еще оставался законодателем моды,
Лондон был раем для покупателей, раем с тысячами
безвкусных, кричащих вывесок. После пожара, пока
190
восстанавливали Сити, большинство лучших магази-
нов были переведены на запад. Странд и Ковент-Гар-
ден стали на время самыми стильными районами даже
несмотря на то, что дворянство покидало свои особня-
ки, перемещалось все дальше на запад. Небольшие ма-
газины часто располагались в больших зданиях вроде
Вестминстер-Холл и старого и нового зданий биржи.
На верхних этажах Королевской, или Старой, биржи
на Корнхилл было 2 тысячи магазинчиков, предлага-
вших большой выбор товаров, среди которых преобла-
дала мужская и женская одежда: перчатки, чулки,
ленты, веера, маски и ткани. Здание Новой биржи про-
цветало благодаря соседству с судом, и после пожара
во дворце Уайт-Холл в 1692 г. оно все еще было удоб-
но для богачей из Сент-Джеймс.
Магазины выглядели все более заманчиво. Мно-
гие из них демонстрировали свой товар на открытых
прилавках, которые выходили на улицу и на ночь за-
крывались специальными ставнями. Но были уже и ма-
газины с витринами из мутного стекла, так что покупа-
тель вынужден был войти вовнутрь, чтобы удовлетворить
свое любопытство.
Даниель Дефо, будучи в очередной раз в Лондоне
в качестве торговца трикотажем, ужаснулся, когда
узнал, сколько денег собирается потратить один тор-
говец на обустройство своего помещения. Он вынуж-
ден был, прежде чем начать работу и получать при-
быль, вложить около 200—500 фунтов стерлингов, то
есть третью часть или даже половину своего капитала,
в покраску, позолоту, обшивку панелями, остекле-
ние. Магазин не мог также обойтись без зеркал и бра,
свечей в серебряных подсвечниках. И «если владелец
не сумеет красиво преподнести свой товар, его сочтут
скупым малым, а его магазин не посетит ни один пред-
ставитель высшего света», — пишет Дефо в книге «Ан-
глийский торговец как он есть».
191
Ч-'
Владельцы магазинов использовали своих жен, а
порой даже специально нанимали хорошеньких деву-
шек, которые своей красотой и обаянием завлекали в
магазин все новых покупателей и убеждали их что-
нибудь обязательно купить. Их призывные возгласы:
«Лучшие ткани, сэр, прекрасные перчатки, купите,
не пожалеете», — звучали со всех сторон.
Но далеко не все покупатели были так доверчивы
и падки на уловки очаровательных обольстительниц.
Некоторые, даже самые богатые, леди были очень тре-
бовательны. Они объезжали не один магазин, изучая
товар. Хотя с появлением газет, подробно и правдиво
информирующих потребителя об истинном качестве
предлагаемых товаров, потребность в подобных поезд-
ках отпала.
Интерес королевы Марии II к модным вещам слу-
жил хорошим стимулом для лондонских торговцев. Же-
лание заполучить такого клиента подстегивало их ра-
ботать лучше. Королеве особенно полюбились Ричард
Алькорн, купец, поставлявший ей дорогие ткани;
Джеймс Чеймз, у которого она всегда покупала стра-
усиные перья для шляп; Мари Шере, швея и модист-
ка из Ковент-Гарден, постоянно снабжавшая короле-
ву кружевами, тесьмой, манжетами, перчатками с
цитрусовым и жасминовым запахом, чепчиками и
шарфиками; Джордж Ханбури, шляпник; склад тек-
стиля Соломона де Медины и Самьюэля Тьюэра, пор-
тных из Пелл-Мелл.
«Она, как и любая женщина, обожала все эти дам-
ские штучки и была счастливой обладательницей ты-
сяч ярдов тесьмы, разных ярких вееров, множества
мушек и других женских безделушек. Ежемесячно в
1694 г. только у одного сапожника она покупала семь
пар туфель по цене б8 фунтов 10 шиллингов за пару.
Король Вильгельм любил, когда она надевала дорогие
шелка и подаренные им в огромном количестве жем-
192
Королевская биржа была сердцем лондонского
космополитичного купеческого сообщества и местом, где
располагались лучшие магазины
чуг и бриллианты, стоившие целое состояние. Не де-
шевле обходилось и нижнее белье королевы, которое
включало роскошные черные корсеты, расшитые се-
ребром, алые и полосатые ночные рубашки из доро-
гих шелков».
Самые удачливые портные, приобретшие большой
круг постоянных клиентов, открывали собственные ма-
стерские на Странд, Темпл и Ковент-Гарден. Люди
часто заказывали у портных бриджи. Захарий Конрад
фон Уффенбах отметил особую любовь английских
женщин к «мужской одежде и шляпам с перьями».
Больше всего мужчины и женщины тратили на по-
купку тканей, которые приобретались у купцов, а
7 Зак. 186
193
потом отсылались портным, чтобы превратиться в уже
готовые вещи. Опытные покупатели приобретали ма-
терию в Лондоне. Вот что, к примеру, пишет Кэтрин
Верни своему мужу: «Мой дорогой, надеюсь, ты бла-
гополучно добрался до места. Я послала тебе образец
ткани и список всего, что нужно купить. Знаешь, здесь
достаточно ткани любимого тобой цвета, ее хватит на
четыре жилета и бриджи. И мистер Гарни говорит, что
она хорошо носится. Здесь также большой выбор шел-
ков и мохера. В общем, в записке я перечислила все,
что тебе нужно купить. И не забудь кружева».
Разница между ценой ткани и платой за пошив
была существенная. Бархат, к примеру, стоил 26 шил-
лингов за ярд, мохер — 5 шиллингов за ярд, шерстя-
ная материя вроде тонкого черного сукна — 10 шил-
лингов 6 пенсов, саржа — 4 шиллинга 6 пенсов.
Портной включал в счет остальные использованные
им материалы: шелк и тонкие ткани для подкладки,
проволоку и клеенку для придания формы, фланель
для утепления. Он также обеспечивал тесьмой для за-
вязок, серебряными крючками и петлями и дешевы-
ми пуговицами. Модные серебряные, золотые или укра-
шенные драгоценными камнями пуговицы нужно было
приобретать самим у золотых дел мастеров, а потом
посылать портному. Сама работа по пошиву одежды
стоила относительно недорого — от 10 шиллингов до
1 фунта стерлингов за одну вещь.
Одежда богатых горожан была украшена золотом
и серебром. Граф Бедфорд за один только год тратил
87 фунтов 18 шиллингов 6 пенсов на золотые и сереб-
ряные нити и кружева.
Спрос на дорогое золотое и серебряное кружево
был велик среди обеспеченных лондонцев, а значит,
приносил неплохой доход его поставщикам. Но в то
же время торговля эта была сопряжена с определен-
ным риском. Роберт Кэмпбелл в «Лондонском торгов-
194
це» поясняет: «Продавец кружев прежде всего должен
выложить кругленькую сумму на отделку помещения
магазина, покупку мебели и т. д. Хотя это не главное.
Главное в этом деле — иметь хороший вкус, разби-
раться в своем товаре, а также уметь заговорить дам,
развлечь их; вовремя отвесить услужливый поклон;
помочь женщине выйти из экипажа, подав ей руку
вежливо, но хладнокровно, не дав сердцу забиться
быстрее обычного от прикосновения к маленькой не-
жной ручке. Но, что еще важнее, необходимо суметь
красиво и в то же время решительно отвадить от сво-
его магазина экстравагантную красотку, которая ни-
когда не платит; и, напротив, не потерять выгодного
клиента в лице капризного лорда, который платит,
но редко, а значит, терпеливо выносить все его от-
срочки и отговорки. Если молодой человек обладает
всеми вышеперечисленными природными качествами,
а также имеет 5 тысяч фунтов стерлингов в кармане и
круг потенциальных покупателей в поле зрения, он
может смело начать торговлю кружевом. Она принесет
ему большую прибыль, но ему придется много рабо-
тать, предпочитая бизнес всему, включая ненагляд-
ную супругу. Но если человек не отвечает перечислен-
ным условиям, ему не стоит рисковать, иначе можно
легко разориться или даже угодить в тюрьму. Таков уж
есть этот жестокий бизнес».
Кроме золотых и серебряных нитей, каждый ко-
стюм украшался золотыми и серебряными оборочка-
ми и кружавчиками. Тонкое кружево продавалось в
Лондоне в специальных магазинах, но при желании
можно было съездить за ним в Париж или Венецию.
А швея располагала только недорогим кисейным кру-
жевом.
Пошивом мантий занимались скорее всего не порт-
ные, а особые мастера по данному виду одежды. Ткань
заказчик покупал сам, и она одна обходилась ему го-
195
J/nyborti Je/fa a//durfa о^^тп/гсс/?^.
Am,
6/^/ie^ aA с/72егАм/пЛ^. AAv,
Сама материя, золотая и серебряная нить, кружева стоили
чрезвычайно дорого, в то время как труд швеи ценился
невысоко. Дамы с удовольствием посещали мастерские по
пошиву одежды
Одежду скрепляли
булавками, и считалось
плохой приметой оставить
хоть одну, когда невеста
была раздета
раздо дороже, чем работа и дополнительная фурниту-
ра вместе взятые.
Можно было купить и готовую одежду. Большой
магазин готовой одежды держал Джеймс Катт на Ген-
риетт-стрит в Ковент-Гарден. Борн и Харпер, чей ма-
газин располагался на Кэтрин-стрит в Ковент-Гарден,
предлагали большой выбор бриджей, плащей и ноч-
ных сорочек. Мужской матерчатый пиджак стоил от
10 до 36 шиллингов, шелковый жилет — от 7 до 18 шил-
лингов, бриджи — около 8 шиллингов, касторовая шля-
па — 34 шиллинга 9 пенсов, фетровая шляпа — от 8 пен-
сов до 4 шиллингов, цена рубашки колебалась от 10 до
15 шиллингов, плаща — от 15 до 53 шиллингов. Что
197
касается женской одежды, то мантия стоила от 9 шил-
лингов 7 пенсов до 20 шиллингов, цена шелковой ниж-
ней юбки доходила до 20 шиллингов, но можно было
купить юбку попроще за 6 шиллингов 3 пенса, и уж
совсем дешево обходилась нижняя юбка из шерсти —
всего 5 шиллингов. Корсет из китового уса стоил око-
ло 7 шиллингов 6 пенсов.
В условиях всевозрастающего спроса на дорогую
одежду и жесткой конкуренции между теми, кто ее
продает, каждый владелец пытался сделать свой мага-
зин более шикарным, чтобы привлечь клиентов. В ре-
зультате ему удавалось, кроме клиентов, привлечь еще
и магазинных воров, у которых просто разбегались
глаза от этих роскошных витрин. Из записей Цент-
рального уголовного суда Лондона:
«Оказалось, что обвиняемый часто посещал ма-
газин истца, якобы ухаживая за его служанкой, кото-
рая жила с ним по соседству. Улучив удобный момент,
он похитил некоторые вещи и продал их, в чем и
сознался при допросе».
«Обвиняемый пытался вытащить шляпу прямо из
витрины, но его заметили. Он попытался бежать, вы-
ронив похищенную вещь».
«Обвиняемый и еще какая-то женщина зашли в
магазин в тот момент, когда там был только малень-
кий мальчик. Они спросили, там ли хозяин, притво-
рись, что хотят что-нибудь купить. Пока один загова-
ривал мальчика, вторая взяла вещи, и они спокойно
покинули магазин, сказав, что зайдут позже. Обнару-
жив пропажу, мальчик побежал за ними и сумел до-
гнать».
Сотни тысяч лондонцев зависали от торговцев по-
ношенной одежды (так назваемый second-hand). Нед
Уорд так рассказывает о своей прогулке по Лонг-лейн:
«Неожиданно меня окружила группа проходимцев,
выскочивших из своих магазинов. Они столпились во-
198
круг и затараторили кто о чем, совершенно меня ог-
лушив. При этом они хватали меня кто за руку, кто за
локти, кто за плечи. Я почувствовал себя арестантом».
Это были продавцы поношенной одежды, и они
уговаривали его купить их товар. «Чтоб вам пусто
было! — воскликнул я. — Вы готовы сорвать с человека
одежду и тут же предложить ему купить ее. Прошу,
оставьте в покое мой пиджак, и он еще послужит мне
не менее полугода. С трудом мне удалось вырваться из
этой толпы, и я поспешил унести ноги подальше от
того места».
Том Браун оказался в подобной ситуации: «Ког-
да я, который не боится самого черта, в первый раз
столкнулся с неслыханной наглостью одного из этих
старьевщиков во время прогулки по Лондону, я был
насмерть перепуган. Нахал схватил меня за руку, пред-
лагая свое тряпье, и я затрясся, как осиновый лист,
т. к. подумал, что это арест (я всегда боялся представи-
телей закона). Но встречая подобную грубость у двери
каждого магазина, я привык и научился избавляться
от навязчивых продавцов.
В Лондоне было много магазинов подержанной
одежды: это и магазин Джорджа Хартли и Даниеля
Джонса, и магазин Годфри Гимбарта на Лонг-лейн.
Существовали и «блошиные рынки» на Сент-Розма-
ри-лейн, Чик-лейн и т. д. Такая одежда была очень
популярна среди горожан, т. к. можно было позволить
себе купить по доступной цене ту вещь, на которую
не хватило бы денег, будь она новая. Старую одежду
никто не выбрасывал. Хороший гардероб служил сво-
его рода формой накопления капитала, который при
необходимости можно было обналичить.
Люди обеспеченные, тратившие на костюм сум-
му, которую простому трудяге не собрать и за всю
жизнь, могли менять старые вещи на новые с допла-
той у своего портного. Другие продавали ношеные вещи
199
В некотором смысле весь Лондон носил одну и ту же одежду —
некоторые образцы ее показаны здесь под названиями трех
известнейших компаний Ломбардии и размещены в витрине
ростовщической конторы (ломбарде)
старьевщикам, меняли на другие товары, сдавали ро-
стовщикам. Поношенные вещи можно было также
приобрести по объявлениям в газетах, на аукционах
заложенных, невостребованных вещей, а также на
распродажах имущества умерших людей. На улицах
нередко можно было встретить людей, выкрикива-
ющих: «Покупаю-меняю старую одежду».
Итак, Лондон в то время стал настоящей столи-
цей торговли поношенными вещами. Здесь, как и в
любой торговле, не обходилось без воровства. Укра-
денные товары переправлялись по специально отра-
ботанным каналам, иногда подвергались каким-то
изменениям, что делалось ворами с целью замести сле-
ды. Жертвы, в свою очередь, тоже не сидели сложа
руки, проверяли ростовщиков и «блошиные рынки»,
изучали объявления в газетах в поисках украденного.
Иногда воры поддавались искушению и надевали вещи
сами, забыв об осторожности при виде их красоты.
Складывается впечатление, что одна половина на-
селения вечно охотилась за другой половиной, вы-
сматривая, что бы стащить. Из записей Центрального
уголовного суда Лондона:
«Изабелла Диккенс обвиняется в краже у вдовы
Элизабет Пойс платья ценой 30 шиллингов, юбки из
крепа ценой 10 шиллингов и еще некоторых вещей.
Джудит Батлер обвиняется в краже у своей сестры
платья ценой 10 шиллингов, нижней юбки ценой 5 шил-
лингов, меховой пелерины ценой 5 шиллингов и т. д.
Уильям Мартин обвиняется в том, что ограбил
Мэри Джилл на шоссе, похитив у нее головной убор
ценой 61 фунт стерлингов».
Грабители взламывали двери соседей по дому, раз-
девали людей на улицах, срывали вещи с бельевых
веревок. «Оказалось, что обвиняемый наблюдал за до-
мом, выжидая, пока они повесят белье сушиться, что-
бы его стащить».
201
Из записей уголовного суда видно, что преступ-
ники брали все, что плохо лежит, не гнушаясь ничем:
«10 шляп и 10 лент для шляп, один пиджак... 24 ярда
ткани ценой 42 шиллинга... фартук, кофта... 1 платье,
4 шелковых чепца стоимостью 20 шиллингов, 4 ярда
кружева из Фландрии на 20 шиллингов... 1 шелковая
нижняя юбка, 1 пиджак с серебряными пуговицами...
платье, пара корсетов... 3 пары шелковых чулок... шел-
ковое платье, пара пряжек с драгоценными камня-
ми, меховая пелерина... пиджак, жилет, бриджи, шей-
ный платок».
Человек в парике являлся приманкой для граби-
теля. Том Браун рассказывал, что один карманник
хотел ограбить его, приняв за богача. А все потому,
что в тот день на нем был огромный длинный парик,
который, кстати, не был еще оплачен. Иногда целью
воров был сам парик. Маленькие мальчики, сидевшие
в корзинах, которые стояли на голове взрослых жули-
ков, стаскивали парики с прохожих. «Эдвард Шот с
Сент-Мартин был обвинен в похищении у Питера
Невилла шляпы ценой 2 шиллинга и парика ценой
5 шиллингов. Ограбление произошло на улице. Преступ-
ник был схвачен с поличным». «Томас Гиблет шел по
улице с коробкой в руках. В коробке лежал парик. Как
вдруг обвиняемый с другими грабителями приперли
его к стене и отобрали коробку». «Безработный Джон
Метью зарабатывал себе на жизнь тем, что крал во-
лосы из парикмахерских».
Слуги, живя рядом с хозяевами, видели их кра-
сивые вещи и тоже жаждали обладать подобной рос-
кошью. Вот к чему это порой приводило. Из записей
уголовного суда от января 1690 г.: «Энн Хьюс была
осуждена за кражу 18 метров батиста ценой 3 шил-
линга, 1 платка ценой 6 пенсов, пары туфель ценой
12 пенсов. Вещи принадлежали мистеру Коллинзу, в
доме которого она была служанкой. Энн спрятала вещи
202
Нужно обладать прирожденными способностями торгаша,
чтобы продавать поношенную одежду
в коробку, где они и были обнаружены. Вина подсу-
димой была полностью доказана. Тогда она попыта-
лась перерезать себе горло, но ее вовремя остановили».
Краденые вещи преступники продавали, а на вы-
рученные деньги покупали себе новую одежду. В то вре-
мя все жители английской столицы мечтали о рос-
кошных одеяниях. Вот что сказал по этому поводу
Бернард де Мандевиль: «Разбойник с большой доро-
ги, влюбившись в какую-нибудь проститутку, готов
дать до 10 фунтов, чтобы одеть ее с ног до головы во
все самое лучшее. И не найдется ни одного торговца,
каким бы нравственным он ни был, который не про-
даст ей одежду, зная, кто она. Какая ему разница, если
за нее хорошо платят. Ведь деньги не пахнут».
Совсем скоро эта женщина могла заложить свой
пышный наряд, запустив тем самым механизм «пере-
дай-меня-другому», который будет работать, отправ-
ляя вещь вниз по социальной лестнице до тех пор,
пока она не достигнет низшей ступени. Каждый жи-
тель города вносил свой вклад в поддержание непре-
рывного действия этого механизма, включая и самих
грабителей, чью одежду могли выгодно продать пала-
чи после их казни — такая возможность была одним
из немногих преимуществ этой нелегкой профессии.
Глава 8
ЕДА И НАПИТКИ
За обедом англичане очень много едят, потом чуть-чуть
передохнут и снова принимаются за еду, пока не набьют себе
пузо.
Каждый день в шесть часов летом или с восходом
солнца зимой рыночный колокол звал лондонских
домохозяек и их служанок поторопиться за продукта-
ми. Согласно правилам, установленным в Сити, в пер-
вые два часа оживленной торговли они имели пре-
имущество перед торговцами, лоточниками и
владельцами пригородных лавчонок, которые также
спешили на рынок за покупками. Постоянных фикси-
рованных цен не существовало, поэтому домохозяйки
яростно торговались и при этом сами оценивали ка-
чество и вес товаров. Затем, расплатившись наличны-
ми, они должны были без чьей-либо помощи нести
все домой. При этом никто даже не думал, что покуп-
ки можно как-то увязать или упаковать. Правда, в од-
ном домохозяйки могли себя чувствовать счастливы-
ми — Лондон был городом изобилия. Туда привозили
множество продуктов не только из окрестностей, в
этот большой торговый центр завозилось огромное ко-
личество экзотических товаров, которые вообще не
производились в стране. По мнению одного из совре-
менников, «Лондон — это огромный склад. Там мож-
но приобрести все, что пожелаешь и что можно ку-
пить за деньги, — любые вещи или продукты не только
205
из Европы, но и из самых отдаленных частей обитае-
мого мира».
После Великого пожара на смену старым неорга-
низованным уличным рынкам пришли четыре новых,
где вместо прежней мешанины различных товаров
царили регламентация и порядок. Одним из крупней-
ших новых рынков стал Лиденхолл, расположенный
на улице с таким же названием. Он представлял собой
тысячи торговых палаток и киосков в четырех про-
сторных открытых внутренних дворах. Это был боль-
шой мясной рынок. Крупный рогатый скот и овец
пригоняли в Лондон и продавали мясникам, которые
забивали их тут же на своих скотобойнях или в самом
Сити на задних дворах, а то и прямо за городскими
стенами. Поскольку холодильников тогда не существо-
вало, то из-за трудностей с хранением мяса процесс
забоя скота требовал тщательного регулирования.
И все же постоянно возникала проблема тщательно-
го захоронения отходов. Ужасное зловоние от крови
и требухи наполняло окрестности, и его ощущали не
только местные обитатели, но и те прихожане, кото-
рые в воскресное утро спешили на службу в собор
Святого Павла и вынуждены были проходить невдале-
ке от рынка.
В Лиденхолле почти сто палаток торговали говя-
диной, а еще в ста сорока лавчонках шла бойкая тор-
говля бараниной, телятиной и птицей. В это время в
Лондоне стала популярна индюшатина, и из Норфол-
ка сюда привозили до тысячи голов. Перед продажей
птицу откармливали до нужной кондиции. Крестьян-
ки везли на рынок цыплят и кроликов. Кроме того,
существовали ряды, где торговали* рыбой, маслом и
сыром.
Оптовые покупатели могли отправиться за зерном
на рынок в Куинхиз, а за рыбой в Биллингсгейт — оба
находились на северном, левом берегу Темзы, где на
206
пристани разгружались многочисленные суда. Фрукты
и овощи можно было купить в Полтри на рынке Стокс,
названном так из-за того, что здесь первоначально
торговали левкоями (stock — в переводе с англ, и озна-
чает «левкой»). Приехавший из Швейцарии Сезар де
Соссюр удивлялся: «Нигде больше не увидишь столь
прекрасных рынков, как в Лондоне. Особенно хороши
Лиденхолл, Стокс и некоторые другие. Они простор-
ны, находятся под крышей и отгорожены от улицы.
Там можно найти любое мясо хорошего качества, и
все содержится в удивительной чистоте. Англия сла-
вится своей отличной мясной продукцией, особенно
говядиной и телятиной. Баранина несколько хуже —
она чуть жирновата, зато очень сочная. На этих рын-
ках можно купить любую рыбу, свежую и соленую, а
также птицу и овощи всевозможных наименований».
Те домохозяйки, которые не успевали сходить на
рынок, могли приобрести продукты, не отходя от дома.
Тот же Сезар де Соссюр рассказывает: «По улицам
Лондона бродит множество мелких торговцев, особен-
но утром. Они громко извещают о том, что предлага-
ют на продажу, поэтому если бы хотите, то можете
купить провизию, даже не покидая дом, а пригласив
к себе торговца».
По брусчатке улиц громыхали обитые железом ко-
леса многочисленных тележек и повозок, но их грохот
заглушали пронзительные крики уличных торговцев:
«Макрель, макрель! Двадцать четыре пенса! Устрицы!
Двенадцать пенсов кучка! Вишни! Спелые, зрелые, слад-
кие! Яблоки, кому яблоки?» К лоточникам и мелким
продавцам с огромной неприязнью относились владель-
цы лавок и магазинов, которым приходилось платить
налоги и арендную плату за помещения.
Ежедневно у дверей домов появлялись молочни-
цы с парой бидонов на коромысле и кричали: «Мо-
лочница пришла! Кому молока?» Ослиц, чье молоко
207
Владельцы магазинов враждебно относились к уличным
торговкам, не платившим налогов и ренты. Изображенная на
гравюре женщина одета в бедное мантуанское платье
считалось очень полезным для детей и больных, води-
ли от дома к дому и доили прямо в кувшины покупа-
телей.
В Лондоне и его окрестностях крестьяне держали
молочных коров. Наш знакомый Сезар де Соссюр по-
чувствовал себя как дома, когда однажды посетил
деревеньку Эйлингтон, неподалеку от столицы, кото-
рая славилась сметаной и сливками. Вот как он опи-
сывает праздник молочниц в городе:
«Первого мая проводится грандиозный праздник
молочниц, которые в большом количестве живут в
Лондоне и его окрестностях. В этот день торговки оде-
ваются так опрятно и красиво, как только возможно,
и группами по пять-шесть человек ходят по домам,
где у них покупают молоко. Одна из молочниц несет
на голове украшенный цветами, лентами, мишурой
глиняный кувшин. Перед процессией двигаются два
скрипача, непрестанно играющих на своих инструмен-
тах. Молочницы останавливаются перед домом и танцу-
ют, и им обычно бросают несколько монет или пред-
лагают какую-либо еду. Их танец называется «джига»,
и он очень своеобразен. Девушки слегка поднимают
одну ногу, в то же время резко и чрезвычайно стре-
мительно топая другой. Некоторые из них танцуют
очень красиво, грациозно и ритмично».
Хотя в Лондоне можно было купить множество
разнообразных продуктов, его жителей никак не на-
зовешь гурманами. Гай Мьеж, чья книга «Новое со-
стояние Англии в правление короля Вильгельма III»
служила своеобразным справочником для тех, кто за-
нимался торговлей, считал: «Чем меньше времени тра-
тишь на еду, тем больше его остается на бизнес. Коро-
че говоря, если другие народы живут, чтобы есть,
англичане, можно сказать, едят, только чтобы жить».
В течение дня плотно ели только один раз. «Боль-
шинство лондонцев, — отмечает Мьеж, — обильно обе-
209
дает. Завтрак и ужин включают, как правило, легкие
блюда и закуски, а также шоколад, чай, кофе, а пе-
ред сном допускается выпить крепкого ликера. Жите-,
ли столицы «берегут себя» до обеда, который обычна
устраивают-в час пополудни, а в аристократическим
кругах он сдвигается обычно на более позднее время.
Французский путешественник Генри Миссон отзывал-
ся о привычках англичан несколько иронично и пре-
небрежительно: «За обедом англичане очень много
едят, потом чуть-чуть передохнут и снова принима-
ются за еду, пока не набьют себе пузо. Зато за ужином
ноблюдаешь совсем обратное — дневной обжора вече-
ром превращается в умеренного человека». Миссон
признает, что «английская говядина — лучшая в мире»,
и тот, кто может себе позволить это блюдо, непре-
менно выберет именно его.
«Я слышал, что англичане очень любят мясо, и
убедился, что это правда. Я познакомился с несколь-
кими людьми в Англии, которые никогда не едят хле-
ба или едят очень мало. Они отщипывают его по ку-
сочку и тут же набивают мясом полный рот. Англичане
сервируют стол не очень изящно. Правда, некоторые
знатные люди держат французских поваров, и тогда
их меню и украшение блюд напоминают французскую
кухню. А средний класс потребляет девять—двенадцать
самых распространенных сортов мяса, обязательных
на любом столе и сменяющих друг друга, и имеет два
обязательных блюда за обедом: например пудинг и
сочный кусок ростбифа. На следующий день они мо-
гут заказать кусок вареной говядины, предваритель-
ной посоленной за несколько дней до употребления.
На стол ее подают, обложив капустой, морковью,
брюквой или другими овощами и корнеплодами, хо-
рошо поперченной, посоленной и обильно политой
сливочным маслом».
В воскресенье, по словам Миссона, в английских
210
семьях устраивалось «пиршество настолько знатное,
насколько это возможно... Обычным делом было, ког-
да брался огромный кусок жареной говядины, кото-
рый.ели до тех пор, пока не могли проглотить больше
ни кусочка. Остальное доедали холодным в другие шесть
дней недели, не дополняя больше ничем». Размеры
этого куска, как отмечал Сезар де Соссюр, зависели
от того, сколько едоков собиралось за воскресным
столом. «По весу он мог быть 10—12 или 15 фунтов,
хотя я однажды видел даже 20-фунтовый ростбиф».
Качество мяса, подаваемого на воскресный обед,
зависело от умения хозяйки или служанки выбирать
продукты. Требовалось, чтобы животное было недав-
но забито и чтобы мясник тщательно спустил кровь.
Дома купленный кусок хранился в сосуде с рассолом
до тех пор, пока его не начинали готовить. Даниель
Дефо с огорчением вспоминал, что «в особенно жар-
кую погоду, когда продукты не могли храниться от
воскресенья до субботы, нам приходилось выбрасы-
вать большое количество протухшего мяса, и обеды
бывали довольно скудными, поскольку торговцы не
продавали маленькие куски». Возможно, из-за этого
Ханна Вулли включила в свою книгу рецепты приго-
товления говядины. Приведем некоторые из них:
Говядина а-ля-Мод
Нарежьте часть говяжьего окорока кусками тол-
щиной в четверть дюйма и обжарьте с беконом, пред-
варительно отбив тупой стороной ножа. Затем тушите
его в глиняном горшке в собственном соку, добавив
кларет, крепкий мясной бульон, гвоздику, шелуху
мускатного ореха, перец, корицу и соль. Слегка поту-
шив, подавайте на стол с французской булкой.
Жареная говядина
Вымочите говядину в кларете, в который добав-
лены соль, перец и мускатный орех. Затем жарьте мясо
над раскаленными углями. Пока оно готовится, веки-
211
пятите маринад, а затем подавайте его как соус, доба-
вив свежесбитое масло».
Одним из самых распространенных блюд был пи-
рог с олениной. Если оленина начинала портиться,
Ханна Вулли рекомендовала «взять чистый лоскут ма-
терии и замотать в него мясо, а потом закопать на
ночь в землю. Это поможет избавиться от неприятного
запаха и вкуса».
В своей книге Acetaria, or a Discourse of Sallats Джон
Ивлин выражал некоторые сомнения по поводу чрез-
мерного потребления мяса. Еще дальше в «пропаган-
де» вегетарианства пошел Бернард де Мандевилль,
заявивший: «Если бы тирания привычек не довлела
над нами, разве стали бы люди, даже добрые по нату-
ре, убивать животных для ежедневного пропитания, в
то время как плодородная земля дарит им в великом
множестве овощи и фрукты?»
Как можно понять из описания Миссона, лон-
донские жители не были большими любителями
«съедобных корней и растений» — слово «овощи» тог-
да еще не было распространено. Хотя множество их
выращивалось на огородах, окружавших город, и было
доступно горожанам. Среди них — артишоки, многие
сорта бобов, горох, свекла, лук, капуста, морковь,
цветная капуста, шалфей мускатный, огурцы, цико-
рий, салат, шпинат, пастернак, брюква, редис, сель-
дерей, картофель, но все эти-огородные культуры слу-
жили обычно только «приправой или добавлением к
основному блюду». К тому же они были дороги. Неко-
торым овощам отдавалось предпочтение. Особенно
изысканным блюдом считался свежий горох. Как рас-
сказывают, принцесса Анна даже* разрыдалась, когда
король Вильгельм не смог передать ей горошек и съел
все сам.
Ханна Вулли имела рецепты блюд из овощей,
предлагая чаще употреблять их в пищу: «Для салата
212
слегка отварите морковь и потрите ее на терке, до-
бавьте туда перетертое яблоко и приправьте все кори-
цей, имбирем и сахаром. Туда же добавьте смородину,
чуть-чуть уксуса и кусочек сладкого масла. Все это
потушите, и когда масса начнет остывать, добавьте в
нее еще масла, немного соли и подавайте на стол.
Подобным образом можно готовить шпинат, свеклу и
другие овощи».
В книге Acetaria Ивлин тоже предлагает такие же
рецепты приготовления салата. Но при этом автор раз-
личает овощи, которые следует отваривать, и те, что
можно есть в сыром виде. По его мнению, соус дол-
жен представлять собой тщательно перемешанную
смесь горчицы, масла и уксуса, в которую можно до-
бавить (а можно и не добавлять) желтки круто сва-
ренных яиц. При этом он считает, что для улучшения
внешнего вида салата следует пользоваться только
фаянсовой или фарфоровой посудой и категорически
запрещает серебряную и оловянную.
Иногда говядина «уступала место» на столе анг-
личан другому мясу — вареной или жареной бараньей
ноге, домашней птице, свинине. Также готовили бы-
чий рубец, языки, крольчатину, голубей — и все это
сдабривалось сливочным маслом. Два подобных блюда
обязательно подавались одно за другим и составляли
обычный обед богатого горожанина.
Меню воскресного обеда могло, например, вы-
глядеть следующим образом: первая смена блюд — го-
вяжий язык или баранья нога с. цветной капустой,
жареный бифштекс, баранья лопатка, мясо ягненка,
поджаренное на решетке, свежий горошек; вторая
смена блюд — сладкий пирог, каплун, торт с крыжов-
ником, земляника со сливками или земляника с бе-
лым вином, розовой водой и сахаром.
На питание уходила существенная часть домаш-
него бюджета. В первые дни после своей женитьбы
213
Самуэль Пеппс с огорчением обнаружил, что его до-
машние расходы «возросли до семи фунтов в месяц»,
а это чрезвычайно много. И все же он не скупился,
когда давал званый обед. Вот что он рассказывает: «Моя ,
бедная жена встала в день назначенного обеда в 5 ча- 1
сов, пошла на рынок, купила кур и множество других |
продуктов для предстоящего торжества, которыми я •]
был очень доволен. Уже в 6 часов было готово говяжье ।
филе... Все было приготовлено в полном порядке при-
глашенным поваром, и я отправился в офис, где pa- I
ботал до обеда. Затем я пошел домой ожидать прибы- |
тия гостей. Для них подавали в первую очередь устриц, I
смешанное рагу из крольчатины и ягненка и жареное 1
говяжье филе с кровью. После этого принесли боль- ’
шое блюдо с жареной курятиной, стоившее мне око- 
ло 30 шиллингов, торт, фрукты и сыр. Обед оказался
обильным и вкусным. Думаю, этот пир обошелся мне
в 51 шиллинг».
Гильдия врачей, дававшая обеды после публич-
ных лекций по анатомии, тщательно подсчитывала все
свои расходы на эти мероприятия и вела записи, по-
этому у нас сейчас имеется возможность познакомиться
с ценами 1700 г. Так, например, две большие бараньи
ноги стоили 7 шиллингов, 2 фунта говядины — 17 шил-
лингов 6 пенсов, три пирога с голубями (по 12 штук в
каждом) — 1 шиллинг 4 пенса, три больших куска
телячьей вырезки — 12 шиллингов, пинта с четвертью
растительного масла — 1 шиллинг 7 пенсов, по фунту
топленого сливочного масла на каждый стол — 1 шил-
линг, маис, каперсы и шпинат — 1 шиллинг 6 пен-
сов, 4 фунта свежего масла — 2 шиллинга 4 пенса,
уксус, перец, лавровый лист, зелень и некоторые дру-
гие продукты для украшения блюд — 1 шиллинг 6 пен-
сов, мука, соль и соленое масло — 2 шиллинга, дрова
и угли — 9 шиллингов 6 пенсов,.скатерти на каждый
стол — 8 шиллингов.	|
214	'	1
J
Экономист Грегори Кинг подсчитал, что в семье
среднего класса на еду и напитки тратили от 5 до
20 фунтов стерлингов в год на человека.
Когда все домашние и гости рассаживались за сто-
лом по новой моде, введенной королем Вильгель-
мом III, — мужчина рядом с женщиной, хозяйка дома
начинала нарезать мясо. Вполне возможно, что этому
девушек учили еще до замужества. Ханна Вулли в сво-
ей книге «Справочник настоящей леди», посвящен-
ной вопросам этикета, дает подробное описание, чего
не следует делать за столом, а следовательно, можно
предположить, что ее читатели это как раз делали:
«Когда вы нарезаете мясо, в первую очередь наделяй-
те присутствующих лучшими кусками, при этом при-
личия требуют пользоваться вилкой... Не стоит брать
мясо руками... Также избегайте облизывать пальцы,
даже если вы испачкаете их».
Лучшие куски следовало подавать гостям в соот-
ветствии с их положением: «Если первым блюдом яв-
ляется курятина и вы наделяете ею гостей, то лучшим
куском будет грудка, затем крылышки и окорочка».
Когда подается жареная свинина, то «самым большим
лакомством будут уши и разделанные челюсти, шея,
средняя часть — все прожаренное до хрустящей ко-
рочки».
Впрочем, гостям позволялось и самим обслужи-
вать себя. «Если вам предлагается самим брать закус-
ку, то не следует тянуть первым руку к блюду, пусть
сначала это сделают другие. Куски отрезайте и берите
там, где они ближе к вам. Не накладывайте себе на
тарелку сразу много еды, лучше добавляйте по чуть-
чуть».
В обществе воспитанных людей не положено «гром-
ко заявлять о том, чего вы хотите». Например, не сле-
дует говорить: «Я бы взял вон то», «Это я не хочу»,
«Ненавижу лук!», «Мне нужен перец». Наоборот, вы
215
должны тихонько обратиться к соседу или соседке по
столу, чтобы те могли без шума передать вам желае-
мое.
Как правило, подавалось одно главное кушанье,
но Вулли предупреждает: «Неучтиво дважды брать одно
и то же кушанье, а еще хуже поедать его кусок за кус-
ком. Совсем уж не следует (поскольку это признак
невежества) тянуться руками к блюдам, когда соби-
раетесь достать себе кусочек, накладывайте еду чис-
той вилкой».
«Справочник настоящей леди» предостерегает сво-
их читателей: «Не набивайте рот так, что раздуются
щеки и вы станете похожи на хомяка. Не разговари-
вайте, пережевывая мясо, и не чавкайте, подобно
свинье, а также не издавайте звуков, которые могут
быть неприятны вашей компании. Не следует грызть
кости зубами и обсасывать их. Будьте осторожны и не
склоняйтесь низко над едой, а также следите за тем,
чтобы не уронить еду на стол, пока несете ее от обще-
го блюда к своей тарелке и от тарелки ко рту».
Манеры англичан неприятно поразили Миссона. Он
вспоминает: «За столом в любом обществе они не скры-
вают отрыжки и обращают на это внимание не больше,
чем если кто-то откашляется или высморкается». Ханна
Вулли напоминает своим читателям: «Неприлично ко-
вырять в зубах при посторонних во время и после еды.
Это некрасиво и свидетельствует о невоспитанности».
Миссон отмечает, что «когда подают вареное мясо,
кто-нибудь из гостей может пожелать «бротс» — кру-
той мясной бульон, в который добавляют немного
овсяной крупы и несколько листочков тмина, шал-
фея или других подобных растений. Этот бульон пода-
ют каждому в отдельной тарелке. Кто хочет, крошит в
него хлеб, и тогда получается густой суп». Правда,
Ханна Вулли опять же предупреждает: «Если ваш суп
очень горяч и вы не можете взять его в рот, потерпи-
216
те, пока он остынет, поскольку крайне дурно дуть на
ложку или в тарелку».
Бедняки тоже были не прочь есть каждый день
говядину, но основной их пищей были пиво, хлеб,
сыр и дешевое мясо: требуха, потроха, студень из сви-
ных обрезков.
Англичане ели не очень много хлеба, и он у них
не отличался хорошим качеством. Беднота покупала
черный хлеб грубого помола, помеченный буквой «Н»,
что означало «хлеб домохозяек» (housewife’s bread).
Лондонцы побогаче предпочитали более дорогой пше-
ничный белый хлеб с буквой «W» (weat — пшеница).
В Сити специальным постановлением устанавливался
вес буханок различной стоимости.
Хлеб выпекали в больших кирпичных печах. Когда
все угли прогорали, туда ставили опару. Пока печь
остывала, пекарь мог еще приготовить мясо, которое
нарезали маленькими кусочками, чтобы оно успело
подрумяниться.
В Лондоне продавалось множество речной и мор-
ской рыбы. По словам Миссона, она стоила дороже
всех остальных продуктов. Треска и сельдь в сушеном,
маринованном и копченом виде были распространен-
ным товаром. Значительно дешевле было покупать рыбу
оптом. Свежая рыба стоила дорого, поскольку прихо-
дилось сохранять ее живой в рыбных садках и бочках,
а это требовало больших затрат.
На всех новых рынках имелись постоянные рыб-
ные ряды. Но и по улицам города бродили торговки
рыбой и кричали: «Макрель! Макрель! Две штуки за
четыре пенса, четыре за шесть!» или «Свежая сельдь!
Самая свежая сельдь!» Они были настолько назойли-
вы, что Дефо вынужден был заметить: «Не только
публичные женщины, но даже вполне приличные тор-
говки и домохозяйки проклинали их и сыпали самые
замысловатые ругательства в их адрес!»
217
Продавалось в Лондоне очень
предлагали либо сами ловцы, либо
много устриц,
торговцы на ули-
цах. За небольшую доплату устриц могли доставлять
прямо домой.
Существовало
множество
рецептов
приготовления. Например:
«Пирог с устрицами
Слегка отварите устрицы и промойте теплой во-
дой. Затем обсушите их и заправьте перцем, мускат-'
ным орехом, желтками сваренных вкрутую яиц и со-
лью.
Раскатайте тесто
в лепешку
и на нее уложите:
устрицы с половинками фиников, добавьте шелуху
мускатного ореха, дольки лимона, плоды барбариса и
немного сливочного масла. Закройте это сверху дру-
гой лепешкой и выпекайте до готовности. Сверху по-
лейте белым вином, растопленным маслом, посыпьте
сахаром».
Очень широко использовали англичане в кулина-
рии пряности и специи. Об их достоинствах — вкусо-
вых и лечебных — можно было узнать из кулинарных
книг. Так, черный перец не советовали слишком мел-
ко молоть, чтобы «не вызвать воспаления крови». Од-
нако считалось, что он «устраняет слизь, несварение,
помогает пищеварению». Имбирь рекомендовали при
болезнях кишечника. Шафран — «для очищения лег-
ких» и т. д.
Англичане очень любят пудинги. Это блюдо могло
быть как пряным, так и сладким.
Очень много теплых слов об английском пудинге -
сказал Миссон: «Пудинг очень трудно описать, пото-
му что он бывает нескольких видов: мучной, молоч-
ный, яичный, сливочный, сахарный и т. д. и т. д. Его
компонентами могут быть также сало и костный мозг.
Пудинг запекают в духовке различными способами.
Благословен тот, кто первым создал его, ибо это ман-
на, которая ниспослана всем людям, и даже лучше
манны, потому что никогда не приедается. Ах, что за
218
великолепная вещь — английский пудинг! Прийти в
гости, когда к столу подают пудинг, это все равно что
испытать самый счастливый момент жизни!»
Жители Лондона потребляли большое количество
молочных продуктов. Сливочное масло сильно солили
и продавали в бочонках. Иностранцы с большим от-
вращением отмечали, что его в огромных дозах кладут
в мясо и овощи. Сливочное масло, яйца, сливки явля-
лись также основными компонентами пудингов.
В рационе жителей Лондона присутствовало боль-
шое количество сахара. Благодаря процветавшей ра-
боторговле его стоимость составляла всего 5—6 шил-
лингов за фунт. Правда, Ханна Вулли предупреждала:
«Сахар не только портит зубы и дыхание. Большая часть
нашего лучшего и наиболее покупаемого сахара очи-
щается и отбеливается известью. Насколько это полез-
но для организма, я оставляю судить покупателям».
Сахар был дешев, его можно было легко купить в
лавке, где он продавался с другими товарами, кото-
рые могли долго храниться, такими как соль, перец,
имбирь, корица и другие специи. Сахар использовали
в кулинарии, а также при консервировании фруктов.
Миссон отмечает разницу между пудингом и де-
сертом: «Англичане никогда не представляли себе в
качестве десерта что-нибудь иное, кроме кусочка сыра».
Этот продукт употребляли представители всех соци-
альных групп. Но купить можно было только целую
головку сыра, хотя их размеры отличались.
Нед Уорд вспоминает: «Завершением нашего обе-
да стала огромная головка чеширского сыра, с кото-
рой мы расправились в три минуты».
Этот продукт было легко хранить, поэтому сыро-
делы охотно открывали магазины, где им и торговали.
Чендлер и другие торговцы продавали сыр как побоч-
ный товар.
Миссон утверждает, что фрукты, поскольку они
219
очень дороги, в Лондоне к столу не подавались, одна-
ко в «Справочнике настоящей леди» отмечается, что
фрукты обязательно предлагают гостям, «когда со стола
уберут мясные блюда». Летом ели ягоды — ежевику и
землянику в вине, три или четыре блюда с леденца-
ми, украшенных цветами и листьями винограда, а
также желе различных окрасок. Зимой употребляли
сушеные фрукты, засахаренные апельсины и лимо-
ны, жареный миндаль, фиги, изюм, фисташки и грец-
кие орехи. Кроме большого количества ягод и фрук-
тов, которые выращивались в самой Англии — яблоки,
груши, сливы, крыжовник, земляника, тутовые яго-
ды, барбарис, — большое количество экзотических пло-
дов импортировалось. Газетное объявление гласило:
«Партия отборных плодов манго недавно поступила
из Индии и предлагается к продаже по 4 шиллинга за
дюжину». Далее указывался адрес магазина.
Тот, кто приходил на званый обед или собирался
провести остаток дня за игрой в карты, после засто-
лья мог рассчитывать на угощение, состоящее из «кре-
ма, взбитых сливок с вином или чего-нибудь подоб-
ного, скажем, фруктов и вина».
Взбитые сливки с вином
Чтобы приготовить это блюдо, нужно взять пол-
пинты рейнского или белого вина, вылить его в пинту
сливок, добавить белок от трех яиц, взбить всю смесь
с сахаром так, как это делается для мороженого. Взби-
вать следует березовым прутом до тех пор, пока не
появится белая пена, после чего эту смесь вылить в
чашку. Пусть постоит час или два до готовности. Это
будет восхитительное яство.
Приготовление густого кремсГ
Взять сладкие сливки, немного хорошо просеян-
ной муки, большое количество шелухи мускатного
ореха, палочку корицы, сахар и розовую воду. Вски-
пятить все до загустения, влить в густые сливки и до-
220
бавить взбитые яичные желтки. Пусть это все немного
покипит, но только чуть-чуть, чтобы не сварились
желтки. Охладить и подавать на стол.
В наиболее богатых домах столы покрывали бело-
снежными льняными скатертями, и обедающие вы-
тирали губы и пальцы крахмальными льняными сал-
фетками, которые продавались в Ковент-Гарден, на
улице Генриетта-стрит в магазине Томаса Д’Ойли. Кро-
ме оловянных тарелок, ножей, вилок, ложек и, ко-
нечно, свечей, столы ничем не украшали. Вино или
пиво хранилось в буфете, откуда его потом и разлива-
ли в бокалы или пивные кружки.
«Когда все пообедали, стол убирается, снимается
даже скатерть, и на ее место выставляется бутыль вина
и по бокалу для каждого гостя. Таким образом, уборка
стола после обеда служила сигналом к началу выпив-
ки». Уорд вспоминал: «Наши блюда и пустые тарелки
в мгновение ока убрали, и вместо них на столе перед
нами появились сосуды в одну кварту, полные фиоле-
товым нектаром, и стаканы для него. Наступил мо-
мент всех тостов за здоровье короля и для многих дру-
гих, какие только можно было выдумать, что само по
себе являлось хорошим поводом к длительному воз-
лиянию». Для Миссона, например, подобный обычай
казался довольно оригинальным, поскольку во Фран-
ции он уже давно вышел из употребления. Вот как он
об этом говорит: «Пить за столом и при этом не вы-
лить за чье-либо здоровье, особенно из числа присут-
ствующих, все равно что пьянствовать где-нибудь за
углом. Подобное считалось бы крайне невежливым
деянием. При произнесении тостов есть две обязатель-
ные вещи, за соблюдением которых обычно следят
лица любого звания и в любом состоянии. Так, во-
первых, человек, за здоровье которого пьют, обязан
оставаться неподвижным, как статуя, все время, пока
за него осушают бокал. Если, например, вы только-
221
только собрались взять что-нибудь со своей тарелки,
вам придется сразу остановиться, отложить в сторону
вилку или ложку и сидеть, как каменному, не шеве-
лясь, пока остальные пьют. После этого, во-вторых,
вы в знак благодарности низко-низко кланяетесь, при
этом опасаясь, что ваш парик плюхнется в соус».
Вообще, весь обычай Миссону кажется просто
абсурдным: «Клянусь, иностранец от этого всего слав-
но позабавится. Право, нет ничего приятнее, чем уви-
деть, как человек, прожевывающий пищу, отрезающий
ломоть хлеба, вытирающий пальцы или занятый чем-
то подобным, вдруг моментально придает серьезное
выражение своему лицу, вперяет свой взор на того,
кто пьет за его здоровье, и сидит неподвижно, словно
разбитый параличом или пораженный ударом грома».
И тут на помощь приходили правила хорошего
тона: «Поскольку во время тоста полагается из уваже-
ния к говорящему сохранять полную неподвижность,
существует ряд условий для того, кто произносит тост.
Когда вы собираетесь выпить за чье-либо здоровье,
сначала посмотрите на этого человека и, если воз-
можно, дайте ему время прожевать то, что у него во
рту. Не ставьте его в сложное положение, когда он
вынужден будет внезапно прекратить жевать и ему
придется долгое время сидеть с набитым ртом, отчего
его щеки раздуются, как у хомяка, да еще и губы ока-
жутся жирными».
Пили и за здоровье женщин. «Обычным развлече-
нием является, когда мужчины пьют за здоровье дам,
а дамы за здоровье мужчин. И если кто-то попытается
нарушить эту традицию, его посчитают «неисправи-
мым грубияном».	*
Возможно, из-за того, что выпивали с таким ув-
лечением, Ханна Вулли считала необходимым посо-
ветовать своим читательницам соблюдать хоть какие-
то нормы приличия: «Пить так, словно заливаете ликер
222
в воронку, достойно какого-нибудь пьяницы, а вовсе
не благородной леди».
«После произнесения тостов за здоровье дам, —
замечает Сезар де Соссюр, не устававший удивляться
шовинизму англичан, — последние встают и покида-
ют комнату, а мужчины вовсе не предлагают им остать-
ся и, вообще, более не обращают на них внимания.
Это было для женщин чрезвычайно удобной причи-
ной удалиться, поскольку после выпитого мужчины
теперь могли свободно справить нужду в горшок, спе-
циально стоявший в столовой для этих самых целей».
Иностранцы, наблюдая за жизнью англичан, чув-
ствовали, что, выпивая, те просто утоляют жажду. Так,
Сезар де Соссюр в изумлении писал домой: «Вы не
поверите, что хотя в Лондоне нет недостатка в воде,
причем превосходного качества, абсолютно никто ее
не пьет. Бедняки, даже нищие-пауперы, не знают, что
жажду можно утолять водой. В этой стране не пьют
ничего, кроме пива, и варят его самых разных сортов.
Когда хочется пить, все пьют легкое пиво, даже в луч-
ших домах, и стоит оно не больше пенса за кувшин».
Пиво было различной крепости, но особенно
крепкое стоило в два раза дороже легкого. Очевидно,
именно такое попробовал Гай Мьеж, когда впослед-
ствии написал: «Оно пьется легко и приятно, но за-
тем, словно считая себя слишком драгоценным, что-
бы бесполезно оставаться в желудке, стремительно
ударяет в голову и опьяняет любого. Это спиртное дей-
ствует настолько быстро, что практически сразу ли-
шает мужчин рассудка, и те даже не успевают как сле-
дует развеселиться».
Любая домохозяйка должна была уметь варить пиво
у себя дома, но проще было купить его в местной пи-
воварне. Хотя такое пиво и облагалось налогом, сто-
ило оно не очень дорого, поскольку в этом случае при
торговле отсутствовали посредники. Обычно дома хра-
223
нился в бочонках изрядный запас пива, по меньшей
мере галлонов восемь (около 30 л). Впрочем, при не-
обходимости можно было заказать кувшин любимого
напитка из пивной по соседству. В пивной за оловян-
ные кружки с откидывающейся крышкой не требова-
лось никакого залога, поэтому их так часто посетите-,
ли «забывали» вернуть, пополняя таким образом
домашнюю коллекцию.	:
Лондонские пивовары устраивали между собой
соревнования, кто лучше из них варит эль, такие марки j
как «Дарби», «Линкольнширский слифорд», «Пэль
Эль», разлитый в бутылки — по 4 шиллинга за дюжи-;
ну» — и многие другие, за которые теперь англичане
их благодарят, так как в конечном итоге это привело
не только к популярности пива, но и к улучшению
транспортных путей на острове.
Некоторые готовили пиво дома сами.
Представители высшего и среднего класса упо-
требляли французские и рейнские вина, которые об-
лагались высокими таможенными пошлинами. Однако
войны с Францией и запрет на торговлю французски-
ми товарами приводили к тому, что увеличивался
ймпорт испанских и португальских вин.
В газетах встречались такие объявления: «В винных
погребах Маркет-хаус под Сент-Джеймс предлагает
большой выбор великолепных вин оптом по следу-
ющим ценам: красное и белое — по 6 шиллингов за
галлон, Канарское — 6 шиллингов 6 пенсов за галлон,
шерри — 6 шиллингов за галлон, бургундское — 2 шил-
линга за галлон. Вход открыт ежедневно с 8 утра до
8 вечера, пока не распродадут всю партию».
Любителям различных домашних напитков пред-
лагалась специальная литература. Одно из газетных
объявлений рассказывало: «Только что вышла в свет
книга под названием «Как сделать англичан счастли-
вее, или Верный способ добиться богатства, увели-
224
чить изобилие и обеспечить удовольствие». В ней гово-
рится об искусстве изготовления из английского ви-
нограда и других ягод изысканного вина, равного по
вкусу французскому и испанскому, о том, как хра-
нить его и т. д. Приводятся рецепты приготовления
бренди, крепких напитков, настоек, легкого и плот-
ного эля, сидра, медовухи, рома, водки и других по-
лезных спиртных напитков... В книге содержится также
много другой полезной информации, которая раньше
никогда не публиковалась».
В это же время стали делать пунш. Для его приго-
товления смешивали «кварту кларета, пол пинты брен-
ди, немного очищенных мускатных орехов, чуть-чуть
сахара, сок лимона». Тогда же только-только началась
торговля голландским джином, который приготавли-
вали из ягод можжевельника. Это имело поистине гу-
бительные последствия, поскольку импортируемый
джин оказался дешевле даже местного пива и беднота
начала стремительно спиваться.
Когда в Англии впервые появились и стали попу-
лярными чай и кофе, зародилась надежда, что это
приведет к оздоровлению или, вернее, «отрезвлению»
нации. «Я должен упомянуть о кофе и чае, — пишет
Гай Мьеж, — напитках, весьма распространенных сей-
час в Англии и удерживающих население от алкоголя.
И тот и другой достаточно крепкие и пьются горячи-
ми, поэтому чрезвычайно полезны для вялых людей.
К тому же спиртные напитки разрушают мозг, тогда
как эти, наоборот, укрепляют его».
Обычно утром за легким завтраком пили горячий
шоколад, но постепенно он уступил место чаю. К концу
XVII столетия количество любителей чая превысило
количество любителей кофе в три раза. Но чай был
роскошью. Его продажа контролировалась Вест-Инд-
ской компанией, которая ограничивала поставки и
взвинчивала цены в зависимости от сорта чая. Сред-
8 Зак. 186
225
няя стоимость фунта чая в 1700 г. держалась на умо- j
помрачительной отметке в 1 фунт стерлингов, тогда I
как годовой доход семей из бедных и средних классов |
колебался между 15 и 50 фунтами стерлингов. Отчасти |
из-за того, что чай был дорогим, его подавали на |
китайский манер — очень слабым, без молока и нали- |
вали в фарфоровые чашки, специально привозимые |
с Востока. Чаепитие было крайне изысканным «заня- |
тием», которому в основном предавались женщины в i
своих будуарах. Конечно, вторично использовать за- j
варку могли слуги, но свежий чай обычно хранился ’
хозяевами в маленьком ларце под замком. Должно было 1
пройти еще много лет, прежде чем чай стал нацио- |
нальным напитком, который помогает взбодриться при 1
неудачах и усталости.	1
Его «брат» кофе играл важную и значительную
роль в суровом мире мужчин, когда те покидали сте- ]
ны дома, чтобы отдохнуть и развлечься в ставших очень |
популярными кофейных заведениях.	|
г
Глава 9
КОФЕЙНИ, КЛУБЫ, ПИВНЫЕ И ТАВЕРНЫ
Напьются и дебоширят без стыда и совести.
Завезенный в страну лондонским купцом, торго-
вавшим во времена Английской республики, кофе был
воспринят в обществе далеко не однозначно. Врачи
обрадовались, восприняв его как противоядие алко-
голю. Женщины же стали подозревать, что этот напи-
ток лишает их супругов мужской силы. Они не хотели
мириться с тем, что их благоверные целыми днями
пропадали в кофейнях, а потому выступали с протес-
том против этого «черного, как вода из лужи, пойла
густого, ужасно горького, с резким тошнотворным за-
пахом».
В своем ходатайстве о запрещении кофе женщины
писали, что никогда еще их мужья не были такими
слабыми и бесхарактерными. Виной всему, жаловались
дамы, «чрезмерное употребление этой новомодной
отвратительной языческой жидкости под названием
«кофе», которая лишает человеческую природу ее кор-
ня, высушивая его так, что даже самые крепкие из
мужчин становятся неспособными к продолжению
рода».
Мужчин упрекали в том, что они в кофейнях про-
водили времени больше, чем дома. Мэри Астелл в сво-
ем «Трактате в защиту слабого пола» говорила, что
типичный завсегдатай кофейни «живет в кофейне, а
домой приходит лишь переночевать. Он бежит от до-
227
машних забот, финансовых проблем и т. п., предпочи-
тает постоянно вращаться среди людей, проводить
время в праздных разговорах о политике и погоде,
забывая, что у него есть обязанности перед семьей».
Мужчины пытались защищаться, оправдываясь
тем, что в кофейнях они имеют шанс «наговориться л
вдоволь, ведь дома непрестанно трещит жена и не дает : 1
им вымолвить ни слова».
К 1700 г. в Лондоне было более двух тысяч кофеен.
Самые первые из них появились еще во времена Анг- $
лийской республики. Тогда они представляли собой за- Ц
ведения, где, заплатив даме за стойкой 1 пенни за вход,
любой мало-мальски прилично одетый человек мог,
сидя за столиком, потягивать свой кофе за полпенни и •!
с наслаждением курить глиняную трубку. Единствен- j
ным условием было вести себя по-джентльменски — не J
сквернословить и не драться. За дополнительную сим- 1|
волическую плату можно было расположиться око- ||
ло камина и часами читать газеты; просматривать кор-
респбнденцию; встречаться с друзьями и деловыми Я
партнерами и беседовать обо всем, начиная с полити- И
ки и заканчивая новейшими научными достижения- и
ми. Том Браун описывал типичную кофейню как «ме-
сто, куда странствующий рыцарь приходит, чтобы,
заняв свой любимый столик, завести непринужден-
ную беседу с абсолютно незнакомым человеком и об-
щаться так, будто они знакомы всю жизнь. В ожида-
нии заказа посетители озирались по сторонам, выбирая
собеседника. А после глотка-другого черного как сажа
напитка, принесенного официантом, у них развязы-
вались языки и они начинали без умолку болтать с
намеченной ранее жертвой обо всем, кроме того, о
чем действительно стоило поговорить». Каждая кофей-
ня имела определенный круг постоянных клиентов,
которых обычно объединяли общие интересы, род за-
нятий. «Одни кофейни стали местом встречи интел-
228
На этих кафельных изразцах изображены предметы кофейной
церемонии: турецкий кофейник, чашка с кофе, длинная
глиняная трубка и газета
лектуалов и остряков, другие — щеголей или полити- 
канов, в третьих собирались профессиональные сплет-
ники. Немало было и таких заведений, которые мож-
но назвать «храмами Венеры». «Их легко узнать по ;
вывеске, на которой изображена женская рука с ко-
фейником», — писал Сезар де Соссюр. Особенно мно-
го таких заведений он обнаружил в Ковент-Гарден,
«где посетителей обслуживала красивая, опрятная,
изысканно одетая и приветливая, но очень опасная
нимфа».
Литераторы и остряки встречались «У Уилла» на
углу Боу-стрит и Рассел-стрит в Ковент-Гарден — од-
ном из наиболее престижных районов, где царил раз-
врат. Кафе прославилось тем, что известный поэт Джон
Драйден частенько сиживал там на своем любимом
стуле у камина, если дело было зимой, или на балко-
не, если стояло лето. В это заведение мог прийти даже
какой-нибудь начинающий писатель, но, скорее все-
го, он чувствовал себя не в своей тарелке среди тако-
го количества знаменитостей. Неда Уорда развеселила
картина, которую он застал в этом месте: «Там было
многолюдно, но тихо. Все молчали, видимо, надеясь
таким образом сойти за умных людей».
После смерти Драйдена в 1700 г. интерес к его
кафе стал резко падать, и в конечном счете первен-
ство захватило заведение «У Баттона». Местом встречи
ученых аристократов, вроде Исаака Ньютона, астро-
нома Эдмунда Галлея или коллекционера Ханса Сло-
уна стало заведение «Грек», находившееся напротив
Дома правосудия.
Томас Таунинг, основатель чайной династии, от-
крыл «Кофейню Тома», примыкавшую к его магази-
ну недалеко от Странд. Политики тоже не сидели дома.
Виги полюбили кофейню «Сент-Джеймс», а тори —
«Кофейное дерево». Юристы пропадали в «Нандос» на
Флит-стрит, духовенство — в «Чайдлз» рядом с собо-
230
ром Святого Павла. Кафе «Уайте» на Сент-Джеймс
было раем для игроков. Молодые модники встреча-
лись в «Менз» рядом со Скотланд-Ярд. Кстати, это было
единственное кафе, где не одобрялось курение. Посе-
тители предпочитали вдыхать табак через нос. Конеч-
но, табак этот был специальный — нюхательный, ста-
вший тогда последним «писком моды».
Нед Уорд дает подробное описание: «Мы протис-
нулись через толпу к маленькому столику, сели и огля-
делись вокруг. Народу было очень много, но не слышно
было разговоров, никто не пил ни кофе, ни какие-
либо другие напитки. Все были заняты тем, что сосре-
доточенно набивали ноздри табаком, потом прочи-
щали их, опять набивали, да еще то и дело поправляли
кудельки на своих париках. От лязга непрестанно от-
крывающихся и закрывающихся табакерок у меня го-
лова пошла кругом. Там была еще одна комната, где,
я полагаю, уединялись видные политические деятели
в чрезвычайных ситуациях, чтобы предаться пустым
разговорам, якобы решая вопросы государственной
важности».
И вот в столь изысканном обществе Нед Уорд и
его друг рискнули закурить свои трубки: «Обведя взгля-
дом помещение, мы почувствовали себя, словно пара
птичек Минервы среди стаи павлинов Юноны, и, за-
разившись их весельем, ужасно захотели закурить наши
трубки. Но мы боялись, как бы табачный дым не оскор-
бил этих утонченных джентльменов, непрестанно ты-
кающихся носом в табакерку. И все же мы решились,
обнаглев до такой степени, что даже попросили при-
нести нам свечу, чтобы закурить. Заказ наш выпол-
нили, хотя и с недовольным видом, который крас-
норечиво показывал, что от нас с удовольствием
избавились бы. Но мы дымили невозмутимо, как буд-
то не замечая реакции окружающих. Несколько джен-
тльменов, сидящих возле нас, брезгливо сморщились.
231
Оставив недовольные гримасы без внимания, мы про-
должали курить, пока не разогнали всех, кто сидел
неподалеку».
Бизнесмены были всегда в определенное время в
одной и той же кофейне Сити, чтобы партнеры и кли-
енты знали, где их искать. Кофейни становились вре-
менными конторами будущих солидных предприятий.
С 1690 г. начинает зарождаться биржа. Еще никог-
да доселе не было куплено и продано столько акций.
Лондонский статистик Эдуард Хэттон описал эту фи-
нансовую игру в ходе торговых сделок так: «Владелец
капитала обходит кофейни, в которых собираются мак-
леры, с целью выяснить котировки акций. От этого
зависит, сколько акций маклеру на этот раз можно
купить или продать и по какой цене. Следующая зада-
ча — выяснить намерения тех людей, которые облада-
ют капиталом и могут купить акции. И только потом
совершается сделка».
В 1697 г. группа маклеров была отлучена от Коро-
левской биржи. Дело в том, что их уличили в каких-то
махинациях с целью получения собственной выгоды,
а это считалось большим позором. Даниелю Дефо с
самого начала не нравился этот «узаконенный грабеж»:
«...это настоящее искусство обманывать людей. Все эти
сделки — сплошное мошенничество, ложь, хитрость,
жульничество, прикрытое лестью и лицемерным за-
искиванием. Плутоватые дельцы научились блестяще
вводить людей в заблуждение, то навевая мнимые стра-
хи, то вселяя бессмысленные надежды и пустые ожи-
дания и играя на слабостях тех, кто поддался на их
хитрости».
Постепенно биржевые маклеры облюбовали кофей-
ни «Джонатанз» и «Гаррауэй» на Эксчейндж-Эллей в
Корнхилле, где и заключали свои многочисленные сдел-
ки. По этому поводу Дефо язвительно заметил, «что
232
Эксчейндж-Эллей также небезопасна для общества, как
склад боеприпасов в центре многолюдного города».
Вскоре жители и особенно владельцы магазинов
стали жаловаться на то, «что толпа маклеров, стоящих
на улице дни напролет, не только заграждает вход
Королевской биржи, но еще и привлекает кучу воров
и других бездельников и негодяев, которым эта шум-
ная толпа служит прекрасным прикрытием».
Отдельные представители лондонских финансовых
кругов вынуждены были, наконец, объединиться для
совместного ведения дел. Дельцы, чей бизнес так или
иначе был связан с флотом, выбрали местом своих
встреч кофейню Эдварда Ллойда на углу Абчерн-лейн
и Ломбард-стрит. Хотя формальная сторона сделок,
связанная с бумажной волокитой, имела место на
бирже, все предварительные мероприятия соверша-
лись у Ллойда. Эдвард Ллойд сначала стал выпускать
рукописные «Корабельные списки», позднее превра-
тившиеся в «Новости Ллойда», а потом и в «Списки
Ллойда» (сейчас «Регистр Ллойда»); затем он стал
проводить в своем заведении аукционы кораблей и
грузов. Эту практику впоследствии переняли и другие
кофейни. «Лондон газетт» от 16—19 октября 1699 г. ин-
формировала: «Во вторник 17-го числа пополудни в
кофейне «Морская», что на Абчерн-лейн, на продажу
будет выставлено судно «Карл II» водоизмещением в
750 тонн, которое стоит в доке мистера Уэлла возле
Детфорд. Подробности можно узнать на судне или в
кофейне «У Ллойда» на Ломбард-стрит».
Аукционы, на которые выставлялись всевозмож-
ные товары, проходили, как тогда выражались, «при
свече», т. е. пока горела свеча. Газета «Постмэн» от 15—
18 января 1700 г. сообщала: «Завтра, 10 апреля, в 3 часа
дня, в кофейне «У Ллойда», что на Ломбард-стрит,
состоится аукцион при свече, где на продажу будет
233
выставлен новый гарнитур с серебряной отделкой под
инкрустированный орнамент».
Такие аукционы в кофейнях были очень популяр-
ны и удобны. Гость из Швейцарии Захарий Конрад
фон Уффенбах особенно заинтересовался покупкой
книг на английском языке, которые было нелегко
достать за границей. «Вечером мы приехали в Латин-
скую кофейню, что рядом с собором Святого Павла,
чтобы принять участие в книжном аукционе. Это очень
удобно. Ты сидишь, спокойно пьешь кофе или чай,
куришь трубку и, если тебе вдруг понравилась та или
иная книга, можешь поучаствовать в торгах. Мне уда-
лось купить две отличные книги, и они обошлись мне
гораздо дешевле, чем в магазине».
Информацию об очередных предстоящих торгах
доводили теперь новым, изобретенным в 1680 г. не-
ким мистером Докра, почтовым способом, специаль-
но приспособленным к условиям развивающегося го-
рода. Новая услуга, стоившая всего 1 пенни, вызвала
всеобщий восторг. Гай Мьеж восхвалял ее: «Все, от
джентльмена до деревенского простака, могут теперь
известить о своем прибытии в город. Владельцы мага-


зинов и торговцы
получили
возможность посылать
распоряжения своим работникам, даже если они да-
леко. Безналичные расчеты любой важности осуществ-
ляются теперь гораздо легче: вам нужно лишь послать
счет. Стало возможным переправить приглашения и
билеты в самые отдаленные районы. Пивовару не нужно
ехать к акцизному чиновнику лично, а можно просто



отослать нужную документацию. Переписываются ад-
вокаты и подзащитные, врачи и пациенты, и т. д. и
т. п., и даже несчастные заключенные могут позволить
себе почтовую услугу всего за 1 пенни».
Выглядело это так. Отправитель вручал свое пись-
мо или посылку курьеру, заплатив 1 пенни. Каждый
курьер имел свою территорию, протяженностью не
234
Кофейни считались «вотчинами» мужчин. Посетители собирались за общим столом
и наслаждались беседой
более 15 миль, и определенные часы работы. Так, живя
в Вестминстере и Лондоне, вы могли послать коррес-
понденцию каждый час, в Саутуорке — каждые 2 часа,
в пригородах Лондона — дважды в день. Далее курьер
относил послания в особые конторы, расположенные
в Тауэр-хилл, Чаринг-кросс, Чансери-лейн, Патер-
ностер-роуд и др., где их сортировали. А уже оттуда
корреспонденция попадала к адресату, который тоже
платил 1 пенни за доставку.
Для мужчин кофейни были главным местом, где
они могли обсудить новости и подискутировать. Карл II
попытался было запретить их, как места сбора заго-
ворщиков и подстрекателей, но революция провоз-
гласила свободу слова.
К 1700 г. в Лондоне выходило несколько газет,
включая «Лондон Газетт», «Постмэн», «Постбой» и
«Флайнингпост», которые печатались три раза в неде-
лю и доставлялись преимущественно в кофейни. Ти-
раж самой крупной из них, «Лондон Газетт», вырос
с 7 тысяч в 1693 до 11 тысяч в 1705 г. Первая ежеднев-
ная газета «Дейли Курант» появилась в 1702 г. Посыль-
ные разносили также по кофейням различные экст-
ренные сообщения. С появлением газет наблюдается и
рост грамотности, которая была в столице уже и без
того высокой. Иностранцы поражались смелости и го-
рячности лондонцев. Сезар де Соссюр писал: «Что бо-
лее всего притягивает людей в эти кофейни, так это
газеты и другие информационные издания. Англича-
не - это нация сплетников. Рабочие привычно начи-
нают свой день с того, что идут в любимую кофейню
почитать свежую газетку, чтобы было о чем погово-
рить. И что это бывают за разговорны! Нет на свете
ничего более увлекательного, чем слушать, как лон-
донский чистильщик сапог обсуждает со своим кол-
легой политические проблемы или жизнь королевско-
го семейства. Англичанина, кажется, гораздо больше
236
заботит заключение очередного мирного договора, чем
его личная жизнь».
Даже в одиночестве с газетой в руках можно было
очень весело провести время, читая объявления: «Леди
заплатит 5 гиней нашедшему ее маленькую собачку»,
которая на самом деле стоит 5 пенсов; «Муж призы-
вает общественность не продавать ничего его жене в
кредит и не давать ей денег в долг». А другой сумас-
шедший муж обещает вознаграждение тому, кто най-
дет его вторую половину, сбежавшую с любовником.
Шарлатан объявляет, что «лечит все». Жертва грабежа
обещает вознаградить того, кто поможет ему вернуть
украденное имущество. Была реклама гуляний и зре-
лищ; люди предлагали купить дом, мебель, экипаж и
лошадей. В газетах вы нашли бы все последние город-
ские сплетни.
Эдуард Хэттон был первым человеком, кто по-
нял огромные коммерческие возможности рекламы. Та-
кой огромный густонаселенный город, как Лондон,
нуждался в информации о предлагаемых товарах и услу-
гах. А лучшего места для рекламных объявлений, чем
газеты и стены кофеен, просто не найти. Нед Уорд
описывает свое впечатление о посещении кофейни так:
«Мы вошли в помещение, где за густой пеленой едко-
го табачного дыма я с трудом разглядел несколько
вусмерть пьяных копошащихся существ, занятых кто
чем: одни пили, другие ходили, третьи громко мыча-
ли. Стены были увешаны рекламными листками, пред-
лагающими чудодейственные средства: нектар й амб-
розию, майскую росу, золотой эликсир, народные
пилюли, жидкий нюхательный табак, живую воду,
зубной порошок — все верные, как сам Папа Рим-
ский, каждое средство универсально. Честное слово,
если бы мой друг не сказал мне, что мы находимся в
кофейне, я бы подумал, что попал скорее в прием-
ную какого-нибудь популярного шарлатана».
237
Кофейни были изначально доступными для всех,
постепенно их хозяева начали фильтровать публику,
нанимая вышибал, которые избавлялись от нежела-
тельных посетителей. И в конце концов кофейни пре-
вратились в закрытые заведения, где собирались лишь
избранные. Тогда же возникла идея в компаниях дру-
зей платить за заказ вскладчину, хотя некоторые счи-
тают, что такая практика существовала и ранее. Нед
Уорд рассказывает: «Когда пришло время уходить, мы
оплатили вскладчину счет и вышли на улицу».
Самый известный из первых клубов «Кит-Кэт» был
запечатлен на полотне одним из его членов, художни-
ком Годфри Неллером. Предполагается, что впервые
члены клуба собирались в таверне Кристофера Кэта
рядом с Темпл-Бар. Здесь подавали пирожки с бара-
ниной под названием kit-cats, они и дали имя клубу.
Секретарем клуба был Джейкоб Тонсон, издатель книг
известных писателей — Шекспира, Мильтона, Драй-
дена и Пеппса.
Пагубное пристрастие к азартным играм в то вре-
мя охватило всю нацию, и некоторые клубы представ-
ляли из себя обычные игорные притоны. Азартные
люди бездумно ставили свое благополучие в зависи-
мость от того, как упадет карта. «Они сорили деньгами
направо и налево, — отмечал Нед Уорд, внимательно
наблюдая за игроками. Эти люди ходят по краю про-
пасти, рискуя в любой момент потерять все. Сегодня
ты богат и сыт, а завтра можешь остаться с одной
лишь дыркой в кармане. Удача играет ими, то щедро
одаривая, то отбирая все. Их жизнь — лотерея; карты
заменяют им все, будучи одновременно и работой, и
развлечением. Их конец печален: они уходят, не оста-
вив после себя ничего».
Том Браун сообщал, что «знавал двух шулеров,
унаследовавших особняк одного почтенного джентль-
238
Игорная лихорадка захватила нацию. За одну ночь приобретались
и проигрывались целые состояния
мена, который никогда бы не завещал им свое иму-
щество по собственной воле».
Женщины проматывали в карты состояния своих
мужей. Дефо, считая карты врагом общения, негодо-
вал: «Это просто безумие; ну не глупо ли ночи напро-
лет играться в костяшки и цветные картонки, уподоб-
ляясь детям, с одной лишь разницей, что последние в
своих невинных играх не проигрывают состояния».
Приверженцы кофеен уверяли, что их любимые
заведения ведут нацию к трезвому образу жизни. Но
все же в большинстве кофеен подавали алкоголь. Том
Браун с наслаждением объяснял, что «коньяк пре-
красно оттеняет вкус кофе». Учитывая это замечание,
несчастные посетители кофеен, где спиртное не по-
давалось, вынуждены были метаться между своей ко-
фейней и таверной, что ужасно возмущало их жен:
«Считая кофейню только цветочками, наши молодцы
спешат в таверну за ягодками». Нед Уорд приводит
также высказывание женщин о мужчинах: «Налака-
вшись с утра пива, они идут почесать языками с себе
подобными, обсуждая никому не интересные и непо-
нятные проблемы; после двух часов такой вот пустой
говорильни они понимают, что не мешало бы пропу-
стить рюмку-другую винца перед обедом, после чего
нестройными рядами шагают туда, где его подают.
Напившись в стельку, они почти ползком возвраща-
ются в кофейню, чтобы протрезвиться».
Пьянство стало всеобщим пороком, обойдя даже
азартные игры. «Напьются и дебоширят без стыда и
совести, — писал Сезар де Соссюр. — И это относится
отнюдь не только к беднейшим слоям населения, но и
к аристократии, не исключая самы/именитых людей».
Он считал, что причина алкоголизма в Англии —
«влажный климат и туманы». Возможно, вино и карты
давали людям, жившим в постоянном напряжении,
возможность хоть как-то расслабиться, отвлечься. Веко-
240
ре после своего вступления на престол Вильгельм и
Мария пытались призвать чиновников на местах ввес-
ти запреты на пьянство, сквернословие и непристой-
ное поведение. Но эта попытка остановить стремитель-
ное падение нравов была дружно осмеяна и с треском
провалилась. В то время как король делал все, чтобы
заставить людей бросить пить, правительство взимало
с продажи на алкоголь акцизный сбор, который со-
ставлял львиную долю государственных доходов. Воз-
никло противоречие. Сбор все увеличивали. Так, напри-
мер, на крепкие сорта пива он вырос с 2 шиллингов
6 пенсов за бочку в 1688 г. до 5 шиллингов в 1710 г.
Эль, производимый пивоварами из провинции,
даже шел на экспорт. Каждый мастер старался при-
внести что-нибудь новое, добавляя различные компо-
ненты, среди которых лидировали фрукты и травы.
Пресса помогала донести до потребителя информа-
цию о всех преимуществах нового вкуса: «В «Трех под-
ковах», что на Флит-стрит, продается отличный эль с
добавлением можжевельника, который прекрасно ле-
чит ревматизм, изжогу, паралич, колики; он также
отлично очищает кровь и выводит камни из почек;
повышает аппетит и улучшает пищеварение; защища-
ет организм от вредных воздействий атмосферы и удуш-
ливых запахов».
Избалованный разнообразием самых высококаче-
ственных напитков, лондонский потребитель был весь-
ма разборчив. Иностранцев ошеломляло богатство вы-
бора. Но ведь Лондон был портовым городом, через
который проходила большая часть всех ввозимых в
страну товаров. Спиртные напитки вроде французско-
го коньяка, шотландского и ирландского виски и ме-
стного джина были сравнительно дешевы и не облага-
лись таким большим акцизным сбором. Наверное,
поэтому они стали особенно популярны.
' Когда правительство повысило налог на француз-
241
ский коньяк, все резко перекинулись на джин. По-
требление алкоголя выросло за период с 1680 по 1710 г.
в четыре раза. Смешав коньяк с вином и добавив к
смеси травы, получили пунш. Джин, будучи дешевле
пива, стал новым напитком бедняков. Его продавали
в дешевых забегаловках и с лотков. Французские, ис-
панские и португальские вина были дороги. Может
быть, поэтому частенько можно было натолкнуться
на подделку. Но Сезара де Соссюра было нелегко про-
вести: «В Англии не производят вина, и все же я убеж-
ден, что выпивается его здесь в три раза больше, чем
ввозится. Открою секрет: торговцы вином в совершен-
стве.владеют искусством удваивать или даже утраи-
вать количество купленного ими за границей вина —
они просто добавляют в него воду и спирт, причем
делают это так искусно, что и знаток не сразу пони-
мает, что его обманули».
С введением налога на спиртные напитки в Анг-
лию хлынул поток контрабанды. В марте 1700 г. газета
«Постмэн» сообщала, что «большое количество фран-
цузского коньяка было обнаружено на судне в Пли-
муте» или что «в порт Плимут в сопровождении сто-
рожевого судна прибыл корабль, на котором найдено
120 тонн запретных французских товаров».
Слово «бар» (изначально «пивной бар») вошло в
употребление где-то в 1700 г. Сначала баром называли
только пивные заведения, затем — небольшие тракти-
ры и таверны. В маленьких тавернах, барах подавали к
пиву простенькую закуску, там больше не подавали
«левого» спиртного, а их хозяева исправно платили
все налоги. Незаконных питейных заведений более не
существовало, а их владельцы нашли новый источник
дохода в джине. Они открывали забегаловки, куда бед-
нейшие горожане приходили пропустить глоток-дру-
гой единственно доступного им теперь горячительно-
го напитка. Однако в этих заведениях творилось
242
безобразие. В материалах судебного разбирательства того
времени говорилось: «Ввиду того, что в столь попу-
лярных на сегодняшний день тавернах и других подоб-
ных заведениях отмечается присутствие нежелатель-
ных элементов, которые учиняют беспорядки вплоть
до драк и убийств, учитывая то обстоятельство, что
множество семей разрушается из-за того, что мужья
безвылазно сидят там, забывая, что у них есть дом, и,
наконец, принимая во внимание тот факт, что зачас-
тую подобные учреждения служат притоном всевоз-
можным ворам, грабителям и другим преступникам,
нарушающим покой законопослушных граждан, в це-
лях предотвращения дальнейших беспорядков суд по-
становил: отныне виноторговцы, трактирщики, вла-
дельцы кофеен и других питейных заведений имеют
право по своему усмотрению запрещать азартные игры,
распитие спиртных напитков и т. д. в любое время дня
и ночи».
Том Браун считал «таверну маленьким Содомом,
погрязший в пороке даже глубже своего прототипа,
где распутники умудряются пропить последние мозги
и профукать состояние; игроки — обчистить очеред-
ного простака; развратники — позабавиться, изрядно
выпив, с местной блудницей, позволяя вольности у
всех на глазах».
И, конечно, как и в старые добрые времена, даже
самые незначительные сделки заключались за рюмоч-
кой крепкого напитка. «И даже трезвенники, переси-
лив себя, заходили в таверну ради того, чтобы, вос-
пользовавшись состоянием своего пьяного партнера,
заключить с ним какое-нибудь нечестное соглашение».
Разбойники с большой дороги приходили туда, что-
бы выведать, где и чем им можно будет поживиться, а
помогал им обычно хозяин, с которым они часто были
в сговоре. Нед Уорд описал одного из них: «Он знаком
с конюхами со Спитлфилдз и Бишопсгейт, у которых
243
и вынюхивает информацию о потенциальных жертвах, j'
Он притворяется уволенным офицером, жалостливо 1.'
«вспоминая о том, как несправедливо обошлись с L
ними, теми, кто рисковал жизнью ради чести нашего Д
принца, спасения родины и безопасности религии. «
И как же хорошо он умеет врать!»
Таверны и пивные были местом хранения воро-
ванных вещей, и к этому все привыкли. На одном из
судебных процессов «свидетельница показала, что
преступник приказал ей перепрятать одежду, и она ж
оставила ее в двух разных местах» (из записей Уголов- ,М
ного суда Лондона, июнь 1698 г.). Трактирщиков все; Ц
еще время от времени ловили на том, что они помо- Ц
гали преступникам сбывать награбленное, но все же Ц
большинство из них перестали делать это из страха И
потерять лицензию на торговлю.
Но часто хозяева пивных делали все, чтобы повы- и
сить престиж своего заведения. Например, они по-но- Ц
вому обставляли помещения, изощряясь каждый на свой 11
лад. Доходили до того, что заказывали серебряную по- Д
'суду, которая, однако, сильно искушала воришек и
клептоманов. В прессе то и дело появлялись объявления
об украденных предметах. «12 сентября, в четверг, из
таверны «Шип» на Странд украдена серебряная ложка.
Просьба, если вам предложат ее купить, не дайте пре-
ступникам уйти и сообщите хозяину вышеозначенного : ’
заведения. Воровкой предположительно была миловид-
ная блондинка в белом».
Пьяные драки были далеко не редкостью, а иног- ’
да заканчивались трагически: «В пятницу вечером, .1
15 марта 1700 г., Филипп Перри, проживающий на
Линкольнз-инн-филдз, выпивал вместе со своим сы-
ном и двумя зятьями в таверне «Роуз», что на Брид-
жен-стрит. С ними был также некий мистер Томас
Бонд... Перри грубо отозвался о сестре мистера Тома-
са, чем сильно его обидел. Между ними завязалась У
244	.	Я
Англичане были «скорыми на руку» и чуть что — сразу хватались
за шпагу, так что часто драки в тавернах заканчивались
смертельным исходом
перепалка. В десять вечера оба вышли на улицу, где
ссора продолжилась. В конце концов Томас Бонд вы-
хватил шпагу и нанес обидчику смертельную рану. Ми-
стер Перри скончался на месте».
Полицейские обязаны были следить за тем, что-
бы хозяева питейных заведений подавали спиртное
только до разрешенного часа. Вот как Нед Уорд опи-
сывает закрытие таверны; «Патрульные громко объ-
явили, что уже И часов. Пьяные громилы из Сити,
пошатываясь, разбрелись по домам. Проституток и тех
не видно. Страх перед инспектором разогнал и их. Лон-
дон опустел. Скоро утро».
У самого Уорда, по меньшей мере один раз, были
неприятности со стражами порядка: «Время пролете-
ло стремительно. И в полночь, когда наше веселье было
в полном разгаре, надо же было войти длинному, су-
хому, точно мумия, полицейскому. Этот шут тупо за-
тряс перед нами своим жезлом, дающим ему право
отдавать приказы, и изрек: «Джентльмены, посмот-
рите на часы. Вам пора бы давно быть в своих постелях
и видеть десятый сон».
Не сумев сдержаться, Уорд и его собутыльники
сказали тощему все, что о нем думали, за что и про-
вели ночь в кутузке. К счастью, запреты действовали
только ночью, поэтому утром они первым делом бро-
сились опохмелиться в ближайшую таверну, по доро-
ге проклиная виновника их несчастий.
Пивные продолжали совершенствоваться, расши-
ряться. Раньше это была одна комнатенка, где посети-
тели ютились вокруг камина. Теперь помещение со-
стояло из ряда комнат, каждая из которых имела свое
предназначение: одни использовались для интимных
свиданий, другие для деловых встреч и т. д. Подобно
знатным особам, средние и низшие сословия тоже
собирались в своего рода клубы и сообщества. Было,
например, общество цветоводов-любителей, чья со-
246
вместная деятельность сводилась к дружному про-
чтению и обсуждению литературы по садоводству. Вла-
дельцы пивных, у которых была деловая жилка, да-
вали даже объявления в газету о предоставлении
помещения для подобных сборищ. Только что прибы-
вшие в город люди тоже могли найти себе в пивных
временное пристанище.
Отличных качеств хозяина и его жены во многом
зависел успех заведения. Том Браун шутил над усили-
ями хозяйки быть привлекательной: «Ну кто это, ска-
жите на милость, эта разодетая леди с красивой при-
ческой, которую мы встретили у входа? Побрякушки
в ее ушах так сверкали, что я едва различил ее лицо.
Подобную куклу всегда встречаешь в питейных заве-
дениях. Она помогает хозяину следить за порядком на
кухне, прикрикивает на прислугу, улыбается важно-
му гостю. И вообще, служит для украшения помеще-
ния».
Как владельцы магазинов использовали наемных
красавиц, чтобы заманить покупателей, так и трак-
тирщики использовали своих супруг и других девушек
для привлечения клиентов. В их обязанности входило
умение хорошо выглядеть и использовать свое обая-
ние в нужный момент, улыбнувшись одному толсто-
суму, отпустив ласковое словечко в адрес другого, дав
надежду обожающему ее третьему, чтобы все они не-
пременно пришли завтра.
Большинство лондонцев снимало жилье и поэто-
му не имело возможности устраивать дома вечеринки
или званые обеды. Да, собственно, не было смысла
готовить себе еду дома, если в таверне можно поесть
дешевле, а к тому же встретиться с друзьями. В Лондо-
не работали сотни таких таверн, где подавали комп-
лексный обед по фиксированной цене. Существовали
также закусочные, где на вертелах непрерывно весь
день жарились говядина, телятина, баранина, свини-
247
на — кусков по шесть на каждом. Можно было отре-
зать от любого куска нужную порцию. Тут же стояли
соль и горчица, пиво и хлеб. Так что можно было плот-
но покушать прямо с пылу с жару. Все слои населе-
ния, не исключая и весьма состоятельных людей,
обычно ели в тавернах и закусочных. Но были и такие
заведения, где можно было заказать изысканный обед
для особого случая. И обходился он в 1—3 гинеи на
человека.
Во всех общественных местах разрешалось курить,
чем и пользовались посетители, не исключая и жен-
щин, дымивших наравне с мужчинами. Местных про-
изводителей табака потеснили иностранцы, когда в
период Английской республики стали ввозить табач-
ную продукцию из Вирджинии и Мэриленда. В период
Реставрации импорт удвоился, а к концу века его об-
ложили налогом. Табак являлся достаточно дорогим
товаром, чтобы привлекать многочисленных воров.
Одна из записей Уголовного суда Лондона гласит: «Они
уже второй раз обвиняются во взломе склада, при-
надлежащего Джозефу Лейси. Сейчас им вменяется
похищение 250 фунтов табака. Свидетель показал, что
Макдональд навел их на этот склад, куда они и по-
шли, украв табак с намерением сбыть его потом по
25 шиллингов».
Трубки с табаком продавались в пивных. Они были
многоразовые, но их даже не мыли. Нед Уорд с восхи-
щением описывает свое посещение знаменитого тор-
говца табачными изделиями Бенжамина Хавза, чей
магазин располагался на углу Шу-лейн: «Он продавал
за 20 пенсов первосортный, мягкий, с прекрасным
сладким ароматом табак из ВирДжинии, нарезанный
мелко, крупно или как вам будет угодно... Можно при-
обрести скрученный испанский табак за 8 шиллингов,
а также смесь вирджинского и испанского сортов по
3 шиллинга за фунт». Здесь же Нед Уорд встретил тол-
248
пу заядлых «курильщиков»: «Они так самозабвенно ку-
рили, что казалось, будто они уже и не дышат ничем,
кроме табачного дыма. Вместо слов их уста выпускали
лишь клубы дыма. Они позволяли себе лишь кратчай-
шие реплики вроде: «Ну как?» — затяжка. «Ничего», —
затяжка. «Отличный табак», — затяжка. «Хорошая по-
года», — затяжка. «Слава Богу!» — затяжка. «Который
час?» — затяжка, — и т. д.
Глава 10
ЗАБАВЫ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ
Лучше драки для англичан может быть только драка.
В феврале 1700 г: жители Лондона прочитали в га-
зете, что заморский «каннибал-монстр» утонул в Темзе.
Его даже не успели выгрузить. Лондонцы были раз-
очарованы. Они так ждали его прибытия, что готовы
были, по словам автора статьи, заплатить любую сум-
му за это зрелище. Люди получали огромное удоволь-
ствие, наблюдая за страданиями другого существа, будь
то человек или животное. Такие жестокие представле-
ния, где жертвой становился кто-то другой, давали
ощущение собственной несокрушимости. После удо-
вольствия видеть, как твоего соседа ведут на висели-
цу, наблюдать кривляние безумца в бедламе или за-
брасывание грязью какого-нибудь бедолаги, любимым
зрелищем лондонцев были уродцы и разные диковин-
ки. Лучшего места, чем Варфоломеевская ярмарка, для
этого занятия не найти. «На углу Хозиер-лейн, рядом
с балаганом мистера Паркера, вы можете увидеть ог-
ромного монстра, которого Томас Грант привез из
страны Великого Могола. У этого человека одна голо-
ва и два тела, определенно мужских. С ним приехал
его брат — верховный жрец магометан.
Приходите на Смитфилд к «Черному ворону». Здесь
вы увидите живой скелет, который отобрали у турков
и доставили на итальянской галере в наш город. Это
волшебный ребенок, который не растет, оставаясь вот
250
уже много лет всего одного фута ростом. Размер его
конечностей не превышает большого пальца взросло-
го человека, лицо у него с ладонь, а сам он так серь-
езен, будто ему в три раза больше лет, чем на самом
деле. Вся анатомия его тела хорошо просматривается
на солнечном свете. Он не говорит, у него нет зубов,
что не мешает ему быть весьма прожорливым. Он съеда-
ет больше, чем самый голодный человек в Англии».
Власти Сити ужасно боялись Варфоломеевской
ярмарки, которая как магнит притягивала «людей,
ведущих вольный, распутный, развратный образ жиз-
ни. Разношерстная толпа, стекавшаяся ежегодно 24 ав-
густа на Смитфилд, чтобы пробыть там две недели,
давно забыла, что первоначально ярмарка замысли-
валась как торговая. Лорд-мэр запретил использовать
балаганы для проведения спектаклей, лотерей и ро-
зыгрышей, азартных игр». Но похоже, большинство
людей этот запрет попросту проигнорировали. Актеры
оставляли театры, спеша на ярмарку, где пытались
своим искусством переманить публику у конкурентов,
акробатов и канатоходцев. «В балаганах мистера Барн-
са и мистера Апплети, что между таверной «Корона»
и Госпитал-гейт, там, где висят английский и голлан-
дский флаги, во время ярмарки состоится беспреце-
дентное представление «Танцы на канате, гимна-
стические и акробатические номера». Участвуют самые
знаменитые труппы из Германии, Франции и Марок-
ко. Приходите, не пожалеете!»
День ярмарки был очень удачным для проститу-
ток, которые шли нарасхват, и воров, которым было
чем поживиться. Дети не слезали с качелей, взмывая в
пропитанный запахом свинины, смешанным с исхо-
дящими от многочисленной толпы ароматами, воздух.
Сезар де Соссюр находил всю эту обстановку слиш-
ком вульгарной: «Шум и гам повсюду, и кажется, это-
му не будет конца; к тому же вы постоянно рискуете
251
На ярмарках одними из наиболее ярких аттракционов были
танцы на канате, на некоторое время даже оставившие театры
без зрителей
быть затоптанным насмерть и ограбленным дочиста,
а я должен заметить, умнее английского вора нет на
свете, поэтому в любой толпе нужно беречь карман».
И каким же облегчением было для властей Сити, ког-
да через две недели Варфоломеевская ярмарка переез-
жала со Смитфилд в Саутуорк на другой берег реки.
В Лондон везли множество заморских невиданных
зверюшек. «На Саутуоркской ярмарке будет выставлен
живой крокодил, которого недавно привезли из Гви-
неи». Кофейни, пивные и таверны тоже демонстриро-
вали в своих помещениях уродцев и другие диковин-
ки, чем переманивали народ у своих конкурентов на
ярмарке. О подобных зрелищах хозяева заведений из-
вещали публику через газеты: «В кофейне «Пейнтерз»,
что напротив таверны «Фаунтин», можно всего за один
пенни полюбоваться на самого большого в Англии угря
длиной 68 дюймов, толщиной 22 дюйма, а весом
34 фунта. А если кто-нибудь докажет, что видел и по-
больше, он получит свои деньги обратно. Поспешите,
зрелище продлится только до завтрашнего вечера».
Лондонцы были избалованы всеми этими дико-
винками, поэтому львов в Тауэр ходили смотреть толь-
ко туристы. Но самой дурной славой пользовалась май-
ская ярмарка, которая проходила где-то там, где сейчас
находится Пиккадилли, Оксфорд-стрит и Парк-лейн.
Не раз вставал вопрос о ее закрытии, такие безобра-
зия там творились. Посетивший эту ярмарку Нед Уорд
отметил, что у проституток там хватало работы. Во
многих балаганах шли комедии. «В одном месте кучка
до неприличия пьяных солдат и их подружки скакали
под какую-то невообразимую мелодию, исполняемую
слепым скрипачом на треснутой скрипке. В другом
месте танцевали джигу. Рядом в балагане кто-то что-
то отбивал своими каблуками. То там, то здесь мож-
но было наткнуться на кукольные спектакли, которые
очень нравились всякому сброду. В знак признатель-
253
ности актерам они издавали душераздирающие визг-
ливые звуки».
Безобразия и хулиганство творились отнюдь не
только на ярмарках. Малейшее недоразумение могло
окончиться уличным скандалом. «Лучше драки, — пи-
сал Миссон, — для англичанина может быть только
драка. Если двое маленьких мальчиков ссорились на
улице, прохожие мгновенно брали их в кольцо и на-
чинали настраивать детей друг против друга, прово-
цируя мордобой. Добившись своего, зеваки громкими
горячими возгласами поддерживали бойцов... И среди
болельщиков были не только другие мальчишки, но-
сильщики и подобные простолюдины, но даже весь-
ма знатные особы. И если бы можно было мгновенно
построить трибуну, то на ней тут же были бы заняты
все места».	.
Неудивительно, что Сезар де Соссюр считал «лон|
донцев жестокими и задиристыми нахалами». Азарт был
присущ всем сословиям. «Зрители выстраиваются круж|
ком вокруг дерущихся и начинают делать ставки». При^
чем потасовки и кулачные бои устраивали не только,
мужчины. «Вы не поверите, — продолжал Соссюр, —
но я своими глазами видел, как опустившиеся жен-
щины дрались, как мужики».
Когда Конрад фон Уффенбах был в Лондоне, он
непременно хотел побывать в Кларкенуэлле, чтобы
посмотреть на проходившие там бои — «чисто англий-
скую забаву». Ему удалось стать свидетелем боя «анг-
личанина и мавра», он так описал это зрелище: «Дра-
ка происходила на пустыре. Посередине находилась
открытая со всех сторон площадка без перил, име-
вшая высоту в рост человека. Ее окружали трибуны с
сиденьями, как в театре. Те, кто не мог заплатить за
место, стояли на земле. Они изо всех сил старались
вскарабкаться на трибуны, но им это не удавалось,
т. к. сверху на них сыпались камни, палки, грязь. Вся
254
эта безумная сцена выглядела ужасно. Но нас это не
пугало, ведь мы сидели на лучших местах, куда этой
черни ни за что не добраться».
Пока бойцы дрались мечами и кинжалами, зали-
вая площадку своей кровью, Уффенбах вступил в раз-
говор с одной рядом сидящей парой.
«Мужчина был, по-видимому, изрядно пьян, т. к.
он громко орал и бросал вниз горсти шиллингов. Его
жена надоедала ему воспоминаниями о том, как в
прошлом году на этом самом месте она подралась с
другой дамой, которая была без корсета и в одном
манто. Драка была славной и кровавой и никого в
Лондоне не удивила».
Следующее, что привлекло Уффенбаха, — это пе-
тушиные бои. Они проходили в круглой башне, где
места для зрителей располагались ярусами. Сама схватка
происходила на столе в центре башни. «Сначала при-
носят спрятанных в двух мешках петухов. Пока идут
приготовленйя, публика начинает кричать, делая став-
ки. Атмосфера накаляется, волна всеобщего азарта на-
крывает присутствующих, которые сидят вперемеж-
ку, без учета классовой принадлежности. Они, теряя
контроль над собой, как сумасшедшие, делают став-
ки от 20 гиней и выше... Как только хозяин одного
петуха останавливает торг, хозяин второго дает слово
соблюдать условия сделки. Петухов достают из меш-
ков, прилаживают им серебряные шпоры. При появле-
нии птиц гвалт усиливается, люди продолжают делать
ставки. Потом хозяева начинают провоцировать пету-
хов на схватку. Поначалу птицы не желают драться и
даже пытаются спрыгнуть со стола. Но их намеренно
злят, и тогда они начинают ожесточенно клевать друг
друга. Особенно забавно смотреть, как они рубятся шпо-
рами. Их гребешки ужасно кровоточат, а они продол-
жают наносить друг другу порезы, врезаясь шпорами в
зоб и живот противника. Сразу после окончания боя
255
те, кто ставил на проигравшего петуха, должны тут
же выплатить деньги победителям. Того, кто был на-
столько глуп, что поставил сумму, которую выпла-
тить не в состоянии, садят в корзину и поднимают к
потолку башни под дружный оглушительный хохот».
Лондонцы, несомненно, питали особую любовь к
жестоким и свирепым развлечениям, отражавшим их
собственную жизнь: опасную, жестокую и короткую.
Помимо петушиных, каждый понедельник и четверг
в Кларкенуэлле, в Марилебоне, в Сохо и в Вестмин-
стере проводились также травли медведей и быков.
Очевидец рассказывает: «Сначала молодого бычка
вывели на середину двора и привязали длинной ве-
ревкой к железному кольцу; потом около тридцати
собак, по три за раз, спускались на него, но бык лег-
ко расправлялся с ними, подбрасывая на своих рогах
на высоту двухэтажного дома. Потом под крики и воп-
ли толпы хозяева собак подскакивали к своим питом-
цам, пытаясь смягчить их падение. Многих трудов им
стоило после этого удержать собак и не дать ринуться
в атаку. Некоторые собаки вцеплялись в горло быку
такой хваткой, что приходилось разжимать им челю-
сти ломом. Когда бык уже подустал, вывели молодого
медведя и тоже привязали к кольцу. Как только на него
набрасывались собаки, он, стоя на задних лапах, рас-
кидывал их, нанося сокрушительные удары лапами.
Если какая-то из собак вцеплялась ему в кожу, он
начинал так кататься, что псам едва удавалось вы-
браться невредимыми из-под него».
Лондонцы могли бы направить свою энергию в
другое русло, занявшись спортом, что было гораздо
полезней. Но они не были в восторге от этой идеи — то
ли дело лениво катать шары где-нибудь в пивной или
делать ставки на тех, кто вступил в борьбу. Футбол
был тогда уличной игрой, в которой толпа желающих
пинала мяч (хотя ворот не было), запуская его высоко
256
в чье-нибудь окно. Заезжие иностранцы, например Бит
Луи де Мюрель, находили эту игру «шумной и дерз-
кой». Сезар де Соссюр возмущался: «В холодный день
вы можете иногда встретить человек двадцать бездель-
ников, катающих на улице мяч и бессовестно бьющих
окна проезжающих мимо экипажей. А вместо извине-
ний от них слышен только дурацкий хохот».
Точно так же его поразил и крикет: «Англичане
ужасно любят эту игру. Они идут на большое открытое
поле и бьют куском деревяшки по маленькому мячи-
ку. Я бы не взялся объяснить вам правила игры ввиду
их чрезвычайной сложности; скажу лишь, что здесь
требуются ловкость и сноровка. А играют в нее все со-
словия».
Для таких людей, как Нед Уорд, Лондон был сце-
ной, а его жители актерами, от которых исходило бес-
конечное обаяние и веселье. Что касается настоящего
театра, то актер Томас Беттертон, актрисы миссис
Барри и миссис Брайсгридл и драматург Вильям Кон-
грив перешли из Королевского театра на Друри-лейн
в Новый театр на Линкольнз-инн-филдз. Спектакли
начинались обычно часов с трех дня и шли на сцене,
освещенной свечами. До спектакля и в перерыве на
сцене пели и танцевали. Публика в театрах, как отме-
чал Миссон, «собиралась разношерстная. Бок о бок
сидели молодые аристократы, почтенные леди, дамы
сомнительной репутации и т. д. Одни болтали, другие
слушали их, третьи пытались следить за действом на
сцене, а четвертые просто таращились по сторонам».
Том Браун, как всегда, не упустил случая съяз-
вить, назвав театр «волшебным островом, где все про-
исходит понарошку». Публика заслуживала особого
внимания. «Щеголь славится здесь своими темляком и
табакеркой, поэт — вечно пустыми карманами, про-
ститутку можно узнать по обилию оборочек на груди,
а дурака — в ее собеседнике... Театральный юмор слож-
9 Зак. 186
257
но понять, поэтому сидящий в зале критик и не пы-
тается это сделать, а предпочитает поспать. Он знает,
что когда опустится занавес, его разбудят».
Не менее ядовито отзывался Браун и о том, что
происходило непосредственно на сцене: «Да все эти
их новомодные пьесы не более чем безвкусный, скуч-
ный фарс; пошлая, беззубая сатира; жалкая самодея-
тельность с бездарными актеришками». Когда хитом
номер один в Лондоне была новая комедия Уильяма
Конгрива «Наша жизнь», Браун раскритиковал вкус
английского общества: «На каждую свежую шутку лон-
донцы набрасываются и затаскивают ее до навязыва-
ния в зубах. Даже первые христиане не претерпели и
половины тех страданий, которые причиняет бедному
безмозглому зрителю театр, обязательно приправляя ^Я
героя какой-нибудь похабной песенкой,. юмор — Я
танцем, спор — громом и молнией. А огромных разме- JK
ров муфта и вычурные оборки героини считаются там
верхом остроумия».
В 1695 г., незадолго до своей смерти, английский
композитор Генри Пёрселл сдружился с писателем ^Я
Томасом Беттертоном. В профессиональном отноше- Я
нии эта дружба оказалась очень плодотворна. Резуль- Я
татом их совместного творчества стала «Волшебная Ко- Я
ролева», которую Роджер Норт описал как «оперу, Я
но не в чистом виде, а вперемешку с драмой». Соб- -Я
ственно опера появилась позже.	Я
Концерты были более изысканным развлечен и- Я
ем, а только зарождающаяся в Лондоне музыкальная Я
жизнь манила композиторов со всех концов света. От- Я
крылись концертные залы Томаса Хикфордза «Грейт- Я
Рум» на Хеймаркет и на Йорк-Билдйнгз, где вход стоил Я
5 шиллингов. Летний вечер прекрасно заменял деко- Я
рации. Газета сообщала: «В понедельник вечером в саду Я
Кенсингтона состоялся прекрасный концерт, где при- Я
сутствовало множество знатных особ». Или: «В следу- Я
258
По мере того как Лондон расширялся на запад, в нем появлялись прекрасные аллеи и парки,
где прогуливалась публика из высшего общества
ющий понедельник, 8 сентября, в 3 часа пополудни
на Ричмонд-Уэллз состоится коцерт прославленных ев-
ропейских мастеров, последний раз в этом сезоне.
Мистер Абелл исполнит произведения на английском,
латинском, итальянском, испанском и французском
языках. Билеты продаются, цена 5 шиллингов».
Лондон изобиловал парками и садами. Нед Уорд
описал свою прогулку по парку Сент-Джеймс во вре-
мена, «когда придворные дамы отрывали свои восхи-
тительные тела от мягких диванов, чтобы размяться и
подышать свежим вечерним воздухом, прогуливаясь».
Как всегда, его больше заботили люди, чем места: «Мы
застали парк в самый удачный момент, когда он пред-
стал во всем своем великолепии. Ведь там величествен-
но прогуливались настоящие богини. Они милостиво
окинули взглядом восхищенного смертного, не выка-
зывая ни тени гордости или презрения- И на мгнове-
ние, вопреки печальному опыту, поверили, что их по-
слали в этот мир, чтобы делать людей счастливыми».
Генри Миссон восхищался парком «с его липо-
выми и вязовыми аллеями, широким каналом и не-
сколькими прудами». Как такового леса там не было,
но аллеи тем не менее были прекрасным местом для
прогулки. Респектабельные горожане держались подаль-
ше от парка по воскресеньям, когда туда устремля-
лись «толпы простолюдинов, которые были заняты в
будние дни. По парку Сент-Джеймс бродили благо-
родные олени и коровы, попадая затем через Пикка-
дилли в Гайд-парк».
В Гайд-парке Том Браун приметил завсегдатаев,
ежедневно наведывающихся туда. «Это был мир позо-
лоченных экипажей и дорогих ливрей; среди его оби-
тателей попадались, например, заносчивые придвор-
ные выскочки, вечно задиравшие нос. Они брезговали
даже глядеть на все «плебейское», удостаивая взгля-
дом лишь особ не ниже герцога или герцогини».
260
Многие путешественники предпочитали выгрузить свои товары на берег и сойти на него,
чем преодолевать стремительное течение Темзы у Лондонского моста
к
В районах Кенсингтон и Хэмптон можно было
полюбоваться разбитыми в строгом голландском сти-
ле садами Вильгельма и Марии с их живыми изгоро-
дями, клумбами, скульптурами и фонтанами. А Кон-
рада фон Уффенбаха чрезвычайно заинтересовали
«загадочные садовые приспособления из толстых ду-
бовых стволов, которыми укатывали газоны после того,
как скосили траву».
Восхищала и привлекала лондонцев и гостей го-
рода река Темза, которая являлась важной транспорт-
ной магистралью, пестрящей многочисленными крас-
ными и зелеными лодками. Сезар де Соссюр был не
первым и не последним иностранцем, влюбившимся
в этот вид. «Не видел ничего восхитительнее этой реки.
По ней снуют всевозможные лодки и суда, которых в
Лондоне не менее 15 тысяч. Их используют в качестве
пассажирского и грузового транспорта. Кроме того,
встречаются так называемые барки и галеры — окра-
шенные и золоченые. Как обворожительна Темза в
тихий летний вечер, однако здесь можно услышать
неожиданные речи. Дело в том, что, по традиции, на
воде можно дать волю словам, выкрикивая все, что
угодно, пусть даже и самому королю. Никто не имеет
права обижаться». Из-за этой традиции язык лодочни-
ков, привыкших к этому словесному беспределу, был
«грубым и вульгарным».
Речной транспорт имел для города жизненно важ-
ное значение, так как, во-первых, улицы его были
перегружены наземным транспортом; во-вторых, тряс-
ку, испытываемую пассажирами экипажей, мог вы-
нести далеко не каждый. Правда, был еще один вари-
ант передвижения — ходьба пешком. Но прогулка,
однако, осложнялась тем, что тротуары имелись лишь
на главных улицах. Существовали и свои правила по-
ведения на улице: следовало уступить другим дорожку
возле домов, а самому держаться ближе к дороге. Кро-
262
ме того, всегда нужно быть внимательным, чтобы не
столкнуться с носильщиками паланкинов, вы-
крикивающими: «Посторонись!» Часто сметенному с
тротуара прохожему оставалось лишь брести по проез-
жей части, глотая в жару пыль, а в дождливую погоду
хлюпая по грязи. Строительные работы, ведущиеся
повсюду, не способствовали чистоте столицы.
Лондонский мост все еще оставался единствен-
ным на Темзе. Хотя, по замечанию фон Уффенбаха,
он меньше всего был похож на мост в привычном
понимании, так как по обеим его сторонам распола-
гались большие красивые здания с магазинами на
нижних этажах. И только где-то ближе к середине был
незастроенный отрезок футов 8 длиной, с которого
через железную ограду можно было полюбоваться ре-
кой. Зажатая между опорами моста вода казалась бур-
лящей, ревущей бездной.
В погожие дни лондонцы могли за 2—4 пенса пе-
ресечь Темзу, чтобы попасть в Фоксхолл. Пеппс про-
делал этот путь вместе со своей семьей. «Мальчишка-
гребец доставил нас в Фоксхолл, где мы прекрасно
погуляли по Олд-Спри-нг-Гарденз, потом в Нью-
Спринг-Гарденз. Мы рвали розы, потом зашли пере-
кусить и довольные вернулись домой опять по воде».
Фон Уффенбах специально побывал в Ламбете,
чтобы посмотреть на целебные источники. «Судя по
привкусу, вода из источника содержит железо и квас-
цы. Вдоль Темзы мы направились в Фоксхолл, дабы
насладиться несравненной красотой Олд-Спринг-Гар-
денз, который и назван так, потому что он особенно
хорош весной, когда туда слетается бессчетное число
птиц. Они вьют там гнезда и развлекают людей своим
пением. В саду можно пройтись по многочисленным
тенистым аллеям и при желании выпить стакан дрян-
ного вина в одной из зеленых беседок. Обычно здесь
много людей, особенно женщин сомнительной репу-
263
тации, разодетых, однако, не хуже леди из высшего
общества».
Жители столицы толпами стекались за целебной
жидкостью в Хампстед. Их вело то ли желание непре-
менно излечиться от своих болезней, то ли любопыт-
ство — хотелось испробовать, что же такое чистая вода
(ведь в Лондоне питьевая вода была сильно загряз-
нена).
Фон Уффенбах писал: «Ближайший к Лондону
целебный источник расположен в таком живописном
месте, что люди не только ездят сюда по понедельни-
кам, четвергам и субботам за водой, но даже строят
здесь летние домики. Источник находится недалеко от
города, а совсем рядом с ним есть кофейня и танце-
вальный зал, где танцуют современные и народные
танцы. Это выглядит очень красиво. Местность там очень
приятная глазу, а с холма открывается потрясающий
вид на Темзу и Лондон».
Горожане часто лечились на водах в Ислингтоне.
Название Нью-Танбридж-Уэллз так и не прижилось.
Миссон считал, что ислингтонские воды «не полез-
ны, но и не вредны, при условии, что вы ими не
злоупотребляете». К тому же эта местность славилась
хорошими молочными продуктами. Так что туда сле-
довало поехать хотя бы ради того, чтобы испробовать
фирменные пирожные со взбитыми сливками. А затем
можно было потанцевать на вечеринке.
Лондонцы обожали всякого рода пиршества и
массовые гулянья. Гай Мьеж считал, что им стоит
проводить святые праздники Рождества, Пасхи и Тро-
ицы более сдержанно и благоговейно, но все же очень
любил бывать на английском рождественском фести-
вале. «Двенадцать дней от дня Рождества Христова —
это время христианской духовной радости и чисто че-
ловеческого веселья: лондонцы желают друг другу сча-
стья, угощают, дарят подарки и делают все, чтобы
264
Пышная процессия в день вступления в должность лорд-мэра, как правило, сопровождалась большими
беспорядками. Владельцы магазинов в Чипсайде принимали всяческие меры предосторожности, но на
гравюре изображена уже вспыхнувшая потасовка и шныряющие в толпе воры-карманники
Дамы очень любили игру в карты, но в воскресные дни она
находилась под запретом
прогнать скуку прочь. В это время люди добры не толь-
ко к равным, но и к тем, кто стоит на низших ступе-
нях социальной лестницы».
По старой языческой традиции дома в празднич-
ные дни украшались лавром, розмарином, остроли-
стом, белой омелой и. прочей зеленью.
В Сити 29 октября (по старому стилю) отмечали
день лорд-мэра. Это был большой праздник в честь
вновь избранного хозяина города. Он приносил в этот
день присягу в Вестминстере, куда направлялся в со-
провождении огромной процессии. Нед Уорд ради этого
шоу специально встал пораньше, чтобы все увидеть.
Он рассказывает: «Атмосфера в толпе царила шумная
и беспокойная, что контрастировало с величествен-
ным и торжественным видом восседавшего на рос-
кошной колеснице лорд-мэра, возглавлявшего про-
цессию».
По будням лондонцы много работали. Воскресе-
нье было выходным днем, но развлечений в этот день
было крайне мало. Театры, концерты, спортивные
площадки были закрыты. Даже серьезному швейцарцу
фон Уффенбаху это показалось уж слишком. «Мало
того, что по воскресеньям здесь строго следят за тем,
чтобы ни души не было ни в пивных, ни в театрах,
так еще и на улицах курсирует ограниченное число
экипажей. Наша хозяйка даже запретила нам, ино-
странцам, поиграть на флейте или на виоле да гамбе,
боясь наказания. И это единственное, в чем англичане
еще остаются христианами».
Но в то время как на улицах стояла мертвая ти-
шина, за закрытыми дверями своих домов буржуазия
предавалась запрещенной по воскресным дням кар-
точной или другой азартной игре, а в нелегальных та-
вернах дебоширили пьяницы.
267
Глава 11
РАБОЧИЙ РАЙОН СИТИ
Темза, словно коридор, соединяла Англию с колониями.
Первый же удар колокола лондонской церкви
Сент-Мэри-ле-Боу заставил 14-летнего Джона Когза
вскочить из-за прилавка. Было уже 9 часов, время за-
крывать магазин. Яркий свет уличного фонаря осве-
тил лежащую около юноши Библию. По всему Сити
разливалось эхо колокольного перезвона.
Хозяин магазина Джон Стивен уже улизнул в та-
верну, расположенную по соседству, чтобы хлопнуть
пинту вина с дружками — торговцами канцелярскими
принадлежностями, печатниками, букинистами. По-
кончив со своими делами, Когз удалился в недра ма-
газина, хранящие горы бумаги, записных и расчет-
ных книжек, ручек, чернил, сургуча и всего того, чем
торговал ёго хозяин. Там он мог провести целый ве-
чер, ломая голову над очередной арифметической
проблемой вроде «что такое 2 процента комиссион-
ных»?
Месяц назад отец отдал его в ученики мистеру
Стивену, заплатив 250 фунтов стерлингов. Теперь в
течение 7 лет «второй отец» будет воспитывать и учить
Джона ремеслу, а сам он, будучи теперь частью семьи
Стивена, или, лучше сказать, хозяйства, должен про-
являть ответственность и усердие. А если вдруг дела
пойдут не так гладко, как хотелось бы, камергер лон-
донского Сити, ответственный за всех подмастерьев,
268
поможет разрешить любую проблему. Он даже присут-
ствовал при заключении договора между учеником и
хозяином, которое проходило в ратуше. По истечении
срока обучения Джона примут в Издательскую ком-
панию либо в качестве мастера, имеющего право брать
учеников, либо под чье-нибудь начало. За работу он
будет ежедневно получать определенную плату. Когда
ему исполнится 24 года, он станет свободным гражда-
нином лондонского Сити, получит право голосовать
и даже выставлять свою кандидатуру на пост лорд-
мэра.
Многим родителям стоило больших трудов собрать
сумму, необходимую для того, чтобы обеспечить сво-
ему сыну обучение ремеслу. Именно система учениче-
ства влияла на ситуацию на рынке труда, служа га-
рантией того, что рабочих не будет ни слишком много,
ни слишком мало. Для младших сыновей дворян, не
получивших образования, овладение ремеслом было
единственной возможностью обеспечить будущее. По-
ложение сыновей дворян, приступающих к торговой
деятельности, не было унизительным, хотя им, ко-
нечно, предстояло усвоить систему ценностей, отлич-
ную от той, что действовала в мире буржуа — класса,
живущего за счет чужого труда. Большое число жела-
ющих пойти в ученики обусловило высокие цены,
которые запрашивали мастера. Принцип иерархии,
существующий в обществе, был перенесен и на сис-
тему ученичества. Даниель Дефо в «Размышлениях о
великом законе субординации» писал: «Стало прави-
лом платить 1000 фунтов стерлингов, если отдаешь
сына турецкому купцу, 400—600 фунтов стерлингов —
любому другому купцу, 200—300 фунтов стерлингов
запросит с вас владелец магазина или оптовый торго-
вец, особенно это касается суконщиков, и т. п.»
Взяв себе ученика, хозяин был обязан его содер-
жать. Мальчик поселялся в доме своего мастера, оде-
269
Букинисты и торговцы
книгами на своих магазинах
имели вывеску с
изображением Библии,
которая и в те времена, и
сейчас остается самой
продаваемой книгой
вался и питался за его
счет. В соответствии с
действовавшими в Сити
правилами подмастерье
мог носить только одеж- ’
ду, купленную его хозяи-
ном.
Нежно любящая мать
Джона Когза абсолютно
игнорировала это уста-
новление. Она совала
сыну деньги на карман-
ные расходы и покупала
ему одежду. Мальчику
приходилось, исполняя
поручения хозяина, бе-
гать по улицам. А значит,
на первые месяцы обуче-
ния ему необходимо было
иметь как минимум шесть пар новых туфель по 4 шил-
линга каждая, плюс оплачивать ремонт, обходившийся
в 1 шиллинг 4 пенса. Сам Джон ни за что не потянул
бы такие расходы, ведь, как писал Генри Миссон:
«Подмастерье — это своего рода раб, который должен
ходить с непокрытой головой в присутствии хозяина,
который не может жениться или иметь какие-то лич-
ные дела. Ведь его доход присваивает хозяин».
С другой стороны, у хозяина были свои причины
запрашивать с ученика такие суммы. Ведь подмасте-
рья, как и слуги, славились своей наглостью. «Снача-
ла они чистят мастеру сапоги, таскают для него с ули-
цы воду, прислуживают за столом", сопровождают его
в церковь, нёся Библию или молитвенник. А потом их
не заставишь отодвинуть засов на двери, а тем более
подмести в магазине пол», — писал Дефо. «Они нагло
заявляют, что за такие деньги не собираются быть
270
рабами и подчиняться хозяину. Отныне они не хотят,
чтобы в их дела вмешивались, и приходят домой поз-
же хозяина, да еще в нетрезвом виде».
Кто-то, возможно, может предположить, что отец
Джона Когза сделал все, чтобы отдать сына в хоро-
шие руки. Однако этот случай будет скорее исключе-
нием. А правилом стали бесчисленные разрывы дого-
воров хозяев с их учениками. Из записей Уголовного
суда 1700 г.: «Джеймса Смита отдали в ученики Джо-
ну Харту за 250 фунтов стерлингов. Харт вскоре стал
жаловаться на то, что Джеймс был ленивым учени-
ком, небрежно исполнял обязанности, якшался с жен-
щинами легкого поведения, выпивал, проигрывал в
карты значительные суммы, неподобающе одевался,
тратя на наряды слишком много». Харт подозревал,
что Смит жульничал и воровал у него. Он жаловался
отцу Смита, который надеялся, что сын остепенится.
Харт советовал отдать мальчика в моряки. Было ясно,
что надо освободить мастера от его обязанностей, а
суд должен был решить, сколько денег из внесенной
отцом Джеймса суммы Джон Харт должен будет вер-
нуть.
Случай с Самуэлем Пирсом, описанный Полем
Лоррейном, наглядно показывает, как столь много-
обещающее начало закончилось провалом. Юноша при-
ехал в Лондон из Глостершира, «в его обязанности
входило помогать кондитеру на Шир-Лейн». Его мас-
тер был «хорошим богобоязненным человеком, учил
его ремеслу, оберегал от дурного влияния, заставлял
ходить в церковь и не давал ему бездельничать дома».
Лет через пять Пирсу позволили съездить в деревню
навестить друзей. По возвращении в город он стал не-
управляемым, грубым, позволял себе такое, чего рань-
ше не допускал... Связался с плохой компанией, спил-
ся, опустился и впал в другие пороки. Когда умер его
хозяин, Пирс оставался еще год учеником; теперь он
271
служил вдове покойного, «которую он все время об-
манывал, а она, добрая по натуре, все ему прощала».
Вскоре после истечения срока его обучения Пирс «пал
до того, что начал грабить дома и магазины».
Подмастерьям запрещалось общаться с женщина-
ми или обзаводиться семьей. «Лондонский торговец»
строго предупреждает учеников, которые не в состоя-
нии устоять перед прекрасным полом: «Мужчина дол-
жен всегда помнить, что рискует здоровьем и погру-
жает себя в море болезней, обнимая простолюдинку.
Под угрозой оказывается и его нравственность. Их улов-
ки и лесть — это силки, которые рано или поздно за-
тянут в бездну греха, порока, болезней; а конец будет
позорным».
Хозяев, конечно, волновали вспышки венериче-
ских заболеваний, хотя больше всего они боялись, что
ученик начнет воровать у них, чтобы содержать лю-
бовницу или платить сводне.	j
Беременные служанки или вступившие в брак Я
подмастерья увольнялись. Из судебных записей от 1702 г. Ц
мы узнаем о Саре Фифилд, уволенной хозяином, пе-
реплетчиком Самуэлем Херстом, за то, что «она дур-
ная, развратная, ленивая и непослушная служанка,
нагулявшая брюхо», и что «она стала обузой для сво-
его хозяина».
Автор труда «Отцовский совет сыну, или Подма- Я
стерье в Лондоне» Калеб Тренчфилд предупреждает |
молодых людей «не связываться со служанками хозя- 1
ина, у которых одна цель — выскочить замуж». 1
«Лондонский торговец» называет несвоевремен- I
ный брак несчастьем: «Подмастерье становится по- |
настоящему несчастным, когда у него появляется жена; |
жениться нужно только тогда, когда уже твердо сто-
ишь на ногах в этой жизни и можешь обеспечить се-
мью».
Но и хозяева всех этих непутевых учеников были
272
далеки от идеала, зачастую относясь халатно к своим
обязанностям обучать ремеслу. В судебных архивах 1695 г.
читаем: «Эдвард Грин был освобожден от своих уче-
нических обязанностей перед Роджером Гатли, хирур-
гом, т. к. было доказано, что последний вместо того
чтобы обучать Эдварда ремеслу, принуждал его «быть
канатоходцем и акробатом».
Джон Найт, подмастерье Джеймса Куфа, часов-
щика из округа Сент-Андрус-Холборн, подал проше-
ние о расторжении договора со своим хозяином, ссы-
лаясь на то, что «вышеозначенный Куф проживает в
Солсбери-Корт, где скрывается от ареста за долги; что
дела у него плохи, работы совсем нет, поэтому он не
в состоянии содержать ученика, дать ему необходи-
мое количество пищи и питья».
Элизабет Бэрнс жаловалась, что «ее хозяйка Мэри
Коуп, швея, вместо того чтобы обучать ее мастерству,
заставляет работать по дому».
В среднем около половины учеников расторгали
договоры со своими мастерами по взаимному согла-
шению либо попросту сбегали, оставаясь, в сущно-
сти, недоучками. Если сбежавших ловили, то очень
жестоко наказывали. «Поскольку Саймон Смит, нахо-
дясь в ученичестве и в услужении по договору у Сэма
Мэннинга, плотника из Сити, сбежал самовольно от
своего хозяина, суд постановил послать его в испра-
вительный дом в Брайдуэлл на тяжелые работы». Под-
мастерья-недоучки вынуждены были жить случайны-
ми заработками и часто становились преступниками.
«Вильям Барроу, родом из Сент-Андрус-Холборн,
«сбежал от своего хозяина, суконщика из Лондона, и
подался в полицейские, но впоследствии оставил служ-
бу и стал вором».
Джон Харт сбежал от своего мастера в Вестмин-
стере после года ученичества, стал бродягой, ввязал-
ся в темные делишки и кончил свою жизнь трагиче-
273
ски — на виселице, призывая всех подмастерьев «учесть
его печальный опыт и избежать пустой порочной жиз-
ни, чтобы не уйти из этого мира раньше положенного
срока». Вот что писал об этой казни Лоррейн в его
«Отчете о поведении, признании и предсмертных ре-
чах осужденных преступников»: «Еще ребенком роди-
тели привезли Джона в Лондон, где он жил с ними
довольно долго. Потом его отец, мясник, отдал его
учиться ремеслу своему коллеге и хорошему знакомо-
му, от которого парень через четыре года сбежал. Од-
нажды, проходя мимо ограбленного накануне ночью
дома в Ваппинге, он был схвачен по подозрению в
этом преступлении (т. к. имел репутацию бездельника,
сбежавшего от своего хозяина) и брошен в Ньюгейт,
где с помощью новых знакомых усвоил всевозмож-
ные порочные греховные привычки, совершенно его
разложившие и загубившие его жизнь».	I
Но самая печальная участь ждала детей бедняков и
сирот из приюта, которых за символическую плату
5 фунтов стерлингов — отдавали ремесленникам, но
те даже при всем желании не могли их содержать. Пред-
полагалось, что детей обеспечат кровом и пищей за
работу на хозяина. Но в сущности, бедняжек отдавали
в абсолютное распоряжение чужих людей, и они ста-
новились рабами. Семилетних малышей отправляли к
трубочистам и лодочникам. Зачастую лодочники про-
давали детей в колонии, или отдавали в военные мо-
ряки, или посылали служить на купеческое судно, при-
сваивая весь их заработок.
Как обычно, находились и такие изверги, кото-
рые обходились с беззащитными детьми крайне жес-
токо. Особенно страдали приютские сироты, за кото-
рых в целом мире некому было заступиться. В записях
Уголовного суда Лондона говорится о некой Элизабет
Вигентон, портнихе, обвиненной в убийстве 13-лет-
ней ученицы, которая «не выполнила работу так, как
274
требовала ее хозяйка». Она секла девочку розгами «так
безжалостно, что из ран ручьями текла кровь». Ребе-
нок «потерял сознание, обессилев от боли и рыда-
ний, и вскоре умер».
Описан и другой случай, происшедший с Ричар-
дом Тейтом, «бедным сиротой, отданным в ученье
Эдварду Бейли, который взял кнут и исполосовал
плечи, спину и ягодицы мальчика». Потом садист «взял
железный прут, накалил его на огне и прижег детское
тельце в нескольких местах». Свою жестокость Бейли
оправдывал тем, что мальчик «не был достаточно при-
лежным». Он также часто привешивал на шею ребен-
ка тяжеленный камень и заставлял бегать кругами,
подгоняя кнутом. «Жена Бейли и не думала унять мужа,
а даже подстрекала его. Такое обращение мальчик тер-
пел довольно долго, так что обессилел настолько, что
в нем едва теплилась жизнь; будучи в очередной раз
обожженным хозяйкой, он слег, впал в забытье и
умер, не приходя в сознание».
Темза, словно коридор, соединяла Великобрита-
нию с колониями. В Лондоне строили новые и ремон-
тировали старые корабли, которые потом бороздили
воды морей и океанов всего мира. Прибывающие суда
иногда простаивали неделями, ожидая своей очереди
для разгрузки. В столицу везли всевозможные товары:
табак, сахар и красители из Америки и Западной Ин-
дии, шелка и пряности с Ближнего Востока, набив-
ной ситец и перец из Индии, вино и продовольствен-
ные товары из Франции и Средиземноморья, чай и
фарфор из Китая, уголь .из Ньюкасла. Эти товары со-
ставляли три четвертй национального промышленного
оборота, принося в государственную казну ежегодно
до 10 миллионов фунтов стерлингов. Что-то экспор-
тировали в Европу вместе с английскими товарами,
остальную продукцию из Лондонского порта рассы-
лали по стране.
275
Сердцем очень космополитичного лондонского
торгового мира была Королевская биржа, где места
между купцами распределялись в соответствии с ре-
гионом, в котором они вели торговлю. Здесь заключа-
лись сделки, встречались оптовики, фрахтовались ко-
рабли, страховались грузы, а также происходил обмен
информацией, слухами, советами. «Что нового у та-
кого-то?» — спрашивал страховщик. «Такой-то потер-
пел кораблекрушение», — отвечал купец.
Перевозить грузы по морю было очень рискован-
но, т. к. на корабли часто нападали пираты. Нью-Йорк,
бывший тогда английской колонией, стал пиратской
столицей. Один из типичных случаев того времени
описывался в июне 1700 г. в газете: «На корабле, шед-
шем из Барбадоса в Вирджинию, находились две жен-
щины-пассажирки, которых варварски изнасиловали
пираты; они связали мужей своих жертв с ног до го-
ловы и выбросили за борт, т. к. те мешали им делать их
грязное дело».
Пираты продавали английских пленников в раб-
ство. По сообщению прессы, в августе 1700 г. англича-
не дружно выступили с требованием к правительству
добиться освобождения своих захваченных сограждан.
Являясь главным портом Англии, Лондон был
центром национальной экономики. Страна в то время
переживала подъем, превращаясь в великую империю.
Процветанию ее во многом способствовали купцы,
увеличившие масштабы национального дохода до не-
вероятных размеров. Состояние таких крупнейших ком-
мерсантов, как Питер Ванзитант и Теодор Янсен, со-
ставляло свыше 100 тысяч фунтов стерлингов. Средний
доход обычных торговцев колебался от 200 до 400 фун-
тов стерлингов, в то время как семья представителя
среднего класса могла безбедно существовать на
50 фунтов стерлингов. Рост материального благососто-
яния населения, вызванный отчасти успешным раз-
276
Здание таможни. Три четверти торгового оборота в Лондоне составляла торговля товарами,
доставлявшимися на кораблях из британских колоний и отдаленных уголков света
витием внешней торговли и ростом количества коло-
ний, привел к необходимости расширять возможно-
сти кредитования и, как следствие, к созданию более
современных финансовых служб.
Так сложилось, что необходимые финансовые
операции осуществляли банки, разместившиеся на
Ломбард-стрит в лондонском Сити в солидных здани-
ях с прочными стенами, где хранились депонирован-
ные коммерсантами наличные деньги и другие цен-
ности, составлявшие излишек их доходов. Банкиры
выдавали деньги и ценности под проценты, а владель-
цы капитала получали расписку, гарантировавшую им,
что они смогут получить свои деньги обратно. Вскоре
эти расписки, или билеты, начали переходить из рук
в руки, заменяя собой наличные деньги, и стали, та-
ким образом, первыми банкнотами (англ, bank — банк,
note — билет). Но состоятельные люди пока редко при-
бегали к услугам банков. Они предпочитали не спать
ночами, карауля припрятанные под подушкой день-
ги, а некоторые даже закапывали свои кровные сбе-
режения в саду, что казалось им надежнее.
Через три года после основания Английского банка
о проектах» высказывает
свое мнение о них: «Наши
банки, в сущности, не
более чем обычные лав-
ки ростовщиков. Люди с
уверенностью доверяют
им свои деньги, а дирек-
тора сих заведений стара-
Даниель Дефо в «Трактате
Изображение кузнечика на Ломбард-стрит было
традиционным торговым знаком изготовителей
золотых ювелирных украшений, занимавшихся в
том числе и ростовщичеством
278
ются извлечь из этих' денег наибольшую выгоду для
себя. Если ваш вклад хранился до востребования, то
вы не получаете никакого преимущества, если долго-
срочный — то 3 процента. Но ведь любой ростовщик
работал на таких условиях еще задолго до появления
банков. Возникает вопрос, для чего же было затевать
такую крупномасштабную игру с организацией новых
институтов, этих хваленых банков. Ведь практика по-
казывает, что они никак не облегчают, не улучшают
ситуацию. Взять хотя бы их систему предоставления
ссуды: дотошная, затянутая, непродуманная проце-
дура, совсем не гарантирующая, что клиент не оста-
нется с носом. Хотя они и кричат на всех углах, что
все абсолютно безопасно. Блеф! Им абсолютно все рав-
но, что будет с вами. Все, что их действительно вол-
нует, так это собственный интерес. Ясно, что большое
предприятие с организацией банков изначально было
затеяно кучкой заинтересованных лиц, имеющих пер-
воначальный капитал, с целью нагреть на нем свои
руки».
Не менее скептично относился Дефо ко всяким
биржевым маклерам, проектировщикам и изобрета-
телям, в чем с ним было согласно большинство насе-
ления. Люди чувствовали во всех этих новшествах что-
то нечистое, нечестное. Кульминацией крайнего
увлечения всеми этими денежными спекуляциями ста-
ло банкротство «Компании южных морей» в 1720 г.
Тогда критики новых финансовых институтов чувство-
вали удовлетворение.
В Лондоне было немало рабочих-переселенцев, чья
жизнь в столице складывалась непросто. Некоторые из
них вербовались в вооруженные силы или шли рабо-
тать на плантации. Другие вели бурную жизнь, цепля-
ясь за любую случайную работу, а то и добывая сред-
ства на жизнь нечестным путем. Краткие биографические
данные осужденных на смерть, которые записывались
279
тюремными священниками, хранят сведения о пере-
селенцах, поплатившихся собственной жизнью за пре-
ступления, хотя в начале пребывания в столице были
намерены вести честную жизнь.
«Бенджамин Джонс, 34 года, родился в Абберли в
Вустершире, пекарь по профессии, позже долгое вре-
мя держал закусочную в Лондоне. Оставив это заня-
тие, стал производить крахмал». «Френсис Турилт,
28 лет, родился в Вустершире, рядом с Бьюдли, ра-
ботал каменщиком, а потом пивоваром в Лондоне и в
его окрестностях». «Элизабет Тетерингтон, около
29 лет, родом из Ормс-Черч в Ланкашире, переехала
в Лондон после смерти матери, занялась продажей ус-
триц в Биллингзгейт». «Алиса Грей, 32 года, родом из
Андувра в Хампшире, несколько лет проживала в окру-
ге Сент-Клемент-Дейнз, после смерти мужа зареко-
мендовала себя хорошей, честной работницей, зани-
малась пошивом солдатской формы, а также ее стиркой
и чисткой».
Пятая часть рабочих Лондона была задействована
в отраслях легкой промышленности. Одежде придава-
лось такое колоссальное значение, что на ее про-
изводство направлялась четверть всех национальных
затрат. Почетное место принадлежало шелковой инду-
стрии, предприятия которой сконцентрировались в
Спитлфилдз. Здесь широко применялся труд эмигран-
тов, имеющих большой опыт в этом деле.
Импортное сырье через торговца попадало про-
изводителю шелковой ткани, а ткань — к производи-
телю шелковых вещей. Самую грязную и монотонную
работу выполняли наемные женщины и дети, полу-
чавшие за это мизерную плату! Выработкой различ-
ных типов шелковых тканей занимались ткачихи, их
труд особенно ценился, потому что считался высоко-
квалифицированным. Шелковые нити шли также на
плетение кружева и вязание чулок. При этом приме-
280
нялся ручной и станочный труд. Ткани подвергались
также набивке и окрашиванию.
Весьма престижна и крайне востребована была
профессия художника по тканям. Об этом мы узнаем
из «Лондонского торговца»: «Художники по тканям
рисуют образцы для вышивальщиц, кружевниц, про-
изводителей ткани пике, различных предметов жен-
ского туалета. Модели одежды разрабатываются худож-
никами и предлагаются клиентам в виде рисунков. Для
вышивальщиков и кружевных дел мастеров контуры
будущих узоров наносятся прямо на мужские жилеты,
женские юбки и т. д. За свою работу художники запра-
шивают большие деньги. Люди этой профессии долж-
ны иметь богатую фантазию, чтобы удовлетворить са-
мый взыскательный вкус капризных заказчиков».
Художник по тканям зарабатывал более 1 фунта
стерлингов в неделю.
Спрос на ткани местного производства резко воз-
рос после запрета на ввоз в страну индийского набив-
ного ситца. Хотя расцветка индийских тканей не отве-
чала вкусам англичан, качество их было высоким.
«Английские мастера занимаются производством, на-
бивкой и окрашиванием хлопчатобумажных и льня-
ных тканей. Они научились этому у индийских специ-
алистов, которые в совершенстве владеют искусством
изготавливать такие ткани (называются они там сит-
цем). Хотя наши ткани проигрывают индийским в цве-
товой гамме и качестве, но зато более красивы. Узоры
у них просто дикие, очень крупные».
В производстве готовой одежды были заняты ты-
сячи людей. За очень низкую плату портнихи шили в
плохо освещенных душных помещениях вечерние пла-
тья и ночные сорочки, рубашки и галстуки, нижние
юбки и головные уборы. Для богатых горожан работа-
ли крупные Магазины, при которых трудились специ-
алисты различных профессий. Вдоль улиц Чипсайд,
281
Флит и Странд до улиц Чаринг-кросс и Сент-Джеймс
висели яркие вывески с изображением ножниц порт-
ного, модных шляп, перчаток, а также кружев, тю-
ков шерсти, веера и т. д.
Зайдя в магазин, клиенты встречали портных,
шьющих любую одежду; торговцев тканями, достав-
ляющих шелка, лен и другие ткани; изготовителей
париков; шляпников, способных изготовить головной
убор на заказ; башмачника, который шил обувь, иде-
ально сидящую на ноге; можно было сделать причес-
ку, сшить платье, приобрести любой аксессуар — от
муфты до перчаток.
Работали в мастерских не только женщины, но и
мужчины — специалисты по изготовлению корсетов
из китового уса. Автор «Лондонского торговца» удив-
лялся, что «женщины не догадались научиться этому
делу сами, а предпочли доверить самое сокровенное,
то, что должно оставаться загадкой, нашему брату. Но
это занятие требует силы, и только мужчине по плечу
возводить защитные стены вокруг женского тела».
А женщинам оставалось обшивать каркасы из китово-
го уса тканью.
Именно в этот период Лондон переживал свои
золотые годы, являясь лидером чуть ли не в каждой
отрасли промышленности, оставив другие города да-
леко позади. Здесь умели делать не только одежду.
Джентльмену угодно приобрести новый экипаж? По-
жалуйте на Лонг-Акр, где команда специалистов, на-
чиная от колесных дел мастера до плотника, маляра и
седельника, вмиг соберет его по вашему вкусу. Умель-
цы из Кларкенуэлла изготовят любые часы — точней-
шие механизмы Томаса Томпибна и Даниеля Куора
приобрели тогда мировую известность. Не менее вы-
соко ценились лондонские оружейники. Люди с удо-
вольствием покупали для своих домов произведенные
в столице оловянную посуду, чайники, каминные
282
Множество вывесок на Чипсайд означало, что это одна из наиболее оживленных торговых улиц
Лондона. Номера домов не использовались до середины XVIII в.
щипцы и свинцовые баки с красивым орнаментом.
Стекольщики снабжали страну материалом для окон
домов, экипажей, витрин магазинов, зеркал и столо-
вой посуды, бутылок, в которые потом наливали про-
изведенный в Лондоне джин, а также стеклом для но-
вых оптических приборов и очков. В Саутуорке дубили
кожу, чтобы потом продать ее специалистам, кото-
рые превратят ее в седла и сапоги, переплеты для книг
и одежду. Из-под рук краснодеревщиков со Странд
выходила все более изысканная мебель, покоряя ми-
ровой рынок. И всем вышеперечисленным мастерам
приходилось, занимаясь своим делом, дышать ядови-
тым дымом, неизбежным продуктом деятельности мы-
ловарен и пивоварен, винокурен, красильных мастер-
ских.
Столица была центром литературной жизни. «Лон-
донский торговец» объяснял всеобщий интерес к пи-
сательству «существовавшей тогда свободой слова, за
счет которой многим удалось тогда найти себя в раз-
личных областях литературной деятельности и довес-
ти словесное искусство до совершенства». А это вело к.,
развитию издательского и типографского дела. j
Издатели занимались тем, что покупали рукописи^
у авторов, печатали книги и продавали их в своих ма-
газинах, а также перепродавали подержанные экземп-
ляры. «Лондонский торговец» так отзывался об их дея-
тельности: «Главная цель издателей — получить право
на собственность литературного труда, который и при-
несет им прибыль. Автор же по большому счету получа-
ет от них мизерную сумму и массу неуважения со сто-
роны этих невежд, ничего не смыслящих в литературе,
зато умевших мастерски сбивать'цену. Авторы вынуж-
дены были принимать их условия, т. к. зачастую были
очень бедны и от продажи книги зависело, будут ли
они сегодня обедать или останутся голодными».
Но, с другой стороны, «Лондонский торговец»
284
Обычно торговцы канцелярскими принадлежностями
предлагали и книги в своих лавках и киосках
Кофе и чай были чрезвычайно дороги, и торговали ими
специальные посредники-перекупщики
находит и некоторые оправдания таким действиям
издателей и торговцев книгами в «существовавшем
тогда засилье халтуры, массового чтива и дефиците
талантов. Приходилось печатать массу макулатуры (из
четырех выпускавшихся книг, по их же признанию,
три не стоили ни труда, ни бумаги), чтобы хоть как-
то существовать». Рынок был переменчив. «Книгопе-
чатание вынуждено идти на поводу у капризов массо-
вого читателя, который предпочитает глотать всякую
ерунду, оставляя истинные серьезные работы безо
всякого внимания».
Оптовики служили своего рода смазкой, необхо-
димой для работы механизма взаимодействия между
купцами и розничными торговцами, между продоволь-
ственным рынком Лондона и поставщиками продук-
тов питания в провинцию.
Предметами первой необходимости население
обеспечивали владельцы магазинов, которые представ-
ляли собой преуспевающий средний класс. Тысячи
вывесок рекламировали их товары: лимон звал к тор-
говцу фруктами, ананас — к кондитеру, два негри-
тенка — к торговцу табачными изделиями, три сахар-
ные головы и корона — к бакалейщику, чайник — к
меднику, корона и коробка приглашали купить чай,
три ключа обозначали торговлю скобяными товарами
ит. д.
Хотя, надо сказать, что немногие магазины спе-
циализировались на продаже какого-то одного товара.
Большинство же из них предлагали кучу всякой вся-
чины.
Возраст домашних слуг не превышал 45 лет, а боль-
шинству из них не было еще и 25. Тридцать две тысячи
женщин в Лондоне работали кухарками, горничны-
ми, прачками и т. д. Оставшиеся 8 тысяч мужчин слу-
жили дворецкими, лакеями, конюхами и кучерами.
Привыкшие к роскоши и безделью богатые люди Лон-
287
дона нуждались во все большем количестве обслужи-
вающего персонала, в связи с чем этот труд стано-
вился хорошо оплачиваемым. Даниель Дефо считал,
что слуги стали чересчур заносчивы: «Сейчас так труд-
но найти служанку, что ее заработная плата подско-
чила от 30—40 шиллингов в год до 6—8 фунтов стер-
лингов и выше; обычный торговец не может порой
позволить себе нанять даже одну служанку, и его жена,
вместо того чтобы помогать ему в магазине, вынужде-
на заниматься бесконечными домашними делами; и
все потому, что сегодняшние служанки чересчур воз-
гордились. Дошло до того, что порой хозяйку по пла-
тью не отличишь от горничной, т. к. последняя одета
зачастую гораздо лучше. А столько, сколько получает
английская горничная, не получает больше ни одна
горничная в мире».
Дефо, по-видимому, был первым человеком, вы-
ступившим за введение формы для прислуги. Он счи-
тал: «Носи она платье, соответствующее ее положе-
нию, — научилась бы скромности и знала бы свое
место».
Только что приехавшая в Лондон деревенская де-
вушка, поступив в прислуги, довольствовалась пла-
той в 3 фунта стерлингов в год плюс жилье и питание.
Но вскоре, под влиянием остальной челяди, она уже
требовала пищи с хозяйского стола, просила прибав-
ки жалованья. Осмотревшись, девушка узнавала, что
легко может найти работу по соседству за 4—5 фунтов
стерлингов и выше, ведь служанки были дефицитом и
хозяева заманивали более высокой оплатой.
В своих «Наставлениях слугам» Свифт рассказы-
вает о плетущихся под лестницей 1интригах: «Если твоя
хозяйка забудет за ужином, что в доме есть еще не-
много мяса, не стоит напоминать — может, ей проста
не хочется мяса, а лучше съешь его сама на пару В
дворецким или со своим дружком перед тем, как идти
288
спать». Он советовал кухарке дружить с дворецким, у
которого были ключи от подвала хозяина. По словам
Дефо, система чаевых совершенно вышла из-под кон-
троля: «Проблемой стали и чаевые, которые изначаль-
но давались ловким и послушным слугам в качестве
поощрения. Теперь же, придя в гости, приходилось
идти сквозь строй слуг, ожидающих чаевых».
Свифт подозревал, что слуги запоминали скупых
на чаевые господ, «чтобы, когда они придут в следу-
ющий раз, вести себя с ними соответственно их щед-
рости».
Работодатели старались быть со слугами очень ос-
торожными. Свифт сам был свидетелем тому, как по-
следние могли манипулировать хозяевами. «Если ваш
хозяин или хозяйка обвинили вас в том, чего вы не
совершали, можете считать себя счастливым слугой,
ведь теперь у вас есть козырная карта, которая помо-
жет вам оправдаться в любом случае, даже когда вы
будете виноваты. Стоит только напомнить о том не-
справедливом обвинении». Теперь становится понят-
ным, почему слуги смели отлучаться по своим делам,
оставляя незапертой дверь; разбрасывать грязное бе-
лье хозяйки, подметая ее комнату; вытряхивать со-
держимое ее ночного горшка прямо из окна. Они час-
то шантажировали господ подслушанными через
замочную скважину секретами. «Когда твои хозяева
обсуждают в постели тебя или другую прислугу, —
советовал Свифт, — слушай внимательно, чтобы в
случае чего вовремя принять меры».
Слуги часто меняли место, некоторые уходили,
не прослужив и года, запросто бросая господ, ставя
их в затруднительное положение. Их непостоянство бе-
сило Дефо: «Просто возмутительно, как они бросают
своих хозяев, не считаясь со своими обязательствами.
Если, к примеру, вы уволите их без предварительного
предупреждения, они взыщут с вас сумму месячной
К) Зак. 186
289
оплаты за моральный ущерб, а если сами уйдут вне-
запно, как они любят делать, то абсолютно никак за
это не отвечают».
Хозяева тоже бывали разные. Некоторые нещадно
пороли своих слуг. Самуэль Пеппс был вечно недово-
лен мальчишкой-слугой и часто наказывал его, не
долго думая. «Сегодня, послав его в подвал за пивом,
я последовал за ним с палкой и отлупил за все его
провинности». Но, по всей видимости, это не помог-
ло, потому что несколько месяцев спустя ребенку опять
всыпали по первое число. «Услышав от моей жены и
горничных жалобы на мальчишку, я вызвал его к себе
и порол плеткой до тех пор, пока не устал. Но негодяй
так и не признался ни в одном из обвинений».
Не делалось скидок ни на возраст, ни на пол. Один
из работодателей приказал своей жене за нарушение
порядка в доме избить прислуживавшую в доме ма-
ленькую девочку, а потом ее заперли в подвале, где
она пролежала всю ночь».
Сэр Джон Верни ужасно разозлился на своего ла-
кея Перри. «Вчера я послал Перри купить молока, а
его не было все утро. Когда он пришел и застал меня
разъяренным, он сбежал (хотя я не мог побить его, у
меня нет столько сил). Был он к тому же пьян, напи-
вшись вместе с какими-то бродягами, хотя так и не
признался, с кем именно. И так он ведет себя всегда в
последнее время. Я все обещаю его выдрать, хотя ни
разу еще не выдрал. Слышал, что вчера его опять ви-
дели в пивной пьяного за картами. Боюсь, он сбежит
с бандой каких-нибудь жуликов».
Хозяева часто заходили слишком далеко в наказа-
ниях. Записи Уголовного суда сохранили сведения о
деле Элизабет Дикон, забившей до смерти 17-летнюю
горничную Мэри Кокс за то, что та отказалась при-
знаться, где взяла шиллинг, найденный в ее кармане.
290
«Сначала горничная объяснила, что часть денег была
от Сьюзен Мидлетон, часть от миссис Бейкер. Хозяй-
ка не поверила и, привязав девушку к кровати, стала
жестоко пороть ее. Служанка стала звать на помощь,
тогда хозяйка закрыла ей рукой рот, раскаленной ко-
чергой жгла ее плечи, шею и спину, а потом нанесла
зверский удар молотком по голове. Таким образом ей
удалось выбить из жертвы признание в том, что та
была в сговоре с ворами и собиралась ограбить дом
хозяина. Девушка, по свидетельству хирурга, умерла
от ран. Обвиняемая не раскаялась в содеянном».
Конечно, бывало, слуги воровали у хозяев. Энн
Харрис, например, признали виновной в том, что она
вскрыла сундук и взяла оттуда 16 гиней, серебряные
часы, ложки и мелкие серебряные монеты. Ее оправ-
дания очень показательны. «Она говорила, что за всю
ее трудовую деятельность это с ней впервые. В Лондо-
не она уже 12 лет — служила у пекаря, потом в заку-
сочной, потом еще в одной закусочной — по четыре
года в каждой. И везде вела себя идеально, пока не
стала жить у мистера Ньюлла, в чьем доме провела
два полных месяца, прежде чем обворовать его жену».
Возникла и еще одна опасность для служанок —
оставшись в доме наедине с хозяином, они часто ста-
новились жертвами насилия и соблазна. За убийство
своего незаконнорожденного ребенка была осуждена
Элизабет Чиверс. Вот ее история, рассказанная Нью-
гейтскому тюремному священнику: «Я была еще ма-
ленькой, когда умер отец, оставив семью в крайней
нужде. В 14 лет была вынуждена пойти прислуживать,
работала в нескольких достойных домах, была пре-
данной и честной. Но в последней семье меня соблаз-
нил хозяин, от которого я забеременела. Когда вырос
живот, пришлось сменить место работы. Там я прожи-
ла 6 недель, а потом сняла комнату, где и родила де-
291
вочку. Отец ребенка обещал заботиться о нас обеих.
Но через три месяца, попутанная бесом, я, покормив
девочку, унесла ее в Хакни и утопила в пруду».
Пожилых женщин не держали в домах в качестве
прислуги. Но им надо было на что-то жить. Некоторые
перебивались случайными заработками, как, напри-
мер, Элизабет Прайс из округа Сент-Андрус-Холборн,
которая призналась, что «за последние несколько лет
была и старьевщицей, и продавщицей устриц и фрук-
тов и т. д.» А порой она присоединялась к армии лон-
донских попрошаек, вместе с которыми попадала в
новые работные дома, куда богачи мечтали запереть
всех бедняков, чтобы избавиться от лишних неприят-
ностей.
Глава 12
БЕДНЯКИ
Они не умеют и не желают трудиться. Поэтому не-
удивительно, что большинство из них, проведя свою жизнь в
скитаниях, голоде, нищете, опускаются до воровства и окан-
чивают свои дни на виселице.
В январе 1700 г. Лондонское общество бедных, ре-
шив хоть как-то облегчить участь бездомных и бро-
шенных детей, подобрало с городских улиц кучку ма-
лолетних оборванцев. Отмыв и переодев, их поместили
в новый работный дом на Халф-Мун-Эллей рядом с
Бишопсгейт. Это была попытка приобщить обездолен-
ных ребятишек к человеческому образу жизни: к по-
стоянному жилищу, к посильном труду, к обучению
грамоте, к профессии и, наконец, к Богу. Обществен-
ность, как явствовало из газетных публикаций, счи-
тала позором, что в таком почтенном христианском
городе, каким был Лондон, не уделяется никакого вни-
мания тому факту, что потенциальные преступники
воспитываются в злодействе, невежестве, безделии,
сквернословии и иждивенчестве с самой колыбели.
А многочисленные мелкие чиновники и окружные су-
дьи, в чьи обязанности входит остановить растущее
зло, бездействуют.
Город жил в бешеном темпе, люди были очень
практичные, занятые каждый своим делом, поэтому
им некогда было остановиться возле нищего, посо-
чувствовать ему или помочь чем-нибудь. Более того,
293
Женщины-бродяжки кочевали из ночлежки в ночлежку,
и некоторые из них занимались воровством,
чтобы прокормить своих детей
вечно занятых и преуспевающих торговцев раздража-
ли толпы бедняков на улице. Кроме всех прочих не-
приятностей, эти хулиганы и бродяги грозили спо-
койствию столицы, нарушая законы. В парламенте
какое-то время велись жаркие дебаты о том, что с
ними делать. Мелкие чиновники тоже ломали головы.
Но ничего не менялось.
Многие считали, что виной распространения по-
рока и преступности служила массовая безработица.
«Не доводи меня до нищеты, и я не буду красть», —
говорил герой произведения Дефо. Эти слова вполне
могли относиться к Элеоноре Грейвноз, осужденной
на смерть за кражу 6 ярдов кружева из магазина на
Ковент-Гарден. Как она сама призналась священни-
ку, великая нужда и неспособность достать хлеба для
себя и своих четверых детей толкнули ее на преступ-
ление.
Многие считали, что причиной бедности были не
только социальные проблемы. Бедняков винили во
врожденном отсутствии нравственности, а потому
единственным спасением считали заставить их рабо-
тать, подчиняться строгой дисциплине. И тогда было
придумано лекарство от порока — работные дома.
Так, Томас Фермин в 1670 г. основал работный
дом на Литтл-Бритн-стрит, где «бедняки занимались
производством полотна. Дети 5—6 лет зарабатывали
2 пенса в день, а кто постарше — и все 4 пенса. «Дети
бедняков, воспитанные на улице, — утверждал он, —
вредят обществу и самим себе. Сколько можно позво-
лять им сбиваться в шайки и бродить по городу, пугая
лошадей, кидая грязь в экипажи и оскорбляя прохо-
жих? Нужно дать им работу, и этим помочь им са-
мим, не дав привыкнуть бездельничать, и обществу,
в чью пользу они станут трудиться». Фермин считал,
что вместо пустых и глупых забав, которые лишь раз-
вивают воображение, которое совсем не пригодится
295
будущим каменщикам, сапожникам и т. д., детям сле-
дует трудиться. Кроме того, им следует изучать Биб-
лию, «а также научиться писать и считать».
Работный дом Фирмина не просуществовал дол-
го за неимением средств, но его идеей воспользова-
лись в Лондоне в конце XVII в., когда город пережи-
вал трудности из-за войны с Францией. Работные
дома позволили местным налогоплательщикам, за
счет которых эти заведения существовали, совмес-
тить долг перед бедными со своим желанием поде-
лить последних на тех, кто заслуживал помощи, а
кто нет. В открывшийся в декабре 1699 г. работный
дом на Бишопсгейт поместили 100 детей, чтобы «спа-
сти их от гибели». Ставилась благородная задача —
«научить их работать, чтобы обеспечить им достой-
ное существование и помочь стать полезными члена-
ми общества».
Содержание ребенка в работном доме обходилось
в 8 фунтов стерлингов в год. Всевозможные приходы
добавляли по 12 пенсов в неделю на каждого ребенка,
относящегося к их округу. Встав в 6 утра по звонку,
помолившись и позавтракав, дети пряли, шили, вя-
зали — с семи до полудня и с часу дня до шести вече-
ра. Два часа каждый день отводилось для религиозного
образования, обучения чтению и письму, а также на
«нравоучения». Питание было трехразовое. На завтрак
дети жадно поглощали раз в неделю хлеб и пиво, два
раза в неделю — говяжий бульон, в остальные же дни
им давали хлеб с маслом и сыром. На обед могло быть
одно из следующих блюд: говяжий бульон, гороховая




каша, рисовая молочная каша, клецки, ячменная по-
хлебка. Хлеб с маслом или cbipoV был привычным
ужином. В соответствии с сезоном в рацион включа-
лись горох, бобы, зелень и коренья.
Работный дом на Бишопсгейт был разделен на две
половины. В одной жили дети, в другой взрослые. Счи-










296
талось, что малолетние работники не должны ходить
на другую половину, куда смогут попасть, став взрос-
лыми. А в той, взрослой половине жили весьма опас-
ные обитатели. «Бродяги, нищие, воришки и прочий
сброд жили, трудились и получали то, что им было
необходимо для жизни».
Но жизнь в работных домах далеко не всем нрави-
лась. Некоторые обитатели убегали, как, например,
одна нищенка, определенная в работный дом на Клар-
кенуэлл, где «она оголодала и обессилела до того, что
решила присоединиться к другим «заключенным», со-
биравшимся бежать. Женщина проделала отверстие в
стене комнаты, где спала, и улизнула вместе с осталь-
ными».
Идея использовать работный дом, чтобы убедить
бедняков отказаться от существования на пособие или
подаяние, потихоньку приживалась. «Будь незави-
сим», — призывали теперь. Считалось, что если и мож-
но куда-нибудь убрать с улицы бродяг, то только в
работные дома, где они будут продуктивно трудиться
и не мозолить глаза приличным людям.
Еще дальше пошел сэр Джосая Чайлд, предложив
отправлять бедняков на заработки за море на планта-
ции, разумеется, с их согласия. И, представьте, нахо-
дились такие отчаянные простаки, которые добровольно
нанимались на тяжелые работы в Вирджинию на не-
сколько лет, клюнув на предложение довезти их туда
на пароходе бесплатно.
Далеко не все нищие и бездомные желали попасть
в работный дом. Кроме дряхлых стариков, были среди
них и такие молодцы, которые перебивались случай-
ными заработками, но больше ожидали помощи от
приходов.
В Лондон стекались тысячи рабочих-переселенцев,
ожидавших найти высокооплачиваемую работу. Но на
всех ее не хватало. В «Свежих мыслях о торговле» Джо-
297
сая Чайлд признал старую елизаветинскую систему»
«оставлять каждому приходу самому разбираться с его»
бедняками» несостоятельной в новых условиях. Вмес-Я
то того чтобы решать эту проблему, каждый приходи
так и норовит «переложить ее на чужие плечи». Частой
в помощи отказывали тем, кто не был приписан ки
приходу, посылая его в другой, затем в третий, и таки
его кидали, споря, кто же должен нести за этого че-и
ловека ответственность.	I
Пока нуждающиеся в работе матери носились ви
поисках подходящего места, их дети оставались в при-и
ходах. Люди из сельской местности, приезждя в Л он-и
дон, тоже оставляли своих маленьких детей на попе-я
чение приходов. Приходские власти шли на это очень!
неохотно, считая содержание ребенка дорогим и бес- я
полезным занятием.	
Спорными вопросами было следующие; кто же!
должен заниматься проблемами бедняков и как их Я
решать. Приходские старосты, надзиратели и ризни-Я
чие, фактически единолично распоряжавшиеся фон-Я
дом помощи бедным, ни за что не согласились бы на я
предложение сэра Д. Чайлда отказаться от власти. Он 1
же считал разумным создать единую систему с труп- 1
пой старейшин во главе, которая осуществляла бы все I
функции, вплоть до оплаты похорон.	|
Распределением помощи между бедняками зани- I
мались местные власти. Тяжелым грузом была помощь |
неимущим для обитателей Сити, которые, составляя |
одну пятую населения столицы, вносили в виде надо- 1
гов одну треть суммы фонда.	|
Помощь бедным оказывалась из суммы, собран- |
ной приходом от взносов за аренду, похоронных взно- |
сов, платы за ученичество и т. д. Приходы были разной |
величины. Одни были побогаче, другие победнее. На- 1
пример, бедный приход Святой Екатерины тратил 60— J
80 процентов довода на помощь беднякам, поэтому 1
298
он мог выделить Эллинор Эллистон лишь 2 шиллинга
6 пенсов в неделю на «содержание себя и двоих детей,
аренду жилья и одежду», зато она регулярно получала
эту сумму уже семь лет, о чем пишут А, Байер и Р. Фин-
лей в своей работе «Лондон 1500—1700». Ате везунчи-
ки, которые относились к богатым приходам, получа-
ли более 11 фунтов стерлингов в год, тогда как в
беднейших приходах сумма не превышала 4 шиллин-
гов в месяц.
По достижении человеком определенного возра-
ста решался вопрос, нуждается ли он в финансовой
помощи. Ее назначал приходской староста тем, кому
считал нужным. Распределение денег сопровождалось
спорами. Учитывалась способность трудиться и другие
вещи. Вот что говорит об этом Бернард де Мандевилль
в «Басне о пчелах»: «Всех, даже дряхлых стариков,
тщательно проверяют на способность работать. И обыч-
но дело находят и хромым, и слепым; всех, в ком еще
хоть немного теплится жизнь, заставляют трудиться,
отказывая им в пособии».
Приходские чиновники, конечно же, не хотели
терять власть над людьми, которых они, в сущности,
держали в руках. Помощь часто предоставлялась с ус-
ловием носить значок вроде «Джоана Гарвуд, бедная
переселенка» (запись Уголовного суда Лондона), ко-
торый лишал возможности просить подаяние в этом
округе. Другим условием получения помощи было хо-
рошее поведение. Тем, кто грубил надзирателю, пил
или дебоширил, могли отказать. Дополнительно к по-
собию часто выдавались благотворительные пожерт-
вования. Из-за слишком большого числа нуждающих-
ся население пришлось разделить на заслуживающих
и незаслуживающих помощи. К ленивым и отъявлен-
ным бездельникам безжалостное общество было не-
терпимо. Благосклонно же относились к бедным мно-
годетным семьям, лишившимся кормильца.
299
Домовладельцы терпеть не могли попрошаек уВ
своих дверей. Но благотворительность без разбора неВ
была выходом. «Помочь бездельнику, — писал в «От-В
цовском совете сыну» Калеб Тренчфилд, — это всеВ
равно, что смазать колесо, заставив его опять вращать-В
ся, но на той же оси».	I
Дефо объяснял бедность ленью и не терпел без-В
алаберных рабочих из числа бедняков. «В условиях тор-В
гового кризиса и безработицы они шумят и бунтуют.В
Убегают от своих семей, загружают приходы брошен-В
ными женами и детьми, оставляя их в нужде и голоде.В
Они не умеют и не желают трудиться. Поэтому неуди-В
вительно, что большинство из них, проведя своюВ
жизнь в скитаниях, голоде, нищете, опускаются доВ
воровства и оканчивают дни на виселице. Они сталиВ
дерзкими, ленивыми, бездельничают и дебоширят. В
Имея возможность зарабатывать приличные деньги иВ
жить достойно, как честные граждане, они предпочи-В
тают поработать пару дней в неделю, чтобы в оста-В
вшиеся дни пропивать эти деньги, проводя все время В
в пивной». Дефо бесила их манера жить, не думая о 1
будущем. Горничные просаживали все свои деньги на |
одежду, которая не соответствовала их социальному j
положению. Мужчины пропивали последний пенни. |
Возможно, их беззаботность и была виной тому, что |
жизни их были полны опасностей и так рано обрыва- |
лись. Но Дефо не мог с этим смириться: «Молодые |
просто слишком глупы, если забывают, что они ког- I
да-нибудь будут старыми и больными. Всем им следу- |
ет, пока они еще молоды и могут работать, отклады- 1
вать понемногу денег, например, на банковский счет, I
чтобы, заболев или состарившись, не остаться без !
пенни».	i
В «Трактате о проектах» Дефо одним из первых
предложил людям на протяжении всей, трудовой дея- ;
тельности копить себе деньги на старость. Он мечтал о j
300
существовании пенсионного фонда, куда работающие
вносили бы вступительные взносы в размере 6 пен-
сов, а потом им выплачивали бы страховой взнос в
случае травмы, болезни, старческой немощи.
К началу XVIII в. уже существовала система стра-
хования жизни, что позволяло людям «подостлать сена»
на место своего возможного падения. У граждан по-
явилось чувство, что они теперь имеют власть над своей
судьбой. А что до тех безалаберных нищих, которых
так не любил Дефо, то, не сделав ни шага, чтобы
застраховать себя-от будущей нужды, они могли остать-
ся с носом в самый тяжелый момент, рассчитывая
лишь на пособие от прихода.
Глава 13
ГУГЕНОТЫ И ДРУГИЕ ЧУЖЕСТРАНЦЫ
На многочисленных улицах Спитлфилдз и Сохо процент
эмигрантов среди населения был настолько высок, что там
редко можно услышать английскую речь.
В один прекрасный февральский денек, когда на
дворе стоял легкий морозец, Луи Гужон, ткач, вме-
сте со своей женой Мэри вышел из своего дома на
Блек-Игл-стрит в Спитлфилдз и направился во фран-
цузскую протестантскую церковь на Треднил-стрит в
Сити, держа на руках младенца-сына по имени Пол,
которому предстояло великое событие — крестины.
А где-то в глубине одной из темных комнат их дома
заливалась канарейка, нарушая своей песней тишину
опустевшего жилища, которое замерло в ожидании
возвращения хозяев. Гугеноты стали первыми жителя-
ми Лондона, заводившими дома канареек (птицы со-
ставляли им компанию во время долгих часов работы
за ткацким станком) и украшавшими жилище сре-
занными цветами.
К 1700 г. в Лондоне было 28 французских протес-
тантских церквей, располагавшихся в двух основных
зонах массового поселения эмигрантов. Одна из зон,
лежавшая восточнее, охватывала Спитлфилдз, Олд-
гейт, Уайтчепел, Бетнел-Грин и Майл-Энд; другая —
та, что лежала западнее, — включала район Сохо,
простиравшийся от новой Оксфордской дороги до
Лестерфилдз. В самом Спитлфилдзе находилось 7 фран-
302
цузских церквей, из них ближайшая к дому Гужонов
располагалась на Треднил-стрит. Она была сердцем
общины гугенотов, где впервые в их адрес в 1681 г.
было употреблено слово refudies, которым называли
людей, ищущих убежища от преследования. Может
быть, именно она стала первым храмом, который
посетили Гужоны в жизни, потому что они были при-
везены сюда детьми в 80-х гг. XVII в., в разгар гугенот-
ской эмиграции. Вскоре в церкви стало бывать столько
прихожан, что все желающие в нее просто не вмеща-
лись, а те, кому удавалось туда попасть, «так страда-
ли от жары и давки, что это мешало им молиться и
вредило здоровью».
В те дни тысячи людей держали ответ перед чле-
нами своей общины, признаваясь публично в том, что
еще во Франции предали свою веру, подписав бума-
гу, порочащую Джона Кальвина. Запуганные предста-
вителями власти, но не сумевшие убежать от режима
Людовика XIV, люди ужасно страдали, что было ясно
из этих их признаний. Пьер Лоран «после двух лет тюрь-
мы подал прошение об уходе, перестал посещать мес-
сы и предпринимал попытки уехать». Джудит, вдова
Жана Монтра, и ее дочь «просили исключить их,
когда узнали, что после освобождения из пиратского
плена их хотят отправить в Америку». Мадлен Барбо
с мужем «провели 2 года в тюрьме за то, что не посе-
щали церковь». За неподчинение законам общины
были арестованы многие французы. Некоторые не
могли выйти из нее, находясь в материальной зави-
симости.
В общей сложности около 40—50 тысяч гугенотов
хлынули в Англию со всех уголков Франции. Конеч-
но, они не все направились в Лондон. Кто-то осел в
других городах, кто-то двинулся далее, в Америку или
Ирландию на скудные средства, выделенные комите-
том помощи.
303
В отличие от других чужестранцев, гугенотам, как
представителям дружественной протестантской религии,
в большинстве случаев оказывали радушный прием.
Еще раньше, в XVI в., валлоны и гугеноты-эми-
гранты, преследуемые за веру в Нидерландах и Фран-
ции, бежали в Англию. Будучи городскими ремеслен-
никами, они могли сами себя прокормить, а также
знакомили местных рабочих с новыми приемами, чем
значительно способствовали развитию принимавших
их стран. Страдания эмигрантов новой волны вызвали
у англичан огромное сочувствие.
Ну как могла оставить равнодушным история
Марты Гизард с Флит-стрит, Сохо, «которая приеха-
ла из Франции после того, как ее отца сожгли, обви-
нив его в непочтительном отношении к хозяину». Или
история семьи Пейферн, которых «изгнали с их же
земли, приговорили к казни через повешение, дом
снесли, и которые жили теперь, чудом спасшись, в
Сохо в большой нужде»?
Антипапские настроения стали назревать в Анг-
лии уже в XVII в. Бедственное положение гугенотов
только усилило их. Ужасающие рассказы беженцев из
Франции о том, каким гонениям, травле, несправед-
ливостям подвергались они, включая женщин и де-
тей, у себя на родине, убедили англичан в том, что
католическому монарху доверять нельзя. Если Людо-
вик XIV мог так легко отменить Нантский эдикт, чего
нужно было ожидать от его двоюродного брата, като-
лика Якова II, как не продолжения гонений на своих
подданных англичан-протестантов. Именно это убеж-
дение помогло свершиться революции 1688 г.
Гугеноты возлагали большие Надежды на режим
Вильгельма III, который не скрывал своего намере-
ния обуздать Людовика XIV, бравшего на себя слиш-
ком много. Как заявлял Вильям Петти в «Политиче-
ской арифметике», население Англии составляло всего
304
5 миллионов, тогда как во Франции к тому времени
проживало 20 миллионов человек. Так что эмигранты
не только способствовали развитию торговли, но и
значительно увеличивали рабочую силу и, вдобавок,
в условиях конфронтации с Францией, были весьма
полезны армии Вильгельма III, т. к. обладали ценным
опытом. Получившие хорошую военную подготовку во
Франции, гугенотские полки, воевавшие на стороне
Вильгельма III, сильно укрепили боевую мощь его
армии.
Гугеноты даже внесли свою лепту в развитие не-
давно созданного Английского банка, обязанного сво-
им появлением и существованием необходимости фи-
нансировать военные действия. Семь из двадцати
четырех первых директоров банка были валлонами или
гугенотами по происхождению, включая первого
управляющего сэра Джона Хублона, чья семья при-
была в Британию в XVI в. Новая банковская затея была
рискованной и зависела от доверия вкладчиков. Из
1,2 млн. фунтов стерлингов, собранных для открытия
банка, 104 тысячи фунта стерлингов внесли 123 недав-
но прибывших гугенота, которые, являясь беженцами,
были заинтересованы в обладании ликвидными капи-
таловложениями. Те из них, которым посчастливилось
иметь достаточно наличных денег в нужный момент,
смогли пробить себе дорогу в коммерческий мир, ук-
репив тем самым свое положение в обществе.
Гугеноты рассеялись по всему миру. Они обосно-
вались в Голландской республике, германских госу-
дарствах, американских колониях. Их контакты друг с
другом способствовали расширению международных
торговых связей. Несмотря на все явные выгоды от их
присутствия, английский парламент не хотел призна-
вать гугенотов полноправными гражданами, боясь, что
тогда они смогут завещать землю своим наследникам.
Только к 1708 г. парламент сдался, но ненадолго. А бес-
305
конечные войны Англии с Францией постепенно укре-1
пили гугенотов в мысли, что домой они больше не!
вернутся.	I
Некоторые гугеноты покинули родину в самом деле!
по религиозным соображениям, чтобы почитать Бога!
так, как им хотелось. Но не все преследовали столь"
благочестивые цели. И в семье эмигрантов-гугенотов
было не без урода. Церковные старосты тратили массу
времени на улаживание материальных конфликтов,
расследуя грязные делишки, семейные преступления,
вроде избиения жен, внебрачной беременности, бо-
гохульства и плохого поведения в церкви. «Члены об-
щины были обязаны почитать свою религию, подчи-
няться правилам, в том числе в одежде и манере Я
поведения. А некоторые женщины в последнее время 1
позволяли себе вместо должной скромности развяз- 1
ные поступки, приходя в церковь с украшениями и I
открытой грудью».	1
Естественно, что священники и старосты призы- |
вали эмигрантов произвести на англичан, принима- 1
ющих гугенотов, хорошее впечатление. И они прекрас- |
но понимали, что далеко не все были рады, их видеть I
на своей земле. Были и такие, кто относился к бежен- 1
цам враждебно, считая, что они занимают и так не- |
многочисленные рабочие места и получают благотво- |
рительную помощь, которая могла бы достаться |
английским беднякам. Поэтому церковные старосты 1
строго предупреждали, что «пирушки, танцы и игры I
противоречат благочестивому, правильному, умерен- |
ному поведению, предписанному церковным уставом, jj
и шокируют англичан, лишая их сострадания к бед- I
ним собратьям-беженцам. Мы не' должны выделять- i
ся, афишируя свое благосостояние, чтобы не поте- ;
рять благотворительные средства», — рассказывает
Р. Гуинн в своей книге «Наследие гугенотов».
Община не оставляла без внимания случаи, когда
306
у ее соотечественников возникали проблемы с зако-
ном. Когда М. де Примроз донес о жалобе констебля
на «недостойное поведение некоторых французов»,
священник обещал молиться о несчастных и принять
меры. Когда по городу поползли слухи о том, что фран-
цузы по воскресеньям зачастили в таверны, главы
общин решили их наказать. Среди нарушителей был и
Жан Булей, «которого обвинили в дурном поведении
и склонности к алкоголизму, что шокировало его со-
седей». Решено было «временно исключить его из об-
щины до исправления». Четырех скандальных моло-
дых людей — Исаака Барра, Пьера Фурнье, Пьера
Гатино и Даниеля Шабо — недвусмысленно предуп-
редили, что «исключат их из общины, если они не
перестанут ссориться и неприлично себя вести».
Одним из неизбежных последствий рассеивания
беженцев по разным странам было то, что разлуча-
лись семьи. Некоторые люди не знали даже, живы ли
их любимые или нет.
Когда Жан Фавьер обратился с просьбой принять
его обратно в общину, т. к. «его жена во Франции умерла
и нынешний его брак теперь стал законным», он по-
лучил отказ. Ему заявили, что он «двоеженец, не име-
ющий точных сведений о смерти своей первой жены».
К великому сожалению Жана Фавьера, вместо того
чтобы услышать троекратное оглашение того, что он
и его новая невеста стали теперь мужем и женой, он
услышал сообщение о том, что первый муж его неве-
сты был все еще жив.
Брачные законы в Англии сильно отличались от
тех, что действовали в протестантской Европе, осо-
бенно в том, что касалось развода и брака. «Николас
Хесс и Изабель Попар искали примирения с общи-
ной и церковью, хотя поженились, несмотря на то,
что первые супруги были еще живы. Консистория была
недостаточно осведомлена о причинах расторжения их
307
w
первых браков, но знала, что даже будь это прелюбо-
деяние или измена, они все равно, согласно англий-
ским законам, не могли вступить в повторный брак».
Когда Франсуа Тестю и его жена Мари СаззаренИ
обратились с жалобой на оскорбления Шарля де Ка-И
вельера и его жену, заявлявших, что их брак был не-И
законным, т. к. первая жена Тестю жива и проживала в!
Женеве, консистория смогла разрешить спор. Распо-И
лагая записями, сделанными консисторией и сенатом И
Женевы, они сумели выяснить, что первый брак был И
признан недействительным, а следовательно, новыйИ
считался законным.	I
Консисторский суд имел право вмешиваться вВ
договоры. «Тоби Ле Мэстр выдвинул требование к Энн В
Хотвилл выйти за него замуж, т. к. она обещала. Моло-В
дая леди пришла на суд не одна, а с родней, пред-В
ставлявшей интересы ее матери, которая в тот мо-В
мент была во Франции. Мамаша была против этого В
брака». Суд постановил, что Энн исполнилось только В
15, когда она давала обещания, а значит, она была В
еще несовершеннолетней и не могда вступить в брак. "
Поэтому Ле Мэстр не имеет права требовать от нее их
исполнения».
Консисторский суд полностью встал на сторону
Андре де Жу, чья невеста требовала расторжения по-
молвки. «Андре де Жу и Жанна Тибодин были помол- |
влены публично в прошлом месяце, а сейчас она за- |
являет, что никогда не выйдет за него. Ее аргументы |
были признаны несостоятельными, тем более что же- |
них против расторжения помолвки. Он надеется, что |
время вернет ее ему обратно! Суд оставил все, как |
есть». Но Жанна не собиралась сдаваться. Вскоре Анд- I
ре опять предстал перед судом, требуя наказать отца |
Жанны и вдову Исаака Кал о за нанесенные ему ос- |
корбления». Выслушав обе стороны, суд постановил, I
что помолвка остается в силе, а если Жанна Тибодин |
308
против, то она может освободить себя от данного обя-
зательства при условии, что возместит жениху ущерб.
Последнее было невестой отвергнуто, поэтому было
решено отлучить девушку временно от общины и вер-
нуть только тогда, когда она признает свое обязатель-
ство». Можно себе представить, какая после этого по-
лучилась бы семья из этой пары.
Разбирались консисторским судом также дела о
прелюбодеянии и кровосмешении. В ходе одного из них
Джудит Годфрой созналась, что «ее дядя Пьер Годф-
рой был отцом ребенка, которого она родила до сво-
его брака». Дядя приказал девушке молчать, да ей и
самой было стыдно сказать кому-то о своей тайне. Год-
фрой «клялся Богом», что это был не его ребенок,
хотя и не отрицал своей связи с племянницей.
На многочисленных улицах Спитлфилдз и Сохо
процент эмигрантов был настолько высок, что там
редко можно было услышать английскую речь.
На крестинах своего сына Луи Гужон описал свою
профессию как «работу с шелком», и пройдет еще ка-
кое-то время, прежде чем он и его коллеги станут назы-
вать себя ткачами. Адреса писались либо на француз-
ском, либо на смешанном франко-английском языке.
Традиционно пригороды вроде Спитлфилдз, Уайт-
чепел, Бишопсгейт, Степни, Майл-Энд привлекали
тех переселенцев, которым был не по душе Сити с
его ограничениями и уставами гильдий.
Шелковая индустрия в Лондоне, в Спитлфилдз,
была основана эмигрантами из Нидерландов и Фран-
ции во времена правления Елизаветы I. Некоторые
беженцы научились ткачеству уже в Англии у своих
сородичей. Другие приезжали, будучи мастерами это-
го дела, привозя свои секреты и приемы, новые тех-
нологии, способствуя дальнейшему процветанию анг-
лийской шелковой промышленности. Причем ценилось
уже не только качество шелка, но огромное значение
309
придавалось рисунку. Ведущие дизайнеры, например
Кристофер Бодуэн из Турза, разрабатывали узоры для
дорогих цветастых шелков, создавая такие великолеп-
ные образцы, которых Лондон еще не видывал. Мон-
жоржи отец и сын из Лиона смогли придать блеск тафте.
Качество выпускаемых гугенотами легкой шелковой
ткани и люстрина достигло таких высот, что ткацкая
компания не смогла оставить их без внимания. «Джон
Ларгир и Джон Куэт публично заявили, что имеют
все необходимое для производства наилучших люст-
рина, «алямода» и других шелков, которые можно
использовать для пошива как будничной, так и вы-
ходной одежды. Им дали возможность продемонстри-
ровать свое мастерство. Английская общественность




осталась довольна тем, что увидела, и власти позво-


лили Джону Ларгиру работать, но с условием, что они
в течение года будут обучать англичан своему мастер-
ству», — пишет Р. Д. Гуинн в «Наследии гугенотов».'
Уондл-Ривер была уже центром красильной про-
мышленности, когда гугеноты-эмигранты начали про-
изводство шляп в соседствующих с ней пригородах
Патни, Баттерси, Уондзуорд и Ламбет. И они ловко
загнали Францию в такой глубокий экономический
кризис, что в будущем католические кардиналы из
Рима заказывали себе шляпы у протестантских бежен-
цев в Англии.
Вкусу французов подражали и завидовали все.
Париж был законодателем моды, так что гугенотам-
эмигрантам, поселившимся в Сохо, не составило труда
создать своим товарам роскошную репутацию. А тор-
говали они всем: драгоценностями и париками, одеж-
дой и обувью, парфюмерией, элитными винами и сре-
занными цветами. Гугеноты-оружейники сказали новое
слово для англичан в своей отрасли. Своим мастерством
гугеноты способствовали также совершенствованию
производства часов и бумаги. Поль Ламери создавал
310
Переселенцы-гугеноты, нашедшие приют в Спитлфилдз,
производили необычайно красивые шелковые ткани. Рисунок на
ткани имел такое же важное значение, как и ее раскрой, в деле
становления новой моды
необычайные золотые и серебряные украшения — та-
кой красоты Лондон еще не видел. Жан Пеллетьер был
первоклассным краснодеревщиком. Он работал вместе
с Даниелем Маро, парижским специалистом, который
последовал в Англию за Вильгельмом и Марией, где
разрабатывал новые способы оформления жилищ.
У Людовика XIV среди эмигрантов были свои
шпионы. Самый выдающийся среди них, агент Бан-
реоз, предупреждал, что утечка французских мозгов в
Англию приведет к тому, что в кризисе окажется фран-
цузский экспорт и изменится торговый баланс между
двумя странами.
Многие гугеноты, прибыв в Англию, потеряли все, j
что имели на родине. Финансовая помощь, которую 1
французский комитет распределял через церкви меж- 1
ду обитателями Треднил-стрит и Савой, поступала из |
трех источников. Как глава англиканской церкви мо- 1
нарх мог санкционировать сборы в приходских церк- |
вах. Вильгельм и Мария очень сочувствовали беженцам |
и поэтому учредили Королевскую премию, представ- 1
лявшую собой подарки из государственных доходов. |
Парламент также ежегодно присуждал стипендии, вы- |
деляя на них 15 тыс. фунтов стерлингов, собранных из I
налогов на французские товары и алкогольные напитки. I
Таким образом, гугенотские старейшины могли по- 1
мочь эмигрантам начать жизнь сначала на новом мес- j
те и заботиться о нуждающихся на протяжении долго- 1
го времени. Например, Маргарет Мориссе, одна из |
французских беженок 80 лет и Марта де Шартр, ее 1
сестра, получали 2 фунта стерлингов ежемесячно. Мари ]
Франсуа Бушпо 32 лет и трое ее маленьких детей по- 1
лучали 1 фунт стерлингов. Жан Коломбо 65 лет и чет- |
веро детей — 2 ф. ст. 16 шиллингов 8 пенсов. Пьер Ша- 1
стельер 48 лет, его жена и дочь — 1 фунт 6 шиллингов i
8 пенсов. А Мари Марен за уход за Полем Бертраном, |
ребенком 9 лет, — 10 шиллингов.	I
5
JU
s
312
Только через 3—4 поколения гугеноты, эмигриро-
вавшие в XVII в., полностью ассимилировались в но-
вой среде. Но даже и тогда они сохраняли свою само-
бытность как наследие предков, чем гордились.
Некоторые англизировали свои имена, но многие
имена оставили неизменными. Гугеноты внесли бес-
ценный вклад в благополучие своей второй родины.
Не случайно в XVIII в. популярным стало высказыва-
ние о том, что «капля гугенотской крови в роду сто-
ила 1000 ф. ст. в год».
К евреям же, в отличие от гугенотов, англичане
относились с известной долей предубеждения и подо-
зрительности. После долгих лет изгнания из страны
Кромвель пригласил их в 50-х гг. XVII в. вернуться,
восхищаясь их финансовыми и коммерческими спо-
собностями. Среди первых еврейских эмигрантов был
Сефардим с Пиренейского полуострова. Самуэль
Пеппс, будучи человеком любопытным, посетил си-
нагогу. «После обеда мы с женой зашли в еврейскую
синагогу. Мужчины и мальчики находились здесь с по-
крытыми головами, женщины столпились в стороне
от них. Что-то стояло на особой подставке, куда все
подходили, чтобы поклониться. Наверно, это была их
Тора. Они кричали «Аминь!» и целовали завесу. Всю
службу они пели на иврите. Вскоре книгу взяли с пол-
ки несколько мужчин, передавая ее друг другу, то ли
стараясь облегчить ношу ближнему, то ли сгорая от
желания прикоснуться к ней. Я не уверен. Пока они
носили и носили ее по комнате, слышалось пение. А в
конце все помолились за короля, произнеся его имя
на португальском, а саму молитву на иврите. Никогда
я не видел столь странных обрядов».
Вскоре за несколькими процветающими семьями
Сефардимов, которые первыми поселились в Лондо-
не и были вовлечены в торговую и предприниматель-
скую жизнь Сити, потянулись в английскую столицу
313
их более бедные собратья Ашкенази из Восточно!
Европы. Они обосновывались в отдаленных района
города и становились мелкими производителями, от
крывали небольшие магазинчики или торговали пря
мо на улице. Во время своего визита в Англию в 1698 i
Миссон отметил: «Лондонские евреи мало-помалу пе
рестали носить национальный головной убор, так чт<
сейчас они совсем не выделяются среди остальны:
жителей города. Я думаю, что на сегодняшний день
Лондоне проживает не более 60—70 еврейских семей
И все они ходят в единственную существующую сина
гогу». Два года спустя газета «Лондон Пост» сообщи
ла, что «евреи приступили к строительству новой си
нагоги в Дьюкс-Плейс, которая будет значительна
более вместительной, чем существующая ныне».
Даниель Дефо высмеивал национальные предрас
судки в отношении иностранцев в своем бестселлер
под названием
«Английский торговец как он
есть»
представлявшем блестящий образчик сатиры. «Все м
и
потомки эмигрантов»,
утверждал он
говорил
об
этом в своих стихах:
Из этой многоликой невоспитанной толпы
И вышло существо с названьем англичанин.
И все его несимпатичные черты,
Понятно нам теперь, от предков взял он.
Ведь так неизгладимо и сильно
Наследие от поколенья к поколенью.
Так что по речи вашей безошибочно
Мы узнаем датчанин вы аль немец
по происхожденью.
Не
все были столь толерантны к евреям,
как сэр
Д. Чайлд, выразивший свое отношение к ним в «Све
жих мыслях о торговле». Он заявлял,
что
«страх
был
причиной ненависти». Евреев «считали хитрыми людь
314
ми, которые везде лезут и лишают англичан того, чего
они могли бы добиться». «Эти люди живут очень бедно
и поэтому вынуждены работать за гораздо меньшую
плату, чем англичане, что наносит ущерб английским
коммерсантам».
Общественность подозревала, что «евреи приез-
жают, не имея ничего за душой, а когда разбогатеют,
увозят нажитые богатства в какую-нибудь другую стра-
ну (т. к. эти люди не могут жить среди англичан), чем
лишают королевство его национального достояния».
Чайлд оправдывает бегство евреев, напоминая, как с
ними тут обращаются. Он призывал дать в Англии ев-
реям такую же свободу и гарантии безопасности, ка-
кие им предоставили в Голландии и Германии — стра-
нах, сумевших умело воспользоваться коммерческими
способностями этих людей.
Стоя в одиночестве на палубе корабля, достави-
вшего его в Англию, африканец по рождению Джеймс
Альберт Укаузау Гронниозау, как пишет он в своей
книге «Самое интересное из жизни», не мог поверить
своим ушам, слушая доносящиеся с причала звуки.
Нет, конечно же, он ошибается. Проклятое бранное
богохульство, которое он услышал, повергло его в шо-
ковое состояние. Все англичане, которых он встречал
в доме своего хозяина в американской колонии, были
деликатными, богобоязненными людьми. Произноси-
мые на причале выражения, сопровождаемые оплеу-
хами, наносимыми всем вставшим на пути, не могли
исходить от тех же людей. Он уставился в недоумении
на хулиганов и впервые усомнился в правильности сво-
его решения переехать сюда.
Джеймс отличался от других африканцев, прибы-
вающих в Англию, тем, что был свободным челове-
ком. И это было скорее исключение, чем правило. Еще
ребенком его, внука короля заарского, где-то в глу-
бине Африки заманили на далекий берег обещаниями
315
показать корабли. Не успев добраться туда, он был
продан своим африканским правителем голландско-
му капитану, который доставил его на Барбадос. Здесь
его купил за 50 долларов молодой джентльмен из Нью-
Йорка, которому Джеймс стал с тех пор прислужи-
вать за столом, будучи одетым в ливрею.
Следующий его хозяин, добропорядочный рели-
гиозный человек, находясь на смертном одре, даро-
вал ему свободу и 10 фунтов стерлингов в придачу.
А так как Джеймс никогда не жил самостоятельно и
не умел обращаться с деньгами, он предпочел остаться
с хозяйской вдовой и сыном. После их смерти он «
«остался один в целом мире». Нажив долг в 3 ф. ст., он ;
ввязался в каперство, вложив всю сумму своего выиг-
рыша — 125 ф. ст.— с целью получать проценты.
И сейчас он приехал в Англию, чтобы снова быть
обманутым, ведь его хозяйка спрятала у себя все его
деньги якобы для сохранности. «А так как он не по-
просил у нее расписки и не имел никаких других до-
казательств, что деньги принадлежат ему, он не мог
требовать их обратно».
В Лондоне он отыскал мистера Уайтфилда, «един- Ь
ственную живую душу, которую он знал в Англии».
Он хотел, «чтобы тот научил его жить самостоятель- 1
но, не создавая неудобств другим». Добрый мистер ,
Уайтфилд «указал, где мне поселиться, и платил за !
мое жилье, взял на себя все мои расходы». Именно
здесь Джеймс и повстречал любовь всей его жизни.
«На следующее утро после моего переезда на новое
место я завтракал с очень приятной женщиной, бы-
вшей там хозяйкой. Вдруг я услышал шум какого-то
станка над головой. Я спросил, чт*о это такое, и услы-
шал в ответ, что это работает ткачиха на станке. Мы
пошли посмотреть, и как только я вошел в комнату и
увидел женщину, приветливо улыбавшуюся нам, я тут
же влюбился». Бетти была вдовой с ребенком. Джеймс
316
уехал в Голландию, где служил дворецким у одного
знакомого мистера Уайтфилда. Вернувшись, он рас-
платился с долгами Бетти и женился на ней. «Я ре-
шил, что небольшой долг моей жены должен быть
выплачен до того, как мы поженимся, и поэтому я
продал практически все, что имел сам и что имела
Бетти, — рассказывает он. — Кроме того, Бетти хоро-
шо зарабатывала как ткачиха, на эти деньги мы могли
безбедно существовать». Джеймс не сталкивался с пред-
рассудками как таковыми. Просто жизнь была трудна
сама по себе. Позже пара переехала в Норидж, где ра-
бота у текстильщиков была только тогда, когда из
Лондона поступали заказы, так что они стали голо-
дать. Потом умерла их малышка. Так случилось, что
она не была крещеной, и поэтому ее никто не хотел
хоронить. «Это было страшнейшее испытание в моей
жизни, мы не знали, что делать с тельцем нашей бед-
ной девочки. Неохотно, но пастор прихода согласился
похоронить ребенка, хотя и отказался отслужить за-
упокойную по ней».
История Джеймса заканчивается на том, что его
жена еще трудится за своим станком не покладая рук,
чтобы содержать семью, а он из-за старческой немо-
щи мало чем может помочь ей.
Большинство африканцев приезжало в Англию в
качестве рабов владельцев вест-индских плантаций и
капитанов кораблей, которые обыкновенно продава-
ли их своим соотечественникам. Поначалу хозяева об-
ращались с ними, как с домашними животными.
Они называли их «арапами». Модно было иметь своего
слугу. Но оставался открытым вопрос, разрешено ли в
Англии рабство. В «Английском архиве» 1700 г. издания
Чемберлен уверенно заявляет, что в Англии не может
быть рабов-иностранцев, и как только раб-иностра-
нец касается ногой этого берега, он становится сво-
бодным от рабства, но не от обычной службы. Заявле-
317
11
i'
ние сие поддержали многочисленные чиновники под
руководством Верховного судьи Джона Халтона. Анг-
лийский закон не признавал статуса «раб».
Но одно дело закон, а другое — практика. Вест-
индские плантаторы, привозившие своих черных слуг
в Англию, чтобы те прислуживали им, приходили в л
ярость при любом сомнении в их праве иметь рабов. Т
Не было конкретного закона, запрещающего им это. I
Когда Кэтрин Окер обратилась в Миддлсекский суд |
за справедливостью, то была разочарована, — расска- 1
зывает Ф.Шайлон в книге «Черные люди в Британии». L
«Относительно заявления Кэтрин Окер, негритянки. Ш
Она была служанкой некоего Роберта Рича, планта-^Я
тора с Барбадоса, в течение шести лет, с моментами
своего приезда в Англию со своим хозяином и егс^Н
женой. Кэтрин окрестили в приходской церкви Свя-^И
той Екатерины, что рядом с Тауэром. Все эти годь^Н
хозяева, как она говорит, очень плохо обращались (^Н
ней, а потом прогнали, отказавшись дать бумагу о^И
увольнении, так что она не могла найти себе работу^И
Потом ее хозяин Роберт Рич способствовал тому, что-^И
бы Кэтрин арестовали и посадили в Палтри-Семпте1^И
(место, где держали чернокожих перед тем, как воз-^В
вратить их хозяевам или отправить в американскими
колонии или Вест-Индию) в Лондоне. Женщина умо-ЧН
ляет освободить ее от обязательств перед хозяином,
т. к. он сейчас находится в Барбадосе. Законная просьба, I
но не была удовлетворена. Кэтрин разрешили работать
по найму, но только до возвращения ее хозяина, по- Я
еле чего она обязана к нему вернуться».	Я
В 1698 г. Королевская Африканская Компания по- Я
теряла свою монополию на работорговлю. Теперь это I
был свободный рынок, суливший огромные прибыли, а
Если раньше Королевская Африканская Компания Я
транспортировала около 5 тыс. африканцев в год в Вест- Я
Индию, то за первые девять лет свободной торговли Я
318
только Бристоль транспортировал 160 950 негров на
сахарные плантации.
Преследуя свои алчные цели, англичане прони-
кали в Африку, прикрываясь лицемерными лозунга-
ми, в которых заявляли, что хотят «принести дикарям
цивилизацию и христианство». Идея давать африкан-
цам, принявшим христианство, свободу, быстренько
была отвергнута. Пасторов активно отговаривали об-
ращать африканцев в христианскую веру, слугам за-
прещали говорить с ними на религиозные темы. С это-
го момента рабы стали имуществом, которым их
хозяева могли распоряжаться по собственному усмот-
рению, как обычным товаром. Газеты запестрели за-
метками о побегах. «Продается девочка-негритянка
шесть лет, хорошо говорит по-английски, приятная и
сообразительная, умеет многое делать. Обращаться к
хирургу на Флаггот-роуд в Детфорде, что рядом с Лон-
доном, где можно будет на нее посмотреть и обсудить
покупку с ее хозяином» (Постмэн, 2—9 июня 1699).
Единственным способом протеста против рабства
у негров был побег. Хотя, случись такое, пресса под-
нимала крик, и беднягу чаще всего быстро ловили.
В газетах того времени встречались такие объявления:
«С Белл-Ворф сбежал негр по имени Куачи, от роду
лет 16, принадлежит капитану Эдварду Ашеру. Был
одет в плюшевую кепку с меховой оторочкой, тем-
ный жилет, пеструю рубаху, старые бриджи с буква-
ми Е.А.; с бритой головой. Просьба вернуть его хозяи-
ну за вознаграждение в 1 гинею»; «Исчез негритянский
мальчик Гай, 14 лет, одет в светло-коричневое сарже-
вое пальто, жилет и бриджи, черную шляпу, хорошо
говорит по-английски. Вернувшему мальчика гаран-
тируются награда в 1 гинею и возмещение понесен-
ных убытков».
Символом рабства был серебряный ошейник. «Чер-
ный мальчик в возрасте 13 лет сбежал из Патни, на
319
нем был ошейник с надписью: «Негр леди Бромфильд,
Линкольн-инн-филдз». Вернувшему мальчика обеща-
ется 1 гинея в качестве вознаграждения».
Конечно, многие рабы наказывались за провин-*
ности. Записи Уголовного суда гласят: «Мэри Харрис,
негритянка из округа Сент-Джеймс в Филдз, обвиня-
ется в краже пары голландских простыней, трех пла-
тьев и других вещей, принадлежащих семье Николаса
Лоза. Она была служанкой в его доме, взяла вещи и
заложила их в ломбарде. Ей нечего сказать в свое оправ-
дание, и суд, с учетом того, что это ее первое пре-
ступление, признает ее виновной в нанесении ущерба
в 10 пенсов и приговаривает к порке».
Но это были лишь цветочки. Впереди была война
за испанское наследство, в результате которой Анг-
лия получила исключительное право продавать афри-
канских рабов королю испанских доминионов в Юж-
ную Америку и Индию. Даниель Дефо подсчитал, что
40—50 тыс. рабов транспортировались ежегодно бри-
танскими судами, а от их продажи страна получала в
среднем 25 фунтов стерлингов за голову. Афра Бен од-
ной из первых осудила рабство в своем романе «Оро-
оноко». Но ее голос постепенно затих, превратившись
в отдаленное эхо, в то время как работорговля все
развертывалась, обрастая все новыми ужасающими и
позорными фактами.
Глава 14
РЕЛИГИЯ И СУЕВЕРИЕ
Нет во всей огромной вселенной больше такого города,
который бы так громко кричал о своей религиозности и так
мало бы делал, чтобы доказать ее на практике.
Человек у позорного столба в Королевской бирже
стоит на цыпочках. Он не сможет долго сохранять та-
кую позу, но пока хоть на время она облегчит боль в
шее, заключенной в деревянное кольцо, и руках, не-
естественно выкрученных и просунутых в отверстия
по обеим сторонам головы. Человек знает, что окру-
жен толпой зевак, жаждущих зрелищ и отпихивающих
друг друга, чтобы занять место впереди, но не откры-
вает зажмуренных глаз, Он ждет, что в любую минуту
толпа готова обрушить весь свой арсенал камней и
острых, как когти, кирпичных осколков на его безза-
щитное тело. Ему уже не хватает воздуха. А что будет
дальше, когда его захлестнет волна грязи и экскре-
ментов, забивая нос и рот. Разыгравшееся воображе-
ние заставляет его раньше времени съежиться, дабы
уклониться от несуществующих камней, ранящих его
лицо и голову, лишающих его зрения, бьющих по
ногам и спине. В воздухе повисает ужасающая пауза.
Его щеки касается что-то мягкое, похожее на снег. Он
решается немножко приоткрыть глаза и тут же, пора-
женный, широко открывает их. Лондонцы забрасыва-
ют его цветами!
Олигархи из Сити, оскорбленные намеками пи-
П Зак. 186
321
сателя на их коррумпированность в книге «Исправле-
ние нравов», сумели-таки отомстить ему, приговорив
к позорному столбу трижды. Так или иначе, Дефо сы-
грал им на руку. Ему удалось разозлить всех. Именно
он заставил таких непримиримых противников, как
высокорелигиозные тори и раскольники виги, объ-
единиться в борьбе против него. Его резкий памфлет
«Как заслужить расположение бунтарей» буквально
привел в ярость заносчивых тори, которые в первый
год правления королевы Анны (в 1702—1703) возом-
нили, что вправе поставить на место вигов, поддер-
живающих короля Вильгельма, и их своенравных со-
юзников.
Раз маятник опять качается, значит, пришло вре-
мя англиканцам возвращаться в Лондон: слишком уж
многочисленны, богаты и сильны раскольники, и сек-
танты из Сити. Их необходимо поставить на место.
В отдаленных районах недостаточно англиканских церк-
вей. Будет построено 50 новых. Сектанты склоняют на
свою сторону бедноту. Их детей необходимо обратно
привести в лоно англиканской церкви. По всему горо-
ду открывались благотворительные школы, чтобы вос-
питывать их на догматах англиканства.
Вышеупомянутый памфлет Дефо написал от име-
ни фанатика-верующего. И так он был убедителен, что
поначалу все в это поверили. Но как же разъярились
духовенство и политики, когда обнаружили, что их
одурачили. В памфлете выставлены на показ все злые
обиды и ссоры власти и церкви, в которых они в XVII в.
так безнадежно увязли. Яков I не мог не бороться про-
тив пуритан, учитывая, какой вред они нанесли. «Вы
уничтожили одного короля, — гремёл голос героя пам-
флета, — низложили другого и сделали посмешище из
третьего. И у вас хватило наглости втереться в доверие
к четвертому!» Ссылаясь на «Акт о веротерпимости»
от 1689 г., давший свободу вероисповедания протес-
322
тантам, автор заявляет, что англиканская церковь была
этим актом «обижена и унижена. Если вы планируете
освободить своих детей от борьбы и бунтов, — призы-
вает он, — то сейчас для этого самое время! Нужно
вовремя, на корню пресечь эту зреющую ересь, кото-
рая уже и так здорово взбаламутила всю англикан-
скую церковь!»
Содержащиеся в памфлете рекомендации повесить
нескольких неверных, чтобы другим неповадно было,
слишком уж отвечали реакционным настроениям анг-
личан. Идея не была новой, ведь в соседней Франции
таким же гонениям подвергались их раскольники —
гугеноты. «Раз уж один суровый закон начал работать,
любой член тайной секты должен быть изгнан из стра-
ны, а проповедника нужно повесить, и скоро мы уви-
дим развязку этой истории! Они обязательно вернутся
в нашу церковь, и через 100 лет мы снова станем еди-
ны!» И в конце герой памфлета громогласно провоз-
глашает: «Увы, англиканская церковь! Ты распята между
двумя ворами: папизмом с одной стороны и расколь-
ничеством — с другой. А теперь давайте распнем воров!
Давайте заложим ее фундамент на трупах врагов! Же-
лающих покаяться, заблудших, милостиво впустим, а
упрямых заставим вернуться железной рукой!»
Сокрушительный удар, нанесенный Дефо англи-
канским экстремистам, привел к тому, что в немило-
сти оказались и его собратья-бунтари. К тому же в пам-
флете был поднят вопрос о «приспособленчестве», для
предотвращения которого палата общин как раз гото-
вила законопроект.
Дефо обвинил введенное в 1673 г. ограничение —
в соответствии с которым не член англиканской церк-
ви не мог занимать ни одну из государственных долж-
ностей — в поощрении лицемерия амбициозных людей.
Это ограничение «унизило самое святое — церковь —
до статуса одного из винтиков государственного меха-
323
низма». К тому же ожидать от людей уплаты штрафов
вместо истинной веры — это было просто непристой-
но. «Подумать только, брать с людей 5 шиллингов в
месяц за то, что человек не причастился, и по шил-
лингу в неделю за непосещение церкви! Это просто
неслыханно! Это не метод обращения людей на путь
истинный! Это же платное отпущение грехов, да еще
за такие деньги!»
Как активного бунтаря Дефо тошнило от лицеме-
рия «приспособленцев», которые, как, например, сэр
Томас Абни, предали свои принципы ради матери-
альной выгоды и запятнали чистоту своих вероиспо-
веданий. В юности будущий писатель видел, что с его
отцом и другими благочестивыми людьми обращались
как с второсортными, исключая из университетов,
выгоняя с государственной должности только пото-
му, что они не хотели стать членами англиканской
церкви и не разделяли ее догматов. Пойдя на компро-
мисс, Абни и другие, ему подобные, предали своих.
Не стоит и говорить, что англиканцы блестяще умели
бороться с инакомыслящими. Хотя Дефо и оказался в
Ньюгейте у позорного столба, он все же не мог не
использовать свой памфлет в качестве оружия, не мог
сдаться, пытаясь завоевать для себя и каждого челове-
ка право выбирать себе веру по своей совести, не бо-
ясь быть наказанным за свой выбор.
Религиозные распри в начале правления короле-
вы Анны были удручающим шагом назад. После «Слав-
ной революции» 1688 г. люди стали было немного тер-
пимее — по крайней мере к протестантам, сильно
страдавшим с самой реставрации, когда убежденный
англиканец Кларендон Коуд отлучил их от государ-
ственной церкви: все это время они расплачивались
за гражданские войны, цареубийство и республика-
низм. Королю Вильгельму III, который сам был каль-
винистом, необходимо было сплотить нацию, а луч-
324
шего способа, чем восстановление религиозной гар-
монии, нельзя для этого и придумать. Он понимал,
что страна заинтересована заполучить инакомыслящих,
загнать их в лоно государственной церкви, т. к. в ос-
новном это напористые, инициативные, предприим-
чивые люди, доказавшие, что они могут и хотят рабо-
тать. Новую тенденцию лучше всего описал Джон Локк
в своем «Письме о терпимости», опубликованном в
1690 г. Религия, утверждал он, является личным де-
лом каждого. «Ни один человек пока не может слепо
доверить свое спасение выбору другого, будь то ко-
роль или подданный. Ведь нельзя уверовать по приказу.
Вся сила и секрет истинной веры состоит во внутрен-
нем глубоком убеждении. Ведь вера — ничто без дове-
рия».
Локк предложил принципиально новый подход к
религиозной проблеме, утверждая, что вероисповеда-
ние — это не государственное дело и государство не
может здесь лишать гражданина прав выбора. «То же
касается и лично каждого человека: нельзя осуждать
другого’только из-за того, что он ходит в другую цер-
ковь. Его права, как человека и гражданина, непри-
косновенно сохраняются за ним вне зависимости от
религиозной принадлежности. Религия здесь ни при
чем».
Церковь нужно было отделить от государства и
снять с политиков заботы о вере граждан. «Если рим-
ский католик верит, что то, что другие люди называ-
ют хлебом, есть на самом деле тело Христа, он не
может на этом основании вредить соседу. Если иудей
не верит, что Новый Завет — это Истинное Слово
Божие, он не может менять из-за этого гражданские
права. Если язычник отрицает оба Завета, его за это
нельзя наказывать, считая за лишнего человека. Я охот-
но допускаю, что эти утверждения ошибочны и аб-
сурдны. Но дело закона не в том, чтобы обеспечить
325
истинность мнений, а в том, чтобы гарантировать без-
опасность содружества в целом и каждого человека в
частности». В отличие от страстных англиканцев-фана-
тиков, с одной стороны, и убежденных раскольни-
ков — с другой, Самуэль Пеппс воплощал образ флег-
матичного и невозмутимого рядового англиканца,
которого внешние церемонии не трогают слишком глу-
боко. Он обычно посещал церковь дважды в воскресе-
нье, хотя главными его заботами были любовники
жены и его место на скамье в церкви, зависевшее от
социальной иерархии. «Мы с женой пришли в цер-
ковь, она села за мной, чем нарушила очередность
сидения, заняв не свое место». Зачастую проповедь
оставляла желать лучшего: «Я проспал всю проповедь,
ни разу не проснувшись».
Независимо от того, к какой конкретно религии
принадлежал человек, она присутствовала во всех
сферах его жизни. Все ключевые события жизни — кре-
щение, свадьба, похороны — происходили в церкви.
Государственная церковь являлась крупнейшим зем-
левладельцем, а ее представители заседали в палате
лордов. Она запустила свои щупальца везде. Если учи-
тель, акушер, иногда хирург хотел получить право
практиковать, он обращался за разрешением в цер-
ковный суд. Если пара хотела расстаться, они шли в
церковный суд. Если кто-то опорочил соседа, он от-
вечал перед церковным судом. Если женщина родила
ребенка вне брака, а его отец отказывался от своей
сопричастности, их обоих наказывал церковный суд.
При отсутствии средств массовой информации амвон
приобретал новое значение, становясь местом, с ко-
торого высказывались политические мнения, дава-
лись ценные ориентиры, сообщались текущие ново-
сти. Инакомыслящие были заботой прихода, даже если
они не посещали церковь. Приход был главным адми-
нистративным органом в городе и деревне. Его основ-
326
На этой новой триумфальной арке в Чипсайде нашли свое
отражение распространенные в обществе настроения,
уравнивавшие католицизм с рабством
ной мирской функцией было распределение помощи
бедным. Прихожане платили свою десятину, церков-
ные налоги и прочие взносы в пользу государствен-
ной церкви и бедных. Инакомыслящие, которые слу-
жили нуждам своей братии, платили двойной взнос —
приходской церкви и своей. И конечно, им приходи-
лось содержать свои собственные школы, академии;
их хоронили на отдельном кладбище в Банхиллфилдз,
прямо за границей Сити.
Если протестанты могли еще уступить в чем-то,
то антикатолицизм являл собой самое непримиримое
течение в Англии XVII в. Присутствие в Лондоне ты-
сяч беженцев-гугенотов постоянно напоминало о по-
тенциальной опасности того, что католики могут по-
сягнуть на чыо-то свободу. Английские католики были
немногочисленны и старались не выделяться. И тем не
менее их вечно в чем-то подозревали и подвергали
самым суровым наказаниям. «8 февраля 1700. Кенсинг-
тон. Королевское постановление. Узнав, что, вопреки
существующим законам, католики и другие неблаго-
надежные конформисты селятся в Лондоне и Вест-
минстере, Его Величество настоящим постановляет,
будь они английского или иностранного происхожде-
ния, все достигшие 16 лет должны вернуться на свое
место жительства, а за неимением оного туда, где
проживают их родители, и не выезжать оттуда более
чем на 5 миль» (Перечень государственных газет).
Законы необходимо было ужесточать. «22 апреля
1700 г. Хэмптон-Корт. Королевское постановление. Со-
гласно «Документу о предотвращении дальнейшего
роста бедности» любой, кто после 25 марта 1700 г. пой-
мает католического епископа, священника или иезу-
ита на том, что тот будет служить мессу или испол-
нять другие религиозные функции, и согласится быть
на суде свидетелем против него, получит за каждого
пойманного нарушителя 100 фунтов стерлингов. Кро-
328
ме того, по этому документу любому духовному лицу
католической церкви грозит пожизненное заключение
за ведение какой бы то ни было религиозной деятель-
ности в пределах этой страны».
Накануне возобновления военных действий с ка-
толической Францией римские католики рисковали
быть заподозренными в сотрудничестве с папством и
сочувствии противнику. Они должны были дать клятву
верности, а то их могли лишить права наследования
или покупки земли. Католики не могли послать своих
детей учиться за границу, чтобы те не были воспита-
ны «в римско-католическом духе».
Общественность в 1701 г. выражала по этому по-
воду такое мнение: «Рост папизма, несомненно, ста-
вит под угрозу протестантскую религию; они, как два
конца одного коромысла: если один поднимается,
другой опускается; если подвесите груз на один, то
этим сорвете другой с его места».
В Англии все еще бытовало мнение о том, что
протестантизм тождествен свободе. «Папизм и раб-
ство — это все равно что грех и смерть, т. е. второе
является прямым следствием первого» — считал Да-
ниель Дефо.
После треволнений середины XVII в. английскому
национальному духу стало свойственно избегать фа-
натизма во всех его проявлениях. Из всех появившихся
в период междуцарствования сект только квакеры —
называвшиеся так, потому что трепетали при одном
упоминании имени Бога (англ, quake — дрожать), —
заняли прочную позицию в жизни нации. Квакеры
утверждали, что раз ими управляет дух, они не нуж-
даются в услугах священников. Их отказ снимать шля-
пы в присутствии вышестоящих лиц, признавать ти-
тулы и звания, их настойчивое желание обращаться
по-простецки на «ты» с сильными мира сего — все это
делало их опасными для общественного спокойствия;
329
их считали анархистами. Их простота отражалась в их
образе жизни, мебели и одежде. Они избегали язычес-
ких и католических ритуалов любого рода, вплоть до
изменения названий дней недели: вместо «воскресе-
нье» (англ. Sunday, sun — солнце) они говорили first
day — первый день и т. д. Их харизматический лидер
Джордж Фокс совершал много исцелений больных,
посягая даже на королевскую прерогативу исцеления
золотухи. За их дерзость стараться быть непохожими
на других квакеры стали самым преследуемым мень-
шинством 1660-х и 1670-х гг. Преследования предоп-
ределили будущее этого Общества друзей. Проведя
многие годы за решеткой за свои убеждения, Джордж
Фокс и его собратья стали убежденными привержен-
цами отказа от насилия. Они научились быть пределы- з
но собранными и организованными. Эта привычка к 1
порядку, взаимопомощи постепенно превратила их в Я
преуспевающих бизнесменов. Лишенные возможности I
получить университетское образование и не имеющие |
прав присягать, а значит, стать свободными граждана- 1
ми (это препятствие было устранено постановлением 1
от 1708 г.), квакеры стали воплощением альтернатив- 1
ного, практического метода зарабатывания себе на I
жизнь. Их не допускали в привилегированные отрас- 1
ли, но зато они могли производить мыло и шоколад. I
А для финансирования этих новых предприятий им 1
нужны были банки. Барклиз и Ллойдз имели квакер- 1
ские корни. Материальный успех уравновешивала фи- 1
лантропия.
Для людей любых религиозных убеждений Бог 1
присутствовал везде. Причиной несчастий,, вроде Be- 1
ликой чумы и Лондонского пожара, считали гнев Бо- i
жий на греховную жизнь граждан. После эпидемии 
чумы 1665 г. автор знаменитого «Дневника» Джон Ив- =
лин объявил «торжественный пост во всей Англии в |
330
знак признания Божьего наказания чумой и войной».
А через год пожар навеял ему следующую мысль: «Этот
день объявил начало всеобщего Великого Поста, дабы
стяжать смирение в это тяжкое время, после ужасного
пожара, эпидемии и войны, самых жесточайших из
всех возможных наказаний, но которые мы, несом-
ненно, заслужили своей огромной неблагодарностью,
мерзкой похотью, распутством, скверным и отврати-
тельным образом жизни». До середины XVIII в. в Анг-
лии было принято объявлять дни всеобщего поста,
дабы смягчить Гнев Божий.
В конце XVII в., благодаря существующему убеж-
дению о том, что, если человек не исправится, Бог
обрушит свой гнев на всю Землю, в Англии родились
новые организации — «Общество исправления нравов»
и «Общество по распространению знаний о христиан-
стве». Они утверждали неприятие случайности несча-
стий или объяснение преступлений социальными или
экономическими причинами. Главным назначением
официальных отчетов Ньюгейтского тюремного свя-
щенника было доказать, что добродетель всегда воз-
награждается, а порок не остается безнаказанным.
Снова и снова злодеи грешили против законов нрав-
ственности: они не чтили субботу, богохульствовали
и развратничали, пьянствовали и т. д. И поэтому они
должны умереть. В результате протестантской рефор-
мации люди отвергли сверхъестественные решения
жизненных проблем, предложенных средневековой
церковью, которая не принимала технические или
медицинские достижения. Постепенный отказ от «ми-
стики» сделал этот процесс неизбежным. До 1700 г.
мир считался механизмом в руках Божиих. Но в умах
людей медленно, но верно происходил сдвиг. Хотя он
и не случился за одну ночь. Люди очень неохотно ос-
тавляли веру в провидение. С другой стороны, Ко-
331
ролевское общество отказывалось принимать истины
на веру, без доказательств, и настраивало на практи-
ческом опыте, проверке всего.
Хотя образованные классы больше не верили в
черную магию и больше не преследовали ведьм в суде,
эта тема все еще была популярна. И даже в конце 1704 г.
в Лондоне газета сообщала: «Сара Гриффит, жившая
на чердаке на Розмари-лейн, долгое время считалась
нехорошей женщиной... Соседские дети впадали в не-
понятные психические припадки, с ними случались
приступы рвоты, их тела принимали странные позы;
многих пугали призраки-коты, вдруг появлявшиеся и
также исчезающие. Все это заставляло окружающих
бояться ее. Пока дьявол (который всегда предает дове-
рившихся ему) не открыл всю правду. Когда Сара
пошла в магазин, подмастерье отпустил в ее адрес
какую-то остроту, и она поклялась отомстить. Хозяин
магазина на самом деле, спустившись ночью, увидел
в помещении беспорядок. Местные ребята решили взять
дело в свои руки. Молодой человек с несколькими
сопровождающими увидел Гриффит рядом с Нью-
Ривер-Хэд. Они договорились испытать ее, бросив в
реку, т. к. слышали, что если она поплывет, то это
будет знаком, подтверждающим, что она ведьма. Не
долго думая, они исполнили свое намерение. Как пу-
зырь, выпущенный под водой, стремится вверх, так
и эта ведьма, как только ее кинули в воду, всплыла
пробкой на поверхность. Выбравшись на берег, она
обещала, что обидчики дорого заплатят за свою про-
делку. И тут же один из них почувствовал странную
боль в руке и увидел, что там появилась черная метка
от ее хватки. Вскоре молодой человек умер».
Таким образом, в обществе еще долго тлел уголек
веры в колдовство после того, как огонь веры уже был
потушен. Но уже к концу XVII в. веру в чудеса считали
пережитком, т. к. росли города, делались новые науч-
332
ные открытия, а человек все больше утверждался в
своем всесилии. Людьми стало легче управлять. Про-
гресс в сельском хозяйстве, обусловленный во мно-
гом необходимостью прокормить все увеличивающее-
ся население городов, означал, что люди полагались
все больше на практический опыт и все меньше на
суеверие. Люди отчаянно пытались читать природу,
предсказывать погоду. Больше не гадали, чтобы найти
пропавшие вещи, используя для этого более земные
методы, например объявления в прессе. Рационализм
побеждал мистицизм. Хотя все же медицина развива-
лась крайне медленно и люди продолжали верить в
гороскопы.
Но зато многие уже были уверены, что счастья
предстоит достичь самому, что оно не зависит от суе-
верий и случайностей. Например, люди могли застра-
ховать свою жизнь от несчастных случаев. Как ни па-
радоксально звучит, но термин «совпадение» —
означающий близость случайных разнородных собы-
тий — вошел в употребление именно во времена, ког-
да наука стала пытаться объяснять существование ве-
роятностей. И в этом новом дерзком мире о Боге все
чаще начнут забывать.
Глава 15
ПРОСТИТУЦИЯ И ПОРОК
Тысячи развратников были брошены за решетку, оштра-
фованы и высечены... Улицы были очищены от представите-
лей того загубленного поколения ночных гуляк, которые раньше
наводняли их.
Через запутанный лабиринт темных переулков
лежал его путь от Странд до места назначения на Дру-
ри-лейн. Шагая вверх по Катрин-стрит, он почувство-
вал, что кто-то дергает его за рукав. Он раздраженно
сбросил назойливые пальцы со своей руки и рывком
головы отбросил назад пучок кудельков своего пари-
ка. Его лица коснулся веер. Он проигнорировал не-
пристойные предложения, тихим шепотом произне-
сенные в темном дверном проеме. На его пути, откуда
ни возьмись, выросла фигура, а тусклый свет закоп-
тевшей керосиновой лампы помог разглядеть грубую
вульгарную пародию на женщину. Недостатки ее ря-
бого лица едва ли скрывали предназначенные для этого
мушки невероятных размеров, а забрызганные румя-
нами впалые щеки не выглядели от такой косметики
моложе. Ее рот открылся, чтобы взору предстали чер-
ные зубы и заодно прозвучало приглашение следовать
за ней куда-то в отдаленный переулок. Отделавшись от
нее, он подошел к роскошному зданию рядом с теат-
ром на Друри-Лейн и постучал своей тростью в дверь.
В замочной скважине повернулся ключ, отодвинулась
задвижка, пришедшего пристально осмотрели и, убе-
334
дившись, что он не был ни полицейским, ни ищей-
кой из Общества исправления нравов, впустили внутрь.
Наш джентльмен только что вошел в один из наи-
более известных домов терпимости Лондона, где хо-
зяйничала будущая жертва сифилиса, сводница Эли-
забет Уайборн, более известная среди уважающих ее
девочек, которых она привела в этот бизнес, как Мама
Уайборн. Предъявление рекомендательного письма от
предыдущего клиента открывает ему дорогу в холл
мимо стола с лежащей на нем открытой Библией — в
конце концов, не зря ведь Мама Уайборн является
дочерью священника и регулярно посещает церковь, —
а оттуда в столовую. Стены повсюду увешаны портре-
тами красоток в откровенных одеяниях, зовущих и
волнующих. Какую из них он выберет? Может быть,
одну из богатых жен из Сити, «презирающую своего
мужа и любящую повеселиться»? Или ту миловидную
деревенскую девчонку, которую Мама Уайборн не-
давно подобрала в Холборн-Кочинг-инн. Любая обой-
дется ему в одну гинею, которую он заплатит сводни-
це, а если девочка ему угодит, то он и с ней будет
щедрым. Хочет ли клиент девственницу? Девушка по-
лучит 10 гиней за решение расстаться со своей невин-
ностью. И неважно, что она делает это уже много лет,
теряя девственность и вновь обретая ее за 10 пенни в
клинике миссис Лидии Беннет, где «ее восстанавли-
вают хирургическим способом и сколько угодно раз».
Наверху в каждой комнате зеркало висит так, что-
бы при желании можно было посмотреть, что ты де-
лаешь, в чем многие находят не меньшее удовольствие,
чем в самом процессе.
С Библией в руке Мама Уайборн отправляется на
ежедневный обход гостиниц и трактиров в поисках
свежих и красивых кадров. Молодых невинных людей
нельзя оставить одних в большом городе на произвол
судьбы. Она возьмет их под свое крылышко — обогре-
335
ет, накормит, оденет — взамен на их тела и души. Улич-
ных мальчишек умоют и научат ублажать джентльме-
нов. Девочек пошлют в церковь. А где, как не там,
лучше всего зазывать клиентов? Как вспоминала одна
из обитательниц заведения: «Мы использовали любую
возможность. Например, могли, проходя по улице,
задрать юбки так высоко, что видны были наши ноги
в красивых шелковых чулках, это действовало безот-
казно: мужчины либо сами преследовали нас, либо
посылали своих лакеев проследить, где мы живем, а
потом обязательно приходили — так мы заполучали
хороших клиентов». Обо все этом рассказывает Джон
Гуиллим в своей книге «Лондонская сводница».
Не нужно было также девочкам бояться сифилиса.
Мама Уайборн полностью доверяла советам одного
своего клиента, доктора Ричарда Мида, информи-
рующего ее о новейших методах лечения. Любой ува-
жающий себя публичный дом держал хирурга и ап-
текаря, которым платил гонорар, за что те помогали
выкрутиться из любой ситуации. Кому-то из девочек
везло больше, кому-то меньше. «Хозяйка заведения
меняла и обновляла штат своих шлюх ежегодно, не-
которых посылая в другие бордели, а бедных, старых,
больных попросту выставляла за дверь. Если заболева-
ла триппером молоденькая и красивая девушка, то она
заботилась о лечении».
Сифилис был давно известным врагом, но по-
явилась новая коварная болезнь — Общество исправ-
ления нравов. У него были тысячи секретных агентов,
из которых самыми активными стали мелкий пред-
приниматель Джеймс Дженкинс и Боденхам Руз со
Странд, которые помогали вести борьбу против поро-
ков. Принципы Общества были близки мелким и сред-
ним торговцам, тысячам владельцев небольших мага-
зинов, ремесленникам, т. е. представителям среднего
класса, негодующим на развязные манеры сильных
336
Лондонские проститутки для обольщения пользовались
своими веерами
мира сего и обеспокоенным падением нравственно-
сти среди бедняков. Агенты не теряли бдительности и
«замечали все, что противоречит человеческим зако-
нам и Божьим заповедям, чтобы наказать наглецов,
виновных в грехах пьянства и т. д. Они подглядывали
за сводниками, шлюхами и другими негодяями, что-
бы тем не удалось уйти от закона». Существующее в
обществе грехопадение, считали добропорядочные
лондонцы, не могло не навлечь на людей гнев Божий
и возмездие.
В «Воззвании о предотвращении падения нравов»
король Вильгельм заявил о своих опасениях, каса-
ющихся «гнева Божия, который может возгореться в
ответ на откровенный разврат», — рассказывает Эду-
ард Бристоу в книге «Порок и бдительность». По край-dj
ней мере, переход короны от нечестивых Стюартов к И
благочестивым Вильгельму и Марии, движение про-И
тив греха могло надеяться на поддержку со стороны д|
короля. Но ничего не поможет, если высшие слои об- I
щества не покажут хороший пример. Автор «Любителя 1
ночных прогулок» Джон Дантон писал: «Слава Богу, |
что на троне, наконец, признали факт полного раз- 1
вращения нации, а нынешнее правительство публич- |
но осудило порок, гнусные преступления, происхо- 1
дящие вплоть до настоящего момента; но; к стыду 1
английского народа, необходимо сказать, что мы го- 1
раздо охотнее следуем дурному примеру плохого ко- |
роля, чем слушаемся справедливых приказов хоро- |
шего».	|
Как верно подметил Дефо, в сущности, действо- 1
вали отдельные законы для богатых и отдельные для 1
бедных. «Все эти законы образуют*паутину, в которой ]
маленькие мушки застревают, а большие прорывают- j
ся сквозь нее. Наш лорд-мэр высек нищих, послал в :
исправительный дом скандалисток-шлюх, оштрафо- J
вал хозяев забегаловок и пивных за продажу спиртно-
338
го по воскресеньям. Но почему-то весь свой гнев он
обрушивает на нас, чернь, плебеев, бедняков, как
будто порок — нам одним присущее качество. Почему
мы не видим наказание богатого алкоголика или гру-
бияна и развратника купца? Человек с золотым коль-
цом и в яркой дорогой одежде может хулить правосу-
дие, возвращаться домой на рогах — и ни один человек
этого не заметит. Тогда как стоит бедному человеку
хватить лишнего или ругнуться, его тут же в колодки
без суда и следствия».
Агенты нанимались по желанию. Они выбирали
себе жертву, преследовали ее, собирая доказательства
виновности, с которыми потом обращались к судье с
заявлением на беднягу. Судья выносил приговор, а
полицейский исполнял его. Среди этих чиновников
встречались и честные, но были и любители взяток.
Их деятельность способствовала улучшению ситуации
в городе, где больше не царил разврат, в публичных
домах не раздавались вопли ссорящихся проституток
вроде «Ты, шлюха позорная, ты порочишь звание
проститутки!» На улицах уже нельзя было встретить
распутных созданий, откровенно предлагающих себя
прохожим. Записи Уголовного суда Лондона сохрани-
ли имя Мэри Диккенсон, одной из осужденных в 1701 г.
«за разврат и порочный образ жизни, и за то, что ее
вчера ночью подцепил на улице очередной джентль-
мен, и за то, что не могла дать вразумительный ответ
на вопрос, чем же она живет, и за бродяжничество».
К 1699 г. Обществу уже было чем похвастаться:
«Тысячи развратников брошены за решетку, оштра-
фованы или высечены... Многие улицы очищены от
представителей загубленного поколения ночных гуляк,
которые раньше наводняли город... 40—50 из них через
неделю будут отправлены в Брайдуэлл, где за послед-
нее время установились такие строгие порядки, что
многие осужденные предпочли работу на плантациях
339
a isiacfc Ш11,
uining the real ( or reputed; Names and Crimes of feveraliH#Wrc«fi?er-
bns that have been Profecuted by'the Society , this laftYeat, '.for'Whoring,
Dnmkcxnefs, Thefts, Sabbath-breaking, &’c. as Delivered'unto Them by their
Ckrl : And been publtfhed for the fatisfaftion of many who have -been
defirousto know what progrefs we have made in this Reformation' vf jMSnners.
Sonic tx ur.lc Pci.о.:s nave kept Bawdy-Horfcs; fome'ot-w.hoin '.have bfeiy4n-
diCtedand fome .Fined.
Af.t-y hdams	ibWj Sm lb Af.ny Arrandell	‘Rebecca Trimmer		Sarah Aloor. Samuell Parlor	Willjam , Haypey. John & Elizabeth.- Hedger Atrf-y'-Hill^ '
Salah Altin	Thorogood	]ohfi & Ataxy Pal(. Г'	
Alary Abbitr	япе Winch, emb	Alni у 'Qyarlti	'Ann - Но1ЬгЬЬ1ф
Amt) А'Л'фп	Sarah Whitaker	^liybeih'-R'aice .	Sordxhy -/?wc>
Armdrong	M«*7 Wil den	John Alice. Springfield	C^aiherine.h'ioxver,
EltZ>bcrb •Aiem	xiltzjibeti Ealy		Eliiabtrh ЬМм»
I.IHICS rtadS.r.J} A,res	Thoiti.a Bovaaler	$'ufa»na Stanley'	Sfirdl/Kea h'
Elizabeth ЕнЛ	Fho, and-Sarah Burton 	?aral\Scoot	ZlizlibelhyLieU
	Elizabeth Рао:, n	Margaret Seafb	Elizabeth Alicheh)
.Wi.jj.-er Е.ШП	'.r,ne Br'tttylccl^	Sarah Tjirnipjon, .	Tbypf niyd^Jane. Pettit
Aiiif Ел» nail	Нету Body	Ricbardand At^ryrl^mds Mice.WHfoh	. Л	miZg&rh Partrec.
Arney Efitf	Ahrtba Bleiford		’4br^i)e '
S.i'-.i/.1 EuHMr.:’; C.lyijii-n	Elizabeth Btdhefl	‘Elizabeth Wbeler		Temper'anle ’ Reed
	Ai-.n Bradbeiy	'Hannah Ware		Mary Re ver
	Ann Btewriik	Join and Eftz. Hedger	William and Eli^. Smith
Mary Kirl^	A'.i»y S.i/t?	[Margaret Tillard		Snfanna Stuybs AHIIiceut St. !l
Win, ty	Mtjhhrimi	Afary Ban5e!d	George C.odd	
Elizabeth Ctiw	Io</« Hbfoaile	Bridget Conon	Alary Svan
H.iw.i!}	Af.l‘} Нагие t	EAizabetb Cbettbam	Elizabeth Watts Mart 14»тг
M4--7	Mary Hanijn!	-W C«/e	
Rtfte	Dorothy Куя>еН	.Mary Copinger	Ann Watte
William Remnant	Elizabeth Faugh	Cbetbam	Elizabeth While
Ann Scmer	Elizabeth Jones	Ann Chandler	Afary White
Charity S.jwl^r	cltxaberb King	lohn and Ann Coleman	JoZm and Alary Parnell
Elizabeth Shift	Snfanna Lerttt	Ataxy Ortw/o»	
Dsritby Fflw	And io lie Cine.!, I'iz		
	Hix Alias Hwfi	 M.’.ry Afoir	Elizabeth Topta
John and Jndith Frcfl	Many Hairif	Ря mer	Elizabeth Taylor
Ataxy Fairfax	Afary Hall	Ann Afa:l*i	Dorothy Williams
Thomas & Alice Gibbon	John akd Alary Hind	Alice Ratidofl	'Ehltabeib Williams
William Gr:\'j	(/.“0. and Afaty Harrel	Sarah R.cfe	'Elizabeth Whores
Sarah GoTry	Afary Jorrej	Alary Randford	'Ann Winchcomb
Mary Gayrifh	Peter ty Eti&beib Кщ	Elirnbeih Star	James Deiafoy
Ataxy Garret	[Mary Knight	Snfan Sprttgfieid	
Jebn Dnrnhtl	; John & Rtis&tetb Long	Arrnndel Turner	i
Night
Список лиц, замеченных в нарушении нравственности. Стараясь
очистить улицы от порока, Общество исправления нравов
осуждало женщин, занявшихся проституцией от бедности, и при
этом не обращало внимания на развращенность представителей
высшего света
340
<Li)c I5lack 1лои.			
Night Walkers and Plycrs in 3.iwdv-Houlc'> ad or rr.oft о Whipt in B'!.ieirei! this Year-			f "bom have be
EJi^abetb Bates	Mary Bernet	J Elizabeth Bird	Samuel J net
Elitabub Biffd	yfjry B4rr	iMary Haughton	Ann J-mes
Elizabeth drown	Katherine Dodd	Altar Haughtry	Лип Nrrvman
Li/i.i ЕисЫгг	МЮ DKff-'r	iThomrs Nen-i'iv	Vuliztbetb Pierce
Wirtha Bolt	Martha Data	']‘hn Srsvp	iar.:h ie/}erir
flaj Cary	Mercy Dicl^nfti	'Ann Green	Hugh Wiiljnfon
Mary G Arftfl	|/r»e G lives	Sarah hh:t	Ann L-'nday
Sufcnnu Edwards	Elizabeth Green	Alias Thyr-pftn	fi'be Land
	Elizabeth Gir.ney	Мд >y D-wnmg	Margaiet Smith
Elfl-'btlb Elliot	An: Hmh	Katherine Lewis	Hann.t [ ems.
fortify F-tinder	Diruhy Hill	Wid. Wmg ‘Tho> Gibbon	Ann Beed
Ann Goulding ..	Martha Harifon		January id!1
tfadbetb Harris	Hannah Jackson	‘Ann Nyr'it	Sarah Ellis
Sarah Hilliard.	Alice Jones	'Alias Haber	Wm. Griffierb Thomas Bowater
Karga-et'He ger	Marika Morgan	John Lockyer	
Elizabeth Hedger	Bligabith Mtjjtngtr	Edward Ken-by	Arn W-orrel
Elizabeth Heath 4ntf Kettle .	Ann Pearce Elizabeth Partre	I-— — H'ynn Margaret Tylard	Martha Flitcher M.rry White
Mary' Kempe '	Elizabeth Ptor	Мдг/ Vdtnde	'obimna Phyftmd Mary Osbourne Rairfborow Mary Kewpe Mary S’fevfnx Bakfr Mary Aiderman
Katherine Lewis	Ann Sheldrick,	Oram	
Elizabeth Mills June Peters	Elizabeth Smith Sarah Slaughter’	Merry Clark, 1-	—- Gatton	
Ann Prefton ‘	Mary Tanner	Mary Kanghby	
Ann Palmer	Judith TrumMd	Alias Haughton	
Elizabeth Sammon Mary Turner '	Mary Trvelme Sarah Varrey	Alice Gobbons William Monday	
Martha Tucfyr Ann Piclgar Catherine Chilver Hannah Rabbey Mary White Elizabeth Tbotr.e	Stfadna H’il'on Mjry Weft Maty Osborne Frances Haugh-ring Frances Palmes p.uierce Webber	George Peter Catherine Moox Ann W-rball Ltng May Summers Ann Wnr-'l	Mary Clark, Ann Slaughter Elizabeth Gouge Mary Reed Rebecca Bowman
Hannah Powell	Mary Jeffreis	Jftbel Pirry	Lucy Bafty Martha Griffen
Elizftxtb Lee	Eh^bitk P.iiki	Alice Springfield	
Mary Madfai	Alice Svintfald	'M Ifiztin/jn	Rebecca Fofter
Jane Glover Mary J.-r:/jc, >/лПП£ T.ltys '.in; R.t}le\		p’hendal Mj.) Gibbs Alice Gib!>s 	s-^iy \f.r . P-tch	S'ichl	•jmtKimi Mr/. Агм»	,Elwbtih Fame • Mari T,m-.tr	'Surah Coot O.	
А*п В;;; у	. .i I .. '.U'U	Peacock	
	F I	,V I S-	
пребыванию в заключении». Но лондонцы считали,
что Брайдуэлл не решал всей проблемы. Самые везу-
чие или имеющие деньги проститутки скоро будут
отпущены на поруки и тут же вернутся в дело, а те,
что были слишком бедны, чтобы внести залог, по-
полнят ряды нищих и бездомных. Нед Уорд посетил
исправительный дом на Флит-стрит, а их было нема-
ло и в Вестминстере, и в Кларкенуэлле, и описал одну
из столь знакомых лондонцам сцен: «Тучный серьез-
ный человек, похожий на биржевого маклера в ко-
фейне «У Ллойда», вскарабкался с молотком в руке
на судейское место, а в соседней комнате бичевали
женщину. Дверь была открыта, так что все присутству-
ющие могли наблюдать исполнение наказания. В кон-
це концов удар молотка заставил исполнителя нака-
зания остановиться».
Но жажда борьбы за нравственность не была еще
утолена. «Другое обвинение, вынесенное человеком в
плоской шапке, было направлено против бедняжки,
у которой не было друзей, готовых за нее заступиться.
В зале прозвучал призыв: «Все, кто за то, чтобы Э. Т.
была наказана, поднимите руки». Вся фарисейская пуб-
лика с ликованием исполнила свой «долг». Женщину
раздели до пояса — ее наготу выставили напоказ, как
будто в угоду и для развлечения похотливых зрителей,
а не из благих целей искоренить порок, — а потом
повернули ее белой спиной к сидящим, чтобы изо-
рвать плетью в клочья нежную кожу».
Что до женщин, которые, попав в Брайдуэлл,
выдавливали масло из конопли и щипали паклю, то
Нед Уорд описывает их так, посетив это место обита-
ния: «Мы из любопытства поднялибь взглянуть на тех,
кого запирали, как монахинь. Они, как и все рабы,
находились под жестким контролем надсмотрщиков,
имеющих в руках орудия наказания за лень. От заклю-
ченных пахло так же, как от обитателей хлева или
342
г
конюшни, но их положение не мешало им быть весе-
лыми. Некоторые были столь молоды, что я с трудом
верил, что они могли за свою короткую жизнь так
нагрешить, что заслужили такие страдания. (От изну-
рительной работы из их пальцев текла кровь.) Другие
же были так стары, что, возможно, давно исправи-
лись и раскаялись во всех грехах, чуя близость смерти.
А те, что находились по возрасту между теми и други-
ми, были очень красивы и, казалось, ненасытны в
своей похоти».
Конечно же, проституция не искоренилась в Лон-
доне, но стала не так откровенно навязываться обще-
ству. Некоторые продажные женщины, выходя на ули-
цу, в поисках клиента брали с собой что-нибудь для
отвода глаз, как будто шли по невинному делу. У тех,
кто обслуживал юристов в Темпл, было наилучшее
прикрытие. Нед Уорд поясняет; «Эти леди приходят
получать плату, а не отдавать. Они заняты необычным
бизнесом, сотрудничая с юристами, которые не име-
ют ничего общего с законом. Вы должны знать, что
они Музы наслаждения, а то, что у них в руках, — это
всего лишь ширма. Сейчас вы находитесь, уверяю вас,
в месте, где совершаются подобного рода сделки. Боль-
шинство женщин, которые в поисках счастья и богат-
ства бегут от мужей, разочаровавшись в них и желая
найти любовь, но не рискуя выйти еще раз замуж,
приходят сюда, чтобы быть полностью оцененными
за свой труд. Повращавшись среди уважаемых пред-
ставителей этого почтенного общества, так называе-
мых юристов, женщина так натренируется, что легко
найдет, чем заработать на хлеб, и без всякого обуче-
ния со стороны сводницы; если вам случится встре-
тить одну из таких предприимчивых дам, то спросите,
кто был ее первым любовником. Десять к одному, что
ответ будет — джентльмен из Темпл».
Ищейки из Общества исправления нравов были
343
tu..
решительно настроены запретить секс в обществен-
ных местах и театрах. Эти рассадники зла, предлага-
вшие сначала «наслаждения, постепенно затягивали
человека, взращивая в нем любовь к праздности, рос-
коши, пирушкам ночами напролет, ведя его к нрав-
ственной деградации, полной распущенности и похот-
ливости». Долгое время проституция ассоциировалась
у людей со сценой, что превращало театры в излюб-
ленные места сбора проституток, таких, например,
как Дебора Черчилль, Великолепная, как она рекла-
мировала себя клиентам (П. Лоррейн. Все о жизни Де-
боры Черчилль). Хозяйки или хозяева публичных до-
мов посылали своих сутенеров именно сюда, зная, что
завсегдатаи этого места были именно теми «столпа-
ми, на которых держались их заведения». Драйден обоб-
щил положение дел в своем «Прологе к комедии То-
маса Садерна «Разочарование» в 1700 г.
Свой торг ведут они в театре,
Ночами предлагая свой гнилой товар,
Как будто с обществом играя в прятки,
Вполголоса предложишь сумму больше — забирай!
И вот за ночь любви и взрослых игр
Она получит деньги, а он — триппер!
Пьесы, которые ставили театры, тоже были под
огнем критики за пошлость. Многие согласились с
Джереми Коллир, когда в своей книге он рассказал
«коротко о безнравственности и нечестивости англий-
ской сцены», ругал ее за похабность, злословие, бо-
гохульство, извращенное толкование Священного
Писания, оскорбление духовенства, представление
высоких чиновников в виде распутников, погрязших
в пороке».
Общество исправления нравов выступало как за
социально-нравственное возрождение, так и за воз-
344
рождение веры. Большой приток деревенского населе-
ния в город, в том числе и в столицу, нестабильное
состояние рынка труда и экономические неурядицы
привели к невиданному доселе социальному неустрой-
ству, так что нищета и преступность резко поползли
вверх, выйдя из-под контроля. Общество нуждалось в
полиции, которая установила бы дисциплину, иначе
страна рисковала впасть в анархию. Уличную прости-
туцию считали и следствием, и причиной лондонских
проблем. Часто женщины становились проститутками
от отчаяния, не видя других средств заработать на ку-
сок хлеба, а «полиция нравов» и реформаторы утвер-
ждали, что только «безделье и привычка к разврату и
вольностям» увели их с пути истинного.
В «Предложении построить больницу для беспри-
зорников» Дефо громил нерадивых слуг, которые из
прихоти и лени бросали работу и шли предлагать себя
на улицу со всеми вытекающими из этого последстви-
ями. «Девушка бросает место и становится шлюхой;
вскоре находится какой-нибудь юнец, который зна-
комится с ней, поддерживает ее морально и матери-
ально, для чего крадет деньги у собственных родите-
лей или хозяев. Таким образом, многие воры становятся
таковыми по вине шлюх». Писатель считал, что «ули-
цы будут кишеть наглыми бесстыдными проститутка-
ми; добро будет осмеяно; семена зла в людях дадут
ростки на богатой различными искушениями почве.
Пора очистить улицы от ночных обитателей, чья дер-
зость выросла настолько, что уже угрожает обществен-
ной стабильности!»
Автор «Любителя ночных прогулок» Д. Орн высту-
пил в защиту представителей древнейшей профессии,
говоря, что не всегда женщинам можно найти хоро-
шую работу, причем не только прислугам, но и акт-
рисам — их могут выбросить за дверь по окончании
сезона, когда богачи покинут город, и в этих условиях
345
слабой женщине трудно устоять перед решительным
напором сводников и сутенеров. Одна проститутка
призналась ему, что «хотя и понимает, что ее образ
жизни не является нормальным, но нищета и необхо-
димость что-то делать для выживания заставляют ее
продолжать этим заниматься», что каждый раз, когда
она пытается найти достойное место, люди, которые,
казалось, помогают ей, оказываются сводниками и
сутенерами. Многих женщин втягивали в проституцию
обманным путем — девственниц, к примеру, похища-
ли и насиловали те презренные создания, которые
делали из них товар и продавали похотливым ребя-
там, которые зарабатывали на них деньги.
Совращенные своими работодателями с пути ис-
тинного, многие молодые женщины так и не сумели
подняться со дна жизни, все больше увязая в грехе и
пороке. Дебора Черчилль по пути на виселицу за убий-
ство какого-то из своих обидчиков созналась, что,
совсем юной, приехала в город и работала служанкой
у одной леди, в доме которой ее обольстили, потом
забрали оттуда и держали два года где-то в большой
роскоши, пока она не надоела мужчине и он ее не
бросил. Ей пришлось выйти на улицу и торговать со-
бой.
Дефо волновало, что шлюхи сбивали с пути ис-
тинного глупых юнцов и старых дураков. «Пока мы
пытались заставить слуг работать вместо нас, публич-
ные дома забиты сотнями бездельниц-потаскух, бес-
совестных и наглых, которые больше любят резвить-
ся, чем работать, да еще соблазнять молодежь, ведя
ее к падению; да и старые развратники ведут себя по-
скотски, воруя средства у своих’собственных семей и
позволяя этим падшим женщинам издеваться над со-
бой, порой самыми изощренными способами: иногда
для удовольствия этих, с позволения сказать, жен-
щин они разыгрывают сцену самоубийства (не доводя
346
ее, правда, до конца), иногда позволяют себя высечь,
а то залазят под стол и грызут брошенные им кости.
Причем выставляют себя подобным образом на по-
смешище представители всех сословий, не исключая
и власть имущих».
Весь ужас венерических заболеваний познала на
себе Мама Уайборн. Ведь они забрали у нее красоту и
состояние, потраченное на лекарства. Самое простое
средство уберечься от болезни — презервативы — тог-
да трудно было достать, особенно за пределами сто-
лицы. Сифилис был настолько широко распростра-
нен, что шутники предлагали «переименовать его из
французской болезни в английскую или в лондонскую.
И в самом деле, сифилис принял масштабы эпиде-
мии, и лондонцы называли его не иначе как ковент-
гарденская подагра».
Считалось, что венерические заболевания пере-
даются от проституток клиентам, от клиентов — их
женам, а от жен — их неродившимся детям.
Молодая женщина из Кларкенуэлла пережила не-
что подобное. «Томас Ашуэрт, ее муж, имея с ней
половые сношения, заразил сифилисом, от которого
она настолько ослабла, что не могла передвигаться
без костылей».
Конечно, ни один из многочисленных препара-
тов и ни одно лечение не могли гарантировать полно-
го исцеления от сифилиса. Пытаться открывать дома
терпимости и следить за здоровьем их работниц было
бесполезно. Все эти заведения в конце концов из мест
тайных свиданий превращались в обычные бордели.
И несмотря на то, что люди уже привыкли к этому,
сифилис все же считался позором. Безжалостные дра-
матурги не могли удержаться от острот в адрес членов
«Клуба безносых».
Многие втайне сомневались в пользе от деятель-
ности Общества исправления нравов. Одни считали его
347
нелепым, другие — вредным. Все эти доносы и шпио-
наж противоречили английским нравам. Автор «Скром-
ного голоса в защиту публичных домов» Мандевилль
говорил джентльменам из Общества исправления нра-
вов, что «они не останавливают падения нравов, а
только способствуют этому».
Ничего подобного в прошлом не наблюдалось, а
началось все с того, что Генрих VIII закрыл обще-
ственные дома терпимости в Саутуорке. Но опыт су-
ществования легальных борделей имелся в Голланд-
ской республике. Там государственные публичные дома
были наделены «такими привилегиями и свободами,
что почти свели на нет частную проституцию и на-
правили весь поток разврата в одно общее русло». Су-
ществовали там свои ценовые ограничения, колебав-
шиеся от 2 шиллингов 6 пенсов до гинеи, а также
свои фонды, «из которых деньги шли на содержание
внебрачных детей-сирот и престарелых куртизанок». За
здоровьем строго следили. «Женщина, переболевшая
сифилисом два раза, больше к работе после лазарета
не возвращалась. Заметьте, три триппера приравнива-
лись к одному сифилису».
После закрытия сезона в летнем Лондоне броди-
ли открыто потерявшие (очень зря) бдительность го-
мосексуалисты. Они собирались в тавернах в районе
Ковент-Гарден, в частности на Клэр-маркет рядом с
Друри-лейн. Нед Уорд был весьма шокирован при
встрече с ними: «Есть в городе одна шайка жалких
гомиков, совершенно потерявших мужской облик. Они
имитируют повадки развратных женщин до мельчай-
ших подробностей и ведут себя с таким гнусным бес-
стыдством, о котором не стоит и'говорить!»
Гомосексуализм считался в то время мерзким пре-
ступлением и карался смертью. И конечно, многие,
не долго думая, прибегали к шантажу. Так, Джордж -
Скелторп, осужденный в дальнейшем за изнасилова-
348
ние и разбой, знал, что в Ковент-Гарден есть один
публичный дом, который часто посещают голубые. Он
специально попался им на глаза, а когда они (как
обычно это делается) потащили его в закоулок, что-
бы сотворить свое грязное дело, он, схватив одного,
пригрозил, что заложит их властям, если они не вы-
полнят его требования — не заплатят ему крупную сум-
му; те, испугавшись, отдали ему все, что имели: день-
ги, кольца, часы и т. п.»
После того как к своей деятельности приступило
Общество исправления нравов в 90-х годах XVII в.,
Лондон стал еще более безнравственным городом. В нем
процветали делившие одну постель проституция и пре-
ступность. Общество, казалось, безнадежно дегради-
ровало. Власть ничем не способствовала улучшению
ситуации, а лишь формировала лицемерную стыдли-
вость и отвращение к естественным потребностям че-
ловеческого организма, налагая на секс печать запрета.
Глава 16
ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ
Восемь раз в году звон колоколов возвещал лондонцам о
наступлении времени казни — неофициального, но столь дол-
гожданного всеми праздника.
20 января 1700 г. Заседание Центрального уголов-
ного суда Лондона на Олд-Бейли, узенькой улочке,
простирающейся от Ладгейт-Хилл. На крытом дворе
за стенами зала заседаний стоит зловонный запах, так
как арестантов долго держали в камере. Самый млад-
ший из них выложил 12 пенсов, чтобы купить себе
бутылку для храбрости, но ни запах перегара из их
ртов, ни аромат цветов с клумб, протянувшихся вдоль
скамеек, — ничто не могло перебить исходившего от
подсудимых смрадного тюремного духа. А компания
подобралась сегодня разношерстная: воры, разбойни-
ки с большой дороги, фальшивомонетчики и убий-
цы, хотя границы между ними весьма условны в об-
ществе, где присвоение чужого имущества по тяжести
приравнивается к убийству и оба преступления кара-
ются смертью. Сегодня виновные ответят перед зако-
ном за свои деяния.
Корреспондент газеты «Постмэн» (1700) попыта-
ется объяснить читателям, что такое лондонское пра-
восудие. Королевский судья оглашает приговоры в
порядке возрастания тяжести сделанного. В соответ-
ствии с новыми законами короля Вильгельма, одним
преступникам поставят на руке, другим — на щеке
350
клеймо в виде буквы «Т», означающее, что они воры.
Счастливчики, имеющие при себе 13 пенсов, смогут
купить себе право быть клейменными раскаленным
железом, опущенным предварительно в холодную
воду, — так меньше боли. Голову осужденному фикси-
руют железным головным убором, чтобы он не так
дергался. Как только кожа жертвы чернеет и начинает
дымиться, а его вопли переходят в мучительный стон,
палач с профессиональной гордостью поворачивается
к судье и объявляет: «Справедливость восторжество-
вала, сэр!»
Следующие по списку — семеро мужчин и четыре
женщины — получают смертный приговор. Одна из
осужденных, бывшая фальшивомонетчицей (весьма
распространенное в то время обвинение), пытается
выиграть время, ссылаясь на свою беременность, хотя
она знает, что это лишь отсрочит казнь, но не отме-
нит ее.
Разбойник с большой дороги выбирает ссылку,
но потом меняет решение и взывает к милосердию,
умоляя духовника помочь ему, чем выявляет пережи-
ток, унаследованный от церковных судов, где любой,
кто мог продекламировать Псалом, вернее, стих из
него — Neck Verse, — был вправе рассчитывать на смяг-
чение приговора. Тюремный священник прохаживает-
ся за спиной преступника, возможно, нашептывая ему
в ухо слова, способные спасти жизнь, — за неболь-
шую плату. Деньги здесь решают все. «Он знает?» —
спрашивает судья. «Читает, как священник», — отве-
чает церковник. Арестанту выжигают всего лишь клеймо
на щеке.
Счастливчики, избежавшие петли, скорее всего,
вернутся в этот зал судебных заседаний снова. Многие
представители преступного братства, предвидя такую
возможность, меняют имя, дабы, представ еще раз пе-
ред судом, сделать вид, что попали сюда в первый раз.
351
На заре XVIII в., с неуклонным ростом преступ-
ности, стали выпускаться в большом количестве фи-
лософские суждения. Философия Джона Локка, вы-
раженная во фразе «Любое правительство оканчивает
свою деятельность присвоением собственности», была
понята власть имущими буквально. «За 1680—1730 гг.
количество преступлений, карающихся смертным при-
говором, возросло с 70 до 350; и в самом деле, их так
много, что вы никогда не знаете, за что вас могут
повесить» (Д. Локк. Два трактата о правительстве).
Стоит отметить, однако, что не всякий раз выне-
сение смертного приговора оканчивалось приведени-
ем его в исполнение — несколько казней внушат на-
роду страх, но если их будет слишком много, то это
лишь ожесточит массы и вызовет их протест против
вышестоящих слоев, а это ни к чему. Народ нужно
держать в рамках. «Ты — инструмент закона и судь-
бы, — писал Дефо в своем «Гимне Тайберну» (Лон-
дон, 1703), — одних наказываешь и внушаешь страх
другим». А жалование помилований и угроза ссылки
являются необходимым оружием гарантирования со-
блюдения закона в обществе, лишенном регулярного
полицейского надзора.
По закону клеймо ставилось даже за небольшие
провинности, что лишало жертву возможности в бу-
дущем честно заработать на жизнь, потому что на его
теле оставались предательские метки. Получив клеймо
преступника, человек был обречен стать преступни-
ком, даже если его первая провинность была не столь
велика. Теперь почти с уверенностью можно было ждать
от него падения.
Последние свои дни осужденные на смерть про-
водили в ее ожидании среди шума, толчеи, грязи и
вони в особом помещении тюрьмы Ньюгейт. Аноним-
ный автор «Истории Пресс-Ярда (возможно, Даниель
Дефо) описывал это помещение как «зловонный под-
352
Узников приводили на суд, который проходил на улице перед зданием суда. Это делали для того,
чтобы избежать возможного распространения заразы, которую они могли подхватить в тюрьме
12 Зак- 186
вал, где возможно находиться, только уговорив свой
нос смириться и потерпеть всепроникающий смрад».
К кишащему тараканами полу железными скобами
крепились цепи «для упрямых и неуправляемых за-
ключенных. Единственным источником освещения
могла служить свеча, купленная за бешеные деньги».
За деньги возможно было достать уголок подальше от
других, но купить настоящее уединение нельзя было
ни за какую сумму. Даже когда один из смертников
изливал свою душу священнику, остальные арестан-
ты и посетители прижимали свои уши к решетке, жад-
но ловя каждое слово.
Можно было понять заключенных, которые, по-
пав в Ньюгейт впервые, думали, что очутились в аду.
«Из 150 лондонских тюрем Ньюгейт имел наипечаль- h
нейшую славу». Современники говорили о нем не иначе
как об «унылом несчастном местечке... жилище стра-
дания... хаосе... бездонной пропасти насилия и жестоко-
сти». Первое, с чем сталкивался ошеломленный узник,
был гам, оглушительный шум сотен ее обитателей,
толпящихся повсюду, гремящих кандалами. А потом
удушал едкий запах немытых тел с примесью табач-
ного дыма, скапливающегося в едва ли проветривае-
мых когда-либо помещениях.
Находящихся от всех впечатлений в смятении но-
вых узников обыскивали, «окунали в тюремную тос-
ку», если выражаться на тюремном жаргоне. «Бабки» —
наличные деньги — играли большую роль в этом месте.
Как и все служащие того времени, надзиратель дол-
жен был купить свою должность, выложив за нее ска-
зочную сумму в 5 тыс. фунтов стерлингов. И конечно,
после этого он искал, как возместить такую потерю,
как правило, находя ответ в опыте своих предшествен-
ников, которые брали с каждого свежего узника мзду.
Тех, кто противился, лишали всего, что у них было,
и бросали в вонючую помойную яму. А из-за недо-
354
статка воды вновь прибывшие быстро умирали, со-
всем не долго промучившись.
Официальное расследование условий содержания
осужденных выявило (из записей Уголовного суда),
что заключенные имели привычку брать с новичков
штрафную сумму, в прошлом составлявшую 9 шил-
лингов, а сейчас выросшую до 17 шиллингов; а тот,
кто по каким-либо причинам не платит, попадает в
место, называемое Танжер, где подвергается жесто-
чайшему обращению, побоям и унижениям.
Даже размещались в тюрьме арестанты исходя из
своей платежеспособности. «Номер люкс» — это было
место обитания самого надзирателя, которое выходи-
ло окнами на Пресс-Ярд. Автор «Истории Пресс-Ярда»
(предположительно Д. Дефо) рассказывает, что пла-
тил 20 гиней 11 шиллингов за проживание еженедель-
но, плюс 10 шиллингов в неделю за мебель. За до-
полнительные 5 шиллингов можно было получить
койку с чистыми простынями, нанять уборщицу за
1 шиллинг в неделю, шлюху — за 1 шиллинг на ночь,
а также заплатить тюремщику 6 пенсов за право при-
нимать у себя посетителей. Можно было также заказать
свежие газеты. Но редкие заключенные могли позво-
лить себе всю эту роскошь. Большинству приходилось
довольствоваться проживанием в стандартных тюрем-
ных камерах с их теснотой, рваными одеялами, нево-
образимой грязью... хрустом вшей под ногами, т. к. на
каждом кишели эти насекомые. Ньюгейтский жаргон
включал даже выражение «задавить вошь». Сыпной тиф
в тюрьме был обычным делом и уносил многие жиз-
ни.
Заключенные, которые не могли заплатить за еду,
приносимую с воли, зависели от скудных подачек
властей и благотворительных организаций, но даже
при этом приходилось платить 3 пенса повару, чтобы
он приготовил пищу.
355
Трапеза в тюрьме была в полдень. Одной из утех в
арестантской жизни становилась выпивка, в Ньюгей-
те даже был свой бар, где цены заламывались прямо
грабительские. Дешевле было заказать вино и табак
друзьям на воле, как делали некоторые женщины-за-
ключенные, или заплатить поставщику продоволь-
ствия, который приносил алкоголь в больших сосу-
дах.
Даже отсидев свой срок, узник не мог уйти, не
заплатив «отходной» взнос. Некоторые должники то-
мились там годами, не в силах наскрести нужную сум-
му, «питаясь крысами и мышами, которых сами же и
ловили», как рассказывает Д. Холл в «Воспоминаниях
настоящего злодея». Если заключенный умирал, то его
тело гнило в подвале до тех пор, пока родственники
не умудрялись выплатить надзирателям требуемую
сумму.
Что касается высокопоставленных узников, то,
например, один из них, майор Бемарди, провел в
Ньюгейте более 40 лет, успел второй раз жениться и
завести 10 детей. Кстати, дети и домашние животные
были в этой тюрьме не редкость.
Проституция здесь процветала. Вильям Робинсон,
надзиратель, усердно превращал тюрьму в бордель,
разрешая «шлюхам оставаться там на всю ночь». Он
«закрывал шлюху с неким Питером Фалером, он же
Беннет, он же Питер, и делал это не раз, несмотря на
то, что тот был смертником», говорилось в записях
Уголовного суда. Не упуская возможности извлечь вы-
году из своей должности, надзиратель брал 6 пенсов у
мужчин — за право побывать в камерах женщин. Мно-
гие заключенные-женщины составляли конкуренцию
приходящим проституткам. Беременность преступни-
цы оттягивала казнь. Выживших детей из Ньюгейта по-
сылали в работный дом или приход на воспитание. Ге-
роиня Дефо Молль Флендерс была одной из таких
356
г
детей, хотя ее мать была не казнена, а выслана. По
иронии судьбы, Молль родилась в Ньюгейте и окончи-
ла там свои дни, что отражало реальные судьбы многих
преступников. Разбойник Том Меримен, например, был
рожден в Ньюгейте проституткой, осужденной за кра-
жу и разбой, которую вскоре казнили, оставив ребен-
ка на попечение приходу.
В своем «Расследовании причин последних казней
в Тайберне» Бернард де Мандевилль возмущался тво-
рившимися в Ньюгейте безобразиями. «Это же поощ-
рение порока, когда развратники обоих полов, в ос-
новном молодые, сожительствуют, могут ходить друг
к ДРУГУ в камеру. Этот разврат просто омерзителен,
нет тюрьмы более ужасной, более способствующей па-
дению нравов заключенных, а главное, здесь это ос-
тается абсолютно безнаказанным».
В Лондоне 1700 г. вас легко могли арестовать. По-
пав однажды на скамью подсудимых, вы неизбежно
становились частью преступного мира. Главным вре-
мяпрепровождением в тюрьме, особенно для пожи-
лых людей, были упражнения в искусстве защищать-
ся, т. е. участвовать в перекрестном допросе, уметь
отражать нападки свидетелей. «Воспоминания насто-
ящего злодея Джона Холла» живописно отражают тю-
ремные будни: «В пьяных разглагольствованиях студен-
ты не касались, как принято в их среде на воле,
философских или математических проблем, а всецело
отдавались вопросам закона; воры-домушники в один
голос доказывали, что нельзя сажать за кражу со взло-
мом, если она совершается днем; укравшие попону с
лошади или плащ кучера считали, что это деяние не
является уголовным преступлением и разбоем, ведь
экипаж стоял, а не был захвачен ими. И так без зазре-
ния совести каждый из этих наглых злодеев закосте-
невает в своем грехе, т. к. закон не может посягать на
их жизнь».
357
Одной из самых дорогих тюрем в Лондоне считался Ньюгейт,
поэтому должникам порой приходилось питаться крысами
и мышами
В этом мрачном заточении пыткам как таковым
арестанты не подвергались.
Однако заключенные, отказывавшиеся отвечать на
вопросы суда, подвергались испытанию другого рода,
обозначавшемуся термином peine. (Правило, в соот-
ветствии с которым человека не могли признать ви-
новным, пока он сохраняет молчание, вошло в оби-
ход значительно позже.) Гай Мьеж в своей книге
объясняет, что в этом случае арестанта отправляли
обратно в тюрьму, «где его оставляли в какой-нибудь
тесной темной комнатенке, раздетого (прикрыто было
только самое интимное), лежащего на земляном полу
с распростертыми привязанными руками и ногами; а
сверху на него клали столько железа и камней, сколь-
ко могло вынести его тело. На следующий день ему
давали крошку ячменного хлеба без воды, а через день
каплю воды без хлеба. И на такой диете ему суждено
было просидеть до самой смерти».
Единственным его желанием в таком случае было
ускорить смерть, в чем бедолаге помогали сокамерни-
ки, добавив к лежащему на нем грузу вес своего тела.
Сохраняя молчание, узники не могли быть признаны
виновными, «чем спасали свое имущество для детей».
Ссылка в. колонии Северной Америки или Вест-
Индии считалась приговором более тяжелым, чем
смерть. В конце XVII в. многим заключенным-женщи-
нам, а также фальшивомонетчикам смертный приго-
вор заменили ссылкой. Острова Ост-Индии более под-
ходили для мужчин-каторжников (они использовались
на тяжелых полевых работах), женщины там долго не
выдерживали.
12 июля 1700 г. «Лондон Пост» сообщила: «Этой
ночью две осужденные на каторгу и ожидавшие от-
правку из тюрьмы женщины попытались совершить
побег, спустившись вниз по веревке, но были пойма-
ны». В конце концов колонии согласились принять
359
50 женщин. Правительство Вильгельма III пообещало
им 8 фунтов стерлингов, чтобы избавиться от пре-
ступниц.
Желавшие добраться до столицы или выезжающие
из нее попадали в руки разбойников с большой доро-
ги. Газеты, дневники и письма хранят массу свиде-
тельств о подобных случаях. Сэр Джон Верни писал
своему другу: «Шестеро джентльменов ехали во Фран-
цию и были ограблены в Дувре, где меняли лошадей.
Они потеряли в результате 300 фунтов стерлингов, а
одного из них убили. Преступники скрылись. Друзья
вернулись в Лондон с телом убитого товарища. На до-
рогах Англии частенько случается подобное, так что
ездить стало весьма опасно. В субботу трое разбойни-
ков ограбили экипаж. Они целились в ехавшего лорда
Ослстона, но попали в лошадь. Ослстона преступники
ограбили и скрылись».
Но в самой столице тоже было небезопасно. Вот
что поведала Ненси Николас сэру Джону Верни: «Всю
прошлую неделю творился сплошной кошмар... Почти
каждую ночь в Лондоне были пострадавшие: то в Гайд-
парке ограбили двух джентльменов, то около парка
Се нт-Джеймс ограбили двух леди, то еще где-нибудь».
По закону преступления против чужого имуще-
ства жестоко карались, но это не помогало, их коли-
чество продолжало неуклонно расти. Сезар де Соссюр
писал: «В Лондоне казнят столько преступников, а их
число не сокращается. Особенно много там злодеев,
которых можно разделить на три категории: разбой-
ники с большой дороги, домушники и карманники.
Всех их объединяет возмутительная дерзость и нахаль-
ство».
Английское общество ставило в то время перед
собой цель расширить торговую деятельность своей
страны, помочь экономике возродиться, чему, по об-
щему признанию, значительно будет способствовать
360
улучшение дорог и введение в обращение векселей,
действующих внутри страны. И, естественно, в людях
росло недовольство «постоянными помехами, кото-
рые грабители учиняли бизнесу, воруя почтовые па-
кеты, перехватывая письма с деловой информацией,
не говоря уже о риске, связанном с пересылкой денег
и других ценных бумаг на дальние расстояния».
Неизвестный автор произведения «Виселица —
недостаточное наказание» заметил, что «если в бли-
жайшее время не будет найдено средство для борьбы
с растущим злом, то скоро англичане перестанут пу-
тешествовать». Он отчасти винил в создавшейся ситу-
ации экономическую разруху, ставшую следствием
войны с Францией, в результате чего грабителями «в
большинстве своем становились вчерашние солдаты,
не имевшие другой работы. Тысячи демобилизован-
ных из армии, не привыкших или не умеющих рабо-
тать, оказались в нужде. Кроме того, зачастую жен-
щины легкого поведения совращают их, вынуждают
убивать, грабить и т. д.». Но это не оправдывает пре-
ступников, как писал далее тот же автор, «которые
обирали одних и отнимали жизнь у других. Они убива-
ли и калечили искателей жемчуга, оставляли их свя-
занными и голыми в воде, обрекая их тем самым на
верную гибель. Сейчас в Англии грабят так открыто,
нагло и бессовестно, будто бандиты уверены, что име-
ют на это законное право, будто выполняют вверен-
ное государством задание конфисковать или наложить
арест на чужое имущество».
К тому времени уже ходили легенды о врыва-
ющихся в экипажи разбойниках. Сезар де Соссюр рас-
сказывает: «Одной рукой он держит наставленный на
вас пистолет, а в другой — свою шляпу. Он врывается
в экипаж и очень вежливо предлагает несчастным пас-
сажирам отдать ему кошельки или жизни. Мне расска-
зывали, что есть и такие разбойники, которые, буду-
361
чи вежливы и щедры, просят у пассажиров прощения
и оставляют им деньги на карманные расходы, уве-
ряя, что их заставили воровать. Всех разбойников с
большой дороги, которых удалось поймать, безжало-
стно вешают».
Во время похорон казненного легендарного раз-
бойника Клода дю Валя было устроено факельное
шествие, к которому присоединились сотни рыдающих
женщин, т. к. злодей считался знаменитым сердцеедом,
рядом с которым мужчине следовало опасаться за свой
кошелек, а женщине — за свое сердце.
Де Соссюр подметил любопытную особенность
«грабежей среди белого дня»: «Если вас ограбили при
свете дня, украв большую сумму, да на дороге, да вы
заявили шерифу графства не позднее заката, да може-
те доказать, что сумку у вас действительно отобрали,
да указать точное место, то графство, в котором вы
были ограблены, обязательно возместит вам ущерб».
В самом Лондоне частыми были случаи групповых
нападений грабителей, которые совершались на тем-
ных улицах. Так что, если вы хотели поужинать вне
дома или сходить в гости, то вам следовало воору-
житься до зубов. Провожатым, в чьи обязанности вхо-
дило освещать улицы пешеходам, тоже нельзя было
доверять, т. к. часто они вступали в сговор с бандита-
ми. Де Соссюр предупреждал, что грабители «поджи-
дают хорошо одетых людей в безлюдных переулках,
суют им в рот дуло пистолета и угрожают убить, если
те будут сопротивляться или звать на помощь». Затем
жертвам самим приходилось искать своих обидчиков,
чтобы заставить их ответить за содеянное, прибегая
часто к объявлениям в газете с предложением вознаг-
раждения за помощь. «Вчера утром между 8 и 9 часами
между Ислингтон и Холлоуэем три разбойника огра-
били Томаса Уоллера, забрав у него 23 шиллинга се-
ребром. Один из грабителей — высокий черный муж-
362
чина с прямыми волосами, длинным лицом, широ-
ким красным носом, с множеством прыщей вокруг
рта и маленьким синим пятном на подбородке. Тому,
кто содействует правосудию и укажет местонахожде-
ние преступника, обещается 2 гинеи» (Лондон Пост,
1700, 3 сентября).
Иногда через газету разыскивали разбойников,
которые могли до неузнаваемости изменять свою вне-
шность. «В ночь с воскресенья на понедельник двое
преступников, переодетых женщинами, ограбили не-
сколько человек между Панкрас и Хайгейт» (Пост-
мэн, 1700, 3 сентября).
Случалось, что и женщины нападали на прохо-
жих. Записи Уголовного суда 1689 г. сохранили имя
Элизабет Браун, осужденной за нападение на Элис
Хейман на Странд. Элизабет забрала у своей жертвы
серебряную медаль ценой 10 шиллингов и 5 шиллин-
гов наличными. Она была признана виновной в этом
преступлении, которое совершила не одна, а в ком-
пании с сообщницами. Не в ее пользу сыграл и тот
факт, что она оказалась безработной.
Одной из причин лондонских беспорядков было
отсутствие органов правопорядка. Полиции в Англии
не существовало, считалось, что в соседней Франции
ее использовали в качестве главного инструмента ко-
ролевского деспотизма. Порядок в Лондоне наводили
время от времени, бессистемно. Существовали коро-
левские службы, подчинявшиеся напрямую Тайному
совету. Они разоблачали государственные измены и
занимались другими политическими вопросами. А по-
скольку фальшивомонетчики считались изменниками
государства и было их немало, то ими и занимались
эти службы.
Муниципальный суд Сити держал штат инспек-
торов, которые боролись с бродяжничеством. Они
имели право выписывать ордера на арест в Лондоне и
363
прилегающих к нему графствах. Констеблей выбирали
каждый год из числа горожан, и за свою работу они
ничего не получали. Сторожа получали только 6 пен-
сов за ночь за свою опасную работу. Вся основная тя-
жесть по наведению порядка падала на самих граж-
дан, которые организовывали патрульные группы и
дежурили по очереди в своих районах, выслеживая и
пытаясь поймать преступников. Газета «Лондон Пост»
сообщала: «Один джентльмен, соблазнившись обещан-
ным вознаграждением за поимку жуликов, вознаме-
рился очистить округу от криминальных элементов. Он
нанял носильщика с внушительной фигурой, нагру-
зил его какими-то вещами и вместе с ним вышел на
улицу ночью. Он также не забыл подстраховаться, за-
хватив трех здоровенных парней, которые шли поодаль,
чтобы помочь в случае нападения. Затея джентльмена
удалась на славу: носильщик, будучи остановлен тре-
мя разбойниками, поднял шум и вместе с подоспев-
шими помощниками скрутил негодяев. Четверо гра-
бителей были арестованы и преданы суду».
По мере того как росла преступность, в крими-
нальном мире складывалась своя субкультура со спе-
цифическими законами и языком. Каждый преступ-
ник промышлял чем мог. Например, Молль Рейби
находила жертвы в пивных, среди пьяных в стельку
мужчин. Она затаскивала их в темную аллею, и пока
пьяный дурак со спущенными штанами лапал ее, она
вытаскивала у него деньги и снимала часы. Потом с
помощью условного сигнала — что-то вроде громкого
«Кхы-кхы!» — она вызывала соучастника преступле-
ния, который внезапно появлялся из темноты, давал
ухажеру по шапке, забирал у женщины деньги и вновь
растворялся во тьме. Молль Рейби была горазда на вся-
кого рода уловки, например, она пробралась ночью в
дом на Даунинг-стрит, чтобы ограбить его, долго про-
лежала в ожидании удобного момента под кроватью,
364
пока семья ужинала. Однажды она сняла жемчужное
ожерелье со спящей женщины и проглотила его, а
потом невинно предложила себя обыскать.
А Молль Хоккинз приходила в дома богатых лю-
дей под видом ученицы швеи, якобы для того, чтобы
«передать кое-что заказчице». Пока служанка ходила
звать хозяйку, Молль брала все, что успевала, и ухо-
дила через парадную дверь. К примеру, она украла у
леди Арабеллы Новард с Сохо-стрит посуды на 50 фун-
тов стерлингов.
Нэн Холленд нанималась работать служанкой и
грабила своих хозяев. Хотя она была молода, но уже
умела «блестяще врать и притворяться, отчаянно ру-
гаться, ловко шарить по чужим карманам, курила и
пила наравне с мужчинами, была похотлива до нена-
сытности и нагло выкручивалась из любой ситуации».
Сезар де Соссюр удивлялся ловкости «легиона
карманников, которые умудрялись обчистить карма-
ны, не оставив там даже дырки». Воры «могут снять
меч с пояса джентльмена в темном углу, украсть свечу
с подсвечника, стянуть сундук или коробку с экипа-
жа, снять с вашей головы шляпу и сбежать с ней; есть
такие, которые специализируются на сумочках, день-
гах и часах; есть даже «детские воры», грабящие без-
защитных малышей».
Преступность разрослась до размеров эпидемии.
Бандиты грабили жилые дома, вскрывая замки отмыч-
кой или разбив окно, затыкали кляпом рты хозяевам,
пока выбирали, чем бы поживиться. Магазины притя-
гивали жуликов, словно магниты. Воры могли исполь-
зовать специальные крюки, прикрепленные на пал-
ку, чтобы вытягивать товары из витрин магазинов,
когда на улице уже темно. В связи с таким положением
был принят новый закон, по которому за воровство
товаров на сумму 5 шиллингов и выше грозила смерт-
ная казнь.
365
Закон предусматривал также вознаграждение за
поимку преступников, и воры стали доносить друг на
друга. Укрывателей краденого судили как соучастни-
ков и наказывали: либо выжигая клеймо, либо пор-
кой, либо каторгой на 7 лет. В результате появились
люди, которые вели двойную игру: притворялись, что
действуют во имя закона, а сами обделывали свои
криминальные делишки. Эта армия профессиональных
стукачей имела право распоряжаться жизнью воров,
с которыми они сталкивались.
Живя в мерзком подвале для смертников в Нью-
гейте, преступники ждали дня казни, который стано-
вился для них предметом гордости. Они были далеки от
раскаяния, но полностью увлекались ритуалом «жерт-
воприношения», упиваясь моментом славы, черпая в
нем смелость. Бравада обходилась им в копеечку. За
ритуал с громким выходом и торжественным фина-
лом приходилось платить наличными, так что Нью-
гейт умела обобрать своих обитателей до нитки. Но
главное действующее лицо не должно было выглядеть
мрачно. Среди людей, привыкших тратить свое состо-
яние на одежду и для которых символика платья и
цвета имела смысл, существовала традиция весело
одеваться на виселицу. Так что к казни готовили но-
вые гробы и новую одежду.
Большинство осужденных были молодыми людь-
ми, которые приехали в столицу в поисках золотых
гор, а попали на криминальное дно. Казнь была пер-
вым и единственным большим делом в их биографии.
И раз уж их жизнь так резко обрывалась, они желали
идти на смерть в торжественном одеянии. Никто не
отступал от заведенной традиции; Лорд Феррере на-
дел на свою казнь за убийство управляющего белый
атласный свадебный костюм. Этот джентльмен-разбой-
ник не оставил своего портного без работы накануне
366
казни. Люди более практичные, однако, шли на висе-
лицу, завернувшись в саван.
Француз Генри Миссон никак не мог пропустить
публичное повешение: «Тот, кто должен быть вздер-
нут, прежде всего заботится о своей внешности: бре-
ется и красиво одевается либо в свадебную, либо в
траурную одежду. Покончив с этим, он дает друзьям
задание достать и доставить ему гроб. Когда костюм,
перчатки, шляпа, парик, цветы, гроб и ткань для са-
вана готовы, можно позаботиться и о таких вещах,
как расположение духа, а уж в самом конце подумать
о совести».
Судья и писатель Генри Филдинг одним из пер-
вых поднял вопрос об эффективности публичных каз-
ней. Наблюдая, как одежда создает вокруг преступни-
ков романтический ореол, он предложил обязать их
одеваться на виселицу в один цвет всем (желательно в
черный), чтобы публичная казнь выглядела не празд-
ником, а торжеством закона.
Но общество в Англии хотело сделать из своих
негодяев героев, восставших против власти, эксплуа-
тации и несправедливости. Поэтому казни собирали
огромные толпы. Люди жадно слушали захватывающие
истории о приключениях разбойников, пиратов и т. д.,
пересказывали их с собственными добавлениями.
К 1700 г. издатели сообразили, что на злоключениях
отпетых негодяев можно делать большие деньги. Воз-
никла жестокая конкуренция за право их печатать, а
источником сюжетов стал зал заседаний Уголовного
суда Лондона. Бит Луи де Мюраль в своей книге иро-
нично замечал; «Хотя судебные процессы по сути весь-
ма печальны, большинство людей приходит на них с
целью развлечься... По мнению многих граждан, нет в
Лондоне чтива более захватывающего, чем их опубли-
кованные протоколы. И чем более сенсационно дело,
367
тем громче звучат заголовки: «Вся правда о поимке
печально известной банды гомосексуалистов из Сент-
Джеймс», «Все о деле знаменитой ведьмы», «Все о
том, какое отношение к убийству имела горничная,
покончившая с собой и перерезавшая горло ребенку».
Не очень точные и чуть-чуть преувеличенные, за что
и делались столь привлекательными, они появлялись
на улицах прямо в день казни, как раз в тот момент,
когда спрос на них достигал наивысшей точки.
Самые находчивые заключенные продавали свои
мемуары, а на вырученные деньги покупали гроб,
погашали свои долги, а остальное передавали семьям.
Некоторые жаждали прочесть свои опубликованные
воспоминания, упиваясь и утешаясь мимолетной сла-
вой. Другие завещали их родственникам и друзьям,
третьи горделиво вручали описание своих «подвигов»
священнику, стоя с надетой на шею петлей. Но кто
получал от этих записей реальную выгоду, так это
тюремные чиновники. Ньюгейтский священник, к
примеру, уносил домой 35 фунтов стерлингов, полу-
ченных от лорд-мэра и олдерменов из Сити, а глав-
ное — монопольные права на оглашение сведений о
«Счетах, поведении, секретах и последних словах»
тысяч заключенных; за каждый пункт этой информа-
ции он получал от 3 до 6 пенсов. Священник мог дать
«эксклюзивное интервью», т. к. он общался с казнен-
ным чаще других, выслушивал его исповедь, сопро-
вождал на виселицу, т. е. имел любопытные сведения.
К его досаде, интерес ко всем этим фактам умирал
вместе с преступником. Отчаянно пытаясь ухватить хоть
часть таявшей на глазах прибыли, клирик торопился
опубликовать свои захватывающие'истории на следу-
ющее после казни утро, а до этого не забывал дать
анонс сей публикации в конце протокола судебного
заседания.
В первые месяцы 1700 г. Джон Аллен (возможно,
368
автор «Избранных фактов из жизни осужденных») за-
нимал эту престижную должность, подхалтуривая так-
же похоронным бизнесом на стороне. В обмен на са-
мые жуткие подробности жизни смертников он
помогал им получить отсрочку приведения приговора
в исполнение. Его преемник П. Лоррейн был не более
добросовестным, но более надоедливым в своих уго-
ворах преступника «оставить кривые пути и раскаять-
ся, а во искупление смиренно и безропотно принять
уготованный им позор и наказание». Многие считали
его давление невыносимым. Но находились и такие,
кто не раскаивался даже на пороге смерти, а пират
Далзиел в гневе угрожал скинуть священника с лест-
ницы.
Но самого сильного противника Лоррейн встре-
тил позже, в лице легендарного капитана Кидда. В день
его казни все пошло кувырком, вопреки намеченно-
му плану. Представьте себе такую сцену: отметка уров-
ня низкой воды, место для казни на пристани. Здесь
вешали пиратов, а потом их тела скрывал прилив. Темза
усеяна барками, набитыми зрителями. Часть зевак оста-
лась на берегу и наблюдает за событиями в подзорные
трубы. Лоррейн прибыл первым. Когда из Ньюгейта
был доставлен Кидд, стало ясно, что он пьян в стель-
ку, совершенно не соображает, что с ним происхо-
дит, но отчаянно этому сопротивляется. И уж, конеч-
но, он не в состоянии поведать священнику то, что
не сказал бы никому никогда.
Кидд рассчитывал на отсрочку казни, обещанную
его бывшими покровителями. Но оказалось, что ни-
кто не собирался исполнять обещанного. «Я сомневался
в искренности его слов, — рассказывал Лоррейн, — т. к.
он более охотно говорил о других, стараясь на них
переложить всю вину и обелить себя, точно так же,
как он делал и раньше».
Но, слава «счастливой случайности», Лоррейну
369
повезло. Вот что он рассказал: «Веревка, на которой
хотели повесить капитана Кидда, порвалась, и он упал
на землю, оставшись в живых; этим он выгадал себе
время подумать о Вечности, в которую должен был
вступить. Когда его вновь привязали, теперь уже к де-
реву, я получил разрешение подойти к нему. Я объ-
яснил, как милостиво Бог даровал ему еще один шанс
раскаяться в содеянном. Теперь он соображал гораздо
лучше». И только поднявшись на последнюю ступень-
ку и стоя на пороге между жизнью и смертью, Кидд,
наконец, протрезвел, ужаснулся происходящему и,
внимая уговорам Лоррейна, открыто и всем сердцем
раскаялся в преступлении и умер, переполняемый
христианской любовью ко всему миру».
Все официальные репортажи Лоррейна о казнях
были обильно приправлены ханжескими поучениями,
что было и неудивительно, ведь Лоррейн, в отличие
от других священников, сам писал о преступных дея-
ниях приговоренных к смерти. До него священники
давали действующим лицам своих историй говорить
от своего имени. Например, Самуэль Смит в сотруд-
ничестве с разбойником Джексоном создал один из
самых захватывающих репортажей, в котором явно
просматривается вклад каждого. Смит осуждает раз-
бойников, обвиняя их в «разложении нации», а Джек-
сон нагло заявляет, что «Смит не священник, а ско-
рее врач, посланный благотворительной организацией
для исцеления моей многогрешной больной души».
Смит, в свою очередь, так завершает повествование:
«Надеюсь, что Бог отпустит все его грехи, за которые
он висит теперь в петле, являя собой печальное и ужа-
сающее зрелище для всех окружающих» (Френсис
Джексон. Публичное покаяние.)
Преступников нарочито изображали грешниками,
чьи проступки неизбежно и неумолимо привели их к
гибели. Очень типичен, например, отчет Джона Алле-
370
на о грабителе Джоне Тите («Полный и правдивый
отчет о предсмертных речах преступников»): «В послед-
ние годы он вел беспорядочную жизнь, стал сильно
сквернословить, развратничать, дебоширить; по его
словам, он сам был угнетен своим падением, тоска
все росла, и сейчас ему омерзительно все его про-
шлое, все то, что он когда-то так любил».
Лоррейн взял обыкновение читать перед казнью
преступникам проповедь об адском огне. Он цитиро-
вал им тексты Евангелия: «И пойдут сии в муку веч-
ную, а праведники в жизнь вечную». В день казни он в
последний раз поучал осужденных в тюремной часов-
не перед обшитыми черным гробами, в которых им
суждено было быть опущенными в могильный холод.
Момент этот был очень серьезен, но, как рассказы-
вали фанатичные любопытные, покупавшие у тюрем-
щиков разрешение подслушивать разговор в щелку
двери часовни, настроение смертников совсем не со-
ответствовало случаю. «Утром того дня, в который им
предстояло умереть, они были в часовне и, казалось,
совсем не были удручены своим положением; пока
пастор читал молитву, Стоун поймал вошь на своей
волосатой груди, посадил ее на книгу, лежащую пе-
ред ним, и сказал своему соседу: «Смотри, как она
скачет по молитвам».
Восемь раз в году приглушенный звон колоколов
возвещал лондонцам о наступлении времени казни —
неофициального, но столь долгожданного всеми празд-
ника. Бит Луи де Мюраль писал: «Можно подумать,
что для англичан казни — это публичное шоу, для ко-
торого они специально держат в запасе кучку преступ-
ников».
За стенами тюрьмы царило оживление. Воздух на-
полнялся криками разносчиков, рекламирующих свой
товар, листовки с детективными историями и сплет-
нями. Между ногами толпившейся публики, ближе к
371
земле, крались воры, счастливые оттого, что остава-
лись незамеченными. Для них, карманников, день каз-
ни сулил большой доход. Ошарашенный Сезар де Сос-
сюр писал, что «негодяи были наглы до безобразия,
они воровали под самой виселицей. Ни одна казнь не
проходит без кражи хотя бы одного платка».
Накаленные страсти проникали и в саму тюрьму,
где заключенные начинали вести себя чересчур грубо
и вызывающе, чему во многом способствовало огром-
ное количество спиртного, выпитого для храбрости.
Бернард де Мандевилль считал это «самым шокиру-
ющим» моментом действа; он писал, что «преступник
либо был вусмерть пьян, либо непозволительно сквер-
нословил, глумился над окружающими, которые не
решались ему ответить, а рядом суетился священник,
пытаясь образумить неслушающйх зрителей и участ-
ников сцены, а на все это взирал нетерпеливый па-
лач, проклиная всех за задержку».
Строго соблюдался сложный ритуал восхождения
на виселицу. Сначала в Пресс-Ярд с осужденных в
присутствии свидетелей снимали цепи. Потом распа-
хивались тюремные ворота, и процессия на двуколках
устремлялась прямо в возбужденную, орущую толпу,
которая сопровождала ее до места казни. Во главе па-
рада верхом на лошади ехали помощник инспектора и
заместитель шерифа, прикрытые с обеих флангов ка-
валькадой вооруженных патрульных и полицейских.
Смертников, многие из которых сидели на своих гро-
бах, сопровождали священник и палач. Двуколки вы-
страивались в строгой очередности, в порядке убы-
вания тяжести преступлений. Первое место в этой
иерархии занимали грабители, посягнувшие на коро-
левскую почту. Богачи могли следовать на виселицу в
каретах, хотя, прибыв на место, они должны были
отрывать себя от мягких сидений и вскарабкиваться
на крыши этих же карет. Виновные в измене тащились
372
где-то в хвосте, замыкая процессию. Для тех, кто су-
мел разгневать народ и заслужить всеобщую ненависть,
последний путь был полон насмешек и улюлюканья,
оскорблений, ударов гнилыми овощами и более уве-
систыми предметами.
Заключенные останавливались около церкви Гро-
ба Господня, где, по древней традиции, колокол зво-
нил двенадцать раз, после чего звонарь произносил:
«Все добрые люди горячо молятся за этих бедных греш-
ников, идущих сейчас на смерть, по которым звонит
этот колокол. Вы, которых приговорили к смерти, кай-
тесь со слезами, просите милостивого Бога спасти ваши
души ради заслуг, милосердия и страстей Господа
Иисуса Христа, ходатая за кающихся грешников пе-
ред Отцом. Да помилуй вас Бог! Господи, помилуй
их!» Звонарь вручал затем каждому по цветку и по
кружке вина.
Процессия двигалась вниз по Сноу-Хилл, пово-
рачивала налево, пересекала Флит-Дитч и продолжа-
ла путь вверх по холму к Хай-Холборн. Она медленно
продвигалась по узким улицам, граничащим с трущо-
бами Сент-Джайлз. Вдоль всего маршрута из окон до-
мов выглядывали люди, пытающиеся получше разгля-
деть происходящее. По мере того как росло возбуждение,
в воздух из толпы летело все больше дохлых котов и
собак. И только карманники продолжали усердно тру-
диться, стараясь не упустить свой шанс, пока внима-
ние их жертв было сконцентрировано на шествии.
Вскоре действие выпитого преступниками для
храбрости алкоголя заканчивалось. Бернард де Манде-
вилль объяснял: «Смелость, которую придают креп-
кие напитки, испаряется, и преступники рискуют
прийти в себя и быть застигнутыми врасплох трезво-
стью; по этой причине они должны пить весь путь на
виселицу; для этого двуколки останавливаются 3—4, а
порой и дюжину и больше раз перед тем, как достиг-
373
нут места назначения». Торговцы джином бежали сбо-
ку, но процессия сама по себе останавливалась по
нескольку раз, так что желающие могли глотнуть «ле-
карства для храбрости» в многочисленных трактирах,
где осужденным напитки раздавали бесплатно, а пуб-
лике приходилось платить втридорога. Эти попойки
стали традицией. По пути на свою казнь капитан Фи-
липп Стаффорд пошутил, что заплатит за выпивку на
обратном пути. Один неудачник поторопился, не оста-
новившись лишний раз, чтобы выпить, и пропустил
пожалованную ему отсрочку приведения приговора в
исполнение, которая пришла через 5 минут после его
отхода в мир иной.
Некоторые смертники молились перед казнью,
другие — обычно подростки — рыдали. Один 15-лет-
ний мальчик всю дорогу на виселицу прорыдал,
уткнувшись в колени сопровождавшего его отца. У тол-
пы осужденные на смерть чаще вызывали восхище-
ние, а значит, рушился весь замысел публичной эк-
зекуции как средства устрашения. А так как казни
совершались часто, общество привыкало к виду смер-
ти, так что она теряла свою силу вселять страх. Вместо
этого действо превращалось «более в праздник, в мас-
совое гулянье», как считал Филдинг. Преступники и
толпа, словно сговорившись, бросали вызов властям.
Осознав это, правительство с середины XVIII в.
решило проводить казни в пределах тюремного двора,
объясняя это, как сформулировал Филдинг, тем, что
«преступникам будет страшнее умереть в присутствии
одних своих врагов, где они не смогут найти ни ис-
точника храбрости, ни повода для гордости».
.Стройная вначале процессия в конце концов обыч-
но превращалась в хаос. Зрители, скопившиеся на по-
следнем отрезке маршрута, вдоль запруженной Окс-
форд-Роуз в направлении Тайберна, представляли
собой толпу, вышедшую из-под контроля. Властители
374
порядка отчаянно пытались унять особо разбуяни-
вшихся граждан. Частенько из-за напора толпы смер-
тники вынуждены были оставлять свой транспорт и
проделывать оставшийся путь пешком. Здесь существо-
вала реальная угроза быть задавленным. Как сообщала
«Лондон Пост» в июле 1701 г. в отчете о казни голланд-
ского виноторговца, его невесты и одного художни-
ка, убившего кого-то, «толпа зрителей была так ог-
ромна, что случилось много несчастий... Упал эшафот,
задавил мальчика и многих людей покалечил; а один
из помощников шерифа, хотя и был верхом на лоша-
ди, упал и был насмерть затоптан; не было слышно
ничего, кроме визга и предсмертных выкриков».
Те экипажи, которым удавалось пробиться сквозь
толпу, подвозили преступников к знаменитой тре-
угольной виселице, на каждой из трех перекладин ко-
торой можно было вздернуть по восемь человек, так
что бок о бок на ней могли болтаться сразу 24 тела.
Затем, по свидетельству де Соссюра, «находившийся
с осужденными священник молился вместе с ними и
пел несколько стихов из псалмов. Потом приговорен-
ным к казни разрешено было попрощаться с родствен-
никами». После этого они становились собственностью
палача.
Палач зарабатывал 9 фунтов стерлингов в год,
включая фиксированную зарплату и побочные пре-
имущества профессии. Де Соссюр писал: «Тела и одеж-
да мертвецов принадлежали палачу. Родственники каз-
ненных при желании могли их у него выкупить». Другой
статьей дохода палача были так называемые «невос-
требованные тела», которые можно было «продать хи-
рургам на опыты». Чаще же доход палачи имели в виде
чаевых от Почтенной компании цирюльников за по-
мощь в сохранении полученных им трупов и передачу
их обществу хирургов.
Обильные возлияния всех участников и зрителей
375

казни становились причиной многих нелепостей. Пока
процессия добиралась до Тайберна, палач надирался
наравне со своими жертвами. Один из них упился до
того, что накинул веревку на шею священнику, мо-
лившемуся вместе с осужденными. Звали этого палача
Джек Катч. Он стал олицетворением зверства и не-
компетентности. Им даже пугали детей. Один из пала-
чей был арестован за отношение к своим обязанно-
стям прямо по дороге в Тайберн, так что осужденного
пришлось отослать назад в Ньюгейт и отложить казнь.
Процесс повешения мог длиться несколько ми-
нут. Это была долгая и мучительная смерть. Вот что
отметил Миссон: «Палач и не пытается облегчить стра-
дания своей жертвы, но иногда это делают их друзья
или родные. Они тянут умирающего за ноги и бьют в
грудь, дабы ускорить кончину». А оцепеневшая толпа
безотрывно следила, как повешенные мужчины и жен-
щины корчатся в предсмертных судорогах. Зрители
также могли подбадривающе кричать или же улюлю-
кать, в зависимости от того, какой славой пользовал-
ся казненный. Это очень пугало и шокировало ино-
странцев. Миссон высказывал мысль: «Англичане —
это народ, который смеется над чувствительностью
других наций, раздувающих из простой казни невесть
что». Такое их отношение к смерти породило черный
юмор: на преступном жаргоне повешение называлось
«просто выдох» или «вертишейка в мокрых штанах».
Иностранцы не считали, однако, англичан жес-
токими. Де Соссюр был поражен, «что лишение жиз-
ни считается у них подходящим наказанием за любое
преступление».
Но самая страшная смерть ожидала виновников в
государственной измене, которых сначала придуши-
вали на виселице, а затем быстро вынимали еще жи-
вых из петли и разрезали на четыре части. К 1700 г. при
таких казнях начали все же проявлять милосердие:
376
палач убеждался, что жертва мертва, прежде чем раз-
резать тело. Правда, за это нужно было заплатить зара-
нее.
Джон Холл в своих мемуарах-воспоминаниях опи-
сал страшную картину попыток Джека Катча сохра-
нить несколько частей человеческого тела от тления
на своей кухне в Ньюгейте. Он бросал части тела каз-
ненного в котел с кипящей смолой, потом вытаски-
вал их и остужал. В результате труп «одевался в свой
последний костюм», а потом его выставляли в городе
как предупреждение остальным о жестоком наказа-
нии за преступления.
Через 15—20 минут после смерти повешенного на-
чиналась отчаянная борьба за его тело между теми, кто
не хотел, чтобы его тело разделывали на части, и по-
сланниками хирургов. Де Соссюру эти сцены казались
«ужасно забавными». «Пока стороны обмениваются уда-
рами, кто-то, воспользовавшись суматохой, может
выкрасть и похоронить тело. Часто дрались из-за того,
что никак не могли решить, кому нести купленный
труп родственникам, ожидавшим в экипажах».
Королевская коллегия врачей и Почтенная ком-
пания брадобреев имели законное право бесплатно
забирать до десяти трупов преступников с целью про-
водить на них опыты. Есть причины предполагать, что
представители сих научных учреждений наведывались
в Ньюгейт и отбирали заранее лучшие особи, пока те
еще были живы, а потом платили судебному чинов-
нику, который выбирал день казни так, чтобы он
совпал с запланированной у ученых лекцией по ана-
томии. Пока официальное распределение трупов пол-
ностью ориентировалось на нужды этих двух органи-
заций, частные больницы Св. Фомы и Св. Варфоломея,
которые тоже проводили обучение, вынуждены были
довольствоваться невостребованными телами, которые
им продавал палач.
377
Тюремный священник Ныогейта давал приговоренным
последнюю возможность, примириться с Богом и обществом
В условиях столь жесткой конкуренции стремитель-
но росла цена трупа. Хотя медики использовали тела в
благородных целях продвижения науки вперед, не
менее убедительно звучали и аргументы их противни-
ков, возражавших против вскрытия на том основа-
нии, что это может помешать человеку воскреснуть в
День Страшного Суда.
Приведенный ниже счет показывает, каких тру-
дов и денег стоило Почтенной компании брадобреев
сохранить тела:
рождественский подарок палачу — 2 шиллинга
6 пенсов;
378
Чарльзу Уидоу за доставку тел — 2 ф. ст. 8 шиллин-
гов;
за доставку скелета на экипаже — 2 шиллинга;
палачу за одежду умершего, потерянную в пота-
совке, — 15 шиллингов;
мистеру Бабиджу за скелет, сделанный им из ко-
стей Маддена, — 3 ф. ст. 3 шиллинга и т. д.
Случалось, что повешенный мог вдруг очнуться
после того, как его сняли, или в гробу, или, что было
страшнее всего, на столе для вскрытий. Преступнику,
известному как «полуповешенный Смит», дали еще
пожить, после того как он очнулся в петле. Его лечи-
ли, пока он не выздоровел настолько, чтобы описать
свой необычный опыт. Он вспоминал, что «почувство-
вал сильную боль под весом своего тела, в то время
как внутри росло волнение, которое достигло, нако-
нец, его головы, и тогда он увидел вспышку или осле-
пительный свет и затем перестал чувствовать боль.
Когда его сняли и привели в чувство, эта колющая
боль вернулась и стала просто невыносимой».
Но ужаснее всего была так называемая позорная
виселица, где тело висело до тех пор, пока не сгнива-
ло или его не объедали птицы. Родственникам и дру-
зьям строго-настрого было запрещено хоронить осуж-
денных, казненных таким образом. Но те пытались под
покровом ночи высвободить из цепей их останки. Вла-
сти, зная об этих нарушениях и в целях их предотвра-
щения, стали раскидывать вокруг виселиц острые гвоз-
ди. «Лондон Пост» сообщала, что, когда двое мужчин
были повешены в цепях на позорной виселице в Майн-
Энд, публика была так напугана тем, что увидела,
что поспешила в питейные заведения глотнуть баль-
замнику от душевных ран.
С незапамятных времен многие считали, что тела
казненных способны исцелять болезни. Невероятные
379
сцены происходили около виселиц. Один иностранец
однажды видел, как «очень красивая девушка, вся
бледная и дрожащая, стояла рядом с палачом, покор-
но позволяя ему в присутствии тысяч зрителей поло-
жить на ее непокрытую грудь руку мертвеца». Об этом
рассказывает Клер Гиттингз в книге «Смерть, погре-
бение и человек в Англии».
Женщины верили, что прикосновение руки каз-
ненного преступника гарантирует их детям хорошее
здоровье. И даже в начале XVIII в., во времена прав-
ления рационалиста и прагматика Вильгельма III, люди
верили, что «смертельный пот» казненного бандита
способен исцелить золотуху, против которой, кроме
этого, существовало еще только одно лекарство — при-
косновение короля.
СОДЕРЖАНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ..........................3
Глава 1.БРАК....................... 14
Глава 2. РОЖДЕНИЕ ДЕТЕЙ.............56
Глава 3. ДЕТСТВО....................74
Глава 4. БОЛЕЗНИ....................92
Глава 5. СМЕРТЬ................... 123
Глава 6. ДОМ...................... 141
Глава 7. МОДА..................... 176
Глава 8. ЕДА И НАПИТКИ............ 201
Глава 9. КОФЕЙНИ, КЛУБЫ,
ПИВНЫЕ И ТАВЕРНЫ............... 223
Глава 10. ЗАБАВЫ И РАЗВЛЕЧЕНИЯ.... 246
Глава И. РАБОЧИЙ РАЙОН СИТИ....... 264
Глава 12. БЕДНЯКИ................. 289
Глава 13. ГУГЕНОТЫ И ДРУГИЕ
ЧУЖЕСТРАНЦЫ.....................298
Глава 14. РЕЛИГИЯ И СУЕВЕРИЕ...... 317
Глава 15. ПРОСТИТУЦИЯ И ПОРОК..... 330
Глава 16. ПРЕСТУПЛЕНИЕ И НАКАЗАНИЕ. 346