Автор: Кавалерчик Б.К.   Лопуховский Л.Н.  

Теги: военное искусство   военные науки   оборона страны   вооруженные силы   военное дело   военная наука   великая отечественная война  

ISBN: 978-5-699-38568-3

Год: 2010

Похожие

Неизвестный 1941. Остановленный блицкриг

Награды, знаки различия и униформа Великой Отечественной войны

Выстрелы в Сараево. Кто начал Большую войну...

Война будущего. Концептуальные основы и практические выводы. Очерки стратегической мысли

Текст
                    Велик» Отечественная: Неизвестная вот


Запрограммированное
поражение
Москва
«Яуза»
«Эксмо»
2010


УДК 355/359
ББК68
Л 77
Оформление серии П. Волкова
Лопуховский Л. Н.
Л 77 Июнь. 1941 год. Запрограммированное поражение /
Лев Лопуховский, Борис Кавалерчик. — М. : Яуза :
Эксмо, 2010. — 736 с.: ил. —(Великая Отечественная :
Неизвестная война).
ISBN 978-5-699-38568-3
Военная катастрофа 1941 года была настолько чудовищна, разгром
Красной Армии настолько неожидан, а потери так велики, что эта рана в народной
памяти не зажила до сих пор - по сей день продолжаются ожесточенные
споры о причинах и виновниках трагедии. И главный вопрос: можно ли было
ее избежать? Имелась ли реальная альтернатива Великой Отечественной
катастрофе?
В своей новой книге ведущие военные историки убедительно доказывают:
такой альтернативы не существовало. Трагедия 1941 года была неизбежна и
запрограммированная обусловлена объективными причинами - характером
государственного строя СССР, состоянием его экономики, уровнем жизни и
образования населения, системой принятия важнейших решений, реальным
состоянием боевой и мобилизационной готовности Красной Армии.
УДК 355/359
ББК68
© Лопуховский Л.Н., Кавалерчик Б.К., 2010
© ООО «Издательство «Яуза», 2010
ISBN 978-5-699-38568-3 © ООО «Издательство «Эксмо», 2010


Посвящается
солдатам и офицерам 41-го года,
погибшим во имя Победы
22 июня 1941 года — день Памяти и Скорби
(вместо пролога)
В этот день в 4 часа утра Советский Союз подвергся
внезапному и ничем не спровоцированному массированному
нападению заранее развернутых и сосредоточенных у советской
границы германских войск. На приграничные аэродромы и
города обрушились бомбы вражеской авиации. Основные ее
усилия были направлены на завоевание господства в воздухе.
Первый удар, в котором участвовали 637 бомбардировщиков
и 231 истребитель люфтваффе, был нанесен по заранее
разведанным советским приграничным аэродромам. Налет
осуществлялся наиболее подготовленными экипажами, которые
взлетали в полной темноте и пересекали границу на большой
высоте, начиная с 3.00 (4.00 московского времени)1. На
рассвете, до того, как советские истребители смогли взлететь,
бомбежке подвергся 31 аэродром. После доразведки
намеченных объектов 400 бомбардировщиков нанесли удар по еще 35
аэродромам, расположенным в глубине. Повторные налеты
и штурмовки 66 советских аэродромов, на которых
находилось 70% самолетов приграничных округов, продолжались в
течение всего дня [1]. Основной удар был нанесен по авиации
Западного (26 аэродромов) и Киевского (23) военных
округов. В результате в первый же день войны противнику удалось
уничтожить, по немецким данным, 1811 советских самолетов,
из них на земле — 1489, в воздушных боях — 322. Из числа
участвовавших в налетах 1765 бомбардировщиков и 506
истребителей враг потерял всего 35 самолетов [2].
1 С 1.04.40 г. по 2.11.42 г. войска Третьего рейха действовали по
летнему среднеевропейскому (берлинскому) времени, которое отличалось
от всемирного на 2 часа, а от московского — на один.
5


Советский аэродром после налета немецкой авиации
По нашим официальным данным, 22 июня авиация
приграничных округов потеряла 1200 самолетов, из них на
аэродромах — 800. Западный фронт в первый день потерял 738
самолетов, большую часть на земле1. Одной из причин больших
потерь ВВС явилась безынициативность и неисполнительность
командования ВВС военных округов. Вопреки неоднократным
требованиям наркома обороны, в том числе и его последнего
приказа от 19.06.1941 г. авиация во всех приграничных
военных округах, кроме Одесского, так и не была рассредоточена и
продолжала базироваться на постоянных аэродромах, хорошо
известных и изученных противником. В ОдВО противник
уничтожил 45—50 самолетов [3]. Но надо учитывать, что против
него воевала, главным образом, румынская авиация, которая
существенно уступала в боеспособности немецкой.
Таким образом, немцам удалось в первый же день
завоевать господство в воздухе, что обеспечило германским
войскам огромное преимущество в ходе боевых действий на
земле. Уничтожение значительного количества наших ис-
1 Более детальное исследование показало, что эти потери —
результат не только ударов авиации противника. Много самолетов было
оставлено по различным причинам на аэродромах в связи с быстрым
продвижением наземных войск противника.
6


требителей позволило немцам применять в дальнейшем свои
бомбардировщики без сопровождения, а свои
истребители — для выполнения самостоятельных задач. В первый день
войны ударам германской авиации подверглись цели и
объекты на глубине 300—400 км.
Отметим, что действия соединений всех видов и родов
вооруженных сил Германии в операции вторжения были
тщательно, по минутам спланированы, чтобы в первый же день
добиться максимальных результатов. Продолжительность
светлого времени в этот день наибольшая, такая же, как и
21 июня, в день летнего солнцестояния. Например, на
широте Бреста полный световой день 22 июня продолжался более
18 часов. На широте г. Рава-Русская (в полосе наступления
1-й танковой группы) рассвет начинался в 3.30 по
берлинскому времени, на широте Бреста — в 3.15, а севернее — на
широте Сувалки еще раньше — в 3.00. В связи с этим
верховное командование вермахта (ОКВ) перенесло ранее
намеченное время начала вторжения с 3.30 на 3.00.
Командующие германскими армиями и танковыми
группами в зависимости от метеоусловий и обстановки в полосе
наступления сами определяли время начала и
продолжительность артподготовки, а также время перехода границы, —
но не ранее 3.00 по берлинскому времени. Все зависело от
времени наступления так называемого «артиллерийского
рассвета», при котором можно было наблюдать за
результатами огня артиллерии. А это зависело от широты места.
Например, на широте Бреста 22 июня 1941 г. время восхода
солнца — 04.04, однако рассвет наступал на 49 минут
раньше. Поэтому командующий 2-й танковой группой Гудериан
приурочил начало артподготовки ко времени нанесения
ударов авиации — на 03.15 (в 4.15). На участках, где
артподготовка не проводилась, немцы перешли в наступление после
коротких огневых налетов. Так, в полосе Северо-Западного
фронта у Расейняй немцы, чтобы достичь внезапности,
начали переход границы ровно в 03.00. 1-я тд пересекла границу
в 03.05. При этом ее атака была поддержана залпом батареи
6-ствольных реактивных минометов. Немецкий участник
этих событий позднее признавался, что о подобном они
«никогда не слышали прежде и поэтому были столь же испуганы
этим, как и враг!»
7


Таким образом, внезапное нападение на Советский Союз
22 июня было осуществлено немцами в период с 3.00 до 3.30
(с 4.00 до 4.30 мск.). Трагедию того воскресного дня, вмиг
перевернувшего жизнь советских людей, можно представить
по событиям в районе Бреста, единственного большого
города, расположенного у самой границы. Здесь на направлении
Брест—Минск—Смоленск враг наносил главный удар силами
самой мощной группы армий «Центр». Наиболее
интенсивный артиллерийский огонь немцы открыли по военным
городкам в Бресте и по самой Брестской крепости. Цитадель
(центральная часть крепости) была буквально засыпана
снарядами и минами. Кроме артиллерии 45-й пехотной дивизии,
наступавшей на Брест, и других соединений, в
артиллерийской подготовке участвовали приданные 2-й танковой
группе Гудериана девять легких и три тяжелые отдельные батареи,
три дивизиона 210-мм мортир и батарея особой мощности
(две 600-мм мортиры «Карл»). Огонь велся по круговой
казарме в центральной части крепости, по мостам и входным
воротам, по домам начсостаба. Для корректировки огня на
участке наступления группы немцы подняли несколько
аэростатов наблюдения.
Внезапный артналет вызвал замешательство среди личного
состава, располагавшегося в крепости. К тому же многие
командиры, уцелевшие во время налета, не смогли проникнуть
в казармы из-за сильного заградительного огня. В результате
красноармейцы и младшие командиры группами и поодиночке
самостоятельно пытались выбраться из крепости. Но на
обычное место сбора по тревоге они не могли попасть, так как
немцы, зная о нем (установили во время многочисленных учебных
тревог русских), вели по этому району сосредоточенный огонь.
В первые же часы боя немцам удалось взять в плен многих
бойцов и командиров, вырвавшихся из крепости. В последнее
время получили широкую известность кадры кинохроники, на
которых видно, как немцы гонят взятых в плен полураздетых
бойцов и командиров по железнодорожному мосту на другой
берег Буга. Некоторым командирам все-таки удалось
пробраться к своим частям и подразделениям, но вывести их они
не смогли и сами остались в крепости. Потери в людях,
вооружении и боевой технике оказались очень большими. Большая
часть орудий и автомашин, находившихся в открытых артилле-
8


рийских парках, была уничтожена. Погибли у своих коновязей
почти все лошади артиллерийских и минометных
подразделений. Похожая картина внезапного нападения сложилась и на
других участках советско-германской границы. Поэтому нет
смысла пересказывать все, что случилось на рассвете 22 июня:
это сделано в сотнях воспоминаний и статей
непосредственных участников, переживших начало войны.
Немцы не зря назначили вторжение на воскресенье,
22 июня. Это было сделано с расчетом застать наши войска
врасплох именно в выходной день. Накануне, 21 июня, в
соединениях вермахта на Восточном фронте был принят
условный сигнал «Дортмунд». С этого момента германские войска
приступили к открытому выполнению ранее отданных
приказов по осуществлению операции «Барбаросса».
Остановить запущенную военную машину Гитлера уже никто не мог.
Танковые дивизии вермахта в ночь на воскресенье начали
выдвижение к границе для занятия исходного положения
для наступления. К удивлению гитлеровских генералов, все
говорило о том, что русские не подозревают о готовящемся
нападении. Начальник штаба 4-й немецкой полевой армии
генерал Блюментрит позже вспоминал:
«Как мы предполагали, к вечеру 21 июня русские должны
были понять, что происходит, но на другом берегу Буга,
перед фронтом 4-й армии и 2-й танковой группы, то есть между
Брестом и Ломжей, все было тихо. Пограничная охрана
русских вела себя как обычно. Вскоре после полуночи
международный поезд Москва—Берлин беспрепятственно
проследовал через Брест <...>» [4].
Ему вторит Гудериан:
«Тщательное наблюдение 21 июня за русскими убеждало
меня в том, что они ничего не подозревают о наших
намерениях. Во дворе крепости Бреста, который просматривался
с наших наблюдательных пунктов, под звуки оркестра
производился развод караулов. Береговые укрепления вдоль
Западного Буга не были заняты русскими войсками <...>
Перспективы сохранения момента внезапности были настолько
велики, что возник вопрос, стоит ли при таких
обстоятельствах проводить артиллерийскую подготовку в течение часа,
как это предусматривалось приказом. Только из
осторожности, чтобы избежать излишних потерь в результате неожи-
9


данных действий русских в момент форсирования реки, я
приказал провести артиллерийскую подготовку в течение
установленного времени» [5].
В чем же дело, почему наши войска были застигнуты
врасплох? Почему они оказались не готовы к отражению
внезапного нападения немцев? Каким образом немцам удалось
столь скрытно подготовить и осуществить столь масштабное
внезапное вторжение на территорию Советского Союза? Чем
занималась советская разведка? О чем думало командование
приграничных округов? Неужели там не имели данных о
подготовке немцев к нападению? Вопросы, вопросы, на которые
до сих пор нет ясных и однозначных ответов. Попробуем
вернуться несколько назад.
Обстановка в приграничных районах к середине июня стала
особенно тревожной. Командному составу отменили отпуска.
Местные жители, имевшие довольно прочные связи со
своими родственниками по ту сторону недостаточно обустроенной
советско-германской границы, прямо говорили, что скоро
начнется война и сюда придет «герман». Они запасались
продуктами и предметами первой необходимости, стараясь сбыть
советские деньги. Чтобы не поднимать панику, командование
запретило отправку в глубину страны семей командиров1.
В субботний вечер 21 июня бойцы и командиры Красной
Армии наконец-то получили возможность отдохнуть после
напряженной работы в течение недели. Все надеялись, что
хоть в это воскресенье не будет учебных тревог. Поражает
поведение командного состава Западного особого военного
округа. Там все вдруг стали завзятыми театралами. Создается
впечатление, что старший командный состав округа получил
указание всячески демонстрировать непоколебимое
спокойствие, уверенность и миролюбие в духе сообщения ТАСС от
13 июня 1941 г. Например, многие командиры и
политработники из числа командования 4-й армии решили
воспользоваться приездом артистов московской эстрады в Брест и
посетить театр. Отправились в Дом Красной Армии в Кобрине
на представление артистов Белорусского театра оперетты и
командующий армией генерал А.А. Коробков с начальником
1 Впоследствии командирские семьи, проживающие в районах,
непосредственно прилегающих к границе, так и не успели эвакуировать, и
они в основном погибли.
10


штаба полковником Сандаловым. В Минске, где
располагался штаб военного округа, командующий войсками округа
генерал-полковник Д.Г. Павлов и его заместитель генерал-
лейтенант И.В. Болдин в этот вечер также отправились в Дом
офицеров гарнизона на комедию «Свадьба в Малиновке».
По воспоминаниям И.В. Болдина, во время спектакля
начальник разведотдела штаба округа полковник СВ. Блохин
доложил Павлову о тревожной обстановке на границе, что
немецкие войска якобы приведены в полную боевую
готовность и даже начали обстрел отдельных участков наших
рубежей. Тем не менее оба руководителя все-таки досмотрели
комедию [6]. Чем это можно объяснить: завидным
спокойствием или преступной беспечностью? Ведь в информации
разведотдела штаба округа от 5 июня 1941 г. указывалось, что
на границе Белоруссии «сконцентрировалось около 40
немецких дивизий, в том числе на брестском направлении
24 дивизии» [7]. Скорее всего, Павлов решил не покидать
свою ложу, чтобы не вызвать беспокойства среди зрителей,
большую часть которых составляли командиры и их семьи.
Позднее уже арестованный генерал армии Д.Г. Павлов на
закрытом судебном заседании Военной коллегии Верховного
суда СССР 22 июля 1941 г. заявит:
«Я знал, что противник вот-вот выступит, но из Москвы
меня уверили, что все в порядке, и мне было приказано быть
спокойным и не паниковать. Фамилию, кто мне это говорил,
назвать не могу» [8]. Но на этот раз следователи почему-то
не стали добиваться фамилии того, на кого ссылался Павлов.
Обычно этот человек (И. Сталин) в протоколах допросов
многочисленных «предателей» и «врагов народа» проходил
под названием — «инстанция».
Директиву наркома обороны о возможном внезапном
нападении немцев в течение 22—23.6.41 г. в штабе округа
получили в 1.45 22 июня. Сразу после расшифровки штаб округа
с 2.25 начал передавать ее содержание армиям для
немедленного исполнения. Однако примерно с 2 часов ночи (за два
часа до вторжения) на территории Западного военного
округа начался массовый выход из строя линий проводной связи.
Это действовала вражеская агентура из местных
противников советской власти и его диверсионные группы, заранее
заброшенные в наш тыл. Они вывели из строя практически
11


всю проводную связь армий с войсками и штабом округа.
Например, штаб 4-й армии из-за потери связи директиву
сразу принять не смог, а когда принял, то расшифровывать ее
пришлось уже под бомбами противника. После
восстановления связи с Минском в 3.30 командующий войсками округа
по телеграфу (БОДО) открытым текстом сообщил ее
командующему генералу А. А. Коробкову, что в эту ночь ожидается
провокационный налет немецко-фашистских войск на нашу
территорию. При этом категорически предупредил, что на
провокацию наши войска не должны поддаваться. Павлов не
разрешил командующему поднять одну дивизию по боевой
тревоге, хотя тот имел на это право. На вопрос Коробкова,
какие же мероприятия разрешается провести, Павлов
ответил: «Все части армии привести в боевую готовность.
Немедленно начинайте выдвигать 42-ю дивизию для занятия
подготовленных позиций. Частями Брестского укрепрайона
скрытно занимайте доты. Полки авиадивизии перебазируйте
на полевые аэродромы» [9].
Последнее надо было сделать раньше. Предупреждение о
возможности внезапного нападения немцев запоздало.
Командиры соединений, подвергшихся обстрелу и бомбежке,
самостоятельно стали поднимать части по боевой тревоге.
При этом наибольшие потери понесли соединения,
находившиеся в непосредственной близости от госграницы.
С 4 часов утра штаб округа стал получать донесения из армий
о бомбежке и артобстрелах. Из 3-й армии доложили, что
немцы нарушили границу на участке от Сопоцкина до Августо-
ва, бомбят Гродно, штаб армии. Связь с частями по проводам
нарушена, на протяжении пятидесяти километров повалены
все телеграфные и телефонные столбы. Перешли на радио,
но две из трех штабных радиостанций прекратили работу,
возможно, были уничтожены.
Вспоминает Болдин:
<...> За короткое время в четвертый раз вызывает
нарком обороны. Докладываю новые данные. Выслушав меня,
С.К. Тимошенко говорит:
— Товарищ Болдин, учтите, никаких действий против
немцев без нашего ведома не предпринимать. Ставлю в
известность вас и прошу передать Павлову, что товарищ Сталин
не разрешает открывать артиллерийский огонь по немцам.
12


— Как же так? — кричу в трубку. — Ведь наши войска
вынуждены отступать. Горят города, гибнут люди! <...>
— Разведку самолетами вести не далее шестидесяти
километров, — говорит нарком [10].
О 22 июня и днях накануне написано столько, что, казалось
бы, все уже должно быть ясно. Но при сопоставлении сведений
из имеющихся источников невольно возникает множество
недоуменных вопросов, ответы на которые сразу и не найдешь.
О масштабах сосредоточения германских войск вблизи
советской границы поступало немало сведений. Так, на 1 июня
советское командование располагало данными о сосредоточении
против СССР 120—122 дивизий вермахта, а также 13 дивизий и
3 бригад Румынии [11]. Со второй половины июня из
различных источников по всем каналам стали поступать тревожные
сообщения, в которых говорилось о неминуемом нападении
немцев в самые ближайшие дни. А чем же занималось
политическое и военное руководство страной и армией в последние
дни и часы перед началом войны, имея такие сведения?
Г. К. Жуков в своих знаменитых воспоминаниях пишет:
«Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба
Киевского военного округа генерал-лейтенант М.А. Пуркаев и
доложил, что к пограничникам явился перебежчик —
немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска
выходят в исходные районы для наступления, которое начнется
утром 22 июня.
Я тотчас же доложил наркому и И.В. Сталину то, что
передал М. А. Пуркаев.
— Приезжайте с наркомом в Кремль, — сказал И.В.
Сталин.
Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с
наркомом и генерал-лейтенантом Н.Ф. Ватутиным мы
поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало
добиться решения о приведении войск в боевую готовность.
И.В. Сталин встретил нас один. Он был явно озабочен.
— А не подбросили ли немецкие генералы этого
перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? — спросил он.
— Нет, — ответил С.К. Тимошенко. — Считаем, что
перебежчик говорит правду.
Тем временем в кабинет И.В. Сталина вошли члены
Политбюро. Сталин коротко проинформировал их.
13


— Что будем делать? — спросил И.В. Сталин.
Ответа не последовало.
— Надо немедленно дать директиву войскам о приведении
всех войск приграничных округов в полную боевую готовность
(здесь и далее выделено нами. — Авт.), — сказал нарком.
— Читайте! — сказал И.В. Сталин.
Я прочитал проект директивы. И.В. Сталин заметил:
— Такую директиву сейчас давать преждевременно, может
быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать
короткую директиву, в которой указать, что нападение может
начаться с провокационных действий немецких частей. Войска
приграничных округов не должны поддаваться ни на какие
провокации, чтобы не вызвать осложнений.
Не теряя времени, мы с Н.Ф. Ватутиным вышли в другую
комнату и быстро составили проект директивы наркома.
Вернувшись в кабинет, попросили разрешения доложить. И. В.
Сталин, прослушав проект директивы и сам еще раз его прочитав,
внес некоторые поправки и передал наркому для подписи.
<...> С этой директивой Н.Ф. Ватутин немедленно
выехал в Генеральный штаб, чтобы тотчас же передать ее в
округа. Передача в округа была закончена в 00.30 минут 22 июня
1941 года. Копия директивы была передана наркому Военно-
Морского Флота.
Что получилось из этого запоздалого распоряжения, мы
увидим дальше1.
Испытывая чувство какой-то сложной раздвоенности,
возвращались мы с С.К. Тимошенко от И.В. Сталина.
<...> немецкие войска завтра могут перейти в
наступление, а у нас ряд важнейших мероприятий еще не завершен.
И это может серьезно осложнить борьбу с опытным и
сильным врагом. Директива, которую в тот момент передавал
Генеральный штаб в округа, могла запоздать и даже не дойти
до тех, кто завтра утром должен встретиться лицом к лицу с
врагом» [12].
Так, по версии Жукова, родилась пресловутая директива
войскам приграничных округов, которой историки позднее
присвоили № 1.
1 Эта фраза была удалена из текста первых изданий мемуаров. На
вопрос о том, что она означала и почему ее удалили, до сих пор нет
внятного ответа.
14


Начальник Генштаба Г.К. Жуков и нарком обороны С.К. Тимошенко
(1941 г.)
Просим извинения у читателя за слишком пространную
выдержку из мемуаров Жукова, но она необходима нам,
чтобы выявить некоторые противоречия в воспоминаниях
маршала и в самом тексте директивы, о смысле и
обстоятельствах принятия которой исследователи спорят уже
несколько десятилетий.
Вот ее текст:
«Военным советам ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.
Копия: Народному комиссару Военно-Морского Флота.
L В течение 22—23.6.41 г. возможно внезапное нападение
немцев на фронтах Л ВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО.
Нападение может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие
провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.
Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского,
Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной
боевой готовности (здесь и далее выделено нами. — Авт.)
встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников.
15


3. Приказываю:
а) в течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые
точки укрепленных районов на государственной границе;
б) перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым
аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно
ее замаскировать;
в) все части привести в боевую готовность. Войска
держать рассредоточенно и замаскированно;
г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность
без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить
все мероприятия по затемнению городов и объектов;
д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не
проводить.
21.6.41 г.» [13].
Тимошенко.
Жуков.
Странно, что Жуков, рассказывая об этом эпизоде, нигде
не называет время, когда он получил известие о перебежчике
и когда он и Тимошенко приехали к Сталину. Это важный
вопрос, ведь счет в это время шел уже не на часы, а на минуты.
Если судить по «Журналу посещений» кабинета Сталина
вечером 21 июня, то Тимошенко, Жуков вошли в кабинет
Сталина в 20.50. Там уже находились еще четыре человека: члены
Политбюро Молотов, Берия, Маленков и Ворошилов. Через
пять минут туда же вошел Мехлис [14]. Тимошенко и Жуков
вышли из кабинета в 22.20.
Но передавать директиву в войска почему-то начали
только в 0.25 22 июня. Задержка с передачей составила более двух
часов (Ватутин уехал раньше 22.20). Поэтому и довести ее до
большей части соединений своевременно не удалось.
Например, в штабе 4-й армии расшифровывать директиву начали
уже под бомбами врага. Если бы войска о возможном
внезапном нападении немцев предупредили раньше, то они смогли
бы организованно вступить в бой, и жертв внезапного
нападения было бы намного меньше.
Возникает естественный вопрос: что помешало дать
войскам установленный сигнал (шифрованную телеграмму) на
перевод их в боевую готовность? На это даже при
последовательном доведении ее до дивизий включительно ушло бы
16


минимальное время — в среднем не более 30 минут. Почему
не использовали циркулярный способ оповещения
непосредственно из центра — сразу всем, до дивизии
включительно? Вместо этого в войска начали передавать документ
с перечислением того, что НУЖНО и МОЖНО делать в
соответствии с директивой, с многозначительным указанием,
что НИКАКИХ других мероприятий без особого
распоряжения не проводить1. Чем это было вызвано? И какие меры
предлагали Тимошенко и Жуков в ответ на явную угрозу
нападения немцев, которые Сталин назвал
преждевременными? Почему Сталин не согласился с военными и почему так
боялся спровоцировать немцев? Противоречив и сам текст
директивы: войскам округов быть в полной боевой готовности
и в то же время — части привести в боевую готовность.
Продолжать вопросы по этому поводу можно до бесконечности.
В своих мемуарах Жуков ответов на эти вопросы не дал, да
и не мог дать по понятным причинам. В момент первой их
публикации многие вещи были скрыты от общественности в
закромах советских архивов. Да и сейчас для нас многое все
еще скрыто плотной завесой секретности.
Мы оставляем за собой право вернуться к этим
вопросам, чтобы ответить на них на основе анализа документов,
касающихся прикрытия госграницы. А пока отметим, что в
мемуарах маршала, по нашему мнению, явно
просматривается желание лишний раз подчеркнуть, что Сталин не дал
ему и наркому в полной мере подготовить войска к
отражению возможного нападения противника, и тем самым снять
с себя ответственность за их неготовность.
Мемуары — вещь ненадежная. Об этом можно судить
хотя бы по следующей ошибке, которую пропустили в
книге маршала многочисленные редакторы и консультанты. Он
пишет (теперь указывая время с точностью до минут):
«В 3 часа 30 минут начальник штаба Западного округа
генерал В.Е. Климовских доложил о налете немецкой авиации
на города Белоруссии. Минуты через три начальник штаба
Киевского округа доложил о налете авиации на города
Украины <...>» [15].
1 На расшифровку директивы, последующее шифрование и
передачу ее содержания в каждой инстанции до дивизии включительно
потребовалось в общей сложности не менее 4—5 часов.
17


Утверждение Жукова противоречит документам, в том
числе данным первой оперсводки нашего Генерального
штаба на 10.00 22.6.1941 г.:
«<...> в 4.00 немцы без всякого повода совершили налет
на наши аэродромы и города и перешли границу наземными
войсками.
<...> на СЗФ в 4.00 открыли артогонь и одновременно
бомбили аэродромы и города <...>
<...> на ЗапФ в 4.20 начали бомбить города Гродно и Брест
и одновременно открыли артогонь<...>
<...> на ЮЗФ с 4.30 началась бомбежка городов Ковель и
Луцк<...>
В 4.35 наземные войска перешли границу и начали
наступать в направлении Владимир-Волынский» [16].
Мы не хотим сказать, что Г.К. Жуков не знал, когда
началась война. Видимо, смещение по времени на один час вперед
в его мемуарах произошло в связи с докладом в 3.17
командующего Черноморским флотом адмирала Ф.С. Октябрьского
Жукову о подходе со стороны моря к базе флота в
Севастополе большого количества неизвестных самолетов1.
Действительно, немцы за час до назначенного времени вторжения
сбрасыванием неконтактных мин попытались закупорить
корабли в Северной бухте2. Зенитный огонь помешал
немцам выполнить минные постановки. Две мины, сброшенные
на парашютах, разорвались в черте города.
К сожалению, и в воспоминаниях других советских
военачальников встречается много подобных случайных, а иногда
и преднамеренных несоответствий фактам. Не рассчитывали
они, что советские архивы когда-нибудь раскроют свои
тайны для широкой общественности.
Однако вернемся к событиям на фронте. Лишь около 6
часов 22 июня в штабе Западного фронта получили телеграмму,
на которой было проставлено время отправления — 5.25:
«Ввиду обозначившихся со стороны немцев массовых
военных действий приказываю поднять войска и действовать
по-боевому» [17].
1 Во втором, дополненном издании 1974 г. знаменитых
воспоминаний маршала на странице 265 уже указано другое, точное время — 3.07.
2 В налете участвовало 9 самолетов Не 111 из состава 4-й
бомбардировочной эскадры 4-го авиакорпуса. (Хазанов Д.Б. Указ. соч. С. 110.)
18


Распоряжение было продублировано армиям.
Только тогда дали сигнал на ввод в действие планов прикрытия
госграницы и вскрытие пресловутых «красных пакетов», на
теме которых не раз спекулировал небезызвестный Резун1.
Командармы и командиры дивизий в первые часы пытались
действовать согласно планам, хотя они уже не
соответствовали сложившейся обстановке. Однако попытки уточнения
задач из-за отсутствия связи успеха не имели. Для
уничтожения телефонно-телеграфных линий связи противник, кроме
диверсионных групп, выделял специальные самолеты. Уже
в первые сутки военных действий штаб Западного фронта
потерял связь с 3-й и 10-й армиями. На вторые сутки войны
была прервана телеграфная и проводная связь штаба Северо-
Западного фронта со штабами 8-й и 11-й армий. Управление
войсками было нарушено. Тем не менее после некоторого
замешательства Красная Армия оказала врагу ожесточенное
сопротивление.
Соединения и части, за редким исключением, не успели
занять подготовленные полевые позиции, и усилить
гарнизоны укрепрайонов у границы. Они вступили в бой с
превосходящими силами противника в крайне невыгодных для
себя условиях, на необорудованной местности без должной
артиллерийской поддержки и прикрытия от ударов с воздуха.
Попытки же отразить атаки превосходящих сил противника
огнем с неподготовленных рубежей успеха не имели.
Вот как оценивало сложившуюся обстановку партийное
руководство Брестской области. Выдержки из письма
(документ имеет гриф «Сов. секретно. Особая папка») секретаря
обкома КП(б)Б М.Н. Тупицына от 25 июня 1941 года,
адресованного в ЦК ВКП(б) т. Сталину и в ЦК КП(б) Белоруссии
т. Пономаренко:
«Обком КП(б)Б считает, что руководство 4 Армии
оказалось неподготовленным организовать и руководить военными
действиями <...>
1 В.Б. Резун, бывший советский военный разведчик, работавший
в аппарате военного атташе в Швейцарии, перебежал на Запад в 1978 г.
Этот предатель не постеснялся присвоить себе псевдоним «Суворов». Он
утверждал, что приказ на вскрытие «красных пакетов» так никогда отдан
и не был.
19


Вторжение немецких войск на нашу территорию произошло
так легко потому, что ни одна часть и соединение не были
готовы принять боя, поэтому вынуждены были или в беспорядке
отступать, или погибнуть. В таком положении оказались 6 и
42 стр. дивизии в Бресте и 49 с.д. — в Высоковском районе.
В Брестской крепости на самой границе держали две стр.
дивизии, которым даже в мирных условиях требовалось много
времени для того, чтобы выйти из этой крепости и
развернуться для военных операций. Кроме того, несмотря на сигнал
военной опасности, командный состав жил в городе на
квартирах. Естественно, при первых выстрелах среди красноармейцев
создалась паника, а мощный шквал огня немецкой артиллерии
быстро уничтожил обе дивизии <... >
В Коссовском районе был расположен отдельный [120-й]
полк АРГК. 22 июня, когда областное руководство переехало
туда, мы застали этот полк в таком состоянии:
материальная часть находилась в г. Коссово, бойцы же находились в
лагерях под Барановичами (в 150км от Коссово1), а боеприпасы
отсутствовали. Чтобы вывезти материальную часть из Коссово,
у командира полка не хватало шоферов и трактористов. Обком
КП(б)Б помог мобилизовать эти кадры на месте в гражданских
организациях. Но пока сумели перебросить часть орудий, было
уже поздно — они были разбиты бомбами, и, по существу, все
ценные орудия остались у немцев2.
Много боеприпасов и оружия погибло в складах на Бронной
горе (Березовский район), а в воинских частях боеприпасов и
оружия не хватало.
<...> командование 4 Армии <...> не подготовилось к
военным действиям. Вследствие такого состояния с первого же дня
военных действий в частях 4 Армии началась паника.
Застигнутые внезапным нападением, командиры растерялись.
Можно было наблюдать такую картину, когда тысячи командиров
(начиная от майоров и начальников и кончая мл. командирами)
и бойцов обращались в бегство. Опасно то, что эта паника и де-
1 Явное преувеличение: от Коссово до полигона по прямой около
60 км, по дороге через Ивацевичи 80-85 км.
2 120-й ran БМ РГК в полном составе находился в лагере на
полигоне Обуз-Лесьна юго-западнее Барановичей. На складе «НЗ» в Коссово
находились 12 гаубиц Б-4 для 612-го ran БМ РГК, формируемого с
объявлением мобилизации. На ст. Коссово-Полесское находилось еще 6 таких
орудий, даже не сгруженных с железнодорожных платформ.
20


зертирство не прекращаются до последнего времени, а военное
руководство не принимает решительных мер. Работники
обкома партии вместе с группой пограничников пробовали
задерживать бегущих с фронта. На шоссе около Ивацевичи нам
временно удалось приостановить это позорное бегство. Но здесь
необходимо принять более серьезные и срочные меры борьбы со
стороны военного командования.
Возмутительным фактом явилось и то, что штаб [28-го]
корпуса, не установив связь с обкомом, выехал на командный
пункт за город [Брест], потеряв связь с частями. Таким
образом многие командиры и политработники вместо организации
эвакуации в панике бежали из города, в первую очередь спасая
свои семьи, а красноармейцы бежали в беспорядке.
Обком и Горком КП(б)Б вместе с обл. управлениями НКВД и
НКГБ пытались первое время навести порядок в городе [Брест],
но эффективно ничего сделать не смогли, поскольку
красноармейские части в панике отступали. Поэтому, не зная
обстановки, не имея связи с военным командованием, не рассчитывая
на боеспособность военных частей, мы вынуждены были
оставить г. Брест.
Обком КП(б)Б считает, что необходимо принять самые
срочные и решительные меры по наведению порядка в 4 Армии и
укрепить руководство 4 Армии.
Секретарь Брестского обкома КП(б)Б Тупицын» [18].
На документе имеется резолюция И.В. Сталина —
«т. Маленкову. И.» и справка Г.К. Жукова: «Командующий
4-й армией снят с работы и отдан под суд. Жуков. 9.VIII-
1941 года»1.
Секретарь обкома нарисовал довольно мрачную картину
всеобщего бегства. Обвиняя командование 4-й армии в
неготовности к военным действиям, он наверняка знал, что у
военных накануне войны были связаны руки, но по понятным
причинам об этом не упоминает. Да и бежали далеко не все.
Он мог видеть только картину отступления по Варшавскому
шоссе, но не знал, какие меры предпринимает командование
армии, чтобы задержать противника. Несколько лучше
обстояли дела с занятием назначенных позиций в ПрибОВО и
1 А.А. Коробков 8 июля был арестован и 22 июля по приговору
Военного трибунала расстрелян.
21


ОдВО, где соединения после учений не возвратились в
пункты постоянной дислокации и частично заняли свои районы
(рубежи) прикрытия.
В 7.15 22 июня 1941 г. в Москве была подписана директива
НКО № 2:
«22 июня 1941 г. в 04 часа утра немецкая авиация без всякого
повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль
западной границы и подвергла их бомбардировке.
Одновременно в разных местах германские войска открыли
артиллерийский огонь и перешли нашу границу.
В связи с неслыханным по наглости нападением со стороны
Германии на Советский Союз ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Войскам всеми силами и средствами обрушиться на
вражеские силы и уничтожить их в районах, где они нарушили
советскую границу. Впредь до особого распоряжения наземными
войсками границу не переходить (выделено нами. — Авт.)».
2. Разведывательной и боевой авиацией установить места
сосредоточения авиации противника и группировку его
наземных войск.
Мощными ударами бомбардировочной и штурмовой авиации
уничтожить авиацию на аэродромах противника и разбомбить
группировки его наземных войск.
Удары авиацией наносить на глубину германской
территории до 100—150 км.
Разбомбить Кенигсберг и Мемель.
На территорию Финляндии и Румынии до особых указаний
налетов не делать» [19].
Командующие фронтами пытались, используя мехкор-
пуса и свои резервы, действовать в соответствии с
полученной директивой, хотя было уже ясно, что в условиях
дезорганизации управления войсками переломить обстановку вряд
ли удастся. Так, во исполнение директивы НКО № 2 штабом
Западного фронта было отдано распоряжение:
«Командующему 4-й армией.
Командующий ЗапОВО приказал: прорвавшиеся и
прорывающиеся банды решительно уничтожить, для чего в первую очередь
используйте корпус Оборина (14 мк). В отношении действий
22


руководствуйтесь «красным пакетом». Авиацию используйте
для совместных атак с мехчастями. Обращаю исключительное
внимание на поддержание связи. Используйте радиосвязь, связь
постов ВНОС, делегатов на самолетах прямо в штаб округа и
до ближайшей переговорной телеграфной или телефонной
станции. Информируйте через каждые два часа. Ответственность
за это возлагаю на вас» [20].
Предполагалось, что в военное время руководство
войсками будет осуществляться Главным командованием,
которое возглавит нарком обороны маршал Тимошенко. Но уже
первые же часы войны показали, что он со своим аппаратом
не в состоянии осуществлять командование действующей
армией в создавшейся крайне сложной обстановке. Еще утром
22 июня Тимошенко и Жуков доложили об этом Сталину в
присутствии членов Политбюро ЦК ВКП(б) и предложили
создать Ставку Главного командования. Однако Сталин
тогда решения не принял1. Между тем Тимошенко без
согласования со Сталиным не мог самостоятельно решить
практически ни одного вопроса. Получилось как бы два
командующих: Тимошенко — юридический, который без санкции
Сталина не имел права отдавать приказы действующей
армии, и Сталин — фактический. Необходимость каждый раз
при принятии важных решений согласовывать их со
Сталиным осложнила управление войсками, зачастую приводила к
запаздыванию с принятием решений в стремительно
меняющейся обстановке. Для выяснения обстановки и оказания
помощи командующим фронтами Сталин в соответствии с
ранее принятым решением решил послать туда
ответственных лиц Наркомата обороны и Генштаба.
После полудня Жукову позвонил Сталин:
«<...> Наши командующие фронтами не имеют
достаточного опыта в руководстве боевыми действиями и, видимо,
несколько растерялись. Политбюро решило послать вас на
1 Решение о создании Ставки Главного командования было
принято 23 июня 1941 г. и оформлено протоколом Политбюро ЦК ВКП(б)
№ 34 в виде совместного Постановления СНК и ЦК ВКП(б). В нее
вошли: нарком обороны маршала Тимошенко (председатель), Жуков,
Сталин, Молотов, Ворошилов, Буденный и нарком Военно-Морского
Флота Кузнецов.
23


Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки
Главного командования <...>.
— А кто же будет осуществлять руководство Генеральным
штабом в такой сложной обстановке?
И.В. Сталин ответил:
— Оставьте за себя Ватутина.
Потом несколько раздраженно добавил:
— Не теряйте времени, мы тут как-нибудь обойдемся»
[21].
Странное решение: оставить Генштаб в столь
ответственный момент без его руководителя. Ведь еще совсем недавно
Сталин на расширенном заседании Политбюро утверждал
обратное: командующие войсками округов и армий — это
на 100% исключительно опытные в военном отношении
генералы — участники Гражданской войны, прослужившие
в Красной Армии не менее 20 лет. На другие фронты также
решили послать представителей Главного командования: на
Западный фронт — заместителей наркома обороны
маршалов Шапошникова и Кулика с группой генералов, на Северо-
Западный фронт — генерал-полковника Мерецкова.
В 21.15 22 июня Главный военный совет отдал Военным
советам Северо-Западного, Западного и Юго-Западного
фронтов директиву № 3:
«1. Противник, нанося удары из Сувалковского выступа на
Олита и из района Замостье на фронте Владимир-Волынский,
Радзехов, вспомогательные удары в направлениях Тильзит,
Шауляй и Седлец, Волковыск, в течение 22.6, понеся большие
потери, достиг небольших успехов на указанных направлениях.
На остальных участках госграницы с Германией и на всей
госгранице с Румынией атаки противника отбиты с большими
для него потерями.
2. Ближайшей задачей войск на 23—24.6ставлю:
а) концентрическими сосредоточенными ударами войск
Северо-Западного и Западного фронтов окружить и
уничтожить сувалковскую группировку противника и к исходу 24.6
овладеть районом Су валки:
б) мощными концентрическими ударами механизированных
корпусов, всей авиации Юго-Западного фронта и других войск
24


5 и 6 А окружить и уничтожить группировку противника,
наступающую в направлении Владимир-Волынский, Броды, К
исходу 24.6 овладеть районом Люблин» [22].
Далее в директиве ставились задачи фронтам,
содержание которых совершенно не соответствовало реально
складывающейся обстановке. В условиях господства противника
в воздухе и потери управления войсками организовать
совместные действия мехкорпусов, подчиненных разным
инстанциям, не удалось. В результате поспешно
подготовленные и не согласованные по месту и времени контрудары
войск Северо-Западного (23—24 июня) и Западного
фронтов (23—25 июня) практически никак не сказались на
действиях ударных группировок противника и привели лишь к
значительным своим потерям. К тому же попытки нанести
контрудары исключили возможность создания устойчивой
обороны. В то же время выдвижение резервов фронтов из
глубины с целью восстановления сплошного фронта, по
существу, играло на руку немцам, которые больше всего
опасались, что главные силы кадровой Красной Армии не
дадут разгромить себя у границы, а станут отходить на
удобный для обороны рубеж Западная Двина — Днепр.
Немецкие танковые клинья продолжали стремительное
наступление, стремясь окружить основные силы Западного фронта,
расположенные в Белостокском выступе. Своевременно и
в полной мере вскрыть этот замысел противника нашему
командованию не удалось. Максимум, что допускалось, —
попытка немцев замкнуть клещи в районе Волковыска (см.
схему 1).
Несколько лучше складывалась обстановка в полосе
ЮЗФ, которому было приказано, прочно удерживая
госграницу с Венгрией, концентрическими ударами в общем
направлении на Люблин силами 5-й и 6-й армий не
менее пяти мехкорпусов и всей авиации фронта окружить и
уничтожить вражескую группировку. Однако, несмотря
на общее превосходство в силах над противником, и здесь
выполнить задачу не удалось. 26—29 июня в районе Луцк,
Ровно, Броды произошло крупнейшее танковое сражение
Второй мировой войны. Нашим войскам частично удалось
лишь приостановить продвижение германских войск. При
25


этом огромные потери в танках привели к фактическому
прекращению существования большей части мехкорпусов
этого фронта.
По существу, основные силы армий первого
эшелона трех основных западных приграничных округов (При-
бОВО, ЗапОВО и КОВО) — 30-35 дивизий из 37,5 были
разгромлены уже в первые два-три дня военных действий.
Позже в результате плохо организованных контрударов,
лишенных должной поддержки авиации, в условиях
господства авиации противника потерпели поражения и главные
силы этих фронтов.
Главное командование Красной Армии вынуждено было
дать распоряжение на отход и организацию обороны на
западном направлении по линии рек Западная Двина и верхнее
течение Днепра. Отвод войск под воздействием воздушного
и наземного противника проходил неорганизованно,
иногда превращаясь в бегство. Особенно тяжелое положение
сложилось в полосе Западного фронта, где противнику
удалось окружить основные силы наших войск. 27 июня Ставка
ГК отдала приказ 16-й армии, сосредоточившейся в полосе
ЮЗФ, в полном составе сосредоточиться в районе
Смоленска в Резерве Главного командования. Предлагалось всеми
средствами ускорить погрузку соединений армии и
переброску ее в новый район.
На седьмой день войны, 28 июня, фашистские войска
заняли Минск. Связь со штабом Западного фронта прервалась.
Вечером 29 июня встревоженный Сталин вместе с
Молотовым, Маленковым, Микояном и Берия выехали в Наркомат
обороны, чтобы на месте разобраться в обстановке.
Из воспоминаний А.И. Микояна:
«<...> В Наркомате были Тимошенко, Жуков (вызванный
Сталиным с ЮЗФ 26 июня. — Авт.), Ватутин. Сталин
держался спокойно, спрашивал, где командование Белорусским
военным округом, какая имеется связь.
Жуков докладывал, что связь потеряна и за весь день
восстановить ее не смогли.
Потом Сталин другие вопросы задавал: почему допустили
прорыв немцев, какие меры приняты к налаживанию связи
и т.д.
26


Жуков ответил, какие меры приняты, сказал, что
послали людей, но сколько времени потребуется для установления
связи, никто не знает.
Около получаса поговорили довольно спокойно. Потом
Сталин взорвался: что за Генеральный штаб, что за начальник
штаба, который так растерялся, не имеет связи с войсками,
никого не представляет и никем не командует. Была полная
беспомощность в штабе. Раз нет связи, штаб бессилен
руководить.
Жуков, конечно, не меньше Сталина переживал
состояние дел, и такой окрик Сталина был для него
оскорбительным. И этот мужественный человек разрыдался как баба и
выбежал в другую комнату. Молотов пошел за ним. Мы все
были в удрученном состоянии. Минут через 5—10 Молотов
привел внешне спокойного Жукова, но глаза у него еще были
мокрые» [23].
По воспоминаниям Н.С. Хрущева, Сталин после
посещения Генштаба заявил своим соратникам: «Ленин нам оставил
пролетарское Советское государство, а мы его прос.ли» — и
уехал на ближнюю дачу, где и пребывал до 1 июля [24].
Выявив направление главного удара противника, Ставка
приняла решение на перенос основных усилий наших войск
с юго-западного стратегического направления на западное.
Вслед за 16-й армией для переброски в Белоруссию 1 июля
приступили к срочной погрузке в эшелоны и соединения
19-й армии. Но осуществлять эту перегруппировку
пришлось в условиях острого недостатка времени и под бомбами
2-го воздушного флота люфтваффе. В тот же день приказом
Ставки ГК 19, 20, 21-я и 22-я армии были включены в состав
войск Западного фронта.
Масштабы поражения. В ходе сражений начального
периода войны в течение трех недель потерпели поражение
основные силы четырех фронтов действующей армии. Была
потеряна основная часть кадровой армии — 100 дивизий из
170, из них 28 были полностью разгромлены, 72 дивизии
потеряли от 50% и более своего состава в людях и боевой
технике [25]. Красная Армия понесла большие потери в танках,
артиллерии и авиации.
27


Таблица!
ПОТЕРИ КРАСНОЙ АРМИИ НА ОСНОВНЫХ
СТРАТЕГИЧЕСКИХ НАПРАВЛЕНИЯХ В НАЧАЛЬНЫЙ
ПЕРИОД ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ
Направление
Период
Число суток
Численность войск
Потери
Людские

Стрелкового
оружия
Танков
Орудий
и
минометов
Боевых

самолетов
безвозвратные
санитарные
Всего
% от
первоначальной
численности
среднесуточные
всего
среднесуточные
всего
среднесуточные
всего
среднесуточные
всего
среднесуточные
Северо-
Западное
22.06-
09.07.41
18
498 000
75 202
13 284
88 486
17,8%
4916
341 000
18 944
2523
140
3561
198
990
55
Западное
22.06-
09.07.41
18
627 300
341 073
76 717
417 790
66,6%
23 211
521 200
28 956
4799
267
9427
524
1777
99
Юго-
Западное
22.06-
06.07.41
15
864 600
172 323
69271
241 594
27,9%
16106
169 800
11320
4381
292
5806
387
1218
81
Источник: Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных
сил. Под ред. Г.Ф. Кривошеева. М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001. С. 267-268,484.
Таким образом, наша армия за 18 дней боевых действий
(а на Юго-Западном направлении — за 15 дней) потеряла, по
нашим данным, 747 870 человек, при этом только
безвозвратные потери в людях составили 588 598 человек, санитарные —
28


159 272. Потери в танках составили 11 703 единиц, орудий и
минометов — 18 794, боевых самолетов — 3985. Наибольшие
потери понес Западный фронт. К исходу третьей недели на
главном — западном стратегическом направлении —
немецкие войска уже стояли у ворот Смоленска, завершив еще
одно окружение значительных наших сил. Только на этом
направлении в период с 22 июня по 1 августа 1941 года, по
немецким данным, было взято в плен около 640 тысяч человек,
захвачено свыше 6300 танков и более 4800 орудий [26].
Кроме того, в первые две-три недели войны были
утрачены немалые запасы материальных средств, сосредоточенных
на территории приграничных округов. В результате
противник сразу получил огромное превосходство в средствах
вооруженной борьбы. Без их восполнения организовать
сопротивление хорошо вооруженному и оснащенному врагу было
невозможно. В последующих сражениях вермахту
противостояли наскоро сформированные или пополненные
недостаточно обученным личным составом соединения и части.
Кроме больших потерь в людях, вооружении, боевой техники
и запасах материальных средств, армия и народ нашей
страны испытали глубокое моральное потрясение, преодолеть
которое удалось далеко не сразу. Последствия поражения в
начальный период войны продолжали сказываться в течение
всего 1941 года.
Гальдер на 12-й день войны записал в своем дневнике, что
война с советской Россией выиграна в течение двух недель
[27]! Действительно, ни одна армия в мире, поставленная в
такие немыслимо тяжелые условия и понесшая громадные
потери в первые же дни войны, не смогла бы оправиться. Но
в данном случае Гальдер жестоко ошибался. Красная Армия
не только оправилась, но, в конечном итоге, сумела
переломить ход войны в свою пользу и добиться Победы. Но дорога
к ней оказалась долгой и весьма трудной.
История страшной катастрофы, постигшей нашу страну
и Красную Армию в начале лета 1941 года, до сих пор
хранит множество безответных вопросов о ее причинах и
виновниках. Безответных, потому что официальная версия,
полная мифов, легенд и явной лжи о тех трагических событиях,
никогда не устраивала советский народ, который принес на
алтарь Победы неисчислимые жертвы. Легенду о внезапном
29


нападении и подавляющем количественном превосходстве
противника в танках и самолетах придумал И. Сталин для
самооправдания. Она давно уже опровергнута советскими и
немецкими архивными документами.
Почему наша страна и народ, не жалевшие сил и средств
для подготовки вооруженных сил, вдруг оказались перед
опасностью потери свободы и независимости? Почему
многочисленная Красная Армия, имевшая в своем составе
больше танков, чем во всех армиях мира, вместе взятых, вчистую
проиграла приграничное сражение, а затем потерпела еще
целый ряд сокрушительных поражений? Было ли это
следствием субъективных ошибок, допущенных руководством
страны? Несомненно. Но тогда, в чем они заключались,
каковы их причины, наконец, кто виновен в них? Или все-таки
такой печальный исход событий был предопределен
объективными причинами? Но тогда почему наши армия и народ,
несмотря на жестокие поражения в первой половине войны,
не только сумели оправиться от их последствий, но и
добиться Победы?
Споры о причинах поражения наших армий в
приграничном сражении в среде историков и публицистов не
прекращаются до сих пор. Выдвигаются различные версии, вплоть
до самых невероятных. Чаще всего в числе главных причин
поражения наших войск в начальный период войны
называют внезапность нападения противника и
несвоевременное приведение наших войск в боевую готовность. Это
поставило наши войска, остававшиеся на положении мирного
времени, в невероятно тяжелые начальные условия. В то же
время иногда можно встретить утверждения, что никакая
«внезапность нападения» никакими документами, кроме
«воспоминаний и размышлений» тех, кто позорно проиграл
начало войны, не подтверждается. Мол, какая может быть
внезапность, если все знали о скором начале войны и к ней
готовились?
Красная Армия была вполне боеспособной. В смысле
численности личного состава, оснащения основными
видами вооружения и боевой техники, обеспеченности
материальными средствами она мало в чем уступала вермахту, а по
количеству танков и самолетов намного превосходила его.
Однако немцам за счет скрытного выдвижения и разверты-
30


вания войск первого эшелона в боевые порядки 21 июня
удалось в полной мере использовать неготовность наших войск
к немедленным действиям по отражению нападения. Вряд
ли кто будет отрицать; что для них нападение немцев
действительно оказалось неожиданным. Свою отрицательную
роль здесь сыграло и печально знаменитое «Заявление ТАСС
от 14 июня», которое в известной степени
дезориентировало население страны и армию, способствовало ослаблению
бдительности личного состава войск.
Но, видимо, дело не только во внезапности нападения
немцев. Ведь и потом, в ходе сражений 41-го и 42-го годов,
когда немцам уже не удавалось (а если и удавалось, то редко
и на отдельных участках) заставать наши войска спящими в
казармах и аэродромы, забитые незамаскированными
самолетами, они не раз ставили наши войска на грань
катастрофы. Скорее всего, неудачный для нас исход приграничных
и более поздних сражений упирался, прежде всего, в разную
степень подготовки германских и советских войск к
современной войне, в разный уровень их умения воевать.
Так, в чем же все-таки дело — во ВНЕЗАПНОСТИ
нападения или НЕГОТОВНОСТИ Красной Армии к той войне,
которую навязали Советскому Союзу?
Некоторые историки, например, считают, что Красная
Армия была готова к наступательным действиям, но не
готова к обороне! Они обвиняют Сталина, что он упустил
свой шанс нанесением внезапного упреждающего удара по
вермахту захватить инициативу и в корне изменить
обстановку в свою пользу. Доказывая возможность успеха такого
удара, они рисуют аналогичную картину событий 22 июня,
но в зеркальном отображении, когда нам удалось бы застать
врасплох германские войска. Нам кажется, что при этом
они подсознательно проецируют высокое военное
искусство и огромные возможности Красной Армии,
убедительно продемонстрированные ею в победных 1944—1945 гг., на
РККА образца 1941 г. При этом упускается из виду, что для
победы недостаточно иметь соответствующие силы и
средства. Необходимо было еще умение их применять, нужна
современная военная теория, нужны командиры и штабы,
обученные в соответствии с этой теорией, способные
управлять войсками по-современному, и нужны сами эти войска,
31


умеющие точно и эффективно выполнять приказы своих
командиров.
К великому сожалению, высокие потенциальные
возможности наших войск в начальный период войны так и не были
реализованы. Почему так произошло? Ведь советский народ,
жертвуя многим во имя построения светлого будущего,
львиную долю усилий тратил на укрепление обороноспособности
страны. В условиях враждебного окружения политическое
руководство Советского Союза поставило задачу создать
мощные вооруженные силы, которые могли «быть в
состоянии вести борьбу с любой коалицией мировых
капиталистических держав и нанести армиям этих держав решительный
и сокрушительный удар и поражение» [28]. Как решалась эта
задача, насколько эффективно было использовано время,
предоставленное нам историей?
Мы убеждены, что в событиях 1941 года можно
разобраться, только рассмотрев хотя бы кратко обстановку, которая
сложилась в Европе в предвоенные годы. Во всяком случае,
события, предшествующие Великой Отечественной войне,
не могли не наложить свой отпечаток на все последующие, в
том числе и на начало войны. Кстати, в отечественной
историографии почти отсутствуют исследования, посвященные
их комплексному анализу с учетом документов, введенных в
научный оборот в последние годы. Важно на основе фактов
и документов разобраться, почему было принято то или иное
решение по строительству вооруженных сил страны,
выяснить, что за эти годы успели сделать и чего не успели из того,
что должны были успеть. Надо, наконец, понять, почему наш
победный марш на Берлин начался от стен Москвы и
пролег через Сталинград, Кавказ и Харьков. Ограничиться
объяснениями из официальной истории было бы наивно. Цену
им наш народ понял еще во время войны, когда наша армия
отступала, оставляя на произвол судьбы миллионы советских
людей, которых после войны огульно зачислили чуть ли не в
пособники врага.
Ответить на многие поставленные здесь вопросы
невозможно, не рассмотрев историю развития вооруженных сил
Германии и СССР, военно-теоретических взглядов военного
руководства этих стран на способы ведения войны.
Особенно важно рассмотреть вопросы формирования и применения
32


танковых войск противоборствующих сторон, сыгравших
решающую роль в ходе маневренных боевых действий
начального периода Отечественной войны.
Только оценив реальную мобилизационную и боевую
готовность Красной Армии к той войне, которая была навязана
Советскому Союзу, можно ответить на многие поставленные
здесь вопросы и сделать обоснованные выводы о
действительных причинах ее поражения летом 1941 года.


Глава 1
ПОДГОТОВКА ГЕРМАНИИ К РЕВАНШУ
РЕЙХСВЕР И ЕГО СОТРУДНИЧЕСТВО
С КРАСНОЙ АРМИЕЙ
Страны-победители в Первой мировой войне постарались
сделать все, чтобы некогда грозная, но в конце концов
потерпевшая поражение в результате их объединенных усилий
германская армия больше никогда не сумела бы
возродиться в качестве инструмента агрессии. Для этого в условиях
Версальского договора они предусмотрели целый комплекс
мероприятий. Так, с 31 марта 1920 г. размер рейхсвера был
ограничен десятью дивизиями, в том числе семь пехотных и
три кавалерийских, и двумя штабами армейских корпусов, а
его общая численность — 100 тыс. человек.
Организационная структура каждого типа дивизий и штаты всех частей и
подразделений были расписаны до деталей. В приложениях
к договору подробно перечислялось разрешенное немцам
вооружение: 84 тыс. винтовок, 18 тыс. карабинов (для
кавалеристов), 792 станковых и 1134 ручных пулемета, 63 средних
и 189 легких траншейных минометов и бомбометов, 204 77-
мм пушки и 84 105-мм гаубицы.
Таким образом, один пулемет приходился на полсотни
солдат, а одно полевое орудие — на 350. Не густо для
регулярной армии: ведь еще со времен Наполеона было
установлено, что на 1000 бойцов должно приходиться 4—6 орудий.
Рейхсвер не дотягивал и до этой старинной нормы, не говоря
уже о том, что все позволенные немцам пушки и гаубицы
относились к легким, а противотанковая, зенитная и тяжелая
артиллерия была им полностью запрещена. Даже количество
боеприпасов не могло превышать установленные
союзниками не слишком щедрые пределы. Германии не было
позволено иметь наиболее эффективные средства вооруженной
34


борьбы: боевую авиацию, танковые войска и химическое
оружие. Такая ограниченная по численности и вооружению
армия могла поддерживать порядок внутри страны и
обеспечивать пограничную охрану, но не была способна вести
сколько-нибудь масштабную современную войну.
Собственно, к этому и стремились победители.
Позаботились составители Версальского договора и о том,
чтобы на базе рейхсвера было невозможно быстро развернуть
многомиллионную армию. С этой целью в Германии
отменялась всеобщая воинская повинность, а ее вооруженные
силы становились чисто профессиональными. Для солдат
устанавливался минимальный 12-летний срок службы, а для
офицеров и того больший — 25-летний. Запрещалась служба
граждан Германии в любых военных формированиях других
стран, за исключением французского Иностранного
легиона, и даже отправка военных делегаций за границу. Таким
образом, у немцев отняли всякие возможности готовить
значительные людские резервы для будущей мобилизации. Не
менее болезненными мерами для потенциальных мечтателей
о грядущем реванше было установление предельного числа
немецких офицеров — всего-навсего четыре тысячи
человек — и запрет на воссоздание распущенных германского
генерального штаба и его военной академии. Эти ограничения
оставляли страну без многочисленных профессиональных
командирских кадров, способных в случае необходимости
быстро обучить и возглавить массы новобранцев.
Внешнеполитические позиции Германии после Первой
мировой войны тоже резко ухудшились. Она лишилась
своего прежнего военного союзника: бывшая Австро-Венгерская
империя развалилась сразу на несколько независимых
государств. При этом Австрия осталась небольшой и
сравнительно слабой страной, а основная военная промышленность
былой великой державы оказалась в Чехословакии,
население которой из-за старых обид относилось к немцам далеко
не самым лучшим образом. К Чехословакии отошла и Судет-
ская область, населенная преимущественно немцами, и это
сразу создало почву для раздоров между ней и Германией.
А на востоке Европы возникло новое независимое
государство — Польша. Ей достались некоторые бывшие немецкие
территории, и поэтому она изначально стала недругом для
35


Германии и естественным союзником Англии и Франции.
Таким образом, Германия оказалась во враждебном
окружении, и в случае вступления в общеевропейскую войну была
бы вынуждена с самого начала вести ее на два фронта. Еще
Бисмарк в свое время предостерегал немцев от такого
невыгодного расклада, а печальный для Германии исход Первой
мировой войны убедительнейшим образом подтвердил его
правоту.
На первый взгляд, версальская система отобрала у
Германии все надежды на возрождение самого духа милитаризма
и заранее гарантировала провал любых ее возможных
попыток силой пересмотреть итоги Первой мировой войны.
Но немало немцев имели совсем иное мнение на этот счет.
К их числу принадлежал и генерал Ганс фон Сект —
главнокомандующий рейхсвером с 1920 до 1926 года. Он был не
только боевым генералом и прекрасным организатором, но
и на редкость умным, разносторонне образованным и
дальновидным человеком. Ему удалось заложить основы
стратегии и тактики будущей войны и создать пусть небольшой, но
высокопрофессиональный рейхсвер, который впоследствии
удалось за короткий срок развернуть в многомиллионный
вермахт. Плоды семян, посеянных фон Сектом, буйно
взошли на полях сражений Второй
мировой войны.
Фон Сект сумел обнаружить в
глухом заборе версальских
ограничений, казалось бы, совсем
небольшую, но очень важную
лазейку: там не предусматривалось
никакого лимита на число
германских унтер-офицеров. И он
использовал ее в полной мере,
чтобы превратить
немногочисленный рейхсвер в «армию
командиров», которая могла бы
стать надежной базой для
стремительного роста будущей
армии Германии. В 100-тысячном
рейхсвере служили всего 4000
офицеров и 36 500 рядовых, но
Руководитель рейхсвера Ганс
фон Сект (1930)
36


при этом — 59 500 тыс. унтер-офицеров [29]. В
распоряжении фон Секта оказались кадры, отборные в прямом смысле
этого слова. Германия давно стала страной всеобщей
грамотности, а в результате Первой мировой войны в ней
образовался огромный контингент людей с обширным боевым
опытом. Послевоенный развал экономики и связанная с ним
массовая безработица заставила многих из них попытаться
завербоваться в армию, которая гарантировала
сравнительно высокий, а главное — стабильный заработок. Из 200 тыс.
бывших офицеров кайзеровской армии в рейхсвер были
отобраны только 3000 наиболее способных и перспективных.
Оставшаяся тысяча офицерских вакансий была заполнена
особенно отличившимися в боях унтер-офицерами,
пропущенными через соответствующие курсы [30]. Престиж
военной службы в Германии неизменно оставался весьма
высоким. Даже во вполне благополучном для экономики страны
1928 году на каждую вакансию в армии приходилось целых 15
претендентов. В итоге придирчивого отбора военными
становились лучшие из лучших. Должности командиров взводов в
рейхсвере в основном занимали не офицеры, а фельдфебели,
которые для этого были отлично подготовлены. Когда
началась ремилитаризация Германии, многие из прежних унтер-
офицеров получили офицерские звания.
Фон Сект сделал все, чтобы сохранить мозг немецкой
армии — ее генеральный штаб, который был запрещен
Версальским договором. С ним он поступил очень просто: передал
некоторые отделы генштаба в другие армейские структуры, а
его ядро переименовал в Войсковое управление (Truppenamt)
и сам стал его начальником, оставаясь при этом
главнокомандующим рейхсвером. Главной задачей свежеиспеченной
организации стала разработка стратегии и тактики будущих
сражений на основе опыта только что закончившейся войны
и собственных идей фон Секта.
В то время страны-победители в минувшей войне уделяли
недостаточно внимания осмысливанию ее опыта и созданию
новых методов и средств борьбы. Они не видели в этом
особой необходимости, ведь они победили, тем самым
убедительно доказав правильность и эффективность своей
стратегии и тактики. В отличие от победителей, фон Сект и другие
военные теоретики Германии упорно пытались проанализи-
37


ровать причины своего поражения и разработать
действенные рецепты будущих побед. Для изучения опыта недавней
войны в Германии с самого начала было задействовано более
400 офицеров и отставников (свыше 10% всего офицерского
корпуса рейхсвера), а к середине 20-х гг. их число
перевалило за 500. Наряду со свежей военной доктриной
разрабатывались и новые штаты подразделений, частей, соединений
и штабов будущей германской армии, которые, конечно, не
вписывались в версальские ограничения. Их потенциальная
востребованность ни у кого в рейхсвере не вызывала ни
малейших сомнений. Одним из решающих инструментов для
достижения победы фон Сект избрал высокую подвижность
войск. В 1921 г. он написал в меморандуме с красноречивым
названием «Основные соображения по перестройке наших
вооруженных сил»:
«<... > спасение слабого меньше, чем когда бы то ни было,
зависит от жесткой обороны. Наоборот, оно заключается в
мобильной атаке» [31].
Подвижность была призвана компенсировать очевидную
слабость рейхсвера, который из-за версальских ограничений
уступал всем своим вероятным противникам и в численности
личного состава, и в вооружении. Она основывалась на
моторизации войск и оснащении их танками при первой же
возможности. В ходе Первой мировой войны немцы слишком
поздно оценили громадный потенциал танковых войск, да и
ресурсов им тогда остро не хватало. Поэтому до ее окончания
они успели изготовить всего-навсего 20 танков. Это было
разительным контрастом с ее основными противниками:
Англия за это же время произвела 2636 танков, а Франция в
полтора раза больше — 3870 [32]. В танковых и
моторизованных частях фон Сект разглядел новый совершенно
самостоятельный род войск, а заодно и осознал важность и
необходимость его поддержки в бою авиацией.
Именно по этой причине самое пристальное внимание
фон Сект уделял и военно-воздушным силам. Он добился
сохранения на службе в рейхсвере 180 офицеров-летчиков,
и это несмотря на то, что самолетов для них не только не
имелось, но даже и не предвиделось. Однако фон Сект на-
38


меревался сберечь в германской армии фундамент для
будущего возрождения полноценных ВВС, и он своего добился.
В рейхсвере всесторонне изучалась как тактика боевой
авиации, так и методы борьбы с нею. Этим темам посвящались
и теоретические занятия, и практические учения. Фон Секту
удалось добиться и правительственного субсидирования
германской гражданской авиации и планеризма, которые он
рассматривал как важное подспорье для воссоздания в Германии
военно-воздушных сил, когда для этого придет время. В
своем меморандуме он выступал за то, чтобы будущая боевая
авиация Германии стала самостоятельным родом войск [33].
Особенностью германского взгляда на использование боевой
авиации была постановка перед ней чисто тактических
задач. Командование рейхсвера не уделяло особого внимания
планированию стратегических бомбардировок и созданию
соответствующих тяжелых самолетов для решения этой
задачи, которая считалась важнейшей для английской и
американской авиации в промежутке между мировыми войнами.
Впрочем, немцы, в отличие от англичан и американцев, и не
предполагали вести длительную войну на истощение.
Руководство рейхсвера сознавало и насущную
необходимость резкого повышения уровня знаний военнослужащих,
особенно офицеров. Без этого было невозможно в короткие
сроки овладеть новыми сложными видами боевой техники.
Поэтому в рейхсвере были установлены чрезвычайно
высокие стандарты образования, и прежде всего
технического, для всех без исключения офицеров и унтер-офицеров.
Необычно жесткими были там и требования к физическим
кондициям военнослужащих. Но, безусловно, основное
внимание уделялось профессиональной подготовке, причем не
только индивидуальной. Тщательно отрабатывалась и
доводилась до совершенства сколоченность подразделений,
частей и соединений, их взаимодействие между собой и с
другими родами войск.
Важнейшей особенностью подготовки как немецких
офицеров всех уровней, так и унтер-офицеров было воспитание
в них максимальной самостоятельности. Командир получал
от своего вышестоящего начальника задачу только в самом
общем виде и должен был сам найти наилучшее решение для
ее выполнения, а затем и провести его в жизнь. В болыпин-
39


стве других армий мира от командиров требовалось прежде
всего беспрекословное выполнение подробных приказов и
распоряжений сверху. Немецкий метод вырабатывал в людях
инициативу, самостоятельность и стремление брать на себя
ответственность как в принятии, так и в осуществлении
своих решений. Такие командиры росли в профессиональном
смысле гораздо быстрее бездумных исполнителей чужих
указаний.
Таким образом, немцы постарались компенсировать
ограниченную численность своей армии высочайшим качеством
подготовки ее личного состава. Но его нужно было еще
оснастить современными видами вооружений, когда наступит час
сбросить ненавистные оковы Версаля. А они пока не давали
Германии возможности разрабатывать и производить боевые
самолеты, танки, химическое оружие, тяжелую артиллерию,
подводные лодки и т.п. На импорт и экспорт вооружения и
армейского снаряжения тоже был наложен полный запрет.
Военное производство оставалось возможным в строго
ограниченном объеме и только на предприятиях, известных
инспекторам Антанты. Даже в таких условиях фон Сект не мог
позволить своей армии безнадежно отстать от
потенциальных противников в материальной части. И немцы сделали
все возможное, чтобы этого не произошло, целенаправленно
и умело обходя версальские ограничения.
Прежде всего они постарались перенести за рубеж ту
часть своего военного производства, которую Германии
было запрещено иметь странами-победительницами. Так,
фирма «Юнкере» создала свои филиалы в Швеции, Турции и
СССР, «Фоккер» — в Голландии, «Рорбах» — в Дании, а «Дор-
нье» — в Швейцарии и Италии. Концерн «Крупп» приобрел
контроль над известной шведской фирмой «Бофорс». В ее
конструкторских бюро немецкие специалисты участвовали в
разработке новейших артиллерийских систем, в том числе и
для рейхсвера. Именно оттуда растут корни знаменитого
немецкого 88-мм зенитного орудия, которое широко и весьма
успешно использовалось на всех фронтах Второй мировой
войны, в том числе и против танков. Еще одним филиалом
«Круппа» в Швеции стала компания «Ландсверк»,
производившая бронетанковую технику. Там немцы в начале 30-х
годов начали отрабатывать торсионную подвеску, которой
40


в годы Второй мировой войны были оснащены многие их
танки. Корпорация «Рейнметалл» приобрела контрольный
пакет акций швейцарской компании «Солотурн», и вместо
традиционных для себя часов швейцарцы стали производить
пулеметы, автоматы и противотанковые ружья.
фирмы «Вулкан», «Германия» и «Везер» совместно
создали конструкторское бюро для разработки новых типов
подводных лодок по иностранным заказам и зарегистрировали
его в Голландии. Для повышения конкурентоспособности
своей продукции это бюро, названное «Ingenierskantoor voor
Scheepsbouw» (IvS), получало денежные субсидии из
тайного фонда рейхсвера. На базе разработанных в IvS проектов, в
числе которых были и советские подводные лодки типа «С»,
немцы создали свои наиболее многочисленные и успешные
во время Второй мировой войны субмарины VII серии.
Кроме того, германские конструкторы боевой техники,
известные всему миру своей высокой квалификацией, вербовались
на работу в другие страны. Так, целое конструкторское бюро
под руководством Эдуарда Гроте в период с марта 1930 г.
до августа 1931 г. разрабатывало в Ленинграде проект танка
ТГ (аббревиатура «танк Гроте»). Работая за границей,
немецкие специалисты смогли не только сохранить, но и
преумножить свое профессиональное мастерство. Опыт создания
новейшей боевой техники как нельзя лучше пригодился им
после начала ремилитаризации Германии нацистами.
Все вышеописанное делалось совершенно законно, кроме
тайных субсидий, разумеется. Но не брезговали немцы и
нелегальными путями. Они были им необходимы, чтобы иметь
возможность обучить рейхсвер практическому владению
запрещенными видами оружия и выработать тактические
приемы его использования. Все это было неосуществимо в
самой Германии, поэтому немецкое руководство начало
искать зарубежные полигоны. Они должны были располагаться
подальше от бдительных глаз инспекторов Антанты,
надзиравших за соблюдением немцами условий Версальского
договора.
Сотрудничество рейхсвера и Красной Армии. 16 апреля
1922 г. в итальянском курортном городке Рапалло
представители РСФСР и Германии подписали соглашение, значе-
41


ние которого для обеих стран трудно переоценить. Оно
открыло возможность тесного партнерства между рейхсвером
и Красной Армией, которое, безусловно, оказалось
взаимовыгодным. Рейхсвер получил возможность создать в глубине
территории СССР тайные школы и полигоны, чтобы
проводить там обучение личного состава, а также исследования и
испытания тех видов боевой техники, которые были
запрещены ему Версальским договором. В то же время Красная
Армия могла перенимать передовой немецкий опыт и
готовить своих курсантов с помощью немецких преподавателей.
Кроме того, тесные контакты с рейхсвером были тогда
единственной возможностью для руководства РККА
непосредственно познакомиться с современной западной армией.
15 апреля 1925 г. было подписано соглашение об
организации авиационной школы в Липецке. За годы ее работы там
были подготовлены более 120 немецких пилотов-истребителей
и около 100 летчиков-наблюдателей, а всего — 450 человек
летно-технического состава. Под руководством немецких
инструкторов в этой же школе прошло обучение почти такое же
число советских летчиков и авиамехаников [34]. Наряду с
учебной программой в школе испытывалась и материальная часть:
самолеты, авиамоторы, в том числе на тяжелом топливе,
герметичные кабины, авиационные приборы, прицелы, радио- и
фотоаппаратура (в том числе и фотопулеметы), бомбы,
стрелковое оружие и т.п. Отрабатывалась там и тактика
применения боевых самолетов, и способы бомбометания, в том числе с
больших высот и с пикирования. Среди наиболее знаменитых
немецких выпускников Липецкой авиашколы были будущие
генерал-полковники Ганс Ешонек, занимавший должность
начальника генштаба люфтваффе, и Курт Штудент,
командовавший немецкими парашютными войсками. А вот будущий
главнокомандующий люфтваффе Герман Геринг, вопреки
часто встречающимся домыслам, не только не учился в этой
школе, но и никогда не бывал в Липецке.
Договор о создании танковой школы под Казанью под
кодовым наименованием «Кама» был заключен 2 октября 1926 г.,
но функционировать она начала с весны 1929 г. Ее закончили
30 немецких и 65 советских курсантов. Еще более 20 немецких
офицеров работали в школе преподавателями и испытателями
танков. Среди ее немецких выпускников были шесть будущих
42


командиров дивизий. А один из ее начальников, Йозеф Гар-
Пе впоследствии дослужился до звания генерал-полковника и
командовал группой армий. Слухи о том, что в «Каме»
обучался Гейнц Гудериан, никак не соответствуют действительности,
он лишь проинспектировал эту школу летом 1932 г. Но и без
Гудериана школа сыграла важнейшую роль в становлении
германских танковых войск. Половину офицерского состава
первой учебной танковой части рейхсвера составили выпускники
школы «Кама», а еще один из них — Эрнст Фолькхайм —
разрабатывал боевые уставы для немецких танкистов. Не менее
важно, что бывшие преподаватели «Камы» и многие из ее
выпускников возглавили обучение танкистов в военных школах
уже нацистской Германии.
Для обучения в «Каме» СССР предоставил не только
место для размещения, но и материальную часть. Кроме
немецкой техники, там использовались приобретенные в Англии
танкетки «Виккерс-Карден-Ллойд» Mark VI. Они были
выделены советской стороной в обмен на немецкое
вспомогательное оборудование для Красной Армии. А 21 апреля
1930 г. по приказу Ворошилова 3-й танковый полк РККА,
дислоцировавшийся неподалеку от школы, в Казани,
передал ей из своего состава отдельный танковый взвод из пяти
танков МС-1 [35].
Кроме учебы, на школьном полигоне прошли
практическую проверку первые десять немецких танков пяти
различных типов, сконструированных в 20-е годы. Их было
невозможно испытывать в Германии, поэтому для оценки и
последующего совершенствования новейшей техники в
Казань были командированы германские инженеры и техники,
среди которых был и главный конструктор танков фирмы
«Крупп» Вёльферт. По итогам испытаний немцы сделали
очень важные выводы и претворили их в жизнь в своей
серийной продукции. В результате немецкие танки накануне и
в начале Второй мировой войны заметно превосходили
боевые машины своих противников, но не в вооружении, броне-
защите или подвижности, а главным образом, по следующим
особенностям:
- командир танка был освобожден от всех других
обязанностей и получил в свое распоряжение командирскую
башенку с прекрасными наблюдательными приборами;
43


— наводчик размещался вблизи центра тяжести танка,
поэтому не подвергался большим колебаниям при его
движении и имел оптимальные условия для стрельбы;
— заряжающий стоял на подвесном полике башни, а не на
дне корпуса, что существенно облегчало его работу;
— все без исключения танки оснащались средствами
радиосвязи;
— танки были достаточно просторными и удобными для
своих экипажей.
Важность и необходимость всех этих качеств немцы
осознали и оценили в результате испытаний своих первых
танков на полигоне «Камы» [36].
Еще одним секретным объектом стала химическая
школа «Томка», размещенная неподалеку от г. Вольск
Саратовской области. Договор о ней был подписан 21 августа 1926 г.
Ее главными задачами были испытания новых приборов и
методов применения отравляющих веществ с помощью
артиллерии, боевых машин и авиации, а также новых средств и
способов дегазации. К счастью, сотрудникам и выпускникам
этой школы не довелось продемонстрировать на практике
свое умение вести химическую войну. Трудно сказать,
сколько жизней было сохранено благодаря этому, но можно с
уверенностью утверждать, что немало, ведь работу именно этой
школы советские технические специалисты считали
наиболее ценной и полезной для РККА [37].
Обе стороны старательно поддерживали высокую
секретность во всем, связанном с функционированием школ.
Курсанты, направленные туда для обучения из Германии,
временно исключались из списков рейхсвера и
восстанавливались в кадрах только после своего возвращения. В СССР
они приезжали в гражданской одежде с паспортами на чужое
имя. Гробы с немецкими пилотами, погибшими в Липецке
в результате несчастных случаев, отправляли для похорон
на родину заколоченными в ящики с надписью «Детали
машин».
Немцы очень высоко дорожили предоставленными им
в СССР возможностями тайно обходить ограничения
Версальского договора. Они потратили немалые средства на
строительство, организацию и функционирование Липецкой
авиационной школы и школ «Кама» и «Томка». В 1928 г. на
44


эти цели были израсходованы 5,7 млн. марок, или около 8%
йз всех германских затрат на вооружение в размере 73,7 млн.
Только на авиашколу немцы ежегодно выделяли два
миллиона марок [38]. Показательно, что на тайные школы не жалели
денег даже в тяжелейший период мирового экономического
кризиса 1929—1933 гг. Правда, ассигнования тогда несколько
уменьшились, но продолжали оставаться весьма
существенными. Так, в 1929 г. немецкие затраты на школу «Кама» составили
полтора миллиона марок, а на «Томку» — 780 тыс. В 1930 г. на
«Каму» немцы израсходовали 1,24 млн. марок [39].
Значение, которое придавалось школам, хорошо
характеризует высокий уровень руководителей, которые приезжали
туда с инспекциями. Среди них были даже два
главнокомандующих рейхсвером, которые занимали эту должность в
разное время — Вернер фон Бломберг и Курт фон Хаммерштайн-
Экворд. Работа школ прекратилась во второй половине 1933 г.
после прихода к власти Гитлера, который не считал нужным
и дальше скрывать нарушения Версальского договора. Да и
средства на работу школ за рубежом уходили немалые.
Советская сторона тоже полагала, что немецкие школы
исчерпали свою практическую ценность, так что желание
прекратить их работу было обоюдным.
В благодарность за разрешение организовать и содержать
в СССР вышеупомянутые тайные школы немцы
предоставили советским командирам возможность обучения на
завершающем, четвертом курсе восстановленной Академии
генштаба, в которой были сохранены и приумножены традиции
кайзеровской военной академии, которую закончили почти
все немецкие военачальники. Туда и офицерам рейхсвера
попасть было очень нелегко: на каждое место претендовали не
менее 6—8 кандидатов. Но поступить — еще не значит
закончить. Отсев в процессе напряженной учебы был очень
большой: дойти до последнего курса удавалось в среднем только
Ю офицерам из 30, ежегодно принимаемых в академию. На
этом курсе в Берлине шла интенсивная академическая
подготовка, а основными изучаемыми предметами были
корпусные и армейские операции, взаимодействие видов и родов
войск, а также иностранные армии [40]. После успешного
окончания этого курса дальнейшая военная карьера
слушателям, как правило, была обеспечена.
45


Президент Веймарской республики П. фон Гинденбург
приветствует делегацию РККА на маневрах в Германии (1932 г.).
Слева второй — М.Н. Тухачевский
Вот в эту святая святых элиты германского офицерства
и принимали на обучение слушателей из СССР, начиная
с 1926 года, по 2—5 человек в год. Первыми в 1926 г. туда
поехали преподаватели Военной академии имени Фрунзе
М.С. Свечников и С.Н. Красильников. В ноябре
следующего года за ними последовали И.П. Уборевич, Э.Ф. Аппога
и Р.П. Эйдеман. Если двое последних пробыли там только
3,5 месяца, то Уборевич обучался целых 13 месяцев [41].
Среди занимавшихся в германской Академии генштаба красных
командиров были Э.Я. Админ, Е.П. Белов, М.Н. Драйер,
И.Н. Дубовой, П.Е. Дыбенко, А.И. Егоров, Ж.Д. Зомберг,
Н.И. Лацис, М.К. Левандовский, Э.Д. Лепин, Р.В. Лонгва,
В.М. Примаков, СП. Урицкий, Н.Э. Якир и другие, всего
более 20 человек. Не все из них прошли полный последний
курс академии, некоторые обучались там только полгода или
даже меньше, и не на последнем курсе.
Советские командиры ездили в Германию не только в
роли учеников. Так, Якир без отрыва от собственных занятий
в германской Академии генштаба прочитал там курс лекций
46


по истории Гражданской войны в России. Его выступления
произвели такое сильное впечатление на слушателей, что
сам президент Германии, полководец времен Первой
мировой войны фельдмаршал Пауль фон Гинденбург вручил ему
классический труд фон Шлиффена «Канны» с дарственной
надписью: «На память господину Якиру — одному из
талантливых военачальников современности» [42]. Краскомы
в Германии учились не только в академии. Только в период
с 1925 до сентября 1931 г. обучение на различных немецких
курсах прошли 156 советских военных [43].
Немецкие специалисты участвовали в обучении красных
командиров и в советских учебных заведениях. Так, в
период с 1930 по 1933 г. военную историю в советской академии
РККА им. Фрунзе преподавал майор Ф. Паулюс, будущий
фельдмаршал. Вместе с ним работали майоры К. Бренне-
ке и Г.-Х. Райнхардт. Все трое были направлены в СССР в
качестве военных советников по распоряжению военного
министерства Германии. Занятия по тактике там же вели
подполковник В. Кейтель и майор В. Модель, тоже
дослужившиеся впоследствии до звания фельдмаршала
германской армии [44].
Начиная с 1925 г. начались регулярные взаимные визиты
наблюдателей на маневры, тактические занятия и штабные
учения обеих армий. Как правило, к ним в полном составе
привлекались дивизии и корпуса. Особое внимание
уделялось тактике маневренных боевых действий и способам
тесного взаимодействия различных родов войск. Войска учились
наступать максимально быстро, не заботясь о сохранении
сплошного фронта и не оглядываясь на фланги. Учения, в
том числе и командно-штабные, были прекрасной школой
для любого командира. Благодаря особому вниманию,
уделяемому в германской армии этому важнейшему виду боевой
подготовки, обычный немецкий офицер среднего ранга в
начале Второй мировой войны имел больший опыт участия
в широкомасштабных маневрах, чем среднестатистический
английский или французский генерал [45].
В штабных учениях под руководством
главнокомандующего рейхсвером фон Бломберга принял участие Уборевич,
завершавший учебу в академии. Крайне любопытна тема этих
Учений: отработка совместных военных действий рейхсвера
47


и РККА против союзных армий Франции и Польши [46].
Такой сценарий появился совсем не случайно. Фон Сект был
последовательным сторонником развития тесных контактов
между рейхсвером и Красной Армией не только ради
использования полигонов в СССР. Он считал советскую страну
естественным партнером Германии, имевшим с ней общие
цели. Поэтому он писал:
«Разрыв версальского диктата может быть достигнут
только тесным контактом с сильной Россией. Нравится нам
коммунистическая Россия или нет — не играет .никакой роли.
Что нам нужно — это сильная Россия с широкими
границами — на нашей стороне. Итак, никакой Польши и Литвы
между нами... И мы получим наши восточные границы по
1914 г. Для Германии важно посредством Советской России
развязать путы Антанты» [47].
Кроме всего прочего, в русских он видел потенциальных
союзников немцев в борьбе против ненавистных ему
поляков. Ведь Польша была не только прямой угрозой тылу
Германии в случае ее конфликта с Францией. В то же самое
время она являлась краеугольным камнем «санитарного
кордона» вокруг СССР, возведенного творцами Версальской
системы. Свое отношение к этой стране фон Сект
недвусмысленно сформулировал в меморандуме на имя рейхканцлера
Й. Вирта от И сентября 1922 г.:
«Существование Польши непереносимо и несовместимо с
условиями существования Германии. Польша должна
исчезнуть — и исчезнет с нашей помощью — из-за своей внутренней
слабости и действий России... Уничтожение Польши должно
стать основой политики Германии... Вместе с Польшей падет
одна из сильнейших опор Версальского мира, господствующее
положение Франции... Это будет достигнуто силами России и
при помощи России» [48].
У вражды между поляками и немцами, так же как и
между поляками и русскими, были многовековые корни.
К тому же по Версальскому договору к Польше отошли
земли, которые Германия считала своими. У СССР также
имелись территориальные претензии к Польше. Поэтому
альянс обеих этих стран против поляков базировался на
48


прочной основе взаимных интересов. Важной областью
сотрудничества между рейхсвером и Красной Армией стал
обмен развединформацией, и прежде всего о польской армии.
24 декабря 1928 г. начальник IV (разведывательного)
управления Штаба РККА Берзин в ответ на предложение немцев
написал:
«Полагаю целесообразным: <... > предложение об обмене
разведывательными данными по Польше и совместном обсуждении
вопросов мобилизации и развертывания польской армии
принять» [49].
В том же 1928 г. нарком обороны Ворошилов даже
предложил главнокомандующему рейхсвером фон Бломбергу
совместно выступить против Польши в случае, если СССР или
Германия подвергнется ее нападению [50].
В целом немецкое влияние на развитие Красной Армии
в период их тесного сотрудничества было обширным и
весьма заметным. Это сразу бросилось в глаза военному атташе
Германии в СССР полковнику Кестрингу, будущему
генералу. Летом 1931 г. он совершил длительную поездку по
Советскому Союзу, покрыв свыше 7000 км и проинспектировав
многие части и соединения РККА в далеких уголках страны:
в Бердичеве, Курске, Оренбурге и Свердловске. В своем
отчетном докладе об увиденном Кестринг написал: «Наши
взгляды и методы красной нитью проходят через их взгляды
и методы» [51].
Надо сказать, что, несмотря на все попытки шире
внедрить в Красной Армии немецкие методы обучения и
немецкую тактику, результаты получались несколько иными,
чем в рейхсвере. Слишком велика была разница между двумя
армиями и в человеческом материале, из которого они
создавались, и в их оснащении, и в условиях жизни и
деятельности. В отчетном докладе о своей учебе в Германии Уборевич
написал об этом достаточно откровенно: «Немецкие
специалисты, в том числе и военного дела, стоят неизмеримо выше
нас» [52]. Тем не менее положительный эффект, полученный
РККА от предвоенного советско-германского военного
сотрудничества, трудно переоценить.
49


СОЗДАНИЕ ВЕРМАХТА
И РОЖДЕНИЕ ТЕОРИИ «БЛИЦКРИГА»
Фон Сект был уволен со всех своих постов в октябре 1926 г.
за приглашение принца Гогенцоллерна посетить осенние
маневры рейхсвера. Но к тому времени он уже успел создать
и оставил своим преемникам хорошо отлаженную систему
обучения войск и штабов, которую в дальнейшем было
необходимо только поддерживать, так что его детище отнюдь не
остановилось в своем развитии. Новое военное руководство
Германии в первую очередь было озабочено созданием
предпосылок для резкого увеличения размера рейхсвера в случае
необходимости. Непосредственная подготовка к такому
мероприятию началась еще в 1930 г. Именно тогда были
разработаны планы развернуть на базе каждой из имеющихся
пехотных дивизий три новые1. После мобилизации рейхсвер
должен был состоять из 21 пехотной и 3—4 кавалерийских
дивизий, 33 батарей тяжелой артиллерии, 55 зенитных
батарей, авиационного отряда и танкового батальона. Каждый
артиллерийский полк пехотных дивизий предполагалось
пополнить дивизионом орудий среднего калибра, а пехотные
полки — вооружить противотанковыми пушками [53].
Штаты вновь создаваемых соединений предполагалось заполнить
ветеранами Первой мировой войны. Главной проблемой
оказалось оснащение новых соединений и частей: запасов
оружия и снаряжения хватало только на 2/3 такой армии.
Положение с боеприпасами было еще хуже. Такую ситуацию
было необходимо срочно исправить, поэтому в 1932 году в
Германии приступили к серьезному исследованию вопросов
увеличения возможностей военной промышленности,
соответствовавшему предполагаемому росту армии.
30 января 1933 г. канцлером Германии был назначен
Гитлер, который давно мечтал уничтожить Версальскую систему
и построить на ее обломках «тысячелетний рейх». После
прихода к власти он получил, наконец, возможность претворить
эти свои ранее беспочвенные фантазии в реальность. Вышко-
1 Интересно, что позже подобная система была внедрена и в
Красной Армии. Согласно ей на базе некоторых частей и соединений
мирного времени в случае войны должны были развернуться по три
аналогичных формирования. Такие базовые части и соединения назывались
полками и дивизиями «тройного развертывания».
50


ленный и прекрасно подготовленный к немедленному росту
рейхсвер оказался лучшим подарком Гитлеру. При нем
потенциал, заложенный в германскую армию фон Сектом, был
полностью реализован. В первый же год своего пребывания
у власти Гитлер решил уже в мирное время осуществить
разработанную ранее программу военной мобилизации. По его
первоначальному плану численность рейхсвера должна была
увеличиться до 300 тыс. человек к 1937 году. Но аппетит
приходит во время еды, и в начале 1934 г. Гитлер стал настаивать
на переносе этой даты на осень того же года. После смерти
президента Гинденбурга 2 августа 1934 г. для Гитлера в
Германии исчезли последние ограничения. Он немедленно взял на
себя, кроме канцлерских, еще и президентские полномочия,
присвоив себе официальные титулы фюрера (вождя народа)
и рейхсканцлера. Тем самым Гитлер приобрел фактически
абсолютную власть в стране. Должность
главнокомандующего вооруженными силами страны, ранее принадлежавшая
президенту, тоже перешла к Гитлеру. Больше того, немецкие
военнослужащие отныне стали присягать именно ему, а не
государству, как это было ранее.
Искусно разжигая растущие в Германии реваншистские
настроения, Гитлер ускорил в стране процесс
ремилитаризации. К концу 1934 г. численность рейхсвера выросла до
240 тыс. человек, но это было только началом. В следующем
году нацисты откровенно наплевали на основополагающие
ограничения Версальского договора. 9 марта было объявлено
об организации в Германии ВВС, а еще через неделю
введена воинская повинность. Тогда же рейхсвер переименовали в
вермахт, а его состав начали увеличивать с 10 до 36 дивизий.
Рейхсвер прекратил свое существование в 1935 г. Законом
от 21 мая 1935 г. для призывников был установлен годичный
срок службы. Столь короткий период обучения солдат был
вынужденной мерой, ведь армия в период своего бурного
роста никак не могла сразу переварить большое количество
новобранцев. Слишком сильное разбавление кадровых
военнослужащих необученными новичками неизбежно
приводило к резкому снижению уровня боеспособности
подразделений, поэтому немцы постарались этого избежать. Но уже
через 15 месяцев быстрое расширение рядов вермахта
позволило увеличить срок службы в нем до двух лет [54].
51


В вооруженные силы Германии призывалась и проходила
там основательную военную подготовку молодежь рождения
1914-го и последующих годов. Большая часть мужчин,
рожденных в 1900 году и ранее, в свое время отслужили еще в
кайзеровской армии и, как правило, получили боевой опыт
во время Первой мировой войны. Неохваченными
оставались возраста рожденных в период с 1901 по 1913 г. К ним
относились около четырех миллионов потенциальных
призывников, подавляющее большинство которых никто и
никогда не учил военному делу. Именно поэтому/Сложившаяся
ситуация с кадрами будущих солдат была для нацистских
руководителей совершенно неприемлемой, и они постарались
ее исправить. Не пропущенных через армию людей начали
призывать на краткосрочную двух- или трехмесячную
военную службу в специальных учебных подразделениях. После
начала войны в случае мобилизации в армию их, как
правило, направляли в резервные дивизии, которые старались
использовать для обороны спокойных секторов фронта, для
охраны оккупированных территорий или выполнения
вспомогательных функций. Там они и получали надлежащее
обучение, после которого их можно было использовать и на
ответственных участках.
Еще одной головной болью кадровиков вермахта было
заметное снижение годных для военной службы призывников
1916—1918 гг. рождения, вызванное резким падением
рождаемости в период Первой мировой войны. Если в обычные
годы в сухопутную армию Германии призывалось ежегодно
примерно 300 тыс. человек, то «эхо войны» уменьшало эту
цифру до 250 тыс. Несмотря на немалые трудности роста,
вермахт, строившийся на прочном фундаменте рейхсвера,
прямо на глазах становился все больше и сильнее. В 1935 г.
в нем насчитывалось 11 корпусов, в состав которых входили
29 дивизий и две бригады. К 1936 г. число корпусов выросло
до 13, а дивизий — до 39, в следующем году к ним прибавился
еще один корпус и одна бригада [55].
К октябрю 1937 г. в Германии под ружьем было уже 590 тыс.
человек, а из 39 дивизий три были танковыми и четыре —
моторизованными. Зато от кавалерии осталась всего одна
бригада. Часть кавалерийских полков из расформированных
дивизий передали в корпусное подчинение, а личный состав
52


остальных — в танковые войска. Кроме кадровых дивизий,
были созданы 29 резервных, которые должны были войти в
состав армии после объявления мобилизации. К ним были
приписаны недавно отслужившие в армии резервисты,
поэтому их число непрерывно увеличивалось по мере роста
числа прошедших военную службу людей. В 1938 г. количество
корпусов довели до 21, а дивизий -— до 51 (из бригад к тому
времени сохранилась только одна). В это число после
присоединения Австрии были включены ее войска, которые были
реорганизованы в одну танковую, одну легкую, две пехотные
и две горные дивизии вермахта. С захватом Судетской
области Чехословакии еще одна пехотная дивизия была
сформирована главным образом из тамошних немцев. В марте 1939 г.
число резервных дивизий было доведено до 51. Все они были
пехотными, и к ним было приписано 1100 тыс. человек.
Интересно, что кадровая армия, в которой кроме точно такого
же количества дивизий была еще и кавбригада, насчитывала
в своих рядах в полтора раза меньше людей — 730 тыс. Это
объясняется тем, что значительная доля резервистов в случае
войны должна была служить во вспомогательных, охранных
или учебных частях, а не только в полевых войсках [56].
Таким образом, к 1 сентября 1939 г. — дате немецкого
нападения на Польшу — еще недавно небольшой по составу
рейхсвер превратился в массовую армию — вермахт,
численностью 3 737 104 человека, включая учебные части, в которых
числились 996 040 человек. Кроме того, 550 тыс. человек
служили в военно-воздушных силах [57]. В сухопутной армии
имелось только 1310 тыс. кадровых военнослужащих, еще
647 тыс. недавно уволенных в запас относились к хорошо
обученным резервистам, 808 тыс. считались необученными
резервистами старших возрастов, а остальные были ветеранами
Первой мировой, которых тоже было необходимо учить
использованию новых образцов вооружения и техники, а также
тактике современной войны [58].
Нетрудно увидеть, что немцам далеко не хватало
подготовленного личного состава для такого громадного роста
армии, зато у них имелся практический опыт мобилизаций
в период «аншлюса» и чехословацкого кризиса. Используя
его, немцы разворачивали свои соединения в четыре волны.
В 1-й из них насчитывалась 51 кадровая дивизия. Все они
53


были полностью укомплектованы, обучены и боеготовы еще
в мирное время. 78% их личного состава были кадровыми
военнослужащими, еще 12% только недавно отслужили в
армии. Остальные 10% нужно были учить с нуля, и им
поручались обязанности, не требующие особых знаний и
навыков для их выполнения. Основную ударную силу 1-й волны
составляли подвижные войска: семь танковых, четыре
легкие и четыре моторизованные дивизии. 2-я волна состояла
из 16 дивизий, недавно сформированных из резервистов.
Вооружены они было несколько хуже и имелц численность
почти на 2,5 тыс. человек меньше, чем дивизии 1-й волны.
Кадровых военнослужащих в них было только 6%, зато
недавно отслуживших резервистов — 83%. 21 дивизия 3-й
волны комплектовались исключительно мобилизованными
старших возрастов, кадровых военнослужащих в них
практически не было, а в качестве транспорта еще шире
использовался гужевой. При этом они имели на вооружении почти
на 200 пулеметов больше, чем дивизии 1-й волны, и были
предназначены для стационарной обороны. Наконец, 4-ю
волну составляли 14 учебных дивизий, 9% личного
состава которых, главным образом, офицеры и унтер-офицеры,
были кадровыми [59].
В стремительно выросшей армии особенно обострилась
проблема нехватки командных кадров. Чтобы ее уменьшить,
1500 фельдфебелей рейхсвера получили офицерское звание,
на действительную службу вернули 1800 отставников и
офицеров запаса, а еще 2500 офицеров были переведены в армию
из полиции [60]. В 1937 г. 4-летняя программа подготовки
армейских офицеров была сокращена вдвое, а количество
кандидатов в офицеры резко увеличено. Если до 1933 г. их
было 180—200 человек в год, то в 1938 г. это число выросло до
двух тысяч [61]. Кроме того, на военную службу начали
призывать ветеранов Первой мировой, но офицеров все равно
было явно недостаточно. Именно поэтому взводами в
вермахте, как и прежде в рейхсвере, повсеместно командовали
фельдфебели, а численность штабов частей и соединений
была существенно меньшей, чем в других армиях мира. Тем
не менее высокий профессиональный уровень немецких
командиров всех степеней позволял им успешно справляться со
своими обширными обязанностями.
54


Создание люфтваффе вызвало перевод туда 500
армейских офицеров, которых и без того остро недоставало [62].
После аншлюса Австрии, казалось, появилась возможность
несколько улучшить кризисную ситуацию с командными
кадрами за счет офицеров-австрийцев. Однако многие из них к
тому времени уже достигли критического возраста, поэтому
всего 1600 австрийских офицеров из 2128 имевшихся были
зачислены на германскую службу. Учитывая общую
численность включенной в вермахт армии Австрии — 58 тыс.
человек, — дефицит офицеров в вооруженных силах Третьего
рейха в результате слияния с австрийцами только возрос [63].
Офицеров в вермахте всегда было немного, они составляли
лишь около 3% всего личного состава сухопутной армии.
Так, к началу Второй мировой войны в немецкой
сухопутной армии численностью 2 741 064 человека имелось 81 314
офицеров [64]. Качество обучения офицеров, прошедших
сокращенную программу военного времени, заметно
уступало уровню их коллег с довоенной подготовкой. Немецкое
командование хорошо это осознавало и старалось в первую
очередь укомплектовать лучшими командирами свои
ударные соединения. По этой причине кадровые офицеры
составляли половину командного состава в танковых,
моторизованных и горных дивизиях. В пехотных дивизиях 1,4,11-й
и 12-й волн формирования их было 35%, а в остальных
дивизиях — только 10% [65].
Теория «блицкрига». Вермахт стал прямым наследником
рейхсвера и, естественно, взял на вооружение его передовые
стратегию и тактику. Они существенно отличалась от
применявшихся в ходе Первой мировой войны. Вместо
позиционной войны с ее многодневным «прогрызанием» вражеской
обороны, когда каждый клочок отвоеванного пространства
оплачивался большой кровью, немецкая армия готовилась к
маневренным боевым действиям. И не случайно: Германия
просто не обладала достаточными ресурсами, ни людскими,
ни материальными, чтобы вести длительную войну на
истощение в условиях возможной блокады, а тем более — войну на
два фронта. Поэтому стратегия и тактика вермахта были
нацелены на разгром своих противников поодиночке, причем
разгром настолько быстрый, чтобы они не успели получить
55


помощь от своих союзников. Особое внимание уделялось
достижению внезапности нападения. В памятной записке
германского верховного командования «Проблемы
организации руководства войной» от 18.04.1938 г. указывалось:
«Формы развязывания войны и открытия военных
действий с течением времени меняются. Государство, его
вооруженные силы и население приводятся в состояние возможно
более высокой мобилизационной готовности еще до
опубликования приказа о мобилизации.
Фактор внезапности как предпосылка для быстрых и
крупных первоначальных успехов часто будет вынуждать
начинать боевые действия до окончания мобилизации и
даже до завершения развертывания сухопутных войск» [66].
Впервые немцы показали всему миру на практике, как это
делается, в сентябре 1939 года, напав на Польшу. Именно там
новую немецкую стратегию окрестили коротким, но емким
словом — «блицкриг», или «молниеносная война» в переводе
с немецкого. С тех пор этот термин приобрел
международную известность. Стратегия «блицкрига» в теории была ясна
и несложна. Вот ее главные принципы:
— с самого начала кампании без всякой раскачки
внезапно обрушить на противника свои основные силы;
— сразу же захватить инициативу и прочно удерживать ее
в своих руках;
— наносить по противнику непрерывные мощные удары,
не позволяя ему прийти в себя и перевести дух;
— разгромить и уничтожить армию противника в ходе
одной быстротечной кампании, не давая ему времени и
возможности подготовить ей на смену новые войска или
получить помощь от своих союзников.
Однако успешно последовать этому, на первый взгляд,
простому рецепту сможет далеко не каждая армия. Вермахт
оказался на это способен, потому что имел на вооружении
передовые способы ведения вооруженной борьбы,
соответствующие стратегии «блицкрига» и в совершенстве
отработанные на практике. Сначала этой практикой были учения
и маневры, а потом настала очередь тех, кого Гитлер считал
врагами Германии. Важнейшими и неотъемлемыми
предпосылками использования новых методов на тактическом
и оперативном уровнях стали находки, которые в свое вре-
56


мя внедрил в рейхсвер генерал фон Сект. Речь идет прежде
всего о всесторонней подготовке войск и их тесном
взаимодействии, оснащении их эффективным вооружением и
придании им высокой мобильности, быстроте действий и
высочайших темпах наступления.
Чтобы избавиться от статичности фронта, необходимо
было прорвать вражескую оборону. Немцы этого добивались,
широко используя тактику штурмовых групп, разработанную
ими еще в ходе Первой мировой войны. Затем в
образовавшуюся брешь вводились подвижные войска — танковые и
моторизованные части и соединения. Их наступление
осуществлялось при непрерывной поддержке авиации, которая
подавляла очаги сопротивления противника
непосредственно на поле боя. Танковые соединения прорывались в глубину
обороны противника, не заботясь о своих открытых флагах.
Об их прикрытии должны были позаботиться двигающиеся
вслед за танками мобильные соединения, поэтому
наступающие группировки были глубоко эшелонированы. Они не
давали противнику опомниться, громили его артиллерию,
обозы и штабы, опрокидывали резервы, нарушали управление
войсками, прерывали коммуникации, уничтожали склады,
сеяли вокруг себя смятение и панику, которые быстро
распространялись далеко вокруг.
В стремительно меняющейся обстановке
высокоманевренной войны решающую роль в достижении успеха играло
предоставление командирам на всех уровнях максимальной
самостоятельности для выполнения поставленной им задачи
и всемерное поощрение их инициативы. Командиры должны
были прежде всего определить ключевые пункты (объекты)
на поле сражения (боя), а затем найти способы овладения
ими. В отличие от сражений периода Первой мировой войны
это достигалось не фронтальным вытеснением противника
с его позиций, а за счет решительного маневра.
Основными формами маневра подвижных войск были
широкомасштабные охваты и обходы. Их ударные клинья
образовывали гигантские клещи, которые, смыкаясь, запирали
попавшие между ними войска противника в котлы-ловушки.
Внешний фронт окружения обычно создавался подвижными
частями, а внутренний — пехотой, которая следовала за ними
с максимально возможной быстротой. Окруженным в котлах
57


и отрезанным от всякого снабжения разрозненным
вражеским частям и соединениям оставалось только сдаться или
погибнуть. После этого ранее сплоченный фронт
противника, как правило, буквально разваливался на части. Отметим,
что немцам удалось успешно решить сложную проблему
непрерывной артиллерийской и авиационной поддержки
подвижных войск, в том числе и передовых частей, действующих
в отрыве от главных сил, а также их всестороннего снабжения
путем хорошо продуманной организации движения тыловых
колонн. Для этого направления ударов выбирались на
местности, доступной для наступления подвижных соединений,
обычно вдоль автомобильных дорог с высокой пропускной
способностью.
Главным инструментом осуществления германского
блицкрига стали танковые войска. Первая учебная
танковая часть рейхсвера была сформирована в Цоссене 1
ноября 1933 г., всего через девять месяцев после прихода
Гитлера к власти. Числились в ней тогда всего восемь танков
и еще шесть невооруженных гусеничных шасси. В целях
конспирации она первоначально называлась
«моторизованной учебной командой», но 1 октября следующего
года ее уже открыто переименовали в 1-й танковый полк.
К тому времени успели сформировать и 2-й танковый
полк, который, как и 1-й, имел в своем составе два
танковых батальона [67].
В июле 1934 г. в Германии началось серийное
производство танков. Но их не направили на усиление пехотных
частей и соединений, как это практиковалось в то время в других
странах. Немцы с самого начала поняли важность их
массирования на важнейших направлениях. Танковым войскам с
момента их создания отводилась самостоятельная роль,
поэтому практически все боевые танки были включены в состав
самостоятельных подвижных соединений — танковых
дивизий. Исключением из этого правила стали пять так
называемых «легких» дивизий. Они были задуманы в качестве
своеобразного переходного звена между кавалерией и танковыми
войсками, но просуществовали недолго, всего год-полтора, и
все были переформированы в танковые.
Первая немецкая танковая дивизия начала
формироваться сразу после раскручивания программы широкой
58


Немецкий легкий танк Pz.LAusf.B
милитаризации Германии в начале 1935 г. Ее костяком
стала танковая бригада в составе двух уже существовавших
танковых полков. В августе того же года свежеиспеченная
дивизия провела свои первые полномасштабные учения,
в которых участвовали 12 953 человек, 4025 колесных и
481 гусеничная машина. Несмотря на небольшие
накладки, учения прошли вполне успешно. Новое и никогда еще
ранее не испытанное подвижное соединение убедительно
доказало свое право на существование, и 15 октября было
официально объявлено о начале формирования еще двух
танковых дивизий [68].
Немецкий легкий танк Pz.ILAusf.F.
59


Организационная структура немецких танковых дивизий
постоянно совершенствовалась с учетом накапливаемого
опыта. Дело в том, что эффективность их применения
зависит не только от количества танков, которые, безусловно,
были их главной ударной силой. В состав танковых
соединений органически входила пехота, саперы и артиллерия, в том
числе зенитная и противотанковая. Порой важность и
необходимость этих компонентов недооценивается. Это в корне
ошибочный подход, ведь наряду со своими несомненными
достоинствами танки имеют и много недостатков, которые
мешают им успешно действовать самостоятельно. Для
борьбы с целями за пределами прямой видимости и разрушения
укреплений танковые подразделения нуждаются в
постоянной поддержке артиллерии и авиации. От ударов
противника с воздуха их должны прикрывать зенитчики. Танки весьма
уязвимы в ближнем бою, особенно на закрытой местности
и в населенных пунктах, поэтому пехота должна неотступно
сопровождать их в бою. Танки могут захватить территорию,
но очистку ее и удержание опять-таки лучше возложить на
пехоту. А проходы для танков в естественных препятствиях и
в заграждениях противника проделывают саперы.
Неотъемлемой частью танковых дивизий вермахта были и
противотанковые подразделения, которые вели борьбу с вражескими
боевыми машинами, давая возможность своим собственным
танкам не отвлекаться от выполнения своих основных задач.
Наличие всех этих компонентов при условии их полной
моторизации многократно увеличивало эффективность
танковых дивизий вермахта. Они могли действовать автономно,
осуществлять стремительный и глубокий маневр и сразу же
вступать в бой в полном составе.
Централизованное использование танков позволило
решить проблему их бесперебойного снабжения
боеприпасами, горюче-смазочными материалами и запчастями,
своевременной эвакуации и ремонта в случае поломок и боевых
повреждений. Только за счет быстрого ввода в строй
поврежденных боевых машин немцам в условиях интенсивных
боевых действий удавалось поддерживать боеспособность
танковых частей и соединений на приемлемом уровне. Поэтому
они уделяли большое внимание созданию эффективной
системы обслуживания и ремонта боевой техники.
60


Создатели подвижных войск в Германии рано осознали
важность и необходимость оснащения их средствами
радиосвязи, без которых невозможны управление ими и успешные
самостоятельные действия в бою и операции. Для
обеспечения эффективного взаимодействия между боевыми
машинами, подразделениями, частями и соединениями
вермахта имелось достаточное количество коммуникационного
оборудования. Несомненную роль в этом сыграло близкое
знакомство с радиоделом главного теоретика немецких
танковых войск — Гудериана. В начале Первой мировой войны
молодым лейтенантом он командовал передвижной
радиостанцией в немецкой 5-й кавалерийской дивизии на
Западном фронте [69]. Опираясь на свой личный опыт, Гудериан
с самого начала настоял, чтобы каждый немецкий танк был
оснащен средствами радиосвязи. Правильно подобрать их
характеристики Гудериану очень помог начальник связи
германской армии Эрих Фельгибель, его бывший
однополчанин. Именно он в 1934 году занимался выбором основных
технических параметров, необходимых для разработки
первых немецких специализированных танковых радиостанций,
в частности, их рабочих частот. Благодаря Фельгибелю
немецкие танкисты получили надежные, компактные и
удобные ультракоротковолновые радиостанции, в то время как их
оппоненты все еще полагались на коротковолновую связь и
оптические сигналы.
Все без исключения немецкие танки оснащались или
приемо-передающими радиостанциями, или только
приемниками. Передатчики первоначально ставили не на все
танки, а только на командирские боевые машины. Поэтому
в 1940—1942 гг. только около 45% немецких танков имели
передатчики [70]. Это были танки командиров рот,
взводов и их заместителей, которые обычно оснащались УКВ-
радиостанциями Fu5 с дальностью связи в телефонном
(телеграфном) режиме 2—3 (3—4) км. Командиры батальонов
и их заместители пользовались специальными
командирскими танками, на которых были установлены более мощные
УКВ- радиостанции Fu6, которые обеспечивали связь на
Дальности 3—6 (4—8) км. На танках командиров полков и
дивизий, а также их заместителей, кроме Fu6, имелись
дополнительные коротковолновые радиостанции Fu8 с дальностью
61


в движении — 10 км и с места — 40 (телеграфной — 25/70 км).
Для связи с самолетами авианаводчики пользовались УКВ-
радиостанциями Fu7 (дальность — 70/80 км).
Позднее в целях усиления ударной мощи танковых войск
и удобства управления ими танковые дивизии были
сведены в моторизованные корпуса, в состав которых были
введены и моторизованные дивизии. Последние не имели
на вооружении танков, но благодаря полной
обеспеченности автомобильным транспортом и тягачами не уступали в
подвижности танковым дивизиям и были способны тесно
взаимодействовать с ними. Именно танковым дивизиям
и моторизованным корпусам при массированной и
непрерывной поддержке авиации отводилась главная, решающая
роль для достижения победы в планируемых операциях.
Немецкие танки стали настоящим символом «блицкрига». Но
не за счет каких-то особенно выдающихся боевых качеств.
Главной силой германских танковых войск стал их личный
состав, отлично обученный, всесторонне подготовленный,
уверенный в себе и в своей технике и руководимый
незаурядными полководцами.
Успех «блицкригов», сначала в Польше, а затем на Западе
и на Балканах, превзошел все ожидания и вселил в
германское руководство иллюзорную уверенность в собственной
непобедимости. Гитлер опрометчиво решил, что эта столь
удачно апробированная стратегия и тактика позволит ему так
же быстро разгромить и СССР, несмотря на его бескрайние
просторы и неисчерпаемые ресурсы.


Глава 2
СССР В УСЛОВИЯХ
НАРАСТАЮЩЕЙ УГРОЗЫ ВОЙНЫ
ВОЕННОЕ СТРОИТЕЛЬСТВО В СССР
В СССР вся жизнь государства, в том числе и
строительство его вооруженных сил, подчинялась заранее
разработанным планам. Военные планы имеют свои особенности.
Например, план строительства вооруженных сил
определяет пути развития армии и военно-морского флота в мирное
время. В случае необходимости страна переходит с мирной
жизни на военные рельсы, руководствуясь
мобилизационным планом, который устанавливает порядок мобилизации
и развертывания вооруженных сил государства на случай
войны. Работа тыла страны, направленная на обеспечение
нужд фронта, также организуется согласно своему
мобилизационному плану. Задачи вооруженным силам ставит
политическое руководство страны, которое определяет
начальные условия, необходимые для разработки военных
планов. К ним относятся, прежде всего, возможности
страны по материальному обеспечению развития ее
вооруженных сил.
Политики определяют и вероятных противников, и
возможных союзников. Подробную информацию о тех и других
собирает разведка, которая должна снабдить политическое и
военное руководство страны сведениями о военных и
экономических потенциалах вероятных противников, их
возможностях, намерениях и реальной степени исходящей от них
угрозы, а также оценить надежность союзников и их
возможный вклад в общее дело. Нельзя забывать и о нейтральных
странах, особенно о мерах, необходимых для их перехода на
свою сторону или способствующих сохранению ими
нейтралитета, и, уж точно, для предотвращения их перехода на
сторону противника. Задача политиков — прежде всего из-
63


бежать вооруженного столкновения, а если это никак
невозможно — создать подходящие условия для вступления в него
своей армии и неблагоприятные — для армии противника.
И здесь особую важность приобретает определение
примерных сроков начала будущей войны. Чем точнее
разработчики военных планов знают своих врагов и союзников, а также
срок, к которому необходимо быть максимально готовым,
тем более приближенными к реальности получатся их
планы, тем скрупулезнее и точнее они будут проработаны и тем
выше окажется вероятность их успешного осуществления на
практике.
Тут мы и подошли к пониманию проблем Советского
Союза, которые привели к столь тяжелейшим условиям начала
его войны с Германией. Постоянным лейтмотивом
советского политического руководства, который оно внушало всему
народу страны, было представление о «молодой советской
республике в кольце врагов». Об этом ясно заявил Ленин
23 декабря 1921 г. в отчете ВЦИК и СНК РСФСР IX
Всероссийскому съезду Советов:
«И первой заповедью нашей политики, первым уроком,
вытекающим из нашей правительственной деятельности за
год, уроком, который должны усвоить себе все рабочие и
крестьяне, это — быть начеку, помнить, что мы окружены
людьми, классами, правительствами, которые открыто
выражают величайшую ненависть к нам. Надо помнить, что от
всякого нашествия мы всегда на волоске» [71].
Такое представление целиком и полностью сохранилось
и после окончания Гражданской войны и иностранной
интервенции. На его основе принимались важнейшие
политические решения и разрабатывались реальные экономические
и военные планы. Тогдашние советские взгляды как нельзя
лучше иллюстрирует формулировка из секретного военно-
исторического исследования «Будущая война», написанного
в 1928 г. ответственными работниками Разведывательного
управления Штаба РККА в качестве прогноза сценария
будущей войны:
«Основным фактором, который обуславливает
неминуемое вовлечение нас в новую войну, служит тот факт, что
СССР является единственным на земном шаре
пролетарским государством, осуществляющим социалистическое
64


строительство в условиях капиталистического окружения и
играющим роль авангарда и оплота международного
революционного движения.
В настоящее время между двумя лагерями, на которые
разделился современный мир, существует состояние
известного неустойчивого равновесия, которое мы называем
временной «мирной передышкой». Полоса этой передышки, по
всей вероятности, не будет продолжаться слишком долго;
она сменится неизбежным военным столкновением
капиталистического мира с СССР.
Столкновение это, скорее всего, произойдет в форме
новой военной интервенции империалистов в СССР. Однако
в условиях нашей эпохи имеются и такие факторы, которые
могут привести нас к войне не только вследствие нападения
на нас империалистов. Ход истории и развитие
революционного движения могут вызвать наше самостоятельное
выступление на помощь тем социальным силам, которые
подрывают капиталистический строй и несут ему окончательное
разрушение (например, в случае революции в одной из
крупных капиталистических стран; возможность войны не
исключена также в случае мощного подъема революционного
движения в одной из крупных колониальных или
полуколониальных стран)» [72].
Как мы видим, всякая возможность предотвращения
войны и сохранения мира тут отвергалась напрочь. А кто же в
то время считался врагами и союзниками Советского Союза?
Отвечая на этот важнейший вопрос, авторы исследования
поделили окружающие страны на четыре группы:
«1-я группа — государства, явно враждебные по
отношению к СССР: Англия, Франция, Польша, Румыния,
Финляндия, Эстония, Латвия и Литва; сюда же можно причислить
и Италию, которая из соображений своей общей политики
готова поддержать антисоветские планы Англии.
2-я группа — государства, могущие примкнуть к
антисоветскому фронту: Германия, Чехословакия, Венгрия,
Болгария, Юго-Славия, Греция, Бельгия, Япония и САСШ.
3-я группа — государства, не заинтересованные в войне
с нами по географическим, экономическим и политическим
причинам: Швеция, Норвегия, Дания, Швейцария, Австрия,
Албания, Персия и страны Латинской Америки.
65


4-я группа — государства, дружественные по отношению
к нам: Турция, Афганистан, Китай (потенциально), страны
Арабского Востока — Африка, Индонезия и Британская
Индия (объективно), Монголия» [73].
Наиболее вероятным считалось нападение на Советское
государство вражеской коалиции в составе Польши,
Румынии, Финляндии, Эстонии, Латвии и Литвы при материально-
технической и финансовой поддержке со стороны Англии,
Франции, Чехословакии и Италии. При этом ожидалось,
что Германия, Чехословакия, Венгрия, Югославия, Италия,
Болгария, Греция и Персия будут участвовать в
экономической блокаде СССР. Не исключалась возможность и прямого
участия в войне английских и французских вооруженных
сил, а также армий других крупных держав. Главным
направлением агрессии предполагалась Украина с ее углем,
металлом и хлебом для подрыва экономической базы Советского
Союза в длительной войне на истощение. Как мы увидим, в
дальнейшем эта оценка наиболее вероятных противников и
их стратегических целей во многом сохранялась неизменной
до самого начала Второй мировой войны. Самым опасным
полагали вариант одновременного нападения Финляндии,
Эстонии, Латвии, Литвы, Польши, Румынии, Англии (через
территории Турции, Персии и Афганистана), реакционных
китайских милитаристов и Японии. Но этот вариант с
учетом вероятности его осуществления поставили на последнее
место.
Из всех соседей СССР только Швеция, Норвегия и
Дания считались нейтральными. С Афганистаном наше
руководство надеялось сохранить дружественный нейтралитет.
Позиция Турции оставалась неясной. Считалось, что США
не станут вмешиваться в войну, но поддержат
западноевропейских противников Советского Союза своими кредитами
и разорвут с ним экономические связи.
Сценарии войны, описанные авторами исследования,
имели очень мало общего с действительностью.
Предполагаемая антисоветская коалиция на самом деле была отнюдь не
монолитной. Между многими входившими в нее странами
существовали не только принципиальные противоречия, но
и серьезные конфликты. Прежде всего Польша, которая до
66


середины 30-х годов считалась основным и самым опасным
противником СССР, полагала Германию не меньшим своим
врагом, чем Советский Союз. После Первой мировой войны
к Польше отошли некоторые бывшие германские
территории (восточная часть Верхней Силезии и часть Померании,
образующая «Польский коридор», необходимый для выхода
Польши к Балтийскому морю). Тем самым Восточная
Пруссия оказалась полностью отрезанной от основной
территории Германии. Поляки прекрасно осознавали, что немцы не
смирятся с таким положением и рано или поздно
попытаются вернуть эти земли обратно. Поэтому значительная часть
польской армии была вынуждена постоянно прикрывать
свою западную границу. Враждовала Польша и с Литвой, у
которой она отобрала Виленский край еще в 1920 г. Эти
страны до 1938 г. не имели даже дипломатических отношений, не
говоря уже о союзных. А с Чехословакией Польша не ладила
из-за Тешинской области: поляки были убеждены, что имеют
на нее больше прав, чем владевшие ею чехи. Румынии тоже
было не до новых захватов, прежде всего она была озабочена
удержанием Бессарабии, которую она отобрала у Советской
России в 1918 г., Трансильвании, на которую серьезно
претендовала Венгрия, и южной Добруджи, которую считала
своей Болгария. Список взаимных претензий и возможных
конфликтов между странами, которые, по мнению авторов
«будущей войны», готовились вот-вот общими силами
обрушиться на СССР или сообща участвовать в его блокаде,
можно продолжить. Кроме того, взаимная враждебность
этих стран заставляла их постоянно отвлекать часть своих, и
без того ограниченных сил для прикрытия своих границ от
опасных соседей. Так что действительная опасность их
совместных действий против СССР авторами исследования
была, мягко говоря, сильно преувеличена. Особое внимание
они уделяли Англии, и вот почему:
«Наиболее враждебную политику по отношению к СССР
проводит консервативное правительство Великобритании.
Оно является главным инициатором противосоветских
комбинаций» [74].
Для советского руководства было совершенно
очевидным, что сами по себе Польша и Румыния даже в коалиции
с прибалтийскими странами были неспособны вести успеш-
67


ную войну с СССР. Поэтому именно в Англии оно видело ту
враждебную силу, которая может их подтолкнуть к агрессии
и помочь в ее проведении. К тому же могучий английский
флот имел возможность непосредственно угрожать
обширному советскому побережью, вести обстрелы, высаживать
десанты, перебрасывать, снабжать и прикрывать огнем
вражеские войска. Между тем Англию и Францию после
окончания Первой мировой войны больше всего интересовало
сохранение статус-кво. Они были по горло сыты ее ужасами
и небывалыми до того времени людскими, материальными
и финансовыми потерями. По этой причине у них не было
ни малейшего желания конфликтовать с кем бы то ни было.
В 1926 г. меморандум британского Министерства
иностранных дел правительству страны откровенно констатировал:
«У нас нет никаких территориальных устремлений или
желания расшириться. Мы получили все, чего желали, и,
наверное, даже больше. Наша единственная цель состоит
в том, чтобы удержать то, что нам нужно, и жить в мире.
<...> Реальность такова, что война и слухи о войне, вражда и
конфликты в любом уголке мира означают потери и ущерб
британским коммерческим и денежным интересам. <...> в
результате нарушения мира при любом исходе мы окажемся
в убытке» [75].
В августе 1919 г. английское правительство в качестве
закона приняло «Правило 10 лет». Согласно ему, вооруженные
силы страны должны были планировать свой ежегодный
бюджет исходя из того, что им не придется участвовать ни
в каком крупном военном конфликте в течение
последующих 10 лет. «Правило 10 лет» регулярно продлевалось и было
отменено только в марте 1932 г., да и то с условием, что эта
отмена не должна послужить поводом для роста военных
расходов, которые за время его действия были урезаны аж
в 7,5 раза. Руководство СССР, конечно, знало об этом
публично объявленном правиле, но не верило, что оно
соблюдается, и сохраняло глубокое недоверие к англичанам до
самого момента нападения Германии.
В 1927 г. произошли события, сильно подорвавшие и
без того хрупкие отношения между двумя странами.
Сначала 23 февраля английский министр иностранных дел Чем-
берлен направил советскому правительству грозную ноту
68


с требованием немедленно прекратить антианглийскую
пропаганду и военную помощь китайскому Гоминдану. Потом
12 мая британская полиция произвела внезапный обыск в
помещении советско-английского акционерного торгового
общества «Аркос» в Лондоне и обнаружила там секретные
документы, свидетельствовавшие о подрывной деятельности
базировавшегося в Москве Коминтерна в Англии и в Китае.
Последовавший в конце того же месяца полный разрыв
дипломатических и торговых отношений с Англией был
воспринят в СССР как несомненный признак неотвратимо
приближавшейся британской агрессии.
1927 год вообще оказался богатым на драматические
события в международной жизни, связанные с Советским
Союзом. Еще зимой британская газета «Манчестер гардиан» и
немецкая «Форвертс» опубликовали серию статей,
разоблачавших тайное военное сотрудничество СССР и Германии.
В феврале командир авиаотряда К.М. Клим перелетел на
своем самолете в Польшу [76]. В Варшаве 7 июня
белоэмигрант убил советского полпреда П.Л. Войкова, и
напряженность на и без того неспокойной польско-советской границе
резко возросла. Наконец, в октябре из Парижа был выслан
советский полпред Х.Г. Раковский.
Все происходящее вызвало в Советском Союзе
настроение, получившее название «военная тревога 1927 года». В
самом ее начале Наркомат по военным и морским делам
составил заявку для промышленности на поставку боеприпасов,
необходимых на первый год боевых действий. Заявка была
составлена достаточно скромно: предполагалось, что
активные боевые действия будут вестись не более половины этого
срока, а расход боеприпасов не превысит уровня последнего
года Гражданской войны. И тут выяснилось, что
имевшиеся производственные мощности позволят обеспечить только
29% потребности армии в снарядах и всего лишь 8,2% — в
патронах [77]. Для советского руководства стало очевидным,
что страна совершенно не готова к сколько-нибудь
масштабному конфликту. В этих условиях той же осенью, еще за год
До начала первой пятилетки, в СССР началась серьезная
подготовка экономики к грядущей большой войне.
Красная Армия на 1 января 1927 г. насчитывала 607 125
человек. Содержать в мирное время более многочисленную
69


армию в то время не позволяло состояние экономики
страны. В военное время ее численность планировалось довести
до 3300—3400 тыс. чел. [78]. Однако слабо развитая
дорожная сеть страны не позволяла провести в короткие сроки
мобилизацию и сосредоточение сил на западной границе.
Чтобы прикрыть развертывание армии в начале будущей
войны, в январе 1928 г. было решено построить на западной
границе цепь укрепленных районов. Первым начал
возводиться Карельский укрепрайон, защищавший Ленинград с
севера. Полным ходом строительство еще 12 укрепрайонов
на западной границе развернулось весной 1931 года. Они
стали основой пограничного оборонительного рубежа,
который впоследствии получил известность, как «линия
Сталина».
20 декабря 1927 г. М.Н. Тухачевский1, занимавший тогда
должность начальника Штаба РККА, направил наркому
обороны Ворошилову служебную записку «О радикальном
перевооружении РККА». Название записки точно характеризует
ее содержание: это был план коренной реорганизации
Красной Армии. Согласно взглядам Тухачевского к концу 1-й
пятилетки, в 1933 г., состав РККА военного времени необходимо
было довести до 260 стрелковых и кавалерийских дивизий, а
также 50 дивизий артиллерии большой мощности и
минометов [79]. Численность такой армии достигла бы 5,8 млн.
человек. Тут необходимо напомнить, что по мобилизационному
плану № 8 в 1928 г. в Красной Армии после
мобилизационного развертывания предусматривалось иметь 103 стрелковые и
12 кавалерийских дивизий, а также семь кавбригад и 16
артполков РГК общей численностью в 2,9 млн. человек, или
ровно вдвое меньше [80]. Однако скромные материальные
1 Тухачевский Михаил Николаевич (1893—1937).
Участник Первой мировой войны, в чине поручика попал в плен (1915),
бежал в Россию (1917). В Красной Армии с 1918 г., работал в Военном
отделе ВЦИК, с мая — комиссар Московского района обороны,
командовал 1, 8-й и 5-й армиями Восточного и Южного фронтов. Возглавив
Кавказский (1920), а потом Западный (1920 г. — август 1921) фронт,
провел ряд успешных операций. Принимал активное участие в
проведении военной реформы 1924-1925 гг. С июля 1925 г. начальник Штаба
РККА, с мая 1928 г. командующий ЛенВО, с 1931 г. зам. наркомвоенмора
и председателя РВС СССР, начальник вооружения РККА, с 1934 г. зам-
наркома обороны и начальник управления боевой подготовки, маршал
Советского Союза (1935). Расстрелян в 1937 г., реабилитирован в 1956 г.
70


возможности СССР в то время далеко не соответствовали
широкомасштабным желаниям будущего маршала, поэтому
они были отвергнуты как нереальные.
Весной 1928 г. Политбюро ЦК ВКП(б) одобрило
следующие основные принципы плана строительства вооруженных
сил на будущее пятилетие, выдвинутые Штабом РККА и
Ворошиловым:
«<...> по численности — не уступать нашим вероятным
противникам на главнейшем театре войны;
по технике — быть сильнее противника по двум или трем
решающим видам вооружений, а именно — по воздушному
флоту, артиллерии и танкам» [81].
Таким образом, во главу угла ставилось достижение
количественного превосходства над врагами не в людях, а в
технике. Однако Тухачевский, переведенный в мае 1928 г.
на пост командующего ЛВО, продолжал настаивать на
своем проекте резкого увеличения численности армии. 11
января 1930 г. он отправил Ворошилову еще одну записку на
14 страницах, в которой развил идеи предыдущей. На этот
раз, сохранив неизменным число предложенных им ранее
соединений, Тухачевский добавил рекомендацию иметь на
вооружении Красной Армии в военное время 40 тыс.
самолетов и 50 тыс. танков. Между тем, согласно действовавшему
в то время мобплану № 10, в РККА предусматривалось иметь
только 1420 самолетов и 429 танков [82]. Эта записка вызвала
в военных и политических верхах СССР нешуточную
дискуссию, отголоски которой можно услышать до сих пор. В пылу
полемики действительная точка зрения Тухачевского
подверглась и тогда, и потом немалым искажениям, поэтому ее
необходимо прояснить. Прежде всего, следует отметить, что
астрономическое количество военной техники,
запрашиваемое Тухачевским, свидетельствует о слабом его знакомстве
с действительным положением дел в промышленности того
времени. Советской власти досталась экономика царской
России, в значительной мере подорванная Гражданской
войной и последующей разрухой. Она только начала свое
становление. Принимаемые в то время обширные планы
производства хронически не выполнялись. Путем крайнего
71


напряжения сил за период 1930—1933 гг. в СССР удалось
построить 9224 самолета (и военных и гражданских) [83] и 7865
танков и танкеток [84]. Произвели именно такое количество
боевой техники не оттого, что больше не хотели, а прежде
всего потому, что больше не смогли.
Характерно, что ограничить непомерные запросы
военных пытался не кто иной, как их глава нарком Ворошилов.
Он тогда говорил Тухачевскому и его сторонникам:
«Если вы хотите разорить государство и оскандалить себя,
вы организуете такое количество танков в армии в мирное
время <...> Это очень дорогое удовольствие, с одной
стороны, а с другой стороны — это ненужная вещь<...> Это значит
съесть все, что государство будет тебе давать, с тем, чтобы
быть голодным, когда настанет война» [85].
Скорее всего, Ворошилов действительно старался
сэкономить народные деньги. Хотя надо учитывать, что в
отношениях между ним и Тухачевским постоянно чувствовалась
напряженность, вызванная конфликтом времен Гражданской
войны. Но на эти рациональные соображения все равно
никто не обращал должного внимания, и разорительная для и
без того нищей страны гонка вооружений с воображаемыми
противниками продолжалась полным ходом. Наконец, 1
декабря 1933 г. в приказе РВС СССР № 0101 «Об итогах боевой
подготовки РККА за 1933 год и задачах на 1934 год» всему
командному составу Красной Армии было официально
объявлено:
«Наша Красная Армия реально, фактически стала первой
армией в мире. Теперь уже не только морально-политические
свойства нашей армии, определяемые ее классовой природой
и марксистско-ленинским воспитанием личного состава, не
только численность и успехи в боевой подготовке армии, но и
мощная оснащенность современной боевой техникой сделали
Красную Армию первой и единственной армией в мире. Это
бесспорно, это непреложный факт!» [86].
Но в мечтаниях Тухачевского было и несомненное
рациональное зерно. Например, он предлагал не строить
специализированные военные заводы, а выпускать боевую
технику, опираясь, главным образом, на обычные предприятия.
72


В то же время мощности военной индустрии в мирное время
должны были частично задействоваться для изготовления
товаров гражданского назначения. Производство такого
типа создавало реальные предпосылки для резкого
увеличения выпуска военной продукции в случае необходимости.
К тому же речь в записке Тухачевского шла о производстве
танков и самолетов в условиях ведения полномасштабной
войны на Западном ТВД. Тогда вся советская
промышленность была бы полностью мобилизована на нужды армии.
Именно поэтому он и считал возможным построить за
первый год боевых действий такое астрономическое количество
боевой техники.
При этом, по мнению Тухачевского, только танки и
самолеты первой линии должны были представлять собой
новейшие образцы, а в последующих за ними эшелонах
достаточно было иметь максимально упрощенные дешевые
суррогаты боевых машин. Например, на роль танков вполне
подходили бронированные тракторы. Да и предложенное
им количество танков Тухачевский взял отнюдь не с
потолка, как это может показаться на первый взгляд.
Пользуясь советом инженера Магдесиева с ленинградского завода
«Большевик», он полагал, что производство двух тракторов
примерно соответствует одному танку. Поэтому
основываясь на планах производства в СССР в 1932/33
хозяйственном году 197 100 тракторов, Тухачевский считал возможным
построить вместо них за то же самое время 100 тыс. танков.
Даже в случае потери половины из них в результате боевых
действий к концу первого года войны в строю оставались
бы еще 50 тысяч [87]. Аналогичный расчет был сделан им и
для самолетов, и тоже с учетом их массовых боевых потерь,
только базировался он на планах выпуска в 1932/33
хозяйственном году 350 тыс. автомобилей с коэффициентом 0,35.
Таким образом, при годичном производстве 122 500
самолетов и потере более двух третей из них в боях к концу первого
года войны их должно было остаться 35—40 тыс. [88].
Конечно, Тухачевский использовал в своих расчетах,
мягко говоря, чересчур оптимистичные коэффициенты. Да
и плановые цифры выпуска автомобилей и тракторов, на
которых он базировался, не соответствовали
действительности. Но это была особенность советского планирования
73


того времени. Предприятиям сознательно доводились
заведомо неосуществимые производственные задания, чтобы
выжать из них все возможное. Штурмовщина при подобных
методах управления промышленностью неизбежно
приводила к падению качества продукции. Но над этим тогда
мало кто задумывался, все затмевала магия больших чисел.
Сталин в письме Ворошилову от 24 апреля 1932 г. так
обосновал этот своеобразный способ подстегивания роста
производства:
«По части танков и авиации, видимо, промышленность
не сумела еще, как следует, перевооружиться применительно
к новым (нашим) заданиям. Ничего! Будем нажимать и
помогать ей, — приспособится. Все дело в том, чтобы держать
известные отрасли промышленности (главным образом
военной) под постоянным контролем. Приспособятся и будут
выполнять программу, если не на 100%, то на 80—90%. Разве
этого мало?» [89].
Тухачевский был большим поклонником использования
в армии новейших технических средств. В целях проведения
быстрой мобилизации и сосредоточения многомиллионной
армии на западном театре военных действий (ТВД) в
условиях слаборазвитой инфраструктуры он предлагал шире
использовать для дальних войсковых перевозок
транспортную авиацию. Однако, судя по всему, он не задумывался над
вопросом, как подготовить для огромной массы
запланированной им боевой техники соответствующее количество
умеющих ею владеть людей. А ведь эта проблема по
сложности и важности не уступает проблеме производства,
особенно в такой отсталой по части технической грамотности
населения стране, какой был тогда Советский Союз. На этот
раз идеи Тухачевского были замечены и получили признание
высшего советского руководства. Сталин ценил ум, деловую
хватку и стремление молодого военачальника ко всему
новому. Он не мог ожидать подобных новаций от Ворошилова
или Буденного, которые не очень-то стремились, да и не
могли воспринимать многие новшества. В июне 1931 г.
будущий маршал был назначен на высокий пост начальника
вооружений РККА. Одновременно он стал заместителем
наркома Ворошилова.
74


Предложения Тухачевского как раз совпали по времени
с новыми возможностями, которые возникли в связи с
проводившейся полным ходом индустриализацией страны и
появлением нового серьезного противника, которого начала
выдвигать на первый план официальная пропаганда. На
сфабрикованном в конце 1930 г. процессе «Промпартии» была во
всеуслышание озвучена непосредственная угроза нападения
на Советский Союз со стороны Франции. В связи с этим в
январе 1931 г. в основные принципы плана строительства
вооруженных сил была внесена принципиальная поправка: отныне
РККА должна была превосходить вероятных противников на
главном ТВД по всем показателям, а не только по двум или
трем решающим видам вооружений, как это было прежде.
Новый мобилизационный план на завершавший первую
пятилетку 1933 г. предусматривал полуторакратный (по
сравнению с прежними наметками) рост армии военного
времени. Ее состав планировалось довести до 150 стрелковых и
22 кавалерийских дивизий, двух мехкорпусов и 10 мехбри-
гад, в которых числилось 4467 тыс. человек, 20 073 орудий,
8463 танков и танкеток, 979 бронемашин и 3740 боевых
самолетов [90]. При этом Красная Армия обгоняла по
численности армии Германии и Франции, сражавшиеся в 1918 г.
на Западном ТВД. Для скорейшего насыщения войск
современной техникой в 1932 г. была принята «Танковая
программа». Она предусматривала производство только за
первый год войны 13 800 малых и 2000 средних танков, а также
15 000 танкеток [91].
Представляет интерес планируемое тогда распределение
войск по операционным направлениям. Самые большие
силы — шесть армий и два резервных корпуса —
выделялись Западному фронту, который должен был противостоять
польской армии. В его составе был один мехкорпус, один
кавкорпус, 56 дивизий, 10 бригад и 19 артполков РГК. Силы
Юго-Западного фронта состояли из пяти армий, а его
резервы — из мехкорпуса и четырех дивизий. Всего этот фронт
располагал одним механизированным и двумя кавалерийскими
корпусами, 44 дивизиями и двумя бригадами с частями
усиления. На Северо-Западном фронте оставались только две
армии, состоявшие из 26 дивизий, трех бригад и трех
артполков РГК. Эти силы были выделены для действий против
75


армий Латвии, Эстонии и Финляндии. Дислоцировавшийся
там мехкорпус предназначался для переброски на Западный
фронт [92].
В Советском Союзе заботились и о морских
вооружениях. В июле 1931 г. по предложению Сталина была
принята программа постройки к концу 1935 г. 200 подводных
лодок, 40—50 эсминцев, 250 торпедных катеров и
соответствующего числа гидросамолетов общей стоимостью два
миллиарда рублей [93]. Для сравнения: в военно-морском
флоте той же Польши в 1933 г. самыми крупными
кораблями были два эсминца и три подводные лодки. До начала
Второй мировой войны к ним успели добавиться еще два
эсминца и две подводные лодки [94]. Принятая программа
означала начало соперничества СССР с великими
державами на море. Но она, учитывая тогдашнее состояние
советской экономики, конечно, не имела никаких шансов на
выполнение.
В конце 1929 г. основные страны Запада охватил
жесточайший экономический кризис. Он существенно ослабил все их
материальные и финансовые возможности, включая
способность вести большую войну с кем бы то ни было. Но советское
руководство предпочитало закрывать глаза на это
обстоятельство. Больше того, именно кризисом оно обосновывало
дальнейшее нарастание мифической угрозы нападения на
СССР. Такая точка зрения была озвучена с самой высокой
трибуны в политическом отчете ЦК ВКП(б), сделанным
Сталиным XVI съезду партии 27 июня 1930 г. Не забыл Сталин
упомянуть там и тогдашнее советское пугало — Францию:
«<...> каждый раз, когда капиталистические
противоречия начинают обостряться, буржуазия обращает свои взоры
в сторону СССР: нельзя ли разрешить то или иное
противоречие капитализма, или все противоречия, вместе взятые, за
счет СССР, этой Страны Советов, цитадели революции, <...>
мешающей наладить новую войну, мешающей переделить
мир по-новому, мешающей хозяйничать на своем обширном
внутреннем рынке, так необходимом капиталистам,
особенно теперь, в связи с экономическим кризисом.
Отсюда тенденция к авантюристским наскокам на СССР
и к интервенции, которая (тенденция) должна усилиться в
связи с развертывающимся экономическим кризисом.
76


Наиболее яркой выразительницей этой тенденции в
данный момент является нынешняя буржуазная Франция, <...>
самая агрессивная и милитаристская страна из всех
агрессивных и милитаристских стран мира» [95].
Под оглушительный аккомпанемент антизападной
риторики приготовления к войне в Советском Союзе шли самым
полным ходом. По планам первой пятилетки создавалась
индустриальная база страны, и в первую очередь — заводы,
способные выпускать военную продукцию. При этом
советские импортеры использовали тяжелую экономическую
ситуацию, сложившуюся тогда во всем мире. Ослабленные
длительным кризисом перепроизводства западные фирмы были
готовы выполнить советские заказы в кратчайшие сроки и за
минимальную плату, ведь других возможностей реализовать
свою продукцию у них в то время нередко просто не имелось.
Одним из основных поставщиков промышленного
оборудования на строящиеся советские предприятия тогда была
Германия. Во второй половине 1932 г. СССР закупил из всего
немецкого экспорта 50% чугуна и стали, 60% землеройной
техники и динамо-машин, 70% металлообрабатывающих
станков, 80% подъемных кранов и листового металла, 90%
турбин и кузнечно-прессового оборудования [96]. Не в
меньшей степени были выгодны многомиллионные советские
заказы и немцам. Ведь только благодаря им сумели избежать
банкротства немало их машиностроительных компаний,
активно участвовавших в скором будущем в ремилитаризации
Германии.
В сентябре 1931 г. на Дальнем Востоке стал назревать
реальный очаг будущей большой войны: Япония начала
оккупацию Маньчжурии. Однако угроза на Дальнем Востоке
тогда считалась локальной. Силы японской сухопутной
армии в то время были ограниченными, в 1930 г. она имела на
вооружении только 720 танков, 600 самолетов, 1184 орудия и
5450 пулеметов [97]. К тому же действия японцев резко
снизили риск нападения на СССР и дружественную ему
Монголию со стороны реакционных китайских милитаристов,
с которыми уже пришлось повоевать в 1929 г. на КВЖД. Да
и отношения между СССР и Японией в то время были
неплохими, с 1927 г. действовала даже программа обмена ста-
77


жерами между офицерами армий обеих стран. Поэтому до
начала японской агрессии в Маньчжурии СССР считал
достаточным держать там только около 5% своей армии
мирного времени.
В 1932 г. СССР заключил договоры о ненападении с
Францией, Польшей, Финляндией, Эстонией и Латвией.
С Литвой такой договор был подписан еще в 1926 г. Успехи
в дипломатии позволили снять напряженность на
советской западной границе. Именно с Запада руководство
Советского Союза всегда ожидало главную опасность
самому существованию страны, поэтому после ее уменьшения
можно было ожидать снижения оборонных усилий и затрат
на военные цели. Но этого не произошло, наоборот, в том
году доля военных расходов в бюджете страны подскочила
более чем в 1,5 раза, превысив 15%. Целью второй
пятилетки стало:
«Подготовить такое развитие военно-производственной
базы, которое обеспечило бы Советскому Союзу
превосходство вооружения над самым могущественным
европейским противником — Францией и ее союзниками на нашей
западной границе — Польшей и Румынией, особенно по
главным видам новой боевой техники — авиации, танкам и
химии» [98].
Почему была поставлена именно такая цель, вполне
понятно. Сомнений у советского руководства в неизбежности
близкой войны со странами, заранее записанными в
смертельные враги, по-прежнему не возникало. Договоры о
ненападении с Францией и Польшей эту уверенность ничуть не
поколебали. При этом к 1938 г. Штаб РККА планировал иметь
достаточные индустриальные мощности для выпуска только
в течение первого года войны 74 тыс. самолетов, 85 тыс.
танков и 40 тыс. танкеток. В то время этим штабом руководил
А.И. Егоров, но его заявка вполне очевидно перекликалась
с недавними предложениями Тухачевского. На этот раз
Ворошилов, незадолго до того жестко критиковавший
Тухачевского за его записку, был согласен с такими
астрономическими цифрами. В докладе Егорова Ворошилову содержались
главнейшие задачи второго пятилетнего плана строительства
Красной Армии:
78


«<...> а) Закрепление за СССР первого места в мире по
всем решающим видам средств борьбы — авиации, танкам,
артиллерии, на базе завершения технической реконструкции
и перевооружения всех ее родов войск современной боевой
техникой.
б) По своему масштабу военного времени — Красная Армия
должна быть в состоянии вести борьбу с любой коалицией
мировых капиталистических держав и нанести армиям этих
держав решительный и сокрушительный удар и поражение» [99].
В проекте доклада НКО «О развитии РККА во вторую
пятилетку», подготовленном для Комиссии Обороны СССР
12 декабря 1933 г. и подписанном начальником Штаба РККА
Егоровым, к «вероятным ближайшим противникам»
Советского Союза были отнесены все без исключения соседние с
ним страны Запада, а также Ближнего, Среднего и Дальнего
Востока. Согласно сделанным там расчетам, только
Польша, Румыния, Финляндия, Латвия, Литва и Эстония в 1938 г.
могли развернуть армии, насчитывавшие в общей
сложности до 3,4 млн. человек, 3000 самолетов и 2800 танков.
Прогнозировалось, что соседние государства на Западе, Юге и
Дальнем Востоке смогут выставить против СССР в 1938 г. 122
пехотные и пять кавалерийских дивизий, семь пехотных и 24
кавалерийские бригады, в которых будут числиться 6,9 млн.
человек, 6600 самолетов и 6000 танков [100]. Такие
устрашающие цифры не имели ни малейшего отношения к
действительности, однако именно ими обосновывались реальные
планы развития Красной Армии на вторую пятилетку. Но
доклад предупреждал и о других угрозах:
«Кроме того, необходимо учитывать, что
непосредственные соседи на западной границе могут получить в первый же
период войны с СССР активную поддержку от крупных
империалистических государств (Франция, Англия) в виде мото-
мех[анизированных] войск и авиации» [101].
Поэтому там же были приведены сведения о вооруженных
силах Франции и даже об «англо-индийской армии». СССР
не на шутку готовился воевать со всеми своими
ближайшими соседями, которые зачислялись в потенциальные члены
79


антисоветской коалиции. О каких-либо союзниках даже и
речи не было. При подсчетах сил вероятных противников
была учтена даже единственная танковая рота афганской
армии, а ведь совсем незадолго до того времени авторы
вышеупомянутой книги «Будущая война» считали Афганистан
дружественной страной.
Для такого масштабного противостояния к 1938 г.
планировалось увеличить армию мирного времени до 92
стрелковых дивизий и бригад, 22 кавдивизий, шести мехкорпу-
сов, 20 отдельных танковых и механизированных бригад,
53 авиабригад. В случае мобилизации к ним должны были
добавиться еще 68 стрелковых дивизий. Армию мирного
времени численностью в 850 тыс. человек в случае
начала войны планировали развернуть до 4,7 млн., к которым
в течение первого года войны должны были прибавиться
еще 600 тыс. Для вооружения такой армии требовались
18 тыс. танков, свыше 50 тыс. орудий и 7,5 тыс. боевых
самолетов [102].
Не будем забывать, что все эти горы вооружений
планировалось ввести в строй через пять лет еще в 1933 г., когда
прямые угрозы Советскому Союзу были надуманными и
существовали только в воображении его политического и
военного руководства. О действительной необходимости
поспешного изготовления всей этой массы боевой техники
никто из власть имущих тогда, к сожалению, не задумывался.
Никого особенно не волновал уровень ее качества в условиях
непомерных требований прежде всего к росту производства.
Не обсуждалась и возможность ее быстрого морального
устаревания и чрезмерного физического износа к тому моменту,
когда она на самом деле может понадобиться. Все внимание
уделялось скорейшему насыщению войск боевой техникой,
но совсем мало думали о подготовке людей, способных ею
овладеть.
Характерно, что за гипертрофированными
воображаемыми угрозами военное руководство СССР умудрилось
проглядеть настоящую опасность: в Германии к власти пришли
нацисты во главе с Гитлером. С таким руководством Германия
стала быстро выдвигаться на позицию наиболее сильного и
опасного вероятного противника СССР, которую ранее
занимала Польша. Но и Польшу отнюдь не списали со счетов,
80


ее только начали прочить в союзники Германии. Советское
руководство, разумеется, знало о непримиримых
противоречиях между этими странами, но тем не менее опасалось,
что они все же могут сговориться против Советского Союза.
В качестве базы для такого сговора рассматривался обмен
«польского коридора» на совместно захваченные украинские
земли. Время показало, что для создания германо-польской
коалиции против СССР не было достаточных оснований,
ведь давний глубокий антагонизм между этими странами
существенно перевешивал их общие антисоветские интересы.
Но руководство Советского Союза, ослепленное
долголетней ненавистью к Польше, этого не осознавало или не
желало осознавать.
В марте 1935 г. штатная численность Красной Армии
мирного времени впервые превысила миллион человек.
Изменялся и сам принцип ее комплектования. Еще раньше,
начиная с 1933 г., технические войска и кавалерия начали
превращаться в кадровые. В 1935 г. с прежней, главным
образом, территориальной системы комплектования, на чисто
кадровую стала переходить и пехота. Это позволило
заметно повысить качество боевой подготовки личного состава.
Проводились и другие важные реформы, направленные на
дальнейшее повышение дисциплины и боеготовности войск.
Так, 26 сентября того же года приказом НКО СССР № 144
в РККА взамен служебных категорий были введены
персональные воинские звания [103]. В период с 1936 по 1939 г.
призывной возраст в СССР последовательно снижался с
21 года до 19 лет. При этом армия неуклонно продолжала
расти, и к началу 1938 г. численность ее личного состава
перевалила за полтора миллиона человек.
Кроме мобилизационных планов, само собой
разумеется, разрабатывались и оперативные, согласно которым
планировались боевые действия войск на случай начала войны.
После окончания Гражданской войны разработка военных
планов была сосредоточена в военных округах. В 1924 г. был
создан Штаб РККА, который стал ответственным за
создание и изменение оперативного плана будущей войны. До
начала Великой Отечественной такой план
разрабатывался и уточнялся не менее 15 раз, т.е. практически ежегодно.
При этом менялся не только сам план, но и его название.
81


Так, в 1924 г. он именовался «О стратегическом
развертывании Красной Армии на случай войны на Западе <...>», а
в 1927 г. — «Записка по обороне СССР» [104]. Важность и
секретность этого документа характеризует более чем
красноречивый факт: все эти планы и даже их копии никогда
нигде не печатались, а только переписывались от руки
самими исполнителями.
Долгое время действовал «Оперативный план»,
разработанный Штабом РККА под руководством Тухачевского в
1927—1928 гг. [105]. Этот план развивался и дорабатывался
по мере изменения мобилизационных планов Красной
Армии, роста ее рядов и оснащения, а также международной
ситуации. В 1932 г. оперативный план РККА включал в себя
основной и дополнительный варианты. Основным был план
войны против Польши и Румынии в случае их нападения на
СССР при поддержке Англии и Франции. Дополнительный
план предполагал, что к военным противникам Советского
Союза прибавятся и Прибалтийские государства. Но в
следующем году по указанию начальника Штаба РККА А.И.
Егорова дополнительный план стал уже основным [106]. Трудно
понять логику этого решения, учитывая, что к этому времени
со всеми этими государствами были заключены договоры о
ненападении.
Необходимость появления кардинально нового
оперативного плана войны назрела в 1935 г., после начала
полномасштабной милитаризации Германии. В феврале этого
года командующий Белорусским военным округом (БВО)
И.П. Уборевич при поддержке Тухачевского предложил
скорректировать действовавший план с учетом новых
наиболее вероятных противников — объединенных сил Германии
и Польши при поддержке Финляндии. В то же время он
допускал, что на СССР могут напасть также Великобритания,
Эстония и Латвия [ 107]. С сентября того же года Генеральный
штаб РККА под начальством А.И. Егорова начал ускоренно
разрабатывать «План стратегического распределения РККА
и оперативного развертывания на Западе», утвержденный
высшим политическим руководством страны в следующем,
1936 г. Согласно ему ожидалось, что основными
противниками СССР выступят объединенные силы Германии, Польши,
82


Эстонии и Финляндии. Их вероятными союзниками должны
были стать Румыния и Латвия [108].
24 марта 1938 г. появился очередной оперативный
план, разработанный под руководством нового
начальника Генштаба Б.М. Шапошникова. Единственный
экземпляр плана был написан от руки им самим. Состав
предполагаемой вражеской коалиции изменился там уже
в который раз:
«<... > Советскому Союзу нужно быть готовым к борьбе на
два фронта: на западе против Германии и Польши и частично
против Италии с возможным присоединением к ним
лимитрофов, и на востоке против Японии.
Италия, весьма вероятно, в войне будет участвовать своим
флотом, посылку же экспедиционного корпуса к нашим
границам вряд ли можно ожидать» [109].
Не исключалась вероятность агрессии Турции с целью
захвата Армении. Участие в войне Румынии ставилось в
зависимость от поведения Франции. Но решающим образом на
позицию румын могло повлиять нападение войск германо-
польского блока на Чехословакию и наступление их основной
группировки на Украину. Общие силы вражеской коалиции
оценивались в 157—173 дивизии, 7780 танков и танкеток и
5135 самолетов, из них на советских рубежах ожидались 120
пехотных и 12 кавалерийских дивизий, 7500 орудий, 6300
танков и танкеток и 3700 самолетов. Против них СССР готовился
выставить только на Западе 106 стрелковых и 14
кавалерийских дивизий, 20 танковых бригад, 9466 орудий, 8046 танков
и 4458 самолетов [110]. Основой замысла советского плана
была стратегическая оборона на первом этапе, затем переход
в наступление. На каком направлении будут сосредоточены
главные усилия противника, севернее или южнее Припятских
болот, Шапошников рассчитывал определить не позже чем к
10-му дню мобилизации. Он полагал, что для врага
предпочтителен северный вариант. Этот план был утвержден на
заседании Главного военного совета 19 ноября 1938 г. [111]. После
этого в советском военном планировании наступила
необычно долгая пауза продолжительностью почти в два года.
83


РАЗВИТИЕ В СССР ВОЕННОЙ ТЕОРИИ
И ПОЯВЛЕНИЕ ТАНКОВЫХ ВОЙСК
Обычно к радикальным военным реформам приступают
после поражений. Так было, например, в Германии. Реформу
Красной Армии нарком по военным и морским делам СССР
М.В. Фрунзе начал почти сразу после окончания
Гражданской войны. Страна лежала в разрухе. Многочисленную
армию начали сокращать. Но Фрунзе смотрел вперед. В отличие
от Л. Троцкого, который считал, что надо сначала покончить
в войсках со вшивостью, а уж потом думать о доктрине и
военной науке, наркомвоенмор начал организовывать в армии
научные конференции. В то нелегкое время в РККА
происходил небывалый расцвет военно-научной мысли. В
военных журналах печатались острые дискуссионные статьи, в
которых анализировался опыт Первой мировой и
Гражданской войн. Сейчас это трудно представить, но в эти годы
публиковались даже труды белых генералов А.И. Деникина,
П.Н. Врангеля и Я.А. Слащева. В академиях и на различных
курсах преподавали бывшие царские генералы А. А. Брусилов,
А.А. Балтийский (Андреев), С.Н. Каменский, П.П. Кань-
шин, Ф.Ф. Новицкий, Н.П. Сапожников, А.Е. Снесарев и
др. Больше того, тот же Слащев с 1922 г. работал
преподавателем тактики на курсах «Выстрел» в Москве. И победители
и побежденные пытались разобраться в причинах побед и
поражений. Военачальники, военные историки и теоретики
обратились к проблеме руководства войной и большими
массами войск. Появились труды по военной истории и теории,
принадлежавшие перу A.M. Зайончковского1, А.А. Свечина
и В.К. Триандафиллова, сохранившие свое значение до
наших дней.
Многие из бывших царских генералов и офицеров,
перешедших на службу в Красную Армию, в свое время окон-
1 Зайончковский Андрей Медардович (1862—1926).
Окончил Академию Генштаба (1888), в русско-японскую войну
командовал полком и бригадой, в Первую мировую войну — дивизией и
армейским корпусом, генерал от инфантерии (1917). В Красной Армии с 1919 г.,
начальник штаба 13-й армии, затем состоял при начальнике Полевого
штаба РВС Республики, профессор Военной академии РККА. Автор
фундаментальных работ по истории Крымской 1853—1856 гг. и Первой
мировой войн.
84


чили Николаевскую академию Генерального штаба. Это
высшее военно-учебное заведение было основано 26
ноября 1832 г. в соответствии с проектом генерала-адъютанта
барона Г.В. Жомини, который большую часть своей жизни
находился на русской службе1. Они хорошо знали его труды
по теории и истории войн и в большинстве своем являлись
последователями его взглядов. Жомини — автор
многочисленных сочинений по теории и истории войн. Наиболее
известные среди них «Очерки военного искусства»,
которые были изданы в Париже (1837 г.) и в Москве2.
Важнейшие положения военной науки, основателем которой стал
Жомини, были изложены им в небольшой по объему книге
«Военное искусство», изданной на русском языке в 1807 г.
Под влиянием Жомини в России сложилась научная школа
изучения истории и теории войн. Среди его последователей
можно назвать имена Н.А. Окунева, Г.А. Леер, Н.В. Медема,
Д.А. Милютина, А.А. Свечина.
Однако большинство советских теоретиков после 20-х
годов подпали под сильное влияние взглядов прусского
генерала К. Клаузевица3. Его культ изначально создавался руками
1 Жомини Генрих Вениаминович (Антуан Анри Жомини
(Jornini) (6.3.1779, Пайерн, Швейцария — 24.3.1869, Париж), барон
(1807), военный теоретик и историк. С 1798 г. служил в швейцарской
армии, во время революционных войн — командир батальона (1801),
с 1804 г. — волонтер французской армии, полковник (1805), начальник
штаба корпуса, бригадный генерал (1813), в августе 1813 г. на русской
службе, генерал от инфантерии (1826). Состоял в штабе императора
Александра I. При Николае I участвовал в разработке военных
проектов, в т.ч. об учреждении высшего военно-учебного заведения для
получения образования офицерами — Генерального, штаба, разработал ее
устав (1832), в 1837 г. назначен преподавателем стратегии к наследнику.
С 1855 г. проживал за границей.
2 Жомини Г. Очерки военного искусства. Т. 2. — М.: Воениздат,
1939 г.
3 Карл фон Клаузевиц (Carl Philipp Gottlieb von Clausewitz;
17.1780, Бург под Магдебургом — 16.11.1831) — известный военный
писатель и теоретик. В войне с Наполеоном попал в плен (1806), в 1810-
1812 гг. преподавал военные науки наследному принцу Августу Прусскому.
С 1812 г. на российской службе, принял участие в Отечественной войне
1812 г., в частности в Бородинском сражении. В 1814 г. вернулся в
прусскую армию в чине полковника, был назначен начальником штаба 3-го
армейского корпуса (1815). Принял участие в кампании «Ста дней».
В 1818 г. произведен в генерал-майоры. В 1831 г. при выступлении
прусских войск во время польского восстания — начальник штаба при
фельдмаршале Гнейзенау; умер в Бреслау от холеры.
85


германских шовинистов и их агентов при российском дворе
на основе безудержного восхваления его книги «О войне», и
некритическом восприятии всего написанного автором1. Это
тем более непростительно, что сам автор, его вдова, другие
лица, причастные к публикации, не скрывали, что автор не
дописал книгу, а черновую рукопись был намерен
основательно дорабатывать. В советские времена
псевдомарксистские догматики воспроизвели ошибочное высказывание
В.И. Ленина, который выделил из общего контекста книги
К. Клаузевица его неоригинальную фразу о «войне как о
продолжении политики иными, насильственными ^средствами».
Кстати, эта формула Клаузевица не корректна и не
универсальна (в книге «О войне» сам автор называет войны,
возникшие и вне политики). Советский вождь, не считая себя
специалистом в военном деле, естественно, не изучал глубоко
труды Клаузевица. Он некритически принял на веру широко
распространенное среди тогдашних интеллектуалов, в числе
которых были и его идейные предшественники — К. Маркс
и Ф. Энгельс, мнение о «величии» прусского генерала. Эту
фразу Ленин использовал в борьбе с реформистами II
Интернационала2. Тем не менее высказывание вождя
поспособствовало укреплению взглядов Клаузевица среди советских
военных теоретиков и их начальников.
Тщательное изучение основного труда Клаузевица —
книги «О войне», проведенное многими аналитиками за
последние 200 лет, показало, что он в значительной своей части
представляет переписанные или пересказанные своими
словами сочинения Жомини и других осуждаемых прусским
генералом предшественников (конечно, без ссылок на них).
Читатель, плохо знакомый с военной историографией тех
лет, может принять опус Клаузевица за науку, тем более, что
в нем представлены и научные достижения изученных
генералом трудов. Книга полна противоречивых и недоказанных
суждений [112].
1 Клаузевиц К. О войне (\Ът Kriege) М.: Госвоениздат, 1934 г.
2 В этой связи интересна мысль Лангендорфа: «Органическая связь
между политикой и войной, взаимное проникновение обоих элементов
была широко распространена в военных сочинениях в Пруссии после
1815 г. и не может рассматриваться как принадлежащая Клаузевицу»
[ИЗ].
86


Спор двух генералов, живших и творивших в одно время,
перерос в принципиальное противостояние методологий.
Творчество Жомини — это образец научного подхода ко всем
областям военного дела. Он считал исследование истории
войн лабораторией военной теории. Учение Жомини
вобрало в себя достижения многих мыслителей и
полководцев ранних тысячелетий, все написанное до него о войнах
и воинском мастерстве, об исторической науке в целом, от
Сунь-цзы до Суворова и Наполеона. На этой основе
Жомини создал научную военную теорию, которая была признана
всем тогдашним ученым миром и подтверждена военными
событиями XX—XXI вв. Его взгляды легли в основу
современной науки логистики: VI глава труда «Очерки военного
искусства» так и называлась: «О логистике или практическом
искусстве приводить армии в движение». Суждения Жомини
отличались четкостью, строгой аргументацией, вниманием
к понятийному аппарату, простым ясным языком. Жомини
ратовал за расширение сферы научного расчета накануне и
во время войны, сужение сферы вероятности, случая, за
разработку принципов и правил.
В отличие от Жомини Клаузевиц утверждал, что войны —
явления, не повторяющиеся; что «война — область
случайности», и таким образом изгонял науку из военного дела,
откровенно осуждал «увлечение историей». Пруссак вообще
полагал вредными какие-либо правила. Точнее, как
насмешливо замечали ученые еще в XIX в., Клаузевиц приемлет
только собственные правила, отвергая чьи-либо [114].
В творчестве Жомини представлена цаучная
методология исследования, основные научные принципы. Это —
всесторонний подход, историзм, сравнительный анализ,
исторические альтернативы. Жомини сформулировал понятия
«стратегия» и «тактика», определил большинство важнейших
военных принципов, которые найдут свое развитие в
«Очерках военного искусства». Среди них: сосредоточение
основных усилий главных сил армии «на решающие пункты театра
войны» в решающий момент; «массы не только
присутствуют на решающем пункте», но и «энергично вводятся в бой»
(вместе с тем Жомини предостерегал от концентрации
«избыточных масс»); «ударность — только наступление может
обеспечить победу, война должна быть «подвижной», оборо-
87


на — «активной», «наступательной». Жомини писал, что
отступление — «бесспорно, самая трудная военная операция»
(«вознаграждение за искусное отступление, как и за самую
блестящую победу»).
Жомини придавал большое значение резервам, как в
масштабе государства, так и армии (до взвода включительно!),
особенно их обучению и воспитанию, разработав многие
стороны этой проблемы. Клаузевиц, наоборот, в
специальной главе своего труда «Стратегический резерв» назвал саму
эту идею «нелепой» и объявил выделение резервов
«расточительным расходованием сил». А.Е. Снесарев в результате
глубокого исследования книги Клаузевица «О войне» в 1924 г.
пришел к важному заключению о слабой теоретической
подготовке пруссака. «Как историк, — отмечал Снесарев, —
Клаузевиц слишком пристрастен или слишком деспотичный
аналитик <...>. В ряде его трудов «мы не находим
документов, подтверждений, фактических доказательств; <...>
могучий анализ увлекает Клаузевица, не вызывая в нем
сомнений или потребностей посторонних проверок <...>». Однако
ученый, свободный от сомнений, — это совсем не ученый.
Клаузевиц неверно понимает теорию. Он пишет лишь о том,
что не следует «делать, и крайне скуп на положительные
указания»1 [115]. Однако, противореча своему же весьма
квалифицированному разбору, Снесарев творчеству Клаузевица
дал в целом положительную оценку.
Важным принципом Жомини считал взаимодействие
родов войск; захват и удержание инициативы («иметь на своей
стороне зачин <...> движений»): «верность оценки и расчетов;
введение «неприятеля в ошибки» (маневр и дезинформация):
умеренность при победе («уменье вовремя остановиться»);
соответствие целей армии ее силам и средствам. Жомини
решительно осуждал авантюризм, связывая с этим важность
разведки: «хорошая служба разведки и основательные
знания военной географии — это предпосылки качественной
стратегической оценки обстановки и планирования».
Жомини высоко оценивал полководческое искусство Наполеона,
подчеркивая его мысль, что «на поле боя царит ситуация»,
что решения следует принимать с учетом сиюминутной об-
1 Рецензия Снесарева А.Е. была публикована в 2007 г.
88


становки. Но он и критиковал своего кумира за излишнюю
агрессивность и неумение остановиться на достигнутом.
Расхождения между воззрениями Жомини и Клаузевицем
носят сугубо принципиальный характер, их нельзя свести
к каким-либо частностям. Так, Жомини считал: если
человечество не может отказаться от войн вообще, пусть оно
предельно ограничит их масштаб и продолжительность ради
сохранения человеческих жизней, своих и неприятельских.
Клаузевиц же был далек от этого, он бранил «пацифистов» и
«филантропов». Опасаясь .сковать инициативу командиров,
он заранее снимал с них ответственность за боевые потери,
провозглашал «абсолютную», т.е. ничем не ограниченную
войну с ее принципом — «победа любой ценой».
Известный крупный советский военный ученый А. А. Све-
чин1, внесший немалый вклад в развитие военной теории,
еще в 1920-е гг. с полным основанием отметил: «В течение
столетия военная мысль всего мира, расшаркиваясь перед
Клаузевицем, жила по преимуществу идейным наследством
Жомини» [116]. В истории Отечественной войны можно
найти множество примеров, когда нарушение принципов
стратегии и тактики, разработанных Жомини, отступление
от них приводило к крупным неудачам и поражениям.
А.А. Свечин в 1918—1921 гг. возглавлял
Военно-историческую комиссию по исследованию и использованию опыта
войны 1914—1918 гг., одновременно в должности профессора
Академии Генерального штаба РККА преподавал там
стратегию и военную историю2. Он оставил после себя большое
военно-историческое и военно-теоретическое наследие.
Особую известность получили его капитальные труды
«Стратегия» (1923 г.), «Эволюция военного искусства» (1927 г.) и
«Стратегия XX века на первом этапе» (1937 г.). Свечин не
боялся в открытую высказывать свои взгляды, которые
зачастую не совпадали с взглядами начальства. В 1930 г. он под-
1 Свечин Александр Андреевич (1878-1938). Участник
Русско-японской и Первой мировой войн, генерал-майор (1916).
Командовал полком, дивизией, а с мая 1917 г. стал начштаба 5-й армии.
В Красной Армии с марта 1918 г., с ноября профессор Академии Генштаба
РККА. Автор трудов по военной истории, стратегии и тактике, в которых
обобщил опыт войн конца XIX — начала XX века. Расстрелян в 1938 г.,
Реабилитирован в 1956 г.
2 Военно-историческая комиссия была создана 13 августа 1918г.
89


вергся кратковременному аресту, а на следующий год был
снова арестован и осужден на 5 лет. К счастью, на этот раз он
уцелел, проведя в лагере только полгода, а после даже сумел
вернуться на военную службу.
К сожалению, обычная полемика между сторонниками
тех или иных взглядов на развитие военного дела в то
время нередко отличалась нетерпимостью к инакомыслию,
а порой даже выходила далеко за рамки обычных споров.
Их острота усугублялась конфликтом групповых амбиций,
особенно когда сталкивались мнения старших офицеров и
генералов царской армии и малообразованных героев
Гражданской войны. В таких случаях научная аргументация
зачастую подменялась чисто идеологическими оценками и
навешиванием незаслуженных ярлыков. Вместо доказательства
в ход пускался, как сейчас бы сказали, административный
ресурс. Так, на одном из обсуждений в 1930 г. Тухачевский
заявил: «Свечин писал не для подготовки побед Красной
Армии. Его книга — защита капиталистического мира от
наступления Красной Армии» [117]. Вот так, ни больше ни
меньше... Надо отметить, что как раз в это время Свечин
находился в тюремной камере и не мог постоять за себя. Не
исключено, что определенную роль в этих несправедливых
нападках сыграли личные причины. Свечин в своих трудах и
разговорах не раз отмечал крупные стратегические просчеты
командующего Западным фронтом Тухачевского при
наступлении на Варшаву в 1920 г., которое закончилось крупным
поражением Красной Армии.
Часто бросают упрек, что генералы всегда готовятся к
прошедшей войне. А Свечин не представлял себе, как можно
рассуждать о будущей войне в отрыве от прошлого. Он
говорил о возможности предвидеть характер будущих войн и
предостерегал от пагубной недооценки роли стратегической
обороны. А получилось так, что теория глубокого боя и
операции заслонила для нашей армии разработку проблем
обороны, маневренной войны, встречных операций, сложных
вопросов вынужденного и преднамеренного отхода. В
конечном итоге идея «ответного удара» стала стержнем плана
войны вместо более подходящей для нашей армии идеи
стратегической обороны. Свечин утверждал, что «право на
наступление еще надо заработать. Только успешная операция
90


сотен дивизий на всех фронтах позволит четырем десяткам
нанести молниеносный удар на избранном направлении и
добиться безусловной победы» [118].
Будучи всесторонне образованным человеком с
обширными знаниями в области стратегии и тактики,
подкрепленными огромным практическим опытом, Свечин сделал
поразительно точные прогнозы сценария будущей большой
войны. Так, он предугадал, что основными целями
потенциального агрессора станут политические, поэтому главный
удар будет нанесен на Москву по кратчайшему пути через
Белоруссию, а не на Украину с ее многочисленными
экономическими центрами. Именно на московском направлении
он предлагал сосредоточить основные силы Красной Армии
для решающей битвы с врагом. При обороне юга страны
Свечин предлагал не цепляться за Правобережную Украину (не
стоит забывать, что речь тогда шла о старых ее границах), а
сразу отойти за Днепр и использовать это крупное
естественное препятствие в качестве основного защитного рубежа.
При этом он призывал заранее подготовиться к возможному
вынужденному оставлению превосходящим силам
противника обширных районов западной части СССР. И в связи с
этим предлагал срочно развивать в глубинных районах
страны мощную промышленную базу, позволявшую выиграть
длительную войну на истощение. Хорошо разбираясь в
экономике современной войны, Свечин подчеркивал в связи с
этим важность как можно более эффективного
использования ограниченных ресурсов государства, особенно в период
длительной вооруженной борьбы. Незаурядный талант,
независимый характер, острый язык и прямота' Свечина нажили
ему в жизни немало завистников и врагов. В условиях
массовых репрессий само существование независимого ученого
было невозможно. 30 декабря 1937 г. помощник начальника
кафедры военной истории Академии Генштаба профессор
А.А. Свечин был снова арестован по ложному обвинению и
на этот раз расстрелян.
В конце 20-х и начале 30-х гг. военная теория в СССР
далеко опережала темпы развития войск и их реальные
материальные возможности. В этих условиях особенно заметный
вклад в ее развитие внес молодой, но грамотный и энергич-
91


ный практик и теоретик военного дела В.К. Триандафиллов1.
В 1924 г. наркомвоенмор М.В. Фрунзе выдвинул 30-летнего
командира на ответственнейший пост начальника
оперативного отдела Штаба РККА. Триандафиллов полностью
оправдал оказанное ему доверие. Помимо выполнения
текущих дел, он написал рад статей на военно-исторические
и военно-теоретические темы. В них был не только обобщен
опыт Первой мировой и Гражданской войн, но и на его
основе разработаны практические рекомендации по военному
планированию, строительству и организации вооруженных
сил СССР на будущее. Главным итогом работъгТриандафил-
лова стала передовая теория «глубокой операции». Она во
многом перекликалась с идеями фон Секта. Также как и этот
немецкий генерал-новатор, Триандафиллов пытался найти
пути выхода из тяжелого «позиционного кризиса», с
которым неожиданно для себя столкнулись все без исключения
армии — участницы Первой мировой войны. Тогда впервые
ничейная полоса, насквозь простреливаемая бесчисленными
пулеметами и шрапнелью, опутанная густыми рядами
колючей проволоки, стала непреодолимой преградой на пути
наступающих войск. Многокилометровые линии фронтов
застыли в неподвижности на всей своей протяженности. Даже
за незначительное продвижение вперед приходилось платить
многими тысячами жизней. Такая цена была явно
неприемлемой, поэтому начались поиски качественно новых
эффективных способов и методов ведения военных действий.
Наиболее известным трудом Триандафиллова стала книга
«Характер операций современных армий», опубликованная в
1929 г. Она вобрала в себя все его мысли и находки,
обозначила новые перспективы развития оперативного искусства войск
и теоретически обосновала дальнейшие пути модернизации
и развития Красной Армии. Концепция глубокой операции
1 Триандафиллов Владимир Кириакович (1894-1931).
Участник Первой мировой войны, начал ее рядовым, а закончил штабс-
капитаном, командиром батальоном. В Красной Армии с .1918 г.,
командовал батальоном, полком и бригадой. В 1923 г. закончил Военную
академию РККА. В 1923-1931 гг. начальник отдела, а затем начальник
оперативного управления Штаба РККА, командир и комиссар
стрелкового корпуса, заместитель начальника Штаба РККА. Автор многих
военно-исторических и военно-теоретических работ. Погиб в
авиационной катастрофе.
92


состояла в прорыве обороны противника на всю ее глубину
и дальнейшего развития успеха путем ввода в прорыв массы
подвижных войск — танков, мотопехоты и конницы, которые
выходили на оперативный простор. Их действия должна была
поддерживать авиация, а в тылу противника планировалась
высадка воздушных десантов с целью разгрома его резервов. За
счет этого обеспечивались высокие темпы и большая глубина
наступления, не позволявшие противнику опомниться и
организовать эффективное противодействие. При этом в полосе
фронта одновременно должны были осуществляться сразу
несколько одновременных прорывов, приводивших к полному
развалу всей оборонительной системы противника. Глубина
фронтовой наступательной операции планировалась в 150—200
км, а ее темпы должны были доходить до 15 км в сутки [119].
Заместитель начальника Управления механизации и
моторизации (УММ) РККА К.Б. Калиновский1, будучи
последовательным сторонником Триандафиллова, развил теорию
глубокой операции, добавив к ней положение об
использовании групп средних и тяжелых танков для решения
самостоятельных задач при развитии успеха прорыва вражеской
обороны. По его инициативе в качестве первого соединения
такого рода в мае 1930 г. была создана механизированная
бригада2. Калиновский был хорошо знаком с немецкими
теоретическими разработками в танковой школе «Кама» и
использовал их при обосновании создания крупных
механизированных соединений в Красной Армии. В.К. Триан-
дафиллов и К.Б. Калиновский были близкими соратниками
и единомышленниками. Они были молоды, талантливы и
могли еще многого добиться в жизни. Но 12 июля 1931 г. их
судьбы оборвала нелепая трагедия: неподалеку от Москвы
1 Калиновский Константин Брониславович (1897—
1931). Участник Первой мировой войны, служил вольноопределяющимся
в артиллерии. В Красной Армии с 1918 г., в 1920 г. командовал
бронепоездом на Западном фронте. В 1921—1922 гг. инспектор Управления броне-
частей Кавказской армии. В 1925 г. закончил Военную академию РККА.
В 1926-1927 гг. военный советник в Китае, потом командовал опытным
механизированным полком. С 1929 г. инспектор бронесил и заместитель
начальника, а с февраля 1931 г. начальник Управления механизации и
моторизации РККА. Погиб в авиационной катастрофе.
2 После гибели К.Б. Калиновского этой механизированной бригаде
присвоили его имя.
93


самолет, в котором они летели, на малой высоте в тумане
зацепился за деревья...
М.Н. Тухачевский вместе с другими советскими
теоретиками тоже немало сделал для развития теории «глубокой
операции» и внедрения ее в практику войск. Ему принадлежит
большая заслуга в техническом перевооружении Красной
Армии и совершенствовании организационной структуры
ее подразделений, частей и соединений. Способствовал он и
развитию новых видов и родов войск, таких, как танковые,
моторизованные и воздушно-десантные. Тухачевский и
другие теоретики, которые вместе с ним придерживались сугубо
наступательной стратегии, сделали в основном правильный
вывод, что будущая война будет иметь прежде всего
классовый характер. Вместе с тем, будучи слишком
политизированными людьми (что было характерно для того времени) они
считали, что большинство трудящегося населения стран, с
которыми придется воевать СССР, станет относиться к
Красной Армии, как к своей освободительнице. А армии ее
противников, лишенные поддержки своего народа, неминуемо
потерпят сокрушительное поражение. Хотя кому, как не
Тухачевскому, было не знать, какой отпор его войска получили
от поляков в 1920 г., когда под вопрос была поставлена только
что обретенная независимость их государства. Тем не менее
на революционное выступление рабочих Германии против
Гитлера после его нападения на СССР возлагали серьезные
надежды и деятели ГлавПУРа. Даже спустя несколько
месяцев после начала войны, когда 2 октября 1941 г. немцы
перешли в решительное наступление с целью захвата Москвы, '
авиация Западного фронта сбрасывала на вражеские войска
листовки вместо бомб!
Дальнейшее развитие теории глубокой наступательной
операции потребовало создания самостоятельных
соединений подвижных войск, которые могли бы развить успех
прорыва тактической зоны обороны в оперативный. Для этой
роли более всего подходили танковые войска Красной Армии.
Первоначально главной задачей танков РККА была
непосредственная поддержка пехоты и конницы в бою. Танковые
подразделения предполагалось включать в состав
стрелковых и кавалерийских частей и соединений или держать в
резерве Главного командования для использования на решаю-
94


щих участках фронта. Осенью 1932 г. были сформированы
первые два механизированных корпуса, каждый в составе
двух механизированных и одной стрелково-пулеметной
бригады. В состав корпуса входили также
разведывательный, химический и саперный батальоны, батальон связи,
зенитно-артиллерийский дивизион, рота регулирования и
техническая база [120]. В 1934 г. к первым двум мехкорпусам
добавились еще два, один из которых был развернут на базе
бригады им. Калиновского. Кроме них, в 1932 г. были
сформированы пять отдельных мехбригад, число которых довели
к 1935 г. до 14. В 1938 г. в РККА существовали уже 26
механизированных и бронетанковых бригад, и еще семь танковых и
запасных танковых бригад.
Стремительное насыщение Красной Армии танками
сопровождалось неизбежными болезнями роста. К
сожалению, недооценивалась сложнейшая проблема подготовки
достаточного количества людей, способных в совершенстве
овладеть новой техникой. В отличие от производства, на
которое не жалели никаких денег, средства на боевую
подготовку выделялись мизерные. Так, на каждый танк позволялось
расходовать только 25 часов моторесурса в год, из них на
тактические занятия выделялись всего 15 часов, а остальные 10
отводились на участие в парадах [121].
Кроме индивидуального обучения многих тысяч
танкистов, необходимо было подготовить их командиров, которые
должны были постичь в теории и на практике искусство
вождения своих подразделений, частей и соединений,
научиться организации тесного взаимодействия между ними, а также
с частями и подразделениями других родов войск. Не менее
важными были вопросы организации боевого, технического
и тылового обеспечения боевых действий танковых частей и
соединений. Все эти многосложные задачи явно
недооценивались, а их решение откладывалось на потом.
Следует подчеркнуть, что организаторы советских
танковых войск рано оценили важность оснащения танков
средствами радиосвязи. Уже в 1929—1930 гг.
приемопередатчики были установлены на четыре танка МС-1
отечественного производства и на трофейные танки — два французских
«Рено» FT-17 и пять английских Mk.V, которые в Красной
Армии именовали «Рикардо» по названию их двигателя. Еще
95


16 МС-1 получили радиоприемники. Однако развитие
современных средств связи в армии явно не поспевало за быстрым
ростом ее рядов. Нехватка радиостанций была не
единственной бедой, потому что даже имеющимися часто не умели
пользоваться. Многие радисты имели недопустимо низкую
квалификацию, поэтому просто не могли толком освоить
слишком сложную для них технику и в результате неумелой
эксплуатации быстро выводили из строя рации или их
блоки питания. Встречались случаи и сознательных поломок
радиостанций танкистами, которые пытались скрыть свою
собственную безграмотность ссылками на скверное качество
доверенного им оборудования. При этом
квалифицированных ремонтников радиоаппаратуры остро не хватало.
Особенностью советских радиофицированных танков
выпуска 30-х годов была установка на их башню поручневой
антенны. Она была хорошо заметна издалека и сразу
выдавала командирские машины. Опыт боев в Испании, на Хасане
и Халхин-Голе показал, что противник в первую очередь
старается вывести из строя танки с антеннами и лишить, таким
образом, танкистов управления. Поэтому в 1939 г. было
принято решение убрать поручневые антенны со всех танков и
заменить их штыревыми, имевшими и меньшую заметность,
и меньшую стоимость. Но полностью осуществить это
важное мероприятие до начала войны так и не успели.
На рубеже 1938—1939 гг. танковые войска были
реорганизованы: количество танков в танковых взводах увеличили с
трех до пяти, соответственно увеличилось и количество
танков в бригадах. Механизированные корпуса переименовали
в танковые, а число танков в их составе выросло с 463 до 658
(по штату: 560 боевых и 98 учебных) [122]. Два из
существовавших тогда четырех корпусов приняли участие в польской
кампании 1939 г.
Советская военная теория предвоенных лет, выраженная
в трудах, лекциях, учебных разработках, в основном
соответствовала требованиям своего времени. Но развивалась
она сама по себе. В боевой подготовке войск и штабов
учитывалась только одна, единая точка зрения, утвержденная
высшей инстанцией, никаких иных вариантов не
признавалось. Многие выводы и рекомендации ученых так и не были
реализованы в практической подготовке вооруженных сил и
96


всей страны к будущей войне. После разоблачений
многочисленных «врагов народа» многие труды видных советских
военных теоретиков, особенно тех, кто был репрессирован,
вообще оказались под запретом.
КАДРОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ
КРАСНОЙ АРМИИ
Нехватка материальных средств и недостатки
технического характера являлись отнюдь не первостепенными
проблемами в предвоенной Красной Армии. Гораздо серьезнее
обстояло дело с подготовкой личного состава войск. Эта
проблема была связана с низким образовательным
уровнем, характерным тогда для большей части населения СССР.
В 1939 г. только 7,7% его жителей закончили хотя бы семь
или более классов, а высшее образование имели только 0,7%.
У мужчин возраста 16—59 лет эти показатели были заметно
выше — соответственно 15% и 1,7%, но все равно оставались
недопустимо низкими [123]. Это приводило к острому
дефициту грамотных специалистов, особенно среди технических
родов войск.
Да что говорить о рядовых специалистах, когда в РККА
фактически не имелось полноценных младших командиров.
В армиях других стран они назывались унтер-офицерами или
сержантами и по существу являлись становым хребтом
армии, делающим ее дисциплинированной, устойчивой и
боеспособной. В Красной Армии они мало отличались от
рядовых солдат и по своему образованию, и по обученности, и по
опыту. Для выполнения функций, которые в других армиях
поручались унтер-офицерам или сержантам, в РККА
возникала необходимость привлекать командиров среднего звена.
К тому же слабую подготовку тогдашних краскомов и,
соответственно, низкую эффективность их работы приходилось
компенсировать увеличением штатов командного и
начальствующего состава, брать, что называется, числом. Поэтому,
например, в управлении предвоенной советской стрелковой
дивизии было втрое больше офицеров, чем в современной
ей немецкой пехотной. И это при том, что немецкая
дивизия насчитывала тогда на 16% больше личного состава, чем
советская. В связи с этим сложилась парадоксальная ситуа-
97


ция: несмотря на большое количество красных командиров
(к июню 1941 г. — 659 тыс.), Красная Армия постоянно
испытывала некомплект комначсостава относительно штата.
В 1939 г. на одного командира РККА приходилось шесть
рядовых. В то же самое время в вермахте их было 29, в
английской армии — 15, во французской — 22, а в японской — 19
[124]. В большинстве своем красные командиры не
отличались объемом и высоким качеством знаний. Да это и
понятно, ведь им зачастую приходилось начинать свое освоение
избранной специальности, не имея для этого необходимой
базы. В 1929 г. 81,6% курсантов, принятых в военные школы
сухопутных войск, пришли туда лишь с начальным
образованием. В пехотных школах таких было еще больше — 90,8%.
Со временем положение стало постепенно улучшаться, но
очень медленно. Через 4 года доля курсантов с начальным
образованием снизилась до 68,5%, но в бронетанковых
училищах она по-прежнему составляла 85% [125].
Это объяснялось не только низким средним уровнем
образования по всему СССР. Сыграла свою отрицательную
роль и проводимая в стране последовательная политика
предоставления преимуществ для поступления на учебу
выходцам из рабочих и крестьян. Пролетарское или крестьянское
происхождение служило пропуском в учебные заведения, но
никак не могло заменить необходимые знания будущим
командирам и воспитателям солдат. Полуграмотных курсантов
приходилось прежде всего обучать элементарным вещам.
Время на это тратилось за счет уменьшения часов на
профессиональную подготовку. С настоятельной
необходимостью ликвидировать безграмотность сталкивались не только
курсанты военных школ, но и многие слушатели военных
академий.
Но даже и таких выпускников в армии остро не хватало.
Накануне войны высшим военным образованием могли
похвастаться только 7,1% командно-начальствующего состава
Красной Армии, среднее было у 55,9%, ускоренные курсы —
у 24,6%, а оставшиеся 12,4% не получили вообще никакого
военного образования [126]. Большинство командиров не
имели военного образования или получили звание после
окончания краткосрочных курсов. Таких командиров во всей
предвоенной Красной Армии было 37%. Но среди среднего
98


комначсостава, от младшего до старшего лейтенантов, их
доля была куда выше. А они, командуя взводами, ротами и
батальонами, непосредственно обучали бойцов и готовили
их к будущим боям. Именно от них во многом зависел
реальный уровень боеготовности их подразделений. При этом им
и самим надо было еще многому учиться.
О том же говорилось и в «Акте о приеме Наркомата
Обороны Союза ССР тов. Тимошенко С.К. от тов.
Ворошилова К.Е.», подготовленном в мае 1940 г.:
«Качество подготовки командного состава низкое, особенно
в звене взвод-рота, в котором до 68% имеют лишь
краткосрочную 6-месячную подготовку курса младшего лейтенанта»
[127].
Из состоявших на учете 915 951 командира запаса армии и
флота 89,9% имели за плечами только краткосрочные курсы
или вообще никакого военного образования [128].
Наглядной иллюстрацией недопустимо низкого уровня знаний
советских командиров служит такой печальный факт: около
четверти из них совершенно не умели пользоваться
обыкновенной картой и компасом. Вот такая удручающая
обстановка с образовательным багажом сложилась на нижних
ступенях служебной лестницы РККА.
Даже среди 1076 предвоенных советских генералов и
адмиралов высшее военное образование получили только 566,
или немногим больше половины. При этом их средний
возраст составлял 43 года, таким образом, и .большим
практическим опытом они тоже не обладали. Особенно печально
обстояли дела в авиации, где из 117 генералов только 14
имели высшее образование. В результате ни один из командиров
авиационных корпусов и дивизий его не имел [129].
Впрочем, и сама система военного образования страдала
многими недостатками. Военных учебных заведений в
предвоенном СССР было не так уж мало: 19 академий, 10
военных факультетов при гражданских вузах, 278 училищ и школ,
68 курсов усовершенствования командного состава.
Одновременно там обучались свыше 300 тыс. человек. Но
квалифицированных преподавательских кадров для них остро не
хватало. Так, училища ВВС имели преподавателей 44,1% от
99


штата. Материальная база этих училищ тоже далеко не
соответствовала требованиям учебного процесса. Например,
горючим они были обеспечены на 41,4% от потребности [130].
Но во главу угла ставилась задача, прежде всего, как можно
скорее обеспечить быстро растущую перед войной армию
командирскими кадрами. Качество их подготовки считалось
делом если не второстепенным, то наживным.
Кадровую проблему Красной Армии, несомненно,
усугубили предвоенные массовые репрессии, организованные
с ведома и по инициативе Сталина. Главным проводником
кампании репрессий в Красной Армии, которая нанесла
громадный урон боеспособности войск, стал нарком обороны
К.Е. Ворошилов1. Он был в числе вдохновителей расправы
над высшим командным составом Красной Армии под
видом ликвидации так называемого «военно-фашистского
заговора» (дело М.Н. Тухачевского, Н.Э. Якира, И.П. Убореви-
ча и других). Сталин знал, что комсостав армии поделен на
сторонников Ворошилова и Тухачевского. Многие
руководители высших звеньев управления, прошедшие горнило
Гражданской войны, знали истинную цену тому же Ворошилову,
как военному деятелю, и не боялись высказать свое мнение
о наркоме. Для устранения раскола в военном руководстве
Сталин должен был сделать выбор между личной
преданностью старых соратников и представителями передовой
военной науки. Сталин выбрал первое.
Существуют многочисленные, хотя и зачастую весьма
противоречивые сведения и мнения о масштабах и
последствиях репрессий в армии и на флоте. Для максимальной
объективности мы постараемся опираться на наиболее
достоверную информацию. Она содержится, например, в
отчете начальника Управления по начальствующему составу
РККА Наркомата Обороны СССР Е.А. Щаденко «О работе
за 1939 год» от 5 мая 1940 г. Согласно ему в 1937 г. только
из Красной Армии без ВВС было уволено 18 658 человек,
1 Ворошилов лично утверждал представлявшиеся НКВД списки
на арест генералов и старших командиров (его подпись стоит на 186
списках на арест 18 474 человека). В 1961 г. Ворошилов обратился к XXII
съезду КПСС с письмом, в котором еще раз признал ошибки и свое
участие в организации репрессий.
100


Маршалы Советского Союза. В первом ряду: М.Н. Тухачевский,
К.Е. Ворошилов, Егоров; сзади СМ. Буденный, В.К. Блюхер.
или 13,1% списочной численности ее начсостава. Из них
по политическим мотивам были уволены 11 104 человека, а
еще 4474 подверглись аресту. В 1938 г. число уволенных
составило 16 362 человека, или 9,2% списочной численности
выросшего к тому времени начсостава. Из них 7718 были
уволены по политическим мотивам, а еще 5032 —
арестованы. В следующем, 1939 г. масштаб репрессий резко
снизился, уволено было только 1878 человек, что
соответствовало 0,7% списочной численности продолжающего расти
начсостава. Из них по политическим мотивам уволили 284
человека, а арестовали — 73. Таким образом, за эти три года
только сухопутные войска из 36 898 уволенных потеряли по
политическим мотивам 19 106 человек, а еще 9579 человека
были арестованы. Получается, что только прямые потери от
репрессий и только в сухопутных войсках СССР достигли
28 685 человек. Причинами увольнения для еще 4048
человек за это же время было пьянство, моральное разложение
и воровство. Остальные 4165 человек были исключены из
списков армии по причине смерти, инвалидности или
болезни [131].
101


Между тем положение с командными кадрами в Красной
Армии становилось все более критическим. В 1938 г.
некомплект комначсостава достиг 34% от их штатной численности.
Только кадровой армии недоставало 93 тыс. командиров,
а командиров запаса требовалось гораздо больше — 300—
350 тыс. [132]. В этих условиях репрессии пошли на спад,
больше того, в 1937—1939 гг. были реабилитированы и
восстановлены в армии 11 178 человек, из них 9247 уволенных
по политическим статьям и 1457 арестованных.
Следовательно, безвозвратные потери советских сухопутных войск от
репрессий за эти три года составили 17 981 человек [133]. Но
далеко не все из них были физически уничтожены. По
оценке известного ученого-историка д.и.н. О.Ф. Сувенирова,
который многие годы посвятил изучению этого вопроса, в
результате репрессий в предвоенные годы погибли
примерно 10 тыс. человек комначсостава РККА [134]. Много это
или мало? Сравнение названного числа с общей списочной
численностью командного и политического состава
показывает, что была утрачена только незначительная доля всех
командиров и политработников. Но если рассортировать
репрессированных по званиям и должностям, то мы увидим
совершенно иную картину.
Наиболее тяжело репрессии отразились на верхушке
командных кадров Красной Армии и Военно-Морского
Флота, ее самой квалифицированной, опытной и образованной
части. Возьмем, к примеру, два самых суровых в смысле
репрессий года, 1937 и 1938-й. За этот период было
арестовано только три младших лейтенанта и лиц, соответствующих
им по званию, и столько же маршалов Советского Союза.
На общей численности младших лейтенантов Красной
Армии арест троих из них практически мало отразился. Зато
из состоявших на службе в РККА в 1936 г. маршалов было
арестовано 60%. Тогда же были арестованы 14 командармов
1-го и 2-го рангов, что соответствовало 100% имеющихся на
сентябрь 1936 г., 84 комкора, или 135,5%1 их наличия в 1936 г.
Для комдивов эти цифры составили 144, или 71,6%, для
комбригов — 254, или 53,6%, для полковников — 817, или 47,7%,
1 Количество арестованных комкоров превысило 100% потому, что
аресту подверглись и те из них, которым это звание было присвоено уже
после начала репрессий, в 1937—1938 гг.
102


для майоров — 1342, или 24,4%, для капитанов — 1790, или
12,5%, для старших лейтенантов — 1318, или 5,1%, а для
лейтенантов — 1173, или 2,0% [135]. Надо добавить, что все эти
цифры включают лиц, носивших звания, соответствующие
вышеперечисленным, но не учитывают политсостав и тех
арестованных, которых в 1939 г. успели освободить и
восстановить в армии. В далеко не полном списке политсостава,
репрессированного за 1937—1938 гг., числятся 14 армейских
комиссаров 2-го ранга, 27 корпусных комиссаров, 72
дивизионных комиссара и ПО бригадных комиссаров [136]. Небыли
там учтены и флотские командиры, арестованные в 1938 г.,
но их мартиролог, хотя и очень неполный, уже опубликован
и насчитывает, по меньшей мере, 16 человек [137].
В итоге, даже по неполным данным, только за два года
Вооруженные Силы СССР безвозвратно потеряли 738
военачальников из своего высшего командного, начальствующего
и политического состава, носивших звания,
соответствующие генеральским. И это случилось в мирное время. Для
сравнения: за долгие и трудные годы Великой Отечественной
войны в общей сложности погибли и скончались по разным
причинам 416 советских генералов и адмиралов [138]. Из них
79 умерли от болезней, 20 расстались с жизнью в
результате несчастных случаев и катастроф, три покончили с собой
при обстоятельствах, не связанных с боевыми действиями, а
18 были расстреляны и посмертно реабилитированы. Таким
образом, боевые потери стали непосредственной причиной
гибели 296 представителей советского генералитета. В плен
во время войны попали 77 советских генералов [139], из них
23 погибших и умерших там уже учтены ранее.
Следовательно, общие безвозвратные потери высшего командного
состава СССР за годы войны составили 350 человек. Таким
образом, безвозвратные потери высшего состава (известные нам
далеко не полностью) только за два года репрессий (1937—
1938 гг.) в два с лишним раза превысили безвозвратные
потери за четыре долгих года самой кровопролитной в истории
человечества войны.
Но убыль советских генералов в результате репрессий
отнюдь не исчерпывается вышеназванными цифрами. К ним
надо прибавить еще 13, которые были репрессированы
накануне войны, а расстреляны уже после ее начала, и 18 вы-
103


шеупомянутых, казненных и впоследствии
реабилитированных ее участников [140]. Нет полной статистики и по тем
из них, которые покончили с собой, не дожидаясь, когда за
ними придут, как это сделали, например, армейский
комиссар 1-го ранга Я.Б. Гамарник, армейский комиссар 2-го
ранга А.С. Гришин, комкор Е.И. Горячев и бригадный комиссар
СТ. Соломко.
Наглядной иллюстрацией опустошения, которое
оставили после себя предвоенные репрессии в высшем эшелоне
Красной Армии, является судьба членов Военного совета
при Наркоме обороны СССР, созданного 19 ноября 1934 г.
В него входил весь цвет тогдашнего высшего военного и
политического руководства армии и флота. Чтобы в этом
убедиться, достаточно посмотреть на звания этих людей. В
феврале 1936 г. в его состав входили пять маршалов Советского
Союза, пять командармов 1-го ранга, девять командармов
2-го ранга, 31 комкор, пять комдивов, один комбриг, два
флагмана флота 1-го ранга, два флагмана флота 2-го ранга,
один флагман 1-го ранга, один армейский комиссар 1-го
ранга, 13 армейских комиссаров 2-го ранга, шесть корпусных
комиссаров, два коринженера, один коринтендант и один
корврач, а всего 85 человек. Из них до войны или в самом ее
начале 67 были расстреляны, три покончили с собой, причем
один из них — уже в тюрьме, маршал В.К. Блюхер замучен во
время следствия, двое осуждены, а еще двое арестовывались,
но впоследствии были освобождены. Командарм 1-го ранга
С.С. Каменев успел умереть своей смертью в 1936 г., но и его
посмертно объявили «врагом народа». Таким образом, в
начале войны из первоначального состава Совета в строю
оставалось только девять человек... [141]. Можно представить,
что могли присоветовать руководству оставшиеся члены, над
которыми постоянно висел дамоклов меч репрессий,
сразивших почти всех их соратников!
На должности репрессированных военачальников
поневоле приходилось ставить тех, кто остался под рукой. О том,
как это выглядело на деле, рассказал на заседании Военного
совета 21 ноября 1937 г. комкор Н.В. Куйбышев,
командующий войсками Закавказского военного округа:
«<...> самое скверное — это, безусловно,
неудовлетворительно или совершенно неудовлетворительно обстоит дело с
104


подготовкой стрелковых войск и войсковых штабов. Основная
причина того, что мы не изжили всех этих недостатков,
заключается в том, что у нас округ был обескровлен очень сильно...
А вот я вам приведу факты. На сегодня у нас тремя
дивизиями командуют капитаны. Но дело не в звании, а дело в
том, ...что, скажем, Армянской дивизией командует капитан,
который до этого не командовал не только полком, но и
батальоном, он командовал только батареей.
Почему мы его назначили? Я заверяю, ...что лучшего мы
не нашли. У нас командует Азербайджанской дивизией
майор. Он до этого времени не командовал ни полком, ни
батальоном и в течение последних шести лет являлся
преподавателем военного училища.
Голос с места. Куда же девались командиры?
Куйбышев. Все остальные переведены в ведомство НКВД
без занятия определенных должностей1.
У меня имеется дивизия Грузинская, которой
командует майор. Он, то же самое, не командовал полком, правда,
командовал батальоном, но последние 4 года занимал
должность начальника военно-хозяйственного снабжения
дивизии» [142].
Больше того, один капитан, чьим потолком в нормальных
условиях является батальон, длительное время командовал
войсками всего Сибирского военного округа [143].
Конечно, значительная нехватка командиров была
вызвана, главным образом, быстрым ростом армии, за которым не
поспевала система подготовки ее командно-начальствующего
состава. Однако репрессии не только усугубили эту нехватку,
но и заметно обострили и без того тяжелую ситуацию с
обучением командных и технических кадров, особенно в высших
военных учебных заведениях. Ведь их руководящий и
преподавательский состав тоже серьезно пострадал в тот мрачный
период. Из всех начальников военных академий уцелел лишь
один. Были последовательно расстреляны пять сменявших
Друг друга начальников Военно-морской академии и шесть
руководителей курсов «Выстрел» [144].
1 То есть были арестованы органами НКВД. Такие разговоры это
ведомство не прощало. Через два с половиной месяца — 2 февраля комкор
Куйбышев Николай Владимирович (13.12.1893 — 1.8.1938) был арестован
и через полгода расстрелян. Реабилитирован в 1956 г.
105


Характерную картину тогдашней действительности
нарисовал в своем выступлении на совещании высшего
руководящего состава РККА, которое состоялось 23—31
декабря 1940 г., начальник Военной академии имени Фрунзе
М.С. Хозин:
«С преподавательским составом на сегодняшний день у
нас обстоит не совсем нормально. Комплектование
академии преподавательским составом в 1940 г. выглядит так: мы
получили 75 процентов нового преподавательского состава.
Это, как правило, командиры, имеющие до 2 лет перерыва
службы в Красной Армии, оторвавшиеся от войсковой
практики и не имеющие методических навыков в деле
преподавания. В числе прибывших преподавателей имеются
командиры, у которых нет высшего военного образования, и целый
ряд командиров, которые были отстранены от занимаемых
должностей, вследствие невозможности их использования в
войсках.
Уровень знаний и подготовки прибывающего для
комплектования академии преподавательского состава
чрезвычайно разнообразен. В отдельных случаях (а таких есть
примерно 20 человек) просто не пришлось их допустить к
преподаванию. С такими командирами-преподавателями
пришлось организовать курсы доподготовки и до мая
месяца они у нас будут заниматься на организованных для этого
курсах. Только после этого мы их поставим, если можно так
выразиться, в строй для преподавания.
<...> из числа всех преподавателей, находящихся в
академии, не имеют боевого опыта 81 человек — они ни разу,
нигде, ни в какой войне не участвовали; с командным стажем в
армии от 5 до 10 лет — 90 человек» [145].
Хозин имел все основания жаловаться на нехватку
квалифицированных преподавателей в своем учебном заведении: в
мае 1939 г. вместо 40 профессоров, положенных ему по штату,
там было только 2, вместо 105 доцентов — 19, а вместо 75
адъюнктов — 12 [146]. Но Академия имени Фрунзе испытывала
проблемы не только со своими преподавателями. В своем
дальнейшем выступлении Хозин коснулся и ее слушателей:
«<...> Академия сейчас численно чрезвычайно выросла и
имеет в своем составе 2500 человек. Когда в 1938 г.
принимался тот состав, который должен быть выпущен в этом году, то
106


из 610 человек были приняты 453 человека с плохими
оценками, причем они имели не только по одной плохой оценке,
но по 2—3—4 и даже больше. Все это создает такое
положение, при котором мы в ряде случаев работаем с командным
составом — слушателями впустую. Я считаю, что на будущее
нам нужно отказаться от такой погони за количественным
комплектованием академии слушателями и перейти на
качественный отбор» [147].
Последствия предвоенных репрессий оказались для
Красной Армии особенно тяжелыми еще и потому, что она имела
очень небольшой резерв офицеров, обладавших боевым
опытом Первой мировой войны, который в полной мере
использовали немцы. Тому были свои объективные причины, ведь
значительное число офицеров старой армии погибли или
бежали из страны в ходе революции и Гражданской войны.
Но даже многим из тех, которые защищали советскую власть
с оружием в руках, так и не удалось заработать у нее полное
доверие. А ведь им нередко приходилось сражаться против
своих же бывших товарищей, воевавших на стороне белых,
и тем самым на деле доказывать свою преданность новому
государству. Таких к концу Гражданской войны служило в
Красной Армии примерно 75 тыс. из 250 тыс. бывщих
царских офицеров. При этом многие из них занимали
ключевые должности. Так, начальниками штабов дивизий РККА
за годы Гражданской войны служило примерно 600 бывших
офицеров. В межвоенный период их последовательно
«вычищали» из армии, а в 1937—1938 гг. жертвами репрессий стали
38 из уцелевших к тому времени 63 бывших начштадивов
[148]. В итоге из 600 бывших «военспецов», имевших боевой
опыт на должности начштаба дивизии, к началу Великой
Отечественной войны на службе в Красной Армии остались
только 25, такая вот грустная арифметика... При этом
большинство из них лишились своих должностей не по возрасту
или состоянию здоровья, а только по причине неподходящей
анкеты. Подобные меры окончательно добили
преемственность Красной Армии со старой русской военной школой, и
без того уже основательно разрушенную революцией.
Репрессии не только нанесли Красной Армии
чувствительные потери в командных кадрах. Не менее тяжело от-
107


разились они на морали и дисциплине личного состава,
существенно подорвав взаимное доверие бойцов и
командиров. Да это и понятно: многие известные всем и каждому в
СССР полководцы, легендарные герои Гражданской войны,
воспетые в стихах и прозе, чьи портреты можно было
встретить повсюду, включая школьные учебники, в одночасье
оказались матерыми заговорщиками, двурушниками,
шпионами, диверсантами и предателями. Причиной
многочисленных проблем, ошибок и недочетов в армии и государстве
была объявлена враждебная деятельность замаскированных
«врагов народа». Поиск этих «врагов» и их разоблачение
стали первейшим долгом всех граждан страны, в том числе
и военнослужащих. И вот началась настоящая вакханалия
доносов. Бойцы теряли веру в своих командиров и с
подозрением следили за каждым их шагом. Командиры, в свою
очередь, снижали требовательность к подчиненным, боясь
вызвать их недовольство. Вдобавок ко всему этому в РККА
вспыхнула нешуточная эпидемия пьянства.
Красноармейцы пили, чувствуя свою безнаказанность, а их начальство
пыталось залить спиртным тревогу и неуверенность в
завтрашнем дне. Больше того, командиры и политработники
нередко пьянствовали со своими подчиненными, стараясь
таким дешевым путем завоевать их доверие, а на деле лишь
окончательно подрывая свой авторитет. Широкий размах
этого позорного явления вызвал появление специального
«Приказа о борьбе с пьянством в РККА» № 0219,
подписанного Ворошиловым 28 декабря 1938 г. Он начинался
откровенным признанием:
«За последнее время пьянство в армии приняло поистине
угрожающие размеры. Особенно это зло вкоренилось в среде
начальствующего состава» [149],
Ему вторил и приказ наркома ВМФ № 010 от 17 января
1939 г., который открыто констатировал: «Пьянство стало
бичом флота» [150].
Еще одним серьезнейшим последствием репрессий стало
у многих советских командиров всех рангов нежелание
проявлять инициативу из-за боязни ответственности за ее
неудачу. Никто не хотел быть обвиненным эо вредительстве со
108


всеми вытекающими из этого последствиями. Гораздо проще
и безопаснее было старательно выполнять спущенные сверху
приказы, какими бы бессмысленными они ни казались, а
потом пассивно дожидаться новых руководящих указаний
и, главное, «не высовываться». Но то, что было выгодно для
спокойного житья отдельных людей, очень часто наносило
немалый вред общему делу, особенно в условиях войны.
Широкомасштабные репрессии в СССР и его армии во
второй половине 30-х годов происходили на глазах у всего
мира. И мало кто в этом мире верил постоянным
заклинаниям в тогдашней советской печати, что, «очищаясь от военно-
фашистской скверны, Красная Армия тем самым укрепляет
свои ряды». В этой связи особенно интересно узнать, как
воспринимали происходящие тогда в Советском Союзе
беспрецедентные изменения служившие там иностранные
военные атташе. Ведь именно в их непосредственные
должностные обязанности входила оценка военного потенциала
страны пребывания и информирование о ней политических
руководителей их государств.
Вот что докладывал своему правительству в июне 1937 г.
французский военный атташе в Москве подполковник
Л. Симон:
«Армия, которая до последнего времени находилась в
привилегированном положении, более не избавлена от потрясений,
которым подвержены и продолжают подвергаться другие
органы. Меры в отношении армии приобретают все более явный
политический характер, что не может не нанести ущерба ее
боеспособности» [151].
Растущий вал разоблачений «врагов народа» поверг
Симона в полное недоумение. Еще бы, ведь заместители
наркома путей сообщения, как это было официально объявлено,
устраивали крушения поездов, а заместители наркома
обороны готовили поражение своей армии в будущей войне...
Что можно было подумать о наркоме Ворошилове, который
выдвинул на посты своих заместителей и командующих
военными округами матерых шпионов и изменников? Все это
просто не укладывалось в голове, но тогда у Симона возник
вполне закономерный вопрос:
109


«Если же официальные объяснения не соответствуют
действительности, то какова цена режиму, который стремит-
ся уничтожить энергичных и сведущих людей, служивших ему
почти двадцать лет ?» [152].
Симон сделал из разворачивающихся на его глазах
бурных событий однозначный вывод:
«<... > следует признать, что переживаемый СССР
внутренний кризис серьезно уменьшает его военный потенциал» [153].
Примерно в это же самое время, 17 июня 1937 г., военный
атташе США в Москве подполковник Ф.Р. Фэймонвилл
направил в Вашингтон свой доклад с аналогичными
заключениями:
«Поскольку снижение уровня боеготовности Красной Армии
отрицательно сказывается на безопасности Советского Союза,
страна жестоко пострадала в результате событий 11 июня1...
В связи с тем, что сильная Красная Армия в последние три
года была несомненным фактором мира в Европе, ее недавнее
ослабление в результате казни маршала Тухачевского и его
соратников существенно подрывает силы, выступающие за мир,
и создает куда более вероятные перспективы для японской и
фашистской агрессии» [154].
Весной 1938 г. после аншлюса Австрии французское
руководство стояло перед важнейшим выбором: следует ли ему
попытаться силой остановить растущие на глазах претензии
Гитлера к Чехословакии или продолжать проводить
политику его умиротворения? Одним из решающих факторов,
повлиявших на это решение, был доклад французского посла в
СССР Р. Кулондра своему правительству, в котором тот
высказал мнение, что «СССР готовится, главным образом, к
оборонительной войне». Кроме того, как он отметил,
«грозной неизвестной величиной является реальная ценность ко-
1 11 июня 1937 г. Специальным судебным присутствием Верховного
суда СССР были приговорены к расстрелу маршал М.Н. Тухачевский,
командармы 1-го ранга И.П. Уборевич и И.Э. Якир, комкоры А.И. Корк,
В.М. Примаков, В.К. Путна, Б.М. Фельдман и Р.П. Эйдеман.
110


мандования». Поэтому Кулондр сделал однозначный вывод:
в случае войны с Германией Франции не стоило
рассчитывать на существенную военную помощь со стороны России,
которая «подверглась такому кровопусканию, что не может
не находиться в ослабленном состоянии» [155].
В то же самое время английский военный атташе
подполковник Файэрбрэйс в докладе своему Министерству
иностранных дел полагал, что Красная Армия по-прежнему
сильна в обороне. Однако, по его мнению:
«<...> с военной точки зрения имеются значительные
сомнения относительно того, способен ли Советский Союз
выполнить свои обязательства по договору с Чехословакией и
Францией, ведя наступательную войну» [156].
В конце июня 1938 г. новый военный атташе Франции
в СССР полковник О.-А. Паласе, который постоянно
выступал за тесное сотрудничество своей страны с Советским
Союзом и был склонен оправдывать многие происходившие
в нем тогда события, тем не менее доносил в Париж:
«1) Красная Армия, вероятно, более не располагает
командирами высокого ранга, которые бы участвовали в мировой
войне иначе как в качестве солдат или унтер-офицеров.
2) Разработанная Тухачевским и его окружением военная
доктрина, которую наставления и инструкции объявили
вредительской и отменили, более не существует. <
3) Уровень военной и общей культуры кадров, который и
ранее был весьма низок, особенно упал вследствие того, что высшие
командные посты были переданы офицерам, быстро
выдвинутым на командование корпусом или армией, разом
перепрыгнувшим несколько ступеней и выбранными либо из молодежи,
чья подготовка оставляла желать лучшего и чьи
интеллектуальные качества исключали критичную или неконформистскую
позицию, либо из среды военных, не представляющих ценности,
оказавшихся на виду в гражданскую войну и впоследствии
отодвинутых, что позволило им избежать всякого контакта с
«врагами народа». В нынешних условиях выдвижение в Красной
Армии представляет своего рода диплом о некомпетентности.
111


4) Чистка, распространяющаяся по лестнице сверху вниз,
глубоко дезорганизует воинские части и скверно влияет на их
обучение и даже на условия их существования. В этом отношении
весьма показательны все более многочисленные нарекания на
плохое обслуживание военной техники и учреждение Ворошиловым
«комиссий по экономическому сотрудничеству».
Примечательно, что деятельность этих комиссий, превращающая воинские
части в сельскохозяйственные предприятия и затрудняющая
обучение, тремя годами ранее была признана вредной и отменена.
5) Непрекращающиеся перемещения офицеров,<...> против
чего советское командование с 1930 г. решительно выступало,
вследствие чистки стали как никогда многочисленными^.. >
6) Учреждение института военных комиссаров1, усилия,
прилагаемые для того, чтобы поставить во главе воинских частей
офицеров, служивших в отдаленных друг от друга местностях и
незнакомых между собой, и все более непосредственное
наблюдение со стороны органов государственной безопасности ставит
кадры Красной Армии в положение невозможности полезной
работы и лишает их всякой инициативы и увлеченности делом.
7) Даже дисциплина подорвана критикой со стороны
подчиненных, которых к тому подталкивают и поощряют, своих
начальников, постоянно подозреваемых в том, что завтра они
окажутся «врагами народа».
Эта прискорбная ситуация, которая нанесла советским
кадрам (по крайней мере, высшему командованию) более серьезный
урон, чем мировая война, делает Красную Армию в настоящее
время почти непригодной к использованию. Советские власти
отдают себе в этом отчет и прилагают неослабные усилия по
скорейшей подготовке новых кадров. Однако, несмотря на создание
многочисленных новых училищ и интенсивное направление
офицеров на курсы повышения квалификации, для того, чтобы
зарубцевались тяжелейшие раны от катастрофы, вызванной чисткой,
по всей вероятности, потребуются многие годы» [157].
1 Институт военных комиссаров был восстановлен в РККА
приказом НКО СССР № 165 от 20 августа 1937 г., изданным в соответствии с
постановлением ЦИК и СНК СССР «Об утверждении Положения о
военных комиссарах Рабоче-Крестьянской Красной Армии» от 15 августа
того же года. Комиссары, как и в годы Гражданской войны, были
уравнены в правах с командирами. С этого времени все приказы
подписывались не только командиром, но и комиссаром, без чьей подписи они
считались недействительными [158].
112


Просим извинения у читателя за пространную цитату, в
которой изложен весьма компетентный, на наш взгляд,
анализ кадровой политики советского руководства и состояния
боеспособности РККА в связи с репрессиями.
Представители ближайших соседей СССР сделали те же самые выводы
из происходящих там событий. Скажем, латышский военный
атташе майор Понтер в августе 1938 г. написал в Ригу:
«Быстрая смена командиров и исчезновение имен прежних
вождей из печати свидетельствуют о том, что армия понесла
огромные потери за время чисток, <... > боеспособность
Советской армии так сильно пострадала в результате недавних
расследований и казней, что советский режим осознал свою
неспособность воевать и пойдет на неограниченные уступки, лишь
бы избежать сейчас большой войны» [159].
По оценке польского министра иностранных дел Бека,
после больших московских процессов СССР стал «слишком
слаб, чтобы начать военные действия» [160].
Такое низкое мнение о боевой готовности Красной Армии
и уровне подготовки ее командного состава, несомненно,
поощряло его врагов на агрессивные действия. В то же
самое время и потенциальные друзья больше не рассматривали
Советский Союз в качестве подходящего возможного
союзника. Его перестали считать сильным в военном отношении
и те, и другие. Причем именно тогда, когда Вторая мировая
война была уже на пороге...


Глава 3
НАЧАЛО ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ
ОБСТАНОВКА В ЕВРОПЕ В КАНУН ВОЙНЫ
Г
В ночь на 30 сентября 1938 г. в Мюнхене руководители
Англии и Франции подписали печально знаменитое
соглашение и тем самым допустили грубейшую политическую
ошибку, пойдя на поводу у Гитлера и отдав ему Судетскую
область Чехословакии. Тогда перед ними стоял нелегкий
выбор: немедленно начать войну с Германией или
довериться обещанию фюрера, громогласно заявившему за три дня
до Мюнхенского сговора на митинге в берлинском Дворце
спорта перед 15 тысячами нацистских активистов:
«Мы подходим сейчас к последней проблеме, требующей
своего разрешения. Это последнее территориальное
требование, которое я выдвигаю перед Европой. В 1919 году три
с половиной миллиона немцев были отрезаны от своих
соотечественников группой сумасшедших политиков».
И добавил, обращаясь в адрес английского премьер-
министра Чемберлена:
«Я по-прежнему заверяю его, что, когда чехи
урегулируют отношения со своими национальными меньшинствами,
государство Чехословакия перестанет меня интересовать, и,
если хотите, я могу дать ему еще одну гарантию: нам не
нужны никакие территории Чехословакии» [161].
В тот злосчастный день Чемберлен и его французский
коллега Даладье предпочли поверить лживым словам фюрера.
Они хотели купить долговременный мир в Европе за кусок
чешской земли, но договору, подписанному ими в Мюнхене,
была суждена короткая жизнь. Всего через полгода, несмотря
на все свои обещания, Гитлер без всякого смущения
проглотил Чехию. Все было сделано без применения силы: оказа-
114


лось вполне достаточно только угрозы со стороны Германии.
Слабовольный чешский президент Гаха не выдержал
бесцеремонного давления нацистов и 15 марта 1939 г. сам
подписал в Берлине официальную декларацию. Там говорилось:
«Президент Чехословакии заявил, что, стремясь <...>
к окончательному установлению мира, он с полным доверием
отдает судьбу чешского народа и страны в руки фюрера
германского рейха» [162].
В тот же день немецкие войска начали оккупацию Чехии
(Богемии) и Моравии, а назавтра всему миру было
объявлено об их присоединении к Германии в качестве протектората.
Еще накануне, 14 марта, от Чехии отделилась Словакия,
создав свое собственное марионеточное правительство. Таким
образом, формально Гитлер не нарушил Мюнхенское
соглашение: Чехословакии, незыблемость границ которой была
гарантирована, де-юре уже не существовало. Тем не менее,
все эти драматические события полностью развеяли все
былые иллюзии лидеров западных стран относительно
действительных намерений и целей германского руководства. Они,
наконец, осознали, что их прежняя близорукая политика
умиротворения только поощряла растущий аппетит
нацистов, которых можно было остановить только силой или, по
крайней мере, угрозой силы.
Следующей жертвой германской агрессии должна была
стать Польша. Уже 21 марта немцы в ультимативной форме
потребовали у поляков присоединить Данциг к Германии и
построить через «польский коридор» экстерриториальную
железную дорогу, а заодно и шоссе. В такой обстановке во
время дебатов в британском парламентском Комитете по
иностранной политике 27 марта Чемберлен высказался о
необходимости принять вызов Гитлера, чтобы «обуздать и сорвать
попытку Германии добиться мирового господства» [163].
А 31 марта он уже во всеуслышание объявил в парламенте:
«<...> в случае любой акции, которая будет явно угрожать
независимости Польши и которой польское правительство
соответственно сочтет необходимым оказать сопротивление
своими национальными вооруженными силами,
правительство Его Величества считает себя обязанным немедленно
115


оказать польскому правительству всю поддержку, которая в
его силах» [164].
Франция заняла аналогичную позицию. Совместно с
Англией она начала предпринимать практические шаги по
укреплению своих собственных военных возможностей и
расширению антигерманской коалиции. Одним из этих
шагов стали переговоры между военными представителями
Англии, Франции и Польши. Их целью было установление
более тесного сотрудничества перед лицом растущей на глазах
угрозы со стороны Германии. Jr
В отличие от чехов, поляки были готовы в случае
необходимости без колебания сражаться с немцами. Больше того,
18 августа 1939 г. посол Польши во Франции Ю. Лукасевич
самоуверенно заявил министру иностранных дел этой страны
Ж. Боннэ: «Не немцы, а поляки ворвутся в глубь Германии в
первые же дни войны!» [165]. Чуть позже, 26 августа, один из
польских министров без тени сомнения уверял
американского посла в СССР Джозефа Дэвиса: «Через три недели после
начала войны польские войска будут в Берлине» [166].
Однако, несмотря на воинственные заявления политиков
Польши, ее военные достаточно трезво Ьценивали свои реальные
возможности. Польский главнокомандующий Рыдз-Смиглы
Маршал Рыдз-Смиглы в канун войны проводит смотр
1-го легкого танкового батальона, вооруженного танками 7ТП
116


информировал французский генштаб, что на случай войны
с Германией его армия имеет сугубо оборонительные планы.
Их главной целью ставилось «причинить немцам
наибольшие потери и не дать себя разбить до начала операций
союзников на Западе» [167].
Для успешного противостояния вермахту полякам не
хватало оружия, особенно современного. От союзников они
надеялись получить, в первую очередь, танки и самолеты,
но в конечном итоге досталось им немного. Главным
приобретением стали 50 французских легких танков Рено R-35.
Они поступили в Польшу в июле 1939 г., незадолго до
начала войны, поэтому освоить их как следует не успели. Кроме
них, поляки получили для ознакомления и оценки три
французских легких танка «Гочкис Н-35» и единственный
экземпляр английского легкого танка «Матильда I». Еще 50 R-35
были закуплены, но их так и не удалось доставить в Польшу
прежде, чем разразилась война.
С авиацией дела обстояли еще хуже. Англия и Франция
тогда и сами заметно уступали Германии в количестве
современных боевых самолетов. Им пришлось предпринять
большие усилия для ликвидации этого отставания, и они не
могли себе позволить экспортировать большие количества
дефицитной техники даже своим ближайшим союзникам.
В этой связи хотелось бы прояснить одно старое
заблуждение. Видный советский историк Д.М. Проэктор еще в начале
60-х гг. опубликовал монографию, в которой утверждал:
«<...> Британцы уклонялись от оказания Польше
помощи оружием для сухопутных сил и флота, но обещали
значительную поддержку в воздухе путем передачи Польше 524
бомбардировщиков, 500 истребителей и 280 самолетов
других типов, что казалось вполне достаточным для
противодействия германским военно-воздушным силам» [168]. Число
обещанных Польше самолетов (1304) вызвало у нас большие
сомнения. Проэктор в своей книге сослался на польского
военного историка Ежи Кирхмайера. На указанной им
странице 15 действительно речь идет о самолетах:
«Согласно данным, переданным через генерала Клэй-
тона и полковника Дэвидсона, в мае 1939 г. британская
авиация могла использовать против немцев в первой
линии: 524 бомбардировщика, 500 истребителей, 96 связных
117


самолетов, 184 разведчика и гидросамолета» [ 169]. Как видим,
речь шла об общем парке боевых машин английской
авиации того периода. Эти цифры подтверждаются протоколом
первого заседания польско-английских штабных
переговоров по авиационным вопросам, состоявшихся 24 мая 1939 г.,
который опубликован в сборнике документов, изданном в
Варшаве в 1968 г. Англию представлял полковник авиации
Дэвидсон. В ходе обсуждения он информировал своих
польских коллег1 о текущем состоянии дел в английских ВВС. На
тот момент они насчитывали:
«524 бомбардировщика с радиусом действия свыше 560 км,
500 истребителей (1. VI. 39), из них 50— 70% современных,
96 самолетов для связи с наземными войсками,
184разведчика и гидросамолета» [170].
Понятно, что англичане вовсе не собирались отправить
полякам сразу все свои самолеты первой линии. Видимо,
Д.М. Проэктор воспользовался услугами недобросовестного
переводчика и допустил досадную ошибку, которая,
сожалению, тиражируется во всех последующих изданиях его книги,
а также повторяется в трудах многих других историков.
В метрополии на складах хранилось еще 2 тыс. самолетов,
которые безнадежно устарели и не годились для войны с
Германией. Они сохранялись только на случай колониальных
конфликтов и не были брошены в бой даже в самое
тяжелое время «битвы за Англию». Поляков по понятным
причинам интересовали только современные боевые машины.
Тем более что им приходилось самим полностью оплачивать
все поставки. Ведь понятия «ленд-лиз» в то время еще не
существовало. В июле 1939 г., когда угроза войны неизмеримо
возросла, прибывший в Варшаву начальник британского
генштаба генерал Айронсайд «обещал поставить Польше 100
бомбардировщиков новейшей конструкции и 40
истребителей типа «Харрикейн» [171]. Но и эти самолеты в Польшу
вовремя попасть не успели.
1 С польской стороны переговоры вели начальник штаба польских
ВВС генерал Уейски, военный атташе Польши в Лондоне подполковник
Квечиньски, а также майоры Бобиньски и Кецонь из главного штаба
польской армии.
118


Но вернемся к англо-французской дипломатии весны
1939 г. Одним из направлений ее деятельности была известная
попытка достигнуть военного союза с СССР, направленного
против гитлеровской Германии. Ход и результаты
политических и военных переговоров между представителями Англии,
франции и СССР были неоднократно и подробно описаны.
Попытаемся проанализировать причины их неуспеха.
Упомянутый нами перерыв в конце 1938 г. в разработке
новых советских военных планов на фоне бурных событий в
международной обстановке и существенного изменения
границ в Европе произошел отнюдь не случайно. Он был связан,
очевидно, с тем обстоятельством, что высшее советское
руководство никак не могло окончательно определиться, кого
же следует считать своим наиболее вероятным противником,
а кого — партнером. Все более возрастающая угроза со
стороны нацистской Германии никаких сомнений не вызывала,
однако наряду с ней в будущие враги записывали не только
Польшу и Финляндию, но иногда даже Швецию, которая
сохраняла нейтралитет во всех войнах, начиная еще с 1814 года.
В директиве Ворошилова и Шапошникова наркому ВМФ от
27.02.1939 говорилось:
«Оперативный план РККА на 1939 год исходит из
предположения одновременного выступления против СССР:
на Западе — объединенных сил Германии и Польши, с
вероятным участием военно-морского флота Италии и на Востоке —
Японии.
Учитывается возможность сохранения нейтралитета
Финляндией, Эстонией. Латвией. Румынией, Болгарией и Турцией,
длительность и устойчивость которого будут зависеть от
создавшейся политической обстановки и успехов первых операций
РККА и РКВМФ» [172].
Нельзя не отметить, что Финляндию, Эстонию, Латвию и
Румынию, которых раньше неизменно причисляли к списку
первых врагов СССР, на этот раз перевели в потенциально
нейтральные страны. Зато Англию неизменно продолжали
рассматривать в качестве <...> скрытого организатора и
руководителя агрессии» против Советского Союза [173]. Зная
все эти обстоятельства, не приходится удивляться провалу
119


политических и военных переговоров между Англией,
Францией и СССР в канун Второй мировой войны. У них было
очень мало шансов закончиться успехом, слишком глубокая
пропасть недоверия разделяла их участников. Для этого
недоверия у обеих сторон были свои веские причины. Прежде
всего долголетняя взаимная неприязнь, начавшаяся сразу
после заключения сепаратного Брестского мира в 1918 г. и
аннулирования большевиками всех российских долгов.
Сыграли свою отрицательную роль и непрерывная враждебная
пропаганда, которую вели друг против друга непримиримые
идеологические противники, а также неоднократные
обоюдные попытки подорвать друг у друга общественный строй.
При этом каждый имел основания опасаться, что ему
придется в конечном итоге голыми руками таскать каштаны из
огня для выгоды другого, и, естественно, не желал этим
заниматься.
Позорное Мюнхенское соглашение тоже внесло
несомненный отрицательный вклад в срыв попытки создать
широкую коалицию, направленную против растущей агрессии
со стороны Германии. Оно не только поощрило дальнейшие
аппетиты Гитлера, но и сильно подорвало веру СССР в
желание Англии и Франции предпринять какие-то практические
меры для обуздания нацистской агрессии. Кроме того, в то
время Советский Союз в экономическом и военном
отношении выдвигался в число ведущих стран мира и хотел, чтобы с
ним считались в важных международных делах подобающим
образом. Поэтому Сталин почувствовал себя незаслуженно
оскорбленным, когда его страну бесцеремонно отстранили от
участия в решении судьбы Чехословакии осенью 1938 года.
Вопреки широко распространенному мнению, многое
говорит о том, что СССР тогда совсем не рвался оказать
реальную помощь чехам. Так, на запрос Праги о возможной
военной помощи Чехословакии Москва специально долго
не отвечала, пока не стало поздно. Дипломатическая и
военная активность Советского Союза носили чисто
демонстративный характер. На самом деле он ни с кем воевать
не собирался. Неопровержимым доказательством этого
является свидетельство видного военного историка и знатока
предвоенного советского военного планирования генерал-
полковника Ю.А. Горькова о том, что в Генштабе РККА план
120


оказания военной помощи Чехословакии не разрабатывался
даже впрок [174]. Еще один характерный штрих: когда
поляки стали требовать у чехов отдать им Тешин, СССР
выступил с официальной нотой, в которой угрожал денонсировать
советско-польский договор о ненападении, если они не
остановятся. Поляки в резкой форме отвергли советскую угрозу и
все-таки ввели свои войска в Тешин. А СССР никак на это не
среагировал, «забыв» о своей же ноте. Из-за этого его
авторитет в глазах польского руководства сильно упал.
Тем не менее, сделка, заключенная в Мюнхене, была
воспринята советскими руководителями как откровенная
попытка повернуть немецкую агрессию на Восток, т.е.
направить ее против СССР. На самом деле такая точка зрения
никак не соответствовала действительности, ведь для Англии
и Франции было абсолютно неприемлемо дать Германии даже
малейшую возможность захватить громадные советские
сырьевые и продовольственные ресурсы. Обладая ими, немцы,
безусловно, становились доминирующей силой в Европе, а
объединившись с Японией, вполне могли начать борьбу и за
передел мира. Ко всему прочему, успешно апробированная
союзниками в ходе Первой мировой войны стратегия
блокады Германии потеряла бы всякий смысл, если бы ей удалось
овладеть плодородными землями и неисчерпаемыми
источниками сырья на Востоке. В действительности руководство
Англии и Франции пошли на Мюнхенское соглашение с
Германией, тщетно пытаясь сохранить статус-кво в Европе за
минимальную цену. Однако в данном случае истинные
мотивы действий англичан и французов не стрль существенны.
Гораздо важнее мнение, которое создалось о них тогда у
руководства СССР. А это руководство увидело в Мюнхенском
сговоре очевидное подтверждение обоснованности своего
давнишнего глубокого недоверия к бывшим союзникам
России по Антанте.
Англичане и французы тоже имели реальные основания
не верить в возможности Советского Союза стать их
полезным и эффективным партнером против Германии. После
громогласного разоблачения широкомасштабных заговоров
в 1937—1938 гг. и связанных с ними показательных судебных
процессов и массовых «чисток» в стране и ее вооруженных
силах, у них появились вполне обоснованные сомнения в
121


надежности и устойчивости СССР как военного союзника
и способности его армии успешно вести большую
современную войну. Это наглядно иллюстрируют приведенные в
предыдущей главе примеры донесений из Москвы
иностранных военных атташе.
К этому можно добавить еще одно, не менее важное
соображение: Англия и Франция так же, как и СССР, сильно
недооценивали возросшую за последнее время военную мощь
Германии и надеялись, что в случае необходимости сумеют
справиться с ней своими собственными силами^Ликто тогда
пока не осознавал, что многократно увеличившийся за
короткое время после ликвидации версальских ограничений
вермахт взял на вооружение не только новейшую военную
технику, но и передовую тактику «блицкрига»,
превратившись фактически в одну из сильнейших в мире армий.
Англо-французское руководство все еще питало
надежду, что перед лицом непосредственной угрозы отпора с их
стороны Германия все-таки не посмеет пойти на авантюру и
развязать очередную мировую войну. В то же время они не
забывали, что события могут пойти по совсем иному
сценарию, и были вынуждены строить свои отношения с СССР,
учитывая эту возможность. Цели тогдашних англо-советских
политических переговоров вполне откровенно изложены в
меморандуме Министерства иностранных дел
Великобритании от 22 мая 1939 г.:
«Кажется целесообразным заключить какое-то соглашение,
в соответствии с которым Советский Союз пришел бы к нам на
помощь в случае нападения на нас на Западе, и не только для
того, чтобы принудить Германию вести войну на два фронта,
но и, пожалуй, по причине, изложенной турецким министром
иностранных дел генералу Вейгану: если война неизбежна, то
необходимо попытаться вовлечь в нее Советский Союз, в
противном случае в конце войны Советский Союз, с его
нетронутой армией и лежащими в развалинах Англией и Германией,
стал бы господствовать в Европе. (Имеются признаки того,
что подлинная советская политика направлена — и будет
направлена — на то, чтобы вовлечь нас в войну, а самим
постараться остаться вне ее.) Пусть даже мы не можем полностью
полагаться на искреннее желание или способность советского
122


правительства выполнить свои договорные обязательства,
но, тем не менее, альтернатива, при которой Советский Союз
останется свободным от всяких ограничений и будет
постоянно испытывать соблазн заигрывать с обеими сторонами и
стравливать их между собой, может представить собой не
менее, а, пожалуй, и более опасную ситуацию, чем та, которая
возникнет в случае сотрудничества с недобросовестным или
недееспособным партнером» [175].
Таким образом, британские политики полагали, что,
несмотря на все недостатки, которые СССР имел в их глазах,
заиметь его в качестве союзника будет куда полезнее, чем
оставить нейтральным, не говоря уже о том, чтобы
превратить во врага. В то же время они совершенно точно
прочувствовали, в чем заключалась тогдашняя стратегия Сталина.
А тот действительно считал войну неизбежной и в этой
ситуации старался сыграть как можно более выгодную для себя
роль. Свой план действий Сталин озвучил намного раньше
описываемых событий, в речи на Пленуме ЦК РКП(б),
произнесенной 19 января 1925 г.:
«Если что-либо серьезно назреет, то наше вмешательство,
не скажу обязательно активное, не скажу обязательно
непосредственное, оно может оказаться абсолютно необходимым.
В этом именно надежда на то, чтобы победа могла быть для
нас одержанной в данной обстановке. Это не значит, что мы
должны обязательно идти на активное выступление против
кого-нибудь. Это неверно. Если у кого-нибудь такая нотка
проскальзывает — это неправильно. Если едина начнется, мы,
конечно, выступим последними, самыми последними, для того,
чтобы бросить гирю на чашку весов, гирю, которая могла бы
перевесить» [176].
Эти сталинские мысли и легли в основу советской
внешней политики того времени. С его точки зрения заключение
военного союза с Англией и Францией для СССР было
крайне невыгодным, так как в этом случае Советскому Союзу
пришлось бы вступить в войну с самого ее начала, ибо
Сталин намеревался как можно дольше оставаться в стороне от
надвигающейся битвы. Пока другие страны обескровливали
123


бы друг друга в смертельной борьбе, он собирался укреплять
свое государство и его армию. По расчетам Сталина, ему
никуда не надо было спешить, поскольку он ожидал длительную
борьбу на истощение между Германией и Англией с
Францией по образцу Первой мировой войны. Позиция стороннего
наблюдателя позволяла Советскому Союзу самому выбрать
удобные для себя обстоятельства и время для вступления в
войну, чтобы завершить ее по своему собственному
сценарию. Этого как раз и опасались англичане.
Сталин решил не просто выжидать такой момент, а за это
время извлечь максимальные выгоды, которые сулила
позиция решающей третьей силы, стоящей над схваткой. Ведь
ее, несомненно, стремились бы привлечь на свою сторону
обе воюющие коалиции, готовые щедро заплатить за
помощь своему потенциальному мощному союзнику. А перед
войной англичане и французы не предлагали СССР никаких
материальных приобретений. Результатом договора с ними
было бы только предотвращение войны или откладывание
ее на потом. Между тем еще в апреле 1939 г. начались первые
осторожные взаимные советско-германские прощупывания
на дипломатическом уровне. Вначале они были еще очень
робкими, поскольку обе стороны вполне обоснованно
опасались нарваться на оскорбительный отказ оппонента. Ведь
представить политическими партнерами Германию и СССР
было чрезвычайно трудно. Поэтому сначала речь шла,
главным образом, об улучшении торговли между двумя
странами.
Настоящий прорыв произошел 26 июля, когда немцы
впервые предложили советским представителям ГА.
Астахову1 и Е.И. Бабарину2 не просто абстрактное улучшение
взаимоотношений, но и конкретные темы для переговоров
о цене этого улучшения. Речь шла о Прибалтике, Польше
и Румынии. Немцам нужно было только, чтобы СССР не
оказался на стороне Англии, Франции и Польши в случае
1 Астахов Г.А. — советник советского полпредства в Берлине,
в связи с отсутствием посла был временным поверенным в делах СССР в
Германии с апреля по август 1939 г.
2 Бабарин Е.И. — заместитель советского торгпредства в
Берлине, в связи с отсутствием торгового представителя исполнял его
обязанности.
124


их конфликта с Германией. Заведующий
восточноевропейской референтурой МИДа Германии К. Шнурре повторил
уже звучавшую ранее фразу, что в «германской лавке есть
все товары» для СССР [177]. Любопытно, как он обосновал
саму возможность установления хороших политических
отношений между коммунистическим СССР и фашистскими
странами:
«<...> во всем районе от Балтийского моря до Черного
моря и Дальнего Востока нет, по моему мнению,
неразрешимых внешнеполитических проблем между нашими
странами. В дополнение к этому, несмотря на все различия в
мировоззрении, есть один общий элемент в идеологии
Германии, Италии и Советского Союза: противостояние
капиталистическим демократиям. Ни мы, ни Италия не имеем
ничего общего с капиталистическим Западом. Поэтому нам
кажется довольно противоестественным, чтобы
социалистическое государство вставало на сторону западных
демократий» [178].
После личной беседы имперского министра
иностранных дел Риббентропа с Астаховым, 3 августа, Шнурре подал
идею добавить к желательному для обеих сторон торгово-
кредитному соглашению секретный дополнительный
протокол, оговаривающий общее улучшение отношений между
ними. Первоначально из Москвы пришел резкий отказ на
это неожиданное немецкое предложение, там не хотели
привязывать политику к чисто экономическому документу.
Но идея не пропала даром и очень скоро была претворена в
жизнь, правда, в несколько ином качестве.
Невероятное, на первый взгляд, сближение СССР и
Германии произошло совсем не случайно. Наряду с коренными
идеологическими противоречиями у них были общие против-
ники, и прежде всего — Англия. Сталин тогда считал ее куда
более опасным врагом СССР, чем нацистскую Германию, так
как серьезно опасался, что эта страна старается направить
германскую агрессию в сторону Советского Союза. Он был
вовсе не прочь, в свою очередь, расправиться с англичанами
немецкими руками. Поэтому понятно, что новое серьезное
немецкое предложение, изложенное Шуленбургом Молото-
ву 15 августа, попало на благодатную почву. В этот день Шу-
125


ленбург впервые заговорил о заключении между СССР и
Германией не только широкого торгового договора, но и пакта о
ненападении. Через два дня Риббентроп через германского
посла уточнил, что речь идет о пакте на 25 лет. Немцы очень
спешили, ведь до назначенного Гитлером срока нападения на
Польшу оставались считаные дни. И Риббентроп заявил, что
готов прилететь в Москву для подписания договора хоть на
следующий день.
19 августа Шуленбург передал Молотову германский
вариант будущего пакта. В тот же самый день oji получил от
наркома иностранных дел советский проект договора,
который, в отличие от германского, содержал не два, а пять
пунктов. Самым важным из них было пожелание приложить к
нему в качестве неотъемлемой части специальный протокол
по внешнеполитическим вопросам. При этом срок действия
договора ограничивался пятью годами. Гитлера не
устраивало в советском предложении только одно: Риббентропа
приглашали приехать в Москву слишком поздно, 26 или
27 августа. Такие сроки были совершенно
неприемлемыми для немцев в связи с их намерением напасть на Польшу
утром 26 августа. К этому времени они желали иметь в своем
кармане уже подписанный и действующий договор, чтобы
исключить всякие неожиданности в поведении Советского
Союза после начала войны. В ответ на настоятельную
личную просьбу Гитлера Сталин согласился принять
Риббентропа раньше, 23 августа. Тот прибыл в Москву в час дня
и продемонстрировал всему миру впечатляющий образец
молниеносной успешной дипломатии. Это было совсем не
трудно, поскольку заинтересованность сторон в скорейшем
заключении договора была обоюдной. В целях скорейшего
заключения договора Гитлер тогда с готовностью шел
навстречу любым пожеланиям Сталина. Так, балтийские
порты Либава (Лиепая) и Виндава (Вентспилс) были переданы
в сферу советского влияния по первому же его требованию.
Обстановка вынуждала фюрера не скупиться, и при
разделе сфер влияния с Советским Союзом он проявил немалую
щедрость. И немудрено: фактически немцы очень выгодно
приобрели бесценное для себя спокойствие на границе с
СССР, отдав ему земли, которые им все равно не
принадлежали и которые они в любом случае собирались вскоре от-
126


В.М. Молотов подписывает Пакт о ненападении.
Сзади: начальник Генштаба командарм I ранга Б.М. Шапошников,
И. фон Риббентроп, И.В. Сталин
нять обратно. Сам Гитлер очень точно охарактеризовал
соглашение с советской страной: «Это пакт ,с сатаной, чтобы
изгнать дьявола» [179]. Ни у кого не возникало ни малейшего
сомнения, что война не на жизнь, а на смерть между СССР
и Германией — это только вопрос времени. И это время уже
стремительно истекало...
Окончательно согласованный текст договора состоял из
семи пунктов и был подписан в 2 часа 30 минут ночи 24
августа. При этом официальной датой его подписания
считается 23 августа 1939 г. Свое название пакт получил в честь
подписавших его Молотова и Риббентропа и вступил в силу
немедленно, даже не дожидаясь ратификации, а срок его
действия устанавливался в 10 лет. При этом если ни одна из
Договаривающихся сторон не денонсировала соглашение за
127


год до его истечения, то оно автоматически продлевалось
на последующие пять лет. Договор был немедленно
напечатан во всех газетах, ведь в его содержании не было ничего
необычного. Но дело было вовсе не в самом пакте: в его
заключении не было особой необходимости, ведь еще 24
апреля 1926 г. в Берлине представители СССР и Германии уже
подписали договор о ненападении и нейтралитете. Он был
заключен на пять лет, а 24 июня 1931 г. продлен без указания
срока истечения. Этот договор расторгался только через год
после его денонсации любой из договаривающихся сторон,
а в случае ее отсутствия продолжал действовать [180].
Действовал он и в 1939 г.
Очевидно, подлинный смысл пакта 1939 г. для обеих
сторон заключался в оставшемся секретным для всего
остального мира дополнительном протоколе. Вот его текст:
«При подписании договора о ненападении между Германией
и Союзом Советских Социалистических Республик
нижеподписавшиеся уполномоченные обеих сторон обсудили в строго
конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных
интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к
нижеследующему результату:
1. В случае территориально-политического переустройства
областей, входящих в состав Прибалтийских государств
(Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы
одновременно является границей сфер интересов Германии и
СССР. При этом интересы Литвы по отношению Виленской
области признаются обеими сторонами.
2. В случае территориально-политического переустройства
областей, входящих в состав Польского государства, граница
сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно
проходить по линии рек Нарева, Висла и Сана.
Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным
сохранение независимого Польского государства и каковы будут
границы этого государства, может быть окончательно
выяснен только в течение дальнейшего политического развития.
Во всяком случае оба правительства будут решать этот
вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.
3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны
подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской сто-
128


роны заявляется о ее полной политической
незаинтересованности в этих областях.
4. Этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в
строгом секрете.
Москва,
23 августа 1939 г.
По уполномочию За Правительство
Правительства СССР Германии
В. Молотов И. Риббентроп» [181].
Необходимо отметить, что само заключение секретного
протокола вне зависимости от его содержания было
несомненным отходом от принципа отказа от тайной дипломатии,
во всеуслышание провозглашенного на заре советской власти
в «Декрете о мире». Тем более что секретный протокол прямо
противоречил Статье 3 договора о ненападении между СССР
и Польшей, заключенного 25 июля 1932 г. и продленного 5 мая
1934 г. до конца 1945 г. Там было сказано предельно четко:
«Каждая из договаривающихся сторон обязуется не
принимать участия ни в каких соглашениях, с агрессивной точки
зрения явно враждебных другой стороне» [182].
Мало того, руководители СССР и Германии келейно взяли
на себя решение важнейших вопросов существования других
стран, откровенно растоптав один из принципов
основополагающих международного права — принцип суверенного
равенства государств. Но люди, составившие и подписавшие
пакт, меньше всего задумывались о моральной стороне своих
действий и о каких-то правах тех стран и и* населения,
которые они беззастенчиво поделили между собой, ведь их
гораздо больше заботила своя собственная выгода. Гитлер сделал
Сталину предложение, от которого трудно было отказаться.
Приняв его, советский вождь получил, наконец, реальную
возможность присоединить к СССР земли, которые когда-то
входили в состав Российской империи. Сталин тогда
искренне считал этот шаг своим огромным успехом и был уверен,
что теперь все козыри находятся в его руках и он мог
диктовать условия большой международной игры, когда пожелает.
Между тем он не осознавал серьезнейшую внутреннюю
противоречивость своей международной политики: основ-
129


ным военно-политическим и экономическим партнером
Советского Союза стала нацистская Германия, страна с
изначально глубоко враждебной ему идеологией. Тем самым
СССР оказывал существенную помощь своему же
несомненному смертельному врагу. Главным в этой помощи были даже
не поставки в Германию стратегического сырья и не
моральная поддержка ее на международной арене. Немцам была
предоставлена бесценная возможность бить своих врагов
поодиночке, и они ее не упустили.
Если кратко подытожить развитие событий^в Европе в
канун Второй мировой войны и во время ее начального
периода, то складывается следующая картина. Пользуясь
попустительством руководства западных держав, и прежде всего
Англии и Франции, с их близорукой политикой
«умиротворения» Германии, кульминацией которой стало Мюнхенское
соглашение, Гитлер и его клика создали на заранее
подготовленном фундаменте рейхсвера мощную армию агрессии —
вермахт. С овладением Австрией и Чехословакией,
гитлеровская Германии вышла на выгодные исходные рубежи для
развязывания Второй мировой войны. Обеспечив себе
крепкий тыл в результате сговора с СССР, оформленного пактом
Молотова—Риббентропа, нацистам удалось в короткие
сроки коренным образом изменить соотношение сил в Европе в
свою пользу. А потом настала очередь Советского Союза...
Поневоле возникает вопрос: была ли у Сталина
альтернатива заключению пакта с нацистами, и если да, то какая? Как
известно, история не терпит сослагательного наклонения, но
это уже тогда, когда происшедшие события стали историей.
А в то время у Сталина, безусловно, был выбор различных
вариантов действий. Например, заключить военный союз с
Англией и Францией, направленный против Германии. Мы уже
говорили о том, почему эта возможность не была реализована.
Можно добавить еще одну причину: несмотря ни на какие
советы и уговоры англичан и французов, поляки категорически
отказывались допустить Красную Армию на свою территорию,
и у них были серьезные опасения. Вот как их сформулировал
тогдашний министр иностранных дел Польши Ю. Бек:
«Маршал Ворошилов пытается осуществить теперь
мирным путем то, чего он добивался при помощи военной силы
в 1920 году» [183].
130


Однако упорство поляков в этом важном для них самих
вопросе было отнюдь не беспредельным. Национальный
герой Польши и ее многолетний лидер маршал Ю. Пилсудский
завещал своим наследникам принцип, согласно которому
запрещалось даже рассматривать возможность разрешения
чужеземным солдатам войти в страну. Но во время войны
это правило могло и смягчиться. Именно поэтому 19 августа
1939 г. начальник главного штаба польской армии генерал
В. Стахевич в разговоре с французским и английским
военными атташе вначале долго настаивал: «Польша не может
согласиться, что иностранные войска вступят на ее
территорию». Но затем он все же добавил: «<...> с одной
стороны, этот принцип был противопоставлен немцам, а с другой
стороны, как только начнутся военные действия, он не будет
иметь первоначального значения» [184].
По существу, СССР в то время было выгодно
использовать территорию Польши в качестве предполья на случай
войны с Германией. Польская армия своим сопротивлением
обеспечила бы время, вполне достаточное для полной
мобилизации и развертывания Красной Армии. В боях с
поляками немцы понесли бы большие потери в людях и
израсходовали немалые материальные средства, особенно горючее и
боеприпасы. Вермахт оказался бы не способен немедленно
начать интенсивные операции против СССР. При
столкновении с Красной Армией его фланги не были обеспечены: ни
Румыния, ни Финляндия в 1939 г. и сами не являлись
союзниками Германии, и не имели на своей территории немецких
войск. А главное, над германским тылом на Западе тогда
нависала французская армия, которая одним фактом своего
существования отвлекала на себя значительные силы немцев.
При этом сам вермахт образца лета 1939 года был вовсе не
так велик и силен, каким он стал через два года. У него еще не
было ни свежего боевого опыта, ни значительных обученных
людских резервов, ни достаточных материальных ресурсов,
необходимых для ведения длительной войны на два фронта,
ни даже разработанного плана войны с СССР. Таким
образом, начальные условия для вступления в схватку с немцами
осенью 1939 года для Красной Армии сложились бы намного
более благоприятными, чем в злополучном июне 1941 года.
Даже простое уклонение от вступления в любые военные
блоки и проведение простой политики враждебного нейтра-
131


литета по отношению к Германии было бы куда выгоднее
для СССР, чем прямая материальная и моральная поддержка
своего несомненного будущего врага. Немецкая экономика
не была готова к длительной войне на истощение в
условиях блокады, которую навязывали ей союзники. Об этом
прекрасно знало германское военное руководство, поэтому
Гитлер поспешил поднять настроение своих генералов еще
до того, как соглашение с СССР было подписано. Выступая
перед ними 22 августа 1939 г., он с ликованием заявил:
«Русские сообщили, что они готовы заключить пакт.
Таким образом, я выбил из рук западных господ [Англии и
Франции] их оружие» [185].
Гитлер имел в виду блокаду Германии союзниками,
представлявшую собой смертельную угрозу и для ее экономики,
и для всего населения.
В то время Третий рейх располагал достаточными ресурсами
только для семи важнейших видов сырья из 30, незаменимых
для работы военной промышленности. Особенно сказывалось
отсутствие источников никеля, олова, вольфрама,
молибдена, хрома, бериллия, платины и бокситов [186]. Еще больше
усугубляла ситуацию отдаленность большинства источников
импорта. Например, хром немцы закупали, главным образом,
в Южной Африке и Турции, 90% меди — преимущественно в
британских доминионах, Африке, Чили и США, никель — в
Канаде и Норвегии, сурьму и вольфрам — в Китае. Все
бокситы ввозили с Балкан и из голландских колоний в Индонезии.
Германии приходилось импортировать свыше 70%
потребляемой нефти и нефтепродуктов, при этом основным
источником для них являлись Северная и Южная Америки [187].
Блокада союзников разом отрезала Третий рейх от
большинства из этих источников. Прокормить себя немцы тоже
были не в состоянии. Лишенная советских поставок Германия
осталась бы без жизненно необходимого ей продовольствия и
сырья, особенно такого стратегически важного, как
нефтепродукты, цветные и легирующие металлы, хлопок и
лесоматериалы. Размеры этих поставок были весьма внушительными:
с сентября 1939 по 22 июня 1941 г. Советский Союз
экспортировал в Германию товары общим весом 4 541 205 т [188].
Нельзя забывать и о других дефицитных товарах, которые
попадали к немцам транзитом через советскую территорию.
132


Так, по Транссибирской магистрали в Германию катились
грузы из Японии, Китая и Маньчжоу-Го. Среди
разнообразных товаров с Дальнего Востока наибольшее значение
имели каучук, медь, вольфрамовая руда и продовольствие. Всего
за 1940 г. и пять первых месяцев 1941 г. оттуда в рейх попали
378 608 т грузов. В те же самые сроки советские железные
дороги перевезли в Германию из Афганистана 2430 т хлопка,
шерсти и сухофруктов. Это же добро по тому же адресу шло и
из Ирана. Кроме того, с сентября 1939-го до конца мая 1941 г.
немцы получили оттуда немало продовольствия, кожи и
других необходимых им товаров общим весом 107 580 т [189].
Таким образом, за время действия пакта Молотова—
Риббентропа суммарный вес германского импорта из СССР,
а также с Дальнего и Среднего Востока транзитом через
территорию Советского Союза, достиг 5 029 823 т. Чтобы
нагляднее представить себе величину этого обширного
потока, достаточно сказать, что для его перевозки потребовались
8383 стандартных железнодорожных составов того времени.
Значение, которое германское руководство придавало
поставкам с Востока, наглядно демонстрирует его реакция на
задержку отправки из СССР в Германию нефтепродуктов и
зерна с 1 апреля 1940 г. Задержка произошла в ответ на
невыполнение немцами советских заказов. Это немедленно
привело к появлению следующего директивного документа:
«Все немецкие ведомства в своей работе обязаны исходить из
того факта, что сырье из России для нас абсолютно жизненно
необходимо, что для ведения длительной войны нам
понадобится заключение дальнейших контрактов, и по этой причине очень
важно, чтобы условия текущих контрактов были выполнены в
срок, и чтобы исчезло всякое недоверие со стороны русских.
Согласно ясно выраженному решению фюрера, в том случае, когда
наши взаимные поставки для русских находятся под угрозой
невыполнения, даже отгрузки для вермахта должны быть задержаны,
чтобы обеспечить пунктуальные поставки в Россию» [190].
Без советских поставок петля блокады союзников куда
туже затянула бы горло Германии, в распоряжении
которой в то время еще не было захваченных ею позже на
Западе огромных материальных ценностей и запасов полезных
133


ископаемых. Тем более, что тогда она еще не захватила
выгодных стратегических позиций, таких, как норвежские и
французские порты. Подобная обстановка, несомненно,
поощрила бы к решительным действиям влиятельных
противников Гитлера среди немецкого генералитета и существенно
уменьшила его шансы сохранить свою безраздельную власть.
При этом промышленное оборудование и передовые
технологии, полученные от немцев в период советско-германского
сотрудничества, СССР вполне мог приобрести в США. Ведь
без советской помощи Германии и без нападения Красной
Армии на Финляндию американцы не стали бй объявлять
«моральное эмбарго» на поставки техники и стратегического
сырья в Советский Союз, как это произошло в
действительности. Таким образом, Сталин, к несчастью, избрал
наихудший вариант действий из всех имевшихся у него. Но этим
список его предвоенных ошибок далеко не исчерпывается.
Мы еще остановимся на них позже.
ПОЛЬША - ПЕРВАЯ ЖЕРТВА АГРЕССОРА
Краткая хроника событий авгурта—сентября 1939 г.
позволяет проследить, как неотвратимо нарастала угроза
начала войны. Когда Гитлер ранним утром 24 августа узнал о
полном успехе миссии Риббентропа, он от радости начал стучать
кулаками по стене и кричать: «Теперь весь мир у меня в
кармане!» Согласно секретному дополнительному протоколу к
заключенному пакту Молотова—Риббентропа, Польша была
разделена на сферы интересов Германии и СССР. Но Сталин
не взял на себя никаких обязательств использовать
вооруженную силу для захвата своей сферы интересов. Она
должна была достаться ему в качестве платы за невмешательство в
войну между Германией и Польшей. Политика
«умиротворения» со стороны Англии и Франции, неуступчивость
Польши и заключение советско-германского пакта о ненападении
привели к тому, что политический кризис 1939 г. перерос в
сентябре в войну, развязанную Германией. При этом Гитлер
до последнего момента надеялся, что Англия и Франция не
предпримут никаких активных военных действий против
Германии. Ведь она не была готова к ведению войны
одновременно на Западном и Восточном фронтах. 31 августа на-
134


чальник генерального штаба сухопутных сил вермахта
записал в своем дневнике:
«Фюрер спокоен. <... > Он рассчитывает на то, что
французы и англичане не вступят на территорию Германии» [191].
Целью первых операций германских войск ставились срыв
мобилизации и развертывания польских вооруженных сил и
последующий их быстрый разгром. В основу германского
плана «Вайс» («Белый») была положена идея глубокого охвата,
окружения и последующего уничтожения главных сил
польской армии в районе западнее рек Висла и Нарев в ходе одной
стратегической операции1. Решающая роль в осуществлении
плана отводилась танковым и моторизованным соединениям
и авиации. Тем самым Гитлер надеялся поставить Англию и
Францию перед совершившимся фактом. Сосредоточение и
мобилизация вермахта велись с соблюдением всех мер
маскировки и дезинформации, чтобы не вызвать соответствующих
действий со стороны Польши. В Восточную Пруссию войска
направлялись под предлогом празднования 25-й годовщины
разгрома русских войск в августе 1914 года. В Померанию и
Силезию дивизии выдвигались якобы для усиления обороны.
Танковые и моторизованные соединения были выведены на
учения в готовности быстро выдвинуться в исходные районы
в последний момент перед вторжением.
Для нанесения концентрических ударов были созданы две
группы армий: со стороны Силезии — «Юг» под
командованием генерал-полковника Г. фон Рундштедта в составе трех
армий (322/3 расчетные дивизии, из них 4 танковые, 4 легкие2
и 2 моторизованные); со стороны Померании и Восточной
Пруссии — «Север» — генерал-полковника Ф. Бока (две
армии, всего 20V2 дивизии, из них 3 танковые и 2
моторизованные). Для прикрытия промежутка между этими группами
армий немцы выделили минимальное количество войск,
которые должны были сковать польскую армию «Познань».
Польской разведке в основном удалось правильно
вскрыть состав развертываемых на границе германских груп-
1 План «Вайс» был подписан Гитлером 3 апреля 1939 года, а
28 апреля Германия в одностороннем порядке аннулировала германо-
польский договор о ненападении.
2 Подвижные соединения, прямые наследники кавалерийских
дивизий. Одна из них имела в своем составе танковый полк (226 танков), а
остальные три — танковый батальон (62-85 танков).
135


пировок. Так, поляки считали, что в группе армий «Юг»
насчитывается 28 соединений, а у фон Бока — 20—22 дивизии.
Польша могла противопоставить этой армаде 252/3 пехотной
дивизии и 16 бригад (горнопехотных — 3, кавалерийских —
11 и броне-моторизованных — 2), в которых насчитывалось в
общей сложности 1 млн. чел. Им пришлось сражаться против
1516 тыс. немецких солдат и офицеров.
Соотношение сил сложилось в пользу немцев по всем
показателям:
— 53У6 немецкой дивизии против 332/3 польских (если
приравнять одну дивизию к двум бригадам); '
— семь немецких танковых и четыре легкие дивизии, а
также отдельный танковый полк (2690 танков) против двух
польских броне-моторизованных бригад, трех отдельных
танковых батальонов, 11 групп танкеток, приданных кавбри-
гадам, и 26 рот танкеток, приданных пехотным дивизиям (887
танков и танкеток, из которых только 475 было исправных);
— 9824 тыс. немецких орудий против 2840 польских;
— 2085 немецких самолетов, из них 1323 боевых против
433 польских, из них 313 боевых [192,193,194].
Немцы превосходили поляков и в качественном
отношении. Это особенно бросается в глаза в отношении
танковых войск. Германия выставила против Польши 87 средних
танков Pz.III и 198 Pz.IV, 1127 легких Pz.II, 167 трофейных
чешских легких танков, в том числе 112 Pz.35(t) и 55 Pz.38(t),
а также 973 легких пулеметных Pz.I. Остальные 138 были
командирскими танками.
В составе бронетанковых частей польской армии
насчитывалось всего 22 танка «Виккерс-В» с короткоствольной
47-мм пушкой и 16 двухбашенных пулеметных «Виккерс-А»
английского производства, 95 танков 7TPjw с 37-мм пушкой
и 40 двухбашенных пулеметных 7TPdw (польские аналоги
«Виккерса» или нашего Т-26), полсотни французских танков
Рено R-35 с 37-мм пушкой и 90 безнадежно устаревших Рено
FT-17, всего 313 боевых машин. Кроме этого, у них было еще
574 танкетки ТК и TKS. Кстати, на 24 TKS поляки успели
установить 20-мм противотанковые ружья, которые легко
пробивали противопульную броню легких немецких танков.
Однако большое количество танкеток, особенно ТК первых
136


Польские кавалеристы с тачанкой
выпусков, построенных в начале 30-х годов, были
небоеспособны из-за сильного износа и отсутствия запчастей [195].
Немцы обладали превосходством и в воздухе: люфтваффе
намного превосходило польскую авиацию и количественно,
и качественно.
Таким образом, силы и средства сторон в германо-
польской войне были несопоставимы. Да это и понятно,
слишком велик был разрыв в людском и экономическом
потенциале этих стран. В довершение к этому немцы широко
Рота польских танкеток TKS 13 сентября 1939 г.
под Варшавой готовится к контратаке
137


использовали против поляков вооружение, боевую технику
и боеприпасы, захваченные в Чехии. Результатом стало
соотношение сил и средств на польско-германском фронте на
01.09.39, приведенное в таблице 3.1:
Таблица 3.1
СООТНОШЕНИЕ СИЛ И СРЕДСТВ НА ПОЛЬСКО-
ГЕРМАНСКОМ ФРОНТЕ НА 01.09.39
Участок
фронта
Северный фронт
(Вост. Пруссия)
Северо-Западный
фронт
(Померания)
Западный фронт
(Силезия)
Юго-Западный
фронт
(Карпаты)

Подразделения
и боевая
техника
Пехотные
батальоны
Полевые
орудия

Противотанковые
пушки
Танки
Пехотные
батальоны
Полевые
орудия

Противотанковые
пушки
Танки
Пехотные
батальоны
Полевые
ОРУДИЯ

Противотанковые
пушки
Танки
Пехотные
батальоны
Полевые
орудия

Противотанковые
пушки
Танки
Польская
армия
85
494
212
91
132
735
233
143
80
444
185
130
79
392
145
111

Соотношение
1:0,91
1:1,53
1:2,39
1:2,62
1:1,20
1:1,80
1:4,54
1:3,78
1:2,49
1:5,33
1:8,34
1:9,17
1:1,57
1:3,47
1:6,29
1:6,48
Немецкая
армия
77
758
506
238
k 159
1322
1058
541
199
2366
1543
1192
124
1359
912
719
Плотность
на километр фронта
польская
0,27
1,54
0,66
0,28
0,16
0,90
0,28
0,17
0,21
1,17
0,49
0,34
0,16
0,82
0,30
0,23
немецкая
0,24
2,37
1,58
0,74
0,19
1,61
1,29
0,66
0,52
6,23
4,06
3,14
0,26
2,83
1,90
1,50
138


Продолжение табл.
Участок
фронта
Итого

Подразделения
и боевая
техника
Личный
состав
Пехотные
батальоны
Полевые
орудия

Противотанковые
пушки
Танки
Боевые
самолеты*
Всего
самолетов**
Польская
армия
1000 000
376
2065
775
475
313
433

Соотношение
1:1,52
1:1,49
1:2,81
1:5,19
1:5,66
1:4,23
1:4,82
Немецкая
армия
1516 000
559
5805
4019
2690
1323
2085
Плотность
на километр фронта
польская
500
0,19
1,03
0,39
0,24
немецкая
758
0,28
2,90
2,01
1,35
Источники: [193,194,195].
Примечания:
* Истребители и бомбардировщики.
"* Включая разведывательные, транспортные и вспомогательные самолеты.
В соответствии с мобилизационным планом в Польше
23 марта 1939 г. приступили к скрытой частичной
мобилизации войск. Были усилены соединения в ряде округов и
созданы управления четырех армий и оперативной группы.
8 течение 13—18 августа были скрытно отмобилизованы еще
9 соединений. А 23 августа, в день подписания в Москве
пакта Молотова—Риббентропа, началась скрытая мобилизация
основных сил. Развертывание польских бойск
осуществлялось в соответствии с оперативным планом «Zachyd»
(«Запад»). Главный штаб польской армии недооценивал силы и
возможности Германии и, соответственно, несколько
переоценивал свои. Судя по районам сосредоточения армий вдоль
границы, поляки рассчитывали не только оборонительными
действиями удерживать свою территорию, но даже
наступать. В частности, они намеревались ударами по
сходящимся направлениям силами, расположенными в «польском
коридоре» и вдоль границы с Восточной Пруссией, разгромить
изолированную там группировку немецких войск. Однако
немцы успели усилить свою группировку в этом анклаве и
139


в Померании. Учитывая сложившееся соотношение в силах
и средствах, эта задача оказалась для польской армии
непосильной.
К тому же поляки, готовясь к позиционной обороне,
полагали, что активные действия развернутся только после
полного сосредоточения войск сторон и какого-то периода
столкновений сил, прикрывающих мобилизацию и
развертывание главных сил. Стремление удержать все районы по
периметру своей границы привело к распылению их усилий.
В этом заключался основной порок польского плана ведения
войны, ведь еще со времен прусского короля Фридриха II
известно крылатое выражение: «Кто обороняет все, не
обороняет ничего». Более целесообразным представлялся вариант
создания подготовленной обороны в глубине на менее
растянутом фронте по берегам рек Висла и Варта. В этом случае
польская армия имела бы лучшие шансы продержаться до
начала активных действий Франции и Англии и тем самым
затянуть войну. Но поляки предпочли принять бой на
границе, а французы наступать не спешили.
Видимо, получив достоверные сведения о намерениях
немцев начать вторжение, польские войска 26 августа
получили приказ о выдвижении отмобилизованных
соединений в намеченные районы сосредоточения. Действительно,
еще 25 августа в 15.25 Гитлер отдал приказ о нападении на
Польшу в 4.30 утра 26 августа. Но в тот же день в 20.30 он его
отменил, узнав о подписании в 17.35 того же дня
официального договора о взаимопомощи между Англией и Польшей
в случае агрессии Германии. До того момента существовала
только устная английская гарантия Польше, данная 31 марта
1939 г., которую Гитлер не считал серьезной. Известие о
письменном договоре заставило его отложить нападение и еще
раз обдумать ситуацию. Войска с трудом успели остановить,
хотя при этом все же произошло несколько небольших
стычек на границе, а один немецкий отряд, так и не получивший
приказ об отмене наступления, захватил Яблунковский
перевал. Поляки приняли эти инциденты за очередные немецкие
провокационные акты в «войне нервов», которая уже давно
шла на рубежах, разделяющих Польшу и Германию.
Все мероприятия по подготовке к военным действиям
польское руководство проводило втайне от своих англо-
140


французских союзников, учитывая их опасения, что
решительные меры Варшавы могут подтолкнуть Германию к
войне. Поэтому, когда 29 августа в Польше собрались
объявить общую мобилизацию, Англия и Франция настояли на
откладывании ее на 31 августа. Однако военное
командование Польши 30 августа отдало приказ армиям и оперативным
группам первого эшелона о занятии исходного положения.
Благодаря скрытой мобилизации к утру 1 сентября удалось
выполнить основные мероприятия мобплана на 70%, но
многие резервисты так и не смогли своевременно прибыть в
свои части. Из-за различного рода задержек лишь около
половины соединений польской армии успели выйти в районы
оперативного предназначения, да и тем не хватило времени,
чтобы полностью занять свои позиции. Однако польская
авиация успела рассредоточиться на полевые аэродромы.
Во второй половине дня 28 августа Гитлер определил
предварительный срок нападения — 1 сентября. Утром 31 августа
он подтвердил срок начала боевых действий — на рассвете
1 сентября, а в 12.40 подписал «Директиву № 1 на ведение
войны», в которой установил окончательное время
нападения — 4.45 утра 1 сентября.
Непосредственным поводом к нападению Германии на
Польшу послужил известный ициндент, организованный
гитлеровцами в небольшом пограничном немецком городке
Глейвице. Переодетые в польскую форму эсэсовцы вечером
31 августа захватили местную радиостанцию и передали в
эфир антигерманское воззвание на польском языке. Через
несколько минут они покинули место действия, оставив там
трупы, одетые в польскую военную форму. На самом деле
убитыми были, конечно, не поляки, а заключенные
немецких концлагерей, которых немцы привезли с собой. Все это
было шито белыми нитками, но нацисты мало заботились о
правдоподобии, ведь 22 августа 1939 г. Гитлер вполне
откровенно сказал своим генералам:
«Ядам вам пропагандистский повод для развязывания войны,
а будет ли он правдоподобен — значения не имеет. Победителя
потом не спросят, говорил он правду, или нет. Для
развязывания и ведения войны важно не право, а победа. <...> Право — на
стороне сильного» [196].
141


Германские ВВС в 4 часа 45 минут утра 1 сентября 1939 г.
нанесли массированный удар по аэродромам, узлам
коммуникаций и связи, экономическим и административным
центрам Польши. В это же время учебный артиллерийский
корабль (бывший броненосец) «Шлезвиг-Гольштейн», заранее
прибывший в Данцигскую бухту, открыл огонь по польскому
гарнизону на полуострове Вестерплятте из 280-мм орудий
главного калибра. Одновременно сухопутные войска
Германии перешли границу Польши.
Но боевые действия в Польше с самого начала стали
развиваться совсем не так, как их спланировали в Берлине.
На всех участках фронта поляки оказали яростное
сопротивление и при первой возможности переходили в контратаки.
Одной из них было суждено войти в историю. Она состоялась
вечером первого дня войны на севере, в районе «польского
коридора».
Там 18-й уланский полк из состава польской Поморской
кавалерийской бригады противостоял подразделениям
германской 20-й мд. Командир полка полковник К. Мастелаж
увидел возможность незаметно обойти лесом позиции
немецкой пехоты и ударить по ней t тыла. Имеющиеся в его
распоряжении танкетки оказались неисправными, и он
повел за собой два эскадрона, в которых насчитывалось около
250 бойцов, оставив остальные силы своего полка в обороне.
Около 7 часов вечера поляки обнаружили на опушке леса
втрое превосходящий их по численности немецкий
пехотный батальон и, пользуясь внезапностью, бросились на него
в конном строю в сабельную атаку. Решительным натиском
уланы рассеяли вражескую пехоту, но, на их беду, туда
вовремя подоспели несколько германских бронемашин.
Неожиданно оказавшись под огнем их 20-мм автоматических
пушек и пулеметов, конники были вынуждены ускакать
обратно в лес, оставив на поле боя 20—25 убитых, включая
своего храброго командира. На следующий день немцы привезли
на место кровавой схватки двух итальянских
корреспондентов и показали им трупы польских кавалеристов и их
лошадей. Но вот рассказали они газетчикам отнюдь не правдивую
историю боя, а пропагандистский вымысел, якобы эти уланы
были убиты, пытаясь с саблями наголо атаковать немецкие
танки. С легкой руки итальянцев миф о безграмотных и без-
142


рассудных поляках, незнакомых с техникой и методами
современной войны, пошел гулять по всему миру и
благополучно дожил до наших дней. Между тем его легко опровергнуть,
ведь немецкие моторизованные дивизии в то время вообще
не имели танков, так что в бою подразделений 20-й мд
против 18-го уланского полка они участвовать не могли.
В то же время всем польским кавбригадам были
приданы танкетки и бронемашины, поэтому их личный состав
неплохо знал возможности бронетехники и способы борьбы с
ней. И соответствующие средства для этой борьбы у них тоже
имелись: в каждом польском кавалерийском полку со
штатной численностью 842 человека состояли на вооружении
13 вполне эффективных для того времени противотанковых
ружей и четыре противотанковые пушки [197]. Воевали
кавалеристы, как правило, в пешем строю, лошадей
использовали, главным образом, для маршей и дрались отважно и
стойко. 18-й уланский полк 1 сентября в бою против численно
превосходящего противника потерял до 40% своего личного
состава, но не вышел из сражения [198]. Вместе со всей
Поморской кавалерийской бригадой он продолжал активными
действиями упорно сдерживать натиск значительно
превосходящих их в численности и вооружении немецких
моторизованных частей, прикрывая отход главных сил армии «По-
може» из «польского коридора».
Генерал Гудериан воевал именно там во главе 19-го мк, в
состав которого входили 3-я тд, 2-я и 20-я мд. Он тоже внес
свой вклад в сотворение мифа, написав в своих мемуарах о
том, как «польская Поморская кавалерийская бригада из-за
незнания конструктивных данных и способов действий
наших танков атаковала их с холодным оружием и понесла
чудовищные потери». Тем не менее даже Гудериан в тех же
мемуарах отметил весьма красноречивые факты,
иллюстрирующие реальный эффект действий Поморской бригады.
Например, «<...> командир 2-й мотодивизии доложил после
полуночи, что был вынужден отступить под натиском
польской кавалерии». Гудериану пришлось лично выехать в
войска, чтобы прекратить возникшую там панику [199]. 2-я мд
наступала правее 20-й, с которой сражались уланы
полковника Мастелажа. Вполне вероятно, что панические слухи об
атакующих польских всадниках принесли туда разбежавшие-
143


ся солдаты того самого пехотного батальона, который попал
под их удар.
Международные события также стали развиваться не по
самому благоприятному для немцев сценарию. Вопреки
надеждам и ожиданиям Гитлера в 9 часов утра 3 сентября
английский посол предъявил германскому руководству
ультиматум с требованием остановить агрессию против Польши
до 11.00 и немедленно вывести войска с ее территории.
Немцы проигнорировали ультиматум, и Англия в 11.15 того же
дня объявила Германии войну. В 17.00 ее примерутоследова-
ла Франция, а несколько позже — и британские доминионы.
5 сентября в войну на стороне Германии выступила
Словакия.
Поляки продолжали сражаться с большой
самоотверженностью и отвагой, но этого оказалось недостаточно, чтобы
остановить натиск подвижных войск немцев, поддержанных
ударами авиации. Польская оборона была рассечена
танковыми клиньями немцев, и войска были вынуждены отступать
почти на всех участках фронта. Однако 9 сентября
специально созданная группа в составе трех польских дивизий из
района Кутно нанесла внезапный удар по растянутому боевому
порядку 30-й немецкой пд, прикрывавшей левый фланг 8-й
армии, наступающей на Лодзь (см. схему 2). Впервые с
начала войны полякам удалось перейти в наступление и достичь
некоторого успеха. Они навязали немцам сражение на р. Бзу-
ра. При этом возникла угроза выхода крупных кавалерийских
масс в тыл прорвавшейся танковой группировке немцев,
наступавшей с юга. По свидетельству генерала Манштейна,
«обстановка для немецких войск в этом районе приняла
характер кризиса. Попытки 8-й армии восстановить положение
контратаками не принесли успеха» [200] План германского
командования окружить и полностью уничтожить польскую
армию западнее Варшавы не удался. Ее основные силы
сумели избежать окружения, и отошли за Вислу, где польское
командование рассчитывало перегруппировать свои силы и
перейти в контрнаступление.
Героическая оборона полуостровов Вестерплятте и Хель,
Гдыни и Варшавы вызвала восхищение всего мира, а битву на
реке Бзура даже геббельсовский рупор — газета «Фёлькйшер
144


Беобахтер» — назвала «наиболее ожесточенной в истории».
Советская пресса обо всем этом помалкивала. Напротив, из
номера в номер все советские газеты отмечали, что поляки
оказывают немцам лишь слабое сопротивление. Конечно,
неожиданно сильный удар Германии потряс всю систему
политического и военного руководства Польши. В первый же
день войны польский президент И. Мосцицкий покинул
Варшаву. 4 сентября началась эвакуация правительственных
учреждений. На следующий день столицу покинуло и само
правительство. В связи с реальной угрозой прорыва к
Варшаве немецких танков поляки были вынуждены перенести
свою ставку в Брест. Туда в ночь на 7 сентября выехал
главнокомандующий польской армией маршал Эдвард Рыдз-
Смиглы с большей частью офицеров главного штаба.
Дело в том, что с самого начала боевых действий
настоящим бичом польского командования стала острейшая
нехватка средств связи. По предвоенному плану связная рота,
предназначенная для обслуживания польского главного
штаба, должна была подготовиться к работе только на
третий день войны. А в ее первый день поляки могли
рассчитывать только на несколько телефонов, телеграфный аппарат и
единственную радиостанцию. Да и та была очень неудобной
для общего пользования, ведь ее приемник находился в
личном убежище Рыдз-Смиглы, а передатчик вообще разместили
подальше от штаба, в западном районе Варшавы Повонзки.
Это было мерой предосторожности, чтобы не выдать
немцам место расположения штаба. Чтобы решить наболевшую
проблему связи, в форт Пилсудского, расположенный на
юге столицы, срочно перебросили еще одну радиостанцию.
Но большие размеры аппаратуры не позволяли спрятать ее
в укрытие, и 2 сентября немецкие самолеты вывели из строя
ее передатчик, как только он начал работать. После этого
радиостанция могла работать только на прием. Неудивительно,
что с самого начала войны начались хронические перебои в
связи польского командования со своими армиями.
Например, уже 2 сентября сорвались переговоры с армией
«Краков», а на следующий день всякая связь с ней отсутствовала
от полудня и до самой ночи. Прерывалась она в тот день и со
всеми остальными польскими войсками. 4 сентября
оборвалась связь с армиями «Познань» и «Краков», и почти целый
145


день ее никак не могли восстановить. В довершение ко всему
возникла реальная угроза прорыва к Варшаве немецких
танков, и они действительно подошли к ней уже на следующие
сутки после отъезда польского руководства.
Брест в качестве места развертывания ставки был выбран
не случайно: по предвоенным планам Брестская крепость
должна была стать командным пунктом всей польской
армии в случае войны с СССР. Но проехать в тот ее форт,
который начали переоборудовать для главкома, не удалось из-за
состояния дорог, и командованию пришлось размещаться в
совершенно не приспособленных для нормальной работы
помещениях. Телефонную связь для Рыдз-Смиглы сумели
наладить только через 12 часов после его прибытия в Брест,
да и то только с армией «Люблин» и с командованием округа
в Гродно. Позже ему удалось ненадолго связаться со штабом
оперативной группы «Нарев». Срочно переброшенная на
грузовиках из Варшавы в Брест радиостанция оказалась
бесполезной, ведь шифры к ней отправили отдельно, по
железной дороге. Когда же они, наконец, прибыли, эту
радиостанцию постигла та же печальная судьба, что и предыдущую, из
форта Пилсудского. Она тоже не поместилась в укрытии, и
немцы разбомбили ее передатчик, едва он начал работать.
В результате и у этой радиостанции остался
работоспособным только приемник. К счастью, ей на смену сумели быстро
раздобыть коротковолновую флотскую радиостанцию.
Во время всех этих перипетий польской армией пару дней
фактически руководил не ее официальный
главнокомандующий Рыдз-Смиглы, а начальник главного штаба генерал
Вацлав Стахевич, который с небольшой группой офицеров
временно остался в Варшаве. Эта горстка людей буквально
валилась с ног от усталости, пытаясь наладить хоть какое-
то управление войсками, и 9 сентября тоже выехала в Брест.
Постоянные налеты немецкой авиации вынудили 10
сентября перебросить польскую ставку во Владимир-Волынский,
13 сентября — в Млынов, а 15 сентября — в Коломыю.
Потеря управления войсками в условиях количественного и
качественного превосходства вермахта, безраздельно владеющего
инициативой и господством в воздухе, несмотря на мужество
солдат и офицеров польской армии, поставили страну на
грань катастрофы.
146


ВТОРЖЕНИЕ СОВЕТСКИХ ВОЙСК
НА ТЕРРИТОРИЮ ПОЛЬШИ
В Москве внимательно следили за развитием событий
в Европе, рассчитывая использовать их в своих интересах.
Участие СССР в войне с Польшей приложенным к пакту
Молотова—Риббентропа секретным протоколом не
предусматривалось. Восточные районы Польши отходили к нему
без всяких усилий с его стороны, только за
благожелательный к немцам нейтралитет в разгоравшейся Второй мировой
войне. Но явная угроза развертывания военных действий в
непосредственной близости от западной границы СССР
потребовала принятия соответствующих мер по повышению
боевой готовности РККА. Телеграфное агентство
Советского Союза (ТАСС) 30 августа опубликовало сообщение о том,
что «<...> ввиду обострения положения в восточных районах
Европы и ввиду возможности всяких неожиданностей
советское командование решило усилить численный состав
гарнизонов западных границ СССР».
Но в Красной Армии еще раньше начали скрытно
проводить мероприятия по усилению ее боевого состава. С
подписанием пакта и готовящимся выступлением Германии
против Польши осуществление этих мер было ускорено.
В органах местного военного управления (военкоматах) и в
войсковых частях проверялся и уточнялся учет
приписного личного состава, лошадей, автотранспорта и тракторов.
В военных округах активизировалась работа по подбору
кадров, предназначенных для вновь развертываемых частей и
соединений. Отпуска и длительные командировки
военнослужащих, вывод войск в лагеря, а артиллерии на полигоны,
о чем просили некоторые командующие и командиры, были
запрещены.
В августе 1939 года началось скрытое развертывание
группировки войск в граничащих с Польшей военных
округах, которая усиливалась артиллерией и частями
других родов войск. В соответствии с мобпланом на случай
войны на базе некоторых частей предусматривалось
развернуть несколько аналогичных структур. Для
обеспечения перехода войск со штатов мирного на штаты
военного времени был создан неприкосновенный запас
147


(НЗ)1. Его размеры зависели от установленного Генеральным
штабом коэффициента кратности развертывания.
Например, если он равнялся трем («тройчатка»), то с объявлением
мобилизации данная войсковая часть развертывалась в три
аналогичные структуры. Так, в Белорусском военном
округе (БВО) на базе трех дивизий (33, 62-я и 29-я сд)
тройного развертывания было развернуто девять новых дивизий и
одно управление 24-го стрелкового корпуса. Кроме того,
была восстановлена убывшая на восток 37-я сд [201].
Укомплектование вновь сформированных частей командными
кадрами было в основном осуществлено за счет
перемещения наиболее подготовленных командиров на одну ступень
выше. При этом возникли сложности в отношении
комплектования управлений соединений. В новые соединения
пришлось откомандировать из существующих штабов корпусов
и дивизий, а частично и из штабов армий значительное
количество штабных работников. В результате были ослаблены
основные штабы, в отделах которых зачастую осталось по
1—2 кадровых командира, что впоследствии отрицательно
сказалось на их работе.
Согласно утвержденному в августе 1939 г. плану оргме-
роприятий, в составе артиллерии РГК предусматривалось
иметь 17 артполков большой мощности (б/м) по 36 203-мм
гаубиц с численностью личного состава в каждом 1374
человека. Все они были полками тройного развертывания. То
есть при объявлении общей мобилизации количество таких
полков увеличивалось до 51. Достигалось это за счет
сокращения в полках военного времени четвертых дивизионов и
соответствующего уменьшения количества орудий в полку
до 18. В целях обеспечения развертывания в «базовых»
частях заблаговременно сосредоточивалось необходимое
количество вооружения, запасов всех видов, готовились
соответствующие кадры.
Например, в 120-м ran б/м РГК Харьковского военного
округа по штату числилось почти в 1,5 раза больше младших
1 Потребность в НЗ исчислялась на основе схемы
мобилизационного развертывания, в которую включались соединения и части,
содержавшиеся в мирное время и переводимые на штаты военного времени, а
также формируемые в первый месяц войны. Использование НЗ в мирное
время категорически запрещалось.
148


командиров, чем в обычной линейной части (за счет
сверхсрочников). В августе 1939 г. на базе дивизионов этого полка
были развернуты два новых гаубичных полка: 375-й, который
получил на вооружение 152-мм гаубицы, и 120-й, которому
достались 203-мм гаубицы «Мидвэйл-VI» (тип VI) образца
1916г.1 Эти гаубицы состояли на вооружении старой русской
армии2. После сформирования эти части были переброшены
по железной дороге в состав Белорусского военного
округа. В то же время в Харьковском военном округе до
середины 1940 г. продолжал существовать 120-й артполк, который
использовался для подготовки кадров для других артчастей
б/м РГК.
Однако, как показал опыт, при развертывании из одного
артполка трех новых степень их готовности к выполнению
боевых задач резко снижалась. Например, развернутый в
связи с назревающими событиями 350-й артполк б/м РГК
непосредственно перед отправкой в состав Белорусского
особого военного округа3 получил на вооружение новые 203-
мм гаубицы Б-4. Приемку орудий осуществляли прямо на
железнодорожных платформах. Большая часть командного
состава полка новой матчасти и вопросов ее применения не
знала, не говоря уж об остальном личном составе. Поэтому в
дальнейшем от «тройчатки» отказались, так как обеспечить
такое количество полков орудиями, средствами тяги и
другим имуществом, а также подготовленными специалистами
было тогда не по силам.
В связи с началом военных действий между Германией и
Польшей в СССР было ускорено выполнение ранее
намеченных мероприятий по повышению боевой готовности войск
приграничных округов. С 20 часов 2 сентября во всех погран-
отрядах на советско-польской границе объявили боевую
готовность и ввели режим ее усиленной охраны. Нарком оборо-
1 По данным, требующим уточнения, на базе 120-го ran XBO было
сформировано три новых полка, в том числе и 360-й ran б/м РГК,
получивший на вооружение 203-мм гаубицы Б-4.
2 В РККА на 1.11.1936 имелось 50 таких гаубиц (не считая одной
учебной). Они состояли на вооружении в СССР и Англии до 1943 г., а в
Финляндии хранились на складе до конца 60-х гг.
3 Приграничные Белорусский и Киевский военные округа ввиду
их особой важности с июля 1938 г. стали называться особыми
(соответственно, БОВО и КОВО).
149


ны СССР 4 сентября отдал приказ о задержке на один месяц
увольнения в запас красноармейцев и младших командиров
в войсках Ленинградского, Московского, Калининского,
Харьковского военных округов, БОВО и КОВО (этот приказ
касался 310,6 тыс. человек). Одновременно был осуществлен
призыв на учебные сборы приписного состава частей ПВО в
четырех военных округах (ЛВО, КалВО, БОВО и КОВО), что
позволило увеличить их состав на 26 014 человек.
7 сентября 1939 г. с 7 часов утра части семи военных
округов (к перечисленным выше шести добавился Орловский)
получили приказ начать «Большие учебные сборы»
(далее — БУС) с вызовом приписного состава во все войсковые
части и учреждения округов. Началась скрытая мобилизация
военнообязанных, лошадей и техники из народного
хозяйства. Отмобилизование частей проводилось в соответствии
с положениями мобилизационного плана Красной Армии
на 1938—1939 гг. МП-22, утвержденного Комитетом
обороны 29 ноября 1937 года. Однако в некоторых соединениях
скрытая мобилизация началась раньше под видом проверки
реальности мобпланов. Так, отмобилизование 121-й и 143-й
стрелковых дивизий за счет кадра 33-й сд БОВО началось
еще 5 сентября и закончилось 15-го [202].
Председателям правительства союзных и автономных
республик и соответствующих облисполкомов было
указано, что войсковые части, расположенные на их территории,
привлекают на учебные сборы приписной состав,
автотранспорт, лошадей и обоз и что им необходимо оказать
всемерное содействие. Одновременно было разъяснено, что вызов
приписников производится строго по повесткам без
опубликования в печати. Как мы убедимся далее, чрезмерная
скрытность сыграла плохую шутку с укомплектованием частей,
вошедших в состав действующей армии, особенно тыловых и
частей обеспечения.
8 официальной советской истории Второй мировой
войны фарисейски утверждается, что «СССР, несмотря на
враждебное к нему отношение буржуазно-помещичьего
правительства Польши, предпринял шаги к оказанию помощи
соседу, попавшему в столь трудное положение» [203]. И в чем
же заключалась эта помощь? Польше предложили
приобретать у Советского Союза крайне необходимые ей товары, в
150


частности санитарные материалы. Одновременно советское
руководство отказало полякам в военных поставках,
сославшись на объявленную СССР политику нейтралитета.
Транзит военных материалов в Польшу из других стран через
советскую территорию тоже был запрещен.
Документы свидетельствуют, что политические
руководители Германии и СССР в канун и с началом гитлеровской
агрессии работали в тесном контакте. О том, как на самом
деле соблюдалась советским руководством политика
нейтралитета, свидетельствуют следующие факты. Уже в первый
день войны в 11 часов германское посольство в Москве,
сообщив Молотову о ее начале и о присоединении Данцига к
Германии, тут же передало просьбу начальника генштаба
германских ВВС. Немцы просили, чтобы радиостанция в
Минске во время передач своей программы как можно чаще
повторяла слово «Минск», которое летчики люфтваффе могли
использовать в качестве радиомаяка. Советская сторона дала
согласие на это, отклонив другое немецкое предложение о
передаче с этой целью специальных позывных.
Большое количество торговых и грузопассажирских
судов Германии к моменту вступления Англии в войну
находилось в море или в иностранных портах. Это означало их
неминуемую гибель, так как англичане не упустили бы
возможность их перехвата при попытке вернуться в свою страну.
Советское правительство и здесь пошло навстречу Германии
и согласилось на их заход в Мурманск. Все немецкие суда в
Северной Атлантике получили приказ следовать в этот
незамерзающий порт, придерживаясь как можно более северного
курса. В первые дни войны этим разрешением
воспользовалось 18 германских судов, в числе которых был самый
большой и самый быстроходный немецкий океанский лайнер
«Бремен». Москва также гарантировала последующую
транспортировку их грузов в Ленинград, а затем в Германию.
После вступления в войну Англии и Франции быстрота
операции по разгрому Польши приобрела еще большее
значение. Гитлер более всего опасался войны на два фронта.
Опасность перехода в наступление французской армии на
Рурский индустриальный район, ключевой для экономики
Германии, была вполне реальной. Поэтому важно было не
допустить затягивания боевых действий в Польше. Германское
151


посольство в Москве сделало попытку прощупать намерения
СССР относительно возможного выступления Красной
Армии против Польши. Вечером 3 сентября Риббентроп через
германского посла в Москве Шуленбурга впервые
предложил советскому руководству послать свои войска в Польшу:
«Мы безусловно надеемся окончательно разбить польскую
армию в течение нескольких недель. Затем мы удержим под
военной оккупацией районы, которые, как было установлено в
Москве, входят в германскую сферу интересов. Однако
понятно, что по военным соображениям нам придется затем
действовать против тех польских военных сил, которые к тому
времени будут находиться на польских территориях, входящих
в русскую сферу интересов.
Пожалуйста, обсудите это с Молотовым немедленно и
посмотрите, не посчитает ли Советский Союз желательным,
чтобы русская армия выступила в подходящий момент против
польских сил в русской сфере интересов и, со своей стороны,
оккупировала эту территорию. По нашим соображениям,
это не только помогло бы нам, но также, в соответствии
с московскими соглашениями, было бы и в советских
интересах» [204].
Через 2 дня Молотов осторожно ответил на этот запрос:
«Мы согласны с вами, что в подходящее время нам будет
совершенно необходимо начать конкретные действия. Мы
считаем, однако, что это время еще не наступило. Возможно, мы
ошибаемся, но нам кажется, что чрезмерная поспешность
может нанести нам ущерб и способствовать объединению наших
врагов» [205].
Сталин рассчитывал, что война в Европе будет столь же
долгой и жестокой, как и война 1914—1918 гг., и продолжал
последовательно проводить все ту же политику выжидания.
Об этом убедительно свидетельствуют его слова,
изложенные в дневниковой записи Генерального секретаря
исполкома Коминтерна Г.М. Димитрова. Он сделал ее 7 сентября
1939 г., — сразу после встречи в Кремле со Сталиным,
Молотовым и Ждановым:
152


«<... > — Война идет между двумя группами
капиталистических стран (бедные и богатые в отношении колоний, сырья и
т.д.)
За передел мира, за господство над миром/
«<...> — Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и
ослабили друг друга.
— Неплохо, если руками Германии было расшатано
положение богатейших капиталистических стран (в особенности
Англии).
— Гитлер, сам этого не понимая и не желая, расшатывает,
подрывает капиталистическую систему.
<...> Мы можем маневрировать, подталкивать одну
сторону против другой, чтобы лучше разодрались.
— Пакт о ненападении в некоторой степени помогает
Германии.
— Следующий момент подталкивать другую сторону.
— Коммунисты капиталистических стран должны
выступать решительно против своих правительств, против войны»
[206].
Казалось бы, обычное заявление государственного
деятеля о войне, разразившейся между потенциальными
врагами своей страны. Необычность его заключается в том, что
оно скрывалось от общественности тогда и после окончания
Второй мировой войны, так как противоречило мифу о
миролюбивой политике Советского Союза. Это заявление
Сталина вполне перекликается с известным публичным и весьма
откровенным заявлением сенатора США Г. Трумэна, которое
он сделал 23 июня 1941 г. о войне Германии против СССР:
«Если мы увидим, что выигрывает Германия, то нам
следует помогать России, а если выигрывать будет Россия, то
нам следует помогать Германии, и, таким образом, пусть они
убивают как можно больше, хотя я не хочу победы Пгглера ни
при каких обстоятельствах» (выделенную часть фразы
сенатора у нас в годы «холодной войны», как правило, опускали. —
Лет.) [207]. Это заявление Трумэна советская пропаганда
(а кое-кто и сейчас) использовала, где надо и не надо, как
пример величайшего по наглости цинизма.
Охарактеризовав Польшу как фашистское государство,
угнетающее другие народности, Сталин заявил, что «уни-
153


чтожение этого государства в нынешних условиях означало
бы одним буржуазным фашистским государством меньше!
Что плохого было бы, если в результате разгрома Польши мы
распространим социалистическую систему на новые
территории и население» [208]. Зарубежные компартии получили
в первой половине сентября соответствующую директиву
Коминтерна, в которой отмечалось, что «настоящая война —
империалистическая, в которой одинаково повинна
буржуазия всех воюющих государств». Поэтому рабочий класс и тем
более компартии не могут поддерживать эту войну. Тем более
«международный пролетариат не может ни в кбем случае
защищать фашистскую Польшу, отвергшую помощь
Советского Союза, угнетающую другие национальности» [209].
А Гитлер был заинтересован в том, чтобы советские войска
вторглись в Польшу как можно скорее: это облегчало
выполнение задач немецкими войсками и приближало их победу.
Кроме того, он надеялся, что выступление СССР
автоматически сделает его союзником Германии, так как Англия
и Франция вынуждены будут объявить войну и Советскому
Союзу. В этом направлении германской стороной
дополнительно был предпринят целый ряд шагов, в том числе и
ложное сообщение 8 сентября о взятии немцами Варшавы1.
В ответ на это заявление Молотов попросил германское
посольство в Москве передать его поздравления и приветствия
германскому правительству и в тот же день заверил посла
Шуленбурга, что советские военные действия начнутся в
течение ближайших дней [210].
На следующий день Военные советы БОВО и КОВО
получили приказ к исходу 11 сентября 1939 г. скрытно
сосредоточить войска вблизи границы и быть готовыми к
решительному наступлению с целью молниеносным ударом разгромить
противостоящие войска противника. В частности, 4-я армия
должна была действовать в направлении Барановичи и к
исходу 13 сентября выйти на фронт Снов—Жиличи. Однако
вскоре стало известно, что Варшава немцами не занята, а на
франко-германской границе началось продвижение фран-
1 Действительно, передовой отряд немецкой 4-й тд 8 сентября в
17.00 достиг юго-восточной окраины Варшавы, и немцы посчитали дело
сделанным. Но поляки оказали неожиданно упорное сопротивление, и
столица Польши тогда устояла.
154


цузских войск.к «линии Зигфрида»1. К тому же выяснилось,
что на отмобилизование и развертывание советских войск,
предназначенных для «освобождения» братских народов
Западной Белоруссии и Западной Украины, потребовалось
больше времени, чем планировалось. Поэтому приказ не был
доведен до войск, а время перехода госграницы отложено на
неопределенный срок.
В Польше на случай войны с СССР был разработан
оперативный план «Wschod» («Восток»), в котором довольно
точно была вскрыта группировка наших войск в
приграничных округах, в том числе количество стрелковых,
кавалерийских и танковых корпусов. Количество танков на
вооружении РККА поляки оценивали в 19 300 штук [211]. Довольно
близкое к истине предположение, ведь до 1939 г. в Красную
Армию было поставлено 22 590 танков, а в 1939 г. — еще 3034
[212]. Вообще, у поляков была хорошая разведка, на счету
которой числилось немало достижений. Скажем, в
разгадывание секрета немецкой шифровальной машины «Энигма»
они внесли очень существенный вклад. Вот только поляки
и представить себе не могли, что СССР и Германия у них за
спиной сговорятся. Впрочем, не только они.
В СССР в довоенные годы Польша постоянно
рассматривалась как серьезный вероятный противник. Ее
вооруженные силы тщательно изучались, составлялись
соответствующие планы, комсостав в обязательном порядке заставляли
учить польский язык. Проводились командно-штабные и
войсковые учения различного уровня, в том числе и с боевой
стрельбой. Преподаватель огневой подготрвки
Ленинградского пехотного училища, заслуженный Мастер спорта по
пулевой стрельбе Н.В. Богданов участвовал в одном из них,
носившем опытный характер. Против наступающей
усиленной польской пехотной роты выставили две пары
снайперов. Противника обозначали 129 мишеней точно по штату
роты — от ее командира до последнего подносчика патронов.
В короткий срок наши снайперы поразили свыше 90%
мишеней.
1 Сообщение о взятии Варшавы оказалось ложным. Не исключено,
что дело было не в ошибочной оценке донесения командира 4-й
танковой дивизии: немцы просто хотели подтолкнуть Сталина к скорейшему
вступлению в Польшу.
155


Но в связи с начавшейся войной польские вооруженные
силы почти в полном составе были задействованы против
немцев. Поэтому для Красной Армии польская армия уже не
представляла собой серьезного противника, и можно было
смело начинать вторжение, не дожидаясь полного
развертывания и сосредоточения всей группировки советских войск.
Но Сталин тянул с выступлением — выгоднее было
наблюдать за ходом боевых действий со стороны. Тем более что
скрытая мобилизация действительно проходила медленно
и неорганизованно. Однако главная причина цромедления
была иной: Сталин ни в коем случае не хотел в результате
неосмотрительных действий оказаться вовлеченным в войну
слишком рано. Поэтому он и выжидал подходящего
предлога для вступления в Польшу.
В 16 часов 10 сентября Молотов пригласил к себе Шу-
ленбурга и заявил, что Красная Армия застигнута врасплох
быстрыми успехами вермахта в Польше и еще не готова к
действиям. Советские военные власти рассчитывали на
несколько недель подготовки и поэтому оказались в трудном
положении. При этом Молотов сообщил Шуленбургу, что
уже мобилизовано более трех миллионов человек.
Коснувшись политической стороны дела, он отметил, что «советское
правительство намеревалось воспользоваться дальнейшим
продвижением германских войск и заявить, что Польша
разваливается на куски и что вследствие этого Советский Союз
должен прийти на помощь украинцам и белорусам, которым
угрожает Германия. Этот предлог представит интервенцию
Советского Союза благовидной в глазах масс и даст
Советскому Союзу возможность не выглядеть агрессором» [213].
А сроки перевода многих частей на штаты военного
времени действительно не выдерживались. Приписной состав
прибывал в части с опозданием и не в полном составе: среди
учтенных приписников оказалось слишком много «мертвых
душ». В ходе мобилизации выявилась слабая и
несогласованная работа военкоматов. Во многих из них переучет
военнообязанных не проводился с 1927 г. К тому же многие
призывники не соответствовали заявленным военно-учетным
специальностям (ВУС). В первую очередь это касалось
наиболее квалифицированных специалистов. В
неудовлетворительном состоянии оказался и учет лошадей, повозок,
156


упряжки и автотранспорта. Многие недостатки в работе
военкоматов объяснялись проведенными в 30-е годы арестами
специалистов, объявленных «вредителями» и «врагами
народа». При этом нарушилась преемственность в сложной и
трудоемкой работе.
Хуже всего оказалось положение с автотракторной
техникой, прибывавшей из народного хозяйства. Автомашины и
трактора в стране подлежали строгому учету, и руководители
предприятий и хозяйств имели соответствующие
предписания на случай объявления мобилизации. Но эксплуатация
автотракторной техники в народном хозяйстве была
налажена из рук вон плохо, своевременный текущий и
восстановительный ремонт техники, приписанной для поставки
в войсковые части в случае мобилизации, не был налажен.
Директора МТС и автохозяйств преступно отнеслись к
выполнению мобплана, отправив в части негодные по своему
техническому состоянию и неукомплектованные
инструментом автомашины и трактора, оставив в хозяйстве
наименее изношенные. Мобилизованные водители, оправдываясь,
утверждали, что их послали на сборы, чтобы оттуда
направить на капитальный ремонт.
О проблемах в этом отношении знали. Еще в конце
ноября 1938 г. в своем выступлении на Военном совете при
наркоме обороны СССР командир 5-го мехкорпуса М.П. Петров
доложил о результатах одного из учений своего соединения:
«При наличии 60% материальной части мы по боевой
тревоге смогли поднять только 25% части. Узким местом оказались
наши тылы. Поступившие от народного хозяйства
транспортные машины в большинстве своем оказались негодными. Не было
рессор, шин, а некоторые поступившие машины были с
деревянными колесами, обмотанными сеном» [214].
Была создана комиссия, которой было поручено к 15
февраля 1939 г. представить перечень конкретных мероприятий
по исправлению обнаруженных недостатков [215]. Но такую
сложную проблему в короткие сроки решить было
невозможно. Ее не решили и к началу войны.
Особенно сложное положение создалось в артполках,
переведенных на мехтягу. В сентябре 1939 г. приходилось на-
157


блюдать, как обширная площадь посреди военного городка
184-го ran в г. Клинцы вдруг оказалась заставленной
тракторами различных марок, в основном Челябинского
тракторного завода (ЧТЗ). Значительная часть их требовала среднего
и даже капитального ремонта. Ремонтники целыми днями
прямо на месте пытались их реанимировать, но не хватало
запчастей и инструмента. В результате в артиллерийских
полках на мехтяге пришлось использовать трактора
различных систем, которые к тому же работали на различных видах
горючего. В связи с нехваткой резины для автотранспорта
нарком обороны 10 сентября был вынужден йросить
правительство разбронировать в военных округах, проводящих
БУС, 50% резервов резины для обеспечения автомашин,
поступающих из народного хозяйства (около 8 тыс.
комплектов), что все равно было явно недостаточно.
11 сентября на базе БОВО и КОВО были сформированы
и развернуты управления Белорусского фронта во главе с
командармом 2 ранга М.П. Ковалевым и Украинского
фронта, которым командовал командарм 1 ранга С.К.
Тимошенко. К проведению мероприятий по БУС были привлечены
управления 22 стрелковых, 5 кавалерийских и 3 танковых
корпусов, 98 стрелковых и 14 кавалерийских дивизий, 28
танковых и 3 мотострелковые бригады [216]. Всего в Красную
Армию и флот было призвано 2 610 136 человек, 634 тыс.
лошадей, 117,4 тыс. автомашин и 18,9 тыс. тракторов [217]. Это
позволило к 15 сентября сформировать на базе ранее
существующих армейских групп шесть армий. В составе
Белорусского фронта: 3-ю (командующий — комкор В.И. Кузнецов),
4-ю (комдив В.И. Чуйков) и 11-ю (комдив Н.В. Медведев),
а также конно-механизированную группу (КМГ)
(комкор В.И. Болдин). Кроме того, из управления МВО фронту
было передано управление 10-й армии (комкор И.Г. Захар-
кин). В составе Украинского фронта были сформированы
5-я (комдив И.Г. Советников), 6-я (комкор Ф.И. Голиков) и
12-я (командарм 2 ранга И.В. Тюленев) армии.
Для бесперебойного снабжения вновь сформированных
объединений пришлось разбронировать мобилизационные
запасы продовольствия и хлебофуража. С 18.00 12 сентября в
целях обеспечения перевозок личного состава и запасов
материальных средств на железных дорогах европейской части
158


страны ввели в действие воинский график, соответственно
сократив гражданские перевозки. На ряд железных дорог
были назначены уполномоченные Совнаркома по выгрузке
грузов. Тем не менее железные дороги плохо справлялись с
перевозками, и график был сорван. Отчасти поэтому
одновременно с началом вторжения железнодорожная охрана
НКВД в задействованных округах была переведена на
военное положение.
14 сентября Молотов заявил Шуленбургу, что, учитывая
политическую мотивировку советской акции (падение
Польши и защита русских «меньшинств»), было бы крайне важно
не начинать действовать до того, как падет
административный центр Польши — Варшава. В связи с этим он попросил,
чтобы ему как можно более точно сообщили, когда можно
рассчитывать на захват Варшавы. Но Риббентроп продолжал
настойчиво запрашивать советского наркома иностранных
дел Молотова о сроке вступления Красной Армии в Польшу.
15 сентября он пишет Шуленбургу:
«1. Уничтожение польской армии, как это следует из обзора
военного положения от 14 сентября, который уже был Вам
передан, быстро завершается. Мы рассчитываем занять
Варшаву в течение ближайших нескольких дней.
2. Мы уже заявляли советскому правительству, что мы
считаем себя связанными разграниченными сферами интересов,
согласованными в Москве и стоящими обособленно от чисто
военных мероприятий, что конечно же также распространяется
и на будущее.
3. Из сообщения, сделанного Вам Молотовым 14 сентября,
мы заключили, что в военном отношении советское
правительство подготовлено, и что оно намерено начать свои операции
уже сейчас. Мы приветствуем это.
Советское правительство, таким образом, освободит нас
от необходимости уничтожать остатки польской армии,
преследуя их вплоть до русской границы<...> (выделено нами. —
Авт.).
4. С целью политической поддержки выступления советской
армии мы предлагаем публикацию совместного коммюнике
следующего содержания:
159


«Ввиду полного распада существовавшей ранее в Польше
формы правления, имперское правительство и правительство
СССР сочли необходимым положить конец нетерпимому далее
политическому и экономическому положению, существующему
на польских территориях. Они считают своей общей
обязанностью восстановление на этих территориях, представляющих
для них [Германии и СССР] естественный интерес, мира и
спокойствия и установления там нового порядка путем
начертания естественных границ и создания жизнеспособных
экономических институтов».
5. Предлагая подобное коммюнике, мы подразумеваем, что
советское правительство уже отбросило в сторону мысль,
выраженную Молотовым в предыдущей беседе с Вами, что
основанием для советских действий является угроза украинскому
и белорусскому населению, исходящая со стороны Германии.
Указание мотива такого сорта — действие невозможное
(выделено нами. — Авт.). Он прямо противоположен реальным
германским устремлениям, которые ограничены исключительно
хорошо известными германскими жизненными интересами. Он
также противоречит соглашениям, достигнутым в Москве,
и, наконец, вопреки выраженному обеими сторонами желанию
иметь дружеские отношения, представит всему миру оба
государства как врагов.
6. Поскольку военные операции должны быть закончены как
можно скорее в связи с наступающим временем года, мы будем
благодарны, если советское правительство назначит день и
час, в который его войска начнут наступление^.. > С целью
необходимой координации военных операций <...> мы предлагаем
по воздуху собрать совещание в Белостоке <... >» [218].
Таким образом, попытка Москвы объяснить свое
вмешательство германской угрозой белорусскому и украинскому
населению вызвала резко негативную реакцию Берлина.
Забегая несколько вперед, отметим, что и в этом отношении
пришлось пойти на уступки немцам.
14 сентября советские войска получили приказ о
наступлении с соответствующими изменениями по времени
выполнения боевых задач. Несмотря на многочисленные
трудности, войска обоих фронтов к 15 сентября в основном
завершили мобилизацию и сосредоточились в исходных
160


районах у границы с Польшей. В ночь на 15 сентября
командование и штаб БОВО переехали из Смоленска в Минск.
В 4.20 15 сентября Военный совет Белорусского фронта
издал боевой приказ № 01.
К этому времени в состав 4-й армии, которой предстояло
действовать на брестском направлении, были включены 8,
143, 55-я и 122-я сд, 29-я и 32-я танковые бригады, 120-й и
350-й ran б/м РГК, 5-й дивизион бронепоездов (БЕПО).
Армию поддерживал 4-й истребительный авиаполк [219]. Но в
исходные районы для наступления в 4-й армии вышли только
8-я и 143-я сд, 29-я и 32-я танковые бригады, которым
предстояло действовать в первом эшелоне. По данным разведки
4-й армии, полоса до р. Щара польскими войсками не была
занята, а батальоны погранохраны по своей боевой выучке и
боеспособности слабы и серьезного сопротивления оказать
не в состоянии. Поэтому считалось, что сил первого эшелона
достаточно, чтобы разгромить в короткие сроки
подразделения пограничной стражи и захватить подготовленные
польские укрепрайоны до занятия их полевыми войсками.
Аналогичное положение было и в полосе действий других армий
обоих фронтов1.
Гитлер продолжал настойчиво подталкивать Сталина
к скорейшему вступлению в войну. В тексте срочной
телеграммы Риббентропа, полученной в Москве 15 сентября,
говорилось: «Если не будет начата русская интервенция,
неизбежно встанет вопрос о том, не создастся ли в
районе, лежащем к востоку ог германской зоны влияния,
политический вакуум» [220]. Но немцы не ограничивались
только дипломатическими шагами: во второй половине дня
14 сентября немецкий 19-й мк Г. Гудериана овладел городом
Брест. 15 сентября командование группы армий «Север»
отдало приказ передовым частям корпуса выйти в район
Слоним—Барановичи. Последний находился всего в 50 км
от советско-польской границы. 16 сентября соединения
3-й армии, наступавшие с севера, в районе Влодавы
соединились с войсками 10-й армии, замкнув кольцо окружения
1 На советско-польской границе, кроме 25 батальонов и 7
эскадронов пограничной охраны, общей численностью около 12 тыс. человек,
других войск практически не имелось.
161


основных сил польской армии восточнее Варшавы.
Польский гарнизон Брестской крепости под командованием
генерала К. Плисовского некоторое время продолжал
отбивать немецкие атаки, но, понеся тяжелые потери, в ночь на
17 сентября был вынужден оставить цитадель и уйти в
сторону Тересполя. Утром немецкая разведка обнаружила
отсутствие противника, и немцы заняли Брестскую крепость.
Попутно передовые части корпуса Гудериана продвинулись
к ст. Жабинка (26 км восточнее Бреста), где с ходу
разгромили польскую танковую часть во время разгрузки ее танков
с железнодорожных платформ. Линия наибольшего
продвижения германских войск проходила восточнее городов
Белосток, Брест, Львов (см. схему 2).
Прозрачные намеки Берлина, подкрепленные
решительными действиями германских войск, Москвой были поняты.
Вечером 16 сентября Молотов сообщил Шуленбургу о
решении советского правительства вмешаться в польские дела.
В тот же день Шуленбург срочной телеграммой № 371
доложил о беседе с Молотовым в Берлин:
«<...> Молотов заявил, что военная интервенция Совет-
ского Союза произойдет, вероятно, завтра или послезавтра,
Сталин в настоящее время консультируется с военными
руководителями, и этим вечером он, в присутствии Молотова,
укажет мне день и час советского наступления.
Молотов добавил, что <...> в совместном коммюнике
уже более нет нужды; советское правительство намерено
мотивировать свои действия следующим образом: польское
государство распалось и более не существует, поэтому
аннулируются все соглашения, заключенные с Польшей; третьи
державы могут попытаться извлечь выгоду из создавшегося
хаоса; Советский Союз считает своей обязанностью
вмешаться для защиты своих украинских и белорусских братьев и
дать возможность этому несчастному населению трудиться
спокойно» [221].
Молотов был вынужден согласиться с тем, что
планируемый советским правительством предлог для вторжения
содержал в себе ноту, обидную для чувств немцев, и решил
объясниться:
162


«<... > принимая во внимание сложную для советского
правительства ситуацию, не позволять подобным пустякам
вставать на нашем пути, советское правительство, к сожалению,
не видело какого-либо другого предлога, поскольку до сих пор
Советский Союз не беспокоился о своих меньшинствах в Польше
(выделено авт.) и должен был, так или иначе, оправдать за
границей свое теперешнее вмешательство» [222].
В порядке пропагандистского обеспечения
планируемой акции газета «Правда» в этот же день поместила статью
А.А. Жданова, в которой главными причинами поражения
Польши назывались угнетение украинского и белорусского
национальных меньшинств. В советской прессе была
усилена антипольская кампания. Утверждалось, что Польша
фактически оккупирована, и неизвестно, где находится ее
правительство. «Может возникнуть вопрос, — вопрошала
редакция советского официоза, — почему польская армия не
оказывает немцам никакого сопротивления? Это происходит
потому, что Польша не является однонациональной
страной. Только 60% населения составляют поляки, остальную
же часть — украинцы, белорусы и евреи <...>. Одиннадцать
миллионов украинцев и белорусов жили в Польше в
состоянии национального угнетения <...>. Польское правительство
проводило политику насильственной полонизации <...>».
Поэтому, мол, никто и не хочет сражаться за такую страну.
По линии политорганов РККА были приняты меры по
подготовке личного состава войск в соответствующем духе. Для
этого увеличили тиражи красноармейских газет в округах,
проводящих БУС, и центральных газет для распространения
в частях
В 2 часа ночи 17 сентября Шуленбурга принял
Сталин и в присутствии Молотова и Ворошилова заявил, что
Красная Армия в 6 часов утра перейдет границу с
Польшей. Сталин просил Шуленбурга передать в Берлин,
чтобы немецкие самолеты не залетали восточнее линии
Белосток — Брест — Львов, и зачитал ноту, подготовленную для
передачи польскому послу в Москве. В первоначальном
тексте официальной советской ноты ввод Красной Армии
в Польшу обосновывался тем, что над тамошними
украинцами и белорусами нависла угроза оказаться под ярмом
163


«польских панов в условиях фашистского оккупационного
режима» [223].
Но германскому послу Шуленбургу, которому Сталин
зачитал эту ноту еще до ее опубликования, такая
формулировка показалась неприемлемой. В ответ на возражения
Шуленбурга Сталину пришлось в последний момент
изменить ноту, чтобы сделать ее текст подходящим для немцев.
После сталинской правки он стал таким: «Советское
правительство не может также безразлично относиться к тому,
чтобы единокровные украинцы и белорусы, проживающие
на территории Польши, брошенные на произвол судьбы,
остались беззащитными». Кроме этого, для
удовлетворения запросов германского посла подобным образом были
переработаны еще два пункта ноты [224]. Таким образом,
советская версия причин, по которым Красная Армия
перешла польскую границу, была согласована лично Сталиным
с Шуленбургом и отредактирована в соответствии с его
пожеланиями. Германский посол в своем докладе в Берлин
отметил:
«<...>3ачитанный мне проект содержал три пункта, для
нас неприемлемых. В ответ на мои возражения Сталин с
предельной готовностью изменил текст так, что теперь нота
вполне нас удовлетворяет» [225].
В 3.15 утра 17 сентября эта нота была вручена польскому
послу Гржибовскому. В ней утверждалось, что:
«<...> Польско-германская война выявила внутреннюю
несостоятельность Польского государства. <...> Варшава, как
столица Польши, не существует больше. Польское
правительство распалось и не проявляет признаков жизни. Это значит,
что Польское государство и его правительство фактически
перестали существовать. Тем самым прекратили свое
действие договоры, заключенные между СССР и Польшей.
Предоставленная самой себе и оставленная без руководства, Польша
превратилась в удобное поле для всяких случайностей и
неожиданностей, могущих создать угрозу для СССР. Поэтому, будучи
доселе нейтральным, советское правительство не может более
безразлично относиться к этим фактам <...>. Советское
правительство не может также безразлично относиться к тому,
164


чтобы единокровные украинцы и белорусы, проживающие на
территории Польши, брошенные на произвол судьбы, остались
беззащитными.
Ввиду такой обстановки Советское правительство
отдало распоряжение Главному командованию Красной Армии
дать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту
жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной
Белоруссии» [226].
Не все в этой ноте соответствовало истине. Скажем,
польское правительство находилось в местечке Куты вблизи
румынской границы и все еще отдавало приказы своим
войскам. Да и столица Польши полностью была захвачена
немцами только 27 сентября. А вот как подавалась советским
людям сложившаяся ситуация в официальной советской
истории войны:
«В этих условиях Советское правительство вынуждено
было осуществить дипломатические и военные акции, чтобы
защитить население Западной Украины и Западной
Белоруссии от фашистского порабощения. <...> и предотвратить
дальнейшее продвижение гитлеровской агрессии на восток»
[227]. Именно эта версия, убранная из советской ноты
Сталиным в угоду немецким требованиям, до сих пор в ходу у
некоторых публицистов...
К исходу 16 сентября группировка войск Белорусского и
Украинского фронтов насчитывала 15 корпусов (8
стрелковых, 5 кавалерийских и 2 танковых1) в составе 34 дивизий (из
них стрелковых — 21, кавалерийских — 13), 16 танковых и
2 моторизованных бригад и Днепровскую военную
флотилию (ДВФ) [228].Численность группировки на 17 сентября
показана в таблице 3.2.
Следует учитывать, что к моменту вторжения состав
танковых частей был меньше штатного. Так, на 15.09.41 г. в 32-й
легкой тбр было 228 танков и самоходных установок, в том
числе: 198 танков Т-26, 4 Т-37, 9 Т-38, 13 БХМ (боевых хим-
машин) и 4 СУ-5; в 29 тбр — 172, всего 400 танков. В каждой
бригаде было звено самолетов для связи и разведки — 3 У-2.
1 Кстати, поляки в своей оценке правильно определили общее
число корпусов и примерное число танков в двух танковых корпусах —
1500 шт.
165


Таблица 3.2
ГРУППИРОВКА И ЧИСЛЕННОСТЬ
СОВЕТСКИХ ВОЙСК ДВУХ ФРОНТОВ К 17 СЕНТЯБРЯ 1939 г.

Объединения
Боевой состав
Личный
состав
Орудия
и минометы
Танки
Белорусский фронт
ЗА
НА
кмг
10А
4А
4 ск: 50 и 27 сд
5 сд; 24 кд; 22 и 25 тбр
16 ск: 2 и 100 сд
3 кк: 7 и 36 кд; 6 тбр
5 ск: 4 и 13 сд
6 кк: 4,6 и 11 кд
15 тк: 2, 21 и 27 тбр;
20мбр
Иск: 6, 33 и 121 сд
8-я сд; 29 и 32 тбр
Отд. 23 ск: 52 сд; ДВФ"
Всего
121 968
90 000*
65 595
42 135
40 365
18 547
378 610
(2Q0 802)*"
752
520* {
1234
330
184
147
3167
743
265
834
28
508'
28
2406
Украинский фронт
5А
6А
12А
15ск:60,87и45сд
8-й ск: 81 и 44 сд; 36 тбр
17 ск: 96 и 97 сд; 10 и 38 тбр
2-й кк: 3, 5 и 14 кд; 24 тбр
13-йск:72и99сд
4-й кк: 32 и 34 кд; 26 тбр
5-й кк: 9 и 16 кд; 23 тбр
25-й тк: 4 и 5 тбр; 1-я мбр
Всего
ИТОГО
80 844
80 834
77 300
238 978
(265 714"*)
617 588
(466 516"*)
635
630
527
1792
4959
522
675
1133
2330
4736
Источник: [229].
Примечания:
* Данные в таблице расчетные. По штату в 29-й и 32-й танковых
бригадах числилось по 254 танка.
** Данных по ДВФ не установлено.
'** Фактически приняло участие в сентябре 1939 г.
166


В составе ВВС фронтов с учетом перебазированных на их
территорию 1-й, 2-й и 3-й авиационных армий особого
назначения насчитывалось 3298 самолетов [230].
Подсчитывать соотношение в силах и средствах не имеет
смысла: основные силы польской армии сражались против
немцев.
В 5.00 17 сентября войска двух фронтов, не дожидаясь
полного сосредоточения, передовыми соединениями
подвижных войск (танковых и кавалерийских) перешли
границу Польши на всем ее протяжении от Полоцка до Каменец-
Подольска. Спецгруппы пограничников и передовые отряды
дивизий первого эшелона быстро нейтрализовали польскую
пограничную охрану. Подтвердились данные разведки об
отсутствии значительных группировок польских войск в
восточной части страны. Это позволило нашим войскам
продвигаться в указанных направлениях в основном в походных
колоннах. Из района Минска на Белосток продвигалась
КМГ в составе 6-го кавалерийского (комкор А.И. Еременко)
и 15-го танкового корпусов. За ними выдвигались
соединения 10-й армии. В направлении Полоцк, Вильно (Вильнюс)
действовали войска 3-й армии, от Слуцка на Брест — 4-й (см.
схему 3).
Для польского руководства вторжение советских войск
17 сентября оказалось совершенно неожиданным. Сведения
об их усилении у границы, поступавшие с начала сентября,
воспринимались как понятная реакция на начало войны
в Европе. Поставленный перед свершившимся фактом,
главнокомандующий Рыдз-Смиглы, находившийся в Куты
(Польша), отдал войскам приказ:
«Советы вторглись. Приказываю осуществить отход в
Румынию и в Венгрию. С Советами боевых действий не вести,
только в случае попытки с их стороны разоружения наших
частей. Задача для Варшавы и Модлина, которые должны
защищаться от немцев, без изменений. Части, к расположению
которых подошли Советы, должны вести с ними переговоры с
целью выхода гарнизонов в Румынию или Венгрию» [231].
Наиболее боеспособные части польской армии были
скованы боями с немцами. Незначительное сопротивление
167


Красной Армии оказали главным образом части корпуса
пограничной стражи. Остальные польские части,
дезорганизованные внезапным вторжением советских войск, в
соответствии с приказом сопротивления, за редким исключением,
не оказывали.
Пока войска 3-й и 11-й армий продвигались в
северовосточную часть Польши, 6-й кавкорпус из состава КМГ к
исходу первого дня операции форсировал р. Ушу, а 5-й
стрелковый корпус вышел на линию железной дороги Барано-
вичи — Столбцы. Передовой отряд 11-й кд занял Новогру-
док, а 15-й танковый корпус подошел к Слониму.
На фронте 4-й армии части 29-й тбр после перехода
госграницы имели 1/3—1/4 заправки. Чтобы выполнить
поставленную задачу и с ходу захватить Барановичский УР,
пришлось заправить горючим 1-е и 2-е роты танковых
батальонов за счет 3-х. Уже к исходу 17 сентября бригада без
особого труда овладела важным узлом дорог г. Барановичи и
расположенным в районе этого города укрепленным
районом, а 8-я сд продвинулась до Снова (г. Снов, 25 км
восточнее Барановичей). К исходу 18 сентября 29-я и 32-я танковые
бригады вышли на р. Щара южнее Слонима, а 8-я сд прошла
Барановичи. К исходу 19 сентября 29-я тбр, пройдя 70 км за
3,5 часа, вошла в Пружаны, 32-я достигла Миньки на шоссе
Барановичи, Брест, а 8-я сд — р. Щара. В это время 143-я сд
совершала марш южнее. К вечеру 20 сентября 29-я танковая
бригада находилась западнее Пружан, 32-я танковая
бригада—в Кобрине, 8-я сд — в Ружанах, 143-я сд — в Ивацевичах.
Менее чем через два года все эти пункты будут снова
упоминаться в военных сводках, но уже в обратном порядке...
За 12 дней советские войска продвинулись на 250—350 км
(см. схему 3). Как правило, они не встретили серьезного
сопротивления, не считая боевых действий за Львов, Дрогобыч,
Стрый и Белосток. Местное население в основном встречало
наши части с хлебом-солью и цветами. И, тем не менее, в
некоторых местах патриотически настроенные военные и
местные жители из числа поляков выступили против советских
войск с оружием в руках.
Лишь в отдельных случаях пришлось вести серьезные бои.
Например, городом Гродно удалось овладеть лишь после не-
168


скольких дней упорных боев. Первые атаки конного корпуса
комбрига А.И. Еременко были отражены. Только с подходом
частей танкового корпуса И.Е. Петрова сопротивление было
сломлено, и в ночь на 22 сентября польские защитники
Гродно покинули город. Утром он был занят советскими частями,
которым бои за город обошлись в 57 убитых, 159 раненых,
подбито 19 танков и 4 бронемашины [232].
В бою под Шацком1 30 сентября пехота 52-й сд,
действующей на стыке Белорусского фронта с Украинским, ночью
под натиском крупного отряда поляков стала отходить, не
поставив в известность артиллерию. 1-й дивизион 208-го ran
и батарея 158-го артполка дивизии оказались в окружении
поляков. Только благодаря героизму помощника
начальника штаба артиллерии дивизии старшего лейтенанта Зотова
и одного младшего командира, которые лично стали к
орудиям и открыли интенсивный огонь прямой наводкой,
удалось остановить противника. А затем при поддержке огня
1/208 ran противник был отброшен в исходное положение.
В результате боя поляки из 5-тысячного отряда потеряли
только убитыми около 700 человек, причем большей частью
от огня артиллерии [233].
По другим данным, в бою под Шацком поляки оставили
на поле боя 524 трупа, 1100 человек были взяты в плен,
захвачены трофеи: 500 винтовок, 34 пулемета, 60 тыс. патронов, 4
вагона снарядов и 23 ящика взрывчатки. Остатки польского
отряда около 16.30 30 сентября переправились через реку
Западный Буг. Наши войска потеряли убитыми 81 человека, 184
ранеными (в том числе был ранен комдив ролковник И. Рус-
сиянов). Были подбиты 5 танков Т-26 и 2 Т-38, 2 трактора и
3 ПТО [234].
Войска Украинского фронта также продвигались, почти
не встречая организованного сопротивления поляков.
Характерно, что в полосе 6-й армии в 4.00 17 сентября (за час
до назначенного времени перехода госграницы) штурмовая
группа пограничников и красноармейцев захватила мост
через пограничную реку Збруч у Волочиска, по которому тут
же беспрепятственно начали переправляться наши войска.
4-й кавкорпус фронта, пройдя Дрогобыч, 26 сентября достиг
1 Местечко Щацк находится в верховьях Припяти в 60 км северо-
западнее Ковеля.
169


района Сутковице, Висковице, Лановице, Вережница. Здесь
в 21 час корпус получил приказ подготовиться к боям с
польской кавгруппой под командованием генерала В. Андерса,
которая, по данным разведки, находилась в лесах севернее
Райтеровице.
По решению командира корпуса 32-я кд продолжила
движение на Добромиль, Хырув, а 34-я кд, 26-я танковая
бригада и 18-й танковый полк 32-й кавдивизии остались на
месте, ожидая подхода поляков. В 6.30 27 сентября 26-й и 27-й
уланские полки группы Андерса атаковали 148-й кавполк в
Сутковице, однако, встреченные артогнем и контратакой,
отошли на опушку леса. В ходе трехчасового боя противник
потерял 300 человек убитыми, 200 пленными, 4 орудия и 7
пулеметов. На следующий день группа была рассеяна, но
генерал Андерс с несколькими офицерами скрылся. Тем
временем 32-я кд в середине дня 28 сентября вступила в Хырув
и Конюв, где после небольшого боя пленила остатки 25-го
уланского полка. С вечера 28 сентября войска 4-го кавкорпу-
са приступили к охране границы от Перемышля до Мшанец.
Генерал Андерс попал в плен 30 сентября.
Получив сообщение о переходе Красной Армией польской
границы, германское командование в 7.00 17 сентября отдало
приказ войскам остановиться на линии Сколе — Львов —
Владимир-Волынский — Брест — Белосток. С 20 сентября —
еще до того, как операции в Польше были закончены — оно
начало переброску войск на запад. За три-четыре дня
операции наши войска вышли на линию Вильно, Гродно, Белосток,
Кобрин, Львов. В 10.30 21 сентября в штабы Белорусского и
Украинского фронтов поступил приказ наркома обороны
остановить войска на линии, достигнутой передовыми
частями к 20.00 20 сентября. Была поставлена задача подтянуть
отставшие части и тылы, наладить устойчивую связь,
находиться в состоянии полной боеготовности, усилить
бдительность, приняв меры для охраны тылов и штабов.
Советское командование потребовало от войск всячески
избегать конфликтов при встрече с немцами. Однако части
19-го мк Г. Гудериана, переправившись через Буг, захватили
значительный район вокруг Бреста и попытались
продвинуться дальше на восток. Дело в том, что 29-я танковая бри-
170


гада, действующая в авангарде войск 4-й армии, вынуждена
была остановиться, не дойдя до Бреста, так как кончилось
горючее. Тылы отстали, и никто не знал, где находятся
головные склады горючего. На его поиски направили колонну из
40 автоцистерн. В районе Барановичи колонна наскочила на
СМ. Буденного, который, видимо, действовал в роли
представителя Наркомата обороны. Маршал возмутился, что
танки стоят без горючего, дал кому-то взбучку, и оно сразу
нашлось. На обратном пути следующий на бронемашине
во главе колонны автотехник 29-й тбр П.А. Ершов задержал
встретившийся ему легковой автомобиль с немецким
офицером. Тот явно следил за передвижением советских войск и вел
какие-то записи. Несмотря на протесты «союзников», Ершов
захватил их машину и задержал офицера и водителя в чине
фельдфебеля. Позднее комбригу СМ. Кривошеину пришлось
извиняться перед задержанными немцами. А Ершов, вместо
благодарности за доставленное горючее, был наказан [235].
0 тяжелом положении с обеспечением войск горючим,
прежде всего танковых и механизированных соединений
и частей, свидетельствовал позднее маршал Будённый. На
совещании руководящего состава РККА в декабре 1940 г.
СМ. Буденный вспомнил:
«Мне пришлось в Белоруссии <...> возить горючее для
5 мк по воздуху. Хорошо, что там и драться не с кем было. На
дорогах от Новогрудка до Волковыска 75 процентов танков
стояло из-за [отсутствия] горючего. Командующий
[фронтом] говорил, что он может послать горючее только на
самолетах, а кто организует? Организация тыла требует знающих
людей»1 [236].
По согласованию с германским командованием советские
войска планомерно продвигались на запад. К 26—27
сентября части 3-й и 11-й А закрепились на границе с Литвой
и Восточной Пруссией до Щучина. Южнее на фронте Го-
нёндз — Кнышин развернулись 20-я мсбр и 6-я тбр. 6-я и
11-я кд к Высоке-Мазовецке, а 13-я и 4-я сд остановились на
фронте южнее Белостока до р. Нарев. 8-я сд дивизия из
состава 4-й армии перешла р. Западный Буг и приняла у немцев
Бялу-Подляску, а 6-я кд — Белосток. 11-я кд вышла в район
1 По воздуху горючее пришлось доставлять 15-му тк.
171


Советский представитель убеждает немцев в нарушении согласованной
линии соприкосновения германских и советских войск
в районе Брест-Литовска (фрагмент из немецкой кинопленки)
Крынки-Бялостоцкие. К 28—29 сентября советские войска
продвинулись до линии Щучин — Стависки — Ломжа — Зам-
брув — Цехановец — Косув-Ляцки — Соколув-Подляски —
Лосице — Мендзижец-Подляски (см. схему 4).
«Дружеская» встреча в Бресте закончилась тем, что
советские представители, в том числе и сотрудник Наркоминдела,
потребовали от германского командования отвести все
немецкие части за демаркационную линию. В конечном итоге
германские войска были вынуждены покинуть Брест,
оставив на месте подготовленное для отправки в Германию
военное и гражданское имущество. При выводе из города частей
19-го мк состоялся ныне широко известный парад советских
и германских войск, промаршировавших перед трибуной, на
которой рядом стояли генерал Г. Гудериан и командир
советской танковой бригады комбриг СМ. Кривошеий. Позднее
Кривошеий писал, что был вынужден принять парад с Гу-
дерианом, лишь бы побыстрее выпереть немцев за Буг. Сам
факт совместного парада, по понятным причинам, огласки
172


в советской прессе в то время не получил. И только в 90-е
годы советские люди в «Литературной газете» смогли
прочитать рассказ о параде и даже ознакомиться с
соответствующим снимком.
Более серьезный конфликт произошел в районе Львова,
где подразделения 24-й танковой бригады в 8.00 19 сентября,
столкнувшись с немецкими на восточной окраине города и
приняв их за поляков, открыли по ним огонь. В ходе
короткого боя немцы потеряли 3 человек убитыми и 9 ранеными, а
также 3 противотанковых орудия. «24-я тбр потеряла 3
человек убитыми и 4 ранеными, а также один танк и две
бронемашины [237]. Остатки польских соединений, пробивавшиеся
Г. Гудериан и СМ. Кривошеий в Бресте в сентябре 1939 г.
у здания управы Полесского воеводства, где размещался штаб Гудериана.
(фото из книги «Суровые испытания»)
173


Советские и немецкие войска в одном строю
на параде в Бресте 22.09.1939 г.
от границы с Восточной Пруссией, попытались прорваться
на территорию Венгрии. После ожесточенного боя около
4 тыс. польских солдат и офицеров предпочли сдаться
немцам, а не русским, которые уже захватили город.
Все это время руководством Германии и СССР
продолжались интенсивные переговоры относительно окончательной
демаркационной линии. Немцы хотели оставить за собой
города Львов, Августов с окрестными лесами и
нефтеносный район в верховьях р. Сан. В конечном итоге 28 сентября
была согласована новая демаркационная линия, проходящая
вдоль четырех рек: Писса, Нарев, Висла, Сан. Наши войска,
оказавшиеся западнее этой линии, с 5 октября начали отход
на линию, которая позже за некоторыми небольшими
изменениями была закреплена в качестве государственной
границы между Германией и СССР1.
Польско-германская война продолжалась немногим
более месяца. 28 сентября капитулировал гарнизон и рабочие
отряды Варшавы, сильно разрушенной бомбардировками
1 Она в основном совпадала с так называемой «линией Керзона»,
предлагавшейся еще в 1919 г. Англией, Францией, США и некоторыми
другими странами в качестве основанной на этнографической базе
границы между советской Россией и Польшей.
174


и артогнем. 29 сентября капитулировала крепость Модлин,
2 октября сдался гарнизон военного порта Хель. Последней
сложила оружие группа войск под командованием
генерала Клеэберга в составе около двух дивизий. Это произошло
6 октября около Коцка, восточнее Демблина.
В ожесточенных боях с вермахтом поляки потеряли
порядка 620 тыс. человек, в том числе: убитыми и
пропавшими без вести — 66 300, ранеными — 133 700, пленными —
420 тыс. Кроме того, ушли за границу, главным образом, в
Румынию, Литву и Венгрию — 84 600 человек. Немцы
уничтожили и захватили 2218 орудий и минометов, 391 самолет.
Соответственно, потери германских сухопутных войск в
людях составили: 46 985 человек, в том числе: убитыми — 10 572,
пропавшими без вести — 3409, ранеными — 30 322. Потери
немцев в вооружении и боевой технике составили: орудий
и минометов — 248, танков — 229, самолетов — 564,
автомашин — 4588 [238]. По другим данным, немцы в Польше
потеряли 819 танков [239], из них безвозвратно — 236, в том
числе: 89 Pz.I, 83 Pz.II, 7 Pz.35(t), 7 Pz.38(t), 26 Pz.III, 19 Pz.IV
и 5 командирских [240].
Потери Польши в людях на территории, где действовали
советские войска, составили порядка 481 200 человек, в том
числе: убитыми — 3500, пропавшими без вести и ранеными
примерно 20 тыс., пленными — 457 700; в вооружении:
орудий и минометов — 900, самолетов — 300 [241].
В связи с отсутствием организованного сопротивления
со стороны поляков потери советских войск оказались
незначительными. Например, 8-я сд, действующая с 17 по
26 сентября в первом эшелоне 4-й армии, потеряла убитыми
8 и ранеными — 14 человек. Потери в бою танковых бригад,
приданных 4-й армии, в период с 17 сентября по 4 октября
составили: в 29-й тбр — 3 танка (в то же время на марше по
техническим причинам вышло из строя 62), в 32-й,
соответственно — 4 и 61. Боевые потери танковых бригад обоих
фронтов составили 42 танка (главным образом, подбитыми),
тогда как по техническим причинам и в результате аварий из
строя вышло 429.
Всего наши войска в походе в Западную Белоруссию и
Западную Украину потеряли 3379 человек, в том числе: убито и
умерло на этапах санитарной эвакуации — 852, пропало без
175


вести и попало в плен —-144, санитарные потери составили —
2383 [242]. По другим, уточненным данным, Красная Армия
потеряла несколько больше — 3858 человек, в том числе 1173
погибли и умерли от болезней и ран, 302 — пропали без
вести, 2002 — были ранены, а остальные 381 — заболели [243].
О характере и напряженности боевых действий в полосах
двух фронтов можно судить по следующим цифрам. Войска
Белорусского фронта потеряли 1145 человек (0,56% от общей
численности), в их числе: погибло и умерло — 490, пропало
без вести — 13, ранено (контужено) — 642. Потери
Украинского фронта оказались больше: погибло и умерло на этапах
санитарной эвакуации — 683 человека, пропало без вести —
289, санитарные потери — 1741, всего — 2713 (1,01% от общей
численности) [244]. Безвозвратные потери Красной Армии в
вооружении составили: орудий и минометов — 6, танков —
17, самолетов — 6, автомашин — 36 [245].
Молотов в докладе на заседании Верховного Совета
СССР 31 октября 1939-го, перечислив богатые трофеи,
взятые Красной Армией в ходе сентябрьского похода в Польшу
(более 900 орудий, свыше 10 000 пулеметов, 300 самолетов,
300 тысяч винтовок и прочее), занизил потери наших войск
в людях:
«Общее количество жертв, понесенных Красной Армией
на территории Западной Белоруссии и Западной Украины,
составляет: убитых — 737, раненых — 1862, то есть в целом —
2599 человек <...>. Перешедшая к нам территория Западной
Украины вместе с территорией Западной Белоруссии
составляет 196 тысяч квадратных километров, а ее население —
около 13 миллионов человек, из которых украинцев — более
7 миллионов, белорусов — более 3 миллионов, поляков —
свыше 1 миллиона, евреев — свыше 1 миллиона <...>» [246]
Красная Армия взяла в плен более 452,5 тыс. польских
военнослужащих, в том числе войсками Белорусского фронта
(с 17 по 30 сентября) — 60 202 (офицеров — 2066),
Украинского фронта (с 17.9 по 2.10) — 392 334 (офицеров — 16 723)
[247]. В число пленных, как оказалось позже, входили не
только военнослужащие, но и полицейские, жандармы и
даже лесники — все, кто носил какую-то форму.
Командиры запрашивали, что делать с пленными, куда их отправлять.
Транспорта для их отправки в тыл, естественно, не хватало.
176


Так, на ст. Барановичи, забитой эшелонами с
материальными средствами для войск, в октябре скопилось несколько
эшелонов с пленными польскими солдатами и офицерами.
М. Мельтюхов приводит примеры расстрелов пленных.
Видимо, это были отдельные случаи самоуправства, за которые
вряд ли кого-нибудь наказали. Следует отметить, что с
момента установления соприкосновения наших войск с
германскими происходил неорганизованный обмен польскими
военнопленными: немцы передавали их нашим войскам, но
зачастую отказывались принимать их от нашей стороны. Не
ясно, по какому принципу отбирались пленные — по месту
жительства? В последующем наше командование решило
принимать от немцев столько пленных, сколько последние
готовы принять от нас. Хотя отмечались случаи, когда
поляки предпочитали сдаваться в плен немцам, нежели
советским войскам.
После заключения с Германией 28 сентября 1939 года
«Договора о дружбе и границе» все боеспособные части вермахта
были переброшены на Запад. На оккупированной
территории остались в основном второразрядные соединения,
укомплектованные контингентами старых возрастов, и охранные
части.
Выводы из польской кампании. Агрессия против Польши
была важнейшей частью разработанного Гитлером плана
построения тысячелетнего рейха. Больше всего на свете он
боялся, что в последний момент какой-нибудь посредник
сумеет уговорить или заставить Польшу принять германские
требования мирным путем, как это произршло с
Чехословакией в Мюнхене. Гитлеру нужна была победоносная война.
Во-первых, он хотел опробовать мускулы выпестованного им
вермахта, испытать новую организацию его частей и
соединений, проверить в настоящем деле новейшую боевую
технику, а главное — стратегию и тактику блицкрига. Польша для
стратегов Гитлера стала своего рода испытательным
полигоном для проверки теории «молниеносной войны» и вопросов
использования в ней видов вооруженных сил и родов войск в
стратегической операции. Только в случае успеха блицкрига
у Германии, с ее недостатком материальных ресурсов,
необходимых для ведения длительной войны на истощение,
появлялась надежда силой завоевать себе господство в Европе.
177


Другой целью Гитлера было вернуть немецкому народу и его
армии веру в собственные силы, которая пошатнулась
после поражения Германии в Первой мировой войне, а заодно
и посеять страх в рядах своих будущих противников.
Убедительная победа должна была способствовать и небывалому
росту его личного престижа. Все эти задачи были выполнены
в полной мере, но ход войны оказался не таким гладким, как
хотелось бы нацистскому руководству и каким его
постаралась представить всему миру геббельсовская пропаганда.
Военные действия в Польше выявили коренные изме-
нения в содержании и характере операции начального
периода войны. Мобилизация и развертывание вооруженных
сил противоборствующих сторон были осуществлены еще
в предвоенный период с принятием целого комплекса мер
по обеспечению маскировки и дезинформации противника.
При этом именно Германия преуспела в этом отношении,
упредив Польшу в развертывании войск. Это позволило
вермахту нанести внезапные сильные удары заранее
созданными группировками с массированным применением танковых
и моторизованных соединений. Германское командование
использовало в первом эшелоне максимум сил и средств, что
позволило создать на избранных направлениях главных
ударов групп армий многократное превосходство над
противником в силах и средствах. Оперативные резервы для
наращивания усилий создавались за счет переброски из Германии
вновь отмобилизованных соединений. Это стало возможным
благодаря тому, что союзники Польши на Западе не
выполнили в полной мере своих обещаний.
Блицкриг — это прежде всего танковая война. ОКХ
впервые в боевых условиях использовало для прорыва обороны
противника и развития успеха такие крупные
высокоподвижные формирования, как танковые дивизии и
моторизованные корпуса. Боевые действия выявили огромные
оперативно-стратегические возможности танковых войск, тесно
взаимодействующих с военно-воздушными силами. Удары
авиации, согласованные по времени и месту с
наступлением наземных войск, позволили в короткие сроки взламывать
оборону противника на всю глубину, обеспечивать ввод в
прорыв подвижных войск и быстро развивать успех. В
результате увеличилась глубина и темпы проведения наступа-
178


тельной операции, появились условия для быстрого
маневра в оперативной глубине по охвату (обходу) и окружению
крупных группировок врага.
Тем не менее война с Польшей вовсе не походила на
легкую прогулку. Ожесточенное сопротивление поляков не раз
приводило к срыву немецких планов войны. В качестве его
наиболее ярких примеров можно отметить упорную оборону
Варшавы и Вестерплятте, а также контрудар на реке Бзура.
Немцам пришлось бросить в сражение большую часть своих
вооруженных сил и израсходовать немалые запасы
материальных ресурсов. Поляки потерпели поражение, потому что
немецкое количественное и качественное превосходство в
силах было слишком велико, а впервые примененная
немцами тактика массированного применения танков при
непрерывной поддержке авиации оказалась для польского
командования полной неожиданностью.
Именно танковые и моторизованные соединения,
составлявшие менее одной шестой части всех немецких
дивизий, задействованных в Польше, в тесном взаимодействии
с люфтваффе обеспечили вермахту столь быструю победу.
Быстрота была особенно критичной из-за ситуации, в
которой оказалась Германия после того, как 3 сентября Франция
и Англия объявили войну Германии. Важно было как можно
быстрее покончить с сопротивлением поляков и начать
переброску войск на запад еще до того момента, когда
французская армия завершит мобилизацию и развертывание и будет
готова перейти в наступление. Гитлер затеял большую
азартную игру и не прогадал. После успеха польской авантюры он
настолько уверовал в свою собственную гениальность как
политика и полководца, что стал все чаще пренебрегать
советами генштаба и высших военачальников.
Наибольших успехов в польской кампании добились 16-й
и 19-й моторизованные корпуса, в которых танковые
дивизии не разбрасывались по частям на разных направлениях, а
использовались в качестве мощных таранов. Особенно
отличился 19-й мк под командованием генерала Гейнца Гудериа-
на, который первоначально состоял из 3-й танковой, 2-й и
20-й моторизованных дивизий. После успешного
уничтожения сил противника в «польском коридоре» 2-ю мд
заменила 10-я тд. С этими силами Гудериан прорвался к Бресту и
179


овладел им уже 14 сентября. За 10 дней активных операций
19-й мк прошел с боями 320 км, потеряв только 2236 человек,
включая 650 убитых, 1345 раненных, и 241 пропавших без
вести, что составляло менее 4% всех сил Гудериана [248].
Немцы моментально оценили столь впечатляющие успехи своих
подвижных соединений. И в кампании на западе в мае—июне
1940 г. были задействованы уже четыре моторизованных
корпуса, которые сыграли решающую роль в победе вермахта во
Франции и стали прообразами будущих танковых корпусов.
Но в организации германских танковых войскзыявились
и серьезные недостатки. В Польше воевали два различных
типа их соединений: танковые и легкие дивизии. Легкие
дивизии были первоначально задуманы для замены кавалерии,
которая теряла свое значение под давлением технического
прогресса. Но недостатки легких дивизий были очевидны с
самого момента их появления. Еще до польской кампании
было принято решение переформировать их в обычные
танковые дивизии, заодно увеличив в них количество танков.
Уже 12 сентября 1-ю легкую дивизию переименовали в 6-ю
танковую, в октябре 1939 г. танковыми стали 2-я и 3-я легкие
дивизии, а последнюю, 4-ю легкую; реорганизовали в
танковую в январе 1940 г. [249].
Боевые действия танковых войск в Польше показали, что
танковые дивизии первоначальной организации были
перегружены танками и страдали от недостатка пехоты,
необходимой для их поддержки в бою. С учетом полученного
боевого опыта их штаты были усовершенствованы, количество
танков уменьшено. Так, если в пяти первых немецких
танковых дивизиях, воевавших в Польше, насчитывалось в
среднем по 340 танков, то к весне 1940 г. в десяти танковых
дивизиях, принявших участие в западной кампании, их число в
среднем снизилось на четверть — до 258 штук. В дальнейшем
процесс поиска наивыгоднейшего соотношения между
танковыми и пехотными подразделениями в составе танковых
дивизий продолжился уже на основе опыта новых сражений.
Немецкие моторизованные дивизии в Польше также
зарекомендовали себя слишком громоздкими и
трудноуправляемыми для маневренной войны. Поэтому из их штата был
выведен один из моторизованных полков. Эти полки передали во
вновь формируемые соединения.
180


В боевой обстановке были выявлены существенные
недостатки танков вермахта. Все они первоначально имели
только противопульное бронирование, а их главной защитой на
поле боя предполагались скорость и маневр. Однако этого
оказалось явно недостаточно: в результате боевых действий
из строя вышло свыше 30% немецких танков. Польские
противотанковые ружья оказались гораздо более опасным
противником для танков, чем это представлялось до войны.
Близкое знакомство с ними на поле боя убедило немцев
наладить производство собственных противотанковых ружей
в Германии и усилить броневую защиту своих танков. Танки
Pz.I не имели резервов веса для дополнительного
бронирования, поэтому их начали понемногу переделывать в
транспортеры боеприпасов и самоходные орудия. На лоб танков
Pz.II и штурмовых орудий стали устанавливать
дополнительные 20-мм броневые плиты. А толщину брони находящихся в
производстве средних танков Pz.III и Pz.IV немцы довели до
30 мм еще раньше.
Неожиданно высокие потери в войне и выход из строя
боевых машин по техническим причинам тяжким бременем
легли на немецкую систему техобслуживания и ремонта
танков. Остро не хватало запчастей для ремонта. После
окончания войны немецкие танковые заводы были настолько
перегружены ремонтом поврежденных в боях танков и
изготовлением необходимых для этого запчастей, что в ноябре
1939 г. в Германии произошло резкое падение производства
новых танков, рост которого возобновился только в
следующем году. Так, в октябре 1939 г. немцы произвели 108 новых
танков, в ноябре — 67, в декабре — 63, в январе 1940 г. — 76, а
в феврале — 92 [250]. Зато они сумели восстановить 583 танка
из 819 вышедших из строя в результате боевых повреждений
и поломок.
Широкомасштабная война позволила вермахту выявить и
устранить в будущем множество мелких недочетов, которые
практически невозможно было предугадать заранее. Так,
неожиданно обнаружилось, что запасы подков, сделанные по
размеру, обычному для армейских лошадей, не подходят для
разбитых копыт мобилизованных в армию деревенских
битюгов. Снаряжение саперов из штурмовых частей оказалось
чересчур тяжелым и затрудняло им совместные действия
181


с пехотой в наступлении. Сильное впечатление на немцев
произвели ночные атаки поляков, а также нападения
партизан на их тылы. Они стали уделять больше внимания
разработке контрмер этим действиям.
Все же главным результатом польской кампании,
несомненно, стал ценнейший боевой опыт, приобретенный
вермахтом за короткое время и сравнительно небольшой ценой.
В начале боевых действий у немцев хватало накладок, когда
самолеты люфтваффе бомбили свои же передовые части,
артиллерия отставала от пехоты и танков и поэтому не оказывала
им должной подцержки, войска пренебрегали требованиями
маскировки и т.д. и т.п. Но после каждого боя немецкие
солдаты и командиры обретали умения и навыки, помогавшие им
все успешнее и эффективнее сражаться в будущем. Вместе с
тем росла и их уверенность в собственных силах и в своем
командовании. Войска в результате боев получили опыт ведения
высокоманевренных действий, а германское командование —
большой опыт в управлении войсками при осуществлении
блицкрига. Так вермахт начал свое становление как наиболее
эффективная военная машина своего времени, оснащенная
не только современным вооружением, но и самой передовой
теорией мобильной войны, успешно опробованной наделе.
Политическое руководство Польши переоценило
действенность гарантий, данных ей Англией и Францией. В свою
очередь, польское командование надеялось, что Германия
будет вынуждена значительные силы держать на западе, против
Франции. Оно также рассчитывало на эффективную помощь
английских воздушных и морских сил. За счет этого поляки
хотели продержаться до того, как в дело вступят наземные
силы союзников. Но надеждам на два действенных фронта
против Гитлера не суждено было сбыться. Не оправдались
расчеты и на то, что Германия не сможет выступить против
Польши сразу всеми силами, так как на их отмобилизование
и сосредоточение потребуется определенное время.
Польская кампания показала, что позиционная
оборона, как она организовывалась в Первую мировую войну, во
многом устарела. Стремясь все прикрыть и ничего не
отдавать, польский главный штаб не использовал возможности
создания стратегической обороны в глубине на более
выгодных рубежах, нежели вдоль границы. Чтобы выдержать мас-
182


сированные удары танковых соединений, поддержанных
активными действиями крупных сил авиации, оборона должна
быть глубоко эшелонированной, насыщенной достаточным
количеством противотанковых средств, иметь значительные
подвижные резервы, а обороняющиеся войска должны быть
надежно прикрыты от ударов с воздуха.
К тому же поляки не выявили действительные цели и
намерения немцев, сведя их к вопросу вокруг давно назревшего
конфликта Данцигского коридора. Они не вскрыли
направления ударов главных группировок противника. Поэтому
силезское направление, где немцы нанесли главный удар,
оказалось слабо прикрытым. Скоротечные боевые действия
в Польше оказали большое влияние на развитие военного
искусства. Стало ясно, что начавшаяся мировая война будет
во многом отличаться от войны 1914—1918 годов. В
частности, четко проявилась возросшая роль авиации, важность
завоевания господства в воздухе с первых часов начала боевых
действий. Кстати, первый удар люфтваффе по аэродромам не
привел к уничтожению польской авиации, так как она 31
августа была перебазирована на полевые аэродромы. Уже
только поэтому подготовка и сам ход боевых действий в Польше
заслуживали самого пристального внимания и изучения.
Советское командование, бросив против польской армии
более 4,7 тыс. танков, тоже имело возможность в реальных
услових проверить некоторые взгляды на их массированное
применение. Однако отсутствие организованного
сопротивления со стороны поляков и небольшой пространственный
размах боевых действий не позволили на практике проверить
теорию глубокой наступательной операции. Средний темп
продвижения передовых танковых бригад в полосе
Белорусского фронта составил 40—60 км в сутки, Украинского
фронта — до 45 км. К 25 сентября глубина продвижения советских
войск вслед за отходящими немцами составила на различных
направлениях от 250 до 350 км.
Но основные силы войск обоих фронтов действовали в
походных колоннах. При этом разведка маршрутов, велась
плохо. Например, в 6-й танковой бригаде умудрились посадить
в болото до 60 танков. В результате бригада опоздала с
выходом в назначенный район на 12 часов. Темп продвижения
танковых частей по дорогам составил в среднем 8—10 км/час.
183


Это привело к повышенному расходу горючего и масла. Еще
до начала военных действий при выдвижении войск в
районы оперативного предназначения, а затем — в исходные в
местах дислокации пришлось оставить значительное число
неисправных машин и тракторов. Поэтому многие части не
смогли вывезти положенные им материальные средства. Но
и те машины и трактора, что выступили в поход, зачастую
выходили из строя уже во время первого перехода и
загромождали дороги [251]. Особенно плохо дело обстояло с
автоцистернами. Вместо них войска использовали обычные
грузовые машины с бочками для горючего, которых тоже
не хватало. Например, 15-й тк, укомплектованный
автоцистернами только на 18%, смог поднять лишь 50%
горючесмазочных материалов (ГСМ) и 25% боекомплекта
боеприпасов. Между тем машины с ГСМ быстро отстали. Отстали и
головные склады горючего.
В артполках на мехтяге разнотипные трактора, принятые
от народного хозяйства, оказались в плохом состоянии. Уже
на первых переходах многие из них вышли из строя.
Недостаточное количество ремонтных средств и отсутствие запасных
частей не позволяли быстро осуществить их ремонт в полевых
условиях. В результате артиллерия отстала от пехоты.
Движение по дорогам осуществлялось в 3—4 ряда. А так как службы
регулирования не было, попытки отдельных машин догнать
свои части приводили к дезорганизации движения.
Радиосвязь работала плохо, к тому же радиосредства имели малый
радиус действий. В результате слабо организованного
взаимодействия отмечались случаи стрельбы по своим войскам.
Забегая вперед, отметим, что все это повторилось в 1941 г.
Много недостатков было отмечено и в вопросах
материального обеспечения личного состава. Распорядительные
станции и станции снабжения оказались забиты эшелонами
(сказалась различная ширина колеи железнодорожных
путей), и доставка войскам необходимых грузов была сорвана.
Из-за отставания полевых хлебозаводов в некоторых
соединениях возникли трудности в обеспечении личного состава
хлебом. Пришлось обращаться в местные частные
предприятия, использовать захваченные трофеи [252].
Выявилось множество недостатков и накладок, вполне
объяснимых слабой боевой подготовкой войск и командно-
184


го состава. И это вполне объяснимо. При «двойном» и
особенно «тройном» развертывании соединений и частей
происходила большая подвижка командного состава. Многие из
них, выдвинутые на одну, а то и две ступени вверх, не всегда
соответствовали своим должностям. «Базовые» (их иногда
называли соединениями первой очереди) и вновь созданные
соединения потребовалось доукомплектовывать в срочном
порядке, организовывать на ходу подготовку комначсостава
к выполнению боевых задач, провести хотя бы
минимальное сколачивание частей и подразделений. Недочеты прежде
всего касались вопросов управления войсками, организации
взаимодействия и связи, боевого и тылового обеспечения.
Тем не менее наши войска получили пусть и ограниченный,
но опыт ведения боевых действий. Этот опыт, в том числе и
отрицательный, необходимо было обобщить и сделать
правильные выводы на будущее. Наметить меры, чтобы выявленные
недостатки не повторились при столкновении с более
сильным врагом. Прежде всего надо было продумать и отладить
всю цепочку мероприятий по подготовке к боевым
действиям, начиная с мобилизации (в том числе и скрытой), по
своевременному приведению войск в полную боевую готовность, в
том числе и на случай внезапного нападения противника.
К сожалению, не все выводы из польской кампании
оказались обоснованными. Так, в связи с выявленными
громоздкостью и трудностью управления крупными танковыми
соединениями было принято поспешное решение
расформировать имеющиеся в Красной Армии четыре танковых
корпуса, а также стрелково-пулеметные, бригады. Вместо
них решили наращивать создание отдельных танковых
бригад, которые «действовали лучше и мобильнее», но
упразднив в них стрелково-пулеметные батальоны и сократив их
тылы.
«СТРАННАЯ ВОЙНА»
НА ЗАПАДЕ И ЕЕ РАЗВЯЗКА
Польское правительство очень надеялось получить
своевременную серьезную помощь от своих союзников —
Англии и Франции. В соответствии с франко-польской
военной конвенцией, заключенной 19 мая 1939 г., и обещаниями
185


главнокомандующего армией Франции генерала М. Гамеле-
на французы должны были перейти в крупное наступление
силами 35—38 дивизий не позже чем через 16 дней после
начала немецкой агрессии против Польши [253].
Но всего через месяц, представители штабов английской
и французской армий пришли к соглашению рекомендовать
правительствам своих стран действовать в соответствии со
следующим принципом:
Судьба Польши будет зависеть от конечного исхода войны,
а это в свою очередь — от нашей способности нанести
конечное поражение Германии, а не от нашей способности облегчить
давление на Польшу в самом начале войны. [254].
Еще больше укрепил союзников в таком мнении визит в
Польшу 17—19 июля высокопоставленного английского
генерала У. Айронсайда, который с началом войны возглавил
имперский генштаб. Тот своими глазами убедился, что
польская армия неспособна оказать длительное сопротивление
вермахту, поэтому союзное командование планировало свои
действия с учетом этого обстоятельства.
Основную тяжесть сухопутной войны с Германией
должна была принять на свои плечи Франция, поэтому именно
от ее способности быстро отмобилизовать и развернуть свою
армию зависела готовность союзников приступить к
активным боевым действиям на Западном фронте. Скрытая
мобилизация французской армии началась заблаговременно.
Еще летом 1939 г. было призвано около 75%
подготовленных резервистов, что позволило уже к 26 августа развернуть
72 дивизии. В день нападения Германии на Польшу, 1
сентября, во Франции была официально объявлена всеобщая
мобилизация, и к 9 сентября на территории метрополии
французы располагали уже 99 дивизиями, на вооружении
которых состояли 11 тыс. орудий и 3286 танков [255].
Французская авиация в то время насчитывала 550 истребителей,
из которых только 370 были современными, и 410
бомбардировщиков [256].
Англия брала на себя основную ответственность за
проведение морской блокады Германии и собиралась поддержать
французов и на земле, и в воздухе. Уже 1 сентября из Англии
186


прибыли 10 эскадрилий бомбардировщиков, а 7 сентября —
две истребительные эскадрильи. 10 сентября на французские
аэродромы начали перебазироваться основные силы
авиации британского экспедиционного корпуса, состоящие из
восьми бомбардировочных и шести истребительных
эскадрилий [257]. Всего англичане направили во Францию в
общей сложности около 400 самолетов. Во всей английской
сухопутной авиации тогда числилось лишь 1143 современных
боевых самолета. Британский экспедиционный корпус в
составе четырех дивизий закончил развертывание во Франции
только 11 октября.
Германия к 10 сентября сосредоточила на западе 432/3
пехотные дивизии, из которых только половина являлись
хорошо подготовленными и обученными дивизиями 1-й и 2-й
волн формирования. Остальные относились к менее
боеспособным 3-й и 4-й волнам [258]. Они имели на вооружении
8640 орудий и минометов, но при этом у них не было ни
одного танка: все немецкие подвижные части были задействованы
в Польше. Силы люфтваффе были сведены в два воздушных
флота — 2-й и 3-й. В них насчитывалось 559 истребителей,
548 бомбардировщиков, из которых 40 были пикирующими,
и 258 разведчиков, из них 105 дальних [259].
Таким образом, если в воздухе силы противников были
примерно равны, то на земле союзники имели значительное
превосходство, особенно в танках. Но вот реализовать его
было совсем не просто: участок непосредственного боевого
соприкосновения войск шириной около 150 км
ограничивался реками Рейн и Мозель. Его правый, фланг упирался в
широкий и полноводный Рейн, за которым раскинулся
труднопроходимый горный массив Шварцвальд с вершинами
высотой до полутора километров, заросший густым лесом.
Еще южнее начиналась Швейцария. Слева фронт
ограничивался Люксембургом и Бельгией, за которыми простиралась
Голландия. Все эти страны твердо намеревались остаться
нейтральными в разгоравшейся войне. Им отнюдь не
улыбалась мрачная перспектива сделать свою территорию
ареной ожесточенных сражений огромных армий, как это уже
не раз случалось в прошлом. Их руководители
категорически отказывались пойти на любые действия, которые дали
бы Германии хотя бы малейший повод развязать против них
187


войну. Они и слышать не хотели о пропуске союзных войск
через свои территории. Урок Первой мировой войны, когда
немецкая армия вторглась в эти страны и оккупировала их
без всякого повода, не пошел им впрок. Своими действиями
они существенно затруднили действия союзников, которые
были вынуждены с ними смириться, объективно сыграв на
руку Германии своей близорукой и эгоистичной политикой
нейтралитета.
Зато командование вермахта в начале сентября 1939 г.
получило прекрасную возможность прикрыть безопасные
для себя границы с Люксембургом, Бельгией и 1олландией
горсткой второразрядных дивизий, растянутых в ниточку на
широком фронте. Немцы очень рисковали, ведь сильный
удар на этом участке наверняка смял бы их жидкую
оборону и вывел союзников не только в тыл их основной западной
группировки, обороняющейся на франко-германской
границе, но и в Рурский индустриальный район — сердце
промышленности Третьего рейха и его главная кузница оружия.
Что это означало — нетрудно предугадать, особенно если
учесть, что все резервы ОКХ на Западе в то время состояли
всего лишь из двух слабых дивизий 4-й волны
формирования, не успевших пройти надлежащего обучения. Еще две
такие же резервные дивизии дислоцировались на бывшей
чешской территории, слишком далеко для отражения
возможной угрозы Руру [260].
Гитлер все это прекрасно осознавал:
«У нас есть одна ахиллесова пята — это Рурская область.
От владения Руром зависит ход войны. Если Франция и
Англия через Бельгию и Голландию нанесут удар по Рурской
области, мы подвергнемся огромной опасности. Немецкое
сопротивление придет к концу» [261].
В то же время немцы не сомневались, что союзники будут
уважать нейтралитет стран Бенилюкса. Это позволило им к
10 сентября создать против французов мощную оборону со
средней плотностью 10—12 км на дивизию первого эшелона,
которая опиралась на стационарную «линию Зигфрида» или,
как ее еще называли, «Западный вал». Эти укрепления
состояли из трех основных полос: передовой, глубиной от двух
до 20 км, главной, эшелонированной на 3—8 км и тыловой,
расположенной в нескольких километрах позади главной. За
188


ними размещалась зона противовоздушной обороны.
Основу обороны составляли примерно 22 тыс. долговременных
стационарных сооружений, хотя оборудование части из них
к началу войны еще не было окончательно завершено.
Подступы к ней прикрывали 280 км бетонных надолб в 4—6
рядов, прозванных «зубами дракона», противотанковые рвы и
другие препятствия, обширные минные поля и густые
проволочные заграждения. Артиллерия состояла из
многочисленных орудий самых разнообразных калибров: от 37-мм
противотанковых до 305-мм морских с дальнобойностью в 48 км
[262]. Львиная доля всего этого вооружения размещалась в
междуречье Рейна и Мозеля.
Неприступность «линии Зигфрида» во многом была
преувеличена умелой пропагандой ведомства доктора
Геббельса. Но и на самом деле прорыв такой обороны, насыщенной
железобетонными защитными сооружениями и огневыми
средствами, требовал тщательной подготовки и был
неизбежно сопряжен с огромными жертвами. Необходимые для
разрушения долговременных немецких укреплений
сверхмощные осадные и железнодорожные орудия калибром до
520 мм большей частью хранились на французских складах.
Они вполне годились для использования, хотя и успели
изрядно устареть. Их нужно было только расконсервировать,
привести в порядок и подтянуть к линии фронта. Но
повторять кровавую «Верденскую мясорубку» времен
Первой мировой войны союзникам вовсе не хотелось. В этих
условиях Гамелен, назначенный 3 сентября 1939 г.
главнокомандующим союзными войсками во Франции, посчитал
возможным перейти в решительное наступление не ранее,
чем в 1941 г., да и то только после получения
достаточного количества боевой техники из США. К тому времени
и англичане собирались сформировать, оснастить и
обучить большую сухопутную армию. Каждый из союзников
мог представить множество убедительных оправданий для
своей пассивности. Но у них была еще одна важная
причина, которую предпочитали не упоминать: никто на
Западе не хотел умирать, чтобы помочь Польше, истекающей
кровью в неравной борьбе с нацистами. Ей отвели роль
пешки, предназначенной для принесения в жертву во имя
конечной победы над Германией. Своим сопротивлением
189


польская армия должна была отвлечь на себя главные силы
вермахта и дать союзникам возможность без помех
отмобилизовать и развернуть свои войска. Англию и Францию
в то время вполне устраивала стратегия блокады Германии,
поэтому интенсивные боевые действия разворачивались
только на море.
А пока французы все же предприняли робкую попытку
наступления на сухопутном фронте. В ночь на 7 сентября
передовые французские подразделения пересекли
немецкую границу в районе Саарбрюккена. Через два дня уже
девять французских дивизий начали осторожно продвигаться
вперед. Они не встретили практически никакого
сопротивления со стороны германского боевого охранения,
которому было приказано без боя отойти на «линию Зигфрида».
Основным препятствием для наступающих войск стали
плотные минные поля и многочисленные взрывные
ловушки, оставленные немцами на их пути. Самым неприятным
сюрпризом стали секретные до того времени
противопехотные «мины-лягушки» Sprengmine 35, обладающие
большой поражающей способностью. В начале сентября немцы
успели установить там 129 тыс. таких мин, а вместе с ними
еще 82 тыс. противотанковых [263]. Натолкнувшись на эти
мины ночью, французы не сразу сообразили, с чем имеют
дело. Им никогда еще не приходилось встречаться с таким
широкомасштабным и плотным минированием. Вначале
они решили, что попали под обстрел артиллерии, ведущей
огонь шрапнелью, и никак не могли понять, каким
образом немцы умудрялись в полной темноте стрелять с такой
поразительной точностью, когда каждый снаряд неизменно
находил свою цель.
В результате операции французы овладели полосой
германской территории протяженностью около 25 км и
глубиной 7—8 км, захватив около 20 немецких деревень, жители
которых успели вовремя эвакуироваться. 12 сентября
французские части получили приказ Гамелена остановиться и
окопаться в одном километре от «линии Зигфрида». Они так
и не предприняли никаких попыток ее атаковать.
Основным итогом Саарского наступления стал
пропагандистский шум во французской прессе и сильно
преувеличенные заявления союзного командования своим поль-
190


ским коллегам о его ходе и успехах. На самом деле там так
и не удалось добиться главного — отвлечения германских
войск с польского фронта, который тем временем под
непрерывным напором немцев трещал по всем швам.
Переброска частей вермахта из Польши на запад началась только
20 сентября, когда организованное сопротивление поляков
развалилось на отдельные очаги. Осторожный Гамелен,
опасавшийся флангового удара вермахта через территорию
Бельгии, сам начал постепенно отводить войска на
исходные позиции. 4 октября они полностью покинули
территорию Германии.
После этого сухопутная война на Западе окончательно
превратилась в «странную». О ее интенсивности можно
судить хотя бы по потерям участвующих в ней войск. Первый
капрал из британского экспедиционного корпуса был убит
9 декабря. К 25 декабря погибли еще два англичанина.
Суммарные потери сухопутной армии, авиации и флота Франции
к этому времени составили 1433 человека [264]. Общие
потери вермахта на Западном фронте к 18 октября, согласно
сводке ОКВ, составили 696 человек, в том числе 196 убитыми, 356
ранеными и 144 пропавшими без вести. Тогда же было
объявлено, что немцы взяли в плен 689 французов [265]. Более
интенсивные военные действия развернулись на море, где
союзники стремились задушить Третий рейх блокадой. Здесь
стороны понесли более существенные потери. Так, до конца
1939 г. Англия только из крупных боевых кораблей потеряла
авианосец «Корейджес», линкор «Ройал Оук»,
вспомогательный крейсер «Равалпинди», три эсминца ц одну подводную
лодку. За тот же период погибло 221 торговое судно
союзников суммарным водоизмещением свыше 755 тыс. т. Из
кораблей немецких ВМС тогда были потоплены «карманный»
линкор «Адмирал граф Шпее» и девять подводных лодок.
При этом союзники сумели добиться почти четырехкратного
падения поставок товаров в Германию. Среднемесячный
немецкий импорт промышленного сырья к концу 1939 г. упал
с предвоенных 500 млн. марок до 130 млн. [266]. И это
несмотря на то, что с востока экспорт товаров в страну успешно
продолжался.
После окончательной победы над Польшей 6 октября
1939 г. Гитлер произнес большую речь в рейхстаге, в которой
191


прозвучали мирные предложения Англии и Франции.
Единственным условием он ставил сохранение всех своих
завоеваний. Однако на этот раз ему не удалось одурачить лидеров
Запада. Уже на следующий день французский премьер-министр
Даладье объявил по национальному радио: «Мы взяли в руки
оружие против агрессии. Мы не сложим его, пока не получим
гарантии подлинного мира и безопасности, безопасности,
для которой не возникают угрозы каждые шесть месяцев»
[267]. 12 октября Чемберлен от имени Англии дал Гитлеру
схожий ответ. Это означало, что союзники серьезно
настроились вести войну до победного конца. У Германии не было
достаточно ресурсов, чтобы выдерживать длительную
блокаду, поэтому вполне закономерно, что первой к активным
действиям решила перейти именно она.
Мы не собираемся далее последовательно и
подробно излагать здесь ход боевых действий на Западе. Хотелось
бы обратить внимание читателей, прежде всего на развитие
способов развязывания войны гитлеровской Германией, на
предпринимаемые немцами меры по достижению
внезапности, вопросы массированного применения танков,
самолетов и других средств. Наряду с вопросами планирования и
подготовки операции, организации связи и взаимодействия
представляют интерес самостоятельные и инициативные
действия командиров тактического звена. Ведь военные
действия во Франции были, по существу, генеральной
репетицией войны с Советским Союзом. Со многими
военачальниками, отличившимися там, всего через год на полях сражений
придется встретиться нашим войскам.
19 октября Гальдер доложил фюреру первую версию плана
наступления, получившего кодовое название «Гельб». Доклад
не произвел особо благоприятного впечатления на Гитлера,
который сразу заявил: «Ведь это же старый план Шлиффе-
на1 с сильным правым крылом на Атлантическом побережье;
такие операции дважды безнаказанно не проходят!» [268].
Действительно, ничего оригинального в плане по существу
не было: географические условия не предоставляли особого
1 Начальник германского генштаба Шлиффен разработал свой
план еще в 1905 г. основная идея которого заключалась в нанесении
сильного удара правым флангом через территории стран Бенилюкса с задачей
охватить силы противника с севера.
192


выбора возможностей для успешного наступления. Немцы
столкнулись с теми же проблемами, которые стояли перед
союзниками. Короткий участок границы между Рейном и
Мозелем был до предела насыщен войсками и прикрыт
считавшейся неприступной «линией Мажино». Сколько-нибудь
благоприятные перспективы для ведения мобильной войны
открывались только севернее. Ведь укрепления французов
заканчивались на люксембургской границе. В отличие от
союзников, немцы были готовы пойти на нарушение
нейтралитета Голландии, Бельгии и Люксембурга, нисколько не
задумываясь. Идея замысла наступления, доложенная Галь-
дером, что называется, витала в воздухе. Не было никаких
надежд, что основанная на ней операция окажется
неожиданной для противника. Действия такого рода могли опять
привести к позиционной войне без малейших шансов на
победу в короткие сроки.
Гитлер, воодушевленный полным успехом польской
кампании, очень спешил повторить его на Западе и
потребовал от своих военных перейти в решительное
наступление уже в середине ноября. Но плохая погода и отсутствие
уверенности в успехе привели к тому, что начало операции
откладывалось 13 раз. Все это время работа над
совершенствованием плана «Гельб» не прекращалась, но никакие его
доработки не могли привести к гарантированному и
быстрому успеху. К тому же, по данным немецкой разведки,
наиболее боеспособные французские дивизии и хорошо
оснащенный британский экспедиционный корпус
сосредоточились на северо-востоке Франции в готовности как
можно скорее откликнуться на призыв бельгийцев о
помощи в случае немецкого нападения. Было очевидно, что
они собираются двинуться вперед, чтобы успеть спасти от
поражения бельгийскую армию или, по крайней мере, во
всеоружии встретить немецкое наступление на выгодных
рубежах в глубине Бельгии.
Лучшие умы стратегов и тактиков германского генштаба
оказались в безнадежном интеллектуальном тупике, не в
силах предложить ничего лучшего, чем вариацию старого плана
Шлиффена. Но среди немецких полководцев все же нашелся
человек, сумевший выдвинуть свежую и плодотворную идею
будущей операции. Им оказался будущий фельдмаршал Эрих
193


фон Манштейн, начальник штаба группы армий «А» в звании
генерал-лейтенанта. Он предложил нанести главный удар
через расположенный на самом юге Бельгии гористый район
Арденны в направлении на Седан и далее на запад с выходом
к Ла-Маншу в районе устья Соммы. Это давало возможность
одним ударом отрезать, прижать к морю и стремительно
разгромить основные силы союзников на севере Франции и в
Бельгии. Тем более что союзное командование считало этот
участок фронта второстепенным и прикрывало сравнительно
небольшими силами. Впоследствии Черчилль —^известный
мастер звонкой фразы — дал этой операции меткое название:
«удар серпом».
В случае успешного преодоления Арденн, крупные
германские силы внезапно оказывались в тылу французской
армии. План Манштейна, несомненно, был рискован:
покрытая заросшими лесами возвышенностями, изрезанная
глубокими долинами местность была крайне
неблагоприятна для действий больших масс войск, особенно танковых.
Существовала реальная угроза, что энергичными
действиями своих войск и авиации союзники сумеют закупорить
немногие дороги, подходящие для движения тяжелой техники,
и нанести немцам тяжелые потери. Но Манштейну удалось
получить весомую поддержку со стороны генерала танковых
войск Г. Гудериана, которому довелось участвовать в
наступлении через Арденны еще в 1914 г. В январе—феврале 1918 г.
Гудериан обучался на месячных курсах усовершенствования
офицеров генштаба, которые располагались в Седане.
Поэтому он, хорошо зная условия местности и реальные
возможности немецких танков, был готов лично возглавить бросок
через Арденны и хотел только, чтобы в нем приняли участие
все немецкие танковые дивизии.
Успех операции во многом зависел от быстроты ее
проведения: реку Маас в районе Седана необходимо было
форсировать не позже пятого дня после ее начала. Затем
подвижные соединения без задержки должны были с максимальной
быстротой устремиться к устью Соммы, не обращая при этом
никакого внимания на свои открытые фланги, чтобы не дать
возможности войскам союзников на севере избежать
немецкого окружения. Интересно, что, по расчетам Гальдера,
переправиться через Маас можно будет не раньше, чем на девятый
194


день операции, а скорее всего, даже на десятый [269]. Да и
продолжить наступление, по его мнению, танковые дивизии
могли только после того, как на захваченный ими плацдарм
подтянется пехота. Такие осторожные действия могли
привести, в лучшем случае, к тактическому успеху, но никак не
к молниеносному выигрышу войны путем отсечения и
разгрома основных сил союзников.
Между тем Манштейн предлагал одновременно с
первым нанести и второй удар, тоже от Седана, но в южном
направлении. Он имел двоякую цель: во-первых, активными
действиями прикрыть от французских контрударов
растянутый южный фланг ударной германской группировки,
наступающей на запад, и во-вторых, не дать французам
возможность восстановить опрокинутый фронт и организовать
новую линию обороны на севере страны. В этом случае в
окружение попадали войска, обороняющиеся на «линии
Мажино». Им пришлось бы вступить в сражение с
перевернутым фронтом и на неподготовленных позициях. В случае
успеха этих двух ударов почти вся французская армия
оказывалась в огромных «мешках» и быстро прекращала свое
существование. Таким образом, вся кампания
выигрывалась за считаные дни.
Впервые Манштейн предложил свою концепцию
руководству сухопутных войск в меморандуме от 31 октября,
ровно через 10 дней после того, как получил задание разработать
план действий своей группы армий на основании указаний
ОКХ. За два последних месяца 1939 года он послал наверх
еще пять докладов на эту тему, а наиболее полно
разработанный план был им изложен 12 января следующего 1940 г.
[270]. Но все его настойчивые предложения неизменно
наталкивались на отрицательное мнение главнокомандующего
сухопутными войсками фон Браухича и начальника генштаба
Гальдера. Они никак не хотели признать негодным свой
собственный замысел и по достоинству оценить чужой. Больше
того, чтобы докучливый Манштейн со своими
надоедливыми посланиями не путался под ногами у высокого
армейского начальства, 27 января 1940 г. его сместили с должности
начальника штаба группы армий «А» и отправили служить в
войска командиром 38-го армейского корпуса, который в то
время существовал только на бумаге. Манштейну пришлось
195


заниматься его формированием в Штеттине, далеко от
Западного фронта.
Между тем нелегкую ситуацию с планом «Гельб» еще
больше осложнил крайне досадный инцидент. 10 января
1940 г. Гитлер в очередной раз назначил срок начала
операции ровно через неделю. В тот же самый день небольшой
немецкий связной самолет, направлявшийся в Кельн, в плохую
погоду потерял ориентировку, заблудился и из-за
технических неполадок был вынужден приземлиться на территории
Бельгии в районе Мечелена. Его единственный^пассажир,
майор Рейнбергер, служивший начальником отдела тыла
в штабе 7-й воздушно-десантной дивизии, имел при себе
портфель с подробными оперативными планами
будущего немецкого наступления. Он попытался их сжечь, но
вовремя подоспевшим бельгийцам удалось не только спасти,
но и прочитать сильно обгоревшие бумаги. Они, конечно,
немедленно поделились их содержанием с французами,
англичанами и голландцами. Узнав об этом. Гитлер снова
отменил наступление1. Теперь немцы поняли, что их намерения
стали известны противнику, и их необходимо изменить как
можно скорее.
Окончательно отказаться от первоначального плана было
решено после проведения четырех штабных игр, на которых
на картах отрабатывались этапы будущей операции. Расчеты
показывали, что войска явно не обладали достаточными
силами для выполнения возложенных на них задач. Теперь даже
Гальдер наконец осознал неисправимые недостатки своего
плана и был готов к восприятию новых идей. Гитлер узнал об
оригинальных задумках Манштейна и дал ему возможность
изложить их подробнее 17 февраля, когда тот представлялся
по случаю назначения командиром корпуса. Доклад
произвел должное впечатление на Гитлера. На следующий день он
вызвал к себе фон Браухича и Гальдера и приказал им
полностью переработать план кампании на западе на основе
предложения Манштейна. Эту работу возглавил лично Гальдер2.
Уже 24 февраля новый план под прежним названием «Гельб»
1 Забегая несколько вперед, отметим, что до мая 1940 г. дата
операции переносилась еще 15 раз [271].
2 Самому автору основного замысла так и не довелось принять
участие в разработке деталей операции.
196


был утвержден фон Браухичем. При этом Гальдер так и не
решился использовать все слишком радикальные для него идеи
Манштейна и отказался от нанесения второго удара от
Седана на юг одновременно с первым.
В соответствии с новым планом началась
перегруппировка сил для решающего наступления. Заблаговременно
ликвидировав Чехословакию и Польшу и имея за спиной
дружественный Советский Союз, Гитлер мог себе позволить
оставить на востоке к моменту начала кампании на западе
минимум соединений: четыре пехотные и шесть охранных
дивизий на польской территории. Из них в период с 25 по
30 мая две пехотные дивизии были переброшены в Нижнюю
Саксонию и Тюрингию и включены в состав резерва
главного командования [272]. Основные германские силы, в том
числе все 10 танковых и шесть моторизованных дивизий, а
также оба моторизованных полка, были сосредоточены на
Западном фронте.
В перерыве между кампаниями в Польше и на Западе
немцы не теряли времени даром. За это время количество
новейшей боевой техники в вермахте заметно возросло.
Например, число танков, вооруженных пушками калибром
37 мм и выше, увеличилось более чем вдвое. Но еще
большее значение имел резкий рост уровня подготовки войск
благодаря их непрерывной напряженной боевой учебе.
Наглядным примером этого может служить 6-я тд. В начале
весны 1940 г. она несколько раз отрабатывала вопросы
форсирования на реке Лан близ Лимбурга. А в конце апреля вся
ее гусеничная техника в учебных целях была переправлена
через Рейн в районе Майена [273]. Особое внимание немцы
уделяли повышению выучки командного состава. С этой
целью была сформирована специальная учебная дивизия, на
базе которой на 3- или 4-недельных курсах постоянно
обучалось по 300 офицеров [274]. В результате боеготовность
немецких войск существенно повысилась. Армия Франции,
наоборот, в течение 8-месячного периода «странной войны»
постепенно теряла свою боеспособность. Французские
солдаты занимались главным образом строительством
укреплений или помощью местным фермерам. Эти занятия никак
не способствовали повышению их боевого духа и воинского
мастерства.
197


Французский оперативный план, в основе которого
лежали идеи генерала Гамелена, получил кодовое
наименование «Диль», или просто «Д». В соответствии с ним французы
должны были встретить и задержать германское наступление
еще на подступах к своим границам. По этому сложному
вопросу была, наконец, достигнута договоренность с
правительством Бельгии. Только в случае вторжения вермахта в
эту страну, и никак не раньше, 10 дивизий 1-й французской
армии совместно с пятью дивизиями британского
экспедиционного корпуса могли получить разрешение выдвинуться
вперед и занять оборону на бельгийской территории. Рубежи
этой обороны, начиная с севера, от Антверпена, были
выбраны вдоль рек Шельда, Рупель, Диль, далее на юг к Намюру и
от него вдоль реки Маас к французской границе. Наиболее
уязвимым участком этого фронта был промежуток между
реками Диль и Маас. По мнению Гамелена, именно здесь, на
широкой равнине Фландрии, идеально подходящей для
действий подвижных войск, немцы попытаются прорваться на
запад. Там он и намеревался их остановить.
Французы были весьма заинтересованы в выдвижении
в Бельгию, чтобы держать люфтваффе подальше от
индустриальных районов северо-восточной Франции и, в свою
очередь, приблизить аэродромы союзной авиации к сердцу
немецкой военной промышленности — Руру. Это
позволяло сократить линию фронта от левой оконечности «линии
Мажино» у Ля-Ферте до Северного моря примерно на 70 км
(более чем на 20%) и существенно уплотнить свою
оборону. Наконец, за счет своевременной поддержки можно было
предотвратить неизбежный разгром бельгийской армии,
чтобы в дальнейшем вместе сражаться с общим врагом.
Британское руководство также всецело поддерживало решение
организовать фронт в Бельгии. Оно не желало допустить,
чтобы все бельгийское и голландское побережье попало в
немецкие руки, ведь это заметно осложнило бы ведение
плотной морской блокады Германии. Союзники понятия не
имели о том, что действительно хотели предпринять
немцы, зато сохранить в тайне свои собственные замыслы им
не удалось.
Неоднократно проверенные агентурные данные, так же
как и сведения немецкой радиоразведки, убедительно свиде-
198


тельствовали о том, что союзники собирались ввести войска
в Северную и Центральную Бельгию. Инцидент с
заблудившимся самолетом и попавшими в бельгийские руки 10
января немецкими планами тоже сыграл на пользу Гитлеру.
Не зная точной даты германского нападения, союзники на
всякий случай решили подвести силы, предназначенные для
выдвижения в Бельгию, поближе к границе, и это сразу же
засекли самолеты-разведчики люфтваффе. Немцы лишний
раз удостоверились, что французы и англичане собираются
сыграть как раз ту самую роль, которая отводилась им по
плану «Гельб».
Однако германское командование этим не ограничилось
и организовало широкую кампанию дезинформации с
целью, во-первых, создать у противника иллюзию, что
основной удар будет нанесен на севере, и во-вторых, отвлечь его
внимание от района Арденн. Многочисленные германские
дипломаты и разведчики, привлеченные к этой кампании,
действовали разнообразными путями, но в унисон.
Постоянно распускаемые слухи, глубоко продуманные «случайные
утечки информации», умело подкинутые «доказательства»
и т.д. и т.п. настойчиво доводили до союзников сведения о
новой немецкой редакции «плана Шлиффена», который вот-
вот должен быть осуществлен.
Все эти мероприятия успешно сработали. Не без их
влияния Гамелен принял роковое решение развить свой
первоначальный план. 20 марта 1940 г. он предложил не
останавливать левый фланг у Антверпена, а выдвинуть его еще дальше
к городу Бреда, расположенному в Нидерландах, чтобы
соединиться там с голландской армией. При этом Гамелен
удвоил силы, предназначенные для этой операции, и довел их до
30 дивизий, включавших отборные французские и
английские механизированные соединения. В довершение ко всему
1-я французская армия, которой изначально отводилась
ответственная роль стратегического резерва, дислоцированная
в районе Реймса, как раз напротив Арденн, теперь целиком
направлялась в Бельгию. Гамелен не сомневался, что
решающее сражение с вермахтом состоится во Фландрии, и собирал
для него как можно больше сил. Сами того не подозревая,
союзники намеревались еще глубже забраться в ловушку,
которую тщательно готовили им немцы.
199


Соотношение сил и средств противников накануне
решающего сражения на Западном фронте представлено в
таблице 3.3.
Таблица 3.3
СООТНОШЕНИЕ В СИЛАХ И СРЕДСТВАХ
НА ЗАПАДНОМ ФРОНТЕ НА 10.05.1940
Страна
Дивизии
Личный состав (тыс.)
Полевые орудия
Противотанк. пушки
Танки
Боевые самолеты
Истребители

Бомбардировщики
и штурмовики
Разведчики
Всего
Франция
104
2240
10 700
7200
3254
632
262
392
1286
Англия
13*
394
1280
975
569
224
160
112
496
Бельгия
22
650
1338
н/д
270
78
40
59
177
Голландия
10
400
656
н/д
40
58
20
54
132
Всего
149
3684
13 974
8175
4133
992
482
617
2091
Соотношение
сил
1,10:1
1,23:1
1,89:1
1:1,57
1,59:1
1:1,22
1:3,49
1:1,04
1:1,69
Германия
135
3000
7378
12 800
2600"
1210
1680
640
3530
Источники: [275].
Примечания:
' Из них три пехотные дивизии неполного состава, без артполков;
** включая 18 штурмовых орудий;
н/д — нет данных.
Наибольшее превосходство союзники имели в
численности полевой артиллерии. Однако это с учетом около 3800
тяжелых осадных и железнодорожных орудий времен Первой
мировой войны, которые предназначались, в первую очередь,
для ведения позиционной борьбы, но никуда не годились при
ведении маневренных боевых действий, где большее
значение имел полуторный перевес немцев в количестве противо-
200


танковых пушек. В свою очередь, значительное численное
превосходство немцев в авиации несколько нивелировалось
возможностью привлечь к воздушным операциям
примерно 540 истребителей и 310 бомбардировщиков английских
ВВС. Они были готовы перебазироваться на континент, как
только в этом возникнет необходимость [276].
Если сравнить материальную часть танковых войск, то
можно отметить, что французские танки, как правило,
заметно превосходили своих немецких оппонентов в
защищенности, но уступали в подвижности и оснащении радиосвязью.
Однако главной слабостью танковых войск Франции были
не конструктивные недостатки боевых машин, а их
неэффективная организация. Основными танковыми
соединениями французской армии были три легкие механизированные
дивизии, относящиеся к кавалерии, каждая из которых
насчитывала 10 400 человек и 220 танков, и три резервные
бронетанковые дивизии, подчиненные пехоте, численностью
6510 человек и 158 танков каждая [277]. Еще 1446 числились
в 33 отдельных танковых батальонах [278], предназначенных
для поддержки пехоты, а остальные были распылены по
всему фронту в составе мелких подразделений, входящих в штат
пехотных и кавалерийских частей. Таким образом, только
35% французских танков концентрировались в
самостоятельных подвижных соединениях. Остальные были
распылены по всему фронту в составе мелких подразделений,
предназначенных для поддержки пехоты. В то же время у немцев
все имеющиеся в действующей армии танки были
сосредоточены в 10 танковых дивизиях. Это вполне соответствовало
любимому принципу Гудериана: «Бей кулаком, а не
растопыренными пальцами».
Союзники намного превосходили немцев в уровне
моторизации войск. Французская армия после мобилизации
гражданской техники имела в строю около 300 тыс.
автомашин. Лучше всего был моторизован британский
экспедиционный корпус. Английская пехотная дивизия того времени
насчитывала 13 863 чел. личного состава, 1848 грузовиков и
тягачей, а также 670 мотоциклов. Гужевой транспорт
англичане не использовали совсем [279]. В немецких сухопутных
войсках на начало февраля 1940 г. было всего около 120 тыс.
грузовиков, и до начала активных боевых действий положе-
201


ние с транспортом практически не улучшилось. Имеющиеся
мощности германской промышленности позволяли
ежемесячно производить до четырех тысяч грузовых автомобилей,
из которых только 2500—2600 предназначались для армии.
Однако из-за острого дефицита стали и резины армия
фактически получала не более тысячи машин в месяц, что
составляло меньше 1% от имеющегося там автомобильного парка
и не покрывало даже естественной убыли, не говоря уже о
боевых потерях [280].
Германская пропаганда постоянно целенаправленно
создавала вермахту имидж прекрасно оснащенной всем
необходимым армии, безостановочно несущейся вперед на танках,
автомобилях и мотоциклах. На самом деле подавляющее
число частей и соединений шагало пешком по дорогам в пыли,
вздымаемой конными повозками. Компенсировать нехватку
транспорта немцы старались за счет его более эффективного
централизованного использования.
В общем, если судить формально, ни один из
противников не имел решающего превосходства в силах и средствах,
их суммарные потенциалы были примерно равны. Но это
впечатление обманчиво, ведь главная слабость врагов
Германии заключалась в их разобщенности. Армии Бельгии и
Голландии не только не подчинялись союзному
командованию, но даже не имели с ним общих планов действий, а ведь
они составляли около четверти всех сухопутных войск
антигерманской коалиции. Особенно сказалось отсутствие
координации в решающем пункте назревавшего сражения —
районе Арденн. Ни французы, ни бельгийцы не считали его
своей зоной ответственности. И те, и другие планировали
вести там в случае необходимости только сдерживающие
действия и немедленно отходить, предоставив вести
оборону этого района соседу. В результате Арденны никто не
собирался серьезно оборонять, и это стало прекрасным
подарком вермахту.
Немцы готовились ввести в сражение три группы армий:
«Б» на севере, «А» на главном центральном направлении, в
районе Арденн, и «Ц» на юге, напротив «линии Мажино»
(см. схему 5). Соотношения сил противников на этих
направлениях Западного фронта на 10.05.1940 показаны в
таблице 3.4.
202


Таблица 3.4
СООТНОШЕНИЕ В СИЛАХ (КОЛИЧЕСТВО ДИВИЗИЙ)
НА ГЛАВНЫХ НАПРАВЛЕНИЯХ ЗАПАДНОГО ФРОНТА
НА 10.05.1940
Направления
Северное
Центральное
Южное
Резервы
Всего
Франция
18
16
36
34
104
Англия
12
1
13
Бельгия
20
2
22
Голландия
10
10
Всего
60
18
36
35
149

Соотношение
2,07:1
1:2,50
1,89:1
1:1,20
1,10:1
Германия
29
45
19
42
135
Источник: [281].
Таблица наглядно демонстрирует, как немцы за счет
ослабления второстепенных участков фронта создали
решающее превосходство на главном операционном направлении.
Именно там были задействованы семь их танковых дивизий
из 10 имеющихся. В начале марта 1940 г. в составе ГА «А»
(командующий фон Рундштедт) была сформирована первая
в своем роде танковая группа фон Клейста, названная по
имени своего командира. В нее вошла ровно половина всех
имевшихся подвижных соединений и частей вермахта: пять
танковых и три моторизованные дивизии, а также
моторизованный полк. Они входили в три моторизованных
корпуса (мк): 14-й под командованием фон Вцтершейма (13-я и
29-я мд), 19-й, возглавляемый ГудерианоМ (1-я, 2-я и 10-я тд,
мп «Великая Германия») и 41-й корпус Рейнгарта (6, 8-я тд и
2-я мд). Еще один, 15-й моторизованный корпус,
руководимый Готом (5 и 7-я тд), прикрывал правый фланг фон
Клейста от удара с севера.
Интересно, что первоначально танковая группа фон
Клейста считалась временным формированием и в случае
неуспеха удара через Арденны подлежала
расформированию. Она представляла собой огромное и мощное
объединение, которой насчитывала 134 370 человек личного состава и
41 140 разнообразных транспортных средств, включая 1222
танка, 545 гусеничных и 39 373 колесных машины. Ей пред-
203


стояло пройти с боями до Ла-Манша не менее 600 км,
причем 170 км — через труднопроходимые Арденны. Для
движения колонн подходили только четыре маршрута. С учетом
уставных интервалов между машинами на марше длина
колонн фон Клейста при одновременном движении составляла
почти 400 км каждая. Организация согласованного
движения всех частей такой махины даже на небольшое расстояние
и снабжения ее всем необходимым была весьма трудной
задачей.
По нормативам средняя скорость движения
германских моторизованных воинских колонн составляла 15 км/
час, поэтому теоретически для достижения Мааса
требовался всего лишь один день непрерывного марша. Первые
50 км пролегали через территорию Люксембурга, где
никаких вражеских войск не было, но приходилось преодолевать
многочисленные дорожные заграждения. Следующие 100 км
пути пролегали по земле Бельгии, где были оборудованы две
укрепленные линии, которые прикрывали две бельгийские
дивизии, усиленные другими частями. Далее необходимо
было прорвать французские пограничные фортификации и
пройти последние 10—20 км до Мааса. И вот тут, наконец,
немцев ждало самое трудное: реку было необходимо
форсировать с ходу, несмотря на прикрывающие ее мощные
долговременные оборонительные сооружения французов. Как раз
за Маасом у Седана лежал ключ к победе в кампании. Так что
планируемый бросок танковой группы фон Клейста через
Арденны не был похож на легкую прогулку, на этом пути ее
ожидало немало трудностей. Но сами по себе препятствия,
заграждения и укрепления не в состоянии остановить
наступающего, особенно если он достаточно решителен, оснащен
и подготовлен к их преодолению.
Французы перед войной были совершенно уверены, что
Арденны непроходимы для танков, а форсировать
укрепленный Маас под огнем невозможно. Поэтому для
обороны участка границы с Бельгией в районе Арденн шириной
почти 150 и глубиной около 100 км было выделено всего
семь второразрядных пехотных дивизий, слабо оснащенных
противотанковой и зенитной артиллерией. Каждая из них
занимала фронт шириной от 15 до 30 км, что в 3—4 раза
превышало уставные плотности обороны. У этих войск было очень
204


мало шансов устоять против внезапного натиска отборных
немецких танковых и моторизованных частей. А немцы за
счет заметного ослабления других участков фронта создали
здесь подавляющее превосходство. Так, группа армий «Б»
более чем вдвое уступала в силах объединенным войскам своих
противников на севере. Но от нее командование и не ожидало
слишком активных действий: успехи немцев на севере могли
только повредить плану всей кампании. Не допустив в
Бельгию французские и английские войска, можно было сорвать
тщательно продуманный замысел операции. В этом случае
группа фон Клейста после форсирования Мааса могла
встретить большие силы противника, включая механизированные
соединения, и втянуться в затяжные бои. Оперативный успех
задуманного удара мог быть достигнут только, если основные
силы союзников вошли бы в Бельгию и Голландию. Причем
чем они крупнее и чем глубже продвигались на север, тем
лучше было для немцев. Именно поэтому действия группы
армий «Б» с началом немецкого наступления во многом
носили демонстративный характер. Ее войска создавали только
видимость решающего германского удара на манер «плана
Шлиффена», провоцируя выдвижение в Центральную и
Северную Бельгию и Голландию французских и английских
сил и отвлекая на себя внимание союзного командования
от быстро развивающейся операции в Арденнах. Хотя сами
эти войска, конечно же, не подозревали о вспомогательном
характере своих действий и сражались на совесть. С той же
отвлекающей целью именно на север в первые три дня
кампании немцы бросили почти все силы люфтваффе. При этом
его самолеты никак не препятствовали войскам французов и
англичан выдвигаться вперед. На юге в это время
действовали только немецкие истребители, и их главной задачей было
скрыть продвижение огромных масс своих подвижных войск
от воздушной разведки союзников.
Германское наступление началось на рассвете 10 мая
1940 г. ударами люфтваффе по аэродромам, командным
пунктам, военным складам и важнейшим промышленным
центрам Голландии, Бельгии и Франции. Союзное
командование за время затишья на фронте потеряло бдительность.
В начале мая свыше 15% личного состава находилось в отпу-
205


сках. Удар немцев застал войска союзников врасплох. В 5.35
утра сухопутные войска вермахта начали вторжение в
Голландию, Бельгию и Люксембург. Союзные войска, в свою
очередь, начали выдвижение по плану «Диль». Но еще до
их подхода немцы ударом войск 18-й армии при поддержке
самой слабой немецкой 9-й тд, имевшей только два
танковых батальона (всего 153 танка), сломили сопротивление
голландской армии на границе. Одновременно 6-я армия с
помощью десантников эффектно прорвала мощные
стационарные бельгийские пограничные укрепления и, захватив
несколько важных мостов через р. Маас и канал Альбрехта,
обеспечила ввод в сражение 16-го мк под командованием
генерала Э. Гепнера в составе 3-й и 4-й танковых дивизий.
Корпус должен был наступать как раз в том самом месте, где
его ожидал Гамелен.
Здесь на направлении наиболее вероятного удара вермахта
в проходе Жамблу между реками Маас и Диль проходила
линия обороны шести лучших кадровых французских пехотных
дивизий. Перед их позициями бельгийцы заранее соорудили
многокилометровую полосу противотанковых препятствий
высотой в 2,5 м, сваренных из крепких стальных тавровых
балок, усиленных железобетонными блоками, колючей
проволокой и минами. Для отражения немецкого натиска
готовились сильные резервы, включавшие французские 1-ю и
2-ю танковые дивизии.
Навстречу приближавшимся германским танковым
соединениям был брошен корпус под командованием генерала
Приу в составе 2-й и 3-й механизированных дивизий
(всего 415 танков) с задачей задержать продвижение немцев по
меньшей мере до 14 мая. Немецкий 16-й мк Э. Гепнера имел
заметно больше боевых машин — 6551. Но из них только
Pz.III и Pz.IV имели возможность противостоять хорошо
бронированным танкам французов, толщина брони у
которых достигала 40 мм у Н-35/382 и 47 мм у S-35.
1 В составе корпуса имелось: пулеметных Pz.I — 252, Pz.II,
вооруженных 20-мм пушкой, — 234, командирских танков, не имевших
орудий, — 37, Pz.III, оснащенных 37-мм пушкой, — 82, Pz.IV с 75-мм
пушками — 50 [283].
2 Короткоствольная 37-мм пушка, установленная на большинстве
французских Н-35/38, чаще всего не могла пробить броневую защиту
средних немецких танков, хотя она в то время не превышала 30 мм.
206


Первое массовое танковое сражение Второй мировой
войны разыгралось у небольшого бельгийского городка
Анню 12 мая 1940 г. и продолжалось в течение двух дней.
С французской стороны в нем приняла участие только 3-я
мд. Кадровую 2-ю мд по приказу высшего командования
оставили в резерве, так как Гамелен с минуты на минуту
ожидал появления на поле боя остальных германских
танковых дивизий. Экипажи французских танков, состоявшие
в большинстве своем из слабо подготовленных резервистов,
сражались отважно и доставили своим противникам немало
неприятных минут. Их техника превосходила немецкую по
таким основным боевым качествам, как вооружение и,
особенно, бронирование. Особенно выделялся французский
танк S-35, который, несомненно, относился к лучшим
образцам боевых машин начала Второй мировой войны. Его
47-мм пушка была способна уверенно поражать германские
танки на расстоянии 800—1000 м, в то время как последние
чаще всего не могли ничего с ним поделать. Лишь Pz.IV мог
пробить его броню, но только с короткой дистанции.
Немцы атаковали силами не меньше батальона, до 80
боевых машин, каждый раз создавая на поле боя свое численное
превосходство. Они действовали в тесном взаимодействии со
своей артиллерией, включая 88-мм зенитки, и авиацией,
которая оказывала им поддержку непосредственно на поле боя
и тоже внесли немалый вклад в германские усилия. Правда,
начиная с полудня 13 мая основные силы люфтваффе были
переброшены под Седан на помощь Гудериану. Французы,
как правило, бросали в бой вчетверо меньшие группы
танков. Части 3-я мд действовали на 35-километровом фронте.
Взаимодействие между ними, как правило, отсутствовало.
Тем не менее метким огнем с места французы сумели два
долгих дня сдерживать натиск целого германского танкового
корпуса. Танковое сражение под Анню не принесло
решающего результата ни одной из сторон. Корпус Приу, потеряв
105 своих танков и подбив около 160 вражеских, отошел,
выполнив свою задачу задержать немцев [281]. В отчете
немецкого 35-го тп 4-й тд о результатах сражения у Анню действия
французских танков были описаны как «лишенные твердого
руководства, бесцельные, слабо управляемые и тактически
неграмотные» [282]. Поскольку поле боя осталось за нем-
207


цами, часть своих подбитых танков они впоследствии
восстановили, в то время как все оставшиеся там французские
машины были потеряны безвозвратно.
Обнаружив отход противника, Гепнер попытался на его
плечах прорвать оборону 1-й армии французов у Жамблу.
Немцы, не дожидаясь подхода своей пехоты и тяжелой
артиллерии, в течение двух дней упорно атаковали позиции,
обороняемые 1-й марокканской пехотной и 15-й
моторизованной дивизиями. Но оборона с плотностью 6 км фронта
на дивизию, насыщенная многочисленной артиллерией, при
поддержке двух отдельных танковых батальонов (90 легких
танков Н-35 и R-35) устояла. Корпус Гепнера понес за эти
дни тяжелые потери. Наутро 16 мая немецкая 4-я тд
сохранила в строю только 137 танков из 314, с которыми она
начала кампанию, а из ее 24 Pz.IVуцелели только четыре. 3-я тд
потеряла 20—25% из своих танков [284]. Однако Гепнеру
удалось отвлечь на себя внимание французов, дав возможность
танковой группе фон Клейста осуществить решающий
прорыв на юге. Немецкий прорыв под Седаном заставил
французскую 1-ю армию вечером 15 мая начать отход.
В полосе действий ГА «А» наступление танковой группы
фон Клейста началось в 5.35 10 мая 1940 г., когда передовые
подразделения 1-й тд пересекли границу Люксембурга.
Дивизия шла в авангарде 19-го тк Гудериана, который получил
задачу выйти к Маасу на третий день операции и
форсировать его на четвертый. В случае опоздания у союзников могла
появиться возможность подтянуть к Седану свежие резервы
и вовремя отвести свои войска из Бельгии. Это означало
неминуемый провал плана «Гельб», поэтому немцы с самого
начала повели отчаянную гонку со временем.
«Быстроходный Гейнц» объявил своим солдатам перед наступлением: «Я
требую, чтобы вы не спали по меньшей мере три ночи, если
это окажется необходимым». Гудериан не бросался словами:
перёд наступлением 1-я тд получила 20 тыс. таблеток перви-
тина [285]. Этот высокоэффективный стимулятор появился
в Германии в 1938 г. и широко использовался в вермахте во
время войны, особенно среди летчиков и моряков. Он
притуплял у употреблявших его людей чувства боли, голода и
жажды, улучшал их внимание и уверенность в себе, а также
заметно уменьшал нормальную человеческую потребность в
208


сне. В первую очередь его получали водители, которым
сутками приходилось сидеть за рулем или рычагами
транспортных и боевых машин.
Между тем немцам приходилось постоянно тратить
драгоценное время на стычки с бельгийцами. Например, в первый
же день операции рота бельгийской Арденнской легкой
пехотной дивизии укрепилась в небольшой деревушке Боданж
и плотно закупорила узкую долину, по которой наступала
1-я тд. Бельгийцы, утратив связь с командованием, не
получили приказ на отход и упорно удерживали свои позиции на
господствующих высотах. Немцам потребовалось целых
восемь часов, чтобы расчистить себе путь.
Но больше всего времени немцы тратили на постоянный
ремонт дорог, которые бельгийцы выводили из строя заранее
заложенными мощными подрывными зарядами. В
результате их взрывов на проезжей части создавались громадные
воронки диаметром 15—20 и глубиной 6—8 метров. Саперам
приходилось восстанавливать дороги, взорванные мосты и
укреплять старые из них, с недостаточной
грузоподъемностью, наводить новые дополнительные переправы. В
результате постоянных задержек, неувязок, неизбежной путаницы
и неразберихи, а также соперничества различных частей за
право использовать немногочисленные дороги, на них то тут,
то там стали возникать пробки. 12 мая на северном маршруте
образовался гигантский затор длиной в 250 км, который
начинался еще на территории Германии, от самого Рейна.
Растащить его не удалось и на следующий день. К счастью для
немцев, вся боевая авиация союзников была задействована
в Северной Бельгии, где сражались и основные силы
люфтваффе. Тем не менее передовые части Гудериана неудержимо
продвигались вперед, сметая всякое сопротивление на своем
пути.
Впервые французская воздушная разведка засекла
германские моторизованные колонны на арденнских дорогах
еще в ночь на 11 мая. Французы немедленно бросили в
Арденны пять кавалерийских дивизий и три кавбригады. Во
второй половине того же дня там произошли первые стычки
передовых подразделений немецких танкистов и
французских кавалеристов, которые немедленно доложили об этом
своему командованию. Но из первых донесений невозможно
209


было понять масштабы разворачивающихся событий, и Га-
мелен оценил их как обычную отвлекающую вылазку.
Несомненно, этому выводу способствовала германская кампания
дезинформации, развернутая ведомством доктора Геббельса.
Весь огромный аппарат немецкой пропаганды на полную
мощь продолжал раздувать и превозносить успехи
воздушно-десантных и танковых войск на севере. В то же самое
время наступление в Арденнах замалчивалось или упоминалось
вскользь как вспомогательная операция.
Французская конница, усиленная легкими
бронемашинами, не могла устоять перед натиском немецких танковых
частей и была быстро отброшена. Немцы плотно прикрыли
свою наступающую через Арденны группировку зенитным
огнем и истребителями, поэтому основную информацию о
тамошней обстановке союзникам доставляли лишь ночные
разведывательные самолеты. С каждой ночью их рапорты
становились все тревожней, но французское командование
по-прежнему сохраняло невозмутимое спокойствие. Оно
базировалось на неверных расчетах времени: французские
военачальники старой школы так же, как в свое время Галь-
дер, полагали, что немцам понадобятся девять дней, чтобы
пересечь Арденны, а некоторые из них оценивали это время
даже в две недели. Гамелен как-то назвал реку Маас «лучшим
противотанковым рвом в Европе» и не сомневался, что для
попытки переправы через нее вермахту обязательно
придется предварительно подтянуть туда массу тяжелой артиллерии
с соответствующим количеством боеприпасов. А на их
переброску, учитывая слабую пропускную способность местной
дорожной сети, потребуется еще не менее недели. Согласно
всем этим оценкам, союзники располагали вполне
достаточным временем, чтобы надлежащим образом отреагировать
на любое развитие событий в центре своего фронта.
Однако первые немецкие танки вышли к р. Маас в 40 км
севернее Седана уже днем 12 мая, всего через 57 часов после
начала наступления (см. схему 5). Они сразу же, не
дожидаясь подхода своей пехоты и артиллерии, начали подготовку
к форсированию реки. Во всем корпусе Гудериана имелось
только 141 полевое орудие, но к ним еще не успели
подвести достаточно боеприпасов. На противоположном берегу
210


реки французы после начала войны успели возвести линию
бетонных и деревоземляных оборонительных сооружений с
плотностью до 10 на километр, Здесь занимала оборону
недостаточно подготовленная 55-я пд, растянутая вдоль Мааса
на фронте шириной в 20 км. К ней на помощь накануне
подошла 71-я пд, которая приняла у 55-й пд 6-километровый
участок, давая ей возможность существенно уплотнить свою
оборону. С учетом имеющихся в секторе 55-й пд пушек и
гаубиц 41-го пехотного корпуса французы имели тройной
перевес в артиллерии [286].
Недостаток артиллерии немцы компенсировали мощной
авиационной поддержкой. Гудериан совместно с
авиационными командирами разработал план еще дотоле не
виданного воздушного наступления. Для этого на направление
действий танковой группы фон Клейста были переброшены
части 3-го воздушного флота в составе 620 истребителей и
850 бомбардировщиков, из которых 250 были пикирующими.
Из них 300 истребителей и 510 бомбардировщиков, включая
200 пикировщиков, были задействованы для
непосредственной поддержки Гудериана. Авиационная подготовка 13 мая
непрерывно продолжались с 12.00 до 16.00 — времени начала
атаки. После этого немецкие самолеты принялись бомбить
артиллерию и резервы противника. Бомбежка
продолжалась до самой темноты. На направлении главного удара в
полосе шириной в 4 км бомбардировщики совершили 1215
самолето-вылетов [287]. Многочасовой «конвейер
смерти» имел сокрушительный эффект. Гарнизоны французских
укреплений были оглушены, деморализованы и лишены
всякой связи, их система управления полностью вышла из
строя. При этом прямой ущерб от бомбардировки оказался
не так уж велик: 55-я пд потеряла всего 56 человек, и ни один
ДОТ не был до конца разрушен. Попытки подавить их огнем
орудий с противоположного берега оказались
безуспешными. Первые попытки немцев переправиться на надувных
штурмовых лодках через Маас у северной окраины Седана
были отбиты французами. Гарнизоны опорных пунктов вели
меткую стрельбу по заранее пристрелянным участкам.
1-я тд, находившаяся на острие немецкого наступления,
была максимально усилена артиллерией и пехотой за счет
других дивизий корпуса. Кроме того, ей подчинили мото-
211


ризованный полк «Великая Германия» (в его состав входила
батарея из шести штурмовых орудий) вместе с приданным
ему 43-м штурмовым саперным батальоном, оснащенным
передвижным разборным понтонным мостом. Срочно
выдвинутым вперед мощным 88-мм зенитным пушкам удалось,
наконец, пробить толстые стальные плиты и бетонные стены
ДОТов на участке форсирования. Под их прикрытием две
немецкие роты переправились через реку и начали штурмовать
ДОТы один за одним. К концу дня им удалось с боем
прорвать линию обороны французов и взять ключевую высоту
247 в четырех километрах от места переправы. В 22.30 саперы
закончили наводку моста, и скоро весь полк «Великая
Германия» в полном составе оказался на западном берегу Мааса.
Утром следующего дня его противотанковая рота, имевшая
на вооружении 12 37-мм пушек, при поддержке двух 88-мм
зениток успешно отбила сильную контратаку французских
танков. Немцы доложили об уничтожении 44 вражеских
танков, не потеряв при этом ни одного человека. Одновременно
части 19-го мк Гудериана начали форсирование Мааса и на
других участках. 1-й мп, используя полуторакилометровый
промежуток между французскими ДОТами, сравнительно
легко преодолел реку. Вторую волну атакующих возглавил
сам Гудериан. Штурмовые группы безостановочно
пробивались вперед, не обращая внимания на разграничительные
линии между частями и соединениями. За 8 часов
непрерывного боя полк полностью переправился через реку и
продвинулся вперед на 8 км, прорвав три линии французских
укреплений.
В секторе 10-й тд, которая вышла на Маас не в полном
составе, дела обстояли не так благополучно. Дело в том, что
только 1-я тд, шедшая в авангарде корпуса, использовала
все имевшиеся дороги. Остальным дивизиям выделялось не
более двух маршрутов. Поэтому 10-я тд вышла на Маас не в
полном составе. За 20 минут до назначенного времени
форсирования командир ее 86-го мотопехотного полка доложил
командиру своей бригады полковнику Фишеру, что надувные
лодки все еще не подвезли, поэтому наступление
необходимо отложить. Взбешенный Фишер лично примчался в полк,
построил его и приказал форсировать реку 70-метровой
ширины вплавь, если другого способа нет. При этом он сам ре-
212


шил возглавить одну из штурмовых групп. Немцам повезло:
лодки прибыли буквально в последний момент. Но пока их
надували и распределяли среди солдат, время было упущено.
Французы успели прийти в себя после бомбардировки и
открыли шквальный огонь из орудий и пулеметов.
Большинству атакующих не удалось даже добраться до реки, открытое
пространство перед которой достигало 600—800 м ширины.
Переправиться удалось лишь маленькой группе в 12
солдат, половина из которых были саперами. Они прошли
специальный курс обучения для борьбы с ДОТами и имели
с собой запас взрывчатки. Оказавшись на вражеском
берегу без офицеров и без связи, немцы не растерялись и стали
действовать самостоятельно, как их учили. Используя не-
простреливаемые промежутки между ДОТами, они
приближались к их стенам, не имеющим амбразур, подрывали их,
забрасывали гранатами. Действуя таким образом, дюжина
солдат последовательно уничтожила или захватила семь ДО-
Тов, пробив брешь в системе обороны французов. Этот успех
был немедленно использован подразделениями полка.
Вечером саперы 10-й тд начали наводить мост через реку в районе
захваченного плацдарма. На следующий день в 06.45 утра
автомобили дивизии покатились через него на западный берег
Мааса [288].
2-я тд вышла к Маасу последней из соединений 19-го
корпуса, когда другие уже начали переправу. Она опоздала
на полтора часа из-за дорожных заторов и попыталась с ходу
форсировать реку, стараясь наверстать упущенное время.
Однако все немецкие попытки терпели неудачи, пока два
взвода саперов из 1-й тд, действуя по собственной инициативе,
не уничтожили 11 французских ДОТов на участке своих
соседей. Это дало возможность 2-й тд в 20.00, наконец,
зацепиться за другой берег. Когда наступила ночь, под покровом
темноты саперы дивизии наладили паромную переправу.
Таким образом, мотопехота корпуса Гудериана всего за
полдня боев не только форсировала Маас, но и, по существу,
с первой попытки прорвалась через линию стационарных
французских укреплений, расположенных за рекой. Гудери-
ан, не ожидавший такого быстрого успеха, разрешил своим
танкистам отдыхать на подходах к Маасу. Хотя мост
соответствующей грузоподъемности был готов сразу после полу-
213


Немецкие огнеметчики штурмуют французский ДОТ
214


ночи, первые танки пошли по нему только после семи часов
утра 14 мая. Гудериан сразу извлек урок из этой ошибки и в
дальнейшем всегда формировал смешанные боевые группы,
включая в них танки.
Между тем около семи часов вечера во французском тылу
возникла и начала быстро разрастаться нешуточная
паника. Первыми ей поддались артиллеристы из второй линии,
в то время как пехота на передовой еще продолжала
сопротивляться. По дорогам хлынули толпы отступающих с линии
фронта солдат и офицеров. У страха глаза велики: французы
решили, что их преследуют немецкие танки, которые на
самом деле появились там не раньше чем через 12 часов. Посты
военной полиции была смяты огромными толпами бегущих.
Почти вся французская 55-я пд бросила свои позиции,
захватив с собой большую часть соседней 71-й пд.
Утром 14 мая немецкие танки и на самом деле массами
устремились в прорыв, проделанный для них пехотой. Они
шли через единственный мост, который возвели саперы 1-й
тд. Этот мост сразу приобрел особую важность. Именно он
обеспечивал основной грузопоток для снабжения всем
необходимым немецких войск за Маасом и позволял
перебрасывать туда тяжелую технику. Командование союзников сразу
оценило степень угрозы и немедленно бросило на его
уничтожение все наличные силы авиации. Пилоты 250
истребителей и 152 бомбардировщиков получили приказ разрушить
мост любой ценой. Отчаянные попытки авиации союзников
вывести его из строя продолжались целый день, но не
принесли никакого успеха. ,
И немудрено, ведь немцы, в свою очередь, собрали для
обороны переправы все наличные силы зенитной
артиллерии — 303 орудия, включая 36 88-мм пушек. Истребители
люфтваффе в тот день сделали 814 боевых вылетов на
прикрытие моста. В полдень 14 мая командующий ГА «А» фон
Рундштедт лично посетил место переправы, чтобы
убедиться, все ли было сделано для защиты моста, и встретился там
с вездесущим Гудерианом. Общими усилиями немецкие
зенитчики и летчики сбили 52 бомбардировщика и 50
истребителей союзников, а еще 65 их самолетов получили настолько
сильные повреждения, что вышли из строя [289]. От такого
ошеломительного поражения, сопровождаемого столь тяже-
215


лыми потерями, союзная авиация уже не смогла оправиться
до самого конца кампании. Ей больше никогда не удавалось
организовать сколько-нибудь подобное массирование сил
для воздушного сражения на одном участке фронта.
Люфтваффе окончательно захватило господство в небе. Но
главное, немцам удалось сохранить ценнейший мост в целости
и сохранности. А ведь у них тогда не осталось поблизости ни
одного запасного понтона для его ремонта в случае
необходимости, поэтому даже одна точно положенная в цель бомба
могла надолго вывести мост из строя. В тот же день главные
силы 19-го мк в составе 60 тыс. человек и 22 тыс.
разнообразных машин, включая 850 танков, были переброшены через
Маас.
Навстречу им уже выдвигались французские резервы. Но
их марш был замедлен огромными толпами отступавших
солдат, запрудивших все дороги. Командирам французов явно не
хватало самостоятельности и решительности. Их неспешная
тактика образца Первой мировой войны безнадежно
уступала тактике вермахта, построенной на быстроте и
непрерывном натиске. Французские войска постоянно опаздывали в
занятии важных объектов и ключевых пунктов местности.
Поэтому наиболее благоприятный момент для ликвидации
немецкого плацдарма на Маасе был безнадежно упущен.
Таким моментом была ночь с 13 на 14 мая, когда немцы еще не
успели перебросить через реку свою тяжелую технику, а их
пехота была до предела измотана непрерывными
форсированными маршами и боями.
Прорвавшись через Люксембург и Бельгию и овладев
плацдармом за Маасом, Гудериан полностью выполнил
поставленную ему задачу, потеряв в боях у Седана 13—14 мая
всего лишь около 120 убитых и около 400 раненых.
Согласно немецкому оперативному плану, 19-й мк должен был там
остановиться и подождать подхода пехотных дивизий,
которым поручалось сменить его части на плацдарме. Большой
отрыв подвижных соединений от пехоты германское
командование считало слишком рискованным. Однако пассивное
ожидание было совсем не в характере «быстроходного Гейн-
ца», который не хотел дать французам возможность
восстановить свой разорванный фронт. Но решиться игнорировать
приказ вышестоящего начальства было нелегко. Повод не
216


заставил себя долго ждать. Вскоре после полудня 14 мая
пришло донесение, что передовой отряд 1-й тд только что
захватил неповрежденный мост через Арденнский канал у Маль-
ми. Гудериан немедленно выехал туда, оценил обстановку и
в 2 часа дня отдал приказ 1-й и 2-й танковым дивизиям
двинуться вперед на запад, не дожидаясь подхода пехоты. Задача
защищать плацдарм у Седана была возложена на 10-ю тд и
мп «Великая Германия».
Гудериан сильно рисковал, но игра, несомненно, стоила
свеч. В случае успеха его прорыва к Ла-Маншу в ловушку
попадали 1,7 млн. отборных солдат союзников. Это, по
существу, одним махом решало судьбу всей кампании. Танковый
генерал, наконец, получил реальную возможность лично
проверить свои теории оперативного использования
танковых войск на практике. Время доказало правоту Гудериана.
Сейчас известно, что французское командование во
второй половине дня 14 мая еще располагало вполне
достаточными оперативными резервами, чтобы одним ударом сбросить
немцев с плацдарма у Седана, отрезав ушедшие с него 1-ю и
2-ю танковые дивизии немцев. В это время основные силы
10-й тд были связаны боем с французской 71-й пд и не
могли занять предназначенные им позиции. Защищал плацдарм
лишь один мп «Великая Германия». Против него французы
располагали силами, состоявшими из более шести дивизий,
одна из которых была танковой, а еще одна —
моторизованной. Но французы слишком осторожничали, не успели
вовремя ввести резервы в сражение и упустили свой шанс.
Отступавшие от Седана войска сообщали панические сведения
о сотнях и даже тысячах преследовавших их немецких
танков. Встревоженный такими известиями командир 21-го ак
генерал Флавиньи почел за благо отложить уже назначенную
на 17.30 атаку и перейти к обороне. При этом танковые
подразделения французской 3-й тд были рассредоточены на 20-
километровом фронте для усиления обороняющейся пехоты
и организации локальных контратак.
Назавтра начались серьезные бои у небольшой
деревушки Стонн, расположенной на крутой, заросшей густым лесом
возвышенности в 15 км южнее Седана. Гудериан приказал
полку «Великая Германия» при поддержке 43-го
штурмового саперного батальона и 2-го танкового батальона из 8-го
217


тп 10-й тд овладеть ею, чтобы ликвидировать возможность
французских контратак с этого направления. На рассвете
15 мая немцы пошли в атаку и к 8 часам утра очистили Стонн
от защищавших его французов. Но это оказалось только
началом. Французы упорно контратаковали, немцы не желали
уступать, и к 10.45 деревня четыре раза переходила из рук в
руки.
В тот же день разыгрались события, очень характерные
для тогдашнего французского стиля ведения войны. В 07.15
утра командующий Северо-Восточным фронтом генерал
Жорж приказал командующему 2-й армии генералу Хюнт-
цигеру немедленно бросить в атаку на немецкий плацдарм у
Седана имевшиеся в его распоряжении подвижные
соединения. В 08.00 Хюнтцигер отправил соответствующий приказ
генералу Флавиньи. Тот получил его через полчаса, но
вызвал к себе командиров 3-й танковой и 3-й моторизованной
дивизий только к 10.00, а атаку назначил на 2 часа дня.
Однако быстро собрать в кулак рассредоточенные в
предыдущий день танки оказалось невозможно. Как выяснилось, на
многих из них радиостанции не работали из-за разряженных
аккумуляторов, поэтому их экипажи не откликались на
вызовы. Атаку пришлось отложить сначала на два часа, а потом
до 18.30. В конце концов в 18.15 Флавиньи пришлось
вообще отменить наступление [290]. На этом очередная попытка
ликвидировать германский плацдарм у Седана закончилась,
практически так и не начавшись. В этот день 15 мая была
вынуждена капитулировать Голландия.
Немецкий прорыв у Седана прозвучал для французского
командования настоящим громом средь ясного неба. Мощь,
глубина и быстрота немецких ударов опрокинули все
представления союзников об оперативных возможностях
вермахта. Больше того, выход войск Гудериана на оперативный
простор поставил их перед необходимостью срочно разгадать
дальнейшие планы немцев. А перед теми открывались три
основные возможности: двинуться на Париж, наступать в
направлении Ла-Манша или выходить в тыл «линии Мажино».
Растерянность французского командования усугубляли
действия группы армий «Ц» под командованием генерал-
полковника В. фон Лееба. Она выполняла задачу сковать
французские войска, защищавшие «линию Мажино», и не
218


дать им возможности нанести контрудар по танковой
группе фон Клейста с юга. Фон Леебу, располагавшему всего 19
дивизиями против 36 французских, пришлось большей
частью изображать активность, ведь на ее реальное проявление у
него не хватало сил. Немцы мастерски провели
целенаправленную кампанию дезинформации, создав у французов
сильно преувеличенное мнение о своих возможностях и ложное
представление о своих планах. Они организовали несколько
фальшивых штабов крупных соединений, в которых
настоящими были только часовые. Одни и те же поезда, двигаясь
взад и вперед, симулировали интенсивные переброски войск
и тщательно покрытой брезентом боевой техники.
Звукозаписи по ночам создавали вполне правдоподобное
впечатление о передвижениях крупных воинских колонн, в том числе
многочисленных танков. Хорошо скоординированная серия
разнообразных военных, политических и дипломатических
мероприятий, подкрепленная умело распускаемыми
слухами, весьма убедительно демонстрировала намерение
вермахта со дня на день обойти «линию Мажино» с юга, через
территорию Швейцарии, нарушив ее многовековый
нейтралитет.
Немцы не ограничились одной лишь
дезинформацией. 14 мая они начали интенсивный обстрел укреплений
у Шоненбурга, используя тяжелую артиллерию калибром
до 280 мм. Затем к ней присоединились два сверхмощных
420-мм орудия [291]. А на северном фланге «линии
Мажино» началась решительная атака одного из ее укрепленных
узлов — Ла-Ферте, расположенного в 25 км юго-восточнее
Седана. 16 мая на штурм небольшого французского форта
№ 505 пошла 71-я пд, в то время как 15-я и 68-я пд
обеспечивали изоляцию района боевых действий. На следующий день
немцы подтянули к форту девять 210-мм мортир, каждый
снаряд которых весил 135 кг. За два дня эти мортиры вместе
с пятью батареями других орудий обрушили на форт более
2,5 тысячи снарядов [292]. Вечером 18 мая саперы под
прикрытием огня 88-мм зениток сумели подобраться к форту
и начали методично подрывать его укрепления. Внутри
начался сильный пожар, вызвавший многочисленные взрывы
боеприпасов. Рано утром 19 мая форт № 505 замолчал. Весь
его гарнизон численностью 107 человек погиб в подземных
219


убежищах, главным образом, от отравления ядовитыми
газами, образовавшимися в результате пожара и взрывов.
Эти действия немцев в комбинации с их нажимом в
южном направлении на Стонн, где господствующая высота
за три дня боев 17 раз переходила из рук в руки, заставили
французов поверить, что главная опасность угрожает «линии
Мажино». Они спешно начали перебрасывать туда
подкрепления. Но левое крыло 2-й армии пришлось несколько
оттянуть назад, чтобы прикрыть свой тыл от возможной атаки
корпуса Гудериана. В результате более 130 ДОТов фыли
оставлены без боя, а разрыв во французском фронте увеличился
при этом с шести до 30 км.
Тем временем инициатива по-прежнему прочно
оставалась в немецких руках. Используя неповоротливость
французов, 1-я и 2-я танковые дивизии вермахта захватили в
целости и сохранности три моста через Арденнский канал и
стремительно пошли через них вперед на запад. Отдельные
французские части оказывали им упорное сопротивление.
Однако героические усилия и самопожертвование рядовых
солдат и младших офицеров оказались не в состоянии
компенсировать фатальные ошибки, нерешительность,
инертность и безнадежно устаревшие методы ведения боевых
действий высшего и среднего французского командования. 19-й
мк продолжал свой путь к Ла-Маншу, и его уже некому было
остановить.
К тому же справа от него наступал 41-й мк под
командованием генерала Г. Рейнгардта в составе 6-й и 8-й танковых, а
также 2-й моторизованной дивизии. Из-за заторов на горных
дорогах он немного отстал от графика. 13 мая подразделениям
6-й тд генерала В. Кемпфа все же удалось форсировать Маас
и овладеть плацдармом у Монтерме. 15 мая после тяжелого
боя дивизия к 09.30 утра полностью прорвала французскую
оборону, включавшую многочисленные ДОТы и бронекупо-
ла. Боевая группа дивизии в составе танкового,
мотоциклетного и саперного батальонов при поддержке артиллерии,
противотанкистов и зенитчиков к 20 часам пробилась к
селению Монкорне в 65 км от места переправы [293]. Назавтра
Кемпф встретился в Монкорне с Гудерианом. Таким
образом, два отдельных немецких плацдарма за Маасом слились
220


в один. В тот же день 8-я тд догнала 6-ю и корпус Рейнгардта
продолжил наступление уже в полном составе. На их пути
оказалась французская 2-я тд. Ей явно не везло с самого
начала войны: за пять дней она получила пять противоречивых
приказов. Командование перебрасывало соединение с места
на место, при этом гусеничную технику для сохранения
ресурса транспортировали по железной дороге, а колесная шла
своим ходом. Неудивительно, что в хаосе войны
подразделения дивизии оказались разбросанными, где попало, а
многие из них вообще потерялись. Бензозаправщики, машины с
боеприпасами и ремонтные летучки оказались отрезанными
от своих танков. Из 12 танковых рот было известно
местонахождения только семи. Танки некоторых из них все еще
стояли на железнодорожных платформах без горючего, когда
попали под удар германского 41-го мк. В результате
французская 2-я тд 16 мая прекратила свое существование, так и не
сумев нанести никакого урона противнику.
15-й мк генерала Г. Гота (5-я и 7-я тд) прикрывал правый
фланг ударной танковой группы фон Клейста. Преодолеть
Маас корпус должен был не на французской, а на бельгийской
территории, где уже не было укреплений «линии Мажино».
Успех форсирования зависел от того, успеют ли соединения
Гота достичь Мааса раньше выдвигавшихся туда же
французских войск. Французским 5-й мд и 18-й пд надо было пройти
без всяких помех 80 км и занять оборону вдоль широкой реки
на позициях, заранее подготовленных для них бельгийцами.
Они особенно не спешили, полагая, что немцам понадобится
не менее 10 дней, чтобы добраться до Мааса. Эта ошибочная
оценка дорого обошлась французам.
В авангарде 15-го мк шла 7-я тд, которой командовал
генерал Э. Роммель, завоевавший позже широкую известность
в качестве командующего Африканского корпуса. На 115-
километровом пути к Маасу немцам пришлось преодолевать
многочисленные дорожные заграждения и с боем
пробиваться сквозь заслоны бельгийской пехоты и передовых частей
французской кавалерии. Уже 12 мая около 17.30
разведгруппа немцев вышла к мосту через Маас у Ивуара. В последний
момент командир бельгийского саперного взвода лейтенант
Виспелэр ценой своей жизни успел взорвать мост вместе с
выскочившей на него немецкой разведывательной бронемаши-
221


ной. Другой мост через Маас, расположенный в 7 км южнее,
у Динана, взлетел на воздух еще раньше. Но военная удача
все же не отвернулась от немцев. Мотоциклисты
передового отряда 5-й тд обнаружили в районе селения У, на полпути
от Ивуара к Динану, уцелевший шлюз и немедленно
перешли по нему сначала на одноименный остров посреди реки, а
потом и на противоположный берег. Именно они оказались
первыми немцами на западном берегу Мааса, опередив даже
солдат Гудериана. Там их сразу заметила и обстреляла
издалека французская пехотная рота, но сбросить горстку немцев в
реку контратакой в темноте так и не решилась.* Таким
образом, в немецких руках оказался небольшой плацдарм. Утром
13 мая под прикрытием огня подошедших танков туда
переправились уже три мотопехотных батальона 5-й тд и за день
боя расширили его на 4 км к западу.
Между тем попытка подразделений соседней 7-й тд
форсировать Маас у Динана окончилась неудачей в связи с
недостаточной поддержкой малочисленной артиллерии. А почти
вся немецкая авиация в тот день была задействована у
Седана, Роммель решил перенести направление основных усилий
дивизии южнее, рядом с плацдармом 5-й тд. Лично возглавив
один из мотопехотных батальонов своей дивизии, Роммель
на штурмовой лодке пересек Маас, достигавший там
ширины в 100 м, и соединился со сражавшейся там с самого утра
ротой. Роммелю было не привыкать выступать в такой роли.
Еще в годы Первой мировой войны он получил большой
опыт командования штурмовыми группами. Роммель
приказал, несмотря на постоянный артобстрел, наладить
паромную переправу и начал перебрасывать на плацдарм тяжелую
технику. К следующему утру туда доставили уже 30 танков.
Своими успехами немцы во многом были обязаны
пассивности своих противников. Французские командиры часто
теряли связь со своими частями и соединениями, постоянно
опаздывали с контратаками, не желали воевать в темноте,
и, главное, им никак не удавалось наладить взаимодействие
своих войск. Постоянно меняющаяся обстановка требовала
от них быстро принимать самостоятельные решения и
энергично проводить их в жизнь, но их этому никогда не учили.
Привычка слепо выполнять чужие приказы сослужила
французам плохую службу. Они были совершенно не готовы к той
222


войне, которую с самого начало навязали им немцы, а
времени на адаптацию к новым условиям им не хватило.
Так, 13 мая французская 1-я тд, готовая к переброске
в Северную Бельгию, находилась всего в 40 км от Динана.
Только в ночь на 14 мая, через сутки после того, как первые
германские солдаты корпуса Гота переправились через Маас,
она получила предварительное распоряжение подготовиться
к контратаке немецкого плацдарма. Но приказ на контратаку
пришел только в 2 часа дня, а первые подразделения дивизии
начали марш к фронту после двухчасовых сборов. До
самого вечера французы медленно продирались сквозь дороги,
забитые беженцами и отступавшими остатками разбитых
частей и подразделений. При этом они сильно растянулись
и потеряли свои отставшие бензозаправщики. Из-за
нехватки горючего пришлось остановиться на ночевку у Флавьона.
К тому времени Роммель уже успел прорвать французский
фронт у небольшого городка Онай и сразу бросил в прорыв
свои танки.
Наутро немецкие пикирующие бомбардировщики
разгромили на марше несколько колонн французских
бензозаправщиков. Немногие уцелевшие смогли добраться до своих
танков только к 9 часам утра. Начался длительный процесс
заправки, когда автоцистерны подъезжали к танкам и
заливали в их баки горючее последовательно, одному за другим.
У немцев этот процесс был организован совершенно иначе.
Горючее доставлялось по назначению в 20-литровых
канистрах на обычных грузовиках. В пунктах распределения их
моментально сбрасывали на землю, танкисты быстро
разбирали канистры, самостоятельно заправляли
одновременно все танки и возвращали пустые канистры обратно. Там их
подбирали те же самые грузовики и снова пускали в оборот,
а часть полных канистр танки везли на себе для дозаправки в
случае необходимости.
В самый неудачный для французов момент заправки два
батальона 1-й тд попали под атаку проходивших мимо
немецких танков 7-й тд. Быстро разгромив этого
противника, Роммель не стал ввязываться в бой с основными силами
французов, а предпочел обойти их с юга и устремился дальше
на запад. Незавидную долю сражаться с многочисленными
хорошо бронированными и вооруженными пушками фран-
223


цузскими боевыми машинами он предоставил своему соседу,
5-й тд. В тот момент на поле боя оказался только ее 31-й тп
в составе двух батальонов, а 15-й тп, все еще переправлялся
через Маас и прибыл на помощь уже позже.
Однако численное превосходство не спасло французов.
Из-за плохой организации связи управление
подразделениями отсутствовало, и экипажи танков сражались, по существу,
в одиночку. Они не смогли противостоять натиску немцев,
наседавших со всех сторон и расстреливавших их в упор.
Даже легкие немецкие танки сумели сыграть полезную роль в
этом бою, проводя быстрые отвлекающие атаки на флангах,
растягивая силы французов и расстраивая их ряды.
Немецкая артиллерия тоже незамедлительно выдвинулась вперед и
очень помогла своим танкистам. К тому же немцы вызвали
авиацию. В довершение ко всему у части французских
танков, не успевших полностью заправиться перед боем,
кончилось горючее, и они были брошены своими экипажами.
К вечеру французы получили приказ на отход. На следующее
утро в дивизии осталось всего 16 танков. Так за одни лишь
сутки боя кадровая французская 1-я тд потеряла почти всю
свою основную боевую технику. *
Тем временем дивизия Роммеля, вырвавшись на
оперативный простор, перерезала линии снабжения французов,
посеяла панику в их тылу и успела практически без помех
проскочить рубеж, на котором французское командование
планировало создать новую линию обороны. Таким образом,
15 мая организованное сопротивление за Маасом
окончательно рухнуло. В результате мощных синхронных ударов
моторизованного корпуса Гудериана, а также танковых
дивизий Кемпфа и Роммеля в 800-километровой системе
обороны союзников образовалась зияющая брешь шириной более
100 км между Ля-Ферте и Намюром. Закрыть ее было уже
нечем. Предназначенная ранее на роль стратегического резерва
французская 7-я армия, выполняя приказ Гамелена,
находилась очень далеко от места прорыва, на голландском
побережье у Бреды. Между тем даже 14 мая в Бельгии
многочисленные колонны отборных французских и английских войск, ни
о чем не подозревая, по-прежнему продолжали двигаться на
восток, т.е. направлялись прямиком в тщательно
расставленную для них громадную немецкую западню...
224


Французский танкист из подбитого танка В Ibis сдается немцам в плен
Катастрофа союзников на центральном участке фронта
ошеломляюще подействовала на высшее руководство
Франции и сильно пошатнула их веру в победу. В половине
восьмого утра 15 мая премьер-министр страны Рейно позвонил
своему английскому коллеге и ближайшему союзнику
Черчиллю и подавленно заявил: «Мы проиграли сражение» [294].
Французский главнокомандующий Гамелен в тот же день
также осознал, что потерпел неминуемое поражение, и вечером
доложил об этом министру обороны Даладье. Его
первоначальный промах с планом Диль к тому времени превратился
в непоправимую ошибку. К несчастью, Гамелен не сумел ее
распознать и исправить, когда это было еще не поздно.
А в это время Гудериан настойчиво гнал свой корпус к
Ла-Маншу, не щадя ни себя, ни своих солдат и не обращая
225


внимания на растянутые и открытые фланги. Их лучшей
защитой он считал непрерывное движение, не позволявшее
противнику прийти в себя и организовать контрудар. Такую
слишком смелую для них философию не разделяло
абсолютное большинство высшего германского руководства,
включая самого Гитлера. 17 мая на командном пункте фон Рунд-
штедта в Бастони он более чем определенно изложил свою
точку зрения на этот счет, и она была зафиксирована в
журнале боевых действий ГА «А»:
«Фюрер подчеркнул особую важность южного фланга не
только для чисто армейских операций, но и в политическом, и в
психологическом смыслах. Сейчас ни в коем случае нигде нельзя
допустить ни малейшей неудачи, которая могла бы роковым для
нас образом приободрить не только военное, но и, что еще более
важно, политическое руководство наших врагов. В настоящий
момент решение должно заключаться не столько в быстром
продвижении к Ла-Маншу, сколько в организации
непробиваемой обороны на рубеже реки Эна, в районе Лана и далее вдоль
Соммы в кратчайшие сроки» [295].
В тот же день Гальдер записал в своем дневнике:
«Фюрер ужасно нервничает. Он боится собственного успеха,
не хочет рисковать и охотнее всего задержал бы наше
дальнейшее продвижение. Предлог — озабоченность левым флангом!»
[296]
Обычный авантюризм Гитлера на сей раз сменился
чрезмерной осторожностью. Теперь, когда победа была так
близка, он разволновался и решил перестраховаться. В
противоположность ему, всегда спокойный и рассудительный Гальдер
был совершенно уверен, что все развивается по плану.
Данные авиаразведки убедительно свидетельствовали, что
левому флангу Гудериана никто и ничто серьезно не угрожает.
Неудивительно, что у Гальдера возникло желание
реализовать первоначальный замысел Манштейна и силами ГА «А»
нанести второй удар в южном направлении, не дожидаясь
результатов первого, чтобы не дать французам опомниться
и собраться с силами. В случае успеха этой операции Фран-
226


ция оказалась бы окончательно разгромленной в кратчайшие
сроки. Однако Гитлер, угнетаемый своими недобрыми
предчувствиями, категорически отверг эту смелую идею и
приказал 12-й армии остановить наступление и занять оборону на
реке Эна.
Утром 17 мая произошло еще одно событие, прямо
связанное с желанием высшего германского генералитета
остановиться и подтянуть пехоту, прежде чем продолжить
наступление. Непосредственный начальник Гудериана — фон
Клейст — сместил его с поста командира 19-го мк за отказ
остановиться на назначенном им рубеже Вервен — Монкор-
не — Дизи-ле-Гро. Однако во второй половине дня
командующий 12-й армией Лист, которому с 15 мая подчинили
танковую группу фон Клейста, по указанию фон Рундштедта
восстановил Гудериана в прежней должности.
Но в этот день злоключения Гудериана еще не кончились.
Недалеко от его штаба в Монкорне оказалась французская 4-я
тд. Она все еще находилась в процессе формирования, успев
получить только 3,5 танкового батальона вместо четырех по
штату, и совсем не имела пехоты. Ее командир, полковник
Шарль де Голль, один из теоретиков использования танков
и будущий президент Франции, был назначен на свою
должность уже после начала кампании, 11 мая. Дивизии была
поставлена задача обеспечить организацию обороны на реке
Эна. Но де Голль рвался в бой и утром 17 мая решил овладеть
важным перекрестком шоссейных дорог у Монкорне. Его
атака оказалась полной неожиданностью для немцев и
доставила им немало неприятностей. Французы перехватили и
уничтожили на дороге несколько германских транспортных
колонн и опасно приблизились к штабу Гудериана.
На ликвидацию этой угрозы немцы бросили все, что было
под руками, в том числе несколько только что
отремонтированных танков. С воздуха на 4-ю тд обрушились
пикировщики Ю-87, а во фланг ее контратаковала немецкая 10-я тд,
только что прибывшая в район Монкорне. Де Голлю
пришлось отступить, однако через два дня он организовал новую
атаку, на этот раз на 30 км западнее, у селения Креси-сюр-
Сер. И опять главную роль в отражении его атаки сыграло
люфтваффе. В то же время своя авиация оба раза не оказала
де Голлю никакой поддержки. Да и не могла оказать, ведь во
227


французской армии, в отличие от вермахта, не было ни
офицеров связи с авиацией, ни радиостанций, предназначенных
для этой цели.
Приказ остановиться получила не только танковая
группа фон Клейста, но и 15-й мк Гота. 16 мая он подошел через
Бельгию к границе с Францией, на которой имелись
долговременные укрепления, пусть не такие мощные, как «линия
Мажино», но достаточно серьезные. Поэтому командующий
4-й армией генерал фон Клюге, которому был придан корпус
Гота, решил проломить французский фронт силами пехоты
5-го ак и только потом ввести в прорыв танки. 7-я тд Роммеля
получила задачу прощупать оборону противника, но не
прорывать ее в случае серьезного сопротивления и при любых
условиях не идти далеко вперед без разрешения
командования армии. Гот передал Роммелю по радио предварительное
распоряжение о наступлении в направлении Авена.
Письменный приказ с подробным изложением всех ограничений
пришел на командный пункт 7-й тд, когда Роммеля там уже
не было.
В 6 часов вечера немецкие танки пересекли французскую
границу у Клэрфайт и вскоре обнаружили за ней
стационарную линию обороны: ДОТы, бронекупола, минные поля и
колючую проволоку. Это внушительное зрелище ничуть не
смутило Роммеля, и он решил с ходу, без подготовки, в
сгущавшихся сумерках пойти на прорыв. Используя
внезапность, немцы ворвались на французские позиции раньше, чем
те успели открыть огонь. Танки в упор расстреливали
амбразуры ДОТов, саперы уничтожали их, используя взрывчатку и
огнеметы, мотоциклисты выводили из строя
противотанковые пушки и пулеметные гнезда. С боем прорвав
укрепления французов, боевые машины 25-го тп в сопровождении
7-го мотоциклетного и 37-го разведывательного батальонов
7-й тд помчались вперед. Около 11 часов вечера они с ходу
пробились через вторую линию обороны у Сольр-ле-Шато и
продолжили свой путь к Авену. На свою беду, французская
5-я мд остановилась на ночевку как раз на их пути. Вместе с
ней расположились некоторые подразделения 18-й пехотной
и 1-й танковых дивизий. Длинные колонны боевой техники и
автомобилей французов сгрудились на обеих обочинах, став
легкой мишенью для немецких танкистов. После их прохода
228


на участке шоссе длиной около 10 км сотни машин остались
горящими или сброшенными в кюветы. Пробуждение
французских солдат и офицеров, чувствовавших себя в полной
безопасности, было кошмарным. Охваченные ужасом, они
даже не пытались сопротивляться и разбежались по
окрестным полям и лесам.
Около полуночи немецкие танки ворвались в Авен и
столкнулись там с остатками французской 1-й тд, ранее
разбитой под Флавьоном. В течение четырех часов
продолжались ожесточенные уличные бои, в которых французы
потеряли 13 танков, пока, наконец, их последние уцелевшие три
танка не отступили из Авена. Однако Роммель не успокоился
и на этом. Он опять повел свою группу вперед, прошел еще
18 км и в 6 часов утра с ходу захватил мост через реку Самбра
в Ландреси. Наконец, еще через полчаса он остановился на
холмах восточнее Ле-Като. Остановился не по собственному
желанию, просто к тому времени его танки почти полностью
израсходовали боеприпасы и горючее. Его силы
насчитывали только два танковых батальона и несколько взводов
мотоциклистов. Третий танковый батальон и разведбат где-то
отстали. Связь с главными силами дивизии была потеряна,
а они, как выяснилось потом, спокойно заночевали еще на
территории Бельгии.
Трудно сказать наверняка, была ли связь с Роммелем во
время его рейда потеряна по техническим причинам, или он
сознательно избегал переговоров с начальством, чтобы оно
ему не мешало. Но место его окончательной остановки
находилось в 50 км от ближайших немецких войск, слишком
далеко, чтобы быть услышанным по имевшейся у него
радиостанции. Положение у немцев было совсем незавидным:
без связи, боеприпасов и горючего они оказались в глубоком
тылу противника и, казалось, были обречены. Неугомонный
Роммель решил лично восстановить контакт со своей
дивизией и в сопровождении танка Pz.III поехал обратно. Вскоре
танк сломался, и большую часть пути Роммель проделал на
своей одинокой бронемашине, время от времени вступая в
бой с попадавшимися по дороге подразделениями
французов. Впрочем, чаще всего он властно предлагал им сдаться, и
они, деморализованные паникой и картиной полного
разгрома после недавнего ночного боя, подчинялись, складывали
229


оружие и своим ходом покорно шли в плен. Роммель въехал
в Авен во главе плененной им колонны из 40 французских
военных грузовиков. Там, к своему огромному облегчению,
он встретил авангард своей дивизии.
За такое самоуправство Роммель рисковал попасть под
трибунал, но победителей не судят. А успехов он добился
немалых: кроме прорыва двух линий обороны и захвата
ключевых пунктов, в том числе невредимого моста через Самбру,
его боевая группа по ходу дела разгромила и рассеяла
многие французские формирования. 17 мая в районе действий
его дивизии в плен попали около 10 тыс. французов. При
этом потери самого Роммеля за период 16—17 мая были на
удивление низки: 40 убитых и 75 раненых [297]. После этих
нашумевших событий 7-я тд получила в вермахте прозвище
«дивизия-призрак».
Успехи танковой группы фон Клейста превзошли все
ожидания и поощрили германское командование на
создание еще одного такого формирования. 17 мая 16-й мк Геп-
нера и 39-й мк Шмидта передали в ГА «А», подчинив их Готу.
Управление его 15-го мк стало штабом новой танковой
группы. Обращает на себя внимание, g какой легкостью немцы
в ходе боевых действий создавали крупные формирования,
тасовали при этом свои соединения и с ходу использовали их
с высокой результативностью. Это было возможным
благодаря высокому уровню подготовки войск и штабов,
способных быстро налаживать управление и эффективное
взаимодействие между новыми соединениями.
После перегруппировки все танковые дивизии
вермахта вошли в состав ГА «А». Это произошло не случайно, ведь
дальнейшее наступление ГА «Б» приводило только к
фронтальному выдавливанию союзников из Бельгии, в то время
как бросок ГА «А» к Ла-Маншу отсекал союзные войска в
Бельгии от остальной армии и обрекал их на быструю гибель.
Перспектива такого головокружительного успеха заставила
Гитлера согласиться с возобновлением наступления 19 мая.
В первый же день застоявшаяся за два дня простоя 2-я тд
прошла 90 км и к вечеру достигла Абвиля в низовьях реки
Сомма.
В 2 часа ночи 20 мая немцы вышли на побережье Ла-
Манша. Тем самым 29 французских дивизий из состава 1,
230


7-й и части 9-й армий, 12 дивизий британского
экспедиционного корпуса и 22 дивизии бельгийской армии оказались
прижатыми к морю в районе размерами 140 на 200 км.
Плодотворная идея Манштейна была успешно осуществлена.
И хотя окруженные войска союзников было необходимо еще
добить, а затем покончить со всей остальной французской
армией, конечный итог кампании на Западе уже ни у кого не
вызывал никаких сомнений.
7-я тд Роммеля тоже пошла вперед через Камбрэ на Ар-
рас. 21 мая она должна была пройти на запад южнее Арра-
са и сразу развернуться направо, чтобы захватить мосты на
реке Скарпа в 10 км северо-западнее города. По плану ее
открытый правый фланг должна была прикрыть 5-я тд, но она
отстала. Поэтому когда 25-й тп, как обычно, возглавляемый
самим Роммелем, ушел вперед, идущая вслед за ним
мотопехота его дивизии попала под неожиданно сильный удар с
севера, из Арраса силами двух английских танковых
батальонов при поддержке пехоты и артиллерии. В их состав входили
88 танков, из которых только 14 были легкими пулеметными
машинами с противопульным бронированием. Остальные
являлись для немцев куда более серьезными
противниками. Среди них были 16 танков «Матильда» Mk.II с 40-мм
пушкой, защищенных прочной броней толщиной 78 мм и
58 «Матильда» Mk.I, имевших 60-мм бронирование, хотя и
вооруженных лишь одним пулеметом. Немецкие танковые
и противотанковые пушки были бессильны против брони
«Матильд» даже в случае стрельбы в упор.
Атака велась двумя колоннами, в каждую из которых
входили танковый и пехотный батальоны, артиллерийский
дивизион, противотанковые пушки и подразделения
разведчиков. Англичане с ходу прорвались через боевые порядки 7-й
тд и ударили по 3-му батальону 2-го мп дивизии СС «Мертвая
голова», наступавшему южнее и не имевшему
противотанковых средств [298]. Некоторые захваченные врасплох
эсэсовцы, для которых этот бой был самым первым, обратились в
бегство. Далее британские танки перехватили на дорогах и
разгромили колонны грузовиков и пехоты 6-го и 7-го мп из
состава 7-й тд.
И тут необходимо отдать должное Роммелю, который
оказался в самой гуще боя. Во многом благодаря личному при-
231


меру своего командира 7-я тд не дрогнула. Следовавшие за
«Матильдами» легкие английские танки и пехота были
остановлены. В это время Роммель быстро организовал в тылу
вторую линию обороны, усиленную неизменной палочкой-
выручалочкой немецкой армии — 88-мм зенитками. Они-то
и остановили казавшиеся неуязвимыми «Матильды». 25-й тп
Роммеля тоже срочно развернулся назад на выручку своей
пехоте. Он должен был выйти в тыл англичанам, но встретился
с группой примерно из 60 французских танков, которые
прикрывали своих союзников. После ожесточенной дхватки,
сопровождавшейся тяжелыми потерями с обеих сторон, немцы
сломили сопротивление французов, однако вскоре
наткнулись на позиции английских противотанковых пушек. После
18.00 (через два часа после вызова) над полем боя появились
пикирующие бомбардировщики, которые в течение двух с
половиной часов до наступления темноты совершили 300
самолето-вылетов, атакуя английские танки у Арраса.
Первая и последняя попытка прижатых к морю союзников
выйти на соединение с основными силами французской армии
закончилась неудачей.
В этом бою англичане продемонстрировали несомненную
личную храбрость и настойчивость в достижении цели, но
вместе с тем явно недостаточную тактическую грамотность,
несогласованность в действиях и неумение ориентироваться
на местности. Их постоянно подводила плохая связь, которая
мешала наладить взаимодействие между подразделениями и
отдельными танками, не говоря уже о подразделениях других
родов войск. Из-за этого же в самом начале боя произошла
перестрелка между английскими и французскими танками.
Ни о какой поддержке с воздуха и речи не шло. Танковые
командиры нередко были вынуждены высовываться из люков
или даже спешиваться и под вражеским огнем подавать
соседним танкам сигналы жестами. Однако даже такие не
совсем умелые действия причинили немцам немало
неприятностей и имели далеко идущие последствия, на которых мы
еще остановимся.
19 мая командующий британским экспедиционным
корпусом генерал Горт доложил в Лондон, что его войска
располагают лишь четырехдневным запасом продовольствия,
а боеприпасов достаточно только на один бой [299]. В тот
232


же самый день 68-летнего Гамелена на посту
главнокомандующего союзными войсками заменил 73-летний генерал
М. Вейган, ушедший в отставку 5 лет назад с поста
начальника генштаба французской армии. Перед ним стояла задача
прежде всего спасти отрезанные в Бельгии силы. Времени
на это оставалось совсем мало, ведь без пополнения их
материальные ресурсы стремительно иссякали. В создавшейся
обстановке единственное приемлемое решение заключалось
в нанесении встречных контрударов по прорвавшейся
группировке противника. Но Вейган первым делом отменил
распоряжения своего предшественника. Вместо отдачи своих
приказов он вылетел на фронт, чтобы лично переговорить
с командующими армиями об обстановке. А ведь в то
время ширина немецкого коридора, отделявшего окруженные
войска от основных сил французов, не превышала 40 км, при
этом пехота вермахта еще не успела туда подтянуться.
Лишь 22 мая Вейган отдал свой первый приказ, который,
по существу, мало отличался от аннулированного им ранее
плана Гамелена. Три дня были потеряны совершенно
бесполезно, а за это время немцы успели сильно укрепить свои
позиции. Мощные удары с двух сторон по основанию коридора
имел неплохие шансы отрезать находившиеся там немецкие
танковые дивизии и одним махом превратить
приближавшееся тяжелое поражение в блестящую победу. Первоначально
французское контрнаступление было назначено на 23 мая,
но его перенесли на следующий день, потом отложили еще
на 2—3 дня и в конце концов просто отменили. Лишь у Кам-
бре 22 мая все же состоялась локальная контратака силами
двух французских танковых батальонов при поддержке
пехотного полка. Она была отбита, главным образом, силами
люфтваффе. Таким образом, над более чем миллионом
союзных солдат и офицеров, запертых в котле, нависла страшная
угроза смерти или плена.
Тем временем Гудериан намеревался лишить союзников
основных портов, которые они могли использовать для
получения помощи или эвакуации в Англию. Он нацелил свою
1-ю тд на Кале, 2-ю — на Булонь, а 10-ю — на Дюнкерк. В это
время основная масса окруженных союзных войск
находилась в сотне километров от побережья и была связана
боями с немецкой ГА «Б». Сами порты оборонялись лишь не-
233


значительными гарнизонами. Однако немецкие танки были
остановлены, причем не противником, а собственным
командованием. Неудачная в тактическом отношении
английская атака под Аррасом имела далеко идущие оперативные
последствия. Настоящую панику она посеяла не в рядах
попавших под нее немецких солдат и офицеров, а среди
высшего эшелона командования вермахта, включая самого Гитлера.
Нельзя не отметить, что немалую лепту в это смятение внес и
сам Роммель. В пылу боя он доложил наверх о сотнях
атаковавших его вражеских танков, а общие силы своего
противника оценил в целых пять дивизий. Немецкое руководство,
получив преувеличенное представление о силах англичан у
Арраса, решило прежде всего полностью обезопасить свои
войска от этой мнимой угрозы.
По этой причине 21 мая немецкое наступление было
полностью остановлено на целые сутки. Потом для его
продолжения разрешили использовать только половину сил, а 10-ю
тд вывели из боя и отвели в резерв фон Клейста. 41-й корпус
Рейнгардта, которому оставалось пройти до Дюнкерка
только 50 км, срочно направили к Аррасу, хотя англичане уже
сами начали отходить от него на север. Когда 22 мая танки
Гудериана ворвались в Булонь, им пришлось три дня вести
упорные уличные бои с успевшими прибыть туда
подкреплениями. За Кале немцам понадобилось драться еще дольше —
целых четыре дня. Так дорого им обошлись всего лишь одни
упущенные сутки наступления.
24 мая в руках окруженных в Бельгии войск оставался
единственный крупный порт на морском побережье —
Дюнкерк. Немцы находились от него всего в 50 км, а их авангарды
уже форсировали последнюю естественную преграду на пути
к нему — реку Аа. Между ними и Дюнкерком у союзников
не было никаких сил. Французское командование считало,
что нужно как можно дольше сковывать немецкие войска в
районе в этом районе, чтобы выиграть время для создания
прочной обороны на реках Энае и Сомма. Командующий
английскими экспедиционными силами получил другую
задачу — сохранить свои войска, эвакуировав их в Англию.
Еще 19 мая британское адмиралтейство отдало
распоряжение начать разработку плана эвакуации английских войск из
Дюнкерка.
234


Немецкие танки Pz.38(t), Pz.II и PZ.IV готовятся
к переправе через р. Сомма
В этот критический момент немецкие танки опять
совершенно неожиданно остановились, как по мановению
волшебной палочки. Этот эпизод впоследствии получил
название «Дюнкеркского чуда». Горячие споры о его истинных
причинах не утихают до сих пор. Интересно, что
подавляющее большинство спорящих решение об остановке
успешного наступления буквально в считаных часах пути от
Дюнкерка приписывает самому Гитлеру. Сами дискуссии посвящены,
главным образом, выяснению мотивов его, мягко говоря,
нелогичного решения. А между тем на самом деле
первоначальный приказ об остановке отдал отнюдь не фюрер.
Все без исключения германские подвижные
соединения — десять танковых и шесть моторизованных дивизий —
подчинялись в этот момент командующему 4-й армией фон
Клюге. Руководство такой массой мобильных войск, да еще
с такими норовистыми командирами, как Гудериан и Ром-
мель, стало для этого генерала большой обузой. Фон Клюге
был слишком осторожен, поэтому, получив от фон Клейста
доклад о 50-процентных потерях в танках1 и посоветовав-
1 В течение ближайших пяти дней число боеготовых танков можно
было довести до 70% от штата [300].
235


шись со своим начальником фон Рундштедтом, он вечером
23 мая отдал приказ, согласно которому на следующий день
продолжать наступление разрешалось только 2-му и 8-му
армейским корпусам, состоявшим исключительно из пехоты
и действовавшим восточнее Арраса. Танковым группам фон
Клейста и Гота надлежало остановиться и подготовиться к
дальнейшим действиям через день, 25 мая. Все без
исключения командиры танковых дивизий и моторизованных
корпусов горячо возражали против неоправданной остановки, но
были вынуждены подчиниться строгому приказу^
23 мая главком сухопутных войск фон Браухич приказал
передать 4-ю армию из состава ГА «А» в подчинение ГА «Б».
Логика в этом решение, несомненно, была: все силы,
предназначенные для уничтожения окруженных в Бельгии
союзных войск, сосредоточивались в руках фон Бока, а на фон
Рундштедта возлагалась подготовка последующей операции
по разгрому остальной части французской армии. К тому же
с начала кампании ГА «Б» уменьшилась с 29 до 21 дивизии,
а ГА «А», наоборот, разбухла с 45 до 71 и стала
трудноуправляемой. Фон Рундштедт, конечно, сильно обиделся, что его
разом лишают всех подвижных соединений и оставляют с
одной пехотой. Когда на следующий день в 11.30 его штаб
посетил Гитлер, он немедленно пожаловался ему на фон Бра-
ухича. Фюреру совсем не понравилось, что такое важное
решение было принято без согласования с ним. Раздраженный
таким своеволием главкома сухопутных войск, он
немедленно отменил его приказ, убедительно продемонстрировав всей
военной верхушке, «кто в доме хозяин». Больше того, Гитлер
согласился с пессимистичной оценкой обстановки, которую
доложил ему фон Рундштедт, и санкционировал появление
знаменитого «стоп-приказа»:
«Фюрер приказал продолжать наступление восточнее
Арраса силами 8-го и 2-го армейских корпусов во взаимодействии с
левым крылом группы армий «Б» в северо-западном направлении.
Северо-западнее же Арраса не продвигаться далее общей линии
Лан, Бетюн, Эр, Сент-Омер, Гравлин (линия по каналу).
Напротив, задача войск западного крыла состоит в том, чтобы
развернуть все подвижные силы и заставить противника
разбиться о названный выгодный для нас оборонительный рубеж» [301].
236


При этом окончательный выбор способа и времени
действий 4-й армии со всеми ее подвижными соединениями
Гитлер оставил за фон Рундштедтом. «Стоп-приказ» сразу
же подвергся яростной критике на всех уровнях
командования вермахта. Его поддержали только фон Рундштедт и фон
Клюге со своими штабами, а также руководство ОКВ и
Геринг. Практически все остальные офицеры и генералы были
против. И немудрено, ведь согласно этому приказу пехота
ГА «Б» должна была пройти 75 км до Дюнкерка, преодолевая
упорное организованное сопротивление сплоченного
фронта находившихся перед ней союзных войск. А в это же самое
время танковые дивизии ГА «А», обойдя противника с тыла
и находясь рядом с практически беззащитным портом,
обрекались на полное бездействие. Больше того, им пришлось
эвакуировать плацдармы, захваченные ранее на восточном
берегу реки Аа, т.е. отступить без всякой необходимости.
Попытки фон Браухича уговорить Гитлера изменить свое
мнение окончились неудачей.
В этой критической ситуации даже хваленая немецкая
дисциплина дала трещину. 24 мая, ослушавшись Гитлера,
Гальдер своей властью по радио передал в штаб ГА «А»
разрешение наступать. Это не был приказ, расчет делался на
доказанную уже не раз самостоятельность и инициативу
командиров-танкистов. Однако эта отчаянная попытка ни к
чему не привела, поскольку фон Рундштедт, в свою очередь,
не подчинился ОКХ и запретил доводить радиограмму в
подчиненную ему 4-ю армию. Лишь утром 26 мая он заколебался
и выехал на фронт, чтобы обсудить ситуацию с фон Клюге
и Готом. Только после их настойчивых угбворов фон
Рундштедт с согласия Гитлера, наконец, отменил «стоп-приказ»
начиная с 13.30 этого же дня. Но тотчас же пойти вперед
танковые дивизии не смогли, поскольку во время вынужденного
простоя танкисты занялись ремонтом техники и
приведением себя в порядок. Наконец, в 8 часов утра 27 мая немцы
возобновили наступление. 29 мая размеры котла уменьшились
до 45 км в длину и 30 км в ширину [302]. Казалось, он вот-вот
захлопнется, однако не тут-то было, союзники в полной мере
использовали любезно подаренные им трое суток
передышки. Они успели подтянуть войска, организовали оборону,
оборудовали позиции, коренным образом изменив ситуацию
237


на фронте в свою пользу. Германские атаки натолкнулись на
прочную оборону нескольких дивизий и захлебнулись.
А в это время на побережье полным ходом шла эвакуация.
Она началась еще 19 мая, и за первую неделю из Дюнкерка,
Булони и Кале в Англию было эвакуировано почти 28 тыс.
человек. После потери Булони и Кале англичане бросили на
спасение своих солдат в последний удерживаемый ими порт
все, что было под руками. Операцию по вывозу войск из
котла они назвали «Динамо» и начали около 7 вечера 26 мая.
Первоначально она разворачивалась не слишком успешно, к
28 мая удалось вывезти только 9965 человек. Но темпы
эвакуации стремительно возрастали: 29 мая было вывезено уже
47 310 человек, а 31 мая — 68 014. Ктому времени в операции
была задействована 861 единица самых разнообразных
плавсредств, от боевых кораблей до сугубо гражданских посудин,
таких, как яхты, прогулочные катера, рыбацкие суда и даже
речные баржи. Прикрывала их флотилия из 56 эсминцев и
торпедных катеров, возглавляемая крейсером.
Противодействуя эвакуации, немцы потопили 272 плавсредства, включая
13 эсминцев.
Тем не менее с 26 мая по 4 июня в Англию удалось
эвакуировать 338 682 человека. Кроме них, из других
французских портов за это же время удалось вывезти примерно 4 тыс.
англичан. Таким образом, за весь период эвакуации свыше
370 тыс. человек были буквально вырваны из немецких рук.
Вывозили не только англичан, примерно третья часть
спасенных были французами. Однако 115 тыс. французских солдат
и офицеров, многие из которых до последней минуты
прикрывали эвакуацию, попали в плен. 28 мая уменьшившаяся в
численности до полумиллиона бельгийская армия
капитулировала вместе со всей своей страной. Точное число
окруженных солдат союзников, погибших за это тяжелейшее время,
теперь уже вряд ли удастся установить. В хаосе отступления и
лихорадочной посадки на корабли и суда было совсем не до
подсчетов...
Спасали прежде всего людей. Для эвакуации техники не
было ни места на палубах, ни времени на погрузку, так что
немцам достались огромные трофеи. Только британский
экспедиционный корпус бросил на континенте 63 тыс.
автомобилей, 20 тыс. мотоциклов, 475 танков и бронемашин,
238


2400 орудий и целые горы стрелкового оружия, снаряжения
и боеприпасов [303].
Операция «Динамо» проводилась в условиях активных
действий германской авиации. Ее главнокомандующий
Геринг пообещал Гитлеру, что одними лишь силами
люфтваффе он сумеет предотвратить эвакуацию окруженных войск
союзников и заставит их капитулировать. Но Геринг явно
переоценил свои возможности. Тому было несколько
причин. Прежде всего люфтваффе объективно не было готово к
решению такой масштабной и ответственной задачи. Оно не
могло сконцентрировать на ней все свои силы, ведь с него
никто не снимал ответственности за поддержку сухопутных
войск на других участках фронта. Летные части только
начали перебазирование на недавно захваченные бельгийские
аэродромы. Большая часть немецких самолетов все еще
дислоцировалась в Германии, очень далеко от Дюнкерка.
Например, истребителям горючего хватало лишь на считаные
минуты действий непосредственно над целью. К тому же за
первые 15 дней интенсивных боевых действий ряды
люфтваффе заметно поредели. 810 немецких самолетов были
потеряны безвозвратно, а еще 195 сильно повреждены [304].
Экипажи тоже были сильно измотаны непрерывными боями
и нуждались в передышке.
Кроме того, сама природа, казалось, выступила тогда на
стороне союзников. В то время, как море было спокойным,
прекрасная погода, неизменно стоявшая на протяжении
первых двух недель кампании, наконец испортилась. Из
девяти дней, затраченных на проведение операции «Динамо»,
только 2,5 оказались полностью благоприятными для
действий авиации. Еще два дня были целиком нелетными, а
в остальное время погода в большей или меньшей степени
препятствовала полетам. Вдобавок сильные дожди насквозь
пропитали почву влагой и сделали ее труднопроходимой для
танков.
Но основным фактором, не позволившим люфтваффе
сорвать эвакуацию союзников, стали энергичные действия
истребителей из системы ПВО Англии. До Дюнкерка было
всего 50 км. Это позволяло англичанам совершать в
течение дня несколько боевых вылетов. Всего в целях
прикрытия своих войск и кораблей английская авиация произвела
239


2739 самолето-вылетов. Еще одним неприятным сюрпризом
для немцев стало первое появление над Дюнкерком
английских «спитфайров» — одних из лучших истребителей времен
Второй мировой войны. Свыше 500 британских
бомбардировщиков тоже внесли свой весомый вклад в общее дело.
Совершенно неожиданно для себя немцы впервые утратили над
полем боя превосходство в воздухе и понесли чувствительные
потери. За семь летных дней на всем Западном фронте были
утрачены 174 германских бомбардировщика и истребителя,
большинство из которых погибли в районе Дюнкерка [305].
Благополучная эвакуация из Дюнкерка стала для
англичан первой и долгожданной доброй вестью об успехе после
длинной серии ошеломительных неудач и поражений. Но
она имела куда большее значение, чем чисто моральная
победа. Удалось спасти от смерти и плена более 200 тыс.
хорошо обученных солдат и офицеров сухопутной армии Англии.
Сколько-нибудь заметного количества солдат и армейских
офицеров запаса в стране не имелось, ведь в мирное время
там отсутствовала воинская повинность. В случае неудачи
эвакуации перспективы дальнейшего продолжения войны с
казавшейся непобедимой Германией становились более чем
мрачными. Не исключено, что в подобной обстановке
правительству Черчилля, готовому сражаться с нацистами до
конца, пришлось бы уйти в отставку, и Англия вышла бы из
войны, заключив мир с Гитлером.
Нетрудно представить, что это означало бы для СССР.
Вермахт получил бы возможность привлечь к операции
«Барбаросса» примерно 40 лишних дивизий, из них четыре танковые.
Это позволило бы немцам сформировать там полноценную
пятую танковую группу. Численный состав люфтваффе
вырос бы на тысячи самолетов и членов экипажей,
задействованных и потерянных на Западе. Да и боевой техники в
германских сухопутных силах стало бы существенно больше за
счет использования материальных ресурсов, которые уже не
нужно было бы отвлекать на строительство флота. Это не
говоря уже о том, что при отсутствии английской морской
блокады Германия получила бы беспрепятственный доступ
к куда более значительным запасам жизненно необходимого
ей сырья и стратегических материалов. Да и для США
возможности вмешательства в развитие событий в Европе без
240


содействия Англии были бы чрезвычайно затруднены.
Авторы этой книги не относятся к любителям альтернативной
истории, поэтому мы не будем здесь обсуждать различные
сценарии развития событий, возможные при таком раскладе
сил. Но одно можно сказать наверняка: в поединке с
Германией без Англии на его стороне советскому народу пришлось
бы куда труднее, и потери бы он понес, несомненно, более
тяжелые.
Как только танковые дивизии вермахта вышли к Ла-
Маншу, ОКВ приступил к подготовке второй стратегической
операции под кодовым названием «Рот» с целью
окончательного разгрома Франции. Возможность быстрой эвакуации
войск союзников оно явно недооценивало. Гитлер
рассчитывал на соглашение с Англией. Гальдер 21 мая записал в
дневнике: «<...> основной противник <...> для нас — Франция.
Мы ищем контакта с Англией <...>» [306].
Мы не будем подробно описывать ход боевых действий
на этом этапе. Подчеркнем лишь, что решающую роль в
разгроме французской армии опять сыграли подвижные войска
немцев. 28 мая Гитлер принял решение создать новую
танковую группу в составе 39-го и 41-го мк. Ее командиром был
назначен Гудериан. В танковую группу фон Клейста
вошли 14-й и 16-й мк [307]. Под началом Гота остался лишь его
прежний 15-й мк.
Войска ГА «Б», начавшие наступление 5 июня, на первых
порах встретили упорное сопротивление противника. После
смятения первой недели войны французы сумели прийти в
себя и изменили свои оборонительные доетоды. Они стали
эшелонировать боевые порядки в глубину и создавать вдоль
основных автомагистралей опорные пункты,
оборудованные для круговой обороны. Однако немцы быстро нашли
противоядие против такой тактики. Особенно отличился
при этом Роммель. Его 7-я тд после прорыва фронта повела
дальнейшее наступление по периферийным дорогам, обходя
стороной широкие шоссе, селения и возвышенности.
Только за 17 июня она прошла 240 км по французским тылам, не
встречая никакого сопротивления. 9 июня в прорыв,
проделанный пехотой, вошла танковая группа Гудериана.
«Быстроходный Гейнц» опять оправдал свое прозвище. Всего за
неделю его танки сумели с боями преодолеть около 500 км
241


от Шато-Порсьен на реке Эна в Арденнах до Понтарлье у
швейцарской границы. Таким образом, французская 2-я ГА
в составе 3, 4-й и 5-й армий, защищавшая «линию Мажино»
между Седаном и Швейцарией, оказалась обойдена и
отрезана. Ей пришлось сражаться с перевернутым фронтом.
Италия тоже решила отхватить свою долю от
французского пирога и 10 июня объявила Франции войну. В тот же день
французское правительство эвакуировалось в Бордо и
объявило Париж «открытым городом». 14 июня в столицу страны
без сопротивления вошли войска германской 18-й армии.
15 июня германская 7-я армия из состава ГА
«Ц>/форсировала Рейн у Брайзаха. Больше того, ей удалось прорвать там
«линию Мажино». К тому времени гарнизоны ее укреплений
и поддерживавшие их войска были существенно ослаблены,
ведь значительную их часть пришлось снять с передовой и
бросить на борьбу с угрожавшими им с тыла танкистам Гуде-
риана. 19 июня пехота ГА «Ц» фон Лееба встретилась с
танками ГА «А» фон Рундштедта у Ле-Шапель, недалеко от Бель-
фора. В очередном гигантском котле в Лотарингии оказались
запертыми около полумиллиона французских солдат и
офицеров, и выбраться оттуда было уже никак невозможно.
В этих отчаянных условиях французы решили, что
дальнейшее сопротивления безнадежно, и 17 июня предложили
немцам начать переговоры о перемирии. Оно было
подписано 22 июня 1940 г. в Компьенском лесу в 65 км северо-
восточнее Парижа в том самом знаменитом вагоне
французского маршала Ф. Фоша, в котором 11 ноября 1918 г.
Германия заключила с Антантой Компьенское перемирие.
Так злопамятный Гитлер отметил исполнение своей
давнишней мечты о реванше за поражение в Первой мировой войне.
Перемирие с Италией Франция подписала в Риме через два
дня после Компьена. Согласно этому акту, кампания на
Западе окончательно завершилась в 01.35 25 июня.
Можно подвести ее основные итоги. Немецкая армия
потеряла в ней 48 185 человек убитыми, 968 — пропавшими
без вести и около 111 тыс. ранеными. Безвозвратные потери
составили 839 танков и 1236 самолетов. Французская армия
только убитыми потеряла 120 тыс. человек, бельгийская —
7500, а голландская — 3000. Потери английской армии и
авиации составили 5000 убитыми, а всего — около 70 тыс.,
242


включая попавших в немецкий плен. Французы потеряли
892, а англичане 1029 самолетов [308].
Корни французского поражения, как ни странно,
кроются в трудной и кровопролитной победе в Первой
мировой войне. Франция тогда очень дорого заплатила за свою
победу: погибли или пропали без вести полтора миллиона
ее солдат и офицеров. Таким образом страна утратила
свыше четверти своего мужского населения в возрасте от 18 до
27 лет. Эти чудовищные потери заставили французов
задуматься над тем, как предотвратить их в будущем, тем более
что Франция почти вдвое уступала в количестве граждан
своему вероятному противнику — Германии. Французское и
английское военное руководство не сумели разглядеть
новые тенденции в развитии новых способов ведения боевых
действий. Они слепо верили в незыблемость опыта Первой
мировой войны. В своих военных планах союзники
исходили из того, что мощные укрепления «линии Мажино»
не позволят немцам предпринять активные действия, и тем
самым война, как и в 1914 г., примет затяжной характер.
Исход сражений тогда решался, главным образом, количеством
людских и материальных ресурсов, которыми располагали
воюющие стороны. Быстрота действий командиров, их
самостоятельность, активность и умение маневрировать
особой роли не играли. Ошибка французского командования,
которое отвечало за стратегическое планирование военных
действий войск коалиции, заключалась в том, что оно
возложило слишком много надежд на оборону, опирающуюся на
стационарные укрепления, и совершенно недостаточно
готовилось к маневренной войне. Его взгляды на стратегию и
тактику безнадежно застряли в тесных рамках грандиозных
битв, разыгравшихся на Западном фронте в 1914—1918 гг.
Выжидательный характер стратегии союзников заранее
отдавал стратегическую инициативу немцам, которые сами
определяли время и направление ударов. Французская
армия совершенно не была готова к другому типу войны —
«блицкригу», — который сразу же навязали им немцы. С
началом активных действий союзное командование, не сумев
своевременно вскрыть направление главного удара немцев,
неуверенно руководило своими войсками в создавшейся
сложной обстановке. В условиях неустойчивой связи при-
243


нимаемые решения с большим опозданием доводились до
войск. Многочисленная авиация союзников не сумела
остановить танковые колонны немцев, когда те преодолевали
Арденны. Танки использовались неумело и, как правило,
разрозненно. Столкновение армий, которых в способах
ведения военных действий, по существу, разделяла целая
эпоха, и не могло закончиться иначе как сокрушительным
поражением англо-французских войск.
Особенно наглядно различие в германском и французском
подходах к управлению боевыми действиями проявилось в
организации связи. Трудно себе представить, но в штабе Га-
мелена, расположенном в подземелье Венсеннского замка
юго-восточнее Парижа, не было ни одной радиостанции!
Даже телетайпы — и те отсутствовали. Чтобы связаться с
командующим 1-й ГА, занимавшей позиции на северо-востоке,
генералом Жоржем, Гамелен обычно ехал к нему в штаб на
автомобиле. Путь длиной в 60 км отнимал обычно три часа в
оба конца, но потраченного времени никто не считал. Из-за
ненадежной телефонной связи приказы на фронт часто
доставляли мотоциклисты, однако на забитых войсками и
беженцами дорогах они нередко попадали в аварии. В среднем
распоряжения Гамелена доходили до частей на передовой,
для которых они предназначались, за двое суток и к тому
времени безнадежно устаревали. Сменивший Гамелена Вей-
ган перевел свою штаб-квартиру в отдаленный замок Бриар,
в котором условия коммуникации были гораздо хуже, чем
даже в Венсенне. Там был установлен один-единственный
телефон, соединенный с обычной гражданской линией
связи. Ежедневно в течение двух часов после полудня
главнокомандующий союзными войсками вместе со своим штабом
в самый разгар войны оставался полностью отрезанным от
внешнего мира. Причина этого неслыханного безобразия
была на удивление проста: девушка-телефонистка, которая
обслуживала ручной коммутатор в маленьком соседнем
городке, уходила обедать...
В то же время в Германии связи уделяли самое серьезное
внимание. Особенно это относилось к радиосвязи, без
которой немыслимы успешные маневренные боевые действия.
По количеству подготовленных радистов вермахт
превосходил французскую армию в 12 раз! Неудивительно, что штаб
244


танковой группы фон Клейста, не отставая от своих войск,
за 46 дней кампании на Западе сменил свою дислокацию
34 раза, поддерживая непрерывную связь с подчиненными
штабами и командирами. В распоряжение немецкого
командования вплоть до дивизионного и даже корпусного уровня
поступили хорошо оснащенные мощными радиостанциями
командирские танки и бронемашины. Танковые командиры,
наблюдая за ходом боя, могли непосредственно управлять
участвовавшими в нем подразделениями и частями,
своевременно маневрируя своими силами и средствами. В отличие
от них, французы, действуя строго по уставу, оборудовали
свои командные пункты далеко в тылу, за пределами
досягаемости огня вражеской артиллерии. Неудивительно, что они
постоянно запаздывали с должной реакцией на непрерывно
менявшуюся обстановку.
Авиация тоже сказала свое веское слово в кампании на
Западе. Перед ее началом люфтваффе имело на 69%
больше самолетов, чем союзники. Это, несомненно, сразу дало
немцам существенное преимущество в воздухе, но благодаря
умелой организации они сразу превратили его в
подавляющее. По среднему количеству боеготовых самолетов
германская авиация превосходила своих противников уже втрое, а
по количеству сделанных самолето-вылетов — в 12 раз! Если
французские истребители в среднем совершали не более
одного вылета за день кампании, то немецкие — около
четырех. Вложив все силы в первый удар, немцы сразу же
захватили господство в воздухе, хотя и понесли значительные
потери. Только 10 мая 1940 г. было сбито, 347 их самолетов,
из них 170 — транспортных, использованных для высадки
десантов [309]. Союзники же действовали как раз наоборот:
они поначалу придерживали свои самолеты, стараясь
сберечь их для будущих длительных сражений. Как выяснилось,
их ожидания не оправдались, ведь война закончилась всего
за полтора месяца. В то же время основные силы люфтваффе
были сосредоточены на непосредственной поддержке войск.
Среднее время появления самолетов над полем боя после их
вызова составляло всего 45 минут. У французов оно
растягивалось на долгие часы и даже дни из-за бесконечных
согласований между различными инстанциями. Да и выполнение
задач в непосредственных интересах наземных войск счита-
245


лось во французской авиации делом второстепенным,
поэтому она и относилась к нему соответственно.
В организации танковых войск и основных принципах
их использования несомненное преимущество тоже
оставалось за вермахтом. Все без исключения немецкие танки
вошли в состав 10 танковых дивизий, которые, в свою очередь,
объединялись в моторизованные корпуса, а те — в танковые
группы. Такая предельная концентрация сил позволяла
германским танковым войскам самостоятельно успешно решать
важнейшие оперативные задачи. У французов танков было
на четверть больше, чем у немцев, но только чуть больше
трети из них к началу кампании стояли на вооружении трех
танковых и трех механизированных дивизий. Остальные
французские танки были распылены по всему фронту на мелкие
подразделения, самыми многочисленными из которых были
около 33 отдельных танковых батальона. Они
использовались, главным образом, для непосредственной поддержки
пехоты, не смогли существенно повлиять на ход боевых
действий и были разгромлены поодиночке. Точно так же
применялись бельгийские и голландские танки, которых постигла
та же печальная судьба. Английская бронетанковая дивизия
прибыла на фронт только в конце мая, так и не успев собрать
все свои силы в кулак. В результате она тоже оказалась не в
состоянии серьезно повлиять на обстановку.
Успешные действия мотопехоты танковых и
моторизованных соединений, по существу, базировались на тактике
штурмовых групп, впервые разработанной и успешно
использованной немцами во времена Первой мировой войны.
Они глубоко осмыслили и творчески перенесли этот опыт
с тактического на более высокий, теперь уже оперативный
уровень, и результат опять оказался более чем удачным. Не
случайно особенно быстро и успешно им овладели бывшие
пехотные офицеры с обширным боевым опытом
командования штурмовыми группами, такие, как Роммель. Наступая
по пути наименьшего сопротивления и обходя узлы
сопротивления, немецкая пехота при тесной поддержке
артиллерии, как правило, быстро добивалась глубоких прорывов
вражеской обороны.
Потом приходила очередь танковых войск, которые
командование вермахта смело и решительно использовало для
246


развития тактического успеха в оперативный. Они
незамедлительно врывались в проделанную для них брешь и,
пользуясь мощной поддержкой с воздуха, на всех парах мчались
вперед, не давая противнику опомниться и восстановить
разорванный фронт. При этом заботу о флангах передовые
части оставляли вторым эшелонам, тем более что вопросы
взаимодействия в вермахте были отработаны до
совершенства. Глубокие и внезапные танковые рейды вызывали
панику в тылу противника, которая быстро распространялась
далеко вокруг. Самые боеспособные части после контакта с
беспорядочными толпами паникеров нередко утрачивали
самообладание и сами присоединялись к бегущим, пополняя
их ряды. При этом союзное командование отовсюду
получало неумеренно преувеличенные сведения о силах и успехах
немцев и поэтому было не в состоянии правильно
сориентироваться в сложной обстановке и принять адекватные меры
противодействия. В подобных условиях оно быстро
утрачивало волю к победе. Такого эффекта не ожидали даже сами
немцы. Он многократно превосходил непосредственный
физический ущерб, причиняемый прорвавшимися танками.
Конечной целью немецких подвижных войск после их
выхода на оперативный простор был не захват территории,
а окружение больших масс неприятельских войск.
Многочисленные дивизии, корпуса и даже армии, зажатые в тесных
«котлах» и лишенные снабжения, быстро рассеивались,
погибали или попадали в плен. Война выигрывалась не
длительным постепенным истощением ресурсов вражеских стран, а
стремительным сокрушением их вооруженных сил. Причем
настолько стремительным, что времени на их восстановление
уже не оставалось. Это и был классический «блицкриг».
Такие эффе