/
Автор: Миллар М.
Теги: художественная литература роман романы детективные романы
ISBN: 5-7001-0107-6
Год: 1993
Текст
ТЕНЫ
МАСИвИЕРА
©ОСТРОСЮЖЕТНОГО
ДЕТЕКТИВА
МАРГАРЕТ
МИЛЛАР
С'ТЕНыГ
АУШАЮ1
СТЕНЫ СЛУШАЮТ
В ТИХОМ ОМУТЕ
------♦-------
КАК ОН ПОХОЖ
НА АНГЕЛА
РОМАНЫ
§
иентрполигрпф
Москва
1993
ББК 84.7 США
М60
Серия "Мастера остросюжетного детектива"
издается с 1991 года
Выпуск 38
Художник А. Б. Державин
Миллар М.
М60 Стены слушают: Детективные романы. Пер. с англ. —
"Мастера остросюжетного детектива". Вып. 38 — М.: Центр-
полиграф, 1993. — 511 с.
Известный американский автор Маргарет Миллар — обладательница престиж-
ных премий американской детсктивистики (Эдгара По — в 1956 г. и Гроссмейстер-
ский приз — в 1983 г.).
В настоящий сборник вошли лучшие, по мнению критики, произведения пи-
сательницы, в которых детективное начало сочетается с исследованием внутренне-
. го мира главных персонажей.
ББК 84.7 США
ISBN 5-7001-0107-6 © Состав и художественное оформление
торгово-издательское объединение
"Центрполиграф", 1993 г.
СТЕНЫ СЛУШАЮТ
iPOMAHj
Глава 1
Консуэла отдыхала в чулане для щеток и прислушивалась к спо-
ру двух американок в четыреста четвертом номере. Чулан был тесен,
как дорога в рай. Пахло политурой для мебели, хлоркой и самой Кон-
суэлой. Но не эти пустяки портили ее сиесту. Трудно было понять,
о чем шел спор. Деньги? Любовь? Что еще? — недоумевала Консуэ-
ла, вытирая лоб и шею одним из чистых полотенец, предназначен-
ных для ванных комнат. Их полагалось разнести по номерам ровно в
шесть.
Между тем было уже семь. Расправив и сложив полотенце, Консу-
эла положила его в стопку. Хозяин-то прямо не в себе насчет чистых
полотенец и точного времени. Про Консуэлу этого не скажешь. Па-
рочка микробов никому не повредит. Особенно если не подозреваешь
об их присутствии. А что такое час, туда или сюда, перед лицом веч-
ности?
Хозяин, сеньор Эскамильо, каждый месяц загонял свое стадо до-
машней челяди в один из банкетных залов и лаял вслед, как нервный
терьер:
— Теперь извольте слушать. Поступили жалобы. Да, жалобы! И вот,
значит, мы снова здесь, и я снова повторяю: американцы, значит, на-
ши самые ценные постояльцы. Мы должны заботиться о них. Должны
всегда говорить по-американски. Да что там говорить, думать по-аме-
рикански. Значит, так. Что особенно ненавидят американцы? Они не-
навидят микробов. Значит, мы им микробов не даем. А даем чистые
полотенца. Чистые полотенца дважды в день и абсолютно без микро-
бов. Теперь, значит, о воде. Они вас станут спрашивать про воду, а вы
отвечайте, что вода из-под крана — чистейшая вода во всем городе
Мехико. Имеются, значит, вопросы?
У Консуэлы была тьма вопросов. Ну хотя бы почему сам хозяин
держит у себя в конторе бутылки с питьевой водой? Но из чувства са-
мосохранения приходилось молчать. Она нуждалась в работе. Ее сожи-
5
тель был склонен посещать ипподром и ставить не на ту лошадь, вы-
бирать в лотерее невыигрышный номер и поддерживать не того игро-
ка в guinila1.
Спор двух женщин продолжался. Может, спорили все-таки о люб-
ви? Не похоже, решила Консуэла. Лифтер Педро, он же главный шпи-
он отеля, обращаясь к американкам, называл их сеньорами. Как видно,
где-то у них были мужья, а сами американки приехали в город от-
дохнуть.
Деньги? Тоже вряд ли. Обе выглядели состоятельными дамами. Та,
что повыше (подруга называет ее Уильма), носит длинное манто из
меха норки. Никогда его, кстати, не снимает, даже спускаясь к завт-
раку. Она шествует по коридору, звякая браслетами, и это делает ее
похожей на троллейбус. В номере отеля она ничего не оставляет, кро-
ме замкнутого на ключ портфеля. Консуэла, по заведенному порядку,
обыскала все ящики в бюро, — они пустовали, как сердце грешника.
Запертый портфель и пустые ящики, естественно, разочаровали Кон-
суэлу: она заметно усовершенствовала свой гардероб за те месяцы, что
работала в отеле. На самом деле, присваивая чью-то лишнюю одежду,
вовсе еще не воруешь. Скорее поступаешь благоразумно, даже спра-
ведливо. Если некоторые чересчур богаты, а другие слишком бедны,
это надо хоть немного уравновесить. Вот Консуэла и взяла это на себя.
— Все под замком, — досадовала она, устраиваясь поудобнее меж-
ду щеток. — А уж эти браслеты! Только и слышно: кланк, кланк,
кланк.
Взяв из стопки четыре верхних полотенца, она повесила их через
левое плечо и вышла в холл: красивая молодая женщина с надменно
вздернутой головой. Уверенная походка и небрежное обращение с по-
лотенцами делали ее похожей на спортсмена, направляющегося в душ
после хорошо проведенного дня на теннисном корте или на футболь-
ном поле.
У дверей четыреста четвертого она задержалась и прислушалась.
Но даже ушами лисицы можно было расслышать лишь грохот машин,
проходящих по проспекту внизу. Казалось, весь город куда-то спешил,
и Консуэле захотелось сбежать по черной лестнице и пойти со все-
ми. Ее широкие, плоскостопные ноги в соломенных эспадрильях так
и рвались на улицу; Но вместо того стояли неподвижно перед дверью
четыреста четвертого, пока та, что повыше, Уильма, не распахнула
дверь.
Она уже переоделась к обеду в шелковый ярко-красный костюм.
Каждый локон, каждое кольцо, каждый браслет был на месте. Но за-
гримироваться она успела лишь наполовину; потому один глаз был
тускл и бледен, как у рыбы, а второй сверкал позолоченным веком и
черной бахромой ресниц под немыслимо задорной аркой брови. Кон-
Спортлото (исп.).
6
суэле пришлось отметить, что, когда покраска будет завершена, дама
сделается импозантной — в стиле женщины, которой не приходится
ловить взгляд официанта, поскольку этот взгляд уже на ней.
«Но она не hembra1,— подумала Консуэла. — У нее грудей не боль-
ше, чем у быка. Пусть себе держит под замком белье. Мне оно все рав-
но не подошло бы».
И Консуэла, будучи явной hembra, если не попросту толстухой, вы-
пятила грудь и раскачала бедра, прежде чем переступить порог.
— Ах, это вы, — сказала Уильма. — Опять!
Она раздраженно повернулась к своей спутнице:
— Похоже, всякий раз, стоит мне вздохнуть, здесь кто-нибудь вьет-
ся вокруг, перестилая постели или меняя полотенца. У нас тут столь-
ко же одиночества, сколько в больничной палате.
Эми Келлог, стоя у окна, издала звук беспомощного протеста, не-
что вроде сочетания из «ш-ш» и «о, дорогая». Звук, несомненно, при-
надлежал Эми, в нем отозвалась се личность. Опытный человек уловил
бы тут эхо слов, произнести которые ей недоставало духу в течение
всей жизни, будь они обращены к родителям или к брату Джиллу, к
мужу Руперту, к давней подруге Уильме. Как постоянно внушал ей
Джилл, она не делалась моложе. Ей пора было занять прочную пози-
цию, набраться решимости и стать деловитой. «Не позволяй людям
топтаться по тебе, — повторял он, притом что его собственные баш-
маки топтались, скрипели, перемалывали. — Решай все сама». Но сто-
ило ей принять решение, его отшвыривали или улучшали, как нелепую
и уродливую игрушку, которую ребенок смастерил сам.
Прилаживая второе золотое веко, Уильма заявила:
— У меня впечатление, будто кто-то за мной следит.
— Они просто стараются обслужить получше.
— Полотенца, которые она принесла утром, воняли.
— Я не заметила.
— Ты куришь. У тебя не все ладно с обонянием. Мое — в порядке.
Полотенца воняли.
— Я хотела бы, чтобы ты... Тебе нс кажется, что не стоит так гово-
рить при этой девушке?
— Она не понимает.
— Но в бюро путешествий заверяли, что все служащие отеля гово-
рят по-английски.
— Бюро путешествий находится в Сан-Франциско. Мы — здесь.
Уильма произнесла «здесь», как будто думала сказать: «преиспод-
няя».
— Если она может говорить по-английски, почему она молчит?
«Хотелось бы тебе знать», — подумала Консуэла, небрежно обда-
вая раковину струей холодной воды. Ей ли не говорить по-английски,
Женщина (псп.).
7
ха! Это сй-то, жившей в Лос-Анджслссс, пока иммиграционные влас-
ти не схватились с сс отцом и нс выслали назад вес семейство в авто-
бусе, битком набитом «мокрыми спинами», как дразнили мексиканцев,
переплывавших в Америку через реку Рио-Гранде. Ей, у кого дружок
чистой воды американец. Ей, кому завидует вся округа, потому что
в один прекрасный день она, выиграв на скачках и в лотерее, вернет-
ся в Лос-Анджелес и будет гулять посреди кинозвезд. Не говорит по-
английски! «Накося, выкуси, Уильма, у кого грудей поменьше, чем у
быка!»
— Она прехорошенькая, — сказала Эми. — Ты нс находишь?
— Нс заметила.
— Она ужасно хороша, — повторила Эми, разглядывая отражение
Консуэлы в зеркале ванной комнаты и пробуя уловить краску смуще-
ния, сверкнувший взгляд, как доказательство того, что девушка их по-
нимает.
Но Консуэла умела притворяться куда лучше, чем думала Эми. Она
вышла из ванной, вежливо улыбаясь, перестелила обе постели и ста-
рательно взбила подушки. Для Консуэлы притворство было игрой. Иг-
рой опасной: ведь американки могли пожаловаться хозяину отеля, а тот
знал, что она превосходно владеет английским. Но она не могла отка-
зать себе в этом удовольствии, как не могла не стащить хорошенькие
нейлоновые трусики, крикливо расцвеченный кушак или пару кружев-
ных штанишек.
Эми, немного знавшая правила игры, спросила:
— Как вас зовут? Вы говорите по-английски?
Консуэла ухмыльнулась, поежилась и развела руки. Потом повер-
нулась так стремительно, что ее эспадрильи протестующе скрипнули,
и в следующий момент понеслась вниз, через холл, в чулан для хране-
ния щеток. Улыбка соскользнула с ее лица, горло сдавило как туго за-
купоренную бутылку. В тесной темноте чулана она, не зная зачем,
перекрестилась.
— Я не доверяю этой девчонке, — сказала Уильма.
— Можно перебраться в другой отель.
— Они вес одинаковы. Страна сплошь развращена.
— Мы здесь всего второй день. Не думаешь ли ты?..
— Мне незачем думать. Достаточно внюхаться. Разврат всегда во-
няет.
Голос Уильмы звучал решительно, как всегда, когда она бывала не
права или не уверена в себе. Она завершила макияж, поместив губной
•помадой точечку во внутренние уголки глаз. Эми наблюдала за ней,
надеясь, что «нервы» Уильмы больше не сорвутся. Впрочем, кое-какие
признаки уже были налицо, словно первая струйка дыма над вулканом:
дрожащие руки, затрудненное дыхание, подозрительность.
Для Уильмы это был тяжелый год: развод (второй уже), смерть ро-
дителей в разбившемся самолете, приступ пневмонии. Она рассчи-
8
. тывала, что отдых в Мексике поможет забыться. Вместо того она все
привезла с собой. «Включая меня, — угрюмо подумала Эми. — Что ж,
не было никакой необходимости ехать. Руперт сказал, что я делаю
ошибку, а Джилл назвал дурочкой. Но у Уильмы никого же, кроме
меня, не осталось».
Уильма отвернулась от зеркала:
— Я похожа на старую ведьму.
Струйка дыма сгустилась в облако.
— Неправда, — сказала Эми. — Мне жаль, что назвала тебя капри-
зулей. Я считаю...
— Этот костюм болтается на мне, как на вешалке.
— Прелестный костюм.
— Конечно, прелестный. Прекрасный костюм. Его портит старая
ведьма, на которую он надет.
— Не надо так говорить. Тебе же только тридцать три года.
— Только! Я катастрофически похудела. Прямо какая-то палка.
Уильма с размаху уселась на одну из кроватей.
— Мне нехорошо.
— Как именно? Опять голова?
— Живот! О Господи! Прямо точно меня отравили.
— Отравили? Послушай, Уильма, не надо придумывать.
— Я знаю, знаю. Но мне так плохо.
Она опрокинулась поперек кровати, схватившись руками за живот.
— Я вызову врача.
— Нет, нет, я не доверяю иностранцам.
— Я нс могу сидеть, сложив, руки, и смотреть, как ты мучаешься.
— Боже, я умираю. Не могу вздохнуть...
Ее стоны отдавались в чулане для щеток. Консуэла прижалась к
прослушиваемой стене, неподвижна и настороженная, словно ящери-
ца на накаленной солнцем скале.
Глава 2
Доктор пришел около восьми часов — бойкий невысокий человек
с красной камелией в петлице. Казалось, он заранее знал, что встре-
тит, и, бегло осмотрев Уильму, задал несколько кратких вопросов. По-
том заставил ее принять крошечную красную пилюлю и чайную ложку
вязкой жидкости персикового цвета. Остатки он положил на бюро и
посоветовал повторить прием. Пройдя с Эми в гостиную, примыкав-
шую к спальне, он сказал:
— Ваша приятельница, миссис Виат, чрезвычайно нервна.
— Да, я знаю.
— Уверяет, что ее отравили.
— Ах, это просто нервы.
9
— Не думаю.
— Кому нужно отравлять бедную Уильму!
— Нет? Ну, это меня не касается. — Доктор улыбнулся. У него были
дружелюбные глаза, лучистые и синие, как васильки. — А ведь она дей-
ствительно отравлена. Ес болезнь обычна для приезжих и среди дру-
гих, менее пристойных названий, именуется туристой.
— Вода?..
— Вода тоже. Но, кроме того, смена диеты, безрассудное питание,
высота над уровнем моря. Я оставил ей лекарство — новый антибио-
тик, который наладит проблему ее пищеварения. Другое дело — высо-
та. Ее не изменить даже в угоду туризму. Здесь вы очутились на высоте
около семи тысяч четырехсот футов, а ведь привыкли к морскому кли-
мату, если не ошибаюсь — Сан-Франциско?
-Да-
— Это особенно отзывается на вашей приятельнлце, потому что у
нее повышенное давление. Такие люди неумеренно активны, а на на-
шей высоте это более чем неблагоразумно. Миссис Виат должна быть
осторожней. Внушите ей это.
Эми промолчала. Никому никогда не удавалось что бы то ни было
внушить Уильме. Она только вздохнула. Но доктор как будто понял.
— Все-таки объясните ей кое-что, — посоветовал он. — Мои сооте-
чественники соблюдают сиесту не просто от лени, как считают газет-
ные юмористы. Сиеста разумно сохраняет здоровье при нашем образе
жизни. Вы должны повлиять на вашу приятельницу.
— Уильма не любит лежать днем. Называет это пустой тратой вре-
мени.
— В каком-то смысле она права. Но немножко полениться ей как
раз не вредно.
— Что ж, постараюсь, — сказала Эми таким тоном, как если бы се
лучшее немногим отличалось от худшего. Ей-то самой казалось, что
оба эти начала сопутствуют одно другому. У нее лучшее часто обора-
чивалось катастрофой, тогда как худшее оказывалось вовсе не таким
уж плохим.
Глаза доктора скользнули по ее лицу, как бы читая невидимые
строчки.
— Есть еще одна возможность, — сказал он. — Если вы никуда не
торопитесь.
— Какая возможность?
— Вы можете спуститься на несколько дней в Куэрнаваку, чтобы
ваша приятельница постепенно акклиматизировалась.
— Назовите, пожалуйста, по буквам.
Он назвал, и она записала в маленький блокнот, к металлической
обложке которого магнитом прикреплялось перо. Руперт подарил ей
этот набор, потому что она вечно теряла перья и записывала каранда-
шом для бровей, а то и губной помадой. Последние записки лриходи-
10
лось сокращать: «Р: П. в П. з. в. с М. С. в. Э.». Только Руперт умел
расшифровать, что это означало: «Пошла в Парк золотых ворот прогу-
лять шотландского терьера Мака и скоро вернусь. Эми».
— Куэрнавака, — повторил доктор. — Туда всего час езды. Но она
на три тысячи футов ближе к уровню моря. Славный городок, прият-
ный климат.
— Когда Уильма проснется, я ей расскажу.
— Она, наверно, не проснется раньше завтрашнего утра.
— Она еще не обедала.
— Думаю, ей это не во вред, — сухо усмехнулся доктор. — Зато, судя
по всему, вам не мешало бы поесть...
Но Эми казалось бессердечным признаться, что проголодалась, и
она отрицательно покачала головой:
— Ах, нет, я совсем не голодна.
— Ресторан открыт до двенадцати ночи. Избегайте есть сырые
фрукты и овощи. Хорош был бы бифштекс, но без приправ. Виски и
сода. И никаких хитроумных коктейлей.
— Я не могу бросить Уильму.
— Почему?
— Вдруг она проснется, и ей понадобится помощь.
— Она не проснется.
Доктор взял свой чемоданчик, решительно направился к двери и,
отворив ее, сказал:
— Спокойной ночи, миссис Келлог.
— Я... Мы еще не расплатились с вами...
— Плата за визит войдет в счет гостиницы.
— О! Хорошо. Благодарю вас очень, доктор...
— Лопес.
Сдержанно поклонившись, он протянул свою визитную карточку и
уверенно хлопнул дверью, словно доказывая, что Уильму сейчас не
разбудить.
На карточке значилось: «Доктор Эрнест Лопес. Паско-Реформа,
510. Тел. 11-24-14».
Доктор оставил за собой слабый запах дезинфекции. Пока он на-
ходился в комнате, запах успокоительно действовал на Эми: микро-
бы погибали, вирусы так и валились по сторонам, скверные букашки
испускали последний вздох. В отсутствии доктора запах беспокоил,
как если бы им пытались приглушить застарелые, более тонкие запа-
хи гнили.
Эми пересекла комнату и открыла зарешеченную дверь балкона.
Внизу оглушительно гремел проспект. Казалось, весь город, отдохнув
и посвежев после сиесты, внезапно вырвался наружу, возбужденный,
'шумный. Перед вечером шел дождь, недолгий, но сильный. Улицы все
еще блестели, чистый воздух бодрил. Эми он казался полезным, пока
она не вспомнила о высоком давлении Уильмы. Тогда она быстро за-
11
крыла дверь, словно бы комната герметически закрывалась, отгоражи-
ваясь стеклом и железной решеткой от воздействия высоты.
— Бедная Уильма, — произнесла она вслух.
Слова прозвучали совсем не так, как ей хотелось. Они уменьши-
лись и потяжелели, продираясь сквозь стиснутые зубы. В собственном
голосе она услышала предательство дружбе и виновато поспешила в
спальню.
Уильма уснула, так и не сняв красный шелковый костюм, брас-
леты и позолоту с век. Она походила на готовую к погребению покой-
ницу.
Эми выключила свет и вернулась в гостиную. Было восемь часов.
В церкви напротив, на той стороне проспекта, загудел колокол, пыта-
ясь перекрыть звонки троллейбусов и гудки таксеров. Эми подумала,
что дома еще только шесть часов. Руперт все еще работает в саду, Мак
подстерегает бабочек и кузнечиков, а поймав, разумеется, отпускает:
ведь терьеры очень цивилизованные собаки. Если же с залива пополз
туман, оба сидят дома: Руперт читает воскресную газету у себя в ка-
бинете; Мак, взгромоздившись на спинку кресла, хмуро смотрит че-
рез плечо Руперта, туманно представляя себе, что сейчас происходит в
мире.
Высокий человек и крошечный песик привиделись так близко и так
живо, что стук в дверь заставил Эми вздрогнуть от непрошенного втор-
жения в ее личную жизнь.
Она открыла, думая опять увидеть горничную со свежими полотен-
цами. Но в дверях стоял пожилой мексиканец с каким-то предметом,
небрежно завернутым в газету.
— Вот шкатулка, сегодня утром заказанная сеньорой.
— Я не заказывала шкатулки.
— Другая сеньора. Она хотела посвятить шкатулку. Я принес ее сам,
не доверяя дражайшему зятьку. — Он бережно развернул газету, слов-
но снимал покровы со статуи. — Дивной красоты шкатулка, кто хоти-
те подтвердит.
— Шкатулка великолепна, — согласилась Эми. .
— Чистое серебро. Не бывает чище. Попробуйте, как тяжела.
Он протянул инкрустированную шкатулку. Эми чуть не уронила ее,
так неожиданно тяжела она оказалась. Человек радостно заулыбался:
— Ну как? Видите! Чистейшее серебро. Сеньора сравнила ее с мо-
рем. Я никогда не видел моря. А сделал шкатулку, похожую на море,
моря же, честное слово, не видал. Как это получилось?
— Миссис Виат сейчас спит. Я передам ей шкатулку как только она
проснется.
Эми поколебалась.
— За шкатулку, заплачено?
— Шкатулка оплачена. Мои услуги — нет. Я старый человек, а
мчался по улицам, словно молния, не доверяя моему растяпе-зятю.
12
Бежал всю дорогу, чтобы сеньора нынче вечером получила свою кра-
савицу-шкатулку. Она сказала: «Сеньор, шкатулка так прекрасна, что
мне не заснуть без нее сегодня ночью».
Уильма ни за что на свете такого бы не произнесла. Но Эми не ста-
ла препираться.
Мексиканец добродушно продолжал:
— Для сеньоры я куда хотите сбегаю. Побегу бегом, хотя уже ста-
рик.
— Достаточно вам четырех пезо?
— Я очень старый человек. Масса семейных неприятностей и боль-
ная почка.
Несмотря на старость и нездоровье, на утомительную пробежку по
улицам, он, как видно, готов был разглагольствовать без конца. Эми
протянула ему шесть пезо, зная, что дает слишком много; дала, про-
сто чтобы избавиться от него.
Она поставила шкатулку на кофейный столик, удивляясь тому, что
Уильма, всегда скандалившая из-за оплаты лишнего веса в самолетах,
купила такую тяжелую вещь. Да еще собиралась ее кому-то подарить.
Скорей всего самой себе, решила Эми. Уильма редко тратила деньги
на других; разве только пребывая в возвышенном настроении. А, ви-
дит Бог, тому не было свидетельств в этом путешествии.
Она открыла шкатулку. На внутренней стороне крышки были вы-
гравированы инициалы. И выгравированы так искусно, что она с тру-
дом расшифровала: Р.Ж.К.
— Р.Ж.К. — повторила она вслух, как заклятье, и тем вызывая под-
ходящий под эти буквы образ. Единственное, что приходило в голову,
был образ Руперта. Но не похоже было, чтобы Уильма могла купить
для Руперта столь дорогой подарок. Ведь муж Эми и ее лучшая подру-
га редко бывали элементарно вежливы друг с другом.
Глава 3
Когда Уильма очнулась от долгого сна, успел наступить воскресный
полдень. Она чувствовала слабость и голод. Но мысли были необык-
новенно ясны: будто прошумевшая в ней ночью буря очистила все и
освежила.
Пока она принимала душ и одевалась, ей первый раз за много лет
показалось, что жизнь проста и логична. Хотелось увидеть рядом кого-
нибудь, с кем можно было поделиться этим внезапным открытием. Но
Эми куда-то ушла и оставила записку, что вернется к четырем. А мо-
лодой официант, принесший на подносе завтрак, только оскалил в не-
рвной улыбке зубы, когда она попробовала объяснить ему, как проста
жизнь.
— Если вы устали, надо поспать.
13
— Да, сеньора.
— А если проголодались — поешьте. Просто, логично, естест-
венно.
— Да, сеньора. Но я не голоден.
— Ох, черт возьми, — вспылила Уильма. — Убирайтесь.
Официант почти угробил ее откровениями. Однако не насовсем.
Распахнув балконную дверь, она пообещала теплому, солнечному по-
лудню:
— Весь день буду абсолютно естественной. Без суеты, без капри-
зов. Главное — не выходить из себя. Сосредоточиться на самом сущес-
твенном.
Существенной в данный момент была еда. Если голодна, надо
поесть.
Уильма подняла крышку над яичницей с ветчиной. Там было чер-
но от перца. Томатный сок отдавал на вкус плодами лаймы. «Какого
черта они пихают сок лаймы куда попало? Довольно трудно остаться
естественной, даже без дураков и лодырей, напоминающих о себе на
каждом углу».
«Я голодна — я поем» — преобразилось в повелительное: «Я го-
лодна и должна поесть», а в конце концов обернулось решительным:
«Я съем это, даже если оно меня убьет». К тому времени Уильма уже
не чувствовала голода. Решение отправилось к своим многочисленным,
давно забытым предшественникам. Жизнь, как всегда, сделалась слож-
ной и непостижимой.
Чуть позже возвратилась нагруженная покупками Эми. Она нашла
Уильму в гостиной. Та просматривала «Мехико-Сити Ньюз» и потя-
гивала виски с содой.
Уильма взглянула поверх очков:
— Купила что-нибудь занятное?
— Всего несколько вещичек для ребятишек Джилла. В магазинах
давка. Прямо смешно. Все считают, будто ходить за покупками мож-
но только по воскресеньям.
Она положила свои покупки на кофейный столик рядом с серебря-
ной шкатулкой.
— Как ты себя чувствуешь?
— Прекрасно. Должно быть, я выключилась сразу, словно лампа,
как только доктор дал мне свой наркотик.
— Да, тут же.
— Что ты делала весь вечер?
— Ничего не делала.
Уильма начала злиться:
— Ты не могла ничего не делать. Никто не может ничего не делать.
— Я могу. Смогла.
— А что же обед?
— Я не обедала.
14
— Почему?
— Потому что расстроилась...
Эми церемонно уселась на краешек обитого зеленой кожей стула.
— Появилась шкатулка...
— Вижу.
— Она, должно быть, дорого стоит.
— Очень дорого, — согласилась Уильма. — Можно было бы полу-
чше завернуть ее. Мои покупки никого не касаются.
— Но не эта.
— Почему бы? — Уильма швырнула газету на пол и сняла очки. Из-
за дальнозоркости она не могла читать без очков. Но снимала их, раз-
глядывая то, что находилось в другом конце комнаты. Она заметила,
как побледнело и застыло лицо Эми.
— Догадываюсь! Ты обнаружила инициалы?
— Обнаружила.
— И, понятно, вообразила, будто Руперт и я бешено влюблены друг
в друга; будто годы и годы тянем этот роман за твоей спиной и...
— Заткнись, — приказала Эми. — Не слышишь, что в спальне гор-
ничная?
Консуэла открыла дверь своим ключом и застилала постели. Она
сгорбилась и еле таскала ноги, устав от перебранки с другом, затя-
нувшейся до поздней ночи. Причина ссоры казалась ей ничтожной до
смешного. Она всего-навсего стащила в четыреста одиннадцатом но-
мере черные нейлоновые штанишки. Но дружок страшно разозлился,
заорал, что она потеряет работу: будь на то удача, она прикарманила
бы и запах от козла. Да и штанишки-то оказались малы и лопнули по
швам, пока она силой натягивала их на бедра.
«Жизнь несправедлива. Жизнь жестока, как рога быка». Консуэла
стонала, меняя простыни, и страдальчески кряхтела, небрежно ополас-
кивая раковину водой: «С чего бы я стала воровать козлиный запах?»
— Ты ревнуешь, — вкрадчиво шепнула Уильма. — Признайся.
— Конечно нет. Просто, по-моему, это неприлично. А Джилл, если
узнает, поднимет страшный шум.
— Так не говори ему.
— Я ему никогда не говорю. Но он все каким-то образом узнает.
— Почему в твоем возрасте и при твоем весе ты так беспокоишься
о том, чем заняты мысли твоего брата?
— Потому что он способен причинить массу хлопот. Не знаю по-
чему, он всегда не доверял Руперту.
— Я могла бы объяснить, почему. Только тебе это не понравится.
Наверно, ты даже не станешь слушать.
— Зачем же зря трудиться?
- Я и не собираюсь. — Уильма допила виски. — Значит, тебя не
волнует, что я дарю Руперту шкатулку, при условии, что об этом не уз-
нает Джилл. Забавно!
15
— Мне ни капельки не смешно. Главное, нс могу понять, почему
тебе захотелось купить такой дорогой подарок.
— Захотелось, и все. Тебе не понять. Ты всю жизнь не позволя-
ла себе того, что тебе хотелось. А я позволяла. И позволяю. Увиде-
ла шкатулку в витрине лавчонки и вспомнила, как Руперт однажды
сказал, будто море похоже на кованое серебро. Я тогда не поняла, что
он подразумевал. Не понимала, пока не увидела шкатулку. Оттого и
купила, не думая о цене, о тебе, о Джилле, о всех ваших роковых, за-
путанных...
— Тише. Горничная...
— К чертям горничную. Да и шкатулку туда же. Возьми эту пакость
и вышвырни с балкона.
— Нельзя, — пробормотала Эми. — На улице полно народу. Мож-
но кого-нибудь покалечить.
— А тебе хотелось бы? Ведь правда?
— Не знаю.
— О Господи! Признай это! Признайся хоть разочек, измени себе!
Ведь ты хочешь избавиться от шкатулки.
— Да, только...
— Избавься. Выкини через решетку. И кончено. Так просто...
В спальне протестующе мяукнула Консуэла. «Вышвырнуть на ули-
цу серебряную шкатулку! Вышвырнуть, будто помои! Это великий грех!
Вдруг какой-нибудь богач увидит, как она падает, схватит ее и умно-
жит свое богатство». Консуэла застонала при мысли о такой неспра-
ведливости и прокляла себя за дурость. Зачем было притворяться перед
двумя леди, будто она не знает по-английски? Теперь не появишь-
ся перед ними, чтобы сказать всю правду: «Я очень бедная и очень
смирная крестьянка. Иногда даже поддаюсь искушению что-нибудь
украсть».
«Нет, не пойдет. К чему признаваться в воровстве? Наверно, даже
хорошо притворяться, будто не говорю по-английски. Просто надо по-
чаще попадаться на глаза и всем видом показывать, что бедна, скром-
на и честна. Тогда они могут сами подарить шкатулку».
Консуэла посмотрелась в зеркало, висевшее над бюро. А как выгля-
деть честной? Оказывается, это совсем не просто.
Подхватив пылесос, она направилась в гостиную, уже строя планы,
как распорядиться серебряной шкатулкой. Ее надо продать и на выру-
ченные деньги купить билеты завтрашней лотереи. Во вторник утром
ее выигрыш опубликуют в газетах. Тут она посоветует своему дружку
пойти поцеловаться с козлом, покажет нос хозяину отеля и немедлен-
но уедет в Голливуд, где превратится в блондинку и станет разгуливать
среди киношных звезд.
Стараясь, чтобы ее испанский звучал как можно жалостней и
скромнее, она сказала:
— Если милостивые дамы извинят, я хотела бы убрать комнату.
16
— Прикажи ей убраться отсюда и прийти позже, — потребовала
Уильма.
Эми покачала головой:
— Не знаю, как это говорится.
— Мне казалось, ты учила испанский в высшей школе.
— Да, пятнадцать лет тому назад и всего один семестр.
— Ладно. Бозьми разговорник для туристов.
— Мы... Я забыла его в самолете.
— О Господи! Отделайся от нес любым способом.
Консуэла обнаружила на кофейном столике серебряную шкатулку
и восхищенно чмокала, любуясь красотой, мастерством чеканки и ко-
личеством лотерейных билетов, которые за нее продадут.
— Похоже, она говорит о шкатулке, — предположила Эми.
— Пусть говорит.
— Если ты намерена выбросить шкатулку, отдай лучше ей.
— Могу отдать, — согласилась Уильма. — Могу, но не хочу. А с чего
ты взяла, будто я намерена выбросить ее?
— Ты сказала. Даже пообещала...
— Ничего подобного. Я сказала, если хочешь выбросить ее, так сту-
пай, выброси. Но тебе не хватило смелости, и ты потеряла удобный
случай. Шкатулка моя. Я купила ее для Руперта и Руперту подарю.
Консуэла, обманувшаяся в мечтах о белокурой шевелюре и о бли-
зости к звездам кино, издала вопль протеста и схватилась за сердце,
словно оно готово было лопнуть.
Уильма свирепо уставилась на нее:
— Убирайся. Мы заняты. Придешь позже.
— О, жестокая, — запричитала по-испански Консуэла. — Эгоист-
ка, мерзкая! О, пусть ты вечность проведешь в аду.
— Ни черта не понять, о чем она.
— Хотела б я, чтобы ты понимала, черная ведьма со злыми глаза-
ми. От твоего взгляда дети бледнеют и делаются больны. Собаки пря-:
чут хвост между ногами и уползают прочь...
— Ну, с меня хватит. — Уильма повернулась к Эми. — Пойду в
бар.
— Одна?
— Милости просим, если угодно...
— Рано. Еще нет пяти.
— Оставайся. Если повезет, вспомни что-нибудь из своей высшей
испанской школы. То-то повеселишься с этой девкой.
— Уильма, тебе нельзя пить, когда ты в таком настроении. Это вы-
зовет депрессию.
— У меня уже депрессия, — заявила Уильма. — Ты вызвала ее.
В семь часов Эми направилась на поиски.
В отеле работали два бара: просторный бар на крыше, с оживлен-
ным оркестром, и другой, поменьше, между холлом и рестораном для
17
тех, кто предпочитал мартини без музыки. Эми подкупила лифтера
двумя псзо и спросила, в каком направлении отправилась Уильма.
— Ваша приятельница в меховом манто?
-Да.
— Сначала в сад на крыше. Скоро вышла оттуда и поехала вниз.
Пожаловалась, что африканская музыка слишком шумна и мешает раз-
говору.
— Мешает разговору? — удивилась Эми. — С кем?
— С американцем.
— Каким американцем?
— Тут один вертится в баре. У него, как говорят у вас, тоска по ро-
дине. Он из Нью-Йорка. Любит поговорить с американцами. Он не
опасен. — Лифтер пожал плечами. — Никудышный человек.
Уильма и неопасный американец (смуглый молодой блондин в
броской полосатой спортивной куртке) сидели за столиком в углу пе-
реполненного бара. Говорила Уильма, а молодой человек слушал и
улыбался заученно-профессиональной улыбкой, лишенной тепла и ин-
тереса. Эми подумала, что он в самом деле выглядит не опасно. На-
верно, и правда, таков для кого угодно, за исключением Уильмы. Два
брака и два развода не научили ее разбираться в мужчинах; она была
сразу и слишком подозрительна, и чересчур доверчива, агрессивна и
уязвима.
Эми нерешительно пересекла бар. Ей хотелось повернуть назад. Но
еще больше хотелось убедиться, что Уильма в порядке — не перепила,
не возбуждена. «Тут ей не место. Завтра поедем в Куэрнаваку, как со-
ветует доктор. Там будет спокойнее. Без тоскующих по родине амери-
канцев».
— А, вот и ты, — громко и весело закричала Уильма. — Давай, да-
вай, садись. Это парень из Сан-Франциско: знакомьтесь, Джо О’Дон-
нел — Эми Келлог.
Эми подтвердила рекомендацию, слегка кивнув головой, и села.
— Значит, вы из Сан-Франциско, мистер О’Доннел?
— Точно. Только называйте меня Джо. Так все зовут.
— Мне почему-то казалось, что вы из Нью-Йорка.
О’Доннел засмеялся и небрежно спросил:
— Женская интуиция?
— Отчасти.
— Отчасти, может быть, из-за спортивной куртки? Я шил ее в Нью-
Йорке у «Братьев Брукс».
«Братья Брукс», ври больше», — подумала Эми, но сказала:
— В самом деле? Как интересно.
— Давайте выпьем, — предложила Уильма. — Эми, дорогуша, ты
выглядишь слишком трезвой. Ты трезва и взбешена. Ты постоянно бе-
сишься. Только скрываешь-это лучше, чем мы, остальные.
— Ах, перестань,. Уильма. Я и не думаю беситься.
18
— Нет, бесишься. — Уильма повернулась к О’Доннелу и потере-
била его рукав. — Хочется знать, с чего она взбесилась? Ведь хо-
чется?
— Да все равно: и так, и так перебьюсь, — примирительно сказал
О’Доннел.
— Наверняка хочется знать! Наверняка!
— Перебрали вы...
— Чуточку. Самую, самую, самую чуточку. Ну, решайте. Хотите
знать, из-за чего она бесится?
— Ладно, выкладывайте, и кончим с этим.
— Она думает (Эми все время думает: отвратительная привычка),
она думает, будто я покушаюсь на ее мужа и потому купила ему се-
ребряную шкатулку.
О’Доннел усмехнулся:
— А на самом деле?
— Конечно нет, — решительно заявила Уильма. — Руперт мне как
брат. Я вообще люблю покупать людям вещи. Иногда люблю, если чув-
ствую себя доброй. А иногда бываю подавленной и жадной и тогда сле-
пому не подарю минуты света.
— А сейчас? Вы как чувствуете себя, хорошей?
— Замечательной! Давайте куплю вам выпить. Или вы, может быть,
предпочли бы серебряную шкатулку?
— Можно начать с выпивки.
— О’кей! Официант! Официант! Три teguilas1 с лаймой.
— Послушай, Уильма, — сказала Эми. — Почему бы нам не пообе-
дать?
— После, после. Я не голодна.
— Я голодна.
— Тогда иди, обедай.
— Нет, подожду тебя.
— Ладно. Жди. Ну, чего ты сидишь и бесишься? Постарайся разве-
селиться.
— Стараюсь, — мрачно сказала Эми. — Сильнее стараюсь, чем ты
думаешь.
Улыбка О’Доннела становилась все более натянутой. Вечер скла-
дывался наперекор его планам — несколько даровых виски; милая
беседа, может быть, небольшая сумма в долг. С одной женщиной он
отлично умел поладить. Две женщины, да еще в скверных отношени-
ях друг с другом, могут обременить: Хорошо бы спокойно и быстро от-
делаться от обеих, не оскорбив ничьих чувств.
Оскорбленные чувства могли вылиться в жалобу хозяину отеля, и
тут приветливый коврик был бы выдернут из-под ног. Бар был его
штаб-квартирой. Он никогда не вляпывался в неприятности Американ-
Водка из агавы- (исп.): •
19
ские гости обычно радовались случаю поставить выпивку парню из
Фриско, или Нью-Йорка, или из Чикаго, Анджелеса, или Милуоки,
или Денвера. В некоторых выдаваемых за родину городах он бывал. О
других читал или слыхал. В Сан-Франциско ему бывать не приходи-
лось, но он видел множество снимков Моста Золотых Ворот, Рыбачей
Пристани и канатной дороги. Этих сведений вполне хватало. Осталь-
ное он мог подделать, включая адрес, если его спрашивали о нем. Всег-
да называл один и тот же, Садовая улица, потому как в каждом городе
есть своя Садовая улица.
— Садовая, одиннадцать, двадцать пять, — сказал он Эми. — Вы,
верно, и не слыхивали об этой улице. Она в восточной части города.
Или была. Теперь, может быть, весь район срыт и на его месте выстро-
ены отели или универмаги. Что, канатная дорога еще работает?
— Кое-где, — сказала Эми.
— Одна мысль о ней вызывает ностальгию.
— Серьезно? — На минуту ей стало интересно, по какому месту он
действительно скучает: по ферме в Миннесоте или по пустынному го-
родишке в Аризоне. Она понимала, что этого не выяснишь. Она не
станет допрашивать, а он не скажет.
— Что мешает вам уехать домой, мистер О’Доннел?
— Пустяковые затруднения с деньгами. Мне не повезло на беговой
дорожке.
- О!
Его улыбка становилась все шире, пока не сделалась почти иск-
ренней:
— Да, миссис Келлог, я гадкий мальчик. Я игрок. Вынужденный...
- О?
— Другим путем не заработаешь. Чтобы поступить на работу, нуж-
ны справки, а я до сих пор не достал никаких справок. Ну, хватит! Не
то это, того и гляди, зазвучит, как: «Пожалейте бедняжку Джо О’Дон-
нела». Хватит! Лучше поговорим о вас. Как две леди развлекаются в
городе Мехико?
— Развлекаются? — Уильма подняла брови. — Я уже с трудом вспо-
минаю значение этого слова.
— Придется вмешаться. Вы здесь надолго?
— Завтра уедем, — сообщила Эми. — В Куэрнаваку.
— Как жалко. Я надеялся показать вам...
— Куэрна — кто? — вскрикнула Уильма.
— Куэрнавака.
— Мы завтра туда едем?
-Да.
— Ты что, спятила? Мы только что сюда приехали. Почему, ради
всего святого, мы попремся в какое-то место, о котором я в жизни не
слыхивала, Куэрна — не помню, как дальше.
— Куэрнавака, — терпеливо повторила Эми.
20
— Перестань твердить это. Оно звучит как болезнь позвоночника.
— Оно считается очень красивым и ...
— Мне плевать, даже если это натуральный рай, — заявила Уиль-
ма. — Не поеду. Как тебе в голову взбрела такая глупость?
— Доктор посоветовал, чтобы подправить твое здоровье.
— Мое здоровье в порядке. Спасибо! Лучше подумай о своем.
Принесли заказанную выпивку, и О’Доннела не смутило, что за
всех заплатила Уильма. Год или два назад он был стеснительней.
Теперь — просто утомлен. Как он и опасался, обе дамы становились
ему в тягость. Отправлялись бы они в Куэрнаваку. Хоть нынче ве-
чером.
Он решительно заговорил:
— Все посетители Мехико непременно посещают Куэрнаваку. Там
находится дворец Кортеса и собор, один из самых старинных собо-
ров в республике. И птицы, тысячи певчих птиц. Если вы любите
птиц.
— Ненавижу птиц, — заявила Уильма.
Он продолжал расхваливать климат, тропическую растительность,
красивые площади, пока до него не дошло, что ни та, ни другая не об-
ращают на него ни малейшего внимания. Они опять заспорили о че-
ловеке по имени Джилл; что бы подумал Джилл, если бы вошел сейчас
сюда или если бы узнал об этом.
О’Доннел встал и исчез.
Консуэла ушла с работы в восемь часов и направилась вниз к слу-
жебному входу, где ее должен был встретить дружок. Его там не было,
а одна из судомоек сказала, что он отправился на стадион.
Консуэла прокляла его свиные глаза и его черное сердце и верну-
лась в чулан, замышляя месть. Не такая уж это была месть, но ничего
другого было не придумать, как остаться на всю ночь в чулане: пусть
побеспокоится и погадает, куда она могла деваться.
Соорудив постель из полотенец, она устроилась как могла удобнее.
Чулан не проветривался, но Консуэлу это не беспокоило. Ночной воз-
дух был вреднее. От него бывает туберкулез. А больных туберкулезом
не впускают в Соединенные Штаты. Иммиграционные власти не вы-
дают документов.
Она задремала, и ей приснилось, будто она на большом автобусе
едет в Голливуд. Вдруг автобус остановился, и бородатый человек, не-
много похожий на Иисуса Христа, открыл дверь и сказал: «Консуэла
Хуанита Магдалена Долорес Гонзалес, у тебя туберкулез. Немедленно
выйди из автобуса». Консуэла кинулась ему в ноги, рыдая и моля. Он
сурово от нее отвернулся, и она закричала.
Проснувшись, она услышала свой крик. Но тут же, сев и совсем
проснувшись, сообразила: кричит не она, кричит одна из дам в четы-
реста четвертом.
21
Несмотря на поздний час, нашлась примерно дюжина свидетелей,
проходивших под балконом четыреста четвертого по проспекту, и каж-
дый пылко предлагал свою версию события.
— Американская леди остановилась у перил и поглядела вниз, пе-
ред тем как прыгнуть.
— Никуда она не смотрела, а встала на колени и помолилась.
— Она ни секунды не колебалась. Просто перебежала через балкон
и нырнула вниз.
— Падая, она кричала.
— Она не издала ни звука.
— Она держала в руках серебряную шкатулку.
— У нее ничего в руках не было. Она простерла их к небу с моль-
бой.
— Она несколько раз перевернулась в воздухе.
— Она летела головой вниз, прямо, как стрела.
Но все свидетели сошлись в одном: ударившись о мостовую, она
немедленно умерла.
В конторе хозяина отеля доктор Лопес дал краткие показания по-
лиции:
— Я пользовал миссис Виат вчера вечером от припадка туристы.
Несчастная женщина. Невероятно нервная, очень возбудимая.
— Очень навеселе, — показал бармен.
— Очень богатая, — нервно хихикнув, сказала Консуэла. — Долж-
но быть, жалко умирать такой богатой.
Доктор поднял руку, требуя внимания:
— Позвольте мне закончить. У меня визиты меньше чем через пять
часов, а даже доктор нуждается в отдыхе. Как я уже сказал, вы пол-
ностью узнаете обстоятельства дела от миссис Келлог, когда она при-
дет в себя. Как скоро это произойдет, зависит от начальства госпиталя.
Она испытала сильное потрясение. Более того: теряя сознание, она
ударилась головой о спинку кровати и, может быть, в какой-то степе-
ни контужена. Вот все, что я могу сказать.
— Я тоже очень нервен и очень возбудим, — сказал Меркадо, стар-
ший из двух полисменов. — Однако не прыгаю с балконов.
Доктор Лопес невесело улыбнулся:
— Может случиться в один прекрасный день. С одного балкона. До
свиданья, господа.
— До свиданья, доктор. Ну-с, Консуэла Гонзалес. Вы утверждаете,
что находились в чулане, когда услышали, как кричит женщина? Ко-
торая из двух?
— Та, что поменьше. У нее каштановые волосы.
— Сеньора Келлог?
— Она.
— Просто кричала или кричала слова?
— Слова, вроде «постой» и «на помощь». Может, и другие какие.
22
— Просто из любопытства: что вы делали в чулане для щеток в та-
кой поздний час?
— Спала. Я очень устала после работы. У меня тяжелая работа,
очень, очень тяжелая. — Она бросила взгляд на хозяина отеля. — Сень-
ор Эскамильо не представляет, как тяжко я тружусь.
— И впрямь не представляю.
— Не по делу, не по делу, не по делу, — вмешался Меркадо. — Про-
должайте, сеньорита. Вас разбудил крик. Вы помчались в четыреста
четвертый. И?..
— Та, что поменьше, сеньора Келлог, лежала на ковре у кровати.
Голова у нее была окровавлена, и она была без сознания. Той, дру-
гой, нигде не было видно. Мне в голову не пришло выглянуть на бал-
кон. Подумать о таком не могла. Порешить собственную жизнь — это
же смертный грех. — Консуэла испуганно перекрестилась. — Комната
пахла выпивкой. На бюро стояло полбутылки виски. Я попыталась не-
много дать сеньоре, чтобы привести ее в чувство. Какое там, все про-
лилось мимо.
— Тогда она допила остаток, — сказал хозяин Эскамильо.
— Сущую капельку. Для поддержанья духа.
— Капельку. Ха! От тебя несет водкой, — возмутился сеньор Эска-
мильо.
— Я не потерплю оскорблений от этой свиньи! .
— Как ты смеешь меня называть свиньей, пьяная, вороватая потас-
кушка!
— Докажи, докажи, что я воровка.
Меркадо зевнул и напомнил, что уже поздно, что он и его коллега
Сантана очень устали. Что он, Меркадо, имеет жену и восемь ребяти-
шек и множество хлопот и не окажут ли все любезность вести себя лю-
безно и помогать?
— Итак, сеньора Гонзалес, когда вам не удалось привести сеньору
в чувство, что вы сделали?
— Я позвонила по телефону в контору клерку, а он послал за до-
ктором. Доктор Лопес имеет договоренность с этим отелем.
— Он на контракте, — подтвердил Эскамильо. — Подписанном!
Консуэла пожала'плечами:
— Не все ли равно, как это зовется? Когда требуется доктор, всегда
посылают за доктором Лопесом. Он и пришел. Немедленно. Или очень
быстро. Вот все, что я знаю.
— Вы оставались с сеньорой до прихода доктора?
— Да. Она так и не очнулась.
— Ну-с, сеньорита, что знаете вы о серебряной шкатулке?
Консуэла выглядела озадаченной.
— Серебряной шкатулке?
— Вот об этой. Она запачкана кровью и сильно помята в том мес-
те, которым ударилась о мостовую. Вы ее раньше видели?
23
— Никогда не видела и ничего о ней нс знаю.
— Отлично. Благодарю вас, сеньора.
Консуэла грациозно поднялась и, проходя через комнату, задержа-
лась перед конторкой Эскамильо.
— Я не терплю оскорблений и ухожу.
— Не уходишь, а уволена.
— Я ушла до того, как меня уволили. Видал?!
— Я пересчитаю каждое полотенце, — завопил Эскамильо, — каж-
дое. Лично пересчитаю.
— Скотина!
Консуэла щелкнула пальцами и вышла, решительно и окончатель-
но хлопнув дверью.
— Видали? — вопросил Эскамильо. — Как содержать отель с такой
обслугой? Они все одинаковы. А сейчас еще этот кошмарный скандал.
Я разорен, разорен, разорен. Полицейские в моей конторе. Репортеры
в холле внизу! А посольство — пресвятая Богородица, зачем посольст-
ву сюда вмешиваться?
— В таких случаях мы обязаны уведомлять посольство, — сказал
Меркадо.
— Эти полоумные американцы! Если им охота попрыгать, у них
хватает места в.их стране. Зачем для этого приезжать сюда и разорять
невинного человека?
Все согласились, что это очень несправедливо, очень печально. Но
на то есть Божья воля. Нельзя спорить с волей Господа, волей, кото-
рая отвечает и за национальные, и за домашние бедствия, например,
землетрясения, проливные не вовремя дожди, за темпераментных во-
допроводчиков, за затруднения с телефонной службой, как и за слу-
чаи внезапной смерти.
Утешительно найти кого-нибудь, кого удобно обвинить в случив-
шемся. И Эскамильо начал, успокаиваться, как вдруг возникла еще
одна проблема. «Как быть с номером четыреста четыре. Он не занят
ив то же время занят. Я должен получить за него или потерять день-
ги. Но я не могу получить за него, если там никого нет. И никого не
могу туда поселить, пока вещи обеих сеньор находятся там. Что мне
делать?»
— Научитесь не думать все время о деньгах, — решительно посове-
товал Меркадо и, взяв серебряную шкатулку, кивнул своему коллеге
Сантана: — Пошли. Проверим еще раз четыреста четвертый и запрем
его до выздоровления маленькой сеньоры.
Дверь балкона была оставлена открытой, но в комнате все еще стоял
запах виски: от пролитого на ковер и от бутылки на бюро, которую
Консуэла не позаботилась закупорить.
— Было бы -чистым безобразием позволить этому продукту стоять
здесь и выдыхаться, — нравоучительно заметил Меркадо и потянулся
за бутылкой.
24
— Но это ведь свидетельство.
— Свидетельство чего?
— Что сеньора была пьяна.
— Мы уже узнали от бармена, что она была пьяна. Не надо накап-
ливать лишних свидетельств. Так только дело запутаешь. А оно, по
сути, совсем простое. Сеньора выпила слишком много текилы и полу-
чила депрессию. Текила не для дилетантов.
— Но причиной депрессии ведь было что-то?
— Любовь без взаимности, — не колеблясь установил Меркадо. —
Американцы по этому поводу жутко возятся. Взять хотя бы их кине-
матограф. Отхлебни немного.
— Спасибо, дружище.
— В одном можно быть уверенным. Это не несчастный случай. Я
сразу подумал: сеньора, здорово надравшись, выбежала на балкон не-
много продышаться, возможно даже, чтобы освободить желудок. Впро-
чем, последнее невозможно.
— Почему невозможно?
— Если ей приспичило, она не стала бы задерживаться, чтобы за-
хватить шкатулку. — Меркадо вздохнул. — Нет. Она убила себя, бед-
няжка леди. Грустно думать о том, как она блуждает сейчас в аду.
Грустно ведь?
Сквозь мелкий дождик пробивалась заря.
— Дождь пошел, — сказал Сантана.
— Славно. До: дь вымоет мостовую и разгонит зевак по домам.
— Да и так никого уже не видно. Все кончилось.
— Аминь, — сказал Меркадо. — Все-таки я поражаюсь вместе с
сеньором Эскамильо. С чего ей было кидаться именно здесь, когда в
Америке такой выбор удобных для этого мест!
— Импайр-Стейт-билдинг.
— Конечно. И Большой каньон.
— Бруклинский мост.
— Ниагарский водопад.
— И многое еще.
Меркадо замкнул балконную дверь на ключ:
— Ладно, нельзя спорить с волей Господа Бога.
— Аминь.
Глава 4
Контора Руперта Келлога помещалась на втором этаже нового
бетонированного здания, подобравшегося к самому краю старинной
престижной Монтгомери-стрит. Здесь он вел небольшое счетоводное
дело с помощью секретарши, Пат Бартон, склонной часто менять цвет
своих волос, и ученика, юнца по имени Боровиц, который проклады-
25
вал себе путь в будущее через Государственный колледж Сан-Фран-
циско.
Руперт Келлог, высокий сорокалетний мужчина с любезным лицом
и мягкой манерой разговора, уже двадцать лет занимался счетоводным
делом. Умеренно работоспособный, он так же умеренно преуспевал,
радости от того не получая. Он предпочел бы нечто более увлекатель-
ное. Славно было бы, например, владеть лавкой для любимчиков — до-
машних животных. Он обожал зверушек и интуитивно понимал их.
Часы, проведенные в Зоологическом саду, казалось ему, открывали ос-
новные значения жизни. Только он никогда ни с кем об этом не гово-
рил, даже с женой Эми. Впрочем, как-то раз намекнул на возможность
открыть лавку для любимчиков и вызвал такой шум в родне Эми, что
напрочь отказался от своего замысла. По крайней мере, от упомина-
ний об этом и затаил мечту в душе, как уродливого ребенка от укориз-
ненного взгляда зятя.
В понедельник утром он поздно пришел в контору: привычка опаз-
дывать укоренилась с недавних пор, особенно после отъезда Эми. Мисс
Бартон, волосы которой на осень приобрели тыквенный оттенок, в
полном смятении разговаривала по телефону. А так как она приходи-
ла в смятение по любому ничтожному поводу, Руперт не обращал на
это внимания. Он давно выяснил, что такие приступы легче выносить,
находясь как можно дальше от их пределов.
— Подождите, оператор. Он как раз только что вошел. — Мисс Бар-
тон драматическим жестом прижала телефонную трубку к груди.
Слава Богу, что вы успели! Мистер Джонсон из города Мехико хочет
говорить с вами.
— Не знаю никакого мистера Джонсона из города Мехико.
— Он из американского посольства. И вероятно, чрезвычайно важ-
но... Вы нс думаете, что какой-нибудь ужас случился?..
— Не кажется ли вам, что сейчас не время гадать, мисс Бартон?
Я отвечу из своей конторы. — Он затворил за собой дверь и снял труб-
ку. — Говорит Руперт Келлог.
— Секунду, пожалуйста, мистер Келлог. Порядок, говорите, пожа-
луйста. Мистер Джонсон, вот ваш адресат...
— Мистер Келлог? Говорит Джонсон из американского посольства
в городе Мехико. Приходится сообщить вам плохую новость, думаю,
лучше сразу и прямо.
— Моя жена...
— Ваша жена скоро поправится. Я — о ее спутнице, миссис Виат.
Она умерла. Говоря прямо, слишком кутила и наложила на себя руки.
Руперт молчал.
— Мистер Келлог, вы меня слышите? Оператор, меня разъедини-
ли. Оператор! Телефонистка! Господи помилуй, неужели я не могу сде-
лать' ни одного телефонного вызова без того, чтобы меня прервали?
Телефонистка!
26
— Вас не разъединяли, — сказал Руперт. — Я был в шоке. Я...
Я много лет знал миссис Виат. Как это произошло?
Джонсон изложил известные ему подробности резким, укоризнен-
ным тоном, считая смерть Уильмы нарушением интернационального
этикета.
— А моя жена?
— Естественно, она страдает от потрясения. Ее поместили в Аме-
рикано-Британский госпиталь. Хотите адрес?
-Да.
— Мариано, Эскобедо-628. Телефон 11-49-00.
— Если я позвоню, она может говорить со мной?
— О нет. Она под успокоительными средствами. Ушибла голо-
ву, когда упала в обморок. Насколько мне известно, ничего серьез-
ного.
— Как долго ее продержат в госпитале?
— Пока трудно сказать, — ответил Джонсон. — У вас тут нет дру-
зей, которые могли бы позаботиться о ней?
— Нет. Лучше я сам поеду.
— Отличная мысль. Может быть, мне позвонить в отель Виндзор,
где она остановилась, и сказать, чтобы придержали для вас ее ком-
наты?
— Пожалуйста, — сказал Руперт. — И я был бы очень благодарен,
если бы вы дали ей знать в госпиталь: я приеду сегодня вечером.
— А если не успеете к вечеру?
— Успею. Самолет вылетает через два часа. Моя жена летела им на
прошлой неделе.
— У вас есть туристская карточка? Без нее вас не пустят в самолет.
— Карточку я достану.
— Отлично. Вашу жену я предупрежу. Еще одна минута, мистер
Келлог. Полиция не может разыскать ближайших родственников мис-
сис Виат. У нее есть кто-нибудь?
— Сестра в Сан-Диего.
— Имя?
— Руфь Сюлливан.
— Адрес?
— Не знаю, где она живет. Но ее муж, капитан-лейтенант, прико-
мандирован к одиннадцатому горскому округу. Вам не составит труда
узнать его домашний адрес. Эрл Сюлливан.
— Спасибо, мистер Келлог. Если вам здесь что-нибудь понадобит-
ся, в чем посольство может помочь, дайте мне знать. Номер телефона
39-95-00.
— Спасибо. До свиданья.
— До свиданья.
Мисс-Бартон возникла на пороге. Ее поникшая фигура и собачий
взгляд отвечали серьезности ситуации.
27
— Я невольно подслушала, люди так громко говорят на больших
расстояниях.
— Разве?
— Бедная миссис Виат, какой кошмар умереть так в чужой стране.
Все, что можно сказать, — храни Господь ее душу.
Этого оказалось достаточно. Мисс Бартон распрямила плечи, вер-
нула на нос очки и бодро сказала:
— Я сразу позвоню в Западный Аэрофлот.
-Да.
— Вы себя прилично чувствуете, мистер Келлог?
— Я разумеется. Разумеется.
— У меня есть аспирин.
— Примите его сами.
Мисс Бартон знала, что, заспорив, схлопочет. Она молча уронила
две таблетки аспирина на его письменный стол и вышла в приемную,
чтобы дозвониться до Аэрофлота оттуда. Руперт долго сидел, уставив-
шись на аспирин. Наконец встал и, пройдя к водоохладителю, сразу
проглотил обе таблетки.
Мисс Бартон вплыла на восторженной ноте:
— Полный успех. Вы отбываете рейсом шестьсот одиннадцать. Но,
Боже мой, сколько пришлось спорить. Какой-то плюгавый клерк твер-
дил, что пассажиры, уезжающие на шестьсот одиннадцатом, уже регист-
рируются в аэропорту. А я ему говорю: «Послушайте, это чрезвычайный
случай». Пришлось по буквам произнести «ч-р-е-з-в-ы-ч-а-й-н-ы-й...».
О! Я смотрю, вы приняли таблетки. Отлично. Как у вас с деньгами?
— Могут понадобиться.
— О’кей. Боровиц сбегает в банк. Вот ваш график. Отправление в
одиннадцать тридцать. Ленч на самолете. Остановка в Лос-Анджеле-
се, примерно на час. Отправление из Лос-Анджелеса в два пятьдесят.
Обед на самолете. Прибываете в Мехико-Сити в десять десять. Время
по центральным стандартам.
Мисс Бартон могла расклеиться в пору несерьезных бедствий. Но
если возникала большая беда, она отважно кидалась ей навстречу. Она
позаботилась о деньгах, о туристской карточке, о зубной щетке, чис-
тых носках и пижаме, о шотландском терьере Маке и о письме брату
Эми, Джиллу Брандону. Когда она наконец посадила Руперта в само-
лет и он помахал ей из окна на прощанье, ее глаза увлажнились, но
наступило и облегчение, как у матери, проводившей сына в школу пер-
вый раз.
Она возвратилась на машине Руперта в город и поставила ее в га-
раж его дома на 41-й авеню. Потом выпустила Мака побегать, пока
мыла и перетирала посуду, оставленную Рупертом в раковине. За все
годы службы она всего второй раз попала внутрь его дома. Она убира-
ла здесь с каким-то странным чувством, словно рассматривала кого-
то спящего.
28
Покончив с посудой, она бродила по комнатам, ничего, конечно,
не выслеживая, а просто беря на заметку, как положено хорошей сек-
ретарше, заинтересованной в делах хозяина. «Красное дерево и кру-
жева в столовой. Слишком для него церемонно, скорей всего — ее
забота... Бьюсь об заклад, он сидит на желтом стуле, вот следы мас-
ла для волос на спинке, а рядом хорошая лампа... Он любит читать,
значит, нужна хорошая лампа... Большой рояль и орган, подумать
только. Она, должно быть, музыкальна, он не способен и ноту высвис-
тать... Я никогда не привыкну к этим цветным унитазам... А это, на-
верно, комната прислуги. Обставлена так же мило, до самых пустяков,
как и все другие, что говорит о его щедрости. А может быть, это ее
щедрость. Боровиц говорит, что она из очень денежной семьи... Стол
в холле, похоже, из дерева драгоценной породы, той самой, что нати-
рают голыми руками, если помешаны в этом плане и времени хватает.
Открытка. Интересно, от кого? А что, открытки секретов не предпола-
гают. Если вам хочется сообщить что-то интимное, сообщайте это
письмом».
Мисс Бартон взяла открытку. С одной ее стороны была цветная фо-
тография гейзера Старый Паломник, на другой написано карандашом:
«Дорогие мистер и миссис Келлог, я прекрасно провожу свой отпуск.
Уже шесть раз видела Старого Паломника. Потрясающее зрелище. Но-
чами здесь холодно, нужны одеяла. Есть плавательный бассейн, плохо
пахнущий оттого, что в воде много минералов. К счастью, запах не
пристает к купальщикам. Больше негде писать. Поклон Маку. Ваша
Герда Ландквист».
«Йеллоустон, — подумала мисс Бартон, — а я не могу позволить
себе даже Секвойю. Не то чтобы я туда хотела. Те, кто там бывал, в
один голос говорят, что чувствуешь себя совсем крошечным под эти-
ми огромными деревьями. Вот уж что не соблазняет при пяти футах с
половиной вершка».
Закончив неофициальный обзор дома и почты, мисс Бартон впус-
тила Мака с черного хода и скормила ему несколько собачьих биск-
витов. Потом пошла на улицу Фултона, где останавливался автобус,
увозящий назад в город.
Она не предчувствовала катастрофы. Сияло солнце, а ее гороскоп,
составленный утром, был на редкость благополучен. Хорош был и го-
роскоп Руперта, который она проверяла даже раньше собственного:
«Это чудесный день для тех, кто из созвездия Льва и Лиры».
«Чудесный день», — решила мисс Бартон и двинулась вприпрыжку
по тротуару, начисто забыв, что миссис Келлог в госпитале, а миссис
Виат мертва.
Самолет прибыл точно по расписанию. Руперт позвонил в госпи-
таль прямо из аэропорта и договорился, чтобы его пропустили к жене,
несмотря на поздний час.
29
Он добрался до госпиталя к полуночи. В главной конторе его встре-
тил черноволосый молодой человек и рекомендовал себя как доктор
Эскобар.
— Она спит, — сказал Эскобар. — Но думаю, ей было бы хорошо
повидать вас. Она несколько раз вас звала.
— Как она себя чувствует?
— Трудно сказать. Много плачет. В общем, все время, если не
спит.
— Ей очень больно?
— Голова должна побаливать, но слезы, я думаю, скорее эмоцио-
нального порядка, чем физического. И ее не просто огорчает смерть
подруги. Хотя это, бесспорно, худо само по себе. Влияет и другое: две
женщины оказались одни в чужом городе, без друзей, они очень мно-
го пили...
— Пили? Эми никогда ничего не пила, кроме коктейля перед
обедом.
Эскобар, казалось, был озадачен.
— Но есть свидетельства, что ваша жена и миссис Виат пили теки-
лу в обществе американского завсегдатая бара по имени О’Доннел. Обе
женщины громко ссорились.
— Они очень дружили, — высокомерно заметил Руперт. — С детст-
ва дружили.
— Лучшие друзья иногда ссорятся, когда пьют вместе. Я пытаюсь
объяснить вам, что миссис Келлог чувствует себя чрезвычайно вино-
ватой. Виноватой в том, что они пили, в том, что ссорились, а боль-
ше всего в том, что не могла предотвратить самоубийство своей
подруги.
— А она пробовала?
— Всякий пробовал бы, естественно.
— Она сказала вам, что...
— Она сказала мне очень немногое. Ей мало что есть сказать.
Текила это грандиозная смесь, особенно с непривычки. — Эскобар
направился к лифту. — Пойдемте, повидаемся с ней сейчас. Мы пе-
ревели ее из неотложной помощи в отдельную палату на третьем
этаже.
Она спала при свете ночника. Ее левый глаз распух и почернел, а
висок был забинтован. Пол у постели был усеян смятыми кусочками
гигиенических салфеток.
— Эми. — Руперт наклонился над спящей женой и коснулся ее пле-
ча. — Эми, дорогая, это я.
Едва успев проснуться, она заплакала, прижав к глазам кулаки.
— Эми, не надо. Перестань, пожалуйста. Все будет хорошо.
— Нет, нет...
— Будет, будет. Я приехал ухаживать за тобой.
— Уильма умерла. Ее голос набирал силу. — Уильма умерла!
30
Эскобар стремительно шагнул к постели и схватил пациентку за
руку:
— Ну-ну, миссис Келлог, довольно истерики. Все больные на эта-
же спят.
— Уильма умерла.
— Знаю, — сказал Руперт. — Но сейчас надо думать о тебе.
— Забери меня домой, забери домой из этого ужасного места.
— Конечно, дорогая. Как только мне позволят.
— Успокойтесь, миссис Келлог, — примирительно проговорил Эс-
кобар. — Нс так уж тут ужасно. Нам хотелось бы задержать вас здесь
еще на несколько дней для обследования.
— Нет, я не останусь!
— На день-два...
— Нет! Отпустите меня! Руперт, забери меня отсюда. Возьми меня
домой!
— Возьму, — пообещал Руперт.
— Непременно домой? В наш дом, где Мак и все, все?
— Непременно возьму, обещаю тебе.
В тот момент он был готов это обещание сдержать.
Глава 5
Джилл Брандон спускался по лестнице, и на лице его отражалась
смесь сложных утренних чувств: предвкушение приятных событий дня
и догадка, что все будет чем-нибудь испорчено.
Невысокий, коренастый, энергичный человек вел разговор в такой
волевой манере, что самые безобидные слова сходили за неопровержи-
мые доводы, а самые фантастические теории — за самоочевидные ис-
тины. К тому же, усиливая эффект, он пользовался жестами рук не в
драматически расплывчатом европейском стиле, а в строго геометри-
ческом порядке, обозначавшем точный поворот мысли, непреложный
градус чувства. Ему нравилось выглядеть точным и педантичным. Ни
тем, ни другим он не был.
Джилл поцеловал жену, уже сидевшую за столом с утренней газе-
той, развернутой на колонке любовных историй.
— По телефону звонили?
— Нет.
— Чертовски странно.
— Что странно? — спросила Хелен, прекрасно зная, о чем речь,
поскольку Джилл уже неделю ни о чем другом не говорил. Слава Богу,
понедельник, и Джилл должен отправиться в Сити на работу. Хоро-
шо бы биржевой рынок был сегодня неустойчив. Отвлечет от других
вещей. — Пришло ужасно смешное письмо от какой-то женщины из
Атертона. Не могу понять, знаем мы ее или нет. Может быть, Бетти
31
Сперс. Слушай: «Дорогая Эбби. У меня проблема с мужем: он так скуп,
что ворует у меня мои зеленые марки». Я точно знаю, что Джонни
Сперс собирает зеленые марки...
— Ты можешь слушать меня?
— Конечно, дорогой. Я не поняла, что ты о чем-то говоришь.
— Вот уже неделя, как Руперт там, а у меня никаких сведений пос-
ле того первого звонка его секретарши. Ни звука о том, как Эми себя
чувствует и что вообще происходит, о том, когда они вернутся, ниче-
го.
— Наверно, он занят?
Джилл сердито посмотрел на нес через стол:
— Занят чем? Могу я поинтересоваться?
— Откуда мне знать?
— Тогда перестань попусту его извинять. Нельзя быть занятым на-
столько, чтобы не успеть поднять телефонную трубку. Он чертовски
необязателен. Никогда нс мог понять, что Эми в нем нашла.
— Он очень хорош собой. И очень приятен.
— Хорош собой. Приятен. Чушь какая! И из-за этого женщины вы-
ходят замуж?
— Ты голоден, дорогой. Я позвоню, чтобы подавали завтрак.
Хелен нажала под столом кнопку звонка, испытывая приятное ощу-
щение власти. Она родилась и выросла в трущобах Окленда и за двад-
цать лет замужества не привыкла к чуду звонка. Завтрак, мартини,
шоколадные конфеты, чай, журналы, сигареты — стоит нажать кноп-
ку и, пожалуйста, появляется все, чего не пожелаешь. Иногда Хелен
сидела и придумывала, что бы такого попросить, предвкушая удоволь-
ствие от того, что дернешь за украшенный кисточкой шнур или на-
жмешь кнопку под столом.
Изредка она посещала Окленд, но чаще ее родители приезжали с
Пиренейского полуострова повидаться. Миссис Малоней, надев зу-
бы и воскресный наряд, мистер Малоней, трезвый, как судья, и вы-
сохший, как селедка. Выразив искренние чувства, оба родителя за-
стывали в молчании, ошеломленные окружавшей роскошью, не
способные ни на что, кроме как сидеть и пристально на все это гла-
зеть. И, только вернувшись домой, они обретали красноречие, расхва-
ливая дочку Хелен, которая поступила в колледж Миллса на стипендию
и жила в красивом доме в Атертоне с богатым мужем и тремя прелес-
тными детьми.
Но наедине с нею они терялись и немели: визиты оборачивались
кошмаром, особенно для Джилла, старавшегося больше, чем Хелен,
чтобы супруги Малоней чувствовали себя как дома. Его тактика бы-
ла своеобразна: он старался уменьшить размеры собственного достат-
ка, прикидывался экономным, рассказывал о тринадцатилетнем сыне,
избравшем карьеру чиновника, и о семнадцатилетней дочери, прилеж-
ной ученице колледжа. В результате бедные Малоней еще больше
32
терялись, а сам Джилл терпел полный крах. Никому не удавалось вы-
числить, почему такие добрые намерения Джилла приводили к столь
огорчительным последствиям.
— Дружба Эми с этой женщиной, — продолжал Джилл, — всегда
грозила неприятностями. Она была явно неуравновешенной. Кто угод-
но, кроме Эми, углядел бы это и стал ее избегать.
Хелен мысленно перекрестилась:
— Что ты, Джилл! De mortius1... Ведь они были подругами. Нельзя
отталкивать друга, если у него, ну, скажем, эмоциональные проблемы.
Когда Уильме того хотелось, она бывала очень обаятельной и занят-
ной. Такой именно я предпочитаю помнить се.
— Твоя память удобна и проста.
— И я хочу хранить се такой. Ешь свой завтрак.
. — Я не голоден, — раздраженно сказал Джилл. — Лично я готов
порицать Руперта за всю эту историю. Он должен был наложить ве-
то на поездку, как скоро возник этот проект. Две женщины, болтаю-
щиеся в чужой, нецивилизованной стране, — это против здравого
смысла.
Для Хелен проект звучал соблазнительно. Ведь ее путешествия ог-
раничивались вылазками в город за покупками, а летом — жизнью в
Тахое. Жуя ломтик поджаренной ветчины, она слушала Джилла при-
мерно так, как прислушиваются к рокоту волн, набегающих на берег,
зная, что шум этот примерно одинаков и будет иногда чуть громче или
тише, в зависимости от приливов, отливов и смотря по погоде.
Чаще всего шум поднимался из-за Эми. Потому Хелен слушала по
привычке, без всякого интереса. На ее взгляд, Эми была унылым со-
зданьицем, облеченным умом, по мнению брата, и красотой, по мне-
нию мужа, а по сути, не имеющей ни того, нц другого. Хелен тоже
часто удивлялась близости между Уильмой и Эми. Но удивлялась со-
всем другому, чем Джилл: почему волевая и энергичная Уильма тра-
тила столько времени на эту мышку Эми?
Джилл переключил скорость:
— Я по-прежнему считаю, что американское посольство должно
было связаться со мной из-за этого несчастного происшествия.
— Почему?
— Эми — моя сестричка-малышка.
— Кроме того, она взрослая женщина и у нее есть муж. Если она
требует присмотра, пускай об этом заботится Руперт.
— Руперт не в силах урегулировать некоторые ситуации.
— Урегулировать что? — мягко спросила Хелен.
— Там наверняка надо принять какие-то решения, что-то сделать.
Руперт слишком добродушен. А если бы там оказался я, то нс стал бы
нежничать с этими иностранцами.
Начало латинской поговорки: «О мертвых или хорошо, или ничего».
2 М. Миллар "Степы слушают"
33
— Дорогой, если бы там был ты, именно ты и считался бы инос-
транцем.
— Ты, наверно, считаешь, что сказала что-то ужасно умное?
— Всего-навсего правду.
— Похоже, ты напала на множество истин в последнее время, —
криво усмехнулся Джилл.
— О! Я напала. Кое-какие из них огромны, какие-то — малы.
— Поделись хоть чуточку.
— В другой раз. Ты бы поторопился, если хочешь успеть на Эль-
Камино вместо Байшоро. — Она через стол улыбнулась мужу.
Несмотря на его резкую манеру говорить, она знала, что он добрый
человек, гораздо больше похожий на Эми, чем сам это представляет.
— Ты будешь осторожно вести машину, не так ли, Джилли?
— Я прошу так меня нс называть. Это звучит нелепо.
— Ты не споришь, когда тебя так называет Эми...
— Так звали меня в детстве. Она говорит так невольно. И я всегда
протестую. Напомни, я скажу ей об этом, когда она вернется домой.
Хелен виду не подала, но внезапно ощутила тошноту, и кофе пока-
зался кислым. «Не хочу, чтоб она вернулась домой. Две тысячи милей
пролегло между нами. И это так хорошо».
В комнату влетел тринадцатилетний Дэвид. На нем была форма
дневной военной школы, которую он посещал.
— Доброго утра всем.
— Что ты сделал со своим лицом? — ахнула Хелен.
— Ядовитый дуб, — радостно сообщил Дэвид. — Роджер и Билль
тоже его раздобыли, когда мы были на маневрах. Обалдеть, как ра-
зозлился сержант. Сказал, будто русские успеют приземлиться, пока
наша вшивая шайка возится с ядовитым дубом.
— Я зайду за тобой после школы и поведу к доктору.
— Ни к какому вшивому доктору я не пойду.
— Перестань выражаться. Это скверное слово.
— Сержант то и дело им пользуется. Он англичанин. А англичане
всегда говорят «вшивый». Ой! Я забыл сказать! Дядя Руперт вернулся
домой. Звонил вечером, когда вас не было дома.
— Ты мог бы сказать об этом раньше, — упрекнул Дэвида отец.
— Как я мог, если вы ушли?
— Как Эми себя чувствует?
— Не знаю. Он про нее ничего не говорил.
— Ну, о чем же он говорил?
— Просто, что сегодня он весь день будет дома и хочет повидать
тебя по какой-то важной причине.
/ — Я сейчас позвоню...
— Он просил не звонить. Это очень личное дело. Он хочет говорить
с тобой с глазу на глаз.
Джилл уже вскочил.
34
Двое мужчин обменялись рукопожатием, и Джилл сразу спросил:
— Эми здорова?
-Да.
— Где она? Все еще в постели?
— Она... Тут не место для разговора. Пройди лучше в дом.
В доме было темно, тихо и сыро, как если бы жившие тут люди на-
долго покинули его. Солнце не проникало за запертые ставни, и ни
один звук не просачивался сквозь закрытые окна. Только в кабинете
в конце длинного, узкого коридора были подняты шторы, и утрен-
нее солнце висело в пыльном воздухе. На кофейном столике, выло-
женном кафелем, стоял наполовину опустошенный стакан коктейля
со следами губной помады, а рядом — конверт без марки с именем
«Джилли», написанном наискосок ученическим почерком Эми.
Джилл уставился на него. Письмо было подложным; молчавший че-
ловек у окна, весь слишком тихий дом, наполовину пустой стакан —
все казалось угрозой. Джилл откашлялся:
— Письмо от Эми, конечно.
-Да.
— Почему? Я хотел сказать, почему письмо?
— Она предпочла сделать это так.
— Сделать что? > <-
— Объяснить свой уход.
— Она ушла? Куда?
— Не знаю куда. Она отказалась сказать мне.
— Но это нелепо, немыслимо.
Руперт повернулся лицом к нему:
— Ладно, пусть будет по-твоему. Нелепо и немыслимо. Тем не ме-
нее это произошло. Какие-то вещи могут случаться без твоего ведома
и согласия.
Их взгляды свирепо скрестились в залитой солнцем комнате. Ко-
гда Эми бывала поблизости, она сглаживала напряженность, двое муж-
чин соблюдали приличия и оставались вежливы друг с другом. В ее
отсутствие невысказанные колкости и насмешки, накопившиеся за
много лет, казалось, повисли в воздухе; каждую можно было выдернуть
наудачу и употребить как тетиву для любого лука.
— Она взяла свои вещи, собаку и отбыла, — сказал Руперт.
— Собаку тоже взяла?
— Это ее собака. Она имеет право.
— Раз она взяла собаку, значит...
— Знаю, что это значит.
Оба знали. Если бы Эми намеревалась вернуться, она не увезла бы
собаку.
— Ты бы лучше прочитал письмо, — посоветовал Руперт.
Джилл взял письмо и секунду держал его в руках, осторожно, слов-
но бомбу, готовую взорваться от всякого неловкого движения.
35-
— Ты знаешь, что там написано?
— Откуда мне знать? Письмо запечатано и адресовано тебе.
Между тем он знал и помнил каждое слово письма. Перечитал де-
сятки раз, отыскивая слабые места. Даже нашел несколько.
Джилл читал, как начинающий читатель, медленно выговаривая
слова:
— «Дорогой Джилли! Я посоветовала Руперту лучше передать тебе
это письмо, чем посылать по почте. Ведь тебе захочется задавать ему
вопросы: на одни он сумеет ответить, на другие — нет. Впрочем, на
некоторые я и сама не в силах ответить, а потому не могу внятно объ-
яснить причины моего временного отсутствия. Главная причина — я
сама, и это громадное для меня решение. Я не в состоянии позвонить
тебе и попрощаться. Ты начнешь со мной спорить, а я боюсь, что ре-
шение окажется недостаточно крепким и не устоит перед твоими до-
водами.
Уже минула неделя со дня кончины Уильмы, неделя сожалений и
горя, но и неделя самопознания... Результат нельзя назвать благопо-
лучным. Мне уже тридцать три, а я, оказывается, жила, как ребенок,
хотя вовсе этим не наслаждалась. Совсем не наслаждалась, а просто не
умела существовать, на кого-нибудь не опираясь. И никогда не сумею,
если застряну здесь и погружусь все в ту же рутину. Я должна изве-
дать одиночество и остаться самой собой. Знаю, если бы была зрелой,
ответственной личностью, привыкшей выстраивать решения и выпол-
нять их, я могла бы предотвратить смерть Уильмы. А если бы не пила
сама, могла бы не позволить Уильме напиваться до состояния депрес-
сии...»
— Эми пила? — удивился Джилл. — Сколько?
— Много.
— Не похоже на Эми, какую я знаю.
— Представь себе, будто есть другая. Она не просто пила, а пила в
компании с американским завсегдатаем баров по имени О’Доннел.
— Я не верю.
— Твое дело.
— «...Все это может показаться тебе бессмысленным, Джилли. Но
я тоже могу быть практичной. Я уполномочила Руперта распоряжать-
ся моими финансовыми делами. Стало быть, ты можешь не беспоко-
иться по этому поводу. И, пожалуйста, Джилли, ни в коем случае не
порицай Руперта за мой уход. Он был для меня чудесным мужем. Будь
добр к нему, подбодри его, он будет скучать без меня. Ты тоже будешь,
я знаю. Но у тебя есть Хелен и дети (передай им мой привет и скажи,
что я уехала на Восток подлечиться или что-нибудь в этом роде. Не
говори им, будто я спятила, как, вероятно, думаешь сам. Я не начала
сгибаться, наоборот, только распрямляюсь). С нежностью, и не беспо-
койся обо мне!
Эми».
36
Джилл медленно и методично вложил письмо в конверт, словно то
был счет, о котором следовало подумать дважды, прежде чем запла-
тить.
— На прошлой неделе она много толковала по этому поводу?
— Достаточно.
— Значит, она строила планы отъезда даже раньше, чем возврати-
лась?
— Она вернулась домой, чтобы забрать Мака.
— Ты должен был предупредить меня заранее: послать телеграмму
или что-нибудь такое. Я мог предупредить...
— Каким образом?
— Сказать, чтоб не ездила.
— Это та самая форма, которую она хочет взломать, — заметил Ру-
перт. — Жить по указке.
— Ты хоть что-нибудь знаешь, куда она отправилась?
— Нет. Я даже не уверен, что она думала об определенном месте.
— Ладно. Как она уехала?
— Вызвала кеб. Но я уговорил отменить его и позволить мне от-
везти ее на вокзал.
— В какое время?
— Около восьми.
— Может быть, она поехала в Атертон, повидаться со мною?
— Ни в коем случае, — ответил Руперт. — Во-первых, она написа-
ла тебе письмо. Во-вторых, увезла с собою Мака. В пассажирских по-
ездах нет багажных вагонов для животных.
— Они есть в «Ларке*. Он уходит в Лос-Анджелес около девяти ча-
сов. Господи! Так и есть, туда она и уехала — в Лос-Анджелес.
— Множество поездов отбывает, как и прибывает, в Лос-Андже-
лес.
— Пускай. Ее не так уж трудно выследить: молодая женщина, еду-
щая поездом с шотландским терьером вредного нрава...
— У Мака вовсе не вредный харак... О, ради Бога, выброси это из
головы, Джилл. Эми не хочет, чтоб ее выслеживали.
— Она женщина. Добрая половина женщин не знает, чего хочет. Им
надо все разъяснять, указывать. Я всегда считал, что тебе надо бы пок-
репче держать в руках вожжи.
— Забавно. Я-то считал, что ты их держишь.
Джилл покраснел:
— Что ты подразумеваешь?
— Только то, что сказал. Мне не приходилось держать в руках вож-
жи. Кроме того, я никогда не рассматривал свою жену в одном ряду с
лошадьми.
— У женщин и лошадей много общего. Запусти их в открытое поле,
и они помчат черт знает куда и исчезнут.
— Где это ты так здорово изучил женщин, Джилл?
37
— Не хочу с тобой ссориться, — решительно сказал Джилл. — Си-
туация слишком серьезна. Что ты намерен делать?
— Ничего. Что ты мне предлагаешь делать?
— Обратись в полицию. Пусть они найдут ее и привезут назад.
— На каком основании? Эми совершеннолетняя, и довольно дав-
но. Это неопровержимый факт.
— Мы можем придумать вескую причину.
— Ох, ради... Ладно. Допустим, мы сделали по-твоему, и, предполо-
жим, ее нашли. Что тогда?
— Они привезут ее домой, и тогда мы заставим ее прислушаться к
голосу здравого смысла.
— Я полагаю, говоря «мы», ты имеешь в виду себя?
— Что ж, я всегда держал ее в руках, умел образумить, показать
смысл. '
—- Наверно, она видит смысл, — возразил Руперт. — Ее собствен-
ный смысл, а не твой.
Джилл хлопнул кулаком по ручке кресла. Пылинки взвились и тре-
вожно разлетелись.
— Ты чертовски хладнокровен и спокоен для человека, у которого
пропала жена.
— «Пропала» не совсем подходящее слово.
— Мне оно подходит.
Внезапный сквозняк прорябил пылинки, заплясавшие в солнечном
луче, и женский голос позвал у двери задней лестницы:
— Мак, сюда. Мак, иди сюда, малыш. Тебе пора побегать.
При первом слове Джилл выжидательно поднялся. Но’ когда жен-
щина снова стала звать собаку, он тяжело сел, как если бы Руперт дви-
нул его кулаком в грудь. Руперт не пошевелился.
— Сюда, Мак, да иди же наконец. Если ты опять забрался на эту
кровать, я на тебя пожалуюсь! Мак? Малыш?
Мисс Бартон появилась в дверях. Ее щеки от холода порозовели,
волосы посветлели до цвета и плотности соломы.
— Ах, мистер Келлог! Боже милостивый! Я понятия не имела, что
вы дома. Вломилась как не знаю кто. Что вы подумаете?
— Все в порядке, мисс Бартон, — прервал ее Руперт. — Я должен
был предупредить вас. Вы, конечно, знакомы с мистером Брандо-
ном?
— Да, разумеется. С добрым утром, мистер Брандон.
Джилл встал и сдержанно поклонился. Он встречался с мисс
Бартон, по крайней мере, дюжину раз, но, столкнувшись с нею на
улице, никогда не узнавал. Казалось, она меняла личины и види-
мость, как только менялся цвет ее волос. Только голос по-преж-
нему оставался тем же оживленным голосом брюнетки, независи-
мо от самой белокурой внешности. Мисс Бартон обласкала Руперта
взглядом.
38
— Какой приятный сюрприз найти вас дома. А я зашла покормить
Мака и выгулять его и, вообразите только, нашла здесь вас. Боже мой!
Как поживает миссис Келлог?
— Отлично, благодарю вас, — сказал Руперт.
— Где же Мак? Раз уж я здесь, я могла бы...
— Поспешите в контору, мисс Бартон. Я позабочусь о Маке.
— Отлично. Как скажете.
— Я приду где-то после полудня.
— Хорошо. Дела немножко застопорились. Боровиц завел новую
подружку и никак не может сосредоточиться. Она ничего собой не
представляет, только что молода.
— Да. Хорошо. Лучше идите сразу, мисс Бартон.
— Иду, иду. До свиданья, мистер Брандон. Было так мило повидать
вас опять! Вы уйдете позже, чем мистер Келлог?
-Да-
— Господи! Я рада, что вы вернулись. Боровиц совсем распустился
и валяет дурака.
Когда она вышла, Джилл мрачно спросил:
— Что ты собираешься предпринять насчет Эми?
— Ждать.
— Просто сидеть на заднице и ждать?
— Так точно.
— Дурак!
— Это твое мнение.
— Ты чертовски прав, это мое мнение, — сказал Джилл и яростно
протопал из комнаты вниз, через холл, к парадной двери.
«Я вел себя с ним неправильно, — подумал Руперт. — Он спо-
собен натворить что-нибудь безумное, например, обратиться в по-
лицию».
Глава 6
В пятницу на той же неделе Руперт, вернувшись после ленча в кон-
тору, обнаружил там Хелен Брандон. На ней был отделанный соболем
костюм и соответствующая шляпка. Льготным пассажирским билетом
ей служила огромная сумка, и пока что, коротая время, она проверяла
покупки. Половина содержимого была разложена на рабочем столе Ру-
перта: книжки в мягкой обложке, журнал, две пары очков, сигареты,
какие-то пилюли, леденцы, складной зонтик, непромокаемые сапоги
и пара черных туфель на низком каблуке.
Женственный беспорядок напомнил Руперту об Эми. Он старал-
ся не смотреть туда, а удерживать взгляд йа лице Хелен. Миловидное
лицо, округлое и пухловатое, не таящее секретов.
Для начала она закидала все назад в сумку.
39
— Джилл будет в истерике, если узнает, что я была тут. Так что само
собой понятно: меня тут нет.
Руперт улыбнулся:
— Вы слишком хороши для леди, которой здесь нет.
— Мы, жители полуострова, должны быть одеты до зубов, от-
правляясь в город: надо доказать, что нс погрязли в своем захо-
лустье.
— Вряд ли это сойдет для жителей Атертона.
— О’ Вам кажется, не годится? Тогда послушайте: я по неделям не
надеваю туфель на высоких каблуках. Мои ноги меня убивают.
— Смените обувь.
— Ни за что. Лучше мучиться. Сейчас мучаюсь, а потом буду с удо-
вольствием вспоминать поездку.
— Это, я полагаю, логика?
— Нет, просто истина.
Она защелкнула замок сумки и, не меняя тональности, сказала:
— Я знаю про Эми, Джилл сказал мне.
. — Я рад. Мне хотелось, чтобы вы знали.
— От нее никаких известий?
— Я и не жду. Она предупредила, что какое-то время писать не
будет.
— Могла бы хоть дать знать, где она сейчас.
— Могла бы, — согласился Руперт. — Но не сообщила. А я не бе-
русь давать советы.
— Может быть, она как раз этого хочет.
— Чего именно?
— Найти место, где ей не будут диктовать. Я тоже не прочь бы по-
жить так парочку недель.
Хелен просмаковала эту идею, полузакрыв глаза. Затем отбросила
ее и вздохнула:
—. Послушайте, Джилл лезет на скандал. Я решила предупредить
вас.
— Что за скандал?
— Я не уверена... Притворите получше дверь. Если уши мисс Бар-
тон уловят, что я скажу, она взлетит при первом сильном ветре.
— У меня нет секретов от мисс Бартон.
— Ну, так у меня есть, — отчеканила Хелен. — А у вас могут поя-
виться.
Руперт затворил дверь.
— Что это значит?
— Джилл вообразил...
— Что же?
— Будто у вас и мисс Бартон...
Руперт гневно расхохотался:
— Ох, ради всего святого!
40
— Мне это тоже кажется нелепым. Только я не смеюсь. Потому что
Джилл чертовски серьезен. Он готов убедить себя, будто вы не хотите
возвращения Эми по кое-каким причинам.
— Чего это он вздумал? Что за чушь?
— У мисс Бартон ключ от вашего дома.
— Естественно. Я дал ей ключ, и она приходит два раза в день кор-
мить Мака, пока я в отъезде.
— Джилл утверждает, что обычно вы сажали Мака в конуру.
— Последний раз, когда мы посадили его в конуру, он там подхва-
тил чесотку.
— Вот видите? Все объясняется логически просто. Но Джилл ниче-
му не верит. По сути, он совершенно иррационален, когда дело каса-
ется семьи. Потому я предпочитаю об этом не думать, все равно тут
ничего не поделаешь.
— А я часто думаю об этом, — заметил Руперт.
— Да, по правде, я тоже думаю. Только зря. Надо признать раз на-
всегда: «Джилл славный парень. Но помешан на всем, что касается
Эми». И пусть так и будет.
— Согласен.
Хелен глубоко вздохнула, как бы говоря, что тема закрыта, но за
ней следует другая.
— Еще о губной помаде.
— Какой губной помаде?
— На бокале в кабинете. Джилл утверждает: она в точности того же
оттенка, что и помада мисс Бартон.
— И у тридцати миллионов других американок. Это модный цвет,
предложенный прошлой весной. Какой-то шербет...
— Мандариновый шербет?
— Точно. Я подарил ее Эми на Пасху, в одном из этих причудли-
вых футляров. Ну, все теперь?
— Не совсем.
Руперт в беспомощной ярости всплеснул руками:
— Разрази меня Бог! Что еще?
— Перестаньте богохульствовать. Вы меня нервируете. Я, того и
гляди, выйду из себя, и одному небу известно, что может тогда стряс-
тись. Ведь до сих пор одна я сохраняю спокойствие во всей нашей ком-
пании. Так вот, значит... что я хотела сказать?
— Дураком буду, если пущусь на отгадки, — мрачно заявил Руперт.
И сел за письменный стол в ожидании, когда Хелен наведет порядок
в мыслях, как навела его в мешке, натыкаясь на мелочи, казалось, по-
терянные навсегда.
— Надо было записывать, — бормотала она. — Но я не могла. Ведь
Джилл верил, что говорит со мной доверительно. Я хочу сказать, ему
и в голову не приходило, что я пойду сюда и расскажу вам... У него
случилась бы истерика, если бы... .
41
— Вы уже сказали об этом.
— Разве? Ну и что? Это для того, чтобы показать... Ох, вспомнила
наконец. Окурки в кабинете.
— Там не было никаких окурков.
— В том-то и дело. Эми — завзятая курильщица. Это одна из не-
многих привычек, какими она не пожертвовала ради Джилла. А так как
она в тот вечер была особенно взвинчена, Джилл говорит, что все пе-
пельницы должны были быть полны окурков.
— Если бы Джилла потренировать лет эдак пятьдесят, он мог бы
стать сыщиком.
— Ну, и что? Он действительно замечает всякие вещи, — защитила
мужа Хелен. — Даже если потом выходит совсем не то, что ему каза-
лось.
— «Даже если» — вот именно! В этот раз выходит совсем не то. Эми
не пробыла в кабинете и пяти минут. Что ж он не потрудился прове-
рить весь остальной дом? Посоветуйте ему в следующий раз прихва-
тить микроскоп.
— Вы беситесь. Разве не так?
— Вы чертовски правы: бешусь. Он-то что хочет доказать?
— Ничего определенного. Думает, что вы скрываете правду.
— Правду о чем?
— Обо всем. Я предупредила вас, он просто не в себе.
— Странная деликатность. Он маньяк.
— Только в том, что касается Эми.
— Разве этого мало? — Руперт ударил кулаком по столу, невольно
имитируя Джилла. — С тех самых пор, как мы с Эми поженились, он
старался поломать наш брак. Все вертелся около, в надежде, что я при-
бью ее или буду волочиться за другими женщинами, стану пьяницей
или наркоманом. Все что угодно, лишь бы Эми бросила меня и залез-
ла назад, в семейное гнездышко, эдакий паршивый птенчик. Что ж, он
наполовину преуспел. Она покинула меня. Но в гнездышко не ус-
тремилась.
— Она не покинула вас, Руперт. Не всерьез. Я... я читала пись-
мо. — Она слегка покраснела и стала крутить одно из колец, украшав-
ших ее пухлые пальцы. — Джилл попросил меня прочесть.
— Зачем?
— Хотел узнать, что я думаю о смысле письма (о женском смысле,
как он выразился) и ее ли это почерк.
— И что же?
— Разумеется, я сказала.Джиллу, что почерк наверняка ее. Только...
Она замолчала и принялась опять крутить кольцо, словно, оно
сузилось и причиняло боль. Это бриллиантовое кольцо Джилл пода-
рил ей двадцать лет назад. Эми все еще была тогда в гнезде, птенчик
Эми, еще не оперившийся, бесформенный,. с постоянно рази-
нутым ртом, — не от голода, в птичьем стиле, а из-за аденоидов.
42
Аденоиды убрали, перья выросли, крылья развернулись, но некуда бы-
ло лететь, пока не появился Руперт. Хелен вспоминала свадьбу Эми
гораздо яснее и счастливее, чем свою. Прощай, маленький черный
дрозд.
— «Только» что? — спросил Руперт.
— Он не доверился моему мнению. Вчера отправился с письмом к
эксперт}' по почеркам, частному детективу по имени Додд.
Руперт подался вперед, онемев от шока. Из соседней конторы Бо-
ровица раздался спазматический кашель счетной машины. Обычная
работа, подумал Руперт. Боровиц запускает в машину цифры и полу-
чает ответ. И за несколько кварталов отсюда, в другой конторе, Джилл
тоже получает ответы, только что-то случилось с его машиной, разбол-
талась какая-то деталь.
— Что же, на его взгляд, случилось с Эми? — спросил он.
— Он не знает определенно, но чувствует. Неужели вам непонят-
но? Бредовые идеи, без всякого смысла. Потому я и пришла предуп-
редить вас. И потому еще, что беспокоюсь. Смертельно беспокоюсь.
Все эти идеи бьют по здоровью Джилла.
— По-моему, очевидно, тоже. Скажите хоть что-нибудь об этих его
идеях.
— А вы не станете опять беситься?
— Не могу себе позволить. Ситуация слишком серьезна.
— Тогда ладно. Вчера вечером он сказал, что не уверен, возвраща-
лась ли Эми домой вообще.
— Где ж она в таком случае?
— Все еще в Мехико.
— Что она там делает?
— Ничего не делает. Он подозревает — нет, не подозревает, а чув-
ствует. Он чувствует, что она мертва.
Руперт не выразил удивления. Сюрпризы кончились! Он понял:
Джилл способен на что угодно.
— Психиатр поплясал бы над таким материалом. А как она умерла,
он тоже почувствовал?
— Нет.
— Или когда?
— В ту неделю, что вы были там.
— Словом, я поехал в Мехико и убил жену. — Голос Руперта зву-
чал совсем отрешенно. — Были у меня на то причины?
— Деньги и мисс Бартон.
— Я хотел унаследовать деньги Эми и жениться на мисс Бартон, не
так ли?
-Да.
Хелен умудрилась стянуть с пальца кольцо. Теперь она сидела, дер-
жа его на коленях, но на него не смотрела, лишь смутно сознавая, что
оно там.
43
— Право, Руперт, по-настоящему он не верит в это. Он обижен, что
Эми не поделилась с ним, и зол на вас за то, что вы позволили ей
уехать.
— Тут намешано больше, чем только это. Вы упрощаете. С чего вы
взяли, будто Джилл чувствует, что Эми умерла?
Хелен избегала этого вопроса даже в мыслях. Уже несколько дней
он терзал ее. Тем страшней было услышать его.
— Я не знаю.
— Потому что он хочет ее смерти.
— Неправда! Он любит ее. Любит больше всех.
— И ненавидит больше всех. Она... Нет, не так. Он видит в ней
причину его эмоциональных невзгод. Если Эми мертва, проблемы кон-
чились. Он свободен. О, конечно, он будет страдать на сознательном
уровне. Он будет чувствовать горе и жалость и всякое такое. Но дале-
ко, на дне колбдца, желанная свобода.
Руперт помолчал.
— Только он не свободен. Эми жива.
— Я ни минуты не сомневалась в том, что это так.
Хелен явно почувствовала облегчение от этой вести, виновато по-
чувствовала. Похоже было, что она тоже как бы пробиралась по дну
колодца, ища покоя, и вдруг наткнулась на мертвую Эми, на потонув-
шего, измазанного птенчика со все еще разинутым клювом.
— Послушайте, Руперт, похоже, вы поняли, что Джилл не в себе.
Вы будете снисходительны. Ведь будете?
— Это зависит...
— От чего?
— От его поведения.
— Я уверена, худшее позади. Всякий раз, когда какая-нибудь не-
приятность в этом роде, Джилл суетится и нервничает, но, в конце
концов, его удается образумить.
Если не Руперта, то себя она образумила. Подхватив кольцо, наде-
ла его на палец, лишь смутно понимая, что зачем-то его снимала.
— Мне пора бежать. Опаздываю на прием к зубному врачу. Вы да-
дите знать, как только будут вести от Эми?
— Ну, конечно! Я даже захвачу с собой письмо, чтобы Джилл мог
опознать почерк.
— Не надо так шутить!
— Я не шучу. Напротив, вполне серьезен. Что мне терять?
— Вы вели себя молодцом во.всей этой истории, — восторженно
сказала Хелен. — По-моему, Эми ужасно ошиблась, сбежав от вас.
— Она не сбежала. Я отвез ее. И если она ошиблась, это ее де-
ло. Самостоятельно решиться на что-то очень ей полезно, даже ес-
ли тут ошибка. Может быть, даже Джилл, в конце концов, поймет
это.
— Поймет. Дайте срок.
44
— До сих пор она никогда ничего по-своему не делала. Поездка в
Мехико была своего рода декларацией независимости. На самом деле
просто менялась сфера зависимости: Уильма наметила каждый метр их
пути.
Хелен мысленно перекрестилась при упоминании Уильмы. Та ни-
когда ей особенно не нравилась, зато, по крайней мере, не нарушала
ее снов в качестве мертвой птички.
— Послушайте, Руперт, пусть вы сочтете это глупостью, но не при-
ходило ли вам в голову поискать Эми через одну из больших газет,
читаемых во всей стране? Я хочу сказать — известить ее, что мы бес-
покоимся и хотим знать, где она теперь. Такие объявления видишь
постоянно: «Билл, свяжись с Мэри»; «Чарли, напиши маме»; «Эми,
вернись домой»: Такие примерно вещи.
— «Эми, вернись домой», — повторил Руперт, — идея Джилла, ве-
роятно?
— Ну да, его. Но я с ним согласна. Она может удачно обернуться.
Эми не из тех, кому нравится зря беспокоить близких.
— А может быть, и из тех. Откуда нам знать? У нее никогда не было
случая доказать, из каких она.
— Ну, попробовать-то можно. Ей это не повредит. Да и вообще ни-
кто не поймет, если составить объявление туманно, не называя фами-
лий. Мы, разумеется, не хотим публичности.
— Вы подразумеваете: Джилл не хочет.
— Полагаю, никто из нас не хочет, — резко возразила Хелен. — Вся
эта история весьма странно выглядела бы в газетах.
— Она запросто угодит в газеты, если Джилл начнет повсюду во-
пить, будто Эми мертва, а я собираюсь свить любовное гнездышко с
мисс Бартон.
— Пока что он кричит об этом только со мной наедине.
— И с частным сыщиком Доддом.
— Не думаю, что он много рассказал Додду. Только объяснил, за-
чем надо сравнивать почерк Эми в этом письме с другими ее письма-
ми. — Она встала и наклонилась над бюро. — Руперт, ведь вы знаете,
я на вашей стороне.
— Благодарю вас.
— Но вы должны в чем-то уступить Джиллу для вашей собствен-
ной безопасности. Если он поймет, что вы в самом деле стараетесь
найти Эми и забрать домой, это поможет привести его в порядок.
Попробуйте.
— Вы имеете в виду объявления?
-Да.
— Ладно, это нетрудно сделать.
— В любой библиотеке вам назовут ведущие газеты страны. — Она
поколебалась. — Это может дорого обойтись. Естественно, мы с Джил-
лом заплатим за...
45
— Естественно?
— Ну и что? Это ведь наша идея. Будет только справедливо, если...
— Мне кажется, — отрезал Руперт, — я способен оплатить расходы
по розыску моей жены.
«Эми, вернись домой». Он уже представлял себе, как будут выгля-
деть эти слова в печати. Но знал, что Эми никогда не вернется.
Глава 7
Элмер Додд, нагловатый человечек с густой копной волос, в раз-
ное время и с переменным успехом работал плотником в Нью-Джер-
си, матросом на панамском грузовом судне, военным полицейским в
Корее, телохранителем китайского экспортера в Сингапуре и продав-
цом Библии в Лос-Анджелесе. Когда ему стукнуло сорок, он встретил
женщину, которая склонила его к оседлому образу жизни. Тут-то он и
обнаружил, что, переменив столько профессий, не стал профессиона-
лом ни в одной. Тогда решил заделаться частным сыщиком и перевез
невесту в Сан-Франциско. Чтобы войти во вкус дела, слонялся вокруг
Дворца правосудия, пропадал на судебных процессах, делая заметки
для памяти, подолгу сиживал в архивах редакций «Кроникл» и «Экза-
майнер», где зачитывался отчетами о знаменитых криминальных делах
прошлого.
В конце концов, это могло пригодиться. Но все решила чистая слу-
чайность. Он зашел перехватить порцию спагетти в закусочную на
Северном берегу как раз тогда, когда ее хозяин застрелил жену, тешу
и тещиного любовника. Додд оказался единственным живым свиде-
телем.
С тех пор имя Додда знал каждый читатель газет в районе Залива.
Оно выстреливало в бракоразводных разбирательствах, в уголовных
процессах, мелькало в столбцах газетных сплетен и среди рекламных
объявлений, где он предлагал свои услуги как специалист в разных
сферах деятельности, включая графологию. Обладая парой книг по
этому предмету, он считал себя знатоком не хуже других, поскольку
графология не принадлежит к точным наукам. Во всяком случае, по-
нахватался достаточно для исключительных дел, вроде дела Эми.
Эми выглядела малость не в себе (Додд имел еще и книгу по
психопатологии). Но в себе или не в себе, она безусловно была ав-
тором всех четырех писем, которые Джилл Брандон принес для срав-
нения. Додд понял это сразу, раньше, чем Брандон покинул его кон-
тору. Но признать это тут же было бы неразумно. Экспертам требуется
время. Они проверяют и перепроверяют материал, получая соответ-
ственную плату за труды. Додд тянул неделю, в течение которой про-
верял и перепроверял финансовое положение Джилла Брандона, а
заодно соображал, какой запросить гонорар. Потом назначил как раз
46
такой, чтобы Брандон издал вопль протеста, но все же не отменил
заказ.
Додд был доволен.
Доволен был, несмотря на высокую цену, и Джилл.
— Не скрою от вас, Додд, у меня большая тяжесть снята с души.
Конечно, я был почти уверен, что письмо написала она. Была лишь
крошечная доля сомнения.
«Ну и врешь», — подумал Додд, но спросил:
— Теперь оно рассеялось, конечно?
— Конечно. Собственно говоря, вчера мы опять получили от нее
весточку. Говоря «мы», я подразумеваю, что она писала мужу, а он пе-
редал ее письмо мне.
— Почему?
— Почему? Ну, я... Он знает, я очень беспокоюсь из-за сестры. Ему
хотелось сообщить мне, что она в порядке.
— А она в порядке?
— Конечно. Эми в Нью-Йорке. Я подозревал, что она может быть
там, — у нас родственники в Куинсе и Уестчестере.
— Вы захватили письмо?
— Захватил.
— Хотелось бы взглянуть. Разумеется, без доплаты, — поспешил дсн
бавить Додд, бросив беглый взгляд на лицо Джилла. — Просто из лю-
бопытства.
Джилл нехотя протянул письмо через стол, словно опасаясь, что
Додд внезапно передумает и заявит: все письма подделаны.
Додд с первого взгляда понял, что почерк тот же, но ради Джилла
проделал несколько движений. С помощью увеличительного стекла и
линейки он измерил и сравнил расстояния.между строчками, словами,
полями, абзацами. Но его заинтересовал текст: он показался гораздо
более резким и уверенным, нежели текст остальных писем. Почерк
был, конечно, тот же. Но была ли той же женщина?
«Дорогой Руперт,
что заставило тебя выкинуть столь странную вещь? Я глазам своим
не поверила, увидев объявление в «Геральд Трибюн». Джилл придет в
ярость, если обнаружит. Ты же знаешь, как его злит малейшее упоми-
нание о рекламе.
Конечно, я вернусь домойг Но не прямо сейчас. Как ты можешь уз-
нать по штемпелю, я в Нью-Йорке. Это подходящее место для тех, кто
хочет разобраться во всем сам. Тебя никто не беспокоит. Сейчас я как
раз нуждаюсь в этом.
Не тревожься из-за меня. Я по тебе скучаю, но вполне счастлива и
знаю, что ты хотел бы этого для меня.
Пожалуйста, забери объявление из газеты (или газет? Молю не-
бо, чтобы я ошиблась’). И еще, пожалуйста, позвони Джиллу и Хелен
и скажи им, что у меня все в порядке. Немного погодя я им напишу.
47
Мне очень трудно писать письма. Возникает отчетливо и ярко то, что
хотелось бы забыть, — нет, не забыть, но отодвинуть. Прежняя
Эми была ребенком, и прескучным. А новая еще не вполне в себе уве-
рена!
Мак живет хорошо. В Нью-Йорке довольно много собак, преиму-
щественно пуделей, но время от времени мы случайно встречаем скот-
ча, и Мак не чувствует одиночества.
Пока не забыла: список адресов для рождественских поздравлений
лежит в левом верхнем ящике бюро в кабинете. Закажи открытки по-
раньше с нашими с тобой именами, напечатанными внизу, конечно.
Береги себя, дорогой. С любовью —
Эми».
— Список рождественских поздравлений? — пробормотал Додд. —
Сейчас сентябрь.
— Я учил Эми, — то есть мы были оба так воспитаны, — заранее
заботиться о такого рода делах.
— Не переусердствовала ли она слегка?
Джилл знал, что переусердствовала, однако спросил:
— Что вы хотите сказать?
— Для меня смысл в том, что она не собирается быть дома на Ро-
ждество и старается сказать об этом поделикатнее.
— Не могу поверить.
— Что ж, вы и не обязаны, — жизнерадостно согласился Додд. —
Может быть, я ошибаюсь. Вы обсуждали это с зятем?
— Нет.
— Я посоветовал бы обсудить. Он, вероятно, лучше знает свою же-
ну, чем вы.
— Сомневаюсь. Кроме того, у нас с Рупертом не слишком хорошие
отношения.
— Семейные разногласия, да? Может, тут и кроется истинная при-
чина бегства?
— В семье не было никаких разногласий, пока не уехала Эми. С тех
пор кое-что возникло, понятно.
— Почему «понятно»?
Не получив ответа, Додд продолжал:
— Подобного рода случаи происходят гораздо чаще, чем вы мо-
жете вообразить, мистер Брандон. Большинство из них не попадает в
полицейские досье или в газеты; они оседают в памяти семьи. Леди
чувствует скуку или отвращение или то и другое и — фьють! — отправ-
ляется немного полетать. Закончив полет, возвращается домой. Со-
седи думают, что она была в отпуске. Словом, никто нс становится
мудрее. Кроме разве ее самой. Полеты бывают суровой школой для
леди.
Додд был специалистом по полетам и не нуждался в научных руко-
водствах по этому предмету.
48
—• Моя сестра, — сказал Джилл, — не из тех, что заинтересованы в
полетах.
Он поперхнулся на незнакомом слове, как если бы оно застряло в
горле рыбьей костью. Прокашлявшись, он вытер рот и уставился на
Додда, вдруг возненавидев волосатого человечка с металлическим
взглядом, потускневшим на подглядывании сквозь замочные скважи-
ны с черного хода жизни.
Он поднялся молча, не доверяя собственному голосу, и потянулся
за письмами, лежавшими на столе Додда.
— Говорю без намерения обидеть, — отчужденно сказал Додд,
наблюдая задрожавшие руки Джилла и набухшие вены на висках. —
И никакого оскорбления не нанес, хотелось бы знать?
— До свиданья.
— До свиданья, мистер Брандон.
В тот вечер за обедом жена Додда спросила:
— Как сегодня работалось?
— Прекрасно.
— Блондинка и красавица?
— Такое бывает только в книгах, радость моя.
— Счастлива слышать это.
— Мистер Брандон не блондин и не красавец, — заметил Додд, —
но он интересен.
— Чем именно?
— У него проблема. Он вообразил, будто его сестра убита мужем.
— А ты что думаешь?
— Никто не платит за раздумья, — ответил Додд. — Пока что.
Глава 8
В воскресенье, двадцать восьмого сентября, спустя три дня после
визита Джилла к Додду, прислуга Келлогов — Герда Ландквист — вер-
нулась из месячного отпуска, проведенного в Национальном парке
Йеллоустона.
Она позвонила Руперту с автобусной станции, надеясь, что в вос-
кресенье он не работает и, может быть, предложит заехать за ней и
привезти домой. Но к телефону никто не подошел, и она неохотно
взяла такси. Отпуск плохо отразился на ее кошельке, а заодно и на
нервах, особенно к концу, когда пошел снег и посетители парка тол-
пами повалили вон, оставив его медведям, бурундукам и антилопам
на всю зиму. Герда предвкушала приятный денежный чек и теплые
уютные вечера у телевизора, который ей подарили Келлоги на прош-
лое Рождество. Телевизор был так отдохновителен, что она частенько
засыпала перед ним, и миссис Келлог, деликатно постучав в се дверь,
спрашивала: «Герда? Вы забыли выключить телевизор, Герда?» Мис-
49
сис Келлог никогда не командовала, никогда не давала прямых при-
казов. Она была вежлива: «Не затруднит ли вас?..» или «Как вы ду-
маете, если?..» Спрашивала, словно уважая возраст Герды и ее более
обширный жизненный опыт.
Она отворила входную дверь, своим ключом и прямиком отправи-
лась в кухню, чтобы вскипятить воды для чая и вареного яйца. Кух-
ня была в идеальном порядке: посуда вымыта, раковина начищена до
блеска. Все свидетельствовало о том, что миссис Келлог вернулась из
Мехико домой. У мистера Келлог было больше охоты, чем способнос-
тей по части кухонных дел.
Когда чайник запел, запела и Герда — старую песенку из ее детст-
ва в Миннесоте. Запела без слов, давно забытых. Она не слышала, как
вошел Руперт, только почувствовала, будто в комнате что-то переме-
нилось. Обернулась и увидела его на пороге двери в холл. Растрепан-
ные волосы и румяное от ветра лицо говорили, что он гонялся по парку
вместе с Маком.
Несколько секунд он таращил на нее глаза и молчал, будто стара-
ясь вычислить, кто она такая и что делает в его доме. Потом сказал ро-
вным голосом, в котором не было привета:
— Добрый вечер, Герда.
— Добрый вечер, мистер Келлог.
— Как прошел отпуск?
— О, великолепно. Но, по правде говоря, я рада возвращению до-
мой.
— И я рад, что вы вернулись.
Но радости не было ни в его лице, ни в голосе, и Герда задумалась,
чем могла она досадить ему. «Что я такого сделала? Я была в Йеллоус-
тоне. Ах, вероятно, это одно из его скверных настроений. Немногие
знают о таких его настроениях».
— Как поживает миссис Келлог? — осторожно спросила она. —-
И Мак?
— Миссис Келлог уехала на другие каникулы. И Мака взяла с
собой. /
- Ногг/
Чайник засвистел, словно предупреждая. Герда сжала губы и за-
хлопотала около плиты, стараясь не глядеть на деревянную вешалку у
задней двери, где висел красный с черным витой поводок Мака. Ей чу-
дилось, будто глаза мистера Келлога уставились ей в спину, как двус-
твольное ружье.
— Что же, Герда? Рассказывайте дальше.
— Я ни о чем говорить не собиралась. Вас не соблазняет яйцо, мис-
тер Келлог?
— Нет, благодарю вас. Я поужинал.
— Питаясь в ресторанах так долго, как пришлось мне, проголода-
ешься по чему-нибудь домашнему, вроде яйца всмятку.
50
Яйцо растрескалось в кипящей воде. Герда бросила в воду щепотку
соли, чтобы белок не вытек из скорлупы. Ее рука дрожала, и немного
соли просыпалось на плиту, мгновенно превратив синее пламя газа в
оранжевое. «Поводок Мака висит у двери. Он хорошо воспитанный пе-
сик, лучший из всех. Но никому в голову не придет вести его без по-
водка из-за машин. Особенно этого не станет делать миссис Келлог.
Она нервничает в потоке автомобилей. Никогда не пробовала научить-
ся водить машину».
Вслух Герда спросила:
— Вы питались в ресторанах или дома, пока миссис Келлог в отъ-
езде?
— Так на так.
— Должна признаться, кухня в безукоризненном порядке.
— Сегодня утром мисс Бартон забежала по дороге из церкви домой
и помогла мне с уборкой.
— О! — произнесла Герда, а про себя подумала: «Миссис Бартон,
эта тварь с крашеными волосами. По дороге домой из церкви по до-
роге! А куда ведут наши дороги нынче, хотела бы я знать?»
Она вынула яйцо из кастрюльки и сунула на яичную подставку.
Затем намазала маслом кусок хлеба, села за стол и принялась за еду.
Мистер Келлог все еще торчал на пороге, разглядывая ее со странным
выражением в глазах. Это привело ее в такое замешательство, что она
едва могла глотать.
— Между прочим, — заговорил Руперт, — вам будет интересно уз-
нать, что Мак выглядел шикарно. Моя жена привезла ему из Мехико
новый поводок — одну из этих причудливых, сплетенных руками ко-
жаных вещичек.
— Да ну! Как это мило.
— Мак тоже так считает.
— Могу поручиться, он выглядел так очаровательно, что не пере-
дашь словами.
— Да. — Руперт отступил с гримасой, словно от внезапной боли. —
Когда поедите, хотел бы поговорить с вами, Герда. Я буду в кабинете.
Разговор оказался прост. Ее уволили. Ни малейших претензий к ее
деловым качествам, конечно. Все дело в простой экономии. Миссис
Келлог пробудет на востоке неопределенное время, и нет никакой воз-
можности содержать Герду. Он произнес множество добрых слов о ее
достоинствах, ее умелости и так далее. Но все сводилось к одному: ее
увольняли. Месячное жалованье вместо предуведомления и лучшие ре-
комендации, которые напечатает мисс Бартон, будут ждать ее в кон-
торе. Доброго пути и большой удачи.
Герда спросила:
** Значит, вы хотите, чтобы я сейчас же, сразу ушла?
- Да.
— Прямо вот так, ночью?
51
— Так будет проще всего, — заверил Руперт, — поскольку вы еще
не распаковались. Я отвезу вас, куда захотите.
— Мне некуда идти.
— Есть отели. И Христианская ассоциация молодых женщин.
Герда подумала о теплых, уютных вечерах перед ее телевизором,
взамен которых наступят смертельно холодные в гостиной ХАМЖ, в
компании множества женщин, таких же скучных, как она сама. Обида
ударила ей в глаза так, что она залилась слезами.
— Ну, ну, Герда, — смутился Руперт. — Не надо плакать. Ведь, в
сущности говоря, это не касается личности.
— Лично меня касается!
— Мне очень жаль. Я хотел бы — право же, мы все хотели бы, что-
бы дела складывались иначе.
— Какое ужасное возвращение домой.
— Бывает ужаснее, — возразил Руперт, вспомнив, как возвратил-
ся сам.
— Как быть с телевизором?
— Он ваш. Я приглашу электрика, чтобы он отключил его и пере-
вез к вам, когда вы устроитесь.
— Если устроюсь.
— Я убежден, что вы без труда найдете место, которое приглянет-
ся вам больше. Здесь вам было бы очень скучно без миссис Келлог и
Мака. Советую обратиться в агентство по найму.
Герда всхлипнула. Ее не прельщал этот совет. Она знала агентства
по лайму, надменный тон, каким там задавали вопросы с таким видом,
будто не очень просто найти место, а все лишь для того, чтобы под-
нять себе цену, когда место найдется.
— Пожалуй, я позвоню Брандонам, — подумала она вслух.
— Кому?
— Брандонам. Брату миссис Келлог и его жене. Им приходится со-
держать огромный дом в Атертоне, и я неоднократно слышала ее жа-
лобы на то, как трудно найти приличную помощь.
Он молчал, продолжая таращиться на нее, словно на помешанную.
Герда, вспыхнув, спросила:
— Может, вы считаете, что я и мои деревенские привычки не го-
дятся для такого модного места? Ведь вы это подумали? Ну так поз-
вольте вам доложить, что я собственными ушами слышала, как миссис
Брандон назвала меня сокровищем. Это случилось не более трех ме-
сяцев назад. И если я была сокровищем три месяца назад, я полагаю,
ничего с тех пор не изменилось.
— Конечно, конечно, вы сокровище, — согласился Руперт. Он го-
ворил почти что шепотом, а хотелось завыть в голос. — Только, на-
сколько я знаю, у миссис Брандон сейчас полный штат прислуги.
— Это не значит, что завтра он тоже будет полным. Или через не-
делю, при теперешнем положении дел в мире.
52
— Вас может не устроить жизнь на полуострове.
— Там очень приятный климат. Весь этот городской туман тяжело
отзывается на моих бронхах, а они самое слабое у меня место.
— У Брандонов трое детей. Очень шумных.
— Немножко шуму мне не повредит. — Она повернулась к две-
ри. — Пожалуй, я пойду поищу картонок, чтобы запаковать остаток
моих вещей.
— Герда. Подождите!
Она обернулась, удивленная настойчивым голосом.
— Да, сэр?
— Я сам позвоню миссис Брандон, если хотите, и спрошу, есть ли
у нее место, что она может платить вам, ну и так далее.
— Не хочу затруднять вас.
— Это вовсе не трудно.
— Право, вы удивительно добры, мистер Келлог. Я чрезвычайно
обязана...
— Могу позвонить прямо сейчас, пока вы здесь, и наладить де-
ло. — Он одарил ее сухой усмешкой. — Вам может полюбиться работа
у Брандонов. У каждого свой вкус.
Складывая у себя в комнате оставшиеся вещи, она слышала его раз-
говор по телефону из кухни. Он говорил так отчетливо и громко, что
она с удивлением подумала — не стала ли Хелен Брандо) немножко
глуховата.
— Хелен? Руперт у телефона... Отлично. А вы?.. Рад слышать это...
О, она наслаждается, посещая все удовольствия Нью-Йорка. Хелен,
причина моего звонка — Герда. Она вернулась сегодня вечером из от-
пуска, и мне пришлось объявить ей, что я не в состоянии содержать
ее. Как вы знаете, она идет по первому классу в своей работе... Сокро-
вище. Да, она помнит, что вы ее так назвали, когда говорили с Эми
не так давно... Не могу помочь, даже если Эми будет злиться. Вопрос
простой экономии... Буду питаться в ресторанах и найму женщину, ко-
торая станет раз в неделю убирать дом. Но, возвращаясь к проблеме
Герды...
Герда-сокровище вступила в короткую битву с Гердой-женщиной.
Победила женщина и прокралась на цыпочках через холл к телефону
в спальне хозяина. Ей не понадобилось снимать трубку, чтобы слышать
Руперта, его голос прямо гремел в кухне. Миссис Брандон несомнен-
но оглохла. А может, всегда была глуха и скрывала это, читая по губам
собеседников.
Рука Герды с виноватой медлительностью потянулась к трубке.
— Не надо бы делать это. Ведь я сокровище...
— Я думал, хорошо бы сохранить Герду в семье... Да нет, понимаю,
сейчас вам никто не нужен, Хелен... Честно говоря, я думаю, вы поте-
ряете замечательную возможность, если не схватитесь за нее. У нее
редчайшая квалификация, как вы сам знаете. Я уверен, она была бы
53
хороша при детях... Ну, что ж, раз у вас нет места, ничего не по-
делаешь...
Щепетильно, словно хирург, Герда подняла трубку. В ухо загудел
сигнал «не занято». Примерно секунду она предполагала, что миссис
Брандон, внезапно обидевшись или заскучав, повесила трубку. Потом
опять из кухни послышался голос Руперта:
— Естественно, она разочаруется. Я тоже. Но мы не можем требо-
вать от вас невозможного, Хелен... Да, я посоветую ей попробовать еще
раз, через несколько месяцев. Всего хорошего, Хелен.
Глава 9
— Эта Герда Ландквист надежна? — спросил, потирая подбородок,
Додд.
Не считая последних двадцати четырех часов, Джилл Брандон едва
знал о существовании Герды и не мог бы толком ответить на вопрос.
Но ему хотелось ей верить, и он энергично закивал:
— Вполне надежна. Я доверил бы ей собственную жизнь.
Додд улыбнулся своей сухой усмешкой, означавшей недоверие
практически каждому.
— Есть множество людей, которым я доверил бы собственную
жизнь, но не поверил бы в их отчет о том, что они видели или испы-
тали.
— Мисс Ландквист не из фантазеров. И у нее нет причин выстав-
лять в дурном свете моего зятя.
— Месть за то, что он ее рассчитал.
— Она уже работает на гораздо более выгодном месте, — натянуто
заметил Джилл.
— У вас?
— У нас.
— Почему?
— Почему? Нам была нужна еще одна прислуга. Вот почему.
«Вовсе не потому, — подумал Додд. — Теперь, когда он заполучил
первые крохи свидетельства против зятя, он будет хранить это в без-
опасном месте. Не хотел бы я быть в шкуре Келлога. У Брандона серь-
езные намерения».
Джилл сказал:
— Поймите, Герда даже не знает, что Эми пропала. Она думает,
Эми просто проводит время в Нью-Йорке.
— А по-вашему это не так?
— Я знаю, что не так. Я уже говорил вам: у нас есть родственники
в Куинсе и Уестчестере. Я звонил в оба места вчера ночью, когда Гер-
да явилась к нам со своей историей. Никто из них не видел Эми и не
слышал о ней.
54
— Это ровно ничего не означает.
— Означает, если знать Эми. Она всегда поддерживала родственные
связи. Если б она находилась вблизи Нью-Йорка, она позвонила бы
кузену Харрису или тете Катэ. Хочешь не хочешь, а связалась бы с
ними из чувства долга.
— Давн.о вы последний раз видели сестру?
— Она уехала в Мехико-Сити третьего сентября, в среду. Я попро-
щался с нею накануне.
— Она себя нормально вела?
— Вполне.
— Была в хорошем настроении?
— В великолепном. Чуть возбуждена перед поездкой, совсем как ре-
бенок, который никуда еще самостоятельно не ездил.
— Миссис Виат была тогда с нею?
— Да. Они обе бегали по магазинам, делали последние покупки.
И позвонили, чтоб я приехал позавтракать с ними.
— Что за женщина была миссис Виат? — поинтересовался Додд.
— Эксцентричная. Некоторые считали ее очень забавной, и дума-
ется, Эми была довольно-таки очарована ею, — во всяком случае, ни-
когда не знала, как поведет себя Уильма в каждую следующую секун-
ду. — Помолчав, он мрачно добавил: — Теперь знает.
— Да. Надо полагать — знает. В какой день миссис Виат покончи-
ла с собой?
— Около трех недель тому назад. В воскресенье вечером, седьмого-
сентября. Я узнал назавтра, когда секретарша Руперта, мисс Бартон,
позвонила мне в контору. Руперт в тот же день, седьмого; поехал в Ме-
хико.
Додд записал даты в блокнот больше для того, чтобы что-нибудь де-
лать, а не в расчете воспользоваться ими. Все сше убежденно веря в
«полеты» семейных дам, он считал, что Эми вынырнет в один из бли-
жайших дней с неправдоподобной, внезапно приключившейся исто-
рией.
— Я не имел от него вестей целую неделю, — продолжал Джилл. —
В тот вечер меня не было дома, но он передал через моего сына,
чтобы я пришел к нему домой обсудить нечто очень важное. Ко-
гда я пришел, он сказал, что Эми уехала, и дал мне ее прощальное
письмо — первое из тех, что я принес к вам. Помните его содержа-
ние?
- Да- у
— Она писала, что напилась в тот вечер, когда умерла Уильма.
— И дальше?
— Руперт немножко добавил к этому. Сказал, что она была в ком-
пании с американским завсегдатаем баров по имени О’Доннел. Думаю,
он соврал. Моя сестра хорошо воспитана. Воспитанная женщина ни-
когда не войдет в бар и не подцепит...
55
— Минуточку, мистер .Брандон, — прервал Додд. — Давайте выяс-
ним кое-что. Если я должен найти вашу сестру, мне гораздо важнее
знать ее недостатки, чем достоинства. Она может быть доброй, ласко-
вой, милой и так далее. Это ничем не поможет мне. Но если я узнаю,
что она питает слабость к завсегдатаю баров по имени О’Доннел, я не-
медленно возьмусь за свои папки в поисках завсегдатая баров по име-
ни О’Доннел.
— Ваш юмор не смешит.
— Я не думал шутить. Я устанавливал факты.
— Что ж, считайте, что установили, — холодно сказал Джилл. —
И все же это не меняет дела. У моей сестры нет слабостей в таком роде.
Кроме того, Руперт известный враль.
— Имеете в виду рассказ Герды Ландквист, как он разыграл теле-
фонный разговор с вашей женой?
— Да, в числе многого другого.
— Как вы думаете, зачем он фальсифицировал этот разговор?
— Это очевидно. Чтобы Герда не пробовала получить место в на-
шем доме.
— Почему?
—. Боялся, что она снабдит нас кое-какой информацией.
— Говоря «нас>, вы подразумеваете себя и жену?
— Одного себя. Миссис Брандон видит в каждом лучшее. Она по-
разительно доверчива.
— Руперт тоже, — согласился Додд. — Иначе он ни за что не пус-
тился бы на этот трюк с телефоном, зная, что в спальне есть второй
аппарат.
— Доверчив? Возможно. Или просто глуп.
— Во всяком случае — дилетант.
— Дилетант. — Джилл обрадованно закивал. — Именно дилетант.
Вот почему его поймают.
Додд сложил руки и прикрыл глаза. Как священник, готовый по-
молиться за грешные души, хотя они, по его глубокому убеждению, так
и останутся погрязшими во грехе.
— Скажите, мистер Брандон, Герда Ландквист давала вам какую-
нибудь информацию, порочащую вашего зятя? Ну, скажем, скверный
ли у него характер? Часто он ссорится с женой? Кто он — пьяница или
водохлеб?
— Нет, ни то, ни другое, насколько мне известно.
— Чем он особенно плох, по мнению Герды?
т- Он угрюм, легко поддается плохому настроению.
— И это все?
— Еще она вспоминает, что прошлой весной он поздно возвращал-
ся домой. Ссылался на работу.
— В какой месяц весны?
— Кажется, она назвала март.
56
— Март, — указал Додд, — время подоходного налога, а ваш
зять бухгалтер. Ему\всзло, если он вообще умудрялся приходить до-
мой.
Джилл вспыхнул:
— Нс понимаю, на чьей вы, в общем-то, стороне?
— Я не принимаю чью-нибудь сторону, пока обе команды не вый-
дут на поле и я не пойму, какую игру они поведут.
— Это не игра, мистер Додд. Пропала моя сестра. Отыщите ее.
— Стараюсь, — ответил Додд. — Вы принесли фотографии?
— Вот, пожалуйста.
Фотографии лежали в плотном конверте: две формальных и около
дюжины больших цветных моментальных снимков. На большинстве
снимков Эми улыбалась. Но обе фотографии показывали ее серьез-
ной и застенчивой, как если бы она не хотела находиться перед ка-
мерой и знала заранее, что результаты никого не удовлетворят.
«Подавлена, — подумал Додд. — Стремится понравиться. Слишком
стремится».
Один из моментальных снимков запечатлел ее сидящей на лужай-
ке с черным песиком у ног. На фоне зеленой травы отчетливо пере-
плетались красное и черное в поводке и ошейнике собачки.
— Это Мак?
— Да. Породистый шотландский терьер. Пять лет назад я подарил
его Эми в день рождения. Она привязана к нему, пожалуй, даже слиш-
ком. В конце концов, это все-таки собака, а не ребенок, а она таскает
его с собой куда бы ни шла: в город за покупками и тому подобное.
Даже собиралась взять его с собой в Мехико, но испугалась карантина
на границе.
— Она всегда держит его на поводке?
— Всегда. И непременно на этом поводке. Наверно, вы не замети-
ли в нем ничего особенного, если только вы не знаток шотландских
тканей. Но этот узор совсем необычен. Он представляет клан Маклак-
лана. Мак зарегистрирован в Американском собачьем клубе под
своим официальным именем Маклаклан Меррихарт, и Эми захотела
сделать ошейник, поводок и шубку Мака из настоящего шотландско-
го тартана. Комплект обошелся в сотню долларов, — почти столько же
стоила собака.
Джи.! т прервался, чтобы зажечь сигарету. Изображения Эми, раз-
ложенные по столу Додда, насмешливо ему улыбались.
«К чему вся эта возня вокруг меня и моей собачки? Мы в Нью-Йор-
ке. Посещаем зрелища. У Мака — новый, ручной работы кожаный по-
водок, который я купила ему в Мехико...»
— Где бы ни была сейчас Эми, — заговорил Джилл, — она не взяла
с собой Мака. Его поводок все еще висит в кухне.
— Руперт поясняет. Он сказал Герде...
— Я знаю, что он сказал Герде. Но это неправда.
57
— Согласен, не похоже на правду, — осторожно заметил Додд. —
Хотя и возможно.
— Знай вы Эми, так не подумали бы. Она по-детски гордится тар-
таном Мака.
— Тогда куда же девалась собака?
— Я бы дорого дал, чтобы знать ответ.
«Возможно, и придется», — подумал Додд. Розыск людей был до-
статочно сложен. Разыскать скотча, похожего на тысячу других скот-
чей, казалось невозможным. Не было никаких гарантий, что собачонка
еще жива. Он спросил:
— Зачем Келлогу было первым долгом говорить вам, что Эми взя-
ла с собой собаку?
— Хотел убедить меня, что Эми сама вернулась домой и уехала
опять.
— Есть какое-нибудь свидетельство на этот счет?
— Слово Руперта.
— Больше никто ее не видел?
— По моим сведениям, никто.
Додд проверил свои записи.
— Посмотрим. Она вернулась из Мехико в воскресенье, четырнад-
цатого сентября, и уехала в тот же вечер, ни с кем не простившись и
не виденная никем, кроме Руперта. Правильно?
— Так.
— У вас есть какое-нибудь предположение — почему?
— Почему она не позвонила мне и не показалась? Конечно, у меня
есть соображение Она домой не возвращалась. Может быть, вообще не
ггокидала Мехико.
— Будем откровенны, мистер Брандон, вы уверены, что ваша сест-
ра умерла?
Джилл посмотрел на снимки, улыбавшиеся со стола Додда: «Я умер-
ла? Не глупи, Джилли. Я в Нью-Йорке. Я веселюсь». Он ответил сквозь
стиснутые зубы:
— Да, я верю в то, что он убил ее.
— С какой целью?
—Деньги.
Додд негромко вздохнул:
— Если не деньги, то любовь. Возможно, оба они дошли до точки,
оба ищут безопасности.
— Он обладает всеми полномочиями, — пояснил Джилл. — Ему
даже незачем дожидаться доказательств о ее смерти, чтобы унаследо-
вать деньги.
— Ваша сестра оставила завещание?
— Да. Руперт получает половину ее имущества.
— А кому другая половина?
— Она завещана мне.
58
Додд промолчал. Но его густые черные брови поднялись по лбу и
опустились, как бы следя за мелькнувшей мыслью: «Любопытно, мис-
тер Брандон. Я знаю — а вы не знаете, что я знаю, — вот уже некото-
рое время вы живете не по средствам, выхватывая куски из состояния,
чтобы подкормить весьма недокормленные инвестиции». Вслух Додд
сказал:
— В том случае, если ваша сестра скончалась, вам было бы выгод-
но доказать это как можно быстрее.
— На что вы намекаете?
— В том случае, если миссис Келлог просто отсутствует, полномо-
чия ее мужа остаются в силе. У него полный контроль над ее имущес-
твом, и сколько достанется вам или кому-нибудь еще, целиком на его
усмотрении. Допустим, сестра умерла. Для вас выгодно сохранить ее
имущество нетронутым, — значит, надо как можно скорей добыть сви-
детельство о ее смерти. С точки зрения мужа, чем дольше откладывать
и тянуть, тем лучше будет для него.
— Мне неприятно думать о таких вещах.
«Ты уже подумал о них, парень. Не пробуй надуть меня».
— Полно, мистер Брандон, мы же просто забавляемся, высказывая
всякие предположения. Кстати, ваша сестра должна была вполне до-
верять Руперту, иначе она ни за что не дала бы ему таких полномо-
чий.
— Может быть. Но он мог применить какие-нибудь настойчивые
меры, чтобы получить их.
— Вы. говорили, будто у него небольшое, но процветающее дело?
— Говорил.
— И он живет скромно?
— Но нет гарантий, что он намерен и дальше жить скромно, — от-
ветил Джилл. — Эта его спокойная внешность может скрывать доста-
точно фантастические и дикие идеи.
— Вы верите, что он уволил Герду Ландквист по экономической не-
обходимости?
— Только если у него были какие-то необычные расходы.
— Например, долги игрока?
— Например, другая женщина.
— С вашей стороны, это чистая спекуляция, не так ли, мистер
Брандон. Или нечистая, по обстоятельствам дела.
— Можете называть это спекуляцией. Я называю обыкновенной
арифметикой. Дважды два ведет к мисс Бартон, его секретарше. —
Джилл зарыл сигарету в переполненной пепельнице, рекламирующей
лавку Пицца Луиджи на Мезон-стрит. — У меня две секретарши, но,
могу вас уверить, ни у одной нет ключа от черного входа, и ни одна
не ходит за моей собакой, ни одна не забегает после церкви, чтобы на-
вести порядок в доме.
— Проверка мисс Бартон не составит особого труда.
59
— Только, пожалуйста, осторожней. Если она что-нибудь заподоз-
рит, то сразу насплетничает Руперту, а он поймет, что я вас нанял. Он
ничего не должен знать. Основа нашей тактики — сюрприз.
— Моей тактики, если не возражаете, мистер Брандон.
— Ладно, вашей. Покуда он не будет пойман. И — наказан.
Додд откинулся на своем вертящемся стуле и сплел пальцы. Теперь
он видел: Брандон больше хочет наказать Руперта, чем найти сестру.
Он слегка вздрогнул. Было три часа солнечного теплого дня. Но чуди-
лось, что это полночь суровой зимы.
Додд встал, затворил окно и почти сразу распахнул его настежь.
Ему не понравилось сидеть взаперти с Джиллом Брандоном. Он спро-
сил:
— Скажите, вы разговаривали с зятем после того утра, когда он от-
дал вам письмо?
— Нет.
— Вы не делились с ним подозрениями?
— Нет.
— Это могло бы очистить воздух.
- Я не собираюсь давать ему преимущество, чтобы он подкупил
моих сторонников.
— Вы уверены, у вас есть сторонники?
— Уверен. Никто не станет лгать, как лжет он, если нет чего-то, что
надо скрыть.
— Хорошо, — прервал его Додд. — На минуту оставим Руперта в
покое. Как вы считаете, где видели миссис Келлог последний раз?
— В госпитале. Она попала туда в шоке после смерти Уильмы. Ка-
жется, он называется Американско-Британское общество.
— А как называется отель, где останавливались они обе?
— Собирались остановиться в отеле «Виндзор». Но не знаю, ос-
тановились или нет. У миссис Виат был очень переменчивый нрав:
по любому пустяку могла рассердиться и тут же переехать в другое
место. Но можно биться об заклад: где бы они ни остановились,
выбирала миссис Виат. Сестра так и не научилась отстаивать свои
права.
Додд записал: «Отель «Виндзор», 3 сентября. Американо-Британс-
кий госпиталь, 7 сентября». Потом собрал фотографии Эми, положил
их назад в плотный конверт и пометил его: «Э. Келлог».
— Пошлю парочку моему другу в Мехико.
— Зачем?
— Он может согласиться за плату расследовать, как началась беда.
В деле нужен объективный отчет, — вы так нетерпимы ко всему, что
говорит ваш зять.
— Он кто, ваш друг?
— Полицейский в отставке из Лос-Анджелеса по имени Фоулер. Он
хорошо работает и дорого стоит.
60
— Как дорого?
— Не берусь назвать точную сумму.
Джилл вытащил из кармана конверт без марки и протянул его
Додду.
— Тут пятьсот наличными- Этого пока достаточно?
— В зависимости...
— В зависимости от чего?
— От того, сколько понадобится моему другу, чтобы дать взятку.
— Денежную взятку? Кому он должен будет дать взятку?
— В Мехико, — сухо сказал Додд, — практически всем.
Глава 10
По четвергам Пат Бартон посещала танцевальные вечера в Акаде-
мии Кента. Чтобы не заходить домой после работы, она просто брала
в контору свое танцевальное снаряжение — пару прозрачных туфель
из пластиката на трехвершковых каблуках и флакон одеколона с силь-
ным запахом, потому что в Академии не выветривался прогорклый
воздух школьного гимнастического зала. Словом, одеколон был если
не необходимостью, то благом, чего нельзя было сказать о башмачках
Золушки. Они препятствовали успехам мисс Бартон. После одиннад-
цати месяцев («Научим танцевать с первого урока») у нее все еще серь-
езно не ладилось с мамбой, а сверхпрограммные колебания тела в ее
танго приводили инструктора в отчаянье:
— Мисс Бартон, сберегите ваши извивы для ча-ча-ча. Удерживайте
равновесие.
— Дома я отлично делаю это босиком.
— С каких это пор мы учим танцевать танго босиком дома?
В общем-то, это не так уж было важно, потому что никто не при-
глашал мисс Бартон на мамбу или танго. Ее редкие ухажеры предпо-
читали менее сложные и менее энергичные развлечения. Все-таки она
исправно посещала еженедельный класс. Как и для многих других, для
нее тут была площадка скорее социальных, нежели инструктивных
встреч.
Мисс Бартон опоздала к началу. Один из ее обычных партнеров,
пожилой адвокат в отставке, вдовец по фамилии Якобсон, помахал ей
рукой из стремительной румбы, и мисс Бартон ответила тем же, поду-
мав про себя: «В один из ближайших дней он шлепнется и умрет пря-
мо на полу. Надеюсь, танцуя не со мной».
Инструктор, перекрывая музыку, завопил, обращаясь к классу:
— Не раскачивайте бедра! Забудьте, что они у вас есть! Если но-
ги работают правильно, бедра последуют за ними. Меня что, не
слышно?
Очень даже было слышно. Только бедра отказывали в забвении.
61
Мисс Бартон, притопывая в такт ногой, разглядывала зал с порога.
Сегодня зрителей немного. Женщина с маленькой девочкой. Пара под-
ростков — девушка и юноша в одинаковых рубашках и с одинаковой
скукой на лице. Женщина средних лет, нацепившая на себя примерно
фунт жемчуга. И, рядом с мисс Бартон, человек с густой копной се-
деющих волос, которые подчеркивали юношескую живость его лица.
Казалось, он забрел сюда по ошибке, но уж коли забрел, то намерен
выжать отсюда все, что можно.
Слегка нахмурившись, он сказал:
— С чего же — не раскачивать бедра? Ведь это румба — то, что они
сейчас делают?
-Да.
— Я думал, в румбе полагается раскачивать бедра. Они ведь румбу
танцуют?
Мисс Бартон улыбнулась:
— Вы здесь новичок, я угадала?
— Да. Я здесь впервые.
— Собираетесь поступить в класс?
— Думаю, поступлю, — огорченно признался собеседник. — Думаю,
придется.
— Почему придется? Ведь нет закона на этот счет.
— Видите ли, я выиграл стипендию. Нельзя же не воспользоваться ею.
— Какого рода стипендию?
— В газете изобразили разных танцующих людей и обещали тем,
кто правильно назовет эти танцы, стипендию — бесплатные уроки сто-
имостью в тридцать долларов. Я выиграл. Непонятно как. Хочу сказать,
масса людей знает о танцах больше, чем я, тысячи людей. Но я вы-
играл.
Мисс Бартон не хотела огорчать его, но не хотелось и видеть его
обманутым. Он был так наивен и серьезен, немножко вроде мистера
Келлога.
— Убеждена, вы выиграете во многих настоящих состязаниях, если
возьметесь за это всерьез.
— Это не было всерьез?
— Нет, кто попало выигрывал. Это делалось, чтобы Академия Кен-
та могла опубликовать имена людей, заинтересованных в танце.
— Но меня не интересует танец. Меня интересует состязание.
Мисс Бартон зашлась смехом:
— Ой, не могу! Это хорошая шутка насчет Академии. В каких еще
состязаниях вы участвуете?
— В самых разных. И — в тестах. Покупаю все журналы и отвечаю
на тесты, вроде таких, например: «Мог ли выйти из вас хороший ин-
женер?» или: «Каково ваше социальное положение?» Или: «Способны
ли вы определить себя как мистификатора?» Такого рода вещи. Я хо-
рошо в них натренирован.
62
Вздохнув, он добавил:
— Боюсь, все это тоже плутни, вроде нынешнего состязания.
— О, не думаю, — участливо сказала мисс Бартон. — Может быть,
из вас получился бы хороший инженер?
— Надеюсь. Иногда я занимаюсь техникой.
— Какого рода техникой?
— Секретной.
— Вы намекаете на ракеты и всякие такие вещи?
— Близко к этому, — ответил он. — А вы чем занимаетесь?
— Я? О, я просто секретарь. Работаю у Руперта Келлога. Он спе-
циалист по бухгалтерии.
— Я слышал о нем. «Слишком часто, — подумал он. — Чаще, чем
надо».
-• Он лучший в । о роде знаток бухгалтерского дела. И лучший хо-
зяин тоже.
— Что вы говорите?
— У других хозяев я должна была привыкать к их плохим дням.
У мистера Келлога не бывает плохих дней.
— Бьюсь об заклад, дети и собаки с ходу тянутся к нему.
— Вероятно, вы сказали это в шутку? Но это абсолютная правда.
Мистер Келлог помешан на животных. Знаете, что он однажды сказал
мне? Что по-настоящему не любит профессию бухгалтера, а хотел бы
открыть магазин домашних животных.
— Почему же не открыл?
— Его жена из аристократической семьи. Наверно, там не одобри-
ли бы.
Старый мистер Якобсон, адвокат в отставке, прошелся мимо в рум-
бе, извиваясь, словно нервная змея, и, послав мисс Бартон улыбку,
подмигнул ей. Его лицо сделалось влажным и красным, как нарезан-
ная свекла.
— Он вроде бы получает удовольствие, — заметил новичок:
— Это мистер Якобсон. Он превосходно знает все танцы, только не
может попадать в такт.
— Однако ж он ухватил суть танца.
— Еще бы! Только он вот-вот шлепнется прямо на пол. Мысль об
этом портит мои вечера.
Музыка кончилась, и инструктор устало выкрикнул, что темп сле-
дующего танца изменится: плавный вальс. «Просьба к мужчинам не за-
бывать, что им придется проявить добрую находчивость, особенно на
поворотах».
Мистер Якобсон поспешил к мисс Бартон. Она покраснела и про-
шептала с отчаяньем: «Боже мой!» Но ей не хватило духу или сообра-
зительности сбежать в уборную. Она осталась на месте, пробормотав
короткую, быструю молитву:
— Не попусти, чтоб это стряслось сегодня.
63
Мистер Якобсон был весел, как старый король Коль:
— Пошли, мисс Би. Давайте покрутимся!
— О! По-моему, вам надо бы чуть отдохнуть.
— Глупости! У меня для отдыха будет целая неделя. Зато по четвер-
гам можно так славно встряхнуться.
— Ну, что ж. Ладно.
Мисс Бартон нехотя подчинилась костлявым рукам мистера Якоб-
сона и его «доброй находчивости». Оставалось лишь сделать вид, как
можно более прйятный. Она старалась следовать за партнером и в то
же время наблюдала за ним, чтобы не пропустить признаков близкого
конца. Правда, она была не уверена, какие это могут быть признаки.
Но вглядывалась так напряженно, что у нее сводило шею.
— Вы нынче не собраны, мисс Би.
— Ну, что вы! Очень даже собрана, — мрачно возразила мисс Бартон.
— Не напрягайтесь так. Расслабьтесь. Наслаждайтесь... Здесь поло-
жено веселиться.
-Да.
— В чем дело? Что вас угнетает?
— Как всегда. Все обычное...
— Избавьтесь от этого. Поделитесь с кем-нибудь. Поделитесь со
мной.
— Ах, нет! Боже упаси! — поспешно отказалась мисс Бартон. — Всю
осень простояла прелестная погода, неправда ли? Конечно, невозмож-
но надеяться, чтобы вы... чтобы это продолжалось.
Мистер Якобсон не уловил оговорку, потому что инструктор снова
завопил:
— Это бальный танец, а не доподлинная действительность. В на-
стоящей жизни женщины не любят, чтоб ими распоряжались. В баль-
ном зале они этого ждут и хотят, настаивают на этом! Значит,
управляйте ими, джентльмены! Вы же не дурачье неотесанное! Управ-
ляйте!
— Вы в самом деле отлично управляете мною, — польстила мисс
Бартон.
— А вы прекрасно откликаетесь, — галантно отозвался мистер
Якобсон.
— Нет, совсем не так, как следовало бы. Я куда лучше танцую дома,
босиком. Меня дрожь берет, когда на меня смотрят.
— Так смотрят, как тот человек в дверях?
— О Господи! Он следит за мной? Ужас какой!
—- Следить за людьми — его работа. Или часть ее.
— Что это значит?
— Он — частный сыщик Додд. Раньше я постоянно видел, как он
околачивался у Дворца правосудия. Тогда у него было много прозвищ,
самое приличное — «Пальцы», потому что его пальцы побывали в лю-
бом чужом кармане.
64
— Должно быть, это случай ошибочного сходства, — сказала мисс
Бартон высоким, напряженным голосом. — Он сказал мне, что был
инженером и занят секретной работой.
Мистер Якобсон ухмыльнулся:
— Над кем?
— Он пришел сюда, потому что выиграл стипендию.
— Не верьте ему. Это Додд. И он пришел, чтобы добыть от кого-то
информацию.
— От кого?
— Ну, вероятно, от того, с кем разговаривал.
— Со мной, — проговорила мисс Бартон, и ее сердце и ноги разом
сбились с такта.
Додд поймал испуганный взгляд, который она бросила на не-
го, и подумал: «Надо было раньше вспомнить Якобсона. Но он
сбросил пятьдесят фунтов весу. Ну и плевать. Пусть мисс Бартон
побеспокоится. Быть может, начав врать, она выдаст мне больше
правды».
— Но у меня нет никакой информации, — настойчиво заявила мисс
Бартон.
Мистер Якобсон подмигнул:
— Ах, решительно нету.
— Честное слово, нет. Может быть, мистер Додд пришел сюда из-
за кого-то еще. Мистер Лессап, который записался на прошлой неде-
ле, выглядит настоящим мошенником.
— Все мы так выглядим. Ну вот, мисс Бартон, вы опять напряглись.
Расслабьтесь.
— Как я могу расслабиться, когда на меня уставился этот полицей-
ский..
— Он не полицейский, а частный сыщик.
— На мой взгляд, все едино.
— Значит, ваш взгляд ошибается. Мистер Додд не имеет ника-
ких полномочий. Можете не говорить ему ни слова. Пошлите его по-
дальше.
— Не могу.
— Почему не можете?
— Я... Я вроде бы хочу выяснить, что он здесь делает.
— Короче говоря, ваше любопытство сильнее страха. Ах, женщи-
ны! Что ж, удачи, милочка! И если не можете быть хорошей, будьте ос-
торожной.
Додд ждал у входной двери. Когда она попыталась обойти его, он
протянул руку и остановил ее.
— Похоже, мистер Якобсон успел представить меня? Ну и прекрас-
но. Я собирался чуть позже сделать это сам. Что, если мы зайдем куда-
нибудь выпить по чашке кофе?
— Решительно отказываюсь.
3 М. Миллар "Стены слушают"
65
— Ну, что ж, по крайней мере, это честно. Вы всегда, во всех слу-
чаях честны, мисс Бартон?
— Ну, уж не шляюсь вокруг да около, говоря людям, будто рабо-
таю инженером.
— А я сказал вам, что занимаюсь работой инженера, сказал правду.
— Вам не придется пробовать ваше искусство на мне, — отрезала
мисс Бартон. — Вы не имеете права допрашивать меня о чем бы то ни
было.
— Вот как! Это Якобсон разъяснил вам?
— Да. А он юрист и должен знать.
— Разумеется, — согласился Додд. — Но интересно: с чего вы так
боитесь вопросов? Я уже довольно много узнал про вас, мисс Бартон,
и, кажется, вам нечего скрывать или чего-то стыдиться.
— Что это значит — вы многое узнали обо мне? Каким образом?
Зачем?
Секундочку. Вы задали мне много вопросов. И у вас нет права
на это>Не так ли?
- Я..Л
— Вот видите? Это палка о двух концах. У меня нет права, у вас нет
права. Никто не задает вопросов, никто не получает ответов. Не луч-
ший способ вести дела, верно? Словом, давайте-ка сядем и толком по-
беседуем. Идет?
— Может быть, я лучше спрошу сначала мистера Якобсона?
— Вас ни в чем не обвиняют, вы не нуждаетесь в адвокате.
Мисс Бартон села.
— Ладно. Что вы хотите спросить?
— Я разыскиваю пропавшего человека. И думаю, вы могли бы по-
мочь.
— Каким образом? Я даже не знаю, что кто-то пропал.
— О нет, знаете, — сказал Додд.
Глава 11
Было холодно и поздно, призраки тумана патрулировали улицы го-
рода. Но мисс Бартон не замечала ни времени, ни погоды. Она неслась
по тротуару, подгоняемая страхом, увлекаемая инстинктом. Сумка с
танцевальными туфлями и бутылкой одеколона оттягивала плечо и на
каждом шагу хлопала ее по бедру.
Додд припарковал машину и, сидя в ней, видел, как она свернула
за угол в сторону Базарной улицы. Он не пытался следовать за ней,
поскольку и так знал ее цель. Эту цель он посадил сам, посадил наме-
ренно, и осторожно наблюдал, как она'росла в прозрачных глазах мисс
Бартон. Так ботаник наблюдает рост зерна между двумя стеклянными
пластинками.
66
Последний раз мелькнуло желтое пальто, и мисс Бартон скрылась за
углом Вулворта. Додд стал размышлять, стоит ли втягивать ее в дело. Она
оказалась славной девушкой. Ему не хотелось бы пользоваться ее пока-
заниями, но работа есть работа. Если Руперт Келлог не виноват, его надо
предупредить насчет подозрений Брандона. Если же он виноват, пред-
упреждение может подбить его к действию>Пока он ничего не предпри-
нял, сидит крепко и рассказывает истории — иногда убедительные,
иногда нет. Брандон сам явно не раскрывал всей правды. Ни одна из
живущих женщин не может быть так безупречна, как Эми.
Додд включил зажигание маленького «фольксвагена». Он был утом-
лен и расстроен. Впервые с тех пор, как он взялся за дело, у негр воз-
никло ощущение, что Брандон, возможно, прав относительно своей
сестры. Где бы и когда бы ни была найдена Эми, она будет найдена
не живой.
Дом был погружен в темноту. Мисс Бартон никогда не видела его
ночью, окутанным туманом. Она даже усомнилась — тот ли это дом,
пока не поднялась на веранду и не разглядела медную дощечку на две-
ри с именем Руперт Г. Келлог. Несколько дней назад взгляд на это имя
заставил бы ее приятно содрогнуться. Теперь оно казалось чужим, ни-
чем не связанным с человеком, которому принадлежало. Она нажала
кнопку звонка и ждала, дрожа от холода, страха и сомнения: «Что я
здесь делаю? Что я ему скажу? Как смогу вести себя, будто ничего не
случилось и Додд не рассказал мне. про эти жуткие вещи?»
«Будьте осторожны, — предупредил Додд. — Женщина исчезла, не
стать бы вам второй».
Она быстро повернула голову и посмотрела сквозь туман на улицу
в надежде, что Додд последовал за ней. Но вдоль тротуара не видно
было ни одной машины. Никто не шел по улице и не стоял под фона-
рем. Она была одна. Она может войти в этот дом, и никогда больше
ее не увидят, и никто не скажет: «Да, я заметил ее, маленькую жен-
щину в желтом пальто, вскоре после одиннадцати часов, — она вошла
в дом и не вышла оттуда...»
Свет из дома брызнул сквозь окно, и она отскочила, словно кто-то
бросил его, как кислоту. Задыхаясь, она прижалась к столбу подъезда
и смотрела на медленно отворявшуюся дверь.
— Никак, это мисс Бартон, — сказал Руперт. — Что вы здесь дела-
ете?
— Я... Я — не знаю.
— Что-нибудь стряслось?
— Вв-все.
— Вы случайно не выпили?
— Никогда не пью. Я м-м-методист.
— Что ж, весьма интересно, — устало молвил Руперт. — Но на-,
деюсь, вы пришли из такого далека ночью не для.того только, чтобы
признаться мне, что вы методист. ;.
67
Она еще теснее прижалась к столбу; ее зубы стучали, как кастань-
еты. Ей хотелось убежать, но она боялась его и боялась за него. Этот
двойной страх парализовал ее.
— Мисс Бартон?
— Я-я просто проходила мимо и решила заглянуть и сказать «хэл-
ло». Не представляла себе, что уже так поздно. Ужасно жаль, что пот-
ревожила вас. Уж лучше я пойду.
— Нет, уж лучше вы не пойдете, — отчеканил он. — Лучше вы вой-
дете и расскажете мне об этом.
— О чем — этом?
— О том, почему вы так себя ведете. — Он распахнул дверь и подо-
ждал. — Входите.
— Не могу. Так не полагается.
— Отлично. Я вызову вам такси.
— Нет! Я хочу сказать, мне не нужно такси.
— Вы не можете простоять здесь всю ночь. Или так и будете
стоять?
Она покачала головой, и ее мягкие вьющиеся волосы упали на гла-
за, сделав ее похожей на маленькую старушку, подглядывающую за
ним сквозь кружевную занавесь. Он терялся в догадках — что проис-
ходит за этой занавеской?
— Вам холодно, — сказал он.
— Я знаю.
— Лучше бы вам войти и согреться.
— Да. Ладно.
Он запер за нею дверь и провел через холл в кабинет. В камине го-
рел незаслоненный огонь, и пламя отражала серебряная шкатулка на
кофейном столике. Руперт заметил, как она взглянула на шкатулку
мельком, не проявив интереса. Здесь ничто не угрожало. Да и откуда
ей было знать про шкатулку.
— Усаживайтесь, мисс Бартон.
— Благодарю вас.
— Ну, чем вы обеспокоены?
— Я... Ну, пусть. Сегодня вечером я пошла в танцевальный класс
Кентской академии. Всегда хожу туда по четвергам. Не потому, что я
хорошо танцую или еще что-нибудь такое, а просто провести время и
повстречать приятных людей. Обычно это порядочные люди, собой
ничего не представляющие, но порядочные. Я хочу сказать — без вся-
кой в них подлости. Если вы знакомитесь с кем-то и он говорит, что
он инженер, так он и есть инженер. Словом, у вас не возникает со-
мнений.
Она не намеревалась рассказывать ему о танцклассе из боязни, что
он будет смеяться над нею. Но слова, как мыльные пузыри, сами со-
бой вылетали изо рта. Однако он не засмеялся. Наоборот, казался
очень серьезным и заинтересованным.
68
— Продолжайте, мисс Бартон.
— Ну вот, я и встретила сегодня вечером этого человека. Он ужа-
сен. Говорит всякое. Намекает на всякое.
— Я уверен, вы знаете, как поступать с неприличными намеками,
мисс Бартон.
Она покраснела и опустила глаза.
— Это не были намеки, о каких вы подумали. Намеки относились
к вам и миссис Келлог.
— Кто этот человек?
— Его зовут Додд. Он частный сыщик. О, он не рекомендовал себя
частным сыщиком. Прикинулся новичком. Но у меня есть в Академии
приятель, адвокат...
— Что этот Додд говорит о миссис Келлог?
— Что она пропала. При таинственных обстоятельствах.
— Она не пропадала. Она в Нью-Йорке.
— Я так ему и сказала. Но он улыбнулся -— у него препротив-
ная улыбка, как у верблюда, — и сказал: Нью-Йорк большой город со
множеством жителей, но он не думает, что среди них есть миссис
Келлог.
Мисс Бартон согрелась у камина, и ее опасения испарились, как ту-
ман от солнечных лучей:
— На вашем месте я подала бы на него в суд за клевету. Мы живем
в свободной стране, но разве кто угодно может болтать что вздумает,
если это вредит другим людям?
— Ну, ну, не волнуйтесь.
— Я не волнуюсь. Я спокойна и рассержена. Я ему сказала: «Слу-
шайте вы, «фараон от замочной скважины», мистер Келлог лучший из
людей этого города, и если миссис Келлог пропала, то виноват в этом
не он, а она сама. Почему же вы перекладываете с больной головы на
здоровую?» И он ответил, что, по правде, он и сам думает в том же
роде.
Она умолкла, ожидая, что он одобрит ее и поблагодарит за поддер-
жку. Но — чего она вовсе не ожидала — ответом был тихий, злобный
шепот:
— Чертов полудурок.
Ее лицо перекосилось от неожиданного окрика.
— Что... Что такого я сделала?
— Чего только вы не сделали!
— Но я же защищала вас, я всего лишь старалась...
— Вы старались. Ладно. Пусть это так и останется.
— Не понимаю, — захныкала она. — Что я такого сказала нехоро-
шего?
— По-видимому, все.
Он отошел к окну, удлиняя время и пространство между нами так,
чтобы лучше управлять собой и, следовательно, ею. Он не сомневался
69
в ее лояльности. Но что значит вообще лояльность? Не треснет ли ло-
яльность под нажимом, не покоробится ли от жары? Сколько вынесет
правды?
Он поймал ее отражение в оконном стекле, ее глаза, расширенные
от удивления и боли: «Что я такого сделала?» Она казалась юной и про-
стодушной. Он знал: это всего лишь видимость.
— Виноват, мисс Бартон, — обратился он к ее отражению, потому
что отражению было легче врать. — Я не имею права грубить вам.
— Вы имеете право, — возразила она слабым голосом. — Если я де-
лаю что-то не так, даже нечаянно делаю, вы вправе сделать мне выго-
вор. Только я все еще не понимаю, что я такого...
— Когда-нибудь поймете. А сейчас обоим нам лучше об этом за-
быть.
— Но как я могу перестать делать что-то, если не знаю — что
именно?
Руперт на секунду прикрыл глаза. Он слишком устал для разгово-
ров, раздумий, предположений и все-таки понимал, что не может дать
ей уйти, не объяснив ничего и не направив. Все было бы еще ничего,
если б она осталась такой, как сейчас, — сокрушенной, оробевшей, ви-
новатой. Но какой она будет, выспавшись, отдохнув и плотно позав-
тракав?
Он мысленно представил себе, как утром она впорхнет в конто-
ру (когда какая-то часть лояльности сотрется, как пыль с персика) и
встретит Боровица новостями:
— Вам ни за что не догадаться, Боровиц! Вчера вечером я познако-
милась с настоящим частным сыщиком, и он задал мне множество во-
просов о пропавшей жене шефа.
А Боровиц родился сплетником и культивировал этот род занятий.
Он расскажет все подружке, подружка — своей семье, и за несколько
дней сплетня разнесется по городу, передаваясь из уст в уста, словно
губительный вирус.
— Мисс Бартон, я глубоко верю в вашу порядочность, лояльность
и добрую волю. Я от них завишу.
Он презирал фальшивый тон, фальшивые слова. Они не одурачили
бы даже собачонку Мака. Но мисс Бартон вдыхала их, словно кис-
лород.
— Я хочу довериться вам, зная, что вы будете хранить мою тайну.
— О! Я буду уважать ее. Боже мой, конечно, буду!
— Моя жена потерялась в том смысле, что я не знаю, где она сей-
час. Я всем говорю, что она в Нью-Йорке, поскольку получил от нее
письмо со штемпелем Нью-Йорка, а главное, должен же я что-то го-
ворить. ।
— Но почему *бы ей не сообщить вам, где она находится?
— Мы так договорились перед ее отъездом. Назовем это пробой
раздельного жительства. На какое-то время мы оставляем друг друга
70
в одиночестве. К сожалению, мой зять, мистер Брандон, не верит, что
можно желать одиночества. Он нанял частного сыщика, который до-
лжен отыскать Эми. Что ж, надеюсь, он ее найдет. Надеюсь, не ради
нее или меня, но ради мистера Брандона, который ведет себя как пос-
ледний дурак. Его жена знает об этом. Она пыталась его остановить,
но безуспешно. Тогда она пришла ко мне и все рассказала.
— Наверно, в тот самый день, когда она пришла в контору вся ра-
зодетая?
Руперт кивнул:
— Где-то по ходу дела мистер Брандон подхватил мысль о том, буд-
то я хочу отделаться от жены, потому что заинтересован в другой жен-
щине.
Он повернулся и взглянул на нее. Она наклонилась вперед со сту-
ла, напряженная и взволнованная, как ребенок, слушающий волшеб-
ную сказку.
— Вы знаете, о какой женщине идет речь, мисс Бартон?
— Как я могу? Боже мой, как?..
— О вас.
Она так разинула рот, что он мог увидеть серебряные пломбы в
нижнем ряду зубов. «Серебро, — подумал он. — Серебряная шка-
тулка. Надо отделаться от серебряной шкатулки. Но сначала — от
этой...»
Он заговорил, терпеливо, с симпатией:
— Я огорчен, видя, как вы потрясены, мисс Бартон. Меня это тоже
потрясло.
Она откинулась в кресле, бледная и ослабевшая.
— Этот жуткий человек... Сказать, даже подумать такое, стараясь
погубить мое доброе имя...
— Не ваше имя, мое.
— Все эти годы я была примерной методисткой, никогда даже не
думала о плотском...
Но, даже произнеся эти слова, она знала, что они лживы. Руперт
слишком часто возникал в ее мечтах, в ее снах, как отец, сын, возлюб-
ленный. Может быть, он знал об этом. Мог прочитать в ее глазах. Она
закрыла лицо руками и сдавленным голосом повторила:
— Всегда хо-хо-хороший методист.
— Разумеется. Разумеется.
— Я... только оттого, что занимаюсь своими‘волосами. В Библии
нигде не сказано, что не надо менять цвет волос. Я ходила к священ-
нику и спрашивала. Всегда хожу к священнику за советом, когда слу-
чаются неприятности.
Он смотрел на нее свысока, холодно, без всякого сочувствия, видя
в ней не женщину, а угрозу. Смотрел, как на неразорвавшуюся бом-
бу, запал которой необходимо удалить с самой кропотливой осторож-
ностью.
71
— Вы озабочены, мисс Бартон?
— Смертельно озабочена.
— Значит ли это, что вы собираетесь поделиться с вашим духов-
ником?
— Право, не знаю. Он очень мудрый...
— Ситуация чрезвычайно деликатная, мисс Бартон. Ваш духов-
ник — несомненно мудрый человек, человек доброй воли. Но уверены
ли вы, что нужно посвящать еще одного человека в слухи?
— Что означает «еще одного»?
— Миссис Брандон знает. И сыщик Додд. Герда Ландквист, веро-
ятно, тоже знает, поскольку работает у Брандонов.
— Ничего они не могут знать, — визгливо заявила мисс Бартон. —
Знать-то нечего. Это всего-навсего зловещий слух. Я буду отрицать.
— Вы в состоянии?
— Да, в состоянии. Там нет ни слова правды.
— Ни одного?
Она затрясла головой вперед и назад в молчаливом отчаянии.
— Мисс Бартон, допустим, я скажу вам, что там есть правда? Что
это не просто слух?
— Нет, нет, не говорите мне ничего!
— Идет.
Он смотрел, как слезы просачиваются сквозь ее пальцы и скаты-
ваются по костлявым рукам, и подумал: «Сейчас она уже не взорвет-
ся. Только шуму наделает и выдохнется. Она стала плаксой, а не
бомбой».
Глубоко вздохнув, он пересек комнату и подошел к ней:
— Мисс Бартон... Пат.
—: Не подходите ко мне. Не говорите ничего.
— Я сказал, я не буду. Но хорошо бы вы перестали плакать. У вас
глаза распухают, когда вы плачете.
— Каким образом? Откуда вы знаете?
— Я помню, как вы пришли на работу после похорон вашей мате-
ри. У вас веки были похожи на болячки и оставались такими весь день.
Вы забавно выглядели.
Она медленно отвела от лица руки. Он улыбался, глядя на нее так
нежно и заботливо, что ее сердце сильно толкнулось в грудь, словно
утробный плод.
Он продолжал:
. - Вы же не хотите, чтоб Боровиц заподозрил у вас эмоциональное
потрясение. Если он заметит, что вы плакали, он станет задавать во-
просы. Вам нечего ответить.
— Мне нечего ответить.
— Вы устали. Посидите спокойно, пока я вызову такси. Согласны?
-Да.
— И хватит слез?
72
-Да.
Он вызвал такси по кухонному телефону и вспомнил, как послед-
ний раз вызывал его воскресным вечером почти три недели тому на-
зад. Он заказал такси и три минуты спустя, согласно плану, отменил.
Таксопарк сохранит адрес и отмену заказа. Он не знал, сколько вре-
мени будет сохранять, но, наверно, достаточно, чтобы Додд нашел его.
Пока же он находил лишь ложные следы, словно охотничья собака,
приносящая назад приманку вместо убитой утки. Нет, тут было совсем
по-другому...
Вернувшись, он нашел, что мисс Бартон перестала плакать, но все
еще выглядела отсыревшей и растрепанной.
— Вам надо хоть немного подтянуться, — посоветовал он. — Вы
знаете, где находятся ванные комнаты?
Она вспыхнула, будто слово «ванные» приобрело интимный, пол-
ный значения смысл.
— Мы же не хотим, чтобы водитель был заинтригован вашей внеш-
ностью, — добавил Руперт. — Кстати, он будет ждать вас через десять
минут на северном углу Кабрилло. Я подумал, так будет осторожней,
чем вызывать его прямо сюда. Кстати, слово «осторожность» вам тоже
стоит запомнить.
— Мне никогда не приходилось осторожничать, — пожаловалась
она. — Я никогда ничего не прятала.
— А как теперь?
— Я... я не знаю.
— Даже если не знаете, надо вести себя так, будто вам есть что пря-
тать.
— У меня ощущение полной путаницы.
— Старайтесь нс показывать этого.
— Не могу. Мне не войти завтра утром в контору, как если бы ни-
чего не произошло.
— Придется, — отрезал он. — У вас нет выбора.
— Я могу уволиться. Быть может, в этих обстоятельствах лучше уво-
литься.
— Вы представляете себе, что произойдет, если вы уволитесь? Мис-
тер Брандон сразу вообразит, что я устраиваю вас в любовном гнез-
дышке на деньги моей жены.
Она сжалась внутри желтого пальто, будто это была раковина —
защита от жуткой интимности таких слов, как «любовное гнез-
дышко».
— Я стараюсь помочь вам, мисс Бартон. Но вы должны помогать
себе тоже. И мне. Мы здесь оба замешаны.
— Нет, — шепнула она. — Мы не замешаны. Вместе — ни в чем.
Я ничего не сделала, нечего не говор’лла. Я невинна. Я невинна!
— Я это знаю.
— Но я должна доказать это. Как доказать?
73
— Сохраняя контроль над собой. Не обсуждайте меня или мои лич-
ные дела ни с кем. Не отвечайте на^ вопросы, не предлагайте инфор-
мацию.
— Тут только о том, что не делать. Что я могу делать?
— Лучше всего — поспешить уйти отсюда. Подите, вымойте лицо
и причешитесь.
Приказание звучало грубовато, но он проговорил его таким доб-
рым, почти отеческим тоном... Она откликнулась, как послушный ре-
бенок.
В ванной комнате при кухне она вымыла лицо и вытерла его един-
ственным висевшим на вешалке полотенцем. Она знала, что это долж-
но быть полотенце Руперта, и, прижимая его ко лбу и горящим щекам,
хотела снова заплакать, стоять тут долго и плакать.
Он ждал ее в кухне, уже надев пальто и шляпу. Его лицо казалось
серым в свете флюоресцентных фонарей.
— Я провожу вас до угла.
— Нет. Вы наверняка устали. Вам надо лечь в постель.
— Я не хочу, чтобы вы в полночь шли по улицам одна.
— Разве уже полночь?
— Позже, чем полночь.
Снаружи туман капал с крыш, как дождь. Они шли бок о бок, за-
стенчиво избегая прикосновений, настолько отстранившись друг от
друга, насколько позволял узкий тротуар. Но невидимый мост проле-
гал через разделяющее их пространство. Мисс Бартон чувствовала это
так же, как чувствовала в ванной комнате, прижимая к лицу полотен-
це Руперта. Она остро ощущала каждое его движение, ритм дыхания,
размашистый шаг длинных ног, мерное раскачивание рук, вздохи, по-
хожие на слова, которые высказать нельзя. «Что за слова, — подума-
лось ей, — хочу ли я их услышать?»
Прячась от своих мыслей, она заговорила:
— Какая тишина.
-Да-
— Странно, я чувствую такой грохот внутри.
— Грохот? Какого рода?
— Гонги грохочут, гонги.
Он слабо усмехнулся:
— Никогда не слышал гонга. Зато гром в несметном количестве.
— Я думаю, у каждого должен быть собственный шум внутри.
— Я тоже думаю, что у каждого. Вон стоит ваше такси.
— Вижу.
— Вот пять долларов, чтобы с ним рассчитаться.
Она почувствовала, что, взяв деньги, берет больше, чем плату за
такси. Но не спорила, даже не колебалась. Он вложил пятидолларовую
кредитку в ее протянутую руку. То был их единственный физический
контакт за весь вечер.
74
Вернувшись домой, Руперт, в который уже раз, перечитал письмо,
полученное вместе с серебряной шкатулкой:
«Дорогой Руперт!
Хочу поблагодарить вас и Эми за красивую гирлянду и за сочув-
ственное письмо. Похороны были очень скромные, и хотя Уильма
назвала бы всю процедуру сверхсентиментальной, мы остались удов-
летворены. Может быть, как всегда заявляла Уильма, похороны — вар-
варский обычай, они действительно обычай и условность, однако в
пору испытаний мы ищем утешения в обычаях и условностях.
Надеюсь, Эми уже оправилась от шока. Такое несчастье, что ей до-
велось быть очевидицей, как, впрочем, и всякому другому на ее месте.
Но Уильма могла запланировать это. Она никогда не делала чего-ни-
будь втайне. Ей были необходимы зрители, не важно, аплодировали
они или свистели. Другую попытку самоубийства, после ее первого
развода, она предприняла в ванной комнате у одной подруги, где в то
время был званый вечер со множеством народа. Никто из нас не ду-
мал тогда, что мы должны были предвидеть это. Эми тоже не должна
чувствовать себя виноватой...»
Руперт хорошо помнил тот случай. Эми уехала с Брандонами на озе-
ро Тахо, оттого он в одиночестве посетил Уильму в госпитале. Уильма
без грима, в больничном халате, была бледна и осунулась.
— Уильма?
— Подумать только — увидеть вас здесь! Садитесь поудобнее. Если
возможно удобство в этой вонючей дыре.
— Что, ради всего святого, заставило вас пойти на это?
— Ну и вопрос!
— Я его задал.
— Ладно. Мне все наскучило. Все это дурачье, болтающее и хохо-
чущее. Я нашла пилюли в аптечке и приняла их. Вам когда-нибудь де-
лали выкачивание желудка? Это ничего себе испытание.
— Наверно, вам стоило бы посетить психиатра?
— Я встречаюсь с психиатром последние две недели. Он зауряден,
но у него удивительно завиваются ресницы. Три раза в неделю по пять-
десят минут сижу, глядя на его ресницы. Это завораживает. Я могу ув-
лечься им. С другой стороны, он может надоесть. На черта мне сдались
эти ресницы!
— Вы этим всерьез озабочены?
— Я устала, приятель. Выкатывайся.
Не прошло двух месяцев, как ресницы психиатра наскучили Уиль-
ме. И она перестала встречаться с ним.
Руперт вернулся к письму:
«...Я могла говорить о Уильме часами, — что неоднократно случа-
лось, — но, кажется, так и не получила ясного представления о ней.
Жаль, вся ее энергия и сила не были направлены по созидательным
каналам. Было бы куда лучше, если бы ей пришлось самой содержать
75
себя, вместо того чтобы жить на алименты. Кстати, нам не удалось
выяснить, где сейчас находится муж Уильмы, Роберт Виат, и сообщить
ему о ее смерти. Вряд ли это вызовет его интерес. Разве лишь потому,
что сохранит ему деньги.
Вас могла удивить серебряная шкатулка. Она оказалась среди вещей
Уильмы, присланных мне из Мехико. Должно быть, ее помяли при пе-
ресылке, но все равно это прекрасная вещь. Эрл и я обнаружили ва-
шу монограмму на внутренней стороне крышки и предположили, что
Уильма собиралась подарить ее вам. Уильма всегда говорила о вас с
большой приязнью, и я знаю, как терпеливо вы и Эми переносили ее
«выходки», по выражению Эрла. Пожалуйста, сохраните шкатулку в
память о ней.
Передайте Эми наши лучшие пожелания, и спасибо еще раз за кра-
сивую гирлянду. Желтые розы всегда были любимыми цветами Уиль-
мы. Как замечательно, что вы вспомнили об этом.
Искренне ваша
Руфь Сюлливан».
Желтые розы.
Однажды Уильма сказала:
— Когда я умру, надеюсь, кто-нибудь пришлет мне желтые розы.
Как вы насчет этого, Руперт?
— Заметано. Если я еще буду сам на свете.
— Это обещано?
— Разумеется.
— Обещанное покойнику легко нарушить. Когда я думаю о всех
обещаниях, которые я давала моим родителям! Если я выполнила хоть
что-то, то по чистой случайности. Словом, забудьте все это... Забу-
дете?
— Думаю, — чопорно вмешалась Эми, — воспитанные люди не до-
лжны говорить о собственных похоронах...
Руперт бросил г огонь письмо и конверт. Потом нехотя взял шка-
тулку, словно опасаясь прикасаться к ней. Она напоминала гроб. Но
не гроб Уильмы. Инициалы на крышке принадлежали ему.
Он отправился в гараж, спрятав под пальто шкатулку.
Через полчаса Руперт приблизился к середине Моста Золотых Во-
рот. Там он швырнул серебряный гробик за перила. Тот погрузился
сначала в туман, потом — в море.
Глава 12
Взлетно-посадочные полосы Интернационального аэропорта отпо-
тели под неожиданно выглянувшим солнцем, и приземлившиеся за
ночь самолеты отправлялись по всем направлениям, едва открывалось
76
пространство для взлета. Внутри стеклянных стен громкоговоритель,
словно невидимый деспот, раздавал приказания своим подданным:
«Пан-Американ, полет 509 в Гавайи, идет посадка у ворот семь... Мис-
тер Поль Митчел регистрируйтесь в Соединенных Воздушных Лини-
ях, мистер Поль Митчел... Трансмировая Линия, вылет 703 в Чикаго
и Нью-Йорк задерживается на полчаса... Не пытайтесь сесть в само-
лет, пока не будет объявлен номер вашего полета... Открыта посадка
у ворот семь для полета 509 в Гавайи... Миссис Джеймс Шварц, пов-
торяю, миссис Джеймс Шварц, ваш билет в Даллас, Техас, не дейст-
вителен... Отметьтесь немедленно у кассы Трансмировой Линии... Де-
сятые ворота открыты для пассажиров 314 в Сиэтл...»
За прилавком Вест Эйр Лайнс, розовощекий молодой человек в оч-
ках с роговой оправой, занимался какой-то бумажной деятельностью.
Именная дощечка гласила, что его зовут Чарлз Э. Смит.
Когда к его окошку подошел Додд, молодой человек спросил, не
поднимая глаз.
— Чем могу служить?
— Мне бы билетик на Луну.
— Какого черта... О! Да это Додд. Что, кого-нибудь убили?
— Да. — любезно сообщил Додд, — вся твоя семья, включая двою-
родную сестричку Мабель, стерта с лица земли бомбой сумасшед-
шего.
— Я готов признаться.
— Славный парень.
— Что еще новенького?
— Плачу за информацию, Смитти.
— Слушаю.
— Воскресным вечером четырнадцатого сентября супружеская пара
предположительно приземлилась здесь после полета из Мехико-Сити.
Мне надо узнать, вдвоем они вышли из самолета, или кто-нибудь из
них, или ни один из них?
— С виду вроде бы просто, — заметил Смитти. — А на деле совсем
не так.
— Вы сохраняете списки пассажиров, не так ли?
— Разумеется, два года храним списки, »де можно найти имя каж-
дого пассажира, севшего в наш самолет.
Додд нетерпеливо поощрил:
- Ну...
— Я сказал — севшего. Мы здесь работаем не для поправки здо-
ровья. Мы собираем плату за проезд и пропускаем пассажиров на борт
самолета. Где они будут выходить — не наша забота.
— Вы хотите сказать: если, взяв билет до Нью-Йорка, я выйду в Чи-
каго, никто не заметит этого?
— Это не войдет в списки, — подтвердил Смитти. — Впрочем, кое-
кто мог заметить разницу.
77
— Кто именно?
— Член команды. Одна из стюардесс могла заприметить вас, по-
тому что вы пробовали получить второй обед или выпивали перед
обедом три мартини вместо одного. Это может быть радист, или по-
мощник пилота, или пилот — они все прогуливаются по самолету, а
иногда останавливаются поболтать с пассажирами.
— А вы сохраняете списки команды каждого полета?
— Специальный клерк сохраняет.
— Что, если посмотреть за четырнадцатое сентября. Хорошо бы за-
одно проверить и тринадцатое.
Смит снял очки и протер глаза:
— Каким это делом вы занимаетесь, Додд?
— Оно никогда не бывает чистым.
— Это я знаю, но что в нем запутано?
— Любовь, ненависть, деньги, выбирайте, что хотите.
— Я беру деньги, — ласково сказал Смит.
— Не намекаете ли вы на... что не отказались бы от взятки? Это
удар для меня, сынок, поистине ужасный уд...
— Подождите в кофейной лавочке. Я кончаю работать через пят-
надцать минут.
Кофейня была битком набита. Легко было узнать тех, кто ждал са-
молета. Они ели беспокойно, один глаз на часах, одно ухо на громко-
говорителе. Женщины суетились со своими шляпками и сумочками,
мужчины проверяли билеты. У всех был напряженный и раздражен-
ный вид. Додд подумал: куда подевались счастливые путешественни-
ки, каких встречаешь на рекламах.
Он протолкался к прилавку, заказал кофе и датское печенье. Не-
вольно пбделушал разговор двух пожилых дам, отправляющихся на эк-
скурсию в Даллас:
— Чувствую, что забыла что-то. Прямо уверена...
— Газ. Ты не забыла выключить газ?
— Наверняка забыла! Я думаю, что забыла. О Господи!
— Надеюсь, ты захватила драмамин?
— Вот он. Только от него никакой радости. Меня уже подташни-
вает.
— Вообразить только наглость, с какой меня заставили взвесить су-
мочку вместе с багажом, потому что она чуть-чуть больше положен-
ного размера.
— Даже если я не выключила газ, дом от этого не взорвется?
— Прими драмамин. Он успокоит твои нервы.
Когда они ушли, Додд мысленно пожелал им доброго пути и пере-
бросил свое пальто через освободившийся табурет, чтобы занять его
для Смитти.
Он допивал вторую чашку, кофе, когда вошел Смитги.
— Сделано?
78
— Сделано, — ответил Смитти. — Суббота, тринадцатого сентября.
Пилот Роберт Форбс, проживает в Сан-Карлосе, но сейчас в полете.
Помощник пилота Джеймс Биллингс, Саусалито, сейчас свободен. Ра-
дист Джо Маццино, Дали-Сити, сейчас в отпуске по болезни. Три стю-
ардессы. Две из них, Анн Маккей и Мария Фернандес — в полете.
Третья, Бетти де Уит, оказалась замужней, и на прошлой неделе ее
рассчитали. Ее муж, черный пилот, Берт Райнер. Они живут в Моун-
тейн-Вью дальше по полуострову. Вам нужна миссис Райнер, если вы
сумеете чего-нибудь от нее добиться.
— Почему?
— Она была одна из команды в обоих рейсах, тринадцатого и че-
тырнадцатого сентября, замещая заболевшую стюардессу. Беда в том,
что Бетти может отказать в помощи. Она чертовски разозлилась, ког-
да узнали о ее замужестве и уволили.
— Что ж, попробую счастья. Спасибо, Смитти. Вы прямо-таки при-
мер работоспособности.
— Не надо аплодисментов, — сказал Смитти. — Просто платите.
Додд протянул ему десять долларов.
— Господи Исусе, ну и скупы же вы, Додд!
— Вы получили информацию за пятнадцать минут. Это сорок дол-
ларов в час. Где еще вы заработаете сорок долларов в час? До скорой
встречи, Смитти.
Додд вернулся в город. Когда он вошел в контору, его секретарша
Лорейн говорила по телефону, и по кислому выражению ее лица он
понял, что ей не нравится порученное им задание.
— Ясно... Да, по-видимому, миссис Келлог дала мне ошибочное на-
звание собачьего питомника. Извините, что побеспокоила вас.
Повесив трубку, она вычеркнула еще один номер на блокноте.
И немедленно набрала новый.
Додд протянул руку и разъединил связь:
— Мы что, с утра не разговариваем друг с другом?
— Мне надо беречь голос для вранья, на какое приходится пус-
каться.
— До сих пор никакой удачи?
— Нет. И я предвижу приступ ларингита в самом скором времени.
— Пока он не наступил, продолжайте звонить. — Додд не сочув-
ствовал недугам Лорейн, слишком хорошо зная, что их количество и
разнообразие способно заполнить учебник медицины. — Была почта?
— Пришло письмо, которого вы ждете, от мистера Фоулера из’Ме-
хико-Сити. Спешное. Я положила его на ваше бюро. •
Лорейн со знанием дела заложила облатку от кашля за левую щеку
и набрала новый номер:
— Я звоню по поводу скотча миссис Келлог...
• Додд вскрыл конверт. Письмо было напечатано на машинке в не-
ровном стиле, каким Фоулер пользовался, когда служил сержантом в
79
полиции Лос-Анджелеса, и не имело ни даты, ни обратного адреса, ни
обращения.
«Здорово, старый греховодник! Рад снова слышать тебя. К чему спе-
шить и волноваться из-за чего бы то ни было? Здесь вроде бы все в
порядке.
Двенадцатого сентября миссис Келлог выпустили из госпиталя.
Я разговаривал с молодым врачом, который работал в отделении, где
она лежала. Он не поддавался, за целых двадцать пять долларов не
поддался, однако подтвердил, что начальство госпиталя не торопилось
выписывать миссис Келлог и разрешило это, лишь когда Келлог по-
обещал нанять сиделку, сопроводившую его жену в поездке домой.
Согласно этому врачу, у других врачей имелись разногласия насчет
серьезности контузии миссис Келлог. Контузии нс измеряются точно
даже электро-энцефалограммным анализом, которому миссис Келлог
отказалась подвергнуться, когда узнала, что тут вкалывают иголки в
череп. Лично я не вижу, каким образом страх миссис Келлог перед
иголками может вам пригодиться. Но вы просили сообщить все мель-
чайшие подробности, так получайте. Диплом того врача еще не успел
просохнуть, потому этот парень, естественно, знал все про контузии.
Он прочитал мне вслух из книги: чем контузия серьезней, тем больше
потеря памяти у больного. Разве это не правда?
Выйдя из клиники, миссис Келлог с мужем вернулась в «Виндзора-
отель. Оттуда он звонил мистеру Джонсону в американское посольст-
во. В этой стране телефонный разговор — не наука, а искусство, и у
девушек на коммутаторе нравы оперных звезд. Не так сказанное сло-
во, неверная интонация — и телефонистка прерывает связь. По-ви-
димому, Келлог взял неверную интонацию. Его звонок вызвал массу
неприятностей, мне удалось узнать об этом от самой телефонистки.
Я отправился в посольство и встретился с Джонсоном. Он оказался тем
самым, кто сообщил вести Келлогу и предложил помощь, когда Кел-
лог приехал сюда.
Просьба Келлога была достаточно проста. Он просил назвать адво-
ката — специалиста по гражданским делам. Джонсон посоветовал ему
Рамона Хинеса. Хинес — важный гражданин, активный политикан и в
то же время ловкий адвокат. Он отказался дать мне сведения. Но когда
выяснил, что сведения у меня уже имеются и надо только их подтвер-
дить или отвергнуть, он признал, что воспользовался правом адвоката,
предоставив Келлогу данные о финансовых и других делах его жены. Все
было легально и честно. При простом упоминании слова «насилие» он
полез на стенку (в приличном и спокойном тоне, разумеется) и попро-
сил меня покинуть его офис. По моему личному мнению, не было там
никакого насилия, потому что если бы было, Хинес не притронулся бы
к этому делу и десятифуговой палкой. Зачем ему рисковать репутацией
ради ореховых скорлупок, которые Келлогу по карману? (Я полагаю,
ваши сведения о финансах Келлога точны.)
80
Теперь о других делах, что вы просили проверить. Не было офи-
циального допроса об обстоятельствах смерти миссис Виат, которое
напоминало бы наше американское дознание следователя. Но около
дюжины очевидцев дали показания полиции. Основных свидетелей, то
есть тех, кто проходил по бульвару, нельзя принимать в расчет, так как
они противоречат друг дружке. Смесь возбуждения, темноты, предрас-
судков и религиозного трепета не гарантирует точности наблюдений.
Отчет миссис Келлог о трагедии во многом совпадает с показаниями
горничной Консуэлы Гонзалес, которая, по известным только ей при-
чинам, ночевала в соседнем чулане для щеток и слышала вопли мис-
сис Келлог. Она помчалась в номер. Миссис Виат уже кинулась с
балкона, а миссис Келлог лежала на полу в глубоком обмороке. Я ду-
мал встретиться с мисс Гонзалес в отеле, но ее рассчитали за кражу
вещей у постояльцев и за оскорбление управляющего. Бармен не был
свидетелем смерти миссис Виат, но показал, что она была сильно
пьяна и находилась в воинственном настроении. Если вы ищете раз-
драженные интонации, то здесь они явно присутствуют: воинственные
пьяницы затевают драки с посторонними людьми. Но все это доста-
точно шатко, — воинственность может обернуться депрессией от лиш-
ней капли мартини или, как тут, от капли текилы. Во всяком случае,
здешняя полиция, — а она вовсе не так беззаботна и неумела, как вам,
может быть, внушили, — полностью удовлетворилась тем, что смерть
миссис Виат — самоубийство. Тело и вещи переправили в Сан-Диего
ее сестре миссис Эрл Сюлливан.
Как уже говорилось в начале рапорта, здесь с виду все в порядке.
Есть, правда, одна загадочная вешь, которая может иметь отношение
к этому делу, а может опять-таки совсем его не касается. Словом, за
что купил, за то и продаю.
Это связано с Джо О’Доннелом, тем самым, о ком вы просили ра-
зузнать. С неделю назад он куда-то пропал, хотя больше года каждый
вечер околачивался в баре отеля «Виндзор». Когда он не объявился
три или четыре вечера подряд, Эмилио, главный бармен, направился
к нему домой. О'Доннела не было, и никто из соседей его не видел.
Хозяйка утверждала, будто он смылся, задолжав ей. Возможно. Но это
не поясняет его отсутствия в баре, который он называл своей «конто-
рой». Эмилио темнил, поясняя, что за дела вел О’Доннел в этой «кон-
торе», но настаивал, что все было законно, О’Доннел никогда не имел
неприятностей с полицией или начальством отеля. Я думаю, он не
чурался самых пустячных заработков, какие подворачивались под руку:
одалживал деньги у состоятельных женщин, завязав знакомство, как
это было с миссис Виат; устраивал партии в покер для американских
дельцов; делал ставки на бегах и прочее такого рода. Ничего незакон-
ного, ничего значительного. По-видимому, О’Доннел обладает — иля
обладал — большим обаянием. Каждый находит для него доброе сло-
вечко: щедрый, добрый, забавный, смышленый, приятной внешности.
81
Почему такой супермен выпивал за чужой счет и нанимался платным
партнером в танцах бара? Непонятно.
Я продолжал теребить Эмилио. Мне показалось странным, что бар-
мен ходил разведывать о завсегдатае просто оттого, что тот не являлся
несколько вечеров. Эмилио ушел от ответа. Мексиканцы по природе
лживы, но врут больше для удовольствия, чем ради выгоды, и, раз вы
понимаете их, с этим не трудно справиться. Выяснилось, что в отель
было доставлено письмо на имя Эмилио, адресованное Джо О’Дон-
нелу. Оно было послано воздушной почтой из Сан-Франциско, и от-
правитель написал на конверте «Срочно и важно».
Взяв у Эмилио письмо, О’Доннел заметил, что, как уроженец За-
пада, он никого не знает в Сан-Франциско, кроме случайных знако-
мых в баре «Виндзор»-отеля. Я полагаю, знакомых вроде миссис
Келлог и миссис Виат. Он тут же сел и прочитал письмо за бутылкой
пива. Эмилио спросил полушутя, что же там такого «срочного и важ-
ного», а О’Доннел ответил, что это не его собачье дело, сразу встал и
вышел, и больше его никто не видал.
Это, естественно, разбудило любопытство Эмилио. После кончи-
ны миссис Виат самоубийство не выходило у него из головы. По при-
чинам не вполне религиозным самоубийство, больше любого другого
вида насилия, потрясает среднего мексиканца. Эмилио пошел в дом
О’Доннела, опасаясь, как бы тот не убил себя, узнав какие-то сквер-
ные новости из полученного письма.
Пока это все. Я знаю адрес О’Доннела и проверю его позже. Кро-
ме того, Эмилио обещал связаться со мной, если О’Доннел появится
в баре. Это возможно. Но он может оказаться и в Африке. У него не
будет задержек с выездом отсюда, поскольку он американский граж-
данин и ни в каких неприятностях не замешан.
Вернемся к мистеру и миссис Келлог. Они выбыли из «Виндзора»
ранним утром тринадцатого сентября и взяли кеб в аэропорт. Не было
никаких признаков сиделки, которую Келлог обещал начальству гос-
питаля взять, чтобы сопровождать его жену. Может быть, он отказал-
ся от этого, может быть, сиделка должна была ждать их в аэропорту.
Когда они покидали отель, у миссис Келлог была повязка на левом
виске "и синяк под глазом. По словам швейцара, она двигалась будто
под наркозом. Но я склонен кушать это со щепоткой соли. А может,
тут все тот же национальный характер, побуждающий лгать для удо-
вольствия. Швейцар вывел из моих расспросов, что я подозреваю ка-
кой-то непорядок, и попросту решил «помочь».*
Жду дальнейших инструкций. С наилучшими
Фоулер».
Додд прочитал письмо еще раз, затем позвонил Лорейн.
— Пошлите телеграмму Фоулеру.
— Прямо сейчас или лучше ночью?
— Ночью.
32
— О’кей, у вас пятьдесят слов.
Она списала адрес Фоулера с конверта, в котором лежало его
письмо.
— Валяйте: «Закройте все возможности отъезда для О’Доннела.
Обыщите его квартиру — нет ли писем, банковских документов, фо-
тографий, свидетельств об его амурных интересах. Узнайте имена всех
друзей, с которыми он может быть в контакте. Продолжайте также хо-
рошо работать.
Искренне. Додд.»
— Тут нет пятидесяти слов, — сказала Лорейн.
— Так что?
— Может быть, вы прибавите что-нибудь вроде: «Передайте мои
лучшие пожелания вашей жене».
— Я мог бы, — согласился Додд. — Но получилось бы не лучшим
образом. Он вдовец.
— О’ Но если вы платите за пятьдесят слов, то есть почти два дол-
лара...
— Будьте добры послать это, как записали, без дальнейшей редак-
туры. Потом я попрошу вас позвонить в Моффет-Филд и раздобыть
адрес и номер телефона летчика по имени Берт Райнер. Я не знаю, в
каком он чине. Он живет в Моунтейн-Вью с женой.
Лорейн встала.
— Отлично. Как-никак, это не то что собачьи будки и госпитали.
— Вы еще к ним вернетесь.
— Если б я хоть знала, почему вы хотите найти этого скотча. Это
сделало бы мою работу менее скучной. Хочу сказать, я ваш секретарь,
я должна знать эти вещи.
— Может быть, и должны. Напомните мне на Рождество, чтоб я
сказал.
Общение с боссом вызвало головную боль. Чтобы облегчить ее, Ло-
рейн приняла аспирин, для успокоения.нервов — полтаблетки тран-
квилизатора и, на общих основаниях, витаминную пилюлю. И снова
потянулась за телефонной трубкой.
Глава 13
Город Моунтейн-Вью ежился под благожелательным деспотизмом
реактивного века. Старожилы на митингах и в печати жаловались на
дикий грохот и разбитые окна, вспышки пламени и переменившиеся
небеса. В ответ личный состав воздушных сил и граждан, наиболее со-
знающих опасность войны, публиковали письма на тему: «Что,бы вы
делали в случае нападения, не имея реактивной защиты?»
Райнеры жили в нижней половине нового двухквартирного дома
неподалеку от Эль-Камино-Реал. Бетти Райнер отворила дверь нц зво-
83
нок. Высокая, стройная, хорошенькая брюнетка с зелеными глазами и
автоматической улыбкой, которую опровергал хмурый взгляд. На ней
были тесные черные брючки и шелковая рубашка, двойная нитка жем-
чуга спускалась ниже бедер. Додд хотел бы знать, был ли то ее обыч-
ный домашний костюм или она принарядилась к случаю.
— Не пойму, с чего там вся эта возня, — заметила она Додду, при-
гласив его в безукоризненно убранную гостиную. — Я собиралась вы-
пить кофе. Хотите чашечку?
— Спасибо, с удовольствием.
— Сахар и сливки?
— Чуточку того и другого.
Она наливала из белого фаянсового кофейника с черной лакирован-
ной ручкой. Единственными мазками цвета в комнате были зеленые
глаза миссис Райнер и оранжевый лак на ее ногтях.
— Хотела бы я получать никель за каждую чашку кофе, налитую
мной на работе. Стоило только пассажирам сообразить, что его пода-
ют бесплатно, как им уже не напиться вдоволь. — Она протянула ему
чашку. — Значит, Смитти послал вас ко мне?
— Да. Считает, что у вас могут быть сведения для меня.
— Кто его надоумил?
— Он сказал, что у вас чуть ли не фотографическая память.
Миссис Райнер не клюнула на столь явную лесть.
— Ну, далеко не так моя память хороша. Какие-то вещи я помню,
какие-то нет. Что же имеется в виду?
— Один рейс из Мехико-Сити в Сан-Франциско.
— Который? Я полсотни раз их проделала.
— Суббота, тринадцатого сентября.
— Это примерно за неделю до того, как меня уволили. Смитти, на-
верно, сказал вам? Они уволили меня, узнав, что я замужем. Идиотс-
кое правило. Если брак плохо влияет на работоспособность, почему
воздушные силы не сокращают моего мужа и вообще женатых летчи-
ков? По-вашему, быть стюардессой — это причуда? И всех-то делов —
изображать официантку и горничную без чаевых.
— Суббота, тринадцатого сентября, — терпеливо повторил Додд. —
Летчиком и вторым летчиком были Роберт Форбс и Джеймс Биллингс.
А двумя стюардессами с вами — Анн Маккей и Мария Фернандес. Те-
перь вспомнили?
— Конечно. Был уик-энд, моя подружка заболела, я предложила
вернуться ночью в Мехико-Сити и занять ее место в том же рейсе на-
завтра. Это было против правил. Но, как я уже сказала, у них хватает
идиотских правил.
Додд раскрыл папку с пометкой Э.Келлог и вытащил фотографии
Эми.
— У меня есть основания считать, что эта женщина села в ваш са-
молет с мужем и, возможно, с третьим лицом.
84
Миссис Райнер с интересом изучила снимки, но сразу никого не
узнала.
— Она похожа на сотни других женщин, каких я видела. У нее не
было никаких особых примет?
— Целых две. У нее была повязка на левом виске и синяк под глазом.
— Женщина с подбитым глазом, — конечно, я помню! Мы с Ма-
рией порезвились на ее счет, гадая, как она это заработала: может, муж
поколотил или что-нибудь в таком роде? Он для этого не подходил с
виду. Красивый мужчина, спокойный и заботливый.
— Заботливый о ком?
— Ну, главным образом о ней. Но о нас, девушках, тоже. Многие
пассажиры становятся требовательными в течение долгого рейса. Он
не просил ничего особого. Она тоже. Почти все время спала.
— Некоторые стюардессы бывают зарегистрированы в качестве си-
делок. Как насчет вас, миссис Райнер?
— Нет.
— Никогда не пробовали ухаживать за больными?
— Только элементарные вещи, входящие в нашу тренировку: как
помогать тем, кого тошнит, как давать кислород астматикам и сердеч-
никам и другое в том же роде.
— Значит, вы не поняли бы, сон миссис Келлог был естествен или
нет?
— Что значит «естествен»?
— Обошлось ли тут без наркотиков?
Миссис Райнер потеребила свои жемчужные нити:
— Муж дал ей дозу драмамина.
— Как вы догадались, что это драмамин?
— Ну, маленькая белая пилюля, очень похожая на драмамин.
— Множество наркотиков и лекарств — маленькие белые пилюли.
— Пожалуй, я просто восприняла это как драмамин, потому что
многие пассажиры пользуются им сейчас. Не забудьте, драмамин час-
то действует как снотворное. Может быть, это мне показалось, но так
случается.
Она связала жемчужные нитки в узел, развязала, потянулась за
своей чашкой.
— Не могу поверить — не хочу верить, — что кто-то из моих пасса-
жиров принял наркотик против воли прямо у меня под носом.
— Она не сопротивлялась, получая пилюлю или пилюли?
— Я видела только одну. Могли быть и другие. Нет, она не сопро-
тивлялась. Но показалась мне немного испуганной. Не из-за таблет-
ки, а испуганной вообще. Многие пассажиры выглядят так, особенно
в плохую погоду.
— Мистер и миссис Келлог ехали вдвоем или с ними был кто-то
третий?
— Они были одни.
85
— Вы уверены? Предполагалось, что мистер Келлог найдет сидел-
ку — сопровождать его жену в поездке.
— С ними никого не было, — отрезала миссис Райнер. — Они ни
на кого не обращали внимания, насколько я знаю. Часто бывает, ког-
да мы пролетаем над чем-нибудь интересным, пассажиры вылезают из
своих кресел и завязывают знакомства. Мистер и миссис Келлог не
вставали.
— Это был рейс первого класса?
-Да.
— Двойной ряд кресел по обе стороны салона?
— Да. Миссис Келлог сидела у иллюминатора.
— Кто сидел через проход от мистера Келлога?
Миссис Райнер сморщила лоб, потом разгладила морщины кончи-
ками пальцев:
— Не могу поклясться, но кажется, там была пара мексиканок, вы-
глядели они как мать и дочь.
— Которая из них сидела у окна?
— Не помню. Боюсь, вы не понимаете, мистер Додд. Если десятки
раз проделаешь один и тот же рейс, как я, например, их уже трудно
различать. Я никогда не узнала бы по фотографии миссис Келлог, если
бы не подбитый глаз. Только что-нибудь особое, вроде этого, позво-
ляет отличить один рейс от другого и расшевелить память.
— Зато теперь этот рейс выделился, вы вспоминаете все больше
подробностей.
— Да. Была там маленькая девочка, которую непрерывно тошнило.
И пожилой человек, сердечник. Мне пришлось давать ему кислород.
Додд спросил:
— Мне кажется, авиалинии сохраняют список пассажиров каждого
рейса?
— Обычно несколько списков. У меня свой.
— Какая еще информация бывает на списках пассажиров?
— Куда каждый из них направляется.
— Куда направлялись Келлоги?
— У них были обратные билеты до Сан-Франциско. Мы делали
только одну остановку в Лос-Анджелесе. — Она опять потянулась за
кофейником, но внезапно ее рука повисла в воздухе. — Странно! Могу
биться об заклад, что Келлоги имели билеты до Сан-Франциско, и все
же... Минутку! Дайте вспомнить. Самолет приземлился в Лос-Андже-
лесе, и все, как обычно, вышли передохнуть, кроме старичка с боль-
ным сердцем. Я осталась при нем. Он был перепуган, бедняжка, и я
хлопотала над ним, как могла. Мы взлетели, а мне еще не удалось
войти в мои обычные обязанности — устраивать поудобней новых пас-
сажиров, передавать подушки и тому подобное. Я прошла в зад-
нюю часть самолета... Вспомнила! — В ее голосе звучали возбужден-
ные ноты. — Проходя, я заметила двух женщин в креслах, где сидели
86
Келлоги. Я только хотела сказать, что места заняты, когда увидела:
пальто и вещевой сак миссис Келлог, шляпа и дипломат мистера Кел-
лога уже не лежат в багажной сетке.
— Значит, они вышли в Лос-Анджелесе?
— Да. Но, может быть, я ошиблась, и билеты у них были до Сан-
Франциско?
— Вы не ошиблись.
— Выглядит странно, не так ли? Но можно это как-то объяснить?..
— Убежден, объяснение есть, — согласился Додд. — Но не уверен —
достаточно ли логичное. Если вы вспомните что-нибудь еще, пусть са-
мый пустяк, позвоните мне по одному из этих номеров в любое время.
— Ладно.
— И спасибо большое, миссис Райнер, за информацию.
— Надеюсь, она пригодится.
— Она пригодится.
Проводив его, она налила себе оставшийся кофе. Теперь рейс от-
чет-ливо виделся ей, и она не могла не думать о нем. Когда самолет
приземлился в Сан-Франциско, старик с больным сердцем был так
плох, что егоувезли в санитарной машине. Девочка, которую укачало,
сразу поправилась настолько, что уничтожила несколько пастилок же-
вательной резинки, а частью ее заклеила волосы. Избавиться от резин-
ки помогли терпение и порция мороженого. Парочка молодоженов
отбыла со своим транзистором, настроенным на матч бейсбола. Ще-
голеватый парень с фляжкой и дурацкими шутками чуть не свалился с
посадочной платформы. Две мексиканки, что сидели через проход от
Келлогов и походили на мать с дочерью, быть таковыми не могли. Они
покинули самолет врозь, не разговаривая друг с другом. Младшая сжи-
мала обеими руками кошелек, словно там было все ее будущее.
— Обычный рейс, — громко заявила она вслух, как если бы Додд
еще не ушел и спорил. — Нет ничего зловещего в синяке миссис
Келлог: просто несчастный случай, а не драка. Лекарство, которое дал
мистер Келлог, был драмамин. Она выглядела испуганной потому, что
не любит самолетов. Они вышли в Лос-Анджелесе... ну тут может быть
дюжина причин: нездоровье миссис Келлог, или мистер Келлог мог
вспомнить вдруг, что у него там есть дело, или оба решили навестить
родственников, которых давно не видели.
Группа реактивных самолетов, вздымаясь, прогрохотала над голо-
вой. Дом содрогнулся, окна задребезжали, небо омрачилось.
Гл а в а 14
Хелен Брандон задумала поездку в город как сюрприз для Джилла.
Около полудня она объявилась в его конторе, веселая и шикарная в
своем отороченном соболем костюме и жемчугах.
87
Личный секретарь Джилла, миссис Кили, встретила ее сдержан-
но. «Местом жены должна быть ее собственная контора, а не контора
мужа».
— Доброе утро, миссис Брандон. Мистер Брандон ждет вас?
— Нет, не ждет. Это сюрприз.
— О! Он очень занят сегодня утром. Распорядился, чтоб его не бес-
покоили до времени ленча.
— Сейчас самое время для ленча.
Она бесшумно отворила дверь кабинета, чтобы не помешать, если
он диктует или говорит по телефону. Он не делал ни того, ни другого,
а сидел за столом, согнувшись и охватив голову руками, пока телег-
рафный аппарат рядом с ним пытался вежливым покашливанием при-
влечь к себе внимание. Она остановилась, удивляясь, каким уязвимым
он выглядит, и желая никогда не видеть его таким. Пусть лучше бы он
спорил с ней, кричал, словом, делал бы что угодно, только бы не си-
дел так беззащитно.
— Джилл?
Он медленно поднял голову. Его глаза покраснели, как если бы он
тер их, стараясь избавиться от мучительных видений.
— Хэлло, Хелен.
— Секретарша предупредила, что ты занят. Это верно?
— Да, верно.
— Чем же?
— Размышляю.
— Неужели... О, Джилл, перестань. Перестань волноваться из-за ве-
щей, с которыми ничего не поделать.
— У меня сейчас больше поводов для волнения, чем до сих пор.
— Почему? Что-то произошло? — Она прошла через комнату и
положила руки на его плечи, хрупкие и сутуловатые. — Джилл, милый.
Расскажи мне.
— Эми не была дома той ночью, в воскресенье. Руперт вернулся до-
мой один. Каждое им сказанное слово — ложь.
— Не могу поверить... Откуда ты знаешь?
— Додд обнаружил это.
— Ему можно верить?
— Больше, чем Руперту.
Он нетерпеливо повел плечами под ее объятием. Она отступила, и
ее руки беспомощно повисли. Мысли всплыли на поверхность мозга,
уродливые, острозубые, словно барракуда, вылезающая из засады во-
дорослей и щелей: «Я не жалела бы, если б она никогда не вернулась
домой, никогда не вернется домой, никогда не объявится здесь».
— В субботу они вдвоем уехали из Мехико-Сити, — заговорил
Джилл, — с билетами до Сан-Франциско. Их багаж был зарегистри-
рован и прибыл. Но — без них. Они высадились в Лос-Анджелесе. Ба-
гаж не был затребован до воскресного вечера.
88
— Что это доказывает?
— Доказывает то, что я заподозрил с самого начала: все рассказан-
ное Рупертом — куча вранья. Эми нс приехала домой в воскресенье
вечером, не взяла свою собачонку. Руперт не отвозил ее ни на ка-
кую станцию, не она пила виски из стакана со следами губной по-
мады...
— Как ты можешь быть так уверен? Представь себе, что они выса-
дились вдвоем в Лос-Анджелесе и пересели в другой самолет, который
летел сюда, все еще вместе.
— Зачем было останавливаться в Лос-Анджелесе без всякого ба-
гажа? Мужчина, путешествующий в одиночку, мог бы. Ни одна жен-
щина не стала бы. — Он замолчал, снова протер глаза. — Есть доказа-
тельство тому, что Руперт давал ей наркотик, чтобы сделать ее более
управляемой.
— Давал ей наркотик? Боже мой, безумие, чистое безумие!
— Мне сдается, — тихо сказал Джилл, — ты предпочла бы верить,
что я безумен, чем в то, что Руперт развратен. Разве не так, Хелен?
Внезапно и тяжело она оперлась о стол.
— Я не говорила, что ты безумен. Безумны некоторые твои идеи.
— Ты убеждена, сознайся, что я вроде бы заклинился на Эми и,
значит, не могу спокойно оценить факты. Согласись, Хелен. Ты так ду-
маешь уже давно, подкидывая намеки, делая выводы. Не стесняйся, го-
вори прямо.
Ее рот двигался осторожно, словно загнанный в западню зверек
пробовал выбраться оттуда:
— Я не верю ни в то, что ты безумен, ни в то, что Руперт раз-
вращен.
— Хочешь угодить и нашим и вашим?
— Хочу быть в стороне и благоразумной.
— Ты в стороне — это уж точно. Я знаю, ты уже давно такая во
всем, что относится к Эми, да и ко мне тоже.
Она чувствовала, как слова кипят в горле, словно щелок. Но, про-
глотив их, сказала спокойно:
— Я не могу быть в стороне от тебя, Джилл, ты отлично знаешь.
Но это не значит, что я должна соглашаться с тобой всегда и во всем.
Тебе не нравится Руперт и никогда не нравился. Мне он нравится.
— Почему? Потому что женился на Эми и освободил нас от нее?
В этом была доля правды.
— Я думала, он станет для нее хорошим мужем. И он стал, до тех
пор пока...
— Пока. Да, это весьма широкое понятие.
— Ах, Джилл, перестань. Не делай вид, будто я защищаю Руперта
от тебя.
— Ты защищаешь его не от меня, а наперекор фактам. От фактов.
Слышишь?
89
— Наверно, весь дом тебя слышит.
— Плевать!
Они свирепо воззрились через стол друг на друга. Но глубже чем
гнев, Хелен чувствовала облегчение. «Хорошо, что он орет. Зато не вы-
глядит таким уязвленным. Он борется, а не сидит склоня шею, словно
перед гильотиной».
— Раз уж мы делимся нашими горестями, — сказал он, смягча-
ясь, — я должен просить тебя не надевать жемчуг, когда ты поездом
едешь в город.
— Почему не надевать?
— Последнее время участились кражи драгоценностей.
— Жемчуг застрахован.
— Ниже, чем стоит на самом деле. И я не могу позволить себе что-
нибудь взамен. Лучше пойми сразу — с деньгами сейчас туго прихо-
дится. Объясняй это моим невезением, или моей неумелостью, или тем
и другим вместе. Но это факт: надо сократить расходы, может быть,
придется продать дом.
— Продать наш дом?
— Может быть, придется.
—• Почему ты не предупредил раньше? Есть сотни способов сберечь
деньги.
— Можешь применить их сразу.
— Я не прочь, — согласилась Хелен.
На деле она была больше чем не прочь. Ее обрадовала мысль о
переменах, вызов судьбе. Они подыщут. какую-нибудь развалюху.
А Джилл и ребятишки наладят дом, покрасят, положат новую крышу,
повесят занавески, починят двери, ступеньки... Всей семье придется
потрудиться для обшей пользы.
— Мне уже случалось бедствовать. Я не против, — согласилась она.
— Я против, — признался Джилл. — Я очень против.
Ей все еще виделся ветхий дом. Только никто там не работал. Кры-
ша протекала, ступени шатались, рамы потрескались, и окна были без
занавесок, краска отваливалась кусками. А Джилл сидел на крыльце,
обхватив руками голову, подставив ее любому удару, любому нападе-
нию.
— Черт тебя побери! — возмутилась она. — Вставай и борись.
— Бороться? С кем? С тобой?
— Не со мной. Ты не можешь со мной бороться. Мы должны быть
вместе, на одной стороне, сплоченные. Так бы и было, если бы...
— Если бы что? Дай мне услышать твое «если бы», Хелен.
— Если бы не Эми.
Он был огорчен, но не озадачен.
— Ты можешь пожалеть, что сказала это.
— Пожалуй, уже жалею, — трезво призналась она, — но не потому,
что не верю.
90
Селектор призвал к вниманию, и голос секретарши прокрался в ка-
бинет, голос вкрадчивый и воспитанный, как шепот служащей из дам-
ской библиотеки:
— Мистер Брандон, опять звонит мистер Додд. Вы ответите?
— Соединяйте... Додд? Да. Да. Понимаю. Когда? Сколько? Госпо-
ди Боже мой, неужели никто не пробовал остановить его? Знаю, что
это легально, но в таких обстоятельствах... Нет, пока я не могу выйти
из конторы. Подождите минуту.
Джилл прикрыл трубку рукой и резко бросил жене:
— Будь добра, подожди снаружи.
— Почему?
— Личное дело.
— Значит, это касается Эми.
— Значит, это не твое дело.
— Мне совершенно безразлично, — беззаботно парировала она.
Но ее щеки горели, она еле дошла до двери на ослабевших ногах.
И остановилась у стола секретарши.
— Передайте мистеру Брандону, что я не могла ждать. У меня на-
значена встреча.
«Слово «назначена» не очень-то подходит, — думала она, спуска-
ясь в лифте. — Ближе было бы сказать «поиски». Поиски милосердия.
А может быть, поиски раздора. Как посмотреть».
На улице она подозвала кеб и назвала адрес конторы Руперта.
— Туда можно дойти пешком, — сказал шофер.
— Знаю. Но я тороплюсь.
— О’кей. Вы с полуострова?
-Да.
Он скорчил гримасу беззвучного смеха.
— Я всегда могу угадать. Тридцать шесть лет поработаешь здесь —
наживешь навык. Я сам тоже с Пенинсулы. Редвуд-Сити. Утром беру
билет на поезд и целый день вожу свою машину, а потом — в обрат-
ный поезд. Всегда увлекался поездами. Жена говорит, мне бы быть ин-
женером. Тогда не попадал бы в кучу полисменов, командующих, где
парковаться и что делать при одностороннем движении. Зря тратишь
уйму газа на этих улицах одностороннего движения.
«Зря тратишь уйму газа, — фразочка», — раздраженно подумала Хе-
лен. В любое другое время водитель позабавил бы ее. Она стала бы за-
давать вопросы, вывернула наизнанку, а потом состряпала бы смешную
историю для Джилла и детей. Сегодня это был просто болтливый, на-
доедливый старик.
Он остановился. Она как могла быстрей расплатилась и вышла.
В офисе. Руперта она застала мисс Бартон, расчесывающую во-
лосы.
— О, миссис Брандон, — удивилась та, с нервной поспешностью
возвращая гребешок в сумочку. — Мы не ждали вас.
91
«Редакционное «мы» или ее и Руперта «мы»?» — подумала Хелен.
Она не обращала особенного внимания на мисс Бартон в прошлом и
не обратила бы сейчас, если бы не подозрения Джилла. В ней не было
ничего выдающегося: глаза голубые и серьезные, курносый носик, пух-
лые розовые щеки, белокурые (на время) волосы, короткие крепкие
ноги, предназначенные для долгой и усердной службы. Общая карти-
на свидетельствовала о прямоте и простоте, даже Джилл с его эмоци-
ональным астигматизмом не мог бы этого отрицать.
Хелен небрежно спросила:
— Мистера Келлога нет поблизости?
— Только что ушел.
— Я подожду его, если можно. Или, может быть, пройдусь по ма-
газинам, а потом вернусь.
— Сегодня он больше не придет в контору, — пояснила мисс Бар-
тон. — Он нездоров. Боюсь, у него начинается грипп. Он не бережет-
ся с тех пор, как миссис Кел... с тех пор, что живет один.
- О!
— Я хочу сказать, ну, без настоящего питания, во-первых. Хорошая
горячая пища очень важна.
— Вы умеете готовить, мисс Бартон?
— Готовить? — Она залилась краской от основания горла до кон-
чиков ушей. — Почему? Почему вы спрашиваете об этом?
— Просто из интереса.
— Мне нравится готовить, когда есть для кого. Только не для кого.
Полагаю, это ответ на ваш вопрос и на те, что следуют за ним.
— Другие вопросы?
— Мне кажется, вы знаете, о чем я говорю.
— Право, не знаю. Не имею представления.
— Ваш муж знает, — голос мисс Бартон задрожал, а на виске заби-
лась жилка, забилась тяжко и неритмично, — массу вещей.
— Он разговаривал с вами?
— Не со мной. Нет. Не со мной. За моей спиной. Наняв скользкого
маленького сыщика, чтобы всюду выслеживал меня, выкачивал — лад-
но, он выкачивал пустой колодец. Не нашел и пустяка, как, впрочем, и
вы не найдете, потому что находить-то нечего, потому что я никогда...
— Подождите минуту. Вы что, считаете, я пришла сюда по просьбе
мужа?
— Забавное совпадение: прошлым вечером сыщик, сейчас вы.
Короткий смешок Хелен больше смахивал на негодующее покаш-
ливание.
— Что вы? Если бы Джилл знал, что я здесь, он бы... Ладно, не
важно, скажем так: я во всем расхожусь с мужем. Если вы сердитесь
на него за что-то, что он сделал, отлично — ваша привилегия. Но не
обрушивайте ваш гнев на меня. Я пришла как друг Руперта. Вы ведь
тоже его друг... не так ли?
92
-Да.
— Тогда не лучше ли нам объединиться? Работать вместе?
Мисс Бартон покачала головой, скорее от горя, нежели отрицая на-
отрез.
— Не знаю. Не знаю, кому я могу верить теперь.
— Это сажает нас обеих в одну лодку. Вопрос в том, куда лодка плы-
вет? И кто у руля?
— Я ничего не понимаю в лодках. — Голос мисс Бартон был холо-
ден и осторожен. — Решительно ничего.
— Я тоже! Один раз попробовала вместе с мужем. Много лет назад,
в заливе. Только он и я. Джилл был капитаном, я изображала коман-
ду. Боже, какой это был кошмар! С самого начала я боялась, потому
что плохо плаваю. А тут налетел сильный ветер, и Джилл принялся
отдавать мне разные команды. Он кричал, а я ничего не понимала,
будто он говорил на иностранном языке или передразнивал: повора-
чивай на другой галс, становимся под ветер, меняем паруса. Потом
Джилл объяснил мне все это. Но тогда я пришла в такое смятение...
Нужны немедленные действия, а я не понимаю какие. То же самое
чувствую сейчас в эту минуту. Ветер крепчает, мы в опасности, надо
что-то делать. Но я не знаю что. Команды звучат как тарабарщина, и
я не понимаю даже, откуда они идут. И не могу сойти с судна. А вы
можете?
— Не пробовала.
— И не станете пробовать?
— Не стану. Уже поздно.
— Тогда нам лучше выверить наши сигналы, — отрезала Хелен. —
Согласны?
— Наверное, да.
— Где Руперт?
— Я уже сказала: он плохо себя чувствует и пошел домой.
— Прямо домой?
— По пути может позавтракать. Обычно он ест в одном и том же
месте в полдень. Это бар Ласситера на Маркет-стрит, недалеко от
Кирни.
Ласситер оказался умеренно дорогим ресторанчиком с баром и го-
рячими блюдами, обслуживающим служащих финансового района. Их
приверженная мартини толпа состояла из третьих вице-президентов,
директоров аукционов, представителей Западного берега, известных в
целом как администраторы — слово, не значащее ничего, за исключе-
нием того, что обязывало их посещать двухчасовой ленч.
Хелен сразу же нашла Руперта у прилавка с бутылкой пива и гам-
бургером перед ним. Оба были нетронуты. Развернутая книга в бумаж-
ной обложке опиралась на бутылку, и он сидел, уставясь в нее, но не
читая. Похоже, он ждал кого-то, кто был ему неприятен, или что-то,
чего видеть не хотел.
93
Когда она слегка коснулась его плеча, он подскочил, и книжка сва-
лилась набок, а пивная бутылка закачалась.
Хелен спросила:
— Вы не намерены съесть ваш ленч?
— Не намерен.
— Терпеть не могу видеть, как что-то пропадает.
— Милости просим.
Он встал, а она заняла его место и придвинула к себе гамбургер без
замешательства и неловкости.
Он стоял за нею, пока она ела.
— Что вы тут делаете, Хелен?
— Мисс Бартон сказала, что обычно вы завтракаете здесь. Я пошла
и действительно нашла вас.
— Что дальше?
Она заговорила быстро и тихо, так; чтобы сосед не мог подслу-
шать:
— Джиллу только что звонили. От Додда. Убеждена, это касалось
вас и каких-то денег. Я слышала только то, что говорил Джилл, и то
очень немного. Он попросил меня подождать за дверью, и больше я
ничего не слышала. Но, кажется, он встретится с Доддом сегодня днем,
попозже. Быть может, обменяться мнениями?
— Насчет денег?
— Полагаю, да.
— У них нет основания.
Человек, сидевший рядом, заплатил и ушел. Руперт сел на освобо-
дившийся табурет.
— Послушайте, — заметила Хелен. — Я должна знать больше. За-
щищая вас, я поставила себя в невыгодную позицию. Хочу быть уве-
рена, что поступаю как надо.
— Вы правы.
— О каких деньгах говорил Додд?
— Чтобы погасить чек, я снял деньги со счета Эми, пользуясь ее
полномочиями.
— Почему?
— Почему снимают деньги со счета? Потому что нуждаются в них.
— Я не о том. Почему вся эта-возня с Доддом? И с Джиллом? Джилл
сказал, что это законно, но кто-то должен был остановить вас.
— Никто не мог меня остановить. Никто не имел права даже спра-
шивать меня. В сущности, служащий банка, сообщивший Додду о чеке,
совершил недопустимый поступок. Додд не занимает официального
положения, и частные дела не могут быть открыты ему.
— Каков он собой?
— Не знаю. Никогда с ним не встречался.
— Мисс Бартон встречалась, — осторожно сказала Хелен. — Не да-
лее как нынешней ночью.
94
Он старался изобразить безразличие. Она видела его лицо в зер-
кале за прилавком, примеряющее разные выражения, притом что ни
одно не подходило. Наконец он сказал;
— Значит, она так и нс могла не проболтаться.
— Она и не думала рассказывать что бы то ни было. Не сердитесь
на нее. Она решила, что я пришла в ваш офис шпионить для велико-
го комбината Брандон — Додд. Обхохотаться, не правда ли? — Хелен
оттолкнула пустую тарелку с отвращением, как если бы внезапно ре-
шила, что вовсе не была голодна, а теперь сожалеет, что съела гамбур-
гер. — Мисс Бартон влюблена в вас. Думаю, вам это известно.
— Нет, неизвестно, — отрезал он. — Вы фантазируете...
— Тогда пора вам понять. Это прямо-таки написано на ней, Руперт.
Я очень огорчена.
— С чего бы вам огорчаться?
— От сочувствия, наверно. Со мной такое случалось — влюбляться
в кого-нибудь, кто меня еле замечал. Многие годы назад, конечно, —
быстро добавила она. — До того, как мы встретились с Джиллом.
— Разумеется.
— Вы торопитесь?
— Почему?
— Вы все время бросаете взгляды на часы на стене.
— Ну, мне надо вернуться в офис побыстрее.
— Мне показалось, вы не собирались возвращаться туда сегодня.
— Кто сказал, что не собираюсь?
— Мисс Бартон.
— Мисс Бартон, — небрежно сказал Руперт, — почти удалось вну-
шить мне, будто я плохо себя чувствую и должен отправиться домой.
На деле я в полном порядке и намерен провести весь день за ра-
ботой.
Он повернулся на табурете, как если бы собрался встать и уйти. Но
вместо того, секунду поколебавшись, сделал полный поворот и очутил-
ся снова лицом к стойке:
— Не выпить ли нам кофе? ,
Даже если бы Хелен не подозревала, что он хитрит, этот маневр за-
ставил бы ее насторожиться. Слегка наклонив голову, она поймала в
зеркале отражение входной двери. Только что вошедшая молодая жен-
щина встревоженно осматривалась вокруг. Она была отлично сложена
и миловидна. На ней был обтягивающий шерстяной костюм, шапоч-
ка, украшенная пером, около дюжины ниток стеклянных бус, лакиро-
ванные туфли на таких высоченных каблуках, что она стояла как бы
под углом к полу и шла словно навстречу ветру. Когда она, поправляя
шляпу, подняла руку к своим золотистым кудрям, луч света выхватил
блеснувшее платиновое обручальное кольцо.
— Она довольно мила, — заметила Хелен.
— О ком вы?
95
— О молодой женщине в дверях. Она вроде бы ищет кого-то.
— Не заметил.
— Ну, так заметьте теперь.
— Чего ради?
— О, вы можете заинтересоваться. Она идет. Она идет к вам.
— Не может она идти ко мне. Я ее в жизни никогда не встречал.
Руперт повернулся и послал девушке долгий, холодный, нарочи-
тый взгляд. Она резко остановилась, затем направилась к автомату,
двигаясь маленькими вихляющими шажками на высоких узких каб-
луках.
Хелен заметила, что ступни у нее были пропорционально шире, чем
вся она, очень широки и плоски, как если бы она провела значитель-
ный кусок жизни, разгуливая босиком. Выудив из автомата пачку си-
гарет, девушка положила ее в черную лакированную сумочку и пошла
к выходу. Один из сидящих за столиками мужчин низко свистнул, ког-
да она проходила мимо. Но она не обратила внимания, как будто не
слышала свиста или не знала, что он обозначает и для кого предназ-
начен.
— Думаю, она жила на ферме, — поделилась Хелен. — Манера оде-
ваться явно скопирована с какого-нибудь киножурнала. Полагаю, ее
можно описать как блондинку с хорошим загаром или как брюнетку,
сильно побелившую лицо, все зависит от точки зрения.
— У меня нет точки зрения. Мне она незнакома.
— Возможно, это одна из секретарей в вашем здании и пылает су-
масшедшей любовью к вам.
— Вы глупости сочиняете, я нс тот тип мужчины, чтобы женщины
сходили с ума.
— О нет! Как раз тот самый! Знаете, совершенно великолепный об-
разчик отеческого типа — решительный, но добрый, сильный, но не-
жный, вот в таком духе. Это гибельно для девушки такого возраста. Как
по-вашему, сколько ей лет? Двадцать два? Двадцать пять?
— Не думал об этом и не собираюсь думать.
— Во всяком случае, она годами и годами моложе мисс Бартон. Вы
согласны?
— Перестаньте дурака валять.
Хелен улыбнулась:
— Люблю подурачиться. Иначе меня бы здесь не было. Все выгля-
дит забавно, согласитесь: Джилл и Додд принюхиваются, как пара не-
рвных борзых, а я стараюсь сбить их со следа. Вашего следа.
— Почему стараетесь?
— Я уже сказала — потому что люблю играть.
— Я тоже люблю играть, но не тогда, когда главный приз — моя
шкура. Вы уже второй раз предупреждаете меня, что Джилл опасен.
Почему вы это делаете, Хелен?
— Причина слишком сложна, чтобы я могла пояснить.
96
— Тогда не объясняйте.
— Не буду.
— Все же хочу поблагодарить вас за беспокойство, которому вы под-
вергались.
— Рада быть полезной. Или, по крайней мере, надеюсь, что при-
несла пользу. Ох, не знаю. Я... я начинаю чувствовать себя предатель-
ницей. Хоть бы кто меня в этом разуверил, убедил, что поступила
правильно, придя сюда.
— Вы поступили правильно, — серьезно сказал Руперт. — Спасибо
еще раз, Хелен. Настанет время, может быть, скоро, Эми будет с нами
и тоже поблагодарит вас.
— Эми? Скоро?
— Надеюсь.
— Она возвращается?
— Конечно, возвращается. Что дало вам повод думать иначе?
— Ничего определенного.
— Быть может, в День благодарения, самое позднее к Рождеству,
мы будем опять вместе. Все встанет на свои места, как всегда было.
— Как всегда, — уныло повторила Хелен. — Разумеется. В точнос-
ти, как было.
В точности. Неизбежно. Безвозвратно.
Она поднялась, зажав рот рукой, чтобы подавить слово, которое не
должен услышать никто.
Позже, когда ее допрашивали, она не могла в точности вспомнить,
как провела два следующих часа. Знала лишь, что шла и шла по раз-
ным улицам, пристально разглядывала витрины магазинов и лица
прохожих. Долго или нет просидела на скамейке Юнион-сквера, на-
блюдая, как печальный старик кормил голубей крошками хлеба и ку-
курузой. Голуби были упитанны, лоснились и ничем не напоминали
Эми, но Хелен протестующе отшатнулась, когда один из них слишком
близко подошел к ее ноге. Отвращение вызвала эта зависимость, это
настойчивое послушание, навязываемое ей. Эми. Опять Эми. Ко Дню
благодарения. Или на Рождество. Нет надежды на никогда.
Начало моросить, старики покинули скамейки и засеменили под
навес. Хелен натянула перчатки и встала, собираясь уйти, когда уви-
дела девушку из ресторанчика Ласситера, которая вошла в сквер со сто-
роны Поуэлл-стрит. Она не имела понятия, узнает ли ее девушка и что
будет, если узнает, но просто из предосторожности подняла валявшу-
юся на траве газету и загородилась ею, как щитом.
Сначала она подумала, что девушка одна, а идущий рядом мужчи-
на поравнялся с ней, чтобы обогнать и пойти своим путем. Но он не
стал обгонять, а шагал параллельно, хотя и на расстоянии, как если бы
оба были в ссоре или остывали после нее. Они приблизились к ска-
мейке, где сидела Хелен, закрываясь смятой газетой, с голубями, вор-
кующими и теснящимися у ее ног.
4 М. Мнллэр "Стены слушают"
97
Мужчина поражал тем же, что и девушка, контрастом очень свет-
лых волос и круто загоревшей кожей. Они могли сойти за брата и сес-
тру. Мужчина выглядел постарше, ему было что-то сразу после
тридцати. Вокруг глаз и рта резко обозначились морщинки смеха, но
он не смеялся. Напротив, казался бледным под своим загаром и хи-
лым, несмотря на спортивный покрой кричаще яркого костюма. Хе-
лен раньше с ним не встречалась, но помнила многих, похожих на
него. Годы назад, во время депрессии в Окленде, путь в школу лежал
мимо тира, где безработные молодые люди болтались за неимением
лучшего. На лицах, на всей осанке лежало одно общее выражение, не
горькое или гневное, но равнодушное, как если бы они ничего уже не
ждали. Человек в клетчатом пальто выглядел так же.
Девушка с фермы и комический актер. Они казались одинаково
чуждыми и этому месту в сквере, и друг другу. Хелен не могла вообра-
зить, какое отношение мог иметь любой из них к Руперту. «Должно
быть, я ошиблась, — подумала она. — Руперт говорил правду, настаи-
вая, что не знает эту девушку и никогда не встречался с нею. Как вид-
но, он вообще говорил правду. Подозрительность заразительна. Меня
заразил Джилл».
Около четырех часов она вернулась в офис Джилла и застала его в
пальто и с портфелем под мышкой, готовым уйти.
— Ты промокла насквозь, — сказал он. — Где тебя носило?
— О, просто прогуливалась. Смотрела кое-что.
— Если поторопишься, можешь успеть на поезд в четыре тридцать.
— Ты тоже поедешь?
— Позже. Мне надо повидать Додда.
— Зачем.
— Время играть с Рупертом в открытую.
— Но почему сегодня, сейчас?
— Собака нашлась.
Хелен уставилась на него:
— Собака? Какая...
— Собака Эми, — ответил он.
Глава 15
— Собачий питомник Сидалии, — пояснил Додд, — это сочетание
госпиталя для маленьких собак и пансиона на бульваре Скайлайн, сра-
зу за границей города. Келлог принес собачонку в воскресенье вече-
ром, четырнадцатого сентября. Ветеринара тогда не было, но дежурил
его помощник, студент, работающий в летние месяцы. Он обнаружил
у собаки пятно экземы на спине, и Келлог распорядился держать ее в
госпитале до следующего обращения. Он заплатил за месяц вперед. На
собаке была плетеная упряжь, но не было поводка. По словам ветери-
98
нара, собака сейчас в хорошей форме, экзема прошла, и она может по-
кинуть госпиталь, как только Келлог захочет взять ее... Вы заходили в
офис Келлога?
Джилл кивнул.
— Мисс Бартон сказала, что в полдень он отправился домой.
— Тогда поймайте его там. Вы поняли, не так ли, — мы мало что
имеем, кроме права задавать ему вопросы и надежды получить отве-
ты. Нет ничего такого, что собаку поместили в убежище. И ничего осо-
бенного нет в том, чтобы пользоваться правом адвоката, даже когда это
стоит пятнадцать тысяч долларов в месяц.
— Что он собирается делать с такими деньгами?
— Давайте поедем и выясним. Если не против, возьмем мою ма-
шину.
Дождь поутих, но поднялся ветер, и маленький «фольксваген»
вздрагивал с каждым его порывом, словно перекати-поле, и готов был,
кувыркаясь, помчаться через дорогу. Только места не хватало для ку-
выркания.
Всю дорогу после Фултон-стрит они двигались в пятичасовом траф-
фике буфер к буферу. Джилл сидел, прижав кулаки к бедрам, и каж-
дый раз как Додд нажимал на тормоз, нога Джилла топала в пол.
— Это маленькая машина, — заметил наконец Додд. — Ей нужен
лишь один водитель.
— Извините.
— Незачем так напрягаться, Брандон. Когда мы поставим его пе-
ред истинным положением вещей, он может расколоться и выдать
остальное, чего мы еще не знаем. Но опять-таки у него может быть
удачное объяснение всему, что бы мы ни спросили.
— Включая деньги?
— Как раз то, что касается денег, вполне объяснимо. Они нужны
ему для Эми, — ее расходы в Нью-Йорке оказались больше, чем он
рассчитывал.
— Ее нет в Нью-Йорке.
— Если б я был на месте Келлога, я сказал бы: докажите.
— Докажу, даже если придется выжать из него истину голыми ру-
ками.
Додд молчал, озабоченный пробкой в движении транспорта по за-
битой машинами улице. Слегка полегчало где-то к западу от Прези-
дио-бульвара.
— Послушайте, Брандон. Вы что, и вправду рассчитываете на этот
трюк с «голыми руками».
— Рассчитываю.
— Зачем же тогда таскать с собой револьвер?
— Не знаю. Купил его нынче утром. У меня никогда не было ре-
вольвера. А тут вдруг подумал, что он может быть необходим.
— И что же, почувствовали себя лучше?
99
— Нет.
— Я тоже, — мрачно отозвался Додд. — Избавьтесь от него.
— Ничего, он не понадобится.
— А я думаю, понадобится. Вы не из тех, кому можно доверить за-
ряженное оружие.
— Кажется, я сам догадывался об этом, — согласился Джилл. — Оно
не заряжено. Я не купил патронов.
Додд промычал не то с усмешкой, не то с облегчением:
— Не могу разгадать вас, Брандон.
— Если б я хотел быть разгаданным, как вы это понимаете, обра-
тился бы к психиатру, а не к сыщику. Развернитесь сразу за углом. Дом
в середине третьего квартала.
— Оставьте лучше револьвер в машине.
— Зачем? Он же не заряжен.
— Келлог может вообразить, что заряжен, и выйдет навстречу со
своим, заряженным. Мы окажемся подвешены на очень непрочной ни-
точке.
— Будь по-вашему. — Джилл отдал револьвер, и Додд запер его в
ящике для перчаток.
— Есть еще одна просьба, Брандон. Предоставьте вести беседу мне.
Хотя бы поначалу. Можете вступить позже, если захотите. Но с само-
го начала постараемся не портить дела слюнявыми эмоциями.
Джилл вышел из машины с надутым видом.
— Мне не нравятся ваши выражения.
Ответ Додда сдуло ветром. Он поднял воротник и проследовал за
Джиллом к подъезду.
В этом районе селились люди среднего достатка. Тут большое вни-
мание уделяли внешней видимости. Лужайки, размером не более сло-
новьего уха, были ухожены до полного совершенства, кусты едва
поспевали вырасти, как их подстригали. Розы и камелии питались поч-
ти так же хорошо и регулярно, как обитатели этих домов, и получали
больше заботы, не говоря уж о проверке на заболевание. Это была
ортодоксальная улица, где одинаковые дома каждую весну одновремен-
но подкрашивали, сады подчинялись твердым правилам, материнство
и будущее планировалось с одинаковой заботой, и если все вокруг раз-
валивалось, господин-план оставался в силе — храните видимость, под-
стригайте изгороди, косите лужайки, чтобы никто не заподозрил, что
все это третий раз заложено и что мамочкины головные боли вызыва-
ет не мигрень, а мартини.
Додд спросил:
— Кто выбирал дом?
— Эми выбрала. — Джилл нажал кнопку звонка. — Вернее, после-
довала моему совету. Имущество было частью распродажи, о чем я уз-
нал раньше, чем объявили на открытом рынке.
— Она могла бы позволить себе что-нибудь более шикарное?
100
— Да, могла бы. Но Руперт не мог бы. Эми всегда настаивала на
том, что они должны жить по средствам Руперта.
— Почему?
Джилл выглядел раздраженным, и Додд не знал, причиной тому его
вопросы или тот факт, что никто не ответил на звонок в дверь.
— Моя сестра, — заявил Джилл, — верит в старомодный тип брака,
где муж обеспечивает финансовые расходы. Это отнюдь не случай ску-
по... экономности.
Быстрая перемена слов заинтересовала Додда: «Значит, на самом
деле он считает ее скупой. Вероятно, пробовал одолжить у нее денег,
а она отказала. Интересно, как стеснены его обстоятельства и в какой
степени его отчаянные поиски Эми зависят от финансовых обстоя-
тельств, а не от братских переживаний?»
В доме зазвонил телефон. Он прозвонил восемь раз, остановился на
несколько секунд и зазвонил снова, как если бы звонивший предполо-
жил, что набрал не тот номер.
— Его нет, — сказал Додд. — Мы зря тратим время.
— Подождем еще немного. Может, он в душе.
— Или в Санта-Круц.
— Почему в Санта-Круц?
— Ни почему, — пожал плечами Додд. — Туда едут, когда не хотят
оставаться там, где находятся сейчас.
— Почему-нибудь же вы выбрали это название, а не какое-нибудь
другое?
— Причина скорей всего не основательная.
— Послушаем все-таки.
Смеркалось. В домах по обе стороны дороги почти одновременно
зажегся свет. На несколько секунд, перед тем как были опущены што-
ры и закрыты ставни, улица приобрела праздничный вид, словно на
Рождество.
— Это вроде предчувствия, — пояснил Додд. — Предположим, Кел-
лог решил покинуть город. Что бы он прежде всего сделал?
— Раздобыл денег.
— Он уже сделал это утром. Что он мог сделать потом?
— Понятия не имею.
— Я тоже не знаю. Просто пробую догадаться. Но, судя по тому, как
я его себе представляю, пошел забрать собаку. Сидалия Кеннел нахо-
дится на Скайлайн-бульваре, а Скайлайн-бульвар ведет к Санта-Круц.
Если он ушел из конторы в полдень, как утверждает мисс Бартон, он
к тому времени свободно был бы в Санта-Круц. Оттуда, возможно,
двинет в Лос-Анджелес.
— Санта-Круц совсем не по пути к Лос-Анджелесу.
— Он может избегать прямых дорог.
— С чего бы ему покидать город? — спросил Джилл. — Зачем? Ведь
он не знает, что мы обнаружили собаку и выяснили про чек.
101
— Его мог кто-нибудь предупредить.
— Немыслимо. Об этом никто не знает.
— Решительно никто?
— Только мой секретарь. И моя жена, Хелен. Их, разумеется, сле-
дует исключить.
— Разумеется, — подтвердил Додд, но иронический тон свел утвер-
ждение на нет. — Где сейчас ваша жена?
— Едет домой. В поезде. — Джилл посмотрел на часы. — Нет. Она
уже дома, если успела на четыре тридцать семь. А что? Хелен не имеет
к этому никакого отношения.
— Я не.говорил, будто имеет.
В доме снова зазвонил телефон. Додд повернул к ступеням на ве-
ранду.
— Обождите минуту. Я хочу осмотреться.
— Я с вами.
— Лучше подождите здесь. В случае, если покажется Келлог или
кто-нибудь еще, вы сможете меня предостеречь.
— Предостеречь? Что вы собираетесь делать?
— В полицейской литературе — а я надеюсь, дело не зайдет так да-
леко — это называется проникновение со взломом.
— Так нельзя. Это незаконно. Я не хочу участвовать! Мне слишком
дорого обойдется. Моя репутация...
Додд уже скрылся за углом веранды, где крутой подъем вел к гара-
жу, примыкающему к задней стене дома. Металлическая дверь была не
замкнута и дребезжала на ветру. Додд раскрыл ее. Машина Руперта,
«бьюик» двухлетнего возраста, стояла внутри с воткнутым в зажигание
ключом.
Додд постоял с минуту, положив руку на капот. Машина была хо-
лодна. Он зажег свой электрический фонарик и направил его луч на
дверь, ведущую в дом. Как он и ожидал, замок был пустяковый. При-
мыкающие к дому гаражи часто служили приманкой для грабителей:
люди заботливо защищали входную дверь и часто ставили никудыш-
ный замок на дверь, открывающуюся в гараж. За несколько минут он
перочинным ножиком раскрыл замок, и дверь распахнулась внутрь
дома.
Он выключил фонарик и постоял в полутьме. Ничего не гово-
рило о том, что в доме кто-то есть. Но ветер слишком грохотал,
и, перекрывая его, телефон опять пронзительно потребовал вни-
мания.
Додд пересек комнату, следуя за звуком, и поднял трубку, надеясь,
что его догадка неверна:
— Хэлло?
— Руперт? Это вы?
Она была верна.
— Да. Я только что вернулся... Хелен?
102
— Целый час добиваюсь вашего ответа. Слушайте. Джилл поехал на
встречу с этим сыщиком. Он, кажется, решил разоблачить вас, потому
что нашлась собака.
— Где нашлась?
— Не знаю где. Все, что я знаю, — вы лгали мне о собаке. Разве не
так?.. Ведь лгали?
-Да.
— Л эта девица в полдень у Ласситера? Про которую вы сказали,
будто никогда ее не видели, не знакомы с нею? Вы договорились встре-
титься с нею там, ведь договорились?
— Послушайте...
— Я больше не намерена слушать. Вы все время мне лгали. Поста-
вили меня в ужасное положение. Я вам верила, старалась помочь.- Что,
если Джилл узнает? Он безумен, когда дело касается Эми. Способен
на любой кошмар. Я перепугана. Я смертельно перепугана.
— Джилл не узнает, — заверил Додд. — Не волнуйтесь.
— Кругом сплошная путаница. Прямо не пойму, что делать.
— Ничего не надо делать. Я должен разъединиться, Хелен.*Кто-то
подошел к двери.
— Джилл?
— Да. Почти уверен, что Джилл.
— Берегитесь, — поспешно шепнула Хелен. —- Он изменился. Я уже
не могу знать, что он собирается сделать, что думает.
— Буду остерегаться. И вы будьте поосторожней. Пока, Хелен.
Она заплакала. Он бережно повесил трубку, раздумывая, к какому
типу женщин она принадлежит: к тем, что готовы плакать по любому
поводу, или действительно боится мужа так, как говорит.
Глаза Додда привыкли к темноте. Он различал контуры кухонной
меблировки, желтоватый наряд сервиза для завтрака, желтизну кухон-
ного прилавка и подогнанные к нему плиту и холодильник. Его взор
задержался на холодильнике. Верхняя часть была в порядке, но внизу
контуры смещались неровно, как если бы все основание было взорва-
но динамитом.
«Нет, это безумие, — подумал он. — В холодильнике нет дыры. Это
так падает тень. Что-то положено перед ним».
Осторожно двигая пальцами по стене, он нащупал выключатель и
щелкнул им. На полу ничком лежал человек в расплывающейся луже
крови, почти подступавшей к его ногам. Подле протянутой левой руки
с золотым обручальным кольцом лежал кухонный нож с темными пят-
нами на десятивершковом лезвии. Кто-то безуспешно пытался убрать
беспорядок. Два-три окровавленных полотенца лежали в мойке вмес-
те с перевернутой коробкой стирального порошка.
Додд сразу и иррационально подумал о маленькой собачке,
ожидающей в приюте хозяина. Она будет долго ждать, долго, долго
ждать.
103
Он отвернулся и ощупью пробрался через темный холл к входной
двери. Открыв ее, заметил, как Джилл попятился, словно собираясь
убежать.
— Лучше бы вам зайти на минуту в дом, — посоветовал Додд.
— Мне это не нравится. Мне это совсем не нравится. Он что,
здесь?
— Здесь.
— Как он отнесся к тому, что вы вот так вломились?
— Он не возражал.
— О! Ладно. В таком случае...
Джилл вошел, двигаясь так напряженно, будто ждал, что на него
нападут.
— Ничего не вижу. Включите свет.
— Позже. Где вы были весь день, Брандон?
— В моем офисе. А что?
— Раньше, утром, вы не навешали вашего зятя?
— Конечно нет.
— Когда вы ушли из офиса, чтобы купить револьвер, с вами нико-
го не было?
— Нет.
— Как долго вы отсутствовали?
— Не все ли равно, сколько?
— Устроив наш совместный визит сюда, вы шикарно прикрыли
происходившее раньше, когда вы были в одиночестве.
— Я ни черта не понимаю, куда вы гнете. Почему нельзя включить
свет? Где Руперт? Что происходит?
— Сейчас ничего не происходит, — сказал Додд. — Все уже про-
изошло. Руперт лежит в кухне мертвый.
— Мертвый? Он... Он убил себя?
— Может быть. Но маловероятно. Кто-то пытался прибрать за ним.
— Прибрать? Как?..
— Кухонным ножом.
— О Боже! О Господи Боже! Что же мне теперь делать?
— Вы прямиком пройдете в кухню, вместе со мной. И позвоните в
полицию.
— Я не пойду. Я не могу. Моя семья, моя репутация. Мы долж-
ны убраться отсюда. Немедленно. Сейчас же. Раньше, чем кто-нибудь
придет. Боже мой, отпечатки пальцев. Что я успел потрогать? Дверная
ручка. Я сотру с ручки...
— Перестаньте паниковать, Брандон. — Додд крепко сжал плечо
Джилла. — Успокойтесь.
— Отпустите меня! Я должен выбраться из...
— Поверьте, сейчас не время для нервических припадков. Ну же,
возьмите себя в руки. Мне это нравится ничуть не больше, чем вам.
Я могу потерять патент на этом пустячке.
104
— Это была ваша идея, целиком ваша идея.
— О’кей, порицайте меня, если вас это устраивает, только не щел-
кайте крышкой.
— А как же Эми? Бедняжка Эми. Помоги ей Бог!
— Эми здесь нету. Здесь мы. Если Бог намеревается кому-нибудь
помочь, я претендую на первенство. А теперь пойдем. Придется пора-
ботать.
— Я не в состоянии. Никогда не видел покойника. Я боюсь, меня
может стошнить.
— Держите выше голову и дышите ртом, — посоветовал Додд. —
И когда увидите останки, будьте любезны вспомнить, что вы ненави-
дели его целиком, с потрохами.
— Вы грубое, бесчувственное животное.
— Правильно. Но в настоящую минуту вы приклеились ко мне, а
значит, будем действовать по-приятельски.
Разговаривая, он поощрил Джилла легким толчком, и тот пошел
через холл, прижав платок ко рту. Добравшись до двери в кухне, он
остановился и издал удивленный звук. Платок незаметно упал на пол.
— Это не Руперт, — прошептал он.
— Вы уверены?
— Руперт выше ростом, и волосы у него гораздо темнее.
— Тогда кто же это?
— Не знаю, мне не видно его лицо отсюда.
— Обойдите и посмотрите. Только осторожно, не прикасайтесь к
нему.
Джилл боязливо обошел лужу крови и наклонился над трупом.
— Я никогда не видал его раньше.
— Подумайте как следует. Вспомните друзей Руперта,, друзей Эми...
— Я всех их друзей не знаю. Но уверен, этот человек не мог быть в
их числе.
— С чего вы так решили?
— Такая стрижка, такой фасон одежды. Он похож на уличного ху-
лигана или на одного из этих битников, слоняющихся по Гран-авеню.
— Есть разница между хулиганом и представителем богемы.
— Просто говорю, мне не верится, чтобы Эми или Руперт стали об-
щаться с такого рода типом.
— Тогда что он мог делать в их кухне?
Лицо Джилла посерело и заблестело, как отсыревшее стекло.
— Ради всего святого! Но откуда мне знать? Все это какое-то безу-
мие, нелепость.
— Звоните-ка лучше в полицию.
— Почему я? Почему вы не можете сделать это?
— Потому что меня не будет здесь, когда они приедут.
— Вы не можете уйти и бросить меня нянчить младенца.
— Могу. Должен.
105
— Если вы уйдете, тут же уйду и я. Предупреждаю, вы не выйдете
отсюда без меня.
— Ох, ради Христа, — взмолился Додд. — Расслабьтесь и прислу-
шайтесь. Ну? Теперь мы знаем, что у Келлога была причина покинуть
город. Но его машина все еще стоит в гараже. Я хочу выяснить, как
он уехал и был ли с ним кто-нибудь. Я все еще считаю, что моя догад-
ка насчет собаки может быть верной. Потому собираюсь съездить в
«будку» и узнать. Если я останусь здесь и буду ждать полицию, я по-
теряю несколько часов.
— Но что я должен им сказать?
— Правду. Почему мы приехали сюда вдвоем, как я проник в дом,
абсолютную правду. Они, вероятно, пошлют сюда или Ревика, или
Липски из отдела убийств. Оба они мои друзья. Они не станут радо-
ваться тому, что я не болтаюсь поблизости. Но вы им скажете, что я
войду в контакт с ними немного позже и передам им всю имеющуюся
у меня информацию.
— Я должен сказать им о Эми?
— Вы должны говорить решительно обо всем. Теперь это дело об
убийстве.
Джилл поднял платок с пола и приложил его ко лбу.
— Я лучше вызову своего адвоката.
— Да. Я думаю, вам лучше сделать это.
Глава 16
Разъяренный ветром океан бросал на берег свои волны. Брызги
взлетали в воздух на двадцать футов, чтобы обрушиться на дорогу,
словно дождь, оставляя ее поверхность предательски гладкой. Додд
удерживал стрелку спидометра на тридцати, но грохочущий океан и бе-
шеные порывы ветра, заставлявшие машину содрогаться и дребезжать,
создавали впечатление быстроты и опасности. Путь, по которому он
ездил сотни раз, казался незнакомым в этой шумной темноте; Додд не
помнил таких поворотов, не видывал таких мест. К югу от Зоологичес-
кого сада дорога свернула навстречу Скайлайн-бульвару.
Конура Сидалии была выстроена на голом коричневом холме,
примерно в полмили за чертой города. Она выглядела новенькой и
чистой, ярко освещенная двухэтажная колониальная постройка, ого-
роженная со всех сторон железной решеткой и со скромной неоно-
вой надписью над входом: «Госпиталь для зверушек». Вторая надпись
пониже уточняла: «Уход и прибежище, только для мелких живот-
ных».
Когда Додд вышел из машины, любопытный эрдель пустился сле-
дом. Реактивный самолет с визгом пересек небо, и эрдель жалобно за-
выл, задрав голову кверху.
106
— Зря стараешься, старина, — посочувствовал Додд. — Это про-
гресс.
Вой эрделя растормошил других собак. Додд не успел подойти к
входной двери, как каждая конура ожила и завозилась: виляющие хвос-
ты, оскаленные зубы, звуки привета и звуки угрозы.
Додд протянул руку к кнопке звонка, но дверь уже распахнулась,
обнаружив низенького, полного седовласого человечка, слегка напоми-
навшего безбородого Санта-Клауса. Его белый халат и его улыбка были
свежи и аккуратны.
— Доктор Сидалия, — представился он. — Входите, входите. Где
пациент? Надеюсь, это не автомобильная катастрофа? Я их до смерти
боюсь. Так прискорбно, так ненужно. — Он закричал через плечо Дод-
да: — Эй, вы там, ребята, уймитесь! Сказано, уймитесь! Они славные
парни, — пояснил он Додду. — Правда, легко возбудимые. Так чем
могу служить?
— Мое имя Додд. Я частный сыщик.
— В самом деле? Как интересно! Подождите, я позову жену. Она
большая поклонница детективов. Всегда мечтала встретить настояще-
го частного сыщика.
— Я предпочел бы...
— О, это совсем не трудно. Наша квартира занимает второй этаж.
Шумновато, зато удобно. Вы не можете себе представить, сколько вся-
кого случается ночью, когда я бываю необходим почище какой-нибудь
акушерки. Когда мы жили в городе, не успевал я вернуться домой к
обеду, как приходилось мчаться назад — выручать какую-нибудь ма-
лышку, попавшую в беду.
— Собака, из-за которой я приехал, — сухо прервал собеседника
Додд, — шотландской породы.
— Прекрасная порода. Привязан, смел, незави...
— По кличке Мак. Принадлежит Руперту Келлогу. Я говорил с од-
ним из ваших служащих о собаке сегодня утром. Он сказал, что Мак
готов отправиться домой.
— Но его уже взяли домой, — приятно улыбнулся доктор. — О, то
была радостная встреча и для хозяина, и для его зверька. Собаки этой
породы — настоящие шотландцы. Они не разбрасываются, не распрос-
траняют свою привязанность на кого угодно никогда. Милейшие ре-
бята эти шотландцы.
— Келлог сам забрал собаку?
— Разумеется.
— Когда?
— Примерно от трех до четырех. Я как раз лечил йоркширку. У бед-
ной девочки чума. Боюсь, не выживет. Все же мы стараемся и надеем-
ся и, сказать чистосердечно, молимся к тому же. Об этом заботится моя
жена. Она добрая женщина.
— Келлог был один?
107
— Он входил сюда один. Жена ждала его в машине.
— Считается, будто она в Нью-Йорке.
— Вот как? Странно! Я встречался с миссис Келлог года два назад,
когда делал Маку прививку от бешенства. Прелестная маленькая жен-
щина, спокойная, дружелюбная.
— И вы убеждены, что сидевшая в машине женщина была миссис
Келлог?
— Теперь, после того как вы выразили сомнение, не могу с уверен-
ностью сказать. Я решил, что это миссис Келлог, поскольку она была
с мистером Келлогом. Подождите. Я даже помахал ей... Минуточку.
Подумав, я вспомнил: она не помахала мне в ответ. И еще я заметил...
Мак не очень-то стремился в машину. Обычно, когда собака тут по-
живет, она рвется запрыгнуть в семейную машину и отправиться
домой.
— Я имею серьезный повод считать, что Келлог ехал не в своей ма-
шине и путешествовал не с женой.
— Господи Боже! — Доктор Сидалия забеспокоился. — Совершен-
но не создавалось впечатление такого рода. Он очень любит животных.
— Доктор Гриппен тоже их любил.
— Английский убийца?
Додд кивнул.
— В сущности, привязанность Гриппена к собаке помогла схватить
его.
— Я об этом не знал. Интересно, что же произошло с собакой, когда
Гриппена повесили?
— Понятия не имею.
—- Надеюсь, ему подыскали хороший дом, бедняге. Ведь для соба-
ки может быть ударом потеря хозяина.
Сидалия говорил так, как если бы дело Гриппена только что слу-
чилось и собака была еще жива, хотя, конечно, знал, что все, кто был
связан с делом Гриппена, давно успели умереть.
— Почему вы заговорили о Гриппене в связи с мистером Келлогом?
— Келлог попал в беду того же рода.
— Вы хотите сказать, что он кого-то убил?
— Похоже на то.
— Боже мой! Я потрясен. Разрешите мне сесть.
Сидалия опустился на стул и стал обмахивать лицо рукой.
— Вероятно, через час-два приедет полиция, чтобы опросить
вас, — сообщил Додд. — Они захотят узнать все о женщине и о ма-
шине.
— Я никогда не замечаю машины. Людей и животных — да. Но ма-
шины?.. Не обращаю внимания. Все, что запомнилось, — машина была
очень грязной. Грязь я непременно замечаю. Я чистоплотный человек.
— Машина выглядела новой?
— Ни новой, ни старой. Ни туда, ни сюда.
108
— Цвета?
— Зеленоватого.
— Двухместная, с откидным верхом? Седан?
— Не могу вспомнить.
— Вам показалось, что собака не рвалась в машину. Это значит, что
вы наблюдали. Каким же образом собака попала в машину?
— Келлог, разумеется, отпер дверь.
— Которую?
— Заднюю.
— Значит, машина была четырехместным седаном. Не так ли?
— Ну, конечно, — откликнулся Сидалия, приятно удивленный. —
Да, так оно и было.
— Сидевшая там женщина, как она реагировала на пса? Засуети-
лась над ним? Повернулась и приласкала его?
— Нет. По-моему, ничего такого.
— Если этой женщиной была миссис Келлог, находите ли вы ее по-
ведение нормальным в таких обстоятельствах?
— Боже мой, нет! Освобождение одного из моих маленьких паци-
ентов всегда вызывает полный восторг в семье. Одна из моих радос-
тей — наблюдать такие встречи.
— Как была эта женщина одета?
— Мне была видна только голова в ярко-красном шарфе, завязан-
ном под подбородком.
— Волосы у нее какого цвета?
— Их, по-моему, не было видно. Она показалась очень загорелой,
я даже подумал, как это миссис Келлог умудрилась так загореть нашим
туманным летом. Теперь-то, когда мы убедились, что эта женщина не
миссис Келлог, мы, вероятно, можем сказать, что я принял за загар
темную от природы кожу. Нынче трудно ухватить разницу: женщины
поджариваются, как картошка.
Додд подумал: «Загорелая или темнокожая женщина, зеленоватый
седан, черная собака... Не больно много для дознания».
— Когда Келлог уехал, куда он завернул?
— Понятия не имею. Я вернулся в дом, едва он завел машину.
Я уже говорил, у меня была на столе пациентка — маленькая йорк-
ширка с чумой. Жестокая болезнь чума, обычно случающаяся по ви-
не хозяев. Не желаете ли получить брошюру на сюжет иммунизации
чумы?
— У меня нет собаки.
— Кошки тоже подвержены чуме.
— У меня нет кошки.
— Боже мой, вы должны быть одиноки, — посочувствовал Сидалия.
— Ничего, справляюсь.
— Кстати, у меня здесь парочка щенят, нуждающихся в хорошем
доме. Прелестная парочка породистых братьев кокеров.
109
— Боюсь, что...
— У вас доброе лицо, мастер Додд, я заметил это сразу, едва отк-
рыв дверь. Бьюсь об заклад, вы умеете обращаться с животными.
— Я живу в меблированных комнатах, — соврал Додд. — Хозяин не
разрешает жильцам держать собак.
— Должно быть, бесчувственный человек. Я бы на вашем месте не-
медленно съехал.
— Подумаю об этом.
— Запомните мои слова: нельзя верить человеку, не любящему жи-
вотных.
Додд открыл дверцу.
— Спасибо за совет и за информацию.
— Куда вы так торопитесь? Моя жена страшно огорчится, что упус-
тила случай познакомиться с настоящим частным сыщиком. Я позво-
ню ей, это не займет и минуты.
— Как-нибудь в другой раз.
— Долг обязывает, понимаю. Ладно, надеюсь, я хоть немного вам
помог. Хотя вовсе не хочу причинять неприятности мистеру Келлогу.
Он такой прекрасный, любящий собак, мужчина.
— Какова бы ни была его беда, он вляпался в нее по собственной
воле.
— Таковы законы мира, — заметил Сидалия, скорей жалея, чем
осуждая. — Всего хорошего в таком случае. И не забудьте, когда пере-
едете на новое место: нет лучшей компании, чем парочка кокеров.
— Я не забуду.
Сев в машину, Додд понял, что, проведи он еще несколько минут
с Сидалией, на заднем сиденье машины уже помещалась бы парочка
спаниелей, а с ними куча забот. «И куча забавных вещей. Интересно,
что сказала бы Дорис, если бы я... Да нет, это безумие. Может быть,
одна собачонка. Но две! Она бы решила, что у меня крыша поехала.
И все же не всякому предлагают пару прекрасных породистых спани-
елей. Они наверняка кастрированы...»
Доктор стоял на освещенном крыльце, приветливо махая рукой.
Додд сильно нажал на акселератор, и маленькая машина выпрыгну-
ла на шоссе, как если бы все «ребятишки» Сидалии хватали ее за
пятки.
Он направился в город. Можно было ехать не торопясь. Час назад
он был настроен сверхоптимистично, считая, будто ничего не стоит вы-
яснить все о машине Келлога — марку, возраст, даже водительские
права; он воображал, как будет следовать за Келлогом, настигнет его
раньше полиции и раскроет дело, прежде чем полиция даже сообра-
зит, что налицо преступление.
— Додд, сновидец, — сказал он вслух. — Я и моя добрая физио-
номия.
110
Он знал, что полиция ждет его в доме Келлога и уже составила ту-
манный взгляд на его отсутствие. Но еще несколько минут не сделают
разницы. Телефонный разговор, который ему понадобился, требовал
одиночества — без Брандона или какого-нибудь полисмена, слушаю-
щего собеседников.
Он припарковал машину напротив здания, где располагался его
офис, и поднялся в лифте на третий этаж. Секретарша Лорейн оста-
вила записку на своей машинке, как всегда, если что-нибудь интерес-
ное случалось в его отсутствие: «Срочн. почта Ж. Письмо от Фоулера
у вас на столе». Для большей уверенности; что он письма не пропус-
тит, она заткнула конверт между двух пепельниц, Не доверяя то ли его
зрению, то ли его способности что бы то ни было найти.
«Дорогой Додд!
Не успел я вернуться, — писал Фоулер, — отправив вам мое преды-
дущее письмо, как из виндзорского бара позвонил Эмилио и сообщил,
будто с ним стряслось нечто milagroso1. Я не увидел тут чуда, но счи-
таю достойным внимания. Кто-то прислал ему два десятидолларовых
банкнота в конверте, опущенном в Сан-Франциско. Сперва он решил,
что деньги присланы какой-то туристкой, которой он приглянулся. А
потом вспомнил, что несколько месяцев назад О’Доннел занял у него
двести пятьдесят пезо, то есть приблизительно двадцать бумаг.
Я вывел из этого вот что:
1. О’Доннел находится в Сан-Франциско.
2. У него есть какие-то средства для существования.
3. Его мучает совесть, и он испуган. (По опыту знаю, что «совес-
тливые деньги» имеют мало общего с долгом или кражей. Это плата за
другое, вызванная страхом.)
4. Что бы он ни задумал, этого достаточно, чтобы послать деньги
анонимно, но мало, чтобы полностью замести следы.
Таковы мои выводы. Попробуйте найти свои. И счастливой охоты!
Фоулер»:
«Счастливой охоты». Додд мрачно повторил слова, вспомнив мер-
твеца на кухонном полу. В письме Фоулера было множество ошибок:
все времена употреблены неправильно. Охота кончилась.
Он поднял трубку и набрал номер в Атертоне.
На второй звонок ответила женщина:
— Резиденция Брандона.
— Могу я попросить миссис Брандон, пожалуйста.
— Миссис Брандон уже пошла ложиться.
— Это чрезвычайно важно.
— У нее головная боль. И мне приказано не беспо...
— Это мисс Ландквист?
— Да. Каким образом...
Восхитительно, чудесно (исп.).
111
Додд подмазал свой голос:
— Я друг мистера Брандона. Он часто о вас говорит, мисс Ланд-
квист.
— Он говорит? Господи Боже...
— Меня зовут Додд. Мне необходимо поговорить с миссис Бран-
дон. Скажите ей это, пожалуйста!
— Я думаю, она не станет сердиться, раз это так важно. Не кладите
трубку.
Додд прижал трубку плечом к уху, пока зажигал сигарету. С друго-
го конца ничего не было слышно, ни шепота, ни движения. Он поду-
мал, что связь заглохла. Минуты проходили в молчании, и он уже
собрался повесить трубку, когда Хелен Брандон внезапно и резко про-
говорила прямо в его ухо:
— Хэлло, с кем я говорю?
— Это Элмер Додд.
— Мы незнакомы.
— В некотором роде знакомы, миссис Брандон. Мы говорили по те-
лефону пару часов назад.
— Это что, ваше представление о шутке? Я никогда не говорила с
вами ни по телефону, ни каким-нибудь другим образом.
— Я был в доме Келлога, когда вы позвонили. Келлога не было.
После краткой заминки она сказала низким заглушенным го-
лосом:
— Мой муж с вами?
— Нет.
— Он знает о моем звонке?
— Я ему не сказал. Но он хочет выяснить это, как, впрочем, захо-
тят все в Северной Калифорнии, едва это попадет в газеты.
— В газеты? С чего бы газетам интересоваться частным разговором
между мной и моим зятем или с тем, кого я приняла за зятя? И что вы
хотите разъяснить им?
— Я не хочу, — заверил Додд. — Я обязан. Должен придерживаться
лицензии. Не имею права скрывать свидетельские показания.
— Какие показания? О чем?
— Брандон не общался с вами?
— Нёт. Его до сих пор нету дома. Я начинаю беспокоиться. Он ни-
когда не задерживался так поздно. Не знаю, где он может быть.
— Он все еще в доме Келлога.
— Вам не следовало оставлять его с Рупертом, — пронзительно
вскрикнула она. — Бог знает, что может случиться.
— Келлога там нет. Он скрылся из города, его преследует полиция.
— Полиция? Почему? Они нашли Эми?
— Не Эми. Мужчину, незнакомца. Его убили в доме Келлога ку-
хонным ножом сегодня днем.
— О Господи! Руперт... Руперт...
112
— Я думаю, Келлог хотел избавиться от трупа. Начал убирать сле-
ды, но было столько грязи, что он решил вместо этого покинуть го-
род. Забрал собаку и подружку и сбежал.
— Какую подружку?
— Ту самую, про которую он вам врал. Вы видели ее днем у Ласси-
тера.
Додд помолчал.
— Что случилось тогда, миссис Брандон? Вы неожиданно возникли
и сорвали рандеву?
Хелен ответила не сразу. Додд подумал, что она плачет. Но ко-
гда она опять заговорила, ее голос, чистый и твердый, не выдавал
слез:
— Она вошла, когда я говорила с Рупертом у стойки. Направилась
прямо к нему, пока он не повернулся и не уставился на нее. Я не умею
читать чужие мысли, но уверена, что в этом его взгляде был приказ.
Так или иначе, она купила пачку сигарет и вышла. Я спросила о ней у
Руперта. Он уверял, что никогда ее не встречал. Но я почувствовала,
что он лжет. И сейчас чувствую. Но это всего лишь чувство. Его не
подтвердишь никаким свидетельством.
— Свидетельство может появиться. Как выглядела эта девица?
Сколько было в ней от девушки, а сколько от женщины?
— Ей немного больше двадцати. Блондинка, вполне привлекатель-
ная, чуть полновата. Она явно стеснялась и чувствовала себя неловко,
как если бы ее платье было слишком ново и слишком узко. Я тогда
подумала: вот девушка из деревни, привыкшая работать на воздухе. Ее
загар был другого рода, нежели здешний. Больше походил на загар ра-
бочих переселенцев, которые собирают фрукты и хлопок на ранчо в
Долине.
— Среди переселенцев много мексиканцев, — заметил Додд.
— Белых тоже много. Под конец и те и другие получают одинако-
вый цвет кожи.
— Вы сказали, что у нее светлые волосы?
— Обесцвеченные.
— При помощи солнца или благодаря искусству?
— Даже в Долине солнце не так сильно.
— У вас есть какие-нибудь доказательства, что девушка эта из До-
лины?
— Ее ноги широкие и плоские, будто она привыкла ходить боси-
ком.
Он не стал с ней спорить, хотя знал, что очень немногие сборщики
фруктов в Долине разгуливали босиком, если могли позволить себе
обувь. Полуденное солнце накаляло землю, словно печку.
— Немного позже я ее увидела снова, — продолжала Хелена. — Она
шла через Юнион-сквер с человеком лет на десять старше ее. Я поду-
мала, что это ее брат. У него был такой же загар, и оба вроде бы не-
113
ловко чувствовали себя в чужом для них городе. Они спорили о чем-
то, только я не слышала слов.
— На мужчине был спортивный клетчатый жакет?
— Точно! Откуда вы знаете?
— Я его видел.
— Тоже в сквере?
— Нет, позже видел. На весь конец его жизни позже.
— Кто он, кем он был?
— Знакомый вашей невестки, я полагаю.
— Вы придали грязный смысл слову «знакомый».
— Разве? Что ж, взглянем на это прямо, миссис Брандон. Соби-
раясь на такую работу, как сейчас, я не надеваю чистых белых пер-
чаток.
— Вы намекаете, что Эми и тот человек были...
— Знакомы.
— Все равно, это звучит грязно.
— Может быть, оно вам слышится грязным, — определил Додд. —
Эми и О’Доннел встретились в баре отеля в Мехико. Эми уехала,
О’Доннел мертв. Ну, вот теперь вы знаете об этом столько же, сколь-
ко я. Дальнейшую информацию ищите в местных газетах.
— Газеты! Боже мой, Боже мой! Это будет во всех газетах! Джилл
будет...
Додд не желал знать, что стрясется с Джиллом. Он видел его и слы-
шал о нем с лихвой и бесцеремонно оборвал собеседницу:
— Миссис Брандон, когда вы днем встретили Келлога у Ласситера,
он упоминал свою жену?
— Да. Он сказал, что Эми скоро вернется. Ко Дню благодарения
или к Рождеству.
— Не такой уж короткий срок.
— Вы думаете? Полагаю, это зависит от точки зрения. х
Она притихла, как бы раздумывая, сказать ему или нет о своем под-
линном отношении к Эми. Потом спросила:
— Как по-вашему, вернется она?
— Я начинаю сомневаться в том, что она вообще уезжала, — отве-
тил Додд.
«Кухонный нож не принадлежал к оружию, удобному для подготов-
ленного убийства. Он был орудием непредвиденного случая, схвачен-
ным внезапно в минуту гнева или испуга. Обычным инструментом у
' мужчин в минуту нападения или защиты бывают собственные кулаки.
Для женщины годится все, что под рукой. Нож мог лежать на кухон-
ном столе, готовый к тому, чтобы быть схваченным.
Всего пять женщин запутаны в этом деле. Одна из них, Уильма
Виат, мертва. Остальные живы или считаются таковыми: мисс Бартон,
Хелена Брандон, девушка с крашеными волосами и сама Эми, Из этой
четверки только девушка и Эми были знакомы с О’Доннелом. Но впол-
114
не вероятно, и мисс Бартон встречалась с ним через Келлога. Даже
Хелена Брандон, что бы ни говорила, могла знать покойного. Знать и
не без причины бояться его. Словом, ошибочный звонок Хелены в дом
Келлога мог оказаться ничуть не ошибочным, а быть частью замысла,
преследующего три цели: упрочить ее собственную непричастность,
выяснить, найдено ли и опознано тело убитого, и удостовериться в том,
что девица с обесцвеченными волосами подключена к делу. Послед-
нее отвлечет внимание от нее самой, от ее пока что непроясненного
участия.
Но какую связь с О’Доннелом могла иметь Хелена? — гадал
Додд. — Если же связь была, то зачем Хелене понадобилось признать
встречу с О’Доннелом в сквере?»
Нет, решил Додд, это бессмысленно. За всем случившимся стоит не
Хелена, а Эми. Все указывает на Эми — куда она подевалась? Почему
уехала?
Дикая мыслью словно невиданное морское чудище, всплыла на по-
верхность его сознания. Что, если Эми никуда не уезжала? Что, если
она пряталась все это время в доме по неизвестной никому причине.
Мысль казалась невероятной, но объясняла многое: увольнение
прислуги, Герды Ландквист; решение отделаться от собачонки Мака,
который мог выдать присутствие Эми; наконец, письма, написанные
безусловно Эми, но вовсе не издалека, а, может быть, прямо отсюда,
из ее спальни.
В сознании начали распахиваться двери в комнаты, населенные
призраками и хранящими отзвуки эхо. Призраки были безлики, а эхо
напоминало бессмысленные обрывки слов, записанных где-то на бе-
гущую вспять пленку. А в углу одной из комнат сидела за бюро безли-
кая женщина и что-то писала.
Между тем телефонный разговор с Хеленой Брандон шел своим че-
редом:
— Мистер Додд, вы меня слушаете?
— Пока что я еще тут.
— Послушайте меня. Пожалуйста, послушайте. Нет никакого смыс-
ла впутывать меня во все это.
— Ваши показания очень важны.
— Но я уже дала их вам. Теперь вы владеете ими. Вот что важно,
не так ли? Важны показания, а не тот, кто их дает полиции. Не може-
те ли вы избавить меня от этого? Я вам заплачу.
— Если я избавлю вас от дачи показаний, то, в конце концов, пла-
тить придется мне.
— Но должны же быть какие-то способы...
— Назовите любой.
С минуту она молчала. Он слышал ее затрудненное, неровное ды-
хание, словно бы процесс раздумья был для нее тяжкой физической ра-
ботой.
115
— Вы, — сказала она наконец, — вы могли видеть Руперта и эту де-
вицу днем у Ласситера.
— Может, и мог бы, если не считать того, что съел свой завтрак из
бумажного мешочка у себя в конторе.
— В одиночку?
— Парочка мух присоединилась за десертом.
— Ради Бога, перестаньте шутить. Вы не представляете, как это важ-
но для меня и моей семьи. Трое моих детей еще учатся в школе. Но они
уже достаточно взрослые, чтобы страдать от этого. Страдать ужасно.
— Вы не убережете их от страданий. Их дядя привлекается за убий-
ство.
— Он, по крайней мере, не кровная родня. А я родная мать. Если
меня затащат в это дело. Господь их сохрани...
— О’кей, о’кей, — уныло молвил Додд. — Значит, я видел Руперта
с девушкой у Ласситера. Что я там делал?
— Завтракали.
— Моя секретарша отлично знает, что я приношу завтрак на работу.
— Ладно. Тогда вы шли следом за Рупертом. Или надо сказать —
выслеживали его?
— Можно и так и так.
— Когда девица появилась в кадре, вы решили следовать за ней.
Она пошла в Юнион-сквер, где встретилась...
— Как она попала в Юнион-сквер?
— По канатной дороге.
— Вы знаете это или придумываете?
— Придумываю. Но ведь звучит убедительно, а нам это и нужно?
Кроме того, она вошла в сквер со стороны Поуэл-стрит.
— В котором часу?
— Не знаю. Я вроде бы потеряла чувство времени. Я думала о воз-
вращении Эми домой. И о других вещах. — Она кашлянула, словно
оберегалась вступить на опасную почву. —- Я помню, начался дождь, и
старик, кормивший голубей, встал и ушел.
— Дождь пошел около трех часов.
Он не заметил бы времени или дождя, если бы в его кабинет не во-
шла секретарша — сообщить присущим ей особым способом, что пой-
дет в аптеку за лекарством от простуды. «Некоторые люди верят, будто
дождь очищает и промывает воздух. Но мне известно как факт, что
дождь направляет вниз все вирусы и бактерии из других мест, а также
стронций 90. Я думаю, вам наплевать на стронций 90, но когда ваши
кости начинают разрушаться...»
— Три часа, — сказала Хелен. — Да, это было около трех.
— Где она встретилась со своим дружком в клетчатой куртке?
— Понятия не имею. Это ведь по чистой случайности я увидела ее
снова. Я не следовала за ней, не искала ее, совсем ничего такого. Она
просто появилась.
116
— О’кей. Значит, буду изображать это как случайное совпадение.
Между прочим, полиция не любит совпадений.
— Такие совпадения здесь не редкость. В Лос-Анджелесе вы може-
те каждый день в течение месяца посещать деловую часть города и ни
разу не встретить ни души из тех, что вам встречались раньше. А здесь
деловая часть города так мала, что я непременно встречаю знакомых,
когда отправляюсь по магазинам или захожу куда-нибудь позавтракать.
Совсем как в деревне, но только в этом, конечно, смысле.
— Туземцев раздражали бы ваши речи.
— Но это правда, а для меня одна из самых любимых тут вещей.
— Ладно, — сказал Додд. — Значит, вышло-небольшое совпадение.
Я не следил за девушкой. Просто она появилась.
— Мистер Додд, вы согласились помочь мне? Вы действительно со-
гласны мне помочь?
— Не вам. Ребятишкам.
Он в самом деле этого хотел, но не пояснил ей — почему. Он был
студентом высшей школы, когда его отца арестовали по обвинению в
пьянстве. Обвинение было пустячным, но газеты раздули его. Додд
ушел из школы и никогда туда не возвращался.
— Ваша теперешняя задача, миссис Брандон, не болтать. Если по-
лиция будет задавать вопросы, отвечайте. Но — никаких добровольных
информаций.
— Что, если они разыщут Руперта и он скажет правду? Скажет, что
это я видела его у Ласситера с девушкой?
— Руперту, — ответил Додд, — придется говорить о такой массе ве-
щей, прежде чем он дойдет до этого...
Глава 17
Когда мисс Бартон повернула за угол, ей показалось, что кто-то
устроил прямо на улице грандиозное площадное зрелище, где все
соседи — исполнители. Что это за зрелище, было не понять — так
многочисленны и разнообразны были персонажи и костюмы: маль-
чишки на велосипедах; женщины в затрапезных домашних платьях,
купальных халатах, пижамах; мужчины, вооруженные фотокаме-
рами и портфелями; группы девушек, трепещущих и чирикающих,
словно птицы; сердито насупленные старушки, мрачно и молча наблю-
дающие из дальнего угла сцены зрелище древнее, но хорошо памят-
ное им.
Обе стороны улицы были окаймлены машинами, у некоторых еще
не погасли фары и продолжал работать мотор, а из приоткрытых окон
выглядывали люди. Мисс Бартон оперлась на фонарный столб, вдруг
испытав головокружение и тошноту. «Что они стараются увидеть? —
подумала она. — Что ожидают? Чего хотят?»
117
Ветер вцепился ей в волосы, ущипнул губы до синевы, распахнул
ее желтое пальто. Но этого она не замечала. Люди протискивались ми-
мо нее, перекрикивая друг друга через порывы ветра. Огромный белый
пес уставился на нее, как если бы она незаконно посягнула на его лич-
ный фонарный столб.
Дама в потертом выхухолевом пальто, наброшенном поверх полоса-
той пижамы, отозвала собаку:
— Он не тронет, он кроток, как овца.
— Я не боюсь, — ответила мисс Бартон.
— С виду вы испугались.
— Нет.
— Отсюда не много увидишь. Если пробраться вперед, можно ока-
заться замешанной. Поверьте мне, дело того не стоит, чтобы быть за-
мешанной.
— Что случилось?
— Убийство случилось. В доме Келлогов. Я всегда чуяла, у этих лю-
дей что-то неладно. Они выглядели вполне прилично... Куда ж вы? Эй,
погодите, вы уронили свой шарф!
Мисс Бартон уже была в пути; Она мчалась сквозь толпу, ныряя
туда и сюда, как тщедушный защитник, берегущий ворота от гигантов
нападающих;
Додд парковал за углом свою машину, когда узнал ее желтое паль-
то. Она его не видела и прошла бы мимо, если бы он не позвал:
— Мисс Бартон!
Она обернулась, взглянула мгновенно и слепо и продолжала бе-
жать. Он пустился за ней без всякого плана. Так собака догоняет бе-
гущего только потому, что тот бежит. Через полсотни ярдов он стал
задыхаться, почувствовал резкую боль в боку. Ему бы никогда ее не
догнать, если б она не зацепилась за трещину в тротуаре и не упала на
колени.
Он помог ей подняться.
— Вы ушиблись?
— Нет.
— Странное время для тренировки «четыре минуты на милю».
— Уходите. Уходите же!
— Что вы тут делаете?
— Ничего. Ни-че-го. Пожалуйста, оставьте меня. Пожалуйста!
— Много людей внезапно стало говорить мне «пожалуйста», — хо-
лодно заметил Додд. — Сдается, одни неприятности учат людей веж-
ливости.
— У меня нет неприятностей.
— Неприятности есть у всех друзей Келлога. Он общался с вами?
- Нет.
— Не звонил, чтобы попрощаться?
— Нет.
118
— А если бы звонил, вы нс сказали бы мне об этом. Не сказали бы?
— Нет.
— В конце концов, вы отделаетесь от меня, повторяя «нет». Но по-
лицейским вряд ли это понравится. Наверно, они уже в вашей квар-
тире и ждут вас. И так будет всегда. За вами будут наблюдать, следовать
повсюду, куда бы вы ни шли. Если им удастся, они будут просматри-
вать вашу почту раньше, чем вы ее получите. В вашей квартире уста-
новят аппарат для подслушивания и засекут ваш телефон.
— У меня нет информации.
— Вы загружены информацией, мисс Бартон. И они добудут ее всю.
Они разберут вас на части, как часы, и разложат ваши внутренности
на столе. Часы не заработают по-прежнему после того, как их разобра-
ли таким образом, если только эту операцию нс проделывал эксперт.
В полиции нет таких экспертов, там они чертовски неуклюжие.
Словно подтверждая сказанное им, полицейская машина с воем вы-
вернулась на двух колесах из-за угла. Несколько водителей потесни-
лись к обочине тротуара. Остальные словно не видели и нс слышали
ничего.
— Почему, — жалобно спросила мисс Бартон, — почему вы так жес-
токи?
—- Возможно, когда-нибудь вы поймете, что это не жестокость, а
доброта. Должен же я предостеречь вас от того, что бывает, когда по-
лиция задает вопросы.
— Как я могу делиться информацией, которой у меня нет!
— И вы не поделитесь той, что у вас есть?
— Я вам сказала...
— Мисс Бартон, что вы здесь делаете, в этом месте?
Сначала она покачала головой, словно не намереваясь отвечать. По-
том медленно и осторожно произнесла:
— Мистер Келлог покинул офис в полдень. Он неважно себя чув-
ствовал. Я решила пройти мимо его дома и посмотреть, не могу ли чем-
нибудь помочь.
— Вы намереваетесь так отвечать полиции?
-Да.
— Они подумают, что вы самый заботливый и преданный секре-
тарь.
— Я такой секретарь и есть.
— Вообще-то они решат, что вы не просто секретарь, что вы боль-
ше, чем секретарь.
— Я не могу очмстить от грязи мысли других людей, включая и
ваши.
— По отношению к вам мои мысли чисты от грязи.
— Правда?
— Правда, — решительно заявил он.. — Я верю, вы в точности то,
на что претендуете: преданная секретарша с очень небольшим талан-
119
том и вкусом к вранью. Мисс Бартон, почему вы бежали отсюда, ког-
да я вас остановил?
— Я услышала, что здесь совершено убийство.
— Кто вам сказал?
— Женщина. Незнакомая. Она сказала, что в доме Келлога совер-
шено убийство.
— И все?
— И все. Я не стала ждать подробностей. Я не хотела оказаться за-
мешанной и ушла.
— Не задав ни одного вопроса?
-Да.
— Вы даже не полюбопытствовали, кто же убит?
Она отвернулась, молчаливая и упрямая.
— Мисс Бартон, ваш хозяин жил в этом доме один или предпо-
ложительно один. Разве не естественно вам было подумать, что это
его убили? И разве не стоило бы вам задержаться, чтобы выяснить
это?
Ее губы дернулись, но она не заговорила. Он удивился, уж не мо-
лится ли она. Он понадеялся, что молится. Ей пригодится любая под-
держка.
— Мисс Бартон, у вас, должно быть, есть веская причина считать,
что жертвой был не Руперт Келлог?
— Нет!
— Думаю, он позвонил вам и сказал, что уезжает из города, так как
что-то произошло. Быть может, вы не поверили ему и пришли сюда
вечером проверить. Или он не сказал, что же все-таки случилось, и вам
захотелось выяснить самой. Что это было?
Она зажала руками уши:
— Я не хочу слушать вас! Не хочу говорить с вами. Уйдите! Уйдите,
или я закричу!
— Вы уже кричите, — сказал он.
— Я могу кричать громче.
— Иду на спор, что можете. Но вы ведь не хотите увидеться с по-
лицией раньше, чем это придется сделать, не так ли? Тогда успоко. -
тесь. Криком правду не утопишь.
' — То, что вы думаете, не обязательно правда.
— Тогда зачем такая реакция? Утихомирьтесь. Подумайте немного.
Ваши доводы не выдерживают критики. Полиция поверит в них не
больше, чем я.
— Я не могу помочь...
— Можете. Расскажите правду. Вы знаете, где сейчас находится
Келлог?
— Нет.
— Вы не видели его с тех пор, как он днем ушел из офиса?
— Нет.
120
— И никак с ним не общались?
- Нет.
— Мидс Бартон, исчезла женщина и убит мужчина. В таких обсто-
ятельствах скрывать истину дело серьезное.
— У меця нет информации ни для вас, ни для кого бы то ни
было. у
— Ну, что ж, у меня для вас есть. — Он помолчал, заставив ее по-
молчать и дав^ремя поудивляться, поволноваться. — Келлог уехал из
города не один\ Он забрал с собой свою подружку.
Она не пошевелилась, лицо не выразило ничего. Но краска залила
ее шею, щеки, кончики ушей.
— Старый и очень дешевый трюк, мистер Додд.
Хотел бы, ради вас, чтоб это было трюком. Но это факт. Их ви-
дели вдвоем в течение дня и позже, когда он забирал собаку из ко-
нуры.
— Не верю. Если с ним была женщина, то это его жена.
— Не получается. Это хорошенькая блондинка на много лет моло-
же его жены.
— Моложе. — Она подержала во рту это слово, как горькую пилю-
лю, которую придется проглотить.
— Двадцать два, двадцать три.
— Как ее имя?
— Я сказал бы вам, если бы знал.
Она молчала, съежившись в своем желтом пальто, ища защиты не
так от ветра, как от бури терзавших ее чувств. Потом сказала:
— Мне кажется, на сегодня вы сообщили мне достаточно.
— Пришлось сообщить. Не могу хладнокровно видеть: такая жен-
щина, как вы, жертвует собой ради ничтожного человека. Пробую вас
остановить.
— Откуда вы знаете, какая я?
— Знаю. Знал вчера вечером, когда заговорил с вами в Академии
танца. — Додду казалось, что все это происходило давным-давно.
Она бросила на него горький взгляд.
— Полагаю, вы последовали за мной вчера вечером, когда я пошла
домой после класса?
— Вы не пошли домой, мисс Бартон.
— Значит, вы следили за мной?
— Нет.
— Откуда же вам известно, куда я пошла?
— Келлог сказал мне.
— Вранье! Он с вами не знаком, никогда не разговаривал с вами.
— Договоримся, что его действия говорят за него. Сегодня утром
он воспользовался своим юридическим правом, чтобы снять пятнад-
цать тысяч долларов с банковского счета своей жены. Из этого, я за-
ключил, кто-то предупредил, что я выслеживаю его. Вы.
121
По ее изумленному виду он понял, что она впервые слышиго день-
гах и об юридическом праве. Он сыграл на своем преимуществе:
— Как видно, Келлог забыл упомянуть про пятнадцать тысяч? Ка-
кая у него удобная память.
— Это было... деньги были... это... не мое дело.
— Даже если он употребил их на то, чтобы смыться из города с
блондинкой? Уверен, он и про блондинку забыл упомянуть.
— Вы гадкий человек, — прошептала она. — Отвратительный че-
ловек.
— Если это означает, что вы ненавидите меня, должен согласиться
с вами. Если же вы хотите сказать, будто я полон ненависти, вынуж-
ден вас поправить. Я не ненавижу. Я хочу вам добра и был бы рад по-
мочь вам.
— Почему?
— Потому что считаю вас хорошей девушкой, которая из лучших
чувств поступает неправильно.
— Я не сделала ничего плохого.
— Скажем иначе: поступила опрометчиво.
Он запихал сжатые кулаки в карманы пальто, словно избегая на-
пасть на кого-то.
— Вчера вечером вы отправились домой к Келлогу, чтобы пре-
достеречь его. Я знаю это, так что не трудитесь отрицать. Теперь
слушайте. Это- важно. Вы подошли с парадного хода, и Келлог вас
впустил?
-Да.
— Там длинный холл с выходящими в него комнатами. Вы прошли
вдоль холла?
-Да.
— Двери этих комнат были заперты или открыты?
— Открыты.
— Где вы разговаривали с Келлогом?
— В его рабочем кабинете, в глубине дома.
— В другие комнаты заходили?
— На что вы намекаете? — пронзительно вскрикнула она. — Не по-
дозреваете ли вы, будто он и я?..
— Отвечайте, пожалуйста.
— Я заходила в ванную комнату. Заключите из этого что-нибудь.
Я зашла в ванную комнату, причесала волосы и вымыла лицо, потому
что плакала. Ну, заключайте из этого что-нибудь!
Он выглядел огорченным, даже подавленным мыслью, что она пла-
кала.
— Не стану спрашивать, почему вы плакали, мисс Бартон. Я да-
же знать этого не хочу. Объясните только одно. Пока вы были там, у
вас не возникло впечатления, что, кроме Келлога, кто-то еще живет в
доме?
122
— Вероятно, вы подразумеваете блондинку?
— Вы ошибаетесь. Я подразумеваю Эми.
— Эми? — Уголок ее рта дернулся кверху, словно намек на неволь-
ную улыбку. — Забавная мысль, в самом деле забавная. — Она набра-
ла воздуха, как пловец, собирающийся нырнуть. — Нет, Эми не было
в доме, мистер Додд. Во всяком случае, не было живой, прислушива-
ющейся, способной слышать.
— Почему вы так уверены?
— Он никогда не позволил бы себе сказать то, что говорил, если бы
кто-то там был. Особенно Эми.
«Значит, этот подонок занимался с нею любовью, какой-то сте-
пенью любви». Додд поймал себя на том, что слишком напряженно
гадает, какой именно степенью любви.
— Благодарю вас, мисс Бартон. Понимаю, как трудно было вам ска-
зать...
— Не надо меня благодарить. Лучше* пожалуйста, оставьте меня
одну.
— Вы собираетесь домой?
-Да.
— Я подвезу вас. Моя машина чуть ниже по улице...
— Нет. Нет, спасибо. Здесь через пять минут должен пройти ав-
тобус.
«Вот как, она знает даже расписание автобусов, — подумал
Додд. — Выходит, она много раз ездила сюда. Чересчур много».
— Ну, позвольте мне, по крайней мере, проводить вас до угла.
— Лучше не надо.
— Ладно. Идите самостоятельно. Спокойной ночи.
Оба не двинулись с места.
Он отрывисто посоветовал:
— Поторопитесь, не то опоздаете на ваш автобус.
— Хотела бы я знать, на какой стороне, на чьей стороне находи-
тесь вы в этом деле.
— Я был нанят, чтобы найти Эми. Различные сверхпрограммные
действия Келлога, как убийство, кража, адюльтер, интересуют меня
только в той степени, в какой помогут найти Эми. Живую или мерт-
вую. Так что вы можете считать, я ни на чьей стороне. Мог бы быть
на вашей, но вы не хотите вступить в игру.
— Не хочу.
— Мне это подходит. Я лучше работаю в качестве свободного аген-
та. — Он повернулся, чтобы уйти. — Доброй ночи.
— Подождите минуту, мистер Додд. Вы не можете, не можете дей-
ствительно верить, будто Руперт делал все эти вещи.
— Могу. И сожалею, что не можете вы.
— Я верю в него.
— Да? Что ж, пусть будет так. Верно?
123
«Интересно, — подумал он, — как долго продлится ее вера после
того, как с ней пообщается полиция».
Его ждали в доме Келлога: сержант, которого он не знал, и инспек-
тор Ревик, с которым был знаком. Всего лишь несколькими часами
раньше помещение, если не считать мертвеца в кухне, было в полном
порядке. Теперь все превратилось в развалины. Мебель кое-как раз-
бросана, окурки сигарет и отслужившие батарейки карманных фона-
риков раскиданы по полу, ковры затоптаны грязью, и все, что было в
кухне, — стены и деревянная отделка, плита, холодильник, мойка, кра-
ны, стулья, — измазано черной пудрой для отпечатков пальцев.
— Я вижу, вы устроились здесь как дома, инспектор, — заметил
Додд. — Это что, ваша версия изящной жизни?
Хмурая усмешка промелькнула по широкому, покрытому следами
оспы, лицу Равика.
— О’кей, Вайзенхейм, где вы болтались?
— Говорите — Додд. Только мои близкие друзья называют меня
Вайзенхеймом.
— Я задал вопрос.
— Ладно, обдумываю ответ.
— Делайте это как следует. Ну, говорите же.
Додд заговорил. Ему было что сказать.
Глава 18
На протяжении пятидесяти миль дорога прихотливо вилась вдоль
скалистого обрыва над морем. Местами скалы громоздились так вы-
соко, что море становилось невидимым и бесшумным. В других мес-
тах они опускались достаточно низко для того, чтобы Руперт мог
увидеть пенистые гребни бурунов в свете лунного серпа.
На заднем сиденье машины заскулил песик. Руперт заговорил с ним
тихо и успокаивающе. Своей спутнице он ничего не сказал. Они не
разговаривали с тех пор, как миновали Кармел, а сейчас ехали через
Биг-Сюр, где мамонтовые деревья высились в тяжком молчании, не
признавая ни дикого ветра, ни дерзкого моря.
Она не спала, хотя глаза были закрыты, а голова покоилась на двер-
це. Уже не первый раз он подумал: «Что, если б дверь распахнулась на
крутом повороте, что, если б она вывалилась? Тут бы все и кончилось.
Я мог бы ехать сам по себе...» Но он знал, что тут не было бы конца.
Конца даже видно не было. Внезапно он перегнулся через нее и за-
крыл на замок дверь, на которую она оперлась.
Она отшатнулась, словно он стукнул ее по голове.
— Зачем это?
— Чтоб вы не вывалились. «Чтобы не поддаться искушению выпих-
нуть тебя отсюда».
124
— Много еще осталось?
— Мы не проехали и половины пути.
Она пробормотала несколько слов, которых он не понял: это могла
быть молитва, могло быть проклятье. Затем:
— Меня тошнит.
— Примите пилюлю.
— От всех этих поворотов у меня заболел живот. Неужели нет дру-
гой дороги, более прямой и ровной?
— На лучших дорогах больше машин. Вас куда сильней затошнило
бы, если б вы услышали вой полицейской машины сзади.
— Полиция не ищет эту машину. Полицейские не знают, что у Джо
была машина. Вероятно, они не знают даже, кем он был. Я вытащила
бумажник из его кармана, и это затруднит их поиски.
Но в ее тоне не было уверенности, и через минуту она добавила:
— Что мы будем делать, когда приедем туда?
— Предоставьте это мне.
— Вы обещали присмотреть за мной.
— Я присмотрю за вами.
— Мне не нравится, как вы сказали это. Почему бы нам не соста-
вить план действий прямо сейчас, прямо здесь? Больше ведь делать
нечего.
— Любуйтесь видами.
-—Мы могли бы выработать решение о том...
— Решение готово. Планы составлены. Вы пятитесь назад.
— Назад? Не всю дорогу назад?
— Вы начнете прямо с того места, где остановились. Всем будете
повторять, что уезжали немного отдохнуть, а теперь намерены возоб-
новить обычный способ жизни. Держитесь естественно и, главное, не
болтайте. Запомните — это не совет, это приказ.
— Я не обязана подчиняться. У меня есть деньги. Я могу исчезнуть,
могу затеряться в городе.
— Ничто не порадовало бы меня больше. Но это не сработает.
— Хотите сказать — не дадите этому сработать, — горько заметила
она. — Вы расскажете.
— Расскажу. Все, что знаю. Даю обещание.
— Вас не заботит, что будет со мной, ведь не заботит?
— Ни дьявола не заботит. Если б вы превратились в дым, я открыл
бы окна и проветрил машину.
— Вы стали... вы очень переменились.
— Убийство меняет людей.
Несмотря на шум мотора, Руперт услышал, как она резко втянула
воздух. Он повернулся и взглянул, желая никогда не видеть ее боль-
ше. Она теребила красный шелковый шарф, повязанный на голове,
словно он душил ее, не давая вздохнуть.
Руперт приказал:
125
— Оставьте это как есть.
— Почему?
— Ваши волосы слишком заметны, чтобы не сказать больше.
Прячьте их, пока сможете зайти в парикмахерскую и переменить их
цвет.
— Я не хочу менять. Мне они нравятся такими. Мне всегда хоте-
лось стать...
— Не трогайте шарф.
Она перевязала шарф под подбородком, качая головой и бормоча
про себя что-то. Он подумал: «Она достаточно перепугана, чтобы слу-
шаться приказаний. Это хороший признак, единственно хороший, она
боится».
В течение получаса они не встретили и не обогнали ни одной ма-
шины, не увидели никакого жилья, никакого признака присутствия че-
ловека. Будто последними были строители этой дороги, а строили ее
давно, судя по состоянию. В некоторых местах она подтаяла на солн-
це, словно бетон перемешали с сахаром. «Сахарная дорога, — мрачно
подумал Руперт. — Если у меня будет будущее, если доживу до того,
что поеду тут опять, такое название за ней останется».
За следующим поворотом вдали, между массивных деревьев, замер-
цал слабый свет, как в конце длинного темного туннеля. Он знал, что
она заметила его тоже. Опять пошли жалобы на голову и желудок.
— Меня тошнит. Я хочу стакан воды.
— У нас нет воды.
— Вон что-то светит вдали. Наверное, это лавка. Вы можете купить
аспирин для моей головы и достать немного воды.
— Останавливаться опасно.
— Я же говорю вам, я не могу больше. Мне так нехорошо, чувст-
вую, что умираю.
— Давайте, умирайте.
— О! Вы чудовище, изверг... — Конец эпитетов потерялся в череде
глубоких, сухих рыданий.
Он сказал:
— Хватит дурака валять.
Она продолжала рыдать, согнувшись пополам, закрыв рот руками.
Зарево меж стволов превратилось в неоновую вывеску над бревен-
чатыми постройками и дряхлым кофейным баром у сторожки деревь-
ев-близнецов.
Руперт съехал на обочину и затормозил. В окнах домиков было тем-
но. Но в кофейне горел свет, и человек зп прилавком читал книжку в
мягкой обложке. Он то ли не услышал машины, то ли напал на инте-
ресное место в книжке, потому что не поднял глаз.
На заднем сиденье залаяла собачка, возбужденная запахами леса
и плеском ручья позади построек. Руперт велел собачке замолчать, а
женщине — выйти из машины. Ни та, ни другая не послушались.
126
— Вы просили остановиться, — сказал он. — Отлично. Мы остано-
вились. Так поторопитесь, купите чашку кофе или что вам еще хоте-
лось, и едем дальше.
Потянувшись через нее, Руперт отворил дверцу. Его спутница
почти вывалилась из машины, но при этом крепко ухватила сумоч-
ку. Быстрый, точно рассчитанный жест разоблачал притворство. Оно
входило в игру, хотя Руперт все еще не понимал цели. Скоро месяц,
как она играла роль, произнося не своим голосом не ею придуман-
ные строчки и не свойственные ей слова. Казалось, она забыла, кто
она такая на самом деле. Лишь однажды она вышла из границ ро-
ли, так сказать, вернулась в себя, поясняя стоявшему в кухне О'Дон-
нелу:
— Я смываюсь отсюда.
О’Доннел спросил:
— Не держа обиды, а? Не бойтесь, никому не скажу, не хочу не-
приятностей. Только дайте мне денег добраться домой...
Деньги! Ключевое слово. Руперт смотрел, как она пересекает мес-
то, отведенное для паркинга, и, направляясь к прилавку бара, прижи-
мает сумочку к груди, словно чудовищного золотого младенца.
Он ждал, пока она усядется за прилавком, чтобы выйти из маши-
ны и как можно бесшумней притворить за собой дверцу. К югу от ко-
фейного бара находились остальные помещения и телефонная будка.
Направляясь к будке, он сделал большой крюк, стараясь не попасть
в свет неоновой вывески. Он знал, если бы он настаивал на останов-
ке, она сразу бы заподозрила неладное и не выпустила бы его из поля
зрения или слуха. Но так как на остановке настояла она сама, подо-
зрений не возникло. Она сидела, попивая кофе и жуя пирожок, поло-
жив сумочку на прилавок перед собой, где ее можно было в любой
момент схватить.
Войдя в телефонную будку, Руперт вложил монету в щель и набрал
междугородный номер. Время было позднее, и наплыв звонков мино-
вал. Вызов немедленно приняли.
— Алло.
— Мистер Додд?
— У телефона.
— Мы с вами лично не знакомы, но у:меня есть предложение, ко-
торое может вас заинтересовать.
— Чистое?
— Вполне чистое. Я знаю, вы разыскиваете Эми Келлог.
— Так что?
— Могу сообщить вам, где она находится. В ответ на вашу услугу.
Человек за прилавком подогрел кофе на маленькой спиртовке.
— Чуть-чуть подогреем, мэм?
Она посмотрела озадаченно:
— Простите?..
127
— Это мой способ объясняться. Я хотел сказать: не желаете ли еще
чашечку кофе, бесплатно?
— Благодарю вас.
Он подлил ей кофе и налил чашечку себе.
— Далеко едете?
— Просто путешествуем, рассматриваем страну. .
— Как цыгане? Я тоже люблю так бродяжничать.
Слово резануло слух. Оно означало жизнь бездомных, нищих лю-
дей, способных своровать что придется. Положив руку на сумочку, она
сердито ответила:
— Мы не цыгане. Разве я похожа на цыганку?
— Нет, конечно. Я не так выразился. Я хотел сказать, что, напри-
мер, вы снимаетесь с места и уезжаете, не зная куда.
— Я знаю, куда направляюсь.
— Конечно. Все в порядке. Просто хочется поболтать. Дела идут не-
важно. Мало с кем случается общаться.
Она сообразила, что сделала ошибку, отвечая ему так резко. Он за-
помнит ее гораздо живее. Она попыталась исправить промах, приятно
ему улыбнувшись:
— Какой тут ближайший город?
— Если по шоссе, я не стремился бы в города. Лучше любоваться
пейзажами. Они из прекраснейших в мире. Дайте подумать. Пожалуй,
ближайший отсюда город Сан-Луи-Обиспо более или менее похож на
город. Когда доберетесь, окажетесь на высоте сто один. Это/главный
путь. .
— Это далеко?
— Порядочный кусок. Я бы на вашем месте срезал путь к Пазо-
Робль из Камбрии. Так вы быстрее доберетесь до сто первого...
— Автобус тут ходит?
— Не часто.
— Но есть один?
— Непременно. Я попробовал договориться, чтобы пользовались
моим заведением, как остановкой для ленча. Но они считают, что оно
недостаточно велико и обслуга нерасторопна. Да, кроме меня и жены,
никого.
— Сколько у вас осталось пирожков?
— Шесть-семь.
— Я возьму все.
— Отлично. Это будет пятьдесят два цента вместе с кофе.
Она раскрыла кошелек под прилавком, чтоб он не увидел, сколько
у нес денег. Она толком и сама не знала, но похоже было, что много,
достаточно, чтоб освободиться от Руперта. «Если я смогу сбежать от
него, если спрячусь в лесах... Я не боюсь темноты, кроме той, в кото-
рой затаился он...»
«Он!» — это звучало как проклятие, как грязное слово.
128
Он сидел за рулем машины, когда она вышла из кофейного доми-
ка. Для удобства во время поездки она надела туфли на гладкой подо-
шве и двигалась с неторопливой грацией, совсем не похожей на ее
городскую походку, шаткую и вихляющую, как у маленькой девочки,
первый раз надевшей мамины туфли на высоких каблуках.
Вместо того чтобы идти к машине, она повернула направо. Руперт
решил, что она пошла в комнату отдыха, и приготовился ждать. Часы
на щитке машины, будто веселясь, отщелкивали минуты: пять, семь,
десять. На одиннадцатой он опустил окно и позвал ее по имени так
громко, как только мог, не привлекая внимания человека за прилав-
ком. Ответа не было.
Собачка опять принялась скулить, словно раньше Руперта поняла,
что именно происходит и как надо поступить. Руперт открыл дверцу
машины, собака перепрыгнула через спинку с сиденья и выскочила в
ночь. Описывая круги у стоянки машин с опущенным в землю носом,
она время от времени задирала голову, чтобы издать лай в сторону Ру-
перта. Потом внезапно повернулась и понеслась за линию коттеджей,
туда, где плещущий ручей сбегал с холма к морю.
И собака и предмет ее охоты скрылись в темноте. Руперт не звал
никого из них. Он просто пошел на звук собачьего лая, сейчас отча-
янно громкого. Пошел, осторожно ступая между огромных деревьев.
Шум его шагов приглушали пласты плотно слежавшейся сырой хвои.
Он не спешил, нужно было приучить глаза к темноте, и он знал, что
собака не прекратит охоты, пока не остановится. Будь у него свобо-
да выбора, он свистнул бы собаке вернуться, посадил ее в машину и
уехал, оставив ту бродить по лесу, пока не свалится от усталости. Но у
него не было выбора. Она была его надеждой и его отчаянием.
Она дошла до ручья и собралась перейти его, когда Руперт настиг
ее. Собака бегала туда-сюда перед ней, ловко увиливая от нацеленных
в ее голову ударов ноги. Приветливо помахивая хвостом, она лаяла ско-
рее проказливо, чем сердито. Похоже, она принимала все за новую
игру, которую женщина затеяла, вообразив, что голова собаки — тен-
нисный мячик.
Когда Руперт приблизился, женщина стала выкрикивать странные
проклятия, называя его боровом, а его мать — свиньей. Его отец был
рогат, а собачонка принадлежала дьяволу.
Он поймал ее за кисти рук.
— Заткнись!
— Не стану, оставьте меня в покое.
В одном из коттеджей зажегся свет, и у открытого окна обозначил-
ся силуэт мужчины: он прислушивался, наклонив голову.
Руперт прошептал:
— Кто-то увидел нас.
— Мне плевать.
Придется слушаться меня.
5 М. Миллар "Стены слушают”
129
— Не стану!
Она билась в его руках, и он едва удерживал ее: в бешенстве она
была сильна, как мужчина.
— Не будешь вести себя как следует, — спокойно заметил он, — за-
ставишь убить себя. Воды тут хватит. Я погружу твою голову и подо-
жду. Вопи сколько хочешь. Это только поможет делу.
Он знал, что она боится воды. Ей был ненавистен самый вид моря,
и даже звук воды, падающий из душа, ее нервировал.Она обмякла в его
руках, словно уже утонула от страха.
— Вы так или иначе убьете меня, — хрипло прошептала она.
— Не глупите.
— Я прочла это в ваших глазах.
— Перестаньте дурить.
— Я чую это, когда вы ко мне прикасаетесь. Вы собираетесь меня
убить. Ведь собираетесь?
— Да, собираюсь. — Слова повисли на кончике языка, готовые вы-
скочить изо рта. — Да,л убью тебя. Но не голыми руками и не сию
минуту. Может быть, послезавтра: или днем позже. Надо кое-что ула-
дить, раньше чем ты умрешь.
Луч электрического фонарика запрыгал между деревьев, и мужской
голос позвал: «Хэлло! Кто там? Эй! Хэлло!»
Руперт сильнее сжал ее запястье:
— Будешь молчать. Говорить буду я. Понятно?
—- Понятно.
— И не вздумай просить о помощи. Я твоя помощь. Надеюсь, тебе
хватит ума сообразить это.
Появился хозяин кофейни. Его белый передник парусил на ветру.
Луч фонарика, словно пощечина, ударил в лицо Руперта.
— Что здесь происходит?
— Извините за шум, — сказал Руперт. — Собака выскочила из ма-
шины, и мы с женой пытались поймать ее.
— О! Только-то? — Хозяин казался слегка разочарованным. — Была
минута, когда я решил, что кого-то убивают.
Руперт расхохотался. Это прозвучало искренне:
— Думается, убийства совершаются потише и побыстрее. — Он не
фантазировал: О’Доннел умер почти мгновенно, не вскрикнув от бо-
ли. — Простите за беспокойство.
— Пустяки. У нас тут редко происходит что-нибудь интересное.
А я люблю чуточку беспокойства время от времени. Сохраняет моло-
дость.
— Никогда не думал об этом с такой точки зрения. — Руперт од-
ной рукой подхватил собачку, держа другую на запястье спутницы. Она
сопротивлялась меньше, чем собака, которая терпеть не могла, чтобы
ее брали на руки. — Ну, пожалуй, нам пора двигаться дальше. Пошли,
дорогая, мы достаточно нашумели тут за один вечер.
130
Хозяин повел их назад на стоянку, освещая фонариком дорогу.
— Ветер меняется, — сообщил он.
— Я не заметил, — сказал Руперт.
— Немногие замечают. А я обязан проверять ветер. Сейчас он пред-
вещает туман. А туман — одна из проблем в наших широтах. Когда
спускается туман, я могу закрывать лавочку и ложиться спать. Вы дер-
жите курс на Лос-Анджелес?
-Да.
— На вашем месте я свернул бы в глубь страны скорее. С туманом
нельзя бороться. Лучше как можно скорее от него бежать.
— Спасибо за совет. Я запомню. — Руперт подумал: «Помимо ту-
мана есть множество вещей, с которыми нельзя бороться, от которых
приходится бежать». — Доброй ночи. Быть может, мы скоро увидимся
опять.
— Я никуда не денусь. Вложил все сбережения в это дело. Не имею
возможности бежать. — Он кисло усмехнулся над скверной шуткой,
куда сам себя завлек. — Что ж, доброй ночи, приятели.
Как только он ушел, Руперт приказал:
— Садись в машину.
— Я не хочу...
— И побыстрей. Ты уже задержала нас на полчаса своими балаган-
ными штучками. Представляешь себе, как далеко могут продвинуться
вести за полчаса?
— Полиция будет искать вас, а не меня.
— Кого бы из нас они ни искали, если найдут, так обоих вместе.
Понятно? Вместе. Пока смерть нас не разлучит.
Глава 19
Сеньор Эскамильо распахнул дверь чулана для щеток и увидел Кон-
суэлу, прильнувшую ухом к стене.
— Ага! — закричал он, указывая на нее коротеньким жирным паль-
цем. — Консуэла Гонзалес опять взялась за старые штучки!
— Нет, сеньор, клянусь телом матери...
— Клянитесь хоть рогами папаши, все равно не поверю. Если б я
не нуждался так в опытной помощнице, никогда в жизни не попросил
бы вас вернуться.
Он подумал о подлинной причине ее возвращения. Быть может, он
свалял дурака, предложив помощь в этой дикой американской затее.
Он вытащил из кармана большие золотые часы, которые неверно по-
казывали время, но служили полезным реквизитом для поддержания
порядка среди прислуги.
— Уже семь часов. Почему вы не разнесли по номерам чистые поло-
тенца и не перетрясли постели?
131
— Я уже убрала большинство комнат.
— А почему не все, объясните, пожалуйста? Неужто полотенца та-
кая тяжелая ноша, что приходится отдыхать каждые пять минут?
— Нет, сеньор.
— Я жду объяснений, — с холодным достоинством изрек Эскамильо.
Консуэла посмотрела на свои ноги, широкие и плоские, в соло-
менных эспадрильях. «Одежда, — подумала она, — одежда делает раз-
ницу. Я одета, как крестьянка, вот он и обращается со мной, как с
крестьянкой. Если бы на мне были туфли с высоким каблуком, и чер-
ное платье, и мои ожерелья, он был бы вежлив и называл меня сень-
оритой. Небось не посмел бы сказать, что мой отец был рогат».
— Я жду, Консуэла Гонзалес.
— Я убрала все комнаты, кроме четыреста четвертой. Я собиралась
убрать там тоже, но у двери услышала, что там шумят.
— Как это шумят?
— Там спорили о чем-то. Я решила, что лучше их не беспокоить и
подождать до вечера, когда они уйдут.
— Люди спорили в четыреста четвертом?
— Да. Американцы. Две американские дамы.
— Вы готовы поклясться в том на теле покойной матери?
— Готова, сеньор.
— Ну и лгунья же вы, Консуэла Гонзалес! — Эскамильо схватился
за сердце, показывая, как он огорчен. — Или потеряли способность
разбираться, что вокруг происходит.
— Говорю вам, я их слышала.
— Вы говорите мне, отлично. Теперь я говорю вам. Номер четы-
реста четыре пуст. Он пустует уже неделю.
— Этого не может быть. Собственными ушами слышала...
— Значит, вам нужны новые уши. Четыреста четвертый пуст. Я хо-
зяин заведения. Кто может лучше меня знать, какие комнаты заняты,
а какие нет?
— Может, кто-то занял его, когда вы на несколько минут отлучи-
лись от конторки. Две американские леди.
— Не может этого быть.
— Я знаю, что слышу. — Щеки Консуэлы приобрели цвет красно-
го вина, словно от бешенства кровь свернулась в ее жилах.
— Скверно слышать вещи, которых никто больше не слышит, — из-
рек Эскамильо.
— Вы не пробовали. Если бы вы приложили ухо к стене...
— Хорошо. Вот ухо. Что теперь?
— Слушайте.
— Я слушаю.
— Они ходят по комнате, — пояснила Консуэла. — Одна из них
носит множество браслетов,’ можно услышать, как они бренчат. Вот.
А сейчас заговорили. Слышите голоса?
132
— Конечно, я слышу голоса. — Эскамильо выскочил из чулана, сма-
хивая паутину с рукавов и лацканов своего костюма. — Я слышу голо-
са, ваш и мой. Из пустой комнаты не слышу ни звука, слава Господу.
— Комната не пустует, говорю вам.
— А я говорю вам еще раз, прекратите этот балаган, Консуэла Гон-
залес. Боюсь, вы давно не перебирали четки, и Бог разгневан и посы-
лает эти голоса, слышные вам одной.
— Я не делала ничего такого, чтобы он гневался на меня.
— Все мы грешники. — Но интонации голоса Эскамильо отчетли-
во давали понять, что Консуэла Гонзалес хуже всех остальных и мо-
жет рассчитывать только на минимум милосердия, да и то вряд ли. —
Вам бы спуститься в бар и попросить у Эмилио одну из этих амери-
канских таблеток, что очищают мозг.
— Мозг у меня в порядке.
— В порядке? Ну, что ж, я слишком занят, чтобы спорить.
Она прислонилась к двери чулана и смотрела, как Эскамильо ис-
чез в лифте. Капли пота и жира проступили на ее лбу и верхней губе.
Она вытерла их уголком передника, думая: «Он старается напугать ме-
ня, озадачить, сделать из меня дуру. Из меня дуру не сделать. Проще
простого доказать, что комната занята. У меня есть ключ. Я отопру
дверь очень тихо и внезапно, и они окажутся там, споря и разгуливая
по комнате. Две дамы. Американки».
Кольцо с ключами свисало с веревки, заменявшей ей поясок. Клю-
чи бились о ее бедро и бренчали, пока она шла в номер четыреста чет-
вертый. Подойдя к двери, она заколебалась: теперь не слышно было
ничего, кроме обычного шума улицы, доносившегося с проспекта вни-
зу, и быстрого ритмичного стука ее собственного сердца.
Всего лишь месяц назад две американские дамы занимали этот са-
мый номер. Они тоже спорили. Одна носила множество браслетов и
костюм из красного шелка и красила веки золотом. А вторая...
— Но я не должна думать об этой паре. Одна из них умерла, другая
далеко отсюда. А я жива, и я здесь.
Она выбрала из связки ключ, помеченный apartamientos1, и осторож-
но просунула в замочную скважину. Быстрый поворот ключа налево и
направо от дверной ручки — и дверь растворится, открыв постояльцев
номера, а Эскамильо будет разоблачен, как трусливый врунишка.
Ключ не поворачивался. Она попробовала одной рукой. Потом —
другой. И наконец обеими. Сильная женщина, привыкшая к тяжелой
работе, она не могла справиться.
Она резко постучала в дверь и крикнула:
— Это горничная. Мне надо поменять полотенца. Впустите меня,
пожалуйста. Я потеряла свой ключ. Пожалуйста, отоприте дверь. По-
жалуйста!..
Квартира, комната (исп.).
133
Она закусила нижнюю Губу зубами, чтоб унять охватившую ее
дрожь. Ей подумалось: •
«Номер пуст. Эскамильо прав. Господь наказывает меня. Я слышу
голоса, которые никто не слышит, разговариваю с людьми, которых
здесь нет, подслушиваю стены, которые молчат».
Она задержалась только для того, чтобы перекреститься. Потом по-
вернулась и помчалась по коридору к служебной лестнице. На бегу она
пыталась молиться. Губы шевелились, но без слов, и она знала поче-
му: она так давно не держала в руках четки, что не могла вспомнить,
куда сунула их в последний раз.
Четыре этажа вниз, и она влетела в комнатушку позади бара, куда
Эмилио и его помощники забегали украдкой выкурить сигарету, до-
пить оставшиеся в бутылках капли и подсчитать полученные за день
чаевые.
Она с таким шумом неслась по лестнице, что сам Эмилио поспе-
шил узнать, в чем дело.
— А, это ты? — Эмилио был смел и элегантен в новом красном бо-
леро, отделанном серебряными пуговицами и оранжевой тесьмой. —
А я решил, опять землетрясение. Что тебе надо?
Она уселась на пустой ящик из-под пива и схватилась за голову ру-
ками.
— Как поживает Джо? — спросил Эмилио.
Американец дожидался в офисе Эскамильо, шагая туда и сюда,
словно не находя двери, чтобы скрыться. Он выглядел озабоченным не
меньше, чем Эскамильо. Тот с самого начала серьезно сомневался в
исходе затеянного. Но мистер Додд был так убежден!.. Послушать его,
этот замысел был разумен и осуществим.
Эскамильо боялся, что замысел не был ни тем, ни другим, но пол-
ностью не открывал своих сомнений. Он просто доложил:
— Все готово. Они отлично спорят, очень правдоподобно.
— А Консуэла слушает?
— Разумеется. Подслушивание — давняя ее привычка.
— Замок переменили?
— В точности согласно инструкции. Она сумеет проникнуть в
комнату, только когда обе леди будут готовы ее принять. То же и с
серебряной шкатулкой. Я дал ее Эмилио, как вы распорядились, хо-
тя тут точно ничего не понимаю. Зачем было покупать этот абсо-
лютный дубликат? Недоумеваю. — Лицо Эскамильо, обычно мягкое,
как транквилизатор, скривилось в предчувствии беды. — У меня со-
мнения". ’ •
— Тут мы в одной упряжке. "
— Сеньор?
‘ 1 — Все’МЫ сомневаемся, — унйло признался Додд. —^Понадеемся,
что ее сомнения сильнее.
134
— Имейте в виду, что она не дура. Мошенница, врунья, воровка,
но не дура.
— Она суеверна и перепугана.
— Она перепугана, ох! А кто не перепуган? У меня печенка холод-
на и побелела, как снег.
— Вам нечего бояться. Ваша роль сыграна.
— Я вынужден вам напомнить, что это мой отель. Моя репутация
поставлена на карту. Я отвечаю за...
На столе Эскамильо зазвонил телефон. Он кинулся через комнату
и поднял трубку. Его маленькая пухлая рука дрожала.
— Да? Прекрасно, прекрасно.
Положив трубку, он сообщил:
— Пока все идет хорошо. Она с Эмилио. Он умница, ему можно до-
верять.
— Приходится.
— Сеньор Келлог скоро здесь будет?
— Он ждет внизу, в холле.
— Как быть, если начнется потасовка? Насилие расстраивает ме-
ня. — Эскамильо прижал ладони к желудку. — Вы отказали мне в пол-
ном доверии, сеньор. Чутье подсказывает мне, есть что-то сомнитель-
ное во всем этом, может быть, что-то незаконное.
Чутье Додда подсказывало ему то же самое. Но он не мог позволить
себе прислушаться.
— Как поживает Джо? — повторил Эмилио.
— Джо? — Она подняла голову и бессмысленно уставилась на не-
го. С минуту бессмыслие было искренним. Джо жил давно и далеко и
умер. —- Какой Джо?
— Сама знаешь какой.
— Ах, этот? Я с ним не виделась. Он дрянью оказался. Сбежал с
другой женщиной.
— С американкой?
— Почему ты так думаешь?
— Он прислал двести пятьдесят пезо, которые был мне должен. Об-
ратный адрес на конверте — Сан-Франциско.
— Ах, вот как? Ну, и ладно. Надеюсь, она богата, и он будет счас-
тлив.
«Там было две богатые леди, — подумала Консуэла. — Они вполне
поспели для того, чтобы быть ощипанными, как цыплята. Но все, что
Джо получил от них, был подержанный автомобиль и несколько тря-
пок для своих похорон. Потому что он растерялся, начал жалеть дру-
гих людей. Мозг у него размягчился, как желудок. Нет, нет, не надо
думать об этом, о крови...»
— Что с тобой стряслось? —- спросил Эмилио. — Ты похожа на при-
видение.
135
— Я... У меня болит голова.
— Может, тебе помогла бы бутылочка пива?
— Да, спасибо. Большое спасибо.
— Не надо так уж меня благодарить, — сухо остановил ее Эми-
лио. — За пиво придется заплатить.
— Я заплачу. У меня есть деньги.
Ей подумалось: «У меня есть деньги, которые я не могу тратить,
платья, которые не могу носить, флаконы духов... А я должна раз-
гуливать, воняя, словно козел. Джо говорил: «Ты стащила у козла его
запах».
Это показалось ей таким смешным, что она тихонько хихикнула,
прикрывая рот руками, чтобы кто-нибудь не услышал и не захотел уз-
нать, над чем она смеется. Это было бы трудно объяснить, тем более,
что она сама не была уверена в причине смеха.
Эмилио вернулся с бутылкой дешевого пива. Отдал бутылку и про-
тянул руку за деньгами. Она нехотя, словно последнее, положила в его
ладонь пезо.
— Мало, — заявил Эмилио.
— Больше нет.
— У меня другие сведения. Говорят, твой лотерейный билет выиг-
рал на прошлой неделе.
— Ничего подобного.
— Я слышал: ты забрала все деньги и спрятала. Если так...
— Да не так это.
— Предположим, так. Тогда тебе повезло, потому что у меня есть
для тебя шикарное дельце.
— Я уже навидалась твоих хороших делец.
— Это совсем особое.
С одной из самых высоких полок за дверью Эмилио вытащил ка-
кой-то предмет, завернутый в номер «Графико». Он развернул газету
и протянул ей шкатулку из кованого серебра:
— Ведь правда красавица?
Она приложила пивную бутылку к пылающему лбу.
— Как видишь, — продолжал Эмилио, — она повреждена, чуть по-
мята. Вот почему я предлагаю ее за абсурдную цену — двести пезо.
Попробуй, возьми ее, гляди, сколько весит. Это настоящее серебро,
тяжелое, как сердце плакальщицы, а что может быть тяжелее, а, Кон-
суэла?
— Где ты раздобыл ее? — спросила Консуэла.
— Ха! Мой секрет.
— Ты должен сказать мне. Я должна знать.
— Ладно уж, я ее нашел.
- Где?
— Леди оставила ее на одном из табуретов в баре.
— Какая леди?
136
— Если бы я знал эту леди, я вернул бы шкатулку, — сурово от-
ветил Эмилио. — Я честный человек, никогда не хватаю чужого,
никогда. Но, — он пожал плечами, — я не знаю ее имени, а она вы-
глядела очень богатой: множество золотых браслетов, с позолоченны-
ми веками...
В четыреста четвертом номере зазвонил телефон. Обе женщины
подскочили, как от выстрела. Потом та, что была одета в красный
шелк, прошла через комнату и подняла трубку:
-Да.
— Она сейчас поднимется назад, — сообщил Додд. — Оставьте
дверь слегка приоткрытой, так, чтобы она могла войти. Миссис Кел-
лог в порядке?
-Да.
— А вы?
— Я нервничаю. Чувствую себя такой нелепой в этом маскарадном
наряде, с краской на лице. Не уверена, что справлюсь со всем этим.
— Это необходимо, Пат.
— Я же не актриса. Как я обману ее?
— Сможете, потому что она готова к обману. Мужчины уже испол-
нили свои роли — Эскамильо, Эмилио. Теперь ваша очередь. Скоро
там будет Келлог. Я тоже. Я буду в соседнем номере. Не бойтесь.
— Ладно, — сказала мисс Бартон. — Ладно.
Она положила трубку и посмотрела на женщину, присевшую на
краешек одной из кроватей:
— Она скоро войдет. Мы должны быть готовы.
— О Боже, — прошептала Эми. — Я не уверена. Даже теперь не уве-
рена.
— Остальные уверены. Мы все. Мы уверены.
— Как вы можете быть уверены, если я не уверена?
— Потому что знаем вас и ваш характер. Знаем, что вы не мог-
ли бы...
— Но я же говорю вам, иногда я помню, я помню совершенно ясно.
Я подняла серебряную шкатулку. Я собиралась кинуть ее с балкона,
как подбивала меня Уильма. Она стала вырывать у меня шкатулку, и
тогда я ударила...
— Вы не можете помнить то, что никогда не происходило, — стой-
ко заверила мисс Бартон.
— ...И прекрасный шелковый костюм, — продолжал Эмилио. —
Цвета крови. Мой любимый цвет. Ваш любимый цвет тоже, Кон-
суэла?
Она не услышала вопроса. Она таращилась на серебряную шкатул-
ку, как если бы та содержала всех чертей преисподней.
— До того ты никогда не видел женщину, которая оставила ее?
137
— Неверно. Я сказал, что не знаю ее имени. Конечно, я видел ее и
раньше. Она и ее приятельница как-то вечером надолго задержались в-
баре в компании с Джо. Они были беззаботны, веселы, выпили массу
текилы.
— Нет. Не верю тебе. Это невозможно.
— Спроси Джо, когда повидаешься с ним опять, — посоветовал
Эмилио.
— Я больше с ним не встречусь...
— А может, случится сюрприз. Как-нибудь вечером откроешь дверь,
никого не ожидая, и вот он тут...
— Нет, это невозможно...
— Тут он будет такой, как всегда, — Эмилио нервно усмехался, —
такой, как всегда. Он скажет: «Вот я, Консуэла, я вернулся к тебе и к
твоей теплой постели, и я никогда больше нс оставлю тебя. Всегда буду
рядом, а ты уж никогда не отделаешься от меня».
— Заткнись! — завопила она. — Скотина. Враль. — Она держала бу-
тылку с пивом за горлышко, как если бы собиралась запустить в него,
чтоб замолчал. Пиво пролилось на деревянный пол и просачивалось
сквозь трещины в полу, оставляя за собой шлейф пузырьков. — Он не
вернется никогда.
Усмешка Эмилио исчезла, и белые полосы страха окружили его за-
пекшийся рот.
— Отлично. Он никогда не вернется. Не спорю с дамой, у которой
так много мышц и плохой характер.
— Шкатулка, женщина — все это фокусы.
— Что ты мелешь, фокусы? Я не показываю фокусов.
— Шкатулку дал тебе сеньор Келлог. А такой женщины, как ты го-
воришь, нет.
Казалось, Эмилио был искренне озадачен.
— Сеньора Келлога я не знаю. Что касается женщины, я видел то,
что видел. Мои глаза не врут. Она и ее подружка с каштановыми во-
лосами были здесь в пять тридцать или около того. Я обслуживал их
сам. Я сказал: «Добрый день, сеньоры, как приятно повидать вас сно-
ва. Вы куда-нибудь уезжали?» И сеньора в кровавом костюме ответи-
ла: «Да, я совершила длинное, долгое путешествие. И думала, никогда
уже не вернусь. Но вот опять я здесь».
— Мои четки, — проговорила Консуэла. Пивная бутылка выпала из
ее рук и, не разбившись, покатилась по деревянному полу. — Я долж-
на найти мои четки. Чулан — быть может, я их оставила в чулане. Надо
пойти отыскать. Мои четки... Святая Мария, благодатная...
* Руперт и Додд ожидали в спальне.
— С одной стороны дьявол, с другой — заблуждение, — заговорил
Руперт. —- Я попал в ловушку. Ничего не оставалось, как пережидать,
спрятав Эми, пока она не будет в состоянии ясно рассуждать, видеть
138
разницу между тем, что действительно было, и тем, что придумала
Консуэла. Мне пришлось прятать ее не только от.полиции,:но и от ее
семьи, да и вообще от всякого, кому ей захотелось бы «признаться».
Я не мог пойти на риск, на то, что кто-то поверит в ее признание.
Иногда я сам почти верил, — так искренне и так правдоподобно это
звучало. Но я знал мою жену и знал, что она не способна к насилию
против кого угодно. С вранья Консуэлы все и заварилось. А тут еще
Эми, ее сознание собственной никудышности. Она всю жизнь стра-
дала от неимеющей названия вины. Консуэла подбросила этой вине
имя — убийство. И Эми имя приняла; ведь порой легче выбрать что-
то одно определенное, пусть даже отвратительное, чем жить дальше с
грузом невнятных и непреодолимых страхов. Была и другая причина.
Эми все больше ловила себя на враждебности к Уильме и возмущалась
ее властным превосходством. Мало-помалу это перевоплотилось в чув-
ство вины. Кроме того, не забудьте, что Эми напилась и, следователь-
но, не могла помнить факты, которые противоречат фальшивой версии
Консуэлы.
— Вы утверждаете, что версия фальшива, — перебил Додд. — А вы
уверены в этом?
— Если б я не был уверен, разве я признался бы вам и сдался на
вашу милость? Разве я притащил бы сюда вас и Эми, втянул бы во все
это мисс Бартон, ломая множество законов? Поверьте мне, мистер
Додд. Я уверен. Это Эми не уверена. Вот отчего мы все здесь сегодня.
Мы не можем позволить ей провести остаток жизни в уверенности, что
она убила свою лучшую подругу. Она не убивала, я знаю это, знал с
самого начала.
— Почему же вы сразу решительно и быстро не устранили Кон-
суэлу?
— Не мог. Когда я добрался до госпиталя, где лежала Эми, вред был
уже нанесен. Эми считала себя виновной, а Консуэла упорствовала в
своих показаниях. Если б можно было просто поладить с одной Кон-
суэлой, не возникло бы никаких проблем. Но ведь имелась еще сама
Эми. А у меня не было никаких доказательств, разве что я знаю ха-
рактер моей жены. Помните к тому же, мы находились в чужой стра-
не. Я совершенно не знал полицейской процедуры, того, что власти
могут причинить Эми, если поверят ее признанию.
Когда Руперт замолчал, чтобы передохнуть, Додд расслышал разго-
вор двух женщин в соседней комнате. Голос Эми звучал мягко, нерв-
но, голос мисс Бартон — отрывисто и уверенно, словно, надев платье
Уильмы, она переняла что-то Из ее кривляний. Декорации были пос-
тавлены, но главный персонаж еще не появлялся.
«Серебряная шкатулка довершит замысел, — подумал Руперт. —
Она вернется, чтобы проверить рассказ Эмилио о двух американках».
— У меня не было выбора, — продолжал Руперт,. — как только
сдаться на требования Консуэлы и.протянуть время. Я обсудил это с
139
Эми, и она согласилась скрыться из виду на какое-то время. Мы вы-
шли из самолета в Лос-Анджелесе, и я поместил ее в санаторий для вы-
здоравливающих под другим именем и даже не оставил ей одежды, по
которой ее могли опознать.
— Вот почему вы дали багажу уехать в Сан-Франциско?
— Багажу и Консуэле, — мрачно заметил Руперт. — Она сидела че-
рез проход от нас. Я сумел добыть официальные документы, притво-
рившись, будто нанял ее для ухода за женой.
— Миссис Келлог не возражала, чтобы побыть в санатории?
— Напротив, была очень послушна. Верила мне и понимала, что
я стараюсь помочь. Я был убежден, что бы она ни рассказывала в са-
натории, никто ей не поверит. Как выяснилось, она хранила свои сек-
реты и выполняла мои приказы: дала мне доверенность перед нашим
отъездом из Мехико-Сити, написала под мою диктовку письма, чтобы
предупредить подозрения со стороны ее брата Джилла. Я наладил с
ее поверенным посылку писем: одно следовало отправить с почтовой
маркой Нью-Йорка. Но Джилла мы не посвящали. Я не догадывался,
как сильны его подозрения или до какой степени велика его непри-
язнь ко мне.
Когда я это понял благодаря Хелене, я растерялся и стал делать
ошибки. Серьезные ошибки. Например, оставил в кухне поводок Мака
и дал Герде Ландквист возможность поймать меня на ложном телефон-
ном разговоре. Казалось, с каждой новой ошибкой следующую было
легче совершить. Я так беспокоился о жене, что потерял ясность. Уве-
рял себя — со временем Эми придет в себя. Это было чересчур опти-
мистично: одно время тут не поможет, требовалось что-то посильней.
Но я не мог даже поехать в Лос-Анджелес повидаться, уговорить ее.
Сидел, как в ловушке, в Сан-Франциско с вами и Джиллом Брандо-
ном у меня на хвосте. Как ни парадоксально, сама Консуэла толкнула
меня на решительный шаг.
Они встретились, как договорились, в последнем ряду лож кине-
матографа на Маркет-стрит. Руперт пришел первым и ждал ее. Она
так неумеренно надушилась, что раньше, чем увидеть или услышать
ее, он почуял запах, пока она поднималась по ступеням, покрытым
ковром.
Здесь не было места для обмена вежливостями, даже если б
она имела понятие о вежливости или ценила ее. Она заявила пря-
миком:
— Мне нужны еще деньги.
— У меня их нет.
— Достаньте.
— Сколько?
— О, порядочно. Ведь нас теперь двое.
•—Двое? м и • •
— Джо и я. Мы вчера поженились. Я всегда мечтала о замужестве.
*140
— Бога ради, — взмолился Руперт, — зачем вмешивать сюда О’Дон-
нела?
— Я никого не вмешивала. Просто написала ему, потому что чув-
ствовала себя одинокой. Вам не понять, каково это быть без друзей,
видеть только людей, которые желают твоей смерти. Вот я и послала
Джо письмо о том, как мне повезло, о моих хорошеньких платьях и
драгоценностях, о том, что мои новые волосы светлее даже его волос.
По-моему, это вызвало его зависть. Во всяком случае, он занял денег
и приехал автобусом. Увидев его опять, я подумала, что, раз уж он
здесь, почему бы нам не пожениться и не получить благословения цер-
кви. Таким образом, нас теперь стало двое.
— Которых я должен содержать?
— Не вы, а ваша жена. Вы ничего постыдного не сделали. Чего ради
вам платить? Платить должна миссис Келлог.
— Это шантаж.
— Меня слова не заботят — только деньги.
— Надо думать, вы все рассказали О’Доннелу?
— Мы теперь муж и жена, — добродетельно заявила Консуэла. —
Жена должна полностью доверять мужу.
— Проклятая идиотка!
Сидя рядом, Руперт почувствовал, как она напряглась:
— Не такая уж идиотка, как вам кажется.
— Вы представляете себе, как наказывается шантаж?
— Я представляю себе, что вы не можете пойти в полицию и пожа-
ловаться на меня. Потому что, если пойдете, им придется допрашивать
миссис Келлог, а она признает себя виновной.
— Вот где у вас ошибка, — поспешил Руперт. — Моя жена боль-
ше не верит в ваши россказни о гибели миссис Виат. Она вспомнила
правду.
— Ну и скверный же из вас получился лгун. Я всегда отличу пло-
хого лгуна от хорошего. Сама-то я лгу великолепно.
— Да уж, это мне хорошо известно.
— Только я не лгу, когда дело идет о важных вещах, таких, как
смерть миссис Виат.
— Неужели?
— Сколько раз мне придется повторять вам? Я спала в чулане для
щеток и проснулась от криков в четыреста четвертом. Я побежала туда.
Две женщины сражались из-за серебряной шкатулки Они и раньше
ссорились из-за нее, когда я заходила в номер. В ту минуту, как я во-
шла, миссис Келлог завладела шкатулкой и ударила миссис Виат по
голове. Дверь на балкон была раскрыта настежь. Удар был так силен,
что миссис Виат попятилась и вывалилась через перила балкона.
Я быстро соображаю и подумала сразу же о том, как ужасно будет, если
полиция обвинит миссис Келлог в убийстве. Я подняла шкатулку и вы-
швырнула ее за перила. Миссис Келлог потеряла сознание от шока.
141
Я влила ей в рот немного виски из стоявшей на бюро бутылки, и она
понемногу очнулась. Я успокоила ее, шепнув: «Не бойтесь, я ваш друг,
я помогу».
Друг. Помошь. Руперт молча таращился на огромный экран, где
мужчина подкрадывался к женщине, намереваясь убить ее. Он испы-
тал краткое ребячливое желание превратиться в этого мужчину и на-
стигнуть женщину, которая сделалась Консуэлой. О, если бы Консуэ-
ла умерла — естественной смертью от несчастного случая или по
замыслу...
«Нет, — подумал он. — Это ничего бы не изменило. Моя задача
спасти Эми, а не наказать Консуэлу. Если Консуэла умрет, мне не убе-
дить Эми, что она страдает от заблуждения. Я обязан оберегать эту
ведьму, потому что без нее мне не уничтожить заблуждения».
— Море и туман вредят моему здоровью, — заявила Консуэла. —
Хочу назад, домой, где тепло и сухо. Но для этого нужны деньги.
— Сколько?
— Пятнадцать тысяч долларов.
— Вы помешались!
— О, я знаю, это выглядит огромной суммой. Зато стоит вам рас-
платиться, как вы отделаетесь от меня. Разве не стоит заплатить столь-
ко, чтобы от меня отделаться?
Она понизила голос:
— Джо совсем не глуп. Он справлялся и узнал, что у вас есть бу-
мажка, которая позволяет вам снимать деньги со счета вашей жены.
— Чек на такую сумму непременно вызовет подозрения.
— Вы уже вызвали достаточно подозрений. Еще немного не может
повредить. Ну как, добудете деньги?
— Боюсь, придется.
— Отлично. Завтра в полдень я приду в ресторан, где вы завтрака-
ете, ресторан Ласситера. Как бы совершенно случайно сяду рядом с
вами, вы передадите деньги, и кончится вся история.
— Зачем же встречаться в таком публичном месте, как ресторан?
-- Именно потому, что это публичное место. В таком людном мес-
те вы не измените своих намерений и не попытаетесь сделать что-ни-
будь глупое. Я вас не боюсь, но и доверять вам не собираюсь. Вы
слишком отчаянно любите вашу маленькую жену. Как случается такая
любовь?
— Этого, — отозвался он мрачно, — вам не понять никогда.
Они упустили встречу у Ласситера из-за внезапного появления Хе-
лены. Руперт пошел домой, и позже, в тот же день...
...Руперт рассказывал Додду: •
— Около половины четвертого они подъехали к дому в подержан-
ной машине, купленной О’Доннелом на деньги, уже полученные Кон-
суэлой от меня. Они обогнули дом и поднялись по задней лестнице.
Я впустил их в кухню. Они явно были в ссоре. Консуэла выглядела
142
взбешенной, а О’Доннел — нервным и испуганным. Я думаю, он на-
чал понимать, что схватил тигра за хвост, и единственное, что он мо-
жет сделать, это отпустить тигра и умчаться, словно за ним погнался
ад, умчаться в надежде на лучшее. О’Доннел зря объявил о намерении
бежать. Это позволило тигру изготовиться к прыжку.
Как только я передал Консуэле деньги, О’Доннел заявил, что вы-
ходит из игры и не намерен ехать назад с ней в Мехико-Сити или куда-
нибудь еще. У меня создалось впечатление, что они часто затевали
бешеные ссоры, и эта ничем от других не отличалась. Я ушел в каби-
нет. Мне были слышны ее вопли о свадебных клятвах и благовестах
церкви. Тогда он сказал ей что-то по-испански, и внезапно воцари-
лась тишина. Когда я вернулся в кухню, О’Доннел мертвый лежал у
холодильника, а Консуэла стояла с ножом в руке. Она выглядела удив-
ленной.
Все произошло так быстро, так невероятно, будто во сне... Я был
ошеломлен и не мог ни думать, ни строить планы. Мог действовать
лишь автоматически, инстинктивно. Пробовал убрать грязь с помощью
купальных полотенец, но ее было слишком много. Консуэла продол-
жала плакать и причитать, отчасти жалея о том, что наделала, но, ду-
маю, больше от страха оттого, что теперь будет с ней. Тут я понял, что
играю слишком пассивную роль. Если я хочу помочь Эми, я должен
сделать что-то толковое. Нельзя сидеть сложа руки и ждать, чтобы вре-
мя привело ее в чувство. Так и получилось, что Консуэла сама заста-
вила меня действовать.
Кабинетные критики и люди, никогда не бывавшие в моей шкуре,
могут упрекать меня за то, что я немедленно не вызвал полицию. Но
вы знаете, Додд, что я не мог позволить себе это; если бы позвал, моя
жена попала бы прямиком в тюрьму. Консуэла тут же изложила бы
властям свою версию гибели Уильмы, а Эми, десять шансов против
одного, все это подтвердила бы. Итак, чтобы защитить жену, я должен
был защищать Консуэлу. По крайней мере, какое-то время защищать.
Мы стартовали, пользуясь машиной О’Доннела по понятным при-
чинам. Когда я остановился, чтобы взять Мака от ветеринара, у меня
возникло дикое желание выкинуть из машины Консуэлу, забрать из
санатория Эми и исчезнуть вместе с нею и Маком. Но я знал — это
не получится, так или иначе я должен устроить встречу Эми с Консу-
элой. Я рассчитал, что Эми стала несколько более уверена в себе, а
Консуэла сильно присмирела. Я надеялся, что из такой встречи может
возникнуть истина. Вот почему я позвонил вам из Биг-Сюра и попро-
сил помочь устроить встречу. Я понимаю, что поставил вас в очень
трудное положение. Но, поверьте, с благородной целью. Все будущее
моей жены поставлено на кон.
«Мое тоже», — подумал Додд и стал составлять в уме список раз-
ных пунктов закона, которые он нарушал в интересах будущего Эми.
Остановился на семи, перспектива была удручающей.
143
В соседней комнате зазвонил телефон, и Додд пошел ответить. Две
женщины молча наблюдали, как он поднял трубку.
-Да?
— Я послал Педро отнести наверх серебряную шкатулку, — сооб-
щил Эскамильо. — Вы получили ее?
-Да.
— Сейчас Эмилио у меня в конторе. Он говорит, что она поднима-
ется по лестнице.
— Спасибо.
Додд положил трубку и повернулся к Эми. Та присела на край кро-
вати, бледная и смущенная, словно нечаянно забрела сюда.
— Вы готовы, миссис Келлог?
— Кажется, готова.
— Как вы себя чувствуете?
— Я в порядке. Мне кажется, я в порядке. — Ес руки вяло тереби-
ли вышитую на постельном покрывале розу. — Хотелось бы, чтобы
Руперт был здесь.
— Он в соседней комнате.
— Мне хочется, чтоб он был здесь.
По лицу и по всей фигуре Додда было видно, что он еле сдержива-
ет раздражение:
— Миссис Келлог, неужели я должен вам напоминать, что немало
людей прошло ради вас через всяческие неприятности, особенно ваш
муж.
— Я знаю! Знаю!
— Вы должны нам помочь.
— Я буду.
— Конечно, будет, — бодрым голосом подтвердила мисс Бартон, но
ее браслеты нервно звякнули и над глазом дернулось позолоченное
веко.
Додд вышел, и Эми, сидя на постели, начала повторять его слова:
— Немало людей прошло ради меня через всяческие неприятности,
особенно Руперт. Я должна помочь. Потому что немало людей прошло
ради меня через всяческие неприятности. Я должна помочь. Должна...
Как только Консуэла отворила дверь чулана для щеток, она вновь
услышала голоса. Услышала неясно, пока не приложила ухо к подслу-
шивающей стене. Тогда она отчетливо услышала собственное имя,
Консуэла. И опять — Консуэла. Словно они зазывали ее, вызывали
требовательно.
«Нет, — подумалось ей, — нет, это невозможно. Эскамильо сказал,
что номер пуст, и я сама пошла проверить, и постучала в дверь, и ни-
кто не откликнулся. Кроме меня/ голосов никто не слышит. Может
быть, у меня лихорадка. Очень похоже. Конечно. При лихорадке па-
мять иногда* выкидывает фокусы; больной воображает, больной видит
и слышит вещи, которых на самом деле нет».
144
Она потрогала свой лоб. Он был прохладен и влажен, как только
что очищенный персик. Не было ни следа лихорадки. И все же она до-
лжна быть, настаивала Консуэла. Пока что лихорадка внутри, еще не
вышла на поверхность. Мне надо пойти домой и принять меры про-
тив сглазу, против зла, которое кто-то на меня наслал.
Но, шагнув в коридор, она увидела, что дверь в четыреста четвер-
тый номер приоткрыта. Она знала, что ветер не мог ее раскрыть —
полчаса назад дверь была так надежно замкнута, что ее ключ не мог
проникнуть в замок.
Прижавшись к стене, Консуэла подкралась к приоткрытой двери и
заглянула в номер. Она увидела двух женщин. Одна из них, малютка с
каштановыми волосами, присела на край кровати. Она была жива. Дру-
гая, стоявшая перед открытой балконной дверью, умерла почти месяц
назад. Консуэла видела ее смерть из этой самой двери и слышала ее
последний крик. Теперь эта женщина встала из гроба, причесанная и
разодетая, словно собираясь на вечеринку На ней был тот же костюм
из красного шелка, то же меховое манто, не тронутые ни молью, ни
плесенью, ни тлением. Месяц смерти не изменил ее ничуть; даже вы-
ражение лица, при виде Консуэлы, было по-прежнему нетерпеливым
и раздосадованным.
— Ах, это вы, — накинулась она. —- Опять! Не успею вздохнуть, как
кто-нибудь вползет сюда — будто бы переменить полотенца или пере-
вернуть матрасы. Чувство такое, что за тобой шпионят.
— Они просто стараются хорошо обслужить нас, — заступилась ее
спутница.
— Хорошо обслужить? Полотенца воняют.
— Я не заметила.
— Ты слишком много куришь. Твое обоняние хуже моего. Полотен-
ца воняют.
— Мне кажется, не стоит так говорить в присутствии горничной.
— По лицу видно, ей не понять ни слова из того, что я говорю.
— Бюро путешествий заверяет, что весь штат служащих в отеле зна-
ет английский язык.
— Отлично! Почему бы тебе не попробовать с нею поговорить?
— Я попробую, — ответила Эми. — Как вас зовут, девушка? Вы го-
ворите по-английски? Назовите ваше имя.
Консуэла стояла, как каменная, ее правая рука сжимала золотой
крестик, который висел на ее шее. Глазами она пожирала кованую
шкатулку из серебра, стоявшую на кофейном столике.
«Все это уже было, — думала она. — И все будет случаться впредь.
Это не значит, что американская леди умерла и вернулась из могилы.
Это значит, что мы все мертвы, все три мертвы и встретились в аду.
Вот он каков — ад: все, что было, повторяется, повторяется навеки и
навсегда, и никому не под силу это изменить. Вссц .все случилось рань-
ше и будет повторяться. Сейчас они начнут ссдрнться,из-за серебря-
145
ной шкатулки. Они подерутся из-за нее. А я буду стоять и смотреть,
как она умирает, и вслушиваться в ее последний стон...»
— Нет! Нет, пожалуйста, не надо! — Она грохнулась на колени, при-
жимая к сухим губам золотой крестик, бормоча испанские молитвы ее
детства. — Святая Мария, матерь божья, помолись за нас грешных,
сейчас и в час нашей смерти.
Она отчаянно молилась, смутно сознавая, что в номер вбежали лю-
ди, что на нее кричат, задавая вопросы, ругая ее.
— Лгунья!
— Ты скажешь нам правду!
— Что случилось с миссис Виат?
— Ты сама убила ее. Ведь убила?
— Ты вошла сюда и увидела, что миссис Келлог в обмороке, а мис-
сис Виат слишком пьяна, чтобы защищаться. И ты увидела в том твой
великий шанс.
Она уже в пятый раз начала сначала: «Святая Мария, полная бла-
годати. Благослови нас, женщин...» Но слова звучали автоматично и не
связывались с ее мыслями: «Я в аду. В том его месте, где вы говорите
правду, но вам не верит никто, потому что вы лгали в прошлой жиз-
ни. Значит, я должна соврать, чтобы мне поверили».
— Консуэла, слышишь ли ты меня? Ты должна сказать нам правду.
Она подняла голову. У нее был ошеломленный вид, словно кто-то
нанес ей гибельный удар. Но голос ее прозвучал внятно:
— Я слышу вас.
— Что произошло, когда ты вошла в комнату?
— Она стояла на балконе, держа в руках серебряную шкатулку Она
перегнулась через перила и исчезла. Я слышала ее крик.
— А миссис Келлог имела к этому отношение?
— Никакого. — Она поцеловала крестик. — Никакого.
Глава 20
— Эми, дорогая моя.
Было около полуночи, и все разошлись, оставив Руперта наедине с
женой.
— Ты не должна больше плакать. Все позади, кончено. Завтра мы
отправимся домой, и оба постараемся забыть этот месяц.
Она пошевелилась в его объятиях, словно капризное дитя, не уло-
женное вовремя в постель:
— Я никогда не забуду.
— Быть может, не совсем. Но это будет становиться все туманнее,
все терпимее для тебя.
— Ты так добр ко мне.
— Глупости.
146
— Как бы я хотела отплатить «тебе.
— Ты уже отплатила, — нежно заметил он. — Расплатилась, вспом-
нив правду. Вернув свое доверие и веру в себя.
— Твою веру в меня ничто не потрясло?
— Ничто и никогда.
— Оттого, что ты меня любишь.
— Отчасти. Но еще и потому, что я тебя знаю.- Знаю больше, чем
ты сама себя знаешь.
— Ты уверен? — Она опять пошевелилась и вздохнула. — Ты столь-
ко вытерпел ради меня. Ведь правда, Руперт?
— Да не так уж много.
— Что если я не заслуживаю этого?
— Ну, вот опять. Перестань об этом. Ты делаешь мне больно.
— Почему?
— Потому что я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, Руперт. — Она прилегла к сердцу мужа, при-
слушалась к его знакомому стуку и к звукам незнакомого города. Мно-
гие испытали и вынесли столько ради меня, особенно Руперт.
Я обязана соответствовать...
Они ждали в аэропорту прибытия самолета. Джилл выглядел взвол-
нованным и чуть оробевшим, а Хелен улыбалась широко и весело
улыбкой столь же естественной, что и пластмассовая гвоздика, кото-
рую она прицепила к лацкану жакета.
— Дорогие! — вскрикнула Хелен и обняла их сразу вместе. — Как
славно видеть вас вдвоем. Летели прилично? Вы оба великолепно •
выглядите. У меня накопился миллион вопросов, но я обещаю вес-
ти себя хорошо и не задать ни одного, пока мы не сядем в ма-
шину. Джилл, дорогой, почему бы тебе не пойти и не получить их
багаж?
— Я с тобою, Джилли, — сказала Эми. — Нам так о многом надо
поговорить.
— Да. Да, конечно. — Джилл взял ее за руку и повел сквозь толпу к
багажному отделению. — Ты хорошо выглядишь.
— О, я прекрасно себя чувствую.
— Наверно, я должен тысячу раз извиниться перед Рупертом.
— В этом нет необходимости. Он понимает. Руперт очень понят-
лив. В некоторых случаях.
Джилл взглянул на нее, немного озадаченный ее тоном:
— В некоторых случаях?
— Ну, я хочу сказать, он не все решительно понимает. Так, как по-
нимаешь ты.
— Но я не понимаю. Никогда не претендовал...
— Я хочу сказать, понимаешь обо мне. Он не понимает меня так,
как ты. Видишь ли, он любит меня и от этого бывает иногда слеп.
147
С тобой все иначе. Я никогда не умела что бы то ни было скрыть от
тебя. Так или иначе, ты всегда умел дознаться.
— Ну, не всегда.
— Джилли, Руперт чудесный человек. Когда я думаю обо всем, что
он вынес ради меня, обо всем, что он перестрадал...
Она заколебалась. Ее рука, легкая, как птичка, лежала в его руке.
— Ты никогда не должен говорить с ним об этом, Джилли. Это сде-
лает его несчастным.
Он почувствовал, как разрослась и потяжелела птичка на его руке.
— Не понимаю, о чем ты говоришь, Эми.
— Пусть это будет одним из наших секретов. Наш самый большой
секрет. Ты никогда никому не должен раскрывать его, особенно Ру-
перту.
— Что именно не раскрывать?
— Что я убила Уильму.
втихом
ОМУТЕ
<ЕПНж>
Глава 1
Жена Рона Гэлловея в последний раз видела мужа в субботу вече-
ром в середине апреля.
«Мне показалось, что он в хорошем настроении, — сказала впос-
ледствии Эстер Гэлловей. — У него даже был такой вид, будто он что-
то задумал, что-то собирается осуществить. Думаю, предстоящий выезд
на рыбалку был тут ни при чем. Никогда он не получал истинного удо-
вольствия от рыбной ловли, потому что панически боится воды».
Это утверждение вполне соответствовало истине, хотя сам Гэлло-
вей едва ли согласился бы с ним. Он отчаянно старался выглядеть в
глазах окружающих мужчиной спортивного типа. Летом рыбачил, иг-
рал в гольф или крикет, зимой обретался в клубе «Гранит», носил ко-
роткую стрижку и разъезжал в своем «кадиллаке» всегда с опущенным
откидным верхом, даже в такую погоду, когда ему приходилось вклю-
чать «печку» на полную мощность, чтобы не замерзнуть насмерть. Хотя
ему уже было под сорок и он старательно занимался спортом, у него
можно было заметить какой-то недостаток в координации движений,
а его круглое лицо хранило следы юношеской прыщавости и выраже-
ние неуверенности в себе, точно у подростка.
Рон укладывал снаряжение в охотничью сумку, когда в его спаль-
ню вошла Эстер. Она собиралась куда-то на обед, и на ней было
бледно-розовое платье из тафты, украшенное ожерельем из мелкого
жемчуга и накинутым на плечи боа из светлой норки. Гэлловей об-
ратил внимание на платье жены и оценил его по достоинству, но
ничего не сказал. Какой смысл баловать женщин, отпуская им компли-
менты?
— Так вот ты где, Рон, — сказала Эстер, как будто лишь благодаря
какой-то удивительной случайности застала мужа в его собственной
спальне.
Гэлловей на это ничего не ответил.
— Рон!
151
— Да, моя дорогая, я именно здесь, как ты только что заметила, ста-
ло быть, если хочешь мне что-то сказать, говори.
— Куда ты едешь?
Эстер знала, куда он едет, но она была из тех женщин, которым
нравится задавать вопросы, хотя ответ на них известен заранее. Это ук-
репляло чувство уверенности в себе.
— Я же говорил еще на той неделе. Еду в Вестон, захвачу Гарри
Брима, и мы поедем в наш охотничий домик, чтобы заняться рыбной
ловлей в обществе еще трех приятелей.
— Мне не нравится жена Гарри Брима.
— Жена его с нами не едет.
— Знаю. Я это к слову сказала. Странная она какая-то. На прош-
лой неделе позвонила и спросила, есть ли у меня кто-нибудь из умер-
ших близких, с кем я хотела бы пообщаться. Я же не могла вспомнить
никого, кроме дяди Джона, но уверена, что он не жаждет вступить со
мной в контакт. Ну, скажи, пожалуйста, разве это не странный зво-
нок?
— Гарри почти все время в отлучке. Надо же Телме от скуки хоть
чем-то заниматься.
— Почему бы ей не завести детей?
— Не знаю, почему она не заводит детей, — ответил Гэлловей, и в
голосе его послышалось нетерпение. — Никогда не спрашивал.
— Но вы с Гарри такие закадычные друзья, ты мог бы и спросить
его об этом как будто невзначай.
— Наверное, мог бы, но не собираюсь.
— Если бы у Телмы были дети, она не занималась бы спиритизмом
и не задуривала бы им головы другим. Вот у меня, например, совсем
нет времени заниматься спиритизмом.
— Ну и слава Богу.
Гэлловей затянул ремни на сумке и поставил ее у двери. Это был
явный намек на то, что пора Эстер распрощаться и ехать, куда собра-
лась, но она сделала вид, что не понимает. Напротив, прошла через
комнату, элегантно шурша тафтой, остановилась перед зеркалом и ста-
ла поправлять свои темные локоны. У себя за плечами она могла ви-
деть мужа и прочесть на его лице такое страдальческое выражение, что
он казался смешным.
— До смерти надоели мне эти мои волосы, — сказала Эстер. — По-
жалуй, я стану блондинкой. Интересной блондинкой, увлеченной
спиритизмом, как Телма.
— В тебе и так немало от спиритизма. А крашеных блондинок я нс
люблю.
— А естественных, таких, как Телма?
— Я в меру люблю Телму, — упрямо сказал Рон. — Она — жена мо-
его лучшего друга. Значит, я обязан ее любить.
— Только в меру?
152
— Ради всего святого, Эстер, она всего-навсего полнеющая малень-
кая Hausfrau1, у которой не все шарики на месте. Даже твое воображе-
ние не в силах сделать из нее femme fatale2.
— Надеюсь, нет.
— Ну когда же ты оставишь подобные глупые выражения?
— Дороти... — Произнося это имя, Эстер сглотнула, так что Рон был
не уверен, правильно ли он расслышал, пока она не повторила: — До-
роти ни о чем не подозревала.
— Что это ты о ней вспомнила?
— У нее не было никаких подозрений. А меж тем мы за ее спиной...
— Успокойся. — Лицо Рона побелело от гнева и досады. — Если
тебя спустя столько лет мучает совесть, это никуда не годится. Лучше
оставила бы ты меня в покое. И ради Бога, не закатывай сцены.
Эстер действительно в последнее время частенько закатывала мужу
сцены, раскапывая прошлое, как птичка груду прелых старых листьев,
и извлекая на свет Божий то одно, то другое. Рон надеялся, что это
у нее временное и скоро пройдет. Его самого прошлое особенно не
беспокоило и не интересовало. О своей первой жене, Дороти, он вспо-
минал без сожалений и терзаний. С годами притупилась даже жажда
мести, вызванная ее поведением во время развода. Разводы в Канаде
не так уж часты, и их не просто добиться, а у супругов Гэлловей полу-
чился некрасивый скандал, который широко комментировали все га-
зеты округи и даже соседних штатов.
Эстер опустила руки и отвернулась от зеркала.
— Говорят, она умирает.
— Она уже не первый год умирает, — грубо сказал Гэлловей.—
А кто тебе это сказал?
— Гарри.
— Гарри — торговец таблетками. Ему нравится думать, что все во-
круг умирают.
— Рон!
— Мне не хочется быть невежливым, но, если я тотчас не тронусь
в путь, я заставлю ребят дожидаться меня в охотничьем домике.
— Сторож их впустит.
— Даже в этом случае я, как хозяин, должен прибыть туда первым.
— Они займутся выпивкой и не обратят на это внимания.
— Ты во что бы то ни стало хочешь затеять спор?
— Нет. В самом деле не хочу. Пожалуй, мне просто хочется пое-
хать с тобой.
— Ты же не любишь рыбалку. Только и стонешь, как тебе жаль
бедных рыбок, которые не заслужили, чтобы им всаживали крючок в
глотку.
Домашняя хозяйка (нем.).
Роковая женщина (фр.).
153
— Хорошо, Рон, хорошо. — Эстер как-то нерешительно подошла к
мужу, положила ему руки на плечи и поцеловала в шеку. — Желаю тебе
приятно провести время. Не забудь попрощаться с мальчиками. Мо-
жет, в другой раз поедем вместе.
— Может быть.
Когда Эстер выходила из спальни мужа, вид у нее был немного
грустный, будто она заразилась отТелмы спиритическим духом и пред-
чувствовала, что другого раза не будет, да и на этот раз что-то не так.
Гэлловей минутку постоял в дверях, прислушиваясь к шелесту
платья и стуку каблучков, приглушенному ковровой дорожкой на лест-
нице.
И вдруг, сам не зная почему, он громко и торопливо позвал жену:
— Эстер! Эстер!
Однако входная дверь уже захлопнулась за ней, и Гэлловей почув-
ствовал облегчение от того, что она его не услышала, ибо он и сам не
знал, что собирался ей сказать. Зов его вырвался из недоступной ему
части его сознания, он не мог сообразить, почему и для чего позвал
Эстер.
Рон прислонился к косяку двери, у него кружилась голова, и он тя-
жело дышал, словно проснулся, задыхаясь от кошмара, содержание ко-
торого забыл, а физические симптомы испуга остались.
«Я болен, — подумал он. — Незачем ей было так на меня наскаки-
вать. Я болен. Пожалуй, лучше бы остаться дома и вызвать врача».
Но по мере того как дыхание восстанавливалось, а головокружение
ослабевало, Рон начал думать, что во враче практически нет необхо-
димости, ведь рядом с ним будет Гарри. Гарри работал в фармацевти-
ческой компании, карманы его были набиты всякими таблетками, а
портфель — буклетами- о новомодных фармацевтических средствах, о
которых врачи порой узнавали только от него или из предлагаемых им
буклетов. Гарри был щедр на патентованные средства, диагнозы и
предписания. И случалось, он помогал лучше дипломированного вра-
ча, так как не был подвержен влиянию учебников по медицине, вра-
чебной этики и не очень-то осторожничал, так что иногда назначенное
им лечение давало быстрые результаты. Эти случаи и оставались в па-
мяти его друзей.
«Гарри даст мне какие-нибудь таблетки, — сказал себе Гэлловей, и
эта мысль сама по себе его успокоила. — У Гарри есть таблетки про-
тив чего угодно, даже против необъяснимых призывов к собственной
жене: «Это все нервы, старина. Наша компания только что выпустила
в продажу чудесный препарат...»
Гэлловей перекинул утепленную куртку через руку, взял охотничью
сумку и вышел в прихожую, чтобы пойти попрощаться с детьми. Оба
мальчика, судя по всему, были уложены спать: дверь их спальни была
открыта, горел ночник. Но в комнате слышался приглушенный ярос-
тный шепот:
154
— Мама сказала; пусть песик спит сегодня со мной. Отпусти его.
— Нет; нет, и не подумаю. -
Я'позову Энни. *
— А я ей расскажу, что ты меня ущипнул. Расскажу и Энни, и мис-
сис Браунинг, и старому Рудольфу, и моей учительнице из воскресной
школы.
— Может, расскажешь и мне? — спросил Гэлловей, щелкнув вы-
ключателем.
Мальчики замолчали и удивленно уставились на него. Не часто им
приходилось видеть отца, и когда они заметили, что у него в руке охот-
ничья сумка, не могли сразу решить, приехал он или уезжает.
Грег, семилетний оппортунист, быстрей принял решение.
— Папа приехал! — закричал он. — Ура, ура, папа приехал! Что ты
мне привез, папа, привез что-нибудь?
Гэлловей отступил, словно его толкнули в грудь.
— Я не уезжал.
— Значит, сейчас уезжаешь?
-Да-
— Но раз ты уезжаешь, значит, вернешься!
— Да, я надеюсь.
— А когда вернешься, привезешь мне что-нибудь?
Щеки Рона вспыхнули, уголок рта задергался в нервном тике. «Так
вот что я значу для них, — подумал он. — И для Эстер. Я тот, кто что-
то им привозит».
— Ты и всем можешь что-нибудь привезти, — сказал Марвин, ко-
торому было пять с половиной лет. — И Энни, и миссис Браунинг, и
старому Рудольфу, и моей учительнице из воскресной школы.
— Наверное, могу. А чего, по-твоему, им хочется?
— Собачек. Все любят собачек.
— Все? Ты в этом уверен?
— Я их спрашивал, — соврал Марвин, нажимая на слово «спра-
шивал». — Я каждого спрашивал, какой подарок лучше всего, и каж-
дый отвечал: собака. — В доказательство своей правоты он подбежал к
кровати брата и обнял лежавшую на одеяле маленькую таксу. Песик
давно привык к подобным проявлениям любви и преспокойно продол-
жал жевать уголок одеяла. — Любому хочется, чтобы каждый вечер
с ним спал песик вроде Пити, всем этого хочется, даже старому Ру-
дольфу.
— А Рудольф говорит, что собака выкапывает ямки в клумбах.
— Это не Пити. Это я их выкапываю. Целый миллион ямок за не-
делю. - ,А '
Гэлловей грустно улыбнулся? 1. ’ \
’ — Это очень большая работа1 для маленького мальчика вроде тебя.
Ты,'должно быть; очень сильный’. ° с • -
— Пощупай мои мускулы. ’
155
— И мои тоже, — сказал Грег. — Если захочу, тоже выкопаю мил-
лион ямок за неделю.
Рон не спеша пощупал мускулы у того и другого, и в эту минуту в
дверях детской показалась Энни, служанка, присматривавшая за деть-
ми. Днем она носила синее платье с белым фартуком и чепцом и вы-
глядела строгой, чопорной и респектабельной. Но в этот вечер Энни
собиралась на свидание, поэтому принарядилась и сделала макияж, так
что ее с трудом можно было узнать: губы от помады стали толще, бро-
ви выгнулись тонкими черными дужками, а глаза прятались под на-
кладными ресницами.
— О, это вы, мистер Гэлловей. Я-то подумала, мальчики одни и, как
всегда, не могут поделить собаку.
— Скоро им не придется больше спорить насчет Пити. Мне велено
привезти им еще одну собаку, когда я вернусь.
— Вот оно что!
— Вы, конечно, тоже хотите, чтобы я привез вам какой-нибудь по-
дарок, Энни? Все остальные хотят.
Она посмотрела на него удивленно и неодобрительно.
— Благодарю вас, сэр, но я довольна своим жалованьем.
— Я уверен, вы могли бы что-нибудь придумать, Энни, если бы за-
хотели. Может, ожерелье? Или флакончик духов, аромат которых бро-
сался бы в нос местным кавалерам?
— Привези для Энни собаку! — крикнул Марвин. — Энни хочет
собаку!
— Я не хочу собаку, — сухо возразила девушка. — И мне вообще
ничего не надо. А теперь оба лежите спокойно и засыпайте без вся-
ких глупостей. Меня ждет кавалер, но я не ступлю за порог, пока вы
не угомонитесь. — И шепнула Гэлловею: — Они иногда перевозбуж-
даются.
— Мне лучше уйти, не так ли?
— Да, сэр, пожалуй, лучше. Я уложила их час тому назад.
Рон кинул взгляд через плечо на ребятишек. За минуту до того, как
на сцене появилась служанка, он ощущал, что дети очень близки ему,
радовался, что они такие красивые и не по годам развитые. А теперь
они казались ему чужими — два маленьких дикаря, которые доволь-
ны тем, что он уезжает, так как по возвращении что-нибудь им при-
везет. 4
Снова закружилась голова, во рту появился терпкий кислый при-
вкус. Поспешно сказав «Спокойной ночи, мальчики!», он вышел в
переднюю и неуверенными шагами направился к лестнице. Сумка от-
тягивала руку, точно набитая свинцом. Походка у него была как у ста-
рика.
«Надо будет попросить у Гарри таблеток. У него полно каких угодно».
. Бело-розовогоь«де-сото* в< гараже це было, а его «кадиллак» с опу-
щенным верхом стоял на месте, чисто вымытый и натертый масти-
156
кой, — старый Рудольф обихаживал машину так, словно она была по-
лученным по наследству уникальным даром, а не вещью, которую мож-
но менять ежегодно.
Даже для апреля было холодно. Но Гэлловей все же оставил верх
опущенным и, дрожа от холода, уселся за руль.
Наверху мальчики продолжали спорить, но предмет спора изме-
нился.
— А что, если он забудет привезти собаку?
— Не забудет.
— А вдруг он никогда не вернется, как жена старого Рудольфа?
— Да заткнись ты, — со злостью сказал Грегори. — Если ты уезжа-
ешь, ты обязан вернуться. Куда еще деваться? Только домой.
Для Грегори это было так просто.
Глава 2
Говоря о своих друзьях, Гэлловей обычно называл их «ребятами».
Двое из этих ребят, Билл Уинслоу и Джо Хепберн, вместе приехали из
Торонто в охотничий домик, расположенный в нескольких милях от
Уайертона на берегу залива Святого Георгия, примерно в десять вече-
ра. Третий, Ральф Тьюри, приехал один через несколько минут после
них.
Сторож впустил их, и каждый немедленно приступил к исполнению
своих обязанностей. Тьюри понес вещи наверх, Хепберн развел огонь
в камине, а Уинслоу открыл шкафчик с выпивкой, и все трое, как
предсказывала Эстер, начали упиваться.
Это были близкие друзья Гэлловея, все почти его ровесники, и в
тот вечер их объединяла одна общая цель: как можно приятней про-
вести время вдали от повседневных дел и семейных обязанностей. Билл
Уинслоу служил управляющим принадлежавшей его отцу мукомоль-
ной компании, Джо Хепберн был менеджером фирмы, производив-
шей пластмассовые игрушки и прочие новомодные изделия, а Ральф
Тьюри преподавал экономику в университете Торонто. За исключени-
ем Тьюри, это были люди среднего интеллекта, располагавшие дохо-
дом выше среднего. Тьюри не давал им забыть об этом. Постоянно
сидя на мели, он занимал у них деньги и пользовался ими по своему
усмотрению; обладая высшим образованием, посмеивался над их не-
вежеством, но не гнушался пользоваться ими в своих интересах. Но
в целом компания была теплая, особенно после того, как небольшие
различия между ними растворились в спиртном.
Тьюри первым обратил внимание на то, что прошло немало време-
ни, а Гарри Брима и Гэлловея все нет и нет.
— Странно; что Гэлловея до сих пор нет. Он так носится со своей
пунктуальностью.
157
— Терпеть не могу пунктуальности, — заметил Уинслоу. — Это пу-
гало для дураков. Верно, ребята?
Хепберн сказал, что таким пугалом служит не пунктуальность, а
строгость нравов, но Тьюри, как всегда, поправил обоих, объявив пу-
галом последовательность и логичность, после чего они вернулись к
Гэлловею.
— Гэлловей позвонил мне вчера вечером, — сообщил Тьюри, — и
сказал, что заедет за Гарри в Вестон и вместе с ним приедет сюда при-
мерно в половине десятого.
— Вот! — воскликнул Уинслоу. — Вот в чем дело!
— В чем именно?
— Ключ к разгадке — это Гарри. Он вечно запаздывает.
Эта мысль была логична и всех устраивала, поэтому друзья выпили
еще по одной за здоровье Гарри, оказавшегося ключом к разгадке, как
вдруг их стройную гипотезу разрушил сам Гарри, переступив порог
охотничьего домика в половине двенадцатого. На нем был непромо-
каемый плащ и тирольская охотничья шапочка с поднятыми кверху на-
ушниками, в руках он держал рыболовные снасти.
— Извините за опоздание, — весело сказал он. — Что-то сломалось
в топливном насосе, когда мы были по ту сторону пролива Оуэн.
Все уставились на него с явным разочарованием, что даже Гарри,
не обладавший особой чувствительностью, заподозрил неладное.
— Да что с вами, ребята? У меня прыщик на носу вскочил или еще
что-нибудь не так?
— Где Гэлловей? — мрачно спросил Тьюри.
— Я думал, он здесь.
— Разве вы не собирались приехать вместе?
— Да, так было сначала договорено, но меня срочно вызвали в Ми-
мико, в тамошнюю больницу, и тогда я попросил Телму сказать Гэл-
ловею, чтобы он ехал без меня. Я же знаю, как он не любит
опаздывать. Уж не думаете ли вы, что у Телмы не все дома?
Все трое считали, что у Телмы от рожденья не все дома, но никто
не захотел прямо сказать об этом, дабы не оскорблять чувств Гарри.
Он обожал свою жену. Ее легкие чудачества, судя по всему, казались
ему бесконечно очаровательными, и он частенько развлекал друзей,
рассказывая о том, что Телма сказала или сделала.
Волею судьбы Гарри в прошлом оказался единственной опорой ро-
дителей, когда те состарились, и поэтому не женился, пока они оба не
умерли, зато потом времени зря не терял. Его женитьба на тридцать
шестом году жизни на женщине, которая работала секретаршей в при-
емной врача, как громом поразила его друзей, особенно Гэлловея, по-
тому что тот привык считать Гарри всегда в своем распоряжении и
готовым на всяческие услуги. Беззаботный холостяк Гарри в мгнове-
ние ока превратился в безнадежного женатика, связанного правила-
ми и ограничениями, в жертву капризов и настроения жены. Телма
158
и Эстер нс ладили, но это не помешало Гарри, л Рону остаться зака-
дычными друзьями, отчасти потому, что Гэлловей Тслме нравился, и
она поощряла дружбу Гарри с ним, отчасти потому, что дружба этих
двух человек началась в подготовительном классе начальной школы, и
с тех пор они никогда не разлучались. Гарри, как старший, был ста-
ростой класса и до сих пор хранил школьный ежегодный альбом, где
красовался его портрет с надписью: «Генри Элсворт Брим. Мы пред-
сказываем нашему Гарри большое будущее и навсегда сохраним для
него теплое местечко в наших сердцах».
Впоследствии ему отводилось теплое местечко во многих сердцах,
но большое будущее как-то ускользало от него. Он вечно опаздывал на
пароход всего на какую-нибудь минутку, по странным капризам Судь-
бы терял ключи, путал номера телефонов, попадал в снежный шторм;
то опаздывал поезд, на котором он ехал, то лопалась шина автомоби-
ля, то Гарри сам поворачивал руль не туда, куда было нужно.
«Бедняга Гарри, — говорили о нем. — Вечно ему не везет». Все на-
деялись, что после смерти родителей Судьба повернется к нему лицом
и возместит все его злоключения небывалой .удачей. Сам Гарри счи-
тал, что так оно и случилось. Такой удачей, по его убеждению, яви-
лась женитьба на Телме.
— Может быть, она не передала ему то, о чем ты просил, — сказал
Тьюри. — Скажем, решила вдруг пойти в кино или еще куда-нибудь,
и теперь Гэлловей сидит у тебя и ждет, когда ты вернешься.
Гарри покачал головой.
— Телма не могла так поступить.
— Не намеренно, так, разумеется.
— Ни намеренно, ни случайно. У Телмы поразительная память.
- О-о!
— Она за всю жизнь ни разу ни о чем не забывала.
— Ну, хорошо, хорошо. Мне показалось логичным такое объясне-
ние, только и всего.
Тем временем наступила полночь, и Билл Уинслоу, который слабо
держал спиртное, но изо всех сил старался преодолеть эту слабость, до-
шел до кондиции. И теперь лишняя жидкость выделялась из его орга-
низма в виде слез:
— Бедный старина Гэлловей сидит там на своем стульчаке, сидит
один на паршивом старом стульчаке, а мы тут хлещем его виски и чер-
товски приятно проводим время. Несправедливо это. Я спрашиваю вас,
ребята, разве это справедливо?
Тьюри из своего угла бросил на него сердитый взгляд:
— Ради Бога перестань хныкать, слышишь? Ты мешаешь мне ду-
мать.
— Бедный старина Гэлловей. Несправедливо. Мы тут чертовски
приятно проводим время, а он там сидит на своем паршивом старом...
— Хепберн, можешь ты поднять его наверх и уложить в постель?
159
Хепберн взял Уинслоу под мышки и поставил на ноги.
— Пошли, Билли, мой малыш. Идем баиньки.
— Не хочу я идти спать. Хочу здесь с вами чертовски приятно про-
водить время.
— Послушай, мальчик, мы тут вовсе не проводим время чертовски
приятно.
— Нет?
— Нет. Так что шагай. Где ты оставил свой чемодан?
— Не знаю.
— Я отнес его наверх вместе со своим и поставил в комнату рядом
с комнатой Гэлловея, — сказал Тьюри.
— Не хочу идти спать. Мне так грустно.
— Оно и видно.
Уинслоу рукавом размазал слезы по щекам.
— Я все думаю о бедном старине Гэлловее и о бедной принцессе
Маргарет.
— А при чем тут принцесса Маргарет?
— Она должна была выйти замуж за Тоунзенда, рожать детей и жить
счастливо.
— Ты прав.
— Вот я, например, счастлив.
— В этом нет никакого сомнения.
— И я чертовски приятно провожу время с вами, ребята, верно?
— Ну, хватит, Билли. Пошли.
Продолжая проливать слезы, Уинслоу прошаркал по комнате и на-
чал на четвереньках подниматься по лестнице, как обученный пес по
трапу. На середине марша он рухнул, и Хепберну пришлось остальную
часть пути тащить его волоком.
Тьюри встал, подложил в камин еще одно полено и нетерпеливо
пнул его ногой.
— Ну, что же нам теперь делать?
— Не знаю, — мрачно сказал Гарри. — Заставлять людей ждать —
это на Рона непохоже.
— Не попал ли он в аварию?
— Рон отличный водитель. К тому же он помешан на безопаснос-
ти: пристегивает ремень и все такое прочее.
— И отличным водителям случается попадать в аварию. Дело в том,
что, случись дорожное происшествие, мы смогли бы узнать о нем,
только если бы Эстер дала телеграмму в Уайертон и нам бы ее доста-
вили сюда.
— Эстер была бы слишком огорошена, чтобы вспомнить о нас.
— Ладно, есть другая версия: Гэлловей никуда не уезжал из дома.
Например, расстроился у него желудок, и он решил не ехать.
Это уже намного вероятнее^ — радостно ухватился Гарри за эту
мысль. — В последний раз, когда мы С ним виделись, он жаловался на
160
желудок. Я дал ему несколько противоязвенных капсул, которые вы-
пускает наша фирма.
— У Гэлловея нет язвы.
— Как знать. Капсулы сработали великолепно.
Тьюри со вздохом отвернулся. Он один из всей компании отказы-
вался от диагнозов Гарри и от его таблеток.
— Ладно, ладно. Язва Гэлловея взбунтовалась, и его отправили в
больницу. Как это звучит?
— Прекрасно! — сияя, воскликнул Гарри.
Когда вернулся Хепберн, они посовещались, и было решено, что
Тьюри, как самый'башковитый, и Гарри, как самый трезвый, поедут в
Уайертон и позвонят Гэлловею домой, чтобы проверить версию насчет
язвы.
Дорога петляла у .подножия скал над заливом, и Тьюри пришлось
сосредоточить все внимание на управлении машиной, а Гарри на тот
случай, если версия насчет язвы ошибочна, посматривал, нет ли удо-
роги «кадиллака». Но им повстречались две машины других марок.
К тому времени, когда они приехали в Уайертон, почти нигде не
светились окна, но в конце концов они обнаружили телефонную буд-
ку в холле небольшой гостиницы для туристов, которая совсем недав-
но открыла сезон. Оба они были одеты как рыболовы, так что хозяин
гостиницы поначалу принял их за постояльцев и встретил весьма ра-
душно, но они тут же сказали, что им нужно всего-навсего позвонить
по телефону. Хозяин испытал горькое разочарование, а когда они еще
попросили разменять пятидолларовую ассигнацию, он и вовсе рассер-
дился, потерял к ним всякий интерес и, пылая негодованием, уселся
за конторку, как только Тьюри вошел в телефонную будку. Прошло
минут десять, а то и больше, пока его соединили с домом Гэлловея
в Торонто, причем связь была плохая, разговор то и дело прерывался
какими-то звуками, напоминающими атмосферные помехи в радио-
приемнике.
— Эстер?
— Рон?
— Нет, не Рон. Это вы, Эстер?
— Так кто же?
— Ральф. Ральф Тьюри. Так это вы, Эстер?
— Да, — довольно холодно ответила Эстер, ибо звонок пробудил ее
от крепкого сна, да и в более благоприятной обстановке ей было на-
плевать на Тьюри, его жену и детей. — Вам не кажется, что час дово-
льно поздний?
— Я плохо вас слышу. Не могли бы вы говорить чуточку погромче?
— Я и так ору во всю глотку.
— Послушайте, Эстер, да что это за- треск? Девушка, девушка, сде-
лайте что-нибудь, говорить невозможно. Эстер? Вы слушаете? Так уде-
лите мне минутку внимания. У Рона все в порядке?
Ь М. Миллар ’Стены слушают*
161
— Да, конечно.
— А не было у него желудочных колик или еще чего-нибудь?
— Вы случайно не пьяны? — Это был любимый вопрос Эстер — в
результате многолетней практики она научилась со злорадным удовлет-
ворением распознавать состояние собеседника по телефону, причем в
слове «пьяны» растягивала первый слог — «пьяа-а-ны».
— Нет, я не пьян, — прокричал Тьюри. — Да и с чего бы?
— Я уверена, повод у вас всегда найдется. Так что там с Роном?
— Дело вот в чем. Гарри здесь, в охотничьем домике, вместе с ос-
тальными.
— Ну и что?
— А Рон не приехал. Гарри воспользовался своей машиной. У него
был срочный вызов в Мимико, и он попросил Телму передать Рону,
чтобы тот его не ждал и ехал сюда, а сам он приедет как только осво-
бодится. Так вот, Гарри здесь, а Рона все нет. Ребята начали беспоко-
иться, а мы решили позвонит£> вам.
Эстер хронически страдала ревностью и сразу представила себе Гэл-
ловея не мертвым в разбитой машине, а живехоньким в постели с Тел-
мой. И она сказала:
— Может, Рон задержался?
- Где?
— В Вестоне.
— Каким образом?
— Каким образом? Спросите об этом Гарри. Телма — его жена.
— Ну уж! — раздраженно прокричал Тьюри. — Глупей ничего не
придумаешь. Что на вас нашло, Эстер?
— Просто мне пришла в голову такая мысль.
— £й-богу, я считал вас более рассудительной женщиной. Больше
я вам сейчас сказать не могу, мне приходится кричать, а Гарри — все-
го в нескольких шагах. Вы понимаете?
-—Разумеется.
— Послушайте, Эстер...
Тут в разговор вклинилась телефонистка и попросила опустить еще
девяносто центов. Тьюри, ругаясь вслух, опустил монеты.
— Вы слушаете, Эстер?
— Конечно.
— Я думаю, вам надо позвонить в полицию.
— Зачем? Это может поставить Рона в неловкое положение. Он
очень щепетилен, и ему станет не по себе, если фараоны застанут его
в постели с чужой женой.
— Ради всего святого, Эстер, выбросьте эту блажь из головы. Дело
может оказаться серьезным. Рон, возможно, лежит в больнице, а то и
в морге.
— У него в бумажнике все документы, удостоверяющие его лич-
ность. Если бы он попал в аварию, мне тотчас позвонили бы.
J 62-
— Значит, вы вовсе не беспокоитесь о Роне?
— Не беспокоюсь? Ну, что вы, конечно, беспокоюсь, но это не то
беспокойство, которым я хотела бы поделиться с управлением поли-
ции.
— Я изумлен вашим отношением к этому делу, Эстер, искренне
изумлен.
— Ну продолжайте изумляться. Помешать вам в этом я не могу.
— Но что же все-таки с Роном?
— Рон, — сухо сказала Эстер, — вернется домой как ни в чем не
бывало и расскажет какую-нибудь правдоподобную историю, в кото-
рую я на какое-то время смогу поверить. И вам незачем беспокоиться
о Роне. Где бы он ни был и чем бы ни занимался, уверяю вас, ему и в
голову не придет побеспокоиться о вас, обо мне, о Гарри и вообще о
ком бы то ни было.
— Но может оказаться так, что он мертв.
— Ваша беда и беда ваших приятелей в том, что, когда вы выпьете,
вы начинаете хныкать.
В этом суждении содержалась такая доля правды, что Тьюри и не
попытался возражать, а лишь сказал:
— Не очень-то вы любезны.
— В данный момент мне не до любезностей. Послушайте. Вы все
там собрались в охотничьем домике, чтобы провести уик-энд за
ловлей рыбы. Или еще для чего-нибудь. Если Рон объявится здесь,
я скажу ему, что вы беспокоитесь, и он пошлет вам телеграмму. Ес-
ли же он присоединится к вам, вы окажете мне такую же услугу.
Хорошо?
— Хорошо, — согласился Тьюри, хотя ничего хорошего в сложив-
шейся обстановке он не видел. Все складывалось не так, как надо: Гэл-
ловей куда-то подевался, жена его отнеслась к этому очень странно,
Уинслоу, упившись, ударился в слезы. «Ничего себе уик-энд у нас по-
лучается, — подумал он. — Не лучше ли мне развернуть машину и
катить домой?»
Гэлловей неизвестно где, Эстер высказывает какие-то нелепые
предположения да еще этот Уинслоу — с чего это он захлебывается
пьяными слезами?
В телефонной будке стало душно, и когда Тьюри открыл дверцу и
вышел в вестибюль, с его лба катился пот, глаза покраснели, и настро-
ение вконец испортилось.
Гарри стоял у окна и пристально смотрел на залив, будто видел там
что-то очень интересное. Но в темном заливе вообще ничего нельзя
было разглядеть, и Тьюри понял, что Гарри прислушивался к его раз-
говору с Эстер и, вероятно, слышал все, что он говорил.
— Ну, что же, — сказал он, пытаясь изобразить искренность. —
Похоже, мы все всполошились попусту.
— Значит, Рон дома?
163
— Не то чтобы дома. Но Эстер совершенно уверена, что с ним все
в порядке, во всяком случае, о его здоровье она вовсе не беспокоится.
— Ты хочешь сказать, что она беспокоится о чем-то другом?
— О, ты же знаешь Эстер. Она вбила себе в голову, что Рон загу-
лял с какой-нибудь женщиной. Как знать, может, она и права.
— Может быть. — Гарри снова отвернулся к окну и так стиснул
зубы, что казалось, голос его исходит неизвестно откуда, как у чрево-
вещателя. — Я слышал, как ты говорил что-то обо мне.
— О тебе? Да, конечно. Я рассказал ей о неувязке в Вестоне из-за
того, что ты получил срочный вызов и...
— Я не о том.
— Ладно, — спокойно сказал Тьюри. — Что же еще ты слышал?
— Ты говорил Эстер, что о чем-то ты больше ничего не можешь
сказать, потому что я — всего в нескольких шагах.
— Это верно.
— Так о чем же шла речь?
— Вот оно что! — Тьюри не умел изворачиваться, к тому же в голо-
ве бродили остатки хмеля, час был поздний, а сидевший за конторкой
хозяин гостиницы с любопытством пожирал их глазами — и все это
усугубляло замешательство Ральфа. — Собственно говоря, Эстер запо-
дозрила, что Рон и ты пустились во все тяжкие вместе.
— Ну уж Эстер надо бы получше знать меня. В былые времена, по-
жалуй, у нее и были основания так судить обо мне, но сейчас я жена-
тый человек.
— Понятно.
— И Эстер прекрасно знает, что я теперь не тот.
— Между тем, что Эстер знает, и тем, что она чувствует, не всегда
можно построить мост.
— Ты говоришь правду?
— Насчет чего?
— Брось, Ральф. Мы же друзья.
— Так вот, как другу я тебе предлагаю вернуться в охотничий до-
мик и немного соснуть. — Тьюри пошел было к двери, но, увидев, что
Гарри не собирается следовать за ним, на что он надеялся, повернул-
ся и подошел к нему. — Не можем же мы, старина, торчать тут всю
ночь.
— Не можем?
— Знаешь что, глупые подозрения Эстер никоим образом не долж-
ны сбивать нас с панталыку. Так что поедем-ка обратно в охотничий
домик. Здесь нам больше делать нечего.
— Есть кое-что, — возразил Гарри. — Я позвоню Телме.
— Зачем?
— А разве должна быть какая-то особая причина, чтобы позвонить
собственной жене? К тому же я хочу узнать, появлялся ли Рон вообще
в моем доме.
164
— Но время позднее, Телма наверняка спит. Может даже не услы-
шать звонка.
— Телефон у нее на ночном столике.
— Ну так иди и звони. Мое дело было предупредить тебя.
— Предупредить?
— Ну, что я хочу сказать: если бы я позвонил своей жене в такой
предутренний час, она прежде всего решила бы, что я пьян, а в сле-
дующий раз, когда меня пригласят сюда, устроила бы мне веселую
жизнь.
— Телма не такая. Она хочет, чтобы я хорошо проводил время. Она
на удивление самоотверженная женщина.
Тьюри не стал спорить. Самая привлекательная черта характера
Гарри заключалась в том, что он приписывал другим людям все добро-
детели, которые были у него самого.
Когда Гарри вошел в телефонную будку и закрыл за собой дверцу,
Тьюри проводил его взглядом и подумал: «Господи Боже, а ну как
Эстер единственный раз в жизни права, и Рон там с Телмой... Нет
это невозможно. Телма точно так же без ума от Гарри, как он от
нее».
И Тьюри начал насвистывать, правда, почти неслышно, модную пе-
сенку «Я без ума от Гарри».
Глава 3
Вопреки мнению Тьюри, Телма не спала. Она сняла трубку после
второго звонка, и голос ее звучал живо, как будто она ждала этого
звонка. Или какого-нибудь другого.
— Дом мистера Брима.
— Я это знаю, милая, — хохотнул в трубку Гарри.
— О, это ты, Гарри.
— Собственной персоной. Надеюсь, не разбудил?
— Нет.
— Ты рада, что я позвонил?
— Конечно.
— До смерти соскучилась?
— До смерти соскучилась, черт побери, — повторила она скучным
голосом. — Как ты любишь всякие игры, Гарри. Совсем как ребенок.
Только не слишком поздний час для игр? По-моему, все дети в это вре-
мя должны спать. А завтра, — добавила она, — завтра можешь играть
во что твоей душе угодно.
За три года супружеской жизни она еще не говорила с ним таким
усталым покровительственным тоном. Гарри вспыхнул, будто его от-
хлестали по щекам.
— Телма, что с тобой?
165
— Ничего.
— Неправда. Я знаю, что это не правда. Что случилось, Телма? Ска-
жи мне. Скажи своему Гарри.
В ответ она лишь вздохнула. Гарри отчетливо услышал этот вздох,
долгий, глубокий и печальный.
— Послушай, Телма. Если ты хочешь, чтобы я вернулся домой, я
приеду. Тронусь в путь прямо сейчас.
— Нет! Я вовсе не хочу, чтобы ты возвращался домой!
— Да в чем дело, Телма? Ты не заболела?
И снова она не ответила. Ее молчание душило Гарри. Он приот-
крыл дверцу телефонной кабины на несколько дюймов и раз пять
глубоко вздохнул. Тьюри теперь все будет слышно, ну и пускай се-
бе слушает. Друзья Гарри столько раз делились с ним своими бедами,
что он готов без всякого смущения посвятить любого из них в свои не-
взгоды.
— Я больна, — сказала наконец Телма. — Весь вечер страдаю.
— Вызови врача. Сейчас же вызови.
— Зачем? Я и без врача знаю, что со мной.
— Что же с тобой, любовь моя?
— Этого я тебе сказать не могу. Не время и не место.
— Послушай, Тел, не переживай. Приляг и расслабься. Я сейчас же
приеду домой.
— Если ты это сделаешь, меня дома не застанешь.
— Да во имя Господа Бога...
— Будь уверен, я так и поступлю. Сбегу. Я какое-то время должна
побыть одна, подумать. Не приезжай домой, Гарри. Обещай.
— Ноя же...
— Обещай.
— Ладно, обещаю. Я не приеду домой, во всяком случае сегодня.
Это обещание вроде бы успокоило Телму, и она сказала совсем уже
по-дружески:
— Откуда ты звонишь?
— Из гостиницы в Уайертоне.
— Ты еще не был в охотничьем домике?
— Был, но нам с Тьюри пришлось вернуться сюда, чтобы позвонить
Рону домой.
— За каким чертом вам звонить Рону домой в такой поздний час?
— Чтобы узнать, почему он сюда не приехал.
— Он не приехал, — тупо повторила она. — Ты именно это сказал?
Рона с вами нет?
— Пока что нет.
— Но отсюда он уехал много часов назад. Заехал около восьми.
Я передала, что ты велел, и мы с ним по рюмке выпили. А потом...
Она умолкла, и Гарри пришлось попросить ее продолжать:
— А потом, Телма?
166
— Я... я попросила его, я его очень попросила не ездить в охотни-
чий домик.
— Почему?
— Такое у меня было предчувствие, когда я его увидела, оно было
таким сильным, что я чуть не упала в*обморок, вот какое у меня было
предчувствие. — И она начала рыдать, остальные слова тонули в ры-
даниях: — О Господи... я так и знала... это по моей вине... Рон умер...
Рон.,. Рон...
— Что ты говоришь, Телма?
— Рон... — Она повторила это имя с полдюжины.раз, а Гарри слу-
шал с остановившимся сердцем и окаменелым лицом.
Тьюри подошел к телефонной будке и приоткрыл дверцу:
— Случилось что-нибудь?
— Да. Только я не знаю, что.
— Может, помогу?
— Едва ли.
— Ну дай хотя бы попробую. Иди, Гарри, присядь. Ты выглядишь
ужасно.
Они снова поменялись местами, и Тьюри поспешно сказал в
трубку:
— Алло, Телма. Это Ральф.
— Говорите.
— Послушайте, Телма. Я не знаю, в чем дело, но успокойтесь на
минутку, ладно?
— Не могу.
— Почему бы вам не выпить чего-нибудь? Я подожду у телефона, а
вы налейте себе...
— Не хочу я ничего пить.
— Ну ладно, ладно. Я только подумал, что...
— Да и не пойдет никакая выпивка. Я больна. Меня выворачивает
наизнанку.
— Уж не подцепили ли вы грипп?
— Нет, я не подцепила грипп. — Мгновение она поколебалась.
— Гарри стоит рядом с вами?
— Нет, он вышел.
— Вы уверены?
— Я вижу,хКак он шагает взад-вперед по веранде.
— Я беременна.
— Что? Что вы сказали?
— Что у меня будет ребенок.
— Ну и ну, черт меня подери! Это здорово, Телма, это чудесно!
- Да?
— Вы сказали об этом Гарри?
— Нет еще. , _
— Господи, да он же взлетит на седьмое небо, когда узнает.
167
— Может, и взлетит. Поначалу.
— А что вы хотите этим сказать? Почему поначалу?
— Когда начнет думать, он опустится пониже.
— Не улавливаю, в чем тут соль.
— Мы с Гарри больше года не предпринимали никаких шагов к
тому, чтобы заиметь ребенка, — медленно сказала она. — Гарри не
хотел, чтобы я рожала, боялся осложнений, ведь мне скоро тридцать
пять.
— Никакие меры предосторожности не дают полной гарантии. Это
могло произойти случайно.
— Это произошло не случайно, а преднамеренно, во всяком случае,
с моей стороны. Я хотела ребенка. Я старею, и очень скоро было бы
уже поздно. И не раз говорила об этом Гарри. Но он боялся, как бы
чего не вышло со мной. По крайней мере, так он говорил. Может быть,
подлинные причины были глубже и тоньше, не знаю. Возможно, он
не хотел делить мою привязанность ни с кем. Но каковы бы ни бы^
ли его соображения, мои теперь вам известны. Я хочу этого ребенка.
Я уже люблю его.
- Его?
— У меня предчувствие, что это будет мальчик. И я назову его
Роном.
— Господи Боже мой! — воскликнул Тьюри. — Рон? Рон Гэлло-
вей?
-Да.
— Вы в этом уверены?
— Вам не кажется, что такой вопрос для меня оскорбителен? Он
предполагает, будто я путалась с кем попало.
— Я хотел сказать только, что в таком деле надо быть совершенно
уверенной.
— Я совершенно уверена.
— Господи Боже мой, — повторил Тьюри. — Ну и кашу вы завари-
ли. Подумайте о Гарри. И об Эстер.
— Я не могу позволить себе такой' роскоши. Я должна думать
только о ребенке. Кстати, Эстер никогда не любила Рона. Вышла за
него замуж из-за денег, он сам мне это сказал. А Гарри мне, конеч-
но, жалко. Он добрый человек, и мне не хотелось бы причинять ему
боль, но...
— Но все равно причините?
— Да. Я должна это сделать. Обязана из-за ребенка.
— Дело-то вот в чем, Телма. Подумайте сами. Во имя ребенка
не лучше ли было бы оставить все это дело в тайне? Гарри был бы
прекрасным отцом, и ребенок бы рос без ненужной мороки и скан-
дала. '
— Это невозможно. Я не хочу оставлять это дело в тайне, как вы
изволили выразиться.
168
— Настоятельно прошу вас подумать над этим"еще раз.
— Последние три недели я ни о чем другом и не думала, с тех лор
как узнала, что беременна. Одно я знаю наверняка: продолжать жить
с Гарри я больше не могу. Мне даже кажется, что он не существует.
Как бы вам объяснить? Для меня теперь существует только мой ребе-
нок, которого я ношу под сердцем. Вся моя жизнь теперь — это Рон и
его ребенок.
Это простое признание, высказанное с такой убежденностью, на-
пугало Тьюри еще больше, чем стоящее за ним реальное положение ве-
щей. Какое-то время он не мог вымолвить ни слова, а когда смог, в
его голосе зазвучало холодное неодобрение:
— Не могу представить себе, чтобы Рон так же односторонне от-
несся к тому, что случилось. Собственно говоря, у него был ребенок
от первой жены и два — от второй, так что для него это событие не
является чем-то исключительным.
— Если вы пытаетесь пробудить во мне ревность и злость, не тру-
дитесь. Да, у Рона были другие женщины, другие дети, но этот ребе-
нок — единственный в своем роде. Как и я.
На это Тьюри ничего не сказал. Лишь молча и беспомощно смот-
рел на телефонную трубку, от души раскаиваясь в том, что не остался
дома и не принялся красить гараж, как того хотела его жена.
— Ральф, вы еще слушаете?
-Да.
— Ральф, мне не хочется, чтобы вы подумали, будто я... будто я за-
думала это заранее, так сказать, спланировала. Ничего подобного. Про-
изошло все случайно, но раз уж так получилось, яЪоняла, что именно
этого мне и надо.
— Да уж, конечно. С ума вы, что ли, сошли? Ведь то, что вы дела-
ете, то, что вы сделали, — совершенно аморально, и нет вам никакого
оправдния.
— Не надо читать мне мораль. Словами теперь ничего не изме-
нишь.
— Ну ради Бога, подумайте о Гарри. Это его убьет.
. — Не думаю. О, разумеется, на какое-то время вышибет его из сед-
ла, но в конце концов он повстречает какую-нибудь женщину, кото-
рая обовьется вокруг него, как виноградная лоза, позволит ему
суетиться по-пустому и пичкать ее таблетками.
— Ваши слова звучат так, — сказал пораженный Тьюри, — будто вы
по-настоящему ненавидите его.
— Нет, не его. Только таблетки. Ими он чуть не свел меня в моги-
лу. А на самом деле я здорова. Доктор говорит, у меня будет чудесный
здоровый малыш. Чего я и хотела всю свою жизнь. Детство мое про-
шло идиноко в доме незамужней тетки, совсем одиноко. Я только и
мечтала, что вот вырасту, выйду замуж и нарожаю дюжину ребятишек,
чтобы никогда не быть снова такой одинокой.
169
— Может случиться и так, — веско сказал Тьюри, — что вы окаже-
тесь более одинокой, чем сейчас. Окружающие вас люди косо посмот-
рят на...
—- Ах, люди. Плевать мне на них. Мне нужны только Рон и ре-
бенок.
— А вы очень уверены в себе, Телма.
-Да-
— И вы так же уверены в Роне?
— Да. Я сказала ему о ребенке, когда он заехал вчера вечером за
Гарри. Подсчитала, что самое время сообщить ему.
Тьюри этой ее уверенности не разделял.
— А как он принял эту новость?
Телма заняла оборону:
— Я, разумеется, и не надеялась, что он сразу обрадуется. Ему нуж-
но время, чтобы подумать, оценить сложившееся положение. Как и
всякому на его месте.
— Я рад, что вы это понимаете, — сухо обронил Тьюри.
— Он любит меня, вот что главное.
— В самом деле?
— Не беспокойтесь, все окончится как нельзя лучше. У меня такое
предчувствие.
Кто ее разберет, эту Телму. Новое предчувствие, что все закон-
чится наилучшим образом, перечеркнуло предыдущее, которое пред-
полагало, что с Роном что-то случилось. Выходит, Телма может на-
кладывать одно предчувствие.на другое, как кирпичи, и действующим
всегда останется последнее. Она еще добавила:
— О, я знаю, предстоит ужасная морока, например, с разводом.
— Рон не может получить развод от Эстер. Нет оснований.
— Я хотела сказать, Рон может ей заплатить, чтобы она подала на
развод.
— Ну, а если она откажется?
— Ерунда. Эстер любит деньги. Да и зачем ей отказываться?
— Есть такие женщины, — мрачно поиронизировал Тьюри, — ко-
торые не в восторге от перспективы разрушить домашний очаг и
семью.
— Эстер не настолько сентиментальна, как вы думаете. Я виновата
перед ней не больше, чем она перед первой женой Рона. Только мо-
тивы моего поведения более чисты.
— А как сам Рон относится к перспективе снова фигурировать в
суде и в печати как развратник?
— Ради Бога, Ральф, не могли бь) вы сказать что-нибудь повеселей?
— Да где мне взять веселье? — чистосердечно ответил Тьюри. —
Обстановка не пробуждает во мне чувства юмора. Может, Гарри
придумает что-нибудь повеселей? Он все еще меряет шагами веранду.
Позвать?
170
— Нет.
— А как вы скажете ему об этом, Телма?
— Не знаю. Я пыталась подвести его к такому признанию, но... это
так трудно.
— Об этом вам с Роном надо было подумать, когда вы скакали вмес-
те в постель.
— Фу, как грубо!
— Сложившееся положение как-то не располагает к особой дели-
катности.
— Послушайте, Ральф. А что, если вы скажете об этом Гарри?
Я подумала, ведь вы с ним такие близкие друзья...
— Нет уж, пожалуйста, меня в это дело не впутывайте.
— Я просто вспомнила, что вы бываете таким тактичным, когда за-
хотите.
— На этот раз не захочу.
— Ну ладно. Но я тоже не скажу ему. Не могу. Я даже не хочу боль-
ше видеться с ним.
— Господи, ну что за женщина! Вы просто обязаны сказать ему,
объяснить, попросить прощенья.
— Почему я должна просить у него прощенья? Я ни о чем не со-
жалею. А что до объяснения — как я могу объяснить то, чего сама не
понимаю? Я не знала, что у нас с Роном так получится. Если бы
знала, может, попросила бы у Гарри таблетку или пилюлю, предохра-
няющую от любви. — Она горько хохотнула. — У него ведь есть вся-
кие.
— Когда это у вас началось?
— Недели за две до Рождества. Я поехала в город купить подарок
Гарри и в магазине Итона случайно встретила Рона. Мы вместе позав-
тракали в кафе «Парк Плаза», потом вышли на террасу и стали смот-
реть на город. Шел снег, и все вокруг было очень красиво. Раньше я
не очень-то обращала внимание на Торонто, ведь я выросла на запа-
де, в Ванкувере. Только и всего, мы просто стояли. Никакого флирта,
ни пожиманья рук, друг о друге мы даже не говорили, взглядами об-
менивались лишь изредка. Но, вернувшись домой, я не сказала Гарри
об этой встрече. Сама не знаю почему. Промолчала. Да еще солгала,
сочинила, будто позавтракала с медицинской сестрой, с которой вместе
работала в клинике доктора Меррея в Гамильтоне. На другой день сно-
ва поехала на автобусе в Торонто, потому что забыла купить Гарри ро-
ждественский подарок. Во всяком случае, так я оправдывалась сама
перед собой. Зашла в jot же магазин, в то же самое время, и прохажи-
валась мимо входа с Йондж-стрит чуть ли не час. У меня было ужасно
сильное предчувствие, что Рон придет. Он не пришел, но впоследст-
вии признался мне, что ему очень хотелось пойти, что он думал обо
мне все утро, но прийти не смог, так как Эстер давала ленч в клубе и
было много приглашенных.
171
«Двое слабоумных, — с презрением подумал Тьюри, — от скуки
образили себя героями драмы и оказались в таком полсжении, из о
торого и ему и ей выбраться не под силу». А вслух спросил:
— Гарри ничего не заподозрил?
— Нет.
— К вашему сведению: Эстер заподозрила и сейчас подозревает.
— Я тоже так думаю. Уж очень холодно она со мной разговарива-
ла, когда я позвонила ей на той неделе и пригласила на сеанс к моей
подруге. А я просто хотела оказать ей любезность.
— Почему?
— Ради Рона. Я не хочу, чтобы он был отлучен от детей Эстер, как
это случилось с ребенком от первой жены. Это несправедливо.
— Судьи думают иначе.
— В нашей стране — да. О, у нас тут глупые провинциальные нра-
вы. Я хотела бы жить в Штатах с Роном и моим ребенком.
Входная дверь открылась, и в вестибюль гостиницы вошел Гарри;
он шел нетвердой походкой, широко расставляя ноги, точно сошедший
на берег матрос и на твердой земле оберегающий себя от килевой и
бортовой качки. Хотя ночной воздух еще не остыл, губы у Гарри по-
синели, а взгляд был остекленелый, словно невыплаканные слезы ос-
тались в глазах и превратились в лед.
— ...в каком-нибудь месте, где нет такой ужасной долгой зимы, —
продолжала Телма. — О, как я ненавижу здешние зимы! Я до того
дошла, что не могу даже радоваться весне, потому что знаю, как она
коротка и как скоро придет осень, печальная пора, когда все вокруг
умирает.
— Мы поговорим об этом как-нибудь в другой раз, — оборвал ее
Тьюри. — А теперь скажите, Рон заехал к вам на «кадиллаке»?
— Кажется, да.
— Верх был поднят или опущен?
— По-моему, опущен. Да, конечно, опущен. Я теперь вспоминаю,
что, когда у окна махала ему на прощанье, подумала, как бы он не про-
студился от завихрения встречного воздуха у него на затылке. Ведь он
жаловался, что неважно себя чувствует.
— Еще бы!
— Да нет. Он жаловался на нездоровье, до того как я ему сказала
про ребенка. Я вижу, Ральф, вы сегодня в прескверном настроении.
— Отчего бы это?
— В конце-то концов, вы не на собственных похоронах.
Гарри медленно, но неуклонно шел прямо к телефонной кабине
и, подойдя, распахнул ее дверцу, хоть Тьюри и старался одной рукой
удержать ее.
— Дай мне поговорить с ней.
Тьюри сказал в трубку:
— Телма, подошел Гарри. Он хочет поговорить с вами.
172
— А я не хочу с ним говорить. Мне нечего ему сказать.
- Но...
— Скажите ему правду или сочините что-нибудь, мне все равно.
Я сейчас повешу трубку, Ральф. А если мой телефон снова зазвонит,
я не отвечу.
— Подождите, Телма.
В трубке щелкнуло, это был безусловно конец разговора.
— Она повесила трубку, — сказал Тьюри.
— Почему?
— Не расположена к беседе, как я понимаю. Не беспокойся об
этом, старина. Женщины становятся очень капризными при...
— Я хочу перезвонить ей.
— Она сказала, что не снимет трубку.
— Я лучше тебя знаю Телму, — вяло улыбнулся Гарри. — Она не
выдержит, если телефон зазвонит.
И они снова поменялись местами. Гарри набрал номер миссис Гар-
ри Брим в Вестоне.
Телефонистка дала телефону прозвонить раз двенадцать, потом об-
ратилась к Гарри:
— Очень жаль, сэр, но ваш номер не отвечает. Может быть, попро-
бовать еще раз минут через двадцать?
— Нет, спасибо. — Гарри вышел из кабины, вытирая лоб рукавом
рыболовной куртки. — Ничего не понимаю, черт побери. В чем дело?
В чем я-то провинился?
— Ни в чем. Поедем обратно в охотничий домик и выпьем.
— О чем ты так долго говорил с Телмой?
— О жизни, — ответил Тьюри. И это была святая правда.
— О жизни? В три часа утра по междугородному телефону?
— Телме захотелось поговорить. Ты же знаешь женщин, иногда им
надо облегчить душу, выговорившись перед кем-то посторонним. Тел-
ма была в возбужденном состоянии.
— Она всегда может рассчитывать на то, что я ее пойму.
— Надеюсь, это так, — мягко сказал Тьюри. — Дай Бог, чтоб так
оно и было.
— Меня просто убивает эта неопределенность. Почему бы ей не по-
говорить со мной? Почему она без конца повторяет имя Рона?
— Она хорошо относится к Рону и беспокоится о нем. Разве мы все
не испытываем такого же беспокойства?
— Мой Бог, конечно! Рон — мой лучший друг. Я как-то спас
его, когда он тонул, еще в школьные времена, я рассказывал тебе об
этом?
— Да, — ответил Тьюри не потому, что так оно и было, а потому,
что устал от иронии судьбы и не мог проглотить еще один ее фокус, в
глотке у него пересохло и саднило. — Поехали, Гарри, судя по твоему
виду, тебе обязательно нужно выпить.
173
— А может, мне лучше переночевать в этом городке, снять но-
мер, поспать часок-другой, а потом все же попробовать дозвониться до
Телмы?
— Оставь ты ее в покое на какое-то время. Дай ей прийти в себя.
— Возможно, ты и прав. Надеюсь, она вспомнит про оранжевые
таблетки, которые я ей оставил. Они прекрасно снимают напряжение.
Говорят, с их помощью папа римский избавился от икоты, которая ме-
шала ему произносить речи.
Тут Тьюри почувствовал солидарность с Телмой и осудил Гарри.
Его так и подмывало сказать, что недомогание Телмы не имеет ниче-
го общего с икотой, и ей не помогут ни оранжевые, ни синие, ни ро-
зовые таблетки.
— Здесь нам больше делать нечего, — только и сказал он. — Вот
разве что сообщить в полицию, что Рон исчез.
— А может, он уже объявился. Вполне вероятно, что, когда мы воз-
вратимся в охотничий домик, он уже будет там. Ты со мной не со-
гласен?
— Вполне возможно.
«Но не очень-то вероятно, — добавил Тьюри про себя. — Будь я в
шкуре Рона, мне меньше всего на свете хотелось бы заявиться в охот-
ничий домик и повстречаться с Гарри. Рон мог остановиться на ночь
в гостинице. Мог уехать в свой коттедж в Кингсвилле. А может, ката-
ет по дорогам вкруговую, как он не раз делал, удирая от ссоры с Эс-
тер. Рон терпеть не может сцен, от любой размолвки он страдает,
можно сказать, физически. Как-то раз мы с Биллом Уинслоу заспори-
ли о политике, и Рон просто-напросто исчез, а потом Эстер нашла его
за живой изгородью из самшита, его рвало».
Гарри посмотрел на часы, и одного этого взгляда было достаточно
для того, чтобы он широко зевнул, так что на глазах его выступили
слезы.
— Бог ты мой, уже четыре часа!
— Вот я и говорю.
— Через час-другой ребята начнут вставать и рваться туда или сюда.
Ты не думаешь, что нам надо поскорей вернуться?
— Я давно с тобой согласен.
— Ей-богу, Ральф, ты что-то знаешь, верно? Я теперь чувствую себя
гораздо лучше. Намного, намного лучше. Не могу точно определить,
что ты сказал или сделал, но ты заставил меня по-иному взглянуть на
многие вещи.
Тьюри выдавил из себя подобие улыбки.
— Ну и прекрасно.
— Да, достопочтенный сэр, вы заставили меня взглянуть на дело под
другим углом. Ну что мы так беспокоимся о двух совершенно взрос-
лых людях — Роне и Телме? В конце-то концов, ни один из них не
наделает глупостей.
174
— В.твоих словах есть определенный смысл.
— Поехали обратно в охотничий домик и обмоем это дело..
— Обмоем — что?
— Не знаю. Я только что чувствовал себя препаршиво, а теперь мне
кажется, что все прекрасно, за это и надо выпить.
Пройдя вперед, Гарри открыл дверь. Он улыбался и шел легкой,
пружинящей походкой.
— Господи, какая ночь! — воскликнул Гарри. — Ты только приню-
хайся:
Тьюри ничего не оставалось, как принюхаться. Ночь пахла ветром
и водой, обманом и предательством.
Глава 4
В обратный путь они тронулись довольно спокойно. После кратко-
временного приступа словоохотливости Гарри забился на заднее си-
денье, скрючился и уснул.
Тьюри вел машину медленно, ему не давала покоя проблема, как
сказать правду Гарри, не убивая его насмерть.’ Ему будет больно, тут
уж никуда не денешься, речь шла лишь о том, как бы смягчить удар,
избежать слишком резкого потрясения.
До этой ночи Тыори всегда считал Телму легкомысленной и неда-
лекой. Но теперь он понял, как ловко она сделала его хранителем ее
тайны. Это все равно что быть смотрителем критической массы урана;
если он не освободится хоть от какой-то части ее, она в любой момент
может взорваться и распылить его на атомы. Стало быть, задача заклю-
чалась в том, чтобы разряжать эту бомбу понемногу, памятуя о ее
страшной взрывной силе.
«Скажите ему правду или сочините что-нибудь», — произнесла Тел-
ма, но было ясно, что она хочет, чтобы он сказал правду, и вовсе не
потому, что он способен сделать это мягко и тактично, она просто-
напросто хотела снять это бремя с себя. Телма не собиралась боль-
ше возиться с Гарри, она не страдала, оттого что причинит ему боль,
не собиралась просить у него прощенья или давать какие бы то ни
было объяснения и вообще не хотела больше его видеть. Последнее
обстоятельство представлялось .Тьюри самым неправдоподобным.
Три года все они считали супругов Брим идеальной парой. Те не
спорили и не одергивали друг друга на людях, не перекидывались яз-
вительными замечаниями в компании и никогда не рассказывали
друзьям о недостатках друг друга. Тьюри всегда слегка завидовал
им, так как сам он и его жена Нэнси частенько вступали в жаркие
споры, которые обычно заканчивались обращением к чисто физио-
логическим терминам: *У тебя циклическая депрессия, какая была
у твоего дядюшки Чарлза, этого несчастного параноика — нечего
175
и удивляться, что дети проходят какую-то маниакальную фазу». Су-
пруги Тьюри бросали друг в друга не пепельницы, а эдиповы комп-
лексы, генетическую предопределенность и неврозы навязчивых
состояний. t
Гарри на заднем сиденье начал храпеть, негромко и чуть ли не за-
стенчиво, словно опасался, как бы его не заставили повернуться на бок
и стихнуть. Его храп почему-то выводил Тьюри из себя. Ему казалось,
что это скулит во сне больной щенок.
— Гарри! — резко окликнул он друга.
— Ой, — откликнулся Гарри, как будто его толкнули локтем в жи-
вот. — А? Что? Что такое?
— Проснись.
— Видно, я задремал. Извини.
— Перестань ты извиняться всю дорогу. На нервы действует.
— А что на них не действует? — спросил Гарри, смиренно вздох-
нув. — Не прими это как упрек, старина. Мне не до того. Ты испыты-
ваешь стресс, только и всего. Научись расслабляться. Помнишь, я
говорил тебе об оранжевых таблетках, которыми папа римский изле-
чился от икоты?
— Их трудно забыть."
— У меня случайно оказалось с собой несколько штук. Прими-ка
одну из них, а я какое-то время поведу машину.
Тьюри так же мало доверял водительским способностям Гарри, как
и его таблеткам.
— Нет, спасибо, лучше я останусь в стрессе.
Гарри перелез на переднее сиденье и по привычке, ставшей для
него почти обязанностью, опять завел речь о Телме, о ее многих уни-
кальных достоинствах. Гарри открыто не говорил, что все остальные
женщины — просто куски мяса, но молчаливо предполагал это.
— ...и вот Телма пригласила старика к нам домой и угостила его
чаем. Она такая, ее сердце открыто каждому...
— Гарри! .
— ...даже совершенно незнакомому человеку. Потом она связалась
с падчерицей старика и...
— Гарри, я хочу тебе что-то сказать. v
— Ладно, старина. Я, собственно говоря, кончил. Выкладывай.
— Я не думаю, что мы найдем Рона в охотничьем домике, когда
приедем туда.
— Почему?
— По-моему, он вообще не появится ни в охотничьем домике, ни
в каком-нибудь другом месте, где может встретить тебя.
— А при чем тут я?
— Мне кажется, Рон избегает тебя;
— Меня избегает?'Да почему?
— Потому что ему слишком нравится твоя жена.
176
— Телма всегда ему нравилась. Они с самого начала приглянулись
друг другу.
— А теперь они слишком уж друг другу приглянулись. — Тьюри на
короткое мгновенье оторвал взгляд от дороги, чтобы взглянуть на лицо
Гарри в слабом свете приборной доски. Гарри улыбался. — Ты слы-
шишь, Гарри? Рон влюблен в твою жену.
— Это тебе Телма рассказала, конечно?
-Да.
— Тогда не беспокойся, это пустое дело, — твердо сказал Гарри.
— Ты, я вижу, очень уверен в себе.
— Послушай, Ральф, я не сказал бы никому на свете, но ты мой
друг, тебе я поведаю эту тайну.
Тьюри опустил стекло окна. У него было такое ощущение, что он
и Гарри неподвижны, а за ними гонится клубящаяся тайнами ночь.
В лучах полумесяца сверкали воды залива. Волны, набегая одна на дру-
гую, хитро подмигивали и шептали каждая о своей тайне.
— Дело в том, — сказал Гарри, -- что Телма видит сны наяву. Ни-
чего серьезного, разумеется,- но время от времени ей приходит в голо-
ву, что такой-то в нее влюблен. Это ни к чему не ведет. Через неделю
она об этом забывает.
— Понятно. •
— На этот раз — Рон. Когда-то был и ты.
— Я? Но почему? Господи Боже, я ведь даже не...
— Знаю, знаю. Все это — ее воображение. И она с ним'ничего не
может поделать. Просто в ее характере есть романтическая жилка. Ей
доставляет удовольствие верить, что кто-то безнадежно влюблен в нее.
По-моему, это укрепляет ее веру в собственное очарование. — Гарри
вздохнул. — Значит, теперь она думает, что в нее влюбился Рон, это
ее и встревожило? Так она тебе и сказала?
— Она сказала мне не только это..-.
— Бедняжка Телма. Сны наяву — это что-то вроде спиритических
сеансов, на которые она ходит. На самом-то деле она в них не верит,
да и нет у нее умерших, с которыми она хотела бы пообщаться. Про-
сто хочет быть не такой, как все, хочет возбуждать интерес, ну, ты сам
понимаешь, Ральф, да?
— Пожалуй.
— Никогда и ни с кем я так не говорил о своей жене, — торжес-
твенно изрек Гарри. — Надеюсь, ты меня за это не осудишь.
— Разумеется, нет.
— Спиритические сеансы — ее последнее увлечение, в это дело ее
втянула наша соседка. А сны наяву начались, когда она была еще де-
вочкой, от них она так и не смогла избавиться. Они как бы восполня-
ют то, чего ей не хватает в жизни, создают волнующую воображение
романтику. А я, при всем моем старании, пожалуй, не тот человек,
который... скажем так: я продаю таблетки. Это не впечатляет, как я
177
понимаю. Вот ее сны наяву и восполняют этот пробел хоть в какой-то
мере.
«А может, и в полной мере», — сказал про себя Тьюри, но вслух
произнес:
— А ты не думаешь, что сны наяву — дело опасное?
— Не для Телмы и не для меня. И откуда в них опасность?
— Долгий сон может смешаться с реальностью.
— Но послушай, Ральф, ты слишком уж критически к этому отно-
сишься. Я понимаю, ты желаешь нам добра, но не всегда такая точка
зрения оказывается оптимальной. Телма и я, мы счастливы, что мы та-
кие, какие есть. Если сны наяву восполняют какие-то несоответствия
в ее жизни...
— Ты сам себе противоречишь.
— Ну ладно, — сказал Гарри, и в голосе его впервые прозвучали
нотки раздражения. — Это мое дело. Я могу противоречить себе и хоть
уйти со сцены, черт побери, если мне это придет в голову.
— Безусловно. Ну и валяй.
Гарри закурил сигарету, потом снова заговорил, но уже более мяг-
ким тоном:
— Ты умный парень, Ральф, у тебя глубокие мысли, ты знаешь кучу
вещей, о которых мы, твои друзья, не имеем представления, потому что
у тебя высшее образование и все такое прочее. Только... -
— Только что?
— Не пытайся подвергать анализу Телму. Я люблю ее такую, какая
она есть. Пусть себе видит сны наяву.
— Да на здоровье, мне-то что.
— Самое удивительное в моей жизни — это женитьба на Телме.
И ничто на свете не заставит меня изменить отношение к ней. Я ни
за что не сделаю ничего такого, что изменило бы сложившуюся между
нами связь.
— Тебе и не надо будет ничего делать, — заметил Тьюри, но урчанье
мотора и грохот бьющихся о скалы волн заглушили его слова. Повто-
рять их он не стал. «Значит, вот как обстоят дела, — подумал он. —
Гарри хочет остаться на седьмом небе. И пусть его».
Оставшиеся несколько миль проехали не то чтобы молча, — Гарри
принялся насвистывать какой-то веселый мотив, — но, во всяком слу-
чае, разговора не возобновляли. Тьюри не обращал внимания на свист,
а думал о Телме, пробовал разобраться в ее образах, возникших в его
воображении этой ночью.
Первый из этих образов, разумеется, Телма, жена Гарри, невысо-
кая спокойная женщина приятной наружности, которой перевалило за
тридцать. Знает толк в стряпне и в домашнем хозяйстве, и, казалось
бы$ ее ничто не интересует вне стен дома из красного кирпича, при-
обретенного Гарри после их женитьбы. Тьюри всегда считал ее- глу-
поватой, ибо она. почти не высказывала собственных суждений и
178
замечаний, а без конца ссылалась на Гарри, точно его верный отголо-
сок: «Гарри совершенно прав... как сказал Гарри не далее, чем вчера...
Гарри сказал, и я с ним согласна, что...» Со стороны казалось, будто
она из тех женщин, которые не хотят самостоятельно принимать
какие бы то ни было решения и не способны что-либо задумать или
вообразить. Даже ее недавнее увлечение спиритизмом и всякого рода
предчувствиями возникло под влиянием соседки.
Однако мысль Ральфа тут забегала вперед, потому что спиритичес-
кие сеансы, строго говоря, относились ко второму образу Телмы,
женщины, видящей сны наяву, которая подкармливала свою посред-
ственность сочными кусками мечтаний, пока эта самая посредствен-
ность не раздобрела настолько, что сама Телма не могла ее узнать.
Благодаря такому столу Телма превратилась в женщину, наделенную
уникальными психическими возможностями, в femme fatale, в которую
мужчины безнадежно влюблялись. Вообще сны наяву — девчоночье за-
нятие, а Телма давно уже не девчонка. А может, она и не видит сны
наяву; Ральфу пришло в голову, что Гарри все это выдумал, спасаясь
от горькой правды, заключавшейся в том, что Рон Гэлловей крутит лю-
бовь с его женой.
Отсюда возник и третий образ, размытый и нечеткий, но все же бо-
лее реальный, чем первые два: Телма — женщина, которая хотела ре-
бенка, с узко-эгоистической решимостью и без оглядки на мораль
действовала в этом направлении и нашла способ зачать.
Гарри перестал насвистывать и глядел в окно, чтобы не пропустить
поворот к охотничьему домику.
— А почему ты думаешь, — сказал вдруг Тьюри, что, если я начну
«анализировать» Телму, как ты называешь, это повлияет на ваши суп-
ружеские отношения?
— Я этого не говорил.
— Но подразумевал.
— Не надо, Ральф, — грустно сказал Гарри, — не надо. Не продол-
жай. Есть вещи, которые лучше не трогать. Подвергай анализу своих
студентов, если тебе надо, или своих домашних, кого угодно, только
не Телму. Возможно, она не вполне счастлива, но я делаю все возмож-
ное, чтобы исправить положение. Мне не хотелось бы говорить о под-
робностях.
— Она хочет ребенка.
Гарри сделал удивленные глаза:
— Откуда ты знаешь?
— Она сама сказала.
— Сегодня ночью? По телефону?
-Да.
— А, так вот что вывело ее из равновесия. Скорей всего она за-
снула и проснулась от какого-нибудь привычного кошмара. Этой вес-
ной они ее одолевают. Ей снится, что она родила ребенка, но с ним
179
что-то случается, то он деформирован при рождении, то заболевает
и умирает, то его похищает с целью выкупа Китаец. По-моему, сон
про Китайца она видела, после того как днем ходила в прачечную за
моими шортами... И знаешь, Телме я еще ничего не говорил, хочу
сделать ей сюрприз, но на этой неделе я побывал в двух агентствах
по приемным детям, навел справки... Поворот должен быть где-то
здесь.
«Ты проскочил поворот много месяцев тому назад, — подумал
Тьюри. — Проскочил, Гарри, и не заметил».
Охотничий домик Гэлловей построил отчасти как свадебный по-
дарок Эстер, отчасти как убежище, где можно было переждать время,
пока не позабудется скандал, вызванный его разводом с первой женой.
Но домик оказался не убежищем, а достопримечательностью, восхи-
щаться которой или критиковать которую съезжались соседи со всего
побережья залива от Пенитэнгишина до Тобермори. И действительно,
постройка получилась слишком уж шикарной для этой местности и для
своего назначения. Нижний этаж был выложен из местного камня, а
верхний — в полудсревянном английском стиле, с крутой рифленой
крышей, которая выдерживала бы толстый слой снега, скапливавше-
гося за долгую зиму, и не препятствовала бы его сходу при первой от-
тепели.
Для сторожа было предназначено помещение над гаражом, точная
копия домика, и от весны до осени его занимал пожилой механик по
имени Мак-Грегор. По договоренности Мак-Грегор должен был лишь
следить за домом и содержать в порядке участок, заготовлять дрова и
обеспечивать нормальную работу водопровода и канализации. А фак-
тически большую часть времени он проводил в лодочном сарае на бе-
регу, колдуя над дизельным катером Гэлловея, получившим название
«Эстрон».
Управлял катером только Мак-Грегор. Он не настаивал на этой
привилегии, а просто давал понять, что «Эстрон» обладает чувствитель-
ностью и темпераментом, словно женщина, и потому нуждается в
сильной и уверенной руке, которая сдерживала бы губительные поры-
вы, обусловленные его естеством.
Никто, включая Эстер, не знал, зачем Гэлловей купил катер. Он не-
навидел воду и боялся ее, при малейшем волнении страдал морской
болезнью, а в достоинствах дизеля не разбирался, механическая часть
не интересовала его вообще. Когда Мак-Грегор сидел за штурвалом,
Гэлловей сидел рядом с ним на переднем сиденье, сжав кулаки, и гла-
за его ворочались в глазницах, как будто поднимались и опускались
вместе с волнами. По возвращении к причалу, ступив на твердую зем-
лю, Гэлловей выглядел бледным, но возбужденным, словно одержал
победу над заклятым врагом и тем утвердил себя.
Окна жилища Мак-Грегора обычно Оставались темными. Когда
приезжали гости, он держался в стороне, пренебрегая тем, что назы-
180
вал «чепуховиной», и появлялся только тогда, когда Гэлловей и его
гости хотели воспользоваться катером.
Тьюри поставил машину между низкорослых северных сосен, и два
друга направились к дому гуськом, след в след, словно каторжники,
связанные невидимыми цепями. Свет горел лишь в большой комнате
внизу, там еще не угасло пламя тлевших в камине дров.
Хепберн заснул в красном кожаном вольтеровском кресле с книж-
кой на коленях. Когда входная дверь открылась, он проснулся, косо
посмотрел на вошедших и сердито сказал:
— Давно пора кому-нибудь появиться. А то я чувствую себя как
единственный участник бдения над покойником.
Тьюри саркастически поднял брови:
— Может, ты как раз и...
— Рона не нашли?
— Дома его нет. Мы позвонили Эстер — он не появлялся и не зво-
нил, но ее, судя по всему, это никак не беспокоит. Тогда мы позвони-
ли Телме. — Тьюри бросил взгляд на Гарри, чтобы увидеть, как он
воспримет упоминание о его жене, но тот стоял перед угасающим ка-
мином, повернувшись к ним спиной. — Телма сказала, что Рон заез-
жал за Гарри, они выпили и поболтали,- а потом Рон уехал, как
предполагалось, сюда.
Это был лишь скелет правды. Только знающий человек мог бы
одеть его плотью, наполнить кровью жилы, придать жизненно важные
органы и получить нечто дельное, взяв по кусочку от всех: от Телмы,
от Гарри, от Рона, от Эстер и от тех, кто так или иначе связан с этими
людьми. Правда так же сложно устроена, как человек. Так что мало
построить ее скелет. В него надо еще вдохнуть жизнь.
«Что же теперь? — подумал Тьюри. — Что мне теперь делать?»
Хепберн предложил временное решение:
— Вы, наверное, хотите выпить, ребята?
Гарри отвернулся от камина и взял с круглого столика журнал. Это
был октябрьский номер «Маклина» за прошлый год, лежавший здесь
со времени их последней вылазки. Дата выпуска журнала словно уда-
рила Гарри по глазам. «Прошлогодний, — подумал он. — В апреле про-
шлого года я был счастлив. Мне принадлежал весь мир. Всего год
назад...»
В каком-то внезапном порыве Гарри сложил журнал и со злостью
швырнул его точно на середину темнеющей кучки углей. Бумага нача-
ла тлеть.
— За каким дьяволом ты это сделал? — спросил Хепберн.
— Не знаю.
— В нем была статья, которую я хотел почитать.
— Извини. — Бумага вспыхнула. Гарри смотрел на дело рук своих
с горьким удовлетворением. С прошлым годом покончено. — Уже поз-
дно. Пойду-ка я спать. Устал.
181
— Я приготовил тебе выпивку.
— Не хочу.
— Тебе надо выпить, дружище.
— Нет, спасибо. Слишком длинный был день. Спокойной ночи.
— Не переживай, Гарри.
— А я и не собираюсь.
И Гарри поплелся наверх, всей тяжестью тела налегая на перила,
будто его ноги не держали. Через минуту Тьюри услышал, как бряк-
нулись на пол его ботинки, заскрипели пружины матраца, потом пос-
лышался долгий вздох.
Хепберн протянул Ральфу его рюмку.
— Да что это с ним такое? — спросил он.
— То, что он сейчас сказал: слишком длинный был день.
— Ерунда. Никогда в жизни не видел, чтобы Гарри устал.
— Теперь увидел.
— Должна же быть какая-то причина. Может, что-нибудь не так с
Телмой?
— Может быть.
— Если ты меня спросишь, так я тебе скажу, что Телма — занятная
бабенка.
— Мне незачем тебя об этом спрашивать, — сказал Тьюри, мрачно
глядя на остывающие угли и пытаясь представить себе, что делает Тел-
ма в эту минуту. Строит планы? Рыдает? Придумывает то одно, то дру-
гое или же преспокойно спит, убежденная в том, что впервые в жизни
поступила совершенно правильно!
— Я думаю, всякая женщина по-своему занятна.
— Не все. Нэнси не такая. —- Тьюри верил в это и будет продол-
жать верить, пока они с женой в очередной раз не поцапаются.
— Ты не объективен. — Хепберн допил рюмку и поставил ее на ка-
менную консоль камина. — Слава Богу, я не женат. На этой мажор-
ной ноте я с тобой и распрощаюсь.
— Ступай. Свет я погашу.
— Может, оставить одну-другую лампочку на тот случай, если Рон...
— А, ну да, конечно.
— Спокойной ночи, Ральф.
— Спокойной ночи.
Хепберн помедлил, потер подбородок. Ему уже пора бриться, глаза
покраснели, оттого что он мало спал и много пил, фланелевая рубаш-
ка стала грязной, на вороте не хватало одной пуговицы.
«Выглядит он как оболтус, — подумал Тьюри. — Может, таков он
и есть. Может, все они оболтусы, и мне среди них не место. Я должен
был остаться с семьей, а не тащиться сюда и строить из себя такого
же, как они».
— Иди выспись, — резко произнес он, раздраженный собственны-
ми мыслями. — Бог ты мой, ну и ночка выдалась.
182
— Она еще не кончилась.
— Вот давай и завершим ее.
— О’кей, но не падай духом, старина. В этом никакого проку. Мы
все влипли в это дело.
Глава 5
Наутро, в начале девятого, Тьюри был разбужен громким стуком
дверного молотка, украшенного львиной головой, и звоном старого ко-
локольчика, какие подвязывают к коровам, — он обычно служил вмес-
то гонга, сзывающего гостей к столу. Подавая негромким ворчаньем
сигналы бедствия, он нащупал ногами ботинки и надел их. На этом
одеванье и закончилось, ибо Тьюри, как и все остальные, спал в одеж-
де. Такова была одна из традиций на уик-эндах в охотничьем домике,
которую много лет тому назад учредил Гарри Брим. «От этого я ощу-
щаю себя спортсменом, — сказал тогда Гарри. — Отсутствие привы-
чных удобств и все такое прочее».
Чувствуя себя далеко не спортсменом, Тьюри вышел в переднюю,
где увидел Уинслоу: вытаращив глаза и дрожа, тот подпирал стену.
— Господи, — проскрипел Уинслоу. — Я умираю. Умираю.
— В ванной есть бром.
— Бог ты мой! Этот колокольчик! Заставь его умолкнуть. Мои уши...
— Возьми себя в руки. 4
— Да, я умираю, — повторил Уинслоу и сполз по стене на пол точ-
но кукла, у которой полопались пружины.
Тьюри брезгливо обошел его и спустился по лестнице в общую
комнату. Встреча с Уинслоу вовсе не рассеяла вчерашнего ощущения,
что он, Тьюри, лишний в этом доме, среди этих людей. Хоть они и
были близкими друзьями, в напряженной обстановке Тьюри воспри-
нимал их как совершенно посторонних людей, образ жизни (в случае
с Уинслоу — образ умирания) которых был глубоко чужд ему. Когда
он спускался по лестнице, в нос ему. ударил тяжелый дух, показавший-
ся чуть ли не ядовитым: пахло застоявшимся спиртным и несбывши-
мися надеждами.
Отодвинув толстый деревянный засов, Тьюри открыл входную дверь
и был почти уверен, что перед ним предстанет Рон.
Ранним утром ветер стих и похолодало. Земля была покрыта бе-
лым инеем, сверкавшим в лучах солнца, и на его фоне лицо Эстер
Гэлловей выглядело смуглым, как будто она вдруг не по сезону за-
горела.
Видно было, что она одевалась в спешке и не так, как обычно оде-
валась в дорогу. Она была без головного убора, в летних туфлях без
каблуков и куталась в черное пальто из шотландки, которое было зна-
комо Тьюри с давних пор. Эстер обычно так заботилась о тоЫ, чтобы
183
выглядеть элегантно, что Тьюри был поражен ее заурядным, если не
затрапезным нарядом.
— Что случилось, Эстер?
— Привет, Ральф, — бодро сказала она. — Я вас удивила, удиви-
ла, да?
— Входите.
— Именно это я и собираюсь сделать.
Ральф подержал дверь, пропуская Эстер, и она вошла, стягивая на
ходу перчатки и встряхивая головой, словно в волосы набился, иней.
— У меня замерзли уши. Чтоб не уснуть, я ехала с открытыми ок-
нами. Глупо, конечно. — .Она положила перчатки на каминную полку
между оставшихся после вчерашнего вечера пустых рюмок. Взяла одну
из рюмок и состроила гримасу:
— Джин. И когда ваш Билли Уинслоу начнет хоть что-нибудь со-
ображать?
— Трудный вопрос.
— Вы приятно провели вечер?
— Не очень.
— Рона, конечно, здесь нет?
— Нет.
— И он никак не дал о себе знать?
— Никак.
— Прах'его побери.
Утром огонь в камине погас, и теперь в комнате было так холодно,
что пар от дыхания выходил изо рта Эстер клубами, точно дым из пас-
ти дракона. Тьюри подумал, что ей в данную минуту это сравнение
подходит как нельзя лучше.
— Прах его побери с его маленькими глазками-бусинками, — про-
должала она. — Ну что ж, начинайте его оправдывать, как всегда, чтсг
ж вы молчите?
Тьюри ничего не ответил, так как боялся сказать что-нибудь невпо-
пад, а ничего подходящего в голову не приходило.
— Ну прямо прелесть, как вы стоите друг за друга!
— Сядьте, Эстер, а я пойду приготовлю кофе.
— Не трудитесь.
— Тут никакого тру...
— Сию минуту придет Мак-Грегор, растопит камины и приготовит
завтрак. — Она обернулась и внимательно осмотрела комнату, ноздри
ее слегка раздувались. — Здесь надо проветрить. Тяжелый запах.
— Я не заметил, — солгал Тьюри. .
— Я, конечно, и не надеялась, встретить его здесь. Не знаю даже,
зачем я сюдатлриехала, наверно, оттого что не могла уснуть после ва-
шего ночного звонка, терпеть не могу ждать, ждать и ничего не делать.
Вот я и прикатила сюда. Сама не знаю почему, — повторила Эстер. —
Просто ничего лучшего в голову не пришло в ту минуту.. И вот теперь
1S4
я здесь и понимаю, что ничего сделать не могу, верно? Разве что опох-
мелить вас. Как ваша голова?
— Она в порядке, — холодно сказал Тьюри.
— Значит, вчера вы провели время не очень приятно.
— Я уже сказал об этом.
— Что ж, сегодня можно повторить. Может, раз в жизни пригласи-
те и меня?
— Это ваш дом.
— Прекрасно, я сама себя приглашаю. Мы усядемся вокруг стола и
будем веселиться, пока Его Светлость Гулена не изволит объявиться.
-г- Думаете, это так просто?
Эстер повернулась к нему и медленно сказала, чеканя каждое сло-
во, словно говорила с глухим или набитым дураком:
— У Рона в бумажнике все бумаги, удостоверяющие его личность,
а регистрационный номер машины прикреплен к рулевой колонке.
Если бы он попал в аварию, меня тотчас известили бы. Разве не так?
— Должно быть, так.
— Не должно быть, а наверняка. Обо всяком дорожном происшес-
твии докладывают немедленно. Таков закон.
Тьюри подумал, но не сказал собеседнице, что закон можно и на-
рушить.
Из кухни доносились звяканье и треск — Мак-Грегор взялся за при-
готовление завтрака. Это не входило в его обязанности, и Тьюри по
опыту знал, что Мак-Грегор выразит свой протест как только сможет:
кофе будет горькой жижей, ветчина подгорит, а наличие яиц на ско-
вородке можно будет определить лишь по мелким скорлупкам, кото-
рые хрустят на зубах, точно битое стекло под ногами.
— Мак-Грегор не в духе, — тихо сказал Тьюри. — Не исключено,
что он нас отравит.
— В данный момент мне все равно.
— Эстер, ради Бога...
— О, я знаю, вы считаете, что я зануда и паникерша. По-вашему, я
вечно хожу с вытянутым лицом и жажду с кем-нибудь сцепиться.
— Я не...
— Вы — друг Рона и, разумеется, на его стороне^ Я готова предпо-
ложить, что Рон — хороший друг. Но он паршивый муж.
— Избавьте меня от подробностей.
— А я и не собиралась вдаваться в подробности, — ровным голо-
сом сказала Эстер. — Я собиралась сделать обобщение.
— Валяйте.
— О, я знаю, Ральф, что вы терпеть не можете обобщений. Пред-'
почитаете частную статистику, например, сколько тонн скумбрии было
отгружено за последний месяц из Ньюфаундленда.
Тьюри вяло улыбнулся.
— Давайте перейдем к обобщениям.
185
*— Хорошо. Некоторым мужчинам вообще не надо бы жениться, они
ничего не могут дать женщине, даже крохи своего времени за весь день.
О, они могут купить ей дорогие часы на драгоценных камнях, чтобы
она без него знала, который час, но это не значит поделиться с ней
своим временем.
Эстер присела на кожаную напольную подушку у неразожженно-
го камина, как будто всплеск эмоций, подобно кровопусканию, лишил
ее сил.
— В этот раз мне очень хотелось провести уик-энд здесь вместе с
Роном. Я не увлечена ни рыбной ловлей, ни бивачной жизнью, но я
думала, как приятно было бы что-нибудь состряпать и съесть у ками-
на, погулять по лесу с Роном и мальчиками. Я сказала ему об этом, но
он даже не принял меня всерьез, сама такая мысль была для него не-
вероятной. — Она остановилась и перевела дух. — Подумать только,
мальчики почти не знают здешних мест. Были здесь всего раза три.
У Рона все отговорки: мальчики могут упасть со скалы, наступить на
змею, утонуть при купанье и тому подобное. Но о подлинной причи-
не он помалкивает — мальчики могут помешать ему, потребовать от
него чего-нибудь, что нельзя купить за деньги, две-три унции его са-
мого как личности. Они даже могут запустить зубы в его неприкосно-
венный запас, не ведая, что это нечто невкусное и неудобоваримое.
— Эстер!
— Все. Я кончила.
— Я не хотел затыкать вам рот.
— Еще как хотели. Но все равно, с вашей стороны очень любезно
заявить, будто вы не хотели. Я слишком болтлива, не правда ли? Но не
со всяким. Мне и в голову бы не пришло говорить что-нибудь подобное
Билли Уинслоу, Джо Хепберну и даже Гарри. Они слишком глупы.
Тьюри в душе готов был согласиться с ней, но не хотел поощрять
ее рассуждения, не имевшие прямого отношения к создавшемуся в
данный момент положению. И он сказал:
— Вам надо поесть чего-нибудь горячего, Эстер, и выпить кофе.
Пойду посмотрю, как там дела у Мак-Грегора.
Дела у Мак-Грегора шли точно так, как предвидел Тьюри. Ветчина
уже подгорела, яичница корчилась на сковородке, а запах кофе был
таким же резким, как запах серной кислоты. Мак-Грегор, накинув пе-
редник на замасленный комбинезон, пытался сдобрить яичницу щед-
рыми дозами соли и перца.
— Я беру это на себя, — сказал Тьюри.
— Как вы сказали, сэр?
—/Я доведу это дело до конца. А вы тем временем пойдите расто-
пите камин в общей комнате.
— У меня туг немного подгорело, — с удовлетворением заявил Мак-
Грегор, снимая передник и протягивая его Тьюри. — Видно, Богу так
было угодно.
186
— Забавно, что Бог, всякий раз как позволяет чему-то подгореть,
избирает своим орудием вас.
— Да, сэр, это очень странно.
И Мак-Грегор ушел из кухни, насвистывая веселый мотив сквозь
щербину между двух последних оставшихся у него передних зубов. Он
одержал победу не над кем-то персонально, но от имени всех работ-
ников над всеми работодателями, а Тьюри, хоть и не был работодателем,
все равно стоял по ту сторону барьера. Все получилось как нельзя луч-
ше. Пусть этот сукин сын жрет пережаренную ветчину. Такова Божья
воля.
После завтрака Тьюри и Эстер сели перед камином, в котором пы-
лали принесенные Мак-Грегором сосновые поленья, и стали пить
горький кофе из грубых глиняных кружек. Горячая пища и тепло ка-
мина благотворно подействовали на состояние обоих. Посиневшие от
холода подбородок и нос Эстер вновь обрели свой обычный цвет, бес-
покойные червячки, шевелившиеся в желудке Ральфа, на время успо-
коились.
С верхнего этажа не доносилось ни звука. То ли Билли Уинслоу
вернулся в постель досыпать, то ли, согласно собственному предска-
занию, отдал Богу душу. В данную минуту Тьюри о нем не беспоко-
ился. Тепло от пляшущих желтых языков пламени привело его в
состояние блаженного отупения. Он слушал, что говорила Эстер, как
слушают фоновую музыку, узнавая мелодию, но не обращая на нее
особого внимания. Эстер завела песню о своих сыновьях, Марве и
Греге, об* их последних проказах, а Тьюри пребывал в таком располо-
жении духа, что лишь молча слушал и не испытывал желания поддер-
жать тему разговора рассказами о собственных дочерях.
— ...вы меня слушаете, Ральф?
— А? Да, конечно, конечно.
— И как по-вашему: права я или нет?
-- Вы совершенно правы.
Надежный ответ. Всякая женщина желает услышать, что она совер-
шенно права, особенно если она сама в этом сомневается.
— Ну вот, а ей это страшно не понравилось. Она сказала, не надо
их подшлепывать, что бы они ни натворили. По ее мнению, я даже
не должна грозить мальчикам, обещая отшлепать их, это, дескать, по-
дорвет их доверие ко мне, а я в подобных случаях просто-напросто
срываю на них зло. Вот я и спрашиваю вас: можно ли воспитать двоих
нормальных шустрых мальчишек, не подшлепывая их время от вре-
мени?
— Не знаю. У меня четыре девочки.
— Да, это совсем другое дело. Девочки более... в общем, с ними
можно разговаривать.
Тьюри очень удивился.
— В самом деле?
187
— А кроме того, почему у нее хватает нахальства поучать меня, как
надо воспитывать детей, когда она до сих пор ребенка не завела? — Эс-
тер на секунду умолкла и отхлебнула кофе. — Это просто смешно.
— Что именно смешно?
— Раз уж она так любит детей, почему бы ей не завести своих?
— Кому?
— А о ком мы говорим?
— Я, должно быть, пропустил мимо ушей имя этой особы.
— Телма. Она так неравнодушна к детям, что странно, почему она
не заводит своих.
Тьюри встал и носком ботинка поправил одно из поленьев. Бла-
женное оцепенение исчезло, музыка под сурдинку превратилась в со-
временную оглушительную какофонию, и он оказался вынужден вни-
мательно вслушиваться, чтобы различить партии и исполнителей — вот
Гарри дует в тромбон, Эстер лихо управляется с барабанами, Телма
извлекает стонущие звуки из кларнета, а Рон стоит за сценой с сереб-
ряной свистулькой, дожидаясь такта, на котором он должен вступить.
А дирижер успел перекусить.
— В конце-то концов, она сравнительно молодая и здоровая жен-
щина, — продолжала Эстер. — Гарри прилично зарабатывает и, по-
моему, так же любит детей, как и она. Вы согласны со мной?
— Я об этом как-то не задумывался.
— Я тоже, собственно говоря. Но тут особых размышлений и не
требуется. Я вижу, как Телма возится с нашими мальчуганами, и из
этого делаю вывод, что она любит детей. Роди она ребенка — для них
обоих это бы было благом.
«Да, конечно, ребенка, — подумал Тьюри, — только не того; кото-
рый получился». Он вспомнил, что сказал Гарри, когда они возвраща7
лись из Уайертона: «Телме я еще ничего не говорил, хочу сделать ей
сюрприз, но на этой неделе я побывал в двух агентствах по приемным
детям, навел справки».
— Вы не согласны со мной, Ральф? А по-моему, ребенок — это как
раз то, что им нужно.
— Да. Разрази меня гром — да!
Эстер от удивления широко открыла глаза:
— Что это вас вдруг прорвало? Я сказала что-нибудь не так?
— Нет, все так. Просто я считаю, что не мое дело ломать над этим
голову.
— И тем более не мое. Вы это хотели сказать? — Лицо ее засты-
ло. — Прекрасно, оставим. Но если правду вам сказать, не люблю я
Телму.
— Я это понял.
— Это так легко заметить по мне?
7- Довольно легко.
— Ну, а вы?
188
— Что я?
— Вам нравится Телма?
— Сегодня утром мне никто не нравится, — сказал Тьюри, изобра-
жая легкомыслие. — Даже я сам.
Эстер невесело улыбнулась:
— Значит, мы с вами на одном корабле... Постойте-ка, вы слыши-
те шум мотора?
— Нет.
— А я уверена, что сейчас его слышала. — И она поспешила к
входной двери, заранее запахивая пальто, перед тем как выйти на хо-
лод. — Возможно, это Рон. Я уверена, что Рон.
Несмотря на все что Эстер говорила о муже, видно было, что она
взволнована и жаждет встречи с ним. Тьюри вышел из дома вслед за
ней. Теперь и он отчетливо слышал ворчанье мотора, и через несколько
секунд из-за поворота обсаженной елями дорожки показался автомо-
биль, шины которого оставляли на заиндевелом асфальте параллель-
ные темные полосы. Это была черно-белая машина с эмблемой
окружной полиции Онтарио на передней дверце. Эстер, не говоря ни
слова, повернулась и вошла в дом.
Тьюри подождал, пока двое полицейских в форме не спеша выле-
зут из машины и направятся к нему. «Вот оно что. Рон пострадал в
аварии. Или погиб. И они приехали сообщить нам об этом. Вот как
обстоит дело».
Полицейские шли медленно, внимательно оглядывая дом и учас-
ток, точно два налоговых инспектора. У того, что постарше, грузного
и краснолицего мужчины, поперек щеки шел шрам, создававший не-
что вроде однобокой улыбки.
Он заговорил первым:
— Доброе утро. Здесь живет мистер Рональд Гэлловей?
— Да, — ответил Тьюри. Это единственное слово он выдавил из
себя с трудом. Его общение с полицией ограничивалось небольшими
штрафами за нарушение правил дорожного движения, поэтому язык
плохо повиновался ему, и чувствовал он себя стесненно, словно эти
люди прибыли, чтобы обвинить его в преступлении, которое он совер-
шил ненароком.
— А вы случайно не мистер Гэлловей?
— Нет, я его гость.
— Значит, мистер Гэлловей здесь?
— Нет. Мы — другие гости и я — ждем его со вчерашнего вечера.
Как только я увидел вас, то подумал, что вы приехали сообщить нам
что-нибудь о нем.
— Мы располагаем только заявлением о том, что он исчез. Я ин-
спектор Кэвел, а это мой коллега сержант Ньюбридж. Могу я узнать
ваше имя, сэр?
— Ральф Тьюри, адъюнкт-профессор Торонтского университета.
189
Слова эти прозвучали кичливо и претенциозно, как будто он наме-
ренно хотел укрыться под покровом респектабельности, точно ребенок,
который накрывается одеялом с головой и думает, что спрятался. Это
сравнение вызвало досаду Тьюри. Несправедливо: он не совершил ни-,
какого преступления, ему нечего скрывать, почему же он чувствует
себя виноватым?
Инспектор Кэвел прищурился, шрам на щеке перешел в настоящую
улыбку, будто инспектор втихомолку забавлялся при виде такой детс-
кой игры, как прятанье под одеялом.
— Так обстоит дело, сэр. Теперь, если не возражаете, мы войдем в
дом и немного поговорим о мистере Гэлловее. Ньюбридж, а вы огля-
дитесь здесь.
— Да, сэр, — откликнулся Ньюбридж, но вид у него был озадачен-
ный, как видно, он не понимал, что ему здесь искать и что делать с
тем, что найдет.
Тьюри и Кэвел вошли в дом. Эстер сидела перед камином, заки-
нув ногу на ногу и положив руки на колени, вид у нее был спокой-
ный и даже небрежный. Пожалуй, слишком небрежный. Тьюри
заподозрил, что она подслушивала из-за двери его разговор с инспек-
тором.
Эстер любезно улыбнулась, когда Тьюри представил ей Кэвела, од-
нако не встала и руки не протянула и вроде бы не торопилась узнать,
что же он ей скажет.
Оказалось — совсем немного.
— Я изложу вам только факты. Час назад мне сообщили из Торон-
то, что жена мистера Гэлловея заявила о его исчезновении. Мне из-
вестны время и место, где его видели в последний раз, марка и модель
его машины, и, пожалуй, это все. Я не получил приказа провести рас-
следование или другого распоряжения в том же духе. Мне просто по-
ручили проверить здесь, на месте, не объявился ли он и не дал ли о
себе знать.
— Нет, ничего, — сухо ответила Эстер. — Никаких признаков жизни.
— Что ж, мне кажется, если он еще в пути, нетрудно будет его об-
наружить. В вашей лесной глуши нечасто встретишь «кадиллак» с от-
кидным верхом, а уж если в такую погоду верх опущен, его просто
нельзя не заметить, как, скажем, пожарную машину. С другой сторо-
ны, если он устал и остался ночевать в каком-нибудь мотеле, тут у нас
тоже не будет никаких затруднений. Мотелей в наших краях совсем
немного.
— А если он не в этих краях?
— Почему вы так думаете, миссис Гэлловей? Он ведь собирался
приехать сюда, не так ли!
— Он мог изменить свои намерения.
— Неужели его поведение настолько непредсказуемо, что он мог от-
правиться куда-то еще?
190
— Нет. Во всяком случае, раньше с ним такого не бывало.
— Он сильно выпивает?
— Иногда напивается допьяна, но с ним тогда никаких проблем.
Просто идет спать.
— Мне неловко задавать такой вопрос, но по долгу службы я обя-
зан это сделать. Есть ли у вас основания полагать, что ваш муж инте-
ресуется другой женщиной?
Перед тем как ответить, Эстер бросила быстрый взгляд на Тьюри.
— Никаких.
Она произнесла это таким убежденным тоном, что Кэвела это как
будто встревожило. Чтобы хоть чем-то скрыть свое смущение, он вы-
тащил из внутреннего кармана мундира небольшую коричневую запис-
ную книжку.
— По имеющимся сведениям, мистера Гэлловея последней видела
некая миссис Брим, проживающая в Вестоне. Она ваша подруга, мис-
сис Гэлловей?
— Ее муж и мой дружат со студенческих лет. Рон отправился в Вестон
за Гарри, то есть за мистером Бримом, чтобы вместе с ним ехать сюда. Но
Гарри получил срочный вызов и поэтому добрался сюда чуть попозже один.
Сейчас он наверху, спит. Могу разбудить его, если нужно.
Тьюри состроил гримасу в знак протеста, но Эстер нс обратила вни-
мания.
— Я не думаю, чтобы Гарри рассказал что-то кроме того, что вам
уже известно, — сказал Тьюри. — Лучше дать ему выспаться. У него
была трудная ночь.
Кэвел поднял брови:
— В каком смысле трудная, мистер Тьюри?
«Надо бы мне научиться держать язык за зубами, — подумал Тью-
ри, — и не соваться с дополнительными сведениями. В конце концов
они узнают обо всем — о Телме, ребенке и Роне, — но не мое дело до-
водить это до их сведения». И он осторожно сказал:
— Мы почти всю ночь не спали, пытаясь выяснить, где же Рон.
- Мы?
— Гарри Брим и я, а также другие гости, Билл Уинслоу и Джо Хеп-
берн.
— А что именно представляли собой эти попытки?
— Мы с Гарри вернулись в Уайертон и позвонили Эстер — миссис
Гэлловей — на тот случай, если Рон по какой-либо причине остался
дома. Она сказала, что он уехал, и тогда мы позвонили жене Гарри. Та
сообщила, что Рон приехал в назначенный час, онй выпили по рюм-
ке, и он поехал дальше.
— Это все?
— Ну, Телма — миссис Брим — сказала еще, что Рон жаловался на
плохое самочувствие, может, в этом вся загадка его исчезновения, как
вы думаете?
191
— То есть?
— Рон всегда принимает всерьез любые симптомы. Он мог поехать
к врачу, возможно, даже лег в больницу.
— Он здоров, как бык, — сказала Эстер.
— Но сам-то он так не считает.
— А кроме того, он до смерти боится больницы. Его прямо-таки во-
локом тащили в родильный дом, когда я рожала.
Кэвел задумчиво посмотрел на Эстер.
— Мне кажется, вы не хотите принимать никакую версию, миссис
Гэлловей.
— Я хочу. Но не могу. Слишком хорошо я знаю своего мужа, и ни
одна из предложенных до сих пор версий не кажется мне правдопо-
добной.
— У вас есть своя версия, миссис Гэлловей?
— Может, и есть.
— А если так, — сухо сказал Кэвел, — какова она?
— Я думаю, Рон по какой-то причине избегает меня.
• .Это было настолько близко к предположениям Тьюри, что он из-
дал удивленное восклицание, как будто Эстер прочла его мысли.
— А с чего бы вашему мужу избегать вас, миссис Гэлловей? — спро-
сил Кэвел.
— Не знаю. — И она снова метнула взгляд на Тьюри, словно по-
лагая, что тот мог бы ответить на этот вопрос, если бьг захотел.
«Она чертовски востра, когда речь идет о ее интересах, — подумал
Тьюри. — И слишком честна, чтобы скрывать это. Ничего удивитель-
ного в том, что по временам Рону туго с ней».
— Вы можете поговорить с Гарри Бримом, — добавила Эстер, об-
ращаясь к Кэвелу.
— Почему именно с ним?
— Он и мой муж, что.называется, закадычные друзья. — Послед-
ние слова она произнесла с насмешкой. — Если у Рона были какие-то
тайны, то поведать их он мог, скорее всего, Гарри.
Тьюри еще раз попытался избавить Гарри от пытки:
По-вашему, скорей Гарри, чем мне, Эстер?
— Разумеется, и вы прекрасно это знаете.
— Что ж, ладно. Пойду, разбужу его.
Глава 6
Гарри спал на животе, без подушки, как ребенок; сходство усилива-
лось тем, что он прижал ко рту уголок одеяла, ведь дети, как известно,
перед сном сосут что-нибудь для вящего удовлетворения и спокойствия.
' На. ночном столике рядом с кроватью стоял флакон с красными
капсулами и наполовину опустошенный стакан с водой.
192
— Гарри, эй, Гарри.’
Тот не реагировал ни на собственное имя, ни на похлопывание по
плечу. Тогда Тьюри наклонился над спящим и с большим трудом по-
вернул его на спину. Затем взял его твердой рукой за подбородок и
начал мотать его голову из стороны в сторону, пока Гарри не открыл
глаза.
— Не надо, — простонал Гарри.
— Просыпайся, вставай!
— Холодно.
— Внизу теплее. Обувайся. У нас гость.
— Плевать. — Гарри снова закрыл глаза. — Черт с ним.
— Сколько этих красных капсул ты принял?
— Не помню. Какая разница?
— Есть разница. — Тьюри взял Гарри за плечи и посадил. У того
голова болталась вперед-назад, будто у него была сломана шея.
— А почему? — спросил Гарри. — Почему есть разница?
— Внизу сидит полицейский, он хочет поговорить с тобой.
— О чем?
— О Роне. Они пытаются его разыскать. Эстер позвонила в поли-
цию, заявила, что он исчез, и они прикатили сюда.
— Эстер здесь? — Гарри оттолкнул поддерживавшую его руку и сел
прямо. В голосе его появилась тревога, глаза приняли осмысленное
выражение. — Эстер не должна была приезжать сюда.
— Почему?
— В доме бардак.
— Ну и что?
— Надо будет срочно прибраться. Эстер терпеть не может беспо-
рядка.
Как и остальные члены компании, Гарри побаивался Эстер. Не то
чтобы она была им всем неприятна, но каким-то необъяснимым об-
разом она всегда оказывалась права, а их повергала в смущение и за-
мешательство. Эстер могла пройтись по комнате и, не говоря ни слова,
одним своим видом или слегка поднятой бровью указать на то, что в
стропилах паутина, а под коврами пыль. И если кто-то брал на себя
труд проверить, оказывалось, что есть и паутина и пыль.
Гарри посмотрел на свои наручные часы:
— Еще и девяти нет.
— Знаю.
— А Эстер, должно быть, всю ночь не спала.
— Фактически — да.
— Почему она решила приехать сюда?
— Хотела сама убедиться, что Рона здесь нет.
— Как я понимаю, нам она не доверяет.
— Да, не очень.
— Она что же: думает мы его покрываем?
7 М. Миллар "Стены слушают"
193
— Возможно.
— А что мы покрываем, хотел бы я знать? Она, видно, думает, что
мы привозим сюда женщин или как?
— Может, и думает.
— Господи, это же смешно.
— А вот ей не до смеха.
— Странная женщина Эстер. Вот Телма, например, никогда бы та-
кое не заподозрила. Она счастлива, когда я уезжаю, чтобы приятно
провести время. У нее нет эгоистической жилки.
Тьюри почувствовал, как его губы сжимаются сами собой, но все
же умудрился спокойно сказать:
— Поторопись, нас ждут.
— Ладно. — Гарри спустил ноги с кровати и начал обуваться. — По-
лицейский говоришь?
-Да.
— Какого сорта!
— Дежурный офицер полицейского округа. Ему радировали из То-
ронто и попросили проверить, нет ли где Рона.
— Говоришь, Эстер заявила в полицию?
-Да.
— Странно: когда ты говорил с ней сегодня ночью, она нисколько
не беспокоилась, о полиции и слышать не хотела.
Тьюри и сам обратил внимание на несоответствие поступков Эстер
ее словам, но отнес его на счет непредсказуемости женщин.
Гарри встал, причесался и застегнул ворот фланелевой рубашки.
— Надо бы мне побриться, раз тут Эстер и полиция.
— Некогда.
— Телме не понравилось бы, если бы она...
— Телмы здесь нет.
— Ну, ладно.
— Послушай, Гарри, этот инспектор, кажется, очень настырный.
Следи за собой.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Не болтай лишнего.
— О чем?
— О том, о чем мы говорили с тобой ночью.
— Ночью мы о многом говорили.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
— Да нет же, подскажи, о чем.
— О Телме, то есть о том, что Рон к ней неравнодушен. Не говори
об этом.
Гарри заморгал.
— Да почему? Ведь на самом деле этого нет! Я же тебе сразу так и
сказал. Телма любит грезить наяву, придумывать всякую всячину. Я же
сказал тебе, что...
194
— Я помню, что ты мне сказал.
— Так что: ты мне не веришь?
— Верю, верю, — сказал Тьюри, сдерживая раздражение, чтобы оно
не прозвучало в его голосе. — Но инспектор может не поверить. Он
не знает Телму, как все мы знаем. Так что помалкивай об этом, хо-
рошо?
— Вечно ты не доверяешь моему здравому смыслу. Должно быть,
за дурака меня держишь.
— Каждый из нас в чем-то дурак.
— Что ты хочешь сказать?
— Ничего, решительно ничего, — сказал Тьюри и вышел из ком-
наты; Гарри двинулся за ним коротким сердитым шагом.
Внизу Эстер и инспектор вроде бы закончили разговор. Кэвел, дер-
жа в руке незажженную трубку, разглядывал корешки книг на полках,
Эстер, стоя спиной к камину, глядела на инспектора молча и сосредо-
точенно. Она курила сигарету, часто и яростно затягиваясь, как будто
ее распирало от множества мыслей, которые она хотела бы высказать,
но не могла, и сигарета служила ей своего рода затычкой.
Тьюри представил Гарри Кэвелу, затем обернулся к Эстер и мно-
гозначительно сказал:
— Мы с вами можем подождать в комнате для игр. Возможно, ин-
спектор хочет поговорить с Гарри наедине.
Эстер бросила на него пронзительный взгляд, но не стала возра-
жать, когда Тьюри взял ее за руку и повел в прихожую.
Комната для игр, дверь в которую находилась напротив двери в кух-
ню, могла бы служить вещественным доказательством того, что соби-
равшиеся в охотничьем домике мужчины увлекались не столько
рыбной ловлей, сколько другими спортивными занятиями: довольно
потертый ломберный столик с фишками из слоновой кости, настоль-
ная игра «загони шарик», биллиардный стол резного дерева и дюжина
киев в стойке у стены из суковатых сосновых бревен.
Эстер присела на край биллиардного стола и принялась качать пра-
вой ногой с воинственным видом, будто собиралась пнуть кого-то или
что-то.
— Ну, выкладывайте, — сказала она.
— Что выкладывать?
— Причину, по которой вы уволокли меня от Гарри и инспектора.
— Дорогая Эстер, — улыбнулся Тьюри, — никто вас не уволакивал.
Кроме всего прочего, вы слишком взрослая девочка, чтобы так обой-
тись с вами.
— Бросьте играть словами. Почему вам так хотелось убрать меня от-
туда?
— Ничего мне такого не хотелось. Просто я подумал, что с нашей
стороны будет вежливо, если мы позволим инспектору поговорить с
Гарри с глазу на глаз.
195
— Значит, одна из причин — вежливость?
— Конечно.
— Каковы остальные?
— Остальные?
— У вас всегда есть какой-то тайный мотив, Ральф, иногда даже не-
сколько. Вы напоминаете мне игру из ящичков, которой забавлялись
мои сыновья, когда были поменьше, — вы открываете самый большой
ящик, а в нем второй, поменьше, во втором третий, еще меньше, и так
далее.
— Боюсь, я не улавливаю вашу мысль.
— Всякий раз как вы объясняете мне мотив того или иного поступ-
ка, я знаю, что в нем скрыт другой мотив, а в другом — третий. В каж-
дом ящичке по мотиву.
— Но так не может продолжаться до бесконечности. Что же в са-
мом маленьком ящичке?
— Ваше жирное маленькое «я».
Тьюри засмеялся, но в смехе его прозвучала какая-то нотка неуве-
ренности.
— Вы меня представляете слишком уж сложным.
— Или хитрым.
— Торжественно обещаю вам, Эстер: если когда-нибудь я открою
самый маленький ящичек, я приглашу вас посмотреть. Придете?
— Вприпрыжку. Такой случай я не упустила бы ни за что на свете.
— Я, разумеется, не гарантирую, что там будет ахти какой сюрприз.
Просто жирное маленькое «я». — Тьюри увидел, что Эстер с удоволь-
ствием вошла в эту игру. — Как, по-вашему, оно выглядит?
— Как кукла-купидончик по рисункам О’Нейла. Из тех малень-
ких пластмассовых куколок, которые продаются в десятицентовых
магазинах.
— Это не очень-то лестно для меня.
— Ну что вы! Очень лестно по сравнению с тем, как я представляю
себе мое собственное «я* или «я» Рона.
— А что не так с его «я»?
— Рон никогда не доберется до последнего ящичка. А если бы и
добрался, ни за что не пригласил бы меня или кого-нибудь еще пос-
мотреть на то, что в нем окажется. Это была бы закрытая частная вы-
ставка.
— Мне бы хотелось, чтоб вы лучше думали о Роне.
. — Мне бы тоже этого хотелось, — медленно сказала Эстер. —
Я, оказывается, люблю его.
Мак-Грегор и здесь затопил камин, к кому времени воздух в ком-
нате нагрелся настолько, что запотели окна. И у Тьюри возникло дет-
ское желание подойти к окну и написать пальцем на стене свое имя
или же изобразить сердце, пронзенное стрелой, и под ним сделать над-
пись: ЭСТЕР+РОН=ЛЮБОВЬ.
196
— Я не очень чувствительна, — сказала Эстер с безразличным
видом. — Но иногда мне кажется, будто я и очень чувствительная, и
в то же время практичная, деловая женщина. Однако внешность
обманчива. На самом деле я дура, причем набитая, из тех, что зара-
нее знают, чего делать не следует, но поступают наоборот. Я влю-
билась в Рона с первого взгляда. Знала, что у него и жена и дочь.
Знала, что он испорчен большими деньгами и совершенно сумасшед-
шими родителями. Я знала, что по духу и по вкусам мы совсем раз-
ные. И все равно вцепилась в него зубами и ногтями. Заполучить
его оказалось нетрудно. Рон был совершенно доступен. Он и сейчас
такой.
— Что вы хотите сказать?
— Раз я сумела это сделать, это могла сделать и любая другая жен-
щина. И теперь может.
— Эстер, не надо...
— Рон — из тех, кого запросто можно обвести вокруг пальца.
— Ваше положение не совсем такое же, как у Дороти.
— Да, конечно, вы правы. Но чем оно лучше?
Пожалуй, момент был благоприятным для того, чтобы рассказать
Эстер все, что он знал о Телме и Роне, но у Тьюри не хватало мужес-
тва и желания, он даже не располагал фактами. Усматривал иронию
судьбы в том, что Эстер оказалась теперь в том же положении, в какое
поставила другую женщину много лет назад. Кто-то должен сообщить
ей. Интересно, а кто сообщил Дороти?
Дороти, первую жену Рона, Ральф не видел много лет. Это была
хрупкая блондинка, дочь мебельного фабриканта, так же с детства ис-
порченная богатством, как и Рон. Лет до двадцати она страдала ипо-
хондрией и в двадцать один год, ко времени замужества, была легкой
добычей всех местных шарлатанов. Дороти редко появлялась с мужем
на концертах, спектаклях и званых обедах, причем нигде не досижи-
вала до конца, уходила в антракте или перед десертом, как правило,
одна, из-за каких-то загадочных болей. Единственную беременность
провела почти полностью в постели, но, ко всеобщему изумлению,
родила нормальную здоровую девочку. Сразу взяли няню, потом гувер-
нантку, так что Дороти была предоставлена полная свобода сосредо-
точиться на многочисленных симптомах неведомой болезни. Если Рон
был, как выразилась Эстер, весьма доступен, то в этом больше всего
была виновата Дороти.
Последние сведения о Дороти Тьюри получил от Гарри, который
раз-два в год навещал ее по старой дружбе. Гарри рассказывал, что
Дороти живет в доме своей матери в северной части города, за ней хо-
дят две постоянных сестры милосердия, и она, не достигнув сорока лет,
ведет жизнь затворницы. Она поведала Гарри, которого всегда уважа-
ла, по-видимому, из-за его интереса к таблеткам и прочим лекарствам,
что страдает никому не известной болезнью крови и больше года не
197
протянет. Пригласила Гарри на похороны, и он, как человек обязатель-
ный, приглашение принял.
Дороти и Эстер — противоположные полюсы, и Тьюри удивлялся,
как это Рон мог жениться на той и на другой. Возможно, хрупкое сло-
жение Дороти заставляло его в большей мере чувствовать себя мужчи-
ной, а потом, пресытившись этим, он выбрал Эстер как антипода, то
есть женщину, на которую сам мог бы опереться.
— Не хотите ли сыграть партию на биллиарде? — спросила вдруг
Эстер.
— Не очень.
— Да и я тоже. Просто подумала, как скоротать время. Наверно, не
надо было мне приезжать сюда. Я ничего здесь не могу сделать, разве
не так?
— Теперь за дело взялась полиция, пусть она и старается. Профес-
сионалы все-таки могут сделать больше, чем жалкая кучка любителей.
— Ах, да, добрая старая полиция.
— Подойдите-ка сюда на минутку. — Тьюри вытащил из кармана
носовой платок и протер одно из оконных стекол. Возле дома поли-
цейский помоложе, сержант Ньюбридж, изучал следы шин на подъез-
дной дорожке. — Взгляните.
Эстер посмотрела:
— Ну и что?
— Полиция свое дело знает.
— В самом деле? — Эстер отвернулась от окна. — Они могут изучить
все следы шин, ведущие в ад и обратно, но по ним Рона не найдут.
— Хотите быть циничной? Ладно, — сказал Тьюри. — Но у вас, по
крайней мере, хватило ума позвонить в полицию.
— Вы считаете, это было умно?
-Да.
— Может, вы и правы. Но ума хватило не у меня.
- Как?!
— Я не звонила в полицию, — спокойно сказала Эстер. — Я вооб-
ще никому не звонила.
Глава 7
В тот момент, когда Телма положила трубку, она поняла, что со-
вершила глупость. Не сам по себе звонок, он был необходим, глу-
постью было то, что она назвала себя миссис Гэлловей. Но пока Телма
говорила по телефону, ей казалось вполне естественным, что она пред-
ставляется как жена мистера Рональда Гэлловея, это звучало для нес
как нечто само собой разумеющееся.
Позвонив в полицию, она вернулась наверх и легла в постель, ус-
нула, но через час проснулась от дурного сна. Подробностей не пом-
198
нила, но суть была в том, что их всех — ее, Рона, ребенка и Гарри —
подхватила крутая волна и понесла в море. Они кричали, Телма про-
снулась от собственного крика.
И первая ее мысль была не о Роне или Гарри, а о растущем в ее
чреве ребенке. Она осторожно приложила руку к животу, чтобы успо-
коить ребенка на тот случай, если его потревожил ее дурной сон. Тел-
ма широко раскрытыми глазами глядела в потолок и пыталась
кончиками пальцев ощупать ребенка, крошечную головку, согбенную
шейку, все скрюченное тельце. Она работала в приемной врача, до того
как вышла замуж за Гарри, и прекрасно знала, что на этой стадии плод
безобразен и вовсе не похож на ребенка. Но, воображая собственного
сына, она видела его красивым, вполне сформировавшимся и изящ-
ным, как кукла.
Телма держала руку на животе, пока не почувствовала едва заметное
шевеление, затем спустила ноги с кровати и встала. Сразу закружилась
голова. Открыв рот, Телма глубоко вздохнула, посмотрела на себя в
трельяж-бюро и подумала, какая она смешная и как она рада, что Гарри
сейчас ее не видит, не задает вопросов и не дает рекомендаций.
Всю жизнь Телма страдала от сознания, что внешность у нее остав-
ляет желать лучшего. Она знала, что хорошенькой ее не назовешь, тем
более теперь, когда она уже чуточку располнела и выглядела самой на-
стоящей коротышкой. Но беспредельная привязанность Гарри прида-
вала ей уверенности в себе, позволяла ощущать собственное обаяние
и женственность. Друзья и подруги называли ее «привлекательной», и
слово это как-то затемняло, затушевывало явные ошибки природы. Ос-
нованием для такого эпитета служило главным образом выражение ее
лица, теплое, дружелюбное и немножко смешливое. На улице ей улы-
бались дети, в магазинах продавцы были к ней особенно вниматель-
ны, незнакомые люди на автобусной остановке делились с ней самыми
интимными подробностями своей жизни, и все потому лишь, что она
глядела на них так, будто их дела искренне ее интересуют. Иногда она
и в самом деле ощущала любопытство к собеседнику. Но чаще всего
это выражение появлялось машинально, без всякой связи с ее подлин-
ными чувствами. Тьюри говорил о «пустой улыбке Телмы», Гарри — о
«сладком взгляде», Рон никогда не обращал внимания на выражение
ее лица.
Когда головокружение прошло, Телма надела воскресное домашнее
платье, тщательно причесала волосы и перевязала их лентой в тон платья.
Глаза припухли от слез, прозрачные веки окаймляла фиолетовая полос-
ка, какая бывает на кожице лука. Телма промыла глаза холодной водой
и подержала на веках примочки из отвара ромашки, прежде чем выйти
на веранду, чтобы-забрать молоко и воскресную газету.
Было ясное весеннее утро, обещавшее погожий день. Соседка, вдова
по фамилии Мэлверсон уже копошилась в саду над клумбой бледно-
желтых нарциссов, которые только что расцвели.
199
— Привет, Телма!
— Доброе утро, миссис Мэлверсон.
— Хорош денек, а? Денек так денек!
— Да, денек что надо.
— А выглядите вы неважно, моя милая.
— Я прекрасно себя чувствую.
Минуту назад так оно и было, но теперь горячие солнечные лучи
ударили Тел му по глазам, и от их тепла она почувствовала озноб. При-
жала к груди холодную бутылку с молоком.
— Готова держать пари, сегодня вы утомлены. У вас всю ночь го-
рел свет.
«Всюду ты суешь свой нос, противная старая перечница, — подума-
ла Телма. — Но Рона вчера ты не видела, ушла в кино, как всегда по
субботам».
— Я не могла уснуть.
— А, не могли уснуть, милочка, так попросили бы у своего мужа
каких-нибудь таблеток. В прошлом месяце он дал мне такое лекарст-
во от невралгии, что я горя не знала.
— Муж уехал рыбачить на север.
— Да? Что ж, подгадал, лучше погоды не придумаешь. Вы видели,
какие у меня нарциссы?
— Да, вчера вы мне их показывали.
— Компост — вот в чем секрет. Надо бы и вам с мужем заложить
такой же. А как долго ваш муж будет рыбачить?
— Трудно сказать.
Миссис Мэлверсон сдвинула на затылок садовую соломенную
шляпку и стерла пот со лба кружевной перчаткой. На лбу осталась
грязная полоса.
— Знаете что я вам скажу? Пойдемте-ка в церковь.
— Нет, спасибо. Я не чувствую...
— Надо бы вам ознакомиться с нашей маленькой церковью как
следует. А сегодня будет особая служба. Наш пастор будет читать по
цветам.
— Читать по цветам?
Откинув голову, миссис Мэлверсон засмеялась.
— Вы это сказали как неверующая, с гримаской и всем прочим.
Ладно, я не сержусь. Сама когда-то не верила. Я говорила точно так
же, как вы сейчас. Читать по цветам? Именно эти слова я тогда сказа-
ла. И тем не менее наш пастор читает по цветам, которые мы прино-
сим, и в каждом цветке оказывается послание от дорогого нам
человека, который очень-очень далеко.
Телма нервничала и стояла в нерешительности, по-прежнему при-
жимая к груди воскресную газету и бутылку с молоком, которая теперь
весила целую тонну. Язык и глазки миссис Мэлверсон пригвоздили ее
к месту так же прочно, как булавка натуралиста — мотылька.
200
— Телма, — тихо сказала миссис Мэлверсон. — Вы изменились. Что
с вами?
— Ничего.
— Я же вижу, как вы грустите в последнее время. Вы утратили кон-
такт с кем-то, кто вам дорог?
Телма, бледная от дурноты, молча уставилась на соседку.
— Вот оно что! Вы утратили контакт с кем-то, кто вам дорог, и вам
нужно послание от него, не так ли? Да, я вижу, вам очень нужно пос-
лание. Что ж, нет ничего легче. Пойдемте со мной в церковь, и пас-
тырь прочтет по вашему цветку.
— Нет, я, собственно...
— Цветок должен быть свежий, совершенно свежий, а если вы при-
несете его с корешком и запахом Божьей землицы, это еще лучше. Вы
ждете послание от женщины?
— Нет.
— Значит, от мужчины. От мужчины, с которым вы утратили кон-
такт. Нет, нет, Телма, я не допытываюсь. Мне нужно только выяснить
еще одну подробность, от которой зависит цвет вашего цветка.
— Цвет?
— Да, это очень важно. Если этот человек жив, надо взять красный
цветок, яркий, как кровь. Если же он, как вы говорите, мертв — мы
не любим этого слова, оно далеко от истинной сути вещей, — но если
он мертв, надо взять белый цветок.
Телма закрыла глаза, голова ее пошла кругом. Она почувствовала,
как бутылка молока выскользнула из ее рук, услышала звон разбивше-
гося стекла и испуганный крик миссис Мэлверсон, но сказать ничего
не могла. «Если же он, как вы говорите, мертв — мы не любим этого
слова — мертв...»
— Господи Боже, надеюсь, я не сказала ничего такого, чтобы вы так
всполошились. — Миссис Мэлверсон, подобрав юбку, перешагнула че-
рез невысокую изгородь, разделявшую их владения, пересекла дорожку
и подошла к ступеням веранды. — Давайте я уберу.
- Нет!
— Это единственное, чем я могу вам помочь, ведь я...
— Уйдите. Просто уйдите.
— Господи, да у вас на этой неделе все из рук валится. Можно по-
думать, вы в интересном положении.
— Замолчите и оставьте меня в покое.
— Ладно, ладно, — сказала миссис Мэлверсон и отступила на свою
территорию, сердито качая соломенной шляпкой. — Вот какова награ-
да, когда пытаешься внести хоть немного радости в чужую жизнь.
Не обращая внимания на осколки стекла и разлитое молоко, Тел-
ма вошла в дом и присела за кухонный стол. Две мухи гонялись одна
за другой в открытом окне. Глядя на них, Телма подумала, что пора
Гарри навесить на окно сетку...
201
В последнее время она частенько думала о будущем, как о продол-
жении настоящего, думала обо всех мелочах из тех, что надо бы
сделать в доме или на участке, строила планы на уик-энд по случаю
Дня памяти павших. Но при этом она знала, что ничего подобного
не будет. Знала, что они с Гарри больше не будут жить в этом доме,
что кто-то другой поставит на лето сетку на окно. И еще она знала,
что ее ищут другие великие перемены на ближайшем повороте судь-
бы. Миновать поворот она уже не могла, каждая секунда приближала
ее к нему неумолимо, как бы она не цеплялась за привычную повсед-
невность.
«Гарри должен будет...»
«Нет, Гарри не должен будет, — подумала она. — Надо мне при-
выкнуть к мысли, что мы здесь жить не будем. Какой-то посторонний
человек навесит сетку на окно в кухне по просьбе своей жены, тоже
совершенно посторонней женщины. Эти двое незнакомых людей .бу-
дут жить в нашем доме, очень скоро он полностью перейдет в их
собственность. Да ладно, не стоит разводить нюни по этому поводу.
Никогда я наш дом по-настоящему не любила. Таких домов в Онта-
рио — тысячи, тысячи квадратных коробок из красного кирпича.
Я хочу жить в одноэтажном доме, в тех краях, где нет зимы».
В столовой зазвонил телефон. Телма была уверена, что звонит Гар-
ри, но сразу не могла решить, снимать трубку или нет.
— Алло?
— Телма, это ты, дорогая?
-Да.
— Прошло твое недомогание?
-Да-
— Послушай, любовь моя. Я звоню из Уайертона. Рон пока что не
объявился. Может, тебе что-нибудь известно?
— Нет.
— Ладно, ты не беспокойся, все будет хорошо.
— Да? — спросила Телма и повесила трубку.
Через минуту телефон снова зазвонил. Телма повернулась к нему
спиной. Пока шла к двери на кухню, нарочно считала звонки, как уп-
рямый ребенок считает, сколько раз его позовут ужинать: «Телма. Тел-
ма? Телма! Телма...»
После заключительного звонка еще долго в ушах ее стоял звон, буд-
то воспоминания.
<— Телма? Телма, ты же меня слышишь.
— О да, тетя Мэй, вас может слышать любой житель города.
— Сейчас же иди домой и вымой грязные тарелки.
— Нет, тетя Мэй.
— Опять прячешься, прикидываешься, будто не слышишь? Все рав-
но меня не проведешь, Телма!
— Когда захочу, тогда и проведу.
202
— Ну и подлая же ты девчонка, змея подколодная. Если ты сейчас
же не вернешься в дом, я напишу твоей маме, что не могу с тобой спра-
виться. Одному Господу Богу известно, как ты меня объедаешь, а она
не шлет ни пенса на твое содержание. И мы с тобой кончим работным
домом, как это тебе понравится, мисс Принцесса, которая не желает
мыть посуду?
— Если вы попадете в работный дом, я зайду навестить вас — в нор-
ковом манто и в бриллиантах.
— Телма Шефер, куда ты запряталась?
— Под вешалку. Вы можете дотянуться до меня рукой. Попробуй-
те, я укушу.
— Ах, непутевая сестра моя, чего же еще ждать от тебя, как не ис-
порченного ребенка? Отвечай, слышишь, негодница?»
Тетя Мэй давным-давно умерла, но Телме напоминал о ней любой
резкий звук: будильник, телефон, дверной звонок, и это был голос
власти, призыв к выполнению долга — иди домой и мой посуду. Вста-
вай, иди на работу. Сними трубку и ответь Гарри.
Прятавшийся под вешалкой ребенок навсегда остался в Телме. Го-
лос тетушки Мэй все еще был в состоянии испортить самую нежную
мелодию, а зеленоватая желчь ее натуры все еще окрашивала окружав-
ший Телму мир.
Она начала готовить завтрак, деловито расхаживая по кухне, на-
супив брови, словно хотела доказать всем на свете, что она чего-то
стоит.
«Не права была тетя Мэй, — думала Телма. — Не закончу я свои
дни в работном доме. У Рона деньги, куча денег. Мой ребенок будет
обеспечен всем на свете и окружен любовью. Над ним не будет тети
Мэй, не будет призрака бедности и страха. У нас будет одноэтажный
дом в том краю, где не бывает зимы, у ребенка не будет течь нос с
осени до весны, как у здешних ребятишек. У него будут лучшие нянь-
ки, лучшие одежды, лучшие школы...»
Завтрак Телма съела как во сне, без всякого удовольствия, не ощу-
щая даже вкуса, заставила себя поесть только потому, что ребенок нуж-
дался в питании. Когда кончила, выпила чашечку кофе в гостиной,
расположенной со стороны фасада.
В комнате было прохладно и темновато, шторы были опущены с ве-
чера, когда она прислушивалась, не зашуршат ли на гравии дорожки
широкие шины «кадиллака». Уже наступила весна, но в гостиной пах-
ло по-прежнему зимой, когда долгими неделями не открывались окна
и постоянно включался калорифер, от которого шел затхлый пыльный
дух, полностью не выветривавшийся до осени.
Телма подняла шторы и распахнула оба окна. В комнату ворвались
летние звуки: крики ребятишек, ссорившихся из-за велосипеда, жуж-
жанье роликовых коньков, стук молотка. Молодой муж из дома по дру-
гую сторону улицы снимал зимние рамы, а жена его с гордостью
203
наблюдала за ним, будто он совершал подвиг. Солнышко словно маг-
нитом вытянуло всех на улицу, потому что была ранняя весна, и люди,
не имея на то особых причин, еще остерегались выходить на свежий
воздух без головных уборов и в рубашках с засученными рукавами, по-
этому подыскивали какой-нибудь предлог. Мыли машины, красили
ставни, прогуливались с детьми, укатывали лужайки, обменивались но-
востями.
И Телма, глядя на соседей, думала: «Интересно, что они знают обо
мне. Когда обо всем напишут в газетах — а напишут обязательно, тут
уж никуда не денешься, — они все узнают, может, удивятся, а может,
заявят, что кое о чем подозревали, видя здесь частенько автомобиль
Рона».
Снова зазвонил телефон в столовой. Телма была уверена, что это
Гарри, и она не сняла бы трубку, если бы не были открыты окна и
соседи из дома напротив не слышали бы прекрасно телефонный зво-
нок. Соседи знали, что Телма дома, возможно, видели, как она подхо-
дила к окну, и теперь удивились бы, почему же она не снимает трубку.
В этом квартале, как в деревне, никакая мелочь не останется незаме-
ченной.
Поэтому Телма поспешила в столовую и сняла трубку, раздражен-
ная назойливостью Гарри:
— Алло?
— Это дом мистера Брима?
-Да-
Низкий и негромкий женский голос, подчеркнуто учтивая речь.
—• Мистер Брим дома?
— Нет. Я его жена, Телма Брим.
— С вами говорит Джойс Рейнолд, миссис Брим. Возможно, вы
меня помните, встречались два-три года назад, а с Гарри мы знакомы
давно. Он был очень добр к моей бедной дочери, Дороти. Ваш муж
скоро должен вернуться?
— Боюсь, что нет. Но если я чем-нибудь могу быть вам полезна...
— Это очень любезно с вашей стороны, но я не знаю, просто не
знаю... Случилась довольно странная вещь. Правда, дело было вче-
ра вечером, но час показался мне слишком поздним, чтобы зво-
нить Гарри, к тому же я не знала, как мне поступить. И сейчас не
знаю. Вам не звонил вчера вечером Рон Гэлловей и не говорил как-то
странно?
— Нет. — Телма грустно вздохнула. — Что вы называете словом
«странно»?
— Сбивчиво. Бессвязно. Так мне сказала Дороти. Понимаете, он
позвонил не мне, а ей. Когда зазвонил телефон, я как раз укладывала
Дороти в постель, и Рон сказал, что хочет поговорить с ней. Несколь-
ко лет он не давал о себе знать, я подумала, рн. хочет сказать что-то
важное, и разрешила Дороти поговорить с ним. День у нее прошел хо-
204
рошо, и она чувствовала себя бодрей, чем обычно, я люблю, когда она
чуточку возбуждается, если это ей не повредит. Я, конечно, соверши-
ла ошибку. Надо мне было сообразить, что Рон пьян или не в себе. С
той минуты Дороти в ужасном состоянии.
— А какое отношение к этому имеет Гарри, миссис Рейнолд?
— Рон несколько раз упоминал Гарри, говорил об исправлении
ошибки, сожалел о том, что причинил ему зло. Ну разве есть в этом
какой-то смысл? Какое зло Рон мог причинить Гарри, если они с дет-
ства такие друзья — водой не разольешь? И почему после стольких лет
молчания Рон вдруг позвонил Дороти и понес сентиментальную чушь
по поводу того, как обошелся с ней?
— Я не... не знаю.
— Бедная Дороти и без того достаточно настрадалась. Вот я и по-
думала, что, может, Гарри приехал бы и поговорил с ней, хоть немнож-
ко бы успокоил. Дороти всегда любила Гарри, и Рон вроде бы хотел,
чтобы она с ним повидалась.
— Почему?
— Похоже, Рон верит, что совершил нечто ужасное. Он что-нибудь
сделал?
— Нет. — Телма произнесла это слово резко и убежденно.
— Вы недавно с ним виделись?
-Да.
— Он показался вам совершенно нормальным!
— Да, совершенно нормальным.
— Просто удивительно. Нормальному человеку вдруг не придет в
голову позвонить бывшей жене, которую он не видел много лет, и за-
явить, что хочет попросить у нее прощения, прежде чем отправится
в путь.
— В путь?
— Он сказал, что уезжает. А когда Дороти спросила куда, ответил,
что не может этого сказать, так как это безвестный край. Дороти го-
ворит, что это как будто строчка из какого-то стихотворения.
Телма откинулась назад и закрыла глаза. «Безвестный край, откуда
нет возврата земным скитальцам».
— Миссис Брим? Вы слушаете?
— Да, — через силу прошептала она. Когда ее звала тетя Мэй, Тел-
ма могла спрятаться и притвориться, что не слышит. А сейчас никуда
нс спрячешься. — Да, миссис Рейнолд. Я слушаю.
— Рон говорил что-нибудь вам или Гарри об этом путешествии?
— Нет.
— Я смущена, я просто растеряна. Очень бестактно со стороны
Рона беспокоить людей таким образом, я ему это скажу при первом
удобном случае. Да я уж тут только что пыталась позвонить ему домой,
но там никто к телефону не подходит. Вы думаете, он уже уехал?
— Я не знаю.
205
— Безвестный край, — сказала миссис Рейнолд. — Но это надо
же — безвестный край.
— Я сейчас должна... мне пора уходить, миссис Рейнолд.
— Да, конечно. Прошу извинить, что отняла у вас так много вре-
мени. Надеюсь, я вас не всполошила?
— Я... я передам Гарри то, о чем вы просили, как только он вер-
нется.
— Благодарю вас, дитя мое. Уверена, что Гарри сообразит, что надо
делать.
— До свидания.
Положив трубку, Телма тщательно вытерла правую руку носовым
платком, будто только что прикоснулась к чему-то грязному и запач-
калась. Затем встала и, держась за перила, пошла вверх по лестнице.
Ребенок в ее утробе стал словно каменным.
Дойдя до спальни, она в изнеможении упала лицом вниз на пос-
тель, раскинув руки. Средняя школа. Пахнет книгами, пылью и воще-
ными деревянными полами. Сегодня читают выученное наизусть. Твоя
очередь, Телма. Первую часть монолога мы проработали на той неде-
ле. Нет нужды повторять. Начинай со слов: «Кто снес бы плети...»
Тише, дети, Телма декламирует.
Кто снес бы плети и глумленье века,
Гнет сильного, насмешку гордеца,
Боль презренной любви, судей медливость,
Заносчивость властей и оскорбленья,
Чинимые безропотной заслуге,
Когда б он сам мог дать себе расчет
Простым кинжалом? Кто бы плелся с ношей,
Чтоб охать и потеть под нудной жизнью...
— Продолжай, Телма, продолжай.
— Нет, не могу. Забыла.
— Продолжай, Телма.
Когда бы страх чего-то после смерти —
Безвестный край, откуда нет возврата
Земным пришельцам...1
— Какой прекрасный язык, — сказала учительница. Очень, очень
мило. Только вкладывай немного побольше чувства, Телма.
Глава 8
Было воскресенье, десять утра, женщина, совершенно незнакомая
главным действующим лицам нашего повествования, собиралась в цер-
ковь. Ее звали Селия Рой, она одиноко жила в предместье маленького
1 У. Шекспир. «Гамлет, принц Датский», акт 3, сцена 1, пер. М Лозинского.
206
городка Торнбери на побережье залива Святого Георгия; две замужних
дочери да вдовья пенсия — больше ей от жизни ждать было нечего.
Она была из тех женшин, с которыми ничего необыкновенного ни-
когда не случалось. Правда, она видела, как люди умирали, рождались
дети, совершались ошибки, происходили трагедии, приносились жер-
твы, но для Селии все это перемалывалось, как мука под жерновами.
И все же она на склоне лет мечтала, мечтала выиграть автомобиль в
радиоконкурсе или бесплатную путевку на экскурсию в Голливуд в
конкурсе на лучшую рекламу, или же тысячу долларов за лучший ку-
линарный рецепт. В четверг она собиралась попытать счастья в сало-
не для игры в бинго* при церкви, но даже это не получалось.
Стоя перед зеркалом, которым был украшен буфет, Селия надева-
ла шляпку. Эту шляпу она носила уже три года и могла бы правильно
надеть ее в кромешной тьме, к зеркалу подошла по привычке и, со-
бственно говоря, не смотрела ни на шляпку, ни на свою особу. Руки
ее дрожали от возбуждения и страха. Было воскресенье, она собира-
лась в церковь, а на душе у нее было тревожно, ибо она совершила не-
правильный поступок, возможно, даже грех. Более того, Селия не
хотела никому рассказывать о том, что произошло. Пес был мертв. Она
закопала его в темноте, и никто об этом не знал.
Перед домом зафыркал старенький «форд» ее дочери Мейбл и, чих-
нув, остановился. Всякий раз как до Селии доносилось это чихание,
ей казалось, что она слышит предсмертный хрип старого мистера Тер-
стона и что мотор уже больше никогда не издаст ни звука, однако
Мейбл опытной рукой дергала подсос, то нажимала, то отпускала пе-
даль газа — понукала машину, — и та чудесным образом оживала, тряс-
лась всеми сочленениями, а мотор громко ревел, как бы протестуя
против обвинений в старости и немощи.
Мейбл распахнула входную дверь и ворвалась в дом. Это была мо-
лодая, живая и подвижная женщина, смешливая и вспыльчивая, она
терпеть не могла людей, которые, как она выражалась, тащились по
жизни, словно улитки.
— Привет, мам! Ты готова?
— Почти, — ответила Селия. — Я ужасно выгляжу. А все это шляп-
ка. Она теряет свою форму.
— А кто ее не теряет? — бодро сказала Мейбл. — Говорила ж я тебе,
чтобы купила новую на Пасху.
— А откуда взять денег?
— Кстати, о деньгах. У меня ни цента, нечего положить на поднос
для пожертвований. Джон не получил свой еженедельный чек, вот уже
третий раз подряд задерживают. — Она увидела на плетеной жардинь-
ерке материну сумочку и схватила ее. — Не одолжишь мне четверть
доллара?
1 Бинго- игра типа лото.
207
Селия сильно побледнела.
— Стой! Подожди.
— Да что с тобой?
— Я... я не люблю, чтобы лазали в мою сумочку.
— Мне ты никогда не запрещала.
— А вот теперь запрещаю. Дай сюда.
— Ну, знаешь ли, честное слово, ты как будто думаешь, что я со-
бираюсь тебя обобрать или как?
— Не болтай языком. Подай мне сумочку.
— Мне просто не нравится, что ты считаешь меня какой-то воро-
вкой. Да что с тобой творится? Ты дрожишь, как осенний лист.
— Уважай старших, дочка. Так давай же мне...
— Ладно, ладно. Вот твоя сумочка. Держи.
Однако Селия была уже не так проворна, как смолоду, сумочка упа-
ла к ее ногам, замок открылся, и содержимое рассыпалось по плете-
ному коврику: кружевной платок, карандаш, потускневшее зеркальце,
помятая моментальная фотография обоих детей Мейбл, протертый
простенький кошелек и бумажник крокодиловой кожи.
— Ах, извини, — сказала Мейбл. — Ей-богу, я думала, ты ее дер-
жишь. Ну, я быстренько все подберу.
Но Селия сама уже опустилась на колени, торопливо собирала свои
вещицы и запихивала их обратно в сумочку решительно и сердито.
— Мам!
— Нахалка ты, вот что я тебе скажу, нахалка.
— Я и не знала, мам, что у тебя есть бумажник.
— Ты много чего не знаешь, в том числе — как вести себя со стар-
шими.
— А где ты его взяла?
— Мне его дал один человек. В подарок.
— Похоже, он из натуральной крокодиловой кожи.
— Ну и что?
— Мам! Это же ерунда. Ну кто бы это мог дать тебе бумажник из
натуральной крокодиловой кожи?
— Один человек, очень богатый человек. — Селия поднялась с ко-
лен и прижала сумочку к груди. — Больше я тебе ничего не скажу.
Остальное — это мое дело, понимаешь?
— Ты не знаешь ни одного очень богатого человека.
— А вот знаю.
— Где же ты с ним встретилась?
— На дороге, у нашего дома.
— Мам.
— Так оно и было, помоги-ка мне надеть пальто. Я повстречала его
на дороге. Он просто подошел, притронулся к полям шляпы и сказал:
«Мадам, я очень богатый человек, вот вам бумажник из натуральной
крокодиловой кожи».
208
— Мам!
— Перестань мамкать.
— Но это же чепуховина.
— К тому же ты вульгарно выражаешься, — презрительно сказала
Селия. — Вот что значит выйти за человека, который ниже тебя по
общественному положению. Говорила я тебе, что он чернорабочий и
потащит тебя вниз, хотя ты кончила среднюю школу...
— Не заговаривай мне зубы, мам. Расскажи еще про очень богато-
го человека. Он меня чертовски заинтересовал.
— И не подсмеивайся над матерью. Я ведь говорю тебе правду и не
хочу, чтобы моя собственная дочь надо мной потешалась.
— А чего же ты будешь делать, когда другие люди увидят бумаж-
ник? Расскажешь им такую же сказочку, что и мне?
— Да никто его и не увидит.
— Что же ты с ним сделаешь?
— Выброшу — и вся недолга.
— Выбросишь? Мам, ты совсем уже соображать перестала. Кто-то
подарил тебе бумажник из натуральной крокодиловой кожи, а ты со-
бираешься его выбросить. Да он стоит не меньше десяти долларов, а
ты говоришь, что...
— Хватит. Отстань от меня.
— Так ведь ерунда получается, мам. Выбросить бумажник из нату-
ральной крокодиловой кожи — в жизни не слыхала ничего глупее.
Мать и дочь уставились друг на друга. Селия была бледная и мрач-
ная, а ее дочь раскраснелась от волнения.
— Деньги-то я оставлю себе, — сказала наконец Селия.
— Какие деньги?
— Которые в бумажнике.
— Сколько?
— Около сотни долларов.
— Сотни долларов?
— Около того. — Селия цеплялась за слово «около», будто видела в
нем спасение.
— Мам, где ты его взяла?
— Я же тебе сказала. Его дал мне этот человек.
— Когда?
— Вчера вечером.
— За что?
— За Лэдди. Заплатил мне за пса.
— А при чем тут Лэдди?
— Не кричи на меня! Я не сделала ничего плохого! *
— Что-нибудь случилось с Лэдди?
-Да.
— Он мертв?
-Да.
209
— А тебе как будто и не жаль его вовсе. Своего собственного
пса.
— Жалко, да что поделаешь! Я тут не виновата, он выскочил на до-
рогу. Видел он совсем плохо, а машина ехала быстро.
— Какая машина?
— Такая, знаешь, спортивная, без крыши.
— Ага, с откидным верхом.
— Наверное. Ее вел мужчина. На нем была кепка из шотландки, ка-
кие можно иногда увидеть в кино. Он сразу заметил, что сбил Лэдди.
И должно быть, услышал, как я закричала. Сбавил скорость, обернул-
ся и что-то крикнул мне, кажется, «Извините!». Потом что-то выбро-
сил на дорогу. Сначала я не поняла, что это такое.
— Но быстро сообразила, да?
— Не нравится мне твой тон. Мать не уважаешь.
— Да хватит тебе возиться с тонами, вернемся к фактам. И что про-
изошло потом?
— Машина поехала дальше. Лэдди лежал на обочине. Я приподня-
ла его и сразу же увидела, что он убит. И я сама похоронила его на за-
днем дворе.
— А бумажник оставила себе.
— Почему бы и нет?
Мейбл покачала головой.
— Мне это не нравится. Если сказать тебе правду, это выглядит
даже подло.
— Но это мои деньги. Я получила их честно, по совести, за мою
убитую собаку. Лэдди был ценный песик.
— Он был полуслепым десятилетним дворовым псом, и ты прекрас-
но это знаешь.
— Даже если и так.
— Мам, а почему ты не позвонила мне вчера вечером, когда это слу-
чилось?
— Почему? Да вот по этому самому, чтоб ты не задавала так много
вопросов.
— Я только пытаюсь выяснить, как было дело, и тогда мы сможем
решить, что нам предпринять.
— Я уже решила. Выброшу бумажник, чтобы любопытные особы
вроде тебя не совали свой нос, куда не просят, и не приставали с за-
нудливыми вопросами. А деньги оставлю себе, они мои по чести и
совести.
— Откуда ты это знаешь?
Селия поджала губы:
— Что «это»?
— Человек, ехавший в машине, мог их выбросить, чтобы заткнуть
тебе рот и чтобы ты никому про него не рассказывала.
— Да зачем это было ему нужно?
210
— А может, это был преступник, который удирал с места преступ-
ления?
Потрясенная Селия отказывалась поверить словам дочери:
— Вот еще глупости!
— Как бы не так. Он сбил Лэдди и не остановился, чтобы узнать,
не может ли он чем-нибудь помочь. Это называется смыться с места
дорожного происшествия. И это уже преступление. — Воображение у
Мейбл было под стать ее машине, которая, тронувшись с места, тарах-
тела всеми сочленениями и ревела на всю округу. — Откуда ты зна-
ешь, что он не ограбил банк и не удирал с добычей?
— Банки по субботам закрыты, — резонно заметила Селия.
— А может, он убийца. И почем тебе знать, что он сюда не вер-
нется?
— Да зачем ему возвращаться?
— Чтобы заставить тебя умолкнуть навеки.
— Господи Боже! — Селия плюхнулась на плетеный стул и начала
обмахиваться носовым платком. — Мне дурно. Я чувствую... чувствую,
что сейчас упаду в обморок.
— Сейчас принесу тебе стакан воды. Посиди.
Дочь дала матери воды и, за неимением ничего лучшего, кусочек
шандры. Мейбл пела партию сопрано в церковном хоре и пользовалась
шандрой, чтобы лучше шли высокие ноты.
— Тебе лучше, мам?
— Нет, дочка, до смерти ты меня не довела, — горько сказала Се-
лия. — Так пугать меня в моем возрасте!
— Я только хотела довести тебя до ума.
— Ты считаешь, умно выбросить на ветер почти сотню долларов?
Если это умно, то я.предпочитаю быть сумасшедшей, благодарю по-
корно.
— Я же прошу тебя только рассказать кому-нибудь о том, что вче-
ра случилось.
— Кому именно?
— Ну, например, преподобному отцу Уилтону, он наверняка знает,
что надо сделать.
— Через мой труп, — ответствовала Селия. — Мы с ним расходим-
ся во взглядах на очень многие вещи.
— Тогда мистеру Личмену, констеблю.
— У мистера Личмена случаются припадки.
— А при чем тут припадки?..
— Мне его собственная сестра сказала. У него бывают припадки.
И даже, — добавила Селия с торжествующим видом, — выступает пена
на губах.
Щеки Мейбл так разгорелись, что казалось, кожа на них вот-вот
лопнет, как кожура на перезрелом помидоре.
— Может, ты все-таки перестанешь заговаривать мне зубы?
211
— Вовсе я не заговариваю тебе зубы. Ты упомянула мистера
Личмена, а я только заметила, что у него бывают припадки. И серьез-
ные.
— Пустые слухи.
— Ах, слухи? Значит, когда ты узнаешь что-нибудь интереснень-
кое о ком-нибудь, тебе говорят истинную правду, а я только собираю
слухи?
— Надевай пальто, мам. В церковь опоздаем.
— Не хочу я идти в церковь.
— Верю, что не хочешь, но тебе это необходимо; мне, пожалуй,
тоже. А после службы пойдем к мистеру Личмену. Все равно, пускает
ли он пузыри, как шампунь в ванне, или нет, но ты расскажешь ему,
что случилось, покажешь бумажник и опишешь человека в машине.
— Я его как следует не разглядела при свете фонарей.
— Но в бумажнике небось был какой-нибудь документ, в котором
указано имя владельца?
— Да. Гэлловей. Рональд Джерард Гэлловей.
— Наверняка не настоящее, — заявила Мейбл. — Пошли, пора
ехать.
Глава 9
Весть о том, что Рон Гэлловей в субботу около десяти часов вечера
проехал на машине через местечко Торнбери, дошла до Эстер в вос-
кресенье после обеда.
Она только что вернулась из охотничьего домика и раньше време-
ни пила чай с сыновьями в их комнате для игр на третьем этаже. Маль-
чики вели себя несносно. Ощущая отрешенность и озабоченность
матери, они чего только не придумывали, чтобы вернуть ее в повсед-
невную реальность и обратить ее внимание на себя.
Бросались хлебными шариками, обзывали друг друга, не обошлось
и без слез. В этой обстановке Эстер старалась оставаться доброй, но
твердой, однако слишком велико было нараставшее в течение суток
напряжение, и она сама была уже на грани того, чтобы разрыдать-
ся, когда вошла Энни и объявила, что в библиотеке ее ждал мистер
Брим.
— Разве я не сказала вам, что меня ни для кого нет дома? — резко
сказала Эстер, срывая зло на служанке.
— Я ничего не могла поделать, миссис Гэлловей. Он сказал, что у
него очень важные новости. А кроме того, это не кто-нибудь, а мис-
тер Брим. — Энни сделала особое ударение на имени посетителя, что-
бы придать ему особый вес, отчасти оттого, чтобы оправдать свое
неповиновение хозяйке дома, отчасти потому, что баловала Гарри. Он
всегда обращался с ней уважительно.
212
— Ладно. Присмотрите за этими сорванцами. Я ничего не могу по-
делать.
Энни бросила на нее взгляд, который явно говорил: «И никогда не
могли», но Эстер сделала вид, что ничего не поняла. Она знала, что
Энни имеет больше власти над ней, чем она над Энни. Такая расста-
новка сил определялась мальчиками: Энни легко и спокойно управля-
лась с ними, точно опытный укротитель, который знает пределы
возможностей своих зверей и не ожидает от них больше того, что они
в силах выполнить.
— Они же хорошие мальчики, — твердо сказала Энни.
— Да, конечно.
Гарри дождался Эстер в библиотеке. Еще из-за двери она слышала,
как он ходил взад-вперед по комнате, словно чем-то рассержен.
— Энни сказала, что у вас есть новости, — сказала Эстер.
— В известном смысле.
— О Роне?
— В том числе и о нем.
— Не говорите загадками, Гарри. Не время и не место.
— А что я могу поделать? Кругом загадки.
Одежда Гарри была в беспорядке, волосы всклокочены, на щеках
пылал лихорадочный румянец, словно их обожгло холодным ветром.
Ростом он был невысок, но держался всегда прямо, благодаря чему
казался выше и никто не считал его коротышкой. Но в этот день он
как будто съежился, стал ниже на несколько дюймов, плечи опусти-
лись, голова поникла, так что он выглядел маленьким, скрюченным и
старым.
«Наверное, я сейчас выгляжу не лучше», — подумала Эстер и пора-
довалась, что в библиотеке нет зеркала.
— Разумеется, у вас дурные новости, — сказала она как можно бо-
лее безразличным тоном.
— Нет, это не так. Во всяком случае, в том, что касается Рона.
— Выкладывайте.
— Некая женщина видела его вчера вечером около десяти часов в
городишке под названием Торнбери. Он сбил машиной ее собаку.
— Что, что?
— Рон переехал собаку и задавил ее насмерть. Немного притормо-
зил, посмотрел, что случилось, и выбросил на дорогу бумажник с день-
гами, чтобы возместить женщине потерю. Женщина описала машину,
его самого, кепку и так далее. Это, несомненно, бы Рон.
— Почему вы так уверены?
— В бумажнике были все документы, удостоверяющие его личность.
Как я понимаю, ему было некогда вынуть деньги из бумажника, поэ-
тому он выбросил бумажник вместе со всем его содержимым. Когда у
него возникает какой-нибудь порыв, он способен делать такие вещи
не задумываясь.
213
— Не задумываясь? О нет. Он подумал, будьте спокойны. Подумал,
как всегда, что за деньги можно купить все.
— Знаете что, Эстер, я мог бы сделать то же самое, если бы я был в
чертовской спешке.
— А куда ему было спешить?
— Не знаю. Я просто говорю, что могло быть и так.
— И из-за этой чертовской спешки он не остановил машину?
Гарри заколебался.
— А еще, возможно, он чего-то опасался.
— Это уже теплей. Больше похоже на Рона. Он совершает ошибку
и удирает, а чтобы не останавливаться, бросает деньги на дорогу. Да,
вы правы, это, видимо, был Рон. Даже если бы в бумажнике не оказа-
лось документов, я знаю, что это он. Повзрослеет он когда-нибудь?
Сможет ли встречать что бы то ни было лицом к лицу?
— Не начинайте, Эстер...
— Где это — Торнбери?
— Примерно на полпути между Коллингвудом и Оуэн-Саундом.
Через него проезжаешь по дороге в охотничий домик. Вы, должно
быть, видели этот городишко сегодня.
— Не обратила внимания. — Эстер глубоко вздохнула, словно пе-
ред этим сдерживала дыхание, готовясь к нападению. — И это все
новости о нем?
-Да.
— Тогда это хуже, чем никаких новостей.
— Не улавливаю вашу мысль.
Эстер отвернулась и, когда снова заговорила, обращалась как буд-
то бы к окну:
— Вплоть до этой минуты я все время думала, что Рон исчез наро-
чно, чтобы не видеться со мной. Думала, может, уехал в Детройт и, по-
мучившись какое-то время угрызениями совести, позвонит мне,
скажет, где он, и все будет снова в порядке. Или вроде бы в порядке,
как бьую до сих пор. Думала, он сделал что-то не так и не мог встре-
титься со мной, посмотреть мне в глаза, потому и удрал.
— Это вполне возможно.
— Нет. Теперь уже нет. Если бы он хотел скрыться от меня, он не
отправился бы туда, где я стала бы искать его в первую очередь. Раз
его видели в Торнбери, значит, он ехал в охотничий домик или воз-
вращался оттуда. А в каком направлении он миновал Торнбери?
— Я не догадался спросить. Да и не было, времени подумать. Ин-
спектор вернулся в охотничий домик сразу после того, как вы уехали,
и рассказал мне о том, что произошло в Торнбери. Я подумал, что вам
захочется тотчас узнать об этом, и поехал прямо сюда.
— Вы могли позвонить.
— Мне нужен был предлог, чтобы убраться оттуда.
—• Зачем?
214
— Я пытался дозвониться до Телмы. Один раз мне это удалось, но
она сразу же повесила трубку. Еще несколько раз пробовал, зуммер гу-
дел подолгу. Но никто не подходил. Теперь я знаю почему.
Он говорил таким странным тоном, что Эстер повернулась и пос-
мотрела на него.
— Что с вами, Гарри?
— Она оставила меня, — ответил Гарри и вдруг беззвучно заплакал.
Он прикрыл лицо ладонями, но слезы просачивались сквозь пальцы и
с кистей падали на обшлага рубашки.
Эстер никогда в жизни не видела, чтобы взрослый мужчина плакал,
от изумления на какое-то время она застыла. Не могла сказать ни сло-
ва, а первая ее мысль была о том, что Гарри нужен носовой платок,
просто необходимо, чтобы кто-нибудь дал бедному Гарри носовой пла-
ток, не то он замочит слезами всю рубашку.
Когда Эстер обрела наконец дар речи, ее тон, тихий и напряжен-
ный, как нельзя лучше подходил к ее состоянию:
— Гарри, я налью вам выпить, а, Гарри?
— Нет. Я сейчас... совладаю с собой. Одну минуту.
Эстер снова отвернулась к окну. Тысячу раз она смотрела в окно, и
всегда у нее создавалось впечатление, будто где-то за извилистой подъез-
дной дорожкой, за высокими заборами и железными воротами жизнь
протекает без нее, ибо она не попала в число приглашенных. Иногда ей
казалось, что издалека из-за высоких заборов доносятся звуки музыки,
а сквозь железные решетки можно разглядеть танцующие пары.
— Я поехал домой, — продолжал Гарри. — Ее дома не было. А на
кухонном столе лежала записка, в которой Телма сообщала, что ушла
от меня.
— Она объяснила причину?
— Нет, во всяком случае, я ее не понял. Она писала, что ей надо
все обдумать. Это я не могу понять. Ведь мы были так счастливы. —
На последнем слоге дыхание его прервалось, но он тотчас совладал с
собой. — Все знают, как мы были счастливы. И я ничего не могу по-
нять. Что же такое ей надо обдумать?
— Возможно, многое.
— Но что именно?
— Забавное совпадение, не правда ли? Теперь они оба исчезли: и
Рон и Телма.
— Вы намекаете, что они уехали вместе?
— Может быть, мы с вами были слишком глупы во всем этом деле.
— Они не вместе, — резко сказал Гарри. — Я знаю, где Телма.
В записке она уведомила меня, что на время остановится у двоюрод-
ной сестры на Эглингтон-авеню. Сказала, чтобы я не пробовал свя-
заться с ней. Я все же попробовал. Позвонил Мариан, ее двоюродной
сестре, и та сказала, что с Телмой все в порядке, но говорить со мной
она пока что не хочет.
215
— Случается, — сухо сказала Эстер, — что двоюродные сестры
лгут.
— Мариан не такая. Прежде всего, они с Телмой не очень дружны.
— Я никогда не слышала от Телмы, что у нее в городе есть двою-
родная сестра.
— Так и я говорю, они не очень дружны. Ну, раза два в год встре-
тятся за ленчем в каком-нибудь кафе — и все. А в нашем доме Мари-
ан вообще никогда не бывала.
— Тогда зачем Телме останавливаться у нее?
— По-моему, ей больше деваться некуда. — Казалось, Гарри вот-
вот снова заплачет, но он сдержался. Несколько раз сглотнул всухую
и продолжал: — Как видно, Телма была в отчаянии, раз уж обратилась
к Мариан, которую не любит. Наверняка была в отчаянии. Бедная
Телма!
Эстер резко обернулась и подбоченилась:
— «Бедная Телма!» Да сыта я по горло «бедным Роном» и «бедной
Телмой»! Хотелось бы услышать побольше о «бедном Гарри» и «бед-
ной Эстер»!
— Не надо, Эстер. Не будьте грубой.
— Самое время быть грубой.
— Если любишь, такого времени не бывает. Я не знаю, какую
проблему решает Телма. Знаю только, что она в беде и что я хочу по-
мочь ей.
— А если вы не можете?
— Я обязан, — спокойно и решительно заявил Гарри. — Она моя
жена. И она нуждается во мне. Я сделаю все на свете, чтобы по-
мочь ей.
Эстер знала, что это правда. Она неподвижно стояла, бледная, как
воск, и думала, что, если бы Рон сказал о ней то же самое, она была
бы самой счастливой женщиной в Канаде. Тогда и только тогда она по-
чувствовала бы себя приглашенной на праздник жизни и танцевала бы
с Роном под звуки музыки.
— Ах, если бы у меня была такая же вера, как у вас, Гарри, — ска-
зала она наконец.
— Вера у меня не от рожденья. Я строил ее по кирпичику, пока она
не стала такой высокой, что за ней я не вижу ничего.
— Может, не хотите видеть?
— Телма не совершила ничего предосудительного, — заявил Гар-
ри. — Поверьте, ваши подозрения насчет ее и Рона беспочвенны.
— Хотелось бы верить.
— Прочтите письмо.
Он вынул письмо из кармана пиджака и протянул Эстер, но она от-
кинулась назад:
— Не хочу читать. Там ваши интимные дела.
— Телма не стала бы возражать.
216
— Не хочу, — повторила Эстер, но пока она произносила эти сло-
ва, глаза ее пробегали строчки, написанные красивым почерком с на-
клоном назад. Красоту портили некоторые ошибки в правописании и
размытые места, на которые, видимо, падали слезы.
«Дорогой Гарри! Я на время остановилась у Мариан. Так трудно все
объяснить тебе, и я так запуталась, что решила уйти и подумать, так
будет лучше для нас всех, в том числе и для тебя. Никак мне не найти
правильные ответы на все вопросы, пока я так взволнована. Пока что
я не могу говорить с тобой, поэтому не звони и не пытайся связаться
со мной. Пожалуйста, Гарри, я пишу это всерьез. Если миссис Мэл-
версон или кто еще из соседей спросит, куда я подевалась, скажи, что
поехала навестить двоюродную сестру, это вполне соответствует дей-
ствительности.
Я знаю, ты будешь гадать, что же такое со мной приключилось, не
рехнулась ли я или что-нибудь в том же духе. Я-то думаю, что нет, но
пока мне нужно уйти от тебя и подумать обо.всем, не задаваясь вопро-
сом, что будет с другими, и не жалея их. В прошлом все было хорошо,
но сейчас я думаю только о будущем, в котором мне предстоит жить.
Я должна правильно определить свой курс и придерживаться его до
конца.
Будь со мной терпелив, Гарри. Я сама свяжусь с тобой, как только
почувствую, что смогу говорить разумно, а не бессвязно. Кстати, Ма-
риан ничего не знает, так что не пытайся что-нибудь выведать от нее.
Я сказала ей, что мы немного поссорились.
Телма».
Сегодня утром звонила миссис Рейнолд и сказала, что Дороти Гэл-
ловей хочет как можно скорей видеть тебя, дело касается Рона».
От изумления Эстер чуть не уронила письмо.
— Миссис Рейнолд? За каким чертом она приглашает вас?
— Не имею понятия. Я ее почти не знаю. Вот Дороти, ее дочь, я
навещаю время от времени, но видит Бог, о Роне мы с ней никогда не
говорим. Стоит упомянуть его имя, как у нее начинается сердечный
приступ.
— Как по-вашему: не могла ли она узнать что-то такое о Роне, чего
мы не знаем?
— Каким образом?
— Ну, скажем, по ошибке. Ведь она по-прежнему носит фамилию
Гэлловей, и ей могли сообщить что-нибудь, вместо того чтобы обра-
титься ко мне. — Эта мысль вызвала краску на щеках Эстер. — Разве
это не логично?
— Мне кажется, да.
— Вы должны поехать к ней и все выведать, Гарри.
Гарри облокотился на стол и поник головой.
— Не теперь.
— Вам надо поехать.
217
— Сейчас я никого видеть не хочу.
— Но ведь со мной-то вы говорите.
— Это потому, что мы с вами в одинаковом положении.
— Не совсем, — довольно резко возразила Эстер. — Вы знаете, где
ваша жена, знаете, что она жива и здорова. Значит, мы не в одинако-
вом положении, разве не так?
Гарри медленно, с усилием поднял голову, будто она налилась свин-
цовой тяжестью. Глаза их встретились, но он ничего не сказал.
— Гарри! Помогите мне. Поезжайте и поговорите с Дороти.
— Сейчас?
— Да, сейчас.
— Что ж, сейчас так сейчас, — устало сказал он.
Глава 1 О
Гарри сел в машину и включил радио. Вечерняя программа но-
востей начиналась в шесть часов. Волнения в Израиле. Крушение то-
варного поезда в Калифорнии. Растут акции на фондовой бирже. По-
жар в универмаге на побережье. Возле Денвера разбился самолет.
Об исчезновении Рона ни слова. «Наверное, потому что сегодня вос-
кресенье, — подумал Гарри. — По воскресеньям этот чертов город за-
мирает. Может, Телма права, и надо переехать в Штаты. Позвоню ей
и скажу об этом — хотя нет, она велела подождать. Что ж, надо на-
браться терпения».
Он свернул на Авеню-роуд, потом на улицу Гранта и мили через
две от перекрестка подъехал к дому, который Дороти называла домом
своей матери.
Дом обступали разные постройки, но он оставался обособленным
и непроницаемым, как каменная крепость, с его четырехэтажными
башнями и забранными решетками окнами. «Средневековый замок, —
подумал Гарри, припарковывая машину на подъездной дорожке. —
А в замке ждет принцесса в своей башне из слоновой кости. Но не спя-
щая красавица. Бедная Дороти страдает бессонницей».
Гарри мог смеяться над домом, над самой Дороти, даже пожалеть
ее или облить презрением, но в то же время его брала оторопь, он чув-
ствовал себя стесненно и неловко при виде богатства, словно карлик,
лишенный гормона роста и вдруг оказавшийся среди великанов.
Он нажал кнопку звонка и подождал, набираясь храбрости, что-
бы достойно встретить миг, когда массивная дверь красного дерева
откроется. Когда она наконец открылась, Гарри чуть не рассмеялся
вслух при виде маленькой старушки в черном переднике, которая бы-
ла ничуть не выше и не страшней того карлика, каким он представ-
лял себя. Она уставилась на него широко открытыми глазами, отчего
можно было прийти к выводу, что мужчины навещают этот дом не
213
часто, и появление представителя сильного пола всегда вызывает по-
дозрения.
— Миссис Гэлловей хотела видеть меня, — пояснил он. — Я Гарри
Брим.
Старушка ничего на это не сказала, и лишь легкий наклон головы
подтвердил, что она приняла его слова к сведению. Однако тотчас от-
крыла дверь пошире, чтобы пропустить гостя. Затем заперла дверь, сде-
лала легкий реверанс в направлении Гарри и пошагала по вестибюлю,
стала подниматься по лестнице, беспрестанно оглядываясь, будто за
ней кто-то гнался.
Вестибюль выглядел как музей со сводчатым потолком, мраморным
полом и множеством скульптур. Гарри хотелось закурить, но в поле
зрения пепельниц не было, а на стенах как будто было написано не-
видимыми чернилами: «Не курить!» Единственным признаком жизни
была пара изрядно заезженных роликовых коньков у подножия лестни-
цы. Гарри невесело изумился: он забыл о том, что и сама Дороти была
когда-то ребенком и что в доме росла ее дочь. Гарри не видел Дороти
несколько лет. Она оставалась, так сказать, вне поля его зрения или
что-то вроде того.
Засунув руки в карманы, он ждал и через несколько минут увидел,
как старушка спускается по лестнице, а ее белый чепец качается взад-
вперед, точно пойманная в силок птичка.
— Миссис Гэлловей примет вас в своей комнате. — Старушка го-
ворила медленно и не очень внятно, как будто давным-давно из-за
болезни или травмы утратила речь и лишь теперь училась говорить за-
ново.
Гарри последовал за ней наверх. Старушка так быстро шагала, что
на первой площадке Гарри уже тяжело дышал, а добравшись до кон-
ца, самым настоящим образом задыхался.
Покои Дороти находились в южной башне, дверь была открыта. До-
роти полулежала в шезлонге среди вороха подушек, на ней было кру-
жевное домашнее платье, и она походила на полностью одетую невесту,
жених которой запаздывает. Ей было около сорока лет, но она каза-
лась изнеженным капризным ребенком. Исхудание и долгие годы не-
довольства жизнью разрушили ее привлекательность, но не состарили
ее. Как будто она была не подвержена воздействию погоды, оставаясь
в стенах дома. В расположенное высоко над землей окно башни не
могли проникнуть ни ветер, ни дождь.
Мать Дороти сидела справа от нее в складном кресле, а между ними
стоял низенький столик, на котором лежала грифельная доска с наца-
рапанными на ней цифрами.
— Дорогой Гарри, как мило, что вы пришли. — Дороти протяну-
ла гостю руку, и Гарри пожал ее — длинные-костлявые пальцы пока-
зались ему когтистыми лапами. Он обратил внимание на необычный
румянец на щеках Дороти и на блеск ее глаз, так что поначалу поду-
219
мал, не поднялась ли у нее температура. Но ее рука оказалась холод-
ной, голос — бодрым, и Гарри был вынужден изменить свое первона-
чальное мнение. Дороти страдала не от жара, а от ярости. Она, судя
по всему, кипела от негодования.
— Гарри, вы, конечно, помните маму?
— Разумеется. Добрый вечер, миссис Рейнолд.
— Добрый вечер, Гарри. Как любезно с вашей стороны было навес-
тить нас.
— Не стоит об этом говорить, — вежливо отвечал Гарри. — Наде-
юсь, я не прервал вашу игру?
— Ах, игру, — покривив губы, сказала Дороти. — Игра не такая уж
азартная. Я безнадежно проигрываю, как всегда.
Миссис Рейнолд вспыхнула от смущения:
— Но, Дороти, ты же знаешь, дорогая, что это не так, и ты...
— Это так. К тому же я терпеть не могу записывать цифры. У меня
от них начинается головная боль.
— Что ж я могу поделать, если иногда выигрываю, если мне выпа-
дают нужные буквы.
— Да я не против того, чтобы проигрывать, отнюдь нет. Я всегда со-
храняла спортивный дух, вернее, мне так хотелось несмотря ни на что.
А проигрыш для меня — ничто. Просто вам всегда везет, а мне — нет.
— Вспомни, дорогая, как вчера вечером тебе выпали буквы Q и Z в
самом начале игры и ты составила слово QUARTZ.
Дороти никак не могла решить, стоит ли признать вчерашнюю по-
беду и тем самым отказаться от своего утверждения о том, что ей веч-
но не везет, поэтому она повернулась к Гарри и сказала:
— Вы уж простите нас. Мама воспринимает эти каракули слишком
серьезно.
— Я в эту игру никогда не играл, — ответил Гарри.
— И не играйте. Одна докука. У меня она вызывает лишь головную
боль, особенно когда другим везет больше, чем мне. Садитесь, прошу
вас. Я позвоню, чтобы подали чай.
— Не беспокойтесь.
— Подошло мое время принимать лекарство, а без чая я не могу его
проглотить. Противная штука.
— Я принесу чай, — заявила миссис Рейнолд, вставая. — Не стоит
беспокоить мисс Паркс, раз я без труда могу это сделать сама.
— Но это ее прямая обязанность.
— Даже в этом случае, дорогая, я предпочитаю взять все на себя.
Она порой забывает подогреть чайник.
Казалось, миссис Рейнолд одновременно и рада предлогу уйти, и
чувствует себя виноватой из-за того, что воспользовалась им. Проходя
мимо Гарри, она бросила на него многозначительный взгляд. Проси-
ла его быть добрым с Дороти или, по крайней мере, снисходительным
к ее слабостям.
220
Когда она вышла, Дороти сказала:
— Матери надоели все мои больничные процедуры. Мне тоже, но
приходится их выносить. Без медицинской помощи мне не прожить и
недели.
— Сегодня вы неплохо выглядите, Дороти.
Гарри тотчас понял, что попал невпопад. Дороти недовольно нахму-
рилась, и ее пальцы затеребили одну из атласных подушек.
— Не знаю, как это могло случиться. Сегодня утром я была так пот-
рясена, что мисс Паркс вызвала доктора. У меня теперь новый врач,
предыдущий безнадежно устарел. У него была одна песня: психология,
психология. А что толку в психологии, если сердце молотом стучит в
грудь и от малейшего возбуждения чуть не теряешь сознание?
— А что послужило причиной вашего возбуждения?
— Мне позвонил Рон. Я думала, ваша жена рассказала вам.
— Нет.
— Сегодня я уже немного успокоилась, мой пульс меньше девянос-
та — доктор сделал мне укол. Честно говоря, мне только и не хватало,
чтоб в меня то и дело втыкали иглу!
— А что с Роном?
— Он позвонил вчера вечером и сказал матери, что хочет погово-
рить со мной, и та по непонятным для меня причинам соединила меня
с ним. Мать до сих пор считает, что поступила правильно. — Тут До-
роти сделала паузу и дала возможность своей мысли дойти до фини-
ша, как лошади с отпущенными поводьями. — Но на самом-то деле
она, конечно, всегда делает не то, что нужно. Я не очень хорошо себя
чувствовала, шел десятый час, мне давно пора было спать и весь день
у меня болела левая почка.
— А сколько было минут десятого?
— Совсем немного. Помнится, после звонка я подсчитала свой
пульс. И он был, — добавила она удовлетворенно, — почти сто двад-
цать ударов в минуту.
— Чем же звонок вас взволновал?
— Во-первых, он был таким неожиданным. Рон не звонил мне и не
писал много лет. Хотя оснований для этого у него не было. Во время
бракоразводного процесса я ничего не требовала от него, кроме Бар-
бары, раз уж он спутался с такой ужасной женщиной — кто там она
была, стенографистка или что-то в том же духе? Во всяком случае,
женщина вульгарная.
— Она была машинисткой в рекламном агентстве.
Дороти подняла брови.
— Невелика разница, вы согласны? Так или иначе, звонок Рона
явился для меня полной неожиданностью. Я уже почти забыла о его
существовании. Он никогда не был яркой личностью из тех, кого за-
поминаешь на всю жизнь. Например, мой отец умер, «когда мне было
всего десять лет, а я помню его лучше, чем Рона.
221
— Почему он позвонил вам?
— Вот это я и хотела бы знать. Но речь его была сбивчивой, бес-
связной.
— А что же такое с ним было?
— Я так поняла, что он просто-напросто напился. Напился вдрызг,
до поросячьего визга. Вы же знаете Рона — он никогда не мог после
возлияния держаться джентльменом.
Гарри показалось, что уже десяток раз за последние сутки ему го-
ворили: «Вы же знаете Рона». Да, он знал Рона лучше, чем кто-либо
другой, и уж заведомо знал, что Рон никогда не допивался до такого
состояния, чтобы лыка не вязать, потому что гораздо раньше его на-
чинало тошнить, после чего он трезвел. Если Рон и был слаб головой
на спиртное, то желудком был еще слабей, и работа желудка прочи-
щала ему мозги.
— Мне показалось, что он ужасно терзался раскаянием, — продол-
жала Дороти. — Попросил у меня прощения за причиненное им зло,
сказал, что намерен все поправить, заплатить все свои долги — по-
моему, именно так он выразился. Спросил о Барбаре. Я ему ответила,
что он не имеет права даже спрашивать о ней. И еще добавила, что
девочка считает, будто ее отец давно умер, ей это своевременно вну-
шили.
— Это было довольно-таки... жестоко, вы нс находите, Дороти?
— Может, оно и так, — улыбнулась Дороти. — Только я подумала,
если он платит долги, верну-ка и я ему свой должок. А задолжала я ему
вот эту самую жестокость. Пока я была настолько больна, что едва мог-
ла двигаться, он уезжал из дома и развлекался, не пропускал ни одной
компании, куда его приглашали, — в тот год у меня как раз и заболела
печень. Врач говорит, она до сих пор не в порядке. Не далее как на
прошлой неделе мне вводили бромсульсалин, это такое красящее ве-
щество, которое впрыскивают в кровь, чтобы проверить работу пече-
ни. Ох уж эти мне уколы! Я сыта ими по горло. Поверьте, я истыкана,
как подушечка для булавок. Долго мне не протянуть. Они все это зна-
ют, но не хотят сказать...
— Дороти!
Гарри произнес имя собеседницы так резко и чуть ли не с раздра-
жением, что на какое-то мгновение Дороти была шокирована и умол-
кла, приоткрыв рот, как будто Гарри велел ей замолчать. Но долго
молчать она не могла, поскольку привыкла отдавать приказания, а не
выполнять их, и через минуту снова заговорила:
— Я знаю, вы думаете, я жалею только себя и слишком много го-
ворю о своем недуге. Но о чем же еще мне говорить? Что другое я
вижу, если я заточена в этом ужасном доме со старухой и двумя не-
умелыми сестрами милосердия, которые не могут даже смерить тем-
пературу как следует. Она у меня всегда оказывается нормальной —
это если верить их словам, — нормальной, подумать только, когда я
222
чувствую, что вся горю, а голова у меня разламывается. И они забо-
тятся! — о, еще как заботятся! —. о том, чтобы убирать градусник по-
дальше, чтобы я, не дай Бог, сама не смерила себе температуру. Они
прячут.
Гарри был смущен тем, что разговор принял такой оборот.
Себялюбие Дороти и ее жалобы на болезнь и раньше всегда состав-
ляли содержание ее речей, но теперь к ним присоединилась еще и ма-
ния преследования. Принцесса уже не жила спокойно в своей башне
из слоновой кости, а была узницей в этом ужасном доме целиком во
власти старухи и двух медицинских сестер, которые ставили ей градус-
ники, а потом прятали их.
Дороти продолжала рассказывать о своей хвори и говорила все быс-
трей, и Гарри подумал, что по своей воле она никогда не остановится,
надо ей в этом помочь. И он стал соображать, как бы отвлечь Доро-
ти от ее собственной персоны и не обидеть, иначе она упадет в об-
морок или закатит истерику, а то и прибегнет к другим трюкам, кото-
рые давно стали для нее такими же естественными, как дыхание. И он
сказал:
— Вчера вечером Рон исчез.
Дороти умолкла на полуслове и уронила правую руку, которой жес-
тикулировала, на колени.
— Что же вы мне сразу не сказали?
— Я пробовал...
— Исчез. Это что-то означает.
— Ну, пока что это означает только то, что он не явился на встре-
чу, которую сам назначил, и никому из нас не дал знать.
— Даже своей... ну, этой женщине?
— Ее зовут Эстер, — сказал Гарри опять-таки несколько раздра-
женно.
— Ладно, не казните меня. Я и так из-за этого звонка...
— Он не звонил Эстер.
Дороти это сообщение как будто пришлось по душе.
— Понятно, понятно. Это очень интересно. У вас есть сигареты,
Гарри?
— Я подумал, вам нельзя...
— Когда мне захочется, я могу закурить. И сейчас мне захоте-
лось.
Гарри дал ей сигарету и чиркнул зажигалкой. Из ее улыбающегося
рта дым пошел завитками.
— Очень интересно, — повторила она. — Вам это ни о чем не го-
ворит?
— Нет.
— Он сказал мне по телефону, что отправляется в дальний путь.
Значит, он и отправился. Без нее.
— Что вы хотите этим сказать?
223
— Он сбежал от нее точно так же, как в свое время сбежал от
меня.
Впервые со времени знакомства Гарри видел Дороти довольной.
Глаза у нее стали ясными, исчезла горькая складка у рта, а когда она
снова заговорила, в голосе ее слышались мечтательные нотки:
— Представляю, как она сейчас себя чувствует. Странная штука
жизнь, это гигантский обман. Когда-то она провела меня, теперь на-
стал ее черед.
— Дороти, это не...
— А кто та другая женщина, которая увела его на этот раз?
— Нет никакой другой женщины, — довольно грубо ответил Гарри.
— Почему вы так в этом уверены?
— Я в этом уверен не больше, чем в чем-либо еще. В жизни никто
из нас не получает письменных гарантий в чем бы то ни было, но у
каждого есть глаза, чтобы видеть, уши, чтобы слышать, голова, чтобы
делать выводы. То, что я вам сказал, это мой вывод.
— А скажите-ка мне одну вещь, Гарри.
— Если смогу.
— Когда Рон увлекся этой женщиной, этой самой Эстер, он сказал
вам об этом? Поделился с вами?
— Нет,— солгал Гарри, так как понимал, что правда положила бы
конец его общению с этой женщиной.
А правда заключалась в том, что Гарри первым узнал об Эстер. До
сей поры он помнил, как Рон впервые заговорил с ним о ней: «В кафе
«Темплз» я вчера встретил девушку. Хороша собой, взгляд ее обжи-
гает, как удар хлыста. Понимаю, что это непорядочно, но мне хочет-
ся снова повидаться с ней. Как ты думаешь, что мне делать?» Гарри
в ответ сказал все, что подсказывали ему совесть и здравый смысл:
«Не переживай и забудь о ней, у тебя жена и дети» и так далее, Рон
искренне согласился с доводами друга. Но не менее искренне на
другой день позвонил Эстер, пригласил ее на ленч и закрутил с ней
любовь.
— Вот видите! — с удовлетворением заметила Дороти. — Если Рон
в свое время не сказал об Эстер, почему он должен был рассказывать
вам о новом увлечении?
— Да нет никакого нового увлечения.
— Подождем, время покажет.
— Ничего другого я пока что сделать не могу.
— Я-то знаю, что бы я сделала. Сказать?
— Прошу вас.
— Я бы натравила на него полицию, а когда они схватили бы его,
заставила бы Рона платить, платить и платить.
«Я совершенно уверен, что ты имецно так и поступила бы», — поду-
мал Гарри. И тут он почувствовал себя таким усталым, что продолжать
разговор с Дороти ему уже не захотелось.
224
Дороти, напротив, вес больше оживлялась и воодушевлялась, слов-
но чужие беды и страдания сообщали ей новый заряд энергии. Это был
праздник се души: Рон исчез, Эстер покинута, Гарри переживает за
друга.
И она вперила в Гарри жадный взгляд, будто он прятал за спиной
какое-то лакомство ей на сладкое.
— Бедная Эстер, я понимаю, как тяжело она это переживает. Что
ж. такова жизнь. Что посеешь, то и пожнешь. Вы останетесь на чай,
Гарри?
— Нет, не могу, большое спасибо.
— Какая жалость! Так приятно поговорить с вами, Гарри. Я уже
много недель не чувствовала себя так хорошо. И мне так хотелось бы,
чтобы вы не торопились.
— Очень жаль, но мне надо ехать домой.
— Домой. Да, конечно. Я позабыла, что вы теперь женатый человек.
И боюсь, не соблюла правил хорошего тона. Как поживает ваша жена?
— Телма в добром здравии, благодарю вас.
— Телма. Какое красивое имя, оно к ней подходит как нельзя луч-
ше. Да, кстати, забыла сообщить вам, что еще сказал Рон. Я не могла
этого понять. Может, вы поймете.
— Попытаюсь.
— У него вроде бы сложилось впечатление, что он каким-то обра-
зом причинил вам зло. Сейчас я постараюсь вспомнить его слова. Ага,
вот: «Я совершил нечто ужасное по отношению к Гарри и очень сожа-
лею об этом. Пусть он знает, что я об этом сожалею». Вам понятно,
что Рон этим хотел сказать?
— Нет.
— Ну, хотя бы в общих чертах.
— Нет, совсем ничего нс понимаю. — Гарри встал, лицо его засты-
ло, словно картонная маска, и он боялся, как бы она не треснула, если
он шевельнется хоть одним мускулом. — Я не знаю, что он имел в
виду.
— Как странно, не правда ли?
— М-да. Странно.
— Я не должна задерживать вас своей болтовней.
Дороти протянула руку, и Гарри взял ее в свою точно так же, как
при встрече, но на этот раз ему хотелось сжать ее изо всех сил, чтобы
услышать, как хрустнут ее косточки.
— Что с вами, Гарри? Вы так побледнели.
— Нет, нет, ничего.
— Ну что ж, сердечный привет Телме. Счастливый вы человек, она
очень привлекательная молодая женщина.
— Да. Прошу передать вашей матушке, что я откланиваюсь.
— Разумеется. Очень мило, что вы пришли, Гарри. Надо бы нам
встречаться почаще.
8 М. Мшшар "Стены слушают"
225
Они наскоро попрощались, и Гарри вышел в прихожую, оставив
дверь в покои Дороти открытой, как она была, когда он входил.
Лучше бы Гарри закрыл ее. Пока он шел по лестнице, до него всю
дорогу доносились из башни звуки, похожие на кудахтанье.
Благородная отрыжка принцессы после праздничного пиршества.
«Чтоб, она задохнулась от этого смеха!» — подумал Гарри.
Глава 11
Мариан Робинсон, старой деве, решившей когда-то не выходить за-
муж до тридцати лет, теперь уже было далеко за сорок, и вопрос о за-
мужестве давно был решен независимо от ее воли. Мариан отнеслась
к этому печальному факту, как все старые девы: она возненавидела всех
мужчин священной для нее ненавистью. Собирала вырезки из газет и
журналов о мужчинах, которые убивали, соблазняли, крали детей с
целью получить выкуп, избивали жен, мучили кошек или совершали
десятки других действий, которые она считала недопустимыми. Таким
образом, Мариан пребывала в состоянии духа, весьма благоприятном,
для того чтобы на время приютить Телму, когда та позвонила ей и поп-
росила об этом.
Для Мариан подобная просьба означала лишь одно: Телма наконец-
то поняла, что муж ее — грубая скотина, развратник или, на худой ко-
нец, пьяница, и бедняжка нуждается в убежище. Квартирка Мариан
была невелика, в стенном шкафу не хватало места, да и с постельным
бельем было туго, но ради такого благого дела, как расторжение бра-
ка, Мариан была готова на любые жертвы. Когда Телма появилась в
ее доме и заявила, что Гарри не грубая скотина и даже не пьяница,
Мариан не выдала своего разочарования, лишь приняла две таблетки
аспирина и выпила чашечку крепкого горячего чая.
Телма не поведала Мариан ни о своей беременности, ни об околь-
ных путях, какими пришла к такому состоянию. Сказала только, что
они с Гарри малость повздорили.
После легкого ужина на кухне Мариан мыла тарелки, а Телма их
вытирала, когда раздался звонок у входной двери.
— Я никого не жду, — сказала Мариан, — а ты?
Телма с безразличным видом покачала головой.
— А ты не думаешь, что приперся этот самый твой муж? Я ему ясно
сказала по телефону, что ты встречаться с ним не желаешь. — Она вы-
терла руки о передник. — Ладно, пойду и выдам ему, что положено, я
это умею...
— Нет, Мариан, не надо. Я сама открою. А ты посиди тут, выпей
еще чашечку чаю, тебя это подкрепит.
— Да незачем мне подкрепляться, — решительно заявила Мариан. —
Это о тебе надо беспокоиться, ты выглядишь как привидение.
226
— Хватит у меня сил уладить любое дело. А ты сиди здесь и обо мне
не беспокойся.
Мариан никогда не сказала бы об этом открыто, но она испытыва-
ла своеобразное удовольствие, когда кто-то решал за нее, что делать.
Это разнообразило ее жизнь, ибо она уже двадцать три года работала
в страховой компании и только отдавала распоряжения. Под ее нача-
лом трудилась дюжина девушек. Мариан знала, что ни одна из них ее
не любит, те, что помоложе, за глаза высмеивали ее, прозвали Старой
Фижмой, и все питали надежду, что когда-нибудь она упадет и слома-
ет ногу. Мариан знала, что без нее вся контора пойдет прахом, и поэ-
тому старалась не падать и продолжала отдавать распоряжения, не
заботясь о том, снискает она расположение своих сотрудниц или нет.
Раньше она не обращала на Телму особого внимания, но теперь по-
думала, как непохожа Телма на ее подчиненных: неглупа, не трусиха,
очень мила и женственна.
Мариан налила себе третью чашечку чая и села за кухонный стол,
чтобы насладиться этим напитком. Она вовсе не собиралась подслу-
шивать, Боже сохрани, но в маленькой квартирке любой звук слышен
отовсюду на удивление отчетливо.
Когда Телма открыла дверь, Гарри не стал дожидаться, пока его
пригласят войти. Ворвался в квартиру, как сверхнастырный комми-
вояжер, закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной, прйняб
таким образом вызывающую позу и как бы приглашая Телму попро-
бовать выставить его за порог.
Он выглядел так смешно, что Телма готова была рассмеяться, но
она знала, что смех ее может перейти в слезы. Эти два вида проявле-
ния чувств тесно переплелись в ее душе, и Телма не могла дать волю
одному, не задев другого. Поэтому она спокойно сказала:
— Зря ты сюда пришел.
— Я должен был это сделать.
— А я просила тебя подождать. Сейчас я не могу... не чувствую себя
подготовленной к тому, чтобы разумно обсуждать с тобой что бы то ни
было.
— Что ж, можешь говорить неразумно.
— Не шути, Гарри, мне не до игрушек.
— А мне кажется, ты как раз играешь в игрушки, — сказал он, слег-
ка улыбнувшись, чтобы смягчить резкость суждения. — Загадочные
записки, намеки, предугадания. Я самый обыкновенный человек. Не
понимаю загадочных записок, никогда в жизни не загадывал напе-
ред, и, по-моему, намеки не всегда до меня доходят. Для чего все это,
Телма?
Не отвечая на вопрос, она отошла к противоположной стене ком-
наты, словно опасаясь проявлений любви или гнева с его стороны, и
потому предпочитала, чтобы их разделяло как можно большее рассто-
яние. Ей казалось безопаснее и легче разговаривать с Гарри из-за об-
227
тянутого зеленым мохером дивана, перед которым лежал розово-корич-
невый эксминстерский коврик1.
На таком расстоянии Гарри пришлось говорить погромче.
— Мы уже не дети, Телма. Мы муж и жена. И многим делились друг
с другом. Что бы тебя не беспокоило сейчас, поделись своей заботой
со мной.
— Не могу.
— Почему?
— Мне придется поделиться ею с... с кем-то другим.
— С Мариан?
— С Мариан! — Телма начала смеяться и сразу почувствовала, как
глаза ее наполнились слезами.
Гарри стал смотреть в сторону, чтобы дать ей время совладать с со-
бой.
— Ну ладно, не с Мариан. С кем же?
— Я просила тебя не приходить сюда, не вынуждать меня на разго-
вор, пока я к нему не готова, пока не узнаю наверняка.
— Что не узнаешь?
— Что случилось с Роном. Я не могу... не могу говорить с тобой,
пока, не буду знать, где Рон.
— Значит, твоя забота связана с Роном?
Лицо Телмы сморщилось, как зажатый в кулак лист бумаги.
— О Господи, я же просила тебя, просила не... почему ты пришел?
Почему не оставил меня в покое? Почему Ральф не сказал тебе?
— О чем? — спросил Гарри, но Телма лишь продолжала стонать:
«Господи Боже, Господи Боже!» и, закрыв лицо руками, покачивалась
взад-вперед.
Он ждал, спокойно наблюдая за ней, и тут впервые заметил, как
Телма пополнела в талии, и мозг его пронзила мысль: «Вот оно! Неза-
чем и спрашивать. Сам вижу».
Вспомнились слова Ральфа, подозрения Эстер и прозрачные наме-
ки Дороти —- все это материализовалось в пока что еще небольшом ок-
руглении живота Телмы.
— Ждешь ребенка, — сказал наконец Гарри. — От Рона?
-Да-
— И на каком ты месяце?
— На’четвертом.
— Рон знает?
— Я ему сказала вчера вечером.
Гарри подпер плечом косяк двери и посмотрел на розы, украшав-
шие коврик Мариан, они показались ему капризными личиками мла-
денцев.
1 Эксминстср — город в Англии (графство Девоншир), когда-то славившийся
ковракш.
228
— А что намерен делать Рон?
— Что положено, конечно.
— И ты думаешь, ему легко будет сделать то, что положено, после
того как он столько раз делал то, что не положено!
— Не стоит иронизировать по этому поводу. Это ни к чему не при-
ведет. Я все обдумала. Будет нелегко, но Рону и мне нужно добиться
развода, а потом мы поженимся.
— К тому времени у тебя уже будет ублюдок.
Это слово подействовало на Телму, как удар хлыста, она качнулась
и упала бы, если бы не стояла, втиснувшись между стеной и спинкой
обтянутого мохером дивана.
— Телма!
Гарри пошел через комнату, чтобы поддержать ее, но она протес-
тующе выставила вперед руку.
— Не надо. Я... я уже в порядке.
— Позволь мне...
— Нет. — Телма две-три секунды подержалась за спинку дивана,
потом выпрямилась с исполненным достоинства видом. — Не произ-
носи этого слова при мне. Не смей так говорить о моем сыне.
А Гарри, глядя на нее, подумал: «Она все предусмотрела — два раз-
вода, новый брак, даже пол ребенка».
— Ты еще услышишь немало слов, которые тебе не понравятся,
Телма. Уж лучше подумай о них сейчас, чтоб они не застали тебя врас-
плох.
— Мне плевать, что обо мне будут говорить.
— Едва ли. Приготовься встретить реальность такой, какая она есть.
— Я готова. Вот моя реальность. — И она приложила руку к живо-
ту. — Для меня реальность — мой ребенок. Я хотела ребенка с тех. пор
как себя помню, а теперь он растет во мне.
— Реальность — не один-единственный факт. Это сочетание тысяч,
миллионов...
— Ты отказывал мне в ребенке, Гарри, отговаривался тем, что я буд-
то бы слишком стара, чтобы в первый раз рожать, и ты боишься, как
бы со мной чего не случилось, и в результате потерял меня. Да, ты
меня потерял.
Он беспомощно покачал головой, не в силах что-нибудь произнести.
— И это твоя вина, Гарри. Поэтому я даже не прошу у тебя про-
щения и не считаю себя виноватой. Я хотела ребенка больше всего на
свете, видела, что годы идут, я старею, и никакого мне нет утешения.
Я не ощущала в себе жизни, чувствовала себя мертвой и бесполезной.
Не говори мне о реальности, Гарри. Что бы ни случилось, я об этом
не жалею. И никогда не пожалею. Буду жить ради сына.
Ее речь прозвучала так, словно она выучила ее давным-давно и не
раз репетировала перед зеркалом, готовясь к тому моменту, который
теперь наступил.
229
— Значит, ты все рассчитала заранее? — спросил Гарри.
— Нет, это не так.
— Грубо говоря, ты подцепила его на крючок?
Телма посмотрела на него с известной долей презрения во взгляде:
— Думай что хочешь. Теперь уже ничего не изменить.
— Но почему? Почему Рон? Почему мой лучший друг? Ведь у него
жена и дети. Во имя всего святого, неужели ты не могла остановиться
и подумать? Или, по крайней мере, поговорить со мной и рассказать,
что с тобой творится?
— Я пробовала начать разговор. Ты никогда меня не слушал. Слы-
шал только то, что хотел услышать. У тебя все было в розовом свете,
полная идиллия: дом, жена, которая присматривала за ним, вовремя
подавала тебе еду, гладила рубашки...
— Мне достаточно было одной тебя, — сказал Гарри. — Мне ниче-
го и никого не надо было, потому что я любил тебя. И до сих пор
люблю. О, мой Бог, Телма! Неужели нельзя забыть этот кошмар и вер-
нуться к прежней жизни?
— Я не хочу возвращаться к прежней жизни. Даже если бы смогла.
У меня могут быть большие неприятности, но я, по крайней мере, чув-
ствую, что живу, у меня есть будущее, которое я разделю с сыном. И с
Роном. — Голос ее чуточку дрогнул, когда Телма произнесла это имя,
в нем исчезла уверенность, с которой она говорила о ребенке. — Да,
конечно, и с Роном.
— Конечно.
О, я знаю, о чем ты думаешь — о моем глупом предчувствии, буд-
то его нет в живых. Но это неправда. Просто миссис Мэлверсон заду-
рила мне голову, толкуя о спиритических посланиях. Все это чепуха.
Я знаю, что он не умер. Я знаю, где он.
— Где же?
— Нет, не в таком узком смысле. Я знаю только, что он где-то пря-
чется, потому что испугался. Возможно, испугался Эстер. Конечно,
она учинит неизвестно что, но ему надо просто-напросто выдержать
все ее наскоки. Я думаю, она поднимет страшную бучу, она на это
способна.
— А скажи, кто в ее положении был бы не способен на это?
— Но Эстер в особенности, она такая решительная. Что ж, я тоже
решительная. Пусть себе заваривает кашу. В любом случае мы с Ро-
ном здесь.не останемся. Когда все закончится, уедем в Штаты, может
быть, в Калифорнию. Я там никогда не бывала, но говорят, дети, вы-
росшие в Калифорнии, крупнее и здоровее, чем где бы то ни было.
Тон ее изменился и указывал на то, что Телма перешла к очеред-
ной мечте, скорый поезд пересек границу и мчался по Штатам в Ка-
лифорнию. Ничто не преграждало ему путь, а если преграда возникала,
она тут же уничтожалась. Гарри знал это по опыту. В прошлом не раз
стоял на рельсах.
230
—...а еще потому, что вес время играют на воздухе, даже зимой. И
пищу принимают на воздухе. Готовят ее на больших жаровнях или идут
на берег моря и разводят костер.
Гарри вышел на рельсы перед поездом с бесстрашием человека, ко-
торому терять нечего.
—. Остановись, Телма. Хватит.
— Почему?
— Не начинай жить в будущем году, когда тебе еще предстоит про-
жить сегодняшний вечер, завтрашний день и будущую неделю.
— Проживу. Не беспокойся за меня, Гарри. Сердись, обзывай меня
любыми словами, но только не беспокойся за меня.
— Я не могу позволить себе рассердиться. Я тогда мог бы сделать
тебе больно.
Из кухни вдруг донесся громкий треск, словно разбилась тарелка.
— Мариан, — сказала Телма, — Бог ты мой, я про нее совсем за-
была.
И Мариан, словно дождавшись нужной реплики, ворвалась в ком-
нату через качающуюся дверь, наклонив голову, будто нападающий на
противника баран.
На Гарри она не обратила никакого внимания, будто его здесь не
было. А сразу же заорала на Телму:
— Ах ты, сука! Паршивая маленькая сучка! Забирай свои монатки
и выметайся отсюда!
Телма побледнела, но не потеряла присутствия духа, словно мечта
о Калифорнии сгладила острые углы сиюминутного бытия.
— Ты всегда подслушиваешь, о чем говорят твои гости, Мариан?
— Подслушивать — это одно, а наставлять рога мужу — совсем дру-
гое. А свою наглость оставь при себе, слышишь?
— Слышу. Ты орешь, как тетка Мэй.
. — Не смей упоминать ее имени. Мы — порядочная семья, а ты пок-
рыла нас позором. Чтоб и духу твоего здесь не было! По мне, так твое
место на панели.
— Возможно, я туда и отправлюсь. А если дело пойдет ходко, лиш-
них клиентов стану уступать тебе. Такая практика будет тебе на
пользу.
— Ах ты, грязная дешевая...
— Молчать! — скомандовал Гарри. — Обе заткнитесь! Телма, иди
собери свои вещи. А вы, Мариан, сядьте.
Телма поспешила в спальню, но Мариан осталась стоять, уперев ку-
лаки в свои огромные бедра.
— Мне не может приказывать ни один мужчина. И не подумаю са-
диться.
— Хорошо, передо мной вы можете стоять хоть на голове. Но не
кричите, как базарная торговка. У ваших соседей есть уши.
— Она оскорбила меня, вы сами слышали, она меня оскорбила.
231
— Вы первая оскорбили ее.
— Она это заслужила, сама напросилась. А вы, после всего, что она
вам причинила, вы еще держите ее сторону?
— Она моя жена.
— Жена. Прекрасное слово, но всего лишь слово. Она вами вос-
пользовалась, обманула, выставила на посмешище. И меня хотела
провести. Думала купить меня сладкой улыбочкой: «Сядь, Мариан, и
выпей еще чашечку чаю, тебе это пойдет на пользу». Будто заботилась
обо мне. Тихонечко так сказала. Все ложь. В тихом омуте черти водят-
ся. Случалось, и меня такие тихони проводили. Да, видно, урок не
пошел впрок.
Она умолкла, ее лицо и шея покрылись красными пятнами. В миг
прозрения Гарри понял, что Мариан не так сердита, как разочарова-
на. Она надеялась, что Телма поживет у нее какое-то время, скрасит
ее одиночество и внесет в ее жизнь какое-то волнение. Так сказать,
перельет чуточку жизненных сил; но это переливание прекратилось,
практически не успев начаться: Мариан не примет кровь распутницы,
уж лучше умереть.
— Девчонки в нашей конторе, — сказала Мариан, — возможно, глу-
пы и бывают ехидными, но ни одна из них не опустилась так низко,
как эта женщина. Ни одна не попадала в подобный переплет.
Неожиданно для себя Гарри сказал не особенно убежденным тоном:
— Телма не плохая. Она совершила ошибку.
— Когда человек совершает ошибку, он о ней потом сожалеет. А не
гордится ею, как она. Не хвастается предстоящей поездкой в Калифор-
нию. Мне тоже хочется в Калифорнию, я мечтала о ней долгие годы,
но уж я-то предпочла бы более приличный способ попасть туда.
— Уверен, так бы вы и поступили, — сказал Гарри, но в голосе его
звучала сухая ирония: «Уверен, вы были бы вынуждены избрать при-
личный способ».
— А что за человек этот самый Рон?
— Боюсь, это не ваше дело.
— Такие новости разлетаются быстро. Все равно узнаю.
— Я в этом тоже уверен.
Не только Мариан узнает. Когда в газетах напишут об исчезнове-
нии Рона, весь город и вся страна узнают, и Телме придется привы-
кать к словечкам покрепче, чем «ублюдок» или «сука». Гарри вяло
подумал о том, осмелится ли кто-нибудь напечатать слово «рогоносец».
Телма вышла из спальни в пальто цвета морской волны и шляпке,
которую купила к Пасхе, в руке несла кожаный чемодан, подаренный
на свадьбу Ральфом и Нэнси Тьюри. Не глядя на Мариан, которая сто-
яла в напряжении, готовая к новой стычке, Телма сказала, обращаясь
к Гарри:
— Я готова. Мы можем идти.
— Скатертью дорога, — сказала Мариан.
232
— Дай Бог тебя больше не видеть, — отпарировала Телма.
Гарри поспешил вмешаться:
— Идем, Телма. Я отвезу тебя домой.
— Домой я не поеду. Высади меня у какой-нибудь гостиницы.
— Дом принадлежит тебе. И ты в нем нуждаешься больше, чем я.
И беспокоить тебя я не буду.
— Перестань играть в благородство. Я этого не выношу!
— Я нс играю в благородство. Просто я буду лучше чувствовать
себя, зная, что ты устроена надлежащим образом. А я могу остановить-
ся у кого угодно: у Ральфа, Билли Уинслоу или Джо Хепберна. Я при-
вык скитаться. А ты нет. Тем более что теперь ты должна заботиться о
себе больше, чем когда бы то ни было.
Телма прикусила губу и думала. Видно, в душе ее гордость боролась
со здравым смыслом и заботой о ребенке.
— Я тебя беспокоить не буду, — повторил Гарри. — Отвезу домой
и соберу для себя кое-какие необходимые вещи.
— Ладно. — Голос ее звучал сдавленно и хрипло. — Спасибо, Гарри.
Гарри взял ее чемодан, открыл дверь, и Телма вышла в вестибюль
быстрым, нетерпеливым шагом. Гарри поколебался, как если бы хо-
тел перед уходом сказать Мариан что-нибудь приятное, но та повер-
нулась к нему спиной, словно захлопнула дверцу сейфа, шифра
которого он не знал. Да и никто не знал.
На улице сыпал мелкий, но затяжной весенний дождик. Ни Гар-
ри, ни Телма этого вроде бы не заметили. Некоторое время они шли
молча, не замечая непогоды, кроме той бури, что разыгралась в каж-
дом из них.
— Гарри!
-Да?
— Где ты остановишься? Вдруг что-нибудь произойдет, и мне по-
надобится связаться с тобой...
— Не знаю. Еще не решил. Скорей всего у Ральфа и Нэнси.
— Но у них же четверо детей.
— Да, я знаю, — спокойно сказал Гарри. — Я люблю детей.
Глава 12
Частная школа без пансиона, в которой учились оба сына четы Гэл-
ловей, закрылась на две недели из-за карантина по кори. Чтобы хоть
чем-то занять мальчиков и тем самым удержать от озорства, Эстер ста-
ла поручать им разные мелкие дела, которые раньше доверялись толь-
ко взрослым. Больше всего им нравилось встречать почтальона у ворот
и приносить домой почту, так как это занятие предоставляло им из-
вестную свободу. Им разрешалось доходить до конца дорожки в сопро-
вождении лишь таксы Пити и дожидаться почтальона у ворот.
233
Когда почтальон вручал им ежедневную почту, они воспринимали
ее как подарок и, в свою очередь, прихватывали из дома какой-нибудь
подарок для почтальона — печенье, выпрошенное у домоправительни-
цы, миссис Браунинг, нарисованную Марвином картинку или этикет-
ку с концентрата каши. В этот понедельник они припасли для него
особый подарок — первого весеннего дождевого червя, правда, худо-
сочного и вытянутого, а так же чуточку засохшего от долгого пребы-
вания у Грега в кармане рубашки.
Мальчики приходили задолго до появления почтальона и имели
полную возможность вступить в спор по поводу того, кто вручит по-
дарок, кто понесет почту в дом и кто займет почетное место на пере-
кладине решетчатых чугунных ворот. Но в это утро ни один из них не
был расположен затевать возню. Их энергия была обращена не друг
против друга, а против непонятного напряжения, царившего в доме.
Мальчикам ничего не сказали и постарались, чтобы они случайно не
услышали об исчезновении отца. И как могли они понять странную
озабоченность матери, раздражительность миссис Браунинг, внезапное
долгое молчание Энни или же необычную снисходительность старого
Рудольфа, садовника, занимавшего комнату над гаражом? Рудольф был
единственным мужчиной, с которым мальчики постоянно общались,
и он играл в их жизни немалую роль. Если садовник закапывал выры-
тые накануне собакой ямки в клумбе спокойно и без воркотни, маль-
чики понимали, что это неспроста.
Ответную реакцию им подсказало чутье. Они стали не просто брать-
ями, каждый из которых изворачивается, чтобы завоевать какое-то
положение в семье, они стали друзьями и объединились в борьбе со
взрослыми. Забравшись на перекладину чугунных ворот и обратившись
лицом к дому, показывали язык и нараспев произносили ругательные
слова.
— Я в замке король, -г пел Грег и поименно перечислял всех, кого
считал бессовестными мошенниками: Энни, мать, старого Рудольфа.
Марвин считал, что сюда надо включить и папу, но Грег напом-
нил ему, что папа обещал привести новую собаку и никакой он не мо-
шенник.
— А вот если он забудет, — сказал Марв, — тогда и он будет бессо-
вестным мошенником и мы сможем петь то же самое и про него.
— Не забудет. Что-нибудь да привезет. Он всегда что-нибудь при-
возит.
— А вдруг, кота, а? Я бы не отказался.
— Пити его не принял бы. Он ненавидит котов. Пити их убивает.
Пити, отродясь не видевший кошки, откликнулся на такой лест-
ный отзыв о нем радостным тявканьем. Для себя мальчики решили
проблему так: если держать кота с собакой не удастся, а отец все-таки
привезет его по ошибке, они отдадут кота старому Рудольфу и по-
просят обменять на собаку. До вчерашнего дня им было все равно,
234
какой породы будет новая собака, но теперь, понимая, что большая
собака будет больше докучать взрослым, они предпочитали сенбер-
нара.
— Мы сможем натравить его на Энни, — сказал Грег. — Как она
начнет загонять нас в постели, мы скажем псу: «Возьми ее!» А он —
гав! — и укусит Энни.
Марв так расхохотался, представив себе подобную радостную кар-
тину, что чуть не упал с перекладины: гав! — и Энни получает свое;
гав! — миссис Браунинг получает свое; гав, гав! — каждый получает
свое.
— Кроме нас.
— Кроме нас.
Они так заливались смехом, что ворота затряслись, а Пити возбуж-
денно залаял. К тому времени, как появился почтальон, щеки у маль-
чишек раскраснелись, как помидоры, а Марв начал икать, как всегда
с ним бывало после приступов смеха.
— Мистер почтальон! Здравствуйте, мистер почтальон!
— Привет, мальчики. — Почтальон был долговязый и тощий, с
улыбкой на задубевшем от непогоды лице. — Как же это вы с утра не
в школе!
— Корь.
— Если у вас корь, вам нельзя гулять.
— Не у нас корь, — пояснил Марв, — а у других ребят.
— Подумать только! Когда я был мальчишкой, мне ни разу так не
повезло. В те времена хоть чума разразись в городе, школу не закры-
вали, нет, сэр. — Он прислонил к решетке свою тяжелую сумку и воз-
дел руки. — Вот как я учился. Заставляли. Сам-то я не хотел.
— А что такое чума? — спросил Грег, слезая с ворот.
•— Вроде кори, только похуже.
— У вас есть в сумке что-нибудь для нас?
— Ясное дело.
— А мы для вас тоже кое-что припасли.
— А что именно?
— Может, догадаетесь?
— Я думаю, печенье.
— Нет.
— Яблоко?
— Нет. Его не едят. То есть люди не едят.
— А что люди с ним делают?
— Хранят как игрушку.
— Ну ладно, я сдаюсь. Так что же это такое?
— Дай я скажу! — закричал Марв. — Я скажу! Это дождевой червяк!
Почтальон снял фуражку и почесал в затылке.
•— Дождевой червяк? — переспросил он. — Что ж, давайте взглянем
на него.
235
Полуживой червяк был торжественно извлечен из кармана Грега и
осторожно положен на ладонь почтальона.
— Гляди-ка, что придумал, смышленый малый. Честно признаюсь,
еще ни разу в жизни никто не дарил мне дождевого червя.
— Вы позаботитесь о нем? — с беспокойством спросил Грег.
— Будь уверен. Я, пожалуй, снесу его в свой сад, он там найдет дру-
гих таких же червей, с которыми будет играть. Я слышал, что для чер-
вяка ничего нет хуже одиночества.
— А откуда вы знаете, что он повстречает таких червяков, с кото-
рыми захочет играть?
— Они не очень-то суетятся, их нетрудно найти. — Почтальон отк-
рыл сумку и постарался распределить ежедневную почту между маль-
чиками поровну. — Ну, мне пора идти дальше.
— Когда-нибудь мы сможем пойти с вами и тащить вашу сумку?
— Когда-нибудь сможете, конечно. Пока, ребята.
— Пока.
Мальчики проводили почтальона глазами, пока он не завернул за
угол, после чего направились к дому. Обычно на этом этапе они спе-
шили, так как сознавали всю важность процедуры передачи почты ма-
тери или миссис Браунинг. Но в это утро они еле тащились, то и дело
оглядываясь на ворота, будто надеялись, что почтальон вернется и
возь-мет их с собой.
У входной двери их дожидалась мать.
— Как много почты. Должно быть, тяжело ее нести.
— Я мог бы нести всю сумку, — заявил Грег, — если бы захотел.
Он сказал, когда-нибудь я смогу это сделать.
— И я тоже, — запротестовал Марв. — Он сказал, что мы оба сможем.
— Я уверена, это будет чудесно, — сказала Эстер и начала просмат-
ривать почту, складывая счета в одну сторону, рекламные листки- — в
другую. Письмо было только одно.
Эстер долго смотрела на знакомый почерк на конверте. Потом ска-
зала холодно и спокойно:
— Теперь, мальчики, вам лучше пойти к Энни.
Их испугал тон ее голоса, им не верилось, что мать может так го-
ворить с кем-либо из них или с обоими сразу.
— Ненавижу Энни! — закричал Марв. — Я не хочу...
— Делай, что я сказала, Марвин.
— Нет! Не хочу! Ненавижу Энни!
— И я ее ненавижу, — сказал Грег. — Мы'научим новую собаку ку-
сать ее.
— Р-р-гав!
— Гав, гав! — Она кусает Энни.
— Гав, гав! — Кусает старого Рудольфа.
— Прекратите, — сказала Эстер. — Ну, пожалуйста, будьте хороши-
ми мальчиками.
236
— Гав, гав! — Всех перекусала.
— Кроме нас.
— Гав!..
— О Господи! — воскликнула Эстер, повернулась и, пробежав че-
рез вестибюль, скрылась в библиотеке.
Ее поспешное бегство и громкий стук захлопнувшейся двери на
мгновение озадачили мальчиков. Потом Марв полувопросительно про-
изнес:
- Гав?
— Да заткнись ты. Как маленький. Заткнись.
Марв заплакал:
— Хочу к маме. Хочу к моей мамочке.
Письмо со штемпелем Коллингвуда было адресовано Эстер и на-
писано рукой Рона. Она заранее знала, что новости печальные, и ста-
ралась подготовить себя, воображая худшее: Рон покинул ее ради
другой женщины и не вернется.
Она оказалась права только наполовину.
«Дорогая Эстер! Ты, возможно, уже знаешь правду: Телма ждет ре-
бенка от меня. Не стану оправдываться и что-то объяснять, не могу.
Так уж случилось — вот и все, что я могу сказать. До сегодняшнего
вечера я не знал о ребенке. Это было для меня страшной неожидан-
ностью, слишком страшной, чтобы я мог ее выдержать. Господи, что
я сделал тебе и Гарри!
Я не прошу у тебя прощенья. Зато обещаю, что впредь уже ни тебе,
ни кому-нибудь еще не причиню зла. Не гожусь я для жизни. Я болен
разумом, телом и душой. Да поможет мне Бог.
Рон».
Эстер не упала в обморок, не закричала, .не разразилась рыдания-
ми. Она стояла окаменелая; только глаза бегали по строчкам, читая и
перечитывая письмо.
Она не заметила, как дверь открылась, а когда подняла глаза и уви-
дела Энни, никак не могла сфокусировать взгляд. Энни как будто рас-
плывалась в тумане, казалась далекой и окруженной гектоплазмой.
— Миссис Гэлловей!
— Пожалуйста, не... не беспокойте меня именно... именно сию ми-
нуту.
— Но я ничего не могу поделать с мальчиками. Оба точно одича-
ли, визжат, хохочут и продолжают свое. А Марвин только что укусил
меня. — И Энни показала пораненное запястье. — Я не уверена, но
мне кажется, они чем-то заболели. Может, вызвать врача?
— Хорошо.
— Да и вы плохо выглядите, миссис Гэлловей. Может, и вы забо-
лели с ними вместе? Не могу ли я что-нибудь сделать для вас?
— Можете, — сказала Эстер. — Позвоните в полицию.
— В полицию?
237
— Я получила письмо. От мужа. Думаю, он покончил с собой.
Марвин вприпрыжку вбежал в библиотеку с визгом: «Гав, гав,
гав!»
У Эстер вырвалось рыданье, она обернулась, взяла мальчика на
руки и крепко прижала к себе. Слишком крепко. Марвину показалось,
что ему не остается ничего другого. И он укусил мать.
Глава 13
В то время, когда сыновья Рона и Эстер Гэлловей дожидались поч-
тальона у ворот своего дома в Торонто, Агги Шанц направлялась в ма-
ленькую сельскую школу в окрестностях Мифорда. Зимой Агги всегда
ходила по дороге из-за того, что снежные заносы не позволяли из лю-
бопытства сделать крюк, это было рискованно и почти невозможно. Но
сейчас уже наступила весна, и снег оставался только в расселинах скал
и в дуплах деревьев, куда его намело зимой.
Агги была тихая девочка одиннадцати лет от роду. В школе отлича-
лась примерным поведением, дома была послушна, и никто никогда
не подумал бы, какая страсть к приключениям таилась под каштано-
выми косами и черной шапочкой и какими непоседливыми были ее
обутые в парусиновые галоши сапоги. Агги росла в семье меннонитов1,
связи которых с внешним миром были весьма слабыми, а когда надо
было съездить в церковь или на другую ферму, запрягали лошадь в каб-
риолет. Агги мечтала о большом мире. Когда на уроке географии она
смотрела на карту, голова ее начинала кружиться, оттого что она ду-
мала о сотнях и тысячах мест, где хотела бы побывать. И это все были
места с эпитетами в превосходной степени — самая высокая гора, са-
мый большой океан, самый крупный город, самая холодная страна,
самая жаркая пустыня, самый высокий водопад, самые стремительные
пороги, — Агги собиралась увидеть их все по очереди.
Хотя мечты ее были сумасбродными, планы побега показывали
здравый смысл и изобретательность. Живя в деревне, она достаточно
знала о лошадях, чтобы посчитать их слишком медленным и несовер-
шенным средством передвижения. Лошадей надо кормить, поить, ус-
траивать на ночлег и отдых, расчесывать им гривы. Поезда и автобусы
тоже не годились, потому что у Агги не было денег. И она обращала
взоры к озеру, смотрела на флотилии рыбацких баркасов, на проходив-
шие вдали грузовые суда — ведь они такие огромные, что никто и не
заметит маленького пароходного зайца. Ее было не оторвать от озера,
она прочесывала его взглядом постоянно, словно спаслась после ко-
раблекрушения на необитаемом острове и ждала, голодная и замерз-
шая, помощи оттуда.
Меннониты - одна из христианских религиозных сект, отличающаяся аскетизмом.
238
Когда весеннее солнышко согнало снег с прибрежных скал, Агги
стала ходить в школу окружным путем. Неся в руке парусиновый пор-
тфель с книгами и завтраком, она забиралась на вершины скал, а за-
тем вниз, к самому берегу по особой крутой тропинке, облюбованной
ловкими мальчишками и смелыми собаками. Полоска песчаного пля-
жа была здесь очень узкой, не более шести футов шириной, к тому же
была усыпана валунами и булыжниками всех размеров. Чтобы не об-
рызгали волны, Агги жалась к скалам и прыгала с камня на камень,
что не так легко, и вот в это утро она присела на минутку отдохнуть,
скромно подогнув ноги под длинную, хлопчатобумажную юбку. Судя
по времени, пора было отправляться в школу, а то можно и опоздать,
меж тем как у нее уже выработалось сознание, что опаздывать не сле-
дует.
— А не то меня взгреют, черт побери, — вслух сказала Агги, и это
запретное выражение опьянило ее как некий южный экзотический на-
питок. — Может, я когда-нибудь и доберусь до тех краев. Ну и жари-
ща там!
Чуточку испуганная, чуточку восхищенная своей дерзостью и сооб-
разительностью, она невольно захихикала, повернув голову так, что
лицо почти спряталось в складках черной шапочки. И тогда краешком
правого глаза заметила красно-черную клетчатую кепку застрявшую в
расселине между скал. >
Ей нередко случалось находить на берегу какие-нибудь вещи, осо-
бенно летом — кусок старой покрышки, мокрую расползшуюся туф-
лю, ржавую консервную банку или пустую бутылку, но то все были
вещи бесполезные, брошенные их владельцами в полосе прибоя. А эта
кепка была сухая и новая, с иголочки, такую никто не выбросит.
С прозрачным пластмассовым козырьком и алым помпоном, и для
Агги, у которой никогда не было ничего яркого, этот головной убор
олицетворял красоту. Она откинула свой колпак, оставив его висеть за
спиной на резинках, и надела на голову кепку из шотландки. Та смеш-
но налезла ей на глаза и уши, но девочке было невдомек, что так го-
ловные уборы не носят. И она, как все одиннадцатилетние девчонки,
не рвалась к зеркалу, чтобы посмотреть, как она выглядит. В доме, где
Агги жила, зеркала были под запретом, и она могла себя видеть толь-
ко мельком в оконном стекле или в пруду за конюшней в тихую пого-
ду. Поэтому Агги и не понимала, что выглядит смешно, она видела
только, что кепка красива, значит, она будет смотреться нарядной, на
кого бы ее ни надели.
Но раз она красивая, носить ее ей запрещено. Агги оглянулась —
не видит ли кто — и, убедившись, что она одна, приплющила кепку
как можно аккуратней и засунула под лиф. Под ее свободными одеж-
дами кепку не так просто было заметить, даже можно сказать, никто
бы и не заметил, если бы Агги сама постоянно не помнила, что она
там спрятана; с одной стороны, ее распирала гордость, с другой — она
239
чувствовала неловкость, оттого что головной убор находится нс там, где
ему положено.
В ту минуту, когда Агги подошла к небольшому кирпичному зда-
нию школы, звенел последний звонок, и ученики выстроились перед
входом, чтобы войти. Агги, раскрасневшись, тяжело дыша и скрестив
руки на груди, стала на свое место в строю и прошла вместе с осталь-
ными в меньшую из двух классных комнат.
Здесь мисс Барабу учила (или пыталась учить) четыре старших клас-
са. Группа получилась смешанная не только по возрасту и способнос-
тям, но также по происхождению и религии. Сама мисс Барабу была
пресвитерианкой из французской канадской семьи, а в числе ее уче-
ников находились и представители англиканской церкви, и баптисты,
и меннониты, и христианские доктринеры, и методисты, и даже двое
духоборов из Альберты. Подобно многим школьным учительницам,
мисс Барабу выбирала любимчиков и любимиц, исходя в основном из
послушания. Духоборы были диковатыми и недисциплинированными,
частенько срывали уроки или отказывались повиноваться, и с ними
мисс Барабу была строга, сурова и язвительна. Меннониты, напротив,
были очень послушны, никогда не оспаривали власть старших, не кри-
тиковали их поступков и не завидовали их положению. Мисс Барабу
ни в грош не ставила верования меннонитов, но не раз испытывала
благодарность к их доктрине за результаты ее исповедания, и главной
любимицей учительницы была Агги. Правда, завидовать тут было не-
чему, ибо мисс Барабу и многого ждала от своих любимчиков, и при-
ходила в отчаяние, когда они не оправдывали ее надежд.
После того как дети, склонив головы, отбубнили молитву Госпо-
ду, они сели по двое за свои парты и начали доставать книги из порт-
фелей.
Мисс Барабу села за учительский стол. Это была крупная, величес-
твенная особа, и, хотя она редко наказывала учеников, все ее боялись.
— Пришла весна, — с довольным видом объявила мисс Барабу, как
будто и она приложила немало усилий к тому, чтобы это событие свер-
шилось. — Кто-нибудь видел малиновку по дороге в школу?
Поднялись руки, и она насчитала семь малиновок. Борис, один из
духоборов, заявил, что видел американского грифа, но его сообщение
было отвергнуто по причине его невероятности.
— У нас здесь американские грифы не водятся, Борис.
— Но я-то его видел.
— Вот как! Ну, опиши его.
Борис описал птицу совершенно точно, и мисс Барабу была явно
поражена. Но решимости не утратила:
— В этой части страны американские грифы не водятся. И никогда
не водились. Теперь пусть кто-нибудь запишет семь малиновок в наш
журнал регистрации птиц. Ты, Агата?
Агата сидела молча и не шелохнулась.
240
— Агата, я обращаюсь к тебе. Ты знаешь, где мы храним журнал для
птиц?
— Да, мэм.
•— Так, пожалуйста, запиши наши семь малиновок.
— Я не могу.
— Это еще почему?
— Не могу найти мои цветные карандаши.
— Только перестань ерзать, сядь как следует.
— Я не могу.
— Что ты этим хочешь сказать: что не можешь перестать ерзать или
не можешь поискать свои карандаши?
Агата нс ответила. Щеки ее пылали, язык стал сухим и шершавым.
— Если у тебя чесотка, Агата, пойди, пожалуйста, в туалетную ком-
нату и почешись, — в отчаянии сказала мисс Барабу, а сама подумала:
«Как ужасно они одевают своих детей; ничего удивительного, если у
них чешется все тело. Готова держать пари, на ней не менее шести оде-
жек». И добавила уже мягче: — Агата, что-нибудь случилось?
— Нет, мэм.
Вот тут-то мисс Барабу и обратила внимание на то, что перед Ага-
той на парте ничего нет.
— Где твои книги, Агата?
— Н-не знаю.
— Значит, ты потеряла свой портфель?
— Я не знаю.
Остальные дети начали хихикать и шушукаться, прикрываясь ла-
дошками. Мисс Барабу резко приказала им начать работать над сооб-
щениями о прочитанном и пошла по проходу к парте, за которой
сидела Агги, ступая твердо и тяжело и тем самым призывая класс к
порядку. Теперь она была уверена, что с Агги что-то случилось: цвет
ее лица был каким-то странным, и она вся дрожала. «Видно, чем-то
заболела, — подумала мисс Барабу. — Только и не хватало, чтобы у нас
вспыхнула эпидемия. Впрочем, если она будет серьезной, школу закро-
ют, и я получу дополнительный отпуск».
— Тебе нехорошо, Агата? — спросила мисс Барабу, немного при-
ободрившись при мысли об отпуске. — Покажи-ка язык.
Агги высунула язык, и мисс Барабу изучила его, точно врач.
— Не вижу ничего ненормального. Голова болит?
— Наверное.
— Как я помню, корью и ветрянкой ты переболела в прошлом году.
Свинкой не болела?
— Нет, мэм.
— Ладно, подумай о лимоне.
— О чем?
— Представь себе, что ты ешь лимон. Или маринованный огурец.
Можешь ты себе это представить?
241
— Кажется, да.
— Отлично, а нс саднит ли у тебя в горле под самым подбородком?
— Нет, мэм.
— Может, ты не очень старательно думаешь? Вообрази огурчик,
он очень-очень кислый, а ты его ешь. Ну, теперь чувствуешь что-
нибудь?
— Нет, мэм.
Сильвия Кремер подняла руку и сообщила, что у нее в коробке с
завтраком — самый настоящий маринованный огурчик, и она с ра-
достью отдаст его для проведения опыта. Мисс Барабу ответила, что в
этом нет необходимости, и повела Агги в туалетную комнату, дабы
установить диагноз путем более тщательного осмотра.
— Агата, никто из твоих братьев и сестер не заболел?
— У Билли зуб болит.
— Это к другим не пристанет. А что ты все время ерзаешь и хвата-
ешься за грудь?
Агги лишь покачала головой.
— У тебя там болит?
— Нет, мэм.
— Ей-богу, это преступление — так одевать детей. Ты все еще но-
сишь свою длинную нижнюю рубашку?
— Да, мэм.
— У меня есть все основания написать записку твоим родителям.
Учить детей не так-то просто, а уж страдающих зудом — и подавно.
Судя по всему, у тебя вши.
Глаза Агги наполнились слезами. Она часто заморгала, и две сле-
зинки покатились по щекам.
— Агата, — уже совсем ласково сказала мисс Барабу, — а теперь ска-
жи мне правду: что с тобой?
— Я потеряла портфель.
— Может, ты забыла его дома?
— Нет. Я потеряла. На берегу.
— Когда ты успела побывать на берегу?
— Сегодня утром по дороге в школу.
— Берег тебе не по дороге. Кроме того, вам всем велено не ходить
на берег поодиночке. Место безлюдное, кто знает, что там может слу-
читься. — Мисс Барабу многозначительно помолчала. — С тобой там
что-нибудь случилось?
Агги посмотрела на учительницу снизу вверх недоуменно и испу-
ганно, и мисс Барабу поняла, что для девочки ее слова — пустой звук.
Попыталась терпеливо объяснить, что девочкам нельзя гулять в оди-
ночестве на пустынном берегу, потому что есть на свете нехорошие
мужчины, которые могут сделать с ними какую-нибудь гадость.
— Видела ты там каких-нибудь мужчин?
— Нет.
242
— Не хочу подозревать тебя, Агата, или придираться к тебе. Но у
меня создалось совершенно четкое впечатление, что ты говоришь мне
не всю правду.
Голос мисс Барабу звучал ласково, однако взгляд ее стал таким
пронзительным, что Агги показалось, будто учительница сквозь лиф
видит красно-черную клетчатую кепку.
— Что случилось с тобой на берегу, Агата?
— Ничего.
— Ты же знаешь, как важно говорить правду. Что бывает дома, если
ты скажешь неправду и об этом узнают?
— Дадут ремня.
— Ты прекрасно знаешь, что у меня нет ремня, а если бы и был, я
бы им не воспользовалась. Ты, никак, собираешься плакать?
Агги уже плакала. Крупные слезы катились из ее глаз, и она была
вынуждена утирать их рукавом. Для этого пришлось поднять руку, и в
тот же миг мисс Барабу заметила утолщение под лифом.
— Бог ты мой, что такое ты запихала под лиф? Так вот почему ты
ерзала! У тебя там что-то спрятано. Что это, Агата?
Агги беспомощно потрясла головой.
— Я не стану тебя наказывать, если скажешь правду. Даю слово. Ну,
перестань плакать и скажи мне... Нет, лучше покажи, что там такое.
— Ничего. Я это нашла.
— Как же можно найти ничего? — сухо заметила мисс Барабу. —
Это невозможно по смыслу и неправильно грамматически. Что ты на-
шла?
— Кепку. Старую кепку, которую кто-то оставил на берегу, потому
что больше не хотел носить ее.
— Ну, что ж ты сразу не сказала! Столько шума и суеты из-за ста-
рой кепки. Честное слово, я порой понять не могу, как вы, Дети, жи-
вете дома и почему боитесь говорить правду. Доставай кепку, мы
оставим ее здесь, в туалетной комнате, на полке, а после занятий ты
сможешь забрать ее домой.
Агги повернулась спиной к мисс Барабу, вытащила кепку из-под
лифа и отдала учительнице.
Мисс Барабу удивилась:
— Какая странная кепка! Первый раз вижу такую. Где ты ее нашла,
Агата?
— Между скал, как раз там, где я присела. Подумала, что кто-то вы-
бросил эту старую кепку.
— Она вовсе нестарая. Наоборот — новенькая, будто ее никто и не
носил.
— Мне она показалась старой.
Меж тем мисс Барабу как будто потеряла интерес к Агги. Она ос-
мотрела подкладку кепки и сказала, обращаясь скорей к самой себе,
чем к стоявшей перед ней девочке:
243
— Здесь фирменное клеймо: «Аберкромби энд фич, Нью-Йорк».
Странно. В это время года не часто встретишь в наших краях амери-
канца. Кепка новая, это несомненно. И дорогая. «Аберкромби энд
фич»; вроде бы они торгуют спортивными товарами. Интересно, для
какого вида спорта предназначен такой головной убор. Похоже, для
керлинга1, тодько я никогда не видела шапочку для керлинга с козырь-
ком. Может, для гольфа? Но соревнования по гольфу начнутся Бог
знает когда. Я даже не могу наверняка сказать, мужская это кепка или
женская.
—- Мисс Барабу...
— Иди в класс на свое место, Агата.
— Ведь это моя кепка, раз я нашла ее?
— Вот этого я тебе обещать не могу, — задумчиво сказала мисс Ба-
рабу. — Мне надо посоветоваться с мисс Уэйли.
Мисс Барабу проводила Агги обратно в класс, объявила, что де-
вочка здорова и с ней можно общаться, затем предупредила всех, что
не надо ни с того ни с сего выдумывать симптомы болезни. После
этого поручила одному из старших учеников следить за порядком и
направилась прямехонько к мисс Уэйли, класс которой находился
рядом.
Общение между учительницами в часы классных занятий было
строго-настрого запрещено школьным инспектором. Но инспектор на-
ходился за десятки миль от школы, и раньше, чем через месяц, его
здесь не ожидали.
Мисс Уэйли, узнав о положении дел, велела всем своим ученикам,
в том числе тем, кто еще не научился писать, работать над сочинени-
ем на тему: «Как я буду проводить летние каникулы». Затем обе учи-
тельницы уединились в небольшой комнате в глубине здания, где они
съедали свои бутерброды и варили кофе во время большой перемены
и вообще занимались своими личными делами. Комната была холод-
ная и неуютная, но имела два несомненных преимущества: замок на
двери, который даже многоопытный Борис не мог открыть отмычкой,
и телефон, установленный прошлой зимой, после того как снежная
буря на сутки отрезала школу от остального мира.
Мисс Уэйли закурила сигарету, сделала три быстрых затяжки и при-
тушила ее, прежде чем дым мог просочиться через дверные щели и
переполошить учеников или навести их на подозрения. Сунула оку-
рок в пустую коробочку из-под бинта, лежащую в аптечке первой
помощи.
— Я думаю, надо позвонить кому-нибудь, — сказала мисс Барабу.
Но мисс Уэйли увлеклась тем, что примеряла на себя кепку перед
пожелтевшим треснувшим зеркалом на стене.
1 Керлинг — шотландская игра, в которой бросают на лед гладко отшлифованные
камни, снабженные ручками.
244
— А что, разве я не выгляжу спортсменкой? Знаешь, она шикарная.
Я бы не прочь заиметь такую. В ней я чувствую себя на несколько лет
моложе.
— Шутишь.
— Нет, я серьезно.
— А мне кажется, это мужская кепка. Ты не видела в городе како-
го-нибудь нездешнего мужчину?
— Если бы я такого увидела, — живо сказала мисс Уэйли, — я бы
взяла отпуск и выследила его, можешь мне поверить.
— Будь серьезной.
— Не могу. Чувствую себя спортсменкой. Примерь ее на себя,
Мари.
— Я не собиралась...
— Давай. Гляди, как она смотрится. Ну, для потехи.
Мисс Барабу бросила быстрый взгляд на дверь, дабы убедиться, что
она заперта, потом также примерила клетчатую кепку на себя перед
треснутым зеркалом. На миг ей показалось, что и она выглядит спор-
тсменкой, но миг этот тотчас растворился в годах торжества здравого
смысла.
— Это смешно. Я ни за что на свете не стала бы носить такую вещь.
— А я носила бы. Так и представляю себе, как мчусь в автомобиле
с опущенным верхом...
— Почему с опущенным?
— Потому что кепка для того и предназначена. Я видела такие в
кино.
— Значит, вот как это случилось?
- Что?
— Кто-то. ехал в открытом автомобиле по дороге над озером, кепка
слетела с него и упала на берег, где ее и наша Агата.
— Ее не могло так запросто сорвать ветром. Вот этот эластичный
ремешок проходит под подбородком и не дает ей слететь.
— Как странно, — сказала мисс Барабу и впервые заподозрила не-
ладное. — Может, это глупо, но не кажется ли тебе, что там было со-
вершено преступление?
— Нет, такого счастья нам не видать.
— Ну, пожалуйста, будь серьезной.
— А я говорю серьезно. Я именно это и хотела сказать: нам не ве-
зет, здесь никогда не случается никаких происшествий.
— А может, это первое?
Шум обоих предоставленных самим себе классов с каждой мину-
той нарастал — топот, визг, хохот, свист, — но ни одна из учительниц
не обращала на это внимания. Шум входил в их жизнь как составная
- часть ее, одним децибелом больше или меньше — какая разница.
— Я окажусь в глупом положении, — сказала мисс Барабу, — если
позвоню в полицию и окажется, что совершенно напрасно.
245
— Все-таки позвони. — Мисс Уэйли вытащила из аптечки коробоч-
ку, выбрала один из дюжины сигаретных окурков и беззаботно заку-
рила. — Ничего страшного, если дети немного возбудятся, это пойдет
им на пользу. Угощайся, возьми хабарик.
— Нет, спасибо. Это негигиенично.
— Извини, целой у меня нет. Как было бы здорово, если бы сига-
реты у нас продавались так же дешево, как в Штатах.
— Я не знаю, кому звонить.
— Да в полицейский участок. Какое чудесное слово — «участок»,
верно?
— Не болтай, мешаешь мне думать.
— А что тебе думать? Пускай участок думает. Мыс тобой учитель-
ницы, нам платят деньги не за то, что мы думаем, а за то, что мы учим,
а это совсем разные вещи.
— Помолчи, Бетти.
И мисс Барабу сняла трубку с телефонного аппарата.
Констебль Леман прибыл в школу в девять тридцать — маленький
человек со смешным лицом, который принимал свою работу (но только
работу) совершенно всерьез. Он приехал на своей собственной машине,
стареньком «бьюике», и поэтому сразу переключил на себя все внима-
ние любопытных школьников. Дело в том, что мотор этой машины без
какого-либо злого умысла стрелял в карбюратор. По этой стрельбе добрая
половина класса мисс Барабу и даже некоторая часть малолетних питом-
цев мисс Уэйли тотчас узнали, кто приехал, и пришли в такое возбужде-
ние, что пришлось срочно дать звонок на перерыв.
Дети, за исключением Агги Шани, толпились на школьном дворе,
точно стадо диких пони, а в классе мисс Барабу состоялось совещание
перед столом учительницы, на котором была выставлена клетчатая кеп-
ка. Агги вовсе не разволновалась, как того ожидала мисс Барабу, а на-
слаждалась всеобщим вниманием. Повторила свой рассказ во всех
подробностях, и Леман, имевший немалый опыт общения с собствен-
ными детьми, не прерывал ее, даже когда она сообщала о совершенно
несущественных фактах, например, что она съела на завтрак или
сколько малиновок видела по дороге в школу.
— Мы считаем малиновок весной, — извиняющимся тоном пояс-
нила мисс Барабу. — Ведем журнал регистрации птиц. Для естествен-
ной истории, разумеется.
Леман молча кивнул, он прекрасно все понял, так как в свое время
сам считал малиновок.
— Я их вижу больше, чем другие, — заявила Агги в приступе скром-
ности, — в первую очередь, оттого что живу дальше всех от школы.
А Борис видел американского орла.
Леман поджал губы,
— Что ж, может, и видел. Говорят, в наши края приезжают с каж-
дым годом все больше американцев, почему бы и орлу не прилететь,
246
а? А можешь ты, Агги, показать мне ту заветную тропинку, по кото-
рой спускаешься на берег?
— Показать-то могу. Только вам по ней не спуститься.
— Не спуститься? А почему?
— Вы слишком старый.
— Возможно, ты отчасти права, — вздохнув, польстил девочке Ле-
ман и одновременно подмигнул мисс Барабу.
Мисс Барабу, которая не привыкла, чтобы ей подмигивали, вспых-
нула и в смущении обернулась к Агги:
— Конечно, ты покажешь констеблю тропинку, Агата. Я отпускаю
тебя с уроков сегодня. Поедешь с констеблем Леманом.
— Я не хочу.
— Надень пальто и галоши.
Агги не шелохнулась.
— Ты слышишь меня, Агата?
— Я не хочу ехать без вас.
— Ты прекрасно знаешь, что я должна остаться здесь и быть со сво-
им классом.
— Вы могли бы отпустить их всех по домам, — с надеждой сказала
Агги. — Они не будут возражать.
— Да, я уверена, не будут. Я бы и сама не возражала, если бы не
надо было давать объяснения трем десяткам крикливых родителей
на другой день. Но почему ты все-таки не хочешь поехать с констеб-
лем?
— Бывают нехорошие мужчины.
— Какие?
— Которые делают разные гадости с девочками на пустынном бе-
регу.
— О Господи Боже мой! — Краска разлилась по лицу учительницы
до мочек ушей и спустилась по шее до воротничка вязаного платья. —
Я просто пыталась... да ладно, не важно. Сдаюсь. Я поеду с вами, спо-
рить с ней бесполезно.
Мисс Барабу, устроившись одна на заднем сиденье, держалась
прямо, борясь со сладким ожиданием приключения, которое все на-
растало в ней с каждым оборотом колес и при каждом взгляде на ли-
цо констебля, наполовину отражавшееся в зеркале заднего вида. <Он
очень симпатичный человек. И с чувством юмора. Бетти говорила, он
вдовец, все его дети выросли, и он живет один. Пора бы ему под-
стричься».
Она попробовала привести в порядок свои мысли, подумав об оче-
редном задании по истории Англии для восьмого класса, но никак не
могла сосредоточиться. Алый помпон на клетчатой кепке, лежавшей на
сиденье рядом с ней, казалось, насмешливо кивал: «Смелей, живи ны-
нешним днем. Великая Хартия давно состарилась, король Иоанн дав-
но умер. Будь спортсменкой».
247
Мисс Барабу хмуро и серьезно смотрела в окно, хотя в голове у нее
было легко и пусто, словно там кружились маленькие озорные пузырь-
ки, возникшие благодаря какой-то странной алхимии, в которой она
ничего не понимала.
— Мы почти приехали, — сказала Агги писклявым от возбуждения
голоском. — Сразу за следующим поворотом.
— Роджер1, — сказал Леман.
— А что это значит?
— Это значит, все в порядке. Роджер — мастак, старый чудак, да я
и сам не просто так.
— Ой, как смешно.
— Это я чтоб тебя развеселить.
Он поставил автомобиль на обочину, и все трое вышли на дорогу.
Агги все еще хихикала в кулак, мисс Барабу держалась спокойно и с
достоинством, будто старалась уравновесить легкомыслие обоих своих
спутников. Бросив взгляд на поверхность воды, до которой было фу-
тов сто, и на тропинку, по которой предстояло спуститься на берег, она
прочла про себя короткую молитву. Агги плясала вокруг взрослых, ей
не терпелось спуститься по тропинке.
— Попридержи коней, девочка. Ты нашла эту кепку прямо здесь,
внизу?
— Нет, сэр. Я шла вдоль берега, пока не устала, тогда присела на
камень и тут-то увидела кепку.
— А далеко ли ты прошла?
— Не знаю. Внизу я вам покажу.
— Сначала покажи наверху.
— Не знаю, смогу ли я.
— Попробуй. Ну, идем.
И они пошли по дороге гуськом, Агги возглавляла шествие, точно
генерал перед воображаемым войском.
Это была не главная, а второстепенная дорога, хотя на картах обоз-
началась как «отремонтированная», но агония зимы стерла следы ре-
монта. Местами покрытие вспучилось, а кое-где образовались ямы, в
которые Агги могла спрятать голову.
Леман очень внимательно глядел под ноги, не обращая никакого
внимания на отстававшую мисс Барабу. Агги рвалась вперед, вовсе не
глядя на дорогу, но обходила каждый бугорок и каждую рытвину, как
если бы хранила в памяти все неровности.
— Я начинаю уставать, — сказала она. — Значит, это было где-то
здесь.
Она подняла глаза, ожидая, что Леман ее похвалит, но тот был
слишком озабочен, чтобы обращать на нее внимание. Он смотрел на
грязную обочину, щурясь от утреннего солнца.
1 «Понял вас» или «хорошо» в условном коде для радиообмена.
248
— Так что же? — сердито спросила мисс Барабу, когда, отдуваясь,
догнала своих спутников.
— Посмотрите сюда, мэм.
— Не вижу ничего необычного.
— Так-таки ничего?
— Следы шин, да, конечно. Но это же дорога — что еще тут можно
увидеть?
— Но не следы, ведущие к обрыву. — Леман обернулся к Агги, ко-
торая снова плясала вокруг них: — Будь добра, девочка, стань в сто-
ронке. А в общем, как насчет того, чтобы вернуться в машину?
— Но я же вам еще ничего не показала.
— Ты показала мне гораздо больше, чем я ожидал увидеть.
— А скажите — что?
— Ну, постой спокойно. Видишь эти следы? Они были сделаны ши-
нами автомобиля, нового и большого, скажем, «линкольна» или «ка-
диллака». Так скажи, куда они ведут?
— Никуда, они обрываются.
— Совершенно верно, обрываются.
Леман подошел к краю скалистого обрыва, и мисс Барабу, широко
открыв глаза от волнения, последовала за ним.
— А что это означает? — спросила она.
— Это означает, что внизу, в воде, лежит машина, возможно, с
людьми.
— С людьми! Но мы должны немедленно что-то сделать, чтобы по-
мочь им.
— Боюсь, слишком поздно. Следы не свежие, а здесь глубоко.
— А не слишком ли это мрачное предположение? Может, они здесь
остановились полюбоваться видом, а потом поехали дальше. Это бо-
лее вероятно, чем...
— Нет следов шин, которые вели бы обратно.
Мисс Барабу поднесла руку к горлу:
— Лучше... лучше я отведу Агги в машину.
Но она еще постояла, вглядываясь в поверхность воды, будто на-
деялась различить контуры машины и силуэты людей. Отражавшиеся
от воды солнечные блики слепили глаза, и она отошла от края, почти
ничего не видя. Леман взял ее за руку:
— Вы прикиньте: отсюда падаешь с большой высоты.
-Да.
— А машина городская. Я в этом уверен.
— Почему?
— Местный житель в это время года поставил бы на такую доро-
гую машину зимние шины. У нас такая зима, что без них не обой-
тись. Но в городе дороги расчищают ежедневно, и зимние шины ни к
чему. — Он помолчал. — Одно мне непонятно.
— Что именно?
249
— Что может заставить человека перемахнуть на машине через край
обрыва?
Леман отвез мисс Барабу и Агги обратно в школу и строго наказал
никому ничего не рассказывать. Затем позвонил в полицейское управ-
ление провинции и вернулся к скалистому обрыву над озером. Его
дожидались три полицейские машины и спасательная команда пожар-
ных, готовая немедленно приступить к работе.
В этом не оказалось необходимости.
Из Мифорда прибыли две барки с лебедками и драгами, они об-
наружили машину на глубине двадцать футов как раз под тем обры-
вом, где кончались следы шин. Машина почти не была повреждена,
уцелели ветровое и боковые стекла, а Рон Гэлловей сидел на месте во-
дителя, притянутый к сиденью аккуратно застегнутым ремнем безопас-
ности.
Глава 14
Ральф Тьюри вернулся в свой кабинет с семинара, начавшегося в
одиннадцать часов, совершенно выдохшимся и голодным. Утром он
встал слишком рано, чтобы чувствовать себя хорошо отдохнувшим, и
слишком поздно, чтобы успеть позавтракать. Ночь он провел дома, но
с Гарри проговорили до трех часов. Так ни до чего и не договорились,
кроме того, что было уже известно: Гэлловей исчез, а Телма дожида-
ется его, чтобы он назвал ее своей будущей женой.
Ральф сел за письменный стол и развернул завтрак, который жена
дала ему с собой, как вдруг дверь открылась, и Нэнси заявилась со-
бственной персоной.
Тьюри удивился. Уговора о том, чтобы Нэнси не навещала его в ра-
бочее время, не было, но практически она заходила к нему так редко,
что выглядела здесь таким же инородным телом, как, скажем, новый
студент последнего курса или кто-то посторонний, заблудившийся в
университетских коридорах и заглянувший, чтобы осведомиться, куда
ему идти. Невысокая хорошенькая женщина с жизнерадостным круг-
лым лицом и коротковатыми крепкими ногами, которые Тьюри назы-
вал «практичными», противопоставляя их тем самым ее непрактичному
складу ума. На ней был новый, купленный к Пасхе фиолетовый кос-
тюм, что подчеркивало необычность и значительность ее визита.
Тьюри встал, чмокнул жену в лоб.
— Как ты сюда добралась?
— Взяла такси.
— Такси? Господи, Нэнси! Я же сказал тебе, что с деньгами у нас
туго, ты к Пасхе накупила детям столько подарков и...
— Не отчитывай меня. Это особый случай.
Он умолк, пораженный скорей ее тоном, чем словами.
250
— А что, какая-нибудь из девочек...
— Нет, совсем не то. Позвонила Эстер. Попросила, чтобы остаток
дня я провела с ней.
— Почему?
— Нашли Рона.
— Мертвым?
-Да.
, — Струна в душе Тьюри, которая до этой минуты натягивалась все
туже и туже, внезапно лопнула со звоном. Наряду с десятком нахлы-
нувших на него чувств он испытал облегчение, оттого что настал ко-
нец мучительной неизвестности. В известном смысле Рон был теперь
спасен — спасен от холодного презрения Эстер, от притязаний Тел-
мы, от упреков Гарри, от смешного положения перед лицом окру-
жающих.
— Как это случилось?
— Он бросился на машине со скалистого обрыва в залив где-то не
очень далеко от охотничьего домика. Ехал, как всегда, с опушенным
верхом. Полицейский, который сообщил об этом Эстер, сказал, что
Рона искали бы много дней, а то и недель, если бы он не был притя-
нут к сиденью ремнем безопасности.
Нижняя губа Нэнси по-детски оттопырилась и начала дрожать.
— Не знаю, в этом какая-то н-н-насмешка, ведь Рон всегда так за-
ботился о бе-бе-безопасности.
— Не плачь.
— Не могу удержаться.
— Ну ладно, поплачь.
Он внимательно смотрел, как Нэнси утирала слезы, в сотый раз
удивляясь тому, какой взрыв эмоций может порой вызвать у женщи-
ны совершенно несущественная подробность. Похоже, его жену не так
поразило то, что Рон направил машину к обрыву и рухнул вместе с ней
в воду, как то, что ремень безопасности был пристегнут.
— Рон сделал это нарочно?
Да. Сегодня утром Эстер получила письмо от него, которое он
отправил в субботу вечером из какого-то маленького городка к северу
от этого места. Она сказала мне по телефону.
— И что же?
— Тебя это наверняка потрясет, Ральф, но... Телма ждет ребенка.
От Рона. Просто не верится, ведь они с Гарри были такими близкими
друзьями. Я до сих пор не могу поверить. А ты?
Он нарочно отвернулся и ничего не ответил.
— Я вижу, ты совсем не удивлен, Ральф. Стало быть, ты знал? Дав-
но? А мне ничего не сказал?
— Давай поговорим об этом в другой раз.
— Но ты...
— Как Эстер приняла известие?
251
— Не знаю. Говорила довольно спокойно. Хотя очень просила меня
приехать и побыть с ней, и я поеду.
— Правильно, молодец.
— Отказаться было бы неловко. Да, конечно, я попросила миссис
Сэлливен встретить школьный автобус, на котором приедет Джейн.
А старшие уже достаточно большие, чтобы какое-то время побыть
без нас.
— В этом не будет надобности. У меня последнее занятие — два
часа. И я буду дома раньше четырех.
— Нет, дорогой, не будешь.
Он как будто пришел й отчаяние:
— Да что это значит: «нет — дорогой-не-будешь», черт побери?
— Я все обдумала. Кто-то должен сказать Телме. Бесчеловечно с на-
шей стороны ждать, пока она услышит об этом по радио или прочтет
в газетах. Кто-то должен поехать в Вестон и рассказать ей.
— То есть я.
— Ты логичнее всех рассуждаешь. Я подумала о Гарри, но как его
поймаешь, когда он ездит по разным конторам. Кроме того, застав-
лять Гарри было бы не очень... ну, не очень деликатно, правда? Оста-
ешься ты.
— Ясно.
— Ты ведь не очень возражаешь, не так ли?
— Еще как возражаю, разрази меня гром!
— Кто-то же должен. Могла бы и я, но я не очень себе доверяю.
Я зла на Телму, ох как зла и не могу разыграть сочувствие.
— А я, по-твоему, могу?
— Нет, но ты можешь на самом деле посочувствовать ей, — серьез-
но сказала Нэнси. — Ты гораздо, снисходительней меня к человечес-
ким слабостям.
Было уже пять часов, когда Тьюри приехал в Вестон, совершенно
измочаленный дорожным движением в час пик и мыслями о предстоя-
щей миссии. На окраине города он все еще придумывал отговорки,
чтобы повернуть обратно, позвонить Биллу Уинслоу или Джо Хепбер-
ну и свалить это задание на них.
Хотя было еще светло и сияло солнце, шторы на окнах квадратно-
го дома из красного кирпича, где жила Телма, были опущены. Тьюри
пришлось позвонить раз шесть, прежде чем Телма наконец открыла.
Сияющая чистотой после ванны, ненакрашенная, с длинными свет-
лыми волосами, зачесанными прямо назад, как у Алисы из Страны Чу-
дес, Телма показалась ему моложе и уязвимее, чем он ее воображал.
Он не раз говорил с ней по телефону, но виделись они в последний
раз месяц назад, когда вся компания собралась в доме Гарри, и в тот
вечер, как и всегда, она была ненавязчивой и практичной, спокойно
наполняла бокалы и разносила бутерброды скорей как служанка, а нс
хозяйка дома. Теперь, глядя на нее, Тьюри пытался вспомнить, уделя-
252
ла ли она тогда особое внимание Гэлловею, не встречались ли их руки
на короткое мгновение, не обменивались ли они многозначительны-
ми взглядами или сообщническими улыбками. Смог вспомнить лишь
такую сцену: под конец вечера Гэлловей уронил свой бокал, тот раз-
бился, и Телма ликвидировала последствия неловкости, гостя. Тогда
никто ни о чем не подумал, никто не усмотрел ничего значительного
или символичного в том, как Телма покорно опустилась на колени у
ног Гэлловея, собрала осколки и промокнула ковер бумажными по-
лотенцами. Гэлловей не помогал ей. Казалось, это мелкое происшест-
вие потрясло его, как если бы он разбил драгоценный хрусталь от
Стьюбена, а не заурядный стеклянный бокал из десяти центового ма-
газина.
— Привет, Ральф!
— Привет, Телма! Как поживаете?
— Хорошо, спасибо. — На ней была полосатая сине-белая мужская
рубашка, в руке она держала иголку с ниткой. — Заходите. Я тут заня-
лась шитьем.
В гостиной горели три лампочки, но комната все равно казалась
мрачной, было холодно и сыро, словно это помещение держалось вза-
перти целый день и использовалось как убежище, где кто-то прятался
от солнца и соседей.
Телма села на диван рядом с грудой мужских носков, рубашек и ни-
жнего белья.
— Гарри звонил в полдень. Спасибо, что вы приютили его на ночь.
— Он может оставаться у нас сколько угодно. Дочки в нем души не
чают.
- О!
— И он их любит. Даже не протестует, когда они карабкаются на
него в половине седьмого угра. Это надежное испытание.
-Да?
— По-моему, из Гарри получился бы прекрасный отец. У него все...
— Вы зря тратите время, — сказала Телма холодно и неотрази-
мо. — Гарри — не отец моего ребенка. Я наверняка не смогла бы жить
с ним, делая вид, что это его ребенок. Если вы на это намекаете.
— Я не только высказываю свое мнение. Я настоятельно рекомен-
дую вам подумать. Мы с Гарри долго говорили об этом, прежде чем от-
правились спать. Он согласен, он рад был бы взять ребенка на себя.
Он любит вас, Телма.
— Знаю. Но я его не люблю. И если бы продолжала жить с ним на
таких условиях, то в конце концов возненавидела бы его. Ребенок не
должен расти в доме, где царит ненависть, как это было со мной. Нет,
Ральф, не надо спорить. Наше будущее определено.
— В самом деле?
— Да. Конечно, будут разговоры, скандал, но все это уляжется. Мы
с Роном куда-нибудь уедем и начнем новую жизнь. — Она говорила
253
быстро, взахлеб, будто много раз повторяла эти слова про себя и, воз-
можно, верила в них, а может быть, заставляла себя верить. — Вы не
возражаете, если я буду шить? Гарри заедет за своими вещами после
работы, и я хочу привести их в порядок. Какое-то время о нем некому
будет позаботиться.
— Какое-то время?
— Когда-нибудь он женится во второй раз. Я знаю, сейчас он ду-
мает, что его любовь единственная и вечная и так далее, но я-то хоро-
шо знаю Гарри. Встретится ему какая-нибудь милая женщина, которая
даст все, что ему нужно.
— Вы дали ему все, что ему было нужно.
— Его не так трудно ублаготворить. Меня — трудней.
— Вы ополчились на него по-настоящему.
— У меня своя гордость. О, я понимаю, в моих устах эти слова
звучат странно, но я сказала правду. Я не могла бы говорить лю-
дям вроде вас с Нэнси, что мне скучно сидеть одной-одинешенькой
весь божий день, зная, что и в будущем меня ничто другое не ждет.
Единственный человек, которому я сказала об этом, был Рон. Он то-
же рассказал мне кое-что о себе — что Эстер умней его, и он всегда
неловко себя чувствует, когда они выезжают вместе, она овладевает
разговором и поворачивает его куда хочет. Рон говорил, что чувст-
вовал себя сыном-идиотом, которого она тащит за собой из чувства
долга.
Для Тьюри это была довольно оригинальная картина семейных от-
ношений Рона и Эстер, однако он сразу почувствовал в ней правиль-
но подобранные краски и смелые, четкие линии.
— Я тогда сказала ему, что с моей стороны ему нечего опасаться, я
не очень умна. А если и умна, никто до сих пор этого не замечал.
Вдруг она отложила шитье и бросила на гостя такой острый взгляд
в упор, что он заморгал, не в силах выдержать его.
— Зачем вы приехали, Ральф? В это время вам пора быть дома.
Я знаю, что вы с Нэнси обедаете рано из-за детей. Приехали послу-
шать мою болтовню?
— Нет.
— Я это поняла сразу, как только открыла дверь и посмотрела на
вас. Я знала, что должна быть причина. Причем важная. Что-нибудь с
Роном?
-Да.
— Если бы это была добрая весть, вы ее выложили бы сразу. Зна-
чит, плохая. Насколько плохая?
— Он умер.
— А вы не... тут не может быть ошибки?
—- Нет.
Телма качнулась вперед, пока ее подбородок не достал до колен, и
застыла в этой позе, словно утратила всякое желание двигаться. В щели
254
окон проникали уличные шумы, из-за штор врывались полоски света.
Тьюри всей душой желал оказаться сейчас там, откуда проникали шум
и свет, а нс оставаться в этом доме, где все омертвело; не тикали часы
и не жужжали мухи.
Наконец Телма заговорила, и голос ее, приглушенный складками
юбки, звучал еле слышно:
— Автомобиль.
— Что — автомобиль?
— Он попал в катастрофу?
— Есть основания полагать, — осторожно сказал Тьюри, — что
Рон — сам виновник этой катастрофы и совершил ее преднамеренно.
— Какие основания?
— Перед тем как принять смерть, он послал письмо Эстер.
— Эстер! — Она вскинула голову, как заводная кукла. — Почему
не мне? Нс мне? Почему не мне? Ведь я любила его. Отдала ему все:
семейный очаг, мужа, доброе имя, отдала бы и больше, если бы у меня
было что-нибудь еще. Почему же не мне? Почему?.. О Господи, я это-
го не перенесу. Рон, Рон, Рон! Господи Боже мой, вернись, Рон, вер-
нись. Не оставляй меня. Мне страшно, мне страшно.
— Телма, ну, пожалуйста...
— Рон, Рон, дорогой мой! О Господи!
Продолжая стенать, она так прикусила нижнюю губу, что потекла
кровь, словно Телма нарочно уродовала себя в наказание за свои гре-
хи. Но металлический привкус крови вызвал в ее горле кашель, и сто-
ны сменились самым настоящим приступом кашля. Она прижала
рубашку Гарри, которую держала в руках, ко рту, а когда отняла ее,
рубашка намокла от слез и крови, и Тьюри подумал, что вот какая жес-
токая ирония судьбы: Гарри, никому не причинивший зла, должен осу-
шать слезы и вытирать кровь.
— Телма, разрешите мне приготовить вам выпивку.
- Нет!
— Тогда, наверное, у Гарри тут полно таблеток, которые могли бы
немного вас успокоить.
— Таблетки! — Телма словно выплюнула это слово в самую сере-
дину комнаты, цепляясь за невидимую плевательницу. — У Гарри здесь
миллион таблеток. По мне, так забирайте их все.
— Да кой черт, как мне их найти, — сказал Тьюри, весьма доволь-
ный вспышкой темперамента Телмы. Это означало, что она не цели-
ком отдалась горю и реагирует на обычные возбудители.
Она снова поднесла рубашку Гарри к губам, и если бы Тьюри не
знал ее лучше, то мог бы подумать, что это знак привязанности.
— Что же было в письме, которое он написал этой... Эстер?
— Не знаю.
— Вы его не читали?
— Нет.
255
— Тогда, может, она солгала нарочно, чтобы досадить мне, а ника-
кого письма и не было.
— Едва ли это вероятно.
— Вы не знаете Эстер.
— Мы знакомы всего десять лет.
— Никто не может знать, что у другого на душе.
— Но всегда можно наблюдать за поступками и словами кого угод-
но. Если вы видите, как человек с наслаждением ест, вы можете пред-
положить, что он голоден и пища ему по вкусу.
— Предполагать и знать — совершенно разные вещи, между
ними — непреодолимая пропасть. В нее-то я и сорвалась. — Слезы
снова полились по ее щекам, и Телма яростно стирала их кулаками,
словно они предали ее. — В тот вечер — в субботу, — когда я сказала
Рону о ребенке, я могла заметить, что он удивлен, даже потрясен, но
думала, что он и обрадовался, как и я, потому что любил меня и ребе-
нок скреплял нашу любовь, чтобы мы, все трое, были вместе. Но это
я только предполагала. А теперь я знаю, что он не захотел разделить
со мной будущее и предпочел умереть. Предпочел умереть.
— Не терзайтесь так, Телма, не вините себя.
— Мне больше некого винить. — Ее нижняя губа кровоточила, веки
распухли и покраснели. — Как он мог совершить такой поступок, бе-
жать и оставить все на меня.1
— Телма...
— Я думала, он мужчина, а он, оказывается, жалкий презренный
трус. Нет, нет, что я говорю — он был не трус! Он... ну, не знаю. Не
знаю! Ах, Рон, Рон! — Она как будто изо всех сил цеплялась за маят-
ник, который качался между любовью и ненавистью, между страдани-
ем и яростью. — Я этого не вынесу. Без него я не могу продолжать
жить.
— Вы должны.
— Я не могу, не могу.
— Подумайте о вашем ребенке.
Телма скрестила руки на животе, словно вдруг подумала, будто плод
уже что-то понимает и его надо оградить от глаз и слов посторонних
людей, которые могут повредить ему.
—- Что с нами будет, Ральф, с ним и со мной?
— Не знаю.
— Какие у меня были надежды, какие чудесные планы!
Телма была низведена до своей голой сущности, словно гоночная
машина со снятым капотом, без крыльев, с оголенным мотором без
глушителя, с обеими ревущими выхлопными трубами — «я» и «мне».
Все высокие надежды Телмы были построены на обмане, и свои чу-
десные планы она возводила за счет счастья других.
Что-то зашуршало в окне портика и шлепнулось на пол. Телма под-
прыгнула, словно этот звук был выстрелом пушки, нацеленной на нее.
256
— Наверное, вечерняя газета, — сказал Тыори. — Если хотите, я
принесу.
— Не хочу. Я... а в ней будет это самое, насчет Рона?
— Возможно.
— И про меня?
— Трудно сказать, кто знает про вас, кроме Гарри, Эстер и ме-
ня. — Через несколько минут ему пришлось добавить про себя: «...и
всего управления полиции».
Заголовок о смерти Рона красовался на первой странице:
«Видный гражданин Торонто погиб в заливе Святого Георгия». Эс-
тер, очевидно, отказалась предоставить последнюю фотографию Рона,
поэтому кто-то из газетчиков порылся в подборках и нашел фотогра-
фию, сделанную несколько лет назад в новогоднюю ночь в клубе
«Гранит». Рон застенчиво улыбался в объектив, шея его была опутана
серпантином, в волосах и на лацканах смокинга застряли кружочки
конфетти. И фотография, и надпись на ней — «Гэлловей в веселом на-
строении» — свидетельствовали о дурном вкусе репортера. Тьюри пи-
тал слабую надежду, что Телма не станет смотреть на фотографию.
Потом, конечно, увидит, но пока что уместнее просмотреть газету
самому, так как все последние поступки Телмы указывали на отсутст-
вие у нее собственнического чувства, которое было таким сильным у
Эстер.
Хотя Телма сначала не хотела, чтобы Тьюри принес газету, теперь
она нервно и нетерпеливо наблюдала за ним, заламывая свои малень-
кие пухлые руки.
— Ну, что там пишут?
— Прочтите сами.
— Нет. Я не могу. Мне режет глаза.
— Хорошо. Сначала излагается фактическая сторона дела — как и
где его нашли. Не вижу смысла читать вслух, для вас это будет лиш-
нее расстройство.
— Тогда читайте, что написано дальше.
— «Было отдано распоряжение о вскрытии. Специалисты пока еще
не исключают возможности несчастного случая, хотя имеется свиде-
тельство, указывающее на самоубийство. Сегодня утром вдовой Гэл-
ловея, в девичестве Эстер Беллинге, было получено письмо, где
содержится намек на его намерение покончить с собой. Это письмо
теперь в руках полиции, которая отказалась изложить его содержа-
ние представителям печати, учитывая его сугубо личный, интимный
характер».
— Она отдала письмо полиции? — В тоне Телмы звучало недове-
рие; возможно, голос Тьюри звучал бы точно так же, если бы он в этот
момент заговорил. Ему представлялось невероятным, чтобы Эстер пе-
редала такое сугубо личное письмо полиции. Сквозь щели запираемых
на замок дверей полицейского управления просачивается не меньше
9 M. Миллар "Стены слушают"
257
сведений, чем через щели любых других дверей, а Эстер достаточно
умна, чтобы понимать это. Возможно, она не могла поступить иначе,
потому что полиция потребовала письмо как доказательство того, что
у Рона было намерение совершить самоубийство. А может, Эстер, не
подумав о последствиях для себя и своих детей, решила немедленно
предать огласке поведение Телмы.
— В письме написано и обо мне, я полагаю? — спросила Телма.
-Да-
— Названо мое имя?
— Я думаю, да.
— Значит, скоро весь город будет знать. Господи, как мне это вы-
держать?
— У вас есть друзья.
— Друзья Рона и друзья Гарри. Моих собственных — ни одного.
— Есть еще решение, — сказал Тьюри. — Если вы проявите благо-
разумие и согласитесь...
Но Телма отвернулась, словно захлопнула перед голосом разума
бронированную дверь:
- Нет.
— Но вы даже...
— Спрятаться за спину Гарри — это ваше решение?
— Гарри готов, как я вам уже говорил. Вы недооцениваете его. Он
прекрасный, великодушный человек.
— Да, я его знаю. Добрый старина Гарри, всегда готовый отдать дру-
гу последнюю рубашку или проиграть ему в покер. Гарри — мастер про-
игрывать, не за это ли все так его любят? Он проигрывает так мягко и
изящно, но проигрывает. Он всегда опаздывает на пароход. Почему?
— Может, он не хочет никуда плыть.
— А я хочу. И поплыву. Чтобы меня ни ждало, это будет лучше, чем
оставаться с Гарри в этом доме, в этом городе.
В ее голове звучала решимость, и, словно в подтверждение своих
слов, Телма взялась за иглу. Стала обшивать петли для пуговиц, паль-
цы ее двигались точно, быстро и не дрожали. То ли маятник остано-
вился, то ли она от него отцепилась.
Тьюри встал и с трудом заковылял по комнате. У него затекли ноги,
в ступни впились тысячи игл гораздо острей, чем та, которую Телма
держала в пальцах. Она подняла голову и встретила его вопроситель-
ный взгляд.
— Перестаньте беспокоиться за меня, — резко сказала она. — Со
мной будет все в порядке, пока я занята, пока что-то делаю. Завтра на-
чну шить приданое ребенку. Все сошью сама... Не собрались ли вы
уходить, Ральф?
— Уже довольно поздно.
— Я-то надеялась, что вы побудете, пока Гарри не заедет за своими
вещами. Он, наверное, прочел газеты и, может быть, очень потрясен.
258
Гарри страшно волнуется за всех на свете: за друзей, за дом, за про-
павшую собаку.
— А вы — нет?
— Я? У меня нет друзей, никогда не было ни дома, ни матери, ни
даже собаки. Вы удовлетворены моим ответом?
— Не совсем.
— Как вы любите анализировать людей, Ральф; только, пожалуйс-
та, не пытайтесь анализировать меня.
Тьюри вспомнил, как то же самое, почти слово в слово, говорил ему
Гарри под утро в воскресенье, когда они возвращались из Уайертона в
охотничий домик: «Не пытайся подвергать анализу Телму. Я люблю ее
такую, какая она есть. Пусть себе видит сны наяву».
«Да, она их действительно видела, — сухо подумал Тьюри. — Надо
же Гарри быть таким слепцом и дураком. Он держался с ней не как
муж, а как всепрощающий папаша, всегда готовый простить своему
дитяти любые прегрешения, жаждущий принять любые утешительные
для себя объяснения».
— Я приготовлю вам чай, Ральф. Может, съедите какой-нибудь бу-
терброд?
— Нет, спасибо, ни того, ни другого. А Гарри я подожду.
— Вы очень добры. — Она собрала с дивана белье и встала, несколь-
ко неловко, видимо, еще не привыкла к новому распределению ве-
са своего тела. — Надеюсь, вы извините меня, я пойду упакую вещи
Гарри.
— Где он собирается поселиться?
— Он сказал, что снимет комнату в гостинице. Не знаю, в которой.
Не спрашивала.
— Он будет продолжать работать на прежнем месте?
— Об этом я тоже не спросила. — Она помедлила в дверях. — Я го-
ворю вам, говорю, а вы все как будто меня не понимаете. У нас с Гар-
ри все кончено. Для меня он — часть моего прошлого. Мы оба должны
уже сейчас забывать друг друга. Я твердо решила: было бы несправед-
ливо по отношению к Гарри, если бы я продолжала общаться с ним и
тем самым подавала бы хоть какую-то надежду, что мы можем снова
сойтись. Я знать не хочу, где он живет и чем занимается. Желаю ему
удачи — только и всего. И счастья, конечно.
— Как вы великодушны.
Телма не уловила иронии.
— Я не держу зла на Гарри. Да и с чего бы? Он делал все, что мог.
Когда она вышла, Тьюри взял в руки журнал, но читать был не в
состоянии. Сидел и слушал шаги Телмы на лестнице и в прихожей, тя-
желые и неуверенные, будто она тащила за собой какой-то груз. Он
слышал, как она ходила по спальне прямо у него над головой, выдви-
гала и задвигала ящики, время от времени ворчала что-то, но звуки ее
голоса глохли в перекрытии и не доходили до него в виде слов.
259
«Телма по-глупому испугалась, — подумал он. — Если бы Гарри
смог заставить себя держаться с ней потверже, она, может, и уступила
бы, согласилась бы опереться на него. Неоднократные протесты Тел-
мы, ее притязания на независимость, возможно, лишь прикрывали
тайное желание опереться на кого-то. Быть может, она не сделала этого
только из страха, что Гарри не выдержит ее тяжести. И теперь надо,
чтобы Гарри показал свою силу».
В соседней комнате зазвонил телефон, и Тельма спустилась снять
трубку, шла медленно, как будто заранее знала, что ничего важного не
услышит, для нее все важное уже свершилось.
— Алло?.. Да, это я... Он пострадал?.. О, понимаю... Нет, я приехать
не могу, это невозможно. Я подумаю, нельзя ли кого-нибудь послать...
Спасибо за сообщение. Всего хорошего.
Тьюри встретил ее у гостиной.
— Гарри ранен?
— Легко. Врезался в задний бампер трамвая на Колледж-авеню, у
него в нескольких местах рассечена кожа на голове. Он в палате неот-
ложной помощи Главной городской больницы. Они намерены оставить
его до утра.
— Почему, если ничего серьезного?
— Почему? — Горькая усмешка тронула уголки ее губ. — Потому
что он слишком пьян, чтобы его отпустили.
Глава 15
Тьюри едва втиснулся между занавеской, отделявшей бокс от ос-
тальной части палаты, и койкой. Гарри лежал на спине, глаза его были
закрыты, а голова забинтована так туго, что на лбу собрались мелкие
недовольные складки.
— .Гарри...
— Он в забытьи, — сказала медицинская сестра. Этот тип женщин
был хорошо знаком Тьюри: средних лет, дородная, знающая свое дело,
олицетворение напускной материнской заботы, которую ребенок сра-
зу бы раскусил, но многие взрослые принимали за чистую монету. Она
добавила: — Он несет всякий вздор, потом забывается, но через мину-
ту снова начинает говорить.
— Я думал, он легко ранен. Но все эти бинты...
— Бинты ни о чем не говорят. Раны на голове сильно кровоточат,
поэтому врач прибегает к тугой повязке, чтобы больной не потерял
много крови. Собственно говоря, наложили всего одиннадцать швов.
Он больше будет страдать от похмелья. И всего прочего.
— А именно?
— Как только его выпишут отсюда, полиция его заберет, чтобы со-
ставить протокол о том, что он управлял машиной в пьяном виде.
260
Крупно оштрафуют. Плохи дела у бедняги: работу он потерял, жена бе-
ременна. Может, из-за этого он так и поступил.
- Как?
— Хлебнул лишнего. Некоторые мужчины очень переживают за
первого ребенка. У них возникает повышенное чувство ответственнос-
ти. Вы хотите побыть с ним немного?
-Да.
— Хорошо. Меня ждут другие дела. Если он начнет буйствовать, на-
жмите вот эту кнопку, и я приду.
— Хорошо.
— Я — мисс Хатчинс, к вашим услугам.
Тьюри стоял в ногах кровати, думая о том, как человек меняется,
впадая в беспамятство. Приветливость Гарри представлялась теперь как
слабость характера, его желание угодить каждому — как неуверенность
в себе. «А Телма все это видит, — подумал Тьюри, — видит Гарри не-
защищенным. Поэтому и приняла такое решение.. Не может она опе-
реться на соломинку».
— Гарри.
Гарри потряс головой, словно отгоняя звук собственного имени,
который возвращал его в тот мир, о котором он хотел забыть.
— Это я, Ральф. Тебе не нужно ничего говорить. Я просто хочу, что-
бы ты знал: я здесь.
— Телма?
— С ней все в порядке. Она дома. О ней заботится соседка, миссис
Мел... и так далее.
— Голова болит. Хочу сесть.
— Я не уверен, что тебе...
— Хочу сесть!
— Ладно. — Тьюри приподнял изголовье больничной койки до по-
ловины и поставил на стопор. — Так лучше?
— Ничего не лучше. Ничто не может быть лучше на этом свете. —
Невнятная речь и остекленелый рассеянный взгляд говорили о том,
что Гарри либо еще не протрезвел, либо одурманен снотворным. —
Ничто. Понял?
— Конечно, понял.
— У тебя светлая голова, Ральф. Другой такой ни у кого нет,
понял?
— Да, да, понял. Ты только не волнуйся.
Гарри закрыл глаза и на какое-то время погрузился в забытье. Слова
его можно было разобрать через одно, но сердитый тон гортанного го-
лоса и воинственное выражение лица явно указывали на то, что он
кого-то гонит.
Тьюри шагнул к изголовью койки и осторожно, но крепко взял Гар-
ри за плечо.
— Гарри, ты слышишь меня?
261
— Нет, не слышу. Уходи.
— Что тебя беспокоит?
— Я врезался в трамвай. Эта чертова колымага не хотела ехать. А я
спешил.
— Куда ты ехал?
— Никуда. Мне некуда ехать.
— А что случилось, Гарри, до того как ты столкнулся с трамваем?
— Я немного выпил.
— Это я знаю.
— Совсем немного.. Так я сказал полицейскому. Так говорю и тебе.
— Я-то думал, ты на работе. Обычно ты не пьешь по дороге из од-
ного учреждения в другое.
— Никаких учреждений. Больше я в них — ни ногой.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Забирайте ваши проклятые таблетки, сказал я. Я ухожу, а вся
ваша вшивая банда может поехать на берег и сигануть в озеро. В озе-
ро! — Последнее слово он повторил, вздрагивая, будто оно иглой впи-
валось в его сознание. — В озеро. Я зашел в бар. Слышал, как они
говорили про озеро. Рон. Вот что он сделал. Сиганул в озеро. Ну, раз-
ве это не забавно? Не забавно? — По лицу Гарри покатились слезы, и
он начал икать. — Я тоже захотел сигануть в озеро. Но не мог его отыс-
кать. Не мог отыскать. Не мог отыскать это паршивое озеро.
— Отыщешь в другой раз,— холодно сказал Тьюри. — А теперь ус-
покойся.
— У меня на пути трамвай. И не едет. Н-но, пошел! — сказал я
и дал газу. Я хотел не ударить его, а только подтолкнуть, чтобы он
поехал вперед. Я торопился. Я ехал... куда это я ехал? Не могу вспом-
нить.
— Это не важно.
Гарри вытер лицо уголком простыни, потом прижал его ко рту, пы-
таясь остановить икоту.
— Голова болит. У меня что-то сломано. Что я сломал?
— Ничего. — «Он хочет, чтобы повреждения оказались серьезны-
ми. Предпочел бы терпеть физические страдания. Но Гарри сломался
в таких местах, куда не доберется никакой врач, чтобы наложить лу-
бок на шину». — А голова у тебя болит с похмелья. — И Тьюри спро-
сил напрямик: — Сколько ты выпил?
— Совсем немного...
— Да брось ты. Я не полицейский. Сколько?
— Не надо, не надо, я же не помню.
— Ладно.
— Мне надо было выпить. Я ушел с работы.
— Но почему? Тебе же всегда нравилась твоя работа.
— Жены нет, дома нет, так пускай не будет и работы, чтобы начать
все сначала.
262
— Детская логика. И как ты собираешься жить?
— Нс знаю. Мне вес равно.
— Как ты думаешь, примет Компания тебя обратно? Ты столько лет
у них работал.
— Я туда не вернусь.
— Ты мог бы попросить перевести тебя в другой город.
— Жены нет, дома нет, работы нет.
— И друзей нет, если ты намерен играть в эту игру.
— Друзья! — Гарри выплюнул это слово, будто у него был гнилой
привкус. Потом повернулся на живот, уткнулся в подушку и начал ру-
гаться. И занимался этим довольно долго.
— Ты начинаешь повторяться, — сказал Тьюри наконец.
-- Закрой свое поганое...
— Ладно, ладно, ладно.
— А как, черт побери, ты оказался здесь? Кто тебя просил?
— Телма. Я был у нее, когда позвонили из больницы.
— И что ты с ней делал? Или это нескромный вопрос?
Тьюри, побелев от злости, объяснил в самых исконных выражени-
ях, чего он не делал с Телмой.
— Теперь тебе ясно или картинку нарисовать?
— Заткнись, черт тебя задери! Заткнись!
И тут, словно по сценарию, снова появилась мисс Хатчинс. На ее
лице сияла профессиональная улыбка, которую она, уходя, оставила у
двери, а теперь снова надела, точно хирургический халат.
— Да что тут такое происходит? Вы хотите разбудить всю больни-
цу? Как ваша голова?
Не ожидая ответа, она выдвинула из койки кронштейн для подно-
са с едой.
— Вот вам. Чудесная манная кашка. И чашечка шоколада с алтей-
кой — наша новая ^етсестра помешана на алтейке, кладет ее во все
на свете. И две таблеточки, чтобы у вас руки не дрожали.
Гарри бросил беглый взгляд на таблетки:
— Хлорпромазин.
— Откуда вы знаете?
— Не важно. Я не буду их принимать. Дайте мне мою одежду.
— Для чего?
— Мне надо уйти отсюда. Где моя одежда?
— Там, куда я ее поместила. Не поднимайте бучу, мистер Брим.
В больнице, когда доктор говорит, что надо остаться, вы останетесь.
Можете считать себя гостем и вести соответственно.
— Мне надо встретиться с женой. Это срочно.
— Послушайте, мистер Брим, если бы даже вам удалось выбраться
отсюда, домой вы не попадете. Вы управляли машиной в пьяном виде
и были виновником аварии. Вас увезут в тюрьму и там составят про-
токол. У конторки в приемной вас дожидается полицейский, чтобы •
263
снять с вас допрос. Здесь не отель «Ройял Йорк», но у нас все же луч-
ше, чем в камере местной тюряги.
— Залог. Я мог бы выйти под залог. Ральф, сколько у тебя с собой
денег?
— С собой? Примерно доллар с четвертью, — ответил Тьюри. —
В банке немного больше.
— Ладно, есть еще Билл Уинслоу или Джо Хепберн. Или же Эстер.
Нет, Эстер трогать нельзя. Но Билл...
— Билл не сможет, — решительно прервала его мисс Хатчинс. — Во
всяком случае, сегодня вечером. Теперь, если вы будете вести себя при-
лично, можете остаться здесь. Вам тепло и уютно, за вами ухаживают.
Но если начнете откалывать номера, вас переведут в отделение для
душевнобольных. А там есть койки, окруженные клеткой. Хотите про-
вести ночь в клетке, как обезьяна в зоопарке, или будете пай-маль-
чиком, съедите манную кашку, примете таблетки и перестанете
пререкаться?
Гарри обиженно посмотрел на мисс Хатчинс из-под бинтов:
— Как вы грубы.
— Неужели! — Улыбка сестры милосердия впервые стала искрен-
ней, Гарри рассмешил ее. — Что ж, я тут тридцать лет вожусь с пьяны-
ми. Наверно, это не идеальное общество, где можно научиться
хорошим манерам. Думаю, вы сами поедите?
— Конечно, сам.
— Попробуйте.
Гарри попробовал. Взял ложку и запустил ее в кашу, но рука его так
дрожала, что поднести ложку ко рту он нс осмелился. Откинувшись на
подушку, закрыл глаза.
— Я не голоден.
— Никто из вас не бывает голоден, — сухо сказала мисс Хат-
чинс. — Но протеин помогает унять дрожь. И таблетки должны по-
мочь. Будете вы их принимать?
— Я... пожалуй, да.
Мисс Хатчинс подала ему таблетки в крошечном бумажном стакан-
чике, и Гарри проглотил их, не запивая, точно дегустатор.
— Ну вот, — сказала мисс Хатчинс. — Я пока унесу поднос, а по-
позже, когда вы немного отдохнете, попробуем все же поесть.
— Хлорпромазин на меня не действует. Десятки раз пробовал.
— В самом деле?
Она взяла поднос и отпустила изголовье-койки. Через несколь-
ко минут Гарри снова заснул, из раскрытого рта раздался мощный
храп.
Тьюри вышел вслед за мисс Хатчинс в коридор.
— Нужно ли мне побыть с ним еще?
— О, в этом нет никакой надобности. Теперь с ним будет все в по-
рядке. Сейчас около восьми, он может проспать всю ночь напролет.
264
— Надеюсь, так оно и будет, — сказал Тьюри, втайне желая, чтобы
и он мог сделать то же самое: проспать всю ночь до завтрашнего по-
лудня. К полудню многое уляжется. Гарри выйдет на свободу, а Эстер
завершит первые сутки своего вдовства. Возможно, станут известны ре-
зультаты вскрытия, и рассеется всякая неопределенность относитель-
но смерти Рона. Тьюри подумал — сам этому удивившись — о том,
оставил ли Рон завещание, а если да, то упомянуты ли в нем он и ос-
тальные друзья. «А что я могу поделать? У меня в кармане доллар с
четвертью».
— ...странно получается с мистером Бримом, — продолжала гово-
рить мисс Хатчинс. — Перед тем как нести ему еду, я посмотрела его
анализ крови на содержание алкоголя. Оказалось — всего одна деся-
тая процента. У нормального человека это даже не начало интокси-
кации, но ведь мистера Брима привезли сюда мертвецки пьяным.
Я думаю, он из тех, кто слаб на спиртное.
— Пожалуй, да.
— Или же он бы в состоянии сильного эмоционального потрясе-
ния, которое усугубляется действием алкоголя. Странно, что жена не
пожелала навестить его. — Мисс Хатчинс говорила вроде бы небреж-
но, не сделала особого ударения на слове «жена». Но глаза ее были
красноречивее слов. Взгляд ее был острым, как у гадалки, которая за-
мечает малейшую реакцию клиента на свои слова и по ней определя-
ет, на верном ли она пути к его тайнам. — Когда я говорила с ней по
телефону, она показалась мне хладнокровной и собранной, как раз
такой особой, которая может оказать помощь в экстренном случае.
«Завтра. Завтра к полудню, — твердил себе Тьюри, точно мальчик,
ожидающий Рождества, — кое-что уладится, мисс Хатчинс канет в про-
шлое — и слава Богу».
Тогда у него не было оснований предполагать, что пройдет доста-
точно много времени, и мисс Хатчинс снова всплывет в его сознании
со всеми ее своеобразными чертами, с ее резким голосом и могучими
формами, какой он видел ее сейчас, пока она, качая бедрами, шла на
пост медицинских сестер.
Тьюри пошел в противоположном направлении, к выходу. За регис-
трационным столом действительно сидел полицейский и беседовал с
молодым человеком, подстриженным «ежиком» и одетым в полупальто.
Когда Тьюри приблизился, молодой человек обернулся, и лицо его
просияло:
— О, профессор, добрый вечер!
• — Добрый вечер. .
— Вижу, вы не узнаете меня. Я Род Блейк. Года два назад вы чита-
ли нам курс политических наук.
— Блейк? Да, помню. — Он вспомнил нахального юнца, чье мне-
ние о себе было гораздо выше получаемых им оценок. — Чем вы те-
перь занимаетесь, Блейк?
265
— Всем понемногу. Поставил себе целью получить работу. Причем
хорошую. Я всегда считал, что не стоит начинать с азов.
— Что ж, желаю удачи.
Тьюри не терпелось уйти, но молодой человек сделал шаг влево и
загородил ему дорогу. Это было ненавязчивое, хорошо отработанное
движение, как если бы Блейк привык к тому, что от него постоянно
хотят отделаться, и выработал свою особую тактику.
— Надеюсь, ваши домашние в добром здравии? — осведомился Блейк.
— Все здоровы, благодарю'вас.
— Слава Богу. А то я подумал, раз вы пришли сюда...
— Я навещал друга, пострадавшего в аварии. •
— Ничего серьезного?
Тьюри посмотрел на полицейского, у того был такой вид, будто ему
все надоело: этот разговор, его служба и Блейк.
— Нет, ничего серьезного. Доброй ночи, Блейк.
— Мне было очень приятно случайно встретить вас, профессор.
Они крепко пожали друг другу руки, как добрые друзья или тайные
враги, и Тьюри вышел в темноту весенней ночи.
Прохладный ветерок осушил пот на его лбу, и по всему телу про-
бежала дрожь. «Я провалил его на экзамене. Он готов съесть меня со
всеми потрохами. Интересно, зачем он ко мне пристал».
Глава 16
Когда Блейк очень хотел чего-нибудь, он стремился к намеченной
цели так решительно и напролом, что тем самым уменьшал свои шан-
сы на успех — это было характерно для него. Сейчас он хотел заполу-
чить место в газете «Глоуб энд Мейл».
Он избрал полем своей деятельности журналистику, ибо в ней ви-
дел особый шик, романтику и возможность выдвинуться. «Вот стану я
редактором...» — говорил он одной из своих девушек. А газету «Гло-
уб» он выбрал потому, что это было старое, солидное и платежеспо-
собное издание, да еще редактором отдела новостей там бы некто Ян
Ричардс, которого Блейк уважал, насколько вообще мог уважать кого
бы то ни было.
В последний месяц он заходил в кабинет Ричардса если не каждый
день, то через день, предлагал идеи насчет организации газетного ма-
териала, создания спортивной колонки, изменения структуры первой
страницы и так далее, пытаясь доказать, что у газеты «Глоуб» застоя-
лась кровь и нужна свежая струя, которую может влить именно он,
Блейк. Но он, как всегда, перестарался. Первоначальный интерес Ри-
чардса перешел в неприязнь, насмешливость — в язвительность. Од-
нако как бы явно Ричардс ни выказывал эти изменения, Блейк упорно
их не замечал.
266
Во вторник под вечер Блейк появился в кабинете Ричардса в при-
поднятом настроении. Ричардс на его настроение не обратил особого
внимания. Таким он видывал Блейка и раньше, обычно это означало
лишь, что тот в очередной раз переоценил свои способности.
— Я бы предложил вам сесть, — сказал Ричардс, — но я занят.
— Я могу говорить и стоя, — осклабился Блейк.
— Можете говорить хоть стоя на голове, но я все равно занят.
— Вы потом пожалеете, что не выслушаете. У меня кое-что есть
для вас.
— Опять?
— На этот раз дело стоящее. Вы следите за делом Гэлловея?
— Разумеется, я читаю свою газету. Ну и что? Самоубийство — не
ахти какая редкость.
— А то, что ему предшествовало?
— Я уверен, что история занятная, но мы такие веши не печатаем.
— Эту вы захотите напечатать. Не вы, так какая-нибудь другая га-
зета. Я вам первому даю шанс. Любезно с моей стороны, не так ли?
— Благородно. — Губы Ричардса сморщились, будто он взял в рот
что-то кислое. — Просто благородно.
— Так вот, все получилось совершенно случайно. Вчера вечером за-
глянул я в травматологическое отделение Главной больницы. Там мож-
но узнать много интересного, всегда дежурят полицейские, чтобы
опросить пострадавших в аварии, и тому подобное. И я торчал там, ин-
тересуясь чужими делами, как вдруг увидел профессора университета
Ральфа Тьюри, я когда-то у него учился. Он, правда, зарезал меня на
экзамене, но я решил, что не стоит ворошить прошлое. К тому же у
меня возникло предчувствие — это отделение больницы такое место,
где я меньше всего ожидал бы встретить мужика вроде Тьюри. Я хочу
сказать, что он не имеет никакого отношения к авариям, катастрофам
и тому подобному. Он хладнокровен, осторожен, наверняка ни разу в
жизни не заплатил штраф даже за парковку в неположенном месте, в
этом он похож на вас, а, Ричардс?
— Значит, у вас возникло предчувствие. Продолжайте.
— Оказалось, Тьюри навещал друга, который попал в аварию. Вот
и все, что я узнал от него, а остальное мне рассказала дежурная сест-
ра. Мне это ничего не стоило. Медицинские сестры всегда идут мне
навстречу. Я сумел подойти к ней, и она раскрылась, как цветок.
Тьюри навещал друга по имени Гарри Брим, который в пьяном виде
врезался в трамвай. Брим нес в бреду всякую околесицу и назвал кое-
какие имена. В том числе упомянул Рона Гэлловея. Как только я это
услышал, для меня зазвонили колокола.
— Те самые, что и раньше, или другие?
Блейк отмахнулся от ядовитого замечания, как от мухи.
— И я начал проверять. Сначала покопался в архиве ратуши, по-
том — в вашей картотеке на первом этаже. Когда девять лет тому
267
назад Гэлловей женился на своей нынешней жене, Гарри Брим был
лучшим его другом. И учтите, он был лучшим другом Гэлловея и тог-
да, когда тот женился в первый раз — на богатой наследнице Доро-
ти Рейнолд. Напрашивается вывод: Брим и Гэлловей — давнишние
друзья.
— И что же?
— Ну, Брим теперь и сам женат около трех лет, детей нет, живут в
Вестоне. Его жену зовут Телма. Это о чем-нибудь говорит вам?
— Ни о чем.
— Вам надо бы походить по разным местам, Ричардс. Как это
делаю я. Письмо, которое Гэлловей послал жене перед тем, как по-
кончить с собой... В общем, скажем так: у меня есть приятель в
управлении полиции.
— И он показал вам это письмо?
— Нет, но рассказал, что там написано.
Ричардс бросил на собеседника суровый взгляд:
— За сколько?
— Бесплатно. За красивые глаза.
— Кажется, вы также неотразимы для полицейских, как и для ме-
дицинских сестер?
— Что ж, — улыбнулся Блейк, — можно сказать и так.
— Нахальный вы парень, Блейк. У вас полно идей, некоторые из
них неплохие; полно историй, некоторые из них истинные. Но, в пер-
вую очередь, в вас полно сами знаете чего. Я не взял бы вас на работу,
даже если бы мог. Хлопот не оберешься.
— Так или иначе, у меня очень ценные сведения.
— Мой совет — отнесите их в «Ньюс».
— <Ньюс» — не тот класс. К тому же я слышал, они скоро свернут
дела, им придется это сделать. А я не хочу начинать путешествие на
тонущем корабле. Я не умею плавать.
— Надо бы научиться.
— О’кей, черт с вами, Ричардс. Из глупого личного предубеждения
вы упускаете сенсационную новость.
— Наша газета не на них держится.
— Пусть так, но вы не отказались бы от такой новости?
Ричардс поколебался, постучал карандашом по письменному
столу.
— Послушайте, Блейк, если у вас стоящая история, я, возможно,
куплю ее. Но не куплю вас.
— За сколько?
— Смотря какая история. Если она подлинная, конечно. И если ее
можно напечатать.
— Будь я редактором отдела новостей, я бы ее напечатал.
— Мы с вами не всегда думаем одинаково. Ну, послушаем, что за
история.
268
— Пока что еще рано. Мне надо кое-что проверить, прежде чем
я смогу ее рассказать. Но она окажется подлинной, можете не бес-
покоиться. Мои методы, возможно, не укладываются в устав бой-ска-
утов, но они срабатывают. — Он прислонился к краю письменного
стола и сложил руки, точно заранее поздравлял себя. — Понимаете,
беда вашей газеты в том, что ей не хватает провода высокого напря-
жения.
— Вы пережгли бы пробки.
— Подумайте. У меня есть характер, энергия, молодость, нюх на
свежие новости...
— Что заставляет вас так ненавидеть самого себя?
— Приходится самому себя подхваливать. Кто еще это сделает?
— Разве у вас не было матери?
— Да бросьте вы, Ричардс. Ну как вы подбираете себе репортеров?
По скромным улыбочкам и медоточивым речам? Это каждый может.
А вы большой человек, сэр. Я, конечно, не стою того, чтобы работать
в такой выдающейся газете, мистер Ричардс, но я готов делать что
угодно: мыть полы, чистить плевательницы.
— Оставьте это, Блейк. Я же сказал, я занят.
— О’кей, но я еще вернусь. Если только не получу более заманчи-
вое предложение в другом месте.
— Если получите, сразу соглашайтесь.
Ричардс взял со стола напечатанный на машинке листок и принял-
ся читать его.
Блейк вытянул шею, чтобы подсмотреть.
— Заключение патологоанатома по вскрытию Гэлловея, да? Готов
поклясться, я знаю, что вы из него сделаете. Возьмете красный каран-
даш и сократите настолько, что оно станет сухим и скучным, как бир-
жевой бюллетень.
— Это уж мое дело.
Когда Блейк ушел, Ричардс снял очки и потер глаза. В них что-то
набилось, будто он шел навстречу сильному ветру, несущему тучи
пыли. Обещания Блейка вызывали у него больше раздражение, чем
интерес. Если в управлении полиции столько щелей, что даже такой
парень, как Блейк, сумел выведать содержание якобы хранимого в тай-
не письма самоубийцы, то это само по себе в конечном счете история
поважней той, которую раскапывает Блейк.
Снова нацепив очки, Ричардс стал читать заключение патологоана-
тома. По мнению Ричардса, оно была скучней биржевого бюллетеня:
смерть наступила в результате утопления, в желудке и легких вода, в
трахее — пенистая слизь, содержание хлоридов в крови в левой части
сердца на тридцать процентов меньше, чем в правой, явный признак
утопления в пресной воде.
Неожиданностью для Ричардса оказалось то, что Гэлловей предпри-
нял попытку самоубийства ранним вечером того же дня. В желудке и
269
других органах было обнаружено значительное количество барбитура-
тов. Доктор Роберт Уайтвуд, производивший вскрытие, пояснил, что
следы прежних попыток самоубийств, которые он назвал «знаками
колебания», довольно часто находят при вскрытии самоубийц, покон-
чивших с собой с помощью бритвы, ножа или другого острого инстру-
мента.
В первой части отчета ничто не привлекло внимания Ричардса: вода
в легких, содержание хлоридов в сердце, пена в трахее — все это озна-
чало лишь, что Гэлловей мертв. Но выражение «знаки колебания» ха-
рактеризовало его при жизни.
— «Знаки колебания», — вслух прочел Ричардс и задумался: Гэлло-
вей, как и он сам, двигался по жизни, пока однажды двигаться боль-
ше не захотел. Попытался убить себя — не получилось. Попробовал
еще раз. Между двумя попытками было время колебания. В какую
минуту он написал письмо жене?
«И кто такая Телма?» — подумал Ричардс.
Глава 17
Телма редко читала газеты. Ее фактически не интересовали другие
люди, а ее природное женское любопытство двигалось по ограничен-
ному кругу, замкнутому в кольцо, точно игрушечный поезд, задержи-
ваясь только в тех пунктах, которые имели то или иное отношение к
ее непосредственным интересам.
У входной двери валялась нераскрытая утренняя газета, уже пожел-
тевшая на весеннем солнце. Тьюри несколько раз пытался дозвонить-
ся до Телмы, чтобы предупредить о небольшой, но помещенной на
видном месте заметке в газете «Ньюс», озаглавленной «Таинственная
женщина, упоминаемая в связи со смертью Гэлловея. Телма слышала,
как телефон звонил, но трубку не снимала. Собственно говоря, она
была уверена, что звонил Тьюри, намереваясь повторить то, что твер-
дил ей уже два дня — хотя бы ради соблюдения приличий, не говоря о
прочем, ей не нужно появляться на похоронах Гэлловея. Телма упря-
мо не принимала этот совет. И лишь потому, что совет Тьюри пред-
ставлял собой нечто конкретное, против чего она могла восстать, сама
не зная зачем, видимо, бунт облегчал ее тоску. Вмешательство Тьюри
служило антираздражителем, и все то время, которое она потратила на
возражения и контрдоводы, она, не будь этого спора, занималась бы
тем, что жалела и винила себя.
Похороны были назначены на три часа дня, и, хотя шел всего пер-
вый час, Телма была уже одета в приличествующий случаю старый чер-
ный шерстяной костюм, который уже стал ей немного тесноват. Она
промыла глаза теплой водой, чтобы не выглядели такими распухши-
ми, припудрила веки, а то они казались слишком уж прозрачными.
270
Ничего не подкрашивала, свои мягкие волосы стянула на затылке в
тугой узел. И выглядела самой настоящей безутешной вдовой, какой
Эстер не показалась бы, даже если бы месяц тренировалась перед зер-
калом. Это обстоятельство вызывало у Телмы мрачное торжество.
Но при мысли о Роне слезы снова навернулись на ее глаза, и она
чуть было не разрыдалась, но тут опять зазвонил телефон и почти од-
новременно — звонок от входной двери.
— Черт бы вас побрал, — прошептала она. — Оставьте меня в по-
кое!
Затем она нарочно отвернулась от телефона, продолжавшего трез-
вонить, вытерла глаза рукавом, точно маленькая девочка, и пошла от-
крывать дверь.
На пороге стоял молодой человек довольно приятной наружности,
подстриженный «ежиком», с пачкой брошюрок, рекламировавших ап-
парат для мягчения воды; он заговорил так быстро, взахлеб, что Телма
половину не поняла.
— ...ежедневные затраты — жалкие гроши, мэм, и из вашего крана
будет течь дождевая вода.
— Не тратьте зря время. Сейчас у меня просто нет денег.
— Мягчитель позволит вам сэкономить в два раза больше на мыле
и отбеливателе, на счетах за воду, на износе и повреждении одежды и
более того — он сохранит вам ваш подогреватель. Если я смог бы за-
глянуть к вам на минутку, я показал бы вам все данные...
— Ну, я не знаю...
Молодой человек быстро воспользовался ее колебанием. Он наро-
чно выронил одну из брошюрок и, наклонившись, чтобы поднять ее,
ловко переменил позу, так что поднялся уже в портике. Маневр был
таким искусным, что Телма невольно восхитилась им. В свое время она
торговала косметикой, вот так же ходила по домам и знала кое-какие
приемы, но этот был ей не известен.
Телма закрыла дверь за ним, ее немного позабавила мысль поиг-
рать в молчанку и подать молодому человеку надежду, будто он что-то
продаст. Ей и в голову не приходило, что он действительно своего до-
бьется, что какой-нибудь час назад он знал об аппаратах для мягчения
воды не больше, чем грудной младенец, а эти брошюрки Гидроэлек-
трическая компания раздавала бесплатно.
— Меня зовут Блейк, мэм. Род Блейк.
— Миссис Брим. Присядьте, если угодно.
— Спасибо. Так вот насчет аппарата — конечно, поначалу покажет-
ся, что он дороговат, но со временем он себя оправдает, поверьте мне.
Возьмите хотя бы эту модель. Прошу прощенья, мэм, но нельзя ли дать
чуточку побольше света?..
Телма подняла шторы, не подозревая, что Блейку свет понадобил-
ся, чтобы получше ее разглядеть. Он заметил округлившийся живот,
распиравший поношенный костюм, бледность лица, опухшие от слез
271
глаза, но жалости не почувствовал, лишь обрадовался, что предчувст-
вие его не обмануло. Это та самая женщина. Блейк еще больше уве-
рился в этом, когда увидел на пианино цветную фотографию. Судя по
всему, свадебная фотография, а застенчивый, натянуто улыбающийся
жених — тот самый человек, которого он видел в травматологическом
отделении Главной больницы в понедельник вечером. Невеста — Тел-
ма, выглядевшая на десять лет моложе, чем сейчас, хотя Блейк знал,
что они поженились всего три года назад.
— Мой дом такой маленький, — сказала Телма. — Аппарат некуда
будет поставить.
— Ах, все так говорят. Но обычно всегда находится какой-то уго-
лок, о котором никто не подумал. Вы не возражаете, если я взгляну
сам?
Телма не ответила и не отвернулась от окна. Она смотрела на ули-
цу, ее маленькие пухлые руки стиснули одна другую, точно отчаянные
любовники.
— Мэм, я спросил, не возражаете ли вы...
— Тихо!
Удивленный Блейк проследил за ее взглядом. Ничего особенного не
увидел, вообще ничего достойного внимания: двое детишек гоняются
друг за другом.на трехколесных велосипедах, медленно ковыляет по-
жилая женщина, опираясь на две трости; молодая мать катит детскую
коляску, мужчина красит портик, три маленьких девочки хихикают,
вышагивая в материнских туфлях на высоких каблуках.
— Миссис Брим...
— Это не ваша машина припаркована в середине квартала на той
стороне улицы?
— У меня нет машины. Я только начинаю работать.
— Я плохо вижу в последнее время. Эта машина — «бьюик»?
— По-моему, да.
— Модели примерно пятилетней давности?
— Наверное, около того. Но я не пони...
— В машине сидит мужчина? Ох, глаза мои никуда не годятся, если
не перестану плакать, я ослепну. Мужчина?
-Да-
«О, Бог ты мой, он наблюдает за мной. Может, сидит здесь не пер-
вый час, все утро. Господи, что мне делать? Почему он не может оста-
вить меня в покое?»
Блейк беспокойно переступил. То, что для него началось как заба-
ва, рассыпалось на его глазах, как набитая опилками кукла, у которой
лопнули швы.
— Я думаю, пожалуй, мне лучше уйти. Раз у вас такая маленькая
кухня и все прочее...
— Сейчас вам нельзя уйти.
— Но я...
272
— Он выходит из машины, идет сюда. Вы не можете оставить меня
наедине с ним.
— Я тут ни при чем.
— Бог знает, что он подумал, когда увидел, как вы вошли в дом.
Мог заподозрить, что вы и я... ну, не знаю. Но сейчас вам уходить
нельзя, не объяснив ему, что вы — торговый агент. У вас, должно быть,
есть какой-нибудь документ от компании, подтверждающий, что вы —
ее служащий.
Блейк начал потеть.
— Я новичок в этом деле. Сегодня — мой первый день. Компания
взяла меня на испытание.
— Вот это ему и скажите.
— Нет, нет. Я хочу сказать, что не работаю на какую-то определен-
ную ком...
— Но брошюры-то у вас — компании «Хайдроэлектрик».
— Да, но...
— Ладно, скажете, что работаете на «Хайдроэлектрик». Да вы не
бойтесь, — презрительно добавила она. — Гарри может быть неприят-
ным, но он никогда никого не тронул.
— Зачем впутывать меня в ваши дела, Бог ты мой?
— Вы сами впутались. Никто вас сюда не приглашал.
Гарри постучал во входную дверь, а когда Телма нс откликнулась,
тотчас открыл дверь своим ключом и вошел в дом.
Они встретились в прихожей.
— Привет, Гарри, — сказала Телма. — Как поживаешь?
Он уставился на нее, словно сквозь туман, моргая, как человек,
привыкший носить очки, которому без них мир кажется странно пе-
ременившимся.
— Как странно ты одета.
— Разве?
— Я не помню этого костюма.
— Он был у меня, до того как мы поженились.
— Черный... Ты собираешься на похороны?
— Да. А ты?
Гарри помотал головой.
— Тьюри сказал, что при сложившихся обстоятельствах бестактно
было бы появляться там тебе или мне.
— Тьюри сказал то, Тьюри сказал другое... Ладно, пусть этот Тьюри
живет твою жизнь за тебя, а свою я проживу сама. Я поеду на похоро-
ны. Имею на это право.
Гарри печально улыбнулся.
— У всех нас есть права, которыми мы пользуемся или не можем
воспользоваться. Теоретически, я имею право войти в свой собст-
венный дом, поцеловать свою жену и, если захочу, лечь с ней в пос-
тель...
273
— Это тоже Тьюри придумал?
— Нет. Я сам.
— Перестань говорить со мной в таком тоне, хватит. Если вы с
Тьюри отстаиваете подобную манеру обращения, что же вы не поль-
зуетесь ею в жизни? — Она оглянулась. — К тому же у меня... у нас
посетитель.
— Я это знаю.
— Он посторонний, никто. Торгует аппаратами для мягчения воды.
Уверяет, что они дают экономию. Я что-то сомневаюсь.
— Я тоже. — Гарри по-прежнему улыбался, но улыбка его как-то
странно изменилась. Она стала робкой, усталой, неестественной — ко-
шачья улыбка на морде кокер-спаниеля. — Ты имеешь полное право
принимать посетителей и покупать кухонные аппараты. Но тогда, как
я только что сказал, у меня тоже есть права. А если наши права не по-
ладят между собой, не миновать нам беды.
— Я не боюсь твоих угроз.
— Ты дрожишь.
— Да, ты заставляешь меня нервничать, но это все равно что про-
ходить мимо мальчишки, приготовившего кучу снежков, — я боюсь,
что в меня попадут снежком, оттого и нервничаю. Но даже если это
случится — ничего страшного. Это ведь только снег. Так что давай.
Швыряй свой снежок.
— Весна на дворе. Снега нет. Мальчишкам впору переходить на бу-
лыжники.
— Да прекрати ты эти речи. Делай то, зачем пришел, и покончим с
этим!
— И сделаю- Но я подумал, что сначала лучше объясниться. Я взы-
вал к тебе и так и этак, чтобы спасти нас обоих. Умолял тебя о милос-
ти, о сострадании. Но какие бы слова при этом ни произносились, все
равно я просил. А теперь я тебе велю.
Телма молча и хмуро посмотрела на него.
— Вещи мои в машине, Телма. Я их с понедельника так и не рас-
паковывал.
— Почему?
— Потому что я возвращаюсь, — спокойно сказал Гарри. — Возвра-
щаюсь в свой дом, к своей жене.
— Перестань разыгрывать из себя дурака.
— Нет, я не дурак. И не мальчик. И у меня в кармане есть кое-что
получше снежка или булыжника.
— Что же?
— Пистолет.
— Ты, видно, с ума... Гарри! Гарри, послушай меня...
Телма протянула руку, чтобы задержать мужа, но он прошмыгнул
мимо нее и вошел в гостиную. В левом наружном кармане его пиджа-
ка она увидела отчетливые контуры пистолета.
274
Блейк стоял в дальнем углу гостиной, сжав в руках брошюрки, слов-
но они служили ему пропуском в окружающий мир. По его вискам и
за ушами катились крупные капли пота, оставляя за собой влажные
следы, как это делают улитки.
— Здравствуйте, — весело сказал Гарри. — Кажется, меня и мою
жену заинтересовало ваше предложение. Скажите, а мягкая вода по-
могает при бритье?
— Я не знаю.
— Ну, вы же достаточно взрослый, чтобы бриться, не так ли? Сколь-
ко вам лет?
— Двадцать один.
— Совсем мальчик. Вы бросаетесь снежками?
- Я...
— Не важно. Вы должны простить меня и мою жену за то, что мы
вовлекаем вас в наш спор по поводу некоторых маленьких разногла-
сий. Моя жена в последнее время неважно себя чувствует. Через не-
сколько месяцев мы ждем ребенка, первенца. Скажите, ведь у нас
здорово прибавится стирки, не правда ли? И я думаю, аппарат для мяг-
чения воды будет полезным приобретением. Как, Телма?
— Гарри, не надо. Перестань, — глухо сказала она.
— Иди прими таблетку, Телма. Ты нездорова. — Гарри снова по-
вернулся к молодому человеку, который исподтишка сделал шаг к две-
ри. — Ваше лицо как будто мне знакомо. Мы встречались?
— Нет, — сказал Блейк и подумал: «А это правда. Не мог он меня
видеть, так как лежал с закрытыми глазами, когда я говорил с сестрой.
Та сказала, что он вырубился, как свет...»
— Ваше имя?
— Род Блейк.
— Странно. Готов поклясться, что мы где-то виделись. В больни-
це — вы были недавно в больнице?
— Нет.
— Ладно, не важно. Расскажите побольше о вашем аппарате.
— У нас несколько моделей.
— Продолжайте, расскажите о них. Вам слово.
— Ну... ну, я только что сказал вашей жене, что я первый день на
этой работе.
— Так что же?
— И пока что очень мало знаю. — Пот катился с него градом, но
он начал дрожать, словно дом насквозь продувало холодным вет-
ром. — Мне... Мне пришла в голову хорошая мысль.
— Выкладывайте.
— Я мог бы оставить вам эти брошюрки, вы бы сами внимательно
изучили все данные и так далее. А когда вы решите...
— Я уже решил. Мы возьмем аппарат.
— Какой модели?
275
— Любой.
- Но...
— Любой модели, — снисходительно бросил Гарри. — Нам нужно
много мягкой воды для пеленок нашего малыша. Возможно, мне при-
дется стирать и самому, так что я забочусь и о себе. Вы женаты?
— Н-нет, сэр.
— Ну что ж, на это у вас хватит времени. Мне было порядочно за
тридцать, когда я женился, так долго искал подходящую девушку И на-
шел-таки, нашел. И не намерен ее терять.
— Я, пожалуй, пойду.
— Вы спешите?
— Я... дело в том, что я должен связаться со специалистом, он при-
дет и измерит... измерит все, что надо.
— Ну, я вижу, вы основательны, как бобр. Кстати, видели когда-
нибудь бобровую запруду?
— Нет, сэр.
— Это весьма интересно. Вам надо как-нибудь выбраться и посмот-
реть на такое сооружение.
— Да, сэр, обязательно.
— Изобретательный народ эти бобры.
— Безусловно. — Блейк начал продвигаться к двери, тяжело ды-
ша, будто только что в одиночку, без всяких бобров, построил зап-
руду. — Я передам ваш заказ тотчас же и позабочусь об упаковке
аппарата.
— О, нам не к спеху. — Гарри ласково улыбнулся жене. — Во вся-
ком случае, мы не можем торопить мать-природу.
— Гарри. Послушай меня.
— Дорогая, не надо понапрасну беспокоиться и тревожиться по по-
воду совершенно естественного процесса.
— Постойте. — Увидев идущего к двери Блейка, Телма стала на по-
роге так, что он не мог пройти, не оттолкнув ее. — Нам не нужен ваш
аппарат. Мой муж просто потешается над вами и надо мной. Возмож-
но, он пил сегодня.
— Не пил, — возразил Гарри. — Я думал.
— Пил, — тихо продолжала Телма, обращаясь к Блейку, словно де-
лилась с ним каким-то секретом. — И у него в кармане пистолет.
— Я это знаю, знаю, но какого черта вы хотите от меня? Я хочу
выйти отсюда.
— Вы не можете оставить меня с ним наедине.
— Вы раньше говорили, что не боитесь.
— Я тогда не знала про пистолет.
— Господи Иисусе! — пролепетал Блейк и почувствовал, что коле-
ни у него подгибаются, точно у больного теленка. «Дай мне, Господи,
выбраться отсюда целым и невредимым, и я буду целый год ходить в
церковь каждое воскресенье».
276
— Я думал, — продолжал Гарри, как будто не слышал их разговора
или посчитал его пустячным и не заслуживающим внимания. — Да,
дорогая, вот, что я делал, думал, много думал, руководствуясь самым
обыкновенным здравым смыслом. И пришел к выводу, что ты не в со-
стоянии принимать решения за семью, тем более теперь, когда нас вот-
вот станет трое. Ты слишком эмоциональна, чтобы тебе можно было
предоставить свободу выбора. Вести семью твердой рукой — моя обя-
занность, и я ее выполню. Пора тебе понять, что глава семьи — я. И я
буду определять наше будущее. Слышишь, Телма?
— Да, слышу, — ответила та.
— Рад, что ты образумилась. Не хочу тебя обижать, но ты всегда
была немного неуравновешенной.
— Неужели? — хмуро спросила Телма.
— Вот и настала для меня пора взять все на себя, принимать все
решения. И первое мое решение касается аппарата для мягчения воды.
Я хочу иметь этот аппарат и куплю его. Ясно?
-Да.
— Видишь, какая легкая жизнь будет у тебя теперь? Соглашайся —
и все дела.
-Да.
— В самом деле, ты избавишься от забот, тебе станет легче, если я
возьму всю ответственность на себя. Слишком тяжкое бремя для жен-
щины — возглавлять семью, принимать все решения. Это кому угодно
нелегко. — Он провел тыльной стороной ладони по лбу. — Тяжкое бре-
мя. Я... я по-настоящему устал. Спал мало. Весь день работал, всю ночь
напролет думал, думал...
— Приляг здесь, Гарри, и отдохни. — Телма прошла через комнату
и начала поправлять подушки на одном из диванов. — Ложись, Гарри.
Повторять не понадобилось. Гарри в изнеможении опустился в по-
душки.
— Ложись и ты со мной.
— Сейчас не могу. Мне надо в город.
— На похороны? Тебе же не...
— Нет, конечно. Раз ты не хочешь, на похороны не пойду. Здесь
приказываешь ты, Гарри.
— Тогда куда же ты?
— По магазинам. Ты вернулся домой, и я должна запастись про-
дуктами. Что ты хочешь на обед?
— Не знаю, — сказал он, закрывая глаза, — я так устал.
— Поджарить цыпленка?
— Не знаю. Поцелуй меня, Телма.
Она бегло коснулась губами его лба. Губы ее были горячие и сухие,
как что-то завяленное на солнце или на слабом огне в духовке.
— Отдохни, Гарри. Это так тяжело все время думать и всем распо-
ряжаться, что у тебя поднялась температура.
277
Гарри с трудом открыл глаза, словно уколотый осколком иронии,
прозвучавшей в ее голосе.
— Тебе на это наплевать. Тебе наплевать на все на свете.
— Нет, я о тебе беспокоюсь.
— Нисколько... Послушай, Телма. Я глава семьи. И хочу на обед
жареного цыпленка. Слышишь?
-Да-
— Отныне и впредь все решения принимаю я. Понятно!
— Конечно.
Безутешно вздохнув, Гарри отвернулся и зарылся лицом в по-
душки.
Телма стояла, сжав губы, и смотрела на него холодным взглядом.
— Мне нужны ключи от машины, чтобы поехать по магазинам. Они
у тебя в кармане?
Гарри не ответил. Несколько минут она стояла истуканом, пока
он не захрапел. Тогда она склонилась над ним и точными осторож-
ными движениями вынула из одного кармана ключи, из другого —
пистолет и положила то и другое в свою сумочку. Блейк наблюдал
за ней с таким страхом, точно она обезвреживала неразорвавшуюся
бомбу.
Когда Телма обернулась и увидела Блейка, это вызвало у нее удив-
ление и раздражение.
— Я думала, вы ушли.
- Нет.
— Теперь вы можете свободно уйти. — Телма вышла в прихожую,
закрыла за собой дверь и начала надевать шляпку, спустив на лицо чер-
ную вуаль и подправляя выбившиеся прядки волос. В стойке вешалки
было встроенное зеркало, но она в него даже не глянула.
— Вы можете свободно уйти,— повторила она. — Вам так хотелось
уйти несколько минут назад.
— Разумеется. А чего вы от меня ждали? Что я буду возиться с су-
масшедшим?
— Он не сумасшедший, у него душевная депрессия.
— По-моему, не велика разница. Вам надо было самой с ним упра-
виться, миссис Брим. — Блейку вроде бы не хотелось уходить, как буд-
то он осуждал свое поведение и хотел повиниться, но не знал как. —
Что вы собираетесь делать с пистолетом?
— Не имею представления. А что надо с ним делать?
— Прежде всего разрядить. Разрешите взглянуть.
Телма открыла сумочку. В пистолетах она ничего не понимала, но
ей показалось, что он должен быть потяжелей, поосновательней.
— Он не настоящий, — сказал Блейк высоким звенящим голосом.
— Простите?
— Эта игрушка, пистонный пугач. — Лицо его покраснело от стыда
и злости. — Детская игрушка. А я поддался на эту удочку. Я был... —
278
«Я показал себя трусом. Испугался пугача и маленького человечка на-
много старше меня. Трусишка зайка серенький».
— Ну, слава Богу, — сказала Телма. Конечно, я могла бы и дога-
даться. Гарри не такой человек, который может причинить другому
вред, даже если захочет. Никто не может уйти от себя самого, как бы
ни старался.
— Неужели?
— Бедный Гарри. Детский пугач. Что ж, я думаю, когда-нибудь мы
с ним вспомним об этом и посмеемся. Я хочу сказать, что перепуга-
лась насмерть, а вы — я думала — упадете в обморок, вы прямо-таки
остолбенели.
— Нисколько я не испугался, — заявил Блейк и, бросив на Тел-
му полный ненависти взгляд, повернулся, открыл дверь и сбежал по
ступенькам. Он удирал от самого себя, преследуемый собственной
тенью.
Телма крикнула ему вслед, чтобы он не беспокоился насчет кухон-
ного аппарата, и тут снова зазвонил телефон. На этот раз она быстро
сняла трубку, так как не хотела, чтобы Гарри проснулся.
— Алло?
— Телма, это Ральф. Я не один час пробовал дозвониться до вас.
— Я выходила. — «Даже не надо лгать, — подумала она, — я дей-
ствительно вышла. Вышла из терпения». — Что-нибудь случилось?
— Возможно. Утром ко мне на работу зашел Гарри. В таком ужас-
ном виде, будто неделю кутил напропалую. Хотя я-то знаю, что это не
так, он каждый день ездил на работу. Гарри меня беспокоит.
— Почему?
— Он говорил... ну, как-то не по-серьезному. О вас, о том, что вер-
нется домой и будет держать вожжи твердой рукой и дальше в том же
духе.
— И что же?
— Я подумал, надо вас предупредить. Он чертовски славный па-
рень, Телма, и наш долг — уберечь его от неприятностей.
— Не наш, — сухо поправила Телма, — а ваш.
— Что вы хотите этим сказать?
— Он здесь. Спит. После того как закатил шикарную сцену при со-
вершенно постороннем человеке. Для меня это последняя соломинка.
Если его надо оберегать от неприятностей, то придется это делать вам,
Биллу Уинслоу или Джо Хепберну. Вы его друзья. А я — нет.
— Что же вы собираетесь делать?
— Сейчас я еду на похороны Рона, и не стоит вам заводить песню
о том, что я в плохой форме и тому подобное, это не поможет. Все
равно поеду. А когда вернусь, хочу, чтобы Гарри в этом доме не было.
Если я его застану, позвоню в полицию, и его арестуют за то, что он
угрожал мне пистолетом.
— Пистолетом?!
279
— О, всего-навсего детским пугачом, как потом выяснилось.Но уг-
рожал по-настоящему, у меня есть свидетель. Гарри могут арестовать.
— Не станете же вы...
— Не стану? Послушайте, я сыта по горло. Сыта, больна и страш-
но устала. Подобные сцены просто убивают меня. А мне надо думать
о своем здоровье и о здоровье ребенка. Мне надо расслабиться, мне
нужны мир и покой. А разве может быть покой, когда Гарри бродит
вокруг меня, точно маньяк? Я сделаю все, чтобы отделаться от него.
Так я и поступлю, если вы ничего не предпримете.
— Я постараюсь.
— Его не будет здесь, когда я вернусь?
— Не будет.
— Обещаете?
-Да.
— Наверно, я должна заранее поблагодарить вас, только... скажем
так: все, что вы делаете, вы делаете для Гарри, а не для меня. Я нико-
го не прошу об одолжении.
— Я это понимаю. Все та же Телма-я-управлюсь-одна.
— Я не совсем одна.
И она повесила трубку.
В гостиной Гарри спал, зарывшись в подушки, ему снились побе-
ды и поражения, его негромкий храп время от времени прерывался
вздохом.
«Какие у него длинные ресницы», — подумала Телма. Потом ти-
хонько сказала:
— Прощай, Гарри.
Глава 18
Гарри проспал похороны, отчасти из нежелания присутствовать на
них, отчасти из-за того, что страшно устал. Когда приехали Тьюри и
Билл Уинслоу, он уже проснулся и сидел на диване, хотя еще зевал.
— Как вы сюда попали, ребята?
— Телма оставила дверь незапертой, — ответил Тьюри.
— Нет, я хотел спросить, что вас привело...
— Сейчас надо действовать, поговорим потом. Поехали, Гарри.
— Куда?
— Ко мне.
— Не хочу я к тебе. Я остаюсь здесь. Жду Телму.
— Телма на вернется, пока ты здесь.
— Но она должна вернуться. Обещала приготовить на обед жаре-
ного цыпленка. Я ей велел.
— Великолепно, великолепно, — сказал Уинслоу. После похорон
он успел пропустить три мартини, которые пробудили в нем печаль,
280
но в душе его сохранился и кусочек злости, словно застрявшая в горле
оливковая косточка. — Ты ей велел. Прекрасно. С помощью пугача.
Еще лучше. Но что заставляет тебя откалывать такие номера?
— Я только пытался доказать...
— От того, что ты пытался доказать, до того, что ты доказал на са-
мом деле — расстояние в несколько световых лет. Ты угрожаешь жен-
щине, и она пугается. Но когда испуг проходит, что остается? Месть.
— Телма не такая.
— Именно такая. Когда же до тебя дойдет, несмотря на твою толс-
тую кожу, что она желает тебе провалиться сквозь землю или еще куда-
нибудь? После всех твоих шутовских выходок я не осуждаю ее. Вставай
и быстренько поехали. Мне надо выпить.
— Вот это здорово, — жалобно сказал Гарри. — И что это каждый
так за меня переживает?
— Кто переживает?
-Ты.
— Я? Черта с два.
— Тихо, замолчите оба, — сказал Тьюри. — Пошли, Гарри. Билл с
машиной, он отвезет нас ко мне домой.
— А где моя машина?
— Телма сказала, что оставит ее возле нашего дома. Нэнси ждет нас,
поехали.
— Не хочу я никуда ехать. Я не ребенок. Нечего мной распоря-
жаться.
— Еще какой ребенок, и мы будем тобой распоряжаться.
— Я-то думал, вы мои друзья.
— Если бы мы не были твоими друзьями, то сидели бы сейчас дома
и преспокойно обедали. Ну, вставай.
— Ладно, поехали.
Гарри встал и пошел к двери, бормоча что-то себе под нос. Перед
тем как спуститься по ступеням с веранды, остановился и оглянулся
на дверь, словно вопреки рассудку надеялся, что на пороге появится
Телма и попросит его не уезжать.
Миссис Мэлверсон поливала нарциссы на клумбе перед домом.
Увидев Гарри, весело помахала ему шлангом.
— Здравствуйте, мистер Брим.
— Здравствуйте, миссис Мэлверсон.
— Прекрасная погода для нарциссов, не правда ли?
— Да, конечно. — Гарри немного отстал от друзей, которые напра-
вились к припаркованной у тротуара машине. — Миссис Мэлверсон,
я... в общем, какое-то время меня не будет. Дела, знаете ли. Может,
вы будете так добры навещать иногда Телму и подбадривать ее? Пос-
леднее время она не очень хорошо себя чувствует.
— Знаю. Я сама ей это сказала* в прошлое воскресенье. Девочка —
сказала я ей, — похоже, вы не спали всю ночь да еще плакали. Да, точ-
281
но, это было в воскресенье. Я, помнится, пригласила ее в церковь пос-
лушать, как пастор будет читать по цветам. Она так нервничала, что
уронила бутылку молока. И всю неделю меня избегала. Это меня-то, а
ведь я ей друг. Правда, чего еще ожидать от женщины в определенный
период.
— В определенный период?
— Да будет вам, мистер Брим. Конечно, вы догадались, что в вашу
жизнь войдет кто-то третий!
—- Третий? Да, это самое верное слово.
Гарри повернулся так резко, что чуть не потерял равновесие, и по-
шел к ожидавшей его машине.
Миссис Мэлверсон уставилась ему в спину, открыв рот от удивле-
ния. «Что бы это значило? Может, не стоило мне выкладывать суть
дела без обиняков? Но, Боже мой, нынче ведь иные времена. Люди не
стесняются говорить о будущем ребенке, наоборот, кричат об этом во
всеуслышание чуть ли не с крыш домов, как только удостоверяются,
что так оно и есть. Если только не...»
— Нет, это уж совсем смешно, — вслух сказала она, яростно
дернув шланг. — Я в жизни не видела более верной жены, чем Тел-
ма Брим. Дом держит в идеальном порядке, матрац проветривает
два раза в месяц по четвергам. И ни разу они не сказали друг дру-
гу худого слова. Она без конца поминает своего Гарри: Гарри то да
Гарри это, будто он божок какой, а не обыкновенный маленький
человечек, который продает таблетки, и те не Бог весть что. А каждое
утро, когда он уезжает на работу, она топает к машине и целует его
на прощание. Если есть в ком-нибудь из нас женственность, так это
в ней.
«Если только не...»
— Нет, это уж совсем смешно, — повторила миссис Мэлверсон сла-
бым голосом. — Мне должно быть стыдно за такие мысли.
Когда они подъехали к четырехэтажному дому Тьюри в предместье
Вудлон, Нэнси вышла на порог встретить их. Выглядела она усталой и
заплаканной, но бодро сказала:
— Привет, Гарри! Ральф, а где Билли? Разве он не зайдет выпить
рюмку?
—- Сегодня нет, — ответил Тьюри. — Жена его простужена, он хо-
чет поехать домой и тоже схватить простуду, чтобы у него был повод
поплакаться.
—- Нашел время шутки шутить.
— А я серьезно.
— Как отговорка — недурно. Гарри, где ваш чемодан?
— В машине. Где бы она ни была.
— Телма оставила ее на подъездной дорожке. Вот ключи. Идите за
чемоданом.
— Я не могу остаться у вас. Итак уже достаточно...
282
— Ерунда. Вы прекрасно устроитесь на веранде с солнечной сто-
роны. Сейчас как раз такое время года, когда ею можно пользоваться.
Не замерзнете и не задохнетесь. Ну, как вам нравится мое предло-
жение?
— Что ж...
— Конечно, вы останетесь. Как в добрые старые времена, когда вы
еще не были женаты...
Бестактность Нэнси иногда бывала такой же ошеломляющей, как
и ее гостеприимство, и Гарри молча стоял в смущении от одного и дру-
гого, глядя на ковер, затоптанный детьми и местами прохудившийся
до набивки.
Нэнси мягко коснулась его рукава.
— Я нет-нет да и скажу что-нибудь не то, — сказала она извиняю-
щимся тоном. — Проходите. Обед для вас готов. А за чемоданом Ральф
сходит попозже.
Детей она уже накормила и отослала наверх поиграть во что хотят,
и двое мужчин остались одни за старомодным круглым дубовым сто-
лом в кухне. Оба были озабочены и сильно проголодались, так что во
время еды слышались только звуки, доносившиеся сверху: громкие или
приглушенные голоса, быстрый топот ног, визг, хихиканье, сдавлен-
ные крики, а то и вопли.
В забавах детей было что-то лихорадочное, будто они узнали, что
случилось нечто странное, таинственное и пугающее, и пытались за-
глушить эту новость истерическим весельем. «Дядя Рон умер, — спо-
койно сказала им Нэнси. — Если у вас есть вопросы, я отвечу на них,
как могу». Это было все равно, что спросить учеников начальной шко-
лы, есть ли у них вопросы об устройстве водородной бомбы. Вслух не
было задано никаких вопросов.
Смерть. Священное и в то же время зловещее слово, начало и
конец, небо и ад, золотые кущи и огонь преисподней, ангелы и
демоны, райское блаженство и кипящая сера. «Если у вас есть во-
просы...»
Шум на третьем этаже становился все громче и беспорядочней. Его
пронзил острый, как скальпель, голос Нэнси:
— Да что это вы тут затеяли? Эвис! Сандра! Вы слышите меня?
Внезапная полная тишина, будто всех четырех одновременно усы-
пили.
— Я жду ответа. Что вы тут делаете?
Звонкий девчоночий голос вызывающе произнес:
— Ничего.
— По шуму не похоже, что ничего.
— Все равно ничего.
— Хорошо, тогда, пожалуйста, делайте это потише.
Шепот. Прерывистое дыхание. Робкое хихиканье. И наконец девоч-
ки негромко запели:
283
Дядю Рона похоронили,
В воскресном костюме лежит он в могиле.
Дядю Рона похоронили...
Слова песни донеслись до кухни, Гарри вздрогнул и побледнел.
— А я проспал.
— Что ты проспал?
— Похороны Рона.
— Не важно. Кстати, варварский обычай.
— Телма была?
-Да.
— Не произошло никакой неприятной сцены? Я хочу сказать — у
нее с Эстер.
— Настоящие леди, — немного насмешливо сказал Тьюри, — не ус-
траивают сцен на похоронах.
— Я просто поинтересовался.
— Слишком многим ты интересуешься.
— Это верно.
— Пора бы покончйть с этим.
— Я знаю.
— Подумай о чем-нибудь хорошем. Ты молод, здоров, знаешь свое
дело, у тебя есть будущее.
— Я его не вижу.
— А как ты его увидишь, если закрываешь глаза, а перед тобой
маячит Телма? Погляди вокруг. Небо не обрушилось. Город остал-
ся на месте. Кровь по-прежнему бежит в твоих жилах. На, выпей
портвейна. Один из моих дядюшек прислал мне дюжину бутылок.
Ему пришлось выбирать между винным погребом и собственной
язвой.
Гарри подозрительно глянул на бокал портвейна и с серьезным ви-
дом покачал головой.
— Нет, спасибо. Я не пил всю неделю.
— Почему?
— Боялся, что выпивка помешает мне думать.
— Что-то должно было тебе помешать. — Тьюри пригубил свой бо-
кал и состроил кислую мину. — Ничего удивительного, что старик на-
жил язву. Забористое зелье. Попробуй.
Гарри попробовал.
— Не такое уж плохое вино.
В кухню зашла Нэнси и попросила мужа подняться наверх, чтобы
утихомирить дочерей.
Тьюри продолжал невозмутимо сидеть — как видно, эту просьбу он
слышал не раз.
— И что, по-твоему, я должен сделать?
— Ну, нс знаю. Хоть что-нибудь.
— Говори ясней.
284
— Не могу. Я знаю только, что, если я одна буду сторожить дево-
чек, они начнут считать меня великаном-людоедом. И у них разовь-
ются комплексы.
— Ты хотела сказать — великаншей-людоедкой. А комплексы у них
возникнут так или иначе.
— Главная заводила — Сандра. Мне хочется так ее отшлепать, что-
бы она света Божьего невзвидела.
— Так поди и отшлепай.
— Ты совсем мне не помогаешь!
Тьюри встал, поцеловал жену в левую щеку и нежно подтдлкнул к
двери.
Вино, кухонное тепло и эта маленькая семейная сцена способст-
вовали тому, чтобы щеки Гарри порозовели. Он крутил в пальцах
пустой бокал, держа его за ножку, в глазах у него появился влажный
блеск.
— Я не могу остаться здесь, Ральф. Хотел бы. Но как увижу тебя с
Нэнси... и девочек... кажется, мне этого не вынести. Ты меня пони-
маешь.
— Решай сам, — серьезно сказал Тьюри. — Я хотел только помочь
тебе..
— Никто не может мне помочь. Я должен пройти через это один.
То же самое намерение высказывала и Телма, и теперь Тьюри ду-
мал, насколько глубоко каждый из них убежден в своей правоте и как
далеко они уйдут поодиночке. Вместе, как дружная супружеская пара,
поддерживая друг друга, они выстояли бы, как стебли пшеницы на вет-
ру посреди поля.
— В понедельник ты говорил о том, — продолжал Гарри, — что мне
надо попросить перевод и уехать из этого города, и вот теперь твои
слова начинают обретать для меня смысл.
— Очень хорошо.
— Уверен, мне дадут перевод. Я хороший торговый агент, и упрек-
нуть им меня не в чем, кроме разве что моей выходки в понедельник.
Может, если я уеду, со временем Телма почувствует, что ей меня не
хватает, а?
— Может быть.
— Возможно, она и переменит свое решение. Я смогу выслать ей
деньги, на нее и на ребенка, разве не так? Что этому помешает?
— Ничто.
— Она и сама всегда хотела уехать отсюда.
«Но не с тобой», — подумал Тьюри, наполняя бокал Гарри.
— Понимаю.
— Знаешь что, Ральф? Впервые за эти дни я начинаю думать, что
все снова обретает свой смысл. Ты согласен со мной, Ральф? Дела мо-
гут выправиться?
— Разумеется.
285
— Пожалуй, я на какое-то время потерял рассудок, пока не спал по
ночам, а все думал, думал, пытался вообразить, что теперь будет, поч-
ти не ел и ни с кем не виделся. А вот сегодня я чувствую себя совсем
другим. Я почти обрел надежду, понимаешь? — Он замолчал, выпил
вина и утер губы тыльной стороной ладони. — Впрочем, почему я ска-
зал «почти»? Я не то хотел сказать. Я имел в виду — «действительно».
На самом деле обрел надежду. Ты был прав, Ральф. У меня есть буду-
щее. И это не фантазия.
— Ну, конечно. — Тьюри увидел сияющую улыбку Гарри, уверен-
ный взгляд его ясных глаз, и беспокойство когтистыми лапами вцепи-
лось в его душу. Гарри снова взбирается до небес, рыская по сторонам,
точно обезумевшая птица или ракета, уклоняющаяся от метеоритов. —
Послушай, Гарри. Не залетай лишком высоко.
— Странно слышать это от тебя. Каких-нибудь две-три минуты на-
зад ты старался подбодрить меня, а теперь, едва я чуть приободрился,
что ты делаешь? Пытаешься проколоть мне шину? Нет, старина, не
выйдет, я прекрасно себя чувствую...
— Гарри, я думаю, что, прежде чем ты уедешь из города, тебе нуж-
но нанять адвоката.
От удивления у Гарри отвисла челюсть.
— Адвоката? Для чего?
— Не для себя, для Телмы.
— Значит, она может подать на развод? Ты это хотел сказать?
— Нет, нет, — нетерпеливо сказал Тьюри. — Ей понадобится, что-
бы кто-то защищал ее интересы, только и всего.
— Зачем? Я сам позабочусь о ее интересах. Буду высылать ей все,
что сэкономлю, до последнего цента.
— Я это знаю. Но вдруг что-нибудь случится с тобой — скажем, за-
болеешь или пострадаешь в аварии и не сможешь работать — что тог-
да? Тогда Телма останется одна с ребенком без всякой поддержки.
— Не понимаю, чем ей поможет адвокат.
— У тебя мозги направлены не в ту сторону, Гарри. Отец ребен-
ка — Рон, он сам это признал, стало быть, он всем своим состоянием
отвечает за воспитание ребенка.
— Телма никогда не возьмет ни цента у Эстер. Для этого она слиш-
ком горда. •
— К чертям гордость! В сложившемся положении личности ни при
чем. Телма может быть гордой, Эстер — неуступчивой, ты можешь пу-
зыриться, как взбитые сливки, но факт остается фактом: ребенок имеет
законное право на поддержку. Вот тут-то и нужен адвокат. Он будет
действовать в интересах ребенка. И в своих тоже. Как я понимаю, в
подобных случаях, когда речь идет о значительных суммах денег, они
трудятся за проценты.
- А ты не мог бы уточнить, что такое, по-твоему, «значительная
сумма»?
286
— Точных цифр я не знаю. Я хотел сказать только, что Телме по-
надобится адвокат.
— Но тогда будет судебный процесс? И все попадет в газеты?
— Процесс будет, если адвокаты Эстер посоветуют ей отрицать пра-
ва ребенка, но не думаю, что они так поступят. А если и дадут такой
совет, Эстер, как я думаю, ему не последует. Сейчас Эстер чертовски
зла на Тел му, но по натуре она не мстительная женщина. К тому вре-
мени, как родится ребенок, Эстер поостынет.
— Так или иначе, дело дойдет до того, чтобы просить у Эстер де-
нег. Нет, я на это не пойду. К чертям собачьим. Я в состоянии под-
держать Телму и ребенка, и попрошайничать ей ни к чему.
— Да образумься ты, Гарри. Зачем лишать ребенка его законных
прав? Я знаю, ты всей душой готов им помочь, но ребенок будет рас-
ти, ему понадобится то и другое — жилье, одежда, образование. Спро-
си у меня. Я это испытал. За четырнадцать лет я разорился и, вне
всякого сомнения, пробуду в этом состоянии еще лет четырнадцать.
Дети здорово обходятся. Не вечно они лежат в колыбельке, питаются
молоком и носят ползунки. Им нужны куклы, обувь, новые костюм-
чики, велосипеды, бейсбольные перчатки, уроки музыки, приходится
оплачивать счета от врача, от дантиста...
— Ладно, — равнодушно согласился Гарри. — Не продолжай. По-
твоему, я не могу все это обеспечить?
— Я говорю не об этом, а о том, что тебе не надо будет обеспечи-
вать Телму и ребенка. Они имеют право на то, чтобы жить с удобства-
ми, и этому ничто не препятствует, не считая гордости Телмы и твоей
собственной, если это можно назвать гордостью.
— Мне не нужна милостыня.
— Тебе лучше держаться в стороне, Гарри. Потому что ты и так
в стороне. Пойми это хорошенько. — Тьюри помедлил и прижал
кончики пальцев к вискам, словно помогая своим мыслям воплотить-
ся в нужных словах. — Фактически твое дело — сторона, — повторил
он. — Последнюю неделю, Гарри, ты сам видел сны наяву, вот что я
тебе скажу. Ты, наверно, наполовину убедил себя в том, что между
Роном и Телмой ничего не было и что ребенок твой собственный. Не
продолжай в том же духе, это опасно.
— Но предположим...
— Тут нечего предполагать. Отец ребенка — Рон. Примирись с этим
фактом и отсюда танцуй. Если ты хочешь продираться сквозь груды ра-
зочарований, то никуда не придешь. Почему 66т тебе не встретить прав-
ду лицом к лицу?
— Да, пожалуй, придется. — Рысканье по сторонам для Гарри за-
кончилось. Обезумевшая птица выбилась из сил, ракета врезалась в ме-
теорит и теперь падала в черную глубину космоса. — Я не мог дать ей
ребенка, которого она так хотела. Я старался. Видит Бог, как я старал-
ся. Целый год ходил к врачу, ничего ей не говоря. Прикрывался тем,
287
будто не.хочу ребенка, так как боюсь за ее здоровье — рожать первый
раз в ее возрасте!
— Почему ты не сказал ей правду, Гарри?
— Сначала я не был в этом уверен. А потом, когда сомнений не
осталось, боялся сказать об этом. Пока принимал процедуры и таблет-
ки, все еще надеялся, что дела изменятся к лучшему. Они действитель-
но изменились, — мрачно добавил он. — Но таким способом, который
никогда не мог и в голову мне прийти. Мой лучший друг — и моя
жена.
— Такое не раз случалось и в былые времена.
— Да, но почему они вовремя не остановились, не подумали об Эс-
тер и обо мне?
— Бывают такие минуты, — сказал Тьюри, — когда люди не оста-
навливаются, чтобы подумать о чем бы то ни было.
Глава 19
Что касается газет, то после публикации некролога случай с Гэл-
ловесм был предан забвению, но над городом, точно бесхвостые бу-
мажные змеи, вились всевозможные слухи. Один из них запутался
в телефонных проводах и отозвался звонком в доме Эстер: неизвест-
ный обвинил ее в убийстве и потребовал за молчание пять тысяч дол-
ларов.
После этого эпизода Эстер не подходила к телефону и не прини-
мала никого, кроме адвокатов, которые занимались официальным ут-
верждением завещания Рона. Это было необыкновенно простенькое
завещание для такого богатого человека. Никаких ценных бумаг не
было завещано детям в целях обеспечения их будущего, за исключе-
нием мелких посмертных даров все было оставлено Эстер, как будто
Рон больше доверял ее рассудительности и здравому смыслу, нежели
своим аналогичным качествам. Адвокаты приносили бумаги, Эстер их
подписывала, они уходили, потом снова приходили с новыми бумага-
ми. Какое-то время эти посещения оставались единственной связью
Эстер с внешним миром.
Она сидела взаперти, бродила по комнатам огромного дома, иска-
ла, чем бы заняться, поправляла и без того висевшие прямо картины,
протирала пепельницы, которыми никто не пользовался, передвигала
стулья, даже если они были переставлены всего несколько часов на-
зад, читала вслух мальчикам каким-то новым тихим и отрешенным го-
лосом, который почему-то успокаивающе действовал на них. Приступы
невыразимой печали и гнева, характерные для Эстер в начале ее вдов-
ства, со временем начали стихать, оставив после себя своего рода при-
мирение с судьбой и мысли о будущем. Эстер стала понимать, что она
не единственная жертва катастрофы, что Телма в конечном счете стра-
288
дает больше, чем кто-либо другой. В ней росло желание позвонить
Телме, отчасти из жалости, отчасти из любопытства, но она побаива-
лась сделать это сразу, ибо не знала, как Телма поймет такой ее пос-
тупок.
В качестве промежуточного шага Эстер попробовала связаться, с
Гарри через его контору. Ей сообщили, что неделю назад Гарри поки-
нул Канаду, и его местопребывание пока что неизвестно, так как глав-
ная контора фирмы, ведающая переводами в Соединенные Штаты,
находится в Детройте.
На следующий день после обеда она получила скверно напечатан-
ное на машинке письмо от Гарри с почтовым штемпелем Канзас-Сити,
штат Миссури.
«Дорогая Эстер! Я собирался попрощаться с вами, но мне сказали,
что вы больны. Надеюсь, теперь вам лучше и вы стойко держитесь под
тяжестью свалившегося на вас несчастья. Как вы, очевидно, уже знае-
те, мы с Телмой решили разъехаться, я подал просьбу о переводе и вот
очутился здесь. В этом городе все, как у нас, даже климат, хотя здесь
вроде бы потеплее, потому что нет озера.
Я чувствую себя так же, как в детстве, когда впервые был оторван
от дома и помещен в пансионат, внутри у меня какая-то студенистая
масса, которая постоянно дрожит от тоски по дому. Хуже всего ночью.
Весь день я занят. Приходится -трудиться. Город большой, а я должен
знать его не хуже, чем Торонто, если хочу быть полезным Компании.
Они дали мне служебную машину; кстати, все ко мне хорошо относят-
ся, и в смысле работы жаловаться не на что. Если бы мне еще изба-
виться от болезненного ощущения пустоты внутри! Я перечел первую
страницу этого письма и понял, что для человека, которому не на что
жаловаться, я слишком много хнычу! Простите меня, Эстер. Вам хва-
тает своих горестей, а я, как паршивый пес, лезу с моими.
Телме я послал три заказных письма, но она не ответила. Я знаю,
ни одна из вас не свернет с пути, чтобы навестить другую, но, если вы
услышите что-нибудь о ней от Ральфа, Билли Уинслоу или Джо Хеп-
берна, пожалуйста, дайте мне знать.
Мне надо бы сказать вам о многом, но я почему-то не могу этого
сделать. Впрочем, мне хочется, чтобы вы знали одно: я беру на себя
полную ответственность за то, что случилось. Виноват один я. Мне сле-
довало быть более осмотрительным, подозрительным и Бог знает ка-
ким там еще. Не могу вдаваться в подробности, они носят слишком
личный характер, но повторяю: виноват был я один. Если бы не моя
слабость и мое тщеславие, Рон сегодня был бы жив. Прошлой ночью
мне приснилось, что я убийца, должно быть, в душе я и чувствую себя
таковым.
В следующий раз постараюсь написать что-нибудь повеселей. Бе-
регите себя, Эстер.
Любящий вас Гарри».
10 M. Миллар "Стены слушают"
289
Вот уже второй раз за неделю Эстер наткнулась на слово «убий-
ство».
Она перечитала вторую страницу письма и подумала: как просто-
душен Гарри, если думает, что виновником трагедии мог быть один че-
ловек! В ней участвовало много действующих лиц, не только главные
персонажи, но и статисты, и машинист сцены, и рабочие сцены, до-
жидавшиеся за кулисами.
С той же почтой пришло письмо с печатным заголовком на листе
почтовой бумаги, содержавшем шесть имен и адрес адвокатской фир-
мы, однако послание оказалось совершенно неофициальным:
«Дорогая Эстер! Я хотел бы заглянуть к Вам рано утром в пят-
ницу. Никаких бумаг подписывать не надо, но необходимо кое-что об-
судить.
Искренне Ваш Чарльз».
Чарльз Бирмингем, высокий, сурового вида мужчина, которому не
так давно перевалило за шестьдесят, говорил с сильным британским
акцентом, приобретенным в Оксфорде и сохранившимся в неприкос-
новенности в течение сорока лет. Одевался он настолько строго, что
всегда казалось, будто он идет на свадьбу или на похороны, а его хо-
лодные рыбьи глаза говорили о том, что ему безразлично, которая из
этих церемоний ему предстоит.
Эстер не любила его, а он считал ее’глупой, так что о духовном об-
щении не могло быть и речи.
Он изложил цель посещения без околичностей:
— Миссис Брим наняла адвоката.
— Понятно. Я как раз вчера получила письмо от Гарри, в котором
он сообщал, что они разъехались.
— Боюсь, вы не улавливаете сути, — сказал адвокат таким тоном,
точно хотел добавить: «как и все женщины». — Речь идет не об их раз-
воде. Оно касается будущего ребенка миссис Брим. Если бы Рон не
был таким идиотом и не написал это письмо, а вы не поспешили бы
отдать его в руки полиции, у нас был бы прекрасный шанс выиграть
дело.
— Выиграть дело? Вы намерены затеять тяжбу?
— Я сделаю все возможное. Как ваш поверенный я обязан защи-
щать ваши денежные интересы.
— А мое слово что-нибудь значит?
— Естественно, но обычно клиенты следуют совету своего адво-
ката.
— Да? — Эстер улыбнулась ледяной улыбкой. — Но я не всегда при-
держиваюсь обычаев.
- Я в этом не сомневаюсь. Однако надеюсь, что в этом деле ваше
отрицательное отношение ко мне лично, не помешает вам принять ра-
зумное решение.с • ,-л у ь •
— Мне не улыбается перспектива предстать перед судом, вовсе нет.
290
— Если против вас возбудят дело, придется явиться.
— Что ж, сделайте так, чтобы мне не пришлось этого делать. По-
чему не прийти к полюбовному соглашению, как цивилизованным
людям?
Поднятые брови Бирмингема ясно выразили его невысокое мнение
о таком предложении.
— Но, дорогая Эстер...
— Я не хочу ни скандалов, ни шумихи.
— Скандал уже состоялся.
— Я знаю. — Эстер вспомнила странный тихий голос в телефон-
ной трубке, свой панический ужас, из-за которого не могла ни отве-
тить, ни повесить трубку. — С этим надо покончить. Я боюсь выходить
из дома, боюсь посылать мальчиков в школу. У меня такое чувство, что
за нами следят.
- Кто?
— Не знаю.
— Так что же вы предлагаете?
— Дать Телме денег, с тем чтобы она уехала из города. Когда ее
здесь не будет, слухи утихнут, люди забудут о скандале, и я снова на-
чну жить.
— Сколько?
— Пятьдесят тысяч долларов. Для меня ее исчезновение стоит
того.
— А если она откажется?
— Не вижу для этого причин. Здесь ее не ждет ничего, кроме сты-
да, унижения и насмешек.
— Может, она этого и хочет — самоистязания и самоуничтожения.
— Для этого Телма недостаточно чувствительна.
— Дорогая Эстер, в моей профессии одной из первых познаешь ис-
тину, что по внешности нельзя судить о том, кто чувствительный, а кто
нет, и довольно долгое время не можешь наверняка определить, какое
решение наиболее разумно. Насколько мне известно, миссис Брим —
не заурядная femme fatale, за которой тянется шлейф любовных свя-
зей с женатыми мужчинами. Это добропорядочная женщина, впавшая
в грех, которому обычно не поддаются добропорядочные женщины.
А уж если такое случается, они страдают. Миссис Брим страдает, стра-
дает вдвойне из-за трагических последствий своей измены. И мне
кажется, что, пребывая в таком расположении духа, она едва ли согла-
сится на ваше предложение купить ее отсутствие.
— Почему?
— Она может посчитать это вознаграждение за поступок, который
сама осуждает.
— Вы увлекаетесь психологией.
Бирмингем позволил себе слегка улыбнуться, улыбка получилась
натянутой.
291
— Вовсе нет. Я пользуюсь ею в своей практике.
— Все же насчет Телмы вы, по-моему, заблуждаетесь.
— Вполне возможно. Я лишь один раз говорил с ней, вчера, в при-
сутствии ее адвоката. Она говорила очень мало, казалась равнодушной,
отстраненной. В конце концов она пожаловалась на недомогание, —
желудочные колики, тошнота и так далее. Это было, разумеется, чис-
то психосоматическое явление.
— Вы когда-нибудь переносили беременность, мистер Бирмин-
гем? — холодно спросила Эстер.
— Нет, к счастью. Когда я уходил, миссис Брим пыталась дозво-
ниться до врача, а се адвокат прыгал вокруг нее, как беспокойный аист.
Я не одобряю подобный ажиотаж. Кстати, ее адвокат деликатно намек-
нул на небольшую ежемесячную стипендию на период, пока не родит-
ся ребенок. Разумеется, это невозможно.
— Почему?
— Любая выплата — в том числе та, о которой мы говорим, — мол-
чаливое признание того, что отцом ребенка был ваш муж. В этом слу-
чае, когда ребенок родится, у нас не будет оснований оспаривать иск.
Миссис Брим, вернее, ее адвокат, который, вероятно, получит двадцать
пять процентов от суммы выплаты, предъявит весьма жесткие требо-
вания. — Тут Бирмингем бодро добавил: — Конечно, остается еще ве-
роятность того, что миссис Брим не доносит плод или же ребенок
родится мертвым, тогда всякая ответственность с нас снимается.
— Какое бесчеловечное соображение! — Эстер побелела от злости,
и, когда она закуривала сигарету, руки ее дрожали.
— Я не это имел в виду. У вас прискорбное стремление к повы-
шенной эмоциональности в любом вопросе. Разумеется, это чисто
женское свойство, но оно затрудняет претворение в жизнь моей кон-
цепции.
— А в чем ваша концепция? Искажать факты?
— Дорогая Эстер...
— Вы знаете правду, я тоже. Так давайте смотреть ей в глаза.
— Это ваше желание смотреть правде в глаза, — напрямик сказал
Бирмингем, — будет стоить вам кучу денег.
— Хорошо. У меня ведь есть эта самая куча денег, не так ли?
— Да, у вас значительное состояние. Но если у вас две руки, это не
основание для того, чтобы лишиться одной из них.
— Неудачная аналогия. Послушайте, мистер Бирмингем, я скажу
прямо. У меня нет претензий к Телме. Я не люблю ее, никогда не лю-
била, но я признаю определенные обязательства по отношению к
ней, потому что я... — она остановилась и чуточку покраснела, —
...потому что я понимаю, в каком она положении. Такое могло
случиться... и случалось... с другими... с другими женщинами. Я не
собираюсь оспаривать ее имущественные претензии. Совесть не
позволяет.
292
Бирмингем нс был адвокатом Гэлловея, когда тот разводился с
первой женой, но помнил этой процесс и роль, которую играла в
нем Эстер, и он начал понимать, что с ней бесполезно спорить.
Оправдывала Эстер поступок Телмы Брим или нет, она себя с ней
отождествила: «Со мной было то же самое. Только мне больше по-
везло».
— Очень хорошо, — сказал Бирмингем. — Мы пока что не будем
ничего предпринимать.
«Отвечал бы за себя», — подумала Эстер. А вслух сказала самым
сердечным тоном:
— Да, конечно. Позвольте, я провожу вас.
— В этом нет никакой необходимости.
— Доставьте мне такое удовольствие.
Она остановилась в дверях и посмотрела ему вслед. Адвокат чопор-
но сошел по широким каменным ступеням веранды и прошагал по до-
рожке к своей машине, ступая грузно, с достоинством, точно пингвин
в антарктической пустыне, никогда не тоскующий по теплым краям
просто потому, что не знает об их существовании.
Эстер не любила Бирмингема все эти годы, но никогда открыто не
перечила ему. Однако теперь она, словно ребенок, вдруг додумавший-
ся до декларации о независимости, почувствовала прилив жизненных
сил, как будто в ней забила ключом скрытая до того времени энергия.
Она велела старому Рудольфу подготовить машину и подать ее ко вхо-
ду. Затем поднялась наверх, чтобы одеться для выезда в город. Впер-
вые за месяц прошла мимо запертой двери комнаты Рона, не испытав
страха и чувства вины, сердце ее не забилось сильней.
— Вы давно не управляли машиной, — сказал Рудольф. — Давайте
лучше я сяду за руль, миссис Гэлловей.
— Нет, спасибо. Останьтесь здесь и помогите Энни управляться с
мальчиками. И скажите им, — добавила она, — что завтра они снова
пойдут в школу.
Обычно на пути в центр города Эстер избегала улиц с интенсивным
движением. Но сегодня она нарочно влилась в сплошной поток машин,
где ощущала себя затерянной и безымянной. Женщина в машине сре-
ди сотен других женщин в машинах. В ней не было ничего такого, что
привлекло бы к себе внимание. Никому не придет в голову следить за
ней. Никто, кроме позвонившего по телефону чудака, не подумает, что
она убила мужа.
В коммерческом банке на углу Кинг и Йондж Эстер сняла со счета
двести долларов в двадцатидолларовых купюрах, запечатала их в кон-
верт и отправила по почте Телме. Сделала она это нс по доброте и не
из жалости, а по обязанности, то есть побудившие се к этому чувства
были глубже и сильней, чем доброта и жалость.
Каковы бы ни были причины этого поступка, для Эстер он явился
первым шагом к возвращению в поток жизни. Пока весна переходила
293
в лето, за ним последовали и другие шаги. Она встречалась с подруга-
ми за ленчем в кафе «Кинг Эдвард», «Ройал Йорк» или «Плаза». Вдво-
ем с Нэнси они на целый день увезли объединенный выводок из
шестерых отпрысков в Саннисайд. Она писала Гарри бодрые письма,
не упоминая никаких имен, и Гарри отвечал ей в том же духе. Побы-
вала на обеде в доме Уинслоу и на концертах в саду с Джо Хепберном,
которому слон на ухо наступил, но который любил свежий воздух и
толпу. В первую неделю июля Эстер повезла сыновей и Энни в охот-
ничий домик близ Уайертона и обещала привезти их сюда еще раз, до
того как в сентябре начнутся занятия в школе.
С Телмой она не общалась, лишь ежемесячно посылала деньги, но
от Тьюри слышала, что та тяжело переносит беременность. Телма ос-
тавила свой дом в Вестоне и сняла небольшую квартирку в Торонто,
чтобы быть поближе к врачу в случае каких-нибудь осложнений. Эс-
тер записала новый адрес Телмы в записную книжку и на следующее
утро жаркого августовского дня медленно поехала мимо многоквартир-
ного дома в предместье Спадина, надеясь, что наберется храбрости, ос-
тановит машину и позвонит у двери Телмы. Но машина катилась
дальше, как будто по собственной воле, а Эстер думала: «Все равно
здесь нет места для парковки. К тому же чертовски жарко. И рано —
она, может, еще не встала. А кроме того, мне особенно нечего сказать
в утешение, я не могу предложить ей что-то конкретное или дать ка-
кие-то гарантии».
Все лето Эстер приводила себе подобные доводы, но они как бы
смазывали маслом лишь поверхность ее души, не проникая вглубь и
не оседая на песке и гравии. Ее преследовали сны, в них она отождес-
твляла себя с Телмой, которая попала в беду и пытается защититься,
оправдаться, но целиком зависит от милости некоего чудака с холод-
ными глазами или некоего мнимого друга. Обвинители в снах меня-
лись — Бирмингем, Тьюри, незнакомый полицейский, похожий на ее
отца, школьный учитель, которою она когда-то ненавидела, — но об-
виняемой оставалась она, Телма-Эстер, двойной образ из наложенных
одна на другую индивидуальностей.
В конце августа снова съездила с детьми в охотничий домик, а по
возвращении начала готовить мальчиков к началу учебного года.
Встреча, которую она долго ждала и которой боялась, произошла
на улице Итон-Колледж. Эстер ступила на эскалатор, чтобы поднять-
ся в отдел готового детского платья, и увидела, как наверху какая-то
женщина споткнулась, сходя с эскалатора. К тому времени, как Эстер
поднялась наверх, вокруг женщины поднялась суета: дежурный по эс-
калатору посадил ее на стул, администратор обмахивал носовым плат-
ком, в надежде хоть немножко добавить кислорода, а продавец побежал
за водой.
Видно было, что женщина на сносях и очень смущена суетой, и,
когда продавец принес воды в бумажном стакане, она отказалась ее вы-
294
пить. Неуклюже, но с достоинством поднялась, отошла к ближайшему
прилавку и постояла, чтобы успокоиться.
Эстер подошла к прилавку, позвала: «Телма!» — и женщина обер-
нулась и посмотрела на нее, прищурившись, точно из какого-то тем-
ного мира ее вывели на яркое солнце.
— С вами все в порядке, Телма?
— Да. Я прекрасно себя чувствую.
Лицо ее было рыхлым, как поднимающееся на дрожжах тесто, ноги
опухли. Просторное платье с запачканным воротничком пропиталось
потом и липло к телу между лопаток и подмышками. Пот и жир
просачивались сквозь помаду и пудру и капельками выступали
на лбу.
— Рада вас видеть, — сказала Эстер. — Я часто думала о вас.
— Да? — сухо улыбнулась Телма. — Спасибо.
— Я... Послушайте, не пойти ли нам куда-нибудь выпить по чашке
чая? Тут говорить невозможно.
— Мне нечего сказать вам. Кроме того, прием жидкости для меня
строго ограничен. Но все равно спасибо.
— Признаюсь, я была зла на вас, но теперь это прошло. Я хочу, что-
бы мы были друзьями.
— В самом деле? — Телма обернулась спиной к прилавку, на кото-
ром были разложены детские игрушки, погремушки, кольца для про-
резающихся зубок, резиновые куклы и набитые опилками живот-
ные. — Большую часть пути я прошла одна, думаю, так доберусь и до
конца.
— А сколько еще вам осталось ждать?
— С чего вдруг такой интерес?
— Не вдруг. Знаете что, пойдемте в «Медвяную росу» и поедим жа-
реных ячменных лепешек или в «Детское», там чудесные пончики.
— Я на диете.
— Ладно. Тогда листик салата-латука и крошечку прессованного
творога.
— Почему вы так настаиваете?
— Я хочу поговорить с вами, — честно сказала Эстер. — Собствен-
но говоря, все лето хотела, да смелости не хватало.
— Смелости?
— Ну, называйте это как хотите. Я была... наверное, растеряна.
— Я теперь начинаю хорошо понимать это слово.
— Ваши дела... вам было очень трудно?
У Телмы слезы навернулись на глаза. Она упрямо смахнула их рес-
ницами.
— Почему вас это интересует?
— Не могу точно сказать почему, но интересует.
— Это был сущий адw
— Как жаль.
295
— Только, пожалуйста, не жалейте меня. Я этого не переношу.
О, ради Бога, идемте отсюда, на нас смотрят. Я, кажется, сейчас рас-
плачусь.
Однако Телма не заплакала. К тому времени, как они пришли в
кафе «Детское», она как будто вполне овладела собой.
Любители утреннего кофе уже разошлись, а для ленча час был
слишком ранний, поэтому в зале почти никого не было. Они выбрали
угловой столик подальше от окон, Эстер заказала пончики и чай без
молока, а Телме — салат из курятины, на который она смотрела жад-
ными глазами, но почти не притронулась к нему, будто знала, какое
наказание ждет ее за подобную дерзость.
— У меня высокое кровяное давление, — пояснила она. — Врач
опасается эклампсии. Мне приходится считать каждую каплю жидкос-
ти и каждую крупицу соли.
— Гарри знает?
— О чем?
— Что вы нездоровы.
— Я здорова, — упрямо сказала Телма. — Мне надо остерегаться,
только и всего. Гарри, — повторила она имя мужа и нахмурилась, слов-
но вспоминала, кто это такой. — Нет, Гарри не знает. Я не писала ему
с июня.
— Но он-то вам пишет?
— О, да. Он посылает мне деньги два раза в месяц, фактически
больше, чем может себе позволить: перевод из Канзас-Сити и двести
долларов по местной почте, наверное, через здешнюю контору своей
компании. Мне почему-то кажется странным такой двойной способ
присылки денег, но я за них ему благодарна. Должно быть, ему повы-
сили жалованье.
Эстер и глазом не моргнула.
— Вполне вероятно. Там заработки выше, чем здесь.
— Недавно тон его писем изменился. О, ничего определенного, к
чему можно было бы придраться, ему по-прежнему меня не хватает и
все такое прочее, но у меня возникло такое чувство — ну, это я так счи-
таю, — что ему совсем неплохо и одному. А может, и не одному.
—- Что вы хотите этим сказать?
— Возможно, он нашел другую, — тихо сказала Телма. — О, я не
осуждаю его. Я хотела, чтобы случилось именно так.
— Вы уверены, что это случилось?
— Нет. Чутьем догадываюсь. Я знаю Гарри. Если какая-нибудь жен-
щина начнет строить ему глазки на пикнике с сотрудниками конторы,
он не сбежит, останется и будет наслаждаться каждой минутой, пока
ему строят глазки.
— Я согласна с вами, что чутьем можно угадать некоторые вещи,
но не настолько, чтобы вообразить конторский пикник и строящую
глазки женщину...
296
— У них там действительно был такой пикник. Он упоминал об
этом в последнем письме. Дескать, хорошо провел время. Не то чтобы
меня это тревожило, я желаю ему хорошо проводить время и быть счас-
тливым. Он этого заслуживает. Только...
— Что только?
— Я не хочу, чтобы он писал мне об этом. Я так несчастна, так
несчастна! — Телма приложила к глазам гигиеническую салфетку. —
Конторский пикник, черт бы его побрал!
— Ну, не плачьте.
— Ничего не могу с собой поделать.
— Подумайте о вашем будущем, о ребенке. Сколько вам осталось
ждать?
— Недели три.
— Еще долго.
— Для меня это целая вечность.
— Не могу ли я чем-нибудь помочь вам?
— Нет, спасибо. — Телма съела еще ложку салата с курятиной, за-
тем отодвинула тарелку. — Следующее письмо от него я не собираюсь
читать. Даже не вскрою конверт.
— Вам не кажется, что вы непоследовательны?
— Я иногда бываю непоследовательной. И знаю это. Как собака на
сене. Я не хочу, чтобы Гарри вернулся ко мне, я никогда не смогу жить
с ним, как прежде. И все же, как подумаю, что он кутит там с другими
женщинами, ходит на домашние вечера...
— Это же был конторский пикник.
— Он упомянул только о нем. А о дюжине подобных случаев ни-
чего не написал. — Телма снова промокнула глаза. — Я вовсе не
завидую. Хочу, чтобы он бы счастлив. Дам ему развод, и он сможет же-
ниться на ней.
— На ней? Вы имеете в виду женШину, которая строила ему глазки
на пикнике и неотступно преследовала на диких оргиях?
— Не надо смеяться, — мрачно сказала Телма. — Я умею читать
между строк.
— Некоторые люди так поднаторели в искусстве читать между строк,
что самих строк уже не видят. Вы даете волю своему буйному воображе-
нию. Взяли конторский пикник и раздули его до бесшабашных оргий.
— Нет. Гарри не любит оргий. Он не такой. Он из тех мужчин, ко-
торым надо жениться.
— Он уже женат.
— Нет, уже не женат.
— Возможно, когда-нибудь вы с ним снова встретитесь...
— Нет, никогда.
— Почему вы в этом так уверены?
— Потому что я никогда не любила его. Когда мы встретились, мне
уже было за тридцать... До этого никто мне по-настоящему предложе-
297
ния не делал, и я знала, что это мой последний шанс... шанс жить пол-
ной жизнью, родить ребенка... Бог мой, как я хотела ребенка! — Тел-
ма опустила взгляд на свой раздутый живот, упирающийся в край
стола, и слабо улыбнулась. — Я и подумать не могла, что это будет так
трудно.
Глава 20
Ребенок Телмы появился на свет холодным дождливым утром в
конце сентября в клинике Гинекологического колледжа. Телма приеха-
ла в клинику на такси одна среди ночи, не поставив в известность ни
друзей, ни соседей.
Не считая больничного персонала, Ральф Тьюри узнал эту новость
первым. Врач Телмы позвонил ему, когда он собирался идти на девя-
тичасовой урок, и сообщил, что Телма родила чудесного, здорового
восьмифунтового мальчика. После двух переливаний крови состояние
Телмы было лишь «удовлетворительным», посетителей к ней пока что
не допускали, но на ребенка можно было посмотреть сквозь стеклян-
ную стену палаты для новорожденных.
Полагая, что это событие надо бы как-то отпраздновать, Тьюри
пригласил Билла Уинслоу и Джо Хепберна на ленч в кафе «Плаза».
После мартини и запеченных в тесте бифштексов Тыори поднял во-
прос о том, что надо сообщить новость Гарри.
-- Я думаю, мы должны послать ему телеграмму.
— Зачем? — спросил Джо Хепберн. — Поздравить?
— Нет, конечно. Но ему нужно знать, что с Телмой и ребенком все
в порядке.
— Не знаю, мне представляется, что при сложившихся обстоятель-
ствах посылать такую телеграмму бестактно.
— Гарри не стал бы делать различия между своим и чужим ребен-
ком, а если бы и стал, ему на это наплевать. Его интересует только
Телма. Бедняга, наверное, сидит сиднем и грызет ногти.
В разговор впервые вступил Билл Уинслоу. Скверная погода, мар-
тини и утренняя размолвка с женой настроили его на сердитый лад.
— Черта с два он сидит и грызет ногти. Ничего себе бедняга!
— Что ты хочешь сказать?
— А, не важно.
— Для меня важно, — резко сказал Тьюри. Продолжай, что там
еще за тайна? Что тебе известно?
— Много.
— А именно?
— А именно: Гарри не сидит сиднем и не грызет ногти, переживая
за Телму. Давно уже не переживает.
— Что-то уж больно уверенно ты говоришь об этом.
298
— А почему бы и нет? Я вчера получил от него письмо. Вообще мы
с ним не часто пишем друг другу. Не понимаю, почему он разоткро-
венничался со мной, а не с кем-нибудь из вас.
— Ну, и что же он пишет?
— Прочтите сами. Я таскаю письмо с собой. Для меня оно было
своего рода ударом.
Уинслоу передал друзьям письмо через стол, и они оба стали чи-
тать его. Содержание письма было довольно простое: Гарри встретил
удивительную, чудесную женщину по имени Энн Фармер. Она раз-
веденная, разрыв с мужем произошел не по ее вине, муж был грубой
скотиной, настоящим хамом и так далее, но несмотря на это, она ос-
тавалась нежной, доброй, надежным другом и тому подобное. Гарри
намерен получить развод и взять в жены этот образец добродетели
как можно скорей, и надеется, что парни пожелают ему счастья. Не то
чтобы в этом была какая-то необходимость, потому что Энн такая по-
нятливая, такая изумительная и прочая и прочая. С наилучшими по-
желаниями — Гарри.
— Господи Иисусе! — воскликнул Тьюри и бросил письмо на стол.
Уинслоу подобрал его и засунул обратно в карман.
— Удобный момент выбрал, а?
— Я просто не могу поверить.
— Покрути мозгой получше.
— Ни в одном из своих писем ко мне он не упоминал о другой жен-
щине. Я-то думал, он с утра до ночи работает.
— По-твоему, это похоже на Гарри? Я так не думаю.
— Его подцепили на крючок, — мрачно сказал Хепберн. — Снова
подцепили, а нас там не был о, чтобы защитить его. Муж этой женщи-
ны, видите ли, был грубой скотиной. Естественно. Все бывшие
мужья — грубые скоты. А все будущие — ангелы. Потом в какой-то
момент совершается переход.
— Помолчи, — сказал Тьюри. — Я думаю.
— Время для раздумий миновало.
— Послушайте. Лучше все-таки послать телеграмму Гарри. Пред-
ставьте себе, вдруг он решит написать Телме письмо вроде этого.
Потрясение может убить ее. Врач сказал, что ее состояние «лишь удов-
летворительное». На больничном жаргоне это означает, что всякое
может случиться. Мы должны предупредить Гарри.
Текст телеграммы составили втроем, и Тьюри отправил ее по теле-
фону из своего рабочего кабинета:
«Телма родила здорового мальчика. Состояние ее очень серьезное.
Ты ни в коем случае не должен ничем тревожить ее. Жди письма.
Ральф».
Под вечер того же дня Нэнси явилась в больницу с букетом роз для
Телмы и подошла к стеклянной стене взглянуть на новорожденного.
Сестра в марлевой маске подкатила плетеную колыбель с верхом и от-
299
вела покрывало, открыв личико младенца. Тот лежал спокойно, хотя
и не спал, — прелестный мальчик, черноволосый и с ясными голубы-
ми глазками.
Нэнси постучала пальцем по стеклу, улыбнулась и поворковала. Она
не знала, что и на нее смотрят, пока рядом вдруг не раздался голос:
— Привет, Нэнси.
Нэнси обернулась, слегка вздрогнув от неожиданности.
— Бог ты мой — Эстер!
— Я тоже зашла. Хотела увидеть собственными глазами. — С ее во-
донепроницаемого плаща и шляпки стекали дождевые капли. — Бо-
юсь, после меня на полу останется лужа.
— Вы тут ни при чем, погода виновата.
— Славный малыш, правда?
— Да, очень.
— Похож на отца. Вы не находите? Вылитый Рон.
Нэнси молча кивнула.
— Да, я должна была увидеть его собственными глазами, — повто-
рила Эстер и, бросив на ребенка прощальный взгляд сквозь стеклян-
ную стену, повернулась и быстро пошла по коридору, полы плаща
шелестели, как опавшие листья. . *
Лишь через две недели Телму выписали из больницы. Она уе-
хала так же, как приехала, на такси, но на этот раз была не одна.
Держала на руках младенца с гордостью и радостью, каких раньше
не изведала, — даже не подозревая, что можно испытывать такие
чувства.
Она переехала обратно в свой дом в Вестоне. К тому времени все
соседи знали или догадывались об истинном положении дел, но это
были все добрые люди, особенно ближайшая соседка миссис Мэлвер-
сон, которая тотчас взяла на себя роль бабушки. Она помогала Телме
делать покупки, стирать и прибираться, квохтала и ворковала над ре-
бенком, подолгу катала его в коляске на свежем воздухе, измеряла его
рост и вес с фармацевтической точностью.
Миссис Мэлверсон считала себя ближайшим другом и наперсни-
цей Телмы. Поэтому она страшно удивилась, когда в конце октября
увидела на дверях дома Телмы табличку: «Продается».
Телму она застала наверху, та сортировала содержимое старого сун-
дука, а ребенок спал рядом в своей колыбельке.
— Я видела табличку, — напрямик сказала миссис Мэлверсон.
— Да? Уже вывесили? Очень хорошо. Я просила агента поторо-
питься.
— Вы плакали?
— Немного. Когда я смотрю на старые вещи, это всегда вызывает у
меня грусть, сама не знаю почему. Ведь сейчас я такая счастливая, ка-
кой не была никогда в жизни.
— Значит, вы уезжаете?
300
-Да.
— Когда?
— Как только смогу.
— Куда?
— В Неваду.
— Но это же в Штатах.
— Да. Мне назначен прием в американском консульстве утром в
пятницу. Я подала заявление на получение постоянной визы.
— Хорошо. Оч-чень хорошо. — Миссис Мэлверсон плюхнулась на
стул рядом с кроватью. — Никак дух не перевести. Это для меня так
неожиданно.
— Для меня — нет.
— Ронни слишком мал для такой дальней дороги.
— Нет, доктор сказал, что для ребенка это лучшее время, особенно
если мы полетим самолетом.
— Но как же? Предстоит суд и все прочее...
— Суда не будет. Эстер пошла на полюбовное соглашение. Я не хо-
тела никакой компенсации — она была так добра ко мне, после того
как мы повстречались на Итон-Колледж, — но мой адвокат сказал, что
я буду дурой, если откажусь. Это куча денег.
— Да, должно быть, немало.
Миссис Мэлверсон собиралась спросить — сколько, но постесня-
лась, рассчитывая, что Телма сама удовлетворит ее любопытство. Но
та и не подумала этого сделать.
— Как бы там ни было, дело улажено. Я подписала все бумаги.
— Невада. Скажите, а почему Невада? Я слышала, это нехорошее
место. Говорят, там даже по воскресеньям играют в карты.
— Но там легко получить развод, — мрачно сказала Телма. — Пол-
тора месяца — и готово.
— Развод?
— Да. Мой муж. — На этом слове она запнулась, и щеки ее поро-
зовели. — Мистер Брим позвонил мне по международному телефону
вчера вечером. Он просит развод. Полюбил другую женщину.
— Хорошо. Оч-чень хорошо.
— Не поражайтесь. Я не поразилась. Собственно говоря, я с неко-
торых пор ждала именно этого. И испытала вроде бы облегчение, от-
того что мои предположения подтвердились.
— Бедное дитя. О, несчастная вы...
— Нет. Мне до него теперь нет дела. Я еще думала, что Гарри мне
небезразличен, когда услышала его, но по телефону и голос звучал не-
узнаваемо, будто я говорила с совершенно посторонним человеком. Ее
зовут Энн.
— Кого — ее?
— Ту женщину. — Телма захлопнула крышку сундука, но немного
поздно, как Пандора. Слишком много чего вылетело наружу. И она
301
сказала довольно грубо: —- Все это старое барахло Гарри я выбро-
шу вон.
Телма покинула город на первой неделе ноября. Тьюри предложил
отвезти ее в аэропорт «Мэлтон», но она отказалась. Со всеми попро-
щалась по телефону, словно не хотела будить чувства, которые могли
бы заставить ее переменить свое решение.
Послала авиапочтой письма миссис Мэлверсон, супругам Тьюри и
Эстер о том, что благополучно прибыла в Лас-Вегас. Перелет прошел
гладко, Ронни вел себя бесподобно, но город Лас-Вегас Телме не пон-
равился. Вокруг него была пустошь, а в самом городе полно подозри-
тельных личностей. Дождавшись развода, она намеревалась переменить
место жительства, уехать куда-нибудь еще, например, в Южную Кали-
форнию. Никакого упоминания о ностальгии, одиночестве или сожа-
лении. Или о Гарри.
К Рождеству она послала всем своим друзьям корзинки с фрукта-
ми, дочерям Тьюри — пояса с серебряной чеканкой, мальчикам Эс-
тер — кожаные кобуры ручной работы. На обратной стороне поздра-
вительной открытки Джо Хепберну, которая пришла только к Новому
году, она приписала, что получила документы о разводе и что теперь
она с Ронни временно остановилась в мотеле в местечке Пасифик-
Палисейдс, пока не решит вопроса о постоянном местожительстве. Не
сообщила ни название мотеля, ни сведений о том, где же находится
Пасифик-Палисейдс, о котором Хепберн в жизни не слыхал и отыс-
кать его на карте не смог.
Создавалось впечатление, что Гарри и Телма Брим, когда-то не-
разлучные, теперь старались отдалиться друг от друга на как можно
большее расстояние. В феврале, в очередном письме Тьюри, Гарри со-
общал, что ему удалось получить перевод во Флориду. Климат Канзас-
Сити оказался слишком суровым для Энн, здоровье которой оставляет
желать лучшего. К письму в виде послесловия было приложено офи-
циальное объявление о свадьбе.. Мистер и миссис Пол Девис Дьюган
объявляли о бракосочетании своей дочери Энн с мистером Гарри Эл-
суортом Бримом.
— Вот оно как, — сказал Тьюри и через стол передал письмо и объ-
явление своей жене.
— Да. Да, я понимаю.
— Ты как будто не очень рада этому. Я-то думал, тебе нравится,
когда люди женятся и потом счастливо живут и тому подобное. Что
тебя гложет?
— Когда видишь такие вещи напечатанными в газете, они представ-
ляются чем-то окончательным и бесповоротным.
— Будем надеяться, что это конец истории.
— Я ничего не могу с собой поделать... ну, мне всегда казалось, что
Телма и Гарри созданы друг для друга. И я в душе надеялась, что у них
все наладится.
302
— Ты мечтательница.
Нэнси перечитала письмо, издавая неодобрительные звуки, похо-
жие на ворчанье.
— Здоровье оставляет желать лучшего. Гм, она родилась и вырос-
ла в Канзас-Сити, а теперь оказалось, что тамошний климат для нее
слишком суровый. О, держу пари, Гарри и на этот раз заполучил фаль-
шивую монету.
— Нэнси, дорогая...
— Кроме того, я слышала, что в этой самой Флориде чертовская
жара, и люди постоянно гибнут в болотах.
Новая миссис Брим не завязла в болоте. Но она довольно быстро
разочаровалась во Флориде, и Гарри бы вынужден еще раз сменить
место работы, устроился по протекции родичей Энн в нефтяную ком-
панию в Боливии. Поскольку он не имел ни малейшего представления
ни о нефти, ни о Боливии, то писал, что будет очень занят и не смо-
жет писать письма так часто, как прежде. К следующему Рождеству он
перестал писать вообще.
Глава 21
К рождественскому поздравлению Телмы в этом году была прило-
жена фотография ее сына; мальчик стоял в неглубокой луже и смот-
рел в объектив серьезными, широко открытыми глазами. Красивый,
черноволосый, как отец, плотного сложения, как мать; ему шел уже
второй год. Письмо супругам Тьюри не было похоже на прежние пись-
ма Телмы. Даже почерк ее изменился, стал крупнее и размашистее,
строчки: капризно загибались кверху.
«Дорогие Нэн и Ральф! Вы смогли бы узнать Ронни? Спорю, что
нет. Он уже такой большой, что я с трудом беру его на руки (23 фун-
та!), но, к счастью, мне редко приводится его поднимать. Он и без меня
легко добирается туда, куда ему надо, иногда слишком легко!
Я так давно вам не писала, что не знаю, с чего начать. Впрочем,
начну с главного, так будет вернее всего. На этой неделе я выхожу
замуж, и я так счастлива, что еще чуточку счастья — и грудь моя разо-
рвалась бы! Его зовут Чарли, он вдовец, дети у него взрослые, лучше
его нет в мире человека. Мы-повстречались летом на пляже Малибу.
Он прогуливался с собакой, и собака укусила меня за ногу. Не очень-
то романтично! Жить мы будем в Санта-Монике, у Чарли там дом (со-
бственно говоря, я пишу оттуда -- Чарли во дворе мастерит качели
для Ронни). Надеюсь, у вас найдется время сообщить добрые вести обо
мне Эстер, супругам Уинслоу и миссис Мэлверсон и передать им мои
наилучшие; пожелания.. Теперь я долго не буду писать, равно, как и
получать писем от вас. Постаралось .объяснить^почему и надеюсь, вы
на меня не обидитесь. Чарли ничего не знает о моей прошлой жизни.
303
Он думает, я вдова, потому что так я ему сказала при нашей пер-
вой встрече, а теперь должна придерживаться этой версии. Прошу вас,
постарайтесь войти в мое положение и понять причины, по кото-
рым я не называю фамилию Чарли и мой новый адрес. Он удивитель-
ный человек, и я думаю, если бы он узнал обо мне всю правду, то
простил бы, но я не могу идти на такой риск. Я слишком нежно его
люблю.
Ощущаю себя на пороге совершенно новой жизни для себя и
для Ронни (теперь ему нужен отец, посмотрели бы вы, как он тянет-
ся к Чарли!). И я не могу подвергать опасности его счастье, даже ес-
ли для этого придется прервать общение с самыми дорогими моими
друзьями.
Прошу вас понять и благословить меня —
с любовью Телма».
Нэнси безмерно обрадовалась такой вести.
— По-моему, это ужасно романтично.
— Поистине, — сказал Ральф. — А откуда ты знаешь, что он же-
нится на ней не из-за денег?
— Каких там денег? У нее только то, что она получила на содержа-
ние ребенка из наследства Рона.
— А ты случайно не знаешь, что это за сумма!
— Нет, да и ты не знаешь, мой милый, Эстер об этом помалкивает.
— Зато другие не так щепетильны. Некий доцент кафедры француз-,
ской филологии через жену связан с Мартиндейлом, адвокатом, кото-
рого наняла Телма. Так вот, после того, как Телма покинула город,
Мартиндейл купил себе новый дом и машину на проценты с получен-
ной Телмой суммы. Значит, сумма кругленькая.
— Даже если это так, у тебя нет оснований полагать, что Чарли же-
нится на Телме из-за денег. Она пишет, что у него свой дом, стало
быть, не такой уж он бедняк. Просто ты неисправимый циник, только
и всего.
— Да, конечно.
— А я все равно считаю, что это очень романтическая история.
— Незачем так кричать, — сказал Ральф. — Да, я подумал еще об
одном пункте. На месте Чарли я счел бы подозрительным, что моя
жена начисто порвала со своим прошлым.
Той весной Тьюри получил приглашение прочесть курс лекций в
летнем городке Калифорнийского университета в СантатБарбаре. Оп-
лата предлагалась превосходная, и отказаться от приглашения Тьюри
не мог. Но, с другой стороны, он не мог позволить себе везти жену и
детей через весь континент и снять для них приличное жилье. А они
все горели желанием поехать с ним, и страсти бушевали, пока Эстер
вдруг не предложила компромиссное решение проблемы. Она уезжала
с мальчиками на июль-август в Европу и предложила Нэнси с девоч-
ками воспользоваться охотничьим домиком.
304
Нэнси с благодарностью приняла это предложение, и страсти в се-
мействе Тыори улеглись. Исчезла горячность, высохли слезы, Нэнси
и девочки перестали дуться и занялись приготовлениями к лету.
Тьюри отправился в путь в начале июня, автобусом доехал до Дет-
ройта, затем авиалайнер доставил его на западное побережье. Он со-
бирался прожить как можно экономнее, чтобы привезти домой не
только воспоминания и полезный опыт, но и кое-какую наличность.
Поэтому он снял небольшую меблированную квартирку недалеко от
университетского городка, окна которой выходили в лимонную рощу.
Сначала время летело незаметно. Надо было и работать, и озна-
комиться с местными достопримечательностями, и изучить этот ма-
ленький испанский городок, ютившийся между горами и морем.
Преподаватели факультета и их жены проявляли дружеское гостепри-
имство. Приглашали Тьюри на обеды, на концерты, на загородные вы-
лазки; однако оставались еще долгие вечера, которые он проводил в
одиночестве, особенно в субботу и в воскресенье, когда его коллеги за-
нимались семейными делами. В одну из пятниц ему пришла в голову
мысль поехать в Санта-Монику с утра в субботу и попытаться отыс-
кать Телму.
Тьюри знал, что эта мысль таилась в его мозгу еще до его отъез-
да из Торонто, ибо положил в чемодан последнее письмо Телмы с фо-
тографией Ронни. Он сделал это потихоньку, ничего не сказав Нэнси,
и вот теперь достал письмо, перечитал его и понял, что намерение
отыскать Телму возникло у него сразу же, как зашла речь о поездке в
Калифорнию. Тьюри не отдавал себе отчета, почему собирался это сде-
лать: то ли из любопытства, то ли во имя старой дружбы, то ли просто
хотел убедиться, что у нее все в порядке.
Перечитал письмо дважды, отыскивая, за что бы зацепиться. По-
том взял туристические справочники Американской автомобильной ас-
социации, карту Южной Калифорнии и блокнот многократного
использования для заметок.
«Чарли. Фамилия неизвестна. Род занятий — не установлено. Ло-
вец женщин, насколько я понимаю, — мрачно подумал Тьюри. — Воз-
раст — вдовец со взрослыми детьми, стало быть, лет сорок пять —
пятьдесят. Может, и больше, но это маловероятно, если судить по
влюбленности Телмы. Другие сведения: владелец дома в Санта-Мони-
ке и кусачей собаки, иногда бывает на пляже Малибу».
Тьюри сверился по карте и по справочникам. Пляж Малибу тянет-
ся на много миль, а расположенный к югу от него город Санта-Мони-
ка имеет население свыше семидесяти одной тысячи человек. Шанс
отыскать мужчину средних лет по имени Чарли, владельца дома и ку-
сачей собаки был ничтожно мал.
Значит, от письма мало проку в поисках. Оставалась фотография
мальчика, Ронни. Она была ясной и четкой, серьезное лицо ребенка
вполне позволяло опознать его. Видно, снимал кто-то более искушен-
305
ный в вопросах фотографии, чем Телма. Возможно, Чарли. Может,
Чарли увлекается фотографией. Едва ли это помогало сузить круг по-
исков — любителей фотографии в Калифорнии не меньше, чем кра-
шеных блондинок.
Однако, разглядывая фотографию, Тьюри почувствовал, как в нем
нарастает возбуждение, потому что в голову ему пришла мысль, кото-
рая пробилась сквозь все наслоения и обрела отчетливость.
«Смышленый мальчуган, — подумал он. — Выглядит крепким и
здоровым. Телма, видимо, следит за ним ястребиным оком и водит к
врачу по крайней мере раз в месяц. И не к какому-нибудь старенько-
му местному врачу, а к специалисту. К педиатру. Да, конечно, педиат-
ры. Все так просто, почему это сразу не пришло мне в голову? К черту
Чарли, кому он нужен?»
Тьюри снова заглянул в туристический справочник — Санта-Бар-
бара, население около пятидесяти тысяч жителей, — затем взял мест-
ную телефонную книгу. На пожелтевших страницах в разделе
«Терапевты и хирурги» он нашел восемь педиатров. Если в Санта-Мо-
нике такое же соотношение, то там какая-нибудь дюжина педиатров.
Дюжина педиатров и фотография маленького мальчика. Если по-
везет, этого может оказаться достаточно.
Тьюри узнал по телефону расписание идущих на юг автобусов, на-
писал бодрое письмо Нэнси, сообщив план действий, поставил будиль-
ник на пять утра и лег спать.
В ту ночь он увидел во сне Телму, она шла по широкому безлюд-
ному пляжу, ее длинные светлые волосы развевались на ветру. Вне-
запно из-за валуна вышел мужчина с маленькой собачкой. Он указал
рукой на море, Телма повернулась и медленно, но неуклонно пошла
в воду и шла, пока волны не накрыли ее с головой. Мужчина засмеял-
ся, маленькая собачка залаяла, а воздух зазвенел от пронзительных
криков чаек и свиста крыльев бакланов.
Тьюри проснулся от звона будильника и звона в глубине его со-
знания.
Было темно, в комнату врывался холодный сырой воздух, напоен-
ный запахом цветущих лимонных деревьев. Тьюри встал и закрыл
окно. Сладкий запах дурманил. Как запах цветов на похоронах. Он
подумал о Телме, тонущей в море, о~ее: последнем письме, напи-
санном в непривычном стиле и изменившимся почерком, что Нэнси
объяснила, заявив, будто почерк меняется в зависимости от настрое-
ния, а Телма, дескать, писала письмо, будучи на седьмом небе от
счастья.
Возможно, даже не она написала это письмо. Может, ее нет в
живых, а этот самый Чарли сам написал и отправил это письмо, что-
бы успокоить друзей Телмы и в то же время удержать их от попыток
найти ее. .. i. , ...
А как же мальчик, Ронни? Может, и он?..
306
— Нет, — вслух сказал Тьюри. — Нет. Это все лимонный дурман.
Я от него задыхаюсь. С ребенком все в порядке. Это все лимонный
дурман. С ребенком все в полном порядке, — повторил он, будто кто-
то ему возражал.
В Санта-Монику Тьюри приехал в десятом часу, на автобусной
станции купил план города и, воспользовавшись телефонной книгой,
составил список местных педиатров. Позвонив двоим из них, узнал,
что они принимают только до полудня, поскольку день субботний.
Значит, в его распоряжении два с половиной часа. Надо что-то при-
думать. И Тьюри придумал, мысленно попросив прощения у Нэнси;
совершил свой первый экстравагантный поступок за это лето — взял
напрокат машину.
Ни жена, ни друзья не считали Тьюри способным на методические
эффективные действия. Но при нехватке времени он обнаружил имен-
но эти способности. Не стал перебирать врачей в алфавитном поряд-
ке, а сгруппировал их по адресам. Пятерых он проверил и сбросил со
счетов сразу же — все они работали в детской клинике. Никто из них
не вспомнил мальчика на фотографии.
Шестой проводил отпуск в Монтане. Седьмой уехал в Лос-Андже-
лес навестить своего больного в детской больнице.
К половине одиннадцатого Тьюри добрался до восьмого имени в
списке. Это был доктор Гамильтон, имевший свой кабинет в диагнос-
тическом центре. В справочном бюро сказали, что доктор Гамильтон
уехал в больницу Святого Иоанна, но вот-вот должен вернуться. Не
сможет ли его секретарша чем-нибудь помочь? По коридору в конце
вестибюля третья дверь слева.
Секретарша доктора Гамильтона оказалась утомленной блондинкой
в очках и безупречно белом халате.
— Мисс Гиллспай, к вашим услугам. Вы к доктору?
-Да.
— Ждем его с минуты на минуту. На десять сорок пять у него на-
значен прием одному из пациентов. Садитесь, пожалуйста.
— Благодарю вас.
Однако Тьюри не сел. Посмотрел на часы, взял было журнал, но
тотчас положил его обратно на столик, прошелся взад-вперед по при-
емной, и наконец мисс Гиллспай сказала:
— Может, я могу чем-нибудь быть, вам полезна?
— Да, возможно. Вы давно работаете у этого врача?
— Более трех лет.
— Я — Ральф Тьюри. Приехал из Торонто в надежде отыскать не-
кую даму, моего старого друга. Я знаю, что она живет — или жила — в
Санта-Монике, но адрес потерял. Здесь она снова вышла замуж, а фа-
милии ее нового мужа я не знаю.
— Вы уверены, что пришли куда надо? Доктор Гамильтон — пе-
диатр.
307
— Вот именно поэтому я и пришел сюда. У этой дамы есть малень-
кий мальчик. Только по нему я и могу надеяться отыскать ее. На Ро-
ждество она прислала его последнюю фотографию. Ему уже почти два
гола. Зовут его Ронни.
— У нас десятки Ронни, — сказала мисс Гиллспай с недовольной
гримасой, будто каждый из этих Ронни сидел у нее в печенках. —
А можно взглянуть на фотографию? Собственно говоря, я знаю па-
циентов доктора лучше, чем он сам. Я их развлекаю и успокаиваю,
пока не подойдет их очередь. Если вы думаете, что это легко, заходите
как-нибудь после четырех, когда мы выбиваемся из расписания, а эк-
стренные случаи сыплются, как из рога изобилия, причем дети орут,
телефон не умолкает — я думаю, вы можете себе представить.
— Очень даже ясно. У меня своих четверо.
Тьюри протянул секретарше фотографию Ронни, и та внимательно
на нее посмотрела.
— Да, это один из наших пациентов, я в этом уверена. Его приво-
дят довольно часто. У него аллергия на шоколад, яйца, молоко и так
далее.
— Кто его приводит?
— Мать. Она из тех сумасшедших матерей, которым ничего не сто-
ит поднять доктора с постели в час ночи из-за малейшего признака бо-
лезни у ее сына. Сверхзаботливая мать.
Похоже на Телму. Значит, она жива. Действительно, это был ли-
монный дурман. И Тыори спросил:
— А как она выглядит?
— О, ничего особенного. Я хочу сказать, что трудно описать жен-
щину, которая выглядит обыкновенно. Разве что волосы — они у нее
роскошные. — Мисс Гиллспай еще раз глянула на фотографию, удив-
ленно подняла брови и вернула ее Тьюри. — Вы сказали, мальчика зо-
вут Ронни?
- Да.
— Уверена, что вы ошиблись. Или я. В общем, кто-то из нас.
— Почему?
— Этот мальчик — Гарри Брим.
Глава 22
Дом располагался среди холмов за городом. Почтовый ящик в на-
чале идущей по дуге бетонной дорожки был выполнен в виде старин-
ного дилижанса. Имени владельца на нем не оказалось, только номер
дома — 2479. Дверцы дилижанса были открыты. Там лежала незабран-
ная почта — один журнал «Лайф» и больше ничего.
Долину продувал ветер. Он тряс ветви стоявших вдоль дороги
эвкалиптов, слетавшие с них сухие стручки стучали по крыше ма-
308
шины и с шуршаньем разлетались по сторонам, точно испуганные
мыши.
Дом из слегка подкрашенной красноватой древесины выглядел про-
сто и элегантно, перед ним был просторный дворик, который, как вид-
но, недавно полили из шланга. От плитки поднимался пар, словно под
ним тлел скрытый огонь. Кроме поднимающегося пара, не было ни-
каких признаков того, что дом обитаем. Тьюри нажал кнопку звонка у
калитки, подождал, нажал еще несколько раз подряд — никакого от-
клика.
Тогда он прошел через двор и спустился по крутой тропинке меж-
ду пышных гераней за дом. Там был второй дворик, поуютнее, с кры-
шей из плексигласа, украшенный камелиями, которые росли в кадках
из красноватого дерева.
Сначала он увидел мальчика, тихо сидевшего в песочнице и само-
забвенно работавшего с игрушечным самосвалом. Потом увидел и жен-
щину. Возможно, она была в доме и видела, как подъехала машина,
или слышала, как заскрипела калитка и на тропинке раздались чьи-то
незнакомые шаги. Во всяком случае, она приготовилась к появлению
гостя, ждала его. Сидела напряженно выпрямив торс, в плетеном па-
русиновом шезлонге, предназначенном для отдыха полулежа. Руки ее
были крепко прижаты к коленям, будто примерзли к ним.
— Привет, Телма.
В ответ она лишь заморгала глазами.
— Давненько не виделись.
— Не так уж давно. Можно сказать, совсем не так давно. — Она ус-
тало смотрела, как он подходит к ней. — Как вы меня нашли?
— По фотографии мальчика.
— Да, это была моя ошибка, правда? Что ж, теперь дела не попра-
вишь. — Она откинулась на спинку шезлонга и посмотрела на нет
бо, словно возносила к нему молчаливую молитву. — Я боялась, что
в один прекрасный день я буду вот так же сидеть здесь и вдруг появи-
тесь вы. Теперь это произошло на самом деле, но мне кажется нере-
альным.
— Это вполне реально.
-Да.
— Как поживает Чарли?
Молчание.
— А Энн?
На этот раз вместо ответа Телма устало пожала плечами.
— Никакого Чарли не было, — сказал Тьюри. — И никакой Энн.
Никогда не было... много чего».
— Звучит не очень правильно грамматически, но это, конечно,
правда. Никогда не было ни Чарли, ни Энн.
— А только вы и Гарри?
— Только Гарри и я.
309
- А Рон?
— Рон. — Она произнесла это имя, как будто давно его не слы-
шала и не думала о нем. — Да. Вы наверняка хотите поговорить о
Роне?
— А вы не хотите?
Телма криво улыбнулась.
— Не совсем так. Я... садитесь, Ральф. Мне надо уложить малыша,
ему пора соснуть часок. — Неловко выбравшись из шезлонга, она по-
дошла к песочнице, где играл мальчик, и протянула к нему руки. —
Пойдем, малыш. Оставь пока свой самосвал. Пора немного поспать.
Мальчик испустил довольно вялый протестующий вопль.
— Ну, Гарри, веди себя прилично. У нас гость. Иди, поздоровайся
с дядей.
Гарри выполз из песочницы на четвереньках, робко улыбнулся
Тьюри и побежал впереди матери в дом, хлопнув решетчатой дверью с
сеткой от москитов.
— Я скоро, — сказала Телма. — Он хорошо засыпает днем. Он...
Я хотела бы...
Она схватилась рукой за горло, словно пытаясь унять боль от не-
высказанных слов. Потом повернулась и быстро вошла в дом.
Тьюри гадал, что она хотела сказать: «Он чудесный мальчик... Я хо-
тела бы, чтобы вы ушли и оставили нас в покое... Я хотела бы, чтобы
вы не приезжали сюда...»
Из кухни слышались разные звуки: открывалась и закрывалась
дверца холодильника, брякали стаканы, жужжал миксер.
— Вот тебе апельсиновый сок, Гарри.
— Я хочу молока.
— Тебе нельзя молоко, дорогой, ты же знаешь, что сказал доктор.
— Я хочу молока.
— А знаешь что, Гарри, когда я была маленькой девочкой, мы не
видели столько апельсинов, сколько их видишь ты. Впервые я увидела
апельсин на Рождество, и он был такой красивый, что я не стала его
есть, как будто он из чистого золота. И я держала его у себя в комна-
те, мечтая о том дне, когда его съем. Но я так и не съела его, потому
что он засох, сморщился и есть его было уже нельзя.
Казалось, она говорит эти слова не ребенку, а Ральфу, старается
что-то объяснить, оправдаться — апельсин из чистого золота, который
она сорвала, засох и сморщился.
— Ну вот, ты и выпил все до дна, молодец. Теперь пойдем в кро-
ватку.
Образы всплывали в сознании Тьюри, точно сталкивавшиеся друг
с другом пузыри, все они лопались, пока не остался один, четкий и яс-
ный. Фигура в белом. Дежурная сестра отделения травматологии, куда
привезли Гарри после аварии, и женщина с заученной улыбкой, в на-
крахмаленном халате.
310
Мисс Хатчинс. Он видел ее лишь однажды два года назад. Не ду-
мал, не гадал, что снова увидит ее хотя бы в мыслях, не думал, что
она, преодолев годы и тысячи миль, вновь предстанет перед ним в
дворике за домом Телмы и повторит свои слова о Гарри: «...он был
мертвецки пьян, когда его привезли... анализ крови на содержание
алкоголя показал всего одну десятую процента... от такой дозы нор-
мальный человек даже не запьянеет... он, видно, их тех, кто слаб на
спиртное».
Но Гарри никогда не был слаб на спиртное, в их компании он дер-
жался лучше всех. Еще долго после того, как Уинслоу сползал под стол,
Гэлловей блевал, склонившись через перила черного хода чьего-нибудь
дома и сам Тьюри впадал в черную меланхолию, Гарри оставался ду-
шой компании.
Значит, не был он мертвецки пьян. Притворился, разыгрывал од-
ну из заранее спланированных и тщательно рассчитанных по времени
сцен, в которых играл роль трагической жертвы, чтобы отвлечь вни-
мание от настоящей жертвы — Гэлловея. Все его поступки представ-
ляли собой умелую инсценировку, от звонка Телме из Уайертона до его
последнего письма о назначении на работу в Боливийскую нефтяную
компанию. А доверчивые зрители реагировали на его игру как ему тре-
бовалось. Действие первое: ах, бедный Гарри, какой жестокий удар для
такого славного парня! Действие второе: Гарри смело начинает искать
новый путь и находит его. Действие третье: Гарри исчезает на нефтеп-
ромыслах Боливии.
Да, Боливии. Господи, какими дураками были мы все! Мы ни на
минуту не подвергали сомнению ни один из его фарсов. Отречение
Телмы от Гарри, его неудачная попытка вернуть ее, настойчивое
желание Телмы пробиваться в жизни в одиночку, ее отказ отвечать
на его письма, реакция на его «женитьбу» — все это был обман. Мы
полагали, что Гарри и Телма все больше удаляются друг от друга, на
самом деле они становились все ближе друг к другу, ибо теперь их
связывали не только узы любви, но и более сильные узы совместной
вины.
Телма вышла из дома. Она надела свитер и сейчас застегивала пу-
говицы у ворота, как будто вдруг похолодало.
— Я позвонила Гарри. Он едет домой.
— Он на работе?
— Нет. У врача. Он не совсем... здоров. — Перед последним сло-
вом она запнулась, потом заспешила, чтобы прикрыть свое секундное
замешательство. — Вы прекрасно выглядите, Ральф. Как поживает
Нэнси? А девочки? Они все приехали с вами?
— Нет. Они проводят лето в охотничьем домике.
— Ах, охотничий домик, как далеко до- него и как давно все это
было. Она села в зеленое парусиновое кресло-качалку и начала рас-
качиваться, как ребенок, словно в этом качании находила особое
311
удовольствие. — Вы проделали такой путь, чтобы найти Гарри и
меня?
— Только вас.
— Вы не надеялись найти и Гарри?
— Нет, — сказал Тьюри, слегка краснея. — Я думал... мы все дума-
ли, он в Боливии.
— Естественно. — Голос ее звучал серьезно, но в глазах на мгно-
венье засветилась насмешка. — Опять же эта мысль принадлежала Гар-
ри. Он ведь очень... у него богатое воображение.
Снова она запнулась перед последними словами, как будто у нее на
уме были и другие фразы, более вредные и менЛ т$чные, которые, од-
нако, ее внутренний цензор не пропустил. Она, должно быть, поняла,
что ее запинка подстегнула любопытство Тьюри, так как добавила в
виде объяснения:
— Очень трудно описывать того, кого любишь всей душой. Попро-
буйте сами.
— Не время и не место.
— Может, вы и правы.
— Кто придумал Чарли?
— Гарри.
— Он послал бумеранг. Если бы не Чарли, я бы здесь не появился.
Мне этот Чарли показался подозрительным. И я захотел удостоверить-
ся, что с вами и с мальчиком все в порядке.
— Вы приехали сюда из-за Чарли? Забавно. Страшно забавно. —
Однако она не засмеялась, продолжая раскачиваться взад-вперед на ка-
чалке, глядя в лицо Ральфу. — Что вы теперь будете делать?
— Не знаю. Положение сложное.
— Не казните Гарри. Пожалуйста, не казните его.
— А что я могу поделать?
— Казните меня. Я одна во всем виновата. Это я все придумала.
Тьюри не поверил ей, но оставил сомнения при себе.
— Зачем?
— Зачем? На то была не одна причина. Их были десятки, они ко-
пились годами. Я всегда недолюбливала Рона за то, что ему все пре-
подносилось на блюде, за то, как он помыкал Гарри. Я видеть не могла,
как Гарри стелется перед ним. — Она помолчала. — Бедный Гарри, ему
вечно не везло.
Пожалуй, больше всего Гарри не повезло, когда он встретил Тел-
му, но эта мысль явно нс приходила ей в голову.
— Ну вот хотя бы то, что вы приехали и нашли нас, — сказала Тел-
ма. — Чистое невезение.
-- В конце концов кто-нибудь да нашел бы вас.
— Нет. Вы один были заинтересованы в том, чтобы нас найти.
И никогда не нашли бы меня, если бы я не послала фотографию
маленького Гарри. Мне хотелось похвастаться им, и с этим я ни-
312
чего не могла поделать. Вот в чем моя ошибка. Гордость. Тщесла-
вие.
— Не гордость и не тщеславие. Ваша ошибка — алчность.
— Я ничего не хотела для себя, только для мужа и ребенка.
— Но ведь отец ребенка...
— Гарри, — отрезала она. — Гарри — отец ребенка. Рона я не под-
пускала к себе, пока не узнала наверняка, что беременна. Потом, ра-
зумеется, подстроила наше с ним сближение. Была вынуждена это
сделать. Близость с Роном была частью нашего плана, самой трудной
для меня, но жизненно важной. Рон должен был увериться в том, что
отец ребенка — он. Иначе Гарри никогда не удалось бы уговорить его
написать письмо Эстер, которое было нужно для создания версии са-
моубийства.
— Уговорить?
— Применять силы не было необходимости. Рон выпил, до того как
приехал, и еще выпил шотландского виски с Гарри и со мной. А пьяно-
го его всегда легко было уговорить. К тому же, когда он узнал, что я
жду ребенка, он так был подавлен стыдом и сознанием вины, что ему
захотелось признаться жене, хоть как-то пострадать за то зло, которое
он причинил Гарри и Эстер.
— И Гарри сказал ему, что именно написать?
— Гарри подсказал. Рон был слишком ошарашен, чтобы думать са-
мому. Вы же знаете, он очень любил Гарри. Все его любили. — На лице
ее выступила краска. — Какая глупая ошибка — сказать в прошедшем
времени, будто он умер или что-нибудь еще.
— Или стал другим.
— Он не стал другим, вовсе нет.
Но ее возражение было слишком поспешным и решительным, и
Тьюри подумал, столько лет притворства и обмана, угрызений совес-
ти и гнетущего чувства вины подействовали на Гарри.
— А телефонный звонок Дороти в тот вечер, когда Рон умер?
— Звонил не Рон. Гарри. Как и письмо, этот разговор входил со-
ставной частью в версию о самоубийстве. Эту версию необходимо было
внушить всем заранее, чтобы ни у кого не возникло и мысли об убий-
стве. Если бы кто-нибудь подумал об убийстве и начал настоящее рас-
следование, Гарри и я были бы весьма уязвимы. Ни один из нас не
смог бы объяснить, что делал в тот субботний вечер. Гарри вовсе не
уезжал по срочному вызову в Мимико, он был со мной, мы ждали
Рона, чтобы осуществить свой замысел. И машина у Гарри не испор-
тилась, чем он объяснил вам свое опоздание. Он даже не сидел за ее
рулем. Нашу машину вела я. А Гарри вел машину Рона, и я ехала за
ними, чтобы в нужный момент Гарри мог пересесть в нашу машину
и ехать в охотничий домик. Время было рассчитано по минутам. Но
мы все предусмотрели. Гарри довез меня до Мифорда, где я села на
автобус, отправлявшийся на Вестон в десять тридцать. И приехала
313
домой за десять минут до того, как Гарри позвонил мне из/Уайер-
тона.
— И этот звонок был запланирован?
— Каждое слово нашего разговора.
Тьюри не мог опомниться от изумления и растерянности:
— Я не могу... я просто не могу этому поверить.
— Иногда я сама себе не верю.
Вдруг она повернула голову, заслышав звуки шагов, которые ждала
и которые были ей хорошо знакомы. Через полминуты из-за дома по-
казался Гарри.
Он немного отпустил брюшко, немного облысел, но шаг его оста-
вался таким же упругим, а улыбка — мальчишеской. И улыбка выгля-
дела вполне естественной, словно Гарри был искренне рад встретить
старого друга.
Он пошел через дворик, протягивая руку:
— Ральф, старина. Бог ты мой, прямо-таки глазам больно, когда
смотришь на тебя. Не постарел ни надень. Правда, Телма? Ну садись,
садись. Как насчет оюмочки, дружище? Что бы ты?..
— Брось эту игру, Гарри, — резко вмешалась Телма. — Прошу тебя.
— Ну вот еще, должны же мы проявить гостеприимство, разве не
так, любовь моя? Почему бы не выпить по рюмке за добрые старые
времена?
— Я не уверена, что Ральф примет угощение от тебя или от меня.
— Ерунда. Он наш друг.
Никто ничего не сказал, но слова «каким был и Гэлловей» повисли
в воздухе, точно пыль в снопе солнечных лучей.
Наконец Тьюри сказал:
— А Гэлловей?
— Что Гэлловей?— У Гарри между бровей появилась капризная
морщинка. — Не понимаю, о чем ты говоришь.
— В тот вечер, когда Гэлловей умер, он принял от тебя рюмочку?
— Даже две.
— И обе с барбитуратами?
— Ничего подобного, с чистым шотландским виски.
— Тогда как же тебе удалось напичкать его снотворным?
— Снотворным? Чепуха. Он зашел,- сказал, что неважно себя чув-
ствует и не прочь промыть желудок. И я налил ему. Может быть, слиш-
ком много. Совершенно случайно.
— Гарри...
— Зачем ворошить все это? Что было, то было, все давным-давно
кончено. К тому же у меня болит голова. Всякий раз, как иду к врачу,
она начинает болеть. Терпеть его не могу. Он шарлатан и дурак.
— Так зачем ты ходишь к нему? •
— Телма посылает. А со мной все в порядке. Глупости. Я прекрасно
себя чувствую. Хожу к нему, чтобы угодить Телме. Разве не так, дорогая!
314
Та молчала.
— Ну, скажи ему, Телма. Скажи, что со мной все в порядке. И к
доктору я хожу только ради тебя. Телма!
Женщина оставалась безмолвной, на мужа не глядела, а устремила
взор в небеса, будто осталась одна на необитаемом острове и искала в
заоблачных высях знаки близкого спасения.
— Скажи ему правду, Телма. Давай. Правду.
— Помогай нам Бог, — сказала Телма, повернулась и пошла
к дому.
— Телма, вернись!
— Нет. Ну, пожалуйста.
— Я тебе велел вернуться. И ты должна подчиняться мне. Я — хо-
зяин в семье. Мы об этом договорились два года назад, помнишь? Хо-
зяин я или нет?
Телма мгновение колебалась, прикусив краешек губы. Потом спо-
койно сказала:
— Да, Гарри. Конечно, ты хозяин.
— И ты не имеешь права вот так поворачиваться и уходить от меня.
Неуважение. Мне это не нравится, и я этого не потерплю.
Слышишь?
— Да, Гарри.
Он протянул к ней руки ладонями кверху, и на запястье каждой
руки Тьюри увидел багровый шрам в виде креста.
— Ты знаешь, что мне придется страдать, если ты не будешь
обращаться со мной как подобает, если не будешь послушной
женой.
— Нет, Гарри. Не надо. Не заставляй меня еще больше стра-
дать.
— Ты страдаешь? Ах, Телма, Телма! Тут ты ошибаешься. Это я до-
лжен страдать. Я должен смывать твои грехи своей собственной
кровью. Так сядь и веди себя прилично. Ральф приехал в такую
даль, чтобы повидаться с нами. Мы обязаны проявить гостепри-
имство. Он наш старый друг. Верно, Ральф? Сколько лет мы дру-
жим, а?
— Лет двенадцать, — ответил Ральф.
— Всего-навсего? С Роном мы дружили в два раза дольше. Рон
умер, — добавил Гарри, словно сообщил новость. — Теперь моя оче-
редь.
— Почему ты так думаешь?
— Тот же вопрос задают мне Телма и доктор. Но я не думаю.
Я знаю. Некоторым людям это дано. Они просто знают, без всяких до-
водов и рассуждений. Придет и мой день, особый день. И я сразу об
этом узнаю. Будут знаки в небе, в воздухе, на деревьях, и я буду знать:
вот он, мой день. .»
— А как же твоя жена и твой мальчик?
315
— Мой мальчик? Значит, ты ей поверил. Я тебя не осуждаю, она
рассказывает очень убедительную историю. Только это неправда. Ре-
бенок не мой, а Гэлловея. Телма солгала тебе, чтобы уберечь мое
самолюбие. Она талантливая лгунья. Когда-то и я поверил, что она за-
беременела до того, как сблизилась с Роном. Поверил, потому что
очень хотел поверить. Даже убедил себя, что все анализы, сделанные
в Торонто, были ошибочными, что я вовсе не бесплоден, а такой же
мужчина, как и все. Но вот однажды, купая ребенка, я заметил, что его
левое ухо немного больше оттопырено, чем правое, точь-в-точь, как у
Рона. Форма рук и ног — тоже. И я понял, что Телма солгала мне. О,
разумеется, из благородных побуждений, но солгала, обманула меня,
одурачила. Это был ее грех. Мне надо было что-то сделать, чтобы спас-
ти ее душу. Попробовал смыть ее грехи своей кровью. — Он показал
шрамы на запястьях. — Она меня не поняла. Вызвала этого дурака-
доктора, и они отправили меня в больницу. Но долго продержать меня
там не удалось. Для этого я слишком хитер. Я был вежлив, прилично
вел себя, отвечал на все вопросы. Фокус в том, чтобы рассказывать им
достаточно, но не слишком много. Надо было заставить их подумать,
что я вполне коммуникабелен, а свои тайны оставить при себе. Мели
все, что хочешь, о своем детстве, но не о своем ребенке. Тем более,
если он на самом деле не твой. Телма!
Она подняла на него глаза. Они были светлыми и чистыми, словно
тысячу раз омытыми слезами.
— Не оставляй меня одну, Гарри. Я люблю тебя.
— Я знаю, — устало сказал Гарри. — И я тебя люблю. Но пришло
время, когда я должен знать правду. Ты столько лгала мне, что теперь
я не могу разобрать, где правда, а где ложь. Вот, например, Чарли.
Твой муж. Я знаю, что он — выдумка, мы с тобой вместе его выдума-
ли. Но по временам я вижу его совершенно отчетливо, как он сидит в
моем кресле, ведет мою машину, входит в твою спальню и закрывает
за собой дверь. И если я прислушаюсь хорошенько, то слышу, как вы
шепчетесь, слышу, как стонут пружины матраса, и знаю, что вы с Чар-
ли занимаетесь любовью, и тогда мне хочется убить его по той же при-
чине, по которой я убил Рона — за то, что он осмелился прикоснуться
к тебе.
— Не продолжай, Гарри, не думай об этом.
— А разве ты этого не знала, Телма? Мне не нужны были деньги
Рона. Мне нужна была его жизнь. Я убил его из ненависти и бешеной
ревности. Когда он сидел без сознания на заднем сиденье, а я правил
его машиной, надев его кепку и взяв его бумажник, я чувствовал себя
мужчиной. Забавно, правда? Рон был не ахти какой мужчина, но у него
было что-то, чего не было у меня и чего мне хотелось. Потом, когда я
стянул его ремнем безопасности, остановив машину над обрывом, а
Телма ждала на дороге в нашей машине, я думал только об одном: ты
никогда больше не притронешься к ней, Гэлловей, не притронешься
316
и к другой женщине, не наставишь рога еще какому-нибудь другу, нс
зачнешь еще одного ублюдка...
— Хватит. Остановись, прошу тебя.
— Не сию минуту. Настало время правды. Ты такая природная лгунья,
Телма. Ты живешь, как другие люди дышат, не задумываясь
об этом.
— Нет!
— Но сейчас ты должна сказать мне правду. Времени в обрез. Маль-
чик — мой мальчик, он на самом деле не мой, так, Телма?
— Я солгала для твоего же счастья. Хотела видеть тебя счастливым. Я...
— Отец ребенка — Рон?
— Да, — ответила Телма хриплым шепотом. —- Не надо меня нена-
видеть за это. Прошу тебя, не надо.
— Телма, Телма, ты же моя любовь, как я могу возненавидеть тебя?
Сейчас ты сказала мне правду. Это первый шаг.
- Шаг?
— Да, шаг к искуплению, к покою. — Гарри посмотрел на небо, со-
средоточенно улыбаясь. — Видишь вон то одинокое облачко, Телма?
Это один из знаков, которых я дожидаюсь.
— Самое обыкновенное облачко, Гарри. Не воображай себе...
— Обыкновенное, говоришь? О, нет. Мой день настал.
— Перестань.
— Разве ты не чувствуешь, Телма, что этот день непохож на дру-
гие? И ты, Ральф, этого не чувствуешь?
— День как день, — сказал Тьюри. — А как насчет рюмочки, кото-
рую ты мне предлагал несколько минут назад?
— Не сейчас. Ты сам себе нальешь, после того как я уйду.
— Ты же только что пришел, не говори, что ты уходишь.
— Я должен уйти. Погляди, Ральф. Видишь? Птица пролетела
сквозь облако. Если бы у меня еще оставались какие-то сомнения,
теперь они развеялись бы.
Тьюри попытался прочесть в глазах Телмы намек, как ему посту-
пить в такой обстановке. Но та сидела с закрытыми глазами. Казалось,
она заснула беспокойным сном.
— Ты не можешь оставить Телму одну.
— Нет, — сказал Гарри. — Я не оставлю Телму. Она пойдет со мной.
Она так хочет. — Он наклонился и легонько коснулся ее плеч. — Ты
хочешь пойти со мной, Телма? Мы вместе прошли столько печальных
дорог. Эта последняя будет ничуть не трудней.
— Брось эти глупости, — сказал Тьюри, — и дай мне возможность
помочь тебе.
— Мне помогать уже слишком поздно. Если сможешь, помоги
мальчику. Он славный мальчуган. И заслуживает того, чтобы его вос-
питал добрый человек. Не бойся, таким, как я, он не вырастет.
— Я не позволю тебе вот так уйти.
317
— Ты не в силах остановить нас. К тому же, я думаю, ты по-насто-
ящему этого и не хочешь. В Канаде виселица не отменена. — Гарри
наклонился и поцеловал Телму в лоб. — Пойдем, дорогая.
Телма медленно ^поднялась, цепляясь за руку мужа.
— Ради Бога, не ходите с ним, Телма! — крикнул Тьюри. — Оста-
новитесь и. подумайте.
— Я уже подумала, — спокойно сказала она.
И они рука об руку прошли через дворик и поднялись по крутой
тропинке, идущей вдоль стены дома.
Тьюри смотрел им вслед. В Канаде виселица не отменена. Да, так,
пожалуй, будет лучше. Лучше для мальчика. У него вся жизнь впере-
ди, мой долг — позаботиться о том, чтобы он прожил ее как следует...
Бог ты мой, представляю себе, что скажет Нэнси!..
КАК ОН ПОХОЖ
НА АНГЕЛА
49SSBS>
ЭТУ КНИГУ Я С ЛЮБОВЬЮ ПОСВЯЩАЮ
БЕТТИ МАСТЕРТОН НОРТОН
Что за .мастерское создание — человек!..
...Как точен и чудесен в действии!
Как он похож на ангела глубоким постиженьем!
...А что для меня эта квинтэссенция праха?
Из людей меня нс радует ни один;
нет, также и ни одна... Гамлет1 11
Гамлет'
Глава 1
Всю ночь и почти весь следующий день они ехали. Через горы, пус-
тыню, потом снова через горы. Старый автомобиль начал барахлить,
водитель злился, и Куинн, чтобы отключиться на время от обоих, при-
корнул на заднем сиденье. Разбудил его голос Ньюхаузера, хриплый^от
усталости, жары и сознания, что за игорным столом он опять свалял
дурака.
— Все, Куинн. Приехали.
Куинн шевельнулся и повернул голову, ожидая увидеть какую-ни-
будь обсаженную деревьями улицу Сан-Феличе и океан, сияющий вда-
ли как драгоценность, которую не продать и не купить. Но он почуял
неладное еще до того, как открыл глаза. Город не бывает таким тихим,
а морской воздух таким сухим.
— Эй, Куинн, ты спишь?
— Нет.
— Тогда вылезай. Я тороплюсь.
Куинн посмотрел в окно. За время его сна пейзаж не изменился: те
же горы, за ними еще горы и дальше снова горы, покрытые чахлыми
дубами и чапарелью, толокнянкой и остролистом. Кое-где из потрес-
кавшейся земли торчали сосны.
— Уж не у черта ли мы на куличках? Ты говорил, что живешь в Сан-
Феличе.
— Я говорил — недалеко от Сан-Феличе.
— Где именно?
— В сорока пяти милях.
— Ты что, серьезно?
— Наверное, ты с Востока, — сказал Ньюхаузер, — для Калифор-
нии сорок пять миль рукой подать.
— Жаль, что ты не сообщил мне этого прежде, чем я сел в машину.
1 Шекспир У. Гамлет. Перевод М. Лозинского.
11 М. Миллар "Стены слушают"
321
— Я говорил. Ты не слушал. Тебе не терпелось уехать из Рино по-
дальше. Вот мы и уехали подальше. Мог бы спасибо сказать.
— Спасибо, — сказал Куинн. — Ты удовлетворил мое любопытство.
Я всегда хотел узнать, где находятся чертовы кулички.
— Да пойми ты,— сказал Ныохаузер,— мое ранчо в полумиле отсю-
да, за поворотом. На работу я должен был выйти вчера, жена у меня
ведьма, я оставил в Рино семьсот долларов и не спал два дня. Тебе не
ныть надо, а радоваться, что подвезли.
— Почему же ты не высадил меня на заправке? Там можно было
поесть.
— Ты говорил, что у тебя нет денег.
— Я надеялся получить небольшой заем. Долларов пять.
— Если бы у меня было пять долларов, я бы торчал сейчас в Рино.
И ты это знаешь. В тебе та же зараза.
Куинн не спорил.
— Ладно, забудь про деньги. Мне почему-то кажется, что жена у тебя
не такая уж ведьма и будет рада гостю... Понимаю, понимаю: это пло-
хая идея. Может, у тебя есть получше?
— Естественно, иначе бы я здесь не остановился. Видишь эту до-
рогу?
Куинн вылез из машины и увидел узкую тропинку, вьющуюся меж-
ду молодыми эвкалиптами.
— Неширокая дорога,— сказал он.
— А она и не должна быть широкой. Те, кто живет на другом кон-
це, не хотят, чтобы об этом было известно всему свету. Они, скажем
так, странные люди.
— А можно узнать, насколько странные?
— Не бойся, не обидят. А уж помочь бродяге — это для них первое
удовольствие.
Ньюхаузер сдвинул на затылок ковбойскую шляпу, открыв ярко-бе-
лую, как бы нарисованную на загорелом лице полосу лба.
— Куинн, когда я думаю, что сейчас оставлю тебя здесь, то чувст-
вую себя последним гадом, но у меня нет выбора. Я знаю, что с тобой
все будет в порядке. Ты молодой и здоровый.
— А также голодный и бесприютный.
— Тебя накормят и напоят в Башне. Потом доберешься как-нибудь
до Сан-Феличе.
— Башня,— повторил Куинн. — Вот, значит, куда ведет эта дорога?
-Да-
— Они фермеры?
— Что-то растят,— неопределенно ответил Ньюхаузер.— У них...
м-м..-. натуральное хозяйство. Так мне рассказывали. Сам я их никогда
не видел.
— Почему?
— Они не любят, когда к ним ходят.
322
— Тогда почему ты уверен, что меня встретят с распростертыми
объятиями?
— Ты бедный грешник.
— Значит, у них религиозная секта?
Ньюхаузер качнул головой, но Куинн не разобрал, утвердительно
или отрицательно.
— Я же сказал, что никогда у них не был. Но кое-что слышал... Ка-
кая-то богатая старуха, которая боялась умереть, построила пятиэтаж-
ную башню. Может, она считала, что так ей удобнее будет добираться
до неба. А может, хотела получить преимущество на старте. Знаешь,
Куинн, мне правда пора.
— Погоди,— стараясь говорить убедительно, сказал Куинн. — Давай
поступим разумно. Я еду в Сан-Феличе, потому что там у меня живет
друг. Он мне должен. Ты получишь полсотни, если довезешь меня до...
— Не могу.
— Но это больше, чем по доллару за милю!
— Извини.
Стоя на обочине, Куинн смотрел, как машина Ньюхаузера исчезает
за поворотом. Когда замер звук мотора, наступила абсолютная тиши-
на. Ее не нарушало ни щебетание птиц, ни шорох веток. Такой ти-
шины Куинн не слыхал прежде никогда и в какой-то момент подумал
даже, что, наверное, оглох от голода, бессонницы и жары.
Ему не слишком нравился звук собственного голоса, но в ту минуту
он внимал себе с удовольствием. Он готов был слушать даже себя, что-
бы хоть чем-нибудь заполнить тишину.
— Меня зовут Джо Куинн. Джозеф Редьярд Куинн, но про Редьяр-
да я обычно помалкиваю. Вчера я находился в Рино. У меня была ма-
шина, работа, шмотки, девушка. Сегодня я стою посередине куличек,
и у меня нет никого и ничего.
Ему случалось попадать в переделки, но тогда рядом были люди:
друзья, которым можно было довериться, посторонние, которым он мог
растолковать что к чему. Он всегда гордился тем, что умеет разговари-
вать с людьми. Теперь это не имело значения, слушать его было неко-
му. Он мог бы заговорить себя до смерти, и ни один лист не шелохнулся
бы на дереве, ни одна букашка не побежала бы резвее.
Достав носовой платок, Куинн вытер потную шею. Хотя он часто
бывал в Сан-Феличе, ему была совершенно ^незнакома эта гористая,
унылая местность, которую летом жгло солнце, а зимой разъедали до-
жди. Стояло лето, и в высохшем русле речушки неподалеку лежал сор
и кости мелких животных, спустившихся сюда в поисках влаги.
Тишина беспокоила’Куинна даже больше, чем солнце и одиночест-
во. Особенно странно было не слышать птиц, и он подумал: может, они
все перемерли за долгую засуху, а может, перебрались ближе к воде, на
ранчо Ньюхаузера или к Башне. Он бросил взгляд на противополож-
ную сторону дороги и тропинку, терявшуюся в зарослях эвкалипта.
323
«Что плохого в религии, черт подери?»— подумал он, переходя че-
рез дорогу и шурясь от солнца.
За эвкалиптами тропинка пошла вверх, и постепенно на ней ста-
ли появляться признаки жизни. Он миновал небольшое стадо жующих
траву коров, овец, пасущихся на выгоне, огороженном штакетником,
двух коз, привязанных в тени остролиста, оросительную канаву, на дне
которой виднелась вода. Все животные выглядели сытыми и ухожен-
ными.
Подъем становился круче, а деревья выше и пышнее — сосны, дубы,
мадронья и кизильник. Он дошел почти до вершины холма, когда по-
казалось первое здание. Оно было построено так искусно, что Куинн
заметил его, только когда подошел почти вплотную, — длинная, низкая
постройка из бревен и камней. Она не была похожа на башню, и он
чуть было не решил, что Ньюхаузер ошибся, доверившись слухам и до-
мыслам.
Людей вокруг нс было, широкая каменная труба не дымила. Грубые
деревянные ставни были закрыты на засов снаружи, как будто строите-
ли хотели не защитить людей от незваных пришельцев, а удержать их
внутри. Воздух, процеженный сквозь развесистые сосновые ветви, пока-
зался вдруг Куинну прохладным и влажным. Сосновые иглы и рыжие
ошметки коры мадроньи заглушали шаги, когда он подходил к дому.
Брат Голос Пророков увидал сквозь шели в ставнях незнакомца и
тихонько заскулил, как испуганное животное.
— Что там еще? — бодро спросила Сестра Благодать.— Дай-ка я по-
смотрю.
Она заняла его место у шели.
— Что с тобой? Это всего лишь человек. Наверное, у него сломалась
машина. Брат Терновый Венец поможет починить ее, и все. Впрочем...
Сестра Благодать всегда старалась во всем найти хорошее, но, ука-
зав на него другим, сводила на нет утешения, прибавляя «впрочем».
— Впрочем, он может быть из школьного попечительского совета
или из газеты. В таком случае я буду с ним тверда. От меня он ниче-
го не узнает. Хотя для школьного совета как будто рановато... еще нс
осень.
Брат Голос кивал в знак согласия, нервно поглаживая сидевшего на
указательном пальце попугая.
— Да, он скорее всего журналист. А впрочем, может быть, и очеред-
ной бродяга. В таком случае я буду с ним добра и терпелива. Совершен-
но незачем волноваться, мало ли у нас перебывало бродяг, Брат Голос.
И не мычи. Ты прекрасно можешь говорить, если захочешь. Или если
будет надо. Представь себе, что начался пожар. Ты ведь смог бы закри-
чать «пожар»?
Брат Голос покачал головой.
— Глупости. Я знаю, что смог бы. Пожар. Ну, давай. Крикни. Пожар.
324
Брат Голос молча смотрел в пол. Если бы начался пожар, он не про-
ронил бы ни слова. Он просто стоял бы и смотрел, как дом полыхает,
убедившись предварительно, что попугай в безопасности.
Куинн постучал в некрашеную деревянную дверь.
— Эй, есть здесь кто-нибудь? Я заблудился и хочу есть и пить.
Дверь медленно отворилась, скрипнув несмазанными петлями. На
пороге появилась женщина лет пятидесяти, высокая, крепкая, с круглым
лицом и блестящими, румяными щеками. Она была босой. Ее длинное
просторное платье напомнило Куинну одеяния, которые он видел на
жительницах Гавайских островов, только гавайские были яркими, а на
этой женщине платье было серое, грубой шерсти и без всякого рисунка.
— Добро пожаловать, незнакомец,— сказала она, и, хотя слова были
приветливыми, голос звучал сухо.
— Простите, что беспокою вас, мэм.
— Пожалуйста, называйте меня Сестра. Сестра Благодать Спасения.
Так вы, стало быть, голодны, хотите пить и сбились с пути?
— Вроде того. Это долгая история.
— Да уж, подобные истории редко бывают короткими,— заметила
она.— Входите. Мы не отказываем в приюте бедным, потому что бед-
ны сами.
— Спасибо.
— Мы только просим вести себя пристойно. Когда вы в последний
раз ели?
— Точно не скажу.
— Что, прогуляли деньги?
— Не совсем так, как вы думаете, но, пожалуй, да, можно сказать,
прогулял. И прогулялся.
Она оценивающе взглянула на твидовый пиджак, который Куинн
держал в руке.
— Я могу отличить хорошую шерсть от плохой, потому что нам при-
ходится ткать здесь себе одежду. Откуда у вас этот пиджак?
— Я его купил.
Ее лицо слегка омрачилось, будто она предпочла бы услышать, что
Куинн его украл.
— Мне кажется, вы мало похожи на бродягу.
— А я недавно бродяжничаю. Еще не научился.
— Ну зачем вы! Я должна быть осторожной с теми, кто к нам при-
ходит, иначе мы когда-нибудь попадем в беду. Сколько раз сюда пыта-
лись проникнуть журналисты, у которых на уме одно только зло!
— У меня на уме только вода и пища.
— Что ж, входите.
Он последовал за ней внутрь. Всю постройку занимала одна комна-
та с каменным полом, который, судя по всему, только что вымыли, и
огромным, прорубленным в потолке отверстием. Заметив, что Куинн
смотрит на него, Сестра Благодать сказала:
325
— Учитель считает, что Божий свет должен идти к нам прямо, а нс
пробиваться сквозь стекла.
Через всю комнату тянулся каменный стол со скамейками по обе
стороны. На нем Куинн разглядел начищенные и заправленные керо-
сином лампы, оловянные тарелки и столовые приборы из нержавею-
щей стали. В противоположном конце помещались старомодный
холодильник, печь, рядом с которой были аккуратно сложены поленья,
и птичья клетка, сплетенная неопытной рукой. У печи сидел в кресле-
качалке худой и бледный мужчина средних лет. На нем было такое же
одеяние, как и на Сестре Благодать, и он тоже был босой. Голова его
была обрита наголо, и на коже виднелись порезы. То ли тот, кто брил,
плохо видел, то ли бритва была тупая.
Сестра Благодать закрыла дверь. Казалось, ее сомнения относитель-
но Куинна развеялись, и она заговорила более благосклонно:
— Это наша столовая. А это Брат Голос Пророков. Все остальные на
молитве в Башне, а я осталась с Братом Голос, потому что ухаживаю за
больными. Брату Голос последнее время нездоровится, и я слежу, что-
бы по вечерам он сидел ближе к печке. Как ты сегодня, Брат Голос?
Брат Голос улыбнулся и кивнул, а маленькая птица нежно клюнула
его в ухо.
— Неудачное ему выбрали имя,— шепотом заметила Куинну Сест-
ра Благодать. — Он почти никогда не говорит. Хотя, с другой стороны,
некоторым пророкам лучше было бы помолчать. Садитесь, мистер...
— Куинн.
— Сознайтесь, мистер Куинн, что до такого плачевного состояния
вас довели многочисленные прегрешения.
Куинн вспомнил слова Ньюхаузера о том, что люди в Башне охот-
нее всего привечают грешников.
— Сознаюсь, — сказал он.
— Пьете?
— Конечно.
— Играете в азартные игры?
— Очень часто.
— Бегаете за женщинами?
— Иногда.
— Я так и думала,— с мрачным удовлетворением произнесла Сест-
ра Благодать. А не сделать ли мне вам бутерброд с сыром?
— Спасибо.
— И с ветчиной. В городе говорят, что мы не едим мяса. Чепуха! Мы
столько работаем, что нам обязательно нужно есть мясо. Хочешь сыра,
Брат Голос? Или ветчины? Или, может быть, выпьешь козьего молока?
Брат Голос покачал головой.
— Я не могу заставить тебя есть, но уж по крайней мере просле-
жу, чтобы ты дышал свежим воздухом. Отправляйся-ка наружу. Поса-
ди птицу в клетку, а мистер Куинн поможет тебе вынести кресло.
326
Сестра Благодать говорила так решительно, будто не сомневалась,
что ее приказания будут исполнены незамедлительно и без возражений.
Куинн вынес за порог кресло, Брат Голос посадил попугая в клетку, а
Сестра Благодать принялась делать бутерброды. Несмотря на чудную
одежду и странное окружение, она казалась обыкновенной домашней
хозяйкой, с удовольствием готовящей ужин. Куинн даже не пытался
представить, какое стечение обстоятельств могло привести ее сюда.
Усевшись напротив, она смотрела, как он ест.
— Кто рассказал вам о нас, мистер Куинн?
— Знакомый, который меня подвез. Он работает на ранчо непода-
леку.
— Приличный человек?
-Да-
— Откуда вы?
— Откуда родом или откуда прибыл?
— И то и другое.
— Родился в Детройте, а последний мой адрес — Рино.
— Рино нехороший город.
— В данный момент я с вами согласен.
Сестра Благодать осуждающе хмыкнула.
— Значит, мистер Куинн, вас, как выражаются игроки, обчистили?
— И весьма основательно!
— Вы работали в Рино?
— Я был сотрудником охраны, или, попросту говоря, присматривал
за порядком в одном казино. Я дипломированный сыщик, у меня есть
лицензия, выданная в Неваде, но я не уверен, что ее продлят.
—• Вас выгнали с работы?
— Вернее будет сказать, меня просили не смешивать дедо с развле-
чением, а я этому не внял.
Куинн взялся за второй бутерброд. Хлеб был домашней выпечки и
черствый, но сыр и ветчина — отличные, а масло душистое.
— Сколько вам лет, мистер Куинн?
— Тридцать пять... Нет, тридцать шесть.
— В вашем возрасте большинство мужчин живут своим домом, с
женами и детьми, а не бродят по горам в ожидании чьей-то помощи...
Значит, вам тридцать шесть лет. И что же дальше? Вам не хочется на-
чать жить по-другому, преследуя более высокие цели?
Куинн взглянул на нее через стол.
— Вот что, Сестра, я вам очень благодарен за еду и гостеприимство,
но я не буду делать вид, что мечтаю примкнуть к вам.
— Господь с вами, мистер Куинн, я совсем не это имела в виду! Мы
никого к себе не заманиваем. Люди приходят сами, когда устают от мира.
— А что потом?
— Мы готовим их к восхождению на Башню по пяти ступеням. Пер-
вая на уровне земли, с нее все начинают. Вторая на уровне деревьев.
327
Третья — горы, четвертая — небо, а пятая— сама Башня Духа, в которой
живет Учитель. Я так и не поднялась выше третьей. Честно говоря,— она
доверительно наклонилась к Куинну, — мне и там нелегко удержаться.
— Есть причина?
— Да. Небесные вибрации. Я их плохо ошушаю. Или если мне ка-
жется, что ощущаю, то выясняется, что неподалеку пролетел реактив-
ный самолет или что-нибудь взорвалось, и вибрации вовсе не небесные.
Однажды я их почувствовала просто замечательно, а это дерево упало.
Я была очень разочарована.
Куинн придал лицу сочувственное выражение.
— Представляю себе.
— В самом деле?
— Уверяю вас!
— Нет, вы притворяетесь. У скептиков губа всегда изгибается, как у
вас сейчас.
— У меня ветчина в зубах застряла.
Она прыснула прежде, чем успела зажать рот рукой, и смутилась,
словно этот фривольный поступок доказал, что она не так далека от
своего прошлого, как ей хотелось бы думать.
Она встала и подошла к холодильнику.
— Налить вам козьего молока? Оно очень полезно.
— Нет, спасибо. Вот если бы кофе...
— Мы не пьем возбуждающих напитков.
— А вы попробуйте! Возможно, и с вибрациями станет лучше.
— Я вынуждена просить вас быть тактичнее, мистер Куинн.
— Извините. У меня от вкусной еды немного кружится голова.
— Не такая уж она вкусная.
— А я утверждаю, что первый сорт!
— Сыр действительно неплох. Брат Узри Видение готовит его по
особому рецепту.
— Передайте ему, пожалуйста, мою глубокую благодарность. — Под-
нявшись, Куинн потянулся, с трудом подавляя зевоту. — А теперь мне,
наверное, пора.
— Куда вам?
— В Сан-Феличе.
— Но это почти пятьдесят миль! Как вы туда доберетесь?
— Выйду на шоссе и буду голосовать.
— Вам наверняка придется долго ждать. В Сан-Феличе обычно едут
другой дорогой, она длиннее, но лучше, на этой машин мало. К тому
же после захода солнца вас вообще побоятся посадить. А ночи в горах
холодные.
Куинн изучающе посмотрел на нее.
— К чему вы клоните, Сестра?
— Ни к чему. Мне вас просто жаль. Один, в горах, холодной ночью,
без крыши над головой, вокруг дикие животные...
328
— Что вы хотите этим сказать?
— Ну, например, то,— нерешительно продолжала она,— что можно
найти более простое решение. Завтра Брат Терновый Венец собирает-
ся в Сан-Феличе. Он поедет на грузовике. У нас трактор сломался, и
Брат Венец должен купить запасные части. Я уверена, что он согласит-
ся подвезти вас.
— Вы очень добры.
— Глупости,— сказала она, нахмурившись.— Я всего лишь эгоис-
тична. Мне не хочется лежать ночью без сна и представлять, как вы
в тонких ботинках лазаете по горам... У нас есть кладовая, где можно
переночевать на раскладушке. Я дам вам одеяло.
— Вы всегда так гостеприимны, Сестра?
— Нет,— резко ответила она.— К нам забредают ворье, хулиганье,
пьяницы. Они получают соответствующий прием.
— А почему вы делаете такое роскошное исключение для меня?
— Роскошное? Подождите, вы сейчас увидите раскладушку. Безмя-
тежного сна не обещаю.
Где-то неподалеку послышались удары гонга.
— Молитва закончена,— сказала Сестра Благодать. Несколько се-
кунд она стояла совершенно неподвижно, касаясь пальцами лба.— Так.
Сейчас нам, наверное, лучше уйти из кухни. Скоро придет Сестра Сми-
рение, ей нужно растопить печь, и она будет вас стесняться.
— А остальные?
— У всех Братьев и Сестер есть дела, которые им надо закончить до
захода солнца.
— Я хотел спросить, смутятся ли они, увидев незнакомца?
— Если будете вести себя вежливо, так же отнесутся и к вам. А у
бедной Сестры Смирение столько забот, что лучше оставить ее в по-
кое. У нее трое детей,* и власти требуют, чтобы она отдала их в школу.
Но скажите, неужели Учитель учит хуже, чем кто-то там, в городе?
— По этому вопросу у меня своего мнения нет, Сестра.
— Знаете, в первый момент, когда я вас увидела, то подумала, что
вы из школьного совета.
— Я польщен.
— Напрасно,— усмехнулась Сестра Благодать.— Это назойливые,
ограниченные люди. Сколько огорчений они доставляют Сестре Сми-
рение! Ничего удивительного, что у нее с небесными вибрациями тоже
плохо.
Куинн вышел вслед за ней из дома. Брат Голос Пророков дремал
в качалке под мадроньей. На его обритой голове дрожали солнечные
пятна.
Из-за угла показалась невысокая широкоплечая женщина. За ней
следовали мальчик лет восьми, девочка на год или два постарше и де-
вушка лет шестнадцати—семнадцати. На них были те же серые шерстя-
ные одеяния, но у двух младших детей они едва прикрывали колени.
329
Процессия молча проследовала в столовую, и лишь девушка броси-
ла на Куинна быстрый вопросительный взгляд. Куинн ответил тем же.
Она была хорошенькая, с блестящими карими глазами и вьющимися
волосами, однако кожу ее сплошь покрывали прыщики.
— Сестра Карма, — сказала Сестра Благодать. — У бедной девочки
угри, и никакие молитвы не помогают. Пойдемте, я покажу, где вы бу-
дете спать. Сразу говорю: никаких удобств не ждите, у нас их нет. По-
такая телу, ослабляешь дух. Признайтесь, вы именно этим в основном
занимаетесь?
— Признаюсь.
— И не боитесь? Вас не пугает то, что уготовано впереди?
Поскольку Куинна пугало только то, что ему не были уготованы ни
деньги, ни работа, он ответил:
— Я стараюсь об этом не думать.
— Но вы должны думать, мистер Куинн!
— Хорошо, Сестра, сейчас начну.
— Опять шутите... Какой странный молодой человек.— Она пере-
вела взгляд на свое серое одеяние, на широкие, плоские, покрытые мо-
золями ноги. — Но, наверное, и я вам кажусь странной. Что ж, лучше
казаться странной в этом мире, чем в том.— И добавила: — Аминь,—
как бы ставя точку.
Снаружи кладовая казалась уменьшенной копией здания, которое они
только что покинули. Но внутри она была разделена на клетушки, каждая
из которых запиралась на замок. В одной из клетушек возле крошечного
окна стояла узкая железная кровать с плоским серым матрасом, которую
покрывало одеяло, частично съеденное молью. Куинн надавил на матрас
ладонями. Он был мягким и буквально расползался под руками.
— Волосы, — сказала Сестра Благодать,— волосы Братьев. Это Сес-
тра Блаженство Вознесения придумала. Она очень бережлива. К не-
счастью, в них завелись блохи. Вы чувствительны к блошиным укусам?
— Не исключено. Я очень чувствительный человек.
— Тогда я попрошу Брата Свет Вечности обработать матрас порош-
ком, которым мы посыпаем овец. Но сначала проверьте свою чувстви-
тельность.
— Каким образом?
— Сядьте и посидите несколько минут.
Куинн уселся на матрас и замер.
— Кусают? — спросила через некоторое время Сестра Благодать.
— Как будто нет.
— Вы совсем ничего не чувствуете?
— Разве что небольшие вибрации.
Тогда не надо порошка. У него неприятный запах, вам может не
понравиться, к тому же у Брата Свет Вечности дел хватает.
— Простите мое любопытство, Сестра, — сказал Куинн, — сколько
человек живет в Башне?
330
— Сейчас двадцать семь. Когда-то было восемьдесят, но кто-то
ушел, кто-то умер, кто-то потерял веру. Иногда к нам приходит нови-
чок, забредает случайно, как вы... Вам не приходило в голову, что вы
очутились здесь не случайно, а по промыслу Божьему?
— Нет.
— Подумайте над этим.
— Не стоит. Я знаю, как очутился здесь. Познакомился в Рино с тем
человеком, о котором вам говорил, с Ньюхаузером, и он сказал, что едет
в Сан-Феличе. Во всяком случае, так я его понял, но оказалось, что...
А, не важно.
— Для меня важно,— сказала Сестра Благодать.
— Почему?
— Потому что вы сыщик. Я не верю, что вас привела сюда случай-
ность. Мне кажется, что на то была Божья воля.
— Не так уж у вас плохо с вибрациями, Сестра!
— Да, — серьезно ответила она, — возможно, вы правы.
— А какое отношение имеет то, что я сыщик...
— Сейчас некогда. Я должна пойти к Учителю и рассказать о вашем
приходе. Надо успеть до ужина, он не любит сюрпризов за едой. У него
слабый желудок.
— Позвольте мне пойти с вами,— поднялся Куинн.
— Нет-нет, чужим в Башню нельзя.
— А Братья и Сестры не будут возражать, если я тут немного погу-
ляю?
— Кто-то не будет, а кто-то и будет. Хотя все здесь посвятили себя
общему делу, мы так же отличаемся друг от друга, как люди в других
местах.
— То есть мне лучше оставаться здесь?
— У вас усталый вид, вам надо отдохнуть.
И Сестра Благодать вышла, плотно затворив за собой дверь.
Куинн улегся на кровать, почесывая подбородок. Ему хотелось вы-
пить, вымыться, побриться. Или побриться, вымыться, выпить. Раз-
мышляя, в какой именно последовательности ему этого хочется, он
заснул и снова очутился в своей комнате в Рино. Он выиграл десять ты-
сяч, но когда разложил деньги на постели, то увидел, что весь выигрыш
выдали пятерками и на них вместо Линкольна Сестра Благодать.
Когда он проснулся, потный и осовевший, солнце еще не зашло.
Ему понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить, где он. Клетуш-
ка напоминала тюремную камеру.
Кто-то застучал в дверь кулаком, и Куинн сел.
— Кто там?
— Брат Свет Вечности. Я насчет матраса.
— Матраса?
Дверь отворилась, и в комнату, держа огромную жестяную коробку,
вошел Брат Свет Вечности. Он был высокого роста, с лицом, изрезан-
331
ным складками, как старый бумажный пакет. Его одеяние было гряз-
ным и уютно пахло домашним скотом.
— Вы очень добры, Брат.
— Вот еще! Я выполняю приказание. Как будто у меня мало других
дел! Но разве от этой женщины отвяжешься? Говорит, пойди посыпь
матрас. Говорит, что же это человек будет лежать весь искусанный!
У меня хлопот полон рот, а тут какие-то блохи. Сильно покусали?
— Нет как будто.
Брат Свет поставил жестянку с порошком на пол.
— Посмотрите на животе. Они любят кусать в живот, там кожа
мягче.
— Раз уж мне все равно раздеваться, скажите, здесь есть душ?
— В умывальной есть вода. Душа нет... Да вы совсем не покусаны!
Наверное, кожа у вас как у слона. Значит, и порошок зря тратить не-
чего.
Он поднял жестянку и шагнул к двери.
— Погодите! — сказал Куинн.— А где умывальная?
— Как выйдете — налево.
— Бритвы у вас, конечно, нет?
Брат Свет провел рукой по голове, на которой, как и у Брата Голос,
было множество царапин.
— Есть. Думаете, я таким родился? Только сегодня не бреют.
— А мне хотелось бы.
— Говорите с Братом Верное Сердце, бреет он. Я пустяками не за-
нимаюсь. На мне все хозяйство: коровы, козы, куры...
— Простите, что побеспокоил.
В ответ Брат Свет грохнул жестянкой о косяк двери, давая понять,
какого он низкого мнения об извинениях, и вышел.
Куинн последовал за ним, держа в руках рубашку и галстук. Судя
по солнцу, было где-то между шестью и семью вечера. Значит, он спал
часа два.
Над трубой дома, где размещалась столовая, вился дымок, и его за-
пах смешивался с ароматом жареного мяса и сосновых иголок. Воздух
был свежим и прохладным. Куинн решил, что это очень здоровый воз-
дух, и подумал, вылечил ли он ту старушку, которая построила Башню,
или она умерла здесь, чуть ближе к Богу, чем прежде. Что до Башни,
то он так и не видел ее до сих пор, и единственным подтверждением ее
существования был гонг, возвещавший окончание молитв. Ему хотелось
побродить и найти ее самому, но, вспомнив хмурого Брата Свет, он ре-
шил этого не делать. Другие могли оказаться и вовсе неприветливыми.
В умывальной он вручную накачал в бадью воды. Она была холод-
ной и мутной, а грязноватый, серый брусок мыла домашнего изготов-
ления отразил все попытки Куинна взбить пену. Он огляделся в
поисках бритвы, но, даже если бы и нашел ее, толку было бы мало, по-
тому что в умывальной не было зеркала. Возможно, какое-то религи-
332
озное табу запрещало Братьям и Сестрам пользоваться зеркалом. Тог-
да делалось понятным, почему Брат Верное Сердце стал парикмахером.
Моясь и одеваясь, он размышлял над словами Сестры Благодать
о том, что его сюда привела воля Божья. «Тоже мне сова-вещунья,—
мысленно усмехнулся он.— Пусть себе порхает, только меня трогать не
надо».
Когда он вышел наружу, солнце опустилось еще ниже и горы из тем-
но-зеленых стали сиреневыми. Мимо него в умывальную, молча по-
клонившись, прошли двое Братьев. Из столовой доносились голоса и
звяканье металлической посуды. Он почти дошел до двери, когда
услышал, что его зовет Сестра Благодать.
Она спешила, и ее серое одеяние вздымалось на ветру. «Как крылья
у совы»,— мрачно подумал он.
Она держала в руках свечи и коробку спичек.
— Мистер Куинн! Мистер Куинн!
— Добрый вечер, Сестра! Я как раз вас искал.
Она раскраснелась от быстрой ходьбы и с трудом дышала.
— Я совершила ужасную ошибку. Напрочь забыла, что сегодня День
Отречения, потому что была занята Братом Голос. Ему уже лучше, он
может снова ночевать у себя в комнате, а не у печи в столовой, я его
только что отвела в Башню...
— Переведите дух, Сестра!
— Сейчас... Я так беспокоюсь, у Учителя опять нс в порядке желудок.
-Да?
— Так вот, поскольку сегодня День Отречения, мы не должны есть
вместе с чужими, потому что... Господи, я забыла почему, но все рав-
но, раз есть такое правило, его нельзя нарушать.
— Ничего страшного, я не голоден, — вежливо соврал Куинн.
— Да нет же, вас обязательно накормят, просто лучше подождать,
пока все отужинают. Это займет час, а может, и дольше, все зависит
от зубов Брата Узри Видение. У него протез плохо подогнан, и он ест
медленнее других. А так как он целыми днями работает на свежем воз-
духе, аппетит у него хороший. Брата Свет это ужасно раздражает. Вы
подождете?
— Да, конечно!
— Я принесла свечи и спички. И кое-что еще. — Она извлекла из
складок своего одеяния потрепанную книжку.— Книга!— продолжала
она с заговорщицким видом.— Нам здесь не разрешают читать ничего,
кроме книг о Вере, но я эту сохранила с тех пор, как Сестре Карме при-
шлось целый год ходить в школу. Она о динозаврах. Вас интересуют
динозавры?
— Очень!
— Я сама ее читала раз десять. Можно сказать, я о динозаврах знаю
теперь все. Обещайте никому не говорить, что я вам се дала.
— Обещаю.
333
— Я позову вас, когда все разойдутся.
— Спасибо, Сестра.
По тому, как она обращалась с книгой, Куинну было ясно, что та
ей чрезвычайно дорога. Давая ему книгу, Сестра Благодать прямо-таки
отрывала ее от сердца. Он был тронут, и в то же время в душе у него
зашевелилось подозрение: «В чем дело? Почему это она так со мной но-
сится? Что ей нужно?»
Вернувшись в кладовку, он зажег свечи и уселся на постель, обду-
мывая, как быть дальше. Сначала он доберется до Сан-Феличе на гру-
зовике с Братом Венец, потом явится к Тому Юргенсену, заберет у него
свои три сотни, а потом...
А потом все было ясно. Он отлично знал, что произойдет. Как толь-
ко у него заведутся деньги, он вернется в Рино. А если не в Рино, то в
Лас-Вегас. Или просто доберется до первого попавшегося игорного
дома на окраине Лос-Анджелеса. Работа — деньги. Игра — шиш в кар-
мане. Всякий раз, когда он совершал этот круг, колоса увязали глубже.
Он знал, что должен попробовать жить иначе... Не теперь ли?
Ладно, сказал он себе, найду работу в Сан-Феличе, там только в по-
кер по воскресеньям играют. Да, он подкопит деньжат, пошлет в гос-
тиницу в Рино чек, чтобы расплатиться за номер, где жил, и попросит
администратора выслать ему одежду и кое-что из вещей, которые оста-
вил в залог, когда уезжал. Он сможет даже — если все будет хорошо —
выписать в Сан-Феличе Дорис... Нет, Дорис была частью прежнего за-
колдованного круга. Как многие из тех, кто работал в клубах и казино,
она проводила свободные часы за игрой. Некоторые вообще не выхо-
дили из-под одной и той же крыши, они под ней спали, ели, работали
и играли, преследуя единственную цель, как Братья и Сестры в Башне.
Дорис. Двадцать четыре часа назад он с ней попрощался. Она пред-
лагала денег взаймы, но он по причинам, которые ему не были ясны
ни тогда, ни теперь, отказался. Возможно, денег он не взял из боязни,
что от них к нему протянутся искусно скрытые нити. Он взглянул на
книгу, которую получил от Сестры Благодать, и подумал, какие нити
могут протянуться от нее.
— Мистер Куинн!
Он поднялся и отворил дверь.
— Входите, Сестра. Ну как Отречение? Хорошо поужинали?
Сестра Благодать подозрительно посмотрела на него.
— Неплохо, особенно если учесть, в каком состоянии Мать Пуреса1.
У бедняжки совсем помутился разум.
— А от чего, собственно, вы отрекаетесь? Надо полагать, не от еды?
— Вас это не касается. Пойдемте, и бросьте ваши шуточки. В столо-
вой никого, вас ждет баранье жаркое и большая чашка горячего какао.
— Я думал, вы презираете возбуждающие напитки.
Pureza —. чистота (исп.).
334
— Какао не тот возбуждающий напиток. Мы специально обсуждали
этот вопрос в прошлом году, и большинство согласилось, что, посколь-
ку в нем много питательных веществ, его пить можно. Одна только Сес-
тра Блаженство Вознесения проголосовала против, потому что она
жад... бережливая. Я вам рассказывала о волосах в матрасе?
— Да,— ответил Куинн, предпочевший бы забыть об этом.
— Лучше спрячьте книгу. Никто, конечно, не будет за вами следить,
но к чему рисковать?
— Действительно, к чему?
Он накрыл книгу одеялом.
— Вы ее начали читать?
-Да-
— Правда интересная?
Куинн подумал, что ниточки, которые к ней приделаны, могут ока-
заться гораздо интереснее, но промолчал.
Они вышли наружу. Над самыми соснами висела полная луна.
В небе было столько звезд, сколько Куинн не видел никогда в жизни,
и, пока он стоял и смотрел, появились еще.
— Можно подумать, что вы в первый раз видите небо,— сказала Сес-
тра Благодать с ноткой нетерпения в голосе.
— Пожалуй, так оно и есть.
— Но небо каждую ночь такое.
— Я бы не сказал.
Сестра Благодать взглянула на него с беспокойством.
— А вдруг на вас снисходит откровение свыше?
— Я восхищаюсь вселенной,— сказал Куинн,— но если вам хочется
наклеить на это свой ярлык, то давайте.
— Вы меня не поняли, мистер Куинн. Я вовсе не хочу, чтобы сей-
час на вас снисходило откровение свыше.
— Почему?
— Это было бы некстати. Я хочу вас кое о чем попросить, а в такой
момент это было бы бестактно.
— Не волнуйтесь, Сестра. И скажите, о чем это вы хотите меня по-
просить.
— Потом, когда поедите.
В столовой никого не было. Кресло-качалка Брата Голос и птичья
клетка перекочевали, видимо, вслед за хозяином в Башню. На столе
возле печи стоял прибор.
Куинн сел, и Сестра Благодать положила на одну тарелку баранье
жаркое, а на другую толсто нарезанные куски хлеба. Как и днем, она
следила за трапезой Куинна с материнским интересом.
— Цвет лица у вас плоховатый, — сказала она после недолгого мол-
чания,— но едите вы с аппетитом и на вид довольно здоровы. Я хочу
сказать, что, если бы вы были слабым, я бы вас, конечно, не стала ни о
чем просить.
335
— Внешность обманчива, Сестра, я очень слабый. У меня больная
печень, увеличенная селезенка, плохое кровообращение...
— Чепуха!
— Тогда говорите.
— Я хочу, чтобы вы кое-кого разыскали. Не самого человека, а про-
сто узнали бы, что с ним. Понимаете?
— Не совсем.
— Прежде чем рассказывать дальше, я хочу предупредить, что запла-
чу. У меня есть деньги. Здесь об этом не знают. Мы отрекаемся от все-
го, что имеем, когда становимся Братьями и Сестрами. Наши деньги и
даже одежда, в которой мы сюда приходим, поступают в общий фонд.
— Но вы кое-что отложили на черный день?
— Ничего подобного,— резко ответила она. — Мой сын — он живет
в Чикаго — присылает мне на каждое Рождество двадцатидолларовую
бумажку. Я обещала ему, что буду оставлять деньги себе, а не отдавать
Учителю. Сын не одобряет всего этого,— она неопределенно повела
рукой,— он не верит, что человек может быть счастлив служением Гос-
поду и Истинно Верующим. Он считает, что я повредилась в уме после
смерти мужа, и, возможно, так оно и есть. Но я нашла тут новый дом.
Здесь мое место, и я отсюда никогда не уйду. Я здесь нужна. У Брата
Голос плеврит, у Учителя слабый желудок, у Матери Пуресы — это
жена Учителя, очень старенькая, — голова не в порядке.
Поднявшись, Сестра Благодать подошла к печи и остановилась пе-
ред ней, потирая руки, будто ощутила внезапно холод смерти.
— Я тоже старею,— сказала она.— Бывают дни, когда это чувству-
ется особенно сильно. Душа моя спокойна, но тело бунтует. Ему хочет-
ся чего-то мягкого, теплого, нежного. Когда я по утрам поднимаюсь с
постели, моя душа прикасается к небу, а вот ноги — ох, как же им хо-
лодно, как они болят! Однажды в каталоге «Сиэре» я увидела тапочки
и теперь часто думаю о них, хотя не должна бы. Они были такие розо-
вые, махровые, мягкие — лучше представить невозможно, но, конеч-
но, они потакание плоти.
— Совсем не страшное, по-моему.
— Вот таких-то и нужно опасаться. Они множатся, растут как сор-
няки. Сначала мечтаешь о теплых тапочках, а потом оглянуться не ус-
пеешь, как и о другом.
— Например?
— О настоящей ванне с горячей водой и двумя полотенцами. Ну вот,
пожалуйста,— она повернулась к Куинну,— что я вам говорила? Мне
уже нужны два полотенца, хотя и одного достаточно. Нет, правду гово-
рят, что человек не бывает доволен тем, что у него есть. Если бы я ис-
купалась в горячей ванне, то захотела бы это повторить, а потом стала
бы требовать горячую ванну каждую неделю или даже каждый день.
А если все в Башне последуют моему примеру? Что же это, мы все бу-
дем целыми днями лежать в горячих ваннах, а скот пусть голодает и
336
огород покрывается сорняками? Нет, мистер Куинн, если бы вы мне
сию минуту предложили горячую ванну, я бы отказалась.
Куинн хотел заметить, что не имеет привычки предлагать горячие
ванны незнакомым женщинам, но воздержался, боясь обидеть Сестру
Благодать. Она была настроена так серьезно и воинственно, будто спо- •
рила с самим дьяволом.
— Вы слышали о таком месте — Чикото? Это маленький город, при-
мерно в ста милях отсюда, — сказала она, помолчав.
— Да, Сестра.
— Я хочу, чтобы вы отправились туда и разыскали человека по име-
ни Патрик ОТорман.
— Старый друг? Родственник?
Она сделала вид, что не слышит.
— У меня есть сто двадцать долларов.
— Это же целая шеренга махровых розовых тапочек, Сестра!
Она вновь оставила его слова без внимания.
— Возможно, это будет совсем нетрудно сделать.
— Допустим, я найду О’Гормана. Что дальше? Передать ему что-ни-
будь? Поздравить с Четвертым июля?
— Нет, просто возвращайтесь сюда и расскажите мне все, что узна-
ете. Но только мне, и никому больше.
— А если он не живет больше в Чикото?
— Тогда узнайте, куда он уехал. И ни в коем случае не пытайтесь с
ним связаться, толку от этого никакого не будет, а вред может полу-
читься большой. Вы согласны?
— Я сейчас не в том положении, чтобы не соглашаться, Сестра. Но
должен заметить, что вы рискуете. Я ведь могу исчезнуть с этими ста
двадцатью долларами и никогда не вернуться.-
— Можете,— спокойно сказала она, — в таком случае я получу еще
один урок. Но, с другой стороны, вы ведь можете и вернуться. Я рис-
кую деньгами, которые все равно не потрачу. Учителю я их отдать тоже
не могу, поскольку не хочу обманывать сына.
— Вы так умеете повернуть дело, что на первый взгляд все кажется
очень простым.
— А на второй?
— Не понимаю, почему вас так интересует этот ОТорман?
— А вам и не надо понимать. То, о чем я вас прошу, для меня очень
важно.
— Хорошо. Где деньги?
— В надежном месте,— ласково ответила Сестра Благодать.— Пусть
они там побудут до завтрашнего утра.
— Означает ли это, что вы мне не доверяете? А может, вы не дове-
ряете Братьям и Сестрам?
— Это означает, что я не такая уж простушка, мистер Куинн. Вы
получите деньги завтра на рассвете, когда сядете в грузовик.
337
— На рассвете?
— «Пораньше вставай и пораньше ложись, будешь красивым и силь-
ным всю жизнь»1.
— Меня не так учили.
— Учитель переделал некоторые пословицы, чтобы детям было по-
нятнее.
— Что же это за Учитель такой? — спросил Куинн. — Можно будет
его повидать?
— Не сегодня, он плохо себя чувствует. Вот когда вернетесь...
— Откуда такая уверенность, что я вернусь? Вы плохо знаете кар-
тежников, Сестра.
— Я знаю о картежниках все задолго до того, как вы впервые увиде-
ли туз пик,— ответила Сестра Благодать.
Глава 2
Куинна разбудили, когда было еще темно. Кто-то бесцеремонно
тряс его за плечо. Он открыл глаза.
На него сквозь толстые стекла очков глядел маленький, толстый че-
ловечек. В руках он держал фонарь.
— Боже милостивый, я уж совсем было подумал, что вы умерли.
Вставайте скорее!
— Почему? Что случилось?
— Ничего. Пора встречать новый день. Я Брат Верное Сердце. Сес-
тра Благодать велела мне побрить вас и накормить завтраком до того,
как поднимутся остальные.
— Который час?
— В Башне нет часов. Я буду ждать вас в умывальной.
Вскоре Куинн понял, почему у Братьев царапины на макушках и
подбородках. Бритва была тупой, свет фонаря слабым, а сам Брат Сер-
дце — близоруким.
— Да вы неженка, — добродушно заметил Брат Сердце, — и нервы,
наверное, не в порядке.
— Ваша правда.
— Хотите, я вас заодно подстригу?
— Нет, спасибо. Мне и так неудобно, что вам приходится меня брить.
— Сестра Благодать сказала, чтобы я постарался. Она о вас так хло-
почет, что я прямо-таки теряюсь в догадках.
— Я сам теряюсь, Брат.
Видно было, что Брат Сердце с удовольствием поговорил бы на эту
тему еще, но не решается, боясь быть неделикатным.
1 Парафраз пословицы «Пораньше вставай й пораньше ложись, будешь здоровым и
мудрым всю жизнь».
338
— Пойду приготовлю завтрак. Печку я уже растопил, так что яйца
сварятся в одну минуту. Позавтракаем вдвоем.
— А почему только вдвоем?
Пухлое лицо Брата Сердце порозовело.
— Сестра Смирение, конечно, хорошая кухарка, но без нее спокой-
нее, особенно утром. В нее как будто бес вселяется! По утрам нет ни-
чего хуже, чем злая женщина.
К тому времени как Куинн оделся, Брат Верное Сердце поставил на
стол вареные яйца, хлеб, джем и снова вернулся к прерванной беседе.
— В мое время женщины не были такими острыми на язык. Они
были тихими, хрупкими, с маленькими ногами. Вы заметили, какие у
наших женщин большие ноги?
— Я не присматривался.
— Увы, очень большие. И широкие, как капустные листья.
Несмотря на традиционную для парикмахеров болтливость, Брат
Сердце заметно нервничал. Он едва притронулся к еде и то и дело по-
глядывал через плечо, будто опасался, что их подслушивают.
— Почему вам не терпится отправить меня прежде, чем встанут ос-
тальные? — спросил Куинн.
— Ну-ну-ну, это не совсем так.
— А по-моему, так.
— К вам это не относится, мистер Куинн. Я бы сказал, это всего
лишь мера предосторожности.
— Может, и я бы так сказал, если б знал, о чем идет речь.
Брат Сердце с минуту колебался, покусывая губу, словно она чеса-
лась от желания поговорить.
— Почему я, в конце концов, должен от вас скрывать? Это из-за
Кармы, старшей дочери Сестры Смирение. Когда грузовик в прошлый
раз ездил в город, она спряталась в кузове среди мешков. Брат Терно-
вый Венец обнаружил ее уже на полпути в Сан-Феличе. Она чихала от
пыли. До этого она год училась в школе, вот и напридумывала себе не-
весть что. Хочет, видите ли, найти себе в городе работу и жить там.
— А это невозможно?
— Конечно нет. В городе девочка пропадет. Здесь она, по крайней
мере, бедная среди таких же бедных.
Солнце уже начинало свой подъем, и небо окрасилось в розоватый
цвет. От невидимой Башни поплыли звуки гонга, и почти сразу же в
дверях столовой возникла запыхавшаяся Сестра Благодать.
— Пора ехать, мистер Куинн. Не заставляйте Брата Терновый Ве-
нец ждать. Дайте-ка мне ваш пиджак, я его почищу как следует.
Куинн уже чистил его, но спорить не стал. Сестра Благодать вы-
несла пиджак за порог и наградила несколькими энергичными шлеп-
ками.
— Пойдемте, мистер Куинн. У Брата Венец сегодня еще много
хлопот.
339
Надев пиджак, он последовал за ней по направлению к дороге. Она
ничего не сказала ни о деньгах, ни об ОТормане.
«Уж не забыла ли она о вчерашнем разговоре»,— подумал Куинн.
В таком случае Сестра Благодать определенно была не в себе.
Посреди дороги стоял с зажженными фарами и включенным мо-
тором старый грузовик «шевроле». За рулем, низко надвинув на бри-
тую голову шляпу, сидел Брат, которому было от силы сорок. «Самый
молодой»,— подумал Куинн. Когда Сестра Благодать познакомила их,
Брат улыбнулся, обнаружив дыру вместо переднего зуба.
— В Сан-Феличе Брат Венец высадит вас, где вы ему скажете, мис-
тер Куинн.
— Спасибо,— сказал Куинн, забираясь в кабину,— а как насчет ОТор..?
— Счастливого пути,— прервала его Сестра Благодать с непроница-
емым видом.— Езжай осторожно, Брат Венец. И помни, если в городе
тебе встретятся соблазны, повернись к ним спиной. Если любопытные
будут смотреть на тебя, опускай глаза. Если станут делать замечания,
нс слушай.
— Аминь, Сестра. Что касается вас, мистер Куинн, то постарайтесь
вести себя осмотрительно.
— Послушайте, Сестра, тс деньги...
— Au revoir1, мистер Куинн.
Грузовик покатил по дороге. Куинн оглянулся, чтобы еще раз по-
смотреть на Сестру Благодать, но она уже скрылась за деревьями.
«Может, ничего не было и я безумнее их всех, вместе взятых?» —
подумал он и проорал сквозь шум мотора Брату Венец:
— Славная женщина Сестра Благодать!
— Что-что? Не слышу!
— Я говорю, славная женщина Сестра Благодать, но чувствуется, что
стареет. Становится забывчивой, да?
— Если бы!
— Но время от времени все-таки забывает всякие мелочи?
— Ничего подобного!— раздраженно и в то же время с невольным
уважением отозвался Брат Венец. У нее память как у слона. Вы бы за-
крыли окно. Воздух Господень сегодня холодноват.
Действительно было холодно. Куинн закрыл окно, поднял воротник
пиджака и сунул руки в карманы. Его пальцы коснулись гладких, про-
хладных банкнотов.
Он оглянулся в направлении Башни и произнес:
— Что ж, Сестра, au revoir.
Дорога петляла, старый мотор капризничал, и им понадобилось два
часа, чтобы добраться до Сан-Феличе, узкой полоски суши, зажатой
между горами и морем. Это был старый, богатый и консервативный го-
род, державшийся особняком среди других городов Южной Калифор-
1 До свидания, до встречи (фр)-
340
нии. Его улицы заполняли нарядные пожилые дамы, загорелые пожи-
лые джентльмены и атлетического сложения молодые люди, которые
выглядели так, будто родились на теннисном корте, на пляже или на
поле для игры в гольф. Увидев опять этот город, Куинн понял, что
Дорис, с ее платиновыми волосами и толстым слоем косметики на лице,
выглядела бы здесь неуместно, а поняв это, постаралась бы выглядеть
совсем уж вызывающе, и все бы кончилось плохо. Нет, Дорис сюда ни-
как не вписывалась. Ее уделом была ночь, а в Сан-Феличе жили люди,
предпочитавшие день. Для них рассвет был началом дня, а не концом
ночи, и Сестра Благодать с Братом Венец, несмотря на странную
одежду, выглядели бы здесь куда естественнее, чем Дорис. «Или я...—
подумал Куинн, чувствуя, как теряет уверенность в себе и в осуществи-
мости своих планов. — Я здесь чужой — слишком стар для подводного
плаванья и тенниса и слишком молод для шашек и канасты».
Он погладил лежавшие в кармане деньги. Сто двадцать долларов
плюс те триста, что ему должен Том Юргенсен, — это четыреста два-
дцать. Если он вернется в Рино и начнёт играть осторожно, если ему
повезет...
— Где вас высадить? — спросил Брат Венец. — Я еду в универмаг
«Сиэре».
— Отлично, я тоже.
— У вас друзья в городе?
— Был один. Может, есть до сих пор.
Брат Венец вырулил на стоянку возле «Сиэрса» и остановился,
скрипнув тормозами.
— Ну вот, доставил вас в целости и сохранности, как обещал Сест-
ре Благодать. Вы ее знали раньше?
— Нет.
— А чего ж она с вами так носится?
— Наверное, я ей кого-то напоминаю.
— Мне вы никого не напоминаете.
Брат Венец спрыгнул на землю и направился к универмагу.
— Спасибо, что подвезли, Брат,— крикнул ему вслед Куинн.
— Аминь.
Было девять утра. Прошло восемнадцать часов с тех пор, как с ним
настороженно поздоровалась Сестра Благодать, так трогательно опекав-
шая его после. Он снова коснулся пальцами денег и ощутил нити, по-
тянувшиеся от них. «Зачем я только взял эти сто двадцать долларов?»—
подумал он и чуть было не окликнул Брата Венец, чтобы попросить его
вернуть деньги Сестре Благодать, но вспомнил, что в Башне денег дер-
жать не разрешалось. Отдав деньги Брату Венец, он навлек бы на Сес-
тру Благодать неприятности.
Куинн повернулся и быстро зашагал по направлению к Стейт-стрит.
Том Юргенсен торговал лодками и страховал от несчастных случаев
на воде. У него была маленькая контора на молу, окна которой были
341
украшены надписями «Продается!» и фотографиями яликов, шлюпок,
катеров и шхун, несущихся на всех парах по морю.
Когда Куинн вошел, Юргенсен курил сигару и разговаривал по те-
лефону. Трубка торчала у него над плечом, как попугай возле уха у Бра-
та Голос.
— Подумаешь, паруса «Рэтси»! Все равно это обыкновенная лохань.
И не пудри мне мозги!
Положив трубку, он перегнулся через стол и пожал Куинну руку.
— А вот и Джо Куинн собственной персоной! Как ты, старик?
— Да вот, постарел. И сижу на мели.
— Я надеялся, что ты этого не скажешь, Джо! Уж больно плохо идут
дела в последнее время. Богатых в этом городе больше нет. Сюда про-
лезла всякая прижимистая шушера, а ей не нужно красное дерево! Ее
устраивает... — Юргенсен вздохнул и помолчал. — Ты совсем без гро-
ша, Джо?
— Если не считать скромной суммы, которая принадлежит не мне.
— С каких пор тебя это стало тревожить, Джо? Шучу, конечно, ха-ха.
— Смешно, ха-ха, — отозвался Куинн. — У меня при себе твоя рас-
писка на триста долларов. Я хочу получить их сейчас.
— У меня нет денег. Стыдно сказать, Джо, но у меня их просто нет.
Может, возьмешь лодку? Тут есть одна малютка, трехсотфутовый киль,
паруса «Уоттс», гафель...
— Ровно то, что нужно для Венеции. Только я в Венецию не соби-
раюсь.
— Ладно, не пыли, это всего лишь дружеское предложение. Маши-
на у тебя, конечно, есть?
— Ошибаешься, Том.
— Ага, так, может, тебя тачка заинтересует? Конфетка, а не тачка!
«Форд-виктория» пятьдесят четвертого года, на нем жена ездит. Она
мне, конечно, глаза выцарапает, если я его заберу, но что делать? Этот
«форд» стоит как минимум триста. Двухцветный, кремово-синий, двер-
цы белые, печка, радио.
— В Рино я бы за эти деньги мог найти что-нибудь получше.
— Но ты не в Рино. И не в Венеции,— сказал Юргенсен.— Лучшего
у меня все равно сейчас нет. Хочешь, бери машину совсем, а хочешь,
катайся, пока не соберу тебе денег. Меня бы, честно говоря, больше
устроил второй вариант. Так легче будет сладить с Хелен.
— Ладно, договорились. Где машина?
— В гараже за моим домом, Гавиота-роуд, шестьсот тридцать один.
На ней неделю не ездили — Хелен гостит у матери в Денвере,— так что
не удивляйся, если не сразу ее заведешь. Вот ключи. Собираешься по-
быть у нас в городе, Джо?
— Или где-нибудь поблизости.
— Зайди недели через две. Не исключено, что деньги уже будут.
И береги тачку, а то Хелен решит, что я ее в покер проиграл. Впрочем,
342
она меня и так перепилит.— Юргенсен махнул рукой.— Ты отлично вы-
глядишь, Джо!
— «Пораньше вставай и пораньше ложись — будешь красивым и
сильным всю жизнь».
— Кто это тебя научил?
— Братья и Сестры из Башни Духа.
Брови Юргенсена поползли вверх.
— Ты что, в религию ударился?
— С нездешней силой. Спасибо за машину. До встречи!
Машина завелась легко. Он доехал до автостанции, заправился, под-
лил масла и распростился с первой двадцатидолларовой бумажкой Сес-
тры Благодать. Затем спросил у заправщика, как добраться до Чикото.
— Я бы поехал по сто первой дороге до Вентуры, а там свернул на
девяносто девятую. Так длиннее, зато не застрянете, как на сто пятиде-
сятой, которая каждые триста метров петляет. Купоны собираете, сэр?
— Могу начать.
Как только Куинн отъехал на несколько километров от моря, он
пожалел, что не отложил поездку на вечер. Голые холмы, чередующи-
еся с лимонными и ореховыми рощами, дрожали в солнечном мареве,
а воздух был таким сухим, что сигареты, купленные в Сан-Феличе, ло-
пались у него в руках. Он попытался остудить себя воспоминаниями о
Сан-Феличе, о прохладном ветерке с океана и о гавани, утыканной па-
русами, но от этого контраста ему сделалось еще хуже, и он сдался,
перестав вообще о чем- либо думать. До Чикото Куинн добрался в пол-
день. С тех пор как он был здесь в последний раз, городок вырос, но
не в высоту, и изменился, но, увы, не к лучшему. Окруженный нефтя-
ными скважинами и населенный людьми, которые целиком от них за-
висели, он лежал плоский, коричневый и твердый, как пирог, который
кухарка забыла вынуть из духовки. Вдоль улиц росли чахлые, какие-
то неуместные здесь деревья. Они отделяли новые дома от старых, раз-
валившихся хибар. Дети, копошившиеся на брошенных, заросших
сорняками участках, были такими же веселыми, как и их сверстники,
играющие на чистом белом песке пляжей Сан-Феличе. Но в подрост-
ках Куинн заметил напряженность и неприкаянность, вызванные
слишком легким и быстрым подъемом от бедности к богатству. Они
бесцельно колесили по улицам в новехоньких машинах и заезжали
только в кафе и кинотеатры для автомобилистов, предпочитая не по-
кидать своих убежищ на колесах, как солдаты, не вылезающие из тан-
ков на территории врага.
Куинн купил необходимые ему вещи в ближайшей аптеке, снял но-
мер в мотеле неподалеку от центра города и пообедал в кафе, где было
так холодно от кондиционера, что он поднял воротник пиджака.
Покончив с едой, он зашел в будку телефона-автомата, стоявшую тут
же, в кафе, и прочитал в справочнике, что Патрик ОТорман живет по
адресу: Кедровая аллея, 702.
343
«Вот и все,— подумал Куинн со смешанным чувством облегчения и
досады. — О’Горман по-прежнему находится в Чикото, а я играючи за-
работал сто двадцать долларов. Утром заскочу в Башню к Сестре Бла-
годать, сообщу ей адрес — и в Рино».
Дело оказалось очень простым, и эта простота настораживала. Если
он так легко все узнал, почему Сестре Благодать нужно было напускать
столько тумана? Почему она не попросила Брата Венец позвонить
ОТорману из Сан-Феличе или хотя бы посмотреть его адрес в том же
справочнике, который имелся в библиотеке и на телефонной станции?
Куинн был уверен, что ей это приходило в голову. По ее собственным
словам и по его наблюдениям — она вовсе не была простушкой. И тем
не менее она заплатила сто двадцать долларов за сведения, которые
могла бы получить, истратив всего лишь два на телефонный звонок.
Он бросил в щель монету и набрал номер ОТормана.
Ответила девочка, прерывисто дыша, будто бежала к телефону сло-
мя голову.
— Алло!
— Здесь живут О’Горманы?
-Да.
— Могу я поговорить с мистером ОТорманом?
— Ричард не мистер, — хихикнула девочка. — Ему всего двенадцать
лет.
— Я имею в виду твоего отца.
— Моего о...? Подождите, пожалуйста.
С другого конца донесся неясный шум, а затем женский голос хо-
лодно и раздельно произнес:
— С кем вы хотите поговорить?
— С мистером Патриком ОТорманом.
— Сожалею, но его... его нет.
— Когда он будет?
— Никогда.
— А вы не подскажете, по какому телефону я могу ему позвонить?
— Мистер О’Горман умер пять лет назад,— сказала женщина и по-
весила трубку.
Глава 3
Район, в котором находилась Кедровая аллея, явно знавал лучшие
времена, однако и сейчас старался сохранить приличный вид. Дом
семьсот два окружали полоски тщательно подстриженного газона. В се-
редине одного цвел белый олеандр, в середине другого росло апельси-
новое дерево, вперемежку покрытое плодами и цветами. К дереву был
прислонен мальчишеский велосипед. Казалось, что владелец бросил тут
его впопыхах, найдя себе более увлекательное занятие. Окна малень-
344
кого отштукатуренного дома были затворены и плотно завешены изнут-
ри портьерами. Кто-то совсем недавно полил дорожку и террасу. От лу-
жиц шел пар, они исчезали на глазах.
Вместо звонка к входной двери была привинчена старомодная мед-
ная, начищенная до блеска львиная голова с дверным кольцом, в кото-
рой Куинн увидал собственное крошечное, искаженное отражение. Как
ни странно, оно чем-то соответствовало его представлению о себе.
Женщина, отворившая дверь, была, как и дом, маленькой, аккурат-
ной и немолодой. Фигура у нее по-прежнему была стройной и лицо
миловидным, но вид такой отрешенный, будто она сбилась когда-то с
пути и никак не найдет дорогу назад.
— Миссис ОТорман? — спросил Куинн.
— Да, но я ничего не куплю.
«И вряд ли продашь», — подумал Куинн, но вслух произнес:
— Я Джо Куинн. Мы с вашем мужем дружили когда-то.
Она не то чтобы смягчилась, но взглянула на него почти с интересом.
— Это вы сейчас звонили?
— Да. Я не знал, что он умер. Это ужасно. Я пришел, чтобы выразить
свои соболезнования и извиниться, если мой звонок вас расстроил.
— Спасибо. Простите, что я сразу повесила трубку. Но в Чикото все...
все знают о Патрике, и я подумала, что это чья-то неуместная шутка.
«Все знают о Патрике. Туманное высказывание», — подумал Куинн,
отметив заодно и едва заметную паузу, предшествовавшую этим словам.
— Где вы познакомились с моим мужем, мистер Куинн?
На этот вопрос трудно было дать уклончивый ответ, и Куинн попы-
тался найти самый безопасный.
— Мы с Патом вместе служили в армии.
— Да? Что ж, входите! Я как раз приготовила детям лимонад. Они
сейчас должны прийти.
Гостиная была небольшой и казалась еще меньше из-за ковра и обо-
ев, наклеенных до самого потолка. Миссис ОТорман — или мистеру
ОТорману? — нравились розы: большие алые цветы красовались на
ковре, розовые и белые — на обоях. Вмонтированный в окно кондици-
онер громко гудел, но в комнате стояла духота.
— Садитесь, мистер Куинн.
— Спасибо.
— И расскажите мне о муже.
— Я надеялся, что вы о нем расскажете.
— Нет, вы перепутали,— усмехнулась миссис ОТорман. — Когда
человек приходит, чтобы выразить соболезнования вдове старого бое-
вого друга, он обычно предается воспоминаниям. Вот и предавайтесь,
я вас внимательно слушаю.
Куинн отвел глаза. < •
— Вы, я вижу, застенчивы, мистер Куинн. Помочь? Вот хорошей на-
чало: «Никогда не забуду, сидим мы как-то...» Или вы предпочитаете
345
более захватывающий сюжет? Например: немцы наступают в несмет-
ном количестве, а вы истекаете кровью в подбитом танке, и рядом ни-
кого нет, кроме верного друга Пата О’Гормана. Подходит?
Куинн покачал головой.
— Нет. Я не воевал с немцами. Только с корейцами.
— Вот как? Тогда поменяем декорации. Место действия Корея. Хотя
подбитый танк и тут сгодится.
— Что вас так волнует, миссис ОТорман?
— А вас? — Она снова улыбнулась ледяной улыбкой.— Мой муж
никогда не служил в армии и никому на свете не позволял называть
себя Патом. Так что советую начать сначала и по возможности гово-
рить правду.
— Пожалуйста! Я не был знаком с вашим мужем. Я не знал, что он
умер. Я не знал о нем ничего, кроме того, что его зовут Патрик ОТорман
и что он, скорее всего, живет в Чикото. Вот вам и вся правда.
— Тогда почему вы здесь?
— Хороший вопрос, — сказал Куинн.— Однако на него трудно най-
ти такой же хороший ответ. Вы мне не поверите.
— Посмотрим. Я сумею отличить правду от лжи. Говорите.
Но что? Куинн и так уже нарушил приказ Сестры Благодать ни в
коем случае не пытаться найти ОТормана... Рассказать вдобавок и о
ней? Это уже не лезло ни в какие ворота. К тому же десять против од-
ного — миссис ОТорман не поверила бы ни одному его слову. Вряд ли
рассказ о Братьях и Сестрах из Башни прозвучит убедительно. Судя по
всему, у него оставался только один выход, если ее муж умер при стран-
ных или необычных обстоятельствах (Куинн снова вспомнил, как мис-
сис ОТорман запнулась, прежде чем произнести «Здесь о Патрике все
знают»), то, возможно, она согласилась бы кое-что ему сообщить. В та-
ком случае ему говорить не придется. Эти соображения быстро пронес-
лись у него в голове.
— Дело в том, миссис ОТорман, — сказал Куинн, — что я сыщик.
Он не ожидал, что его слова произведут эффект разорвавшейся бомбы.
— Ах вот в чем дело? — воскликнула миссис ОТорман.— Значит,
все начинаете сначала? Кому-то не нравится, что я наконец успокои-
лась, что уже год или два спокойно хожу по улицам, что никто не шеп-
чется у меня за спиной, не бросает вслед сочувственных взглядов?
Опять будут заголовки в газетах, опять все кому не лень будут задавать
идиотские вопросы! Да поймите же, мой муж погиб! Это был несчаст-
ный случай! Его не убили, он не покончил с собой и не сбежал, чтобы
начать новую жизнь под чужим именем! Он был глубоко верующим
человеком и любил свою семью, и я никому не позволю снова трепать
его имя! Найдите себе другое занятие: штрафуйте владельцев машин,
стоящих в неположенном месте, или забирайте велосипеды у детей,
которые катаются без номеров. Перед нашим домом стоит велосипед,
начните с него. А теперь убирайтесь, я не хочу вас больше видеть.
346
Миссис О’Горман была нс из тех женщин, которых можно угово-
рить, очаровать или переспорить. Ум сочетался в ней с ожесточен-
ностью и недюжинной силой воли, и для Куинна это было чересчур.
Он встал и вышел.
По пути к Главной улице он старался убедить себя, что справился с
работой и теперь ему остается только сообщить результат Сестре Бла-
годать. О’Горман погиб в результате несчастного случая. Так утверждает
его жена. Но какого несчастного случая? И если у полиции были по-
дозрения, что он сбежал, значит, тело его не было найдено?
— Моя работа закончена,— произнес он вслух.— А где, как и поче-
му О’Горман погиб, меня не касается. Тем более что через пять лет это
выяснить не так уж легко. Мне пора в Рино.
Но мысль о Рино не могла вытеснить из его головы О’Гормана. Ког-
да он работал в казино, то обязан был следить, нет ли поблизости людей,
которых разыскивает полиция. Их фотографии и описания примет рас-
сылались сотрудникам охраны ежедневно. Многих арестовывали без
лишнего шума, прежде чем они успевали подойти к рулетке. Куинн слы-
хал, что в Рино и Лас-Вегасе беглых преступников ловят больше, чем во
всех других городах, вместе взятых. Эти два места были магнитом, при-
тягивающим к себе грабителей, растратчиков, гангстеров и мошенников
всех мастей, мечтающих поскорее преумножить наворованное.
Поставив машину напротив табачного магазина, Куинн пошел ку-
пить газету. На прилавке лежали три, издававшиеся в Лос-Анджеле-
се, две в Сан-Франциско, «Дейли пресс» из Сан-Феличе, «Уолл-стрит
джорнал» и местная «Чикото ньюз». Куинн купил «Чикото ньюз» и
взглянул на последнюю страницу. Редакция располагалась на Восьмой
авеню, и редактора звали Джон Гаррисон Ронда.
Кабинетом Ронде служил закуток, отгороженный двухметровой
стенкой, нижняя часть которой была фанерной, а верхняя — стеклян-
ной. Стоя, Ронда мог видеть подчиненных, а сидя, пропадал из их поля
зрения, что его очень устраивало.
Это был высокий человек лет пятидесяти, с добродушным лицом,
медлительными движениями и гулким, басовитым голосом.
— Чем могу быть вам полезен, Куинн?
— Я только что разговаривал с женой Патрика О’Гормана. Или пра-
вильнее будет сказать — с вдовой?
— Правильнее — с вдовой.
— Вы были в Чикото, когда О’Горман умер?
— Да. Я как раз приобрел эту газету, рискнул последними грошами.
Она тогда совсем захирела, и сейчас была бы не лучше, если б не исто-
рия с ОТорманом. Мне тогда в течение месяца повезло дважды. Спер-
ва О’Горман, а три-четыре недели спустя бухгалтерша из местного
банка, милая такая дамочка — удивительно, кстати, насколько легко
такие вот дамочки становятся воровками, — так вот, бухгалтерша, по
локоть запустившая руку в банковскую кассу. Тираж «Чикото ньюз» за
347
год увеличился вдвое, и этим я обязан ОТорману, упокой, Господи, его
душу. Вот уж действительно не было счастья, да чужое несчастье по-
могло. А вы, стало быть, друг его вдовы?
— Нет,— осторожно ответил Куинн, — так меня назвать, пожалуй,
нельзя.
— Вы в этом уверены?
— Уверен. Она уверена еще больше.
Ронда разочарованно вздохнул.
— Честно говоря, я всегда надеялся, что у Марты ОТорман есть за-
секреченный дружок. Ей вовсе не помешает снова выйти замуж за ка-
кого-нибудь славного парня ее возраста.
— Сожалею, но я этому образу не соответствую. Мне больше лет,
чем кажется на первый взгляд, и характер у меня омерзительный.
— Ладно, понял. Хотя сути дела это не меняет. Марте нужно перестать
жить прошлым и выйти замуж. А то ОТорман превратится в совсем уж
недосягаемый идеал. С каждым годом он делается в ее памяти лучше и
лучше. Я согласен, он был хорошим человеком: заботливым отцом, лю-
бящим мужем, но хороший покойник, по-моему, не должен играть в
жизни живых большую роль, чем плохой. Марте наверняка было бы легче
жить, если б она узнала, что ОТорман был отпетым негодяем.
— А может, так оно и было?
— Ничего подобного! — Ронда отрицательно покачал головой. — Он
был мягким, стеснительным человеком, полной противоположностью
тем классическим, буйным ирландцам, которых я, кстати, никогда в
жизни не встречал. Когда полиция выясняла, не убийство ли это, там
все чуть с ума не сошли, потому что в Чикото не нашлось ни одного
человека, который бы сказал об О’Гормане что-нибудь плохое. Ника-
ких обид, никаких старых счетов, никаких ссор. И если ОТормана дей-
ствительно убили — в чем я не сомневаюсь,— то это дело рук кого-то
со стороны, скорее всего бандита с большой дороги в буквальном смыс-
ле. ОТорман всегда сажал в машину голосующих на шоссе.
— Мягкие, стеснительные люди обычно избегают случайных попут-
чиков.
— А он — нет. Они с Мартой смотрели на это по-разному — в их
семье редкость, между прочим. Марта считала, что случайных попут-
чиков сажать опасно, но он поступал по-своему. Скорее всего потому,
что жалел неудачников. Себя-то он наверняка неудачником числил.
— Почему?
— Он ничего особенного в жизни не добился — ни в смысле денег,
ни в каком другом. Сильным человеком в семье была Марта, и ей это
очень пригодилось после несчастья. Страховая компания год отказы-
валась выплачивать страховку ОТормана, потому что тело его не на-
шли, а Марте надо было кормить двух детей. Пришлось снова идти
лаборанткой в нашу больницу. Она и сейчас там работает.
— Сколько вы о ней знаете!
348
— Моя жена с ней дружит, они вместе учились в школе. Какое-то
время, когда у меня шло много материала об ОТормане, отношения
между мной и Мартой были прохладные, но потом она поняла, что я
всего лишь делаю свое дело. Почему вас это интересует, Куинн?
Куинн туманно ответил, что его работа в Рино имеет отношение к
розыску без вести пропавших. Ронду такой ответ, казалось, удовлетво-
рил, а если и нет, он не счел нужным это показывать. Он явно любил
поговорить и с удовольствием использовал неожиданную возможность.
— Итак, его убил случайный попутчик,— сказал Куинн.— При ка-
ких обстоятельствах?
— Деталей я сейчас не помню, но, если хотите, могу дать общую кар-
тину.
— Хочу.
— Это случилось около пяти с половиной лет назад в середине фев-
раля. Всю зиму дождь лил как из ведра — я каждый день печатал, сколь-
ко выпало осадков, у кого дом затопило, у кого участок. Речка Гре-
мучая — она течет милях в трех к востоку от города — разлилась как
никогда. Каждое лето она мелеет до дна, так что сейчас, например, труд-
но себе представить, как она тогда вздулась. Короче говоря, машина
О’Гормана проломила ограду моста и свалилась в реку. Ее нашли через
несколько дней, когда вода спала. На передней дверце болтался лоскут,
испачканный кровью. Ее было трудно заметить невооруженным глазом,
но в лаборатории быстро определили, что это кровь, и той же группы,
что у О’Гормана, а лоскут был от рубашки, которую он надел, прежде
чем уехать в тот вечер из дома.
— А тело?
— Чуть подальше Гремучая сливается с Торсидо, которая питается
снегами с гор и полностью оправдывает свое название. Торсидо значит
«сердитая, извилистая, буйная» — именно такой она стала в ту зиму.
О’Горман был щуплым. Гремучая вполне могла внести его тело в Тор-
сидо, а там оно окончательно сгинуло. Это версия полиции. Но не ис-
ключен и такой вариант, что его убили в машине во время борьбы,
когда и была порвана рубашка, а потом где-то спрятали. Сам я придер-
живаюсь того же мнения, что и полиция. Скорее всего О’Горман по-
добрал какого-нибудь бродягу — не забывайте, что шел ливень, и такой
добряк не мог спокойно проехать мимо голосующего на дороге,— бро-
дяга попытался его ограбить, и О’Горман стал сопротивляться. Я ду-
маю, что бродяга этот был нездешний, а потому не знал, что река
разлилась ненадолго. Наверное, он думал, что она всегда такая и что
машину никогда не найдут.
— Что же случилось с бродягой? — спросил Куинн.
Ронда закурил сигарету и смотрел на спичку, пока та не погасла.
— В том-то и дело, что на э(тот вопрос ответа нет. Бродяга исчез так
же бесследно, как и О’Горман. Шериф объездил потом всю округу и
допросил буквально каждого, кого не знал в лицо, но ничего не добил-
349
ся. Мне часто приходится сталкиваться с преступлениями, я в них не-
плохо разбираюсь и потому берусь утверждать, что это убийство не было
преднамеренным. Вот почему в нем так много неясного и его так труд-
но расследовать.
— Кто решил, что это было непреднамеренное преступление?
— Шериф, коронер1 и жюри присяжных при коронере. А что? Вы
не согласны?
— Я знаю только то, что услышал от вас, — сказал Куинн,— и этот
бродяга кажется мне весьма загадочной личностью.
— Понимаю, — кивнул Ронда.
— Если он поранил О’Гормана до крови, то можно предположить,
что на его одежде тоже была кровь. Есть тут у вас на отшибе какие-
нибудь дома, куда он мог залезть, чтобы переодеться или украсть еду?
— Есть, но туда никто не забирался, люди шерифа это точно выяснили.
— Значит, у нас остается неизвестный бродяга, мокрый до нитки и,
скорее всего, с пятнами крови на одежде.
— Дождь мог их смыть.
— Смыть кровь не так-то просто,— заметил Куинн.— Представьте
себя на месте убийцы. Что бы вы сделали?
— Пошел бы в город и купил другую одежду.
— Вечером? Магазины уже были закрыты.
— Тогда отправился бы в какой-нибудь мотель.
— В таком виде? Служащий мотеля наверняка вызвал бы полицию.
— Черт! Но что-нибудь он должен был сделать! Может, остановил
кого-то еще и уехал. Я знаю только, что он исчез.
— Или она. Или они.
— Хорошо. Он, она, оно, они исчезли.
— Если вообще существовали.
Ронда перегнулся через стол.
— К чему вы клоните?
— Его попутчиком не обязательно был какой-то бродяга. Что, если
ОТорман подвозил близкого друга? Или родственника?
— Я же вам. сказал, что шериф не нашел ни единого человека, кото-
рый был бы настроен против О’Гормана.
— Тот, о ком я думаю, и не должен был этого показывать, если он
только что убил О’Гормана. Или она.
— Вы все время повторяете «она». Почему?
— Жены, как известно,— сказал Куинн,— часто бывают недоволь-
ны своими мужьями.
— Марта к таким не относится. Кроме того, она в тот вечер была
дома, с детьми.
— Которые спали.
1 Следователь, производящий дознание в случаях насильственной или скоропостижной
смерти.
350
— Конечно, спали! — раздраженно отозвался Ронда.— Что они до-
лжны были, по-вашему, делать в пол-одиннадцатого? Пить пиво и ре-
заться в карты? Ричарду было всего семь лет, Салли — пять.
— А сколько было ОТорману?
— Примерно как вам, лет сорок.
Куинн не стал его поправлять. Он чувствовал себя сорокалетним, и
было неудивительно, что он на столько и выглядит.
— Вы не могли бы его описать?
— Голубоглазый, бледный, с вьющимися темными волосами. Сред-
него роста, приблизительно сто семьдесят сантиметров. Ничего особен-
ного, обыкновенный симпатичный мужчина.
— У вас есть его фотография?
— Да, несколько увеличенных снимков, мне их дала Марта, когда
еще надеялась, что он жив, но потерял память. Она долго надеялась,
но уж когда перестала — то перестала. Она твердо убеждена, что
ОТорман сорвался с моста случайно и что его тело унесла река.
— А лоскут от рубашки с пятнами крови?
— Считает, что он поранился, когда машина врезалась в ограду. Вет-
ровое стекло и два боковых были разбиты, так что это возможно. Одно
тут странно: ОТорман был очень осторожным водителем.
— Могло это быть самоубийство?
— Теоретически — да, — сказал Ронда, — но представить себе, по-
чему он это сделал, — трудновато. Во-первых, он был здоров, не ис-
пытывал денежных затруднений, и у него не было душевных травм.
Во-вторых, он, как и Марта, был католиком — я имею в виду, настоя-
щим католиком, который никогда не пойдет против своей религии.
В-третьих, он любил жену и обожал детей.
— А вам не кажется, Ронда, что многое из того, что вы перечисли-
ли, нельзя назвать фактами? Подумайте!
Ронда довольно хмыкнул.
— Нет уж, вы сами подумайте! Я этим пять с лишним лет занимался,
мне трудно решать непредвзято. Давайте лучше вы, на свежую голову.
— Хорошо. Будем считать, что факт — это то, что можно доказать.
Факт первый: он был здоров. Факт второй: он был набожным католи-
ком, для которого самоубийство — смертный грех. Все остальное из
того, что вы назвали, не факты, а умозаключения. У него могли быть и
денежные затруднения, и душевные травмы, просто он о них не гово-
рил. И он мог относиться к жене и детям прохладнее, чем казалось.
— Тогда он здорово притворялся! И если хотите знать мое мнение,
ОТорман притворяться по-настоящему не смог бы. При Марте я этого
никогда не скажу, но человек он был недалекий, если не сказать глупый.
— Чем он зарабатывал на жизнь?
— Был мелким клерком в нефтяной компании. Не сомневаюсь, что
Марта ему помогала, хотя она бы скорее умерла, чем призналась в этом.
Марта человек верный и свои ошибки исправляет сама.
351
— А ОТорман был ошибкой?
— Мне кажется, любая незаурядная женщина ошиблась бы, выйдя
за него замуж. ОТорман был существом без стержня. Он и Марта на-
поминали больше сына и мать, чем мужа и жену, хотя Марта была на.
несколько лет моложе. Все дело в том, что в Чикото такой умной жен-
щине, как Марта, выбирать было особенно не из кого, а ОТорман, как
я уже сказал, был хорош собой, с темными кудрями и мечтательным
взором. Большие голубые глаза хорошо скрывают пустые мозги, а Мар-
те ничто человеческое не было чуждо. К счастью, дети пошли в нее —
сообразительные, чертенята.
— Похоже, что миссис ОТорман не очень-то жалует полицию.
— Да, и это естественно. Марте пришлось очень нелегко. В нашем
городе народ довольно бесцеремонный, и полицейские — не исключе-
ние. Шериф, например, все время давал ей понять, что если бы она
удержала его в такой ненастный вечер дома, то ничего бы не случилось.
— А кстати, куда он направлялся?
— По словам Марты, ему показалось, что днем он сделал ошибку,
оформляя документ, и он решил съездить на работу, проверить.
— Кто-нибудь смотрел потом эти документы?
— Конечно! ОТорман был прав, он ошибся в сложении, допустил
простую арифметическую ошибку.
— Что, по-вашему, из этого следует?
— Что следует? — повторил Ронда, морща лоб.— Только то, что
ОТорман был глуп, но старателен, как я вам и говорил.
— Из этого может следовать и другое.
— Например?
— То, что ОТорман сделал ошибку намеренно.
— Зачем ему это было нужно?
— Чтобы иметь повод вернуться вечером в офис. Он часто работал
по вечерам?
— Повторяю, я уверен, что Марта ему помогала, хотя не призна-
валась, — сказал Ронда. — И уж если вы хотите опираться на факты, то
у вас их тем более нет. ОТорман не был способен ни на какую хит-
рость. Не спорю — человек может, если надо, прикинуться дурачком,
но никто не может прикидываться двадцать четыре часа в сутки, три-
ста шестьдесят пять дней в году, да так, чтобы окружающие ничего не
заподозрили. Нет, Куинн, у О’Гормана кишка была тонка. И в такой
ливень он мог рвануть в офис только по одной причине: боялся, что
ошибку заметят и его выгонят с работы.
— Я смотрю, у вас в этом нет ни тени сомнения!
— Ни малейшей! Вы можете сидеть тут сколько угодно и размышлять,
не был ли ОТорман хитрым мерзавцем или тайным заговорщиком, но
я-то знаю, что он кран в ванной не мог открыть самостоятельно.
— Вы говорите, что в работе ему помогала миссис ОТорман. Мо-
жет, она ему и в чем-то другом помогала?
352
— Послушайте, Куинн,— сказал Ронда, хлопнув ладонью по сто-
лу, — мы с вами ведем речь о двух очень хороших людях.
— Таких же, как та симпатичная бухгалтерша, о которой вы только что
упомянули? Я не загоняю вас в угол, Ронда, я просто перебираю варианты.
— В этом деле их можно перебирать до бесконечности. Спросите
шерифа, если мне не верите. Он подозревал, по-моему, все, кроме под-
жога и детоубийства, и все расследовал. Хотите посмотреть досье, ко-
торое я тогда собрал?
— Разумеется, — сказал Куинн.
— Там у меня все сведения, а не только те, что мы печатали в «Чи-
кото ныоз»,— кое-что я придерживал, чтобы не расстраивать Марту.
К тому же мне, откровенно говоря, всегда казалось, что эта история
когда-нибудь опять всплывет. Представьте себе, что в Канзасе, или там
в Сиэтле, или в Нью-Йорке прихватят на разбое какого-нибудь мало-
го, который сознается, что О’Гормана убил он. Вот тогда все оконча-
тельно встанет на свои места.
— А вы не надеялись, что О’Горман найдется?
— Надеялся, но нс очень. Когда он вышел в тот вечер из дома, у него
не было ничего, кроме двух долларов., машины и того, во что он был
одет. Деньгами ведала Марта, поэтому она с точностью до цента могла
сказать, сколько у него при себе было.
— Он ничего не взял из одежды?
— Нет.
— Счет в банке у него был?
— Совместный с Мартой. О’Горман спокойно мог снять с него день-
ги без ее ведома или занять у кого-нибудь, но он этого не сделал.
— Было у него что-нибудь ценное, что можно было заложить?
— Часы, которые стоили около ста долларов, подарок Марты. Их
нашли в ящике письменного стола.
Ронда закурил еще одну сигарету, откинулся на спинку вращающе-
гося кресла и задумчиво посмотрел в потолок.
— Кроме всех, так сказать, прямых доказательств, которые исклю-
чают добровольное исчезновение, есть еще и косвенное: О’Горман пол-
ностью зависел от Марты, с годами он совсем превратился в ребенка,
он не прожил бы без нее и недели.
— Ребенок такого внушительного возраста мог сильно действовать
на нервы. Может, шериф зря отказался от версии детоубийства?
— Если это шутка, то неудачная.
— Я вообще плохой шутник.
— Пойду принесу досье,— сказал Ронда, поднимаясь.— Не знаю,
почему я так суечусь. Наверное, потому, что хотелось бы покончить с
этой историей раз и навсегда, чтобы Марта влюбилась в кого-нибудь и
вышла замуж. Из нее получится отличная жена. Вы ее наверняка на-
блюдали не в лучшем виде,
— Скорее всего да, и вряд ли мне представится другой случай.
12 М. Миллар "Стены слушают*
353
— У нее такое чувство юмора, столько сил...
— Ронда, на вашем рынке нет ни спроса, ни предложения.
— Вы очень подозрительны.
— Самую малость — по природной склонности, образу мыслей и
жизненному опыту.
Ронда вышел, а Куинн сел на стуле поудобнее и нахмурился. Через
стекло ему видны были макушки трех голов: Ронды с растрепанны-
ми волосами, какого-то коротко стриженного мужчины и женская —
с тщательно уложенными локонами цвета хурмы.
«Рубашка,— думал он,— да, рубашка и лоскут от нее... Почему в та-
кой жуткий вечер ОТорман не надел куртку или плащ?»
Ронда вернулся с двумя картонными коробками, на которых бегло
написаны всего два слова: Патрик ОТорман. Они были наполнены вы-
резками из газет, фотографиями, любительскими снимками, копиями
телеграмм, официальными запросами и ответами на них. Большинст-
во были из полицейских управлений Калифорнии, Невады и Аризоны,
но некоторые — из отдаленных штатов, а также из Мексики и Канады.
Все было сложено в хронологическом порядке, но, чтобы изучить ма-
териал, требовалось время и терпение.
— Можно я это позаимствую на вечер? — спросил Куинн.
— Зачем?
— Хочу кое-что посмотреть внимательнее. Например, описание ма-
шины, в каком ее нашли состоянии, была ли включена печка.
— Почему вас интересует печка?
— По словам миссис ОТорман получается, что се муж выехал из
дому в дождь и ураган в одной только рубашке.
— По-моему, про печку нигде ничего нет,— сказал Ронда после ми-
нутного замешательства.
— А вдруг есть? Я бы в мотеле нс спеша все перебрал.
— Ладно, забирайте, но только на один вечер. Может, вы действи-
тельно заметите что-то новое.
По голосу чувствовалось, что он считает затею Куинна безнадежной,
и к восьми часам вечера Куинн готов был с ним согласиться. Фактов в
деле ОТормана было мало, версий — множество («Включая детоубий-
ство, — думал Куинн. — Марте ОТорман малютка Патрик мог смер-
тельно надоесть»).
Особенно заинтересовал его отрывок из показаний Марты ОТорман
коронеру: «Было около девяти часов вечера. Дети спали, я читала газе-
ту. Патрик был весь как на иголках, не находил себе места. Я спросила
его, в чем дело, и он ответил, что допустил ошибку, когда днем офор-
млял на работе какой-то документ, и что ему нужно съездить туда и ис-
править ошибку, прежде чем кто-нибудь заметит. Патрик такой
добросовестный... извините, я больше не могу... Господи, помоги’..»
«Очень трогательно,— думал Куинн, — но факт остается фактом:
дети спали и Марта ОТорман могла уехать вместе с мужем».
354
О печке он не нашел ни слова, а вот фланелевому лоскуту внима-
ние уделялось большое. Кровь на нем была той же группы, что у
О’Гормана, и он был вырван из рубашки, которую ОТорман часто на-
девал. Это подтвердили Марта и двое его сослуживцев. Рубашка была
из яркой, желто-черной шотландки, и О’Гормана часто дразнили на ра-
боте, что он, ирландец, ходит в чужой национальной одежде.
— Значит, так, — сказал Куинн, обращаясь к стене напротив.— До-
пустим, я — ОТорман. Мне осточертело быть ребенком. Я хочу сбе-
жать и начать новую жизнь. Но чтобы Марта так не считала, мне нужно
исчезнуть при загадочных обстоятельствах. Я инсценирую несчастный
случай. На мне рубашка, которую опознает множество людей. Я выби-
раю день, когда льет дождь и река разлилась. И вот машина сброшена
в реку, на дверце болтается лоскут. А я стою в мокрых брюках с двумя
долларами в кармане, и до родного города — три мили. Гениально,
ОТорман, просто гениально!
К девяти часам он готов был поверить в бродягу, голосовавшего на
дороге.
Глава 4
Куинн ужинал в кафе «Эль Бокадо», через дорогу от мотеля. Раз-
влекаться в Чикото было особенно негде, и кафе было битком на-
бито фермерами в гигантских стетсоновских шляпах и рабочими с
нефтяных приисков в комбинезонах. Женщин было мало: несколько
жен, в девять начавших волноваться, что к двенадцати надо быть до-
ма, четверо девушек, отмечавших день рождения,— шуму от них было
куда больше, чем от двух проституток, сидевших у стойки бара; жен-
щина лет тридцати с чопорным, без косметики, лицом, нереши-
тельно остановившаяся у входной двери. Ее голову украшал синий тюр-
бан, на носу сидели очки в роговой оправе. У женщины был
такой вид, будто она рассчитывала очутиться не в «Эль Бокадо», а в
Ассоциации молодых христианок и теперь не знает, как из этого вер-
тепа выбраться.
Она сказала что-то официантке. Та, бегло осмотрев зал, остановила
взгляд на Куинне и подошла к его столу.
— Вы не возражаете, если к вам сядет вон та дама? Она уезжает ав-
тобусом в Лос-Анджелес и хочет сначала поесть — на автобусных оста-
новках плохо кормят.
То же самое можно было сказать и об «Эль Бокадо», но Куинн веж-
ливо произнес:
— Пожалуйста, я не возражаю.
— Большое спасибо,— сказала женщина, садясь напротив и опасли-
во озираясь по сторонам. Вы меня просто спасли!
— Ну что вы.
355
— Нет, правда! В этом городе, — продолжала она с брезгливой ми-
ной,— порядочной женщине страшно ходить одной по улице!
— Вам не нравится Чикото?
— Разве тут может нравиться? Ужасно неприятный город. Потому я
и уезжаю.
♦Если бы она подкрасила губы и надела шляпку, из-под которой
волосы видны, — подумал Куинн, — то в неприятном городе стало
бы одной приятной женщиной больше». Впрочем, она и так была хо-
рошенькой — подобного рода бесцветная красота вызывала у Куинна
мысли о церковном хоре и о любительских струнных квартетах.
За рыбой с картошкой и капустой она сообщила Куинну свое имя (Виль-
гельмина де Врие), род занятий (машинистка) и заветную мечту (стать лич-
ным секретарем какого-нибудь важного человека). Куинн тоже сообщил ей
свое имя, род занятий (сыщик) и заветную мечту (уйти на покой).
— Сыщик? — повторила она.— Значит, вы полицейский?
— Почти.
— Фантастика! И вы сейчас что-нибудь расследуете?
— Лучше будет сказать, что я тут отдыхаю.
— Но никто не приезжает в Чикото отдыхать! Наоборот, все хотят
отсюда уехать!
— Меня интересует история Калифорнии,— сказал Куинн,— напри-
мер, откуда взялись названия некоторых городов.
— Ну, это просто,— разочарованно произнесла она.— В конце про-
шлого века сюда из Кентукки переселился какой-то человек. Он хо-
тел выращивать здесь табак — лучший в мире табак для лучших в мире
сигар. Чикото и значит — сигара. Только табак тут не уродился, и фер-
меры переключились на хлопок — это оказалось прибыльнее. Потом
открыли нефть, и сельскому хозяйству в Чикото пришел конец. Ви-
дите, я вам все рассказала. — Она улыбнулась, показав ямочку на ле-
вой щеке. — Теперь ваша очередь. Откуда вы?
— Из Рино.
— Что вы здесь делаете?
— Изучаю историю Калифорнии, — правдиво ответил Куинн.
— Странное занятие для полицейского.
— Как говорят в Хобокене, chacun a’ son gout*.
— Наблюдательные люди живут в Хобокене, — пробормотала
она, — очень наблюдательные.
Хотя в ее лице ничего не изменилось, у Куинна возникло ощуще-
ние, что его дурачат и что если мисс Вильгельмина де Врие поет в цер-
ковном хоре или играет в струнном квартете, то она фальшивит —
возможно, просто так, из хулиганства.
— Ну правда, скажите честно, зачем вы приехали в Чикото? — спро-
сила она.
Каждому свое (фр.).
356
— Мне нравится местный климат.
— Ужасный.
— Местные жители.
— Пренеприятные.
— Местная кухня.
— Голодная собака не притронется к этой еде! Вы меня вконец за-
интриговали. Ставлю доллар против пончика, что вы здесь по делу.
— Я рисковый человек, но пончика предложить не могу.
— Не смейтесь, а скажите лучше, что вы расследуете. — В сине-
зеленых глазах за толстыми стеклами очков вспыхнул огонек.— За по-
следнее время ничего интересного здесь не происходило, значит, это
что-нибудь старое... Какая-нибудь история, связанная с деньгами, с
большими деньгами, да?
На этот вопрос Куинн мог ответить без колебаний.
— Мои истории никогда не бывают связаны с большими деньгами,
мисс де Врие. А вы имели в виду что-нибудь конкретное?
— Нет.
— Так вы, стало быть, едете в Лос-Анджелес искать работу?
-Да.
— Где ваш чемодан?
— Чемо... я сдала его в камеру хранения. На автобусной станции.
Чтобы не таскать за собой. Он ужасно тяжелый — там все мои платья.
И такой большой!
Если бы она просто сказала, что сдала чемодан на хранение, он бы
ей, вероятно, поверил — почему бы и нет? Но столь обстоятельное объ-
яснение было подозрительным. Казалось, она и его и себя хотела убе-
дить в существовании чемодана.
Официантка принесла Куинну счет.
— Мне пора,— сказал он, поднимаясь.— Рад был с вами познако-
миться, мисс де Врие. Желаю удачи в большом городе.
Расплатившись, Куинн вышел на улицу и пошел через дорогу к мо-
телю. Дверь одного из гаражей была открыта, и Куинн без колебаний
ступил внутрь. Спрятавшись за дверью, он принялся наблюдать за «Эль
Бокадо».
Долго ждать ему не пришлось. Мисс Вильгельмина де Врие тоже
вышла на улицу и остановилась, опасливо поглядывая по сторонам. Дул
сильный теплый ветер, и она старалась одновременно придерживать
руками и юбку и тюрбан, что было непросто. В конце концов скром-
ность победила. Мисс де Врие размотала тюрбан, оказавшийся длин-
ным синим шарфом, и затолкала его в сумочку. Под уличным фонарем
вспыхнули волосы цвета хурмы: Она прошла полквартала, села в ма-
ленький темный седан и уехала.
У Куинна не было возможности последовать за ней. К тому време-
ни, когда он вывел бы из гаража свою машину, она уже могла быть
дома, или на автобусной станции, или в каком-то другом месте, куда
357
молодые особы вроде мисс де Врие удаляются после неудачных попы-
ток добыть сведения у незнакомцев. В такого рода делах она опреде-
ленно была новичком, и тюрбан был грубой маскировкой, хотя Куинн
не понимал, зачем ей вообще понадобилась маскировка, ведь он се нс
знал. И вдруг он вспомнил, как, сидя в кабинете Ронды, разглядывал
через стеклянную загородку три макушки. Одну из них покрывали во-
лосы цвета хурмы.
«Ну, допустим, она была там», — подумал Куинн. У Ронды громкий,
отчетливый голос, а стеклянная стенка кабинета не доходит до потол-
ка. Значит, мисс де Врис услышала нечто настолько для нее важное, что
намотала на голову тюрбан и подвергла его допросу в «Эль Бокадо». Но
что именно она услышала? Они с Рондой говорили только об истории
с ОТорманом, а в Чикото ее и так знали во всех деталях.
К тому же мисс де Врие сделала предположение, которое подходи-
ло к делу О’Гормана — «значит, это что-нибудь старое», но практиче-
ски свела его на нет следующей фразой: «Какая-нибудь история,
связанная с большими деньгами?» В деле О’Гормана фигурировали
только те два доллара, которые были у него с собой, когда он выехал в
последний раз из дома.
Единственное, о чем упомянул Ронда вне связи с ОТорманом, это
о кассирше, по локоть запустившей руку в кассу банка. «Интересно,
что стало с кассиршей и деньгами и кто еще в это дело был заме-
шан», — подумал Куинн.
Он вошел в контору мотеля за ключами. Дежурный — старик с рас-
пухшими от артрита пальцами — оторвался от киножурнала.
— Слушаю вас, сэр.
— Ключ от семнадцатого номера, пожалуйста.
— От семнадцатого? Одну минуту, сэр. — Он принялся шарить по
стойке. — У Ингрид так же ничего не выйдет с Ларсом, как у Дебби —
с Гари1. Даю вам руку на отсечение.
— Не надо, очень страшно,— отозвался Куинн.
— Какой, вы сказали, номер?
— Семнадцатый.
— Вашего ключа нет.— Старик взглянул на Куинна поверх бифо-
кальных очкрв.— Стойте! Да я же вам его отдал час назад. Вы сказали
свое имя и номер машины — все, как в книге записано.
— Час назад меня здесь не было.
— Ну как же! Я дал вам ключ. На вас еще был плащ и серая шляпа.
Может, вы выпили лишнего и не помните? Спиртное иной раз напрочь
отшибает память. Говорят, Дин1 2 путает слова на съемках, когда много
пьет.
1 Старик, вероятно, имеет в виду кинозвезд 40 — 50-х годов: Ингрид Бергман, Ларса
Хансена, Дебби Рейнольдс и Гари Купера.
2 Вероятно, Дин Мартин, звезда кино й эстрады.
358
— В девять часов, — устало сказал Куинн, — я отдал ключ девушке,
которая сидела тут вместо вас.
— Моей внучке.
— Очень хорошо, вашей внучке. Потом я ушел и вернулся только
сейчас. Если нс возражаете, я хотел бы пройти к себе в номер. Я очень
устал.
— Кутили небось?
— Исключительно чтобы забыть об Ингрид и Дебби. Берите запас-
ной ключ, и пошли.
Старик, бормоча, шел впереди, Куинн за ним. Воздух был по-пре-
жнему сухим и жарким. Теплый ветер не мог развеять висевшего над
городком запаха нефти.
— Жарковато для плаща и шляпы, вам не кажется? — спросил Куинн.
— Я их надевать не собираюсь.
— А человек, которому вы отдали мой ключ, почему-то надел.
— Вам спиртное отшибло память.
Тут они подошли к двери семнадцатого номера, и старик торжеству-
юще воскликнул:
— Ну, что я говорил?! Вот он ваш ключ, в замке, где вы его сами и
оставили. Что теперь скажете?
— Пожалуй, ничего.
— Вы бы меньше пили — лучше б помнили.
Возражать было бесполезно. Куинн пожелал старику спокойной
ночи и заперся в номере.
На первый взгляд все в нем было так, как он оставил: покрывало,
смято, подушки прислонены к спинке кровати, лампа на гнущейся нож-
ке включена. Две картонные коробки с досье Ронды по делу О’Гормана
по-прежнему стояли на столе, однако все ли в них на месте, не смог
бы определить не только Куинн, но и сам Ронда, наверняка не загля-
дывавший в коробки несколько лет.
Куинн снял крышку с одной из них и вынул из большого конверта
фотографии О’Гормана, которые Марта дала Ронде. Одна была очень
старой: на ней ОТорману было не больше двадцати. На других он был
запечатлен с детьми, с собакой и кошкой, меняющим колесо у автомо-
биля, стоящим рядом с велосипедом. В каждом случае О’Горман казал-
ся чем-то второстепенным, а главными были собака, кошка, дети,
Марта, велосипед. Отчетливо его лицо можно было разглядеть только
на фотографии, снятой для паспорта. Он был красивым мужчиной — с
вьющимися темными волосами и с глазами, глядящими мягко и удив-
ленно, как если бы он понял вдруг, что жизнь вовсе не такая, какой он
себе представлял. Такое лицо должно было нравиться женщинам, осо-
бенно тем, в которых сильно материнское начало — они считают, что
могут своей любовью залечить любые жизненные раны.
Куинн медленно вложил снимки обратно в конверт. Настроение у
него испортилось. До того, как он увидел фотографии, О’Горман не был
359
для него реальной фигурой. Теперь же он стал живым существом, че-
ловеком, который любил жену и детей, собаку' и кошку, который мно-
го работал и был слишком добрым, чтобы проехать мимо неизвестного,
голосующего на шоссе в бурную ночь, но у которого хватило духу ока-
зать сопротивление грабителю.
«У него в кармане было всего два доллара, — думал Куинн, разде-
ваясь,— неужели он дрался из-за каких-то паршивых двух долларов?
Странно... Что-то там было еще, о чем мне никто не сказал. Нужно
поговорить с Мартой ОТорман еще раз, завтра же. Попрошу Ронду
помочь».
И, только уже закрыв глаза, он вспомнил, что собирался заехать
завтра утром в Башню, а оттуда направиться в Рино, и оба эти места
показались ему частью надвигающегося сна, какими-то бледными ил-
люстрациями к старой книге в сравнении с осязаемой реальностью Чи-
кото. Он, как ни старался, не мог вспомнить лица Дорис, а от Сестры
Благодать осталось только серое одеяние с безликой головой сверху и
двумя плоскими, большими ступнями снизу.
Глава 5
На следующее утро Куинн зашел в контору мотеля. Человек сред-
них лет с загорелой лысиной развязывал пачку лос-анджелесских газет.
— Чем могу служить, мистер... э-э... Куинн, да? Номер семнадцать?
-Да.
— Я — Поль Фрисби, владелец мотеля. Вы вчера были чем-то не-
довольны?
— Кто-то в мое отсутствие заходил в номер.
— Это был я,— холодно сообщил Фрисби.
— У вас была причина?
— Целых две. Во-первых, если у постояльца нет багажа, мы всегда
наведываемся в его номер, когда он выходит поесть. Но в вашем слу-
чае была и вторая причина: фамилия владельца машины в техническом
паспорте не такая, как у вас.
— Мне ее дал приятель на время.
— Верю, но в нашем деле необходимо соблюдать осторожность.
— Понятно,— сказал Куинн,— только к чему маскарад?
— Что вы имеете в виду?
— Зачем вам понадобилось надевать плащ и шляпу и брать у стари-
ка ключ?
— Не понимаю, о чем вы, — произнес Фрисби, и глаза его сузи-
лись. — У меня есть свои ключи. При чем здесь мой отец?
Куинн объяснил.
— У него плохо с глазами, — сказал Фрисби, — глаукома. Не стоит
его винить...
360
— Я никого ни в чем не виню. Но мне нс нравится, что кто-то мог
войти сюда, взять ключи и наведаться в мой номер.
— Мы делаем все, чтобы этого не происходило, но, как вы понима-
ете, в мотелях такое бывает, особенно если мошенник знает имя по-
стояльца и номер его машины. У вас что-нибудь пропало?
— Не знаю. На столе стояли две коробки с документами, которые
мне дали посмотреть на вечер. Вы их наверняка видели, когда заходи-
ли, Фрисби.
— Ну видел, что из того?
— Вы их открывали?
Лицо Фрисби побагровело.
— Нет. Конечно нет. Это было ни к чему. На них было написано
«ОТорман», а в Чикото об этом деле и так все знают. Хотя мне, конеч-
но, стало любопытно, почему какой-то никому не известный человек
интересуется О’Горманом.
Воцарилось неловкое молчание.
— И что же было дальше? — прервал его Куинн. — Вы сдержали свое
любопытство или поделились им с кем-нибудь, с женой, например?
— Да, я ей в общих чертах рассказал...
— А еще кому?
— Поставьте себя на мое место...
— Кому еще?
Последовала новая пауза, после которой Фрисби нервно сказал:
— Я позвонил шерифу. Мне это показалось подозрительным, и я
решил, что он должен быть в курсе дела, на случай, если все обернется
серьезно. Теперь я вижу, что был не прав.
— Вот как?
— Я в людях разбираюсь. Вы не похожи на человека, который скры-
вает что-то серьезное. Но вчера было по-другому! Вы приехали без ба-
гажа, на чужой машине и с двумя коробками бумаг об О’Гормане.
Конечно, мне это показалось подозрительным!
— И вы позвонили шерифу.
— Я просто поговорил с ним. Он обещал присмотреть за вами.
— То есть явиться к вашему отцу и выманить у него ключ от моего
номера?
— Да нет же! — с досадой воскликнул Фрисби. — Кроме того, отец
знал шерифа, когда тот еще пешком под стол ходил.
— Я смотрю, в Чикото все друг другазнают.
— А вы как думаете? Большие города далеко, основные шоссе тоже,
места у нас дикие. Поодиночке тут не выживешь, вот мы все друг дру-
га и знаем.
— И к чужим относитесь настороженно.
— Нас тут не слишком много, мистер Куинн, и когда случается ис-
тория вроде той, что приключилась с ОТорманом, то она касается всех.
Все его так или иначе знали: кто с ним в школу ходил, кто работал, кто
361
встречал в церкви. Нельзя сказать, что он любил бывать на людях, но
Марта человек общительный, а он ходил за ней по пятам. — Фрисби
невесело усмехнулся.— Я думаю, у него на могиле можно было бы на-
писать: «Ходил по пятам». Почему вас интересует это дело, мистер Ку-
инн? Вы журналист? Будете о нем писать?
— Еще не знаю.
— Сообщите нам, когда напечатаете.
— Непременно,— пообещал Куинн.
Он позавтракал в кафе, сидя за столиком у окна и не спуская глаз
с машины, в багажнике которой были заперты коробки с досье. Хотя
Фрисби не знал, кто мог быть вчерашний незваный посетитель, он под-
сказал ход, за который Куинн был ему признателен. Теперь у него по-
явилось основание задавать вопросы. Он стал журналистом-любителем,
пытающимся по-новому взглянуть на дело О’Гормана.
Прежде чем отправиться на Восьмую авеню в «Чикото ньюз», он
обзавелся небольшим блокнотом и двумя шариковыми ручками. Отво-
рив дверь, он сразу же услыхал раскатистый голос Ронды, перекрывав-
ший треск пишущих машинок и телефонные звонки. Рыжеволосая мисс
де Врие без труда услышала бы все, что он говорил, даже если бы за-
ткнула уши.
— Доброе утро, Куинн,— приветствовал его Ронда. — Я вижу, досье
возвращается ко мне в целости и сохранности.
— Не знаю, в целости ли.— И Куинн рассказал о неизвестном в пла-
ще и шляпе.
Ронда выслушал его, хмурясь и барабаня пальцами по столу.
— Может, это был обыкновенный вор, которого бумаги не интере-
совали?
— Кроме них, в комнате ничего не было. Все мои вощи в Рино, я
думал, что вернусь туда сегодня.
— И что же вас задержало?
— Дело О’Гормана,— ответил Куинн с простодушной улыбкой, —
мне кажется, из него получится неплохой журнальный очерк.
— Я их за последние пять с половиной лет прочел не меньше десятка.
— А вдруг я найду что-нибудь новое? Я неправильно повел себя вче-
ра с Мартой ОТорман. Помогите мне еще раз с ней встретиться.
— Каким образом?
— Позвоните ей и скажите, что я отличный парень.
Ронда поджал губы и меланхолично посмотрел в потолок.
— Да, я мог бы вам помочь, но не уверен, что хочу. Мне ведь о вас
ничего не известно.
— Задавайте вопросы — познакомимся.
— Хорошо. Но должен сразу предупредить, что я разговаривал ве-
чером с Мартой ОТорман, и она рассказала, как вы ей позвонили, а
лотом пришли. Если я ее правильно понял, вчера днем вы не знали, что
ОТорман умер.
362
— Не знал.
— Почему вы хотели его видеть?
— Профессиональная этика...
— Которая наверняка подсказывала вам, что вдовам лгать грешно,—
вставил Ронда.
— ...не позволяет мне называть имена. Скажу лишь, что моя кли-
ентка — некая миссис X.— наняла меня, чтобы узнать, живет ли в Чи-
кото человек по имени Патрик О’Горман.
- И?..
— И все. Моей задачей было узнать, здесь ли он, больше ничего.
— Бросьте, Куинн, — с досадой произнес Ронда. — Чтобы это вы-
яснить, вашей миссис X. достаточно было написать письмо хоть в му-
ниципалитет, хоть мэру, хоть шерифу. Зачем было посылать вас?
— Не знаю.
— Сколько она вам заплатила?
— Сто двадцать долларов.
— Силы небесные! Она что, не в себе?
— Вы попали в точку. Силы небесные — это по ее части.
— Значит, не в себе?
— С общепринятой точки зрения, да. Кстати, напоминаю, что все
это должно остаться между нами.
— Конечно, конечно. А какое отношение миссис X. имеет к ОТор-
ману?
— Не сказала.
— Слушайте, Куинн, мне кажется, вам дали странное поручение.
— Когда я остаюсь без гроша, то берусь за странные поручения.
— А почему вы остались без гроша?
— Тому виной рулетка, кости и карты.
— Вы профессиональный игрок?
Куинн невесело усмехнулся.
— Любитель. Профессионалы выигрывают. В последний раз я спус-
тил все. Деньги миссис X. выглядели очень соблазнительно.
— Герой, — сказал Ронда,— не лжет вдовам и не берет денег у чок-
нутых старух.
— Верно. Миссис X., кстати, не старуха и, если оставить в стороне
некоторые очевидные странности, умная и достойная женщина.
— Тогда почему она не воспользовалась почтой или телефоном?
— Не имеет права. Миссис X. живет в религиозной общине с суро-
выми правилами. Членам общины запрещено иметь дело с внешним
миром без особой надобности.
— Как же тогда она повстречала вас? — язвительно спросил Ронда.
— А никак. Это я повстречал ее.
— Но каким образом?’
— Боюсь, что вы мне не поверите.
— Не зря боитесь. И все-таки попробуйте.
363
Куинн попробовал. Рассказ получился долгим. Ронда слушал, оша-
рашенно качая головой.
— Бред! — сказал он под конец.— Они все сумасшедшие. Может, вы
тоже сумасшедший?
— Не исключено.
— Где это место? Как оно называется?
— Этого я вам сказать не могу. Община как община, в Южной Ка-
лифорнии таких хватает. И люди в ней как люди, хотя и немного бра-
кованные — неврастеники, неудачники. Предпочитают сидеть тихо,
внимания не ищут. Местные власти их иногда тревожат — там есть дети
школьного возраста.
— Ну ладно,— сказал Ронда, махнув рукой,— допустим, я поверю в
эту дикую историю. Чего вы теперь от меня хотите?
— Во-первых, замолвите за меня слово перед Мартой ОТорман.
— Не надейтесь на легкую победу.
— А во-вторых, скажите, как зовут рыжую женщину, которая была
вчера здесь, за перегородкой, когда мы беседовали об ОТормане.
— Зачем вам?
— Вчера вечером она приставала ко мне с разговорами в «Эль Бока-
до», а человек в плаще и шляпе обыскивал в это время мою комнату.
— Вы думаете, тут есть связь?
— Глупо было бы думать иначе. Она удерживала меня в кафе, что-
бы тот человек мог спокойно делать свое дело.
— Вы ошибаетесь, Куинн. Женщина, которую вы имеете в виду,
никогда в жизни не стала бы приставать к незнакомому мужчине в та-
ком месте, как «Эль Бокадо», не говоря уж о том, чтобы покрывать вора.
Это порядочная женщина.
— Ну естественно! — воскликнул Куинн.— Все, кто так или иначе
участвуют в этом деле, добродетельны до крайности! Уникальный слу-
чай — ни преступников, ни злодеев, ни дам сомнительной репутации.
ОТорман был замечательным человеком, Марта ОТорман — столп
местной морали, миссис X. — украшение общины, а рыжая особа пре-
подает, наверное, в воскресной школе.
— Представьте себе, преподает.
— Кто она, Ронда?
— Вот наказание! Не хочу я говорить, как ее зовут, Куинн! Она
очень милая молодая женщина. К тому же вы могли и ошибиться. Вы
что, ее вчера тут видели?
— Только макушку.
— Тогда почему вы так уверены, что это она была в кафе? Кстати,
Вилли слишком умна, чтобы так неуклюже себя вести.
— Вилли? — повторил Куинн.— Случайно не Вильгельмина?
-Да.
— Вильгельмина де Врие?
— Д-да, — растерянно произнес Ронда.— А вы откуда знаете?
364
— Она мне представилась в «Эль Бокадо».
— Вообще-то ее зовут Вилли Кинг, она успела выйти замуж и раз-
вестись... Вилли сама вам сказала?
-Да.
— Это лишний раз доказывает, что ничего дурного у нее на уме не было.
— Говорите, что хотите, я уверен в обратном.
— Что еще она вам сказала?
— Не люблю повторять вранье. Кстати, друг сердца у нее есть?
Вопрос почему-то расстроил Ронду.
— Послушайте, Куинн. Не впутывайте в это дело лучших людей на-
шего города — хотя бы и на словах.
— Стало быть, у Вилли Кинг роман с одним из лучших людей ва-
шего города?
— Я этого не говорил. Я только...
— Скажите, в Чикото есть плохие люди? Все, кого я видел — или о
ком слышал, — такие хорошие! Хотя нет, есть одно исключение — сим-
патичная растратчица из банка, бухгалтерша, да?
— Почему вы вдруг о ней вспомнили?
— А я и не забывал.
— Почему?
— С такой профессией, как у меня — да и у вас тоже,— больше об-
ращаешь внимания на грешников, чем на святых. И хотя Чикото киш-
мя кишит святыми...
— Оставьте нас в покое. Мы обыкновенные люди и живем в обык-
новенном городе, где происходят обыкновенные события.
— Расскажите о бухгалтерше, Ронда. .
— Зачем вам?
— Когда Вилли Кинг вчера тут подслушивала, вы говорили не толь-
ко об О’Гормане, но и о бухгалтерше. Мне любопытно, кто из них дво-
их интересует Вилли Кинг или ее возлюбленного.
— В Чикото всех интересуют оба,— сказал Ронда, неопределенно
пожав плечами.
— До такой степени интересуют, что кто-то вломился ко мне в номер?
— Нет конечно.
— И все-таки, Ронда, с кем у Вилли роман?
— Не берусь утверждать, но, когда в маленьком городке молодая,
привлекательная женщина работает на не старого еще вдовца, неизбеж-
но возникают слухи, что она и над ним работает.
— Как его зовут?
— Джордж Хейвуд. Торгует недвижимостью. Вилли была у него сек-
ретаршей, потом пошла выше. Рекламу Хейвуд печатает у нас, и там
Вилли значится как помощница. В чем именно она ему помогает, я ду-
маю, никого не касается.
— А вдруг меня касается? — спросил Куинн. — Вилли в «Эль Бока-
до» появилась не случайно, тюрбан и очки — тоже не случайность.
365
— Я в этом не уверен.
— Вилли имела какое-нибудь отношение к ОТорману?
— Насколько я знаю, нет.
— А к бухгалтерше?
— И к ней не имела.
— А к кому имела?
Ронда откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки.
— Бухгалтерша таскала деньги потихоньку, лет десять — одиннадцать,
и Вилли это касается только потому что она работала на Джорджа Хейвуда.
— Значит, к бухгалтерше имеет отношение Хейвуд?
— Да, — резко ответил Ронда, — но о растрате он ничего не знал,
это доказано. Дело в том, что бухгалтершей была его младшая сестра,
Альберта Хейвуд. — Ронда помолчал, хмуро уставившись в потолок. —
В каком-то смысле ее судьба так же трагична, как и у ОТормана. Они
оба были тихими, замкнутыми людьми.
— Были? Она что, тоже умерла?
— Вроде того. Альберта Хейвуд уже пять лет сидит в женской тюрь-
ме Теколото и, скорее всего, проведет там еще лет пять — десять.
— А как насчет условно-досрочного?
— Скоро будет второе слушание дела, но я не думаю, что ее освободят.
— Почему?
— Когда решается вопрос об условно-досрочном освобождении, рас-
тратчик должен, во-первых, точно указать, куда он дел деньги, и, во-вто-
рых, подтвердить, что раскаялся. Боюсь, что Альберта Хейвуд ни того, ни
другого не сделает. По слухам, ведет она себя хорошо, но не кается. А что
касается денег, то здесь все зависит от судебной комиссии. Если Альберте
поверят — ее счастье. Она своих показаний не меняла.
— А вы ей верите?
— Да,— сказал Ронда. — Она потратила деньги за те десять лет или
больше, что их таскала. Жертвовала на благотворительность, давала
взаймы друзьям и родственникам, кое-что потеряла на биржевых ма-
хинациях, остальное проиграла на бегах. Обычная картина. После того
как Альберту Хейвуд поймали, я заинтересовался статистикой растрат
и узнал много удивительного. Например, то, что ежегодная сумма рас-
трат по стране намного превышает сумму грабежей.
— Да ну?!
— Можете проверить. Или другое. Альберта Хейвуд совершенно не
похожа на мошенницу, и это, оказывается, тоже характерная черта рас-
тратчиков.
Обычно они добропорядочные граждане, не имеющие отношения
к преступному миру и не считающие себя преступниками. Очень часто
и общество их так воспринимает, потому что они почти всегда возвра-
щают часть украденного тем, кого обобрали. Чикото горой стоял за Аль-
берту Хейвуд. Да, она растратила сто тысяч долларов, зато бойскауты
купили себе новую мебель, а общество детей-инвалидов получило но-
366
вый автобус. Разумеется, логики тут никакой — все равно что получить
удар ножом и сказать преступнику «спасибо» .за то, что он сует в виде
утешения леденец.
— Вы хорошо знали мисс Хейвуд?
— Да нет, не очень. Она со всеми была знакома, но близких друзей
у нее не было. В тюрьме на нее не нарадуются: послушная, тихая, ни-
каких хлопот. Ей это, конечно, зачтется, но все равно неясно, поверит
ли комиссия тому, что денег больше нет, хотя я не сомневаюсь, что она
говорит правду.
— Кто-нибудь делал попытку связать дело о растрате с убийством
О’Гормана?
— Разумеется. Одно время полиция даже баловалась мыслью, что
О’Гормана убила Альберта.
— У нее был повод?
— Когда Альберту арестовали, расследование по делу О’Гормана еще
не кончилось, полиция продолжала копать, и вот однажды они копну-
ли особенно глубоко и выяснили, что когда-то ОТорман, как и Аль-
берта, был бухгалтером, а значит, мог задолго до всех остальных узнать
о растрате и пригрозить ей разоблачением, а за это Альберта могла его
убить. Слабых мест в этой теории много. Во-первых, в тот вечер, когда
О’Гормана убили, Альберта была в кино. Во-вторых, к банковским рас-
ходным книгам ОТорман имел доступ только через Альберту, а уж она
позаботилась, чтобы посторонние в них не заглядывали.
—- Он был для нее посторонним?
— В общем, да. Не исключено, что какое-то время они общались —
когда ОТорман работал продавцом недвижимости у ее брата Джор-
джа, — но недолго, потому что больше месяца ОТорман у Джорджа не
продержался. Он на Таити саронг1 бы не продал, я же говорю, кишка у
него была тонка, а кроме того, не настолько его интересовали деньги,
чтобы он в покупателя клещом впивался, как положено настоящему про-
давцу. Он нс стремился много заработать, и Марта на него не давила,
хотя и волновалась, что не сможет послать детей учиться в колледж.
— Она получила за мужа страховку?
— Да, страховая компания в конце концов ее выдала. Но разве это
сумма? Тысяч пять, кажется.
— Пять тысяч долларов —- сумма более серьезная, чем два доллара.
— Что вы хотите сказать?
— То, что бродяга, которого ОТорман якобы подобрал на шоссе,
получил два доллара, а Марта ОТорман — пять тысяч.
Лицо Ронды покраснело от гнева,.но голос звучал спокойно:
— Некоторое время Марту тоже подозревали, но скоро'эта версия
отпала. Удивительное дело: люди были гораздо добрее к Альберте Хей-
вуд, совершившей преступление, чем к Марте, которая была невинной
Национальная одежда, в которой на Таити ходят как женщины, так и мужчины.
367
жертвой. И здесь дело опять в новой мебели у бойскаутов и автобусе
для детей-инвалидов. Глупые граждане Чикото не желали понимать, что
ограбили их на сто тысяч, а вернули всего процентов пять от этой сум-
мы. Остальное было проиграно на бегах.
— Альберта Хейвуд называла какие-нибудь имена и даты?
— Нет. Очевидно, не хотела никому неприятностей. Но владелец
табачного киоска сообщил полиции, что она покупала тотализаторные
бланки месяцев шесть-семь до того, как ее поймали.
— А как ее поймали?
— Директор банка заметил, что уровень вкладов понижается, в то
время как в других банках он растет, и ему это показалось подозритель-
ным. Он пригласил ревизоров. Сотрудники банка об этом, конечно, не
знали. Когда один из ревизоров вызвал Альберту Хейвуд и попросил ее
объяснить какую-то мелкую погрешность в первой попавшейся ведо-
мости, она сразу поняла, что ее песенка спета, и призналась во всем.
Потом был суд, и ее отправили в Теколото.
— У нее есть еще близкие родственники кроме брата?
— Младшая сестра Руфь, которая уехала из города примерно за год
до истории с Альбертой. Она рассорилась с семьей из-за человека, ко-
торый на ней женился. И мать, о которой можно рассказывать долго.
Миссис Хейвуд не ходила на суд, прокляла Альберту и того же требо-
вала от Джорджа. Он сестру всегда любил, тем не менее виделся с ней
после ареста всего один раз, перед тем как ее увезли в Теколото. Это,
конечно, влияние матери. Для семьи Альберта Хейвуд умерла в тот
день, когда в банк пришли ревизоры. По крайней мере, для миссис
Хейвуд и Джорджа. О Руфи сказать не могу. Она просто исчезла.
— Что такое миссис Хейвуд?
— Чудовище,— сказал Ронда с гримасой. — Джорджу нужно выдать
медаль за то, что он с ней живет. Или отправить в сумасшедший дом.
— Значит, они живут вместе?
— Да. Джордж овдовел лет семь-восемь назад. Недвижимость боль-
шим спросом в наших краях сейчас не пользуется, но он неплохо сво-
дит концы с концами. После того как Альберта села, мы ожидали, что
Джордж уедет куда-нибудь, где фамилия Хейвуд никого не смущает. Но
Джордж не побоялся остаться... Вот, собственно, и вся история. А мо-
раль ее такова: если присвоишь чужие деньги, не играй на бегах, не да-
вай знакомым. Зарой их в надежном месте, чтобы было чем обрадовать
судебную комиссию.
— Когда будет второе слушание?
— В следующем месяце,— ответил Ронда.— Я напомнил об этом
Джорджу пару недель назад, когда он к нам заходил, но он промолчал.
— А вас, я вижу, это интересует?
— Меня всегда интересуют новости, а слушание дела Альберты Хей-
вуд, безусловно, новость номер один для Чикото. Все, Куинн, рад был
вас видеть, но у меня много дел.
368
— Вы замолвите за меня слово перед Мартой ОТорман?
— Попробую. Хотя вы ей, мягко говоря, не понравились.
— Если вы мне поможете, она изменит свое мнение.
— Ладно,— сказал Ронда.— Я постараюсь. Позвоните мне часов в
одиннадцать.
Глава 6
Куинн позвонил в контору Джорджа Хейвуда из телефона-автомата
в аптеке. Ему ответил человек, назвавшийся Эрлом Перкинсом, кото-
рый сообщил, что мистер Хейвуд простудился и на работу не вышел.
— Могу я поговорить с миссис Кинг? — спросил Куинн.
— Миссис Кинг будет после обеда. Она за городом, показывает учас-
ток клиенту. Если у вас что-то срочное, позвоните мистеру Хейвуду до-
мой, 5-0936.
— Спасибо.
Куинн набрал 5-0936 и попросил Джорджа Хейвуда.
— Он болен.— Женщина, взявшая трубку, была старой, но энергич-
ной. — Болен и лежит в постели.
— Простите, я не мог бы поговорить с ним всего одну минуту?
— Нет.
— Это миссис Хейвуд?
-Да.
— Я в Чикото проездом и хотел бы встретиться с мистером Хейву-
дом по важному делу. Меня зовут Джо Куинн. Передайте ему, пожа-
луйста, что я остановился...
— Передам, когда сочту возможным.
И она повесила трубку, оставив Куинна в неведении, когда предста-
вится такая возможность: через час или под Рождество.
В закусочной он выпил чашку кофе и купил «Чикото ньюз». Между-
народные события были изложены более чем скупо, страницы газеты
заполняли нескончаемые, скучные списки людей, принимавших участие
в нескончаемых, скучных событиях местной жизни. Ничего удивитель-
ного, что Ронда с благодарностью вспоминал об Альберте Хейвуд и
ОТормане, подумал Куинн. Второе рождение старой сенсации пришлось
бы кстати.^Уж она бы вытеснила с первой страницы пикник Ассоциации
христианских юношей и бридж-турнир в женском клубе.
В одиннадцать часов он позвонил Ронде.
— Все в порядке,— радостно сообщил тот. — Марта, конечно, упи-
ралась поначалу, но я ее уговорил. В двенадцать она ждет вас в кафе-
терии больницы, адрес: угол С-стрит и Третьей авеню. Кафетерий на
первом этаже.
— Огромное спасибо.
— Вы виделись с Хейвудом?
369
— Нет. Он простудился, лежит в постели, и мать не пускает его к
телефону.
Ронда тихо рассмеялся, будто знал секрет, о котором не хотел говорить.
— А как насчет Вилли Кинг?
— Она за городом.
— Похоже, вы выбрали неудачный момент для деловых встреч, Куинн.
— Зато Джордж Хейвуд и Вилли сочли, кажется, что для их встречи
момент подходит.
— Вы подозрительный человек. Если вчера вечером в кафе все про-
изошло так, как вы говорили, миссис Кинг ничего дурного в виду не
имела. Она порядочная женщина.
— В Чикото нет непорядочных людей, — отозвался Куинн. — Надо
мне у вас пожить, глядишь — наберусь порядочности.
Больница была новой. Широкие окна просторного, светлого кафетерия
выходили на площадь с фонтаном. Возле одного из окон сидела за столи-
ком Марта ОТорман, хорошенькая и аккуратная, в голубом халате. Лицо,
которое в их предыдущую встречу искажал гнев, было спокойно.
Она заговорила первой:
— Садитесь, мистер Куинн.
— Спасибо.
— Так вы решили, что имеете право на вторую подачу?
— Не знаю. Судья еще не бросил на поле мяч.
Она подняла брови:
— Вы всерьез думаете, что в этой грязной игре будут судьи? До чего
же вы наивны! Судьи следят, чтобы игра была честной, они одинаково
защищают обе стороны. На меня и детей это не распространяется, не
говоря уж о муже.
— Простите, миссис ОТорман. Я очень хотел бы... помочь.
— Те, кто хотели помочь, причинили мне больше горя, чем все ос-
тальные, посторонние.
— Тогда позвольте мне быть посторонним.
Она сидела, непреклонно выпрямившись’ и сжав на столе руки.
— Давайте не будем ходить вокруг да около, мистер Куинн. Что нуж-
но той женщине, которая наняла вас? .
— Я же предупредил Рондучтобы он никому о ней не рассказы-
вал, — сказал Куинн, краснея помимо воли.
— Вы плохо разбираетесь в людях. Ронда болтун, каких мало.
— Ах так?
— Да. Причем болтает он не со зла — болтуны все такие добрые! —
а потому, что любит посплетничать. И напечатать. Так кто эта женщи-
на, мистер Куинн? Почему ее интересует мой муж?
— Я правда не знаю. Ронда вам, наверное, это тоже сказал?
— Разумеется.
— Я взялся узнать, где живет ваш муж, потому что сидел без гро-
ша, — продолжал Куинн.— Эта женщина не задавала лишних вопро-
370
сов, я тоже — думал, что мистер ОТорман ее родственник или.старый
друг, с которым она потеряла связь. Конечно, если бы я знал, в каком
окажусь положении, то расспросил бы подробнее.
— Сколько времени она живет в этой секте — или общине?
— По ее словам, сын посылает ей на каждое Рождество двадцать дол-
ларов. Мне она дала сто двадцать.
— Значит, не меньше шести лет, — задумчиво произнесла Марта
ОТорман. — Если они действительно живут уединенно, она могла не
знать о смерти Патрика.
— Вот именно.
— Как она выглядит?
Куинн добросовестно описал Сестру Благодать.
— Не помню такой женщины,— пожала плечами миссис ОТор-
ман. — Мы с Патриком поженились шестнадцать лет назад, и я знала
всех его друзей.
— Возможно, она не совсем такая, как мне показалось. Когда на
людях одинаковые серые балахоны, трудно отличить их друг от друга.
Я думаю, они специально так одеваются, чтобы подавить индивидуаль-
ность. И им это удается.
Он понял, что преувеличивает, даже не кончив фразы. Сестра Бла-
годать сохранила — хотя бы отчасти — свою индивидуальность, равно
как и другие: Брат Свет Вечности больше всего на свете был озабочен
тем, чтобы животные, отданные на его попечение, были сыты и ухо-
жены, Сестра Смирение берегла детей от скверны, которая подстере-
гала их в школе, Брат Голос молчал, предоставив говорить за себя
попугаю, Сестра Блаженство Вознесения набивала матрасы волосами
других Сестер, Брат Верное Сердце брил и стриг, близоруко склоняясь
над бритвой, — они навсегда останутся личностями, а не муравьями в
муравейнике или пчелами в улье.
— Она была медсестрой? — спросила Марта ОТорман.
— Говорит, что да.
— До того, как я стала тут работать, у меня не было знакомых мед-
сестер. К тому же большинство людей, которых мы с Патриком счита-
ли друзьями, до сих пор живут в Чикото.
— Как, например, Джон Ронда и его жена?
— Его жена — безусловно, Джон — может быть.
— А Джордж Хейвуд?
Она помедлила, глядя на фонтан, словно взлетающая вверх струя
воды гипнотизировала ее.
— Я встречалась с мистером Хейвудом, но только по делу. Патрик
когда-то работал у него. Очень недолго. Ему такого рода занятие не
подошло — он был слишком честным.
«У Ронды другая версия»,— подумал Куинн, но промолчал.
— Вы знакомы с помощницей Хейвуда миссис Кинг?
— Нет.
371
— А что вы можете сказать об Альберте Хейвуд?
— Это та, что украла деньги? Мы с ней никогда не разговаривали,
но я иногда видела ее в банке. Почему вы спрашиваете меня об этих
людях? Они не имеют никакого отношения к нам с Патриком. С тех
пор как Патрик работал у мистера Хейвуда, прошло лет семь, и повто-
ряю вам, я не общаюсь с мистером Хейвудом и не знаю ни его помощ-
ницу, ни его сестру.
— Ваш муж был бухгалтером, миссис ОТорман?
Она вдруг вся как-то подобралась.
— Да... Он учился заочно. Нельзя сказать, что он был создан для
этой работы, но...
— Вы помогали ему?
— Иногда. Ронда вам рассказал, конечно? Что ж, это и так все зна-
ют. Вы, надеюсь, не станете спорить, что жена должна помогать свое-
му мужу. Я реалистка, мистер Куинн, и с фактами не борюсь. Из нас
двоих голова работала лучше у меня, зато он обладал качествами, кото-
рых мне не хватало: щедростью, терпимостью, добротой, и там, где
были необходимы эти качества, он всегда приходил мне на помощь. Мы
поддерживали и дополняли друг друга и были очень, очень счастливы.
Глядя на блестевшие в ее глазах слезы, Куинн спрашивал себя, чем
они вызваны? Сожалением об утерянном счастье или сознанием, что
оно не было таким безграничным, как ей казалось? Действительно
О’Горманы были идеальной парой или парой, чьим идеалом был все же
успех, а не поражение? Примирился ли ОТорман с тем, что он неудач-
ник, так же хладнокровно, как его жена?
— После смерти Патрика,— продолжала она, вытирая платком гла-
за, — поползли слухи. Люди смотрели на меня, и я чувствовала, как они
думают: та ли это Марта ОТорман, которую мы знаем, или змея, кото-,
рая убила мужа из-за страховки? Не думайте, что у меня больное вооб-
ражение, мистер Куинн. Мои лучшие друзья — и те сомневались.
Спросите Джона Ронду, он был одним из них. Мне пришлось пережить
двойную трагедию: я не только потеряла мужа, но меня еще и подозре-
вали в том, что я его убила или довела до самоубийства.
— Какие для этого могли быть основания?
— Сами посудите: он был кротким и безответным, я деспотичной,
брюки ему достались по ошибке, он с радостью бы отдал их мне, да-да,
именно так все и говорили! И лишь немногие — Джон Ронда и его жена
в их числе — знали, что, кроме меня, брюки в нашей семье носить дей-
ствительно было бы некому! Патрик был мягким, любящим, нежным, но
деньги не значили для него ничего. Неоплаченные счета были всего-на-
всего бумажками. Я с радостью пошла бы работать, но это подорвало бы
в Патрике уверенность в себе — и без того хрупкую. Мне все время при-
ходилось лавировать между слабостями Патрика и его потребностями.
— Немногие женщины могли бы быть очень, очень счастливы при
такой жизни.
372
— Вы так думаете? — спросила она. — Плохо же вы разбираетесь в
женщинах.
— Не спорю.
— И в любви.
— Наверное. Но хочу разобраться, надеюсь, мне еще повезет.
— Не думаю,— спокойно сказала она. — Вам уже поздно. Любовь
выживает, когда человек еще достаточно молод, чтобы держать удары,
которые она наносит, и выходить из нокдауна при счете «девять». Мой
сын Ричард,— прибавила она с гордой улыбкой, — увлекается боксом,
это его словечки..
— Ронда говорил, что ваш сын — очень способный мальчик.
— Мне тоже так кажется, но ведь я необъективна.
— Расскажите, как с вашим мужем случилось несчастье, миссис
ОТорман.
Она посмотрела на него в упор.
— Мне нечего прибавить к тому, что вы прочли в материалах, кото-
рые получили от Ронды.
— Там не указано одно обстоятельство. В вашей машине была печ-
ка?
— Нет. Нам она была не по карману.
— Во что был одет мистер ОТорман, когда выходил из дому?
— Вы знаете во что, если читали протокол моего допроса: в клетча-
тую черно-желтую рубашку из фланели.
— Шел дождь?
— Да, и несколько дней до того — тоже.
— Но на мистере О’Гормане не было ни плаща, ни пиджака?
— Я понимаю, к чему вы клоните, — сказала она. — Не тратьте зря
времени. Плащ был Патрику не нужен, потому что и у нас, и. в конто-
ре гаражи соединены с домом. Ему не нужно было идти под дождем.
— Но, насколько мне известно, вечер был холодным.
— Патрик холода не боялся. У него даже не было пальто.
— По сводке погоды, которая сохранилась у Ронды, в тот день было
всего девять градусов.
— Рубашка была шерстяной,— сказала она, — и очень плотной.
И потом он ужасно торопился, был вне себя. Он буквально выбежал из
дому, так ему не терпелось исправить ту проклятую ошибку, прежде чем
ее кто-нибудь заметит.
— Был вне себя, — повторил Куинн. Такое выражение не слишком
подходило к образу тихого, уступчивого, лишенного тщеславия ОТор-
мана. — Несчастный случай произошел на пути в контору?
-Да.
— Ес£ли ваш муж так спешил, тем более странно, что он остановил-
ся, чтобы посадить в машину какого-то неизвестного.
— Никого он не сажал,— сказала она с раздражением.— Этот неиз-
вестный существует исключительно в воображении Ронды и нашего
373
шерифа. Во-первых, Патрик торопился, а во-вторых, неделей раньше
человек, которого подобрала на дороге одна пара из Чикото, ограбил
их, и Патрик дал мне слово, что не будет подвозить незнакомых.
— А что, если он подвозил знакомого?
— Но кого? У Патрика ни с кем не было счетов. И если бы кто-то
захотел отнять у него деньги, он бы их сам отдал, без борьбы.— Она об-
реченно махнула рукой.— Нет, я уверена, что это был несчастный слу-
чай, а не убийство, и меня не переубедят. Патрик спешил, он ехал
гораздо быстрее обычного, а видимость из-за дождя была плохой.
— Вы очень любили своего мужа, миссис ОТорман?
— Я бы все для него сделала. Все, что угодно. Я и теперь... — Она
замолчала, прикусив дрожащую губу.
— Вы и теперь не отступились бы от него?
— Да. Должно быть, это глупо, но я иногда думаю: а вдруг с Патри-
ком в тот вечер произошло что-то невероятное? Вдруг он сошел с ума,
потерял память? Если он когда-нибудь вернется или его найдут,я ос-
танусь с ним.
— Люди не сходят с ума в одну минуту. Вы бы заметили, что с ним
неладно, раньше. Вам ничего не казалось странным в его поведении?
— Нет.
— Может, он сделался раздражительным или у него появились новые
привычки, он стал иначе одеваться, плохо спать, отказываться от еды?
— Нет,— повторила она.— Пожалуй, он сделался еще тише, сосре-
доточенней.
— Когда вы говорите «сосредоточенный», то имеете в виду «задум-
чивый» или «грустный»?
— Грустный. Я даже сказала ему как-то в шутку, что он спит наяву,
а он ответил, что вернее было бы сказать «спит во сне». Помню, я еще
засмеялась, мне этот «сон во сне» показался очень забавным.
— Да,— сказал Куинн.— От него не просыпаются.
Глава 7
Компания по продаже недвижимости Хейвуда занимала первый этаж
здания маленькой гостиницы. На стенах ее висели карты города и шта-
та, аэроснимок Чикото и две гравюры: одна изображала Вашингтона,
форсирующего Делавэр, другая — Линкольна в молодости.
Юноша без пиджака, с изжелта-бледным лицом назвался Эрлом
Перкинсом. Хотя в комнате стояло несколько столов с табличками, на
которых значились фамилии служащих, Перкинс был единственным,
кто находился на работе, и было непонятно, то ли дела идут настолько
плохо, что остальные не считают нужным появляться, то ли настолько
хорошо, что все, как Вилли Кинг, демонстрируют участки потенциаль-
ным покупателям.
374
— Мне нужна миссис Кинг. Когда я могу ее видеть?
— В любое время. То есть в любое удобное для нес время. Здесь что
хотят, то и делают. Никто не соблюдает никаких правил! Вы работаете,
мистер..?
— Куинн. Да, работаю.
— Тогда вы знаете, что любое, даже наилучшим образом организо-
ванное предприятие развалится, если служащие перестанут строго при-
держиваться правил работы. Что тогда ждет общество? Хаос!
— Довольно уютный и мирный хаос, — сказал, оглядывая комнату,
Куинн.
— Хаос может не иметь пугающих внешних признаков,— назида-
тельно продолжил Перкинс.— Например, мой обеденный перерыв на-
чинается в двенадцать, а кончается в час. Уже почти час, а я еще не ел.
На ваш взгляд это пустяк, а на мой — нет. Я бы уже к одиннадцати
клиента отпустил и сюда вернулся» потому что занимаюсь делом, а не
пускаю боссу пыль в глаза.
— Давно миссис Кинг работает у Хейвуда?
— Не знаю. Я здесь только с января.
— А мистер Кинг имеется?
— В наличии? Нет,— с удовольствием сообщил Перкинс. — Она в
разводе.
— Давно вы живете в Чикото?
— Всю жизнь, кроме тех двух лет, что учился в колледже в Сан-Хосе.
Представляете? Два года грызть науку, чтобы вернуться... Ну вот, ка-
жется, вам повезло.
Дверь распахнулась, втолкнув в комнату волну жаркого, сухого воз-
духа, и вошла Вилли Кинг, в белом платье без рукавов и широкополой
шляпе. Из-за шляпы она не сразу заметила Куинна.
— Прости, Эрл, я опять опоздала.
— Видно, я не заслуживаю другого отношения,— скорбно отозвал-
ся Перкинс. — Моя язва...
— Зато участок, можно считать, продан. Пришлось, правда, соврать
насчет климата.
Она бросила сумочку на стол, сняла шляпу и увидела Куинна. Ее
лицо нс дрогнуло, и лишь губы сжались плотнее.
— О, я не заметила, что у нас клиент. Могу я чем-нибудь помочь
вам, сэр?
— Безусловно, миссис Кинг.
— Эрл,— сказала Вилли,— пойди поешь хорошенько. И никакого
перца, никакого кетчупа!
— Я заболел не от перца и кетчупа,— заявил Перкинс,— а от того,
что мььживем без правил!
— Ладно, подумай заодно, какие нужны правила. Составь список.
— Уже составил.
— Составь еще один.
375
— Зря смеешься, я так и сделаю! — сказал Перкинс и вышел, хлоп-
нув дверью.
— Какой он еще ребенок,— сказала Вилли материнским тоном. —
Слишком рано нажил язву. Надеюсь, у вас язвы нет, мистер Куинн?
— Нет, но может появиться, если я буду глотать истории, которыми
вы меня потчуете, миссис Кинг, и дело тоже будет не в перце и кетчу-
пе. Как съездили в Лос-Анджелес?
— Я передумала.
— Решили, что Чикото все-таки достаточно приятный город?
— Нет. Чикото — дыра.
— Тогда выбирайтесь из нее!
— А что, если я провалюсь в дыру похуже? — спросила она, дернув го-
лым плечиком.— Здесь, по крайней мере, у меня давние, прочные связи.
— Такие, как мистер Хейвуд?
— Да, конечно. Мистер Хейвуд мой хозяин.
— Только на работе или в свободное время тоже?
— Я вас не понимаю,— ласково произнесла она,— или, может, вы
имеете в виду вчерашний вечер?
— Как вы угадали, миссис Кинг?
— Если хотите знать, идея была целиком и полностью моей. Я слы-
шала, как вы говорили с Рондой в редакции, когда принесла туда объ-
явления, и, конечно, мне стало ужасно любопытно. Подумать только,
снова дело О’Гормана! В Чикото сказать «ОТорман» все равно что в
Сан-Франциско — «землетрясение».
— У каждого своя теория, свой рассказ. Все знали О’Гормана или
говорят, что знали. И вот, — она остановилась, чтобы перевести дух, —
я подумала, что раз есть человек, который опять взялся за это дело, ста-
ло быть, у него появились новые данные и что мы с вами...
— Мы с вами?..
— Сможем разгадать загадку вместе. И вместе прославимся.
— Вот, значит, какая у вас была цель?
— Я понимаю, что это звучит очень глупо, когда вот так прямо го-
воришь, но, честное слово, я именно поэтому заговорила с вами в кафе.
— А с кем, — спросил Куинн, — вы поделились своим замечатель-
ным планом?
— Не понимаю...
— Кто обыскивал в это время мой номер?
— О чем вы? — сказала она, сдвинув брови. — Или вы специально,
чтобы меня запутать?
— Где был вчера вечером Джордж Хейвуд?
— Дома, в постели. Он простудился несколько дней назад и не ходил на
работу... О Господи, я надеюсь, вы не воображаете, что мистер Хейвуд...
— А почему нет? Я очень живо воображаю, как мистер Хейвуд об-
шаривает мой номер, в то время как вы разыгрываете бесхитростное
любопытство в кафе.
376
— Вы с ума сошли! — воскликнула Вилли Кинг.— Как вам такое мог-
ло прийти в голову? Мистер Хейвуд один из наших самых уважаемых
людей, у него безупречная репутация, он замечательный человек!
— Я знаю, что в Чикото святых больше, чем на небе, и все-таки один
из них выманил вчера у старика в мотеле ключ от моего номера, и я
по-прежнему думаю, что это был Хейвуд и что вы ему помогали.
— Теперь вас можно привлечь к суду за клевету. Или за оскорбле-
ние? Я их всегда путаю.
— Вы многое путаете, миссис Кинг. Почему бы вам не сказать для
разнообразия правду? Что Хейвуду от меня нужно?.Что он искал в моей
комнате и, главное, что нашел?
— Если бы вы знали мистера Хейвуда, то не задавали бы таких глу-
пых вопросов.
— Я вчера пытался ему дозвониться.
— Зачем? — спросила она, внезапно побледнев.
— Чтобы спросить, почему он использовал вас в качестве приманки...
— Нет! Бога ради, не делайте этого! Он ничего не знает про «Эль Бо-
кадо» и придет в ярость, если ему кто-нибудь расскажет. Он уволит меня!
— Перестаньте, миссис Кинг...
— Я серьезно! Для него самое главное соблюдать приличия, особен-
но после истории с Альбертой, его сестрой. Виновата была она, а отду-
ваться пришлось ему, и с тех пор он панически боится нарушить хороший
тон. И сотрудники его должны вести себя так, чтобы комар носа не под-
точил. А тут кафе, где едят шоферы... Вы хотите, чтобы меня уволили?
— Нет.
— Тогда, пожалуйста, не говорите ему, он никогда не поймет, что я
просто играла «в сыщиков». Мистер Хейвуд не любит глупых игр, он
слишком серьезен. Обещайте, что не скажете!
— Хорошо,— ответил Куинн.— Но согласитесь, что тогда я вправе
рассчитывать на вашу благодарность.
Вилли несколько секунд изучающе смотрела на него.
— Если вы имеете в виду благодарность известного рода...
— Вы меня неправильно поняли, миссис Кинг. Я всего лишь хочу
задать вам несколько вопросов.
— Задавайте.
— Вы знаете мать мистера Хейвуда?
— Мне ли ее не знать! — мрачно ответила Вилли.
— Кроме сына у нее есть еще две дочери?
— Да, только не вздумайте сказать это при ней. Даже Джорджу — мис-
теру Хейвуду — запрещается упоминать о них, особенно об Альберте.
— А что случилось с другой?
— С Руфью? Она убежала из дому и вышла замуж за человека, ко-
торого мать презирала, за рыбака из Сан-Феличе по фамилии Агила.
После этого старуха поставила на ней крест.
— Где сейчас живет миссис Агила?
377
— В Сан-Феличе, наверное, а что?
— Ничего особенного, собираю сведения.
— Но почему вы собираете сведения о Хейвудах? — спросила она. —
Почему не беседуете с людьми, которые знали ОТормана?
— Его знал мистер Хейвуд?
— Это было чисто деловое знакомство. И недолгое.
— Альберта Хейвуд его тоже знала?
— Не уверена.
— Скажите, миссис Кинг, Джордж Хейвуд был очень привязан к
своей сестре?
-Да.
— Настолько, что, когда ее арестовали, ему самому пришлось не-
сладко? В полиции с вопросами не церемонятся.
Куинн сказал это наугад и был вознагражден.
— Это были не вопросы, а самые настоящие обвинения,— произ-
несла она чуть ли не с яростью. — «Куда девались деньги? Сколько Аль-
берта дала — или одолжила — ему? Как Джордж мог жить с ней в одном
доме и ни о нем не догадываться? Неужели он не видел тотализатор-
ных бланков, которые она приносила домой каждый день?»
— А он их видел?
— Нет. Скорее всего она заполняла их на работе. В доме не нашли
ни единого бланка.
— Альберта была аккуратной дамой. Если, конечно, за ней кто-то
не убирал вовремя. Вы ее знали, миссис Кинг?
— Немного. Все ее немного знали. Она была из тех людей, которых
никто не замечает, пока с ними что-нибудь не случится.
— Никто не замечает, пока с ними что-нибудь не случится,— пов-
торил Куинн. — Может, в этом все дело? Может, она хотела привлечь
к себе внимание?
— Ошибаетесь,— сказала, покачав головой, Вилли. — Она ужасно
мучилась, ужасно! Я была на суде, и мне казалось, что я вижу больное
животное, которое не может сказать, где у него болит, и никто не в си-
лах ему помочь.
— Тем не менее Джордж Хейвуд от нее отвернулся.
— Ему пришлось! Конечно, вы считаете, что это бесчеловечно. Вас
тут не было. А я была. Всякий раз, когда Джордж заговаривал об Аль-
берте, старуха начинала биться в припадке.
— Почему же она так возненавидела собственную дочь?
— Во-первых, такой она человек. Во-вторых, она давно разочаро-
валась в Альберте. Альберта выросла застенчивой, бесцветной, у нее
не было поклонников, замуж она не вышла, детей не родила, и вообще
с ней было скучно- Миссис Хейвуд было невыносимо сознавать, что
у нее такая дочь, и, знаете, у меня такое впечатление, что миссис Хей-
вуд использовала историю с Альбертой как предлог, ей давно хотелось
вычеркнуть Альбергу из своей жизни, сделать вид, что ее никогда не
378
•было! — Некоторое время Вилли разглядывала свои тонкие, незагоре-
лые, без колец пальцы. — Ну и, конечно, рядом всегда был любимчик
Джордж. Когда умерла его жена, миссис Хейвуд готова была плясать на
могиле от радости; потому что ненаглядный сынок снова целиком и
полностью перешел к ней. Это не женщина, а исчадье ада. И давайте
поставим здесь точку, на эту тему я могу говорить часами.
Куинн не возражал, ему и так было ясно, что Вилли Кинг и миссис
Хейвуд нужен один и тот же мужчина.
Зазвонил телефон.
— Компания Хейвуда по продаже недвижимости, — сказала Вилли
в трубку голосом деловой женщины.— Да... К сожалению, дом напро-
тив парка Рузвельта не отвечает санитарным нормам. Постараемся
подыскать для вас что-нибудь другое... Да, в ближайшем будущем.
Положив трубку, она взглянула на Куинна с милой гримаской.
— Ну вот, мне пора вернуться к своим обязанностям. Жаль, что мы
говорили так недолго, мистер Куинн, вы хороший собеседник.
— А вы не хотите продолжить наш разговор? Например, сегодня ве-
чером?
— Увы, я занята.
— Едете в Лос-Анджелес?
— Веду младшую сестренку в кино.
— Понятно, — сказал Куинн, вставая.— Надеюсь, мне больше по-
везет, когда я окажусь в Чикото в другой раз.
— Вы уезжаете?
— Мне здесь нечего делать, если вы идете в кино не со мной.
— Когда вы вернетесь?
— А когда вы хотите, чтобы я вернулся?
Вилли посмотрела ему в глаза.
— Перестаньте, мистер Куинн. Я знаю, когда мужчина действитель-
но интересуется мной, а когда нет. Вы — нет. И я вами тоже не инте-
ресуюсь.
— Тогда почему спрашиваете, когда я вернусь?
— Не хотела казаться невежливой.
— Спасибо за откровенный ответ,— сказал Куинн.— И за информацию.
— Рада была помочь. До свидания.
Выйдя на улицу, Куинн сел в машину, немного проехал вперед, раз-
вернулся и стал на стоянке супермаркета, откуда хорошо был виден вход
в компанию Хейвуда.
В половине второго вернулся с обеденного перерыва Эрл Перкинс.
Судя по кислому выражению лица, еда не пошла ему на пользу. Двумя
минутами позже на улицу, прижимая к груди сумочку и надевая ши-
рокополую соломенную шляпу, выпорхнула взволнованная, но реши-
тельная Вилли Кинг. Сев в машину, она покатила к центру, и Куинн
последовал за ней на приличном расстоянии. Из того, что Вилли не
петляла по улицам, Куинн заключил, что она либо чувствовала себя в
379
безопасности, либо настолько спешила, что не считала нужным осто-
рожничать.
Поставив машину возле старинной постройки дома, на террасе ко-
торого висело объявление «Продается компанией Д. Хейвуда», Вилли
открыла своим ключом входную дверь и вошла внутрь. С минуту Ку-
инну казалось, что он ошибся и Вилли Кинг впрямь вернулась, как и
говорила, к своим обязанностям. Дом был расположен напротив парка
Рузвельта, и, скорее всего, речь в телефонном разговоре шла о нем.
Он совсем уже собрался уезжать, когда к дому подъехал зеленый «Пон-
тиак», и из него вышел мужчина. Несмотря на жару, он был одет в темно-
серый костюм, с которым хорошо сочеталась такого же цвета шляпа.
Мужчина был высокого роста,.худой, с уверенными, неторопливыми дви-
жениями человека, который не считает нужным никуда спешить. Подни-
маясь по ступенькам террасы, он закашлялся и стоял некоторое время,
прижимая одну руку ко рту, а другую к груди. Затем вынул из кармана боль-
шую связку ключей, отпер дверь и тоже исчез внутри.
«Тихо, просто и удобно,— подумал Куинн. — Если Джордж и Вилли
хотят увидеться так, чтобы об этом не знала ни мамочка, ни знакомые,
они встречаются в домах, которые продают. Скорее всего, в разных. Вил-
ли не хочет, чтобы я расспрашивал Джорджа, потому и умоляла не зво-
нить ему. А я уже почти поверил, что он ее на самом деле может уволить.
Я ей вообще почти поверил. Сегодня она сыграла лучше».
Куинн смотрел на окна старого дома, словно ожидал, что одно из
них сейчас распахнется и он увидит что-то очень важное. Но этого не
произошло. Куинн понимал, что ждать дальше бессмысленно. Он не
имел права задавать Хейвуду вопросы и не мог доказать, что тот рылся
вчера в его'вещах.
Он включил зажигание. Было почти два — расчетный час в мотеле.
Не заезжая в Сан-Феличе, он мог к пяти добраться до Башни.
Вилли слышала, как повернулся в замке ключ, как открылась и за-
крылась входная дверь. Ей захотелось выбежать в холл и обнять Джор-
джа, но она продолжала ждать, сидя в полутемной гостиной и
размышляя, настанет ли время, когда она сможет в присутствии Джор-
джа поступать так, как захочет. Она знала, что, если бросится Джорд-
жу на шею, он может досадливо отстраниться, давая понять, что занят
серьезными проблемами и глупости ему ни к чему.
— Я здесь, Джордж. .
В пустой комнате ее голос прозвучал слишком громко, слишком
призывно. «Опять забыла, что надо говорить тише», — подумала она.
Джордж вошел в гостиную, прижимая к груди шляпу, будто слушал
государственный гимн. Чтобы удержаться от смеха, Вилли торопливо
глотнула.
— Куинн за тобой следит, — сказал Джордж.
— Не может быть! Когда я уезжала...
380
— Его машина стоит напротив дома.
Вилли слегка отодвинула портьеру у окна.
— Не вижу никакой машины.
— Но она там стояла. Я просил тебя быть осторожней!
— Я старалась.— Ей снова пришлось глотнуть, но на сей раз — чтобы
проглотить тяжелый, душный комок, о котором лучше было не думать.
— Как ты себя чувствуешь, Джордж?
Он нетерпеливо махнул рукой, показывая, что сейчас не время для
тривиальных вопросов.
— Куинн что-то нашупал. Он звонил мне на работу, потом домой.
Но я просил мать с ним не церемониться, и она его отшила.
При упоминании о миссис Хейвуд Вилли напряглась.
— Я бы это сделала не хуже.
— Нет, он тебе не доверяет.
— Ошибаешься. Он пытался назначить мне сегодня свидание.
— Ты согласилась?
— Нет.
— Почему?
— Не хотела тебя огорчать.
— А вдруг он рассказал бы что-нибудь интересное?
Вилли смотрела на старый кирпичный камин. Сколько раз в нем
зажигали огонь, сколько раз он гаснул! Кто и когда поднесет к нему
спичку в следующий раз?
— Прости, если я тебя обидел, Вилли,— произнес Хейвуд более мяг-
ким тоном.
— Ничего страшного. Я понимаю, тебе сейчас не до меня.
— Ты умница, Вилли.
— Конечно. Поэтому со мной можно не стесняться.
Он положил ей руки на плечи.
— Вилли, пожалуйста, не надо. Не сердись.
— Почему ты не скажешь, в чем дело?
— Не могу. Но поверь, это очень серьезно. И касается многих лю-
дей. Хороших людей.
— А что, имеет значение, какие они? И как ты отличаешь хороших
от плохих? Спрашиваешь мать?
— Оставь ее в покое. Она понятия не имеет, в чем дело.
— Я оставлю ее в покое, если она оставит в покое меня.
Вилли с вызовом посмотрела на него, готовая к ссоре, и увидела ус-
талого, бледного человека, которому не хотелось ссориться.
— Джордж, давай начнем сначала, будто ты только что вошел?
— Давай.
— Привет, Джордж.
Он улыбнулся.
— Привет, Вилли.
— Как дела?
381
— Хорошо. А у тебя?
— Тоже хорошо.
Но когда он поцеловал ее, она отвернулась.
— Немногим лучше, чем в первый раз, правда? Ты ведь не обо мне
думаешь, а о Куинне.
— Приходится.
— Недолго тебе осталось страдать.
— Что ты имеешь в виду?
— Он уезжает.
Руки Хейвуда упали с ее плеч, будто она их сбросила.
— Когда?
— Сегодня. Возможно, сейчас.
— Почему? Почему он уезжает?
— Потому что я отказалась встретиться с ним вечером. Так он ска-
зал. В шутку, разумеется.
Она ждала, что Джордж станет разуверять ее: «Нет, Вилли, конеч-
но, он не шутил. Ты такая красивая! Он уезжает, потому что сердце его
разбито».
— Он пошутил,— повторила она.
Но Хейвуд не слышал ее. Он шел к двери, надевая на ходу шляпу.
— Джордж!
— Я позвоню тебе утром.
— Но мы ни о чем не успели поговорить!
— У меня сейчас нет времени, я должен показать клиенту дом в Гри-
накре.
Вилли знала, что домом в Гринакре занимается Эрл Перкинс, но
промолчала. На пороге он обернулся.
— Вилли, прошу тебя, выполни одну просьбу.
— Пожалуйста, я ведь на тебя работаю.
— Позвони матери и скажи, чтобы она не ждала меня к ужину.
— Хорошо.
Это была серьезная просьба, и они оба это знали.
Вилли стоя слушала, как открылась и закрылась входная дверь, как
заурчал мотор «понтиака», как взвизгнули шины сорвавшегося с места
автомобиля. Опустив голову, она подошла к старому камину, черному
внутри от полыхавшего там когда-то пламени, и протянула руки, слов-
но надеялась, что в нем осталось немного тепла для нее.
Немного погодя она вышла на улицу, заперла дверь, доехала до поч-
ты и позвонила оттуда матери Джорджа,
— Миссис Хейвуд?
-Да.
— Это Вилли Кинг.
— Ах, это вы, миссис Кинг? Моего сына нет дома.
Вилли стиснула зубы. В разговорах с ней миссис Хейвуд никогда не
называла Джорджа иначе как «мой сын» — с нажимом на «мой».
382
— Я знаю, миссис Хейвуд. Он просил предупредить вас, что сегод-
ня вечером его дома не будет.
— А где он?
— Не знаю.
— Значит, он не с вами?
— Нет.
— В последнее время он очень часто бывает занят по вечерам, да и
днем тоже.
— Он много работает, — сказала Вилли.
— И вы ему, конечно, помогаете.
— Стараюсь.
— Еще бы! Когда он рассказывает, какое количество дел вы успева-
ете для него обделать, я просто не верю своим ушам. Надеюсь, такую
работящую помощницу, как вы, не смущает глагол «обделать»?
— Нет, вы меня не можете смутить.
Последовала пауза, и Вилли прикрыла микрофон рукой, чтобы мис-
сис Хейвуд не слыхала, как тяжело она дышит.
— Миссис Кинг, мы ведь обе хотим Джорджу добра, не так ли?
«Не обе, а только я,— подумала Вилли,— тебе на всех наплевать»,
но вслух сказала:
-Да-
— Вам не приходило в голову поинтересоваться, куда именно он
направляется сегодня?
— Это его дело.
— Но не ваше?
— Нет.
«Пока нет»,— мысленно добавила она.
— А я бы на вашем месте сделала это своим делом, раз уж вы так ин-
тересуетесь мистером Хейвудом, как всем кажется. Он хоть и прекрас-
ный, но всего лишь человек, и ничто человеческое ему не чуждо. Вокруг
много женщин, которые не прочь были бы прибрать его к рукам.
— Вы предлагаете мне шпионить за ним, миссис Хейвуд?
— Что вы, милочка, смотреть и слушать — не значит шпионить.
Последовала еще одна пауза, и Вилли приготовилась к новой атаке, но
когда миссис Хейвуд заговорила, голос у нее был усталый и надломленный.
— Меня преследует чувство — ужасное чувство, — что ему грозит
беда... Мы с вами не любим друг друга, миссис Кинг, но я никогда не
считала, что вы представляете для Джорджа серьезную опасность.
— Спасибо,— сухо сказала Вилли, заинтригованная и новым тоном,
и необычными словами, — но я не думаю, что Джорджу грозит беда, с
которой он нс мог бы справиться.
— Боюсь, что вы ошибаетесь... И тут замешана женщина.
— Женщина? Не думаю.
— Дай Бог, чтобы вы были правы. Но куда он исчезает так часто?
Куда? И с кем видится?
383
— Вы его спрашивали?
— Да, и он ничего не говорит, но я вижу, что он чувствует себя вино-
ватым. Судите сами: его часто и подолгу нет дома, а когда он возвраща-
ется, то не хочет ничего объяснять. Нет, это определенно женщина!
— А я считаю, что нет, — сказала Вилли, но совсем не так уверен-
но, как ей хотелось, и, повесив трубку, еще долго стояла в маленькой,
душной кабине телефона-автомата, прислонившись лбом к стене.
Глава 8
Отыскать дорогу, ведущую к Башне, было не так просто, как пола-
гал Куинн. Поняв в какой-то момент, что он ее проехал, Куинн раз-
вернулся и, включив вторую передачу, медленно двинулся назад,
стараясь не пропустить единственный ориентир, который помнил, —
эвкалиптовую рощу. Палящее солнце, изматывающая, долгая езда по
незнакомым дорогам, одиночество и гудящая тишина действовали ему
на нервы. Он чувствовал, что теряет уверенность в себе. Мысли, кото-
рые были такими ясными в Чикото, решения, казавшиеся такими ра-
зумными, растворялись в дрожащем знойном воздухе. Поиски
ОТормана превратились в охоту на лис без единой лисы.
Из-за дубов на дорогу выскочила косуля и пересекла ее двумя гра-
циозными прыжками, едва не коснувшись бампера машины. Куинн
успел заметить, как блестит на ней шкурка, как упруго сжимаются
мышцы, и подумал, что, если она так выглядит и скачет в жару, зна-
чит, рядом есть водоем.
Остановившись на вершине следующего холма, он огляделся, и вда-
леке что-то блеснуло под лучами солнца. Так он впервые увидал Баш-
ню — вернее, игру света на ее стеклах.
Куинн отпустил тормоз, и машина беззвучно покатила вниз. Про-
ехав с полмили, он увидел наконец эвкалипты и дорогу между ними.
Свернув на нее, он ощутил странное чувство, будто возвращался домой,
и не без удовольствия представил себе, как увидит сейчас Сестру Бла-
годать, как она обрадуется ему. Заметив впереди кого-то из Братьев,
бредущего по обочине, он посигналил.
Это был Брат Терновый Венец, который вез его предыдущим утром
в Сан-Феличе.
— Садитесь теперь вы ко мне,— сказал Куинн, открывая дверцу ма-
шины.
Но Брат Терновый Венец глядел на него, сурово выпрямившись и
пряча руки в складках одежды.
— Мы ждали вас, мистер Куинн.
— Прекрасно!
— Не радуйтесь, мистер Куинн, повода для веселья нет.
— А что случилось?
384
— Оставьте машину здесь. Учитель приказал привести вас к нему.
— Прекрасно! — сказал Куинн, съехав с дороги.— Или я опять оши-
баюсь?
— Когда в Башню попадает чужой, дьяволу легче проникнуть за ним
следом, но Учитель говорит, что хочет побеседовать с вами.
— Где Сестра Благодать?
— Расплачивается за грехи.
— То есть?
— Деньги — источник зла. — Брат Венец отвернулся, сплюнул на
землю и, вытерев рот рукой, добавил: — Аминь.
— Аминь. Но при чем здесь деньги?
— Вы о них говорили. Вчера утром. Я слышал, как вы сказали ей:
«Сестра, те деньги...» Я слышал и рассказал Учителю. У нас такое пра-
вило — Учитель должен знать все, тогда он защитит нас от нас самих.
— Где Сестра Благодать? — повторил Куинн.
В ответ Брат Венец только покачал головой и зашагал по дороге. Се-
кунду поколебавшись, Куинн последовал за ним. Они миновали сто-
ловую, кладовку, где он ночевал, и несколько зданий, которые не
попадались ему в прошлый раз на глаза. За ними дорога круто пошла
вверх. От резкого подъема и разреженного воздуха Куинн начал зады-
хаться.
Брат Венец обернулся и с презрением посмотрел на Куинна.
— Греховная жизнь. Слабые кости. Дряблые мускулы.
— Зато язык у меня не дряблый, — огрызнулся Куинн.— Я не доносчик.
— Учитель должен все знать,— сказал Брат Венец, покраснев.—
Я хочу Сестре Благодать добра. Я спасал ее от нечистого. Он сидит в
каждом из нас и грызет нашу плоть.
— Вот оно что? А я-то думал, у меня опять печень шалит.
— Смейтесь, смейтесь! Будете потом лить слезы в аду.
— Я и теперь ежедневно оплакиваю свои грехи по двадцать минут.
— Вашими устами говорит дьявол. Снимите туфли.
— Почему?
— Вы ступаете на освященную землю.
Перед ними возвышалась Башня из стекла и красного дерева, вы-
строенная в форме пятиугольника, с внутренним двором посередине.
Куинн оставил туфли на пороге и прошел через арку, на которой
было выгравировано: «ВСЕМ ИСТИННО ВЕРУЮЩИМ ЕСТЬ МЕС-
ТО В ЦАРСТВЕ БОЖИЕМ. ПОКАЙТЕСЬ И ВОЗРАДУЙТЕСЬ». Тща-
тельно выскобленные деревянные ступени вели наверх. Роль перил
выполняла прикрепленная к стене веревка.
— Дальше идите один,— сказал Брат Венец.
— Почему?
— Когда Учитель приказывает или просит, мы не спрашиваем почему.
Куинн стал подниматься. На каждом этаже он видел тяжелые дубо-
вые двери, которые вели, очевидно, в комнаты Братьев и Сестер. Окна
13 М. Миллар "Стены слушают"
385
во внутренний двор были только на пятом этаже. Единственная дверь
была открыта.
— Входите, — сказал сильный, низкий голос, — и, пожалуйста, за-
кройте за собой дверь, мне вреден сквозняк.Войдя в комнату, Куинн
сразу понял, почему Башня стояла именно в этом месте и почему жен-
щина, на деньги которой ее выстроили, считала, что тут она ближе к
небу. Света и неба было столько, что их не вмешал взгляд. За окнами,
открывавшимися на все пять сторон, возвышались гряда за грядой
горы, а тремя тысячами футов ниже, в зеленой долине, лежало, как
алмаз на траве, озеро.
Пейзаж был настолько ошеломляющим, что не хотелось переводить
взгляд на людей в комнате. Их было двое: мужчина и женщина в оди-
наковых одеяниях из белой шерсти, с красными поясами. Женщина
была очень старой. С годами ее тело так усохло, что издали ее можно
было принять за маленькую девочку. Коричневое, морщинистое лицо
напоминало грецкий орех. Сидя на скамейке, она глядела в небо, слов-
но ждала, что оно вот-вот распахнется перед ней.
Мужчине можно было дать и пятьдесят и семьдесят. У него было ху-
дое, умное лицо и глаза, светившиеся, как фосфор при комнатной тем-
пературе. Он сидел на полу, скрестив ноги, и ткал шерсть на ручном
ткацком станке.
— Я Учитель, — буднично сказал он.— А это — Мать Пуреса. Добро
пожаловать в Башню.
— Buena acogida,— произнесла женщина, будто переводила сказан-
ное для кого-то четвертого, не понимавшего по-английски. — Salud.
— Мы не причиним вам зла.
— No estamos malicios.
— Мать Пуреса, мистеру Куинну не нужен перевод.
Она упрямо посмотрела на Учителя.
— Я хочу слышать родной язык.
— Пожалуйста, не сейчас. Нам с мистером Куинном нужно кое-что
обсудить, и мы будем признательны, если ты нас ненадолго оставишь.
— Но я не хочу уходить! — возразила она. — Я хочу остаться с вами.
Мне надоело ждать одной, когда откроется Царствие Небесное.
— Господь всегда с тобой, Мать Пуреса.
— Но почему он всегда молчит? Мне так одиноко, я все смотрю и
жду... Кто этот молодой человек? Что он делает в моей Башне?
— Мистер Куинн приехал повидаться с Сестрой Благодать.
— Нет-нет, это невозможно.
— Об этом я и хочу с ним поговорить. Наедине.
Учитель крепко взял ее за руку и довел до ступенек.
— Будь осторожна, Мать Пуреса, здесь легко упасть.
— Скажи молодому человеку, что, прежде чем являться в Башню, он
должен получить официальное приглашение от моего секретаря Кап-
риота. Немедленно пошли ко мне Каприота.
386
— Каприота здесь нет. Его уже давно нет. Держись покрепче за ве-
ревку и иди медленно.
Закрыв дверь, Учитель снова уселся за станок.
— Так это ее Башня? — спросил Куинн.
— Построена ею, но теперь принадлежит нам всем. В нашей общи-
не нет частной собственности, если, конечно, кто-нибудь не грешит,
как бедная Сестра Благодать. — Он вытянул руку, предупреждая воз-
ражения. — Не отрицайте, мистер Куинн. Сестра Благодать призналась
во всем.
— Я хочу ее видеть. Где она?
— Ваши желания здесь значения не имеют, мистер Куинн. Когда вы
ступили на принадлежащую нам землю, вы в каком-то смысле оказа-
лись в другой стране, живущей по другим законам.
— А мне кажется, что это Соединенные Штаты. Или я ошибаюсь?
— Конечно, мы не отделялись формально. Но нам ни к чему зако-
ны, которые мы считаем несправедливыми.
— Когда вы говорите «мы», то имеете в виду себя, разумеется?
— Я был избран для восприятия видений и откровений, недоступ-
ных прочим. Однако я всего лишь инструмент в руках Божественного
провидения, его скромный слуга, один из многих... Я вижу, мои слова
не убеждают вас.
— Нет,— сказал Куинн, прикидывая, кем был этот человек в реаль-
ной жизни, прежде чем понял, что она ему не по плечу. — Вы собира-
лись поговорить со мной. О чем?
— О деньгах.
— В вашей общине это слово считается непристойным, почему же
вы его употребляете?
— Для того чтобы охарактеризовать непристойные поступки, при-
ходится употреблять непристойные слова: например, получение от
женщины крупной суммы денег за очень скромную услугу. — Он кос-
нулся лба правой рукой, поднял вверх левую и добавил: — Видите, я
знаю все.
— Божественное откровение, понимаю, — сказал Куинн.— И давно
вас беспокоит получение от женщины крупной суммы денег? За эту
Башню расплачивались не конфетными фантиками.
— Придержите свой злой язык, мистер Куинн, а я сдержу свой. Он
может быть не менее злым, уверяю вас. Мать Пуреса — моя жена. Она
предана моему делу и разделяет веру в вечное блаженство, ожидающее
нас. О, если бы вы хоть на мгновение ощутили эту веру, вы бы поня-
ли, почему мы собрались здесь!
В следующее мгновение перед Куинном уже сидел не мечтатель, а
реалист. Учитель быстро менял выражения лица.
— Вы хотели рассказать Сестре Благодать о человеке по фамилии
ОТорман?
— Хотел и расскажу.
387
— Это невозможно. Она находится в Уединении, вновь принимая
обет отказа — очень легкое наказание по сравнению с совершенными
ею тяжкими грехами: получение денег, сокрытие их от общины, попыт-
ка установить контакт с миром, который она поклялась забыть. Сестра
Благодать грубо нарушила наши законы. Мы могли с полным правом
изгнать ее, но меня посетило видение, в котором Господь велел поща-
дить ее.
«Видение,— подумал Куинн,— а также здравый смысл. Сестра Бла-
годать здесь слишком нужна. Кто еще будет вас лечить, пока вы дожи-
даетесь смерти?»
— Расскажите об ОТормане мне, и я ей все передам.
— Сожалею, но я связан обязательством отчитаться лично перед
Сестрой Благодать. Не будет Сестры — не будет отчета.
— Что ж, не будет отчета — не будет денег. Я требую, чтобы вы не-
медленно возвратили мне остаток той суммы, которую дала вам Сестра
Благодать.
— Беда заключается в том, — сказал Куинн, — что никакого остат-
ка нет. Я истратил все.
Учитель резким движением отстранил ткацкий станок.
— Истратить за два дня сто двадцать долларов? Ложь!
— Если бы вы знали, как выросли цены в той части Соединенных
Штатов, где живу я!
— Вы их проиграли?! Проиграли, пропили, прокутили!..
— Да, последние два дня были очень насыщенными. А теперь я хо-
тел бы отчитаться о работе и уехать. Мне не нравится здешний климат,
чересчур жарко.
Лицо и шея Учителя побагровели, но голос звучал по-прежнему ровно:
— Мне не привыкать к оскорблениям безбожников и невежд, и мой
долг — предупредить, что Господь поразит вас одним ударом огненно-
го меча.
— Считайте, что он уже это сделал, — сказал Куинн беспечным то-
ном, который вовсе не соответствовал его настроению. Стены Башни
давили на него, в ней пахло смертью, как в Чикото — нефтью.
«Если забрать в голову, что смерть — благо, то следующий шаг —
решить, что ты окажешь ближнему большую услугу, если поможешь ему
умереть. До сих пор старикан был безобиден, но кто знает, что подска-
жет ему очередное видение?»
— Хватит играть в игры,— сказал Куинн. Я приехал, чтобы увидеть
Сестру Благодать. Помимо того, что я выполнял ее поручение, она мне
нравится, и я хочу убедиться, что с ней все в порядке. Мне известно,
что у вас были неприятности с законом — я имею в виду Соединенные
Штаты, и, по-моему, вы напрашиваетесь на новые.
— Это угроза?
— Совершенно верно, Учитель. Я не уеду до тех пор, пока не удос-
товерюсь, что Сестра Благодать жива и здорова.
388
— Что значит «жива и здорова»? За кого вы нас принимаете? Мы не
варвары и не маньяки!
— Правда?
Учитель отшвырнул станок, который ударился о стену, и неуклюже
поднялся на ноги.
— Уходите! Уходите немедленно или пеняйте на себя! Вон отсюда!
Неожиданно дверь отворилась, и в комнату, укоризненно качая го-
ловой, вошла Мать Пуреса.
— Гарри, ты ведешь себя невежливо, тем более что я послала ему
официальное приглашение через Каприота.
— О Господи,— сказал Учитель и закрыл лицо руками.
— Не сердись, что я подслушивала. Я тебе говорила, как мне оди-
ноко и грустно.
— Ты не одинока.
— Тогда где все? Где мама, где Долорес, которая приносила мне за-
втрак? Где Педро, который чистил мои сапоги для верховой езды? Где
Каприот? Где все? Куда они ушли? Почему не взяли меня с собой? По-
чему они не подождали меня, Гарри?
— Тише, успокойся, Пуреса, потерпи немного. — Подойдя к малень-
кой старушке, Учитель обнял ее и погладил по редким волосам, по согну-
той спине. — Не бойся, скоро ты их всех увидишь.
— И Долорес будет приносить мне завтрак?
-Да.
— А Педро — можно мне побить его хлыстом, если он не будет слу-
шаться?
— Да, — устало ответил Учитель. — Делай, что хочешь.
— Я и тебя могу побить, Гарри.
— Как знаешь.
— Не сильно, стукну легонько по голове, чтобы ты знал, что я
жива... Но я тогда уже не буду жива, Гарри. Как же так? Постой... Как
я тебя стукну легонько по голове, чтобы ты знал, что я жива, если я не
буду жива?
— Не знаю. Пожалуйста, перестань. Иди к себе и успокойся.
— Ты больше не помогаешь мне думать,— с обидой сказала Мать
Пуреса. — Раньше ты мне всегда помогал, все объяснял. А теперь я
только и слышу: иди к себе в комнату, успокойся, смотри и жди. Зачем
мы сюда приехали, Гарри? Я помню — была важная причина.
— Мы здесь, чтобы спастись.
— И это все?.. Кто этот молодой человек, Гарри? Я его не знаю. Ска-
жи Каприоту, чтобы он его вывел отсюда. Пусть попросит, чтобы я его
приняла. И поторопись! Мои приказы должны выполняться немедлен-
но! Я — дона Изабелла Костансиа Керида Фелисия де ла Герра!
— Нет, ты Мать Пуреса, — мягко сказал Учитель.— И тебе нужно
отдохнуть.
— Но почему?
389
— Потому что ты устала.
— Я не устала. Мне одиноко. Это ты устал, Гарри, я вижу.
— Может быть.
— Очень устал. Бедный Гарри. Muy amado mio*.
— Я тебе помогу. Возьми меня под руку.
Он подал Куинну знак следовать за ними, и они.вместе стали спускать-
ся по лестнице. На четвертом этаже Учитель отворил дверь, и Мать Пуреса
на удивление кротко ушла к себе. Учитель прислонился к стене и закрыл
глаза. Прошла минута, две... Казалось, он впал в транс или заснул стоя.
Внезапно он открыл глаза и коснулся лба пальцами.
— Я чувствую вашу жалость, мистер Куинн, и не принимаю ее. Вы
напрасно тратите время и энергию на жалость, так же как я — на гнев.
Видите, я успокоился. Разбить ткацкий станок — как это мелко, как
тривиально в сравнении с вечностью. Я очистился от злобы.
— Рад за вас,— сказал Куинн. — Могу я увидеть теперь Сестру Бла-
годать?
— Хорошо, вы ее увидите. И будете сожалеть о своих черных подо-
зрениях. Она находится в духовном Уединении. Не я поместил ее туда,
она избрала этот путь сама. Сестра Благодать вновь отказывается от
мира греха и порока. По моему настоянию? Нет, мистер Куинн, по
своей доброй воле. Сомневаюсь, что вы сможете это понять.
— Я попытаюсь.
— В духовном Уединении чувства исчезают. Глаза не видят, уши не
слышат, плоть одухотворяется. Если Уединение достигло абсолютной
полноты, она может вообще не узнать вас.
— А вдруг узнает? Особенно если я пойду к ней один?
— Разумеется. Я полностью доверяю духовной силе Сестры Бла-
годать.
Он нашел ее в маленькой квадратной комнате на первом этаже, в
которой не было ничего, кроме деревянной скамейки. Она сидела ли-
цом к окну, в полосе солнечного света. Ее лицо было мокрым то ли от
пота, то ли от слез, на сером одеянии проступили влажные пятна. Ког-
да Куинн позвал ее, она не ответила, но плечи ее дрогнули.
— Сестра Благодать, вы просили меня вернуться, и вот я здесь.
Она повернулась и молча посмотрела на него. В ее взгляде был та-
кой испуг и такое страдание, что ему захотелось крикнуть: «Очнитесь!
Уходите из этого клоповника, не то сойдете с ума, как та старуха! Учи-
тель ненормальный, он торгует страхом, это занятие не новое и очень
опасное!»
— Помните махровые розовые тапочки, из каталога «Сиэре»? — ска-
зал он буднично и доверительно.— Я видел такие на витрине магазина
в Чикото.
Мой любимый (исп.).
390
На мгновение в се глазах мелькнуло что-то помимо страха — инте-
рес, любопытство. Затем они снова погасли, и она заговорила тихо и
монотонно:
— Я отказываюсь от мира суеты и зла, слабости и насилия. Я ищу
духовную сущность бытия, жажду спасения души.
— Хорошо, что вы нс шепелявите,— сказал Куинн, надеясь, что она
не выдержит и улыбнется. — О’Гормана я, кстати, не нашел. Он исчез
пять с половиной лет назад. Его Жена считает себя вдовой, и многие с
ней согласны. Что вы по этому поводу думаете?
— Отказавшись от земного уюта, я обрету уют небесный. Соблюдая
пост, я пиршествую.
— Вы знали О’Гормана? Он был вашим другом?
— Изранив босые ноги о грубую и колючую землю, я ступлю на
гладкую золотую почву райского сада.
— Может, вы увидите О’Гормана? — спросил Куинн.— Он, судя по
всему, был хорошим человеком, у него замечательные дети, славная
жена. Очень славная жена, жаль, что ей до сих пор ничего не известно.
Если бы она точно знала, что ОТорман не вернется, то могла бы начать
новую жизнь. Вы ведь слушаете меня, Сестра. Вы слышите, что я гово-
рю. Ответьте на один-единственный вопрос: вернется ОТорман или нет?
— Отказавшись украшать себя на земле, я обрету несказанную кра-
соту. Трудясь в поте лица, я обрету вечное блаженство, уготованное
Истинно Верующим. Аминь.
— Я еду в Чикото, Сестра. Вы ничего не хотите передать Марте
ОТорман? Помогите ей, Сестра, вы благородная женщина.
— Я отказываюсь от мира суеты и злобы, слабости и насилия. Я ищу
духовную сущность бытия, жажду спасения души. Отказавшись от зем-
ного уюта...
— Послушайте меня, Сестра...
— ...я обрету уют небесный. Соблюдая пост, я пиршествую. Изра-
нив босые ноги о грубую и колючую землю, я ступлю на гладкую золо-
тую почву райского сада. Отказавшись украшать себя на земле, я обрету
несказанную красоту.
Куинн вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Сестра Благодать была
так же далека от него, как ОТорман.
Глава 9
В центре внутреннего двора стоял каменный алтарь, чем-то напом-
нивший Куинну пляжный лежак. Его окружали грубо обтесанные де-
ревянные скамейки. У алтаря, скрестив на груди руки и опустив голову,
стоял Учитель.
— Ну что, мистер Куинн? — спросил он, не поворачиваясь. — Убе-
дились, что Сестра Благодать жива и здорова?
391
— Убедился, что жипа.
— И все-таки вы не удовлетворены?
— Нет,— сказал Куинн.— Я хотел бы знать об этом месте и людях,
живущих здесь, гораздо больше. Кто они, как их зовут, откуда приеха-
ли, чем занимались?
— А позвольте поинтересоваться, что бы вы делали с этой информацией?
— Она помогла бы мне узнать правду об О’Гормане.
— Вы мне никто, мистер Куинн, и я ничего вам не должен, но, так
и быть, скажу: имя ОТормана здесь никому не известно.
— Сестра Благодать его просто выдумала?
— Услыхала во сне,— спокойно ответил Учитель.— Во всяком слу-
чае, вы назвали бы это сном. Я знаю, что дух Патрика ОТормана ищет
спасения, мучась в аду. Он воззвал к Сестре, он обратился к ней, пото-
му что ее имя Благодать Спасения, иначе он искал бы помощи у меня,
потому что я Учитель.
Куинн не спускал с него глаз. Учитель явно верил в то, что гово-
рил. Спорить с ним было бесполезно, а может, и опасно.
— Почему ОТорман в аду, Учитель? Он всю жизнь был пай-маль-
чиком.
— Он не был Истинно Верующим. Теперь, конечно, он раскаивает-
ся, хочет искупить свой грех. Он взывает к Сестре Благодать, когда она
спит и ее мозг доступен его вибрациям. Наша добрая Сестра боится и
жалеет его, но страх и жалость — плохие советчики, и она совершила
очень глупый поступок.
— Обратилась ко мне?
— Да. — Учитель смотрел на него с грустным упреком. — Теперь вы
понимаете, мистер Куинн, что взялись искать человека, который но-
сится по кругам ада? Задание сложное даже для такого дерзкого моло-
дого человека, как вы. Согласны?
— Да, если принять за исходную точку ваши рассуждения.
— А у вас, конечно, есть своя исходная точка?
— Я думаю, Сестра Благодать знала ОТормана до того, как очути-
лась здесь.
— Ошибаетесь,— твердо сказал Учитель.— Бедная Сестра не слыша-
ла о нем до тех пор, пока он не воззвал к ней из адской бездны. Мое
сердце истекает кровью, когда я думаю об этом несчастном, но помочь
ему трудно. Он раскаялся слишком поздно и будет вечно страдать из-
за своей гордыни и невежества. Внемлите, мистер Куинн, внемлите. Та-
кая же судьба уготована и вам, если вы не откажетесь от мира злобы и
суеты, плотских удовольствий и порока.
— Спасибо за предупреждение, Учитель.
— Это не предупреждение. Это пророчество. Откажитесь — и спа-
сетесь. Покайтесь — и возрадуетесь... Вы считаете, что Мать Пуреса
всего лишь старая, пораженная недугом женщина, а для меня она —
Божье создание, одна из Избранных.
392
— И обобранных, — вставил Куинн. — Интересно, во что ей обо-
шлась эта Башня?
— Вы больше не рассердите меня, мистер Куинн. Мне жаль вас.
Я протянул вам руку помощи, ответил на вопросы, позволил увидеть
Сестру Благодать. Вам мало этого? Вы жадный человек.
— Я хочу узнать, что случилось с Патриком ОТорманом, чтобы рас-
сказать его жене правду.
— Скажите ей, что Патрик ОТорман принимает вечные страдания
в аду. Это и есть правда.
Выйдя из Башни, Куинн надел туфли и поправил галстук. Учитель
следил за ним, стоя под аркой. Солнце садилось, и из трубы дома, где
размещалась столовая, поднималась в безветренном воздухе струйка
дыма. Два маленьких члена общины — дети Сестры Смирение — съез-
жали на картонках по скользкому от сосновых иголок склону холма. Из-
за деревьев показался Брат Голос Пророков, в руках у него была клетка
с птицей. За ним, отдуваясь, спешил раскрасневшийся Брат Верное
Сердце, бривший Куинна накануне.
Братья приветствовали Учителя, коснувшись пальцами лба и покло-
нившись, затем вежливо кивнули Куинну.
— Мир вам, Братья,— сказал Учитель.
— Мир тебе,— отозвался Брат Сердце.
— Что привело вас сюда?
— Брат Голос считает, что попугай заболел. Он хочет показать его
Сестре Благодать Спасения.
— Сестра Благодать уединилась от всех.
— Но с попугаем действительно что-то неладное,— сказал извиня-
ющимся тоном Брат Сердце.— Объясни Учителю, Брат Голос!
Брат Голос положил голову на плечо и прижал к губам руку.
— Попугай молчит, и голова у него все время опущена,— перевел
Брат Сердце.
Брат Голос ткнул себя пальцем в грудь и замахал рукой.
— У него очень быстро бьется сердце, он дрожит. Брат Голос бес-
покоится и хочет, чтобы Сестра Благодать...
— Сестра Благодать в Уединении,— оборвал его Учитель.— По-мо-
ему, птица вполне здорова. Возможно, она, как и я, устала от разгово-
ров. Набросьте на клетку покрывало, дайте ей отдохнуть. У всех птиц
сердце бьется быстро, это не повод для беспокойства.
У Брата Голос задрожали губы, Брат Сердце тяжко вздохнул, но спо-
рить они не стали и удалились, поднимая при каждом шаге маленькую
пыльную бурю.
Эта короткая сцена озадачила Куинна. Ему тоже птица показалась здо-
ровой. Зачем Братьям понадобилось приходить в Башню? «Чтобы попы-
таться увидеть Сестру Благодать? Или чтобы еще раз взглянуть на меня? —
подумал он.— Нет, я становлюсь чересчур мнительным. Еще час-другой, и
я начну принимать вибрации О’Гормана из ада. Пора уезжать».
393
Очевидно, та же идея возникла одновременно у Учителя.
— Не могу больше тратить на вас силы, мистер Куинн. Уезжайте.
— Ладно.
— Передайте миссис ОТорман, что я молюсь .за ее мужа и это об-
легчает его страдания.
— Не думаю, что это ее сильно утешит.
— Я не виноват, что он в аду. Если бы он вовремя пришел ко мне, я
бы его спас... Мир вам, мистер Куинн. И возвращайтесь сюда, только
если прозреете и раскаетесь.
— Я, пожалуй, дождусь официального приглашения от Каприота,—
сказал Куинн, но Учитель уже закрыл дверь.
Куинн пошел к дороге. Перед столовой стояло несколько Братьев и
Сестер, но с ним никто не поздоровался. Только один бросил испод-
тишка любопытный взгляд, и Куинн узнал Брата Свет Вечности, кото-
рый приходил в кладовку спасать его от блох. Очевидно, членам
общины запрещено было говорить с опасным посетителем. Миновав
столовую он почувствовал, как в спину ему впилось множество глаз.
Это чувство не покинуло его и после того, как он спустился к ма-
шине. Казалось, за каждым деревом притаилось по Брату или Сестре.
Он вырулил на дорогу и покатил по направлению к основному шоссе,
вспоминая, как уезжал из Башни в прошлый раз на допотопном грузо-
вике Брата Венец. Тогда им важно было уехать как можно раньше, до
восхода солнца, чтобы Карма, старшая дочь Сестры Раскаяние, не увя-
залась за ними.
Куинна прошиб пот. Он физически ощутил на шее чужой взгляд,
будто маленькое цепкое насекомое, но, подняв руку, дотронулся всего
лишь до собственной липкой, холодной кожи.
— Карма! — громко позвал он.
Ответа не последовало.
К тому времени он уже выехал на шоссе. Остановив машину, Ку-
инн выключил зажигание, вышел и открыл заднюю дверцу.
— Все, девочка, приехали.
Серый мешок на полу шевельнулся и захныкал.
— Вылезай,— сказал Куинн,— успеешь вернуться в Башню засветло.
Сначала появились длинные, темные волосы Кармы, потом обижен-
ное, рдеющее прыщиками лицо.
— Не вернусь.
— А птичка на ветке говорит, что вернешься.
— Я ненавижу птичек. Ненавижу Брата Голос. Ненавижу Учителя, и
Мать Пуресу, и Брата Венец, и Сестру Блаженство. Но больше всех я нена-
вижу свою мать и этих орущих детей. Я даже Сестру Благодать ненавижу.
— Да ты просто ракета с боеголовкой из ненависти!
— Это еще не все. Я ненавижу Брата Узри Видение, потому что он
стучит зубами, когда ест, Брата Свет, за то что он ругает меня лентяй-
кой, ненавижу...
394
— Хватит, хватит, я уже понял, что твоя ненависть не знает пре-
дела. А теперь вылезай и отправляйся назад.
— Пожалуйста, возьмите меня с собой. Ну пожалуйста! Я буду си-
деть тихо. Считайте, что меня нет. Только довезите до города, я найду
там себе работу, я вовсе не лентяйка... Но вы меня не возьмете, я вижу.
— Не возьму.
— Потому что считаете, что я ребенок?
— Не только. Есть и другие причины, Карма. Я не хочу, чтобы у тебя
были неприятности.
— Они могут быть не только у меня, но и у вас, — спокойно сказа-
ла она и, усевшись на заднем сиденье, пригладила волосы.— Я кое-что
знаю.
— Что именно?
— Многое. Они при мне обо всем говорят — считают, что я еще ма-
ленькая и ничего не понимаю.
— И Сестра Благодать тоже?
— Все.
— Меня интересует Сестра Благодать.
— Она говорит больше других.
— Обо мне?
-Да.
— Что она тебе говорила?
— Разное.
— Карма, перестань,— свирепо сказал он. — Ты просто тянешь вре-
мя. Зря стараешься, я сейчас вытащу тебя из машины.
— А я закричу! Я кричу очень пронзительно, а эхо здесь гулкое. Они
услышат, прибегут и подумают, что вы хотели меня украсть. Учитель
страшно разозлится, он даже может вас убить! Вы не представляете,
какой он, когда злится.
— Он и тебя может убить.
— Пожалуйста! Мне тут все опостылело.
— Ну, пеняй на себя.
Куинн потащил ее из машины. Она сделала глубокий вдох, открыла
рот, и Куинн еле успел зажать его ладонью.
— Слушай, ты, безумная девчонка! Ты нас обоих погубишь! Я не
могу взять тебя в Сан-Феличе. Тебе нужны деньги, одежда, дом, семья.
Здесь ты, по крайней море, в безопасности. Подожди немного, скоро
ты сможешь уехать отсюда, не спрашивая разрешения. Ты меня слуша-
ешь, Карма?
Она кивнула.
— Обещаешь не кричать, если я уберу руку? Будем говорить серьезно?
Она снова кивнула.
— Хорошо.
Он отпустил ее и в изнеможении привалился к сиденью.
— Больно было?
395
— Нет.
— Сколько тебе лет, Карма?
— Скоро двадцать один.
— Понимаю, но как скоро?
— Сейчас мне шестнадцать, — сказала она, помолчав. — Но я уве-
рена, что найду работу и заработаю на мазь для лица. Тогда я буду вы-
глядеть не хуже других.
— Ты очень хорошенькая.
— Да? А эти ужасные прыщи? Все говорят, что они пройдут, ко-
гда я вырасту, но они никогда не пройдут! Мне нужны деньги на мазь.
В прошлом году, когда я ходила в школу, одна учительница сказала, что
есть такая мазь, антиугрин. Эта учительница говорила, что у нее в дет-
стве тоже были угри и что она понимает, каково мне. Какая она была
хорошая!
— Вот почему ты рвешься в город? Чтобы купить мазь?
— Ее я купила бы первым делом, — сказала Карма, трогая руками
щеки.— Она мне очень нужна.
— А если я пообещаю, что куплю антиугрин и передам его тебе?
Отложишь тогда отъезд в город до тех пор, пока не сможешь жить са-
мостоятельно?
Она долго думала, наматывая на палец прядь волос.
— Вы просто хотите от меня отделаться.
— Правильно, но помочь тебе я тоже хочу.
— А когда вы ее купите?
— Очень скоро.
— А как вы узнаете, что это та самая мазь?
— Спрошу у аптекаря.
Она повернулась и серьезно взглянула на него..
— Вы думаете, я буду такой же красивой, как другие девочки в
школе?
— Конечно, будешь!
Уже совсем стемнело, но Карма продолжала сидеть в машине.
— Туг все такие уродливые,— сказала она.— И грязные. Полы чище,
чем мы. В школе был душ с горячей водой и настоящее мыло, и каж-
дому давали большое белое полотенце.
— Ты давно живешь в Башне, Карма?
— Четыре года.
— А до этого?
— Мы жили в горах Сан-Габриэль на юге. Там у нас были дома хуже
сараев. А потом появилась Мать Пуреса и построила Башню.
— Она вступила в общину?
— Да. Мать Пуреса очень богатая. Других таких у нас нет. Я думаю,
богатые слишком озабочены тем, как потратить деньги на земле, им не
до вечной жизни.
— Ты боишься, Карма?
396
— Когда Учитель на меня смотрит — да. Но Сестру Благодать не бо-
юсь. На самом деле я ее не так уж ненавижу. Она каждый день молит-
ся, чтобы у меня прошли угри.
— Ты знаешь, где она сейчас?
— Да, все знают — в Уединении.
— Сколько она там пробудет?
— Пять дней. Наказание всегда длится пять дней.
— Ты знаешь, за что ее наказали?
Карма покачала головой.
— Она говорила о чем-то с Учителем и Братом Венец, но очень тихо.
Потом мы с мамой пошли готовить обед, а когда вернулись, Сестры
Благодать уже не было, а Брат Голос сидел у печки, согнувшись, и пла-
кал. Он без Сестры Благодать шагу ступить не может, она с ним нян-
чится, как с ребенком, особенно когда он болеет. А Брат Венец ужасно
радовался, потому что он злее сатаны.
— Брат Венец давно к вам пришел?
— Примерно через год после того, как построили Башню. Года три
назад.
— А Сестра Благодать?
— Она жила с нами еще в горах Сан-Габриэль. Почти все, кто сей-
час здесь, там жили, не считая других, которые ушли, потому что пос-
сорились с Учителем. Как мой отец.
— Где сейчас твой отец, Карма?
— Не знаю, — прошептала она. — И спрашивать об этом нельзя.
Когда кого-то исключают из общины, даже имя его нельзя употреблять.
— Ты когда-нибудь слышала о человеке, которого зовут Патрик
ОТорман?
— Нет..
— Можешь запомнить это имя — Патрик ОТорман?
— Да, а что?
— Ты мне очень поможешь, если будешь слушать, не произнесет ли его
кто-нибудь. И пусть это будет нашей тайной, как мазь. Договорились?
— Да.— Она потрогала щеки, лоб, подбородок.
— Вы правда думаете, что я буду красивой, когда пройдут угри?
— Не сомневаюсь.
— Как вы перешлете мазь? Учитель вскрывает всю почту и выбра-
сывает лекарства. Он считает, что помогает только вера, а не доктора и
лекарства.
— Я ее сам тебе привезу.
Было темно, и Куинн скорее почувствовал, чем увидел, как она то
ли протестующе, то ли испуганно вытянула вперед руку.
— Не надо, мистер Куинн, они против того, чтобы вы приезжали.
Они говорят, что вы хотите причинить нам зло.
— Это не так. Сама по себе община меня не интересует.
— Почему же вы приезжаете?
397
— Первый раз — случайно, второй чтобы повидаться с Сестрой
Благодать. Она просила меня узнать кое о чем.
— Честное слово?
— Да... Карма, уже поздно. Если ты сейчас не вернешься, нас линчуют.
— Меня еще не успели хватиться. Я сказала, что ложусь спать, а
мама будет допоздна занята на кухне. Я думала,— с горечью добавила
Карма,— что через час буду на полдороги к городу. Но, видно, мне тут
придется торчать всю жизнь, и я стану такой же грязной, уродливой и
старой, как они. Я хоть сейчас готова умереть. Тогда я попаду в рай,
потому что не успела совершить ни одного греха — не носила краси-
вых платьев и туфель, не пререкалась с Учителем, не мыла каждый день
голову душистым шампунем.
Куинн вышел из машины и открыл перед Кармой дверцу. Она не-
уклюже и медленно выбралась наружу.
— Найдешь дорогу в темноте? — спросил Куинн.
— Я по ней миллион раз ходила.
— Тогда пока!
— Вы правда вернетесь?
-Да.
— И привезете мазь? Не забудете?
— Нет, — сказал Куинн. — А ты не забывай, о чем я тебя попросил.
— Вы насчет Патрика О’Гормана? Я, конечно, буду прислушивать-
ся, но вряд ли что-нибудь услышу.
— Почему?
— Нам запрещено говорить о людях, которых мы знали в прежней
жизни, а среди Братьев Патрика О’Гормана нет. Когда я ухаживаю за
Матерью Пуресой, то часто читаю тетрадь, в которую Учитель запи-
сывает прежние имена. Там нет О’Гормана. У меня очень хорошая
память.
— Ты помнишь имя Сестры Благодать?
— Конечно! Мария Алиса Фезерстоун. Она жила в Чикаго.
Куинн спросил о других, но их имена тоже ничего ему не говорили.
В свете луны он видел, как Карма идет обратно. Она шла широким,
энергичнымддагом, как будто раздумала умирать, догадавшись, что не-
далек тот час, когда можно будет грешить напропалую.
Куинн доехал до Сан-Феличе, снял номер в мотеле и заснул под зву-
ки прибоя, бьющего о мол.
Глава 1 О
К девяти утра солнце выжгло туман над морем, и оно, лежащее поч-
ти неподвижно, было испещрено разными цветами: небесно-голубым
на горизонте, коричневым в местах, где росли водоросли, и серо-зеле-
ным в бухте. Воздух был теплым и неподвижным. Двое крошечных ре-
398
бятишек сидели в паруснике величиной с ладонь, терпеливо дожида-
ясь ветра.
Куинн пересек песчаный пляж и направился к молу. Контора Тома
Юргенсена была заперта, но сам Юргенсен сидел на бетонной стене и
разговаривал с седым человеком в морской фуражке, синем кителе и
белоснежных брюках. Когда Куинн был совсем близко, морской волк
сорвался с места и сердито зашагал к причалу.
— Ты вернулся или не уезжал? — угрюмо спросил Юргенсен.
— Вернулся.
— Я же просил тебя подождать неделю-другую, а не день-другой.
— Мне захотелось с тобой поболтать, — сказал Куинн.— Я не за
деньгами. Кто этот моряк?
— Один тип из Ньюпорт-Бич. Не отличает компаса от метлы, но у
него восьмидесятифутовая яхта, и он считает себя адмиралом флота и
повелителем ветров... Сколько у тебя денег, Куинн?
— Я тебе вчера сказал — ни гроша.
— Хочешь подработать?
- Где?
— У этого адмирала. Ему нужен сторож, — сказал Юргенсен.— Он
разводится с женой и из кожи вон лезет, чтобы ей насолить. Вчера, на-
пример, его осенила гениальная идея: перенести все, что лежит в сей-
фах, на борт «Красы морей», пока нет решения суда о разделе
совместно нажитого. Но, с другой стороны, ему страшно, что жена
узнает, где теперь сокровище, и высадит на яхту десант.
— Я в яхтах не разбираюсь.
— И не надо. «Краса морей» простоит на приколе до тех пор, пока
не будет сильного прибоя — в штиль она через перекаты не пройдет.
Дней пять-шесть тебе обеспечены. Сиди себе на палубе и отгоняй хищ-
ных блондинок.
— Сколько он готов платить?
— Требуй семьдесят пять долларов в день, он в панике.
— Его зовут адмирал Нельсон?
— Альбан Конноли. Он женат на бывшей голливудской старлетке.
В Голливуде все женщины моложе тридцати — старлетки. — Юрген-
сен закурил. — Решай. Шезлонг в тени, пиво, карты. Адмирал готов
играть от восхода до заката.
— Это хорошо,— сказал Куинн.— Особенно если ему не всегда везет.
— С десятью миллионами везенье не обязательно. Так что, пойти,
сделать тебе рекламу?
— Подработать не мешает.
— Заметано. Я пошел. Начнешь работать прямо сейчас?
— А почему бы и нет? — сказал Куинн, подумав: «Куда мне, со-
бственно, спешить? ОТорман в аду, Сестра Благодать в Уединении,
Альберта Хейвуд в тюрьме. Дней пять у меня действительно есть».
— Ты многих рыбаков здесь знаешь? — спросил он Юргенсена.
399
— В лицо всех, по имени — почти всех.
— Что ты можешь сказать о человеке по фамилии Агила?
— Фрэнк Агила? У него баркас «Руфь». Вон он стоит, у дальнего
причала, сразу за шлюпкой с синей полосой на борту. Видишь?
— Вроде бы да.
— Почему тебя интересует Агила?
— Он шесть лет назад женился на Руфи Хейвуд. Не знаешь, как они
живут?
— Очень неплохо,— сказал Юргенсен.— Я ее часто вижу. Она помо-
гает Фрэнку чинить сети, баркас у них как игрушка. Люди они симпа-
тичные, тихие, живут сами по себе... Пойдем, отведу тебя в контору. Жди
меня там, пока я буду обхаживать Конноли. Напечатай на машинке пару
рекомендательных писем, доставь адмиралу удовольствие. Но особо не
старайся, к двенадцати он обычно так надирается, что читать нс может.
Когда Юргенсен ушел, Куинн полистал телефонный справочник,
набрал номер Агила, и женщина, назвавшаяся приходящей няней, со-
общила, что мистер и миссис Агила уехали на несколько дней в Сан-
Педро.
Подходя к «Красе морей», Куинн наблюдал, как человек в комби-
незоне закрашивает название на борту, а перегнувшийся через перила
Конноли кричит, чтобы тот поторапливался.
— Мистер Конноли? — спросил Куинн.
— Куинн?
-Да.
— Вы опоздали.
— Мне нужно было расплатиться в мотеле и отвести машину на сто-
янку.
— Не торчите там внизу,— сказал Конноли. — Никто вас на руках
сюда не поднимет.
Идя вверх по трапу, Куинн уже не сомневался, что работа будет не
такой приятной, как расписывал Юргенсен.
— Садись, Куинн,— сказал Конноли.— Этот, как его, который лод-
ками торгует, объяснил тебе, в чем дело?
-Да.
— Женщины знают только, как яхта называется, больше они ничего
не замечают, вот я и решил изменить название. Неплохо придумано, а?
— .Тянет на Нобелевскую премию.
Конноли закинул ногу на ногу и почесал большой красный нос.
— Значит, ты из тех остряков, которые вякают, когда надо и не надо?
— Да, я из тех.
— Запомни, Куинн, здесь шучу я. И каждый раз, когда я шучу, все
смеются.
— За живот хвататься надо?
— Ой не нравишься ты мне, ой не нравишься... Но несколько дней
я тебе, так и быть, даю.
400
— Справедливое решение.
— А я справедливый человек. Очень справедливый, вот чего не пони-
мает эта сука Элси! Если бы она не хапала, я бы ей сам отдал, если бы
она не вопила, что я погубил ее карьеру, я бы ей карьеру на блюдечке
принес, как мороженое?.. Этот тип сказал, что ты играешь в карты.
-Да.
— На деньги?
— На деньги.
— Тогда пошли в каюту.
Все последующие дни протекали так же, как этот. Утром Конноли
был относительно трезв и говорил о том, какой он хороший человек и
как плохо к нему относится Элси. Днем они с Куинном играли в кун-
кен, пока Конноли не засыпал за столом, и тогда Куинн клал его на
кушетку, а сам поднимался с биноклем на палубу и смотрел, не появи-
лись ли на борту «Руфи» хозяева. Вечером Конноли начинал пить и го-
ворил, какая хорошая женщина Элси и как он плохо к ней относится.
У Куинна создалось впечатление, что есть два Конноли и две Элси. Ут-
реннему, хорошему Конноли следовало бы жениться на вечерней, хо-
рошей Элси, и они бы отлично ужились.
На четвертый день, когда Конноли храпел на кушетке, Куинн под-
нялся на палубу и увидел, что капитан по имени Макбрайд и двое мат-
росов, которых он раньше не замечал, готовятся к отплытию.
— В полночь снимаемся,— сказал Макбрайд Куинну.— Идет хоро-
шая волна. Где Нельсон?
— Спит.
— Значит, можно поработать. Останешься с нами, Куинн?
— А куда вы направляетесь?
— Секрет. Нельсон уходит от противника. К тому же у него есть
милая привычка в последний момент отменять приказ.
— Мне нужно знать, куда я еду.
— Зачем? Прокатишься, да и все.
— Откуда вдруг прилив нежности ко мне, капитан?
— Ненавижу кункен,— ответил Макбрайд.— Когда с ним играешь
ты, я свободен.
Куинн навел бинокль на «Руфь». Там он по-прежнему никого не
увидел, но к баркасу был привязан ялик, которого не было накануне.
Минут через десять на палубе появилась женщина в джинсах и майке.
Она повесила на поручень что-то вроде одеяла и скрылась.
Куинн подошел к Макбрайду.
— Если Конноли проснется, скажи, что у меня дело на берегу.
— Я его только что видел. Его и смерч не разбудит.
— Прекрасно.
Он зашел к Юргенсену, взял у него лодку и поплыл к «Руфи». Жен-
щина развешивала на палубе простыни и одеяла проветрить.
— Миссис Агила? — спросил Куинн.
401
Она подозрительно посмотрела на него, как смотрит любая хозяйка
на стоящего у порога продавца.
— Да,— ответила она, поправляя выгоревшие на солнце волосы. —
Чего вы хотите?
— Я Джо Куинн. Можно мне поговорить с вами несколько минут?
— О чем?
— О вашей сестре.
На ее лице мелькнуло и исчезло удивление.
— Нет,— спокойно ответила она.— Я не говорю о своей сестре с
журналистами.
— Я не журналист. И не официальное лицо. Я просто человек, ко-
торого интересует дело вашей сестры. Скоро его опять будут слушать,
и, насколько мне известно, вашу сестру вряд ли отпустят.
— Почему? Она уже достаточно наказана! В тюрьме ею довольны.
Почему ее не отпустят? И как вы меня нашли? Откуда вы знаете, кто я?
— Если вы разрешите мне подняться, я все объясню.
— У меня мало времени,— недружелюбно сказала она. — И много дел.
— Я вас долго не задержу.
Миссис Агила смотрела, как он привязывает лодку к бую и неуклю-
же поднимается по лесенке. Баркас ничем не напоминал лощеную
«Красу морей», но Куинн чувствовал себя на нем гораздо уместнее. Это
было рабочее судно, а не безделушка, палуба блестела не от лака, а от
рыбьей чешуи, и никакая сила не заставила бы Элси и адмирала войти
в маленький, прокопченный камбуз.
— Вашу теперешнюю фамилию и адрес назвала мне миссис Кинг,
помощница вашего брата. Я был вчера в Чикото и разговаривал с ней
и с другими людьми. Вы помните Марту ОТорман?
— Мы не были знакомы.
— А с ее мужем?
— В чем дело? — резко спросила миссис Агила. — Мне казалось, вы
хотите поговорить об Альберте. О’Горманы меня не интересуют. Если
я могу чем-то помочь Альберте, то, конечно, все сделаю. Но при чем
тут О’Горманы? Он и Альберта всего лишь жили в одном городе.
— Альберта была бухгалтером. ОТорман, в известном смысле, тоже.
— И еще несколько сот человек.
— Однако с этими сотнями ничего из ряда вон выходящего не про-
изошло,— сказал Куинн.— А судьбы Альберты и О’Гормана в один и
тот же месяц изменились весьма круто.
— В один месяц? — повторила миссис Агила.— Нет, мистер Куинн,
судьба Альберты изменилась намного раньше, когда она стала делать
приписки. Если называть вещи своими именами, она крала еще до того,
как Патрик ОТорман поселился в Чикото. Одному Богу известно, зачем
она это делала. У нее было все — за исключением разве что мужа и ре-
бенка, но она никогда не жаловалась, нс тосковала. Я часто вспоминаю,
как мы жили вчетвером — Альберта, Джордж, мама и я, — как ели вмес-
402
те, как разговаривали по вечерам... самая обыкновенная семья. И за все
эти годы у нас ни разу не возникло подозрения, что с Альбертой творит-
ся неладное. Когда разразился скандал, я уже была замужем за Фрэнком
и жила здесь, в Сан-Феличе. Достала однажды из почтового ящика газе-
ту и увидела на первой странице фотографию Альберты...
Она отвернулась, будто воспоминания об этом дне были по-прежне-
му слишком тяжелы.
— Вы дружили с сестрой, миссис Агила?
— Да. Многие считали Альберту холодной и замкнутой, но к Джор-
джу и ко мне она относилась замечательно, покупала нам подарки, ус-
траивала сюрпризы. Конечно, теперь я понимаю, что деньги, которые
она тратила, принадлежали не ей и что она пыталась купить то, чего у
нее не было — любовь. Бедная Альберта, одной рукой она тянулась к
любви, а другой ее отталкивала.
— Она была в кого-нибудь влюблена?
— По-настоящему? Нет. Какие-то мужчины время от времени по-
являлись, но Альберта их отпугивала. Обычно первым свиданием все и
заканчивалось.
— Что она делала в свободное время?
— Занималась благотворительностью, ходила в кино, на концерты,
на лекции.
— Одна?
— Чаще всего да. Она к этому относилась совершенно спокойно,
хотя мама просто из себя выходила. Мама считала личным оскорбле-
нием, что у Альберты нет друзей, нет своей компании. А ей не нужна
была компания.
— Вы уверены?
— Я не помню, чтобы она хандрила или отчаивалась. Напротив, в
тот последний год, что я жила дома, она была какой-то довольной, ус-
покоившейся. Не счастливой, а именно довольной. Думаю, она поня-
ла, что останется старой девой, и вздохнула с облегчением.
— Сколько ей было тогда?
— Тридцать два.
— В таком возрасте рано ставить на себе крест.
— Альберта всегда смотрела на вещи трезво. Она никогда не мечта-
ла, как я, об идеальном возлюбленном, который приедет на красном
«мерседесе». — Миссис Агила смущенно засмеялась и указала на стену
камбуза движением одновременно гордым и снисходительным. — Ни-
когда не думала, что буду счастлива в старой посудине, где пахнет ры-
бой и плесенью.
Она замолчала, ожидая возражений, и Куинн, не кривя душой, ска-
зал, что «Руфь» — превосходный баркас.
— Но если вернуться к Альберте, миссис Агила, то я не могу согла-
ситься с вашим утверждением, что она всегда смотрела на веши трез-
во. Почему тогда ваша сестра брала деньги? Неужели она не думала, что
403
ее рано или поздно поймают? Почему не остановилась, когда могла еще
покрыть недостачу? Почему не сбежала, пока была возможность?
— Наверное, она хотела быть наказанной. Понимаю, что это звучит
дико, но у Альберты очень развито чувство справедливости, она чело-
век обязательный и совестливый. Если она когда-то кому-то давала обе-
щания, то выполняла их, чего бы ей это ни стоило. В детстве Альберта
всегда первой признавала вину и не боялась наказания. Она была го-
раздо храбрее меня. Она и сейчас храбрее.
— Сейчас? — переспросил Куинн.— Значит, вы навещаете ее в
тюрьме?
— Когда могу. Часто не получается, но раз семь или восемь я у нее
была.
— Вы ей пишете?
— Раз в месяц.
— И она отвечает?
-Да.
— У вас есть ее письма, миссис Агила?
— Нет,— ответила она, покраснев, — я их не храню. Дети еще не
умеют читать, но у них есть старшие друзья. Кроме того, к нам прихо-
дят родственники Фрэнка, няня... Я не стыжусь Альберты, но ради
Фрэнка и детей не афиширую, что она моя сестра. Тем более что ей это
не поможет.
— Какие письма она пишет?
— Короткие, дружеские, вежливые. Только такие она и могла бы
писать. Настроение у нее бодрое, и единственный, на кого она жалует-
ся, это Джордж.
— Потому что он отвернулся от нее?
Руфь Агила взглянула на Куинна, приоткрыв от изумления рот.
— Почему вы так думаете?
— Насколько я понимаю, Джордж по настоянию матери прекратил
отношения с Альбертой.
— Кто вам это сказал?
— Джон Ронда, редактор «Чикото ньюз», и миссис Кинг, помощни-
ца Джорджа.
— Поскольку я с ними незнакома, то не могу назвать их лжецами.
Но подобной чуши я в жизни не слыхала! Джордж совершенно неспо-
собен «отвернуться» от члена своей семьи! Он обожает Альберту. Для
него она не женщина, совершившая тяжкое преступление, которой ско-
ро исполнится сорок, а младшая сестренка, которую надо защищать.
Я тоже его младшая сестренка, но меня есть кому защитить, я замужем,
и за меня он спокоен. Почему эти двое вам солгали?
— Я уверен,— сказал Куинн,— что они оба искренне верили в то,
что говорят.
— Но почему? Кто мог им такое сказать?
— Очевидно, ваш брат. Они оба его друзья, особенно миссис Кинг.
404
— Это бред! — в сердцах воскликнула Руфь Агила. — Зачем Джорджу
изображать из себя негодяя, когда на самом деле он для Альберты в ле-
пешку готов расшибиться! Он слишком ее жалеет! Вот на что она жалу-
ется в письмах. Джордж приезжает к ней каждый месяц и так страдает,
что заставляет страдать ее. Он все время пытается ей помочь, а она от-
казывается. Альберта считает себя достаточно взрослой, чтобы отвечать
за свои проступки, и оттого, что Джордж мучается, ей только хуже. Она
много раз говорила, чтобы он приезжал пореже, но он не слушает.
— Обычно заключенные радуются, когда их навещают.
— Я еще раз говорю: Альберта смотрит на веши трезво. Если ей хуже
оттого, что Джордж страдает, значит, ему следует навещать ее реже.
— В таком объяснении есть смысл,— сказал Куинн.— Если, конеч-
но, оно не скрывает истинной причины.
— А какая, по-вашему, истинная причина?
— Не знаю. Может, она боится, что Джордж разрушит систему за-
шиты, которая помогла ей приспособиться к тюрьме. Вы сказали, что
она настроена бодро. Это правда, миссис Агила, или вам так хочется
думать?
— И то и другое.
— Тем не менее она говорит, что страдает. Разве существует на све-
те бодрое, счастливое страдание?
— Да. Если человек хотел быть наказанным и его наказали. Или если
он знает, что в конце его ожидает что-то хорошее.
— Как, например, большая сумма денег.
Она взглянула на темную, в разводах от мазута волну, плескавшую-
ся о борт «Руфи».
— Денег давно нет, мистер Куинн. Часть она раздала, часть — про-
играла. Альберта писала мне, что почти все уик-энды проводила в Лас-
Вегасе, а мама и Джордж думали, что она в Сан-Франциско или
Лос-Анджелесе ходит по магазинам и театрам. Смешно, правда? Никог-
да в жизни не подумала бы, что Альберта играет.
— В Лас-Вегасе — тысячи женщин, о которых никто бы и никогда
такого не подумал.
— Удивительное пристрастие, особенно если раз за разом проигры-
ваешь.
— Когда раз за разом проигрываешь,— сказал Куинн,— остановиться
особенно трудно.
Миссис Агила грустно покачала головой.
— Подумать только! Год за годом, рискуя, воровать деньги, а потом
выбрасывать их на ветер. У меня это не укладывается в голове, мистер
Куинн. Альберта никогда не действовала импульсивно. Она свою жизнь
планировала — методично, минуту за минутой. У нее все было проду-
мано, начиная от суммы, которую она могла потратить на новое платье,
и кончая маршрутом, которым она ездила на работу. Она даже в кино
ходила, предварительно рассчитав каждую секунду. Если фильм начи-
405
нал с я в половине восьмого, то ужин подавали ровно в шесть, а к семи
посуда уже была вымыта. С ней невозможно было нигде бывать: я все
время ощущала, как, делая одно, она в то же время планирует следую-
щий шаг.
«Интересно, какой шаг она планирует сейчас, сидя в тюрьме? Если
Ронда прав, она оттуда не скоро выйдет»,— подумал Куинн.
— Насколько я понял, Альберта попалась на очень незначительной
ошибке,— сказал он.
-Да.
— Другой человек тоже совершил незначительную ошибку, послед-
ствия которой были еще тяжелее.
— Какой человек?
— В тот вечер, когда ОТорман исчез, он торопился на работу — ис-
править ошибку, которую сделал днем. Двое бухгалтеров, две незначи-
тельные ошибки, две изломанные судьбы в одном маленьком городе в
течение одного месяца. Добавьте к этому тот факт, что ОТорман рабо-
тал в свое время у Джорджа Хейвуда и что он наверняка знал Альберту
хотя бы в лицо. Добавьте и тот факт, что, когда я появился в Чикото и
стал задавать вопросы об О’Гормане, вашему брату стало так интерес-
но, что он забрался в мой номер в мотеле и обыскал его.
— Если бы вы знали Джорджа, то не стали бы этого говорить.
— Я пытаюсь с ним познакомиться. Пока — безрезультатно.
— А что касается ваших подозрений, то вы забываете, что, когда
ОТорман исчез, полиция проверила все варианты. В Чикото, по-мое-
му, допросили каждого. Джордж посылал мне «Чикото ньюз».
— Зачем?
— Думал, мне будет интересно, раз я из Чикото и немного знала
О’Гормана.
— Немного?
— Видела его в банке. Красивый мужчина, но в нем было что-то от-
талкивающее, женственное. Может, я к нему слишком сурова, но из-
за этой женственности он мне был неприятен.
— Некоторым женщинам такие мужчины нравятся,— сказал Ку-
инн.— Вы говорили, что не были знакомы с Мартой ОТорман?
— Мне ее однажды показали на улице.
— Кто показал?
Она мгновение поколебалась.
— Джордж. Она ему нравилась, и он не понимал, зачем ей такой
нескладный муж, как ОТорман.
Несмотря на все, что рассказывала ему о своем браке Марта, Ку-
инн был полностью согласен с Джорджем.
— И серьезно она ему нравилась?
— Если бы она не была замужем, он бы увлекся ею всерьез. Жаль,
что этого не случилось. Джорджу нужна жена. Он овдовел, когда ему
исполнилось всего тридцать лет. Чем дольше он ждет, тем дольше жи-
406
вет дома с мамой и тем труднее ему будет уйти. Я знаю, я уходила. Ос-
талась — погибла бы.
«Тут за каждым углом — Джордж Хейвуд», — думал Куинн. Неуже-
ли связью между двумя историями, которую он заподозрил с самого на-
чала, была не Альберта Хейвуд, как он думал, а Джордж? Джордж и
Марта, солидный бизнесмен и безутешная вдова. Что, если Марта ждет,
когда Джордж решится уйти из-под материнской опеки, и поэтому не
выходит замуж? «Тогда их двое, — думал Куинн, — Вилли Кинг и Марта
ОТорман. Бедная Вилли, у нее нет шансов».
— Вы сказали, что Джордж был очень привязан к Альберте. Она от-
вечала ему взаимностью?
— Даже чересчур.
- Что?
На щеках у Руфи выступили маленькие алые пятна, она крепко дер-
жалась за поручень, словно боялась упасть.
— Наверное, не стоило так говорить. Я не психолог, и нечего мне
копаться в чужих душах. Только... я уверена, что Джордж ошибся, ког-
да вернулся после смерти жены к маме. Джордж был отзывчивым, де-
ликатным человеком, способным л-обить и отвечать на любовь — я
имею в виду настоящую любовь, а не тот невроз, которым страдают
мама и Альберта. Да, я плохой человек, если так о них говорю, но они
возненавидели меня из-за Фрэнка. Вот какой длинный ответ на корот-
кий вопрос.
— Ничего страшного, миссис Агила.
— А если по существу — да, Альберта очень любила Джорджа. Если
бы его не было все время рядом, ее жизнь сложилась бы по-другому,
более удачно, и ей не пришлось бы искать отдушину в Лас-Вегасе. Вы-
шла бы замуж, как другие женщины. Я думаю, Джордж это понимает,
вот почему он к ней ездит, он чувствует себя виноватым, и они оба му-
чаются, глядя друг на друга... Господи, какая тоска/ Не хочу об этом
думать! Наверное, все, что я вам наговорила, означает одно: я их тер-
петь не могу! Всех троих! И не желаю, чтобы Фрэнку или детям хоть
как-то пришлось иметь с ними дело!
Куинн опешил, настолько сильным был этот взрыв ненависти, но и
Руфь сразу пришла в себя и виновато оглянулась, боясь, что кто-то ее
услыхал. Затем она робко улыбнулась Куинну.
— Фрэнк говорит, так всегда бывает, когда речь заходит о моей
семье: сначала я веду себя очень сдержанно, а кончаю истерикой.
— Дай Бог, чтобы все истерики, которые мне приходилось наблю-
дать, были бы такими спокойными.
— Понимаете, мне от моей семьи нужно одно: чтобы меня остави-
ли в покое. Когда я смотрела, как вы поднимаетесь сюда, чтобы гово-
рить об Альберте, я чуть не столкнула вас в воду.
— Хорошо, что удержались, — сказал Куинн.— Это мой единствен-
ный костюм.
407
Когда он вернулся на «Красу морей», было пять часов. Адмирал, оде-
тый в белоснежный китель, нервно расхаживал по палубе, и лицо его
кривила злобная гримаса.
— Куда ты, гад, запропастился? Ты должен быть здесь двадцать че-
тыре часа в сутки!
— На волнорезе загорала потрясающая блондинка, очень похожая на
Элси. Я решил проверить, и это действительно оказалась Элси...
— Что ж ты болтаешь, мать твою! Зови капитана! Немедленно сни-
маемся!
— ...Элси Дулитл из Спокана. Классная девица!
— Ах ты дрянь, — сказал Конноли.— Все шутишь, да? За мой счет,
да? Зубы тебе пересчитать надо.
— Испачкаете костюмчик.
— Был бы я на двадцать лет моложе...
— Двадцать лет назад ты был все тем же безмозглым пьянчугой, ко-
торый и болонки обставить не мог, если не передергивал.
— Я не передергивал! — заорал Конноли. — Я в жизни никого нс об-
манывал! Извинись сию минуту, или я подам на тебя в суд за кле-
вету!
Куинн хмыкнул.
— Я тебя засек еще во время первой игры. Ты или бросай жульни-
чать, или бери уроки.
— Но ты выигрывал! Как же ты выигрывал, если я жульничал?
— Я брал уроки.
У Конноли отвисла челюсть, как у попавшегося на крючок палтуса.
— Так ты меня обобрал? Вор, вот ты кто!
И он принялся звать капитана Макбрайда, матросов, полицию, спа-
сателей. На шум сбежалось человек шесть. Куинн спокойно спустился
по трапу, не дожидаясь выдачи жалованья. В кармане у него лежало
долларов триста, что примерно соответствовало четырехдневной опла-
те из расчета семьдесят пять долларов в день. Ему было приятно, что
он выиграл эти деньги.
«Долгой тебе прогулки по короткой палубе, адмирал!»
Глава 11
Женская тюрьма Теколото состояла из нескольких бетонных зданий,
построенных на двухсотакровом плато, которое возвышалось над До-
линой Оленей. Бежать отсюда было некуда. В долине — полной про-
тивоположности той, что соседствовала с Башней,— росли чахлые
деревья. Ближайший город находился на расстоянии пяти — десяти
миль. Если когда-то фермеры и пытались возделать твердую как камень
почву, на которую редко проливался дождь, то они давно оставили это
неблагодарное занятие. Асфальтированная дорога кончалась у ворот
408
тюрьмы, будто строители решили, что с них хватит, бросили инстру-
менты и в изнеможении разошлись по домам.
В административном корпусе Куинн сказал дежурной, что хочет по-
видать Альберту Хейвуд, и предъявил лицензию сыщика, выданную в
Неваде. Полчаса он отвечал на вопросы, после чего его провели через
асфальтированный двор в комнату на первом этаже трехэтажной по-
стройки. Комната выглядела так, словно когда-то ее начали приводить
в порядок, но не кончили. Занавески были только на одном окне, на
стене висело несколько пейзажей, написанных маслом, сидеть можно
было на двух-трех стульях в ситцевых чехлах или на деревянных ска-
мейках, напомнивших ему столовую в Башне.
Кроме него в комнате находились другие люди: испуганная пожи-
лая чета, стоящая у двери, женщина, чья внешность была скрыта — или
потеряна — под слоями косметики, мужчина того же возраста, что и
Куинн, с пустым взглядом и в щегольском костюме, три женщины в
синих форменных платьях с жизнерадостными улыбками социальных
работников, мужчина с сыном-подростком, избегавшие смотреть друг
на друга, как после долгого и незаконченного спора, седая женщина,
державшая в руках надорванный бумажный пакет с яблоками.
Их вызывали одного за другим, и в конце концов в комнате оста-
лись только отец с сыном и Куинн.
— Веди себя как следует, слышишь? — тихо и настойчиво загово-
рил отец. —Нечего губы дуть. Она твоя родная мать.
— Мне об этом каждый день напоминают в школе.
— Перестань! Поставь себя на ее место. Она скучает, ждет не дождет-
ся, когда ты приедешь. Тебе что, жалко улыбнуться и сказать, что мы
ее любим и помним?
— Не могу. У меня не получится, потому что это вранье.
• — Ты думаешь, мне легко? Или ей? Одному тебе плохо? Думаешь,
ей нравится сидеть в клетке?
— Ничего я не думаю, — упрямо сказал мальчик. — Не хочу я ниче-
го думать.
— Майк, все и так плохо, не делай еще хуже! Я ведь не железный.
Появилась охранница.
— Идемте, мистер Уильямс. Как дела, Майк? Все такой же отличник?
Сын не ответил.
— Он молодчина,— сказал отец.— Первый ученик в классе. Я в его
годы был другим. Это мать у нас умная, он в нее пошел. Мог бы хоть
за это быть ей благодарным.
— Мне от нее ничего не нужно.
Они скрылись за дверью.
Куинну пришлось ждать еще минут пятнадцать. Он изучил карти-
ны на стенах, чехлы на стульях и вид из окна — такое же трехэтажное
здание, как и то, где он находился. Глядя на него, Куинн думал, мно-
гие ли его обитательницы выйдут на волю преображенными. Люди, де-
409
лавшие космические корабли, чтобы долететь до Луны, посылали себе
подобных в места наказания, нс менявшиеся веками. На семерых кос-
монавтов денег тратилось больше, чем на двести пятьдесят тысяч чело-
век, сидевших по тюрьмам.
В комнату вошла коренастая женщина в синей форме.
— Мистер Куинн?
-Да.
— Вашего имени нет в списке посетителей мисс Хейвуд.
— Я уже объяснялся по этому поводу в административном корпусе.
— Знаю. Если мисс Хейвуд захочет, то будет с вами говорить, если
нет, то нет. Идите за мной.
В зале свиданий стоял многоголосый шум. Почти все кабинки были
заняты. В одной из них за проволочной сеткой сидела Альберта Хей-
вуд. Ее маленькие руки спокойно лежали на столе, голубые глаза смот-
рели внимательно и дружелюбно. Казалось, она не в тюрьме, а у себя в
банке. Куинн не удивился бы, если бы она вдруг сказала: «Будем рады
открыть вам счет...»
Вместо этого она произнесла:
— Какой у вас затравленный вид! Вы первый раз в тюрьме?
— Нет.
— Мне сказали, что вас зовут Куинн. Я знала нескольких Куиннов
и думала, что вы один из них, но теперь вижу, что ошиблась. Мы ведь
раньше не встречались?
— Нет, мисс Хейвуд.
— Тогда почему вы здесь?
— Я — частный сыщик, — сказал Куинн.
— Вот как! Наверное, это интересно. И чем же занимаются частные
сыщики?
— Работой, за которую им платят.
— Разумеется, — сказала она с оттенком раздражения.— Но из ва-
шего объяснения неясно, зачем вы приехали. Я последние годы живу
замкнуто.
— Мне поручили найти Патрика ОТормана.
Куинн не был готов к тому, что последовало за его словами. Ее лицо
исказила ярость, она задохнулась и сжала руки в кулаки.
— Так найдите его! Не тратьте попусту время, пойдите и разыщите
его! А когда найдете, Пусть он получит сполна!
— Вы, должно быть, его хорошо знали, если так неравнодушны к его
судьбе, мисс Хейвуд.
— Его судьба меня не волнует, я его почти не знала. Мне больно за
свою судьбу.
— Какое он имеет отношение к вашей судьбе?
— Если бы он не исчез тогда, меня бы тут не было. Целый месяц в
городе не говорили ни о чем, кроме ОТормана. ОТорман то, ОТорман
се, почему, как, кто, когда — до бесконечности! Если бы не этот ажи-
410
отаж, я бы не сделала той глупой ошибки. Но не могла же я жить, за-
ткнув уши! Я нервничала, отвлекалась на разговоры. Господи, сколько
было шума вокруг одного ничтожного человека! Естественно, я стала
невнимательной. А моя работа требовала сосредоточенности и тщатель-
ного планирования.
— Не сомневаюсь, — сказал Куинн.
— Какому-то дураку вздумалось убежать из дома, а в тюрьму попал
посторонний, ни в чем не виноватый человек — я!
Она говорила так искренне, что Куинну было непонятно, всегда ли
она считала себя посторонним, ни в чем не виноватым человеком или
годы, проведенные в Теколото, томительные часы ожидания и скуки
помутили ее рассудок. ОТорман был злодеем, она жертвой. Черное и
белое.
Альберта смотрела на него сквозь металлическую сетку сузившими-
ся от ярости глазами.
— Скажите, разве это справедливо?
— Я слишком мало знаю обстоятельства дела, чтобы судить об этом.
— ОТорман посадил меня за решетку — вот вам и все обстоятель-
ства. Не исключено, что он сделал это намеренно.
— Ну что вы, мисс Хейвуд! Не мог же он предусмотреть, как его ис-
чезновение отразится на вашей работоспособности, если вы были едва
знакомы!
— Я с ним здоровалась,— сказала она, морщась. Видимо, ей было
неприятно вспоминать даже о столь незначительных знаках внимания,
которые она оказывала человеку, повинному в ее бедах.— Но когда
наши пути вновь пересекутся, я отомщу беспощадно! Я его уничтожу,
как змею!
— Не думаю, что ваши пути вновь пересекутся, мисс Хейвуд.
— Почему? Я отсюда выйду.
— Да, но О’Гормана, скорее всего, нет в живых. Многие считают,
что его убили.
— Кому понадобилось убивать О’Гормана? Разве что другому не-
счастному, с которым он обошелся как со мной?
— У него не было врагов.
— Тем более никто его не убивал. Он жив. Он не может быть мертвым!
— Почему?
Она даже привстала, будто хотела убежать от вопроса, но, заметив,
что охранница наблюдает за ней, снова села.
— Потому что мне тогда некого будет винить. Я останусь одна. А я не
виновата, что оказалась здесь, виноват кто-то другой. И этот другой —
ОТорман. Он засадил меня сюда, потому что считал, что я с ним высо-
комерна, или потому что Джордж его уволил. Он меня ненавидел!
— То, что случилось с ОТорманом, не должно было отразиться на
вас, мисс Хейвуд.
— Но отразилось же!
411
— Я уверен, что ОТорман не хотел вам зла, — сказал Куинн.
— Они мне это тоже говорят, только не знают всего, — ответила Аль-
берта.
Она не пояснила, кто такие «они». Скорее всего, тюремные психо-
логи или Джордж, решил Куинн.
— Ваш брат Джордж часто навещает вас, мисс Хейвуд?
— Каждый месяц.— Она сжала пальцами виски, как если бы у нее
внезапно заболела голова.— Это так печально! Он говорит о доме, о ста-
рых друзьях, а я не должна позволять себе думать о них, иначе я сойду
с... превращусь в истеричку. Или он строит планы на будущее, что еще
хуже. Здесь, хотя и знаешь, что будущее настанет, его нельзя ощутить,
потому что все дни похожи друг на друга. По моим подсчетам, — про-
должала она, горько улыбаясь,— мне сейчас примерно тысяча восемьсот
семьдесят пять лет, а в таком возрасте глупо мечтать о будущем. Я им
этого, конечно, не говорю. Они называют это депрессией, меланхолией.
Они употребляют много слов, чтобы избежать одного — «тюрьма». Оно
им не нравится. Они предпочитают говорить «пенитенциарное заведе-
ние» или «исправительный комплекс». Кого они обманывают? Я заклю-
ченная, сижу в тюрьме, и мне невыносимо слушать, как Джордж болтает
о поездке в Европу или о том, что я буду у него работать. Как может пред-
ставить себе Европу человек, который сидит в ка-мере и нигде дальше
столовой за последние пять лет не бывал? Почему я здесь? Почему мы
все здесь? Они должны придумать что-то другое, лучшее. Если общест-
ву нужно нам отомстить, почему нас не секут у городской стены? Поче-
му не казнят? Почему заставляют бессмысленно гнить здесь, когда мы
можем делать что-то полезное? Мы — как овощи, только овощи растут,
и их едят, а нам даже в этом отказано. Мы не годимся даже в пищу жи-
вотным.— Она вытянула руки.— Бросьте меня в мясорубку, накормите
мной хотя бы усталую собаку или голодную кошку!
Альберта почти кричала. Люди из соседних кабинок смотрели на
нее, вытягивая шеи над перегородками.
— Я хочу быть полезной! Разрубите меня на куски! ПЬслушайте!
Неужели вы не хотите, чтобы нами накормили голодных животных?
К Альберте спешила дежурная. На ее синем бедре звякали ключи.
— В чем дело, мисс Хейвуд?
— В тюрьме. Я здесь, а животные голодают.
— Тише, успокойтесь. Они не голодают.
— Вам они безразличны!
— Меня больше интересуете вы,— мягко сказала дежурная. — Пой-
демте, я отведу вас в вашу комнату.
— В камеру. Я заключенная и живу не в комнате, а в камере.
— Называйте как хотите, только не надо шуметь. Будьте умницей,
идемте.
— Я не умница,— раздельно сказала Альберта.— Я преступница, ко-
торая живет в камере, в тюрьме.
412
— Тихо, тихо!
— И выбирайте выражения!
Дежурная крепко взяла Альберту за локоть и повела прочь. Люди
вокруг заговорили снова, но голоса их звучали приглушенно, и когда
Куинн поднялся, чтобы уйти, на него устремились взгляды, в которых
читался укор: «Вы не ответили на ее вопрос, мистер. Почему мы здесь?»
Куинн вернулся в административный корпус и после очередных про-
волочек получил разрешение встретиться с тюремным психиатром, ра-
ботавшим с заключенными, чьи дела должны были слушаться вторично.
Миссис Браунинг была молодой серьезной особой.
— Конечно, сейчас у нее трудный период. И все же я очень удивле-
на. Мисс Хейвуд — и такая сцена! Хотя, с другой стороны, я не слиш-
ком хорошо ее знаю. — Она поправила очки, как будто пыталась
рассмотреть отсутствующую Альберту. — В таком заведении, как наше,
медицинского персонала, конечно, мало, здесь в первую очередь сма-
зывают скрипучие колеса — у нас их предостаточно, — а до таких, вро-
де мисс Хейвуд, руки не доходят.
— Она не доставляет вам беспокойства?
— Никогда. Мисс Хейвуд хорошо работает — в тюремной библио-
теке, — а кроме того, ведет занятия по бухгалтерскому учету.
Последнее показалось Куинну забавным, но миссис Браунинг была
невозмутима.
— У нее прекрасная память на цифры.
— Да, я так и предполагал.
— Я давно заметила, что женщинам с хорошими математическими
способностями часто недостает теплоты и чувствительности. Мисс Хей-
вуд здесь уважают, но не любят, у нее нет близких друзей. Видимо, так
к ней относились и прежде, потому что единственный, кто ее навеща-
ет, это брат. Чьи посещения, кстати, не приносят ей радости.
— Она не хочет его видеть?
— Да нет, вроде бы хочет, ждет его, но когда он уезжает, она долгое
время сама не своя. Конечно, она никогда не ведет себя так, как сегод-
ня,— напротив, молчит и полностью уходит в себя. Она молчит так,
будто боится, что, начав говорить, скажет слишком много.
— Что, если она заговорила сегодня?
— Может быть.— Миссис Браунинг пристально смотрела на каран-
даш, который вертела в руке.— У мисс Хейвуд есть еще одна странность,
на мой взгляд во всяком случае. Ей почти сорок лет, она отбывает нака-
зание, у нее нет ни мужа, ни семьи, которая ее ждет, она никогда не
получит работу, которую привыкла выполнять. Другими словами, ее бу-
дущее безрадостно, и сама она твердит, что живет в ожидании смерти. И
в то же время она заботится о себе самым тщательным образом. Придер-
живается диеты — а при той грубой пище, которой здесь кормят, это
совсем непросто. Делает каждый день зарядку, полчаса утром и полчаса
413
вечером, и те восемнадцать долларов, которые заключенный имеет пра-
во тратить каждый месяц — деньги ей дает брат, — у нее уходят на вита-
мины, а не на сигареты и жвачку. Из этого я делаю вывод, что если мисс
Хейвуд ждет смерти, то хочет умереть здоровой.
Глава 12
Куинн переночевал в Сан-Феличе и к следующему полудню вернул-
ся в Чикото. Ни погода, ни город за время его отсутствия лучше не ста-
ли. Чикото по-прежнему жарился на солнце, изнывая от благополучия.
Город нефти, которому не хватало воды.
Куинн решил остановиться в том же мотеле. Фрисби, сидевший у
стойки с ключами, посмотрел на него с некоторым удивлением.
— Это опять вы, мистер Куинн?
-Да.
— Рад, что не держите на нас зла. Я предупредил отца, чтобы он был
впредь осторожнее, и того, что случилось на прошлой неделе, больше
не повторится.
— Я тоже так думаю.
— Узнали что-нибудь новое об О’Гормане?
— Пока нет.
Фрисби перегнулся через стойку.
— Между нами и не для шерифа, он мой друг. Полиция тогда дело
ОТормана замяла.
— Почему?
— Кому охота выносить сор из избы? Лучше делать вид, что у нас нет
подростковой преступности. А она есть, и еще похуже, чем в больших го-
родах. Если хотите знать мое мнение, то случилось вот что: ОТорман
ехал на работу, а за ним неслась компания юнцов, решивших немного
поразвлечься. Они заставили ОТормана остановиться и выйти из маши-
ны. За год до этого то же самое произошло со мной, но я отделался ка-
навой и двумя сломанными ребрами. Они были совсем мальчишки и не
знали, куда себя девать. Местные ребята, особенно с ранчо, уже в де-
сять — одиннадцать лет умеют водить машину, а к шестнадцати знают о
ней все, кроме того, как себя вести за рулем. Конечно, мне повезло боль-
ше, чем О’Горману. Меня сбросили в канаву, а не в ручей.
— Были какие-нибудь доказательства, что ОТормана пытались на-
сильно остановить?
— Большая вмятина на левой стороне бампера.
— Неужели шериф ее не заметил?
— Как же! — сказал Фрисби.— Я сам ему показал. Я был там, когда
вытаскивали машину, и первым делом посмотрел, нет ли на ней тех же
следов, которые остались на моей машине. Вмятина находилась в том
же самом месте, что и у меня, и на ней были следы темно-зеленой крас-
414
ки. Не знаю, достаточно ли для экспертизы, но, если приглядеться как
следует, ее любой мог увидеть.
По мерс рассказа лицо Фрисби все больше и больше краснело и
даже как будто увеличивалось в размере, пока не стало походить на
ярко-розовый шар, вот-вот готовый лопнугь. Однако под конец шар
начал опадать и принял прежнюю окраску.
— Все подтверждало мою теорию, — сказал Фрисби и неожиданно
вздохнул, — все, кроме одного.
— Чего именно?
— Показаний Марты ОТорман.
Имя резануло слух Куинна, как скрип тормозов при внезапной ос-
тановке.
— А при чем здесь миссис ОТорман?
— Только не подумайте, что я сомневаюсь в ее словах. Она симпа-
тичная молодая женщина и скромная, не то что размалеванные верти-
хвостки, которых вокруг полно.
— Что миссис ОТорман сказала по поводу вмятины на бампере?
— Что это ее рук дело. Якобы за неделю до того она задела фонарь, ког-
да ставила машину на левой стороне улицы с односторонним движением.
Какой фонарь и на какой улице, она не вспомнила, но ей поверили все.
— Кроме вас.
— Мне было странно, что она напрочь это забыла.— Фрисби поко-
сился в окно, будто за ним мог притаиться шериф. — Представьте на
минуту, что я был прав и что О’Гормана остановили — но не банда
юнцов, а кто-то. кто его ненавидел и желал ему смерти. В таком случае
показания Марты ОТорман — отличное прикрытие.
— Кого же она прикрывала? Себя?
— Или, например, друга.
— Вы имеете в виду друга сердца?
— А что, такое редко бывает? — с вызовом спросил Фрисби. — Если
она ни в чем не повинна, то я буду только рад. Но что, если она винов-
на? Подумайте об этой вмятине, мистер Куинн. Почему миссис
ОТорман не вспомнила, где ее получила, чтобы можно было проверить?
— Справедливости ради вы должны были сказать, что все фонари в
Чикото темно-зеленые.
— Такого же цвета были пятнадцать процентов машин в тот год.
— Откуда вы знаете?
— Подсчитал,— ответил Фрисби.— Я месяц следил, какие машины у нас
останавливаются. Из пятисот около семидесяти были темно-зелеными.
— Вы не жалели сил, чтобы укрепить свои сомнения в словах Мар-
ты ОТорман.
Круглое, мягкое лицо Фрисби вновь набухло и порозовело.
— Я нс пытался никого убедить, что она лжет. Мне хотелось узнать
правду. Я даже объездил улицы с односторонним движением и осмот-
рел фонари.
415
— Ну и что?
— Они чуть ли не все оказались побитыми. Их ставили слишком
близко к бровке тротуаров. Конечно, теперешние машины о них сту-
каются, они раза в два длиннее прежних.
— Так вы ничего не доказали?
— Я доказал,— злобно ответил Фрисби,— что пятнадцать процен-
тов машин в тот год были темно-зелеными.
Из закусочной Куинн позвонил в больницу, где работала Марта
ОТорман, и ему сказали, что она заболела. Когда он позвонил до-
мой, сын ответил, что у мамы мигрень и она к телефону не подхо-
дит.
— Ты ей можешь кое-что передать?
— Конечно.
— Когда маме станет лучше, скажи, что приехал Джо Куинн и оста-
новился в мотеле Фрисби. Пусть она позвонит мне, если захочет.
«Она не захочет,— думал он, вешая трубку.— ОТорман для нее ре-
альней, чем я. Она все еще ждет, что он вернется. Или нет?»
«Или нет?» Короткий вопрос, ответ на который много для него зна-
чил, еще долго звучал у Куинна в голове.
— Кто звонил? — спросила Марта ОТорман из спальни.— И не кри-
чи, окна открыты, Ричард. Иди сюда.
Ричард подошел к ее постели. Занавески были задернуты, в комна-
те стоял полумрак, и отчетливо была видна лишь простыня, которой ук-
рывалась мать.
— Он сказал, что его зовут Джо Куинн, и просил передать, 4то ос-
тановился в мотеле Фрисби.
— Ты... ты правильно запомнил имя?
-Да.
Последовало долгое молчание. Мать не шевелилась, но Ричард по-
чувствовал, что она напряглась.
— Что случилось, мам?
— Ничего.
— Ты какая-то странная последние дни. У нас опять нет денег?
— Ну что ты, деньги есть, — ответила Марта, стараясь, чтобы ее го-
лос звучал весело, и села, перебросив ноги через спинку кровати. От
резкого движения всю левую сторону ее головы пронзила боль. При-
жав к шее руку, чтобы легче было терпеть, она продолжала с той же на-
игранной бодростью: — А знаешь, мне гораздо лучше! Давай что-нибудь
устроим — например, праздник исцеления.
— Давай!
— На работу идти уже поздно, завтра я выходная, послезавтра вос-
кресенье. Что, если нам отправиться в поход?
— Ой, мам, как здорово!
416
— Тогда вынимай спальные мешки и скажи Салли, чтобы она при-
готовила бутерброды. Я соберу консервы. •
Ей стоило невероятных усилий подняться, но она знала, что долж-
на как можно скорее уехать из города. Лучше было терпеть физичес-
кую боль, чем отвечать на вопросы Куинна.
После обеда Куинн поехал в контору Хейвуда. Эрл Перкинс разго-
варивал по телефону, и по выражению страдания на его лице Куинн
заключил, что либо у него опять болит живот, либо клиент на другом
конце провода слишком многого хочет.
Вилли Кинг сидела за столом, спокойная и элегантная, в зеленом
шелковом сарафане, идеально подчеркивавшем цвет ее. глаз. Куинна
она приветствовала без всякого удовольствия.
— Что вы здесь снова делаете? -
— Я без ума от вашего маленького городка.
— Чушь. Нормальному человеку здесь трудно находиться.
— Что же вас держит? Джордж Хейвуд?
Она попыталась рассердиться, но как-то вяло.
— Перестаньте. Разве вы не знаете обо мне и Эрле Перкинсе? Я в
него страстно влюблена. Скоро мы поженимся и заживем втроем Эрл,—
я и его язва.
— Прекрасное будущее,— сказал Куинн.— Для язвы.
Она слегка покраснела и перевела взгляд на свои руки.
Большие и сильные, они были такими же, как у Сестры Благодать,
только у той ногти не были выкрашены оранжевым лаком.
— Пожалуйста, оставьте меня в покое и уходите. У меня болит голова.
— Сегодня, как я понимаю, у женской половины Чикото — день го-
ловной боли.
— Мне не до шуток. Уходите. Я не хочу с вами говорить. Сама не
пойму, как я влезла в эту... пакость.
— Какую пакость, Вилли?
— Такую! — Руки ее дергались, словно она была не в состоянии ими
управлять.— Вы когда-нибудь слышали о законе Джонкинсона? Он ут-
верждает, что все сумасшедшие. Добавьте сюда, если хотите, закон Вил-
ли Кинг. Всё вокруг — пакость.
— А исключения?
— Мне их отсюда не видно.
— Пересядьте,— посоветовал Куинн.
— Не могу. Поздно.
— Из-за чего вы впали в отчаяние, Вилли?
— Не знаю. Может, из-за жары. Или из-за Чикото.
— Жара стоит все лето, да и в городе вы живете давно.
— Мне надо отдохнуть.' Поеду куда-нибудь, где холодно, туман и
каждый день идет дождь. Пару лет назад я отправилась в Сиэтл, думая»
что лучшего места не найду. И знаете, что было? Когда я туда приеха-
ла, в Сиэтле стояла жара и засуха, какой никто не помнил.
14 M. Миллар "Стены слушают*
417
— Что еще раз подтверждает закон Вилли Кинг?
Она беспокойно задвигалась в кресле, будто решила наконец внять
совету Куинна и пересесть.
— Вы никогда не отвечаете на вопросы просто и без шуток?
— Нет. Следую закону Куинна.
— Отступите от него разок и скажите, зачем вы вернулись?
— Чтобы поговорить с Джорджем Хейвудом.
— О чем?
— О его визитах в тюрьму Теколото к Альберте Хейвуд.
— Что за глупости? — недоуменно спросила она. — Вы отлично зна-
ете, что Джордж прекратил отношения с Альбертой много лет назад.
Я вам говорила.
— То, что вы мне говорите, не всегда бывает правдой.
— Ну хорошо, я привираю иногда, но в тот раз сказала правду.
— Если так,— заметил Куинн,— то у вас неточные сведения, Вил-
ли. Джордж навещает сестру каждый месяц.
— Я вам не верю. Какой ему смысл притворяться?
— Это один из тех вопросов, которые я собираюсь задать Джорджу
сегодня, если уговорю его встретиться со мной.
— Не уговорите.
— Почему?
Она прижала руки к животу и согнулась, словно превозмогая ост-
рую боль или спазм.
— Его нет. Он позавчера уехал.
— Куда?
— На Гавайи. У него последние месяцы было обострение астмы, и
врач посоветовал переменить климат.
— Когда он вернется?
— Не знаю. Все произошло неожиданно. Три дня назад он вошел
сюда и заявил, что следующим утром отправляется отдыхать на Гавайи.
— Он попросил вас заказать ему билет?
— Нет. Сказал, что все сделал сам.— Вилли достала из кармана
платок и приложила его ко лбу. — Это был гром среди ясного неба.
Я столько месяцев носилась с идеей — или, если хотите, мечтала,— как
мы будем отдыхать в этом году вместе! А тут — нате вам. Гавайи. Без
меня. И неизвестно на сколько.
— Вот почему вы впали в отчаяние?
— Но сказать-то он по крайней мере мог? Какой-нибудь пустяк:
жаль, что я еду без тебя, Вилли, или еще что-нибудь. А он и этого не
сказал. Мне страшно. Я боюсь, что это конец.
— Вы преувеличиваете, Вилли.
— Нет. Я бы рада была с вами согласиться, но не могу. Джордж из-
менился. Это другой человек. Прежний Джордж — мой Джордж— всег-
да планировал отдых заранее, у него все было расписано: куда едет, на
сколько, где остановится, чем будет заниматься... А позавчера он ска-
418
зал мне только, что утром улетает. Теперь вы видите, что я не зря дер-
гаюсь? Я не могу отделаться от мысли, что он не вернется. Мне все
время вспоминается ОТорман.
— Почему ОТорман?
Она снова приложила платок ко лбу.
— Как внезапно все кончилось. Я должна была уговорить его взять
меня с собой. Тогда, если бы самолет разбился, мы бы погибли вместе.
— Зачем так мрачно, Вилли? Позавчера авиационных катастроф не
было, и в данный момент Джордж скорее всего пьет мартини, а заго-
релые аборигенки исполняют перед ним хула-хула.
Вилли посмотрела на него ледяным взглядом.
— Если вы считаете, что такая картина меня может развеселить, то
ошибаетесь. Загорелых аборигенок еще не хватало!
— С орхидеями в волосах.
— Орхидеи растут у меня на клумбе. Загар не проблема, и хула-хула
я тоже станцую, если надо.
— Я бы с удовольствием посмотрел, как вы это делаете.
-Да?
-Да.
— Бросьте, Куинн.— Она с досадой махнула рукой.— Вы не мой тип,
а я — не ваш. Мне нравятся мужчины постарше и поувереннее, не те,
которые знают, куда идут, а те, которые уже пришли. Рай в шалаше у
меня был. Благодарю покорно. Теперь я хочу надежности. А вы до сих
пор толком не знаете, чего хотите.
— Ошибаетесь, знаю. Во всяком случае, догадываюсь.
— И давно?
— С тех пор, как меня пару недель назад перевернуло и подбросило..
— Сильно расшиблись?
— Прилично. Но я уже встал на четвереньки. Вы когда-нибудь слы-
шали о Башне Духа?
— У меня была набожная тетка, которая питала пристрастие к по-
добным выражениям.
— Это не выражение, а реально существующее место в горах неда-
леко от Сан-Феличе. Я был там дважды и обещал наведаться в третий
раз. Кстати, у вас в детстве были угри?
Ее аккуратно выщипанные брови поползли вверх.
— С вами все в порядке?
— Не знаю. Но я хотел бы получить ответ на свой вопрос.
— У меня угрей не было, — она говорила медленно и раздельно, как
с идиотом,— они были у моей младшей сестры, и она избавилась от
них, протирая лицо по семь раз на дню нортоновским лосьоном. Кро-
ме того, она не ела сладкого и жирного. Вы удовлетворены?
— Да. Спасибо, Вилли.
— Если я спрошу, почему вас это интересует, вы, конечно, не...
— Я, конечно, не...
419
— Странный вы человек, — задумчиво сказала Вилли.— И наверня-
ка слышите это не в первый раз.
— Разумеется. Таких идеальных, как Джордж, мало.
— Я не говорила, что он идеальный,— резко сказала она, словно уви-
дала вдруг Джорджа в окружении загорелых аборигенок.— Для начала,
он невероятно упрямый. Весь в мамашу. Если Джордж что-то решил,
то действует напролом, совершенно не задумываясь, что я... что дума-
ют другие.
— Например, ни с того ни с сего улетает на Гавайи.
— Вот именно.
— Вы уверены, что он отправился на Гавайи?
— Разумеется. А что?
— Вы его видели перед отъездом?
— Естественно.
- Где?
— Он приходил ко мне попрощаться,— сказала Вилли.— Собирался
доехать до С^н-Феличе, оттуда лететь в Лос-Анджелес, а там пересесть
на самолет до Гонолулу.
— Машину он оставил в аэропорту Сан-Феличе?
-Да.
— Там нет гаража.
— Значит, есть где-то поблизости,— неуверенно сказала она.
— Наверное. Какая у него машина?
— Зеленый «понтиак». Почему вы задаете столько вопросов? Мне
страшно. Вы подозреваете, что Джордж не улетел на Гавайи?
— Я хочу удостовериться, что он именно там.
— У меня не было никаких сомнений, пока не появились вы со сво-
ими намеками! — с обидой сказала она.— Или вы специально хотите
нас поссорить, по своим соображениям?
— А что, между вами не было ссор?
Она сжала зубы, в одну секунду сделавшись старше и сильнее.
— Я умею с ним ладить. Если бы не мамаша...
— Понимаю,— сказал Куинн.— Я тут на днях узнал кое-что о Джор-
дже из источника, который считаю надежным.
— Меня это не интересует. Человек, занимающий такое положение,
как Джордж, особенно после истории с Альбертой, неизбежно делается
объектом сплетен. И он отвечает на них единственно возможным спо-
собом — живет достойно. Поскольку вы с Джорджем незнакомы, то не
знаете о нем одной важной вещи: он очень храбрый человек. На его месте
любой другой уехал бы из города после скандала с сестрой, а он остался.
— Почему?
— Я вам объяснила: он храбрый человек.
— А может, его удерживает здесь что-то другое?
— Вы имеете в виду его мать? Или меня?
— Нет,— сказал Куинн.— Я имею в виду Марту ОТорман.
420
Ему показалось, что Вилли сейчас развалится у него на глазах, но,
видимо, сила воли у нее была недюжинная, потому что она спокойно
сказала «Какая чушь!», хотя и дрожала всем телом.
— Почему? Она привлекательная молодая женщина, и в ней чувству-
ется порода.
— Порода? А по-моему, заносчивость! Я о Марте ОТорман все знаю.
Моя лучшая подруга работает вместе с ней в больнице и рассказывает,
что, если кто-то делает малейшую ошибку, Марта устраивает скандал.
— Маленькие ошибки в больнице иногда оборачиваются большими
неприятностя м и.
От Куинна не укрылось, что Вилли не в первый раз пытается пере-
вести разговор с Джорджа на другую тему. «Она как птица, — подумал
он, — которая защищает свое гнездо. Когда возникает угроза, она де-
лает вид, что гнездо где-то в другом месте. Для этого приходится гром-
ко щебетать и бить крыльями. Вилли и то и другое исполняет неплохо,
но ей недостает тонкости, а кроме того, она и сама не вполне ясно по-
нимает, где гнездо и что в нем происходит».
Между тем Вилли продолжала бить крыльями.
— Она холодная, злая женщина. Достаточно один раз взглянуть на
маску, которая у нее вместо лица, чтобы это понять. В больнице ее все
боятся.
— А по-моему, вы ее сами боитесь, Вилли.
— Я? Из-за чего?
— Из-за Джорджа.
Вилли снова принялась внушать ему, как нелепа его идея, но запал
у нее кончался, и Куинн видел, что она не в силах убедить даже себя.
Ему было ясно, что Вилли Кинг жестоко ревнует, хотя он еще и не
понимал почему. Неделю назад она была гораздо увереннее в своей
власти над Джорджем, и единственной тучей, омрачавшей небосвод,
была миссис Хейвуд. Теперь на него набежали другие облака — Марта
ОТорман, загорелые аборигенки и, возможно, кто-то еще, о ком Ку-
инну пока ничего не было известно.
Глава 13
Это был белый трехэтажный кирпичный дом старинной постройки —
викторианский аристократ, притворявшийся, что не замечает разбога-
тевших на нефти нуворишей, которые поселились рядом. Ощетинив-
шись башенками и закрыв окна портьерами, он вынашивал планы давно
проигранной кампании против оштукатуренных, вульгарных соседей с
плоскими крышами. Куинн предполагал, что женщина, живущая в та-
ком доме, будет ему под стать. Но он ошибся.
Миссис Хейвуд оказалась стройной платиновой блондинкой, одетой
в модный костюм цвета беж и с гладким лицом, на котором почти не
421
были заметны следы хирургической подтяжки. На вид ей можно было
дать не больше, чем Джорджу, если бы не мертвенно усталые глаза.
— Миссис Хейвуд? — спросил Куинн.
— Да. — Никакая хирургия не в состоянии была изменить старчес-
кую хрипоту ее голоса. — Я ничего не покупаю.
— Меня зовут Джо Куинн. Я хотел бы побеседовать с мистером Хей-
вудом по делу.
— Делами занимаются на работе.
— Я не застал его на работе, потому и решился приехать сюда.
— Его нет.
— Что ж, извините за беспокойство, миссис Хейвуд. Когда ваш муж
вернется, передайте ему, пожалуйста, что я остановился в мотеле Фрис-
би на Главной улице.
— Муж? — Она кинулась на почтительно произнесенное слово, как
голодная кошка на мышь. Со смешанным чувством жалости и непри-
язни Куинн наблюдал, как она пытается скрыть неистовую радость за
смущенной, девической улыбкой.
— Вы ошибаетесь, мистер Куинн, но какая это милая ошибка!
Джордж мой сын.
Куинну было стыдно пользоваться такой грубой наживкой, но мис-
сис Хейвуд уже слишком глубоко ее заглотнула, чтобы идти на попятный.
— В это невозможно поверить!
— По правде говоря, я обожаю лесть и не буду с вами спорить.
— Уверен, что я не первый, кто так ошибся, миссис Хейвуд.
— Конечно, но мне всякий раз бывает чрезвычайно приятно. Не
знаю, так ли это приятно Джорджу. Я, пожалуй, ничего ему не скажу.
Пусть это останется нашим маленьким секретом, мистер Куинн.
«И достоянием следующих ста твоих собеседников», — подумал Ку-
инн.
Столкнувшись с миссис Хейвуд лицом к лицу, он перестал удивлять-
ся, как она могла вычеркнуть из своей жизни двух дочерей. В ее доме
не было места молодым женщинам, сравнение с которыми неизбежно.
Материнский инстинкт миссис Хейвуд оказался значительно слабее
инстинкта самосохранения, а она намеревалась выжить на своих усло-
виях, при которых чувства превращались в непозволительную роскошь.
«Бедная Вилли, на ее дороге к надежности ухабов больше, чем она в
состоянии преодолеть. Если здесь не нашлось места для Руфи и Аль-
берты, его и подавно не найдется для нее».
Миссис Хейвуд приняла в дверном проеме позу манекенщицы и со-
общила:
— Конечно, я никогда не позволяла себе распускаться. Не понимаю,
почему многие женщины перестают за собой следить после пя... соро-
ка. Я всегда всем говорю: человек — это то, что он ест*.
Если миссис Хейвуд питалась полынью и желчью, то говорила чис-
тую правду.
422
— Жаль, что я опять не застал мистера Хейвуда. Он будет на работе
позже?
— Нет. Джордж на Гавайях. — Она была явно недовольна как пере-
меной темы, так и отъездом Джорджа. — По совету врача. Какая глу-
пость! Холодный душ и гимнастика — вот что ему надо. Но вы же знаете
врачей. Когда они не в состоянии вылечить пациента, то советуют сме-
нить климат. Вы друг Джорджа?
— Я хотел обсудить с ним одно дело.
— Не знаю даже, когда он вернется. Вдруг сорвался с места и улетел.
Я узнала о поездке, только когда он купил билет, потому и не смогла вме-
шаться. Подумайте: тратить столько денег, и из-за чего?. Из-за того, что
какой-то идиот велел ему ехать на Гавайи. В Сан-Феличе, между прочим,
климат такой же. Я не самый здоровый человек на свете, но не бросаю
деньги на ветер, а просто ввожу в свой рацион побольше белков и вита-
минов и делаю дополнительные упражнения. Вы верите в силовую гим-
настику, мистер Куинн?
— Да, конечно!
— Я так и подумала. Вы хорошо выглядите.
Она сменила позу манекенщицы на позу олимпийской чемпионки
и с надеждой взглянула на Куинна в ожидании следующего комплимен-
та, который он не сумел из себя выдавить.
— Вы не знаете, каким рейсом улетел ваш сын?
— Нет. А что?
— Я думал, может, вы видели билет, который купил мистер Хейвуд.
— Он помахал у меня перед носом каким-то конвертом — только что-
бы позлить, поэтому я сделала вид, что мне все равно. Я не позволяю
окружающим вовлекать себя в вульгарные ссоры, это губительно для
сердца и артерий. Я просто выражаю свою точку зрения и отказываюсь
вести дальнейшие разговоры. Джорджу прекрасно известно, как я отнес-
лась к его поездке. На мой взгляд, это пустая трата времени и денег, и я
ему прямо сказала, что если его действительно волнует здоровье, то нуж-
но побольше сидеть вечерами дома и поменьше бегать за женщинами.
— Мистер Хейвуд не женат?
— Его жена умерла много лет назад. Ничего удивительного. Она была
слабовольной, болезненной особой, жизнь ей была в тягость. После ее
смерти все женщины Чикото кинулись на Джорджа как сумасшедшие.
По счастью, у него есть я, и разоблачить их пошлые уловки мне труда не
стоит. Сам он наивен, как ребенок. Вот последний пример. Несколько
дней назад ему позвонила, скажем так, знакомая и сказала, что хочет не-
медленно его видеть по поводу полученного ею загадочного письма.
Я все слышала, потому что случайно сняла трубку с другого аппарата. За-
гадочное письмо, как вам это нравится? Ребенку ясно, что это предлог.
Но Джорджу — нет. Несмотря на кашель, он выскочил прежде, чем я
успела вмешаться и объяснить, что даже если она говорит правду, это
неприлично! Люди нашего круга не получают загадочных писем! Когда
423
я позже стала его расспрашивать, он на меня накричал. Боже, как тяже-
ло быть матерью в наш век, когда женщины забыли о нравственности!
Внезапно она улыбнулась, сверкнув зубами, слишком ровными и
белыми, чтобы принадлежать ей хотя бы полжизни.
— А вы милый человек, мистер Куинн. Давно живете в Чикото?
— Я приезжий.
— Как жаль! Я думала, вы зайдете как-нибудь поужинать к нам с
Джорджем. Мы едим простую, здоровую пишу, но я хорошо готовлю.
— Спасибо за приглашение, миссис Хейвуд,— сказал Куинн. — Зна-
ете, вп меня заинтриговали.
Она польщенно засмеялась.
- Чем?
— Этим загадочным письмом. Оно действительно существует?
— Ну, точно утверждать не берусь, потому что Джордж не сказал,
но полагаю, она его выдумала. Просто ей хотелось заманить Джорджа
к себе. Уютный домик, двое деток, на плите что-то булькает, в камине
огонь, все, ах, по-домашнему. Понимаете?
«Понимаю,— думал Куинн,— Марта ОТорман тебе нравится ничуть
не больше, чем остальные».
Огня в камине не было, а если на плите что-то и булькало, то запа-
хи не проникали через закрытые окна и ставни. Львиная голова с двер-
ным кольцом выглядела так, словно ее не касались со времен первого
визита Куинна неделю назад. Из соседнего двора за Куинном с любо-
пытством следила девочка лет десяти в майке и шортах. Помолчав не-
много, она сказала сонным голосом:
— Их никого нет. Уехали час назад.
— Ты случайно не знаешь, куда?
— Я видела, как Ричард клал в багажник спальники, значит, они
опять уехали с ночевкой за город.
С минуту девочка задумчиво жевала резинку.
— Давно ты живешь рядом с О’Горманами? — спросил Куинн.
— Почти всю жизнь. Салли — моя лучшая подруга, а Ричарда я тер-
петь не могу, он воображала.
— А ты с ними когда-нибудь ездила за город?
— Один раз, в прошлом году. Мне не понравилось.
— Почему?
— Говорят, там живут большие черные медведи. И гремучие змеи.
Речка, куда мы ездили, называется Гремучая из-за змей. Там страшно.
— Как вас зовут, мисс?
— Миранда Найте. Противное имя.
— А по-моему, очень красивое,— сказал Куинн. — Не помнишь ли
ты точно, где тогда стояла ваша палатка, Миранда?
— У Райских порогов, где Гремучая сливается с Торсидо. На са-
мом деле это никакие не пороги, а просто валуны, по которым течет
424
вода. Ричарду там нравится, потому что он прячется за валунами и
рычит, как медведь, чтобы напугать нас с Салли. Ричард отврати-
тельный.
— Понимаю.
— Мои братья тоже отвратительные, но они младше меня, и с ними
не так трудно.
— Я уверен, что ты справляешься с трудностями, — сказал Ку-
инн. — О’Горманы всегда ездят к Райским порогам?
— Салли про другие места никогда не рассказывала.
— Ты знаешь, как туда добраться?
— Нет, — сказала Миранда.— Но это недалеко, туда ехать час.
— Ты уверена?
— Конечно. В прошлом году, когда я была с ними и Ричард нас пу-
гал, мне захотелось домой, и миссис ОТорман говорила, чтобы я не
боялась, потому что мы в часе езды от дома.
— Спасибо, Миранда.
— Не за что.
Куинн вернулся в машину, решив, что немедленно отправится к
Райским порогам, спросив дорогу на заправочной станции. Но полу-
денная жара была такой сильной, что мостовая и дома словно дыми-
лись, а город было видно, как сквозь запотевшее стекло.
Добравшись до мотеля, Куинн включил кондиционер на полную
мощность и лег. Чем больше он узнавал о Марте ОТорман, тем мень-
ше понимал ее. Ее облик расплывался, как город в дневном зное, хотя
сначала был достаточно ясным. Сначала она была женщиной, предан-
ной семье, до сих пор оплакивающей любимого мужа, женщиной од-
новременно прагматичной и ранимой, которую пугала мысль, что
расследование начнется вновь. Да и кому хотелось бы вновь стать ми-
шенью слухов, пересудов и пристального внимания посторонних? Одно
только беспокоило Куинна. На дознании у коронера Марта ОТорман
имела возможность повернуть дело в новое русло, но не воспользова-
лась этим. Если бы не утверждение Марты, что вмятина на бампере их
с Патриком машины след ее неудачной парковки, присяжные могли бы
прийти к выводу, что О’Гормана заставили остановиться. Из показаний
Марты следовали два вывода: либо она сказала правду, либо закрыла эту
версию: «Господа присяжные, машину стукнула я, и больше здесь муд-
рить нечего». Видимо, мудрить никому и не пришло в голову, за исклю-
чением нескольких скептиков вроде Фрисби, до сих пор считавших, что
Марта спасала свою — или еще чью-то — шкуру.
Вмятина со следами зеленой краски занимала Куинна и потому, что
Марта вела себя противоречиво. Она так плохо себя чувствовала, что
не пошла на работу, однако оказалась достаточно здоровой, чтобы, за-
брав детей, уехать за город. И место было ею выбрано неспроста. Если
верить полиции и Джону Ронде, неподалеку оттуда ее муж рухнул в
воду. Куинн вспомнил слова Ронды: в нескольких милях от моста, с
425
которого упала машина, река Гремучая сливается с Торсидо. Зимой она
становится неудержимым, ревущим потоком.
Почему Марта ездила на это место? Все еще надеялась найти там
Патрика, через столько лет, между двумя валунами? Или ее гнало туда
сознание вины? И что она говорила детям? «Поедем искать папу?»
Ричард набрал целый ворох плавника и сосновых шишек и с нетер-
пением ждал, когда можно будет зажечь костер. Мать считала, что еще
недостаточно прохладно.
Мать и Салли готовили еду на угольном гриле: кукурузу и свиные
ребрышки. Иногда над свининой вспыхивали язычки пламени, и Сал-
ли прыскала на них водой из водяного пистолета. Когда пистолет дер-
жит мальчишка, он из него стреляет, а Салли пользовалась им как
маленькая практичная женщина.
Ричард думал, что хорошо бы приехать сюда одному без женщин,
которые не дают ему почувствовать себя настоящим мужчиной. Он ни
капельки не боялся этого места. А если и боялся немного, то не места,
а перемены, происходившей с матерью всякий раз, когда они сюда при-
езжали. Он не мог объяснить, в чем дело. Мать двигалась и говорила как
обычно и много улыбалась, но взгляд ее делался таким печальным, осо-
бенно когда она думала, что на нее никто не смотрит. Ричард всегда на
нее смотрел. Он был слишком наблюдательным и умным, чтобы ничего
не заметить, но слишком маленьким, чтобы делать выводы.
Когда отец исчез, ему было семь лет. Он до сих пор помнил отца,
хотя и не был уверен, что это настоящие воспоминания, а не картины,
возникшие у него в голове во время материнских рассказов. «Помнишь
смешной маленький автомобиль, который ты сделал с папой? Вы при-
способили к нему колеса от старого самоката». Да, он помнил автомо-
биль и колеса от самоката, но не помнил, как они с отцом его делали.
И чем чаше Марта вспоминала эту и другие истории, надеясь, что они
«приблизят» к нему отца, тем труднее мальчику было его представить.
Ричарда одолевал стыд, но поделать он ничего не мог.
Он взобрался на большой валун и замер, распластавшись на живо-
те, как ящерица под солнцем. Ему хорошо была видна долина реки.
Скоро сюда начнут съезжаться на уик-энд другие машины, и, когда
стемнеет, все площадки для пикников будут заняты, а воздух наполнит-
ся запахом дыма от костров, жареного мяса и детскими криками. Но
пока, кроме него, матери и Салли, никого не было. Они заняли луч-
шую площадку у самой воды. На ней росли самые высокие деревья,
стояли лучшие скамейки и стол.
«Помнишь, как папа впервые привез нас сюда, Ричард? Мы отвлек-
лись буквально на минуту, а ты успел вскарабкаться до середины со-
сны. Папе пришлось лезть и снимать тебя». Он помнил, как карабкался
на сосну и как его сняли. Он всегда ловко лазил по деревьям. Почему
он не спустился сам? И, лежа на валуне, Ричард впервые в жизни поду-
426
мал, что, возможно, материнские воспоминания немногим яснее, чем
его, и она всего лишь притворяется, что они яркие и живые.
Заслышав шум мотора, он поднял голову и вгляделся в дорогу. Че-
рез несколько минут на ней показался кремово-синий «форд-виктория»
с мужчиной за рулем. Кроме него в машине никого не было. Не было
в ней, или на ней, и походного снаряжения. Ричард отметил эти дета-
ли автоматически, прежде чем понял, что это за машина. Неделю на-
зад она отъехала от их дома, когда он возвращался из бассейна, и, войдя
на кухню, он увидел, что мать сидит бледная и молчит.
Глава 14
Она заметила Куинна, когда он вылезал из машины, и сказала с де-
ланной беспечностью Салли:
— Пойди поиграй с Ричардом. Заодно соберите еще веток. Ужин
будет готов через полчаса.
Дочь посмотрела на приближавшегося Куинна.
— Хочешь поговорить с ним одна, чтобы я вам не мешала?
-Да.
— О деньгах?
— Может быть. Не знаю.
Деньги, вернее отсутствие их, были ключевым словом в обиходе
О’Горманов. Дети привыкли уважать его, и Салли без возражений от-
правилась на поиски Ричарда и сосновых веток.
Марта ждала Куинна стоя, выпрямившись, как солдат перед неожи-
данно нагрянувшей комиссией.
— Как вы меня нашли? Что вам надо?
— Давайте назовем это дружеским визитом.
— Нет уж, увольте. Мало того, что вы преследуете меня, вам еще
понадобились мои дети?
— Простите, что так получилось. Можно, я сяду, миссис ОТорман?
— Садитесь, если хотите.
Он сел на одну из скамеек, вкопанных перед деревянным столом, и
после минутного колебания она уселась на другую, напротив, как бы
соглашаясь заключить перемирие. Это напомнило Куинну, как они си-
дели в прошлый раз в больничном кафетерии. Тогда их тоже разделял
стол, над которым, как и теперь, незримо витали вопросы, сомнения,
обвинения, упреки. Куинн много бы дал, чтобы отвести или развеять
их и начать все сначала. Но сидевшая напротив женщина смотрела на
него с нескрываемой враждебностью.
— Вы не обязаны отвечать на мои вопросы, миссис ОТорман,— ус-
тало сказал он.— У меня нет официальных оснований задавать их вам.
— Я знаю.
— Вы даже можете выгнать меня отсюда.
427
— Это собственность штата,— сказала она, пожав плечами,— вы
имеете право остановиться здесь, как и любой другой человек.
— Вам тут нравится?
— Мы ездим сюда много лет, с тех пор как родилась Салли.
«Вот оно что, — подумал Куинн. — Значит, она стала бывать на Гре-
мучей еще до исчезновения О’Гормана. Значит, это семейная традиция
и она упрямо следует ей, чтобы легче было удержать рядом с собой и
детьми образ незабвенного мужа».
— Стало быть, мистер ОТорман хорошо знал эти края?
— Он знал реку, точнее, обе реки, как свои пять пальцев,— с вызо-
вом ответила Марта.
«Я знаю, что вы хотите сказать,— говорил ее взгляд. — Если ОТорман
планировал свое исчезновение, он знал, где ему проще всего укрыться».
— Вы ошибаетесь,— сказала она.
-Да?
— Моего мужа убили.
— Неделю назад вы утверждали, и очень уверенно, что это был не-
счастный случай.
— У меня появились основания думать иначе.
— Какие основания, миссис ОТорман?
— Не скажу,— коротко ответила она.
— Почему, миссис ОТорман?
— Я вам не доверяю. Потому что вы не верите мне.
— Это не так,— сказал Куинн после недолгого молчания.
Она встала и, подойдя к грилю, сняла с него обуглившуюся свинину.
— Простите, из-за меня у вас пропал ужин,— сказал Куинн.
— Ничего страшного,— ответила она.— Ричард, как и его отец, пред-
почитает есть горелое мясо. Так ему легче... легче не думать, каким об-
разом его добывают. Он очень любит животных. Патрик их тоже любил.
— Значит, теперь вы уверены, что ваш муж мертв?
— Я в этом всегда была уверена. Но не знала, как он погиб.
— А теперь знаете?
-Да.
— То есть в течение последней недели у вас появились основания
считать, что его убили?
-Да.
— Вы сообщили об этом властям?
— Нет.— Глаза ее сверкнули.— И не собираюсь этого делать. Мне и
моим детям пришлось слишком много пережить. Дело О’Гормана за-
крыто навсегда.
— Несмотря на то, что у вас есть документ, позволяющий начать
расследование заново?
— Почему вы так думаете?
— Потому что видел сегодня миссис Хейвуд. А она подслушивает
чужие телефонные разговоры.
428
— Понятно.
— Это все, что вы хотите сказать?
-Да.
— Миссис ОТорман, если у вас есть доказательство, что ваш муж
убит, вы обязаны сообщить полиции.
— Обязана? — с иронией переспросила она.— Жаль, что я не по-
думала об этом, прежде чем сожгла его.
— Вы сожгли письмо?
-Да.
— Почему?
— Мы с мистером Хейвудом решили, что так будет лучше.
-«Мы с мистером Хейвудом», — повторил Куинн. — И давно вы
спрашиваете у Джорджа советы?
— Разве вас это касается, мистер Куинн?
— В каком-то смысле да.
— В каком же?
— Хочу побольше узнать о сопернике, потому что я к вам тоже не-
равнодушен.
Она саркастически хмыкнула.
— Благодарю, мистер Куинн.
— По крайней мере, я вас развеселил.
— Нет. Напрасно вы меня считаете наивной и падкой на лесть.
Неужели вы думали, что я настолько глупа? Неужели вы думали,
что я...
— Перестаньте, — твердо сказал он.
Она замолчала от удивления.
— Мое дело сказать, миссис ОТорман. Можете не верить, можете
возмущаться, сути дела это не меняет. Если хотите — забудьте.
— Давайте забудем оба... Итак... О чем мы говорили?.. Вы непред-
сказуемый человек, мистер Куинн.
— Непредсказуемых людей нет, — отозвался Куинн. — Надо просто
подумать немного и предсказать.
— Пожалуйста, не будем говорить о себе... Честно говоря, вы меня
сбили с толку, и я теперь не знаю, что делать.
— Только не ходите за советом к Джорджу. Он вам не помощник.
Это была его идея — сжечь письмо?
— Нет, моя. Он согласился, потому что считал письмо розыгрышем
или злой шуткой. Он его не воспринял так серьезно, как я.
— Кто его написал, миссис ОТорман?
Она подставила лицо солнечным лучам и на секунду зажмурилась.
— Подписи не было, а почерка я не узнала. Оно было от человека,
который утверждал, что убил моего мужа пять лет назад, в феврале.
Куинн знал, что, если он скажет хотя бы одно слово сочувствия, она
разрыдается.
— Откуда оно было отправлено? — спросил он.
429
— Из Эванстоуна, штат Иллинойс.
— А содержание?
— Этот человек писал, что у него рак легких, он недавно об этом
узнал и перед смертью хотел бы очиститься от греха.
— Он описал, как произошло убийство?
-Да.
— И указал причину?
-Да.
— Почему он это сделал?
Она снова зажмурилась, теперь страдальчески, и медленно покача-
ла головой.
— Не могу... Я не могу вам сказать. Мне стыдно.
— Но вам не было стыдно показывать письмо Джорджу Хейвуду?
— Мне был необходим совет опытного человека.
— Джон Ронда тоже опытный человек и к тому же — ваш друг.
— И к тому же,— с иронией сказала она, — редактор местной газе-
ты и неисправимый болтун. В отличие от него мистер Хейвуд умеет дер-
жать язык за зубами. Я не сомневаюсь в его порядочности. Кроме того,
мистер Хейвуд знал моего мужа и мог... мог... дать оценку обвинению,
которое против него выдвигалось.
— Этот человек обвинял вашего мужа?!
— Да. В ужасном поступке... Я ему, конечно, не поверила. Ника-
кая жена не поверила бы такому о своем муже, и все-таки...
Голос ее, который и так уже перешел в шепот, угас окончательно.
— Вы поверили, миссис ОТорман?
— Видит Бог, я не хотела. Но довольно долгое время перед смертью
мужа я чувствовала что-то темное между нами, хотя и притворялась, что
все в порядке. У меня не было сил зажечь свет и посмотреть, что в этой
темноте. А когда я получила письмо, то свет зажегся.— Она потерла гла-
за, словно пыталась стереть воспоминания.— Мне стало так страшно,
что я позвонила Джорджу Хейвуду. Не стоило этого делать, но я была в
панике. Я должна была поговорить с человеком, который знал Патри-
ка и работал с ним. С мужчиной. Мне непременно нужно было спро-
сить у мужчины...
— Почему?
Она горько усмехнулась.
— Женщин легко обмануть, даже умных. Особенно умных, навер-
ное. Мистер Хейвуд приехал немедленно. К тому времени я, кажется,
уже двух слов связать была не в состоянии. Он вел себя очень спокой-
но, хотя тоже был взволнован.
— Как он отнесся к письму?
— Сказал, что его нельзя принимать всерьез. После каждого убий-
ства находится душевнобольной, утверждающий, что его совершил он.
Он, конечно, прав, но в письме было что-то до ужаса настоящее и горь-
кое. И если человек, который его послал, сумасшедший, то болезнь не
430
отразилась на его памяти — все детали сошлись — и на способности из-
лагать мысль на бумаге.
— Так часто бывает.
— Я не исключила возможности, что Патрик жив и сам его напи-
сал. Но тогда получается слишком много расхождений. Во-первых, это
не его стиль. Во-вторых, на конверте было написано: Калифорния,
Чикото, миссис Патрик ОТорман. Не мог же он забыть название ули-
цы и номер дома! В-третьих, почерк не его. Патрик был левша и писал
с сильным наклоном влево, а в письме наклон вправо, и почерк неус-
тоявшийся, как у школьника. Но самое главное — Патрик не мог об-
винить себя в этом. Никакой мужчина не написал бы такого о себе.
— Этот человек утверждал, что хорошо знал вашего мужа?
— Нет. Он его в тот вечер видел впервые. Бродяжничал, жил на реке.
Когда началась буря, решил укрыться в Бейкерсфилде, это дальше по
дороге. Вышел на шоссе и стал голосовать, и Патрик посадил его, а по-
том... Нет, нет, не верю!
Но Куинн знал, что она верит, и никакие слезы не в состоянии этого
смыть. Она плакала почти беззвучно, спрятав лицо в ладонях. Слезы
просачивались между пальцами и стекали за обшлага холщовой куртки.
— Миссис ОТорман,— сказал он,— Марта. Послушайте, Марта.
Хейвуд, наверное, прав, это письмо садистская шутка.
Она подняла голову и с отчаянием посмотрела на него.
— За что меня можно так ненавидеть? — Ее голос дрожал от
детской обиды.
— Больной человек может возненавидеть любого, и без всякой при-
чины. Каков был тон письма, что в нем главное?
— Горечь и сожаление. И страх, страх смерти. И ненависть, но не
ко мне, а к себе, за то, что он сделал, и к Патрику, за то, что он заста-
вил его сделать.
— Он обвинял вашего мужа в непристойных намерениях, вы это хо-
тите сказать, Марта?
— Да,— еле слышно выдохнула она.
— Потому вы и сожгли письмо, вместо того чтобы передать его в
полицию?
— Я должна была его уничтожить ради детей, себя и... да, ради Пат-
рика тоже. Неужели вы не понимаете?
— Конечно, понимаю.
— Если бы я пошла в полицию, то потеряла бы все, ничего не по-
лучив взамен. Я и так уже многое потеряла, но это моя личная потеря,
и я справляюсь с ней только потому, что мои дети живут нормальной
жизнью и имя Патрика осталось незапятнанным. Поэтому если вы со-
общите о письме в полицию, я буду все отрицать, и мистер Хейвуд тоже.
Он мне обещал. Письма не было.
— Надеюсь, вы понимаете, какую ответственность берете на себя,
скрывая улики тяжелейшего преступления?
43!
— Да, я знаю, что нарушила закон. Но меня это не волнует. Стран-
но, я всегда была законопослушной, но в тот момент меня совершенно
не трогала юридическая сторона дела. Если из-за меня убийца останется
безнаказанным — Бог с ним. Зато не пострадают невинные люди. Пра-
восудие и справедливость не всегда одно и то же. Или вы еще слиш-
ком молоды и мстительны, чтобы это понимать?
— Не так уж я молод,— ответил Куинн.— И никогда не был мсти-
тельным.
Она долго изучающе смотрела на него.
— А по-моему, права я,— сказала она серьезно и с оттенком грусти.
— Нет,— сказал он.
— Вам бы, разумеется, хотелось, чтобы я побежала в полицию?
— Нет, просто...
— Хотелось бы, хотелось. Вы считаете, что если закон требует око
за око, то столько и получается. Это не так. Простой арифметикой за-
кон не довольствуется. Ему нужно уравнение, где. одному оку соответ-
ствует множество чьих-то глаз, и если они живые — закону все равно.
Так вот, эти глаза не будут принадлежать мне и моим детям. Если по-
надобится, я поклянусь на десяти Библиях перед Верховным судом, что
не получала никакого письма, касающегося смерти мужа.
— И Джордж тоже поклянется?
-Да.
— Потому что любит вас?
— Вы слишком романтично настроены,— холодно ответила она. —
Надеюсь, это ненадолго. Нет, мистер Хейвуд в меня не влюблен. Он
всего лишь пришел к тому же выводу, что и я. Чем бы ни было пись-
мо — розыгрышем, как считает он, или правдой, как считаю я, — мы
оба решили, что обнародовать его было бы безумием. И я его сожгла.
Знаете, где? В печке на кухне, и пепел давно вылетел в трубу. Оно су-
ществует только в памяти моей, мистера Хейвуда и человека, который
его написал.
— Меня вы не считаете?
— Нет, мистер Куинн. Вы его не видели и не можете быть уверены,
что оно существовало. Вдруг я вас обманула?
— Сомневаюсь.
— Ах, если бы его не было! Если бы!..
Порыв ветра унес окончание фразы, как пепел от письма. Она смот-
рела на Куинна, но не видела его, ее взгляд был сосредоточен на чем-
то там, в прошлом.
— Марта...
— Пожалуйста, не называйте меня Мартой.
— Это ваше имя.
Она подняла голову.
— Я миссис Патрик ОТорман.
— Это было давно, Марта. Проснитесь! Свет зажегся.
432
— Не хочу!
— Но он зажегся, вы сами сказали.
— Я этого не вынесу,— прошептала она.— Мы были такой счастли-
вой семьей... А теперь все превратилось в грязь. И мне ее не смыть, ос-
тается только делать вид, продолжать делать вид, что..*
— Притворяйтесь на здоровье, я вам не помеха, но хочу заметить,
что вы все видите в искаженном, преувеличенном свете. Ваша жизнь
не рухнула с небес в грязь только потому, что ОТорман проявил ин-
терес к мужчине. Вы жили не на небе, а пониже, как все остальные.
И грязь эта, кстати, не обязательно такая уж грязная. Вы не трагичес-
кая героиня с роковой судьбой, а ОТорман не герой и не злодей, он
был всего лишь несчастным человеком. Когда мы с вами разговарива-
ли в прошлый раз, вы назвали себя реалисткой. Вы по-прежнему о себе
такого мнения?
— Не знаю. Раньше я справлялась со своей жизнью.
— Потому что брали на себя ответственность за ОТормана?
— Да.
— То есть жертвовали собой, чтобы скрыть слабость и ошибки
ОТормана. А теперь, когда поняли, что жертва была напрасной, не в
состоянии признаться в этом? Вы заявляете, гордо выпрямившись, что
вас зовут миссис Патрик ОТорман, и тут же шепчете про грязь. Когда
вы придете к компромиссу?
— Вас это не касается.
— Теперь касается.
Она посмотрела на него с некоторым испугом.
— Что вы собираетесь делать?
— А что мне остается делать?— устало спросил он.— Ждать, когда вам
надоест кидаться из одной крайности в другую и вы примиритесь с чем-
нибудь похуже рая, но лучше ада. Как вы думаете, возможно такое?
— Не знаю. Я не могу говорить об этом здесь и сейчас.
— Почему?
— Уже темно. Надо позвать детей. — Она встала, но неуверенно и
так же неуверенно спросила: — Вы поужинаете с нами?
— С радостью. Но в другой раз. Не хочу, чтобы дети восприняли
меня как незваного гостя. Это место принадлежит им, вам и ОТорману.
Я подожду, пока найду место, которое вы и дети разделите со мной.
— Пожалуйста, не говорите так. Мы едва знакомы.
— В прошлый раз вы сказали кое-что, с чем я согласился. Вы ска-
зали, что я слишком стар для любви. Теперь все иначе. Теперь мне
кажется, что я был слишком молод и одинок, чтобы полюбить по-на-
стоящему.
Она отвернулась, наклонив голову, и он увидел белую полоску шеи,
резко контрастировавшую с загаром лица.
— У нас нет ничего общего. Ничего.
— Откуда вы знаете?
433
— Джон Ронда рассказывал мне о вас — где вы жили, чем занима-
лись. Это не для меня, и я не настолько глупа, чтобы надеяться изме-
нить вас.
— Я уже меняюсь.
— И давно? — Она улыбнулась, но глаза ее оставались печальны-
ми. — Вы действительно чересчур романтичны. Люди не меняются по
желанию, даже и по собственному.
— Вы слишком долго были несчастной, Марта. Вы разочарованы.
— А что, можно снова очароваться?
— За других не поручусь, но со мной это произошло.
— Давно?
— Не очень.
— Как?
— Не знаю.
Он не знал как, но помнил с точностью до минуты когда. Аромат
сосен, луна, висящая над деревьями, как золотая дыня, звезды, рассы-
павшиеся по небу ясным дождем. И голос Сестры Благодать с оттен-
ком нетерпения: «Можно подумать, вы в первый раз видите небо». —
«Пожалуй, так оно и есть». — «Но оно каждую ночь такое». — «Я бы не
сказал». — «А вдруг на вас снисходит откровение свыше?»— «Я восхи-
щаюсь вселенной».
Марта смотрела на него с интересом и тревогой.
— Что с вами случилось, Джо?
— Наверное, я снова влюбился в жизнь, стал частью мира после до-
лгого отсутствия. Самое смешное, что произошло это в месте, из кото-
рого все мирское тщательно изгоняется.
— В Башне?
— Да.— Он смотрел, как догорает закат.— После разговора с вами
на прошлой неделе я снова там был.
— Вы видели Сестру Благодать? Спрашивали, зачем она просила
отыскать Патрика?
— Спрашивал. Но она не ответила. Я даже не уверен, что она меня
слышала.
— Почему? Она была больна?
— В каком-то смысле да. Ее заразили страхом.
— Чего она боится?
— Что не попадет в рай. Общаясь со мной по-человечески, она со-
вершила тяжкий грех. К тому же она скрыла от других, что у нее есть
деньги, а деньги для Учителя — нечто одновременно грязное и святое.
Он странный человек — сильный, властный, безумный, разумеется. Его
влияние на окружающих слабеет, и чем меньше рядом становится по-
следователей, тем яростнее и громче он проклинает. Даже наиболее
преданные ему люди, такие, как его собственная жена или Сестра Бла-
годать, устали. Что касается молодых, то для них уход из Башни — во-
прос времени.
434
Он вспомнил окаменевшее лицо Сестры Смирение, ведущей на
кухню трех послушных детей с непокорными глазами, обиженный го-
лос Матери Пуресы, давно ускользнувшей из Башни и. обитающей в
светлых комнатах своего детства вместе с преданным Каприотом.
— Вы туда вернетесь? — спросила Марта.
— Да, я обещал. Кроме того, мне нужно сообщить Сестре Благодать,
что человек, которого я по ее просьбе разыскивал, мертв.
— Вы не скажете о письме?
— Нет.
— Никому?
— Никому. — Куинн поднялся.— Мне пора идти.
-Да.
— Когда я вас снова увижу, Марта?
— Не знаю. У меня в голове все перепуталось из-за письма и... из-
за того, что вы сказали..
— Вы сюда приехали сегодня, чтобы спрятаться от меня?
-Да.
— Жалеете, что я вас разыскал?
— Пожалуйста, не спрашивайте. Я ничего не понимаю.
— Хорошо.
Дойдя до машины, он оглянулся. Марта зажигала костер, и в свете
пламени ее лицо было молодым, теплым и радостным, как во время раз-
говора в больничном кафетерии, когда она вспоминала о прежних счас-
тливых днях.
— Мы слышали, что машина уехала, и пришли,— сказал Ричард, с
любопытством глядя на мать.— Кто этот человек?
— Мой друг,— ответила Марта.
— У тебя разве есть друзья мужчины?
— А ты хотел бы, чтобы они появились?
— Наверное, да,— сказал Ричард, подумав.
— Но так не бывает, мамы не дружат с мужчинами,— серьезно воз-
разила Салли.
Марта положила дочери руку на плечо.
— Бывает, когда у мамы больше нет мужа.
— Почему?
— Многие мужчины и женщины влюбляются друг в друга и женятся.
— И потом у них рождаются дети?
— Иногда.
— Сколько у тебя будет детей?
Тут вмешался Ричард.
— Из всех глупых вопросов, которые я за свою жизнь слышал,
этот — самый глупый,— с презрением заявил он. — У старых и седых
детей не бывает.
— Ты не оченъ-то вежлив, — сказала Марта более резко, чем хотела.
435
— Мам, ты что?
— А то, что ты мог бы для разнообразия быть иногда поласковее.
— Но я не хотел тебя обидеть!
— Волосы у меня, кстати, не седые, а темно-русые.
— «Старый и седой» — так все говорят о взрослых! Я не имел в виду тебя.
— Меня не интересует, что говорят все, особенно когда это неправда.
— Какая тебя муха укусила? Сказать ничего нельзя. Мы будем ужи-
нать или нет?
— Ешьте сами. Я от вас устала.
Ричард смотрел на нее округлившимися от удивления глазами.
— И это говорит родная мать. Ну и дела!
Когда дети заснули, Марта достала из рюкзака зеркало и долго си-
дела, разглядывая свое лицо при свете огня. Она давно уже не смотре-
ла на себя с интересом, и то, что увидела сейчас, привело ее в уныние.
Это было заурядное, круглое лицо, из тех, что нравятся пожилым вдов-
цам с детьми, которым нужна хозяйка в дом, но никак не одиноким
молодым людям вроде Куинна.
«Идиотка,— подумала она.— В какой-то момент я ему почти пове-
рила. Ричард подоспел вовремя».
Глава 15
Путь Куинна в мотель лежал мимо здания, где размещалась редак-
ция «Чикото ньюз». В се окнах горел свет.
Он не горел желанием видеть Ронду, поскольку должен был скры-
вать от него слишком много. Но Ронда наверняка знал, что он снова в
городе, и Куинн решил зайти, чтобы избежать подозрений.
Ронда был один и читал «Сан-Франциско кроникл», потягивая из
жестянки пиво.
— Привет, Куинн. Садитесь, чувствуйте себя как дома. Пива хотите?
— Нет, спасибо.
— Мне уже донесли, что вы вернулись в наш славный город. Что
поделывали на прошлой неделе? Пробивались к истине?
— Нет,— ответил Куинн.— Нянчил одного псевдоадмирала в Сан-
Феличе.
— Новости есть?
— Какие?
— Вы прекрасно знаете какие. Есть что-нибудь новое об О’Гормане?
— Ничего, что можно было бы напечатать. Слухи, мнения, воспо-
минания и никаких конкретных доказательств. Я начинаю склоняться
к вашей теории бродяги.
— Да? — полыценно и недоверчиво спросил Ронда.
— Она больше других соответствует фактам.
— Дело только в этом?
436
— Да. А что?
— Ничего. Проверяю вас на тот случай, если вы разузнали что-то,
но предпочитаете держать в секрете. — Ронда швырнул пустую жес-
тянку в мусорную корзину. — Поскольку все сведения вы получили от
меня, с вашей стороны было бы нехорошо скрывать что-нибудь, со-
гласны?
— Конечно, согласен, — сказал Куинн, честно глядя ему в глаза.—
Я целиком и полностью за хорошее поведение.
— Я серьезно, Куинн.
— Я тоже.
— Тогда говорите серьезно!
— Ладно.
— Пойдем по второму кругу. Чем вы занимались всю неделю?
— Я уже ответил, подвизался у адмирала в Сан-Феличе.— Куинн по-
нимал, что должен сообщить что-нибудь Ронде, чтобы тот успокоился.
— Разговаривал один раз с сестрой Альберты Хейвуд Руфью и узнал
кое-что если не об О’Гормане, то об Альберте Хейвуд. Но еще больше
я о ней узнал, когда съездил в тюрьму Теколото.
— Вы виделись с Альбертой? С ней самой?
-Да.
— Черт побери, я столько лет пытаюсь к ней прорваться! Как вам
это удалось?
— У меня есть лицензия, выданная в штате Невада, она всегда не-
плохо действует на стражей закона.
— Ну как Альберта? — возбужденно спросил Ронда.— Сказала что-
нибудь интересное? О чем вы говорили?
— Об О’Гормане.
— Да вы что? Как раз это мне... — Не ликуйте. Она весьма своеоб-
разно отзывалась о нем.
— То есть?
— У нее идея, что шум вокруг ОТормана ее и погубил: она-де ув-
леклась вместе со всеми расследованием, стала невнимательна в рабо-
те и допустила в конце концов ту самую ошибку, которая стоила ей
свободы. По ее словам, ОТорман исчез, чтобы отомстить ей за высо-
комерие или за то, что его уволил в свое время Джордж.
— Альберта во всем винит ОТормана?
-Да.
— Но это безумие, — сказал Ронда.— Помимо прочего это означа-
ет, что ОТорман знал о ее проказах за месяц до того, как к ней при-
шли ревизоры, и рассчитал, какой эффект произведет на нее шум от его
исчезновения. Она понимает, что это невозможно?
— Альберта думает не о возможностях, а о собственной судьбе, и,
как я сказал, весьма своеобразно. Она отказывается верить, что
ОТорман мертв, потому что, по ее словам, если его убили, ей некого
винить в своем несчастье. Она должна верить в то, что ОТорман ис-
437
чез, чтобы отомстить. Без О’Гормана ей придется предъявить счет себе,
а к этому она пока не готова, да и не будет готова никогда.
— Значит, она спятила?
— Похоже на то.
— Почему?
— Пять лет в камере меня бы доконали, — сказал Куинн.— Ей, ви-
димо, тоже хватило.
Он вспомнил зал свиданий в Теколото и почувствовал презрение и
неприязнь, но не к Альберте Хейвуд, а к обществу, которое отторгает
часть себя самого и удивляется потом, что с ним неладно.
Ронда ходил взад и вперед по комнате, будто в камере находился он.
— Этого я напечатать не могу. Слишком многим не понравится.
— Вот именно.
— Джордж Хейвуд в курсе?
— Наверняка. Он у нее бывает каждый месяц.
— Кто вам сказал?
— Разные люди, включая саму Альберту. Ей посещения Джорджа в
тягость, да и ему нелегко, но он продолжает ездить.
— Значит, он притворялся, что порвал с ней, чтобы сбить с толку мать?
— Не исключено, что кого-нибудь еще.
— Джордж странный человек,— сказал Ронда, хмурясь и глядя в по-
толок.— Я его не понимаю. То он такой скрытный, что не скажет, ка-
кое сегодня число, а то вдруг хватает меня за пуговицу и рассказывает
полчаса, как поедет на Гавайи. Зачем?
— Чтобы вы напечатали это в газете. Так я думаю.
— Но он никогда не давал нам материала для светской хроники, под-
нимал крик, если его имя упоминалось в списке гостей на званом обе-
де. Откуда этот поворот на сто восемьдесят градусов?
— Ему очень хочется, чтобы все знали о его поездке на Гавайи.
— «Наш плейбой» и все такое? Нет. Это не похоже на Джорджа.
— Многое из того, что Джордж сейчас делает, на него не похоже,—
сказал Куинн.— Зачем-то ему это надо. Ну, мне пора. Я и так вас за-
держал.
Ронда открыл очередную жестянку пива.
— Куда спешить? Я повздорил с женой и отсиживаюсь, пока она не
остынет. Составьте мне компанию. Как насчет пива?
— Так же, спасибо.
— Между прочим, вы после приезда видели Марту ОТорман?
— Ав чем дело?
— Да так. Жена звонила ей в больницу днем, чтобы пригласить на
ужин в воскресенье, и ей сказали, что Марта больна, а когда жена по-
ехала к ней домой, чтобы помочь, ни Марты, ни детей, ни машины не
было. Я думал, вы знаете, где она.
— Вы чересчур высокого мнения о моей проницательности. Пока,
Ронда.
433
— Стойте! — Ронда вдумчиво глядел на пиво. -г-. У меня предчувст-
вие. Насчет вас, Куинн. И оно говорит мне, что вы кое о чем узнали.
И скорее всего, о чем-то важном. Нехорошо скрывать это от меня пос-
ле всего, что я для вас сделал. Я ведь ваш лучший друг. Я дал вам пол-
ное досье ОТормана.
— Да, мы с вами друзья не разлить водой,— сказал Куинн.— И вот
вам мой дружеский совет: ложитесь спать. А что касается предчувствия,
то выпейте аспирин, может, пройдет.
— Вы так думаете?
— Иногда я ошибаюсь.
— Сейчас вы точно ошибаетесь. Думаете провести старого газетно-
го волка? У меня интуиция!
Поднявшись, чтобы проводить Куинна, Ронда наткнулся на угол
стола, и Куинн подумал, что сила его интуиции находится в прямой за-
висимости от количества выпитого.
Он был рад снова выйти на воздух. Дул свежий ветер, и пустынный
днем город наполнился после захода солнца. Все магазины были откры-
ты, перед кинотеатрами выстроились очереди. Машины, набитые под-
ростками, колесили по улицам, оглушая прохожих гудками, визгом шин
и криками радио.
В мотеле Куинн поставил машину в гараж и закрывал дверь, когда
кто-то позвал его из-за куста жасмина:
— Мистер Куинн! Джо!
Он обернулся и увидел Вилли Кинг, прислонившуюся к стенке га-
ража, словно ей было нехорошо. Она смотрела на Куинна остекленев-
шими глазами, и лицо у нее было таким же белым, как цветы на кустах.
— Я вас жду. Давно,— сказала она,— целую вечность. Я не знаю, что
делать.
— Устраиваете очередное представление, Вилли?
— Нет! Нет! Это правда.
— Настоящая правда?
— Бросьте! Всегда заметно, когда человек врет, а когда нет.
— В вашем случае — не всегда.
— Ну что ж,— сказала она, стараясь говорить с достоинством,— тогда
не смею вас больше беспокоить.
— Как хотите.
— Она пошла прочь, и тут Куинн заметил, что на ногах у нее ста-
рые матерчатые тапочки. Вряд ли бы она надела их, если собиралась
устроить представление. Он окликнул ее, и она после секундного ко-
лебания вернулась.
— В чем дело, Вилли?
— Во всем. Вся моя жизнь пошла прахом.
— Пойдемте ко мне в номер и поговорим спокойно.
— Нет.
— Вы не хотите говорить со мной?
439
— Я не хочу идти к вам в номер. Это неприлично.
— Может быть,— сказал Куинн, улыбаясь.— Тут есть еще внутрен-
ний двор, пойдемте туда.
Двор состоял из нескольких квадратных ярдов травы, окружавшей
плавательный бассейн величиной с большую лохань. В нем никто не
купался, но на бетонной дорожке видны были мокрые детские следы и
на воде покачивался крохотный синий матрасик. От мотеля и улицы
двор загораживали олеандры, усеянные розовыми и белыми цветами.
Шезлонги были убраны на ночь, и Куинн с Вилли уселись прямо на
траву, еще теплую от солнца. Вилли подавленно и смущенно молчала.
— Хорошая трава,— услышал наконец Куинн.— Очень трудно до-
биться, чтобы она была такой в нашем климате. Распылитель прихо-
дится держать включенным чуть ли не круглые сутки, но и тогда из
земли не вымывается достаточно щелочи...
— Значит, вам трава покоя не дает?
— Нет,— сказала она.
— А что?
— Джордж. Джордж уехал.
— Вы это и раньше знали.
— Да нет же! Он действительно уехал. И никто не знает куда.
— Вы уверены?
— Я уверена только в одном: ни на каких Гавайях его нет. — Она
осеклась и прижала к горлу ладонь, словно стараясь унять боль. — Он
соврал мне. Он мог сказать мне о себе любую правду, что угодно, и я
бы все равно его любила, но он соврал, он сделал из меня дуру!
— Что случилось, Вилли?
— Когда вы ушли сегодня, мне стало не по себе. Подозрительность —
как заразная болезнь. Я позвонила во все авиакомпании Лос-Анджеле-
са — сплела им историю про срочное семейное дело, по которому мне с
Джорджем нужно связаться, а я не уверена, улетел он на Гавайи или нет.
Они проверили все списки пассажиров за вторник и среду, и Джорджа
Хейвуда ни в одном нет.
— Они могли ошибиться. Или Джордж улетел под другим именем.
— Нет, — с горечью сказала Вилли. — Он сбежал. Я уверена. От меня,
от своей матери и от борьбы, которую мы с ней ведем из-за него. О, мы,
разумеется, порядочные женщины, до драк у нас не доходит, но все рав-
но это ужасно. Наверное, у него наступил предел, а поскольку принять
решения он не мог ни в ее, ни в мою пользу, то сбежал от нас обеих.
— Это был бы поступок труса, а Джордж — по тому что я о нем слы-
шал,— храбрый человек.
— Может, это я превратила его в труса, сама того не замечая. Но,
по крайней мере, ей он тоже не сказал! Если бы вы знали, как я рада!
Надо было н звонить ей, а поехать прямо домой, чтобы посмотреть,
какое у старой ведьмы будет выражение лица, когда она узнает, что ее
дорогой Джордж уехал вовсе не на Гавайи.
440
— Вы ей звонили?
-Да-
— Зачем?
— Мне хотелось, мне ужасно хотелось, чтобы ей было так же плохо,
как и мне, чтобы она тоже сидела и мучилась: вернется Джордж или
нет,— хрипло сказала Вилли.
— По-моему, вы драматизируете события. С чего бы ему не вернуться?
Она беспомощно развела руками.
— Вы знаете больше, чем говорите, Вилли?
— Не слишком много. В последнее время его грызло что-то, о чем
он предпочитал молчать.
— То есть с тех пор, как я приехал в Чикото?
— Нет, еще раньше, но когда появились вы со своими вопросами,
он стал просто невыносим.
— Возможно, он боялся моих вопросов,— сказал Куинн,— и из го-
рода убежал от меня, а не от вас с матерью?
Она с минуту молчала.
— Почему он должен вас бояться? Ему нечего скрывать, кроме...
кроме того случая, когда я подошла к вам в кафе.
— Так это была его затея?
-Да.
— Чем он ее объяснял?
— Он сказал, — последнее слово она выговорила с невольной го-
речью, — он сказал, что вы, скорее всего, вымогатель, и просил задер-
жать вас, пока он будет обыскивать номер.
— Откуда он узнал, где мой номер и что я вообще существую?
— От меня. Я слышала, как вы говорили в редакции с Рондой. Ког-
да вы упомянули об Альберте, я подумала, что надо немедленно сооб-
щить Джорджу, и позвонила ему. Он велел ехать за вами и узнать, кто
вы и где остановились.
— Значит, ваше внимание привлек не ОТорман, а Альберта?
— Ронда нс называл ее по имени, но он говорил о растратчице из
банка, а кто это, если не она?
— Вы всякий раз бежите к телефону, когда кто-нибудь вспоминает
Альберту?
— Нет. Нов вас было что-то подозрительное. Что-то чересчур цеп-
кое. К тому же, если честно, это был повод поднять себе цену в глазах
Джорджа. У меня нечасто бывает такая возможность,— серьезно доба-
вила она.— Я обыкновенная женщина. Куда мне тягаться с подвигами
миссис Хейвуд, по сравнению с которой все вокруг кажутся зауряд-
ными!
— Вилли, у вас из-за нее самый настоящий комплекс!
— Ничего удивительного. Она — причина всех моих бед. Иногда мне
кажется, что я и в Джорджа-то влюбилась потому, что она меня нена-
видела. Страшно говорить такое, Джо, но она не человек, она монстр!
441
Я с каждым годом все лучше понимаю, почему Альберта пошла на пре-
ступление. Это был ее бунт против матери! Она знала, что в один пре-
красный день попадется. Возможно, она специально все затеяла, чтобы
уничтожить старуху, и для миссис Хейвуд это не секрет, она не так глу-
па — большего комплимента ей от меня не дождаться. Вот почему она
отказалась от Альберты и потребовала от Джорджа того же.
Куинн с сомнением смотрел на Вилли.
— Но Альберта могла найти множество других способов наказать
мать. К чему ей было садиться в тюрьму? К чему позорить Джорджа?
Вилли методично выдергивала из земли травинки, будто молодень-
кая девушка, гадающая на ромашке: любит — не любит.
— Как вы думаете, Джо, куда он уехал?
— Не знаю. И почему — тоже не знаю.
— Он уехал от матери и от меня.
— Но он это и раньше мог сделать.
Совпадение во времени — вот что интересовало Куинна. Марта
ОТорман показывает Джорджу письмо и, хотя тот убеждает ее, что
оно — всего лишь грубая шутка, Марта видит, что он чем-то взволно-
ван. Вскоре он сообщает знакомым и малознакомым, что едет лечить-
ся на Гавайи. Он даже делает так, чтобы об этом было упомянуто в
местной газете.
— Скажите, Джордж обычно делится с окружающими своими пла-
нами?
— Нет. Он удивил меня в последний раз.
— Почему он изменил своему правилу, как вы думаете?
— Понятия не имею.
— А мне кажется, я знаю, в чем дело, но вам, Вилли, это не понравится.
— Вы считаете, что может быть хуже, чем сейчас?.
— Гораздо хуже,— сказал Куинн.— Боюсь, что Гавайи это алиби на слу-
чай, если здесь, в Чикото, произойдет из ряда вон выходящее событие.
Она упрямо продолжала дергать травинки.
— Пока ничего не случилось.
Куинн видел, что ей страшно.
— Да, но я хочу, чтобы вы были осторожны, Вилли.
— Почему я?
— Он вам доверял. Возможно, он считает, что вы знаете лишнее.
— Джордж никому ничего не доверял,— с болью сказала Вилли. —
Он всегда был сам по себе, как Альберта. Это две устрицы. Захлопнут
створки — и-все.
— Но иногда их створки приоткрываются. Друг для друга. Или вы
все еще не верите, что Джордж видится с сестрой?
— Верю.
— Вспомните, Вилли, вы когда-нибудь заставали Джорджа врасп-
лох? Скажем, когда он был очень взволнован, или выпивал лишнее, или
принимал транквилизаторы?
442
— Джордж не обсуждал со мной своих проблем, и он редко пьет.
Иногда, во время приступов астмы, ему приходится пить много ле-
карств, но...
— Вы когда-нибудь видели его в таком состоянии?
— Иногда. Но он мало чем отличался от себя обычного.— Вилли за-
думалась и оставила в покое траву, как бы сосредоточив все усилия на
том, чтобы вспомнить.— Три года назад ему удалили аппендикс, и от-
возила его в больницу я, потому что миссис Хейвуд отказалась. Она
сидела дома и вопила, что если бы Джордж ел овес и коренья, аппен-
дикс был бы в полном порядке. Так вот, я была с ним в палате, когда
он приходил в себя после наркоза, и слышала, как он орал. И что.
Позднее он отказывался верить, что мог такое сказать. Сестры были в
шоке, потому что он требовал, чтобы они немедленно оделись, непри-
лично, мол, работать голыми.
— Он понимал, что вы рядом?
— Не совсем.
— То есть?
— Он считал, что рядом Альберта,— сказала Вилли. — Джордж на-
зывал меня ее именем и говорил, что я — впавшая в идиотизм старая
дева, которой надо бы понимать...
— Что именно понимать?
— Не сказал. Но злился страшно.
— Почему?
— Она отдала какую-то его старую одежду нищему, который прохо-
дил мимо их дома. Он называл ее доверчивой, слезливой кретинкой, и
правды в этом было не больше, чем в голых медсестрах. Если Альберта
действительно отдала вещи Джорджа какому-то нищему, у нее были на
то причины. Хейвуды — не добрые самаритяне. Они могут жертвовать
в благотворительные фонды, но не подают тем, кто к ним стучится.
Я думаю, что добрая Альберта и устроившие стриптиз сестры — из од-
ной компании.
— Вы потом спрашивали Джорджа об этом?
— Я процитировала кое-какие его высказывания.
— И что он?
— Смеялся, хотя и смущенно. Он ужасно мнительный и больше все-
го на свете боится выставить себя дураком. Но чувство юмора у него
есть, так что голые медсестры пришлись ему по вкусу.
— А как он реагировал на упоминания об Альберте? Тоже смеялся?
— Что вы! Ему было стыдно, что он так о ней говорил, даже и в бреду.
Окончательно потеряв интерес к игре в «любит не любит», Вилли
перенесла внимание на дырку, проверченную в тапке большим паль-
цем, и принялась выдергивать из нее нитки, словно птица, собираю-
щая подстилку для гнезда. Олеандры заглушали городской шум.
— Как у Джорджа с деньгами, Вилли?
Она недоуменно посмотрела на Куинна.
443
— Конечно, он не миллионер, и ему приходится много работать, но
дела идут неплохо. Хуже, чем лет пять назад, но неплохо. На себя он
почти не тратит, а вот на мать... Когда ей в прошлый раз делали подтяж-
ку, Джордж выложил тысячу долларов. Ну и, ясное дело, ей пришлось
полностью обновить гардероб, чтобы он соответствовал юному личику.
— Джордж тоже игрок, как Альберта?
— Нет.
— Вы уверены?
— Как я теперь могу быть в чем-то уверена? — беспомощно спро-
сила Вилли. — Могу только сказать, что он никогда об этом не гово-
рил и по натуре человек не азартный. Джордж планирует, а не доверяет
случаю. Как он разозлился, когда я поставила на одну лошадь в про-
шлом году во время дерби! Но, с другой стороны, я проиграла, так что
он, наверное, был прав.
«Джордж и Альберта,— думал Куинн. — Две улитки, планирующие
каждый шаг, никогда полностью не закрывавшие створки друг для дру-
га. Нет ли у них какого-нибудь общего плана? Странно, что Джордж
исчез незадолго до того, как дело Альберты будет слушаться вновь.
Если, конечно, это не часть плана».
Замысловатая прическа Вилли осела и сползла на сторону, отчего
казалось, что она слегка подшофе. Ей это шло. Суждения Вилли тоже
не отличались трезвостью.
— Джо.
-Да.
— Как вы думаете, где Джордж?
— Не исключено, что где-то поблизости, в Чикото.
— Вы хотите сказать, что он живет здесь, под чужим именем, в ка-
ком-нибудь пансионе или в гостинице? Это невозможно. Его вес зна-
ют. И зачем ему прятаться?
— А если он чего-то ждет?
- Чего?
— Не знаю.
— Если бы он только посоветовался со мной! Если бы спросил у
меня... — Ее голос снова прервался, но она быстро спохватилась:—
Хотя, что я говорю? Джордж не спрашивает, он приказывает.
— И вы надеетесь изменить его, когда он на вас женится?
— А я не буду его менять. Я люблю слушаться. — Ее губы сжались в
упрямую, тонкую полоску.— Очень люблю.
— Тогда вот вам мой приказ: отправляйтесь домой спать.
— Мне не это нужно.
— Вилли, посмотрим правде в глаза: не очень-то вы любите слушаться.
— Нет, люблю, когда мне приказывает тот, кто надо.
— Но его здесь нет. Так что довольствуйтесь заменителем.
— Тоже мне заменитель,— пробурчала она.— Вами самим помыкать
можно. Вы и щенка не уговорите.
444
— Правда? А некоторые животные, особенно женского пола, вос-
принимают меня вполне серьезно.
Она покраснела.
— Хорошо, я поеду домой, но не потому, что вы мне велели. И не
волнуйтесь за нас с Джорджем, я сумею его обломать — когда мы по-
женимся.
— Представляете, Вилли, какое количество женщин произносило
эти слова под занавес?
— Представляю. Но мне нужно во что-то верить.
Он проводил ее до машины. Они шли молча, не касаясь друг друга,
как двое посторонних, случайно оказавшихся рядом и поглощенных
собственными проблемами. Когда она включила зажигание, он тронул
ее за плечо, и она ответила быстрой, смущенной улыбкой.
— Езжайте осторожно, Вилли.
-Да.
— Все будет хорошо.
— Вы готовы дать мне письменную гарантию?
— Никто в этом мире не получает письменных гарантий,— сказал
Куинн. — Хватит, вы ее достаточно долго ждали.
— Больше не буду.
— Спокойной ночи, Вилли.
В вестибюле мотеля Куинн застал не только клан Фрисби в полном
составе, но и других людей, которых он туг прежде не видел. Они все
говорили одновременно, и радио было включено на полную мощность.
Шум стоял, как на встрече выпускников. Джазовая музыка, лившаяся
из радио, дополняла картину.
Заметив Куинна, Фрисби поспешил к нему, запахивая купальный
халат. Его лицо сияло от пота и возбуждения.
— Мистер Куинн! Подождите минуту!
Куинн остановился и почувствовал, что сейчас что-то произойдет.
Пол под его ногами качнулся, как от подземного толчка.
— Спасибо, мистер Фрисби, ключи у меня есть.
— Знаю, но я подумал, что радио у вас в комнате выключено и вы
до утра не узнаете, что случилось. — Слова хлюпали во рту Фрисби,
словно одежда в стиральной машине.— Это невероятно!
-Что?
— Такая тихая, незаметная женщина, никогда бы не подумал, что
она на это способна!
«Марта,— подумал Куинн,— что-то случилось с Мартой». У него
возникло желание протянуть руку и зажать Фрисби рот, чтобы тот ни-
чего больше не сказал, но он сдержался.
— Я чуть не упал, когда услышал. Жена прибежала, потому что ду-
мала — мне плохо, так я вскрикнул. «Бесси,— говорю,— Бесси, ты себе
представить не можешь, что произошло!» Она говорит: «Марсиане вы-
садились?» — «Нет, — говорю, — Альберта Хейвуд сбежала из тюрьмы».
445
— Господи! — вырвалось у Куинна, но не от удивления, а от ра-
дости. Он испытал такое облегчение, что несколько мгновений ничего
не понимал и мог думать только, о Марте. С ней было все в порядке.
Она по-прежнему сидела у костра, глядя на огонь. Она была в безопас-
ности.
— Да, сэр, спряталась в грузовике, который привозит конфеты для
автоматов в столовой, и была такова!
— Когда это случилось?
— Сегодня днем. Деталей тюремные власти не сообщили, но ее нет!
Вернее, она есть, но не там, где надо! — Смех Фрисби больше напоми-
нал нервную икоту. — Ее все еще не нашли, потому что грузовик по
дороге несколько раз останавливался и она могла вылезти где угодно.
Я думаю, она это заранее спланировала и ее в условленном месте ждал
дружок с машиной.
«На сей раз он, кажется, прав,— подумал Куинн. — Только вместо
дружка ее поджидал в зеленом «понтиаке» братец».
Устрицы вылезли из раковин и привели свой план в действие.
— Она и сюда может заявиться,— сказал Фрисби.
— Почему?
— В кино преступники всегда возвращаются на место преступления,
чтобы восстановить справедливость. Что, если она невиновна и соби-
рается это доказать?
— Не знаю, что она собирается доказать, но в ее вине я не сомнева-
юсь. Спокойной ночи, мистер Фрисби.
Долгое время Куинн лежал без сна, слушая урчание кондиционера
и злые голоса супружеской пары из соседнего номера, ссорившейся из-
за денег.
«Деньги»,— ударило вдруг его. Сестре Благодать деньги прислал ее
сын, живущий в Чикаго, а письмо Марте ОТорман было опущено в
Эванстоуне, штат Иллинойс’ .Сын в Чикаго и письмо из Эванстоуна.
Если между ними существует связь, то Сестра Благодать об этом знает.
Глава 16
Когда солнце было всего лишь белесым отсветом на ночном гори-
зонте, Сестра Благодать уже знала, что день будет прекрасный. Ступая
босыми ногами по темной тропинке, ведущей к умывальной, она на-
певала. Пела она и когда мылась, и ей было все равно, что вода ледя-
ная, а мыло, сваренное в Башне, шершавое и неприятно пахнет.
«Славный день Господь послал нам, новый, славный день».
— Мир тебе,— сказала она вошедшей Сестре Смирение.— Какое
хорошее утро, правда?
1 Чикаго находится в штате Иллинойс.
446
Та, со стуком опустив керосиновую лампу, которой освещала себе
дорогу, ворчливо сказала:
— Что в нем хорошего и с чего это ты так веселишься?
— Не знаю, Сестра. Но мне хорошо!
— По-моему, у нас слишком много дел, чтобы петь и радоваться.
— Но работать можно и с радостью!
— Не знаю, не пробовала.
— Бедная, у тебя опять болит голова?
— Ты бы лучше за своей головой следила. О себе я позабочусь.
Сестра Смирение зачерпнула из тазика пригоршню воды, ополос-
нула лицо и вытерлась тряпкой из старой рубахи.
— Другие после Уединения ведут себя иначе.
— Но мое Уединение кончилось,— сказала упавшим голосом Сест-
ра Благодать. Это было тяжелое время, и ей стало легче, лишь когда она
узнала, как трудно было общине без нее. Учителю пришлось сократить
наказание с пяти дней до трех, поскольку он не справлялся с Матерью
Пуресой. К тому же Брат Венец упал с трактора и подвернул лодыжку.
«Я им нужна»,— подумала она, и настроение у нее вновь поднялось,
хотя в комнате было по-прежнему мрачно, а Сестра Смирение смотре-
ла на нее все так же осуждающе. «Я им нужна, и я здесь». Она держа-
лась за эти слова, будто ребенок за веревку от воздушного змея,
летящего высоко в небесах.
«Славный день Господь послал нам, новый, славный день»,— запе-
ла она вновь.
— Что ж, может, и так,— со вздохом сказала Сестра Смирение. Ее
лицо блестело, как и до короткого умывания.— Очень уж тяжело стало
жить в последнее время. Карма совсем отбилась от рук. Я слышала, у
нас появился новенький?
— Да, и, хотя надеяться рано, я надеюсь, что с ним у нас начнется
новая жизнь. Может, это знак свыше и теперь все снова будет хорошо,
как раньше.
— Значит, это точно мужчина?
— Да. Говорят, он глубоко скорбит о прошлых заблуждениях.
— Сколько ему лет? Как ты думаешь, Карма не станет за ним бегать?
— Я его не видела.
— Дай Бог, чтобы он был старым и немощным, — уныло произнес-
ла Сестра Смирение.— И хорошо бы близоруким.
— У нас хватает больных и старых,— возразила Сестра Благодать.—
Нам нужны молодость, сила, отвага!
— Это в теории. А на практике мне придется следить за Кармой
двадцать четыре часа в сутки. Господи, как же трудно быть матерью!
— Да,— покорно согласилась Сестра Благодать,— да, ты права.
— У тебя-то все позади, а мои беды только начинаются.
— Кстати о Карме, Сестра. Почему бы тебе не отпустить ее на не-
которое время?
447
— Куда?
— У тебя сестра в Лос-Анджелесе, Карма могла бы пожить с ней...
— Если она сейчас уедет, то больше не вернется. Ее прельщают мир-
ские удовольствия. Она еще не знает,, как они опасны, сколько в них
мерзости. Отослать ее в Лос-Анджелес — все равно что отправить в ад.
Как ты мне можешь такое предлагать? Или ты в Уединении совсем со-
ображать перестала?
— Вроде бы нет,— сказала Сестра Благодать. Но она понимала, что
Сестра Смирение отчасти права, странно так хорошо себя чувствовать
после наказания. С другой стороны, оно кончилось почти неделю на-
зад, и страдания потускнели в ее памяти, как отражение в треснувшем,
грязном зеркале.
Выйдя наружу, она снова принялась напевать, замолкая только, что-
бы поздороваться с проходившими мимо Братьями и Сестрами.
— Доброе утро, Брат Сердце... Мир тебе, Брат Свет. Как новая ко-
зочка?
— Резвится вовсю и нежная, как сливки.
— Ах она красавица! Новый день,.новая козочка, новый человек в
общине. «Славный день Господь послал нам, новый, славный день».
— Доброе утро, Брат Голос. Как ты себя чувствуешь?
Брат Голос улыбнулся и кивнул.
— А как твой попугай?
Еще улыбка, еще кивок. Сестра Благодать знала, что он может гово-
рить, если захочет, но не понукала его, пусть молчит. «Славный день...»
В кухне она растопила плиту дровами, которые брат Голос принес
из сарая, а затем помогла Сестре Смирение пожарить яичницу с вет-
чиной, тайно надеясь, что Учитель появится к завтраку и приведет с
собой новенького. Пока его никто не видел, кроме Учителя и Матери
Пуресы: он находился в Башне, разговаривая с Учителем и наблюдая
через окна за жизнью общины. Сестра Благодать знала, какое это труд-
ное время для них обоих. Вступить в общину было нелегко, и ей хоте-
лось, чтобы Учитель не проявлял к новичку обычной строгости, не
отпугнул бы его. Общине нужна была новая кровь, новые силы. Братья
и Сестры часто болели в последнее время — они чересчур много рабо-
тали. Как кстати пришлась бы пара сильных рук, чтобы доить коз, про-
палывать овощи, колоть дрова, пара сильных ног, чтобы ходить за
скотом...
— Ты опять задумалась, Сестра, — осуждающе произнес Брат Ве-
нец.— Я три раза попросил у тебя хлеба. Моя лодыжка на пустой же-
лудок не заживет.
— Она уже почти зажила.
— Вовсе нет! Ты так говоришь, потому что затаила на меня злобу.
Хотя знаешь, что я должен был все рассказать Учителю.
— Глупости, мне некогда злиться. Покажи-ка свою лодыжку. Ви-
дишь? Опухоль спала.
443
Брат Голос ревниво слушал их разговор. Ему было обидно, что Сест-
ра Благодать заботится не о нем. Приложив руку к груди, он громко каш-
лянул, но Сестра, догадавшись, в чем дело, притворилась, что не слышит.
— Как новенькая! — сказала она, легко коснувшись лодыжки Брата
Венец.
Новая лодыжка, новый день, новая козочка, новый Брат. «Славный
день...»
Но Учитель не вышел к завтраку, и Сестра Смирение понесла в Баш-
ню поднос, а Карма с Сестрой Благодать принялись мыть посуду.
Под звяканье оловянных тарелок и кружек Сестра Благодать снова
запела: «Славный день Господь послал нам, новый, славный день».
Музыка была непривычной для обитателей Башни, здесь пели только
старые церковные псалмы, к которым Учитель написал новые слова.
Они все были одинаково грозными и унылыми.
— С чего это ты расшумелась? — спросила, вытирая со стола, Кар-
ма так неприязненно, словно Сестра Благодать была ее личным врагом.
— Радуюсь жизни.
— А я нет. Все дни похожи один на другой, и ничего не происхо-
дит. Если не считать того, что мы стареем.
— Ну-ну, перестань, не копируй свою мать. Когда человек начина-
ет брюзжать, ему трудно остановиться.
— При такой жизни я имею полное право брюзжать.
— А если тебя услышат? — спросила Сестра Благодать со всей стро-
гостью, на какую была способна.— Мне бы не хотелось, чтобы тебя
опять наказывали.
— Я все время наказана. Я здесь живу. Мне это опротивело, и в сле-
дующий раз я убегу непременно.
— Нет, Карма, нет! Я понимаю, что трудно думать о вечности, ког-
да ты молод, но постарайся! Изранив босые ноги о грубую и колючую
землю, ты ступишь на гладкую золотую почву райского сада. Помни об
этом, девочка!
— Откуда я знаю, что это правда?
— Это правда! — Но голос отозвался в ее ушах фальшивым эхом:
«Правда?» — Ты должна помнить о вечном блаженстве. — «Должна?»
— Не могу. Я все время думаю о мальчиках и девочках из школы,
какие у них красивые свитера, как они смеются, сколько читают! Со-
тни книг о том, чего я никогда не видела! Трогать их, знать, что они
тут — до чего это было хорошо! —Лицо Кармы побледнело, алые пры-
щики горели на нем, будто клоунский грим. —Почему у нас нет книг,
Сестра?
— Если бы все читали, некогда было бы работать. Мы должны...
— Это не настоящая причина.
Сестра Благодать бросила на нее тревожный взгляд.
— Пожалуйста, Карма, не говори об этом. Наши правила запре-
щают...
.15 М. Миллар "Стены слушают*
449
— Знаю. И знаю почему. Если мы прочитаем в книгах, как живут
другие люди, то не захотим остаться, и общину придется закрыть.
— Учитель лучше знает, что нам нужно, а что нет. Верь мне, он муд-
рый человек.
— Не знаю...
— Ох, Карма, что же нам с тобой делать?
— Отпустите меня.
— Ты пропадешь в грешном мире, он жесток!
— Я пропадаю здесь.
Исчерпав доводы, Сестра Благодать в отчаянии принялась мыть дваж-
ды вымытую тарелку. «Карме пора уходить отсюда,— думала она, — и
ей надо помочь. Но как? Господи, вразуми!»
— Мистер Куинн считает, что мир не такой уж жестокий, — сказа-
ла Карма.
Сестра Благодать вздрогнула. Она вторую неделю старалась забыть
это имя, запирала его на засов, но то ли засов был слабый, то ли она
нестойкой.
— Не важно, что он считает. Мистер Куинн навсегда ушел из на-
шей жизни.
— А вот и нет!
— Что ты хочешь сказать?
— Ничего!
Сестра Благодать схватила Карму за плечи мокрыми руками и трях-
нула.
— Ты его видела? Говорила с ним?
-Да.
— Когда?
— Когда ты была в Уединении. Он сказал, что вернется и привезет
мне мазь от угрей. Я ему верю.
— Он не вернется.
— Но он обещал!
— Он не вернется! — повторила Сестра Благодать, задвигая засов
поглубже.— Ему здесь нечего делать. Он наш враг.
В глазах Кармы сверкнуло злорадство.
— Учитель говорит, что у нас нет врагов — только друзья, которые
еще не увидели света. Что, если мистер Куинн вернется за светом?—
торжествующе сказала она.
— Мистер Куинн вернулся к игорным столам в Рино. Там его мес-
то. Если он тебе что-то обещал, то поступил легкомысленно, а ты глу-
пая девочка и веришь ему. Карма, я совершила большую ошибку, к
которой имеет отношение мистер Куинн, и наказана за нее. Но это
в прошлом. Мы его больше не увидим, и говорить о нем нельзя, яс-
но тебе?— Помолчав, она добавила более спокойным тоном: — У мис-
тера Куинна не было дурных намерений, но его поступки обернулись
злом.
450
— Потому что он искал Патрика ОТормана?
— Где ты слышала это имя? — спросила Сестра Благодать уже не с
деланной, а настоящей строгостью.
— Нигде, — испуганно отозвалась Карма.— Оно... оно само появи-
лось у меня в голове... из воздуха.
— Неправда! Тебе его назвал мистер Куинн.
— Честное слово, нет!
Руки Сестры Благодать бессильно упали.
— Я отказываюсь тебя понимать, Карма.
— Вот и хорошо,— сказала Карма тихим, злым голосом. — Пусть и
другие откажутся. Тогда я смогу уехать с мистером Куинном, когда он
привезет мне мазь.
— Он не приедет! Мистер Куинн выполнил поручение, которое я
дала ему в минуту слабости, и у него нет больше причины возвращать-
ся. Обещание, данное ребенку, для людей, подобных мистеру Куинну,
ничего не значит. Только такая наивная девочка, как ты, может отно-
ситься к нему серьезно.
— Вы сами относитесь к нему серьезно, — сказала Карма, — пото-
му и боитесь.
— Боюсь? — Слово упало на середину комнаты, будто камень с неба,
и Сестра Благодать сочла необходимым спрятать его под ворохом дру-
гих слов: — Ты хорошая девочка, Карма, но у тебя чересчур живое во-
ображение. И мне кажется, ты забрала в голову невесть что.
— Вот еще!
— Да, ты считаешь, что мистер Куинн — принц, который увезет тебя
отсюда и превратит в красавицу с помощью чудесной мази. Какая глу-
пая мечта!
И она повернулась к лохани с грязной посудой. Вода остыла, и на
поверхности плавал жир. Тарелки теперь не намылишь. Заставив себя
опустить руки в грязную воду, она попробовала вспомнить песню, ко-
торую пела, но слова не казались ей больше пророческими, они звуча-
ли грустно и вопросительно: «Будет новый день наш славен? Да иль нет,
Господь?»
В полдень им велели собраться у алтаря во дворе Башни, и Учитель,
выведя за собой худого, высокого человека в очках, уже бритого наго-
ло и в таком же одеянии, как у всех, сказал:
— С радостью и умилением представляю вам Брата Ангельское Тер-
пение, который пришел, чтобы разделить наш жребий в этом мире и
нашу славу в мире ином. Аминь.
— Аминь, — сказал Брат Терпение.
— Аминь, — отозвались остальные. Затем им было велено разойтись,
и они вернулись к своим делам, каждый в мыслях о новом Брате. Брат
Свет отправился на скотный двор, думая по дороге о мягких, изнежен-
ных руках новичка, с удовольствием представляя, как они покроются
ссадинами и загрубеют. Сестра Смирение в ужасе побежала на кухню..
451
«Он не старик! Но плохо видит, и надо надеяться, не сразу заметит Кар-
му. О Господи, почему она так грубо и быстро взрослеет?»
Брат Венец, садясь в трактор, радостно насвистывал в щель между
передними зубами. Он видел машину новичка. Какая она красивая и
как плавно урчание мотора переходило в низкий, мощный рокот! Он
представил себя за рулем: нога жмет на акселератор, и он летит по гор-
ным дорогам, только шины скрипят на поворотах. Зззу-мм, берегись,
зззу-мм!
Братья Верное Сердце и Голос Пророков пропалывали овощи в ого-
роде.
— Главное, сильная ли у него спина? — говорил Брат Сердце. —
Руки и ноги от работы крепнут, но сильная спина — это дар Господень!
Брат Голос послушно кивал, мечтая о том, чтобы Брат Сердце за-
молчал хоть на минуту. К старости он сделался ужасно болтлив.
— Да, сэр, сильная спина у мужчины и изящные, маленькие руки и
ноги у женщины — это дары Господни. Ты согласен, Брат? Ах, жен-
щины! Признаться, мне их недостает. Хочешь, скажу тебе секрет? Я ни-
когда не был красавцем, но женщины во мне души не чаяли.
Брат Голос снова кивнул. «Если он сейчас же не замолчит, я его убью».
— Ты сегодня не в духе, Брат Голос? Опять плохо себя чувствуешь?
Совсем тебя плеврит замучил. Хватит работать, отдохни. Сестра Благо-
дать говорит, что тебе нельзя перетруждаться. Пойди полежи в тени.
Учитель поднялся на вершину Башни и стал у окна, глядя на синее
озеро в зеленой долине и на зеленые горы в синем небе. При виде этой
картины он обычно чувствовал прилив сил, но сегодня он ощущал себя
старым и разбитым. Ему было трудно испытывать Брата Терпение, од-
новременно подвергаясь его испытанию, и следить, чтобы Мать Пуре-
са была спокойна. По мере того как ее тело слабело, она все глубже
погружалась памятью в прошлое. Отдавая приказания Каприоту, умер-
шему тридцать лет назад, она приходила в негодование оттого, что он
их не выполняет. Она звала родителей и сестер и горько плакала, когда
они не отзывались. Иногда она начинала перебирать четки, которые у
нее было невозможно отнять, и читала молитвы, заученные в детстве.
Нового Брата она возненавидела сразу же, проклинала его по-испанс-
ки, грозилась побить хлыстом и кричала, что он хочет ее ограбить. Учи-
тель понимал, что скпро она не сможет жить в Башне, и молился, чтобы
она умерла прежде, чем ему придется ее отослать.
Когда он представлял общине нового Брата, Мать Пуреса отдыхала
у себя в комнате. Подойдя теперь к ее двери, он тихонько постучал и
спросил:
— Ты спишь, радость моя?
Она не ответила.
— Пуреса, ты спишь?
Тишина. «Спит, — подумал он.— Смилуйся над ней, Господь, по-
шли ей сейчас смерть».
452
Заперев комнату на засов, чтобы она не могла выйти, Учитель вер-
нулся в свою комнату и приступил к молитве.
Мать Пуреса, следившая из-за алтаря во дворе, как он запирает ее
дверь, тихо рассмеялась и хихикала до тех пор, пока на глазах у нес не
выступили слезы.
Она не спешила уйти. Здесь было так хорошо, так прохладно. Глаза
ее закрылись, подбородок ткнулся в иссохшую грудь, и в этот момент
с неба на нее обрушился Каприот.
Глава 17
Она шла по дороге, напряженно выпрямившись и отставив от тела
руки, будто ребенок, который испачкался во время игры. Даже издали
Куинн видел, что это кровь. Вся ее одежда была в крови.
Остановив машину, он побежал ей навстречу.
— Мать Пуреса, что вы тут делаете?
Она смотрела на него без испуга или удивления, как на совершен-
но незнакомого человека.
— Ищу умывальную. Я испачкала руки. Они липкие, и это ужасно
неприятно.
— Где вы их испачкали?
— Там. — Она неопределенно махнула рукой.
— Но умывальная в противоположном направлении.
— Подумать только! Я опять заблудилась. — Она поглядела на него
с любопытством, склонив к плечу голову, как птица. — А откуда вы зна-
ете, где умывальная?
— Я бывал тут прежде. Вы говорили со мной и обещали прислать
официальное приглашение через Каприота.
— Боюсь, что ничего не получится. Каприот у меня больше не служит.
На сей раз он слишком много себе позволил, и я велела ему убираться до
захода солнца... Вы, наверное, думаете, что это настоящая кровь?
— Да,— сурово сказал Куинн. — Да, это кровь.
— Глупости! Это сок. Какой-то сок, в который Каприот влил крахмала,
чтобы подшутить надо мной. Дерзкая и жестокая шутка, вы не находите?
— Где он сейчас?
— Там.
- Где?!
— Молодой человек, если вы будете кричать на меня, я прикажу вас
выпороть.
— Мать Пуреса, это очень важно,— сказал Куинн, пытаясь смягчить
голос,— кровь настоящая.
— Вы все-таки попались на его удочку. — Она коснулась пятна на
груди, которое уже потемнело и начало засыхать. — Настоящая кровь?
Вы уверены?
453
-Да.
— Боже, он не поленился собрать настоящую кровь и облиться ею с
головы до ног! Какая обстоятельность! Откуда он ее взял, по-вашему?
Из барашка или из курицы. А, я поняла! Он сделал вид, что принес себя
в жертву на алтаре... Куда же вы, молодой человек? Не бегите, вы обе-
щали сказать мне, где умывальная.
Она смотрела ему вслед, пока он не исчез за деревьями. Солнце би-
ло ей прямо в лицо. Закрыв глаза, она вспомнила просторный старый
дом своей юности, с толстыми кирпичными стенами и черепичной кры-
шей, не пускавшими внутрь зной и уличные крики. Какой там царил
порядок, как было тихо и чисто! Ей не приходилось думать о грязи и
крови. Она ни разу не видела настоящую кровь до тех пор, пока Кап-
риот... «Соберись с духом, Изабелла. Каприота сбросила лошадь, он
мертв».
Она открыла глаза и крикнула в отчаянии:
— Каприот! Каприот, ты умер?
По дороге к ней спешили Учитель, толстая, низенькая женщина с
вечно обиженным лицом, которая приносила завтрак, и Брат Венец со
злыми глазами. «Пуреса!»— звали они, но это было не ее имя. У нее
было много имен, но такого среди них не было.
— Я — дона Изабелла Констансиа Керида Фелисиа де ла Герра. Об-
ращайтесь ко мне правильно.
— Пойдем с нами, Изабелла,— сказал Учитель.
— Ты приказываешь мне, Гарри? Помни, ты всего лишь продавец
из бакалеи. Где у тебя начались видения? Среди банок с крупой?
— Пожалуйста, успокойся, Пу... Изабелла.
— Я все сказала.— Она гордо поглядела вокруг. — И теперь прошу
показать мне дорогу к умывальной. У меня на руках какая-то кровь, ее
нужно немедленно смыть.
— Ты видела, как это произошло, Изабелла?
— Что я должна была видеть?
— Брат Ангельское Терпение разбился.
— Конечно, разбился! Неужели он думал, что полетит, если будет
махать руками?
Тело лежало там, где сказала Мать Пуреса,— перед алтарем. Ли-
цо погибшего ударилось о выступавшие из земли камни, и его не-
возможно было опознать, но Куинн видел у сарая машину — зеленый
«понтиак» — и знал, что это Джордж Хейвуд. Ему стало невыносимо
ж?ль и Хейвуда, и обеих женщин, которые проиграли битву за него
и никогда не простят друг другу поражения, как не простили бы по-
беды.
Кровь уже перестала течь, но тело было еще теплым, из чего Куинн
заключил, что смерть наступила не более получаса назад. Обритая
голова, босые ноги и такое же, как у остальных обитателей Башни, оде-
яние свидетельствовали, что Хейвуд пришел сюда насовсем. Но как до-
454
лго он здесь находился? С тех пор, как попрощался с Вилли Кинг и
уехал из Чикото? В таком случае кто помог Альберте Хейвуд бежать из
тюрьмы? Или они собирались укрыться здесь вдвоем?
Куинн потряс головой, словно отвечая на вопрос, сказанный вслух
кем-то невидимым. «Нет, Джордж никогда не выбрал бы в качестве ук-
рытия Башню. Скорее всего он слышал от Вилли, или от Джона Ронды,
или от Марты ОТорман, что кто-то из живущих тут интересуется
ОТорманом. Он не стал бы прятаться в месте, о котором известно мне.
И вообще, зачем ему прятаться?»
Смерть, странное окружение, вид и запах свежей крови вызывали у
него тошноту, и он поспешил на лужайку перед Башней, хватая ртом
воздух, будто пловец, вырвавшийся из-под толщи воды.
Сестра Смирение и Брат Венец вели по тропинке Мать Пуресу,
оживленно говорящую по-испански. За ними понуро шел Учитель.
— Отведите ее к себе и вымойте,— сказал он, — только осторож-
но, у нее хрупкие кости. Где Сестра Благодать? Пусть она вам по-
может.
— Сестра Благодать нездорова, — сказала Сестра Смирение. — У нее
что-то с желудком.
— Тогда сделайте сами что сможете.
Когда они ушли, он повернулся к Куинну.
— Вы оказались здесь в недобрый час, мистер Куинн. Наш новый
Брат умер.
— Как это произошло?
— Я молился у себя в комнате и не видел, но, по-моему, это оче-
видно: Брат Терпение был несчастным человеком, бремя забот оказа-
лось ему не по силам, и он покончил с ними способом, который я не
могу оправдать, но который вызывает у меня глубочайшее сострадание.
— Он бросился с Башни?
— Да. Наверное, я виноват в том, что недооценил степень его отча-
яния.— Вздох Учителя скорее напоминал стон. — Если это так, пусть
Господь простит меня, а ему ниспошлет вечное блаженство.
— Если вы не видели, как он прыгнул, почему вы так быстро спус-
тились?
— Я услышал, как закричала Мать Пуреса, выбежал на галерею и
увидел, что она стоит над телом Брата и кричит, чтобы он перестал при-
творяться и встал. Когда я окликнул ее, она убежала. Я спустился вниз
и, убедившись, что ничем не могу помочь бедному Брату Терпение,
поспешил за ней. По дороге я встретил Сестру Смирение и Брата Ве-
нец и попросил их помочь.
— Значит, остальные еще не знают о Хейвуде?
— Нет.— Учитель глотнул и вытер рукавом пот с лица. — Вы... вы
назвали его Хейвудом?
— Так его зовут.
— Он был вашим другом?
455.
— Я знаю его семью.
— Он говорил мне, что у него больше нет семьи, что он один в этом
мире. Значит, он мне лгал? Вы это хотите сказать?
— Я говорю только, что у него есть мать, две сестры и невеста.
Учитель вздрогнул, как от удара, но не потому, что у Хейвуда ока-
залась семья, а потому, что тот его обманул. Это было тяжелым испы-
танием для его самолюбия. Опустив голову, он сказал:
— Я уверен, что это не было намеренной ложью. Он чувствовал себя
одиноким, не связанным духовно ни с кем из людей. Вот вам и объяс-
нение.
— Вы поверили, что он хочет жить здесь?
— Разумеется! Зачем ему было стремиться к нам? Мы живем очень
нелегкой жизнью.
— Что вы собираетесь делать?
— Делать?
— С трупом.
— Забота о живых — такая же часть нашей жизни, как и забота о
мертвых,— сказал Учитель. — Мы похороним его достойно.
— Не сообщая властям?
— Я здесь власть.
— Шериф, коронер, судья, врач, патологоанатом, душеприказчик?
— Да, это все я. И пожалуйста, избавьте меня от вашей неуместной
иронии, мистер Куинн.
— У вас много обязанностей, Учитель.
— Бог дал мне силы исполнять их,— спокойно сказал Учитель, — и
понимание того, как исполнять.
— Шериф может быть другого мнения.
— У шерифа свои дела, а у меня свои.
— Но существуют законы, и их действие распространяется на вас
тоже. О смерти Хейвуда надо сообщить властям. Если не вы, то я это
сделаю.
— Зачем? — спросил Учитель.— Мы тихие, безобидные люди. Мы
никому не причиняем зла, не просим привилегий, мы всего лишь хо-
тим жить, как избрали.
— Хорошо, тогда скажем так: к вам из грешного мира пришел чело-
век и вскоре погиб. Это дело шерифа.
— Брат Ангельское Терпение был одним из нас, мистер Куинн.
— Это был Джордж Хейвуд, — сказал Куинн. — Торговец недвижи-
мостью из Чикото. Не знаю, что он у вас искал, но спасение души в
его планы не входило.
— Бог да простит вам богохульство, мистер Куинн. Брат Терпение
был Истинно Верующим.
— Это вы Истинно Верующий, а не Хейвуд.
— Его фамилия Мартин. Он был банкиром из Сан-Диего, одиноким,
измученным человеком.
»456
В какой-то момент Куинну показалось, что он на самом деле ошибся
и зеленый «понтиак» — «совпадение». Но затем он увидел тревогу в гла-
зах Учителя, услышал сомнение в его голосе.
— Хьюберт Мартин. Его жена умерла два месяца назад...
— Десять лет назад.
— Он чувствовал себя потерянным и одиноким.
— У него рыжая подруга по имени Вилли Кинг.
Учитель привалился к арке, словно груз неожиданной правды был
слишком тяжел для него.
— Значит... значит, он не искал спасения?
— Нет.
— Зачем же тогда он пришел сюда? Чтобы обмануть нас, ограбить?
Но у нас нечего красть, а свою машину он отдал в общее пользование.
У нас очень мало денег.
— Возможно, он думал, что их у вас много?
— Нет! Я подробно объяснил ему систему натурального хозяйства,
которым мы живем. Я даже показал ему наши расходные книги, чтобы
он убедился, как мало мы тратим. Деньги нам нужны только на бен-
зин, или на запасные части для трактора, или на очки, если у кого-то
ухудшится зрение^
— Хейвуда это заинтересовало?
— Да, очень. Поскольку он был банкиром...
— Торговцем недвижимостью.
— Ах да, я забыл... Какой ужасный день. Извините, мистер Куинн,
мне надо сообщить печальную весть Братьям и Сестрам и попросить
Сестру Благодать заняться телом.
— Лучше будет ничего ьс трогать до приезда шерифа.
— Шериф, да... Вы ему, конечно, сообщите.
— У меня нет выбора.
— Пожалуйста, я вас очень прошу, не говорите им о Матери Пуре-
се. Допрос ее испугает. Она как ребенок.
— Дети бывают иногда жестокими и способны на насилие.
— Она жестока только на словах и слишком слаба телом, чтобы стол-
кнуть вниз мужчину. Да простит мне Бог саму мысль об этом.
Опустив руку в складки одеяния, он вынул ключ, и Куинн с удив-
лением увидал, что это ключ зажигания от его машины.
— Вы хотели задержать меня здесь? — спросил он.
— Нет. Я всего лишь хотел проследить за вашим отъездом. Откуда
мне было знать, что у Хейвуда есть семья и друзья и что его смерть по-
требует расследования? Можете ехать, мистер Куинн, но сначала я хочу,
чтобы вы поняли, какой непоправимый вред наносите нам. Мы дали
вам пищу, когда вы были голодны, и кров, когда вам негде было ук-
рыться. Мы молились за вас, хотя вы и безбожник.
— Я не виноват, что события приняли такой оборот. Я никому не
хотел зла.
457
— Это вы скажете собственной совести. А отсутствие дурных наме-
рений ничего не меняет. Разлившаяся в половодье река не собирается
заливать берег, а айсберг не стремится раздавить корабль, однако уро-
жай гибнет, а корабль тонет. Да, корабль тонет... И люди на нем. Да,
да, я вижу это так ясно!
— Мне пора ехать.
— Они кричат, чтобы я спас их. Корабль ломается пополам, вода
кипит от гнева... Не бойтесь, дети мои, я иду, я открою вам небесные
врата.
— До свидания, Учитель.
Куинн пошел прочь. Сердце его так колотилось о ребра, словно хо-
тело выскочить из груди. Он не мог разжать зубы, а во рту у него был
привкус старой блевотины, ошметки прошлого, которые он не в состо-
янии был проглотить.
Карма бежала неуклюже, будто тело у нее было чужое. Увидев Ку-
инна, она крикнула:
— Где Учитель?
— В Башне.
— Сестра Благодать заболела. Ей плохо, очень плохо! Брат Голос
плачет, мамы нигде нет, и я не знаю, что делать. Я не знаю, что делать!
— Успокойся. Где сейчас Сестра?
— В кухне. Она упала на пол. Она такая страшная! Я боюсь, что она
умрет! Пожалуйста, спасите ее. Она сказала, что поможет мне выбраться
отсюда, утром обещала! Пожалуйста, не дайте ей умереть!
Сестра Благодать лежала на полу, скрючившись от боли. Из оска-
ленного рта текла густая бесцветная жидкость, и для обыкновенной
слюны ее было слишком много. Брат Голос старался удержать на ее лбу
мокрое полотенце, но она отворачивалась и стонала.
— Давно это продолжается? — спросил Куинн у Кармы.
— Не знаю.
— А когда началось — до обеда или после?
— После. Примерно через полчаса.
— На что она жаловалась?
— На рези в животе и боль в горле. Она вышла наружу, и ее вырва-
ло, а потом она вернулась и упала на пол. Я закричала, а Брат Голос
был в умывальной и услыхал.
— Ее нужно отвезти в больницу.
Брат Голос покачал головой.
— Нет! — вскрикнула Карма. — Учитель не позволит. Он не верит в...
— Тихо!
Куинн опустился возле Сестры Благодать на колени и сжал ей за-
пястье. Пульс едва прослушивался, руки и лоб горели, будто она поте-
ряла много жидкости.
— Вы меня слышите, Сестра? Я отвезу вас в больницу. Не бойтесь,
там вас вылечат. Помните наш разговор о горячей ванне и розовых мах-
458
ровых тапочках? Вы будете купаться в ванне сколько захотите, и я скуп-
лю для вас все махровые тапочки в городе. Сестра!
На мгновение она открыла глаза, посмотрела невидяще, и в следу-
ющее мгновение веки ее снова сомкнулись.
Куинн встал.
— Я подгоню машину.
— Я с вами,— сказала Карма.
— Тебе лучше остаться здесь. Попробуй напоить ее водой.
— Я уже пробовала, и Брат Голос тоже, но у нас не получилось.— Она
торопливо шла вслед за Куинном, оглядываясь, словно за ней кто-то
следил.— Сестра Благодать была сегодня утром такой веселой, все вре-
мя пела. Если бы она была больна, то не пела бы, не говорила бы, что ей
хорошо. Но когда я сказала, что вы приедете и привезете мне мазь...
— Мазь в машине. Значит, Сестре Благодать не понравилось, что я
вернусь?
— Нет. Она почему-то испугалась и сказала, что вы наш враг.
— Да ничей я не враг! И с Сестрой Благодать мы неплохо ладили.
— Она так не считала. Она сказала, что вы вернулись к игорным сто-
лам в Рино, где вам и место. И назвала меня глупой девчонкой за то,
что я поверила вашему обещанию.
— Почему она испугалась, Карма?
— Не знаю. Может, из-за ОТормана? Когда я назвала его имя, она
даже побледнела. Мне показалось, она не хочет слышать ни о вас, ни
об О’Гормане —знаете, как бывает, когда человек что-то выяснил и не
хочет больше об этом думать.
Куинн нахмурился. «Когда человек что-то выяснил... Пока ясно
только, что ОТормана убили».
— Карма, вам почту доставляют? — спросил он.
— Если проехать по шоссе три мили, то у поворота к ранчо вы уви-
дите два почтовых ящика. Раз в неделю Учитель туда ездит. Чаще и не
надо, ничего важного нам все равно не присылают.
— Ваши письма вы тоже там оставляете?
— Нам разрешают писать, только когда это действительно необходи-
мо, например, чтобы исправить зло, которое кто-то совершил раньше.
«Исправить зло,— подумал Куинн. — Признаться в убийстве и очис-
титься от греха».
— Сестра Благодать когда-нибудь говорила о своем сыне?
— Со мной — нет, хотя я знаю, что он у нее есть.
— Как его зовут?
— Ну, фамилия у него такая же, как у нее, Фезерстоун. Наверное,
его зовут Чарли Фезерстоун.
— Почему ты так думаешь?
— Когда она упала на пол и Брат Голос подбежал к ней, она по-
смотрела на него и сказала «Чарли», будто просила его передать Чар-
ли, что она заболела. Так мне показалось.
459
— А она не могла назвать Брата Голос — Чарли?
— Нет,’конечно. Она не хуже меня знала, что его зовут Майкл.
Майкл Робертсон.
— У тебя хорошая память, Карма.
Она вспыхнула и неловким движением поднесла руки к лицу, что-
бы скрыть румянец.
— Мне особенно нечего запоминать. Единственное, что я читаю,—
это регистрационную книгу Учителя, когда сижу с Матерью Пуресой.
Иногда я читаю ее вслух, как настоящую книгу. Матери Пуресе это
очень нравится, только она все время спрашивает, что стало с этими
людьми. Я отвечаю, что они жили долго и счастливо.
Куинн представил себе эту странную и трогательную картину: девоч-
ка, серьезно читающая список имен, и выжившая из ума старушка,
серьезно ее слушающая. «И там была женщина по имени Мария Алиса
Фезерстоун и мужчина по имени Майкл Робертсон».—«А что с ними
стало?» — «Они жили долго и счастливо».
— Кого-нибудь из Братьев зовут Чарльз?
— Нет. Точно нет.
Машина была совсем рядом. Бросив Куинна, Карма подбежала к
ней, распахнула дверцу и с радостным криком схватила бутылочку с
лосьоном, лежавшую на переднем сиденье. Прижав бутылочку к лицу,
словно чудесная жидкость могла превратить ее в красавицу прямо че-
рез стекло, она шептала:
— Теперь я буду не хуже других девочек. И поеду в Лос-Анджелес,
и буду жить с тетей, миссис Харли Бакстер Вуд. Какое красивое имя!
И я снова буду ходить в школу, и...
— Будешь жить долго и счастливо?
— Да! Да! Да!
Хотя Куинн, несмотря на деревья, сумел подогнать машину к две-
ри кухни, понадобились усилия трех человек — его, Кармы и Брата
Голос, — чтобы уложить Сестру Благодать на заднее сиденье. Брат
Голос положил ей под голову сложенное одеяло, а на лоб — мокрую
тряпку, которую она больше не сбрасывала. Она потеряла сознание.
Куинн и Брат Голос поняли, что это плохой знак, но Карма обра-
довалась.
— Заснула! Значит, ей легче и она скоро поправится. И будет жить
долго и счастливо!
Куинн был слишком занят и потому не ответил, но услышал вдруг
хриплое: «Замолчи!» Это сказал Брат Голос, с ненавистью глядя на Кар-
му, которая застыла от удивления.
— Как вы думаете, она с сиденья не упадет? — спросил Куинн Бра-
та Голос, вытиравшего, рукавом глаза.
— Нет, если вы будете ехать медленно. — Звуки давались ему с тру-
дом и напоминали скрип заржавевших петель.
— Ехать придется быстро.
460
— Перед ней раскрываются небесные врата? Вы это хотите сказать?
— Она очень плоха.
— Господи, прошу тебя, Господи, даруй ей легкий конец!
Куинн осторожно повел машину вниз по холму. В боковом зеркале
ему был виден Брат Голос, упавший на колени с руками, воздетыми
вверх, но вскоре деревья скрыли его, а затем исчезла и Башня со всеми
постройками.
Он миновал долину и въехал в засушливую полосу. Деревья на гла-
зах становились хилыми и уродливыми. Выжженная солнцем земля, ко-
торая могла дать так мало жизни, казалась подходящим местом для
смерти.
— Сестра! Вы слышите меня? Если кто-то причинил вам зло, это моя
вина. Я не послушался вас. Вы говорили, чтобы я не пытался найти
О’Гормана, потому что это принесет несчастье. Вы только просили уз-
нать, где он живет. На этом нужно было поставить точку. Простите
меня, Сестра, пожалуйста, простите меня!
«Простите». Слово эхом отскочило от каменных глыб, несущихся за
окном. «Простите!» И бесформенная серая масса на заднем сиденье
шевельнулась. Куинн уловил это движение в зеркале.
— Зачем вы просили найти мертвеца, Сестра?
Ответа не последовало.
— Когда вы говорили, чтобы я не пытался встретиться с ним, вы
не были уверены, что он мертв. Но вы слышали об О’Гормане, знали,
что с ним произошло несчастье. Кто мог вам рассказать кроме убий-
цы? И почему он вдруг решил сознаться сейчас, спустя столько лет?
Не потому ли, что я просил вас на прошлой неделе пожалеть Марту
ОТорман, внести в ее жизнь ясность?.. Это вы заставили убийцу на-
писать письмо Марте? Почему вы стараетесь защитить его?
С заднего сиденья раздался слабый, протестующий крик.
— Вы поверили, что он раскаялся, и больше никого не убьет?
Теперь крик был громче, яростнее, словно кричал ребенок, протес-
тующий против несправедливости, но Куинну было непонятно, про-
тив кого направлен протест: против него, против убийцы или кого-то
третьего?
— Кто убил О’Гормана, Сестра?
Глава 18
В реанимационное отделение больницы Сан-Феличе Сестру Благо-
дать внесли на носилках. Молодая медсестра провела Куинна в прием-
ный покой, размерами больше соответствующий ящику, чем комнате,
и стала задавать вопросы.
— Как звали больную? Кто ее ближайшие родственники? Сколько
ей лет? Лечилась ли она от каких-нибудь хронических болезней? Ка-
461
ковы были первые признаки ее теперешнего состояния? Когда и что
она в последний раз ела? Была ли у нее рвота? Какова была окраска
рвотных масс? Каков запах? Было ли ей трудно говорить? Дышать? Был
ли у нее кровавый стул? Моча с кровью? Наблюдалось ли затвердение
мышц? Тремор? Бледнело ее лицо или краснело? Руки — холодные или
горячие? Зрачки — расширенные или.суженные? Поднималась ли тем-
пература? Нет ли вокруг рта и на подбородке следов ожога?
— Извините, мне трудно ответить на все вопросы, — сказал Ку-
инн. — Я не специалист.
— Ничего, вы все сделали как надо. Посидите, пожалуйста, здесь.
Он провел в комнате около получаса. В ней было нестерпимо жарко,
пахло антисептиками и чем-то кислым — потом и страхом тех, кто ждал
в этой комнате до него, смотрел на дверь и молился. Запах становился
все сильнее, пока Куинн не стал ощущать его как налет в носу и горле.
Он встал, чтобы открыть дверь, и едва не столкнулся на пороге с вы-
соким, кряжистым мужчиной, похожим на фермера. На нем была ши-
рокополая стетсоновская шляпа и мятый костюм. Галстук заменял
кожаный ремешок, скрепленный серебряной застежкой. Во взгляде
сквозил ленивый цинизм человека, который часто бывает в местах вро-
де реанимационного отделения больницы, где не происходит ничего
хорошего.
— Вас зовут Куинн?
-Да.
— Могу я видеть ваше удостоверение?
Куинн достал из бумажника документы, и «фермер» вяло и без
интереса просмотрел их, как бы исполняя скучный, но обязательный
ритуал.
— Я — шериф Ласситер, — сказал он, возвращая документы. — Это
вы привезли час назад женщину?
-Да.
— Она ваша родственница?
— Нет, мы познакомились дней десять назад.
- Где?
— В Башне Духа. Это религиозная община, расположенная в горах
примерно в пятидесяти милях к востоку отсюда.
По выражению лица Ласситера Куинн понял, что шериф знает о
Башне и она ему не нравится.
— Как вы там оказались?
— Случайно.
— Вы не жили там?
— Нет.
— Если будете говорить только «да» и «нет», мы тут с вами всю ночь
простоим. Расскажите, что произошло.
— Я не знаю, с чего начать.
— С чего хотите.
462
— Я отправился в Башню из Чикото сегодня утром...
И Куинн рассказал, как встретил на дороге Мать Пуресу, как обна-
ружил затем труп. Он описал внутренний двор Башни, положение тела
в нем и предполагаемые обстоятельства смерти. Шериф слушал молча,
и лишь сузившиеся глаза свидетельствовали о его интересе.
— Чей это был труп?
— Джорджа Хейвуда, торговца недвижимостью из Чикото.
— Значит, он упал — или его сбросили — с одного из этажей Башни?
— Судя по всему, да.
— Не повезло сегодня вашим друзьям, мистер Куинн.
— Я прежде видел Хейвуда всего один раз, вряд ли его можно на-
звать другом.
— Вы видели его один раз,— повторил Ласситер, — и тем не менее
сразу же определили, что это он, хотя лицо было разбито и в крови?
Хорошее у вас зрение!
— Я узнал его машину.
— По номеру?
— Нет. По модели и цвету.
— Только и всего?
-Да.
— Погодите, мистер Куинн. Вы увидели поблизости машину той же
модели и того же цвета, что у Хейвуда, и немедленно решили, что это
она и есть?
-Да.
— Но почему? По дорогам ездят сотни одинаковых машин.
— Хейвуд уехал из Чикото несколько дней назад при странных об-
стоятельствах, — сказал Куинн.— Он сказал матери и друзьям, что уле-
тает на Гавайи, но его имени нет ни в одном списке пассажиров —
помощница Хейвуда обзвонила все авиакомпании.
— И все равно это еще не повод, чтобы считать погибшего в Башне
Хейвудом. Если только вы не догадывались, что встретите его там.
— Для меня это была неожиданность.
— Полная неожиданность?
-Да.
— В наших краях живет немного людей, но и из них мало кто знает
о Башне, не говоря уже о том, где она расположена. Что там делал тор-
говец недвижимостью из Чикото?
— Судя по одежде и бритой голове, он решил вступить в общину.
— И вы уверены, что это Хейвуд, хотя обнаружили его тело там, где
не ожидали, в непривычной одежде, с обритой головой,— говорил Лас-
ситер, делая ударение на каждом слове,— и с лицом, изуродованным
до неузнаваемости?
— Я не уверен стопроцентно, шериф, но если хотите заключить
пари, то у меня много шансов выиграть.
— Официально — не хочу, а неофициально — какие у вас шансы?
463
— Девять из десяти.
— Хорошие шансы,— сказал Ласситер, уважительно кивнув.— Про-
сто замечательные. Знать бы еще, почему вы так высоко себя цените.
Скажите откровенно.
— Я уже сказал откровенно, что видел Хейвуда один раз и почти
ничего о нем не знаю.
Кто-то постучал в дверь, и Ласситер вышел ненадолго в коридор.
Когда он вернулся, его лицо было багрового цвета, на лбу выступил пот.
— В сегодняшней газете была заметка о женщине по фамилии Хей-
вуд,— сказал он.— Читали?
- Нет.
— Она убежала вчера из тюрьмы Теколото в грузовике. Сегодня ут-
ром ее обнаружили в горах, милях в пятнадцати от Теколото. У нее был
тепловой удар, она в шоке и ничего толком не говорит. Эти двое Хей-
вудов случайно не родственники?
— Брат и сестра.
— Как интересно! А с мисс Хейвуд вы случайно не дружите?
— Я видел ее один раз,— устало сказал Куинн. — Как и брата, так
что и здесь нет повода говорить о дружбе.
— У вас есть повод предполагать, что мисс и мистер Хейвуд назна-
чили друг другу свидание в Башне?
— Нет.
— Странное совпадение! Сначала исчезает Хейвуд, а пару дней спус-
тя его сестра. Они-то хоть между собой дружили?
— Насколько я знаю, да.
— Мистер Куинн, вы меня огорчаете. Я-то думал, поскольку мы кол-
леги, вы забросаете меня сведениями, а вы все «да» и «нет». Видно, в
Неваде лицензию получить легче, чем в Калифорнии.
— Не знаю.
— Возможно, узнаете, если попробуете получить ее здесь, — сказал
Ласситер.— Теперь насчет женщины, которую вы привезли. Какое она
имеет отношение к Хейвуду?
— Не знаю.
— Надеюсь, Сестра Благодать Спасения не единственное ее имя?
— Ее зовут Мария Алиса Фезерстоун.
— Родственники есть?
— Сын в Чикаго или где-то поблизости от Чикаго. Скорее всего, его
зовут Чарли.
— Девять против одного?
— Примерно.
Открыв дверь, Ласситер крикнул в коридор:
— Билл, пришли сюда Сэма с походной лабораторией. И свяжись с
чикагской полицией, пусть они найдут человека по фамилии Фезерсто-
ун — возможно, его зовут Чарли — и сообщат, что его мать умерла. Кто-
то накормил ее такой дозой мышьяка, что она убила бы лошадь..
464
Несмотря на жару, Куинна стала бить дрожь. «Она была медсест-
рой,— думал он, чувствуя, как чья-то тяжелая рука сжимает ему гор-
ло. — Скорее всего, она сразу поняла, что ее отравили, и знала, кто это
сделал, но не назвала имени».
Он вспомнил их первый разговор. Сестра Благодать стояла у пли-
ты, потирая руки, словно на нее пахнуло смертным холодом. «Я ста-
рею... Бывают дни, когда это чувствуется особенно сильно. Душа моя
спокойна, но тело бунтует. Ему хочется чего-то мягкого, теплого, не-
жного. Когда я по утрам поднимаюсь с постели, моя душа прикасается
к небу, а вот ноги — ох, как же им холодно, как они болят! Однажды в
каталоге «Сиэре» я увидела тапочки... лучше представить невозможно,
хотя, конечно, они — потакание плоти...»
— Пошли, Куинн,— сказал Ласситер.— Придется вам еще раз про-
гуляться в Башню.
— Почему?
— Вы хорошо знаете дорогу. Будете гидом и переводчиком.
— Я бы предпочел отказаться.
— А у вас нет выбора. Что с вами? О чем вы думаете?
— О розовых махровых тапочках.
— Извините, чего нет, того нет. Хотите взамен плюшевого медвежонка?
Куинн глубоко вздохнул. «Изранив босые ноги о грубую и колючую
землю, я ступлю на гладкую золотую почву райского сада».
— Если можно, я хотел бы увидеть Сестру Благодать.
— У вас для этого еще будет время. Она никуда не спешит. — Лас-
ситер беззлобно улыбнулся. — Вам такие шутки не нравятся, Куинн?
Хотите совет? Пусть они вам нравятся. Если при нашей работе начать
думать о смерти всерьез, это кончится желтым домом.
— Я все же рискну, шериф.
Машину вел помощник шерифа, а сам шериф и Куинн сидели на
заднем сиденье. За ними ехал второй автомобиль с другими помощни-
ками и походной лабораторией. В четыре часа дня было жарко, как в
полдень. Едва они выехали из города, Ласситер снял шляпу и пиджак
и расстегнул ворот рубашки.
— Вы хорошо знали Сестру Благодать,. Куинн?
— Разговаривал с ней несколько раз.
— Тогда почему вас так расстроила ее смерть?
— Она была очень хорошей и умной женщиной.
— Кто-то думал иначе. У вас на примете никого нет?
Куинн смотрел в окно, думая, как бы рассказать об убийстве
О’Гормана, не упоминая о письме, которое получила Марта, и пони-
мал, что скрыть его будет очень и очень трудно.
— У меня есть основания полагать, — осторожно начал он,— что
Сестра была другом и доверенным лицом преступника. Убийцы.
— Кого-то из членов общины?
465
-Да.
— Глупо и опасно для женщины, которую вы называете умной.
— Согласен, но представьте себе, что это за община. У нее нет свя-
зей с внешним миром, она существует сама по себе. Истинно Верую-
щие, как они там себя называют, не считают нужным придерживаться
наших правил. Входя в Башню, человек порывает с прежней жизнью,
оставляет позади имя, семью, деньги, наконец, все свои грехи. По ва-
шим законам преступно покрывать убийцу. Но взгляните на это с их
точки зрения: жертва принадлежала миру, от которого они отказались,
а преступник подлежит суду, которого они не признают. Сестра Благо-
дать не считала себя соучастницей, равно как и другие члены общи-
ны — если они вообще знали об убийстве, в чем я сомневаюсь.
— Вы ее защищаете с большим жаром.
— Она уже не нуждается в защите, — сказал Куинн.— А вот вы сей-
час столкнетесь с людьми, которые сильно от нас отличаются. Изме-
нить вы их все равно не сможете, так что постарайтесь хотя бы понять.
— А вам не кажется, что эта община — чистый дурдом?
— Дурдом — тоже дом, со своими порядками.
— Допустим.— Ласситер раздраженно почесал шею под воротни-
ком. — Но вы-то как сюда попали?
— Проигрался в Рино и ехал на попутной машине в Сан-Феличе,
где мне приятель кое-что должен. Подвозил меня человек по фамилии
Ньюхаузер, он работает на ранчо неподалеку от Башни. Времени у него
было в обрез, и он не смог довезти меня до Сан-Феличе, а высадил на
повороте у Башни, и я пошел туда, потому что был голоден. Там я по-
знакомился с Сестрой Благодать, и в тот же вечер она попросила меня
отыскать человека по имени Патрик ОТорман. Просто узнать, где он
живет. Мне кажется, когда она давала это поручение, то сама не была
уверена, что Патрик ОТорман — реальное лицо. Она уже слышала о
нем от убийцы, но допускала, что тот ее обманул. Естественно, она
захотела узнать правду. Для этого ей пришлось нарушить правила об-
щины, за что она и была потом наказана. Как выяснилось, убийца го-
ворил правду. Патрик ОТорман действительно жил в Чикото и был
убит пять с половиной лет назад.
— Вы сообщили это Сестре Благодать?
— Да, на прошлой неделе.
— Она испугалась?
— Нет.
— Она не боялась, что убийца пожалеет о своем признании и заста-
вит ее замолчать навсегда?
— Нет. Карма — девушка, которая видела ее утром, — говорит, что
Сестра была в прекрасном настроении, даже пела.
— С чего бы это, интересно?
— Не знаю. Возможно, она думала не о себе, а об общине и радова-
лась, что в ней появился новый человек. Община гибнет.
466
— А новый человек — это Джордж Хейвуд или тот, кого вы считаете
Джорджем Хейвудом?
— Да. Насколько я понимаю, у нее не было причин полагать, что
он притворяется и вступил в общину, преследуя свои цели.
— Значит, его раскусил кто-то другой,— сказал Ласситер. — Инте-
ресная получается картина: Сестра Благодать еще на прошлой неделе
знала, что убийство не вымысел, и тем не менее убийца ликвидировал
ее, только когда появился Хейвуд. Что скажете, Куинн?
— Пока ничего.
— Сколько людей живет сейчас в общине?
— Двадцать семь, в том числе двое детей и шестнадцатилетняя де-
вушка, та самая Карма.
— Кого из них можно не подозревать?
— Прежде всего, детей и Карму. Сестра Благодать была для Кармы
единственной надеждой — она обещала помочь ей уехать к тетке в Лос-
Анджелес. Учителя, пожалуй, тоже можно исключить. Он руководит
общиной с момента ее основания. Когда погиб ОТорман, община на-
ходилась еще в горах Сан-Габриэль. Не стоит подозревать и его жену,
Мать Пуресу, она слабая, выжившая из ума старуха.
— Отравителю не нужны мускулы и смекалка.
— Я вообще не думаю, что Сестру Благодать отравила женщина.
— Почему?
Куинн знал ответ, но не мог же он сказать: «Потому что. письмо
Марте ОТорман написал мужчина».
— Потому что это маловероятно, — произнес он. — Сестра Благо-
дать была необходима общине ничуть не меньше, чем Учитель. Она
была медсестрой, экономкой, администратором. Психологи сказали бы,
что она осуществляла материнские функции, Пуреса называется Ма-
терью чисто номинально. Она в этой роли, не выступает, да, я думаю,
никогда и не выступала.
— Расскажите о мужчинах.
— Брат Терновый Венец — механик, недоучка с тяжелым характер
ром и едва ли не самый фанатичный из них. Это о» сообщил Учителю,
что Сестра Благодать нарушила правила, следовательно, .у нее был по-
вод обидеться на него, и, вполне вероятно, он ее .тоже не любил, но
убить... Разве что ему велел голос свыше. Брат Голос Пророков — крот-
кий неврастеник с частичной афазией.
— Что это еще за афазия?
— Неспособность говорить. Он зависит... зависел от Сестры Бла-
годать как ребенок, поэтому его тоже трудно заподозрить. Брат Вер-
ное Сердце производит впечатление добродушного толстяка, но кто
знает, такой ли он на самом деле. Брат Свет Вечности ходит за скотом,
он угрюм и много работает, возможно, слишком много, до изнеможе-
ния, — чтобы очиститься от грехов. Во всяком случае, у него есть до-
ступ к яду в виде порошка, которым он травит* насекомых. Брат Узри
467
Видение — мясник и сыровар, я видел его издали. Как зовут осталь-
ных — не знаю.
— Мне кажется, вы знаете слишком много для человека, который
пробыл в Башне недолго.
— Сестра Благодать любила поговорить. Я люблю слушать.
— Оно и видно,— сказал Ласситер с ядовитой усмешкой.— Но по-
чему-то я не верю ни одному вашему слову.
— Потому что не стараетесь, шериф.
Машина ехала вверх, и по Ласситеру это было заметно. Он часто и
тяжело дышал, его одолевала зевота.
— Не так быстро, Билл, разреженный воздух для меня гибель.
— А вы думайте о чем-нибудь приятном, шериф, — сказал помощ-
ник.— О цветах, музыке, о еде.
— О еде?
— Представьте себе бифштекс с кровью, жареную картошку, мари-
нованный огурчик...
— Да замолчи ты!
— Слушаюсь, сэр.
Ласситер прислонил голову к спинке сиденья и закрыл глаза.
— Они ожидают нас, Куинн?
— Я предупредил Учителя, что собираюсь сообщить о смерти Хей-
вуда.
— Ну и как нас, по-вашему, встретят?
— Цветов не ждите.
— Черт, не хватало еще убийства, в котором замешаны психи. С нор-
мальными и то нелегко бывает, но по крайней мере от них знаешь, чего
ждать. А здесь? Правильно вы сказали: как будто въезжаешь в чужую
страну со своими законами и непонятным языком.
— Добро, пожаловать в Дурдомию, шериф,— сказал Куинн.
— Спасибо, я ненадолго.
— Как знать, шериф.
Плечи сидящего на переднем сиденье помощника тряслись от без-
звучного хохота. Наклонившись вперед, шериф вкрадчиво спросил:
— Смешно тебе, Билл?
— Нет, сэр. Я не смеюсь. Чего тут смешного?
— Вот и я считаю, что ничего смешного. Потому и не смеюсь.
— Я икаю, сэр. От горного воздуха.
Шериф снова обратился к Куинну:
— Что, если они попытаются не пустить нас? Я имею в виду, удер-
жать силой?
— Теоретически они против насилия.
— Теоретически я тоже, но иногда приходится быть «за».
— Насколько я могу судить, оружия у них нет. Хотя, если говорить
о численном превосходстве...
— Именно о нем я и думаю.
468
Ласситер мягко положил руку на кобуру пистолета, и Куинн замер.
Ему вспомнилась Мать Пуреса — какой он увидел ее впервые, на верх-
нем этаже Башни, неотрывно глядящей в небо, словно оно вот-вот рас-
пахнется перед ней. Он подумал об Учителе, разрывавшемся между
долгом и жалостью, ведущем Мать Пуресу прочь от призраков детст-
ва... О Брате Голос с попугаем на плече... О Брате Верное Сердце, бол-
тливом, как все парикмахеры: «В мое время женщины были хрупкими,
с маленькими, узкими ногами...»
Он вспомнил хриплый голос Брата Свет, стоящего над ним с жес-
тянкой: «Как будто у меня мало других дел! Но разве от этой женщины
отвяжешься? Говорит, пойди посыпь матрас...» И Брат Венец, мрачный
пророк: «Дьявол сидит в каждом из нас и грызет нашу плоть».
— Не надо прибегать к насилию, — сказал Куинн тусклым голосом.
— Это зависит от них.
— Если вы будете вести себя агрессивно, это может их спровоци-
ровать.
— Вы случайно не из Башни? Случайно не слышите голоса?
— Да, — сказал Куинн,— слышу.
— Особенно один. «Я отказываюсь от мира суеты и злобы, слабости
и насилия. Я ищу духовную сущность бытия, жажду спасения души.
Отказавшись от земного уюта, я обрету уют небесный. Соблюдая пост,
я пиршествую. Изранив босые ноги о грубую и колючую землю, я ступ-
лю на гладкую золотую почву райского сада. Отказавшись украшать
себя на земле, я обрету несказанную красоту. Трудясь в поте лица, я
обрету вечное блаженство, уготованное Истинно Верующим».
Куинн смотрел на безрадостный пейзаж. «Надеюсь, вы его обрели,
Сестра».
Глава 19
Все было таким же, как во время первого прихода Куинна. На лугу;
хвостами к ветру, паслись коровы. Козы, привязанные к деревьям, и
овцы за загородкой без интереса смотрели на проезжающие мимо ма-
шины. Даже на том месте, где Куинн несколькими часами раньше по-
встречал Мать Пуресу, не было зидно ни следов, ни капель крови, их
скрыли сосновые иглы, дубовые листья и рыжие хлопья от коры мад-
роньи, принесенные ветром.
Шериф Ласситер вылез из машины и нервно оглянулся. Приказав
помощникам из второй машины ждать, он вместе с Биллом и Куинном
направился по круто ведущей вверх тропинке.
Стояла полная тишина. Птицы еще не подняли гвалта из-за пищи,
и если кто-то наблюдал за тремя незваными гостями, все ближе подхо-
дившими к столовой, то не спешил протестовать. Из трубы время от
времени поднимались клубы дыма и таяли, не достигнув неба.
469
— Куда все, черт возьми, подевались?
Голос Ласситера прозвучал так громко, что он даже смутился и ви-
новато посмотрел вокруг, словно был готов извиниться перед хозяева-
ми, но их по-прежнему не было видно.
Постучав в дверь кухни, он выждал немного и постучал вновь.
— Эй, есть тут кто-нибудь?
— Может, они на молитве в Башне? — сказал Куинн.— Попробуем
войти.
Дверь была незаперта. Когда они ее отворили, в лицо Ласситеру уда-
рила струя жаркого воздуха, и солнце, светившее в стенное отверстие,
едва не ослепило его.
Длинный деревянный стол был накрыт к ужину. На нем стояли оло-
вянные тарелки и кружки. Керосиновые лампы были наполнены довер-
ху. В плите горел огонь, а рядом лежали аккуратно сложенные дрова,
которые позднее должны были понадобиться Сестре Смирение.
Место на каменном полу, где лежала Сестра Благодать, было чисто
выскоблено, в воздухе стоял резкий запах паленой шерсти. Подойдя к
плите, Ласситер сдвинул кочергой конфорку, заглянул внутрь и увидел
обгоревшую тряпку, вернее, остатки тряпки, которой мыли пол.
— Они сожгли улики,— сказал Ласситер в бессильной ярости.—
И Бог свидетель, им это с рук не сойдет, даже если мне всех придется
упрятать за решетку. Это я вам как миротворцу говорю, Куинн.
После нескольких неудачных попыток подцепить горелые клочья —
они рассыпались от прикосновенья — Ласситер швырнул кочергу на
пол, едва не угодив в ногу Куинну, и взглянул на него так, словно это
Куинн ее бросил.
— Ну, где эта Башня? Пора мне побеседовать с вашими друзьями.
Билл смотрел на него с беспокойством.
— Шеф, тут и вправду чужая земля. Может, нам нужен переводчик,
чтобы они нас поняли как надо? Вы, конечно, правы, но они тоже счи-
тают, что правы, и если мы не будем на них давить...
— Что ты несешь? — спросил Ласситер. — Или у тебя, как у Куин-
на, размягчение мозга?
— Нет, но...
— Никаких но. Иди за мной, Билл.
Они снова шли в тишине, только похрустывали иногда ветки под
ногами да сойка в кустах свистом предупреждала птиц об опасности.
Так, не проронив ни слова, они вступили во внутренний двор Башни.
Труп лежал там же, перед алтарем.
Он был накрыт одеялом, а неподалеку сидела на скамейке Мать Пу-
реса с четками в руках и, не мигая, смотрела на незнакомых мужчин.
На ней было чистое белое одеяние.
— Мать Пуреса,— тихонько позвал ее Куинн.
— Вы хотели сказать, дона Изабелла?
— Конечно. Где остальные, дона Изабелла?
470
— Ушли.
— Куда?
— Далеко.
— И оставили вас одну?
— Я не одна. Вот Каприот.
Она ткнула костлявым пальцем в сторону трупа, затем указала на
Куинна и его спутников.— И вы. И вы. Уже четверо, а со мной — пя-
теро. Это гораздо лучше, чем сидеть одной у себя в комнате, где не с
кем поговорить. Пять — хорошее число, у нас может получиться инте-
ресная беседа. С чего начнем?
— С ваших друзей: Учителя, Сестры Смирение, Кармы...
— Я же вам сказала — они ушли.
— Но вернутся?
— Не думаю,— сказала она, равнодушно пожав плечами. — К чему
им возвращаться?
— Чтобы заботиться о вас.
— Обо мне позаботится Каприот, когда проснется.
Ласситер приподнял одеяло и склонился к телу, разглядывая раны
на голове.
— Не могу поверить, чтобы муж оставил ее тут одну, — сказал Ку-
инн.
-Да?
Ласситер разогнулся и сурово посмотрел на него.
— Мне казалось, он очень к ней привязан.
— У них же тут свои законы, возможно, что и слова «привязанность»
в их языке нет.
— Думаю, что есть.
— Тогда что все это значит? Может, они с нами играют в прятки?
— Нет.
— Тогда что?
— Либо Учитель собирается вернуться, либо он оставил здесь жену
намеренно, понимая, что больше не в состоянии заботиться о ней как
следует. Он знал, что мы скоро приедем, и ей недолго придется сидеть
одной.
— То есть он решил, что пора сматывать удочки, а старушка будет
ему обузой?
— Нет. Я думаю, он хотел, чтобы мы забрали ее отсюда и помести-
ли в больницу. За ней нужен специальный уход.
— Значит, ваш Учитель хотел, чтобы все было как лучше? — спро-
сил Ласситер. — Впрочем, это не важно: здесь произошло убийст-
во, а скорее всего два, к тому же они бросили старуху на произвол
судьбы.
— Он никогда не оставил бы ее тут из чисто эгоистических сообра-
жений.
— Опять вы за свое!
471
Я вас не слышу! — раздраженно вмешалась Мать Пуреса. — Го-
ворите громче! Какой смысл в беседе, если собеседники не слышат друг
друга?
— Успокойте ее, ради Бога, пусть помолчит, а то я сейчас сам с ума
сойду,— сказал Ласситер.
Билл, обходивший Башню, спустился с сообщением, что в ней ни-
кого нет.
— У меня бабушка такая,— сказал он, сочувственно глядя на Мать
Пуресу.
— Что вы делаете, чтобы она молчала?
— Даем леденец.
— Так дай ей леденец, ради всего святого! Есть он у тебя?
— Да. Пойдем, бабуля, посидим в тени, у меня для тебя кое-что есть.
— Вы хороший собеседник? — спросила Мать Пуреса, хмурясь. —
Можете читать наизусть стихи?
— А то! Вот, например: «Если хочешь съесть конфетку, протяни мне
руку, детка». Нравится?
— Никогда прежде не слыхала! Кто автор?
— Шекспир.
— Подумайте! Наверное, он написал это в веселую минуту.
— Точно.
— А истории вы умеете рассказывать?
— Сколько угодно.
— Расскажите, как все жили долго и счастливо.
— Давай вместе.
Глаза Матери Пуресы заискрились, она весело захлопала в ^ладоши.
— Хорошо! Жила-была однажды женщина... Теперь вы.
— Жила-была однажды женщина,— повторил Билл.
— И звали ее Мария Алиса Фезерстоун.
— И звали ее Мария Алиса Фезерстоун.
— Она жила долго и счастливо.
Ласситер смотрел им вслед, вытирая пот с лица рукавом рубашки.
— Отвезем ее в центральную больницу Сан-Феличе. Как же они
могли бросить старую женщину одну?
В этот момент Мать Пуреса была для них более серьезной пробле-
мой, чем труп, казавшийся лишь частью декорации, на фоне которой
разыгрывалась драма живых людей.
— Здесь есть другие постройки?
— Хлев, умывальные, кладовая.
— Взгляните на них, а я дам радиограмму в Чикото, пусть высыла-
ют перевозку.
Сначала Куинн зашел в хлев. Там никого не было, кроме козы, ко-
торую сосал козленок. Грузовик и зеленый «понтиак» исчезли. В умы-
вальных тоже было пусто, и если бы не кусок серого мыла, таявший в
миске с водой, можно было подумать, что сюда давно никто не входил.
472
Шерстяные тряпки, служившие полотенцами, были сухими, и это под-
тверждало предположение Куинна, что члены общины покинули ее
вскоре после его отъезда. Они задержались, только чтобы вымыть кух-
ню, сжечь улики и накрыть тело Хейвуда, а потом уехали.
Но куда — вот что было непонятно. Где бы они ни появились,
их одежда и бритые головы Братьев немедленно привлекут к себе вни-
мание окружающих. Чтобы избежать этого, им нужно было переодеть-
ся, и, скорее всего, они использовали ту одежду, в которой появились
когда-то в Башне. Не в традициях общины было что-либо выбрасывать.
Куинн быстро зашагал к кладовой. В закутке, где он ночевал, ниче-
го не изменилось. Железную кровать по-прежнему покрывали два оде-
яла, и из-под них Куинн достал книгу о динозаврах, которую с такой
предосторожностью выдала ему Сестра Благодать. Окно было все так
же открыто, а замки на дверях, ведущих в соседние клетушки, так же
заперты. Впрочем, он скоро убедился, что ошибается. Одну из дверей,
видимо, закрывали впопыхах, и замок на ней не защелкнулся. Куинн
снял его и вошел внутрь.
Это была маленькая квадратная комната без окон, в которой пахло
плесенью. Когда его глаза привыкли к темноте, Куинн увидал, что она
вся заставлена картонными коробками разной величины. Некоторые
были с крышками, некоторые без, одни пустые, из других торчали кни-
ги, сумочки, шляпы, одежда, связки писем, ручные зеркала, бумажник,
щетки для волос, коробочки с лекарствами. Куинн разглядел веер из
павлиньих перьев, старомодный фонограф, модель каноэ, склеенную из
спичек, красную бархатную подушку, побитую молью, морскую рако-
вину, коньки, лампу с выцветшим абажуром из шелка, куклу без голо-
вы и огромных размеров чашку с надписью: «Папа». На каждой коробке
была наклейка с именем владельца.
Одна, из-под стирального порошка, который появился в магазинах
недавно, выглядела совсем новой. На ней было написано: «Брат Ангель-
ское Терпение». Куинн отнес ее на кровать в своей бывшей «спальне»
и снял крышку.
Мягкая серая шляпа была такой же, как та, в которой он видел Хей-
вуда, направлявшегося на свидание с Вилли Кинг. И шляпа и темно-
серый костюм были куплены в магазине «Хедли и сын», Чикото,
Калифорния. На белой рубашке, майке, трусах и двух носовых платках
была метка прачечной ХЕ1 389Х. Черные туфли и синий галстук в
полоску изготовлены фирмой, имевшей магазины по всей стране. Ни
бумажника, ни документов Куинн не нашел.
Когда он укладывал вещи обратно, на пороге появился Ласситер.
— Нашли что-нибудь? — спросил он.
— Тут, кажется, одежда Хейвуда.
— Дайте посмотреть.
Ласситер внимательно разглядел все вещи, поворачивая их к свету.
— И много там таких коробок?
473
— Десятки.
— Давайте вынесем остальные.
Первой они открыли коробку Сестры Благодать, крышку которой
покрывал толстый слой пыли. Черная шерстяная кофта. ! . рма мед-
сестры, цветастое крепдешиновое платье, белье, две пары форменных
больничных туфель, кожаная сумочка, кое-что из бижутерии, мужские
золотые часы с цепочкой, пакет с письмами — одни, очень старые,
были подписаны: «Твой любящий муж Фрэнк», другие, более позд-
ние,— «Чарли». Последнее письмо было датировано декабрем:
«Дорогая мама, в очередной раз желаю тебе веселого Рождества и
передаю привет от Флоренс и мальчиков. Надеюсь, оно в самом деле
будет для тебя весельем, и жду, когда ты придешь в себя и бросишь этих
людей. В жизни хватает неприятностей, и нечего причинять их себе
сознательно и без всяких причин. Если все-таки передумаешь и решишь
жить с нами, место тебе всегда найдется.
Фло и мальчики в прошлом месяце болели, но теперь все в поряд-
ке. Прилагаю двадцать долларов. Потрать их, спрячь, разорви, но, Бога
ради, не отдавай этому фанатику, который тебя погубил.
Будь здорова.
Чарли».
Ни в самих строчках, ни между ними Куинн не увидел даже намека на
любовь или сострадание. Чарли был раздражен, когда писал, и если он дей-
ствительно хотел, чтобы мать поселилась у него, то не смог выразить этого
по-человечески. А хватило бы всего трех слов: «Ты нам нужна».
— Некогда сейчас письма читать,— раздраженно заметил Ласситер.
— И все же взгляните. Это от ее сына, Чарли.
- Ну?
— Вам, наверное, придется позвонить ему.
— Всю жизнь мечтал! «Привет, Чарли, твою мать только что укоко-
шили!» — Взяв у Куинна письмо, он сунул его в карман. — Ладно, пос-
мотрим остальное барахло. Неохота торчать тут до ночи.
Коньки принадлежали Брату Свет Вечности, морская раковина —
Брату Узри Видение, лампа и чашка — Сестре Смирение. С фоногра-
фом пришлось расстаться Брату Верное Сердце, с каноэ из спичек —
Брату Голос Пророков, а Карма оставила в общине куклу без головы и
бархатную подушку.
Под подушкой Куинн обнаружил несколько листов бумаги, покры-
тых с двух сторон машинописными строчками через один интервал.
Кто-то учился печатать на машинке с высыхающей лентой. Листы за-
полняли предложения, обрывки фраз, числа, буквы алфавита в прямом
и обратном порядке, знаки препинания. То там, то здесь мелькало имя
Карма, и правда смешивалась с фантазиями подростка.
«Меня зовут зовут Карма; ну и что.
Меня прячут в заколдованном замке потому что я слишком краси-
вая чересчур красивая, бедная принцеса.
474
Квин сказал, что принесет волшебную мазь для лица, но я не верю.
Сегодня я сказала черт черт черт три раза вслух.
Принцеса заплела длинные волосы в косу и задушила ей всех своих
врагов и убежала в свое царство».
— Что это? — спросил Ласситер.
— Карма упражнялась на машинке.
— Но машинки тут нет.
— Значит, хозяин захватил ее с собой.
Что было логично.
Коробка «Брат Терновый Венец» не содержала никаких предметов,
свидетельствовавших о сентиментальных привязанностях. В ней лежал
твидовый костюм и свитер, изъеденные молью, несколько рубашек,
пара туфель и шерстяные носки с огромным количеством дыр. Видно
было, что эти вещи давно никто не трогал.
— Одну минуту! — сказал вдруг Куинн.
— Что такое?
— Возьмите рубашку и приложите к груди, будто прикидываете на
себя.
Ласситер повиновался.
— Почти впору.
— Какой у вас размер?
— Сорок второй.
— А теперь примерьте пиджак.
— Чего это вы задумали, Куинн? Не люблю я чужих вещей.
Тем не менее пиджак он надел.
— В плечах узкий, а рукава длинны. Теперь, надо полагать, свитер?
— Если ничего не имеете против.
Рукава свитера тоже были длинны Ласситеру.
— Ну что, объясните теперь, в чем дело? — спросил он, стягивая
свитер и швыряя его в коробку.
— Это не вещи Брата Терновый Венец. Он невысокого роста и худой.
— Наверняка он тут сбросил несколько килограммов.
— Но руки и ноги у него не усохли.
— Значит, наклейки перепутали или еще что-нибудь.
— Да, но мне хотелось бы знать, что именно.
Взяв рубашку, свитер и костюм, Куинн подошел к двери и принял-
ся рассматривать их при солнечном свете. Ни на свитере, ни на пид-
жаке не было фирменного знака, но на внутренней стороне воротничка
у рубашки была нашивка «Арроу, 41 см, 100 % хлопок, Пибоди и Пи-
боди», а чуть ниже — едва различимая метка прачечной.
— У вас есть увеличительное стекло, шериф?
— Нет, но у меня глаз — алмаз.
— Попробуйте разобрать эту метку.
— Начинается вроде бы с X,— сказал Ласситер, щурясь.— ХВ. Или
нет, ХЕ. Да, точно, ХЕ. ХЕ Т.
475
- Или ХЕ 1.
— Может быть. Значит, ХЕ 1. Потом 3 нс то 8, потом точно 8...
— ХЕ I 389Х,— сказал Куинн.
Ласситер чихнул, то ли от раздражения, то ли от пыли.
— Если вы и так знаете, зачем спрашивали?
— Хотел знать точно.
— А в чем дело-то?
— Это метка вещей Джорджа Хейвуда.
— Вот те на! — Ласситер опять чихнул. — Но видно же, что они тут
лежат давным-давно! Как вы это объясните?
— Когда Брат Венец появился в общине, на нем были вещи Джор-
джа Хейвуда.
— Почему? И откуда он их взял?
Куинн знал ответ, хотя и не был абсолютно уверен, что прав. Он
вспомнил, как прошлой ночью Вилли Кинг рассказывала о Джордже:
«Я была с ним в палате, когда он приходил в себя после наркоза... Он
считал, что рядом Альберта, и говорил, что я впавшая в идиотизм ста-
рая дева, которой надо бы понимать... Злился страшно... Она отдала его
старую одежду нищему, который проходил мимо их дома... Он назы-
вал ее доверчивой, слезливой кретинкой... Если Альберта действитель-
но отдала вещи Джорджа какому-то нищему, у нее были на то причины.
Хейвуды — не добрые самаритяне».
Куинн одновременно ощутил боль и триумфальную радость. Связь
между Альбертой Хейвуд и убийством Патрика ОТормана наконец-то
стала проясняться. Нищий, которому Альберта отдала одежду Джорд-
жа, бродяга, которого ОТорман посадил в машину, и автор письма
Марте ОТорман был один и тот же человек — Брат Терновый Венец.
Но его уже одолевали новые вопросы. Где сейчас Брат Венец? Как
он смог убедить общину бежать, чтобы спасти его от ареста? Было ли
внезапное появление Хейвуда причиной гибели Сестры Благодать? По-
чему Альберта отдала вещи Джорджа нищему? И был ли он просто ни-
щим? Что, если Альберта, отворившая дверь незнакомому человеку,
разглядела в нем то же непомерное отчаяние, что носила в себе, и дала
ему денег, чтобы он убил Патрика ОТормана?
ОТорман мог каким-то образом узнать о воровстве Альберты. Труд-
но было представить его шантажистом, но, возможно, он пытался уго-
ворить ее... «Разве можно так поступать, мисс Хейвуд? Верните деньги,
пока не поздно. Вы ставите меня в трудное положение. Если я буду
молчать, то превращусь в соучастника...»
Альберта была такой кроткой и тихой особой, что ОТорман никог-
да бы не поверил, что она способна на убийство. Все сходится, ду-
мал Куинн. Альберта и по сей день винит в своем несчастье ОТормана,
а ее отказ верить в его табель всего лишь нежелание признать свою
вину. Но как в эту картину вписывается Джордж? Подозревал ли он,
что его сестра виновна в гибели ОТормана? Что стояло за его регуляр-
476
ными поездками в тюрьму: стремление узнать правду или желание ее
скрыть?
—Надо увезти коробки с собой,— сказал Ласситер.— А то, не ровен
час, кто-нибудь из Братьев вернется за своим добром.
— Не думаю, чтобы они вернулись.
— Я тоже. Но береженого Бог бережет. Как вы думаете, куда они
отправились?
— На юг, наверное. Раньше община жила в горах Сан-Габриэль.
Ласситер закурил и, переломив спичку пополам, швырнул ее за порог.
— Если бы я был на месте Учителя — тьфу-тьфу-тьфу,— это
последнее, что бы я сделал. Даже если они и переоделись в нормаль-
ную одежду, двадцать пять человек в автомобиле и грузовике обязатель-
но привлекут к себе внимание.
— Так что бы вы сделали?
— Довез бы всех до ближайшего большого города — Лос-Анджеле-
са — и распустил бы по одному. В горах им не выжить.
— В большом городе тоже,— сказал Куинн.— У них нет денег.
Убаюканная ездой, Мать Пуреса заснула на заднем сиденье, поса-
сывая леденец. С ногами, подтянутыми к животу, и подбородком, упер-
шимся в грудь, она напоминала дряхлый человеческий зародыш.
Ласситер сидел впереди. Когда они выехали на шоссе, он повернул-
ся к Куинну.
— Вы говорили, тут рядом ранчо?
— Да. Мили через две будет поворот.
— Надо заехать, попросить помочь.
— В чем?
— Сразу видно, что вы городской,— усмехнулся Ласситер.— За ско-
тиной-то приглядеть надо! Коровы сами не доятся. Ума не приложу, как
они могли бросить животных?
— Грузовик и машина с трудом вместили людей.
— Не могу отделаться от мысли, что они спрятались где-то побли-
зости и ночью придут за скотом. Вы городской и не понимаете, на-
сколько эта община зависит от животных. Они, кстати, отлично
выглядят, чувствуется хороший уход.
— Вы правы,— сказал Куинн, вспоминая, с каким чувством Брат
Свет говорил об овцах, козах, коровах. Где бы он сейчас ни находился,
поблизости или в горах Сан-Габриэль, Куинн знал, о чем он будет ду-
мать перед сном.
Поворот к ранчо Арида был обозначен деревянной стрелой, укра-
шенной подковами. Проехав с полмили, они увидели, что навстречу им
едет джип. Кроме шофера в нем были два колли, отчаянно лаявшие и
махавшие хвостами.
Поравнявшись с машиной шерифа, джип остановился, и водитель
вышел на дорогу.
477
— Что случилось, шериф?
— Привет, Ньюхаузер,— сказал Куинн.
Ньюхаузер нагнулся и заглянул в машину.
— С ума сойти, это ты, Куинн!
- Я.
— Почему до сих пор не в Рино?
— Задержался немного.
— Знаешь, я рад, что ты в порядке. Меня, признаться, грызла со-
весть, что я тебя бросил одного на дороге. Никогда ведь не знаешь, как
все обернется.
Эта ничего не значащая фраза вдруг подействовала на Куинна как
откровение. Волна воспоминаний вновь обрушилась на него, и на греб-
не ее он увидел Сестру Благодать. «Добро пожаловать, незнакомец...
Мы не отказываем в приюте бедным, потому что бедны сами».
— Никогда не знаешь,— тихо повторил он.
Глава 20
В девять часов вечера Куинн сидел в кабинете шерифа, и они жда-
ли, чтобы оператор соединил их с Чарли Фезерстоуном. Когда телефон
наконец зазвонил, Ласситер сказал:
— Я в таких разговорах не мастак. Давайте вы.
— Но это не моя обязанность.
— Вы знали его мать, а я нет. Возьмите трубку.
— Хорошо,— сказал Куинн.— Но тогда выйдите.
— Это мой кабинет.
— И ваш телефон.
— О Господи!— произнес Ласситер и вышел, хлопнув дверью.
Куинн снял трубку.
— Алло.
-Да.
— Мистер Фезерстоун?
— Да. С кем я говорю?
— Моя фамилия Куинн. Я звоню вам из Сан-Феличе, Калифорния.
— Слушаю вас.
— Боюсь, у меня плохие новости, мистер Фезерстоун.
— Неудивительно,— произнес Фезерстоун с плаксивой интонацией
нытика. — Хороших новостей я из Калифорнии не получаю.
— Ваша мать умерла сегодня.
Ответа не было долгое время.
— Я ее предостерегал,— сказал Фезерстоун наконец, — я говорил ей,
что нельзя так бездарно тратить силы и здоровье. Она же за собой со-
всем не следила!
— Ваша мать была здорова, мистер Фезерстоун. Ее отравили.
478
— Что? Что вы говорите?! Отравили? Мою мать? Как? Кто это сделал?
— Подробности мне пока неизвестны.
— Если в этом виноват их мерзавец Учитель, я разорву его собствен-
ными руками!
— Он к отравлению непричастен.
— Он ко всему причастен! — Фезерстоун кричал, переводя, сам того
не замечая, горе в ярость. — Если бы не он с его бредовыми идеями,
она жила бы сейчас среди приличных людей!
— Ваша мать делала то, что хотела, мистер Фезерстоун. Служила
людям.
— И они были настолько признательны, что отравили ее? Впрочем,
из того, что я об этой общине знаю, ничего удивительного! Да, ничего
удивительного! Почему я ничего не предпринял, когда получил ее по-
следнее письмо? Я должен был заподозрить, я...
Он наконец разрыдался. Куинн слышал, как его утешает женщина:
«Чарли, пожалуйста, не терзай себя, ты сделал все, что мог, ты ее умо-
лял! Чарли, прошу тебя...»
— Мистер Фезерстоун! — сказал Куинн через некоторое время. —
Вы меня слушаете?
— Да. Я... продолжайте.
— Она перед смертью назвала ваше имя. Наверное, вам нужно это
знать.
— Нет! Не хочу я ничего знать!
— Простите.
— Она была моей матерью. Я хотел ей помочь, но ничего не мог сде-
лать, этот сумасшедший задурил ей голову. У других женщин тоже уми-
рают мужья, но они все-таки продолжают ходить в туфлях!
— А когда вы получили от нее письмо?
— Их было два. На прошлой неделе,— сказал Фезерстоун.— Од-
но — от нее, очень короткое, что все в порядке. Другое — в заклеен-
ном конверте, и его она просила отправить из Эванстоуна.
— Она как-то объясняла свою просьбу?
— Это письмо якобы должно было кому-то помочь. Я думал, в нем
какая-нибудь религиозная галиматья, и сделал как она просила. Пись-
мо было адресовано женщине по имени Марта ОТорман, адрес — Чи-
кото, Калифорния.
— Конверт был надписан вашей матерью?
— Нет. Похоже было, что писал ребенок, подросток. Или взрослый,
но не той рукой.
— Как это?
— Ну, когда левша пишет правой или наоборот. Еще у малограмот-
ных бывает такой почерк.
«Конечно,— подумал Куинн.— Брату Венец наверняка стоило боль-
шого труда написать письмо. Почему он это сделал? Боялся смерти? Но
он здоров. И если им двигал не страх смерти, то что? Или кто?»
479
Куинн вспомнил свой второй приезд в Башню, когда Сестра Благо-
дать находилась в Уединении. Он просил ее помочь Марте ОТорман.
«У него славная жена... Жаль, что она до сих пор ничего не знает... По-
могите ей, Сестра, вы благородная женщина». Ему казалось, что она его
не слышит, но, как видно, он ошибся. Сестра Благодать потребовала,
чтобы Брат Венец написал Марте и признался в убийстве ОТормана.
Она была сильной женщиной, и Брат Венец ее послушался.
Наверное, так оно и было, однако Куинн не мог себе этого реально
представить. Сестру Благодать в такой роли он видел, а Брата Венец —
нет. Брат Венец относился к Сестре Благодать с откровенной непри-
язнью, он не зависел от нее, как другие. Он был упрям и самодоволен.
Не мог такой человек признаться в преступлении одной женщине по
настоянию другой. «Нет,— думал Куинн,— я выбрал не то действую-
щее лицо. Сестра Благодать могла потребовать признания от Брата
Венец, но Брат Венец ей бы не уступил. Из них двоих сильнее был он».
Фезерстоун между тем вернулся к своей излюбленной теме: его мать
обманул, как ребенка, опасный маньяк, теперь его надо арестовать, чле-
нов общины сдать в сумасшедший дом, а Башню сжечь дотла.
— Я понимаю ваши чувства, мистер Фезерстоун, — прервал его
Куинн.
— Да бросьте! Она не была вашей матерью. Вы не представляете, что
значит наблюдать, как близкий человек у тебя на глазах заражается без-
умием и бросает семью ради существования, недостойного собаки!
— Жаль, что у вас не было возможности увидеть ее. Она была го-
раздо счастливее, чем вы полагаете, и если жертвовала чем-то, то не на-
прасно. Она говорила, что нашла свое место в мире и никогда его не
покинет.
— Это он через нее говорил!
— Тем не менее я слышал это от нее, и она говорила без всякой эк-
зальтации.
— Ненормальная! Бедная, ненормальная старуха.
— Нет, мистер Фезерстоун, вы ошибаетесь.
— А вы защищаете этого подлеца!
— Тогда уж вашу мать, мистер Фезерстоун.
На другом конце провода раздался стон; затем женский голос сказал:
— Простите, муж не может больше говорить, он слишком расстро-
ен. Похоронами буду заниматься я. Наверное, потребуется..-, вскрытие?
-Да.
— Когда тело можно будет переправить к нам, вы сообщите?
— Обязательно.
— Что ж, тогда, наверное, все... И пожалуйста... не сердитесь на
Чарли.
— Что вы, миссис Фезерстоун. До свидания.
Куинн положил трубку. Руки его дрожали, и, хотя в комнате было
прохладно, рубашка на спине взмокла от пота. Он вышел в коридор.
4S0
Ласситер стоял за дверью и разговаривал с серьезным молодым чело-
веком в форме сержанта.
— Как Чарли?— спросил он.
— Как положено.
— Одной заботой меньше. Спасибо вам. Это сержант Кастилло. Он
обследовал те коробки, что мы привезли. Расскажи ему, сержант.
— Слушаюсь, сэр. Одежда из первой коробки, на которой написа-
но «Брат Ангельское Терпение», лежит там недолго, неделю, а то и
меньше.
— Это мы знаем,— нетерпеливо произнес Ласситер.— Дальше!
— Содержимое коробки «Брат Терновый Венец» находится там зна-
чительно дольше, по моим подсчетам, около шести лет. Я увлекаюсь
энтомологией и, если хотите, расскажу, как определить возраст вещи
по характеру повреждений, нанесенных ей насекомыми. Каждый вид
насекомых в одном поколении...
— Это необязательно. Мы тебе верим на слово. Шесть так шесть.
— Еще мне показалась интересной наклейка на той же коробке. Она
была приклеена совсем недавно. Когда я ее снял, то заметил след от
другой, недавно сорванной. Маленький кусочек бумаги.
— Вы на ней никаких букв не разглядели?
— Нет.
— Все. Спасибо.— Ласситер подождал, пока сержант отойдет. — Зна-
чит, шесть лет. Что из этого следует, Куинн?
— Что эти вещи не принадлежали Брату Терновый Венец. Он всту-
пил в общину три года назад.
— Откуда вы знаете?
— Карма сказала, старшая дочь кухарки, Сестры Смирение.
— Значит, Брат, да не тот,— произнес Ласситер.— Хотя какая раз-
ница? Все равно их никого нет. Пропали без следа, а мне оставили де-
сяток коров, два десятка овец, пять коз и кур без счета. Как вам это
нравится?
Куинн не мог ответить честно, что в определенном смысле ему это
очень нравится, поэтому спросил:
— Теперь я могу идти?
— Куда?
— В ресторан — поесть, потом в мотель — поспать.
— Какие у вас дальнейшие планы?
— Не знаю. Надо искать работу. Может, уеду в Лос-Анджелес.
— А может, нет? — спросил Ласситер. — Почему бы вам у нас не
задержаться?
— Это приказ?
— Сан-Феличе хороший город. Парки, пляжи, океан.
— А работа?
— С работой непросто, но скоро должны открыть большой хладо-
комбинат. Попробуйте обратиться туда.
16 М. Миллар "Стены слушают"
481
— Это приказ? — повторил Куинн. — Надеюсь, что нет, шериф.
Меня ждут в Чикото. Кстати, кто-нибудь сообщил о смерти Хейвуда его
матери?
—- Я звонил тамошнему начальнику полиции. Он, должно быть, ей
уже сказал.
— Остается еще Альберта — ей, я думаю, придется ответить еще на
несколько вопросов.
— Каких именно?
— Почему она наняла одного из Братьев убить О’Гормана и как дав-
но Джордж знал об этом?
Глава 21
Альберта Хейвуд лежала на спине, глядя сквозь черные мысли на
белый потолок. Это был необычный потолок. Иногда он поднимался
так далеко, что становился небом, а иногда опускался совсем низко, ка-
саясь мягкой, шелковистой поверхностью ее лица, будто крышка гро-
ба. Но и в гробу она, как в тюрьме, была лишена спасительного
одиночества. Кругом сновали люди, которые трогали ей грудь и спину,
совали в нос трубки, а в руки иголки, разговаривали. Если то, что они
спрашивали, было интересно, Альберта отвечала. Если нет — делала
вид, что не слышит.
Иногда она сама задавала вопросы:
— Где Джордж?
— Мы уже говорили вам, мисс Хейвуд. Несколько дней назад ваш
брат Джордж умер.
— Вот как? Но ему нужен отдельный гроб. Мы тут вдвоем не по-
местимся.
Голоса сливались в общий гул. «Она по-прежнему бредит... Но с лег-
кими уже все в порядке, взгляните на анализы... Почти неделя... Про-
должать глюкозу... Если бы у нас были нормальные рентгеновские
снимки... Она все время выдергивает из носа трубку... Апатия... Исте-
рия... Бред...»
Голоса приближались и удалялись. Она вынимала из носа трубку, и
ее вставляли вновь. Она сбрасывала одеяло, но его поднимали. Она бо-
ролась и всякий раз терпела поражение.
— Мисс Хейвуд, этот челов'ек хочет вас кое о чем спросить.
— Скажите, чтобы он ушел.
Но человек не уходил. Он стоял у постели и печально смотрел
на нее.
— Вы нанимали кого-нибудь для убийства О’Гормана, мисс Хейвуд?
— Нет.
— Вы отдавали вещи своего брата нищему, зашедшему к вам в дом?
— Нет.
4S2
Что было правдой. Она не делала ни того, ни другого. Задавать та-
кие вопросы мог только дурак.
— Кто вы?
— Джо Куинн.
— Вы дурак, Джо Куинн.
— Видимо, да.
— Я не открываю дверь нищим и уж тем более не замышляю
убийств. Спросите Джорджа.
— Я не могу спросить Джорджа. Его убили шесть дней назад.
— Конечно!
— Почему вы говорите «конечно», мисс Хейвуд?
— Джордж мешал людям жить. Конечно, его кто-то убил!
— Вам он тоже мешал?
— Каждый приезд он терзал меня вопросами. Ему не надо было это-
го делать.— Альберте стало жаль себя и брата, слезы навернулись ей на
глаза и полились из-под плотно сжатых век.— Зачем он это делал? По-
чему не мог оставить нас в покое?
— Кого?
— Нас.
— Кого «нас»?
— Нас, других людей, всех людей мира.
По воцарившейся вдруг тишине она поняла, что совершила серьез-
ную ошибку. Чтобы отвлечь от нее внимание, Альберта подняла руку и
выдернула из носа трубку. Ее вставили обратно. Альберта сбросила оде-
яло, но его подняли. Даже во сне она боролась и даже во сне терпела
поражение.
Вилли Кинг впервые после похорон Джорджа пришла на работу.
Кругом все было как прежде. На тех же местах стояли столы, стулья,
корзины для бумаг. На стене Вашингтон все так же форсировал Дела-
вэр, все так же загадочно улыбался Линкольн. И оттого, что ничего не
изменилось, Вилли охватило негодование. Ей захотелось схватить пер-
вое, что попадется под руку, и разнести комнату в щепки, чтобы сна-
ружи все было таким же, как у нее внутри.
Эрл Перкинс повесил пиджак на вешалку и испуганно улыбнулся.
— Привет, Вилли. Как ты?
— Спасибо, хорошо. Даже замечательно.
— Прости... О Господи, что же мне сказать-то?
— Лучше помолчи. — Она взглянула на стопку бумаг у Эрла на сто-
ле.— Как бизнес?
— Как обычно. Миссис Хейвуд велела ничего не менять.
— Смешно. Она смешная женщина. Я, когда о ней думаю, хохочу
как безумная.
— Вилли, не заводись.
— Почему?
483
— Потому что без толку. И кто знает, может, по-своему, она не так
уж плоха.
— Она гораздо хуже, чем ты думаешь.
— Ладно, она хуже всех,— покорно согласился Эрл,— но с этим ни-
чего не поделаешь.
— Да? — Вилли подошла к своему столу и сняла трубку с телефо-
на. — А вот я сейчас сделаю то, чего не могла себе позволить при жиз-
ни Джорджа.
— Ну зачем, Вилли?
— Все эти дни я представляла, как позвоню ей и скажу: «Старая кры-
са. Слушай, ты, равнодушная, эгоистичная, пустая старуха. Хочешь
знать, кто убил Джорджа? Ты. И не на прошлой неделе или месяц на-
зад, а давным-давно. Ты выдавливала из него воздух, глоток за глотком,
своими мерзкими пальцами».
— Дай сюда телефон,— сказал Эрл.
— Еще чего!
— Дай, я тебе говорю!
Но она, упрямо качнув головой, набрала номер. Ей было все равно,
что сейчас произойдет, будущего больше не существовало.
— Алло!
— Миссис Хейвуд?
— Да, это я.
«Какой у нее старческий голос, — с удивлением подумала Вилли,—
старческий и измученный».
— Это Вилли, миссис Хейвуд. Простите, что не позвонила раньше.
Как вы себя чувствуете?
— Благодарю, сообразно обстоятельствам.
— Хотите, я заеду как-нибудь на днях? Мы могли бы поддержать
друг друга. Мне.тоже очень одиноко.
— Вот как? А я со своим одиночеством справляюсь.
— Если вы передумаете, пожалуйста, дайте мне знать.
Повесив трубку, Вилли внимательно взглянула на Эрла. Прежде она
его почти не замечала. Он был всего лишь мальчиком с больным желуд-
ком, который сидел с ней в одном кабинете. Да, он, конечно, молод, но
у него приятная внешность. И если его кормить диетической пищей...
— Спасибо, Эрл, — сказала она, — я тебе очень благодарна.
— За что? Я просто тут стоял...
— Этого достаточно. Постой еще немного.
— Пожалуйста! Хотя я ничего не понимаю.
— Поймешь в свое время.
Вернувшись в кухню из холла, где стоял телефон, миссис Хейвуд
продолжила приготовление завтрака. Овес, шпинат, морковка, салат,
два яйца, немного рисовой муки и порошковый протеин были методич-
но опущены в кухонный комбайн и вышли оттуда в виде густой серо-
зеленой смеси, которой миссис Хейвуд начинала день.
484
Она отказывалась верить, что Джорджа убили. Нет, у него закружи-
лась голова, когда он стоял на вершине Башни, и он упал сам. А про-
изошло это потому, что он неправильно питался и не привык
подниматься на большую высоту. Это она твердила и Куинну, и шери-
фу Ласситеру, и полицейским Чикото, и Джону Ронде, не пытаясь объ-
яснить себе или им, что Джордж в Башне делал. На вопросы об
Альберте она отвечала молчанием.
— Что, Вилли, тоскуешь? — спросила она вслух. — Так тебе и надо.
Кто задерживал моего сына допоздна? Из-за кого он спал меньше вось-
ми часов? Кто заставлял его есть ресторанную еду, где полно холесте-
рина и совсем нет рибофлавина и кальция? С кем он часами сидел в
кино, вместо того чтобы заниматься спортом?
В последние дни она начала разговаривать сама с собой и с людь-
ми, которых не было рядом, да и не могло быть. Большей частью она
повторяла то, что вычитала в книгах о разумной диете, самовнушении,
развитии силы воли, активном образе жизни, а также о достижении
счастья и спокойствия путем медитации. Она верила авторам этих книг
как пророкам, и ее не смущало, что они часто противоречат самим себе
и друг другу.
— Эти полицейские так глупы, что не могут понять элементарных
вещей. Во-первых, Джордж устал от подъема по ступенькам, посколь-
ку его организм не был к этому готов. Его артерии были забиты холес-
терином, сердечная мышца плохо работала. Во-вторых, ему следовало
утром получить не меньше восьмидесяти пяти граммов протеина и, по
крайней мере, один грамм кальция, чего он, конечно, не сделал.
Перелив смесь из миски в большой стакан, она посмотрела ее на
свет и увидала в сероватой кашице юность, здоровье, оптимизм,
счастье, безмятежность, чистые артерии, крепкие мышцы, удачу в де-
лах и вечную жизнь.
— Если бы Джордж так завтракал, — сказала она, поднося стакан ко
рту,— он был бы сейчас жив. И не страдал бы головокружениями.
Первый глоток был горьким. Она сделала второй, но смесь остава-
лась такой же — горькой, слишком жидкой для еды и слишком густой
для питья.
— Я что-то забыла положить. Но что? Что?
Наступил сентябрь. Салли с Ричардом вернулись в школу, и Марта
помогала им по вечерам делать уроки. Однажды Ричард написал сочи-
нение «Как я провел лето» и принес матери, чтобы она проверила, мно-
го ли в нем ошибок.
— Кошмарный почерк,— сказала Марта, — или теперь в школах не
учат писать красиво?
— Учат,— бодро отозвался Ричард,— но я не стараюсь.
— Ничего не могу разобрать.
— А ты попробуй.
485
— Я-то попробую, но вот что скажет учитель?..
Из сочинения следовало, что Ричард все лето трудился, не разгибая
спины.
— Это ты о себе пишешь?
— Ну да! Вот же заголовок: «Как я провел лето». Слушай, мам, зна-
ешь, как живут некоторые ребята?
— Знаю, — вздохнула Марта. — Ты мне говорил, разъезжают в со-
бственных «кадиллаках», получают по пятьдесят долларов в неделю на
карманные расходы и возвращаются домой, когда хотят.
— Я не о том, мам. Некоторые... один, во всяком случае, печатает
на машинке.
— В таком возрасте?
— Ну да! А что?
— Если ты сейчас начнешь все печатать на машинке, то разучишься
писать от руки, когда придет время поступать в колледж.
— Но ты говоришь, что я и сейчас не умею!
— Вот что, умник, забирай-ка свои каракули и все перепиши зано-
во! Слышишь?
Ричард закатил глаза и, став по стойке смирно, ответил:
— Так точно!
— Иначе хорошей оценки тебе не видать.
— Мам, а разве у нас не было когда-то машинки?
— Была.
— Где она?
— Не знаю,— ответила Марта после секундного колебания.
— Так, может, она до сих пор валяется где-нибудь в гараже или кла-
довке? Я сейчас поищу.
— Не надо, Ричард, ты ее не найдешь.
— Но ты ведь не знаешь, где она?
— Я знаю, где ее нет, так что не лезь ни в кладовку, ни в гараж. И
хватит рассказывать, как живут другие. Считай, что в нашем доме на-
рушаются права человека, а посему: кругом, марш.
Она говорила намеренно веселым тоном, чтобы сын не заметил, как
поразило ее внезапное упоминание о пишущей машинке, портативной
машинке Патрика, на которой он в свое время так и не научился хоро-
шо печатать. Машинка была подержанной, строптивой, клавиши в ней
цеплялись одна за другую, поля съезжали, а звонок звонил, когда хо-
тел. Она вспомнила, как терпеливо Патрик склонялся над ней, стара-
ясь овладеть очередной премудростью, в которой преуспел не больше,
чём в остальных. «Зачем я была такой упрямой? — думала Марта. —
Я постоянно внушала ему, что он может, а он не мог, и когда падал, я
успевала подложить подушку. Вот он и не разобрался, на что способен,
а на что нет».
Ричард ушел к себе, а Марта набрала номер в Сан-Феличе. Куинн
снял трубку после второго звонка.
486
— Алло!
— Это Марта, Джо.
— Я как раз сидел и думал, не начнешь ли ты мной тяготиться, если
я опять позвоню. Тут кое-что случилось. В каком-то гараже в Сан-Ди-
его отыскали Брата Венец, он там работает механиком. Мы с Лассите-
ром съездили туда вчера и попробовали его допросить, но ничего не
вышло. Стойкий Брат заявил, что видит меня первый раз в жизни и о
Башне ничего не знает. Так что очередной тупик, но на всякий случай
я тебе рассказываю.
— Спасибо,— сказала Марта. — Как тебе работается?
— Неплохо. Ни единой лодки продать пока не удалось, но я не те-
ряю надежды.
— В субботу приедешь?
— Не знаю. Хочу наведаться в Лос-Анджелес, вдруг миссис Харли
Бакстер Вуд вернулась?
— Это тетка Кармы?
-Да.
— Но ты говорил, что дом заперт на сто замков, значит, она уехала
надолго.
— У нее двое детей, а занятия в школе начались, оттягивать воз-
вращение больше нельзя.
— Как ты думаешь, почему она уехала?
— Если я прав и Карма с ней-, то она бережет ее от посягательств
Братьев и Сестер.
Последовало неловкое молчание, какое бывает, когда люди говорят
об одном, а думают о другом.
— Джо...
— Скучаешь по мне, Марта?
— Ты ведь знаешь, что да... Послушай, Джо, мне тоже есть что тебе
рассказать, хотя не знаю, важно ли это. Пять лет назад, когда было до-
знание, я забыла сказать полицейским, а когда вспомнила, решила, что
это не имеет значения. Мне Ричард только что напомнил...
— О чем ты?
— О пишущей машинке Патрика. За неделю до того вечера он по-
ложил ее на заднее сиденье, чтобы отвезти в ремонтную мастерскую,
но все забывал, и я думаю, она так и лежала сзади, когда он посадил
того бродягу.
Глава 22
Куинн ждал в машине у дома миссис Вуд. Когда часом раньше он
позвонил в дверь, никто не ответил, но у него не было сомнений, что
хозяева наконец-то вернулись: окна были открыты, портьеры раздви-
нуты, радио гремело на полную мощность.
487
Он взглянул на часы. Половина одиннадцатого. На тенистой, пус-
той улице было тихо, лишь изредка проезжала машина да звонили вда-
ли церковные колокола. Кто-то наблюдал за ним, прячась за окном
второго этажа: розовая портьера колыхалась, хотя ветра не было.
Он подошел к двери и вновь позвонил. В ответ мяукнула кошка.
— Миссис Вуд, — позвал он,— миссис Вуд!
— Ее нет,— раздался из-за двери девический голос.— А мне не раз-
решают открывать, когда ее нет.
— Карма, это ты?
— Уходите, а то вернется тетя и вызовет полицию.
— Послушай, Карма, это я, Джо Куинн.
— Знаю, не слепая.
— Я хочу с тобой поговорить,— сказал Куинн,— не бойся. Я всегда
был на твоей стороне, помнишь?
— Ну, в общем...
— Тогда выходи на террасу, поговорим. Я хочу тебя видеть. Навер-
ное, ты сильно изменилась?
— Вы бы никогда не узнали! — сказала она, невольно хихикнув.
— Так покажись!
— А вы не скажете тете?
— Конечно нет!
Дверь отворилась, и Куинн понял, что Карма права: он бы ее ни-
когда не узнал. Темные волосы были коротко острижены, остатки уг-
рей прятались под бронзовым загаром. На ней было узкое, как
перчатка, короткое шелковое платье и туфли на высоченных шпильках.
Губы покрывал толстый слой ярко-рыжей помады, а ресницы —такой
слой туши, что она с трудом держала глаза открытыми.
— Боже милосердный, — сказал Куинн.
— Как, здорово?
— Не то слово.
Она вышла на террасу и изящно облокотилась на перила.
— Представляете, что было бы с мамашей, если бы она сейчас меня
увидала?
— Представляю. И ее можно было бы понять,— ответил Куинн. —
Неужели тетя разрешает тебе ходить так в школу?
— Что вы! В школу я должна надевать жуткие туфли на низких каб-
луках и эти детские свитера и юбки, а если мазаться помадой, то толь-
ко розовой. Но когда тетя уходит, я экспериментирую, чтобы найти
свой стиль.
— Тебе здесь нравится, Карма?
Она кивнула.
— Да. Здесь совсем другая жизнь. Тетя очень добрая, но я все время
делаю что-то не то, и ее дети надо мной смеются. Я тоже научусь сме-
яться.
— А разве ты не умеешь?
488
— Нет. Пока только притворяюсь.
Высоко в небе пролетел самолет, и Карма проводила его глазами.
— Мама справляется о тебе?
— Нет.
— А тетя знает, где она?
— Нет. Во всяком случае, мне не говорит.
— Что произошло в Башне в последний день, Карма?
— Тетя не разрешает говорить о Башне. Она считает, что я должна
о ней забыть, будто ее никогда не было.
— Но она была. Ты провела там четверть жизни с мамой, братом и
сестрой.
— Я должна это забыть,— повторила Карма тихим, испуганным го-
лосом. — И я стараюсь. Не нужно мне напоминать, это нечестно, это...
— Как ты сюда добралась, Карма?
— На автобусе.
— Откуда?
— Из Бейкерсфилда.
— А как ты попала в Бейкерсфилд?
— На грузовике, с другими.
— Кто вел грузовик?
— Брат Терновый Венец.
— Кто там еше был кроме тебя?
— Я не должна...
— Кто еще, Карма?
— Многие. Мама с сестрой и братом, Сестра Блаженство Вознесе-
ния, Брат Узри Видение... и другие, точно не помню.
Ее глаза потускнели, будто само перечисление имен, которые при-
надлежали Башне и прошлой жизни, было ей тяжело и страшно. — Я
боялась и ничего не понимала. В Бейкерсфилде мама дала мне денег и
велела ехать на автобусе до Лос-Анджелеса, а там на такси к тете.
— Сколько она тебе дала?
— Пятьдесят долларов.
— Откуда взялись эти деньги?
— Не знаю. По-моему, Учитель ей их дал перед отъездом.
— Почему вы уехали?
— Наверное, потому что Сестра Благодать заболела.
— Она не заболела,— сказал Куинн.— Ее отравили, и она умерла
вскоре после того, как я отвез ее в больницу.
Карма прижала к губам кулак, на глаза у нее навернулись слезы и
потекли, смешиваясь с тушью, по щекам.
— Неужели умерла?
-Да.
— Она в тот самый день сказала, что поможет мне уехать к тете, и
вот — помогла. Сдержала обещание.
- Да...
489
Карма наклонилась и вытерла лицо подолом платья. Слезы высохли.
Сестра Благодать была частью того, о чем надо было забыть.
— Что случилось с остальными, кто был в грузовике?
— Не знаю. Я слезла первая.
— Кроме того, чтобы добраться до тети, тебе еще велели что-нибудь
делать?
— Нет.
— Но какие-то планы на будущее у них были?
— Да, только очень расплывчатые — когда-нибудь, когда все уляжет-
ся, снова вернуться в Башню.
— Вернуться в Башню?
— А вы что, думали, они легко сдадутся? Когда люди столько лет
верят, они свою веру так просто не отдают.
— Когда ты в последний раз видела Брата Голос, Карма?.
— Когда он помогал вам уложить Сестру Благодать в машину.
— Его не было в грузовике?
— Нет, он, должно быть, сел к Учителю, в новую машину. Точно не
знаю, потому что грузовик отъехал первым, и была такая суматоха,
спешка, все бегают, дети ревут...
— А Брат Свет в грузовике был?
— Нет.
— Брат Верное Сердце?
— Его тоже не было.
— Уехать решили неожиданно? — спросил Куинн.
-Да-
— Учитель решил?
— Конечно. — Карма удивленно посмотрела на него. — Кто же
еще?
— Подумай хорошенько, Карма. У кого, кроме мамы, были деньги?
— У Сестры Блаженство Вознесения. Она их все время пересчиты-
вала, боялась, что ей дали меньше, чем другим.
— Меньше, чем другим?
-Да.
— А кто раздавал деньги?
— Учитель, наверное.
— Но, насколько я знаю, у него не было денег, а состояние Матери
Пуресы ушло на строительство Башни.
— Может, она припрятала кое-что? Потихоньку? Мать Пуреса ни-
кого не слушалась, даже Учителя. А теперь вам лучше уйти, мистер
Куинн, — сказала она, напряженно вглядываясь в противоположный
конец улицы.— Тетя вернется с минуты на минуту, и мне надо умыть-
ся и повесить на место платье. Оно не мое, а сестры. Натуральный
шелк!
— Спасибо за сведения, Карма.
— Чего уж там...
490
— Я тебе оставлю свою визитную карточку с адресом и телефоном.
Если вспомнишь, что забыла что-то рассказать, позвони за мой счет,
хорошо?
Она взглянула на карточку, которую он ей протягивал, и тут же от-
вернулась.
— Не надо, она мне не нужна.
— Возьми на всякий случай.
— Ладно. Только я вам никогда не позвоню. Я даже думать о Башне
нс буду!
И дверь за ней закрылась.
В Сан-Феличе Куинн поехал прямо в полицию. Через десять минут
там появился злой и запыхавшийся Ласситер.
— У меня сегодня законный выходной, Куинн.
— У меня тоже.
— Ну? Нашел девчонку?
-Да.
— Что узнал?
— Немного. Ей почти ничего не известно. Доехала в грузовике, ко-
торый вел Брат Венец, до Бейкерсфилда. Оттуда ей велели автобусом
добираться к тетке в Лос-Анджелес. Мать дала на расходы пятьдесят
долларов. Похоже, все члены общины получили деньги, чтобы продер-
жаться, пока не придет время все начать сначала.
— Ты говорил, что они бедные.
— Так оно и было.
— Откуда тогда взялись деньги?
— Карма не знает,— сказал Куинн.— Я тоже.
— Может, у Хейвуда были при себе наличные и он отдал их Учи-
телю?
— Не похоже. Его сбережения целы, а самая крупная сумма, кото-
рую он снял в этом году с текущего счета — за три недели до исчезно-
вения,— двести долларов. Подели двести долларов на двадцать пять
человек. Пятидесяти не получится. А каждый из них получил больше.
— Почему ты так думаешь?
— Карме дали пятьдесят, а она ребенок, который ехал жить к взрос-
лым. Остальным нужно было гораздо больше, особенно женщинам.
— Но почему ты так уверен, что деньги получили все?
— Не похоже, чтобы община вот так, дружно, в один миг разбежа-
лась, если бы у людей не было на руках приличной суммы. Не могли
все сорваться с насиженного места из-за одного человека, как бы хо-
рошо они к нему ни относились. Что-то они получили взамен!
— Но единственный человек, которому все беспрекословно подчи-
нялись, был Учитель, так?
-Да.
— Значит, это он дал приказ бежать?
491
— Он-то он,— медленно сказал Куинн,— но идея была не его.
— То есть его подкупили?
— Он так никогда бы не сказал.
— Зато я скажу. Если ты даешь человеку деньги только для того, что-
бы он поступил по-твоему, а он их берет — значит, это взятка.
— Ладно, пусть взятка. Но представь себя на его месте: община хи-
реет, из нее уходят, новеньких нет. Он чувствовал, что конец не за го-
рами, еще до смерти Хейвуда и Сестры Благодать. А два убийства
подвели роковую черту.
— Куинн, я сейчас заплачу.
— Ну давай же попытаемся представить себе, как это было!
— Давай. Итак, подвели роковую черту. Дальше!
— Убийца мог предложить Учителю такой вариант: распустить об-
щину до лучших времен.
— То есть до тех пор, пока пушенные в оборот денежки не прине-
сут капитал?
-Да-
— Хорошая теория, Куинн,— сказал, иронически улыбаясь, Ласси-
тер,— но в ней есть пара-тройка маленьких неувязок.
— Знаю, но...
— Погоди. Значит, в том письме, о котором мне в конце концов рас-
сказала Марта ОТорман, убийца пишет, что действовал в порыве гне-
ва. У О’Гормана было с собой два доллара и старая пишущая машинка
на заднем сиденье, которая от силы потянула бы еще на десятку. Я пес-
симист и скажу, что если бы собирался возродить общину, то рассчи-
тывал бы на стартовый капитал чуть побольше двенадцати долларов...
Стой, не перебивай! Я помню: ты считаешь, что Альберта Хейвуд за-
платила убийце за О’Гормана. Но тут у тебя концы с концами совсем
не сходятся. Во-первых, в письме об этом ни полслова. Во-вторых, у
Альберты Хейвуд не было причин убивать О’Гормана. В-третьих, она
категорически — и очень убедительно — отрицает, что давала какому-
то нищему деньги или одежду. Ну, что скажешь?
— Процитирую тебя: концы с концами не сходятся.
— То-то же.
Ласситер подошел к окну. Решетка на нем была выполнена в ви-
де чугунного узора, но от этого не переставала быть решеткой, и ино-
гда, в минуты грусти или усталости, Ласситер думал, что она и его тут
держит.
— Двадцать четыре человека, — сказал он, не поворачиваясь, — бро-
сают все, что у них есть, из-за двадцать пятого: дом, общую жизнь, ко-
ров, овец, даже веру, потому что им придется жить по законам, которые
они считают греховными. Что из этого следует? Одно из двух: либо им
дали очень много денег, либо Учитель — тот, за кем мы охотимся. Вы-
бирай, что тебе больше нравится.
— Деньги.
492
— Откуда они взялись?
— Из наворованного Альбертой Хейвуд.
— Господи Иисусе!— воскликнул, нетерпеливо повернувшись, Лас-
ситер. — Ты ведь сам мне внушал, что она не давала нищему...
— Я и теперь так думаю.
— Тогда ты сам себе противоречишь!
— Нет, — сказал Куинн. — Я не верю, что она отдала кучу денег
и одежду Джорджа незнакомому бродяге. Она отдала их кому-то дру-
гому.
Глава 23
Он стал частью леса.
Даже птицы привыкли к нему. Голуби, с воркованием гуляющие
вокруг грязных гнезд или стремительно взмывающие в воздух, воробьи,
шумно копошащиеся в сухих листьях в поисках пищи, ястребы, таящи-
еся в засаде, чтобы потом камнем пасть на зазевавшуюся куропатку,
синицы, висящие вниз головой на сосновых ветках, скворцы — лоску-
ты черного шелка на сером мху, танагры, отливающие золотым и чер-
ным среди зеленых листьев,— никому не было дела до бородатого
человека. Они не обращали внимания на его попытки подманить их,
хотя он научился имитировать птичий язык и предлагал им еду. Их ос-
тавляли безучастными его курлыканья, свист и клекот, а еды было пов-
сюду достаточно: ягоды мадроньи, полевые мыши, насекомые в коре
эвкалиптов, мошки на дубах, слизняки в подлеске, червяки под карни-
зами Башни.
Птицы питались лучше, чем он. Он готовил по ночам, неумело и
торопливо, чтобы полицейские, оставленные наблюдать за Башней, не
заметили дыма. Припасов в кладовой и так было немного, а теперь они
зачерствели и протухли, в них завелись жучки. Он ел рис с долгоноси-
ками и сражался с тараканами за остатки пшеницы и ячменя, ловил
кроликов и свежевал их бритвой. Но если бы не огород, он бы пропал.
Хотя многое доставалось оленям, кроликам и суркам, ему тоже кое-что
перепадало: он собирал помидоры, дергал лук, морковку и свеклу, ко-
пал картошку. Овощи всегда получались недопеченными или недова-
ренными — он боялся надолго разжигать костер.
Олени, единственные существа, готовые с ним дружить, были его
врагами. Когда на рассвете они появлялись в огороде, он отгонял их
камнями, а когда убегали, с болью смотрел им вслед.
Иногда он просил у них прощения: «Поймите, мне приходится так
поступать. Я должен есть, а вы воруете еду. Подождите немного, скоро
за мной придут, я точно не знаю, в какой день, но она заберет меня от-
сюда, и тогда вся еда останется вам. Я столько пережил, и теперь, ког-
да наш план почти осуществился, обидно было бы умереть от голода...»
493
Он по-прежнему говорил, «наш план», хотя с первой же минуты это
был ее план. Все началось невинно: со случайной встречи на улице, чуть
настороженных улыбок и обмена банальностями: «Доброе утро».— «Ка-
жется, сегодня опять будет жарко».— «Да, скорее бы осень».
Потом она стала попадаться ему везде: в магазине, в библиотеке, на
заправочной станции, в кафе, в кино, в прачечной. К тому времени,
когда он заподозрил, что встречи эти не совсем случайны, он уже влю-
бился. Ее застенчивость сделала его смелым, она молчала, и ему хоте-
лось говорить, она подчинялась, и он стал уверенным и сильным.
Конечно, их свидания были короткими и происходили в местах, где
никогда не встречались другие люди: например, в высохшем русле реки.
Именно там, даже не коснувшись друг друга, они заговорили о любви
и отчаянии, настолько.неразделимых, что они как бы слились в одно
слово: любовьотчаяние.- Общее страдание заменило им счастье, и ско-
ро они зашли настолько далеко, что о возврате к прошлому нельзя было
и думать.
— Так продолжаться не может,— сказал он ей.— Нужно бросить все
и бежать.
— Убегают дети, любимый.
— Тогда я ребенок. Мне опостылела эта жизнь, иногда я даже тебя
не хочу видеть.
• И она поняла: он дошел до такого состояния, что согласится на все.
— Мы всегда будем вместе. Придется немного подождать, но что за
беда? Мы любим друг друга, у нас есть деньги, и мы можем начать но-
вую жизнь в другом месте.
— Каким образом?
— Прежде всего надо избавиться от ОТормана.
Решив, что она шутит, он засмеялся.
— Это, пожалуй, чересчур. Бедный ОТорман заслуживает лучшей
участи.
— Я серьезно. Иначе у нас ничего не получится.
В течение следующего месяца она продумала все, вплоть до одеж-
ды, которую он наденет. Она купила маленький домик в горах Сан-Габ-
риэль и завезла туда огромный запас еды, чтобы он не голодал, пока
будет ждать ее. Ближайшими его соседями были члены какой-то рели-
гиозной общины, и сначала он подружился с детьми. Девочка несколь-
ко дней следила из-за кустов, как он печатает на машинке — ему
больше нечем было заняться. Сначала девочка дичилась, потом осме-
лела.
— Что это такое?
— Пишущая машинка.
— Стучит как барабан. Если бы она была моя, я била бы сильнее.
— Зачем?
— Чтобы все слышали.
— Как тебя зовут?
494
— Карма.
— А фамилия?
— Фамилии нет. Просто Карма.
— Хочешь попечатать на машинке, Карма?
— А меня Бог не накажет?
— Нет.
— Тогда хочу.
Карма была оправданием его первого прихода в общину. Потом,
когда одиночество сделалось нестерпимым, он стал ходить туда чаще.
Его ни о чем не спрашивали. Братьям и Сестрам казалось естествен-
ным, что он, как и они, оставил мир и поселился в горах. А ему у них
нравилось. Теперь рядом всегда кто-то был. У него появилось много
дел, которые отвлекали от грустных мыслей. В общине, с ее твердыми
правилами, он чувствовал себя в безопасности.
Он прожил в горах месяц, когда пришло то ужасное письмо:
«Любимый, у меня всего несколько минут. Я сделала ошибку, и за
мной пришли. Некоторое время меня не будет. Умоляю тебя, жди. Это
не конец, это всего лишь задержка. Нам нельзя писать друг другу. Верь
в меня, как я верю в тебя. Я все перенесу, если буду знать, что ты меня
ждешь. Я люблю тебя, люблю...»
Прежде чем сжечь письмо, он перечитал его раз десять, плача, как
брошенный ребенок. Затем достал бритву и перерезал себе вены.
Очнулся он в постели, в незнакомой комнате. Обе его руки были
забинтованы. Рядом сидела Сестра Благодать.
— Тебе лучше, Брат?
Он попробовал ответить, но не смог и кивнул.
— Господь пощадил тебя, потому что ты еще не готов к вечной жиз-
ни. Стань Истинно Верующим.— Ладонь на его лбу была прохладной,
голос звучал спокойно и уверенно.— Откажись от мира зла. Пульс у
тебя ровный, температуры нет. Попробуй съесть немного супа. В Цар-
ство Божие можно войти, лишь изрядно потрудившись. Начни прямо
сейчас.
— У него не было ни сил, ни желания думать. Он отказался от мира,
потому что теперь ему было все равно, и вступил в общину, чтобы жить
среди людей. Когда Братья и Сестры перебрались в Башню, он выко-
пал старый чемодан с деньгами и отправился вместе с ними. К тому
времени община стала его домом, его семьей и даже его религией. Че-
модан он снова зарыл.
Поехав однажды с Братом Венец в Сан-Феличе, он прочитал об Аль-
берте в газете, которая валялась на тротуаре. Он послал ей религиоз-
ную брошюру, легонько подчеркнув некоторые слова, из которых она
могла понять, где он. Такие брошюры заключенным посылают многие.
Он мог только надеяться, что она прошла тюремную цензуру и Альберта
все поняла. Надежда сменялась страхом, страх — надеждой. Они были
двумя головами единого тела.
495
Шли. годы.* Он никогда не произносил вслух .ее имени, и не получал
никаких известий; но ждал. И вот наступило утро, когда, помогая на
кухне Сестре Благодать, он услыхал грозные слова:
— Ты говорил во сне, Брат. Кто такой Патрик ОТорман?
Он попробовал увернуться от ответа, пожал плечами, но она строго
сказала:
— Не увиливай, Брат. Говори правду.
— Мы с ним дружили когда-то. Ходили вместе в школу.
Она ему не поверила, хотя он сказал правду.
— Когда говорят о друге, то не скрипят зубами и не ругаются.
Больше она тогда не стала его терзать, но через несколько дней пыт-.
ка повторилась:
— Ты снова говорил во сне, Брат. Об ОТормане, Чикото и каких-
то деньгах. Надеюсь, тебя не мучит совесть?
Он промолчал.
— Если тебе есть в чем раскаяться, покайся, облегчи душу. Больная
совесть еще хуже, чем больная печень, я и того и другого насмотрелась
вдоволь. Грехи, совершенные в мире зла, разъедают душу. Когда тебя
пожирает изнутри дьявол, вырви его из груди и отбрось, не будь его
убежищем.
Все последующие дни он чувствовал на себе ее взгляд — цепкий,
выжидающий и любопытный, как у вороны.
Приехал и уехал человек, которого звали Куинн, затем вновь поя-
вился и вновь исчез. Сестра Благодать, бледная и изможденная, верну-
лась из Уединения.
— Ты не сказал мне, что ОТорман умер, Брат.
Он покачал головой.
— Ты виновен в его смерти?
— Да.
— Это был несчастный случай?
— Нет.
— Ты это сделал намеренно?
-Да.
В ее глазах больше не было любопытства — только грусть.
— Куинн сказал, что у ОТормана осталась жена, которая до сих
пор не знает, что с ним случилось, и страшно мучается. Это зло
нужно исправить, хотя бы для спасения твоей души. Нельзя вос-
кресить мертвого, но можно хоть немного помочь его жене. Напиши
ей,Брат, признайся во всем. Я сделаю так, что тебя не найдут.
Письмо отправят из Чикаго, и никто не заподозрит, что его на-
писал ты.
На всякий случай он Принял меры предосторожности: написал ле-
вой рукой, чтобы изменить почерк, и смешал реальность с фантазией,
выдав себя больше, чем предполагал. Письмо дало ему чувство стран-
ного удовлетворения. Он словно бы окончательно похоронил
496
ОТормана, нацисав ла могиле эпитафию настолько грязную; >что без-
утешная вдова никому не решилась бы ее-показать.
По его настоянию Сестра Благодать, хмурясь, прочла письмо.
— Ах, Брат, ну зачем так... откровенно?
— Почему бы и нет?
— Мне кажется, ты мстишь не только ему, но и ей. Это нехорошо.
Мне страшно за твою душу. В ней по-прежнему сидит дьявол, если ты
до сих пор не избавился от ненависти...
Каждое утро он просыпался на сеновале с мыслью, что новый день
принесет освобождение, награду и безопасную жизнь. Но один день
сменялся другим, точно таким же, и он делал очередную зарубку на
стенке хлева. Дни были такими же одинаковыми, как зарубки. Опас-
ность отступила: люди шерифа уехали месяц назад, а если бы и верну-
лись, то не нашли бы его следов ни в Башне, ни на кухне. Дальше хлева
он не ходил. Час за часом он методично уничтожал все, что могло его
выдать. Прежде чем покинуть утром сеновал, он граблями заравнивал
место, которое несло на себе отпечаток его тела. Он зарывал мусор, а
ночью, потушив костер, присыпал его сосновыми иголками и дубовы-
ми листьями. То, что начиналось как игра, в которой он перехитрил
преследователей, стало привычным ритуалом.
Он редко думал о том, чтобы уйти из Башни и спрятаться, напри-
мер, в Чикаго. Мысль об одиночестве в городе повергала его в ужас.
Кроме того, ему и так уже пришлось отдать половину денег, и он боял-
ся, что не сможет убедительно объяснить ей, насколько это было необ-
ходимо. Иногда он репетировал: «Понимаешь, любимая, если бы я
просто уехал из Башни, то полиция сразу бы поняла,.кто виновен. Дав
Учителю денег, чтобы он распустил общину, я всех запутал... Кстати,
подкупить Учителя было совсем несложно, потому что он тоже боялся.
Боялся, что дни общины сочтены, и понимал, что надо идти в мир ис-
кать новых Братьев и Сестер. А для этого нужны были деньги, твои
деньги, других у меня не было. Таким образом мне удалось спрятаться
тут же, в Башне».
Он вспомнил, как впервые узнал о ее воровстве. Вспомнил, как был
потрясен.
— Ты... воруешь?
-Да.
— Но зачем? Почему?
— Не знаю. Деньги мне особенно не нужны. Я их не трачу.
— Слушай! Ты завтра же все вернешь. Обязательно.
— Нет.
— Но тебя посадят в тюрьму!
— Пока что меня никто не поймал.
— Ты сама не понимаешь, что говоришь.
— Отлично понимаю! Я краду деньги и буду красть.
497
— Альберта, верни их! Я не смогу жить без тебя.
— А тебе и не придется. У меня есть план.
Сначала план показался ему абсолютно безумным, но затем он с ним
свыкся. Сам-то он не мог предложить ей ничего.
Но на одном он все-таки настоял: Альберта обещала прекратить во-
ровство после того, как с ОТорманом будет покончено, и терпеливо
дожидаться, когда можно будет уехать из Чикото, не возбудив подозре-
ний. Но она нарушила обещание и попала в тюрьму. Она допустила
ошибку, а это было на нее не похоже. Вероятно, она слишком много
думала о нем и об их общем будущем. Или бессознательно все-таки
стремилась к тому, чтобы ее разоблачили и наказали не только за во-
ровство, но и за связь с ним? Они никогда не говорили об этом, но он
знал, что ее мучит сознание вины перед его семьей. Знал он и то, что,
кроме него, ее не ласкал ни один мужчина.
Он тоже страдал, но трудности и лишения, которым он подвергал-
ся, оправдывали его в собственных глазах. В минуты просветления он
даже размышлял, не выбрал ли он такой способ существования специ-
ально, чтобы искупить вину? Просыпаясь на рассвете от беготни крыс
в сене, жалящего укуса блохи, холода или голодных спазмов, он как бы
говорил невидимому обвинителю: «Видишь, как мне плохо? Я одинок,
голоден, несчастлив. У меня ничего нет. Я ничто. Неужели этого мало?»
Он так долго жил ожиданием будущего, что стал бояться его. Нои
возврата к прошлому тоже не хотел. Без людей было страшно, однако
тех, кого ему в самом деле недоставало, вернуть было нельзя: ни Мать
Пуресу, чьи полеты фантазии были так забавны, ни Сестру Благодать,
которая заботилась о нем, когда он болел. А Брат Верное Сердце с его
вечными разговорами о женщинах, или тупой Брат Венец, или мрач-
ный Учитель ему нужны не были.
Чем больше проходило времени, тем слабее делалась его память. Он
.почти не помнил событий того дня, когда община покинула Башню.
Появление Хейвуда было громом среди ясного неба. Он сразу понял,
что их с Альбертой плану пришел конец, что годы ожидания были на-
прасны, и словно окаменел. Он не собирался убивать Хейвуда. Он про-
сто хотел ему объяснить.
Но Хейвуд не желал слушать:
— Я останусь здесь и буду следить за каждым твоим шагом, за каж-
дым взглядом, пока не узнаю, где ты спрятал деньги.
Он так устал, что не в силах был даже отрицать.
— Как... как вы меня нашли? Вам Альберта сказала?
— Я просто ехал за Куинном от самого Чикото. Нет, Альберта мне
ничего не сказала, герой-любовник. В чем ей точно нельзя отказать, так
это в упрямстве. Пять лет я приезжал к ней месяц за месяцем и ныл,
грозил, умолял сказать правду. Я хотел ей помочь, мне нужна была
правда! Не зря я заподозрил неладное с тех самых пор, как она пробол-
талась, что дала мою одежду какому-то нищему. Она ведь ее тебе дала?
498
-Да.
— Все правильно. Вы не рискнули купить новую одежду, которую
не нашли бы потом в твоем шкафу. Вы все продумали, до мелочей.
Какой грандиозный план и как мало здравого смысла! Альберта вына-
шивала этот план не один месяц. Она стала так часто уходить по вече-
рам, что в тот день мы с матерью не придали значения ее отсутствию.
Тотализаторные бланки она покупала в одном и том же киоске — зару-
чалась свидетелем «трат» на случай, если ее все-таки поймают. Сколь-
ко хитростей, сколько труда — и что же? Она сидит в тюрьме и мечтает
об идиоте, который ее якобы ждет.
— Но я ее действительно жду. Я люблю Альберту и готов.ждать вечно!
— Ну что ж, если тебя устраивает вечность...
— Что вы имеете в виду?
— А то,— сказал Хейвуд,— что через две недели ее дело будут слу-
шать снова и судебная комиссия, не поверит, .что деньги были растра-
чены. Комиссия состоит из людей, у которых со здравым смыслом все
в порядке. И если Альберта будет упорствовать, никакого.условно-до-
срочного освобождения ей не видать! Вот почему я здесь. Мне нужны
деньги. Сейчас же!
- Но...
— Заткнись! Когда деньги окажутся у меня, Альберта поймет, что
запираться глупо, расскажет правду и вернет деньги в банк. Потом я
заберу ее домой, а ты можешь отправляться на все четыре- стороны.
— Вы не понимаете. Мы с Альбертой...
— Только не загибай про великую любовь! Тоже мне любовники'
Какой ты, к черту, мужчина? В этом, наверное, все и дело: ты — как
бы и не мужчина, Альберта — как бы и не женщина, вот вы и нашли
друг друга! Вот и цена вашей страсти!
Он не помнил, как столкнул Хейвуда вниз, помнил только звук па-
дения тела и то, как оно лежало перед алтарем. Большая серая птица
сорвалась вниз и погибла. Потом он очутился в своей комнате на треть-
ем этаже Башни, куда его отправил отдыхать Брат Верное Сердце, до-
ждался, пока Учитель побежал за Матерью Пуресой, и только тогда
пошел в хлев за крысиным ядом, двигаясь, точно робот.
Как умирала Сестра Благодать, он тоже не помнил. Помнил только
ее первый крик. Иногда птица кричала так рядом с сеновалом, и боро-
датый человек в ужасе падал на землю, думая, что это Сестра Благодать
превратилась в птицу и вернулась за ним. Он боялся за свой рассудок,
ему мерещилось, что птицы и звери стали людьми. Пересмешник, уп-
рямый и назойливый, был Братом Венец. Маленький, с зеленой спин-
кой зяблик, прыгающий среди сорняков,-^- Матерью Пуресой. Сильная,
голодная ворона — Братом Свет. Важный длиннохвостый голубь —
Учителем, унылая кукушка — Сестрой Смирение, а нахальная, верткая
сойка — Хейвудом.
— Скис! — дразнила его сойка.
499
— Замолчи!
— Скис! Скис!
— Неправда! Я верю, я жду!
Но последнее слово — скис! — всегда оставалось за сойкой.
Однажды утром он, как всегда, проснулся от крысиной возни в сто-
гу и еще прежде, чем открыл глаза, понял: ночью что-то произошло.
Братья и Сестры вернулись.
Он долго лежал без движения. Не слышно было ни голосов, ни шума
грузовика, ни рычания трактора, но до него доносился другой звук, ко-
торый он знал так хорошо,— будто кто-то быстро и без остановки сту-
чит по барабану. Это Карма баловалась с пишущей машинкой.
Забыв об осторожности, он слез по грубо сколоченной лестнице на
землю и побежал к кладовой. Он был на полпути, когда с дерева взмет-
нулся черно-белым вихрем дятел и стук прекратился.
Он выбрался и погрозил дятлу кулаком, хотя больше, чем на птицу,
злился на себя, на собственную глупость. Машинки не могло быть в
кладовой, люди шерифа забрали ее вместе с остальными вещами, но
беспокоиться из-за этого не стоило. Кто докажет, что машинка его?
Они до сих пор не знают, что он тот, кто им нужен, они до сих пор...
— Карма!
Он произнес имя вслух с ненавистью и страхом, потому что вспомнил,
увидел, как бежит в тот последний день к хлеву, а за ним спешит Карма.
— Ты возьмешь с собой машинку, Брат?
- Нет.
— Можно тогда я ее возьму?
— Отстань!
— Ну пожалуйста, разреши мне ее взять!
— Нет. И оставь меня в покое, у нас мало времени.
— В Лос-Анджелесе ее починят, и она будет как новенькая. Пожа-
луйста, Брат, отдай мне ее.
— Ладно, бери, только отвяжись.
— Спасибо, — серьезно сказала она. — Я этого никогда не забуду!
«Я этого никогда не забуду». Слова благодарности, не более. Но те-
перь они наполнились новым смыслом. «Я этого никогда не забуду»
означало: «Я всем расскажу, что это твоя машинка».
— Карма!
Имя полетело над деревьями в далекий город, где она жила, и он
понял, что должен следовать за ним.
Глава 24
Телефон зазвонил в субботу, около полудня, когда Куинн бесцель-
но слонялся по квартире в ожидании Марты. Они договорились, что
проведут день на пляже с детьми, но туман, опустившийся на Сан-
500
Феличе, скрыл солнце, и море, к которому никто не спешил, едва было
видно сквозь вязкую, белесую пелену. Звонок прервал размышления
Куинна о том, что бы придумать взамен купания.
— Алло! — сказал он, думая, что это Марта.
— Мистер Куинн?
-Да.
— Ответьте Лос-Анджелесу.
Прошло несколько секунд, и он услышал дрожащий голос Кармы.
— Я сказала, что никогда не позвоню вам, мистер Куинн, и даже
разорвала карточку, но номер я успела запомнить, и... мистер Куинн,
я боюсь. Тетя не знает, потому что ее нет, но даже если бы она была, я
не могу... Понимаете, меня ищет мама. Тетя не разрешит...
— Успокойся, Карма, и расскажи все по порядку.
— Мне десять минут назад звонил Брат Голос. Его послала мама. Он
должен передать что-то важное, но не по телефону, а при встрече.
- Где?
— Здесь, у нас в доме.
— Откуда он знает, где ты живешь?
— Я ему часто рассказывала о тете. Но сейчас я сказала, что не могу
с ним встретиться, потому что тетя дома. На самом деле она в клубе
цветоводов, готовится к выставке. Хризантемы в пампасной траве, под-
свеченные лампочками. И трава будет волноваться, потому что в ней
спрячут вентилятор. Представляете?
— Представляю,— сказал Куинн. — Но почему он не передал то, что
просила мама, по телефону?
— Говорит, что обещал ей взглянуть на меня. Посмотреть, как я вы-
гляжу, и так далее — он точно не сказал.
— Это был местный звонок или междугородный?
— Местный. Он тут, и приедет в четыре. Я сказала, что к тому вре-
мени тетя уйдет. Но мне почему-то страшно, вот я и решила позвонить
на всякий случай вам, вы ведь просили сообщить, если что-нибудь слу-
чится.
— Молодец, Карма, правильно поступила. А теперь подумай и ска-
жи: тебе не кажется странным, что мама послала именно Брата Голос?
— Кажется,— ответила Карма и добавила с детским простодушием: —
Они же терпеть друг друга не могут. Учитель говорил, что все люди —
братья, но...
— А если мама ничего не передавала, как ты думаешь, есть у него
другая причина с тобой встретиться?
— Нет.
— Может, все-таки есть?
— Не знаю,— протянула она.— Разве что ему нужна эта старая ма-
шинка. Так пусть забирает! Тетя подарила мне на день рождения но-
вую, гораздо лучше. Она вся серая...
— Погоди. Значит, Брат Голос отдал т§бе пишущую машинку?
501
— Ну, не то чтобы отдал. Я его уговорила.
— Это его машинка?
-Да.
— И она хранилась в кладовой?
— Да. Я иногда печатала на ней в шутку что-нибудь. Но потом лен-
та высохла и порвалась, и бумага кончилась... Я тогда была еще глупым
ребенком.
— Почему ты считаешь, что машинка принадлежит Брату Го.юс?
— Потому что мы из-за нее и познакомились. Башни тогда не было,
и все жили в горах Сан-Габриэль. Один раз я гуляла и слышу — кто-то
стучит на барабане. Так я подумала. А это Брат Голос сидел у себя дома
на террасе и печатал. Только он не был еще Братом Голос. Странно,
если бы я тогда не услышала машинку, он бы им никогда и не стал.
Входная дверь отворилась, и за спиной Куинна раздались легкие,
стремительные шаги Марты. Он быстро сказал в трубку:
— Карма, слушай меня внимательно. Никуда не выходи, оставайся
дома. Запри все окна и двери и не открывай их до моего приезда. Я ско-
ро буду.
— А зачем вам приезжать?
— Хочу побеседовать с Братом Голос.
— Как вы думаете, его вправду мама послала?
— Her. Думаю, ему нужна машинка.
— Но почему? Она старая, все клавиши поотлетали, на ней уже не-
возможно печатать!
— Карма, эта машинка была в автомобиле ОТормана, когда его уби-
ли. Она нужна полиции. Я говорю это, чтобы ты поняла, как опасен
Брат Голос.
— Мне страшно!
— Не бойся. В четыре, когда он придет, я буду с тобой.
— Обещаете?
-Да.
— Я вам верю,— сказала она. — Вы привезли мне лосьон.
«Как давно это было,— подумал Куинн, вешая трубку.— В другой
жизни».
Он прошел в гостиную. Марта стояла у окна, глядя на море, как
всегда, когда приезжала к нему, словно море после Чикото казалось ей
чудом.
— Значит, еще не конец?— спросила она, не поворачиваясь.
— Увы.
— Так будет всегда, Джо?
— Не надо. — Он прижался губами к ее шее.— Где дети?
— Остались у соседей.
— Не хотели меня видеть?
— Еще как хотели! Они прямо-таки принесли себя в жертву.
— Бедные. Почему?
502
— Потому что Ричард решил, что нам, для разнообразия, неплохо
побыть вдвоем,— улыбнулась Марта.
— Сообразительный парень наш Ричард!
Она посмотрела ему в глаза.
— Ты действительно так думаешь — наш Ричард?
— Да. Наш Ричард, наша Салли.
— Значит, мы действительно будем жить долго и счастливо?
-Да.
— И беззаботно?
— О, забот у нас будет множество. Но нам они не страшны. Потому
что мы друг друга любим и уважаем.
-Да.
В ее голосе по-прежнему звучало сомнение, но раз от раза оно ста-
новилось тише, глуше, и он верил, что когда-нибудь оно исчезнет вовсе.
— Ты еще будешь сравнивать меня с ОТорманом — не в мою пользу.
— Этого не может быть!
— Будет обязательно. А дети в какой-то момент начнут мне грубить,
потому что вспомнят, что я им не отец. Мы будем ссориться из-за денег...
— Джо, не надо!— Она зажала ему рот ладонью.— Я обо всем этом
думала.
— Вот и хорошо. Значит, мы оба знаем, на что идем. Почему ты ко-
леблешься?
— Боюсь снова ошибиться.
— Значит, ты считаешь, что ОТорман был ошибкой?
-Да.
— Потому, что это правда, или потому, что мне это хотелось бы ус-
лышать?
— Это правда,— сказала она, и он почувствовал, как плечи под его
руками вздрогнули.— Воспоминания банальнее предвидений, но они
полезны. Брак с Патриком был скорее моей идеей, чем его. Мне хоте-
лось своего гнезда! Я вышла за Патрика, чтобы иметь семью, а он же-
нился на мне, чтобы... наверное, у него было много причин, но. прежде
всего, у него не хватило духу мне противостоять. Теперь, когда я знаю,
что он умер, легче быть объективной не только к нему, но и к себе.
Хуже всего в нашем браке было то, что мы слишком друг от друга за-
висели. Он зависел от меня, а я зависела от его зависимости. Понятно,
почему он так любил птиц. Он наверняка чувствовал себя птицей в
клетке... Что такое, Джо?
— Ничего.
— Но ведь я чувствую. Пожалуйста, скажи.
— Не могу. Во всяком случае, сейчас.
— Хорошо,— легко согласилась она.— Тогда в другой раз.
Больше всего на свете Куинн хотел, чтобы другой раз не настал ни-
когда, но он понимал, что это желание неосуществимо.
— Я только что сварил кофе,— сказал он.— Хочешь?
503
— Нет, спасибо. Если нам к четырем надо быть в Лос-Анджелесе,
лучше выехать сейчас, иначе попадем в пробку.
- Нам?
— А ты думал, я ехала сюда из Чикото, чтобы пробыть с тобой де-
сять минут?
— Марта, послушай...
— Непременно, только говори правду.
— Да я сам еще ничего не знаю. Я не ждал этого звонка! И не по-
нимаю, что за ним стоит. Возможно, ничего особенного. Возможно,
Брат Голос и впрямь хочет повидаться с Кармой по просьбе ее матери.
Но я не хочу, чтобы ты была там, если это не так.
— Трудные ситуации — мой конек.
— Даже если они впрямую касаются тебя?
— Именно они. У меня большой опыт.
И она улыбнулась.
— Твердо решила ехать со мной?
— Если ты не возражаешь.
— А если возражаю?
— Нет, пожалуйста, не надо!
— Марта,— предпринял он последнюю попытку.— Я не хочу взва-
ливать на тебя свои заботы. Я сам с ними справлюсь!
— А я думала, заботы нам не страшны. Или это были всего лишь
слова, Джо?
— Марта, я хочу поберечь тебя, а ты не слушаешься!
— Не заставляй меня чувствовать себя неполноценной, Джо. Не пос-
тупай со мной, как я с Патриком. Чего ты боишься? Почему я не до-
лжна ехать к Карме? Она совсем еще ребенок, ей надо помочь. Не клади
меня в коробку с ватой, я тебе пригожусь.
— Ну ладно,— сказал он дрогнувшим голосом.— Не хочешь в короб-
ку — поехали.
— Благодарю вас, сэр. Вы не пожалеете о своем решении.
-Да?
— Почему ты так странно говоришь, Джо? В чем дело? Ты что-то
подозреваешь?
— Я жалею, что нет коробки с ватой, в которой хватило бы места
нам обоим.
Глава 25
Он шел по улицам, то и дело останавливаясь, чтобы взглянуть на
небо, словно ожидал увидеть в нем своих лесных соседей: черно-бело-
го дятла, серую кукушку или желтогрудую синицу. Но единственными
птицами, которые ему попадались, были воробьи, сидящие на элек-
тропроводах, да голуби на крышах.
504
Он вдруг представил, как все люди, живущие в городе, превратят-
ся в птиц. Машины, бегущие по улицам и шоссе, остановятся раз
и навсегда, и из них вырвутся птицы. Из окон домов, гостиниц,
фабрик, контор, из труб и дверей, с автостоянок, аллей в парках, пля-
жей, теннисных кортов к небу, трепеща, переливаясь, шумя, взовьют-
ся, поплывут, полетят миллионы птиц. И одна будет самой боль-
шой, самой величественной, самой красивой. Это будет он — золотой
орел.
Видение росло перед ним, как гигантский воздушный шар, и, как
шар, лопнуло. Люди остались людьми, бескрылыми и унылыми, и зо-
лотой орел, подчиняясь нелепому закону всемирного тяготения, шел,
неузнанный, по грязному тротуару.
Он слишком долго не видел людей. Даже старики пугали его, а мимо
молодых он старался проскользнуть как можно незаметнее, ожидая, что
они будут смеяться над его бритой головой, босыми ногами и дурац-
ким одеянием. Но, увидев вдруг свое отражение в витрине магазина, он
понял, что никто и не подумает над ним смеяться. Он был таким же,
как остальные. Ну конечно! Он просто забыл. Пока он жил в лесу, во-
лосы у него отросли, бороду ему сбрили в парикмахерской на окраине,
а в магазине мужской одежды он купил настоящий костюм, галстук,
белую рубашку и черные кожаные мокасины, которые начинали жать.
Брат Голос Пророков исчез. Он стал безымянным мужчиной, который
идет по городу, нс отражаясь в равнодушных глазах прохожих. Им ни-
кто не интересовался, никто его не замечал.
Он зашел в бакалейную лавку и спросил, как пройти на Грингроув-
авеню, где жила Карма. Хозяйка ответила, не поднимая головы от
газеты.
— Большое спасибо,— сказал он.
— М-м.
— Жарко сегодня.
- М-м.
— Вы не знаете, который час?
— Половина.
— Простите, я не совсем понял...
— Вы что, глухой? Или иностранец? Половина четвертого.
— Благодарю вас.
«Нет, толстая гусыня, я не глухой и не иностранец. Я заколдован-
ный золотой орел».
Пол четвертого. Времени еще много. Повернув за угол, он опустил
руку в карман и нащупал ручку длинной складной бритвы. К сожале-
нию, она затупела, и бриться было трудно, но девичье горло податли-
вее мужской бороды. Эта мысль была настолько смешной, что он не
удержался и хихикнул. Звук вышел писклявый, как чириканье малень-
кой, жалкой птички, но похожий на мощный, гордый крик орла, и ему
стало неловко. .Он вдруг растерялся и едва дошел ватными ногами до
505
ближайшего фонаря, к которому вынужден был прислониться, чтобы
вновь собраться с силами.
Неподалеку три какие-то девчонки ждали автобуса, сидя на скамей-
ке. Они смотрели на него с таким любопытством, будто из-под его се-
рого костюма вылезло старое одеяние Брата Голос. Их нужно было
как-то отвлечь, успокоить.
— Жарко сегодня, — сказал он.
Одна из девочек по-прежнему не спускала с него глаз, другая прыс-
нула, третья отвернулась.
— В такую жару приятно думать о чем-нибудь прохладном.
Они снова не ответили. Затем самая высокая чопорно произнесла:
— Нам нельзя разговаривать с незнакомыми мужчинами.
— Какой же я незнакомый? Смотрите — я самый обыкновенный
человек...
— Лаура, Джесси, пойдемте, мама будет недовольна...
— ...хожу каждый день на работу, всего хочу, всего боюсь, но знаю,
что когда-нибудь стану свободным, как птицы. Надо только подождать.
Еще чуть-чуть подождать.
Он понимал, что девочки ушли и он разговаривает с пустой скамей-
кой, но было ясно, что именно так и должен вести себя обыкновенный
человек, когда его никто не слушает, — разговаривать с пустыми ска-
мейками, молчаливыми стенами и потолками, глухими деревьями, пус-
тыми зеркалами, закрытыми дверями.
Он пошел дальше. Это был богатый район. Лужайки перед домами-
становились зеленее, заборы — выше, но у самих домов вид был поче-
му-то нежилой, словно богатые хозяева выстроили их напоказ, а сами
отправились жить в другое место. Изредка он слышал, как хлопает
дверь, открывается и закрывается калитка, лает пес. «Они здесь,— ду-
мал он,— они все здесь, но прячутся. Потому что боятся меня, обык-
новенного человека».
Дойдя до Грингроув-авеню, он остановился, переминаясь с ноги на
ногу, чтобы унять боль. С каждым шагом туфли жали все сильнее и
сильнее, и он подумал, сколько обычных людей ходят целыми днями
по городу в тесной обуви прежде, чем кого-нибудь убить. Наверняка
немало. Во всяком случае, больше, чем полагают другие обыкновенные
люди. Значит, ничего необычного в его цели нет. К тому же Карма
клялась отказаться от мира зла и стяжательства. Теперешнее богатство
помешает ей ступить на гладкую золотую почву райского сада. Он об-
легчит ей путь к спасению.
Иногда, вспоминая годы, проведенные в общине, он ненавидел Учи-
теля и презирал оболваненных им Братьев и Сестер, но такие моменты
были редкостью. Ежедневное повторение догм и правил оставило в его
мозгу глубокий след, и он не мог разровнять его, как разравнивал в сто-
гу отпечаток своего тела, не мог спрятать поглубже, как мусор под
листьями и сосновыми иголками. Город казался ему воплощением зла.
506
Праздные мужчины и раскрашенные женщины были отмечены
дьявольской печатью, богохульствующие язычники въезжали на боль-
ших, шикарных машинах прямо в ад.
А на нем была печать благочестия. Ее-то и разглядели девочки на
автобусной остановке, ее, а вовсе не серое одеяние Брата Голос. И сразу
поняли, что он необыкновенный человек, который пришел свершить
необыкновенное дело. Хотя девочки были уже далеко, он на всякий слу-
чай ускорил шаг, чтобы оказаться от них еще дальше. На некоторых
домах были только номера, на других — номера и фамилии владельцев.
Возле дома № 1295 на небольшом чугунном столбе висела табличка:
миссис Харли Бакстер Вуд. Ее дом тоже казался пустым, но он знал,
что это не так. По телефону Карма говорила сначала настороженно,
потом с любопытством, потом охотно. Он знал, что в глубине души она
очень любит мать и их вечные ссоры мало что значат.
Он не стал звонить, а легонько постучал указательным пальцем по
ромбовидному стеклянному окошку в двери. Никто не ответил, но он
не сомневался, что Карма дома. Ему представилось даже, что он слы-
шит ее быстрое, взволнованное, беззащитное дыхание по ту сторону
двери. Так дышал попугай, прежде чем уронил головку, закрыл глаза и
умер у него на ладони. Он похоронил его под мадроньей, а потом взял
топор и порубил клетку на куски. Он помнил, какой испытывал вос-
торг, когда крушил топором прутья — словно сам себя выпускал на
свободу. Когда восторг улегся, он выбросил то, что осталось от клетки,
в овраг, будто убийца, прячущий следы насилия.
— Карма!
Да, он отчетливо слышал ее дыхание.
— Это я, Брат Голос. Ты что, не узнала меня? Посмотри вниматель-
ней, не обращай внимания на мелкие перемены. Это я, слышишь, глу-
пая девчонка?
Он прижал губы к щели в двери.
— Ну же, Карма, открой! Я тебе должен сказать что-то важное.
И она наконец ответила тонким, срывающимся голосом:
— Скажи оттуда.
— Нет, не могу.
— Я... я боюсь выходить.
— Стыдись, Карма. Мы знаем друг друга много лет. Я тебе как род-
ной дядя. Я отдал тебе самое дорогое, что у меня было, — пишущую
машинку.
— Вовсе она не твоя,— сказала девочка. — Ты украл ее из автомо-
биля О’Гормана.
— Ты называешь меня вором? Клянусь, это моя машинка!
— Я знаю, откуда ты ее взял.
— Кто-то обманул тебя, глупая девчонка, а ты и рада повторять. Правду
знаю один я, и уж конечно ничего не скажу, пока ты не откроешь дверь.
— Но тетя все еще дома. Она наверху, в своей комнате.
507
Это была такая наивная ложь, что он едва не рассмеялся. Но даже
если бы тетя и была дома, какой она могла быть преградой? Ее горло
тоже нежнее мужской бороды.
— Какая ты смешная, маленькая лгунья,— сказал он с нежностью.—
Помнишь, как ты дразнила меня, как спрашивала: «Брат Голос, где твой
голос?» Хотела, чтобы я заговорил. Но я не мог себе этого позволить.
Люди, у которых есть тайны, должны молчать, и я молчал. А потом пре-
дал себя во сне. Я всегда сам себя предавал. Только представь, я сделал
это во сне, когда меня никто не понукал, не расспрашивал.
Она молчала, и ему показалось, что он снова в лесу, один, и пыта-
ется объяснить что-то существам, которые не желают его слушать.
Мимо проехала полицейская патрульная машина, и он выпрямил-
ся, придав лицу солидное выражение. Он был священником, зашедшим
субботним днем к прихожанам. Он всегда мечтал стать священником.
Ему всегда хотелось, чтобы люди шли к нему за советом.
Машина скрылась из виду, оставив в его душе легкое беспокойство.
Что, если те девочки с автобусной остановки, возвратившись домой,
рассказали о нем матери, а она позвонила в полицию? Тогда двое по-
лицейских в машине его выслеживают. Возможно, сейчас они его не за-
метили, но если им вздумается вернуться... Нет, чепуха. Почему они
должны возвращаться? У матери девочек не было оснований сообщать
о нем в полицию. Он не нападал на них, не пытался увести за собой,
не предлагал мороженого. Глупые девчонки, глупая мать, у них нет ни-
каких оснований...
— Патруль его заметил,— сказал Куинн.— Продержись еще несколь-
ко минут, Карма.
— Не могу.
Куинн стоял рядом, Марта обнимала ее за плечи, но все равно Кар-
ме было страшно, как никогда. Она видела, что они тоже боятся, и это
было страшнее всего. Девочка понимала, что двор взрослых боятся не
стоящего за дверью человека, который, конечно, опасен, а чего-то дру-
гого, более серьезного и значительного. Карма взглянула на побелев-
шие губы Куинна, на черные круги под глазами Марты.
— Не могу. Я не знаю, что еще сказать.
— Сделай так, чтобы он сам говорил.
— О чем?
— О себе.
Карма подошла к двери.
— Где ты прятался, Брат Голос?— громко спросила она.
Вопрос рассердил его. Почему она считает, что он прятался, как пре-
ступник? Он образованный и культурный человек, а в лесу решил жить,
потому что ему там больше нравится.
— Я не могу стоять тут до вечера, — раздраженно произнес он. —
Нас ждет твоя мать.
508
— Где?— спросила Карма.
— В доме у друзей. Она очень больна, можно сказать, умирает, и
просила, чтобы я тебя привел.
— Что с ней?
— Неизвестно. Она запретила вызывать врача. Может быть, ты убе-
дишь ее это сделать?
— А где живут эти друзья? Далеко?
— Совсем рядом.
«Да, совсем рядом, гораздо ближе, чем ты думаешь, нужно сделать
всего один, последний шаг. Последний в твоей жизни».
— Она очень плоха, Карма. Надо торопиться.
— Ладно. Я сейчас выйду.
— А разве ты не пригласишь меня войти? Невежливо держать чело-
века на пороге.
— Нет. Мы разбудим тетю, и она меня не пустит. Она ненавидит
Башню. Тетя считает, что...
— Ладно, хватит болтать. Собирайся скорее.
Он ждал, поглядывая, не едет ли полицейская машина, и считая про
себя секунды, вернее, они сами считались, отдавая ему честь, как иг-
рушечные солдаты: один, сэр, два, сэр, три, сэр, четыре, сэр, пять, сэр,
шесть, сэр.
Славные ребята, эти секунды. Всегда называли его сэр, почтитель-
но и дружелюбно. Да, они любили своего генерала. Они знали, что
когда-то он был обыкновенным человеком, но постепенно рос над дру-
гими и стал командиром времени. Он тронул звезды на рукавах. Сей-
час, при дневном свете, их, конечно, не было видно. Они спускались к
нему с неба ночью.
Сто четырнадцать, сэр. Сто пятнадцать, сэр. Сто...
Он вздрогнул. Игрушечные солдаты превратились в полицейс-
ких в синей форме, они не отдавали ему больше честь, не называ-
ли своих имен, а, наоборот, спрашивали грубыми голосами, как его
зовут.
— Кто вы?
— Командир,— сказал он.
— Командир чего?
— Я — командир времени.
— Интересно!
— Да, это очень ответственная работа. Я решаю, что и когда проис-
ходит с людьми и животными, птицами и деревьями...
— Ладно, командир. Пошли, устроим смотр войскам.
— Сейчас неподходящее время.
— А по-моему, подходящее.
— Это решаю я, а не вы.
— Пойдем, командир. У нас в участке часы сломались, никто их,
кроме тебя, не починит.
509
Внезапно он понял, что эти люди вовсе не полицейские, а аген-
ты вражеской страны, посланные разрушить время и выкрасть его ко-
мандира.
Дверь дома отворилась, и он увидел мужчину, которого звали Ку-
инн, и женщину, тоже казавшуюся знакомой, однако он не мог вспом-
нить, как ее зовут.
— Не дайте им увезти меня!— крикнул он Куинну.— Они шпионы!
Они хотят свергнуть правительство!
Куинн отпрянул, будто его ударили в живот и он потерял равно-
весие, а женщина принялась кричать: «Патрик! Патрик! Боже мой,
Патрик!»
Он слушал, смотрел и никак не мог понять, кто она такая и кто этот
Божемойпатрик.
СОДЕРЖАНИЕ
СТЕНЫ СЛУШАЮТ
Роман
Перевод с английского В. Красовской
5
В ТИХОМ ОМУТЕ
Роман
Перевод с английского В. Федорова
151
КАК ОН ПОХОЖ НА АНГЕЛА
Роман
Перевод с английского А. Бураковской
321
Литературно-художественное издание
Миллар Маргарет
СТЕНЫ СЛУШАЮТ
Детективные романы
Ответственный редактор И. А. Лазарев
Редактор Т. И. Медведева
Художественный редактор А. И. Моисеев
Технический редактор Л. И. Витушкина
Корректор И. А. Филатова
Подписано к печати с готовых диапозитивов 15.10.93. Формат 60*84*/в.
Бумага книжно-журнальная офсетная. Гарнитура «Таймс». Усл. печ. л. 29,76.
Уч.-изд. л. 37,43. Тираж 50 000 экз. Заказ N» 4216
Торгово-издательское объединение «Центрполиграф».
127018, Москва, Октябрьская ул., 18.
ГИПП «Нижполиграф».
603006, Нижний Новгород, Варварская ул., 32.
СТЕНЫ СЛУШАЮТ
В ТИХОМ ОМУТЕ
КАК ОН ПОХОЖ
НА АНГЕЛА
РОМАНЫ