Автор: Серебряков М.В. Фингерт Б.А. Святловский В.В.
Теги: философия социальная философия марксизм
Год: 1992
Текст
1922 Год издания 1-й № 3 июль — сентябрь 1922
ЗАПИСКИ
НАУЧНОГО ОБЩЕСТВА МАРКСИСТОВПОД РЕДАКЦИЕЙ
В. В. Святловского, М. В. Серебрякова, Б. А. Фингерта.
Е. А. Энгеля и Э. Э. Эссена.
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКВА • • • 1922 • • • ПЕТРОГРАД
Гиа. № 1120. Отпеч. 3.000 экз-
•Печатный Двор-, тип. Гос. Изд.
Петроград. Гатчинская. 26
СОДЕРЖАНИЕ № 3.
стр.
1. М. В. Серебряков
Ранняя юность Фридриха Энгельса. (Окончание.) 52. И. А. Боричевский
Учение Карла Маркса о религии 34
3. А. И. Тюменев
Возникновение религии и первые шаги религиоз¬
ного развития 60
4. Наталия Ососкова
Нравственный: облик Сен-Симопа и его отноше¬
ние к религии 86
5. Ксения Горбач
Зарождение революционного социализма (Священ¬
ник-революционер Жан Мелъе) 100
6. Илья Рапопорт
К проблеме Маркс и Бакунин 119
7. В. В. Святловский
Каталог утопий . 161
РАННЯЯ ЮНОСТЬ ФРИДРИХА ЭНГЕЛЬСА 1).
III. Молодая Германия и первые литературные опыты.
Юный Энгельс безвозвратно удалился от алтаря, благоговей¬
ное почтение к которому внедрялось ему с детства. Но в Гер¬
мании тридцатых годов алтарь тесно соприкасался с троном.
Чтобы ограждать полуфеодальный строй, всемогущий господь на
небесах был столь же необходим, как самодержавный монарх
на земле. Правоверные попы и богословы твердили с церковных
и университетских кафедр, что государству надлежит проник¬
нуться христианскими началами. Правители и политики в тай¬
никах канцелярий и на столбцах газет ревностно укрепляли
правоверную церковь. Это сожительство алтаря и трона породило
ублюдочную идею христианского государства, в существовании
которого были заинтересованы попы и дворяне, правоверная цер¬
ковь и абсолютная монархия, ортодоксия и романтика.
Всем, почувствовавшим дыхание июльской революции, алтарь
и трон представлялись одинаково ненавистными оплотами реак¬
ции: чтобы опрокинуть последний, нужно было разрушить и пер¬
вый. Естественно, что политическому раскрепощению предшество¬
вала борьба с религиозным правоверием, а вылазки против рели¬
гии приобретали характер политических актов. Философские и
в особенности богословские вопросы заняли центр общественного
внимания. Политических партий не было, но отсутствие их воз¬
мещалось философскими и литературными направлениями, объеди¬
нявшими единомышленников. Так, либерально и демократически
настроенные люди с философским складом ума группировались
вокруг младогегельянцев, с литературными наклонностями — вокруг
младонемцев. Среди тех и других наблюдалось несомненное ду¬
ховное родство.
Оба направления в одинаковой степени внушали ненависть
главарям реакции. Как известно, политический реакционер Вольф¬
ганг Менцель уже в 1835 г. не без успеха требовал наложить
запрещение на произведения Гейне и Молодой Германии. Вождь
религиозного правоверия Генрих Лео жаждал вырвать с корнем
«младогегельянскую сорную траву». «Евангелическая Церковная
Газета» Генгетенберга с равным отвращением писала о младо-
1) См. «Записки Научного Общества Марксистов». № 2.
немцах и младогегельянцах. До известной степени она была права.
И те, и другие отвергали издревле унаследованные традиции,
священное предание, авторитет правоверной церкви и христиан¬
ского государства: первые совершали свою кротовую работу, при¬
крываясь туманными терминами философии; вторые сражались
беллетристическим оружием, нередко прибегая, однако, к крити¬
ческим и публицистическим статьям.
Когда молодой Энгельс вырвался из захолустного Вупперталя,
он уже чувствовал горячую любовь к поэзии и искусству. Его
литературные вкусы сложились под влиянием великих немецких
поэтов: Клонштока и Лессинга, Гете и Шиллера, Тика и Уланда.
По приезде в Бармен он с жадностью набросился на литературу
Молодой Германии. При первом знакомстве она произвела на
юношу не совсем благоприятное» впечатление. Воспитанный на
классических произведениях, он обладал острым литературным
зрением и живо чувствовал подлинную поэзию. Между тем младо-
немецкие писатели, прежде других попавшие в его руки, далеко
не были первоклассными художниками. Немудрено, что Энгельс
быстро заметил надуманность, неправдоподобие, искусственность,
жеманство, модничание, короче — невысокие художественные до¬
стоинства младонемецкой литературы. В эту пору своей юности
он ставит форму значительно выше содержания. Руководствуясь
же чисто эстетической точкой зрения, он крайне пренебрежи¬
тельно отзывается о светилах Молодой Германии: Теодоре Мундте,
Генрихе Лаубе, Кюне и других.
«Этот Теодор Мундт,— пишет Энгельс,— несет какую-то околе¬
сицу про девицу Тальони, будто бы «танцующую Гете»: он укра¬
шает себя словечками из Гете, Гейне, Рашели и Штиглиц, бол¬
тает отчаянный вздор о Беттине, но все так модно, так модно,
что читать его — истинное наслаждение для какого-нибудь верто¬
праха или тщеславной, похотливой молодой дамы. Этот Кюне,
агент Мундта в Лейпциге, редактирует «Zeitung für die elegante
Welt»; ныне она выглядит как дама, к фигуре которой идут
фижмы, но которая одета в модное платье, так что при каждом
шаге сквозь легкую одежду виден миловидный изгиб ног. Это
восхитительно! А Генрих Лаубе! Этот молодец одним взмахом
малюет несуществующие характеры, небывалые путевые новеллы,
бессмыслицу за бессмыслицей; прямо ужас. Не знаю, что ста¬
нется с немецкой литературой» 1).
Но и среди современных поэтов Энгельс находит выдаю¬
щихся художников. С полной независимостью, определенностью и
ясностью суждений он выделяет «три таланта»: Карла Бекка,
Фердинанда Фрейлиграта и — почему-то — Юлиуса Мозена. Но из
всех младонемецких писателей он считает «наиболее разумным»
1) Письмо к Фр. Греберу от 20/1 39, Ss. 14—15.
— 6 —
Гутцкова, издававшего журнал «Телеграф». Ему-то наш юный
литератор и предложил слой первый опыт — «Письма из Вуппер¬
таля», состоящие из трех частей. Две первые напечатаны ано¬
нимно в марте и апреле l839 года, а последняя за подписью
«Фридрих Освальд» — в ноябре. Вторая часть «Писем» обнаружи¬
вает несомненное знакомство с поэзией, подлинный литературный
вкус и недюжинный критический талант. Чувствуется, что на
поприще журналистики выступает, пусть еще не совсем сложив¬
шаяся, но своеобразная и сильная личность. Не без тонкого
юмора 18-ти-летний автор описывает жалкую умственную жизнь
Эльберфельда и Бармена.
Вуппертальцы не имеют никакого представления об истин¬
ном просвещении. Образованным человеком считается тот, кто умеет
играть в вист и на биллиарде, с грехом пополам болтать о по¬
литике и ловко говорить комплименты. Люди ведут ужасную
жизнь и очень довольны ею. Целый день рьяно подсчитывая
прибыли и убытки, по вечерам они в определенный час соби¬
раются в клубах, где играют в карты, рассуждают о политике
и курят, пока часы не пробьют девяти: потом расходятся по до¬
мам. Так жизнь течет изо дня в день без всяких перемен: и горе
тому, кто захотел бы ее нарушить!
Молодые люди шествуют по стопам отцов. Беседы их крайне
однообразны: барменцы говорят больше о лошадях, эльберфельдцы —
о собаках. Лишь очень редко разговор принимает иное направле¬
ние. Под литературой они понимают Поль-де-Кока, Марриэта,
Тромлица и К0. В политике вуппертальцы — добрые пруссаки, ибо
живут под прусским владычеством, а priori настроены против
всякого либерализма, пока его величеству угодно оставлять
Кодекс Наполеона; но вместе с ним улетучился бы и весь па¬
триотизм.
Литературное значение Молодой Германии никому неиз¬
вестно. Она считается не то демагогией, не то тайным обще¬
ством под председательством Гейне, Гутцкова п Мундта. Неко¬
торые благородные люди читали кое-что из Гейне, но в общем
имеют о литературе очень смутные представления, заимствован¬
ные у попов и чиновников. Фрейлиграт, проживающий в Бармене,
большинству известен лично и пользуется славой доброго това¬
рища. Сначала ему не было отбоя от посетителей, которые бу¬
квально преследовали поэта, хвалили его стихи и вино, всеми
средствами стараясь выпить на брудершафт с тем, кто уже «пе¬
чатался»; ведь для подобных господ поэт — ничто, писатель — все.
Постепенно Фрейлиграт прервал с ними сношения и встречается
лишь с очень немногими. Несмотря на затруднительное положе¬
ние поэта, принципалы всегда относились к нему весьма при¬
лично и дружественно. Замечательно, кстати, что Фрейлиграт
крайне точный и прилежный конторщик.
— 7 —
В собственно вуппертальской литературе важнейшее место
нанимает журналистика. Среди прозаических вещей нет ничего
достойного упоминания: если исключить богословские или скорее
пиэтистическне сочинения да несколько весьма поверхностно на¬
писанных произведений по истории Бармена и Эльберфельда, не
остается в сущности ничего. Но поэзия процветает в «благосло¬
венной долине», где поселилось довольно много поэтов. Впрочем,
местные знаменитости наводнили всю округу пиэтизмом и фили¬
стерством. Плоды их творчества — не прекрасные, благоухающие
острова, а сухие, обнаженные скалы или скучные песчаные
отмели, среди которых Фрейлиграт бродит подобно моряку, по¬
терпевшему кораблекрушение 1).
Таким образом, в Вуппертале или «долине святош» (Muckertal),
как не без остроумия выразился однажды Энгельс, единственная
светлая точка — Фрейлиграт. Все остальное убого, плоско, без¬
дарно или пошло. Эти безотрадные впечатления нашли яркое
выражение в статье Энгельса,, вызвавшей большую сенсацию
в Бармене и Эльберфельде. Понятно, что он опасался попасть
в «адскую переделку» и потому взял с друзей честное слово не
открывать его авторства 2). Предусмотрительное решение еще
более упрочилось, когда из дружеских писем автор узнал, что
статья породила «адскую суматоху». Получив одну из вуппер¬
тальских газет с нападками на свое произведение, он тотчас же
переправил номер Гутцкову с просьбой и впредь сохранять его
аноним 3). При таких-то обстоятельствах Энгельс заслужил свои
литературные шпоры. Помимо чисто биографического интереса
статья показывает, что он уже вырос из вуппертальских пеленок,
владеет, так сказать, хорошей мускулатурой стиля и пойдет само¬
стоятельным путем.
В «Письмах из Вупперталя» эстетическая точка зрения про¬
должает еще преобладать, но сквозь художественные мерила уже
просачивается политическая струя: сбросив смирительную ру¬
башку правоверия, Энгельс впадает и в политическую ересь.
1) Briefe aus dem Wuppertal. Ss. 33—37.
2) Письмо к Фр. Греберу от 24/IY 39, S. 43.
3) Письмо к Вильг. Греберу от 29/IV 39. s. 57. — О том возбуждении,
какое беспощадная критика Энгельса вызвала среди вуппертальцев, не при¬
выкших к столь непочтительным речам, свидетельствует письмо его друга
Вильг. Бланка к Вильг. Греберу от 24-го мая 1839 г,: «По этому поводу
здесь совсем взбесились п все находившиеся тут экземпляры расхватали
в одно мгновенье. Замечательно, как мучительно здесь стараются найти
автора: один говорит, что это Фрейлиграт, другой — что Клаузен, третий —
что Гольцапфель и т. д., но истинного автора не угадывают; и это хорошо,
ибо они задали бы Энгельсу ужасную головомойку при его возвращении,
если бы узнали, что это он. Поэтому, впрочем, первый шум уже значи¬
тельно стих, и те, против которых направлены нападки, держатся выше
этого».— Fr. Engels. Schriften der Frühzeit, S. 307.
— 8 —
Одновременно с тем как крепнут политические интересы, он все
большее внимание уделяет и содержанию поэтических произве¬
дений. Та самая литература Молодой Германии, которая так не¬
давно вызывала резкую отповедь, снискивает более благоприят¬
ную оценку. Даже больше. Энгельс начинает думать, что Молодая
Германия открывает новую эру в немецкой литературе.
Кто, собственно говоря, был у немцев до 1830 года?— спра¬
шивает он, — Теодор Гелль с товарищами, Виллибальд Алексис,
старик Гете и старик Тик. Вот и все. Но как удар грома гря¬
нула июльская революция, «со времен освободительной войны
прекраснейшее проявление народной воли». Гете умирает, Тик
все более опускается, Гелль впадает в дремоту. Мендель продол¬
жает писать свои сапожнические критические статьи, но в лите¬
ратуру проникает левый дух. Впереди идут поэты Грюн и Ленау;
Рюккерт вновь переживает подъем, Иммерман приобретает зна¬
чение, Платен — тоже. Но это не все. Гейне и Берне, характерыкоторых окончательно сложились еще до июльской революции,только теперь завоевывают положение. По их стопам идет моло¬
дое поколение с Гутцковым во главе. К нему, конечно, примы¬
кает незначительный Мулдт, ради заработка пускающийся во
всевозможные предприятия. Вскоре присоединяется Бейрман,
остроумный парень и тонкий наблюдатель, а потом Рудольф Вин¬
барг и Густав Кюне. Для последних пяти писателей Вилбарс
изобретает название: Молодая Германия 1 ).
Против нее выступает Менцель, которому лучше было бы
оставаться дома, ибо Гутцков уже успел нанести ему смертель¬
ный удар. Затем ополчается и «Евангелическая Церковная
Газета», во всякой аллегории усматривающая идолопоклонство,
а в выражении чувственности — проявление первородного греха.
Эти благородные люди обвиняют Молодую Германию в стремле¬
нии к эмансипации женщин и восстановлению плоти, в желании
ниспровергнуть два-три королевства, а императора и папу объ¬
единить в одном лице. Из всех подобных нападок обоснована
только одна — обвинение в стремлении к эмансипации женщин.
Нападки сплачивают Молодую Германию и содействуют кристал¬
лизации ее идей.
По словам Кюне и Мундта эти идеи отличаются не демаго¬
гическим или анархическим характером, а основываются на есте¬
ственных правах человека, и враждебны всем тем современным
отношениям, которые противоречат последним. Сюда относятся
прежде всего: участие народа в управлении государством, т.-е.
конституционный строй, затем эмансипация евреев, уничтожение
1) Книга Винбарга появилась не в I835 г.. как ошибочно предпола-
гает Энгельс, а и 1834-м. — Wienbarg, Ästhetische Feldzüge, 1835. b. Hoffmann
u. Campe.
— 9
— 10 —
всякого религиозного принуждения, всякой родовой аристократии
и т. д. Своими дельными произведениями младонемецкие писа¬
тели завоевали признание и привлекли к себе молодые таланты.
Их поэты — Анастасий Грюн и Карл Бекк: их критики — прежде
всего Гутцков, Кюне, Лаубе, а среди более молодых — Людвиг
Виль. Левин-Штюккинг и другие. Кроме того, они предприни¬
мают попытки в области романа, драмы и проч. 1).
Вот к этому-то литературному направлению Энгельс скло¬
няется все более и более. Переписка, с братьями Греберами убе¬
ждает, что его привлекают прежде всего свободолюбивые мотивы
младонемцев. Однако, пасторские сыновья отрицательно относи¬
лись к повороту в политических воззрениях Фридриха и, повиди¬
мому, пытались убедить его в предосудительности избираемого
пути. По крайней мере сам Энгельс считает нужным оправдаться:
«Что мой ум склоняется к Молодой Германия, не. повредит сво¬
боде; ведь эта группа писателей не составляет замкнутого со¬
общества. как романтическая, демагогическая школы и т. д.: они
стремятся к тому, чтобы идеи нашего века — эмансипация евреев
и рабов, всеобщий конституционализм и другие хорошие идеи —
проникли в мозг и кровь немецкого народа. Так как эти идеи не
чужды направлению моей души, с какой же стати мне обосо¬
бляться от них? Ведь, это значит не «увлекаться направлением»,
как ты говоришь, а примкнуть к нему» 2).
Энгельс и примыкает: младонемецкая литература, привлекает
его уже не только содержанием, но и формой. Его воодушевляют
свободолюбивые мечты, защита прав на индивидуальность, борьба
с закосневшими традициями и ненавистным филистерством; он
питает отвращение к пресной морали, мещанскому самодоволь¬
ству и политической ограниченности старого поколения. Чутко
прислушиваясь к биению пульса современной жизни, юноша
с энтузиазмом убеждается, что именно Молодая Германии защи¬
щает живую действительность против романтических фантазий,
подлинные интересы — против метафизического умозрения. Но
яркие краски блещут только там, где жизнь бьет ключом: стоячее
болото не переливает цветами радуги. Поэтому Энгельс вскоре
приходит к убеждению, что лишь в младонемецкой литературе
можно найти богатство форм: только молодые писатели обладают
1) Письмо к Фр. Греберу от 8/1V ЗГУ, Ss. 40—41.
2) Письмо к Вильг. Гребуру от 27 IV, 39, S. 54: «Meam quidem mentem
ad juvenilem Germaniam se inclinare, haud nocebit libertati; haec enim classis
scriptorum non est, ut schola romantica, demagogia, etcet., societas clausa, sed
ideas saeculi nostri, emansipationem judaeorum servorumque, constitutionalismum
generalem aliasque bonas ideas in succum et sanguinem populi Teutonici intrare
volunt tentantque. Quae quum ideae haud procul sini a directione animi mei,
cur me separare? Non enim est, qued tu dicis; sich einer Richtung übergeben,
sed sich anschliessen».
—11 —
гибким, выразительным и точным стилем. Это окончательно увле¬
каат его в русло Молодой Германии.
Воспитанник немецких классикой все еще продолжает напи¬
рать на форму и стилистику, но идеалом ее считает уже «совре¬менный стиль». Образцы последнего можно найти в произведе¬
ниях Гейне, особенно у Кюне и Гутцкова, а мастера — в Вин¬
барге. Из прежних писателей на новейший стиль оказали наи¬
большее влияние Лессинг, Гете, Жан-Поль и, главным образом,
Берне. О, Берне пишет превосходным стилем! Его «Менцель
Французоед» в стилистическом отношении — первое произведение
Германии. Современный стиль отличается всеми преимуществами
всякого стиля вообще: сжатая краткость и точность, одним сло¬
вом определяющая предмет, перемежается спокойным, эпическим
повествованием: простой язык сменяется яркими картинами и
сверкающими искрами остроумия: современный стиль — это юно¬
шески сильный Ганимед с розами, повитыми вокруг чела, и дро¬
тиком в руках, поражающим пифона. Индивидуальности автора
предоставляется такой необъятный простор, что никто не бывает
подражателем другого, несмотря на родство.
Из нынешних писателей Гейне пишет ослепительно. Вин¬
барг — сердечно-тепло и лучезарно. Гутцков — поразительно метко
Кюне — добродушно-повествовательно; Лаубе подражает Гейне и
не совсем удачно Гете; Мундт тоже подражает гетевекому Вари¬
гагену. Маргграф пока пишет несколько шаблонно и сильно на¬
дувает щеки, но это пройдет; а проза Бекка не выходит еще за
пределы первых опытов. Если сочетать вкус Жана-Поля с точ¬
ностью Берне, получатся отличительные черты современного стиля.
Гутцков сумел удачно усвоить блестящий, легкий, но суховатый
стиль французов. Этот французский стиль подобен летней пау¬
тинке, современный немецкий напоминает шелковую прядь. Из-за
новых писателей Энгельс не забывает и старых: он прилежно
изучает песни Гете, по поводу которых делает меткое замечание,
что их следует штудировать с музыкальной точки зрения, лучше
всего в различных композициях» 1).
Таков взгляд Энгельса на младонемецкую литературу, ба¬
шенный, так сказать, с высоты птичьего полета. Сразу чувствуется,
что он горячо симпатизирует Молодой Германии и с политиче¬
ской, и с эстетической точек зрении. Но как ни высоко ее ценит
наш юный критик, тем не менее он сохраняет полную самостоя¬
тельность суждений. Он неоднократно делает различные оговорки,
проводя не совсем ясную границу между собой и своими новыми
единомышленниками. То Энгельс недоволен модными словечками,
как «мировая скорбь», «всемирно-историческое», «скорбь еврей-
1) Письмо к Вильг. Греберу от 8/X 39, S. 79.
— 12 —
ства и т. п., ибо они уже устарели» 1); то он берет под за¬
щиту народную поэзию, находя в одном из ее героев Агасфере
больше глубины и поэзии, чем и о всем Теодоре Крейценахе и его
хваленых соратниках» 2).
Как ни незначительны эти колебания, они очень характерны.
Энгельс обладал слишком тонким литературным вкусом, чтобы
не чувствовать поэзии там, где она действительно имеется. Его
литературный диапазон был так велик, что он мог восторгаться
поэтическими искрами, даже если их заволакивал дым суеверия
или политических предрассудков. Между тем, критики Молодой
Германии Гутцков и Лаубе отличались некоторой узостью. Очень
холодно относясь к лирической поэзии, они в то же время зача¬
стую не замечали жемчужин, погребенных, напр., в народных
книгах. Эти неуловимые оттенки в литературных вкусах вносили
некоторый холодок в отношения Энгельса к Молодой Германии.
С указанной точки зрения очень поучительна его статья о
народных книгах, помещенная в «Телеграфе» за ноябрь 1839 г.
По мнению автора никто не станет отрицать, что они истинно
поэтичны. В частности «История о рогатом Зигфриде» блещет
роскошной поэзией, выраженной то с величайшей наивностью, то
с неподражаемым юмористическим пафосом. Легенды о Фаусте и
Вечном Жиде принадлежат к наиболее глубоким произведениям
народной поэзии. Они обладают такими неисчерпаемыми богат¬
ствами, которыми каждая эпоха может пользоваться, не изменяя
по существу самих легенд. «Эйленшпигель», «Соломон и Мо¬
рольф», «Семеро Швабов», «Простаки» отличаются замечатель¬
ными остроумием, естественностью, добродушным юмором, всюду
сопровождающим язвительную насмешку, и таким поразительным
комизмом положений, что, воистину, большая часть современной
литературы может устыдиться. Кто из нынешних авторов в до¬
статочной степени обладает творческим даром, чтобы написать
книгу вроде «Простаков»? Как прозаичен юмор Мундта, если его
сравнить с юмором «Семерых Швабов»! «Дети Гаймона» и «Фор¬
тунат» — подлинные народные книги: в одной из них сын Фор¬
туны с неподражаемо веселым юмором сплетает рассказы о своих
приключениях, а в другой — царят дерзкое упорство, необуздан¬
ная страсть к оппозиции, восстающая против абсолютной, тира¬
нической власти Карла Великого и отважно мстящая на его гла¬
зах за полученное оскорбление. Если в народных книгах господ¬
ствует подобное юношески-бодрое настроение, им можно простить
многие недостатки. Почему? Потому, что оно содействует полити¬
ческому пробуждению народа.
Так Энгельс в чисто поэтическую ткань вплетает явно по¬
литические нити. Народные книги, несомненно, должны обладать
1) Письмо к Фр. Греберу от 9/IV 39, S. 42.
2) Письмо к Фр. Греберу от 20/I 39, S. 15.
— 13 —
богатым поэтическим содержанием, здоровым остроумием, нрав¬
ственной чистотою и правдивым немецким духом. Но не менее
справедливо желать, чтобы они соответствовали требованиям
времени или в противном случае перестали быть народными
книгами. Наше же время запечатлено стремлением к свободе,
растущим конституционализмом, сопротивлением гнету аристо¬
кратии, борьбой мышления с пиэтизмом и жизнерадостности с
мрачной аскезой. Поэтому народные книги должны в поэтичес¬
ских образах объяснять истинность, разумность и справедливость
этих стремлений, а вовсе не поощрять ханжество, низкопоклон¬
ство перед дворянством или пиэтизм. С такой точки зрения
Энгельс решительно осуждает многие произведения народной
поэзии, в особенности подвергшиеся позднейшей переработке 1).До какой степени он увлекался народной поэзией с эстети¬
ческой и в то же время политической точек зрения, видно из
некоторых неосуществившихся планов. Воображению юного поэта
рисуются величественные творения, пред которыми все прежние
литературные попытки кажутся детской забавой. В «сказочных
новеллах» он желает воплотить современные чаяния, мерцавшие
еще в средние века; в юношеском увлечении он мечтает воскре¬
сить души, «погребенные под фундаментом церквей и подземелий,
но даже под твердой земной корой алчущие искупления»; короче
сказать, он предполагает разрешить хоть в некоторой доле за¬
дачу, поставленную Гутцковым: написать вторую часть «Фауста»,
в которой герой народной легенды был бы уже не эгоистом, а
человеком, приносящим себя в жертву человечеству. Фауст, Веч¬
ный Жид и Дикий Охотник — вот три типа, предчувствовавшие
духовную свободу: их, кстати, легко можно связать с Яном Гу¬
сом. Перед художником открывается необъятная поэтическая пер¬
спектива, на фоне которой беснуются три демона! Энгельс твердо
решает «вполне своеобразно» обработать намеченные образы на¬
родной поэзии. Чтобы придать произведению значительность в
аксессуарах и в поэтическом отношении, он думает вплести туда
кое-что из других германских саг. Намерения его вполне
серьезны; юноша связывает с ними даже надежды на литератур¬
ное имя 2).
На творческих замыслах Энгельса, несомпенно, лежит печать
Молодой Германии. Его поэтические мечты переплетаются с по¬
литическими стремлениями, образуя причудливую, пеструю и
изящную ткань. И все же он идет более или менее обособленной
тропой. Младонемецкие критики не питали особого расположения
к лирической поэзии. Энгельс же, напротив, жаждал такой ли¬
рики, которая воплотила бы его заветные думы о свободе, о юно-
1) Die Deutschen Volksbücher, S. 98, u. ff.
2) Письмо к Вильг. Греберу от 13/XI 39, S. 87.
— 14 —шески-сильном и мужественно-смелом человеке. Ознакомившись,
о «Ночами», сборником песен Карла Бекка, он тотчас же под¬
нял венгерского еврея на шит. С неподдельным воодушевлением
Энгельс называет Бекка «поэтическим талантом, какого не бы¬
вало со времен Шиллера». В увлечении он находит поразитель¬
ное сходство между «Разбойниками» Шиллера и «Ночами» Бекка:
тот же свободолюбивый дух, та же необузданная фантазия, та¬
кой-же юношеский задор и, наконец, те же ошибки. «Разбой¬
ники» были первым серьезным предостережением своему рабо¬
лепному времени: но тогда жажда свободы не могла еще отлиться
в законченные формы. Теперь же в лице Молодой Германии
имеется определенное, систематическое направление: выступает
Карл Бекк, громко призывая примкнуть к этому направлению
и признать его. Benedietus, qui venit in nomine Domini (Благосло¬
вен грядый во имя господне). Новоявленный Иоанн Предтеча
Молодой Германии вскоре выпустил стихи — «Бродячий Поэт»
и еще выше поднялся в глазах Энгельса: второй сборник,— ду¬
мает он,— нисколько не уступает первому по силе, обилию идей,
лирическому подъему и глубине, а по выкованности формы и
классической отделке стиха значительно превосходит прежние
песни. «Благо нам, немцам, что родился Карл Бекк» 1). Преуве¬
личение доходит до таких размеров, что увлекающийся юноша
готов провозгласить его будущим Гете 2).
Вначале венгерский поэт пробудил великие надежты не у
одного Энгельса. Гораздо более зрелые и вполне сложившиеся
люди сильно переоценивали Бекка: таков, напр.. Арнольд Руге 3);
таков и Гутцков, сравнивавший его о Байроном 4). Тем более
знаменательно, что наш молодой критик очень скоро разошелся
со своими единомышленниками: он разглядел, что поэт прежде¬
временно возведен на пьедестал гения. Статья Энгельса, посвя¬
щенная специально Бекку и напечатанная в «Телеграфе» за де¬
кабрь 1839 года, дает ему несравненно более трезвую оценку.
По мнению автора. «Ночи» — огонь, давно уже не пылавший:
но он сильно дымил, ибо горели слишком: зеленые, сырые дрова.
«Ночи» — это хаос: все свалено в пеструю и беспорядочную
кучу: картины, нередко смелые, подобны причудливым скалистым
формациям: зародыши будущей жизни тонут в море фраз: то тут,
то там начинают уже распускаться цветы, складываться проч¬
ный остров или отлагаться кристаллический слой: по в общем
все еще царят путаница и беспорядок. В «Бродячем Поэте»
буря уже утихла, хаос рассеялся. Но прошел год, и Бекк не
1) Письмо к Вильг. Греберу от 24/V 39. Ss. 58—59.
2) Письмо к Вильг. Греберу от З0/VII 39, Ss. 73—76.
3) Hallische Jahrbücher, 1839, S. 1337.
4) Vergangenheit und Gegenwart, 1830 bis 1838 в Jahrbuch der Litera¬
tur, I-ег Jahrg., Hamburg, 1839.
— 15 —создал ничего значительного. Наконец, он выпустил «Тихие
Песни», разрушившие все очарование. От пылающего пламени
от благородного могучего ума трудно было ожидать подобного
мутного, отвратительного месива, Другие произведения тоже та¬
ковы, что едва ли он сможет оправдать возлагавшиеся на него
ожидания 1).
Гиперболические преувеличения и последующее горькое раз¬
очарование Энгельса не случайны. Прежде всего его тонкий ли¬
тературный слух с трудом выносил высокопарный тон в поздней¬
ших произведениях молодого поэта. Отдельные места даже каза¬
лись ему «продуктами XVII века, погруженными в модную тине¬
туру мировой скорби» 2). Энгельс жаждал подлинной лирики и
не находил ее. Он знал утверждения противников, что Молодая
Германия готова упразднить лирику, и не мог примириться
с этой мыслью. Правда, оптимизму нашего критика приходилось
переживать тяжкие испытания: Гейне восставал против «Шва¬
бов»; Винбарг горько жаловался на будничную лирику и ее веч¬
ное однообразие; Мундт отрицал вообще всякую лирику, как нечто
несвоевременное, и пророчествовал пришествие литературного
Мессии в прозе. Но все это,— думает Энгельс,— результат чрез¬
мерной подозрительности. Немцы издавна гордились своими пес¬
нями. Если французы хвалились завоеванной в борьбе хартией
и насмехались над германской цензурой, немцы всегда с гор¬
достью указывали на философию от Канта до Гегеля и на ряд
песен от песни Людвига до Николая Ленау. Неужели же этому
лирическому сокровищу ныне суждено погибнугь? Нет. Вот уже
возникает лирика «молодой литературы»: Франц Дингельштедт,
Эрнст фон-дер-Гайде (Карл Грюн), Теодор Крейценах и Карл
Бекк 3).
Однако, лирические звезды Молодой Германии мерцали
слишком слабым, неверным и колеблющимся светом: лиризм Дин¬
гельштедта стоял далеко ие на высоте призвания; Карл Грюн
был скорее поверхностным фельетонистом, чем лирическим поэтом;
1) Karl Beck. Ss. 106—110.
2) Retrogade Zeichen der Zeit. S. 114. — Впоследствии Маркс выра¬
жался о Бекке крайне резко. В №№ 73 и 74 «Deutsche Brüsseler Zeitung» от
12-го и 15-го сентября 1847 года он между прочим писал: «Бекк воспевает
робкую мелкобуржуазную бедноту, «бедняка», pauvre honteux с его бед¬
ными. благочестивыми и непоследовательными пожеланиями, а не гордого,
угрожающего и революционного пролетария»... Малодушие и непонимание,
женская сантиментальность, жалкая прозаическая, трезвенная мелкобуржу¬
азность, все эти музы Бекковой лиры, делают тщетные усилия казаться
страшными. Они становятся только смешны. Их форсированный бас посто¬
янно сбивается на комический фальцет: их драматическое изображение ги¬
гантской борьбы Энкелада проводит лишь к забавным вывертам игрушеч¬
ного плясунчика». — См. K. Marx н. Fr. Engels. Gesammelte Schriften,
Stuttgart, 1902. II Bd.. Ss. 386—387.
3) Karl Beck, S. 106.
— 16 —Крейцених и раньше не возбуждал в Энгельсе особого энтузи¬
азма; Карл Бекк по оправдал надежд, связанных с его первыми
литературными дебютами. Кроме того все они страдали прокля¬
тием половинчатости. Энгельса же не могла удовлетворить де¬
шевая лирика, перепевающая старые погудки на новый лад. Он
ужо вкусил плода от древа пантеизма и переводил великого ан¬
глийского лирика Шелли 1). Вскоре затем, когда была написана
статья о Карле Бекке, «старый сплетник», «Литературный Ука¬
затель», поставил вопрос: ничему у «современного пантеизма»
нет лирической поэзии, которая имеется у пантеизма древне-
персидского и т. д.? Несмотря на нелепую форму, вопрос задел
Энгельса за живое: «Литературному Указателю»,— пишет он,—
придется просто подождать, пока я и еще некоторые другие лица
проникнутся этим пантеизмом: тогда уж явится и лирическая
поэзия» 2). Как мы знаем, в «Ландшафтах» он, действительно,
излил обуревавшие его пантеистические настроения.
Было бы, конечно, странно, если бы Энгельс не попытался
вылить в стихотворной форме снои искания и настроения: ведь
он обладал большими версификаторскими способностями и тонким
чувством красоты. Даже в его прозаических литературных опы¬
тах нередко встречаются подлинно поэтические образы. И дей¬
ствительно: в письмах к бывшим школьным товарищам неодно¬
кратно говорится о многочисленных стихотворениях и новеллах,
выходивших из-под его пера 3). К сожалению, они безвозвратно
утрачены для потомства. Тем большего внимания заслуживает
длинное стихотворение под заглавием «Вечер», помещенное в «Те¬
леграфе» за август 1840 года. Оно написано как раз в то время,,
когда Энгельс серьезно подумывал перевести лирика-пантеиста
Шелли: недаром стихотворению предшествует чрезвычайно харак¬
терный эпиграф из английского поэта: To-morrow comes. Оно
проникнуто истинно поэтическим пафосом, очень удачно выражая
как пантеистические, так и политические настроения нашего не¬
утомимого правдоискателя.
Сидя в саду, юноша наблюдает, как погружается в волны
солнце старого дня и как радостно вспыхивают искры вечерней
зари. Молчаливые цветы с печалью провожают яркий свет захо¬
дящего солнца, но пташки на недосягаемых древесных вершинах
весело поют еще песню любви. На хребте реки покоятся корабли,
а там, вдали грохочет деревянный мост, по которому бредут до¬
мой утомленные люди. Перед поэтом в прозрачном кубке шипит
прохладительный напиток и лежит раскрытая книга с трагедиями
1) Письмо к Вильг. Греберу от 30/VII 39, S. 75. — Энгельс пишет:
«Если только ты опровергнешь статью Берне о «Телле» Шиллера, я усту¬
паю тебе весь гонорар, который надеюсь получить за свой перевод Шелли».
2) Письмо к Фр. Греберу от 21/I 40, S. 95.
3) См., напр., письмо к Фр. Греберу от 9/XII 39, S. 92.
— 17 —Кальдерона. Наступающий вечер пробуждает в нем думы об
утренней заре, когда взойдет солнце, солнце свободы, когда сги¬
нет ночь с ее печальными заботами, и вся земля превратится
в цлетущий сад.
Мечтая о будущем, поэт погружается в фантастические грезы.Вот восходит заря свободы, и все растения меняются местами:пальма мира украшает крайний север, милая роза венчает за¬
мерзающих от холода, могучий дуб переселяется на юг и своими
сучьями, словно палицей, поражает деспотов, алоэ пускает росткипо всему миру: подобно строгому духу народа оно также колюче,грубо и незаметно, пока не распускается яркий цветок, побеждаю¬
щий все преграды; цветок, это тлевшее в тиши пламя свободы,
испускает такое благоухание, которое скорее восходит к богу,чем фимиам, расточаемый ему ханжами. Воображение юноши
превращает в поэтов птиц, громким пением приветствующих
солнце, которое восходит на трон. когда облака склоняют свою
влажную главу к глубоким долинам. Но пернатые певцы не си¬
дят уже на сторожевых башнях дворянских замков, давно раз¬
рушенных и павших, а с гордого дуба смело и беззаботно устре¬
мляют свои взоры к солнцу:
И я песней свободе служил;
Берне — дуб, что меня приютил
У себя на ветвях, когда враг бременил
Угнетеньем германское слово,
И звенели оковы сурово.
Дерзко плыл я на всех парусах
С песней вольной на юных устах
За свободой в воздушных краях.
Если-б был я всего воробьем.
Помирился бы я и на том;
Но претит мне владетельный дом:
Я не мог бы в нем петь соловьем 1).
Творя чудеса, свобода преобразует все социальные отноше¬
ния. Вот — корабль, пенящий волны; он не везет уж товаров для
обогащения отдельных лиц, не служит жадному купцу для на¬
копления. Он несет посев, из которого произрастет счастье чело¬
вечества; это — конь со всадником, несущим смерть всем лицеме-
1) Und ich bin einer auch der freien Sänger;
Die Eiche Börne ist’s, an deren Austen
Ich aufgeklommen, wenn im Tal die Dränger
Im Deutschland enger ihre Ketten pressten.
Ja, einer bin ich von den kecken Vögeln,
Die in dem Authermeer der Freiheit segeln;
Und wär’ich Sperling nur in ihren Zügen—
Ich wäre Sperling lieber unter ihnen,
Als Nachtigall, sollt’ich im Käfig Hegen,
Und mit dem Liede einem Fürsten dienen.
Перевод облечен в стихотворную форму И. II. Ясинским. Выражаю
ему глубокую благодарность.
Записки научн. о-ва марксистов. № 3. 2
— 18 —
рам и лизоблюдам. Флаг корабля не украшен уж королевскими
гербами, перед которыми экипаж склонялся со страхом и трепе¬
том: флаг подобен туче после грозы: когда молния прорвет ее
своими ударами, примирительно раскинется радуга. Тогда любовь
перекинет от сердца к сердцу невидимый мост. Промчится быст¬
рый поток времени и страстей, но не поколеблется мост, крепкий,
как алмаз: над ним будет реять знамя свободы, ибо построит его
чистая вера. По мосту люди бесстрашно подымутся к небу,
с горделивой скромностью смотря в очи предвечного творца. Люди
вышли из его недр; на его же лоно они вернутся, чувствуя себя
звеньями той духовной цепи, которая вечно охватывает материю.
Когда же взойдет новое солнце? Когда погибнет старый мир?
Долго ли нас будет окутывать мрачная ночь? Все еще сквозь
покрывало облаков лжет печальный месяц, а туман стелется
в глубине долин. Охваченные туманом мы, бодрствующие, бродим
ощупью, как слепые. Но терпенье! Облака, окружающие месяц,
уже бегут пред восходящим солнцем:
Уж вспыхнул зарею багряной восток.
Луч блещет кровавый сквозь серый туман.
Цветок росою весенней уж пьян.
Разве сияньем не объят кругозор?
Не слышно ль, как громко звучит птичий хор?
Не горы ль алеют, как яркий рубин.
В венце золотистом высоких вершин?
Блеск алый ярко-красных лучей
Уж играет в гривах гордых коней.
Смотрите-ж, как льется уж солнечный свет
И шлите ликуя светилу привет! 1).
В таких поэтических образах юный Энгельс изливает свои
политические и пантеистические настроения. Не будем остана¬
вливаться на недостатках стихотворения: не станем указывать
на его тяжелую архитектонику: не будем, наконец, касаться ги¬
пертрофии образов, их громоздкости или искусственности: нас это
не интересует. Сквозь все недостатки все-таки лучится энергия
борца-революционера: под поэтической дымкой таится бодрый,
мужественный и сильный темперамент. Несовершенство форм воз¬
мещается искренностью чувства, глубиной мысли и смелостью
1) Im Osten tanzt der Morgenstern empor,
Blutrote Strahlen durch die Nebel schiessen.
Seht ihr nicht Blumen schon den Kelch erschliessen.
Schmettert nicht schon der Vöglern froher Chor?
Der halbe Himmel strahlt im lichten Scheine,
Schneegipfel werden Rosenedelsteine;
Die gold’nen Wolken, die dort aufgeschossen,
Die Häupter sind's von edlen Sonnenrossen,
Schaut dorthin, wo die dicht sten Strahlen fliessen,
Die junge Sonne jubelnd zu begrüssen.
Ein Abend, Ss. 127—31.
- 19 —
фантазии. Прав был юный поэт, когда писал, что не украсит, но
и не унизит немецкой поэзии: современные поэты были нисколько
не лучше его. Даже больше. Цельностью настроения, силой вы¬
ражения и широтою замысла Энгельс решительно превосходил
большинство своих собратьев.
«Вечер» представляет интерес и в другом отношении. Автор
его, ранее преклонявшийся перед формой, ныне переносит центр
тяжести на содержание. Политические и философские идеи,
прежде пробивавшиеся робкими струйками, теперь льются могучим
потоком. Сын благочестивого фабриканта становится борцом и
революционером; воспитанник вуппертальских пиэтистов превра¬
щается в идеалистического пантеиста: участник гимназических
кружков выходит на литературную и политическую арену. Борьба
с религиозными призраками уже закончена. Отныне религиозные
вопросы уступают место литературным, политическим и философ¬
ским. Если в области философии Энгельс восторгается Гегелем,
то на политической арене его все более восхищает Молодая Гер¬
мания и ее главный представитель — Людвиг Берне.
IV. Людвиг Берне и политические настроения.
Молодая Германия неразрывно сплетена с промышленным
развитием и политическим оживлением. Зачатки капитализма и
первые железные дороги пробудили смутные либеральные иска¬
ния: горячее дыхание июльской революции растопило лед в по¬
литической и литературной областях. Тогда Платен в железных
стихах заклеймил палачей Польши: Берне п Гейне открыли же¬
стокий перекрестный огонь против немецкого деспотизма. Все трое
обстреливали вражеские позиции из-за границы. Но одновременно
с экономическими изменениями внутри самой страны зазвучали
новые песни, предвещавшие скорое наступление утра. «История
Германской литературы» Гервилуса пыталась вложить в руки
немецкой буржуазии оружие освободительной борьбы. «Эпигоны»
Иммермана изображали поучительную борьбу между феодальным
и промышленным строем. Первые стихотворения Фрейлиграта
заманчиво рисовали перспективы всемирной торговли. «Мадонна»
Мундта и «Валли» Гутцкова расчищали терновник реакции
в области религии.
Тем не менее молодая Германия вовсе не была таким еди¬
ным, цельным и сплоченным сообществом, как воображали ее
противники. Фрейлиграт пребывал еще в состоянии политической
невинности. Иммерман сам признавал, что не обладает полити¬
ческой жилкой. Даже более молодое поколение — Гутцков, Мундт,
Лаубе — не желало во всем видеть политику, «дело королей»: у
Мундта встречаются симпатии к «прусскому главенству»: мни¬
мый демагог Лаубе по поручению прусского министра полиции
2*
— 20 —
ездил в Страсбург, чтобы представить донесение о бонапартист¬
ских интригах; «Валлли» Гутцкова, внушенная «Жизнью Иисуса»
Штраусса, была крайне безобидна в своих скептических тенден¬
циях. Это объясняется очень просто: в писаниях Молодой Герма¬
нии делал первые, еще неверные шаги северо-германский либе¬
рализм, эта «от рождения путанная голова с гегельянской окрас¬
кой, примесью романтики и налетом сен-симонизма» 1).
Молодой Энгельс не мог довольствоваться робостью, нереши¬
тельностью и половинчатостью младо-немецких писателей. Его
восприимчивый ум искал глубины: его цельная натура требовала
живого дела. Литература же Молодой Германии не давала ни
того, ни другого. Отсюда — отмеченное сдержанное отношение
к ней Энгельса, которого уже осенила своим крылом революцион¬
ная страсть. Как мы знаем, вскоре по прибытии его в Бремен
взволновались стоячие воды Ганновера. Король Эрнст-Август
нарушил конституцию; арест Кельнского архиепископа привел
в смятение католический мир: протест семи геттингенских про¬
фессоров подкрепил дряблые силы либерализма: защитительная
речь одного из них — Якова Гримма — привела Энгельса в восхи¬
щение. События происходили так близко и в такой драматиче¬
ской форме, что, сильно поразив воображение юноши, побудили,
его обратиться к размеренной речи.
В годовщину июльской революции Фридрих плывет на лодке.
Завывает бурный ветер, бушуют волны и качается утлый чолн.
Пловец думает о «князьях и королях Германии», напоминая им
судьбу Карла X. Из Франции уже надвигается буря и волнует
народные массы: уже колеблется трон, как чолн во время шторма,
и дрожит скипетр в руках короля. Взгляд поэта «с гневным му¬
жеством» устремляется на Эрнста-Августа, ибо он замечает, что
«меч уже с трудом покоится в ножнах». И юноша негодуя спра¬
шивает короля-клятвопреступника: «Скажи, так ли спокойно
сидишь ты на позлащенном троне, как я на утлой ладье?» 2) Та¬
ково настроение Энгельса.
В это именно время орбиту его жизни пересек яркий ме¬
теор — Людвиг Берне. Родоначальник Молодой Германии был вы¬
леплен из иного теста и обладал тем свойством, которое юный
Энгельс тщетно искал у его приверженцев,— цельностью харак¬
тера. Со страстным увлечением пережив последний энтузиазм
июльской революции, Берне до дна испил и чашу горького раз¬
очарования. Ратуя за политическую свободу и равенство, он
первоначально благословлял конституционную монархию. Но бес-
1) Ф. Меринг. История германской социал-демократии, т. I. Спб.
1906, стр. 95.
2) Стихотворение озаглавлено «Deutsche Julilage» и приложено к письму,
написанному Фр. Греберу в конце июля или в начале августа 1839 года.
S. 72.
— 21 —
стыдное хозяйничание буржуа на троне скоро исцелило его отромантического оптимизма. Бывший конституционалист стал осы¬пать язвительными насмешками июльскую монархию, как уродао двух спинах, осужденного получать удары с обеих сторон, абсо¬лютная монархия или республика — такова единственная альтер¬натива.
Берне не видел разницы между либерализмом и демократией,
называя себя то либералом, то республиканцем. Как убежденный
индивидуалист, он считал государство лишь неизбежным злом и
предостерегал от тирании законов. Выросши в гетто Франк¬
фурта-на-Майне, он видел во всякой национальности только до¬
садную препону братству народов и отвергал патриотизм в на¬циональном смысле. Бесправный еврей восставал против гнета
во всех формах, любил свободу, но любил и Германию. Его энер¬
гичные пинки сыпались на всех, кто презирал или терзал не¬
счастную страну; его желчное, язвительное, остроумное перо не¬
умолимо бичевало пороки господствующего класса и лицемерие
правителей. Убедившись же в полной невозможности мирно про¬биться сквозь дремучий лес реакции, Берне подобно ветхозавет¬
ным пророкам возвестил немецким князьям близкое пришествие
страшного суда — революции. Так писатель стал ее красноречи¬
вым глашатаем.
Но политика являлась не только источником силы, но и
причиной его слабости. Как политик, Берне всецело поглощен
животрепещущими вопросами дня; но ему чужды философия, ис¬
кусство и тот исторический склад ума, которым в такой степени
обладал Энгельс. С невыразимым высокомерием пророк свободы
бранил Гегеля холопом в прозе, а Гете — холопом в стихах; в ху¬
дожественных произведениях он выискивал политические тенден¬
ции, равнодушно проходя мимо подлинной красоты; всю историю
он рассматривал сквозь призму современной злободневности и
всюду видел только борьбу народов с правительствами или вла¬
стью авторитета вообще. Однако, дальше этого Берне не шел.
Искания сен-симонизма, облеченные еще в религиозную оболочку,
были для него тайной за семью печатями: как буржуазный либе¬
рал, он осуждал общность имуществ на том основании, что она
противоречит интересам личности. Но своеобразная ограничен¬
ность позволяла Берне сосредоточить все внимание в одном фо¬
кусе и придавала несравненную мощь его гневному голосу.
Вот этот-то признанный вождь Молодой Германии и ввел
Энгельса в святилище западно-европейского радикализма. Револю¬
ционный жар, тлевший в душе Фридриха под религиозным пеп¬
лом, вспыхнул ярким пламенем. Не замечая узости, односторон¬
ности и ограниченности, юноша видит в Берне «гигантского борца
за свободу и право». Политический блеск его произведений на¬
столько ослепителен, что Энгельс в восторге: «Все, что он говорит,
— 22 —
так определенно и ясно, до такой степени вытекает из правиль¬
ного чувства красоты, так убедительно доказывается, что ни
о каком противоречии не может быть и речи». Наиболее за¬
мечательны критические замечания Берне о «Вильгельме Телле»
Шиллера: статья, противоречащая обычным взглядам, не опро¬
вергнута вот уже более двадцати лет просто потому, что она не¬
опровержима. Как великий человек, он завязал спор, вызвавший
необозримые последствия. Словом, уже два первых, только что
вышедших тома сочинений Берне «обеспечивают ему место рядом
с Лессингом» 1).
Новое увлечение Энгельса характерно не менее других.
Шлейермахер и в особенности Штраусс помогали ему разгонять
религиозный мрак; Гегель освещал путь в области философии.
Берне же, этот Лессинг 19-го века, этот «Иоанн Креститель
нового времени», стал его путеводителем по политическому лаби¬
ринту. Беспокойный ум юноши упорно искал опоры, за которую
можно было бы ухватиться. Такой опорой стал вождь Молодой
Германии, могила которого лишь недавно была засыпана. Он, по
словам Энгельса, «пал героем» в феврале 1837 года и в послед¬
ние дни жизни с радостью видел, как его дети — Гутцков, Мундт,
Винбарг, Бейрман — начали орудовать подобно грозе. Правда, над
их головами еще тяготели черные облака печали: Германия еще
скована длинной, длинной цепью, которую союзный сейм чинил
в тех местах, где она грозила разорваться. Но Берне уже и
теперь насмехается над князьями и, может быть, даже знает час,
когда украденные короны упадут с их голов 2).
У братьев Греберов, неизменных корреспондентов Энгельса,
разумеется, волосы становились дыбом от подобных бунтовщиче¬
ских речей. Один из пасторских сыновей пожелал Фридриху при¬
обрести верного Эккарта, который оградил бы его от явно грозя¬
щего зла. Однако, благожелательный совет запоздал. Юноша
успел уже настолько заразиться тлетворными идеями, что не мог
вернуть политическую невинность; он написал насмешливый от¬
вет: «Паренек, что ты кричишь там о верном Эккарте? Погляди-ка,
ведь уж здесь он, молодчик с резким еврейским профилем: зовут
его Берне» 3). И Энгельс с восторгом отзывается об «удивитель¬
ном» «Менделе Французоеде»: его грация, геркулесовская сила,
душевная глубина, убийственное остроумие просто неподра¬
жаемы 4).
Энгельс отлично сознавал, что от половинчатых писателей Мо¬
лодой Германии Берпе выгодно отличается удивительной цельностью
1) Письмо к Вильг. Греберу от 24/V 39, S. 58.
2) Письмо к Вильг. Греберу от 30/VII 39, Ss. 73—74.
3) Ib., S. 76.
4) Письмо к Вильг. Греберу от 13/XI 39, S. 90.
— 23 —
натуры. Его новый кумир мог бы с полным правом сказать про
себя словами нашего поэта:
Я знал одной лишь думы власть.
Одну, но пламенную страсть.
Она, как червь, во мне жила,
Изгрызла душу и сожгла.
Всепоглощающей думой, пламенной страстью, которая из¬
грызла и сожгла душу Берне, была политика. Публицист первого
ранга, он сознательно ограничился, в конце концов, политической
областью, считая богословскую и философскую борьбу ненужной
тратой времени. Вот почему он никогда не впадал в тон мировой
скорби и желал быть только будильником сонного Михеля. По
той же причине ему были чужды модные, искания, манерничанье
и легковесный фельетонный стиль, которого не избежал сам
Энгельс 1): «молодчик с резким еврейским профилем» писал
кровью собственного сердца, смешанной с желчью.
Когда наш юный герой ополчился против Карла Бекка, он
выразил между прочим недовольство тем, что венгерский поэт
совершенно не понимает Берне. Последний никогда не знал всей
той мировой скорби, которую ему приписывает Бекк. Разве в его
изображении перед нами ясный Берне, этот твердый, неустраши¬
мый характер, любовь которого согревает, но не обжигает, по
крайней мере его самого? Нет, это неверно; это — неопределен¬
ный идеал современного поэта, сотканного из Гейневского кокет¬
ства и Мундтовских фраз, идеал, от реализации которого пзбави
нас боже. В голове Берне образы никогда не толпились дико и
беспорядочно; его кудри не вздымались с проклятием к небу;
в его сердце всегда царила не полночь, а утренняя заря; его
небо было не кроваво-красным, а всегда голубым. И разве Берне
сам по себе недостаточно поэтичен, что его нужно посыпать пер¬
цем новомодной мировой скорби? Величие его заключается именно
в том, что он стоит выше жалких фраз и мелочных лозунгов,
раздающихся в наши дни 2).
Для Энгельса Берне — прежде всего борец. Но юноша и сам
был борцом. Немудрено, что в этом отношении он почувствовал
в авторе «Менделя Французоеда» родственную натуру и надолго
избрал его своим руководителем по политической области. Моло¬
дая Германия с Гутцковым во главе была неспособна к реши¬
тельным, энергичным действиям. Лишенная подлинного философ¬
ского образования, она питалась плохо переваренными крохами
сен-симонизма и в своих литературных выступлениях довольство¬
валась боязливыми политическими намеками. Это не то, что могло
1) Таким именно стилем написана статья его — Requiem für die Deutsche
Adelszeitung, S. 117 u. ff.
2) Karl Beck, S. 107.
— 24 —
увлечь Энгельса. Вполне понятно, что он все более увлекается
Берне и постепенно охладевает к Молодой Германии. Даже значи¬
тельно позднее он сохраняет теплое воспоминание о первом
и очень пренебрежительно отзывается о последней 1).
С обычной склонностью к преувеличениям Энгельс ставит
Берне на одну доску с Гегелем. В обоих он видит своих осво¬
бодителей: в одном — «человека политической практики», в дру¬
гом— «человека мышления». Юноша убежден, что без прямого и
косвенного влияния Берне ему было бы гораздо труднее ориен¬
тироваться в направлении к свободе, которое намечал великий
философ. Берне и Гегель стоят друг к другу ближе, чем кажется
на первый взгляд. Непосредственность и здравые взгляды первого
представляют в сущности практическую сторону того, что второй
имел в виду теоретически. Политик боролся за свободу, но и
философ учил, что «всемирная история — развитие понятия сво¬
боды» 2).
Берне, как человек политической практики, сорвал с германо¬
мании ее суетную мишуру и безжалостно вскрыл тщету космо¬
политизма, питавшего лишь бессильные благочестивые пожелания.
Он подошел к немцам со словами Сида: «Lengua sin manos, cuemo
osas fablar?» Никто лучше его не изображал превосходство дела.
Все — жизнь, вся сила — в ней. Только о его произведениях можно
сказать, что они — дело свободы. Здесь нечего докучать «рассудоч¬
ными определениями» и «конечными категориями»: Берне не умо¬
зрительным путем постигал положение европейских народов и их
предназначение. Но впервые поняв истинное отношение Герма¬
нии к Франции, он оказал идее большие услуги, чем гегельянцы,
на-память заучившие «Энциклопедию» учителя и воображавшие,
1) «Германская литература не могла избежать влияния того политиче¬
ского возбуждения, которое со времени событий 1830 года охватило всю
Европу. Почти все писатели того времени проповедывади ребяческий кон¬
ституционализм или еще более ребяческий республиканизм. У литераторов,
особенно у литераторов второго сорта, все больше и больше входило в при¬
вычку прикрывать недостаток литературных способностей политическими
намеками, которые гарантировали, что на этих писателей будет обращено
внимание. Стихи, романы, рецензии, драмы, все продукты литературы на¬
пичкивались, как выражались, «тенденцией», т.-е. более или менее робкими
выражениями антиправительственного настроения. Как бы для того, чтобы
завершить идейную спутанность, господствовавшую в Германии после 1830 года,
эти элементы политической оппозиции перемешивались с плохо переварен¬
ными университетскими воспоминаниями о германской философии и с не¬
понятыми обрывками французского социализма, в особенности сен-симонизма,
и клика писателей, которая оперировала этим конгломератом разнородных
идей, полная тщеславия, сама дала, себе титул «Молодой Германии» или
«Новой Школы». С этой норы она успела раскаяться в грехах своей моло¬
дости, но ее общий характер от этого не улучшился».— «New York Tribune»
от 25-го октября 1851 г. См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Собрание сочинений,
т. III, Москва, 1921, стр. 240.
2) Письмо к Фр. Греберу от 20/1 40, S. 95.
— 25 —что этим достаточно сделали для своего века. Здравая односторон¬ность так же необходима Берне, как преувеличенный схематизм —Гегелю.
Рядом со своим современником и в противовес ему Гегель,
человек мышления, представил нации готовую систему. Власть
не потрудилась разобраться в ее темных формах. Откуда власть
могла знать, что эта философия отважится выйти из спокойной
гавани теории в бурное море житейских событий, что она уже
извлекает меч, чтобы направить его как раз против существую¬
щей практики? Сам Гегель был ведь такой солидный, ортодо¬
ксальный человек, который вел полемику именно против непризнан¬
ных правительством направлений, против рационализма и космо¬
политического либерализма. Но господа, стоявшие у власти, не
замечали, что опровергаемые направления вынуждены уступить
место более высоким, что новое учение должно сначала укорениться
в сознании нации, а уж затем свободно развить свои животвор¬
ные выводы.
Если Берне нападал на Гегеля, с своей точки зрения он был
прав: но когда власть стала протежировать Гегелю и возвела его
учение в степень прусской государственной философии, она обна¬
жила свою слабую сторону, в чем ныне раскаивается. После
смерти Гегеля его доктрина была овеяна свежим дыханием жизни,
и «прусская государственная философия» взрастила такие побеги,
о которых ни одна партия не смела и мечтать. Штраусс в тео¬
логической области, а Ганс и Руге в политической составили
целую эпоху. Только тогда неясные туманности спекуляции на¬
чали разлагаться на яркие идейные звезды, освещающие путь
движению века.
Заслуга Руге в том, что политическую сторону гегелевской
системы он согласовал с требованиями времени и восстановил
уважение к нации. Ганс сделал то же косвенным путем, продол¬
жив философию истории до наших дней. Руге открыто высказал
свободомыслие гегельянства; к нему присоединился Кеппен. Оба
не испугались вражды и пошли по раз избранному пути, не взирая
на опасность раскола школы. Честь и слава их мужеству! Вооду¬
шевленная, непоколебимая уверенность в идее, свойственная мла¬
догегельянству,— единственная крепость, куда свободомыслящие
могут свободно укрыться, когда поддерживаемая сверху реакция
временно одерживает преобладание.
Задача нашего времени — завершить сближение Гегеля и
Берне. В младогегельянстве уже содержится добрая часть Берне,
который без особых колебаний подписался бы под некоторыми
статьями «Галльских Ежегодников». Но необходимость объединить
мышление с практикой частью недостаточно сознана, а частью
это сознание еще не проникло в нацию. Некоторые все еще счи¬
тают Берне резкой противоположностью Гегелю. Но о практиче-
— 26 —ском значении Гегеля для наших дней нельзя судить по чистой
теории его системы: точно так же и к Берне не подходят плоские
суждения о его неоспоримой односторонности и экстравагантно¬
сти 1). Да, наша задача — примирить науку с жизнью, философию
с современными тенденциями. Гегеля с Берне 2).
Эти размышления Энгельс изложил в статье, посвященной
известному германскому патриоту Эрнсту-Морицу Арндту и напе¬
чатанной в «Телеграфе» за январь 1841 года. Они поучительны
во многих отношениях. Прежде всего автор впервые начинает
понимать ограниченность и односторонность Берне. Правда, он
смягчает слабости своего героя, выдвигая его положительные сто¬
роны: но юноша уже сознает, что Берне требует дополнения.
В чем оно заключается?— В философии Гегеля, выводы которой
тоже несовместимы с «существующей практикой». Поэтому при¬
мирение науки и жизни — настоятельная задача дня.
Замечателен далее чисто практический подход и к Берне, и
к Гегелю. Величие одного заключается в том, что он призывал
к практической деятельности и сам неутомимо боролся за свободу.
Заслуга второго в том, что он выковал меч, острие которого по¬
следователи направили против церковной и политической реакции.
Когда, младогегельянцы повернули на практический путь, началось
сближение между «философией и современными тенденциями».
Это движение настолько подвинулось вперед, что Берне охотно
подписался бы под кое-какими статьями «Галльских Ежегодни¬
ков». Таким образом, Энгельс, на которого, несомненно, уже ока¬
зали некоторое влияние левые гегельянцы: Ганс, Руге и Кёппен,
все время руководствуется одной идеей— свободы; это — ариаднина
нить, позволяющая ему безошибочно разбираться в гегельянской
философии и пестрой чреде политических событий.
Свобода — вот прекрасная богиня, и Берне — ее великий жрец.
Энгельс благоговейно поклоняется им, но поклоняется не один:
лучшие германские юноши того времени считали Берне властите¬
лем своих дум. Достаточно вспомнить о Лассале, который, про¬
читав его «Парижские Письма», заносит в дневник: «Если по¬
смотреть на эту тюрьму — Германию, как в ней попираются чело¬
веческие права, сердце сжимается при виде глупости этих лю¬
дей» 3). И пятладцатилетний мальчик уже мечтает подобно Берне
обратиться из Парижа, этого «приюта свободы, ко всем наро¬
дам» 4).
Почитая Берне, как пророка свободы, Энгельс ставит его
выше Аристофана XIX века — Гейнриха Гейне. Мнимое преда¬
тельство гениального сатирика восстанавливает против него юно-
1) Ernst-Moritz Arnpt, Ss. 144—146.
2) Retrograde Zeichen der Zeit. S. 114.
3) Ф. Лассаль, Дневник, 24/VII 40; Петроград, 1910, стр. 118.
4) Ib., 26—40, стр. 124.
— 27 —шу, который не раз выражает свои враждебные чувства. «За
благополучие Гейне,— замечает он как-то,— я пред тобой не стою:этот молодец уже давненько — пакостник (Schwtinigel) 1). ПозднееЭнгльс утверждает, что поэт «раболепен» 2), или называет его«новым Тангейзером» 3) . Правда, подобные односторонние и не¬справедливые суждения относятся к тому времени, когда творец
«Зимней Сказки» вызывал против себя сильное возмущение. Ведь
и Лассaль, глубже чувствовавший прелести гейневской лиры, тожеписал: «Этот человек изменил делу свободы! Он сорвал якобин¬скую шапку с головы и надел шляпу с галунами на благородныекудри» 4). Однако, мльчик-Лассаль сомневался в «измене» и про¬
должал любить поэта, а юноша-Энгельс в ту пору не высказывалк нему ни симпатий, ни понимания.
Отметим, кстати, совершенно другую позицию Маркса, сто¬
явшего в близких отношениях к поэту. Он был воспреемником«Зимней Сказки», «Песни Ткачей» и бессмертных сатир на «герман¬
ских тиранов. Гениальный мыслитель дружил с гениальным по¬
этом всего несколько месяцев, но остался верен ему, когда возму¬
щение образованных мещан обрушилось на Гейне. Маркс упла¬
тил дань чувству дружбы даже в «Капитале», выразившись
однажды: «Если бы я обладал смелостью моего друга Г. Гейне,
я назвал бы господина Иеремию (Бентама) гением буржуазной
глупости» 5). Маркс, сам мечтавший о поэтических лаврах, на¬
всегда сохранил живые симпатии к поэтам и снисходительно
относился к их маленьким слабостям: они — чудаки, которых сле¬
дует не охлаждать резкой критикой, а задабривать похвалами,
чтобы они пели.
Примечательно между прочим следующее: Энгельс считал
Берне борцом за свободу и право; Маркс тоже видел в Гейне не
только поэта, но и борца. Помимо того их объединяли дух немец¬
кой философии и французского социализма, непримиримая нена¬
висть к христианско-германскому тунеядству и ложному тевтон¬
ству. Разные Масманы и Венедеи, которых обессмертила сатира
поэта, шли в сущности по стопам Берне, хотя, конечно, значи¬
тельно уступали ему по уму и остроумию. Да и сам Берне, по¬
рвав с великими традициями немецкой культуры, не вступил в род¬
ство с новыми силами западно-европейской истории. Гейне же не
мог отказаться от Гете и Гегеля, одновременно погрузившись
во французский социализм, как новый источник духовной жизни.
1) Письмо к Вильг. Греберу от 30/VII 39, S. 74.
2) Requiem für die Deutsche Adelszeitung, S. 117.
3) Emst-Moritz Arndt, S. 139.
4) Дневник, 9/IX 40, стр. 127.
5) К. Маркс, Капитал, т. I, отд. 7, гл. 22,5, ирнм. 63, Москва 1909
стр. 573.
— 28 —
Немудрено, что Маркс, утолявший жажду из того же источника,
почувствовал в Гейне конгениальную натуру 1).
Энгельс не обладал ни глубиной, ни широтой своего буду¬
щего друга. Не раз в течение своей бурной и плодотворной жизни
он впадал в крайности и односторонности. Одною из них было его
отношение к Берне. Но по этому поводу смешно подымать шум,
если вспомнить душевное состояние Энгельса. У юноши просну¬
лась революционная страсть, которая бьет ключем и ищет выхода,
как пар из перегретого котла. Она находит исход в политике
и гневных нападках на германских деспотов. Уже в июле 1839 го¬
да Энгельс признает, что кротостью здесь ничего не поделаешь:
таких уродов, как сервилизм, хозяйничание аристократии, цен¬
зуру и проч., нужно изгонять только мечом. Но ветер свободы
уже дует и хорошо дует. Так «разве,— иронизирует Энгельс,— мы
не были бы ослами, если бы не натянули парусов?» 2).
И вот нетерпеливый пловец зорко наблюдает, не подымают
ли уже его спутники паруса. Как только Энгельс замечает хоть
слабую попытку в этом отношении, он тотчас же радостно при¬
ветствует смельчака. С подобными чувствами встречена им по¬
средственная книга того самого Венедея. которого вскоре так же¬
стоко вышутил Гейне 3). Почему Энгельс находит его книгу «пре¬
восходной»?— Только потому, что Венедей, подвергая «строгому
экзамену» прусское законодательство, государственное управление,
податное обложение и проч., вскрывает их результаты: покрови¬
тельство денежной аристократии за счет бедняков и стремление
к упрочению абсолютизма. Средства для осуществления этих це¬
лей — гонение на политическое просвещение, одурманивание народ¬
ных масс, использование религии, показной блеск, безграничное
хвастовство и лицемерная видимость, будто просвещение поощ¬
ряется. Понятно, что Союзный Сейм запретил и конфисковал
книгу. Уже одного этого достаточно, чтобы Энгельс стал на сто¬
рону опального писателя 4).
Да и может ли быть иначе? Может ли соблюдать хладнокро¬
вие юноша, в душе которого все бродит, кипит, пылает? «В моей
груди,— пишет он сам,— все бродит и кипит; моя до сих пор опья¬
ненная голова совсем пылает. Я страстно жажду найти такую
великую мысль, которая прояснит это брожение и раздует жар
в яркое пламя. Величественные творения, пред которыми все
прежние кажутся ребячеством, зарождаются в моей душе».
Великие идеи времени — вот основа творчества. Все остальное
осуждено на гибель. Сантиментальные песенки неслышно зами-
1) Об этом см. подробнее: Ф. Меринг, К. Маркс (история его жизни),
Петербург, 1920, стр. 63.
2) Письмо к Вильг. Греберу от 30/VII 39. Ss. 73 и 75.
3) I. Venedey, Preussen und Preussenium, Mannheim 1839.
4) Письмо к Фр. Греберу от 29/Х 39, S. 86.
— 29 -
рают; громкий звук рога призывает охотников на борьбу с тира¬
нами; германское юношество уже собирайся в дубрава, потря¬сая мечами и подымал кубки; пылают замки, колеблются травы
и трепещут алтари, а господь в грозе и буре взывает: «вперед,
вперед! Кто поборется с нами?» — Охваченный революционной горяч¬
кой, Энгельс налаживает контрабанду запрещенных книг. Так,
в одном письме он сам сообщает, что заготовил партию литера¬
туры для отправки в Бармен. В эту партию включены: «Менцель
Французоед» (4 экземпляра) и «Парижские Письма» (6 томов)
Берне, а также «строжайше запрещенная» «Пруссия и Пруссаче¬
ство» Венедея (5 экземпляров) 1).
Таким образом, от идейных исканий Энгельс переходит к ре¬
волюционной практике. Он иначе не может. Смертельная нена¬
висть к тирании с такою силою клокочет в его душе, что тре¬
бует живого дела. Монархов ничто не может исправить: нужна
революция. Так Энгельс, не выходя еще за буржуазные пределы,
превращается в крайнего радикала. Его революционное настрое¬
ние выливается в письме к Фридриху Греберу, дышащем подлинной
революционной страстью: «Я ненавижу Фридриха-Вильгельма III
и кроме него ненавижу, пожалуй, еще только двух или трех;
я ненавижу его до смерти; если бы я не презирал так глубоко
этого пачкуна 2), я ненавидел бы его еще больше. В сравнении
с ним Наполеон — ангел, а король ганноверский — бог, если только
наш король человек. Нет периода, столь богатого королевскими
преступлениями, как время с 1816 г. по 1830 г.; почти каждый
царствовавший тогда монарх заслуживал смертной казни: Благо¬
честивый Карл X, Фердинанд XII Испанский, Франц Австрий¬
ский, эта машина, годная лишь на то, чтобы подписывать смерт¬
ные приговоры и видеть во сне карбонариев; Дон-Мигуель. боль¬
ший мерзавец, чем все герои французской революции вместе взя¬
тые, которого, однако, Пруссия, Россия и Австрия с радостью
признали, когда он выкупался в крови лучших португальцев;
отцеубийца Александр Российский и его достойный брат Нико¬
лай, об отвратительных деяниях которых излишне тратить слова,—
о, я мог бы рассказать тебе восхитительные истории о том, как
мило обходятся государи со своими подданными! Я жду чего-ни¬
будь хорошего только от того государя, у которого звенит в го¬
лове от пощечин народа и окна во дворце которого разбиты кам¬
нями революции» 3).
Конечно, революционные порывы часто встречаются и в пер¬
вых литературных опытах Энгельса. Даже в статью о народных
книгах он вкладывает радикальные взгляды, замечая в одном
1) Письмо к Вильг. Греберу от 13/XI 39. Ss. 87—80.
2) В подлиннике стоит непечатное слово, обозначенное только пер¬
вой буквой.
3) Письмо к Фр. Греберу от 1/II 40, Ss. 97—98.
— 30 —
месте: «Народ довольно долго представлял Гризельду и Женевьеву;
пусть-ка теперь он сыграет уж роль Зигфрида н Гейнальда» 1).
Бунтарские нотки звучат несколько громче в другой статье, напе¬
чатанной в том же «Телеграфе» за февраль 1840 года под за¬
главием «Ретроградные признаки времени». Здесь Энгельс вы¬
смеивает «одну из самых счастливых псевдоистин»: ничто не
ново под солнцем.
Попытки сравнить исторический процесс с линией известны.
«Фирма истории,— говорится в одном остроумном произведении,
направленном против Гегелевской философии истории,— есть не
подъем или падение, не концентрический круг или спираль, а
параллельные линии, то сближающиеся, то расходящиеся» 2).
Энгельс, напротив, склонен сравнивать историю именно со спи¬
ралью, извивы которой не совсем правильны. История медленно
начинает свой бег в каком-то отдаленном пункте, вокруг кото¬
рого первоначально вращается довольно медленно: но чем больше
круги, том шире и живее ее размах: наконец, она начинает нес¬
тись подобно огненной планете от звезды к звезде, то касаясь
своих прежних путей, то пересекая их. И вот, когда она, пови¬
димому, возвращается на старый путь, близорукость, не видящая
дальше своего носа, с ликованием подымает крик: ничто не ново
под солнцем. Так теперь ликуют наши китайские герои застоя,
наши мандарины реакции: но они не замечают, что истории не¬
сется самым прямым путем к новому созвездию идей, которое
в своем солнечном величии скоро ослепит их близорукие
глаза.
Ныне мы переживаем именно такой исторический момент.
Все идеи, выступавшие на арену со времен Карла Великого, все
вкусы, вытеснявшие друг друга в течение столетий, пытаются
еще раз утвердить в современности свои отжившие права. Феода¬
лизм средневековья и абсолютизм Людовика XIV, иерархия Рима
и пиэтизм прошлого века спорят из-за чести, кому выбить из
седла свободную мысль. Этой колоссальной реакции в церковной
и государственной жизни соответствуют менее заметные напра¬
вления в искусстве и литературе,— бессознательный возврат
к прежним векам. По говоря уже о каком-нибудь реакционном
бароне фон-Унгерн-Штернберге, даже Мундт, Кюне, Фрейлиграт
и Бекк возрождают романтику. Да, реакция выступает как
в жизни, так и в искусстве и литературе: крику современных
обскурантов соответствует подчеркнутая темнота в некоторых про¬
изведениях новой немецкой поэзии 3).
1) Die Deutschen Volksbücher, S. 103.
2) Не называемое Энгельсом «остроумное произведение» это — K. Guts¬
kow, Zur Philosophie der Geschichte, Homburg, 1830, S. 33.
3) Retrograde Zeichen der Zeit, S. 111 u. ff.
— 31 —Энгельс не желает смешиваться с толпой модернизированных
романтиков, хотя бы то были представители Молодой Германии:
он революционер и жаждет дела. Потому-то юношу и привлекает
бунтарь народной легенды Зигфрид, образ которою поразил его
еще в отроческие годы. В юношескую же пору ему довелось по¬
сетить «родину» своего героя, небольшой городок Ксантен, рас¬
положенный на берегу Рейна. Описывая его в «Телеграфе»,
Фридрих по обыкновению предается политическим размышле¬
ниям. Его рассуждения характерны уже в том отношении, что
под явным, влиянием Берне наш автор судит о Зигфриде совсем
не с исторической точки зрения и видит в нем только пред¬
ставителя германской молодежи.
«Мы все,— пишет он,— ощущаем в себе ту же жажду дела,
ту же вражду к традиции, которые побудили Зигфрида покинуть
замок отца. Вечное обдумывание, филистерский страх перед жи¬
вым делом нам ненавистны от всей души: мы хотим вырваться
на вольный мир, хотим опрокинуть границы осмотрительности и
бороться за венец жизни — дело». О великанах и драконах по¬
заботились сами филистеры,— именно в области церкви и госу¬
дарства. Но ныне времена уже не те: нас бросают в тюрьмы,
называемые школами: освободившись же от школьной дисциплины,
мы попадаем в объятии современной богини — полиции. Полиция
в области мысли, полиция при беседах, полиция при хождении
пешком, езде верхом и в экипажах, паспорты, временные свиде¬
тельства, таможенные пропуска — чорт бы побрал этих великанов
и драконов! Но нам предоставлена только видимость дела, только
рапира вместо меча. А что поделает все искусство фехтования
с рапирой, когда нужно употребить меч 1)?».
Между тем орудие, которым боролись представители Молодой
Германии, был не меч, а перо. Они вовсе не были склонны
вмешиваться в самую сутолоку жизни и отважно поднимать знамя
восстании. Да и пером младонемецкие писатели не умели пользо¬
ваться так, чтобы побуждать своих читателей к самоотверженной
борьбе: их литературные стрелы спускались не с туго натянутого
лука, а потому часто совсем не достигали цели: их стиль за¬
частую отражал не гневную речь отважного мужчины, а бессиль¬
ную жалобу слабонервной женщины. Энгельс, к концу 1840 года
почувствовавший в себе силы борца, заметил внутреннюю дряб¬
лость «новой» литературы. Конечно, юноша иначе стал судить и
о достоинствах ее стиля. Полутора годами ранее он утверждал:
современный стиль — это «юношески сильный Ганимед с розами,
повитыми вокруг чела, и дротиком в руках, поражающий
пифона» 2). Теперь же его не ослепляет более блеск политиче¬
ских идей, светивших Молодой Германии.
l) Siegfrieds Heimat, Ss. 137—138.
2) См. стр. 11.
— 32 —
Когда появились «Воспоминания» Эрнста-Морица Арндта,
человека старого поколения, Энгельс посвятил им статью. Не¬
смотря на глубокое различие в политических убеждениях, он тем
не менее отдает преимущество стилю автора: «Эта сжатая, силь¬
ная речь,— пишет он,— давно не раздавалась в нашей литературе
и достойна произвести глубокое впечатление на кое-кого из моло¬
дого поколения. Lieber straff, als schlaff! Ведь есть авторы, видя¬
щие сущность современного стиля в том, что всякий выдающийся
мускул, каждое натянутое сухожилие речи грациозно прикрывается
мягкой тканью, вплоть даже до опасности придать им женствен¬
ный вид. Нет, по мне мужественное строение Арндтовского стиля
все же лучше, чем расплывчатая манера известных «современ¬
ных» стилистов» 1).
Таким образом, Энгельса отвращают от Молодой Германии
не политические или вообще принципиальные разногласия, а не¬
сходство настроений. Он желает вступить в ряды борцов с тира¬
нией. Борьба за независимость — сама по себе благо, ибо пробу¬
ждает самосознание народа. С этой точки зрения Энгельс, по при¬
меру Берне, очень односторонне судит о значении освободительной
борьбы с французами. То было, по его мнению, славное время,
когда немецкий народ впервые за несколько столетий поднялся,
противопоставив иностранному угнетателю всю свою силу и вели¬
чие. Немцы всегда должны помнить об этой борьбе, чтобы дремлю¬
щее народное сознание не погружалось в сон. Величайший резуль¬
тат войны заключается вовсе не в низвержении иноземного влады¬
чества, вопиющая неестественность которого, покоясь исключи¬
тельно на атласовских плечах Наполеона, сама по себе пала бы
раньше или позже. Важен самый факт борьбы: «Что мы вспо¬
мнили об утрате национальных святынь, что мы вооружились, не
ожидая всемилостивейшего соизволения князей, и даже принудили
государей стать во главе нас, короче, что мы на мгновение
оказались источником государственной власти, суверенным наро¬
дом,— вот величайшее приобретение тех лет; а потому после войны
люди, яснее других чувствовавшие это и наиболее решительно
в ней участвовавшие, должны были казаться правительствам
опасными» 2).
Таковы демократические и революционные настроения Эн¬
гельса. Он становится тираноборцем, с величайшим презрением
взирает на князей и государей, решительно отказываясь от зна¬
ков отличия: «Орден, золотая табакерка, почетный кубок от
короля — это ныне скорее позор, чем честь. Все мы покорнейше
благодарим и, слава богу, не опасаемся чего-либо подобного:
после того, как я поместил в «Телеграфе» свою статью об-
1) Emest-Moritx Arndt. Ss. 139—140.
2) Ib., Ss. 141—142.
— 33 —
Э. М. Арндте, даже сумасшедшему королю баварскому не придет
к голову пришить мне такую шутовскую погремушку или поставить
на синну (auf den Hintern) штемпель сервилизма. Чем ныне кто-
либо подлее, раболепнее, низкопоклоннее, тем больше он получает
орденов» 1). Не меньшее презрение скользит в письме Энгельса
к сестре, воспитаннице аристократического пансиона в Маннгейме,
которая сообщила, брату, что была представлена великой герцогине
Баденской: «Если в ближайшее время,— отвечает он,— ты снова
будешь также представлена какой-нибудь всемилостивейшей прин¬
цессе, напиши уже мне, пожалуй, о том, хорошенькая ли она,—
в остальных отношениях меня подобные личности совсем не
интересуют» 2).Так совершился разрыв Энгельса со второй опорой старой
Германии — абсолютизмом. Не руководимый старшими, не по¬
ощряемый соревнованием друзей, в полном одиночестве он победил
еще одни призрак прошлого. В его политическом самоосвобожде¬
нии огромную роль сыграл Людвиг Берне, одна из самых характер¬
ных и колоритных фигур в первую треть 19-го века.
М. Серебряков.
J) Письмо к Фр. Греберу от 22/И 41, Ss. 154—155.
2) G. Mayer, Friedrich Engels in seiner Frühzeit, S. 49.
Записки научн. о-ва марксистов № 3.
УЧЕНИЕ КАРЛА МАРКСА О РЕЛИГИИ 1).
(Несколько данных для оценки исторического материализма.)
Глава I.
Главные течения современной критики религии.
1. Постановка вопроса. 2. Космологическая школа (метео¬
рологическое и солярное направление). Значение «внешней» при¬
роды для образования религиозных представлений. 3. Критика
космологической школы. Анимизм. Антропологическая школа.
Значение «внутренней» природы. 4. Односторонность антрополо¬
гического учения о «пережитках». Социологическая школа.
Общественный корень религии. 5. Общее замечание о т. н. со¬
циологии. Положение в ней исторического материализма. 6. По¬
ложение теории религии в марксизме. Ее внешние недочеты.
Задачи исследования.
Глава IIПервоначальное учение Маркса о „сущности“ религии.
1. Общее замечание. 2. Общее понятие идеологии. 3. Свое¬
образные особенности религии. 4. Общественный корень религии
и его недооцеyка у Фейербаха. 5. Деятельная природа обще¬
ственных отношений. Борьба с природой в ее основе.
Глава III.
Первоначальное учение Маркса о методе критики религии.
1. Постановка вопроса. 2. Критика антропологической точки
зрения Фейербаха. 3. Противоречия общества в целом, как по¬
длинный общественный корень религии. Отличие от марксизма
вульгарного. 4. Связь критики религии с общей теоретической
оценкой современного общества. 5. Связь критики религии с дей¬
ственным переворотом современного общества.
1) Начало работы «Происхождение религии».
— 35 —
Глава IV.
Позднейшее учение Маркса о „сущности“ религии.
1. Позднейшие занятия Маркса и Энгельса этим вопросом.
2. Религия как надстройка. Отличие религии от других видов
надстройки. Общее учение о фетишизме и особенности фетишизма
религиозного. Миф и культ. 4. Неорганизованность общества в
целом как основа религии. «Религиозное» покрывало, его неиз¬
бежность в досоциалистическом обществе и его невозможность при
«свободно-обобществленном», «отчетливо-разумном» укладе. 5. Две
стороны стихийного (неорганизованного) общественного бытия: сти¬
хийность борьбы с природой: стихийность внутри общественных
связен. Два корня религии — естественный и общественный.
6. Преобладание «естественного» корня в доклассовом обществе.
7. Преобладание «общественного» корня в классовом обществе.
Христианство — культ «отвлеченного человека».
Глава V.
Позднейшее учение Маркса о методе критики религии.
1. Постановка вопроса. 2, Развитие техники и его связь
с религиозной надстройкой. Учет «технической» основы обще¬
ства — предпосылка критики религии. 3. Недостаток обычной
свободомыслящей критики религии. Установка внутренней обще¬
ственной необходимости данного вида религиозной идеологии —
требование марксизма. 4. Учет внутренних противоречий об¬
щественного целого — необходимая предпосылка марксистской
критики. 5. Значение марксистского метода для действенной
критики современного общества. 6. Значение марксистского ме¬
тода для отвлеченной критики религии. Учение Маркса как син¬
тез главнейших достижений сравнительной науки о религии.
Единство науки н революции.
Глава I.
1. «Сравнительная наука о религии и ветвь ее — мифоло¬
гия — дисциплины, в сущности, еще очень молодые. Не удиви¬
тельно, поэтому, если в этой области добыто очень мало положи¬
тельных результатов, и господствуют самые разнообразные и про¬
тиворечивые гипотезы и мнения. Смена этих гипотез и методов
представляет собою одну из любопытнейших страниц истории
науки вообще» 1). Так писал один из русских филологов в начале
1) Кагаров. Этюды по истории греч. рел., оттиск из Ф. 3. (1906) с. 1.
*
— 36 -
нашего века. С той поры сравнительная наука о религии сде¬
лала большие приобретения: однако, она все еще далека от
сколько-либуль общепризнанных обобщений. Любопытнейшая стра¬
ница в истории науки все еще не дописана. Чтобы получить
предварительную точку опоры дли нашего исследования, начнем
с краткого перечня главнейших разногласий, которые до сих пор
еще разделяют представителей молодой науки.
2. Где искать корней первобытных религиозных представле¬
ний? Таков первый вопрос, с которым мы встречаемся на пороге
сравнительного изучения религий. Один из первых ответов, пред¬
ложенных наукой, гласил: все народные предания вообще (и
мифы классической древности в частности) суть наследие отда¬
ленной поры, когда все индоевропейские народы жили общей
жизнью — имели общую прародину и общий (индоевропейский или
арийский» праязык. Все эти создания первобытной мысли — оли¬
цетворение различных явлений и сил природы. Одни ученые
считали основой всех мифов молнию, ветер, дождь, движение
облаков (метеорологическое направление Куна и Шварца):
другие придавали главное значение представлениям о небесных
светилах, особенно солнцу (солярная теория Макса Мюллера).
Согласно самому распространенному из этих учений: (теории
Мюллера), склонность первобытного человека к «олицетворению»
явлений природы объясняется тем, что первоначальные значения,
слов первобытного языка со временем теряли свое значение, за¬
бывались. Неспособный к отвлеченному мышлению, первобытный
дикарь наделял представления, взятые из внешней природы,
личными, половыми, жизненными признаками. Слова, которые
прежде были нарицательными, впоследствии обратились в соб¬
ственные имена. Так, греческий миф рассказывает, что, в нака¬
зание за свое преступление, дочери царя Даная вынуждены были
в преисподней вечно наполнять бездонную бочку... С указанной
точки зрения, в этом предании следует видеть отголосок той по¬
стоянной смены засухи и половодья, которая свойственна неко¬
торым областям Эллады 1). Средоточием мифотворчества призна¬
ются здесь явления внешней природы: поэтому разбираемую
точку зрения лучше всего назвать космологической. Ее наибо¬
лее резким выражением является знаменитое положение Макса
Мюллера: «Мифология, которая была отравой древнего мира,
есть на деле болезнь языка» 2). Неспособность первобытного
дикаря точно определять смысл представлений, приобретаемых
от внешнего мира, — вот первооснова религии.
3. Космологическая школа — в менее резком виде, чем у
знаменитого оксфордского профессора — продолжает и сейчас от-
1) Ср., напр., там же, с. с. 2 сл., 6 сл.
2) Mythology, which was the base of the ancient world, is in trutb
a desease of language, Muellers lectares on the Science of Language, passim.
— 37 —
cтаивать свое научное бытие 1). Однако ее односторонность до¬
казана уже давно; не только «болезнь языка», но и более смяг¬
ченные космологические истолкования древних религиозных пред¬
ставлений оказывались часто или очень натянутыми, или не
исчерпывающими предмета 2). На поприще научного исследова¬
ния все более стало выдвигаться новое направление, связанное
с именами Тэйлора, Ланга и Фрэзера. Творец «Первобытной
культуры» и его последователи обратили внимание на огромное
значение, которое имеет к первобытной религии вера в суще¬
ствование души, независимой от тела (анимизм) 2). Средоточие
критики религии начало перемещаться. Если для исследователей
«праязыка» (санскритологов) источником мифа было развитие
первобытного языка, то для Тэйлора не менее важно самостоя¬
тельное развитие первобытного мышления, как такового; если
для космологов главным двигателем развития были представле¬
нии о внешней природе, то для нового направления не менее
существенны были наблюдения первобытного дикаря над своей
собственной внутренней природой. Явления внутренней душев¬
ной жизни (например, сновидения) впервые получают должную
оценку: жизнь первобытного дикаря начинает рассматриваться
во всей ее сложности... Согласно своей общей окраске новая
школа получила название антропологической.
4. Направив внимание исследователей к первобытному обще¬
ству в его целом, новая школа тотчас же вскрыла свою несо¬
мненную односторонность. Основным ядром первобытного миро¬
воззрения Тэйлор считает анимизм; все позднейшие плоды рели¬
гиозного творчества рассматриваются как простые «пережитки»
первичных представлений. Однако, уже наперед можно было
предполагать, что учение о «пережитках» не исчерпывает во¬
проса и что дальнейшее развитие человеческого общества, со
всею сложностью его внутренних и внешних взаимоотношений,
обнаружит новый самостоятельный источник религии. При¬
ведем пример. В «Илиаде» рассказывается о браке Зевса с его
сестрою Герою: они сочетались на супружеском ложе «от лю¬
безных родителей тайно» 4). Другими словами, сношения брата
и сестры считались уже незаконными. Как объяснить это
обстоятельство? Было бы, конечно, недостаточно ссылаться, вместе
с космологической школой, на то, что брак Зевса с Герой есть
небесный союз солнца и луны 5): «тайное» совершение брака
было бы этим совершенно необъяснено. Еще меньше помогли бы
здесь суждения антропологической школы об анимизме; запрет
1) Сf. ex.gr. Paul Koch, d. arisch. Grundl, d. Bibel (1914), Vorw. p. 9.
2) Cf. ex. gr. Robertson, Christ. and Mylhol. (1900), p. p. 19 Sgg.
3) The animating and personifying of Nature, Tylor, Prim. Cult. passim.
4) Φίλοϛ λήϑογτε τοκήας, II. XIV.
5) Cf. ex. gr. Gilbert Gr. Goetterlehre passim; Кагаров, р. 11; Koch, p. 32.
— 38 —
кровосмешения вряд ли имеет какое-нибудь отношение к вере
в духов. Остается только предположить вместе с Морганом,
что сказание о «тайном» сочетании Зевса с сестрою возникло
в ту пору, когда первобытное общество возвысилось уже до
семейного уклада, запрещающего браки единоутробных братьев,
и сестер 1). Другими словами, к числу корней религии принад¬
лежат, несомненно, и так называемые общественные отно¬
шения. Мы получаем новое направление в сравнительной кри¬
тике религии, которое можно назвать социологическим. Заро¬
дившись на почве антропологической школы, оно постепенно
выделилось из нее и приобрело самостоятельное бытие 2). Его
родоначальниками следует считать Бахофена (автора «Материн¬
ского права») и Моргана (автора «Первобытного общества»).
5. Так называемая современная социология представляет
собой довольно своеобразное зрелище. Не существует никакого,
сколько-нибудь общепризнанного социологического метода: более
того, даже предмет молодой науки — общество — далек от
того, чтобы притязать даже на приблизительное определение 3).
Социология не есть еще наука; она является пока только новым
поприщем будущей науки — поприщем, где пока еще состяза¬
ются разнороднейшие течения, целиком отрицающие друг друга.
Даже краткое их сопоставление завело бы нас слишком далеко.
Для наших целей достаточно отметить, что наиболее закончен¬
ным и устойчивым среди них является то, которое связано
с именами Карла Маркса и Фридриха Энгельса — исторический
материализм. Учение марксистов о религии и будет служить,
средоточием нашего дальнейшего изложения.
6. Исторический материализм принадлежит к числу учений,
которые, как известно, далеко выходят за пределы чистой тео¬
рии: как известно, под знаменем марксизма совершается вели¬
чайшее освободительное движение нашего времени. Научная,
полунаучная и еще чаще ненаучная литература о марксизме
необозрима. Как это ни странно, именно марксистское учение о
религии представлено в ней наиболее слабо; то же приходится
сказать и о самих марксистах. Причины этого явления сами со¬
бой выступят в дальнейшем; но и заранее можно ожидать, что
средоточием научного внимания важнейших теоретиков марксизма
должны быть такие боевые вопросы, как законы общественного
развития в его целом; вопрос о религии стушевывается перед
более общим, всеобъемлющим вопросом о природе «обществен¬
ного человека». Действительно, и Маркс, и Энгельс, и такие их
крупные преемники, как Плеханов н Антоньо Лабриода, ограни¬
1) Ср. «Др. общество» Моргана, ч. III.
2) Ср., напр., Дюркгейма. — Кагаров и другие безо всяких оснований
отождествляют обе школы.
3) Ср. отзывы Simmel'я и др.
— 39 —
чились небольшими «отступлениями» в область сравнительной
истории религии; только некоторые позднейшие марксисты (Ка¬
утский, Кунов, Н. Никольский) дали в этой области крупные
самостоятельные исследования. Не удивительно, что даже многие
марксисты-ортодоксы имеют очень неполное или даже совершенно
неправильное представление о тех взглядах на существо рели¬
гии, которых придерживались оба основателя научного социа¬
лизма: даже более того — одни и те же исследователи марксисты
в разное время дают им различную оценку 1). Наша ближай¬
шая задача определяется сама собою.
Глава II.
Что такое религия? Ученики Фейербаха Маркс и Энгельс
уже в самом начале своего научного поприща должны были уде¬
лить внимание этому важному вопросу. «Критика религии — пред¬
посылка всякой другой критики» 2). Религия есть ложное миро-
знание, и человек должен покончить все счеты с ним — прежде
чем он возвысится до мирознания истинного... Так писал молодой
Маркс еще в сороковых годах прошлого века, приступая «к кри¬
тике Гегелевой философии права». Посмотрим же, в каком виде
представлял себе тогда сущность религии будущий основополож¬
ник научного социализма.
2. «Религия — это лишь призрачное солнце, которое вращается
вокруг человека лишь до тех пор, пока он сам не начинает вра¬
щаться вокруг себя самого» 3). Так гласит одно из самых бле¬
стящих изречений только что упомянутой статьи. Ярко и образно
намечает Маркс одну из руководящих предпосылок своей кри¬
тики религии. Выражаясь более сухим и отвлеченным языком,
религия принадлежит к числу тех областей, где духовная жизнь
человека является несвободной, связанной: не мысль правит сво¬
ими творениями, а творения правят мыслью. Религиозные поня¬
тия, чувства и действия еврея и христианина суть не более как
создания их мысли; но сами творцы не могут разобраться в своих
созданиях. Ни еврей, ни христианин не задумываются даже над
тем, откуда взялись те мысли, действия и настроения, которые
они связывают с именем Иеговы или Иисуса. А если верующему
и приходят в голову такого рода вопросы, он дает им ложное
решение. Он никогда не доищется истинного двигателя, заста¬
вляющего его думать так, а не иначе. Если бы ему удалось это
сделать, воображаемая действительность уступила бы место дей-
1) Напр., Cunow в первонач. тексте Rel. Streifz. N. Z. 29, I 463 sqq.
и в позднейшей Separatausgabe.
2) Marx, Zur. Kr. d. Heg. Rcchtsphil. in.
3) Marx, ib.
— 40 —
ствительности подлинной; наука заменила бы религию. Если бы
христианин или еврей поняли, какие внутренние и внешние по¬
буждения заставляют их созидать своего Иисуса или Иегову —
Иисус или Иегова перестали бы для них существовать: творцы
поняли бы смысл собственных творений. «Наиболее резкий вид
противоречия между евреем и христианином есть противоречие
религиозное.
Как разрешается противоречие?— Тем, что его делают невоз¬
можным. Как можно сделать невозможным религиозное противо¬
речие?— Уничтожив религию. Допустим, христианин и еврей нач¬
нут смотреть на свои противоречивые религии лишь как на раз¬
личные ступени человеческого духа, как на различные времена
исторического линяния: человек окажется тогда той змеей, кото¬
рая проделывала этот ход линяния... И тотчас отношение наше
теряет свой религиозный отпечаток и становится критическим,
научным, человеческим отношением. С этой поры наука — наше
единство. А в науке противоречия разрешаются самой наукой» 1).
Словом, религия, в противоположность науке, принадлежит к
числу тех явлений связанной, несвободной человеческой мыс¬
ли, которые Марксово учение впоследствии назовет идеоло¬
гиями.
3. Формальная логика требует от точного определения, чтобы
оно указывало ближайший род определяемого понятия и его ви¬
довые своеобразные признаки. Первое требование мы уже выпол¬
нили: мы знаем, что религия принадлежит к числу идеологий.
Посмотрим теперь, удовлетворяет ли раннее учение Маркса вто¬
рому требованию — может ли от указать нам, чем отличается
религия от других видов идеологического творчества. Причитаем
следующие строки из «Критики Гегелевой философии права»:
В воображаемой действительности неба человек искал сверх¬
человека и нашел лишь отражение самого себя» 2). Итак, осо¬
бенность того вида идеологического творчества, который мы на¬
зываем религией, состоит в следующем. Не умея отличить во¬
ображаемую действительность от действительности подлинной,
человеческая мысль наделяет первую теми признаками, которые
принадлежат последней. Даже более того: воображаемая действи¬
тельность ставится выше подлинной: создания человеческой мечты
рассматриваются как сверхчеловеческие, «божественные» силы.
И боготворческая мысль не замечает, что, создавая образ сверх¬
человека, она ограничивается тем, что просто вытачивает, рас¬
ширяет и возвеличивает обыденное свойство обычного человека:
на мнимого бога переносятся в расширенном виде заурядные
свойства действительного человека. Но сам верующий, конечно,
1) Marx, Zur Judenfrage.
2) Marx. Zur Kr. d. Heg. etc., ib.
— 40 —не замечает, что божественная сущность — только приукрашенная
и подчищенная человеческая сущность. Чтобы подметить этот
самообман, человек должен познать те скрытые побуждения. ко¬
торые заставляют его создавать царство призраков и считать их
выше самой действительности. Другими словами, чтобы освобо¬
диться от рабства перед воображаемыми сущностями, человек
должен познать свою действительную сущность, и пока он не
возвысился до такого познании, он неизбежно остается и творцом
религии и рабом своего творения... Такова та мысль, которую
Маркс выражает в известных словах: «Религия — воображаемое
бытие действительной сущности,— воображаемое, ибо человеческая
сущность не имеет еще истинной действительности». В этом вы¬
разительном определении, звучащем несколько чуждо для совре¬
менного уха, Маркс сразу намечает полное определение понятия
религии. Во-первых, подобно всякой идеологии, религия есть
разновидность связанной, несвободной человеческой мысли, не
познавшей еще своей «истинной действительности». Во-вторых,
в отличие от других идеологий, религия есть не только «связан¬
ная мысль», она есть высший вид такой связанности: человече¬
ская мысль не только не познает своей истинной природы — она
подчиняет и себя и весь мир мнимым божественным силам, ко¬
торые на доле оказываются ее собственным созданием. Религия
есть высшее выражение человеческого бессилия — неспособности
человека постигнуть природу и самого себя. «Религия — это само¬
сознание и самочувствие человека, который еще не обрел себя
или уже потерял себя» 1).
4. Итак, своеобразие религиозной идеологии заключается
в том, что свои собственные создания она превращает в мнимые
сверхчеловеческие силы, господствующие одинаково и над чело¬
веком и над всем миром. Наш очередной вопрос намечается само
собою: где искать причин, определяющих этот плен человеческой
мысли? Уже Фейербах попытался разрешить этот вопрос. «Сущ¬
ность религии Фейербах сводит к сущности человека» 2). Но что
такое сущность человека? Можно ли считать ее каким-то отвле¬
ченным свойством, присущим отдельной личности? Можно ли
вообще рассматривать ее независимо от той общественной среды,
в которой зарождается, питается и гибнет идеологическое твор¬
чество отдельной личности? Никоим образом. «Сущность человека
не есть отвлеченность, присущая отдельной особи. В своей дей¬
ствительности она есть совокупность общественных отношений» 3).
Когда, еврей или христианин творит своего Иегову или своего
1) Marx. ib.
2) Marx op. Engels, d. Feuerb. These 6.
3) Das menschliche Wesen ist kein dem einzelnen Individuum innewohnen¬
des Abstraktum. In seiner Wirklichkeit ist das Ensemble der gesellschaftlichen
Verhaeltnisse, ib.
— 42 —
Иисуса, они творят их не как Робинзоны, уединившиеся на не¬
обитаемом острове, а как люди-общественники. «Человек не есть
отвлеченное существо вне мира. Религию производят общество,
государство» 1). Творя своего бога, верующий всегда исходит из
тех чувств и настроений, которые веками складывались или про¬
должают зарождаться в окружающей его общественной среде.
Меняется общество, меняется и религия. У средневекового фео¬
дала или епископа совершенно иное представление о свойствах
его бога, чем у малоазиатского ремесленника при начале хри¬
стианства, или у нынешнего «образованного» буржуа. Недооценка
этого столь важного общественного корня религии — основная
ошибка Фейербаха. «Он не замечает, что так называемое рели¬
гиозное чувство само есть общественное создание» 2). Фейербах
имеет дело не с живым историческим человечеством, а со своим
собственным построением: он рассматривает не действительных
верующих особей, а собственное понятие о «верующей особи»,
которая превращается у него в отвлеченное существо, независи¬
мое от времени и среды. И от взора Фейербаха, ускользает, что
«отвлеченная особь, которую он исследует, в действительности
принадлежит определенному общественному укладу» 3).
5. Не отвлеченная личность, а живое человеческое обще¬
ство — вот действительная основа религиозного творчества. Но взя¬
тое в целом, общество представляет собой очень сложную сово¬
купность отношений. Каковы же те стороны общественного целого,
которые, в последнем счете, определяют направление и развитие
идеологии вообще и религиозного творчества и частности? Моло¬
дой Маркс еще в 1845 году осознал и поставил этот важный во¬
прос во всей его полноте. Размышляя над Фейербаховой «Сущ¬
ностью христианства», он подметил, что бывший ученик Гегеля
всюду рассматривает человека только с одной и той же стороны.
Рассуждая об отношении человека к природе, Фейербах нигде не
говорит о деятельной борьбе человека с природой: он знает только
одно отношение человека к внешнему миру — бездейственное на¬
блюдение, созерцание. Если же автору «Сущности христианства»
и приходится подчас говорить о человеческой деятельности, он
рассматривает по преимуществу ее неблагородные, низменные
стороны — вроде ростовщических подвигов какого-либо еврейского
торговца. «В «Сущности Христианства» Фейербах рассматривает
только поведение созерцательное как истинно-человеческое;
между тем, деятельность понимается там только в своем грязно-
торгашеском обличье». Молодой Маркс удачно подметил односто-
1) Zur Кг. d. Heg. etc. ib.
2) Das religioese Gemülh selbst ein gesellschaftliches Produkt ist, Marx
op. Engels, These 7.
3) Marx, ib.
— 43 —ронность своего учителя: человек во только созерцатель природы,
он, прежде всего, деятель, борющийся за свое место в ее нед¬
рах. «Общественная жизнь по существу деятельна. Все таинства,
ведущие созерцателя к мистицизму, находят разумное разрешение
в человеческой деятельности и в постижении этой деятельности».
Все, что нам кажется таинственным, загадочным в мире челове¬
ческой мысли — находит свое разрешение в человеческом дей¬
ствии. «Вначале было дело»... Как мы видим, у будущего
основоположника исторического материализма уже в 1845 году
проскальзывала вполне определенная мысль: корней религиозного
творчества надо искать не в бездейственном созерцании, а в дея¬
тельном отношении человека к природе: другими словами, разви¬
тие религиозного творчества определяется в последнем счете хозяй¬
ственными отношениями. Более определенно выражена та же
мысль в замечательных строках «Святого семейства»: «Неужели
критическая критика думает, что она дошла хотя бы до начат¬
ков исторического познания — если она исключает из историче¬
ского движения созерцательное и деятельное отношение человека
к природе, естествознание и промышленность? Не мнит ли она,
что можно на деле познать любую полосу истории, не познав,
например, ее промышленности, непосредственного производства
самой жизни?» Речь идет о «критической критике», т.-е. о тех
исследователях истории, которые еще далее, чем Фейербах, ухо¬
дили от живого общественного человека в туманный мир отвле¬
ченностей. Маркс бросает своим противникам упрек, что они
«отделяют историю от естествознания и промышленности; место¬
рождение истории они видят не в грубо-вещественном произ¬
водстве на земле, а в туманном сгружении облаков на небе».
Здесь впервые в истории марксизма названа ясно и недвусмы¬
сленно та сила, которая определяет в последнем счете ход раз¬
вития идеологий вообще и религии в частности: эта сила — «про¬
мышленность», или, выражаясь более обще, «непосредственное
производство самой жизни»...
Глава III.
1. «В воображаемой действительности неба человек искал
сверхчеловека и нашел лишь отражение себя самого. Отныне он
не будет уже склонен искать видимость себя самого, нечеловека.
Отныне он будет искать свою истинную действительность» 1).
Подчиняя человека воображаемым сверхчеловеческим силам, рели¬
гия делает человека действительного рабом человека призрачного.
Маркс указывает, где искать корней этого рабства: в обществен¬
ных отношениях, в последнем счете — в борьбе человека с при-
1) Marx, Zur Kr. d. Heg. etc. ib.
— 44 —
родой. Мы знаем, где искать «истинную действительность» чело¬
века. Остается выяснить, как надо искать ее. Указывал нам
предпосылки своей критики религии, Маркс должен указать нам
и тот метод, которым мы должны пользоваться, чтобы эти
общие положении не остались для нас пустым звуком. Посмотрим,
что может нам сказать будущий автор «Капитала» об особен¬
ностях своего метода.
2. «Загадка теологии есть антропологии» 1). Загадка религии —
в свойствах самой человеческой природы. Так говорит Фейербах,
Но мы уже знаем от Маркса, что его учитель понимал человече¬
скую природу весьма односторонне: живой исторический человек
уступил у него место отвлеченному понятию. Отсюда неизбежно
вытекают две ошибки, уже отчасти отмеченные в предыдущей
главе. Вместо того, чтобы рассматривать религиозное чувство
в его живой связи с общественной жизнью, Фейербах «вынужден
отвлечься от исторического развития и закрепить религиозное
чувство, как нечто в себе — и предположить отвлеченную, оторван¬
ную человеческую особь» 2). Таков, действительно, очень распро¬
страненный недостаток свободомыслящей богословской критики.
Религиозное чувство — столь же обыденное историческое явление,
как и всякое другое человеческое настроение; благоговение перед
мнимым сверхестественным существом столь же естественно, как
и благоговение перед земным царем: между тем, как много иссле¬
дователей, чуждых материалистическому методу, еще и до сих пор
занимается рассуждениями о религиозном чувстве как некоей
вечной сверхъисторической сущности, чье «ядро» остается,
будто бы неизменным спутником человека! А вот и другой не¬
достаток Фейербаха, также очень распространенный и в наше
время. Творец «Сущности христианства» часто говорит о человеке
как о «роде», родовом существе: но отвлеченная точка зрения не
покидает его и здесь. Под человеческим «родом» Фейербах отнюдь
не разумеет совокупность своеобразных человеческих обществ, на¬
ходящихся на самых различных ступенях исторического развития:
Фейербаха занимают только всеобщие «естественные» свойства
людей, более или менее одинаковые у первобытного дикаря
и современного буржуа. «Поэтому человеческая сущность пони¬
мается Фейербахом только как «род», как внутренняя немая
общность, устанавливающая лишь естественную связь между
многими особями»... Фейербах совершает ту ошибку, которая
так обычна у представителей современной космологической или
антропологической школы. Недооценивая общественный корень ре¬
лигии, они урезывают самое существо критики религии. Из уче¬
ния об одном из видов общественной жизни человека она пре-
1) Fenerbach W. W. В. VII.
2) Das religiöse Gemüth für sich zu fixiren, Marx op. Engels, these 6.
— 44 —вращается в учение о мнимых естественных свойствах человека.Критика религии растворяется в антропологии... Напротив,
выдвигая общественный корень религии, метод Маркса заранее
обеспечивает нас от этой односторонности.
3. Метод Маркса требует, прежде всего, учета общественных
отношений. Что это значит? Значит ли это, что мы должны «сво¬
дить» религиозные представления к знаменитым экономическим
отношениям? Есть ли хоть доля истины в утверждениях ограничен¬
ных или малодобросовостных «Критиков» Маркса, будто для него
исследование религии ограничивается простым наклеиванием
экономических ярлыков на плоды религиозного творчества? Очень
поразительно, что уже в 1845 году будущий основатель историче¬
ского материализма наглядно показал всю нелепость тех ходячих
суждений, которыми официальная наука до сих пор отделывается
от нежелательного и опасного для нее переворота. В самом деле.
Маркс отмечает, что Фейербах уже подметил своеобразное явле¬
нно религиозной жизни. Окружающий нас мир она разделяет на
мир действительный, обычный, и мир религиозный, воображаемый;
человеческая мысль превращает в богов свои собственные создания,
и этим как бы раздвояется, производит «самоотчуждение». Фейер¬
бах исходит из наличия религиозного самоосуждения, из раздвое¬
нья мира на религиозный, представляемый мир, и мир действи¬
тельный. Задача Фейербаха состоит в том, чтобы разложить
религиозный мир на его земные основания. Но он упускает, что
по выполнении этой задачи главное дело еще не сделано» 1).
Итак, Маркс не только признает, но и ясно подчеркивает, что
выяснение «земных основ» религии — необходимая, но отнюдь
не главная задача материалистического метода. В чем же заклю¬
чается его «главное дело»? Предоставим сначала слово самому
Марксу. «Светская основа (религии) отделяет себя от самой
себя и закрепляет себя в облаках, как самостоятельное царство.
Это обстоятельство может быть объяснено только саморазорван¬
ностью и самопротиворечивостью той же светской основы» 2).
Поясним эту сугубо важную мысль примером. Допустим, мы хотим
научно объяснить происхождение понятия бога-искупителя,
утвердившегося в умах на закате римского мирового владычества.
Допустим, нам удалось установить, с каким общественным укладом
связало занимающее нас понятие: мы дали подробную оценку хозяй-
1) Seine Arbeit besieht darin, die religioese Welt ihre weltliche Grund¬
lage aufzulösen. Er Übersicht, dass nach Vollbringung dieser Arbeit die Haupt¬
sache noch zu thun bleibt. Marx, ib. These 4.
2) Die Tatsache, dass die weltliche Grundlage sich von sich selbst abhebt
und sich ein selbständiges Reich in den Wolken fixirt, ist eben nur aus der
Selbstzerrissenheit und dem Sichselbst-Widerspechen dieser weltlichen Grund¬
lage zu erklären, ib. В переводе Плеханова (р. 91) исчезла вся сила и кра¬
сочность подлинника.
— 46 —ственного уклада падающей римской империи, политического строя,
выросшего на его основе, и т. д. Мы вправе тогда указать, что
идея бога-искупителя появилась при некоторых вполне опре¬
деленных общественных условиях. Однако, в праве ли мы считать
нашу задачу законченной? Нисколько. Именно здесь-то и на¬
чинается «главное дело». Недостаточно простой ссылки на то,
что идея бога-искупителя совпала по времени с определенной
порою общественного развития: мы должны еще доказать, что это
совпадение не случайно. Мы должны еще доказать, что понятие
воскресшего бога было требованием общественного настроения,
совершенно необходимым и неизбежным при данных обще¬
ственных условиях. Наша задача выполнена только тогда, когда
мы установим, что воплощенное противоречие, именуемое христиан¬
ской религией, было необходимым: мыслительным завершением
огромного клубка всяких противоречий — разлагающегося римского
рабовладельческого общества. Тогда мы, действительно, установим
строго-необходимую связь между «саморазорванностью и само¬
противоречивостью светской основы» и столь же противоречивым
«божественным» творчеством искателей бога-искупителя... Задача
подлинного ортодоксального марксизма много сложнее, чем это
думают те критики, чьи оценивающие способности исчерпываются
смешением подлинного марксизма с марксизмом вульгарным.
Марксизм обывательский довольствуется простою ссылкой на
«связь» данных плодов религиозного творчества с их обществен¬
ной почвой. Марксизм действительный показывает, в силу каких
внутренних законов эта почва сама по себе неизбежно должна
была дать именно тот религиозный плод, который она дала. Он
показывает, почему общество вынуждено прибегать к религиоз¬
ному творчеству... Или, выражаясь языком критики Гегелевой
философии права: «общество вынуждено производить извращенное
миросознание, ибо оно само есть извращенный мир. Религия есть
всеобщая теория этого мира, его энциклопедический итог, его
общественная логика, его сверхземная гордость, его вдохновение,
его нравственное освящение, его праздничное дополнение, его все¬
общее применение и оправдание». Ортодоксальный марксизм не
только не упрощает всей сложности этого призрачного мира — он
только хочет понять эту сложность в ее необходимости и тем
самым показать ее временное преходящее значение... 1).
4. Теперь нам ясно, какой смысл вкладывает Маркс в слова:
«Критика религии есть предпосылка всякой другой критики» 2).
Вскрывая сущность религиозных противоречий, мы одновременно
раскрываем противоречивость породившего их общественного
строя. Низводя религию с неба на землю, мы одновременно сры-
1) Zur Kr. d. Heg. Rechts ph. I. с.
2) Marx, ib.
— 47 —
ваем покров с того извращенного общества, которое заставляет
человека обращаться к небу. «Раз опровергнута небесная пропо¬
ведь пред жертвенником и очагом — в защиту заблуждения (oralio
pro aris et focis), опорочено и его светское бытие. В воображае¬
мой действительности неба человек искал сверхчеловека — и на¬
шел лишь отражение самого себя. Отныне он уже не будет
склонен искать видимость самого себя, нечедовека. Отныне он
будет искать только свою подлинную действительность»... 1).
Упраздняя сложную видимость религии, наука в то же время
помогает человеку понять свою подлинную действительность — свой
собственный общественный уклад. «Потусторонняя истина исчезает.
Задачей истории является теперь обосновать посюстороннюю
истину — раскрыть человеку глаза на то общество, которое своими
противоречиями заставляет его уходить в религию». С святого
образа человеческого самоотчуждения (т.-е. с религиозных противо¬
речий) маска сорвана. Ближайшей задачей философии, состоящей
на службе у истории, является сорвать маску с самоотчуждения
в его несвятых образах (т.-е. с противоречий общественных).
Критика неба превращается, значит, в критику земли, критика
религии в критику права, критика богословия в критику поли¬
тики... 2).
5. Какие же цели ставит себе эта критика? Остается ли она
только отвлеченным научным построением — или она притязает на
большее? Каждая строчка, вышедшая из-под пера молодого
Маркса, уже своим мощным тоном и образным языком говорит
нам о том же, о чем должна говорить и вся внутренняя логика
его мысли: критика религии есть критика общества; критика
современного противоречивого общества есть начало борьбы за
новое общество, свободное от противоречий. «Философы только
разно истолковывали мир; но речь идет о том, чтобы изме¬
нить его» 3). Речь идет не о том, чтобы навязать миру какую-
либо новую догму. Подобно тому, как религию мы объясняли из
действительных общественных потребностей человечества, так и
новый переворот должен быть выражением внутренней необхо¬
димости того же человеческого общества. И Маркс пишет к
Руге: «Мы не вступаем в мир с новым доктринерским началом:
«Вот тебе истина, на колени перед нею». Мы развиваем для
мира новые основы из основ самого мира. Мы не говорим ему:
«Оставь свою борьбу, это вздор; мы хотим дать тебе новую цель
борьбы». Мы выясняем ему лишь, из-за чего он собственно
борется, а сознание — это такая вещь, которая должна быть
усвоена даже против воли. Преобразование сознания состоит лишь
1) Marx, ib.
2) Marx, ib.
•) Mcurx op. Engels, These 11.
— 48 —
в том, что мы уясняем миру его собственное сознание; мы будим
его из грез о самом себе: мы объясняем ему его же действия.
Мы хотим того же, что хотела Фейербахова критика религии:
«Придать самосознательный, человеческий облик вопросам религии
и политики» 1). Маркс хочет продолжить дело Фейербаха — рас¬
крыть человечеству глаза на творения его собственной мысли,
в которых оно само не может разобраться; он хочет доказать, что
человечество давно уже возвысилось до правильного понятия
о мире и о себе: достаточно осознать это пока еще смутное по¬
нятие — и оно начнет претворяться в дело. Правильное суждение
о действии есть уже начало действия, а это действие требуется
самим же ходом развития человечества. Преобразование старого,
«извращенного» общества есть требование его собственных
противоречий: необходимо только осознать эти противоречия, рас¬
сеять тот мистический туман, которыми они окутаны в религиоз¬
ной и всякой иной идеологии. «Значит, наш клич будет такой:
преобразование сознания не через догмы, а через оценку мистиче¬
ского, себе самому неясного сознания — безразлично, выступает ли
он в религиозной или политической оболочке. Мы покажем, что
мир давно обладает мечтой о предмете, и ему нужно только обла¬
дать ее сознанием, чтобы действительно обладать предметом» 2).
Человечество давно уже обладает мечтой о социализме,— мечтой
о рае земном: человечеству надо только освободиться от небесного
рая и прочих идеологических обманов, и его победа над старым
обществом обеспечена. Уничтожив бога и прочие идеологические
призраки в собственных головах, люди будут стараться уничто¬
жить и ту действительность, которая порождает эти призраки.
«Уничтожение призрачного счастья народа — религии — есть не¬
обходимое условие его действительного счастья. Мы требуем
уничтожения призраков в вопросе о положении народа: тем самым
мы требуем уничтожить положение, нуждающееся в призраках.
Критика религии есть, значит, зародыш критики той юдоли плача,
освящение которой есть религия». Выражаясь короче, критика
религии есть предвестница общественного переворота. «Критика
религии сорвала мнимые цветы с целей не для того, чтобы чело¬
век носил другие цепи, чуждые мечты и утешения; нет, она
хочет, чтобы он сбросил цепи и сорвал живой цветок. Критика
религии разочаровывает человека, чтобы он начал мыслить, дей¬
ствовать, определять действительность: так делает разочарован¬
ный человек, у которого проснулся рассудок. Он должен вращаться
вокруг самого себя, своего действительного солнца. Религия — это
лишь ложное солнце, которое вращается вокруг человека лишь
1) Marx an Rüge (1843).
2) Marx, ib.
— 49 —
до тех пор, пока он не начинает вращаться вокруг себя самого 1).
И со всей силой внутреннею убеждения, которую дает только
союз науки с революцией, Маркс провозглашает: светская основа
небесной религии «должна быть прежде всего понята в своем
противоречии, а затем, путем устранения этого противоречия, пере¬
вернута действием. Так, например, когда в земном семействе
раскрыта тайна семейства небесного, земное должно быть само
оценено созерцанием и перевернуто действием» 2). Мы долж¬
ны не только познать извращенное общество; мы должны
перевернуть его. Под его обломками исчезнет и его извращен¬
ное отражение — религия.
Глава I V.
1. В «Предисловии к критике политической экономии» (1859)
Маркс рассказывает, как в 1845 году он и его неизменный спо¬
движник Энгельс «решили свести счеты со своей тогдашней фило¬
софской совестью»: они занялись размежеванием нового материали¬
стического понимания истории и ходячих идеологических взгля¬
дов немецкой философии 3). В предыдущих главах мы познако¬
мились с общим направлением, в котором двигалась эта любопыт¬
ная работа. «С тех пор прошло более сорока лет,— писал Энгельс
в 1888 году. Маркс умер, а ни одному из нас не представилось
случая вернуться к тому же предмету» 4). Средоточием всей науч¬
ной работы Маркса был его «Капитал». Правда, оба вождя науч¬
ного социализма продолжали внимательно следить за движением
научной мысли во всех ее главнейших областях 5): но им уже
не представлялось повода заняться самостоятельной работой над
критикой религии. К Энгельсу мы еще вернемся в дальнейшем:
что касается Маркса, то для оценки его позднейших мнений о
нашем предмете мы имели только один источник — отдельные за¬
метки Маркса, сделанные по самым различным поводам. Мы и
попытаемся соединить и сопоставить эти любопытные данные.
2. «Способ производства материальной жизни обусловливает
общественное, политическое и духовное созидание жизни вообще.
Не сознание людей определяет их бытие, а их общественное бытие
определяет их сознание». Хозяйственные отношения составляют
«основу» общества; все остальные стороны общественной жизни
представляют собою ряд «надстроек», бытие которых прямо или
1) Zur Kr. d. Heg. etc. I. с.
2) Zur nachdem die irdische Familie als das Geheimniss der heiligen Fa¬
milie entdeckt ist, muss nun erstere selbst theoretisch kritisirt und praktisch
umgewälzt werden. Marx. ap. Engels, These 4.
3) Marx Zur Kr. d. pol. Oek. Vorw.
4) Engels, L. Feuerb. Vorw.
5) Cf. ex. gr. Engels, Anti-Dühr.5, р. 14. Vorw.
Записки научн. о-ва марксистов № 3
4
— 50 —
косвенно определяется основанием. Так гласит знаменитое осново¬
положение материалистического понимания истории. Указывая те
стороны общественной жизни, которые подводятся под понятие
надстроек, Маркс дает нам следующий перечень. Ближе всего
к хозяйственному основанию оказывается правовой и политический
строй. Над ним, в свою очередь, возвышаются различные виды
«общественного сознания»: религиозное, художественное, фило¬
софское 1)... Как мы видим, религия оказывается в числе «выс¬
ших» надстроек. Другими словами, для Маркса религия не есть
самозамкнувшаяся область человеческой мысли, питающаяся своим
особым источником, хотя бы и не «божественного», а человече¬
ского порядка. Основоположник исторического материализма ставит
религию на один уровень со всеми прочими сторонами духовной
жизни общественного человека, подчеркивая, что ни одна из них
не может считаться самозаконной: железный закон «хозяйственной
основы» царит одинаково под всеми надстройками. Религия не
только не может притязать на какое бы то ни было своеобразное,
исключительное положение в недрах общественного целого: она
провозглашается одним из производных явлений его всеобщей
основы. Подобно праву и государству, религия лишается своего
сверхобщественного ореола: подобно прочим «надстройкам», она
оказывается в самой несомненной зависимости от самой земной
деятельности общественного человека — от его борьбы с природой
за свое «вещественное» бытие...
3. Предыдущие соображения уже предопределяют, в каком
виде должна представляться Марксу «сущность» религии. Однако,
в нашем распоряжении имеются гораздо более подробные данные.
В первой главе «Капитала» есть замечательный отдел, озагла¬
вленный «Фетишизм товара и его тайна». Творец «Капитала» де¬
лает попытку объяснить, почему человеческой мысли понадобилось
так много усилий, чтобы проникнуть в тайны так называемой
ценности товара. Дело в том, что ценность отнюдь не является
«естественным» свойством товара: у полотна или пшеницы не
написано на лбу, сколько они стоят. Ценность есть определенное
количество труда, которое необходимо данному обществу при дан¬
ных условиях для производства предметов потребления. Другими
словами, ценность есть известное общественное отношение. Между
тем, в ходе товарообмена это отношение как бы стушевывается:
поверхностному взору бросаются на первый план не отношения лю¬
дей, а внешние свойства вещей. «Общественное отношение про¬
изводителей к их совокупному труду отражается как обществен¬
ное отношение предметов, существующее независимо от них 2).
Действительные отношения творцов оказываются заслонены их
1) Religiöse ideologische Formen, Vorw. z. Kr.
2) Marx, Kap., ib., p. 38.
— 51 —собственными творениями. Между тем, «перед нами только опре¬
деленное общественное отношение самих людей, которое прини¬
мает здесь для них воображаемый вид какого-то отношения ве¬
щей 1). И Маркс делает здесь следующее любопытное пояснение:
«Поэтому, чтобы подыскать соответствия, мы должны прибегнуть
к туманной области религиозного мира. Здесь плоды человече¬
ской головы представляются самостоятельными суще¬ствами, которые находятся в известных отношениях друг
к другу и к людям» 2). В нескольких кратких, но многоговоря¬
щих словах подытоживает Маркс «сущность» религиозного твор¬
чества. Во-первых, человек создает определенные представления
о мировых силах и рассматривает плоды своего воображения как
действительные существа, одаренные самостоятельной жизнью.
Таково первое слагаемое религиозного сознания: на языке совре¬
менной науки оно именуется мифом или мифологической сторо¬
ной религии. Во-вторых, творец религии убежден, что эти мни¬
мые существа находятся в определенных отношениях друг к другу
и к нему самому, человеку. Это сознание живой связи с «богом»
или «богами» вызывает у человека целый ряд чувств и действий,
которые имеют своим предметом ее переживание, сохранение или
добывание. Таково второе существенное слагаемое религии: поль¬
зуясь общепринятым языком, условимся называть его культом.
В основе культа всегда лежит некоторый миф, т.-е. то или иное,
смутное или осознанное представление о мнимых самостоятельных
мировых силах, одаренных жизнью и сознанием. Это убеждение
Маркс именует «фстишизмом», употребляя это слово в широ¬
ком обобщающем смысле...
4. Следуя за Марксом, мы познакомились с общей природой
религии, с теми ее основными свойствами, которые выделяют ее
из среды других видов «надстройки». Каковы те общественные
условия, которыми определяется внутренняя необходимость рели¬
гиозной надстройки? Прежде всего мы должны обратить внима¬
ние на немаловажное обстоятельство. У различных народов, на
разных ступенях развития, мы встречаем самые разнообразные
виды верований и почитаний, часто исключающие друг друга.
Тем не менее, всюду оказывается одно общее явление: предста¬
вления о мире и человеке облекаются в религиозный покров.
Поэтому мы обязаны в первую очередь обратиться к родоначаль¬
нику исторического материализма с таким вопросом: как объяс-
l) Es ist nur das bestimmte gesellschaftliche Verhältniss der Menschen
selbst, welches hier für sie die phantasmagorische Form eines Verhältnisses
von Dingen annimmt, ib., p. 39.
2) Um daher eine Analogie zu finden, müssen wir in die Nebelregion der
religiösen Welt flüchten. Hier scheinen die Produkte des menschlichen Kopfes
mit eignem Leben begvebte, unter einander und mit den Menschen in Verhält¬
niss stehende selbstständige Gestalten, ib.
4*
— 52 —
нить кажущуюся повсеместность и всевременность религии. Ответ
на этот важный вопрос мы у уже получили отчасти от молодого
Маркса. Он гласит: религия неизбежна для всякого общества,
где человек не стал еще «вращаться вокруг самого себя», т.-е.
где он является рабом всевозможных противоречий, раздирающих
его общественное бытие. Двадцатью годами позже, Маркс, теперь
уже творец «Капитала», дает нам следующее точное и отчетли¬
вое решение: «Религиозное отражение действительного мира мо¬
жет вообще исчезнуть только тогда, когда отношения практиче¬
ской обыденной жизни людей будут каждодневно выражать отчет¬
ливо-разумные отношения друг к другу и к природе. Уклад
общественного созидания жизни, т.-е. вещественной производствен¬
ной деятельности, только тогда сбросит свое таинственное
покрывало, когда он станет плодом свободно-обобществлен¬
ных людей и будет стоять под их сознательным планомерным
руководством» 1). Другими словами, религиозное искажение мира
совершенно неизбежно до тех пор, пока общественные отношения
складываются так, что они способны только скрывать подлинные
связи людей друг с другом и с внешней природой. А таков
именно общий уклад всей многообразной деятельности человека
в современном обществе. Она далека от того, чтобы подчиняться
сознательной воле. И непокорный мир природы, и противоречивый
мир самих же общественных отношений противостоят человеку,
как чуждые ему силы, враждебные и загадочные. Недостаточная
власть над природой и собственной жизнью не позволяет ему
проникнуть в их подлинное существо: не способный возвыситься
до познания и подчинения их действительных сил, он приписы¬
вает им мнимые силы, созданные его воображением под их не¬
отвратимым давлением... Перед нами вполне отчетливо выступает
знаменитое впоследствии марксистское учение о переходящей
исторической действенности религии. В социалистическом обществе
религия невозможна: она несовместима с мироотношением «обоб¬
ществленного» человека, который сознательно и планомерно на¬
правляет свои отношении к природе и к себе самому. Выражаясь
в духе Маркса, можно было бы сказать, что религия есть миро-
отношение, недообществленного человека — человека, который
еще не устроил своего общественного бытия в его целом, не внес
в него «отчетливо-разумные начала».
1) D. religiöse Widerschein d. wirklichen Welt kann überhaupt nur ver¬
schwinden, sobald die Verhältnisse des praktischen Werkeltagslebens der Men¬
schen tagtäglich durchsichtig vernünftige Beziehungen zu einander und zur
Natur darstellen. Die Gestalt des gesellschaftlichen "Lebensprozesses, d. h. des
materiellen Produktionsprozesses, streift nur ihren mystischen Nebelschleier ab,
sobald sie als Produkt frei vergesellschafteter Menschen unter deren bewusster
planmässiger Kontrole stellt., ib., p. 46.
— 53 —
5. Итак, общая основа религии — неналаженность, необъеди¬
ненность, стихийность человеческого общества как целого. Однако,
только что приведенные строки Маркса уже повели нас еще глуб¬же, в самую сердцевину вопроса. Обратим внимание на слова,
которые мы пока оставили на втором плане: «Отчетливо разум¬
ные отношения людей друг к другу и к природе» 1). Неустроен¬
ность человеческого общества обнаруживается двояко. Во-первых,
люди не могут наладить непротиворечивых и согласованных отно¬
шений к природе: постоянно увеличивая свою власть над ее
отдельными явлениями, они все же остаются далеки от того,
чтобы обладать действительным «планомерным» господством над
окружающим миром в его целом. Во-вторых, отношением чело¬
века к природе определяются и его междучеловеческие отноше¬
ния: хозяйственная основа общества, а вместе с нею и все
остальное общественное здание оказываются противоречивыми...
Оба эти обстоятельства оказываются той питательной почвой,
которая неизбежно порождает религиозное мироотношение. Таким
образом, у религии оказываются два корня: противоречия в отно¬
шениях общественного человека к естественной среде: противо¬
речия в созданной им же самим общественной среде. Первое
можно назвать естественным корнем религии; второе — ее обще¬
ственным корнем. Как ясно из предыдущего, оба «корня» имеют
одно общее свойство — «недообществленность» человека. Разница
между ними не в их внутренней природе, а в их, так сказать,
внешней направленности. Но мы убедимся сейчас, что история
обязывает нас учесть и эту, на первый взгляд несущественную,
разницу.
6. В самом деле. Обращаясь к историческому развитию
религиозного творчества, мы тотчас же убеждаемся, что на раз¬
ных его ступенях взаимоотношения обоих корней различны. Маркс
подчеркивает, что в до-капиталистическом обществе весь уклад
жизни неизмеримо проще и прозрачнее, чем в современном.
«В староазиатских, древних и прочих способах производства пре¬
вращение вещи в товар и, значит, бытие человека как товаро¬
производителя, имеет подчиненное значение... Действительные тор¬
говые народы существуют лишь в порах старого общества как
боги Эпикура, или как евреи в порах польского общества. Эти
старые общественные производственные уклады несравненно более
просты и прозрачны, чем буржуазный. Но они покоятся отчасти
на незрелости человеческой особи, которая еще не оборвала пу¬
повину естественной родовой связи с ближними,— или они поко¬
ятся на непосредственных отношениях господства и подчине¬
ния» ?). По мнению Маркса, в этих древних общественных укла-
1) ... Beziehungen zu einander und zur Natur, ib.
2) ... Von der Nabelschnur des natürlichen Gattungszusammehangs mit
anderen nicht losgerissen etc. ib.
— 54 —
дах сохраняются еще прочные пережитки кровных, естественных
связей. Правда, в недрах первоначально-однородного первобытного
общества уже успела образоваться большая трещина: прежнее
равенство уже уступило место резким классовым противоречиям,
но последние остаются «непосредственными», т.-е. грубо осяза¬
тельными, без тех прикрытий, какие мы встречаем в буржуазном
обществе. В противоположность последнему, с его огромным раз¬
витием производственных связей, старые общества «обусловлены
низкой ступенью развития производительных сил труда и соответ¬
ственной связанностью отношения людей в кругу их веществен¬
ной жизнедеятельности, а значит друг к другу и к природе» 1).
Здесь-то и следует, по мнению Маркса, искать объяснения свое¬
образия древних религий. «Эта действительная связанность отра¬
жается идеально в старых естественных и народных рели¬
гиях» 2). Выражаясь короче, в древних обществах хозяйственные
отношения и воздвигающийся на них общественный уклад еще
очень неразвиты: зависимость человека от природы сказывается
гораздо сильнее, чем его зависимость от общества. Отсюда, по
мнению Маркса, главная особенность древних религий: есте¬
ственный корень выступает в них гораздо резче, чем обще¬
ственный....
7. Продолжим мыслль Маркса. Современное капиталистиче¬
ское общество много сложнее древнего. Взятое в целом, оно пред¬
ставляет собою сложнейшую сеть общественных отношений. То¬
варное производство, производство для обмена — его отличительная
черта. Его члены выступают друг против друга прежде всего,
как производители товаров, которые обмениваются друг с другом
плодами своего труда. «Естественные», кровные связи в таком
обществе совершение оттесняются на задний план; непосредствен¬
ная зависимость человека от природы также ощущается слабее.
Он оказывается не столько подданным природы, сколько поддан¬
ным общества, чьи законы «в случайных и вечно колеблющихся
отношениях... насильственно обнаруживают себя наподобие на¬
правляющих законов природы» 3). Слепые законы природы, ко¬
нечно, не прекращают своего обычного действия; но общество уже
настолько усложнилось, что человек испытывает их действие гораздо
меньше, чем прежде: его жизнь попадает в столь же насильствен¬
ную зависимость от нового вида «слепых законов» — законов обще¬
ственных. Совершенно неизбежно, что в таком обществе рели¬
гиозное творчество приобретает особый оттенок: общественный
корень сказывается сильнее, чем естественный. Отсюда известное
1) Kap., ib.
2) Diese wirkliche Befangenheit spiegelt sich ideell in der alten Natur
u. Volksreligionen, ib.
3) In den zufälligen und stets schwankenden... Verhältnissen... als Regeln
des Naturgesetz gewaltsam durchsetzt, ib., p. 41.
— 55 —
заявление Маркса, на первый взгляд столь странное: «В обще¬
стве товаропроизводителей основное общественно-производствен¬
ное отношение состоит в том, что созданные вещи выступают у
него как товар, т.-е. как ценности: в этом вещественном виде
оно относит друг к другу свои частные работы как плоды одина¬
кового человеческого труда. Для такого общества самый подходя¬
щий вид религии — христианство с его культом отвлеченного че¬
ловека, особенно в его буржуазном развитии — в протестантизме,
деизме и т. д.» 1). Маркс хочет подчеркнуть, что для общества,
где человек больше, чем где бы то ни было является игралищем
человеческих отношений, лучше всего подходит религия с
культом отвлеченного человека...
Глава V.
1. Мы получили от Маркса достоверные указания, каковы об¬
щие предпосылки его позднейшего учения о религии. Само собой
разумеется, метод критики религии определяется и предметом,
нами только что разъясненным. Мы и постараемся выяснить,
в каком виде представлялся Марксу правильным метод молодой
науки и чем отличается он в глазах своего творца от уже уста¬
новившихся ходячих приемов религиозной критики.
2. Отмечая определяющее значение орудий труда в обще¬
ственной жизни, Маркс подчеркивает, какое большое значение
имела бы для обществознания несозданная еще наука — критиче¬
ская история техники. «Дарвин привлек внимание к истории
естественной техники, т.-е. к образованию растительных и жи¬
вотных органов, как орудий производства для жизни растений и
животных. Но разве не заслуживает того же внимания история
образования органов общественного человека — этой вещественной
основы всякого определенного общественного уклада? И разве не
легче ее построить? Ведь, по слову Вико, история человека отли¬
чается от истории природы именно тем, что первую мы проде¬
лали, а вторую нет» 2). Основоположник современного естество¬
знания, Чарльз Дарвин, привлек внимание ученых к истории
естественных животных органов, и новая наука — сравнительная
морфология — быстро завоевала себе почетное место в семье наук.
Очередь за историей искусственных органов, органов человека,
почти неведомых животному миру: это — орудие труда. Их раз¬
витие мало исследовано; между тем, трудно преувеличить их зна¬
чение. «Техника раскрывает действенное отношение человека
к природе, к непосредственному производству его жизни, а тем
1) Für eine Gesellschaft der Waarenproduzenten... ist das Christentum,
mit seinem Kultus des abstrakten Menschen. ...die entsprechendste Religions¬
form. ib. 45.
2) Marx, Kap. I6 335 sq. n. 89.
— 56 —
самым и его общественных жизнеотношений, а также проистекаю¬
щих отсюда духовных представлений» 1). Отношение человека
к природе, т.-е. техника, служит основой его собственных, между¬
человеческих отношений: а последние, в свою очередь, являются
той питательной почвой, где коренятся и взращиваются обще¬
ственные представления. Между тем, в основе религиозной дея¬
тельности лежат именно определенные представления обще¬
ственного человека о природе и себе самом. Таким образом, тех¬
ника и созданные ею общественные отношения оказываются той
скрытой силой, которая, в последнем счете, определяет не только
земные, но и «божественные» представления, чувства и действия
человека. И Маркс решительно заявляет: «Всякая история рели¬
гии, которая отвлекается от этой вещественной основы, некри¬
тична» 2). Подобно всем прочим общественным наукам, история
религии имеет дело с плодами общественного творчества чело¬
века; подобно им, она обязана учитывать его явную или скры¬
тую вещественную подоснову — хозяйственные отношения...
3. Маркс указал нам основную задачу критической истории
религии. Однако, как ни важно подобное указание, оно еще не
предрешает, каким путем возможно правильное решение поста¬
вленной задачи. Посмотрим, как понимает основоположник исто¬
рического материализма эту сторону вопроса. Прежде всего, он
указывает недостаточность обычной критики религии, даже если
она свободна от всяких богословских предрассудков. Большинство
свободомыслящих исследователей ограничивается тем, что соби¬
рает и сопоставляет различные данные религиозной жизни, вос¬
станавливает их действительную связь и пытается нарисовать
общую картину их последовательной смены. Такая оценка есте¬
ственно обнаруживает, что религиозное творчество — столь же зем¬
ное явление, как и все прочие действия «общественного чело¬
века». Однако, подлинные исторические силы, определяющие
пеструю смену противоречивых явлений религиозной жизни, оста¬
ются незатронутыми: мы все время остаемся на их поверхности
и не пытаемся проникнуть в ту подпочву, которая их вызывает
на свет, питает или обрекает на гибель. Гораздо сложнее те за¬
дачи, которые ставит себе материалистическая критика религии.
Не ограничиваясь раскрытием внешней связи религиозных явле¬
ний, она пытается раскрыть их глубокие общественные причины.
4. Но и этого мало. Затрагивая вопросы истории религии,
многие современные марксисты, считающие себя «ортодоксами»,
1) Die Technologie enthüllt das aktive Verhalten des Menschen zur Natur,
den unmittelbaren Produktionsprozess seines Lebens, damit auch seiner gesell¬
schaftlichen Lebensverhältnisse und der in ihnen entquellen den geistigen Vor¬
stellungen, ib.
2) Selbst alle Religionsgeschichte, die von dieser materiellen Basis abstra¬
hiert, ist — unkritisch. Ib.
— 57 —
поступают следующим образом: вскрывая общественные корни
данной религиозной идеологии, они устанавливают известную,
связь между «базисом» и «надстройкой» и думают, что задача
исследователи-марксиста исчерпывается простой установкой их
параллелизма. Подлинный метод Маркса гораздо сложнее: он не
ограничивается раскрытием внешнего соответствия. простой рядо¬
положительности «базиса» и «надстройки»: он стремится уста¬
новить их внутреннюю необходимость. Религиозная жизнь дан¬
ного народа или данного его слоя в определенную пору ее
развития оказывается строго необходимым обнаружением всей
сложной совокупности общественных отношений. Материалисти¬
ческая критика не ограничивается разоблачением земного ядра
божественных замыслов человека: она хочет выяснить и устано¬
вить, что само образование этого ядра было неизбежной истори¬
ческой необходимостью на данной ступени общественного разви¬
тия. Само собой разумеется, последняя задача гораздо труднее
первой. Вульгарный марксизм начинает с религиозных предста¬
влений и кончает простой ссылкой на их «базис»: подлинный
марксизм начинает с оценки земных отношений общественного
человека и от них переходит к его отношениям божественным,
вскрывая ту внутреннюю необходимость, которая заставляет земные
вещи облекаться в небесные одеяния... Ходячий «марксистский»
метод может установить в лучшем случае только простую налич¬
ность земного ядра религии; подлинный марксизм хочет рас¬
крыть его необходимость, историческую законность его воз¬
никновения и столь же историческую неотвратимость его гибели...
Таков, как мне кажется, общий смысл следующих любопытных
строк Маркса: «И вправду, гораздо легче найти путем разложе¬
ния земное ядро религиозных туманностей, чем наоборот — из
своеобразных действительных жизнеотношений развить его обо¬
жествленные обнаружения» 1). И Маркс заканчивает следующим
решительным заявлением: «Последний метод есть единственно-
материалистический и, значит, научный» 2).
5. Каким же образом мы устанавливаем эту необходимую
связь между хозяйственным основанием и его религиозной над¬
стройкой? Прочитаем следующие строки из знаменитого предисло¬
вия «К критике политической экономии»: «С изменением хозяй¬
ственной основы более или менее быстро происходит переворот
во всей громадной надстройке. При рассмотрении таких переворо¬
тов нужно всегда различать вещественный переворот в хозяйствен-
1) Es ist in der Tat viel leichter, durch Analyse den irdischen Kern der
religiösen Nebelbildungen zu finden, als umgekert aus dem jedesmaligen
wirklichen Lebensverhältnissen ihre verhimmelten Formen zu entwickeln, ib.
2) Die letztere ist einzig materialistische und daher wissenschaftliche Meth¬
ode, ib.
— 58 —
ных условиях, устанавливаемый с естественнонаучной точностью,
от правовых, политических, религиозных, художественных или
философских, короче — от идеологических обнаружений (форм),
в которых люди сознают это столкновение и поборают его.
Как мало можно судить об отдельном человеке на основании его
мнений о самом себе, столь же мало можно судить о подобной
поре переворота по ее сознанию. Наоборот, это сознание нужно
объяснить из противоречий вещественной жизни, из существую¬
щего столкновения между общественными производительными
силами и производственными отношениями» 1). Перед нами ста¬
рая, уже знакомая нам мысль: движущих сил религиозного твор¬
чества надо искать там же, где созидается питательная почва
для всех других идеологий, в тех внутренних противоречиях,
которыми насквозь проникнуто бытие общественного человека
в досоциалистическую пору его истории. Такова та движущая
сила, которая заставляет человеческую мысль работать в строго
определенном направлении, и с непреложной необходимостью со¬
зидает все виды идеологического творчества, в том числе и ре¬
лигию.
6. Мы уже слышали от Маркса, что в будущем обществе —
в царстве свободно-обобществленных людей — исчезнет всякая
почва для религии. Все человеческое общество станет под еди¬
ный планомерный контроль человеческого сознания: отношения
людей друг к другу и к природе станут слишком «отчетливо
разумными», чтобы оставить место такому извращенному мироот¬
ношению, как религия. Отсюда ясно, какова та историческая
сила, которая, по Марксу, призвана историей для освобождения
человеческой мысли от пут религиозной идеологии. Эта сила —
международный пролетариат. Внутренние противоречия досоциа¬
листического общества, породившие религию,— эти самые противо¬
речия порождают на определенной ступени своего развития и
ту силу, которая призвана уничтожить их же самих, а вместе
с тем и их неизбежного спутника — религиозное мироотношение.
Уничтожая капиталистический строй, пролетариат уничтожит по¬
следнее, самое сложное гнездо противоречий, питающих религию.
«Пусть господствующие классы трепещут перед коммунистиче¬
ской революцией. Пролетариям нечего в ней терять, кроме своих
цепей. Им предстоит приобрести мир». В числе этих приобрете¬
ний будет и торжество подлинного научного мировоззрения, сво¬
бодного от всяких предрассудков метафизики и религии.
7. Восстанавливая и развивая внутреннюю логику мысли
Маркса, мы только временами имели случай сопоставить материа-
1) Man muss vielmehr dies Bewusstsein aus den Widersprüchen des ma¬
teriellen Lebens, aus dem vorhanden Konflikt zwischen gesellschaftlichen Pro¬
ductivkräften und Produktions-Verhältnissen erklären, Vor w. Z. Kr.
— 59 —
листическое учение с другими течениями сравнительной критики
религии, намеченными в начале нашей работы. Но по существу
в этом и нет необходимости: предыдущее изложение само говорит
за себя. Вопреки всем излюбленным обвинениям так называемой
«критики Маркса», его учение является единственной в своем
роде попыткой преодолеть односторонности всех борющихся
сейчас основных течений молодой науки. Своим учением об
«естественном» корне религии марксизм воздает должное кос¬
мологической и антропологической школе: однако, выдвигая
значение корня общественного, он преодолевает их односторон¬
ности и указует социологической школе подобающее ей место.
С другой стороны, признав необходимость «естественного» корня,
марксизм с самого начала исключает односторонние увлечения
«социоморфистов», пытающихся растворить все религиозное твор¬
чество в чистой «общественности» 1). Но и этого мало. Марксизм
не только преодолевает эти односторонности: он указывает их об¬
щий источник. Это — недостаточное уменье оценить деятельность
общественного человека в ее целом, в историческом единстве
общественной борьбы человека с природой. Религия оказы¬
вается одним из видов связанной человеческой мысли, неизбеж¬
ным завершением неорганизованности, самопротиворечивости
досоциалистического общества, взятого не в его отдельных обна¬
ружениях, а во всей его внутренней природе. Эта всеохватываю¬
щая мысль сводит в одно стройное целое вековые усилия бес¬
численных работников сравнительной критики религии и доказы¬
вает лишний раз основную истину научного социализма: осознав¬
шая себя революция есть наука, и осознавшая себя наука
есть революция.
И. Боричевский.
1) Этого до сих пор не понимают наши Московские сверхортодоксы
(Богданов, Бухарин). А в итоге первобытный дикарь превращается в совре¬
менного «марксиста», выводящего понятие «души» из противоречия между
«организаторами» и «организуемыми» — наперекор и подлинному марксизму,
и всем данным современной этнологии.
ВОЗНИКНОВЕНИЕ РЕЛИГИИ И ПЕРВЫЕ ШАГИ
РЕЛИГИОЗНОГО РАЗВИТИЯ.
1.
Круг религиозных верований и представлений занимает на¬
столько обширное место в духовной жизни человека, предста¬
вляет собою область со столь неопределенными границами, охва¬
тывает столь многочисленные и в то же время столь разнообраз¬
ные явления, что до сих пор все попытки дать более точное
определение сущности религии терпели неудачу. Не говоря уже
о специально богословских сочинениях, такие попытки неодно¬
кратно предпринимались как со стороны философов и мыслителей,
так и со стороны представителей науки, этнологов, социологов,
историков, и тем не менее спорная проблема о значении и гра¬
ницах религии все еще остается нерешенною 1).
1) Представители французского просвещения XVIII века, как известно,
во всякой религии видели прежде всего результат обмана со стороны жре¬
цов и духовенства. Совершенно иначе отнеслись к вопросу и религии пред¬
ставители немецкой философии. Гегель (Vorlesungen über die Philosophie der
Religion) определяет религию как особый род понимания или представления
сущего. Кант (Die Religion innerhalb der grenzen der blossen Vernunft) видит
в религии прежде всего торжество нравственного принципа, определяя ее
как «чувство наших обязанностей, основанных на божественном велении»;
и для Фихте религия есть практически проявляющаяся уверенность в без¬
условной силе добра, «живой и действующий нравственный порядок» (System
der Sittenlehre nach Principien der Wissenschaftslehre). Шлейермахер сущность
религиозного сознания видит в «абсолютном чувстве зависимости» (Ueber die
Religion). Корифеи германской философии, касаясь вопроса о религии, стре¬
мились прежде всего определить ее внутреннюю ценность и значение для
душевной жизни человека, исходя при этом почти исключительно из данных
внутреннего опыта и из психологических предпосылок. Суждения их, по¬
этому, не могли не быть субъективными и односторонними, выдвигая в ре¬
лигии на первый план то интеллектуальную ее сторону, то нравственный
волевой импульс, то, наконец, эмоциональную сторону и элемент чувства.
Более объективное и несравненно более удачное приближающееся уже к
чисто научной точке зрения понимание религиозных явлений находим мы
у Фейербаха. «Религия», говорит он, «есть первичное п притом не непосред¬
ственное самопознание человека, отношение человека к себе самому, к своей
сущности, но только как к иной сущности, объектированной и свободной от
ограниченности индивидуального человека.» («Сущность христианства», перевод
с 4-го издания, Спб. 1906 г., стр. 13—14). Как ни удачно определение, пред¬
ложенное Фейербахом, однако и оно является неполным, относясь лишь
— 61 —
Недостаточность всех предлагавшихся до сих пор решений
обусловливалась не только односторонностью и субъективно¬
стью тех предпосылок, из которых исходили отдельные мыслители
и исследователи, но в еще большей мере, как уже сказано, обшир¬
ностью и неопределенностью границ, представляемых самой обла¬
стью религиозной жизни, так же, как и постоянно меняющимся
ее содержанием и характером. В самом деле, какое определение
могло бы исчерпывающим образом охарактеризовать религию, на¬
пример, на той начальной стадии развития, когда она захваты¬
вала собою не только всю духовную жизнь человека, но одина¬
ково и область общественных и даже политических отношений,
или как подвести под одно определение религию первобытного
дикаря, религию Будды или Христа, деизм философов восемна¬
дцатого столетия или, наконец, современный агностицизм? 1). Сама
к антропоморфической стадии развития религии. Но если проблема религия
могла быть решена при помощи философских средств, то и научное осве¬
щение вопроса в трудах выдающихся этнологов и социологов, опиравшихся
на богатый материал, не привело к каким-либо общепризнанным определен¬
ным результатам. Спенсер (Principles of Sociology) видит корень религия
в существовании явлений, непостижимых для человеческого ума. Тэйлор
(Primitive cullure) допускает лишь самое общее определение религии, как
«верование в духовные существа». Макс Мюллер (Introduction to the science
of religion) полагает, что «религия есть способность ума, которая независимо
от чувств и разума дает человеку возможность постигать бесконечное под
различными наименованиями и в различных формах», ср. его же Vorlesungen
über den Ursprung und die Entwickelung der Religion, 2 нем. изд., з. 24 f. f.
На точке зрении Макса Мюллера, в общем, стоит и тЛюгеиау в своей «Есте¬
ственной и социальной религии» (русск. изд. Спб. 1908 г., стр. 17 сл.), вводя
лишь со своей стороны дополнительное понятие социальной религия. Меизис
(Истории религии, перевод Чепинской, Спб. 1897 г., (стр. 10) опреде¬
ляет религию, как «поклонение высшим силам, проистекающее из чувства
собственной беспомощности». Репняк (Всеобщая история религии, русск.
изд., Спб. 1913 г., стр. 12) вновь вводит в определение религии нравствен¬
ный элемент, принимая за основу религии «совокупность совестливых чувств,
препятствующих свободному проявлению наших способностей». Напротив,
чисто внешний признак кладет в оснолву определения религии Э. Дюркгейм
(E. Durkheim, Les formes élémentaires de la vie réligieuse, Paris, 1912), относя
к области религии все то, что «священно» (sacré) в противоположность обыч¬
ному вульгарному. И результаты исследовании этнологов и историков рели¬
гии, таким образом, как видим, не менее разнятся между собою, нежели
суждения виднейших представителей философской мысли.
1) Ср. Липперт: «Ясно, что понятие о религии на обоих конечных пунк¬
тах пути развития диаметрально противоположно. Поэтому, если мы зай¬
мемся вопросом о происхождении религии то результаты наших изысканий
будут без сомнения различны в зависимости от того, какое из этих понятий
положим мы в основание наших исследований. В этом читатель может найти
объяснение того несогласия между исследователями, которое не могло
ускользнуть от его внимания, если он знаком с литературой этого вопроса»
(История культуры и отдельных очерках, перев. под ред. Д. А. Коропчев¬
ского, Спб. 1902 г., стр. 341). Следует заметить, однако, что и сам Липперт
не удерживается от соблазна дать обобщающее определение религии, при¬
мыкая в общем к узко-анимистической теории Спенсера (Der Seelenculi.
1881; Die Religion der europäischen Kulturvölker 1881).
— 62 —
изменчивая сущность религиозных явлений служит, таким образом,
прежде всего причиной того, что понятие религии не поддается
более точному определению и что все предлагавшиеся определения
этого понятия невольным образом должны были страдать неполно¬
той или же слишком общим и неопределенным характером.
Как ни обширна, однако, область религиозных явлений, как
ни неопределенны и ни растяжимы ее границы, все же во всякой
религии, начиная с самой примитивной и кончая наиболее воз¬
вышенными и отвлеченными, можно найти одну общую сближаю¬
щую их черту, именно, признание некоторой высшей силы, олице¬
творяемой в виде индивидуальных образов, индивидуальных су¬
ществ, с которыми человек необходимо находится в отношении
большей или меньшей зависимости. Если с течением времени это
сознание и утрачивает свои первоначальные грубо-материальные
черты и принимает более одухотворенный и более нравственный,
характер, тем не менее, хотя и в измененной и в смягченной
форме, оно сохраняется на всех стадиях религиозного развития.
Ни одна даже из так называемых этических религий, в которых
нравственному принципу отводится первое место, несвободна от
этого чувства зависимости, от сознания слабости и недостаточно¬
сти духовных сил человека и невозможности для него обойтись
без помощи и содействия свыше 1). Это сознание собственной
слабости и ограниченности, это чувство зависимости одинаково
присуще, одинаково характерно как для религии дикаря, так и
для религиозных верований и представлений культурных народов
Европы. И недаром всего сто лет назад Шлейермахер определял
религию, как чувство абсолютной зависимости, имея при этом
в виду религиозные верования своих современников. И в наше
время известный протестантский богослов Пфлейдерер точно так
же видит сущность религии в отказе от собственной воли во имя
божественной воли 2). В этом-то сознании собственной слабости
и беспомощности и проистекающем из него чувстве зависимости
и должно, таким образом, прежде всего искать причин зарожде¬
ния всякого религиозного сознания и религиозного чувства.
2.
За исключением только что отмеченного чувства зависимо¬
сти трудно найти какие-либо иные общие черты, которые были
бы одинаково свойственны той или иной отдельной группе рели-
1) Этим чувством зависимости, само собою разумеется, далеко не исчер¬
пывается содержание религиозных переживаний.
2) О религии и религиях, Спб. 1909 г., стр. 6. Новейшие исследова¬
тели подчеркивают первенствующее значение и роль в религии именно
этого чувства зависимости и пассивности. Кунов, «Возникновение религии и
веры в бога», перевод И. Степанова, М. 1910 г.; Борохов, «Виртуализм и ре¬
лигиозно-этическая проблема в марксизме». М. 1920 г..
— 63 —
гий, религиозным верованиям всех времен и народов вообще.
Изменяется не только интенсивность и глубина религиозного чув¬
ства, не только содержание религиозных верований и предста¬
влении, изменяются, как уже сказано, и самые границы круга
явлений, относимых к области религиозной жизни. Как предста¬
вления о божестве и божественной сущности, так равным обра¬
зом и представление о характере и значении предполагаемого
отношения божества к людям несходны на различных ступенях
развития, по временам же могут оказываться в полной противо¬
положности между собою. Как и всякое другое явление в жизни
человека, религия не может и не должка быть изучаема вне за¬
висимости от условий места и времени, но непременно в связи
с этими условиями и притом в исторической последовательности
своего развития. И само собою разумеется, что за исходный
пункт такого исследования должно принимать не позднейшие
явления религиозной жизни, не момент зарождения религиозного
сознания, религиозную жизнь не в высших, более развитых ее
проявлениях, но на начальных ступенях развития.
Слабым, беспомощным, беззащитным чувствовал себя перво¬
бытный человек посреди окружавшего его мира. Все его суще¬
ствование зависело исключительно от того, насколько благоприятно
или неблагоприятно складывались для него внешние обстоятель¬
ства. Пищу его составляли лишь те предметы питания, какие он
находил и потреблял в готовом виде: плоды, корни растений, мел¬
кая дичь. Окружающая природа могла при этом оказаться для
него и доброй, любящей матерью и злой мачехой. Пещеры, ветви
деревьев и другие подобные естественные прикрытия доставляли
ему приют на ночь, а также служили убежищем от зимнего хо¬
лода. В этих же убежищах искал он спасения и от окружавших
его опасностей, а опасностей было не мало. Со всех сторон подстере¬
гали его страшные животные хищники, голод и холод; различные
стихийные бедствия постоянно угрожали его жизни и здоровью.
Такая необеспеченность и зависимость существования перво¬
бытного человека от окружающих условий не могла не рождать
в нем сознания своей беспомощности и бессилия, а это сознание
в свою очередь претворялось в его уме в представление о могуще¬
ственных сверхъестественных силах или, точнее, так как дикарь
мыслит не отвлеченно, но непосредственно конкретными образами,
в представление о высших божественных существах. Заставить
действовать эти высшие существа в своих интересах или же бо¬
роться против них, когда они обращались против него, первобыт¬
ный человек был не в силах, и ему оставалось либо просить, либо
умилостивлять их тем или иным способом. Таково было происхо¬
ждение того чувства зависимости, которое, как мы уже сказали,
лежало и продолжает лежать до сих пор в основе всякого рели¬
гиозного чувства, всякого религиозного переживания.
— 64 —
3.
Как и в какой именно последовательности развивалось
представление о божествах, как о существах, являющихся носи¬
телями особой сверхъестественной силы, какие явления и пред¬
меты природы обожествлялись человеком и служили для него
предметом поклонения первоначально и какие на более поздней
стадии религиозного развития, этот вопрос решался и решается,
как известно, исследователями различно 1). Можно, однако, в на¬
стоящее время считать несомненным, твердо установленным тот
факт, что исходным пунктом развития религиозных представлений
в уме дикаря является так называемый анимизм, т.-е. признание
одушевленности и одухотворенности всей природы.
1) Господствовавшая ранее, так называемая натуралистическая теория
видела первую ступень развития религиозных представлений в мифах о при¬
роде, в олицетворении и обожествлении стихийных сил и небесных
явлений. Этой точки зрения, как известно, придерживалось большинство
известных мифологов середины прошедшего столетня: в Германии Я. Гримм
в своей Deutsche Mythologie, у нас в России Орест Миллер (Илья Муромец,
Спб. 1870 г.) и Афанасьев («Поэтическое воззрения славян на природу»).
Натуралистическое толкование применял в отношении, преимущественно,
древней религии индо-европейских народов известный английский лингвист
и мифолог Макс Мюллер (Introduction to the science of religion, 1875).
Ошибки натуралистической теории происходили от того, что в основу своего
исследования представители этой школы клали по преимуществу изучение
религиозных верований и представлений европейских народов, сведения же
об этих последних не выходят в большинстве случаев за пределы земле¬
дельческой стадии развития, и, таким образом, более ранние ступени куль¬
туры вообще оставались вне поля зрения исследователей. Только обращение
к более обстоятельному исследованию быта дикарей и в частности их рели¬
гиозных верований впервые дало возможность проследить религиозную
жизнь и на более ранних ступенях ее развития и вместе с тем поколебало
основные положения натуралистической теории. В настоящее время эта
теория не только уже не пользуется белее столь же общим признанием, как-
ранее, но и сами представители этого направления, как, например, известный
германский мифолог В. Маннгардт (Wald und Feldkulte 1875—1877, Mytholo¬
gische Forschungen, 1882), вынуждены были сделать уступки в пользу но¬
вейшей точки зрения, кладущей в основу первоначальных религиозных ве¬
рований принцип всеобщей одушевленности природы и анимизма. Анимисти¬
ческая точка зрения, развитая впервые в цитированных уже выше сочине¬
ниях Спенсера и Тэйлора, с более или менее значительными видоизмене¬
ниями и отступлениями принята была впоследствии почти всеми исследова¬
телями, касавшимися вопроса о происхождении религии. Сами авторы ани¬
мистической теории разошлись между собою в характеристике первобытного
анимизма. В то время, как Тэйлор понимает первоначальный анимизм очень
широко, распространяя веру в духов на всю природу как первичное явле¬
ние независимо от того, имеют ли души свое местопребывание в людях или
животных, в растениях или неодушевленных предметах, Спенсер, наоборот,
сводит первоначальную веру в духов к представлениям о человеческой
душе и о душах предков, всеобщее же одушевление и веру в присутствие
духов в различных предметах природы рассматривает как вторичное явле¬
ние, развившееся из этих первоначальных представлений (Основания социо¬
логии, т. I). Точку зрения Спенсера развили далее Линнерт (Der Seelenkult
— 65 —
Первобытный человек, как и современный дикарь, не пово¬
дит резкой границы между собою и окружающими его явлениями
и предметами природы. Вся природа представляется ему одуше¬
вленной и живущей такою же жизнью, как он сам. В особенно¬
сти и прежде всего это следует сказать об отношениях перво¬
бытного человека к миру животных. Говоря о мировоззрении ди¬
каря, как замечает Штейнен, мы должны совершенно забыть
границу между человеком и животным. Животное может быть
умнее или глупее, сильнее или слабее человека, может иметь со¬
вершенно иные правы, но в глазах дикаря оно всегда является
такой же личностью, как и человек. Подобно людям животныя
соединены в семьи и племена, имеют различные языки. Человек,
ягуар, серна, птица, рыба — все это сходные личности, различаю¬
щиеся между собою только внешним обликом и особыми свой¬
ствами 1). Но не только животныя, а и растения, даже неоду¬
шевленные предметы и стихийные явления представлялись чело¬
in seinen Beziehungen zur althebräischen Religion) и специально в отношении
Греции и Рима Фюстелъ-де-Куланж (La cité antique). К этой же точке зрения
примыкает в сущности и Вундт, поскольку он принимает за древнейшую
и первоначальную форму анимизма (называемую им первобытным анимизмом)
исключительно веру в продолжение существования человеческой души после
смерти («Миф и Религия», перев. со 2-го нем. издания, Спб. 1910 г., стр. 156).
Большинство современных этнологов, однако, согласно с Тэйлором пони¬
мают первоначальный анимизм в расширенном значении этого слова. Как бы,
однако, разно ни толковалось понятие анимизма, во всяком случае, почти
все исследователи теперь согласны между собою в том, что именно ани¬
мизм и убеждение во всеобщей одушевленности природы составляет основу,
почву, на которой выросли верования первобытного человека (ср. Tiele,
Geschichte der Religion im Altertum, Band I, Gotha 1895, s. 7). В последнее
время представлению первобытного человека об одушевленности природы
было придано более широкое толкование в том смысле, что одушевление
тех или иных явлений природы не связывалось обязательно в уме дикаря
с мыслью о живущем и проявляющемся в данном явлении духе или душе.
Само физическое явление представляется дикарю одушевленным и оживлен¬
ным, поскольку оно оказывается способным воздействовать на судьбу чело¬
века или подчиниться его воле. Такое расширенное понимание перво¬
бытному анимизму впервые было придано Марэттом (Marret, preanimistic
religion в журнале Folk Lore 1900, р. 168 f.). Под именем преанимизма
или аноматизма точка зрения Марэтта точно так же получила известное
распространение. У нас его точку зрения усвоили между прочим Зелин¬
ский, допускающий одновременное существование и развитие и анимати¬
ческих и анимистических представлений (см. его «Историю античной куль¬
туры», М. 1915 г., стр. 52 сл., «Соперники христианства», ст. «Рим и его
религия», стр. 20, «Древне-греческая религия», Петроград, 1918), и Богаев¬
ский («Земледельческая религия Афин», Петроград, 1916 г., стр. 7 след.);
ср. возражения против анимистической теории в «Истории Религий» Шан¬
тени де-ла-Соссей (т. 1, 2-е русск. издание, стр. 15—16).
1) K. v. d. Steinen, Unter den Naturvölkern Centralbrasiliens; cp. Thurn,
Among the indians of Guiana 1883, p. 350; относительно аналогичных пред¬
ставлений у африканских негров см. Waitz, Anthropologie der Naturvölker,
II, s. 177; ср. также A. Lang, Myth, ritual and religion, London, 1887, p. 32 f.
Wundt, Völkerpsychologie, IIL (2), s. 438 f.
Записки научи, о-ва марксистов № 3.
5
— 66 —
веку подобными ему самому живыми, действующими и имеющими
душу существами. Так, «даяки приписывают растению такую же
душу, как и человеку: если рис сгнил, это значит, что душа его
улетела: но погребенный вместо с трупом он может следовать за
ним в загробную жизнь, там вновь получить телесность и слу¬
жить пищею» 1).
Грани между предметами одушевленными и неодушевлен¬
ными для первобытного человека, таким образом, не существо¬
вало. Раз тот или иной предмет, то или иное явление играло
известную роль в его жизни, оказывало на его судьбу благотвор¬
ное или пагубное влияние, значит, оно способно действовать и
активно проявлять себя: раз оно способно к действию, значит,
оно наделено жизнью и имеет душу. Какова эта жизнь, для него
не всегда представлялось ясным, но чем непонятнее и непости¬
жимее для него была жизнь существ, проявлявших себя види¬
мым образом в тех или иных явлениях природы, тем таинствен¬
нее и грознее, тем сверхъестественнее должны были казаться его
воображению сами эти существа 2).
4.
Из общей массы явлений первобытный человек останавли¬
вал свое внимание и наделял божественными свойствами прежде
всего те, с которыми ему случалось приходить в более частое и
близкое соприкосновение и которые так или иначе оказывали
непосредственное влияние на его жизнь. Вот почему первона¬
чальными предметами поклонения служили не крупные и пора-
1) Ратцель, «Народеведение», перевод под редакцией Д. А. Корончевского,
Спб., 1903 г., т. I, стр. 40. Точно так же африканские негры полагают, что
духи поедают не самые предлагаемые им в пищу продукты, но их души
(Halleur, Das Leben der Neger in West Africa, s. 40). Приведенные факты пока¬
зывают, что явления природы могут одушевляться человеком и непосредственно
и что, следовательно, нет необходимости в объяснении, например, происхожде¬
ния культа растений искать непременно промежуточного звена в виде культа
душ предков, вселившихся в растения, и видеть в этом культе «уклонившийся
в сторону тип поклонения предкам» (Спенсер, «Основания социологии», т. I, Спб.
1898г. стр. 232)». С культом предков связывает происхождение культа растений
Ахелис, «Современное народоведение», перевод Капелюша, Спб. 1900 г. стр. 276,
ср. его же, «Очерк сравнительного изучения религии», пер. Давыдова, Спб.
1906 г., стр. 26 сл.). Для того, чтобы в уме дикаря возникла мысль об оду¬
шевленности природы, вовсе не было необходимости в таком длинном пути
развития, какой предполагает Вундт (цит. соч., стр. 156 сл.). В опровер¬
жение можно сослаться на присущее дикарю и отмечаемое самим Вундтом
«чувство непосредственной объективной действительности» (стр. 40—50),
ср. Кунов, «Возникновение религии», стр. 30—31.
2) Примеры страха, внушаемого дикарям всяким не только непонят¬
ным, но даже и просто, необычайным для них явлением, см. у Ратцеля, цит.
соч., т. I, стр. 42—44.
— 67 —
жающие явления природы, а нередко идаже мало сами по себе
заметные, но имеющие существенное значение в повседневной
жизни предметы и явления 1). В ряду же этих явлений, в свою
очередь, прежде всего, должны были приковывать к себе его вни¬
мание явления смерти, поражавшей его близких и постоянно,
в виду окружавших его со всех сторон опасностей, угрожа¬
вшей и ему самому 2). Объяснение этого загадочного явления
человек находил в хорошо знакомых ему явлениях сил и
сновидений, когда он, как ему казалось, покидал свое тело,
странствуя в отдаленных или совершенно незнакомых для него
местах и встречаясь при этом с отсутствующими или даже
умершими близкими друзьями 3). Такая возможность покидать свое
тело наводила его на мысль о существовании в человеке похожей
на него, более легкой части, души. Смерть же начинала пред¬
ставляться ему, как отделение души от тела навсегда. Вопрос о
том, как и где продолжает свое существование душа после смерти
однако этим не решался, и так же как и всякое непонятное и не¬
объяснимое явление, смерть близких внушала человеку, прежде
всего, чувство страха и беспокойства. Он не видел умерших
более, но сознавал, что они существуют, продолжал ощущать их,
быть может, близкое присутствие. «Быть может, гораздо сильнее,
чем чувство зависимости от природы, угнетает человека та не¬
видимая связь, которая соединяет между собою живущих людей
с их умершими соплеменниками. ... Это чувство может сделаться
крайне тягостным, даже невыносимым, если мысли человека со¬
средоточатся главным образом на них, как об этом можно ви¬
деть по тем энергичным и страстным реакциям, которые оно
вызывает. Все и вся начинают приписывать влиянию духов —
всякий внезапный страх, всякое непонятное явление, а также1) Ср. Вундт, «Миф и религия», стр. 41: «Именно, они (правильные и
грандиозные явления природы) играют совершенно ничтожную роль на заре
мифотворчества. Первобытный человек или проходит равнодушно мимо них
или же обращает на них внимание исключительно в интересах своей повсе¬
дневной практической жизни, причем если удовлетворение этих практиче¬
ских потребностей протекает свободно, без каких-либо возбуждающих
аффекты инцидентов, эти явления принимаются как само собой разумею¬
щиеся вещи, не давая никакой пищи для мифотворческой фантазии». См.
также Ахелис, «Современное народоведение», стр. 280: «Крупные явления
природы и их обычный ход лишь позднее начинают занимать ум перво¬
бытного человека». Свод более ранних мнений по этому вопросу см. у
Мензиса в его «Истории Религия», стр. 20—34. Сам Мензис, впрочем, склонен
вместе с Гартманом и Пфлейдерером считать началом религии поклонение
великим силам природы. Дельные возражения против этой ошибочной точки
зрения см. в рецензии на книгу Монзиса Чепинского, «Образование», 1896 г.,
октябрь, стр. 30 след.
2) Ср. Кунов, «Возникновение религии», стр. 26, 31.
3) Именно, так объясняют австралийцы явления смерти, см. Hawitt
Natives tribes of South-East Australia, p. 430.
— 68 —
и болезни толкуют в том же смысле» 1). Многие погребальные
обычаи и обряды диких народов свидетельствуют прежде всего
о желании избавиться от присутствия покойника и сделать для
него возвращение невозможным. С этой целью трупы хоронятся
связанными, забрасываются камнями и сжигаются, отдаются на
съедение диким зверям, выносятся из дому через специальные,
потом заделываемые отверстия, осыпаются при этом угрозами
и проч. 2). То же чувство страха перед покойниками и желание
приобрести их расположение лежало, повидимому, и в основе
развившегося позднее культа предков 3).
Из явлений окружающего мира раньше и сильнее всего дол¬
жен был сосредоточивать на себе внимание первобытного чело¬
века животный мир не только потому, что животныя по своей
организации, по своей одушевленности и способности к движению,
ближе всего стояли к самому человеку, но также и по тому зна¬
чению, какое они имели в его жизни. Излишне, конечно, гово¬
рить о значении животного мира в жизни первобытных охотни¬
ков: одни животныя служили им пищей и доставляли им одежду,
другие были помощниками, третьи, наконец, сами являлись по¬
стоянной угрозой для жизни человека, внушая ему страх и почти¬
тельный трепет. Неудивительно поэтому, что рядом с культом
предков ранее других развился именно культ и почитание жи¬
вотных.
Из соединения почтительного страха, внушаемого умершими
предками, с культом животных возникли явления так называе¬
мого тотемизма (от слова «тотем», принадлежащего одному из
северо-американских племен), когда то или иное животное при¬
знается предком и покровителем-тотемом данной родственной
группы или впоследствии, с возникновением племенных объеди¬
нений, данного племени. В качестве тотемов чаще других встре¬
чаются наиболее страшные и опасные хищники и вообще пред¬
ставители различных отделов животного царства, внушающие своей
силой и ловкостью страх и уважение, как лев, тигр, леопард,
медведь, волк, акула, крокодил, аллигатор, из птиц — орел, кор¬
1) Шурц, «История первобытной культуры», перевод под редакцией
Клеменца, стр. 560.
2) См. Ратцель, цит. соч. т. I, стр. 44; Шурц, стр. 189—192, 583—585;
Липперт, «История культуры», стр. 350—352. Богатый материал относительно
погребальных обычаев у дикарей собран Вайнем в его капитальном труде
(Wailz-Gerland, Anthropologie der Naturvölker III, s. 199 f., У, 2, s. 150 f.,
VI, s. 401 f.). см. также у Летурно главу о погребальных обрядах («Социо¬
логия по данным этнографии», перевод под ред. Трачевского, Спб. 1896 г.,
стр. 131—148). Относительно наиболее первобытных способов погребения,
наблюдающихся у австралийцев, см. также специальные труды K. Lumbholtz'а
Unter Menschenfressern, 1892, s. 321 f.; Spencer and Gillef, The native tribes
of central Auslralia. 1899, p. 505 f.; Howitt, Native tribes of South-East Auslralia,
1904, p. 479-456.
3) Липперт, цит. соч., стр. 351.
— 69 —
шун, ястреб, сокол; почти всеобщим распространением пользуется,
наконец, культ змей 1). Предпочтение сильных хищников в качестве
тотемов обусловливалось, с одной стороны, страхом перед ними и
надеждой на то, что они будут менее беспощадны в отношении
своих родственников, с другой же стороны, расчетом приобрести
в таких животных сильных и могущественных покровителей и
хотя отчасти перенять их свойства. Рядом с хищниками-тотемами
являются животным, приносящие ту или иную пользу человеку,
не исключая и животных, служащих предметами охоты (собака.
бобер, даже заяц, кенгуру и опосум в Австралии, позднее среди
скотоводов и земледельцев — бык, корова, баран, конь, осел 2).Первоначальный анимизм представляет собою отражение не¬
посредственного отношения человека к явлениям природы. Тоте¬
мизм является дальнейшим развитием анимистических воззрений
под влиянием оспованных прежде всего па кровном родстве при¬
митивно-общественных отношений, так сказать общественной фор¬
мой первобытного мировоззрения 3).
Если тотемизм, предполагающий наличие хотя бы незначи¬
тельных родственных союзов, и не может быть, поэтому, причи¬
слен к изначальным элементам в развитии религии, тем не менее
он, во всяком случае, является одной из древнейших и вместе
с тем одной из наиболее распространенных и наиболее устойчи¬
вых форм религиозных представлений и религиозного культа 4).
1) A. Lang, Myth, ritual und religion, I, p. 59— 81. Ахелис. «Очерк сравн.
изучения религии», стр. 11; Спенсер, «Основания социологии», т. I, стр. 216:
A. de Gubernatis, Soological Mythology, London 1872. Среди арабских племен
наиболее распространен тотем льва (Robertson Smith, Animal warship and
animal tribes в Journal of philology, vol. IX). Иногда хищники почитаются не
в качестве таковых, но в качестве животных, покровительствующих человеку
(Штернберг, Теротеизм в Энц. Словаре Брокгауза, т. XXXIII, стр. 37).
2) Шурц, цит. соч., стр. 95; Вундт, стр. 230; Rob. Smith, op. cit. В ка¬
честве тотемов могут служить также и животныя, с которыми по той или
иной причине легче всего ассоциируются представления о духе, как яще¬
рица, мышь, летучая мышь, сова и т. п., Вундт, стр. 221. Только на позд¬
нейших стадиях развития тотемизма тотемами могут являться любое живот¬
ное и растение или даже небесные тела и всякий неодушевленный предмет.
3) Энгельс, как известно, влияние общественных сил па развитие рели¬
гиозных представлений, точно так же рассматривает как позднейшее явление
(Herrn Eugen Dührings Umwälzung der Wissenschaft 6 Auflage, & 342;.
Именно, переоценка значения социального момента в процессе возникновения
первоначальных религиозных представлений и заставляет Дюркгейма (Les
formes élémentaires) считать совершенно ошибочно тотемизм за походный
пункт религиозного развития.
4) Тотемизм не только широко распространен среди современных ди¬
ких народов, но пережитки его в той или ивой форме можно найти одина¬
ково и в религиозных верованиях почти всех культурных народов, начиная
о древних египтян. Mac Lennan, The worship of animals and plants (Fortnightly
Review, 1869—70), где развитие тотемизма прослежено, начиная с низших
ступеней и кончая народами классической древности; ср. A. Lang. loc. cit.
A. Wiedemann, Le culte des animaux en Egypte (Le Museum, Т. VIII 1888):
— 70 —
В пользу древности тотемизма, говорит уже самый факт непо¬
средственной связи тотемистических культов с культом живот¬
ных, характеризующим собою одну из начальных, если не са¬
мую раннюю стадию в развитии религии время (преоблада¬
ния так-называемых теротеистических представлений) 1). Почи-
его же, Die Religion der allen Aegypter; Loret, L'Egypte au temps du totémisme
(Conf. Guimet, 1909, p. 151); A. J. Reinach. L’Egypte préhistorique; Jastrow,
Die Religion Babyloniens und Assyriens. I (1905). s. 281. Rob. Smith, The
religion of the Semites, полос издание (1900 г.); Keller. Die Thiere im klas¬
sischen Alterthum. Клингер, «Животныя в античном и современном суеверии».
Киев, 1911 г.; Кагаров, «Культ фетишей, растений и животных в древней
Греции», СПБ., 1913 г. A. Lang, Myth, ritual and religion, 1887; S. Reinach,
Cultes, mythes et religions, 1904—1908; также специальные труды по исто¬
рии религии отдельных народов.
1) Относительно условии и причин возникновения тотемизма существует
несколъко теорий, но ни одна из них не может быть признана удовлетвори¬
тельной. Спенсер (т. I. стр. 223) и Леббок («Начала цивилизации)), СПБ.,
1876 г., стр. 190) объясняют тотемизм таким случайным фактом, как мета¬
форические клички и прозвища, дававшиеся отдельным лицам. Этой же
точки зрения в позднейшее время держался А. Ланг (The Secret of the
totem, 1905, p. 115), Тэйлор (Remarks on totemism в Journal of the anthropo¬
logical institute. 1899) выводит явление тотемизма из культа предков, свя¬
зывая его с представлением о переселении душ. Это последнее представление
считает основой тотемизма и Вундт (стр. 251—252). Остроумное, но односто¬
роннее объяснение предложено Ф. Джевонсом. видящим в тотемизме попытку
со стороны слабого и беспомощного первобытного человека заключить кров¬
ный союз с сильнейшими представителями наиболее близкого ему живот¬
ного царства. (F. В. Jevons, introduction to the history of religion и его же
The place of totemism in the evolution of religion (Folk Lore X. 1909). Крайне
искусственная гипотеза предложена в цитированных выше сочинениях Но¬
witt’a (р. 152 f.) и Spencer and Gillen'а (p. 160 f.) и развита затем Frazer’oм.
Totemism 1887, The golden bough. III. p. 4-18 f. и в журнальных статьях
1898 и 1899 г.г.: тотемизм, согласно этой гипотезе, понимается, как воздержа¬
ние от употребления в пищу того или иного вида, животных и растений
в целях их размножения. Не менее искусственной и неправдоподобной пред¬
ставляется и теория Pickler’a u. Somlo, Der Ursprung des Totemismus, 1900,
согласно которой животныя и растения изображаются тотемами в виду от¬
носительной легкости их изображения для дикаря. В 1905 году Фрэзер вы¬
ступил с новой еще менее удачной теорией, объяснявшей происхождение
тотемизма взглядами женщин на условия зачатия детей (Fortnightly Review.
September 1905, p. 4-55 f.). Верх искусственности представляет точка зрения
Кунова («Возникновение религии», стр. 58—59). связывающего происхождение
тотемизма с определенным намерением предотвратить вступление членов род¬
ственных групп во взаимные половые отношения. Общее тотемическое имя,
свидетельствующее о принадлежности к одной и той же родовой или племенной
группе, и должно будто бы прежде всего способствовать предупреждению
таких недозволенных отношений. Почему именно тотемные имена брались
из мира животных и растений, остается при этом совершенно необъяснен¬
ным. Несравненно более простое и, возможно, более близкое к истине объ¬
яснение тотемистических явлений дает Штернберг («Живая Старина», 1901 г.
и статья о Т. в Энц. Словаре Брокгауза), признавая родовую организацию,
теротеизм и культ природы за основные их элементы. Как ни объяснять,
однако, происхождение тотемизма, несомненна, во всяким случае, связь его
с теротеизмом. т.-е. с преобладанием в религии культа животных.
— 71 —
танио животного предка предшествовало культу предка-чело¬
века 1).
Рядом с почитанием душ предков животныя и растения. осо¬
бенно щедро питавшие первобытного человека, точно так же могли
служить для него предметом поклонения и культа 2), причем, как
уже сказано, предварительное представление о переселении душ
далеко не всегда оказывается для этого необходимым.
5.
Итак, чем ближе стояло то или иное явление, тот пли иной
предмет к первобытному человеку, чем непосредственнее затра¬
гивали они его жизнь, чем сильнее было внушаемое ими чувство
страха, или благодарности, тем ранее становились они для него
предметом поклонения и культа. Культ умерших, животных, ра¬
стений предшествовал поэтому развитию культа небесных явле¬
ний и стихийных сил природы, которые обращали на себя вни¬
мание первобытного человека только в исключительных случаях,
вообще .же рассматривались, как повседневные и само собою
разумеющиеся факты.
Обожествление тех и других представляет, таким образом,
уже позднейшую стадию в развитии религиозных представлений
и связало непосредственно с преобладанием земледелия в области
материальной культуры. Только земледелец мог оценить их бла¬
годатное пли гибельное влияние на жизнь природы, только зе¬
мледелец должен был впервые почувствовать и свою непосред¬
ственную от них зависимость 3. Ранее, чем обратиться в особые
божественные существа, солнце, луна и небесные светила при¬
знавались либо за души умерших предков, либо, по крайней мере,
за места их обитания; нередко они представлялись также в виде
животных. Множество пережитков этих верований сохранилось
еще среди современных дикарей, частью даже среди религиозных
представлений культурных и так-наз. исторических народов.
В некоторых случаях относительно древних героев сообщается,
что они поднялись на небо и живут там на небесных светилах:
чаще впрочем предполагается настоящее превращение, причем
1) Вундт, цит. соч., стр. 252, 268—269.
2) Шурц, цнт. соч., стр. 569, Mannbardt, Wald und Feldkulle, Andrée.
Baum und Mensch, Leipzig, 1889.
3) Более позднее развитие культа небесных стихий и явлений пред¬
ставляет в настоящее время факт, в признании которого сходятся почти
все исследователи, см. Шурц, цит. соч., стр. 575, Ахе.шс, «Современное
народоведение», стр. 288—289 п «Очерк сравн. изучения религии», стр. 19—20.
22—23, Вундт, цит. соч. стр. 269, 365, Фробениус, «Детство человечества»,
перев. с нем. Чулока, стр. 242 след. Как уже отмечалось выше, даже пред¬
ставители натуралистической школы, придающие именно этим культам
выдающееся значение в развитии религии, признают тем не менее анимизм
за более раннюю стадию, предшествовавшую мифам о природе.
— 72 —солнце, месяц и звезды принимаются непосредственно за души
умерших людей и жнвотных 1). «От поклонения животным зем¬
ным один только шаг к отысканию их на небе. Для этого явле¬
ния небесного свода подают достаточно поводов. В движении
туч, в фигурах зари, в пятнах и рогах луны, в самом движении
светил возражение первобытного человека находит образы каких-
либо животных и какие угодно превращения их. В раскатах
грома, в порывах ветра он слышит голоса своих знакомых жи¬
вотных на земле. В зигзаге молнии он узнает змею, в падающей
звезде — птицу. Смотря по тому, какое животное вызывает его
наибольшее поклонение здесь на земле, такое он видит и на
троне небесном. Индусы и египтяне водворяют на солнце быка,
перуанцы — колибри, чукчи — оленя или его хозяина, другие —
медведя, третьи — тигра и т. д. Все видимое небо превращается
в пантеон животных... Этот пантеон до сих пор жив в терминах
астрономии, сохранившей еще на небесной карте созвездия льва,
рака, козерога, овна, большую медведицу и т. д.» 2). «Если на
небе животныя, по крайней мере некоторые из них, выглядят
иначе, чем на земле, то это происходит от того, что они закол¬
довали, причарованы, но они, тем не менее, остаются животными
с свойственными им признаками, и их характерные черты отра¬
жаются затем в различных рассказах и сказках, которые мы
могли бы назвать племенными легендами» 3). Однако, и подобное
заселение небесного пространства животными, следует относить,
по всей вероятности, к позднейшей стадии религиозного разви¬
тия. Первоначально же, надо полагать, небесные явления совер¬
шенно не привлекали к себе вниманий человека, и в лучшем
случае он видел в солнце кусок сала 4) или полагал подобно
современным австралийцам, что солнце и звезды сделаны чаро¬
деями 5).
6.
Если уже самый факт выделения первобытным человеком
тех или иных явлений в качестве божественных существ зави-
1) Спенсер, т. I, §§ 189—190, см. также относительно папуасов у
Schellong'a в Zeitschrift f. Ethnologie. Band XXI, s. 25; Lumboltz, Unter Men¬
schenfressern, 1892, s. 331; относительно бушменов и готтентотов H. J. Bleek,
A brief account of Bushman Folklore, 1875; Waitz, Antropologie d. Naturvölker,
II, s. 338. Люди поднимаются на небеса при помощи веревок, лестниц, де¬
ревьев. Фробениус, цит. соч., стр. 244 след.
2) Л. Штернберг, Теротеизм, стр. 38, ср. также Спенсер, т. II, ч. I,
глава 24. Многочисленные примеры относительно бразильских индианцев,
см. у Steinen’a «Unter den Naturvölkern Centralbrasiliens».
3) Ахелис, «Современное народоведение», стр. 287.
4) Waitz, 11, s. 338.
5) Lumhollz, op. cit., s. 328; Curr, The australian гасе, 1881, ср. Шурц,
стр. 575.
— 73 —
сел прежде всего от того, насколько близко и непосредственно
затрагивали они его материальные интересы и насколько энер¬
гично сами вторгались в его личную жизнь, то ясное дело, что
в первоначальном процессе мифотворчества и развития религи¬
озных представлений интерес к окружающему миру, стремление
выяснить причины того или иного явления природы и вообще
какой-либо интеллектуальный элемент не играл никакой или почти
никакой роли 1). Также мало можно искать в мировоззрении пер¬
вобытного человека какого-либо платонического преклонения пе¬
ред величием сил и явлений природы 2). Как мы видели, по¬
скольку эти последние не вторгались непосредственно в жизнь
человека, он проходил мимо них совершенно безучастно. Не со¬
знательность, не изумление, вызываемое раскрывающимися перед
его глазами картинами, но прежде всего материальные интересы и
материальная нужда заставляли человека обращать внимание на
окружавшие его явления.
Целью обращения человека к богам не только в первобыт¬
ных религиях, но и на высших ступенях религиозной жизни
всегда являлось прежде всего либо умилостивление их, либо
испрошение от них каких-либо определенных материальных благ,
в лучшем случае поддержание с божествами добрых отношений
в видах получения от них таких благ в будущем.
Этот практический характер, свойственный всякой перво¬
бытной религии, эти отношения непосредственной связи и зави¬
симости, существующей между возникновением первоначальных
религиозных верований и представлений в уме человека и его
материальными практическими интересами, отмечается и подчер¬
кивается почти всеми исследователями. «Теоретический интерес»,
говорит Вундт, «совершенно чужд мифологическому мышлению.
Там, где оно вообще ставит себе какие-либо определенные цели,
1) Известный пример философа-каффра, приводимый Леббоком (цит.
соч., 146—147) отмечается им самим как исключение даже среди каффров,
превосходящих многие дикие племена уровнем своего развития, чему не
мало способствовало также и общение с соседними европейскими пересе¬
ленцами. Что касается космогонических и теогонических мифов диких на¬
родов, то эти последние представляют, несомненно, позднейшее явление и
слагаются в большинстве случаев из отдельных, часто противоречивых
представлений, возникавших, под непосредственным влиянием практических
условий жизни (ср. Вундт, цит. соч. стр. 24, 41). Интеллектуальный момент
в первоначальном мифотворчестве особенно подчеркивают Спепсер и Тэйлор,
также Ратцель (т. I, стр. 40). Еще менее обоснованной представляется точка
зрения известного немецкого мифолога Узенера (Mythologie в Archiv f. Re¬
ligionswissenchaft, В. VII (1904), s. 25), придающего первоначальным рели¬
гиозным представлениям значение символов; см. обстоятельную критику
этой точки зрения у Вундта, цит. соч., стр. 21 сл., 37 сл.
2) См. в особенности Pfleiderer, Religionsphilosophie auf geschichtlicher
Grundlage и др. Та же точка зрения лежала в сущности и в основе натура¬
листических теорий.
— 74 —это — цели чисто практического порядка. Успех в предприятиях,
отвращение несчастия, причинение вреда врагу — таковы здесь
главные пружины действия, которые касаются сперва только от¬
дельного лица, а затем под влиянием племенных чувств и его
товарищей. Все представления о связи вещей подчинены целиком
этим практическим интересам; поскольку они освобождаются по¬
степенно от связи с последними и приобретают отчасти на-ряду
с ними, отчасти, наконец, независимую от них самостоятельную
ценность, постольку мифологическое рассмотрение вещей уступает
место научному их рассмотрению» 1). Ту же мысль находим мы
и у Мензиса в его «Истории религии»: «Религия представляет
собою не только веру в существование высших сил, но есть вместе
с тем установление отношений к ним, есть практическая дея¬
тельность, направленная к этим силам. Это не только мышление,
но и деятельность, и это также существенный признак... Там
нет религии, где, кроме веры в высшие силы, пет стремления
так плп иначе сохранить с ними добрые отношения» 2). Еще
определеннее практический характер религии подчеркивается
Шурцем: «Сущность, ядро религии», говорит он, «заключается
не в мифологическом объяснении природы, а в тех действиях,
которые имеют целью устранить невзгоды бытия и, самое глав¬
ное, повлиять на нездешние силы и постараться привлечь их на
службу человеку» 3).
Простейшими средствами повлиять на волю богов является
молитва и жертва. Значение их понятно само собою. «Простей¬
шие формы культа — просьбы (молитва) п подарки (жертвопри¬
ношения)», говорит Шурц, «вполне тождественны с теми поступ¬
ками, посредством которых стараются добиться милости у людей.
Молитвы без жертв или клятвенные обещания принести жертву
редко применяются первобытными народами» 4). И это также
вполне понятно. Молитва не более, как ни к чему не обязываю¬
щая просьба. Напротив, жертва есть дар, предполагающий, что
и другая сторона, получающая дар, должна ответить тем же.
Таким образом, уже в жертвоприношении заключается до
известной степени элемент понуждения; однако, этот элемент
здесь еще очень слабо выражен: он совершенно отступает перед
желанием умилостивить, задобрить, расположить в свою пользу
грозные и страшные сверхъестественные существа, окружающие
человека со всех сторон. Если в жертвоприношении так же, как
1) Вундт, стр. 24.
2) Мензис, «История религии», стр. 6—7.
3) Шурц, стр. 570.
4) Там же, стр.600.
— 75 —
и в молитве, проявлялось прежде всего чувство зависимости и сознание собственной слабости и беспомощности, то чародействои магические средства, применяющиеся уже на самых низшихступенях культуры, имеют иное значение. Здесь мы встречаемсяс первыми попытками со стороны человека активно проявитьсебя и со своей стороны повлиять на окружающие явления.В основе чародейства лежат те же анимистические предста¬
вления, из которых исходит всякая первобытная религия вообще.
«Вначале вся атмосфера, в которой человечество вращается,
как бы насыщена анимизмом; всюду реют опасные или зловред¬
ные по существу духи, которые оказывают гнет на деятельность
человека и даже парализуют ее... Человечество не осталось пас¬
сивным по отношению к тысячам духовных сил, которыми оно,
как само думало, было окружено... Благодаря магии, человек при¬
нимает наступательное положение по отношению к явлениям, или
скорее он становится как бы дирижером огромного хора духов,
которые жужжат вокруг его ушей» 1). В этом отношении очень
удачно предложенное Рейнаком определение магии, как «страте¬
гии анимизма» 2). Как против опасностей, угрожавших ему со
стороны животных хищников, человек искал опоры в союзе и
кровном родстве с сильнейшими представителями животного же
царства, так точно и в борьбе с враждебными духами, естественно,
союзниками его должны были являться прежде всего другие та¬
кие же духи. Человек не властен сам непосредственно воздей¬
ствовать на вредящих ему духов, но при помощи союзных ду¬
хов это становится для него возможным. Заручившись такими
союзниками, человек открывает настоящие военные действия
против враждебных ему духов. На бубне, составляющем необхо¬
димейшую принадлежность всякого шамана, рядом с мостами, по
которым шаман благополучно переправляется через все реки и
поднимается на небо, изображены тринадцать союзных с ним доб¬
рых духов. Они загоняют злых шайтанов в кусты тальника, где
последние оказываются уже в полной власти шамана 3).
Круг явлений, на которые человек пытается оказать влияние
при посредстве магических действий, первоначально, естественно,
ограничивается теми явлениями и событиями его жизни, которые
прежде и сильнее всего приковывали к себе его внимание. На
первом месте здесь стоят явления болезни и смерти. Болезнь рас¬
сматривается прежде всего, как действие вселившегося в чело¬
века злого духа, и исцеление ее может быть достигнуто лишь
1) Рейнах. Всеобщая история религии, стр. 44—45.
2) Там жее, стр. 45, ср. его же Cultes, mythes et religions. t. II. p. 3, 22.
Магия представляет, таким образом, неразрывную часть всякой первобытной
религии. Совершенно ошибочна, поэтому, точка зрения Дюркгейма (Les formes
élémentaircs do la vio religieuse), разделяющего магию и религию.
3) «Нива», 1871 г., № 4, стр. 59.
— 76 —
путем его изгнания. Это сложное действие, требующее специаль¬
ной подготовки. Вот почему, если молитва и жертвоприношение
первоначально не носят еще характера собственно культа и мо¬
гут производиться самим просителем без помощи специальных
посредников, чародейство, напротив, с самого начала предста¬
вляет собою прежде всего ряд определенных действий, выполняе¬
мых лишь специальными чародеями и колдунами. Если, поэтому,
собственно жречество встречается в относительно редких случаях
и лишь на высших ступенях развития, колдунов и знахарей
можно найти почти у всех диких народов, и именно эти послед¬
ние, таким образом, и являются предшественниками жрецов 1).
Борьба с злым духом может вестись, как уже сказано, лишь
при содействии доброго духа — союзника человека, для чего либо
сам этот дух должен вселиться в знахаря, либо душа знахаря
должна оставить тело и присоединиться к добрым духам для со¬
вместных действий. Внешним выражением этого является состоя¬
ние экстаза, в какое приводит себя колдуя путем применения,
с одной стороны, различных опьяняющих и наркотических средств,
с другой стороны, путем неистовой пляски и дикой музыки, до¬
водящей его в конце-концов до состояния полного изнеможения.
Если тело его стало при этом совершенно безжизненным, это и
означает, что дух его витает где-нибудь в другом месте. Заклю¬
чительным актом всей церемонии являются известные символи¬
ческие действия, долженствующие изображать изгнание злого
духа из больного.
Одних опьяняющих средств для достижения полного экстати¬
ческого состояния, однако, недостаточно. Для этого требуется либо
особая врожденная духовная организация, либо специальная под¬
готовка, заключающаяся преимущественно в уединении, посте и,
главным образом, злоупотреблении наркотическими средствами
с целью расшатать нервную систему, после чего и появляются
желанные видения 2). Ответственность, которую несли колдуны-
знахари, заставляла их, не ограничиваясь одними заклинаниями
злого духа, отыскивать и более действительные средства для из¬
лечения больного и становиться, таким образом, первыми вра¬
чами. «Медицина первобытных народов», говорит Бартельс 3), «пред¬
ставляет собою странную смесь невежества и опыта, неверных
посылок и логических выводов, суеверия и демономании с одной
стороны, и практических способностей отдельных лиц, с другой;
повидимому, их медицинские познания вращаются в заколдован¬
ном кругу демонологии, но вместе с тем мы встречаем у них
многие полезные приемы и сведения. Близкое знакомство с ра-
1) О роли и значении колдунов и знахарей ср., например, Кунов,
«Возникновение религии», стр. 49—57.
2) Шурц, стр. 623.
3) Bartels, Die Medicin der Naturvölker, 1893, S. 90 f., 114 f.
стительным миром, правильное понимание целебною действия раз¬
личных трав неоднократно засвидетельствовано путешественни¬
ками» 1).
Исцеление больных и изгнание злых духов — такова перво¬
начальная задача чародейских действий. На аналогичных пред¬
ставлениях основаны также и способы околдования и действия
на других людей на расстоянии при помощи известных символи¬
ческих приемов. Постепенно, однако, круг явлений, захватывае¬
мых областью чародейства, расширяется, распространяясь одина¬
ково и на явления природы, которые человек стремится понудить
стать более щедрыми в отношении к нему. Вера в колдовство
проникает всю жизнь первобытных народов. Без волшебных по¬
собий, обеспечивающих успех, не начинают никаких серьезных
предприятий, ни охоты, ни рыбной ловли, ни обработки поля, ни
даже постройки жилища» 2). Из случаев чародейства, имеющих
целью подействовать на окружающие явления, наиболее частыми
являются вызывание дождя, и, обратно, отогнание непогоды 3).
В данном случае, однако, мы имеем дело уже с переходом к соб¬
ственно культовым действиям, колдуны же выступают, скорее
в роли общественных жрецов.
8.
Частный случай чародейства представляют широко распро¬
страненные явления т.-наз. фетишизма, под которым прежде всего
следует разуметь наделение каких-либо неодушевленных предме¬
тов особыми чудодейственными свойствами. Свойствами этими
обладает собственно не самый предмет, но обитающий в нем дух.
Дух этот в данном случае, однако, выступает и действует уже
не столько в качестве союзного, сколько в качестве подчиненного
человеку духа. «Оказав своему фетишу всевозможные почести»,
говорит Шульце, «умилостивив его жертвоприношениями, дикарь
становится дерзок и непременно требует от него соответственного
вознаграждения. Хотя он и питает к фетишу большой страх, их
отношения вовсе не таковы, что он во всех случаях должен по¬
виноваться своему фетишу, и фетиш отнюдь не считается суще¬
ством, стоящим выше своего обладателя... Если он не хочет сде¬
лать добром то, чего от него требуют, если он не слушает просьб,
не поддается на жертвы, то с ним надо обращаться плохо и та-
1) Bartels, op. cit. Предполагаемого Фрэзером (The golden botigh, I, 2,
p. 60 f.) представления о законах природы у колдунов, конечно, не имеется.
2) Шурц, стр. 622.
3) Много примеров подобного рода собрано у Шурца, стр. 616—619.
ср. аналогичные примеры из жизни греческих земледельцев у Богаевского,
цит. соч., стр. 12.
— 78 —
ким образом заставить его сделать то, чего от него требуют» 1).
В фетишизме видели то первую стадию религии вообще, чрез¬
мерно расширяя и преувеличивая, таким образом, его значение 2),
то, напротив, позднейшее явление, продукт вырождения 3). Та и
другая точки зрения одинаково ошибочны. Фетишизм предста¬
вляет собою не более, как частный случай первобытных аними¬
стических воззрений, причем связь этих воззрений в свою очередь
с чародейством и магией несомненна 4). Об этой связи свидетель¬
ствует уже хотя бы та роль, какую играют фетиши в деятель¬
ности колдунов-знахарей, постоянно имеющих при себе мешок
с фетишами 5). Но и вообще в глазах дикаря фетиш является
не столько предметом поклонения, сколько прежде всего сред¬
ством воздействия на окружающий мир: при помощи обитающего
в фетише благожелательного или подчиненного ему духа он думает
достигнуть результатов, недоступных для его собственных сил.
В качестве фетиша при этом может служить любой предмет, как
специально изготовленный, так и случайно найденный: простой
булыжник, палка, когти, рога, шкуры животных, перья, рако¬
вины, растение, нож, трубка и пр. Словом, нет предмета, кото¬
рый не мог бы служить фетишем, и, с другой стороны, нет та¬
кого чуда, способность совершить которое не приписывал бы сво¬
ему фетишу дикарь. «Фетиши встречаются на каждой тропинке,
у каждого брода, на каждой двери, они висят в виде амулетов
на шее у каждого человека. Они предохраняют от болезни или,
наоборот, причиняют ее в случае пренебрежения к ним: прино¬
сят дождь, наполняют море рыбами, ловят и наказывают вора,
придают храбрость, приводят в смятение неприятелей и т. д.» 6).
От фетишизма непосредственно ведут свое происхождение и
позднейшие талисманы и амулеты, главное отличие которых от
собственно фетишей заключается прежде всего в отсутствии ка¬
кого-либо культа по отношению к ним.
В тотемистических культах, в молитвах и жертвоприноше¬
ниях, с одной стороны, в знахарстве и чародействе, в фетишизме
и в применении различных талисманов и амулетов — с другой,
1) Schullze, Der Fetischismus, Leipzig, 1871; относительно роли и значе¬
ния фетишей в жизни африканских негров см. также у Ad. Bastian, Ein
Besuch in San-Salvador Hauptstadt des Königieiches Congo, Bremen, 1859,
S.s. 51, 254.
2) О. Конт. Курс положительной философии. Wuttke, Geschichte des
Heidenthums, 1 (1842), Fr. Schullze. Der Fetischismus u. Psychologie der Na¬
turvölker. H'OO.
3) Max Müller, Introduction to the Science of religion и в других его
сочинениях и статьях по истории религии. E. Lefmanu, Die Anfänge der
Religion.
4) Haddon, Magie and Fetishism, 1906.
5) Липперт, стр. 406.
6) Wartz, Die Anthropologie der Naturvölker, Band. II.
— 79 —
искал человек средств защиты и оборони против окружавших,
ого со всех сторон действительных и воображаемых страхов и
опасностей. Мало того, при помощи тех же средств делал он пер¬
вые попытки со своей стороны воздействовать на внешний мир
и явления природы, заставив их служить своим интересам. Как
наивны и примитивны ни были эти средства сами по себе, все
же в жизни первобытного человека они имели огромное значение.
В них, в этих средствах, находило себе хоть какой-нибудь выход
чувство безнадежности и беспомощности и сознание зависимости,
которое иначе грозило сделаться совершенно невыносимым. Именно,
в этом стремлении обеспечить и обезопасить себя, в этом практи¬
ческом характере и направлении религиозной мысли и деятель¬
ности и заключались прежде всего, как уже сказано, сущность и
значение всякой первобытной религии.
9.
Благодаря тому влиянию, какое оказывают на возникновение
первых религиозных представлений практические условия, всякая
религия, особенно в первую пору своего развития, представляет
собою не столько систему мировоззрения, сколько прежде всего
систему отношений человека к окружающему миру, собственно
к тем его явлениям, которые имели наибольшее значение в жизни
первых людей. Религиозная жизнь и деятельность первобытного
человека составляла, таким образом, как бы необходимое дополне¬
ние к его производительной деятельности, к деятельности, напра¬
вленной на производство средств существования, имея целью,
с одной стороны, обеспечение человека от различных внешних
опасностей, с другой — получение тех или иных материальных
благ. Поскольку человек оказывался в состоянии удовлетворить
своп нужды и потребности непосредственно путем собственной
производительной деятельности, он мог обходиться и обходился
без обращения к помощи высших сверхъестественных сил; по¬
скольку же получение тех или иных необходимых для него средств
существования зависело исключительно от условий местности или
поскольку успешность производительной деятельности самого че¬
ловека обусловливалась более или менее благоприятным для него
стечением внешних обстоятельств, обстоятельств, в которых он
видел прежде всего действие благодетельных или враждебных,
но всегда высших божественных сил, ему приходилось обращаться
к содействию этих последних, либо умилостивляя и располагая
их в свою пользу молитвами и жертвоприношениями, либо пы¬
таясь путем различных магических приемов понудить их действо¬
вать в своих интересах.
Необходимость для человека обращаться к помощи и содей¬
ствию внешних божественных сил зависит как от уровня его соб-
— 80 —
ственного развития, так, с другой стороны, и от преобладающего
характера его производительной деятельности: земледелец, стоя¬
щий на гораздо более высокой ступени развития по сравне¬
нию с первобытным человеком, не менее последнего чувствует
свою зависимость от окружающих условий и создает еще более
обширный и еще более богатый пантеон, нежели пантеон дикаря.
Степенью нужды, какую ощущал человек в содействии внешних
сил природы, обусловливалась в свою очередь степень и сила
того чувства зависимости, которое является основой всякой
первобытной религии. Чем уже сфера собственной производитель¬
ной деятельности человека, чем чаще ему приходится вследствие
этого обращаться к содействию высших божественных существ,
проявление которых он видит в действии стихийных сил, тем,
естественно, сильнее и непосредственнее должно быть в нем это
чувство зависимости.
Процесс производства, лежащий в основе всего культурного
развития человечества, характеризуется прежде всего теми отно¬
шениями, в какие вступает человек в своей производительной
деятельности с окружающей природой. На первых порах это от¬
ношения полной зависимости: человек пользуется лишь теми есте¬
ственными произведениями и продуктами, которые может потре¬
блять в сыром и необработанном виде. Благосостояние его, таким
образом, всецело обусловливается богатством и щедростью окру¬
жающей его природы. С течением времени положение дел, однако,
существенным образом изменяется. Роль человека в процессе про¬
изводства становится все более деятельной и активной, и, вместе
с этим, более самостоятельной, пока, наконец, ему не удается
вполне подчинить себе стихийные силы и явления природы и
самому в свою очередь сделаться господином этих некогда столь
грозных и страшных, столь таинственных непопятных и по¬
тому казавшихся ему божественными сил. Отдельные ступе¬
ни культурного развития представляют как бы последовательные
этапы борьбы человека с природой. Каждый культурный успех,
каждое культурное завоевание является прежде всего новым
успехом и новым завоеванием в этой борьбе.
10.
Этот процесс постепенного высвобождения человека из-под
власти природы находит себе отражение в области идеологии и
мировоззрения. В различные эпохи взгляды человека на окружаю¬
щий мир обусловливались прежде всего характером тех отноше¬
ний, в какие он оказывался поставленным с этим последним.
Первоначально сознание собственного бессилия и зависимости от
окружающих условий, выражавшееся в признании их божествен¬
ности, .придавало всему первобытному мировоззрению религиоз-
— 81 —
ный характер и оттенок. Отношения человека к внешним силам
и явлениям природы на описываемой стадии это — либо отношения
более или менее полной подчиненности и зависимости, при кото¬
рых молитвенные обращения человека к божествам имеют зна¬
чение односторонней просьбы, либо в лучшем случае, когда чело¬
век настолько уже вырос в собственных глазах, что может ста¬
вить себя в более равные отношения с богами,— нечто вроде до¬
говорного обязательства, основанного на обоюдных выгодах: если
человек нуждается в содействии богов, то и эти последние в свою
очередь не менее нуждаются в жертвоприношениях с его стороны.
Дальнейшая эмансипация в области идеологии выражается
в том, что божественное начало, проявляющееся и действующее
в мире, утрачивает в глазах человека свою непосредственную
связь с природой и возвышается над нею (как и сам человек
в своих взаимоотношениях с внешним миром, например, на ста¬
дии городской жизни и городского ремесла), преобразуясь вместе
с этим в большей или меньшей степени по образу и подобию
самого человека (антропоморфизм), или же и совершенно устра¬
няется, заменяясь чисто философской абстракцией, вроде идеи
добра, мирового разума, словом, первопричиной, действующей
аналогично разуму или каким-либо иным духовным свойствам
и способностям человека (философский антропоцентризм). Эта
философская умозрительная стадия в развитии мировоззре¬
ния, в продолжение которой идея божества или заменяющая ее
идея первопричины утрачивает непосредственную связь с приро¬
дой и с окружающими человека явлениями, стадия, представляю¬
щая таким образом как бы полную противоположность с перво¬
бытными верованиями и представлениями, продолжается до тех
пор, пока развитие и расширение производства не приводит, на¬
конец, человека. к мысли о необходимости с целью подчинения
сил природы предварительного изучения и исследования ее за¬
конов 1).
С возникновением этой мысли впервые было положено осно¬
вание опытного эмпирического знания, при помощи которого че¬
ловек и успел, наконец, добиться полного торжества над силами
природы, после чего идея божества оказалась уже совершенно
излишней: религиозные, так же как и философские системы
мировоззрения сменились научным изучением и исследованием окру¬
жающих нас явлений 2).
Религия, философия и наука не являются, таким образом,
как принято думать, тремя отдельными обособленными и незави¬
симо одна от другой развивающимися областями духовной жизни
1) Эта мысль, как известно, впервые была развита Фр. Бэконом. На¬
помним его знаменитое положение: Natura parendo vincitur.
2) См. мою Теорию исторического материализма, издание второе. П.
1922, стр. 41—44.
Записки научи. о-ва марксистов № 3. 6
— 82 —
и идеологии, но представляют собою не более, как различные
способы восприятия, как изменчивые формы, в которые вылива¬
ются взгляды человека на окружающий его мир, формы, после¬
довательно сменяющие одна другую в зависимости от того, как
складываются взаимоотношения человека с внешним миром. Не о
религии, философии и науке следовало бы, поэтому, говорить, но
лишь о религиозной, философской п научной формах познания.
Но если в религии так же, как и в философии и в науке, мы
должны видеть не столько отдельную область духовной жизни,
сколько изменчивую и растяжимую форму восприятия внешних
впечатлений, то становится само собою понятным, как отсутствие
определенных границ, так и невозможность сколько-нибудь точного
определения понятия религии.
11.
Религиозная форма восприятия первоначально является в сущ¬
ности единственной формой, в какой воспринимаются человеком
впечатления внешнего мира. Вот почему в течение всего того
времени, пока религия сохраняет это значение единственной формы
восприятия, границы ее охватывают не только круг представле¬
ний о взаимоотношениях человека и природы, но распростра¬
няются одинаково и на область явлений общественной жизни.
Процесс производства не есть только процесс взаимодействия
между человеком и природой; всякая производительная деятель¬
ность человека неизбежно предполагает наличность каких-либо
хотя бы самых примитивных общественных отношений, налич¬
ность хотя бы самых незначительных общественных групп, начи¬
ная с семьи. Человеку в его производительной деятельности при¬
ходится, таким образом, иметь дело не только с природой, но и
с другими людьми, с которыми он вступает при этом в опреде¬
ленные обусловливаемые прежде всего преобладающим родом про¬
изводства и непосредственно от его воли независимые «производ¬
ственные отношения».
Эта независимость общественных отношений от воли людей
с особенной наглядностью выступает на первых ступенях разви¬
тия. В это время не существует даже, как впоследствии, иллюзии
договорного происхождения общественных отношений и установле¬
ний. Напротив, эти последние рассматриваются как раз навсегда
данные и с незапамятных времен передающиеся от отцов и де¬
дов к детям и внукам. Но раз происхождение общественных отно¬
шений представляется неизвестным, раз оно теряется в беско¬
нечной дали веков, то естественно, что и самые эти отношения
человека с окружающей его общественной средой так же, как и
взаимоотношения его с окружающей природой, оказываются окру¬
женными ореолом таинственности и потому начинают рассматри-
— 83 —ваться, как религиозные установления, имеющие божественноепроисхождение. Как законы Моисея у евреев, так и законы Мануу индусов, Хаммураби у вавилонян, Заратустры у персов, Ли¬курга у греков, Нумы у римлян считались данными и продикто¬
ванными богом.
Таким образом и социальные отношения получают религиоз¬
ную санкцию и подобно другим сторонам жизни входят в область
религии и религиозных отношений: вся жизнь человека, начиная
с момента появления па свет, обставляется бесконечным рядом
обрядностей. Рождение, объявление совершеннолетия, свадьба, вся
последующая семейная и трудовая жизнь, болезнь и смерть и,
наконец, погребение, словом, все события частной и семейной
жизни нуждаются в религиозной санкции и сопровождаются опре¬
деленными обрядами и церемониями но не только собственно
культовые и обрядовые действия, а и все чисто правовые отно¬
шения регулировались исключительно религиозными нормами.
Исполнение требований закона является прежде всего религиоз¬
ной обязанностью, и, напротив, нарушение их рассматривается,
как оскорбление божества.
Такое распространение религиозных норм на все явления
частной и общественной жизни представляется вполне естествен¬
ным, если припомнить то прежде всего практическое значение,
какое имела всякая первобытная религия. Религия для первобыт¬
ного человека была не столько системой мировоззрения, сколько
системой правил и предписаний, регулировавших как его отно¬
шения к окружающему миру, так и взаимотношения его с осталь¬
ными членами той общественной группы, к которой он принад¬
лежал. В индийской книге законов Ману, в персидской Зенд-
Авесте, в ветхозаветных еврейских книгах, равно как и в древ¬
нейших памятниках религиозной литературы других народов —
нигде мы не находим систематического изложения собственно
религиозных учений, зато, напротив, повсюду обстоятельно и до
мельчайших деталей разработана система «закона». Создание
религиозных систем, приведение в порядок и объединение в одно
учение отдельных разрозненных верований и представлений в исто¬
рии всякой религии представляет позднейшее явление, искусствен¬
ный плод жреческой спекуляции.
Подобно тому, как в зависимости от прогресса производства
изменяются взгляды человека на окружающий мир, точно так же
одновременно и параллельно с этим аналогичную перемену испы¬
тывают на себе и представления о характере и значении обще¬
ственных отношений, существующих между людьми. Если перво¬
начально и эти отношения, как только что сказано, воспринима¬
ются в религиозных формах, то позднее, в период господства
1) Ср. Ахелис, Очерк сравн. изучения религии, стр. 42—51.
*
антропоцентрического мировоззрения, такая религиозная форма
восприятия общественных норм и отношений сменяется иллюзией
договорного их происхождения и нормирующим началом является
уже не религия, но этика. Наконец, в наше время и область
общественных отношений становится таким же объектом науч¬
ного изучения и исследования, как и явления внешней природы,
при чем общественное устройство и правовые нормы представля¬
ются уже не в качестве божественных или человеческих устано¬
влений, но как результат действия определенных исторических
законов, аналогичного действию естественных законов в природе.
12.
Итак, религия есть не более, как изменчивая п растяжимая
форма; равным образом содержание и характер религиозных
представлений и обрядов не представляют собою чего-либо по¬
стоянного и самостоятельного, по с течением времени изменя¬
ются в зависимости от тех бытовых, материальных п обще¬
ственных условий, в какие оказываются поставленными предста¬
вители той или иной отдельной религии. Так, нам. уже приходилось,
например, отмечать то различное отношение к внешнему миру,
какое наблюдается в религиях земледельческих народов по срав¬
нению с первобытным мировоззрением.
Различие в религиозных взглядах не ограничивается, однако,
целыми народами, но идет гораздо глубже. Раз содержание этих
взглядов зависит прежде всего от внешних бытовых условий, то
не только каждый отдельный народ, но и каждая отдельная обще¬
ственная группа, существующая внутри более крупного обще¬
ственного объединения, будучи поставлена в особые условия суще¬
ствования, должна поэтому иначе относиться к окружающим ее
явлениям, иначе объяснять и понимать их, словом, иметь своп
особые религиозные обычаи и представления, свою особую рели¬
гию. Вот почему только до тех пор, пока условия существования
однородны и единообразны для всех членов данного обществен¬
ного объединения, семьи, племени, народа, сохраняется и един¬
ство, и единообразие их религиозных верований и обычаев. Но
лишь только это единообразие, с разделением единого до того обще¬
ственного целого на отдельные общественные группы, отдельные
общественные классы нарушается, вместе с этим нарушается и един¬
ство религиозных воззрений. С этого времени члены каждой такой
обособленной группы или класса усваивают свой особый взгляд на
вещи, свое понимание их, имеют свои регулирующие их жизнь
обычаи, обряды и правила; единое до того течение религиозной
жизни разбивается, таким образом, на несколько отдельных и само¬
стоятельных потоков.
— 84 —
— 85 —
Ранее других выделяются и обособляются из обще дородной
религии и. религиозные взгляды высших классов, жречества и
светской аристократии. Поставленные в привилегированное поло¬
жение. свободные от непосредственного участия в производитель¬
ной деятельности, члены высших классов уже очень рано поэтому
перестают ощущать давление внешних обстоятельств на условия
их жизни и ранее остальной массы населения освобождаются от
того гнетущего чувства зависимости, которое с особой силой про¬
является, как мы видели, не только во всякой первобытной, но
одинаково и в земледельческой религии. Вот почему в то время,
как религия земледельческой части населения принимает опре¬
деленно выраженный натуралистический характер и оттенок, ре¬
лигиозные взгляды, исповедуемые представителями высших клас¬
сов, напротив, не менее определенно склоняются к антропомор¬
физму и к антропоморфическим представлениям о божестве. Одна¬
ко, и дальнейшее развитие религиозных воззрений жреческой—
духовной и светской — военной аристократии совершается различ¬
ными, нередко очень далеко расходящимися между собою путями,
как это мы будем иметь возможность проследить на примере
индийских религий и параллельных явлений в религиях других
народов.
А. Тюменев.
НРАВСТВЕННЫЙ ОБЛИК СЕН СИМОНА И ЕГО
ОТНОШЕНИЕ К РЕЛИГИИ.
Нет, новую песнь, о друзья, пропою
Для вас я, песнь нового склада:
Устроить небесное царство себе
Нам здесь на земле уже надо.
(Гейне.)
«Придет время, когда земля станет раем».
(Сен Симон.)
«Вставайте, граф, вас ожидают великие дела»,— такими сло¬
вами молодой граф Сен Симои приказывал своему лакею будить
себя по утрам. И впоследствии он не забывал о своем великом
призвании, зачастую прерывая речь упоминанием о той славе,
которую ему предстоит достичь. «Сен Симоны должны быть гор¬
дыми до надменности», восклицает он.
Род их ведет свое начало от Карла Великого; с другой сто¬
роны, в числе ближайших родственников называет Генрих Сен
Симон герцога и пэра Сей Симона де Рувруа: если он от по¬
следнего не унаследовал титулов и состояния, зато пере¬
шли к нему, по его выражению, любовь к славе и честолюбие.
Уже с детства начинают сказываться в нем черты, столь харак¬
терные для всей последующей жизни пламенного энтузиаста:
гордая независимость, изумительная стойкость и горячая предан¬
ность своим убеждениям, готовность отстаивать их с фанатизмом
страстной, кипучей натуры.
Тринадцатилетний мальчик с дерзновенной смелостью за¬
являет своему консервативному, глубоко верующему отцу, что не¬
достаток веры не позволяет ему исповедываться.
Деспотичный старик, возмущенный дерзостью и вольнодум¬
ством сына, запирает его в тюрьму, славящуюся своим суровым
режимом. Но молодой Генрих не был бы Сен Симоном, если бы
покорился. Он требует у тюремщика освобождения и, возму¬
тившись отказом последнего, в гневе ранит его ножом, овладе¬
вает ключами и получает желанную свободу.
Но если с ранних лет Сен Симон прислушивается к при¬
зывным звукам бога, трубящего в свой рог о великом при-
— 87 —
звании графа, то уже тогда, в юности, как впрочем и во всюпоследующую жизнь, честолюбивые, индивидуалистические замыслымолодого мечтателя окрашены глубоко этическим характером.Голова его полна неясными стремлениями ко всеобщему благу,
уже тогда он хочет посвятить себя служению человечеству.Его актуальная натура стремится претворить эти мечтания
в жизнь, на деле послужить великим идеалам и стремлениям.
Американские инсургенты с оружием в руках выступают на
защиту своей независимости. Сен Симон бросает свою военно-при¬
дворную карьеру, вступает в ряды защитников свободы, геройски
сражается и попадает в плен; потом уже в зрелых годах, изме¬
нив многим порывам и стремлениям юности, с гордостью вспоми¬
нает, что он может быть назван одним из завоевателей амери¬
канской независимости.
Мощные, бравурные звуки марсельезы, громкие лозунги сво¬
боды, равенства и братства не могли, в свою очередь, не найти
отзвука в его сердце.
Потомок именитого графского рода, столь гордого славной
родословной, в свое время сам придававший большое значе¬
ние не только аристократии духа, но и крови («великие дела и
великие слова были совершены и высказаны людьми знатного
происхождения»), Сен Симон решительно порывает с аристокра¬
тической традицией, с дворянскими предрассудками. Выбранный
в конце 1789 г. в родовой коммуне Фальви председателем со¬
брания, которому предстояло назначить новый муниципальный
совет, он, опасаясь, что избрание его было обусловлено отноше¬
нием к нему, как к сеньеру, заявляет об отказе от графского
титула, прося занести отказ этот в протокол и приобретая таким
образом новое звание — гражданина Сен Симона.
В общинной церкви он произносит пламенные речи, стремясь
внушить своим согражданам «сильнейшую любовь к свободе и
равенству», на кантональном собрании составляет горячее воззва¬
ние к национальному собранию, в котором энергично и реши¬
тельно доказывает необходимость уничтожения дворянских ти¬
тулов.
Но если вначале Сен Симон предался страсти разрушения
со всем жаром своей пламенной натуры, то туманные призывы
к свободе, равенству и братству недодаю привлекали его. Если
чувство его было на стороне революции и разрушения, то силь¬
ный критический ум уже начинает анализировать революцион¬
ные принципы и лозунги, задает себе ряд вопросов. В резуль¬
тате этого анализа Сен Симон совершенно разочаровывается в
дальнейшей революционной деятельности, лозунги революции на¬
зывает метафизическими; обе партии, как жирондисты, так и
монтаньяры, по его мнению, способны лишь низвергнуть
старую власть, но совершенно не способны изменить ее природу.
— 88 —
А что важное всего, деятели революции но задавались вопросом
о новом социальном строе, о реорганизации общества на новых
социальных началах, которые только и могут явиться прочным
базисом человеческого счастья.
И вот Сен Симон считает своей задачей изучение социаль¬
ной структуры общества, нахождение тех принципов, на которых
оно может быть реорганизовано; в этом видит он свою миссию,
цель дальнейшей жизни. И если весь свой жизненный путь про¬
шел он, «волнуясь и кипя», то, пожалуй, этот период его жизни
был больше других отмечен экстатическим подъемом. Во время
безудержного господства террора Сен Симон был признан подо¬
зрительным и заключен в Люксембургскую тюрьму.
Но каменные стены и железные решетки не могли удержать
потока его мыслен, полета буйного воображения. Наоборот, не¬
вольное одиночество более чем когда-либо заставляет его сосре¬
доточиться на самом себе, поддерживает в нем экстатическое
состояние духа: он чувствует себя отмеченным печатью избран¬
ничества, доходит до галлюцинаций; тут ему является тень
Карла Великого, раздаются слова: «С тех пор, как свет суще¬
ствует, ни одна семья не удостоилась чести дать миру и героя, и
философа. Счастье это выпало на долю моего рода. Сын мой,
успехи твои, как философа, будут достойны тех, которых я до¬
бился в качестве воина и политика». Видение исчезло...
Сен Симон сознает, что для выполнения своей грандиозной
задачи он должен пройти тяжелый путь, нужны долгие, долгие
годы упорного труда — и перспектива эта не страшит его.
Разочаровавшись в абстрактных метафизических построениях,
он видит спасение общества в изучении точных наук, которому
с жаром и предается. Слушание лекций профессоров, приемы их
у себя, физико-химические опыты, упорные занятия, путешествия,
бесконечные встречи и знакомства, целый калейдоскоп лиц, со¬
бытий, впечатлений — такова была беспокойная, лихорадочная
жизнь Сен Симона в течение многих лет, поглотившая все его
состояние, а в результате тяжелая нужда.
Сен Симон доходит порой до такой нищеты, что целыми пе¬
делями хлеб и вода составляют его единственную пищу. Отсут¬
ствие самых элементарных условий для продолжения дальнейшей
работы вынуждают его в письменной форме обращаться за по¬
мощью к ученым и различным влиятельным лицам, кото¬
рые, по его мнению, в состоянии возвыситься до понимания
ценности его трудов и важности трактуемых в них вопросов.
Ему, конечно, не приходится и думать, что просьбы эти унизи¬
тельны: странно было бы стесняться, раз дело идет о счастье
всего человечества.
Нельзя без глубокого волнения читать эти в большинстве
случаев коротенькие записки в несколько строк, красноречивее це-
— 89 —лих томов рисующие нам и картину ужасного бедственного со¬
стояния Сен Симона, и величие этого человека.
И так понятен становится благородный пафос ученика его
Базара, с великим негодованием клеймящего жалких фарисеев, осме¬
лившихся бросить упрек его великому учителю в попрошайничестве.Но тяжелые материальные невзгоды не в силах были сломить
мощную волю Сен Симона, его пламенный энтузиазм. Гораздо
тяжелее было переносить равнодушие к трудам, в которые
он вкладывал всю свою душу, которые считал крупнейшим ша¬
гом вперед по пути достижения высшего идеала — счастья чело¬
вечества; их упорного замалчивания, пренебрежения к ним не
мог он перенести. В одну из таких минут глубокой рефлексии
он покушался на самоубийство и лишь, благодаря счастливой
случайности, остался жить, хотя и лишился глаза.
В глубоко трогательных строках, посвященных этому минут¬
ному колебанию учителя, сравнивает тот же Базар состояние
Сен Симона в это время с переживаниями Моисея, отчаявшегося
в своем тяжелом пути.
Но лучше всего обрисовывают облик Сен Симона последние
минуты его жизни.
За несколько часов до смерти он заявляет своему врачу:
«Ум мой настолько занят работой, которой я посвятил всю свою
жизнь, что я не могу поддерживать с вами разговор о своей бо¬
лезни». На повторные вопросы врача о самочувствии следует
ответ: «Было бы большим преувеличением утверждать, что я не
испытываю физических страданий, но что из того? Поговорим
лучше о другом». И тут он окружает себя своими учениками,
последний раз беседует с ними о том, чем была полна его уди¬
вительная, пламенная жизнь. «Чтобы совершать великие дела,
надо быть вдохновенным», так заканчивает он свое прощальное
слово. «Вся моя жизнь была наполнена одним стремлением пред¬
оставить всем членам общества наибольший простор для разви¬
тия всех их способностей».
Заключительным штрихом вдохновенного образа Сен Симона
явились его последние слова: «Будущее принадлежит нам».
В своем прощальном слове Сен Симон говорил между про¬
чим о новой религии — новом христианстве, которая придет на
смену старым религиозным верованиям, находящимся в антаго¬
низме с прогрессом положительных наук.
Что представляет из себя это новое христианство и в каком
отношении находится оно к религиозным системам вообще? Что¬
бы ответить на этот вопрос, представляется необходимым подверг¬
нуть анализу взгляды Сен Симона на религию в обычном смысле
этого слова.
Не только в широких кругах, но и среди лиц, так иди иначе
занимавшихся личностью Сен Симона, давно уже стало обще-
— 90 —
признанным положением мнение о мистическом, религиозном ха¬
рактере его учения. Об этом говорили Бланки (Histoire de l’éсо¬
notnie politique), Виндельбанд, посвятивший в своей «Истории
философии» Сен Симону всего лишь несколько строк, но нашед¬
ший необходимым подчеркнуть этот момент, Иванов («Сен
Симон и сен симонизм») и др. И Энгельс в очерке «От утопии
к научной теории» указывает на этот религиозный характер его
учения. (В «Анти-Дюринге» в главе о социалистах-утопистах,
представляющей почти полное воспроизведение указанного очерка,
соответствующее место, правда, отсутствует). Мы постараемся
показать, насколько позволяют нам рамки нашей статьи, что об¬
щераспространенное мнение глубоко ошибочно.
Во многих своих работах, но с особенной яркостью в «Очерке
науки о человеке» Сен Симон подвергает уничтожающей критике
религиозную систему как таковую, независимо от того или иного
ее характера.
По его мнению религия возникла в самые отдаленные перво¬
бытные времена, когда люди подобно детям одушевляют при¬
чины всех явлений, не будучи в состоянии возвыситься до поня¬
тия законосообразности.
Вера в бога есть логическая пауза, ибо она не избавляет
от изучения законов природы, а лишь отдаляет и затрудняет это
изучение. Вера в бога без веры в откровение ничто, ибо без
него мы лишены всякого правила поведения. А как может быть
сохранена вера в откровение, когда знания наши все больше и
больше раскрывают нам заблуждения так называемых божествен¬
ных писаний? Религиозно-богословская система, полная всяких
противоречий, отталкивает от себя всякий мыслящий ум. Религия
станет абсолютно бесполезной, когда удастся с большим совер¬
шенством познать законы природы.
Еще Спиноза в своем «Теологико-политическом трактате»
подчеркивал этот момент антагонизма науки и религии («целью
философии, говорит он, является истина, целью веры — послуша¬
ние» 1). То же самое утверждал и Д'Аламбер («Религия единственно
предназначена руководить нашей верой, она не создана для того,
чтобы просветить нас о мировой системе; священные книги и
сочинения отцов церкви имели целью показать, что делать хри¬
стианину и во что верить, и не должны были высказывать иные,
чем народные суждения» 2).
Вообще для просветителей 18 в. в лице Дидро, Кондорсе,
Гельвеция и др. характерно уже такое же отрицательное отно¬
шение к религии, как и для Сен Симона. Тем не менее, взгляд
1) Traité théologico-politique. Oeuvres de Spinoza traduites par Ch. Appuhn. T. II, p. 2782) Discours préliminaire de l’eocyclopedie. Bibliothèque nationale, p. 87.
— 91 —этого последнего на историческую роль и значение как религии,
так и духовенства, весьма отличается от подобных же взглядов
указанных мыслителей.
В силу этого нам представляется не лишенным интереса
провести параллель между религиозными воззрениями Сен Симона
и религиозной концепцией блестящих представителей этого века,
хотя бы Кондорсе.
По мнению последнего духовенство с самого зарождения
играло скорее отрицательную, чем положительную роль:
если оно и обогатило науку некоторыми полезными сведе¬
ниями, то в то же время повергало народ в состояние невеже¬
ства и религиозного рабства. Отдельные случайные благодетельные
для народа действия духовенства были куплены ценою долгой и
постыдной тирании. Человечество как бы разделилось на две
части: проповедующую и верующую, ревниво оберегающую свои
сведения и покорно принимающую те ничтожные крохи, которые
ей соблаговолят выброситъ. Духовенство поставило себе двоякую
цель — приобретать для себя новые знания и пользоваться ими, как
средством обманывать народ, держать его в тисках невежества и
тирании. Итак, успех наук сам по себе не интересовал его: они
служили для него лишь орудием для укрепления и распростра¬
нения его власти. Духовная власть стремилась к истине, чтобы
с ее помощью распространять всюду невежество и распространять,
предрассудки; нечего удивляться поэтому, что духовенство так мало
послужило истинному знанию. Так как целью духовной власти
было не просвещение народных масс, а безудержная эксплоата¬
ция, господство над ними, то религиозные лицемеры проповеды¬
вали народу не то, что считали истинным положительным зна¬
нием, а то, что было полезно для их эксплоататорских тенден¬
ций. Итак, в руках духовенства сосредоточились как бы две
доктрины: одна пригодная лишь для него самого, другая — для
народа.
Но люди, поставившие своей целью обман, неминуемо должны
были вскоре получить отвращение и к тем немногим знаниям,
которыми обладали до сих пор. Довольные покорностью своей
паствы, они не нуждались больше в интеллектуальных сред¬
ствах для поддержания своего авторитета и понемногу поза¬
были об истинном зерне, скрывавшемся под покровом их алле¬
горий; в конце концов, они сами стали жертвами собственных
басен.
Что касается христианства, то презрение к наукам, нена¬
висть в сомнению и доверию человека к собственному разуму,
этому бичу всех религиозных верований, является как раз
характерной чертой. Император Юлиан, человек с возвышенной
душой, с высоко-развитым интеллектом, задумал освободить импе¬
рию от этой волны, несущей человечеству невежество и новые
— 92 —
суеверия. Ошибка его заключалась в том, что он хотел повернуть
колесо истории вспять, что он обнаружил привязанность к ста¬
рым религиозным представлениям, устаревшим в свою очередь
не менее христианства и препятствовавшим свободному развитию
человечества. Он погиб, но с его смертью пала последняя пре¬
града, удерживавшая этот поток новых суеверий, по своим ги¬
бельным для человечества последствиям подобный нашествию вар¬
варов. Христианство быстро начало развиваться, но триумф его
сопровождался полным упадком наук и философии.
«Придет время, патетически восклицает Кондорсе, когда
солнце будет освещать землю свободных людей, не знающих
иных властителей, кроме собственного разума, где тираны и рабы,
попы и их глупые или лицемерные орудия отойдут в область
истории и театра: ими будут заниматься лишь из сожаления
к этим жертвам или обманутым» 1).
И во имя светлого будущего Кондорсе всю силу своего
гениального анализа, все величие энтузиазма направляет против
великого бича человечества — религии, препятствующей осуще¬
ствлению этого счастья.
Но если Кондорсе признает религию установлением челове¬
ческим, немногие положительные черты которого далеко не в со¬
стоянии были искупить его мрачных сторон, всюду и всегда на¬
носивших глубокий вред человеческому обществу, то не такова
точка зрения Сен Симона.
Одной из главнейших его заслуг является признание законо¬
сообразности общественного процесса, признание того, что «все
то, что было в прошлом, и все то, что произойдет в будущем, об¬
разует один ряд, первые члены которого составляют прошлое, а
последние будущее»; в вопросе о роли и сущности религии он
стоит на более диалектической позиции, выгодно отличающейся
от позиции Кондорсе и других мыслителей 18 века. Если сейчас
религия является преградой, препятствующей свободному разви¬
тию человечества, то было время, когда она, а в частности хри¬
стианство, сыграли положительную роль.
«Христианская религия просветила народ севера, наложила
узду на распущенность нравов в Италии, способствовала распашке
европейской территории, осушке покрывавших ее болот, оздоровле¬
нию климата, распространила в народе важное умение читать и
писать, уменьшила и почти уничтожила рабство, но, исполнив
все эти услуги, христианская религия стала учреждением, вы¬
полнившим свое назначение, исчерпавшим всю полезную часть
своего существования» 2).
1) Progres de l'esprit humain. Bibliothèque nationale. Т. II, p. 66.
2) Сен Симон. «О всеобщем тяготении», см. Родоначальник позитивизма.
Выл. III, р. 91.
— 93 —
Всякое политическое учреждение, каков бы ни был его харак¬
тер, всегда почерпает свою силу в тех услугах, которые оно оказы¬
вает большинству общества, а, следовательно, низшему классу.
Прилагая этот принцип к христианству. Сен Симон отмечает
в этом последнем три эпохи.
Религиозное учение первой эпохи, считающейся со времени
возникновения христианства, было отмечено провозглашением ло¬
зунга: «Все люди братья».
Вторая эпоха характерна организацией духовенства, как
единой духовной власти, ставящей себе целью борьбу со свет¬
скими властями.
Наконец, ослабевшее духовенство третьей эпохи, не будучи
больше в силах бороться с властью светской, ради сохранения
собственного существования, становится ее прислужницей, теряет
всякую независимость и всеми силами старается вселить в умах
верующих догмат пассивного подчинения правительству. Если до
XV столетия духовенство стремилось смягчить противоречия между
низшими классами п аристократией крови, то в конце XV сто¬
летия поведение его резко меняется: целью является сохранение
власти и богатств, а средством — соединение со светской властью,
с которой до сих пор велась отчаянная борьба.
Большой заслугой религии, а в частности христианства,
является то обстоятельство, что она была первым политическим
учреждением, стремившимся ко всеобщей организации челове¬
чества; но кодекс христианской морали связал всех людей лишь
на почве чувства, нисколько не касаясь вопроса человеческих
интересов, а потому вполне естественно, что связь эта не могла
быть прочна.
В отличие от Кондорсе Сен Симон придает очень большую
роль просветительной деятельности духовенства. Католическое
духовенство цивилизовало Европу, оно было наиболее просве¬
щенной корпорацией, хранительницей лучших идейных тради¬
ций и запросов.
Но в любой религии, лишь только духовная власть выпускает
из своих рук идейное оружие и перестает быть наиболее про¬
свещенной корпорацией, она мало-по-малу теряет уважение,
приходит в упадок и заменяется людьми более учеными.
Эта же участь постигла и христианскую духовную власть.
Начиная с XV века, все крупные успехи науки, которыми был
так ознаменован этот век, все многочисленные открытия в обла¬
сти точных наук и философии были произведены исключительно
светскими людьми.
Итак, христианская религия, оказавшая в свое время неза¬
менимые услуги человечеству, одряхлела и во всех отношениях
стала тяжким бременем для общества. И если многие глубоко¬
образованные люди, с иронической усмешкой выслушивающие
— 94 —
нелепые легенды о рае, о загробной жизни, о девственности Божьей
Матери. продолжают отстаивать необходимость дальнейшего под¬
держания разлагающегося христианства, то они в своей непосле¬
довательности лишь повторяют ошибку Цицерона.
Цицерон, как известно, замечал, что политеизм уже исто¬
щается: он указывал, что не может понять, каким образом два
авгура могут глядеть друг на друга без смеха, и, тем не менее,
продолжал отстаивать эту отмирающую религиозную систему.
«Цицерон не верил в возможность установления новой рели¬
гиозной системы: точно так же теперь многие считают невозмож¬
ным создание новой веры. Однако, недолго спустя после уверений,
данных Цицероном и многими другими мыслителями этой эпохи,
место политеизма заняла другая система, более возвышенная
по своей морали; и теперь можно с уверенностью сказать, что
система веры, мораль которой будет гораздо выше христианской,
необходимо установится в ближайшем будущем и что только
таким путем мы можем выйти из болота, в котором погрязли, и
итти вперед. Всякий попятный шаг был бы нам только бесполе¬
зен: к счастью, он для нас невозможен» 1).
Если мораль христианства была построена на верованиях,
то мораль новой системы будет иметь в своем основании прин¬
цип: «все то, что полезно человеческому роду, полезно и отдель¬
ному индивиду, и обратно». Новый кодекс морали должен вклю¬
чать в себе приложения этого главнейшего принципа ко всем
отдельным случаям жизни. Очевидно, мораль эта может явиться
принадлежностью лишь того общества, в котором и личные
и общественные интересы будут находиться в постоянной
гармонии.
Кондорсе в своем «Progrès de l’esprit humain», характеризуя
деятельность просветителей, указывает, что они из снисхождения
к очам, слишком слабым для ослепительных лучей истины, при¬
нуждены были частью задергивать ее легким покрывалом и ща¬
дить многие народные предрассудки.
Спиноза, в упомянутом уже «Теологико-политическом тракта¬
те», подвергнув анализу религиозные обряды и рассказы из жизни
евреев, встречающиеся в Библии и приспособленные к понима¬
нию черни, говорит: «Я полагаю, достаточным образом показал
уже, каким людям необходима вера в истории, заключающиеся
в священном писании, и чем эта необходимость объясняется; из
сказанного мною с очевидностью вытекает, что знакомство с этими
историями и вера в их истинность в высшей степени необходима
черни, разум которой неспособен ясным и точным образом позна¬
вать явления» 2).
1) «Очерк науки о человеке», стр. 61.
2) «Traité théologico-polilique» р. 118.
— 95 —
Ж. Ж. Руссо, подвергнув в «Contrat social» христианскую
религию уничтожающей критике и провозгласив свободу суждений,
тем не менее в интересах политического единства общества счи¬
тает необходимым признание некоторых религиозных догматов
в качестве обязательных.
На первый взгляд может показаться, что это та же самая
«условная» ложь духовенства, так ярко очерченная Кондорсе. Но
если эта двойственность учения духовной власти, метко охаракте¬
ризованная Гейне: «Я знаю мелодию, знаю и текст и авторов
знаю прекрасно: я знаю, тайком они пили вино, пить воду сове¬
туя гласно», культивируется религиозными ханжами для того,
чтобы навсегда заковать народ в цепи предрассудков, заключив
его в темницу суеверий п невежества, то ничего общего с этим
не имеет задача просветителей.
К иной более счастливой, светлой и радостной жизни, пони¬
манье которой различно у того или иного мыслителя, хотят они
вести народные массы. Если поддержание народных суеверий
является целью для духовенства, то, как это ни покажется пара¬
доксальным с первого взгляда, просветители как бы санкциони¬
руют некоторые предрассудки во имя конечного торжества над
все возможными предрассудками.
И свою очередь Сен Симон, признавший идею бога противо¬
речащей данным науки, а потому абсолютно ненужной, в некото¬
рых случаях находит необходимым признавать ее: «Не идея
бога должна связать концепции ученых, а идея всемирного тяго¬
тения, которую следует рассматривать, как закон бога, чтобы не
вступить в противоречие с суеверными идеями бедных классов,
которые, будучи лишены образования и силы ума, не в состоянии
подняться на высоту великих отвлечений» 1).
В последнем произведении Сен Симона «Новое христианство»,
давшем повод всем многочисленным исследователям провозгласить
его учение мистически-религиозным, как раз и находим мы при¬
менение указанного принципа снисхождения к суевериям народ¬
ных слоев ради достижения известной цели. При этом считаем
нужным отметить, что произведение рассчитано как раз на широкие
массы.
В начале XIX столетия степень социального антагонизма не
достигла достаточной остроты. Сен Симон в многочисленных
трудах, посвященных развитию промышленности, не замечает еще
противоречия интересов предпринимателей и рабочих, объединяя
тех и других общим термином «промышленников». Но ко вре¬
мени появления его последнего труда диференциация общества
становится слишком очевидной. Классовые противоречия труда и
капитала обостряются с поражающей быстротой. «Новое хри-
1) «О всеобщем тяготении», стр. 61.
— 96 —
стианство» есть не что иное, как страстная зашита интересов ра¬
бочие масс. В качестве орудия для достижения этой дели Сен
Симон пользуется религиозными представлениями большинства
общества, при чем для этого ему представляется достаточным
признать божественным единый лишь принцип (все же метафи¬
зические принципы он объявляет человеческими установлениями).
Таким божественным принципом признается евангельское изре¬
чение «все люди братья», которое с изменением общественных
условий существования в свою очередь видоизменяется, получая
теперь следующую формулировку: «Люди должны поставить себе
целью улучшение положения наиболее многочисленного низшего
класса».
С точки зрения этого принципа подвергаются критике глав¬
нейшие из существующих ныне подразделений христианской ре¬
лигии — католицизм и протестантство; оба они признаются уста¬
ревшими и явно несостоятельными: в противовес им выдвигается
«новое христианство».
Однако, оно будет иметь мало общею с религией в обычном
смысле этого слова.
Новые христиане предадут анафеме теологию, постоянным
устремлением взоров людей к далекому небу отрывающую их от
мыслей о необходимости улучшить свое земное благосостояние.
Место ее будет занято науками, искусством и промышленностью,
которые доныне находились в таком пренебрежении у религии.
Если новое христианство будет иметь свой культ и свои догматы,
то лишь затем, чтобы они способствовали наиболее лучшему и
скорому осуществлению указанного принципа изменения положе¬
ния рабочих масс. Апостолы, не обладавшие достаточно силой
для борьбы с властью, неминуемо должны были ей покориться и
провозгласить принцип: «Воздайте кесарево кесарю».
Но новое христианство не признает господства над людьми,
права, основанного на насилии одних и рабстве других.
Сен Симон возмущается отвратительным лицемерием хри¬
стианских наций, с пением гимнов во славу Христа, подобно
ожесточенному стаду диких зверей, бросающихся друг на друга.
Их бог не светлый бог любви, а языческий бог грома и молнии,
требующий жертв и крови.
Задачей нового христианства ставится обращение человече¬
ства в состояние вечного мира.
С негодованием протестует Сен Симон против христианского
умерщвления плоти, коленопреклонений, власяницы, оков, постов
и воздыханий. Как не похожа эта юдоль плача и стенаний на
светлое лучезарное новое христианство, призванное осуществить
небесное царство на земле, сделать землю раем!
Сен Симон восстает против христианской песни отречения.
«Человек должен стремиться на этой земле к приобретению сча-
— 97 —стья, сладостного счастья, а не мученического креста», воскли¬
цает Гейне, и Сен Симон вполне разделяет эту мысль: «Людиимеют одну лишь потребность — свободу, заявляет он, которая
заключается для них в отсутствии того, что мешает им насла¬ждаться жизнью».
Будущее человечество рисуется его взору не голгофским
страдальцем с терновым венцом мученичества на печальном челе,
а светлоликим радостным существом, поющим гимн наслаждению,
предающимся светлому лучезарному счастью.
Маркс в книге «Святой Макс» приводит интересную поле¬
мику коммуниста Кабэ с христианидом-катодиком Бюше.
Этот последний негодует против греховного, с точки зрения
христианского смирения, идеала коммунистов. Он утверждает, что
человек создан не для того, чтобы пользоваться благами и на¬
слаждениями жизни. Нет, тернист и тяжел его путь: полный
отречения и самопожертвований он призван к тому, чтобы всегда
трудиться.
Но, если Кабэ заявляет, что высказывать подобное суждение
о трудовом призвании людей «значит не понимать человеческой
природы и попирать ее ногами», то именно Сен Симона выста¬
вляют каким-то апостолом и проповедником труда, и в этом схо¬
дятся, как его противники, так и апологеты. Один из талантливых
сенсимонистов Гюббар в своей интересной книге «Saint Simon, sa
vie et ses travaux» обнаруживает полное непонимание своего ге¬
ниального учителя, утверждая, что вся его жизнь была посвя¬
щена проповеди «религии труда».
Сравнительно низкая ступень экономического развития Евро¬
пы вообще, а в частности Франции, не давала, конечно, Сен Си¬
мону возможности возвыситься в полной мере до мысли, выска¬
занной впоследствии Марксом: «Задача заключается не в том,
чтобы освободить труд, а в том, чтобы его упразднить» 1).
Сен Симон заявляет, что он не знает иного общества, кроме
совокупности людей, занятых полезными работами. Но труд вовсе
не является прирожденной потребностью, призванием человека.
«Он по природе своей ленив; работающий человек пробу¬
ждается к победе своей лености лишь необходимостью удовлетво¬
рить потребности или стремлением к наслаждению. Он рабо¬
тает, таким образом, лишь в рамках своих нужд и желаний» 2).
«И если труд необходим обществу, то работать должны все,
не только пчелы, но и трутни».
Всеобщий труд в качестве категорического императива обще¬
ства провозглашается Сен Симоном еще в первой его работе
«Письма женевского обитателя»; но, конечно, он не является
1) Маркс и Энгельс, «Критика учения Штирнера». Книгоизд. «Степи»,
1913 г., стр. 74.
2) Saint Simon. Objet de l'enlreprise. Paris 1817. T, II. (L'Industrie) p. 7.
Записки научн. о-ва марксистов № 3. 7
— 98 —целью, а лишь — средством к достижению той доли, о которой гово¬
рит умирающий энтузиаст: «Вся моя жизнь была наполнена
стремлением предоставить всем членам общества наибольший
простор для развития всех их способностей».
Именно этот идеал рисовался его взору: он был не только
далек от провозглашения догмата труда, но если бы была хоть
малейшая возможность предвидения будущего колоссального раз¬
вития производительных сил человечества, Сен Симон подобно
Лафаргу провозгласил бы гимн освобождения людей от позора
порабощения трудом: «О, леность, сжалься над нашей бесконечной
нищетой. О леность, мать искусства п благородных добродетелей,
будь бальзамом целебным человеческой тоски» 1).
Философы древности, как известно, учили презрению к труду.
Тяжелые производительные работы были уделом рабов, а, свободно¬
рожденные, избранные деты богов, провозглашали святую празд¬
ность — эту сестру свободы, возвышающую душу человека, над низ¬
менными заботами о поддержании жизни и представляющую широ¬
кую возможность полного развития всех творческих ее сил.
Новое время, отменившее рабство, не избавило человечество
от проклятия труда: место рабов заняли так называемые свобод¬
ные наемные рабочие. И расцвет производства, казалось, не
в силах освободить людей от рабства тяжелых трудовых оков.
Творческий человеческий гений изобретает машину и сам де¬
лается рабом этого бездушного чудовища; он кажется лишь послуш¬
ным орудием стальных гигантов.
Но во имя светлого будущего протестует О. Уайльд 2) про¬
тив этого фетишизма, во имя того светлого будущего, когда чело¬
век, подобно сказочному чародею на время подчинившийся дей¬
ствию им самим вызванных чудодейственных сил, снова стано¬
вится их мощным царем и повелителем. Стальные гиганты по¬
добно рабам древности будут покорно и безропотно выполнять
тяжелые, неприятные работы, а освобожденный человек, этот пре¬
ображенный эллин будущего, даст полную свободу своим творче¬
ским порывам, будет жить.
Да, только то светлое будущее, появление которого предвидели
Маркс, Гейне, многие мыслители и философы, то будущее,
которому посвятил О. Уайльд столько увлекательных страниц,
предоставит возможность наибольшего развития всех способностей
людей, о чем мечтал Сен Симон.
Это будет общество гармонически развитых личностей. Если
мы говорим, что они будут, наконец, освобождены от труда, это
не значит, конечно, что состояние, нирваны, пассивного бездей¬
ствия, будет их уделом. «Но разве невыразимое наслаждение вну-
1) Лафарг. «Труд и праздность».
2) О. Уайльд. «Душа человека при социалистическом строе».
— 99 —тренней гармонией духовной и даже физической есть абстракция,
ничто?» спрашивает Гюйо 1).
Лишь освободившись не только от физического труда, но и
от низшего, примитивного состояния труда интеллектуального, на¬
ходящегося в несоответствии с внутренней природой человека,
он достигнет высших форм активности и будет жить созна¬
тельной жизнью.
Будущее общество будет организовано на принципе полной
свободы; оно не будет знать никаких сдерживающих норм, ему
неведомо будет принуждение. И Сен Симон предвидит уже буду¬
щее свободное состояние общественного коллектива, когда в одном
из главнейших своих произведений 2) заявляет, что роль прави¬
тельства должна ограничиться лишь направлением и организа¬
цией производства. «Государство должно производить полезное,
отдельные люди должны производить прекрасное», замечает
О. Уайльд.
И настоящее время трудно себе представить, до какого куль¬
турного расцвета дойдет освобожденная личность в своем само¬
определении.
«Воображение поэтов, так заканчивает одну свою работу
Сен Симон, поместило золотой век среди невежества и грубости
первобытных времен: но это время правильнее отнести к желез¬
ному веку. Золотой век человеческого рода не позади нас, но впе¬
реди. Наши отцы его не видели, наши дети когда-нибудь его
достигнут; нам надлежит проложить для них путь» 3).
«Когда-нибудь наши прекрасные потомки, говорит Гейне,
подобно радостному собранию богов будут в своих храмах-дворцах,
вокруг алтаря, посвященного ими самим себе, беседовать о ста¬
рых историях человечества.
Может кто-нибудь из стариков расскажет такие вещи, от
которых щеки женщин побледнеют и цветочные венки видимо
задрожат на их прекрасно-кудрых головах. Мужчины же бросят
нового курения на очаг алтаря, чтобы рассеять его благовонием
мрачные, страшные воспоминания».
И вспомнят тогда эти счастливые потомки тех, кто прибли¬
зил для лих наступление светлых дней. В числе этих лиц на¬
зовут они имя Сен Симона, творения которого были одними из
первых предвестников светлой зари будущего.
«Надо быть вдохновенным, будущее принадлежит нам».
Наталия Ососкова.
1) Гюйо. «Мораль Эпикура». Изд. «Знание», стр. 135.
2) «О преобразовании европейского общества», см. «Родоначальник» пози¬
тивизма», Вып. III, стр. 162.
3) «О преобразовании европейского общества», см. «Родоначальник» пози¬
тивизма», Вып. III, стр. 162.
*
ЗАРОЖДЕНИЕ РЕВОЛЮЦИОННОГО СОЦИАЛИЗМА.
СВЯЩЕННИК-РЕВОЛЮЦИОНЕР ЖАН МЕЛЬЕ.
I.
Оформление классовой идеологии — процесс медленный и посте¬
пенный. Прежде чем перейти в движение масс, прежде чем найти
себе носителя в лице целого общественного класса,— социализм долго
покоился в умах и сердцах немногих отдельных мыслителен, пи¬
сателей-одиночек. Как зарницы, прорезывали их мысли темный
небосвод общественности, предвещая далекие, но грозные социаль¬
ные бури будущего. Впервые намечался зародыш предстоящих
новых путей, новых достижений.
Одним из таких предтеч современного революционного социа¬
лизма является скромный провинциальный французский священ¬
ник Жан Мелье. извлеченный впервые из забвения талантом
Вольтера и проницательностью философа-материалиста Гольбаха.
Жан Мелье,— автор единственного сочинения, написанного в конце
его жизненного пути в предсмертный день, в час подведения
итогов «Le Testament» («Завещание» 1729 г., б. м. 1730),— родился
для своих воззрений слишком рано, отчего и жизнь и воззрения
его получили такой трагический характер и такой мрачный, герои¬
ческий финал.
Мелье — настоящий народный пастырь глухой французской
деревни конца XVII и начала XVIII века, когда и материаль¬
ная обстановка, и характер идейного движения так мало благо¬
приятствовали развитию его атеистических и революционных воз¬
зрений и практическому их осуществлению. Структура общества
тогдашней предреволюционной Франции не содержала еще доста¬
точно устойчивой почвы для социализма, особенно протестующего
и боевого. Рабочий класс, как определенная общественная еди¬
ница, вследствие сравнительно слабого развития промышленного
производства еще лежал в колыбели: это был период мануфак¬
турного развития. Что же касается идеологии, то Мелье писал
в те дни, когда социализм носил утопическую окраску, когда он
являлся скорее грезой, чем практическою программою, и когда те,
кто мог о нем говорить, имели мало общего с теми, для кого он
являлся наиболее неотложной потребностью. Основное русло социа¬
— 101 —
лизма XVIII века, — поскольку в этом веке проявлялись черты
социализма, — представляет собою только составную незначитель¬
ную часть моральных и политических идей своей эпохи и строится
на метафизическом фундаменте. Возбудителем социалистических
настроений являлся тогда класс крестьян и отчасти сельских ра¬
бочих, но большинство писателей, касавшихся его положения, но
не входивших с ним в тесную близость, больше имели дело
с понятием «народ», чем с самим народом.
Тем резче из среды этих писателей выделяется аббат Мелье.
Его воззрения, изложение в его «Завещании» (1729—1733), навеяны
настоящей, неподдельной французской деревнею. Это не стилизо¬
ванная деревня Ватто или Фрагонара, тут не грациозные пастуш¬
ки в шелковых робронах и с изящными прическами, не прелест¬
ные пастушки со свирелью, а реальные — грубые, забитые, не¬
счастные люди, которых мыслитель-моралист Ля-Брюйер так ярко
описал в своих «Характеристиках» (1689). («Можно видеть, гово¬
рит он,— неких диких животных, самцов и самок, разбросанных
по деревне, черных, багровых, обожженных солнцем, прикреплен¬
ных к земле, которую они роют и которую они переворачивают
с непобедимым упорством: у них как будто членораздельная речь,
и когда они встают на ноги, то показывают человеческое лицо.
Действительно, они — люди. Ночью они удаляются в берлоги, где
они живут черным хлебом, водой и корнями; они избавляют дру¬
гих людей от труда сеять, обрабатывать землю и собирать ее
плоды»). Его ставшее историческим описание не было случайной
картиной или фрагментом пессимистического настроения. Данные
других источников подтверждают то же.
В 1675 году герцог de Lesdiguières, губернатор Дофинэ, сооб¬
щал Кольберу, что «большая часть жителей провинции всю зиму
жила только хлебом, желудями и корнями», и что «в настоящее
время они едят траву с лугов и кору с деревьев». Подобные же
сведения шли со всех местностей Франции. В 1687 году комис¬
сары d’Agnesseau и d’Ormesson, посланные Людовиком XIV для
выяснения экономического положения государства, писали о кре¬
стьянах: «Они живут корнями, сваренными с солью; их находят
спящими на солнце; у них никакой одежды, кроме той, что на
них и которая очень плоха; никакой утвари и никаких запасов».
Такова была та среда, в которой проходило детство Мелье, сына
ткача в деревне Мазерни в Шампани — он родился в 1664 или
1678 году. Но он растет, а обстановка не меняется. Известные
записки, составленные в 1698 году интендантами для герцога
Бургундского, указывают, что во многих французских провинциях
население уменьшилось на 1/4, 1/3 и даже половину; и с 1698 года
количество населения продолжает падать вплоть до 1715 года,
после чего оно в течение 40 лет, если не падает, то и не возра¬
стает. В 1725 году герцог Сен Симон в своих «Мемуарах» назы-
— 102 —вал французского кроля ко]ролем нищих: в 1739 году маркиз
д'Аржансон описывал в своем «Дневнике» убийство женщин
с целью грабежа, т. к. они несли хлеб. Тот же маркиз дает са¬
мые потрясающие описания крестьянской нужды и позже., но ее
аббат Мелье уже не видел — он умер в 1729 или 1733 году,— и по¬
тому мы их касаться не будем, так же как и позднейших много¬
численных сообщений других лиц.
Могла ли такая жизнь не требовать радикальных мер, и
можно ли, ознакомившись с нею, не понять аббата, постоянно
имевшего ее перед глазами и самого глубоко страдавшего от нее,—
страдавшего не только благодаря своему состраданию, но и не¬
посредственно: ведь он занимал место на последней ступеньке
церковной иерархии. Если архиепископы, епископы и городские
аббаты представляли собою сословие, целиком связанное с дворян¬
ством привилегированностью положения, общими интересами,
одинаковой степенью культурности, обеспеченности и подчас
узами родства, то сельские священники по своей экономической
и до известной степени духовной физиономии подходили к 4-му
сословию: содержание их было нищенским, т. к. высшее духовен¬
ство брало приблизительно 3/4 духовной десятины: их социальное
положение было не лучше: они всецело зависели от своего цер¬
ковного начальства и часто от помещика своего прихода. Словом,
вся обстановка, в которую было поставлено низшее духовенство,
создавала ряд довольно жалких фигур, являвшихся для народа
единственными представителями бога.
Среди них Мелье является по своему отношению к окружаю¬
щей его действительности выдающимся исключением; он думает
и говорит не как обыкновенный приходский священник эпохи
Людовика XIV, а как предшественник создателей просветитель¬
ной литературы п даже как предшественник социальных теоре¬
тиков XIX века.
Среда дала ему материал для его миросозерцания, она же
дала ему революционное настроение; но направление его социаль¬
ных взглядов — это у Мелье от самого Мелье, это его индивидуаль¬
ное достижение.
Однако, для развития индивидуальных черт мысли тоже
нужно какое-то воздействие: мысль обтачивается мыслью, и у
Мелье были свои идеологические источники. Учился он в семи¬
нарии в Шалоне на Марне, и уже здесь познакомился с фило¬
софией Декарта; став с 1692 года священником в Этрепиньи,
в департаменте Арденнов, он не прервал своего общения с ин¬
теллектуальной средой, хотя она была для него довольно ограни¬
чена; в тот медвежий угол, где он жил, попадало мало книг:
философ Мальбранш, этот священник, создавший философию в духе
чистого идеализма, насквозь пронизанную религиозностью; извест¬
ный скептик XVI века Монтэнь, Фенелон, Ля-Брюйер, размы-
— 103 —шления об атеизме иезуита Турнемина, а из классической лите¬ратуры Овидий, Виргилий, Тит Ливий, философ-материалист Лук¬
реций, Тацит и, наконец. источник, к которому Мелье постоянно
обращался и который был им подвергнут беспощадной критике —
Библия. Английская философия и социалистическая утопическая
литература — это прошло мимо него; его естественно-научное обра¬
зование сравнительно с имевшимися в этой области данными
является скудным; впрочем, требование такого образования от
неученого, не специалиста было бы несколько несвоевременным,
ибо Мелье большей частью своей жизни относится к XVII веку,
эпохе отвлеченного мышления, а в XVIII столетии интерес к есте¬
ствознанию и распространенно его в широкой публике становится
заметным только к середине этого столетия.
Так рамки материальной и духовной обстановки, в которой
находился Мелье, намечают для нас контуры его фигуры, собы¬
тия же его жизни и, главное, его учение подводят нас к его
живому облику.
Его личная жизнь была бедна событиями: по протекции
одного священника он попал в семинарию, где зарекомендовал
себя, по словам Вольтера, аскетическим образом жизни; по же¬
ланию своих родителей, как он сам говорит в предисловии к
«Завещанию», он стал священником и прожил в своем приходе
до самой смерти: совершал там требуемые католической церковью
обряды и по мере сил помогал крестьянам. Вот как он сам ха¬
рактеризует в предисловии к «Завещанию» свою деятельность:
«Братья мои, вы, без сомнения, отдадите мне должную справед¬
ливость. Вне ваших подозрений меня ставят: то сочувствие, ко¬
торое я столько раз проявлял по отношению к вашим горестям;
а сколько раз я даром исполнял обязанности моей службы. Мне
всегда было приятнее давать, чем получать. Возможно меньше
говорил я вам о наших несчастных догматах».
Свое убогое имущество он завещал прихожанам.
Единственным крупным событием внешней его жизни
было столкновение с помещиком его деревни, но оно очень ха¬
рактерно для Мелье. Как-то этот помещик, которого звали де-
Клери, нанес крестьянам обиду: тогда Мелье в следующее воскре¬
сенье не помянул его за обедней. Конечно, не потому. что думал
лишить его таким образом Божьей милости — он в Бога не верил —
а чтобы лишить его, так сказать, милости общества, привиле¬
гии быть поминаемым. Де-Клери пожаловался Реймскому архи¬
епископу, и тот приказал М. исправить свой поступок. М. испол¬
нил это приказание таким образом: взойдя в церкви на кафедру,
он сообщил своим прихожанам о желании архиепископа и кон¬
чил так: «Будем же молиться о нашем бароне, чтобы Бог обра¬
тил его на путь истины и подал бы ему милость не угнетать
бедных и не грабить сирот». После такого выступления,
— 104 —тельствующего о достаточном гражданском мужестве аббата, пре¬
следование со стороны де-Клери, разумеется, еще более усилилось.
Невозможность добиться справедливости, тяжелая картина
окружающего быта, а также глубокий внутренний разлад от про¬
тиворечия между взглядами Мелье и формой его жизни довели
его до отчаяния, и он лишил себя жизни, отказавшись прини¬
мать пищу.
После него осталось сочинение, в котором он очень подробно
излагал свои взгляды на религию, на политические и социаль¬
ные вопросы. Огласить их при жизни он не решался. Если их
сопоставить с теми тисками жизни, в которых он находился,
факт молчания Мелье перестает быть удивительным. В борьбе
с бароном он был не один: та толпа, что стояла в храме, хотя
и пассивно, но все же поддерживала аббата, она разделяла его
чувства: но начать при жизни высказывать свои взгляды для
Мелье значило бы не только умереть (стать для всех чужим —
та же смерть), но и попасть в ад, ибо несомненно те же благо¬
детельствуемые им крестьяне сделали бы его жизнь невыносимой.
Тогда религиозность деревни, в какой бы уродливой форме она
ни проявлялась, была слишком сильна (были же у Мелье слу¬
шатели в храме). Кроме того, весьма вероятно, что церковь могла
слишком постараться об очищении его души от «заблуждений».
Недаром, Вольтер в своем предисловии к «Завещанию» сострил:
«Он предпочитал гореть только после смерти».
Чем при жизни вступать в борьбу со всеми предрассудками,
вошедшими в плоть и кровь общества, далее легче было умереть.
Добровольная смерть являлась благодеянием, благодеянием не
только для Мелье, избавляя его от всей тяжести жизни, но, глав¬
ное, и для его идей. Благодаря ей, они приобретали еще
большую яркость и силу; звуча из-за могилы, они ни в ком не
могли вызвать сомнение в своей искренности: такое отношение
еще более усиливалось словами, кончающими «Завещание».
«Пусть — (обо мне) думают, что хотят, пусть судят как хотят,
пусть говорят и делают все, что хотят: это меня ничуть не бес¬
покоит. Я почти уже не принимаю участия в том, что делается
в мире: мертвецы — а я теперь с ними — не беспокоятся и не за¬
ботятся ни о чем».
Такое сочинение не могло не обратить на себя внимание.
Оставленное Мелье в 3 экземплярах, оно благополучно сохрани¬
лось до того времени, когда имело счастие и несчастие попасть
в руки Вольтера. Счастие потому, что в 1762 г. оглашенное Воль¬
тером, оно сразу приобрело широкую известность, а несчастие за¬
ключалось в той операции, которую над ним произвел этот деист,
поборник просвещенного абсолютизма и сторонник полнейшего
социального неравенства, этот ученик иезуитов, не считающих
ложью reservatio mentalis, к которой Вольтер и прибег.
— 105 —Всю политическую и социальную часть критики Мелье он
совершенно выпустил, а в религиозной оставил только ее деисти¬
ческий элемент. Взятое целиком, это сочинение было, по его сло¬
вам, «слишком длинным, слишком скучным и слишком возмути¬
тельным».
Ущерб, понесенный религиозной стороной «Завещания», был
возмещен Гольбахом: в 1772 году выпуская «Завещание» в но¬
ной редакции под заглавием «Здравый смысл священника Мелье»
Гольбах, сам атеист, изложил и атеистическую часть мыслей
Мелье. В 1789 г. его переиздал в той же редакции Сильвен
Марешаллъ, озаглавив его « Катехизис священника Мелье». И
только в 1864 году Рудольф Шарль напечатал его в Амстердаме
уже полностью.
Что же говорилось в этом «Завещании», этом «прекрасном
катехизисе дьявола», как его назвал Вольтер? Можно сказать,
что там шла речь все об одном и том же, но только к одному
тому же «проклятому вопросу» он подходил с разных сторон.
«Завещание» Мелье — это социальный протест, это выражение
негодования против существующего общественного строя. Главный
источник «Завещания» — живая жизнь. Уже более или менее предста¬
вляемые нами переживания аббата создали в его миросозерцании
определенную призму, и сквозь нее прошли все его религиозные,
политические и социальные суждения. Первым он уделил больше
всего места, но сделал это не из философских и не из богослов¬
ских интересов, а из побуждений революционно настроенного
социалиста: он видел в религии тот фундамент, на кото¬
ром выстроена церковь, составная часть государства, его
опора.
Эта реально существовавшая связь церкви с государством,
основанная на взаимной поддержке, которую Мелье назвал согла¬
сием двух карманных воров, подчеркивалась во многих теориях
конца XVII века и не только в оппозиционной литературе, но
и заинтересованными сторонами; причем в этом отношении наи¬
более ярким представителем церкви был епископ Боссю, напи¬
савший целое сочинение на мотив «несть власти аше не от
бога» — сочипение, озаглавленное «Politique tirée de propres paroles
de l'ecriture sainte». Для него правитель есть представитель Бога,
Lieutenant de Dieu; и подданные должны беспрекословно исполнять
какое бы то ни было требование своего властелина. Защищаемая
Боссюэ гипотеза о божественном происхождении власти с удоволь¬
ствием повторялась представителями власти, в особенности Людо¬
виком XIV в его «Мемуарах», где он, например, пишет: «Пра¬
вители, рожденные для того, чтобы всем владеть и всему пове¬
левать, должны подчиняться только Богу». А дальше: «Наше
повиновение Богу есть прекраснейший урок того повиновения,
которым нам обязаны наши подданные».
— 106 —
Обмен таких любезностей в теориях и на практике побу¬
ждал Мелье видеть в церкви институт, поддерживающий суще¬
ствующее зло, и он вступил в борьбу с нею.
Начал он свою войну с критики внешних форм религии.
Прием борьбы был взят такой: прежде всего разбить те доводы,
на основании которых каждое из существующих вероучений счи¬
тает себя истинным, а так как, «берясь за дело», он отметил,
что каждое приводит такие же мотивы, как и все остальные, то
оказалось возможным говорить против всех сразу.
Так как святость, а, следовательно, и истинность всех веро¬
учений выводится ими из чистоты их учений, то Мелье начи¬
нает с возражений против наличия этой чистоты и говорит: что
если взять книги Ветхого и Нового Завета, то мы увидим или
такие сказания, которые так же похожи на басни, как и языче¬
ские легенды о Прометее или ящике Пандоры, или же они являются
историями живших хорошо или дурно правителей и частных лиц.
Правда, есть и разумные поучения, как притчи Соломона пи Еккле¬
зиаст, но их автор, самый мудрый из библейских писателей, как раз
самый неверующий: он даже сомневался в бессмертии души
и заключил свою книгу мыслью, что хорошо только мирно насла¬
ждаться своим трудом и жить с тем, кого любишь. Но нигде
в этих книгах нет ничего такого, что своим содержанием свиде¬
тельствовало бы о происхождении из божественного откро¬
вения,— ничего такого, что носило бы на себе черты бесконечной
мудрости, святости, справедливости и благости Творца: стиль
груб и низок, противоречий много.
Также для Мелье не аргумент и ссылка на святость
жизни лиц, принявших ту или иную веру: он возражает, что
все религии имели своих мучеников: считаясь с приведенным
доводом, пришлось бы всех их признать истинными, чего они
сами не хотят.
В глазах религиозных апологетов особенно веским доказа¬
тельством истинности являются чудеса, и потому Мелье отводит
критике их гораздо больше места, чем первым двум доводам.
Сначала он берет под подозрение возможность чудес со сто¬
роны источников и сведений о них, указывая, что неизвестно,
существовали ли вообще те люди, которых называют очевидцами
этих чудес, а если они существовали, то заслуживают ли они до¬
верия, правильно ли они передают виденное ими и, наконец, не
искажены ли книги, передающие слова этих очевидцев. Впрочем,
в дальнейшую критику текста с згой стороны он не углубляется.
Зато он надолго останавливается на критике самих чудес, кри¬
тике, надо сказать, очень поверхностной, но по количеству при¬
водимых им примеров очень широкой. Повидимому, конечной
целью этих рассуждений должна была быть следующая, правда,
невысказанная им, мысль: все религии не являются божествен-
— 107 —ными (а потому и истинными), так как чудеса св. писания, на
которые они опираются, тоже не являются божественными.
Потому-то он всюду подчеркивает эту небожественность чудес.
А проявляется она в следующем.
Во-первых, чудеса доказывают несправедливость бога, так
как они совершаются из предпочтения одних людей другим или
даже одного целого народа (напр., еврейского) другому.
Во-вторых, эти чудеса опровергают величие бога, так как
представляют его творящим чудеса по пустякам: например, он
посылает ангела утешать простую служанку (повидимому, речь
идет об Агари), а для тысяч людей, ежедневно чахнущих в нужде
и погибающих от нее, у него нет чудес. И Мелье восклицает:
«Не без основания все это рассматривается, как суетная ложь!
Еще одним возражением Мелье против чудес является то, что
в монотеистических религиях они ничем не отличаются от язы¬
ческих сказаний мифологии, как он выражается: «Легко заме¬
тить, что все эти мнимые чудеса были выдуманы из подра¬
жания басням языческих поэтов». Тут Мелье становится осо¬
бенно щедр на примеры, причем просто приводятся параллель¬
ные факты, например, стены Иерихона пали от трубных звуков,
а стены Фив выстроились от звуков музыки Амфиона; Моисей
создал источник ударом жезла по скале, то же ударом копыта
сделал конь Пегас; вознесся Христос, но вознесся к Зевсу
и Ганимед и т. д. Закончив перечень своих примеров, Мелье
восклицает: «Как было бы величайшей глупостью верить этим
мнимым языческим чудесам, не меньшей глупостью было бы
верить чудесам христианства, так как все они проистекают из
одного источника — заблуждения».
Как мы видим, объяснение чудес и мифов у Мелье, так ска¬
зать, первое попавшееся: здесь наивное упрощение очень сложного
явления, но и трудно было бы ожидать более углубленного пони¬
мания и объяснения, объяснения с точки зрения психологии, исто¬
рии и искусства. Для этого у скромного сельского священника было
слишком мало знаний, а для интуитивного проникновения и
слишком много трезвой прозаичности; на фоне грубой, суровой жизни
вся красота легенд и мифов должна была звучать приблизительно
так же, как нежная песенка, спетая хриплым голосом пьяницы.
Да и что требовать от Мелье, когда человек, несравненно
больше вкусивший культуры и кроме всего прочего крупная
литературная величина — Вольтер,— анализируя то же явление, не
сумел подняться выше Мелье.
Впрочем, того, что сказал Мелье, было достаточно для
его цели: главное было показать, что чудеса совершенно не до¬
казывают святости и истинности религии, а для этого было до¬
статочно ввести их в дурное с точки зрения христиан общество
язычества.
— 108 —
Оставался еще один не отбитый у теологов пункт: пророче¬
ства, как результат видений особых богоизбранных людей.
О них Мелье высказался так: «Видения могли бы только
доказать сумасшествие имевшего их, по никак не истинность
веры». Пророки — это визионеры-фанатики или же обманщики.
И пророчества никогда не сбывались, напр., Завет бога с евреями;
а если их понимать аллегорически, то и в приключении Дон-
Кихота можно найти много таинственного.
Наконец, Мелье указывает, что и сами догматы христиан¬
ства внушают полное недоверие к нему, как, например, учение
о Троице, или такой факт: теологи утверждают, что Бог не имеет
ни тела, ни вообще формы, а говорят о Боге — Отце и Боге —
Сыне: почему же не о Матери и Дочери? «Какая ужасная чепуха»,
замечает Мелье.
О Христе Мелье говорит с ненавистью. Он находит, что
язычники обоготворяли, по крайней мере, великих людей, мысли¬
телей, создателей искусств и полезных знаний, а христиане обого¬
творили «человека ничтожного, низкого и презренного, у кото¬
рого не было ни таланта, ни знаний, ни ловкости: его родители
были бедняки: с тех пор, как он пожелал стать знаменитостью,
он прослыл безумцем и смутьяном, которого презирали, высмеи¬
вали, преследовали и били, и, наконец, он был повешен, как
большинство людей, желавших играть такую же роль, когда
у них не было ни мужества, ни ловкости».
Эта резкость характеристики не совсем понятна, даже если
помнить, что Мелье — атеист: ведь, Мелье бичует Христа
не только как Бога, но и как человека; но знакомство со взгля¬
дом Мелье на данную Иисусом христианскую мораль объясняет
нам, в чем дело.
Мелье говорит: «Христианская мораль по существу такая же,
как и в прочих религиях, но на ней выросли жестокие догматы
и преследования; христианство погубило половину человеческого
рода». Причину ее пагубности он усматривает в ее отрицании
плоти, в прославлении страдания и в непротивлении злу.
Таким образом, Мелье отверг все составные части существую¬
щих религий в их роли путей к богу и лишал церковь права
на существование с самой же религиозной точки зрения. Но
это еще не значило отрицать бога. Потому-то Вольтер довел
«Завещание» как раз до этого места; в таком виде оно выходило
деистически, и Вольтер с полным основанием мог писать о нем
д'Аламберу: «Вот хороший ответ дерзким фанатикам в этом за¬
вещании священника, который просит у Бога прощения за то,
что он был христианином».
На самом деле Мелье не мог просить такого прощения у бога,
так как для него бога не существовало. И, не во имя бога, а во
имя общественного блага вел он свою критику Св. Писания.
— 109 —Бог был для него до сих пор чем-то вроде рабочей гипотезы
чтобы стать средством для уничтожения существующих вероуче¬
ний, а тем самым и церкви.
Когда же эта рабочая гипотеза была ему больше не нужна,
он пошел к ее уничтожению путем тех рассуждений, которые мы
находим в изд. Гольбаха и последующих.
Руководящая мысль при этом разрушения у него формулирова¬
лась так: «Если бы действительно существовала одна истинная
религиозная доктрина, то истина ее предстала бы для всех
с полной очевидностью». Как видим, здесь — Декартовская путевод¬
ная звезда, его требование ясности и точности для установления
истин, не подлежащих сомнению.
Недаром Мелье читал Декарта! Но как мы увидим, один и
тот же метод дал прямо противоположные результаты: у Декарта
он бога создал, а у Мелье уничтожил.
Прежде всего в глазах Мелье неубедительно космологиче¬
ское доказательство бытия божия, как последней причины в ряде
причин всего существующего: ведь, бог в свою очередь ну¬
ждается в причине и, таким образом, стремление нашего знания
к последней причине все равно остается не удовлетворенным.
На это верующие отвечают нам, что бытие бога необходимо
само по себе, и потому он есть последняя причина: но если до¬
пускать такой принцип «необходимости самого по себе», то не
разумнее ли приписать это само по себе необходимое бытие
существу реальному, а не воображаемому, т.-е. природе, и потому
для космологического задания идея бога оказывается излишней.
Мелье мог бы ее назвать сверхпоследней причиной.
Но если все же допустить существование бога, то все равно
делать ему в мире будет нечего. Ведь он не может творить мате¬
риальный мир, будучи сам духовным.
Чтобы воздействовать на материю, необходимо как-то ее
толкать, но для этого то, что к ней прикасается, должно обла¬
дать непроницаемостью, чего в духовном существе нет. Кроме
того, жизнь мира, движение материл, есть изменение, следова¬
тельно, в самом творце тоже должны происходить изменения,
должны меняться его намерения, на что он не способен: одни из
признаков понятия бога — его неизменяемость. Тут Мелье подошел
к тому самому вопросу взаимодействия духа и материн, о кото¬
рый, как о стенку, бились головой столько философов и до него
и после него. Обратить на него внимание Мелье мог благодаря
знакомству с Декартом, но опять таки решил его по-своему. Он
решительно отверг дуализм и оставил одну лишь материю. В этом
своем материалистическом уклоне он находил поддержку в мате¬
риализме Лукреция.
При таком отношении Мелье к вопросу о взаимодействии
духа и тела, богу, действительно, делать было нечего. Но Мелье
— 110 —
хотел исследовать вопрос возможно шире и потому сделал еще
такое допущение: пусть верховный творец мира — существо мате¬
риальное; но и тогда ему оказывалось нечего делать: ведь тво¬
рить значит создавать из ничего, а это невозможно. Впрочем,
последнее предположение, пользуясь признаком материальности,
противоречащим основному свойству бога, его духовности, уже
выходило за пределы вопроса о боге.
Онтологическое доказательство бытия божия, применяв¬
шееся картезианской школой, тоже отвергалось Мелье, который
считал, что из существования понятия бога нельзя выводить
существование самого бога.
Затем Мелье заменил логический характер исходного пункта
своих рассуждений эмпирическим и начал отрицать бытие бога
на основании существования зла, царящего в мире. Он говорит:
«Я могу постичь зло, как необходимость, вытекающую из строе¬
ния и свойств природы, но я не могу предположить совершенное
существо источником этого зла».
Мелье не соглашается признать мысль, что бог терпит зло,
чтобы из него извлечь добро, и замечает, что в большинстве слу¬
чаев страдания делают людей хуже.
Мелье слишком ощутительно знал это зло, чтобы допустить
какие-либо оправдания его. «Теодицея» Лейбница тогда уже
существовала, но Мелье ее не читал, да если бы и прочел, веро¬
ятно, она все равно не переубедила бы его.
Но как, отрицая бога, Мелье объяснял существование веры
в него? Мелье указывает, что возникла вера на заре развития
человечества, когда люди, будучи невежественными и испытывая
страх перед неведомым, стали видеть причину этого неведомого
в незримом, в божестве и перенесли свой страх на него. Это
заблуждение поддерживалось в них лицами, стремившимися
к власти и сделавшими из веры орудие для закрепления своей
власти. Как мы видим, объяснение шаблонное, и оно интересно
только, поскольку оно характеризует самого Мелье, но дальнейший
ход его мысли представляет интерес и сам по себе. Мелье гово¬
рит: история человечества повторяется в истории жизни отдель¬
ных людей. Ребенок — тот же дикарь, невежественный и боязли¬
вый: если он сам не делает того ложного открытия, к которому
пришли его далекие предки, то об этом стараются его родители:
они навязывают ему религиозные представления, которые потом
остаются в человеке уже в силу привычки, а, между тем, самым
благоразумным было бы вовсе не думать о боге.
Итак, невежество, страх и привычка — вот на что опирается
религия, а враг ее — разум.
Как мы видим, Мелье мысленно разрушал католицизм и во¬
обще все существующие вероучения не только в их исторической
форме — церкви, но и в их метафизических и психологических
— 111 —основах. В человеческой психике подлежала уничтожению целая
область мистических переживаний, а в государстве его самая
боевая крепость — церковь. Одно так было связано с другим, что
их гибель должна была оказаться совместной.Но теория Мелье боролась с государством не только на этом
фронте. Большое место в «Завещании» отведено и непосредствен¬
ной политической критике.
Мелье считал государство одной из главных причин всех
бедствий народа. Действительно: налоги, всякого рода обложения,
в особенности, на соль, которая была больше предметом обложения,
чем потребления,— государственные трудовые повинности, от кото¬
рых крестьянин не получал никакой пользы, воинская повинность
и обязанность содержать войска при их проходе через ту или
другую местность,— все это вело к тому положению, о котором
говорилось уже выше. А когда к этому постоянному злу при¬
соединялись опустошения от войн, они окончательно добивали
крестьянина (а правительство редко, когда обходилось без них).
С 1689 г. по 1697 г. шла коалиционная война, а с 1701 г. по
1714 г. война за испанское наследство.
Наконец, государство поддерживало существующий социаль¬
ный строй, построенный на пережитках феодализма.
В век Людовика XIV государство считало себя вправе требо¬
вать от населения каких угодно жертв для того, чтобы внешне
красоваться пред лицом соседних держав. Когда король-солнце
пишет в своих «Мемуарах»: «Интересы государств должны стоять
на первом плане», то несомненно под этими интересами он под¬
разумевает «славу государства», ибо мыслью о ней «Мемуары»
пропитаны насквозь. Для этой «славы», во имя отвлеченной идеи
государства, правительство покровительствует промышленности,
земледелию, но не рабочему мануфактуры и не крестьянину.
Но когда централизованное до максимума государство за¬
владевает всем, ничего не давая взамен, а конкретным его
олицетворением является король со своими бюрократиче¬
скими щупальцами, то ясно, что вся ненависть против государ¬
ства должна обрушиться на эту царственную голову. У Мелье
политическая критика ведется не столько принципиально, сколько
исходя из современного ему положения, и ведется крайне резко.
До него тоже существовала оппозиционная литература в лице
Вобана и Буагильбера, но те, критикуя администрацию, все же
оставались монархистами и основ абсолютизма не затрагивали.
На Мелье они не могли оказать влияния, так как он их не чи¬
тал. Но поставить их рядом с Мелье, так сказать, для сравнения
высоты их протестующих голосов любопытно так же, как сравни¬
вать Мелье с его преемниками в рассматриваемой области: он
наиболее ярок и, как отмечает Волгин, «кроме Руссо, вряд ли
мы найдем в 18-м веке хоть одного философа или публициста,
— 112 —
который был бы столь последователен в своей критике старого
порядка
Мелье указывает, что все правители — тираны, и их само¬
мнение так велико, что они даже не пытаются приводить в свою
защиту какие-либо уважительные доводы. Народ давно это за¬
метил.
Короли по своему могуществу — как бы маленькие боги; они
используют его самым жестоким образом, не жалея не только
имущества, но и жизни своих подданных. Они сеют среди на¬
рода раздоры, чтобы сделать невозможными заговоры.
Они облагают народ непосильными налогами. Тут Мелье
приводит подробно выписанную картину роста налогов в его
время. Наконец, он описывает и все зло, принесенное войнами.
Но вот он переходит к критике общественного строя, и
окраска его речи принимает совсем уже зловещий оттенок. Перед
ним общество, где, но его собственному определению «одни жи¬
вут, как в раю, а другие трудятся, как в аду, где одни пресы¬
щаются едой и питьем, в то время как другие умирают с го¬
лоду» и, где «уже издавна богатые и знатные грабят и угнетают
бедных». «Бедняки всецело зависят от знатных и богатых и как
бы их рабы».
Обращаясь к первым, Мелье восклицает: «Вас гнетут не
только ваши владыки, ваши тираны, но и все дворянство, все
духовенство, все монашество, все юристы, все кровопийцы-откуп¬
щики и сборщики податей».
Потрясенный зрелищем таких взаимоотношений, Мелье на¬
чинает всматриваться в отдельные элементы этого общества, и
вот результаты его наблюдений: «Живописцы ошибаются, рисуя
дьяволов в виде безобразных, противных чудовищ: их следует
изображать в виде этих, прекрасных господ или в виде прелест¬
ных дам и девиц, наряженных, напудренных, завитых и бли¬
стающих золотом, серебром и драгоценными камнями».
Вот: «Множество праздных богачей, которые пользуются тем,
что у них, благодаря их доходам, средств больше, чем надо, или
достаточно; они не занимаются никаким трудом, никакой тор¬
говлей, но живут в беспрерывном весельи».
Вот: «Тунеядствующее духовенство, юристы, откупщики, сбор¬
щики податей, плуты, канальи и мошенники соляного и табач¬
ного надзора».
Словом, масса людей, не имеющих никакого права на то,
что они отнимают у трудящихся, когда последним остается «от
хороших злаков одна солома, а от хорошего вина одни осадки».
Тогда Мелье в негодовании клеймит развернувшийся перед
ним свиток жизни, называя его имя: «Это вопиющая несправед¬
ливость», восклицает он. «Это вопиющая несправедливость отда¬
вать лентяям, людям праздным и бесполезным ту пищу; которая
— 113 —
должна была итти трудящимся; это вопиющая несправедливость
вырывать из их рук то, что они зарабатывают, что они создают
в поте лица своего». Дальше Мелье указывает, что эта неспра¬
ведливость не только материального, но и духовного характера,
так как знатные не ограничиваются тем, что они грабят бедня¬
ков, они их еще и презирают».
Действительно, разница положений была глубока. Говоря о
народе, Мелье имел в виду крестьян, так как встречался
только с ними. В то время они распадались на фермеров—соб¬
ственников, все богатство которых заключалось в нищенски мало
дававшей земле, на крестьян, работавших с половины, и на наем¬
ных рабочих; последние и были собственно теми, для кого пред¬
назначались плоды учения Мелье. Их жизнь была особенно тяже¬
лой, так как их заработок был ничтожен. Как указывает д'Аве¬
нель, в течение всего 17-го b 18-го в.в. заработок был в 3 1/2 раза
меньше, чем в конце 19-го века, а стоимость жизни дешевле
только в 2 1/2 раза,— это справка для представления об абсолют¬
ном экономическом уровне тогдашнего пролетария, а вот отно¬
сительный уровень: будничный костюм сеньера стоил тогда
в среднем 2 1/2 тысячи франков, а работница не могла на него по¬
тратить больше 7 франков. Это тогда среди бедняков сложилась
пословица: «Придя на свет, ты заплакал, потому что ты увидел
своего отца в полотняной одежде». Ее ведь носили круглый год.
Только ничтожная часть сельского пролетариата могла найти
заработок в промышленности, так как существовавшие в то время
мануфактуры были немногочисленны. И чаще всего такой чест¬
ный пролетарий постепенно спускался до положения нищего
и бродяги. Середина и конец 18 в. переполнены как теми, так
и другими.
Ж. Мелье вскрыл в своем «Завещании» основную причину
всей той несправедливости, которой он был свидетелем. «Одно
из самых распространенных зол общественной жизни», говорит
он, «состоит в том, что все блага и богатства земли находятся
в частном владении.» И идеалом Мелье становится равенство.
На его основе. Мелье рисует себе желанный строй: в каждом
приходе все становится общим, чтобы всем пользоваться сообща —
землей и произведениями труда, который распределяется между
всеми поровну. Одежда, пища и жилище для всех одинаковы.
Города и села вступают в союзы друг с другом и объединяются
в нечто вроде федерации, чтобы в случае необходимости пользо¬
ваться взаимопомощью. Во главе общества становятся лица, наи¬
более умные и наиболее сочувствующие благу общества: при этом,
как замечает Волгин, функции власти сводятся, повидимому,
к организации производства и распределения.
И тогда «мало сказать, что люди будут счастливы: если они
захотят, они будут жить роскошно. Им окажется очень легко по-
Записки научн. o-ва марксистов № 3.
— 114 —
строить себе повсюду дворцы, развести прекрасные сады; они
смогут улучшить способы обработки земли и получить, благодаря
этому, обильные урожаи».
Итак, аббат представляет себе счастие в его материальной
форме,— его ренегатство очень последовательно. Но Мелье идет
и дальше. Он утверждает, что при новом строе жизни люди, пере¬
став обращать внимание на происхождение, начнут смотреть
друг на друга, как на братьев. Такие отношения будут поддер¬
живаться одинаковым для всех воспитанием: община содержит
детей на свой счет и заботится об их воспитании и образовании,
причем целью первого является добродетель и честность, а вто¬
рого — приобретение полезных обществу знаний. Наконец, исчезает
и последняя тень, которая могла бы омрачить светлое будущее,—
нерасторжимость браков. Согласно Мелье, не только церковного,
но и вообще юридического брака быть не должно: существует
одна связь — взаимного влечения: по эта отмена монополии в об¬
ласти семейной жизни все же не отрицает индивидуальной
семьи.
Говоря о лучшей форме общества, где не будет ни зависти,
ни краж, ни убийств и где царит справедливость, Мелье дает
только общую схему, набросок, в подробности не входит, и таким
образом у нас нет еще одной утопии в дополнение ко многим,
существовавшим до Мелье, а также появившимся после
него.
В 18-м веке, уже после Мелье, идея равенства и критика
собственности были в большом ходу, и наиболее ярким их выра¬
зителем оказался Руссо. У него не в пример прочим протест
в значительной мере вызывался не отвлеченными соображениями,
а воздействием жизни на него лично, и в этом его сходство
с Мелье. Сопоставление обоих с этой точки зрения является не
лишенным интереса. Если вглядеться в основу теорий Руссо, то
происхождение их из личных переживаний Руссо становится не¬
сомненным. Мысли Руссо — это постоянный отклик на зов его
чувств, из которых громче всего звучали любовь к себе и любовь
к природе.
И вот современный Руссо: социальный строй наносит ему,
как разночинцу и бедняку, одаренному вдобавок большой мни¬
тельностью, тяжелые удары по самолюбию: тогда у Руссо возни¬
кает представление об обществе, как об отравленном организме,
которому он противопоставляет естественное состояние людей до
их соединения в общество. В этом противопоставлении, до извест¬
ной степени навеянном на Руссо литературой его предшествен¬
ников в области социальной критики, нашло себе выражение
и второе его чувство, его любовь к природе.
В своем сочинении «О неравенстве» Руссо со всем жаром
негодования и со всем пламенем своего литературного таланта
— 115 —
обрушился на неравенство, как на причину нездорового состоя¬
ния общества. Ведь эта причина была не только врагом обще¬
ства, но и врагом самого Руссо.
Но Руссо считал, что для общества возврата к утраченному
естественному состоянию нет: оно в силу исторических требова¬
ний должно остаться со своим ядом, который можно только не¬
сколько ослабить. Потому «Общественный договор», рисуя картину
этого насколько возможно оздоровленного общества (но все же не
здорового), оставляет и причину его болезни — неравенство, а
с ним и частную собственность, но пропорционально общему оздо¬
ровлению она ставится в некоторые рамки, именно: от нее тре¬
буется, чтобы она не была чрезмерной. Руссо оказался вождем
мелких собственников.
Так, вызванная индивидуалистическими переживаниями
теория Руссо не привела его к тем выводам, которые мы нахо¬
дим у Мелье, воспринимавшего все не как «я», а как «мы» — и
и этом разница их социального протеста.
Пламя может быть одинаковым, но когда дрова разные, то
и зола разная.
Источником аргументов Мелье в пользу коммунизма были,
не считая данных окружающей его жизни и его собственного ума,
сочинения: Сенеки, Овидия, Паскаля и Деяния Апостолов. Чтобы
подкрепить свои коммунистические образы историческими приме¬
рами, он обращается к описаниям у классиков золотого века, но
он к ним довольно холоден, благодаря знакомству с Лукрецием,
отрицавшим золотой век. Также ссылается он на коммунизм пер¬
вых христианских общин и отмечает, что с течением времени
христианское общество заменило реальную общность обрядовой,
из commune сделали communion — причащение. Это обращение
Мелье к христианскому коммунизму интересно, как попытка про¬
следить развитие определенного явления, истолковывая его, как
переход общения живых с живыми в общение реальных людей
с идеей. Но как пример, взятый для подкрепления положитель¬
ного социализма, это обращение к Деяниям Апостолов, конечно,
неудачно. Также неудачна ссылка и еще на одно реальное явле¬
ние, именно на монашество. Если христианскому коммунизму ока¬
зывалось не по пути с социализмом, так как его цель была чисто
этической, то монашескому коммунизму, построенному на своеко¬
рыстии, и подавно. Но зато Мелье уберегся от другого яркого
примера, который могла бы коварно подсказать ему действитель¬
ность: это был пример коммунистического государства иезуитов
в Парагвае. Мелье, несомненно, знал о нем. Принудительно введен¬
ный строй этого государства не имел по сути ничего общего
с коммунизмом: ни в том виде, в каком его хотели представить
иезуиты, т.-е. как способ достижения духовных благ лицами,
подвергающимися коммунизации; ни таким, каким он был на
—116 —
самом деле, т.-е. как способ достижения материальных благ
и почета отцами-иезуитами.
Но Мелье мог бы взять из жbзни и хороший пример,— при¬
мер существовавших тогда овернских коммун крестьян; однако,
Мелье, живший в Шампани, очевидно, не совсем знал о них.
Тем не менее его коммуна того же типа: основной ячейкой ком¬
мунистического строя у него является община — приход. Что ка¬
сается социалистической литературы, то Мелье читал только
«Телемака». Итак, материала для создания картины будущего
строя у Мелье было, собственно, немного, и эта часть его «Заве¬
щания» наименее ярка: его, если можно так выразиться, фоку¬
сом являлась не положительная, создающая часть, а его поле¬
мика, его бурная критика, и особенно выдвигаемая им форма
борьбы, с существующим злом. Его метод борьбы, это то, что
в нем по тому времени наиболее оригинально.
Одинаковые причины приводят к одинаковым следствиям.
На путях к социализму предшественники, а также ближай¬
шие преемники Мелье строили свои теории, часто мало зная
реальную жизнь и еще меньше ощущая ее, и потому их выводы
были отвлеченны и довольно безжизненны.
Создавая известное построение, они не давали возможности
уложить его в какие-либо конкретные формы.
Лучшие из наблюдателей жизни только пассивно жалели
крестьян и говорили подобно Ля-Брюйеру: «Есть род стыда, за¬
прещающий оставаться счастливым при виде некоторых несча¬
стий». И в лучшем случае, кто мог, занимался филантропией.
Но те, кто сами несли на себе тяжелую ношу жизни, те хотели
сбросить ее со своих плеч целиком. Они об этом мало говорили;
вероятно, даже и мало думали: — их мысли бродили не столько
в умах, сколько в крови, но, когда становилось невтерпеж, они
прямо переходили к действию.
В конце XVII века особенно большое восстание имело
место в 1675 г. в Бретани, а XVIII век ими полон. В одной
Нормандии мы имеем восстания в 1725, 37, 39, 52, 64, 65, 66,
67 и 68 г.г.
Аббат Мелье, сельский священник, вышедший из крестьянской
среды и в дальнейшем ставший интеллектуально выше ее, но
материально деливший участь крестьян, понимавший их и сжив¬
шийся с их жизнью, естественно пошел в своем отношении
к этой жизни по их пути.
Мы читаем в «Завещании»: «Есть один способ борьбы —
восстание, которое уничтожит весь существующий строй... Я обви¬
нил бы людей в трусости, раз они так долго допускают суще¬
ствование тиранов и не свергают отвратительное иго своего тира¬
нического правительства». А в другом месте: «Где во Франции
Клеманы и Равальяки? Почему нет их теперь, чтобы поубивать
— 117 —
всех этих ненавистных чудовищ и врагов человеческого рода?
Я хотел бы, чтобы мой голос прозвучал с одного конца королев¬
ства до другого, с одного конца земли до другого. Я кричал бы
изо всех сил: вы глупцы, о люди, вы глупцы!»
Что же советует он делать, чтобы не быть глупцами?
«Постарайтесь объединиться все, сколько вас есть, чтобы
уничтожить целиком иго тиранической власти ваших правителей
и королей; свергайте повсюду эти троны несправедливости! Устраи¬
вайте тайные союзы, распространяйте хорошие книги. Сохраняйте
для себя продукты вашего труда, пусть ваши дети не идут на
службу к вашим врагам». — Вот что пишет он в своем «Заве¬
щании». Итак, бойкот, конспирация, пропаганда и взрыв суще¬
ствующего порядка. Восстание не ради спорадических реформ и не
в пределах какого-либо одного района и по какому-нибудь
поводу, не против той последней капли, которая переполнила
чашу терпения, а против всех основ зла и до самого их дна.
Таков был дух этого «Завещания», брошенного, как первый
камень, в стекла ненавистного здания.
В Великую Французскую Революцию это оценили: 27-го брю¬
мера II года Конвент издал декрет о сооружении памятника
гражданину Мелье, что, впрочем, не было приведено в испол¬
нение.
Но неуспех этой внешней награды совершенно заслоняется
другой великой наградой по существу: аббат Мелье оказался
хронологически первым на пути революционного социализма.
В конце XVIII века к нему присоединились Бабеф и его това¬
рищи. Менее сгущенная атмосфера обстоятельств позволила им
начать воплощение коммунистических идей в реальные формы —
их революционность вылилась в создание заговора. А дальше,
в XIX веке, на том же посту появляется смелый Огюст Бланки,
предшественник революционного марксизма.
Жан Мелье, аббат-воин, казалось, стоял на совершенно
пустынном поле, но время показало, что кто воин за правду, тот
не остается один.
Для историка социализма имя Мелье звучит, как символ
тех определенных социальных идей, которыми проникся восстав¬
ший пролетариат 20-го века, и тем самым, вопрос о Мелье как
будто исчерпан. Но как в картинах нас привлекают не только
изображенные на них фигуры, но и тот фон, на котором они со¬
зданы, так в той картине, которую мы подошли посмотреть, кар¬
тине, написанной великим художником — Жизнью, нам были инте¬
ресны не только воззрения Мелье, но и сама его личность. Надо
сказать, что здесь «фон» вполне соответствует по свой внутрен¬
ней яркости тем идеям, которые на нем создались.
Правда, для нас этот атеист-священник и революционер
является недостаточно конкретным, мы о нем больше догады¬
— 118 —
ваемся, чем знаем, но все же основная окраска его психики по¬
стоянно дает себя знать в его «Завещании».
На обратной стороне толстой серой бумаги, служившей облож¬
кой «Завещания», было написано: «Я видел и узнал заблужде¬
ния, злоупотребления, суетность, легкомыслие и злобу людей;
я их ненавидел и презирал, я не смел сказать это при жизни,
но я это скажу, по крайней мере, перед смертью и после смерти».
Этот, в те дни, совершенно одинокий человек презирал и не¬
навидел, и он же мечтал о поре, когда все будут жить, как
братья, и в золотых дворцах. Он гневно ненавидел, но он и пла¬
менно любил, даже, быть может, одних и тех же людей и во
всяком случае, несомненно, одно и то же человечество. Этот
аббат поражает теми противоречиями, которые сталкивались в его
душе и которые были тем более остры, что он не мог выразить
их открыто и даже, быть может, иногда не совсем мог в них
разобраться. Он видел: земля переполнена страданием, на ней
царит ложь священников, тирания правителей и произвол соб¬
ственников, а в небесах нет Бога и неоткуда ждать утешения.
И после смерти не придет загробная жизнь, как воздаяние за
перенесенную тяжелую социальную несправедливость.
Нет ничего, что при нашей мысли о Мелье, как просто
о человеке, дало бы нам возможность вздохнуть облегченно.
И, если он в течение всей своей жизни, так щедро отдавал
людям свое сострадание, то людям, в свою очередь, приходится
покрыть его память тоже венком бессмертия, венком сострадания,
сочувствия и почтения.
Источники: тексты завещания:
1. «Testament de Jean М e s 1 i e r» — в редакции Воль¬
тера, в сборнике «L'évangile de la raison», 1762 г.
2. «Le bon se n s du c uré J. Meslier»— в редакции
Голь б а х а, изд. «Bibliothéque philosophique», Брюссель, 1829 г.
Пособия (основные):
1. A. L i с h t е n b е r g е r. Le socialisme au XVIII-éme siétcle».
Париж, изд. F. Aiean. 1895 г.
2. K. Гуго. «Социализм но Франции в XVII и XVIII сто¬
летиях» — сборник «Предшеств. новейш. социализма», рус.,
перев. Леонтьевых. Спб., 1906 г.
3. David Fr. Strauss. «Voltaire. Zweile Beilage. Der Pfarrer
Meslier und sein Testament». Лейпциг, изд. S. Hirzel. 1872 г.4. A. Шахов. «Вольтер и его время».
5. В. П. Волгин. «Революционный коммунист XVIII века».
Москва, 1919 г.
6. В. В. Св я т л о в с к и й. История социализма, (конспект лек¬
ций). Петроград, 1922 г.
Ксения Горбач.
К ПРОБЛЕМЕ МАРКС И БАКУНИН.
I. Бакунин. Жизнь и деятельность (1814—1876).
Живая, пылкая и страстная натура никогда не идет прямой
проторенной дорожкой, никогда не растет незаметно, ровно, есте¬
ственно. Живая, порывистая натура на то и живая, чтобы самой
искать, чтобы самой ошибаться, разочаровываться, но чтобы и
самой находить, научаться на ошибках своих побеждать пре¬
пятствия. Страстная и пылкая натура на то и страстна, чтобы
мысли трепетали жизнью, чтобы ошибки кровью сердца окраши¬
вались.
У таких натур основным двигателем всей их духовной жизни
являются душевные кризисы, толчки. Это такие моменты жизни,
которые сегоднешнего человека делают совершенно отличным,
далеким от вчерашнего. Чаще всего первый толчок бывает
в 18 лет. Так было и с Бакуниным.
Вот он Мишель: он встает рано, перед заутреней, и гуляет
но милому премухинскому саду; он ходит на мельницу смотреть,
как мельник вынимает рыбу; он читает с папенькой «Робинзон
Крузе» и слушает историю солнца, месяца, туч, грома, молнии...
Великий пост, говение, Страстная неделя имели для него что-то
неизъяснимое, торжественное.
«Наступала среда, и мы вместе исповедывались и после
исповеди собирались вечером к ужину, и было так тихо, так
свято, так божественно» — пишет Бакунин в одном из своих
писем.— «Мы не понимали тогда»,— добавляет он,— «но чувство¬
вали, что совершается что-то великое».
Он хорошо выучился говорить по-французски, понимал по-
немецки и английски, дядя учил его математике, отец препода¬
вал латынь.
В 1828 г. четырнадцатилетнего мальчика отправляют в Пе¬
тербург, где в 1829 г. он поступает в артиллерийское училище.
Жизнь была там неинтересна и пошла. Кой-как и кой-чему
Мишель учился, даже реагировал на окружающие события.
Самым животрепещущим событием было тогда (1831 г.) польское
восстание.
Бакунин был тогда патриотом, вероятно, восхищался пусто¬
звонным шовинизмом пушкинской оды «Клеветникам России».
— 120 —
Он говорил, что всякий русский, не в пример французам, готов
жертвовать жизнью ради блага царя и родины. В 1833 году
он произведен в офицеры, и в начале 1834 года в нем проис¬
ходит «интеллектуальная революция», по его выражению.
Он разочаровывается в пустой жизни, в пустом времяпро¬
вождении, ничто его не удовлетворяет. Он начинает тогда всма¬
триваться в себя, естественная жажда жизни толкает его в себе
найти новое, лучшее, и он находит: это — жажда знания, света,
развития, в нем проснулись силы, стремления. Первый толчок
к движению — налицо. Он развивается; в письме к отцу от 19/XII
1834 г. находим следующие слова: «Желал бы я только знать,
какая цель моего существования и какое место мне предопреде¬
лено занимать в общей беспредельной машине». Он сам чув¬
ствует, что он растет, движется. «Я еще молод, — пишет он, —
страсти, воздержанностью усиленные, во мне бушуют». Он хочет
их употребить, ведь «силы душевные кипят, требуют пищи, и
все это должно оставаться в бездействии и ограничиваться
одними мечтами, которые не в состоянии пополнить пустоты
сердечной».
Этот толчок, это умственное брожение было как бы отголо¬
ском тех глубоких, трудно ощутимых, но всегда удивительно пред¬
чувствуемых стремлений, таившихся в одной части образован¬
ного общества — в дворянстве. Крепостное право стало уже в го¬
ловах передовых .людей каким-то препятствием к прогрессу,
чем-то мешающим жить: основы, на которых крепостное право
держалось, будто устарели, испортились, зарождались мысли о
новых основах, более гуманных, хотя старые еще держались.
Те же, кто не только задумывались, а хотели старые вехи устра¬
нить — декабристы,— те поплатились жестоко. Брожение стало не¬
заметнее, глубже, но зато решительнее и упорнее. К этому-то
поколению дворянства и принадлежал Бакунин.
Он переводится в Западный край — там скучно и безлюдно;
он начинает заниматься физикой, русским языком, историей, чи¬
тает философские книги. Вот, что он пишет о своих занятиях:
«Переводы с немецкого языка на русский, изучение польского
посредством грамматики и переводов, физика и математика со¬
ставляют мои практические занятия. Остальное время читаю и
делаю выписки из исторических, статистических и других книг
и — признаться вам — читаю иногда философические сочинения на
французском и немецком языках».
В 1835 г. он увольняется со службы «по собственному же¬
ланию», неудовлетворенный карьерой поручика, а думавший о
более высоком призвании. На предложение отца устроиться на
гражданской службе он отвечает отказом и, поссорившись из-за
этого с ним, уезжает в Москву, куда влекла его жажда знания,
куда звал его свет науки, которой он решил себя посвятить.
— 121 —
В этой храбром решении, несомненно, сыграл известную роль
Николай Владимирович Станкевич, знакомство с которым послу¬
жило вторым толчком в жизни Бакунина, как бы предопределив¬
шим его духовную суть.
О Станкевиче можно сказать словами Герцена, сказанными
по поводу Огарева: «Он был одарен особой магнитностью, жен¬
ственной способностью притяжения: без всякой видимой причины
к таким людям льнут, пристают другие: они согревают, связуют,
успокаивают: они — открытый стол, за который садится каждый,
возобновляет силы, отдыхает, становится бодрее, покойнее и идет
прочь другом» («Былое и думы»). Этот человек не мог не делиться
мыслями своими, увлекающийся, тихий философ-мечтатель, задум¬
чивый юноша, одаренный недюжинными способностями, увлек
большой круг людей в свое любимое занятие. Из этого круга
вышли люди, которыми вправе гордиться Россия: Грановский,
Белинский, Бакунин...
Кружок Станкевича в отличие от кружка Герцена занимался
отвлеченной философией, главным образом, Шеллингом. Бакунин,
лишь только вступил в кружок (1835 г.), принялся за изучение
философии. Он изучает Канта и Фихте, 4 лекции которого —
«О назначении ученых» — переводит на русский язык. Его
мышление окрашивается религиозностью,— быть может, здесь
нужно искать корень его всегдашнего интереса к вопросам
религии.
Лекции Фихте были им усвоены, миросозерцание понято и
воспринято. Он осознает свое «я», цель назначение этого «я».
«Любить, действовать под влиянием какой-то мысли, согретой
чувством, — вот задача жизни», — пишет он в письме к сестре.
Любви в существующем обществе нет, и он готов разрушить его:
«Пусть оно (общество) падет,— пишет он в том же письме,— я ни
шагу не сделаю, чтобы поддержать его».
С ранней молодости можно проследить в его характере ради¬
кализм, отсутствие страха перед какими бы то ни было выво¬
дами, в нем видно русское — «коль любить, так без рассудка, коль
рубить, так уж с плеча». «Раз есть любовь,— пишет он всецело
под влиянием Фихте, охваченный его метафизической поэзией,—
то нет обязанностей... Обязанность исключает любовь, а все, что
исключает любовь,— преступно, бесчестно». С этой точки зрения
он проклинает и родителей, и среду, его окружающую, и условия,
делающие возможным существование этой среды. «Нужно разби¬
вать все фальшивое без жалости и без исключения, чтобы истина
торжествовала, и она восторжествует». Конкретного содержания
истины он себе не представлял, да и не нужно ему это было.
Истина есть идеал, бог, «который возвышается с возвышением
человека»; истина — в том, чтобы приближаться к идеалу, а для
этого нужно углубить свое внутреннее «я». Он так и понимает
— 122 —
философию: «Нет, добрые друзья мои, я более не делаю усту¬
пок, они едва не убили меня, они приводят меня в апатию, а
моя внутренняя жизнь — все мое счастье: это — центр, от которого
я никогда не отойду. Истина безусловная, а не примененная
к тем или другим обстоятельствам — вот мой девиз».
Вера в свои силы, колоссальность замыслов, бесстрашие пе¬
ред полным и решительным отрицанием — черты, отличающие его,
как революционера-анархиста, были ему уже свойственны в опи¬
сываемый нами период. Он и применил свои взгляды: это выра¬
зилось в его борьбе за «освобождение» сестры Вареньки.
В 1836 г. в Премухине Бакулин знакомится с В. Г. Белин¬
ским, на которого произвел большое впечатление. Белинскому
нравилось в Мишеле кипение жизни, «его беспокойный дух,
живое стремление к истине, стремление к высокому». В некото¬
рых письмах Белинский пишет о влиянии на него Бакунина:
«Тебе удалось пробудить меня от моего постыдного усыпления и
указать мне на новый для меня мир идеи: правда, я этого ни¬
когда не забуду: ты много, много сделал для меня».
И у Мишеля был период «постыдного усыпления» — с конца
1836 г. по 1837 г., когда он начал изучение Гегеля. Он воскре¬
сает, просыпается, он опять неизменно начинает двигаться впе¬
ред. «У меня пламенная натура,— пишет он,— чувства мои кипучи;
это доказывает, что лишь абсолютная жизнь может дать мне сча¬
стье, которое может спасти мое достоинство». Он садится за
Гегеля, изучает «Логику», «Философию религии». «Феномено¬
логию духа», пишет старательно конспекты, в которых видна
серьезное и вдумчивое отношение к делу.
Монистическая философия Гегеля (познание есть тожество,
субъекта и объекта) привлекала Бакунина, Белинского и их
друзей. Знаменитая фраза Гегеля о действительности разумного
и о разумности действительного открыла им новые горизонты и
миры, вызвала горячие, оживленные споры. Бакунин правильно
нащупал смысл этой формулы: «Понять и полюбить действитель¬
ность — вот назначение человека... Освобождение от рассудка есть
мысль, основанная на откровении. Посредницей между этими
двумя противоположными элементами нашей жизни (т.-е. рассуд¬
ком и откровением) есть мысль, которая вырывает ум наш из
конечного определения рассудка и преображает его в разум, для
которого нет противоречий и для которого все благо и все пре¬
красно».
Инстинкт пропагандиста сказался в том, что, поняв таким
образом знаменитую формулу Гегеля, он старался посвятить в это
понимание и своих друзей. Он спорил, доказывал, развивал
мысли Гегеля с горячностью агитатора, с ясностью мысли, ему
одному в кружке Станкевича свойственной. Все удивлялись ему:
казалось, что его разъяснения похожи на какое-то творчество, на
— 123 —
чудесную импровизацию; чужую мысль он умел особенным обра¬
зом перерабатывать в свою.
Причину увлсления части русской молодежи Гегелем нужно
видеть в том, что в этой философии она искала ответов на про¬
клятые вопросы действительности, на вопрос: что делать? Фило¬
софия Гегеля теперь играла такую же роль, какую потом, в восьми¬
десятые и девяностые годы, пришлось играть марксизму. Вот
почему правительство преследовало гегельянство. Коренной во¬
прос, от кардинального разрешения которого зависела будущая
деятельность нашей молодежи, был вопрос об отношении к рус¬
ской действительности. И Гегель давал ответ: одним — в смысле
примирения с действительностью (Бакунин, Белинский), другим —
в смысле борьбы (Герцен, Огарев). Бакунин нападает на оппо¬
зицию, на материализм, на атеизм, на всякую критику. «Будем
надеяться, — пишет он в предисловии к «Гимназическим речам»
Гегеля,— что новое поколение сроднится, наконец, с нашей пре¬
красной русской действительностью и что, оставив все пустые
претензии на гениальность, оно ощутит, наконец, в себе законную
потребность быть действительно русскими людьми». В этих
словах — еще подтверждение того, что в его натуре всегда была
горячность, крайность, непременно полное увлечение какой-либо,
идеей.
Увлечение консервативными идеями было сильно, но основ¬
ное в его характере — революционно-бунтарский инстинкт —
был жив.
Славянофилов он не любил, не встречался с ними, поссо¬
рился с Грановским за то, что тот их посещал. Определенного
миросозерцания у него тогда не было; однако, революционно-про¬
тиворечивый фундамент, основанный больше на внутреннем
инстинкте, чем на доводах разума, у него был, и этим можно
объяснить его сближение с Герценом ц Огаревым в 1840 г. Это
сближение сыграло в постройке его мировоззрения весьма суще¬
ственную, заметную и полезную роль. Очевидно, что в то время,
к началу сороковых годов, он уже начал удаляться от своего
квиэтизма и приближаться к радикализму, к миросозерцанию,
более соответствовавшему его характеру.
Одна черта характера сказалась теперь с чрезвычайной
ясностью — это желание распространять свои убеждения среди
последователей, вечное желание организовывать группы по¬
следователей. Он не мог без хора, без пропаганды и органи¬
зации, без влияния на других, — он должен был быть солнцем,
свет которого падал бы на луну, на землю... Мысли об органи¬
зации группы последователей были уже у него в 1835 году,
когда он думал организовать замкнутое религиозное братство.
Умение влиять видно из благоговейного к нему отношения и
сестер родных, и сестер Беер. Даже К. С. Аксаков в посвя¬
— 124 —
щенном Бакунину стихотворении называет его «крестоносцем
молодым».
Но на-ряду с положительными чертами характера близко
знавшие его люди, друзья, вместе с ним работавшие, отмечали
и другие стороны. К деньгам Бакунин относился, «как к щеп¬
кам», по выражению Белинского. Бакунин никогда не заботился
о личном благополучии, поэтому часто одалживал у друзей
деньги, не думая их отдавать; зато и свои деньги он отдавал
нуждающимся так же легко, как и одалживал. Белинский хорошо
понимал Бакунина. Он пишет ему (1838 г.): «Ты, Мишель,
составил себе громкую известность попрошайки и человека, жи¬
вущего на чужой счет. Но я понимаю твое легкомыслие и лег¬
кость в попрошайстве: их источник — твое идеальное прекрасно¬
душие. Да, тебе спросить у другого: нет ли у тебя денег, — все
равно, что спросить: нет ли у тебя щепок. Но ты их и отдаешь,
как щепки». Несомненно, что эта черта характера, осталась ему
в наследство от дворянства.
Неусидчивость, отсутствие упорства в работе, неумение мето¬
дически и систематично работать нужно тоже признать в доста¬
точной мере традиционными для дворянства. Бакунин впитал это
в себя с молоком матери. Он был натурой глубоко противоре¬
чивой. Апостол анархии, полной свободы, абсолютного равенства,
он страшно ненавидел тех, кто не благоговел перед ним, кто не
был согласен с ним во всех его взглядах. Своим властным, ко¬
лоссальным авторитетом он давил других — в этом причина дрязг,
ссор и размолвок и в России и за-границей.
Горькой правды, сказанной в глаза, он не любил слушать и
поэтому, легко поддаваясь лести, красивой фразе, приятному слову,
он часто жестоко ошибался, бывал обманут. Многого ему стоило
это отсутствие внутренней дисциплины. В нем отсутствует чув¬
ство такта по отношению к окружающим; отсюда это грубое,
до смешного неуклюжее вмешательство в чужие дела, в дела
личных, интимных переживаний друзей и знакомых. Белинский
отмечает еще в нем недостаток задушевности, теплого отношения
к людям.
В письмах к нему и сестер, и отца, и Беер, н Белинского, и
Герцена видно, что они чувствуют его величину, его авторитет
и его превосходство. Они чувствуют, что находятся под властью
его авторитета и не могут от него освободиться. Когда Белинский
попробовал освободиться, между ним и Мишелем произошел кон¬
фликт, имевший тот результат, что после этого близко они уже
никогда не сходились. Дорого ценил Мишель своего последователя,
долго и упорно не хотел видеть, что Белинский от его автори¬
тета, от подчинения его взглядам освобождается. «Равенство —
условие дружбы,— пишет в 1838 г. Белинский;— пока мне нужен
был твой авторитет, я нес его и не почитал авторитетом, а вос-
— 125 —
ставал только против непосредственности, когда она была не¬
сносна. Когда же авторитет более стал ненужен, когда он сде¬
лался тяжким, обидным и унизительным игом,— и я сбросил,
стряхнул его».
Больно, очень больно это задело Бакунина, ведь он любил
Виссариона... «Грустно за него,— пишет он Станкевичу (1839 г.).—
в нем так много благородного, так много святых элементов, его
душа — широкая душа». Белинский с ним разорвал. В это же время
происходит неприятный инцидент с Катковым, кончившийся вы¬
зовом на несостоявшуюся дуэль. К этому же времени относятся
дрязги Бакунина с Боткиным. Он задыхается в этих дрязгах,
у него начинают прокрадываться нотки разочарования, отчаяния.
Единственный выход: изменить атмосферу, уйти от сложившихся
отношений, порвать со всеми, подышать свежим воздухом; един¬
ственный выход в отъезде за-границу. Он рвется туда. Он про¬
сит денег у Герцена и Огарева. «Я жду,— пишет он в письме
к ним,— духовпого перерождения и крещения от этого путеше¬
ствия... Было бы глупо умереть, ничего не сделав». Он пишет
Станкевичу (1839 г.): «Я поеду с 500 р. и буду есть хлеб да
воду, жить на чердаке и ходить в старом сюртуке с тем только,
чтобы учиться в Берлине. Я должен это сделать, потому что
в успехе для меня заключается разрешение вопроса о жизни
и смерти».
В 1840 г. он уезжает за-границу, провожаемый лишь Герце¬
ном, который дал денег Бакунину. «Было бы глупо умереть, ни¬
чего не сделав» — делать он поехал за-границу...
Приехав в Берлин, Бакулин становится студентом берлин¬
ского университета, страстно увлекшись опять немецкой филосо¬
фией. К вопросам политическим он, по всей вероятности, отно¬
сился довольно безразлично. Через 2 года он присоединяется
к левым гегельянцам, сделавшим из положений учителя револю¬
ционные выводы. И начавшись, эволюция его взглядов не оста¬
навливалась. Его новые взгляды были им выражены в статье
«О положении дел в Германии», подписанной «Жюль Элизар».
В ней ожидание скорого восстания, быстрого переворота, в ней
«предчувствие грозы».
«Народ,— говорит он,— бедный класс, который уже, без сомне¬
ния, представляет большинство человечества, класс, права кото¬
рого уже признаны теоретически, но который до сих пор по сво¬
ему рождению, по условиям своей жизни, осужден на неимущее
состояние, на невежество и вместе с тем на фактическое раб¬
ство,— этот класс, который, собственно, и есть настоящий народ,
принимает везде угрожающее положение, начинает считать ряды
своих врагов, слабые по сравнению с ним, и требовать практи¬
ческого приложения своих прав, уже признанных всеми за ним.
Все народы и люди уже исполнены известным предчувствием
— 126 —
всякий, чьи только органы не парализованы, смотрит с трепет¬
ным ожиданием навстречу приближающейся будущности, которая
произнесет слово освобождения... Даже в России собираются тя¬
желые, грозу предвещающие, тучи. О, воздух полон, чреват бу¬
рями». Последней фразой этой статьи была: «Страсть к разру¬
шению есть вместе с тем и творческая страсть». Статья в демо¬
кратических кругах была встречена сочувственно. На нее отозва¬
лись и Герцен, и Руге, и Белинский.
Русское посольство насторожилось. Бакунин осенью 1842 г.
уезжает в Дрезден, где познакомился с Рейхелем. В Дрезден при¬
езжает Гервег. На квартире у Руге Гервег и Бакунин знако¬
мятся. Это повлекло большие подозрения, и Бакунин вынужден
выехать в Швейцарию. Он уже решил, что на родину он не по¬
едет. В Швейцарии он сближается с Вейтлингом. Неясная кон¬
цепция мысли у Вейтлинга, неоформленное мировоззрение по во¬
просам способов борьбы рабочего класса подошло к Бакунину; его
начало тянуть к сближению, но фактически ни к одной из вейт¬
лингианских организаций Бакунин не примкнул. Единственным
результатом сближения была его статья «О коммунизме», кото¬
рая явилась большим шагом вперед в социальных взглядах Ба¬
кунина.
В сентябре 1843 г. русский поверенный в делах в Швейца¬
рии известил шефа жандармов A. X. Бенкендорфа, что русский
Бакунин участвует в коммунистическом движении Швейцарии,
В Петербурге встрепенулись: донесли министру внутренних дел,
запросили родных о Бакунине. Предложили отцу потребовать
сына обратно в Россию, на что тот ответил, что вытребовать
сына не может, так как не знает, где он находится. Шеф жан¬
дармов нашелся и в этом случае: предложил заграничным по¬
сольствам «объявить Михаилу Бакунину, чтобы он немедленно и
не ссылаясь ни да какие предлоги, возвратился в Россию и что,
в случае неисполнения сего, он подвергается ответственности по
всей строгости законов».
В феврале 44 г. Бакунину об этом объявили. Он дал рас¬
писку, что распоряжение правительства ему объявлено, и уехал
в Базель. Российское правительство известили, что «Бакунин по¬
всюду поддерживает сношения с самыми радикальными элемен¬
тами, стремящимися перенести свою деятельность за пределы
Швейцарии для ниспровержения правительств и существующего
общества». Бакулин решился — добровольно он на родину не по¬
едет. Решилось и правительство: жертвы из рук не выпускать.
Сенат «постановил лишить его чипа и дворянского достоинства
и сослать, в случае явки в Россию, в Сибирь в каторжную ра¬
боту».
Бакунин кроме статьи «О коммунизме», проникнутой ради¬
кализмом и сочувствием к борьбе между реакцией и революцией,
— 127 —
помещает в мае 43 г. в журнале Руге последнюю швейцарскую
статью, уже окрашенную в социалистический оттенок.
В этой статье — не только бунтарский инстинкт, революцион¬
ный пыл, живая вера в победу революции, в ней — осторожное,
еще не вполне продуманное, не вполне осознанное социалистиче¬
ское тяготение; в ней уже пробивается мысль о решительной
роли массы в историческом процессе, о том, что лишь завоева¬
ния массы являются прочными завоеваниями революции. «Мы,—
пишет он,— разбиты, и хотя бы поступательному движению мысли
и творчества противилась только грубая сила, эта грубость была
бы невозможна, если бы мы не жили изолированной жизнью на
небе ученой теории, если бы мы привлекли на свою сторону на¬
род. Мы не сделали его судьей в его собственном деле». Уже
новые нотки в его мировоззрении: революцию делают не «ученые
теории», и не эти теории определяют ее конечный итог, а лишь
«народ» является и вершителем и «судьей» в народной револю¬
ции, в своем «собственном деле». «На чьей стороне будет на¬
род — на их или на нашей». Вот критерий революции. «Вперед
же,— кончает он,— и я, скиф, хочу разрешить ваши узы, германцы,
желающие стать греками».
В 1844 г. он уезжает в Брюссель, где знакомится с польской
эмиграцией, где встретился с людьми, получившими уже боевое
крещение в тяжелой борьбе с российским царизмом, где есте¬
ственно перед ним встают вопросы о революционной борьбе в Рос¬
сии. В июле 1844 г. он уезжает в Париж. Париж готовился
к 48 году: социальные страсти кипели; крупная буржуазия нажи¬
валась, вокруг императора и парламента царили подкуп, престу¬
пления и взяточничество; все оппозиционные элементы оказались
придавленными; мелкая буржуазия, разоренная и обнищавшая,
переходила в лагерь недовольных, порвав с крупной буржуазией;
пролетариат, недовольный из недовольных, организовывался
и готовился. Идейное брожение среди французского общества выра¬
жалось борьбой социальных учений: Мишле и Кинэ, Луи Блан,
Пьер Леру, Кабэ, Прудон, бланкисты, Маркс и Энгельс — все вы¬
шли на бой. К бою прибыл Бакунин. Париж имел решающее
значение в окончательном революционизировании Бакунина.
Од знакомится с русскими Сазоновым и Я. Толстым, с поль¬
скими эмигрантами, с Прудоном, Жорж-Занд, Марксом и Энгель¬
сом; принимает участие в органе радикальной партии: «La re¬
forme». Хотя социалистические черточки в его взглядах уже по¬
явились, однако, цельного продуманного фундамента мировоззре¬
ния у него не было при приезде в Париж. Маркс, с одной сто¬
роны, Прудон — с другой явились теперь его воспитателями.
Несомненно, Прудон был ближе Бакунину, чем Маркс. У
Прудона не было железной, логически оформленной концепции
Маркса, у него не было полной ясности во взглядах, про-
— 128 —
никнутих абстрактно-метафизическим характером. Отрицателя и
бунтаря в основе, Бакунина, сближало с Прудоном отрицание
государственности. В области философии, в той области, где Пру¬
дон был очень слаб, Бакунин имел на него большое влияние.
С Марксом отношения Бакунина должны были сложиться по-
иному. За Марксом уже было прошлое редактора «Рейнской Га¬
зеты», он уже изучил все существовавшие тогда социальные си¬
стемы, серьезно работал по политической экономии, в которой
Бакунин ничего тогда не понимал. Маркс был уже определенной
научной силой. Предоставим слово Бакунину: «Редко можно
найти человека, который бы так много знал и читал, и читал
так умно, как Маркс. Исключительным предметом его занятий
была уже в то время (1844—45) наука экономическая... Г. Маркс
перечитал, разумеется, всех французских социалистов от Сен-
Симона до Прудона включительно... Маркс был тогда гораздо бо¬
лее крайним, чем я, да и теперь 1), он, если не более крайний,
то несравненно ученее меня. Я тогда и понятия не имел о по¬
литической экономии, и мой социализм был просто инстинктив¬
ным. Он же, хотя и был моложе меня, уже был атеистом, уче¬
ным материалистом и сознательным социалистом. Именно в это
время он вырабатывал первые основания своей настоящей си¬
стемы. Мы довольно часто встречались, потому что я очень ува¬
жал его за его знания и за его страстную и серьезную предан¬
ность делу пролетариата, хотя к ней всегда примешивалось лич¬
ное тщеславие; и я жадно искал беседы с ним, всегда поучи¬
тельной и остроумной, если только она не вдохновлялась мелкой
злобой, что, к сожалению, случалось очень часто. Однако, между
нами никогда не было полной близости. Этого не допускали наши
темпераменты. Он называл меня сантиментальным идеалистом и
был прав; я называл его мрачным, тщеславным и вероломным
человеком, и тоже был прав» («Государственность и анархия»).
Таким образом, сам Бакунин признает, что Маркс был го¬
раздо выше, цельнее и определеннее его. Влияние Маркса на
Бакунина было чрезвычайно велико: именно Маркс окончательно
оттолкнул Бакунина от немецкой метафизики, от абстрактного
метода, приблизив его к экономическим проблемам.
«Прудон был вечным противоречием, мощным гением, рево¬
люционным мыслителем, постоянно боровшимся с призраками
и никогда не умевшим их победить». «Прудон остался неисправи¬
мым идеалистом»,— в то время, как «Маркс, как мыслитель, идет
правильным путем» («Государственность и анархия»).
Между Бакуниным и Марксом существовала неприязнь. Ба¬
кунин объяснял ее неприятными чертами характера Маркса,
позже — его «государственническим социализмом», его пангерманиз-
1) 1871 г.
— 129 —
мом и т. д. Не проще ли объяснить их неприязнь различием,
противоречием, несовместимостью друг с другом двух мировоззре¬
ний, двух культур, двух точек зрения на исторический процесс.
Возьмем 44—45 г.г.,— годы их знакомства: как выше уже было
выяснено, Маркс — цельная, научная сила, материалист, атеист
и социалист; Бакунин — революционный гегельянец, неоформив¬
шийся борец без разработанной системы. Маркс уже создавал
свою социально-экономическую систему, Бакунин носился еще с
идеей мужицких бунтов. Корень их неприязненных отношений —
противоречие мировоззрений, двух путей борьбы рабочего класса.
Много работал Бакунин в польской эмиграции. 29 ноября
1847 г. он произносит свою знаменитую речь на банкете в годов¬
щину польского восстания. В ней от имени русской нации он
признает все преступления России перед Польшей, но надеется,
что «примирение России и Польши — дело огромное и достойное
того, чтобы ему отдаться всецело. Это — увольнение шестидесяти
миллионов душ, это — освобождение всех славянских народов, ко¬
торые стонут под игом иностранным, это, наконец,— падение, окон¬
чательное падение деспотизма в Европе». Говоря о перспективе
революции в России, он разбирает те элементы, которые могли
бы взорвать деспотизм. «Это — страшная масса крестьян, которые
не ждут более от императора своего освобождения и бунты кото¬
рых с каждым днем умножаются, показывают, что они устали
ждать; далее, класс промежуточный, очень многочисленный и со¬
стоящий из элементов очень различных, класс беспокойный, буй¬
ственный, который бросится со страстью в первое революционное
движение. Наконец, и особенно, это — бесчисленная армия, которая
покрывает все пространство империи... Наши солдаты — это сам
народ, но еще более недовольный, это — народ совершенно разоча¬
рованный, вооруженный, привыкший к дисциплине и к общему
действию». Он добавляет, что «в дворянстве есть много людей обра¬
зованных, великодушных, патриотов, которые краснеют от стыда
и ужаса нашего положения, которые оскорбляются, чувствуя себя
рабами, которые все питают против императора и его правитель¬
ства неугасимую ненависть. Ах, верьте мне, право, элементов ре¬
волюции достаточно в России. 'Она оживляется, она волнуется,
она считает свои силы, она узнает себя, сосредоточивается,— и
минута не далека, когда буря, великая буря, наше общее спасе¬
ние, поднимется».
Мы привели эти большие выдержки, чтобы показать, какую
эволюцию проделал Бакунин. Здесь нет абстрактных формул, нет
фраз о вечном духе, который разрушает и творит. Здесь уже
имеется разбор элементов, вех, по которым пойдет революция;
вера в скорый переворот, основанный на рассмотрении классо¬
вого состава общества. Здесь же, всю жизнь им проповедывае¬
мая идея о славянской федерации, здесь и «мужицкие бунты».
Записки научн. о-ва марксистов № 3
9
— 130 —
но здесь же и ясный, трезвый взгляд на армию и ее роль в ре¬
волюционном перевороте.
Французское правительство выслало Бакунина из Франции.
Русский посол Киселев, не довольствуясь этим, распустил слух,
будто Бакунин — агент посольства, теперь отказанный от места в
виду его невоздержанности в языке. Бакунин уехал в Брюссель,
где его тепло встретили поляки, среди которых он и работал. Он
пытался организовать «Славянскую лигу», участвовал в банкете
1848 г. в годовщину казни Конарского. Гнусная клевета сделала
свое дело: он говорит в «Исповеди»: «В это самое время поляки
более, чем когда-нибудь, стали смотреть на меня с недоверием;
к моему удивлению и не малому прискорбию, пронесся в первый
раз слух, что будто бы я — тайный агент русского правитель¬
ства».
В Брюсселе он встречается с Марксом, написавшим уже
«Коммунистический манифест», «Нищету философии», усердно
работавшим над организацией и объединением рабочих. Маркс
основал уже «Союз коммунистов» — словом, он серьезно взялся за
подготовительную работу над развитием классового сознания
пролетариата, над разрушением всяких мелко-буржуазных
утопий, над разоблачением их идеологов. Бакунину была
чужда эта работа — холодная, упорная, будничная работа, закла¬
дывавшая крепкий фундамент борьбы за лучшее будущее. Баку¬
нин жил и творил лишь революционным пылом, но не логикой
революции. Он пишет Гервегу: «Я держусь в стороне от них и
решительно заявил, что не вступлю в их коммунистический ре¬
месленный союз и не желаю иметь с ним ничего общего». Работа
Маркса осталась ему чуждой навсегда.: роли пролетариата, как
производственного класса, он не понимал и работу среди его
считал излишней. Он видел (например, в речи 1847 г.) кре¬
стьянство и разночинную интеллигенцию; они не способны к орга¬
низации, т.-е. к тому, на что все свои силы положил Маркс.
Надвигался год революционной бури, 1848 год. В феврале
он уезжает в Париж, который, по его словам, «обратился вдруг
к дикий Кавказ: на каждой улице, почти на каждом месте бар¬
рикады, взгроможденные, как горы, и досягавшие крыши, а на
них, между каменьями и сломанной мебелью, как лезгинцы
в ущельях, работники в своих живописных блузах, почерневшие
от пороху и вооруженные с головы до ног». Первый месяц рево¬
люции, как он сам признается, был «месяц духовного пьянства.
Не я один, все были пьяны; одни от безумного страху, другие —
от безумного восторга, от безумных надежд. Я вставал в 5, 4 часа
по утру, а ложился в 2; был целый день на ногах, участвовал
решительно во всех собраниях, сходбищах, клубах, процес¬
сиях, прогулках, демонстрациях; одним словом, втягивал в себя
всеми чувствами, всеми порами упоительную революционную
— 131 —
атмосферу. Это был пир без начала и без конца»... («Испо¬
ведь».)
Решив, что делать-то ему в Париже, собственно, нечего, он
решает ехать в Польшу, в Бреславль, поближе к русской гра¬
нице. Одалживает 2.000 франков у французского временного пра¬
вительства с обещанием «возвратить эту сумму, когда будет
возможно», и едет в Бреславль, в котором он пробыл до конца
мая. Там было нечто вроде польского конгресса, где «положение
Бакунина между ними было с самого начала тяжелое и странное».
Пронесся опять слух о его предательстве. Стали говорить о сла¬
вянском конгрессе, и Бакунин отправляется в Прагу, «надеясь
найти Архимедовскую точку опоры для действия». Но съезд
гуманистическо-буржуазно-либеральный, с’езд, ни на минуту не
ставивший себе целью социализм или борьбу с австрийской
империей, этот съезд не имел большого практического значения;
тем более большой роли не мог на нем сыграть Бакунин, мечтав¬
ший об объединении славян, о политике народов, политике не¬
зависимых свободных людей. На съезде Бакунин, рисуя револю¬
ционные идеалы, отрицая государственный центр, все же не дал
ни разу классового анализа славянства, экономического рассмо¬
трения разных ступеней хозяйственных форм, на которых стояли
отдельные славянские народы. Две идеи ясно вырисовались: не¬
обходимость объединения славянства для борьбы с немцами и не¬
обходимость дальнейшей борьбы в российской империи за осво¬
бождение поляков и русских.
Конгресс закончен не был, а «был прерван военным напа¬
дением, приведшим к революционным выступлениям». Бакунин
принимал участие в восстаниях в качестве рядового бойца на
баррикадах против генерала Виндишгреца, усмирившего вос¬
стание.
И середине июля он уезжает в Берлин, где застает клевету
в «Новой Рейнской Газете» от 6-го июля 1848 г. Останавли¬
ваться на опровержении мнения, будто Маркс первый наклеве¬
тал на Бакунина, мнении, поддерживаемого всеми анархистами,
не стоит. Совершенно ясно, что ответственность за первые ростки
клеветы лежит на русском правительстве и на польских демо¬
кратах. В одном из документов, отобранных у Бакунина при
аресте в 1849 г., он ясно говорит: «Но как бы там ни было,
я, со своей стороны, очень хорошо знаю, что единственным источ¬
ником распространяемых про меня клеветнических слухов является
русское правительство».
Какова же роль Маркса и Энгельса и этой клевете? Впер¬
вые о подозрении Бакунина Энгельс писал Марксу в 1846 году
и вот при каких обстоятельствах.
Толстой, Яков Николаевич, с которым познакомился Бакунин
при приезде в Париж, один из первых русских эмигрантов, по-
— 132 —
ступил на службу к русскому правительству и сделался шпионом.
Эмигрантом Головиным в 1846 г. он был разоблачен. Это про¬
извело большой шум в эмигрантских кругах. Энгельс, уведомляя
об этом Маркса, жившего тогда в Брюсселе, писал: «Этот Толстой
есть не кто иной, как наш Толстой, тот самый дворянин, кото¬
рый наврал нам, будто собирается продать в России свои имения.
Этот господин, кроме одной квартиры, в которую он водил нас,
имел еще блестящий особняк на улице Матюрен, где он прини¬
мал дипломатов. Поляки и многие французы давно уже знали
об этом, ничего не ведали только немецкие радикалы, в среду
которых он считал более удобным втереться под маской радикала.
Что после этого рекомендованный им Анненков тоже русский
шпион — это ясно, даже Бакунин, который должен был знать обо
всей истории, так как другие русские знали ее, тоже возбуждает
большие подозрения».
В 1848 г. Маркс не без неприязненного чувства к Баку¬
нину поместил заметку, что уверяют, будто у Жорж-Занд
имеются документы, указывающие на принадлежность Бакунина
к числу русских шпионов. Протест Бакунина через десять дней
был напечатан так же, как и письмо Жорж-Занд, опровергавшей
слухи о компрометирующих материалах, имеющихся будто у нее.
Газета поместила письмо Жорж-Занд с предисловием, в котором
указывает, «что напечатала заметку о Бакунине потому, что по¬
лучила одновременно две аналогичные корреспонденции». Первой
корреспонденцией была корреспонденция Мозеса Гесса, вторая —
польской эмиграции. Вот основной источник клеветы; это знал
и Бакунин, писавший в «Исповеди», что «польские демократы
были, если не первыми изобретателями, то, без сомнения,— глав¬
ными распростанителями моего незаслуженного бесчестия». Во
всяком случае, почва этой клеветы было общее недоверие евро¬
пейской демократии к русским революционерам, первым из кото¬
рых был Бакунин, это, с одной стороны; с другой стороны, его
работа среди славян вызывала естественные подозрения в пан¬
славизме.
В Берлине он знакомится с Максом Штирнером и в сен¬
тябре высылается. Настроение у него было подавленное: давила
его клевета, давил неуспех славянского дела, давило приближе¬
ние реакции. И гонимый из края в край, он находит убежище
в Кетене. Он обдумывает здесь свое воззвание к славянам и
в начале 1849 года издает его под названием «Воззвание к сла¬
вянам русского патриота Михаила Бакунина, члена славянского
съезда в Праге». В нем опять повторяется мысль об объединении
славян для борьбы с австрийской империей: в этом воззвании
сказалось желание Бакунина вырвать организацию массы сла¬
вянства из-под влияния реакционеров. «Мир разделен на два
стана. Между ними не проложено никакой средней дороги. И ни
— 133 —
одна часть не может безнаказанно отделиться от великого нераз¬
рывного союза, в котором стоят все, кто проследует одинаковую
цель, что все вместе должны победить или покориться». Так он
определяет неизбежную необходимость объединения славянства
для борьбы. «Конечной целью всего оставлена была всеобщая
федерация европейских республик». В задачи революции вхо¬
дило совершенное разрушение австрийской и российской
империй.
Русское правительство вознегодовало. Энгельс подверг воз¬
звание убийственной критике. Бакунин старался очиститься от
обвинений в панславизме; однако, впоследствии, Бакулин при¬
знался в неосновательности своих тогдашних надежд на сла¬
вян.
Надеясь на скорую революцию в Германии, он вместе с не¬
сколькими бывшими депутатами Прусского национального собра¬
ния образует подпольное революционное общество. В декабре
1848 г. он уезжает в Лейпциг, чтобы быть ближе к Богемии,
на которую были направлены его главные усилия. Он желал
соединения немецких демократов, готовых восстать в Германии
вместе с славянами, желал, чтобы центром движения была бы
«нетронутая реакцией Богемия», а не Польша, и надеялся на
пролетариев, являющихся естественными революционерами, и на
крестьянство, бывшее тогда революционным. Что же будет после
переворота?— Вот, как он говорит об этом в «Исповеди»: «В Праге
должно заседать революционное правительство с неограниченной
диктаторской властью. Изгнаны дворянство, все противоборствую¬
щее духовенство, уничтожена впрах австрийская администрация,
изгнаны все чиновники; и только в Праге сохранены некоторые
из главных и из более знающих для совета и как библиотека
для статистических справок. Уничтожены также все клубы, жур¬
налы, все проявления болтливой анархии, все покорены одной
диктаторской властью... Молодые же люди, все неимущие, способ¬
ные носить оружие, фабричные работники и ремесленники без
занятия, а также большая часть образованной мещанской моло¬
дежи составила бы регулярное войско». Таков его план органи¬
зации народа после революции. Вопрос о власти (наверное, вре¬
менной, до подавления контр-революции) разрешался им, как
видно, утвердительно. К этому же времени относится его попытка
организации тайного общества сначала в Праге, а затем по всей
Богемии. Это общество по плану Бакунина должно состоять «из
трех отдельных, друг от друга независимых и друг о друге не¬
знающих обществ, под разными названиями. Одно общество для
мещан, другое — для молодежи, третье — для сел». Все общества
действуют сообразно характеру и силе своего класса, подчиняясь
в порядке строгой иерархии центральному комитету. Это обще¬
ство должно дать людей для будущего революционно-диктатор-
— 134 —
ского правительства. В этом правительстве он отводит себе глав¬
ную роль, чтобы «он мог быть уверен, что замышленная рево¬
люция в Богемии не собьется с пути, ей им назначенного». Это
именно и был тот тип заговорщеских организаций, который он
проводил в шестидесятых и семидесятых годах.
Скоро пражский заговор был открыт. Военный суд признал
факт соглашения между немецкими, венгерскими и чешскими
депутатами. Многих приговорили к смертной казни. Бакунина же
сначала судили за участие в дрезденском восстании, а потом
выдали Австрии.
3-го мая 1849 года, в связи с отказом Саксонии признать,
конституцию, выработанную франкфуртским парламентом, в Дрез¬
дене произошло восстание, в котором Бакунин принял активное
участие. О нем ходили легенды, ему приписывали особо реши¬
тельные меры и т. п. О нем рассказывали, что он советовал
Мадонну Рафаэля поставить на городскую стону, уведомив об
этом прусские войска. Он был уверен, что прусские войска не
будут стрелять, не желая уничтожить бессмертного произведения
искусства. Он предлагал правительству свои услуги и был не¬
официальным комендантом города, дравшимся на баррикадах.
Бакунин советовал правительству двинуться в Богемию и под¬
нять там восстание; его назвали сумасшедшим. Бакунин вместе
с друзьями направляется в Фрейберг, надеясь на богемское вос¬
стание. Встреченный враждебно, они направляются в Хемниц,
где по дороге их арестовывают и 11-го мая выдают прусским
властям. Бакунина везут в дрезденскую тюрьму. Затем его пере¬
водят в нейштадтскую казарму: с августа 1849 г. до середины
июня 1850 г. Бакунин сидел несколько месяцев пригвожденный
к стене в кенигштейской крепости. В январе 1850 г. военным
судом он приговаривается к смертной казни, затем замененной
пожизненным заключением, прерванным из-за выдачи в июне
1850 г. Австрии. На вопросы он не отвечал, и 15-го мая 1851 г..
австрийский суд приговаривает Бакунина к смертной казни, вто¬
рично замененной пожизненным заключением.
О его аресте и о его переходе из рук одного правительства,
точившего на него зубы, в руки другого, бывшего задетым им,—
периодически извещалось русское правительство, сильно желав¬
шее получить «прапорщика Бакунина» в свои руки. Австрия
его выдала. В июне 1851 г. Бакунин уже сидел в Алексеевской
равелине Петропавловской крепости. Здесь была им написана
Николаю доселе неизвестная, но долженствующая стать знаме¬
нитой «Исповедь».
Жутко становится, когда впервые читаешь эту «Исповедь»,
написанную почти по приказу. Да зачем он писал ее, если она
искренна? Если неискренна, так что он хотел достигнуть ею?
Сколько в ней лести и учтивости, сколько самобичевания и само¬
— 135 —
суда! Зато, сколько и пощечин Николаю, ловко, дипломатично
замаскированных, сколько смело-революционного вызова царю-
самодержцу.
Об «Исповеди» намекает Бакунин в письме от 8/XII 1860 г.
к Герцену: «Я рассказал Николаю всю свою жизнь за границею,
со всеми замыслами, впечатлениями и чувствами, причем не
обошлось для него без многих поучительных замечаний насчет
его внутренней и внешней политики. Письмо мое, рассчитанное,
во-первих, на ясность моего, повидимому, безвыходного положе¬
нии, с другой же, на энергический нрав Николая, были напи¬
сано очень твердо и смело и именно поэтому ему очень понрави¬
лось». После прочтения «Исповеди» нельзя сказать, чтобы это
совершенно соответствовало истине.
Ралли он говорил, что письмо было «славянофильское»,
«написано оно было под влиянием тех оскорблений, которые
я вынес в австрийских тюрьмах». Это замечание дает много для
уразумения причин написания «Исповеди». Во всяком случае,
кроме намеков и полуслов об «Исповеди», от Бакунина мы ничего
не имеем. А вместе с тем Бакунин писал «Исповедь», думал
долго, прежде чем писать ее, и почему-то жалел о том, что она
была написана. Затем — это вполне законченное, цельное, про¬
думанно построенное произведение; редкие качества для произве¬
дений Бакунина.
Несколько причин побуждает нас рассмотреть «Исповедь»:
во-первых, она нарисует нам мировоззрение и душевное настрое¬
ние Бакунина после 1848 года; во-вторых, она явится ценным
вкладом в ту область научных исследований о Бакунине, которая
занимается анализом души Бакунина, Бакунина-человека.
С этой точки зрения «Исповедь» нарисует нам слабости, колеба¬
ния и зигзаги его душевной натуры. Наконец, «Исповедь» важна
в том отношении, что в ней дана автобиография Бакунина, рас¬
сеивающая многие установившиеся в литературе о Бакунине
предрассудки; в ней же и его автохарактеристика.
Разделена «Исповедь» на две большие части. Первая часть
посвящена описанию всех действий, планов, мыслей и идеалов
относительно России. Вторая описывает «грехи немецкие», по его
выражению. В первой части, затрагивающей непосредственно
Николая, больше материала, рисующего его тогдашнее состояние
духа, отношение к русской действительности и к Николаю, не¬
определенность его миросозерцания, его взгляд на самого себя.
Вторая в своей большей части рисует его революционную дея¬
тельность среди славян, поляков и революционную деятельность
в Европе.
Чтобы использовать такой памятник, как «Исповедь», нужно
понять, как сам автор смотрел на свое произведение, т.-е. поста¬
раться ответить на вопрос: почему автор написал исповедь, для
— 136 —
чего он ее написал. чего думал достичь ею? Эти вопросы и нужно
задать относительно «Исповеди» Бакунина.
С чем он пришел в крепость? Он пришел с окаленной, при¬
тупленной душой, он пришел изменившийся во многом. «От 1848 г.,
особенно же со времени моего заключения, я успел перейти через
столько различных положений, впечатлений, ожиданий, горьких
опытов и горьких предчувствий, надежд, опасений и страхов, что
душа моя, наконец, окалилась, притупилась, и мне кажется, что
и надежда, и страх потеряли на нее всякое влияние».
«На дороге я услышал многое, чего прежде не знал, чему бы
за границей никогда бы не поверил. Многое, очень многое во мне
изменилось; но могу ли сказать по совести, что во мне не оста¬
лось также и много, много следов старой болезни».
Полное фиаско, совершенные неудачи всех его планов и пред¬
приятий, тягость от мерзкой клеветы, кружившейся всюду вокруг
него, как черный ворон смерти в сказках. Глубокое разочарование
и пессимизм, продиктованные неудачами и являвшиеся резуль¬
татом слишком частого смотрения на действительность через слиш¬
ком розовые очки. Внутреннее требование оглянуться на пройден¬
ный путь, посмотреть спокойно на сделанные дела, передумать и
провести через горнило внутренней самокритики свое прошлое,
остепениться, физически и морально отдохнуть, остановиться, что¬
бы набрать новые силы... Отсюда ирония, самобичевание, страш¬
ные сомнения. Он устал, мятущийся — устал от деятельности, от
клеветы, от несправедливостей, от оков, от тюрем и крепости.
А усталость — мать сомнений, вялости. Усталость убивает инстинкт
движения и деятельности, а рождает чувство страха, желание
остановки во что бы то ни стало, ценою чего бы то ни было,
хотя бы лести, предательства и т. п. Вот с каким душевным
багажем пришел Бакунин в Алексеевский равелин. Несомненно,
что ни России, ни ее самодержца Бакунин хорошо не знал.
В России он больше спорил о разумности действительного и о дей¬
ствительности разумного, чем об экономическом и политическом
положении страны. За границей он о России знал по наслышке,
да по газете, ожидая каждый день революции в России, искренно
говоря в 1847 г. на польском банкете, что «царствование Николая
похоже па царствование Людовика XVI. Все предчувствуют гро¬
зу... грозу близкую, ужасную, которая пугает многих, но которую
нация призывает с радостью».
Он пишет в «Исповеди»: «Я знал Россию мало. 8 лет жил
за границею, а когда жил в России, был так исключительно за¬
нят немецкой философией, что ничего вокруг себя не видел...
За границей, когда внимание мое устремилось в первый раз на
Россию, я стал внимательно вспоминать и собирать старые, бес¬
сознательные впечатления и отчасти из них, отчасти из разных
доходивших до меня слухов создал себе фантастическую Россию,
- i т —
готовую к революции»... И приказ Николая, коронованного шпиона
и охранника, первого среди равных ему по талантам охранни¬
ков, усталый Бакунин готов был на минуту серьезно принять
за желание понять его, горячего, пылкого, ошибавшегося, изму¬
ченного, но честного, не предателя Бакунина. Он хотел верить,
что с Николаем он сможет поговорить, что Николай поймет его —
в нем заговорил возмущенный, загнанный дворянин, который убе¬
ждает своего императора. Он не чувствовал своей классовой «об¬
особленности от императора — ее не было. И несомненно, что
в минуту написания «Исповеди» Бакунин в самом деле, серьезно,
всей душой чувствовал Николая своим «отцом», духовником. Не¬
сомненно, что в эти минуты, отбрасывая политическую оболочку,
психологически, как дворянин, Бакунин чувствовал какую-то бли¬
зость к Николаю. Он думал, что Николай поймет его, а понять
иногда, значит — простить. Он верил в честность Николая, хотя и
не совсем. Он надеялся на душу его, хотя и думал, что просьба
царя об исповеди есть приказ охранной собаки о покаянии и
выдаче виновных. И веря и надеясь так, он сам боялся при¬
знаться себе в этом: «Я очень хорошо понимаю,— пишет он,— что
строгость законов не исключает человеколюбия, точно так же, как
и обратно, что человеколюбие не исключает строгого исполнения
законов. Я знаю, сколь велики мои преступления и, потеряв право
надеяться, ни чего не надеюсь,— и сказать ли Вам правду, Госу¬
дарь, я так постарел и отяжелел душою в последние годы, что
даже почти ничего не желаю». Да, да, «почти ничего не желаю»,
а свободы Вы желали, Михаил Александрович! Желали, так
желали, что в Вас теплилась мысль, что строгость законов не
исключает человеколюбия. Вы думали, что, раскрыв Николаю душу,
сказав ему обо всех сомнениях, часто преувеличивая их, льстя
ему, — Вы надеялись таким образом пробудить в нем человека,
исповедника, «от которого человек ожидает не здесь, но для дру¬
гого мира, прощения».
Когда Бакулин обдумывал «Исповедь», он боялся, что его
хотят использовать, как шпиона, предателя, и он предупреждает
об этом:... «Молю Вас, Государь, не требуйте от меня, чтобы я
Вам исповедывал чужие грехи. Ведь на духу никто не открывает
грехи других, только свои. Из совершенного кораблекрушения,
постигшего меня, я спас только одно благо: честь и сознание,
что я, для своего спасения или для облегчения своей участи,
нигде, ни в Саксонии, и и в Австрии, не был предателем. Про¬
тивное же сознание, что я изменил чьей-нибудь доверенности или
даже перенес слово, сказанное при мне по неосторожности, было
бы для меня мучительнее самой пытки. И в Ваших собственных
глазах, Государь, я хочу быть лучше преступником, заслуживаю¬
щим жесточайшей казни, чем подлецом». Николаю не понрави¬
лось это: он почувствовал, что сыщик на-половину открыт: это
— 138 —
показывает его характерная пометка на полях: «Этим уже уни¬
чтожается всякое доверие; ежели он чувствует всю тяжесть своих
грехов, то одна чистая полная исповедь, а не условная, может
почесться исповедью». Покоробило, видно, Николая, что мало
узнает.
Бакунин устал. Скитания, одиночество, оторванность и кле¬
вета сделали свое дело. Отсутствие ясного политического миро¬
воззрения, политической программы, бросание из стороны в сто¬
рону, недостаточность социального глазомера довершили это дело.
В трудную минуту жизни — в Петропавловке — он оказался слабым,
немощным человеком, испугавшимся вечного крепостного заключе¬
ния, в котором «все помнишь и помнишь без пользы; и мысль и
память становятся невыразимым мученьем и живет долго, живет
против воли и, никогда не умирая, всякий день умирает в без¬
действии и в тоске». Усталость и страх, с одной стороны, анти-
стационарность его натуры — с другой, продиктовали ему диплома¬
тически просить снисхождения и прощения, каяться в грехах и
признаваться в уважении к Николаю. Целью «Исповеди» и было
снискать «прощения», в крайнем случае, снисхождения. Это до¬
казывается последними словами «Исповеди»: «Государь. Я — пре¬
ступник великий и не заслуживающий помилования. Я это знаю,
и если бы мне была суждена смертная казнь, я принял бы ее,
как наказание достойное, принял бы почти с радостью: она изба¬
вила бы меня от существования несносного и нестерпимого. Но
граф Орлов сказал мне от имени В. И. В., что смертная казнь
не существует в России. Молю же Вас, Государь, если по зако¬
нам возможно и если просьба преступника может тронуть сердце
В. И. В., Государь, не велите мне гнить в вечном крепостном
заключении».
Еще яснее эта цель выясняется из письма 1857 г. к Але¬
ксандру II. Там говорится: «Пред Вами, Государь, мне не стыдно
признаться в слабости; и я откровенно сознаюсь, что мысль уме¬
реть одиноко в темничном заключении пугает меня, — пугает го¬
раздо более, чем сама смерть,— и я из глубины души и сердца
молю В. В. избавить меня, если возможно, от этого последнего
самого тяжкого наказания».
Этим объясняются те страницы, где Бакунин старается отбро¬
сить от себя все обвинения. Умел хитрить Бакунин, он мог дипло¬
матично-тонко придать всему написанному им определенный ха¬
рактер, определенный оттенок, нужный ему. Этот оттенок он и
придал «Исповеди». Ложных обвинений было много, чтобы можно
было смягчить приговор или быть прощенным, нужно было, очистив¬
шись от этих обвинений, показать, что все «преступления» происхо¬
дят от свойств характера и вследствие ошибок; нужно было осо¬
бенно напирать на то, что, окончившись неудачей, со всеми пред¬
приятиями так и должно было случиться и нужно было всему
— 139 —
изложению придать покаянный характер, признав всю вину и
справедливость самого строгого наказания; нужно было осудить
прошлое. Вот путь к прощению, данный «Исповедью»; Бакунин
по этому пути пошел, пошел еще и потому, что многое в нем
изменилось и много пришлось переоценить.
Обвинения, противоречащие фактам, приведенным в «Испо¬
веди», — наглая ложь.
Раньше всего он протестует против обвинелий в сношениях
с коммунистами. Верно, что он с Вейтлингом познакомился, слу¬
шая его, но «против теории его я спорил». «Другой связи у меня
ни с ним, ни с другими коммунистами ни в это время, ни потом
не было, и я сам никогда не был коммунистом»...
«Я знал впоследствии многих французских, немецких, бель¬
гийских и английских социалистов и коммунистов, читал их со¬
чинения, изучал их теории, но сам не принадлежал никогда ни
к какой секте, ни к какому обществу и решительно оставался
чужд их предприятиям, их пропаганде и действиям». Это место
с неопровержимой ясностыо доказывает отчужденность Бакунина
от европейского социалистического движения и на его политиче¬
ское одиночество в Европе.
Обвинение, что он был агентом Ледрю Роллена, ложно уже
по одному тому, «что он все-таки сохранил слишком много гордо¬
сти, самостоятельности, чувства достоинства и, наконец, любви
к родине для того, чтобы согласиться быть против нее презрен¬
ный агентом, слепым и грязным орудием какой бы то ни было
партии, какого бы то ни было человека».
Наконец, им отвергается обвинение в цареубийстве. Бакунин
говорит, что боролся против Николая, но, «что никогда душа его
не была способна ни к злодейству, ни к подлости»... «Наконец,
Государь, — патетически заявляет он,— даже в самое последнее
время, наперекор всем демократическим понятиям, и как бы про¬
тив воли, я глубоко, глубоко почитал Вас. ...С такими чувствами,
с такими мыслями, несмотря на все политическое безумие, я не
мог быть цареубийцею, и Вы поверите, Государь, что это обви¬
нение — не что иное, как гнусная ложь».
Вот главнейшие обвинения, которые он опровергает. Эти
опровержения должны были послужить фактическими реальными
данными для смягчения приговора, если не полного оправда¬
ния.
Таким образом, в основу критерия «Исповеди» должны быть
положены следующие моменты: духовная и физическая усталость,
желание оглянуться на пройденную жизнь, необходимость после
бурной деятельности самокритики и вытекающий отсюда момент
переоценки ценностей. В равелин Бакунин пришел не только
с надломленной душой, но и с надломленной идеологией, бывшей
туманной, расплывчатой и неопределенной. Целью «Исповеди»
— 140 —
было получение свободы — его деятельная натура требовала дея¬
тельности.
Он ставит в «Исповеди» три вопроса: почему он желал ре¬
волюции в России, какого порядка вещей желал он на месте
существующего и какими путями и средствами думал он начать
революцию в России. Сколько звонких пощечин дает Бакунин
Николаю, отвечая на эти вопросы.
«Когда обойдешь мир, везде найдешь много зла, притеснений,
неправды, а в России, может быть, более, нем в других государ¬
ствах. На Западе против зла есть лекарства: публичность, обще¬
ственное мнение, наконец, свобода, облагораживающая и возвы¬
шающая всякого человека. Этого лекарства не существует в Рос¬
сии. В России главный двигатель — страх, а страх убивает вся¬
кую жизнь, всякий ум, всякое благородное движение души. Трудно
и тяжело жить в России человеку, любящему правду, человеку,
любящему ближнего, уважающему равно во всех людях достоин¬
ство и независимость бессмертной души... Хуже же всех прихо¬
дится простому народу, бедному русскому мужику, который, нахо¬
дясь на самом низу общественной лестницы, уже никого притес¬
нять не может и должен терпеть притеснения от всех, по этой
русской же пословице: нас только ленивый не бьет... Везде во¬
руют и берут взятки и за деньги творят неправду и во Фран¬
ции, и в Англии, и в честной Германии: в России же, думаю,—
более, чем в других государствах. В России трудно и почти не¬
возможно чиновнику быть не вором... И воровство, и неправда, и
притеснения в России живут и растут как тысячечленный полип,
которого, как ни руби и ни режь, он никогда не умирает... Один
страх противу сей всепоедающей болезни недействителен. Против
такого зла необходимы другие лекарства: благородство чувств,
самостоятельность мысли, гордая безбоязненность чистой совести,
уважение человеческого достоинства в себе и в других и, нако¬
нец, публичное презрение ко всем бесчестным, бесчеловечным,
общественный стыд, общественная совесть. Но эти качества, силы
цветут только там, где есть для души вольной простор, не там,
где преобладают рабство и страх; сих добродетелей в России боят¬
ся не потому, что их не любили, но опасаясь, чтоб с ними не
завелись и вольные мысли... (Многоточие у Бакунина.)
... Более всего поражало и смущало меня несчастное
положение, в котором обретается ныне так называемый черный
народ, русский добрый и всеми угнетенный мужик... Почему
оно (русское правительство. И. Р.) не употребит своего
могущества на освобожденье, на возвышение, на просвещение
русского народа.
«... Оно (правительство. И. Р.) действительно не хочет ни
свободы, ни просвещения, ни возвышенья русского народа, видя
я нем только бездушную машину для завоеваний в Европе».
— 141 —
Яркая критика, смелый вызов, откровенный взгляд на кон¬
сервативно-реакционную роль русского правительства. Он, повиди¬
мому, сам себе выяснял: против чего же он борется, какова же
русская действительность. В этом ответе видно, что урок Европы,
«бурного года», не пропал даром. Самая постановка вопросов,
режущая правда ответов показывают в нем человека, умеющего
бороться, показывают гордость мысли. Но он знает, что «энерги¬
ческий прав Николая» не есть бесконечное терпение, что если
и сказать правду, то нельзя все сразу, нельзя обухом по голове,
а пронять нужно понемногу: не мытьем, так катаньем. Будучи
сам энергической натурой, он хорошо понимал психологию Нико¬
лая. II он спохватывается. Ответ на вопрос: как думаешь ты
теперь,— показывает отсутствие у него новых идеалов, после того,
как он успел многое передумать, показывает, что его давило вну¬
треннее бессилие. Лгать он не мог, он с самого начала говорит,
«что никакая ложь, даже тысячная часть лжи не вытечет из
пера моего». От ответа он увильнул: он сказал, ничего не ска¬
завши, что «правительственная наука и правительственное дело
так велики, так трудны, что мало кто в состоянии постичь их
простым умом, не быв к тому приготовлен особенным воспитанием,
особенною атмосферою, близким знакомством и постоянным обхо¬
ждением с ними». II «что в жизни государств и народов есть
много высших условий, законов, не подлежащих обыкновенной
мерке, и что многое, что кажется нам в частной жизни непра¬
ведным, тяжким, жестоким, становится в высшей политической
области необходимым». Этими отголосками гегелевской формулы
о разумности действительного и действительности разумного он
ответил на вопрос. Совсем умолчать нельзя было: это была «Испо¬
ведь»-допрос, необходимо было ответить на все пункты; пункты,
оставленные без ответа, возбуждают подозрения.
Вместо существующей власти он желал диктаторской, он ду¬
мал, «что в России, более чем где, будет необходима сильная дикта¬
торская власть, которая бы исключительно занялась возвышением;
и просвещением народных масс: власть, свободная по направлению
и духу, но без парламентских форм, с печатанием книг свобод¬
ного содержания, но без свободы книгопечатания, окруженная
единомыслящими, освещенная их светом, укрепленная их воль¬
ным содействием и неограниченная никем и ничем». Конечно,
ни о каком анархизме или социализме здесь нельзя говорить;
утопический идеал богатой революционно-пылкой фантазии — не
больше. Стеклов же в этом идеале власти видит прототип совет¬
ской власти и по этому поводу называет Бакунина «пророком»,
провозвестником советской власти.
Смотря на прошлое и оценивая его, яснее видишь выпукло¬
сти — их видел и Бакунин. Во всем этом плане устройства Рос¬
сии, впервые, наверное, изложенном на бумаге и в порядке об¬
— 142 —
думанном, он сам чувствовал детскую наивность, политический
nonsens, незрелость и недодуманность. Он высказывает это отно¬
сительно многих своих планов, неизменно кончавшихся неуда¬
чами. Напр., говоря о планах революции в Богемии, он пишет:
«Вспоминая теперь, какими бедными средствами я замышлял
совершить революцию в Богемии, мне становится смешно: я сам
не понимаю, как я мог надеяться на успех».
Он был оторван от родины, он был всему чужой в Европе:
Марксу и Вейтлингу, польским организациям и славянским ли¬
гам. Вся жизнь шла мимо него. Одиночество, далекость от всех,
скачки его политической мысли, странности политической работы
сослужили для него плохую службу липкой бумаги для клеветы,
которая всю жизнь его преследовала, мучила, давила, не давала
покоя. Впервые пронесся слух о предательстве Бакунина, как он
сам об этом пишет, среди поляков, которые начали относиться к
нему с недоверием, мучившим его всю жизнь. «Мое положение
между ними (поляками И. Р.) было с самого начала тяжелое и
странное: все знали меня, были со мной очень любезны, говорили
мне тьму комплиментов; но я чувствовал себя между ними
чужим...»
Переходя к его автохарактеристике, нужно сказать, что он
описал себя довольно верно. Это показывает, что он над собою
думал, думал над своими поступками и умел их довольно верно
оценивать. Он отличает в себе вечное стремление к жизни, к
действию, любовь к грандиозному и фантастическому. Основная
черта его характера — требование борьбы и движения, отсюда не¬
нависть к авторитету и к угнетению, привычка вмешиваться в
чужие дела. Интересно, что он отличает в себе фатализм — при¬
знак неоформленного мировоззрения. Эти мысли явились резуль¬
татом долгих и тяжелых дум: ... «в последние два года я имел
довольно досуга на изучение самого себя, для того, чтобы обду¬
мать всю прошедшую жизнь».
Нужно подытожить результаты рассмотрения «Исповеди».
Искренна ли она? В целом, несомненно. А лесть, ложное
самобичевание и слишком жестокая расправа с самим собой объяс¬
няются, с одной стороны, усталостью и внутренним кризисом, а
с другой — целью «Исповеди»: вымолить прощение. Вечного заклю¬
чения он испугался. Ему нужна была фантастика жизни, перед
тяжелой реальностью он спасовал и стал на колени перед само¬
держцем. Что дала нам «Исповедь»? Она подтвердила, что в
Европе он был одинок, чувствовал себя тяжко, что окружающие
его товарищи относились к нему — иные с презрением, другие с
подозрением, а в общем, все были от него в стороне. Плохое на¬
строение усугублялось тем, что идеи и планы были разбиты, а
клевета гуляет по белу свету. От ареста до Петропавловки про¬
шло два года: за это время он изменился, много передумал
143 —
переоценил. Автохарактеристика, данная им, верна: главное всвоей духовной натуре — страсть к действию и влечение к фанта¬
стическому — он понял.
Насчет того, что «Исповедь» рассеивает некоторые пред¬
рассудки о Бакунине, можно сказать, что она рассеивает, во-пер¬
вых, тот предрассудок, будто Маркс пустил первый про него кле¬
вету; он сам говорит, что первыми пионерами в этом некрасивом
деле были польские эмигранты. Затем «Исповедь» разрушает
сказку Герцена о том, что после революции 48 г. его старались
выжить из Парижа Флокон и Коссидьер; он уехал сам, одолжив
у провизорного правительства 2.000 фр., которые он, впрочем,
никогда не отдал.
После того, как он получил право свиданий, он получил
право писать родным письма, в которых громко звучат покаян¬
ные ноты, ноты смирения и осуждения прежней деятельности.
12 марта 1854 г. Бакунин был доставлен в Шлиссельбург, где
ему было разрешено получать из дому книги и припасы, гулять,
иметь чернила и бумагу. Жандармы даже озаботились присыл¬
кой в камеру Бакунина клетки с двумя канарейками. В марте
1857 г. он высылается в Томск, где в конце 1858 г. женился на
Антонине Ксаверьевне Квятковской.
Герцен объяснял женитьбу Бакунина «сибирской скукой».
Странно, как человек развитой, познавший борьбу в мировом мас¬
штабе, мог жениться на женщине совершенно неинтересной, на
женщине, о которой он впоследствии говорил, что она очень глу¬
пенькая и лишь хорошо переписывает рукописи. В письме к Гер¬
цену он пишет, что они страстно любили друг друга.
Нельзя принимать всерьез объяснение Карелина, объяснение,
высосанное из пальца, по которому брак Бакунина был фиктив¬
ный и этим браком Бакунин спас девушку от назойливых (как
полагается!) приставаний нечестного человека. В общем, роман в
духе Диккенса. Повидимому, одиночество, отсутствие деятель¬
ности, привета и ласки сыграло свою роль в истории брака.
Внешнюю причину брака видят в желании Бакунина получить
право свободного передвижения по Сибири. Он писал томскому
губернатору, что, «женившись, он, должен сознавать себя в силах
упрочить существование жены и семейства, для этого нужен
дельный труд, найти который немыслимо без позволения отлу¬
чаться от места, назначенного к жительству». Удивляясь тому,
что его еще, повидимому, подозревают в намерениях и стремле¬
ниях, давно прошедших, он пишет: «Мне кажется, что одно мое
намерение жениться могло бы служить доказательством моей
твердой решимости посвятить остальную жизнь мирным и закон¬
ным занятиям». В праве переезда ему было отказано несколько
раз, пока в 1859 г. ему разрешено было переехать в Иркутск.
Здесь он поступает на службу к одному золотопромышленнику,
— 144 —
что дает ему право разъездов. Мысль о получении свободы его и
здесь не покидала. В 1859 г. мать его обратилась снова, с хода¬
тайством о полном прощении сына; оно было оставлено без от¬
вета. В 1860 г. Муравьев-Амурский просил о возвращении сво¬
боды Бакунину. Царь приказал «насчет Бакунина повременить».
На отношениях Бакунина и Муравьева-Амурского следует
остановиться в виду того, что содержание этих отношений указы¬
вает, как Бакунин ошибался в людях, увлекаясь фразой или
маскированным делом. Это указывает на путанность политических
воззрений и принципов Бакунина, на то еще, что его пансла¬
визм был в чем-то близок панславизму казенному.
Как-то иркутское общество было недовольно смертью одного
из дуэлянтов, чиновника особых поручений при М.-А. Говорили,
что это простое убийство, поддержанное губернатором. М.-А.
расправился с местной интеллигенцией: была закрыта в городе
библиотека, выслан в Енисейскую область Петрашевский. Об
этом через местного уроженца, Белоголового, написал Герцен в
приложении к «Колоколу» — «Под суд». Против этой статьи напе¬
чатал возражения Бакунин. В них он хвалит Муравьева-Амур¬
ского, превозносит его, как революционера, «вполне нашего»,
«спасителя России». Он описывает М.-А., как «гениального адми¬
нистратора», «государственного человека» и т. п. М.-А. «готовый
спаситель России». Чем же заслужил М.-А. право на такой лест¬
ный отзыв со стороны Бакунина? Во-первых, тем, что критиковал
петербургскую бюрократию, отрицал конституционный строй и
часто мило говорил о славянском единении и федерации. Далее,
М.-А., по словам Бакунина, «единственный во всем официаль¬
ном мире, высоко себя поставивший и сделавший себе громкое
имя не пустяками, не подлостью, а великим патриотическим де¬
лом». Что ж это такое за дело? Бакунин отвечает: «Главное его
дело — присоединение Амура к России». Восторгаясь воинствен¬
ностью М.-А., Бакулин оправдывает все жертвы, принесенные
Россией для приобретения этого края. «Что значит эта времен¬
ная жертва в сравнении с огромностью добытых результатов».
В письме он называет М.-А. «единственным человеком между
всеми в России, стòящим, чтобы мы стояли за него горой». Он
предлагает Герцену, во имя преданности общему делу, напечатать
все его возражения. Они были напечатаны, хотя Герцен и ве¬
рил Белоголовому; его благородство не допустило напечатать что-
либо против человека, который всю жизнь борется за человече¬
скую свободу и который теперь, быть может, засажен навсегда
в Сибири. «Правда — мне мать, но Бакунин — мне Бакунин» — ска¬
зал Герцен.
Декабрист Завалишин рисует М.-А., как человека своеко¬
рыстного и «шарлатана большой руки». Завалишин сводит на-
нет амурский поход, указывая, что договор с Китаем не был
— 145 —даже ратификован. По отношению к населению этот сатрап, как
и все другие, проявлял деспотизм, самодурство и жестокость. И
таким-то человеком восхищался Бакунин, прощая ему его отри¬
цательные стороны за его «революционность». Но либеральная
революционность или революционная либеральность М.-А.— это
была пыль, пущенная в глаза Бакунину». Муравьев-Амурский ли¬
цемерно объяснял угодливость царю необходимостью воспользо¬
ваться в интересах свободы такой огромной силой, как самодер¬
жавие. Царю он заявлял, что сближение с либеральной частью
общества необходимо, чтобы лучше наблюдать за нею. Своими
фразами он обморочил Бакунина, увлекающегося, никогда не умев¬
шего хорошо разбираться в людях, не имевшего ни определен¬
ных политических идеалов, ни желаний. Деятельного Бакунина
приводила в восхищение всякая твердая деятельность, декориро¬
ванная красиво. Он мечтал, мечтал о работе.
Он жадно ловил всякие известия со стороны и много над
ними думал.
Он ждет, он верит в переворот. Он пишет Герцену (6/ХII
1860 г.): «Слова в России действуют на меня, как рвотное: чем
эффектнее и сильнее, тем тошнее. Вся литература — писание да
болтовня, а ни капли жизни и дела — нет ни к чему действитель¬
ного интереса... Я ничего не жду от известных в литературе
имен, верю же в спящую силу народа, верю в среднее сословие,—
не в купечество, оно гнилее дворянства, но в фактическое, офи¬
циально не признанное среднее сословие, образующееся постоянно
из отпускных людей, приказчиков, мещан, поповских детей — в них
сохранились еще и русский сметливый ум и русская удалая пред¬
приимчивость». Его положение по письму рисуется очень мрач¬
ным. «Я — раб, я — мертвец, я — труп»,— пишет он.— Я одного только
желал: не примиряться, не резиньироваться, не измениться, не
унизиться до того, чтобы искать утешения в каком бы то ни
было обмане, сохранить до конца святое чувство бунта». Его тя¬
нет в Россию: «Ехать в Россию стало для меня действительною
необходимостью... Теперь надо в Россию, чтобы искать людей,
вновь познакомиться со старыми и открыть новых, чтобы ознако¬
миться живее с самой Россией и постараться угадать, чего от нее
ожидать можно, чего — нельзя». Он решился взять свободу. В июне
1861 г. он уезжает из Иркутска, условившись с женой, что она
поедет к своим родным в деревню и выедет в Лондон, когда по¬
лучит от мужа известие о благополучном его прибытии в Европу.
Он уезжает из Иркутска по официальному делу в Николаевск
в июле. В августе прибывает в Иокогаму, 3 сентября попадает
в C.-Франциско, откуда через Нью-Йорк приезжает 15 декабря
1861 г. в Лондон.
«Бакунин в Лондоне,— писал после его прибытия Герцен.—
Бакунин, погребенный в казематах, потерянный в Восточной Си-
Записки научн. о-ва марксистов № 3.
10
— 146 —
бири, является бодрый и свежий среди нас... С Бакуниным не¬
вольно оживают стаи теней и образов бурного года». В Лондоне
были: Герцен, Огарев, Луи-Блан, Мадзини, среда ему родная и
близкая. Его натура действия увидела вокруг себя движение и
действие.
Настроение Петропавловки и Сибири, как рукой сняло. А
взгляды?— Взгляды были слишком путаными, чтобы заниматься
их разбором.
Они создаются действием, деятельностью, а он «рвался, до¬
верчивый и отвлеченный, как прежде, к делу» (Герцен). О реак¬
ции он только читал, он не знал ее близко, и в нем поэтому не
было удрученного настроения пессимизма — разве грустит орел,
который вырвался из неволи? Опять Бакунин «спорил, пропове¬
дывал, распоряжался, кричал, направлял, организовывал и обод¬
рял целый день, целую ночь, целые сутки. В короткие минуты,
остававшиеся у него свободными, он бросался за свой письмен¬
ный стол, расчищал небольшое место от золы, и принимался пи¬
сать пять, десять, пятнадцать писем в Семипалатинск и Арад,
в Белград и Царьград, в Бессарабию, Молдавию и Бедокриницу.
Середь письма он бросал перо и приводил в порядок какого-ни¬
будь отсталого далмата и, не кончивши своей речи, схватывал
перо и продолжал писать; это, впрочем, для него было облегчено
тем, что он писал и говорил об одном и том же. Деятельность
его, праздность, аппетит и все остальное, как гигантский рост и
вечный пот, все было не по человеческим размерам, как он сам;
а сам он — исполин с львиной головой и всклокоченной гривой»
(Герцен).
Бакунина поглощают славянские и русские дела. Он пере¬
водит для «Колокола» Коммунистический манифест, пишет бро¬
шюру «Народное дело. Романов, Пугачев или Пестель». В этой
брошюре он ставит вопросы о желаниях народа, о роли Але¬
ксандра в революции и о месте в ней молодежи. Что же хочет
народ и его «Народная партия»? Вся земля должна принадле¬
жать русским. Народное самоуправление, с царем или без царя,
все равно, но без чиновничества. Федеральный союз со свобод¬
ными: Польшей, Литвой, Украйной и т. д. Создание великой и
вольной Федерации Всеславянской. Это дело, если бы царь захо¬
тел, он мог бы его совершить. Народ пошел бы за царем, так
как глубоко в него верит — и тогда это был бы самый знамени¬
тый царь в России. Бакунин не верит в возможность такого мир¬
ного исхода революции, остается путь кровавый, в котором должна
принять участие молодежь. Она обязана это сделать, так как
иначе, без народа, вне народа, жизнь молодежи становится бес¬
смысленной. Вне народа нет русской силы, с народом надо
слиться, «дабы он признал молодежь своею». Отсюда уже одни
шаг до призыва: «в народ». 1863-й год, год польского восстания,
— 147 —
год, когда Бакулин закипел, как в былые времена, времена Дрез¬
дена. Он рассылает тайных эмиссаров, заведует пересылкой «Ко¬
локола» в Россию, едет в Стокгольм, чтобы быть ближе к собы¬
тиям, от имени «Колокола» ведет переговоры с поляками... Он
верил, что польское восстание будет искрой, из которой возго¬
рится восстание русское, мечтал об отправке в Польшу русского
легиона. В его отношениях к полякам, в своей речи в Стокгольме,
не видно строгой цели и путей. Та же наивность, та же вера во
всякую мелочь, бьющую в глаза.
Жестокое подавление польской революции, страшнейшая реак¬
ция в России заставили отойти Бакунина от работы в России и
окунуться в европейскую жизнь. В январе 1864 года он едет в
Италию, страну Гарибальди и Мадзини. Славянская его деятель¬
ность закончена,— начинается период общеевропейской социально-
революционной работы Бакунина.
В Италии он нашел много тайных политических союзов, де¬
классированную интеллигенцию, готовую на всякий заговор, бед¬
ную и голодную крестьянскую массу и люмпен-пролетариат. Эти-
то части общества и казались ему самыми революционными. Его
взгляды принимают в это время более определенный характер.
В процессе борьбы он определялся, выравнивался, революциони¬
зировался. Религиозно-мистической агитации Мадзини он противо¬
поставил свой воинственный атеизм, политическому догматизу
его — анархизм. Политические организации выливаются в тайные
союзы, тактика — в местные бунты и восстания. Он основывает
журнал «Свобода и Справедливость», целью которого была борьба
с Мадзини, с его религиозностью и государственностью. В 1864 г.
он организовывает тайное «Международное братство» или «Союз
революционных социалистов», который «поставил в своей про¬
грамме атеизм, совершенное отрицание всякого авторитета и
власти, уничтожение юридического права, отрицание государ¬
ственности, заменяющей в государстве свободную человечность,
отрицание понятия гражданина, которое заменяет в государстве
понятие свободного человека, коллективную собственность; он
объявил труд основанием общественной организации, которая в
этой его программе указывалась в виде вольной федерации снизу
вверх» (Гильом).
В 1869 г. это братство из-за внутренних несогласий по во¬
просу об Альянсе было распущено, после того, как Бакунин напи¬
сал письмо об уходе из Ц. К. О каких разногласиях шла речь,
Гильом умалчивает.
В 1867 и в 1868 г.г., живя в Швейцарии, Бакунин уча¬
ствует в конгрессах Лиги Мира и Свободы, один из которых
происходил под председательством Виктора Гюго. Бакунин даже
выбирается в Ц. К. В своей речи на первом конгрессе он ука¬
зывает, что осуществить свободу и мир может только федерация
— 148 —
народов, т.-е. уничтожение империи, сущность которой везде оди¬
накова. Всякое централизованное государство, каким бы либе¬
ральным оно ни заявлялось, хотя бы даже имело республикан¬
скую форму, по необходимости угнетатель, эксплоататор народных
и рабочих масс в пользу привилегированного класса... Всеобщий
мир будет невозможен, пока существуют нынешние централизо¬
ванные государства. Мы должны, стало быть, желать их разло¬
жения, чтобы на развалинах этих единств, организованных сверху
вниз деспотизмом и завоеванием, могли разниться единства сво¬
бодные, организованные снизу вверх свободной федерацией общин
в провинцию, провинций — в нацию, наций — и Соединенные Штаты
Европы». Но словам Гильома (Гильом:— «Карл Маркс и Интерна¬
ционал») в начале июля 1868 г. Бакунин «добился того, что Ц. К.
Лиги опубликовал декларацию, в которой говорилось, что в числе
других необходимых реформ надлежит изменить коренным обра¬
зом современную экономическую систему», чтобы достичь «осво¬
бождения рабочих классов и уничтожения деления общества на
классы». Бакунин в это же время занялся проектом сближения Лиги
и Интернационала, членом которого он был с 1864 года. Интерна¬
ционал предложил Лиге вступить в Интернационал, а членам всту¬
пить в местные его организации, т.-е. распустить себя. Лиге это
не понравилось, и в Берне в 1868 г. она созвала свой второй
конгресс. При обсуждении вопроса о связи экономических вопро¬
сов с социальными, резолюция Бакунина не прошла. Она гласила:
«Считая, что из всех вопросов вопрос об экономическом и со¬
циальном уравнении классов и личности является наиболее важ¬
ным. конгресс объявляет, что без разрешения этого вопроса не
могут быть осуществлены в обществе ни справедливость, ни сво¬
бода, ни истина; вследствие этого, конгресс ставит на первую
очередь изучение практических мер для решения социального
вопроса». Буржуазные демократы испугались этой невинной и, в
сущности, двусмысленной революционной фразеологии. Еще больше
испугались эти крахмальные радикалы речи Бакунина, уже строго
бунтарской, определенно-анархической. Обрисовав историю деспо¬
тизма и восстания в России, высказав свои мысли о федерации
Польши, Украйны и т. д., ои приходит к выводу о безнравствен¬
ности и об античеловечности государства.
«Тот, кто желает вместе с нами учреждения свободы, —
кончает он, — справедливости и мира, хочет торжества человече¬
ства, кто хочет полного и совершенного освобождения народных
масс, должен желать вместе с нами разрушения всех государств
и основания на их развалинах всемирной федерации производи¬
тельных свободных ассоциаций всех стран». Бакунин увидал, что
его стремление революционизировать буржуазных демократов до¬
стигло тех же результатов, каких достигло бы мытье черного
кобеля с целью отмыть его добела. Почувствовав пропасть между
— 149 —
собой, бунтарско-анархически настроенным революционером, и той
массою радикальных реформаторов классового общества, которая
и заседала в Лиге, Бакунин с несколькими друзьями выходят из
нее и основывает «Международный Союз Социалистической Демо¬
кратии». Основным принципом этого союза или Альянса было:
уничтожение государства со всеми его последствиями политиче¬
скими и юридическими. «Члену комитета союза И. Ф. Беккеру
(он же член Генерального Совета Интернационала ) поручается»
написать заявление в Ген. Совет о принятии Альянса в состав
Интернационала. Ген. Совет отверг предложение Альянса «так
как наличие второго международного союза, функционирующего
внутри и вне Международного Товарищества Рабочих, будет спо¬
собствовать неизбежно его дезорганизации: подражание в осно¬
вании таких, вне М. Т. Р. находящихся, объединений сделает
М. Т. Р. игрушкой в руках интриганов (намек на Бакунина).
Действительно, по уставу Альянса, он, всецело сливаясь
с Интернационалом, должен иметь в Женеве свой Ц. К., рядом
с местными группами интернационала должен иметь свои; нако¬
нец, он должен, на-ряду с Интернационалом, иметь свои общие
съезды. Организационные противоречия увидел сам Бакунин, когда
признал в «докладе об Альянсе», «что протест Ген. Совета про¬
тив устава Альянса был совершенно правильным, так как по
этому уставу Альянс должен был образовать внутри М. Т. Р.
новое международное общество, независимое от первого». При¬
знавая, что Альянс «уже принес великолепные плоды в Швей¬
царии и Франции, в Испании и Италии», они писали (28/XII
1868 г.): «Мы снимаем о себя ответственность за раскол, который
ваша резолюция 22. XII неизбежно вызовет, и мы оставим
существовать наш Международный Альянс Социальной Демо¬
кратии».
Как только М. А. С. Д. был официально распущен, все
секции Альянса были признаны, как секции Интернационала.
Альянс вышел из «тайного братства» с бунтарем Бакуниным во
главе, — поэтому, несомненно, тайная организация, вопреки отри¬
цаниям этого факта Бакуниным, должна была существовать после
официального роспуска Альянса. Это подтверждает Неттлау:
«После выхода из Лиги, Бакунин предложил собравшимся на
совещание в Берне членам Братства вступить по-одиночке
в Интернационал, сохраняя втайне связь между собою. Но пере¬
вес взяло мнение французов и итальянцев, указывавших, что,
помимо тайной связи, должна существовать соответствующая от¬
крытая организация, и таким образом был основан М. А. С. Д.,
который должен был в качестве отдельного целого вступить
в М. Т. Р., но при том, наряду с программой Интернационала,
иметь свою собственную атеистическую, анархистско-революцион¬
ную программу и собственную интернациональную организацию».
— 150 —
Ясно, что столкнуться в Интернационале должны будут две
идеологии: одна идеология пролетариата, окрепшего и организо¬
вавшегося в капиталистическом строе, другая идеология проле¬
тариата, не вполне отошедшего от цеховой организации труда,
пролетариата, слабо развитого в слабо развитых капиталистиче¬
ских странах. В Интернационале встретятся два мировоззрения:
одно,— охватывающее весь горизонт развития современного поли¬
тического строя, настаивающее на использовании всех возмож¬
ностей и средств, имеющихся в капиталистическом обществе,
с целью подготовки пролетариата к социализму и выработки
методов и приемов для борьбы, когда пролетариату придется быть
могильщиком существующего строя. Второе мировоззрение исхо¬
дит из ненависти к существующему строю, ко всем его отрица¬
тельным сторонам, считает единственным путем завоевания ком¬
мунизма непосредственные восстания, бунты, неиспользовывания
существующего аппарата управления и угнетения против угнета¬
телей, а уничтожение этого аппарата, отрицание всякой власти.
Одно мировоззрение вызвано активным участием пролетариата
в массовом производстве, пониманием развития общества и его
производительных сил и экономики всякого строя.
Второе мировоззрение вызвано разрозненностью неразвитого
пролетариата, его неумением охватить все производство, всю суще¬
ствующую машину власти, все развивающиеся стороны общества.
Поэтому, первое мировоззрение — за всемирную, солидарную и ле¬
гальную и нелегальную борьбу пролетариата. Производство на¬
учило промышленный пролетариат тяге к центру, к организации,
к подготовке каждого шага и к экономизации каждого действия;
для него объединение в борьбе является насущной, актуальной
необходимостью. Пролетариат неразвитого капитализма не научен
этому: он видит, что приобретает благополучие при индивидуаль¬
ной работе у отдельного хозяина, он видит, что победы он, отдель¬
ный рабочий, добьется в борьбе с отдельным хозяином, — отсюда
психология антицентрализма, федеративности, автономии, отсюда
ненависть к глубокому анализу сложного аппарата существую¬
щего государства, отсюда ненависть к государству и к власти.
Развитой капитализм — Германия — дал Маркса. Отсталая
капиталистическая страна — Россия—дала Бакунина. Пролетариат
развитой капиталистической промышленности — Германия, Англия —
привлекают взоры Маркса.
Люмпен пролетариат, деклассированная интеллигенция, бед¬
ное крестьянство отсталых стран — Италии, Испании, Швейцарии,
России — привлекают Бакунина.
Маркс,— это метод, это определенность, это логика революции,
это глубоко продуманный и передуманный, научно-обоснованный
и экономически построенный путь рабочего класса: как можно
меньше затрат, организованная политическая и экономическая
— 151 —
борьба в недрах существующего строя; максимум результатов —
овладение процессом и аппаратом производства для организации
социализма.
Бакунин — это романтизм, это зеленая молодость, это вихрь,
шквал революции, сметающий существующий строй, нежелающий
задумываться о сложности борьбы, ведь опасности он не боится.
Вопрос, как вернее, скорее и проще, организованнее и экономнее
в интересах рабочего класса вести борьбу — заменяется лишь во¬
просом, как скорее и проще достичь идеалов.
«Бакунин теоретически исповедывал почти тот же научный
символ веры, что и Маркс. Бакунин признавал исторический
материализм и классовую борьбу, разделяя теорию Маркса о при¬
бавочной ценности, обосновывал теми же доводами и коммунизм,
и социальную революцию» (Святловский).
Расхождение началось с тактики, с практического подхода
к борьбе. Поэтому борьба в Интернационале была неминуема.
Два течения встретились в пролетариате: одно должно было итти
прямо через горы и леса, через пески и пустыни; другое идет
извилистым путем, боясь, что в песках засохнет, а в горах не
пробьется. Борьба между Бакуниным и Марксом должна была
начаться, и она началась с того момента, когда образовалась
Женевская секция А. С. Д.
С октября 1868 г. до сентябрьского базельского конгресса
1869 года Бакунин живет в Женеве, где ведет пропаганду, пи¬
шет в газете «Равенство», принимает участие в первом конгрессе
Романской Федерации Интернационала в Женеве, едет в Локль
для ознакомления рабочих с программой Альянса, где не имеет,
впрочем, успеха. Он пишет в газете «Прогресс» против буржуаз¬
ного демократа доктора Кулери свои «Письма о патриотизме».
«Патриотизм является дурной и узкой привычкой,— говорит он,—
отрицанием человеческого равенства и солидарности. Он связан
тесно с существованием современных государств, а разрешение
социального вопроса, поставленного на разрешение рабочими
Европы и Америки, возможно только с уничтожением политиче¬
ских государств».
Он издает книгу «Бернские медведи и Петербургский мед¬
ведь», в которой на иллюстрации частного события (похищение
детей у кн. Оболенской с целью вывоза их обратно в Россию
с согласия швейцарского правительства) он показывает одина¬
ковое ничтожество и жесткость власти и отсутствие юридической
и физической безопасности, как в монархии, так и республике.
Наконец, с 6 по 12 сентября 1869 г. Бакунин на Базель¬
ском конгрессе Интернационала. Конгресс, победив одного своего
внутреннего врага, прудонистов, очутился лицом к лицу с более
опасным и страшным врагом — Бакуниным, идеология которого
явилась динамитом, взорвавшим I Интернационал.
— 152 —
По вопросу о правах и полномочиях Ген. Совета постано¬
влено, что главный совет имеет право принять секцию в среду
Интернационала или отказать в приеме впредь до ближайшего
конгресса. Это горячо отстаивал Бакунин, потом в этом раскаяв¬
шийся. Дан был генеральный бой прудонистам по вопросу о част¬
ном и коллективном землепользовании. Конгресс высказался за
коллективизм; прудонисты были разбиты, но победа не радовала
при виде врага, более настойчивого, сменившего первого. В пер¬
вом бою с новым врагом, в вопросе о праве наследования, победа
досталась Бакунину. Его резолюция гласила: «Признавая, что
право наследования, составляя существенный элемент частной
собственности, сильно способствовало переходу земельной соб¬
ственности и социального богатства в руки немногих, в ущерб
большинства, признавая, что право наследования составляет одно
из величайших препятствий к переходу земли в общее владение,
а с другой стороны, препятствуя людям пользоваться одинаковыми
средствами материального и духовного развития, оно предста¬
вляет несправедливую привилегию. Конгресс высказался за полную
и радикальную отмену права наследования, так как это является
одним из необходимых условий освобождения труда». Резолюция
Ген. Совета, составленная Марксом, утверждала: «Что так как
право наследования является следствием, а не причиной суще¬
ствующего экономического строя, то отмена права наследования
явится результатом социальной революции, а не может ей пред¬
шествовать». Бакунин выступил с защитой своей резолюции
и получил 32 голоса за, Маркс получил лишь 19 за; против
Бакунин получил 23. а Маркс 37 голосов. Эти цифры служат
уже реальными доказательствами начавшейся борьбы двух на¬
правлении в Интернационале, борьбы, результатом которой был
раскол и гибель Интернационала.
Следующий Конгресс было постановлено созвать в Париже.
Здесь следует упомянуть об инциденте Бакунина с Либкнехтом.
Этот инцидент — начало личных дрязг, интриг и ссор двух лично¬
стей — носителей двух мировоззрений. Бакунин привлек Либкнехта
к третейскому суду за то, что Либкнехт печатно заявил, «что
Бакунин является шпионом русского правительства, которое и
дало ему поэтому возможность бежать из Сибири». Третейский
суд вынес порицание Либкнехту, обвинив его в легкомыслии.
Но клевета не отставала от Бакунина. Морис Гесс в парижской
газете «Пробуждение» поднимает опять вопрос о том, что Баку¬
нин является агентом русского царского правительства. Бакунин
пишет брошюру, которая не увидала света: «Исповедь русского
демократа-социалиста, с приложением очерка о немецких евреях».
Там, где Бакунин говорил о евреях, он проявлял нескрываемый
антисемитизм. И замечательно, что ни один из писавших о Баку¬
нине анархистов об этом не упоминает. Но это так: напр., говоря
— 153 —
о Марксе (Неттлау цитировано по Цокколи), он пишет: «Его
тщеславие, постоянное тщеславие еврея, не имело границ».
В другом месте: «как немец и как еврей, он с ног до головы
был авторитарием». В «Исповеди», рассказав о своей ненависти
к немцам, он продолжает: «Поляки, обманутые французским
революционным правительством, обманутые немцами, оскорблен¬
ные немецкими жидами», и т. д. В одном из своих сибирских
писем, рассказывая об окружающих, он пишет презрительно
о «полу-жидке» Розентале. Примеров можно привести много.
Иначе, как остатком дворянской ненависти ко всему чужому, не¬
понятному, нельзя объяснить его антисемитизм, как-то ужившийся
с интернационализмом.
Нехорошую службу Бакунину сослужил Нечаев, с которым
он познакомился в Локарно в октябре 1869 г. Нечаев, револю¬
ционер до крайнего фанатизма, представил Бакунину Россию, как
готовую к восстанию, к свержению царя и к учреждению феде¬
раций. Бакунин, веривший в то, во что хотел верить, поддался
железному влиянию 22-летнего Нечаева и поверил ему.
Тот обманывал его и других, вел от имени Бакунина пере¬
писку, скомпрометировавшую последнего. Через несколько меся¬
цев Бакунин понял свою ошибку и, разоблачив Нечаева, указы¬
вал, что о содержании всей, ведшейся от его имени, переписки
не знает. Инцидент с Нечаевым был некрасиво использован
Марксом при исключении Бакунина из Интернационала. Дело
в том, что Бакунин, который первый взялся за русский перевод
«Капитала», получил от издателя его 300 р. вперед. Нечаев,
желая использовать Бакунина для революции в России, написал
издателю угрожающее письмо с требованием оставить Бакунина
в покое, если тот и не переведет «Капитала». Этот инцидент и по¬
служил поводом для обвинения Бакунина Марксом в мошенниче¬
стве, хотя это письмо потом и опротестовал Бакунин.
Клеветами, интригами и сплетнями преследовал Бакунина и
Утин, живший в Швейцарии в качестве представителя Интер¬
национала.
Переходя к вопросу об отношениях Маркса и Бакунина,
обыкновенно останавливаются на зиаменитом «конфиденциальном
сообщении» Маркса от 28 марта 1870 г. В настоящей работе мы
не можем на нем долго останавливаться, достаточно авторитетно
пишет Меринг, что ему непопятно, зачем «Маркс снабдил цир¬
куляр в своем конфиденциальном сообщении предисловием и за¬
ключением, которые могли гораздо скорее, чем сам циркуляр,
вызвать «травлю» Бакунина». «Остается указать,— добавляет
Меринг,— на многочисленные неверные данныя, которые сообще¬
ние содержало относительно Бакунина».
Напр., обвинение Бакунина в желании получить наследство
Герцена является, мягко выражаясь, «неверным».
— 154 —
Бакунин и Маркс — это борьба идей и мировоззрений, но это
и борьба людей. В борьбе резче выявляется, как великое в боль¬
ших людях, так и мелкое, общечеловеческое. В этой борьбе про¬
явилось последнее у обоих носителей борющихся мировоззрений.
Нельзя сказать, что борьба Маркса и Бакунина была интригой,
но что эта идейная борьба вызвала мелочную интригу, узкую
обособленность не в интересах рабочего класса, это — несомненно.
И если Бакунина с легкой руки германских с.-д. назвали интри¬
ганом, претендентом на власть в Интернационале и т. п., то
справедливость требует признать, что в такой же мере, если не
в большей (на Марксе не тяготела клевета), и Маркс был ин¬
триганом, властолюбцем, диктатором в Интернационале и т. п.
Деятельность Бакунина не останавливается. Начинается
франко-прусская война. 4 сентября 1870 г. провозглашается рес¬
публика. Бакунин едет в Лион, который он избрал центром буду¬
щей революции, организовывает там «Комитет Спасения Франции»,
который издает декреты, как революционная власть. Первый
пункт первого постановления гласил: «Вся административная и
правительственная машина, олицетворяющая бессилие государства
и доказавшая себя, уничтожается». Бакунин с группой револю¬
ционеров-друзей захватывает силой здание ратуши, где и на¬
ходился Комитет.
Бакунина арестовывают, толпа революционеров освобождает
его, он едет в Марсель, поднимает там восстание еще менее
удачное предыдущего... Опять пускается слух, что он агент
Пруссии. Либкнехт в своей газете повторил, что Бакунин помо¬
гает Бисмарку.
Из Марселя Бакунин бежит в Италию, где узнает о восста¬
нии Парижской Коммуны. В ней он усматривает первый опыт
организации безгосударственного общества. Былые надежды про¬
будились вновь, он преклоняется перед героизмом французских
рабочих и пишет, что они восстановили свою былую революцион¬
ную славу. Падение Коммуны вызывает его на ярую и резкую
борьбу с Мадзини, поведшим агитацию против коммунаров. Баку¬
нин, признавая заслуги Мадзини, возмущается его идеализмом и
религиозностью, указывая, что не служители земли в Версальском
Национальном Собрании, а атеисты и материалисты погибли за
Коммуну, «защищая самое человеческое, самое справедливое,
самое великое дело, когда-либо происходившее в истории: дело
освобождения трудящихся всего мира». «Оскорбляя наших несчаст¬
ных братьев, геройских защитников и мучеников Парижской
Коммуны... Мадзини окончательно порвал с революцией и занял
место в международной реакции».— Так кончает Бакунин статью
о Парижской Коммуне.
Настроение у Бакунина после лионской и марсельской не¬
удач, после падения Коммуны, подавленное. В письме к Паликсу
— 155 —
он пишет: «Я покидаю Лион, дорогой друг, с сердцем, полным
печали и мрачных предчувствий... Бюрократическое и военное
умение Пруссии, соединенное с царским кнутом петербургского
правительства, обеспечат спокойствие и порядок, по меньшей
мере, на 50 лет во всем континенте Европы. Прощай, свобода,
прощай, социализм, справедливость для народа и торжество чело¬
вечности» (Гильом — «Интернационал» ).
Жена Бакунина в письме к одному знакомому пишет: «Мишель
находится в очень угнетенном состоянии; он говорит: «Что делать?
Я слишком стар, чтобы начинать зарабатывать мой хлеб, мне
остается немного времени жить». Экономический вопрос угнетает
его настолько, что он потерял всю свою энергию и буквально
убит» (Гильом, стр. 189).
Как он разочарован ни был, он все же продолжал работать.
Его письма, статьи и брошюры, зажигательно-революционные слова
сделали свое дело. Идеи Интернационала начали развиваться
в Италии, где до этого Интернационал влачил жалкое существо¬
вание. Пробудилась революционная молодежь. В Испании Бакунин
также достиг значительных успехов.
4 апреля происходит конгресс Романской Федерации Интер¬
национала в Шо-Де-Фоне, вызвавший раскол между большин¬
ством, отрицавшим необходимость политической борьбы (Бакунин,
Гильом), и меньшинством, признающим эту необходимость (Утин).
Из двух образовавшихся секций генеральный совет признал вто¬
рую. Большинство, или Юрская Федерация, было недовольно:
кроме лозунга политического воздержания, был поднят лозунг
оппозиции внутри Интернационала. Эта оппозиция имела еще и
другую причину: исключение Бакунина по предложению Утина
из членов Комитета Центральной Секции Интернационала
в Женеве.
Много накопилось разногласий, много трещин дало Между¬
народное Товарищество Рабочих, много дел назрело, много новых
врагов грозило Интернационалу — необходимо было собраться,
сделать смотр имеющимся налицо силам. Генеральный Совет по¬
становил созвать конференцию в Лондоне на 17/IX 1871 г. Вслед¬
ствие франко-прусской войны и разгрома Коммуны, съезд созвать
было нельзя. Конференция прошла самым деловым образом. По¬
становлено было увеличить власть Генерального Совета по отно¬
шению к отдельным секциям — постановление, явно направленное
против Бакунина. В это же время Маркс рассылает конфиден¬
циальное сообщение, которое было оценено выше.
Ясно, что в беспристрастии Маркса можно сомневаться, что
в сообщении был тон, проникнутый личной враждой к «интригану»,
тон, недостойный Маркса.
В сентябре 1872 г. в Гааге происходит съезд Интернацио¬
нала, где большинство было за марксистами. Для нас этот по-
— 156 —
следний съезд марксистского Интернационала важен тем, что на
нем было постановлено исключить Бакунина из числа его членов.
Маркс умел бороться и, будучи человеком сильной воли, не бросал
начатой борьбы, а продолжал ее со все возрастающей ненавистью
к врагу, со все возрастающим упорством.
В последний день съезда состоялось закрытое заседание Кон¬
гресса по вопросу об Альянсе социальной демократии». Выбрали
комиссию из пяти лиц, в числе которых был один сыщик, как
потом оказалось. Некоторые члены комиссии, напр., Силингард
говорил, что, по его мнению, все дело является мистификацией и
ложью. Во всяком случае, комиссия представила следующие обви¬
нения: 1) «Тайное общество Альянса, имевшее устав совершенно
противоположный уставу Интернационала, существовало, но нет
фактических доказательств того, существует ли это общество
в данный момент. 2) Доказано фактическое существование про¬
екта устава и целого ряда писем, подписанных «Бакунин», что
он хотел или успел организовать тайный Альянс. 3) Бакунин
употреблял мошеннические проделки, чтобы захватить часть
средств, принадлежащих другому лицу, что является воровством,
он же прибегал к угрозам. Постановление комиссии: исключить
Бакунина из Международного Товарищества Рабочих». Далее
исключались Гильом, Швицгебель и 2 шпиона.
Хотя и есть некоторые основания полагать, что тайный Аль¬
янс существовал — они кроются в самом процессе образования
Альянса и в характере деятельности Бакунина,— однако, для пред¬
ставления обвинения материалов было меньше, чем недостаточно.
Об обвинении Бакунина в мошенничестве можно лишь сказать,
что это — некрасивый argumentum ad hominem и бьющее на эффект
желание загрязнить революционера, всю жизнь которого пресле¬
довала клевета. Меринг пишет по этому поводу: «Эта заключи¬
тельная сцена Гаагского Конгресса была недостойна его. Конечно,
никто не мог знать того, что постановления большинства комиссии
уже потому не имели никакого значения, что в составлении их
принимал участие один сыщик. Кроме того, имело бы хоть какой-
нибудь человеческий смысл, если бы Бакулина исключили из по¬
литических соображений, только в силу морального убеждения,
что он — неисправимый интриган, и хотя бы его происки и нельзя
было доказать черно набело. Но позорить Бакунина за то, что
он будто бы не делал различия между «моим» и «твоим», было со¬
вершенно непростительно. К сожалению, часть вины за это
падала на Маркса»,— кончает сентиментально Меринг.
Итак, оклеветан был революционер не только со стороны
реакции, но и со стороны революции. Цель исключения Бакунина —
сохранение Интернационала — не была достигнута. Интернационалу
грозила опасность не со стороны отдельных личностей, а в силу
объективно-исторических причин. До организации национальных
— 157 —
политических партий, т.-е. до выработки методов политической
борьбы в каждой отдельной стрэпе, невозможно единство Интер¬
национала, так как политическая борьба пролетариата это главное
его орудие, и оно должно быть остро отточено. Ореол Бакунина
увеличился, в Италии на него смотрели, как на мученика, его
называли Santo Maestro, целый ряд русских эмигрантов подписал
резкий протест против исключения Бакунина и возводимых на
него обвинений. В 1873 г. в Швейцарию приехал Лавров,
с которым Бакунин не сговорился. Молодежь разделились на
бакунистов и лавристов.
Осенью 1873 г. Бакунин пишет прощальные письма: одно —
товарищам, другое — в буржуазную женевскую газету. В первом
письме он обвиняет Маркса в клевете и жалуется на усталость.
«Я ухожу с арены,— пишет он,— и прошу от моих дорогих со¬
временников лишь одной вещи — забвения. Отныне я не нарушу
ничьего покоя, пусть и меня оставят в покое». В письме к товари¬
щам он признает торжество Анархического Интернационала и
просит поэтому отпустить его. «Я буду следить с братской тре¬
вогой за всеми вашими шагами и преклонюсь с радостью пред
всякой вашей новой победой». В 1874 году он едет в Болонью,
чтобы поднять там восстание, но даже мелкие попытки сопроти¬
влении были пресечены полицией. Еще одно разочарование, еще
одна рана сделалась на сердце уставшего Бакунина. Он убегает
в Локарно, где живет на средства Кафиеро. Дачу эту пришлось
продать, и Бакунин переезжает в Лугано, где остаток дней своих
провел в ужасающей нищете и в нравственном холоде. Жена вообще
была чужда ему, а тяжелые черты его характера создали охла¬
ждение между ним и его друзьями. Он был к концу своей жизни
одинок. Ожирение, болезнь сердца, одышка, мучительная болезнь
мочевого пузыря заставляли его выносить огромные страдания.
Настроение его ухудшалось из-за нехороших вестей, получаемых
из Европы. Разрушительный период революции кончился, насту¬
пила эпоха мирного рабочего движения, мирной и медленной
консолидации сил и подготовки к решительной политической
борьбе. «В настоящий момент,— говорил он,— народы всех стран
утеряли революционный инстинкт». Он был одинок и забыт не
только врагами, но и друзьями своими. Огонь и пыл сменились
болезнью, светлая вера — удрученным пессимизмом, друзья и обще¬
ство — страшным одиночеством. Одиночество и бездеятельность
сулила ему судьба к концу дней... В виду своего бедственного
положения, ему пришлось переехать в Берн, где 1 июля 1876 г.
он скончался.
Борьба — это овеществленное мировоззрение Бакунина, рево¬
люционная деятельность — это содержание его учения. Писатель¬
ство, теоретические исследования даже в области революционной
борьбы, было для Бакунина всегда делом второстепенным. Если
— 158 —
он и писал, то писал наспех, скоро, на злобу дня, на животре¬
пещущую тему, для утилитарных целей: для агитации, для про¬
паганды, для борьбы. Поэтому учения цельного мировоззрения,
могущего быть противопоставленным учению Маркса, Бакунин не
дал. Можно указать на основные, кардинальные расхождения
между марксизмом и бакунизмом.
Раньше всего Маркс смотрел глубже на социальную борьбу
и видел ее результаты дальше, чем Бакунин. Бакунин знал хо¬
рошо, чего он не хотел, что он хотел разрушить и уничтожить,
Маркс, кроме того, знал, что он хочет после разрушительного пе¬
риода. Бакунин — революционно-действенная точка зрения, Маркс —
логически-производственная.
Маркс это — «организация пролетариата в класс, свержение
господства буржуазии, завоевание политической власти пролета¬
риатом... чтобы мало-по-малу отнять у буржуазии весь капитал,
чтобы централизировать все орудия производства в руках государ¬
ства, т.-е. пролетариата, организованного, как господствующий
класс, и возможно скорее увеличить массу производительных сил».
(Коммунистический манифест.)
Бакунин — это «разрушение всех государств, уничтожение бур¬
жуазной цивилизации, вольная организация снизу вверх посред¬
ством вольных союзов,— организация разнузданной чернорабочей
черни, всего освобожденного человечества, создание нового обще¬
человеческого мира» (Государственность и анархия).
У Маркса мы видим сознание роста, постепенности этапов
борьбы, постепенности достижений и побед, признание историч¬
ности общественного строя, ясное представление о методах, орга¬
низации и производственных целях борьбы.
У Бакунина — глубокое отрицание существующего строя, суще¬
ствующей цивилизации, религии и науки, сознание необходимости
разрушения и уничтожения всякого государственного строя, отсут¬
ствие ясности желаемого идеала и знания путей к достижению цели.
Самым ярким отличием Бакунина от Маркса было его отно¬
шение к государству, государственной власти и политической
деятельности рабочего класса. Для Бакунина всякое государство
есть зло, т.-к., «если есть государство, то непременно есть господство,
следовательно и рабство; государство без рабства, открытого или
маскированного, немыслимо — вот почему мы враги государства».
Для Маркса только определенные формы государства являются
неприемлемыми, т.-к. на пути борьбы рабочего класса стоит «воз¬
вышение пролетариата на степень... господствующего сословия»,
т.-е. овладение пролетариатом государственной властью.
Для Бакунина даже революционное государство, зло, т.-к.
«Государство, называйся оно хоть десять раз народным и будь
оно разукрашено наидемократичнейшими формами, для пролета¬
риата будет непременно тюрьмой».
— 159 —
Основа демократического государства избирательное право,—
это ложь.
Бакунин, в противоположность Марксу — против самостоятель¬
ной политической роли пролетариата в современном государстве,
против какого бы ни было участия пролетариата в парламент¬
ских выборах. Единственный путь свободы — бунтовской, боевой,
от него Бакунин ждет победы.
Бакунин горел страстью разрушения, страстью ненависти,
страстью битвы. Это был огненный ум, страстное сердце. Он весь
был отдан тому делу, которому он посвятил себя — ни личной
жизни, ни личного благосостояния для него не существовало.
Ненасытная жажда борьбы со злом не давала ему возможности
думать о постепенных победах. В быстроте и натиске он видел
победу, — в штабах куется план победы, — поэтому он думает
больше о штабах, чем об армии, и организовывает, опутывает себя
сетью тайных кружков, братств, обществ. Без атмосферы битвы,
войны, врага, ненависти и разрушения он жить не мог.
С одной стороны, его борьба, неровная, неспокойная — это
стихия, буря, титанический шквал, вечное искание. С другой
стороны, в ритме его борьбы, в ритме его жизни есть какая-то
особая чарующая музыка. В музыке этой — громкий зов вечно
ищущей правды большой души, в музыке этой — звон борьбы,
неустанного разрушения, уничтожения беспощадного. Очаровы¬
вает в этой музыке не законченность формы, не соблюдение зву¬
ковых законов, а безбрежная стихия, великий страшный океан,
наполненный вечной бурей, вечным огнем, вечным движением.
В музыке этой — свет, освещающий далекое будущее, неясное, ту¬
манное, но такое дорогое, такое ценное...
В нем «русский дух» и Русью пахнет от Мишеля неистового.
Великан, неусидчивый, беспорядочный, сам для себя ничего не
желающий, а за других страдавший так много, так глубоко всю
жизнь. Эта дипломатичность и хитрость, эта частая податливость,
с одной стороны, простое отношение к людям, глубокое чувство
дружбы и симпатии, глубоко пронизывавший его инстинкт без¬
условной свободы, абсолютного равенства с другой — русское это.
Историческое значение Бакунина состоит в том, что он, всюду,
где бывал, действовал и работал, возбуждал страсть к разрушению
существующего строя, всюду он зажигал огонь возмущения и вос¬
стания, всюду вливал революционный пыл и энергию. Развитие
революционных идей в Испании, Швейцарии, Италии и России
в большой степени обязано Бакунину. Русскому Октябрю также
оказал Бакунин не малую услугу. Его историческое значение
состоит в том, что он явился выразителем обобщенного опыта
одного из этапов борьбы не развитого пролетариата, городской и
сельской бедноты. Его мировоззрение — революционное в основе,
бесформенное, туманное и противоречивое по существу — убило
— 160 —
I Интернационал, показав таким образом тогдашнюю органи¬
зационную слабость выросшего из капитализма пролетариата,
идеологом которого был Маркс.
Б И Б Л И О Г Р А Ф И Я.
1. Бакунин, М. 5 томов «Избранных сочинений»
в издании «Голоса Труда».
2. Бакунин, М. «Исповедь» — в издании Госиздата.
Москва, 1921 г.
H. Стеклов. 10. «М. А. Бакунин, его жизнь и деятельность».
Часть I. Книгоизд. Сытина, Москва, 1920 г.
4. Горев, Б. И. М. А. Бакунин. Его жизнь, деятельность и
учение. Изд. Всер. Сов. Раб. Кооп. Москва, 1919.
5. По л о н ский. «Бакунин», т. I. Москва, 1922 г. Госиздат.
6. Джемс Г и л ь о м. «Интернационал». Т. I — II. «Голос
Труда». 1922 г. Петербург.
7. Его же. «Карл Маркс и Интернационал». «Голос Труда».
Петербург. 1921 г.
8. Карелин. «Жизнь и деятельность М. А. Бакунина». Москва.
1919 г. Всер. Фед. Анарх.-Коммунистов.
9. Неттлау, М. «Жизнь и деятельность Мих. Бакунина».
«Голос Труда». 1920 г. Петербург.
10. Корнилов, А. Молодые годы Бакунина.
I. Общие труды по истории анархизма: Кульчицкий,
Ценкер, Эльцбахер, Цокколи.
2. Об отношениях Маркса и Бакунина: Г и л ь о м, Ме¬
ринг. Карл Маркс. Русск.. пер. 1920 г., С в я т л о в-
ский, В. В. Очерки по анархизму. Петроград, 1922 г.
Статью Мейера во 2-ом сборнике «Факел», Полонский,
В. Бакунин. 1920 г.
Илья Раппопорт.
КАТАЛОГ УТОПИЙ.
(Продолжение.)
36. Джон Лильборн: «Народный договор»; 1649.
Его ж е: The Legal Fundamental Liberties of People of
England Revived, Asserted and Vindicated. 1 год.
Его же: John Lilbormrevived. Лондон, 1653.
Его ж e. Englands new chains discovered.
О Лплъборие в книге С. Р. Гардинера: History of' the
Great civil war, 2 т. (I т. до 1649; H т. 1649—61).
Биография Лильборна составлена Г. Спарлнягон
для журнала «Weekly Times and Echo».
Сведения о Ли.тьборне можно получить в общих
книгах о левеллерах и нндепендентах, например:
1. Neal: History of the Puritans. 2 т.
2. Herman Weingarten: Die Revolutions Kirchen En¬
glands, Лейпциг, 1868.
3. Bisset. A. Omitted Chapters of the History of England. 2 т.
37. Годвин, Ф. Godwin, F. The Man at the lune.
Франц. пер. L’homme dans la lune, ou le voyage chimé¬
rique fait au monde de la lune,, nouvelement découvert par Domini¬
que Gonzales, adventurerier Espagnol, autrement dit le Courrier
Volant, traduit par Jean Boudoin. Парнж, 1654.
38. Бидерман, Bemardini. Didaci, Utopia, seu Jacobi Bider-
mani e societate Jesu Sales musici quibus ludicra mixtim
et séria litterate ac festive denarranlur. Ed. tertia. Dillin-
gae. 1691.
39. Чемберлен. The Poor Men Advocate. 1649.
40. Петр Корнелиус П л о к б о й. (Peter Cornelius van
Zürick-Zee, он же Plockboy). Его утопия:
A way propounded to make, the poor in these and
other nations happy etc. Лондон, 1659. «Предложение
средства сделать бедняков счастливыми».
Kort en klar ontwerp door. 1662.
Плокбой—голландец, писавший по-английски и приглашав¬
ший организовать небольшую коммунистическую республику да
товарищеских началах, с ограниченною частною собственностью.
Записки каучн. о-ва марксистов № 3
11
- 162 —
41. У н с т а и л э fi. G е г г а г d W i s I a n 1 i с (Winstenle y),
левеллер, автор коммунистической утопии.
The Law of Freedom, a platform on true magi-
stracy restored. 1651 —1652 (Giles Calvert). «Закон сво¬
боды как программа .
Е г о ж е. The mystery of god concerning the whole creation
Mankind. 1648.
Его же. A'declaratinn from the poor oppressed people of
England.
42. Джон Бел лере. (10Г>4—1726).
Квакер, автор ряда сочиненна и проектов, пре¬
имущественно но вопросу об устройстве организаций,
имеющих конечною целью борьбу с безработицею и
ишцетою. Сочинении проникнуты социалистическим
духом.
1. College of Industry 1096 (полное заглавие
«Проект учреждения рабочего колледжа всех полезных
ремеел и сельского хозяйства, который даст богатым
прибыль, бедным достаточные средства, к жизни,
а юношеству хорошее воспитание и пр.».
2. Essays about the Poor, Manufactures, Trade,
Plantations and Immorality etc.
An Essays lor Employing the Poor to Profit, 1723.
43. Cornelius Lucius E u г о p e a u s. Monarchia Solipsorum
A virum clarissimum Lconern Allatium. Амстердам,
(Elsevin, 1648.
Сатира на социальные идеи и устройство ордена
иезуитов (Solipsi — soli-ipsi, «гоисты ), .п о сочинен не перво¬
начально ошибочно приписывалось иезуиту Мельхпору-
Ингоферу, но IV.i.TOp (Pseudonym - Lexikon) Brunnet,
т. H—Graesse, H считают, что Луцнус Корнелиус—это
Клеменс Скотт.
Немецкий и e p. Monarchia deren Aleigenen oder soge-
nanter Selbst-Sonnen. Варемунд, 1G63.
Французский и e p. с примечаниями Мельхиора Ин-
гофера «La Monarchie des Solipses». Амстердам, 1721.
43a. К a p д a и y с. Cardani opera. 1663. 10 томов.
44. Сирано де Бержерак. Syrano de Bergerac:
Histoire comique des Etats et Empires de la Lune (et
du Soleil). 1660. Послед, изд. Париж (Delagrave)
1898.
Его же: Histoire de l’Etincelle et de la Républiqne du
Soleil 1657. '
Собрание сочинений С. де Бержерака «Oeuvres»
издано в Париже в 18*9 г. (У) под ред. е примечаниями
Р. Якова.
- 163
jr>. Антон .'I с г р а и (Anton le Grand >. Scydromedia, ьеи
sermo, quem Alphonsus de la Vida habuit coram comité
de Falmouth de Monarchia. Нюренберг, 1680.
По другому правописанию г Hydromedia * и - Alphon¬
sus de la Fita*
46. Эмери дела Кру a (Emery de la Croix). Le nouveau
Cynée ou discours des occasions et moyens d’etablie une
paix générale et la liberté du commerce pour tout le
monde. 162:1.
47. Яков Гаррии гтои. (1611—1677).
Выдающийся политический писатель, автор утопии
« Океания #. James Harrinngton: The Common¬
wealth of Oceana. Лондон, Livewell Chapman, 1656:
посвящена Кромвелю. Много раз переиздавалась.
Л у ч hl и м изданием, но мнению Давида Юма, издание
Лондон,—1771 года с биографиею Тола и да—The Oceana
and other works.
Последнее издание — The Commonwealth, с введением
Генри Морлея, Лондон, 1887.
С о к р а щ с н н о е издание—«The Arf of Lawgiving» было из¬
дано самим автором в 1859 г. и более не пере¬
издавалось.
Франц у з с к и й перевод в Oeuvres politique de J. Harring¬
ton, contenant la république d’Oceana et etc. 3 тома Париж, 1795.
О Гаррингтоне писали:
1. Thonissen, J. Du rôle de l’utopie dans
l’histoire de philosophie politique. 1852.
2. T о 1 a n d, Life and works of James Harrington,
1700 и 1737.
3. T о 1 a n d, Harrington’s Oceana etc.
4. Bona r, J. Philosophie and Political Economy,
1893.
48. В e p p а с с д’А лле, DenisVairasse d’A liais: Утопия—
«История Северамбов» делится на две части; предположе¬
ние, что первая была первоначально написапа и издана
по-английски в 1665 году под заглавием The History of
Sevarites of Sevaramby, a Nation inhabiting Part of the third
Continent commonly called Terrae Australes Incognitae
etc. Лондон, 1665, опровергается Марта ном. 2-ая
часть, вышедшая в 1669 году, не принадлежит Вер-
рас и представляет собою грубую и глупую пародию.
Вся целиком «История Северамбов >• вскоре появилась
во Франции под заглавием: Histoire des Séverambes,
peuples, qui habitent une partie du troisième Continent,
(ordinairement) appellée la terre Australe, contenant un
Compte exacte du Gouvernement, des Meures etc
164
traduite de langlais. I partie à Paris, chez Claude Barlin
en 1677, 12, lî pallie Л Paris, en 167*—1679, en trois
volumes. 12. 2-е над. Брюссель 16*2, f> vol. in 12.
3-ье изд. Амстердам, 2 v. 1702, 333-|-303. 4-е изд.
Амстердам 2 т. 12. 1716. Г>-о над. Амстердам 2 v.
1734. ь-ое Париж в пзлашш Voyages imaginaires etc.
т. V.
Перевод и:
Голландски й нор. Historic der Sevarambes Volkeren
etc. вышел в 10*3 r. in. 4 , у Тимофея фон Горпа в Амстер¬
даме.
Немецкий вер. I. Geographisches Kleinod, aus zvveyen
sehr ungemeinen Edelgesleinen bestehend: darunter der erste: Eine
Historie der neuaufgefundenen Völker, Sevarambes genant, welche
einen Theil des dritten festen Landes, so man sonsten das Südland
nennet, bevohnen; etc Зульцбах, у Авраама Лихзепталера,
1679.
П изд.—Нюренберг, у I. Ф. Рк>дигера, 1717.
1П изд.—Гёттингер, перевод Лпнденберга, 1783
под заглавием Reise nach dem Lande der SeVeramben.
В том же году в Итцегое изданы «Литературные
примечания» 1Г. Г. Мюллера к «Истории», а не пере¬
вод ее, как думает К. Каутский (см. История социа¬
лизма в монографиях, русск. пер. 1909 г. т. II, стр. 255,
прим. 1).
Итальянский пер.—1728 г. в Венеции.
Биография Верраса плохо известна. Томазпус дает
некоторые краткие указания в сочинении «Freymüthige,
jedoch vernunfft und gesetzmässigen Gedanken über allerhand,
furnehmlich aber Neue Bücher etc. Галле, 1690. Некото¬
рые сведения в словарях: напрпм.. лучшая статья Р г о s-
рег’а Marchand: Dictionnaire historique, ou mémoi¬
res critiques et littéraires, concernant la vie et les ouvra¬
ges de diverses personnages distingués. 1768; о Beppace
стр. 10—20. Также (короче) в Nouvelle biographie géné¬
rale, под ред. Hiefer’a т. 11, Biographic Universelle, т. I,
стр. 480 и пр.
Русский перев.—А. М. Святловской: «История Северам-
бов», Петроград, 1922 (в рукописи).
49. Государство Офирское, неизвестного автора.
Ophirischer Staat, oder Curieuse Beschreibung Des
bissher.... von vielen gesuchten, aber nicht gefundenen
Königreichs Opnir. Лейпциг, 1699, 608 стр.
in 12°. Книга «Der Wohleingerichtete Staat des König¬
reichs Ophir» представляет собою ту же книгу, того же
издания 1699, но только с другою обложкою.
- 165
Гот же ирном смепы обложки был повторе*?
автором еще раз через пять лет. когла вновь била
выпущена киш.ч опить пол новым. \же третьим
заглавием.
Vollkommene Politica, worinnen gezeigel wird, wie
der Status Ecelesiaslirus, Politicus und (Jeronomicua
ehristlieh, klüglich und profitabel auf Opirischen Regi-
ments-ort einztirichlcn sey, nebst einem vollständigen
Register, Фрейбург. 1704. 608 стр. in Г2 .
Г»0. Г а б p и з л I. «1» у и и I. и (G. Foigny).
La terre australe connue: c’est-à-dire la description
de ce pays inconnu jusqu’ici, et ses moeurs et de ses
coûtumes, par M-r Sadeur, avec les aventures, qui le
conduisirent en ce continent. Женева. 1676.
Ее переделка издана F. Raguenet’on под
заглавием Les advantures de Jacques Sadeur dans la
docouverte des terres australes. Paris, 1692.
2-ое изд. Париж, 1693, 12°.
3-ье » » 1705, s°.
4-ое >• Амстердам, 1732, 12°.
Английский перев. Лондой, 1693, 12°.
51. Жан Казанова. Икозамерон. 1787.
52. Вильям Годвин, Godwin. 1. Inquiry concerning poli¬
tical justice, London. 1793. 2 т.
2. Caleb Williams.
3. Inquirer. 1797.
4. Incuiry concernig the power of increase in the
numbers of mankind. London 1821.
53. Томас Спенс (1750—1814), Spensonia, 1785.
54. О’Гплъви. An Essnv on the right of property of land
etc. /Гондон, 1786.
55. Франсуа д e С а л н н ь я к д е л а Мот Фенею и.
Fénélon, Archevêque, Fr. de Saliniac de la Mothe.
Les aventures de Télémaque, fils d’Ulysse. Первое тайное
изд. в Роттердаме 1698, 1699 или 1700; напнеано
в назидание его воспитаннику, внуку Людовика
XIV, герцогу Бургонскому. Первое легальное изд.
с рисунками Кошен и Моро 2 т. Париж, 1790, 2-ое—
1794; 2 т., Париж (Didot l’aîné). В 19 веке изд. фран¬
цузское с портретом 1856.
Переводы первые немецкие—1773 и 1766, пер. (Фара-
монд), венгерский—1755, русский—конца XVH1 в. имел большой
успех, отсюда десять изданий в пяти переводах, ' а также ряд
рукописных коппй. Первый перевод появился в 1747 году иод
заглавием Похождения Телемака, сына Улпссова, соч.
господином Фепелоном, 2 ч., нер. на русск. яз. в 1734 г., папеч.
— 166 -
СПБ., 1747: 2-ос ляд. «Похождения Т е л е м а к о в о» 1767;
3-*е— 1782. Перевод в стихах Третьяковского: «Телема-
хида».
Третий иеревод иод заглавием: * С т р а п с т в о в а н и с Т о л о-
маха» имел два издания 1786 и 178*.
Четвертый перевод под заглавием: «Приключения
Телемаха» в изданиях 1707 п 1*00 г.. и, наконец, иятый
перевод под тем же заглавием в изд. 178*.
56. С е н - П ь р р, а б б а т. 1. Projet de paix perpétuelle outre
les potentates de l’Europe. Утрехт (Париж?) 3 том. 1713.
2. Traité de la polysynodie. 171*.
О Сен-Пьере — G. de M о 1 i n a r i. L’abbé de
Saint-Pierre, sa vie et ses oeuvres. Париж, 1857.
57. В a p e h 6 y p r, W a h r e n b u r g, Constant, v. — Die
glückseligste Insel auf der ganzen Welt, oder das Land
der Zufriedenheit. Нюренборг. 1723.
58. Андре Мишель де Рамзай. (Ramsay, de A. M.) Les-
voyages de Cyrus avec un discours sur la Mithologie.
Париж. 1727 (Люксембург. 172*?), 2 части.
Русски й иеревод: «Новое Киров вставление, или путеше¬
ствие Кира, с изложеппыми разговорами о богословии и басно-
творчестве древних», с французского. 2 части: 1-ос* изд. 1761.
2-ое— 1785 с измененным началом заглавия: «Новая Киро-
недия».
59. Ж о п Мелы* — Jean Meslier, (1664- 1729).
«Le Testement >, 1729 (?). "Завещание» было перво¬
начально паппс-ано в трех списках. Выдержки были
впервые напечатаны Вольтером в 1772 г. в сборпике
«Lévangile de la raison». То же было сделано Голь¬
бахом и Гильвелом Марешалем в XVIII веке и пере¬
издано в Париже, в 1*29. Полностью «-Завещание» опу¬
бликовано Рудольфом Чарльзом. «Le Testament de Jean
Meslier» par Rudolph Charles. Амстердам, 1864, 3 т.
О Мелье писали: 1. Штраусс: Der Pfarrer Mes¬
lier and sein Testament. Г1 приложение к его -Воль¬
теру» (критика религии Мелье». Лейпциг. \^~2. 2. А.
Лнхтенберже, Париж. 1845.
3. Грюнберг — в -Neue Zeit- за 1*88 г.
стр. 337—350.
IIo-русскн: 1) В. II. Волгин: Революционный Комму¬
нист ХУШ в. (Жан Мелье и его -Завещание) в журнале*: «Минув¬
шие Годы» за 1918 г. ЛгЛе 1—3, а также отдельно Москва,
изд. Москов. Совдепа, 1919.
2)Ксепня Горбач: Зарождение революционного социа¬
лизма (священник-революционер Жан Мелье), статья в Л* 3
«Записок Научного Общества Марксистов», Петроград, 1922.
— 167 —
3) М н \. р а и и а : Вера н |>а;пм Ж ала М ‘ л ь
(Биографическая заметка) и сборнике -Правда о Гюте^. аити-
религиозный сборник. Петербург (3-я госуд. тиног]>афия), 1919.
См. также История социализма в монографиях. 1Чсск. пер.,
1909, т. И, стр. 228.
60. Т о р а с с о и (Terrasson, de. abbé).
Sethos, histoire de vie tirée de monumente anec¬
dotes de l’ancienne Egypte. Амстердам, 1732, 2 т.
ГПариж, 1731, 3 т. ?*). Париж, 1813, 6 выиусков
(II. II. Б. 14*™“ 4).
Русский перевод под заглавием: «Геройская Добродетель
или жизнь (Спфа, царя Египетского, из таинственных свидетельств
древнего Египта взятая >*, перевел Денис фон Визин. М. 1762—1768,
4 ч.: 2-ое изд. М. 1787—1788. 4 ч.
01. Гольдберг. (Holberg. v.—Ludw).
Nicolai Klimmii iler subterraneum, novaiu teiluris
theoriam ac historiam quintae monarchiae exhibens. Лейп¬
циг, 1741.
Это сочинение вместе с записками Гавденция Луккскаго,
Приключезшямп Жака. Садера, Псториею Северамбов н др. было
переиздано в конце ХУД! века под общим заглавием: «Voyages
imaginaires», 3G томов. Амстердам, 1787—1789.
Переводы: Немецкий — Nicolai Klims Unterirdische
Reise. Копенгаген и Лейпциг, 1752. 2-ое изд. 1788. Новейшее
пзд. Берлин, 1888, 2 т. v Ф {) а н ц у з с к и н — Voyage dans le
monde souterrain, пер. Mauvillon’a. Копенгаген, 1753.
V y с с к n й: «Подземное путешествие, представляющее исто¬
рию разнородных, с удивительными и неслыхаппыми свойствами,
животных, таких образцов житья и домостроительства оных, кото¬
рые с чудными и разнопревратнымй похождениями через двена¬
дцать лет отправя, наконец, в Копенгагене на латинском языке
издал Николай Клим, Бергенский студент, подземный герой*,
переведено Стефапом Савицким. СПБ:, 1762.
62. Симон Б ер рингтон.
В e г г i n g t о n, Simon: Mémoires de Gaudentio
di Lucca, 1746 (Париж?), 1753 Амстердам.
G3. Д и э г о Сааведра. Saavedra, Diego.
Die gelehrte Republic, с щимпедовпем и примеч.
J. E. Kappens, Лейпнпг, 1748.
64. Станислав Л е щ п н с к и й, Король Польши. (Stanislaus
Leszczinsky).
Entretien d'un Européen avec un Insulaire du
Royaume de Dumocola. par sa Majesté le Roi d (eN
P (ologne). Париж, 1752 uïo указанию Свентохо'в-
ского «Утопии») или 1756 (по указании» MohliV
— 168 —
Slammhammera, повидимому было два издания
1752 и 1756. См. Barbier. Dictionnaire des ouvrages
anonymes. Paris, v. II 122.
В действительности время точно неизвестно; надо
думать, во всяком случае, ранее 1756 г., т.-е. года вто¬
рого (Nouv. édit.) издания «Entretien» в Париже,
in 8°. 175G.
65. Листонай — Путешественник философ в неизвестной
стране.
L i s t о n a i, de — Le Voyageur philosophe dans un
pais inconnu aux habitans de la terre. Амстердам,
1701. 2 т.
66. T и с с о д e II а т о—Путешествие тг приключение Жака
Массе. Утопия, 1710.
Ту sso de Ра to t., S. Voyages et aventures de
Jacques Massé. Utopie. Бордо, 1710 (2-ое изд. 1760?)
67. Де Ф о н т e я e л л i», Fontenelle, de; La République des Phi¬
losophes ou histoire de Ajaviens. 12\ Женева. 1768.
Ouvrage posthume.
68. Л a II л о M б a к n;
La Plornbani: — L’homme en société, ou nou¬
velles vues économiques. 1763,2 т. Человек в обществе.
69. Ник о л а й Эдн Ретн ф до л а Бретон н ь—(1734—
1806) Астральное открытие.
Nicolas E d m e Rétif de la Bretonne;
Le découverte des terres Australe par un
homme volant, ou le Dédale français; nouvelle très
philosophique. Приложением в первой части является
«Lettre d’un singe aux êtres de son espèce». Париж
1781, 4 т. in 12\
О Ретифе. подробнейшие указания в кпиге Якоба:
«Bibliographie et Iconographie de tous les ouvrages de
Rétif de la Bretonne», Париж, 1875. Автобиографиче¬
ский характер носит его сочинение «Monsieur Nicolas
ou le Coeur-humain dévoilée, publié par lui même».
70. Неизвестного автора (Мерсье де ла Ривьера?):
«Счастливая нация».
«L’heureuse nation, ou relations du gouvernement
d^s Féliciens, peuple souverainement libre sous l’empire
absolu de ses loix>. Париж, 1792. 2 т.
Немецкий n e p e в о л: Die glückliche Nation, oder der
Staat von Felizien. Лейпциг, 1794.
71. Неизвестного автора: Республика цезарей.
La republique des Césares. Лондон, 1764.
72. T и ф e и ь д e л a Рош — Естественная и гражданская
история галлнгенов^ 1765 (1770)?
- 169 -
Tiphaignc de la Koche: L’Histoire natu¬
relle et civile des Galligénes. 1765 (1770?).
73. Николай Гуэидевииь.
Nicolas de Guendeville: Dialogues et entretiens entre
sauvage et le baron de la Hontau.
74. Гильяр де Б о p ь e: «Ученик природы*.
L’éléve de la nature. 1763.
75. Вила н д — Золотое зеркало.
(Viland) Der goldene Spigel. 1772.
7(3. Море л л и: Базилиада или пловучие острова. 1753.
М о г е 11 у: Naufrage des isles flottantes ou Basiliade
du célébré Pilpai; poëmc héroique, traduit de l’Indien par
M-r. МЛ* Мессина, 1753. 2 т. Кийга появилась без
имели автора и была в действительности печатала не
в Мессине, а в Париже.
Его же: — Свод законов природы.— «Code de la nature ou
le véritable esprit des lois de tout temps négligé ou
méconnu». 1755? Без указания места издания с отмет¬
кою: partout chez le vrai sage. Переиздано по ошибке
в Амстердам-Лоп до иском собрании сочинений Дидро
(которому приписывалось) в 1772/3 году. Последнее
издание Париж, 1*41 (в изд. Vellegardelle’a). В 1910
«Кодекс» переиздан в серии «Collection des économistes»
иод редакцией Доллеанса. Мореллп в свою очередь по
ошибке приписывают анонимную книгу: Le Prince,
les délices du coeur, ou traité des qualités d’un grand
roi. et Système d’un sage gouvernement. Амстердам,
1751, 2 т. изд.
русский перевод ^Кодекс природы или истинный дух
ее законов (1755)» с издания Доллеанса М. Ландау в серии
«Предшественники современного социализма» под общей ред.
В. Волгина. Москва, 1821. 116 стр.
77. Ф л о p п a il — Нума Помпплпй.
Numa Pompilius. 1780.
7*. Ж а и Пехмейа « 1741—17S5L
Р е с h m é j и: Télèphe. Лондон и Париж, 1784.
2 изд. Париж, 1795 г.
Немецкий перевод. Губер. Лейпциг, 17S4.
Англ и и с к и й — Лондон, 1784.
79. Аббат Mil или (1709—'17*5 к
M a b I у, L’abbé Gabriel Bonnot de. Среди его сочи¬
нений выделяются:
1. Droit public de l’Europe fondé sur les traités
etc. Женева, 2 т. 1748, 1704, 1776, 1792.
2. Entretiens de Phocion sur lè rapport de la
morale avec la politique, trad, du grec de Nicoclés, avec
— 170 —
des remarques, Paris, 1763, 1767, 1783, 1795, 1804
avec Reloge de Mably par Brizard.
3. Doutes proposés aux philosophes-économistes sur
l’ordre naturel et essentiel des sociétés politiques. Гаага
(Париж?) 1768.
4. De la législation, ou principes des lois. Амстер¬
дам, 1776. 2 т. 2-ое изд. Лозанна 1777 и Амстердам,
1777. Париж, 1792, нем. пер. Нюренберг, 1779.
5. Des droits et des devoirs du cytoyen, Kellen
1789 (посмертное издание). 2-ое изд. Kellen 1791,
3-ье Париж, 1865.
6. Le destin de la France. 1790.
Полное собрание:
1-ое Париж, 1789—12 т.
2-ое » 1793—26 т.
3-ье » 1794/95—15 т.
4-ое » 1797—12 т.
Oeuvres posthumes, Париж, 1790—4 т.
1797—3 т.
Воззрения Мабли излагали:
1) Barthélémy: Vie privée de Mably. 1791.
2) Franck: Notice critique et historique sur Mably
(Comptes rendus d’Académie des sciences mor. etpol. 1848).
3) Paul Roch er y: Théories sociales et politiques
de Mably Париж, 1849.
4 ) Guerrier, W: J/abbé de Mably, moraliste et
politique. Париж, ls*(i.
80. Мереье, Л. С.
Mercier. Luis S a b a s l i a n ( 1 740—1814).
1. L’an deux mille quatre cent quarante. Rêve s’il
en fut jamais suivi de l’homme de songe. "2440 год».
Амстердам, 1771, 2-ое изд., Лондон, 1772, 3-ье изд. 1773,
4-ое изд. (avec figures, 3 т.) 1786. (5-ое изд. 1791?).
Немецкий перевод — Boiicce: Jahr 2440 1-ое изд.
Лейпциг, 1772, 2-ое изд. 1782, 3-ье Вахсмут (?) 1783.
А н г л и й с к ий перевод — Mémoires of the year 2440.
2. Mon bonnet par nuit. '
81. Б p и с с о д о В а р в и л ь — «Философские исследования
о собственности и краже».
Recherches philosophiques sur le droit de propriété
et le vol, considérés dans la nature et dans la société
(изд. Шартр. 1780. 2-ое изд. Берлип, 1782. в Biblio¬
thèque philosophique du législateur).
82. Ф p а/и суй В у а с с е л ь. (1728—1807).
Катехизис человеческого рода, 1789.
— 171 —
83. А л т у а и С н л - Ж ю с т.
Республиканские учреждения, 1794.
84. Л е н г е С и м о п.
«Теория гражданских законов». «ТЬеогн* d * \ош
civiles». 1767.
•Эта книжка вызвала критическую брошжлл
Аббата Морелл и: Theorie du paradoxe. 1768. мя
которую последовала аитикритика Л е н г е: Theorie
du libelle ou l’art de colomnier avec fruit 170
85. Альбрехт Г a л л e p.
Albrecht von Haller (1708—1777).
1. Usong. Eine morgenländischte Geschichte io
vier Büchern. Берн, 1771. 2-ое изд. Кралсрхэ iБерн?»
lii8. 3-ье, Бена, 1783.
2. А 1 1 г е d, König der Angelsachsen. Берн. 1773
(или 1 < .4).
J. Fabius und Cato, Ein Stück, römischer
Geschichte. Берн, 1774.
Русский пер., охватывающий два первых сочинения
«Узонга» и «Альфреда», сделан Н. Поливановым и издан иод. загла¬
вием «П л о д ы трудов проз а и ч е с к и х сочинений',
часть I, содержащая в себе изображение самовластного в госу¬
дарстве единоначалия, в образе Усонга, героя повести описан¬
ное, часть 11, содержащая в себе изображение аристократи¬
ческого, или властью законов ограниченного, в государство правле¬
ния, в образе Альфреда, короля Аиглосаксояпв описанное.
СПБ., 1783—84.
2-ое изд. того же тюд заглавием: «Увенчанные подвиги людей-
мудрых и великих». СПБ., 1793.
86. Б а б ё ф, Ф ]) а и с у а Н о о л ь.
Babeuf, Гг. N. (1760—1796).
Сочинения Бабёфа:
1. С a d a s I г e perpétuel, Париж, 1789.
2. Petition sur 1 e s i m p ô t s. Париж, 1790.
3. Du système de dépopulation, ou la vie et les
crimes de Carrier (Son procès). Париж, 1792. ТП год
республики (И.Б. зал 12, шкап XXXY17. полка щ
Л* 53).
4. La nouvelle distinction des ordres par M. de Mira¬
beau. 1794.
5. Статьи в газетах: 1) «Le correspondent Picard»,
1790—1791. 2) «Le patriote Brabançon», 1790. 3) L’Eclai-
reur du peuple», 1791.
6. Бабёф издавал н редактировал: «Journal de la
liberté de Press», 1795. Всего вышло 43 AîAL Его щх.-
должеиисм явился «Tribun du peuple», ставший еотша-
— 172 —
диетическим с 34 номера. «Полные экземпляры этого
первого (по времени) социалистического журнала при¬
надлежат к величайшим редкостям социалистической
литературы*. (А. Менгер: «Право на полный про¬
дукт труда», русск. пер., стр. 192).
7. Бабёфу иногда приписывают «Манифест рав¬
ных», выпущепный 10 апреля 1796 г.. но в действи¬
тельности о и паппсап Си ль веном Марешалем.
8. «Разъяснение учения Бабефа», статья о демо¬
кратии в ЛЬ 35 «Народного Трибуна» за 1796 т.
9. Материалы о союзе равных: «Discours des
accusateurs etc». Прения по процессу Бабефа в Ван-
домской судебной палате. Изд. Директории 4. т. 1799,
а также Copie des pièces saisies dans le local que Babeuf
occupait lors de son arrestation, 2 t. 1797.
ОБабёфе: - ± ая
1. Bouonarroti: Conspiration pour légalité, dite
de Babeuf. Брюссель, 1828, 2 т. нем. пер. А. и W. Bloss.
Штутгарт (Dietz). 1909: русский перевод Ф и л и п п
Б у о н а р о т т и: «Заговор равных», перев. с франц.
Ксении Горбач, с пред. В. В. Святловского, изд.
жури. «Былое», Петроград, 1922.
2. F 1 е r у. Ed. Biographie de Babeuf. Laon, 1849.
3. A d v i 11 e, V i с t. Histoire de Grachus Babeuf
et Babouvisme. Париж. 1884, 2 т.
4. Albert Thoma: Conspiration des égaux.
G. Babeuf; есть русск. иерев. 1906 г.
По-русски:
5. П о л ь Лун: Мыслители п деятели XIX в.
Пете]»бург («Молот-), 1905.
87. Фихте. Der Geschlossene Handelstaat, 1S00.
Русские переводы:
Сокращепный—Чуйко (Фихте), полный—Эдуарда
Эссена: «Замкнутое торговое государство» в изд. ред.
журнала «Былое», Петроград, 1922.
SS. À. J. Т h a r i 11 и n: Nouveau plan de Finances pour la répu¬
blique française. 1799.
89. СЕН-СИМОН (1760 — 1825).
Граф Генрих де Рувруа де Сен-Симоп является одним из
наиболее выдающихся утопистов конца XYHI. столетия. Его ге¬
ниальная прозорливость, новизна глубоких и замечательных идей,
помещает его в Пантеон великих утопистов того переходного
периода, который привел к созданию научного социализма. Хотя
— 173 —
перу Сен-Симона не принадлежит ни одна утопия в шаблон н*
смысле, хотя вообше значительная часть ето сочинений илоз
отделима от работ его учеников и единомышленников, как, на¬
пример, Огюст Копт, и хотя, наконец, Сен-Симон не написал я::
одной чисто социалистической строки, все же весь комплекс ето
мировоззрения должен по справедливости быть помешен в исто¬
рическом обзоре утопического социализма.
Сен-Симон — своего рода узловая станция в обшей истории
развития социализма по дороге от Томаса Мора к Карлу Марксу.
Полного научно-проверенного издания Сен-Симона, к сожале¬
нию, до сих пор не существует. Во французских изданиях его сочи¬
нений произведения самого Сен-Симона не отделены от сочинений
его учеников: О. Конта, Анфантена, О. Тьера, Родригепа и пр.
I. Сочинения Сен-Симона.
1. Lettre d’un habitant de Genève à ses contemporains. Женена
1802 (3?) 12°. Редчайшее издание: известно но воспроизве¬
дению в Oeuvres, 1832.
2. Introduction aux travaux scientifiques du dix-neuvième siècle.
Imprim. Sherff, 1807. 2 t. 4°. Согласно словарю Кошева и
Гпльомена— отпечатано только в ста экземплярах и содер¬
жит ядро идей развитых впоследствии.
3. Lettre au bureau des longitudes et à la première classe de
l'Institut- Парнж, Scherff, 1808, 4°, 75 стр.
4. Mémoire sur l’Encyèlopédie. Prospectus d’une nouvelle Ency¬
clopédie. 1810.
5. Mémoire sur la science de 1Ъотте. 1811.
G. Mémoire sur la gravitation. 1811.
7. Défenseur des propriétaires des domains nationaux, de la charte
et des idées liberales, 1885. Сохранился только план этого
так и непоявпвшегоея сочинения.
8. Profession de foi des auteurs de louvrage annoncé sur le titre:
Défenseur etc. Париж. Cellot, март, 1815, 8°, 8 стр.; через
10 дней было переиздано под заглавием «Profession de foi
du comte de Saint-Simon au sujet de l'invasion du territoire
Français par Napoléon Bonaparte». Париж, 1815, 8 стр.
9. Opinion sur les mesures à prendre contre la coalition de 1815,
8e, Париж, 1815, 14 стр.
10. Quelques idées soumises par M. de Saint-Simon à l’assemblée
générale de la société d'instruction primaire. Париж, Cellot
1816, 8°, 14 стр.
11. L’Industrie, ou Discussions politiques, momies et philoso¬
phiques dans l’intérêt de tous les hommes livrés à des travaux
utiles et indépendants. T. I и П. Париж, 1817.
— 174 —
Здесь помимо Огюста Копта участвуют приемный сын Сен-
Симона А. Тьерри и Сснт-Обен.
12. Vues sur la propriété et la législation, 1818.
13. Parabole. 1819.
14. L’Organisateur. 1819 и 1820. Это сборник из беспоря¬
дочно выходивших выпусков: некоторые из них несколько
раз переиздавались иногда иод другими названиями.
Часть была воспроизведена Олиндом Родрнгец, в Oeuvres,
1832, некоторые отдельные листы Жозефом Гарнье в томе XX
«Journal des Economistes».
15. Lettres sur les Bourdons, adressées au roi et aux industriels
( шесть писем). 1820.
16. Du système industriel, 1821—1822, 3 части. Последняя со¬
стоит из трех брощюр, без общей пагинации. Некоторые
из частей издавались отдельно с особыми заглавиями в
те же годы.
17. Catéchisme des industriels. Париж. Setier, 1822 и
1823, 4 тетради, составляющие 422 страницы. (Написано
вместе с неназванным здесь О. Коптом).
18. Nouveau christianisme. Dialogue entre un conserva¬
teur et un novateur. Парна;. Bossange, 1825, 104 стр. с пре¬
дисловием Оланда Родрнгец.
После смерти Сеп-Спмона вышли:
Oeuvres de H. Saint-Simon. Париж. Xaquet, 2 тома
1832. Издано Олапдом Родрнгец и содержи! Lettres d’un habitant
de Genève, 1803. Parabole. 1819. Nouveau christianisme, 1825
Catéchisme, 1822. Vues sur la propriété et la législation, 1818,
Впереди текста* отрывки из автобиографии Гш-Симона.
П. Биография Сен-Симона—в томе >7 Galerie des contem¬
porains illustres, состав. Ломени (Loménie): заметки биографиче¬
ского характера опубликованы Сон-Спмонмм в журнале «Le Globet.
в июне 1824 и в «Revue Encyclopédique», апрель 1*26 н в Л® 2
«Записок Научного Общества Марксистов», 1922.
III. Изложение сен-симонистами своих идей.
1. Exposition de la doctrine de Saint-Simon, 1-re
année. Париж, Mesnier, авг. 1830. 2-ое изд., дек. 1830;
3-ъе изд. —1832.
Составлено Carnot, FournePeM и Duveyricr ом под редакцией
Л пфантена.
2. Тоже, 2-е année, Париж, 1831.
3. «Le Globe», journal de la religion Saint-Simonienne. С ноября
1830 по апрель 1832.
4. Extraits du Globe. 1 т. Париж, 1831, 2 изд. 1832.
— 175 -
5. L Ч) г g a n i s a t e u r, recueil périodique Saint-Simonienne. fondé
par P.-М. Laurent. Париж. 1*30—1*32.
6. L'Organisateur Belge, fondé à Bruxelles à M. Du-
v e g r i e r, 1831.
7. Cinq discours aux élèves de l’Ecole politechni-
q u e. par Abel Franson. Париж, 183 2. :)тот сборник
считался и свое время лучшим изложением социализма.
IV. Литература о Сен-Симоне.
.1 и т e р а т у р а о Сен-Симоне и се и-си монизме весьма об¬
ширна. Всю относящуюся сюда библиографию можно разделить
на три периода. Во-первых, литература самих сеп-си монистов,
а также обширная полемическая, преимущественно легкомысленно
презрительного или насмешливого тона, литература современного
движения. С 1850 г., т.-е. со времени появления книги Ло¬
рен ц ii ф он Ш т е й п а: Geschichte der socialen Bewegung in
Frankreich (Лейпциг, 1850 r.. 3 тома), равно со времени усиле¬
ния внимания к теоретикам социализма, наступает второй пе¬
риод изучения н реабилитации сон-симонизма, реабилитации, до¬
ходящей До панегириков. Важнейшие сочинения этого периода
перечислены тгнже в рубрике литература о Сен-Симоне. 11 1894 г.
в изучении сен-симонпзма наступает новая ара. В этим году со¬
гласно завещанию Анфантена, в Арсенал* (Парижском) вскры¬
вается сундук с документами того времени, проливающий новый
свет на всю эпоху. Результатом изучения нового драгоценного
наследия являются два труда:
1. Georges Weill: Ecole Saint-Sinionienne, son histoire, son
influence jusqu’à nos jours. Париж. (Felix Alcan) 1896.
2. Sébastien С h a г 1 é t y: Histoire du Saint-Simonisme (1 *25 —
1S64). (Ouvrage couronné par l'Académie française). Париж.
•'Hachette et Со). 1896.
A. Сочинения с e н-с и м о u и с т о в:
1. Bazard. Doctrine de Saint-Simon. 1 год. Париж. 1*28 — 29,
11 — 1830.
2. С a row é, Fr. W. Der Saint-Simonismus und die neue franzö¬
sische Philosophie. Лейпциг, 1*31.
3. Fournell. Bibliographie Saint-Simonicnne. Париж. 1833.
1. Littré, A. Comte et la Philosophie positive. Париж. 1857.
2. Hubbard, G. Saint-Simon, sa vie et ses travaux. Париж,
1851.
3. Van der Wo d et N é e u w e n h u i s: Der Seer van Saint
Simon. Амстердам, 1866.
4. Booth, Art. Saint-Simon et le Saint-Simonisme. хЛопдон
1871.
— 176 —
5. Janet, P. Saint-Simon et le Saint-Simonisme. Париж, 1877.
6. Flint. Philosophie de l'histoire en France. 1878.
7. Quard. Die Socialisten. T. 1П, Амстердам, 1887.
S. W a г s с h a u e r. Saint-Simon und der Saint Simonismus. Лейп¬
циг, 1892.
9. A d a m. La philosophie en France. Париж, 1893.
10. Weill. Saint-Simon et son oeuvre. Париж, 1S94.
11. Статьи Эмпля Фаге (Le compte Saint-Simon) и Ринз
(L'école politechnique et le Saint-Simoniens) в жури. «Revue
des Deux Mondes», за 1894 r.
12. M u с к 1 e, F. Saint-Simon und die ökonomische Geschichtstheo¬
rie. Ilona, 1906.
V. Русская литература о Сен-Симоне.
П о-p у с с к и о Сен-Симоне писали:
1. Ш т e ô н б е р г, С. Общественные и исторические взгляды
Сен-Симона. В жури. «Жизнь» за 1900 г., кн. П.
2. Иванов, И в. Сен-Симон и сен-симонизм (диссертация).
Москва, 1901.
3. Инсаров, X. Сен-Симон и сел-спмонпзм. В журн. «Научное
Обозрение», за 1903 г., кн. I.
4. В — ий, М. Сен-Симон. Энциклопедии, словарь Брокгауза,
т. 29 (СПБ., 1900).
5. Черныше веки н, Н. Г. «Июльская монархия». В жури. «Со¬
временник», за 1860 г., Л!* .1 и 2. Его же. «Процесс Мениль-
монтанского Семейства», -■ Современник». за ] 860 г., кн. 5-ая.
6. Чичерин, Б. Сен-Симон и его школа. В журн. «Вопросы
философии и психологии», за 1901 г., кн. 60.
7. Виппер, Р. Социальна и философия Сен-Симона В журн.
«Мир Божий», за 1901 г., кн. 12.
8. Святловский, В. В. Предисловие к «Сочинения Сен-
Симона», т. I. СПБ., 1912, изд. «Всеобщей библиотеки».
Новое издание ♦ Собрания сочинений Сен-Симона», Петро¬
град, Госиздат, 1923.
См. также Щеглов, Д. История соц. систем., т. I (СПБ. 1870),
стр. 275 — 436: Т у г а н-Б а р а и о в с к и й. Соврем, соц.
и Очерки новейшей полит, экон. и социал.; С в я т л о в-
с к и й. Очерки 1914, П. С а к у л и и, Русская лртер. и
социализм. М. 1922 и т. д.^
VI. Наиболее видпые с е н-с 6 м о и и с т ы:
Анфантен, Базар, О. Конт, А. Тьерри, О. Родриг, Ж. Рейно,
Адольф Бланки, Арман Каррель, Леон Галеви, Фелисьен Давид,
Пьер Леру, Ферд. Лессепс, Ипполит Карно, Ф. Дюшез, Исаак
Перейра. Из них особенно выделились:
— 177
11 рос пер А л фа il тел (1790—1804). аглор • Лолгтлче
ской экономии и политики». С т. Аман База р, О л и в Р о Д-
риг, Огюст Копт, Огюстьен Тьерри. Шарль И< гер,
Ф. Д ю ш е з.
90. ШАРЛЬ ФУРЬЕ (1772 —1837).
Великий утопист, глава анархокоммулистической сиг: ■ мь%
названной им системою «социэтарного» социализма, ос \ шест ид не¬
мого фалангами, общинами,, признающими относительна равен¬
ство с распределением продукта сообразно участию в фадангге-
рах трудом, талантом или капиталом.
Централизованная государственная власть замепя^тся феде-
рациею коммун (фаланг), управляемых мудрейшими. Индивиду¬
альный брак уступает место свободному" влечению. Так как со¬
прели.* иная цивилизация лишает человечество свободного и пол¬
ного удовлетворения страстей, что и есть основная причина со¬
циальных бедствий, то новый строй, достигаемый путем убежде¬
ния и организации примерного фаланстера, должен сменить не
только современный этап культуры, но и всю цивилизацию во¬
обще, как пошедшую по ложному пути. Новый строй будет по¬
коиться на гармонии, а труд будет радостен и привлекателен.
Фурье при жизни не пользовался признанием, вел жизнь
одинокого и изолированного мечтателя. По профессии купец и
приказчик, он особенно энергично нападал на торговлю и явился
отцом кооперативного движения.
В 40-х годах ученье Фурье проникло в Россию, где первым
фурьеристом был Буташевнч-Петрашевский и его группа. После
разгрома петрашевцев фурьеристскне идеи не переставали рас¬
пространяться в обществе. В ряде статей, печатавшихся в «Оте¬
чественных Записках» и «Современнике», В. А. Милютин и Чер¬
нышевский излагали взгляды Фурье; сторонником нх был и М. Е.
Салтыков-Щедрин («Мелочи Жизни»). Н. Г. Чернышевский при¬
давал Фурье большое значение, больше, чем Сеп-Спмону. пн
в своем романе «Что делать? Из рассказов о новых людях»,—
18G3 (в 4-м сне Веры Павловны) уделил место для увлекатель¬
ного описания жизни Гв фаланстере.
I. Сочинения Фурье.
Fourier, Charles (1772—1837).
1. Triumvirat continental et paix universelle sous trente ans. Lv,»n.
1803.
2. Theorie des quatre mouvements et des destinées générales.
425 стр. Лион. 1808.
Записки научн. о-ва марксистов № 3.
12
3. Traité de l’associalion domestique et agricole. 2 тома. 1312 стр.
Париж. 1822 г., тоже в сокращенном виде Saumaire de la
théorie de l’association agricole. Безапсотт. 1828 г. В собра¬
нии сочипений (изд. 1841—184(5 гЛ это сочинение вошло
в т. 2—5 под заглавием: Théorie de Limité universelle.
4. La fausse industrie morcelée, répugnante, mansongère, et anti¬
dote, l’industrie naturelle, combinée, attrayante, veridique
quadruple produit. 2 vol. 12°. Париж. (Bossange) 1835—36.
5. Le nouveau monde industriel, ou invention du procédé d’industrie
attrayante et comblinée distribuée en séries passionnées. XVT-f-
576 стр. Париж (Bossange-père). 1829. Это, одно из глав¬
нейших сочинений Фурье, было вторично напечатано в Па¬
риже и 1830 году. (Согласно Н. Водовозову Le nouveau
monde industriel et sociétaire, появилось не в Париже в
1S29 г., а в Besançon’е в 1828 г.).
6. Livret d’annonce du nouveau monde industriel. 1830 r.
7. Pièges et charlatanisme des deux sectes Saint-Simon et d’Owen,
qui promettent l'association et le progrès YHI-j-72 стр. Па¬
риж. 1831.
8. Рукописи Фурье были опубликовываемы после его смерти
в течение восьми лет под общим заглавием: «Publications
des manuscrits de Charles Fourier». Париж. 1851—1858 г.г.
Перечисления этих рукописей приведены у Stainmhammera—
Bibliographie des Socialismus und Communismus (Jena, 1883 r.).
Затем после его смерти были напечатаны 2-м изданием:
1. Théorie des quatre mouvements et des destinées générales. Париж.
1840 г
2. Traité de l’association domestique et agricole. 4 т. Париж. 1841 г.
3. Fourier Charles. — Cités ouvrières. Des modifications à introduire
dans l’architecture des villes. 8°. Париж (Libr. phalanst). 1849 r.
4. Egarement de la raison démontré par les ridicules des sciences
incertaines et fragments. S°. Париж (Libr. phalanst). 1847 r.
5. Sur l’ésprit irreligieux des modernes et dernières analogies. 8°.
Париж (Libr. phalanst). 1850 r.
— Analyse du mécanisme de l’agiotage et de la méthode mixte en
etude de l'attraction. 8°. Париж (Libr. phalanst). 1848 r.
— L’association et le travail attrayant. 32°. Париж (Libr. de la
Biblioth. démocratique). 1873 r.
— L’harmonie universelle et le phalanstère exposés sur Fourier,
recueil méthodique et morceaux choisis de l’auteur. 2 vol.
12°. Париж (Libr. phaianstèrienne). 1849. Сборник избран¬
ных сочипений, изданных учениками в системе, а также
брошюра: «Anarchie industrielle et scientifique».
Собрания сочинений Фурье были изданы:
1. В 6 томах. — Oeuvres complètes. Париж (Libr. sociétaire).
1841—1848 г.
179 —
2. Т> 12 томах. — Oeuvres choisies. Edition Gide. Париж y Quillau-
min’a в 1830 году.
II. На переводов Фурье известии:
1. Немецкий. Die gesellschaftliche und industrielle neue Welt mit
ihren Vorteilen in Vergleich der seitherigen Civilisation. Пер.
1 л*ander. 8°. Гейдельберг. 1835 г.
2. Английский. The passions of the human soul and their influence
on society and civilisation. Пер. с французского II. Doherty.
2 г. Лондон. 1851 г.
3. Итальянский. Cenni si il sislema di associazione universale. Милан
fAmbrosoli). Год не обозначен.
4. Русский. И. Б. Шарль Фурье. Избранные сочппения, преди¬
словие и биография Фурье профосе. Шарля Жида, перевод
'• Французского Р. Ф. под редакцией Тотомиапца. Москва.
Кооперативный мир. 1918 г.
I Глеи Фурье излагались его последователями как. в журна¬
лах. 1ак и в отдельных сочинениях.
III. Фурьеристских журналов было два:
1. Le Phalanstère, journal pour la fondation d’une phalange agricole
et manufacturière, associée en travaux et en ménage, l-й As
вышел 1 1гопя 1832 года, последний № 39, 2-го тома в
1836 году, когда он преобразовался в журнал.
2. La Phalange, journal de la science sociale découverte et consti¬
tuée par Charles Fourier. Парил: с 10 июля 1836 года (т. I,
Ns 1-й it по декабрь 1849 г., т X, Ж 2-й). Главнейшими
сотрудниками были: Консидеран, Паже, Биллегардэль, Луи
Блан, Бурдоп, Колэн, Коптагрэлъ, Пелларж, Буррэ н некот.
другие.
IV. Наконец, особенно важны для подробностей изучения
Фурьеризма следующие сочинения:
1. Manifeste de l'école sociétaire fondée par Fourier. 1-ое изд. 1841,
2-ое изд.—1842 г.
2. Theorie de l’éducation naturelle et attrayante. Париж. 1845. He-
мецк. перев. 1847 п 1850 г.
3. Exposition du système phalanstérien de Fourier. 3-е изд.—1848,
4-oe—1852, 5-oe—1872, равно как и
4. Le socialisme devant le Vieux monde ou le vivant devant les
morts suivi de: Jésus Christ devant les conseils de guerre par
U. Meimier. Paris. 1850. 4- tirage. Libr. phalanstérienne.
Сочинений, посвященных Фурье, не мало. Во-первых, Фурье
и фурьеризму посвящены особые главы во всех значительных
историях политической экономии, п особенно истории социализма
и коммунизма, напр., Энглендера, Л. Штейна, Марло, Дюринга,
Меринга. Грюна, Сюдра, Рейбо н пр. и пр., а равно в различ¬
ных энциклопедических и социалистических словарях; во-вторых,
имеется ряд монографий, из них лучшие:
— 180 —
1. Tr a n б о n, Abel. Theorie sociétaire de Ch. Fourier. Париж.
1832 г.
2. M u i г о n, Just. Nouvelles transactions sociales réligieuses et
scientifiques de Virtomnius. Paris. Bossange-père 1832 (Muiron-
однц из выдающихся последователей Фурье).
3. Mu iron. Just. Sur les vices de nos procédés industriels;
aperçu démontrant, l'urgence d'introduire le procédé sociétaire.
8°. Paris. 1834 r.
4. Статьи P. Оуэна и его учеников в журнале: «The New
Moral World» (томы Y—X), выходившем в Лондоне с 1834
по 1846 гг.
5. D a i n Charles. De l’abolition de l'esclavage, suivi d’un article
de Fourier. Париж (Considérant). 1S3G r.
6. P e 11 a r i n. Notice biographique sur Charles Fourier, suivie
d'une exposition de la théorie sociétaire. 12°. Безаисоп (тин.
Déis). 1839 г.
7. С h u г о a. Darstellung der Socialteorie Fouriers. Брауншвейг.
1840 r.
8. R о m p e r y. Theorie de Ch. Fourier. Париж. 18°. 1841 r.
9. G a 11 i de G a m о n d. Fourier et son système. 5-ое изд.
ГГчнчж 1841 г.
10. Pel la rin. Fourier, sa vie et sa théorie. 1 и 2 изд. 1843 г.,
4 изд. 1849 г., 5 изд. дополненное пер. 1871 г. с портре¬
том (lib. Dentu). Лучшая французская биография Фурье,
составленная civ. учеником фурьеристом, последующие же
авторы заимствовали у пего биографические данные.
11. Paget. Examen du s\slème de Fourier. Париж. L844 г.
12. V i 1 1 e g a r d e 11 e. François. Accord des intérêts dans
lassociation et besoin des communes, avec une notice sur
Charles Fourier. Париж. Изд. бюро библиофил. Общ. (Ca¬
pelle). 1-ое изд. 1844 г., 2-ое дополи, п иерераб. 32°. Па¬
риж. 1848 (изд. там же).
13. С a n t a g r e 1. Le fou du Palais Royal, dialogue sur la théorie
phalanstère. Париж à la libr. phalanst. 1845 r.
14. Catéchisme de Fourier, ou Fourier réfuté par lui même.
Париж. 1841 г. 5-ое изд. Париж. 1845 г.
15. Barbier, Olivier, Al. Notice bibliographique sur Charles
Fourier в газете «Bibliographie de la France», 1837 r. u
в 1 изд. «Le Phalanstère», 1849 г. № 1. Январь.
16. С о u r с e i 1 e-S e n e u 1 c. Charles Fourier, b. Diet, de l’écono¬
mie politique. 1854 r.
17. С о i g n e t. Bank - und Handelsform nach Fourierischen
Grundsätzen, нем. пер. Бюркли. Цюрих. 1855 г.
18. Pellarin — Di no их Frénéc. Charles Fuurier et ses dis¬
ciples. 55 стр. 8°. Nimes (тип. Clavel-Yallivet и C°). 1871 r.
181. -
19. Bool, Arthur. Fourier. Очерк is «Fortnightly Review*.
Лондон. 1872 г.
20. P e 11 a r i n, Charles. Lettre de Fourier au grand juge
(4 nivôso an XII). Fourier et ses contemporains. L'utopie et*.
Париж. 12‘\ Librairie de sciences sociales. 1874 r.
21. В e с k с r, В (3 rnhard. Karl Fourier. С прилож. Der Social¬
palast odor das Familistère in Guise с портретом Фурье и
снимком фаланстера. 16°. Брауншвейг. 1874 — 75 г.г.
22. Janet, Lau I. Charles Fourier, в «Revue des Deux Mondes».
.Y- 1, окт. 1879 r.
23. Greulich. Fourier. «Jahrbücher für Social Wissenschaft», Рих¬
тера, год П. Цюрих. 1880 г. Приведена старая литература.
24. Gide, Charles. Les pliophéties de Fourier. Nimes 188C r.
25. G i d e, Charles. Oeuvres choisies de Fourier (с обширным
введением). Париж. 1889 г. Есть русский перевод 1918 г.
26. W о 11 i ri g, M. Das Problem der Ehe* bei Fourier und Tolstoi
в «Neue Zeit», 1890 — 1 r.
27. Système de Fourier étudié dans ses propres écrits. Париж
(Delay) 1892 г.
28. Warschauer, Otto. Fourier. Берлин. 1892 г.
29. A d i e г, G e о r g. Fourier. Handwört. der Staatswis, Т. Ш,
стр. 032 — 633.
30. Bourg in, Hubert. Fourier. Contributions à I’etude du so¬
cialisme français. Париж. 1905. Весьма ценное и важное
исследование.
31. Bebel, A. Fourier. Sein Leben und seine Theorie. Штуттгарт,
1888 (составляет As 17 серии (Dietz) Интернацион. Библио¬
теки): лучшая пемецкая монография о Фурье. Русские пе¬
реводы О. Лаврова в изд. «Просветцепия», Спб. (1906 г.)
и в изд. «Эиапня».
V. Фурье в России посвящены:
1. Бибиков, И. А. «Современные утописты. — Изложение и
критический разбор теории Фурье», в книге «Критические
очерки». Спб. 1865 г.
2. Исаев, А. Место Фурье в общественно-хозяйственной науке.
В журнале «Юридический Веетпик» за 1880 г., кн. 5 и 6.
3. Щеглов. История социальных систем. T. II. Критическое
обозрение учений Фурье, etc. Спб. 1889 г.
4. В о д о в о з о в, II. В. «Фурье. Опыт критического обзора его
учения», в жури. «Русская Мысль». 1892 г. As 9. Лучшая
русская работа о Фурье.
5. Купер пик. Шарль Фурье, в сборнике «Киевский сборник
в пользу пострадавших от неурожая». Киев. 1892 г. Статья:
крайпе слаба.
6. Б. II. Фурье и фурьеризм. Казань. 1905 г. Ничтожная брошюра.
182 —
7. Тотом и а ни, В. Фурье и кооперация. Гиб. 1906 г. Инд.
«Луч» (брошюра; ст. из «Образования«. 1905 г. № И—12).
8. Русанов, Н. Социалисты Запада, и России (Фурье, Маркс.
и пр.). Спб. 1908 г. (Статья о Фурье раньше была напе¬
чатана в «Русском Богатстве» за 1905 г. 11 —12).
9. Ноль, Луи. Французские мыслители и деятели XIX века.
Спб. («Молот»). 1905 г.
Отрывки из гочинеппн Фурье (полностью пн одно из его
еочинепин на русский язык никогда не переводилось) можно про¬
честь в плохом перевод«* у Щеглова, и его "Истории социаль¬
ных систем», т. I, ив издании Тотомиаипа «Избранные сочине¬
ния Фурье». М. 1918, а также в книгах Б. Семе вс к о го и
П. Сакулипа.
Наиболее видные ф у р ь с р и с т ы :
1. Жюст Мюирон (1787—1881), автор «Социальных пре¬
образований», 1824.
2. В и в т о р Коней деран (1Ы18—1893 », автор ряда сочи¬
нений, см. В. Конеидерап.
8. Ф. Видаль. «Социальная экономия под влиянием паровой
машины», 1838.
4. Альф. Туе н ель. «Евреи — короли эпохи,*, JMO.
5. И п п о л н т P е п о. Солидарность, 1М 2.
6. Ж. Чине к и. Будущее рабочих. 1839.
7. Эи иске н. Феодализм и ассоциация, 1816.
8. Брисбен. Социалмшс предназначения человека, 1М«',.
9. Пешкове кий. Кредит и обращение, Варшава (?>. 1831.
10. М. В. Б у т а пг е в и ч- II <• т р ;» ш «■ в с к и il и »ч о кружок.
91. В. КОНСИДЕРАН, Considérant. V. ( 180* -1 >>93).
1. Débâcle de la politique. 8°. Paris. Libr. plialaneter.
2. Considérations sur ! ‘a r с h i t с с t о n i q u e. 8°.
Paris. Libr. phalanstcr. 1835.
3. P e t i t cours d’économie politique c t social e.
Extrait de l’ouvrage «Débâcle de la politique».
4. С о n t r e M. A r a g o; réclamation adressée à la chambre des
députés par les rédacteurs du feuilleton de la Phalange. Suivi de
la théorie du droit de propriété. 8°. Париж, в бюро Фаланги.
1840.
5. L a conversion c’est l’impôt. 8°. Париж. Libr. socié¬
taire. 1837. (Книга но указапию Quérard’a была напечатана ано¬
нимно с пометкою: «par un ancien député»).
6. L'apocalypse, ou la prochaine rénovation démocratique
et sociale de l'Europe. 1849.
183 -
ж:. ОУЭН, РОБЕРТ < 1711 — I
Иол и кий английский утопист, фабрикаит-филгиприи, органи¬
затор ряда новых социальных опытов и учреждений ири ого
фабрике, и Пып-Лн парке. Придавал важное значение религии,
салювоснитаиню и кооие.рацпп. С ходом жизни приходил ко все
бо л ( *.< ] i а, i, 111i л i. 11 ы м убеждения м.
I. Его сочинении:
1. A Siale m e n t Regarding the New Lcnark Elablishmcnl.
Эдинбург. 1812.
2. New Views о I Society, or Essais upon the lormaiioo of
human character. Лондон, 1 и 2 выпуск, 1813; 3 и 4 —1814;
тоже, 2 выи. 1817.
3. О h s е г y а I i о n s on the Effect of the Manufactu¬
ring System. Лондон, 1815; tç же изд. 1818; то же
с перепечаткою сочинении Джона Боллерса 1096, Лондон, 1818.
4. A n A d г e s s d e 1 i v о г e d to the Inhabitants of New Lenark
of January I, 1816. Лондон, 1816.
5. Two Memorials on Behalf of the w а г k i n g
с 1 a s s e s. 1818.
6. Report to the County of Lanark of a plan for relieving public
distress, and removing discontent, by giving permanent, pro¬
ductive employment to the poor and working classes. Глазго,
1820.
7. Address delivered by R. Owen, at a Public Meeting held
on the Franklein Institute in the City of Philadelphia. Фила¬
дельфия, 1827.
8. Outline in the Rational System of Society, 1830, ряд. язд.
6-oe —1840.
9. Lectures on Charity. 6 выпусков, 1833.
10. The Book of the New-Moral World, containing the
rational System of Society, часть I, 1836, II u HI— 1342,
TV и VII—1S44.
11. A Development on the Origin and Effects of Moral Evil
and of the Principles and Practices of Moral Good. Манчестер.
1838.
12. The Catechism of Jthe New Moral World. Манчестер, 1838.
13. T h e Marriage System of the New Moral World. Лидс,
1838.
14. Lectures on the Marriages of the Priesthood of the Old Immoral
World. Лидс, 1840.
15. What is Socialism? Лондон, 1841.
16. The Revolution in the Mind and Practice of Human
Race; or Ihe Coming Change from Irrationality to Rationality.
Лондон, 1849.
— 184 —
17. T h с F u t и r e о 1’ t h e 11 u m a n H a с e. Лондон, 1853.
1 s. Г h с New Existence of Man upon Earth. 7 ч.,
1*4 4 —55.
19. The Life of Robert Owen, written by himself. Том Т-й. Лондон,
1*57, дополи, к тому I, 1S58.
Кроме того, целый ряд статей в английских и американ¬
ских журналах, отчеты о публичных лекциях и митингах, со¬
званных Оуэном, об ею дискуссиях и пр. Полный список их за
время с 1817 по 1858 помещен в книге Ed. Dolléans’a Ro¬
bert Owen. Париж, 1907, стр. 557—307.
II. Журналы, изданные Р. Оуэном.
1. The Economist, AL 1—январь. 1821; Ns 52—март, 1822.
2. T h e New II a г ni о n > G a z e 11 c. New Harmony, Indiana,
1825. Кроме* P. Оуэна, ряд других писателей.
3. The Cooperative Magazine and Monthly Herald. T. I
и II, 1820. 1827.
4. The Cooperative Maga2ine. 1828—1829.
5. The London Cooperative Magazine. 1830.
0. The С r i s i s: or, The Change from Error and Mislerv to Truth
and Happiness. 1834.
7. T h e N e w Moral W о r 1 d. 13 томов, e 1834 iro 1840 гг.
8. T h e Moral World, the Advocate of the Rati o-
nal System of Society 1848.
9. Weekly Letters to the Human Race. ALA® 1—17. 1850.
10. Robert Owen’s Journal. T. I — IV, 1851. 1852.
11. Robert О w с n ’s Rational Quarterly Review and
Journal. 1853.
12. M i 11 e n i a I Gazette. As 1, март, 1856: .V 10. июль, 1858.
111. Лучшие монографии об Р. Оуэне.
1. S erg a nt, W. L. Robert Owen and his Social Philosophie.
1860.
2. (Pechard, F. A.). Life of Robert Owen. Филадельфия, 1866.
3. Booth, A. J. Robert Owen the founder of Socialism in En¬
gland. I860.
4. Holy oak e, G. H. Life and Last Days of Robert Owen of
New Lanark. 1871.
5. Lloyd Jones. The Life, Times and Labours of Robert Owen,
2 т. 1889 — 1890.
6. Lcckwood. The New Harmony Communities. Индиана, 1902.
- 185 —
7. Lesueur, С. A. Voyages dans l'Amérique du Nord в «Jour¬
nal de la Société des Ainericanisles*. Париж, 1904 (в пятой
главе — описание «Новой Гармонии»),
S. Dolléans, Ed. Robert Owen. Париж, 1905. 2-ое изд. доп.,
с предисловием Эм. Фагэ. Париж, 1907. Есть русские
переводы, см. ниже.
9. Simon, Helene. R. Owen. Иена, 1905.
10. P u d m о г e, Frank. Robert Owen: a Biography. 2 т. Лопдон,
1906. Самая лучшая и документальная биография Р. Оуэна.
IV. Русские сочинения об Р. Оуэне.
По-русски из всех книг Оуэна переведена только одна: «Об
образовании человеческого характера», Спб., 1893. Из работ об
Оуэне пзвестйы:
1. Добролюбов, Н.—«Р. Оуэн и его попытки общественных
реформ» в «Современнике», ЛЬ 1, за 1859.
2. Кэ менекий, А. В.—Р. Оуэн, его жизнь п общественная
нятельность. Спб. (Павленков) 1892. Составлена по биогра¬
фии Джонса ы статье Добролюбова.
3. Д о л л е а н, Э д.—Р. Оуэн. Перевод Н. Суворова, изд. «Просве¬
щения», Спб. 1906 н перевод М. Ильина под ред. Л. П.
Никифорова, М. 1906. Оба перевода с первого 1905 г. фран¬
цузского издания, а не со второго 1907 г., более подробного.
В русском переводе отсутствует библиография.
4. В о л ков а, Е. — Пророк разумного общества Р. Оуэн. Его
жизнь и деятельность. М. («Польза»).
5. Либкнехт, В.—Р. Оуэп, его жизпь п общественно-полити¬
ческая деятельность. Спб. («Молот»), 1905.
6. Пажитнов.—Р. Оуэн. Спб. («Мысль»), 1918.
7. Ту г а н-Барановский. — Очерки из новейшей истории
полптич. экономии и социализма. 5 кн. Спб. 1904, стр. 69—
*4, а также в книгах Энгельса п П. Сакулпна,
М. 1922.
V. Сочинения учеников и единомышленников Оуэна.
1. И. М. Морг а н. — Восстание пчел. 1821.
2. Т. Р. Эдмондс.—Практическая, нравственная п политиче¬
ская экономия. 1828.
3. Джон Грей. — Социальная система. 1831.
4. Вильям Том п со п. — Исследование и распределение бо¬
гатств. 1824.
- 186
5. И. Ф. Брей. — Как эксплоатируется труд и как ему помочи
1839.
6. Чарлз Брей. — Философия нужды. 1841.
7. В. Пэр. — Справедливая торговля. 1854.
193. ЭТЬЕНН КАБЭ (1788—1856).
Великий франдузский писатель-утопист, автор ромапа «Пу¬
тешествие в Икарию», 1840, вызвавший при содействии эпергич-
ной агитации Кабэ большое переселенческое движение в Аме¬
рику, где был основал ряд коммунистических икарсйских
колоний.
I. [Сочинения Кабэ *).
1. Péril de la situation présente. Compte à [mes commettants.
Париж. 1831. 8°.
2. Discours prononcé le 1-er mars 1831 à l'occasion du rétablis¬
sement du jury en Corse. Bastia. 1831. 8°.
3. Histoire de la Révolution de 1830 et situation présente (sept.
1832) expliquées et éclairées par les Révolutions de 1789,
1792, 1799 et 1804 et par la Restauration. Париж. 1832. 8°.
* 2-ое изд. то же 1832 н 3-ье —1833.
4. Faits préliminaires au Procès devant la Cour d’assises contre
M. Cabet, député de la Côte - d’Or. Париж. 1833. 1 том в
шести частях.
5. Histoire populaire de la Séssion de 1834. Париж. 1834.
6. La Justice d’Avril. Lettre à M. Guisot. Париж. 1835.
7. Lettre à Louis-Philippe. Лондон. 1835.
8. Histoire populaire de la Révolution française, de 1789 à 1830.
Париж. 1839—1840. В 4 томах. 8°: 2-ое издание 1845. 6 то¬
мов. 8°; 3-ье издание 1851, 5 томов. 8°.
9. Notes autographes inédites d’après ses lectures (приготовление
к поездке в Икаршо). Лондон. 1835.
10. Lettres sur la crise actuelle. Париж. 1840.
11. Voyage en Icarie. Знаменитая утопия появилась впер¬
вые в Париже в 1839 году в небольшом количестве экзем¬
пляров под вымышленным заглавием «Voyage et Aventures
de lord William Carisdall en Icarie», «сочинение Франциса
Адамса; переведенное с английского учителем языков Т. Дю-
фруп» (Th. Dufhiit). Париж, 2 т., и распространялась среди
друзей самим автором.
*) Многочисленные мелкие памфлеты и листовки менее 2—3 печатных
листов мною опущены.
187
Первое настоящее издание «Путешествия в 11 карши* появ;'
лось в Париже, в январе 1840 года уже с настоящею фамилии
автора. 2 изд. Париж. 1842, 3-ье—1843, 4-ое—1840, -0-ос—3 *4 v
12. Lecture pour tous. Voyage en Icarie. Бордо. 1*38. 8*.
13. Comment je suis communiste. Париж. 1840. 2-ое изд. Пария
1841. 8°. 3-ье изд. Пария;.
14. Credo communiste. Париж. 1841.
15. Comment je suis communiste et mon dcicocorinnuriiste. Парил.
1841. 2-оеи 3-ье изд. 1842—44. 4-ое изд. 1845. 8°. 5 ое изд.
(«hymne icarien») 1847. Немецкий перевод в Париже, в 1847.
16. Dialogue sur les Bastilles entre M. Thiers et un Courtisar..
Париж, март 1841.
17. Douze lettres Jun communiste à un réformiste su la commu¬
nauté (1чаждое отдельно). Париж. (Bur. du Populaire) с 20 мая
1841 по 18 февр. 1842. 8°. 3-е изд. 1845. S°.
18. Petits dialogues populaires sur la Communauté. Париж. 1842. 81’.
2-ое изд. 1844, 3-ье изд. —1845.
19. Propagande communiste ou questions à discuter et à soutenir
ou à écarter. Париж. 1S42.
20. Le Démocrate devenu communiste malgré lui ou Réfutation de
la brochure de M. Thoré intitulée: «Du Communisme en
France». Париж. 1842. 8°. 2-ое изд. 1847.. 16°.
21. Le guide du citoyen aux prises avec la Police et la Justice
dans les arrestations, les visites domiciliaires, la détention pro¬
visoire, le secret, etc... Париж. 1842. 8°.
22. A 1 m a n a с h Icarien, astronomique, scientifique, pratique.
industriel, statistique, dirigé par M. Cabet. Париж. Выходило
ежегодно с 1843 г.—но 1848 г. включительно: «Прило¬
жение» в 1848; седьмой выпуск появился в 1852, после
чего издание прекратилось.
23. Bombardement de Barcelone ou Voi a les Bastilles! Париж.
1S43. S'*.
24. Etat de la question sociale en Angleterre, en Ecosse, en Irlande
et en France. Париж. 1843. 16°.
25. Procès du Communisme à Toulouse avec les portraits des douze
accusés et la vue de l’audience. Toulouse et Paris. 1843. S*.
26. L’ouvrier; ces misères actuelles; leur cause et leur remède:
son futur bonheur dans la communauté; moyens de rétablir.
Париж. Bur. du Populaire. 1-ое изд. 1844. 16°. 2-ое изд.
1844. 3-ье изд. 1846. 4-ое пзд. 1848.
27. Les Masques arrachés; publiés au nom aux frais d’une grande
réunion rl’actionnaires du Populaire. Париж. 1844. 8°.
28. Le Cataclysme social ou Conjurons la tempête. Париж. 1845. S®.
29. Le vrai Christianisme suivant Jésus-Christ. Париж. 1846. IS'.
2-ое изд. 1847. 3-ье изд. 1850.
30. Le voile soulevé sur le procès Communiste à Tours et Blois. 1S4 7.
— 188 —
51. RépiuiM' de Cabet à la declaration de Guerre de l’Ecole Pha-
lanstcricnne. Париж. 1*47. 16°. Не окопчоио, вышли только
ы • * 11 н 1.1 « * ОС» страниц.
32. Realisation de la С о m m u n a u t é d Т с a r i e. Nouvel¬
les de Nauvoo. Париж. 1817, в 8-ми выпусках.
33. Société Fraternelle Centrale. Discours de Citoyen
Cabet. Пари vie 1817—1848, в одиннадцати выпусках, каждое
е другим названием.
34. Bien et Mal, Danger el Salut après la Revolution de Février
1848. Париж. 1*48.
35. Insurrection du 23 juin 1 848 avec ses causes, son caractère et
ses suites, expliquée par la marche et les fautes do la Revo¬
lution du 24 février.
3c». Notre procès en escroquerie ou Poursuites dirigées contre les
citoyens Cabet et Krolikowsky à l'occasion de la fondation
d’Icarie. Парнас. 1849.
Упоминаемый здесь Кролштвскин, соработпик Кабо, при вы¬
пуске им «С и с т е м ы брате т в а», выходившей за подписью их
обоих выпусками 1849 по 1850 гг.; всего вышло 6 выпусков.
37. Réalisation d’Icarie. Grande émigration en Amérique. Париж;
un pospectus en juif. 1848.
e, выпусков с 1*4* im 1850: первый выпуск: имел еще под¬
заголовок Icarie. Les leariens d’Amérique.
38. Procès et acquittement de Cabet accusé d’escroquerie au sujet
de Immigration icarienne. Histoire d’irarie. Парил:. 1851. S°.
39. Colonie ou République icarienne dans les Etats-Unis d’Amérique.
Son histoire (Système i с a r i с n. Doctrine i с a r i-
enne. Organisation sociale et politique. Com¬
mune icarienne. Avantages de la commu¬
nauté). Париж. 1854. 32°. 2-ое издание 1855. 32°. Два
года перед тем та же книжка появилась в Nauvoo по-ан¬
глийски: Colon \ of Republic of learia in the U. S., its History.
40. Progrès de la colonie icarienne établie à Nauvoo (Etats-Unis
d'Amérique). M. Cabet à Julien, learien disposé à venir èn
lcéric. Париж. 1*54. 32°.
41. Ce que je ferais si j’avais 500.000 dollars. 1-ос изд. 1854. 32°.
2-ое изд. 1855. 1(3°. То лее воззвание переведено на немец¬
кий и английский языки.
42. Célébration à Nauvoo du Septième anniversaire du départ de la
première avant-garde icarienne (3 fev. 1848). Париж. 1855.
Едпповремепио издан был ряд проспектов, описаний и воз¬
званий вроде следующего:
13. Prospectus de la Colonie icarienne. Conditions damusation 1855.
32°. 2-ое изд. augmenté dun chapitre: Dispositions spéciales
pour la colonie d'Yova.. 1855. 32°.
— 189 —
44. Colonie icarienne aux Etats-Unis d’Amérique. Sa
lois, sa situation matérielle et morale après
de 1855. 1856. 12°.
45. Toute la vérité. Nauvoo. 1856. 8°.
46. Guerre de l’opposition contre le citoyen Cabel. fondateur
1856. 12°.
47. Départ de Nauvoo du Fondateur d’Icarie avec les vrais
riens. 1856. 12°.
Эта брошюра вышла в месяц и год смерти Кабэ.
в ноябре 1856 года.
II. Переводы:
1. Немецкий Вендель-Гипплера: «Reise nach Ikariea».
вышел в Париже в 1847 у французского же издателя (Bureaux
du Populaire),второй Немецкий перевод Ахпузена: «Die neue
Sittenverbesserung durch die ikarische Gemeinschaft, in zwölf Brie¬
fen. Лейпциг. 1859.
2. Аппийский1).
3. И с и а п с к и й 1).
4. Русский сделан М. Эйблер в 1914 г., под моей редак¬
цией) (в рукописи).
Об Икар и и и Этьене К. а б э имеется довольно обшир¬
ная литература. Приводим наиболее значительные сочинения:
Н к ариец И. О. Бел юз с 1856 по 1863 опубликовал
в Париже ряд брошюр и памфлетов, из которых более значитель¬
ные: Notre situation à Saint-Louis, 1857, Lettre à Maximilien sur la
Colonie icarienne, 18ô8. Inauguration du cours icarien, 1858. Let¬
tres icariennes, 2 том (20 писем), 1859 —1862. Les associations,
conséquences du Progrès. 1863.
Ряд памфлетов был издан икарийдами в Новом Свете, а
именно в г. Корнинга («Икария») в штате Иова. Таковы, на¬
пример, A. Sauva — Le crise icarienne, 1877—78. 1878. J. Gé¬
ra г d — Quelques vérités sur la dernière crise icarienne. 1SSÖ.
Réalisation du Communisme. Précis sur Icarie. Constitu¬
tion, lois etc. 1880. То же по-английски иод заглавием: Brief
History of Icarie, 1880.
Икарийцу E. Нерону принадлежит статья Histoire dlcarie,
помещенная в журнале «Revue Socialiste». Париж. iSSO г. X 10.
III. Лучшие сочинения (неикарийцев):
1. Shaw, Albert. — Icaria, a chapter in the history of Commu¬
nism. London. 1884. (Об ийарийских общинах в Сев. Аме¬
рике). Немецкий перев. М. Якоби. Штуттгарт, 1S86.
2. Lux, Н. — Etienne Cabet und die ikarische Commumsmos mit
einer historischer Einleitung. Щтутттарт, Диц. 1894 (большая
*) Время и место их мне не известны. Упоминается у Првдохмо (190Г.
— 190 —
часть сочинения заимствована из книги Шоу, есть русский
перевод).
л. Nordhoff, Ch. — The communistyc Societies of the United
States. New-York. 1875.
4. Job, F. O. — Voyage d’un Autunois en Icarie à la suite de
Cabet. Autun. 1S9S.
5. Hinds, W. A. — American Communities. Чикаго. 1902.
6. Holinsky, A. — Cabet et les Icariens, в жури. «Revue So¬
cialiste» за 1891, ноябрь и 1S92, янв., аир. — сент. По¬
следние четыре автора лично были в икарпйской колонии,
в Новом Свете.
7. Kent, А. — Cooperative Communities in the United States.
В «Bulletin of the Departement of Labor». Ваппиггтоп.
1901.
S. T r i с о с h e, G. N. — Le Communisme en action, в жури.
"Journal des Economistes •. 1896, март.
9. P r u d h о m m e a u x, Jules. — Icarie et son Fondateur Eti¬
enne Cabet. Париж. 1907. С портретом Кабэ и снимками
с колодой. Наиболее обстоятельное и объективное исследо¬
вание. Хороший указатель литературы.
Здесь прослеживается биография Кабэ с 1830 г.. т.-е. со
времени, когда он был прокурором па о. Корсике и затем депу¬
татом в парламенте от Кот-д ора; излагаются источники «Путе¬
шествие в Икарию/', «икарпиская» доктрина, история первой
колонии в Техасе и в Наувоо. Кризис, рост оппозиции, раскол
и смерть Кабэ. После изложения конституции, устройства, фи¬
нансов, производства и быта следует изложение судеб икарийцев
после смерти Кабэ. Поселения в Сен-Луи и Челтеяхеме, затем
в Корнипте и распадение их на «старых» н «молодых» и исто¬
рия их последних поселений. Книга снабжепа портретами, сним¬
ками и картами. В приложении уставы и другие документы
икарийцев.
10. Proudhommeaux, J. — Etienne Cabet в «Bibliothèque So¬
cialiste». Париж. 1908.'
По-русски о Кабэ написано очень мало.
11. Адольф Гейне р.—Икарийцы в Северной Америке. Перев.
с нем. X Громозовой, под ред. В. Величкиной. Спб. («Зпа-
нне»). 1906.
(До отъезда первого авангарда.—Неудача в Техасе.—Период
жизни в Наувоо. — Шельтенгам. — Наувоо и Иова. — Молодежь
против стариков. — Молодежь одна в Иове и в Калифорнии. —
-Заключение).
— 191 —
IV. Икарийские журналы.
1* be Populaire, Journal de réorganisation sociale et politique
dirigé par M. Cabet, ancien député. Париж. 1841—1851.
-• Le Républicain populaire et s о с i a 1 e, dirigé par
M. Cabel. Париж. 1851.
3* The popular Tribune, publisched weekly by the Icarian
Community. 15 яив. 1851.
4. The N a u v о о Tribune. 10 яив. 1852.
Der Communist. Organ der ikarischen Gütergemeinschaft,
redigirt unter Leitung ihres Presidenten E. Cabet. 1852—1855.
6. С о 1 о n i e 1 с a г i e n n e, Journal dorganisation sociale, 1854.
7* Revue 1 с a r i e n n e, organe de la Communauté établie à
Nauvoo. 1855; 1856, то же в Corning'e (Iowa) 1-S78.
8. Nouvelle Revue Icarienne. Nauvoo. 1856, то же в
Saint-Louis. 1857.
9. Le Jeune Icarie. Corning (Iowa). 1879 продолжение*
было «Le Communiste libertaire». Coming. 1881.
10. L'Etoile du Kansas et de l’iowa, organe de la Ré¬
publique française et universelle, ред. Jules Leroux. Corning.
1877.
11. L'Etoile des Pauvres et des S о u f fr an t s, organe du
Communisme libérateur des Peuples et de LIndividu. St. He¬
lena (California). 1881.
12. L 4) b s e r v a t e u r, feuille communiste non séparatiste. Corning.
1880.
(Окончание следует.)
В. Святловский.