А.Тарасов
НОЧУЮТ
МИРАЖИ
Москва
«Детская
литература»
1978
в
2 ББК 86
Т19
Атеистические очерки
Рисунки Е. Суматохинл
70803—507_ 302—78
М101(03)78
©ИЗДАТЕЛЬСТВО «ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА», 1978 г.
КАК ДВАЖДЫ ДВА
Кузьма Елизарыч называет себя человеком «умст-
венным». Корявое слово, но точнее, пожалуй, не подбе-
решь. «Умный» связано с каким-либо практическим пре-
успеванием, «умничающий» — тут подчеркиваются поза,
фальшь. Елизарыч философствует бескорыстно и увле-
ченно. Не всегда разберешь, искренне ли отстаивает он
свою точку зрения или нарочно норовит подзадорить, но
в любом случае мне нравится с ним спорить. Не похоже,
3
чтобы у Елизарыча были дипломы. «Мы с Горьким по-
прочнее вас учились,— отвечал он загадочно на вопрос
про образование.— Нас за уши к миске не тянули. Сами
себе семинары и симпозиумы устраивали. Ты вот Кьер-
кегора, к примеру, читал?.. То-то же. А диплом-то не-
бось с отличием?»
— С отличием,— винюсь я.
— Эх, вы, современные!.. Всё-то галопом, все-то по-
верху. Мудрость же — вещество тяжелое, она в глубине
отстаивается, в тишине растворяется.
— В иле, значит, ее надо искать?
— Вот и тут твое высокомерное недомыслие сказы-
вается! А ты задумайся. Ил-то — это же целое царство!
Все в нем: и жизни неисчислимых поколений отслоились,
и будущие жизни в нем заключены, и существа занят-
ные, многообразные век свой небесполезный там прово-
дят...
Похвали я ил, Елизарыч наверняка стал бы обличать
нас, «нынешних», в неумении поднять нос над тиной
жизни, устремиться мечтой ввысь, к идеалу... Не раз про-
бовал я укорить мудрого старика за непоследователь-
ность.
— С утра вы вроде бы за Христа, в обед проповедуе-
те буддизм, а к вечеру становитесь стопроцентным дар-
винистом. От чего это, интересно, зависит?
— От того, чьи мозги требуется расшевелить,— от-
вечает. А сам смеется.— Кто-то из древних императоров
вынужден был прикрикнуть на поддакивающего ему во
всем придворного: «Возражай, чтобы я почувствовал,
что нас двое!» Я не люблю, чтобы собеседнику было
одиноко. Да и какой может быть спор при взаимном не-
противлении? Ты мне скажешь, к примеру: «Любовь
зла». Я тебе: «Полюбишь и козла». И все — расходиться
надо. А может, ты насчет любви собирался что-то инте-
ресное сказать? Чтобы разговор получился, надо его на-
динамитить. И к тому же поимей в виду: истину в оди-
ночку не разглядеть, она слишком велика для наших
глаз. Мы перед ней как муравьи перед слоном. Ползаем,
ползаем, а потом начинаем спорить. Один говорит:
«Правда, она как копыто. Сам видел!» Второй: «Нет, она
как ухо». Третий: «Она как глаз»...
— Пусть четвертый отползет подальше — он всего
слона увидит. Целиком.
4
— Конечно. Только его «правда» окажется без глаз,
ушей и копыт— так, общий контур.
— Выходит, неправды вовсе не бывает? Все правы
по-своему? Вали в кучу уши и копыта — лишь бы по-
больше было. Так, что ли?
— В кучу валить — куча и получится. Да и не мимо
каждого муравейника слоны-то ходят. Не в том тут соль,
что все правы, а в том, как разобрать, кому кусочек
правды приоткрылся, кому — нет. Как ни крути, а судь-
ей-то муравей же окажется! Или бога надо на помошь
звать, но ведь у вас, у нынешних, с ним отношения ис-
порчены.
— Не у всех,— отвечаю.— Вот тут мне как раз
письмо читательницы одной для ответа дали. Учитель-
ница, между прочим, а верит в бога и нас, атеистов, ру-
гает. Смех, да и только.
— Ну-ка, дай взгляну, что эта учительница смешного
пишет...
Письмо, в общем-то, было действительно не очень
смешным.
«Цена человеку может быть одна — степень его веры,
степень его нравственного самосовершенствования,— ю-
ворилось в нем.— Что такое бог? Бог — это правда. Прав-
да в образе. Правда в ее последней, глубинной сущно-
сти. Правда, идущая не от разума. И путь Христа — это
путь правды. Бог — это бесконечное чувство любви и со-
страдания к человеку. Но сначала о правде.
Атеисты спекулируют на том, что человек слаб и ему
страшно знать правду. И мы всячески ее гоним, распи-
наем, умерщвляем. И прячемся за иллюзии. Скажите
своему другу правду в глаза — и вы наживете навек себе
врага. Скажите правду в глаза начальнику — и он любы-
ми путями уволит вас с работы. А разве не страшно нам
знать правду о себе, о том, как коротка и ничтожна на-
ша жизнь, что она, как пламя свечи, гаснет от малейшего
дуновения ветерка? Автомобили, самолеты, поезда или
просто несчастные случаи или внезапные болезни еже-
дневно отнимают огромное количество жизней. А может
быть, сегодня вечером или завтра утром настанет и наша
очередь? Как мы можем знать, когда ложимся спать,
что нас ожидает? А может быть, ночью нас разбудит
смертный приговор? И тело наше, которое мы так холим
и бережем, пойдет на пищу червям?
5
Нам правду знать страшно, поэтому мы ее всячески
гоним, стараемся умертвить. Сколько средств придумал
человек, чтобы не смотреть правде в глаза, не быть на-
едине с самим собой, со своей совестью: кино, театр,
карты, книги и т. п. Но все дело в том, что правда имеет
чудесное свойство: изгнанная и умерщвленная, она снова
воскресает через три дня.
А еще более непосредственной причиной, порождаю-
щей аморальные явления, является атеистическое воспи-
тание в школах. Сущность атеизма уже разгадана,
это — агрессия и ложь. Разве это не агрессия со стороны
атеистов по отношению хотя бы к верующим: распро-
странять о религии одну лишь клевету, отождествлять ее
с невежеством?
Если нет бога, значит, нет и бессмертия, значит,
цель и смысл жизни могут быть только в одном: хорошо
одеться, выжить и получить как можно больше удоволь-
ствий! Что же еще, ведь «бытие определяет сознание»!
И добиваться всех этих удовольствий и благ нужно лю-
быми средствами, не считаясь ни с кем и ни с чем. А кто
попытается остановить, урезонить — того за горло! Лишь
делать это нужно потихоньку, не поднимая шума,— и
все в порядке. Люди далеко не всегда могут раскрыть
преступление, особенно преступление против нравствен-
ности. А бога-то ведь нет.
Правда сурова и страшна для человека, но Христос
открывает эту правду, бесконечно любя человека. Поэто-
му такой теплотой веет от его законов.
Скажу про себя. По профессии я учительница. До со-
рока лет я никогда не думала о боге, никогда не верила
в бога. Но вот в моей жизни случились несчастья, я силь-
но переживала и была на грани безумия! Очень мне хоте-
лось тогда броситься под поезд или накинуть петлю на
шею. И вот сейчас, анализируя свое тогдашнее состоя-
ние, я хорошо помню, как билась и искала выхода одна
мысль: «А где же смысл жизни, зачем я живу?» Огля-
нусь на прошлую свою жизнь — там все мрак, хаос, неле-
пости, бессмысленно громоздящиеся друг на друга.
И только тогда, когда я стала верующей, то все вста-
ло на свое место, жизнь вдруг обрела смысл, жить стало
легко и просто. И я радуюсь каждому прожитому дню и
каждому полевому цветку. И смерти нет: ведь у Христа
все живы.
6
Атеист скажет: «А Христа-то и не было». Как же он
может не быть? А кто же мне помог наладить порядок
в душе, кто же помог мне избежать смерти и безумия?
Для меня он сейчас более чем реален.
Ведь спасает и делает чудеса не бог, а вера в него.
Я, как и большинство людей, всю свою жизнь изо всех
сил устраивала свои личные дела, не имела ничего воз-
вышенного, старалась получить как можно больше удо-
вольствий, а под конец жизни все удовольствия оберну-
лись для меня негативной своей стороной — болезнями,
страданием, душевной пустотой. Где я возьму положи-
тельные эмоции, без которых человек не может жить ни
дня? У Христа! Ему одному дано снимать с нас вину,
только он... наложит руки «и снимет волею святой с ду-
ши— оковы, с сердца — муки и язвы с совести боль-
ной».
Боюсь, что атеистическим воспитанием мы только гу-
бим людей, сбивая их с толка! А. 3.».
Кузьма Елизарыч, дочитав, помолчал неопределенно
и осторожно положил письмо на стол.
•— А ты вроде бы отвечать будешь этой женщине?
— А почему бы и нет?
— И что же ты напишешь?
— Что стыдно в наш век, век научно-технической ре-
волюции, век космоса, верить всяким детским сказкам,
тем более учительнице...
— Это вроде бы намекнешь, что уволить ее могут за
бога-то?
— Вот еще! Если она на уроках бога не проповедует,
пусть себе верит на здоровье, у нас свобода совести как-
никак.
— Ну, а то тебя не смущает, что она вроде бы тебе
душу раскрывает, о самом сокровенном рассказывает,
а ты в ответ ее стыдить будешь, чуть ли не запугивать?
У нее, может, сомнения, может, она даже и не прочь,
чтобы ее переубедили. А стыдить... Чего ей стыдиться-
то? Она ведь верит в бога, он у нее возвышенные мысли
вызывает, от самоубийства вон спас. Раз ты умный такой,
то и растолкуй, кто ее спас и каким образом, если не бог.
— Да чего тут объяснять? Это же как дважды два.
Каждому школьнику понятно, а ей непонятно. И потом,
как с ней спорить? Она же на каждом шагу нарушает ло-
гику. «Сущность атеизма — ложь и агрессия...» Почему,
7
скажите, пожалуйста, именно ложь и агрессия, а, допу-
стим, не злоба и коварство?.. Или то, что мы уходим от
правды и «прячемся за иллюзии» из-за страха смерти?
Есть, конечно, такие, для которых даже театр и книги,
не говоря уже о картах и водке,— только средство ухода
от жизни в мир теней, в мир иллюзий, которые боятся
остаться наедине со своей совестью, с мыслями о жизни
и смерти. Я таких тоже презираю. Однако при чем тут
атеизм?
Бессмертие души — краеугольный камень всякой ре-
лигии. Карты и водка только уводят от мыслей о смер-
ти, а тут мы имеем дело с прямой ложью, с сознатель-
ным обманом, откровенной иллюзией, за которой прячут-
ся слабые люди. В разных грехах можно, наверное,
обвинять атеистов, но уж никак не в боязни посмотреть
в лицо смерти. Именно верующие придумывают тот свет
из боязни правды о жизни и смерти.
Или вот это утверждение: «Спасает и делает чудеса
не бог, а вера в него...» Как прикажете понимать? Нет,
стало быть, бога, есть лишь самообман, но полезный само-
обман? И тут же она пишет: «И снимет волей святой с
души — оковы, с сердца — муки и язвы с совести боль-
ной». Кто, спрашивается, «снимет»? Тот, кого нет?
— Ты ее вопросами-то не шпыняй. Она ведь не урок
по атеизму к тебе отвечать пришла. Она верующая, ста-
ло быть, для нее логика не обязательна. Как у них, у ве-
рующих, говорится: «Верую, потому что это нелепо».
Если бы у нее все лепо было, то про знания речь шла бы,
а не про веру. Это ты логику нарушать не можешь, она
может. Предположим, она тебе скажет: согласна, нет
бога, но человек не может жить без веры в него, зверем
бессовестным становится. Люди еще пока как дети ма-
лые, нельзя их без присмотра оставлять. Нужен им страх,
нужны запреты. Как мы детишкам говорим, уходя из
дому? «Не трогайте спичек, а то пожар будет», так, что
ли? Да они нарочно тогда костер разожгут, очень им ин-
тересно на пожар посмотреть! Поэтому им говорят: «Не
смейте трогать спичек, а то нашлепаем!» Вот это понят-
но, это действует. По этой же причине бог людям и ну-
жен. Пока. Вырастут, может, без него смогут обходиться,
а перазумным-то опасно свободу полную давать. Вот те-
бе логика, которой ты хотел,— опровергай.
— А чего тут особенно опровергать-то? Вот в письме
8
учительница эта пишет: «Я... всю свою жизнь изо всех
сил устраивала свои личные дела, не имела ничего воз-
вышенного, старалась получить как можно больше удо-
вольствий»... Что-то ничего она не пишет насчет не лич-
ных дел и сейчас. Старые «удовольствия» уже ей не
подходят — от них «болезни» и «душевная пустота» раз-
вились. Ну и чем же она занялась, став верующей? Бог
снял с ее совести все угрызения, теперь она радуется
«каждому прожитому дню, каждому полевому цветку»...
Опять речь про ее удовольствия идет, опять «свои личные
дела» она, получается, устраивает, только иначе несколь-
ко. А где чужие дела, чужие радости? И весь этот эгоизм
выдается за что-то возвышенное. Я в бога не верю, стра-
ха наказания за свои грехи не испытываю, но, право же,
дела людей меня порой куда больше своих собственных
волнуют, да и возвышенных чувств я, кажется, не ли-
шен... Почему же меня нельзя без божественного при-
смотра одного оставлять?
— Ну ты, стало быть, дозрел: а вдруг у других все
иначе? И потом больно ты легко про чужую жизнь су-
дишь. Не болей эта учительница за других, разве бы она
вам в газету свое письмо стала писать? И то, что себя
она в невыгодном свете подает, в ее только пользу гово-
рит, а ты вот себя возносишь...
— Хитрите, Кузьма Елизарыч. Себя-то она какую ру-
гает? Неверующую. А сейчас она собой вполне довольна.
Поневоле в ответ себя хвалить приходится, как неверую-
щего. Речь-то о чувствах, побуждениях скрытых идет.
На себе все и приходится прикидывать.
— Нет,— покрутил головой в ответ Елизарыч.— Все-
таки молод ты еще на такие письма ответы давать.
— Ну, знаете ли... Моложе меня целые государства
завоевывали, открытия великие в науке совершали...
— Государство завоевать и молокосос может. Это от
незрелости души происходит, завоевания всякие. Откры-
тия научные тоже молодости не противоречат. А вот
духовные открытия зрелости требуют. Чтобы женщину
эту не обличить, не на ошибке какой поймать, а переубе-
дить, для этого пострадать надо, хотя бы как она. Ты
вот вроде бы даже рад обнаружить у верующего изъян,
слабость. Вроде бы это аргумент против бога. А при чем
тут бог? Если я среди атеистов картежного шулера оты-
щу, разве это будет доказывать, что бог есть? И суть
9
спора ты неправильно схватываешь. Спор ведь ведется
не с обманщиком в рясе, который из лампадного масла
слезы богородицы конструирует, а с заблуждающимся.
За него ты спор ведешь, а не против него. Стало быть,
интонация должна быть терпимая, располагающая к
душевной откровенности, не унижающая собеседника...
Ты вот признайся, никому не скажу: за жизнь свою хоть
час в бога верил?
— Как это «хоть час»?
— Ну хотя бы представил себя верующим, убедил се-
бя?.. У артистов ведь как? Если не поверил всерьез, что
сам ты злодей и убийца, к примеру, лучше за такую роль
и не браться. Не поверишь — не поймешь ни логику, ни
душевное настроение. Для тебя верить в бога — дикость
и бескультурье, стыдно верить, и амба.
— Л не дикость разве?
— Эко заладил — «дикость» да «дикость»! Ты у жи-
вотных иконы видел? У самых древних племен, ученые
пишут, тоже религий не обнаруживается. Не получается,
стало быть, чем дикости больше, тем и религии больше.
И с другой стороны подойти. Граф Толстой бога призна-
вал, Гоголь Николай Васильевич, Макс Борн, знамени-
тый физик современности (слышал, поди, о нем?), тоже
на бога во многих вопросах уповал. Бах всю жизнь му-
зыкой господа славил, Рублев, русский живописец, одни
иконы только и рисовал. Скромно ли тебе их ниже себя
ставить, в некультурности, необразованности подозре-
вать? На дикость знаешь кто речь переводит? Кто думать
не хочет или не умеет. Сказал слово — и все вроде ясно.
А ты за мыслью таких вот людей, как Толстой да Бах,
последи, разберись, что их к богу толкало, тут одним сло-
вом не отгородишься, тут сильно голову утрудить при-
дется.
Злость на меня напала.
— Интересный все-таки мы народ, люди,— говорю.—
Приглядишься к нам и не знаешь: то ли плакать, то ли
смеяться. Вот сейчас встречаются то и дело защитники
древней архитектуры — вздыхают горько о разрушенных
церквах и монастырях, а начнешь разбираться — сами
же, в общем-то, их и разрушали, да еще с каким энту-
зиазмом! Давно ли среди интеллигентных людей религия
была символом мракобесия, духовного угнетения, обма-
на народного. Л сейчас за «светским» кофе о чем модно
10
вести беседу? О том, что Борн тоже «уповал», как вы вы-
разились. Что космический разум кто-то через телескоп
рассмотрел, что где-то новорожденная девочка на сан-
скрите древнем вдруг заговорила, что народу простому
без веры в бога никак нельзя — горькую запьет и рабо-
тать перестанет!.. Теперь религию уже почему-то Лойола
или Гапон представлять перестали, а только Толстой и
Бах. А кто Толстому анафему по всей России ревел?
Толстой, если до корней докопаться, не за бога борол-
ся— за совесть людскую. Бах — за красоту, Борн — за
гармонию науки и нравственности. Всего этого и без бо-
га можно добиться. Можно! Жизнь это не раз и не два
демонстрировала. Так что у них бог не цель, а средство,
путь к людскому совершенству. Тут религия не в чистом
виде, а вы вспомните лучше, что было, когда бог стано-
вился превыше человека. Вот у меня книжка под рукой.
«История инквизиции» называется. Хотите, кое-что на-
помню из прошлого церкви — этой «невинной овечки»,
какой она почему-то стала представляться за последнее
время? Вот давайте наугад откроем в нескольких местах.
В походе против «вероотступников», организованном
в 1209 году папой Иннокентием III «во славу божью»,
крестоносцы захватили один из укрепленных пунктов —
город Безье, сожгли его и вырезали все шестьдесят тысяч
жителей. Когда крестоносцы спрашивали папского лега-
та, как отличать еретиков от правоверных католиков, тот
отвечал: «Бейте их всех, господь своих узнает!»
А вот на этом снимке можете полюбоваться орудиями
пытки, при помощи которых радетели за веру терзали те-
ла людей, созданных по образу и подобию божьему. Не
правда ли, какой размах и сколько фантазии! А вот ре-
продукции картин. Одна называется «Погребение живь-
ем», вторая — «Особая милость: удушение перед сож-
жением»...
Да мало ли у инквизиторов было столь же «гуман-
ных» способов сломить волю своей жертвы! Они могли
держать узника годами в тюрьме без следствия и суда,
вызывая у него чувство заживо погребенного. Инквизи-
торы не слишком дорожили временем — они могли
ждать. Они любили симулировать суд в надежде, что по-
сле вынесения ложного смертного приговора жертва в
порыве отчаяния «заговорит». Они способны были поме-
стить жертву, как это делали в Венеции, в камеру с под-
11
вижными стенами, которые ежедневно сближались па
вершок, чтобы узник ждал, долго ждал, когда же его
стены раздавят, были у них и камеры, которые столь же
медленно, но неумолимо заливала вода. Они умели морить
узника голодом, мучить жаждой, держать его в сыром,
темном и зловонном подземелье, где крысы и насекомые
превращали жизнь в сущий ад...
Особенно святые отцы любили покуражиться над
женщинами. Вот бесстрастная справка: «Охота за ведь-
мами, продолжавшаяся в христианских странах Запад-
ной Европы более двух столетий, привела к истреблению
свыше ста тысяч ни в чем не повинных людей...»
Впрочем, по мнению других авторов, число сожжен-
ных «ведьм», может быть, перевалило через миллион.
И это тогда, когда население всего земного шара не пре-
вышало полумиллиарда. В некоторых областях от рук
инквизиции погибло больше, чем от войн и эпидемий.
Известен случай, когда после очищения от «слуг сатаны»
в двух деревнях около Трира остались в живых всего
две женщины.
«От обвинений в ведовстве и пыток не спасались и
дети. В 1628 году в Вюрцбурге были казнены две девоч-
ки одиннадцати- и двенадцатилетнего возраста и два
мальчика того же возраста. Они под пыткой признались
в принадлежности к «синагоге сатаны».
Сжигали на кострах даже четырехлетних и трехлет-
них «ведьм»! У детей, попавших в руки инквизиторов,
было только одно средство спастись — они должны были
обвинить в связи с сатаной своих родителей. У мам же,
попавших в застенок, путей к спасению практически не
было. Как бы они ни вели себя, их ожидала смерть. Вот
как некто Фридрих Шпее характеризовал в анонимном
трактате применявшиеся инквизицией методы следствия,
свидетелем которых он был: «Если обвиняемая вела
дурной образ жизни, то, разумеется, это доказывало ее
связи с дьяволом; если же она была благочестива и ве-
ла себя примерно, то ясно, что она притворялась, дабы
своим благочестием отвлечь от себя подозрение в связи
с дьяволом и в ночных путешествиях на шабаш. Если она
обнаруживает на допросе страх, то ясно, что она винов-
на: совесть выдает ее. Если же она, уверенная в своей
невинности, держит себя спокойно, то нет сомнений, что
она виновна, ибо, по мнению судей, ведьмам свойствен-
12
но лгать с наглым спокойствием. Если она защищается и
оправдывается против возводимых на нее обвинений, это
свидетельствует о ее виновности; если же в страхе и
отчаянии от чудовищности возводимых на нее поклепов
она падает духом и молчит, это уже прямое доказатель-
ство ее преступности... Если несчастная женщина на
пытке от нестерпимых мук дико вращает глазами, для су-
дей это значит, что она видит своего дьявола и смотрит
на него. Если она находит в себе силу переносить ужасы
пытки, это значит, что дьявол ее поддерживает и что ее
необходимо терзать еще сильнее. Если она не выдержи-
вает и под пыткой испускает дух, это значит, что дьявол
умертвил ее, дабы она не сделала признаний и не рас-
крыла тайны...»
Для тех, кто судил именем бога, не существовало ни
законов, ни правил, ни элементарного здравого смысла.
Известен случай, когда женщину обвинили в том, что
она с помощью колдовства убила некоего Гейнца Фоге-
ля. Женщину признали виновной и сожгли, хотя этот
самый Фогель выступал на суде как свидетель!
Спрашивается, если исход был предрешен, для чего
же несчастных истязали пытками, добиваясь признания
вины и раскаяния? О! Разница между раскаявшейся и
нераскаявшейся ведьмой для судей была «огромная».
Первую полагалось сперва обезглавить или задушить,
а уже после этого сжечь, а «упорствующую» сжигали
живьем. Все эти жестокости производились публично,
при огромном стечении народа, в присутствии детей,
причем зрители были обязаны выражать одобрение!
О детях церковь проявляла особую заботу. Ради спа-
сения юных душ детей еретиков до второго колена ли-
шали наследства и права занимать общественные и по-
четные должности. Исключение делалось только для де-
тей, сделавших донос на своих родителей. «Хотя доносчи-
ками, как и обвиняемыми, могли стать юноши с четыр-
надцати лет и девушки с двенадцати лет, в действитель-
ности принимались показания и малолетних детей...»
Целые народы истреблялись не столь уж давно име-
нем Христа. Вот вглядитесь в картину. Как, по-вашему,
называется эта «братская виселица», на которой повеше-
но сразу тринадцать индейцев — мужчин и женщин?
«Виселица в честь и память Иисуса Христа и его две-
надцати апостолов». Мило звучит, не правда ли? А в чью
13
«честь и память» этот служитель божий собирается раз-
мозжить голову ребенка? В честь девы Марии? Она ведь
так милосердна и так любит детей!
Я становлюсь в тупик: неужели память у людей на-
столько коротка, неужели они все это уже забыли,
простили? Давно ли над Францией звучал страстный
призыв Вольтера: «Раздавите гадину!» «Гадина» была
хоть и гадкая, но не глупая, она быстро смекнула, что
сила уже не на ее стороне. «Гадина» сразу стала доброй
и чуть-чуть чудаковатой, быстро научилась вилять хво-
стом и снисходительно относиться ко всем новомодным
шалостям. Кому-то не нравится Бах — пожалуйста,
католическая монахиня поет и отплясывает свою рок-
мессу под музыку молодежного ансамбля. (В США, в
штате Техас, даже стриптиз начали демонстрировать в
церкви!) Увлекается молодежь футболом — пожалуй-
ста: в Ватикане создается лига из семи команд. Святые
отцы, чьи предшественники вырывали куски мяса раска-
ленными щипцами из молодых еретичек, уже и не отцы
даже, а забавные старомодные и чудаковатые миляги-
«папашки». И не гордые. Трудно — приходи, в любую
минуту совет дадут. Некому с детьми остаться — вручи-
те им, не откажутся...
— Из библиотеки книга-то или собственная? — с ин-
тересом рассматривал «Историю инквизиции» Кузьма
Елизарыч.
— Собственная...
— Тогда одолжу у тебя ее на неделю. Интересуюсь
я такими вот фактическими книгами.
— Пожалуйста.
— Все, что ты тут зачитывал, это все, конечно,— че-
го спорить! — очевидное дело. И аргумент сильный, толь-
ко... как бы это понятнее выразиться... на другую он те-
му относительно нашего разговора. Задевают твои фак-
ты, за душу царапают — это да, но не доказывают ни
того, что бога нет, ни того, что бог не нужен. Церковь хоть
и из веры в бога начало свое выводит, только ведь она
не вольный союз любознательных, это не только идеоло-
гическая, но зачастую политическая организация, ей не
истина нужна и не нравственность, а власть. Это твои
инквизиторы сами часто в бога не верили. У них бог то-
же, как ты выразился про графа Толстого, был не целью,
а средством.
14
— Э, нет! Инквизиция держалась не только на об-
мане, по и на фанатизме. Чем ревностнее было стрем-
ление спужить богу, тем безжалостнее обходились с
жертвой, тем большей была ненависть к ней. Так что по-
литика политикой, а религия в ее «чистом» виде тоже в
преступлениях инквизиции повинна.
Религиозный фанатизм входил в систему преследова-
ния еретиков как одна из серьезных движущих сил. Тем,
кто донес в святую инквизицию, будто видел, как его со-
седка на помеле в трубу вылетала, могли двигать мел-
кие счеты или корысть (доносчику передавалась часть
имущества казненного). Но что, если не стремление уго-
дить богу и получить прощение за часть своих грехов
(побуждения чисто религиозные) двигало толпой, кото-
рая норовила во время казни подгрести под жертву го-
ловешки погорячее?
— И все-таки самое большее, что можно доказать
этими фактами,— богу человеческие жертвы и мучения
приятны. Но ты-то собирался доказать, что его нет.
— Чего тут доказывать? Наука давно это доказала.
— Какая же именно из наук, их ведь много?
— Все вместе. И в телескоп космос изучали тысячи
людей, и в микроскоп материю рассматривали, и по Лу-
не ходили, и никто нигде что-то бога пока не видел.
— Ну, а магнетизм кто-нибудь видел?
— Его видеть нельзя, но как он действует на пред-
меты, всякий может посмотреть.
— Значит, есть все-таки силы, которые увидеть не-
льзя, только окольным путем можно их действия обна-
ружить, почувствовать?
— Почему же я бога не чувствую?
— Так ведь и магнетизм не на все предметы дейст-
вует. Надо, чтобы предмет для этого приспособлен был.
Ты не чувствуешь, а другие чувствуют. Они, стало быть,
годятся для компаса божественного, а ты нет, ты для
бога вроде как бы деревянный предмет для магнитной
силы. Возьми, к примеру, любовь или совесть: движут
они людьми? Движут, и вполне в определенную сторону,
а в микроскоп их тоже никто не углядел пока. Как это
понять? Что это за сила такая нематериальная? То-
то же...
И потом, на науку ссылаешься. Разве науки-то не
меняют свои мнения? Я вон слыхал, что метеориты не
15
признавались долгие годы. Дескать, ложные слухи и
мистицизм, поскольку откуда же в пустом небе камню
взяться? Заметь — ученые это говорили, не мы с тобой.
Потом одумались. Ну, а вдруг они так же и насчет бога
точку зрения переменят? А? Помнится, видел я фильм,
«Солярис» называется. Про то, как целый океан мозгом
стал и какие штуки с людьми вытворял в связи с этим.
Мысли их читал и все, что хочешь, мог возобновить.
Мертвых даже обратно в живых переделывал. А ведь
ученые, я интересовался, вроде и не возражают Все, го-
ворят, в космосе возможно. Самые неожиданные суще-
ства, хотя бы и океан думающий. Стало быть, ч еще
умнее что-то может встретиться. И могущественнее Вот
тебе и бог в натуральном виде. И с наукой в согласии...
Долго мы спорили в тот раз с Елизарычем. Не смог я
привести по всем его пунктам убедительные возражения.
Кое-где, прямо скажу, на лопатки он меня уложил.
И чувствую, что не так он поворачивает, а аргументов
весомых не нахожу. Ну, а «чувствую» — это, верно гово-
рит Елизарыч, для верующего, может быть, и аргумент,
а для атеиста—только повод для раздумий, не больше.
Может, действительно, чтобы логику верующего че-
ловека опровергнуть, надо самому через веру в бога
пройти, изнутри религию прочувствовать, подняться над
ней, а не стороной ее обходить? Но не притворяться же
самому перед собой, в конце концов!
Если исходить из того, что беды и страдания неиз-
бежно приводят к богу, то маме моей надлежало бы
быть неистовой иеговисткой. Достаточно сказать, что,
когда она овдовела, на руках у нее осталось нетрудо-
способная старуха мать и нас четверо, старшему — пять
лет, младшему — один месяц. И ни образования, ни спе-
циальности рабочей, шила только немножко на машин-
ке «Зингер». А в войну, поскольку в семье «работаю-
щих» не было — старшему брату еще и четырнадцать не
стукнуло к 22 июня,— предложили маме (как через два
года выяснилось, незаконно) оставить свой домик в
Новосибирске для приехавших из Москвы «беженцев»
и переселиться «куда-нибудь» в село. А пенсии мама
получала на новые деньги 5 рублей 30 копеек. Короче
говоря, было у мамы вполне достаточно оснований, что-
бы «броситься под поезд или накинуть петлю на шею».
Ио петля-то требовалась слишком широкая — сразу на
16
шестерых! Мама устроила старшего на оборонный за-
вод— 800 граммов хлеба в день! — и сама стала шить на
дому фронтовые рукавицы. А в бога не начала верить. Но
во что-то, надо полагать, верила. Видимо, в себя и в луч-
шее будущее. Ведь пережила с семьей две сибирских зи-
мы в едва утепленном сарайчике, а как член уличного
комитета 1 ходила из дома в дом и уговаривала потес-
ниться, уступить хотя бы комнатку эвакуированным из
оккупированных районов.
«Себе-то небось никого не подселила?» — говорили
маме.
«Конечно,— смеялась она в ответ.— Себя-то кто оби-
дит!»
В бога верила у нас только одна из бабушек, по от-
цовой линии Изредка она подселялась к нашему тесно-
му коллективу уставляла закопченными образами и
лампадами угол и шепталась там по полдня о чем-то с
богом’ в церковь не ходила из-за своих старообрядче-
ских убеждений. Но нас бабушка за бога не агитировала,
да и вряд ли такая агитация могла иметь успех. Мы все
учились, а в школах отношение к религии тогда было
резко непримиримое.
Немало в те времена еще оставалось людей, твердо
убежденных, что религия доживает последние годы и что
ее вполне можно одолеть, как Врангеля, единым моло-
децким ударом, Это вело к ненужным обидам, наносив-
шимся искренне верующим людям и в конце концов да-
же поспособствовало сохранению религиозности. Еще
Энгельс ведь предупреждал, что наибольшая услуга, ко-
торую можно оказать богу в наше время,— попробовать
запретить религию.
Но это все, если брать явление вообще, в целом. Мы
же, в частности, приобщались к проблемам религии
только в форме боевых антипоповских частушек и вполне
однозначных высказываний типа: «Долой духовную си-
вуху».
После школы я закончил педагогический институт,
где вроде бы полагалось научиться искусству атеистиче-
ской работы профессионально, научиться думать над
проблемами веры и безверия. Увы, никто даже не пытал-
1 Был в войну такой выборный орган, помогавший райисполко-
мам решать всякие административные задачи.
17
cj> помочь нам в этом. Идеализм в лекциях по филосо-
фии клеймился, но не раскрывался, то есть «клеймилось»
слово, а не система мышления. Прав Кузьма Елизарыч:
получив высшее образование, я не стал атеистом, просто
остался неверующим, безбожником, религиозно безраз-
личным, индифферентным, как говорят, человеком, для
которого поиски Л. Толстого и Ф. Достоевского — просто
нонсенс, ничем не объяснимое чудачество, нелепость.
И вот. когда мне потребовалось вступить в открытый
спор с грамотным человеком, я оказался почти без-
оружным.
Десятки вопросов, один сложнее другого и один инте-
реснее другого, встали передо мной. Можно ли логиче-
скими доводами или ссылкой на научно установленные
факты неоспоримо доказать, что бога нет? Как, какими?
А собственно говоря, что это такое — бог, ведь чуть ли
не каждый верующий его представляет по-своему? По-
лезна ли вера в бога для поддержания нравственности,
хотя бы в случае, когда мы имеем дело с темным, полу-
диким человеком? Что за сила стоит за такими понятия-
ми, как совесть, любовь, почему они сплошь и рядом
оказываются буквально неодолимыми и становятся для
нас важнее всех личных эгоистических интересов? Отку-
да и как в нас проникают нравственные веления — вместе
со знаниями в ходе учебы или сами по себе? Если душа
наша столь же смертна, что и наше тело, то стоит ли за-
ботиться о том, что недостижимо в пределах нашей жиз-
ни? Есть ли он, «высший» смысл жизни, или это создан-
ная нами для собственного утешения красивая иллюзия?
И еще один вопрос заронил мне в голову Кузьма
Елизарыч:
— Объясни мне причину живучести веры в бога.
Предсказывали в двадцатые — тридцатые годы: «Обу-
чим народ грамоте — конец богу!» Обучили. Молодежь
вроде бы почти всю, за редчайшим исключением, убеди-
ли, что бога нет. Старики, которые привыкли до револю-
ции к церкви, за шестьдесят лет померли, почитай, все.
А церкви-то вроде бы не опустели еще. Это как понять?
Стало быть, есть в религии какой-то резон, есть в ней
сила неистребимая, если против всей науки, всей логики,
всех учителей и профессоров наших выстоять может?
Как это так? Растолкуй мне.
Попробовал я растолковать, но не убедил ни себя, ни
18
Елизарыча. Метнулся к профессионалу, старому своему
приятелю, читающему лекции и издающему в год по
атеистической брошюре.
— Зачем тебе все это? — подозрительно поинтересо-
вался приятель.
— Вот... На письмо надо отвечать,— неожиданно ви-
новато говорю я.
Приятель тщательно изучил письмо и снисходительно
улыбнулся.
— Нашел над чем голову ломать! Она же сама тебе
подсказывает, за что уцепиться: «Но вот в моей жизни
случились несчастья, я сильно переживала и была на
грани безумия...» Типичнейшая ситуация! Хоть в учебник
по психологии религии вставляй.
— Погоди. В учебник потом вставишь, мне же не в
учебник писать надо, а самой этой учительнице.
— И ей на это нажимай: неуязвимая позиция — во
всех книгах про это пишут, пусть посмотрит. Душевная
травма, тяжелое переживание, состояние безысходности,
депрессии возбуждают жажду иллюзий, самообмана. Че-
ловек теряет способность трезвого контроля...
— Я что же, ей должен вежливо намекнуть, что она
не в себе и поэтому спорить всерьез с ней нет смысла?
Намекнуть, что ей не в газету, а в поликлинику полезнее
обратиться?
— А почему бы и нет? Если в этом действительная
причина ее состояния? И потом, ты сам верно подметил:
намекнуть надо вежливо.
— Ну, а доводы, которые опровергали бы ее сообра-
жения, которые доказывали бы и что бога нет, и что он
не нужен людям, такие доводы у тебя есть?
— Таких доводов очень много, но не советую втяги-
ваться в бесплодные дискуссии на эти темы. Запутаешь-
ся в два счета.
— А может быть, ты просто не хочешь, чтобы все
стали атеистами, кто тогда будет издавать твои «неуяз-
вимые» брошюры?
— Э-э, мой милый, в таком тоне я не собираюсь про-
должать наш внеплановый симпозиум. Ты просил сове-
та, тебе его дали, а далее как знаешь.
Дело прошлое, сознаюсь в нарушении святая святых
журналистской этики — я так и не ответил тогда на
письмо читательницы А. 3. Чувствовал: ответ будет сугубо
19
формальным, но письмо ее не забыл и разговоры с Ели-
зарычем тоже. Более десяти лет вопросы, вставшие пере-
до мной, не давали мне покоя; я читал философские
труды, книги по этике, эстетике, атеизму, думал, спорил,
множество раз становился в тупик, злился на себя, со-
бирался плюнуть на все, потом подбирался к проблеме
с другого конца, и кое-что прояснялось.
Однако когда я пробовал поделиться своими размыш-
лениями на этот счет с окружающими, то очень быстро
убеждался: разобраться в проблеме самому — это еще
меньшая половина дела.
Для себя часто достаточно внутреннего убеждения,
уверенности, для других же нужна четкая система дока-
зательств. Увы, Кузьма Елизарыч затронул такой клу-
бок взаимосвязанных, крайне запутанных, более чем
сложных вопросов, что четкости в их изложении добить-
ся не так-то просто. Тем более, если пытаться тянуть за
все концы одновременно. Поэтому сразу хочу сделать
несколько оговорок и разъяснений.
Первобытный охотник верил в бога совсем не так, как
древнегреческий философ, а нынешний мелкий клерк из
конторы верит не так, как выпускник Оксфордского уни-
верситета, получивший Нобелевскую премию за изыска-
ния в области астрофизики. Такое древнеславянское язы-
ческое божество, как Перун, мало похоже на Христа, тем
более на столь смутное религиозное понятие, как «бо-
жественный Логос». История у народов складывается
по-разному, одни и те же этапы социального развития
они проходят в разное время, уровень нравственного и
интеллектуального развития конкретных людей часто
совершенно несопоставим... А ведь кроме представляю-
щих некоторую мировоззренческую и идеологическую
целостность религий, имеются хаотичные нагромождения
всякого рода суеверий, предрассудков, мистики, пропи-
санных по религиозному же ведомству, но религиями не
считающихся. Говоря о религии, мы имеем в виду и та-
кую идеологическую, социально-политическую организа-
цию, как католическая церковь, и частные искания тако-
го мыслителя-одиночки, как Лев Толстой, который в
принципе всякую церковь отрицает и признает бога
только в душе...
Можно ли говорить о религии вообще, без учета всех
этих бросающихся в глаза различий? Иногда даже нуж-
20
но. Ведь и вопрос перед нами стоит в самой общей фор-
ме: есть ли бог? Не Зевс, не Перун, не Высшая Сила, а
бог. Бог вообще, всякий бог, всякая сверхъестественная
духовная сила, способная игнорировать законы природы,
предрешать по своей воле будущее, и нашу судьбу в том
числе.
Второй важнейший круг вопросов, связанных с рели-
гией, касается не того, как люди верят в бога, но того,
почему они верят в него. Здесь нам с вами тоже при-
дется очень сильно себя ограничить.
Главными причинами религии и суеверий марксизм
всегда считал причины социально-политические, классо-
вые.
«Бог есть (исторически и житейски) прежде всего
комплекс идей, порожденных тупой придавленностью че-
ловека и внешней природой и классовым гнетом,— идей,
закрепляющих эту придавленность, усыпляющих классо-
вую борьбу»1,— писал В. И. Ленин.
Мы в этой книге главное внимание уделим не классо-
вым причинам религии, а познавательным, «гносеологи-
ческим», как говорят философы. Можно ли так, правиль-
но ли так — отодвигать на второй план главные при-
чины? Можно. Мы ведь должны разобраться не в том,
почему люди верят в бога, а в том, есть ли бог. Во-
просы эти хотя и связанные, но достаточно самостоятель-
ные. В разных условиях то один из них, то другой
выдвигаются на первое место. Сейчас, в частности, чисто
познавательный вопрос «есть ли бог» обретает вновь все
большую и большую актуальность. И вот по каким при-
чинам.
Если подходить к проблеме хронологически, то мож-
но сказать, что сверхъестественные силы — порождение
творческого воображения, плод человеческой любозна-
тельности, стремления понять устройство мира, объяснить
причины явлений. Разобраться научно в том, почему
вспыхивают эпидемии, почему бывают извержения вул-
канов, откуда берется молния, что такое сны, наш дале-
кий предок не мог. А ведь невозможно жить без более
пли менее целостной картины мира!
Первобытный человек жил природой, среди природы,
он был нацелен на нее, а она, как ему казалось, вся была
1 В. II. Л е н и н. Поли. собр. соч , г. 48, с. 232.
21
нацелена на него — то одаряла, то отнимала, то была
ласкова, то гневалась... Капризы ее легче было объяс-
нить по аналогии с человеческими побуждениями (на-
градить, наказать, простить, покуражиться), чем дейст-
вием каких-то скрытых, безразличных к человеку «зако-
нов»; это нам только сейчас «закон» понятнее и естест-
веннее, чем «бог» или «демон»! То есть первые религиоз-
ные объяснения сложных механизмов мироздания были
просто ошибочными, просто неверными и в этом отноше-
нии аналогичными неверным научным представлениям,
встречающимся и в наши дни. И не вмешайся во все это
социальный, классовый фактор, эти представления во-
шли бы в общий ряд человеческого познания, постепенно
заменяясь на более научные, но... эти ошибочные пред-
ставления стали средством удержания власти, привиле-
гий, богатства и поэтому трансформировались в рели-
гии. Поиски истины и поиски бога разделились. Бог слу-
жил привилегированным группам, классам, а они служи-
ли ему, пресекая всякие попытки разобраться в реальной
картине мира. В этом главная причина «живучести» ре-
лигии, но...
В самом-то начале пути была все-таки попытка понять
мир, выявить его истинные механизмы, глубинные дви-
жущие силы! Думается, не случайно сейчас, в эпоху
заката религиозного мировоззрения, эти чисто познава-
тельные проблемы вновь все больше и больше выходят
на первый план, а в социалистическом, бесклассовом об-
ществе становятся главными, решающими, особенно ко-
гда речь идет о людях молодых, грамотных.
Для неграмотного человека, из века в век являвшего-
ся столпом и опорой религии, познавательный аспект не
имел особого значения, для него религия — набор тради-
ционных представлений, ценностей, стереотипов поведе-
ния, ритуалов, форм общения, привычек, чувств и адми-
нистративных установлений. Не только в социалистиче-
ских странах, но и в развитых капиталистических стра-
нах подобного рода религиозность медленно, но верно
вытесняется наступающей всеобщей грамотностью.
На смену приходит другая религиозность, которая
не держится намертво за традиционные ритуалы, видит
в священных текстах не прямые божеские инструкции, а
аллегорические, художественные иносказания, которая
может признавать одновременно и христианство, и язы-
22
чество, и буддизм, которая не поставит невежественного
монаха выше Эйнштейна... Короче говоря, речь идет о
современной религиозности, основанной не на слепой ве-
ре в авторитет отцов церкви, а на почти научных допу-
щениях в области космогонии, психологии, этики, эстети-
ки, философии.
Не от хорошей жизни церковь все шире отрекается
от своих старых незыблемых догматов и, переводя эпи-
зоды священных писаний в план аллегорических наме-
ков, ищет «союза» с современной физикой, математикой
и астрономией!
Ну, а в условиях бесклассового общества, повторяю,
познавательный аспект религии постепенно вытесняет
все другие. Аспект этот не простой.
Заявлять вслед за Остапом Бендером, что отсутствие
бога — это «медицинский факт», вовсе не означает про-
пагандировать научный атеизм. Атеизм требует широкой
культуры, системных знаний, активной работы мысли.
Буду очень рад, если эта книжка поможет вам сде-
лать хотя бы несколько шагов в сторону серьезного, фи-
лософского атеизма.
И поскольку путь нам предстоит не легкий, хочу по-
звать к себе на помощь Кузьму Елизарыча — пусть он
придирчиво следит за ходом рассуждений, улавливает
нарушения логики, задает каверзные вопросы, просто
комментирует сказанное.
Итак, перед нами два вопроса:
1. Бог есть?
2. Бог нужен, если его нет?
КОЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ
Правильно заметил Кузьма Елизарыч — долговеч-
ность религии действительно поразительна. Но почему,
собственно говоря, следует в этом усматривать какой-то
особый «знак свыше»? Вирусы многих болезней демон-
стрируют фантастическую неистребимость. О чем это
свидетельствует? Об умении приспособиться к условиям
жизни, и ни о чем более.
Немало публицистов надеялось положить религию
24
на лопатки, отыскивая темные места и всякого рода про-
тиворечия, несуразицы в священных книгах; увы, проти-
воречия и темный смысл — не слабость, а сила этих
книг, если иметь в виду проблему живучести.
Все время существования христианства не затухают,
к примеру, споры о триединстве. На десятки ладов пере-
бирались варианты того, как это можно понять, что
бог-отец, бог-сын и бог — дух святой, с одной сторо-
ны, вроде бы каждый сам по себе, а с другой — только
будучи одновременно всем этим сразу, они являют собой
единого бога? Как это можно, чтобы отец был одновре-
менно и своим сыном, а сын — собственным отцом? При
этом они оба существуют вечно и вполне ровесники.
Бесчисленное число теоретиков религии пыталось внес-
ти ясность в темную идею триединства. Думаете, им
сказали за это спасибо? Как бы не так!
В IV веке на Никейском соборе отцы католической
церкви заранее предали анафеме всех, кто стал бы
утверждать: «Было, когда его (то есть Христа, сына
божьего) не было»; или: «До того, как он был рожден,
его не было»; или: «Он пришел в бытие из небытия»
и т. д. и т. д. Так вот и появился сын, «равный во вре-
мени» отцу, сын «извечнорожденный» и даже «нерож-
денно-рожденный». Смутно, туманно? Конечно. Но имен-
но этого и добивались сознательно или подсознательно
«отцы».
Греческие боги, к примеру, с их зримой конкретно-
стью и однозначностью достаточно быстро превратились
в персонажи произведений искусства, в маски, которыми
обозначались определенные социальные явления, опре-
деленные типы, характеры людей, их общественные
функции. Искусство греческая мифология обогатила
чрезвычайно, но совсем перестала возбуждать мистиче-
ский трепет. Смутные, туманные рассуждения о триедин-
стве, включение в человекоподобный образ темного по-
нятия «дух святой» в этом отношении куда надежнее.
Непонятное вызывает почтение, заседает гвоздем в
мозгу.
В общем-то, простому неграмотному человеку всегда,
наверное, были в достаточной степени безразличны тео-
ретические вопросы: что первично — материя или созна-
ние, совместима ли со знанием вера в бога и т. д. Но нет
на свете человека, которого бы глубоко лично постоян-
25
но не трогало множество практичнейших вопросов взаи-
моотношения с природой и людьми.
Главная причина живучести религии, наверное, в том
и состоит, что социальные силы, в этой живучести заин-
тересованные, тысячелетия медленно, но неотступно
втягивали и втягивают в сферу религии совершенно са-
ми по себе лишенные какого бы то пи было мистицизма,
но жизненно важные для каждого вопросы повседнев-
ной жизни. Вопросы, которые так или иначе решались до
появления религии, будут решаться после ее исчезнове-
ния и вполне могли бы решаться без ее участия и в
Древнем Египте, и в средневековой Европе.
Нравственность, к примеру,— это принципы и прави-
ла взаимоотношения между людьми, принципы и прави-
ла, без которых немыслимо объединение людей в обще-
ство, которые обязательны и для атеистов, и для верую-
щих, то есть лежат вне религиозной сферы. Это не
мешает с момента зарождения религии буквально всем ее
служителям упорно предъявлять свои права на нравст-
венность, как на «дар богов». Возникла бы религия у
людей или нет, но они неизбежно выработали бы опреде-
ленные правила и ритуалы для того, чтобы зафиксиро-
вать появление нового члена общества на свет, вступле-
ние его во взрослую жизнь, чтобы узаконить брак, по-
чтить память умершего... Религиозные идеологи все это
быстро и надежно прибрали к рукам. Так вот вся жизнь
человека и оказалась опутанной нитями, окрашенными в
религиозный цвет, хотя, если разобраться, то речь-то
идет просто о законах общежития, лишенных какой бы
то ни было внутренней связи с вопросом: есть бог или
нет бога?
Характерен в этом отношении опыт ислама. В стра-
нах мусульманского Востока ученые и политики отмеча-
ют чрезвычайную в условиях бурного научно-техническо-
го и социального прогресса, происходящего на всем зем-
ном шаре, устойчивость религиозности, приверженности
шариату — своду законов феодально-мусульманского
права.
Приверженность эта у них настолько сильна, что
сорвала уже немало планов ускоренного развития в эконо-
мической, политической и культурной сферах, намечав-
шихся отдельными руководителями государств и нацио-
нальными партиями. Предпринимались попытки расши-
26
рить влияние «чисто» политических идеалов и лозунгов
за счет традиционных, религиозных. Но хотя популяр-
ность таких понятий, как национализм, патриотизм, со-
циализм и т. д., очень возросла, они облекаются чаще
всего в религиозную терминологию и увязываются обя-
зательно с идеями ислама. Иначе тут невозможно добить-
ся популярности.
Объяснить такую религиозную устойчивость в странах
Востока только неграмотностью подавляющего числа на-
селения трудно. Немало еще в разных концах земли
с голь же неграмотных стран, в которых повышенной ре-
лигиозности не отмечается.
Поучительно же вот что.
Ислам — система многоэлементная. Это совокупность
религии, в ее «чистом» виде, философии, политики, пра-
ва, этики, педагогики, культуры, вплоть до физической
культуры и гигиены. По шариату управляли странами,
судили, определяли смысл бытия, строили семейную
жизнь, регулировали отношения друг с другом, выраба-
тывали режим дня, режим питания и т. д. Практически
вся жизнь оказывалась регламентированной исламом,
приобретала религиозную окраску. Люди служили себе,
выполняли элементарные общественные обязанности,
соблюдали элементарный порядок, а им казалось, что
они служат богу, им казалось, что без божественного от-
кровения они и умываться никогда бы не научились.
Покушение на бога в итоге начинает восприниматься как
покушение на весь образ жизни, на все традиции и при-
вычки, которые, конечно же, и необходимы и приятны,
ибо они вносят порядок и украшают жизнь. (Все это,
разумеется, относится не к одному исламу.)
У религии, увы, очень много сходства с вирусом. Сам
по себе вирус, как известно, нечто неполноценное, почти
бессмысленное — наследственный код и оболочка. Смысл
он обретает, только ворвавшись на чужую территорию,
в полноценную живую клетку. Вот тут вирус обретает
бытие, уничтожает наследственный код клетки и навязы-
вает ей свой. Если бы кому-нибудь удалось удалить из
религии все, что она захватила за тысячелетие своего
развития из нерелигиозной сферы, то от нее почти ниче-
го не осталось бы. И к нравственной сфере это относит-
ся в первую очередь.
Как говорил Г. В. Плеханов: «Религия не создает
27
нравственности. Она только освящает ее правила, вы-
растающие на почве данного общественного строя» ’.
Увы, низменные и даже преступные цели «освяща-
лись» именем бога несравненно чаще, чем возвышенные
и благородные. В рассказе популярного английского пи-
сателя Г. К. Честертона «Сломанная шпага» излагается
история британского генерала сэра Артура Сент-Клэра,
настоящего «исчадия ада» — корыстолюбца, взяточника,
шантажиста, убийцы, предателя и... глубоко религиозно-
го человека. Поучителен авторский комментарий этого
факта:
«Наборщик читает свою библию, чтобы найти опе-
чатки; мормон1 2 читает свою библию и находит много-
брачие; последователь «христианской науки»3 читает
свою библию и обнаруживает, что наши руки и ноги —
только видимость. Сент-Клэр был старым англо-индий-
ским солдатом протестантского склада... Без сомнения,
он читал Ветхий завет охотнее, чем Новый. Без сомнения,
он находил в Ветхом завете все, что хотел найти: похоть,
насилие, измену. Осмелюсь сказать, что он был честен
в общепринятом смысле слова. Но что толку, если чело-
век честен в своем поклонении бесчестности?
В каждой из таинственных знойных стран, где дове-
лось побывать этому человеку, он заводил гарем, пытал
свидетелей, накапливал грязное золото. Конечно, он ска-
зал бы с открытым взором, что делает это во славу гос-
пода...»
«Находил, что хотел...» Вот он, один из корней живу-
чести религии. Человеку всегда чего-то хочется. И при
этом хочется выглядеть перед другими и самим собой
значительным и возвышенным. Даже когда он пытает
свидетелей и берет взятки. Религия с ее загадочными
троицами и противоречивыми заветами очень удобна для
этой цели. Создав бога по своему образу и подобию, че-
1 Г. I;. Плеханов. Избр. философские произведения, т. III. М.,
19; 7, с. 362.
2 Религиозная секта, учение которой представляло смесь от-
дельных положений, заимствованных из христианства, буддизма,
язычества, ислама, допускавшего многоженство, и иудейства.
3 Учение протестантской секты, основанной в Бостоне в 1879 го-
ду. Главные постулаты: реален только дух, человек — только его
отражение; материя нереальна и преходяща; зло иллюзорно, его на-
до просто игнорировать и т. д.
28
ловек сделал угодными богу и все свои цели. Бог не воз-
ражал.
Похоже, что в религии каждый может, как в ирланд-
ском рагу, найти себе кусочек по вкусу: политика она
может пристроить к делу, дав превосходное оружие в
борьбе за власть; философу предоставит пищу для бес-
конечных раздумий о загадках духовной жизни; мора-
лист уловит в ней отзвуки своих идей. Каких именно?
А любых. Сторонник жестокости и репрессий может, к
примеру, опереться на призыв изгнать из храмов нече-
стивых. Тот, кто предпочитает меры мягкие, имеет в сво-
ем распоряжении завет подставлять правую щеку, если
хлещут по левой. Помните призыв папского легата уни-
чтожать всех жителей Безье — еретиков и правоверных,
младенцев и стариков? Для его людоедства без труда
нашелся сугубо религиозный довод: «Господь своих
узнает».
Учитель Колдуэлл, герой романа американского пи-
сателя Д. Апдайка «Кентавр», говорил другое: «Всякая
радость от бога. Где бы ни радовалась живая душа —
в грязи, в смятении, в бедности,— всюду являлся бог и
предъявлял свои права... Только доброта бессмертна.
И она пребудет вовек».
Столь широкий выбор предоставляется в рамках од-
ного только религиозного учения — христианства.
А сколько их было и есть, учений, вер, религий? Не
правда ли, очень гостеприимное лоно у церкви? С оди-
наковой снисходительностью приемлет оно овец и волков,
страдальцев и убийц, праведников и мошенников, нищих
и королей. Всех прощает церковь: волков за то, что едят
овец, овец за то, что их едят. Одного только церковь
никогда и никому не прощала — ущемления ее мате-
риальных интересов и интересов тех классов, которым
она служит, по это уже, как говорится, частности... Не
суди, да не судим будешь. Впрочем, церковь церковью,
а вера верой.
Если социологи научились бы отделять собственное
мнение опрашиваемых от заученных чужих фраз, то они,
наверное, пришли бы к парадоксальному выводу: сколь-
ко верующих, столько и «вер». Я, по крайней мере, не
встретил в своей жизни двух людей, у которых представ-
ления о боге, о «том свете», о смысле и способах его
взаимоотношения с этим, об обязанностях, которые на-
29
кладывает на человека религия, о «душе» были бы я уж
не говорю одинаковыми, по хотя бы более-менее похожи-
ми. Разумеется, речь идет только о содержательных эле-
ментах этих представлений. Похожими же их делает
смутность, клочковатость, бессистемность. Думаете, это
следствие недостаточного знакомства верующих с рели-
гиозным учением? Ошибаетесь, это внутренний принцип
строения религии, во многом обеспечивающий ей живу-
честь.
Существо, обладающее центральной нервной систе-
мой, можно поразить насмерть одним метким ударом;
гидре ничего не сделается, если ее даже изрубят в ка-
шицу, наоборот — гидр станет больше. Целостное учение
зиждется на стройной последовательности рассуждений,
у него есть «исходные данные», «основное ядро», «цент-
ральная идея» и т. д. Если где-то выявляется просчет,
порок, рушится вся система. У религий всех, вместе взя-
тых, тоже есть ахиллесова пята, но обнаруживается она,
увы, на высоком теоретическом, философском уровне,
практически недостижимом и неинтересном ввиду своей
полной абстрактности для девяноста девяти процентов
верующих.
Получается, как у Кощея Бессмертного: погубить-то
его можно, но попробуйте сначала догадаться, в каком
лесу, в каком сундуке запрятана та игла, которую надо
сломать! Те же элементы, из которых складываются ре-
лигии для этих 99 процентов, чаще всего никакой систе-
мы не представляют. Они конгломерат, который даже
при очень большом уроне все-таки остается живым. Нет,
не случайно все-таки религию сравнивают с гидрой.
Допустим, в Библии излагается история создания
нашей планеты и всего, что на ней есть. В четвертой за-
поведи, в частности, говорится об этом очень определен-
но: «Помни день субботний, чтобы святить его. Шесть
дней работай и делай (в них) всякие дела твои; а день
седьмой — суббота господу богу твоему: не делай в оный
никакого дела... Ибо в шесть дней создал господь небо
и землю, море и все, что в них; а в день седьмой почил».
Когда это произошло, в Библии точно не указано, но,
согласно толкованию авторитетных богословов, прибли-
зительно— богословы указывали не приблизительно, но
v них назывались разные сроки — за пять тысяч лет до
рождества Христова. Эти сроки считались настолько не-
30
зыблемыми, что, когда знаменитый французский биолог
и физик Бюффон определил возраст планеты в семьдесят
пять тысяч лет, на него обрушился гнев всех церковни-
ков. И что же? Сейчас никто уже не воспринимает
серьезно ни дату сотворения, ни сроки сотворения мира,
называвшиеся христианскими теологами. Точные, не
подлежащие сомнению методы определения возраста
геологических пород показывают, что Земле нашей по
меньшей мере пять с половиной миллиардов лег. Сотво-
рение же Адама и Евы, одновременное, а не поочередное,
длилось в ходе эволюции живых организмов добрых три
с половиной миллиарда лет. Земля сохранила убедитель-
ные свидетельства всех основных этапов этой нелегкой
работы.
«Единожды соврав кто тебе поверит»,— говорил не
без оснований Козьма Прутков; видимо, он не знакомил-
ся с историей религии. Чтобы хоть как-то сохранить пре-
стиж Библии, ряд теологов попробовали перекроить хро-
нологию, объявив, что под днем творения в Библии под-
разумевается не то миллион, не то миллиард лет. В та-
ком случае, как правильно подметил автор книги
«Мировые загадки сегодня» И. Адабашев, получает-
ся, что Библия призывает каждого христианина чере-
довать шесть миллионов лет труда с миллионом лет от-
дыха!
Таких промахов и несуразностей в любой из священ-
ных книг найдено бесчисленное множество. И что же?
Да ничего особенного. Большинство христиан и Библию-
то не читали толком, и если уж они обращаются к рели-
гии, то не ради выяснения загадок геологии или архео-
логии. Для неграмотного верующего между пятью мил-
лиардами и пятью тысячами лет особой разницы нет, со-
временно же образованный видит в библейском сказании
только художественный сюжет, аллегорию. К точности
дат в таких случаях не придираются.
Есть и еще одна серьезная причина живучести рели-
гии — недооценка ее способности приспосабливаться к
новым условиям. Бросать вызов богу, к примеру, в неко-
торых мусульманских странах очень опасно до сих пор.
Представлять служителей культа как своего рода без-
обидных чудаковатых культмассовиков из дома отдыха
еще рановато. А сто — двести лет назад атеизм пропове-
довать мог только очень отважный человек, так сказать,
31
рыцарь истины и личный враг мракобесия. Благородные
же люди, увы, очень часто излишне доверчивы.
Религиозные представления о мироздании во многих
отношениях столь нелепы, что людям с трезвым взгля-
дом па мир всегда казалось: стоит раскрыть эти нелепо-
сти, стоит обличить тех, кто в корыстных целях пользует-
ся людской темнотой и невежеством, как религия тотчас
отомрет. Просветители надеялись: если лишить церковь
политического могущества, все встанет на свои места.
Многие наши борцы с религией верили: если раскрыть
народу подлинное лицо служителей культа, все тотчас
пойдут записываться в добровольное общество «Безбож-
ник». Их, как и сторонников государственного запрета
на «отправление культов», в свое время серьезно попра-
вили, объяснили, что ни запретами, ни куплетами рели-
гию не одолеть, нужно широкое научное и культурное
наступление, терпеливая воспитательная работа.
Кто рискнет оспаривать капитальность такой поста-
новки вопроса? Никто. Совершенно очевидно, что она в
принципе правильна, но в том, что слишком очевидно,
всегда скрыт некоторый подвох. «Наука и религия не-
совместимы...» Действительно, именно ученые наносили
с давних времен по религиозным предрассудкам самые
убедительные удары. Многие из них попадали вроде бы
в самые жизненно важные точки: вот-вот, казалось, гро-
моздкое, нелепое, неустойчивое сооружение религии за-
шатается и рухнет. Но время шло, пробоины покрыва-
лись заплатами, здание ветшало, поскрипывало, но
стояло.
Мы уже вспоминали, как ученые разгромили в пух и
прах всю библейскую хронологию. Коперник и его про-
должатели— такие, как Джордано Бруно, Галилей,—
еще в XVI—XVII веках нанесли поражение священному
писанию в области христианской космогонии. В середине
XVIII века Франклин «отнял у неба молнию», по выра-
жению д’Аламбера, «поймав» в стеклянную банку во
время грозы электрический заряд. Страшная молния, ко-
торой карали непокорных Зевс, Перун, Илья-пророк и
множество других небожителей, оказалась просто элек-
тричеством, уже достаточно прирученным людьми.
А вскоре и свет, понятие, от которого отпочковались та-
кие коренные для любой религии категории, как «свя-
щенное», «святое», которое испокон веку символизировало
32
вместилище богов,— «тот свет», свет, воспринимавшийся
всегда как эманация 1 высшей силы, нечто исключитель-
ное, нематериальное, был самым «оскорбительным» об-
разом взвешен русским химиком П. Н. Лебедевым.
Солнечного света (фотонов), к примеру, на Землю падает
ежечасно до ста двадцати килограммов. А в космос в
виде света вырывается около пяти миллионов тонн веще-
ства Солнца в секунду.
Особенно непоправимый урон всем религиозным
догматам нанес все-таки Чарлз Дарвин. Как бы ни был
устроен космос, чем бы ни оказались при ближайшем
рассмотрении молния и нимбы святых, главной загад-
кой, самой сокровенной тайной для человека был и оста-
нется всегда сам человек, его происхождение, его созна-
ние, законы, управляющие его жизнью и поведением.
Дарвин раскрыл механизмы эволюции, в результате ко-
торой из низкоорганизованных живых существ получают-
ся самые высокоорганизованные, в том числе и человек.
С этого момента, чтобы объяснить целесообразность всего
живого, сложность и гармонию биосферы, «гипотеза» о
божественном происхождении мира и человека уже нс бы-
ла необходимой, как шутили некоторые ученые.
Религия потерпела настоящий разгром на ключевых,
стратегически важных участках сражения с атеизмом еще
до начала XX века. Она еще не сдалась, но складывалось
впечатление, что если и дальше дела пойдут так же, то
дни ее сочтены, что стоит народам стать чуть пограмот-
нее, в науке накопить чуть побольше позитивных знаний
о мире, как знамя атеизма утвердится над всем земным
шаром. Дела пошли не просто «так», а начали развивать-
ся с фантастической быстротой. Напомню общеизвестные
факты.
От восьмидесяти до девяноста процентов научных
знаний приобретено человечеством в течение жизни со-
временного ученого Это означает, что уже Эйнштейну
и Павлову было в четыре раза легче оставаться на гребне
«современной» (им) науки, чем нам с вами. Насколько
возрос объем знаний людей со времен Коперника, рас-
считайте сами, исходя из того, что с момента выхода его
знаменитой книги «Об обращении небесных сфер» про-
шло более четырехсот лет.
1 Истечение, излучение, выделение чего-то.
2 Где ночуют миражи
33
Здесь, правда, необходимо сделать очень серьезную
оговорку. Упоминая «атомный век» и прочие приятные
для нашего самолюбия вещи, мы чаще всего забываем,
что научно-техническая революция всерьез всколыхнула
пока сознание и образ жизни лишь меньшей части насе-
ления Земли. По данным ЮНЕСКО, на нашей планете
стйчас более семисот миллионов совершенно неграмот-
ных и около трехсот миллионов малограмотных. В не-
которых странах Африки, Азии и Латинской Амери-
ки неграмотные составляют семьдесят, восемьдесят
и даже девяносто процентов населения, а женщины во
многих странах почти поголовно неграмотны. Мало того,
поскольку прирост населения на Земле происходит в
основном именно за счет этих стран, то при всех победах
образования и цивилизации количество неграмотных на
Земле с каждым годом не уменьшается, а увеличивается
па двадцать — двадцать пять миллионов ежегодно!
Удивляясь живучести религии в «век кибернетики»,
стоит вспомнить про это.
Но хотя сам факт увеличения числа неграмотных на
Земле в наше время — один из парадоксов XX века, в об-
ласть религиозности он ничего парадоксального не вно-
сит. Невежественные люди более подвержены мистике —
все правильно, все нормально. Парадокс связан не с от-
сталыми народами, а именно с теми, что вознесены на
гребень цивилизованности. О них и речь.
Экономически развитые страны давно уже достигли
практически всеобщей грамотности. Количество интелли-
генции растет в них, как на дрожжах (в развитых капи-
талистических странах за восемь лет, с 1960 по 1968 гг.,
людей, занятых умственным трудом, стало на сорок —
шестьдесят процентов больше), но... рост образованности
почему-то не вызывает в этих странах пропорционального
роста атеизма.
Конечно, образованные люди, знакомые хотя бы по-
верхностно с главными научными открытиями современ-
ности, редко представляют бога в виде старичка на об-
лачке, иронично относятся к непорочному зачатию девы
Марии и прочим конкретным деталям священных книг,
которые наши предки воспринимали с трепетным дове-
рием. И в церковь они не очень регулярно ходят, и в гре-
хах своих публично предпочитают не каяться, но менее
ли они верующие, чем те, что жили в XVII и XVIII ве-
34
ках? Я бы не рискнул утверждать это. Просто они
иначе верующие. В чем иначе? С одной стороны — бо-
лее изощренно, онаученно, отвлеченно, с другой — более
«доморощенно» и наивно.
Вот пример сверхинтеллектуальной веры: «...Цель
религии может быть определена, мне кажется, как пости-
жение (и, следовательно, принятие) цели и смысла на-
шей Вселенной, а также того, каким образом мы связа-
ны с ними. Эту высшую целесообразную силу мы и назы-
ваем богом».
И раньше, конечно, встречались такого рода опреде-
ления бога (бог — как Логос, бог — как абсолютный дух,
бог — как первопричина и т. д.), но ныне столь абстракт-
но и мистично понимают бога не отдельные философы,
а достаточно широкие круги верующих интеллигентов
(приведенные слова принадлежат известному физику
Ч. Таунсу, о котором у нас еще пойдет речь).
А давно ли исходным материалом для понятия «бог»
в основном служили доходчивые представления сб
обычной семье: всемогущий, грозный, но справедливый
отец, послушный, терпеливый, готовый на любые жертвы
сын и некий дух святой, нечто вроде духа рода, объеди-
няющего, как тотем, с предками, потомками и всей род-
ней?
Но и в наше время верят не только на глубоко интел-
лектуальном уровне. Возьмите такой факт: инженер-
конструктор приходит на решающее испытание создан-
ной им машины с талисманом на шее. Он может сам
пошутить над этим, но талисмана все-таки ни за что не
снимет. Один мой приятель, человек вполне образован-
ный, культурный, узнав, что я опубликовал несколько
статей в журнале «Наука и религия», категорически за-
претил своей жене читать их.
— Ты что, в бога веришь? — поразился я.
— В бога не в бога, а что-то такое там все-таки
есть,— ответил он и осторожно указал пальцем вверх.
Ни тот ни другой верующим себя при опросе не на-
звали бы. В западных странах (причем самых передо-
вых, самых научно и технически развитых!) отмечается
оживление веры и суеверий, повальное увлечение самы-
ми экзотическими мистическими учениями, хиромантией
астрологией, магией, гаданиями, ясновидением и прочи-
ми так называемыми окультными вещами.
35
Американский ученый Олвин Тоффлер в своей книге
«Столкновение с будущим» констатирует, что «мы видим
бурное возрождение мистицизма. Вдруг началось по-
вальное увлечение астрологией В моду вошли дзэн-буд-
дизм 1 2, йога3, спиритические4 сеансы и колдовство5. Соз-
даются культы вокруг поисков дионисийских радостей,
способов внеязыковой и даже внепространственной ком-
муникации» 6.
Балийогишвар, сын йога из индийского города Хард-
вара, едва достигший совершеннолетия проповедник «бо-
жественного света» и всеобщей гармонии на земле, име-
ет десятки тысяч последователей на Западе. В его честь
только в США основано сорок четыре храма. В самой
Индии малолетний пророк пока не известен.
Немалым успехом пользуется на Западе секта «Харе
Кришна», которую возглавляет «его божественная ми-
лость» 79-летний Срила Бхактиведанта Свами Прабху-
пада. Божественного экстаза члены секты достигают в
итоге ритмичных подскакиваний и непрерывных повторе-
ний (1728 раз в день!) молитвы «Харе Кришна». Годо-
вой доход этого «нищенствующего ордена» 10 миллионов
марок.
Туманные по своей консистенции существа — приви-
дения— традиционно симпатизируют богатой на туманы
Англии. Недавно выпущен даже специальный справочник
для водителей автомашин. В нем подробно описываются
привидения, появляющиеся в гостиницах, кафе и частных
домах, на глухих тропинках, берегах водоемов. Учитывая
1 Астрология — лженаука, исходящая из предопределенности
событий, которые можно предсказать по расположению небесных
светил.
2 Д з э н - б у д д и з м — направление в буддизме, делающее в
познании основную ставку на интуицию, озарение, «просветление».
3 Йога — религиозно-философское учение, исходящее из воз-
можности «слиться с божеством» путем тренировки души и тела при
помощи системы упражнений. Высшие стадии натренированности, со-
гласно учению, позволяют становиться бесконечно малым и неви-
димым, парить над землей, переноситься в любое место, видеть за
тысячи километров, читать чужие мысли, знать прошлое и будущее,
общаться с умершими и т. д.
4 Спиритизм — вера в возможность при помощи особых прие-
мов общаться с «загробным миром».
5 Колдовство—система магических приемов подключения
сверхъестественных сил для участия в наших земных делах.
6 «Иностранная литература», № 3, 1972, с. 246.
36
профессию читателей, особое внимание авторы справоч-
ника уделили каретам, управляемым скелетами, кучера-
ми без головы и т. д. По данным опроса, проведенного в
английском городке Шропшир, пятнадцать из каждых
ста англичан верят в привидения.
В Кении федерация футбола ведет настоящую войну
с огромной группой колдунов, наживающих целые со-
стояния тем, что помогают командам одерживать побе-
ды. И зрители и игроки в большинстве своем убеждены,
что при помощи черной магии можно изменить направле
ние полета мяча, остановить мяч, помешать противнику
попасть в пустые ворота и т. д. Однажды на стадионе
развернулось целое побоище, когда болельщики нашли
за трибуной дохлого кота, брошенного туда явно со злым
умыслом.
Сотрудники федерации придумали остроумный ход:
предложили всем колдунам объединиться и помочь мест
ным футболистам обыграть опытных гастролеров из
Англии. Увы, дохлые кошки не смогли противостоять хо-
рошей технике — ни одна кенийская команда победы над
гостями одержать не смогла. Но, может быть, дело не в
спортивном мастерстве вовсе, а в силе английской чер-
ной магии? Не исключено, если учесть, что в просвещен-
ной Англии колдунов и ведьм куда больше, чем в отста-
лой Кении.
На английском острове Мэн, к примеру, проживает
целая колония ведьм. Правда, священнику прихода дону
Роберту Птипьеру они особых неприятностей не прино-
сят, так как, по его словам, дьявол, которому подчиняют-
ся подведомственные дону Роберту ведьмы, не очень мо-
гущественный и ведет себя вполне скромно. А вот у «ко-
роля ведьм» Алекса Сандерса, живущего в Лондоне,
хлопот побольше, ведь в его подчинении ни много ни ма-
ло 1600 ведьм. Кроме этих организованных служитель-
ниц сатаны, в Англии зарегистрировано еще 3400 колду-
нов и ведьм. Безработицы ни у кого из них пока не
наблюдается, но забот немало. И не только в Англии. Су-
дите сами: когда в Вашингтоне в 1967 году планирова-
лась грандиозная демонстрация молодежи и студентов,
то группа ведьм и колдунов поставила себе целью устро-
ить церемонию изгнания злого духа из Пентагона, этого
«одержимого демоном сооружения».
Что стоит за всеми этими парадоксальными для на-
37
шего времени фактами? Гримасы моды? Интеллектуаль-
ная извращенность? Ни то, ни другое не исключается в
отдельных конкретных случаях, но в целом взрыв ирра-
ционализма 1 и веры в потусторонние силы так объяснять
вряд ли было бы серьезно. Даже чудачества, когда они
становятся массовыми, должны иметь достаточно весо-
мые основания.
Не будем вдаваться во все причины данного явления.
Их немало. Если брать буржуазный Запад, то стоит за-
думаться хотя бы над тем фактом, что для периода раз-
ложения Римской империи тоже был характерным болез-
ненный интерес ко всякого рода восточной мистике. Это
если брать Запад. Но ведь и в нашем обществе, вопреки
всем ожиданиям, быстрый рост научных знаний, научной
информации к гибели религии не привел. Может быть,
знаний этих и информации все еще просто недостаточно?
Надо запастись терпением, достигнет их объем опреде-
ленного уровня и... Нет, противникам религиозных
взглядов не стоит питать иллюзий относительно автома-
тического, стихийного отмирания религии. Без спе-
циальной, целенаправленной и квалифицированной
борьбы против религиозной мистики ее не преодолеть.
Научные знания, информация сами по себе в атеизм не
трансформируются...
— Вот тебе раз! — усмехнулся Кузьма Елизарыч.—
Ты же вначале вроде бы грозился наши с А. 3. рассужде-
ния опровергнуть, а сам к тому же выводу пришел, что
ничего наука относительно бога не доказывает и что
образование — вере не помеха.
— Нет, Кузьма Елизарыч, и наука многое доказывает,
и образование — вере помеха, но только не так тут все
напрямую получается, как неискушенным людям пред-
ставляется.
— А не напрямую, стало быть, можно доказать?
— Не напрямую — можно.
— Чего же ты не доказываешь тогда? То, что религия
умирать пока не собирается,— это я и сам тебе говорил,
ничего ты тут мне нового не открыл. И учительнице на-
шей тоже, наверное.
— А я и не собирался. Я, так сказать, пока общую
1 Философское направление, исходящее из того, что при помо
щи разума нельзя познать главные вопросы бытия.
38
ситуацию обрисовывал. И потом вы же с А. 3. вроде бы
смутить меня этими фактами хотели, в тупик поставить.
Я же тут тупика не вижу. Пожалуйста, сам сколько
угодно фактов живучести религии могу привести, чтобы
вы не думали, будто в нашем споре это что-то доказы-
ваеъ
— А есть то, что доказывает?
— Есть. Только чтобы во всех этих вопросах всерьез
разобраться, надо начать издалека.
— Откуда?
— С вопроса о том, в каких отношениях находятся
знания и вера в бога и стоит ли отождествлять атеизм
просто со знаниями.
БОГ И ЗНАНИЯ
«Наука и религия несовместимы»,— говорим мы.
Правильно говорим, если имеем в виду их общий смысл,
их внутреннюю направленность и конечный итог
взаимоотношений. Но если бы мы начали применять это
правило к каждому частному случаю взаимодействия
знаний и веры в бога, то оказались бы в неприглядном
положении людей, подгоняющих факты под правило,
в которое они не укладываются. Ну, а там, где начинает-
40
ся боязнь фактов, кончается наука. Я не раз встречал
лекторов, которые всеми силами старались уйти от вопро-
сов о религиозности некоторых известных ученых. Но
ведь подобные факты никакой тайны не составляют и
главное — угрозы для атеизма вовсе не таят. Не надо из
науки делать новую религию, а из ученых новых свя-
тых или «чудищ совершенства», как выразился один уче-
ный.
Наука — не дельфийский оракул1. Она не вещает от
лица Истины, она ее ищет. Реальные научные знания не-
сут на себе печать своей исторически обусловленной
ограниченности, отражают субъективные ошибки, за-
блуждения. Лишь в идеале своем наука представляет
систему объективных истин. Но если науку можно раз-
делить на реальную и идеальную, то ученых так не раз-
делить, они все реальные. Идеальная наука, которую
обычно имеют в виду, когда противопоставляют науку
религии, суеверию, за конкретных людей ответственности
не несет и никого, будь ученый хоть трижды гением, не
уполномочивала говорить от ее имени. Это очень хорошо
прежде всего для самих ученых: лишенный права оши-
баться творить не может.
Но я вовсе не к тому клоню, чтобы отстоять честь аб-
страктной науки, кинув тень на конкретных ученых,—
дескать, дело в их научном несовершенстве. Обратимся
к примерам. Переоценить то, что сделал для выработки
научной картины мира Ньютон, видимо, невозможно.
И этим он нанес по сложившейся в свое время религиоз-
ной картине мира поистине сокрушительный удар. И он
же писал, демонстрируя вполне наглядно совместимость
науки (притом высшего ранга) и религии, если мы ведем
речь не об общем принципе, а о конкретном сознании
конкретного человека: «Изящнейшее соединение Солнца,
планет и комет не могло произойти иначе, как по наме-
рению и по власти могущественного и премудрого суще-
ства».
Что же с этим поделать? Утверждать, что Ньютон
ничего подобного не говорил, или, может быть, что он не
ученый? И величайший мыслитель древности Аристо-
тель— не ученый, и Кеплер, и Джордано Бруно, и Макс
1 Оракул святилища Аполлона древнегреческого города Дель-
фы; считалось, что его изречения выражают волю богов.
41
Планк?1 Смешно. Несколько десятилетий назад в США
среди ученых провели социологическое исследование.
Оно выявило, что в бога верит 50 процентов физиков,
39 процентов биологов, 32 процента психологов и 29 про-
центов социологов. Чтобы это не казалось слишком не-
ожиданным, надо разобраться в механизмах взаимодей-
ствия веры и научного знания. Неверно, будто между
ними глухая, непроходимая стена.
Религиозные мифы и легенды, когда они складыва-
лись, были тоже своего рода попыткой объяснить законы
жизни, привести их в единую систему, просто они скла-
дывались очень давно и отражают уровень знания и по-
нимания тех времен. Признаком религиозных взглядов
считается вера в сверхъестественные явления. Но ведь
что является естественным, а что сверхъестественным,
решать бывает порой очень не просто. Помните, как Ма-
лыш иронизировал над жуликами, чуть ли не до смерти
напугавшимися при виде Карлсона в костюме привиде-
ния?
«Люди настолько глупы, что верят в привидения.
Просто смешно! — воскликнул он.— Папа говорит, что
вообще ничего сверхъестественного не существует. Дура-
ки эти воры: они подумали, что из буфета вылетело при-
видение! А на самом деле это был просто Карлсон, кото-
рый живет на крыше. Ничего сверхъестественного!»
Замечательная шведская писательница очень тонко
иронизирует здесь над тем, что люди относят к сверхъ-
естественному. Малыш привык к Карлсону — фантасти-
ческому человечку, в меру упитанному и в самом расцве-
те сил, который живет на крыше и умеет летать при
помощи пропеллера на спине, он для него вполне «естест-
венное» существо! Другое дело, когда мы сталкиваемся
с чем-то непривычным, непонятным.
Как правильно вспомнил Елизарыч, в XVIII веке
Парижская Академия наук принимала постановление:
«не принимать к сведению» сообщений о падении «небес-
ных камней», ибо это вещь совершенно невозможная,
с точки зрения науки, и «является не чем иным, как суе-
1 Иоганн Кеплер (1571 —1630) — известный немецкий астро-
ном, последователь Коперника; Джордано Бруно (1548—
1600) —прославленный итальянский философ и мыслитель, борец
против католической схоластики; Макс Планк (1858—1947) —
великий немецкий физик.
42
вернем». Метеориты были сочтены учеными явлением
сверхъестественным. С другой стороны, автор книги
«Психология религии» К. К. Платонов, как мне кажется,
вполне резонно подчеркивает: «...Человек, который верит
в лешего или в русалку, не считает их сверхъестествен-
ными явлениями... Мне приходилось беседовать со ста-
рым забайкальским охотником, который говорил:
— Не знаю, есть ли на свете обезьяны, может, их и
выдумали, а вот лешего я своими глазами видел, и не
один раз...
Для древних греков в битве богов под Троей не было
ничего сверхъестественного» ’.
Для нашего древнего предка проще и естественнее
было перенести мотивы своих поступков на явления при-
роды, чем разобраться в законах, управляющих приро-
дой. Предок этот конструировал богов на пределе всех
своих реальных знаний и пониманий. Абстрактно рас-
суждая, этот этап не стал бы началом религиозных воз-
зрений, если бы человек и дальше обращался со своими
богами с этих же позиций, то есть обобщал естественно-
научный опыт, накапливающиеся знания, сводил их в
какую-то пусть и ошибочную систему представлений: не-
достоверное заменялось бы постепенно достоверным,
фантастическое — реальным. Но выдуманные по незна-
нию повелители природы и человека стали на определен-
ном этапе истории орудием в социальной борьбе, сред-
ством утверждения определенных общественных поряд-
ков, способом обоснования чуть ли не всех человеческих
ценностей. Это и привело исторически к раздвоению зна-
ний естественных и представлений фантастических, ко-
торые всеми средствами оберегались от ревизии, уточне-
ния, изменений. Для науки подобное оберегание —
смерть. Коротко и четко выразил эту мысль академик
П. Л. Капица: «...когда в какой-либо науке нет противо-
положных взглядов, нет борьбы, то эта наука идет по пу-
ти к кладбищу, она идет хоронить себя»1 2.
Для религии же смертью является прямо противопо-
ложное— сомнение в достоверности, стремление прове-
рить любое утверждение логическими аргументами или
1 К. К. Платонов. Психология религии. М., Политиздат, 1967,
с. 85.
2 Журнал «Юность», 1967, № 1.
43
в опыте. Вот в чем смерть для религии — в особом кри-
тическом подходе к миру и к собственному знанию, а не
в том, что в какой-то из наук вдруг может произойти
открытие, делающее религиозные допущения в принципе
невозможными. На такое открытие рассчитывать не при-
ходится, и по очень простой причине. Как отмечал
А. Эйнштейн: «Наука не является и никогда не будет яв-
ляться закрытой книгой. Каждый важный успех прино-
сит новые вопросы. Всякое развитие обнаруживает
новые и глубокие трудности»
Помните древнее сравнение знаний человека с шаром?
Так ведь оно и есть: чем больше шар, тем большей пло-
щадью соприкасается знание с незнанием, с тайной.
В принципе если бы религия опровергалась простым на-
ращиванием знаний, то ей можно было бы не опасаться
полного поражения,— бога можно бесконечно переме-
щать вместе с ростом «шара» в глубины неведомого.
Впрочем, возможность эта все-таки чисто абстракт-
ная. Пользоваться ею не так-то просто. Ведь для того
чтобы гибко подстраиваться под бесконечно обогащаю-
щиеся (меняющиеся) научные представления, надо уметь
легко и мотивированно отказываться от прежних своих
утверждений, как это происходит в науке. Ученому, по-
скольку он все-таки простой смертный, разрешено чего-то
не знать, в чем-то заблуждаться. Причины его ошибок,
заблуждений, неточностей вполне очевидны каждому: не
хватило опыта, знания фактов, технических возможно-
стей для наблюдений, экспериментов. Но в религиозной
сфере этот процесс переоценки ценностей в принципе не
может быть столь безболезненным. Ведь все священные
книги — это продукт «божественного откровения», свиде-
тельства апостолов и пророков. А бог и пророк должны
знать все, знать наперед и до беспредельных глубин. Про-
явив незнание, допустив ошибку хоть в мелочи, они теря-
ли право в глазах верующих называться богами и про-
роками. Долго и хитро сооружавшееся здание религиоз-
ных представлений грозило рухнуть.
В сфере научного знания мы тоже не все проверяем
из того, что нам сообщают, тоже часто просто верим ав-
торитетам (об этом будет особый разговор), но масштаб
1 А. Эи нштейн, Л. И н ф е л ь д. Эволюция физики. М., «Мир»,
1956, с. 271.
44
и значение веры и доверия в религии совсем иные. Не
случайно же речь идет именно о «вере»!
Этими вот обстоятельствами в первую очередь, а во-
все не тем, что новые научные открытия делают допуще-
ние существования потусторонних сил в принципе невоз-
можным, и объясняются предельная косность служите-
лей культа, их враждебность к научным открытиям.
После того как духовные пастыри стали не властными
сдерживать научный прогресс и в силу обстоятельств
тоже научились трактовать священные тексты как нечто
аллегорическое, иносказательное, картина во многом
изменилась. Однако еще совсем недавно церковь не на
жизнь, а на смерть боролась против каждого крупного
научного открытия, но опять же прежде всего против
тех, которые противоречили прямым утверждениям свя-
щенного писания и тем самым подрывали к нему доверие.
Поэтому, а не потому, будто бы данные открытия делали
веру в бога в принципе невозможной. Это важно по-
нять, чтобы не удивляться, почему вдруг сейчас, когда
те открытия всеми признаны, гибели религий мы все-таки
не наблюдаем?
Хорошо известно, с какой яростью обрушилась хри-
стианская церковь на идеи гелиоцентризма. Коперник,
который с помощью невооруженного глаза (телескоп еще
не был изобретен), простейшего квадранта и математи-
ческих вычислений создал научную астрономию, избе-
жал кары только потому, что увидел свой великий труд
«Об обращении небесных сфер» изданным буквально за
считанное количество часов до своей кончины.
Но вот характерная оценка его открытия, данная
крупнейшими религиозными идеологами того времени.
Лютер: «Этот глупец пытается пересмотреть всю науку
астрономии, но Священное писание говорит нам, что
Иисус Навин приказал остановиться Солнцу, а не Зем-
ле». Кальвин: «Кто отважится поставить авторитет Ко-
перника выше авторитета святого духа?» Католический
кардинал Беллармин определил открытие, как мнимое,
которое «подрывает весь христианский догмат о спасе-
нии человека».
Джордано Бруно за свои астрономические убеждения
свыше семи лет подвергался в застенках инквизиции
пыткам и мучениям, но не отрекся от них. В итоге его
отлучили от «святой и непорочной церкви» и, срезав ко-
45
жу с пальцев рук, чтобы уничтожить «следы миропома-
зания», сожгли на римской площади. До последней ми-
нуты духовники уговаривали философа отречься от своей
«ереси». Все сочинения Бруно фигурировали в Индексе
запрещенных католической церковью книг до... 1948 года!
За ставшее уже к тому времени вполне очевидным
для всех образованных людей фактом признание Земли
планетой, вращающейся вокруг Солнца, семидесятилет-
него Галилея восемнадцать дней «увещевали» в инквизи-
ции и наконец вынудили отречься от очевидного. Святое
судилище «ограничилось» объявлением Галилея «под
сильным подозрением в ереси», а это означало запрет
встречаться с людьми без присутствия инквизиторов, пи-
сать и читать без их контроля. В следующем году вели-
кий ученый потерял дочь, а еще через три года он ослеп.
Сына заставили следить за каждым шагом своего подо-
зрительного отца и сообщать обо всем инквизиции.
Труды Галилея тоже оказались в Индексе. Каждый,
кто захотел бы нарушить этот запрет и прочитать рабо-
ту ученого, автоматически отлучался от церкви.
Почему же церковь так яростно отстаивала систему
Птолемея? Может быть, система эта по своему духу бо-
лее мистична и религиозна? Ничуть. Для своего времени
она была вполне серьезной научной системой, возникшей
на базе астрономических наблюдений, увязывавшей во-
едино движение небесных тел и вполне удовлетворитель-
но позволявшей предсказывать подавляющее большин-
ство небесных явлений. В чем же дело?
Почему Аристотель, серьезнейший ученый, очень мно-
го давший для развития всей последующей науки, к тому
же «язычник», был столь в фаворе у христианской церкви,
признавался и почитался святыми отцами? Только пото-
му, что он не был атеистом?
Но ведь ни Коперник, ни Джордано Бруно, ни Гали-
лей тоже не были атеистами! Кеплер же, установивший
форму траекторий всех планет Солнечной системы, был
настолько набожным человеком, что даже во взаимоот-
ношениях Земли, Солнца и Луны всерьез видел символ
троицы. Планеты же, по его убеждению, толкают по
орбитам... ангелы.
Джордано Бруно взошел на костер вовсе не для того,
чтобы отвергать бога вообще. Он отвергал лишь тот при-
митивный образ, никак не сочетавшийся с величествен-
46
ними картинами Мироздания, который проповедовался
ортодоксальной церковью 1 Ему казалось, что церковни-
ки обедняют и природу и могущество бога, ведь отстаи-
вавшаяся им бесконечность мира была, по его мнению,
именно свидетельством безграничного могущества бога.
«Я считаю, что Вселенная бесконечна, будучи резуль-
татом бесконечной силы и добра, которых всякий ограни-
ченный мир был бы недостоин,— утверждал он.— Отсю-
да я заявляю, что, помимо нашей Земли, существуют
бесконечные миры, я согласен с Пифагором, что Земля
является звездой, как и все другие, количество которых
бесконечно, и что все эти бесчисленные миры составляют
одно целое в безграничном пространстве, которое и есть
истинная Вселенная... Я мыслю существование в этой
Вселенной вселенского провидения, волей которого каж-
дая вещь растет и движется в соответствии с ее приро-
дой».
Религия Джордано Бруно носила «пантеистический»
характер. Пантеизм2 лишает бога его патриархального
характера, бог пантеистов уже не человекоподобен, он
представляет некий дух, идею, Логос, разлитые по Все-
ленной и управляющие ею. Такая религия куда труднее
опровергается научными открытиями ввиду смутности и
неуловимости понятий типа «дух», «идея». Казалось бы,
тем самым ученый даже как бы укрепляет религиозность.
Почему же его жестоко казнят во имя нескольких, явно
устаревших и подлежавших неизбежному пересмотру
фраз Библии? Да еще навлекают на себя тем самым
гнев всей мыслящей Европы. Неужели просто по недо-
мыслию?
Нет, конечно. Недомыслие это было во многом вынуж-
денное. Дело опять же в том, что религия лишена права
на ошибки. Тот, кто ошибся раз, может ошибиться и во
второй. Кто ошибся в малом, способен подвести и в
большом, как же такому доверять? Церковь хорошо
улавливала грозящие ей опасности, она шла на любые
меры во имя незыблемости своего авторитета, незыбле-
мости авторитета Библии. Это во-первых. А во-вторых,
1 То есть неотступно придерживающейся официально признан-
ных основ своего учения.
2 Философско-религиозное учение, отождествляющее бога с при-
родой, Мирозданием, «растворяющее» бога в природных законах.
47
пантеизм — более неуязвимая для доводов разума рели-
гиозная система, но... она годилась для философов, про-
стым людям Логос не подходит. А ведь правящим клас-
сам важна всегда религиозность именно народных масс.
В-третьих же, будучи трудноуязвимым ввиду своей аб-
страктности, Логос по этой же причине и трудноуловим.
Он несет в себе тенденцию к растворению в Природе, в
материи. Стоит кому-то сделать всего один шаг еще, и
Логос превратится просто в законы природы, не оставив
для бога места. И еще одно соображение: человекоподоб-
ному богу как-то пристало и молиться и жертвоприноше-
ния приносить, а Логосу? Ему же до людских мелких за-
бот нет никакого дела! А раз с ним контакт немыслим,
при чем тут все попы и папы? Церковь становится ненуж-
ной.
Нет, тот, кто казнил Джордано Бруно, разбирался в
своем деле, знал, чего надо сильнее бояться. Обратите
внимание: когда отрицание тех или иных научных откры-
тий становится уже бессмысленным и практических выгод
не дает, церковь без особого смущения признает их, при-
страивается к ним и продолжает, как прежде, крестить,
венчать, отпевать, обращая невесомый дым ладана во
вполне весомые доходы.
Можно не сомневаться, насколько бы менее уязви-
мым по сравнению с каноническим христианством, с точ-
ки зрения логики и научных знаний, ни был пантеизм
Джордано Бруно, он никогда не будет признан христиан-
скими теологами, он ломает их мировоззренческие
основы.
А гелиоцентрическая система...
В 1968 году кардинал Франц Кеник призвал ученых к
сотрудничеству (!) с церковью. «Быть может, одним из
величайших препятствий, столетиями преграждавших
все пути к примирению религии и естественных наук, был
процесс над Галилеем,— говорил он.— Его осуждение
воспринимается сейчас особенно болезненно, ибо все
мыслящие люди — как верующие, так и неверующие —
считают, что Галилей был прав, и именно его научные от-
крытия стали прочным фундаментом современной меха-
ники и физики...»
Эти слова я привожу вовсе не для того, чтобы посты-
дить церковь за ее непоследовательность. Стыд — не
дым, глаза не ест! Я просто хочу подчеркнуть: религия в
48
принципе способна «состыковаться» с любой конкрет-
ной научной теорией, пережить любое конкретное есте-
ственнонаучное открытие. Я приводил выше определение
бога как высшей целесообразной силы, придающей цель
и смысл Вселенной. Пожалуйста, углубляйтесь сколь
угодно в недра атома, постигайте сколь угодно материа-
листическое строение Вселенной — это никак не может ни
подтвердить, ни опровергнуть предположение, что Все-
ленная развивается не сама по себе, а во имя какой-то
высшей цели. Подобная трактовка уживется и с теорией
относительности Эйнштейна, и с неевклидовой геометри-
ей Лобачевского, и с квантовой механикой. Стоит при
этом упомянуть, что все новейшие достижения в физике
и космогонии автору приводившихся слов отлично из-
вестны, ибо принадлежат они Чарлзу Таунсу — крупному
физику, лауреату Нобелевской премии, советнику прези-
дента Джона Кеннеди по вопросам науки. Так что не
только религия способна уживаться с конкретной нау-
кой, но и любая частная конкретная наука — с религией.
(Современная церковь в этом и видит свое спасение, уси-
ленно укрепляя связи с такого рода учеными.)
Кстати, раз уж мы вспомнили квантовую механику,
Фома Аквинский, ученый и теолог, один из главных авто-
ритетов христианской церкви, ангелов описывал совсем
не так, как их рисуют художники на рождественских
открытках. Его ангел — это сплошная абстракция; при
желании ангела этого можно трактовать как воплоще-
ние диалектики или как воплощение законов квантовой
механики. «Движение ангелов,— писал Аквинский,— мо-
жет быть непрерывным и, если угодно, прерывным...
И таким образом, ангел может в один момент быть в
одном месте, а в другой момент — в другом, без всякого
промежутка времени...» Не правда ли, вполне можно
спутать ангела и электрон, вращающийся возле про-
тона?
А ньютоновскую теорию тяготения теологи провоз-
глашали «слабым отражением» христианской идеи об
«узах любви», связующих мир, где тяготение изобра-
жается в качестве некоего орудия или свойства бога. Ко-
нечно, когда-нибудь природа всемирного тяготения ока-
жется раскрытой, но можно не сомневаться, что при этом
физика упрется сразу в несколько еще более фунда-
ментальных проблем, в таинственности которых при же-
49
лапии столь же легко будет усмотреть и божью любовь,
и божий гнев, и божью волю.
Никто из естествоиспытателей не нанес авторитету
религиозных догматов такого урона, как Дарвин, но ока-
залось, что и идеи естественной эволюции, естественного
отбора, как двигатели эволюции, вполне можно сделать
совместимыми с религией. Нужно только исключить из
эволюции и развития такой «пустяк», как случайность.
Только и всего. Тогда окажется, что жизнь появилась
пусть и естественным путем, но не случайно — все пре-
дыдущее развитие материи заведомо кем-то было наце-
лено на этот миг. И механизмы эволюции сложились не
случайно, и вершина развития материи — мыслящий, ду-
ховный человек не случаен в этом мире. Позвольте, что
значит «не случаен»? Предрешено его появление было,
что ли? Запланировано? Кем? Тут вот естественная эво-
люция уходит в неестественную предопределенность все-
го происходящего, в том числе и естественного отбора.
Подобные метаморфозы претерпела дарвинская теория
эволюции под пером известного палеонтолога, священни-
ка Тейяра де Шардена, бог у которого именуется «Хри-
стом эволюции».
Объясняются все эти «странности» очень просто. Ате-
изм — это не сумма знаний, а особая система их, под-
водящая к определенным выводам, формирующая опре-
деленные убеждения. Прямо от количества знания ате-
изм не зависит.
— Ну, уж ты тут что-то того,— сказал Кузьма Елиза-
рыч.— Вроде бы сам рубишь сук, на который тебе надо
взобраться. Всегда же доказывалось — чем больше
знаний, тем меньше веры. Смотри, не запутайся в таких
своих рассуждениях!
— Попробую. Мысль эта только поначалу кажется
неожиданной, на самом-то деле она очевидная истина.
Вот о чем подумайте: недавно мы подсчитывали, во
сколько раз Ньютону нужно было прочесть меньше книг
и статей, чем нынешним ученым, чтобы знать о всех по-
следних достижениях науки. А теперь продолжите ариф-
метическое упражнение и подсчитайте, каков был объем
научной информации во времена античности. До появле-
ния научного естествознания, систематической экспери-
ментальной науки еще должно было пройти чуть не два-
дцать веков (!), а Демокриту (460—370 г. до н. э.), Эпи-
50
куру (341—270 г. до н. э.), Лукрецию Кару (99—55 г.
до н. э.) уже хватило знаний для того, чтобы быть
убежденными атеистами.
Английский философ Томас Гоббс (1588—1679) и не
подозревал о возможности открытия тех глубочайших
закономерностей Мироздания, о которых пишут ныне
шпаргалки рядовые восьмиклассники, но он твердо заяв-
лял, что все «духи», или «бестелесные субстанции», яв-
ляются продуктами человеческого воображения. Людвигу
Фейербаху, жившему более ста лет назад, тоже хватало
фактов, знаний, информации для твердых атеистических
убеждений, а сейчас почему-то не хватает даже некото-
рым лекторам-богоборцам, и они грозят церковникам
будущими временами, когда наука не оставит «ни
одного «белого пятна» в физической картине мира», ни
одйой «лазейки для богоискательства», ни одной нерас-
крытой тайны... Спокойнее, конечно, жить, переложив
ответственность на чужие плечи, но вопросы, затронутые
нами, тем и отличаются, что на другого их переложить
невозможно. Их должен решить каждый для себя, толь-
ко потом — для других.
Формулу взаимоотношения массы и энергии можно
взять напрокат у Эйнштейна, не проверяя собственными
расчетами; трактовку образа Гамлета Смоктуновским
можно принять или не принять, не имея никакой своей
трактовки, а атеизм с чужого плеча просто невозможен.
Вера в то, что бога нет, недалеко ушла от веры в то, что
бог есть. Атеизм — это особое мировоззрение, особая си-
стема взглядов и убеждений. А система — это не
конструкция. Она как живое существо, которое можно
зачать и вырастить. А из готовых деталей собрать нель-
зя. Чтобы мысль эта стала ясней, надо размежевать два
термина, которые иногда по недоразумению путают.
АТЕИСТЫ ИЛИ БЕЗБОЖНИКИ
«Уважаемая редакция, в моем классе учится маль-
чик, родители которого состоят в секте евангельских хри-
стиан-баптистов... Сережа — не октябренок, не участвует
в утренниках, не ходит с нами ни в кино, ни в театр, не
остается после уроков на внеклассные занятия... Мне еще
не приходилось встречаться в работе с истинно верую-
щими людьми, поэтому нет ни опыта, ни знаний... Как
убедить детей этих родителей в нелепости веры?.. Очень
прошу помочь мне... Баркаева Г.».
52
...Так вот мы обычно выражаем озабоченность по пово-
ду атеистического воспитания.
Но мне кажется, что в связи с этим письмом учитель-
ницы важнее поговорить не о Сереже и не о других та-
ких же мальчиках и девочках, интерес к богу которых
становится всегда настоящим ЧП, привлекает всеобщее
внимание, вызывает всякого рода педагогические «меры»,
а именно о тех Сережиных сверстниках, которые тревоги
ни у кого не вызывают и которые, по-моему, в связи с
этим оказываются в некоторых отношениях чуть ли не в
более запущенном состоянии, чем юный баптист Сережа.
Как правило, мы все убеждены: в случае отсутствия
дурных влияний и нездоровой обстановки каждый чело-
век автоматически, в процессе усвоения той суммы зна-
ний, которая предусмотрена школьной программой, ста-
новится атеистом. Поэтому в школе просто преподают
физику, химию, биологию, историю и т. д., преподают с
позиций материалистических, то есть позиций, предпо-
лагающих саму постановку вопроса о возможности суще-
ствования бога и любых «бестелесных духов» нелепой,
недопустимой, позорной. Специальное же атеистическое
воздействие производится только в исключительных, ава-
рийных случаях.
Если же ученик не носит крестика, не поет псалмов
по воскресеньям, не считает грехом ходить в кино и с
аппетитом ест по пятницам отбивные, то некоторые счи-
тают, что он растет стопроцентным атеистом. Они и рас-
пространение религиозного индифферентизма1 отожде-
ствляют с «самопроизвольным распространением» атеиз-
ма и именно это выдвигают как свидетельство на-
ступления «эры атеизма».
Один из опросов, который провела «Комсомольская
правда» среди своих читателей, показал, к примеру, что
в лексиконе детей, в их повседневном обиходе слова, тер-
мины и понятия религиозного содержания почти отсут-
ствуют. Опрос, проведенный одним из журналов на
Западе, тоже выявил, что хотя слово «бог» и употреб-
ляется там довольно часто, но свой богословский смысл
оно, как правило, не сохраняет. Или его приводят для
подкрепления клятвы, или как аргумент в споре, а то и
просто в перепалке — для эмоциональности. Даже быст-
1 Безразличие, отсутствие интереса, участия,
53
рый рост количества ограблений церквей говорит о сни-
жении почтительности к богу. Такие наблюдения вы-
даются иногда за подтверждение «окончательной победы
атеистического мировоззрения». Но стоит ли отождест-
влять религиозный индифферентизм и атеизм?
Не из подобных ли «атеистов» появляются потом все
те горячие поклонники восточной мистики, клиенты
«ведьм» и «гадалок», о которых велась речь чуть выше?
Если мы изучим содержание знаний, которые оседа-
ют в головах не желающих серьезно думать юношей,
то мы перестанем удивляться таким неожиданностям.
Как и тому, что молодой человек, весьма прилежно
изучавший предметы школьной программы, с презрением,
чуть ли не брезгливостью взиравший на всяких там мо-
нахов, сектантов и кликуш, вдруг, неожиданно для учи-
телей, папы, мамы и невесты, впадает в религиозный
экстаз, начинает исправно посещать церковь, трепетно
прикладываться к заслюнявленным реликвиям и с со-
страданием поглядывать на тех, для кого «истинный
свет» остается сокрытым.
В том-то и дело, что никакого «вдруг» нет. Заимст-
вованные атеистические знания растят из нас не атеи-
стов, а просто неверующих, безбожников. Кто ду-
мает, что это одно и то же, глубоко заблуждается.
В книжке Клода Сенака «Пещеры Красной реки» рас-
сказывается об интересных приключениях доисториче-
ского мальчика Нума, ставшего учеником Мудрого Стар-
ца Абахо. Племя мадаев, в котором жил Нум, кочевало
по территории нынешней Франции двенадцать—пятнад-
цать тысяч лет назад, но, если верить книге, у них был
уже Верховный жрец и все племя поклонялось Велико-
му Духу, «Отцу и Создателю всего сущего».
Клод Сенак, видимо, исходил из простого рассужде-
ния: чем дальше в глубь веков, тем больше мистики. На-
чиналась религия, увы, с простого одухотворения приро-
ды, с наделения «душой» каждого ручья, каждого кам-
ня. Монотеизм — единобожие — появился, в общем-то,
недавно, но не о том речь. По убедительным свидетельст-
вам многих ученых, религия появилась на относительно
поздней стадии первобытного общества. Тасманийцы не
дошли до этой стадии даже во второй половине прошло-
го века. Изучавшие тасманийцев люди отмечают, что у
них «религиозное представление не сложилось еще в ка-
54
кие-либо определенные формы. В их языке отсутствова-
ли какие бы то ни было религиозно-мистические поня-
тия».
Дарвин писал про жителей Огненной Земли: «Мы не
нашли у огнеземельцев даже следа веры в то, что мы на-
звали бы божеством, не нашли и следа религиозных об-
рядов». Можем ли мы всех этих людей называть атеи-
стами? Нет. Первобытный, «стихийный» материализм
основывается именно на неразвитости теоретического
мышления, без которого атеизм немыслим. Повседнев-
ный обиход, практика сами по себе к религии, в общем-
то, не толкают. Дети, выросшие без контактов с верую-
щими, конечно, вырастают тоже неверующими. Но заслуги
в том их особой нет. Бывший богослов Евграф Дулуман
в школьные годы, как и все, твердо говорил, что бога
нет, ни разу не задумавшись, а что же это означает.
В итоге, столкнувшись с неглупым соседом-священником,
без особого сопротивления стал верующим. И лишь через
многие годы мучительных сомнений, колебаний, поисков
овладел атеизмом. Сколько их сейчас в мире вступает в
жизнь, таких вот «ни разу не задумавшихся» восьми-
классников и первокурсников, которые свысока взирают
на религиозные «чудачества» Гоголя, Льва Толстого,
Достоевского, на идеалистические «бредни» Канта и Ге-
геля... Нет, я не собираюсь реабилитировать заблужде-
ния и ошибки великих. Но оступались-то они из-за того,
что взваливали на себя груз всего человечества, ошиба-
лись не в школьной задачке, а при попытке проникнуть
в сокровенные тайны бытия, о самом существовании ко-
торых житель Огненной Земли даже не подозревает!
Прежде чем начать объяснять Льву Толстому его за-
блуждения, не грех, наверное, попытаться понять, о чем
он вел речь, в чем состоит проблема, которую он пытался
разрешить. Увидеть проблему, осознать ее, правильно
«поставить» — это порой половина дела! И не легкая по-
ловина. Она требует творчества, обязывает в какой-то
мере приблизиться к тому уровню теоретического мыш-
ления, который необходим для разрешения проблемы.
Вот несколько фрагментов из письма верующей Ан-
тонины В.
«Бог не есть религия... Бог есть любовь. Он создал
мир, дал всему хорошее назначение и закон природы...
Наука не только не приблизила Вас к Богу, но удалила
55
от него. Но верующий человек сердцем ощущает Бога,
КЗК №ЗЛОе ДИТЯ руну своего отца, Что же касается позна-
ния наук, то разница бывает невелика между ученым и
неученым человеком... Несмотря на всю науку XX века,
кто из ученых измерил пространство и смог бы сказать,
где его начало и конец? Да что и говорить, есть много и
очень много непознаваемого и совершенно недоступного
для людей науки... Я не верю в эволюцию... никто не
может объяснить, как возник разум — высший продукт
материи. Мы сегодня тоже наблюдаем мудрые инстинкты
у животных, ученые-бионики изучают живые импульсы
насекомых, птиц и рыб для применения их в технике, но
нигде не наблюдается перехода от инстинкта к разуму,
животные остаются на том же уровне, что и тысячи лет
назад... Я не могу согласиться, что человек произошел от
какой-то случайной микроскопической клетки путем эво-
люции. Может ли мертвое зародить живое?.. Профессор
Берлинского университета сказал: «Палеонтология не
знает предков человека». «Обезьяночеловек существует
только в воображении»,— подтвердил профессор Вирхов
Нигде не обнаруживается переходных форм от одного ви-
да к другому, и многие ученые согласны с тем, что циви-
лизация в мире возникла внезапно, что подтверждает
теорию творения, а не эволюцию... Недоказанная эво-
люция является верой. Верой в окаменелости, которые
не существуют, верой в недостающие звенья, которых
постоянно недостает, верой в сравнительную анатомию,
которая ничего не доказывает... Я не верю в бессмертную
душу, загробную жизнь или жизнь на небесах, я верю в
претворение в жизнь слов Иисуса: «Праведные наследу-
ют землю и пребудут на ней вовек...»
Что и говорить, в письме много традиционных для
грамотных верующих формул, традиционных аргументов
и традиционных неточностей (оперирование высказыва-
ниями ученых и фактами, давно устаревшими), но одно-
временно ощущается и самостоятельная работа ума,
поиск, пытливое внимание к проблемам, от понимания
которых действительно зависит наше мировоззрение, ми-
ропонимание. А ведь встречается и другое.
Однажды после теоретического семинара, на котором
’Рудольф Вирхов (1821—1902) — известный немецкий
ученый.
56
речь шла о том, как в XX веке грамотные верующие
обосновывают свою веру в бога и где они при этом допу-
скают логические ошибки, поднялся молодой журналист,
пишущий на теоретические темы — об идеалах, нравст-
венности, назначении искусства,— и с искренним недо-
умением спросил: «А зачем нам все эти абстрактные про-
блемы? Какое практическое значение они для нас
имеют?»
Перед ясностью его взора трудно было не опешить.
Думаю, что из Антонины В. легче воспитать атеиста, чем
из этого журналиста «интеллектуала». Антонина недо-
статочно вооружена фактами, что-то она еще не осозна-
ла, где-то недодумывает, но она видит, в чем состоит
проблема, выводы ее — не мертвые заученные догматы,
в ее сознании ясно видна борьба, поиски истины. Весо-
мыми аргументами ее можно переубедить. А в чем можно
убедить «индифферентного», с его ясными, не ведающи-
ми сомнения глазами?
Разумеется, речь идет не о том, будто верующие луч-
ше видят проблему. Подавляющее их большинство верит
так же слепо, бездумно, стадно, как обычно не верят без-
божники.
Атеизм — плод философских исканий, и, как филосо-
фию вообще, его нельзя заимствовать у другого в гото-
вом виде, его надо выработать. Иначе получится не
атеист, а просто безбожник, человек, который слышал
от кого-то, что бога нет, и поверил этому. Заметьте —
поверил! А что ему остается делать, если нет понима-
ния, если сам не в силах разобраться в сообщаемых ему
фактах, сведениях, теориях? И как всякий верующий,
он страстно жаждет чуда, он ждет чудес от селекции,
генетики, кибернетики. Боюсь, если бы от лица Акаде-
мии наук пришло официальное сообщение, что физики
при помощи новейшего синхрофазотрона обнаружили
присутствие абсолютного духа и вычислили его атом-
ный вес, то большая часть такого рода неверующих, ска-
зав «Надо же!», поразилась бы тому, как далеко шагну-
ла вперед современная наука и как смело она отказы-
вается от предрассудков. Стоит подчеркнуть, что, к
примеру, для всякого рода шарлатанов, облекающих
свое общение с потусторонним миром в псевдонаучную
словесную оболочку, более благодарной аудитории, чем
такого рода «атеисты», не найти.
57
Для иллюстрации степени доверчивости современно-
го, вполне грамотного жителя стоит напомнить анекдо-
тическую историю с жирафой. Десять лет назад журнал
«Знание — сила» опубликовал пародию на псевдонауч-
ные сенсации и псевдонаучный стиль ведения дискуссий
под названием «Жирафа? Нет, миф!» На полном серьезе,
как и полагается в юмористических жанрах, автор за-
метки утверждает, что «жирафы нет и не было». Тут же
дается «научное» объяснение того, как могла возник-
нуть легенда о жирафе: «Общеизвестно, что в Африке,
которой приписывается сомнительная честь быть родиной
этого гипотетического животного, довольно часты явле-
ния, известные под названием «фата моргана», или ми-
раж, когда наблюдатель видит отдаленные предметы в
местах, где на самом деле они отсутствуют. При этом
сам предмет или часть его могут предстать перед наблю-
дателем в деформированном виде... Естественно предпо-
ложить, что поводом для возникновения версии о суще-
ствовании жирафы послужил мираж, из-за которого
обычное, хорошо изученное животное, например лошадь,
могло представиться путешественнику в искаженном ви-
де, с непомерно длинной шеей.
Польский исследователь Гржибовский в легенде о
жирафе видит пробуждение биологической памяти чело-
века о вымерших доисторических животных, также отли-
чавшихся исключительно длинной шеей...»
Пародист не случайно объектом избрал жирафу:
с одной стороны, у нас в стране она все-таки не водится,
с другой — достаточно известна каждому с детских лет
по игрушкам, снимкам, картинкам, учебникам, филь-
мам... То есть нелепость сомнения в ее реальности долж-
на дойти сразу же до каждого, и каждому должно стать
смешно. Увы, редакции не стало очень скоро житья от
писем, телеграмм, телефонных звонков и визитов. Во-
прос ставился ребром: так есть все-таки жирафа или нет?
Присылали вырезки из «Науки и жизни» и «Огонька» со
снимками жирафы, с приписками, в которых крик души:
«Где же правда? Кому верить?» Особенно в трудном
положении оказалась группа бывших учителей из Ново-
московска, потому что ведь они должны уметь дать «точ-
ный ответ детям, существует такое животное или же это
миф».
Настолько вот гипнотизирует ныне людей слово, про-
58
нанесенное от лица науки. Но доверчивость эта столь же
легко оборачивается и ее другой стороной. Стоит иному
юноше со средним образованием встретить убежденного
неглупого церковника или сектанта, и неожиданно для
себя он открывает целые пласты проблем, которые ни в
школе, ни в наиболее популярных журналах, ни в до-
машних беседах вовсе не затрагивались. Проблем, кото-
рые манят своей свежестью, сложностью, неожиданно-
стью точки зрения на уже знакомые факты. В итоге без-
божник достаточно быстро может стать верующим.
— Так-так,— вмешался Кузьма Елизарыч,— значит,
получается, что учеба помогает религии?
— Я знал одного юношу, который повесился из-за
неразделенной любви.
— А при чем тут юноша твой, если не секрет?
— При том, что мы все-таки не говорим: любовь ве-
дет людей в петлю! Некоторые декабристы называли на
следствии подряд всех своих товарищей по тайному об-
ществу и не из трусости, а потому, что считали: врать
нехорошо. Мы же не говорим после этого: врать хорошо.
Все, что угодно, можно превратить в свою противопо-
ложность. В этом смысле и учеба, когда она бессистем-
ная, когда она развивает память, а не мышление, может
внести в сознание такую путаницу, что человек окажется
более беззащитным перед религией, чем иной неграмот-
ный.
— Про любовь ты меня убедил и про декабристов, а
вот как приобщение к знаниям, пускай там и не самое
первосортное, может к богу толкнуть, прямо скажу — не
слишком понятно!
— А знаете почему? Потому что вы не учитываете
принципиальной разницы между знанием частно-
научным и знанием философским.
— Ив чем же эта разница состоит?
— О! Это очень интересный вопрос! И опять же не
однозначный по решению. Философия опирается на науч-
ные знания, она и произошла из них, в общем-то. И в то
же время философское знание нельзя свести только к на-
учным (частнонаучным!) истинам, исчерпать ими.
И в методах изучения мира у них есть принципиальные
отличия. Подчеркиваю: принципиальные. На примере
атеизма это как раз очень наглядно проявляется. В чем и
как, об этом стоит поговорить детально.
ОБОЮДООСТРЫЙ МЕЧ СОМНЕНИЯ
«Я вычитал где-то, что на старинных морских кар-
тах обозначались те воды, в которых капитанам не реко-
мендовалось плавать. Причем не из-за рифов. А только
потому, что в этих водах даже самые смирные команды
норовили поднять бунт. Рациональный девятнадцатый
век безжалостно высмеял эти бредни, и карты были пере-
деланы. Теперь опять пошли разговоры о нейронном си-
ловом поле и телепатической связи: все это может ока-
60
заться ерундой, но кто его знает, вдруг в очередном
представлении о мире начнут принимать в расчет и при-
видения — в качестве неких отходов энергии. И даже
научатся извлекать из них пользу...» 1
Это говорит герой книги Э. Ветемаа — Свен Вооре, не
какой-нибудь взбалмошный, начитавшийся фантастики
восьмиклассник, а человек современный, уважаемый —
архитектор, кандидат наук. Рисуется? Может быть, не-
много. А вообще-то автор повести «Монумент» Энн Вете-
маа довольно точно уловил логику современных «почти
научных» исканий мистики. Можно, конечно, и здесь
успокоить себя фразой, что-де на этот путь толкает не
избыток науки, а ее недостаток. Это будет правильно, и
тем не менее все-таки именно эта частичная приобщен-
ность к науке помогла допущениям Вооре.
«Подвергай все сомнению!» — таков один из главных
принципов научного подхода к жизни, то есть не верь на
слово, проверяй любое утверждение, требуй, ищи дока-
зательств. Но сомнения нужны не сами по себе, иначе
они выродятся в пустой, бесплодный скептицизм. Они
нужны для выработки убеждений — крупных блоков, за-
кладывающихся в основу здания мировоззрения. Убеж-
дение— это не только знание и не просто вера. Смешно
было бы услышать: «Я убежден, что утром взойдет солн-
це». При чем тут убеждение? Мы знаем, что солнце взой-
дет, понимаем, почему это неизбежно. А вот об убежде-
нии в победе коммунизма говорить можно, и именно по-
тому, что он фатально не предопределен. У коммунизма
есть сильные, смертельные враги. Без борьбы с ними,
без победы над ними коммунизм утвердиться не может.
Тут надо быть убежденным и уметь убедить других.
Убеждение — это не обычная вера, а вера, опираю-
щаяся на знания, на понимание, на опыт, вера, подверг-
нутая сомнению (принцип науки!), проверке и выдер-
жавшая ее. Вслушайтесь: убеждение... Иначе говоря, то,
в справедливости чего человек убедился. Принцип
этот, бесспорно, хорош, но вот беда: превращать знания в
личные убеждения, подвергать их самому проверке со-
мнением, логикой, опытом становится все труднее, все
невозможнее.
’Энн Ветемаа. Маленькие романы. Таллин, «Ээсти Раа-
мат», 1972, с. 53.
61
Когда человек проводил жизнь возле сохи и коровы,
он имел возможность большую часть потребных ему зна-
ний проверить на личном опыте. Знания, которые дает
наука, тем более современная, подвергнуть проверке мо-
жет обычно только узкий круг специалистов, остальным
приходится просто верить, что они действительно друг
друга контролируют всерьез и поэтому их коллективным
выводам стоит доверять.
«Квантовая динамика сегодня гораздо фантастичнее,
чем любые видения религиозных пророков»,— говорится
в книге Э. Янча «Прогнозирование научно-технического
прогресса» :.
Если бы архитектор Свен Вооре даже и захотел усо-
мниться в истинности выводов специалистов по кванто-
вой динамике, то каким образом он смог бы это реализо-
вать на практике? Так наука, движущей силой которой
остается сомнение, медленно, но верно приучает окру-
жающих становиться на путь веры, не религиозной в
данном случае. Это первое. Научный принцип сомнения
вел в свое время к неуклонному подрыву престижа рели-
гии, но на определенной стадии скептицизм может на-
чать ставить под сомнение и те утверждения, которые
в свое время являлись смертельными выпадами против
бога. Это второе.
Все споры атеизма с религией о вере, доверии, зна-
нии, убеждениях и т. д. в конечном счете подводят к
единственному, ключевому вопросу: есть ли бог? (Что
такое бог — это, собственно говоря, просто разновид-
ность данного вопроса.) Такая четкая постановка тем
более важна, что сами верующие чаще всего от нее
уклоняются.
Перечитайте еще раз письмо А. 3. и попробуйте отве-
тить на вопрос: считает ли она, что бог есть, или исхо-
дит из того, что он нужен? Думаю, что вы затрудни-
тесь с ответом. А ведь это не просто разные, это взаи-
моисключающие точки зрения. Собственно говоря,
с правдой сочетаться может только концепция, исходя-
щая из реального существования бога, вторая концепция
полностью строится на заведомом обмане людей, на лжи
«во спасение». Красивое сооружение из фраз, вроде
 Э Я н ч. Прогнозирование научно-технического прогресса. М.,
«Процесс», 1970, с. 97.
62
«Бог — это правда», при этом неизбежно начинает давать
трещины. Естественно, что большинство истинно верую-
щих стоит не за обман, а за реальность бога. Но у такой
позиции есть серьезные неудобства — неизбежно прихо-
дится отвечать на вопросы: что он такое, где он, как про-
являет себя? А отвечать на такие вопросы ой как нелегко!
И не только из-за их «кощунственной» бесцеремонности.
При попытках разобраться в объективном бытии бога
очень легко дойти до комизма, который для веры смерте-
лен. Можно, конечно, увести разговор в область смутной
словесной эквилибристики: «Бог триедин; бог везде и
нигде; верю, ибо нелепо; бога нельзя понять, его можно
лишь почувствовать сердцем» и т. д. Но для человека,
пытающегося серьезно, научно разобраться в вопросе,
что есть бог, это все же не ответы.
Опыт древних греков, которые имели смелость ста-
вить подобные вопросы прямо, обнаженно, без притвор-
ства перед самими собой, в этом отношении весьма лю-
бопытен и поучителен.
Известный французский философ XVI века Мишель
Монтень, обобщая их поиски, не без скрытой иронии
перечислял: «Фалес, который первым исследовал такие
вопросы, считал бога духом, который создал все из воды;
Анаксимандр считал, что боги рождаются и умирают че-
рез известные промежутки времени и что миров и их богов
существует бесконечное множество; Анаксимен призна-
вал, что бог есть воздух, что он возникает, что он безмерен
и всегда находится в движении... Алкмеон приписывал
божественность солнцу, луне, звездам и душе; Пифагор
учил, что бог есть дух, который пребывает в природе
всех вещей и от которого исходят наши души; Пар-
менид считал, что горящий световой круг, опоясывающий
небо и сохраняющий своей теплотой Вселенную, и есть
бог; Эмпедокл полагал, что богами являются четыре сти-
хии, из которых созданы все вещи; Протагор говорил, что
о богах он ничего не знает, существуют они или нет и ка-
ковы они; Демокрит то утверждал, что боги это «образы»
и их кругообороты, то что они представляют собой при-
роду, которая излучает эти образы, то, наконец, что бо-
ги— это наше знание и разум... Ксенофонт, излагая уче-
ние Сократа, отмечает такую же путаницу: то Сократ
утверждал, что не следует доискиваться, каков образ бо-
га, то он считал богом солнце, то душу; иногда он гово-
63
рил, что существует единый бог, иногда же — что их
много. Племянник Платона, Спевсипп, считал, что бог
есть некая одушевленная сила, которая всем управляет.
Аристотель иногда признавал, что бог — это дух, а ино-
гда — что это Вселенная, в некоторых же случаях он ста-
вил над миром другого владыку, а иногда полагал, что
бог — это небесный огонь. Ксенократ насчитывал восемь
богов, из которых первые пять — это планеты, шестой
бог — это неподвижные звезды, вместе взятые, а седьмым
и восьмым богами являются солнце и луна... Стратон
полагал, что бог — это бесформенная и бесчувственная
природа, обладающая способностью порождать, увеличи-
вать и уменьшать. Зенон полагал, что бог — это естест-
венный закон, повелевающий творить добро и запрещаю-
щий делать зло; закон этот, по его мнению,— нечто
одушевленное... Диоген Аполлонийский полагал, что
бог — это воздух. Ксенофан считал, что бог шарообразен,
видит и слышит, но неодушевлен и не имеет ничего общего
с человеческой природой... Эпикур полагал, что боги све-
тятся, прозрачны и воздушны; они обитают между дву-
мя небосводами, как бы между двумя укреплениями, об-
ладают человеческим обликом и имеют такие же, как у
нас, части тела, хотя телом своим никогда не пользуют-
ся... Есть среди богов и столь захудалые (ибо число их
было очень велико, достигая тридцати шести тысяч), что
для произрастания одного колоса пшеницы требовалось
не менее пяти или шести богов, и все они имели разные
имена...»
Когда мыслитель решает вопрос о том, насколько бог
кругл и прозрачен, за современного грамотного челове-
ка особенно беспокоиться не приходится: наивность этих
поисков на фоне физической картины мира, рисуемой
современной космогонией, слишком очевидна. Этому
уже никто не поверит. Но не стоит торопиться с утеши-
тельными выводами. Сколько бы мы ни изучали строе-
ние Вселенной, до конца мы ее не изучим, всегда будет
что-то, чего мы еще не знаем, чего мы не можем объяс-
нить. Для начитанного верующего всегда останется
область, куда он может переселить бога. И воздвигнуть
на этом пути бесконечной миграции бога непреодолимую
преграду наука не может. Она, как говорил Бернард
Шоу, «никогда не решает вопроса, не поставив при этом
десяток новых».
64
К этому можно присовокупить: наука не решает ни
одного серьезного вопроса, не пересмотрев при этом хотя
бы одной привычной истины, а порой новая истина ведет
к пересмотру целой шеренги старых. Это не может не
вырабатывать определенного скептицизма по от-
ношению к бесспорным, окончательным
истинам.
Даже из математики в наше время изгоняются абсо-
лютные истины, как они изгонялись из физики в конце
XIX — начале XX века. А уж математика-то всегда каза-
лась надежной хранительницей абсолютного и бесспор-
ного.
Стоит подчеркнуть, что особенно вредными, особенно
недолговечными оказывались именно «пессимистические
прогнозы», отрицание возможности тех или иных явле-
ний. Тут история науки накопила огромную массу весьма
поучительных фактов. Вполне серьезные ученые доказы-
вали в свое время, что «распределение электрической
энергии для освещения — это глупейшая выдумка», что
«никакие вероятные сочетания известных веществ, из-
вестных типов машин и известных форм энергии не мо-
гут быть воплощены в аппарате, практически пригодном
для длительного полета человека в воздухе...». А Резер-
форд, крупнейший физик, столь много сделавший для
раскрытия строения атома, попросту смеялся над пред-
сказаниями о возможности практического использова-
ния внутриатомной энергии.
В 1784 году возможность влияния магнита на челове-
ка была полностью отвергнута солидной научной комис-
сией, в которую входили и Лавуазье с Франклином. Не
столь уж давно идея влияния солнечных пятен на пого-
ду и живые организмы высмеивалась как бредовая.
А. Китайгородский вспоминает еще один поучительный
эпизод из истории науки: «Как это ни кажется сейчас
странным, защищать атомы и молекулы в конце XIX ве-
ка было не простой задачей... Прямых доказательств су-
ществования атомов в то время не было, поэтому атом-
ные воззрения подравнивались к метафизике и рассмат-
ривались большинством естествоиспытателей-европейцев
как разновидность веры в загробную жизнь и общение
с духами...» 1
1 А. Китайгородский. Невероятно — не факт. М., «Моло-
дая гвардия», 1972, с. 195.
3 Где ночуют миражи
65
Подобные примеры можно приводить без конца. Не
удивительно, что все это приучило ученых к осторожно-
сти в отрицании возможности чего бы то ни было, пошат-
нуло авторитет окончательных, бесспорных утверждений
в любой сфере знания. И каждое новое «чудесное» от-
крытие, каждый новый «фантастический» успех науки
убыстряет этот процесс.
«С тех пор как люди вышли в космос, они стали с
крайней осторожностью употреблять слова «невозмож-
но» и «невероятно»,— писал в свое время академик
В. В. Парин.
«Нужно быть очень осторожным, когда хочется про-
возгласить, что такая-то вещь «невозможна никогда»,—
присоединяется к этой мысли Станислав Лем.
Ни В. Парин, ни С. Лем, естественно, не относили
свои слова к религии. Но сплошь и рядом вполне автори-
тетные в своей сфере знаний ученые приходили к выводу,
что осторожность надо проявлять и в утверждениях
относительно возможности существования бога или ка-
кой-либо иной «надматериальной» силы. Конечно, совре-
менные известные научные данные присутствие их не
подтверждают, но ведь мы знаем так ничтожно мало об
окружающем нас мире! А вдруг...
— Стало быть, ты вроде бы осуждаешь осторожность
ученых,— взял слово Елизарыч.— А почему они должны
делать выводы о том, что им не известно?
— Тут вот и прячется главная закавыка. Местожи-
тельство бога без конца переносится в сферы неизучен-
ные, о которых мы почти ничего не можем сказать, а вы-
воды об этих сферах, становясь атеистами, мы должны
делать очень определенные: бога не может быть и там.
Так откуда у нас берется право делать эти выводы? От-
куда у нас такое убеждение? Может быть, это просто
недопустимое нахальство, мальчишеская самоуверен-
ность?
Один из чеховских персонажей следующим образом
аргументировал свою правоту: «Этого не может быть, по-
тому что этого не может быть никогда!» Чтобы не похо-
дить в своем атеизме на него, надо с открытым забралом
пойти навстречу главному противоречию между атеисти-
ческим и частнонаучным знанием: противоречию между
относительностью нашего опыта и абсолютностью атеи-
стических выводов, между «подвергай все сомнению» и
66
однозначностью решения вопроса о возможности боже-
ского бытия.
Проблема, которую мы рассматриваем,— не школь-
ная задачка, где, проделав несколько хитрых операций
с тем, что дано, мы с удовлетворением констатируем:
«Что и требовалось доказать». Чтобы понять, откуда у
атеистов берется уверенность в их выводах о всем Ми-
роздании, придется всерьез задуматься о том, что это
такое — Мироздание? Придется хоть как-то прикинуть:
а что мы о нем знаем, чего не знаем, что сможем узнать,
чего не сможем, о чем вправе судить, о чем не вправе.
И почему. Путь этот не легкий. Но иного нет.
Чего греха таить, знаем мы мир, в котором живем,
еще очень плохо, очень приблизительно. Это только ко-
гда мы сравниваем современные знания с былым незна-
нием, человек выглядит титаном, на равных спорящим с
богами Олимпа, но стоит прикинуть, чего мы еще не
знаем, и «титан» превращается в «приготовишку», кото-
рому перед лицом строгой наставницы — Природы при-
личествуют только скромность и прилежание. Буры
наши пока.лишь царапают поверхность планеты, батиска-
фы— хрупкие скорлупки перед лицом гигантской тяже-
сти океанов. Настойчивые попытки уравнять человече-
ское сознание с машинными операциями компьютеров
лишь подчеркивают, насколько далеки мы от раскрытия
главных тайн психики. Научившись успешно расправ-
ляться с целыми видами животных и растений, сделав
реальной угрозу полного уничтожения жизни в пределах
Солнечной системы, мы все еще не уверены, сумеем ли
в обозримом будущем синтезировать хотя бы простей-
шее живое существо.
Физика элементарных частиц, пережив не виданный
ни в какой другой науке взлет, тоже уперлась в пробле-
мы, которые пока не желают сдаваться вооруженным до
зубов ученым. Открыто более двухсот элементарных
частиц, но единая теория, которая объясняла бы их строе-
ние, их свойства, их взаимодействие с явлениями макро-
мира, не дается. Одни физики пытаются свести все
богатство микромира к нескольким «кирпичикам», из ко-
торых он строится, к кваркам, но... пока неизвестно, суще-
ствуют ли кварки как самостоятельные образования
(в эксперименте они пока не обнаружены) или это лишь
удобные символы для теоретического описания элемен-
67
тарных частиц. Другие предлагают «партонную модель»,
согласно которой элементарная частица состоит уже не
из двух-трех кварков, а из почти бесчисленного множе-
ства совсем уже неопределенных частиц, о которых сами
ученые говорят со вздохом: «Мы вообще не знаем, что
такое партон».
Не приходится удивляться, что известный наш физик
академик М. А. Марков, оценивая ситуацию, признается:
«Как это ни странно, но по очень крупному счету наше
понимание физики не очень далеко ушло от понимания
древних!.. Древние греки считали основополагающими
сущностями четыре стихии: землю, воду, воздух и огонь,
не понимая, как мы теперь говорим, фундаментальных
свойств этих стихий. Современная физика, в свою оче-
редь, пытается раскрыть все содержание реального ми-
ра как сложное взаимодействие различных «полей». Это
все те же четыре «стихии»: сильные поля, электромаг-
нитные, слабые и гравитационные. И так же, как древ-
ние, мы пока далеки от понимания фундаментальных
свойств этих «стихий» XX века!»
Не нужно, конечно, игнорировать это «пока». Рано
или поздно единая теория поля будет создана, но сразу
же, и в этом тоже можно не сомневаться, перед физи-
ками встанет новый, еще более высокий забор трудных
загадок — море шлемом не вычерпать!
Космос... Человек гуляет по Луне, забрасывает свои
термометры в атмосферу Венеры — фантастика! Понача-
лу кажется: главное — вырваться из объятий земного тя-
готения, а дальше что? Дальше пустота — лети куда хо-
чешь. Кто сказал «а», скажет и «б». Но в космосе от «а»
до «б» дистанция воистину огромного размера. Не буду
сравнивать масштабы мироздания и современные скоро-
сти космических кораблей. Известный советский ученый
член-корреспондент АН СССР И. С. Шкловский считает,
что уже в ближайшие столетия люди в силах достигнуть
скоростей, близких к скорости света. Увы, по расчетам,
даже при идеальном горючем (все сто процентов массы
его переходят в энергию) полет с такой скоростью, допу-
стим, к туманности Андромеды, потребует топлива, вес
которого в сто тысяч раз больше полезного веса ракеты!
Правда, если при корабле иметь экран размером в сотни
тысяч квадратных километров, то межзвездный газ мож-
но использовать как термоядерное горючее.
68
Но ведь даже при этой фантастической пока для нас
скорости за многие тысячи земных лет люди смогли бы
облететь лишь «крохотную» окраинную ветвь Галакти-
ки, в которой размещена Солнечная система.
А ведь галактик-то обнаружен уже не один миллиард,
и они очень непохожие. Шансы наши добраться до наи-
более далеких из них можно раскрыть на следующих
цифрах: если бы в момент зарождения человечества в
направлении отдаленных галактик с Земли вылетел ко-
рабль со скоростью света, то к данному моменту он
сумел бы преодолеть десятую долю процента намеченно-
го расстояния.
Фантасты давно мечтают о встрече с внеземными ци-
вилизациями, которые подарят нам невиданные богат-
ства знаний о Вселенной. Теоретически это, конечно,
вполне возможно, но...
16 ноября 1974 года с нашей планеты была послана
первая радиограмма для инопланетян. Трехсотметровая
антенна крупнейшего в мире радиотелескопа Аресибо
(Пуэрто-Рико) адресовала ее звездному скоплению Мес-
сье- 13, в котором более тридцати тысяч звезд. Но даже
если нам повезет, то есть если в скоплении окажется
планета, пригодная для жизни, если на ней эволюция
создала уже разумные существа, если эти существа до-
стигли необходимого технологического уровня, если они
направят в нужное время свои радиотелескопы в нашу
сторону, если они проявят к сигналу интерес и сумеют его
расшифровать, то и в этом случае ответ получат пример-
но через сорок восемь тысяч лет наши прапра... (повтори-
те это «пра» 1600 раз) внуки. Скорее всего, первый обмен
телеграммами к обмену научными тайнами не приведет,
может быть, их окажется недостаточно, чтобы найти код,
шифр, перевести на общепонятный язык... Вот и подсчи-
тайте, когда подобный эпистолярный роман даст челове-
честву реальные плоды. А ведь Мессье — это один из
сравнительно близких наших соседей.
Единственным реальным источником информации о
глубинах Вселенной на обозримое время все-таки, види-
мо, останутся разного рода излучения. Молодая семья
астрономий (старушка — оптическая астрономия; достиг-
шая зрелости радиоастрономия; подросток — рентгенов-
ская астрономия; дитя — гамма-астрономия и зарождаю-
щаяся нейтринная астрономия) за последние годы оше-
69
ломила мир каскадом интереснейших открытий. В союзе
с астрофизикой она, конечно, многого стоит, но... сведе-
ний накопилось слишком много, чтобы можно было удов-
летвориться старыми представлениями о Вселенной как
о чем-то стабильном, раз навсегда заведенном, тихо эво-
люционирующем и слишком мало для того, чтобы появи-
лась ясность. Теорий рождается немало, притом очень
серьезных, таких, как общая теория относительности
Эйнштейна.
Но, объясняя одно, теории эти превращают в загадку
другое. Как понять, например, что звезда, в несколько
раз превышающая по массе Солнце, остывая, сжимается
«беспредельно»? По разъяснениям американского физика
Р. Пенроуза, вещество при этом не просто перестает вы-
пускать из поля тяготения какие бы то ни было лучи, а
«прекращает существование», пространство внутри звез-
ды сжимается в точку, вернее, в линию (?), время в ней
останавливается и т. д. и т. п. А как понять, что наша
разлетающаяся Вселенная десять миллиардов лет назад
была сконцентрирована в... точке?
Таких загадок накопилось столько, что видный совет-
ский астроном академик Г. Наан на симпозиуме по фи-
лософским вопросам астрономии (1973) с грустью при-
знался: «Если каких-нибудь пятнадцать лет назад я знал
точно, во всяком случае не колебался, когда меня спра-
шивали, что такое Вселенная, что такое космология, чем
она занимается, что правильно, что неправильно, то те-
перь такой уверенности у меня нет и в помине. В этом
плане я ничего не знаю и могу высказывать только со-
мнения...»
Следует подчеркнуть, что перечисляю все эти «кризи-
сы» и признания ученых я вовсе не для того, чтобы «уни-
зить» науку, она развивается успешно, и приведенные
трудности — обычные ее рабочие трудности, которые бу-
дут всегда (не эти, так другие), ибо, как говорится в
фильме «Этот правый, левый мир», «познание мира на-
поминает борьбу с мифологическим драконом. Каждый
раз на месте одной отрубленной головы вырастают две
новые. И последней головы не будет никогда!»
— Погоди-ка,— остановил меня Кузьма Елизарыч,—
что-то я не услежу за твоей мыслью. «Унизить науку» ты
не опасайся, это и в старые-то времена трудно было, а
сейчас она сама кого хочешь унизит при желании. Ты
70
лучше поясни, к чему ты клонишь? А то вроде бы мы от
религии куда-то совсем в сторону направились.
— Вот видите, Кузьма Елизарыч, как вы неправиль-
но понимаете атеизм. Стоило мне заговорить просто о по-
знании мира человеком, и вам уже кажется, что мы ушли
в сторону. Но ведь атеизм — это самостоятельная карти-
на мира, а не негатив от религиозной. С религией мы
спорим не потому, что дали обет говорить то же, но на-
оборот, а потому, что религиозные представления меша-
ют формировать реальную, основанную на опыте, зна-
ниях, логике картину мира. Поэтому и речь нам надо
вести в первую очередь о знаниях и заблуждениях, зако-
нах природы и законах мышления, роли опыта и роли
фантазии, а вовсе не о Библии или Коране, которые мог-
ли быть другими или которых вообще могло не быть. Как
же ставить атеистическую картину мира в зависимость
от них?
— Да так-то оно так, вроде бы все резонно. Только
скольких я лекторов по атеизму на своем веку ни встре-
чал, они свои лекции всегда антирелигиозными называ-
ли. Какая при этом самостоятельность? «Анти» ведь без
последующего слова — ничего, пустой звук.
— Ну что ж, еще раз приходится признать: хитрый
у атеизма противник. А если видеть в нем не конкрет-
ных проповедников, которые всякими бывают, то и боль-
ше можно сказать — умный противник, тонкий и опыт-
ный. Да и чему удивляться? Тысячелетия изощренней-
ших полемик, тщательного штудирования всех наук,
в том числе логики, психологии, философии, риторики,
с единственной целью использовать их данные для убеж-
дения в своей правоте — как тут не быть опыту!
— Ну и в чем же ты эту особую хитрость или изо-
щренность видишь?
— Да вот хотя бы в том, что до сих пор атеистиче-
ское сплошь и рядом с антирелигиозным отождествляют.
Это ведь не случайно. Увязают многие атеисты в прямой
полемике с теологами по всяким частным случаям. На
Кощея прямо они наскакивают, а игла-то, в которой
смерть его спрятана, отдельно от Кощея существует,
в сундуке, на дубе. Порой мне представляется, Кощей
нарочно за собой противников увлекает, чтобы от дуба
подальше увести. А я вам так скажу: чтобы религиозные
представления опровергнуть, надо не с идеи триединства
71
и не с картин рая или ада начинать, а с некоторых впол-
не научных положений, допущений, рассуждений.
— Красиво, поскольку неожиданно, но это-то и подо-
зрительно.
— Если вдуматься, то ничего неожиданного тут нет.
Повторяю, атеизм — самостоятельная, основанная на вы-
водах науки и философии картина мира. Науки и фило-
софии. Как видите, к атеизму можно прийти, совершенно
не затрагивая религии, но с целым рядом научных и
философских положений, которые позволяют пойти по
иному пути, при этом неизбежно пришлось бы поспо-
рить. В них смерть Кощея, от них он норовит увести
своих противников подальше, и не без успеха, надо ска-
зать.
— Подальше от науки, реальных фактов жизни?
— Если бы религия была озабочена только тем, как
ей подальше разойтись с наукой, знаниями, логикой,
реальной жизнью, то такая религия померла бы, еще не
успев родиться. Она расходится с ними ровно настоль-
ко, насколько это ей необходимо для достижения своих
целей, и только тогда, когда это выгодно.
Собственно говоря, спор о боге (подчеркиваю —
спор!) весь целиком проходит в сфере научной, логиче-
ской, познавательной. Чисто религиозные доводы типа:
«Верую, потому что нелепо», «Разумом бога не постичь»
и т. д.— это просто маленькие цитадели, где можно
«отсидеться» в трудную минуту. Против этих доводов не
поспоришь! Зато ими и не убедишь, особенно в наш рас-
судочный век. Немногого стоила бы религиозная пропа-
ганда, если бы она состояла из откровенной неправды,
одних нелепостей и каждым словом противоречила нау-
ке, знаниям, фактам. Но в том и загвоздка, что неправда
в ней умело растворена в реальных фактах, фантастика
переплетена с вполне современными научными поисками.
И в таком вот союзе с реальным знанием, логикой, нау-
кой— не гибель религии таится (сама себе противоре-
чит!), а ее спасение и один из корней живучести.
Да и чего ей такой, «отфильтрованной» науки боять-
ся— религия ведь сохраняет за собой полную «свободу
маневра». Вот пример. «Наши знания о мире ничтож-
ны,— говорят теисты атеистам,— как же вы можете де-
лать окончательные выводы о том, что вам неизвестно?
Это противоречит основным научным принципам!» А са-
72
ми делают окончательные выводы и не видят для того
помех, хотя знают о мире, по крайней мере, не больше.
И ничего не попишешь — для атеиста авторитет нау-
ки незыблем всегда, а для верующего только тогда, ко-
гда это дает преимущество в споре.
Попробуйте вслед за верующим отстаивать свои
убеждения ссылками на откровение, озарение, зоркость
души и т. д. Например, заявите: «Душой чувствую, что
бога нет» — на смех вас поднимут! А казалось бы, для
верующего, проповедующего, что бога разумом не по-
стичь, его сердцем надо ощущать, ссылки на интуицию
души должны быть вполне весомым официальным аргу-
ментом. Нет, оказывается, аргументом они бывают толь-
ко через раз, только для них.
Особое внимание хочу обратить на тот факт, что
теоретики религии право на атеизм упорно ставят в за-
висимость от полноты знаний о Вселенной. Не будехМ при-
дираться к тому, что за собой они почему-то оставляют
право с твердостью высказываться о сфере неизвестного.
Мы не в обиде, уверенный в своих силах может дать
оппоненту еще большую фору. Но коварство разгово-
ров о скудости наших знаний не только в их демагогич-
ности— вам нельзя, нам можно. Они таят хитрую ловуш-
ку для неискушенных. Поддавшись ложной формуле —
раз мы знаем мало, то...— неискушенные горячо начинают
оспаривать первую часть формулы. А спор о боге все-
гда уводил и будет уводить в те, и только те сферы, где
мы знаем мало, и это всегда нетрудно продемонстри-
ровать. В итоге неопытный атеист выглядит человеком,
отрицающим очевидные вещи, и теряет доверие. Теисты
же увели разговор от очень уязвимого логического «раз —
то...». Из данного «раз» данного «то» вовсе не следует —
вот в чем соль.
Поэтому-то, Кузьма Елизарыч, я с самого начала чет-
ко и однозначно говорю: да, размеры нашего знания
перед лицом нашего незнания ничтожны. Если это кого-
то волнует, сам могу сколько угодно примеров в под-
тверждение привести. Ну и что? А ничего! Теисты, конеч-
но, скажут, что они-то ничего против не имеют — сами
о полной картине Мироздания толкуют,— но вот наука...
Теисты-то могут с ней не считаться, а атеистам неудобно!
Здесь мы и вынуждены обратиться к вопросам, лежа-
щим за пределами религии, имеющим, так сказать, об-
73
щепаучное, общефилософское значение, о которых я го-
ворил. Имеем ли мы право переносить наш опыт, наше
знание на сферу незнания?
Если не можем, то в сфере незнания можно допу-
скать существование чего угодно, и атеизм превращается
в явление неправомочное.
Самое любопытное, что этот вариант опирается на
фундаментальные, почти «священные» научные принци-
пы: подвергай все сомнению (в том числе, стало быть, и
невозможность существования бога), всякая истина от-
носительна, не устанавливай пределы возможного, не
делай выводов до изучения, до проверки...
С самого начала нужно подчеркнуть, что принципы
эти частнонаучные. Философия же всегда делала и будет
делать предельно широкие, иногда всеобщие, обобще-
ния. В этом ее суть, ее смысл, ее специфика.
ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ И «СУМАСШЕДШИЕ» ИДЕИ
Человеческое познание развивается скачками. Сна-
чала копятся какие-то наблюдения, требующие объясне-
ния, потом кому-то в голову приходит «озарение», догад-
ка, гипотеза, потом ее проверяют на практике и начина-
ют именовать теорией. Чем глубже в глубь материи и
психики проникает человеческий разум, тем дальше от
нашего повседневного опыта лежат факты и явления и
тем труднее они обобщаются и проверяются. Ответы на
75
вопросы уже не «лежат на поверхности», они требуют
изощренности ума и смелости воображения. Авторитет
неожиданных, «красивых» взлетов творческой фантазии
быстро повышается. В этих условиях с неизбежностью
возникает опасность чересчур увлечься смелостью и сво-
бодой, в ущерб дисциплине, ответственности и строгости,
без которых творчество рискует потерять ориентиры и
размыть извилистые, но совершенно принципиальные
границы между фантазией и фантастикой, а последнюю,
увы, непроходимые границы от фантастики религиозной
\же не отделяют.
Строгость и дисциплина мышления тем важнее, чем
шире и необъятнее материал, подлежащий осмыслению,
чем труднее он поддается экспериментальной, опытной
проверке, проверке практикой, которая была и остается
главным ситом, отсеивающим истину от лжи, сильные и
неожиданные идеи от фантастических. Согласитесь, что
спор атеизма с религией требует привлечения утвержде-
ний настолько широких, что прямой экспериментальной
проверке они чаще всего не поддаются.
С этих позиций мне и хочется поговорить о моде на
так называемые «сумасшедшие» («безумные») идеи,
серьезно размывающие вышеобозначенную границу.
Родилась мода среди физиков с легкой руки большо-
го ученого, который шутил бы, видимо, осторожнее,
представляй он, какие глобальные последствия может вы-
звать шутка авторитетного человека в условиях неустой-
чивого равновесия умов. В 1958 году, когда поток откры-
тий в микромире потребовал от физиков теории, способ-
ной хоть как-то объяснить и систематизировать новые
экспериментальные данные, Нильс Бор имел неосторож-
ность выразиться по поводу одной из очередных теорий:
для того, чтобы быть верной, она недостаточно сумасшед-
шая. Смешно было бы предположить, что Бор собирался
привлечь для разрешения наболевших вопросов теории
шизофреников и параноиков. Речь шла просто о том, что
все лежащие на поверхности решения уже неоднократно
перебраны, что к проблеме надо подойти с какой-то не-
ожиданной, принципиально новой стороны. Ничего «сума-
сшедшего» в предложении Бора не было, наоборот, оно
вполне трезвое, разумное да и обычное, надо сказать,
для всех ситуаций, когда научные поиски заходят в ту-
пик. Не вина, конечно, Нильса Бора в том, что его слова
76
вдруг стали трактоваться в буквальном их смысле, что
их подняли на щит и превратили чуть ли не в девиз со-
временной науки.
Единой теории, способной объяснить основные явле-
ния микромира, все еще нет, но количество «сумасшед-
ших» идей (сумасшедших по-настоящему, всерьез) резко
возросло, а главное — идеи эти обрели ореол гениально-
сти, недоступной простым смертным. Выражение «здра-
вый смысл» стало одним из наиболее обидных руга-
тельств. Подходить к чему-то с его позиций — значит про-
являть тривиальность, пошлость, плебейство мышления.
Но вслушайтесь: здравый смысл — это ведь здоровый
смысл. Любое открытие, сколь бы неожиданным оно ни
было, сколь бы оригинальный путь к нему ни привел,
если оно верно, здравому смыслу противоречить не мо-
жет. Просто люди чего-то не знали до открытия, и у них
не хватало здравого смысла подойти именно с этой,
единственно правильной стороны. В качестве бесплодно-
сти здравого смысла часто вспоминают историю появле-
ния геометрии Лобачевского, который, вопреки всему
практическому опыту, вопреки всем математическим ка-
нонам, вопреки здравому смыслу, взял и предположил,
что параллельные прямые могут пересечься. И пожалуй-
ста, эта «сумасшедшая» идея, это непостижимое гени-
альное озарение породили целую геометрию, такую же
завершенную, красивую, непротиворечивую, как евкли-
дова. И подтверждающуюся на практике!
Право же, не стоит из таких людей, как Лобачев-
ский, делать одержимых гениев, не ведающих, что они
творят. Здравого смысла не хватило у его противников,
тративших силы на сарказмы в его адрес, вместо того
чтобы взять и спокойно проверить математически его
идеи и выводы. А Лобачевский поступал предельно здра-
во в подходе к задаче, которую пытался разрешить.
Огромное количество математиков до него, среди них
были и великие, пыталось доказать злополучный пятый
постулат Евклида1. На все лады пробовали — не получа-
лось. В подобных условиях вполне естественно предпо-
ложить, что это не случайно, и хотя бы просто для экспе-
1 Аксиома о том, что в плоскости через точку, не лежащую на
данной прямой, можно провести только одну прямую, не пересекаю-
щую данную прямую.
77
римента признать возможность противоположного допу-
щения. Лобачевский подошел к разрешению проблемы
вполне здраво, рассмотрев, что же тогда произойдет со
всей геометрией. Ну, а когда во всех разделах ее концы
стройно начали сходиться с концами, то поистине надо
быть сумасшедшим, чтобы не поискать сферу, где подоб-
ная геометрия оказалась бы реальной, правомочной,
практически подтверждающейся. Все в полном соответ-
ствии именно со здравым смыслом. Просто у Лобачев-
ского его было больше, чем у его оппонентов, просто он
более глубоко и всесторонне изучил проблему, чем его
оппоненты.
Легко, конечно, расправляться со здравым смыслом,
отождествив его с тупостью и косностью. Но чего ради
мы должны это делать? Если, допустим, ученый от ис-
следования макромира переходит к исследованию мик-
ромира, то опыт и здравый смысл подсказывают: скорее
всего, на новом уровне организации материи действуют
свои особые законы, и рискованно, не разобравшись в
поведении элементарных частиц, переносить на них из-
вестные уже законы макромира. Почему-то считается,
что здравый смысл должен вести себя прямо противопо-
ложным образом. Но тогда какой же он здравый? Имен-
но здравый смысл, основанный на реальном опыте всей
прошлой науки, подсказывает, что с обогащением опыта
здравый смысл всегда меняется, обогащается, делается
диалектичнее. Часто ему приписывают стремление видеть
все неизменным, игнорировать факты, не укладываю-
щиеся в привычные теории, и т. д.
Может, кому-то покажется, что я напрасно горячусь,
чго речь идет только о моде на слова, а игра в слова не
может серьезно повлиять на научную практику.
Вот два небольших штриха. Автор одной, в общем-то,
интересной книги для молодежи о тайнах человеческой
психики привлекает наше внимание к «загадочному» по-
ведению людей, купивших где-нибудь возле метро пиро-
жок с мясом. Значительная их часть, съедая свой пиро-
жок, норовит повернуться к прохожим спиной. «А не
является ли подобное поведение остаточной формой
оборонительного рефлекса? — высказывает смелую гипо-
тезу автор.—- Рефлекса, унаследованного нами от далеких
предков, которым приходилось своим телом прикрывать
добычу, чтобы ее не отобрали?»
78
Неожиданная гипотеза, не правда ли? И романтич-
ная. Ну, а если предположить, что покупатели пирожков
просто стесняются жевать на глазах незнакомых людей,
блестя жирными подбородками? Можно, но такое объ-
яснение слишком уж простое и нетаинственное. А вот
еще пример.
В одном из номеров «Недели» был опубликован мате-
риал кандидата исторических наук А. Менделеева «Ве-
ликолепная семерка». В нем, еще раз обратив наше
внимание на священную почти для всех народов мира
цифру «семь», автор пытается добраться до причин, по
которым наши предки обожествляли эту, казалось бы,
вполне рядовую цифру. Выясняется, что цифра все-таки
попала в фавор далеко не случайно, она действительно
обладает некоей объективной таинственной силой. В цве-
товом спектре именно 7 цветов, в музыкальном стане
именно 7 нот, стихотворный размер 6 ударений выдержи-
вает, а 7, увы, нет...
Автор учился в современной школе, он знает, что
7 цветов радуги говорят вовсе не о том, что в мире суще-
ствует только 7 диапазонов электромагнитных колеба-
ний, но лишь о свойстве нашего глаза выделять и обоб-
щать волны определенной длины и частоты, поэтому он
и сосредоточивает свое внимание на органах чувств.
Оказывается, количество камушков до 7 мы определяем
сразу, на глаз, от 7 — начинаются ошибки. Обычный че-
ловек способен узнать любой из пяти или шести музы-
кальных тонов, а затем начинает делать ошибки. Он за-
поминает пять или шесть уровней громкости звука, при-
мерно пять различимых вкусовых концентраций и т. д.
Из всех этих перечислений не очень понятно, почему
священной цифрой стала семерка, а не «примерно 5» или
«примерно 6». В конце концов, в гекзаметр укладывается
6 ударений, а не 7! Набор примеров и их приблизитель-
ность достойны удивления. В общем-то, для любой циф-
ры можно подобрать немалое количество загадочных
совпадений. Если все костюмы всех миллионеров и всех
бедняков поделить поровну, то не исключено, что мы по-
лучим именно 7. А разве не подозрительно, что, если
21 разделить на 3, то получается именно 7? А если из
3232 вычесть 3225, то тоже получится ровно 7. Что и го-
ворить, выражаясь словами автора, «философам древне-
го мира было над чем поломать голову»!
79
А ведь если не гнаться за «сумасшедшими» идеями,
то почтение к семерке можно объяснить куда убедитель-
нее. Ну хотя бы тем, что Большая и Малая Медведицы
содержат по семи ярко выраженных звезд. А предкам на-
шим немало пришлось кочевать вслед за стадами диких
животных, уходить далеко от стойбища на охоту, и при-
том без компаса и прочих навигационных приборов. В не-
бо они вглядывались очень пристально и без всяких ми-
стических целей. Полярная звезда, единственная на на-
шем небосводе не менявшая своего положения, была для
них поистине путеводной. Не удивительно, что со времен
неолита «медведицы» воспринимались как группы бо-
жественных небесных животных (оленей, лосей, медве-
дей), которые покровительствуют охотникам. Культ этот
был распространен столь широко и сохранялся так дол-
го, что почтение к цифре «семь» вполне естественно.
Академик Б. А. Рыбаков в одном из своих интервью,
касавшемся особенностей языческого миропонимания, в
частности, говорил: «Прекрасным подтверждением древ-
них связей культа Небесного Лося (у северо-восточных
народов) с созвездиями лосей-медведиц мы видим на ша-
манских изображениях средневековой Югры. Здесь изо-
бражена как бы схема мира: внизу — ящер, над ним —
человек в маске оленя, а выше — птицы. Нередко в верх-
ней части композиции можно увидеть семь лосиных
морд по числу звезд в созвездии Лося или семерых жре-
цов в головных уборах с лосиными головами».
Достаточно убедительным, хотя тоже «скучно мате-
риалистическим» представляется и другое объяснение,
связывающее особое почтение к семерке с тем фактом,
что каждая фаза Луны измеряется семью днями.
Конечно, если бы мода на «сумасшедшие» идеи кос-
нулась лишь такого рода популярных статей, над ней
можно было только посмеяться, но...
Известный зарубежный физик-теоретик Ф. Дайсон с
гордостью сообщает, что в журнал «Физикал ревю» 1 из
статей, затрагивающих основы физических знаний, при-
нимаются только те, которые невозможно понять. Рабо-
ты, которые оказываются понятными физикам-экспер-
там, как правило, отклоняются.
Вот несколько запомнившихся высказываний из филь-
1 Научный физический журнал в США.
80
ма «Приближение к истине», посвященного XV между-
народной конференции физиков (киевский «рочестер»1):
«Говорить о науке с обыкновенными (?!) людьми ста-
новится все труднее...», «В микромире столкновения не
разрушительны, а созидательны...», «В микромире часть
равна целому, большее может заключаться в мень-
шем...», «Мы уже не можем пользоваться повседневным,
обиходным опытом...», «Физика, может быть, как ника-
кая другая наука нуждается в доверии...»
А научный обозреватель одного из журналов вынуж-
ден был писать в своем отчете о конференции: «Болела
голова — от бессилия постичь все, что вытекало из каж-
дой модели, от невозможности до конца поверить в ка-
кую-то из них...»
Но, спрашивается, почему мы должны доводить свои
головы до такого состояния, беря на веру утверждения,
что где-то часть бывает больше целого, что почему-то
причина в этом мире становится следствием, а след-
ствие— причиной, что пространство может превратиться
не то в точку, не то в запятую?.. Стоит ли нам, «обыкно-
венным» людям, то есть не физикам и не математикам,
спешить отрекаться от столько раз выручавших нас по-
вседневного опыта и здравого смысла только для того,
чтобы людям «необыкновенным» было говорить с нами
легко. Легко — это, видимо, тогда, когда мы с почтени-
ем, на лету будем доверчиво ловить как откровение лю-
бую сырую фантазию на физическую тему. Это не зна-
чит, что литераторы и археологи должны вмешиваться в
физические опыты и учить физиков, как им жить.
Но когда физик или представитель любой другой нау-
ки своими опытами опровергает, как ему кажется, логи-
ку, проверенный миллионами практических эксперимен-
тов в разных сферах опыт, то ведь и он выходит за
пределы физики и покушается на истины, которые на-
столько же принадлежат археологии, насколько физике.
«Часть может быть больше целого»,— говорят мне
авторы фильма и в подтверждение приводят факт:
если нуклон сталкивается с пионом, то образуется не-
сколько пионов, равных по массе исходному пиону. Для
1 Так стали называть традиционные международные конферен-
ции по физике высоких энергий (первая из них состоялась в 1950 го-
ду в американском городе Рочестере).
81
наглядности дается мультипликация: грузовик сталки-
вается с автобусом и в итоге образуется пять автобусов.
Фантастично, не правда ли? Если бы это произошло с
автобусами, я тотчас бы отрекся от всякого здравого
смысла и признал нечистую силу за реальность, но здра-
вый смысл подсказывает другое — прежде чем отрекать-
ся от логики, пусть автор фильма ответит хотя бы на та-
кой вопрос: не включилось ли в процесс образования
юных пионов дополнительное число тех самых гипотети-
ческих «кирпичиков», из которых образуются элементар-
ные частицы и которые, не будучи собранными в эти ча-
стицы, никак нами пока уловлены и учтены быть не мо-
гут? В фильме такого рода допущения никак не рассмат-
риваются. Но в таком случае возникает недоверие к
фильму, а не к здравому смыслу. Кстати, хотелось бы
напомнить: опыт многих больших ученых, в том числе
физиков — прямо об этом не раз говорил, например,
Энрико Ферми,— показывает, что здравый смысл, если
его не понимать превратно, оказывал и оказывает даже
в самых отвлеченных, самых удаленных от кухни и вер-
стака сферах поистине неоценимые услуги.
ЗНАНИЯ И МИРОВОЗЗРЕНИЕ
— Одному летчику боявшаяся за него мать сове-
товала: «Сеня, летай пониже!» Ученым, значит, прибли-
зительно это рекомендуем? — усмехнулся Кузьма Елиза-
рыч.
— Нет, другое: прежде чем летать, изучи правила
самолетовождения, научись пользоваться картой и ком-
пасом!
— Какая же может быть карта, если путешествуешь
83
в неведомое? Да и компаса для ученых еще не изо-
брели.
— Почему же? Есть у них компас, и вполне надеж-
ный. Только напрокат он не выдается. Вырабатывать его
надо каждому для себя. Называется он мировоззре-
ние м.
Вот мы все время выступаем против слепой веры за
знание, за понимание, за проверку. Правильно это? Пра-
вильно. Но вера вере рознь. Не всякая вера религиозная,
не всякая вера во вред. Вера, доверие, согласие без про-
верки... Да это же с нами происходит по тысяче раз за
день. И ничего тут противоестественного нет.
Почти все факты, которые выковывали и наши зна-
ния, и здравый смысл, заимствуются нами из чужого
опыта. В девяноста девяти случаях из ста люди, по сло-
вам Б. Рассела, вынуждены брать знания на веру. Дей-
ствительно, не повторять же каждому в отдельности из
недоверчивости весь путь человеческого познания! При
такой «самостоятельности» мы все еще прыгали бы с вет-
ки на ветку по деревьям. Знать все нельзя, да и не нуж-
но, но обладать широкой культурой, более или менее це-
лостной системой знаний и представлений, а не сум-
мой отрывочных сведений и не увязанных между собой
теорий должен каждый. И, думается, может каждый
нормальный человек. Специалист, всю свою мыслитель-
ную энергию отдавший изучению «пяточного нерва», мо-
жет быть верующим и неверующим, атеистом стать он не
сможет. Более того, даже тот ученый, который, по утвер-
дившимся представлениям, полностью соответствует
«оптимальному» варианту современного специалиста,
то есть тот, кто о немногом знает все, а о многом поне-
многу, недалеко от него способен уйти в смысле атеиз-
ма. В формуле отсутствует еще одно слагаемое, без
которого человек, может быть, и станет ученым, но
«образованным челевеком», по классификации Герцена,
не станет. Зная многое о немногом, немногое о многом,
хорошо бы понимать почти все из того, что знаешь.
Хочется привести подробнее слова Герцена, раскрываю-
щие разницу между специалистом, «цеховым» ученым и
мыслящим, образованным человеком:
«Образованный человек не считает ничего человече-
ского чуждым себе: он сочувствует всему окружающему;
для ученого — наоборот: ему все человеческое чуждо,
84
кроме избранного им предмета, как бы этот предмет сам
в себе ни был ограничен. Образованный человек мыслит
по свободному побуждению, по благородству человече-
ской природы, и мысль его открыта, свободна; ученый
мыслит по обязанности... и оттого в его мысли есть что-
то ремесленническое... Ученый имеет часть, и в ней он
должен быть умен,— образованный человек не имеет
права быть глупым ни в чем. Образованный человек мо-
жет знать и не знать по-латине, ученый должен знать по-
литике... Ученые трудятся, пишут только для ученых;
для общества, для масс пишут образованные люди...
Ученые пишут с ужасным трудом; один труд только тя-
гостнее и есть: это чтение их doctes ecrits...1 Для ученых
наука — барщина, на которой они призваны обработать
указанную полосу; занимаясь кочками, мелочами, они
решительно не имеют досуга бросить взгляд на все
поле...» 2
Столь суровый приговор Герцен выносит, в общем-то,
не науке и не истинным ученым, а именно узким, «цехо-
вым» специалистам, которых, увы, в наш век стало от-
нюдь не меньше/Но достижимо ли это — научиться ви-
деть «все поле» сразу?
Думается, что стать образованным человеком в наши
дни все-таки не столь трудно, как кажется. А главное —
приятно.
Первое, что для этого требуется,— научиться отно-
ситься к познанию не как те «цеховые» ученые, без на-
туги, без отбывания барщины, а проблемно, с любопыт-
ством, «с аппетитом». Это не частность и не педагогиче-
ское назидание. Тысячи и тысячи людей зубрили и зуб-
рят, к примеру, иностранные языки в школе, в вузе, в
аспирантуре... Многие, даже пройдя все эти «круги ада»,
языка так и не знают. А болгарский ученый Г. Лозанов
обучает практическому владению языком за месяц (4 ча-
са ежедневно). Ученики его легко — без всякой зубреж-
ки!— и прочно запоминают по двести — триста слов за
урок. И это далеко не предел. Стоит подчеркнуть: одна из
принципиальных особенностей учебы по системе Лозано-
ва состоит в том, что учеба эта проходит в веселом, ра-
достном, свободном общении всей группы.
1 Ученых писаний (франц.).
2 А. И. Герцен. Дилетантизм в науке. Соч. в 30-ти томах. М,
АН СССР, т. 3, 1954, с. 53—55.
85
Во-вторых, слухи о грандиозности так называемого
«информационного взрыва», мягко говоря, несколько
преувеличены.
Как обычно описывается этот взрыв? В 1665 году в
Лондоне вышел первый научный журнал, а в Париже —
первая газета для ученых. Сейчас в мире публикуется
ежегодно три миллиона статей только по естественным
наукам. Приплюсуйте монографии и статьи, написан-
ные раньше, и вы получите сто миллионов названий ра-
бот только по естественным наукам. Добавьте сюда изда-
ния по остальным наукам, добавьте бурные потоки
информации, врывающиеся в нашу жизнь через динами-
ки радиоприемников и экраны телевизоров, вспомните
художественные журналы и книги... К тому же подсчита-
но, что вся эта лавина знаний и сведений увеличивается
вдвое через каждые десять — пятнадцать лет. Не правда
ли, просто страшно становится за черепные коробки на-
ших внуков! Да и не только внуков.
Но слишком пугаться все-таки, наверное, не стоит.
В каждой сфере, в каждой науке есть Эверест фактов,
деталей, частностей и золотник основополагающих прин-
ципов и законов, в которых следует разобраться каждо-
му и иметь их на вооружении для оценки остального
хаоса фактов и сведений. Сочетание этих общеобязатель-
ных «золотников», сведенное в непротиворечивую систе-
му и нацеленное на все, в том числе и на еще не познан-
ные, явления,— есть мировоззрение.
Принципы и законы, конечно, держатся на фактах,
извлечены из них. Нельзя понять законы, не зная фактов,
но в том-то и дело, что при этом их вовсе не обязательно
знать все, требуются только ключевые, принципиальные,
опорные факты, остальные же на фоне общей системы
представлений сами находят себе место. В том числе
факты новые, факты, которых еще нет, но которые воз-
можны...
Понимание, мысль без конкретных знаний скудеют.
Как писал французский философ Клод Гельвеций в трак-
тате «Об уме», «полное невежество приводит к полному
тупоумию». Факты — топливо мысли, но если огонь мыс-
ли слабенький, рискованно наваливать на него слишком
много «сырых» фактов. А «сырые» в данном случае —
значит не осмысленные, не систематизированные, не со-
гласованные друг с другом. Когда же факты берутся си-
86
стемно, то усвоение их — процесс легкий и очень произ-
водительный.
Подсчитывая, насколько больше издается сейчас ли-
тературы по химии, чем, допустим, в первой половине
XIX века, следует вспомнить, что за это время была от-
крыта Периодическая система. Если раньше все сведения
о свойствах элементов копились бессистемно, свалива-
лись в кучу (попробуйте их при этом запомнить!), то
сейчас химией заниматься гораздо легче. Ну, а насколь-
ко упростил жизнь биологам Дарвин, представителям же
общественных наук — Маркс, и подсчитать невозможно.
Систематизированные знания легче понимаются, прочнее
усваиваются, эффективнее используются.
Человек с мировоззрением понимает мир с каких-то
определенных, выверенных позиций. Новые сведения, но-
вые факты не вызывают у него истерики, сколько бы их
ни было, как бы необычно они ни выглядели. Ведь берет-
ся на вооружение их принципиальный системный смысл,
а не бесконечное разнообразие проявлений. Мировоззре-
ние— не застывшая система, она может — и должна! —
развиваться, уточняться, но для мировоззренческих
открытий нужна тройная, десятерная проверка: ведь да-
же частное новшество здесь может вызвать цепную реак-
цию изменений в понимании мира, на то она и система.
Выдвигается, к примеру, гипотеза, что Земля за по-
следние двести пятьдесят миллионов лет увеличила свой
радиус вдвое. Что ж, если этот факт докажут, он обога-
тит намного наши представления об истории планеты,
о путях планетообразования, но мировоззренческих
принципов не изменит. К примеру, никак не отразятся
на нашем понимании взаимоотношения материи и созна-
ния, причин и следствий, не изменит общей картины
Мироздания и т. д.
Такого рода частные открытия надо просто понять,
принять к сведению, запомнить.
Болгарские археологи под фундаментом сооружения,
возведенного более двух тысяч лет назад, обнаружили
захоронение человека с одним глазным отверстием на
черепе. Циклоп! Археологи протерли по два своих гла-
за— нет, ничего не менялось. Пригласили журналистов,
те тоже убедились своими глазами в том, что перед ними
циклоп, и телетайпы всего мира отстукали одно из самых
сенсационных с момента их изобретения сообщений.
87
А потом к скелету подошел антрополог Петр Боев, и все
встало на свои места. Оказалось, похоронен был человек
с отрезанной головой. Положили эту голову, увы, глаз-
ницами к спине, а большим затылочным отверстием
кверху. Только и всего. Сенсация не состоялась.
Ну, а если бы мы действительно нашли циклопа?
О, это многое изменило бы в наших представлениях о
прошлом. Это означало бы, что параллельно с известной
нам линией развития живого были и другие, происходя-
щие от каких-то одноглазых родоначальников (у наших
с вами предков встречалось по три глаза, но меньше
двух — ни у кого!). Фантастично, чтобы эта линия, до-
стигшая стадии разумных существ, почти не оставила ни
ископаемых следов, ни живых вариантов одноглазых су-
ществ. Фантастично, но основ нашего материалистиче-
ского мировоззрения подобный факт, окажись он реаль-
ным, подорвать никак бы не мог. Просто пришлось бы
признать наличие не одной линии развития, пересмотреть
историю эволюции животного мира, констатировать по-
разительное сходство существ, имеющих совершенно
различные пути развития, и т. д. Познания наши расши-
рились бы, но на практическое отношение наше к миру
факт вряд ли смог бы повлиять серьезно, а уж на мате-
риалистические убеждения тем более.
Однако встречаются сенсации, которые, окажись они
достоверными, перевернули бы многие наши фунда-
ментальные представления и изменили взаимоотно-
шения с миром.
Почти десять лет назад американский ученый, спе-
циалист по «детекторам лжи» Клив Бакстер опубликовал
статью «Доказательство первичного сознания у расте-
ний», где сообщалось: он экспериментально установил,
будто растения способны отличать людей злых и добрых,
пугаться (до шока), сочувствовать гибели живых орга-
низмов, улавливать агрессивные намерения относительно
себя и т. д. Сенсация быстро облетела весь мир и произ-
вела сильное впечатление. Я сам встречал людей, кото-
рые, поливая комнатные цветы, считали себя уже обязан-
ными шептать им ласковые слова. Один из комментато-
ров этого сообщения, биолог, писал: «Только по
невежеству можно удивляться тому факту, что растения
чувствуют. У растений язык давно выявлен и расшифро-
ван. Даже создана уже саморегулирующая система: рас-
88
тения + кибернетическая установка. Растения подают
сигналы о том, чего им не хватает — влаги, питательных
веществ, тепла, света,— а установка расшифровывает и
меняет соответственно среду».
Комментатора этого опровергнуть было не трудно.
Ибо только по невежеству можно путать вопрос о субъек-
тивном, внутреннем состоянии — чувстве, ощущении и о
«языке» объективных изменений, происходящих в расте-
ниях в соответствии с условиями их жизни. Подсолнухи
поворачивают шляпки к солнцу. Сигнал? Разве что для
нас. Чувств растения этот факт никак не раскрывает,
тем более умения думать. Но ведь Бакстер ссылался на
многократные эксперименты. Это смущало.
Однако согласиться с открытием означало перевер-
нуть многое в своей голове. Бог или нечистая сила, прав-
да, тут в любом случае оказывались ни при чем. Способ-
ность к чувствительности, зачатки психологии проявляют-
ся даже у одноклеточных организмов. Высокоорганизо-
ванное растение по сравнению с какой-нибудь амебой,
можно сказать, ТУ-114 перед лицом трехколесного дет-
ского велосипеда. Потребуйся психика растениям, они
обрели бы ее в ходе эволюции. Никакого чуда в том не
было бы.
Но, согласно всем представлениям, всем знаниям о
живом и неживом, о растениях и животных, о раздраже-
нии и чувстве, у фикусов не должно быть, не может быть
внутренних психических состояний! Иначе надо менять
всю систему взглядов на живое, иначе можно объявить,
что и у камня есть душа. Тут затрагиваются уже глубин-
ные слои нашего мировоззрения, и без «железных», оче-
видных, тысячу раз перепроверенных доказательств
брать подобное открытие на веру значило бы не уважать
себя, весь свой прошлый опыт, все свои мыслительные
способности.
Не скрою, я с большим удовлетворением прочитал
последовавшее несколько лет спустя сообщение наших
специалистов, что эксперименты Бакстера при детальном
их изучении и воспроизведении оказались липовыми. Да
и зарубежные ученые в конце концов заверили всех, ко-
го потрясли опыты Бакстера, что они могут «есть салаты
без всяких угрызений совести» — салаты страданий не
испытывают!
В заключение остановлюсь на таких сенсациях, кото-
89
рые совершенно не могут укладываться в материалисти-
ческую картину мира.
Недавно в США Джон Уайт опубликовал статью, в
которой охарактеризовал тринадцать направлений в
изучении Сознания современной наукой. Не будем пере-
числять все, возьмем для примера только одно направле-
ние, именующееся «психоисследованиями». Вот что о нем
говорится (дословно):
«Никто не может ответить на вопрос, что такое «пси-
хоисследования», даже те, кто ими непосредственно за-
нимается. Но для большинства это понятие означает
изучение событий, доказанных или нет, которые не мо-
гут быть объяснены с точки зрения традиционных физи-
ческих наук. В этой области проводится много работ,
начиная от простых экспериментов по психометрии до
крупных, подобных тем, о которых сообщали в журнале
«Нейче» доктор Гарольд Путофф и Рассел Торг из Стен-
фордского исследовательского института. Все работы в
этой области невозможно перечислить, но можно выра-
зить их значение следующими словами: существуют дан-
ные, говорящие о том, что Сознание может проявляться
на больших расстояниях от тела (по меньшей мере, как
от Земли до Луны), а возможно, может существовать
вообще независимо от него. Если эти данные подтвер-
дятся, то придется вернуться к понятию души, в кото-
рую помещается Сознание после смерти. А за этим по-
следует пересмотр всех наших представлений об энергии,
времени, пространстве, разуме и жизни».
Видите, как все сообщается респектабельно, по-науч-
ному, со ссылками на солидные имена и солидные уч-
реждения. Возникает, правда, маленькое недоумение:
если «данные» о том, что сознание может улетать от тела
по крайней мере на 380 000 км, действительно «сущест-
вуют», то какого еще «подтверждения» ждет автор? А ес-
ли все это еще не «подтвердилось», то откуда известно,
что «данные» «существуют»? Маленькая задержка для
частных, технических уточнений—так это выглядит. Вот
попьют ученые чаю и приведут нам эти самые данные.
А дальше останутся «пустяки» — пересмотреть все наши
представления «об энергии, времени, пространстве, разу-
ме и жизни». Только и всего!
Шутки шутками, а ведь приведи американские психо-
исследователи хотя бы один — многого мы уж не про-
90
сим — достоверный факт отделения сознания от тела,
хотя бы на один метр вместо обещанных сотен тысяч
километров, и ведь пришлось бы действительно пере-
сматривать все перечисленные и многие другие наши
представления.
Что же, прикажете спешить поверить респектабель-
ным обещаниям, быстренько все поставить под сомне-
ние (есть же «данные»!) и начать срочно заготавливать
про запас другое, прямо противоположное прежнему —
идеалистическое мировоззрение? Но нет уж, увольте.
Пока я сам, своими глазами не увижу Сознание возле
Луны, а тело на Среднерусской возвышенности, я ни
всей Академии наук в целом, ни каждому академику в
отдельности в этом не поверю. Ну, а если уж своими гла-
зами «воспарение души» увижу, то... то и глазам своим
не поверю. Долго-долго буду сопоставлять визуальные
наблюдения и теоретические соображения, многих допол-
нительных проверок потребую, но и после этого буду
сомневаться. Не тот случай, когда можно совершать
ошибку! Но где он, этот «хотя бы один, но достоверный»
факт из обещанных многих «данных»? Что-то его не вид-
но. Правда, иногда человечество сталкивается и с фак-
тами. Не доказывающими, но все-таки смущающими.
Как-то в «Неделю» была прислана из Калининграда
профессором географии открытка. В момент создания в
ней не было ничего таинственного — обычная рекламная
открытка, на которой запечатлели команду известного
путешественника Умберто Нобиле перед вылетом на ди-
рижабле «Италия» в Арктику. Таинственной открытка
стала после, когда стали известны детали гибели дири-
жабля и половины команды. Оказалось, если согнуть от-
крытку пополам, слева останутся восемь живых членов
экспедиции, справа — восемь погибших. Мало того, рас-
положены они оказались фотографом именно в той по-
следовательности, в которой встретили позже смерть.
Чтобы воспроизвести в опыте подобное роковое сов-
падение столь многих компонентов по законам теории
вероятности, пришлось бы, видимо, отправить на Север-
ный полюс и загубить миллионы дирижаблей. Иными
словами, совпадение с точки зрения математики здесь
практически невероятно, его не могло быть. Значит, это
не случайность? Если бы мы с этим согласились, нам
пришлось бы пересматривать в своем мировоззрении
91
основы основ, признав знамение свыше: рок, бога, чер-
та — все что угодно. Ничему уже нельзя было бы верить.
Может ли эта, пусть действительно поразительная фото-
графия быть достаточным основанием для подобного
пересмотра? Здравый смысл подсказывает: это было бы
несерьезно.
Но не напоминаем ли мы в данном случае человека,
который, впервые увидев жирафа, воскликнул: «Так не
бывает!»? Имеем ли мы право перед лицом конкретного
факта не объяснять его, а апеллировать к здравому
смыслу? Здесь у нас выбора нет. Случай в эксперименте
невоспроизводим, объяснение его невозможно. Вокруг
него могут схлестнуться только вера и убеждение, рели-
гия и атеизм. Собственно говоря, именно чтобы не пасо-
вать перед подобными ситуациями, нам и нужен наш
атеизм, иначе нам хватало бы «просто знания», то есть
суммарного продукта частных наук.
Тут закономерно возникает вопрос, с которого мы на-
чали разговор о «безумных» идеях. Атеисты располагают
не большим количеством фактических знаний, чем дают
их конкретные науки. Ограниченность человеческого
опыта, несовершенство логики им тоже хорошо известны.
Откуда же у них такая уверенность в суждениях о сфе-
рах предельной сложности и смутности, о сферах, позна-
ние которых может развиваться бесконечно?
Вера начинается там, где кончается сфера знания,
в этом отношении прямого спора между знанием и верой
не получается. Вот почему в этих вопросах просто знания
недостаточно, нужно мировоззрение. Роль атеизма в на-
шей жизни тоже постоянно нацеливает его туда, где не-
посредственные знания кончаются. Вот только исходные
данные в отношении со сферой непознанного у веры и
атеизма диаметрально противоположные. Вера исходит
из того, что раз мы дошли до границы познанного, то мы
имеем право допустить там все что угодно. Атеизм же —
это перенесение наших знаний на неведомое. Если хоти-
те, атеизм — это здравый смысл за границей позитивного
знания, религия же — больной смысл, «сумасшедшая»
идея, экстравагантная, пе лишенная эффектности, но не
выдерживающая в конечном счете проверки ни логикой,
пи практикой.
Стоит обратить внимание на это самое «в конечном
счете» применительно к логике и практике. В обычном
92
научном исследовании истинность любого утверждения
обосновывается или логическими доказательствами или
практикой. Можно ли усомниться в том, что при расщеп-
лении атомных ядер выделяется энергия, если в Японии
люди до сего времени умирают от лучевой болезни, а под
Воронежем жарят яичницу при помощи энергии атом-
ной электростанции? Когда же приходится иметь дело
с утверждениями, относящимися ко всей Вселенной, то
подобной меры очевидности дожидаться не приходится.
Начнем с логики.
С древнейших времен предпринимались попытки ло-
гическим путем доказать существование бога. Вот для
примера одно из таких доказательств: в живой природе
все устроено настолько целесообразно, что объяснить это
можно только существованием сверхмогущественного
разумного существа, приводящего все к порядку и гар-
монии. До появления дарвинизма этот аргумент казался
вполне серьезным.
Многие были искренне убеждены, что кошки созданы
для того, чтобы пожирать мышей, мыши — чтобы быть
пожираемыми кошками, а вся природа — чтобы доказать
мудрость творца.
Попытки доказать бытие бога предпринимались до
тех пор, пока Кант логически же не установил: сущест-
вование бога логически недоказуемо. Может быть, тем
самым великий идеалист признал правоту атеизма? Ни-
чуть. Просто бог для него был сверхопытным, умопости-
гаемым существом. Иными словами, особые внематери-
альные качества объекта делают недоказуемым строго
логически ни его существование, ни его отсутствие.
— Как это? Не пойму что-то,— наморщил лоб Елиза-
рыч.
— Логика — это отражение законов природы, отра-
жение реальных устойчивых взаимоотношений в матери-
альном мире. Но если допустить, что бог или дух суще-
ствуют вне материи, то они, естественно, и законам ма-
терии не подчиняются. Какое же может быть логическое
обоснование? Он же Свободная Воля! Что хочет, то и де-
лает и никаким законам не подвластен!
Так что, если признать главный постулат идеализма
о возможности существования сознания, духа (или ду-
ши) без материи, вне материи, независимо от материи,
то никаких серьезных логических доводов против воз-
93
можности существования бога привести будет невоз-
можно. В этом идеализм и поповщина смыкаются в еди-
ное целое.
— Ну, а то, что дух без материи обойтись не мо-
жет,— это уже доказано логикой или как? — не без лу-
кавства поинтересовался мой собеседник.
— Эх, Кузьма Елизарыч, Кузьма Елизарыч! Все-то
мы ждем в этих вопросах не то какого-то эффектного
фокуса, не то откровения, которое вдруг на нас снизой-
дет неизвестно откуда! Вопрос о материальности мира —
нечто посерьезнее теоремы Пифагора. Аргументы здесь
требуются повесомее, чем цепь логических умственных
выкладок, в конце которой потрясенный слушатель ка-
чает уважительно головой и говорит: «А точно! Надо же...
И возразить нечего».
Мало ли было вполне доказанных абсолютных истин,
которые позже оказывались истинами не абсолютными,
а то и просто не истинами.
«Камни не могут падать с неба», — утверждал Лавуа-
зье. И не просто утверждал, но обосновывал: «Потому
что на небе нет камней». И вроде бы убедительно обо-
сновывал — каждый ведь может поднять глаза и удосто-
вериться: небо — место для камней совершенно неподхо-
дящее, следовательно... Любая система доказательств,
даже самая железная — математическая, опирается на
какие-то исходные допущения, которые считаются бес-
спорными. Считаются, понимаете? Позже всегда может
произойти ревизия этих исходных истин, и тогда окажет-
ся, что считавшееся невозможным при определенных
условиях все-таки возможно... Нет, доказательство в на-
шем вопросе — это еще слишком мало. Требуется что-то
несравненно более надежное. И оно есть. Ленин не слу-
чайно ссылался на человеческую практику — как главное
свидетельство верности материалистической позиции.
Вспомним хотя бы некоторые из его бесчисленных вы-
сказываний на этот счет.
«...Практика человека, миллиарды раз повторяясь,
закрепляется в сознании человека фигурами логики. Фи-
гуры эти имеют прочность предрассудка, аксиоматиче-
ский характер именно (и только) в силу этого миллиард-
ного повторения...»
«....Практикой своей доказывает человек объективную
правильность своих идей, понятий, знаний, науки...»
94
«Практика выше (теоретического) познания, ибо она
имеет не только достоинство всеобщности, но и непосред-
ственной действительности» ‘.
Астрономы всегда глядели с завистью на физиков, ко-
торые имеют возможность каким-нибудь эффектным опы-
том доказать верность своей теории. Но попробуйте в
опыте проверить выдвинутые астрономами гипотезы о
происхождении Вселенной!
Столь же не просты взаимоотношения с практикой и у
атеизма. Современная наука пока не в силах — так будет
всегда, только объекты сменятся — объяснить многие
таинственные явления. Являются ли подобные факты
практическим доказательством существования бога? Нет,
разумеется. У теистов тоже пока нет ни одного убе-
дительного практического доказательства их правоты, но
и из этого не вытекает, что такие факты в принципе не-
возможны. Как констатировал в свое время Энгельс
применительно к спиритизму: «...Спириты нисколько не
смущаются тем, что сотни мнимых фактов оказываются
явным надувательством, а десятки мнимых медиумов
разоблачаются как заурядные фокусники. Пока путем
разоблачения не покончили с каждым отдельным мни-
мым чудом, у спиритов еще достаточно почвы под нога-
ми...» А поскольку со всеми «чудесами», гоняясь за ними
по отдельности, разобраться невозможно, то «голая эмпи-
рия не способна покончить со спиритами»1 2.
Но если каждый в отдельности факт не может рас-
сматриваться как бесспорное доказательство правоты
атеизма, то совокупность их, однозначность свидетельств
бесчисленного ряда известных человечеству фактов обре-
тают характер внушительного практического доказатель-
ства. Обобщенно говоря, материализм основывается не
на какой бы то ни было хитроумной цепочке умозаклю-
чений, не на эффектном эксперименте какого-то дотош-
ного исследователя, не на озарении пророка, но на всем
человеческом предыдущем опыте, на всем здравом
смысле, который удалось накопить человечеству.
Помните, в начале книги мы говорили о том, что нау-
ка в конечном счете несовместима с религией,
1 В. И. Ленин. Философские тетради. М., Политиздат, 1973,
с. 198, 173, 195.
2Ф. Энгельс. Диалектика природы. М., Политиздат, 1965,
с. 42.
95
суеверием и мистикой. Сейчас можно уже раскрыть
смысл этой фразы. Правильность знаний, истинность
науки проверяются практикой. Но по отношению к исти-
нам всеобщим, по отношению к философскому знанию
наука сама выступает как бесконечно развивающаяся
человеческая практика. Ни одно из конкретных научных
открытий, ни одна частная наука не могут дагь оконча-
тельного опровержения идеи бога, но их совокупное раз-
витие— это и есть многогранная практическая проверка
как идеи бога, так и принципов атеизма.
В этом отношении, как говорил Ленин, «всякая наука
есть прикладная логика» Всякая! Даже сугубо теоре-
тическая, ибо где-то в иных сферах человеческого знания,
человеческой деятельности истинность теоретических по-
ложений пусть по частям, пусть окольным путем, но обя-
зательно получит и практическую проверку.
Так вот идеи идеалистические, религиозно-мистиче-
ские этой многоярусной, комплексной проверки практи-
кой не выдерживают.
Легенд о местах обетованных, где скапливаются души
праведников после смерти, волнующих «рассказов оче-
видцев» о голосах с того света, экзотических философ-
ских учений о переселении душ и т. д. бродит по миру
великое множество. Даже бравый солдат Швейк столк-
нулся с почти научным описанием того, как «один индий-
ский император после смерти превратился в свинью, а
когда эту свинью закололи, он превратился в обезьяну,
из обезьяны в барсука, из барсука в министра». Но до
сих пор не представлено ни одного по-настоящему до-
стоверного, выдержавшего серьезную проверку факта,
показывающего, что «душа» может обойтись без тела,
сохраниться при разрушении тела, переселиться из тела
в тело, «предвидеть будущее» и т. д. Ни одного! То есть
слухов, частных заверений, да/ке коллективных свиде-
тельств относительно всякого рода чудес более чем до-
статочно, но...
В 1835 году Парижская Академия наук предложила
премию в 5000 франков тому, кто прочитает письмо в за-
печатанном конверте. Ясновидящих набежало на эту
приманку пропасть, но премия так и осталась не выдап-
1 В. II. Ленин. Философские тетради. М.., Политиздат, 1973,
с 183
96
ной. Надо полагать, конверт па этот раз оказался
«заговоренным». Увы, так пока было всегда, когда ясно-
видящие получали возможность серьезно доказать свои
потусторонние способности. Во всем мире тысячи и тыся-
чи гадалок и предсказателей за очень дешевую плату
каждый день вещают другим о их будущем. Содержате-
ли рулеток, организаторы лотерей почему-то все время
остаются в барыше. А ведь тут надо заглянуть не ахти в
какое далекое будущее! Биржевые дельцы и владельцы
страховых компании платили бы бешеные деньги прори-
цателям, умей те читать книгу судьбы хотя бы по скла-
дам. Пророки предпочитают работать за медяки по под-
воротням.
Начальники военных штабов, для которых чтение
мыслей, разгадывание вражеских планов и будущего —
предел мечтаний, тоже предпочитают делать ставку не па
гадалок, а на разведчиков и шпионов.
В то же время факты, практически подтверждающие
магериалистическое понимание сознания, души, прошло-
го и будущего, причины и следствия, встречаются каж-
дый день и на каждом шагу. Врачи-реаниматологи, ко-
гда к ним поступает клинически умерший человек, не
тратят время на заклинания, которые заманили бы вы-
порхнувшую душу пациента обратно в тело. Они делови-
то берутся за тело, они занимаются только восстановле-
нием сугубо материальных функций поврежденных
органов, и, как известно, все чаще при этом удается вер-
нуть людей к жизни, вдохнуть в них сознание, которому
уже полагалось бы добраться по крайней мере до чисти-
лища.
Кусочка свинца, увы, бывает достаточно, чтобы обо-
рвагь жизнь великого поэта или философа, властителей
человеческих умов и душ. Умирающему с голоду двухсот
граммов хлеба и полдюжины картофелин не заменят
никакие сокровищницы пищи духовной. Я это пишу не
для унижения разума, духа во имя «грубой» материаль-
ности, а для элементарной констатации: без определен-
ных материальных условий дух, сознание существовать
не могут. И до тех пор, пока не будет приведен хотя
бы один достоверный факт, доказывающий противное,
вести споры на эту тему, по-моему,— просто толочь воду
в ступе. Иное дело, когда в поисках Высшего Разума
наш опыт, знания, логика не только не отрицаются
| Где ночуют мирам* н
97
«зряшне», а, наоборот, используются для обоснования
возможности такого разума. Тут есть о чем поговорить и
полезно поспорить. Тем более, что современные поиски
бога, которые ведутся людьми грамотными, приобщен-
ными к научному стилю мышления, как правило, отнюдь
не игнорируют их современный опыт, современные зна-
ния, логику. О некоторых направлениях этих поисков
стоит поговорить подробнее.
ПРО «КОСМИЧЕСКИЙ РАЗУМ» И МНОГОЕ
ДРУГОЕ
Прежде чем перейти к рассмотрению того, где и как
современные богоискатели пытаются обнаружить бога,
наверное, полезно задуматься: а что же это такое — бог?
Идеализм и религия — родственники. Кровные, но
живущие все-таки в разных квартирах. Я что-то не слы-
шал, чтобы кто-нибудь приносил жертву гегелевскому
абсолютному духу, чтобы у платоновских идей в молит-
вах выпрашивали дождя или богатого жениха. Даже то-
99
гда, когда отвлеченные понятия («первопричина», «пер-
вотолчок», «целесообразность всего сущего», «душа
природы» и т. д.) называют богом, подобные интеллигент-
ские умопостроения реальных религий не создают.
Странно молиться на «первотолчок», устанавливать кон-
такт с «целесообразностью».
Подавляющая часть верящих в бога обращается к ре-
лигии вовсе не для того, чтобы понять мир, при этом
естественнее обращаться к науке, а чтобы обрести могу-
щественного покровителя, способного помочь, защитить,
направить, воздать должное, установить справедли-
вость... В этом отношении вполне можно сказать, что
бог — это могущественное космическое существо, обла-
дающее разумом и волей, способное вмешиваться в нашу
судьбу и направлять ее. Такое существо можно предста-
вить и как вполне телесное, могущество его при этом
проистекает не из игнорирования законов природы, а из
умения пользоваться ими в полную меру. Надо сказать,
что современные поиски «высшей силы» ведутся все ча-
ще именно в этом стиле, импонирующем современному
человеку, выросшему на научно-фантастической литера-
туре.
В популярной антирелигиозной литературе часто как
окончательное доказательство невозможности существо-
вания бога называют тот факт, что наши ракеты летали
уже в глубинах космоса, но присутствие божественных
сил не обнаружили. Но настолько ли нами изучен кос-
мос, чтобы мы могли делать подобные выводы?
Начнем с вопроса: допустимо ли надеяться обнару-
жить в космосе разумные существа? Конечно. В том чис-
ле и такие, чей разум, знания и могущество неизмеримо
выше наших? Естественно. Могут эти существа, или су-
щество, обладать совершенно неизвестными нам способ-
ностями, качествами, недостижимыми и чудесными для
нас?
Фантасты предложили уже немало «вариантов» не-
ожиданных мыслящих существ. И в редком случае у нас
есть основание заявить: чушь, такое невозможно! Нам
ведь известен пока лишь один путь возникновения жизни
и развития ее до мыслящей. Вряд ли он единственно ве-
роятный. Следовательно, почему бы, допустим, не возник-
нуть «мыслящему океану», как в «Солярисе» С. Лема?
Или загадочным «грушам» — живым спорам, путешест-
100
вующим по космосу и пародирующим встретившиеся в
момент падения предметы, как в его же «Вторжении»?
Э. Циолковский вполне научно обосновал в брошюре
«Животное космоса» возможность бессмертного живого,
в том числе и разумного, существа с замкнутыми внут-
ренними циклами обмена, способного за счет лучистой
энергии, поступающей от звезд, жить и действовать пря-
мо в космосе. Живя бесконечное число лет, такое суще-
ство способно, естественно, достигнуть фантастического
развития разума и могущества. Такого, что даст воз-
можность серьезно повлиять на судьбы представителей
земной цивилизации.
Но разве это не признание вероятности существова-
ния «высшей силы», которую вполне допустимо имено-
вать и богом и которая к тому же вполне вроде бы укла-
дывается в материалистическую трактовку Мироздания?
Поистине космический размах фантазиям о «сверх-
разуме» придали идеи кибернетики. Ее достижения и воз-
можности вполне могли вскружить голову хоть кому.
Миллионы операций в секунду! Целые библиотеки ин-
формации, упрятанные в объем спичечной коробки! Для
нахождения общего метода решения квадратных уравне-
ний человечеству потребовалось несколько сот лет. Со-
временная ЭВМ может вывести его за несколько минут!
Это сейчас, а что будет, когда появятся компьютеры
«четвертого поколения»? Когда хранилища информации и
интеллектуальные потенциалы думающих машин будут
объединены в единую систему в масштабах всей планеты,
а может быть, и в больших масштабах? Как говорится,
страшно подумать, что тогда будет. Наш известный пи-
сатель и ученый Н. М. Амосов, много лет отдавший слу-
жению кибернетике, писал, например: «Неуютное бу-
дущее ожидает человека. Расцвет науки и техники,
искусственный разум — золотой век, но за ним уже уга-
дывается эра искусственных систем с неограниченными
возможностями развития...» Неограниченными! Чув-
ствуете?
Поскольку интеллектуальный потенциал компьютера
возрастает прямо пропорционально количеству его ячеек,
а наращивать их можно до бесконечности, то от киберне-
тики фантазия невольно ведет к разуму космических
масштабов. Идея «интегрального интеллекта» исходит из
возможности слить все людские и кибернетические ин-
101
тсллекты в единый планетарный разум. Но и это не пре-
дел. Земля ограничена своим радиусом, а полет фантазии
пределов не знает. «Животное космоса» Э. Циолковского
имеет своим прототипом явно биологический организм.
Отталкиваясь от структур машинного разума, можно
вообразить куда более впечатляющие картины.
Английский астрофизик — деталь существенная, об-
ратите внимание — Ф. Хойл в романе «Черное облако»
вроде бы вполне научно обосновывает преимущества
ячеистого, способного к произвольному наращиванию
мозга по сравнению с биологическими земными форма-
ми его. Черное облако, ворвавшееся из глубин, космоса в
Солнечную систему, оказывается разумным сгустком
плазмы с безграничным энергетическим потенциалом и
530-миллионнолетним жизненным стажем. Снизойдя до
беседы с людьми, эта мыслящая материя так объясняет
причины скудости человеческого разума:
«Живя на поверхности твердого тела, вы испытывае-
те воздействие силы тяжести. Это резко ограничивает
размеры, до которых могут вырасти ваши животные, и,
следовательно, ограничивает возможности вашей нерв-
ной деятельности. Это приводит к тому, что вам необхо-
димо иметь систему мускулов, чтобы двигаться, и защит-
ную броню для предохранения от резких ударов: напри-
мер, череп необходим вам для защиты мозга. Лишний вес
мускулов и брони еще больше сужает возможности ва-
шей нервной деятельности. Поэтому ваши наиболее круп-
ные животные состоят в основном из костей и мускулов и
у них очень маленький мозг... Вообще наличие разум-
ной жизни следует искать в рассеянной газовой среде,
а не на планетах... Число клеток в вашем мозгу почти не
изменяется с момента рождения. Поэтому ваше развитие
заключается в том, что вы учитесь использовать наилуч-
шим образом мозг фиксированной емкости. В нашем
случае дело обстоит совершенно иначе. Мы можем уве-
личивать свой мозг сколько угодно. И конечно, можем
удалять или заменять изношенные или испорченные ча-
сти. Наше развитие заключается, таким образом, как в
развитии самого мозга, так и в том, что мы учимся ис-
пользовать его наилучшим образом для решения возни-
кающих перед нами проблем...»
«При чем здесь «черное облако»? — можете сказать
вы. — Научная фантастика хотя и научная, но ведь фан-
102
тастика! Один из жанров искусства, которое, как извест-
но, в отличие именно от религии, не выдает свои образы
за реально существующие. Физическая достоверность в
фантастике вовсе не обязательна!»
Все это правильно, и я совсем не собираюсь журить
авторов фантастических повестей за пропаганду мистики.
Но не стоит забывать, что фантастика, кроме своих ху-
дожественных задач, решает и задачи просветительские,
познавательные, популяризаторские и у очень широких
слоев читателей формирует мировоззренческие представ-
ления о возможном и невозможном. Чтобы фантастика
стала раскованней и интересней, надо, чтобы фантасты
имели возможность не оглядываться с опаской: а не при-
нимают ли читатели каждое их слово за чистую монету
(такие оковы для фантастики смертельны)? С другой
стороны, писателям очень важно, чтобы все серьезные
научные соображения, предположения, гипотезы, будучи
включенными в художественный сюжет, воспринимались
все-таки всерьез, а не как пустая игра воображения. Для
этого надо одно — чтобы читатель сам умел отделять
фантазию от гипотезы, возможное от условного, серьез-
ное от шутки. Давайте с такой вот целью и приглядимся
к некоторым научно-фантастическим сюжетам о всякого
рода «сверхразумах». Это тем более важно, что в запад-
ной печати проблемы «трансперсональной психики»,
«сверхразума», «космического (всеобъемлющего) созна-
ния» и т. д. обсуждаются во вполне научных изданиях,
в тех же терминах и почти с тем же научным обоснова-
нием, что встречаются в научно-фантастических повестях.
Итак, что же такое «сверхразум», в чем его преимущест-
ва, чем он занят, на что устремлен?
Вот описание того, как домашний робот Ричард Дэ-
ниел, пролетая на внешней поверхности ракеты через
гиперпространство, приобщился к космическому созна-
нию (рассказ Клиффорда Саймака «Все ловушки
Земли»):
«В какой-то момент его мозг вдруг выплеснулся во
Вселенную... Он разметался по Вселенной, был вскрыт и
раскатан в тончайшую пленку. Он одновременно был в
дюжине, а может, и в сотне мест... Он лежал там без осо-
бых переживаний, без страха и удивления, словно бы от-
дыхая и поглощая информацию, которая отовсюду бес-
препятственно вливалась в его существо...
103
Вместе со всей Вселенной на волю вырвался и он
сам... пали цепи рабства, которыми опутывал его другой,
нормальный и упорядоченный мир, и он более не был
подвластен законам пространства и времени.
Он мог видеть, и познавать, и чувствовать независимо
от расстояний, если можно было употребить здесь это
слово, и он понимал самую суть некоторых явлений, о
которых никогда раньше даже не думал, понимал ин-
стинктивно, не находя для этого словесного выражения,
не умея объединить эти явления и почерпнуть из них
какую-нибудь определенную информацию.
Он исследовал, изучал, ощущал, а вместо того, что
именовалось временем, было необъятное всегда...
И вместе с тем он даже не знал, что именно он видел
и познавал; он только ощущал и впитывал и становился
частью этого нечто, а оно становилось частью его само-
го— его сознание, казалось, было бессильно придать
этому четкую форму определенного явления, измерить,
уяснить сущность. Могущественным и подавляющим
было это нечто настолько, что оно по-прежнему остава-
лось для него расплывчатым и туманным. Он не испыты-
вал ни страха, ни удивления, ибо там, где он находился,
видимо, не существовало ни того ни другого. И в конце
концов он понял, что это был как бы потусторонний мир,
не подчинявшийся нормальным законам пространства и
времени, мир, в котором не было места обычным эмоци-
ям, и в распоряжении существа, привыкшего к иным ка-
нонам пространства и времени, не было никаких инстру-
ментов, никакого измерительного прибора, с помощью
которых оно смогло бы свести все это к категориям, до-
ступным познанию...»
Есть пословица: «За двумя зайцами погонишься — ни
одного не поймаешь». Не знаю, как у вас, у меня приве-
денное описание вызвало ощущение, что космический
«сверхразум» пытается гоняться за всеми зайцами сразу.
Естественно, что он ничего не ловит. О чем в него «вли-
вается» информация? Зачем? В чем состояла «самая
суть» «некоторых вещей»? Право же, «потусторонний
мир», в который проник разум робота, не имеет не толь-
ко времени и пространства, не только мелких забот и че-
ловеческих эмоций, в нем нет ни мысли, ни смысла, ни
свободы. Бред, загримированный под высшие открове-
ния!
104
Случайная неудача? Давайте вспомним еще одно опи-
сание подобного приобщения к «сверхразуму», то, кото-
рое дается в рассказе С. Лема «Друг»:
«...Потоки уравнений пересеклись. Психическая тем-
пература ансамбля приближалась к критической точке.
Я ждал. Атака была внезапной и направленной со мно-
гих сторон. Я отбил ее. Реакция человечества напомина-
ла скачок пульсации вырожденного электронного газа.
Ее многомерный протуберанец, простиравшийся до гра-
ниц умственного горизонта во многих скоплениях челове-
ческих атомов, дрожал от усилий изменения структуры,
образуя вихри вокруг управляющих центров...
Я знал, что простираюсь, как мыслящая гора, над по-
верхностью планеты, над мириадами этих микроскопиче-
ских липких тел, которые кишели в каменных сотах...
Это была большая стратегическая игра, в которой
одной из сторон был я сам, а другой — совокупность
всех возможных людей, то есть так называемое человече-
ство. Попеременно я совершал ходы то за себя, то за не-
го. Выбор оптимальной стратегии не представлял бы
трудности, если бы я хотел избавиться от человечества,
но это не входило в мои намерения. Я решил улучшить
человечество...
Пронизываемый приступами сомнения и отчаяния, я
пожирал время, в поисках спасения от самого себя, чув-
ствуя, что мыслящую бездну, которой я был, может за-
полнить и утолить только иная бездна, сопротивление ко-
торой найдет во мне равного противника. Мое могущест-
во обращало во прах все, к чему я прикасался, в доли
секунды я создавал и уничтожал не известные никогда
математические теории, тщетно пытаясь заполнить ими
мою собственную, не объемлемую пустоту... Я мог все,
все — какая чудовищность! Я обращался мыслью к кос-
мосу, вступал в него, рассматривал планы преобразова-
ния планет или же распространения особей, подобных
мне,— все это перемежалось приступами бешенства, ко-
гда сознание собственной бессмысленности, тщетно-
сти всех начинаний приводило меня на грань взрыва...
Я мог также постепенно превращать дальнейшие об-
ласти окружающей материальной среды в самого себя, во
все новые части моего увеличивающегося естества. Да, я
мог поглощать одну за другой пылающие галактики и
превращать их в холодные кристаллические элементы
105
собственной мыслящей персоны... и по прошествии нево-
образимого, но поддающегося вычислению множества
лет стать мозгом — Вселенной...»
Богом этому симбиозу человека и компьютера поме-
шали стать несколько кусочков чересчур легкоплавкой
пайки. От великого до смешного один шаг? Но от вели-
кого ли? Пустота, смутность, бесцельность всех этих кос-
мических размышлений — при всей их иллюзорной значи-
тельности— объясняются, с моей точки зрения, не слабо-
стью писательского воображения перед лицом такой
сверхчеловеческой задачи — воспроизвести «поток сверх-
сознания», а невозможностью и бессмысленностью суще-
ствования отдельного, изолированного разума, беспо-
мощностью всесилия, нелепостью всезнания. Из чего, во
имя чего, за счет чего стал бы развиваться одиночный
разум? Чтобы мыслить, к примеру, нужен язык, который
возникает как средство общения. Я уже не говорю о
таких вещах, как добро и зло, любовь и ненависть. Отку-
да все это появится у одиночки «сверхразума», ведь мо-
раль— продукт общежития, как и очень многое другое в
человеке?
Немало можно привести и иных частных соображе-
ний, ограничивающих возможности возникновения в кос-
мосе разумных существ. В одной из своих статей совет-
ский химик Ю. Фиалков вполне убедительно обосновы-
вает невозможность возникновения живых существ, у ко-
торых функции воды выполняют жидкий аммиак или
фтористый водород. Рассматривает Ю. Фиалков и аргу-
мент автора «Черного облака», убежденного, что газ —
лучшая консистенция для мыслящего существа: «Воз-
можность образования живого вещества в газовой фазе
исключена потому, что... сколько-нибудь сложные веще-
ства не могут существовать в газообразном состоянии...»
Конечно, такого рода запреты основываются только
на опыте земной химии. Что ж, другой мы не знаем.
А опыт, практика всей земной химии — это не так уж ма-
ло. Отмахиваться от них и противопоставлять им абст-
рактную возможность в связи с гипотетическими «ины-
ми условиями», где, может быть, «все не так», согласи-
тесь, все-таки не эквивалент!
Но, говоря о правомочности веры в бога, вести речь
о всех возможных вариантах разумной жизни в космосе
нет необходимости. Потому что вовсе не всякое разумное
106
могущественное существо, способное повлиять на судьбы
землян, может считаться, богом.
Взрывая атомную бомбу, мы, может быть, уничтожа-
ем десяток «электронных» цивилизаций '. Выступаем ли
мы при этом как боги по отношению к ним? Нет, разу-
меется, хотя цивилизации те будут погублены не из-за
случайного стихийного катаклизма, а в итоге акта разум-
ного, целенаправленного. Все равно для тех «существ»
тот взрыв — только величественное космическое бед-
ствие, вполне стихийное и материальное по всем своим
параметрам. Да и для нас такой взрыв отнюдь не попыт-
ка покарать кого-то за грехи. У нас свои цели. И если
разлет галактик — это проявление чьего-то научного экс-
перимента над материей, то этот «кто-то» тоже нам не
бог. До нас ему дела нет, о нас он даже не подозревает,
у него свои цели. И, разворошив муравейник, мы для му-
равьев не становимся «высшей силой». Просто мы для
них очень большая сила, с которой приходится счи-
таться.
А бог — это такое существо, которое, обладая всемо-
гуществом, живет не само по себе, а, в общем-то, для
нас. В этом отношении упоминавшийся М. Монтенем
Стратон, который полагал, что бог — это «бесформенная
и бесчувственная природа, обладающая способностью по-
рождать, увеличивать и уменьшать», явно близок к ате-
изму.
Богу положено жить нашими делами, обо всех все
знать, всех понимать, в том числе и наши скрытые по-
буждения, обо всех заботиться, всем воздавать должное.
Возможно ли такое? Начнем со средств общения. Здесь
приходится вспомнить о закономерностях взаимодейст-
вия. Общение без помощи материального носителя ин-
формации— такой вариант снова привел бы к призна-
нию возможности отделения духа от материи. Ну, а
любой материальный носитель информации обязательно
должен взаимодействовать и с объектом, и с субъектом,
притом реально, физически.
Объект, сквозь который свет проходит без затрудне-
ний, увидеть нельзя; с другой стороны, и глаз немыслим
1 Некоторые ученые допускают, что и электрон можно рассмат-
ривать как планету, вращающуюся вокруг протона, то есть он может
представлять собой целый мир, включающий в себя и цивилизацию.
107
абсолютно прозрачным: тогда он ничего не увидит! Тот,
кто становится невидимкой, не может видеть сам. Если
наши приборы не в силах обнаружить какие-то частицы
из-за их абсолютной проницаемости, то и частицы эти не
в состоянии «увидеть» наши приборы, для них они просто
не существуют. Если какое-то разумное существо было
бы способно воспринимать информацию про нас, то и
мы имели бы возможность через этот же носитель так
или иначе обнаруживать подобное существо.
Идея телепатии очень соблазнительна, но вполне оче-
видно: реальной она может быть только в одном слу-
чае — если существуют какие-то излучения, волны, спо-
собные передавать мысли и чувства на расстояние.
Настораживает только одно — всепроницаемость и
независимость от расстояний этих гипотетических волн.
Биологические организмы вовсе не случайно для обмена
информацией взяли на вооружение не радиоволны с их
огромной скоростью распространения, беспредельными
радиусами воздействия и большой проникающей силой,
а скромные звуковые волны, которые распространяются
медленно и недалеко, легко глушатся и экранируются.
В несовершенстве звука его сила, это легко оценить,
если вообразить, что вы обрели способность слушать ра-
дио без приемника. Кошачий концерт по сравнению с
тем, что ежесекундно обрушивалось бы на ваши уши, по-
казался бы вам райской мелодией. Свалите в кучу все
передачи всех радиостанций на всех диапазонах и по-
смотрите, что получится. Какое уж тут общение! Чем бы
уши заткнуть, одна была бы забота. Приблизительно это
испытывал бы всякий обладающий способностью слу-
шать чужие мысли вне зависимости от преград и расстоя-
ния. Но ведь и богу, если бы он был, пришлось бы вос-
принимать одновременно все разговоры, мысли и
побуждения всех жителей Земли. Право же, даже при
самой безудержной фантазии немыслимо сконструиро-
вать существо, способное хлебать такую кашу!
Ну, а теперь о возможности все оценить, всему
воздать должное. Среди легенд, распространявшихся
монахами Махрианского монастыря (Владимирская об-
ласть), есть и такая. Однажды, когда монахи приблизи-
лись с крестным ходом к Кержачу, отцы города отказа-
лись принять их, ссылаясь на страду и нехватку време-
ни. Той же ночью разразилась гроза, и безбожный Кер-
108
жач запылал со всех концов. Право же, бог в этой леген-
де как-то слишком напоминает мелкого татарского хана.
Может быть, потому, что монастырь построили более
пяти веков назад, когда еще свежи были воспоминания
о монгольских владыках, жестоко расправлявшихся
с каждым, кто перед ними не раболепствовал?
А вот еще один штрих. В разгар работы над этой
книжкой со мной приключилась целая серия всяких мел-
ких неприятностей. Например, однажды упал на голову
увесистый лист ржавого кровельного железа. Предыду-
щие удары судьбы жена перенесла стойко, помня о своем
университетском дипломе. Этого удара не выдержала.
— Слушай, может быть, лучше бросить эту книж-
ку, а? — нерешительно предложила она.
Таковы отголоски современных представлений о ши-
роте божественной натуры. Ей-ей, «высший космический
разум» у нас зачастую слишком смахивает по своему по-
ведению не то на соседа по коммунальной квартире, не
то на какого-то главначпупса, болезненно следящего за
тем, достаточно ли почтительно держатся его подчинен-
ные. Вообразите, что до вас дошли слухи, будто некий
муравей, бегающий с соломинками по вашей укропной
грядке, пишет брошюру под названием: «Есть ли разум
у человека?». Броситесь вы при этом топтать в гневе
свою грядку? Нет никаких сомнений, что вы, наоборот,
побежали бы с восторгом рассказывать знакомым о по-
добном курьезе. Бог же, оказывается, способен в анало-
гичной ситуации обрушивать на головы тех, кто против
него еще более муравей, листы ржавого железа! Воисти-
ну, где исчезает юмор, там не ищи разума.
Творя бога по образу и подобию своему, мы наделя-
ем его человеческими понятиями о добре и зле, притом
далеко не по лучшим образцам. А ведь если где-то в
космосе и появилось бы могучее не только разумное, но
и нравственное существо, что, как я уже говорил, вне
общества невозможно, то у него неизбежно были бы
свои дела, свои цели, свои критерии оценки пове-
дения, свое понятие о смысле жизни, добре и зле. До-
вольно нелепо надеяться, будто подобное безмерно да-
леко ушедшее от нас в своем развитии существо вдруг
бросило бы все, на что нацеливала его миллиарды лет
собственная эволюция, перестало прогрессировать и по-
святило себя нашему воспитанию, нашим удобствам.
109
Сервис в космосе вряд ли когда достигнет таких вер-
шин!
Невозможность существования бога подтверждается
и некоторыми сугубо логическими по своему характеру
соображениями, бог перестанет быть богом, если он не
будет все знать наперед. Но это ведь не качество бога,
а качество мира. Ясновидение, знание будущего реаль-
ным могло бы стать только в одном случае — если время
было бы обратимым. Мир при этом очень стал бы напо-
минать заигранную патефонную пластинку, которую по-
очередно крутят то в одну, то в другую сторону. Каким
пошлым и скучным был бы такой мир! Но вдумайтесь: из
полного всеведения бога логически вытекает его абсо-
лютная бессмысленность. Если все предопределено зара-
нее и ничего изменить нельзя, то зачем бог? Если бог
знает все наперед, он должен быть лишенным воли и
власти над событиями: ведь от него ничего бы не зависе-
ло! А если бы будущее зависело от его решения, то как
он мог бы предугадывать свои капризы наперед? К тому
же предопределенность событий лишает всякого смысла
нравственность. Если человек, или бог, бессилен изме-
нить ход событий, то он за них не несет никакой ответ-
ственности (об этих аспектах речь еще пойдет в сле-
дующих главах). Все это не пустые софизмы, а логиче-
ские неувязки, подчеркивающие нелепость самой мысли
о возможности существования всеведущего, всесильного,
всеблагого существа, управляющего нами откуда-то из
еще не освоенных глубин космоса.
— Все это так, и для размышления тут есть серьез-
ная пища,— согласился Кузьма Елизарыч.— То есть наш
космос, если его просветить как следует, действительно
для «всемирного духа» и «высшего разума» место не
очень приспособленное. Только, похоже, ты все-таки от-
стал от самых последних изысканий в области космого-
нии. Ты ищешь бога хотя и не на облачке, но тоже живу-
щего в нашем мире, так сказать, вознесенного над нами,
но в чем-то близкого, понятного, похожего, короче гово-
ря, на нас. А полистай-ка хотя бы научно-популярные
журналы: какие загадочные миры, кроме нашего космо-
са, уже обнаружены! Тут тебе и просто миры, и антимиры.
И просто пространство, и черные дыры, которые утяги-
вают туда, где все не так, как у нас. А возьми фридмо-
ны, говорят ведь, в каждой такой частице целая Вселен-
110
ная может таиться! Или тахионы: там все, как у нас
вроде бы, но наоборот — и время назад бежит, а не впе-
ред, причины со следствиями местами поменялись.
А разве ты не слышал о четырехмерном пространстве,
которое не где-то там за галактиками, а тут вот, рядом?
Целые миры сквозь нас проходят, а мы и не замечаем.
И будто там тоже совсем другие законы природы, и все,
что для нас чудно или немыслимо, для жителей тех ми-
ров самое обычное дело. Прикинь, если это все так, то
не могут разве боги оттуда нами руководить, разве не
могут там такими свойствами обладать, в которых мы им
с позиций своего опыта напрочь отказываем? Нет, брат,
если уж ты с современным верующим спор хочешь
вести, ты попробуй доказать, что и там, в этих ни на что
не похожих мирах, бога быть не может, иначе ты со
вчерашним днем спорить будешь и уж молодежь-то точ-
но не убедишь.
— Ой, Кузьма Елизарыч, в долгий разговор вы меня
втягиваете! Но, пожалуй, на самом деле его не избежать.
Да и зачем избегать? Проблемы эти очень интересны и
применительно к богу почти не осмыслены в печати.
В то же время новейшие научные, околонаучные и псев-
донаучные космогонические фантазии, если их все подряд
начать глотать доверчиво как последнее слово науки,
могут завести очень далеко, в том числе и в царство
божие. И первое, против чего нужно выступить резко и
определенно, это убеждение, что неведомым мирам закон
не писан. Наиболее полно и наглядно это убеждение
сквозит в фантазиях на тему «Мы и четырехмерное про-
странство». С них и начнем.
КУДА ВЕДЕТ ЧЕТВЕРТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ?
На одном из заседаний комиссии по контактам с
внеземными цивилизациями представитель НИИприборо-
С1 роения, призвав в обсуждении возможностей этих кон-
тактов не полагаться чересчур на нынешние знания чело-
века, воскликнул: «А если человек (или не человек)
сможет в одно мгновение оказаться на поверхности дру-
гой планеты? Нельзя же ручаться за будущее!» Что и
говорить, за будущее ручаться рискованно, но разве
112
перестать ручаться за свои знания, копившиеся и прове-
рявшиеся тысячелетиями, не менее рискованно? Челове-
ку ведь приходится не только философствовать о Миро-
здании за чашкой чая, но и принимать очень ответствен-
ные решения, прямо зависящие от нашего понимания
этого Мироздания... На что же ему опираться, из чего
исходить при этом: из своих пусть еще не окончательных,
не абсолютных сегодняшних знаний или из абсолютных
завтрашних знаний, то есть из своего сегодняшнего не-
знания?
Некоторая часть человечества «устала» без конца
подчиняться неумолимым законам природы, ей хочется
«на волю, в пампасы» — куда-нибудь в иной мир, где
простым усилием воли можно материализовать слонов,
поворачивать' время вспять, становиться моложе своей
внучки, преодолевать за доли секунды расстояния в мил-
лионы световых -лет (скучно же два пли три миллиона
лет щелкать у космического иллюминатора семечки!).
И у фантастов, и у нефантастов богатый комплекс ра-
дужных надежд связывается с идеей четвертого измере-
ния.
Охотно поддерживают эту идею факиры, спириты,
проповедники переселения душ и прочие гурманы поту-
сторонних кушаний. Еще бы, четвертое измерение — это
не какое-то жалкое блюдце, на которое надо два часа
давить потными ладонями, чтобы оно назвало себя
Наполеоном. Четвертое измерение — явление солидное,
научно-респектабельное, математически рассчитанное и
вполне «сумасшедшее», никто никогда не сможет запо-
дозрить его сторонника в тривиальности. И притом какие
возможности!
Но сначала что такое четвертое измерение. Нам из-
вестны геометрические фигуры трех родов. Одного изме-
рения— линии. Двух измерений — плоскости. Трех изме-
рений— тела. Линия—это след от движения точки
(имеющей нуль измерений) в пространстве, плоскость —
след от движения линии, тело — след от движения пло-
скости. То есть всякая фигура высшего измерения — это
след от движения фигуры низшего измерения. Но спра-
шивается: а почему число «три» стало вдруг пределом?
Почему не допустить, что могут существовать фигуры
с большим числом измерений? Время в качестве четвер-
того измерения? Ничто не мешает рассматривать его
113
так, хотя общий принцип, ведущий к образованию фигур
более высокого измерения, мы этим нарушили бы.
Время — непременное условие восприятия всякого
пространства, дополнение к любому числу измерений.
Признав комплекс пространство — время за четырехмер-
ное явление, что довольно часто и делается, мы тотчас
встаем перед вопросом о четырехмерном пространстве —
как производном от движения куба в пространстве.
В этом пространстве, кроме перпендикуляров, опреде-
ляющих длину, ширину и высоту, должен существовать
еще и четвертый перпендикуляр, являющийся перпенди-
куляром к каждому из трех вышеобозначенных. Пред-
ставить себе это новое направление нам, трехмерным
существам, невозможно, оно выходит за пределы нашего
опыта и воображения, но математически такую фигуру
вычислить, оказывается, можно, если уж признать исход-
ное допущение правомочным. При этом получается впол-
не стройная, непротиворечивая четырехмерная геомет-
рия.
Мир четырех координат, по мнению его сторонников,
обладает поистине волшебными свойствами. Вот как они
описываются в старой, конец прошлого — начало этого
века, и в современной литературе.
Лежит четырехмерный мир не за миллиарды километ-
ров от нас, а рядом, просто мы его пока не знаем, не ви-
дим и перейти в него не можем, но из него наш мир мож-
но знать, видеть и без труда переходить в него. Попав в
четырехмерное пространство, можно было бы перестать
подчиняться обязательным для нас физическим законам,
например, игнорировать время и расстояния (вот он,
молниеносный перенос на поверхность других планет),
причинно-следственные связи, гравитацию, магнетизм, не
бояться любых температурных колебаний, общаться без
посредства материальной среды — непосредственным
соприкосновением сознаний,— перемещаться из настоя-
щего в прошлое, из прошлого — в будущее. Как линия —
лишь часть, грань двухмерного пространства, а пло-
скость— вспомогательный элемент трехмерного, так и
наша трехмерная материя — только грань явлений четы-
рехмерного мира, легко преодолимая и подвластная, как
уверяют сторонники излагаемой точки зрения, жителям
его. Находящийся в этом «сверхмире», предполагается,
способен видеть все, что происходит внутри любого замк-
114
нутого трехмерного предмета; он может, не проходя
через эту поверхность, не разрушая ее, удалить оттуда
все, что захочет: вынуть деньги или документы из закры-
того сейфа; вывернуть, как перчатку, шар, не нарушая его
поверхности; выпить содержимое закупоренной бутылки;
пересадить сердце человека, даже не коснувшись груд-
ной клетки; развязать любой узел, не трогая закреплен-
ных концов веревки; разъять звенья цепи, не нарушая их
целостности, и т. д. и т. д.
Цепь соображений, которая привела людей к мысли
о возможности этого гипотетического четвертого измере-
ния и о свойствах четырехмерного пространства, очень
наглядно и доходчиво была изложена в конце прошлого
века Н. А. Морозовым 1 в письме к его товарищам по за-
ключению в Шлиссельбургской крепости. Общаться друг
с другом, находясь каждый в своей очень надежно замк-
нутой трехмерной камере, узники эти научились при по-
мощи перестукивания, но, естественно, каждый из них
мечтал вырваться из камер более реально. Поэтому, ви-
димо, заключенные особенно горячо обсуждали модную
в то время проблему взаимодействия с миром четырех из-
мерений. Приведу часть этого письма:
«Весь день я думал о вашем сегодняшнем споре по
поводу четвертого, пятого и других, недоступных нам,
измерений пространства Вселенной. Я изо всех сил ста-
рался представить в своем воображении, по крайней ме-
ре, хоть четвертое измерение мира, то самое, по которо-
му, как утверждают метафизики, все наши замкнутые
предметы могут неожиданно оказаться открытыми и по
которому в них могут проникать существа, способные
двигаться не только по нашим трем, но и по четвертому,
непривычному для нас, измерению.
Вы требуете от меня научной обработки вопроса. Бу-
дем говорить пока о мире только двух измерений и по-
том увидим, не даст ли он нам возможности сделать ка-
кие-либо умозаключения и об остальных мирах.
Предположим, что какая-нибудь плоскость, ну хоть та,
что отделяет поверхность окружающего нас Ладожского
озера, в этот тихий осенний вечер, от находящейся над
ним атмосферы, есть особый мир двух измерений, насе-
1 II. А. Морозов — русский революционер-народоволец, уче-
ный, с 1932 года почетный член Академии наук СССР,
115
ленный своими существами, которые могут двигаться
только по этой плоскости, подобно тем теням ласточек и
чаек, которые пробегают по всем направлениям по глад-
кой поверхности окружающей нас, но никогда не видимой
нами за этими бастионами воды.
Предположим, что, убежав за наши шлиссельбургские
бастионы, мы пошли купаться в озеро.
Как существа трех измерений, вы имеете и те два,
которые лежат на поверхности воды. Вы займете опреде-
ленное место в этом мире тенеобразных существ. Все ча-
сти вашего тела выше и ниже уровня воды будут для них
неощутимы, и только тот ваш контур, который опоясы-
вается поверхностью озера, будет для них вполне досту-
пен. Ваш контур должен показаться им предметом их
собственного мира, но только чрезвычайно удивительным
и чудесным. Первое чудо, с их точки зрения, будет ваше
неожиданное появление среди них. Можно сказать с пол-
ной уверенностью, что эффект, который вы этим произ-
вели, ничем не уступит неожиданному появлению между
пами самими какого-нибудь духа из неведомого мира.
Когда вы погружаетесь до пояса, ваша форма будет для
них почти эллиптическая, так как для них будет заметен
только тот кружок на поверхности воды, который охваты-
вает вашу талию и непроницаем для них. Когда вы на-
чнете плавать, вы примете в их глазах форму человече-
ского абриса. Когда выйдете на неглубокое место, так,
чтобы обитаемая ими поверхность окаймляла только ва-
ши ноги, вы покажетесь им обратившимся в два круго-
видных существа. Если, желая удержать вас в определен-
ном месте, они окружили бы вас со всех сторон, вы могли
бы перешагнуть через них и очутиться на свободе непо-
стижимым для них способом. Вы были бы для них все-
сильными существами, жителями высшего мира, подоб-
ными тем сверхъестественным существам, о которых по-
вествуют теологи и метафизики.
Теперь, если мы предположим, что, кроме этих двух
миров, плоского и нашего, есть еще мир четырех измере-
ний, высший, чем наш, то ясно, что жители его по отноше-
нию к нам будут такими же, какими были мы сейчас для
жителей плоскости. Они должны так же неожиданно по-
являться перед нами и по произволу исчезать из нашего
мира, уходя по четвертому или каким-либо иным выс-
шим измерениям...»
116
Занимательно, не правда ли? И вполне вроде бы ло-
гично. По крайней мере настолько, что сам Морозов не
видит в цепи этих рассуждений ничего противоречащего
научному допущению.
Лишь одно, по ею мнению, ставит под сомнение суще-
ствование четвертого измерения: не будь существа этого
измерения вымыслом, они появлялись бы среди нас очень
часто.
Нужно сказать, этот довод поклонников четвертого
измерения расхолодить не мог. В нашем мире всегда
было и будет достаточно необъясненных явлений, ко-
торые нетрудно приписать взаимодействию с четырех-
мерным пространством. В начале века к ним, например,
относили «эманацию радия», расширение и сжатие пред-
метов при нагревании, само наше сознание, способное
преодолевать любые пространства, уходить в прошлое,
видеть невидимое и т. д. В наше время к услугам ищущих
четвертый перпендикуляр телепатия, кннепатия, при-
шельцы и т. п. Да и вообще если мы чего-то не замечаем,
то это не означает, что его нет!
«Плоские существа», появившись в прошлом веке, не
раз приходили на помощь ученым и для обоснования ве-
роятности существования четвертого измерения (Фехнер,
Хинтон, Гельмгольц), и для более доходчивого объясне-
ния, что такое кривизна трехмерного пространства (Эйн-
штейн), да и сейчас они в обязательном порядке мобили-
зуются, как только тот или иной автор заводит речь о чет-
вертом измерении.
А речь о нем заходит все чаще. И рассуждают при
этом приблизительно так же, как и в начале века.
...Представьте себе, что на плоскости живут какие-то на-
секомые вроде клещей. Пусть, раз они сами не обладают тол-
щиной, они способны воспринимать только длину и ширину,
но не высоту и глубину... Как будут эти фантастические су-
щества воспринимать предметы? Они будут видегь лишь их
одномерные контуры... Ни один предмет их мира не имеет
сквозного отверстия (ведь, проделав отверстие в предмете, они
сразу же разбили бы его на два отдельных предмета), здесь не
существует трубок...
Далее обычно речь снова идет о том, какими бы
сверхъестественными, сверхмогущественными существа-
ми выглядели мы, вмешиваясь в мир этих бедных плоских
крошек.
Упорство, с которым разговор о четвертом измерении
117
начинается с «плоских существ», не случайно. Четырех-
мерный мир —нечто, воображению совершенно не под-
дающееся. Чтобы хоть как-то к нему подобраться, экскур-
соводам в это гипотетическое пространство приходится
начинать с другого конца — предлагать нам взглянуть на
самих себя глазами «плоского клеща», что в какой-то ме-
ре нам посильно, а затем перенести свои впечатления сту-
пенькой выше. И поскольку мы-то знаем, что мы вполне
реальны, хотя представились бы двухмерному мыслителю
пришельцами из «мира духов», то и в любом пришельце
из иного мира, который нам казался до сих пор невоз-
можным, противоестественным, мы уже вроде готовы ви-
деть нечто столь же реальное, как наша бабушка или
сосед по парте. То есть реальность четырехмерного суще-
ства доказывается не прямо, а через допустимость двух-
мерного существа, так что допустимость эта становится
ключевым, принципиальным вопросом.
В книге П. Д. Успенского «Четвертое измерение», вы-
шедшей в 1914 году, содержится одно очень важное рас-
суждение, по каким-то причинам игнорируемое современ-
ными авторами.
Сначала в книге, как обычно, описывается, каким
представляется мир двухмерному существу, как оно от-
неслось бы к тому факту, что мы кого-то из его собратьев
вдруг «подняли» с плоскости или, наоборот, поставили бы
на нее что-нибудь неожиданное... «Все это для плоского
существа было бы чистой магией...» Далее — традицион-
ный переход (на основе этих рассуждений — подчерки-
ваю!) к вопросу, каким должен быть мир четырех изме-
рений. А в общем потоке рассуждений — небольшое
«частное» замечание вскользь, как о чем-то малосущест-
венном. Двухмерные эти существа «не могут иметь реаль-
ного бытия, обладая только двумя измерениями. Они не-
пременно должны иметь хотя бы самое маленькое третье
измерение. Иначе они будут только воображаемыми фи-
гурами, существующими только в чьем-то уме, не суще-
ствующими реально» ’.
Вот тебе и раз! Любая «хотя бы самая маленькая»
толщина плоских существ делает их на сто процентов
трехмерными, то есть по принятой автором терминоло-
1 П. Д. Успенский. Четвертое измерение. С.-Петербург,
1914, с 22.
118
гии «неплоскими» существами, и вся болтовня о впечат-
лениях двухмерных букашек от нашего таинственного
вмешательства в их мирную жизнь теряет смысл. А зна-
чит, теряет смысл перенос различий между двухмерным
и трехмерным пространствами на пространство четырех-
мерное. Да и как может быть иначе? Н. А. Морозов, как
и все авторы, отстаивающие реальность четырехмерного
мира, ошибочно приписывает двухмерным существам
способность видеть «кружок» на поверхности озера,
«абрис тела» купающегося, «эллиптическую форму»,
«круговидные существа» и т. д. Все эти формы обнару-
живаются лишь при взгляде сверху (из трехмерного про-
странства!), а не сбоку, откуда должны быть видны лишь
линии. Но... должны ли? Линии могут быть чем-то ре-
альным, могут быть видны лишь тогда, когда они имеют
«хоть самую маленькую» толщину. Но ведь в двухмер-
ном пространстве ее быть не может совсем, иначе двух-
мерное пространство тотчас же обратится в трехмерное,
даже если «высота» будет всего в толщину одного атома,
как компромиссно предлагает П. Успенский.
Спрашивается, чего же нам огород городить о воз-
можности реального существования всяких N-мерных про-
странств, если выясняется с самого начала, что, соглас-
но всем приводящимся на этот счет рассуждениям,
исходного для этих теоретических построений двухмерно-
го пространства как реального физического пространства
быть не может. Два измерения его ведь реальны только
для того, кто смотрит на плоскость извне. «Внутри» та-
кого пространства реально только одно измерение. «Пло-
ским существам» пришлось бы любоваться линиями
«нулевой толщины», возможными только в воображении.
Сами они тоже были бы «нулевой высоты». Плоскость
сама по себе для двухмерного мира не существует, про-
никать в этот мир надо «сбоку» плоскости, но никакого
«бока» у двухмерных фигур нет. Это опять же понятие
трехмерного пространства. Как ни крути, а получается,
ни «двухмерного мира», ни «плоских существ» реально
быть не может. Это только абстракции. Поучительно, что
если с этим не согласиться, то, оказывается, не может
существовать как реальное наше, трехмерное, простран-
ство. П. Успенский незаметно для самого себя приходит
именно к этому.
Чтобы стать реальными, двухмерные существа, по
119
его словам, должны иметь «хотя бы маленькое» третье
измерение. Соответственно, чтобы быть реальными,
трехмерные существа должны обладать «хотя бы очень
маленьким протяжением по четвертому измерению, ина-
че это будет только воображаемая фигура, проекция те-
ла четырех измерений на трехмерное пространство, по-
добная кубу, нарисованному на бумаге». Но как же нам
быть с бедняжками «плоскими существами»? Их реаль-
ность ведь была поставлена в зависимость от реальности
трехмерного пространства, которое оказалось только
проекцией, тенью, воображаемой гранью внутри про-
странства четырехмерного. Однако, согласно математи-
ческим формулам, четырехмерное пространство — это то-
же не предел. Четырехмерный сверхкуб можно протя-
нуть в направлении, перпендикулярном ко всем четырем
взаимным перпендикулярам четырехмерного простран-
ства. Пятимерному сверхкубу можно, в свою очередь,
подыскать шестой перпендикуляр, образующий прямые
углы со всеми пятью предыдущими, и так до бесконечно-
сти! Каждое очередное пространство будет при этом
только тенью, проекцией, гранью пространства, которое
на порядок выше, пространства еще более кривого, еще
более ко всему перпендикулярного. Сколько могущест-
веннейших существ обнаруживается при этом в мире,
способных вынуть любого тюремщика Шлиссельбург-
ской крепости из мундира, не расстегивая пуговиц, или
без трепанации черепа резко увеличить количество изви-
лин у жандармов, но ни одно из этих «сверхсуществ»,
увы, не сняло оков с Н. А. Морозова и его товарищей по
заключению. Остается предположить, что все до одного
«сверхсущества» предпочитают тратить свое чудесное
многомерное обратимое время только на то, чтобы выпи-
вать содержимое закупоренных бутылок, и только по-
этому им нет никакого дела до творящихся в трехмер-
ном пространстве безобразий.
И еще одно вопиющее противоречие почему-то упорно
обходится сторонниками четвертого измерения. Соглас-
но их рассуждениям, существа, обитающие в более высо-
ком по количеству измерений пространстве, легко могут
проникать на ступень ниже, связывать, развязывать, вы-
нимать, переставлять. Наоборот же не получается.
Именно поэтому мы не проникли пока в четырехмерное
пространство и не умеем им пользоваться. Но ведь мы
120
должны при этом легко проникать в двухмерное про-
странство, для него-то именно мы «сверхсущества»! Но
где он, этот приплюснутый мир, где они, эти «плоские
существа»?
Нет, что-то не получается логичной цепи рассужде-
ний, при помощи которой из допущения двухмерного
пространства выводится четырехмерное. Получается:
или реально, физически, вне нашего воображения, их
нет вовсе, или мы для четырехмерного столь же недо-
стижимы, как для нас «плоские существа». Думается,
справедливо именно первое «или».
Да, но математика... Ведь многомерная геометрия
вполне успешно используется при описании поведения
материальных объектов, когда приходится учитывать
сразу многие параметры, или при исследовании много-
компонентных систем. Находит она применение и в ма-
тематической логике, а через математику, как известно,
можно стать полезным где угодно. Разве практическое
использование не доказательство верности, реальности?
Видимо, именно внутренняя непротиворечивость много-
мерной геометрии и ее практическая применимость
убеждает современных поклонников четырехмерного
пространства в его реальности. В частности, можно
встретить по этому поводу такие вот рассуждения.
Можно ли с абсолютной уверенностью заключить, что весь
материальный мир обладает тремя измерениями, что в дейст-
вительности не существуют, например, какие-то двухмерные
или, скажем, одномерные явления? Рассуждая строго логиче-
ски, этого утверждать нельзя. Наш опыт ограничен...
...Гипотеза о реальном существовании четвертого измере-
ния не находится в противоречии ни с наукой, ни с научным
мировоззрением диалектического материализма...
...Мир един не потому, что он однообразен, а потому, что
он материален. Материя же крайне разнообразна по своей
структуре, по своим проявлениям, по своим закономерностям.
Она неустанно диалектически изменяется. Изменяются ее
свойства и законы, которым она подчинена, и лишь относитель-
но наших земных масштабов их можно считать неизменными...
При некоторой фантазии можно, например, представить
себе, что Вселенная двух-трехмерна. Это значит, что она, во-
обще говоря, двухмерна и только то туг, ю там образует
трехмерные особенности, одной из которых является наша
Метагалактика. Говоря образно, ее моделью была бы тонкая
лепешка, усеянная шарообразными пузырьками, один из ко-
торых представлял бы наш мир. Аналогично мы могли бы
предположить, что пространство внутри элементарных частиц
121
двухмерно. Можно также вообразить существование одно-
]рехмерной Вселенной. Ее моделью была бы сеть с узлами
Наконец, одно-, двух- трехмерная Вселенная представляла бы
сочетание первых двух. Подчеркиваем, что во всех этих слу-
чаях никакой опыт не подкрепляет эти фантастические гипоте-
зы. Но в них также нет ничего несовместимою с научными
данными и с установленными наукой законами, в отличие от
сказок о существовании ангелов и чертей ..
Можно представить, можно вообразить... Станислав
Лем шутил, что и из мечты можно сварить варенье,
если добавить к ней ягод и сахару. Вселенную можно
представить и как сеть, и как лепешку, и как зайца, но
каким образом этот заяц сможет бегать, если одна нога
у него будет двухмерная, то есть мысленная, вторая
трехмерная, а третья N-мерная, перпендикулярная к
двум первым и параллельная сама себе?
«Наш опыт ограничен...» Узнаёте знакомый мотив?
Иными словами, в местах, нам пока недоступных, мы мо-
жем предполагать все что угодно! Только почему, собст-
венно говоря, шар, выворачиваемый, как перчатка, без
нарушения его поверхности, мы имеем право вообра-
зить, а ангела или черта не можем? Ведь наш опыт огра-
ничен!
Вспомним, какие качества предполагают сторонники
четырехмерности от своего не подкрепленного никаким
опытом мира: возможность поворачивать вспять время,
игнорировать расстояния, причинную обусловленность
явлений.
Некоторые авторы, считающие себя материалистами,
перечисляя эти чудеса, не называют возможности обще-
ния без материального носителя (прямое «слияние» душ
и разумов), но ее называют другие авторы, да и чем эта
способность менее реальна, чем вышеперечисленные?
А ведь практически речь идет о существовании сознания
вне времени, вне пространства, вне материи. Не больше
не меньше. И попробуйте опровергнуть такое допущение,
если единственное известное качество многомерных про-
странств, кроме чисто математических,— это то, что ника-
кие законы нашего пространства для них не обязатель-
ны, поскольку мы там не бывали.
Ну, а раз в этих якобы существующих реально мирах
мы ничем не имеем право ограничивать свою фантазию,
то почему не переместить туда божественный престол,
рай и ад? А вдруг смерть это и есть перенесение нашей
122
безмерной души из трехмерного тела в четырехмерное
чистилище?
— Погоди, погоди, ты сам же говоришь, что матема-
тики про это четырехмерное пространство много опреде-
ленного говорят. А для других, которые нематематики,
есть, стало быть, ограничения?
— Математическое пространство обладает только
геометрическими свойствами, и ничем больше. Это «пу-
стое» пространство. Ни одного реального физического
качества четырехмерного мира по математическим рас-
четам определить невозможно. Абстрактная воображае-
мая математическая реальность и реальная физиче-
ская— очень разные вещи.
Маркс, еще будучи молодым мыслителем, настойчиво
подчеркнул эту разницу:
«Треугольник дает математику возможность делать
построения и приводить доказательства; он остается
просто представлением в пространстве, не развивается
в какую-либо высшую форму; его нужно сопоставить
с чем-либо другим, тогда он принимает новые положе-
ния, и эти различные положения, отнесенные к тому же
самому предмету, создают для треугольника различные
отношения и истины. Совсем иначе обстоит дело в кон-
кретном выражении живого мира мыслей, каким являют-
ся право, государство, природа, вся философия: здесь
нужно внимательно всматриваться в самый объект в его
развитии, и никакие произвольные подразделения не
должны быть привносимы» '.
Энгельс также резко критиковал тех математиков и
естествоиспытателей, которые «забывают, что вся так
называемая чистая математика занимается абстракция-
ми, что все ее величины суть, строго говоря, воображае-
мые величины и что все абстракции, доведенные до край-
ности, превращаются в бессмыслицу или в свою противо-
положность» 1 2.
— Все-таки тут что-то не убеждает,— покачал голо-
вой с сомнением Кузьма Елизарыч.— Какая же много-
мерная геометрия бессмыслица, если она используется
практически, как сам говоришь, и пользу приносит?
Значит, реальное что-то она отражает в этом мире!
1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений. М.,
Господитиздат, 1956, с. 8.
2 Ф. Энгельс. Диалектика природы. М , Политиздат, 1965, с. 236.
123
— Вот именно «в этом», а не в том, не в четырехмер-
ном.
Плоскостная геометрия так же успешно испокон веку
использовалась в нашей практической деятельности, до-
казывало ли это существование особого двухмерного
реального мира? Многомерная геометрия — такое же де-
тище нашего трехмерного пространства, она создана при
помощи математических законов, отражающих свойства
нашего трехмерного пространства. Приходится ли удив-
ляться, что она оказывается способной реально исполь-
зоваться в нашем мире?
Недаром некоторые теоретики религии проявляют
особую симпатию к математической абстракции, она спо-
собна нашу логику, продукты нашего мышления поста-
вить наравне с самой природой. Математическую беско-
нечность нельзя охватить человеческим разумом, говорят
они, а «носитель математической духовности — господь
бог». И треугольник, и перпендикуляр могут принимать
разные положения, даже очень неожиданные, реальный
мир это ни к чему не обязывает, а когда в него пробуют
привнести «произвольные подразделения», то на свет по-
являются «плоские существа» и неведомо куда нацелен-
ные перпендикуляры. Впрочем, не так уж неизвестно.
Как говорил Энгельс, «...если только мы привыкнем при-
писывать корню квадратному из минус единицы или чет-
вертому измерению какую-либо реальность вне нашей
головы, то уже не имеет особенно большого значения,
сделаем ли мы еще один шаг дальше, признав также
и спиритический мир медиумов...
Духи доказывают существование четвертого измере-
ния, как и четвертое измерение свидетельствует о суще-
ствовании духов»1.
Опыт же, логика, совместные данные науки доказы-
вают другое: что ни духов, ни четвертого измерения ре-
ально не существует. Вернее, они существуют лишь в
«безмерном» пространстве нашего воображения.
1 Ф. Энгельс. Диалектика природы. М., Политиздат, 1965,
с. 42, 40.
БОГ И ФИЗИЧЕСКАЯ КАРТИНА МИРА
Нов научной и популярной литературе достаточно
часто заходит речь и о других «сопредельных» необыч-
ных мирах, существование которых ни в коей мере не
противоречит накопленным человечеством знаниям, опы-
ту, здравому смыслу. Не стоит опасаться, что, если мы
откажемся от мечты о всякого рода сказочных много-
мерных пространствах, Вселенная предстанет перед нами
слишком скучной и «однообразной». Как все больше
125
убеждаются в этом астрономы и астрофизики, грозит
нам что угодно, только не это. В пределах трехмерного
пространства материя столь неисчерпаема и многооб-
разна, такие необычные свойства демонстрирует, столько
загадок задает на каждом шагу и такими тайнами манит,
что и без бога и без четвертого перпендикуляра соску-
читься, изучая ее, немыслимо. И чтобы нынешние бого-
строители с университетскими дипломами не смогли
использовать всякого рода фридмоны или «быстрые все-
ленные» для срочного перемещения в их глубины «вер-
ховной ставки» бога, нам придется хотя бы бегло обо-
зреть современную физическую картину мира.
Что и говорить, «уголок» Вселенной освещен челове-
ческим разумом пока крохотный, практикой выверен и
того меньше. Но у «уголка» этого есть одно огромнейшее
достоинство — он реальный. Он бесспорно составляет
часть Вселенной и взаимодействует с остальными ее ча-
стями. «Дайте мне одну кость, и я восстановлю вам все
животное»,— гордо говорит Кювье. И восстанавливал!
Не выезжая всю жизнь из маленького села, умный, на-
блюдательный человек может узнать о людях и обществе
в тысячу раз больше какого-нибудь гастролера, неутоми-
мо порхающего с круизами по всему свету. Так что не
будем посыпать волосы пеплом, будем наблюдать и ду-
мать.
Итак, какой предстает перед нами наш трехмерный
мир, что мы о нем знаем и какие выводы имеем право
делать?
Сказать, что наш опыт ограничен, что известна лишь
бесконечно малая часть окружающего нас пространст-
ва— это еще почти ничего не сказать. Дело ведь не про-
сто в ограниченности опыта, существуют принципи-
альные пределы в изучении Мироздания, которое, как
известно, бесконечно и вширь и вглубь. И бесконечность
эта не в том, что мы не в силах достичь границ Вселен-
ной. Границы как раз вполне допустимы. Если исходить
из теории расширяющейся Вселенной, а она становится
все более общепризнанной, то Вселенная наша1 имеет
1 Прошу обратить внимание на оттенки понятий. Вселен-
н а я — некая целостность, образуемая галактиками, туманностями
и т д. хотя бы частично доступная нашим приборам. Мирозда-
ние— вся система вселенных, вся материя в ее бесконечности и
необозримости.
126
начало во времени и конец в пространстве, то есть тот
предел, которого достигла разлетающаяся материя за
время, прошедшее с момента «взрыва» ее.
Что за этим радиусом, мы не знаем и знать, судя по
всему, не можем, никакой «информации» оттуда не по-
ступает, можно только фантазировать, предполагать по
аналогии с нашей Вселенной и ее внутренней структу-
рой. И ученые не боятся фантазировать.
Недавно академик М. А. Марков выдвинул гипотезу
о существовании фридмонов, целых вселенных, таящих-
ся внутри элементарных частиц. Мысль сама по себе не
новая. Еще Валерий Брюсов писал:
Быть может, эти электроны
Миры, где пять материков,
Искусство, знанья, войны, гроны
И память сорока веков!
Но показательно, что об этом пишет не поэт, чья фан-
тазия не регламентирована, а крупный физик, притом на
основе вполне современных представлений о строении
материи. Иными словами, в кончике ногтя, который вы
отстригли и небрежно смели веником, может быть, суще-
ствует бесчисленное количество миров и цивилизаций.
С другой стороны, наша Вселенная — тоже только атом
в какой-то иной системе и имеет шансы оказаться внутри
кончика ногтя разумного существа. Фантастично, не прав-
да ли? И не банально, согласитесь?
— С этим-то согласиться легче легкого, только по-
чему эта фантастичность полна научности, а фанта-
стичность четвертого измерения уводит в мир духов? По
мне, они совершенно одинаково непонятны.
— Что ж, раз они кажутся похожими, тем лучше —
это позволит отделить внешнее сходство от внутренних,
принципиальных различий между смелой, но обоснован-
ной фантазией и безответственным фантазерством.
Итак, и та и другая идея представляют попытку си-
лой ума проникнуть в пространства, сопредельные с ми-
ром, в котором мы живем. На чем же основываются эти
попытки?
Фридмон. Вселенная наша нам кажется гигантски
огромной. Десять миллиардов световых лет по меньшей
мере от нас до любой из ее «границ»... А дальше что?
Все новые и новые россыпи галактик и так без конца?..
127
Вряд ли. Мы уже в какой-то мере изучили несколько
иерархических «этажей» материи, ни один из них не
представляет аморфного набора одинаковых элементов.
Везде более «простые» элементы группируются в более
сложные структурные образования.
При этом, говоря о всеобщей связи и всеобщем вза-
имодействии как одном из законов диалектики, не сле-
дует понимать это взаимодействие прямолинейно — как
взаимодействие всех элементов системы со всеми эле-
ментами любой другой материальной системы. Системы,
лежащие на более низком иерархическом уровне, судя
по всему, взаимодействуют с более широкой системой
только целостно, притом не со всей системой, а лишь
с частным элементом и лишь через него — со всей систе-
мой.
Вполне логично предположить, что наш «этаж»
не является исключением, что для более «высокого» эта-
жа и наша Вселенная — лишь ничтожный атом, внутрь
которого, в пространство которого не заглянуть и не про-
никнуть. Но ведь это только кажется с высот следую-
щего «этажа»! Мы-то знаем, сколь богато деталями про-
странство внутри нашей Вселенной. Внутри! Почему
же не предположить, что и на «нижних этажах» картина
может быть сходной, и то, что для нас «нечленимая» ча-
стица, для бесконечно сложной ее внутренней орга-
низации— целая Вселенная?
Обратите внимание — все опирается на наш опыт в
изучении реальной материи.
Никто для обрисовки свойств «вселенной фридмона»
не поворачивает время вспять, не отменяет диалектики,
не выворачивает наизнанку логику, то есть не отрекается
во славу раскрепощения нашего воображения от того, что
признано всеобщим и обязательным для нашей
Вселенной. Это не консервативность и не догматизм!
Возможен ли реально кентавр? Биологи засмеются в
ответ. Представители разных видов не дают потомства
(одна из отличительных особенностей вида в этом и со-
стоит!).
Но почему, собственно, потомство не возникает?
Биологи могут назвать достаточное количество частных
причин, но в конечном счете все сведется к тому, что
науке не известно ни одного случая совместного потом-
ства у представителей разных видов. Можете считать
128
биологов догматиками, ио они в данном случае вправе
просто не вступать с вами в дискуссию и посоветовать
попытаться самому скрестить голубя с крокодилом, и
пока они, биологи, не увидят крокодильчика, свивающе-
го гнездышко за наличником окна, они просто не желают
тратить время на пустые разговоры. Поэтому же и мы
вправе утверждать, что сколько бы неожиданного и чу-
десного для нас ни таилось в реальных сопредельных,
увы, недоступных нам мирах, разум в них, как и у нас,
может существовать только как продукт высокооргани-
зованной (пусть не так, как у нас!) материи, законы
природы усилием воли не отменяются, а стало быть, и для
бога места нет.
Теперь оглянитесь на картину четырехмерного про-
странства.
Само существование его уже основано на допущении
чего-то, что нигде, никогда, никаким опытом не под-
тверждено совершенно. Да и требуется это простран-
ство, если вдуматься, его сторонникам не для того, чтобы
с помощью воображения свить из нашего знания, нашего
опыта нечто расширяющее для нас картину мира, а толь-
ко для того, чтобы поставить под сомнение эти самые
наши знания и опыт. Притом целиком, весь! Почему,
во имя чего? Факты какие-то нас понуждают усомниться
в правильности самых широких наших обобщений? Нет
таких фактов. Сигнал уловили из глубин «сверхкуба»?
Не было сигналов. Какой-то придуманный четвертый
перпендикуляр, неизвестно кем и куда нацеленный, вдруг,
оказывается, обязывает нас перестать верить самим се-
бе, своему рассудку, опыту прошлых поколений... Не
слишком ли много ему чести? Вот в чем глубочайшая
разница между этими внешне одинаково фантастичными
идеями.
— Погоди, погоди, ты вот обмолвился, дескать, мир
фридмона для нас недостижим, но не так про него пишут
вовсе. Тоже грозятся проникнуть в него и все его внут-
ренние чудеса выведать.
— Не могли серьезные ученые такие обещания да-
вать, Кузьма Елизарыч.
— Не могли, говоришь? Тогда вот слушай, зачитаю
тебе из статьи, напечатанной в журнале «Смена»:
«Отныне мы должны свыкнуться с мыслью, что в
принципе любая «элементарная» частица может оказать-
5 Где ночуют миражи
129
ся входом в иные миры. Проникнув в этот вход, преодо-
лев некий все расширяющийся и расширяющийся
коридор, мы, возможно, оказались бы в какой-то совер-
шенно иной Вселенной. Нашему взору предстали бы
неведомые галактики со своими планетными системами и,
не исключено, со своими цивилизациями.
Оглянувшись назад, туда, откуда пришли, мы увиде-
ли бы, что на этот раз до микроскопических размеров
сжалась, превратилась во фридмон наша родная Вселен-
ная. Если в нас очень сильны «патриотические» чувства,
мы, наверное, поторопились бы вернуться туда. Если же
более сильным оказался бы исследовательский инстинкт,
инстинкт любопытства, то, побродив вдоволь в этом но-
вом, незнакомом мире, мы, пожалуй, подыскали бы себе
для продолжения путешествия какой-нибудь другой
фридмон и опять «нырнули» бы в него. Таким образом,
наша прогулка могла бы продолжаться, по сути дела, до
бесконечности» *.
— Но это же не всерьез, Кузьма Елизарыч! Это же
просто для наглядности. Так сказать, публицистический
прием.
— Может быть. Но на Первую Международную
конференцию «Связь с внеземными цивилизациями» в
Бюракане в 1971 году собирались ученые, не публицисты,
однако подход к фридмонам там был вполне практиче-
ским. И вот в связи с чем. При существующих темпах
роста населения, говорилось на конференции, может со
временем очень остро встать проблема расселения. Да-
же ракеты, развозящие людей по Вселенной со скоро-
стью света, не смогут угнаться за демографическим
взрывом. «Сфера Дайсона»—оболочка вокруг Солнца
из вещества Юпитера, на внутренней поверхности кото-
рой, по предположению, смог бы расселиться излишек
людей,— способна снять остроту проблемы всего на ка-
кую-то тысячу лет. А дальше?
Но после выступления физиков о том, что каждая
элементарная частица—это, вероятно, целая Вселенная,
родилась успокоительная мысль: «Если это реальность, то
человечеству нечего думать о нехватке пространства и
бояться перенаселения». Вот как вопрос поставлен, а ты
говоришь «публицистический прием».
1 «Смена», 1975, № II, с. 27.
130
— Н-да... Право‘же... да нет, это ученые просто шу-
тили, не иначе! Конечно, перед фантастами идея фрид-
монов открывает широкие возможности переносить чита-
телей в необычные миры, но при всей допустимости этих
миров с точки зрения здравого смысла, при всей продук-
тивности этой идеи для выработки представлений о Ми-
роздании ни «нырять» в них, ни совершать «прогулки»
по ним, ни расселять в них излишек людей даже самым
отдаленным нашим потомкам, увы, не придется, в этом
надо отдавать себе полный отчет. Четырехмерное про-
странство еще и потому пустая фантазия, что при всей
физической изолированности и непохожести на наше,
трехмерное, в него и из него, оказывается, очень просто
переходить.. По крайней мере избранным. Этим, собст-
венно говоря, идея многомерности и пришлась по душе
спиритам. Духи и всякого рода «высшие существа», ока-
зывается, при желании всегда могут совершать вылазки
в наш «скучный» трехмерный мир. И это допущение счи-
тают даже не обязательным хоть как-то обосновывать’
А здравый смысл подсказывает, что общение с сопре-
дельными мирами — тема только для фантастики. Даже
если мы когда-нибудь научимся расщеплять элементар-
ные частицы, это не будет проникновением внутрь про-
странства фридмонов.
Взаимный масштаб миров не изменится, ступеньки
иерархической лестницы Мироздания перешагнуть
принципиально невозможно ни в ту, нив дру-
гую сторону. Кварк, если уж он будет выделен реально,
окажется такой же целостной, самостоятельной систе-
мой, как и электрон, и сколько бы он цивилизаций вну-
три себя ни таил, с «кваркианами» установить контакты
мы не в силах ввиду несопоставимости их времени с на-
шим, их пространства с нашим, ввиду отсутствия какого
бы то ни было взаимодействия внутренних элементов
нашей Вселенной с внутренними же элементами их
Вселенной. И сколько бы физики ни дробили материю,
взаимодействовать с нами будут не внутренние миры, не
внутренние пространства, а целостные системы «ниже-
лежащих» ступеней материи, в том виде и качестве, в ко-
тором они являются частью пространства нашей Все-
ленной, то есть в виде атомов, частиц кварков и т д. И не
больше того.
Разработка, использование неевклидовой и многомер-
131
ной геометрии, разговоры о многомерных пространствах,
введение в обиход понятия «искривление пространства»
и т. д. вновь начали непроизвольно прививать представ-
ление о времени и пространстве как чем-то достаточно
самостоятельном, чуть ли не «диктующем свою волю»
оказавшейся «в них» материи. А ведь нет ни малейшего
основания ставить под сомнение выводы классиков ма-
териализма о том, что в мире нет ничего, кроме движу-
щейся и взаимодействующей материи, что понятие мате-
рии— исходное, и «обе эти формы существования мате-
рии без материи суть ничто, пустые представления,
абстракции, существующие только в нашей голове»1.
Абстрактное геометрическое «пространство» в этом
отношении настолько же является каким бы то ни было
реальным пространством, насколько число является ма-
терией. «Искривление пространства» столь трудно пред-
ставляется, видимо, именно потому, что в объяснении его
обычно идут не от материи, а от одинакового во всех на-
правлениях и частях своих геометрического пространст-
ва. Но, наверное, с позиций физических представлений
о материи к этому явлению гораздо вернее можно «подо-
браться».
Не материя существует в пространстве, а простран-
ство образуется материей. Где нет материи, там нет ни-
чего, в том числе и пространства. При этом хотелось бы
при объяснении сущности таких категорий, как время и
пространство, сделать упор на понятие взаимодей-
ствия. Грубо говоря, пространство — это не что иное,
как мера взаимодействия материи, ее объединенность во
взаимодействии, порядок расположения одновременно
существующих объектов. Только взаимодействующие
элементы материи образуют единое пространство. Вре-
мя же — это последовательность, синхронность, согласо-
ванность, взаимообусловленность, прямая или опосредо-
ванная, всех закономерных взаимодействий. Устойчи-
вость, надежность этих координат (выкристаллизовав-
шиеся в точные математические зависимости) вытекает
из всеобщих законов детерминизма материального мира,
то есть из определенности и устойчивости причинно-след-
ственных отношений. Свойства физического пространства
поэтому определяются не вечными и незыблемыми зако-
1 Ф. Э н г е л ь с. Диалектика природы. М.( Политиздат, 1965, с. 203.
132
нами геометрии, а реальным взаимодействием материи.
В геометрии прямая — это мысленная линия, беру-
щая за образец луч света, кратчайшее расстояние между
двумя точками. В реальных просторах Вселенной, как
уже доказано, за образец брать нечего — лучи света то-
же взаимодействуют с окружающим материальным
миром и искривляются возле больших масс.
Пробовали ли вы хоть раз расколоть сучковатое по-
лено? Какая линия будет «кратчайшей» для топора от
одной торцовой части полена до другой (не абстрактно,
а в реальном движении сквозь реальное полено)? Уж во
всяком случае не геометрическая прямая. Наикратчай-
ший путь тут пройдет через сердцевину, вдоль волокон,
по их извилистым кривым. В космосе тоже, видимо, мож-
но двигаться и «вдоль волокон», и поперек (абстрактно
кратчайший путь при этом окажется практически несрав-
ненно длиннее), а можно натолкнуться на «сучок» и
застрять. Не случайно все космические тела летают не
по прямым, хотя летят они по инерции. Пустого, без ма-
терии, пространства быть не может, в этом отношении
мечты о «гиперпространстве», «нуль-пространстве» и т. д.
неосуществимы. Исчезновение по какой-либо причине,
если его допустить, материи, разделявшей две далекие
в пространстве точки, тотчас бы соединило эти точки,
пространство «схлопнулось бы», взаимное расположение
элементов материи изменилось бы, но «нулевого про-
странства» не возникло бы.
Однако сила взаимодействия материи с летящим
сквозь него конкретным телом, как известно, может быть
очень разной. Допустима ли мысль о существовании ма-
терии, которая пролетала бы сквозь материю нашего
пространства, не взаимодействуя с ней?
По свидетельству физиков, нейтрино не имеет ни мас-
сы, ни электрического заряда и при обычных условиях
практически не взаимодействует с другими частицами и
атомами. Частица эта может пройти сквозь слой свинца
толщиной в пятьдесят световых лет так, будто на его
пути ничего не было! Но считать, что нейтрино не взаи-
модействует с материей нашей Вселенной, мы никак не
можем уже хотя бы потому, что излучаются они в ходе
процессов, проходящих в хорошо знакомых нам ядерных
реакторах или в глубинах Солнца. Однако возможность
сосуществования невзаимодействующей материи нейтри-
133
но в какой-то мере проиллюстрировать может. А ведь
пространство создается взаимодействием материи!
Вещество, из которого состоят наши космические кораб-
ли и мы сами,— часть нашего пространства, и оно не мо-
жет не взаимодействовать, в большей или меньшей сте-
пени, с остальной материей нашей Вселенной, оставаясь
самим собой, не став чем-то другим. Понимание этого
простого факта освободит нас от многих ненужных ил-
люзий. В том числе и тех, что связаны с подселением
«высших сил» в сопредельные нам пространства. У нас
уже заходила речь о так называемой «быстрой» Вселен-
ной. Давайте разберемся, что это такое и можно ли ту-
да поместить бога?
Скорость света считается для нашей Вселенной пре-
дельной. Но мир наш полон света, полон электромагнит-
ных волн. Логично ли, чтобы в нем было сразу столько
явлений, существующих на пределе возможного? А за ни-
ми— сразу ничего, вертикальный гладкий срез пропасти?
Протон, разогнанный до скорости света, приобрел бы, по
расчетам, массу, из которой можно было бы создать не
одну галактику. А фотон сразу летит с этой скоростью
и остается всего лишь фотоном. Такого рода предел,
столь резкий обрыв непрерывности невольно приобрета-
ют какой-то мистический смысл. В этом отношении
вполне логично допущение скоростей больших, чем
300 тысяч км/сек. Например, допущение так называемых
тахионов, для которых скорость света, наоборот, нижний
порог.
Допущение это может означать допущение целого
мира или множества миров с очень странными для нас
свойствами. Масса в нем — величина мнимая, препятст-
вия на пути увеличивают скорость, добавление энергии,
наоборот, ее уменьшает, время течет наоборот — от буду-
щего к прошлому, а следствия вызывают причину. Один
ученый так отозвался о тахионах: «Конечно, с точки зре-
ния здравого смысла очень странно, если бы они были,
эти самые тахионы. Скажем, тогда человек мог бы пред-
восхитить свое собственное рождение и... запретить его...
Странная вещь, но математически вполне корректная...»
Я очень высоко ценю корректность, но в данном слу-
чае я предпочел бы иметь союзником по-прежнему здра-
вый смысл. Не для того, конечно, чтобы отрицать воз-
можность существования тахионов. Собственно говоря,
134
предположение о существовании тахионов ни на чем дру-
гом не основывается, кроме как на доводах разума, то
есть на доводах здравого смысла. Но когда речь заходит
о времени, текущем вспять, или о следствиях, которые
становятся причинами... Представляете, куда ведет мате-
матическая корректность? Можно принять участие в
собственном рождении, а можно убить собственную пра-
бабушку и не родиться!
Наверное, есть миры, где те или иные физические
явления протекают в обратном порядке по сравнению с
нашим миром — масса, допустим, не притягивает, а от-
талкивает другую массу. В связи с этим какие-то знаки
в наших математических формулах поменяются местами,
в частности, рремя может оказаться со знаком минус.
Следует ли отсюда, что кто-то где-то получит возмож-
ность запретить собственное рождение, а убитые на поле
боя начнут вынимать из тела пули и метко бросать их в
стволы вражеских винтовок? И в нашем мире сколько
угодно можно выявить сложных взаимодействий, в ходе
которых то, что было причиной, вдруг выступает как
следствие, и наоборот. Но констатировать это мы только
потому и можем, что звание причины и следствия, в от-
личие от звания академика, может быть и отобрано.
Причина — это то, что происходит до следствия и вы-
зывает его. Классификация эта чисто функциональная.
То, что на космодромах при пуске ракет счет ведется не
от нуля к десяти, а от десяти к нулю, вовсе не обязывает
ракету лететь соплом вперед.
Мы останавливаемся на этой детали для того, чтобы
еще раз подчеркнуть: сколь бы необычными конкретными
физическими свойствами ни обладали неведомые нам
вселенные, нет никаких оснований предполагать, будто
там все не так, все наоборот, будто основные
законы материального развития (законы диалектики, де-
терминизма, первичности материи и вторичности созна-
ния и т. д.) на эти части Мироздания почему-то могут не
распространяться. Это во-первых. А во-вторых, если
даже мы сделали бы условно для «быстрой» Вселенной
исключение, признав реальным для нее существование
бестелесных духов, к нашей Вселенной эти духи никако-
го отношения все равно иметь не могли бы! Никто, оста-
ваясь частью их мира, не мог бы хоть как-то взаимодей-
ствовать с чем-то, находящимся внутри нашего мира1
135
Как утверждают вполне авторитетные авторы, в на-
шей, «медленной» Вселенной тело не может двигаться
быстрее света ни при каких обстоятельствах. В «быст-
рой» Вселенной, наоборот, ничто не может двигаться
медленнее света. Скорость света — граница между эти-
ми двумя Вселенными, и ее перейти невозможно.
Видите, какой интересный получается «фокус». Мате-
рия, движущаяся со сверхсветовой скоростью есть, она
не где-то, она «тут же», возле, она проходит «сквозь»
нас, но ее нет в нашем пространстве, ибо она не взаимо-
действует с материей нашей Вселенной. И кто поручится,
что таких Вселенных, протекающих друг сквозь друга,
всего две, а не двести, не две тысячи, не два миллиона?
Хоть как-то догадываться мы можем только о соседних с
нами. Нижний потолок скорости тахионов нам виден,
ибо он же есть верхний потолок скорости для нашей
Вселенной, а верхний потолок скорости тахионов, как
его определить?
Но если все дело только в скорости, то почему не до-
пустить. что когда-нибудь мы научимся придавать мате-
рии нашего пространства сверхсветовую скорость? Впол-
не вероятно, что переход материи из одного пространст-
ва в другое возможен.
По некоторым расчетам, Вселенная наша когда-то
была сконцентрирована в одной точке. Допущение, что
Вселенная возникла за счет прорыва материи из другой
Вселенной, объясняет, как это оказалось возможным.
Она ведь, Вселенная, вырывается из нулевого (для наше-
го пространства!) объема. Становится понятным и факт
«творения мира» и то, что «сотворен» он из ничего — из
точки. Материя других миров для нашего не существует,
ибо они не взаимодействуют, отсюда этот «нуль», эта
«точка». Причина, приведшая к возникновению нашей
Вселенной, для нас непостижима, она лежит за ее пре-
делами, но она есть. Притом очевидно, что это вполне
реальная, физическая причина.
С другой стороны, гравитационное коллапсирование1
материи в остывающих звездах-сверхгигантах тоже при-
водит к парадоксам —в них, по расчетам, материя, на-
оборот, обретает «нулевой объем» и бесконечную (!)
1 Быстрое сжатие звезды под действием сил тяготения до плот-
ности атомного ядра и далее.
136
плотность. Но ведь, как предполагают некоторые уче-
ные, это вполне может быть «взрывом наоборот» — про-
рывом материи из нашего пространства, ведущим к
образованию других вселенных или возвращающим ма-
терию в уже существующие. Если вспомнить, что один
электрон способен стать Вселенной, то почему бы целой
гигантской звезде, жадно всасывающей все, что к ней
приблизится, в пучину «черной дыры», не быть способ-
ной на это? Короче говоря, переход материи из
пространства в пространство вполне допустим. Но... чело-
век— не элементарная частица, не абстрактная «мате-
рия», он сложнейшее творение своей Вселенной, создан-
ное ее законами и зав-исимостями. Мы — продукт слож-
нейшего взаимодействия материи, которое требуется
уничтожить, чтобы перейти в иное пространство и начать
взаимодействовать с его материей. Скорее всего, пре-
одоление «светового барьера» означало бы полный рас-
пад вещества по меньшей мере до уровня элементарных
частиц. Может быть, из этих частиц, когда-то образовы-
вавших в нашей Вселенной корабль и его пассажиров,
в тахионном пространстве эволюция через многие мил-
лионы лет и сможет создать что-нибудь живое, радости
данный факт не доставит ни нам, ни «тахионцам».
В частицах этих ничего земного уже не останется.
Как доходчиво объяснил читателям уже упоминав-
шийся нами доктор химических наук Ю. Фиалков, «мож-
но без труда перевести в пар уксусную кислоту, гораздо
труднее сделать это с глюкозой. Но вот перевести в пар
таракана, чтобы он при этом остался тараканом, не уда-
лось никому, и можно утверждать, не опасаясь прослыть
ретроградом, никому не удастся» ’.
Мы — жители своей Вселенной, мы ее порождение, ее
часть и «обречены» быть ею всегда, если хотим оставать-
ся собою. Возможности нашего познания Мироздания в
его бесконечности и абсолютности ограничены ничтож-
ными, по сравнению с нею, пределами, возможности
практического вмешательства и того уже. Допустим, к
примеру, наличие цивилизации на поверхности электро-
на. Могли ли мы хоть что-то о ней узнать, хоть как-то ее
понять и тем более вмешаться в ход ее развития? Конеч-
но, нет. И не только из пространственной несопоставимо-
1 «Знание — сила», 1973, № II, с. 16.
137
сти, и не только из-за несопоставимости свойств той
материи, из которой состоят там и здесь носители разу-
ма, несопоставимости форм жизни и цивилизации. Мы и
по времени некоммуникабельны: то, что для одних лишь
миг, для других — вечность, в ходе которой может воз-
никнуть и исчезнуть не одна цивилизация.
И такой вопрос: смогли бы представители «электрон-
ной цивилизации», расположенной внутри моего ногтя,
каких бы высот ни достиг их разум, понять, что все эти
миллиарды миллиардов их «галактик» составляют живое
разумное существо? Нет, разумеется. У них для этого
никогда не возникнет достаточной дистанции — ни про-
странственной, чтобы взглянуть на связь «галактик» со
стороны, извне, ни временной, чтобы жизней даже огром-
ного числа поколений хватило для обозрения ничтожно-
го изменения, происшедшего в той гигантской для них
системе, которой являюсь для них я. В точности так же
наш масштаб, наши пространство и время не позволяют
человечеству уловить общий смысл тех объединений, для
которых наши галактики — только атомы, общий смысл и
причины происходящих между ними взаимодействий и
изменений.
Но если это все так, то как смеем мы хоть что-то
утверждать «твердо» и безапелляционно о всем Миро-
здании, в том числе и в вопросе о возможности сущест-
вования «высших сил»?
Хотя бескорыстное любопытство — один из главных
локомотивов познания, но это только кажущееся беско-
рыстие. Нужды нашей жизни, нужды нашей практики
определяли и определяют любое познание. Практика на-
ша, наши нужды существуют и осуществляются полно-
стью в нашем масштабе бытия. Чужие миры, «чужие
масштабы», чтобы приобрести реальное значение для
нас, должны трансформироваться в явления одномас-
штабные с нами, то есть подчиниться тем законам и осо-
бенностям бытия, которые характерны для нашего мас-
штаба. Иными словами, практическое значение для нас
могут иметь только явления хоть в какой-то мере нам
доступные, на нас влияющие, пусть даже причины их
уходят в сферы для нас непостижимые. То, что мы нико-
гда не узнаем этих причин, практического значения для
нас иметь не может, все равно повлиять на такие причи-
ны было бы вне наших возможностей. В то же время,
138
познавая законы «своего» мира, мы тем самым познаем
в какой-то мере все прочие «этажи» и сферы Мирозда-
ния, которые так или иначе друг с другом взаимодей-
ствуют.
Пытаться же понять то, что и практического значения
иметь не может, стараться уловить смысл «дурной» бес-
конечности— это не что иное, как «бесчеловечное любо-
пытство», верный путь к сумасшествию.
— Вот видишь,— оживился Кузьма Елизарыч.—
Опять же от бога польза, от сумасшествия спасает, пре-
дел вносит и конечный смысл в эту твою мировую дурь!
— Не знаю, Кузьма Елизарыч,— я не психиатр и ре-
шать, полезно ли прописывать бога в качестве лекарства,
не берусь. Но в чем-то, наверное, тяга к богу объясняет-
ся этой жаждой предела. Материализм ведет к представ-
лению о бесконечности, которую невозможно предста-
вить.
— Тогда идея бога все-таки более комфортной полу-
чается.
— Может быть, но мир существует не для нашего
умственного комфорта. К тому же комфорт этот кажу-
щийся. Идея бога хороша для того, чтобы перестать
думать, оборвать мысль, далее, дескать, не нашего ума де-
ло, заранее сдаемся. Ну, а если не обрывать рассужде-
ния? Если хотите, конечность, предельность, изначаль-
ность бога — главный логический аргумент против него.
Поставьте вопрос предельно «наивно»: что значит бог
как дух? «Чистое» сознание, «чистая» воля? Может ли
столь сложное по богатству содержания, по неисчисли-
мости функций, по размаху взаимоотношений с миром,
в том числе и материей, существо быть однородным,
аморфным, бесструктурным? Значит, не каждая его
мельчайшая частица — это творец, разум, воля, только
вся целостность может считаться таковыми? Не каждый
атом духа осознает самостоятельно мир? Но дух-то — это
и есть осознание. Значит, дух складывается из чего-то,
что не есть дух, хотя это что-то существует объективно и
порождает в итоге особой своей организации дух, созна-
ние, волю? Так это и есть определение материи! Иными
словами, если мы от испуга перед бесконечностью сами
себе не поставим барьер, заявив, что дальше думать не
смеем, то с неизбежностью придем к материализму. Ма-
терия-то может дробиться до бесконечности, оставаясь
139
материей. Дух же вне материи никакого структурного
анализа выдержать не может.
Но это лишь обоснование бесконечности процесса по-
знания, схема его. В реальности мы всегда будем ограни-
чены масштабами своего существования, предельностью
реальной практики. И в этом ничего страшного нет, ибо
и цели нашего познания неразрывно связаны с этой
именно практикой.
Иными словами, мы способны познать ничтожно мало
по сравнению с абстрактными пределами познания, но
мы в силах рано или поздно познать все, что имеет или
будет иметь в будущем для нас — для нашей практики! —
реальное значение. И биться в истерике от непости-
жимости бесконечности — занятие жалкое и бессмыслен-
ное. Тысячелетия познания, миллионы лет практики по-
зволяют нам кое в чем быть уверенными, выдвигать
время от времени принципы прочные, почти «незыбле-
мые».
И один из них состоит в том, что религиозные мира-
жи, в отличие от миражей пустыни, не являются отра-
жением чего-то реально (пусть и очень далеко, неведомо
где, в ином «виде») существующего в мире.
Современная физическая картина Мироздания хотя и
допускает бесчисленное множество самых фантастиче-
ских предположений о возможности существования
разумных существ, но бог в нее по-прежнему не «впи-
сывается». И у нас имеются все основания говорить сб
этом твердо, без колебаний. При всей конечности наших
знаний о бесконечном Мироздании.
— Эх-хе-хе, совсем ты меня с этой физикой загово-
рил,— вздохнул Кузьма Елизарыч.— Сочтем так, что я
вроде бы временно сдаюсь и принимаю такую резолю-
цию, будто нет бога. Только ты ведь и второй вопрос
разъяснить грозился. Насчет того, нужен ли он людям,
если его нет, или не нужен.
— Давайте попробуем и с этим вопросом разобрать-
ся. Но тут нам придется из внешнего для нас, физическо-
го мира переселиться во внутренний, психический, духов-
ный — в мир нашего сознания.
СФЕРА ПОВЫШЕННОЙ «ДИКОСТИ»
В замечательной работе Ч. Дарвина «Происхожде-
ние человека и половой отбор» есть фраза: «...Как
показал м-р Тэйлор, что сны были первым толчком к
представлениям о духах, потому что дикари не умеют
ясно отличать субъективные впечатления от объектив-
ных» (То есть то, что происходит только в нашем со-
1 Чарлз Дарвин. Сочинения. Изд. АН СССР, т. 5,
с. 211.
141
знании, от того, что существует само по себе в окружаю-
щей нас действительности.)
Во многих отношениях мы уже вроде бы перестали
быть дикарями. Даже по сновидениям ныне редко отга-
дывают будущее, но вот похвалиться тем, что научились
хорошо различать «субъективные и объективные впечат-
ления», мы пока не можем. И если бы это относилось
только к людям необразованным! Ученые, теоретики тра-
тят десятилетия на поиски объективных качеств, которые
являются красотой, академики пытаются понять, что та-
кое свобода, наблюдая физические и химические процес-
сы, а любовь уже и в учебниках фигурирует в качестве
«инстинкта продолжения рода»... Я уж не вспоминаю о
«думающих» и «чувствующих» машинах. Ни о чем мы не
пишем так редко, так скучно и так не точно, как о самом
интересном и самом сложном, что есть во Вселенной,—
о духовной жизни человека. Само это слово «душа», вви-
ду того, что его употребляли и церковники, взято под
сомнение.
Маленький пример:
«Почему, когда говорят, что надо обогнать Соединен-
ные Штаты Америки, всегда прибавляют слова «по про-
изводству на душу населения»? А что такое «душа насе-
ления»? Ведь души, как известно, никакой нет»,— зада-
ла девочка из Кировска Ира Новикова вопрос. Наверное,
отвечая ей, надо было объяснить, что в выражение «на
душу населения» душа попала явно по ошибке. В нем
имеется в виду чистая арифметика. Далее стоило разъ-
яснить разницу между религиозным пониманием души и
материалистическим. Но писатели И. Дубровицкий и
В. Орлов вместо того, чтобы отнять у церковников поня-
тие «душа», решили попросту отказаться от него.
«Верно, Ира, никакой души, то есть таинственной, не-
видимой силы, которая, как говорили в старину, в чело-
веке живет, нет. Это ученые давно доказали: сердце
есть, легкие, желудок, а вот души не обнаружено»1.
«Душа! Что это? — не устаем мы повторять вслед за
героем романа Л. Леонова «Соть» Увадьевым.— Мы
знаем ситец, хлеб, бумагу, мыло... Мы знаем их на цвет и
на ощупь, но мы не знаем, что такое душа. Из чего это
делают?.. Где это продают?..»
1 И. Дубровицкий, В. Орлов. 33 ответа на 33 вопроса.
М. Дениз, 1963, с. 16.
142
Иногда, кроме желудка и мыла, вспоминают в таких
ситуациях еще разум. И тоже в пику душе, которой нет.
А Программа КПСС призывает богатство души соче-
тать с силой разума, а Лев Толстой умел мастерски
раскрыть «диалектику человеческой души», а Пушкин
писал о «души прекрасных порывах», а Маяковский меч-
тал «вытащить душу... и окровавленную дать, как зна-
мя». Разве это о рассудке? Душа извечно противопо-
ставлялась «холодному рассудку» как его антипод.
Подрастет Ира, познает любовь и ненависть, счастье и
горе и убедится, что живет-таки в ней, в полном соответ-
ствии с тем, что говорили в старину, сила, которая дви-
жет нами зачастую вопреки разуму. И из-за того,
что силу эту вроде бы даже не признают («невиди-
мая!»— очень это подозрительно), покажется она Ире
вдвойне «таинственной». Вот тут, в эту минуту, если с ней
заговорят о боге, «который есть любовь», о совести,
которая есть внутренний голос высшей силы, о священ-
ном, которое якобы гонят и презирают атеисты, она бу-
дет слушать очень внимательно.
Кстати сказать, современные проповедники религии
все реже пытаются обосновать свою веру при помощи
логических доводов, рассуждений о физической картине
мира и все чаще толкуют о том, что бог у них в душе,
что они его чувствуют и никаких доказательств им не
надо. «Мы не знаем, как устроен мир, и никто не знает,—
говорят они,— но бог есть. Разумом его не постигнуть.
Его можно лишь почувствовать. Для этого надо верить.
Когда ты любишь — в тебе бог, когда ты сострадаешь
ближнему — в тебе бог, когда ты возвышаешься над
суетой, чувствуешь душевный трепет и восторг — в тебе
бог... А если это не бог, то что это такое? И если убрать
из души бога, то кем станет человек — зверем, разврат-
ником, эгоистом, думающим только о себе?..»
Вспомните письма А. 3. и Антонины В. Не правда ли,
знакомые интонации: «Человек — это правда. Правда,
идущая не от разума... Бог — это бесконечное чувство
любви и сострадания к человеку...», «Бог есть любовь»...
Вот и попробуйте при помощи физики или астрономии
определить, что есть любовь! Чувства не передаются фи-
гурами логики. В них всегда остается недосказанность и
невыразимость.
Пойдите в зоопарк, встаньте перед вольером кроко-
143
дилов и попытайтесь понять, почему эти неуклюжие,
прожорливые животные вызывали в душе египтян бла-
гоговейный трепет, чувство преклонения и тайны? Если
хоть что-то в этом зависит от самого крокодила, то поче-
му другие народы не испытывают трепета? Зрение у них
другое? А чем вызывает священный восторг у индуса ко-
рова?
Церковники очень умело используют силу и таинст-
венность человеческих эмоций. Тысячелетия ими ведутся
очень квалифицированные поиски в этой сфере. Все слу-
жители культа так или иначе театрализуют богослуже-
ния и обряды, они, как правило, серьезно заботятся о
цвете своих одежд, об освещении, об архитектурной вы-
разительности храмов... А органная музыка, написанная
гениальными композиторами, которая благодаря особой
акустике звучит откуда-то из-под сводов? А пение, а
отработанные интонации священнослужителей, а ночные
шествия с факелами, свечами? Неудивительно, что от
многих верующих мы слышим: «Разумом-то я понимаю,
что религия не права, что она противоречит нашим зна-
ниям о мире, но чувствую, что бог есть».
«В моем понимании,— пишет А. С-ва из Свердлов-
ска,— бог есть сила, побуждающая людей к совершенст-
вованию добрых дел. Он незримый путеводитель челове-
ка по земной жизни».
Переселение божественной субстанции из космоса в
мир нравственности и красоты вполне закономерно: кос-
мос изучен пока плохо, но все же лучше, чем наши ду-
ховные феномены — наши желания, чувства, стремления,
идеалы. Тут еще столько нетронутых уголков, что и рай,
и ад, и сатану, и бога со всеми его апостолами упрятать
труда не составит. И в этом еще одна из причин порази-
тельной «живучести» религии. Так что если бы предста-
вители науки научились объяснять верующим природу,
смысл и происхождение чувств религиозных, эстетиче-
ских, нравственных, если бы они помогли осознать каж-
дому земную, общественную природу своей души, со все-
ми ее таинственными и могучими компонентами, то дело
атеистического воспитания можно было бы считать на-
половину решенным. Кое-какие соображения о смысле и
природе наших чувств я считаю необходимым высказать,
и прежде всего о природе чувств религиозных.
Порей, и достаточно часто, «религиозный трепет»
144
выводят из страха перед миром, перед его грозными не-
познанными силами.
В общем-то, страх (в частности, страх смерти, жела-
ние иметь хотя бы иллюзорную надежду на бессмертие,
страх перед возможным наказанием за «грехи»)—бес-
спорно, один из главных козырей религии. Но ее идеоло-
ги, улавливая, что на одних отрицательных эмоциях
прочного здания не построишь, издавна ведут атаки на
самое дорогое и сокровенное, что есть у человека,— на
его эстетические чувства.
Вряд ли религия смогла бы так долго держать в сво-
их сетях людей только обещаниями радости и счастья в
загробном мире. Она может вызывать у людей чувства
возвышенного, радости, восторга и счастья тут, на земле.
Вот для чего так нужны церкви и возвышенная архитек-
тура, и возвышенная музыка, и живопись, и ораторское
искусство, и театральные эффекты. Искусство ведь дав-
но научилось вызывать у людей любые эстетические
переживания. И переживания эти вовсе не эфемерны,
они вполне реальны, более того—нужны и дороги лю-
дям. Здесь происходит то же, о чем мы говорили рань-
ше,— религия берет что-то в жизни реальное, нужное,
важное и выдает за свое.
Попытки отмежевать обычные, житейски необходи-
мые человеческие чувства от тех, что испытывают верую-
щие люди, защитников религии ни в коей мере не пуга-
ют. Совсем наоборот. Они сами всеми силами стремятся
доказать, что религиозные чувства — особые, неземные,
необъяснимые, возвышенные и сладостные чувства, кото-
рые доступны только верующим. Но трезвый анализ по-
казывает: это неверно. Как при изучении «неба» оказа-
лось, что там нет места для бога, так и при изучении
человеческой души, если ее расчленить до «первоэлемен-
тов», выясняется, что в ней нет ни уголка, предназначен-
ного специально для религии. Религия размещается пол-
ностью на территории, так сказать, временно оккупиро-
ванной.
— А как же быть с чувством святого, чувством свя-
щенного, чувством божественного? — заинтересовался
Кузьма Елизарыч.— Неужели и на них религия не мо-
жет претендовать?
— Претендовать может и претендует испокон веку,
но из этого не следует, что они ее собственность. Многие
145
верующие по какому-то недоразумению глубоко убежде-
ны, что раз атеисты не признают бога, то они не должны
признавать божественного, раз отрицают святых, то
должны отрицать и святое, священное, корень-то ведь у
слов один! Самое печальное, что этот прием зачастую
срабатывает, и «отцы церкви» получают от своих против-
ников очень щедрый подарок — право на владение всем
святым. С таким подарком можно жить долго и без-
бедно.
Но законное ли это владение? Чтобы разобраться,
придется вспомнить некоторые исходные истины отно-
сительно разума, души, нравственности и т. д.
Зачатки мышления и духовных чувств — в частности,
чувств эстетических и нравственных — есть даже у выс-
ших животных. Зачатков религии у них не обнаружено.
Тут еще раз полезно вспомнить, что религия — явление,
аналогичное философии, попытка, в данном случае не-
удачная, объяснить устройство мира, происхождение
сознания, причины развития и т. д. Предпринимаются
такие попытки уже на довольно высоком уровне разви-
тия человеческого сознания, когда механизмы мышле-
ния, эмоциональный аппарат и система общественных
ценностей уже достаточно сформированы.
Субъективный мир человека — это не только мышле-
ние, это мышление плюс огромный комплекс ощущений,
чувств, желаний, переживаний, стремлений, мечтаний,
идеалов...
А. 3. права, в общем-то, когда пишет, что разум чело-
века отнюдь не в первую очередь определяет его поведе-
ние. Но почему, спрашивается, он его должен опреде-
лять? У него другие задачи. Цели жизни и поведения
определяются потребностями, желаниями, идеалами, от-
ношением к тем или иным явлениям. Разум же помогает
достигнуть целей, подсказывает кратчайшие пути, ме-
тоды.
Кибернетическая машина — вершина «логичности»,
но, оказывается, ей не для чего ее столь совершен-
ный «разум», ей нечего достигать, не от чего избавлять-
ся. Развитие мышления, обучение — это еще не воспита-
ние. Фашист вполне может быть и умным и образован-
ным. Воспитывать же — это прежде всего формировать
чувства, желания, идеалы, отношение к людям, об-
ществу, природе, иными словами — формировать душу.
146
Конечно, разум и душа — сферы не изолированные, но
все-таки это особые сферы, движимые достаточно разны-
ми механизмами. Понимание олицетворяется наукой,
бесстрастной логикой, отношение — область «идеологи-
ческая», связанная с интересами человека и общества.
Олицетворяет эту область искусство, главная цель
которого — вызвать у людей определенные отношения
к явлениям жизни, выработать систему ценностей.
Этим занимается, разумеется, не только искусство. Ко-
гда мама или бабушка изображает на лице отвращение
и говорит: «Фу, бяка», она воспитывает отношение к ми-
ру у своего младенца. С пеленок мы воспринимаем отно-
шение к миру окружающих нас людей, чаще всего даже
не задаваясь вопросом: «А почему бяка?» Окружаю-
щие заражают нас своим отношением к миру.
Вот в ходе такого рода воздействий (конечно, не на-
до воспринимать их как чисто механический процесс —
от самого воспринимающего тут тоже многое зависит) и
формируется система ценностей у человека. Один ощу-
щает себя сильным и героичным, когда мучает кошку,
другой высшее счастье видит в помощи слабым и уни-
женным. Религиозные институты могут в этом процессе
участвовать, могут не участвовать. Если бы удалось на-
учно выявить реальное ее влияние на нравственность,
на поведение, отфильтровав от воздействий сопут-
ствующих, но не религиозных по своей сущности, то
мы все наверняка поразились бы, насколько преувеличи-
вало человечество ее влияние на нравственность. При-
мер: религиозная бабушка воспитала очень совестливо-
го, доброго внука. Вера в бога тут предрешила исход?
Да нет же, прежде всего то, что бабушка сама была
доброй и совестливой. Злая и бессовестная бабушка,
будь она хоть трижды религиозной, вряд ли воспитала
бы такого внука!
Когда мы начинаем изучать чувство священного,
или божественного, изолированно от прочих наших
чувств, то оно действительно может показаться нам
«неземным», необъяснимым с точки зрения логики, не-
повторимым по характеру своего чувственного содержа-
ния. Но если мы окинем взором все наши прочие чувства,
выражающие оценку явлений жизни, отношение к ним,
притом расположив их в системе, то сразу убе-
димся— чувства эти столь же естественны и неизбежны
147
в нашем репертуаре, как и любые другие. В изолирован-
ном же виде далеко не только божественное выглядит
вестником иных миров. Нет, наверное, ни одной религиоз-
ной системы, которая не использовала бы таинственно-
сти и влекущей силы красоты.
«Бог красив и любит красоту. И все человечество лю-
бит красоту, так как красота — его жизнь, его спасе-
ние»,— говорится в Коране.
«Займемся же изучением красивых форм, оно даст
нам ответ на многие вопросы. Оно возвышает человека
над окружающей его пошлостью, доставляет духовное
спокойствие, вселяет любовь к жизни, приближает к
творцу, источнику всякой красоты»,— вторят христиан-
ские проповедники.
С тем же успехом можно объявить проявлением бога
и чувства возвышенного, трагического. Даже комическо-
го. Любая эмоциональная оценка ведь на язык логики не
переводима, в ней всегда есть неисчерпаемость и «тайна».
Но о какой системе оценок идет речь? Диапазон эмо-
циональных оценок необозримо широк — от бездны
страха и отвращения до вершин восторженного почита-
ния, восхищения, любви. Если мы расположим свои чув-
ства вправо и влево от нуля —от безразличия в зависи-
мости от меры привлекательности для нас,— то получит-
ся всеобъемлющая шкала, способная вместить все
предметы и явления окружающего мира. Примерно это
выглядит так (по восходящей): ужасное, страшное, омер-
зительное, постыдное, отвратительное, противное, безоб-
разное, низменное, низкое, уродливое, ничтожное, пошлое,
вульгарное, некрасивое, неприятное, несимпатичное,
безразличное (нуль отсчета!), импонирующее, приятное,
привлекательное, симпатичное, грациозное, изящное,
миловидное, милое, трогательное, красивое, прелестное,
очаровательное, пленительное, прекрасное, величавое,
благородное, великолепное, возвышенное, высокое, вели-
чественное, грандиозное, героическое, великое, идеаль-
ное, божественное, священное.
Таков диапазон человеческих реакций и у верующих,
и у атеистов. И если какая-то часть спектра человеку
недоступна, то это свидетельствует об одном — о нераз-
работанности его эмоций, о его духовной неразвитости.
Святое не является исключением. Если у человека
нет его в душе, он становится холодным рационалистом,
148
беспринципным циником. Жизнь при этом лишается
высшего смысла, остается одно — эгоистические удоволь-
ствия, а они неизбежно приедаются, начинают вызывать
скуку, даже иногда омерзение.
Но для того, чтобы испытать чувства божественного
или святого, бог вовсе не обязателен. «Божественный
Моцарт», «священная реликвия», — говорим мы, нисколь-
ко не опасаясь за свою материалистическую репутацию.
И объектов, к которым мы испытываем эти высшие чув-
ства, достаточно много: Родина, Человечество, Свобода,
Истина, Коммунизм, Природа, Мать, Хлеб...
Убедительно доказывает земной, в конечном счете, ха-
рактер религиозных эмоций тот факт, что священную
экзальтацию и фанатизм люди могут испытывать к объ-
ектам, никакого отношения к религии не имеющим. Ма-
ло ли история знает всяких кумиров — вождей, царей,
гениев, подлинных и мнимых, которые доводили окру-
жающих до обалдения, до священного экстаза.
Да и не только эстетические чувства способны регу-
лировать отношения верующих с их божествами. Один из
пропагандистов атеизма, А. Попов, в статье «Психоло-
гия веры» с достаточным основанием, как мне кажется,
раскрыл некоторые вполне земные элементы любви
божественной. Вот как излагается у него механика фор-
мирования священной экзальтации:
«Вначале ребенок усваивает понятие о боге. Необы-
чайность его начинает все сильнее занимать молодое
воображение, но любви к богу пока еще нет. Но вот у
человека формируются эмоции полового влечения. Соче-
тание представлений о совершенстве бога, его духовной
красоте, воспитываемых с детства, с образом бога, видом
его обнаженного тела, может породить и иногда действи-
тельно порождает в душе девушки первое чувство, по
яркости своей вполне соответствующее определению
«христовой невесты». Это платоническое чувство порой
бывает неизмеримо сильнее чувств, испытываемых в от-
ношении к реальным людям, по той простой причине, что
никто из них не может конкурировать с идеальным бо-
жеством. В этом случае бог в девичьей душе выступает
недосягаемым образцом. Аналогичная история может
произойти и с юношей, для которого нет совершенней
женщины, чем богородица. Человек может достигнуть в
своем чувстве к богу высших степеней эмоции — страсти,
149
восторга, экстаза... Такая страсть может толкнуть чело-
века к самопожертвованию» ‘.
Разумеется, было бы неверным полностью отождест-
влять чувства религиозные и просто эстетические, оце-
ночные. Чувства мистического трепета, экзальтации,
божественного почитания, отвращения к греховному
достаточно своеобразны. Но это не какой-то осо-
бый тип чувств, это только особый оттенок
обычных наших оценочных чувств, опреде-
ляющийся своеобразием о б ъ е к т а. А своеоб-
разие это состоит в том, что он—выдумка, плод воображе-
ния. Преувеличивать важность этого нюанса для характе-
ра наших переживаний не стоит. Наши эстетические чувст-
ва превосходно приспособлены к оценке идей и продуктов
фантазии, на этом, собственно, держится все искусство.
К тому же продукция религиозного творчества создается
из вполне земных материалов. Как известно, бога человек
создавал «по образу и подобию своему».
Короче говоря, религиозные чувства — итог перене-
сения обычных человеческих чувств, в частности эстети-
ческих, на фантастические объекты. Впрочем, объекты
сами по себе вовсе не обязательно должны быть фанта-
стическими. Крокодил, вызывавший священный трепет у
египтян,— существо вполне земное, фантастична его
роль, его значение в жизни людей. Крест для христи-
ан— яркий эмоциональный возбудитель. Конечно, сама
по себе эта предметная форма никакими таинственными
свойствами не наделена. Просто она связана в сознании
христиан очень со многими волнующими их представле-
ниями.
1 V Попов, Психология веры. «Наука и религия», 1960, № 2,
с. 34—35.
СТОИТ ЛИ «ВЫДУМЫВАТЬ» БОГА?
« Е ели бы бога не было, его следовало бы выду-
мать...» Этот афоризм, как ни странно, снова все более
и более входит в моду у некоторой! части современной
интеллигенции. И содержание афоризма, и интонация,
отнюдь не уважительная к всевышнему, показывают, что
исповедуют его люди не верующие. И, между прочим,
исходные побуждения у них далеко не одинаковы, в чем-
то даже прямо противоположны. С одной стороны, лозунг
151
поддерживается с позиции барских, согласно которым
«простой народ», что бы в мире ни происходило, остает-
ся быдлом, единственно, что от него требуется, — трудо-
любие и послушание. Вера в бога помогает выработке
этих качеств, так зачем же от нее отказываться? С дру-
гой стороны, полезность веры в бога отстаивают альт-
руисты и истинные народные доброжелатели. Они пекут-
ся о сохранении нравственности невежественных людей
(опять, заметьте, полезность веры адресуется не себе,
а кому-то, которые могут вести себя по-человечески
только из страха, внушаемого геенной огненной).
Вспомните рассуждения А. 3. Общий смысл их можно
сформулировать, наверное, так: есть ли бог где-то сам
по себе или нет, не так уж важно, главное — чтобы он
был в душе у каждого как осознание нашей общечело-
веческой солидарности, как символ всего хорошего в нас
самих, как образ, мобилизующий нашу волю против жи-
вотных, эгоистических инстинктов, с которыми нам ина-
че не легко вести борьбу.
Тьмы низких истин нам дороже
Нас возвышающий обман...
Этот подтекст проходит через все письмо. Чувствуем
мы его и в напоминании о том, что чудеса творит «не
бог, а вера в него», и особенно в описаниях нравствен-
ной деградации, которая неизбежно наступит, как толь-
ко у людей отнимут веру в бога. Человеческая натура
ведь ужасна: трусость, лживость, эгоизм, низменные жи-
вотные инстинкты — вот ее содержание. Стоит людям
потерять страх возмездия за свои проступки — и от их
совести ничего не останется, полезут наружу «мысли-
гады, мысли-паразиты», высокие цели исчезнут, останет-
ся одно — получай удовольствия! А кто мешает, того за
горло! Чего бояться — бога-то ведь нет!
«Раз бога нет, значит, цель и смысл жизни могут
быть только в одном: хорошо одеться, выжить и полу-
чить как можно больше удовольствий...»
Действительно, что ограничит жадность и эгоизм лю-
дей, жажду радости и личного счастья, если бога нет,
того света нет и ничего святого нет? Что заставит людей
отказаться от собственных удовольствий, чтобы вклю-
чаться в борьбу за чужие радости, которая несет лишь
опасности и неудобства?
152
Иными словами, человек — существо само по себе
низкое и подлое, только страх наказания удерживает его
от преступлений и нравственного маразма, только рели-
гия, так сказать, извне награждает его высокими чув-
ствами, объединяет воедино, наполняет жизнь смыслом
и красотой.
Со сторонниками выдумывания бога, стоящими на
позициях барства, спорить не о чем. С альтруистами
есть смысл и поспорить. Тем более, что исходят они в
своих рассуждениях из вполне реальных отклонений от
нравственных норм со стороны людей невежественных,
и опасения их перед лицом будущего тоже достаточно
серьезны. Со стороны «демонической силы» невежествен-
ности К. Маркс не случайно пророчил человечеству
множество трагедий. Что ж, невежество — это действи-
тельно враг. Но разве вера в бога убавляет невежества?
А не наоборот ли все-таки? Притом это относится и к ин-
теллектуальному и к духовно-нравственному невеже-
ству.
Начнем с первого, интеллектуального.
Как бы горячо марксисты ни выступали против идеа-
лизма Гегеля или богоискательства Л. Толстого, они ни-
когда не поставят в один ряд с ними (тем более выше
их!) представителей бездумного обывательского «ма-
териализма», исходящих в своей жизненной програм-
ме из лозунга: «Хапай побольше — на том свете не да-
дут».
— Похоже, получается, что в поисках истины не име-
ет принципиального значения мера человеческой рели-
гиозности?— заинтересовался Кузьма Елизарыч.—
И среди атеистов ведь встречаются невежды и среди ве-
рующих тоже, и среди атеистов есть великие мыслители
и среди верующих тоже?
В общем-то, действительно существует огромное ко-
личество объектов познания, где вера в бога на выводах
никак не отражается. Однако немало есть проблем, и
притом предельно важных, коренных, глобальных: соци-
альных, философских, которые верующий человек разре-
шить не сможет. Факты и логика показывают, что истин-
ный смысл и законы бытия, особенно законы духовной
жизни, могут быть объяснены только с позиций материа-
лизма, в частности с позиций атеизма. Но если даже ве-
ликим религиозность мешает правильно понимать важ-
153
нейшие вопросы бытия, то обычных, рядовых, тем более
невежественных людей она может запутать вконец.
Теперь о духовном невежестве. Лавочник, топтавший
сапогами и бивший кастетом студентов и пасторов, был
освобожден фашистской пропагандой от страха перед
богом. Но что бы изменилось, если бы фашисты действо-
вали именем божьим? Лавочник делал бы то же самое и
даже с еще большим рвением, только крыл бы
при этом не коммунистов и священников, а «антихри-
стов» и «еретиков — отступников от истинной веры». Са-
поги и кастет от дополнительной дозы рвения мягче не
становятся.
Посмертная публикация историка Вл. Травинского,
рассказывающая про страшную судьбу первой королевы
Испании Иоанны Безумной, очень впечатляющее тому
свидетельство ’. Когда Иоанне исполнилось два года, ее
родители, королева Кастилии — Изабелла и король
Арагона — Фердинанд, ввели в стране инквизицию.
«Целеустремленный садизм стал государственной полити-
кой,— читаем мы у Травинского.— Мучительные, изо-
щренные пытки — нормой следствия. Изуверы и сади-
сты, убийцы по призванию поднялись в цене: гигантский
аппарат инквизиции разыскивал и «впитывал» их... Сож-
жение еретиков на площадях, аутодафе1 2 сделались пуб-
личным развлечением. Донос, предательство пронизыва-
ли нацию сверху донизу...
Арабам и евреям предложили перейти в христианст-
во. Тех, кто не перешел, перебили сразу же, тех, кто
перешел, ликвидировали постепенно, под предлогом,
что они, мол, тайно держатся прежней веры. Имущество
в обоих случаях конфисковывало правительство... Все
сословия были беззащитны перед инквизицией... В пер-
вые же годы было сожжено около десяти тысяч человек,
наказано как-то по-другому не менее ста тысяч — обяза-
тельно с конфискацией имущества. Сжигали и мерт-
вых— конечно, с конфискацией имущества у наследни-
ков... Страна оцепенела от ужаса. Страшные слухи оше-
ломили Европу... Засмущался сам папа...»
1 < Знание — сила», № 7, 1975.
2 Аутодафе (португальское auto da fe — дело веры) — пуб-
личное, торжественное сожжение еретиков или еретических книг по
приговору инквизиции.
154
Королева Изабелла поспешила успокоить его, она
клялась в письме, что действует лишь из самых высоких
христианских соображений, чуть ли не с болью в душе.
«Я причинила много несчастий стране, я обезлюдила го-
рода, провинции, королевство, но все это я делала и де-
лаю единственно ради любви к Христу и его святой Ма-
рии»— вот подлинные слова ее католического высочест-
ва, обладавшей, по свидетельству подданных, голубыми
глазами и легкой ласковой улыбкой.
И когда дочь — увы, не из религиозных соображений,
а потому, что обладала, по словам автора, совестью,
врожденным благородством, добротой, человечностью и
честностью,— посмела выразить свое несогласие, свою
неприязнь к инквизиции, ее, четырнадцатилетнюю, нача-
ли пытать. Сначала пытала мать, не то сама лично, не то
с помощью профессионала-инквизитора, пытала в самом
прямом смысле слова — на дыбе. После смерти матери
за чересчур совестливую дочку, к этому времени уже
взрослую, взялся отец.
«Немногие выносят пытку веревкой: рвутся сухожи-
лия, отрываются руки от тела, ломается позвоночник...
Иоанна выдержала... Не одну пытку — много. Девять
лет с перерывами — на церковные праздники — пытали
ее палачи отца. Она теряла сознание, ее отливали, зва-
ли врача, подлечивали и вновь поднимали на блок.
В промежутках между пытками, еле придя в себя, Иоан-
на бросалась к дочери. Дочь содержали в отдельной
комнате, откуда девочка видела пытки и слышала стоны
матери: Иоанна, наверное, уверяла ее, что это не боль-
но, пусть дочь не волнуется...» После смерти отца его
черное дело продолжил подросший без матери сын Иоан-
ны. Даже когда королева Испании сошла с ума, ее про-
должали пытать — в редкие минуты просветления. И все
это, надо полагать, «единственно ради любви к Христу
и его святой Марии...».
Нет, религиозность от безнравственности, аморально-
сти не страхует, это можно утверждать без колебаний.
«Нужно признать, что дворянство, несмотря на свою
склонность к мучительству и убийству, несмотря на свою
жадность и развратность, было глубоко и восторженно
религиозно. Ничто не могло отвлечь его от добросовест-
ного выполнения всех обрядов, предписанных цер-
ковью»— так Марк Твен описывает английских дворян
155
времен короля Артура, и при этом он вполне придер-
живается исторической правды. Для того, кто думает,
будто с тех пор отношения религиозности и нравственно-
сти гармонизировались, можно было бы привести приме-
ры поновее, но, думается, дело не в количестве фактов,
а в их внутренней логике. Чтобы раскрыть эту логику,
необходимо рассмотреть подробнее главную нравствен-
ную категорию — совесть. Тем более, что церковники не
менее активно, чем красоту или правду, пытаются про-
писать ее по своему «ведомству», притом пробуют с ее
помощью обосновать сразу оба тезиса: и то, что бог есть,
и то, что бог нужен.
Вот типичное высказывание профессора Киевской ду-
ховной семинарии Гусева: «Совесть, царящая в человече-
ском духе и над человеческим духом как некая высшая
сила, могла быть завита в его природу только тем, кто
создал его и предназначил к выполнению нравственных
задач. Поэтому религиозное сознание человечества спра-
ведливо видело и видит в совести выражение воли
божьей» ’.
Что ж, давайте попробуем разобраться, в каких вза-
имоотношениях находятся бог и совесть. А уже после
этого решим: нужен ли бог для нравственного прогресса
человечества.
1 А. Гусев. Религиозность как основа нравс!венности. Киев,
1894, с. 106.
СОВЕСТЬ
«Категория совести...» — написал я чуть выше и до
сих пор чувствую какое-то неудобство, хотя с научной
точки зрения, разумеется, совесть — это категория, то
есть одно из основных понятий науки этики. Но как-го
неловко о ней говорить столь сухо. Особая это «катего-
рия».
«Оберегай совесть — то внутреннее чувство, которое
повелевает поступать в соответствии с идеалом добра,
157
чувство, составляющее наидрагоценнейшее твое достоя-
ние, лучшую часть твоего существа, его нравственное
одушевление и высочайшую, целомудренную страсть,
пламенеющее сердце всяческой духовной жизни и жиз-
ненности, залог душевной чистоты, святая святых чело-
века...
Совесть — единственное истинное, неотъемлемое и
неотчуждаемое твое достояние, которое не может быть
отнято у тебя даже с жизнью, ибо в ней, в совести тво-
ей,— бессмертная совесть человечества...
Приговор совести — это всеобщий, последний и окон-
чательный приговор, как общественный (общечеловече-
ский), так и личный (сугубо интимный), приговор, не
подлежащий никакой дальнейшей апелляции, ибо не к
кому больше апеллировать, ибо нет ничего в природе ве-
щей, что было бы выше человека и его совести...»
Вот так, наверное, надо говорить о совести — почти
стихами. А ведь слова эти взяты из научного труда ’.
Впрочем, для пользы дела самые сокровенные и поэ-
тичные явления иногда нужно подвергнуть предельно
трезвому анализу, даже анатомированию. Особенно если
спор идет с религиозными теоретиками, очень любящи-
ми смутность и таинственность. А совесть в этом отноше-
нии — явление более чем благодатное.
Совесть — могучая и действительно «таинственная»
сила, которая часто, вопреки нашим желаниям и вроде
бы даже вопреки нашей воле, руководит нашими поступ-
ками и настроениями. С ней, как говорится, лучше не
ссориться. Недаром у Герцена в одном из писем вырва-
лось: «...беспощаднее инквизитора нет, как совесть... Это
страшное чувство...»
И не будь это чувство столь «беспощадным», кто зна-
ет, смогли бы люди преодолеть свой эгоизм, жадность и
властолюбие?
Совесть — внутренний «барометр» нашей обществен-
ной, человеческой полноценности, судья, выносящий име-
нем человечества приговор каждому нашему поступку,
каждому нашему помыслу. Приговор, как уже отмеча-
1 Я. Мильнер-Ириьин. Этика, или Принципы истинной
человечности. Из сборника «Актуальные проблемы марксистской эти-
ки». Тбилиси, изд-во Тбилисского университета, 1967, с. 253, 257—
258.
158
лось, быстрый, окончательный, обжалованию не подле-
жащий... И, что особенно важно, судья этот почти не под-
дается ни подкупу, ни уговорам, ни угрозам.
Всех обошел Борис Годунов в борьбе за власть, все
предусмотрел, одного противника упустил из виду —
собственную совесть и... потерпел поражение. Описание
Пушкиным мук больной совести остается, пожалуй, до
сих пор непревзойденным. Всем, к чему стремился царь
Борис, он вроде бы завладел, но все рад был бы отдать
обратно в обмен на чистую совесть:
Ах! чувствую: ничто не может нас
Среди мирских печалей успокоить;
Ничто, ничто... едина разве совесть.
Так, здравая, она восторжествует
Над злобою, над темной 'клеветою.
Но если в ней единое пятно,
Единое, случайно завелося,
Тогда — беда! Как язвой моровой,
Душа сгорит, нальется сердце ядом,
Как молотком стучит в ушах упрек,
И все тошнит, и голова кружится,
II мальчики кровавые в глазах...
И рад бежать, да некуда... ужасно!
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.
А ведь пушкинскому Годунову, казалось бы, есть что
привести в ответ на укоры совести. Он взошел на трон,
в общем-то, не ради тщеславия или корысти. Он пытал-
ся сделать народ счастливым. Во время голода широко
отворил государственные житницы, рассыпал золото,
сыскал работы для нуждающихся. После пожара вы-
строил пострадавшим жилища... Он миролюбив, мило-
стив к подданным, до последней возможности старается
не прибегать к казням, хотя «на площадях мятежный
бродит шепот...». Многие тысячи жизней сохранил Году-
нов своим приходом к власти, неужели они «дешевле»
жизни одного мальчишки? Но совесть плохо поддается
логическим доводам и арифметическим расчетам. Неда-
ром рассуждения Достоевского о невозможности, о не-
приемлемости счастья для всего человечества, если ради
него пришлось бы принести в жертву жизнь одного не-
винного ребенка, стали чуть ли не формулой истинной
человечности, истинного гуманизма, противопоставляе-
мого пошлому расчету, бездушному прагматизму.
Это могущество совести, эту ее непокорность перед
159
лицом логических доводов и использует религия для до-
казательства как ее божественной сущности, так и бла-
готворности веры в бога для торжества совести.
Начнем со второго. Очень наглядно раскрыто взаимо-
отношение веры в бога и совести в книге Марка Твена
«Приключения Гекльберри Финна». Вот два небольших
отрывка, в которых описывается состояние подростка,
который, с одной стороны, искренне привязан к доброму
негру Джиму, а с другой — мучается из-за того, что не
донес мисс Уотсон о местопребывании ее беглого раба.
«Джим говорил, что его бросает то в жар, то в холод
от того, что он так скоро будет на свободе. И меня тоже,
скажу я вам, бросало то в жар, то в холод: я только те-
перь сообразил, что он и в самом деле скоро будет сво-
боден, а кто в этом виноват? Я, конечно. Совесть у меня
была нечиста, и я никак не мог ее успокоить. Я так за-
мучился, что не находил себе покоя, не мог даже уси-
деть на месте. До сих пор я не понимал, что я таксе де-
лаю.
А теперь вот понял и не мог ни на минуту забыть —
меня жгло как огнем. Я старался себе внушить, что не ви-
новат: ведь не я увел Джима от его законной хозяйки.
Только это не помогало, совесть все твердила и твердила
мне: «Ведь ты знал, что он беглый: мог бы добраться в
лодке до берега и сказать кому-нибудь». Это было пра-
вильно, и отвертеться я никак не мог. Мне стало так не
по себе и так стыдно, хоть помирай. Я бегал взад и впе-
ред по плоту и ругал себя...»
«...Это уж всегда так бывает: сделает человек под-
лость, а отвечать за нее не хочет. Думает: пока этого
никто не знает, так и стыдиться нечего. Вот и со мной
так вышло. Чем больше я об этом думал, тем сильней
меня грызла совесть, я чувствовал себя прямо-таки
дрянью, последним негодяем и подлецом. И наконец ме-
ня осенило, ведь это, думаю, ясное дело: рука провиде-
ния для того и закатила мне такую оплеуху, чтобы я по-
нял, что на небесах следят за моим дурным поведением:
и там уже известно, что я украл негра у бедной старуш-
ки, которая ничего плохого мне не сделала. Вот мне и по-
казали, что есть такое всевидящее око и оно не потерпит
нечестивого поведения, а положит ему конец. И как
только я это понял, ноги у меня подкосились от
страха...»
160
Приведенные выдержки любопытны во многих отно-
шениях. Они хорошо описывают «муки совести», в них
подчеркнуто, что неведение окружающих о проступке не
избавляет от этих мук, и самое интересное — убедитель-
но показана необъяснимость совести с позиций обычной,
житейской логики. Никто же не узнает, чего казниться?
Но человек все равно не находит себе места. Странно,
таинственно... Непонятное пугает вдвойне. Гек вывер-
нулся— сумел объяснить совесть причинами, уклады-
вающимися в обиходную логику: раз за каждым нашим
проступком, никому из людей не известным, даже за
каждой нехорошей мыслью следует наказание, то, зна-
чит, есть некто, от кого ничего скрыть не возможно. За
каждым из нас, стало быть, следит с небес всевидящее
око, провидение. И муки совести — это только первое
предупреждение с их стороны о грядущей более суровой
каре. У Гека ноги подкосились от страха. Деталь очень
важная. В ней, можно сказать, суть вопроса.
Атеист видит в совести диалог с самим собой, как
членом человеческого коллектива (общества), человек
сам свободно принимает решение в соответствии со сво-
ей волей и предпочтениями, ответственность за него он
тоже несет прежде всего перед собой. Верующий ви-
дит в совести «веление свыше». Самому ему ничего не
надо взвешивать и решать. С его стороны требуется толь-
ко послушание, за которое он будет вознагражден. Не-
послушание же вызовет соответственно возмездие.
Подобная трактовка совести достаточно унизительна
для человеческого достоинства. Неужели мы можем
оставаться людьми только из страха или корысти («во
сто крат воздастся» на том свете)?! Впрочем, наше са-
момнение и самолюбие — аргумент не бесспорный.
А вдруг интуитивные смутные веления совести все же
плюсуются с сознательным стремлением получить
награду или избежать наказания и тем самым повыша-
ют «запас нравственной прочности»? В общем-то, страх
перед карой и жажда вечного благополучия вполне мо-
гут повлиять на поведение человека. Вопрос только, ка-
ким образом и будет ли это влияние способствовать вос-
хождению на более высокие ступени нравственности?
Совесть и страх, думается, суммироваться не могут со-
вершенно. Вычитаться, пожалуй, тоже. Они несовмести-
мы. Поступок, вызванный соображениями личной выго-
0 Где ночую! миражи
161
ды,— поступок не нравственный, даже если он сам по се-
бе вроде бы и несет благо окружающим.
О себе заботится человек или, наоборот, он готов по-
ступиться своими интересами во имя общих — в этом и
состоит главный критерий нравственности вообще и со-
вести в частности. Другого, пожалуй, и не найти. А ка-
кая же это «высокая нравственность», если человек хит-
рит, уступает на копейку, надеясь выгадать рубль, по-
ступиться преходящими благами во имя вечного блажен-
ства?
Я не собираюсь, разумеется, объявить всех верующих
бессовестными корыстолюбцами. Ставить прямо в при-
чинно-следственную зависимость нравственность и веру,
нравственность и атеизм неправильно. Речь идет только
о логике взаимодействия веры в бога и совести в нашей
душе, в нашем сознании. Увы, гармонии в этом не обна-
руживается. Совсем наоборот.
Того, что неверующий может обладать совестью,
не станет отрицать, видимо, даже самый предубежден-
ный наш оппонент. То есть в самом чувстве совести еще
не проявляется ничего религиозного. Связать совесть и
веру в бога можно двумя способами. Во-первых, объ-
явить совесть «даром богов». Насколько это допустимо,
мы рассмотрим позже. Во-вторых, можно доказывать,
что вера в существование всевидящего ока способ-
ствует развитию совести. Как? Опять же двояко.
О влиянии боязни наказания и стремления к награде на
том свете мы уже говорили. Такие корыстные соображе-
ния противоречат совести, нравственное поведение, осно-
ванное на них, заведомо безнравственно. Но неверно бы-
ло бы связь религии с нравственностью выводить только
из таких корыстных соображений.
Любое религиозное учение содержит в себе большое
количество нравственных рекомендаций, канонов, догма-
тов, советов и запретов, которые вроде бы приучают
«жить по совести». Если мы их рассмотрим, то убедимся,
что, собственно говоря, это обычные нравственные кано-
ны и заповеди. Те же самые, что формируются и в свет-
ской сфере, выражают мораль общества на определен-
ном этапе его развития, возникают из опыта народа, из
его нравственных исканий, классовой борьбы и т. д. Мно-
гие из этих нравственных канонов зафиксированы даже
государственными органами, правом. Ничего специфиче-
162
ски религиозного в них нет. «Ну и пусть нет. Важно, что
религия их насаждает, вызывает желание им следо-
вать»,— ответит верующий.
На определенных этапах истории случалось, как из-
вестно, что религия играла вполне прогрессивную роль.
Но самое интересное состоит в том, что происходило это
только тогда, когда религия решала задачу отнюдь не
религиозную — способствовала национальному объеди-
нению, распространению грамотности, сохранению па-
мятников культуры... Очевидно, что в какие-то моменты
религия может способствовать и пропаганде общечело-
веческих нравственных канонов: «Не убий», «Возлюби
ближнего, как самого себя» и т. д.
Но в девяноста случаях из ста религия в своей нрав-
ственной проповеди в конечном счете служила власть
имущим, целенаправленно и эффективно пропагандируя
только те добродетели, которые были угодны — нет, не
богу, а эксплуататорам, и всячески осуждая черты, опас-
ные для них: гордость, свободолюбие, достоинство, сме-
лость, жажду равноправия, бунтарство...
Совесть вообще плохо увязывается с'теми нравствен-
ными канонами и догмами, которые являются фактиче-
ски единственными связующими мостками между живой
социальной практикой, творящей нравственные ценности,
и религией.
Великий смысл велений совести в том, что человек
оценивает каждую встретившуюся ситуацию как бы за-
ново, творчески, самостоятельно, с учетом всех конкрет-
ных обстоятельств, оценивает своей непосредственной
реакцией, живым чувством, а не исходит из омертвевших
в своей универсальности нравственных рекомендаций,
догм и канонов. Совесть — это нравственное творчество.
Разумеется, творчество требуется в жизни далеко не все-
гда. Чаще ведь встречаются ситуации вполне определен-
ные и стандартные, где достаточно привычных, автомати-
ческих реакций. Если мы не сдержались и ударили сгоря-
ча ребенка, нам становится стыдно. Нравственный канон
современного общества и живое чувство выступят в пол-
ном единстве. В большинстве случаев так и бывает. Но
случаи эти не самые трудные, и, как правило, не они про-
веряют истинную нравственную высоту человеческой
души. Происходит это в ситуациях нетиповых, неповто-
римых, противоречивых, не поддающихся «заготовлен-
163
ным впрок» рекомендациям. В таких случаях чувствен-
ная, «непроизвольная» реакция оказывается более му-
дрой, более дальновидной, лучше отстаивает интересы
человечества, чем самый скрупулезный логический ана-
лиз, попытки взвесить все «за» и все «против». Нравст-
венные рекомендации и каноны отражают прошлый опыт,
то есть в какой-то мере вчерашний день; живое чувство,
веление совести — сегодняшний и в какой-то мере завт-
рашний.
Вот почему так важно, чтобы человек в сложной
нравственной ситуации умел чутко слушать внутренний
голос совести, верил ему и ощущал свою личную ответ-
ственность за принятое решение.
Религиозные нравственные рекомендации своей уни-
версальностью, помноженной на высший авторитет (бог-
то все знает заранее, как ему не доверять?!), мешают
свободному волеизлиянию живого чувства совести.
Перед совестью возникают дополнительные бастионы.
Человек слабый их может и не преодолеть и при этом
охотно прикроется провидением, которому «виднее».
В случае с Геком Финном этого, к счастью, не проис-
ходит. Давайте вернемся к книге Марка Твена еще раз и
посмотрим, как влияли на поведение Гека его вера и
его совесть. Союзниками ли они были?
Гек считает, что донести на Джима его побуждает
совесть. О том, что мешало ему сделать это, Гек как-
то не задумывается, а если бы и задумался, то наверня-
ка затруднился бы с ответом. Это знаменательно. Ведь
то, почему он должен выдать негра, Гек излагал вполне
связно, потому что хозяйка Джима была к Геку всегда
добра и он должен ей отвечать тем же; потому что вся-
кий, кто знает о беглом рабе, обязан сообщить о нем хо-
зяину; потому что, если станет известно о проступке Ге-
ка, все отвернутся от него с презрением и негодовани-
ем; потому что иначе бог жестоко накажет Гека. Здесь
на подростка давит и долг перед обществом, как он его
понимает, и страх наказания земного и небесного. Долг
и страх побуждали Гека выдать Джима, но он не смог
это сделать, более того, он организовал Джиму побег,
когда его все-таки поймали. Гек корил себя за это, му-
чился, но не в силах был поступить иначе. Что-то изнутри
неодолимо побуждало его к этому. Что? Да конечно же,
совесть.
164
Не мог on предать доброго старого Джима, который
так заботился о Геке во время путешествия, считал его
своим лучшим другом, верил ему. Долг же и страх пред-
ставляли не совесть, как думал Гек, они в данном случае
выступали ее антагонистами. Гек пошел на риск позора,
отверженности, более того — на риск «геенны огненной»,
но не вступил в сделку со своей совестью. (Оговоримся,
что долг и совесть вовсе не всегда антагонисты, они мо-
гут и сливаться воедино, но это все же самостоятельные
категории; долг зиждется больше на понимании то-
го, что следует делать, на нравственном правиле, каноне,
совесть логическим критериям почти не подвластна!)
А теперь подумайте, что было бы, если бы Гек оказал-
ся слабее, трусливее, эгоистичнее? Помогла бы ему оста-
ться нравственным его вера во всевидящее око, в неиз-
бежное возмездие за отступления от нравственного
канона? Нет, наоборот, она толкнула бы его на безнрав-
ственность, дав, кстати, и хорошее оправдание на случай
угрызений совести или упреков со стороны.
Без анализа механизмов воздействия веры и совести
можно повернуть дело так: Гек был человек верующий,
и благодаря этому он жил по совести, он не мог предать
Друга.
Анализ же раскрывает другое: Гек был человек ве-
рующий, боялся бога и геенны, но несмотря на это
он жил по совести.
Если у человека уже есть совесть (а это означает,
что у него есть и любовь к людям, и доброта, и другие
духовные качества, без которых совесть вряд ли может
существовать), то вера в бога ничего, кроме страха воз-
мездия и надежды на награду, на чашу весов нравствен-
ного поведения добавить не может. Но совесть-то ведь
для того и нужна, чтобы душу не разъедали ни страх, ни
корысть. Иными словами, то, что бесспорно и очевидно
идет именно от религиозной веры, вовсе не способствует
совести. В то же время для усыпления совести, для
оправдания безнравственности ссылки на силу, которой
доступны все наши внутренние побуждения и которая
«все знает», могут быть достаточно эффективными.
«— Мой милый Базен,— сказал д’Артаньян,— мне
очень приятно видеть, с какой восхитительной уверенно-
стью вы лжете даже в церкви.
— Сударь, я узнал от достойных отцов иезуитов,—
165
возразил Базен,— что ложь дозволительна, когда лгут с
добрым намерением». (А. Дюма. «Двадцать лет спустя».)
Чтобы совесть не мучила, безнравственность должна
быть оправдана вескими, «высокими» причинами. Рели-
гия, которая позволяет ссылаться на высшую волю и
высшие интересы без всяких аргументов, очень удобный
для этого институт. Поэтому даже для жителей XX века,
видевших все мерзости фашизма, эпоха инквизиции
остается эталоном лицемерия и жестокости, пределом
нравственного разложения широких слоев населения.
Неверующий может быть циником. Тогда он просто не
признает совести, и безнравственность его очевидна каж-
дому. Святоша пытается приучить испытывать от подло-
сти нравственное удовольствие, радость выполненного
долга. Это гораздо страшнее и опаснее.
Вспомним еще раз очерк Вл. Травинского. Что побу-
дило беззащитную девочку, полностью находившуюся в
руках державных монстров-родителей, бросить вызов
инквизиции, перед которой трепетали все мужчины Евро-
пы? На первое место автор поставил совесть. А противо-
стояла юной героине целая армия вельмож, конкистадо-
ров, иезуитов, изуверов и садистов, специализировав-
шихся «на беспощадном уничтожении себе подобных».
Хочется двойной чертой выделить фразу, мимоходом
брошенную автором в связи с рассказанной им историей:
«А религиозный фанатизм снимал ответственность с тех,
кто творил зло». По-моему, здесь выделено главное для
темы нашего разговора — «снимает ответственность».
В сфере нравственности это очень опасно.
Костер, удавки, голод, жажда, запугивание, дыба,
плети, щипцы... И все это выдавалось инквизицией з а
заботу (!) о своих «заблудшихся детях»: ведь, терзая
тела, они спасали души от худших, притом «вечных» мук.
Это была не просто ложь, в это начинали верить и сами
палачи. Это был аргумент против доводов совести. А ин-
дульгенции?.. Помните двух монахов из «Легенды
об Уленшпигеле», бойко торговавших этими кусочками
пергамента, на которых было обозначено количество лет,
на которые отсрочена кара небесная? «Они продавали
отпущение грехов за шесть лиаров, за патар, за пол-лив-
ра парижского, за семь и за двенадцать флоринов, за ду-
кат—на сто, двести, триста, четыреста лет, а также,
смотря по цене, полное загробное блаженство или поло-
166
вину его и отпущение самых страшных грехов. Но это
стоило целых семнадцать флоринов».
С помощью самой рядовой взятки не то богу, не то его
служителям верующий человек реально успокаивал
свою нечистую совесть. Атеисту труднее гипнотизировать
свою совесть.
Велик соблазн поставить здесь точку, сделав вид, что
дисгармония веры в бога и совести выявлена и доказа-
на. Но... это было бы не по совести. Пока мы брали толь-
ко содержание и механизм действия совести как чего-то
уже данного нам в готовом виде. Но ведь существует
еще вопрос (и гораздо более сложный!) о происхождении
совести и о ее причинах и законах формирования.
Разве то, что совесть вступает в конфликт с религиоз-
ным страхом, религиозной надеждой на награду и с ре-
лигиозными нравственными канонами, может служить
опровержением ее сверхъестественного происхождения?
А вдруг чувство это — дар высших сил, которые, не очень
доверяя людскому разуму, снабдили нас таким могучим
нравственным компасом?
Далеко не один Гек Финн пасовал перед загадочным
могуществом совести, перед ее нелогичностью. Человек
вдруг начинает поступать вопреки всем доводам разума,
в ущерб собственным интересам. И ничего с собой поде-
лать не может. Очень похоже, что кто-то со стороны вы-
нуждает его к поступкам. Причем явно не люди, они
ведь могут даже не подозревать ни о борьбе, происходя-
щей в душе своего собрата, ни о его поступке. Непонятно,
таинственно, страшновато! Теологам даже доказывать
ничего особенно не требуется, достаточно просто объ-
явить столь таинственную силу божественной. И это
убеждает простого человека куда больше замысловатых
рассуждений о триединстве.
«Я давно поняла несостоятельность веры в право-
славную троицу,— заявила при опросе социологов меди-
цинская сестра Е. Г-ва,— но сердцем чувствую, что че-
ловек не только творение природы, общества, но и по-
рождение еще какой-то таинственной силы... Человек во
многом не властен над собой, иногда поступает не так,
как диктует ему разум, а как приказывает голос сердца.
Стало быть, в этом случае им и управляет такая неведо-
мая сила, как рок судьбы».
Нет смысла пытаться в одной главе раскрыть все
167
этапы формирования столь сложного духовного явле-
ния, как совесть. Но грубую схему этого процесса наме-
тить все же необходимо.
Если бы совесть существовала только в едином ва-
рианте, а именно в ее нынешней, развитой форме, если
бы она не имела предыстории, позволяющей проследить,
из чего она возникла, то нам ничего не оставалось бы,
как склонить головы перед доводами теологов. Но пре-
дыстория существует. Ей мы и посвятим следующую
главу.
ПРЕДЫСТОРИЯ СОВЕСТИ
Когда-то Геккель настаивал на том, что даже у му-
равьев имеется чувство долга «в христианском смысле
атого слова». Муравьи обладают очень сложными фор-
мами поведения, но слишком уж устройство их тела и
органов чувств, не говоря уже об «образе жизни», от-
личны от наших, чтобы можно было так уверенно прово-
дить параллели (тем более относительно их привержен-
ности к христианству, а вдруг они предпочитают магоме-
169
танство?). Но если речь вести о млекопитающих, тем
более о высокоорганизованных млекопитающих, то мно-
гое действительно говорит за то, что им уже доступно
чувство, чрезвычайно напоминающее совесть.
Разумеется, речь идет не об одной совести: в изоля-
ции от других сложных форм эмоциональной жизни со-
весть немыслима.
В популярной во всем мире книге Джой Адамсон
«Рожденная свободной» рассказывается о львице Эльзе,
три года прожившей в двух мирах: человеческом и зве-
рином. Львица в отношении к своим двуногим друзьям
выявляла в течение этого времени богатый комплекс
очень сложных чувств и переживаний и поразительную
сообразительность тоже. В частности, такие, как снисхо-
дительность, деликатность, гордость, достоинство, рас-
каяние, совестливость, чувство вины за проступок, оби-
да... Вот одно из наблюдений: «Чувствуя близость рас-
ставания, Эльза становится сдержаннее, не льнет к нам.
Ей очень хочется быть с нами, но она понимает, что мы
должны уехать, и своим деликатным поведением облег-
чает расставание. Так повторяется всякий раз, и вряд ли
это случайность» \
Джой вместе со своим мужем прожила в Кении два-
дцать два года, наблюдая за животными. И она убежде-
на, что у слонов, к примеру, есть нечто соответствующее
совести, что им доступна скорбь о погибших, пережива-
ние своего проступка...
«Во время одного сафари мы узнали от местных жи-
телей, что недавно слон убил человека и с тех пор еже-
дневно приходит на место трагедии и стоит там по часу
и по два. Мы проверили, и это оказалось правдой»1 2.
Аналогичный факт приводил еще Монтень в «Опы-
тах»:
«Об одном слоне, убившем в пылу гнева своего сто-
рожа, рассказывают, что от огорчения он перестал при-
нимать пищу и этим уморил себя».
Естествоиспытательница Д. Гудолл приводит эпизод,
показывающий, что шимпанзе в определенной мере из-
вестно чувство справедливости. Питаются эти человекооб-
1 Джой Адамсон. Рожденная свободной. М., изд-во
«Мысль», 1966, с. 89.
2 Т а м же, с. 268.
170
разные существа обычно растительной пищей, но когда
кому-нибудь удастся расправиться с поросенком или
обезьяной другого вида, то все с вожделением норовят
урвать кусочек мяса. На этот раз повезло Рудольфу, он
убил павиана и не спеша пиршествовал. Кругом суети-
лись остальные шимпанзе, явно надеясь, что и им что-
нибудь перепадет. И вот что удивительно: тут же сидели
«верховный вожак» стада Майкл, его мощный друг Джи
Би, а также Голиаф, некогда возглавлявший стаю и на-
званный Голиафом отнюдь не случайно. Все они были не
только сильнее Рудольфа, но и выше по статусу. Им ни-
чего не стоило отобрать у него мясо, но «вожди» сидели
три часа вокруг своего подданного и лишь голодными
глазами провожали каждый съеденный кусок, срывая
иногда раздражение на других обезьянах. Только после
того, как Рудольф наелся, сам положил остатки мяса на
землю и отошел метра на три, они приступили к дележу
лакомства. А ведь когда речь идет о пище, добыча ко-
торой не требует такого риска, сноровки, удачливости,
вожаки обычно не церемонятся.
Никакого чуда, никакой сенсации во всем этом нет.
Природой за многие миллионы лет существования жиз-
ни на земле выработаны и отшлифованы механизмы
«эмоционального принуждения». Корова щиплет траву
не потому, что понимает необходимость пополнить запас
питательных веществ в организме — ей хочется есть,
ей приятно есть, а голод ей мучителен, невыносимо
мучителен... Заяц не потому удирает от волка, что пони-
мает, как последний с ним поступит, настигнув,— ему
просто страшно, волк вызывает у него безотчетный
ужа с...
Даже простейшими организмами руководят поляр-
ные чувства приятности и неприятности, в которых при-
рода закодировала потребность в пище, в тепле, в без-
опасности и т. д.
То, что индивиду полезно, то приятно, то манит, что
вредно — отталкивает, неприятно. И все это вполне без-
отчетно. Так же в точности — беря грубо, по схеме — ко-
дируются интересы вида, рода, стада, сообщества... «Гру-
бый», беспощадный естественный отбор подготавливал в
сфере психики животных механизмы таких деликатных
явлений, как альтруизм, симпатия, самопожертвование,
красота, долг и совесть... Бескорыстие — это ведь высшая
171
форма заинтересованности, отказ от индивидуальной
пользы обычно означает достижение пользы высшего
порядка, от которой зависит продление рода, сохранение
и процветание стада или сообщества.
Следование интересам рода, стада, сообщества очень
часто чревато для индивида большими неприятностями:
самцы убивают друг друга в борьбе за самку, демаски-
руют себя перед врагами брачными украшениями. Рож-
дение и воспитание потомства, защита его нередко стоят
жизни родителям. Значит, чтобы животные пренебрега-
ли личными интересами во имя общих, видовых, родовых,
побудитель должен быть очень сильным,
почти непреодолимым. Он и появился в виде це-
лого комплекса оценочных (у человека — эстетических)
и побудительных (у человека — нравственных) чувств.
Стадная жизнь и жизнь в сообществах ставит перед
животным особо замысловатые и многообразные зада-
чи: соблюдение определенной дисциплины, разделение
функций и выполнение их, необходимость совместных,
порой очень сложных действий. Без развитого логическо-
го мышления это возможно тоже лишь при наличии
сильных эмоциональных побудителей. Следование общим
интересам должно при этом приносить личное удо-
вольствие, а нарушение их — страдание.
Известные английские биологи Л. и М. Милны в кни-
ге «Чувства животных и человека» приводят такие на-
блюдения: «Шмели и пурпурные ласточки вьют гнезда
поблизости от своих соплеменников. Темной ночью анти-
лопы и кролики обычно питаются в сообществах. Из-
гнанное из стада животное фактически превращается в
бродягу и настолько истощается в физическом отноше-
нии, что, кажется, готово умереть от одиночества.
Психиатр может обнаружить у такого бездомного от-
щепенца симптомы комплекса неполноценности и при-
знаки беспомощности, которые возрастают пропорцио-
нально степени проступка, совершенного в стаде...»1
Конечно, это еще не совесть. Но это тот комплекс по-
будительных эмоций, который в условиях социальной
жизни, при более высоком уровне эмоционального и ум-
ственного развития станет физиологической и психологи-
1 Л. и М. Милны. Чувства животных и человека. М., «Мир»,
1966, с. 188.
172
ческой основой чувства совести. Очень грубо и приблизи-
тельно, но этот пример все же позволяет представить,
как шло формирование социальной, общественной пси-
хологии у далеких предков человека. Во всяком случае,
наши проступки против общества, против общепринятых
канонов нравственности именно так — лично, изнут-
ри— угнетают нас, вопреки нашей воле и мысли побуж-
дают поступать в соответствии с интересами общества.
Хорошо выразил это единство известный советский
психолог С. Рубинштейн: «Высшие чувства человека—•
это определяемые идеальными — интеллектуальными,
этическими, эстетическими — мотивами процессы, в кото-
рые включаются самые примитивные формы чувстви-
тельности, связанные с основными органическими функ-
циями.
Те же древние струны, которые вибрировали в связи
с примитивными инстинктами животного, продолжают
вибрировать и звучать, резонируя в самых глубинах
организма, под воздействием подлинно человеческих по-
требностей и интересов» ’.
Но нет ли в поисках зерен и корней совести у столь
далеких наших предков противоречия с важнейшим
марксистским положением о том, что поведением челове-
ка управляют законы общественные, социальные, а не
биологические? Ни в коем случае. Положение это совер-
шенно принципиально, да и нет фактов, которые застави-
ли бы усомниться в его истинности. Случается, правда,
что влияние биологического на человеческую жизнь, не-
отделимость нашу от животного мира ищут в том, что у
человека его поведение определяется не только социаль-
ными факторами, но и биологическими (через гены).
Попытки доказать это предпринимаются упорные, но, в
общем-то, пока безуспешные. Факт остается фактом.
В отличие от меньших своих братьев, человек, оставшись
в изоляции от общества с момента рождения, ничего че-
ловеческого в поведении не проявляет, хотя, в отличие
опять же от животных, легко усваивает образ жизни лю-
бых своих воспитателей (к примеру, волков, медведей
и т. д.). Без воспитателей вообще — были и такие «опы-
ты» в истории и даже чуть ли не с «научной» целью! —
1 С. Рубинштейн. Основы общей психологии. Изд. Мин-ва
просвещения РСФСР. М., 1946, с. 464.
173
он оказывается по приспособленности к жизни почти на
нуле. Биологическая концепция социального поведения
здесь терпит крах, но это ничуть не возводит непроходи-
мой стены между биологическим и социальным.
Ни одного из биологических законов социальное не
отменяет. Оно только вбирает их, опирается на них, ис-
пользует их в особых, социальных целях. Качественная
особенность этих целей и возвела социальность на но-
вую, высшую ступень в организации жизни. И гораздо
более сложную. Поэтому-то без учета этих недоступных
для разрешения биологическими средствами целей объ-
яснить социальные явления законами биологии невоз-
можно. Получится вульгаризация. Но ведь одновремен-
но мы должны помнить и другое важнейшее марксист-
ское положение: человек вышел из животного мира в
итоге естественного развития. Как же так, естественны-
ми причинами для животного мира могут служить только
биологические законы, получается — социальное сфор-
мировано биологическим, которому оно... не подчиняет-
ся? Абсурд? Никакого абсурда — законы диалектики, за-
коны развития, единство противоположностей. Един-
ство!
Марксизм отрицает применение дарвинизма для ана-
лиза жизни общества. Но он опирается на дарвинизм в
вопросе о естественном происхождении человека из
животного мира. И иного пути объяснить этот переход
нет. К тому же он вполне убедительно объясняет в об-
щих чертах механизм этого перехода. Кстати, только так
можно объяснить каждый из переходов развития жизни
на новый уровень. Да и само зарождение жизни тоже.
Попытки свести законы живой материи к законам неор-
ганического мира, к законам химии и физики, давно уже
всерьез не воспринимаются. Но ведь живое со всеми его
принципиальными специфическими особенностями воз-
никло именно в результате действия законов физики и
химии, как один из равноправных, для физики и химии,
вариантов соединения неживого (на вопрос Антони-
ны В. «Может ли мертвое зародить живое?» для мате-
риалиста может быть только один ответ: «Может»).
И «возвысилось» живое не за счет ликвидации законов
физики и химии, а за счет особого приспособления к ним,
целенаправленного использования их.
То же произошло и при переходе от биологического
174
уровня к социальному. Социальное вышло из биологиче-
ского, сформировано биологическим и поначалу было
просто одним из вполне равноправных (для биологии)
вариантов биологического.
Совесть — не дар высших сил и даже не случайный
дар природы, это явление естественное, необходимое и
неизбежное при определенном образе коллективной жиз-
ни индивидов, при определенном уровне развития чувств
и ума. Как говорил Ч. Дарвин: «...всякое животное, ода-
ренное ясно выраженными общественными инстинктами,
включая сюда привязанность между родителями и деть-
ми, должно обязательно приобрести нравственное чув-
ство, или совесть, как только его умственные способности
достигнут такого же или почти такого же высокого раз-
вития, как у человека» '.
И в содержании нравственного чувства нельзя усмат-
ривать какой-то предопределенности, какого-то «един-
ственно возможного варианта», что допустимо только
при идеалистическом толковании мира. Идеи добра во-
обще, абсолютного Добра, до и в отрыве от реальной
практики, превращающей что-то в добро, а что-то во зло,
нет и быть не может. Идея эта извлекается из практики
и хотя на уровне разума может отделяться и развиваться
самостоятельно, но, если она не отделяется, а отрывается
от практики, не корректируясь ею, легко может превра-
титься в пустое понятие, лишенное содержания. В этом
отношении принципиальное значение имеет для нас ого-
ворка Дарвина: «...Я далек от мысли, будто каждое об-
щественное животное, умственные способности которого
разовьются до такой деятельности и высоты, как у чело-
века, приобретет нравственные чувства, совершенно
сходные с нашими... они могут иметь и такие понятия о
добре и зле, которые поведут их к поступкам, совершен-
но противоположным нашим. Если бы, например, я на-
меренно беру крайний случай, мы были воспитаны в со-
вершенно тех же условиях, как домашние пчелы, то нет
ни малейшего сомнения, что наши незамужние женщи-
ны подобно пчелам-работницам считали бы священным
долгом убивать своих братьев, матери стремились бы
убивать своих плодовитых дочерей,— и никто не подумал
бы протестовать против этого...»1 2
1 Ч. Дарвин. Сочинения. Изд. АН СССР, т. 5, с. 215.
2 Т а м же, с. 216.
175
О «совести» пчел, конечно, мы можем говорить толь-
ко в порядке абстрактно-логических упражнений, но
вряд ли стоит по этому поводу снисходительно улыбать-
ся: без подобных «упражнений» и фантазий, что такое
совесть, не понять.
Содержание, смысл, направленность нравственных
чувств у нас всецело человеческие, социальные, в них от-
ражены наши, и только наши интересы, ценности, уст-
ремления, идеалы, а не пчелиные и не слоновьи. Но
физиологические механизмы нравственных эмоций сфор-
мировались еще у наших животных предков. Не поняв
этого, не понять естественного происхождения совести и
всех прочих феноменов духовной жизни человека.
То, что возникновение совести не связано никак с ре-
лигией, подтверждается исследованиями ранних стадий
существования человеческого общества. Религия, по всем
данным, возникла только в родовом обществе. Общество
археантропов и палеантропов никакой религии не зна-
ло, в то же время оно обладало вполне развитой нрав-
ственностью, эстетическими вкусами, многими знаниями
об окружающем мире. Почти до середины XIX века до-
жили тасманийцы, у которых религиозные представле-
ния еще не имели каких-либо определенных форм, отсут-
ствовали культовые мистические обряды, вера в сверхъ-
естественные силы и т. д.
А совесть... Колонизаторы, устроив на Тасмании пер-
вое поселение, начали с расстрелов аборигенов, воору-
женных только палками и камнями, грабили их и к тому
же старались подкупом перетянуть на свою сторону
часть жителей. Но встретили со стороны этих голодных
людей такую твердость, что были ошеломлены. Тогда
исповедующие учение Христа перешли к систематиче-
ским насилиям и издевательствам. Мирные тасманийцы
начали безнадежную войну (закончившуюся их полным
истреблением). Гнев их, безоружных, приводил в трепет
вооруженных пушками и ружьями колонизаторов, но...
рассказывают о следующем эпизоде. Отряд тасманийцев
окружил дом, в котором оказалась одна белая женщина
(муж ее трусливо бежал). Недолго шло обсуждение —
убивать пленную или нет. Увидев, что женщина накану-
не родов, «дикари» удалились, не причинив ей никакого
вреда... И случай этот, как говорят очевидцы, был от-
нюдь не исключительным. Вот и судите, у кого было
176
больше совести: у этих «дикарей», даже не «доросших»
еще до религии, или у «цивилизованных» христиан-англи-
чан?
Все это вполне убедительно раскрывает естественное
земное происхождение совести. Как говорил В. И. Ленин:
«В действительности «зоологический индивидуализм»
обуздала не идея бога, обуздало его и первобытное ста-
до и первобытная коммуна» *.
Как? Тут, при переходе от первобытного стада к пер-
вобытной коммуне (а именно здесь происходило форми-
рование всех человеческих качеств!), биологические фак-
торы, сочетаясь с зарождающимися социальными факто-
рами, оказывали еще огромное влияние. В частности, и
естественный отбор — главная движущая сила всякого
биологического процесса, но уже в очень своеобразном
варианте.
Формирование совести шло в нераздельном единстве
с другими нравственными качествами, поэтому к ней
вполне применима общая схема, предложенная Ч. Дар-
вином.
Прежде всего великий ученый подчеркивает необхо-
димость появления у первобытных людей тех же «ин-
стинктивных чувств, которые побуждают других живот-
ных жить в сообществах»: неудобство от одиночества,
привязанность, сочувствие, желание помочь... Все это
приобреталось в процессе стадной жизни, обычным для
стадных животных путем, то есть «путем естественного
отбора с помощью унаследованной привычки». Качества
эти в более поздней борьбе между племенами стали да-
вать ценнейшие в этих условиях преимущества. «Не сле-
дует забывать, что хотя высокий уровень нравственности
дает каждому человеку в отдельности и его детям лишь
весьма небольшие преимущества над другими членами
того же племени или вовсе не приносит им никаких вы-
год, тем не менее общее повышение этого уровня и уве-
личение числа даровитых людей, несомненно, дают
огромный перевес одному племени над другим. Очевид-
но, что племя, заключающее в себе большое число чле-
нов, которые наделены высоко развитым чувством пат-
риотизма, верности, послушания, храбрости и участия
к другим,— членов, которые всегда готовы помогать
1 В. И. Л е н и н. Поли. собр. соч., т. 48, с. 232.
177
друг другу и жертвовать собой для общей пользы,—
должно одержать верх над большинством других пле-
мен»...1
А это уже естественный отбор! Но и победители в
свою очередь могут столкнуться с более «очеловечен-
ным» племенем и быть побежденными. Таким образом,
общественные и нравственные качества будут иметь тен-
денцию постепенно распространяться. Иными словами, в
формировании человеческих духовных качеств исходной
единицей являются не индивиды и не семейные пары, а
общественные образования: племена, роды... Ну, а внут-
ри этих единиц? Здесь Дарвин естественный отбор не
считает столь могущественным. «Весьма сомнительно,—
пишет он,— чтобы потомки людей благожелательных и
самоотверженных или особенно преданных своим това-
рищам были многочисленнее потомков себялюбивых и
склонных к предательству членов того же племени. Тот,
кто готов скорее пожертвовать жизнью, чем выдать то-
варищей, чему известно столько примеров между дика-
рями, часто не оставляет потомков, которые могли бы
наследовать его благородную природу» 2.
Здесь в полную силу вступают социальные факторы.
Прежде всего сказывается развитие мыслительных спо-
собностей. Опыт убеждает, что, помогая другим, больше
шансов получить ответную помощь. Это переходит в при-
вычку делать добро, которая усиливает чувства взаим-
ной симпатии. Но самым сильным побудителем к разви-
тию совести Дарвин считал «одобрение и порицание на-
ших ближних»3.
И наследование всех этих качеств происходит не в
индивидуальном биологическом порядке: от отца — к сы-
ну, от сына — к внуку, а от поколения к поколению. При
этом решающим становятся не гены, а общественное
мнение, формирующее людей и их поведение после рож-
дения.
Преимущества, которые получало племя или род,
обладавшие большим количеством высоконравственных
людей, приводили к интересной зависимости. Самый бес-
совестный человек в борьбе за власть вынужден был в
той или иной мере притворяться совестливым, а придя
1 Ч. Дарвин. Сочинения. Изд. АН СССР, т. 5, с. 244.
? 1 а м же, с. 243.
3 Г а м же.
178
к власти, добиваться повышения общего уровня нрав-
ственности, иначе племя могло быть побеждено и даже
уничтожено врагами.
Общественное мнение оказалось нацеленным на нрав-
ственность. А общественное мнение для человека — наи-
высший судья, и до тех пор, пока оно, при частных от-
клонениях и извращениях, суммарно остается направ-
ленным на повышение уровня нравственности, совсем
не считаться с велениями совести не так-то просто даже
самому матерому мерзавцу.
Знаменитый французский математик и философ Блез
Паскаль вот что по этому поводу писал: «Чем бы че-
ловек ни обладал на земле, прекрасным здоровьем и лю-
быми благами жизни, он все-таки недоволен, если не
пользуется почетом у людей. Он настолько уважает
разум человека, что, имея все возможные преимущества,
он чувствует себя неудовлетворенным, если не занимает
выгодного места в умах людей. Вот какое место влечет
его больше всего на свете, и ничто не может отклонить его
от этой цели: таково самое неизгладимое свойство чело-
веческого сердца. Даже презирающие род людской, тре-
тирующие людей как скотов и те хотят, чтобы люди по-
клонялись и верили им» ’.
Совесть — важнейшее, прекраснейшее качество чело-
веческой души, целостное и органичное ее состояние.
«Анатомировать» такие явления как-то даже неловко,
но очень важно понять, что совесть и благородство воз-
никают не из каких-то «неземных», священных материа-
лов. И в развитом человеческом обществе тоже. Компо-
ненты, из которых слагаются духовные взлеты, доста-
точно земные, механизмы их формирования вполне
поддаются анализу.
Когда-то наш замечательный педагог и писатель
А. Макаренко, говоря тоже об очень важном нравствен-
ном качестве — о любви к труду,— ничуть не побоялся
связать его с причинами достаточно земными.
«Когда-нибудь настоящая педагогика,— писал Мака-
ренко,— разработает этот вопрос, разберет механику че-
ловеческого усилия, укажет, какое место принадлежит
в нем воле, самолюбию, стыду, внушаемости, подража-
1 «Новый мир», 1964, № 2, с. 229.
179
нию, страху, соревнованию и как все это комбинируется
с явлениями чистого сознания, убежденности, разума»1.
При этом педагог считал, что привлечь на свою сто-
рону только сознание — это «страшно мало». Думается,
относительно совести можно сказать то же самое.’ Одно-
го сознания, одного понимания, что хорошо, что плохо,
хотя это и очень важно, все же далеко не достаточно.
В формировании совести участвуют многие «составные».
И такие заведомо положительные, как передовые идеи,
любовь к людям, трудолюбие, коллективизм, долг, честь,
стремление к идеалу, красоте... И такие, на которые мы
привыкли смотреть несколько косо, как боязнь осужде-
ния, жажда одобрения и похвалы, желание выделиться.
Если бы общество умело только призывать быть нравст-
венным, но не умело приучать, даже принуждать, то эти-
ка, наверное, осталась бы разделом зоопсихологии.
Совесть — не плод «голой интеллектуальной убеж-
денности», не идея в чистом виде, она формируется в хо-
де реального социального опыта, в процессе реальных
взаимоотношений между людьми. И, естественно, не изо-
лированно от прочих человеческих качеств.
— Молодец,— говорит отец сыну-карапузу, самостоя-
тельно сложившему после игры кубики.
Аккуратность, трудолюбие, ответственность он при
этом воспитывает? Да. Но и совесть тоже. Не уберет
другой раз сын игрушки, никто ему ничего не скажет,
а что-то будет его все же тревожить, беспокоить. Спела
на ночь мама сыну красивую песню — и это маленькое
звено в формировании совести. Развивается эмоциональ-
ность ребенка, чувствительность к красивому. Без этих
качеств о совести и говорить не приходится.
Передача нравственных качеств от поколения к поко-
лению не через гены, а через воспитание, при помощи
общественного мнения предопределяет еще одну особен-
ность совести, которая противоречит идее божественного
ее характера. Совесть побуждает разных людей очень к
различным поступкам, порой прямо к противоположным.
В разных исторических условиях, у разных народов и
разных классов она далеко не одинакова. И это тоже
доказывает ее естественное и свободное произрастание
1 А. С. М а к а р е н к о. Соч. в 7-ми томах. Изд-во АПН РСФСР.
М., 1957, т, I, с. 554.
180
из местных слагаемых. Сверхъестественная ее природа,
несомненно, должна была бы привести к определенной
унификации. А как справедливо подметил еще в XVII ве-
ке голландский философ Барух Спиноза: «Обычай и ре-
лигия не у всех одни и те же; наоборот, что у одних свя-
щенно, то у других нечестиво, что у одних честно, у дру-
гих постыдно. Таким образом, каждый раскаивается в
каком-либо поступке или гордится им сообразно с тем,
как он был воспитан» \
Воспитываются люди, даже живущие в одно и то же
время, в разных условиях, при очень непохожем окру-
жении. И все это прямо накладывает отпечаток и на
их совесть. В классовом обществе контрасты в понима-
нии выражения «жить по совести» могут быть просто во-
пиющими.
«У республиканца иная совесть, чем у роялиста,— пи-
сал по этому поводу Карл Маркс,— у имущего — иная,
чем у неимущего, у мыслящего — иная, чем у того, кто
неспособен мыслить. У человека, у которого нет другого
призвания к тому, чтобы стать присяжным, кроме ценза,
и совесть цензовая.
«Совесть» привилегированных — это ведь и есть при-
вилегированная совесть»1 2.
Вряд ли был бы смысл богу, вручая людскому стаду
совесть, чувство, испытывая которое, люди приобщаются
к божественной сущности, тратить время и силы на раз-
работку такого бесчисленного количества ее вариантов.
Это было бы странным и противоречило бы смыслу по-
дарка.
Иллюстрацией того, до каких противоестественных со-
стояний доходит совесть в классовом, эксплуататорском
обществе, может послужить хотя бы Гесс, комендант
Освенцима. На совести этого палача миллионы невинных
жертв. Но, судя по всему, на совести у него ничего не
было, ввиду ее полного отсутствия. Гесс спокойно и доб-
росовестно выполнял порученную ему работу. И все. Он
не был садистом и вампиром, он нежно любил жену, де-
тей, хранил им верность, уважал порядок, труд, чистоту...
Подобные факты угнетают, но одновременно вызыва-
1 Б. Спиноза. Этика. Избранные произведения. М., Госполит-
издат, 1957, т. I, с. 514.
2 К. М а р к с и Ф. Э н г е л ь с. Соч., т. 6, с. 140.
181
ют веру в будущее. Уж если и такие эпохи не убили у
человечества веру друг в друга, если совесть выдержала
столь бешеные атаки, то она непобедима, а значит, рано
или поздно станет воистину визитной карточкой челове-
чества.
И этому надо всячески способствовать, не строя при
этом особых иллюзий относительно разговорных путей
воспитания нравственных качеств. Главное в этом деле
все-таки не морализирование, не проповеди, а реальная
борьба за новые, коммунистические отношения людей.
«...Коммунисты не выдвигают ни эгоизма против само-
отверженности, ни самоотверженности против эгоизма и
не воспринимают теоретически эту противоположность
ни в ее сентиментальной, ни в ее выспренней идеологиче-
ской форме; они, наоборот, раскрывают ее материальные
корни, с исчезновением которых она исчезает сама со-
бой» *.
1 К. Маркса Ф. Энгельс. Соч., т, 3, с. 236.
ТАК СТОИТ ЛИ «ВЫДУМЫВАТЬ» БОГА?
Впрочем реальные условия жизни, реальный соци-
альный климат, реальная социальная борьба определя-
ют в той же мере и другие духовные качества людей.
Сама религиозность зависит прежде всего от них, а не от
абстрактных исканий истины и всякого рода «теорий».
Поэтому же сводить религию к умышленному обману
кого-то кем-то — значит очень упрощать проблему. До-
статочно часто людям хочется, чтобы их обманывали.
183
Это происходит или от невыносимости правды, или от
серости жизни, или от того, что так жить удобнее, спо-
койнее. Не надо спешить осуждать верующих, не разо-
бравшись, что заставляет их верить в бога.
«Кроме фантазии в религии крайне важно Gemiith \
практическая сторона, поиски лучшего, защиты, помощи
etc... в религии ищут утешения...»1 2—подчеркивал
В. И. Ленин в «Философских тетрадях».
Жизнь, вплоть до полного построения коммунистиче-
ского общества, будет, видимо, давать еще достаточно
оснований для того, чтобы люди обращались к богу.
Вот как Н. Гоголь описывал впечатление от входа в
храм (впечатление, предусмотренное архитектором, за-
проектированное!): «Вступая в священный мрак... храма,
сквозь который фантастически глядит разноцветный цвет
окон, поднявши глаза кверху, где теряются, пересекаясь,
стрельчатые своды один над другим, один над другим и
им конца нет,— весьма естественно ощутить в душе
невольный ужас присутствия святыни, которой не смеет
и коснуться дерзновенный ум человека» 3.
Такое будоражит и манит. Человек не может жить
только узкими интересами семьи и текущими делами
производства, должны быть в его жизни минуты отстра-
нения от суеты, минуты высоких настроений, взлетов ума
и души, позволяющих почувствовать свое единство со
всем человечеством, даже — со Вселенной, ощутить вели-
чие бытия, красоту высоких идеалов. Значит, надо, чтобы
в жизни каждого нашлось место таким минутам высо-
кой отрешенности, праздничности, духовного единения с
человечеством. Это должно быть и в реальной жизни и
обязательно в искусстве. Не случайно Ленин считал, что
религию вытеснит из жизни не научная пропаганда, а...
театр! Это одна сторона. Есть и вторая, не менее важная.
«Хорошо сознавать, что кто-то тебя оберегает, что
кому-то есть до тебя дело»,— часто объясняют верующие
социологам причину обращения к богу.
«...Религиозность не ограничивается системой ложных
представлений и чувств, но включает как необходимый
1 Gemuih (нем.) — чувство.
2 В. И. Л е н и н. Поли. собр. соч., т. 29, с. 53—54.
3 Н. В. Гоголь. Соч. в 6-ти томах. Изд-во «Художественная
литература». М., 1959, т. 6, с. 42
184
элемент принадлежность верующего к религиозной орга-
низации. В процессе религиозного общения в религиоз-
ной группе вырабатываются общие мнения, общие нор-
мы поведения, общезначимые ценностные ориентации и
установки...»1 — делают выводы специалисты по рели-
гиозной психологии. А это значит, что живем мы еще
недостаточно развитой общественной жизнью, недоста-
точно объединены мы общими целями и социально зна-
чимыми делами, а в результате — много еще одиноких и
незащищенных. А ведь человек — существо обществен-
ное, до самых тайников его души. Без единения с людь-
ми он не может. В этом единении, в появлении больших
социальных общих целей, большого социального смысла
жизни и спрятаны почти все ключи, которые мы ищем:
и ключ ко всеобщему счастью, и ключ к высокой нрав-
ственности, и ключ к стопроцентному атеизму.
Хотелось бы в связи с этим еще раз вспомнить «уро-
ки» Коммуны. В дни, когда парижские пролетарии по-
шли на «штурм неба», среди жителей города взлет граж-
данских идеалов и политического воодушевления сопро-
вождался столь же резким сокращением пьянства,
преступности и упадком религиозности. В боге отпала
необходимость, как только люди почувствовали себя хо-
зяевами своей судьбы, отведали счастье сплоченности
вокруг великой общей цели, поверили друг в друга.
Но из истории нам известно и другое: в периоды, ко-
гда высокие социальные идеалы оказывались опошлен-
ными, низвергнутыми, а новые еще не сформировались,
тяга к религии и прочим формам ухода от жизни резко
возрастала, религиозные объяснения смысла жизни, не-
внятные, но красивые призывы служить Добру, Правде,
Любви начинали тянуть к себе особенно сильно. Если же
иметь в виду отдельные людские судьбы, то часто взрыв
религиозности наблюдается с приближением старости,
когда человек, оглянувшись на суету, которой отдана
жизнь, с отчаянием утверждается в бессмысленности и
ничтожности того, что занимало и волновало его когда-
то. То же происходит и не со старыми людьми, если они
лишены счастья творческой работы, не приобщены серьез-
но к искусству, тем более, если они к тому же перенесли
несчастье, непоправимую утрату...
1 «Вопросы философии», № 7, 1969, с. 153.
185
— Ну вот,—обрадовался Кузьма Елизарыч,—сам
договорился, что религия все же нужна и полезна. Пусть
не всегда, не всем. Но слабым и обиженным в трудные
минуты жизни. Это не так уж мало!
— Что ж, я действительно не спешу обливать челове-
ка презрением за его часто столь объяснимые слабости.
Мой атеизм нужен мне не для возвышения над кем-то.
Не так уж трудно понять, что почти у каждого в жизни
бывают моменты, когда неодолимо хочется получить
хоть какую-то надежду в явно безнадежной ситуации;
хоть на кого-то переложить немного гнетущего чувства
ответственности за все, что происходит на земном шаре.
Все это так, но...
Здесь мне еще раз хочется воспроизвести несколько
отрывков из письма А. 3.:
«...Скажу про себя... До сорока лет я никогда не ду-
мала о боге, никогда не верила в бога. Но вот в моей
жизни случились несчастья, я сильно переживала и была
на грани безумия! Очень мне хотелось тогда броситься
под поезд или накинуть петлю на шею... Я хорошо по-
мню, как билась и искала выхода одна мысль: «А где же
смысл жизни, зачем я живу?» Оглянусь на прошлую
свою жизнь — там все мрак, хаос, нелепости, бессмыс-
ленно громоздящиеся друг на друга.
И только тогда, когда я стала верующей, все встало
на свое место, жизнь вдруг обрела смысл, жить стало
легко и просто. Я радуюсь каждому прожитому дню и
каждому полевому цветку...
Я, как и большинство людей, всю свою жизнь изо всех
сил устраивала свои личные дела, не имела ничего воз-
вышенного, старалась получить как можно больше удо-
вольствий, а под конец жизни все удовольствия оберну-
лись для меня негативной своей стороной — болезнями,
страданием, душевной пустотой. Где я возьму положи-
тельные эмоции?.. У Христа! Ему одному дано снимать
с нас вину, только он... наложит руки «и снимет волею
святой с души — оковы, с сердца — муки и язвы с сове-
сти больной...».
Вот тут-то и проскальзывает основной изъян веры в
бога с точки зрения ее «полезности». Давая для нравст-
венности кое-что по частностям, религия наносит ей удар
в самом главном пункте. Законы нравственности зовут
не к успокоению и пассивности, а к активной борьбе за
186
счастье всех и только через всеобщее благополучие к
своему, личному. Возлагать решение наших проблем на
высшие силы, уходить от мучительной и опасной борьбы
со злом в мир умиротворения и любования цветками и
птичками, закрывая глаза на то, что при нашей пассив-
ности очень даже просто мы можем остаться совсем без
птичек на земле,— это мне кажется делом безнравствен-
ным, нечестным, недостойным человека с возвышенными
идеалами и «святым» в душе.
Главное — наша общая борьба за новые коммунисти-
ческие отношения. Изменяя старые отношения, делая их
более «человеческими», мы будем изменять и людей, де-
лая их более «человеческими». Это то, что решает.
Но и с каждого человека в отдельности за то, какой
жизнью он живет, нельзя не спрашивать. И если человек
всю жизнь гоняется за мелкими, личными, эгоистически-
ми радостями, то страдания и душевная пустота—это
жестокое, но справедливое возмездие. И каждый должен
понимать, что оно неизбежно, что простое покаяние, ко-
гда грешить надоест, «рая» не гарантирует.
Не «язвы с совести больной» надо снимать (усыпляя
тем самым эту совесть), а будить совесть. Не уводить к
лампадам и иконам от тяжелой, но единственно возвы-
шенной борьбы за социальные идеалы коммунизма, а
приобщать к ней, втягивать в нее всех, кого сможем.
Здесь встает более чем серьезный вопрос.
Увод от социальной борьбы — главное наше обвине-
ние к религиозной идеологии. Мы смотрим свысока на
непротивление злу насилием, на кротость, смирение, на
призывы подставлять вторую щеку, если нас ударили по
одной... Но в нашей же, марксистской печати не раз при-
водились факты и цифры, показывающие, что жестокость
нельзя победить жестокостью, зло — злом. Бесспорный
исторический факт — ужесточение наказаний никогда
не уменьшало количество преступников, наоборот, вело
к более зверским преступлениям. Состязание в насилии
создает порочный круг, говорят верующие, разомкнуть
его можно только добротой. Отвечай добром на зло —
вот высшая мудрость и человечность! Что на это отве-
тить? Самая опасная неправда — это полуправда. Же-
стокость действительно жестокостью не искореняется,
насилие порождает насилие. Зло — зло. Все так. Одно
не так.
187
Коммунисты, призывая к борьбе, вовсе не призыва-
ют к насилию, к злу, жестокости. Это фальсификация.
Мы призываем к организованности, к объединению, к
совместным поискам правды и справедливости. Иначе их
не добиться. Вот в чем настоящая альтернатива, а не в
том, чтобы ломать голову над «сложнейшим» из вопро-
сов: что лучше — добро или зло? Опыт истории показал:
даже если мы все расчувствуемся над этой загадкой до
слез, то добра в жизни больше не станет. Больше станет
только слез.
Горько, но, увы, точно высказался по этому поводу
А. Макаренко в «Книге для родителей»:
«В дни нашей молодости нас призывали к добру ба-
тюшки, о добре писали философы, Владимир Соловьев
посвятил добру толстую книгу. Несмотря на такое вни-
мание к этой теме, добро не успело сделаться привыч-
ным для людей, обыденным предметом и, собственно го-
воря, было только помехой и хорошей работе, и хороше-
му настроению. Там, где добро осеняло мир своими мяг-
кими крыльями, потухали улыбки, умирала энергия,
останавливалась борьба, и у всех начинало сосать под
ложечкой, а лица принимали скучно-кислое выражение.
В мире наступал беспорядок» *.
Еще раз поясняю: ирония тут не в адрес добра. Доб-
ро — превосходная вещь. Ирония в адрес великопостной
болтовни, от которой добру одно зло. Не зло мы проти-
вопоставляем добру, а болтовне о добре — умение орга-
низоваться и постоять за добро и за другие столь же
прекрасные блага. Даже великий непротивленец Лев
Толстой призвал однажды всех хороших людей к объ-
единению. Оно позволяет не только мечтать о добре,
но и организовывать добрую жизнь, отстаивать ее, если
нужно. И именно это размыкает порочный круг делает
насилие, жестокость ненужными, а жизнь разумной. Все,
что мешает «хорошим людям» объединяться и организо-
вываться, на руку только злу, насилию и жестокости, в
какие бы красивые одежды ни были эти помехи обла-
чены.
А религия... Английский юморист Джером К. Дже-
ром не случайно говорил о том особом «безразличии ко
1 Л С Макаренко. Собр. соч. в 7-мн томах. Изд-во АПН
РСФСР. М„ 1957, т. IV, с. 85.
188
всему земному, которое находит на человека только под
влиянием религии и вина».
Когда темный, забитый мужик крестится на раскаты
грома или неграмотная поденщица шарахается от черной
кошки, это в какой-то мере естественно. Тут надо терпе-
ливо и спокойно разъяснять, учить, менять «социальную
обстановку» и т. д. Но когда так ведут себя бакалавры
наук, то... Впрочем, и этому можно найти объяснение для
условий эксплуататорского общества.
Когда-то Одиссею удалось проскочить между двух
скал, и то он прослыл на тысячелетия хитроумным. По-
требительское буржуазное общество втянуло человечест-
во в такие передряги, что ему приходится лавировать
сразу между десятками сцилл и харибд. Тут и энергети-
ческий кризис, и угроза истощения земных ресурсов, и
нарушение экологического равновесия, и демографиче-
ский взрыв, и термоядерное оружие, и генная инжене-
рия.. . Хорошо бы не знать про все про это! Хорошо бы
не понимать, чем это грозит! Хорошо бы верить, что бур-
жуазные правительства вовремя спохватятся и примут
меры! Интеллигенции полагалось бы знать, понимать, не
верить Однако знание накладывает слишком большую
ответственность. Раз понимаете — принимайте меры, на-
деяться не на кого! Но «принимать меры» — это вступать
в конфликт, ссориться, лишаться сытных должностей и
безмятежного преферанса по вечерам. Ответственность
гнетет, хорошо бы ее переложить на кого-нибудь! Стоит
признать бога — и все встает на свои места. Бог все ви-
дит, все знает, все может. Раз он допускает такие безоб-
разия— значит, в них есть какой-то высший искупитель-
ный смысл, и в конце концов: «Бог не выдаст — свинья
не съест!»
Что и говорить, «как просто быть солдатом, солда-
том»!
Когда-то, по свидетельству бессмертного Швейка, не-
кто майор Блюгер внушал солдатам на казарменном дво-
ре: «Каждый офицер... является сам по себе совершен-
нейшим существом, которое наделено умом в сто раз
большим, чем вы, все вместе взятые. Вы не можете пред-
ставить себе ничего более совершенного, чем офицер, да-
же если бы размышляли над этим всю жизнь. Каждый
офицер есть существо необходимое, в то время, как вы,
рядовые, являетесь случайным элементом и ваше суще-
189
ствование допустимо, но не обязательно... Вы обязаны
своим существованием только господам офицерам: вы от
них происходите, вы без них не обойдетесь...»
Право же, некоторые современные дипломированные
богоискатели напоминают мне замордованного солдата,
который шага не может ступить без офицерских указа-
ний свыше. Что ж, о вкусах не' спорят, но мне куда сим-
патичнее позиция Ломоносова, гордые слова которого
так любил повторять Пушкин: «Я, ваше высокопревос-
ходительство, не только у вельмож, но ниже у господа
моего бога дураком быть не хочу!»
Ну, а кто не хочет, тот и не будет.
ОГЛАВЛЕНИЕ
КАК ДВАЖДЫ ДВА................... 3
КОЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ................24
БОГ И ЗНАНИЯ ....................40
АТЕИСТЫ ИЛИ БЕЗБОЖНИКИ?..........52
ОБОЮДООСТРЫЙ МЕЧ СОМНЕНИЯ . . 3 . 60
ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ И «СУМАСШЕДШИЕ»
ИДЕИ ......................  .	75
ЗНАНИЯ И МИРОВОЗЗРЕНИЕ . . 3 . . . 83
ПРО «КОСМИЧЕСКИЙ РАЗУМ» И МНОГОЕ
ДРУГОЕ........................99
КУДА ВЕДЕТ ЧЕТВЕРТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ? . . 112
БОГ И ФИЗИЧЕСКАЯ КАРТИНА МИРА ... 125
СФЕРА ПОВЫШЕННОЙ «ДИКОСТИ» ... 141
СТОИТ ЛИ «ВЫДУМЫВАТЬ» БОГА? .... 151
СОВЕСТЬ /.......................157
ПРЕДЫСТОРИЯ СОВЕСТИ.............169
ТАК СТОИТ ЛИ «ВЫДУМЫВАТЬ» БОГА? . . 183
Для старшего возраста
А. Тарасов
ГДЕ НОЧУЮТ МИРАЖИ
Атеистические очерки
ИБ № 1355
Ответственный редактор И. А. Григорьева
Художественный редактор Т. М. Токарева
Технический редактор Е. В. Пальмова
Корректоры
Л. А. Рогова и Е. И. Щербакова
Сдано в набор 27/VI 1978 г. Подписано к печати
9/XI 1978 г. А01026 Формат 84Х108'/32. Бум. типогр.
№ 1. Шрифт латинский Печать высокая. Усл печ
л 10,08. Уч.-изд л 9,97 Тираж 100 000 экз Заказ
№ 2843. Цена 45 коп. Ордена Трудового Красного
Знамени издательство «Детская литература»
сква, Центр, М. Черкасский пер., 1. Ордена Тру-
дового Красного Знамени фабрика «Детская кни-
га» № 1 Росглавполиграфпрома Государственного
комитета РСФСР по детам издательств, полигра-
фии и книжной торговли Москва, Сущевский
вал, 49.
Тарасов А.
Г19 Где ночуют миражи: Атеистические очерки/Рис.
Е. Суматохина.— М..: Дет. лит., 1978.— 191 с., ил.
В пер.: 45 к.
В книге ведется серьезный разговор с читателем-старшеклассни-
ком о том, что значит быть атеистом в современном понимании, на
самом современном уровне.
70803—507	2 ББК 86
Т М10'1 (03)78 302—78
45 коп.